Ансельм Людмила Николаевна
Марина

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Ансельм Людмила Николаевна (luanselm@yahoo.com)
  • Размещен: 23/11/2015, изменен: 23/11/2015. 81k. Статистика.
  • Пьеса; сценарий: Драматургия
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Новая версия пьесы о Марине, Почему Марина покончила собой?. Ариадна и Ася исследуют причину самоубийства Марины,
    •   
      М А Р И Н А
      
      љ Людмила Ансельм
      
      
      
      
      
       Ludmila Anselm
       10 Kenmore St. #206
       Boston, MA 02215,
       (617) 859-0829
       luanselm@yahoo.com
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      M А Р И Н А
      
      Действующие лица:
      
      1. МАРИНА ЦВЕТАЕВА
      
      2. АЛЯ - дочь Марины, Ариадна Эфрон,
      
      3. АСЯ - сестра Марины, Анастасия Цветаева,
      
      4. СЕРГЕЙ - муж Марины, Сергей Яковлевич Эфрон,
      
      5. КОСТЯ - любовник Марины, Константин Болеславович Ро
      дзевич,

      6. ЭЙСНЕР - друг Сергея Эфрона,

      6. СЛЕДОВАТЕЛЬ
      
      СЦЕНА I
      Кабинет следователя. В кабинете: следователь и Сергей Эфрон.
      Время: 1941 год.
      
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Внимание! Слушается дело Сергея Яковлевича Эфрона! Для начала, сперва заполняется анкета. Фамилия?
      СЕРГЕЙ. Андреев-Эфрон.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Почему Андреев?
      СЕРГЕЙ. Мне дали фамилию Андреев, когда я переехал в СССР.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Последнее место службы.
      СЕРГЕЙ. Был на учете в НКВД.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Жена.
      СЕРГЕЙ. Марина Ивановна Цветаева.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Профессия жены.
      СЕРГЕЙ. Литератор и поэт.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Расскажите нам о Вашей антисоветской деятельности после 1929 года.
       СЕРГЕЙ. Мне нечего рассказать. После 1929 года ее не было.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Следствие Вам не верит. Какую антисоветскую работу проводила Ваша жена?
      СЕРГЕЙ. Никакой антисоветской работы моя жена не вела. Она всю свою жизнь писала стихи и прозу. Хотя в некоторых своих произведениях высказывала взгляды не советские.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Не совсем это так, как Вы изображаете. Все сведения, где жила Ваша жена и чем занималась в 20-е годы, сообщены Вашей дочерью. Известно, что Ваша жена проживала с Вами совместно в Праге и принимала активное участие в издаваемых эсерами газетах и журналах. Ведь это факт?
      СЕРГЕЙ. Да, это факт. Она была эмигранткой и писала в эти газеты, но антисоветской деятельностью не занималась.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Непонятно, с неопровержимостью доказано, что белоэмигрантские организации на страницах выпускаемых ими изданий излагали тактические установки борьбы против СССР.
      СЕРГЕЙ. Я не отрицаю того факта, что моя жена печаталась на страницах белоэмигрантской прессы, однако она никакой антисоветской политической работы не вела.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Допрос уже длится три с половиной часа... А ты все запираешься! Не хочешь говорить. А мы тебя заставим! Не таких заставляли.
      СЕРГЕЙ. Я прошу Вас... Отложите допрос. Прошу прервать допрос.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ваш товарищ и сосед по даче утверждает, что он является агентом нескольких иностранных разведок, и вместе с Вами вел активную шпионскую работу. Вы подтверждаете эти показания?
      СЕРГЕЙ. Отрицаю их...
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ваш товарищ говорит, что газета "Евразия", в выпуске которой Вы играли виднейшую роль, предназначалась для распространения на территории СССР и была ориентирована на то, чтобы нащупать оппозиционные элементы внутри Советского Союза.
      СЕРГЕЙ. Все это, однако, вовсе не говорит о шпионской деятельности.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ваш товарищ утверждает, что Вы были связаны с русскими масонами в Париже. Масоны были заинтересованы в проникновении на территорию Советского Союза и считали, что Вы им будете полезны. Был такой факт?
      СЕРГЕЙ. Да, такая связь у меня была, но - по прямому указанию органов НКВД в Париже, ибо я был их секретным сотрудником.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ваш товарищ обращается к Вам, что дальше запираться бесполезно. Есть определенные вещи, против которых бороться невозможно, так как это бесполезно и преступно. Рано или поздно Вы все равно признаетесь, и будете говорить...лучше это сделать сейчас.
      (Пауза)
       Ты будешь говорить, наконец, мерзавец?
      СЕРГЕЙ. Если все мои товарищи считают меня шпионом, в том числе Клепинин и моя дочь, то, следовательно, я шпион и под их показаниями подписуюсь...
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Допрос длится 5 часов. Ты, в конце концов, подпишешь, сволочь белогвардейская! Не хочешь - заставим.
       СЕРГЕЙ. Сейчас я ничего не могу говорить, я очень утомлен. Прошу отложить показания.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ваши сообщники уже полностью Вас изобличили...
      СЕРГЕЙ. Начиная с 1931 года, никакой антисоветской деятельностью я не занимался. В своей работе я был связан с советскими учреждениями, и моя работа носила строго конспиративный характер...
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Характер Вашей конспиративной работы, связанной с советскими учреждениями, следствие не интересует. Расскажите о той, которую Вы скрывали от советских учреждений.
       СЕРГЕЙ. Таковой не было. Как секретный сотрудник я был под контролем соответствующих лиц, руководивших секретной работой за границей...
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Запираешься, белогвардейская сволочь! Не хочешь признаваться, не подписываешься! Заставим, ты у нас...
       СЕРГЕЙ. Прошу прервать допрос, так как я... слышу голос...
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сволочь, шпион, а еще запирается!
       ГОЛОС МАРИНЫ. Стихотворение, написанное в 1920 году, посвящается Сергею Эфрону, переделано в 1940 году.
       Писала я на аспидной доске
      И на листочках вееров поблеклых...
      СЕРГЕЙ. Вы ничего не слышите? Прошу прервать...
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Он еще и придуривается. Нет, ты заговоришь у нас, наконец!
      ГОЛОС МАРИНЫ. И на стволах, которым сотни зим...
       И, наконец - чтоб было всем известно! -
       Что ты любим! Любим! Любим! Любим!
      СЕРГЕЙ. Так как я... слышу голос моей жены... Она читает свои стихи.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сволочь, мерзкий шпион, я тебе, я тебе... покажу прервать! Буржуй недорезанный
      ГОЛОС МАРИНЫ. Расписывалась - радугой небесной!
      СЕРГЕЙ. Прервать, прервать, так как я... не совсем хорошо... чувствую...
      (Пауза)
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Встать! Читается обвинительное заключение... по делу Сергея Эфрона. За период с октября 1939 года по июль 1940 года всего было проведено следствием восемнадцать допросов. Обвинение считает установленным: обвиняемые участвовали в белогвардейской организации "Евразия". Эта организация ставила своей задачей объединить вокруг себя все элементы, находившиеся за границей и в СССР, которые хотели свергнуть существующий в Советском Союзе строй и установить власть буржуазии... В 1929 году "Евразия" установила связь с троцкистским подпольем и вкупе с троцкистами вела преступную деятельность, члены организации вошли в доверие к органам НКВД, находившимся в Париже, дабы с их помощью проникнуть в СССР и вести там шпионскую и террористическую работу... Ваше последнее слово.
      ГОЛОС МАРИНЫ. Пусть весь свет идет к концу, --
       Достою до всенощной.
      Чем с другим каким к венцу, --
      Так с тобою к стеночке.
      
      СЕРГЕЙ. Мое последнее слово?... Я, я не был шпионом. Я был честным агентом советской разведки. Знаю одно, что, начиная с 1931 года, вся моя деятельность, была направлена в пользу Советского Союза...
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Оглашается Приговор: высшая мера наказания. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Приговор одинаков для всех, проходивших по этому делу.
      Для группы лиц, проходивших по делу Рейсса, приговор приведен в исполнение 27 августа 1941 года.
      СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сергей Эфрон был расстрелян 16 октября 1941 года.
      ГОЛОС МАРИНЫ.
       Бузина багрова, багрова!
       Бузина - цельный край забрала
       В лапы: детство мое у власти.
       Нечто вроде преступной страсти,
       Бузина, меж тобой и мной.
      
       Я бы века болезнь -- бузиной
       Назвала...
      
      СЦЕНА II
      
      Комната на первом этаже Алиной дачи в Тарусе. В комнате Аля и Ася . Сидят за столом и пьют чай.
      
      Время: после шестнадцати лет.
      
      АСЯ. Аля, хочу срочно поделиться с тобой моей радостью. Я мучилась вопросом, как могла Марина уйти из жизни, не оставив мне письма. Оставила посмертное письмо сыну, мужу, тебе, семье поэта Асеева, а мне - ничего. И вот то, что случилось, что я сейчас тебе расскажу, я считаю великим чудом. Произошло невозможное! Мне пришло письмо от Марины !
      АЛЯ. Какое письмо ? Я ничего не понимаю.
      АСЯ. Я просила тебя не перебивать. Пришло не простое письмо, а прощальное, написанное еще в 1909 году. Ты, наверное, знаешь о Марининой неудачной попытке самоубийства, когда ей было еще семнадцать лет?
      АЛЯ. Знаю.
      АСЯ. Это письмо мне переслала подруга Марины. Аля, ты представляешь мою радость, мое удивление ?
      АЛЯ. Представляю...
      АСЯ. Ты так говоришь, как будто не обрадовалась и не удивилась.
      АЛЯ. Ася, у тебя есть это письмо? Дай его мне...
      АСЯ. К сожалению, письмо утрачено. Но кое-что я из него помню наизусть. Я не уверена, но оно начиналось, кажется не "Дорогая", а "Милая Ася !" Марина писала о невозможности жить далее, прощалась, просила меня раздать ее любимые книги и гравюры. А потом шли слова: "Не бойся меня, я к тебе никогда не приду".
      АЛЯ. Ася, почему такие слова?
      АСЯ. Не знаю. Письмо кончалось словами: "Только бы не оборвалась веревка, а то - недоповеситься - гадость. Правда?" Пока я читала письмо, я утонула в слезах, перестав видеть слова... Я хочу еще рассказать тебе о портрете...
      АЛЯ. Потом... Как там было написано в мамином письме: "Если не будешь меня бояться, я к тебе..."
      АСЯ. Нет, нет не так: "Никогда не бойся меня, и я к тебе никогда не приду". Кажется, так.
      АЛЯ. Но по смыслу это, то, же самое...
      АСЯ. Аля, ты меня совсем запутала. Я ведь прекрасно помнила ее слова...
      АЛЯ. А ко мне Мама приходила. Она пришла ко мне во сне накануне моего второго ареста. Сказала, что за мной придут двадцать второго февраля, дорога моя будет вначале трудная и грязная, но потом дорога наладится и все будет хорошо. И двадцать второго за мной действительно пришли.
      АСЯ. А насчет дороги сбылось?
      АЛЯ. Сбылось ! Меня сослали в Туруханск, сначала было очень трудно, но потом, когда я нашла для себя работу уборщицей в школе, стало легче.
      АСЯ. Аля, я еще хотела с тобой поговорить насчет посещения Марининой могилы в Елабуге.
      АЛЯ. Я ничего не хочу слышать об Елабуге. Ты знаешь, я не могу туда ехать, я занята...
      АСЯ. Чем же ты так занята?
      АЛЯ. Я, наконец, получила справку о папиной реабилитации. На это у меня ушла уйма времени. Теперь я днем занимаюсь переводами, а по ночам сижу с мамиными рукописями. Готовлю сборники маминых стихов, принимаю всех, кто хочет поделиться своими воспоминаниями о маме...Тебе этого мало?
      АСЯ. Марина настигла тебя. Теперь будешь заниматься ею всю жизнь.
      АЛЯ. Уцелел почти весь мамин архив, за исключением нескольких писем. Из ее сундука, как из ящика Пандоры, встает вся мамина жизнь. Над этим сундуком теперь не закроешь крышку.
      АСЯ. Аля, ты, наконец, решила, что будешь делать с Марининым архивом?
      АЛЯ. Не знаю. Хотела посоветоваться с юристом...
      АСЯ. А с юристом-то зачем?
      АЛЯ. Мне бы хотелось закрыть мамин архив, ее письма и дневники навсегда, чтобы никогда их никто не смог прочесть.
      АСЯ. Аля, что-то ты очень строго судишь свою мать... Да, кстати, я читала твое обращение в газете. Кто-нибудь откликнулся на твой призыв?
      АЛЯ. Откликнулся, народ валом валит. На днях собираюсь устроить такую встречу; позову Маминых знакомых и друзей, и выслушаю их всех разом.
      АСЯ. Аля, непременно позови и меня, я тоже хочу поговорить со всеми. У меня есть кое-что интересненькое...
      АЛЯ. А ты знаешь, кто у меня завтра будет в гостях?
      АСЯ. Кто?
      
      АЛЯ. Константин Родзевич, Костя.
      
      АСЯ. Это тот, из-за которого она так страдала? Герой Марининых поэм. Но ведь он, насколько я понимаю, сейчас живет в Париже?
      
      АЛЯ. Приехал на несколько дней в Москву...
      
      АСЯ. Зачем?
      
      АЛЯ. Меня посмотреть. Он сказал, что после гибели моих родителей всю жизнь старался действовать так, чтобы быть достойным их.
      АСЯ. Неужели только для того, чтобы тебя посмотреть? И ты ему поверила?
      АЛЯ. И еще повидаться с Россией.
      АСЯ. Здесь что-то не так. Как Марина страдала, расставаясь с ним. Когда читаешь ее поэмы, просто мороз по коже... Аля, скажи мне только честно, Мур - его сын?
      АЛЯ. Ася, я тебя прошу раз и навсегда прекратить эти расспросы. Мама всегда говорила, что отец Мура - Сережа. И заруби на своей памяти: Мама была верна отцу всю свою жизнь, даже тогда, когда не была ему верна физически.
      АСЯ. Как это понимать?
      АЛЯ. Что бы мы ни знали о маминых "романах", она была правдива, когда говорила о себе, как о человеке "протестантского долга". Папа был ее доля, ее судьба. Заботиться о нем, делить вместе беды - это и называла сама Марина: верность. Она ведь за ним уехала на Белом коне заграницу в эмиграцию, за ним же вернулась на Красном коне в СССР.
      АСЯ. Ты прекрасно знаешь, Марина ужасно не хотела возвращаться из Франции в СССР. Вы все, как один, Сережа, Мур, и ты, Аля, заманивали ее сюда. "Мы получили пол дачи, будем жить среди природы." Когда Сережа собрался в Союз, я писала ему о медведях и т.д. эзоповским языком, но он не послушался меня. Почему ты не написала Марине в Париж, что я арестована и нахожусь в лагере?
      АЛЯ. Как я могла об этом писать во Францию?
      АСЯ. Естественно, эзоповским языком. Марина бы все поняла. Первое, что она спросила, когда приехала сюда: "А где Ася?"
      АЛЯ. Мама ставила мне в вину, что я не сообщила о твоем аресте. Но если бы Мама все знала, все равно бы вернулась.
       (Испуганно прислушиваясь)
      Ася, ты слышишь? Шаги. Наверху.
       АСЯ. Ничего не слышу.
      АЛЯ. Значит, показалось. Как было в мамином письме?" Если будешь бояться меня, я к тебе ... приду или не приду"?
      АСЯ. Сейчас не помню... Ты меня окончательно запутала.
      АЛЯ. Ася, извини, мне надо готовиться к встрече с Родзевичем. Собраться с мыслями.
      АСЯ. Как мне хотелось бы посмотреть на него. Хоть одним глазком. Говорят, он интересный мужчина.
      АЛЯ. Он хочет встретиться со мной без свидетелей. Это его условие. А теперь...
      АСЯ. Да, мне пора, я сейчас уйду. Но еще хотела с тобой обсудить...
      АЛЯ. Давай, обсудим в следующий раз.
      АСЯ. Хорошо... Но...
      АЛЯ. До свидания, Ася... До следующего раза...
      Ася уходит.
      
      СЦЕНА II
      
      Спальная комната на втором этаже на даче в Тарусе. МАРИНА сидит в кресле в комнате. Входит АЛЯ.
      
      АЛЯ (испуганно). Кто здесь? Ой, Мама, Вы? Как я напугалась. Как Вы здесь оказались, вдруг?
      МАРИНА. Аля, я не вдруг. Ты осталась у меня одна больше никого нет... Мы опять вдвоем, как тогда в Москве... сразу после революции. Сережа ушел с Белой армией и его след на время затерялся... "И так хорошо нам вдвоем - бездомным, бессонным и сирым"...
      АЛЯ. "Две птицы, чуть встали - поем, две странницы, кормимся миром". Какой был холод и голод тогда в Москве.
      МАРИНА. А ведь нам было хорошо. Мы тогда любили друг друга. Ты была необыкновенная девочка - писала стихи...
      АЛЯ. Да, я Вас обожала... Я так рада, что Вы вернулись. Все не верится, как сон.
      МАРИНА. Пускай - сон... Ты ведь знаешь, что мой любимый вид общения - потусторонний. Аля, когда ты была маленькая, между нами были такие замечательные отношения, настоящий роман.
      АЛЯ. Роман со мною?
      МАРИНА. Совсем неважно с кем роман. Роман может быть с мужчиной, с женщиной, с ребенком, может быть с книгой. У меня был роман с книгой: "Кристин, дочь Лавранса".
      АЛЯ. Вы меня то-- любили, то -- разлюбляли...
      МАРИНА. Когда ты подросла, стала совершенно невыносимой, дерзила, уходила из дома... где-то жила... Мы с тобою ссорились, а один раз я ударила тебя по щеке...
      АЛЯ. Мама, не надо это ворошить. Давайте о другом... Я сейчас пишу воспоминания о Вас... Может быть, Вы поможете мне?
      МАРИНА. Дай посмотреть... (листает рукопись). Мне нравится, как ты начинаешь, совсем по пушкински: "Гости съезжались на дачу". Первая глава, "Какой она была": "Моя мать была невелика ростом, с фигурой египетского мальчика". Потом про волосы, про глаза. "Глаза зеленые, цвета винограда, окаймленные коричневыми веками". Про зеленые глаза я знала, а про коричневые веки нет. "Казавшееся завершенным до замкнутости, до статичности, лицо было полно постоянного внутреннего движения, но мало кто умел в нем читать". Замечательно! Ты сама это написала?
      АЛЯ. Сама.
      МАРИНА. Далее. "Ненавидела быт - за неизбывность его, за бесполезную повторяемость ежедневных забот, за то, что пожирает время, необходимое для творчества, терпеливо и отчужденно превозмогала его - всю жизнь." Все правильно. "Была человеком слова, человеком дела, человеком действия, человеком долга". Слишком много "человеков", ты не находишь? А конец замечательный: "При всей своей скромности, знала себе цену". Вторая глава "Как она писала": "Отметя все дела, все неотложности, с раннего утра, на свежую голову, налив себе кружечку кипящего черного кофе, ставила ее на письменный стол, к которому каждый день шла, как рабочий к станку".
      АЛЯ. Мой письменный верный стол!
       Спасибо за то, что шел
       Со мною по всем путям.
       Меня охранял - как шрам.
       ---------------------------------------
      МАРИНА. К себе пригвоздив чуть свет -
       Спасибо за то, что - вслед,
       Срывался! На всех путях
       Меня настигал, как шах -
       Беглянку...
      МАРИНА. Аля, не отвлекайся.
      АЛЯ. Я так люблю Ваш "Стол".
      МАРИНА. Ты меня сбиваешь. Далее идет описание моей семьи: "Отец-труженик, создатель Государственного музея Изобразительных искусств, женился, после смерти первой жены, на Марии Мейн. От второго брака родились две дочери: Марина и Анастасия". Тут достаточно все кратко.
      АЛЯ. Может быть надо что-то добавить?
      МАРИНА. Аля, помнишь, у тебя были прекрасные записи в твоем детском дневнике? Их обязательно надо вставить. Они как маленькие бриллиантики будут сверкать в твоей рукописи.
      
      АЛЯ. А я их уже вставила.
      МАРИНА. Ах, вот они: "Моя мать". "Моя мать очень странная. Моя мать совсем не похожа на мать. Матери всегда любуются на своего ребенка и вообще на детей, а Марина маленьких детей не любит. Она грустна, быстра, любит стихи и музыку, она пишет стихи, она терпелива, терпит всегда до крайности, она сердится и любит. Она всегда куда-то торопится. У нее большая душа". Боже мой, как трогательно. Ты даже не понимаешь, как ты хорошо писала, когда была маленькая. Тебе тогда было семь лет.
      АЛЯ. Шесть.
      МАРИНА. Ну, хорошо, шесть. Аля, тебе нравится мой "Стол", ты точно описала, как я работала. А сама? Ты встаешь и занимаешься с утра чем угодно: уборкой, переводами, печешь пироги, но только не тем, чем надо. Ты написала меньше половины всех воспоминаний. Ты ленива и неповоротлива. Идешь к столу слишком поздно...
      АЛЯ. Но Вы меня всю жизнь приучали именно к такому распорядку. Вы утром шли к столу, а я на кухню. Сколько я себя помню с малых лет, я занималась хозяйством. Вы же сами писали: "Але тоже трудно. Сплошные ведра и тряпки. Единственное развлечение - собирание хвороста... Она исключительно благородна, никогда не ропщет, и радуется малейшему пустяку. Изумительная легкость отказа".
      МАРИНА. "Изумительная легкость отказа" - это мои слова.
      АЛЯ. Вы же всегда говорили: "Я - есть, а Аля - неизвестно еще... будет она или не будет, поэтому ничего Але, все мне!"
      МАРИНА. Нет, я говорила не так: "Я уже есмь и стихами жертвовать не могу. Но на бегу меня тяжкой дланью схватила за волосы судьба".
      Слышен стук в дверь.
      Кто это?...
      
      АЛЯ. Пойду. посмотрю. Я ненадолго.
      
      СЦЕНА III
      Комната внизу. Aля и Ася в комнате.
      
      АСЯ. Алечка, вернулась с полдороги. Я же тебе не рассказала самое главное. Совсем стала беспамятная...
      АЛЯ. Опоздала на пригородный поезд?
      АСЯ. Поеду на следующем. На днях я общалась с дочерью Чуковского - Лидией Корнеевной.
      АЛЯ. Да, и что?
      АСЯ. Ты не хочешь поехать в Елабугу, а Лидия Корнеевна была во время войны эвакуирована в Чистополь, это совсем близко от Елабуги. Там в Чистополе она встретилась с Мариной. Можно сказать, она последний человек, видевший Марину за пять дней до ее смерти, и описавший эту встречу в своем дневнике. У нее Марина как живая: "Серый берет, серое, пальто, лицо того же цвета, взгляд выпытывающий, тяжелый"...
      АЛЯ. Ася, можно короче?
      АСЯ. Не перебивай... Значит, это было в первый день их знакомства. На собрании писательского партактива Марине разрешили прописаться в Чистополе и обещали дать ей место судомойки в будущей писательской столовой. Все было хорошо, но что самое странное?
      АЛЯ. Что?
      АСЯ. Марина совсем этому не обрадовалась. Она спросила Лидию Корнеевну: "А стоит ли искать комнату? Если найду комнату, мне всё равно не дадут работу". Кто не даст работу? Кого она имела в виду? Вот в чем вопрос!
      АЛЯ. Да. странно.
      АСЯ. Марина оставила Муру записку: "Передай папе и Але, что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик". Что такое "тупик"?
      (Пауза)
      АЛЯ. Это важно... Если мы узнаем, что значит "тупик", может быть, тогда поймем, почему Мама покончила собой...
      АСЯ. Аля, хочу еще тебе признаться, недавно я побывала в Елабуге...
      АЛЯ. А что толку, что побывала?
      АСЯ. Я поставила крест с надписью: "В этой стороне кладбища похоронена Марина Ивановна Цветаева"...
      АЛЯ. Мы не знаем, где мамина могила и я уверена, никогда не узнаем...
      АСЯ. В Елабуге я встречалась с хозяйкой дома, где жила Марина с Муром. Она рассказала, что перед смертью Марина и Мур серьезно поссорились. Они ругались по французски и хозяйка не поняла причину ссоры. Нам надо поговорить с хозяйкой еще, может быть она вспомнит какие нибудь подробности...
      АЛЯ. Не уговаривай, в Елабугу я не поеду. Мамы для меня там нет. Насколько я стремлюсь к тем местам, где Мама жила, настолько отталкиваюсь от места, где она погибла... Конечно, будь там мамина могила, - я бы поехала...
      АСЯ. Я вижу нам с тобой никак не договориться. До свидания... Убегаю...
      Ася уходит
      
      СЦЕНА IV
      Комната наверху. Марина и Аля.
      
      МАРИНА. Наконец-то! Я тебя заждалась... Итак, приступим к делу. Следующая глава: "Ее муж, его семья". "Муж Марины - Сергей Яковлевич Эфрон. Отец и мать Сергея Яковлевича -- революционеры-народовольцы.... Это неинтересно, пропускаем. Далее следует наша романтическая встреча с Сережей в Коктебеле. "Они встретились на пустынном, коктебельском берегу в Крыму"... ( Отрываясь от чтения) Я прекрасно помню, нашу встречу... Это был 1911 год, мне 19 лет... Я лежу на берегу и говорю: " Я выйду замуж за того человека, который найдет на берегу для меня ценный камень"... И в первый день нашего знакомства Сережа выкопал и подарил мне бусину от античного ожерелья. Я храню ее всю жизнь.
      АЛЯ. Я представляю вашу мистическую встречу: оба молодые, красивые...
       МАРИНА. Далее: "Сережа и Марина обвенчались в январе 1912 года, и короткий промежуток между встречей их и началом первой мировой войны был единственным в их жизни периодом счастья. А потом, началась первая мировая война и революция"...
      АЛЯ. Как получилось, когда началась революция, Папа сражался против большевиков?... Правильно?
      МАРИНА. Сережа не мог сидеть дома, потому что его собственное "Я" для него было неважно. Он был всегда активным человеком. В Москве, в октябре семнадцатого начались уличные бои, Сережа был в самом пекле этих боев. А через день после поражения его отряда уехал из Москвы на юг, чтобы пробраться на Дон в Белую Добровольческую армию. А потом следы его затерялись...
      АЛЯ. Как мы ждали какой-нибудь весточки от него? Эренбург разыскал папу за границей и привез от него Вам письмо.
      МАРИНА. 1 июля 1921 года в десять часов вечера я получила первое письмо от Сережи.
      ГОЛОС ЭФРОНА (читает письмо. Во время чтения на экран на сцене проецируются фотографии Сергея Яковлевича, Марины и Ариадны). Мой милый друг, Мариночка! Сегодня получил письмо от Ильи Григорьевича Эренбурга, что Вы живы и здоровы. Прочитав письмо, я пробродил весь день по городу, обезумев от радости. Что мне писать Вам? С чего начать? Я живу верой в нашу встречу. Без Вас для меня не будет жизни, живите! Я ничего от вас не буду требовать - мне ничего не нужно, кроме того, чтобы Вы были живы ... Наша встреча с Вами была величайшим чудом, и еще большим чудом будет наша встреча грядущая. Когда я о ней думаю - сердце замирает - страшно - ведь большей радости и быть не может, чем та, что нас ждет. Все годы нашей разлуки - каждый день, каждый час - Вы были со мной, во мне... Берегите себя, заклинаю Вас. Вы и Аля - последнее и самое дорогое, что у меня есть. Храни Вас Бог. Ваш С.
      АЛЯ. Трогательно... И вот Ваша запись в дневнике: " С сегодняшнего дня - жизнь. Впервые живу".
      
      МАРИНА. Я решила в одно мгновение - еду к Сереже. Он жив! Жив! Это самое главное. Я твердо знала, если я действительно уеду, через год у меня будет сын, и я назову его Георгием. И ведь сбылось!
      АЛЯ. Я помню, как вы с папой встретились в Берлине. Мы с Вами в Берлин приехали в мае, а Папа смог приехать только через месяц. Мы почему-то опоздали на вокзал, поезд уже пришел... Вы стали рассеяно нашаривать в сумке папиросы и тут мы услышали Сережин голос: "Марина! Мариночка!" Откуда-то с другого конца площади бежал высокий худой человек. Он был так худ, большеглаз и так сиротлив... Сережа добежал до нас и обнял Вас, а Вы медленно раскрыли ему навстречу руки, словно оцепеневшая. Долго, долго вы стояли, намертво обнявшись, и только потом стали медленно вытирать друг другу ладонями щеки, мокрые от слез...
      МАРИНА. Как трогательно и хорошо описала нашу встречу!
      АЛЯ. Но Папа был в Берлине с нами совсем не долго. Почему он так быстро уехал?
      МАРИНА. Ему надо было усердно готовиться к началу учебного года в пражском университете.
      АЛЯ. Мама, а помните, пока мы жили в Берлине, у Вас был знакомый, я его звала Геликон, он был владельцем издательства "Геликон". Мы с Вами часто ходили в его контору...
      МАРИНА. Прошу тебя, не напоминай мне о нем... Что там у тебя дальше?
      АЛЯ. Потом из Берлина мы переехали в Прагу, но ни отъезда из Берлина, ни приезда в Прагу, ни встречи с Папой на пражском вокзале, я не помню..."
      
      
      СЦЕНА V
      Комната внизу на даче в Тарусе. Стук в дверь. Аля открывает дверь, входит Костя.
      
      КОСТЯ. Аля?
      АЛЯ. Добрый день, Константин Болеславович.
      КОСТЯ. Можно просто, Костя. Что, не узнать? Да, много воды утекло.
      АЛЯ. Конечно, изменились, но я бы Вас и на улице узнала, и в толпе.
      КОСТЯ. Да, постарел, постарел. Приехал из Парижа навестить родственников. А потом очень захотелось встретиться с тобою. Аля, как мило у тебя. Ты совсем по-деревенски устроилась. Я смотрю: печь, дрова. Ты сама топишь печь?
      АЛЯ. А кто же еще? И воду из колодца сама ношу.
      КОСТЯ. Аля, ты святая. Я преклоняюсь перед тобой.
      АЛЯ. Давайте лучше поговорим о Вас. Как Вам живется там, в Париже?
      КОСТЯ. Аля, кто бы мог подумать, я стал скульптором по дереву. Устраиваю выставки. Это меня увлекает. Ты ведь помнишь, я всегда любил рисовать. Нарисовал портрет Марины, какой она осталась в моей памяти.
      АЛЯ. Константин Болеславович, Костя, я сейчас пишу воспоминания о том времени, когда встретились Марина с папой... Расскажите, как вы познакомились с мамой... и с папой... Мне очень важны Ваши воспоминания .
      КОСТЯ. Для меня все, что было вспоминать непросто... Я ведь долгое время никому о нашем романе с Мариной не хотел рассказывать... Аля, мне бы не хотелось...
      АЛЯ. Расскажите тогда про папу, вы ведь были друзьями. Папа любил Вас, как брата...
      КОСТЯ. Я тоже его любил,... как брата... Сережа, так же как и я, увлекался сначала идеями евразийцев. В Париже он выпускал евразийский журнал, а позже был одним из организаторов "Союза возвращения на Родину", агитировал людей, желающих вернуться в СССР. Он бросился в пучину, не умея плавать...
      АЛЯ. Что случилось с папой потом?
      КОСТЯ. Потом... Потом он встретился с советским человеком, агентом НКВД, который его завербовал. Сережа хотел вернуться на Родину, но за это он должен был заплатить. А после того как ты, Аля, вернулась в Москву, он оказался связанным с НКВД не только работой, но и заложницей. Вот тогда ему поручили дело Рейсса.
      АЛЯ. Значит, вы считаете, это я виновата, что папе поручили дело Рейсса?
      КОСТЯ. Нет, конечно. Ни в коем случае. Просто рассказываю, последовательно, как все было.
      АЛЯ. Я слышала о Рейссе. Игнатий Рейсс - "невозвращенец", сотрудник НКВД.
      КОСТЯ. Да, в тридцать седьмом, после ареста Ягоды, начались репрессии среди сотрудников НКВД. Игнатий Рейсс на приказ Ежова вернуться в СССР ответил отказом. Сережа был одним из тех, кто руководил выслеживанием Рейсса. В сентябре тридцать седьмого Рейсс был убит, но Сережа не был убийцей... Убивали другие.
      АЛЯ. Я уверена, Папа не предполагал, что Рейсс будет убит, но считал, что Рейсс должен предстать перед справедливым советским судом.
      КОСТЯ. После этого убийства полиция сумела поймать нескольких участников "дела Рейсса". Сережу вызвали в полицию на допрос. Потом отпустили. Оставаться во Франции было опасно. В Гавре его ждал советский теплоход... На этом теплоходе он был доставлен в СССР тайком, спецрейсом, не один, на теплоходе были и другие, кто был замешан в "деле Рейсса"... Больше я ничего не могу добавить...
      АЛЯ. Какая у вас тогда была работа?
      КОСТЯ. Что касается моей работы... работа была щекотливая.... С моей стороны это был авантюризм...
      АЛЯ. Почему щекотливая?
      КОСТЯ. Аля, я бы не хотел об этом много распространяться...Теперь я член Французской Коммунистической партии, нахожусь в рядах людей, ведущих политическую работу, пользуюсь авторитетом... Барбюс, Арагон, Элюар и так далее. Какие имена!
      АЛЯ. Неужели, на отношения с мамой повлияла ваша работа? Константин Болеславович, я знаю, Мама вас очень любила... Все таки, почему между Вами и мамой произошел разрыв?
      КОСТЯ. Я бы уточнил, не разрыв, а расхождение. Мне было тогда трудно... Поскольку, из за политической деятельности, мне надо было устроиться в Париже... я решил жениться на женщине, которую не любил. Моя жена предоставила мне устройство и бытовую организованность.
      АЛЯ. Мама тяжело переживала разрыв с вами ... Для нее это была любовь, а для вас?
      КОСТЯ. Мы были молоды, было увлечение, объятия, страсть. Теперь я сознаю, что мог ей дать гораздо больше, чем дал. Наша связь длилась два месяца, а потом... я не искал продолжения...
      АЛЯ. Почему эта связь с мамой вас не устраивала?
      КОСТЯ. Марина меня выдумала, я поддавался ее образу и очень это ценил. Но с другой стороны, это мешало мне жить... и работать.
      АЛЯ. Как началось это Ваше увлечение?
      КОСТЯ. Увлечение было обоюдное, началось сразу, как говорят, любовь с первого взгляда... Мы жили всегда отдельно. Наша близость - это Прага. Было тогда настоящее счастье. Это была такая любовь, которая требовала большого сосредоточения. Я был глуп и молод, Марине надо было служить, стелиться у ее ног и от всего освободить: от детей, от быта... Надо было ее красиво одевать... Сережа, к примеру, был слишком святой, чтобы одевать жену и не имел никакой профессии.. У меня же, не было возможности создать то, чего она ждала...
      АЛЯ. Чего же она ждала?
      КОСТЯ. Какого то - фантастического образа жизни... или смерти...
      АЛЯ. Вы предлагали маме уехать?
       Перстов барабанный бой
       Растет. (Эшафот и площадь)
       Уедем. - А я: умрем,
       Надеялась, это проще!
      КОСТЯ. Кажется, предлагал. Не помню... Аля довольно об этом... Ты ведь все это знаешь...
      АЛЯ. Кое-что знаю, но не все... А как же Папа относился к вашему... К тому, что было между вами?
      КОСТЯ. Сережа, вероятно, знал об увлечениях Марины и допускал их... Во всяком случае, не боролся против... У него самого были некоторые увлечения и связи, но небольшого размаха. И он никогда не разлюбил Марину. Вообще между Мариной и Сережей отношения были очень отвлеченные...
      АЛЯ. Что значит - отвлеченные?
      КОСТЯ. Я имею в виду, без физической близости.
      АЛЯ. Мне кажется, Вы в этом отношении совсем не правы. Папа ужасно все переживал. Вы совсем, совсем не знаете его...
      КОСТЯ. Аля, ведь к тебе по делу. Меня интересуют мои письма, которые я писал Марине. Ты мне можешь их дать с собой?
      АЛЯ. Зачем они Вам?
      КОСТЯ. Почитать, вспомнить прошлое...
      АЛЯ. А Вы их мне потом вернете?
      КОСТЯ. Конечно, какой разговор.
      АЛЯ. Я беспокоюсь, потому что Мама очень дорожила Вашими письмами. Она их взяла с собой в эвакуацию, а после ее смерти Мур привез их в Москву и передал родственникам. Вы, должно быть, знаете, что Мур погиб на войне в 1944 году?
      КОСТЯ. Да, мне говорили об этом. К рождению Мура я отнесся плохо. Я не хотел брать никакой ответственности: "Думайте, что хотите, Мур - мой сын или не мой, мне все равно". Эта неопределенность меня устраивала. Но Марина так и не сказала мне правду.
      АЛЯ. Я помню Мамины слова: "Я высчитала, Мур сын Сережи".
      КОСТЯ. Вот, видишь... Аля, я тороплюсь, электричка отходит... Мне бы письма... Аля, кто там наверху? Ты слышишь?
      АЛЯ. Это сухая ветка бьется в окно, когда ветер.
      КОСТЯ. Но сегодня нет ветра!
      (Пауза)
      Аля, письма!
      АЛЯ. Вот мамины письма... Только один вопрос. Константин Болеславович, помните в Маминой поэме :
       Тропою овечьей - спуск. Города гам.
       Три девки навстречу смеются слезам.
       Слезам твоим первым, последним - о, лей!
       Слезам твоим - перлам в короне моей!
      Вы плакали, когда расставались с Мамой?
      
      КОСТЯ. Давно это было, сейчас уже не припомнить...
      
      АЛЯ. Постарайтесь...
      
      КОСТЯ. Плакал... Аля, письма...
      
      АЛЯ. Я так и знала. Мама писала: "Мои стихи - дневник, моя поэзия - поэзия собственных имен". Она была всегда кристально правдива в своих стихах...
      
      КОСТЯ. Да, да, совершенно верно сказано. Аля, я опаздываю... Письма...
      АЛЯ. Вот письма... Подождите еще минутку, я хочу вам показать фотографию. Вы, наверное, ее не видели.
      Аля бежит наверх за фотографией. Костя смотрит на часы, берет письма и уходит, не прощаясь
      
       СЦЕНА VI
      На экран проецируется фотография С. Я. Эфрона времен эмиграции вместе с Костей Родзевичем и Муром. Марина на сцене сначала одна потом появляется Сергей.
      МАРИНА. Все было не так, как объясняет Костя... Не верьте ему... Я прекрасно помню этот день... Ко мне пришел Сережа, Худой, бледный, но настроенный решительно.
      СЕРГЕЙ. Марина, нам надо объясниться.
      МАРИНА. Объясниться? Вы о чем, Сережа?
      СЕРГЕЙ. Я ухожу от Вас.
      МАРИНА. Куда?
      СЕРГЕЙ. Неважно... Больше жить так не могу. Я погибну, если останусь с Вами.
      МАРИНА. Сережа, в чем дело? Не понимаю...
      СЕРГЕЙ. Вы... Вы -- человек страстей. Отдаетесь своим страстям с головой и не обращаете на остальных никакого внимания, громадная печь, для разогревания , которой нужны дрова, дрова и дрова. Я на растопку не гожусь уже давно. Я понял это, когда приехал в Берлин.
      МАРИНА. Что вы поняли, почему в Берлине?
      СЕРЕЖА. Понял, что дать Вам ничего не могу. За несколько дней до моего прибытия в Берлин, печь была растоплена другим...
      МАРИНА. Сережа, вы прекрасно знаете, у меня с Берлином все покончено.
      СЕРГЕЙ. А сейчас все закружилось снова. Последний этап - для меня самый мучительный... Самый болезненный.
      МАРИНА. О ком Вы говорите?
      СЕРГЕЙ. О Косте, моем друге по Константинополю и Праге, о человеке совершенно далеком от Вас. Вы долгое время встречали его с насмешкой. Он Вам не нравился. Стоило мне уехать на короткое время, и у Вас начался новый ураган... О вашем новом увлечении я узнал случайно, хотя об этом увлечении были осведомлены в письмах все Ваши друзья...
      МАРИНА. Кто, именно, рассказал Вам о нашей любви?
      КОСТЯ. Любви?
      МАРИНА. Мы с Костей любим друг друга...
      СЕРГЕЙ. Марина, это самообман. Вы встречаете человека и придумываете в этом человеке не существующие качества, и ураган начинается. Я не верю этому человеку. Я знаю, что этот маленький Казанова, скоро Вас бросит. А в Вашем состоянии это равносильно смерти. Земля давно ушла из под Ваших ног. Я должен быть твердым, но боюсь за Вас. Вы рветесь к смерти.
      МАРИНА. Сережа, - это серьезно... Я не могу ничего... это выше моих сил... Могу только писать поэмы...
       Любовь - это плоть и кровь,
       Цвет, собственной кровью полит,
       В ы думаете, любовь -
       Беседовать через столик?
       Часочек -- и по домам?
       Как те господа и дамы?
       Любовь, это значит...
       -- Храм...
      .СЕРГЕЙ. Все Ваши мысли с другим Я не могу к Вам подойти, не вызывая раздражение, почти злобу. Я одновременно и спасательный круг и жернов на шее. Не знаю на что решиться. Каждый последующий день хуже предыдущего ... Долго это сожительство длиться не может. Или я погибну. Я решил: нам надо расстаться...
      МАРИНА. Сережа, мы не можем расстаться... Мы -- одно целое.
      СЕРГЕЙ. Вы должны уйти от него. Иначе... мы расстаемся...
      МАРИНА. Сверхбессмысленнейшее слово:
       Расстаемся. - Одно из ста?
       Просто слово в четыре слога,
       За которыми пустота.
       Расставаться - ведь это врозь
       Мы же сросшиеся...
      
      СЕРГЕЙ. Я так сильно и прямолинейно и незыблемо любил
       Вас... Я боялся лишь Вашей смерти... Вы сделались такой неотъемлемой частью меня, и сейчас, стараясь над разъединением наших путей, я испытываю чувство такой опустошенности, такой внутренней разодраности...
      
      МАРИНА. Любил? А сейчас?.
      
      СЕРГЕЙ. Мы должны расстаться...
      МАРИНА.
      Ты меня любивший фальшью...
      Истины - и правдой лжи,
      Ты, меня любивший дальше
      Некуда! - за рубежи!
       Ты, меня любивший дольше Времени. - Десницы взмах!
       - Ты меня не любишь больше! Истина в пяти словах.
      Я записала в дневнике: (Запись в дневнике):
      "Трагическая невозможность оставить С.", - Сережу.
      12 декабря - конец моей жизни. Хочу умереть в Праге, чтобы меня сожгли...
      СЕРГЕЙ (письмо к Максу Волошину). 12 декабря... Макс, мой самый близкий друг... Марина - человек страстей... Жизнь моя сплошная пытка... Все это время я пытался, избегая резкости, подготовить Марину и себя к предстоящему разрыву... Нужно было каким-то образом покончить с совместной нелепой жизнью, напитанной ложью, неумелой конспирацией и прочими ядами... О моем решении - разъехаться я сообщил Марине. Две недели она была в безумии. Рвалась от одного к другому, не спала почти, похудела, впервые я видел ее в таком отчаянии. Наконец, объявила, что уйти от меня не может, ибо сознание, что я где-то нахожусь в одиночестве, не дает ей ни минуты не только счастья, но и покоя. Увы - я знал, что это так и будет. С ужасом жду грядущих дней и месяцев. Изо всех сил стремлюсь выкарабкаться. Но как, куда? Если бы ты был рядом... Пишу это письмо только тебе. Никто ничего еще не знает... Да, вот еще... В последнее время мне почему-то чудится скорое возвращение в Россию. Может быть, потому, что "раненый зверь заползает в свою берлогу..."
      
      СЦЕНА VII
      Комната на даче в Тарусе на первом этаже. Аля и Алексей Владимирович Эйснер.
      АЛЯ. Эйснер? Алексей...
      ЭЙСНЕР. Владимирович... Он самый.
      АЛЯ. Никак не ожидала...
      ЭЙСНЕР. Ничего удивительного, Аля, мы с тобой не виделись почти тридцать лет.
      АЛЯ. С тех пор, как я уехала из Парижа в Москву мы не встречались...
      ЭЙСНЕР. Правильно... Аля, я прочел твое объявление в Литературной газете, и решил поделиться своими воспоминаниями о Марине Ивановне... А тут, вот Родзевич послал меня к тебе с этим пакетом...
      АЛЯ. Это он возвращает мамины письма, как и обещал.
      ЭЙСНЕР. Еще есть письмо от него, личное, обрати внимание. Сказал - очень важное.
      АЛЯ. Константин Болеславович побывал у меня. Теперь я могу сказать, что повидалась с человеком из того поколения. Это было высокое поколение!
      ЭЙСНЕР. Аля, мне кажется, ты немного преувеличиваешь.
      АЛЯ. Мы встретились с Родзевичем бесконечно трогательно. Он плакал, вспоминая папу и маму, единственно настоящее, что было в его жизни: встреча с этими двумя людьми, Мама - душа, Папа - действие, умение жертвовать собой.
      ЭЙСНЕР. Совершенно правильно. Сережа - всегда был человеком действия, стремился быть на службе той или иной благородной идеи.
      АЛЯ. Алексей Владимирович, расскажите о Папе, Вы же были близкими друзьями... Я хочу написать о нем...
      ЭЙСНЕР. Это был очаровательный и благороднейший человек. Я перед ним млел.
      МАРИНА. Он тонок первой тонкостью ветвей.
       Его глаза - прекрасно-бесполезны!
       Под крыльями распахнутых бровей
       --Две бездны.
      
      ЭЙСНЕР. Когда я с ним познакомился, он был уже не такой красивый, как в молодости. Он тогда много пережил, и надо отдать ему должное, он всю жизнь вел себя так, как будто живет в самой счастливой семье. Никому ни слова, что там у вас творилось...
      АЛЯ. Я не об этом. Расскажите о его мужестве. Важно, чтобы и Папа остался - его несказанная душа, ум, его прелестный, юмор и его грусть... Как он мне много дал! Мама меня учила многому, и это не привилось, а привилось многое из отцовского, который никогда меня не учил...
       ЭЙСНЕР. Что я могу добавить? Сережа будучи в эмиграции начал увлекаться идеями евразийства...
      АЛЯ. Да, да. Папу все называли "совестью евразийства".
      ЭЙСНЕР. Да, "Евразия - безобразие": ничего не скажешь. Дело было поставлено таким путем. В начале тридцатых годов в парижскую группу евразийцев стали проникать советские агенты НКВД, направлявшие действие организации и субсидировавшие ее. Сережу, который стал одним из организаторов парижского "Союза возвращения на Родину", Сперва запутали, потом завербовали, скорее, купили обещанием вернуться на Родину.
      АЛЯ. Папа мечтал принести пользу России, вернуться достойным сыном своей Родины. Он был советским разведчиком. Ему должны были дать орден за его работу во Франции.
      ЭЙСНЕР. Мы тогда говорили: "Сперва - орден, потом - ордер". Но мы с Сережей получили только последнее.
      АЛЯ. Это недоразумение, если бы не Берия...
      ЭЙСНЕР. Аля, ты такая же прекраснодушная, как твой отец... Что еще добавить? Когда Сергей Яковлевич стал работать на НКВД, он привлек и меня. Сережа стал получать зарплату в НКВД довольно поздно. При всем бедственном положении вашей семьи ему нельзя было предложить деньги, не такой он был человек, приходилось настаивать: "Это Вам дает Родина".
      АЛЯ. Да, вы правы. Папа видел в своей работе не службу, а служение.
      ЭЙСНЕР. Сережа, конечно, скомпрометировал Марину в глазах русского Парижа. Марину тоже вызвали в полицию и, надо сказать, что она вела себя благороднейшим образом. Она им заявила: "Это самый честный, самый благородный, самый человечный человек". Потом она им читала по-французски свою поэму "Молодец". "Один мой знакомый видел, как Марина плакала и повторяла одно и то же: "Сережа никогда, никогда не мог пойти на убийство, это невозможно, это неправда"...
      (Пауза)
      Аля, я должен покаяться...
      АЛЯ. В чем?
      ЭЙСНЕР. Мы, друзья Сережи, считали, что МАРИНА, конечно, поэт гениальный, но в политике ничего не понимает. Мне надо было пережить все, что я пережил: Испанию, возвращение в СССР, советские тюрьмы и лагеря, реабилитацию, чтобы увидеть, что она многое понимала лучше нас... Сережа и я считали так: строится справедливое общество, и строится в нашей стране - мы должны быть там... Если бы не наши завиральные идеи, МАРИНА сюда никогда бы не приехала... Была бы жива...
      АЛЯ. Вы забываете, Мама приехала сюда перед самой войной с Германией... Это не папина вина...
      ЭЙСНЕР. Я сейчас чувствую себя страшно виноватым перед Мариной... мы все виноваты... В последнем письме, уезжая из Парижа, она написала: "Здесь меня не печатают, там не дадут писать". Трагическое письмо. Как она не хотела сюда ехать...
      АЛЯ. Вы забываете, Мама всегда говорила: "Есть такая страна - Бог, Россия с ней граничит. В России меня лучше поймут".
       ЭЙСНЕР. Аля, помните стихи Марины:
       С фонарем обшарьте весь подлунный свет,
       Той страны на карте - нет, в пространстве - нет.
       Выпита как с блюдца: донышко блестит!
       Можно ли вернуться в дом, который - срыт?
      Что еще можно добавить?... Ровным счетом - ничего.
      
      СЦЕНА VIII
      Комната на даче в Тарусе, наверху. Аля и Марина.
      
      МАРИНА. Аля, где ты была? Никакого у нас с тобою романа не получается. Я нашла твое письмо, из которого поняла, что ты больше заботишься оставить память о Сереже, а не обо мне. На это уходит все твое время.
      АЛЯ. Мама, я уверена, Вы все равно останетесь, а вот Папа останется только, как муж Марины Цветаевой. А мне хотелось, чтобы знали о нем больше... О каком письме Вы говорите?
      МАРИНА. Пишешь ты Эренбургу: "Дорогой Илья Григорьевич! Если есть еще время и место в Вашей книге, напишите больше о Папе. Скажите, что Сережа был человеком безукоризненной честности, благородства, стойкости и мужественности. Мама свое слово скажет и сроки не так уж важны для таланта. В ее завтра я уверена, а вот с отцом совсем иначе". Послушался тебя "дорогой Илья Григорьевич"?
      АЛЯ. Он добавил в свою книгу - о папиной совести и о мужественности.
      МАРИНА. Всего два слова, негусто. Аля, у тебя так мало осталось времени...
      АЛЯ. Я все напишу. Успеется...
      МАРИНА. Когда, успеется? Посмотри на себя, как ты выглядишь? Лицо опухшее, под глазами круги. Аля, у тебя же больные сердце и почки...
      АЛЯ. Интересно, какое было бы у Вас сердце и почки, если бы Вы просидели семнадцать лет в лагерях? Если бы Вас сажали в холодный карцер почти раздетую?
      МАРИНА. Аля, прости. Я должна тебя расспросить об этом. Что-то меня останавливает.
      АЛЯ. Можете не расспрашивать, сама все расскажу.
      МАРИНА. Это было так ужасно, когда тебя увели прямо с дачи в Болшево. А мы остались...
      АЛЯ. Я нашла в Ваших бумагах запись о моем аресте:"Разворачиваю живое мясо. Короче: двадцать седьмого августа 39 года в ночь арестовали Алю. Аля -- веселая, держится браво, отшучивается. Уходит не прощаясь. Я -- что же ты, Аля, так ни с кем не простившись? - она, в слезах, через плечо, отмахивается. Комендант: так лучше, долгие проводы -- лишние слезы".
      МАРИНА. Там не все записано. Я помню, твой Муля забежал вперед, хотел еще раз увидеть твое лицо. Ты шла и плакала.
      АЛЯ. Мулька накануне остался ночевать на даче. Мы уже все с ним решили: он уходит из семьи, мы женимся и будем жить вместе. Мама, мы уже сняли в Москве комнату, в которой собирались жить. Это было мое самое счастливое время. У меня был "муж, которого Бог дает только однажды".
      МАРИНА. "Аля, маленькая тень на огромном горизонте, тщетно говорю: "Не троньте"... А они тронули...
      АЛЯ. Я была твердо уверена, что произошла ошибка, Папа и Муля хлопочут, добиваются моего освобождения, доказывают, что за мной нет никакой вины. В первое время я ждала, сейчас откроется дверь, и меня выпустят на волю. Целыми днями сидела на полу у двери...
      МАРИНА. Твой отец написал письмо на имя наркома. Он ручался за твою политическую благонадежность. А через полтора месяца его самого забрали.
      АЛЯ. Первый допрос был в тот же день, как меня забрали. Они потребовали рассказать о моей антисоветской деятельности и о сотрудничестве с иностранными разведками. Первый допрос длился недолго, допрашивали три часа. Второй допрос длился уже восемь часов. Следователи менялись...
      МАРИНА. Кто же эти следователи?
      АЛЯ. Мама, Вы их все равно не знаете.
      МАРИНА. И тебя они били?
      АЛЯ. Били другие, специальные мастера... Они избивали меня резиновыми дамскими вопросниками, в течение двадцати суток, лишали сна, вели круглосуточные "конвейерные" допросы, сажали в одних трусиках босую на каменный пол в карцер... производили инсценировки расстрела...
      МАРИНА. В чем же тебя обвиняли?
      
      АЛЯ. Обвиняли меня в шпионаже, не верили, что я вернулась на родину добровольно, считали, что меня завербовали...
      МАРИНА. Аля, как же ты все это выдержала?
      
      АЛЯ. Я не выдержала.Держалась месяц...
      
      МАРИНА. А потом?
      
      АЛЯ. Созналась.
      
      МАРИНА. В чем?
      
      АЛЯ. Созналась, что была агентом французской разведки.
      
      МАРИНА. Но это неправда, Алечка...
      
      АЛЯ. Пришлось сознаться, чтобы они перестали меня мучить.
      
      МАРИНА. Аля, ты молодец! Выдержала целый месяц. Другие не выдерживали столько. А ты - целый месяц. Они перестали тебя мучить?
      АЛЯ. Им была нужна не я ...
      
      МАРИНА. А кто? Кто? Ты хочешь сказать ...
      
      АЛЯ. Я тогда ничего не понимала. Зачем они меня бьют? Что им от меня нужно? Потом поняла... Им был нужен мой отец.
      
      МАРИНА. Они хотели, чтобы ты...
      АЛЯ. И они выколотили все, что им было надо...
      МАРИНА. Вот почему Сережу забрали через полтора месяца после тебя. Теперь понятно... Что ты рассказала им?
      АЛЯ. Им было нужно не просто утверждение, что Папа был иностранным агентом. Нужна была конкретная история, факты... Я это не сразу поняла. А когда поняла... сочинила историю.
      МАРИНА. Что ты сочинила?
      АЛЯ. Вы будите меня презирать...
      МАРИНА. Аля, я все пойму... Не бойся... Расскажешь, и тебе станет легче...
      АЛЯ. Дело было в Париже, отец в тот день был болен, мы с ним в доме были одни... Он подозвал меня и попросил присесть на кровать. Он сказал, что непоправимо погубил жизнь мне и Вам. Я подумала, что он говорит о тяжелой материальной стороне нашей жизни, стала его утешать, но он остановил меня... Он сказал: "Ты еще молода, ничего не знаешь и не можешь понять меня. Я запутался как муха в паутине".
      МАРИНА. Так тебе и сказал?
      АЛЯ. Нет, слушайте дальше: "Ты можешь уехать в СССР и прекрасно устроить свою жизнь. Мое положение безвыходно, я лично вернуться в СССР никогда не смогу". Зная, что отец связан с советской разведкой, я спросила, неужели он своей работой на СССР не искупил прошлого. И тут он ответил мне: "Не только на СССР".
      МАРИНА. Аля, этого разговора не было! Что ты молчишь, скажи, что все выдумала! Скажи что-нибудь !
      АЛЯ. Они меня так мучили, я не могла больше терпеть. Этот протокол я подписала двадцать седьмого сентября. Ровно через месяц.
      МАРИНА Сережу забрали 10 октября. Ранним-ранним утром... Потом забрали наших соседей по даче Клепининых, и мы с Муром остались на этой даче вдвоем.
      
      
      СЦЕНА IX
      
      
      Комната внизу на даче в Тарусе. У Али были гости, которые делились своими воспоминаниями о Марине. После ухода гостей Аля убирает со стола посуду. Отчетливо слышен Маринин голос, читающий стихотворение.
      
      ГОЛОС МАРИНЫ.
      Всe повторяю первый стих
       И всe переправляю слово:
       -- "Я стол накрыл на шестерых"...
       Ты одного забыл -- седьмого.
      
       Невесело вам вшестером.
       На лицах -- дождевые струи...
       Как мог ты за таким столом
       Седьмого позабыть -- седьмую...
      
      
      АЛЯ (кричит). Да замолчите же! Не надо! Остановитесь! (бежит наверх).
      ГОЛОС МАРИНЫ. Невесело и не светло
       Ах! Не едите и не пьете...
      АЛЯ. Не надо, прошу Вас, не надо!
      Голос Марины затихает, входит АСЯ. Она продолжает читать стихотворение, ее манера читать стихи похожа на манеру Марины.
      
      АСЯ. Робкая как вор,
       О - ни души не задевая! -
       За непоставленный прибор
       Сажусь незваная, седьмая.
      
      АЛЯ. Ася, это ты? Как ты меня напугала.
      АСЯ. Я приехала не во время. У тебя было столько гостей. Я их сейчас встретила... они под впечатлением от вечера, идут читают Маринины стихи...
       И - гроба нет! Разлуки - нет!
       Стол расколдован, дом разбужен.
       Как смерть - на свадебный обед,
       Я - жизнь, пришедшая на ужин.
      АЛЯ. Перестань, прошу тебя. Я сегодня пригласила гостей, стали читать стихи и вспомнили мамино стихотворение: "Ты стол накрыл на шестерых". Оказалось, что гостей ровно шесть.
      АСЯ. Она написала это в ответ на стихотворение Арсения Тарковского. Марина тогда очень увлекалась Арсением...
      АЛЯ. Неважно, кем Марина увлекалась... Оставь маму в покое...
      АСЯ. Аля, ты позвала шесть человек гостей, а меня не пригласила.
      АЛЯ. Я собрала сегодня всех, кто видел маму после ее приезда в Россию. Тебя не позвала, потому что ты в это время была в лагере...
      АСЯ. А я припасла кое-что интересное...
      АЛЯ. Что именно?
      АСЯ. Впрочем, хорошо, что все ушли... Я точно выяснила, почему Марина покончила с собой... Только не перебивай меня. Ты помнишь, хозяева комнаты, где жила Марина и Мур, сказали, что накануне самоубийства Мур и Марина о чем-то "крупно говорили". Хозяева не знали, о чем, так как говорили они по-французски. На следующее утро Марина осталась дома одна...
       АЛЯ. Я знаю.
      АСЯ. Прошу не перебивать. Слушай внимательно, самое главное: я в Москве виделась с приятелем Мура по Елабуге. Так вот, Мур передал своему приятелю, что он сказал Марине во время ссоры, накануне ее гибели...
      АЛЯ. Что он сказал?
      АСЯ. "Ну, уж кого-нибудь из нас вынесут отсюда вперед ногами!" Я думаю, эти грубые слова Мура прозвучали для Марины - приказом к смерти. Ее самоубийство - было жертвенным. Она поняла, что ее смерть, удержит Мура от смерти. Уходила, чтобы не ушел он!
      АЛЯ. Это твоя версия?
      АСЯ. Это не версия, это - факт! Я уверена...
      АЛЯ. Есть и другие мнения.
      АСЯ. Я знаю, что ты хочешь сказать, что Марина ушла оттого, что не вынесла тяжести жизни. Запомни, от нищеты Цветаевы не погибают. У Марины было сильнейшее нервное расстройство, а тут еще ссора с Муром...
       АЛЯ. Я проследила последние дни Марины. В них много непонятного: в Елабуге ей предложили работу переводчицы в лагере для военнопленных. Мама хорошо знала немецкий. Почему она не согласилась быть переводчицей, а поехала в Чистополь, где получила положительный ответ на просьбу о работе и о прописке в Чистополе, потом вернулась в Елабугу и повесилась?... Ее действия скорее похожи на метания человека, который попал в "тупик", чем на человека, находящегося в депрессии... Она была, как сумасшедшая... Думаю,, я знаю, почему,,,
      АСЯ. Почему?
      АЛЯ. Если бы она согласилась на работу переводчика, ей пришлось быть информатором в НКВД...
      АСЯ. Мне все таки непонятно, почему она была, как сумасшедшая.
      АЛЯ. Я тоже была как сумасшедшая, когда мне в лагере предложили стать информатором, по-лагерному стукачкой. Они так на меня давили и пугали... Я чуть не повесилась. Муля смог перевести меня в другой лагерь...
      АСЯ. Ты думаешь Марине тоже предлагали стать стукачкой?
      АЛЯ. Если они давали ей работу переводчицы... это могло быть только при условии, если она за это заплатит. Мама не могла быть информатором... Она отказалась, тогда они ее припугнули.
      АСЯ. Как?
      АЛЯ. Я не знаю... Может быть сказали, тогда вы не получите никакой работы.
      АСЯ. Зачем она ездила в Чистополь?
      АЛЯ. Во всяком случае не за работой. Может быть, искала защиты... Я искала защиты у Мули, а у мамы никого не было...
      АСЯ. Это все твои домыслы...
      АЛЯ. А гибель мамы из-за ссоры с Муром - это твои домыслы.
      АСЯ. Я вижу, мы ни о чем не можем договориться...
      АЛЯ. Да, кстати, Ася, чтобы не было между нами недомолвок, я хочу сообщить тебе мое решение относительно маминого архива. Я решила закрыть архив до конца нашего века, чтобы ни мамины, ни мои современники к нему не прикасались.
      АСЯ. Аля, но...
      АЛЯ. Никаких "но". Я твердо решила. Я не прочла ни одного личного маминого письма. Я сознаю, что я меряю маму своею дочерней меркой, но иначе не могу
      АСЯ. Не слишком ли тесна твоя дочерняя мерка? Ведь Маринины письма - это те же стихи.
      АЛЯ. Я считаю, надо издать сначала всю Цветаеву, а уже тогда можно будет издавать ее переписку... Следует показать, что мамины любовные отношения были не просто человеческой слабостью, а помогали в творчестве... Кроме того, и Костя тоже...
      АСЯ. А что Родзевич?
      АЛЯ. Родзевич настаивает на закрытии Маминого архива. Прислал мне специальное письмо.
      АСЯ. Почему? Марина все отношения с ним давно уже описала в своих поэмах. Может быть, здесь кроется что-то другое?
      АЛЯ. Что, по-твоему?
      АСЯ. И Сережа и Родзевич, оба были завербованы НКВД.
      АЛЯ. Они были разведчиками.
      АСЯ. По-моему. они были агентами НКВД. Родзевич понимает, что всвязи с опубликованием его писем к Марине может подняться волна интереса к его деятельности на ниве НКВД. А это для него крайне нежелательно. И сюда приезжал уговорить тебя закрыть Маринин архив. Что не так? Бедная моя сестра. При жизни ее не печатали и после смерти тоже самое...
      АЛЯ. Ася, Почему ты так не любишь Костю?
      АСЯ. Боюсь, что Костя привлек Сергея работать в НКВД... Вижу ты мне не веришь... заболталась я здесь с тобой... Надо бежать, а то на последнюю электричку опоздаю...
      АЛЯ. Ты уже опоздала. Оставайся.
      АСЯ. Почему меня не предупредила?
      АЛЯ. Ты поздно приехала. Переночуй здесь, а завтра утром уедешь. Можешь лечь наверху. Там пустая комната, ложись на мою кровать...
      АСЯ. А ты где будешь спать?
      АЛЯ. Я буду здесь, внизу
      АСЯ. На кресле?
      АЛЯ. На кресле удобно. Спокойной ночи, Ася.
      Анастасия поднимается наверх. АЛЯ садится в кресло.
       АСЯ. Аля, дай мне свечу, у тебя темная лестница.
      АЛЯ. Свечу найдешь наверху, на столе.
      АСЯ. Спокойной ночи, Аля..
      
      СЦЕНА Х
      Комната на даче в Тарусе, внизу. Аля, сидя на стуле, спит. Входит Марина.
      
      АЛЯ (проснувшись). Кто здесь? Мама, это Вы? Что Вы внизу делаете?
      МАРИНА. Ты не поднимаешься наверх, поэтому я спустилась к тебе.
      АЛЯ. Я думала, Вы больше не придете после нашего последнего разговора...
      МАРИНА. А тебе хотелось бы? Опять проторчала целый день внизу. Вместо того, чтобы работать, устроила эту встречу...
      АЛЯ. Да, устроила. А Вы что делали?
      МАРИНА. А я разбиралась в твоих письмах.
      АЛЯ. В моих?
      МАРИНА. Да, и наткнулась на пачку писем, твои письма Муле из лагеря. До сих пор под впечатлением. Но многое мне в них непонятно.
      АЛЯ. Что же Вы не понимаете?
      МАРИНА. Вот, к примеру, ты пишешь из лагеря: "Мне так хочется быть здоровой и сильной, чтобы иметь возможность работать по-настоящему..."
      АЛЯ. Что тут непонятного? Я выполняла норму и даже иногда перевыполняла, но после этого быстро выдыхалась... И мне было обидно... Мне хотелось не уставать.
      МАРИНА. И дальше: "На днях мы ездили на строительство моста. Мне трудно выразить это словами, но в размахе строительства и в этих огнях я еще сильнее почувствовала Москву, Кремль, волю и ум вождя". Какого вождя, Аля? Сталина?
      АЛЯ. Да.
      МАРИНА. "И вот потому мне обидно, родной мой, что все мои силы ушли на никому ненужные беседы". Аля, что такое "беседы"?
      АЛЯ. "Беседы" - по лагерному - допросы.
      МАРИНА. И вот еще: "Ленин сказал, что без малого не строится великое, и я утешаю себя, что и моя работенка тоже полезна. Ты только и думать не смей, что я озлобилась или хотя бы обиделась..."
      АЛЯ. Да, я писала в ответ на Мулины заклинания, он почти в каждом письме умолял меня не озлобиться и суметь понять, что частные несправедливости нельзя смешивать с общим ходом событий.
      МАРИНА. И ты сумела это понять, сидя в лагере?
      АЛЯ. Да, сумела.
      МАРИНА. Аля, неужели ты осталась все такая же после лагеря, после всего, что ты пережила?
      АЛЯ. Какая, такая?
      МАРИНА. Правоверная... Наивная...
      АЛЯ. Я и сейчас скажу, хорошо, что есть страна, которая с величайшими трудностями строится, и, что эта страна - моя. Я и сейчас не отказываюсь от написанного... Если бы не Берия...
      МАРИНА. Какие трогательные письма, Аля, какая сломленность. Я не могла их без слез читать...
      АЛЯ. Зачем Вы читаете мои письма? Я ведь не прочла ни одного Вашего личного письма.
      МАРИНА. Все, что в моих письмах, есть и в моих стихах. Потом переписка -- мой любимый вид общения. Аля, это правда, что Муля был сотрудником НКВД?
      АЛЯ. Не трогайте Мулю. Оставьте его мне. Единственный раз в жизни я была счастлива, тогда в Москве. Мулю арестовали вместе с другими членами еврейского антифашистского комитета -- расстреляли в пятьдесят втором году. Всего немного времени он не дожил до разоблачения Берии...
      МАРИНА. Я любила Мулю, и Мур любил его...
      АЛЯ. Только несколько месяцев тогда в Москве я прожила свою личную жизнь. Всю жизнь, сколько я себя помню, я жила только Вами. Теперь я снова занята Вами. И не только я -- все заняты, приходят ко мне поделиться своими воспоминаниями о Вас, услышать, узнать что-то о Вас...
      МАРИНА. Всех обо мне расспрашиваешь, кроме меня самой... Боишься?
      АЛЯ. Боюсь? Нет, конечно.
      МАРИНА. Значит, я ошибаюсь...
      АЛЯ. Я только хочу у Вас спросить... В записке, оставленной Муру, вы просили передать мне и папе, что попали в "тупик". Что, значит этот "тупик"?
      МАРИНА. Тсс... Тихо... Об этом никому нельзя говорить: могут услышать.
      АЛЯ. Кто? Мы одни.
      МАРИНА. А там? Наверху?
      АЛЯ. Ася. Она уже спит.
      АЛЯ. Почему никому нельзя говорить?
      МАРИНА. Я дала расписку...
      АЛЯ. Какую расписку?
      МАРИНА. Аля, ты такая правильная. Боюсь, что ты не поймешь...
      АЛЯ. Я очень прошу... Я вам о себе все рассказала...
      МАРИНА. Аля, это я не сама сделала, мне помогли...
      АЛЯ. Кто помог?
      МАРИНА. Хорошо, постараюсь объяснить... Расскажу, как было дело... А ты, ты подумай... Ты ведь знаешь, я в тот день осталась одна. Когда все ушли, пошла к столу и написала три прощальных письма: Муру, Асееву и "дорогим товарищам", чтобы помогли Муру переехать в Чистополь. А когда отложила ручку, оглянулась, сзади стоял он...
      АЛЯ. Кто?
      МАРИНА. Сережа... Кто же еще? Он совсем не изменился, я два года его не видела, стоял такой красивый, в лучах солнца... Мне показалось, что он стал еще моложе. Похудел, но глаза так светились и сверкали... Ты ведь знаешь, какие у него бывали глаза, когда он что-то задумывал. Он стоял и смотрел на меня этими глазами, потом кивнул головой и сказал: "Ты правильно решила, у тебя нет другого выхода". -- "Все могло быть иначе, -- я сказала, -- если бы мы не вернулись в Россию". --"Ты сделала все правильно, ты не могла оставаться во Франции, там -- немцы"--, потом, подошел поближе, положил руки мне на плечи: "Мне тоже не спастись: они приговорили меня к расстрелу. Всех, проходящих по моему делу, расстреляли три дня назад. Теперь моя очередь. Тебе тоже пора, пока никого нет, а то хозяева вернутся"... Я хотела сделать это в комнате, завесила окно платком, чтобы не было видно с улицы, хотела снять фартук -- не успела. Сережа вышел в сени и из сеней крикнул мне: "Сюда, сюда, здесь удобней. Иди скорей!"
      АЛЯ. Это неправда! Он не мог так сказать. Вы с ним были всегда на "Вы".
      МАРИНА. Всегда на "Вы", а это же перед смертью. Я вышла в сени, Сережа указал мне на крепкий, железный крюк прямо над дверями. Он был прав... Всегда боялась "недоповеситься" Шнурок я припасла заранее. Я поднялась на стул, теперь я смотрела на него сверху вниз. Сережа улыбнулся, подошел поближе, я нагнулась, он поцеловал меня в лоб и так тихо-тихо в самое ухо:
       В царстве небесном - овцы все целы!
       Спи, моя белая! Больно не сделаю!
       Аля, ты помнишь, откуда это?
      АЛЯ. Это из Вашей поэмы "Молодец".
      МАРИНА. Потом Сережа взял меня за руку... Последнее, что я помню: яркий белый свет и, мы с ним летим, летим на этот свет, в эту "огнь-синь". Удивительно, все было так, как в моей поэме.
      АЛЯ. Ничего этого не было. Это Ваши фантазии. Все, кто проходил вместе с папой по делу Евразии были расстреляны 27 августа...
      МАРИНА. Какие мои фантазии? Ты это сможешь потом проверить: тех, кто проходил по делу Сережи, расстреляли раньше , а Сережа был расстрелян в октябре. 31 августа Сережа был еще жив...
      АЛЯ. Это был кто-то другой. Вы не разобрались...
      МАРИНА. Никто кроме Сережи в эту минуту не мог придти...Сережа - моя доля, моя судьба. Аля, а ты помнишь?
       Как я грешница великая пред Богом,
       Проносите меня, девки, под порогом.
       Как я с нежитью и в смерти неразрывна,
       Хороните меня, девки, на развилье:
       В снегах, без креста..."
      Аля, креста-то на моей могиле не было... Только горшок с цветком.
      АЛЯ. Нет! Нет! Я все равно не верю! Этого не было! Не было! Я знаю, для чего вы так говорите...
      МАРИНА. Что ты имеешь ввиду?
      АЛЯ. Хотите во всем обвинить папу!
      МАРИНА. Я рассказала , как все было... Так и знала, что ты ничего не поймешь...
      АЛЯ (кричит). Ничего этого не было! Не было! Папа не виноват в Вашей смерти! Какая может быть у папы вина, если он любил свою Родину, хотел служить ей и приносить своим служением пользу?
      МАРИНА. Любить -- Родину от чистого сердца -- дело святое. Все зависит от того, какую Родину...
      АЛЯ. Родина бывает только одна... Уходите! Не приходите! Я не хочу больше...!
      
      СЦЕНА. XI
      Ася появляется со свечой, Марина исчезает.
      АСЯ. Что случилось? Ты чего так раскричалась?
      АЛЯ. Мама опять ко мне приходила...
      АСЯ. Зачем?
      АЛЯ. Поговорить... о жизни и о смерти... Сегодня я спросила у нее, что значит "тупик"...
      АСЯ. Как она объяснила?
      АЛЯ. Сначала испугалась... Сказала, что не может об этом говорить... Это секрет, потому что она дала расписку... Я после этих объяснений еще больше убедилась, в правильности своей версии...
      АСЯ. АЛЯ, как знаешь... Я в своих воспоминаниях напишу свою версию.
      АЛЯ. Пиши, что хочешь... Потом, Мама стала читать отрывки из своей поэмы "Молодец".
      АСЯ. Почему из этой поэмы?
      АЛЯ. Это любимая поэма Мамы. Она начала писать поэму в России, кончила в эмиграции. А затем перевела всю поэму на французский язык.
      АСЯ. Теперь понимаю, почему она читала ее французским полицейским. Что же ей там так нравилось в этой поэме?
      АЛЯ. Мне кажется, она хотела разгадать загадку злодеяния и чистого сердца.
      АСЯ. Какая еще загадка?
       АЛЯ. Это русская сказка о девушке Марусе, которая выходит замуж за упыря, а упырь убивает сначала ее брата, затем мать...
       "Не одну твою жызнь,
       В руках сердце держу.
       Вчера брата загрыз,
       Нынче мать - загры..."
      АСЯ. Загрызу?
      АЛЯ. Нет, не надо окончания. Так страшнее. Молодец-упырь зачарован злой силой, но всем сердцем любит девушку, девушка тоже его любит и не может разорвать эти чары.
      АСЯ. Я знаю эту сказку, но в ней счастливый конец... Маруся освобождается от чар, окропив молодца святой водой.
      АЛЯ. У Мамы другая концовка: девушка взлетает навстречу любимому и улетает вместе с ним в "огнь-синь"... Она мне сказала, последнее, что помнит перед смертью, как она вместе с Сережей улетает в "огонь-синь".
      АСЯ. Если они улетают вместе, значит, она простила ему...
      АЛЯ. Ася, что ты городишь? Почему Мама должна что-то прощать папе?
      АСЯ. Подумай и постарайся понять, что произошло с нашей семьей и почему... Я хочу тебе сказать, если Марина приходит к тебе каждую ночь, значит, у нее душа не успокоенная...
      АЛЯ. Что значит -" не успокоенная"?
      АСЯ. "Не успокоенная" душа - это тоже из Марининой сказки. Марина рассказывала эту сказку мне в детстве, чтобы напугать меня...
      АЛЯ. Расскажи...
      АСЯ. А ты не испугаешься?
      АЛЯ . Постараюсь...
      АСЯ. Идет девушка ночью мимо храма, видит свет, заходит. Служба тихая, священник чудной, молящиеся - чудны: одни давно невиданные, другие и вовсе никогда. Вдруг кто-то ее трогает за плечо. Оборачивается: крестная мать, покойная: "Беги, девонька, а то здесь твоя мать родная, - увидит - разорвет". Но поздно: мать - увидела, вон, сквозь толпу пробирается. Девушка - бежать, мать за нею, так и мчатся они по пустым полям. Дочь-то по земле, а мать-то за ней - по над землей. Рядом крестная не дает в обиду, на бегу засыпает ту, родную, крестами, открещивается. Наконец -- край деревни, первая хата. Родная мать исчезает. Петухи поют и крестная, прощаясь: "Никогда, девонька, больше не заходи ночью в церковь, как увидишь свет. Это "неуспокоенные" души молятся с "неуспокоенным" попом. Не будь меня - заела бы тебя родная ма..."
      АЛЯ. Хватит! Перестань! Не хочу больше ничего слышать!
      Не хочу, не хочу! ( Начинает плакать). Ничего не хочу слышать ...
      АСЯ. Аля, ты чего плачешь? Это же детская сказка, любимая сказка Марины.
      АЛЯ. А когда же она, по-твоему, успокоится?
       АСЯ. Не знаю... Трудно сказать... Думаю, успокоится, когда напечатают все, что она написала и, когда воздадут ей по заслугам...
      (пауза)
      А может быть, никогда... Она такая!
      
      
      ЗАНАВЕС
      
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Ансельм Людмила Николаевна (luanselm@yahoo.com)
  • Обновлено: 23/11/2015. 81k. Статистика.
  • Пьеса; сценарий: Драматургия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.