В середине 70-х, в разгар застойного времени, когда старцы храпели в президиумах под барабанный бой коммунистических съездов, мы, четверо молодых 27-летних людей:врач, два инженера (двоюродных братьев) и рабочий, создали кружок, который назвали "Новой философской школой". Писали рефераты, спорили до хрипоты. Мещанское болото, куда медленно, но уверенно сползала страна, заставило нас заниматься переоценкой ценностей, сомневаться в том, в чем советскому человеку было сомневаться не позволено. Сталинский казарменный социализм эволюционировал в брежневский развитой, зоологический, где Родину можно продать за "Жигули", о чем блистательно поведал Эльдар Рязанов в бессмертном "Гараже". Его персонажи, человекозвери, мило кушают друг друга в зоологическом музее.
Мы интуитивно чувствовали, что "собака зарыта глубоко", что мы имеем дело с айсбергом, 7/8 которого находится под водой. Стало очевидным, что наш инструмент познания - голова - недостаточно оснащена для того, чтобы вытащить весь "айсберг". И мы начали изучать философию: Аристотеля, Канта, гегелевскую диалектику, экзистенциализм, который нам был особенно близок. Дозрев, по крайней мере, нам так казалось, мы беспощадно и яростно открыли огонь нашей критики по марксизму как учению отжившему свой век.
Прошло несколько лет. Один из нашей философской школы, рабочий кислородного цеха ММК Юрий Малышев, умер, врач уехал на постоянное жительство в Ленинград. Мы остались вдвоем и ещё какое-то время проводили философские семинары. Мы уже начали тяготиться нашим одиночеством. Хотелось проблему советского мещанства вытащить на свет. Узнать, насколько мы близки к истине. И мой единомышленник, двоюродный брат Анатолий, посоветовал мне разыскать Роберта Павловича Хромова, который когда-то преподавал философию в горно-металлургическом институте. Хромов был человеком демократических убеждений, его любили студенты.
В марте 1981 года Роберт Павлович работал заведующим кафедрой философии педагогического института. На кафедре мне сказали, что Хромов болен, и дали мне его домашний телефон. Получив по телефону приглашение, я со страшным сердцебиением, жутко волнуясь, прихватив с собой два реферата, отправился на встречу с кандидатом философских наук. Мы познакомились. Я прочитал свой реферат о советском мещанстве и съёжился. Ждал разгрома опытного профессионала, которому в то время было 53 года. Попутно замечу, что преподаватели общественных наук в институте пресекали какие- либо антисоветские выпады, как и увлечение западной буржуазной философией. Роберт Павлович оставался невозмутим, непрерывно курил, цитировал по памяти Маркса. Я начал медленно прозревать, что его взгляды на совдействительность значительно мрачнее моих, многократно пессимистичнее. Во время нашей встречи шёл XXVI съезд КПСС. Роберт Павлович предложил включить телевизор, чтобы посмотреть заключительное заседание съезда. Я недоумённо спросил: "Зачем?" "Посмотрим, как эти дурачки в ладоши хлопают",- ответил он. Я был ошеломлён.
В воскресенье, через неделю, мы вдвоём с двоюродным братом пришли к Хромову. За знакомство мы выпили бутылку горькой. Табачный дым в его кабинете висел коромыслом. Весь день мы проговорили о философии, совмещанстве и судьбе марксизма.
Перед нашими глазами разверзлась пропасть, куда ухнул современный мещанский мир...
В январе 1924 года Владимир Ленин умирает. Умирает как трагический герой истории, в конце жизни понявший, что чиновничество, этот паразит на теле государства, затыкает все жизненные поры, опускает шлагбаум на пути социализма. Ближайшее партийное окружение его не понимает. Все его последние предсмертные работы - это глас вопиющего в пустыне. Каких дров потом наломал "отец народов", хорошо известно. Гигантская бюрократическая государственная машина превратилась в кафкианский замок, из которого невозможно было найти выход. С середины 70-х общество стагнировало, его экономика разлагалась, общественное богатство расхищалось преступной мафией, уровень жизни падал, и природная среда разрушалась.
"В моём письменном столе нет программы спасения нашего Отечества", - как бы подводя итоги нашей беседы, сказал Хромов. В конце встречи, когда мы клялись в вечной дружбе, уже у входной двери Роберт Павлович сказал: "На правах старшего товарища я должен вас предупредить, - если вы позволите себе выступить публично против бюрократии - вас сотрут в порошок".
Прошли годы. Летом 1988 года я привёз из Сочи Роберту Павловичу корвалол. Он жаловался на боли в сердце. В прихожей его квартиры висел портрет Горбачёва. Он радовался наступлению перестройки и говорил, что ещё более утвердился в истинности марксизма. Переписывался с известным на всю страну публицистом Сергеем Андреевым. Писал статьи, отправлял их в научные журналы. В Ельцине видел "левака", который может погубить дело социализма. И свято верил, что перестройка сломает хребет бюрократии, - мы придём к социализму с человеческим лицом.
И... 31 октября 1988 года в возрасте 61 года умирает от рака лёгких.
Я потерял Учителя. Но всю меру утраты я осознал только во времена вакханалии ельцинских реформ. Его светлый образ всегда стоял перед моими глазами. Его бессребренничество и бескомпромиссность были уникальны. Некоторые, сейчас важные чины в нашем городе не могли получить у него при сдаче кандидатского минимума выше "удовлетворительно". А одного профессора философии он называл "невеждой".
На днях я посетил вдову Роберта Павловича - Раису Григорьевну Хромову. Она мне любезно предоставила для ознакомления несколько работ из архива Хромова. Я давно не испытывал такого потрясения от прочитанного.
Сердце марксизма - диалектика - по своей сложности не уступает, а может быть и превосходит теорию относительности Альберта Эйнштейна. По характеристике В. И. Ленина, такой "ценнейший и крупнейший теоретик" как Н. И. Бухарин, "никогда вполне не понимал диалектики". Тот же самый недостаток В. И. Ленин отмечает и у Г. В. Плеханова, способности которого очень высоко ценил. Заметим, что В. И. Ленин дает эти оценки в своих рабочих тетрадях, не предназначенных для опубликования. О том, что и другие марксисты тоже не поняли диалектику, В. И. Ленин говорит с полной определенностью: "Афоризм: Нельзя вполне понять "Капитала" Маркса и особенно его I главы, не поняв
всей логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса ? века спустя!!" Что же можно сказать о Сталине, считавшем себя главным арбитром и учителем в области философии? Сталин счел излишним выполнять совет Ленина, настоятельно рекомендовавшего изучать все труды Гегеля. Точно так же он не придал никакого значения высказыванию Энгельса о том, что до сих пор не изобретено иного средства овладения теоретическим мышлением, кроме изучения истории философии. Сталин угодил в ловушку, которая подстерегает всех, кто хочет изучать философию, прибегая к принципу "наименьшей затраты сил".
Не поняв диалектики Маркса, какой социализм можно было построить?
Сколько же липовых академиков, профессоров-невежд вместо подлинной философии преподносили студентам банальные истины обыденного сознания. Эту страшную силу Маркс называл профессорской ученостью и профессиональным кретинизмом. Не случайно, только ветер подул в другую сторону и петух не успел трижды прокукарекать, как эти горе-учёные отреклись от своих убеждений. Да и не было никаких убеждений: было начётничество, зазубривание готовых формул и отсутствие живой мысли. А уж, какими марксистами-ленинцами были господа-товарищи черномырдины, которые и двух слов в простой речи связать не могут, как говорится, и ежу ясно. Я уверен, что поднимись сейчас Маркс из могилы и увидь людей со сталинскими знамёнами, он ответил им точно так же, как однажды написал о составителях готской программы: "Если они считают себя марксистами, тогда я не Маркс".
Что же касается тех орд шавок, которые тявкают на Маркса со всех углов: кому-то рубль показали, кому-то хочется в общей брехне потусоваться, то хочется им ответить словами И. А. Крылова: "Ах, моська! Знать, она сильна, что лает на слона".
И когда я своей молодой, "позорно легкомыслой головёнкой" опровергал Маркса, я даже и не догадывался, с каким грандиозным философским явлением, с каким гигантом имею дело. Роберт Павлович Хромов больше тридцати лет преподавал и непрерывно изучал марксизм. И знал Маркса и Ленина от корки до корки. Он не ходил там, где бродит пустоголовая, жующая толпа.
Настоящих философов, как и больших поэтов, единицы. Прочитав недавно интервью с директором Всероссийского центра изучения общественного мнения Юрием Левадой, где он назвал три имени крупнейших философов 60-70-х годов: Александра Зиновьева, Мераба Мамардашвили и Эвальда Ильенкова, - я подумал, что Хромов был, быть может, единственным философом в нашем городе. Скромным, интеллигентным и глубоким.
I
Эра Меркурия
Явился князь мира.
Костюм мешковат, будто куплен на вырост.
Пострижен.
Прилизан.
Похожий на стёртый пятак.
С лоскутной хоругвью в руках.
Гигантскую гидру людскую,
Вопящую: "Хлеба и зрелищ!" -
Он речью подкупной и льстивой,
Змеёй заползающей в души,
Яд с запахом мёда.
Он щедрой рукой угощал.
И стаи воров, шулеров, проституток манящих,
Продажных политиков, гнусаво галдящих,
Явились, неслыханный торг учинив.
Мир вывернут, будто старый карман, наизнанку.
Сплошные ряды торгашей спозаранку.
Тела обнажаются.
Плоть выставляется.
Купец метит жирным клеймом.
Стыд, совесть и честь упраздняются,
Раздутым, тугим кошельком.
Звон злата повсюду - он гимн Новой Эры.
Не важно, что сер ты, важнее - ты первый.
Не вышел умом, да силён локотком.
Дави сапогом слабонервных.
Интеллигенции раздали индульгенции:
С волками жить - по-волчьи выть.
Цивилизацию объявили истиной в последней инстанции.
А цивилизация и сама на последней дистанции.
Готова волком завыть.
Титан Прометей сброшен в Лету.
Меркурий-торгаш правит бал.
Века революций сменились эпохой поллюций.
Купите порно, господин либерал.
И только Небо неподкупно и немо.
В кровавых подтёках закат.
Историю пишет химера - сон разума.
Но будет день, и явится Сократ.
01.10.1994
Плюрализм в одной голове
Каждый раз после трудового дня, лёжа на диване, я, пропустив рюмашку, размышляю над судьбой моего Отечества. Моя боевая подруга зорко бдит мою трезвость, не сводит с меня глаз. Вот ответьте мне, господа соотечественники, как работать мысли в режиме домашнего террора, диктатуры моей придурковатой жены? Слабо?
Нет проблем. Ноу проблэм.
Беру флакон-другой, разумеется, в её отсутствие и... (открываю тайну для таких же узников совести, как и я), приподняв крышку, опускаю родимых в сливной бачок. Рюмку ставлю на крышку, сверху, там её не видно. Что скажете, россияне? Напитки охлажденные, жена курицей мечется по фатере, видя, что я пьянею у неё на глазах, а я - счастливый, сияющий - выхожу из рюмочной, так я теперь называю туалет, под музыкальные звуки унитазового ручейка.
Культурка! Профессия вот тут, в мозгочках, сконцентрирована.
Время сегодня героическое. Раньше лежишь на диване, часами собственный пупок созерцаешь. А ныне то под "мерседес" бомбу подложат, то один гад другую гадину сожрёт, бабки на крыльце помолодевшие сидят, не наговорятся. И тоже мечтают о нагане.
Как-то домой иду, одна соскочила и корявый указательный палец мне к груди приставила.
"В руке не дрогнет пиштолет", - прошамкала бабка. Честно признаюсь, струхнул. Рванул в подъезд, а там темно, они мне в след "гы-гы-гы", в общем, еле донёс до рюмочной.
Главный спор у нас с моей "коброй" из-за партий. Да что там спор, иногда до мордобоя доходит. Она в Вольфовича втюрилась. Ей кучерявые нравятся.
"Пойми ты, баран, он о бабах заботится", - выкатив буркалы и замахнувшись на меня скалкой, брызжет слюной моя боевая подруга. "Каждой вдове по два мужика обещал", - припечатывает меня к стене шестипудовое огнедышащее тело. Я слышу, как у меня хрустят кости. Вторая причина: у Жирика главный вдохновитель - псыхотэрапэвт Кашпировский. Надо же, всю страну усыпил. Засыпали у телеков. В те времена ещё Горбачёв правил, губы, как Муссолини вытягивал: больше социализма, процесс пошёл... Проснулись, глаза продрали: мать моя женщина, у заводов хозяева появились, капиталисты цыгары курят, пролетариат по улицам шастает и на ходу прямо из бутылок пиво пьёт, а с ушей спагетти свисают.
Да такие два орла, два сокола ясных не только к Индийскому океану ноги мыть страну приведут. Они Вселенную на колени поставят.
Опять же по секрету от жены, я в лидера партии, Лахову - втрескался. Чтобы завоевать её сердце, подал заявление в партию "Женщины России". Заявление вернули. Говорят, что принимают только женщин. Во дискриминация, во права человека! День хожу, другой, размышляю: подавать на них в суд или нет. Вдруг осенило, дошло: а может быть, они все - того, лесбиянки, им мужики и на дух не нужны? Уж на что проницателен Вольфович, а и тот не допер. Профессия вот тут, в мозгочках, сконцентрирована. Одно не пойму, почему Шумейко возле Лаховой крутится.
Пошёл я с горя пивка дерябнуть. Одну, другую заглотил, пивной зал зашумел и все про политику. Рядом со мной за стойкой - мужичонка. На вид невзрачный, восемь кружек пропустил и глазом не моргнул. У меня аж челюсть отвалилась, - оказалось, он из партии любителей пива. Ну, думаю, натренировался партиец. Политик, скажу, тёртый, прожженный. Как понёс, как начал костерить-материть всех подряд, невзирая на личности, про сволочизм повсеместный - люстра над головой закачалась, кружки на стойках задрожали, зазвенели. У меня аж в глазах потемнело. Ну, думаю, революционер.
"Что делать-то будем со страной?" - пытался перекричать я его, заглядывая ему в рачьи зенки. Глянул, а у него головка, как сломленный цветок, поникла и носом в тарелку с селёдкой упёрлась.
Домой пришёл и рассказал моей боевой подруге про революционера и о своём решительном намерении вступить в партию любителей пива.
"Ты что, баран? - взвилась жена коршуном и с высоты своей эрудиции начала клевать меня. - У тебя голова что, вешалка для фуражки?! Да знаешь ли ты, что Гитлер, когда создавал свою партию, тоже гремел кружками в пивнушках?"
Я ретировался. Я, кажется, покраснел, - мне стало стыдно за своё политическое невежество.
Но я не сдавался. Я продолжал искать союзников в кишащем муравейнике ежеминутно нарождающихся партий. Слух прошёл, что жильцы нашего дома начали вступать в "Яблоко". Они же все поголовно садоводы. Возле подъезда митинг организовали под девизом "За возрождение Мичурина". Мичуринцы собрались все вооружённые вилами, граблями и лопатами. Один размахивал тяпкой и орал на весь квартал: "Мы не можем ждать милостыню от правительства - взять у него наша задача". Мичуринцы все были решительные, мускулистые, мозолистые. Эх, жаль я не садовод...
Мой корешок, а он - дока, собаку съел в политике, как-то раз объяснил мне в душевой, что такое "плюрализм".
"Плюрализм, - просвещал меня корешок, намыливая голову четырёхсотграммовым куском хозяйственного мыла, - это когда много партий в одной голове".
"Кто его выдумал?" - подумал я и почувствовал страшную усталость. И в этот ответственный час, когда вся страна корчится от общечеловеческих ценностей, я неторопливо встаю с дивана и, зачесав всё назад, выхожу на балкон, чтобы окинуть своим взором великую Державу...
Давно не бывал я в Чугуйске...
Во мне иногда просыпается тоска по прошлому. Сидишь дома, как школьник на каникулах, без гроша в кармане. Раньше: всё обрыднет, сядешь вечером в пятницу в поезд, а утром в субботу ты уже у брательника в Чугуйске. Брательник довольнёхонький, рад до беспамятства, сразу в сарай за самодельной жидкостью. Нюрка, его жена, суетится, стол накрывает. Потолкуем обо всём: про запчасти к тачке - у меня "Москвич", у него "Жигулёнок", про Нюркину новую шубу, про наших пацанов, которые от рук отбиваются, про чугуйский металлургический завод. Помню, заправившись "Чемергесом", стоим на кухне, курим, и брательник мне говорит: "Петя, если ты того... ну, если в туалет захочешь, то ты мне скажи. У нас же пятый этаж, вода не всегда доходит. И унитазовый бачок пустой". "Вообще-то не помешало бы", - говорю я. "Ну, тогда пошли, проветримся", - говорит брательник.
Вышли из подъезда - темно на дворе, декабрьская ночь, звезды блещут. А рядом с домом металлические гаражи и сараи скучены. Митька меня туда и повёл. "Садись здесь", - говорит Митька. "Да ты че, братан", - возражаю я Митьке, - тут же люди рядом ходят". "Я тебе сказал - садись", - командным голосом рявкнул на меня брательник. Деваться было некуда и, сгорая от стыда, я присел. Рядом со мной сидел какой-то мужик, шуршал газетой. Мужик был абсолютно спокоен, - видно было, что не впервой. Вдруг, к ужасу своему, я услышал женские голоса. Мало того, голоса доносились откуда-то рядом, как будто даже из-за угла ближайшего гаража. Я уже хотел натянуть штаны и быстрее тикать отсюда, но брательник властным движением руки не дал мне встать. "Сиди, не дёргайся. Там у нас женский сортир". Женские голоса продолжали долетать до моего слуха. "Мушшыны, может, вам бумага нужна?" - вопрошал приятный женский голос. От неожиданности я вздрогнул и чуть не свалился в свежий навоз. "Спасибо, Клава, - по-деловому отреагировал брательник. - Бумага у нас есть". "Валька, кинь ключи от квартиры, - вставая и застёгивая брюки, сказал сосед. - Я уже готов". "С облегчением тебя, Николай", - отозвались женские голоса из-за гаража. И над моей головой пролетела связка ключей. Сосед с собачьей проворностью поймал. Женщины за гаражом продолжали мирно беседовать. "Хорошие у нас соседи, - говорил Митька, когда мы поднимались на пятый этаж. - Главное - отзывчивые".
На днях пошёл я на медкомиссию в поликлинику. Возле кабинета хирурга сидело много народу, в основном молоденькие девчата. Когда я оказался в кабинете, врач потребовала, чтобы я снял штаны. "Вы бы хоть ширму поставили, - начал сопротивляться я. - Дверь ходуном ходит, медсёстры снуют, а тут..." "Вы что, сюда разговаривать пришли?" - тоном, не терпящим возражения, спросила врач. Деваться было некуда. Дверь кабинета открылась, и я с голым задом, как последний идиот, стою перед ожидающей публикой.
"Можете одеваться", - не поднимая головы и водя ручкой по моей справке, произнесла врач.
Возвращаясь, домой, я думал о том, как трудно изжить нашу российскую безалаберность. И хотя меня по-прежнему тянет к брательнику в Чугуйск, я с ужасом вспоминаю про пустой унитазовый бачок.
Как меня крестили...
Почему-то меня решили покрестить. "Так надо", - со строгим лицом сказала жена. "Сейчас все крестятся", - сказала тёща. И меня повезли в церковь.
После долгих блужданий мы кое-как нашли крестильню. "Предбанник" был забит народом. Молодые мамаши разворачивали свёртки, в которых пищали розовые пупсики. Мне купили крестик на синей тесёмке, и мы все уселись на освободившуюся скамейку, чтобы ждать своей очереди. Народ всё прибывал и прибывал, и тут приёмщица объявила, что запись на крещение прекращается.
"Я что, зря сюда перлась с ребёнком за тридевять земель?" - налетела молодая мамаша со свёртком на приемщицу. "Вы понимаете, где вы находитесь?" - увещевала молодую мамашу приёмщица.
"Чихать я на вас всех хотела", - сказала молодая мамаша и громко хлопнула дверью.
Меня запустили вместе с пацанами. Кунать в купельню нас не стали. Молодой симпатичный поп сказал, чтобы мы засучили брюки до колена. И под бормотанье, из которого я ни шиша не понял, поп начал кисточкой нас окроплять святой водой.
Когда нас выпустили из крестильни, Саша и Маша - мои дети - при виде меня засмеялись. Наверное, я был похож на мокрого воробья. "Ёксель-моксель, - сказал я, сокрушаясь. - Как же теперь я такой мокрый в трамвае поеду?" "Так надо", - со строгим лицом сказала жена.
Дома по этому поводу решили накрыть стол. Моя жена, учителка, всё с тем же строгим лицом сидела и за столом. "Я рада за тебя, Тюфеев", - сказала жена, и мы чокнулись. "Нельзя чокаться", - завозражала Домна Петровна, моя тёща. "Мама, это на поминках нельзя", - менторским тоном отчитала тёщу моя грамотная жена.
Закусили. За столом воцарилось тягостное молчание. Никто не знал, что нужно говорить по этому поводу. Боялись, что-нибудь ляпнуть.
"Давай, зятёк, наливай ещё по одной. Выпьем за нас, крестьян", - сказала Домна Петровна. "Мама, мы не крестьяне, а христиане", - ещё более хмурясь, сказала моя жена-учителка. Саша и Маша затряслись от смеха. "Ты, баба, всегда что-нибудь ляпнешь", - сказал Саша. "И что-нибудь обязательно перепутаешь", - добавила Маша. "Не вижу ничего здесь смешного, - строго отчитала детей жена. - Смех без причины - признак дурачины".
"За что ты их так?" - обидевшись, спросила тёща. "Мама, я сама знаю, как детей воспитывать. Не учите меня жить", - совсем уж зло сказала жена.
"Мы, конечно, институтов не заканчивали", - сказала, бледнея, Домна Петровна, вставая из-за стола. "Ёксель-моксель, вы что, женщины?" - я был ошеломлён происходящим. Тёща уже одевалась в прихожей. Жена со строгим лицом сидела за столом и отрешенно смотрела в окно. Саша и Маша, быстро сообразив, что происходит, бросились в прихожую и начали снимать пальто с Домны Петровны.
Вечером пришли сёстры моей жены, тоже учителки. "Мы рады за тебя, Тюфеев", - сказали сёстры. И лица их были строги.
"Православные, давайте выпьем за встречу", - сказал я радостно. "Мы не православные", - сказали сёстры строго. И пить, и есть отказались. Выпили только мы с тёщей.
Потом сёстры заспорили с моей женой-учителкой о еде. Когда и что нужно есть. Увидев на столе свиное сало, сёстры подняли галдёж. "Да знаете ли вы, - кипятились сёстры, - что свинья питается всякими нечистотами. Нужно вместо мяса есть орехи". Потом начали стыдить мою жену-учителку. "Я сало не ем, - отбивалась моя жена- учителка. - Это мама с мужем любят". "Мы же христиане, а не мусульмане. Нам свинину можно есть", - сказала тёща.
"Ну и жрите", - полыхая ненавистью, проскрежетали сёстры.
"Вот, посмотри, зятёк, какие у меня дочки воспитанные. Учителя! Я бы им не только детей не доверила. Я бы и кошку пожалела, - тёща сделала паузу, подумала и добавила, - всё, что в уста попадает, то не грех, а вот что из уст исходит... Так, кажись, учил Христос".
Сёстры и моя жена-учителка пристыженно молчали. Мы с тёщей ещё выпили по рюмке. "Из-за острова на стрежень, на простор речной волны выплываааааают расписные Стеньки Разина челны", - дружно, в унисон запели мы с тёщей.
Весёленькое времечко
У нас в квартире завёлся домовой.Как только свет выключим и спать начинаем укладываться, так сразу из кухни какие-то таинственные звуки доносятся. Зайдёшь на кухню, свет включишь - тишина, никого нет.
Соседи говорят, что в 666-й живёт колдунья. Зинка Усохина. Глазища чёрные, пальцы длинные, тонкие. Всё время в фуфайке ходит, лифтёром работает. Ходит, стучит по квартирам - деньги занимает. А кто сейчас даст? Самим бы концы с концами свести. "Ну, жлобы, я вам устрою варфоломеевский утренник", - матерясь, говорит Зинка. И свои колдовские пассы руками делает. Петька Козлов возьми да с лестницы её спусти. Лично я его не осуждаю, - доведёт кого угодно. На другой день у Козлова входная дверь загорелась. Кинулись Зинку разыскивать, решили, что это её проделка. А она дома сидит, "Тропиканку" по телеку смотрит и ехидно так улыбается. Через неделю у Козлова кожаную куртку свистнули. "Козёл" весь в мыле бегает, места себе не найдёт. Заскочил в лифт, а лифт сломался. Говорят, что Петька чуть не тронулся. Пока он в лифте торчал, у него "видик" увели. "Ну, это точно Зинкина работа", - подумал Петька. А она дома сидит, "Санта Барбару" по телеку смотрит. После этих происшествий Петька Козлов больше с Зинкой не связывается. Хоть и нашли воришек, а Козлов теперь Зинку стороной обходит.
В 606-й, говорят, экстрасенс живёт. Лечит прямо на дому. Банки с водой заряжает. И предметы на столе взглядом двигает. Очереди с утра в 606-ю выстраиваются, отбоя нет от желающих подлечиться. Алкаши - те с шампунями ходят. После подзарядки шампунь почему- то самогонкой начинает пахнуть. Но общее состояние улучшается. Бабулькам - тем святую воду подавай. "Этого добра у нас навалом", - говорит Бронька Баранов и уходит в ванную комнату. "Если не бросишь жрать мясо, пить, курить, гулять от жены, - говорит Бронька очередному посетителю, - то жить тебе осталось максимум неделю". Пациенты после приёма выходят, как пьяные, пошатываясь. "Бросать надо, - думают. - А как бросишь всё и сразу? Жить-то чем будем?".
Но это всё семечки. В соседнем квартале появился бог. Сказать точнее, богиня. Сама она себя демиургом называет. "Я - демиург, - говорит она всем. - Творец Вселенной". "А откуда ты это узнала?" - допытываются соседки. "Явился мне во сне... и говорит... потом на небе знамение..."
Перед тем как богом стать, Райка Шайтанова маляром работала.
Весёленькое времечко наступило. Кругом колдуны, ведьмы бродят, закурить спрашивают: "Дай закурить, а то..." Говорят, скоро в каждой деревне свой бог будет. Свойский такой, доморощенный. С ним и о мировых проблемах поговорить можно, а если на душе муторно, то и по 150 пропустить. О таком раньше и мечтать не могли. Раньше все в партию норовили проскочить, теперь кресты понадевали, чтоб от жизни не отстать. А я, как и прежде, в хвосте плетусь. Тогда вступление в партию проморгал, сейчас со своим дубовым атеизмом ничего поделать не могу. Вот вчера ночью опять домовой в духовке зашевелился. Я -- на кухню и там на мышь наступил. Чуть лоб свой об пол не разбил. Крепкий оказался. Дубовый, он и есть дубовый.
Мисс-96
На 23 Февраля наши бабцы решили преподнести нам сюрприз. Утром трудовой день начался как обычно. Напялили на себя промазученные фуфайки и ватные брюки. Через пять минут вся наша бригада представляла собой сплошных мазуриков. Блестели только глаза и зубы. Ваню нельзя было отличить от Мани. И тут они нам сказали, что после окончания смены они нас будут поздравлять с днём Воина и, главное, проведут конкурс красоты: Мисс-96. После этого сообщения работа окончательно разладилась. От смеха мы хватались за животы и ползали на четвереньках. "Вань, а Вань, - закатывался от смеха Васька Гавриков, - вон та в куфайке с лопатой - мисс?" "А может быть, эта чумазенькая со шваброй - мисс?" - вытирал слёзы Ванька Сучков. Работа явно была сорвана, и мы скопом отправились в курилку. Мы пускали дым кольцами и из ушей, сотрясали воздух хохотом, а наши мисюськи продолжали мести, скрести...
Когда смена закончилась, мы из курилки дружно рванули в душевую, чтобы смыть африканский, колониальный загар. И с плохо скрываемой иронией расселись в красном уголке. На сцену вышел начальник и поздравил нас с праздником. Всем нам вручили по флакону тройного одеколона. "А сейчас...", - сказал начальник, и мы, прыская от смеха, переглянулись.
И тут на сцене начали появляться они. Мы опешили. Мы их не узнали. Одетые в шёлк и бархат, на высоких каблуках, излучая ослепительные улыбки, по сцене дефилировали потрясающие красотки. Мужской зал изумлённо шептался. "Вань, а Вань, - всхлипывал от умиления Васька Гавриков. - Ведь это "просто Мария". "Просто Мария" - просто фанера по сравнению с нашей Веркой. Ты посмотри, какая фигурка, дурик", - отвечал разомлевший Ванька Сучков. "Вань, а Вань, - не унимался Гавриков. - А это же вылитая Лолобриджида". "Куда ей, старой, до нашей Нинки, - тут Мисс Европа". "Европа? - возмутился Гавриков. - Я был в Швеции. Что-то не припомню ни одной, на которую можно было глаз положить. Нашёл с чем сравнивать". "Да, - согласился Сучков. - Наши лучше".
И произошло чудо. Все экранные кинодивы: Идены и Джулии, Марианны и "просто Марии", Лолобриджиды и Бриджид Бардо как-то сразу померкли перед нашей живой, из плоти и крови российской красавицей.
А когда наши красавицы накрыли стол, который ломился от деликатесов, и мы приняли по 100 грамм за воротник, и они дружно запели про извечную русскую тоску так, что у мужиков заблестели глаза, Васька Гавриков, захмелев, сказал Ваньке Сучкову: "Нет лучше России края".
"Сударыня, разрешите пригласить Вас на танец", - как галантный кавалер обратился к Вере захмелевший Иван. И зашелестел шёлк, и всё закружилось...
А Мисс-96 мы так и не выбрали. Не наше это, не российское дело.
Всё будет нормалёк!
Уважаемые начальники кинопроката!
Пишет вам обычный школьник, ученик 9 класса. Я раньше мечтал уехать в Америку. Клёвая страна. Никто не работает, все ходят с кейсами, жвачки жуют, из бассейна не вылезают. А сейчас врубился. Зачем уезжать, мы и сами скоро будем американцами.
Президент есть. Белый дом есть. "Ящик" врубишь - там сплошные звёзды Голливуда. В кинотеатр завернёшь - киношки от винта, отпад. От одних названий тащишься: "В постели с Мадонной". Ну, какой пацан пройдёт мимо. У нас, конечно, тоже есть свои чувырлы, но Мадонна - это же секс-символ мира. Она же о школьниках печётся. Так и заявила: "Выдать каждому школьнику по пачке презервативов". Вот бы такую нам классной дамой! Мы бы чувихам показали, кто мы есть. Как там в песне поётся: "Дай мне ночь, и ты поймёшь..." Тьфу, забыл. Память у меня лажовая. Курить надо бросать. А башлей на безвредные американские, что по "ящику" рекламу гонят, пока нет. Мамаша жмётся. Как там у нас кинуха: "Сбрось маму с поезда". Я бы свою - без раздумья. Заколебала меня воспитывать. Ты, говорит, Боря (меня Бобом зовут), раньше времени мне могилу роешь. Сами понастроили, что сам чёрт не разберёт, а мы виноватые оказались. А мой пахан мне заявляет: "Я тебя породил, я тебя и убью". Ишь чё захотел. Крутой нашёлся. Как там у вас кинушка: "Тяпни папашу кувалдой по голове". Во-во. Дождётся, старый. Они же все ненормальные. Жертвы, как его, тотализма. Нет, таризма. Стерва-память заколебала. Блин, надо пить бросать.
Если бы не эти коммуняки, сейчас сидели бы в барах, баварское пиво потягивали. Теперь, кажись, мужики башковитые сидят в Кремле, в цивилизацию нас потащили. Страна жвачками завалена. Когда такое было? Классная сейчас житуха!
Раньше с чувихой в кинотеатр завалишь погреться, а там какого-нибудь Тарковского крутят. Ну, доложу вам, тягомотина. Какие-то собаки бегают. Бомжи в лужах лежат. Умники сидят, глазами лупают. Изображают, что понимают. А что там понимать? Бред пьяного ёжика. Шизо. Ты жизненный сними. Красивую жизнь покажи. И чтоб полицейский бегал, чтоб динамика была.
У моего другана предки видак купили. Кассеты, доложу я вам, - сплошная порнуха. Да ещё крутая. Вот уж не ожидал таких финтов от старья. Пока они на работе, мы с Витьком крутим. Умеют на Западе крупным планом... А что здесь стесняться. Что естественно, то не позорно. Это наши совки хотели от мира железным занавесом отгородиться. Держали в темноте. А теперь любой сопляк в этом деле понимает больше совка. Вот бы ещё вякать по-аглицки, научиться. "Ху из ху?" "Ай эм из Непомнящий Борис". Клёво? Ну, как говорится, закругляюсь и сопли в рот. Всё будет нормалёк!
Первое знакомство с народом
В разгар перестройки к нам приехал из Ленинграда свояк Олег Мафусаилович с супругой. Это сейчас Санкт-Петербург, а тогда был ещё Ленинград. Олег Мафусаилыч с супругой крупные специалисты - хореографы по народным танцам. Полмира объездили, где-то в Греции даже с "Бони-М" в одном концерте танцевали и вот решили нас осчастливить своим приездом. Непьющие и мяса не едящие. Первым делом я повёл Олега Мафусаиловича (его супруга из бывших местных) показать родной Заводград. Город понравился, особенно Ленинский район, который строился по проекту ленинградских архитекторов. Подвёл к нашей всеобщей гордости - монументу. Сфоткались у исполинской ноги сталевара. Вечером чаи гоняем и тихо задушевные разговоры ведём - всё больше про перестройку. Олег Мафусаилович хоть и человек ещё сравнительно молодой, но серьёзный, убеждённый демократ, антисталинист. Сначала мне про Лувр всё рассказывал, но как-то незаметно перешли к обсуждению роли Сталина и ГУЛАГа. "На Западе мы чувствуем себя людьми потерянными", - сказал Олег Мафусаилович и как-то грустно посмотрел на меня.
"Мафусаилыч, ты же спец по народным танцам, - сказал я, - значит, моя задача - познакомить тебя с народом". - "Да, - серьёзным взглядом посмотрел на меня Олег Мафусаилович. - Это дело нужное".
Утром мы сели в трамвай и покатили в мою артель - шараш-монтаж. Первое знакомство состоялось уже в трамвае. Неожиданно утреннюю гробовую тишину трамвая пронзил тоненький голосок девочки: "Мама, посмотри - вон дяденька с косичкой!" У Мафусаилыча на затылке был маленький хвостик. И вообще одет он был не по-зимнему, по-европейски: лёгкая куртка, длинный красный шарф, без шапки. Весь салон дружно повернул голову и начал рассматривать диковинного дяденьку. Я думал, что Мафусаилыч растеряется, стушуется, может быть, даже покраснеет, но не тут-то было. Звезда народного танца, как на сцене, медленно согнул спину в поклоне.
В нашей шараге я представил Мафусаилыча рабочему классу. Рабочий класс поцокал языками: "Это надо же. Такие люди и без охраны". И быстренько разбежался по мастерским. Мафусаилычу нужно было выточить какую-то детальку к танцевальному костюму, и я его отвёл в мастерскую. Мафусаилыч точил детальку и стал свидетелем бурной рабочей жизни.
Посреди мастерской стоял металлический стол, и рабочий класс плотным кольцом уже сидел вокруг него. Самодельные "люменевые" доминошки, как молот на наковальне, вколачивались в металлический стол. "Дуплись, пала!" - сверкая стальными зубами, выкрикивал Киса. "Получай сопляка, Кудрявый!" - слесарь Самохвалов со всего маху припечатал "голого". Плотное кольцо игроков взвыло. "Сопливым кандёхать за бормотухой", - сказал кто-то. "Маху дал - брюхату взял. Надо было с ребёнком", - вставая из-за стола и сплёвывыя на пол, процедил сквозь зубы лысоватый Кудрявый. Освободившиеся два места тут же заполнялись другими игроками. Никто не заметил, как дверь мастерской открылась и вошёл начальник. Начальник, как всегда, был в мятом костюме, но при галстуке. То ли по рассеянности, то ли по привычке начальник застёгивал пуговицу ширинки на петлицу пиджака. Фамилии начальника никто не знал, - все называли его Вовчик. Хотя на вид Вовчику был добрый полтинник или где-то около этого. "Здорово, мудыки", - как всегда, сказал Вовчик, не выговаривая "ж", и оттого слышалось нечто неприличное. И хотел было сесть за стол, но мудыки его тут же оттеснили. "Куда прёшь без очереди, бугор", - сказал кто-то. "Я ещё вчерась забил", - возмутился Вовчик. "Вчерась было, да всё вышло", - сострил ас "козла" Самохвалов, помешивая татуированными лапами люменевые костяшки. Потом вернулись из бегов Киса и Кудрявый, и все приняли по стакашку "Веры Мухалны" - вермута. В бега отправились уже другие пораженцы.
К концу рабочего дня, когда за окном чернильно синела зимняя ночь, за столом сидели Вовчик с молоденьким пухнарём-допризывником и всё тот же безвылазный Самохвалов с партнёром. "Камень наш на руках", - жуя толстые губы, процедил Самохвалов и многозначительно посмотрел на своего партнёра. "Мудыки, попрошу без комментариев", - не вынимая папиросы изо рта и, щуря от дыма левый глаз, предупредил Вовчик.
Было впечатление, что гениальный игрок Самохвалов видит насквозь - знает, у кого какие камни на руках. И только дирижирует игрой, с одному ему известным, финалом. Люменевые костяшки с клацаньем выстраивали на столе какой-то чудовищный рисунок паука. "Ну?! - привставая и грозно сверкая буркалами, заревел диким зверем матёрый Самохвалов. - Ставь, кержак, 3:6!" И поднял над головой огромную лапу с двумя камнями. Вовчик побледнел и дрожащей рукой сделал ход.
"Встать, смиррр-на! Заполучи генерала, бляха-муха!" Гениальный Самохвалов со всей силы пригвоздил два камня в металлический стол. Чудовищный паук подпрыгнул и, перевернувшись, рассыпался на столе. Все игроки, как ужаленные, повскакивали со своих табуреток и отдали честь. "Под стол генерала!" - заорали в один голос. Бледный Вовчик и порозовевший пухнарь-допризывник, согнув шеи, полезли под стол.
"Ку-ка-ре-ку!" - трижды сотрясло стены мастерской.
Когда мы возвращались с Мафусаилычем в уже зажжённом трамвае домой, он чрезвычайно возбуждённо сказал мне: "А может, мы зря прём на Сталина?" На что я ему ответил: "Не суетись, Мафусаилыч. Это только цыплята. Завтра поедем на другой участок. Вот там будут настоящие орлы".
Олег Мафусаилович глубоко вздохнул и испуганно посмотрел на меня.
План или рынок?
На день рождения супруги решил купить ей домашние тапочки. Долго ходил по лоткам - выбирал покрасивше. Кругом импорт - аж глаза разбегаются. Решил взять розовенькие. Нежные такие, мягонькие, весу не имеют. В них не только ходить - спать можно. А то Анжелика моя, маркиза ангелов, уже десять лет ходит в дерматиновых. По утрам по квартире шмурыгает, гремит железной обувью. Проснёшься в холодном поту: уж не Каменный ли гость пожаловал?..
Обрадовалась, меня в щеку чмокнула. "Ты, - говорит, - Мишель, парниша со вкусом". А я себе с получки, чтобы от жизни не отставать, кроссовки белые моднячие оторвал. В общем, мы с маркизой как белые люди стали.
Проходит неделя. Чую, я хромать начал. Верх у кроссовок полопался, и пальцы на ногах начало жать. К тому же ноге жарко, как будто в калошах. Ну, не зимой же их носить! Дохромал я с работы до дому и со злости закинул их в дальний угол. Да ещё и сматерился. В гробу, мол, я их видал, эти белые тапочки. Подплывает ко мне Анжелика и начинает меня утешать. А я глянул на её розовые тапочки и вижу - палец большой из тапка торчит. Мама мия, вот это качество! "Ну-ка, - говорю, - скидавай этот срам, чтобы глаза мои их больше не видели".
Зимой у меня пуховик полез. Хожу, как хрен по деревне, весь пухом покрылся. Чую, и рожа моя пухом начинает покрываться. Встречает меня один кореш знакомый и лыбится так ехидно: "Ну, что, Майкл, доворовался? Аж морда в пуху". А сам в новеньком, только что купленном пуховике стоит. Посмотрим, думаю, на кого ты будешь, похож в конце зимы. И точно, как в воду глядел. Встречаю его в феврале месяце: "Ну, что, Боб, проворовался? Даже мордень в пуху". Боб хвост прижал и, обидемшись, отчалил. Только Боба и видели! На обиженных - есть такая присказка - воду возят.
Да только я всё чаще задумываться стал. Сначала про импорт, потом про рынок и, наконец, углубился, как говаривал незабвенный Михаил Сергеевич, и дошёл до самого Запада. Одно из двух: или рынок - это туфта, "не обманешь, - не проживёшь", как нас учили ещё на политэкономии в техникуме, или они сплавляют сюда всё, что не гоже, что на помойку - то нам. Как говаривала одна хлебосольная знакомая: "Ешьте, гости дорогие, всё равно выбрасывать". Ведь если делать качественные вещи - на века, как было у нас при плановой экономике, то западный внутренний рынок быстро насытится и наступит кризис от перепроизводства, который у них раньше наблюдался раз в десять лет. А это смерти подобно. Вот они за счёт наших хвалёных рыночников, которые аллилуйю рынку поют, себе жизнь-то и продляют. Одним словом, Запад нам поможет.
Купили мы с Анжеликой в воскресенье рыночный будильник на батарейке у вьетнамца. Миниатюрный такой, синенький. Утром "пи-пи-пи" - пищит, как мышь серая. Ну, разумеется, на работу проспал. Одни неприятности от этого рыночного барахла. Бывало, наш плановый механический утром как жахнет - весь подъезд на работу строем идёт. Во качество! Да он мёртвого разбудит!
А это - шмутьё нательное? "Бельё должно быть белым", - говорит по телеку смазливенькая куколка. И халатик свой соблазнительно расстёгивает, прелести свои всем показывает. И не знаешь, то ли на лифчик смотреть, то ли на её прелести. Своих пацанов устал уже за уши оттаскивать от ящика. А на кой мне трусы белые - я что, покойник, что ли? Все там будем, а пока я в чёрных, в сатиновых похожу. Они у меня семейные - от деда по наследству достались. В них хоть куда. Хочешь - в футбол играй, закатал, как плавки, - на пляже загорай. Хошь, как шорты используй. Как-то утром приехал в них на работу. Наши придурки все попадали. Я им говорю: "Темнота, это же последний всхлип моды!" Сейчас же какое время? Какую-нибудь рвань на себя напялил - завтра весь город ходит. Бабы повзбесились - трусы из-под юбки до колена выпускают. Тьфу, стыдобище! Но зато оригинально! Как говаривал классик, если хочешь быть оригиналом, ходи летом в валенках с калошами.
В общем, куда ни кинь - всюду клин. Колбаса в упаковке (что-что, а упаковки, всякие фантики блестящие они умеют делать) дорогущая. Купил из любопытства. Так её Иннокентий, кот мой, есть не стал. Подошёл, понюхал и лапой по-футбольному отпинул. Я тоже нюхнул. Она же запаха не имеет! Это же натуральный... целлофан. Молодец, Кеша! Кеню на мякине не проведёшь! В последнее время мы с Иннокентием по нашей, по 2.90 колбасе затосковали - по натуральному продукту.
А эти топики, сникерсы, баунти - "съел и порядок" - как будто комок глины проглотил. Его бы нашим "гвардейским" с горчинкой шоколадом угостить. Он бы, дурачок наивный, от восторга и язык бы свой откусил - не заметил. Про кинематограф даже говорить противно - сразу блевать тянет. Сплошное мыло, тупоумие и голые ж...ы.
Возражают мне, говорят, что у них на Западе автомобили и телевизоры классные. Пусть они по нашим дорогам - стиральным доскам проедут! Вот тогда и посмотрим, что от их классности останется.
Я по дурости "Хрюндик" купил. А потом смекнул: туфтовый рыночный закон-то не объедешь. Хитроумные япошки ведь до чего додумались? Они в схему телевизора одну фиговину вмонтировали.10 лет отработал, как одну минуту, и бац - сгорел. Ремонту не подлежит. Покупай новый. А наши "Енисеи" по тридцать лет работали. По экрану уже одни тени бегают, а он всё работает. И главное - мастера не надо вызывать. Зарябит, бывало, ты его кулаком по кумполу, потом хуком - он как миленький опять рычит. Плановая, одним словом, штуковина.
Вот сижу и думаю. А ежели у "Хрюндика" уже гарантийный срок заканчивается? Мы же сейчас всё покупаем, как кота в мешке - без гарантийного паспорта. А ежели фиговина сработает?! И пожару в квартире понаделает? Я предусмотрительно, на всякий случай, с работы огнетушитель приволок. Нас с Кешей на мякине не проведёшь! Мы сами - с усами.
Жертва перестройки
Это было ещё на заре перестройки. Свежий ветерок перемен проникал в наши затхлые жилища, и новое мышление поскрипывало в наших ссохшихся мозгах. "Железный занавес", скрежеща и лязгая своими ржавыми цепями, медленно поднимался.
В то романтическое время мы получили новую квартиру. Всё было в новизну: перестройка, соседи, цветные обои. Соседи по лестничной площадке, по-видимому, чтобы завести более короткие отношения, пригласили нас на видео... Что такое видео, мы, разумеется, понятия не имели и, подогреваемые любопытством, отправились с женой в гости. Хозяйка встретила нас широкой улыбкой. В комнате была ещё одна "сладкая парочка", и, познакомившись, мы расположились на мягком диване. Радушная соседка в чёрном японском халатике была само обаяние. Предложив нам выпить пива, она взяла в руки пульт, и экран импортного телевизора засветился. Зазвучал гнусавый голос переводчика, и великий Голливуд поглотил наше внимание. Кто-то с кем-то знакомился, кто-то кому-то улыбался, мы сидели и потягивали пивко. Иногда дверь открывалась, возникали любопытные лохматые головы школьников. После чего хозяйка решительно вставила ключ и замкнула дверь. Ничего не подозревая, мы баловались пивком. Потом девицы на экране начали раздеваться, а юноши с накачанными бицепсами, кажись, уже были голыми. Все присутствующие зрители, переглядываясь и делая равнодушные лица, начали нервно зевать. Потом на экране начался банальный половой акт.
Моя жена уползла в противоположный конец дивана и, съёжившись в комок, смотрела оттуда затравленным зверьком. Вторая гостья сидела, потупив взор, а её муж скептически хихикал: нашли, мол, чем напугать.
И только очаровательная хозяйка в чёрном японском халатике сохраняла олимпийское спокойствие. На экране по-прежнему трепыхалась человечья плоть.
Я почувствовал слабость в животе и хотел выйти. Но, дёрнув за ручку, вспомнил, что дверь заперта. Повернувшись, я увидел, что первая серия закончилась, и герои- любовники вполне мирно разговаривают. Я перевёл дух и вернулся на диван.
"Ну, вот ещё, - презрительно фыркнула хозяйка в японском халатике и взяла в руки пульт. Герои-любовники сначала быстро забегали, а потом судорожно задёргались. Когда перемотка остановилась, на экране вновь была гольная трепыхающаяся плоть.
Я, кажется, вырубился. Моя жена превратилась в маленького, окаменевшего человечка, и мне казалось, что она сидит где-то на шифоньере. Вторая гостья была похоже на сумасшедшую: истерично хохотала, а её муж повторял одну и ту же фразу: "Ну и чё. Ну и чё. Ну и чё". И только хозяйка в японском халатике хранила олимпийское спокойствие, изредка испытывающим взглядом посматривая на нас, невротиков.
Не помня себя и мало что, соображая, я полез под диван. Откуда-то с тумбочки скатилась гантель и больно ударила по голове. На какое-то время я потерял сознание. Очнулся от запаха нашатырного спирта. Несколько пар испуганных глаз, сверху глядели на меня. Медленно возвращалось сознание. Приподняв голову, я увидел на экране трепыхающуюся плоть...
Когда меня выносили на носилках под всхлипывание моей жены, я услышал ангельский голос хозяйки: "Да не переживайте вы, ради бога. Ничего с ним не случится. Как поправится, жду вас на третью серию фильма века "Любовь впятером, или Мир через замочную скважину".
Моя бедная жена ещё громче завыла.
После выписки из больницы мне, как наиболее рьяному и последовательному проводнику нового мышления, вручили орден "Ветеран перестройки". За инвалидность, а я инвалид 2 группы, пока пенсию не получаю. Консилиум врачей так и не пришёл к единому мнению. Отчего у меня произошло сотрясение мозга: от гантели или от нового мышления?
"Вскрытие покажет", - сказал главный патологоанатом.
Вот так. Ку-ку.
Вперёд! На винные склады
Вчера вступил в партию зелёного змия. Собрание проводили в подвале, в глубокой конспирации. Вступительный взнос - ящик пшеничной. Члены бюро с явными признаками утомления от политической борьбы были с помятыми лицами в жеваных костюмах. Стены кабинета были оклеены листовками - этикетками с различными названиями горячительных напитков. Лозунг, написанный на потолке не то краской, не то экскрементами, гласил:
"В здоровом теле - здоровый дух.
Пей до бесчувствия -
и будет земля,
как пух".
"Вздрогнули", - подал команду председатель партии, неутомимый борец за удешевление зелёного змия и со свистом втянул воздух носом-сливой.
"Бульк, бульк, бульк, бульк, бульк", - дружно отозвалось вокруг. На перевёрнутом ящике лежала хлебная крошка, и члены бюро по очереди брали её и занюхивали заползшего в нутро зелёного змия. Когда очередь дошла до меня, я схватил крошку, и... неожиданно она уползла в отверстие носа.
"Ты что, - зарычали вокруг сидящие на корточках члены бюро, - обжираться сюда пришёл?".
"Цыц!" - рявкнул председатель и партейцы притихли.
"Давай валяй", - обратился председатель ко мне. Я встал, слегка покачиваясь ещё от вчерашней лошадиной дозы, и стал наводить фокус: председатель двоился.
"Я люблю весёлый пир,
где веселье председатель,
- начал я, заикаясь, из А. Пушкина, -
...где до утра слово "пей!"
заглушают крики песен".
"И это правильно", - голосом Горбачёва сказал председатель, и партейцы дружно звякнули стаканами.
Мне стало хорошо. Я чувствовал, как у меня за спиной начали расти крылья.
"Где просторен круг друзей,
а кружок бутылок тесен".
"Ооооооооооо...", - зарыдали партейцы и бросились меня лобызать. Каждый хотел со мной выпить на брудершафт.
"Похрюкали кабаны и - по клеткам", - в голосе председателя слышались металлические нотки.
"Во человек, - восторженно подумал я, - неутомимый часовой ларьков и подворотен".
"Вздрогнули", - подал команду председатель. Я заметил, что члены бюро тоже наводят фокус, когда смотрят на меня.
- на философском - стоическом миноре закончил я своё выступление, содранное у Омара Хаяма.
Партейцы плакали. Председатель встал.
"Программу партии кандидат понимает правильно. Кто "за", прошу чокнуться". Партейцы, все как один, дружно звякнули стаканами.
"Принят единогласно", - сказал председатель.
Потом председатель в сокровенной беседе рассказал о современных тенденциях вползания зелёного змия в организм молодого поколения. О том, что страна шагает в правильном направлении. Недалёк тот день, когда ларьки будут стоять возле каждого подъезда. А со временем, председатель вздохнул и посмотрел в подвальную даль, может быть, и возле каждой отдельной квартиры.
"Но и сейчас плоды демократии очевидны. Граждане могут свободно и культурно отдыхать на скамеечках, в тени деревьев, а наиболее внутренне раскрепощённые - даже вытянувшись на асфальте".
"Мы уверены, что надежды на лучшее будущее и благосостояние для всех, на подлинную демократию и справедливость люди должны связывать прежде всего с нашей партией", - закончил свою речь председатель.
"Гип-гип, ура!" - крикнули партейцы и дружно звякнули стаканами. Началось братание. После признания в любви партейцы на ватных ногах отправились за вторым ящиком. Возле ларька лежал, культурно отдыхал после трудового дня трудящийся.
"Наш человек", - сказали мы и попёрли второй ящик в подвал.
С наступающим Нью годом!
Я никак не мог освободиться от этого кошмара. Мне казалось, что в моей голове произошёл сдвиг по фазе. Денно и нощно по экрану телевизора носился, как заводной, американский полицейский, а радиоприёмник выхрипывал аглицкие песни. Московские, да и местные дикторы так растягивали слова, что казалось: вот-вот и они заговорят по-аглицки. "Америка, Америка, Америка", - неслось отовсюду. У меня было странное ощущение, что я оказался эмигрантом в своей стране. Мистика!
На улице в предновогодней лихорадке шастал туда-сюда электорат и прочие граждане. Я решил тоже прошвырнуться по интер-шопам за новогодним подарком. За прилавком мило улыбались смазливые куколки. "Откуда они взялись у нас и в таком количестве?" - я ущипнул себя, чтобы проверить, не сплю ли я. Я хорошо помню, как пять лет тому назад подрался в магазине с одной тётенькой в грязном халате, когда она обвесила меня на 50 граммов. Тогда же курева не было. Вот я и решил купить себе 100 граммов махорки. Обнаружив обвес и полную беспардонность тётеньки, я сеточкой, в которой была махорка, слегка шлёпнул её по бестолковке, чтобы она не наглела. После этой корриды мы нашли консенсус: она меня зауважала, и я стал у неё постоянным покупателем.
"С наступающим Нью годом!" - сказал я куколке и подмигнул ей. Мол, я свой в доску и тоже по-аглицки петрю.
"Вам что нужно, гражданин?" - сказала продавец и не без любопытства посмотрела на меня.
"Гив ми, плиз, - я судорожно подыскивал аглицкие слова из моего скудного ещё школьного багажа. - Деда Мороза".
Она явно приняла меня за иностранца и о чём-то начала шептаться с другим продавцом.
"Мы посетителей в нетрезвом виде не обслуживаем", - сказала другая продавщичка.
"Ну и темнота! - злясь и победно ликуя, думал я, выходя из шопа. - Супермаркеты, интер-шопы, а сами двух слов понять не могут".
В следующих шопах произошло то же самое. Как говорится, ни бум-бум. Кругом одни Санта Клаусы, а по-аглицки никто не спикает. И я загрустил почему-то по нашему Деду Морозу.
А тут ещё сосед прочитал в одной газете, кажись, в "Сплетнике", что поздравлять с Новым годом российский электорат будет из Белого дома Бжезинский или, как его там, Ястржебский. Значит, в этой ситуэйшн и мне без словаря не обойтись. И потом обидно: почему только электорат, то есть энергетиков, а не весь российский народ?
Одной надеждой и живу: может, в новом году разберёмся, наконец, что же мы такое - Америка или Россия?
Эрогенные зоны в районах экологического неблагополучия
Митрич, сваток мой, как-то в разговоре со мной меня озадачил. "Всё, - говорит, - плохо, Пантелеич. И зарплату вовремя не выдают, и ребят наших в Чечне как мух хлопают. Одно хорошо: на секс нам глаза открыли". Сначала я растерялся. "Ты о чём, - спрашиваю, - гуторишь? Отчего дети, что ли, появляются?" "Ха-ха-ха, - рассмеялся Митрич. - Дети... Жизнь прожили, а о сексе ни бельмеса не знали". "Ты что, - говорю, - сват. Стареть, что ли, начал?" Теперь рассмеялся уже я. Митрич как будто даже обиделся. "Ты, Пантелеич, про эрогенные зоны слыхал?" - спрашивает меня Митрич и ехидно на меня в упор смотрит. "Какие ещё зоны? - недоумеваю я. - Ты про экологию что ли? Так все уши прожужжали, а толку что?" "Я так и знал, - сказал Митрич. - Для нас всё было одно: что экология, что эротика..."
Я уже потом смикитил, о чём он меня пытал. А я бы ему так ответил: "Никакой эротики нет. Просто крыша у людей поехала". Насмотрелись Санта-Барбар, где от нечего делать толь о любви и говорят. Ты этих бездельников в костюмах при галстуках, Сиси-Миси, на завод загони, тогда я и посмотрю, как они о любви будут вздыхать. А так, от нечего делать, у них одно на уме.. И треплются, и треплются, годами болтологию ведут, уже и переспали все друг с дружкой. Вроде, и люди взрослые, а как в детском садике: заботы никакой. От жиру вся их любовь, весь секес ихний. У них там негры, что ли одни работают? Меня, например, тошнит от их сытых личиков. Зато Нинку мою от ящика не оторвёшь. "Когда своей жизни нет, - вздыхает супруга, - хоть на чужую красивую житуху посмотришь". "Смотри, смотри, - говорю. - Может тоже на подвиги потянет, а потом на солёное". И пытаюсь Нинку обнять, на её эрогенные зоны за ушами воздействовать. "Ты, - злится Нинка, - ручища свои убери. Как будто рашпилем по шее провёл. Кому-то секс, а мне с тобой и травмироваться можно". Вот, язва желудка, красивой житухи ей захотелось. Нежного обхождения. Позвольте поцеловать Вашу мозолистую ручку, мадам Железякина!
Особенно меня бесит этот, ну, как его, из ящика не вылезает - московский бамбук в очках. Лучше о себе и не скажешь: пустой московский бамбук. И ещё: "Танго, танго, тыры-пыры, танго". Оченно странный Леонтьев. Какой-то инопланетянин. Как будто с Марса к нам прилетел. Понабрали девиц длинноногих и про секес-мекес квакуют. Сейчас почему-то длинноногие в моде. У них ноги из ушей растут. И что хорошего в них нашли. Как жирафы, будто на ходулях ходют. Я как-то в магазине стою, на витрину моргалками лупаю. Подходит этакая фирафиха и встала рядом со мной. Я рукой смерил: мать честная, у неё ходули с мой рост. "А если бы, - думаю, - я был её фраер. То как же бы мы целовались?" На носки привстал и, не знаю, как получилось, машинально в пупок её чмокнул. "Ты что, шкет, - взвизгнула на ходулях и посмотрела на меня сверху, - борзеешь?". "Да я не борзею, мисс Ноги, - начал я извиняться. - Я эксперимент провёл". После эксперимента мне всё стало ясно. Про всех этих извращенцев и сексуальные меньшинства. Все эти голубоватенькие и прочие фиолетовые - это такие шкеты, ещё меньше меня, которые только до колена губами достают. Вот и приходится им искать утешения у таких же шпендиков. В общем, господа сексуальные меньшевики, пора менять моду на длинные ноги. И возвращаться к старой: коротким ногам. В наше время ценились крепкие короткие ноги. Мы их копытами называли. Сменится мода - исчезнут и секс-меньшевики.
Секес-мекес нас сейчас со всех сторон окружает. Раньше заглянешь в киоск, а там тебе со страниц газет улыбается человек в каске - наш брат. А сейчас? Глянешь, мать честная, на тебя смотрят, я извиняюсь, голые задницы. Это что, новый идеал общечеловеческих ценностей? Если мы так дальше пойдём, то вот это - белое, круглое - скоро и в кабинетах начальников будет висеть в рамках, рядом с государственным флагом. У шоферов автобусов наклеено этого добра целые коллекции. На шее крест болтается, а вокруг голые ж... А если я с внучкой вошёл? Вы же меня в дурацкое положение перед ней ставите. Это же не секс-шоп, куда озабоченные ходют.
Какая-нибудь мамаша слезами уливается, что её дочурка от рук отбилась. А сама с муженьком по вечерам по видику порнуху смотрит. Маманя, утри носовым платочком крокодильи слёзки. Ты сама дочурке дорожку на панель торила.
Зашёл в выходной день к свату. Сидит он с нашей внучкой на диване и какой-то иностранный журнальчик ей показывает. А там про то, как дети получаются. Прямо какая-то цветная анатомия. "Эрогенные зоны, - спрашиваю, - ей показываешь?". "Ну ты, Пантелеич, на глазах растёшь".
"Митрич, ты что же, - спрашиваю, - хочешь, чтобы она секс-символом, Мадонной выросла?".
"Я хочу, чтобы она грамотной росла", - серьёзно так отвечает сват.
"Большой ты шутник, сват, - говорю. - Представь себе какого-нибудь Льва Толстого, чтоб он такой ерундой занимался, собственных внуков развращал?"
"А что ей про аиста, что ли, рассказывать?" - недоумевает сват.
"А почему бы и не про аиста? Придёт время, сама разберётся, откуда дети берутся".
После этого случая я его "французом" стал звать. "Какой я тебе француз, - обижается сват, а сам Леночке уже "Теремок" читает.
А в самом деле, какие мы французы?
Записки сумасшедшего
"Ты отказала мне два раза", - пел и скакал вокруг пышнотелой поп-звезды круглый, как мячик, артист. Зал, включая людей почтенного возраста и малых ребятишек, экзальтированно подхватывал: "Вот такая вот зараза - девушка моей мечты". Я ошалело рассматривал поющую публику. Мне казалось, что я сошёл с ума.
Когда после концерта я брёл по ночному городу и прочёл рекламную иллюминацию "Мир спасут презервативы", то почувствовал, как волосы зашевелились у меня на голове.
"Одно из двух, - писал я в дневнике, - либо окружающий мир перевернулся с ног на голову, либо я круглый дурак".
С тех пор, как я стал вести дневник своих наблюдений, пелена упала у меня с глаз. Непроницаемость мира сменилась его прозрачностью, но я чувствовал себя полным идиотом в нём. Широко раскрытыми глазами я смотрел, как на эстрадный подиум хлынули многочисленные Лики, Ники, Анжелики и кошачьими голосами замурлыкали про угонщиц, мальчиков-бродяг, ночных бабочек. "Девочка-ночь" стала лейтмотивом кошачьего пения.
"Дурилка ты картонная", - ругал я себя, ворочаясь в постели, когда слышал доносящиеся с улицы весенние кошачьи брачные игры, в которых мне чудились голоса известных поп-звёзд.
Я и раньше никак не мог понять: если человек произошёл от обезьяны, то почему сейчас обезьяны не превращаются в человеков! Кошачье пение вокруг ещё больше толкало меня на путь сомнений. А тут ещё, как назло, по радиоприёмнику Высоцкий прохрипел: "А если тот облезлый кот был раньше негодяем..." Чудовищная мысль овладела всем моим существом. Теория Дарвина закачалась у меня под ногами. Воображение живо рисовало картины древности, когда по миру бродили наши предки - рыжие коты и дымчатые кошечки.
Стонущее кошачье пение непрерывно звенело у меня в ушах. Чтобы избавиться от наваждения и бессонницы, я соскакивал ночью с кровати и врубал ящик. На всех каналах извивались и мурлыкали любвеобильные, полуобнажённые ...
В разбитом состоянии, с головной болью ехал я в служебном автобусе на работу. Сослуживцы негромко переговаривались, и когда в салоне зазвучал концерт по заявкам с неизменной спутницей всех концертов: "Ах, какая женщина, мне б такую", - лица пассажиров просияли.
"Товарищи, - сказал я. - Он поёт о ней, как будто она вещь. Я прошу пардону у всех присутствующих дам, но мне слышится другое: "Ах, какая ж...а, мне б такую".
Сотрудники повернули головы в мою сторону. Я увидел, как у них удивлённо вытягиваются лица.
"Да он ненормальный", - шептал весь салон, и сочувственные, скорбные взгляды прокалывали меня, задевая за самоё сердце. "О вкусах не спорят", - философски заметил кто-то.
Потом зазвучала другая песня, и все быстро забыли обо мне. "Ты отказала мне два раза..." Это о хороших, развитых вкусах не спорят. А если вкусы дурные? Но спорить с нормальными людьми не хотелось.