Александр Акулов. Плазма. Проза для высоколобых. Издание третье, измененное. — СПб.: ИПК "Печатный элемент", 2022. — 700 c.
Редакции заново сверены 28. 03. 2024
Название "Плазма" соответствует основному приему Александра Акулова: расплаву, растворению и взрыву традиционной прозоструктуры в моменты кульминаций. Бытовые эмоции минимальны. Книга заглядывает совсем в иное: наблюдаем попытки выхода за грань посюсторонних феноменов. Действуют разнообразные полусверхлюди и частичные небожители, междумирки и нимфоиды, но, как правило, нет фэнтези. Зато связанная с иллюзорностью бытия фантастика — во всех диапазонах и регистрах. Главный герой — цивилизация на фоне метафизической тайны.
Поставленный в позицию "вне времени" художественный текст иногда чередуется с документами из проблематичного мира параллельной истории. Общий знаменатель всего — сновиденная реальность.
Творческая лаборатория ("Березовск-8 за Арзамасом-26". Фрагменты и вырывы) ...............
БОЛЬШОЙ РАССВЕТ
(Дежавю-притча)
По ночам перемещались вещи. Вначале ему казалось, невнятные звуки доносятся из-за окна. Потом он обвинял приемник, из которого ушла волна станции.
Но это гипотезы. Чаще плавали в воздухе пластмассовые вещи, коверкали форму, изгибались. Порой они со странным шумом роняли себя с высоты, вызывая лавину падающих предметов.
На смену перетасовке обыденного заступили сингулярии. Эти штуковины походили на гигантских парящих светляков или на звёзды, вертящиеся близ друг друга. Звуков они не издавали, надвигались и отодвигались сияющими пятнами. Иногда превращались в серо-молочных или цветных "змей" и "змеенышей". Стоило на них внимательно посмотреть — и они бросались в его сторону, вращаясь вокруг собственной оси. Ввинчивались в ведомую только им сокровенную фибру души, затем исчезали из обозримого мира.
Через неделю после того, как такое прекратилось, он проснулся на улице, в двухстах метрах над площадью от криков:
— Человек летит! Человек летит!
В следующий раз он несся под облаками и слышал или чувствовал точками кожи отдаленные возгласы: "Огненный человек летит! Ог-ненный человек летит!"
При третьем полете его приняли за ангела, а белесый огонь на его спине — за крылья.
Появились другие ангелы. Бесстыдно голые, изредка обволакиваемые завихрениями падающей со спины огненной вуали, они опускались до самых домов. Касались ногами телевизионных антенн, шпилей, гребней крыш. Их будто тянула вверх и распрямляла незримая сила, а выгля-дели они пульсирующими, подобными холодному пламени.
С каждым днем число ангелов увеличивалось, а их огненность росла. Они уже парили целыми стаями. Эти создания не общались, но участвовали в некоем едином действии. Они напоминали животных или отупевших людей, лунатиков, не соображающих, что именно они творят.
Ему думалось: "Как это?", "Зачем это?", "Разве можно быть мерцающими бабочками и ни грана еще?", но поделать он ничего не мог. Мудреная мистерия продолжалась. Эпизодически колебались и рушились дома, мосты, сталкивались горы. При очередном хороводе земную твердь тряс--ло, а из ее недр кое-где прорывался ядовитый желтоватый дымок.
От полетов ангелов реки переиначивали русла, города и поселки затапливало где водой, а где — раскаленной магмой. Но вот нелепость! Всё происходило так тихо-тихо, мирно-мирно, словно в немом фильме: витальные существа теряли во время катаклизмов слух и болевую восприимчивость. Плохо для тела — хорошо для души! Пусть телу скверно, лишь бы душе, душе было просторно и светло! Ангелов кружило все больше. Если где-то сохранялись целыми шпили и антенны — на них размещалось по десятку ангелов сразу.
Одним приятным утром, когда в небе реяли миллионы персон, Солнце, звёзды и планета Земля исчезли. Пропали и ангелы, перестали ощу-щать сами себя и видеть...
Наступило что-то... Что-то Оно, суть которого чрезвычайно сложно обозначить, и название чего не удается выговорить.
ПОД НОВЫМ СКЛОНЕНИЕМ
Мне удалось дожить до 15 000 года. Наша эпоха интересна статистикой. На Земле ныне — 170 миллиардов человек. Ежечасно погибают 33,3 миллиона жителей и 33,3 миллиона рождаются в бредококонах. К освободившемуся месту рожденного взрослого припортируют за одну минуту две наносекунды. К сожалению, этот срок велик и опасен. И, к прискорбию, — короток: явленный может дать дуба по той же причине, что и его предшественник. Исключительно страшно глобальное зацикливание рождений-кончин. Из-за этого случилось 13 кризисов недопроизводства биомассы.
Каждую пятницу исчезают 24 мелких города с сорокамиллионным населением и 24 города обретаются вновь, но уже не на Земле, а на другой планете. Та планета — ее так и называют: Другая планета — чудовищна. Внутри она пустая, зато в три раза огромней Солнца, а ее звезда — с Юпитер, непонятным образом всходит и заходит в самой планете. Но жители не обитают на внутренней стороне: Другая планета устроена по принципам гиперримановых геометрий и не имеет внутренней стороны, как, впрочем, и наружной.
А на Земле? На ней каждый понедельник вырастают 99 чужих городов с чужим населением. Чужие во всем похожи на землян, опричь того, что они в несколько раз меньше. От подобных пертурбаций население постепенно мельчает. Это прогрессивно и практично. Ведь дублирование мелких людей требует гораздо меньше материалов, а их содержание — меньше средств. Разумеется, эти крохотульки не наши, но сие никого не волнует.
Преимущественно люди умирают не своей смертью: они идут в пищу насекомым. Убивать насекомых запрещено, да и невозможно. Правда, некоторым полиционерам изредка дозволяется стрелять в них микроскопическими сахарными пулями.
Согласно прогнозу известного журнала "Скотт", в следующем столетии габариты Гомо[1] сапиенс миникус уменьшатся еще, а стало быть, люди не будут доступны и восприятию инфузорий. Главную угрозу жизни даст броуновское движение.
Надо сказать, ваш покорный слуга считается долгожителем и относительно крупной особью. Так, позавчера я развлекался тем, что летал близ озера на стрекозе красотке и схлопотал штраф в 200 тавриков. Это мизер. Занимаясь контрабандой медвяной росы, я за час зарабатываю вчетверо больше.
Иногда у меня пробуждается мысль, что я рожден не в бредококоне, а незаконным естественным способом. Развивать ее не думаю: в каж--дого новорожденного взрослого закладывают память о фиктивном райском детстве.
Около года назад возникло обстоятельство престранное: целый месяц не видел ни луны, ни звезд. Небо было непрерывно затянуто дымами, облаками, туманами, и мне пришла в голову догадка: "Я на гиперримановой планете!" И не раз даже чертил треугольник, дабы удостовериться, равна ли сумма его углов 180 градусам? Действительно! Но как мог проверить? Изменились не только треугольники, но и приборы! И все-таки остатки слабой надежды заставляли измерять. Вдруг я на Земле! Однако сложить углы не удавалось, а когда удавалась, упрямо оказывалось одно: результат равен нулю.
Крыша моя поехала и почудилось: я живу не где-то, а на Земле древнего **-го века и нахожусь в лечебнице для генерал-фельдмаршалов. В числе преступлений мне почему-то приписывали изнасилование Деда Мороза и бранные слова по адресу кареты высокопоставленного чинов-ника, которая обрызгала меня грязью. Но по наитию таки отыскалась златая истина: "Вокруг — подсадные утки и лжесвидетели!" В самом де-ле, разве может существовать фантастический феномен, называемый "грязью", во времена каретостроения? А с Дедом Морозом проще: многие знают, что, в отличие, скажем, от Будды, Мухаммада и Лао Цзы, его не было. Персона он не историческая, а мифическая.
Логическая мощь этих доводов проявилась: лечебница, санитары, генералы исчезли как наваждение.
Я мигом собрал циркули, транспортиры, а также прочую измерительную дребедень и велел рабочему муравью выбросить эти вредные для здоровья предметы куда следует.
1986 г.
АБАЛЬМАНТОВОЕ ДЕРЕВО
Некогда на земле росло абальмантовое дерево. Раскидистое, не выше яблони, с коротким и гладким розоватым стволом и сочными светло-зелеными листьями, оно выглядело легким и нежным, съедобным от корня до вершины.
Плоды дерева издалека напоминали мандарины. Вблизи поражали просвечивающей кожурой и полупрозрачной мякотью с иссиня-черными семенами.
Ядовитыми листья и плоды дерева не считались, но отведавший их начинал ощущать себя очень чуднó, а затем обычно умирал: либо от укуса бешеной собаки, либо от раны, полученной в драке, либо еще от чего. А если не отдавал душу, то стремился просверлить себе голову, выколоть глаз или повеситься.
Цветки абальмантового дерева походили на дохлых бабочек и пахли чем-то непостижимым. Запах не казался ни плохим, ни приятным. Он был до умопомрачения завлекателен. Принюхавшийся к цветкам норовил принюхаться больше: за одним ароматом как бы скрывались два, за этими двумя — новые ароматы. Человек, попавший носом, чувствами и рассудком под влияние дерева, желал мыслить и жить запахами, плыть за ними в блаженных видéниях, а время превращалось для подобного простака в бытие запахов, а не вещей.
Непреодолевшего тягу к дереву пробирала странная дрожь. Постепенно она усиливалась, бедняга преображался в мутное пятно и исчезал.
А те, кого оттаскивали, говорили, что не претерпевали боли; их будто игриво пробовал разрывать на части легкий и радостный дух.