Акчурин Наиль Гельманович
Насмешка Луны

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Акчурин Наиль Гельманович (971961@mail.ru)
  • Обновлено: 03/04/2013. 439k. Статистика.
  • Статья: Проза
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    повесть

    •   
      
      
      

    Наиль Акчурин

    Насмешка Луны

    повесть

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    Не боится ни бурь, ни штормов океан.

    ЧЕЛОВЕК! Отличай от людей обезьян!

    О. Хайям, XI в. н. э.

    Глава 1.

    Паук

      
       В будничной суете привокзальной площади майским утром 1992 года маленький, толстый мужчина, похожий на человека кавказской национальности, на троллейбус­ной остановке изучал приклеенные к стеклу объявления. Лицо его было непроницаемо. Он переводил взгляд с од­ного листочка на другой, затем записывал в блокнот нуж­ную информацию и периодически поправлял фуражку-"аэродром", которая сползала с головы. Наконец мужчи­на просмотрел свои записи, закрыл блокнот и направился к ожидавшей его женщине. Она стояла неподалеку, рядом с большими, старомодными чемоданами, и держала за ру­ку худенькую девочку-подростка.
       - Папа, папа, пойдем, - стала громко упрашивать девочка. Утомленная переездом и ожиданием новых впе­чатлений, она нетерпеливо дергала женщину за руку.
       Идти было некуда. Чужой город, чужие дома и улицы. Алексей Яковлевич Красин возвращался с поселения. Возвращался в гражданскую жизнь, которая за время его отсутствия сильно изменилась, и теперь все нужно было начинать сначала.
       - Шеф, далеко?.. Куда едем? - подбежали с предло­жениями сразу несколько водителей-частников.
       Красин имел обманчивую внешность хамелеона. Она менялась в зависимости от обстоятельств, причем так час­то, как того требовала жизнь. В данную минуту расслаб­ленности он был похож на незатейливого торговца урю­ком или мандаринами, имел несколько комичный вид, и водители, глядя на него, невольно заулыбались.
       - Пока свободны, - басом прохрипел Алексей Яков­левич и жестом указал водителям то место, где они долж­ны подождать.
       Неожиданная суровая категоричность и жесткий взгляд потенциального клиента заставили водителей без лишних слов подчиниться.
       - Вот несколько объявлений... Можно что-то вы­брать, - Алексей Яковлевич протянул женщине блокнот.
       Супруга по поселению явно не одобряла затею с объ­явлениями.
       - Алеша, давай поедем к бабушке. - Галина Сергеев­на просила с мольбой в голосе.
       Она изучила характер мужа и обращалась к его разу­му, к его жизненному опыту: надеяться затронуть железо­бетонную душу или проволочные жгуты нервов не прихо­дилось.
       Несколько секунд на неё смотрели стеклянные глаза, без единого намёка на доброту.
       Алексей Яковлевич никогда не поднимал на жену руку, но Галина Сергеевна знала, что если такое случится, то опустится она вместе с её смертью.
       0x08 graphic
    - Хорошо. - Красин взял чемоданы и подошёл к сто­янке машин.
       Он называл водителям адрес, но те лишь недоуменно пожимали плечами. Наконец один из десяти откликнулся: - Знаю, в Заводском районе есть такая улица. Три­дцать рублей - и поехали! - Водитель задиристо кивнул головой, указывая на жёлтый, потрёпанный годами автомобиль "Москвич".
       Шел седьмой год "перестройки", цены повышались по заданному ритму ускорения, не оставляя, кроме "глас­ности", иного выбора. Алексей Яковлевич сел рядом с во­дителем. Жена и падчерица - на заднее сидение. За окна­ми замелькали улицы города. Теплые лучи восходящего солнца будили всё живое. Падчерица - тонкое, звонкое создание тринадцати лет - с любопытством разглядывала троллейбусы, многоэтажные здания, скверы, памятники и не скрывала своего восторга. Галина Сергеевна пыталась сдержать её неуёмную энергию:
      -- Марина, не вертись.
      -- Издалека вы едете? - задал для поддержания раз­говора оценивающий вопрос водитель.
      -- Издалека... из тюрьмы, - быстро ответила за роди­телей падчерица.
      -- Марина, что ты говоришь?..
       Возможно, ребёнок пошутил, но больше вступать в банальные разговоры водитель уже желания не испыты­вал...
       Адрес бабушки им дали на поселении перед самым отъездом и предупредили: - Дом у неё невзрачный, вроде землянки, зато надеж­ный...
       Только так не хотелось себя ничем связывать с про­шлой жизнью. А что остаётся делать? И как от этого гру­за избавиться?.. Лучшие, самые лучшие годы прошли за колючей проволокой. Определился новый круг общения, иной порядок бытия. И уже в этой жизни ничего изменить нельзя.
       Галина Сергеевна отбывала срок по статье 92 УК РСФСР за хищение государственной собственности в особо крупных размерах. Как она считала и доводила до сведения своих знакомых, что является жертвой бывшего начальника - директора уфимской трикотажной фабрики. И тюремное заключение в шесть с половиной лет отбыва­ла за него, так как по молодости лет, работая главным бухгалтером, опрометчиво подписывала документы. Од­ним словом, пострадала за любовь.
       Галина Сергеевна любила сильные натуры, сильных волевых мужчин. Именно эти качества нравились ей в Красине больше всего. У него было много и других дос­тоинств: ум, целеустремленность, жизненный опыт. Толь­ко в минуты гнева они становились почти незаметными за звериным рычанием отстаивающего свои законные права самца. Однако такое случалось очень редко: наверное, возраст давал о себе знать. И рядом с мужем она всегда чувствовала себя уверенно. А что еще женщине нужно?.. Как сложится их новая мирская жизнь?
       Через двадцать минут многоэтажные здания смени­лись деревянными, покосившимися от времени трухлявы­ми домами. После нескольких поворотов асфальтовая до­рога преобразилась и превратилась в сплошные ухабы и колдобины.
       - Куда дальше?
       Машина медленно катилась по незнакомой улице, так что водитель в любой момент был готов ее остановить, либо повернуть в нужном направлении.
       Алексей Яковлевич сидел, задумавшись: с одного по­селения на другое... как жили в семнадцатом веке, так и живут. Ни воды, ни газа, туалет на улице, возможно, даже используют керосиновые лампы вместо электричества.
       - Куда дальше? - переспросил водитель.
       Алексей Яковлевич пожал плечами.
       - Ну, я тоже не знаю.
       - Подожди, сейчас расспросим прохожих. Может, кто из них нам подскажет; вон у колонки женщина набирает воду.
       Женщина у колонки сразу же определила:
       - Баба Даша, вон её дом на косогоре.
       Поначалу, глядя на покосившуюся, ветхую землянку, можно было подумать, что это хлев для скота, сарай для садового инструмента и всё что угодно, только не жильё человека.
       Столько ждать свободы, чтобы жить в таких условиях.
       Красин расплатился с водителем и подошёл к некра­шеной, почерневшей от влаги калитке. Звонка, естествен­но, не было. Алексей Яковлевич оглянулся, посмотрел на жену и падчерицу: взгляд жены был взволнованным, а падчерица смотрела с любопытством. Красин пожал пле­чами, со скрипом открыл калитку и по заросшей сорняка­ми тропинке направился к дому. На пороге появилась древняя-древняя старуха, маленькая, сухонькая, скорее всего, ровесница землянки.
       - Здравствуй, мамаша! - закричал Алексей Яковле­вич, предполагая, что старуха уже ничего не слышит.
       - Здравствуйте, здравствуйте.
       Старуха стояла, прислонившись к косяку, то ли опи­раясь, то ли поддерживая свою хибару. Одну руку она держала около рта, придерживая край крепдешиновой ко­сынки.
       - Постояльцев пустите? - все так же громко обратил­ся к ней Красин.
       - Пущу, отчего же не пустить, - оживилась баба Да­рья. - Проходите в дом, посмотрите...
       Ожидать внутри землянки разительную перемену, в отличие от её внешнего вида, бессмысленно, но тем не менее Алексей Яковлевич ещё на что-то надеялся. Он взглянул на низкий беленый потолок с коричневыми, от дождевых струек, разводами, засаленные обои и пожалел, что прислушался к мнению жены.
       - Сколько, бабуля, хочешь за проживание?
       - Да сколько... - у бабы Дарьи мелькнула в глазах жизнь. - Сделайте ремонт и живите себе...
       Баба Дарья боялась оставаться дома одна. Присутст­вие людей вселяло уверенность, что не умрёт она забытая всеми.
       Алексей Яковлевич пожал плечами, занес в комнату чемоданы и тяжело, обреченно вздохнул. Жена и падче­рица стояли рядом, внимательно разглядывали "убитую", покалеченную временем обстановку.
       Так убого и мрачно начинался новый долгожданный период жизни.

    ***

      
       В 1936 году в небольшом селе под Ленинградом в многодетной, дружной семье Якова и домохозяйки Софьи родился одиннадцатый по счёту ребёнок. Тридцатидевя­тилетняя Софья измучилась, вынашивая младенца. Он брыкался, ворочался, высасывал из матери последние со­ки, так что Софья превратилась в ходячий труп с огром­ным животом. Яков несколько раз приглашал доктора. Жена падала в обморок, и ему казалось, что он её потеря­ет.
       Состояние тревоги не покидало дом Якова Цикацина последние месяцы перед родами. Доктор определил не­хватку витаминов, и вся семья старалась помочь рожени­це. Старшие девочки вели хозяйство. По выходным дням Яков с двумя сыновьями и дочерьми возил продукты с подсобного хозяйства на ленинградский базар, оттуда на вырученные деньги привозили фрукты и лекарства. Одна­ко угроза здоровью Софьи преследовала семью до по­следнего дня. Яков глядел на жену и думал: "Что за дья­вол примостился у неё в животе?"
       После появления на свет сына в недоумении смотрел на ребёнка и не верил своим глазам: "Вроде ребёнок, как и все остальные..."
       Тяжелые поздние роды окончательно расшатали и подкосили здоровье роженицы. Софья стала напоминать изможденную старуху. Вряд ли кто бы мог признать в ней выпускницу института благородных девиц. Ей постоянно нужны были лекарства, квалифицированная врачебная помощь и уход, поэтому семье пришлось расстаться с хо­зяйством, с домом и перебраться в Ленинград. Казалось, что за событие - одиннадцатый по счёту ребёнок, а вот жизнь семьи круто изменилась. Город не деревня, здесь другие законы бытия.
       Очень грустно и горько было менять привычный сельский быт на городские рабочие кварталы. Человек всегда больше всего боится нового, неизведанного, неоп­ределенного. Но трудолюбивые умелые руки ценятся вез­де и во все времена. Яков пошёл работать на завод, с ним старшие девочки стали приобретать рабочие профессии. С работой освоились быстро, с коллективом подружились, и трудовые вахты теперь представлялись неотъемлемой ча­стью жизни... Малыш Изя оказался спокойным бутузом, который теперь сосал соки из всей семьи. В восемь с по­ловиной месяцев он, на радость всей семье, побежал. Почти никогда не плакал. Его могли оставлять одного в коляске без опеки на несколько часов, и он играл, думал, мечтал. Напоминал о себе лишь тогда, когда здоровый, растущий организм требовал питания. Первые его детские воспоминания были связаны с солнечным майским днем и многолюдными колоннами демонстрантов. Изя сидел на плече у отца и смотрел на флаги и транспаранты, воздушные разноцветные шары и массовое веселье с музыкой, песнями и танцами. Мама стояла рядом, держала за руку пятилетнего брата Бориса. За второклассницами Люцией и Еленой ответственно сле­дил двенадцатилетний Иосиф. Опора и надежда, старшие дети отдавали дань солидарности вместе со всеми трудя­щимися мира. Эльвира, Роза, Лида - в рабочих заводских колоннах. Андрей, Евгений и Мария - в рядах школьни­ков.
       Время до войны летело быстро и счастливо. Семья ос­воилась с городской жизнью, влилась в рабочий ритм. За­боты сменялись радостями. У каждого в семье были со­кровенные мечты, маленькие тайны и переживания, и все они были общими. Выпорхнула из дома замуж за инжене­ра Галкина - худого, кудрявого очкарика - старшая дочь Эльвира. Иосиф на соревнованиях по шахматам занял первое место по Ленинградской области среди своих ро­весников. Но прежде его незаурядные способности суме­ли оценить старшие братья и все любители-шахматисты из соседних дворов. Первым стремительную позицион­ную атаку белых фигур не выдержал пенсионер Круглов - любитель газетных шарад и шахматных головоломок. Он опрометчиво пообещал в случае своего проигрыша уго­стить всех детей мороженым.
       Коммерческий успех дал обильную пищу для органи­зации семейного подряда, способного укрепить благосос­тояние и бюджет семьи. Иосиф к тому времени учился в седьмом классе, но, щуплый и неспортивный, мог с виду сойти за пятиклассника. Рядом с ним на лавочку для отво­да внимания и бдительности соперника сестра Мария са­жала Изю и Бориса. Андрей и Евгений подзадоривали незадачливых уличных шахматистов, кивая на Иосифа, улы­бались:
       - Это у нас в семье самый слабый игрок. Если вы его обыграете, тогда уж нам придется за него отыгрываться.
       Обычно ставка была десять рублей. Иосиф маленьки­ми ручонками расставлял фигуры, отодвигал на затылок тюбетейку, устремляясь в тайны игры, принимал прино­сящую ему удачу позу, скрещивал под стулом ноги, а на груди руки и затем уже приступал к игре. Как правило, десятью рублями дело не заканчивалось. Соперник, про­играв партию в пять минут, желал отыграться. Для него было очевидно, что это нелепая случайность - подставка или зевок. И останавливал свой игровой пыл, лишь когда проигрыш приближался к цифре сто. Из вырученных де­нег Иосифу причиталось двадцать рублей, он с чувством добротно выполненной работы прятал их в тюбетейке и шел учить теорию шахмат. Борис и Изя получали по ле­денцу. Остальные деньги старшие братья тратили по сво­ему усмотрению, но исключительно на благие дела. Вско­ре все соседские дворы были обыграны, и братья стали заманивать случайных прохожих, в чем были изобличены завистливыми соседями, и семью посетил участковый ми­лиционер.
       Гнев отца был безмерным и грозным. Изя и Борис плакали вместе со старшими братьями и сестрами. Для Изи это был не страх и стыд, а нечто жуткое, сжимавшее душу. Подобное чувство он испытал в раннем детстве еще один только раз. Друг и одноклассник Иосифа, живший в соседнем подъезде, Славка Лотков подбил из рогатки во­робья. Вся ватага пацанов заметила место падения птицы и бросилась к бачкам с мусором, где прятался подранок. Изе скоро должно было исполниться пять лет, он уже был самостоятельным мальчишкой и побежал вслед за всеми. Раскидывая мусор, пацаны усердно искали добычу, а най­ти никак не могли. Но птица с подбитым окровавленным крылом не выдержала боли. В отчаянии, с громким щебе­танием попыталась взлететь. Усиленно работая одним здоровым крылом, заметалась на асфальте между детьми, выпрашивая у людей защиты и спасения. Дети расступи­лись, и окровавленный воробей стал биться у его, Изиных, ног, приводя мальчугана в состояние ужаса. Изя не пла­кал, просто чувство восторга и победы сменилось щемя­щим чувством огромной, непоправимой вины. И для него уже как бы следствием этой вины стала общечеловеческая трагедия, которая опустошила ленинградские дворы и обездолила их семью.
       Пятерых детей унесли война и голод блокады. Эльви­ра, инженер Галкин, старший брат Андрей погибли на фронте. Евгений и Иосиф, которым минуло восемнадцать и шестнадцать лет, погибли, будучи участниками Ленин­градского ополчения. Не дожив до десятилетнего возрас­та, заболел и умер Борис.
       Смерть своим крылом обильно обагрила свитое гнез­до.
       Окончанию блокады, концу войны радовались со сле­зами на глазах. Пять девиц и один наследник остались у Софьи и Якова. Сражённые печалью, они превратились в старика со старухой. Но горем была охвачена вся страна. Война вошла в каждый дом, в сердце каждого человека, в их судьбы. А жизнь продолжалась... Изя пошёл в школу. Девчонки подросли, стали невестами. Всё чаще задава­лись вопросом о замужестве. Природу не обманешь. Для Якова и Софьи возникли непредвиденные проблемы: где найти дочерям достойных женихов? Лучшие парни оста­лись лежать на поле сражения.
       Всё чаще в доме возникали девичьи склоки и исте­рики. Изя не любил бабские разборки, раздражительность, ссоры по пустякам и частенько пропадал во дворе среди своих сверстников. Всё чаще был предоставлен самому себе. Когда ему минуло четырнадцать лет, в один из дней он пришёл домой и объявил:
       - Учиться не буду...
       Яков укоризненно посмотрел на сына (только этого не хватало) и сказал:
       - Не хочешь учиться, иди работай.
       Работать Изя тоже не хотел. Яков строго окинул парня взглядом, разделил ребром ладони скатерть стола и ска­зал:
       - У нас только два пути - или иди работай, или иди учись. Или, - сказал в дополнение, - уходи из дома.
       Так в четырнадцать лет Изя покинул отчий дом. Такой прыти Яков от сына, конечно, не ожидал.
      
      
      

    ***

      
       Что делать? Как жить? С чего начать? На эти вопро­сы у Алексея Яковлевича ответов не было. Жизнь за годы заключения изменилась до неузнаваемости. Хорошо тому, кто распознал её смысл, нашёл и занял заветное, предна­значенное ему место и никому не мешает. А кто не на­шёл? И всегда лишний. Тем-то как быть?!
       Выход для Алексея Яковлевича Красина был очеви­ден: обратиться к тюремному братству. Но как же он ус­тал от этих людей с их жестокостью и цинизмом, грубо­стью и коварством. Можно хоть на свободе быть от них независимым: не видеть и не ощущать подлость, озлоб­ленность к окружающему миру, нескрываемое лицемерие; общаться с людьми, исповедующими мораль и устои крепкого, здорового общества. Но это самообман. Бред. Куда от этого уйти и скрыться? Эти люди везде и повсю­ду, и мораль их главенствующая. Вся страна жила, да и живёт, как огромная зона, а участки, огороженные колю­чей проволокой, всего лишь усугубляют изъяны, завуали­рованные мнимой свободой.
       Тяжело жить и приспосабливаться, когда нет ясных, чётких, доступных пониманию гражданских норм и зако­нов. Плохо, когда они есть, но не соблюдаются. Но хуже всего, когда свод законов трактуется произвольно и нака­зывают по выбору или как рука ляжет. В списках для на­казания Алексей Яковлевич Красин числился первым.
       Делая робкие попытки освоиться в "свободном" об­ществе, он отчётливо осознавал, что всё чаще вспоминает поселение и зону, где правила существования он отслежи­вал сам. Там за колючей проволокой мог не единожды проститься с жизнью, но это право отстоял. В жестокой борьбе утвердил авторитет и уважение. А в этой незнако­мой для него жизни он -- ноль, господин Никто. С дро­жью в теле гнал эти мысли, но, как ни мучительно больно осознавать, без связи с прошлым не выжить.
       Уже на следующий день после приезда появились гос­ти. (Служба информации работала на должном уровне.) Ссылаясь на убогость существования, Красин гостей в дом не пригласил. Взял адреса и телефоны, а про себя ре­шил: не спешить. Да и какие люди приходили - мелкие шестёрки. Кто за ними стоит? На зоне они ничего собой не представляли.
       Единственно кому он искренне был рад - это Фиме. Что их могло связывать? Может быть, возраст. Непохо­жие внешне, с различным уровнем интеллекта и эруди­ции, они в заключении держались друг друга. Фима осво­бодился на год раньше и пришёл лет на пять позже, когда Красин по второму разу скрупулезно перечитывал тюрем­ную библиотеку.
       Михаил Владимирович Фимченко -- в прошлом спортсмен, боксёр, кандидат в мастера спорта. Отпечаток боксёрских перчаток остался навсегда на его физиономии: нос со шрамом сплющен, подбородок составлял основу лица. Шея как будто отсутствовала: большой торс сливал­ся с крепким затылком в гротесковый монолит.
       В первый свой визит он принёс бутылку водки. Часа два сидели на маленькой кухне. Фима рассказывал об об­становке в городе, о своей работе, вспоминал прошлое. Незаметно опустошили бутылку, и Красин выставил не­початую поллитровку. В предвкушении приятного вечера Фима разгорячился:
       - Лёха! Город сопляки держат. Мы их с тобой в два счёта приструним. Ты авторитет, за тобой пойдут. Я тоже год, не сложа руки, сидел. Человек двадцать у меня в под­чинении есть. Парни как на подбор.
       Алексею Яковлевичу всегда нравилась наивность дру­га. Фима прекрасно работал в драке руками, мог подчи­нить сотню-другую парней, но вот руководить, анализи­ровать, координировать действия - для него непреодоли­мая задача. В этом он и просил ему помочь.
       Красин ни да, ни нет Фиме не ответил. Обидеть не хо­тел, а заниматься бандитизмом душа не лежала. Да и стар он уже для таких дел.
       - Фима, мне нужно осмотреться.
       - Да чё присматриваться, - перебил Фима.
       - Ты не перебивай, - Красин сверкнул глазами. - Со­пляки, что держат город, всего лишь марионетки, - он по­смотрел на Фиму и понял, что для его мозгов это высший пилотаж. - Город держат не сопляки, а серьёзные, умные люди. Они организовали беспредел. Грабят народ на за­конном основании, используя все структуры власти. И мы им в этом деле не нужны.
       - Вечно ты всё усложняешь, - Фима опустил голову.
       - Фима, - Алексей Яковлевич положил руку на плечо товарищу. - Мне нужно осмотреться. Не гони, всему своё время.
       Фима не рассчитывал, что Леха Красин тут же согла­сится. Информацию он закинул, пусть пережёвывает. В свою очередь Алексей Яковлевич думал о завтрашнем дне, как ещё жизнь сложится.
       Фима приходил несколько раз. Так же сидели на кух­не и выпивали. Галине Сергеевне это не нравилось. Ну не нравился ей Фима, и всё тут. Последний "тёплый приём" состоялся на нейтральной территории. Было около пяти часов вечера. Купили две бутылки водки и решили поси­деть в летнем кафе напротив парка "Липки". Заказали ко­фе, воды, пару салатов, чтобы всё было достойно. Фима выпил стакан водки и наслаждался идущим внутри орга­низма процессом. А тут молодая, наглая, здоровая по­росль за соседним столиком начала дурачиться: громко кричать и смеяться. Фима не выдержал и сделал замеча­ние.
       - Отдохни, отец, -- пацаны начали орать ещё громче. Фима стал горячиться, а Алексей Яковлевич как мог его успокаивал:
       - Не обращай внимание. Не видишь - дебилы.
       - Ну, чё, дед, пойдём выйдем? - задирались ради сме­ха парни. - Что, испугался? Испугался? -- И ржали от души на всю округу.
       Наверное, эта компания собиралась каждый вечер, по­тому что, кроме Фимы, на них внимание никто не обра­щал.
       - Ну, что, козёл старый...
       Слово "козёл" было сказано опрометчиво. Фима вы­скочил из-за стола, подбежал к пацанам, не успевшим ни­чего понять, и сделал два коротких удара. Двое слетели со стульев и остались лежать на асфальте, остальные разбежались. Фима взял одного лежащего за волосы припод­нял голову и, глядя парню в глаза, прокричал:
       - Я Фима! Фима! Понял?! - И треснул его головой об асфальт...
       Настроение на вечер было испорчено. Не нужна ни эта водка, ни эта компания. В конце концов, что уж, такой большой друг ему Фима?
       - Знаешь, Фима. Ты уж извини, нет у меня сегодня на­строения. Может быть, как-нибудь в другой раз посидим.
       Алексей Яковлевич посмотрел на разъярённого Фиму и, не дожидаясь ответа, пошел к троллейбусной останов­ке.
       Фима после этого случая на долгое время пропал из поля зрения Красина. По-видимому, тоже понял, что в обыденной жизни дружба не сложилась. Лучше оставить отношения такими, какие они есть. Да!!! У него есть гор­дость и всё такое...
       Время шло, а деньги таяли. Спасибо жене - она успе­вала подрабатывать. Днём работала технологом на пром­комбинате, вечером убиралась на заводе.
       Куда податься честному зэку? Президентом банка? Агентом по продаже недвижимости? Или ещё куда?
       Алексей Яковлевич не находил нужного решения. Не­обходимо что-то предпринять. Но судьба испытывала терпение. Понятно, что без рекомендации с его трудовой книжкой трудно найти подходящее место. Он перебирал предложения, встречался с руководителями малых пред­приятий и для себя отмечал: "Не то. Всё не то".
       В работе, как при взаимной любви с женщиной, нуж­на поэзия души, ниспосланная Всевышним. Красин четко следовал этому принципу, надеялся дождаться знамения, которое ясно даст знать, что он на верном пути. Беспо­коило только одно: как скоро оно посетит? И посетит ли вообще?
      

    ***

       Изя уходил из дома не на пустое место, и разыграл дома фарс не случайно. Последнее время у отца начали сдавать нервы, и он при всяком случае кричал:
       - Уходите. Все уходите. Вон! Откровенно говоря, надоело. Надоели эти скандалы, вечные бабские склоки, нищенская жизнь с постными щами и заштопанными носками. А тут в окружении поя­вились люди, достойные подражания. Вернее всего, один человек - Вовка Гордей. Как он появился в их дворе, ни­кто не помнил. Был он года на два постарше Изи. Особы­ми габаритами не обладал, такой же, как все, худой и ма­ленький. Черная курчавая головка, темные изюминки глаз на веснушчатом лице. Маленький носик и розовые губки вишенкой. Нежная, не терпящая прямых солнечных лучей кожа. Вечный мальчик, сирота с примерным, на зависть окружающим, поведением и хилым от рождения здоровь­ем.
       Никто никогда не слышал, чтобы Гордей повышал го­лос или вступал в бесполезный спор. Всегда вежливое об­ращение к пожилым людям и уважительное к сверстни­кам. Никто не мог сказать о нем что-нибудь дурное. Он был сама учтивость и праведность. Гордей ведь никому не рассказывал, как нравится ему, ласковому теленку, сосать несколько маток, сознавая, что своей родной рядом нет. Для него не составляло большого труда лишний раз ска­зать волшебное слово, ключ к открытию загадок челове­ческой души. Да ему просто очень нравилось играть с ок­ружающими в поддавки. Это когда тебя считают несчаст­ным, а ты доказываешь, что ты самый несчастный, и раду­ешься, когда тебе верят и искренне любят. Все принимают за бедного и всегда голодного, а ты и не возражаешь по­лучать подарки и подношения. Тебя видят слабым и больным... и ты проиграешь, поведав неприятную для людей правду... Кто осмелится обидеть убогого?! Его обязатель­но пожалеют.
       При этом легко и быстро можно распознать сущность человека. Всего несколько добрых слов нужно сказать "подопытному насекомому" о его величии, его талантах, красоте. И с упоением следить за судорожными конвуль­сиями его ума, побежденного гордыней. Как мало мудрых людей, кто бы достойно прошел испытание медными тру­бами.
       А Гордей вовсе не был слабым и не считал себя обде­ленным судьбою. Под рубашкой детское тело было креп­ким, стянутым жилами. Ловкие руки выполняли "ювелир­ную" работу карманного вора филигранно точно, акку­ратно и быстро. Да и головой Гордей соображал, опере­жая возрастные границы, в любом деле учитывал низмен­ный человеческий фактор. Умел тонко, ненавязчиво от­стоять своё мнение. И не возражал, если оппонент впо­следствии, любезно забывая, считал его своим.
       Где жил? На что жил? Чем занимался? Никто не знал. Так придёт поболтает, расскажет новости и уйдёт, как тот кот, который гуляет сам по себе. Изя любил слушать Гордея. Рассказы его были про воров, бандитов - роман­тиков жизни. И откуда Гордей всё это знал? Придумывал, наверное... Изя Гордею тоже приглянулся. Всё чаще они оставались одни. Забирались на чердак или спускались в подвал соседнего дома. И тогда Гордей рассказывал о своих похождениях, излагал своё понимание жизни:
       - Зачем работать целый месяц? Когда то же самое можно получить в пять минут. Зачем учиться в школе? Когда можно учиться в жизни. Школьные знания могут и не пригодиться, а вот знание и понимание жизни - всегда. Чтобы хорошо жить, не обязательно многое знать, надо просто многое понимать.
       - Вон бабка, напротив вас живёт, всю жизнь "вкалы­вала" на заводе, а теперь с голоду помирает на свою пен­сию.
       - Да не поэтому она помирает, - пытался возразить Изя. - А потому, что война унесла мужа и двоих сыновей.
       - Не-а. Это потому, что она жизнь не поняла. А если бы поняла, такого бы не было. Вот я вчера обрезал у од­ной дамочки ручки у сумочки, в пользу бедствующих ма­лолетних детей и сирот Ленинграда, а там пять бабкиных пенсий оказалось. Понял? Вкалывают у нас только дура­ки. А живут те, кто отбирает. Хоть руками, хоть головой.
       - Как это?
       - А вот так это!.. Осталась мне от родителей, царство им небесное, комната в коммунальной квартире. По зако­ну она мне не положена, так как я считаюсь малолетним. Но умные люди подсказали, и отнёс я кому надо две такие сумочки. Понял?.. Не понял? Вот я отбираю руками, а тот, кто взял с меня сумочку, - головой.
       Изя слушал внимательно, и каждое слово, смакуя, от­кладывал в памяти, как приятный и не всегда доступный вкус мороженого пломбир.
       - Вот здорово! Вовка! Возьми меня с собой.
       - Маленький ещё...
       И Изя ещё год ждал, пока вырастет. Но примером для подражания во всём оставался Гордей. Вместе с ним он попробовал винишко с хорошей закуской. Около Гордея появились девочки в экстравагантных юбочках. Изю они не волновали, желания ещё не проснулись, но жизнь такая нравилась.
       Дома происходящих с ним перемен не замечали. Про­сто не до него было. Да и в голову не могло никому прий­ти, что их маленький тщедушный Изя - вор.
       А Изя уже научился резать карманы, вытаскивать у честных граждан кошельки и отлучать обывателей от сумочек. Затем по-братски делить куш, и отдыхать, и отъе­даться.
       В один прекрасный день он вдруг понял, что семья ему больше не нужна. К чему выслушивать житейские склоки, беспричинные скандалы, когда можно обойтись без этого? Снимать за приемлемую плату угол у Гордея. Гордей как будто и не возражал и даже к переезду подтал­кивал.
       Так Изя совершил первое в своей жизни предательст­во и даже этого не осознал. Но за всё в этой жизни нужно платить. За недостойные мысли. За скверные поступки. За непристойные желания. И лучезарный мир, так широко распахнувший перед ним необъятные просторы, в один миг закрыл свои двери. Но Изя посчитал, что просто не повезло...
       Хорошо отлаженная машина добывания денег никаких сбоев не давала. Работали осторожно, не зарываясь, по­жрать сытно хватало -- и ладно. Был обычный весенний рабочий день. Светило солнце. Природа ещё спала. Лужи по утрам покрывала тонкая корка льда. Изя любил на неё наступать: тонкая корочка медленно со скрипом прогиба­лась, и на поверхность пробивалась вода.
       От нечего делать бродили по улицам, приставали и смеялись над прохожими. Заигрывали с симпатичными девчонками, не упуская .момент прикоснуться к соблазни­тельным округлостям. Радовались вместе с природой но­вому дыханию жизни. И по-юношески были счастливы.
       Около базара заметили соблазнительную "сумочку". Рассредоточились и осторожно начали преследовать жертву. Всё складывалось невероятно удачно. Дамочка влезла в битком набитый трамвай. Гордей зажал сумочку, так что никто и не заметил, как Изя отрезал ей ручки. Пе­ред проходным двором Изя трамвай покинул.
       Рано. Слишком рано заволновалась дамочка. Бдитель­ные граждане остановили трамвай и кинулись в погоню.
       Изя бегал быстро, не оставляя преследователям никаких шансов на успех, но в спасительной арке хорошо знакомо­го дома, как назло, оказался мужик. Он подставил под­ножку, и Изя кубарем покатился по асфальту. Подняться не успел, толпа навалилась и начала бить. Хотя сумочку Изя отдал.
      

    ***

      
       Иван Купцов, беспалый, пятидесятитрёхлетний дохо­дяга, возглавлял столярный цех при кооперативе "Альтаир". Делал дорогую мебель на заказ для высокопостав­ленных особ и в то же время являлся "крышей" всему кооперативу. Вообще-то, официально охранными меро­приятиями занимался местный хулиган Костя Махов, а Иван его подстраховывал там, где требовалось авторитет­ное слово. В принципе Купец мог выбрать для себя лю­бую должность, хоть директора, хоть замдиректора. Но не любил Ваня бумажную работу. Да и кого в наше время удивишь высокой должностью, через одного президенты и генеральные директора.
       Кооператив "Альтаир" базировался в Энгельсе, при­городе Саратова, полугороде, полудеревне. Эту архитек­турную особенность трудно не заметить. Буквально ас­фальтовая дорога разделяет заводы, фабрики, многоэтаж­ные дома и многоукладный деревенский быт со скотом, подворьем - курами и утками. И это не на окраине, а в са­мом центре, вдоль троллейбусной линии, в пятидесяти метрах от центральной площади, административного об­разования.
       Производственные площади для изготовления мебели кооператив "Альтаир" арендовал у ДСК (домостроительного комбината), который в период перестройки изо дня в день обреченно сдавал свои "правофланговые позиции". Руководство комбината оказалось в полной растерянности перед реалиями текущего момента. Бурный поток денеж­ных поступлений, выделяемый родным трестом, сначала превратился в едва заметный ручеек, а затем и вовсе ис­чез не оставляя надежды на свое чудотворное появление.
       Деньги для развития производства -- самая важная составляющая предприятия, но с начала перестройки тру­женики комбината просыпались каждое утро с более на­сущными для себя вопросами: сможет ли комбинат про­должить свое существование? В каком виде? И как долго?
       Появление на комбинате первых кооператоров было встречено коллективом не однозначно. Производственни­ки видели в них конкурентов, переманивающих заказы, клиентов, отнимающих последний кусок хлеба. Инженеры и технические работники, которых производственные ну­жды никогда не волновали, "курицу", приносящую на комбинат малые, но стабильные деньги. Только в одном были все едины: негоже самим бедствовать, а кому-то да­вать возможность на своих площадях зарабатывать.
       Но кооператоры, поглощенные трудовым процессом, вполне удовлетворяющим материальную сторону их жиз­ни, к подобного рода проявлениям человеческой зависти оставались равнодушными. Самое главное - готовую про­дукцию бы не повредили, а языки пусть себе чешут.
       Красин приехал в столярный цех, когда Ваня, кряхтя и матерясь, обшивал огромную двуспальную кровать, уверенно придерживая маленькие гвозди обрубками изу­веченных пальцев. На двухстах метрах светлого, теплого помещения, заставленного готовой продукцией - диванами, кроватями, креслами, - работали кроме Вани еще че­ловек шесть справных мужиков, сосредоточенно занятых каждый своим делом. На постороннего человека никто из чих особого внимания не обратил. Алексей Яковлевич подошел к очередному вновь создаваемому шедевру, посту­чал пальцем по деревянной каретке кровати, приглашая мастера к разговору. Ваня Купец, бубня и причитая себе под нос, продолжал увлеченно работать. Красин около минуты, добродушно улыбаясь, разглядывал руководите­ля новой волны, терпеливо ожидая его снисходительного участия. И все же не выдержал, прервал затянувшийся по­лет мысли изготовителя:
       - Хозяин, почём товар?
       Поначалу Ваня, не меняя делового вида, краем глаза окинул посетителя взглядом, но в следующую секунду преобразился:
       - Питерский! Алексей Яковлевич! - Он по-мальчи­шески радовался и не скрывал своего восторга: - Как ты?! Давно?!
       - Поговорить надо... - Алексей Яковлевич достал из портфеля водку.
       - Сейчас...- кивнул головой Ваня и обратился к сво­ему подмастерью:
       - Работайте без меня... Кто будет спрашивать, меня нет. - И завёл Красина в небольшой уютный кабинет...
       Хорошо они жили на зоне. Ваня в местах не столь от­далённых оказался волей судьбы или, точнее, волей своей бывшей супруги. Весь интерес жизни Вани был в его ра­боте. В этом ему повезло. С самого раннего детства любил он возиться с деревяшками. Постоянно ходил среди своих сверстников с перочинным ножом и небольшим деревян­ным бруском, из которого выстругивал фигурки живот­ных. Парни рассказывают анекдоты, беседуют за жизнь, а Ваня слушает и строгает. И, надо сказать, у него это здо­рово получалось. Впоследствии работа по дереву стала его основной профессией. Имея четвёртый разряд столя­ра, ушёл в армию. После армии женился по любви, рабо­тал по специальности, жил, как все: пил только по празд­никам, получку приносил вовремя. Прожили десять лет счастливо, детишек только не было. И тут нашла коса на камень: баба спуталась с мужиком. Да не просто с мужи­ком, а с начальником районного отделения милиции.
       Ну, естественно, стал Ваня им мешать. Подвели его под статью, то ли за хулиганство, то ли за тунеядство, и получил Купец три года, а потерял доставшуюся от мате­ри в наследство квартиру. Событие воспринял фило­софски - трагедии особой не делал: хорошо, что не уби­ли, а деревяшки строгать везде можно, да и всегда нужно. Специальность менять нет необходимости. У Купцова Вани было лишь одно важное требование, чтобы никто не мешал во время работы. А Алексей Яковлевич Красин на зоне это ему гарантировал.
       Они просидели за разговорами около двух часов. Вспоминали молодую загубленную жизнь, друзей по на­рам. Ваня, захлебываясь от восторга, рассказывал о своей новой работе, новой жизни. Красин терпеливо, вежливо ждал, когда же он начнёт задавать вопросы, и даже, по­глядывая на часы, начинал беспокоиться.
       - Ну, сам-то ты что? - наконец промямлил Купец, оп­рокидывая в рот остатки второй бутылки водки.
       - Пока не знаю. В раздумье.
       - Пойдём к нам. Я тебе место найду. Вон у нас долж­ность механика свободна.
       Должность механика Алексею Яковлевичу подходила. С этой работой он был знаком.
       - Ну что ж, давай попробуем.
       - Да что там пробовать, завтра выходи на работу, а я сегодня вечером поговорю с председателем.
       На следующее утро Красин пришёл в столярный цех вовремя, как и договорились. Ваня Купец стоял в окруже­нии подмастерьев и обсуждал предстоящие производст­венные задачи. С начала рабочего дня он одним махом стакана водки снял похмельный синдром и находился в отличном расположении духа. Завидев Алексея Яковлевича, Ваня отложил совещание, подошел, горячо пожал Красину руку и обрадовано оповестил, что вчерашнюю договоренность выполнил, и в ее осуществлении никаких проблем нет. Будем немедленно ее решать. Затем отдал подчиненным необходимые распоряжения. Чтобы пока­зать Красину свою значимость, завел его в кабинет, уса­дил на мягкий стул, позвонил и вызвал из центрального офиса фирмы персональную машину. И, наконец, удовле­творившись произведенным впечатлением, затянулся си­гаретой,
       Центральный офис фирмы занимал большой двух­этажный деревянный дом в деревенском квартале Энгель­са, недалеко от пожарной части, где самым высотным зданием была водокачка. До него добирались на машине минут двадцать. Ваня Купец несколько раз настоятельно просил молодого водителя снизить скорость. Парень ут­вердительно кивал головой, но как будто назло давил на педаль, увеличивая скорость. Затем он, наконец, свернул с асфальтовой дороги, подъехал к дому и остановился возле стоявших в ряд на пустыре большегрузных "КамАЗов".
       - Приехали, Алексей Яковлевич.
       Ваня открыл дверь и вышел из машины. Он радушно поздоровался с мужиками, которые с улыбками встретили его возле дома. Отмахнулся от их шуток в свой адрес и завел Красина сначала в дом, а затем в кабинет к предсе­дателю кооператива.
       - Светозаров Егор, - ослепил железным рядом зубов председатель.
       С редкими, светлыми волосами, в очках с большими диоптриями и старомодной оправе, он походил на учено­го, кандидата или доктора наук, но никаким образом на кооператора.
       - Алексей Яковлевич Красин, - Алексей Яковлевич пожал нервную, влажную руку.
       Некоторое время они молча разглядывали друг друга, и когда пауза стала неприличной, председатель заёрзал на стуле:
       - Тут ситуация такая... Я неделю тому назад пригла­сил на это место человека. Ему осталось отработать по до­говоренности несколько недель... Я, конечно, могу ему отказать...
       - Не надо, - Алексей Яковлевич прервал "вдохновен­ную" речь работодателя. - Раз человеку пообещали, пусть работает. Может быть, у вас для меня какая-нибудь другая работа найдётся?
       Алексей Яковлевич для себя решил, что обязательно будет работать в этом кооперативе. За месяц мытарств бо­лее подходящего места он не нашёл. Какая разница, меха­ником или ещё кем? Лишь бы заработная плата была со­ответствующей. А жизнь впоследствии расставит всё по своим местам. Зато об этом благородном поступке будет знать весь коллектив кооператива и тем самым проник­нется уважением.
       Очкастый кандидат наук, которого вчера поставили перед фактом, не спал всю ночь. Что делать? Работы пол­но. Но согласится ли на неё авторитет? Может, предло­жить ему стать своим заместителем. Поэтому, когда Алексей Яковлевич не стал возражать и настаивать, Светозаров обрадовался:
       - Конечно! Конечно! Вам мы работу найдём. И очень хотим, чтобы вы у нас работали. В нашем кооперативе не­кому заниматься коммерцией. Я могу предложить вам ме­сто в коммерческом отделе его начальником. Оклад в данный момент восемьсот рублей, а там всё будет зави­сеть от работы кооператива.
       Алексей Яковлевич посмотрел на председателя, поиг­рал желваками и царственно ответил: - Согласен.
      

    ***

       За сумочку Изя получил пять лет колонии для мало­летних преступников. Два отсидел и в 1953 году по амни­стии вышел. Туманный Ленинград встречал полноправно­го гражданина Союза ССР Красина Алексея Яковлевича.
       Когда Изю привели в спецприёмник и стали устанав­ливать личность, он представился беспризорником и рас­сказал историю о погибших родителях, которых плохо помнил. Надеялся, что о случившемся не узнают близкие и знакомые люди. А, кроме того, он давно мечтал изме­нить свои имя и фамилию. Уж больно они резали слух ок­ружающим. Изя наивно полагал, что их изменением об­легчит свою судьбу, но всё оказалось наоборот. Два года, проведенные в колонии и как будто вычеркнутые из жиз­ни, превратили тщедушного, мягкого, беззаботного па­ренька-романтика в расчётливого, хладнокровного зверя, который по своим повадкам должен походить на сороди­чей и каждый шаг и каждый поступок совершать обду­манно, по правилам стаи.
       Псковская колония для малолетних преступников на­ходилась за двести с лишним километров от областного центра и была рассчитана на содержание тысячи воспи­танников. Эта цифра оставалась постоянной с самыми не­значительными изменениями в ту или иную сторону. Ба­рачного типа мазанки с двухъярусными кроватями, вы­строенные еще в предвоенное время, стояли окруженные лесом и. бескрайними полями. Летом в их мрачных покоях шла борьба с кровососущими, назойливыми насекомыми, тошнотворными запахами мочи и пота, зимой - за выжи­вание при низких температурах. Воспитанники колонии, мальчишки от тринадцати до семнадцати лет, жили, учи­лись, работали под руководством педагогов, одетых большей частью в военную форму. С учетом возрастного ценза формировались классы, из классов отряды. Пять больших отрядов составляли колонию.
       Поначалу маленький, щуплый еврей был предметом издевательств, насмешек, "грушей" для отработки бок­сёрских ударов. Пальцы его ног не заживали от ожогов. Сверстникам было любопытно смотреть, как он ездит на "велосипеде". Едкий запах мочи разъедал глаза, потому что воспитанники колонии иногда ночью не доходили до места общего пользования и писали Изе в тумбочку. Все эти унижения приходилось выносить, Изя плакал, искал выход из сложившейся ситуации и даже думал о само­убийстве. Поток издевательств лавинообразно разрастался с каждым днём, пока, наконец, мозг отчётливо не опреде­лил, что это именно тот случай, когда жизнь или смерть. И дорогу жизни он должен прокладывать себе сам, в дан­ном случае кулаками. Драться за жизнь Изе раньше нико­гда не приходилось. Он не только не знал техники кулач­ного боя, даже не был подготовлен психологически. Но, сам того не сознавая, Изя готовился. Наблюдая за прохо­дившими ежедневными драками, определил основное правило: независимо от противника, независимо от того, проиграл ты в поединке или победил, драться надо так, чтобы ни у кого и никогда не возникало желания драться повторно. Ещё Изя понял, без физической подготовки осуществить задуманное не удастся. Поэтому, при каждом удобном случае, с помощью физических упражнений на­чал наращивать мышцы. Спустя неделю он ощутил при­лив сил, стал увеличивать нагрузки. Вверх расти, не по­зволяла природа, он разрастался вширь и превратился в подобие круглого, накачанного мячика. Как только почув­ствовал уверенность в собственных силах, выбрал объ­ект - такого же, как он сам, беззащитного - и ради трени­ровки избил. Такое самоутверждение не понравилось законодателям устоев колонии, и созрело решение проучить зарвавшегося. Началась травля.
       Неопытность и незнание законов зоны не освобожда­ют от наказания. И за совершённые ошибки, по решению "суда", Изю били. Он запоминал своих палачей и по про­шествие времени находил причину, чтобы встретиться с ними в кулачном бою один на один. День ото дня желаю­щих судить становилось всё меньше и меньше. Ровесники связываться с ним не помышляли, но подонки постарше быстро сориентировались и начали устраивать "тёмные". Изе пришлось перестраиваться. Он пакостил всем подоз­реваемым так, чтобы, решая свои проблемы, они на время о нем забывали. Бока болели. Он удивлялся выносливости своего организма. Стиснув зубы, терпел.
       Через боль и муки приходит озарение: не могут все так ненавидеть одного! Кому какое дело до маленького юркого еврея? Почему его не оставят в покое? По всей видимости, для кого-то он как бельмо на глазу. Изя начал это выяснять, и нашёл. Оказалось, больше других не лю­бил его Ломовцев Саша - исполнитель гитарных серенад, беспринципный, коварный, способный на любую под­лость старшеклассник.
       К лидерам колонии он не причислялся, но приглаша­ли его с гитарой на посиделки за чефиром. Там он про Изю и напоминал.
       Для начала Изя, улучив момент, порвал Лому на гита­ре струны. Кому он без гитары нужен? Затем, когда Ло­мовцев с помощью директора клуба приобрёл новые, раз­бил гитару вдребезги. Пусть играет на ложках. Учре­дительные действия сразу дали о себе знать. Изя это по­чувствовал на собственной "шкуре". Не было боли, не было сине-зелёных разводов на теле. Никто не тревожил сладкий, здоровый сон и не отбирал еду. Это право он от­стоял, и, казалось бы, можно на этом остановиться, но Изю уже тогда посещали не по годам зрелые мысли: начатое дело надо доводить до логического конца. И никогда в вопросах чести не быть сентиментальным. Он разработал план и ждал случая.
       Жизнь, она ведь какая: коль задумал и терпеливо ждёшь, то обязательно сбудется. Изе хотелось размазать Лома по стене, сровнять с землёй, уничтожить, но это ему было не под силу. Тогда он решил использовать чужие, сильные руки.
       Эдик Сидоров, по кличке Гаврош, ростом один метр девяносто сантиметров и плечами дровосека, был грозой всей колонии. От одного его полоумного взгляда бросало в дрожь. Но Изя, преодолевая страх, решил рискнуть. Во время дежурства по колонии он подошёл к тумбочке Гавроша, вытащил серебряный портсигар, которым тот очень дорожил, и подкинул его в тумбочку к Лому так, чтобы он казался спрятанным. Прошло дня три, прежде чем Гаврош определил пропажу. Он тупым взглядом осматривал тум­бочку и никак не мог сообразить, что произошло. Изя всё просчитал правильно, лишь недооценил размаха разра­зившегося скандала. Шестёрки с небывалым рвением на­чали перетряхивать постели, с грохотом опрокидывать тумбочки. Тяжело переживая нанесенную обиду, Гаврош превратился в молчаливое, разгневанное чудовище, подо­бие динозавра, которое за свою собственность съест с по­трохами или одним ударом сровняет с землей. (Как же ему было обидно за пацанов.) Вскоре портсигар нашелся. Ломовцев Саша сам дрожащими руками принес пропажу и пытался что-то объяснить. Плакал, кричал, клялся. Сна­чала Гаврош выбил ему зубы, потом повалял по полу, а затем собрал самых маленьких и заставил на Лома помо­читься. Когда Ломовцев Саша под ударами Гавроша виз­жал и плакал, Изя стоял в стороне и равнодушно наблю­дал за процессом. Его сердце билось не по годам ровно.
      
      

    ***

       Кооператив "Альтаир" был не просто рентабельным предприятием, но и преуспевающим. Очкастый кандидат наук верно, в соответствии с реалиями времени, выбрал экономическую политику, неотступно придерживался ее, и к тому же грамотно руководил людьми. Бухгалтер Ири­на, любившая этого очкарика по должности и для удо­вольствия, "дралась" за каждую копейку. Несколько на­правлений в работе набирали обороты: строилась коп­тильня, выполнялся заказ по строительству водоканала, десять автомобилей "КамАЗ" бесперебойно перевозили промышленные и частные грузы. В глубине двора цен­трального офиса, во вновь построенных ангарах, проводи­лись работы по автосервису легковых автомобилей. Есте­ственно, увеличивалась заработная плата - росло благо­состояние людей. Радовало, что русский мужик не поте­рял интереса к работе.
       Вскоре после Алексея Яковлевича на работу в коопе­ратив на должность механика гаража пришёл безусый, бе­лобрысый "студент", которого два месяца с нетерпением ждали. Шустрый, пронырливый, разбирающийся в техни­ке, он, конечно, был на своём месте и чем-то напоминал Алексея Яковлевича в молодые годы. Пацан отличался от серой, безликой массы работяг, любил гульнуть и не прочь урвать. Красину нравилась исключительная жизне­радостность и его весёлое, молодое общество. Но прошло месяца три прежде чем они сблизились. Павел Мокроусов, по кличке Паля, сделал обычную для многих обывателей ошибку, привёл с собой напарника - ленивого и необяза­тельного милиционера, которого выгнали из органов как несоответствующего занимаемой должности. Причём де­лили один оклад, занимали одну должность, а работу вы­полнял один Паля. В кооперативе разобрались, но прошло время, прежде чем расстались с ненужным человеком. Там, где "делаются" деньги, лень и разгильдяйство не прощаются.
       Всё то, чем занимался кооператив, приносило деньги, трудовые деньги, добытые кропотливой, изнурительной работой, обильно сдобренной потом и кровью. Маховик раскрутки их добывания тяжёл. Долог процесс выхода в заданный прибыльный режим работы. А времени на рас­качку не было. Оно летит стремительно. Организованные повсеместно кооперативы, товарищества, малые предпри­ятия появлялись, как грибы после дождя, богатели, а зна­чит, становились конкурентами. Без прочной экономичес­кой базы соревноваться с кем-либо невозможно. Поэтому на Алексея Яковлевича возлагали большие надежды. Он должен был организовать новое, незнакомое, коммерче­ское дело и зарабатывать для кооператива так называе­мые "быстрые деньги". С такой работой Алексей Яковле­вич встречался в далёкой молодости, с одной лишь разни­цей - в ту пору за неё сажали в тюрьму, а в эту считали важнейшим завоеванием демократии. Красин "засучил рукава" и приступил к разработке стратегии. Во всяком бизнесе большую долю успеха составляет везение, кото­рое предопределяется чистыми помыслами и достойными методами. Алексей Яковлевич об этом никогда не забывал в период безденежья. Для осуществления задуманного нужны оборотные средства. Эту первоочередную задачу Красин поставил перед руководством кооператива. Бух­галтер с председателем переглянулись и, не задумываясь, ответили:
       - Любой кредит в банке, пожалуйста... Правда, про­центы высокие - сто сорок - годовых. (Тогда они ещё не знали, что банковские ставки поднимутся вдвое.)
       -Так вот, нужно взять столько, сколько дадут, - нра­воучительно оповестил Алексей Яковлевич.
       - А что мы будем на них покупать? - На часть суммы привезём из Подмосковья ТНП (то­вары народного потребления) в виде телевизоров, часть используем на закупку техники для промышленных пред­приятий. В конце года государственные структуры выну­ждены будут использовать ещё не израсходованные лими­ты.
       После производственного собрания работа закипела: Ирина с Егором занялись кредитом, Алексей Яковлевич налаживал связь со своими друзьями из Подмосковья. Па­лю отправили на завод спецавтомобилей, где он хорошо был знаком с заместителем генерального директора заво­да по сбыту готовой продукции.
       Всё происходило в соответствии с разработанным планом: банк выделил один миллион двести тысяч рублей кредитных денег. (Один автомобиль "ВАЗ" в то время стоил около двадцати тысяч рублей.) За приемлемый пре­зент заместитель директора выделил из своего резерва пятнадцать спецавтомобилей по заводской цене. Алексей Яковлевич созвонился с давним приятелем, по кличке Страдивари. В знак уважения и дружбы тот обещал посо­действовать в приобретении телевизоров. И своё обеща­ние выполнил.
       За месяц до наступления нового года пятнадцать спец­автомобилей, начиненных электроникой, стояли на авто­стоянке. На контейнерных "КамАЗах" в два заезда, по со­рок штук, Красин привёз телевизоры. Низкая цена позво­лила продать их через магазины за неделю. И на спец­автомобили покупателей было предостаточно. После того как двенадцать автомобилей продали по двойной цене, кредит в банке был погашен. Три спецавтомобиля оста­лись чистой прибылью кооператива. Оставалось пра­вильно ею распорядиться. Учредители, в лице председа­теля кооператива, продавать автомобили не спешили. За время своей трудовой деятельности такую большую при­быль они не получали, и срабатывал фактор собственника: в работе кооператива техника не нужна... но что моё, то моё. Логика понятна и не требует дополнительных разъяснений. Но Алексей Яковлевич и присоединившийся к нему Паля пытались втолковать незадачливым коммер­сантам, что деньги держать в товаре неразумно. Они должны работать, наращивая оборотные средства. С дру­гой стороны слышались веские аргументы: сумеем ли мы ещё раз провести такую успешную коммерческую опера­цию, неизвестно, а автомобили, имеющие спрос, только дорожают и после Нового года будут проданы по более высоким ценам.
       Тяжба продолжалась до самого Нового года. Безус­ловно, Алексей Яковлевич мог бы настоять, но живём-то мы не одним днём. Кто он? Недавно освободившийся зэк. Утверждать свой авторитет силой в новом коллективе -это всё равно, что рубить сук, на котором сидишь. Кроме того, председатель в качестве премиального вознагражде­ния за успешно проведенную работу предложил Алексею Яковлевичу автомобиль "Москвич". Старый, потрёпан­ный годами, он стоял без дела у его отца в гараже. После недолгих раздумий Красин решил: пусть будет, как они того хотят. В любом случае в прогаре он не останется. Сумеют учредители успешно продать технику - будут до­полнительные деньги. Нет - поднимется его авторитет. И не знаешь, что выгоднее.
      

    ***

      
       Наевшись вдоволь горького хлеба колонии, Изя решил стать человеком.
       Поначалу поступил учеником слесаря на судоверфь, затем начал работать слесарем. После того как модно стало водить автобусы, Изя занялся перевозкой пассажи­ров на дальние расстояния. Он приоделся: купил себе клетчатый костюм, трость, шляпу, много подарков, и пришёл к родителям.
       Яков оглядел сына с ног до головы, не скрывал радо­сти:
       - Ну, вот теперь ты настоящий человек... - И, обра­щаясь к матери, воскликнул: - Я говорил тебе, мать, будет наш Изя человеком!
       Мать заплакала и обняла потерянного сына...
       У родителей Изя прогостил недолго. Ждала дорога: у "дальнобойщика" работа кипела, а "капуста" хрустела. Без "левого" груза Изя не ездил: помогал населению в приобретении дефицитных товаров. В колонне он был на хорошем счету, даже поступил в автодорожный техни­кум. Только надоели дороги, и он перешёл на работу ав­томехаником. Теперь "левый" груз везла ему вся колонна. Имея деньги в достатке, щеголь и франт, он появлялся в ленинградских кабаках, раскланиваясь с блатными фрае­рами. Купил себе автомобиль и, подобно "крутым" фар­цовщикам, подъезжал на нём на молодёжные тусовки. Ве­тер перемен дурманил голову свободой и возможностями. Изя упивался: вот она, настоящая жизнь, к которой он так стремился.
       Однажды, проезжая по ухоженным улицам Васильев­ского острова, из окна автомобиля он увидел знакомое лицо: "Марина!".
       Он не ошибся, то была детская увлечённость, отлич­ница и умница Марина Жеребицкая. Изя открыл перед ней дверь автомобиля, свое сердце и быстро нашёл дорогу до загса. Правда, в любовь Изя играл недолго. Деньги раз­вращают. Марина ходила ещё брюхатой, а он уже любил другую, третью, что, впрочем, не мешало быть хорошим семьянином. Для Марины и народившегося сына Семёна он готов был отдать всё: квартиру, купленную на фарцовых операциях, обстановку, машину, которые он теперь менял часто. Всё, кроме своей свободы. Теперь он любил самых красивых женщин. Любил делать им роскошные подарки, катать на автомобилях и с достоинством воспри­нимать их восторг. Чаще вечера коротал в ресторанах в обществе завсегдатаев, негласных хозяев злачных мест. Бросил работу автомеханика, она стала неактуальной. Он уже вращался среди богатых людей, лицезрел алчный и продажный мир. Старался следовать иному веянию жизни и никому про свои прошлые трудовые будни не рассказы­вал, боялся - засмеют. Изя нашел свое место под солнцем и им дорожил. В его распоряжении находились гостинич­ные комплексы, элитные учебные заведения, лучшие ку­рорты страны. Это была его работа - он стал "ломщи­ком", при этом получил кличку Паук.
       Ах! Как он любил своё новое дело. Сколько доставля­ло восторга и трепета обманывать обманщиков - "кру­тых" и "великих", с презрением смотрящих на жизнь. Вся операция длилась пятнадцать, двадцать минут: фраера находили клиента из числа валютных спекулянтов, же­лающих "погреться" на наивности трудового населения. (Изя выступал от лица трудового народа.) Спекулянт предлагал на продажу дефицитную вещь, назначал цену и просил расплатиться валютой. Баснословно высокая цена "труженика" Изю не смущала, он с бравадой вытаскивал из кармана заготовленную сумму и, не считая, расплачи­вался. Дотошный спекулянт, пересчитывал деньги и воз­буждённо констатировал, что не хватает самой малости, удивлённый Изя брал пачку денег в свои руки и сосредо­точенно пересчитывал. Затем лез в карман и вытаскивал оттуда завалявшуюся купюру. Долго, долго вежливо из­винялся, получая при этом снисходительное похлопыва­ние по плечу: ничего, бывает...
       По прошествие времени спекулянт пересчитывал по­лученные от Изи деньги и никак не мог понять: где он оставил, потерял или расплатился: сумма оказывалась меньше затребованной - в ней не хватало нескольких ну­лей.
      

    ***

       Звёздная болезнь кооператива "Альтаир" продолжа­лась недолго. Первые месяцы 1993 года быстро отрезвили непомерными налогами и пустыми карманами, заставляя искать потерянный пульс времени. Быстро сошли на нет столярный цех, строительство водоканала. Дефицит денег у населения и промышленных предприятий ощутимо сни­зил заказы на автотранспорт. Как и предполагал Алексей Яковлевич, в начале года ни одна организация не прояви­ла интереса к спецавтомобилям. И в течение месяца на ав­тостоянке автомобили были разграблены. Это удручаю­щее сообщение вызвало взрыв негодования среди работ­ников кооператива. Они слёзно просили Алексея Яковлевича проявить участие и наказать виновников грабежа. Красину ничего не оставалось делать, как проникнуться общей тревогой и решать поставленную задачу.
       Автостоянка, к удивлению, оказалась бесхозной. Не­сколько раз она переходила с баланса на баланс несколь­ких предприятий города. В итоге выяснить, кому она при­надлежит, оказалось невозможным, не говоря уже о том, чтобы затевать судебное разбирательство. Оставалась по­следняя надежда - предъявить претензии к охранникам стоянки. Алексей Яковлевич взял с собой крепких парней из кооператива и поехал искать сторожей.
       Мария Степановна Большакова, беззубая немощная старуха, сил у которой только и хватало, чтобы повернуть ключ в замке, удивленно моргала глазами и никак не могла понять, что от неё хотят десять молодых парней: месяца два тому назад она уволилась, а новых сторожей не прислали...
       Так что затею вернуть "вчерашний день" пришлось оставить.
       С каждым днём в кооперативе всё более ощущалось упадочническое настроение. После нескольких месяцев безденежья основная часть работников уволилась, мень­шая с утра до вечера слонялась без дела, пропивала ос­тавшиеся, завалявшиеся с прошлого года "копейки". Не­редко от злобы и безысходности работяги в пьяном угаре ругались и били друг другу физиономии. Правда, денег от этого не прибавлялось.
       Катастрофически неудачно начавшийся год заставил учредителей искать новые пути решения кадрового во­проса. В кооперативе была проведена реорганизация, и в результате руководящие посты начали занимать родст­венники председателя: мама стала заведовать складом, папа руководить ремонтом автотранспорта, двоюродный брат чётко отслеживать эксплуатацию "КамАЗов". Орга­низовался семейный подряд. Место в нём Алексею Яков­левичу и Пале не находилось. Они ездили целыми днями по городу, пытаясь доказать преданность общему делу и кооперативу. Хватались за любую идею - от организации продаж куриного помёта в Германию до предоставления посреднических услуг в приобретении антиквариата - та­бакерки Геббельса и скрипки, к которой прикасалась рука великого маэстро Паганини. Наступило время, когда новоявленные бизнесмены "гоняли воздух" (выступали по­средниками на несуществующий товар). Из ста предложе­ний совершалась лишь одна сделка, а то и ни одной.
       Новым веянием предпринимательской деятельности ала торговля цветными металлами. В Энгельсе появи­сь гонцы из Латвии, которые скупали медь. Алексей Яковлевич и Паля возили русскоязычных прибалтов Колю и Володю по всем фирмам, торгующим цветными метал­лами. Устраивало все: цены, количество, сертифициро­ванное качество. Оставалось самое главное - воочию уви­деть товар. Две недели удача ускользала. Прибалты обре­чённо махнули рукой и взяли билеты на обратный путь. Перед самым их отъездом в кооператив приехал Фима.
       - Лёха, есть медь!
       В кабинете наступила тишина.
       - Ты её сам видел? - Алексей Яковлевич устало по­смотрел на пьяного Фиму.
       Хотя от Фимы исходил дурманящий, винный запах, Красин знал, что за свои слова тот отвечает в любом со­стоянии.
       - Видел, видел у Кешки в цеху.
       -У какого, Кешки?
       - У Скворца.
       Никакого Скворца Алексей Яковлевич не помнил, вы­яснять не стал, обратился к прибалтам:
       - Ну что, смотреть будете?
       - Я понимаю, заработать все хотят, - начал свою от­влечённую излюбленную фразу Коля. - Только у нас че­рез два часа поезд...
       - Но ради дела можно и задержаться, - Алексей Яков­левич глубоко затянулся сигаретой.
       - Тут верняк, ребята... - Фима энергично задвигал большим пальцем около горла.
       - Остаться так можно. Только, если сделка не состоит­ся, вы нам оплатите стоимость билетов.
       На некоторое время в комнате установилась безмолв­ная пауза, затем гогот Пали и как пожелание доброго пути смех присутствующих.
       После отъезда прибалтов настроение окончательно испортилось. Алексей Яковлевич и Паля начали замечать, что руководство кооператива ведёт от них двойную бухгалтерию, утаивает на складах товар, скрывает дивиден­ды. Доказать непорядочность коллег при всём желании невозможно. Да и зачем? Успеха в работе всё равно не бу­дет. Разумнее просто уйти.
      
      
      

    ***

       Второй раз Изя пошёл по этапу в далёком 1964 году.
       В космос поднялся человек. Лозунг "Догнать и пере­гнать Америку", был призывом к действию. Свобода. Де­мократия. Подъём жизненного уровня...
       Изя "наломал" кучу денег. Пора сваливать за кордон, но уж очень нравилась такая жизнь: любовницы и ресто­раны, деньги и шикарные автомобили, отдых на лучших курортах страны. Разве мог он поменять эту жизнь - и на что? Иногда, правда, его брали сомнения, когда, просыпа­ясь с глубокого похмелья, он рассматривал присланные из-за рубежа приглашения. (Московский международный молодежный фестиваль приоткрыл темную завесу, обере­гавшую беспредельно счастливую жизнь.) "Съездить по­смотреть, что ли?". Только этим всё и заканчивалось.
       Именно тогда Изя был по-настоящему влюблён в пре­лестную и изумительную женщину. Боготворил её и зада­ривал подарками. Работала она товароведом в "Пассаже". Была известна в узких блатных кругах Ленинграда. За свои высокий рост и атлетическое сложение носила клич­ку Лошадь. Любила она Изю или его деньги - всё равно. Он дарил ей подарки от чистого сердца.
       В последний раз, когда они ездили вместе на море, Людмиле, так звали Лошадь, очень понравился дом с видом на лазурный берег. И Изе непременно захотелось ей его подарить. Дом по случаю продавался и стоил сорок тысяч рублей новыми советскими. С собой у Изи таких денег не оказалось, а подарок сделать очень хотелось. Пришлось оставить задаток в пятнадцать тысяч рублей и отправиться домой за деньгами, тем более отдых подошёл к концу. Деньги он "наломает" быстро.
       Они приехали в дождливый Ленинград, полные впе­чатлений и счастья. Встреча с друзьями, запах родного дома, и они уже считали себя неразлучными. У них долж­на была состояться помолвка. Ради этой знаменательной даты нужен был подарок для невесты. Людмиле запало в душу норковое манто, которое продавалось только в ва­лютном магазине. Для Изи никаких преград не существо­вало. Он съездил к знакомой продавщице... .
       Ах, если бы знал тогда Изя, что за валютным магази­ном налажена слежка. Что подъём и ускорение свойствен­ны не только народному хозяйству, что в Комитете госу­дарственной безопасности тоже существуют повышенные планы и новые методы труда.
       Продавщицу Нину долго обрабатывать не пришлось, и в "разведчицу" она играть не стала. Два молодых челове­ка предъявили ей документы сотрудников КГБ и преду­предили: "Придёт, пикнешь - вместе с ним пойдешь по статье за незаконные валютные операции". Нина распла­калась и утвердительно мотнула головой.
       Когда Изя зашёл в магазин, продавщица Нина, с кото­рой он "кувыркался" не одну ночь, в его сторону не смот­рела. Тишина и прохлада зала "Мехов" позволяли почув­ствовать себя уверенным в себе человеком. Ничего не­обычного нет. Просто у Нины плохое настроение. Может быть у человека плохое настроение?
       Всё это Изя сопоставил, когда твердая рука закона опустилась на его ловкие, "валютные" запястья.
       Двенадцать лет жизни, в цвете лет и сил, отдать за­ключению - подобно смерти. Как строг закон к проявлению капитализма. В двадцать восемь лет - в Сибирь, и от такой жизни. Ком подкатывал к горлу, на глаза наворачи­вались слёзы от обиды. За что двенадцать лет?! Весь мир жил и живёт по законам, объединяющим человеческие ценности, и подобные операции считаются законными. То что Изя зарабатывал, обманывая спекулянтов, в расчёт не шло. Ни одного случая, ни одного свидетеля зафикси­ровано не было. Да и какой дурак захочет об этом расска­зывать?
       Когда суд объявил приговор: двенадцать лет с конфи­скацией имущества, Изе подумалось, что всё это ему снится. Это лишь кошмарный сон - ещё одно мгновение, и он проснётся. Но почему-то этого не происходило. Пе­ред лицом витали глаза восьмилетнего Семёна и запла­канное лицо Марины, с которой официально развёлся за два года до ареста. Она-то что плачет? Сына зачем-то привела. Приговор никак не отразится на её благосостоя­нии. Для сына и соответственно для неё он обеспечил без­бедное существование на долгие годы. Возможность сесть в тюрьму Изя где-то держал в подсознании, как два пи­шем, три в уме. Все мы ходим под Богом. Но то, что по такой статье и на такой срок, предположить не мог.
      

    Глава 2.

    Питерский

      
       Прошло три недели после бракоразводного процесса с кооперативом "Альтаир". Он готовился целый месяц, а продолжался сорок минут, и то потому, что отвлекали по­сторонние телефонные звонки. Этот процесс был в жизни Расина самым щекотливым. Разрывая судьбу с законными и гражданскими жёнами, всё заработанное имущество Алексей Яковлевич оставлял им в благодарность за про­житые годы. А в случае с кооперативом он этого делать не хотел. Чужого ему не надо, но и свое добро, добытое не­посильным и нервным трудом, отдавать или дарить кому-то глупо. Он, вообще-то, никогда не считал себя альтруи­стом, да и не был им, когда дело касалось совместно за­работанных денег.
       Егор Светозаров понимал обоснованность требований, нервничал. Глазки под очками, в соответствии с ритмами работы сердца, то блестели и округлялись, то мутнели и сужались. В этом состоянии он был согласен со всем. Па­ля быстро уловил суть момента и уже было запросил не­возможное. Но бухгалтер Ирина оставалась преданна председателю и с легкостью умерила охвативший его пыл. В назидание сказала всего два слова:
       - Остынь, Паша...
       В счет дивидендов забрали "Жигули" шестой модели светло-желтого цвета, 1989 года выпуска. Алексей Яков­левич оформил машину на себя, а в качестве компенсации отдал Пале свой потрепанный "Москвич". Этому в коопе­ративе возражать не стали и посчитали это справедливым.
       Машина не роскошь, но плохо, когда хозяин её сты­дится. На "Жигулях" Алексей Яковлевич чувствовал себя комфортно и с удовольствием появлялся перед своими знакомыми.
       В субботу к городскому парку, на тусовку по обмену видеокассет, он подъехал с молодым, модно одетым муж­чиной лет тридцати пяти и был, как никогда, сосредото­чен. Все три недели, после разрыва с кооперативом "Альтаир", он был в исканиях, анализировал, строил далеко идущие планы. Правда, пару раз от безденежья ездил рас­кулачивать богатых кооператоров, по неосторожности или недомыслию попавших в поле зрения рэкетиров. От одно­го вида пожилого, свирепого человека должники теряли дар речи и открывали закрома. Но это были шаги отчая­ния, проделанные с тщательностью и осторожностью. Ставилась большая задача - наладить дело, своё дело. Ра­ботать на "дядю", который распоряжается прибылью как ему угодно, деловому человеку не подобает.
       Чтобы родилась идея, необходимо время иногда дли­ною в жизнь. Принесёт ли она успех? Будет ли оценена? И не проще ли её позаимствовать? Как это делается зачас­тую: Москва заимствует у Запада, провинция у Москвы. А для воплощения идеи нужен юридический адрес, юри­дическое лицо. Молодые друзья организовали новый аль­янс и на пост директора прочили Алексея Яковлевича. Быть директором в планы Красина не входило. Он не­сколько раз пытался убедить мальцов, но понял, что это бесполезно, и решил действовать хитростью.
       Альянс складывался неплохой. Студенческий друг Пали занимал должность главного инженера трамвайного депо, на больших административных и производственных площадях которого наряду с работниками электрохозяй­ства города вели коммерческую деятельность пять-шесть кооперативов. Исправно платили арендную плату и пре­мию начальству. Руководители предприятия пытались расширить подобную практику. Ведь приятно получать деньги просто за то, что ты есть. Юра, а теперь он уже был Юрием Трофимовичем, предложил Пале, как надёж­ному другу, работать совместно, используя производст­венные и технические возможности вверенного ему пред­приятия. Тем более площади были еще не до конца освоены. Открывались хорошие перспективы и возможности, но, честно, положа руку на сердце, быть директором в этом деле Красин боялся. Боялся попасть в поле зрения контролирующих органов.
       Молодёжь не всегда понимает, что такое суровая рука закона. Смеются по поводу и без повода в кругу друзей, приятелей. На тусовке все равны: и главные инженеры, и водите­ли троллейбусов. На улице зябко. От большого скопления людей тает под ногами снег, а может, чувствуется при­ближение весны. Алексей Яковлевич представил кругу друзей своего нового приятеля, и, хотя не всех в этом кругу Красин знал хорошо, для него очень важным было представить его Пале и Юре - Юрию Трофимовичу. И, когда увидел, что между ними завязался непринуждён­ный, отвлечённый разговор, облегчённо вздохнул.
       Бывший артист-конферансье Валера Мунтян вёл, как и многие, коммерческую деятельность: что-то покупал, что-то продавал, но трёх рублей на такси так и не заработал. Его артистическая натура пленила Алексея Яковлевича новыми красками жизни и творческой инициативой. Но­вейшим его коммерческим изысканием являлось состав­ление заведомо невыполнимых договоров, где он опреде­лял жёсткие штрафные санкции и после установленного срока отдавал незадачливых коллег-кооператоров для расправы хулиганам. И с каждой такой сделки имел уста­новленный процент выгоды. Валерий с благоговением смотрел на Алексея Яковлевича, восхищался его уверен­ностью, манерами, видением и пониманием жизненных ситуаций. Красин мгновенно это оценил и сделал вывод: такого не жалко ставить директором. Как-то сами собой появились общие дела, пусть незначительные, но то, как они решаются, Мунтяну нравилось.
       Для решения общих задач он предложил использовать в качестве юридического лица малое предприятие "Фаза", которое готово было решать любые задачи и состояло из одних Мунтянов. Главный бухгалтер - Мунтян-жена, уборщица - Мунтян-сестра, администратор - Мунтян-мать. Что Красина, в общем, мало удивило.
       Через пять минут, в новой компании тусующейся мо­лодёжи, Валера Мунтян оказался в "доску" своим. Он рассказал пару анекдотов от Бари Алибасова, историю своей фамилии, которая была обыденна и повсеместна в России, когда в паспортном столе забывают и пропускают буквы. Так, дед Мунтяну при переезде в Россию потерял в фамилии последнюю букву "у", и последующим поколе­ниям приходилось объяснять, что они не армяне, а молда­ване. Всё это высокий, рыжеволосый, голубоглазый ар­тист-конферансье излагал с присущими для него ужимка­ми и мимикой. Друзья смеялись от души, и для Алексея Яковлевича не составило особого труда пробудить в их сердцах желание работать в малом предприятии "Фаза". Теперь путь лежал в Москву.
      
      

    ***

       Захлопнул Изя за собой "калитку" зоны в 1976 году зрелым человеком. Молодые годы позади. Оттрубил он срок от звонка до звонка. Смотрел на жизнь застойную глазами воспалёнными. Двенадцать лет он жил и приспо­сабливался. Сколько людей, сколько искалеченных судеб прошло перед его глазами. Сколько сам он пережил. И как бы сложилась жизнь на зоне, если бы не колония для ма­лолетних преступников. Там Изя получил азы норм пове­дения за колючей проволокой. В далёкой Сибири встретил тех, кого встретить не чаял. Мир тесен. Пустили Изю в "хату", и начался отсчёт. Как бы там ни было, но вспоми­нать прожитые годы горько. Вроде и блатные поддержи­вали, и опера не трогали, а смотреть в решётчатое окно тоскливо. Ждёшь какой-нибудь подлости.
       В самом начале отсчёта для себя определил: прочь самобичевание, что случилось, то случилось, прошлого не вернешь. Жизнь воспринимать такой, какая она есть. Определить для себя цель и думать о будущем. Цель Изя для себя определил сразу после вынесения приговора: в этой стране, где сажают за валютные операции, делать нечего. Только куда ехать без денег? На родину обетованную? Там на границе висит плакат: не думай, что ты самый ум­ный, здесь все евреи. Для главной цели - другая цель: деньги. Нужна соответствующая специальность. "Лом­щик", конечно, хорошо, но за это, в конце концов, убить могут. Престижная специальность "медвежатник", но как ни просил Изя дядю Колю поделиться секретом профес­сии, не уговорил. Не понравился ему Изя. Вроде и срок тянули одинаковый, вроде и умирать дяде Коле было по­ра, и всё равно не поведал, наверное, конкуренции побо­ялся. В карты Изя играть не садился. Он, конечно, азарт­ный человек, но голова-то есть. Можно было научиться наносить татуировки - к этому душа не лежала. Так, в ис­каниях и отмотал срок. Познал всего понемногу.
       Когда вернулся в Ленинград, остановился у сестёр. Много воды утекло. Умерли отец и мать. Умерли три се­стры. Приезжая к ним на похороны, Изя невольно свободу ассоциировал со смертью. Две сестры, Люция и Елена, жившие в родительской квартире, так и не вышли замуж. Семён заканчивал институт, готовился поступать в аспи­рантуру, чтобы получить степень учёного-физика. Марина жила его заботами и тоже была одинока. При встрече сердце учащённо забилось, однако прошлого не вернуть. Слишком разными они стали людьми. Родной город как будто стал чужим. Мужчина в расцвете сил искал себя в этом мире. Жажда жизни не давала покоя, и предприим­чивый ум ждал настоящую работу. Изя стал восстанавли­вать старые связи. Возвращение его воспринималось по-разному, и холодок отчуждения он почувствовал.
       Бог дает шанс каждому. И этого шанса, как ему каза­лось, Изя дождался: "наколку" дал один из блатных и с дела просил пять процентов. В центре Ленинграда тихо жили две сестры Кошелевы дочери камердинера двора Николая II. В 1978 году это были добрые, маленькие, сморщенные старушки, которые ничем не отличались от обыкновенных бабушек во мно­жестве дворов Ленинграда. Разнились они лишь тем, что папа им оставил неплохое наследство, позволяющее быть одними из самых богатых людей СССР. Стол царя Нико­лая был хлебосольным. В доме старушек нашли приют уникальные сервизы, часы работы Фаберже - единствен­ные в Союзе и вторые в мире - и многое другое, числив­шееся как достояние народа и музейная ценность. Всего, если переправить за кордон и не торговаться, на миллион долларов.
       Старушки в дом никого не пускали, имея опыт борьбы с грабителями. Единственным уязвимым местом, как счи­тал Изя, была их засидевшаяся в девках племянница. Она работала библиотекарем в научной библиотеке. И ещё существовал один облегчающий задачу фактор: как уже позже выяснил Изя, в квартире, где жили старушки, не было "кнопки" сигнализации. Апартаменты находились на втором этаже, а на первом располагался пикет мили­ции, и всем думалось, что для охраны этого вполне доста­точно.
       Израиль Цикацин погрузился в работу. Во-первых, нужен соответствующий имидж. Белая "Волга" и ресто­раны должны подождать до лучших времён. Скромный костюм, белая рубашка, галстук - и молодой учёный "грызёт" гранит науки, погрузившись в тома научной библиотеки. Краем глаза Изя вычислял племянницу. Опережать события - значит навлечь подозрение. Племянни­цу звали Валя - Валентина Сергеевна Сухорученкова. Уткнувшись в книги, Изя превратился в слух. Все три девушки-библиотекарши предстали перед ним безликими, учеными грымзами. Хорошо, если Валентина среди них одна. Изя терпеливо, с трепетом ждал своего часа, как легавая в стойке, почуяв вожделенный запах дичи. Он уг­лублённо изучал искусство Фаберже, мастеров русского фарфора, зодчество. Каторжная работа, вместе с новыми знаниями непременно получишь в нагрузку геморрой и близорукость, а не исключено и, того хуже, сердечную недостаточность. Целую неделю Изя сидел до закрытия библиотеки, прислушивался к разговорам девушек, пока, наконец, не выяснил, кто из них Валя Сухорученкова. Полгода минимум, отметил про себя Изя, нужно любить эту мымру, чтобы на щеках загорелся румянец, налились соком груди и появился в глазах интерес к жизни. Но это не могло остановить разборчивого к женской красоте Изю перед жаждой наживы.
       Поначалу он просто ездил с Валей на одном троллей­бусе. Когда она привыкла к его физиономии, заговорил о том, какой у нас невоспитанный народ, не пропустит впе­рёд женщину. Отношение к женщине определяет культу­ру нации и прочее... что только не приходило на ум га­лантному кавалеру. Рассказчику оставалось только удив­ляться своему вдохновению.
       Через несколько дней Валюша по уши "втюрилась" в молодого учёного. Изя рассказывал, какое блестящее бу­дущее ждёт их впереди. Что только из-за козней завист­ников он до сих пор не признан в учёном мире. Тяжёлое финансовое положение - это явление временное. И здесь он "палку не перегибал", был скромен в расходах. Вместе с Валей они посещали выставки, знакомились с живопи­сью советских художников и скульпторов. Изя, естест­венно, не стеснялся своих суждений. Он разбудил в Валюше женскую страсть, познакомился с её убогими роди­телями и посетил их коммунальную квартиру. Но навес­тить старушек она отказалась. Старушки строго-настрого запретили приводить в дом кого бы то ни было. И Валю­ша была непреклонна. Поэтому через два месяца планы начали корректироваться. С племянницей произошла осечка, но два месяца всё же не прошли даром. Изя знал точное расположение комнат, знал, где и какие ценности лежат. Теперь нужны помощники, которые сделают чер­новую работу. По рекомендациям он выбрал двоих: Буро­го только что отбывшего "пятнашку" особого режима, и Семечку, которого знал лично как спокойного и надёжно­го подельника. Инструктировал сам, строго и убедитель­но. Вся работа длилась двадцать минут. Бурый в один миг повязал старушек, так что они пискнуть не успели. Под руководством Изи Семечка паковал чемоданы. Когда всё было сделано, Изя подошёл к старушкам. Бледные мил­лионерши взмолились:
       - Вы нас связанными не оставляйте.
       - Орать не будете - через двадцать минут вас развя­жут. Понятно?
       - Понятно. Понятно, - замотали головами бабульки. Затем, мимо милиционеров, трое мужчин в костюмах,
       при галстуках и с чемоданами прошли, не потревожив внимание стражей порядка.
       После того как они отъехали от дома, Изя проинструк­тировал своих помощников:
       - Минимум полгода не высовываться. Через полгода товар уйдёт за кордон. Тогда и будет расчёт.
       - Лёха, а со мной что?! - застонал Бурый.
       - Гебе, Бурый, я снял хату. Оттуда ни шагу. Даю тебе две тысячи рублей, телевизор и проститутку. За продук­тами пусть ходит она. Понял?!
       - Понял, Лёха, понял, - заверил рецидивист.
       Изя вышел из машины, подошёл к телефонному авто­мату и позвонил в отделение милиции. Услышал рапорт Дежурного, прерывая его напыщенный тон, сказал:
       - Дежурный, на втором этаже вашего дома пятнадцать минут назад совершено ограбление, поднимись и развяжи старушек. - И повесил трубку.
      
      

    ***

       Как истинный петербуржец, Алексей Яковлевич не любил Москву - устоявшийся патриархальный быт, суету на улицах, высокомерие и пренебрежение, с каким смот­рят москали на приезжих в их город. Но ритм жизни за­ставлял интересоваться сегодняшним днём столицы, ко­торый завтра придёт в провинцию, и ради дела своими чувствами приходилось пренебречь.
       В Москву поехали на машине. Погодные условия не благоприятствовали - метели на дорогах и мокрый снег внушали опасения остановиться где-нибудь на половине пути. Однако Палю уговаривать не пришлось. Он предпо­читал разнообразие жизни. Позаимствовал у приятеля на одну поездку шипованные колёса, и 6-я модель "Жигу­лей" превратилась в вездеход. Для того чтобы поездка не оказалась бесполезной, проведённой впустую и прошла в сжатые финансами сроки, Алексей Яковлевич позвонил Страдивари и попросил организовать встречи с деловыми людьми. Через два дня сроки приезда были определены.
       Алексей Яковлевич с большой симпатией относился к Страдивари. Единственный сын добропорядочных роди­телей попал на зону сопливым восемнадцатилетним паца­ном, и Красин был при нём нянькой-воспитателем. (Сколько было просьб по этому поводу.) Страдивари, или Игорь Маслов, родился и жил в Ленинграде, учился в ху­дожественном училище. Со своими друзьями, начинаю­щими художниками, по выходным дням выезжал за город рисовать пейзажи и наслаждаться природой. В один из та­ких выездов к их объятой вдохновением компании привя­залась деревенская шантрапа. Завязалась драка. Гарик драться не умел. Махнул мольбертом по голове одного деревенского, того и увезли в больницу с переломом ос­нования черепа. Пострадавший оказался внуком председателя местного совхоза. Естественно, старик-орденоно­сец безмерно любил своего непутевого внука, и ни о каком снисхождении слышать не желал. По месту происшествия затеяли судебное разбирательство и довели до приговора: три года лишения свободы. Ведь любую историю можно толковать по-разному.
       Непонятно за что, он получил в заключении такую кличку? Может быть, за исключительное трудолюбие и усидчивость. Может быть, за внешнюю схожесть с италь­янцем: высокий и стройный, как кипарис, с чёрными, вро­де маслин, глазами. А может быть, просто потому, что и художник, и скрипичных дел мастер в общем понимании творцы.
       После освобождения он перебрался в Москву, приоб­рёл одну комнату в коммунальной квартире, рисование забросил - увлёкся антиквариатом. Ездил по деревням, скупал у старушек иконы и перепродавал их иностран­цам. Затем понял, что в годы лихолетий это дело риско­вое. Переквалифицировался и стал хорошим специали­стом, оценщиком, что давало возможность общения с обеспеченными, влиятельными людьми. А это увеличи­вало шансы быть в нужное время в нужном месте.
       Дорога до Москвы длилась более пятнадцати часов. К десяти часам вечера разыскали дом и квартиру а-ля хип­пи.
       - Я уже думал, вы не приедете. Жду со вчерашнего вечера, - засуетился Страдивари. - Ещё бы минут десять, и вы бы меня не застали... Места в гостинице я вам за­бронировал.
       - У нас на гостиницу сил не хватит. Мы у тебя заночу­ем, - прервал его Алексей Яковлевич.
       -Мне не жалко. Только сами видите, условия спар­танские.
       В комнате, кроме уюта, создаваемого заботливыми руками женщины, всё необходимое для жизни было. Паля, открыв рот, рассматривал разбросанные в беспорядке антикварные вещи. Алексей Яковлевич перехватил его взгляд и обратился к хозяину:
       - Не боишься, что ограбят? Страдивари пожал плечами:
       - Боюсь...
       - Мы машину оставили во дворе. Ночью не залезут?
       - Лучше отогнать на стоянку. Она здесь за углом. Алексей Яковлевич показал глазами на дверь, и Паля без лишних вопросов отправился отгонять машину.
       - Ну, как живёшь, Гарик, - Красин присел на стул, ог­лядывая комнату.
       - Регулярно... - отшутился Страдивари и возбуждён­но продолжил - Алексей Яковлевич, у меня сегодня важ­ная встреча с солидным клиентом, на которую я опазды­вать не должен... Бельё в шкафу, раскладушка за шка­фом, удобства в конце коридора. Если будете куда-нибудь уходить, ключи оставьте у соседки из третьей комнаты...; Я полетел... Да, относительно вашей просьбы...
       Страдивари порылся в тумбочке, достал запылённую визитную карточку и протянул её Красину:
       - Это Витька Степашкин, наш, питерский. Кличка у него была Арчи. Вы его должны помнить. - Он вопроси­тельно посмотрел на Красина. - Он вас помнит. Я ему всё объяснил, он заинтересовался и готов встретиться. Какие-то дела у него в Саратове есть. Так что встречайтесь, а завтра после обеда, я надеюсь, мы встретимся и куда-нибудь сходим, посидим.
       - Один вопрос. Чем занимается этот Арчи?
       - Всем, кроме гомосексуализма, - хотел отшутиться Страдивари, но понял, что это не удастся. - Он сейчас! поднялся высоко. Имеет хорошие связи с Центробанком, успешно проводит крупные операции с валютой. Для от­вода глаз сидит в университете и снабжает продуктами учёных- академиков. У него светлая голова и далеко идущие планы. Более полезной кандидатуры рекомендовать не могу. Этого достаточно?
       - Достаточно.
       - Всё, что в холодильнике есть, берите, не стесняй­тесь. На кухне мой стол у окна справа.
       Страдивари накинул длинное чёрное пальто, пожал Алексею Яковлевичу руку и вышел в коридор. Красин слышал, как он что-то объяснял соседке, а затем захлоп­нул входную дверь.
       Вскоре появился Паля. Выпили с устатку по сто грам­мов водки, доели остатки дорожного сухого пайка и легли спать, размышляя о завтрашнем дне.
      
      

    ***

       Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Союза ССР по Ленинградской области Алек­сандр Владимирович Карпов говорил спокойно, не напря­гая свои голосовые связки:
       - Алексей Яковлевич, вы же понимаете, что ценности мы всё равно найдём. И отпираться от показаний, с вашей стороны, по меньшей мере глупо. Ваших подельников мы уже арестовали, с ними обязательно будет проведена оч­ная ставка. Но мне бы хотелось, чтобы вы сами, понимае­те, сами во всём признались и тем самым облегчили себе участь. Вы же человек искушённый и всё понимаете.
       - В чём сознаваться? Чего не совершал.
       - Послушай, Леша-Рашпиль... Ценности, которые вы забрали у старушек, - достояние государства. Вы это хорошо знаете. И если хоть одна вещь из этой коллекции пропадет, то вы как организатор... А впрочем, решайте сами я прописных истин вам рассказывать не собираюсь.
       - Мне нужно время подумать. - У Изи голова шла кругом.
       - Нет у меня этого времени. Нет. Понимаешь, нет... . Две недели люди без сна и отдыха, сбились с ног, чтобы вас найти. - Карпов от волнения перешёл с "вы" на "ты".
       Они с Изей были примерно одного возраста. Внешне Александр Владимирович Карпов был прямой противопо­ложностью Изе: худой, долговязый, светловолосый, с большими бесцветными глазами.
       - Ну, что молчите. Надо сознаваться, Алексей Яков­левич.
       Изя и сам знал, что надо. Его одолевал один вопрос: то ли чекисты так хорошо работали, то ли он где-то просчи­тался в своём плане?
       Сразу после того, как Изя расстался с подельниками, ценности он спрятал в тайниках. Их ни одна собака в жизни не нашла бы. А сам уехал гостить в Среднюю Азию. Как его вычислили? Арестовывали без шума, без выстрелов. На улице подошли два молодых человека и предложили проехаться на машине. Если бы Изя сразу не признал, что это люди "конкретные", он, конечно, с не­знакомыми людьми в неизвестном направлении не поехал бы. Но мучиться по этим вопросам долго не пришлось. Вместе с приговором - двенадцать лет строгого режима с конфискацией имущества - открылась картина происхо­дившего расследования. Как и договорились, все участни­ки ограбления разъехались и затаились. Ленинградская милиция ума не могла приложить, кто же мог позволить себе такое дерзкое нападение в центре Ленинграда, среди бела дня. Старушки были настолько напуганы, что ничего вразумительного сказать не могли, путались в показаниях. Одной казалось, что налётчикам было лет по двадцать, другой - под пятьдесят. Одна говорила, что все они были огромного роста, спортивного телосложения, другая, что среди них был один невысокого роста. Ничего, за что можно было зацепиться. Никаких следов. Милицейское начальство готовилось снимать погоны. Бог пожалел их семьи и помутил разум Бурого. Три дня, всего три дня, вытерпела домашний арест его душа нараспашку. Стены квартиры давили на хмельную голову, телевизор надоел, проститутка ещё больше. А тут под руками куча денег, которую Бурый отродясь не видел. Он выпил очередную бутылку водки, набил проститутке физиономию и отпра­вился в центральный ресторан города разгонять тоску.
       Милицейские сети акулы сыска расставили вовремя, ожидая поймать умного, изворотливого налётчика, а эту дебильную рожу никто задерживать не собирался, уйди Бурый до хаты с закрытием ресторана. Но этот варвар ос­тался до утра. Купил себе проститутку и заставил оркестр играть до рассвета. Под утро официант с красными от бессонницы глазами попросил... вежливо попросил поки­нуть общественное заведение:
       - Люди уже устали, нужно убираться и готовиться к новому дню.
       Деньги, словно лакмусовая бумажка, характеризуют мужчину. Бурый в одночасье почувствовал себя хозяином жизни и двинул официанту кулаком в ухо. Вот тут-то тер­пение фортуны закончилось. Наряд милиции профессио­нально четко отработал свой ночной рейд: наглеца скру­тили и отправили в отделение. В карманах нашли слиш­ком много денег для простого советского человека. Одно­временно пошла проверка по всем преступлениям, про­изошедшим в городе. Бурого долго и больно били. Он молчал. Мучился от злобы и бессилия. Корил себя и про­клятую водку, от которой происходят все беды.
       Ну, а после того, как Бурый попал в руки следователей, раскрутить его было делом техники: показали его бабулькам, те, ничего не помнящие, пришли в сознание и сразу злодея узнали. Затем дотошные работники прокуратуры добра­лись и до Изи.
       Сука этот Бурый. Как можно было играть в благород­ство в таком глобальном деле, когда на карту поставлена судьба. Что стоило убить подельников?!! И тогда бы ни одна душа не нашла бы ни Изю, ни драгоценности. Не раз Изя мучился этим, прокручивая историю вспять,

    ***

       На кличку Арчи Виктор Степашкин очень сильно обижался. Она привязалась с детства за бескорыстную и преданную любовь к собакам. Вслух при нём никто её не произносил, а называли за глаза, когда хотели выказать неуважение. Друзья любовно называли на французский манер Виктор, а представлялся он не иначе как Виктор Сергеевич. Годы обязывали. Государственную службу он почему-то игнорировал во все времена. Во время застоя числился в каком-то конструкторском бюро, которое на­поминало "хрущёвскую шахту".
       Их жизненные пути с Алексеем Яковлевичем, при всём обоюдном желании, ранее не пересекались. Красин щеголял на ленинградских тусовках, Арчи в это время за­искивающе смотрел из толпы юных фарцовщиков. Арчи начал проводить крупные спекулятивные сделки: простой советский инженер, он встал в центре между поставщика­ми и потребителями дефицитных товаров и, на удивление всем, легко и непринуждённо делал деньги. Красин лице­зрел мир через решётчатое окно и, как никто другой, по­нимал: деньги идут к тем, кто этого заслуживает.
       Алексей Яковлевич всю ночь промучился мыслями и надеждами о результатах предстоящей встречи. Утром поднялся с кровати ровно в семь. Сделал зарядку, побрился, разбудил Палю и послал его в магазин за колбасой. Когда тот вернулся, сделали бутерброды и пили чай. В по­ловине девятого с трепетом набрал телефонный номер Арчи.
       - Виктора Сергеевича нет, - ответил нежный девичий голос секретарши.
       - Сегодня не будет... Кто его спраши­вает?
       - Это командированные из Саратова.
       -Минуту...
       Алексей Яковлевич с волнением слушал мелодию, за­полнявшую паузу. На этот звонок он возлагал определён­ные надежды.
       - Вы не могли бы перезвонить минут через десять.
       - Хорошо.
       Красин кипел энергией, меряя шагами комнату. После десяти минут неопределённости секретарша сообщила:
       - Через час Виктор Сергеевич будет вас ждать в офи­се. Вы знаете, как нас найти? Университетский городок, корпус Е. Комната 211.
       Алексей Яковлевич и Паля помчались по Москве на встречу с Арчи. Сорок минут плутали по городу. Неодно­кратно заглядывая в карту, останавливая и расспрашивая москвичей, наконец, добрались до места.
       У ворот проходной строгий вахтер задержал машину. До корпуса оставалось метров двести ходьбы. На полови­не пройденного пути Алексей Яковлевич подумал: "Нуж­но было деду дать какую-нибудь мелочь, тогда бы про­пустил. Москва вся платная. Не догадался. Да ну и ладно. Не возвращаться же".
       В приёмной, по-европейски модной, толпился лощё­ный народ. Арчи ещё не подъехал. В ожидании его приез­да Алексей Яковлевич вышел в фойе корпуса. Напротив приёмной, в двух соседних комнатах, независимые ком­пании студентов занимались обменом валюты. При этом как будто не боялись между собой конкурировать. Двери этих аудиторий постоянно находились в движении, спрос на доллары был постоянным. Причём движение студенты регулировали, поддерживая в одном ритме. Если ход за­медлялся, вывешивалась табличка с понижением курса доллара на несколько рублей. Если движение было слиш­ком интенсивным, курс увеличивался. Вот это и есть ры­ночный механизм, который, как двигатель внутреннего сгорания, поддаётся элементарной регулировке. Средняя цена доллара составляла одну тысячу сто рублей. Алексей Яковлевич выждал момент, когда, по его расчётам, поку­пателей в аудитории не было, и зашёл в обменный пункт. В небольшой комнате трое молодых студентов без всякой охраны совершали валютные операции. Один студент за­писывал в помятую тетрадь суть сделки, другой работал на машинке по подсчёту денег, а третий был вроде касси­ра, выдавал и паковал в спортивные сумки рубли и долла­ры. Алексей Яковлевич обратился к троим одновременно:
       - Ребята, вы могли бы продать большое количество валюты?
       - Запросто, - с издёвкой отрапортовали студенты.
       - А в цене уступите?
       - Это мы должны согласовать.
       - А как быстро?
       - В пять минут. Сколько будете брать? - студент схва­тился за трубку телефона.
       - В данный момент я не готов.
       - А... - одновременно заголосили студенты, теряя ин­терес к собеседнику.
       - Но примерная сумма будет тридцать - пятьдесят ты­сяч долларов.
       - О... - такого клиента студенты отпускать не хотели. - Это мы устроим. Вы только больше ни к кому не обра­щайтесь. - Они протянули Алексею Яковлевичу визитные карточки. - При такой сумме цена у нас будет ниже, чем в обменных пунктах Москвы. На сколько? Всё будет зависеть от торгов. Вы можете заранее позвонить, и в течение одного банковского дня цена будет неизменна.
       - Хорошо, обязательно позвоню.
       Красин вышел в фойе, где кукольная секретарша взволнованно металась по коридору:
       - Куда же вы ушли? Виктор Сергеевич вас ждёт.
       В кабинете, застеленном коврами, заставленном поли­рованной импортной мебелью, сидел холеный, уверенный в себе человек. Сколько Алексей Яковлевич ни прилагал усилий вспомнить что-нибудь знакомое в его чертах, ни­как не мог.
       - Проходите, - предложил хозяин кабинета приглу­шённым, мягким голосом. - Давайте знакомиться. Виктор Сергеевич, - он протянул Красину теплую, мягкую руку.
       - Алексей Яковлевич.
       - Заочно мы с вами знакомы. Игорь дал вам очень ле­стные рекомендации. А он нас никогда не подводил. Так что будем надеяться, что наше сотрудничество не окажет­ся исключением.
       - Будем надеяться, - как заворожённый повторял Кра­син.
       - Суть вопроса состоит вот в чём...
       Арчи посмотрел в окно, интенсивно перебирая в голо­ве мысли. Потом после паузы, как будто разгоняясь, начал излагать:
       - У нас сложились деловые, партнёрские отношения с рядом зарубежных стран, в том числе с американцами. Есть такая фирма "Глиссон". Может быть, знаете?
       - Нет, не знаю, - покачал головой Алексей Яковлевич, чувствуя себя невежественным.
       - Эта фирма занимается уже около века производст­вом и продажей зуборезных станков по всему миру. Со временем станки изнашиваются, и их необходимо ремон­тировать. Так вот, фирмачи вышли к нам с предложением создать ремонтную базу для обслуживания станков фирмы "Глиссон", проданных и работающих в Европе. Для этой цели они хотели бы использовать производственные мощности Саратовского завода кранового оборудования. Это то, что им нужно. С возможностями завода они зна­комы даже лучше нас самих. Мы подумали, коль вы из Саратова, вам и карты в руки. Посылать человека на не­подготовленную почву не совсем разумно. Мы бы хотели, чтобы вы провели предварительную работу: от нашего лица встретились с директором завода, изложили ему суть дела, выслушали его мнение по данному вопросу. Ну, я думаю, что для него это тоже должно быть интересно. Никто ещё от валюты не отказывался. Если всё будет складываться удачно, вы будете представлять интересы фирмы "Глиссон" в вашем регионе. Учтите, фирмачи па­раллельно ведут переговоры ещё с рядом стран. Выбира­ют лучшие условия. Поэтому дело оттягивать нет смысла. Вот вам мои телефоны.
       Он протянул Красину визитную карточку. Затем они обменялись любезностями и распрощались.
       Когда Красин вышел из кабинета Арчи, стрелки часов показывали половину одиннадцатого, резона оставаться ещё на сутки в Москве не было. Алексей Яковлевич по­звонил соседке Страдивари. Предупредил, чтобы не жда­ли. По пути зашли с Палей в университетскую столовую, плотно отобедали. И отправились в путь домой.
      
      

    ***

      
       Поначалу всё складывалось, как и прежде: битком на­битые вагоны, лай собак и крики конвоиров. Всё это до боли знакомо, и Изю в его сорок один год не страшило. Добраться бы до места, а там старожилы еще его помнят. Но то ли эта уверенность и спокойствие сыграли злую шутку то ли старушки так зло проклинали, хотя Изе казалось и не за что. А может быть, ввод ограниченного контингента советских войск в Афганистан помешал дви­жению эшелона на восток. Так ли иначе, двести человек по пути следования с этапа сняли и, как мусор, раскидали по городам и колониям. Матерого преступника Изю от­правили одного в Саратов, в колонию N2, на растерзание местным держателям зоны.
       В чужой монастырь со своим уставом не ходят, а в но­вой колонии свой авторитет подтверждают. Изя события не торопил, вёл себя скромно: пилил, строгал, крутил гай­ки, корешился с местными авторитетами, знакомился с начальством. Искал и создавал "почву" под ногами. Была у Изи одна заветная вещица - папочка с красной облож­кой, которая грела душу в обрыдлой зоновской жизни. Эту папочку он сделал загодя, ещё в КПЗ. Хранил там ко­пии судебных решений, переписку, а в специальном тай­нике, под красной обложкой, - деньги, четыре тысячи рублей., С этим багажом папочка из Ленинграда "доехала" до Саратова. Изя пилит и строгает, а на душе хоть какое-то, но тепло. А тут ещё один питерский объявился, есть с кем поговорить. И так понравился Изе этот парень Гриша, что он возьми да и расскажи ему про папочку с красной обложечкой. Грише папочка тоже очень понравилась и как-то раз говорит он Изе:
       - Давай выпьем, Лёха, никак, а всё конец недели.
       Ну, нравился Изе простой парень Гриша, вынул он тридцатник:
       - Ты пей, Гриша... Я тут мало кого знаю, а неприят­ности мне ни к чему.
       Прошла длинная зэковская неделя. Приходит Гриша к Изе и говорит:
       - Давай выпьем, Лёха.
       Вынул Изя тридцатник, ничего не сказал, лишь поко­сился на парня, а про себя пожалел.
       В третий раз пришёл Гриша к Изе:
       - Тут, Лёха, пахан уходит на свободу, надо бы выпить.
       - Слушай, Гриша, мне денег не жалко, но меня доить не надо, - не сдержался Изя. - Эта папочка мне самому! нужна, а до ваших паханов мне дела нет.
       Вечером того же дня, после отбоя, пришли к Изе по­слы. Дыхнули пьяным перегаром:
       - Пошли поговорим, фраер.
       Вывели Изю из казармы и навалились всей толпой.
       -Ты наших паханов не уважаешь?
       Отбили почки, сломали нос. Конца ударам рук и ног не было, наверное, убили бы, не подоспей дежурный офицер.
       Около месяца Изя пролежал в санчасти. Каждый день ждал, что придут избивать снова. То, что придут, он не сомневался. Чувство ожидания будоражило нервную систему и походило на пытку калёным железом. Поэтому, как только смог ходить, смастерил заточку. Хранил оружие обороны в тайнике и надеялся на него, словно утопающий на соломинку. Мозг от отчаяния находился в воспаленном состоянии: "Вот влип, так влип, как пацан, по глупости".
       Через месяц вернулся в отряд. Ночи стали ещё беспокойнее. Спал сидя или вообще не спал. Вскоре ночью на­грянули "гости":
       - Пойдём, фраер, поговорим.
       Изя схватил заточку, спрыгнул в проход и встал в| стойку, готовый колоть:
       - Никуда я не пойду. Говорите здесь, если надо. Для меня разговор уже состоялся... Кто сунется, пропорю. За вас всех трёху дадут к моим двенадцати.
       Ноги и руки тряслись от нервного перенапряжения. Сердце билось с частотой и амплитудой барабанной дроби от пяток до головы. Толпа хмельных, обкуренных oтморозков жаждала зрелища. Но Изя, как зверь в норе, был недоступен. Он держал оборону, взывая о помощи к небу и дежурному офицеру, потому что смерть витала на рас­стоянии шага.
       Сколько продолжалось противостояние, он ответить не мог. Не увидев кровавого спектакля, по одному отхо­дили в сторону отчаявшиеся участники травли. А Изя, обезумевший, словно загнанный охотниками в воду олень, просидел в проходе с заточкой в руке до утра.
      

    ***

      
       Сразу после приезда из Москвы Алексей Яковлевич, не заезжая в офис, отправился на завод кранового обору­дования выполнять задание будущих работодателей. За всю свою долгую жизнь представителем Америки ему быть не приходилось. Он испытывал гордость и уверен­ность: за спиной стояла мощная цивилизованная держава, от предложений которой отказаться просто невозможно.
       По этому случаю к своему серому костюму Алексей Яковлевич надел белую рубашку и тёмно-вишневый гал­стук. Увлажнил кожу лица дорогим французским лосьо­ном. И перед тем, как зайти в кабинет директора, поло­жил на стол секретарши большую шоколадку.
       Пётр Васильевич Вязьмикин - директор Саратовского завода кранового оборудования, выслушав убедительную речь представителя американской фирмы, потерял спокойствие: Бог его знает, что у этих капиталистов на уме.
       Ишь ты, куда замахнулись. Таким дай палец, они руку от­хватят. Специально для вас мы приватизацию проводили, чтобы вы у нас свои станки ремонтировали, чего захотели!
       Но он умело скрывал волнение, не сводил глаз с собе­седника и довольно увлечённо констатировал:
       - Да, да, предложение весьма интересное, актуальное, в духе времени. Буквально в ближайшие дни мы соберем­ся с главным инженером, главным технологом, прикинем наши возможности, подключим коммерческий отдел, по­считаем экономику и дадим ответ.
       Алексей Яковлевич пытался поймать взгляд директо­ра, чтобы попробовать угадать его настроение. Но это ему никак не удавалось. Перед ним сидел среднего роста, за­плывший жиром, похожий на английского бульдога чело­век, с лысым лбом и лохматым загривком. Длинными, ис­кусно отращенными волосами он прикрывал блеск лысой макушки, пытаясь обмануть не только природу, но и са­мого себя. Короткие руки, точно лапки, сложены пальца­ми в корзинку. Глаза, без тени интеллекта, косили, один вверх, другой вниз. Так что, когда он фокусировал взгляд, казалось, что он смотрит куда угодно, только не на собе­седника. Алексей Яковлевич даже несколько раз оглянул­ся: создавалось впечатление, что директор разговаривает с кем-то, кто стоит за его спиной.
       - Правда, китайцы у нас открыли большой заказ на следующий год, - продолжал директор. - Как бы это не послужило помехой. Мы же не можем прервать в одно­стороннем порядке международный контракт, - директор выпятил вперёд нижнюю губу и помотал головой, тем са­мым выказывая озабоченность.
       Если бы Алексей Яковлевич не прошёлся по цехам за­вода и не увидел полумрак и безлюдье, царившие на предприятии, он подумал бы, что робототехнические комплексы выдают продукцию на-гора, а касса заводо­управления в три смены не успевает считать валютную выручку...
       Пётр Васильевич Вязьмикин прошёл блистательный производственный путь с помощью друзей своего влиятельного родственника. От каптёрки мастера механического цеха до кресла директора уникального по своей специфике завода его за "уши" тащили вверх по должно­стным ступенькам административной лестницы.
       Петя Вязьмикин никогда не подводил своего патрона: водку с работягами не пил; на работу приходил вовремя; посещал комсомольские, а затем и партийные собрания; вверенные ему подразделения, как и весь завод, план вы­полняли. За такого можно и словечко замолвить, и не од­но. Да и со своими обязанностями он справлялся не хуже предшественников. Оказавшись у руля флагмана строи­тельного машиностроения, который как бельмо на глазу был для американцев (третьего в мире не было), он уве­ренно и спокойно повёл его по пути процветания. Ника­ких сомнений по этому поводу не испытывая. Как истин­но прогрессивный человек, с воодушевлением воспринял перестройку, будь она неладна. А как хозяйственник с со­лидным стажем работы, отодвинул на макушке "шиньон" и почесал лысину: он прекрасно знал, что все преобразо­вания в стране проводятся для того, чтобы скрыть воро­ванное, либо грабить безнаказанно. Он и сам, бывало, ук­радёт вагона два металла, а вслед за этим сделает на заво­де реорганизацию. То из одного цеха сделает два, то из трёх один. Вагоны из одного балансового отчёта выйдут, а в другой уже никогда не придут.
       Но вот ведомый им корабль начал терять ход и давать крен, оттого что ломались паруса и не слушался руль. Ру­шились связи с поставщиками и покупателями, а глас­ить давала возможность больше говорить и меньше работать. Петя Вязьмикин растерялся и в уме посчитал, сколько осталось до пенсии. Десять лет - срок не большой и не маленький. А тут ещё выдвинули лозунг: "Рабочие сами должны выбирать себе руководителей". Петя заискивать устал перед рабочими, улыбаться последнему на заводе алкоголику. А куда деваться? Он только недавно выдал из лимита директора завода квартиру своему сыну. Разве мог он подумать, что будут воплощать в жизнь в ог­ромной стране бред воспалённого мозга сумасшедшего.
       После этого начали ходить слухи, что он украл себе десять лет назад, работая начальником производства, ме­бель на всю квартиру. А он только приобрёл в кабинет рижскую стенку, отвёз её домой, а из дома на завод при­вёз старую. Но всем же это не объяснишь. Кресло под Пе­тей, от народного гнева, закачалось, и, если бы не гени­альная приватизация, лишился бы он поста директора. Благодаря ей, он вечером лёг спать опальным директором, а утром проснулся хозяином завода. Завода, который строили несколько поколений тружеников, который яв­лялся родным домом пяти тысячам человек, их судьбой, их маленькой родиной. Но разве не весь трудовой коллек­тив голосовал за акционирование завода? Ратовал за при­ватизацию и крепкую руку хозяина на предприятии. А то, что контрольный пакет акций стал принадлежать дирек­тору и главному бухгалтеру, это обычное явление, кото­рое происходит на всех предприятиях, за редким исклю­чением. Это правило приватизации. В ином случае ак­ционировать нет смысла, да и никто этого не позволит.
       Ну и зачем ему на заводе какие-то американцы с их безудержными идеями, бешеным ритмом жизни, нагло­стью и самовлюблённостью. Тут без американцев кто только не приходил, начиная от китайцев и кончая Мини­стерством путей сообщения. Всем нравятся производст­венные мощности. У всех проснулась жажда работы. До пенсии не дадут спокойно дожить. Ему не нужны молоч­ные реки с кисельными берегами. Он живёт в реальном мире, где незаметно для постороннего неискушённого взгляда отщипнёт от общего пирога кусочек - вагон вод­ки, для поддержания собственных штанов и сохранения престижа фирмы. А что такое вагон водки по сравнению с ценой сорок тысяч долларов одного башенного крана премия рабочих. Им один раз дай, потом каждый месяц просить будут как должное...
       - Очень, очень интересное предложение. Мы его обязательно обсудим. Вы мне позвоните на следующей неде­ле.
       Пётр Васильевич встал и вышел из-за стола, давая по­нять, что разговор окончен, и проводил Алексея Яковле­вича до дверей своего кабинета. А что сделаешь, время неспокойное. Много завистников. Не ровен час бомбу подложат. Сколько таких случаев по стране.
       Алексей Яковлевич вышел с завода кранового обору­дования с чувством неопределённости, при этом не испы­тывая удовлетворения от итогов разговора. Ответ - при­ходите завтра - можно истолковывать по-разному. И только время, которое он не считал потерянным, всё рас­ставит по своим местам.
      

    ***

      
      
       Стукачи о случившемся доложили по инстанции. Вмешиваться в происходившие дрязги начальство коло­нии особого желания не выказывало. Пусть зэки сами раз­бираются по справедливости. Папочка бесследно исчезла, а с ней уверенность в завтрашнем дне. Личная карточка была пуста, не на что теперь приобрести сигарет, чая, мыла. Крохотные переводы, что слали, отнимая у себя, сёстры, растягивались на неделю. А в остальное время пить кипяток и подбирать окурки? Редкие письма от родственников больно ранят душу. Лучше бы их и не было. Конечно, приятно осознавать, что тебя ждут и любят. Любят, не преследуя выгоду, а просто потому, что ты есть. Чувство взаимной родственной любви ощущается особо остро в экстремальных ситуациях.
       Силовое напряжение вокруг "зарвавшегося" зэка постепенно начало ослабевать, но обострённое чувство опасности не покидало Изю ни на минуту. В столовой, на работе, на проверке, в умывальной комнате он был начеку, ожидая пакостей. На работу, после санчасти, опреде­лили в гараж. Для начала слесарем третьего разряда на шиномонтажный участок, в пару к Андрею Громову, по кличке Гром. Автомобильный парк колонии состоял из девятнадцати машин. Работы на шиномонтажном участка хватало почти на всю смену. Когда не было работы по латанию дыр, слесарь переходил на рабочее место по шипованию зимней резины. Андрей Громов - парень компанейский, не прочь перекинуться в карты, побалагурить, вот только работу ненавидел с раннего детства и всячески от неё отлынивал. Внешне интересный мужчина, лет тридцати с небольшим. Среднего роста и спортивного, крепкого телосложения. Предыдущий его напарник - тщедушный дед, в прошлом алкоголик, с удовольствием, за стакан чефира, выполнял свою и Андрюшкину норму. А Гром в это время слонялся по гаражу или, что было чаще, играл в укромном месте в карты, на интерес. Естественно, такая постановка дела его вполне устраивала, он настолько к этому привык, что по-другому просто не представлял. Но Израиль Яковлевич Цикацин сам давно уже находился на "руководящей" работе, и монтировать колёса в паре с кем-либо, а тем более одному ему мало улыбалось. Для того чтобы не привлекать внимания оперативников и хозяйственников, он старался не задерживать водителей с проколами шин и делал одно колесо до обеда и ещё одно после обеда. А всё остальное время проводил, сидя с включённым станком для шипования резины. Гром это дело прочувствовал и, будучи парнем смекалистым, решил провести воздействие на трудолюбие напарника с помощью оперативных работников. Капитан Клявлин начал проявлять повышенный интерес к рабочему месту шиномонтажника. Поначалу Изя не придал значения, но притязания становились всё серьёзнее и конкретнее. Наконец, ­дело дошло до психологического воздействия в отдельном кабинете и до рукоприкладства. После того как капитан Клявлин пару раз треснул лентяя резиновой ду­бинкой по ягодицам и проверил, на месте ли камни в поч­ках у Изи повысилось кровообращение. Серое вещество заработало интенсивнее, и в порыве отчаяния мелькнула мысль - убить капитана Клявлина одним ударом в висок. Но так как вещество продолжало работать, последовала следующая мысль - разобраться с напарником. Первая мысль отчётливо зафиксировалась на лице, и огонь отчая­ния, вспыхнувший в глазах, так прижёг капитана, что он не посмел продолжить воспитательную работу, хотя был человеком искушённым и не робкого десятка. Мозг рабо­тал, сопоставляя события, сомневаться не приходилось - напарник стукач. Теперь нужно уличить момент и остать­ся с ним наедине. Это чувство ожидания настолько захва­тило Изю, что он стал работать, выполняя двойную нор­му. Гром ничего не подозревал, радовался за себя и за на­парника. Поэтому, когда Изя схватил его за шиворот и прижал к стене, он просто ошалел. После того, как Изя проткнул отверткой ему бедро, он завопил от боли. По­чувствовал отвёртку у себя на горле, плотно прижимав­шую кадык, и услышал шипение:
       - Слушай, сучонок, и запоминай. Ты будешь работать каждый день от звонка до звонка, за себя и за меня. Если еще раз до меня достанет мент - ты труп. Но прежде, чем им стать, я тебе уши отрежу, чтоб другим неповадно было. Понял?!
       В ответ зелёный от страха Гром захрипел в знак согла­сия. Но Изя его ещё не отпускал:
       Слушай, сопля мерзкая... как ты мне надоел.
       И треснул Грому кулаком в ухо, вкладывая в удар всю ненависть, которую испытывал.
       Перемену в трудовой деятельности Андрея Громова руководство гаража заметило сразу, после того как он вышел из санчасти. В связи с производственной травмой он просился на более легкую работу. Все недоумевали: чего это Гром запросил лёгкий труд с такого места. Но ко­гда он с перевязанной ногой не отходил от станка, умею­щие анализировать всё поняли, и через некоторое время Изю назначили старшим гаража.

    ***

       Всю неделю в отсутствие Алексея Яковлевича Валера Мунтян чувствовал себя сиротливо. Никаких денежных поступлений на расчётный счёт не ожидалось, текущая рутинная работа, как таковая, отсутствовала, но что удру­чало больше всего - не было идеи, которая могла бы про­лить свет в конце темного тоннеля. (Как подшучивали над ним друзья: "Фаза - ноль".)
       Целыми днями он сидел одиноко в кабинете, иногда поглядывая в надежде на телефон, но тот упорно молчал. В четверг и пятницу Валера стал терять самообладание: накричал без всякого повода на жену, чего раньше с ним не бывало. Теперь в ожидании Красина он с нетерпением смотрел в окно, где пасмурная погода отражала общее по­давленное настроение; пытливо расспрашивал о планах компаньона Палю. После командировки тот дисциплини­рованно пришёл на работу за зарплатой, составил компанию одинокому директору и только пожимал плечами:
       - Не знаю.. .должен быть...
       Алексей Яковлевич приехал в офис в понедельник, ближе к обеду. Он был молчалив и сосредоточен. Завёл Мунтяна в кабинет. После того как убедился, что им ни­кто не помешает, пронзая колючим взглядом, жёстко и наставительно, акцентируя своё превосходство, поставил
       задачу:
       - Валера, необходимо связаться с председателем
       "Сигма-банка". У тебя, я знаю, с ним контакт налажен. И организовать кредит в сорок миллионов рублей. Это надо сделать на этой неделе, и чем быстрее, тем лучше. Затем обзвонить, а может быть, и посетить обменные пункты валюты и банки, для того чтобы определить наиболее вы­сокий курс приёма доллара. Далее необходимо будет свя­заться с представителями нелегального бизнеса, с теми, кто торгует валютой без лицензии. У них курс приёма бу­дет выше, чем у официальных структур. Но с ними нужно будет проводить работу очень осторожно и только через надежных людей.
       - Сорок миллионов не проблема, только вы же знаете, десять процентов откат в момент получения.
       - Знаю, знаю. А куда деваться? Без денег кашу не сва­ришь.
       - Я что-то не пойму, зачем нам этот кредит?
       Валера всё слушал внимательно, а связать логическую цепочку никак не мог.
       - Валера, я предлагаю взять кредит, обналичить его; через моих хороших друзей в Москве купить доллары, а в Саратове их продать. Чем выше курс валюты будет в Са­ратове, тем соответственно выше будут наши дивиденды. Дивиденды будем делить семьдесят к тридцати.
       И, опережая все возражения, продолжал:
       - Если ты с таким процентным соотношением не согласен, я найду другую фирму, где со мной будут рады работать восемьдесят к двадцати. Десять процентов сверху я тебе даю за то, что ты просто хороший парень. Предстоящая работа не манна небесная, но если мы сумеем ор­ганизовать конвейер, то наша прибыль будет определять­ся суммой примерно в восемь тысяч долларов. Всем объ­являть во всеуслышание о наших планах, ты сам понима­ешь, не стоит: дорога от Москвы до Саратова длинная, а в наше время не то что за тридцать тысяч долларов, за но­совой платок убить могут. С "крышей" решай сам, это проблемы фирмы, а не мои.
       - А что, если взять не сорок, а сто тридцать миллионов рублей? Тогда, если проконвертировать, то получится около ста тысяч долларов и дивиденды в три раза больше.
       - Можно и миллиард взять, но за такие деньги тебя родная жена ночью в постели подушкой задушит, а если не задушит она, то до Москвы ты точно не доедешь. Ну и ещё один нюанс в этом контексте: если вдруг что-нибудь не получится, мы завяжем пояса потуже и тридцать тысяч долларов перекроем, а сто тысяч долларов перекрыть бу­дет очень сложно или почти невозможно.
       Обзвонить обменные пункты особого труда не состав­ляло. К концу дня определили список из пяти банков, курс валюты которых был наиболее высоким. Паля рекомендо­вал свою знакомую Надю. Она торговала долларом в цен­тре Саратова, в туристическом бюро, и с удовольствием брала валюту на реализацию, выполняя гарантированную норму в одну тысячу долларов в день. Такое предложение не совсем устраивало, но решили принять его на заметку. Валера созвонился с племянником председателя "Сигма-банка", объяснил ситуацию по покупке кредита. Племян­ник любил помогать дяде в поиске надёжных клиентов и уже на следующее утро организовал встречу руководите­лям организаций.
       "Сигма-банк" относился к новым коммерческим обра­зованиям. На чём базировался их уставный капитал? Кем кредитовался? Откуда у банка появлялись активы? Всё настолько туманно и мутно, как и финансовое состояние его руководителей.
       Алексей Яковлевич, вместе с Мунтяном и племянни­ком управляющего, приехал с утра в офис "Сигма-банка". Иван Терентьевич Карцев дружелюбно пригласил в свой кабинет. Это был человек лет сорока с небольшим, с кур­чавыми, цвета меди волосами, квадратным лицом артиста Васи Стукова и всё время открытым ртом, которым, каза­лось, ловил всю поступающую информацию. Голубые глазки, бездонные, как небо, могли сказать лишь об од­ном, что принадлежат они человеку неглупому.
       Кабинет директора можно было назвать скромным, по банковским меркам. Конечно, всё необходимое было, но такое создавалось впечатление, что всё сделано на скорую руку и хозяин кабинета задерживаться здесь долго не со­бирается.
       Алексей Яковлевич сел на стул и пристально рассмат­ривал управляющего банком, терзаясь сомнениями. С од­ной стороны, управляющий продавался очень легко и бы­стро со всем соглашался. Красин встречался в свою быт­ность с подобными руководителями. Они обнадёживали людей, а сами ничего из обещанного не выполняли. По­чему они так поступали, непонятно. То ли для того, чтобы им не надоедали, то ли дурачить людей им доставляло удовольствие. С другой стороны, десять процентов от объёма кредита достаточно большая сумма. И если эта новая волна предпринимателей, в погоне за наживой, уже не боится не только ОБХСС, но и чёрта и Бога и стрижет такие проценты с каждого клиента, то сделка и оформление кредита - это реальность. Красин рассматривал сла­щавую физиономию Ивана Терентьевича, просчитывал в голове: сколько же этот хмырь имеет в день? И, наконец, сделал вывод: что если всё сложить, то можно уже убивать!
       Валера Мунтян был хорошо знаком с Иваном Терен­тьевичем, но для того, чтобы не случилось непредвиден­ного срыва в данном ответственном деле, взял с собой в качестве посредника племянника Карцева, который раз­вязным поведением откровенно нервировал Алексея Яковлевича. Ничего не поделаешь, с его присутствием приходилось мириться.
       Беседа с управляющим банком была недолгой. Иван Терентьевич произнес дежурный набор фраз, определил перечень необходимых документов для получения креди­та, и на этом аудиенция закончилась. Всё было решено за­ранее дядей и племянником за вечерним чаем.
       Уже в среду денежные средства были зачислены на расчётный счёт малого предприятия "Фаза", а. в пятницу, обналиченные, лежали в сейфе. Алексей Яковлевич со­звонился с Москвой и предупредил ребят о своём приезде. Воспользовались аэрофлотом с таким расчётом, чтобы ут­ром вылететь, а вечером возвратиться обратно в Саратов. Всю операцию провели четко. На следующий день долла­ры сдали в банк и ещё до конца недели успели слетать в Москву за очередной суммой. Вырисовывались все пред­посылки для успешной работы. Да и можно ли желать большего - процентные ставки кредита были погашены за две поездки. Конвейер добывания денег заработал.
       "Старшим" гаража Израиль Цикацин работал без осо­бого напряжения. Порядок в гараже был установлен еди­ный для всех и не требовал вмешательства. В этой работе свои плюсы и свои минусы. Во-первых, имелась возможность широкого круга общения с начальством, вольнонаемными гражданами. Во-вторых, работа в гараже была ему знакома, не нужно напрягать извилины в голове и из кожи вон, чтобы соответствовать занимаемой должности. Ну и, наконец, в-третьих, это не гайки кру­тить, работа "интеллектуальная". С другой стороны, ты всегда находишься на виду, твои поступки подлежат об­суждению. Работа "с людьми" - процесс сложный: сколь­ко людей, столько мнений. Подход нужно суметь найти к каждому человеку, а это в одночасье не делается, тем бо­лее что не все заключённые до конца прониклись уваже­нием. Но Изя чувствовал, что отношение к нему меняется: зэки похитрее старались завести дружбу, те, что имели амбиции, на рожон не лезли.
       Утро - вечер, утро - вечер, за маятником небесных ча­сов стремительно летели дни, недели. Громов Андрей подлечил ногу, подыскал себе "достойного" напарника и стал ударником труда. Земляк Гриша освободился, теперь не у кого было спросить о папочке. Вольнонаёмная Аня оценила Изины мужские достоинства. Под напором скрюченной сорокалетней соблазнительницы Изя сдался и под завистливое перешёптывание словоохотливых зэков улучал момент, чтобы с ней уединиться. Так что жизнь как будто нормализовалась. Житейское благополучие все­гда притягивает соответствующие жизненные ситуации и обстоятельства, плохое, словно магнит, собирает всё гадкое. Главное - добиться приемлемого состояния и быть верным его принципам.
       Окончательное утверждение статуса произошло после того как в колонию этапировали авторитета союзного значения, по кличке Хаза. Больного туберкулёзом, сорокалетнего "старца" перевозили доживать последние деньки из одной колонии в другую. А он всем смертям назло жил. Приговорённый судьбою осознавать близость своей смерти инвалид имел неограниченную власть, когда тысячи ему подобных выполняли приказы беспрекословно. Каким обаянием обладал этот полузверь, получеловек? И что может быть в голове обречённого? Там, где он появ­лялся, начинались волнения, граничившие с бунтом. Руководители колоний старались как можно быстрее изба­виться от беспокойного постояльца и передавали в "пода­рок" своим коллегам в другой регион усиленные вариан­ты несения службы, вместе с бессонными ночами.
       Сашу Малышева Изя знал по колонии для малолетних преступников. Беззащитный, страдающий дистрофией мальчуган, прозрачный, как сушёная вобла, отзывался на кличку Малёк. Кроме того, что он был моложе всех, он к тому же отставал в своём развитии. Соответственно и подзатыльников получал больше других. Только ленивый не издевался над ним, унижая до слёз. Изя и сам пару раз для самоутверждения избивал Малька. Как будто этого не нужно было делать, но закон есть закон: не ты, так тебя. Озлобленный на жизнь и на людей, человек приспосабливается и живёт по законам и нормам, которые позволяют ему ощущать своё человеческое достоинство. Чаще он выбирает путь мщения всему свету за появление в этом! мире. Саше Малышеву выбирать не приходилось (тюрьма! - мой отчий дом): примеры для подражания были у него перед глазами. Он начал познавать мир и следовать законам, которые были для него доступны. И всей своей жизнью доказывал преданность этому образу бытия. Жестокость и хладнокровие, равнодушие и цинизм заполняли вакуум его души. Он всегда помнил правило игры, которым втайне восхищался, и которое с течением времени обязательно подтверждалось жизнью, когда шестёрка бьёт туза.
       В Сибири Изю встретил не беззащитный Малёк, а исполнитель пока ещё чужой воли Малец - удалец, не терпящий неповиновения, душевной слабости, чужого житейского благополучия, прилежно соблюдающий воровские устои
       И не было сомнений, что этот Малец достигнет высот в иерархической лестнице уголовного мира... Он потерял здоровье, потратил свою жизнь, но намеченной цели достиг.
       Особенности русской души - боготворить умерших, любить больных и убогих. Именно таким предстал перед Изей Хаза. Может быть, он бы и вспомнил Изе все затре­щины, но он же не беспредельщик, всю жизнь живёт по понятиям. Поэтому, как старые знакомые и старожилы, они держались на равных. У держателей зоны глаза вы­лезли из орбит. Кто бы мог подумать, что этот маленький, круглый мужик друг Хазы. Стоило ему повести пальцем, и участь каждого из них была бы незавидной. Но Изя жа­ловаться не стал. Жаловаться - значит терять авторитет в глазах Хазы. Пусть лучше будут должны. Хаза уйдёт, а ему ещё "тянуть" срок и немалый.
       Хаза в "двойке" пробыл три месяца и шестнадцать дней. Тюремное начальство смотрело на Изю как на спа­сителя звёздочек на своих погонах и служебного положе­ния. Он и не задавался, по-человечески понимая сложив­шуюся обстановку. Обещал всё возможное сделать. На работу не ходил, всё это время был неотлучно с Хазой. А когда держатели зоны, "приняв на грудь", взмолились:
       - Ты того, Питерский, неудачно у нас вышло. Только и ответил:
       - Что же вы, волки? Хоть бы разобрались.
      

    Глава 3.

    Кибернетик

    ***

      
       Двадцатого сентября 1993 года в двенадцать часов дня Алексей Яковлевич Красин остановил свою вишнёвую "девятку" под красный свет светофора на безлюдном пе­рекрёстке Энгельса. И в следующую секунду услышал душераздирающий скрежет металла над головой. Шоки­рованный от испуга и неожиданности, он с большим тру­дом вылез из покореженной машины. Помятая игрушка плачевно изворачивалась под грозными клыками трактора "Кировец", который положил на крышу его автомобиля свой огромный корявый ковш.
       - Откуда ты взялся, чёрт? - только и сумел выкрик­нуть Алексей Яковлевич.
       Чумазый водитель часто хлопал глазами и не знал, что ответить.
       - Что молчишь? Язык проглотил?
       Красин просчитал в голове варианты и остановился на одном: не лучше ли поменять машину на новую.
       Обидно было до слёз: только отрегулировал клапаны; мальчишка за сто рублей отмыл машину так, что она сверкала всеми цветами автосервиса; на, тебе, двести мет­ров не проехал.
       - Где работаешь, чудило? - снисходительно обратился Алексей Яковлевич к трактористу.
       - В кооперативе, - загнусавил совсем ещё юный во­дитель.
       - В каком? - Красин облегчённо вздохнул и в уме уд­воил сумму иска.
       - "Артеке".
       - Спасибо, что не сирота, - поблагодарил про себя Небо Алексей Яковлевич и уже громче приказал трактористу: - Давай оттаскивай машину - станция за углом.
       На улице бабье лето в полном разгаре: яркое, слепя­щее солнце. На небе ни облачка. Двадцать градусов тепла. Благодать... и возникшие проблемы там, где их быть не должно.
       В кооперативе "Альтаир", куда Красин заезжал по старой памяти, глазам не поверили, увидев разбитую машину. Как такое могло случиться? В этот район не то что­бы трактор, автомобиль редко заезжал. Алексей Яковле­вич на всякий случай забрал у тракториста документы. Попросил у Егора машину и вслед за трактором поехал выбивать новый автомобиль.
       За полгода челночной работы с долларом Алексей Яковлевич Красин из средней руки предпринимателя пре­вратился в уверенного, преуспевающего бизнесмена. Стал вершителем судеб, денежным мешком и мозговой атакой малого предприятия "Фаза". При его непосредственном участии предприятие, числившееся лишь на бумаге, со­вершило грандиозный прорыв, от учредительских доку­ментов и фиктивного юридического адреса до реального многопрофильного предприятия. Предприятия, имеющего три торговые точки, станцию технического обслужива­ния автомобилей, которую Паля должен был "довести до ума" в ближайшие дни, коптильню для рыбы и кур, ком­мерческий отдел, который занимался посреднической ра­ботой по продаже горюче-смазочных материалов. С каж­дой вновь созданной структуры Алексей Яковлевич имел чётко определённый процент выгоды, при этом ни одной копейки в развитие предприятия из своих кровно и честно заработанных денег он не вкладывал. Получал десять процентов от прибыли за кураторскую работу, а всё, что зарабатывал, тратил на себя. Надо быть идиотом, чтобы в обществе, где к власти пришли большевики, вкладывать деньги в завтрашний день. Обычно их хранят в конверти­руемой валюте, а на завтрашний день под лозунгом "Грабь награбленное" воруют или забирают у конкурен­тов силовыми методами.
       Алексей Яковлевич Красин после подведения итогов Работы за первый месяц приобрёл отдельную одноком­натную квартиру. Она находилась в отдалённом районе (на более престижную денег не хватило), но это была своя квартира - маленькая крепость душевного покоя. За восемь поездок в Москву следующего месяца он обновил обстановку и семейный гардероб. Затем сменил машину, причём несколько раз с особой тщательностью, пока не остановился на 9-й модели "Жигулей" вишнёвого цвета. В начале сентября произошло резкое падение курса рубля к международной валюте. Кто-то в подобной ситуации те­ряет, кто-то приобретает. За счёт хорошо налаженных свя­зей в банковских системах Москвы и Саратова Алексей Яковлевич успел в последний момент перед резким паде­нием курса приобрести пятнадцать тысяч долларов по це­не одна тысяча триста рублей и продать за три тысячи пятьсот рублей. На вырученные деньги он втайне от жены купил большой дом в Квасниковке, для отдыха, два ка­менных частных дома, расположенных друг против друга в Энгельсе, планируя сделать из них аптеку и магазин. Жене отдал приказ уволиться и сидеть дома. И, не без ос­нования, решил заиметь вторую жену, помоложе. Кто-то должен следить за домом в Квасниковке. Это - перспек­тива ближайшего будущего, при благоприятном стечении обстоятельств.
       Конечно же, не всё происходило так, как это было за­думано: так и не выгорело дело с американской фирмой "Глиссон". Директор завода кранового оборудования по­слал "по большому кругу", и, не дойдя до финиша, аме­риканцы обосновали базу для ремонта станков в Швеции. Обидно, не сложились тесные отношения с москвичами, которые обещали быть обоюдно полезными. Своей вины Алексей Яковлевич не чувствовал. Он добросовестно вы­полнял возложенные на него обязанности. Жаль потерян­ное впустую время и нервы, потраченные на придурка - директора. По-хорошему его не мешало проучить. Да не хочется грех на душу брать.
       Следующая неудача - сделка между Уфимским нефте­перерабатывающим комбинатом и украинской нефтеба­зой, которую представляло "Киевэнерго", а "Фаза" выступала посредником в приобретении квот на поставку нефтепродуктов в ближнее зарубежье. Алексей Яковлевич самого начала не верил в успешное завершение сделки. Там где фигурируют цифры с девятью нулями, как правило сделка превращается в "разговор в пользу бедных".
       Все эти события - обычное течение жизни, которое каждый человек выбирает для себя сам и про которое го­ворят: "Всё это ерунда: самое главное - здоровье".
       А вот то, что затронуло до глубины души, заставило содрогнуться, вновь полюбить жизнь, - это письмо от сы­на Семёна из Израиля. Он уже имел учёную степень, се­мью и прекрасное будущее. Горел желанием наладить родственные отношения, приглашал в гости (Марина пе­реехала жить в их город и жила от них в двух кварталах ходьбы) и к совместному сотрудничеству в области но­вейших технологий. В первом же письме просил ознако­миться с патентом за 1981 год, оформленным учёными Саратовского университета Серебряковым и Александро­вым, и при возможности разыскать этих учёных. Какие возможности? Для своего сына, для своей кровиночки, он их из-под земли вытащит.
       Письмо заставило погрузиться в сентиментальность, такую несвойственную. Должно быть, так наступает ста­рость.
       Трактор медленно притарахтел к огромному особняку из красного кирпича. Алексей Яковлевич вышел из маши­ны и вытер испарину на лысине. Всю дорогу, пока он ехал за трактором, его не покидала мысль: "Как удачно положили на крышу ковш. Положили - и сразу новая маши­на".
       А теперь, оглядывая замок, думал: не придётся ли ему менять на тракторе ковш... Хорошо ещё, что Пале не позво­лил разграбить разбитую машину.
      

    ***

       Владимир Андреевич Серебряков, изобретатель, ки­бернетик, в прошлом старший преподаватель физическо­го факультета Саратовского государственного универси­тета, за свою недолгую жизнь два раза отсиживался в пси­хиатрической лечебнице и один раз в тюрьме. Этапы вре­мяпрепровождения проходили в соответствии с эволюци­онным развитием общества: в период застоя - дурдом, в период демократии - тюрьма. И всё это свалилось на Вову Серебрякова из-за одного непродуманного в жизни шага, связанного с тщеславием, желанием хорошо жить и при­носить пользу своей любимой Родине. Молодого физика за успехи в учёбе профессорско-преподавательский состав кафедры оставляет для продолжения научной работы в государственном университете. Никакой случайности в этом не было. Для получения бюджетных денег учебному заведению необходимы положительные, успешные результаты работы. Получить таковые могут лишь "рабы" от науки, поэтому руководители кафедр и научных групп предлагали остаться работать при кафедре и зачисляли в свой штат одарённых и блатных студентов примерно в равных пропорциях. Володя Серебряков был готов быть кем угодно: рабом, лаборантом, ассистентом - лишь бы воплощать в жизнь задуманное, тайное, подвластное толь­ко ему и законам физики. Он подчинял и находил гармо­нию, переполнялся гордостью и величием могущества над силами природы. И в эти мгновения, теряя земное притяжение, он явственно ощущал себя частицей вселенной.
       Поначалу, для освоения вершин науки, в пару к Воло­де прикрепили сокурсника. Но тот хотел уже через год иметь степень как минимум доктора наук и, увидев перед собой огромную, бумажную гору работы, быстро заскучал от различного рода экспериментов, графиков и ненормированного рабочего дня. А тут ещё, как назло, кафедре предложили и выделили большой объём средств на проведение работ по освоению космоса. Отказаться познавать внеземные миры никто на кафедре не посмел. Добротно укомплектованный коллектив должен получать не только постойную заработную плату, но и высокие премии. На научном совете коллеги единодушно поручили оправды­вать высокое доверие, оказанное факультету Министерст­вом космических исследований, Володе Серебрякову. Бункер с железной дверью, по случаю, был готов. В пару нашли дисциплинированного, одержимого идеями, почти что сумасшедшего. И задачу поставили под стать: "Разра­ботка и внедрение прибора, определяющего состав грунта на глубине двух километров планеты Луна".
       Отец всех народов, Иосиф Сталин, как никто другой, понимал и претворял в жизнь идею о том, что учёным мужам лучше всего думается в местах отдалённых и уе­динённых, где ни сытый желудок не давит на мозги, ни различные житейские соблазны не отвлекают от работы. Поэтому-то в бункере Володя Серебряков и Витя Алек­сандров быстро нашли нужное решение, так называемое ноу-хау. И даже по недосмотру учёных мужей сумели своё изобретение запатентовать. Уже первые эксперимен­ты подсказали молодым учёным, что они выбрали верное направление в работе. А за три года, проведённые в бун­кере, каждый "накрапал" необходимый материал для док­торской диссертации. Но самое удивительное!!! Оказалось, что создаваемый ими прибор можно использовать не только на планете Луна, но и на Земле для разведки по­лезных ископаемых.
       Пока результаты работы не выходили за пределы бункера, всё шло славно. Но каждый творец мечтает, чтобы его детище увидело свет. Этим грешили и молодые ученые, надеясь к тридцати годам материализовать свой труд. Робкие шаги к признанию неожиданно встретили жестокий отпор. Злой рок непреодолимой стеной встал на пути их творения.
       Если научная программа имела повышенную секретность, почему в их отсутствие вскрывали сейфы, копировали документацию? Неужели в нашей стране каждым второй - агент спецслужб и по их команде началась откровенная травля?
       Володя Серебряков и Витя Александров, к большому! сожалению, считали, что жизнь на Земле подчиняется и течёт по законам физики. В чём горько ошибались. Она протекает по законам Божьим. И будь ты семи пядей во лбу, если это не твоё, то, значит, не твоё. Они не придавали подобным пустякам значения, ведь с детских лет являлись приверженными атеистами. Не получилось в Саратове, поехали в Москву обивать пороги чиновничьих кабинетов. Результат оказался плачевным - первое пришествие в дурдом. Всё было так прозаично: чиновники из Москвы переадресовали Вову Серебрякова и его напарника" в Саратов, "пудрить мозги" местному начальству. Виктор Александров почувствовал в деле неладное - бесполезность данной затеи и по кабинетам ходить отказался. Вова записался на приём к первому секретарю горком" партии. В первый же поход его забрала милиция. В центре города, среди бела дня подъехал "воронок", два милиционера вышли из машины, надели на Серебрякова наручники и отвезли в городское управление милиции. Часа два продержали в неведении. Затем провели в кабинет начальника - полковника Подгорнова. Михаил Иванович оказался натурой, влюблённой в театр. Как только он увидел в дверях кабинета молодого учёного, в буквальном смысле схватился за голову:
       - Ой, Серебряков, как ты мне надоел!
       При этом лицо его выражало глубочайшее страдание хотя Володьку он видел впервые.
       - Hу зачем тебе это надо? Скажи, зачем? Можешь ты в моё дежурство по городу оставить в покое начальство?
       И целый час в том же духе. Потом, наконец, отпустил. Володьке бы на этом остановиться, но он-то знал свою правоту. Знал, как его прибор нужен Родине. Поэтому не оставил попытки достичь цели. В следующий раз объясняться с ним не стали, инкриминировали покушение на первого секретаря горкома партии и отправили в дурдом.

    ***

       Кооператив "Артекс" оказался дочерним предприяти­ем концерна "Заволжье", который имел все необходимые для ведения бизнеса службы безопасности, так что Алек­сей Яковлевич никакой тяжбы с ним вести не стал. Полу­чил разумную денежную компенсацию, виноватые улыб­ки руководителей и неприятный душевный осадок. Теперь после восстановления автомобиля необходимо будет его менять. Битая машина приносит неудачу. Может быть, это и суеверие, но береженого Бог бережёт. А автомобиль - это средство повышенной опасности.
       Алексей Яковлевич' Красин сидел в пустом кабинете директора малого предприятия "Фаза", раскладывал на персональном компьютере пасьянс и тем самым старался успокоить нахлынувшую нервную возбужденность.
       Текущей работы накопилось невпроворот. Вся она четко спланирована и сдерживалась только временными рамками. Выделены самые выгодные сделки, и определены перспективные направления в работе. Одним из них была продажа горюче-смазочных материалов, в частности бензина. Только очень трудно торговать товаром, которым не владеешь. Посредническая работа самая неблаго­дарная: то цены скачут как бешеные, то клиент в послед­ний момент отказывается от своих обещаний, и ещё сотни причин, чтобы сделка не состоялась. Поэтому из посред­ника нужно становиться владельцем: снимать в аренду ёмкости, прорабатывать каналы поставки бензина и ис­кать постоянных покупателей. В принципе ёмкости Кра­син нашёл, и устная договорённость об их аренде состоя­лась. Необходимо все договорённости переписать на бу­магу и скрепить договор печатями как можно быстрее, пока на дворе тёплая, сухая погода, чтобы не мучиться: при проведении профилактических мероприятий.
       Павел Мокроусов - Паля решил заняться серьёзным делом - открыть станцию технического обслуживания автомобилей. Для проведения этих работ трамвайное депо выделило дополнительные площади. Пока Паля двигал оборудование, набирал штат рабочих и мастеров, за два месяца наворовал денег на год вперёд своего основного оклада. Мастерская ещё не функционировала, но клиенты всё чаще и чаще ею интересовались. Оставалось совсем немного, чтобы дело начало приносить прибыль. К сожалению, вопреки всем прогнозам, остановился рост курса доллара, и челночная работа перестала приносить желае­мое. Результат оставался положительным, не было только! того веселья, как при резком взлёте курса валюты. И, тем не менее, кредит следовало оформлять. В деле если упустить нить, можно потерять клубок. Но душевное волнение Алексей Яковлевич испытывал вовсе не по отношению к текущей работе. Куда она денется, если есть оборотные средства? Ему всё назойливей не давало покоя, заставляло погрузиться в сомнения, переживания, волнения неожиданное появление его единственного сына. (Возможно" где-то на свете ещё существовали его отпрыски, но он признавал только Семёна.) После того, как поборол первые нахлынувшие отцовские чувства и познакомился в патентном отделе научной библиотеки с предложение саратовских изобретателей и затронутой ими проблем он вдруг испытал тревожные чувства: при чём здесь наука которой занимался сын, и разведка полезных ископаемых? Кого из него хотят сделать? Может быть, на связь ним выходил вовсе и не сын. И на старости лет готовят из него шпиона.
       От таких мыслей леденящий холод пронизывал всё тело. Кто? Зачем? Откуда? Сегодня им нужен прибор, а завтра ракета. За свои пятьдесят семь лет он Родину не продавал. Правда, Родина-мать стала походить на падшую пьяную женщину, которая не отдаёт отчёта своим поступкам; на короткий миг приходит в сознание, когда за стакан суррогата неразборчивый в связях торговец пользуется её услугами. Словно "синюшка" на базаре, потерявшая достоинство, она окружена голодными, неухоженными детьми. Они молящими глазами смотрят на ее погибель. Не знают, что с ней делать? К кому обратиться за помощью? Кому довериться? И не понимают, за все перенесенные муки любить её или ненавидеть?
       Через физический факультет государственного университета и адресный стол Алексей Яковлевич отыскал нужные адреса и телефоны. Любопытство брало верх. В конце концов, ничего предосудительного он пока не делал. На протяжении нескольких дней периодически набирал телефонные номера, но бесполезно: слышались длинные гудки, а к телефонному аппарату никто не подходи
       - Вымерли все, что ли?
       Алексей Яковлевич хотел было уже на всё наплевать и забыть. От незапланированных переживаний лицо осунулось, придавая возрасту дополнительные лет пять. Вот ещё, забивать голову всякой ерундой. Однако, противореча своим желаниям, он отвлёкся от компьютера, пододвинул телефонный аппарат и набрал, заглядывая в блокнот, один из номеров. После третьего гудка к телефонно­му аппарату подошла женщина:
       - Алло, вас слушают.
       Голос был приглушен помехами, и трудно было су­дить о возрасте женщины. Алексей Яковлевич от неожи­данности замялся, и в трубке повторили:
       - Говорите, вас слушают.
       - А мне Александрова... Виктора.
       Наступила пауза. И уже на другом конце провода про­изошло замешательство.
       - Так мне можно Александрова услышать? - чуть ли не закричал в трубку Алексей Яковлевич.
       - А кто его спрашивает? - едва слышался голос жен­щины.
       - Это коллега...вернее, давний знакомый, - раздра­жался Красин.
       - А его нет...
       - А когда будет?
       - Никогда... Он умер, - заплакала женщина. Алексей Яковлевич положил трубку, и желание наби­рать следующий номер у него уже полностью исчезло.
       Вот он дорожку по жизни выбрал: сначала чуть было ковшом не убили, затем с валюты все дивиденды отобра­ли и в довершение ко всему ещё и клиент умер.
      
      
      

    ***

       Смерть Вити Александрова, как и вся его недолгая жизнь, была нелепой случайностью. Все прожитые годы он искал себя, искал своё место в науке, в быту. Пытался приспособиться к мирской суете, но как-то получалось всё неуклюже. Вроде был обычный, как все, человек - парень, только, может быть, нелюдимый.
       Мама родила его поздним ребёнком, а своего отца-"космонавта" он не знал вовсе. Из-за хилого здоровья все детские годы провёл в обществе мудрой и доброй бабуш­ки. Она читала сказки; катала на ноге, изображая коняшку пекла очень вкусные пирожки и булочки. Он любил тепло бабушкиных рук; её добрые, наивные рассказки, всегда с хорошим концом; уют в её незамысловатом доме. Всю жизнь вспоминал это счастливое время: как быстро оно прошло...
       Мечтатель, такое прозвище он получил от учителей в школьные годы. Маму вызывали в школу и пытались объ­яснить:
       - Вы понимаете, он не хулиган, и нареканий по успе­ваемости особых нет, хотя мог бы учиться и лучше. Но его на уроке как будто нет. Он смотрит в окно, на облака, и о чём-то думает, о своём. Одернешь его, а через минуту он вновь уходит в свой мир иллюзий.
       Со своими сверстниками он не находил общих инте­ресов и весь досуг проводил за чтением книг. Жюль Верн и Конан Дойл, Эдгар По и Диккенс, а затем братья Стру­гацкие оставались единственными единомышленниками.
       В последних классах школы, лёжа на диване с книгой в руке, он сильно вытянулся и оказался почти самым вы­соким в классе. Худой и долговязый, с волосами до плеч, Витя увлёкся и изображал движение панков. Из-за длин­ных волос его грозились на педсовете выгнать из школы.
       - Выгоняйте.
       От армии было освобождение, а напугать чем-то большим просто невозможно.
       Первые экзамены в университет Александров провалил, и целый год работал в конструкторском бюро чертёж­иком. Через год мама нашла в университете знакомых, и он продолжил своё образование. В принципе ему было всё равно - на каком факультете. Сказали на мехмате - зна­чит, на мехмате. Лекции посещал регулярно - так, с трой­ки на четвёрку, и перескакивал с курса на курс.
       Большая часть потока механико-математического факультета состояла из девчонок. Одна из них присела рядом с ним на лекции и больше это место никому не уступала. Таскала своё Чудо за собой и на пятом курсе пода­рила ему девочку - дочку. Создание семьи, рождение ребёнка накладывают обязательства, и Виктор зарекомендовал себя прилежным студентом, который проявляет инте­рес к научной работе. Талант учёного в нём открыла тёща Зинаида Ивановна. По своим многочисленным связям устроила на физический факультет при государственном университете для продолжения образования, а заодно и на полставки лаборантом. Здесь произошла знаменательная встреча с Владимиром. И он был благодарен судьбе, по­тому что появился интерес в жизни. Изобретательный в работе, Владимир разбудил одержимость своего коллеги. Он показал, что такое вкус победы в науке. Казалось, не было таких задач, которые они в своём тандеме не могли решить. И они решали, и, наверное, многое ещё не успели сделать... По большому счёту ему было всё равно, чем за­ниматься, какую проблему решать, лишь бы рядом нахо­дился Володька. Работать с ним - одно удовольствие. Не­многословный и, безусловно, талантливый, он умел орга­низовать труд и создать рабочий комфорт. Когда он начал бегать по инстанциям, проявляя пробивные способности, Виктор его не понимал: как бы там ни было, главным же является не результат, а процесс. Да пусть они все подавятся этим открытием. Мало ли их было просто отдано. Но в данном случае Серебряков проявил твёрдость, и Виктор шёл за ним до конца, пока все, как один, родственники не взмолились. Жена Светка на колени встала, умоляя отступиться и не идти против всех. (Отступиться от счастья.) Никакого предательства не было. Что ж, всю жизнь сражаться с ветряными мельницами? Произошло мягкое приземление с Луны на Землю - закончилась без­успешно карьера учёного, и уже никогда не придётся на научном поприще взлетать в заоблачную высь. Виктор продолжал ходить в университет, но сам ощущал, что по­терял интерес к работе. А в творчестве без интереса пре­вращаешься в импотента, в балласт, в обузу для "дружно­го" коллектива кафедры. Нужно было уходить. Дома, как бы невзначай, появилось слово "неудачник", поэтому, не мудрствуя лукаво, Виктор продал свой талант за квартиру в строящемся кооперативном доме и встал на восьмичасо­вой рабочий день за станок с ЧПУ. В то время квартирный вопрос стоял, как никогда, остро: дочка уже пошла в шко­лу, а семья всё ещё ютилась в двухкомнатной тещиной квартире. Работать за станком он считал за благо, потому что объясняться с тёщей ежеминутно о смысле жизни ста­новилось невыносимо. Долгожданную квартиру дождался, измотанный семейными дрязгами, а дальнейший путь от станка предначертала затеянная в стране перестройка. Стало выгоднее торговать на базаре, чем создавать мате­риальные ценности. Работа в нашей стране вся почётная, Виктор стал торговать майонезом. После того как случилась недостача, исчисляемая полугодовым жалованием, ему предъявили претензии, теща посоветовала устроить фиктивное расторжение брака: "Сейчас все бизнесмены в фиктивном разводе, иначе всё нажитое можно потерять".
       С долгами честно расплатился, но перешёл торговать на лоток с книгами. Затем, когда развод из фиктивного превратился в реальный (Кому он без денег нужен?), он устроился сторожем на автостоянку. Свободного времени сколько угодно, если бы не ночные пьянки и дебоши, можно было сказать, что попал в санаторий. Свежий воздух, выписал квитанцию и читай с упоением книгу. Чтобы размять мозги, пролистал схемы и эскизы прибора. Полупьяный напарник и сменщики со смеху покатывались, заставая его за этим занятием. Дразнили "умкой" и звали играть в карты.
       В одно из ночных дежурств произошёл непредвиденный казус. Около двенадцати часов ночи на стоянку прие­хали сразу несколько машин с возбуждёнными спиртным хозяевами жизни. Всех сторожей выгнали на улицу и по­строили в шеренгу. Началось выяснение отношений: с од­ной из машин 8-й модели "Жигулей" на стоянке исчезло крыло. Хозяин предъявил претензии к сторожам из пре­дыдущей смены, но они их проигнорировали, и теперь от­вет предстояло держать следующей.
       Интеллигентное, одухотворённое лицо, страдающее благородством мысли, выхватывается из толпы, как ино­родное тело, и обычно безошибочно. Выбор Виктора Александрова был предопределён. Естественно, объяс­нить случившуюся пропажу он не мог...
       Его телом играли в футбол в течение десяти минут...
       В ходе следствия судебно-медицинский эксперт скажет: "Смерть наступила после первых ударов, от меткого попадания в висок".
      
      

    ***

      
      
       С татаркой Зойкой Алексей Яковлевич встречался один раз в две недели уже около года и всегда удивлялся тому, что она безотказно его принимает. Он познакомился с ней как водитель - калымщик, владелец старого, потрё­панного "Москвича", зарабатывая на улицах города ве­черним извозом. B машину буквально запрыгнула рыжая, конопатая, излучающая страсть девчонка. В ней не было ни удивительной красоты, ни прелестного обаяния, не говоря о манерах и воспитании. Зато в ней жила молодость и кипучие желания способные разбудить и зажечь сердце.
       Алексей Яковлевич до места Зойку не довёз, потащил в ресторан. Приглашение она восприняла с удовольствием, без лишнего в таких случаях жеманства. Но находиться с ней в ресторане оказалось делом сложным. Многочислен­ные Зойкины знакомые со всех сторон атаковали их сто­лик, отвлекали разговорами, приглашали её танцевать. Она виновато пожимала плечами и, извиняясь, убегала. К концу вечера уставшая и захмелевшая, она по большому секрету призналась, что ей очень нравятся солидные муж­чины, и для завершения счастливого вечера пригласила к себе домой.
       Закрытия ресторана дожидаться не стали. Алексей Яковлевич забрал из машины бутылку водки, поймал частного извозчика и отправился к Зойке в гости.
       Длинный барачного типа дом находился на краю Глебучева оврага, готовый в любую минуту в него скатиться. В окнах горел свет, слышались голоса людей, и Алексей Яковлевич, смущенный подобными обстоятельствами, ос­тановился на пороге в раздумье.
       - Идём - подтолкнула Зойка и провела в дальнюю комнату.
       Пружинная кровать, два стула, столик да в углу облез­лый шкаф - вся убогая утварь В тон оконным занавескам на полу лежал измученный временем жёлтый палас. Хо­зяйка достала два стакана, выпили по пятьдесят грамм с прибытием. Зойка уселась к Алексею Яковлевичу на ко­лени, умело прижалась молодым телом к его груди, вды­хая забываемые наркотические ароматы любви. Они за­тмевали разум, заполняли сладким нектаром тело, и вся незатейливая жизнь за фанерными перегородками уже как будто и не существовала. Затем снова сели к столу. Зойка закутала Алексея Яковлевича в простыню, сама накинула халат, пододвинула стаканы. И, точно слыша их перезвон, в комнату вошел молодой мужчина и начал рыться в шкафу. Зойка мгновенно спорхнула со стула и подбежала к парню:
       - Ты чё ищешь?
       - Майку, - зло прогнусавил посетитель.
       - Какая майка?! Два часа ночи! Ты совесть имеешь?! Я сколько раз говорила - не приходить ко мне в такое вре­мя!
       Детина был больше Зойки ровно в четыре раза, два вверх и два вширь. Пока Зойка его выталкивала из комна­ты, парень сонным взглядом измерял Красина, обдавая ненавистью ранимую плоть.
       - Это кто? - непроизвольно возник вопрос.
       - А? Это? Муж мой долбанный, - Зойка как ни в чём не бывало уселась на колени к Красину. И уже когда по­чувствовала произошедшую в нём перемену настроения, успокоила: - Да мы с ним в разводе.
       Как выбрался из этого аула, сказать не мог. Ночь. Мо­роз. Улицы без единого фонаря. Шёл "по звёздам", прямо, не сворачивая в сторону Волги.
       - У, блин, старый дурак, - только и повторял через каждые сто метров, натыкаясь на какое-нибудь препятст­вие.
       Интимная связь, возникшая спонтанно, чаще всего быстро забывается, но прошло время, а он с Зойкой про­должал встречаться. Она нужна была, как глоток свежего воздуха или родниковой воды, который возвращает силы и бодрость. Зойка висла на шее:
       - Алёша, дорогой!!! Почему ты ко мне так редко при­езжаешь? Давай встречаться каждый день.
       Даже если она говорила ради комплимента, это было приятно.
       - Ну, ты пойми, у меня работа. Я семейный человек. Хотя в душе прекрасно понимал, что встречаться чаще ни ей, ни ему большей радости не доставит...
       В пятницу, раздираемый душевными волнениями, он встречался с Зойкой незапланированно, изменяя своим привычкам. Приехал домой поздно, уставший, а наутро проснулся, полный юношеской энергии, способный дер­зать. И решение продолжить начатые поиски не встречало возражений. Около десяти часов утра он выехал по по­следней зацепке - имеющемуся у него адресу. Долго ко­лесил, разыскивая нужную улицу, пока навстречу не по­палась молочница и не помогла отыскать нужный дом.
       Деревянный, выкрашенный в голубой цвет, постройки начала века, он ничем особым среди своих собратьев не выделялся. Алексей Яковлевич несколько раз нажал на звонок, прикреплённый к калитке, и прислушался. Но дом с закрытыми ставнями хранил молчание. Из соседнего дома вышла старушка. Красин поспешил к ней с вопро­сом:
       - Сосед ваш, не подскажете, где?
       - Нет, милок. Сами давно не видели. Бывалоча с бра­том цельный день во дворе мастерят чё. А тут вот с каких пор не слышно никого.
       - А брат-то здесь живёт?
       - Нет. У него квартира, а сюда наведывается. А вы кто
       будете?
       - Да по работе я, бабушка. По работе.
       - Так вы с братом Юрием свяжитесь, он подскажет.
       - А у вас его адрес есть?
       - Нет, милок, где живет, не знаю.
       Алексей Яковлевич в поисках счастья решил проехать в адресный стол, но не судьба: суббота, воскресенье - вы­ходной.
      
      
      

    ***

      
       Все свои юношеские воспоминания Вова Серебряков всегда связывал со своим старшим братом Юрием. И хотя Володя был моложе всего на два года, в детстве такая разница казалась огромной. Брат Юрий был кумиром, авто­ритетом и примером во всём. Его окружали друзья и подруги, он был душой любой компании, играл на гитаре и увлекался спортом. Причём не без успеха, имел значок мастера спорта по борьбе самбо, выезжал на соревнова­ния в другие города и уже считал себя профессиональным спортсменом. Он никогда не ввязывался в уличные драки, объясняя, что в его руках скрыто мощное оружие, и при­менять его он должен только в исключительных случаях. Так он бравировал перед сверстницами, но при этом пом­нил наказ тренера: "Всех великих спортсменов погубили женщины".
       Настолько помнил, что остался бобылём на всю ос­тавшуюся жизнь.
       Владимир шёл по проторенной братом дороге. Друзья Юрия были друзьями Владимира. Педагоги, которые учи­ли Юрия, впоследствии учили Владимира и непременно ставили старшего брата в пример. Владимир и так равнял­ся на него, но в душе стали вырабатываться комплексы. Комплексы неполноценности. Одних они подавляют, дру­гих заставляют искать своё я. Никто не сомневался, что сухощавый, высокий, спортивный Владимир последует за братом в секцию борьбы самбо. Но вопреки этому он на­чал посещать кружок юных физиков при "Дворце пионе­ров". Под насмешки брата и его друзей всё свободное вре­мя проводил за паяльником и микросхемами, за чтением журналов "Юный техник" и "Техника молодёжи".
       - Откуда такая увлечённость? - задавались вопросом окружающие.
       А ответ был очень простым:
       - Человек занимался любимым делом, только и всего.
       Наперекор всем ожиданиям Владимир не стал про­должать учёбу в школе, а поступил в авиационный техни­кум. Выбор учебного заведения был исключительно за ним. И уже на первых курсах его фотография появилась на Доске почёта.
       За годы учёбы в техникуме Владимир своей дисциплинированностью, усидчивостью, целеуст­ремлённостью пленил преподавателей. Ведь все эти каче­ства так редко сочетаются с талантом. Без зазнайства он выступал на олимпиадах по физике, добивался успехов, так что любая комиссия обязательно хотела познакомить­ся с юным дарованием. Затем фотографировался с почёт­ными гостями под красным знаменем, а в остальном жил нормальной студенческой жизнью провинции. Класс фи­зики авиационного техникума стал вторым домом. Здесь вместе со своим научным руководителем Николаем Нико­лаевичем Ивановым они занимались факультативной ра­ботой, результатом которой стал изобретённый совместно прибор для подсчёта кур на птицефабриках народного хо­зяйства. Прибор был представлен техникумом на ВДНХ, защищен патент и получено авторское свидетельство. Фамилия Серебрякова в этом документе стояла послед­ней, пятой, но Владимира это не смущало. Так было нуж­но. Студенту Владимиру Серебрякову и в голову не могло прийти возражать. Генератором идеи и исполнителем яв­лялся он. Ну, а если надо, то пусть ребята ездят, внедряют прибор в производство, защищают кандидатские диссер­тации или подтверждают учёные степени. В то время та­кие мелочи Володьку не волновали. Наградой ему стало направление в государственный университет на физиче­ский факультет. А там он заскучал. Всё, что преподава­лось на первых курсах университета, в точности повторя­ло программу техникума. Экзамены Владимир сдавал без особой подготовки. К сожалению, на профилирующей ка­федре шла "подковёрная" борьба за распределение порт­фелей, и профессорско-преподавательскому составу было не до студентов. Два года Вова Серебряков "продурковал" в студенческой "стекляшке", в тёплой компании дру­зей и подруг за кружкой пива, пропуская ненужные, как казалось, ему занятия. Так бы, наверное, продолжалось до окончания вуза, если бы за систематическую неуспевае­мость "тёплую" компанию не исключили из университе­та. Владимир удержался, перебесился, период молодого задора прошёл, и на третьем курсе он вновь погрузился в учёбу и научную работу, а на четвёртом и пятом курсах писал блестящие научные труды. Иного выбора у профес­суры не было, и Вову оставили в аспирантуре.
       Какая-то путеводная звезда вела его по жизни. Он просто шёл на её свет, не прикладывая особых усилий, точно плыл по течению. Вся полная успехов жизнь впере­ди, все дороги открыты... Но даже сказочных героев жизнь подвергает испытаниям. С поступлением в аспи­рантуру Вова Серебряков вступил во взрослую жизнь, но­вую жизнь испытаний. И у этой жизни не одна радужная сторона.
      
      

    ***

      
       Валера Мунтян, как и любой здоровый, обеспеченный мужчина, имел несколько любовниц. Всех симпатичных девушек он одаривал вниманием и подарками, но по-настоящему любил только свою законную супругу Веру. Она была для него другом, любовницей, заботливой мате­рью, тихой гаванью и бурлящим морем, чарующей луной и слепящим солнцем, женщиной, к мнению которой он прислушивался и часто соглашался.
       Вериной подруге детства Полине Воробьёвой срочно требовались деньги. Одолели внезапно возникшие жиз­ненные проблемы. Произошла задержка очередного пла­тежа по договору, и коммерсанту-мужу грозило разорение. Для того чтобы заткнуть финансовую брешь, Полина слёзно умоляла свою близкую подругу попросить Вале­рия, как руководителя солидной фирмы, выступить га­рантом в приобретении банковского кредита. Только и всего. А кредит они погасят в течение месяца, максимум двух.
       Поначалу Валерий и слышать ни о чём не хотел. Про­тягивать руку помощи не его кредо. Больше ему делать нечего... остаётся и днём и ночью решать чужие пробле­мы. Но Вера не та женщина, которая способна уступить намеченную стратегическую линию. Упрямство мужа только раззадоривало её женское самолюбие. Она приго­товила вкусный, колоритный обед из трёх блюд. Ночью страстно целовала и обнимала мужа. Говорила много ле­стных слов, радовалась тому, что в жизни ей повезло с супругом: молодой, красивый, вершитель человеческих судеб, щедрый и добродушный, может то, что не могут другие. Валера соглашался, радовался вместе с женой и в понедельник утром уверенно подписал гарантийные до­кументы.
       На это событие никто из сотрудников малого пред­приятия "Фаза" особого внимания не обратил. Надо, так надо. В выходные дни в очередной раз ограбили ларьки. Костя Махов, которому разделение кооперативов пошло, казалось бы, на пользу (теперь он получал заработную плату в двух различных ведомостях), работал по тревоге, как пожарная команда. Но бороться с хулиганством в масштабах города даже ему было не под силу. Подходили три бугая, коротко остриженные, все на одно лицо, "наез­жали" так, что ларёчники память теряли на долгое время. Костя кричал, строил их в шеренгу и проводил индивиду­альные беседы, не помогало, продавцы ничего вразуми­тельного сказать не могли. Теперь ставился вопрос о це­лесообразности содержания торговых точек.
       С утра было пасмурно, и моросил дождь. Алексей Яковлевич после посещения адресного стола готовился к встрече с Юрием Серебряковым. Невзирая на перипетии погоды, проделал большой объём работы: съездил по до­машнему адресу Серебрякова - старшего; от соседей полу­чил информацию о месте его работы; созвонился, догово­рился о встрече. И усиленно прорабатывал в голове вари­анты разговора. Судьба торговых точек по большому счё­ту его не волновала. Они служили для отвода глаз налого­вой полиции и всего лишь имитировали трудовую дея­тельность малого предприятия "Фаза". Пусть директор принимает решение сам. На эту мелочевку жалко заост­рять внимание. Где-то в подсознании кольнуло слово га­рант. Алексей Яковлевич уже садился в машину, отправ­ляясь на встречу, когда появилась мысль расспросить по­подробнее все обстоятельства дела, но отмахнулся от на­вязчивой идеи. Предстоящая встреча для него была на­много важнее.
       Юрий Серебряков создавал впечатление респекта­бельного бизнесмена. Алексей Яковлевич оценил это, проходя в светлый, уютный, обставленный импортной офисной мебелью, кабинет: с этим человеком общий язык найти можно. Карие глаза, нос с горбинкой, холеное лицо и проницательный, умный взгляд. Без сомнения, этот че­ловек живёт в одном ритме с окружающим миром. Лет на десять он был моложе Алексея Яковлевича, возглавлял отдел снабжения полуразвалившегося завода "Металлорабица", где рабочих можно было по пальцам пересчи­тать, да и те забыли, что такое заработная плата. В конце концов, не все же решают деньги. Зато у начальника снабжения свой отдельный, отделанный по европейским стандартам кабинет и есть возможность принимать нужных посетителей. Под его ведомом находятся материаль­ные ценности, пусть не ахти какие, но уже можно чувст­вовать себя нужным и не потерянным в обществе.
       Перед таким человеком показывать себя хозяином жизни Алексей Яковлевич не решился. Он спрятал татуи­рованные руки под стол и обратился к господину Сереб­рякову с глубочайшим почтением:
       - Юрий Андреевич, моя фамилия Красин, и я являюсь одним из руководителей научно-изыскательского центра "Фаза". На поприще научной деятельности в нашем горо­де мы, по сути, остались последними из "могикан". Нам удалось в период лихолетья сохранить лучшие научные кадры, промышленные связи, наладить сотрудничество с ближним и дальним зарубежьем...
       - От меня-то что нужно? - Юрий Андреевич внима­тельно смотрел на собеседника, давая понять, что попусту не намерен тратить своё драгоценное время.
       - Мы бы хотели наладить с вами долгосрочное со­трудничество на взаимовыгодных условиях.
       - С нами? На взаимовыгодных? В какой области? - посетитель стал откровенно раздражать Серебрякова.
       Алексей Яковлевич определил настроение собеседни­ка и перешёл в атаку:
       - Да, только на взаимовыгодных... Одна из швейцар­ских фирм поручила нам разработку и внедрение прибора для поиска полезных ископаемых. Мы знаем, что некото­рые наработки в этой области имеются у вашего брата. Чтобы не изобретать велосипед, мы бы хотели привлечь к этой работе вас и вашего брата.
       - Меня?! - Юрий "взорвался" от удивления.
       - Да, вас. А что в этом удивительного?
       - Вы извините, но я не ученый, не изобретатель...
       - Зато вы имеете большое влияние на своего брата, - Алексей Яковлевич надавил на самолюбие.
       - С чего вы взяли?
       - Для этого у нас существует служба экономической безопасности... и учтите, эта работа имеет финансовую поддержку и предусматривает хорошие премиальные...так что хорошенько подумайте, прежде чем давать от­вет... да, кстати, никак не могу связаться с вашим братом. Вы не подскажете, как мне его найти?
       Юрий Андреевич отвел взгляд в сторону:
       - Он сейчас в командировке.
       - Очень жаль. Очень жаль, - Алексей Яковлевич по­старался не заострять внимание на этом моменте, чтобы не получился конфуз. - Ну, так я в конце недели - начале следующей появлюсь? Если вы не возражаете.
       - Подъезжайте, мы подумаем.
       - Рад был с вами познакомиться.
       Они встретились взглядами и, как показалось Алексею Яковлевичу, понимали друг друга намного глубже, чем было сказано.
      
      

    ***

      
       И что за напасть биться головой о железобетонную стену, когда дверь рядом. Ладно бы дурак, а то без пяти минут доктор наук. По прошествии времени Володя Се­ребряков сам удивлялся своей настырности. Ну так уж хо­телось ему, в тридцать с небольшим хвостиком лет, дока­зать правду.
       В этом бренном мире правду можно найти лишь в дурдоме, либо в тюрьме. Наконец-то это стало очевидным для учёного мужа. Во второй приход в психи­атрическую больницу Вова взмолился:
       - Больше не буду заниматься ерундой, отпустите...
       После того, как страна в лице начальника милиции по­верила в искренность раскаяния, Вову отпустили. Он уже как будто отдавал должное чиновникам: определили не­покорного гражданина в медицинское учреждение подумать и найти своё место в жизни, а могли бы предоста­вить куда как более суровые условия.
       С фундаментальной наукой на время пришлось рас­статься. Он стал заниматься пчеловодством, собиранием трав, не брезговал самогоноварением и экспериментиро­вал с различного рода настойками. Первый виток пере­стройки застал учёного без постоянного места работы, на дачном участке, довольного жизнью. Вова как-то понача­лу и не сообразил, что можно всё, что не запрещено, по инерции копался в саду и попивал наливочку.
       Первый передел собственности прошёл без его уча­стия. Жалеть было не о чем, всё равно бы ничего не дос­талось. Передел шёл по правилам, известным лишь узко­му кругу участников. Правда, с барышами остались и те, кто играл без правил и остался жив.
       Во вторую очередь передела включились все пред­приимчивые и смекалистые, которым везло в игре. Вова решил попробовать, вроде не дурак. Стартовый капитал сработал на разработанных им компьютерных програм­мах. Он их продал трём кооперативам и одной птицефаб­рике. После этого открыл своё дело и приоритетным оста­вил направление работы с компьютером. Звёзд с неба не срывал, но на бутерброд с маслом хватало, даже на икру оставалось. Что ещё-то надо? Живи, радуйся. Вова и ра­довался. Но предприятие, если во главе его стоит достой­ный руководитель, стремится расширить круг своей дея­тельности. Серебряков это не забывал.
       Пока он слонялся по дурдомам и варил самогон, одно­кашники заняли лидирующие' положения в промышлен­ности, сельском хозяйстве, в учёном мире и даже на руко­водящих постах в администрации области. Конечно, с те­чением времени каждый из них по-разному стал отно­ситься к Вове Серебрякову, зная его трудную судьбу, в основном с участием.
       В управлении отделением ЗАПСИБГАЗа работал на­чальником одного из отделов друг детства Сергей Котов. Владимир выполнял для управления заказ, там они после долгой разлуки и встретились. Похлопали друг друга по плечу. Серега, а теперь он был Сергеем Петровичем, по­казал свой кабинет, обвёл рукой подчиненных ему со­трудников. Объяснил, что решает по заданию начальника управления и министерства вопрос запуска завода желе­зобетонных конструкций. И, между прочим, протянул прайс-лист с перечнем металла:
       - Вот этот металл мы закупаем по четыре тысячи руб­лей за тонну. Если твоя цена будет ниже, будем брать у тебя.
       Хлопнули друг друга по рукам и расстались.
       Вова Серебряков садился за компьютер в вечернее время. Нажимая на клавиши, он сливался с машиной в единый, неделимый организм и балдел от его разреши­тельных способностей. Эта процедура отдыха захватывала уставший организм. Всё, что он делал весь день, бегая от одного чиновника к другому, пробивая заказы, сдавая от­чёты, - такая суета. Вот то, чем по-настоящему живёт че­ловек. Не откладывая в долгий ящик разговор с Серегой Котовым, Вова Серебряков, проверяя предложения на рынке металла, вставил в монитор компьютера дискету с предложениями Московской товарно-сырьевой биржи. От цифр, которые вспыхнули на экране, у Вовы в зобу дыхание сперло. Цены, предлагаемые производителями металла, в два, а по некоторым позициям в три раза были ниже закупочных цен управления. При этом оплату про­сили по факту поставки металла и были готовы пойти на отсрочку платежа. Вова Серебряков оставил на экране компьютера заставку, встал и ошеломлённый зашагал по комнате. Здесь происходила нестыковка в его мозгах. За­тем он немного успокоился и вновь сел за компьютер. Все предложения на рынке металла вывел на бумагу и наиболее интересные свёл в таблицу. Прибавил пятьдесят про­центов за свои услуги и напечатал коммерческое предло­жение от своей фирмы. На большую творческую мысль Вовы Серебрякова не хватило, слишком головокружи­тельными показались перспективы. С трудом он дождался утра и поспешил в управление.
       Как назло, Сереги не оказалось на месте.
       - Сергей Петрович вчера выехал в командировку, и будет дня через два, - пропела молодая сотрудница.
       Вова Серебряков, проболевший всю ночь перспекти­вами роста благосостояния, от отчаяния чуть было не рас­плакался. Что остаётся делать? Только ждать. Он оставил на столе у Сергея коммерческое предложение и занялся текущими делами.
       Вечером он вновь сел за компьютер. Постучал по кла­вишам, вновь вставил в монитор дискету, с которой почти не расставался, и удивился надписи на экране: "Позвони­те по номеру (на экране высвечивался шестизначный но­мер)".
       Номер Владимиру был незнаком. Наверное, какая-то ошибка. И он продолжал весь вечер заниматься составле­нием новой программы.
       На следующий вечер история повторилась: всё тот же номер высвечивался на экране обновленной дискеты. Это несколько насторожило, да и только. Но через три дня в офисе раздался телефонный звонок, и грубый голос оглу­шил хамством:
       - Тебя же просили позвонить. Ты что мышей не ло­вишь?
       Володька поначалу и не сообразил, в чём дело.
       - Вы, наверное, ошиблись номером, - пролепетал он в трубку.
       - Мы никогда не ошибаемся. Подъезжай, надо переговорить.
       Вова Серебряков ехать никуда не собирался, да и же­лания, откровенно говоря, не было. Но голос в телефонной трубке, опережая его ответ, грозно прохрипел:
       - Не приедешь, хуже будет. - И назвал перекрёсток центральных улиц: - Ждём через полчаса.
       Всё настроение Владимира Андреевича Серебрякова погрузилось в омут обрыдлой жизни. Он сел за стол, об­хватил руками голову и в такой позе просидел до оконча­ния рабочего дня.
       Вечером следователь прокуратуры предъявил Володьке санкцию на обыск в его халупе. А затем, когда нашли перочинный ножик - и санкцию на арест: за незаконное хранение оружия.
      
      

    ***

      
       Любовь, любовь настоящую, пылкую, сумасшедшую, душераздирающую, Володя Серебряков познал вместе со своей женитьбой. Скромная и приятная внешне, нежная и внутренне обворожительная, начитанная и воспитанная она застенчиво улыбалась ему, сдавая экзамен. А он, пре­подаватель, смущался. И ничего с этим поделать не мог. Она терпеливо ждала его возле университета и "случай­но" с ним встретилась, когда он уставший возвращался домой после работы.
       Это судьба! Для него сомнений не было. Разве можно в этом обмануться? Он так долго и трепетно её ждал... и как рядом с ней, оказывается, хорошо: тепло и радостно. Можно легко и просто общаться, говорить на любую те­му. Быть самим собой и испытывать полное взаимопони­мание, спорить и соглашаться, доверять сокровенное и признавать своё превосходство. А главное - испытывать блаженство.
       Рита Удалова, маленькая, миниатюрная студентка с детским звонким, как колокольчик, смехом, была похожа на наивного ребёнка, за которого необходимо заступиться. В минуты обиды она закусывала нижнюю губу и опускала полные слёз глаза с длинными ресницами, и Владимир, позабыв обо всём, прижимал хрупкое, невинное существо к своей груди сильно - сильно:
       - Ну, что ты, малыш? Я никому тебя не отдам. Пусть будет по-твоему.
       В её глазах появлялись чертята восторга, она крепко целовала в благодарность за мужество и щедрость души. И никаких размолвок.
       Почему люди ссорятся, ругаются, дерутся, наконец? Почему они не могут найти компромисс? Не сделают шаг навстречу друг другу? Не уступят в огромном, глобаль­ном по половине?
       Жаль, что Рита Удалова ни в глобальном, ни в малом уступать своего не собиралась ни грамма. Райский мир любви она проштудировала в средней школе, как азбуку, и не без удовольствия в высшей. Иногда в минуты разду­мья она пыталась вспомнить по именам своих половых партнёров за последний год. И испытывала внутренний комфорт, когда это ей удавалась. Ну и что, что много. Она со всеми встречалась по обоюдной любви. Это Светка, дура, раз в месяц отдавалась жирному противному доцен­ту за отметки на протяжении пяти лет учёбы. А когда он уходил, рыдала, проклиная насильника.
       Отметки... да Ритке их итак ставили, потому что она умная и красивая. Попробовал бы этот куратор к ней об­ратиться с таким предложением: живо бы из университета вылетел. Её практичная головка, душа и сердце, распахну­тые для любви, подсказывали, что человек, которого лю­бят многие, достоин, просто достоин блестящей супружеской партии. На пятом курсе ей показалось - пора, и, по­размыслив, решила: Серебряков в этом плане подходит. Чудак, правда, но гений. Может быть, что-нибудь с ним и получится. Нет, она не боялась распределения после уни­верситета в другой город. Там тоже найдутся те, которые пожалеют. Определённо, во Владимире что-то было. Воз­можно, какая-то загадка? И она целый год после бракосо­четания её разгадывала.
       В то, что жена - проститутка, Володька верить не со­бирался. Кому какое до этого дело? Семья - это святое! Это таинство двоих, биение их сердец, слияние их душ. Пусть говорят, что хотят. Самое главное - вместе им хо­рошо. Он ненавидел информаторов-"доброжелателей". Ненавидел подруг, которые часами просиживали до позд­ней ночи за разговорами на кухне, мешая их семейному счастью. Ему казалось, что они завидуют слаженной, суп­ружеской жизни и этой завистью разбили тёплый, уютный очаг. Прекрасное, как правило, легкоранимо.
       Трагедия... (нет, наверное, в его жизни это было нечто большее) застала врасплох. Убила на взлёте душу и тело. Жгла огнём сердце. Голова отказывалась понимать слу­чившееся. Что это? Дом оказался наполовину пустым. Вот тебе и компромисс... наполовину. Как жить дальше? И зачем? Только вчера он был счастливым человеком, пол­ноценным членом общества, который с утра бежал на ра­боту, а вечером спешил домой. Он готов был делиться своим счастьем с людьми и окружающим миром. Он ни у кого ничего не отбирал, не воровал, не нарушал законов бытия. Тогда за что? За что такое наказание? Быть нелю­бимым, ненужным, брошенным - быть одиноким.
       В течение месяца заливал Владимир горе водкой. Не брился, не умывался. Наконец, когда брат Юрий подвёл его к зеркалу, Вова ужаснулся: из зеркала смотрел на него спившийся алкоголик. Юрий тряс его за плечи: - Очнись! Возьми себя в руки! Это ещё не самое большое горе. Ты жив, ты здоров, ты, наконец, талант­лив, будет у тебя не одна ещё любовь, успокойся.
       Но другую Владимир не хотел. Он считал, что любовь одна-единственная на всю жизнь. Как можно разделить душу или сердце. Тогда получится не душа, а только её половина.
       Возможно, действительно у Владимира Серебрякова в этот период жизни было помешательство, очевидное для окружающих. И когда его, здорового человека, отправили отбывать срок в психиатрическую больницу, никакого общественного резонанса не было. И все определялось одним понятием: человек нашёл свое место...
       Юрий Серебряков очень сильно переживал за судьбу своего младшего брата. Вся его жизнь не поддавалась объяснению: на обочине дороги оказался достойный под­ражания, принципиальный, порядочный человек, учёный, которому прочили блестящее будущее. И общество безу­частно к гибели здоровой полноценной клетки своего больного организма?! Равнодушно воспринимает обман?! А маленький обман порождает большую ложь. И с тече­нием времени чёрное начинает восприниматься как бе­лое - под аплодисменты, призывы и лозунги на демонст­рациях, диспуты или само собой разумеющееся.
       Юрий, как никто другой, хотел помочь младшему бра­ту. Только как? Он этого не знал. Оставалось надеяться, что поступившее предложение от делового человека из­менит жизнь брата к лучшему. Вечером того же дня он встретился с Владимиром, специально приехал к нему на "конспиративную" квартиру. С вдохновением изложил суть дела. У него не было сомнений, что брат обрадуется, Ухватится "обеими руками" за предстоящую работу. Изо­бретение, которым Владимир жил многие годы, не кануло в пустоту, а признано и не где-нибудь, а за рубежом, в стране развитой и цивилизованной. Дерзай и твори.
       Но разговор, вопреки прогнозам, не получался. Володька с шумом отхлёбывал чай, думал о чём-то своём и лишь отмахивался от старшего брата:
       - Ты знаешь, я больше не хочу заниматься этой про­блемой. Мне это уже не интересно.
       Юрий был крайне удивлён. Так и подумаешь, что вся эта учёная братия с прибабахом.
       - Это почему же - не интересно?
       - Не интересно, и всё.
       - Тогда что для тебя интересно? Ты мне не подска­жешь? - начинал горячиться Юрий.
       - Почему - не подскажу. Компьютерные программы.
       - Вот от этих программ ты и прячешься. Только не знаю от кого?
       - От себя... - еле слышно проговорил Владимир.
       - Хватит дурачиться! - Юрий терял терпение. - Я не пойму, мне что, больше тебя это нужно. У тебя, значит, амбиции, а у меня их нет. Ты можешь хотя бы объяснить своё категоричное "нет".
       - Да ничего я не хочу объяснять. Не хочу, и всё.
       - Ну, всё, так всё. Только меня тоже ни о чём не про­си. Я устал тебя "пасти", а результат отрицательный.
       - Ну, что ты кипятишься? Ты же знаешь, Юрка, как я тебя люблю и за тебя готов идти в огонь и воду. Но ты пойми, из-за этого прибора у меня вся жизнь наперекосяк. Это над ним, а не надо мной висит Рок. Витьку Александ­рова убили на рабочем месте, глупо, нелепо, а ведь он во­зобновил работу над этой проблемой... Полстраны дура­ков, а из меня главного умудрились сделать, чтобы по­дальше упрятать... У меня был достаточный срок, чтобы многое обдумать. Я не мальчик и умею анализировать. Так вот, работа над прибором приносит одни беды. Я го­тов отдать свои наработки просто так, за бесплатно, лишь бы меня не тревожили.
       - Это ты говоришь необдуманно.
       - Обдуманно, Юра, обдуманно. Просто ты меня нико­гда не поймёшь. Поэтому не могу и не хочу объяснять...
       Они ещё долго сидели, коротая вечер. Юрий проникся мыслями брата. Только ничего не хотел отдавать бесплат­но.
      
      
      
      

    ***

      
       Алексей Яковлевич никогда не делился бедами со своими жёнами. Обычно ставил их перед фактом случив­шегося. Но возраст берёт своё: сердце становится мягче, язык развязнее и уже как будто даже хочется тёплого уча­стия.
       - Что случилось? - тревожно спросила Галина Серге­евна мужа, вернувшегося домой с работы задолго до обе­денного перерыва.
       - Так, есть дела в городе, - Алексей Яковлевич ста­рался отвести свой тяжёлый взгляд от жены.
       - Алексей, у тебя неприятности? - Галина Сергеевна умоляюще смотрела на супруга, опытное женское сердце чувствовало неладное.
       - Посмотрим...
       Алексей Яковлевич не находил слов для объяснения и, откровенно говоря, не знал, какие могут быть последст­вия. Но то, что предприятию, его детищу, грозит крах - это очевидно. Почему ответственные люди, принимая ре­шение, не думают о последствиях?
       Оптимист, Валера Мунтян радовался любому собы­тию в своей многогранной судьбе бизнесмена. Будь то пя­тёрка по рисованию пятиклассницы-дочери, покупка ав­томобиля на имя инвалида-отца или съеденный поутру бутерброд. Анализировал он позже, когда пятёрка оказывалась тройкой, отец оформлял дарственную на имя стар­шего брата или он весь день проводил возле туалета в результате приёма в пищу некачественной колбасы.
       Неужели, прежде чем выступать гарантом, нельзя было хотя бы расспросить в городе-деревне, кто такой Саща Воробьёв. Хулиган Костя Махов без подсказки бы отве­тил, что он уже три года должен "всему" Энгельсу круг­ленькую сумму, и кредит брал только для того, чтобы от­дать первоочередные долги, которыми при включенном счётчике он обрастает, как снежный ком. Само собой ра­зумеющееся - ни о каком погашении кредита он думать не мог, и все обязательства перед банком автоматически переходили малому предприятию "Фаза". А это значит, либо отдать всё заработанное и погасить кредит, либо ра­ботать полгода, не получая заработанную плату. Алексею Яковлевичу Красину ни то, ни другое не было приемлемо. Вот и думай теперь, что делать. Может быть, не ездить больше на работу. Написать заявление на увольнение и готовиться к пенсии. Он непременно так бы и сделал, если бы малое предприятие "Фаза" получало кредитные суммы без его участия. И суммы немалые. Коммерческий это банк или государственный, значения не имеет. Основные кредитные ресурсы берутся из общего кармана - кармана государства. А что такое - брать в долг у государства и не возвращать - Алексей Яковлевич Красин знал не пона­слышке. В голове стали вырисовываться не радужные перспективы, рука сама потянулась к телефону, и он ав­томатически набрал телефонный номер Юрия Андреевича Серебрякова. Хотя до назначенного времени оставалась целая неделя.
       Серебряков оказался на месте. Красин начал расска­зывать о предстоящей командировке в Москву, встрече с заказчиком, но Юрий Андреевич не стал выслушивать долгий рассказ, прервал на полуслове: - Подъезжайте, у меня есть для вас информация.
       - А когда лучше?
       - Подъезжайте прямо сейчас: после обеда у меня со­вещание.
       Через тридцать минут Алексей Яковлевич сидел в приёмной начальника снабжения и ещё через пять зашёл в его кабинет. Юрий Андреевич Серебряков озабоченно просматривал лежащие перед ним бумаги. Казалось, он был весь поглощен работой. Едва удосужил Красина взглядом и небрежно указал на кресло в углу стола.
       - Слушаю, слушаю вас, - наконец поднял голову от бумаг хозяин кабинета.
       - Так это я вас слушаю, - рассмеялся Алексей Яковле­вич.
       - О чём?
       - Вы с братом переговорили? О нашем дальнейшем взаимовыгодном сотрудничестве.
       - Да, да, конечно.
       Серебряков задумался, и наступила пауза. Алексей Яковлевич решил её не нарушать.
       - С братом я переговорил. И у нас к вам предложение. Алексей Яковлевич вновь должен был терпеливо ждать продолжения мысли собеседника.
       - Мы бы не хотели заниматься этой проблемой. По­этому было бы уместнее, если бы имеющиеся наработки ваша фирма у нас купила.
       Серебряков внимательно посмотрел на Алексея Яков­левича, желая по лицу угадать его реакцию. Такое пред­ложение более чем подходило Красину, но лицо его было для собеседника непроницаемо.
       - И сколько же вы хотите за свои наработки?
       - Десять тысяч долларов, стоимость докторской дис­сертации, - пояснил Серебряков.
       - Ух, ты... не многовато?
       - В самый раз. Даже намного меньше, чем это стоит.
       - И в каком же виде будет выглядеть конечный продукт?
       - В виде ноу-хау, которое ваши специалисты без осо­бого труда доведут до логического конца - прибора, гото­вого к серийному производству.
       - Вы шутите? Десять тысяч за ноу-хау. Да это по меньшей мере смешно.
       - Нет, - Серебряков смотрел проницательным, оцени­вающим взглядом.
       - Ну, а если не смогут довести до ума, тогда что?
       - Смогут. Я вас уверяю.
       - А откуда такая уверенность?
       - Потому что готов макет прибора, который может выдавать информацию. И, будем говорить, почти готов опытный образец.
       - А что мешает его закончить?
       - Это отдельный вопрос...
       - Ну, хорошо, мы обдумаем предложение, хотя для ноу-хау сумма немалая. Но ведь на этом этапе уже можно говорить о технической характеристике прибора, не затра­гивая секретов изобретения.
       - Конечно.
       - Вы не могли бы мне их дать? Тогда мне намного легче будет говорить с заказчиком.
       - Наверное, можно. Только это будет стоить денег, и мне нужно будет посоветоваться с братом.
       - Вы постарайтесь его убедить. Это намного облегчит нашу участь, - усмехнулся Красин.
       - Я постараюсь.
       - А я вам завтра позвоню.
      
      

    ***

      
       В камере предварительного заключения был зло­вонный, режущий глаза и легкие, запах немытых челове­ческих тел. В полумраке небольшой комнаты медленно шевелились, побитые убогостью, мужские фигуры. Раз­меренные их движения напоминали хаотичную кучу чер­вей в банке у запасливого рыболова. Сердце Вовы Сереб­рякова дрогнуло, тошнота подступила к горлу, и уже вся комната с нарами в два яруса напоминала рыбацкие сети, набитые тухлой рыбой.
       - А это спекулянт, что держит в доме оружие, - вы­крикнул из угла писклявый голос.
       Обитатели камеры уделили новичку несколько минут внимания, и с глубоким вздохом понимания каждый по­грузился в свои проблемы и переживания. Вова прошёл между нар, нашёл свободное место и сел на его край. Психическая атака, как мера воздействия на конкурента, достигла цели, и Серебряков находился на грани срыва. Взять с собой какие-нибудь вещи не удалось. Придя до­мой после работы, он переоделся в спортивный костюм, в нём и был доставлен. Спасибо, кроссовки позволили на­деть, в домашних тапочках он чувствовал бы себя неуют­но. В такой обстановке находиться в подавленном состоя­нии - значит обрекать себя на дополнительные испыта­ния.
       - Слушай, костюм у тебя хороший. Дай поносить, - протягивал грязные руки вонючий, чумазый поц.
       Вова собрал силу воли в кулак и вежливо ответил:
       - Он мне самому нравится. А поносить я не даю, не в моих правилах.
       Коротко остриженный дебил с ухмылкой вызывающе смотрел, испытывая нервы. Вова тоже смотрел наглецу в глаза. Кто кого переглядит. Первое впечатление очень часто определяет дальнейший характер отношений, если позволить унижения и оскорбления, они останутся нор­мой поведения. Придурок не выдержал напряжения, ус­мехнулся и отошёл. Затем приковылял тщедушный дед и оповестил Серебрякова, что сегодня его очередь выносить общественные помои. Поначалу появилось желание при­душить старика или сказать какую-нибудь дерзость, но, поразмыслив, сдержался.
       - В этом списке мой номер последний, - с усилием воли снисходительно улыбнулся Серебряков.
       Озлобленный дед притязания оставил, недовольно ворчал, но настаивать не решился. К счастью, в тот же ве­чер в камеру определили ещё одного постояльца - прово­ровавшегося бухгалтера, и старожилы переключили вни­мание на него. Все экзаменационные вопросы были те же. Через неделю в камере появился странный, необыч­ный посетитель. Молодой парень, лет двадцати пяти, по-хозяйски окинул взглядом полумрачный приют. Выбрал удобное для себя место и скинул оттуда на пол вместе с матрацем постояльца. На ворчание недовольных поднял руку и сказал:
       -Ша.
       После этого строго осмотрел всех пронзительным взглядом, остановился на Серебрякове, как будто узнал нужного ему человека. Подошёл и сел рядом. Сидевшие неподалёку подследственные вмиг нашли занятие в дру­гом конце маленькой комнаты.
       - Тебе передают привет, - начал посетитель. Серебряков не знал, что ответить. Кто передает? С та­кими людьми ничего хорошего передать не могут.
       - Ты чё, не понял?! Привет тебе передают!
       - Не понял...
       - Я тебе счас разъясню.
       Вова сразу почему-то подумал: "Без драки не обой­тись". Но парень миролюбиво продолжил:
       - Хотят с тобой работать. Если дашь добро, через час тебя отпустят. И прокурор перед тобой извинится, - па­рень мерзко захихикал. - Если скажешь, "нет", будешь гнить здесь, пока охота в тебе не отпадёт. Понял?!
       - Понял.
       Всё, что требовалось сказать, было передано. На сле­дующее утро парня вызвали на допрос, и больше он в ка­меру не возвращался, точно закончилась курортная карта в доме отдыха. После этой истории на Вову сокамерники поглядывали с опаской: лучше уж от такого соседства держаться подальше.
       Согласия работать с подлецами Серебряков давать не собирался. Два месяца он провёл в КПЗ. Ровно через два месяца, день в день, его выпустили. Без объяснений вы­толкнули на улицу, и даже извиниться никто не удосу­жился. Вот тебе и бизнес.
       Размышляя над происходившими в его жизни собы­тиями, Вова Серебряков делал вывод, что законы бытия, по которым живут преуспевающие, обеспеченные люди, для него недоступны. Формула успеха, очевидная боль­шинству населения, не поддавалась описанию и реализа­ции. Откуда-то извне в стройные ряды цифр и обозначе­ний вкрадываются поправки в виде запятых, скобок, за­мены знака в ответственный момент на противополож­ный. Все эти поправки вносятся как будто бы умышленно, с глумлением над человеческим существом, доказывая его ничтожество.
      
      
      

    ***

       Холодное, октябрьское, полуденное солнце ярко вы­свечивало уродливый контраст престижной, парковой зоны. (Новые современные коттеджи и трухлявые, покосившиеся от времени и бедности дома соседствовали, бросая друг другу вызов.) Шумный ветер блуждал по пустым переулкам и, как ватные пушинки, гнал по небу бес­численные барашки облаков. Алексей Яковлевич Красин медленно катил на своей вишнёвой "девятке", объезжал дорожные ухабы, отыскивая по ориентирам дом Воробья. При каждом неудачном манёвре он громко матерился и проклинал Мунтяна и Воробья в равных пропорциях. На месте пассажира вжался в сиденье Павел Мокроусов. Он держал в руках гарантийный договор между малым пред­приятием "Фаза", "Сигма - банком" и кооперативом "По­мор", руководителем которого являлся Саша Воробьев. По всему было видно, что большого удовольствия от по­ездки Паля не испытывает и, без сомнения, предложил бы этот дискомфорт кому-нибудь из сотрудников. Была бы поездка запланированной, он непременно нашёл бы много "уважительных" причин, чтобы никуда не ехать. А так, когда его поставили перед фактом, он отказаться не по­смел.
       Валера Мунтян с самого раннего утра "лил крокоди­ловы слёзы", требовал общественного и дружеского уча­стия к своей судьбе и совместного предприятия. При этом обращался к Алексею Яковлевичу: по его разумению, он должен был представлять и надежного друга и общест­венность.
       Красин первым делом созвонился с Серебряковым, отметил положительный сдвиг в намечающемся сотруд­ничестве: выяснил стоимость технической характеристики прибора, договорился считать её задатком и началом со­вместной работы и без особых усилий сбил цену с трёх тысяч долларов до одной. Теперь необходимо определить отпущенный запас времени. Именно поэтому, делая Мунтяну одолжение, он согласился встретиться и перегово­рить со злостным мошенником Воробьем. Технические характеристики можно будет забрать и после обеда. Пусть клиент помучается в ожидании денег.
       Несколько раз они с Палей объехали микрорайон, спускались вниз к Волге, возвращались, расспрашивали хмельных мужиков, а 7-й Дегтярный проезд, дом 40, оты­скать не могли. Наконец, когда они потеряли надежду, одна полоумная бабка, которая с палкой наперевес бро­силась на их машину, за десять рублей рассказала, что вор, бандит и спекулянт Воробьев продал дом и со своей хабалкой-женой живет на квартире в соседнем переулке. Чтоб ему пусто было. И без лишних колебаний привела к нужному дому.
       Паля долго давил на кнопку звонка, но, кроме собаки, никто не отзывался. Алексей Яковлевич отпустил в адрес хозяев порцию нелицеприятных слов и посмотрел на ча­сы.
       -Да дома они...
       Бабка поняла, что люди приехали не с добрыми наме­рениями, и явно не хотела, чтобы они быстро уезжали. "Доброжелателей" у нас всегда хоть отбавляй.
       - Я их минут двадцать назад видела. Они вдвоем с же­ной домой зашли.
       Алексей Яковлевич и Паля начали раскачивать и сни­мать с петель калитку.
       - Иду, иду, иду, - спешила к калитке женщина. - Кто там?
       - Муж дома?
       - Дома.
       - Пригласите.
       - Кто спрашивает?
       - Друзья.
       - Какие друзья?
       - Хорошие... если сейчас не откроешь, мы калитку сломаем, - Алексей Яковлевич терял терпение.
       На некоторое время во дворе все затихло. Красин и Паля навалились на дверь. Калитка неожиданно легко поддалась, и из дверного проёма появился сначала холе­ный, крупный живот, а затем двухметровый его облада­тель, который без особого труда прихлопнул бы и Палю и Алексея Яковлевича одним махом. Но, к удивлению Пали, гигант, встретившись взглядом с Красиным, сник.
       - Ну что, Воробей, в дом приглашать будешь?
       Не дожидаясь ответа, Алексей Яковлевич шагнул че­рез порог, отодвигая живот и его обладателя.
       - Проходите. Воробей прятал взгляд.
       В халупе, вопреки всем ожиданиям, было пусто. Всё, что можно было забрать, уже вывезли другие кредиторы. Алексей Яковлевич прошёл в центральную комнату, по­додвинул стул, сел на него и указал пальцем, куда нужно сесть хозяину.
       - Ну что, Воробей? Кредит брал?
       -Брал.
       - А кто будет отдавать?
       -Я.
       - Ты? А у тебя есть, что отдавать?
       - Должны на этой неделе перечислить из Москвы.
       - Сколько ты это перечисление ждёшь? Месяц? Два? Или уже год?
       Саша Воробьев глубоко вздохнул:
       - Долго.
       - Знаешь что, Воробей, где ты будешь брать деньги, нас не волнует. Мы за тебя платить не намерены. Ты по­нял? Нет денег, продавай органы. Не хватит этих денег, продавай кровь. Нас не волнуют твои проблемы. Если ты не прочувствуешь это, мы найдём возможность заставить тебя платить. Мы тебя предупредили, а дальше решай сам.
       Алексей Яковлевич не стал продолжать объяснения. Злиться - значит мстить себе за чужие ошибки. Для него было очевидно: с этого человека они не смогут получить ни копейки. И времени для принятия решения слишком мало.
      
      

    ***

       После того как Вову Серебрякова выпустили из КПЗ, первым его желанием было удавиться. Что же это за стра­на? Научные изыскания приводят в дурдом, занятия ком­мерцией - в тюрьму. Чтобы жить достойно, нужно лов­чить, хитрить, обманывать, либо бомжевать и умирать с голоду. Неужели человек прислан в этот мир отбывать на­казание за свои грехи в иной жизни. Володька перебирал в уме знакомых ему людей и абсолютно счастливых не на­ходил. Каждый мог предъявить претензии к своей жизни. Счастье у всех впереди. А где это впереди? За поворотом или за горами? Кто это определит? А может, человек му­чается, потому что совершает поступки и деяния, проти­воречащие земному бытию, не свойственные природе ин­дивидуума, не предначертанные ему судьбой. Вот судьба и направляет на истинный путь через душевную и физи­ческую боль. Вова Серебряков всё чаще об этом задумы­вался. До какого-то момента по жизни он шёл блистатель­но и благословенно. И вот удача отвернулась. Когда? Вова не определил, слишком охвачен был дыханием жизни. Но предпочитал думать, что это произошло в период неудач­ной женитьбы и получения очевидных успешных резуль­татов при проектировании прибора. Эти события казались роковыми и происходили в одно время. То ли эта потас­кушка наколдовала, что всё из рук валится. То ли взялся не за своё дело.
       К сорока пяти годам Вова Серебряков стал фатали­стом. И когда узнал о неожиданной и загадочной смерти напарника по работе Виктора Александрова, ужаснулся - по всей видимости, мы замахнулись и натолкнулись в работе на что-то необъяснимое, хотя что тут необъяс­нимого, залезли в недра Земли - в царство тьмы - и уст­роили там спектральный анализ. Кто же это позволит?! Одно дело - кур считать на птицефабрике, получать за это премии и награды, и совсем другое дело - лезть в закрома к Всевышнему. А это наказуемо.
       Печально, что не может он повернуть время вспять. Не делал бы тогда глупых ошибок. Хотя на Ритке всё равно, наверное, женился бы. Более близкой и родной женщины в его жизни не было. А вот с подобного рода научными открытиями не связывался бы никогда. Ради чего он сло­мал себе жизнь? Ради идеи? Кто её оценит?..
       После двухмесячного перерыва в офисе своей фирмы Владимир застал много незнакомых людей. Администра­тивные площади заняла другая фирма. Арендодатель с но­выми постояльцами сложили в угол всю бухгалтерскую документацию, договора, научные изыскания, оргтехнику и очень уважительно предложили забрать как можно бы­стрее. Охранять замучились.
       Фирма Владимира Андреевича Серебрякова состояла всего из двух человек, его и молодого компьютерщика Славы Абрамова, который занимался программным обес­печением. Вова Серебряков представлял свою фирму как учредитель, генеральный директор, главный бухгалтер - по сути дела, во всех лицах. Решать организационные во­просы ему было легко. Вместе со Славой он погрузил в машину вещи и отвез к себе домой.
       В период отсутствия Владимира Слава никакой отчёт­ности не вел, с договорами и клиентами не работал. Это в его функции не входило, поэтому претензий в адрес на­парника не было.
       Довольно сложно включиться в ритм жизни после долгого отсутствия, когда события в стране зачастую ме­няются в течение суток, а ты ещё живёшь вчерашним днем. Но Владимир к этому готовился: больше никакой сомнительной коммерции. Этот вид деятельности не для него. Рынок труда в данной отрасли поделен, и с его хлипким душевным состоянием там делать нечего. Под­держки ждать неоткуда, а без поддержки одни потери. В его распоряжении мозги и научные разработки в области компьютерных программ, где стальные кулаки ещё долгое время не смогут составить конкуренции, заставить рабо­тать вопреки его желанию и проконтролировать бизнес.
       - Больше никаких офисов снимать не будем, - объя­вил своему напарнику Владимир. - Работай дома, если хочешь у меня. Я для этой цели сниму квартиру. Пользо­ваться домашними телефонами будем в исключительных случаях. Для рекламы и сбора информации будем ис­пользовать надомных секретарей по объявлению. Один раз в три месяца секретарей будем менять.
       - К чему такая конспирация? - удивился Слава.
       Владимир Андреевич посмотрел на напарника, прожи­гая болью пережитых событий. Мысли вслух, делиться которыми было вовсе и не обязательно, остановились, по­тому что решение принято и обсуждению не подлежит.
       - Ты всё понял, Слава?
       Вячеслав Абрамов оторопел от официального обраще­ния, внимательно посмотрел на руководителя и пролепе­тал:
       - Понял.
       - Завтра обзвонишь всех клиентов. У нас их не так много. Определишь их настроение и скажешь, что работу мы обязательно закончим в ближайшее время.
       - Да они уже о нас забыли, - пытался возразить на­парник.
       - Не забыли. В нашей стране, если делается что-то вовремя, это нонсенс. Так что можешь, смело звонить и напоминать о себе. Я бы позвонил сам и тебя бы не просил, но не знаю, как информированы клиенты на мой счет.
       - А они ругаться не будут?
       - Может быть, и будут, только, гарантировано, не в твой адрес.

    Глава 4.

    Технические характеристики

      
      
       Ускоренье - важный фактор!
       Но не выдержал реактор.
       И теперь наш мирный атом
       Вся Европа кроет матом!
      
       Паля смешил русскоязычную публику на междуна­родной выставке "Газовое и нефтяное оборудование", проводившейся в подмосковной Сетуни. На груди его болтался плакат следующего содержания:
       "ТОО "Фаза" предлагает вашему вниманию:
       Прибор для спектрального анализа пород грунта на глубине до двух километров САПГ-2.
       Прибор предназначен для оперативного анализа пород грунта и определения его составных компонентов в ра­диусе от 5 до 50 метров с точностью до 1 метра.
       Имеется возможность спектрального анализа в задан­ном диапазонном режиме с точностью до 100 мм.
      

    Краткая техническая характеристика

      
       1. Точность определения - до отдельных
       компонентов породы элементов и их
       соединений
       2. Время считывания
       ин­формации при одной установке, с (секунда) - 60
      
       3. Время обработки ин­формации
       и выдача результатов анализа, с (секунда) - 1500
       4. Возможное количество замеров
       до считывания информации (раз) - 1000
      
       5. Потребляемое напряже­ние, В (вольт) - 12
      
       6. Масса прибора, кг - не более 30 (килограмм)
      
        -- Габаритные размеры, мм (миллиметры)
      
       Ширина - 500
       Длина - 1700
       Высота - 150
      
       8. САПГ-2 предназначен
       для эксплуатации при - от -60®С
       следующих температурах до +60 С
      
       Для справок: телефон (8452)997793, факс(8452) 257145".
      
      
       Плакат за три дня пребывания на выставке изрядно. потрепался. На фоне бесчисленного количества оформленных дизайнерами павильонов с предлагаемой продукцией Паля напоминал безработного с плакатом на груди "Ищу работу". Он и сам ощущал ущербность своего по­ложения, поэтому и смеялся больше других. Вообще, он не верил в идею, не сулящую ему выгоды. А как Паля правильно понял, успехом данного начинания делиться с ним никто не собирался.
       Словно бумажный змей, плакат несколько раз проле­тал по проходам выставки, задевал немногочисленных по­сетителей. Позабыв его снять, Павел заходил в павильоны иностранных фирм и выходил на улицу. Администратор, солидный, представительный мужчина, делал замечание и просил не покидать отведенного для экспоната места: - Иначе лишим вас права участия. Вот напугали. До конца выставки оставалось три часа. Если уж за три дня никто не проявил должного внимания к этой писанине, то что могут решить три часа.
       По большому счету своим пребыванием на междуна­родной выставке Павел Мокроусов оставался доволен. Она проводилась в одном из корпусов НПО "Прогресс". До перестройки этот "почтовый ящик" принадлежал Ми­нистерству авиационного приборостроения, производил уникальную продукцию для космических летательных ап­паратов, хранил секреты производства, проводил на своих демонстрационных площадях выставки промышленных товаров и оборудования стран Варшавского Договора. С непременным участием в виде экспоната самолета СУ по­следней модификации. Уровень технологического обеспе­чения промышленного гиганта находился в одном шаге отставания от передовых стран мира, но оно было обрече­но быть вечным. Теперь об отставании речь не шла. В открытом обществе этот факт воспринимался как ещё одно достижение гласности. Да и конкурировать больше некомy да и нечем. Зато залы выставки стали сверкать ярче, а экспонаты значительно интереснее. Такого разнообразия достижений науки и техники Паля раньше в своей жизни не встречал. Незнакомые для него механизмы представля­ли технику двадцать первого века, а для нашего средневе­ковья внеземную цивилизацию. Высокие, очаровательные манекенщицы, одетые в элегантные фирменные костюмы, могли, в отличие от Павла, ответить на любые интере­сующие вопросы. С некоторыми смешливыми девчонками Паля успел познакомиться, а к дородным хохлушкам хо­дил пить кофе. Это поначалу, в день открытия, ему было скучновато и одиноко. Незнакомая обстановка загоняла нервную систему в состояние депрессии, холеные, уве­ренные в себе люди представлялись жителями иной пла­неты, с которыми предстояло конкурировать. В сером, двубортном костюме производства Австрии, Паля пытал­ся изобразить из себя представителя солидной фирмы, а получатся символ обреченной советской науки. Должно быть, администратор прослезился, измеряя взглядом уча­стника выставки с плакатом на шее, и предложил стул, а для плаката специальное приспособление, на которое можно было его повесить.
       Находиться на одном месте долгое время для любого человека задача не из легких, а для подвижного Пали сравнима с медленной смертью на лобном месте. Со ще­мящим грудь чувством провожал он взглядом до выхода Красина и Страдивари. В день начала выставки они с утра решали организационные вопросы: определили согласно Договору место, где должен стоять их экспонат, то есть Паля с плакатом, потолкались среди зрителей, просмотре­ли наиболее интересные экспонаты. Некоторое время со стороны понаблюдали за Палей, убедились, что ажиотажа вокруг их плаката нет, и отправились по делам в Москву обещая к концу рабочего дня за ним заехать.
       Павел горевал не долго. Особенно приятно было осознавать, что до конца рабочего дня он предоставлен сам себе. В любой момент можно свернуть плакат, съездить в Москву, походить по музеям, магазинам, в кино, надо лишь успеть вернуться обратно к определенному времени. Конечно же, оказанным доверием он злоупотреблять не собирался, с вверенного поста не уходил и с экспонатом не разлучался, кроме как покурить в кругу солидных лю­дей да в туалет сбегать.
       Особого интереса к их информации посетители не вы­казывали. Проходили, смотрели, читали, что-то записыва­ли и отходили. Вопросов не задавали, а Павел так этого боялся. Правда, утром третьего дня к плакату подошел мужчина лет сорока, чем-то напоминавший Красина, вни­мательно прочитал написанное и спросил:
       - Вы из Саратова? Паля опешил: - Да.
       - А Красин Алексей Яковлевич с вами приехал? - Да.
       Мужчина одобрительно кивнул головой и отошел.
       Вот и все. А так, чтобы кто-то задавал специальные технические вопросы, такого не было.
       За три часа до закрытия выставки многочисленные представители фирм начали подготовку к окончанию ра­боты и готовились к банкету в честь успешно проведенно­го мероприятия. Девчонки-хохлушки, насмеявшись от души над частушками, прибаутками, анекдотами, умоляли Палю дать им спокойно закончить рабочий день. Даже приглашали идти вместе с ними в ресторан, но в данный момент просили не мешать. Павел вновь почувствовал себя неуютно и с сожалением думал о завершении прият­ного в его жизни эпизода. За эти несколько дней он прибрел много новых знакомых. Деловые знакомства всегда полезны, даже если не сулят перспективу сотрудничества. Они несут самое ценное - информацию. Информацию о том, чем живет мир, передовая наука. Какие направления считаются приоритетными. Это будущее Земли, её завтра. И возвращаться из него в убогую реальность так не хочет­ся.
       Ради того, чтобы хоть чем-то себя занять, Павел обре­ченно пошел на перекур. В центре выставочного зала он увидел Алексея Яковлевича. Красин беседовал с тем са­мым мужчиной, который своими вопросами озадачил Па­лю сегодня утром. Паша расправил на груди плакат. Же­лая быть полезным своему патрону, подошел и встал от него неподалеку, чтобы не оставаться незамеченным, при этом с испугом подумал: плохо, если его уже разыскива­ли.
       Однако Алексей Яковлевич упорно его не замечал.
      
      

    ***

       Алексей Яковлевич, оставляя Палю одного на выстав­ке, вовсе не бездельничал, а следовал строго определен­ной программе действия, выработанной ещё в Саратове.
       Забрать технические характеристики у Юрия Серебря­кова большой сложности не составило. Клиент ждал с не­терпением и даже не сдержался, сделал замечание:
       - Вы звонили утром, а приехали к концу рабочего дня. Я из-за вас вынужден был отложить несколько важных встреч.
       Ух ты, какой! После встречи с четой Воробьевых Алексей Яковлевич испытывал жгучее желание кому-нибудь съездить по физиономии или, на крайний случай морально уничтожить. Обстоятельства сами клонились к тому. Красин хотел напомнить начальнику снабжения, что он тысячу баксов до вечера подождать не может, которые за непонятную писульку в кабинет приносят. А твои ра­бочие по полгода ждут свои кровно заработанные и не возмущаются. Но Алексей Яковлевич сдержался, считая неразумным раньше времени портить отношения.
       - Извините. Я раньше никак не мог вырваться. Дела. Технические характеристики он немедля размножил на ксероксе и в тот же день, через проводника 13-го поез­да, отправил в Москву. Предварительно предупредил Страдивари, чтобы встречал седьмой вагон. Инструкции, которые получил Страдивари, состояли из двух вопро­сов: 1. Необходимо найти в Москве состоятельных людей, готовых купить прибор. 2. Договориться об участии его представителя на проводившейся в ближайшее время в Москве или её пригородах международной технической выставке. Причём снять в аренду минимальную площадь, для того чтобы платить самую низкую цену.
       Через неделю Страдивари доложил о проделанной ра­боте: с понедельника следующей недели в Сетуни начина­ет работу международная выставка: "Газовое и нефтяное оборудование". Продлится она три дня. Как частное лицо он договорился с организаторами, и за ним закрепили один квадратный метр площади по цене сто долларов в сутки. Если условия приемлемы, то он внесёт нужную сумму и заключит договор.
       - Добро, - Алексей Яковлевич был доволен.
       - На три дня, пока работает выставка, организаторы для участников бронируют места в гостиницах, либо в центре Москвы, либо в самой Сетуни. Вы где больше предпочитаете?
       Алексей Яковлевич после некоторого раздумья отве­тил: - Нам лучше в Сетуни.
       - Технические характеристики я показывал своим деловым партнерам, но, кроме Арчи, интерес к прибору никто не проявил.
       Так ли это было или просто Страдивари больше ни к кому не обращался, оставалось загадкой.
       - В понедельник я вас жду, - прокричал он в заключе­ние разговора в телефонную трубку.
       После того как вопрос с Москвой был решен, Алексей Яковлевич с трепетом позвонил в Израиль. Семёна дома не оказалось. Ну и хорошо, что не оказалось. Пусть лучше он звонит, а то по нашим тарифам много не наговоришь. Алексей Яковлевич оставил свои координаты и стал ждать.
       Часов в десять вечера раздался международный зво­нок. Красин к нему успел подготовиться, основные мысли в виде тезисов набросал на бумаге. После двух слов при­ветствия (там у них тоже тариф) Алексей Яковлевич до­ложил готовность представить технические характеристи­ки.
       - Нам технические характеристики не нужны. Мы их знаем. Нам нужна техническая документация, - возбуж­денно перебили его доклад на другом конце провода.
       - Техническая документация у нас тоже имеется, но она принадлежит фирме. Для того чтобы её передать, не­обходимо выполнить ряд условий. А для начала их обсу­дить. На следующей неделе мы будем в Москве, и я хотел бы там с тобой встретиться.
       - По этому вопросу можно встретиться с нашим представителем в Москве. Я могу вам дать их телефоны.
       - Нет. Я буду разговаривать только с тобой, - Алексей Яковлевич был категоричен. Затем смягчился: - На ста­рости лет я могу увидеть своего собственного сына.
       - Хорошо, отец, я прилечу. Давайте договоримся, на следующей неделе в среду с десяти до одиннадцати я жду вашего звонка по телефону (и он продиктовал семизначный номер представительства).
       В Москву выехали вместе с Палей на машине в вос­кресенье в четыре часа утра. С тем чтобы добраться до места ещё днем и без лишних проблем устроиться в гос­тиницу. Красин предпочел в данном случае свою "девят­ку" и её скоростные качества. Под управлением Пали она летела, отрываясь колесами от асфальта.
       Обычно на ноябрьские праздники в Саратове ежегод­но выпадал снег, но пока осенняя погода с холодным вет­ром и утренними туманами жила его ожиданием. И только ближе к столице кое-где на полях снег лежал и не таял. В пять часов после полудня вселились в гостиницу. Мало­мальское дело решается быстро и без проволочек, когда его обдуманно и тщательно планируют. С гостиницей все прошло удачно. От усталости идти никуда не хотелось. Посмотрели телевизор, перекусили и легли спать.
       Утром в понедельник приехал на своем BMW Стради­вари. Планировали быстро решить организационные во­просы на выставке, но как ни старались, а два часа поте­ряли. К тому же Страдивари оповестил, что Арчи готов встретиться по обоюдно интересующему вопросу только во вторник, в первой половине дня. Целый день оставался свободным. Чтобы он не оказался потерянным, Алексей Яковлевич в сопровождении Страдивари посетил ещё не­сколько выставок с техническим уклоном, в том числе технические разделы ВВЦ.
      
      

    ***

       Виктор Сергеевич Степашкин встретил Алексея Яков­левича в своем кабинете с добродушной, вкрадчивой улыбкой. Он вышел из-за стола, сделал несколько шагов навстречу гостю и заранее протянул руки для приветст­вия. Такой жест вежливости, безусловно, Алексею Яков­левичу нравился, и сам Виктор Сергеевич Степашкин ему был симпатичен. Однако, горячо пожимая руку хозяина кабинета, он думал: не иначе это прелюдия к хитроумной комбинации, и делается первый шаг для обмана.
       Воистину, бойся не того, кто бранится, а того, кто тебе льстит и заискивает.
       Виктор усадил Алексея Яковлевича в мягкое кресло, а секретарь без дополнительной просьбы принесла кофе и шоколад.
       - Может быть, коньячку, Алексей Яковлевич? - Арчи удавалась роль радушного хозяина.
       - Нет-нет. Я за рулем, - отмахнулся Красин.
       - Ну и что, пятьдесят грамм никогда не повредят... а я, грешным делом, люблю. Особенно после баньки, - Ар­чи передернул плечами, как будто находился в парной.
       - К легкости пара добавляется капля живительного нектара, после чего наступает комфорт духа.
       На холеной физиономии Виктора Сергеевича отобра­зилось блаженство.
       - Самое главное - знать и соблюдать норму, а то вме­сто легкости и здоровья приобретешь упадок и головную боль.
       Арчи, смакуя, отхлебнул кофе.
       - Вообще я считаю, что норма должна быть во всем. Если бы мы соблюдали норму, то и жили бы иначе. А так шарахаемся из одной крайности в другую. У нас если гласность, то орать будем на всю Ивановскую... если пе­рестраиваться, то до последнего кирпичика. А ведь пере­стройка - это не строительство и, уж конечно, не разру­шение. Доллар при коммуняках сколько стоил? Два рубля. Вот ты и перестраивай экономику, чтобы он был равен пятидесяти копейкам. Нет! Так мы не можем и не хотим. Мы все под основание, чтобы доллар три тысячи стоил. Не три рубля, не триста, а три тысячи...
       Виктор Сергеевич вдохновенно излагал сокровенные мысли провинциального обывателя, а Алексей Яковлевич не сомневался, что у него неспроста ищут понимания.
       - Какой же у нас терпеливый и мужественный народ. Ему нужно памятник поставить. В виде кролика. И таб­личку с инкрустацией прикрепить: "Гомосоветиукус - кролик подопытный".
       Арчи рассмеялся своей шутливой находке.
       - Или в виде ослика с морковкой, который идет, сам не зная куда. Только кричит по поводу и без повода: "Иа, иа" - в знак одобрения.
       В зверинце Алексей Яковлевич давно не был, но как Арчи изображал ослика, ему понравилось. И он улыбнул­ся.
       - Вы пейте кофе. Пейте, не стесняйтесь. Как у нас сейчас говорят: "Угощайтесь, на базаре все так дорого", - Арчи вновь улыбнулся.
       - Вот угораздило ведь нас родить­ся в эпоху перемен. Оно вроде как бы и интересно, и по­знавательно, но, с другой стороны, жутковато: нажмут не на ту кнопку во время эксперимента, и ты в один миг пре­вратишься из зрителя в участника. Для них там, наверху, плюс минус миллион таких, как мы, роли особой не игра­ет. А у нас с вами жизнь одна, мы её не на базаре и не в коммерческом ларьке купили, чтобы на ней кто-то опыты ставил.
       Виктор Сергеевич с удовольствием допил кофе, как будто этого блаженства его собирались лишить.
       - Ну, что, Алексей Яковлевич? А жизнь идет своим чередом?
       - Идет.
       - Нам самое главное - на одном месте не застаиваться, быть в поиске, в движении, - Арчи улыбнулся, словно давний закадычный друг.
       - А если не получается? Тогда что? - Красин упустил нить рассуждений.
       - Тогда поймают? И посадят, - рассмеялся Виктор. И, увидев на лице собеседника озабоченность, постарался сгладить грубую шутку: - В таком случае не позволят нам решать интересные, глобальные задачи. Я имею в виду ваше предложение относительно прибора. - Арчи выдер­жал паузу и затем продолжил в деловом ключе: - Могу предложить вам за него хорошие деньги. Более того, мы могли бы организовать совместную компанию по разведке и добыче нефти и газа, с дальнейшей перспективой добы­чи алмазов и олова.
       Был бы Алексей Яковлевич помоложе, от такой пер­спективы у него наверняка бы закружилась голова. Но жизненный опыт - это не экзамен по сопромату, сданный на отлично, не зачет по физкультуре, его за бутылку шам­панского не купишь. Красин без единой формулы знал, что в данном деле помощники ему не нужны. Для того чтобы рассчитать прочность конструкции, нужны только исходные данные, или попросту необходимо знать реаль­ную цену прибора.
       - Стар я уже стал, чтобы что-то организовывать.
       - Да полноте, Алексей Яковлевич, - Арчи снисходи­тельно улыбнулся, уличив собеседника в мелком обмане.
       - Действительно, стар, от этого уже никуда не деться. Так что давайте лучше сразу поговорим о деньгах.
       - Ну что ж, если я вам предложу пятьсот тысяч... - Арчи смотрел на Красина, изучая реакцию на свое пред­ложение.
       Алексей Яковлевич пытался сопоставить цифры, и что-то с ответом у него не сходилось. Он собрался возра­зить, но Арчи опередил:
       - Пятьсот тысяч долларов.
       От услышанных цифр в голове мгновенно включилась вспышка озарения, и Красин не сдержался: - Сумма хорошая.
       - Хорошая, - Арчи было приятно осознавать, что он сумел удивить собеседника.
       - И, тем не менее, мне нужно будет оповестить своих компаньонов. Вы сами понимаете, я один не могу принять какое-либо решение.
       - Конечно, конечно, - озабоченность отобразилась на лице Виктора. - Давайте только будем постоянно поддер­живать связь и друг друга информировать, отрицательный ответ - это тоже ответ.
       - Безусловно. Не в наших интересах скрываться и за­тягивать с ответом. Мы обсудим и оповестим вас. Воз­можно, уже на следующей неделе, - Алексей Яковлевич проговаривал банальные слова, а сам просчитывал в голо­ве реальную цену прибора, и без глобальных расчетов сделал вывод: один миллион долларов он стоит. Арчи меньше чем половину себе пожелать в этой работе не мог. Теперь нужно послушать, что предложит Семён.
      
      

    ***

       Всю ночь со вторника на среду Алексей Яковлевич Красин страдал бессонницей. Навязчивые мысли измучили уставший за день организм, заставляя искать решение в бесчисленном количестве комбинаций. Так, наверное, сходят с ума или зарабатывают инсульт, потому что для обработки такой многочисленной информации человече­ский мозг обывателя столь разрешительной способностью не обладает. Среди ночи Алексей Яковлевич не выдержал, встал с кровати и выпил двести граммов водки. Однако вместо облегчения приобрел головную боль и физические страдания. Теперь даже лежать было неудобно, то подуш­ка жесткая, то одеяло слишком теплое, а то храп Пали громче обычного.
       Обидно, и это Красин хорошо понимал, что, если даже его вдруг осенит и он найдет в данный час правильное и нужное для него решение, завтра оно не пригодится. Об­стоятельства, неподвластные и независимые, изменят всё представление по данному вопросу. Так что лучше было бы погрузиться в крепкий, здоровый сон и встретить предстоящий день во всеоружии. Алексей Яковлевич с за­вистью посмотрел на Палю, но как он ни старался меди­тировать, натренированная годами нервная система не поддавалась управлению.
       Всего-то нужно изготовить и продать прибор... и ты обеспечен на всю оставшуюся жизнь. Да и потомков обеспечить полностью. При этом не надо обворовывать, грабить, преступать закон, просто провести удачную сдел­ку. Затем купить домик на берегу моря и со спокойной душой встречать старость. Хотя спокойно он, наверное, не сможет. Встречать, ждать, как старик на берегу моря. Это не для него. Он умирать будет в рабочем ритме.
       Конечно, лучше всего изготовить прибор и организо­вать геологоразведочные партии. Необязательно ехать в Сибирь или на Дальний Восток, в Саратовской области ещё много неизведанных уголков. А если уж в Сибирь ор­ганизоваться, да по Якутии с лопатой походить... так там алмазы под ногами валяются, только собирать успевай. Почему такая несправедливость: одним Бог дает мозги и голые камни, другим алмазы и оленей.
       Правда, нужна лицензия. Но её можно взять, купить, в конце концов. Только как загадывать, что-то планировать в этой стране? Такое создается впечатление, что страной руководят или недалекие, некомпетентные люди, или окончательно зарвавшиеся беспредельщики. Сделают изощренную гадость и смотрят на реакцию народа: вытерпит он в очередной раз издевательства или нет. Спаси­бо, границы догадались открыть с лозунгом: "Кто с нами не согласен, выходи... если можешь!"
       В принципе можно какое-нибудь совместное предпри­ятие зарегистрировать. Заключать договора по поиску но­вых месторождений. За границей работа, пожалуй, будет эффективнее и результат ощутимее. Посмотрим и послу­шаем завтра, что капиталисты предложат.
       Семён в тридцать шесть лет, без сомнения, зрелый че­ловек, со своими понятиями, жизненными устоями и представлениями. Если бы Алексей Яковлевич хоть какое-нибудь участие принимал в воспитании сына, тогда мож­но было бы надеяться, что у них есть общая жизненная позиция. А так, посторонний, незнакомый человек, может быть хоть чуточку на него похожий внешне. Но отцовское сознание определяет его своим потомком, своей кровью, своей плотью. Именно ему он обязан передать наработан­ное, созданное. Передать эстафету жизни. Сделать для не­го что-нибудь доброе и полезное.
       Вопрос - работать ли с Арчи - Алексей Яковлевич да­же не рассматривал. Эта команда на второй день отлучит от изобретения. Хорошо, если вежливо попросят: "Иди, дедушка, погуляй".
       А то на дно скважины опустят, проверить правиль­ность замеров.
       Алексей Яковлевич включил свет и посмотрел на ча­сы. Половина третьего. К завтрашней или уже сегодняш­ней встрече он не будет готов. В теле чувствовалась уста­лость. В ревматическом приступе болели коленные суста­вы. И самое главное - ощущалось нервное перевозбужде­ние. В таком состоянии немудрено сделать опрометчивые ошибки, последствия которых неизвестно во что обой­дутся.
       Красин так и не понял, спал он четыре часа или про­вел их в бесполезной дремоте. Утром чувствовал себя больным и разбитым. Долго стоял под душем, разминал тело гимнастическими упражнениями, но не помогало. С чувством неудовлетворенности начинался новый рабочий день. Вместе с Палей спустились в кафе при гостинице, перекусили. Затем Красин подвез напарника к началу ра­боты выставки, а сам поехал в центр Москвы.
       До назначенного часа времени оставалось предоста­точно. На дворе солнечная, морозная погода. Алексей Яковлевич на своей "девятке" влился в поток машин, вы­брал для себя крайний правый ряд, чтобы не загружать внимание лишними маневрами, и почти в автоматическом режиме вел машину в заданном направлении.
       Когда стрелки часов отметили десять утра, Красин ос­тановил машину у первого попавшегося телефонного ап­парата и решительно набрал номер представительства.
       - Семена Алексеевича нет. Кто его спрашивает? - спросил мужской голос с акцентом.
       - Передайте, отец ему звонил.
       - Перезвоните минут через десять. Он должен подъе­хать. Ждем с минуты на минуту.
       - Хорошо. Спасибо.
       Ну, начинается. Через десять, через двадцать. Очеред­ное издевательство.
       Алексей Яковлевич сел в машину и стал дожидаться истечения десяти минут. Смысла куда-нибудь отъезжать не было. Он испытал чувство досады. Эта незначительная заминка может оказаться предзнаменованием трудностей всего рабочего дня. Оно всегда так бывает, когда заду­манное не получается с первого раза.
       Через десять минут он уже не так бодро подошел к ав­томату, и решительности в нем поубавилось.
       - Да, да. Семен Алексеевич звонил и будет вас ждать на международной выставке в Сетуни на НПО "Про­гресс". Вы адрес знаете или вам продиктовать?
       - Спасибо, я знаю. До свидания.
       Алексей Яковлевич повесил трубку, в раздумье дощел до машины и обреченно сел за руль. Да, нехорошо получилось.
      
      

    ***

       Прежде чем отправиться в Сетунь, Алексей Яковлевич проехал по центральным улицам Москвы. Остановил ма­шину на Пушкинской площади, желая прогуляться по скверу и обдумать сложившуюся ситуацию. Но холодный, студеный ветер своими порывами заставил его вернуться и сесть в машину.
       Произошло непредвиденное явление, неприятное и по­стыдное: родной сын уличил отца в мелком жульничестве. Коль Семён назначает встречу на выставке, значит, с экс­позицией он уже ознакомился. Фантастика: человек при­летает на один день в многомиллионный город... и нахо­дит иголку в стоге сена. Что это: случайность или недо­мыслие? Конечно, уважающая себя фирма, имеющая представительство в Москве, не имеет права проигнори­ровать международную техническую выставку. Пусть не участвовать, но ознакомиться с новейшими разработками её сотрудники обязаны. Это их работа.
       А для него эта выставка - бесполезная трата времени и средств. И если быть более точным в определениях, от­кровенная глупость. На что он надеялся? Продать изобре­тение, как ширпотреб, по объявлению? Или заключить долгосрочный контракт, не отходя от плаката? Откуда ро­дилась эта идея? Кроме неприятностей, от неё ждать нече­го.
       Можно сейчас позвонить администратору, пригласить к телефону Палю и дать указание свернуть деятельность но как бы это не оказалось более идиотским поступком.
       Алексей Яковлевич включил зажигание, дождался, пока двигатель наберет заданную температуру, и отпра­вился на встречу с сыном.
       Он увидел его издали возле одного из многочислен­ных павильонов. Семён стоял в компании молодой, мило улыбающейся женщины, одетой в темно-синий фирмен­ный костюм, и элегантного мужчины, примерно одного с ним возраста. Холеный, высокий, упитанный, лицом, ско­рее, похожим на мать, он фигурой и манерами был одной с Красиным породы. Сын почувствовал на себе посторон­ний взгляд, оценивая, все за и против, посмотрел на Алексея Яковлевича и пошёл ему навстречу. В центре вы­ставочного зала они встретились и недоверчиво разгляды­вали друг друга. Алексей Яковлевич пытался найти нуж­ные слова, но потерял дар речи.
       - Вы, Алексей Яковлевич? - неуверенно спросил Се­мён.
       - Да. А ты, Семён?
       - Да, - сын в ответ утвердительно наклонил голову.
       Они с улыбкой на лице, горячо пожали друг другу ру­ки.
       - Ничего, что я вам назначил встречу не в центре Мо­сквы? - Семён четко выговаривал слова. - Я очень сильно ограничен во времени.
       - Да, в общем, нет, - Алексей Яковлевич немного сму­тился и отвел взгляд в сторону,
       В это время в проходе появился Паля, с изрядно по­трепанным плакатом на шее. Он увидел своего идейного вдохновителя и направился в центр выставочного зала. Алексей Яковлевич готов был его пристрелить на месте, Но лишь сделал вид, что не замечает. В душе теплилась надежда: может быть, всегда находчивый Паля сообразит не обременять его своим присутствием. Но Паша Мокроусов честно отрабатывал обещанные за командировку деньги: встал неподалеку и развернул плакат так, чтобы он не оставался не замеченным. В эту минуту Алексей Яковлевич посчитал бы за благо, если бы ему удалось провалиться сквозь землю. Так было стыдно. Несколько минут он держался молодцом. Блуждающий взгляд и бледность на лице объяснялись долгожданной волнующей встречей с сыном. Затем он, наконец, догадался, что не за­мечать плакат дольше невозможно.
       - Вот характеристики прибора, - Алексей Яковлевич виновато посмотрел на сына.
       Семен отреагировал спокойно: бизнес есть бизнес. Внимательно пробежал глазами по плакату.
       - Интересные характеристики. В принципе они нас устраивают. Но, я уже говорил, нам нужны не параметры, а идея создания прибора. Ну, да ладно, мы это ещё с вами обсудим. Вы как, насчет ресторана не возражаете?
       - Да нет, - Алексей Яковлевич пожал плечами.
       - Выставка заканчивает работу через три часа. По слу­чаю её успешного окончания фирма устраивает банкет. Я вас приглашаю.
       - Да нет, так не получится. Мы с напарником сегодня в ночь хотим уехать в Саратов, и для меня будет удобней, если ты уделишь мне один час своего времени до банке­та. Мы, к примеру, могли бы сейчас пройти в кафетерий и обсудить принципиальные вопросы по нашему общему делу.
       - Ну, хорошо, если вы так хотите.
       Они вышли из демонстрационного зала, прошли в ко­нец административного корпуса, вошли в большой зал столовой, в углу которой и был оборудован кафетерий. Выбрали крайний столик и уселись друг против друга. Алексей Яковлевич заказал две чашечки кофе и два пи­рожных. - Нет, нет, мне без пирожного, - возразил Семен, по­глаживая рукой ранний живот.
       Пока моложавая официантка образцово быстро испол­няла заказ, продолжалась молчаливая пауза. Затем, когда официантка удалилась. Семен её прервал:
       - Так, вот, папа. Как вы, наверное, уже поняли, фирма, в которой я работаю, занимается поиском и разработкой новых месторождений. И не только в Израиле, но и по всему миру. Наши представительства работают в Канаде, Австралии, России, Бразилии, в нескольких странах Евро­пы и Африки. Я возглавляю отдел технической политики. В компетенцию нашего отдела входит сбор информации о том, что создано, над чем работают и в каком направле­нии разработки ведутся. Кроме того, в нашем отделе ра­ботают ученые, в основном доценты с кандидатами из бывшего СССР, которые создают оборудование, необхо­димое нам для работы и не уступающее уже имеющимся аналогам. Таким образом, возник вопрос с патентом, о ко­тором я вам писал в письме. Этот вопрос для нас не явля­ется глобальным, у нас в отделе собраны светлые головы, и техническое решение они, без сомнения, найдут. Но нам жалко времени на поиск нужного решения и топтание на месте. Рациональнее заплатить деньги и двигаться даль­ше. Более того, мы не прочь заполучить в свои ряды са­мих ученых, вначале на контрактной основе, а впоследст­вии с предоставлением гражданства. Об этом я вас и хотел попросить.
       - Да, но этот прибор стоит больших денег, - Алексей Яковлевич попытался направить разговор в нужное русло.
       Семен внимательно посмотрел на отца, как бы оты­скивая в голове нужный ответ:
       - Возможно... возможно, прибор действительно стоит больших денег. Но если бы он был создан, то мы бы его увидели. К сожалению, его ещё нет в природе. Ведь от идеи до её воплощения иногда лежит целая эпоха.
       - Ну, почему же так? У нас готов макет, который вы­дает информацию, и почти готов опытный образец, - пы­тался возразить Алексей Яковлевич.
       - Почти выдает, - передразнил Семен. - Кто эту ин­формацию проверял? В настоящее время в России этим заниматься никто не будет. Да если и захотят, не смогут. Вы, наверное, не знаете сегодняшний уровень российской науки. Поэтому я вам предлагаю сотрудничество на конт­рактной основе. Все остальное будет обманом. Мы люди богобоязненные, считаем за грех вводить в заблуждение своих деловых партнеров и тем более своего родного от­ца. - Семен в упор смотрел на Алексея Яковлевича и уви­дел в его глазах смущение.
       - Я считаю, папа, что вам тоже нужно уезжать из этой страны, и как можно быстрее. Тем более такая возмож­ность имеется. Перемены и переустройство общества - это процесс болезненный. Благое они приносят лишь ма­лой, незначительной части людей, а большинству достав­ляют страдания. Ну и зачем отдавать свою жизнь на откуп авантюристам.
       - Но я ведь не один, у меня семья.
       - Ну, и что? Этот вопрос решаемый: сначала переедете вы, получите статус пострадавшего от социалистического режима и соответствующую пенсию. Затем к вам переедет семья, если для вас это так необходимо. Я даже могу вам сделать приглашение и организовать вызов, уже на сле­дующей неделе. Приезжайте, посмотрите, как мы живем. Понравится, можете остаться. Не понравится, никто вас неволить не собирается.
       - А как быть с ученым?
       - С ученым надо встречаться, заключать с ним кон­тракт и предоставлять ему оборудование наших базовых лабораторий. Пусть работает. Если он действительно, как я предполагаю, ученый мирового уровня и специалист своего дела, можно будет предложить ему постоянное ме­сто жительства и предоставить израильское гражданство.
       - Так он же не еврей, - не сдержался Алексей Яковле­вич.
       На эту реплику Семен улыбнулся, назидательно по­смотрел на отца и язвительно пошутил:
       - Папа, евреями не рождаются, евреями становятся.
      
      

    ***

       Они мчались в ночи со скоростью сто двадцать кило­метров в час. Алексей Яковлевич не сдерживал Палю. Он понимал, что это не лихачество, а вынужденная мера. На меньшей скорости водитель теряет бдительность и даже может заснуть за рулем. Напряжение скорости держит его нервную систему в тонусе. Узкий свет фар высвечивает сектор грязной, разбитой дороги. Со страшным шумом проносятся мимо встречные грузовые машины. Обгон со­пряжен с риском столкновения. И какие ещё ждут в пути неожиданности, известно одному лишь Богу. Путешест­вие по ночным дорогам - испытание не для слабонервных туристов и удовольствия доставляет мало. И всё же оста­ваться в гостинице на ночь Алексей Яковлевич посчитал нецелесообразным: весь световой день в пути, неизвестно какая после дороги ночь, а затем пятница, крайний день. В День начала уик-энда все предприятия работают в лучшем случае до обеда.
       Сердце волновалось о работе. Неизвестно, что там ещё директор отчудить может; его ни на час нельзя оставлять без присмотра, иначе бригада экспертов не разберется в содеянных им поступках.
       Размышляя об итогах разговора с сыном, Алексей Яковлевич никак не мог принять окончательного реше­ния. Нет, то, что документацию необходимо выкупать - это однозначно. Деньги, конечно, большие, но он не со­мневался, мероприятие обязательно себя окупит. По по­воду состояния российской науки: это мы ещё посмотрим. А готовую продукцию всегда легче продать, чем полу­фабрикат. Если бы не мешался "под ногами", мягко гово­ря, безответственный товарищ Мунтян, можно было спо­койно довести работу до логического конца. Организовать в депо научный центр и лабораторию: какое-никакое обо­рудование есть, чего не хватает, можно докупить. Произ­водственные площади позволяют сделать необходимые преобразования. Но теперь об этом можно только взды­хать с сожалением и просчитывать упущенные возможно­сти.
       И все же, если быть до конца объективным, проблемы и трудности - спутницы любой работы. Никогда не про­исходит все так, как задумано. Такова жизнь. И с изобре­тателем не случайно он не может встретиться. Есть на то какая-то веская причина. А встречаться необходимо, от этой встречи зависит многое.
       Алексей Яковлевич попросил Палю остановить маши­ну, перебрался на заднее сидение и прилёг. Паля включил магнитофон, под звуки мелодичной музыки и свиста ветра в неплотно прикрытом окне автомобиля Красин задремал. Звездная ночь с половинкой Луны по бесконечной ленте дороги сменялась туманным, влажным рассветом. А кар­тинные пейзажи Москвы - родным уютом Саратова.
       Алексей Яковлевич оставил Палю рядом с его домом и от юридического института до стоянки вел машину сам.
       Все-таки что значит родной дом, сладкая постель. Алексей Яковлевич принял душ, добрался до кровати провалился в здоровый, восполняющий силы сон. Проснулся около одиннадцати, но былой бодрости не ощущал, слишком тяжело далась командировка. Первым де­лом позвонил по телефону Серебрякову, обрадовал тем, что в соответствии с техническими характеристиками, пожеланием и одобрением заказчика он готов забрать всю имеющуюся техническую документацию.
       - Завтра в первой половине дня перезвоните. Я думаю, что все уже будет готово, - утвердительно ответил Сереб­ряков.
       Алексей Яковлевич в этом и не сомневался. С чувст­вом удовлетворения умылся холодной водой, чтобы взбодриться ото сна; отведан домашней вкусной еды и на радостях несколько раз с игривым азартом обнял жену. Галина Сергеевна от сильных объятий с улыбкой освобо­ждалась, сохраняя в душе тепло взаимной любви.
       Красин ещё ненадолго задержался дома, просмотрел газеты и затем уже поехал на работу.
       На стоянке, возле трамвайного депо, непривычно и броско стояли три новые дорогие иномарки. Стоят и сто­ят. Алексей Яковлевич не придал этому явлению особого значения. Он ещё до конца не пришёл в себя после ночно­го путешествия, чтобы делать глубокие выводы. Поднялся на третий этаж в офис, и первое, что бросилось в глаза, это беспорядок в коридоре, к тому же запах табака, как в общественном туалете. Красин почувствовал, что к его усталости прибавилось нервное возбуждение, и он с дур­ным предчувствием открыл дверь кабинета директора.
       В центре комнаты стоял с опухшим ухом и помятой вещностью охваченный клубами дыма директор малого предприятия "Фаза" Валера Мунтян. Человек десять рэкетиров унижали, как могли, его человеческое достоинство.
       Коротким взглядом Алексей Яковлевич определил общий настрой собрания: в офисе малого предприятия по всем установленным канонам проходил обычный бандитский "наезд".
      

    ***

       Вера Мунтян молча и раболепно несла груз ответст­венности перед мужем за совершенную ошибку. Она от­казалась от услуг домработницы. Несколько недель не по­сещала массажного кабинета. Перестала докучать мужу приобретением еженедельных дорогих сувениров и даже стала сама примерно ходить на базар за продуктами.
       Как быстро ко всему этому привыкаешь. Всего-то про­шло пятнадцать лет с тех пор, как она сбежала от тяжело­го крестьянского быта, от приусадебного хозяйства, от милой сердцу деревни. Бежала получать знания. Но даже с направлением из родного совхоза никто их давать ей не собирался. И пришлось десять лет работать на плодо­овощной базе сортировщицей, при этом артиста-мужа кормить, за ребенком ходить. Только кто об этом захочет вспоминать?
       Все её мысли были невольно связаны с ситуацией, ко­торая сложилась у мужа на работе. Своей неоправданной виной перед ним, семьёй. И исправлением неприятных обстоятельств. Она была уверена, что это её крест и обя­занность. Должен же быть найден выход. Иначе, что же это такое? И она его нашла.
       Стародавний любовник её парикмахерши, человек со­лидный и умеренно пьющий, имел на примете и давал ре­комендацию вновь созданной структуре ветеранов спец­служб быстрого реагирования, занимающейся как раз во­просами экономической безопасности. Она так и называ­лась: "Ассоциация экономической безопасности - ветера­нов спецслужб быстрого реагирования". Работала в тес­ном контакте с правоохранительными органами, исполни­тельной властью, ФСБ, с судебными инстанциями и всеми видными руководителями области. Словосочетание "спецслужба" для Веры с давних времен оставалось магическим. Она заворожено и убеди­тельно доказывала выгоду или хотя бы не проигрыш от данной затеи. И в понедельник утром Валера Мунтян с любовником парикмахерши, отставным капитаном ракет­ных войск, приехал в офис таинственной фирмы, который по своим атрибутам напоминал засекреченную явочную квартиру.
       Владимир Николаевич Сливкин - президент ассоциа­ции, продолжатель славной династии советских офицеров - был олицетворением добропорядочности, честности, воинской выправки, лучших качеств русской интеллиген­ции. Он обаял Валеру Мунтяна своей открытостью и не­обыкновенной, неповторимой улыбкой.
       Оперативность и находчивость, пунктуальность и чет­кость в действиях молодого ветерана сразу бросились в глаза. Ранние седые волосы, добродушное лицо оттеняли славный путь примерного школьника, отличника боевой и политической подготовки армии, комсомольского акти­виста студенческих лет. И трудную долю службиста.
       Владимир Николаевич бегло просмотрел документы, вызвал секретаря, не взглянув на нее, попросил пригла­сить юриста. А девушка очаровала Мунтяна: томным взглядом, женскими прелестями, повторявшими рельеф гор, и тлевшим в груди вулканом чувств ввела в смятение. От её неземных духов у Валеры закружилась голова.
       Затем Сливкин сформулировал необходимые и доста­точные условия для работы:
       - Всё ясно, дарить такие деньги ни к чему. Будем про­водить профилактические мероприятия по возврату кре­дита. Мы берем за свои услуги двадцать процентов от суммы. Обязательно составляем договор, оговариваем авансовый платеж. Обычно он составляет двадцать пять процентов от суммы вознаграждения. И после его внесе­ния в кассу приступаем к работе.
       Пока печатался договор, Валера Мунтян с блаженст­вом отхлебывал кофе, глядел на окружавших его людей загадочную обстановку и думал: "Вот это решение во­проса".
       С чувством нескрываемого оптимизма вносил он аванс и подписывал документы.
       В кабинете между делом появился ещё один ветеран сурового и мужественного вида, с добротно скроенной ат­летической фигурой и не по годам отменными физиче­скими данными.
       - Иван Александрович Щебень, - представил его Сливкин. - Завтра вы с ним поедете к Воробьеву.
       Иван Александрович строго сверху вниз измерил Ва­лерку взглядом. Один глаз, по непонятной причине, у не­го оставался прищуренным, словно он постоянно держал собеседника под прицелом. Ходил и выискивал жертву.
       - Завтра в девять утра я буду ждать вас здесь, - не принимая никаких возражений, строго, по-военному объ­явил Щебень.
       Валера не стал искушать судьбу, и на следующее утро приехал на пятнадцать минут раньше установленного времени. Минут тридцать ждал, пока не объявится белая "Волга" с блатными номерами, и стал по этому поводу волноваться. Она появилась неожиданно из-за поворота, демонстрируя свои скоростные качества и хорошо отрегу­лированную тормозную систему. Щебень оставил машину возле здания офиса. Подошел и сел к Мунтяну в "девят­ку". Извинился, обдал водочным перегаром и небрежно дал знак трогаться.
       От офиса до дома Воробьева рукой подать, чуть больше пяти километров, и ехать минут десять. Иван Александрович за это время успел рассказать, как они с шефом в свое время брали дворец Амина в Кабуле, и что он вчера парился в бане с высокими чинами спецслужб. Валерка слушал с упоением, только слишком часто в Саратове встречались разведчики-диверсанты - зачинатели афганской войны, будто им всем определили одно для всех местожительство.
       Долго искать дом Воробьева не пришлось, Алексей Яковлевич оставил точные координаты.
       - Здесь? - рьяно спросил Щебень, указывая головой на ближний дом после остановки автомобиля.
       - Здесь, - выдохнул Мунтян и почувствовал дрожь в коленях.
       - Ты пока посиди в машине. Я для начала сам разбе­русь, что почём, а затем вместе разбираться будем, - об­радовал Иван Александрович и с силой хлопнул дверкой машины.
       Валерка облегченно вздохнул. Хорошо, что его осво­бодили от грязного душещипательного выяснения отно­шений. Хотя, конечно, присутствие его для дела и не по­мешало бы.
       Сурового вида солидный человек с красной книжеч­кой произвел должное впечатление, Саша Воробьев стал заикаться и потеть. Он не находил себе места, не знал, что говорить. Мужчина сел на стул в центре зала, пристально разглядывал и молчал, раскачивая и без того потерявшее покой сердце. У Александра уже потемнело в глазах и озябли руки, но вовремя на помощь подоспела жена По­лина. Она безошибочно определила знакомые винные ароматы и поспешила пригласить гостя к столу. Но преж­де вышла в соседнюю комнату, оглядела себя в зеркале, взбила пышную грудь, определяя на прежнее место моло­дости, привычным движением повела бедрами и пошла на незваного гостя в хлебосольное нападение.
       От радушной улыбки аппетитной хозяйки и появив­шейся на столе запотевшей бутылки водки Иван Алексан­дрович отменил острастку. На второй рюмке горячитель­ного снадобья прищуренный глаз принял форму окружно­сти. А при дегустации второй бутылки он с неподдельной любезностью объяснялся с мадам Воробьевой. Иногда правда, сбивался в речевых связях, однако исправлялся и с прилежанием демонстрировал отменное знание англий­ского языка. Он совсем было чуть не забыл про Мунтяна но вспомнил и велел пригласить к столу.
       Валера Мунтян, просидевший битый час в машине безропотно пошел за игривым приглашением, пальчиком, вальяжной белокурой соблазнительницы, мечтой восточ­ных мужчин.
       В комнате с низкими потолками, старой покалеченной мебелью стоял дух народного гулянья. Иван Александро­вич Щебень сидел на почетном месте гостя, во главе за­ставленного домашними закусками стола, и пьяно улы­бался.
       - Садись, - предложил он Мунтяну и пододвинул к нему поближе табуретку.
       На лице генерального директора ТОО "Фаза" отобра­зилось изумление. Такого поворота дел он явно не ожидал и чувствовал себя изгоем в стане врага.
       Разведчик разведчиком остается на все времена. А мастерство, сколько водку ни пей, не пропьешь. Иван Александрович безошибочно определил настроение кли­ента и, чтобы перед ним реабилитироваться, крепко обнял сидевшего рядом Воробья за шею.
       - Ты когда, сучий потрох, кредит гасить будешь? - выдавливал Щебень внятный вопрос, при этом разворачи­вал перепуганного и съежившегося громилу лицом к кли­енту.
       - Да погасим, куда он денется, - любовно разряжала обстановку хозяйка. Обнимала всей полнотой своей аппе­титной груди буянившего гостя и высвобождала мужа от его цепких сильных объятий.
       - Понял? Они все погасят. У тебя еще какие-нибудь вопросы есть? А то мы их щас решим, - обратился Ще­бень к Мунтяну.
       Валерка утвердительно качал головой и думал лишь о том, чтобы как можно скорее уйти из этого дома: еще не­много, и его заставят идти оформлять новый кредит для семьи Воробьевых.
       На следующее утро, согласно договоренности, Валера Мунтян пришел в офис ассоциации. Иван Александрович нервно ходил по кабинету президента и маленькими глот­ками отпивал яблочный компот, которым щедрая Полина Воробьева презентовала своих новых друзей. Сам прези­дент сидел в кресле и сосредоточенно просматривал ле­жащие на столе документы. Появление Мунтяна откро­венно их огорчило:
       - Валерий Михайлович, у вас, оказывается, документы не в порядке. Вы их нам специально подсовываете, чтобы лицо нашей фирмы испортить?
       Но откуда же мог знать бывший артист, конферансье "захудалого" театра, что под словосочетанием ветераны спецслужб скрывается новая уникальная плеяда номенк­латурных пенсионеров, авангард советской интеллиген­ции, которая пережила глубокие перестроечные преоб­разования кровавого Ордена: в соответствии с хозрасче­том и самоокупаемостью кардинально изменила свои гло­бальные концепции. Работать одновременно на несколь­ких "хозяев" считается для них нормальным явлением и даже верхом профессионализма. А понятия честь и досто­инство растворяются в новом мышлении выживания...
       Ответ четы Воробьевых был тривиально прост, как шахматный ход королевской пешки. Пока Валера объяс­нялся с ветеранами, хулиганы- рэкетиры с раннего утра проводили полную ревизию бухгалтерской документации в офисе его фирмы. И к вечеру объявили первые предва­рительные результаты, и совсем неутешительные. Костя Махов уличил Мунтяна в мошенничестве, неуплате, со­гласно договорным обязательствам, положенного жалова­ния и перешел на сторону истцов. Их требования исчислялись несколькими сотнями миллионов рублей. До подведения окончательного резюме они отобрали у Валерки "девятку" и, чтобы он не сбежал, посадили коротать ночь в душный подвал. Для профилактики наградили парой оп­леух и предупредили: - Сидеть тихо и не дергаться.
      
      

    ***

       - А, Питерский, заходи, послушай, что тут нам клоун твой рассказывает, - Никодим смаковал каждое слово. Ведь нечасто выдается случай сидеть за столом председа­теля общественного суда.
       В этот момент кто-то из вышибал бросил в Мунтяна пепельницу с окурками. Валерка вовремя увернулся, и пе­пельница попала ему в плечо. Он артистично застонал, обыгрывая роль мученика, пытаясь доставить удовольст­вие садистским наклонностям окружающей публики. Но, видимо, и артистом он был хреновым, уже пошли вторые сутки, а полного удовлетворения никто не испытывал.
       Алексей Яковлевич пожалел, что в данную минуту под руками не оказалось автомата Калашникова, он бы, не раздумывая, нажал на спусковой крючок. И первую оче­редь направил бы в Мунтяна.
       - О чем он мне должен рассказывать? - с вызовом спросил Красин. От злобы и отчаяния глаза его налились кровью.
       Он готов был голыми руками задушить всю эту шан­трапу. Ну кто такой Никодим? Энгельсский зарвавшийся бандючок, который в приступе ярости до полусмерти из­бивает свою мать-алкоголичку и в нервном экстазе влезает во все хулиганские разборки, не имея на то компетен­ции. Или Костя Махов - парень из рабочих окраин. Ему бы гайки крутить, за станком стоять да, прежде чем стать вершителем человеческих судеб, школу закончить. А так, как последний двоечник, не знает, что, исполняя роль "крыши", прежде чем собирать сходку, должен вначале сам во всем разобраться. Сидит строит из себя "обмануто­го родственника".
       В этой компании единственной достойной фигурой выделялся Сережа Баркас. Возглавляемая им группировка являлась самой крупной и авторитетной в городе. Здесь он находился вроде "смотрящего". Сидел безучастно в углу комнаты, перекидывал, как жонглер, карты из одной руки в другую.
       Казалось, эта разборка меньше всего его волновала. (Свое-то он по-любому всегда заберет.) Он и на зоне был ко всему безучастен, все мысли и мечты были в спорте, ходил по коридорам и исполнял боксерский бой с тенью. Никакого права говорить, он еще тогда не имел. А слу­шал, что говорили другие.
       - Пусть расскажет, как дурачил нашу братву, - не унимался Никодим.
       - Расскажет, расскажет, у нас есть "крыша", которой он все расскажет. А кто ты такой, чтоб тебе рассказывать? - свирепел Красин.
       Валера Мунтян стоял между Никодимом и Питерским и трясся от страха: если пойдет разлад и начнется драка, бить в первую очередь будут его.
       Но Красин присутствующих хулиганов не боялся. Ни один из них пальцем не поведет без одобрения Баркаса. А Сережа это сделать не посмеет, потому что потом ему нужно будет объяснить, кто для него настоящая братва.
       - Ладно, Питерский... Вы в таком случае сами тогда разберитесь, что почем. А Мах нам расскажет, до чего вы договорились, - Баркас предупредил ненужные прения сторон. Он положил карты в карман, встал, и направился к выходу. Но не дошел, остановился, повернулся к Алексею Яковлевичу и протянул руку для приветствия: - Старый для начала мог бы и поздороваться.
       Красин участливо пожал протянутую руку, виновато улыбнулся и развел руки: - Ну, извини...
       Вслед за Баркасом к выходу потянулись и остальные участники сходки. Каждый из них старался как бы невз­начай задеть не находившего себе определенного, спо­койного места Мунтяна.
       Костя Махов остался безучастно сидеть. Наблюдал через окно за движением транспорта и попутно отслежи­вал шумный отъезд своих дружков-хулиганов. В комнату заглянул и вошел Паля, даже в этом щекотливом случае желая быть в гуще событий. Валера Мунтян сел в свое директорское кресло, опустил голову и стал нежно ощу­пывать ушибленные места.
       - Ну что, друзья, расскажите, как до такой жизни дошли? И что теперь будем делать? - Алексей Яковлевич опять начат терять самообладание. Он нервно ходил по комнате, пронзая участников склоки тяжелым колючим взглядом.
       - Вы мне деньги не доплачивали, - едва слышно про­бурчал Костя.
       - Кто?! Я тебе не доплачивал?! - Алексей Яковлевич так рьяно накинулся на Махова с вопросами, что перепу­ганный Паля от страха прижался к столу.
       - Ты для кого этот цирк устраиваешь? Тебе в коопера­тиве в чем-то отказывали? Что-то от тебя утаивали? Зайди в бухгалтерию, просмотри договора, принимай решение. Разумное решение. Если предприятие действительно тебе должно, а в кассе денег нет, распредели этот долг на всех членов кооператива. Вот и все, зачем устрашающие наезды устраивать? Этим ты никого не напугаешь, а имидж испортишь.
       Алексей Яковлевич посмотрел на Мунтяна и задумал­ся: ведь еще далеко не закончена эта тирания. Хулиганы, если почувствуют правоту, не отступят. Будут клиента бить долго - неделю, месяц, а может быть, до скончания его жизни.
      
      

    ***

       Воистину, человек полагает, а Бог располагает. Сколь­ко раз Алексей Яковлевич в этом убеждался. Чтобы он в жизни ни загадывал, ни планировал по своему разумению, исполнялось в лучшем случае в похожем на то приближе­нии. Вот и в данном случае он мечтал заниматься наукой, воплотить в жизнь изобретение, которое должно было произвести целый фурор в современной науке. Но жизнь распорядилась по-своему. Дала понять, что это ему сде­лать будет не суждено. Более того, он вдруг отчетливо осознал, что влез в ненужное для него дело. Самое обид­ное, влез настолько глубоко, что просто так откреститься не удастся. Почему он в погоне за наживой забыл пропис­ные истины? Почему пошел на поводу у его величества случая? И вовремя не задумался и не остановился в своих алчных порывах?
       Как быстро преуспевающее предприятие превратилось в банкрота. Одновременно перестали существовать целые направления с отлаженными связями поставок, с четко отработанной сетью потребителей. Но даже не это глав­ное, все можно восстановить. Теряется весь смысл рабо­ты. А вместе с ней и самой жизни. Ведь это очень печальное явление, когда у человека больше уже не возникает желания идти на работу.
       А все из-за того, что он начал заниматься не своим де­лом. Вместо текущей кропотливой работы, приносящей реальные деньги, погнался за миражом. И купился-то на дешевые посулы. Но теперь уже отступать поздно. Можно лишь изменить тактику, и в схватке с судьбой он не будет, опережая события и время, терять головы, мчаться в ли­хую атаку, а будет держать глухую оборону в надежде со­вершить как можно меньше ошибок и потерь. Он отдаст ей инициативу, а сам будет обдумывать каждый свой шаг, каждое решение.
       В принципе тысяча баксов не такая уж большая сумма. Можно в своих творческих исканиях на этом пока и оста­новиться. Если уж так сыну надо, пусть связывается на­прямую с засекреченным изобретателем, без его посред­нической функций. Пусть приезжают специалисты, про­веряют документацию, определяются с ноу-хау, он-то в этом деле, откровенно говоря, не "Капенгаген". Выбро­сишь деньги, не зная за что, а потом бегай, собирай уче­ный консилиум. Если, конечно, будет, кого собирать.
       Алексей Яковлевич после столь насыщенного собы­тиями отрезка жизни лежал на диване, восстанавливая си­лы. Он обложился газетами, широко раскинул ноги и упи­вался тишиной и покоем домашнего очага. Над головой со стены светил бра, ярко освещая небольшой участок ди­вана. Из противоположного угла комнаты с экрана теле­визора еле слышно передавали последние новости. Полу­мрак комнаты успокаивал нервную систему. Наконец-то он смог одеться по-домашнему и чувствовать себя раско­ванно: волосатую, седую грудь едва прикрывала белая на­тельная майка; полосатые брюки импортной пижамы плотным бархатом согревали изможденные суставы.
       Было около девяти часов вечера. Галина Сергеевна, чтобы не мешать мужу, закрылась с соседкой на кухне и уже целый час о чем-то беседовала. Маринка еще не вер­нулась с прогулки. Алексей Яковлевич перелистывал одну из газет, но смысла написанного не улавливал, слишком тяжелая умственная нагрузка выпадала на его мозг.
       А может быть, он все сам усложняет. При такой запу­танной и неясной жизненной ситуации ему просто нужен отдых, нужна пауза, которая все расставит на свои места. Сейчас необходимо воспользоваться приглашением сына, съездить к нему, развеяться, познакомиться с новоявлен­ными родственниками, а затем уже принимать решение. Что он от этого потеряет? Деньги на подарки, так они себя окупят сторицей.
       Длинный, въедливый междугородний телефонный звонок прервал его рассуждения. Алексей Яковлевич от­ложил газету, перевалился на диване на противополож­ную сторону, к тумбочке с аппаратом, и снял телефонную трубку.
       - Алло, вас слушают, - Красин произнес фразу, делая над собой усилие.
       Алексею Яковлевичу было абсолютно все равно, кто звонит. Он даже не стал утруждать себя мыслями по это­му поводу. Волнующие его дела для него уже закончи­лись.
       - Алло, папа... алло, ты меня слышишь?.. - прорывал­ся откуда-то издалека мужской голос.
       Какой еще папа?! Набирай правильно номер, хотел было сказать Красин и добавить по маршруту пару острых горячительных слов.
       - Папа, это Семен, ты меня слышишь? Здравствуй.
       - А-а, - только и сумел от изумления ответить Алек­сей Яковлевич. Настолько неожиданным для него был звонок сына.
       - Как добрались, без приключений?
       - Все нормально. Ты откуда звонишь?
       - Я из аэропорта Шереметьево, у меня через час вы­лет... Я попросил в представительстве фирмы, чтобы вам помогли побыстрее оформить приглашение. От вас нужна фотография, пришлите ее как можно быстрее. Ну и, ко­нечно, необходимо, чтобы у вас при себе был загранич­ный паспорт.
       - Это я все сделаю. Я не знаю, что мне делать с нашим общим приятелем, - Алексей Яковлевич, боясь прослу­шивания, заговорил шифрованным текстом, в надежде, что Семен поймет суть вопроса. - Фирма, которую он воз­главляет, просит за работу большие деньги, а я в этой ра­боте мало что смыслю. Может, ты пришлешь специали­ста?
       - Папа, если эта сумма не превышает пятидесяти ты­сяч, то специалиста отправлять нет смысла. Наша фирма все ваши затраты компенсирует. Вам необходимо будет забрать всю имеющуюся документацию, причем в белках, то есть первый экземпляр, и в полном объеме. Там долж­ны присутствовать чертежи и схемы; пояснительная за­писка - это папка, объемом не менее ста листов, которая раскрывает принцип действия; желательно предваритель­ное техническое задание и технические условия для ее создания и, наконец, папка с лабораторными исследова­ниями. Но самым главным условием сделки должна быть гарантия, что фирма за нашей спиной не станет торговать этой документацией с третьими лицами. И это условие лучше вас, папа, не сможет обеспечить ни один наш спе­циалист. Ну и, наконец, последнее, я еще раз прошу вас провести работу с нашим общим товарищем в том объеме, который мы обговаривали при встрече. Оставьте ему те­лефоны нашей фирмы. Решение подобного рода в одноча­сье не принимается. Может статься, что желание сотрудничать у него возникнет с течением времени. Вот, пожа­луй, и все, до свидания, ждем вас с нетерпением в гости.
       В трубке послышались гудки, Алексею Яковлевичу оставалось лишь сожалеть, что он не пожелал сыну доб­рого пути. Но этот разговор позволил мобилизовать ос­тавшиеся внутренние силы уставшего организма. Красин не стал класть трубку на аппарат, а набрал знакомый до­машний номер Пали. На изумление, тот оказался дома. (Вот что значит быть на верном пути.)
       - Пашка, это Красин тебе звонит, - Алексей Яковле­вич узнал голос Пали.
       - Да, - повторил свое любимое, ничего не означающее слово Паля, как будто был в раздумье: продолжать разго­вор или еще не поздно бросить трубку, а затем сослаться на невыносимо плохую телефонную связь. Все зависело от того, насколько на данном этапе тот или иной человек представлял для него интерес.
       С такой постановкой вопроса Алексей Яковлевич был знаком и знал, что прервать начатый с ним разговор Паля не осмелится.
       - Ты меня хорошо слышишь?
       - Ну, да.
       - Завтра с утра ко мне... нет, лучше сразу езжай за би­летом... Мне нужно, чтобы ты на денек съездил в Москву, по важному делу.
       - Так завтра уже пятница.
       - Ничего, значит, командировочные будут оплачены вдвойне.
       Алексей Яковлевич знал уязвимые места партнера.
       - Можешь даже на обратный путь взять билет на са­молет. Смотри, не подведи. Завтра до десяти часов утра ты должен управиться и быть у меня. Предстоит еще одна работа, и тоже денежная.
       Алексей Яковлевич слышал многозначительное сопе­ние в трубку, затем довольное "Ладно", - и как оконча­тельное принятие решения:
       - Все будет нормально...
       Хорошо, когда цель намечена и не нужно мучиться в ее поисках. Алексей Яковлевич обрисовал в голове отно­сительный план действий и со спокойной душой погру­зился в долгожданный сон.
       Утром, до приезда Пали, он набросал на листке план мероприятий на предстоящий день. Память, конечно, хо­рошая штука, но шпаргалка в кармане надежнее всего. За­тем в половине десятого набрал телефонный номер Се­ребрякова и больше волновался не из-за предстоящего разговора, а из-за запрограммированного отсутствия Па­ли. Нужно договариваться о времени встречи, а этот чер­тенок, как обычно, опаздывал.
       - У нас все готово, - после штатных слов приветствия отрапортовал Юрий Андреевич. - Так что можете подъ­езжать.
       Алексей Яковлевич задумался, соображая, на который час лучше договориться.
       - Алло, алло, вы меня слышите? - забеспокоился было Серебряков.
       - Да, да, я вас слышу. Давайте, наверное, договоримся на двенадцать часов. Я уж теперь вас боюсь подвести...
       - Договорились, - прервал Серебряков лирическое от­ступление и повесил трубку.
       Можно было на это обидеться, но Красин лишь пожал плечами.
       В десять часов приехал Паля. Показывая приобретен­ные билеты, выписанную на бумажку смету своих расхо­дов, он с улыбкой на лице имитировал пальцами шурша­ние денег, тем самым предлагая Красину с ним распла­титься. Алексей Яковлевич вручил ему на всякий случай две свои фотографии, объяснил задание на предстоящую командировку, отдал деньги за билеты и добавил к ним "министерские" суточные.
       Затем они с Палей спустились на лифте вниз, на пер­вый этаж, вышли из подъезда, каждый сел в свою машину, и отправились к центру города. Сумрачный, холодный, бесснежный день с пронизывающим ветром оставил без­людными неухоженные улицы города. Горожане отказы­вали себе в удовольствии побыть лишний часок на свежем воздухе. Сетуя на природу, спешили в свои теплые, уют­ные жилища. И лишь движение общественного транспор­та вселяло уверенность, что жизнь не стоит на месте.
       Первым делом Алексей Яковлевич попросил Палю за­ехать в фирму, специализирующуюся на оформлении за­гранпаспортов. Красин давно собирался купить для себя второй паспорт, и больше склонялся к советскому, загра­ничному, на всех законных основаниях подтверждающе­му его личность. В офисе фирмы они пробыли не более двадцати минут. На заготовленном заранее бланке ручкой вписали необходимые реквизиты и паспортные данные. Алексей Яковлевич отдал триста долларов, получил рас­писку и обещание через три дня, то есть во вторник, полу­чить паспорт на руки.
       - Нам нужен ваш паспорт, - оповестили сотрудники фирмы. - Без этого документа мы вверенную работу вы­полнить не сможем.
       - Он мне тоже нужен.
       Алексей Яковлевич больше всего не хотел оставлять паспорт на выходные дни в офисе сомнительной фирмы.
       - Если я привезу его вам в понедельник утром, вы на это возражать не будете?
       - Что ж, давайте попробуем...
       После этого заехали к нотариусу. Все сделки они все­гда оформляли у своего одного-единственного - прове­ренной временем и денежным довольствием, молодой, симпатичной, почти что родной Галины Львовны. Она всегда была им рада и принимала без очереди. Алексей Яковлевич положил перед ней документы на два дома в Энгельсе и дом в Квасниковке, и когда на него недоумен­но посмотрели, объяснил нотариусу: - Хочу оформить на него доверенность с правом про­дажи. - И Красин показал жестом в сторону Пали.
       Галина Львовна утвердительно покачала головой.
       - У тебя паспорт с собой? - спросила она Палю.
       - С собой, - Паля вынул из дорогого портмоне пас­порт.
       - Ваш тоже нужен, - она обратилась к Красину. Алексей Яковлевич приложил к документам свой пас­порт.
       - Через час приезжайте, все будет готово.
       Красин посмотрел на часы. Было двадцать минут две­надцатого.
       - Через час не получится. Мы после обеда подъедем, часа в два.
       - Ну, как хотите...
       Когда вышли на улицу, Паля начал приставать с не­нужными вопросами: зачем эта доверенность, почему она выписывается на него, а не на еще кого-то?
       - Хочу съездить отдохнуть недельки на две... Вдруг без меня возникнет какая-нибудь непредвиденная ситуа­ция, тогда ты и отдашь эти дома в общий котел от моего имени... А кому, кроме тебя, я могу поручить столь щепе­тильную миссию?
       Алексей Яковлевич посмотрел на часы. Времени оста­валось только на то, чтобы доехать до завода. Он в двух словах обрисовал Пале маршрут движения, общий план действий и на всякий случай показал ему кулак, тем са­мым отбивая охоту по ходу движения заезжать, куда не следует, и обделывать там свои нескончаемые делишки. Паля все понял.
       При передаче документов, к сожалению, торжествен­ная обстановка отсутствовала. Юрий Серебряков припод­нял несколько увесистых папок и с шумом опустил их на стол: принимайте.
       Алексей Яковлевич сел за стол, надел очки и для начала просмотрел папки по заглавиям. Вроде все, о чем говорил сын, присутствовало. Затем пролистал толстую книгу под названием "Пояснительная записка", нашел раздел "Принцип работы", прочитал, но понял, что "без бутылки не разберется", и для очистки совести по­смотрел на количество предлагаемых страниц. Их было двести двадцать.
       - Я надеюсь, это первые экземпляры? - Красин задал самый важный для себя вопрос.
       - Ну, конечно. Вы что же, сами, что ли, не видите? - возмутился Серебряков.
       - Я вижу то, что вижу. И хочу, чтобы то же самое ви­дели вы. У вас опись документации есть?
       - Есть. Вот она, - Серебряков поднял со стола листок.
       - Вот и давайте на ее основании составим договор ку­пли-продажи технической документации.
       - Это еще зачем? Мы так не договаривались.
       - Как зачем, чтобы вы несли ответственность за про­данный товар и не предлагали его третьим лицам.
       - Мы это можем обговорить в устной форме, обманы­вать вас никто не собирается.
       - Не знаю, как обманывать, только исполнителя я до сих пор в глаза не видел. Как, по-вашему, я должен к это­му относиться? Может быть, вы мне чью-то диссертацию хотите продать, которая никаких перспектив не имеет.
       - Я продаю то, что вы у меня просили, - начал волно­ваться Серебряков. - Другое дело, если у вас изменились планы, то тогда можно найти сколько угодно причин для того, чтобы предъявить претензии. Насколько мне пом­нится, когда вы отдавали задаток, ни о каком договоре речь не шла.
       - А что вы так волнуетесь? Если у вас все законно, то нет никаких причин для беспокойства, - Красин продол­жал проводить наметившуюся линию по нервам собесед­ника. Он прекрасно понимал, что ничего законного в этом деле нет, и договор ему самому в данном деле меньше всего нужен. Но пока еще деньги у него, он хозяин поло­жения и может диктовать условия. Стоит только их от­дать, и ситуация изменится.
       - Нет, я просто не пойму, что вы от меня хотите?
       - Я, по-моему, ясно изложил, мне необходимо соста­вить с вами договор...
       - Но я-то не исполнитель!
       - Вот то-то и оно, что не исполнитель. А исполнителя никто в глаза не видел. Замечательное предложение.
       - Тогда что вы предлагаете?
       - Я предлагаю встретиться с исполнителем, то есть с вашим братом, обсудить условия нашего дальнейшего плодотворного сотрудничества, определить степень га­рантии договорных обязательств. Возможно, у вас появят­ся неожиданные предложения, дополнительные условия к договору, их тоже мы могли бы обсудить.
       - Ну, возможно, с братом мы могли бы встретиться. И эти требования с вашей стороны законны. Но никаких до­говоров мы подписывать не будем, я вас сразу предупре­ждаю. Хотите, приобретайте документацию на наших ус­ловиях, не хотите - не надо. Тут уж вольному воля. Вы, я так понимаю, сегодня забирать ее не намерены?
       - Ну почему же? Если вы с нашими требованиями со­гласны, мы документацию готовы забрать. Более того, мне даже не понадобится от вас расписка на получение денег. Вы только в присутствии моего коллеги, который в данное время находится в вашей приемной, назначите время и место, где мы должны будем встретиться с вашим братом. И я с вами расплачиваюсь в полном объеме.
       У Юрия Андреевича Серебрякова на лице отобрази­лась борьба двух противоположностей. В данном случае: сдержанной и хватательной. В итоге победила дружба, то есть здравый рассудок, и он скрепя сердце выдохнул:
       - Ну, хорошо.
      
      

    ***

       Дикий сизый голубь стремительно влетел в просто­рную, светлую комнату. В центре зала замедлил свой по­лет. Усиленно размахивал и хлопал крыльями, озирался, искал выход, будто понял, что попал в западню. И, не найдя его, обессиленный, вдруг сложил крылья и упал на покрывавший паркетный пол белый лохматый ковер. Вера поспешила к нему, протягивая руки. Но птица собрала по­следние силы и вновь взметнулась ввысь. Казалось, про­изошло чудо, и теперь только нужно показать ей путь к свободе. Однако, пролетев несколько метров, голубь не­ожиданно упал в кресло и больше уже не поднимался. Опечаленная хозяйка взяла мертвую птицу в руки, держа­ла, разглядывая и обдумывая дальнейшие свои действия. Затем, наконец, нашла для себя верное решение: открыла форточку и выбросила голубя на улицу. Сначала почувст­вовала облегчение от хитрости и разумности содеянного поступка, но это ощущение мгновенно исчезло. Тоска и печаль мрачной тучей овладели её душой. Вера стала за­дыхаться, почувствовала боль в груди... и проснулась. Открыла глаза и с неприятными мыслями и ощущениями лежала в темноте неподвижно. Смахнула со лба капельки пота, поняла, что лежит от пота вся мокрая, решила сме­нить ночную сорочку. Повернула голову в сторону мужа и с тревогой в сердце вскочила, побежала в соседнюю ком­нату его разыскивать. Мужа на привычном месте не ока­залось.
       Если бы он был у любовницы или пьянствовал всю ночь с мужиками, она бы не волновалась. Сладко обняла бы подушку и погрузилась в мир сновидений. А утром её кобель непутевый, стоя на коленях, замаливал бы перед ней грехи. Тешил её самолюбие и бессовестно клялся всеми святыми, что внезапно появилась срочная, денежная работа. Он сверхурочно старался для семьи и лично для неё. И положил бы на стол причитающуюся ей сумму. Почти всегда она равнялась стоимости любимых фран­цузских духов, либо той необходимой безделицы, о кото­рой она ему не раз напоминала.
       Но в данном случае все было намного сложнее. Ещё в пятницу, когда уже приготовилась принимать извине­ния - встала в царственную позу и снисходительно по­смотрела на мужа, - она, словно кукла, застыла с откры­тым от изумления ртом. После бурно проведенной ночи муж всегда имел вид побитой собаки, только раньше это звучало в переносном смысле, а теперь - прямом. Не то, что подарки и извинения, он даже разговаривать с ней не хотел.
       Обычно, чтобы взять инициативу в свои руки, она прибегала к мелким женским хитростям. Заходила к нему в ванную комнату, обильно намыливала мочалку и, как заботливая мать, нежно обтирала его тело. В этот раз Вера вскрикнула от ужаса: таким страшным от синяков и сса­дин показалось знакомое и родное тело. А Валерка за­трясся в бешенстве, приказал не приближаться и держать­ся от него на положенном расстоянии.
       В субботу утром, ближе к десяти часам, в дверь по­звонил какой-то парень, с виду мордоворот. Муж, ни сло­ва не говоря, собрался и вместе с ним ушел. Весь день Ве­ра просидела у окна, передумала и пережила много жиз­ненных ситуаций, успокаивала себя. Но легче от этого не становилось. Навязчивые мысли не давали покоя, и от их мрачных прогнозов она едва сдерживала слезы.
       Где, где он может быть? На улице совсем стемнело. Друзья и коллеги по работе позвонили по телефону и обо­значили свое неведение места нахождения мужа.
       Чувство ожидания выматывает намного сильнее тяже­лого физического труда. При разгрузке вагонов тратишь силы, а в ожидании своей участи - питающие их соки. Вера несколько раз разводила в воде сердечные капли и, морщась, выпивала, надеясь на их успокоительное дейст­вие.
       Она ждала знакомую "девятку", всматривалась в каж­дую въезжающую во двор машину, но тщетно. С высоты восьмого этажа плохо освещенный двор, холодный, мрач­ный, безлюдный, не подавал признаков жизни.
       Около девяти часов вечера во двор шумно, с сигнала­ми клаксонов, въехала кавалькада из трех машин. Она ос­тановилась возле их подъезда. Из открытых окон на весь микрорайон, испытывая мощность динамиков и вечерний покой мирных граждан, раздавалась музыка. Для того чтобы разглядеть происходящее внизу действо, нужно было встать на подоконник и высунуться в форточку. Ве­ра из любопытства непременно так бы и сделала. Но в данную минуту она думала об ином: может быть, уже по­ра обзванивать морги.
       Когда в дверь позвонили, она посмотрела на часы: кто бы это мог быть? И прежде чем открыть дверь, спросила:
       - Кто там?
       И с трудом узнала потерянный голос мужа, он ей на­помнил могильное эхо:
       - Яй-яй-яй.
       Вера еще поворачивала ключи в замке, открывала тол­стую дубовую и железную двери, а в подъезде слышались её нетерпеливые вопросы:
       - А где машина? Машина, машина-то где?
       Но, встретившись с мужем взглядами, испытала страх и потеряла дар речи. На неё смотрел не её родной, всегда веселый и жизнерадостный, жизнелюбивый муж, скорее мальчишка, а испытавший страдания, обремененный гру­зом забот, худой, сгорбленный, осунувшийся пожилой мужчина. В глазах застыли боль и отчаяние, лицо проре­зали мучительные морщины. А в свалявшихся волосах се­ребра седин было больше обычного. Валерка, ни слова не говоря, разделся, прошел на кухню поставил на газовую плиту чайник, затем, потеснив с дороги Веру, зашел в ванную комнату и там закрылся.
       Вера торопливо засуетилась на кухне. Разогревала ужин, накрывала на стол. Теперь уже совсем иные мысли и переживания овладели её сознанием. А молчаливая су­ровость мужа не то чтобы раздражала, не позволяла чув­ствовать свое над ним превосходство.
       Может быть, плюнуть на его таинственную молчанку. Тоже мне, граф Монте-Кристо. Сходить забрать у соседей засидевшуюся в гостях дочь. Уложить её спать. Да и са­мой заняться домашними делами. Целый день выброшен "коту под хвост" этим ожиданием. Вера подошла к двери ванной и прислушалась. Ничего не услышав, кроме шума воды, постучалась.
       - Ужин на столе, - Вера произнесла эти слова голо­сом, не дающим повода для примирения. И с чувством собственного достоинства прошла на кухню. Но долго на­ходиться одной, и выдержать паузу в данной ситуации бы­ло сложно. Напряжение всего беспокойного дня, плачев­ный вид мужа заставляли её чрезмерно волноваться. Она не пробыла и пяти минут, как вновь вернулась и постуча­ла более настойчиво.
       - Иду, - раздался недовольный голос мужа.
       - Ну, и слава Богу, - облегченно вздохнула Вера, ра­дуясь за себя и за мужа.
       Валера прошел на кухню. Устало сел на стул, выпил чашку крепкого чая. К еде не притронулся. Молча встал, не обращая на жену никакого внимания, будто её рядом не было, прошел в спальню и плотно прикрыл за собой дверь.
       Вера проследила путь мужа до спальни, вышла в гос­тиную комнату, посмотрелась в зеркало. Отметила, что привлекательность она не утратила. Может еще составить конкуренцию молодым. Фигурка у нее, как у девочки. На лице ни одной морщинки не заметно. И черты, как у гре­ческой богини. Не просто так мужики ей вслед смотрят, есть из-за чего. Вот росточком маловата. Но когда ей бы­ло двадцать, такой рост считался самым модным, и все длинные уродины ей завидовали. Жаль только теперь, из-за дорогих побрякушек, нормальные мужики с ней знако­миться боятся, считая её недоступной. Навязывают знакомство те, которым все равно к кому приставать. Ну, не голой же ей теперь ходить.
       Вера махнула рукой в сторону спальни: пусть пока от­дыхает. Сходила к соседям за дочкой. Уложила её спать. Минут сорок проболтала по телефону с лучшей подругой, поплакалась на свою трудную судьбу. Затем нанесла на лицо питательный ночной крем, зашла в спальню, осто­рожно окликнула мужа, проверяя, спит он или нет. Ничего не услышала, кроме ровного дыхания спящего человека, и с чувством выполненного долга легла спать.
       Валерка не спал. Он испытывал неописуемую, бла­женную истому от того, что лежит в своей кровати. Ока­зывается, это может доставлять удовольствие, сравнимое с полетом в безвоздушном пространстве, с любовью жен­щины или с кружкой холодного пива, выпитой после жар­кого трудового дня.
       О сне он мог лишь мечтать. Все тело болело от уши­бов и синяков. Кто-то ведь научил этих сопляков отбивать внутренние органы. Теперь оставалось лишь одно, лежать неподвижно. Но при каждом вздохе из груди вместе с бо­лью вырывался предательский, противный, легочный свист. В пояснице от малейшего движения появлялась боль, которая, словно источник высокого напряжения, сковывала тело. И, тем не менее, это настоящий кайф по сравнению с тем, когда три вышибалы на тебе отрабаты­вают технику садистских приемов.
       Он не понимал: как вообще дошел до дома? Как он смог в таком состоянии добраться на лифте до своей квартиры? И каким тайным законам подчиняется работа человеческого организма?
       Нет, эти муки больше терпеть невозможно. Уже кото­рый раз проклинал он занятие коммерцией. Дал себе сло­во никогда больше с ней не связываться, не испытывать судьбу. Всю жизнь он бездумно, теряя контроль над своими поступками, доверялся фортуне. Совсем забывая, что фортуна, точно любящая вас женщина, капризна, ко­варна, непредсказуема и, безусловно, в своей безгранич­ной любви к вам непостоянна.
       Раньше, раньше нужно было об этом думать. А теперь какой выход может быть из этой ситуации? Никодим со своими тупоголовыми варварами требует для удовлетво­рения обманутого самолюбия ни мало ни много сто во­семьдесят миллионов рублей плюс один процент за каж­дый просроченный день, начиная с понедельника. А где он их возьмет? У него таких денег и в помине не было. По счетам проходили, это верно, но он-то ими не один поль­зовался.
       Костя Махов и Красин поговорили в офисе, приняли для всех единое решение и, ссылаясь на объективную причину - предстоящие выходные дни, оставили его один на один со всеми нерешенными проблемами. А как он может их решить? На счету пусто. Никому из сотрудни­ков и в голову не придет вносить деньги, кровно ими за­работанные, на погашение неизвестно для кого взятого кредита, да ещё штрафа за несвоевременный взнос на ох­ранные мероприятия. Значит, вносить он должен будет один. Кроме машины и квартиры с обстановкой, у него больше ничего нет. Продать все нажитое и оставить дочь и жену без собственного жилья. Заставить их бомжевать. Никодим и его дружки, наверное, этого добиваются. Они и не скрывают. "Машину мы у тебя забрали. Но есть еще квартира... есть ещё маленькая дочь и жена... Куда ты от нас денешься? В милиции у нас все схвачено, ты сам понимаешь. Как только от тебя поступит заява, одновремен­но с ней наш юрист подаст на тебя встречный иск. А там наша братва тебя уже ждет".
       Они мерзко смеялись от восторга и своего превосход­ства.
       Валерка начал задыхаться от отчаяния и своего бесси­лия. Горечь безысходности ледяным холодом сковала сердце. Чего эти нелюди добиваются? Чего хотят? Его смерти? И тогда лишь успокоятся? Может быть, оставят в покое его семью.
       С усилием воли, превозмогая боль, Валера Мунтян сел на кровати. Прислушался, не проснулась ли жена. Прику­сив губу, чтобы не застонать, поднялся, взял со стула спортивный костюм и вышел из спальни в зал. За не­сколько раз, растягиваясь от боли в кресле, надел спор­тивные брюки. И все же оказался не в состоянии превоз­мочь адские муки и надеть куртку. А впереди предстояла более сложная дилемма - открыть балконную дверь. Но прежде он зашел в комнату к дочери, чтобы в последний раз посмотреть на неё... и проститься.
       Дочка, Татьянка, лежала на спине, укутанная одеялом. Кудрявые, русые волосы разбросаны по подушке. Пух­ленькие родные губки слегка приоткрыты, маленький курносый носик мерно сопит в тишине ночи. Валера на­гнулся и через одеяло поцеловал несколько раз худенькое тельце дочери. Чтобы не раскиснуть, быстро, как мог, поднялся и вышел из комнаты.
       Теперь он уже был полон решимости и почти не заме­чал боли. Еще несколько минут, и все закончится для него в этой жизни. Стоит ли обращать внимание на второсте­пенную реакцию организма? Одно мгновение решит все проблемы.
       Но для начала, как и любой смертник, он решил выку­рить сигарету. Надел дубленку, пронес через комнату зим­ние сапоги и просунул в них ноги. С большим трудом отодвинул шпингалеты на балконной двери и вышел на свежий воздух.
       Холодный, бодрящий ветер раскачивал верхушки то­полей. В ночном небе белая дымка облаков заслоняет бес­конечность. Один за другим гаснут огни в окнах домов. И слышны звуки моторов запоздалых машин.
       Валерка чиркнул спичкой и прикурил сигарету. Аро­мат табака показался, как никогда, сладостным. Он с жад­ностью, до брюшины, затягивал дым больными легкими. Задерживал дыхание и смаковал медленный выдох. Сига­рета слишком быстро закончилась, и Валерка закурил еще одну. Когда и она закончилась, решил, что хватит. Выбро­сил окурок с балкона, проследил его светящийся путь и нагнулся через балконные перила, чтобы определить его точное приземление.
       В это время что-то свалилось к его ногам. Он едва удержался, чтобы не упасть. Поначалу чуть было не умер от разрыва сердца, но вовремя разобрался. Это жена Вера в одной ночной рубашке, со слезами на глазах, проявляя недюжинную силу и не принимая никаких возражений, тащила его домой.

    ***

      
       В воскресенье, в двенадцать часов дня, Алексей Яков­левич подъехал к административному зданию завода "Металлорабица". Пасмурный холодный зимний день, похожий на вечерние сумерки, навевал тоску. Хотелось остаться наедине с самим собой, подумать, оценить об­становку. Можно посмотреть телевизор в кругу семьи или полежать на диване и почитать интересную книгу. А идти кого-то уговаривать, откровенно говоря, никакого жела­ния не было, тем более программу-минимум он уже вы­полнил. Зачем сыну понадобился этот ученый? Неужели в Израиле своих умов не хватает?
       Красин вышел из машины, дошел до проходной и на­брал телефонный номер начальника снабжения.
       - Да, я уже готов и сейчас выезжаю. Вы езжайте за мной, если по дороге потеряемся, встречаемся в районе Сенного базара, у здания налоговой инспекции Кировско­го района. Договорились? - Юрий Андреевич был полон оптимизма.
       - Договорились, - подтвердил Красин.
       Неужели сразу нельзя договориться по-человечески и назначить встречу у здания налоговой инспекции. Обяза­тельно нужно показать свою значимость, создать для че­ловека неудобства и тем самым его озлобить.
       Алексей Яковлевич завел машину, дождался, когда выехала с завода зеленая "Волга", и поехал вслед за Юри­ем, который, радушно улыбаясь, помахал рукой в знак приветствия.
       Автомобилем начальника явно управлял водитель-профессионал, Алексей Яковлевич едва за ним успевал: он стремглав спустился с горы. Точно под зеленый свет, не сбавляя скорости, проехал светофор. Оставил позади основную массу машин, доехал до вокзальной площади. И здесь, гармонично вписавшись в основной поток машин, проехал два светофора и направился в сторону колхозного рынка. Не доезжая до здания налоговой инспекции, "Вол­га" свернула во двор и остановилась у старого пятиэтаж­ного дома. Юрий вышел из машины, знаком показал Кра­сину, куда надо следовать, и, не дожидаясь, быстро заша­гал к подъезду.
       Алексей Яковлевич не любил непочтение, даже если оно было результатом недостатка воспитания. Этот порок Серебрякова теперь, после приобретения научной документации, отчетливо бросался в глаза и откровенно раз­дражал. Красин не стал торопиться. Да и спешить было некуда. Он небрежно хлопнул дверкой машины, щелкнул центральным замком сигнализации и неспешно, с долж­ной солидностью направился к Юрию, который с нетер­пением его дожидался. Холодное равнодушие на лице Красина поубавило жизнерадостности в действиях преус­певающего начальника. Они молча вошли в подъезд, про­пахший мореными тараканами, поднялись по лестнице на третий этаж и, открыв дверь ключами - Серебряков их приготовил заранее - вошли в квартиру.
       - Юра, это ты? - послышался из комнаты тонкий, слащавый голос, который Красину был заранее непри­ятен, но который он должен был полюбить.
       - Мы, - отозвался Серебряков-старший.
       - Раздевайтесь и проходите, - с должным уважением он обратился к Красину.
       В двухкомнатной квартире без мебели, в центре зала, ближе к окну, стоял стол с включенным компьютером. За ним сидел и работал бледный, с появившейся старческой залысиной, смуглый человек. Одет он был в спортивный костюм и тапочки, чем-то напомнил Красину командиро­ванного. Рядом с ним, на полу, лежали стопки бумаг. В двери смежной комнаты виднелась плохо застеленная раскладушка. Оглядывая квартиру, Алексей Яковлевич невольно подумал: "Что можно создать в подобной обста­новке? Как можно творить, изобретать?" Кроме чувства подавленности, он ничего не испытывал.
       - Познакомьтесь, Алексей Яковлевич, это мой брат Владимир, - поспешил нарушить неловкую паузу Юрий.
       Кибернетик развернулся на вращающемся стуле к Красину лицом и с наклоном головы ехидно процедил:
       - Сдрасьте.
       - Здравствуйте, - спокойно ответил Алексей Яковле­вич, не обращая внимания на едва скрываемую дерзость в свой адрес.
       У него вдруг возникло неожиданное желание уйти, просто уйти из этого дома, от этих ущербных, неинтерес­ных для него людей. Зачем это все ему нужно? Он выра­ботал для себя правило - никогда ничего не делать не­угодное душе. И это правило нарушал в исключительных случаях.
       Он теперь отчетливо понял, почему Юрий так долго не показывал ему своего брата. О чем вообще с этим че­ловеком можно говорить и договариваться? Удивительно, как этот неудачник еще расстался со сделанными нара­ботками. Зачастую фанатики от науки очень ревностно относятся к плодам своего труда, а если заподозрят ком­мерческий интерес к данной работе, готовы "сжечь все мосты", лишь бы никому ничего не досталось.
       Опустить задиристого неврастеника на грешную зем­лю - никакого труда не составит. Спросить у этого вечно­го искателя: "Если ты такой умный, почему ты такой бедный?" И пусть ищет в своем компьютере ответ.
       Но спрашивать Красин ничего не хотел и не собирал­ся. Он за этот период жизни очень устал. Устал от посто­янного умственного напряжения, физической нагрузки, сверхтяжелой для его возраста. От бега и улаживания "пожарных" ситуаций, которые создают партнеры по биз­несу. От общения с такими вот обиженными жизнью ма­разматиками. И только азарт или какой-то внутренний стержень заставили его остаться и пробовать наладить конструктивный диалог.
       - Вы мне стул не предложите? - попытался разрядить создавшееся напряжение Красин.
       - Да, да, конечно, сейчас, - Юрий поспешил принести из кухни табуретку.
       Алексей Яковлевич присел, посмотрел на Владимира который, казалось, не находил себе удобного места на стуле и, испытывая терпение, смотрел Красину в глаза, за­тем на Юрия, стоявшего рядом.
       - Юра, вы, пожалуйста, тоже присядьте.
       Красин был очень любезен. Он дождался, когда Се­ребряков - старший сел рядом с ним на табуретку, и, наде­ясь на его поддержку, обратился к младшему из братьев:
       - Вы знаете, Владимир Андреевич, мне очень приятно с вами познакомиться. Я с первого дня знакомства с Юри­ем просил его организовать нашу совместную встречу. Да вот еле уговорил.
       - Да, да, - Владимир продолжал нервно качаться на стуле и вызывающе-задиристо смотреть на Красина.
       - Только я пришел не ехидничать, не тешить вашу хлипкую нервную систему, а предложить перспективную работу. Пришел с конкретным деловым предложением, которым хотел бы вас, возможно, удивить.
       - И что вы обо мне так все печетесь? Что вам от меня всем нужно? Оставьте меня в покое, - прервал Вова гостя всплеском эмоций.
       Красин недоуменно пожал плечами:
       - Положим, что я вовсе ни о ком не пекусь. Это выше моего понимания жизни. Я всегда думаю, прежде всего, о себе, чтобы мне было вольготно, комфортно, выгодно. И уже затем, чтобы так же хорошо было моим близким, друзьям, партнерам по бизнесу. Эгоизм? Нет. Это форму­ла достойного выживания. Если сам о себе не подумаешь, никто о тебе, не подумает. И вам я предлагаю взаимовы­годные партнерские отношения. Работать не бесплатно, а за твердо конвертируемую валюту, которую по-вашему указанию определят на расчетный счет в любом банке ми­ра. С Юрием Андреевичем, то есть с вашим братом, у нас сложились доверительные партнерские отношения. Поче­му бы их не развить? Вы же сами понимаете, что нам вполне достаточно той документации, которую мы у вас приобрели. Для окончания работ по запуску серийного из­готовления прибора вы нам по большому счету не нужны.
       - Тогда зачем приехали? - в сердцах, будто саблей махнул, зло, без сожаления обрывал нити начатого разго­вора кибернетик.
       - Потому что хочу, первое, наиболее рационально ис­пользовать прибор, второе, тратить на это как можно меньше времени, в-третьих, не только вкладывать день­ги, но и получать отдачу и так далее. И уже, в - сотых, хочу, чтобы вы как разработчик и зачинатель идеи вос­пользовались плодами своего труда в полном объеме. А ваш сарказм выслушивать и испытывать на себе я не на­мерен. Поэтому давайте будем обоюдно корректны. Вам предлагается контракт на несколько десятков тысяч дол­ларов, связанный с вашей научной деятельностью, в лабо­ратории с видом на Средиземное море, с перспективой получить вид на жительство и израильское гражданство.
       - А зачем мне иностранное гражданство? Я советский человек, россиянин, как теперь говорят. И хочу вместе со своим народом строить новое демократическое общество. Возрождать Россию.
       Алексей Яковлевич почувствовал, как вначале его бросило в жар, а затем по спине пробежал мелкий непри­ятный озноб. Он внимательно посмотрел на Владимира, попытался определить: издевается тот или находится в беспробудном полете. И лишь увидел на себе присталь­ный, нервный, испытывающий взгляд.
       - Значит, возрождать Россию? Демократические пре­образования?
       - Да, - с вызовом подтвердил Серебряков.
       - К сожалению, я вас хочу огорчить: ничего подобного в ближайшее время не предвидится.
       - Это почему же?
       - Потому что к власти в России пришли большевики. С чем я нас всех и поздравляю.
       Красин увидел недовольство на лице Владимира и услышал ропот со стороны Юрия. Но не дал себя перебить и продолжил:
       - Да, да, большевики, вы не ослышались. Причем не рядовые члены этой партии, а самая реакционная её часть. И товарищу Камо с его головорезами против этих ребят делать нечего. Они не грабят с риском для жизни банки, не останавливают поезда, не вскрывают сейфы. Они без единого выстрела за одну ночь оставляют пустыми кар­маны честных граждан всей необъятной страны.
       По-вашему, большевизм - это красное знамя и пьяная матросня. Но это слишком примитивное суждение. Как и любое учение, оно не стоит на месте, а развивается. Большевизм - это любая утопическая идея, помноженная на авантюризм и воровской - бандитский беспредел.
       Вы в своих научных трудах забыли весь белый свет, не смотрите телевизор, не читаете газет, не слушаете ра­дио, а там ведь чуть ли не каждый день говорят: авторите­ты преступного мира не могут разобраться и понять, кто же беспредельно их теснит на игровом поле? А это про­снулся товарищ Маузер и решил теперь стать господином. Он ведь неприхотлив. Ему все равно, в каком облике быть: с ширинкой без пуговиц или во фраке с бабочкой. От этого он сущность свою не меняет.
       Эта лихая гвардия авантюристов на очередных заседа­ниях Коминтерна и Интернационала, проводившихся где-нибудь в Ницце или Женеве, уже получила четкие инст­рукции для того, чтобы пополнить свои золотые запасы. И, подобно тихоокеанскому тайфуну, захватила банки, средства массовой информации, единую энергетическую систему. Заполучила ключевые посты в стратегических и рентабельных отраслях промышленности, бесконтроль­ный доступ к природным ресурсам.
       С пеной у рта они всем обывателям рассказывают сказки о счастливом будущем. Каждому гражданскому сословию обещают осуществить их сокровенные желания: рабочим отдать фабрики, крестьянам - землю, несчаст­ным матерям - мир, "вшивой" интеллигенции - демокра­тические свободы, пенсионерам - достойную старость. И пока наивные мечтатели дожидаются чуда, с яростью цепных псов будут рвать в кровь всю страну на части.
       Да плевать они хотели на эту страну, на её возрожде­ние. Неужели это не очевидно? Как нужно презирать, не­навидеть этот народ, чтобы проводить шоковую терапию против детей, беременных женщин, немощных стариков? И при этом цинично заявлять, что при построении эконо­мически развитого, цивилизованного общества жертвы неизбежны...
       Сельский обыватель ещё до конца не уяснил для себя, нужна ли ему земля в личное, безвозмездное пользование. Но ему заранее продемонстрировали налоговые перспек­тивы. И с продразверсткой, освобождая амбары, про­шлись большевистские отряды рэкетиров, чтобы при од­ном слове "земля" не приспособленный к труду советский колхозник корчился в приступе мозговой рвоты.
       Но большевизм имеет строго определенные жизнью временные рамки существования, примерно равные деся­ти - пятнадцати годам. За время своего ненавистного правления большевики доведут людей до отчаяния.
       - И что же, по-вашему, нас ждет? Еще одна револю­ция?
       - Ну, что уж вы? Совсем не обязательно. Революции во все времена преследовали одну лишь цель - захват вла­сти. А становление общества происходит по иным зако­нам, которые формирует общность людей через свое под­сознание. Потому что именно подсознание и генетический код, данный человеку, как паспорт, из прошлой жизни, и определяют бытие человека. А бытие - его сознание: мироощущения, взгляды на те или иные жизненные ситуа­ции, принятие решений по возникающим вопросам. Бытие - это база, фундамент, благодатная почва рождения мыс­ли, которую человек использует всего лишь на двадцать процентов. Остальное - подсознание. Если вместо мысли может быть пустота, подсознание всегда чем-нибудь за­полнено.
       Подсознание каждого индивидуума - понятие доста­точно объемное. Оно включает в себя духовность, веко­вые традиции, культуру, мораль, отношение к окружаю­щему миру, природе. Отношение к людям, как к сущест­вам себе подобным. Наконец, отношение человека к са­мому себе. Одним словом, его образ жизни.
       Вы никогда не задумывались, каким образом на пла­нете, наряду с огромными империями, живут и процвета­ют маленькие, крохотные государства? Почему их не уничтожат, не сотрут с лица земли, не раздавят танками? Дело все в том, что народ, чтящий традиции и культуру, духовность, передающуюся из поколения в поколение, непобедим. И никакая гнилая идеология укорениться сре­ди этих людей не сможет. Поэтому большевизм прижива­ется там, где эти ценности утеряны.
       - У нас сейчас так много по стране строится церквей, мечетей, храмов, костелов, а вы говорите об утерянной духовности.
       - Кроме того что здание храма воздвигнуто, его нужно заполнить духовными ценностями, а если таковых нет или слишком мало, то мораль в обществе опускается ниже животных инстинктов: молодые люди мечтают стать не космонавтами и поэтами, а киллерами и рэкетирами, что­бы грабить и убивать себе подобных. Недоразвитые де­вочки торгуют своим телом с одобрения родных родите­лей. Обезумевшая мать освобождается от живого новоро­жденного ребенка, как от обузы, выбрасывая в мусорный бачок. Старики, выброшенные на улицу, умирают с голо­да. А человеческая жизнь теряет какую-либо ценность.
       И уже ставится вопрос не о возрождении страны, а не­сколько иначе: имеет ли эта нация моральное право на свое земное существование?
       Алексей Яковлевич смотрел на Владимира и видел его озабоченность. Серебряков сидел неподвижно и не отры­вал взгляд от стены. Юрий, напротив, был весь во внима­нии и с нескрываемым интересом слушал Красина.
       - Владимир Андреевич, вы можете с трех раз угадать самые заветные мечты вашего соседа или научного оппо­нента? - Алексей Яковлевич задал вопрос, чтобы вывести собеседника из оцепенения. - Я думаю, что вы их угадаете с первого раза. В лучшем случае это, чтобы у вас "коза сдохла", а в худшем... все будет зависеть от его изощрен­ной фантазии. Но зачастую от своей злобы и зависти он страдает сам и его близкие, потому что он невежественно относится и к самому себе. И его душа - это помойная яма с набором отвратных флюидов, которые бездумно выбра­сываются в атмосферу. Они, безусловно, причиняют вред окружающим, но заодно разрушают и его собственный организм.
       Как часто и когда человек задумывается о своей душе? Лелеет, холит, облагораживает её? Один раз в жизни, пе­ред смертью. И то только потому, что хочет в иной мир уйти безгрешным. А в этом мире, он считает, можно про­жить и так, и не просто жить, но ещё и быть счастливым!
       Да, что уж там говорить о душе. На каком уровне у нас находится личная гигиена? В трамвайном депо, где наша фирма арендует помещение под офис, одна молодая Женщина - кассир после третьего неудачного брака решила связать судьбу с отставным военным. Так бабы два месяца не могли успокоиться: "Зинка-то мужа себе какого нашла, он моет на ночь ноги и одеколонится". Но она с ним долго не прожила. Ей ведь нужен свой, родной: чумазый, воню­чий и пьяный.
       - Да это все понятно, - перебил Красина Владимир. - При чем здесь подсознание и большевики? И кто им уста­новил срок десять - пятнадцать лет?
       - Дело все в том, что мысли, желания, выработанные подсознанием человека и определяемые его образом жиз­ни, материализуются. Пройдя через все кабинеты небес­ного судилища, они обретают форму, достойную челове­ческой сущности или разделяющей его взгляды общности.
       За десять - пятнадцать лет большевики разграбят, рас­тащат страну до основания, утопят её в крови и разврате, оставят людей без света и тепла.
       Курица никогда не поймет правил дорожного движе­ния, но о том, что ей, дуре, корм в кормушку не доклады­вают, догадывается. Она не понимает, почему в курятнике стало просторнее, почему хозяин раздобрел и уже не по­мещается в новую большую машину. Видит, что первым голову крутят тем, кто громче других от голода голосит и надоедает. Поэтому, чтобы не настала её очередь, сидит тихо, оттягивая свою скорбную участь. Но и её терпение не беспредельно.
       И тогда, под общее ликование "униженных и оскорб­ленных", словно небесная десница, к власти придет тиран. Он может появиться сразу, а может терпеливо ждать сво­его часа, созревая в кулуарах власти. Но придет он обяза­тельно и будет возвращать ценности и наводить порядок, будет наказывать провинившихся, а вместе с ними и не­виновных. Потому что судить он будет по критериям, ко­торые определит для него наше подсознание...
       Ау, господа! Чего достойны мы с вами? И какая участь ждет нас?

    ***

       На улице Некрасова, дом 17, недалеко от центрального парка, расположился 6-й отдел Министерства внутренних дел Российской Федерации. Отдел борьбы с бандитизмом и организованной преступностью - последний рубеж не­зыблемости государства.
       Оказывается, можно разрушить разведку, уничтожить фискальные органы, раскрыть засекреченную агентуру в тылу врага, превратить армию в бродячий сброд, а госу­дарственная машина продолжает свое незавидное сущест­вование под неустанной охраной 6-го отдела. Правда, не имея сильных отлаженных структур и институтов, любая власть и во все времена напоминает армейские галифе без ремня и подтяжек, которые при каждом неловком движе­нии обнажают имеющиеся скрытые тайные пороки.
       Но пороки пороками, а 6-й отдел - это круглосуточ­ная, с риском для жизни, рутинная работа во благо госу­дарства.
       С самого раннего утра в понедельник Вера Мунтян дожидалась в коридорах ветхого, ждущего долгожданного ремонта здания, когда же, наконец озабоченные сотрудни­ки сурового государственного заведения предложат ей войти в кабинет, уделят внимание и выслушают. Занятые своей текущей, нескончаемой работой, они пробегали ми­мо нее из одного кабинета в другой, хлопали дверьми. Размахивали бумагами, на ходу их просматривали. О чем-то между собой переговаривались и не обращали на посе­тительницу никакого внимания. Вера даже забеспокои­лась.
       - Вы что хотели, гражданка? - обратился к ней коре­настый, средних лет мужчина. Поначалу он, как и все снующие, прошел мимо Веры, но затем оглянулся.
       Вера сразу от неожиданности не нашла нужных слов для объяснения, пыталась что-то сказать, но не знала чего начать.
       - Вы к нам? - сурово переспросил мужчина.
       В Верином представлении он нисколько не соответст­вовал понятиям блюстителя законности: коричневый ручной вязки свитер заправлен в военные, зеленые брюки, на поясе старый офицерский ремень с кобурой под пистолет. Точно сотрудник ЧК двадцатых годов. И она уж начала сомневаться: туда ли она пришла.
       - Если к нам, то заходите, - не стал дожидаться ответа мужчина и открыл дверь в ближайший кабинет.
       Легко сказать, заходите. У Веры от волнения тряслись поджилки.
       Всю жизнь она избегала контактов с милицией. Если не сказать больше, она милиционеров за людей не счита­ла. Так смотрела на них, как ни на что не способных слу­жащих, жующих задарма народный хлеб; приспособлен­цев, обделывающих за счет людей свои дела. И уж совсем не верила, что они смогут ей когда-нибудь помочь. Да и обращаться никогда не мыслила. А вот жизнь заставила, пришлось.
       В воскресенье утром опять к ним домой пришел тот самый мордоворот. Приказал мужу, чтоб собирался. Вера сказала, что он никуда не пойдет, что он болен, что у них много неотложных домашних дел. Мордоворот тупо на нее посмотрел, схватил за лицо потной, грязной ладонью и сильно толкнул. Вера не удержалась на ногах, пролетела метра три по комнате, упала на ковер и головой удари­лась о кресло.
       - Собирайся, - зло повторил Гуинплен, обращаясь к мужу.
       И тут с Верой случилась истерика. Она так громко кричала, звала на помощь, визжала, что подняла на ноги всех соседей близлежащих домов. Люди с испугом выглядывали из окон, осмелевшие мужчины выходили на свои балконы (правда, жены их тут же затаскивали в кварти­ру), соседи начали стучать в стену. Бандит растерялся и ушел. Но через некоторое время, когда Вера уже почти успокоилась, пришел снова, и уже не один. Зачем муж от­крыл им дверь?
       Вера сидела в кресле с бокалом воды и смотрела теле­визор. Она не успела ничего понять, так быстро хулиганы вошли в комнату.
       - Ты че, овца, орешь, как резаная? - почти что шепо­том обратился к ней маленький, зеленый от злобы, с бес­цветными глазами отморозок.
       Он держал в руке пистолет, делал им плавные, враща­тельные движения и медленно надвигался на Веру.
       Она не на шутку перепугалась. Со своими накачанны­ми мышцами, узкими затылками и, словно из-под топора, рублеными физиономиями, два мордоворота были далеки в своих устрашающих притязаниях до сатанинской силы возмездия, которая медленно приближалась к ней.
       Ни кричать, ни звать на помощь Вере показалось бес­полезно. Сродни медвежьей болезни, шестое, внутреннее чувство явственно обрисовало во всех красках плачевную картину: если она вдруг сейчас откроет невпопад рот, то ей незамедлительно вышибут мозги. Даже в том случае, если пистолет окажется игрушечным.
       Вера вжалась в кресло, смиренно ожидая своей скорб­ной участи. Все ее тело предательски тряслось от нервно­го перевозбуждения. Муж Валерка стоял, понурив голову, и она поняла: ждать помощи не от кого.
       - Хочешь всю жизнь на халяву прожить? - продолжал мерзко шептать бандит, к тому же сузив маленькие, злые глазки. - А мы должны за просто так твою жизнь поганую охранять? В огонь и в воду за тебя лезть?
       - Нет.
       - Что нет?
       -Не должны...
       -Тогда плати!
       - Сколько? - Вера умоляюще посмотрела на бандита, цепляясь за вопрос, как за спасительную соломинку. Мо­жет быть, еще есть шанс выжить.
       - Вчера было сто восемьдесят, сегодня двести. Два­дцать в плюс за дневное шоу, которое мы вынуждены бы­ли наблюдать, - пояснил, будто оправдывался, бандит.
       Вера спорить не стала, для нее что сто восемьдесят миллионов, что двести - суммы в одном приближении - астрономические.
       - Мы вам все вернем, все заплатим, - Вера слезно до­казывала невозможное.
       - Когда?
       - В течение месяца.
       - Нет. В течение недели, и первые пятьдесят миллио­нов во вторник.
       - Хорошо, хорошо, я за понедельник попробую пере­занять, - усыпляла бдительность хулиганов Вера.
       Но главарь до конца не верил в легко данные обеща­ния, пристально, пытливо смотрел ей в глаза, затем сквозь зубы процедил:
       - Ну, смотри, коза, если что...
       Повернулся, дал знак своим сопровождающим и вме­сте с ними ушел.
       На Веру в одно мгновение навалилась неимоверная душевная усталость, превозмогая ее, она спросила мужа:
       - Это кто?
       - Никодим, - ответил на ее вопрос Валерий, не требуя для себя дополнительных пояснений.
       - А-а, - понимающе мотнула головой Вера и разрыда­лась...
       - Да вы не волнуйтесь, - успокаивал Веру тот самый странный оперативник, который пригласил ее в кабинет. Он представился: - Капитан Безруков.
       Внимательно выслушал душещипательный рассказ, снисходительно добавил:
       - К нам такие заявления иногда по три на день прино­сят. - Посмотрел на реакцию посетительницы и продол­жил: - Вы обговаривали условия передачи денег?
       - Что? - не поняла вопроса Вера.
       - Они вам говорили, когда, где будут забирать у вас деньги? У вас или у вашего мужа?
       - Нет.
       - Мы вам подготовим пакет с деньгами... вы должны будете продумать и сделать так, чтобы вы или ваш муж деньги передавали бандитам на улице, лучше, если они будут сидеть в машине. Сами в машину ни в коем случае не садитесь, даже если будут заставлять. Ну и, конечно, мы должны о месте встречи знать хотя бы часа за два...
       Никодим дал знать о себе в десять часов вечера теле­фонным звонком. Вера от волнения весь день не находила себе места, ломая голову: вдруг не объявится.
       Но зря.
       - Ну что, собрала то, что обещала?
       - Набрала. Почти что набрала, - обманывала, как мог­ла, Вера. - Завтра с утра подруга обещала последние де­сять отдать.
       - Ну, ну, давай набирай, мы подождем.
       - Я их часам к десяти на работу к мужу привезу.
       - Добро, - облегченно выдохнул в трубку Никодим и повесил трубку...
       Валере Мунтяну предстояло сыграть, может быть, са­мую главную роль в своей жизни (почти что профессора Плейшнера в фильме "Семнадцать мгновений весны", идущего по цветочной улице на явочную квартиру), и он, как никогда, волновался. Он несколько раз выслушал необходимые четкие ин­струкции, предостережения, но прекрасно понимал, что всех жизненных ситуаций ни одна инструкция предусмот­реть не сможет.
       Хотя сотрудники 6-го отдела, казалось, предугадали все. Никто из них не мог поручиться на сто процентов за успешное проведение операции, а также за ее последст­вия. И по всему чувствовалось, что волновались они не меньше его самого.
       За два квартала до назначенного места оперативники живую приманку из машины высадили. Не чувствуя под собой ног, дорогой, до боли уже ему знакомой, Валерий медленно побрел по тротуару. Сильный ветер и разы­гравшаяся метель добавили к подленькому, животному страху чувство небывалой тоски и обреченности. От тало­го снега лицо увлажнилось, и наверняка никто бы не за­подозрил предательской слезы. Но ему в данном случае хотелось не плакать, ему хотелось выть.
       На пустыре, возле депо, он почему-то остался один на один со своей девятой моделью "Жигулей", в которой, ожидая его, сидели бандиты. Некоторое время он стоял в раздумье, вспоминая уже имеющийся у него опыт работы с правозащитными организациями: "Может, это еще один отряд быстрого реагирования". В радиусе километра не было намека на присутствие правоохранительных орга­нов. Он чуть было не пошел на попятную. Но вовремя спохватился: будь что будет. Подошел к машине, из кото­рой ему приветливо улыбались, милыми, дружественны­ми жестами зазывали сесть, и бросил заготовленную ми­лиционерами денежную куклу.
       В то мгновение, когда пакет оказался в руках банди­тов, как по волшебству, со всех сторон заревели сирены, на бешеной скорости с включенными огнями разноцвет­ных маятниковых фонарей несколько оперативных ма­шин блокировали хулиганов. В еще не закрытую дверь их автомобиля забросили дымовую шашку. Когда те начали терять сознание, вытащили их на свежий воздух. Положи­ли лицом в снег. Заставили широко раздвинуть ноги, и на­дели им за спиной на запястья наручники.
      
      

    ***

       Алексей Яковлевич Красин вместе с женой и падчери­цей стоял на перроне первой платформы железнодорож­ного вокзала. Он дожидался отправления скорого поезда номер девять. Был в смятении чувств и взволнованно ози­рался по сторонам. Небывалой величины, жгучий огнен­ный шар разрывал грудь и сдавливал сердце, а присутст­вие жены и падчерицы к этой душевной боли добавляли горечь расставания.
       Кажется, что он все успел сделать, дать необходимые указания, спланировать дальнейшие действия свои и сво­их близких. Перестраховаться и обезопасить жену и пад­черицу от возможных нападок. Может быть, что-нибудь он забыл или не учел?
       С прошлого четверга он всю неделю жил сплошными ожиданиями. Сначала ждал приезда Пали из Москвы, чтобы выслушать его короткий доклад. Затем ждал выда­чи заграничного паспорта от "дилерской фирмы при рай­онном отделении милиции". Далее каждый вечер, в строго определенное время, ждал Палю с рассказом о событиях минувшего дня. И после подведения обильно приукра­шенных красноречивым повествованием итогов невольно стал ждать повестки из прокуратуры.
       Повестка - это еще не самый плохой вариант. За ним, по блату, могли прислать персональную машину с нарядом автоматчиков и милицейским сопровождением. Алек­сей Яковлевич отчетливо представлял подобную картину. От чего безмерно, неоправданно волновался, терял покой, былое самообладание, а потому, возможно, мог что-то и забыть.
       В этом иллюзорном ожидании реальная цель - при­глашение и отъезд к сыну - таяла в туманной дымке грез, отодвигаясь на второй, массовочный план. Пока Красин, наконец, не сделал для себя вывода, что это болезненный синдром и если он не отвлечется от навязчивых, разъе­дающих организм мыслей, то сойдет с ума. Окончатель­ное оформление въездных виз можно и нужно дожидаться в Москве. Всем известно, что, если человеку необходимо затеряться от кого бы то ни было, это лучше всего делать в столице. Даже за пределами государства вас найдут зна­чительно быстрее.
       Всю жизнь его преследовал страх перед безжалостной машиной правосудия. Он укоренился в каждой клетке его организма, отнимал энергию, расшатывал нервную систе­му, подавлял психику. Даже в том случае, когда и вины-то его не было. Теперь он боялся только одного, что если по принуждению войдет в комнату к следователю прокура­туры, этого ненавистного для него учреждения, то уже никогда оттуда не выйдет.
       И его меньше всего волновало, поймут данный посту­пок коллеги или нет. Он передал доверенность на право продажи трех своих домов Пале, оставил все наработки и коммерческие связи, оставлял пока еще рентабельное, созданное им предприятие.
       Он тащил, как мог, вместо мотора, этот огромный воз нескончаемой работы. Пусть кто-нибудь другой вдохнет в меха отлаженной машины свои душевные силы и попро­бует привести в движения её механизмы.
       Все долговые обязательства у него были выполнены. Никто не мог подать на него в суд, и даже просто предъявить претензии. Но непонятная червоточина засела где-то в глубине сознания и не давала покоя. Отчего? Он сам объяснить не мог.
       Алексей Яковлевич посмотрел на часы. До отхода по­езда оставалось пятнадцать минут. Снег ватными хлопь­ями кружил вокруг неоновых фонарей, покрывая много­численных отъезжающих белым одеянием.
       - Показываем, показываем билетики, - криком опове­щала потенциальных пассажиров моложавая проводница, одетая в строгое форменное пальто, с двумя флажками в кармане.
       Алексей Яковлевич нагнулся и поднял большой им­портный чемодан с колесиками. Это было все его имуще­ство, которое он забирал с собой в длительное путешест­вие. К тому же на четверть оно сокращалось за счет тех­нической документации. Хорошо еще, ученого не нужно в чемодане провозить. (Все положенные ему реквизиты ки­бернетик получил, Бог даст, доберется.)
       Красин ещё не знал, суждено ему будет увидеть эту землю, знакомые лица друзей. Внутренне он уже был го­тов к эмиграции.
       Душевное волнение от предстоящей разлуки нараста­ло. Алексей Яковлевич не мог уже дольше находиться на перроне. Полные слез глаза жены вот-вот готовы были образовать обширные ручьи.
       - Папка, ты нас не забывай. Мы тебя очень любим. И нам без тебя будет очень плохо.
       Маринка обняла Красина за шею и поцеловала как близкого, родного человека. Алексей Яковлевич был тро­нут. Такое обилие чувств падчерица никогда к нему не проявляла. За полтора года Марина из девочки- подростка преобразилась в интересную девушку. В кожаном длинном зимнем пальто с капюшоном, подкрашенными ресни­цами, бледно-розовой губной помадой на губах, с интересом поглядывала на молодых парней, а те заглядывались на неё.
       А может быть, он просто не замечал её участия?
       - Всё будет хорошо, не беспокойтесь. Я скоро позво­ню.
       Галина Сергеевна не выдержала напряжения. Слезы расставания полились из глаз. Чтобы Красин их не видел, сильно обняла его, поцеловала и прижалась губами к его щеке.
       - Ну, ну, успокойся. Я же не навсегда уезжаю. Скоро пришлю вам вызов.
       От этих слов Галина Сергеевна разрыдалась, привле­кая внимание провожающих.
       - Пассажиры, занимаем свои места, - оповестила пре­дупредительная проводница, опережая объявление репро­дуктора.
       Сердце Алексея Яковлевича забилось учащенно. Он несколько раз с силой нахлынувших чувств поцеловал жену в щеку, бережно отстранился от неё и направился в вагон.
       Он очень любил свою последнюю жену. Уют её души. Красоту и тепло трудолюбивых рук. Родные, знакомые, будто с давних пор, женские черты.
       И полюбил он ее в один миг, миг знакомства.
       С началом перестройки исправительно-трудовые уч­реждения встали на путь сознательного выживания. Алек­сею Яковлевичу было поручено организовать работу кол­басного производства.
       В поселке для поселенцев под это производство нашли подходящее помещение, и руководство колонии выделило средства. В соответствии с предполагаемыми объемами выпуска готовой продукции определили штатное распи­сание. Оставалось самое малое и самое сложное - вдох­нуть в предприятие жизнь. Дело для Красина было новым и совсем незнакомым, ему пришлось прочитать много специальной литературы. Несколько раз "в компании" офицеров-оперативников ездить в командировки по обме­ну опытом и для заключения договоров на поставку необ­ходимых в производстве материалов и оборудования. В помощь ему дали экономиста, женщину, окончившую экономический институт легкой и пищевой промышлен­ности.
       Он увидел её в цехе, строго и властно отдающую ко­манды наладчикам. Те спорить не смели, послушно вы­полняли обоснованные требования. Здесь же, в цехе, их и представили друг другу.
       В синем рабочем халате, надетом поверх платья и не оттеняющем её женственность, она первоначально произ­вела впечатление замкнутого, недоступного человека. Бездонные, голубые глаза были наполнены заботой и пе­чалью. Крупные, чувственные губы плотно сжаты от пе­реживаний. Открытый, высокий лоб покрывала испарина. Русые волосы прилежно уложены в простую, незамысло­ватую прическу - собраны на затылке в пучок. Когда их взгляды встретились, она одарила его своим душевным сердечным теплом и опустила глаза. Алексей Яковлевич внезапно почувствовал мужское, похотливое влечение к этой женщине. Он захотел здесь, в цехе, в эту минуту обнять и прижать её к себе. Поток чувств был настолько сильным, что Красину показалось, что они стали очевидными и для стоящей перед ним женщины. Она вновь посмотрела на своего будущего начальника и улыбнулась. Алексей Яковлевич испытал гипнотический удар, который сладкой истомой заполнил его тело.
       В ходе работы по организации производственного процесса они поняли, что придерживаются единых взглядов. Начали вести совместную жизнь, и Красин распознал в ней родного и близкого человека. С одинаковым мировоззрением, пониманием тех или иных житейских вопросов. Он узнал в ней женщину, которую искал многие го­ды.
       Она, как все женщины, ревновала и выказывала недо­вольство. Нервничала и впадала в истерики по мелочам. Но когда вопрос касался решения глобальных задач, рук не опускала. Находила в себе внутренние силы, загоралась огнем оптимизма. И он, глядя на нее, легко преодолевал упадок сил, обреченность. Да и позволить этого себе не мог, потому что рядом с ней он был сильным и надежным, главой их общей семьи. Она в этом нисколечко не сомне­валась, а он не хотел ее в этом разуверить. И когда это удавалось, испытывал вожделенную радость.
       Он очень дорожил ею, любил её ребенка и не мыслил без неё свою дальнейшую жизнь.
       Однажды чуть было из-за неё не убил, среди бела дня. Так бы оно, наверное, и было, если бы в последний мо­мент она не повисла на его руке.
       В солнечный, воскресный, весенний день они отпра­вились на базар. Скопили немного денег и решили купить себе на весну кое-что из одежды. Базар на стадионе "Ло­комотив" был полон народом. Потоки граждан теснили друг друга. Алексей Яковлевич шел впереди, прокладывая путь, и тащил за собой жену. Она крепко держала его за руку. Перестраиваясь из одного торгового ряда в другой, он неожиданно руку жены потерял. Оглянулся: жена едва держалась на ногах от толчка молодой, задиристой тор­говки.
       В руке Красина блеснул выкидной нож. Он его при­ставил к жирному животу обрюзгшей бабы и только прошипел: "Урою".
       Торговка почувствовала под боком колющий предмет. Хлопала глазами, не понимая, что происходит, и сумела открыть рот после того, как Галина Сергеевна повисла на руке мужа.
       Торговка грозилась привести охранников, засадить в тюрьму, и все, что только приходило на ум пережившей смертельный страх, обезумевшей женщине.
       Алексей Яковлевич вспоминал этот момент с дрожью в теле. Одно мгновение разделяло смерть женщины и еще один новый тюремный этап в его судьбе. Почему он не владел своими чувствами? Что и кто двигал его душевным состоянием?
       Красин смотрел в окно вагона на дорогую его сердцу женщину и ждал скорейшего отправления поезда. В купе попутчики-молодожены и пятидесятилетний мужчина за­няли свои места и тоже смотрели в окно.
       - Поезд номер девять Саратов - Москва оправляется с первого пути. Провожающих просим покинуть вагоны, - объявили в репродуктор.
       Через несколько минут поезд качнуло, и он медленно начал набирать ход. Алексею Яковлевичу на какое-то время показалось, что он справился с засевшими в глуби­не души любовными порывами. За окнами замелькали знакомые пейзажи, в купе включили электричество, заи­грала музыка:
       - Здесь мой причал, здесь все мои друзья! Все, без чего на свете жить нельзя!!!
       Жгучая, щемящая сердце ностальгия нахлынула на его разум дурманом нежных воспоминаний. Красину захоте­лось выпрыгнуть из вагона, бежать к своему дому, к лю­бимой женщине, к ее душевному теплу, которое всегда поддерживало в нем желание жить. Олицетворению на­стоящего и будущего его жизни, его судьбы. Олицетворению родной земли, к которой хочется припасть, целовать и просить прощения. Но он завороженно сидел бледный, с болью в сердце.
       Под стук колес откуда-то из далекого прошлого ему еще доносились истошный лай собак и крики конвоиров.
      

    Эпилог

      
       Галина Сергеевна старалась ничего не забыть. Взвол­нованно и суетливо отдавала распоряжения парням, за­гружавшим нажитое ими добро в длинномерный "Ка­мАЗ". И до конца ещё не осознавала, явь то или сон.
       Прошли две длинные нескончаемые недели после отъ­езда мужа. Как она их пережила, сколько пролила слёз, вынесла боль тоски и тревог в ожидании известий от му­жа, и даже уже отдала приказ сердцу к смирению. Но оно не подчинялось, горело огнем надежды, заставляло верить и ждать.
       Вчера, поздно вечером, раздался международный те­лефонный звонок, Галина Сергеевна от неожиданности растерялась и забыла все слова, которые хотела сказать. А что, собственно, она могла сказать? Всё у них было зара­нее обговорено, и этот звонок служил сигналом к испол­нению. Пашка Мокроусов просил передать, что интересо­вались прибором и бедный Мунтян устал открещиваться от него перед бандитами и налоговыми органами. Но в ту минуту она про него и не вспомнила. Всю ночь они с до­черью собирали узлы. Вроде и вещей не так много, а ра­бота закончилась далеко за полночь.
       С началом рабочего дня Галина Сергеевна обзванива­ла необходимые организации. В первую очередь дозвони­лась в энгельсский кооператив к Светозарову, попросила выделить, согласно договоренности, грузовую машину. Егор после недолгих раздумий определил точное время, когда подъедет машина: - Водитель с утра меняет масло в двигателе, часам к десяти освободится, в одиннадцать будет у вас.
       Она набрала следующий телефонный номер и попросила к аппарату Фимченко. Преданный друг долго не от­зывался, и Галина Сергеевна начала нервничать. Красин рассказывал, что Фима работает где-то за городом, механиком в дорожном предприятии. Она боялась, что в нужный момент его не окажется на месте. После затянувшейся паузы Фима прошипел:
       - Слушаю вас.
       - Миша, здравствуй, тебя беспокоит Галя Красина. Мне сегодня, к одиннадцати часам, нужны твои ребята.
       - Здрасьте, - выдохнул одолжение Михаил Владимирович. - Будут обязательно. Адрес он мне оставил.
       С этим противным Фимой невозможно вести беседу. Он повесил трубку с чувством брезгливости, как будто разговаривать с женщиной ниже его мужского достоинства.
       Затем Галина Сергеевна позвонила в фирму, специализирующуюся на продаже недвижимости. Доложила агенту свою готовность к оформлению продажи квартиры. Девушка была в курсе и знала, что ей в данном ей платят за оперативность.
       - Хорошо, я свяжусь с покупателем и вам перезвон. Телефонный звонок от неё раздался ближе к обеду когда пятнадцать лихих парней выносили последние вещи из квартиры.
       - В три часа вас устроит? - Девушка-агент проявляла пунктуальность и учтивость.
       - Устроит.
       - Тогда в три часа встречаемся у нотариуса. Галина Сергеевна положила телефонную трубку, осмотрела пустую квартиру и обратилась к дочери:
       - Марина, доченька, езжай в железнодорожные кассы и возьми два билета до Москвы на ближайшие дни. Можешь даже на сегодняшний вечер.
       - Ладно, мама. Только я до города с ребятами доеду, можно?
       Галина Сергеевна на секунду задумалась, просчитывая все возможные варианты от такой поездки, и с чувством безысходности согласилась.
       Она спустилась вниз, заставила водителя "КамАЗа" расписаться в описи загруженного имущества, прежде чем усадить дочь с парнями в машину, переговорила с их ру­ководителем и отправилась в пустую квартиру дожидать­ся окончания поворота судьбы...
       В два часа дня Валера Мунтян вышел из здания нало­говой полиции. В морозный солнечный день он был без шапки, разгоряченный, в дубленке нараспашку, и быстро спешил к своей машине. Он давал показания о деятельно­сти пропавшего в безызвестность всемогущего "Сигма-банка". Доверительная беседа с интеллигентным налого­вым полицейским ему даже как будто была и приятна. Это же не бандитам доказывать свою правоту. В данном слу­чае он ничего не знал и не помнил. Документы, которые ему предъявляли, рассматривал с удивлением, будто ви­дел их в первый раз. Если ему доказывали, что это под­пись его, а не поддельная, говорил, что подписывал их по принуждению. По наущению нанятого им адвоката всё отрицал и от всего отказывался. Теперь он не собирался испытывать судьбу, которая в очередной раз подарила ему шанс остаться при своих интересах в столь щекотливой для него ситуации.
       Вместе с исчезновением "Сигма-банка" и арестом бандитов (впрочем, вскоре их всех выпустили, только при неожиданной встрече лоб в лоб ни один из них Валерку не узнал) перед ним открылись необъятные возможности для творчества. Жаль, что, когда он собирался прыгать с бал­кона и передумал, дал себе слово: с коммерцией покон­чить навсегда. Если бы он дал слово какому-нибудь ком­мерсанту или любовнице, всё было бы объяснено пого­воркой: "Слово - не воробей, вылетит - не поймаешь". Но про себя так говорить боязно. Что-нибудь вылетит - и ло­ви потом божью пташку. Да и, честно признаться, вопрос не только в данном слове. Иногда ничего не делать при­быльней, чем работать с утра до позднего вечера.
       Валера сел в свою варварски испохабленную хулига­нами машину, заботливо протер переднюю панель тря­почкой и поехал домой, учить вместе с дочерью школь­ные уроки...
       Паша Мокроусов - любимец женщин бальзаковского возраста - страстно целовал очередную свою жертву и одним глазом поглядывал на часы, надеясь покончить с неприятной для него процедурой до окончания рабочего дня. Сегодня он со своих плеч сбросил тяжелый груз, ко­торый нес, подгибая колени, с учащенным сердцебиением две с лишним недели. Он отдал членам малого предпри­ятия "Фаза" доверенность на продажу двух домов в Эн­гельсе и дома в Квасниковке, которую Красин перед отъ­ездом выписал на его имя. Все две недели он жил, мучи­мый соблазнами оставить эти дома за собой. Так бы, на­верное, и сделал. Но в результате хулиганских разборок сформировался окончательный долг предприятия, кото­рый был вменён в уплату всем членам коллектива, вклю­чая и руководителей депо, получавших заработную плату по паспортам своих родственников. Вот здесь Паля, от страха, и дрогнул.
       Полтора миллиона у него никогда не залеживались на черный день, и у любовниц он все лимиты на месяц уже исчерпал. Тогда он и предложил своему студенческому другу покрыть эту задолженность совместными усилиями и благородно отдал доверенность на продажу домов. Не­достающую сумму долга просил внести остальных членов товарищества.
       В этом деле его участие с лихвой окупилось бы и од­ним домом, но Алексей Яковлевич не продумал (а сам Паля не сообразил и вовремя не подсказал), написал од­ну доверенность на все дома и оставил Палю без возна­граждения.
       Тяжело стало жить без идейного и духовного настав­ника. Рядом с ним он получал стабильную заработную плату, имел возможность подрабатывать при воплощении в жизнь его идей. А теперь нужно было думать и крутить­ся самому.
       Паша Мокроусов тяжело вздохнул, собрал все своё самообладание, сверх запланированной нормы страстно поцеловал богатую любовницу, попросил сто тысяч "взаймы" и, не скрывая озабоченности, ещё раз посмотрел на часы...
       После плодотворного и успешно проведенного рабо­чего дня Владимир Андреевич Серебряков выключил компьютер и начал подготовку ко сну. Он тщательно умылся, почистил зубы, протер тело влажным полотен­цем, затем встал на колени перед иконкой и долго с упое­нием молился. Стоя на коленях перед Творцом, он испы­тывал наслаждение и душевный покой, блаженство и не­обыкновенную легкость от творческой победы.
       Он совершил для себя глобальное открытие, несрав­нимое по своей значимости со всеми его изобретениями, вместе взятыми. Это было озарение, удар молнии или, скорее, стремительный взлет и парение его души и тела в невесомости. Поток сладостных чувств, словно горная ла­вина, заполнил все, до единой, клетки организма, и от их избытка он расплакался. А ещё от горькой обиды. Почему он потратил так много времени, чтобы понять очевидное? Почему никто не подсказал, не научил? Наконец, не вдол­бил в его голову горе-ученого прописные истины? Кто посмел сказать, что он - высшая стадия развития? Какое же это невежество. И как он, странник во вселенной, мог столько лет идти без проводника? Оступаться, падать, разбивать голову, топтаться на месте.
       Он жил все это время в затхлом темном чулане с пис­котней крыс и отравленной водой, а изумительный, чу­десный мир находился рядом и существовал как будто помимо него. Ему нужно было только понять и осознать, что он - маленькая, мизерная часть макроскопического, гармоничного мира под названием Вселенная. Он его принадлежность, как и все созданное Творцом. И тогда звездный дождь своим теплом наполнил душу, божест­венный огонь осветил дорогу странствий. Для него запели птицы, ему улыбались деревья. Мир наполнился новыми красками, несравненными звуками и ощущениями.
       Зажженный в груди небесный факел открывает непо­стижимые, сокровенные тайны, позволяет отличить прав­ду ото лжи, добро от зла, человека от обезьяны! Уставше­му он возвращает силы. Отчаявшемуся дарит надежду. Страждущего одухотворяет.
       Каждое мгновение Создатель находится рядом. У него можно попросить помощи, совета, благословения. Про­сить защиты и покровительства, и не испытывать от этого никакого унижения.
       С его помощью он победит житейские невзгоды, пре­одолеет неурядицы и болезни, найдет новые творческие решения. Да, и если быть до конца честным перед собой, разве что-нибудь он создал без его участия. Он только формулировал вопрос, преисполненный томлением, ждал на него ответ, а как он появлялся, объяснить не мог.
       Володя Серебряков поднялся с колен, разделся и лег спать.
       Он, как полководец, одержал тактическую победу, су­мел возвыситься над пережитыми невзгодами, подлостью, предательством, невежеством. Его душа, словно полу­чивший долгожданную влагу цветок, хотела в этом мире жить. Он закрыл глаза и подумал: "Господи, ну пусть бу­дет не моя очередь завтра умирать".
      
       2000-2001 гг.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       121
      
      
      
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Акчурин Наиль Гельманович (971961@mail.ru)
  • Обновлено: 03/04/2013. 439k. Статистика.
  • Статья: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.