Абрамов Вячеслав Александрович
Похороны колорадского жука

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 4, последний от 27/05/2019.
  • © Copyright Абрамов Вячеслав Александрович (abra1950@mail.ru)
  • Размещен: 18/08/2010, изменен: 30/08/2010. 199k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза, Публицистика, Юмор
  • 2005. Похороны колорадского жука
  • Скачать FB2
    • Оценка: 3.68*11  Ваша оценка:
    ПОХОРОНЫ КОЛОРАДСКОГО ЖУКА


    Арсению и Феденьке

    Каждую весну я сажаю дерево
    Под небом лазоревым
    Древо свет познания несущее
    В мире душевнобольном и варварском
    Злобой дышащем
    Я знаю что дерево погибнет под ногами кентавров
    Но свет познания обожжёт тех
    Кто ни во что уже не верит
    Поэтому каждую весну я сажаю дерево


    Хранитель Истины
    Пролог

    В середине 70-х, в разгар застойного времени, когда старцы храпели в президиумах под барабанный бой коммунистических съездов, мы, четверо молодых 27-летних людей: врач, два инженера (двоюродных братьев) и рабочий, создали кружок, который назвали "Новой философской школой". Писали рефераты, спорили до хрипоты. Мещанское болото, куда медленно, но уверенно сползала страна, заставило нас заниматься переоценкой ценностей, сомневаться в том, в чем советскому человеку было сомневаться не позволено. Сталинский казарменный социализм эволюционировал в брежневский развитой, зоологический, где Родину можно продать за "Жигули", о чем блистательно поведал Эльдар Рязанов в бессмертном "Гараже". Его персонажи, человекозвери, мило кушают друг друга в зоологическом музее.
    Мы интуитивно чувствовали, что "собака зарыта глубоко", что мы имеем дело с айсбергом, 7/8 которого находится под водой. Стало очевидным, что наш инструмент познания - голова - недостаточно оснащена для того, чтобы вытащить весь "айсберг". И мы начали изучать философию: Аристотеля, Канта, гегелевскую диалектику, экзистенциализм, который нам был особенно близок. Дозрев, по крайней мере, нам так казалось, мы беспощадно и яростно открыли огонь нашей критики по марксизму как учению отжившему свой век.
    Прошло несколько лет. Один из нашей философской школы, рабочий кислородного цеха ММК Юрий Малышев, умер, врач уехал на постоянное жительство в Ленинград. Мы остались вдвоем и ещё какое-то время проводили философские семинары. Мы уже начали тяготиться нашим одиночеством. Хотелось проблему советского мещанства вытащить на свет. Узнать, насколько мы близки к истине. И мой единомышленник, двоюродный брат Анатолий, посоветовал мне разыскать Роберта Павловича Хромова, который когда-то преподавал философию в горно-металлургическом институте. Хромов был человеком демократических убеждений, его любили студенты.
    В марте 1981 года Роберт Павлович работал заведующим кафедрой философии педагогического института. На кафедре мне сказали, что Хромов болен, и дали мне его домашний телефон. Получив по телефону приглашение, я со страшным сердцебиением, жутко волнуясь, прихватив с собой два реферата, отправился на встречу с кандидатом философских наук. Мы познакомились. Я прочитал свой реферат о советском мещанстве и съёжился. Ждал разгрома опытного профессионала, которому в то время было 53 года. Попутно замечу, что преподаватели общественных наук в институте пресекали какие- либо антисоветские выпады, как и увлечение западной буржуазной философией. Роберт Павлович оставался невозмутим, непрерывно курил, цитировал по памяти Маркса. Я начал медленно прозревать, что его взгляды на совдействительность значительно мрачнее моих, многократно пессимистичнее. Во время нашей встречи шёл XXVI съезд КПСС. Роберт Павлович предложил включить телевизор, чтобы посмотреть заключительное заседание съезда. Я недоумённо спросил: "Зачем?" "Посмотрим, как эти дурачки в ладоши хлопают",- ответил он. Я был ошеломлён.
    В воскресенье, через неделю, мы вдвоём с двоюродным братом пришли к Хромову. За знакомство мы выпили бутылку горькой. Табачный дым в его кабинете висел коромыслом. Весь день мы проговорили о философии, совмещанстве и судьбе марксизма.
    Перед нашими глазами разверзлась пропасть, куда ухнул современный мещанский мир...
    В январе 1924 года Владимир Ленин умирает. Умирает как трагический герой истории, в конце жизни понявший, что чиновничество, этот паразит на теле государства, затыкает все жизненные поры, опускает шлагбаум на пути социализма. Ближайшее партийное окружение его не понимает. Все его последние предсмертные работы - это глас вопиющего в пустыне. Каких дров потом наломал "отец народов", хорошо известно. Гигантская бюрократическая государственная машина превратилась в кафкианский замок, из которого невозможно было найти выход. С середины 70-х общество стагнировало, его экономика разлагалась, общественное богатство расхищалось преступной мафией, уровень жизни падал, и природная среда разрушалась.
    "В моём письменном столе нет программы спасения нашего Отечества", - как бы подводя итоги нашей беседы, сказал Хромов. В конце встречи, когда мы клялись в вечной дружбе, уже у входной двери Роберт Павлович сказал: "На правах старшего товарища я должен вас предупредить, - если вы позволите себе выступить публично против бюрократии - вас сотрут в порошок".
    Прошли годы. Летом 1988 года я привёз из Сочи Роберту Павловичу корвалол. Он жаловался на боли в сердце. В прихожей его квартиры висел портрет Горбачёва. Он радовался наступлению перестройки и говорил, что ещё более утвердился в истинности марксизма. Переписывался с известным на всю страну публицистом Сергеем Андреевым. Писал статьи, отправлял их в научные журналы. В Ельцине видел "левака", который может погубить дело социализма. И свято верил, что перестройка сломает хребет бюрократии, - мы придём к социализму с человеческим лицом.
    И... 31 октября 1988 года в возрасте 61 года умирает от рака лёгких.
    Я потерял Учителя. Но всю меру утраты я осознал только во времена вакханалии ельцинских реформ. Его светлый образ всегда стоял перед моими глазами. Его бессребренничество и бескомпромиссность были уникальны. Некоторые, сейчас важные чины в нашем городе не могли получить у него при сдаче кандидатского минимума выше "удовлетворительно". А одного профессора философии он называл "невеждой".
    На днях я посетил вдову Роберта Павловича - Раису Григорьевну Хромову. Она мне любезно предоставила для ознакомления несколько работ из архива Хромова. Я давно не испытывал такого потрясения от прочитанного.
    Сердце марксизма - диалектика - по своей сложности не уступает, а может быть и превосходит теорию относительности Альберта Эйнштейна. По характеристике В. И. Ленина, такой "ценнейший и крупнейший теоретик" как Н. И. Бухарин, "никогда вполне не понимал диалектики". Тот же самый недостаток В. И. Ленин отмечает и у Г. В. Плеханова, способности которого очень высоко ценил. Заметим, что В. И. Ленин дает эти оценки в своих рабочих тетрадях, не предназначенных для опубликования. О том, что и другие марксисты тоже не поняли диалектику, В. И. Ленин говорит с полной определенностью: "Афоризм: Нельзя вполне понять "Капитала" Маркса и особенно его I главы, не поняв всей логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса ? века спустя!!" Что же можно сказать о Сталине, считавшем себя главным арбитром и учителем в области философии? Сталин счел излишним выполнять совет Ленина, настоятельно рекомендовавшего изучать все труды Гегеля. Точно так же он не придал никакого значения высказыванию Энгельса о том, что до сих пор не изобретено иного средства овладения теоретическим мышлением, кроме изучения истории философии. Сталин угодил в ловушку, которая подстерегает всех, кто хочет изучать философию, прибегая к принципу "наименьшей затраты сил".
    Не поняв диалектики Маркса, какой социализм можно было построить?
    Сколько же липовых академиков, профессоров-невежд вместо подлинной философии преподносили студентам банальные истины обыденного сознания. Эту страшную силу Маркс называл профессорской ученостью и профессиональным кретинизмом. Не случайно, только ветер подул в другую сторону и петух не успел трижды прокукарекать, как эти горе-учёные отреклись от своих убеждений. Да и не было никаких убеждений: было начётничество, зазубривание готовых формул и отсутствие живой мысли. А уж, какими марксистами-ленинцами были господа-товарищи черномырдины, которые и двух слов в простой речи связать не могут, как говорится, и ежу ясно. Я уверен, что поднимись сейчас Маркс из могилы и увидь людей со сталинскими знамёнами, он ответил им точно так же, как однажды написал о составителях готской программы: "Если они считают себя марксистами, тогда я не Маркс".
    Что же касается тех орд шавок, которые тявкают на Маркса со всех углов: кому-то рубль показали, кому-то хочется в общей брехне потусоваться, то хочется им ответить словами И. А. Крылова: "Ах, моська! Знать, она сильна, что лает на слона".
    И когда я своей молодой, "позорно легкомыслой головёнкой" опровергал Маркса, я даже и не догадывался, с каким грандиозным философским явлением, с каким гигантом имею дело. Роберт Павлович Хромов больше тридцати лет преподавал и непрерывно изучал марксизм. И знал Маркса и Ленина от корки до корки. Он не ходил там, где бродит пустоголовая, жующая толпа.
    Настоящих философов, как и больших поэтов, единицы. Прочитав недавно интервью с директором Всероссийского центра изучения общественного мнения Юрием Левадой, где он назвал три имени крупнейших философов 60-70-х годов: Александра Зиновьева, Мераба Мамардашвили и Эвальда Ильенкова, - я подумал, что Хромов был, быть может, единственным философом в нашем городе. Скромным, интеллигентным и глубоким.


    I
    Эра Меркурия

    Явился князь мира.
    Костюм мешковат, будто куплен на вырост.
    Пострижен.
    Прилизан.
    Похожий на стёртый пятак.
    С лоскутной хоругвью в руках.
    Гигантскую гидру людскую,
    Вопящую: "Хлеба и зрелищ!" -
    Он речью подкупной и льстивой,
    Змеёй заползающей в души,
    Яд с запахом мёда.
    Он щедрой рукой угощал.
    И стаи воров, шулеров, проституток манящих,
    Продажных политиков, гнусаво галдящих,
    Явились, неслыханный торг учинив.
    Мир вывернут, будто старый карман, наизнанку.
    Сплошные ряды торгашей спозаранку.
    Тела обнажаются.
    Плоть выставляется.
    Купец метит жирным клеймом.
    Стыд, совесть и честь упраздняются,
    Раздутым, тугим кошельком.
    Звон злата повсюду - он гимн Новой Эры.
    Не важно, что сер ты, важнее - ты первый.
    Не вышел умом, да силён локотком.
    Дави сапогом слабонервных.
    Интеллигенции раздали индульгенции:
    С волками жить - по-волчьи выть.
    Цивилизацию объявили истиной в последней инстанции.
    А цивилизация и сама на последней дистанции.
    Готова волком завыть.
    Титан Прометей сброшен в Лету.
    Меркурий-торгаш правит бал.
    Века революций сменились эпохой поллюций.
    Купите порно, господин либерал.
    И только Небо неподкупно и немо.
    В кровавых подтёках закат.
    Историю пишет химера - сон разума.
    Но будет день, и явится Сократ.

    01.10.1994


    Плюрализм в одной голове

    Каждый раз после трудового дня, лёжа на диване, я, пропустив рюмашку, размышляю над судьбой моего Отечества. Моя боевая подруга зорко бдит мою трезвость, не сводит с меня глаз. Вот ответьте мне, господа соотечественники, как работать мысли в режиме домашнего террора, диктатуры моей придурковатой жены? Слабо?
    Нет проблем. Ноу проблэм.
    Беру флакон-другой, разумеется, в её отсутствие и... (открываю тайну для таких же узников совести, как и я), приподняв крышку, опускаю родимых в сливной бачок. Рюмку ставлю на крышку, сверху, там её не видно. Что скажете, россияне? Напитки охлажденные, жена курицей мечется по фатере, видя, что я пьянею у неё на глазах, а я - счастливый, сияющий - выхожу из рюмочной, так я теперь называю туалет, под музыкальные звуки унитазового ручейка.
    Культурка! Профессия вот тут, в мозгочках, сконцентрирована.
    Время сегодня героическое. Раньше лежишь на диване, часами собственный пупок созерцаешь. А ныне то под "мерседес" бомбу подложат, то один гад другую гадину сожрёт, бабки на крыльце помолодевшие сидят, не наговорятся. И тоже мечтают о нагане.
    Как-то домой иду, одна соскочила и корявый указательный палец мне к груди приставила.
    "В руке не дрогнет пиштолет", - прошамкала бабка. Честно признаюсь, струхнул. Рванул в подъезд, а там темно, они мне в след "гы-гы-гы", в общем, еле донёс до рюмочной.
    Главный спор у нас с моей "коброй" из-за партий. Да что там спор, иногда до мордобоя доходит. Она в Вольфовича втюрилась. Ей кучерявые нравятся.
    "Пойми ты, баран, он о бабах заботится", - выкатив буркалы и замахнувшись на меня скалкой, брызжет слюной моя боевая подруга. "Каждой вдове по два мужика обещал", - припечатывает меня к стене шестипудовое огнедышащее тело. Я слышу, как у меня хрустят кости. Вторая причина: у Жирика главный вдохновитель - псыхотэрапэвт Кашпировский. Надо же, всю страну усыпил. Засыпали у телеков. В те времена ещё Горбачёв правил, губы, как Муссолини вытягивал: больше социализма, процесс пошёл... Проснулись, глаза продрали: мать моя женщина, у заводов хозяева появились, капиталисты цыгары курят, пролетариат по улицам шастает и на ходу прямо из бутылок пиво пьёт, а с ушей спагетти свисают.
    Да такие два орла, два сокола ясных не только к Индийскому океану ноги мыть страну приведут. Они Вселенную на колени поставят.
    Опять же по секрету от жены, я в лидера партии, Лахову - втрескался. Чтобы завоевать её сердце, подал заявление в партию "Женщины России". Заявление вернули. Говорят, что принимают только женщин. Во дискриминация, во права человека! День хожу, другой, размышляю: подавать на них в суд или нет. Вдруг осенило, дошло: а может быть, они все - того, лесбиянки, им мужики и на дух не нужны? Уж на что проницателен Вольфович, а и тот не допер. Профессия вот тут, в мозгочках, сконцентрирована. Одно не пойму, почему Шумейко возле Лаховой крутится.
    Пошёл я с горя пивка дерябнуть. Одну, другую заглотил, пивной зал зашумел и все про политику. Рядом со мной за стойкой - мужичонка. На вид невзрачный, восемь кружек пропустил и глазом не моргнул. У меня аж челюсть отвалилась, - оказалось, он из партии любителей пива. Ну, думаю, натренировался партиец. Политик, скажу, тёртый, прожженный. Как понёс, как начал костерить-материть всех подряд, невзирая на личности, про сволочизм повсеместный - люстра над головой закачалась, кружки на стойках задрожали, зазвенели. У меня аж в глазах потемнело. Ну, думаю, революционер.
    "Что делать-то будем со страной?" - пытался перекричать я его, заглядывая ему в рачьи зенки. Глянул, а у него головка, как сломленный цветок, поникла и носом в тарелку с селёдкой упёрлась.
    Домой пришёл и рассказал моей боевой подруге про революционера и о своём решительном намерении вступить в партию любителей пива.
    "Ты что, баран? - взвилась жена коршуном и с высоты своей эрудиции начала клевать меня. - У тебя голова что, вешалка для фуражки?! Да знаешь ли ты, что Гитлер, когда создавал свою партию, тоже гремел кружками в пивнушках?"
    Я ретировался. Я, кажется, покраснел, - мне стало стыдно за своё политическое невежество.
    Но я не сдавался. Я продолжал искать союзников в кишащем муравейнике ежеминутно нарождающихся партий. Слух прошёл, что жильцы нашего дома начали вступать в "Яблоко". Они же все поголовно садоводы. Возле подъезда митинг организовали под девизом "За возрождение Мичурина". Мичуринцы собрались все вооружённые вилами, граблями и лопатами. Один размахивал тяпкой и орал на весь квартал: "Мы не можем ждать милостыню от правительства - взять у него наша задача". Мичуринцы все были решительные, мускулистые, мозолистые. Эх, жаль я не садовод...
    Мой корешок, а он - дока, собаку съел в политике, как-то раз объяснил мне в душевой, что такое "плюрализм".
    "Плюрализм, - просвещал меня корешок, намыливая голову четырёхсотграммовым куском хозяйственного мыла, - это когда много партий в одной голове".
    "Кто его выдумал?" - подумал я и почувствовал страшную усталость. И в этот ответственный час, когда вся страна корчится от общечеловеческих ценностей, я неторопливо встаю с дивана и, зачесав всё назад, выхожу на балкон, чтобы окинуть своим взором великую Державу...


    Давно не бывал я в Чугуйске...

    Во мне иногда просыпается тоска по прошлому. Сидишь дома, как школьник на каникулах, без гроша в кармане. Раньше: всё обрыднет, сядешь вечером в пятницу в поезд, а утром в субботу ты уже у брательника в Чугуйске. Брательник довольнёхонький, рад до беспамятства, сразу в сарай за самодельной жидкостью. Нюрка, его жена, суетится, стол накрывает. Потолкуем обо всём: про запчасти к тачке - у меня "Москвич", у него "Жигулёнок", про Нюркину новую шубу, про наших пацанов, которые от рук отбиваются, про чугуйский металлургический завод. Помню, заправившись "Чемергесом", стоим на кухне, курим, и брательник мне говорит: "Петя, если ты того... ну, если в туалет захочешь, то ты мне скажи. У нас же пятый этаж, вода не всегда доходит. И унитазовый бачок пустой". "Вообще-то не помешало бы", - говорю я. "Ну, тогда пошли, проветримся", - говорит брательник.
    Вышли из подъезда - темно на дворе, декабрьская ночь, звезды блещут. А рядом с домом металлические гаражи и сараи скучены. Митька меня туда и повёл. "Садись здесь", - говорит Митька. "Да ты че, братан", - возражаю я Митьке, - тут же люди рядом ходят". "Я тебе сказал - садись", - командным голосом рявкнул на меня брательник. Деваться было некуда и, сгорая от стыда, я присел. Рядом со мной сидел какой-то мужик, шуршал газетой. Мужик был абсолютно спокоен, - видно было, что не впервой. Вдруг, к ужасу своему, я услышал женские голоса. Мало того, голоса доносились откуда-то рядом, как будто даже из-за угла ближайшего гаража. Я уже хотел натянуть штаны и быстрее тикать отсюда, но брательник властным движением руки не дал мне встать. "Сиди, не дёргайся. Там у нас женский сортир". Женские голоса продолжали долетать до моего слуха. "Мушшыны, может, вам бумага нужна?" - вопрошал приятный женский голос. От неожиданности я вздрогнул и чуть не свалился в свежий навоз. "Спасибо, Клава, - по-деловому отреагировал брательник. - Бумага у нас есть". "Валька, кинь ключи от квартиры, - вставая и застёгивая брюки, сказал сосед. - Я уже готов". "С облегчением тебя, Николай", - отозвались женские голоса из-за гаража. И над моей головой пролетела связка ключей. Сосед с собачьей проворностью поймал. Женщины за гаражом продолжали мирно беседовать. "Хорошие у нас соседи, - говорил Митька, когда мы поднимались на пятый этаж. - Главное - отзывчивые".
    На днях пошёл я на медкомиссию в поликлинику. Возле кабинета хирурга сидело много народу, в основном молоденькие девчата. Когда я оказался в кабинете, врач потребовала, чтобы я снял штаны. "Вы бы хоть ширму поставили, - начал сопротивляться я. - Дверь ходуном ходит, медсёстры снуют, а тут..." "Вы что, сюда разговаривать пришли?" - тоном, не терпящим возражения, спросила врач. Деваться было некуда. Дверь кабинета открылась, и я с голым задом, как последний идиот, стою перед ожидающей публикой.
    "Можете одеваться", - не поднимая головы и водя ручкой по моей справке, произнесла врач.
    Возвращаясь, домой, я думал о том, как трудно изжить нашу российскую безалаберность. И хотя меня по-прежнему тянет к брательнику в Чугуйск, я с ужасом вспоминаю про пустой унитазовый бачок.


    Как меня крестили...

    Почему-то меня решили покрестить. "Так надо", - со строгим лицом сказала жена. "Сейчас все крестятся", - сказала тёща. И меня повезли в церковь.
    После долгих блужданий мы кое-как нашли крестильню. "Предбанник" был забит народом. Молодые мамаши разворачивали свёртки, в которых пищали розовые пупсики. Мне купили крестик на синей тесёмке, и мы все уселись на освободившуюся скамейку, чтобы ждать своей очереди. Народ всё прибывал и прибывал, и тут приёмщица объявила, что запись на крещение прекращается.
    "Я что, зря сюда перлась с ребёнком за тридевять земель?" - налетела молодая мамаша со свёртком на приемщицу. "Вы понимаете, где вы находитесь?" - увещевала молодую мамашу приёмщица.
    "Чихать я на вас всех хотела", - сказала молодая мамаша и громко хлопнула дверью.
    Меня запустили вместе с пацанами. Кунать в купельню нас не стали. Молодой симпатичный поп сказал, чтобы мы засучили брюки до колена. И под бормотанье, из которого я ни шиша не понял, поп начал кисточкой нас окроплять святой водой.
    Когда нас выпустили из крестильни, Саша и Маша - мои дети - при виде меня засмеялись. Наверное, я был похож на мокрого воробья. "Ёксель-моксель, - сказал я, сокрушаясь. - Как же теперь я такой мокрый в трамвае поеду?" "Так надо", - со строгим лицом сказала жена.
    Дома по этому поводу решили накрыть стол. Моя жена, учителка, всё с тем же строгим лицом сидела и за столом. "Я рада за тебя, Тюфеев", - сказала жена, и мы чокнулись. "Нельзя чокаться", - завозражала Домна Петровна, моя тёща. "Мама, это на поминках нельзя", - менторским тоном отчитала тёщу моя грамотная жена.
    Закусили. За столом воцарилось тягостное молчание. Никто не знал, что нужно говорить по этому поводу. Боялись, что-нибудь ляпнуть.
    "Давай, зятёк, наливай ещё по одной. Выпьем за нас, крестьян", - сказала Домна Петровна. "Мама, мы не крестьяне, а христиане", - ещё более хмурясь, сказала моя жена-учителка. Саша и Маша затряслись от смеха. "Ты, баба, всегда что-нибудь ляпнешь", - сказал Саша. "И что-нибудь обязательно перепутаешь", - добавила Маша. "Не вижу ничего здесь смешного, - строго отчитала детей жена. - Смех без причины - признак дурачины".
    "За что ты их так?" - обидевшись, спросила тёща. "Мама, я сама знаю, как детей воспитывать. Не учите меня жить", - совсем уж зло сказала жена.
    "Мы, конечно, институтов не заканчивали", - сказала, бледнея, Домна Петровна, вставая из-за стола. "Ёксель-моксель, вы что, женщины?" - я был ошеломлён происходящим. Тёща уже одевалась в прихожей. Жена со строгим лицом сидела за столом и отрешенно смотрела в окно. Саша и Маша, быстро сообразив, что происходит, бросились в прихожую и начали снимать пальто с Домны Петровны.
    Вечером пришли сёстры моей жены, тоже учителки. "Мы рады за тебя, Тюфеев", - сказали сёстры. И лица их были строги.
    "Православные, давайте выпьем за встречу", - сказал я радостно. "Мы не православные", - сказали сёстры строго. И пить, и есть отказались. Выпили только мы с тёщей.
    Потом сёстры заспорили с моей женой-учителкой о еде. Когда и что нужно есть. Увидев на столе свиное сало, сёстры подняли галдёж. "Да знаете ли вы, - кипятились сёстры, - что свинья питается всякими нечистотами. Нужно вместо мяса есть орехи". Потом начали стыдить мою жену-учителку. "Я сало не ем, - отбивалась моя жена- учителка. - Это мама с мужем любят". "Мы же христиане, а не мусульмане. Нам свинину можно есть", - сказала тёща.
    "Ну и жрите", - полыхая ненавистью, проскрежетали сёстры.
    "Вот, посмотри, зятёк, какие у меня дочки воспитанные. Учителя! Я бы им не только детей не доверила. Я бы и кошку пожалела, - тёща сделала паузу, подумала и добавила, - всё, что в уста попадает, то не грех, а вот что из уст исходит... Так, кажись, учил Христос".
    Сёстры и моя жена-учителка пристыженно молчали. Мы с тёщей ещё выпили по рюмке. "Из-за острова на стрежень, на простор речной волны выплываааааают расписные Стеньки Разина челны", - дружно, в унисон запели мы с тёщей.


    Весёленькое времечко

    У нас в квартире завёлся домовой.Как только свет выключим и спать начинаем укладываться, так сразу из кухни какие-то таинственные звуки доносятся. Зайдёшь на кухню, свет включишь - тишина, никого нет.
    Соседи говорят, что в 666-й живёт колдунья. Зинка Усохина. Глазища чёрные, пальцы длинные, тонкие. Всё время в фуфайке ходит, лифтёром работает. Ходит, стучит по квартирам - деньги занимает. А кто сейчас даст? Самим бы концы с концами свести. "Ну, жлобы, я вам устрою варфоломеевский утренник", - матерясь, говорит Зинка. И свои колдовские пассы руками делает. Петька Козлов возьми да с лестницы её спусти. Лично я его не осуждаю, - доведёт кого угодно. На другой день у Козлова входная дверь загорелась. Кинулись Зинку разыскивать, решили, что это её проделка. А она дома сидит, "Тропиканку" по телеку смотрит и ехидно так улыбается. Через неделю у Козлова кожаную куртку свистнули. "Козёл" весь в мыле бегает, места себе не найдёт. Заскочил в лифт, а лифт сломался. Говорят, что Петька чуть не тронулся. Пока он в лифте торчал, у него "видик" увели. "Ну, это точно Зинкина работа", - подумал Петька. А она дома сидит, "Санта Барбару" по телеку смотрит. После этих происшествий Петька Козлов больше с Зинкой не связывается. Хоть и нашли воришек, а Козлов теперь Зинку стороной обходит.
    В 606-й, говорят, экстрасенс живёт. Лечит прямо на дому. Банки с водой заряжает. И предметы на столе взглядом двигает. Очереди с утра в 606-ю выстраиваются, отбоя нет от желающих подлечиться. Алкаши - те с шампунями ходят. После подзарядки шампунь почему- то самогонкой начинает пахнуть. Но общее состояние улучшается. Бабулькам - тем святую воду подавай. "Этого добра у нас навалом", - говорит Бронька Баранов и уходит в ванную комнату. "Если не бросишь жрать мясо, пить, курить, гулять от жены, - говорит Бронька очередному посетителю, - то жить тебе осталось максимум неделю". Пациенты после приёма выходят, как пьяные, пошатываясь. "Бросать надо, - думают. - А как бросишь всё и сразу? Жить-то чем будем?".
    Но это всё семечки. В соседнем квартале появился бог. Сказать точнее, богиня. Сама она себя демиургом называет. "Я - демиург, - говорит она всем. - Творец Вселенной". "А откуда ты это узнала?" - допытываются соседки. "Явился мне во сне... и говорит... потом на небе знамение..."
    Перед тем как богом стать, Райка Шайтанова маляром работала.
    Весёленькое времечко наступило. Кругом колдуны, ведьмы бродят, закурить спрашивают: "Дай закурить, а то..." Говорят, скоро в каждой деревне свой бог будет. Свойский такой, доморощенный. С ним и о мировых проблемах поговорить можно, а если на душе муторно, то и по 150 пропустить. О таком раньше и мечтать не могли. Раньше все в партию норовили проскочить, теперь кресты понадевали, чтоб от жизни не отстать. А я, как и прежде, в хвосте плетусь. Тогда вступление в партию проморгал, сейчас со своим дубовым атеизмом ничего поделать не могу. Вот вчера ночью опять домовой в духовке зашевелился. Я -- на кухню и там на мышь наступил. Чуть лоб свой об пол не разбил. Крепкий оказался. Дубовый, он и есть дубовый.


    Мисс-96

    На 23 Февраля наши бабцы решили преподнести нам сюрприз. Утром трудовой день начался как обычно. Напялили на себя промазученные фуфайки и ватные брюки. Через пять минут вся наша бригада представляла собой сплошных мазуриков. Блестели только глаза и зубы. Ваню нельзя было отличить от Мани. И тут они нам сказали, что после окончания смены они нас будут поздравлять с днём Воина и, главное, проведут конкурс красоты: Мисс-96. После этого сообщения работа окончательно разладилась. От смеха мы хватались за животы и ползали на четвереньках. "Вань, а Вань, - закатывался от смеха Васька Гавриков, - вон та в куфайке с лопатой - мисс?" "А может быть, эта чумазенькая со шваброй - мисс?" - вытирал слёзы Ванька Сучков. Работа явно была сорвана, и мы скопом отправились в курилку. Мы пускали дым кольцами и из ушей, сотрясали воздух хохотом, а наши мисюськи продолжали мести, скрести...
    Когда смена закончилась, мы из курилки дружно рванули в душевую, чтобы смыть африканский, колониальный загар. И с плохо скрываемой иронией расселись в красном уголке. На сцену вышел начальник и поздравил нас с праздником. Всем нам вручили по флакону тройного одеколона. "А сейчас...", - сказал начальник, и мы, прыская от смеха, переглянулись.
    И тут на сцене начали появляться они. Мы опешили. Мы их не узнали. Одетые в шёлк и бархат, на высоких каблуках, излучая ослепительные улыбки, по сцене дефилировали потрясающие красотки. Мужской зал изумлённо шептался. "Вань, а Вань, - всхлипывал от умиления Васька Гавриков. - Ведь это "просто Мария". "Просто Мария" - просто фанера по сравнению с нашей Веркой. Ты посмотри, какая фигурка, дурик", - отвечал разомлевший Ванька Сучков. "Вань, а Вань, - не унимался Гавриков. - А это же вылитая Лолобриджида". "Куда ей, старой, до нашей Нинки, - тут Мисс Европа". "Европа? - возмутился Гавриков. - Я был в Швеции. Что-то не припомню ни одной, на которую можно было глаз положить. Нашёл с чем сравнивать". "Да, - согласился Сучков. - Наши лучше".
    И произошло чудо. Все экранные кинодивы: Идены и Джулии, Марианны и "просто Марии", Лолобриджиды и Бриджид Бардо как-то сразу померкли перед нашей живой, из плоти и крови российской красавицей.
    А когда наши красавицы накрыли стол, который ломился от деликатесов, и мы приняли по 100 грамм за воротник, и они дружно запели про извечную русскую тоску так, что у мужиков заблестели глаза, Васька Гавриков, захмелев, сказал Ваньке Сучкову: "Нет лучше России края".
    "Сударыня, разрешите пригласить Вас на танец", - как галантный кавалер обратился к Вере захмелевший Иван. И зашелестел шёлк, и всё закружилось...
    А Мисс-96 мы так и не выбрали. Не наше это, не российское дело.


    Всё будет нормалёк!

    Уважаемые начальники кинопроката!
    Пишет вам обычный школьник, ученик 9 класса. Я раньше мечтал уехать в Америку. Клёвая страна. Никто не работает, все ходят с кейсами, жвачки жуют, из бассейна не вылезают. А сейчас врубился. Зачем уезжать, мы и сами скоро будем американцами.
    Президент есть. Белый дом есть. "Ящик" врубишь - там сплошные звёзды Голливуда. В кинотеатр завернёшь - киношки от винта, отпад. От одних названий тащишься: "В постели с Мадонной". Ну, какой пацан пройдёт мимо. У нас, конечно, тоже есть свои чувырлы, но Мадонна - это же секс-символ мира. Она же о школьниках печётся. Так и заявила: "Выдать каждому школьнику по пачке презервативов". Вот бы такую нам классной дамой! Мы бы чувихам показали, кто мы есть. Как там в песне поётся: "Дай мне ночь, и ты поймёшь..." Тьфу, забыл. Память у меня лажовая. Курить надо бросать. А башлей на безвредные американские, что по "ящику" рекламу гонят, пока нет. Мамаша жмётся. Как там у нас кинуха: "Сбрось маму с поезда". Я бы свою - без раздумья. Заколебала меня воспитывать. Ты, говорит, Боря (меня Бобом зовут), раньше времени мне могилу роешь. Сами понастроили, что сам чёрт не разберёт, а мы виноватые оказались. А мой пахан мне заявляет: "Я тебя породил, я тебя и убью". Ишь чё захотел. Крутой нашёлся. Как там у вас кинушка: "Тяпни папашу кувалдой по голове". Во-во. Дождётся, старый. Они же все ненормальные. Жертвы, как его, тотализма. Нет, таризма. Стерва-память заколебала. Блин, надо пить бросать.
    Если бы не эти коммуняки, сейчас сидели бы в барах, баварское пиво потягивали. Теперь, кажись, мужики башковитые сидят в Кремле, в цивилизацию нас потащили. Страна жвачками завалена. Когда такое было? Классная сейчас житуха!
    Раньше с чувихой в кинотеатр завалишь погреться, а там какого-нибудь Тарковского крутят. Ну, доложу вам, тягомотина. Какие-то собаки бегают. Бомжи в лужах лежат. Умники сидят, глазами лупают. Изображают, что понимают. А что там понимать? Бред пьяного ёжика. Шизо. Ты жизненный сними. Красивую жизнь покажи. И чтоб полицейский бегал, чтоб динамика была.
    У моего другана предки видак купили. Кассеты, доложу я вам, - сплошная порнуха. Да ещё крутая. Вот уж не ожидал таких финтов от старья. Пока они на работе, мы с Витьком крутим. Умеют на Западе крупным планом... А что здесь стесняться. Что естественно, то не позорно. Это наши совки хотели от мира железным занавесом отгородиться. Держали в темноте. А теперь любой сопляк в этом деле понимает больше совка. Вот бы ещё вякать по-аглицки, научиться. "Ху из ху?" "Ай эм из Непомнящий Борис". Клёво? Ну, как говорится, закругляюсь и сопли в рот. Всё будет нормалёк!


    Первое знакомство с народом

    В разгар перестройки к нам приехал из Ленинграда свояк Олег Мафусаилович с супругой. Это сейчас Санкт-Петербург, а тогда был ещё Ленинград. Олег Мафусаилыч с супругой крупные специалисты - хореографы по народным танцам. Полмира объездили, где-то в Греции даже с "Бони-М" в одном концерте танцевали и вот решили нас осчастливить своим приездом. Непьющие и мяса не едящие. Первым делом я повёл Олега Мафусаиловича (его супруга из бывших местных) показать родной Заводград. Город понравился, особенно Ленинский район, который строился по проекту ленинградских архитекторов. Подвёл к нашей всеобщей гордости - монументу. Сфоткались у исполинской ноги сталевара. Вечером чаи гоняем и тихо задушевные разговоры ведём - всё больше про перестройку. Олег Мафусаилович хоть и человек ещё сравнительно молодой, но серьёзный, убеждённый демократ, антисталинист. Сначала мне про Лувр всё рассказывал, но как-то незаметно перешли к обсуждению роли Сталина и ГУЛАГа. "На Западе мы чувствуем себя людьми потерянными", - сказал Олег Мафусаилович и как-то грустно посмотрел на меня.
    "Мафусаилыч, ты же спец по народным танцам, - сказал я, - значит, моя задача - познакомить тебя с народом". - "Да, - серьёзным взглядом посмотрел на меня Олег Мафусаилович. - Это дело нужное".
    Утром мы сели в трамвай и покатили в мою артель - шараш-монтаж. Первое знакомство состоялось уже в трамвае. Неожиданно утреннюю гробовую тишину трамвая пронзил тоненький голосок девочки: "Мама, посмотри - вон дяденька с косичкой!" У Мафусаилыча на затылке был маленький хвостик. И вообще одет он был не по-зимнему, по-европейски: лёгкая куртка, длинный красный шарф, без шапки. Весь салон дружно повернул голову и начал рассматривать диковинного дяденьку. Я думал, что Мафусаилыч растеряется, стушуется, может быть, даже покраснеет, но не тут-то было. Звезда народного танца, как на сцене, медленно согнул спину в поклоне.
    В нашей шараге я представил Мафусаилыча рабочему классу. Рабочий класс поцокал языками: "Это надо же. Такие люди и без охраны". И быстренько разбежался по мастерским. Мафусаилычу нужно было выточить какую-то детальку к танцевальному костюму, и я его отвёл в мастерскую. Мафусаилыч точил детальку и стал свидетелем бурной рабочей жизни.
    Посреди мастерской стоял металлический стол, и рабочий класс плотным кольцом уже сидел вокруг него. Самодельные "люменевые" доминошки, как молот на наковальне, вколачивались в металлический стол. "Дуплись, пала!" - сверкая стальными зубами, выкрикивал Киса. "Получай сопляка, Кудрявый!" - слесарь Самохвалов со всего маху припечатал "голого". Плотное кольцо игроков взвыло. "Сопливым кандёхать за бормотухой", - сказал кто-то. "Маху дал - брюхату взял. Надо было с ребёнком", - вставая из-за стола и сплёвывыя на пол, процедил сквозь зубы лысоватый Кудрявый. Освободившиеся два места тут же заполнялись другими игроками. Никто не заметил, как дверь мастерской открылась и вошёл начальник. Начальник, как всегда, был в мятом костюме, но при галстуке. То ли по рассеянности, то ли по привычке начальник застёгивал пуговицу ширинки на петлицу пиджака. Фамилии начальника никто не знал, - все называли его Вовчик. Хотя на вид Вовчику был добрый полтинник или где-то около этого. "Здорово, мудыки", - как всегда, сказал Вовчик, не выговаривая "ж", и оттого слышалось нечто неприличное. И хотел было сесть за стол, но мудыки его тут же оттеснили. "Куда прёшь без очереди, бугор", - сказал кто-то. "Я ещё вчерась забил", - возмутился Вовчик. "Вчерась было, да всё вышло", - сострил ас "козла" Самохвалов, помешивая татуированными лапами люменевые костяшки. Потом вернулись из бегов Киса и Кудрявый, и все приняли по стакашку "Веры Мухалны" - вермута. В бега отправились уже другие пораженцы.
    К концу рабочего дня, когда за окном чернильно синела зимняя ночь, за столом сидели Вовчик с молоденьким пухнарём-допризывником и всё тот же безвылазный Самохвалов с партнёром. "Камень наш на руках", - жуя толстые губы, процедил Самохвалов и многозначительно посмотрел на своего партнёра. "Мудыки, попрошу без комментариев", - не вынимая папиросы изо рта и, щуря от дыма левый глаз, предупредил Вовчик.
    Было впечатление, что гениальный игрок Самохвалов видит насквозь - знает, у кого какие камни на руках. И только дирижирует игрой, с одному ему известным, финалом. Люменевые костяшки с клацаньем выстраивали на столе какой-то чудовищный рисунок паука. "Ну?! - привставая и грозно сверкая буркалами, заревел диким зверем матёрый Самохвалов. - Ставь, кержак, 3:6!" И поднял над головой огромную лапу с двумя камнями. Вовчик побледнел и дрожащей рукой сделал ход.
    "Встать, смиррр-на! Заполучи генерала, бляха-муха!" Гениальный Самохвалов со всей силы пригвоздил два камня в металлический стол. Чудовищный паук подпрыгнул и, перевернувшись, рассыпался на столе. Все игроки, как ужаленные, повскакивали со своих табуреток и отдали честь. "Под стол генерала!" - заорали в один голос. Бледный Вовчик и порозовевший пухнарь-допризывник, согнув шеи, полезли под стол.
    "Ку-ка-ре-ку!" - трижды сотрясло стены мастерской.
    Когда мы возвращались с Мафусаилычем в уже зажжённом трамвае домой, он чрезвычайно возбуждённо сказал мне: "А может, мы зря прём на Сталина?" На что я ему ответил: "Не суетись, Мафусаилыч. Это только цыплята. Завтра поедем на другой участок. Вот там будут настоящие орлы".
    Олег Мафусаилович глубоко вздохнул и испуганно посмотрел на меня.


    План или рынок?

    На день рождения супруги решил купить ей домашние тапочки. Долго ходил по лоткам - выбирал покрасивше. Кругом импорт - аж глаза разбегаются. Решил взять розовенькие. Нежные такие, мягонькие, весу не имеют. В них не только ходить - спать можно. А то Анжелика моя, маркиза ангелов, уже десять лет ходит в дерматиновых. По утрам по квартире шмурыгает, гремит железной обувью. Проснёшься в холодном поту: уж не Каменный ли гость пожаловал?..
    Обрадовалась, меня в щеку чмокнула. "Ты, - говорит, - Мишель, парниша со вкусом". А я себе с получки, чтобы от жизни не отставать, кроссовки белые моднячие оторвал. В общем, мы с маркизой как белые люди стали.
    Проходит неделя. Чую, я хромать начал. Верх у кроссовок полопался, и пальцы на ногах начало жать. К тому же ноге жарко, как будто в калошах. Ну, не зимой же их носить! Дохромал я с работы до дому и со злости закинул их в дальний угол. Да ещё и сматерился. В гробу, мол, я их видал, эти белые тапочки. Подплывает ко мне Анжелика и начинает меня утешать. А я глянул на её розовые тапочки и вижу - палец большой из тапка торчит. Мама мия, вот это качество! "Ну-ка, - говорю, - скидавай этот срам, чтобы глаза мои их больше не видели".
    Зимой у меня пуховик полез. Хожу, как хрен по деревне, весь пухом покрылся. Чую, и рожа моя пухом начинает покрываться. Встречает меня один кореш знакомый и лыбится так ехидно: "Ну, что, Майкл, доворовался? Аж морда в пуху". А сам в новеньком, только что купленном пуховике стоит. Посмотрим, думаю, на кого ты будешь, похож в конце зимы. И точно, как в воду глядел. Встречаю его в феврале месяце: "Ну, что, Боб, проворовался? Даже мордень в пуху". Боб хвост прижал и, обидемшись, отчалил. Только Боба и видели! На обиженных - есть такая присказка - воду возят.
    Да только я всё чаще задумываться стал. Сначала про импорт, потом про рынок и, наконец, углубился, как говаривал незабвенный Михаил Сергеевич, и дошёл до самого Запада. Одно из двух: или рынок - это туфта, "не обманешь, - не проживёшь", как нас учили ещё на политэкономии в техникуме, или они сплавляют сюда всё, что не гоже, что на помойку - то нам. Как говаривала одна хлебосольная знакомая: "Ешьте, гости дорогие, всё равно выбрасывать". Ведь если делать качественные вещи - на века, как было у нас при плановой экономике, то западный внутренний рынок быстро насытится и наступит кризис от перепроизводства, который у них раньше наблюдался раз в десять лет. А это смерти подобно. Вот они за счёт наших хвалёных рыночников, которые аллилуйю рынку поют, себе жизнь-то и продляют. Одним словом, Запад нам поможет.
    Купили мы с Анжеликой в воскресенье рыночный будильник на батарейке у вьетнамца. Миниатюрный такой, синенький. Утром "пи-пи-пи" - пищит, как мышь серая. Ну, разумеется, на работу проспал. Одни неприятности от этого рыночного барахла. Бывало, наш плановый механический утром как жахнет - весь подъезд на работу строем идёт. Во качество! Да он мёртвого разбудит!
    А это - шмутьё нательное? "Бельё должно быть белым", - говорит по телеку смазливенькая куколка. И халатик свой соблазнительно расстёгивает, прелести свои всем показывает. И не знаешь, то ли на лифчик смотреть, то ли на её прелести. Своих пацанов устал уже за уши оттаскивать от ящика. А на кой мне трусы белые - я что, покойник, что ли? Все там будем, а пока я в чёрных, в сатиновых похожу. Они у меня семейные - от деда по наследству достались. В них хоть куда. Хочешь - в футбол играй, закатал, как плавки, - на пляже загорай. Хошь, как шорты используй. Как-то утром приехал в них на работу. Наши придурки все попадали. Я им говорю: "Темнота, это же последний всхлип моды!" Сейчас же какое время? Какую-нибудь рвань на себя напялил - завтра весь город ходит. Бабы повзбесились - трусы из-под юбки до колена выпускают. Тьфу, стыдобище! Но зато оригинально! Как говаривал классик, если хочешь быть оригиналом, ходи летом в валенках с калошами.
    В общем, куда ни кинь - всюду клин. Колбаса в упаковке (что-что, а упаковки, всякие фантики блестящие они умеют делать) дорогущая. Купил из любопытства. Так её Иннокентий, кот мой, есть не стал. Подошёл, понюхал и лапой по-футбольному отпинул. Я тоже нюхнул. Она же запаха не имеет! Это же натуральный... целлофан. Молодец, Кеша! Кеню на мякине не проведёшь! В последнее время мы с Иннокентием по нашей, по 2.90 колбасе затосковали - по натуральному продукту.
    А эти топики, сникерсы, баунти - "съел и порядок" - как будто комок глины проглотил. Его бы нашим "гвардейским" с горчинкой шоколадом угостить. Он бы, дурачок наивный, от восторга и язык бы свой откусил - не заметил. Про кинематограф даже говорить противно - сразу блевать тянет. Сплошное мыло, тупоумие и голые ж...ы.
    Возражают мне, говорят, что у них на Западе автомобили и телевизоры классные. Пусть они по нашим дорогам - стиральным доскам проедут! Вот тогда и посмотрим, что от их классности останется.
    Я по дурости "Хрюндик" купил. А потом смекнул: туфтовый рыночный закон-то не объедешь. Хитроумные япошки ведь до чего додумались? Они в схему телевизора одну фиговину вмонтировали.10 лет отработал, как одну минуту, и бац - сгорел. Ремонту не подлежит. Покупай новый. А наши "Енисеи" по тридцать лет работали. По экрану уже одни тени бегают, а он всё работает. И главное - мастера не надо вызывать. Зарябит, бывало, ты его кулаком по кумполу, потом хуком - он как миленький опять рычит. Плановая, одним словом, штуковина.
    Вот сижу и думаю. А ежели у "Хрюндика" уже гарантийный срок заканчивается? Мы же сейчас всё покупаем, как кота в мешке - без гарантийного паспорта. А ежели фиговина сработает?! И пожару в квартире понаделает? Я предусмотрительно, на всякий случай, с работы огнетушитель приволок. Нас с Кешей на мякине не проведёшь! Мы сами - с усами.


    Жертва перестройки

    Это было ещё на заре перестройки. Свежий ветерок перемен проникал в наши затхлые жилища, и новое мышление поскрипывало в наших ссохшихся мозгах. "Железный занавес", скрежеща и лязгая своими ржавыми цепями, медленно поднимался.
    В то романтическое время мы получили новую квартиру. Всё было в новизну: перестройка, соседи, цветные обои. Соседи по лестничной площадке, по-видимому, чтобы завести более короткие отношения, пригласили нас на видео... Что такое видео, мы, разумеется, понятия не имели и, подогреваемые любопытством, отправились с женой в гости. Хозяйка встретила нас широкой улыбкой. В комнате была ещё одна "сладкая парочка", и, познакомившись, мы расположились на мягком диване. Радушная соседка в чёрном японском халатике была само обаяние. Предложив нам выпить пива, она взяла в руки пульт, и экран импортного телевизора засветился. Зазвучал гнусавый голос переводчика, и великий Голливуд поглотил наше внимание. Кто-то с кем-то знакомился, кто-то кому-то улыбался, мы сидели и потягивали пивко. Иногда дверь открывалась, возникали любопытные лохматые головы школьников. После чего хозяйка решительно вставила ключ и замкнула дверь. Ничего не подозревая, мы баловались пивком. Потом девицы на экране начали раздеваться, а юноши с накачанными бицепсами, кажись, уже были голыми. Все присутствующие зрители, переглядываясь и делая равнодушные лица, начали нервно зевать. Потом на экране начался банальный половой акт.
    Моя жена уползла в противоположный конец дивана и, съёжившись в комок, смотрела оттуда затравленным зверьком. Вторая гостья сидела, потупив взор, а её муж скептически хихикал: нашли, мол, чем напугать.
    И только очаровательная хозяйка в чёрном японском халатике сохраняла олимпийское спокойствие. На экране по-прежнему трепыхалась человечья плоть.
    Я почувствовал слабость в животе и хотел выйти. Но, дёрнув за ручку, вспомнил, что дверь заперта. Повернувшись, я увидел, что первая серия закончилась, и герои- любовники вполне мирно разговаривают. Я перевёл дух и вернулся на диван.
    "Ну, вот ещё, - презрительно фыркнула хозяйка в японском халатике и взяла в руки пульт. Герои-любовники сначала быстро забегали, а потом судорожно задёргались. Когда перемотка остановилась, на экране вновь была гольная трепыхающаяся плоть.
    Я, кажется, вырубился. Моя жена превратилась в маленького, окаменевшего человечка, и мне казалось, что она сидит где-то на шифоньере. Вторая гостья была похоже на сумасшедшую: истерично хохотала, а её муж повторял одну и ту же фразу: "Ну и чё. Ну и чё. Ну и чё". И только хозяйка в японском халатике хранила олимпийское спокойствие, изредка испытывающим взглядом посматривая на нас, невротиков.
    Не помня себя и мало что, соображая, я полез под диван. Откуда-то с тумбочки скатилась гантель и больно ударила по голове. На какое-то время я потерял сознание. Очнулся от запаха нашатырного спирта. Несколько пар испуганных глаз, сверху глядели на меня. Медленно возвращалось сознание. Приподняв голову, я увидел на экране трепыхающуюся плоть...
    Когда меня выносили на носилках под всхлипывание моей жены, я услышал ангельский голос хозяйки: "Да не переживайте вы, ради бога. Ничего с ним не случится. Как поправится, жду вас на третью серию фильма века "Любовь впятером, или Мир через замочную скважину".
    Моя бедная жена ещё громче завыла.
    После выписки из больницы мне, как наиболее рьяному и последовательному проводнику нового мышления, вручили орден "Ветеран перестройки". За инвалидность, а я инвалид 2 группы, пока пенсию не получаю. Консилиум врачей так и не пришёл к единому мнению. Отчего у меня произошло сотрясение мозга: от гантели или от нового мышления?
    "Вскрытие покажет", - сказал главный патологоанатом.
    Вот так. Ку-ку.


    Вперёд! На винные склады

    Вчера вступил в партию зелёного змия. Собрание проводили в подвале, в глубокой конспирации. Вступительный взнос - ящик пшеничной. Члены бюро с явными признаками утомления от политической борьбы были с помятыми лицами в жеваных костюмах. Стены кабинета были оклеены листовками - этикетками с различными названиями горячительных напитков. Лозунг, написанный на потолке не то краской, не то экскрементами, гласил:
    "В здоровом теле - здоровый дух.
    Пей до бесчувствия -
    и будет земля,
    как пух".
    "Вздрогнули", - подал команду председатель партии, неутомимый борец за удешевление зелёного змия и со свистом втянул воздух носом-сливой.
    "Бульк, бульк, бульк, бульк, бульк", - дружно отозвалось вокруг. На перевёрнутом ящике лежала хлебная крошка, и члены бюро по очереди брали её и занюхивали заползшего в нутро зелёного змия. Когда очередь дошла до меня, я схватил крошку, и... неожиданно она уползла в отверстие носа.
    "Ты что, - зарычали вокруг сидящие на корточках члены бюро, - обжираться сюда пришёл?".
    "Цыц!" - рявкнул председатель и партейцы притихли.
    "Давай валяй", - обратился председатель ко мне. Я встал, слегка покачиваясь ещё от вчерашней лошадиной дозы, и стал наводить фокус: председатель двоился.
    "Я люблю весёлый пир,
    где веселье председатель, - начал я, заикаясь, из А. Пушкина, -
    ...где до утра слово "пей!"
    заглушают крики песен".
    "И это правильно", - голосом Горбачёва сказал председатель, и партейцы дружно звякнули стаканами.
    Мне стало хорошо. Я чувствовал, как у меня за спиной начали расти крылья.
    "Где просторен круг друзей,
    а кружок бутылок тесен".
    "Ооооооооооо...", - зарыдали партейцы и бросились меня лобызать. Каждый хотел со мной выпить на брудершафт.
    "Похрюкали кабаны и - по клеткам", - в голосе председателя слышались металлические нотки.
    "Во человек, - восторженно подумал я, - неутомимый часовой ларьков и подворотен".
    "Вздрогнули", - подал команду председатель. Я заметил, что члены бюро тоже наводят фокус, когда смотрят на меня.
    "Валяй дальше", - председатель был суров.
    "Будем до смерти пить, чтоб из наших могил
    Винный дух, как из доброго жбана, разил".
    "А шта-а", - голосом Ельцина протянул председатель, и партейцы дружно звякнули стаканами.
    "Чтобы мимо идущий несчастный прохожий
    опьянел и о горестях мира забыл", - на философском - стоическом миноре закончил я своё выступление, содранное у Омара Хаяма.
    Партейцы плакали. Председатель встал.
    "Программу партии кандидат понимает правильно. Кто "за", прошу чокнуться". Партейцы, все как один, дружно звякнули стаканами.
    "Принят единогласно", - сказал председатель.
    Потом председатель в сокровенной беседе рассказал о современных тенденциях вползания зелёного змия в организм молодого поколения. О том, что страна шагает в правильном направлении. Недалёк тот день, когда ларьки будут стоять возле каждого подъезда. А со временем, председатель вздохнул и посмотрел в подвальную даль, может быть, и возле каждой отдельной квартиры.
    "Но и сейчас плоды демократии очевидны. Граждане могут свободно и культурно отдыхать на скамеечках, в тени деревьев, а наиболее внутренне раскрепощённые - даже вытянувшись на асфальте".
    "Мы уверены, что надежды на лучшее будущее и благосостояние для всех, на подлинную демократию и справедливость люди должны связывать прежде всего с нашей партией", - закончил свою речь председатель.
    Незатёртость лозунгов, новизна мысли, отсутствие дешёвого популизма, научная взвешенность отличали прозорливого лидера.
    "Гип-гип, ура!" - крикнули партейцы и дружно звякнули стаканами. Началось братание. После признания в любви партейцы на ватных ногах отправились за вторым ящиком. Возле ларька лежал, культурно отдыхал после трудового дня трудящийся.
    "Наш человек", - сказали мы и попёрли второй ящик в подвал.


    С наступающим Нью годом!

    Я никак не мог освободиться от этого кошмара. Мне казалось, что в моей голове произошёл сдвиг по фазе. Денно и нощно по экрану телевизора носился, как заводной, американский полицейский, а радиоприёмник выхрипывал аглицкие песни. Московские, да и местные дикторы так растягивали слова, что казалось: вот-вот и они заговорят по-аглицки. "Америка, Америка, Америка", - неслось отовсюду. У меня было странное ощущение, что я оказался эмигрантом в своей стране. Мистика!
    На улице в предновогодней лихорадке шастал туда-сюда электорат и прочие граждане. Я решил тоже прошвырнуться по интер-шопам за новогодним подарком. За прилавком мило улыбались смазливые куколки. "Откуда они взялись у нас и в таком количестве?" - я ущипнул себя, чтобы проверить, не сплю ли я. Я хорошо помню, как пять лет тому назад подрался в магазине с одной тётенькой в грязном халате, когда она обвесила меня на 50 граммов. Тогда же курева не было. Вот я и решил купить себе 100 граммов махорки. Обнаружив обвес и полную беспардонность тётеньки, я сеточкой, в которой была махорка, слегка шлёпнул её по бестолковке, чтобы она не наглела. После этой корриды мы нашли консенсус: она меня зауважала, и я стал у неё постоянным покупателем.
    "С наступающим Нью годом!" - сказал я куколке и подмигнул ей. Мол, я свой в доску и тоже по-аглицки петрю.
    "Вам что нужно, гражданин?" - сказала продавец и не без любопытства посмотрела на меня.
    "Гив ми, плиз, - я судорожно подыскивал аглицкие слова из моего скудного ещё школьного багажа. - Деда Мороза".
    Она явно приняла меня за иностранца и о чём-то начала шептаться с другим продавцом.
    "Мы посетителей в нетрезвом виде не обслуживаем", - сказала другая продавщичка.
    "Ну и темнота! - злясь и победно ликуя, думал я, выходя из шопа. - Супермаркеты, интер-шопы, а сами двух слов понять не могут".
    В следующих шопах произошло то же самое. Как говорится, ни бум-бум. Кругом одни Санта Клаусы, а по-аглицки никто не спикает. И я загрустил почему-то по нашему Деду Морозу.
    А тут ещё сосед прочитал в одной газете, кажись, в "Сплетнике", что поздравлять с Новым годом российский электорат будет из Белого дома Бжезинский или, как его там, Ястржебский. Значит, в этой ситуэйшн и мне без словаря не обойтись. И потом обидно: почему только электорат, то есть энергетиков, а не весь российский народ?
    Одной надеждой и живу: может, в новом году разберёмся, наконец, что же мы такое - Америка или Россия?


    Эрогенные зоны в районах экологического неблагополучия

    Митрич, сваток мой, как-то в разговоре со мной меня озадачил. "Всё, - говорит, - плохо, Пантелеич. И зарплату вовремя не выдают, и ребят наших в Чечне как мух хлопают. Одно хорошо: на секс нам глаза открыли". Сначала я растерялся. "Ты о чём, - спрашиваю, - гуторишь? Отчего дети, что ли, появляются?" "Ха-ха-ха, - рассмеялся Митрич. - Дети... Жизнь прожили, а о сексе ни бельмеса не знали". "Ты что, - говорю, - сват. Стареть, что ли, начал?" Теперь рассмеялся уже я. Митрич как будто даже обиделся. "Ты, Пантелеич, про эрогенные зоны слыхал?" - спрашивает меня Митрич и ехидно на меня в упор смотрит. "Какие ещё зоны? - недоумеваю я. - Ты про экологию что ли? Так все уши прожужжали, а толку что?" "Я так и знал, - сказал Митрич. - Для нас всё было одно: что экология, что эротика..."
    Я уже потом смикитил, о чём он меня пытал. А я бы ему так ответил: "Никакой эротики нет. Просто крыша у людей поехала". Насмотрелись Санта-Барбар, где от нечего делать толь о любви и говорят. Ты этих бездельников в костюмах при галстуках, Сиси-Миси, на завод загони, тогда я и посмотрю, как они о любви будут вздыхать. А так, от нечего делать, у них одно на уме.. И треплются, и треплются, годами болтологию ведут, уже и переспали все друг с дружкой. Вроде, и люди взрослые, а как в детском садике: заботы никакой. От жиру вся их любовь, весь секес ихний. У них там негры, что ли одни работают? Меня, например, тошнит от их сытых личиков. Зато Нинку мою от ящика не оторвёшь. "Когда своей жизни нет, - вздыхает супруга, - хоть на чужую красивую житуху посмотришь". "Смотри, смотри, - говорю. - Может тоже на подвиги потянет, а потом на солёное". И пытаюсь Нинку обнять, на её эрогенные зоны за ушами воздействовать. "Ты, - злится Нинка, - ручища свои убери. Как будто рашпилем по шее провёл. Кому-то секс, а мне с тобой и травмироваться можно". Вот, язва желудка, красивой житухи ей захотелось. Нежного обхождения. Позвольте поцеловать Вашу мозолистую ручку, мадам Железякина!
    Особенно меня бесит этот, ну, как его, из ящика не вылезает - московский бамбук в очках. Лучше о себе и не скажешь: пустой московский бамбук. И ещё: "Танго, танго, тыры-пыры, танго". Оченно странный Леонтьев. Какой-то инопланетянин. Как будто с Марса к нам прилетел. Понабрали девиц длинноногих и про секес-мекес квакуют. Сейчас почему-то длинноногие в моде. У них ноги из ушей растут. И что хорошего в них нашли. Как жирафы, будто на ходулях ходют. Я как-то в магазине стою, на витрину моргалками лупаю. Подходит этакая фирафиха и встала рядом со мной. Я рукой смерил: мать честная, у неё ходули с мой рост. "А если бы, - думаю, - я был её фраер. То как же бы мы целовались?" На носки привстал и, не знаю, как получилось, машинально в пупок её чмокнул. "Ты что, шкет, - взвизгнула на ходулях и посмотрела на меня сверху, - борзеешь?". "Да я не борзею, мисс Ноги, - начал я извиняться. - Я эксперимент провёл". После эксперимента мне всё стало ясно. Про всех этих извращенцев и сексуальные меньшинства. Все эти голубоватенькие и прочие фиолетовые - это такие шкеты, ещё меньше меня, которые только до колена губами достают. Вот и приходится им искать утешения у таких же шпендиков. В общем, господа сексуальные меньшевики, пора менять моду на длинные ноги. И возвращаться к старой: коротким ногам. В наше время ценились крепкие короткие ноги. Мы их копытами называли. Сменится мода - исчезнут и секс-меньшевики.
    Секес-мекес нас сейчас со всех сторон окружает. Раньше заглянешь в киоск, а там тебе со страниц газет улыбается человек в каске - наш брат. А сейчас? Глянешь, мать честная, на тебя смотрят, я извиняюсь, голые задницы. Это что, новый идеал общечеловеческих ценностей? Если мы так дальше пойдём, то вот это - белое, круглое - скоро и в кабинетах начальников будет висеть в рамках, рядом с государственным флагом. У шоферов автобусов наклеено этого добра целые коллекции. На шее крест болтается, а вокруг голые ж... А если я с внучкой вошёл? Вы же меня в дурацкое положение перед ней ставите. Это же не секс-шоп, куда озабоченные ходют.
    Какая-нибудь мамаша слезами уливается, что её дочурка от рук отбилась. А сама с муженьком по вечерам по видику порнуху смотрит. Маманя, утри носовым платочком крокодильи слёзки. Ты сама дочурке дорожку на панель торила.
    Зашёл в выходной день к свату. Сидит он с нашей внучкой на диване и какой-то иностранный журнальчик ей показывает. А там про то, как дети получаются. Прямо какая-то цветная анатомия. "Эрогенные зоны, - спрашиваю, - ей показываешь?". "Ну ты, Пантелеич, на глазах растёшь".
    "Митрич, ты что же, - спрашиваю, - хочешь, чтобы она секс-символом, Мадонной выросла?".
    "Я хочу, чтобы она грамотной росла", - серьёзно так отвечает сват.
    "Большой ты шутник, сват, - говорю. - Представь себе какого-нибудь Льва Толстого, чтоб он такой ерундой занимался, собственных внуков развращал?"
    "А что ей про аиста, что ли, рассказывать?" - недоумевает сват.
    "А почему бы и не про аиста? Придёт время, сама разберётся, откуда дети берутся".
    После этого случая я его "французом" стал звать. "Какой я тебе француз, - обижается сват, а сам Леночке уже "Теремок" читает.
    А в самом деле, какие мы французы?


    Записки сумасшедшего

    "Ты отказала мне два раза", - пел и скакал вокруг пышнотелой поп-звезды круглый, как мячик, артист. Зал, включая людей почтенного возраста и малых ребятишек, экзальтированно подхватывал: "Вот такая вот зараза - девушка моей мечты". Я ошалело рассматривал поющую публику. Мне казалось, что я сошёл с ума.
    Когда после концерта я брёл по ночному городу и прочёл рекламную иллюминацию "Мир спасут презервативы", то почувствовал, как волосы зашевелились у меня на голове.
    "Одно из двух, - писал я в дневнике, - либо окружающий мир перевернулся с ног на голову, либо я круглый дурак".
    С тех пор, как я стал вести дневник своих наблюдений, пелена упала у меня с глаз. Непроницаемость мира сменилась его прозрачностью, но я чувствовал себя полным идиотом в нём. Широко раскрытыми глазами я смотрел, как на эстрадный подиум хлынули многочисленные Лики, Ники, Анжелики и кошачьими голосами замурлыкали про угонщиц, мальчиков-бродяг, ночных бабочек. "Девочка-ночь" стала лейтмотивом кошачьего пения.
    "Дурилка ты картонная", - ругал я себя, ворочаясь в постели, когда слышал доносящиеся с улицы весенние кошачьи брачные игры, в которых мне чудились голоса известных поп-звёзд.
    Я и раньше никак не мог понять: если человек произошёл от обезьяны, то почему сейчас обезьяны не превращаются в человеков! Кошачье пение вокруг ещё больше толкало меня на путь сомнений. А тут ещё, как назло, по радиоприёмнику Высоцкий прохрипел: "А если тот облезлый кот был раньше негодяем..." Чудовищная мысль овладела всем моим существом. Теория Дарвина закачалась у меня под ногами. Воображение живо рисовало картины древности, когда по миру бродили наши предки - рыжие коты и дымчатые кошечки.
    Стонущее кошачье пение непрерывно звенело у меня в ушах. Чтобы избавиться от наваждения и бессонницы, я соскакивал ночью с кровати и врубал ящик. На всех каналах извивались и мурлыкали любвеобильные, полуобнажённые ...
    В разбитом состоянии, с головной болью ехал я в служебном автобусе на работу. Сослуживцы негромко переговаривались, и когда в салоне зазвучал концерт по заявкам с неизменной спутницей всех концертов: "Ах, какая женщина, мне б такую", - лица пассажиров просияли.
    "Товарищи, - сказал я. - Он поёт о ней, как будто она вещь. Я прошу пардону у всех присутствующих дам, но мне слышится другое: "Ах, какая ж...а, мне б такую".
    Сотрудники повернули головы в мою сторону. Я увидел, как у них удивлённо вытягиваются лица.
    "Да он ненормальный", - шептал весь салон, и сочувственные, скорбные взгляды прокалывали меня, задевая за самоё сердце. "О вкусах не спорят", - философски заметил кто-то.
    Потом зазвучала другая песня, и все быстро забыли обо мне. "Ты отказала мне два раза..." Это о хороших, развитых вкусах не спорят. А если вкусы дурные? Но спорить с нормальными людьми не хотелось.


    Ноу проблэм

    Запад нас не понял. Он думал, что мы, россияне и россиянки, погибаем от кариеса и перхоти, и отправил нам вагоны с гуманитарной помощью: стиморолом без сахара и шелдорсом от перхоти. По телеку замелькали смазливые, подмигивающие куколки с накрашенными коготками и начали агитировать россиян и россиянок. Шампунь, мол, избавит ваши головы от перхоти, и у вас будут торчать волосы как карандаши. А стиморол без сахара, дескать, спасёт ваши зубы от преждевременного выпадания. Лысоватые и щербатые восьмушники криво ухмылялись, глядя на рекламных красоток. Они-то хорошо знали истинное назначение шампуня и жевательной резины. Шампунь быстро выпили и закусили стиморолом без сахара, чтоб изо рта не воняло.
    "Ну, как у вас сейчас с перхотью и кариесом?" - поинтересовался Запад. "Ноу проблэм, - ответили россияне. - Вот только изжога замучила". Запад удивлённо поднял брови. "Очен странные существа эти русские".
    Во времена колбасного дефицита Запад проявил-таки чудеса непонимания, отправив эшелоны с кормёжкой для домашних кошек и котов. По телеку забегали и замяукали рыжие коты, нахально пожирая аппетитный вискас. На чердаках и в подвалах сидели у телеков бомжи и облизывались. Банки с вискасом открывали только по большим праздникам: на день милиции и день коммунального беспризорника. Жильцы чердаков и подвалов сумели по достоинству оценить кошачий корм. Чего нельзя сказать о котах, которые ходили голодные.
    "Ноу проблэм, - телеграфировали россияне. - Закусон - пальчики оближешь". У Запада отвалилась нижняя челюсть. "Очен странные существа эти русские".
    И уж совсем неадекватно повёл себя Запад, когда россияне, измученные многочасовым стоянием в очередях с талоном в зубах за душегрейным напитком, начали намекать, что недурно было бы оказать гуманитарное сочувствие, прислав "прокладки за воротник". Запад, этот цивилизованный Запад, где асфальты моют шампунями и протирают одеколонами, не понял очень тонкого душевного намёка. В результате страну наводнили не те прокладки. Не для того места. Россиянки визжали от комфорта и, побросав кастрюли и сковородки, ринулись на теннисные корты и волейбольные площадки, заявив, что больше никогда - ни в жизнь - не вернутся на кухни.
    Разочарованные россияне посылали проклятия Западу. "Если ума нет, считай - калека".
    Завершилась перестройка. Гранаты перековали на детские погремушки. Когда дело коснулось валютных вливаний в холодеющие, а где-то и покрывающиеся трупными пятнами заводы, Запад начало грызть сомнение. Инвестиции проваливались, как в чёрную дыру Бермудского треугольника. Заводы продолжали лежать на боку, издавая тяжёлый астматический свист. Расплодившаяся и окончательно оборзевшая чиновничья рать с волчьим аппетитом набивала себе карманы.
    "Какие проблемы?" - настороженно интересовался Запад.
    "Ноу проблэм, - отвечал хитроумный российский чиновник, шурша зелёными. - Экология заметно улучшилась. Благосостояние растёт".
    "Хрен поймёшь этих русских". Запад начал овладевать сильными выражениями.
    Россия медленно поднималась с колен. По телеку ежедневно летал синий орёл в очках, зазывая россиян и россиянок энергичнее жевать Стиморол без сахара. Розовой мечтой нашего соотечественника стала надежда, что именно у него между зубами застрянет "Золотая подушечка"...


    "Класс-невидимка" во времена ель-цинизма

    "Так что же произошло со страной за время ельцинских реформ?" - вопрос, который мучает каждого мыслящего российского гражданина. "Был ли у нас социализм, и если был, то почему он так скоропостижно скончался?" - вопрос, стоящий в том же ряду.
    Ещё на заре молодого советского государства в 1919 году Ленин говорил "о частичном возрождении бюрократизма внутри советского строя". Через два года главный источник бюрократизма Ленин видит в сфере экономической. "Бюрократизм (...) как надстройка над распылённостью и придавленностью мелкого производителя обнаружил себя вполне". Возникла прослойка (бюрократия), контролирующая общее дело и вырастающая над неорганизованностью общественного производства. На первом этапе, благодаря политическому чутью и железной воле Ленина, ещё шла успешная борьба с бюрократизмом.
    С приходом к власти Сталина, который призывал "выжигать бюрократизм калёным железом", бюрократизму были противопоставлены репрессии против многих хозяйственных руководителей, зачисленных в категорию "врагов народа". В условиях надвигающейся второй мировой войны была объективно необходима жёсткая централизованная система управления народным хозяйством. По сути, Сталин одной рукой создал административно-командную систему, а другой - в силу своих маниакальных свойств - запустил репрессивную машину...
    Наступила хрущёвская оттепель. Были освобождены узники ГУЛАГа. Начавшиеся в 1957 году экономические реформы были слишком поверхностными, чтобы радикально преобразовать государственную машину, существование которой оправдало себя победой над фашистской чумой. Хрущёв этого не понял, и через восемь лет "всё вернулось на круги своя".
    Ещё дважды начинавшиеся реформы в 1965, 1979 годах успешно душились бюрократией, закончились полным провалом. А сокращение административно-командного аппарата приводило к ещё большему его разбуханию. Если в 1957 году аппарат составил 1,8 млн., то к 1986 году он лавинообразно увеличился до 18 млн. человек.
    Достижения научно-технической революции блокировались всё той же родной советской бюрократией. В самой мощной индустриальной державе, которая была создана за фантастически короткие сроки, широкомасштабного внедрения науки и техники и перехода к принципиально новым технологиям не произошло. На CAPut!'-й партийной конференции директор Института экономики АН СССР Л. Абалкин сказал буквально следующее: "Особенное беспокойство вызывает положение в сфере научно-технического прогресса, где отставание от мирового уровня нарастает и приобретает угрожающий характер".
    Но это было признано уже в период перестройки, а во времена застоя официальная брежневская идеология утверждала, что "классовых антагонизмов у нас быть не может". В реальной жизни "класс-невидимка" (бюрократия) имел в своём распоряжении государство...
    По существу, перестройка, которую провозгласил Горбачёв, опоздала на тридцать лет. "В тех условиях, в которых сейчас проводится перестройка, - писал известный тюменский публицист С. Андреев, - ей гарантирована половинчатость и незавершённость, - то есть возвращение к давно дискредитировавшим себя формам жизни и работы. Это, в свою очередь, означает для людей потерю веры в возможности социализма, а как следствие - гибель социализма в качестве общественного строя".
    Объективно перед Горбачёвым стояла чрезвычайно сложная задача. Но он, не имея ясной концепции преобразований, бесконечно лавировал между политическими силами и только усугубил надвинувшийся экономический кризис. Чем и воспользовалась коррумпированная бюрократия и многочисленные "теневики".
    В результате гайдаровской шоковой терапии и приватизации "по Чубайсу" они стали полновластными обладателями государственной собственности. "Страна дураков", "быдло" - оскорбительные ярлыки придуманы тоже ими. Но слишком дорогая цена заплачена за эти квазиреформы. Разрушение Союза, а значит, и экономических связей поставило Россию на грань банкротства, а народ - у черты выживания. Слишком слаба надежда, что новые старые хозяева возродят Россию из экономического пепла.


    "Гром и град на меня..."

    Когда я услышал о теракте чеченских боевиков на территории Дагестана против жителей маленького городка Кизляр, то сразу вспомнил армейского друга, который живёт там. Мне стало нестерпимо больно и бесконечно стыдно, что я русский и что российская власть развязала эту позорную войну в Чечне, гулкое эхо которой чёрной тенью ползёт по моей родной земле.
    А тем временем "ящик Пандоры" захлёбывался от развесёлых телеигр, истерично визжал попсовой самодеятельностью и только в "рекламных паузах" выдавливал из себя сообщения о судьбе заложников. Какое-то умопомешательство. Скорбное бесчувствие овладело всеми нами. Преступно привыкание к войне, гибели безвинных жертв. Цинична подлая и трусливая мысль, что тебя это не коснётся. Коснётся, и ещё как! Все мы ответчики перед Богом. Тотальная ответственность - удел человека в этом мире. Мы не завалили Кремль телеграммами протеста, не вышли на площади, чтобы потребовать от властей прекращения войны. Мы сидели у "ящиков" и жевали сникерсы, когда "доблестная" российская армия сметала с лица земли село Первомайское. Грош цена нашей свободе. Свободе оставаться безучастным к чужому горю, свободе молчать. Наше гробовое молчание всегда будет козырной картой вседозволенности в руках власти. Ибо только с нашего молчаливого согласия творится зло на земле.
    "Как тебя зовут?" - спросил я. "Нух", - ответил он. "А я думал, что это кличка", - сказал я. Он улыбнулся. Аварец Нух Магометов, туркмен Тыркиш Гарибаев, украинец Орест Ярёменко - все мы волею жребия четверть века назад оказались в Закавказье, чтобы охранять воздушные рубежи одной общей Родины. Два года изо дня в день мы несли вахту на радиолокационной станции. По-братски делились снедью, присылаемой из дому. Иногда бегали в самоволку, спускаясь с гор в азербайджанское селение Джагры, чтобы в колхозном саду насладиться абрикосами и алычой. И ежедневно любовались снежным двуглавым Араратом, где археологи обнаружили Ноев ковчег.
    "Тыркиш, ты, куда мой шинель поставил?" - спрашивает Нух, и его голос Вечно волнует мой слух. Никогда мы не думали о войне.
    От Нуха Нуховича я узнал, что есть такой великий поэт Дагестана как Расул Гамзатов. Позже я прочитал его книгу "Мой Дагестан". Поразила надпись на двери его дома:
    "Путник, если дом мой обойдёшь, гром и град на тебя, гром и град.
    Путник, если дому моему будешь не рад, гром и град на меня, гром и град".
    Расул Гамзатов был за границей, когда стряслась беда на его дагестанской земле. Он сказал: "Почему великодушный русский народ проявил такую гордость - не пошёл на переговоры?" Его вопрос так и повис в воздухе.
    Я не знаю, жив ли Нух Нухович Магометов, цела ли его семья. Но я чувствую, как гром и град рвут моё сердце. Прости.


    Безвременье

    Президент стоит в храме со свечкой. В Чечне громыхает война. Грозный превращён в Сталинград. Наших солдатиков, желторотых птенцов, превратили в пушечное мясо. Гладко выбритый военный министр широко улыбается: "Вышла ошибочка". "Вы самый популярный человек в нашей стране", - язвит журналист. "Вы мне льстите", - не понимает шуток генерал.
    Мэр столицы принимает участие в закладке храма Христа Спасителя. "Москва будет третьим Римом", - утверждали славянофилы, сторонники "русской идеи". Русский народ-народ богоносец". "Третий Рим" - ночная Москва распахивает двери казино и кабаре. Неистово резвится бомонд. "Бог снисходителен даже к богохульникам, - писал религиозный философ Владимир Соловьёв. - Отвратительны ему фарисеи. Отвратительны показное благочестие и лицемерие".
    "Вы видели, как крестится русский мужик? - вопрошает Виссарион Белинский. - Правой рукой он крестится, а левой в это время чешет задницу". Это кажется клеветой на народ-богоносец. Попахивает русофобией. Однако... Обласканный властями, из космоса разобъясняющий нам, дурачкам, что "девушки в Самаре красивше, чем в Новгороде", первый кинорежиссёр страны Никита Михалков входит в храм. Русское лобызание со священником. Осеняет себя крестным знамением. И в этот сакраментальный момент подмигивает кинооператору, который его снимает. Нет, прав Виссарион Григорьевич.
    "Не через неразборчивое бормотанье дьячков получил русский народ религиозное сознание, - пишет Фёдор Достоевский. - а через страдание своё". Кто страдает, тот ближе к Богу. Сейчас больше всех страдают старики, обобранные и брошенные на произвол блудными сынами. Страшную генетическую программу закладываем мы на будущее. С нами поступят так же.
    "Бог умер", - мрачное высказывание пророка девятнадцатого столетия Фридриха Ницше, каиновой печатью заклеймило современную эпоху. "Без религии нет нравственности", - категорично утверждает Лев Толстой. "Если Бога нет, значит, всё позволено", - делает вывод Смердяков из богоборческих рассуждений Ивана Карамазова. Атеистическая эпоха, помешанная на "золотом тельце", камуфлируясь церковным реквизитом, явно фальшивит в служении Богу.


    II
    Старость

    На всех перекрёстках
    С протянутой дланью
    Стоишь
    На себя не похожая
    И космы седые
    И надпись о помощи
    Бегущий табун не тревожат
    О чём размышляешь
    Участница войн
    О том что все бойни
    Ещё впереди
    И шалый твой внук
    Случайный прохожий
    В просящую длань твою
    Камень кладёт
    Ты зло ухмыльнёшься
    Протезы оскалишь
    Подумаешь
    Вот времена
    И камень уронишь
    Как будто посеешь
    Гражданской войны семена


    Карл Маркс и утопия

    Хотите - верьте, хотите - нет, но в наше мутноватое время, когда мир перевернулся и с ног на уши встал, я стал философом. Раньше всякую ерунду читал, которая под руку попадётся. Сейчас - Шопенгауэра штудирую. Между прочим, диван, на котором я лежу и ищу истину, "Эзопом" называется. Так вот, лёжа на Эзопе, я пришёл к выводу, что мне уготована участь Сократа. Не поймут и не оценят меня современники. Придётся испить горькую чашу с ядом цикуты. Да что далеко за примерами ходить, если даже родная мегера всё время на тебя шипит. "Ты, Обломов, - шипит мегера, - забыл, когда и молоток в руках держал". "Я тебе не Обломов, - отвечаю я Ксюхе, моей жинке. - Я думу думаю. Ты, Ксантиппа, лучше бы за пивком сбегала для ускорения мысли в моём сократовском черепе". "У-у-ух, - шипит моя мегера. - Бесплатное приложение к дивану". И, шурша, уползает на кухню.
    Главный философский вопрос, над которым сейчас бьётся моя беспокойная мысль, - это поголовное утверждение, что мы строили утопию. "Попрошу вас, - говорю я, как древнегреческий скептик, - пояснить свою мысль". "А чё тут пояснять, - выпучив свои бельмы, басит сварщик Ванятка Петров. - Социализьма быть не может. Это всё выдумки Карла Маркса". "А ты его читал? - спрашиваю я спокойно, как стоик Зенон из Китиона. - Ты знаешь Маркса?" "Знаю, что он не Энгельс", - хлопая пустыми бельмами, отвечает Ванятка. "Вот вам уровень, - говорю я Ванятке. - А туда же... Ну хорошо, а Бог есть?" "Есть", - не задумываясь, отвечает Ванятка. "А ты его видел? Может, это тоже поповские выдумки?" - вопрос, как говорится, на засыпку. "А хрен его знает! Заморочил ты мне голову, Сократ вшивый", - ругаясь и шлёпая резиновыми сланцами, закандёхал в душевую сварщик Петров.
    Один приёмчик для борьбы со своими идеологическими противниками я заимствовал у немецкого философа-идеалиста Иоганна Фихте. Тот своей жене - тоже, наверное, мегера была - говорил: "Ты думаешь, что существуешь? Ошибаешься. Ты только комплекс моих ощущений, выдумка моего воображения". На что иоганнова жена обиженно надувала губы.
    Когда моя мегера заикается про утопию, я сразу вспоминаю Фихте: "Если есть утопия, то должны быть и утопленники. Ты утопленница, тебя давно нет, я тебя в упор не вижу". В отличие от иоганновой жены, моя некультурная мегера пытается стащить меня с Эзопа и сесть своим круглым местом на мой сократовский череп. Моя Ксантиппа думает, что Маркс и Энгельс - это один человек. Баба - она и в Африке баба!
    Между прочим, Маркс в молодые годы сам был антикоммунистом. И сам смеялся над утопиями Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы. А потом, увидев, с какими катастрофами развивается капитализм, начал искать новую историческую силу, которая его сменит. И вообще, они с Фредом были крепкие мужики. Выпить тоже были не дураки. Перед написанием "Манифеста" по стаканчику бургундского опрокинули. В общем, ничто человеческое им не было чуждо.
    Теперь вся наша мелкотравчатая рать пытается из Маркса сделать пугало. "Утопия, утопия", - день и ночь бубнит со всех сторон серая масса.
    Васютка Иванов - подкрановый рабочий - туда же полез. Повторяет, как попугай, все "зады" истеричной прессы. И что отцы и деды у нас были такие-рассякие, и что всё у нас было плохо: "татаритаризм", и что войну с фашизмом не выиграли, а костьми людскими немцев закидали. В общем, логика сумасшедшего.
    "А знаешь, что сущность твоя, - пустил я в ход гегелевскую диалектику, - суть прошлое житие наших отцов?" "Вот поэтому я и вырос дураком", - радостно так заявил Иванов.
    Спорить я с ним не стал. Если человеку очень хочется быть дураком - он всегда им станет.
    Лежу я намедни на Эзопе и по обыкновению своему думу думаю. Вдруг звонок - Ванятка и Васютка заявляются. Оба уже под мухой. И с собой горюче-смазочную жидкость прихватили. Ксантиппа на стол хлеб-соль выставила, и тут они начали все втроём меня воспитывать. "Ты что это, Сократ, - говорит Ванятка, - от коллектива начал отбиваться? (Это они-то коллектив?!). На Карле Марксе помешался и вон уже и портрет его на стену прилепил". И моя мегера туда же, им поддакивает. Я с ними, с этими тёмными людишками, выпивать не стал. Из принципа. А они нажрались до чёртиков. И начало им казаться, что Карл Маркс со стены как-то ехидно улыбается и как будто даже прожигает насквозь своим пророческим, рентгеновским взглядом. А тут ещё кто-то за стеной у соседей громко рассмеялся и отчётливо так сказал: "Голову не надо терять". Они все и обомлели. Первым пришёл в себя Васютка. "Это хто голову потерял?" - задиристо спросил он. "Это Маркс вам из могилы сказал, - пояснил я. - Он завещал рабочему классу никогда не терять своей головы".
    Когда они, уже, будучи на рогах, убрались, я от горького своего одиночества рюмаху замахнул. И чуть дуба не дал - так мне стало плохо. Наутро, когда очнулся, сообразил, что они меня отравить приходили. "Ещё не вечер, - сказал я, когда ко мне подошла Ксантиппа с кружкой рассола. - Только дураки ни в чём не сомневаются. А вот мудрый Сократ говорил, что "я знаю, что ничего не знаю".
    Ксантиппа расхохоталась и погладила меня по мягкому темечку. Баба - она и в Африке баба!


    О колбасе и господах-товарищах

    Ты в меня пальчиком своим грязным не тычь, господин-товарищ. Рубашку мне не пачкай. Так ведь и по сусалам можно схлопотать. Знаю я тебя давно, с младых ногтей помню. Стишками твоими зачитывался. Знаю, каким ты диссидентом был... Ты эти сказки, тобой же придуманные, другому расскажи. Стукачом ты был, а не диссидентом. Стукачом паршивым. Забыл, что ли, память у тебя отшибло? Так я тебе напомню, господин-товарищ, как ты учителя моего заложил за чтение книжки самиздатовской. Таскали его, бедолагу, по всем инстанциям. Что значит "времена были другими, и сейчас ты прозрел"? Времена - они всегда "другие". Однако ты первый бросился обличать. Других. А сам как вроде жил в белом костюме. Что-что, а нос свой по ветру ты всегда умел держать. Нюх у тебя, надо признать, собачий. И сейчас на плаву держишься, потому что окрас свой вовремя сменил. Странные фокусы происходят с твоей памятью. Ты бы поосторожнее играл в эти игрища. А то ведь ненароком и шизофрению можно заработать, а потом в жёлтый дом угодить. Там-то, конечно, поверят, что ты был Сахаровым. Странная это штука - раздвоение личности.
    А Вы, цеховой генсек, забыли, как с брошюрами носились и меня агитировали? Тоже прозрели? Или перезрели? Вот так получается: один не дозрел, другой - перезрел. Не люди, а овощи какие-то. Только и в то время, господин-товарищ, я, беспартийный, больше Вас понимал в происходящем. Потому что, чтобы понимать, требуется такой пустяк как голова. А у Вас вместо головы - шея бычья. А на неё флюгер насажен. И никакие перестройки-новостройки Вам не помогут. Голова - она или есть, или её нет. Другого, как говорится, не дано.
    Ау, господин-товарищ профессор! Сколько лет, сколько зим! Давненько мы с вами не встречались... Помню, помню, как Вы меня, горбатого, на экзаменах выправляли. И на все мучившие меня сомнения ярлыки навешивали. Вот я - весь перед Вами - выпрямленный. Что, и Вы изменились?! Ну, это уж, знаете, слишком. Не шутите со мной так. Ах, помню, помню, всё течёт, всё меняется. Да, да: два раза в одну речку не войти. Уж не Гераклит ли это сказанул? Он самый, он самый, родимый. Уж Вас-то голыми руками не возьмёшь. Вы до зубов... начитанный. Только позвольте, господин-товарищ профессор, спросить. Когда Вы врали: тогда или сейчас? Обиделся господин-товарищ профессор. Пошёл, не попрощавшись.
    А я ведь только хотел понять. А понять - значит простить. Ну, допустим, тогда Вы врали, поскольку по должности Вашей казённой полагалось врать. Вы за это зарплату получали. Так Вы хотя бы для приличия кукиш в кармане держали, как это делал Михаил Ульянов, когда на сцене играл. Или какие знаки подавали бы из зала. Например, подмигивали бы. Мол, это, братцы-студенты, всё ахинея, и не слушайте вы меня. Я вам правду в курилке выложу. Так ведь нет. Рулады выводили, как Цицерон. Заслушаешься, бывало, где-то, может быть, и вздремнёшь. А уж на экзаменах от Ваших зубодробильных вопросов искры из глаз сыпались. И вдруг - на тебе, всё понарошку. Кому тогда верить? Нет веры никому.
    Ау, господин-товарищ профессор! Я извиняюсь, но Вы теперь профессор каких наук? Несуществующих? И что мне только делать, убогому да невоспитанному, на белом свете...
    Ну, хотя бы с тётенькой из газеты покалякать, вопросик ей ядовитый подкинуть. Как она, заведующая отделом культуры, некультурно со мной поступила?! Как она тогда мой опус разнесла! Только щепки от опуса летели! Да ещё ярлычишко на меня страшенный приклеила: очернитель действительности. Так до сего времени отмыться не могу. Казалось бы: и действительность уже белая, и спина у тётеньки, и сама тётенька на повышение куда-то воспарила, а вот не заживает рубчик на сердце.
    Что с людьми произошло, ума не приложу. Может, это псыхотэрапэвт Кашпировский так постарался? "Закрыли глаза, товарышы. Вам снится прекрасный сладкий сон... Подходите, товарышы. Только прошу вас: в порядке очереди, по одному. Так, давайте ваш ваучер. Нет, не так. Как-то звучит не благозвучно. Давайте ваш приватизационный чек. Вон видите - у заборчика вас две "Волги" поджидают. Одна беленькая, а другая - чёрненькая. Да не дёргайтесь вы, товарыш. Куда понеслись-то, сломя голову? Вы сначала распишитесь вот тут. Не дырку от бублика ведь получаете. Знаю я вашего брата, завтра ещё за двумя припрётесь. У-у-у... жаднючий какой! До свидания, до свидания, товарыш. Тамбовский волк тебе товарыш. Тигра уссурийская тебе друг, хыщник ненасытный...
    Открыли глаза, господа. Я пошутил, а вы, дурачьё, и поверили. Какой такой ваучер?! Первый раз слышу. С вами и пошутить нельзя - вы всё за чистую монету принимаете. У вас чувство юмора отсутствует. Нет, с таким народом далеко не уедешь. С таким народом и реформы буксуют. Пора линять за границу и с другим народом дело иметь. Что ты ко мне привязался, прилип, как лист банный... Шёл бы ты, господин, со своим ваучером в сортир. Там ему самое место. Как и задумывалось".
    ...Не знаю, сколько бы ещё голова моя кругом шла, не попадись мне книжонка одна забавная. Козьма Прутков автор. Открыл я и остолбенел, как будто лом проглотил.
    "Многие люди, - пишет Козьма Прутков, - подобны колбасам: чем их начиняют, то и носят в себе". Как говорится, метился в бровь, а залимонил в глаз. А нас в институте учили, что человек - существо разумное - гомо сапиэнс, а он колбасой оказался. Однако очень хитро, господа-товарищи, нас начинили. Мы и не заметили.


    Это ваши проблемы

    Вот, господа соотечественники, и выросло на наших глазах горбачёвское поколение. Свободное, как говорится, без комплексов. Не то, что мы, затюканные на всяких там субботниках и торжественных шествиях с флагами. Всю жизнь на заводах ишачили, чтоб на "Москвича" скопить. А они по городу на иномарках рассекают да цигарки с верблюдом на пачке покуривают. Только банки из-под пива из иномарок вылетают. И одеваются соответственно: как в лучших домах Лондона и Филадельфии. А всё потому, что они новое мышление или мышление, хрен его знает, сразу усекли. А я, братцы-кубанцы, так и не допёр, о чём это Михаил Сергеич намекал. Он же скажет слово и паузу, как актёр, держит. Мол, сами догадайтесь, куда я клоню. Может, на Ставрополье и Кубани и понятно, а до меня, как говорится, только на третьи сутки доходит. В итоге: пацаны на иномарках, а я на стареньком "Москвичонке" по кочкам кандёхаю. Видать, не с моим рылом лимоны нюхать.
    "Не надо было, - говорят, - дядя Петя, варежку разевать. Сейчас умные люди деньги делают". "Как? - спрашиваю. - Токарный станок, что ли, с завода тиснуть?"
    "Это ваши проблемы, - говорят. - Хочешь жить - умей вертеться". Вот и весь разговор. Легко сказать: "Делай деньги". Из воздуха, что ли? Печатного станка у меня нет. Богатого дядюшки в Америке, который у Рокфеллера извозчиком работал бы, тем паче. А "Москвичонок" уже на ладан дышит. На чём, спрашивается, фрукт из сада буду возить? Крутись - не крутись, а чую, скоро при такой житухе хана наступит.
    Бывшую однокашницу на барохолке встретил. Шмотками торгует. Хотел выручку ей сделать, мокасины себе купить. "Давай, - говорю, - подешевле. Сбрось цену". "Ты что, - говорит, - Петя. Я ценами не распоряжаюсь. Их хозяин устанавливает". При слове "хозяин" мне как-то не по себе стало. "А мы тогда кто же, если кругом одни хозявы?" - задаю ей вопрос, а у неё видок тоже кислый. "А никто, - отвечает. - Рабыни изауры. Да и ты, по тебе видно, не дон Альберто. Кругом один обман. Неужто я бы школу бросила, если б платили? Провались оно всё в тартарары!" А я-то думал, что хоть коробейники живут припеваючи. Ведь целый день на улице мёрзнут.
    Возле дома двор стал на помойку походить. Я весной, по старой привычке, грабли, лопату в зубы и вперёд - порядок наводить. "Робя, - говорю жильцам. - Давайте все скопом шмон наведём, ведь уже стыдно смотреть на наш дворик". "Ты, - отвечают жильцы, - кончай со своими совковыми замашками на субботники призывать. Сейчас не те времена, чтоб бесплатно пахать". "Ну и что, теперь будем, как свинтусы жить?" -чувствую: во мне злость закипает.
    "Это ваши проблемы", - и все по машинам, по иномаркам, дверками хлопают, по коммерческим структурам разъезжаются. Тут меня и осенило! Вот, думаю, что означает новое мышление или мышление, хрен его знает, - это когда всем всё до лампочки. Но порядок во дворе я им назло всё равно навёл. А потом четушку с устатку принял. После субботника меня в доме стали "коммунякой" обзывать.
    Сейчас куда ни сунься, везде один ответ: "Это ваши проблемы". По улице из магазина иду, вижу: на трамвайной остановке то ли пьяный, то ли человеку с сердцем плохо, валяется. "Мужики, - говорю прохожим, - давайте поднимем, на скамейку положим, замёрзнет ведь".
    "Это его проблемы, - отвечают. - Пусть не напивается, как свинья". Хорошенькое дельце, сограждане, получается. Революцию за кровь осудили и теперь со спокойной совестью в эволюцию по Дарвину двинулись. Карла Маркса убрали, а на его место, на пьедестал Дарвина, видать, скоро поставят. И вместо лозунга "Пролетарии, собирайтесь в одну кучу!" новый напишут: "Пролетарии, тикайте, пока вас не скушали!"
    У нас на заводе слушок прошёл, что скоро сокращения большие грянут. Токарей, говорят, за проходную выставят. Я уже себе причесон по последнему крику моды сделал - наголо постригся, переплюнул горбачёвское поколение. И кликуху сам себе придумал: "Коломбо - белые гетры". Вечером, когда домой иду, с подъезда все разбегаются. Жильцов как будто корова языком слизывает.
    Мы с корешком, а он не из робкого десятка, решили объявить суверенитет нашего квартала. И я буду, мать твою за ногу, губернатором. Я им всем покажу "коммуняку". У меня весь квартал дрожать будет. Они у меня по субботам будут деревья сажать и шампунью асфальты мыть. Железный порядок наведу. Вот тогда я и посмотрю, как вы запоёте: "Это ваши проблемы". Нет уж, господа хорошие, это будут ваши промблемы!


    Мир дворцам. Война памятникам

    Когда стало ясно, что реформы зашли в тупик, большие начальники пригласили на телевидение драматурга Януария Самоедова. "Нужно как-то объяснить народу, что проводимые реформы буксуют не по нашей вине, - сказали начальники. - Выручай, Януарий, у тебя язык хорошо подвешен". "Нет ничего проще", - ответил Самоедов, хитро сощурив глаз.
    Гримёры придали его глуповатой физиономии оракульский шарм, окружили предметами старины и зажгли канделябры. Изобразив глубокомыслие, Януарий Самоедов начал вещать.
    "Во всех бедах и несчастиях, которые обрушились на наш народ, виноваты чугунные идолы - советские памятники. Из-за этих чугунных болванов буксуют наши грандиозные реформы. Мир дворцам! Война памятникам!" - произнёс он с большим пафосом.
    После объявления войны памятникам началась массовая мобилизация. У народа после застольного периода страшно трещала башка с похмелюги, и он искал, где бы опохмелиться. "Ломать - не строить, - сказал народ. - Лишь бы наливали". После сноса памятников начался второй этап войны - начали переименовывать улицы. Все отечественные революционеры были объявлены преступниками. Улицы имени Ивановых и Петровых теперь стали улицами Сидоровых и Козловых. Но потом выяснилось, что Сидоровы и Козловы ещё большие преступники, и тогда улицам присвоили имена Быковых и Петуховых. В этот момент одна жертва доноса написала в газету, что Быковы и Петуховы были стукачами... Перманентному переименованию, казалось, не будет конца, если бы не нашли двух кристально чистых людишек - Дуракова и Придуркова, которые не делали революций, не воевали, нигде и никогда не работали, а находились... В общем, после этой счастливой находки все угомонились.
    Однако долгожданное счастье не наступило. Реформы продолжали стоять на месте. Тогда драматург Самоедов начал углубляться в историю.
    "Все робеспьеры были тоже преступниками. Нужен суд над робеспьерами", - произнес он с большим пафосом. Больше ломать было нечего. Собрали профсоюзные собрания. Все проголосовали "за". Но былой всёсокрушающий энтузиазм куда-то испарился. На лицах царила смертельная скука. Большинство членов профсоюза безуспешно боролось со сном. В заключительной резолюции было написано: "Нам всё до лампочки".
    Но реформы, забодай их комар, как корова на льду - ни туда, ни сюда.
    Самоедов чесал свой плешивый затылок и продолжал углубляться в историю. Углубился до того, что только одна лысина была видна.
    "Спартак тоже смутьяном был. Хотел Священную Римскую империю разрушить. А в Китае аж целая банда "жёлтых повязок" орудовала", - произнес он с большим пафосом.
    И когда Януарий Самоедов дочитал последний исторический фолиант и понял, что всемирная история кишмя кишит революциями, он перешёл на кликушество.
    "Мать-перемать! - крикнул он с большим пафосом. - Нужно отменить историю и всё начать с чистого листа". Народ, слегка обалдевший после первых вещаний Самоедова, в конце концов перестал обращать внимание на его кликушества.
    "Он что-то не то буровит, этот ваш драхматурок. Уж не пьян ли он?" - спросил сынок одного большого начальника.
    Большой начальник щёлкнул по лысине драматурга, и Януарий Самоедов урыл, сгинул во всемирной истории. С тех пор его никто не видел.


    Тяжкая ноша свободы

    Выбор. Тяжкая ноша свободы. Глубоко ошибается тот, кто думает, что свобода - это райская жизнь, безоблачное сытое существование. Согласно христианской доктрине, мир после грехопадения Адама и Евы лежит во зле. Голубые мечты о рае на земле - не более чем фантазии не очень умных людей. Зло неискоренимо, пока существует человеческая история. Все мы повязаны первородным грехом. Ежедневно мы воспроизводим проявления зла в наших мыслях и поступках: не уступил в трамвае место пожилому человеку или женщине, пожелал ближнему того, чего себе не пожелаешь...
    Парадоксально, но мы обречены быть свободными. Великий французский писатель-экзистенциалист Ж.-П. Сартр о временах фашистской чумы сформулировал, казалось бы, кощунственную мысль: "Никогда мы не были свободнее, чем во времена германской оккупации". Можно было подумать, что это говорит один из прислужников нацизма, а не участник движения Сопротивления. На самом деле была поставлена сама проблема свободы. Была очерчена граница самого глубокого знания, какое человек может иметь о себе: всеобщая ответственность во всеобщем одиночестве. Уже нельзя было сослаться на официальную пропаганду, призывающую сотрудничать с фашизмом, нельзя было отсидеться дома и сделать вид, что ничего не происходит. Гражданин Франции оказался перед лицом выбора: или признать сложившую реальность и служить Родине в союзе с "великой Германией", или оказать режиму посильное сопротивление. Или - или. Другого не дано.
    Когда рухнул фашистский режим и злодеяния его стали известны всему миру, благонамеренный обыватель - бывшая опора "нового порядка" - с готовностью признал, что "был обманут" и что во всём виноваты Гитлер, гестапо, СС, но только не он, безупречный семьянин и "честный" труженик, который только "исполнял приказ", а какие были приказы - это уже не его ума дело. "Но человек всегда остаётся свободным, - отвечал Сартр конформистски размышляющему обывателю. - Даже когда ведёт другого человека на расстрел. У него сохраняется свобода выбора. Он может покончить жизнь самоубийством".
    Выбор. Тяжкая ноша свободы. Ежедневный выбор между добром и злом. Экстраординарная, беспрецедентная с исторической точки зрения ситуация в стране. Головоломная проблема: кому, в чьи руки вручить свою судьбу. Чтобы потом не раскаяться. Чтобы потом не зашевелились волосы на голове от ужаса. Чтобы потом не говорить, что народ у нас хороший, а все правители дурные. Чем сладкая ложь, уж лучше горькая правда, заключённая в гегелевском афоризме: каждый народ достоин своего правительства.
    Выбор, как и исповедь, дело интимное. В эти мгновения человек испытывает всю меру своего одиночества. Ведь он обречен быть свободным.


    "Революция закончилась. Можете расходиться по домам"

    Уважаемый господин президент всех россиян и россиянок! Мы, пенсионеры посёлка Старое Глупово, все как один проголосовали за Вас. Потому что Вы самый стройный и красивый. Единственный в нашей необъятной стране гарант. А ишо потому, что за Вас все артисты, а мы кино любим смотреть. На подъезде одна баушка откуда-то узнала, что за Вас даже Рут из "Тропиканки". Интересно также было бы узнать, за кого артисты из "Санта-Барбары" - за Вас или за свово Била Клинтона? Наверное, за Била, он чуток моложе Вас. Правда, другая баушка баила, что они давно ужо все померли, потому что картина была заснята длиною во всю жизнь. Но дело, конечно, не в одном возрасте. Как Вы по телеку свист плясали, какие кренделя выделывали, то ихнему Билу такие нумера вряд ли по карману. Чтоб столько народу собрать, да еще чтобы и всех угостить. А кто за так пойдёт? Мы заметили, что молодежь вся пьяненькая была и какие-то рога на пальцах всё показывала. Старик Козлодоев сказал, что это обозначает - демократия. А ишо старик Козлодоев баил, что в Америке демократия давно выдохлась и что там люди бумажки не опущают в красные ящики. У них ящиков на всех не хватает. У них дома кнопки установлены, как у нас в Думе, и все по команде сверху давют. А ишо старик Козлодоев баил, что у них на выборах Клинтон на гармошке играл, но народу никого не было потому, что демократия за Окияном выдохлась. "Откуда только он в Америке гармошку раздобыл?" - спросила одна любопытная баушка. На что старик Козлодоев ответил, что её ишо Горбачёв Рейгану подарил, когда они вместе "Подмосковные вечера" пели и Рейгана она так за душу взяла, что он бедный заплакал и у него грим по лицу потёк. "Не плачь, Роник, - сказал Михал Сергеич. - Я тебе её дарю". И это, знаете ли, будет правильно. После этого случая и возникло новое мышление, что обозначает дарить иносранцам русские сувениры. А иносранцы - те жмоты, нам только значки дарют. Конечно, мы - страна богатая, но как бы и нам не продариться и потом робят наших по миру без штанов не пустить. Уж больно дорогая это хреновина - демократия. Одними Вашими потретами весь посёлок заклеили. Ну, приклеили один, и хватит. Мы и так, знаем, что Вы гарант. А теперь их куды? Вместо шпалер, что ли, использовать? Так ведь найдутся пройдохи, будут непотребные, срамные места обклеивать имя. Не по-людски всё это. Вместо потретов лучше бы побольше денег пропечатали и пензию вовремя выдавали. На пустых бутылках долго не проскрипишь - скоро ноги протянешь. Демократия победила, ну и слава тебе, Господи. Пора настала опять железный забор строить и жить по-человечески. Хватит этих потретов и концертов. А Вы, если настоящий гарант, то становитесь, как в прежнее время, Генеральным секретарём и никого близко не подпущайте. А этих анчихристов, идолов окаянных - мэров и пэров, которых по городам и весям тьма развелось, быстренько сымайте и своими указами назначайте старых, проверенных партейцев. При них лучше жилось. А мы за Вашу демократию молиться будем. Куды она денется - заморская хреновина - за железным забором. Тута и останется.


    О гробокопателях и уроках истории

    И вот на политическом небосклоне России вновь появляется одна из самых одиозных фигур периода реформ - непотопляемый Бачуйс. И, не моргнув глазом, заявляет, что "вбит последний гвоздь в крышку гроба российского коммунизма".
    Бедный Йорик! Тебя ещё и обмыть-то не успели, не говоря уже об отпевании и написании эпитафии на твоём могильном камне, прославляющей подвиги приватизации, а ты, возникнув из небытия, сам в гробокопатели подался! И тут же вогнал гвоздь... читай: в русское освободительное движение, которому почти 200 лет и чей подвиг в лице первопроходцев- декабристов воспел ещё Пушкин.
    Забвение истории, вбивание гвоздей в историческую память рождает манкуртово племя, иванов, не помнящих родства. Поразительная легковесность, инфантильность отличает наших молодых либералов, к которым принадлежит Бачуйс. Очень точный портрет чикагских мальчиков написан пером бывшего спикера Госдумы Рыбкина.
    "Прожили они всю жизнь здесь, в московских квартирах, внуками ходили в гордом одиночестве между бабушек и дедушек, тётушек многочисленных, иногда, перемазавшись в варенье, валялись в капризной истерике, на кухне ножками бия, привлекая внимание всех многочисленных родственников, которые их утешали и успокаивали. Вот теперь эти капризанты подросли, обрели учёные степени, звания, властные полномочия, и теперь от их каприза страдает вся Россия, не только тётушки, дедушки, матушки и папочки".
    Русский религиозный философ Николай Бердяев, которого трудно заподозрить в каких-либо симпатиях к русской революции, смог написать, что "тот не духовно и не религиозно пережил революцию, кто вынес из неё только чувство злобы и ненависти и кто жаждет только реставрации породившей революцию старой жизни со всей её неправдой".
    Только тепличная философия вкупе со страхом за свои "подвиги" рождает на свет гробокопателей, плюющих в исторический колодец. История ответит залпами пушек.


    Глас вопиющего в пустыне

    Кануло в небытие жаркое лето-96. Эйфория президентских выборов уступает место горькому похмелью. Предвыборный карточный домик обещаний рассыпается на глазах. По инерции продолжает перевозбуждённо верещать "ящик" - этот останкинский остров коммунизма, где свято верят в мифические западные инвестиции, "съел сникерс - и порядок". Как будто мы не великая гигантская страна Россия, а крохотная, с почтовую марку Швейцария. Реформы, которые предполагали освобождение отечественного производителя от вериг паразитирующей бюрократии, обернулись шулерскими игрищами новоявленных финансовых тузов и разжиганием "горячих точек". Жестоко обманутый российский производитель, интеллигенция, которая так бурно поддержала продекларированную старой новой властью демократию в августе-91, теперь вынуждена заглянуть в бешеные зрачки действительности. Перспектива, близкая к отчаянью: чёрный призрак массовой безработицы реализовался, стал реальностью. Вопиют десятки тысяч безработных людей, оставшихся без средств к существованию. Призывают власть к милосердию. Воистину, это глас вопиющего в пустыне. Массовые забастовки, голодовки, создание стачкомов - реакция властей нулевая, власть анемична. Уже сравнивают ситуацию в стране с кануном первой русской революции 1905 года. Россия впала в беспамятство: не извлекает уроков из собственной истории. Извечные русские вопросы "что делать?" и "кто виноват?" опять встают в полный рост. Гражданское самосознание, ответственность за судьбу Отчизны упакованы фальшиво-мещанской моралью: "мой дом - моя крепость", "моя хата с краю", "спасайся, кто может". Как будто мы живём при натуральном хозяйстве, где можно себя прокормить, обуть и одеть. "Авось пронесёт, авось меня не коснётся". У русского хвалёного многотерпения есть одно отрицательное качество: оно может внезапно взорваться.
    А пока нас не коснулось, мы бодренько шагаем по шумным базарчикам, пожёвывая на ходу бананы и запивая пивком, глазеем на блеск иномарок и витрин и делаем вид, будто живём в лучшем из миров, где нет войн, безработицы, бомжей, бедствующих стариков.
    Увы, совсем не слышен голос интеллигенции. Да и само понятие "интеллигенция" за время перестроек и реформ как-то незаметно вышло из употребления. На виду словоохотливые экономисты и парламент, смахивающий на кукольный театр. Так есть ли, жива ли русская интеллигенция - "не масса индифферентная, а совесть страны и честь". Та истинная интеллигенция, которая всегда жила с чувством вины перед народом и возвышала свой голос в его защиту. А не та псевдоинтеллигенция, что выродилась в столичный бомонд и захлопнула за собой двери, пируя на бесчисленных презентациях в зачумлённые времена чеченской войны.
    "Россию спасёт провинция" - мысль, ставшая притчей во языцех. "Медленно запрягать, но быстро бегать - в характере русского народа", - говорил Бисмарк. Лимит политического времени на запрягание российской птицы-тройки исчерпан. Дальше хаос и анархия. Дальше монстр охлократического государства с озверевшей толпой и жирующей олигархией. Сон разума рождает чудовищ. Не проспать бы...


    Три мужских туалета

    Граждане, мы какое государство строим? Правовое или какое? Или такое государство, которому и название подобрать трудно? Наверху стенка на стенку идёт, того и гляди какой-нибудь министр из телевизора вывалится; внизу народ, затаив дыхание, наблюдает, чем драка закончится. Президент перед выборами плясал, все артисты кричали: "Вот наш президент!" После выборов под хирургическим ножом оказался. Кому верить, граждане? Зачем было больного человека плясать-то заставлять и народ дурить. Думают, у нас народ слепой и ничего не видит? Ещё как видит. Он молчит, молчит, да как своё слово скажет, чертям будет тошно.
    А всё с чего началось? С этой самой, с терапии пшиковой. Шикарная вышла терапия. Старики всю жизнь копейку к копейке мозолистыми руками складывали, чтоб их потом внучата помнили. Бац - и сами последние штаны донашивают. Экономист Шмелёв, помню, по этому случаю сказал: "Ох, и безжалостные вы, мужики! Раненому перед тем, как ногу оттяпать, и то стакан водки давали". Учёные мужи потом народ утешали, мол, всё равно прилавки пустые - купить нечего. Пусть тогда фабрики и заводы, народом построенные, народу и отдают. Ан нет! Выкуси. Зато господа Березовские и Гусинские после пшиковой терапии так разбогатели, что теле- и радиоканалы скупили. Они что, великие изобретатели или нобелевские лауреаты? Сдаётся мне, что они - великие шустряки...
    Я сам как-то мошенникам на удочку попался. С рынка шёл, никого не задевал. А там напёрсточники шурудят, только шум стоит. Тут ко мне один хлопчик подваливает и кубик протягивает. Я говорю, что мол, не играю в эти сомнительные игры. А он мне: "Да ты, батяня, не бойсь, только кубик для нас метни, а тебе за это доминушка будет бесплатная". Ну, думаю, раз бесплатная, то, что же и не метнуть. И сам не заметил, как они меня в игру втянули. Опомнился, когда у меня ползарплаты они уже выгребли. Они там, бесы, все заодно. И так мне стало горько и смешно одновременно, что я им говорю: "Да я сам фокусы показывать умею и в шахматы любого из вас обставлю". Пошёл, только сопли проглотил, сам себе приговаривая: "Дурачинушка ты, простофиля".
    А эти все "властелины" и прочие "МММ"? Помню, свояк ко мне заходит, а на нём лица нет. "Ты что, - говорю, - Геннадий, замерз, что ли?". А у него зуб на зуб не попадает, только и слышно: "Эм-мэ-мэ". Я его быстренько раздел, на диван усадил, для сугрева в стакан белоглазой накапал. Он, стуча зубами об стакан, замахорил и всё "эм-мэ-мэ" мычать продолжает. "Не иначе, - думаю, - до костей промёрз". Только после третьей он начал потихоньку оттаивать. "Мы, - говорит, - сегодня должны были за машинами в Москву лететь. Приехали все в аэропорт, ждём руководятла. Ждём-пождём, а руководятла и нет. Тю-тю. Сели в автобус, к фирме подкатываем, а там тоже тю-тю. Плакали наши грошики". И опять у него началось: "Эм-мэ-мэ". Вот ведь поганцы, какие, до чего мужика довели. Куда ему теперь идти жаловаться, если кругом одно ворьё и проходимцы. Да и мы тоже хороши, клюём на всякую дешёвку.
    В трамваях облавы начали устраивать. Не успеет трудовой народ и опомниться, как чернявенький хлопчик на всех парах влетает и давай шмон наводить. В конце-то концов, из конца-то в конец, в трамвае сейчас и кондуктор есть. Пусть он за свою работу и отвечает. Хватают людей за шиворот и в специальном автобусе начинают трясти, последние рублики выколачивать. А если я полгода зарплату не получаю, если у меня дома дети голодные сидят и мне за квартиру нечем платить? Ведь никто не спросит. Мы что, опять к жандармским порядкам возвращаемся, когда нам руки можно выкручивать?
    Вот я, граждане, находясь, как говорится, в трезвом уме и ясной памяти, и думаю. Все наши сбережения государство, нас не спросясь, вычистило. Такое государство за свои мокрые делишки - грабёж века - достойно книги рекордов Гиннеса. "МММ" - эти три мужских туалета - с молчаливого согласия государства вытряхнули из народного нутра остатки пищи. Зарплату уже через суды вытягиваем. А президент наш утверждает, что в правительстве подобралась команда профессионалов, а не верноподданных лизоблюдов. Каких профессионалов? Профессиональных шулеров, которые после преферанса сели на финансы? Или профессиональных лицедеев российской политической сцены?
    Граждане, так какое государство мы строим?


    Это сладкое слово "свобода"

    И он наступил - либеральный рай, победное шествие свободы, когда институт государства как тормоз прогресса был посрамлён и отброшен на свалку истории. "О, свобода!" - пели мы, взявшись за руки, на ночных площадях.
    По улицам шастали крутобёдрые секс-бомбы, подмигивая и посылая прохожим воздушные поцелуи. Из окон домов выглядывали кукольные лица фотомоделей, которые нюхали парижские одеколоны и томно жмурили глаза. Прокуренные голоса поп-звёзд летели из амбразур винно-водочных ларьков. Мужское население: господа (бывшие товарищи), бомжи и не учащиеся пацаны (все школы закрылись) - было занято сбором пустых бутылок.
    Город с большой помпой отмечал Международный день 8-е Марта, который стал главным негосударственным праздником. Радиоприёмники захлёбывались от победных женских голосов: "Дорогие фемины! Освободившись от многовекового рабства, мы стали свободными. Наши никчёмные, трусливые мужичонки не смогли решить ни одной проблемы. Единственное, что они могут делать, - это собирать бутылки. Поэтому их место - на помойке".
    Я стоял на площади с авоськой пустых бутылок и слушал выступление главной феминистки.
    "Эй ты, жертва аборта! Тебя, что ли, не касается? Ты что тут глазеешь?" - подняла крик женская толпа. Я сделал виноватое лицо и, почувствовав, что над моей головой собираются грозовые тучи, что было духу, драпанул. Только пустые бутылки в авоське загремели.
    "Ты что, опять с работы раньше времени сбежал, ублюдок?" - зашипела по-змеиному моя фемина.
    "Так сегодня же праздник, Зин", - я с надеждой посмотрел в ясные очи моей фемине.
    "Кому праздник, а кого помойки ждут", - Зина схватила меня за шиворот и выставила за дверь.
    "Ёлки-палки, - сказал я уже на лестничной площадке, - пашешь, пашешь, с помойки всё в дом тащишь, а тебе ни почёта, ни уважения". И собрав сопли в кулак, закандёхал на свою любимую работёнку.
    Возле помойки, уютно устроившись на ящиках, сидели мои коллеги - бывшие инженеры человеческих душ, бывшие научные сотрудники потягивали из стаканов какую-то мутную жидкость.
    "Присаживайся, Нафанаил", - по-братски пригласили меня к столу, пододвигая ко мне ящик.
    Мы раздавили бутылку какой-то бормотухи с коньячной этикеткой.
    "Демократия, мужики, - вздохнув, сказал бывший научный сотрудник, - это всегда власть женщин - матриархат. А как невинно начинали! Рекламировали красивые вещицы. Потому они и взбесились: купи то, купи это".
    "Но как они с мафией лихо разделались, - сказал бывший инженер человеческих душ. - Лебедю такое и присниться не могло".
    "Да уж, - подхватил я. - Нет таких Бастилий, которые бы не взяли наши фемины".
    "По помойкам!" - где-то за моей спиной грозно скомандовал женский голос, и перепуганные коллеги начали разбегаться. Я нырнул в свою любимую помойку и, скрежеща зубами, пробормотал: "Будь проклята эта свобода, когда все мужики оказались под каблуком у фемины".
    И проснулся. Холодный пот ручьём сбегал со лба на подушку. За окном женские голоса скандировали: "Пра-ви-тель-ство в от-став-ку!"
    "Учителя бастуют, - подумал я и повернулся на другой бок. - Кажется, и впрямь начинается..."


    "Бабий бунт", или В ожидании Жанны д'Арк

    Как ни горько сознавать, а придётся: перевелись настоящие мужики на русской земле. Какие-то мы уродились все пришибленные. Как будто нас в детстве из-за угла мешком напугали. Не сыскать среди нашего брата ни Кутузова, ни правдолюбца Сахарова.
    Одна надежда была на Лебедя. "Я, - говорит, - буду головы коррумпированных чиновников рубить". Три месяца покрасовался по телеку, рычал и гоголем ходил, и сгинул в неизвестном направлении, так ни одной головы не срубив. Эх, Александр Иванович, твоими бы устами да мёд пить... А Горбачёв как начинал! Ведь он когда появился среди склеротичных старичков, да ещё с родимым пятном на лбу, да ещё начал без бумажки шпарить: начать, углубить, ускорить, все так и ахнули - мессия явился. А потом: "Что вы мне тут подбрасываете" и "Надо посоветоваться" - и все увидели за его широкой спиной главного вдохновителя перестройки - Раису Максимовну.
    Ельцин народ заворожил тем, что в метро ездил и с привилегиями обещал бороться. Но народ, увы, не сразу догадался: на земле сибирской песни нужно понимать с точностью до наоборот.
    Говорят, что Бог любит троицу. Но так и не дождались мы Ильи Муромца. Зато соловьёв-разбойников развелось, видимо-невидимо. Так свищут злыдни, что народ в одном исподнем белье остался.
    Забастовал народ. У нас в профтехучилище восстание подняли. Нет, не мужики. Куда нам, убогим. Мы смелые только на футболе свистеть, "судью - на мыло" требовать. Ну, ещё кулаками размахивать за пивной кружкой. Дескать, мы семеро одного не боимся. Красавицы наши восстали. На собрании наши бабоньки как понесли по кочкам все инстанции, что все инстанции, наверняка, закачались бы, если бы в зале присутствовали. Но инстанции - они не дураки, чтобы на женскую ярость нарываться. Инстанции все захворали. Нет, всё-таки одна инстанция присутствовала. И в духе старого доброго времени поведала, что мы живём при развитом капитализме и вообще ноу проблэм. Мужики сидели понурые, будто в воду опущенные и готовые вот-вот согласиться. Но не тут-то было.
    "А финансовая бесконтрольность, а наличие "подснежников?" - взревели женщины. А одна, с внешностью Жанны д'Арк, гневно сказала: "Держать учителей за послушное стадо никому не удастся. А у общества нашего мозги набекрень съехали от золотого тельца". Зал взорвался аплодисментами.
    Инстанции потом окрестили забастовку "бабьим бунтом". Так и повис в воздухе вопрос к инстанциям: "А вы что, хотели бы видеть мужскую революцию?"
    Когда страсти улеглись и все покинули актовый зал, мужская компанийка, сбросив оцепенение, обрела привычную смелость. "Спартак-чемпион!" - яростно утверждали одни. "Австрийское пиво лучше питерского!" - доказывали другие. Уж в футболе и горячительных напитках мы толк знаем. А стачки и забастовки - это по женской части. Пусть сами отдуваются. У нас нервишки слабые.


    По поводу грядущего роста цен

    Уважаемый господин премьер министр всех россиян и россиянок!
    Давно позади те времена, когда нами управляли кухарки, теперь их дети -яйцеголовые младшие научные сотрудники - ведут наш корабль в открытое море капитализма. По прошествии нескольких лет трудовой народ с изумлением узнал, что цель реформ - не улучшение его жизненного уровня, а обуздание любыми способами инфляции. Раскопав философский камень всех наших экономических катаклизмов, младшие научные сотрудники, подобно луддитам, сломали все печатные станки, чтобы обуздать неуправляемую стихию денежной массы. После конгениальной гайдаровской хирургии и великой стройки пятилетки - финансовой пирамиды Хеопса-Мавроди народ стал тонкий, звонкий и прозрачный, а денежная масса оказалась в цапках великолепной семёрки банкиров. Но великолепная семёрка оказалось великолепной только в том, чтобы больного Бориса Николаевича впихнуть в Кремль, во всём остальном она вполне заурядна и не великолепна. "Но как же сделать так, чтобы и заводы дымили, и денежная масса не разрасталась?" - думали младшие научные сотрудники. "Придётся расчистить почву для экономического роста путём затягивания народного пояса, - решил министр экономики Евгений Ясин. - Слишком низка стоимость для населения электроэнергии, газа, низки железнодорожные тарифы, квартплата". А освободившиеся народные денежки должны быть "трансформированы" в инвестиции. То есть каждый житель России, включая стариков и младенцев, должен "отстёгивать" на правительственные реформы 150-200 долларов в год. Это означает, что каждый трудоспособный гражданин должен сделать "жертвоприношение" в виде 3-х месячных зарплат.
    "А как же насчёт западных инвестиций, которые обещала избирательная кампашка "Голосуй или проиграешь"?"
    "Это была шутка", - ответила компашка правителей.
    Уважаемый господин премьер-министр всех россиян и россиянок!
    Прежде, чем затянуть окончательно и бесповоротно народный пояс, который больше смахивает на удавку, просим Вас вернуться к талонной системе, а деньги уничтожить. "Деньги - это зло", - так учил ещё бессмертный Лев Толстой.
    От имени тонкого, звонкого и прозрачного российского народа - Вяч. Червяков.


    Традиционный сбор

    Мы не виделись десять лет. И вот съехались на традиционный сбор поболтать, похохмить друг над другом, позубоскалить на злобу дня. Инженеры, врачи, был даже кандидат наук из Питера. "Куда рванём?" - был общий вопрос. Разумеется, в старую забытую тошниловку. Мы были приятно удивлены, когда распахнулись двери тошниловки и мы вошли в фешенебельный, задрапированный в дорогие портьеры, зал. Лысые и седые, располневшие и поблекшие, мы расселись вокруг самого большого стола и со звоном сдвинули бокалы.
    "Мальчики, мы вас по-прежнему любим", - сказали наши девочки. "Мы вас обожаем", - сказали мальчики. "Как поживаем?" - спросили мальчики. "Лучше всех", - ответили девочки.
    В зале приглушенно звучала музыка, сновали длинноногие официантки - всё было неожиданно и торжественно. Необычной была и публика. Молоденькие круглолицые пареньки с почти зэковским причесоном в мешковатых двубортных костюмах по-домашнему свободно рассекали по залу.
    "Они похожи на призывников", - сказала Таня.
    "В них есть свирепость боксёров", - подхватил Сева.
    "У нас в Питере их зовут "колобками", - закруглил тему кандидат наук по кличке Фотон.
    "Очень даже не хило", - сказали девочки и, как и прежде, влюблённо посмотрели на Фотона.
    И в это самое время подкатывает к нам колобок в двубортном пиджаке и тихо так спрашивает: "Папаша, вы из какой партии будете?"
    "Мы сексуал-демократы", - не задумываясь, ответил лысый с орлиным шнобелем по кличке Нейтрино. "Вон тот, в очках, - шнобель кивнул на Мезонова, - будущий президент".
    У колобка была явная напряженка с юмором, и в результате мы оказались в центре внимания зала. Десятки любопытных глаз буравили нас.
    "Леди и джентльмены! - Мезонов встал с высоко поднятым бокалом. - Наша партия после томительного десятилетнего подполья вот уже 30 лет гуляет на свободе. Предлагаю выпить за вождя нашей партии - бессмертного старика Эйнштейна!"
    "Я что-то не врублюсь, - шептал двубортный пиджак другому двубортному пиджаку. - Кто такой их Эйнштейн? Нет, ну в натуре, шахматист, что ли?"
    "Чё ты фуфло гонишь, - отвечал другой двубортный пиджак. - Был такой режиссёр известный. Комедии снимал".
    "Трижды был прав старик Эйнштейн, - грустно произнёс кандидат наук по кличке Фотон. - Всё в мире оказалось относительным и тленным". И, улыбнувшись, добавил: "Только музыка абсолютна и вечна!"
    "За музыку дружбы и любви!" - крикнул Сева, и однокашники все как один соскочили со своих мест и дружно сдвинули бокалы.
    И божественная тишина воцарилась в зале. И не было ни лысин, ни седин, ни тяжести прожитых лет. Не было и времени: юное и весеннее светилось и играло на лицах.
    "Какие-то прибабахнутые эти папашки и мамашки", - сказал двубортный пиджак. "В них что-то есть, - сказал другой двубортный пиджак и отправился к большому столу. - А кто такой Эйнштейн?"
    Мы сдвинули столы и объединились с двубортными пиджаками. "Бог ты мой, - говорили девочки. - Ведь это наши дети". "Какая встреча! - говорили мальчики. - И, как и тысячу лет назад, отцы не узнают своих сыновей, сыновья не понимают отцов".
    "Где-то есть город, тихий как сон...", - негромко запели девочки. И взявшись за руки, подхватили мальчики:
    Мы не приедем,
    напрасно не жди,
    Есть на планете
    другие пути...


    Апокалипсис наших дней

    Отзвенели бокалы новогоднего застолья. Пожелали друг другу "нового счастья". Как будто в ушедшем году было старое счастье. Но таков уж ритуал новогодней ночи: на несколько часов впасть в детство, чтобы поверить в сказку. Таково уж миросозерцание русского человека, с его обязательной верой в чудо. Проснувшись же утром, обнаружили за окном неменяющуюся, постылую реальность.
    Только крайне наивные люди не способны почувствовать, что в воздухе разлита тревога, и серая обыденность движется под знаком беды.
    Президент опять в больнице. Лебедь готовится к новым выборам... Чем хуже народу, тем сильнее резвится попса. Вся эта пошлятина: пустые московские бамбуки и "бабушки" по имени "хочу" напористо штурмуют останкинский песенный Олимп. Уже обыденным стало, когда в трамвае стайка девочек-подростков, одетых в дорогие шубы и норковые шапки, кроют друг друга трёхэтажным матом. Наши доморощенные форды и морганы и в ус не дуют, чтобы поднять промышленность, начать её инвестировать. Перефразируя мысль Льва Толстого, можно сказать, что в нашей стране все несчастны и каждый несчастен по-своему. Свехбогатые - потому что не могут дать ума "с неба" упавшему капиталу, нищее большинство - от бесправности и беспросветности жизни. Всё чаще слышится тайная мольба о железной руке. "Уж лучше ужасный конец, чем ужас без конца". Всё явственнее проступают контуры мысли об ошибочности выбранного пути - дороги, ведущей в никуда. Витринное изобилие - всего лишь циничный муляж, ложь. Взбесившееся мещанство ради своих узкокорыстных целей не пожалеет и отца с матерью. В конце концов, и в Африке есть витрина и рынок, но почему-то никто не поёт аллилуйю "африканскому чуду". До тех пор, пока не заработает российский производитель и мы будем питаться объедками с западного барского стола, "реформы" так и останутся пустым звуком, а мы - народом, стоящим на паперти с протянутой рукой. Объявить же страну банкротом, как это сделали либералы-экономисты, - просто: для этого, как говорится, много ума не надо.
    Президент опять болен. Можно чисто по-человечески его пожалеть, но кто пожалеет нас, сделавших безумный выбор? Нас уже карает нравственный закон за глумление над историей дедов и отцов, за самоуничижение, которое паче гордости. Увы, как оказалось, мы не имеем нравственного стержня. Нами легко манипулировать, мы позволяем себя зомбировать.
    Как известно, надежда умирает последней. В данном случае - надежда на нравственное пробуждение народа. Без нравственного выздоровления мы не выживем.


    Вся президентская рать

    Кризис власти в стране, так или иначе связанный с нездоровьем президента, и бушующая по этому поводу Госдума - как сиамские близнецы, будут неразлучны, похоже, на всём протяжении 1997 года. Чтобы оценить масштаб кризиса власти, нужно знать, что лучшим исполнителем роли президента всегда была его свита.
    В конце 80-х Ельцин предстал перед народом как святой мученик и национальный спаситель, поднявший знамя борьбы с совбюрократией, от всевластия и вседозволенности которой задыхалась страна. Чтобы показать свою близость с народом, он разъезжал по Москве в стареньком "Москвиче", отказался от услуг кремлёвской больницы. После избрания его президентом уже в 1992 году наступил период реставрации старой жизни - знамя борьбы было сдано в музей. Ельцин начал проводить реформы по законам Паркинсона - всемирно известного сатирика и знатока внутренней жизни чиновников, раздув свой аппарат до немыслимых размеров. По всем цивилизованным нормам администрация президента должна была обходиться несколькими десятками чиновников, у борца с привилегиями - без малого 2,5 тысячи. Всего же на президента работает 7 тысяч. И вся эта чиновничья рать требует машин, жилья, госдач, телефонов, путёвок, мед- и прочего обслуживания. Всё в соответствии с Паркинсоном: чем больше аппарат, тем он больше работает на себя. Недавно "Известия" опубликовали декларацию о доходах за 1996 год главы администрации президента - Бачуйса. Цифирь там не для слабонервных - 1,7 миллиарда рублей. И хотя сам Бачуйс утверждает, что эта кругленькая сумма заработана не на госслужбе, а за полгода работы в Фонде защиты частной собственности и лекциями в Гарвардском университете, всё равно достойна восхищения пробивная сила реформатора. Если ещё учесть нищенское положение нашей российской профессуры. Рабочему, в чьих интересах обещались реформы, и за 10 жизней такого счастья не поиметь. Но "деньги не пахнут" - кажется, такой закон написан на скрижалях президентской рати. Да и на лечение самого президента было закуплено за границей новейшего операционного оборудования на 20 млн. долларов.
    Если сорвать все "мистические" покрывала, в которые кутается власть, все наукообразные объяснения кризиса, то окажется, что власть в лице чиновников озабочена исключительно собственным жизнеустройством, а народ существует как бы сам по себе. В общем, помощь утопающим - дело рук самих утопающих. В мутной воде кризиса заинтересован прежде всего сам чиновник - прошлый и нынешний хозяин жизни.


    III
    Цивилизация

    Цивилизация,
    Ты - старая толстая баба.
    На слоновьих ногах ты стоишь.
    У тебя нет давно менструации.
    Ты гора, что способна родить только мышь.
    У тебя нет достойной цели,
    Фабрика по производству игрушек.
    Русский философ Фёдоров
    Раскусил твою суть безделушную.
    Ты - урод, что убил в себе Бога.
    Коченеющий дух твой - парящий фантом.
    Ты зловонна, жестока, убога.
    Полутруп твой браздят тараканы-авто.
    Ты - вселенское чрево, утроба, одуревшая от божьих даров.
    Ты протри свои бельма, стыдоба.
    Мир похож на жующих коров.


    Этот дивный новый мир

    Поднимая пыль, носились по улицам жизнерадостные Тельцы. Мимо сверкающих витрин бесшумно проплывали очаровательные Рыбки. От летнего зноя прятались в тень ядовитые Скорпионы. По торговым рядам разбредались кучерявые Овны, глазея на заморские шмотки. Пятились от ларьков хмельные пучеглазые Раки. В сквере сидели на скамейке неразлучные сиамские Близнецы и играли в подкидного дурака...
    Ржавое колесо фортуны сделало полный недельный оборот. Звёзды улыбались счастливчикам и отворачивались от неудачников.
    "Вот так всегда, - мычал и жаловался на судьбу-индейку присмиревший Телец. - Только разгонишься, раскатаешь губу на загранпоездку, как тебе тут же угрозы с неба: сиди дома, не рыпайся". Рядом стоял Овен и хвастался перед парнокопытными собратьями, что его ждёт коммерческий успех. "Везёт этим баранам", - завистливо подумал Телец.
    "Что приуныл, приятель? - весело проблеял Овен. - Пойдём промочим горло. Я угощаю".
    И Телец с Овном мелкой рысью засеменили к ближнему ларьку.
    У ларька "Абракадабра" скопилась страждущая масса парнокопытного народа. Винный и пивной дух витал в воздухе, опустошая и без того тощие кошельки. Одни с радости, другие с горя, третьи по привычке заказывали крепкие и не очень крепкие напитки и тут же, не отходя от кассы, дегустировали их.
    "Ты меня уважаешь?" - мычал один парнокопытный другому. "А ты меня?" - резонно спрашивал другой. Вопросы друг к другу были явно риторическими, и вместо ответа следовало бодание и похлопывание по загривку. Дескать, есть ещё порох в пороховницах, не весь промок.
    Мимо проходили два Стрельца и, по обыкновению, стреляли сигареты. "Халявщики", - зло подумал Телец.
    Для разгона Овен взял две бутылки "Оригинального". "Оригинальное" оказалось вполне ординарным пивом, и поэтому они решили больше не оригинальничать. Овен, взяв Тельца за рога, сказал: "Приятель, а не раздавить ли нам "Горбатого"?" На что Телец ему возразил: "Я не очень уважаю "Горбачёвку", мне ближе по духу "Вольфович". "За союз парнокопытных!" - произнёс спич Овен, и сорокоградусный "Вольфович" растёкся по желудкам союзников.
    Мимо, гарцуя, пролетел с букетом ромашек Козерог, пронзённый стрелой Амура. "Влюблённый козёл и своих не замечает, - ехидно сказал Телец. - Обожди, через неделю тебе фортуна такое подфартит, что у тебя оленьи рога вырастут". Телец и Овен затряслись от мелкого, мстительного смеха.
    "Как бы моя овца сюда не нагрянула", - сощурив, красные буркалы, проблеял Овен. "Будь спок, - хладнокровно парировал Телец. - Сейчас наши половинки "Барбару" по телеку смотрят". "С твоим кочаном только в Думе штаны протирать, - восхищённо сказал Овен. - Их сейчас из дому только пожар может выгнать".
    Мы только осушили флакон до кожаной фуражки Вольфовича на этикетке, когда к нам, виляя бёдрами, подкатила Дева с формами секс-бомбы. "Угостишь, кучерявенький?" - фамильярно обратилась она к Овну. "Мы с женщинами не имеем делов", - краснея, пролепетал Овен. "Эх ты, баранья твоя голова", - завиляла бёдрами Дева, удаляясь.
    На небе уже высыпали звёзды, и подмигивали счастливчикам, и угрожающе смотрели на неудачников. Мы перепробовали всех отечественных полководцев и уже расправлялись с мелкими современными политиками: Шахраем, Шохиным и Шестёркиным. Пятачок возле "Абракадабры" совсем опустел, и только одинокий Рак шарахался из стороны в сторону и пятился назад. Выпучив рачьи зенки, скрипучим голосом жаловался он на фортуну: "Судьба-индейка, бляха муха, опять посылает новые испытания. Какие-то зловещие знаки над моей головой". И рак погрозил звёздам тяжелой клешнёй. Окосевший Овен, совсем потеряв свою баранью голову, начал орать на весь квартал: "Хвала звездочётам! Меня ждёт коммерческий успех!" "Кому успех, а кому - дырка от бублика. - Телец скрежетал зубами. - Ух, эти канальи-звездочёты, мать- перемать". "Что ты на меня бычишься, смотришь как Ленин на буржуазию", - Овен обиженно надул губы.
    Неожиданно будто свалился с неба зарешеченный луноход, и из него выпрыгнул царь зверей - Лев в милицейской фуражке. "Граждане, залазь", - начальственно зарычал Лев. Рака взяли под могучие клешни и впихнули в летательный аппарат. Овен облобызал всех вновь прибывших и приглашал выпить на брудершафт по случаю коммерческого успеха. И только Телец понял, что они влипли в историю.
    Взревел мотор лунохода, и вся честная компания отправилась к широко известной звезде, которая тускло мерцала, как будто совсем рядом.
    "Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе, - начал давить песняка Овен. - А снится нам трава у дома. Куда летим, братцы?" "К тёще на блины, - ядовито сострил Телец. - Ведь предупреждали же звездочёты: сиди дома, не высовывайся".
    И Телец с отчаяния упёрся рогами в деревянную обшивку лунохода.


    "Мурка! Ты - мой котёночек..."

    В элитном ресторане "Уральские грёзы" собрался весь цвет Заводграда. "Грёзы" были облеплены со всех сторон мерседесами и БМВ, хондами и феррари, мицубиси и линкольнами. Говорили даже, что некто прибыл то ли на вертолёте, то ли на подводной лодке. Столы ломились от экзотического закусона. Не было разве только птичьего молока и живой воды. Хотя кто знает, чем чёрт не шутит? Шампанское журчало горным ручейком. На одном столике возвышалась десятилитровая бутыль с итальянским шампанским, и, когда её открывали, произошёл пушечный выстрел. Массивная пробка попала в стоящего в дверях швейцара. Швейцар упал. Все подумали, что убит. Оказалось: упал с перепугу. Публика была разодета в какой-то невероятный фосфоресцирующий прикид. От вишнёвых, апельсиновых, ярко-зелёных, канареечных пиджаков рябило в глазах. Одна дамочка была так отяжелена бриллиантами, что еле передвигалась по залу. Бриллиантов на ней было больше, чем на люстре в ресторане.
    В первом отделении выступило "дитя российского порока" Борис Воисеев. Дитя появилось под чёрной вуалью и с приклеенными ресницами. И сразу влюбило в себя весь зал.
    "Борька, кончай базар, мы тебя узнали!" - кричали канареечные пиджаки.
    "Боря, чеши к нам, тяпнешь с нами шампуни!" - старались перекричать всех вишнёвые пиджаки.
    Дитя, гримасничая, строя рожи залу и издавая внутриутробные звуки, вихрем носилось по сцене. За ним мелкой рысцой бегали две полуобнажённые девицы и пытались его поймать. Но неуловимый Борис Воисеев всё время ускользал.
    "Он - не муссина", - громко, категорично произнесла дама-люстра.
    "Муссина, муссина! - в один голос застонали за соседним столиком две дамы, которые курили дамские сигары. - Он вчерася выступал по телеку и рассказывал, как он родился: "Какая хорошенькая девочка с яичками", - сказала его мама, когда акушерки показали ей розовенького Борю". "А почему тогда всё время драпает от них?" - вмешался в обсуждение зелёный пиджак. "Он - Нарцисс, - грустно сказал стоявший в дверях швейцар, уже пришедший после испуга в себя. - Он отвергает женскую любовь".
    "Фи!" - сказали две дамочки.
    "Ну и дурак!" - оскорблённо фыркнула дама-люстра. В конце концов, побегав ещё с полчаса по сцене и утомив своим нарциссизмом публику, которая жаждала более крутых сцен, Воисеев под глухое недовольство зала своевременно слинял за кулисы. Разочарованный зритель ещё и запустил пустую бутылку из-под шампанского. Но Воисеев, слава тебе Господи, не пострадал.
    Приунывшую и изрядно захмелевшую публику воскресило к жизни второе отделение концерта. Когда после получасового антракта занавес над сценой был поднят, все присутствующие ахнули. На сцене был сооружён бассейн, до краёв наполненный пивом. "Австрийское", - шепталась, втягивая носы, публика.
    "Если б было море пива, я б дельфином стал красивым", - под звуки фонограммы в купальных масках и ластах вынырнула со дна бассейна группа "Дюна". Воскресший зал приветствовал артистов стоя. Бурной овацией.
    "Вот это - наши чувяки!" - кричали апельсиновые пиджаки.
    "Витёк, греби сюда!" - пищали две дамы.
    "А голоса! Им только в "Ла Скала" в Милане вместе с Паворотти выступать!" -сказал восторженно швейцар.
    "А эти - не нарциссы?" - не теряя надежды, спросила дама-люстра.
    "Ну, какие они нарциссы. Это наши, из народной гущи самодурки. Пардон, самородки", - успокоил бриллиантовую даму швейцар.
    "А почему они такие толстые?" - не унималась люстра.
    "А ты, дочка, попей столько пива, как они", - отвечал всезнающий швейцар.
    Пузатенькие дельфины плавали, рассекая пивную волну и по-рыбьи открывая рот.
    "Полный отпад! От винта!" - ревел обезумевший зал.
    "Вот это искусство! Сюр!" - говорил видавший виды изумлённый швейцар.
    Вдруг зал замер, недосчитавшись одного дельфина. Стоявшие на стрёме водолазы тут же опустились на дно бассейна.
    "Разве такой толстый может утонуть?" - спрашивала дама-люстра у швейцара.
    "Кто его знает, дочка. Может, выпил лишку, перегрузился", - отвечал вконец расстроенный старик.
    Через какое-то мгновение бдительные водолазы вынесли из бассейна посиневшего дельфина - солиста Виктора Рыбина. Весь зал тревожно обступил утопленника. Дельфин открыл один глаз и струйкой выпустил пиво изо рта. И подмигнув, улыбнувшись, запел: "Если б было море водки, стал бы я подводной лодкой".
    Оторопевшая, облапошенная публика начала вздрагивать от смеха.
    "Так разыграть - вот это настоящие мастера!"
    "Ну, чуваки! Какие куканы мочат!"
    Далеко за полночь, в третьем, заключительном отделении, появился любимец публики элегантный Вилли Токарев: "Мурка! Ты - мой котёночек..."
    Но публика, увы, уже была готова. Кто-то спал, аккуратно уложив свою рыжую головку в тарелку с паюсной икрой, кто-то выдавал храповицкого, откинувшись на спинку кресла.
    "Умаялись, братишки, - сказал понимающе Вилли Токарев, - ухамаздались".
    И, подкрутив кверху коталеопольдовские усы, направился к выходу.
    "Мурка! Ты - мой мурёночек..."


    Клуб интересных людей

    Пригласили меня как-то на телевидение. "Будем, - говорят, - организовывать "Клуб интересных людей". За круглым столом уже сидели другие приглашённые. Начали нас знакомить. Один представился как товарищ с ограниченной ответственностью. Я ничего не понял, только плечами пожал. Другой назвался плейбоем. А я-то по невежеству своему думал, что это такая ночная программа на третьем канале. Был там ещё один рэкетёнок и две дамы. Фотомодель и секс-бомба. В общем, компашка подобралась нехилая. Правда, секс-бомбу нам подсунули какую-то занюханную. Тощая и коленки острые. Не только на бомбу, она и на гранату не потянет. Я её тут же перекрестил в "секс-капсуль".
    Сам-то я народный композитор. Во-первых, у меня фамилия такая: Народный. А в третьих, я слова беру прямо из гущи народной. Популярность у меня не меньше, чем у Высоцкого. А то и поболее. И песни мои у народа на слуху, вы их все прекрасно знаете. На последнем хит-параде, когда Буйлов не пропел, а простонал: "Ах, какая ж..., мне б такую" и все решили, что первое место у него в кармане, я в последний момент выставил свою коронку, ставшую потом гвоздём сезона: "В саду цветут не только хризантемы". Стоило мне только открыть рот и запеть: "В саду цветёт акация, у Райки...", как зал бешено соскочил и прервал моё выступление овацией. А у Буйлова сдали нервы, и он за кулисами свалился в обморок.
    Когда началась съемка и мы все дружно заговорили, не говорила только фотомодель, которая всё время жевала стиморол без сахара, выяснилось, что "товарищ с ограниченной ответственностью" в переводе на русский язык означает: укрывающийся от алиментов. Он так и объяснил: "Ребятёнка вам состряпать - ради Бога, воспитывать короеда - боже упаси". Все, как лошади, заржали. Только один рэкетёнок не ржал, а возмутился. "Построишь, - говорит, - с вами правовое государство, когда такие безответственные товарищи плодят безотцовщину". И показал товарищу свой ведёрный кулак. "Я, - говорит, - до перестройки работал вышибалой в ресторане. Работёнка была не пыльная. Кулак только сильно уставал". Рэкетёнок сделал скорбное лицо. "А сейчас требуется индивидуальный подход. С каждым нужно поговорить по душам. А эти деревенские индивидуи - они же все поголовно куркули с частнособственническими инстинктами". Рэкетёнок посмотрел по сторонам: "Построишь с ними коммунизьму".
    От неожиданности все проглотили языки. Первым нарушил молчание плейбой, который, попутно замечу, пришёл почему-то с футбольным мячом и всё время одной ногой жонглировал им. "Да он, - сказал плейбой, - коммуняка". "Я - бывший боксёр", - сказал рэкетёнок. И тут же рассказал, как Муххамед Али, когда приезжал в бытность свою в Москву, увидев ведёрные кулаки рэкетёнка, отказался выйти на ринг. "Я бы его одним ударом замочил", - закончил свой рассказ бывший боксёр.
    Все восхищённо посмотрели на рэкетёнка. Обе дамы попросили у него автограф.
    "А таких, как ты, - обратился он к плейбою, - я в детстве убивал шелобаном". Плейбой молча проглотил обиду и только погладил рукой острую коленку секс-капсули. Все молчали. Было даже слышно, как работает челюстью фотомодель, которая продолжала жевать стиморол без сахара.
    "Мы их ненавидели, - сказал опять рэкетёнок и кивнул на плейбоя, - этих сынков больших начальников. Их-то и в школу привозили на служебных машинах. Но мы им под колёса вставляли гвозди, - рэкетенок, наконец, улыбнулся и подмигнул мне. - И, покуривая в школьном туалете, бычки им на головы спускали".
    Клуб интересных людей тоже облегчённо заулыбался. Не улыбался только плейбой, а поглаживал коленку фотомодели. Фотомодель продолжала жевать стиморол без сахара.
    "Что ты, как корова, всё время жуёшь, - инициатива окончательно перешла к рэкетёнку. - Скажи что-нибудь, модель!"
    "А зачем? - сказала вызывающе модель. - Эта не моя профессия. Мне за говорение деньги не платят. Пусть лучше композитор Вольдемар скажет. У него голова большая".
    "Пусть лучше что-нибудь сбацает", - сказала секс-капсуль.
    Я сел за рояль и начал играть собачий вальсок. Плейбой пригласил секс-капсуль и тут же зажал её где-то в углу, а рэкетёнок грациозно вальсировал с фотомоделью. Только товарищ с ограниченной ответственностью скучал. Потом незаметно исчез. Видать, свалил дикторш клеить.
    Встретились мы через неделю на телевидении у кассы. Встреча, похоже, была последней. Потому что после того, как нам руки обожгли зелёненькие, рэкетёнок всех шкрабанул. Кроме меня. Я ему чем-то понравился. "За удовольствия, - сказал рэкетёнок, - нужно платить государству". Все испуганно посмотрели на рэкетёнка.
    "А государство - это я", - как Людовик четырнадцатый, сказал рэкетёнок и ударил себя в грудь ведёрным кулаком.
    После этих слов компашка наша окончательно развалилась. Все разошлись в разные стороны, никто не хотел иметь дело с государством.
    Остались только мы с рэкетёнком. Мы с ним друг дружке приглянулись. "Айда, - говорю, - к нам в дом творчества композитора. Ты будешь слова народные писать, а я - музыку". И, обнявшись, как два родных братухи, мы бодро зашагали навстречу светленькому будущему, горланя на всю округу:
    "Шёл я по пришпекту Ильича. Ча-ча.
    Вся шпана глядела на меня. Ча-ча.
    Подошёл ко мне верзила..."


    Новый Адам

    Я внезапно сказочно разбогател на одной афёре.
    "Наконец-то заживём как настоящие человеки", - сказал я супруге. Ева плотоядно потирала руки. "Скушайте баунти, - закатив глаза и облизнув чувственные губы, сладострастно простонала из ящика теледива, - и вы почувствуете райское наслаждение". "Купите телевизор "Самсунг", - шепнул вкрадчивый женский голос из радиоприёмника, - и вы окажетесь на седьмом небе".
    "Сколько соблазнов!" - воскликнула Ева, и мы, сломя голову, безоглядно бросились в мир вещей, чтобы овладеть седьмым небом.
    Вещи, вещи, вещи... Мы балдели, утопая в мягких диванах, тащились от необъятных супертелевизоров, в глазах рябило от сверкающих голубых унитазов... Вещи, вещи, вещи заполнили всю нашу корку и подкорку, и в блаженном сомнамбулическом состоянии мы взлетели на седьмое небо.
    На седьмом небе в Эдемском саду нас встретил какой-то старикан в хламиде и потребовал от нас анкету. "Блин, и здесь бюрократизм развели", - сказал я Еве, когда мы заполняли анкету в небесной канцелярии. "А профессия? Вы не указали профессию", - строго сказал старикан, возвращая нам листки бумаги, где в качестве гербовой печати были оттиснуты шестикрылые ангелы. "Какая ещё профессия? Едят тея мухи, старый хрыч! - рявкнул я и схватил старикана за грудки. - Ведь мы же новые..." "Ну наконец-то, - не дал договорить мне старикан. - Значит новый Адам". Старикан по-отечески обнял нас, в глазах блестела слеза. "Ну рассказывайте", - он всхлипнул, утирая слезу рукавом хламиды. "Как я сразу не догадался, что вы теперь живёте там, аки птицы небесные". "Клёво живём, папаша, - как пташки, воробьи чирикаем. Никто не работает, заводы стоят. Все денежные знаки делают". "Ушли-таки от мирской суеты", - радостно просиял старикан.
    "А чё у тебя такой прикид хилый? - спросил я. - Ты здесь за сторожа, что ли?" Старикан внимательно посмотрел на нас с Евкой. "Бог я", - тихо сказал он. "Бог, а в таком рванье", - заржал я. "Да он, наверное, хиппует", - прервала молчание Ева. "Кончай хипповать, папаша, - по-деловому сказал я. - На хиппарей уже давно мода прошла".
    Мы распаковали чемоданы и приодели отче в моднячие шмотки. "Бардак у вас тут, папаня, - сказал я. - Эдемский садик зарос и стал на джунгли смахивать. Того и гляди, какой-нибудь гад укусит. А грешники в преисподней от безделья маются".
    "Верно, верно ты говоришь, Адаша, - виновато затряс лохматой головой отче. -Ты молодой, вон какой башковитый. Придумай что-нибудь. Пусть они в качестве чистилища полезным делом займутся".
    "Будь спок, папаня, - сказал я. - Все будут при деле. Я из них кислую шерсть быстро выбью".
    И мы с Евкой, засучив рукава, занялись перестройкой седьмого неба.
    Отче, одетый теперь в малиновый пиджурик, цельный божий день играет в "денди" и дико хохочет. "Какие проблемы, папань?" - каждое утро я звоню по сотовому телефону отче.
    "Ноу проблэм, Адя, - всегда весело отвечает отче. - Благодаря "денди" я обрёл полноту бытия".
    Аборигены преисподней торгуют кислыми эдемскими ранетками. А в свободное от работы время давят виноград. Божественный напиток получается. Что-то вроде "Киндзмараули". Но нашлись уже дюже ушлые людишки - отъявленные мерзавцы, которые начали приторговывать дешёвыми подделками. Я с этой братвой ещё разберусь.
    Мы с Евкой выстроили себе скромный трёхэтажный теремок с бассейном на крыше. И за стеклянные бусы прихватизировали эдемский садик. Змей-искуситель работает у нас на фирме рекламным агентом. Рекламирует, пройдоха, эту кислятину - эдемские ранетки. А ведь были когда-то настоящие яблоки, но выродились за многотысячелетний застой седьмого неба. Наверное, придётся эдемский сад вырубить и застроить аттракционами и ночными клубами. А то ведь скукотище здесь, тоска зелёная. Конечно, всегда найдутся завистники нашему успеху, которые ждут, что мы последуем за ветхим Адамом. Но мы с Евкой не намерены повторять эти древние глупости. Адам был большой наивняк, и только и мог дурака валять и яблоки трескать. Люцифера - этого зазнавшегося ангела, который поднял мятеж на седьмом небе и хотел стать выше отче, за что и был сброшен с небес в ад, - мы посадили в клетку. Сейчас он поёт псалмы - попсовые песенки в стиле "На-на". "Упала шляпа" звучит на седьмом небе как крутая синфония бессмертного Иоганна Себастьяна Бахуса. Все грешники рыдают.
    И главное - нас охраняет вооружённый до зубов спецотряд. Ребятишки все отборные, из самых нижних, глубинных слоёв преисподней. А против лома, как известно, нет приёма.
    Эй, вы, там, на Земле! Чаще лопайте сникерсы и баунти, а также мойтесь шампунью "Джонсон бэби". Мобудь, и вы попадёте на седьмое небо.


    Ориентируетесь, мамаша! Здесь Вам не Африка

    Моя тёща Матильда Ивановна взяла моду заглядывать в помойки. "Ориентируетесь, мамаша! Здесь вам не Африка", - говорю я не без раздражения. "Да уж больно богатые стали помойки, - говорит Матильда Ивановна задумчиво. - Хоть сейчас туда переезжай". Вот и поговори с ней, с кавалером всех орденов и медалей.
    Не знаю, как там в Африке, а у нас на Урале климат меняться начал. Летом жарит - спасу нет, кажется, что мозги вытекут. Который год подряд засуха стоит. За город выезжаешь, так в июле поля все пожелтевшие, как будто поздняя осень во дворе. И главное, ядрёна-матрёна, картошку ведь не накапываем. Раньше восьмушники помогали, а сейчас копнёшь, она там варёная - земля, как зола. А без картошки, без кормилицы нашей, нам, трудягам, кто на заводах парится, - крышка. Вот и живём одним днём, японский городовой.
    А ещё эти негритята неумытые. Откуда они свалились на нашу несчастную голову? Ведь проходу не дают. Бегают с протянутой лапкой, за брюки хватаются. Ну, одному дашь штуку, другому, третьему, глянешь: их там тьма тьмущая. А самому, извиняюсь, на какие шиши жить? Возле цирка своими глазами видел, как одного металлурга допекли. Он на скамейке сидел, отдыхал в свой законный выходной. А они, как саранча, налетели и давай клянчить. Как репей, прилепились, а один аж на голову сел! Металлург терпел, терпел, да всё терпенье, видать, лопнуло. Как рявкнет! "Вы, - говорит, - только из яйца вылупились, а уже с протянутой рукой бегаете. Куда, - говорит, - только родители ваши смотрят". А родители туточки, рядком на асфальте сидят и тоже ручки тянут к прохожим. Металлург и разошёлся не на шутку. "Какого хрена, - говорит, - на асфальте расселись. Вместо того, чтобы воспитанием своих выкидышей заняться, они их в побирушек превратили. Пусть, - говорит, - к нам на завод идут, я их сталь научу варить, ядрёна вошь". Ну, насчёт стали он, конечно, загнул. А так всё правильно сказал, и я к его пламенной речи присоединяюсь. Только, я извиняюсь, они ни хрена не понимают. И после родительского собрания, как ни в чём не бывало, опять ручки, лапки свои к металлургу тянут. Как говорится, в одно ухо влетело, а из другого выскочило. Психанул металлург. На асфальт плюнул. "До чего, - говорит и головой качает, - страну довели. Не страна, а Африка какая-то, ядрёна вошь". Как говорится, сказанул от всей души.
    А что, не так, что ли? Я к металлургу полностью присоединяюсь. Я двумя руками, а если надо, то и двумя ногами проголосую за правду-матку. Вам что тут, Конго, вы, земляки-южноуральцы, почему в подштанниках стали ходить? У нас же рабочий город. А не курорт с минеральными водами и лечебными грязями, чтобы задами вертеть.
    Молодёжь в трамвае пожилым людям места не уступает. Сидят и из бутылок, как в Африке, пиво сосут. Не трамваи, а какие-то пивные бары. "Мы, - говорят, - в цивилизацию движемся". Какая такая цивилизация, чтобы ветеранам Войны и Труда места не уступать? В каменный век, в пещеру вы котитесь!
    Где вы видели такую цивилизацию, в какой мыльной оперетке, чтобы люди по улицам ходили и на ходу прямо из горла пиво тянули? А ведь ходют и хлещут не только пиво, а что и покрепче. Мужики обалдели, возле киосков у них от непривычки глаза разбегаются. Так ты, если себя цивилизованным считаешь, возьми шаньпанского и со своей благоверной супружницей на брудершафт распей. Ан нет! Куда там. Глаза ищут бормотуху нашу или карасину, чтоб отравиться. Горбатого, говорят, только могила выпрямит.
    Я, ёкэлэмэнэ, рискнул и виски "Белую лошадь" в квадратной бутылке за сумасшедшие деньги взял. Как говорится, кто не рискует, тот "Белую лошадку" не выкушает. Супруге, конечно, про цену не сказал. Из дому выгнала бы. Это однозначно.
    По рюмочке выпили с Марией, друг на дружку посмотрели и сморщились. Ядрёна матрёна, чистейшая самогонка. Ох и ушлый нынче народец пошёл, креста на нём нету. Этикеток по заграницам понакупали, а сами, может быть, за стеной сидят, самгори гонят. Это что, господа предприниматели и бизнесмены, какая такая цивилизация, чтоб самогонкой за сумасшедшие деньги торговать?
    Там, за бугром, люди культурные живут. Посмотришь на них: все на мягких диванчиках сидят, культурно о погоде беседуют. В стаканах только по пять капель накапано. И не чокаются, а потом не допытываются: "Ты меня уважаешь, али нет? А то смотри, у нас пятый этаж..." И, промежду прочим, тёщи ихние на помойки не зарются.
    И за что только Бог нас наградил африканским вариантом? Я со своим шуряком на упаковку баварского пива поспорил. Он говорит, что мы к следующим выборам будем называться Российская Банановая Республика. И что президентом станет, по научным, якобы, прогнозам Тамары Глобы, какой-то негр, по фамилии Вор Кута Сесе Секо Куку Ва За Банда. Так не запомнишь, я на листочке записал. Шуряк по посылторгу выписал из Африки банановых семян и у себя в саду посадил. Я говорю ему: "Ты меня не смеши, мне щекотно. Вымерзнут твои бананы все до одного зимой. Мы хоть и южный Урал, но нам ещё до Южно-Африканской Республики далеко. У нас была и останется главным кормильцем - картошка. А то, что засуха каждый год стоит, так мы и здесь выкрутимся".
    Вы когда-нибудь киви пробовали? Я тоже ещё не успел. Но на базаре видел. Это же самая настоящая африканская картошка! Только в отличие от нашей ещё и мохнатая! Колючками покрытая, чтобы от жары защититься. Весной у себя на огороде пробный шар запущу - посажу несколько штук. Так что, дражайший шуряк, будем мы республикой Киви. А ты пока копи деньгу на упаковку баварского пива, японский городовой!


    "А эта свадьба, свадьба, свадьба..."

    Нет, братцы-кролики, что бы там ни говорили, а застойное время было золотой порой в нашей жизни. Весёлые были деньки, забыть их невозможно. Застольные. А свадеб было... Помните: красавец Муслим Магомаев, широко расставив ноги и сверкая чёрными очами, заливался соловьём: "А эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала..." Утром в субботу только приляжешь после ночной смены, вдруг фанфары на весь квартал, мотоциклы и легковые автомобили сигналят, трубят. Сначала удивляешься: думаешь, что правительственный кортеж - тогдашний премьер-министр Косыгин приехал. Выскочишь в трусах на балкон на Косыгина посмотреть, а там свадебная колонна движется и мотоциклетный эскорт тарахтит, пипикает... Царский размах был! Правда, молодожены, как правило, совместно проживали недолго, от силы - медовый месяц, а потом - ж... об ж... и разбежались. Свадьба отгремит, отбухает, и начинается романтический период под названием "с милым и в шалаше - рай". Новобрачные пару недель у тёщи на кухне на лавке поспят, помилуются, а потом выясняется, что жить негде, жить не на что, романтизьм быстро испаряется, и "галактики начинают разбегаться". А дальше пошло- поехало: ситуэйшн такова, что приходится жить с кем попало. Дальнейшая же судьба молодой семьи - это такая мелочь, которой никто не интересовался. Весь смысл был сфокусирован на самой свадьбе. Главное - погромче, чтобы соседи оглохли. И главное - пообжористее, чтобы потом месяц в столовую не ходить. Ну и, как само собой разумеющееся, чтобы у окружающего люда нижняя челюсть от удивления отвалилась.
    Мы с Клавкой раз в неделю, в обязательном порядке, на свадьбе гуляли. Она у меня по торговой части, а я в её магазине грузчиком и ночным сторожем по совместительству трудился. Коллектив в магазине спаянный общими гулянками. А как суббота подходит, тут уж - как закон, гулям на свадьбе. Чего я только ни насмотрелся на этих свадьбах - в цирк ходить не надо. Век не забуду, как у Зинки Тряпкиной балдели. Зинка в то время на капусте стояла. В магазине на полках шаром покати - чистота и порядок, а у Зинки на свадебном столе - балыки, копчёности разные, икорка красная и чёрная. Зинка, как всегда, при фате, цветёт, как майская рожа, и духами пахнет. Но Бог с ней, с Зинкой, разговор не о ней. На свадьбе предмет был поинтереснее. А предмет этот сидел в центре стола, и все его называли "нужный человек". Вообще-то, предмет был женского рода: огромная бабенция центнера на полтора, и причёска - какое-то архитектурное барокко, за люстру задевала. Я сидел рядышком, и всё пытался сосчитать перстни на её пухлых пальцах. Так и не сосчитал. Я ж только до десяти могу, а дальше сбиваюсь. Когда начали разливать по рюмкам, нужный человек заявил, что из напёрстков пить не собирается. И в самом деле: для неё рюмочка - всё равно, что мёртвому припарка. Принесли ей фужер пол-литровый. Я глаз с неё не сводил, любовался, как она лихо булькала из фужера. Но не зря говорят, что и на старуху бывает проруха. Видать, не подрассчитала силёнки тётенька-богатырь, рухнула прямо со стула, отрубившись. Какой крик поднялся, и главная загвоздка: куда её девать? Квартирка однокомнатная, соседи кругом обозлённые, нужный человек посреди комнаты отдыхает, а народу гулять, плясать надо. На счастье молодых, вспомнили, что на шестом этаже Зинкина подружка живёт. В общем, мужики, что покрепче, нужного человека за ноги - за руки с первого на шестой этаж попёрли. В лифт с такой секс-бомбой не влезешь. Я как опытный грузчик руководил подъёмом бесценного окорока на шестой этаж. Мужики все запарились, корячились аж целых три часа. Когда, наконец, бесценная бандероль была уложена на диван и все, мокрые, как после бани, спустились на первый этаж, свадьба уже шапки раздавала. Грузчиков, правда, не обидели. Всем по банке на карман поставили.
    Ох, и гуляли же на этих свадьбах - до полного самозабвения, до положения риз!
    Но вот грянула перестройка, и эпоха романтизьма, как говорится, канула в реку Гумбейку. Ворвалась в нашу жизнь, не к ночи будет сказано - без стука, эра практичного, расчётливого рынка. Узы Гименея (а куда им деваться?) тоже встали на железные рыночные рельсы. У тебя сарайчик кооперативный, у меня - лодка с мотором. Отлично, Григорий! Заглянули в гороскоп: ты - овечка, я - баран. Сладкая парочка! Подходящая друг для дружки. Извольте в ЗАГС, господа новобрачные.
    Тэк-с. У тебя - бюст девятый номер и корма, в дверь с трудом проходящая, у меня - теремок на острове Гваделупа. Высший класс, Миколай! Заглянули в гороскоп: ты - Хавронья Петровна, я - Хряк Иванович. Сдобная парочка! При таком раскладе только венчаться. И чтобы сан духовный был самый высокий. Вплоть до архимандрита. И нерушимый, железобетонный брак обеспечен.
    Всё бы ничего, да только нашего брата-грузчика больше на свадьбы не приглашают. "Там, - говорят, - теперь публика вся избранная". Строжайший отбор проходит. Клавка моя через конкурс прошла. Да я что-то не прыгаю от радости. Она теперь одна, без меня ходит. Предчувствую, что она там себе нового хахиля найдёт. Уведут у меня Клавдию. Какая-нибудь урка африканская заманит её обезьянами и бананами, а потом бросит. Она у меня падкая на всякие там киви. И нашему совместному двадцатилетнему романтизьму каюк настанет. Спрашивается, как удержать в своих руках Кланю? Я на курсы иностранных языков записался. Три языка сразу изучаю. А ещё пиджак малиновый купил. "Парле ву франсе?" - "О-ля-ля. Пирамидон". Теперь всё упёрлось в зелёненькие. Смекаете, да?
    Я у неё ключик от кассы в мыле отпечатал. И себе выточил. Завтра моё ночное дежурство - и всё будет хоккей. Мы, романтики, птицу счастья - синицу - из своих ручищ не выпустим!


    Ау, Кашпировский!

    Куда делся псыхотерапевт Кашпировский? У нас всегда зажимают людей с бешеной инициативой. Псыхотерапевт хотел вылечить нашу загибающуюся от болезней страну, чтобы люди не шатались по поликлиникам, а возле телека лечились, развалившись в креслах и зажмурив зенки. Кое у кого уже начали бородавки сходить, а сосед - так тот кашлять перестал. Всю сознательную жизнь кашлял, медицина расписалась в окончательном и бесповоротном бессилии. Участковая врачиха - та даже рукой махнула. "Кашлиешь?" - спрашивает. "Кашлию", - отвечает сосед. "Ну, значит, существуешь".
    Правда, у меня, земляки-южноуральцы, после продолжительных сеансов почему-то рога выросли. Ветвистые такие, симпотные. Мне Нинка их ножовкой по металлу спилила, и я их в прихожке к стене прибил. Теперь на них фуражку вешаю. Дизайн в фатере украсил. Нет, никак я своей бестолковкой не могу понять, кому Кашпировский дорогу перебежал?
    А Чумак Делон, какие колдовские пассы руками выделывал! На работу утром собираешься, кофий допиваешь, а он: "Приготовьте банки с водой и крэмы для рук, сейчас заряжать буду". Я по-быстрому из холодильника трёхлитровую банку с самогонкой вытаскиваю, чтобы дополнительный градус зарядить. После работы рюмаху замахнёшь, аж зрачки из орбит вылезают - Москву видно! Коньяк "Арарат" - и в Армению ездить не надо! Нинка хохочет, говорит: "Ты, Нафанаил, дурак или прикидываешься?" Баба, она ведь из мужниного ребра сварганенная, мозгов нет.
    И ведь баушкам в церковь ходить не надо. Святая, заряженная вода всегда под рукой, хоть обпейся. Больница на дому, церковь при доме - ты сидишь в кресле, из кружки пивко потягиваешь, ощущения - как будто Земля вокруг тебя вертится!
    Говорят, где-то в Минусинске живой бог на Землю спустился и босыми ножками по деревням ходит. Это что, земляки, конец света не понарошку наступает? Уж мы-то первые с нашим легендарным заводом в преисподнюю загремим. Потому как так закоптили небушко божье, что Он там уже на негра стал похож.
    Этот живой бог в той, другой жизни, оказывается, милиционером работал. За шпаной гонялся и хотел царствие железного кулака установить. Но потом, когда понял, что всю шпану не переловишь и железный порядок ни черта не наведёшь, решил сбросить с себя милицейскую маску и с открытым забралом к мелким людишкам обратиться. Мол, хватит Ваньку валять и пора одуматься. В общем, застращал концом света, и кое у кого слёзки закапали. Но как только эти крокодильи слёзки просохли, народ ещё в большее распутство и пьянство пустился. Плюнул бог сгоряча и в неизвестном направлении растворился. Слабохарактерным оказался, даже работа во внутренних органах не закалила.
    Была одна надежда на Кашпировского! Но какие-то неизвестные злыдни, витающие над широкими просторами Расеюшки, увели народного защитника с голубых экранов. Самозванная рать народных целителей, а по сути - губителей начали прополаскивать и припудривать нам мозги. Наслушавшись всей этой ахинеи и приняв её как руководство к действию, мой сосед, который перестал кашлять, сказал мне: "Нафанаил, я раньше существовал, а теперь не существую". И начал чахнуть, пожелтел, весь высох - стал похож на мумию египетского фараона и вскоре сыграл в ящик. Я был поражён, когда увидел его в гробу улыбающимся. Его улыбка говорила мне: "Нафанаил, теперь я опять существую".
    И теперь, вспоминая то недавнее время, когда на голубом экране появлялся загадочный человек во всём чёрном, напоминающий симпатичного Фантомаса, хочется крикнуть: "Ау, Кашпировский! Где тебя черти носят?"


    Бегство от культурного отдыха

    Давненько мы с Зиной не бывали в кинотеатре. Забыли, как и двери открываются. В былые времена после трудовой недели в выходные деньки обязательно ходили, культурно отдыхали. Особенно кинокомедии любили смотреть. Смеялись до упаду. А сейчас нашу кинофабрику прихлопнули как муху и начали фулюганский импорт крутить. Про шпану заморскую. Вроде там культурные люди живут, а посмотришь, так у них не жизнь, а сплошной мордобой. Как говаривал Николай Озеров: "Нам такой хоккей не нужен".
    "Вань, - говорит супруга, - айда картину какую-нибудь посмотрим. Жуть как соскучилась". "Да, - говорю, - там ведь такую же ерунду крутят".
    К своим ребятишкам в гости придёшь, они всё какими-то ужасами пужают по видюшнику. На "Скелетах" и "Челюстях" помешались. Я зятьку говорю: "Что ты нам всё этих шкилетов показываешь? Вон и тёща твоя уже спать стала плохо, во сне вздрагивает". А он: "Ну не эротику же, папаша, вам ставить". Какую-то ещё эротику выдумали, едрит твою налево.
    "Вань, - говорит супруга, - хватит диван давить. Пойдём проветримся, хоть на людей посмотрим". Я взял в руки газету и начал изучать: что где идёт. Всего несколько кинотеатров осталось, остальные на тот свет отправились. "Зин, - говорю, - твоя взяла. Пошли на "Калигулу". Был такой крупный прохвост в историческом ракусе". Я люблю исторические картины.
    Мы намарафетились, Зина взяла меня под руку и мы пошкандыбали в кинотеатр имени маркиза де Сада. За сумасшедшие деньги приобрели билеты в кассе и вошли в большой зал. Там была одна молодёжь. Густо наштукатуренные дивчины потягивали пивко в буфете с мордастыми хлопцами. "Какие мы с тобой старые, Вань", - сказала Зина, прижимаясь ко мне.
    Когда свет в зрительном зале потух и пошли титры, Зина шепнула мне на ухо: "Вань, что ли, мы вернулись в нашу молодость?" "Погодь, - говорю, - не спеши с молодостью, не форсируй события".
    Я как в воду глядел. Тут такое началось, такие картинки на экране замелькали, что описывать их я, конечно, постесняюсь. Едрит твою направо, я такого разврата и представить себе не мог.
    Зина минут через пятнадцать потянула меня к выходу. "Ваня, - шепчет моя благоверная, - я сейчас от стыда скрозь землю провалюсь". "Сама же, - говорю, - в кинотеатр затащила. Зря, что ли, такие деньжища заплатили?" А у самого от стыда лысина аж потом покрылась. "Ну, - думаю, - кашалоты, ёкэлэмэнэ. Какой же деятель великий такой срам заснял, а наши киномеханики без зазрения совести его крутят?" Зина ёрзала, ёрзала, - не выдержала и впотьмах сиганула к выходу. Я - за ней. Кто-то ещё вдогонку крикнул и зал заулюлюкал: "Смотри-ка, старичьё, а туда же, на порнуху прикандёхали".
    Вот таким позорищем закончился наш культурный поход в кинотеатр имени маркиза де Сада. С тех пор мы за километр обходим рассадники культуры. "Зин, - говорю, - а может, мы того, в борделе побывали?" Как говорится, ждали ребёнка, а получили чертёнка. Хе-хе.


    Призрак нового тоталитаризма

    Мужики, сейчас какая самая массовая партия? Вы, наверное, подумали: "А какие-нибудь сексуал-демократы". Чёрта с два. Я тоже так кумекал, пока меня не осенило. А потом стал замечать: у нас всё чаще в людных местах стали появляться индивидуи с пивными бутылками в руках. А то прямо и по улицам шастают, из горла дуют. И с каждым божьим днём их всё больше становится. Допёрли? Дошло, как до жирафа? Мозгами нужно шевелить. А если в голове одна извилина, и та прямая, - газеты читать, которые что-нибудь да сеют.
    Между прочим, эти индивидуи с пивными бутылками в руках перестройку подготовили и потом новое мышление оплодотворили. Когда их партейные вожди декларируют, что их партия вне политики, - это обычная аппаратная демагогия и чистой воды блеф. Именно они сломали хребет тоталитарному динозавру. Население уже забыло, как они героически штурмовали пивные амбразуры. Вот так из-за девичьей народной памяти рождаются мифы. Найдутся какие-нибудь шустрые пацаны из партии "зелёных", которые прикарманют, присвоют себе чужие заслуги. Если же зыркнуть в корень - революция произошла. Амбразуры брали, как Зимний. С лозунгом "Так жить нельзя!", под хруст собственных костей, с высоко поднятыми над головой трёхлитровыми банками отважные инсургенты разносили в щепки прогнившие стены пивных бастилий, чтобы глотнуть кислый и наполовину разбавленный водой папиток. Кто подсчитал жертвы, кто знает имена погибших героев? Где памятник неизвестному солдату перестройки? Я бы в центре города установил чугунный монумент ветерану перестройки. Где он левой рукой опускает на землю трёхлитровую стеклянную банку, олицетворяющую уходящую эпоху, а в высоко поднятой правой мёртвой хваткой держит бутылку с баварским пивком, из которой золотистой струёй журчит жидкость прямо в пасть ветерану.
    Вообще-то между нами, мужиками, я с 95 года состоял на учёте в партии "зелёного змия". Да, наша партия самая радикальная, с анархо-зубодробильным уклоном. Недавно по состоянию здоровья был вынужден покинуть её мятежно гудящие ряды, перейти на полулегальное положение. Меня законспирировали, и я стал более умеренным в своих политических возлияниях. Поэтому меня, конечно, волнует судьба партии ещё горбачёвского разлива.
    С одной стороны, возникает известное головокружение от успехов, когда индивидуй, не рассчитав свои силёнки, на радостях выдует без передыху десять кружек и, как раздувшийся клоп, не в состоянии добраться до своего жилища шмякнется где-нибудь в тёмной, сырой подворотне, нанеся урон своей партии. С другой стороны, когда партия выходит из подполья пивных амбразур и становится партией у кормушки, появляется масса случайных примазавшихся, присосавшихся людей, которым и две кружки опрокинуть слабо, а туда же лезут.
    И самое колыхающее все фибры моей души - вновь только что заполненные пивом партейцы под свежим лозунгом "Так жить можно!" насаждают новый тоталитаризм. Хлещут пиво не только на кухнях и в злачных местах, но и дефилируя по пришпектам, и даже трамваи превратили в свои филиалы, где проводют свои партейные сборища. Рукой подать, когда пивные испарения проникнут за заводские проходные и вползут в армейские казармы.
    Мы, как говорится, это уже проходили. Нам не нужна пивоманизация всей страны. Пусть будет много партий, а не только с пивными наклейками. Творческим работникам можно объединиться в артель "Обожатели шампанского", чтобы газовые пузырьки снимали усталость с их перенапряжённых извилин и крайне расшатанной нервной системы. Женщин собрать под крышей товарищества "Поклонницы Цинандали", где бы они разряжали стрессы после общения с мужьями-радикалами. А ветеранов и тем паче инвалидов перестройки сплотить под знаменем "Назад, к "пепси-коле"!"
    Как убеждённый проводник нового мышления и ветеран старой креплёной закваски, я и на смертном одре буду хрипеть: "Тоталитаризьм не пройдёт!"


    Зин, гляди-ка, попугайчики!

    Ну, Зин, с юбилеем тебя, с круглой датой! Не хухры-мухры, шесть десятков тюкнуло. Кто знал, что будем отмечать поврозь. Не бросишь ведь сад на произвол судьбы, сразу налетят эти бесы - восьмушники и наркоманы, весь урожай выгребут. Ты зря-то патроны, не трать. Если что подозрительное услышишь, то предупредительную очередь из "Максима" дай. Они наверняка струхнут, не полезут больше. Я, конечно, сочувствую: тебе там одной жутко сидеть. Но что поделаешь, Зин, если такие времена дикие надвинулись.
    То ли дело раньше было. Помнишь, как начинали тридцать лет назад. Я тогда ещё времянку на скорую руку зачеботарил. Не забуду, как мы однажды с тобой пришли, а в скворечнике какие-то диковинные птицы поселились. Я ещё сказал: "Зин, гляди-ка, попугайчики!" А ты рассмеялась и сказала: "Что ли у нас джунгли?" А потом мы сели перекусить во времянке и вдруг унюхали какой-то зловонный запах. А это, как оказалось, наш дальний сосед, ныне покойный, царство ему небесное, Панас Петрович Панасюк учудил, хохму отчебучил. Взял и две машины фекалий заместо навоза на свой участок выгрузил, хохляцкий сукин кот. Вот вонизму-то было. А он, бродяга, и в ус не дует: всё лето на участке не появлялся. Мы-то позже с ним познакомились. "Я, - говорит, - больше всего на свете обожаю первака и чтобы шмат сала". Весёлый был мужик, земля ему пухом.
    Вообще, раньше, Зин, люди лучше были, добрее. Делились всем, что Бог пошлёт. А сейчас понаехали новые хозявы, так друг с другом не здороваются, друг за другом приглядывают: как бы не обобрали. Испортилась человечья порода. Железный занавес снесли и по кусочкам по домам растащили: зарешётились, железных дверей понаставили. И весь этот бардак демократией назвали. Разве о такой демократии мы мечтали?
    По радио, по "Маяку", кажный божий день передача идёт. Называется "Ваш адвокат". Это же курам на смех. Вся страна зарплату вовремя который год не получает, а там с сурьёзным видом всё про права человека говорят. Это где же столько адвокатов набраться? Их даже если со всего света созвать, то всё равно кажному не достанется. Да и чем я буду с ним рассчитываться, если у меня в кармане ветер гуляет.
    А наши великие реформаторы продолжают всё народ убаюкивать. Потерпите, мол, ещё, скоро заживём. А что же вы сами-то с народом не терпите? Чихать они хотели на нас с высокой колокольни, Зин.
    Наше телевиденье прямо-таки в какую-то игрушку превратили. Отгадай старую загадку, Зин, но на новый лад. "Не сеет, не пашет, а только руками машет". Нет, Зин, не Никитка Хрущёв. Тот - шляпой фетровой махал. А этот - из "Угадай мелодии", мордастенький. И фамелия у него какая-то пельменная. Сварщики на работе смеются, говорят, что когда жрать нечего, то только и остаётся мелодии угадывать. И что настоящее название у этой передачи: "Помирать, так с музыкой". Как там у Высоцкого: "Если хилый - сразу в гроб..." Сварщики говорят: "Пусть вместо видиков гробы бесплатные раздают. Всё бы хоть какая польза была". Они-то для себя кормушку, дай Бог кажному, устроили. Нам такие пироги и во сне не приснятся. А положа руку на сердце - большие ли они таланты? По мне, так и никакие вовсе. Руками махать и дурак сможет.
    Но Бог с ними, Зин, время всё по своим местам расставит. Как говорится, кажному воздастся за его делишки. Слышал, Зин, что наши сады будут переименовывать. Наш, говорят, будет "Джунгли-1", а у сватовьёв - "Джунгли-5". Соседские мужики уже и разговаривают, как в джунглях. Когда выпить собираются, друг у друга спрашивают: "У тебя кобра дома?" И рукой кобру изображают.
    Зарплата, как нам начальство сказало, на этой неделе опять не светит. Честно скажу, Зин, устал я зайцем к тебе прорываться. Кондукторша молоденькая ко мне, старому козлу, подходит, а я, как кролик на удава, на неё смотрю. "Я, - говорю, - зайчик. У меня денюжки нет". "Зайцы, - хмуро говорит кондукторша, - что-то постарели сильно". Ссадит, а я в следующий автобус - нырк. Вот так на перекладных и добираюсь до тебя. Жди меня в субботу, Зин. Я теперь в салон решил не заходить. Помнишь, как в пионерском лагере на колбасе у трамвая ездили? Попробую сзади у автобуса зацепиться. Ты смотри там, повнимательнее, а то с перепугу и меня кокнешь, ёксель-моксель. Я когда подходить буду, тебе сигнал из газового пистолета подам. А пока, Зин, я стопарик опрокидываю за твоё здоровье и чтоб там тебе черти не снились. И ложусь на боковую, бай-бай. Завтра вставать рано. Наверное, до девяноста лет работать придётся, а с одной пенсии быстро ноги протянешь. До встречи на Эльбе, Зин, в наших джунглях!


    "Я вышел на палубу, палубы нет..."

    Я носком ботинка открыл дверь главного редактора. Редактор сидел с низко опущенной головой, углублённый в чтение.
    "Салют, Алим! - крикнул я от неожиданности. - Так боже ж мой, шоб я так жил".
    Редактор, не веря глазам своим, медленно поднимался из-за стола.
    "Опарышев, ты ли это? - редактор от удивления раскрыл рот. - Какими дорогами тебя, чёрта, занесло к нам?"
    Мы по старой привычке хлопнули ладонь об ладонь. После обычных в таких случаях дежурных вопросов я плюхнулся в кресло, забросив свои усталые ноги на журнальный столик.
    "Чувак, - сказал я, многозначительно поджав губы. - Я отгрохал такую вещицу - сплошной сюр! Прочитаешь - земля под ногами закачается".
    Я достал из кейса увесистую пачку рукописей и небрежным движением руки швырнул редактору на стол. Редактор, обхватив голову двумя руками, погрузился в чтение моего шедевра. Я со смаком пускал кольца дыма, наблюдая, как лицо редактора вытягивается от захватывающего чтива. Он тоже закурил, от волнения у него дрожали пальцы.
    Минут через пятнадцать он оторвался от рукописи и посмотрел мне в глаза.
    "Ну что, старый череп, - сказал я голосом победителя. - Считай, что Нобелевка у меня в кармане. Приглашаю тебя в Стокгольм".
    "Но тут же сплошной мат?! И главное - это твоя желчь, злоба... Пасквиль - по сути и форме!"
    Я схватился за живот и затрясся от гомерического смеха.
    "Так и знал, так и знал! - смех не давал мне говорить. - Ты совсем усох в провинциальной дыре. Разуй глаза, вынь вату из ушей - вся страна, начиная от сопляков, кроет матом. Прошёл слух, что министерство культуры готовит указ, узаконивающий крутой фольклор".
    "Завтра все будут прыгать с крыш домов, - ледяным голосом сказал редактор. - Я - не буду".
    "Мореман! - зарычал я от ярости. Старая кровь, воспоминания нахлынули на меня. - Ты совсем забыл, какими орлами мы были. Помнишь, как во Владике подметали клешами пришпекты?"
    Алим как будто начал выходить из своего замороженного состояния. Огонёк воспоминаний зажёгся в его глазах.
    "Кирза, разойдись, флота идут. Жора, подержи мой макинтош, я покажу ему, как бушует Тихий океан".
    Я и сам не заметил, как мои ноги начали выстукивать чечётку.
    "Я вышел на палубу, палубы нет.
    А палуба в трюм провалилась..."
    Я завёл, раскрутил его, он тоже уже отбивал чечётку. Но когда он вернулся в редакторское кресло, лицо его стало опять непроницаемым.
    "Приятель, - сказал он, - неужели ты думаешь, что я буду публиковать эту грязную пену? Я костьми лягу, но..."
    "Ретроград, чистоплюй, интеллихэнт, - я сгрёб со стола свою рукопись и сунул её в кейс. - Костьми он ляжет..."
    Мы уже стояли друг против друга, нас разделял только редакторский стол. Нет, это был уже не стол, это была баррикада. Мы стояли по разные стороны баррикады...
    После этой стычки я понял, что пока мы не изведём эту особь - интеллихэнтов- чистоплюев, движение к прогрессу будет закрыто. Я пущу в ход все средства: ложь, клевету, наговор, чтобы уничтожить, стереть в порошок этого непокорного интеллихэнта. Не ты ляжешь, а Опарышев тебя положит. Нет той крепости, которой бы не взял Опарышев.
    Я стоял у раскрытого окна и смотрел на железобетонный пейзаж, простирающийся вокруг. Моя грудная клетка расширялась от притоков заводского воздуха и мыслей о том, что недалёк тот радужный денёк, когда люди будут свободно изъясняться по любому поводу и на доступном каждому, не деформированном нормой языке. Ведь человек рождён свободным, как птица для помёта... тьфу, полёта.


    Похороны Колорадского Жука

    На днях крякнул Колорадский Жук.
    Мы на скорую руку сварганили памятник и оградку, сбросились на венок и материальную помощь, и вся наша заводская похоронная команда двинулась в дом покойника, чтобы проводить Колорадского Жука в последний путь. Не хреновый был мужик. Жарища стояла несусветная, а он в тот день перебрал, и мы его кое-как довели до дома. Ночью его кондрат и обнял.
    На кладбище Колорадского Жука установили около свежевырытой могилы, и распорядитель похорон объявил: "Прощайтесь". Валька была в обмороке, ей давали нюхать нашатырный спирт. Многочисленная толпа студенисто колыхаясь, заволновалась, никто не решался подойти первым. И вдруг все начали расступаться и из самой её середины, из самого её чрева, появился смельчак, который решительно двигался к покойнику. Это был Мишка Чемоданов, известный своими странными выходками. Чемодан подошёл к покойному Колорадскому Жуку, сдёрнул с головы кепарь, поднял к небесам глаза, что-то прошевелил губами и долгим, продолжительным, будто в засос, поцелуем простился с Колорадским Жуком. Все ахнули от столь необычного зрелища. Когда Чемодан отошёл в сторону, стоящие в первом ряду увидели, что у Колорадского Жука отвалилась нижняя челюсть. Мгновение, которое всем показалось вечностью, толпа стояла оцепенев. Когда столбняк прошёл, со всех сторон к гробу бросились родственники, чтобы прикрыть рот покойнику.
    В столовке, на поминках, мы сначала вымыли руки, а затем нас рассадили за отдельные столики. "Он был человеком, - сказал назначенный толкнуть речь. - Земля ему пухом". Мы опрокинули по полстакана белоглазой. Похлебали какой-то баланды. Все сразу как-то размякли и вспотели. "Сейчас помирать можно, - сказал Похмелкин. - Это раньше в похоронке гробы друг у друга с руками отрывали. Сейчас этого добра навалом". Все согласно закивали головами.
    В это время в зал вломилась другая группа народа с других похорон и с шумом заняла соседний с нами ряд. "Он был человеком, - сказал назначенный толкнуть речь. - Земля ему пухом". Вновь прибывшие опрокинули по полстакана белоглазой.
    Нам принесли какого-то бульону, в котором плавала лапша. Всем накапали по полстакана. "Только не чокаться, только не чокаться", - заговорщически зашептались вокруг. Забулькало, заходили, задёргались кадыки. Кто-то даже крякнул. Похлебав бульону, похожие на варёных раков, мы облизали ложки и приготовились к третьему заходу.
    В это время в зал влетела ещё одна группа народа с ещё одних похорон. "Он был человеком, - сказал назначенный толкнуть речь. - Земля ему пухом". Новоявленные опрокинули по полстакана белоглазой.
    Нам принесли нечто напоминающее кашу-запеканку. Стаканы были уже наполнены. "Мужики, только не чокаться", - сказал один из варёных раков, хотя за столом была и женщина. После очередной дозаправки все стали походить на мухоморов - поминальные физиономии покрылись багровыми пятнами.
    "Клюйте кашу, мужики", - с серьёзным видом, заплетающимся языком сказал рядом сидящий мухомор.
    "Деревянный пирог, начинка мясная, - идиотски улыбаясь и подмигивая, прохрипел Похмелкин. - Хто это?"
    "Ни чокаться, ни загадки загадывать на поминках нельзя", - сказал напротив сидящий мухомор и погрозил Похмелкину татуированным кулаком.
    "Это почему ещё?" - не унимался Похмелкин.
    "А по кочану и по чайнику", - сказал напротив сидящий мухомор.
    В конце поминок всем раздали по носовому платку, мы выпили по стакану компота, а желающие ещё дёрнули на посошок. Уходя, мы услышали, как запел Мишка Чемоданов любимую песню Колорадского Жука. В моей зашумевшей голове неожиданно, как молния, сверкнула мысль, что этот придурок Чемоданов единственный из нас осознал, что Николая Жукова больше нет с нами. Мурашки побежали у меня по спине.


    Город Солнца

    "Дед, а это что за дом такой?" - спросил меня внучок, когда мы гуляли по городу.
    "Там кинофильмы когда-то показывали, когда тебя ещё и на свете не было", - сказал я внуку и грустно вздохнул.
    "А сейчас почему не показывают?" - допытывался внук.
    "А сейчас там колбасу продают". И я рассказал внуку об эпохе, в которой протекала моя зрелая жизнь.
    Время было самое обыкновенное. Жили - не тужили, хотели построить Город Солнца, где бы люди жили свободными и братьями были. Но нашёлся один человечек, которому показалось, что колбасы на всех не хватает. К слову будет сказано, что человечек тот страдал ожирением и одышкой, и ему бы, злыдню, о похудении надо было думать, а он: "Колбасы, мол, мало". Тут и началось. Те обыватели, у которых от этой самой колбасы холодильники ломились, вдруг тоже завопили: "Мало колбасы!" И на складах с помощью народной заступницы - мафии колбасу всю попрятали. А щелкопёры перьями заскрипели: "Во всём колбасном мире вон сколь колбасы, а у нас ни шиша". И началась революция, которую историки потом назвали "колбасной". Вождь колбасной революции с танка крикнул: "Хватит книжки читать и по театрам и киношкам сигать, а нужно колбасой запасаться". Указом вождя все кинотеатры, театры и другие культурные заведения начали закрываться, и все обыватели подались в народный фронт по торговле колбасой. Кое-где даже вспыхнули колбасные войны. Как ни странно, но колбасы по-прежнему на всех не хватало. Жирные ещё стали жирнее, а у худых при ходьбе штаны начали спадывать. Худые стали возмущаться, на митинги ходить и угрожать, что колбасу они у жирных экспроприируют. На что жирные сказали: "Вы худые от того, что продолжаете книжки читать". Привыкли, дескать, ни хрена не делать, дурака валять. "А где её взять, если вы всю колбасу захватили?" - спросили худые. "А где хошь, там и бери", - сказали жирные и решётки на окнах поставили. И махнули рукой, перестали вообще на худых обращать внимание. И создали новую теорию мироздания под названием: "Меньше народу - больше кислороду". "Пусть, - говорят, - все худые вымрут как мухи, зато сохраним генофонд, породу пузатеньких, мордастеньких и задастеньких индивидуев". Но не зря говорится, что полное брюхо к учению глухо. У жирных вскоре началось ожирение мозгов, а если говорить короче - они вообще перестали соображать. Единственное, что они могли ещё из себя изрыгнуть это: "Колбасу надо делать". А сами-то на неё и смотреть не могли, рвало их от колбасы. Тогда-то они вспомнили, что не колбасой единой жив человек и указом вождя опять кинотеатры открыли. А для начала революционеры переименовали все кинотеатры по названию эпохи. Появились кинотеатры: "Ливерный", "Сосисочный", "Полукопчёный" и тому подобное. Режиссёры, похоже, к тому времени тоже колбасой объелись, потому что все фильмы назывались "Ширли-мырли". Жирных хватало на первые пять минут, чтобы похохотать. Потом желудок брал своё - они засыпали. Киношный бум быстро прошёл, в кинотеатрах опять начали продавать колбасу. Наконец, жирные впали в полное беспамятство, и наступила эпоха маразма.
    "Ам-ме-ме-ри-ка", - говорили жирные уже по слогам. В срочном порядке их загрузили в самолёты и отправили в Америку на излечение. Там, говорят, врачи хорошие, отучат на халяву колбасу жрать. Так закончилась эпоха маразма.
    "Хочу кино смотреть", - заканючил внучок после моего рассказа.
    "Кино, внучок, сказал я, - штука сложная. Тут думать нужно, а думать мы совсем разучились". И мы отправились домой, проклиная колбасу. Не колбасой единой жив человек!


    В стране победившего мещанства

    С интересом читаю публикации Валерия Афонина в "Русском доме". И не покидает меня чувство, что один из самых мрачных пророков - Франц Кафка - посетил наш город М.
    Безысходность, экзистенциальная тревога, апокалиптические предчувствия агонии гоголевской хрюкающей России - умонастроение, так свойственное русской душе. И Афонин озвучивает его. Но таков весь мир с его метафизическим злом. И вдруг тотальное мировое зло у Афонина сжимается, как шагреневая кожа, до размеров России, и звучит голос оптимиста, что, мол, в Европе и Америке всё не так, и они не подвержены влиянию мирового зла.
    "Рабочие и служащие Америки и Европы представить себе не могут, о чём можно говорить два часа, а там весь день и ночь, и при этом выпить неимоверную дозу алкоголя", - пишет уже вполне бульварный писатель Афонин, покинувший зыбкую почву кафкианства. Если он хотел сказать комплимент, подмахнуть западному человеку, то эффект получился прямо противоположный. "Западный человек окончательно превратился в жующий механический автомат, выполняющий функцию по деланью денег и совокуплению. Пообщаться, соприкоснуться душой с другим человеком - такой программы нет у правильного, очень практичного, но до тошноты скучного, механического человека" - в такой транскрипции прочитываются навязываемые нам идеалы "правильного человека". И эти идеалы нам вдалбливают последние десять лет. Удивительные метаморфозы произошли с нашим сознанием: до перестройки Запад был для нас исчадием ада - оплотом безработицы, проституции и наркомании, после перестройки - витрины, витрины, витрины. В этих крайностях мало мысли и чтобы верно сориентироваться, нужно обратиться к столпам современной западной литературы (а не к той жёлтой блевотине, которая растеклась по городским прилавкам). А они свидетельствуют отнюдь не о западном рае, но о безграничном одиночестве западного человека. Меньше всего меня интересует мнение туристов и эмигрантов. Туристы не идут дальше витринных восторгов, эмигранты замазывают свои страхи и разочарования мещанскими потребительскими вожделениями, когда целью жизни становится "иметь", а "быть" нивелируется. Когда эмигранты с придыханием рассказывают об отсутствии комплексов у западного человека и о том, как там "свободно люди кладут ноги на стол", то я, не собираясь лезть со своим уставом в чужой монастырь, вспоминаю русскую народную пословицу: посади дурака за стол, он и ноги на стол. Что там почитается за свободу, у нас воспринимается как дурость. И если в наши жилы перекачать "самую лучшую в мире" американскую суперкровь, то мы погибнем; в лучшем случае мы станем уродами-мутантами.
    Газетным штампом стало обвинение русского человека в лени. Но если подобные "шутки" проходят на эстрадно-цирковом уровне, то для философской эссеистики они, по меньшей мере, несерьёзны. Да разуйте Вы глаза, оглянитесь вокруг: весь пригород усеян садовыми домиками, и так - по всей России. И все это построено в свободное время и своими руками. Строитель и садовод - вторая профессия наших сограждан, и басни о русской лени - не больше, чем интеллигентские бредни.
    Великая русская литература, религиозная богоискательская уникальная философия, подвиг разгрома коричневой фашистской чумы, прорыв в космос - да не блудные ли мы сыны и ничтожные нигилисты, огульно, под улюлюканье толпы охаивающие тысячелетнюю историю великой цивилизации? И не под сурдинку ли о стране дураков была выпущена в свисток духовная энергия народа?
    Великие русские писатели Толстой и Достоевский были противниками революционных методов преобразования жизни, но и западный буржуазный мир им был глубоко чужд.
    "Мещанство - последнее слово цивилизации, основанном на безусловном самодержавии собственности, - писал в прошлом веке Герцен из Лондона, - идеал к которому стремится, подымается Европа со всех точек дна. С мещанством стираются личности, но стёртые люди сытее. С мещанством стирается красота породы, но растёт её благосостояние".
    Но то, что естественно для Запада (Бог ему в помощь), не произрастает, не даёт глубоких корней на русской почве. Несмотря на мировую отзывчивость русской души, механическое перенесение западных ценностей на российскую почву обернулось их отторжением в народном организме. Это отторжение соответствует отсутствию в русском народе римских понятий о собственности, соответствует русскому коллективизму, имеющему религиозные корни. Хотели "нового мышления" с общечеловеческими ценностями, а выпустили злого джина из бутылки: тёмные силы, которые притаились и ждали своего часа, вся российская бесовщина, которой, увы, тоже богата русская земля, устроили себе грандиозный мещанский пир. Россия потеряла своё лицо. Всё вокруг захрюкало и заквакало, и русский бунт - бессмысленный и беспощадный, который никогда не умирает, а только берёт передышку, - продирает глаза после 80-летнего сна.
    В фильме Андрея Тарковского "Ностальгия" главный герой рассказал такую притчу - "Один тащит другого из глубокой лужи. Тащит с риском для собственной жизни. Вытащил. Оба тяжело дышат. "Что же ты не радуешься, я тебя спас?" - "Дурак, я там живу". Не так ли наши западники тащат нас в экзотические америки, не понимая, что мы - Россия?


    Вместо эпилога

    Уважаемый Вячеслав Александрович!
    Изложу свое понимание коротко, без аргументации, поскольку Вы затрагиваете очень обширные вопросы.
    Многие научные идеи Маркса сохранили своё значение, но политическое развитие пошло иными путями, нежели он предполагал, этого просто нельзя было знать в его время.
    В оценке Ленина, как и других деятелей прошлого, необходим историзм: несправедливо судить его исходя из сегодняшних знаний и обстоятельств, надо судить, исходя из обстоятельств его времени. В любом случае его заслугой остаются сохранение российской государственности после краха в мировой войне, вывод России из войны (Брестский мир), нэп, ряд научных идей, прежде всего - экономических. Несомненными ошибками были пренебрежение к демократии, создание монополии одной партии (что её и погубило), идея "революционной морали".
    Не вижу причин менять своё прежнее отношение к Ленину, поскольку не узнал новых фактов, которые вынуждали бы к этому. Волкогонов и опубликованные им архивные документы в этом смысле не убеждают, принципиально нового они не содержат.
    Иное дело - отношение к ленинизму как политическому течению, созданным не только Лениным, но и его последователями. В этом вопросе август 1991 года дал нам важнейшую принципиально новую информацию: дело Ленина потерпело крах спустя почти 70 лет после его ухода от руководства страной. Игнорировать такие факты невозможно, если оставаться на почве научного подхода. Историческую правоту Октябрьской революции как массового народного движения за землю, мир и социальную справедливость, по-моему, не следует оспаривать. Но в этом массовом движении социалистическое начало отсутствовало. Правота большевиков, которые придали демократическому движению социалистическое направление, много раз оказывалась под вопросом, но всякий раз как будто бы доказывалась вновь. Крах созданной ими системы после августовского путча 1991 года, видимо, даёт окончательный ответ - не о судьбах социализма как идеи и движения (это вопрос более сложный и, может быть, вечный), но о судьбе данной попытки.

    С уважением, Отто Лацис
    21 мая 1996 года


    Реквием по Колорадскому Жуку

    ...и сразу вспомнилась встреча со старыми знакомыми, которые после долго странствия вернулись в родной город. Когда-то это были милейшие люди, живо интересовавшиеся музыкальной классикой и мировой литературой. В их квартире висел портрет расхристанного равнодушием застойного времени Владимира Высоцкого. Это было кухонное время или, точнее, время кухонной интеллигенции. Катастрофа, к которой катилась страна, обсуждалась почти шёпотом на кухне.
    И вот спустя два десятка лет новая встреча с этими милыми людьми. Я был милостливо приглашён в гости, в их новый дом. Новый дом оказался "башнею из слоновой кости", где хозяева скрылись от бурь и взрывов криминального времени. К моему изумлению, некогда скромные, интеллигентные люди предстали нуворишами.
    "Сева, какой коньяк будем пить?" - спросил меня Валетов. По холлу, где мы сидели на кожаных диванах, бродил огромный белый дог с красными глазами и вислым языком. Было жутко. Хозяйка демонстрировала перед гостем свои дорогие шубы. По иронии судьбы я в это время готовил материал для газеты о забастовке преподавателей электротехнического лицея, истерзанных своим нищенским, бесправным положением. Можно представить себе, какие мысли кружились у меня в голове, когда я находился в этом доме-крепости. В голове набатно звучала мысль Льва Толстого: "Мне смешно вспомнить, как я думывал и как вы, кажется, думаете, что можно устроить себе счастливый и честный мирок, в котором спокойно, без ошибок, без раскаяния, без путаницы жить себе потихоньку и делать не торопясь, аккуратно всё только хорошее. Смешно! Нельзя... Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, бороться, ошибаться, начинать и бросать и вечно бороться и лишаться. А спокойствие - душевная подлость".
    Но хозяева не сумели правильно оценить моё душевное состояние. Более того, на мои резкие высказывания о героях нашего времени мне дали понять, что я человек неинтеллигентный. "Нужно быть деликатным", - сказала хозяйка.
    "Боже мой, - в каком-то припадке бешенства подумал я. - И эти два хищника продолжают верить, что они интеллигентные люди?"
    Земля поплыла у меня под ногами. Закачались два золотых креста на шее у хозяйки, привезенных из Иерусалима. Как будто кровавая испарина выступила на иконах, украшающих стены холла.
    "Что ты горячишься, Сева, - сказал Валетов, потягивая французский коньяк. - Народа давно уже нет. А быдло мы закопали".
    И это говорит Валетов, который с помощью партбилета залез на вершину власти, потом, когда наступило их время, "разочаровался в коммунизме", выбросил краснокожую книжицу, чтобы ограбить "эту страну" и "закопать быдло".
    Я встал и направился к выходу. Встреча-расставание закончилась почти прокурорским приговором моей скромной особе. "Зависть!" - выпалила хозяйка.
    Я опешил. Я не знал, что отвечать. Самодовольные мещане во все времена считали, что им завидуют. И не ведают, не знают христианской мудрости, что можно весь мир приобрести, а душу свою погубить.
    Позже, когда я уже ехал в трамвае и очухался от удара, нанесённого "ниже пояса", парировал, к сожалению, в пустоту: "Презрение!"
    Ведь, Господи, тот, кто был первым - будет последним.


    Эпитафия

    На железном памятнике Колорадскому Жуку кто-то нацарапал гвоздём:
    "Он был человеком".


    Несколько слов об авторах и не только

    Абрамов и Червяков - одно лицо. В период с 1995 по 97 г.г. почти все материалы этой книги были опубликованы в городской еженедельной газете "Русский дом", главным редактором которой был Салим Галимович Фатыхов. Под псевдонимом Вячеслав Червяков были представлены работы сатирического содержания. В 2003 г. Владислав Николаевич Аристов увидел в тех газетных текстах абрис будущей книги. Мой низкий поклон Владиславу Николаевичу и Елене Лещинской за участие в создании книги.


    Ищу человека

    Я срываю маски
    С манкуртов и двуликих янусов.
    Обнажаю язвы умирающего века
    Я ищу человека.
    Я - сын узника Освенцима,
    Обожжённого адом концлагеря.
    Финансиста, не ставшего циником,
    Вороватою мелкою тварью.
    Мой отец свободу выстрадал яростью стоической.
    Полицаи обходили его стороной.
    Атеист, не державший в руках Библии,
    А жизнь прожил, как святой.
    Мой дед, Алексей Васильевич,
    Вздрагивал при слове "комбед".
    Два раза он жизнь начинал с нуля.
    Со двора уводили корову, коня.
    Но не смог он спрятать рук золотых в карманах дырявых.
    Выстроил дом.
    Вырастил сад.
    Русской Земли Пахарь.
    Вечная память.
    Мир вашему праху.
    И снова тень на лицах.
    Новоявленный монстр глумится.
    Требует в жертву принести народ.
    Государство, превращенное в чудовище
    Любителями азартных игр, - урод.
    Шулера!
    Вы войдёте в историю - через чёрный вход.
    Ваучеризация, фокусы под названием "реформы" - по сути та же коллективизация.
    Под маской демократии - проформа.
    Как легко вы танцуете, ряженые, на могилах отцов.
    Как вы лихо гарцуете по заморским княжествам,
    Заглядывая в рот иноземных спецов.
    Как шутя обесценили Слово,
    Данное вами клятвенно.
    Словно
    В театре абсурда на сцене.
    Сладкая клюква.
    Лиц не видно среди "новых русских".
    Мутация. Под маской - звериный оскал нуворишей.
    Под вывесками названий броских:
    По одну сторону - вор, по другую - нищий.
    И, как Диоген, днём с огнём блуждающий по закоулкам века,
    Я выхожу с фонарём, чтобы найти Человека.

    21.10.1994
  • Комментарии: 4, последний от 27/05/2019.
  • © Copyright Абрамов Вячеслав Александрович (abra1950@mail.ru)
  • Обновлено: 30/08/2010. 199k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза, Публицистика, Юмор
    • Оценка: 3.68*11  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.