***

Коль скоро в грядущее тащат силком,
Зачем же рассудок мой так насеком,
И скоро ль судьба-игрунья,
Подвинет из шершня в трутня,

И сколько еще, на себе волоча
Бесславные годы, тянуть в полплеча,
Отчаиваясь торопливо,
Горчить, как постылое пиво?

Я так и не понял, с чего это так -
Истаяли протуберанцы отваг,
Чтоб осень, в мученьях заядла,
У самого горла стояла.

В которые ж сроки, вертясь, как юла,
Внезапная тяжесть на сердце б легла,
Прошлась бы по линии спила
И с Богом бы отпустила?

***

Смиряться не грех: человечество подло обжулив,
Имущие только и ждут, что ругаться начнём.
Давно удивляться нам нечему: слава буржуев -
Не в них, а в ничтожестве нашем, и больше ни в чем.

Как, рты растянув, или просто для храбрости бахнув,
Беду неминучую сослепу выдав за трабл,
С таким придыханьем они произносят названия банков,
Что сразу понятно, кто всех их родил-воспитал...

Но мы-то тут что? Изменившись едва ли на йоту,
Крылами прикрывшие тяготы нищих семей,
Божественны ли без убийственной тяги к полёту,
Загадка простая. С ответом, гнездящимся в ней.

***

За четыре секунды до полных врак,
Постановочных роликов, истин мутных
Полусвет ли выберу, полумрак...
Разве учат этому в институтах?

Что я видел? Энное мартобря,
Взгляды - олово, речь и повадки грубы,
И ружейное масло дымит, горя,
Там, где с трупами сходятся полутрупы.

Что я знаю? Муку сродни зубной.
Что я помню? Как они задымили
(Поживите-ка, соколы, вы с войной,
Коли жить не сумели без пандемии)

И, горча отчаянней, чем во рту,
Мирозданью из пустоты аукнув,
Повалились первыми в черноту,
Инфернальность копоти и окурков.

И соблазн единственный ерундов -
Уходя от прикидок, да и от формул,
Замести за каждым следы трудов,
Чтоб никто уже за плечо не тронул.

***

Миром, самим собою уничижим
За предпочтенье стразам кирзы и юфти,
Так и стоишь ободранным и чужим,
Соображая, кто же все эти люди.

Юноша нищий! Сущность вещей тиха,
Непознаваема. Я бы сказал - "альковна".
В русской словесности можно прожить века,
Только, пока не заметила Сарра Львовна,

Ты ей никто, покамест не осенит
Мелкопоместных самок и гуманисток,
Что, гомофоб, фашист и антисемит,
Родины так и не предал, и этим низок -

Словом, сапог. А был бы чуть-чуть умней,
Смотришь, и биографией бы обзавёлся,
Встал бы законно в колонны святых теней...
Только без разницы, что вы там, Фима, Йося,

Очередную жертву свою загнав,
Лаете, кто в ней, на вкус ваш, грязней и вшивей.
Имя творимому ныне - Собор-Стоглав.
Через кирзу не подрежете сухожилий.

1979

Мы вышли утром. Снег ещё лежал,
А, впрочем, он скорей виднелся. Солнце
Сияло ярко, будто накануне
Ни переезда, ни коробок шквала,
Ни в будущее распростёртых лет.

Почти не спал я в комнатушке новой,
Казавшейся тогда какой-то узкой.
Из "двушки" в "трёшку" был прыжок, достойный
Каких-нибудь заветных аргонавтов.
Едва проснувшись, вышли мы с отцом.

И вся земля пред нами разостлалась, 
Апрельская. Строительная глина
Пылала, как улыбка бытия,
Живущим и погибшим в одночасье
Была едина в благости своей.

Не знал тогда отец, что здесь умрёт.
Земля пылала, блики стлались в лужах.
Весна светила прямо в лица нам.
Зато мне было ведомо, что школа
Вон там, а на пути к ней детский садик,

И яблоневый сад, что у шоссе,
Возможно, утолит мои печали, 
Когда они случатся. Здесь, под солнцем,
Ещё никто без них не проводил
Ни года, ни недели. Пусть же будут.

Мы повстречали множество людей,
Разнообразных, будто на полотнах.
Средь взглядов были мрачные, косые,
Поскольку нас никто ещё не знал,
И мы не знали никого из этих

Вчерашних обитателей деревни,
Бараков, коммуналок. Вышел срок,
И горожанами их сделал город,
И шли они себе по магазинам
В единственный законный выходной.

Не знал отец, что не застанет внука.
Женившийся так поздно, как возможно,
Перешагнул тогда он пятьдесят,
И в бороде уже седые нити
Небытие нащупывало едко.

Ещё мы были веселы, смелы.
Хотя тоска по старому району
До нас ещё, как ветер, долетала,
Но что район, когда вся наша жизнь
Такую встряску испытала? В общем,

Увидели, что надо, и подъезд
Зазвал нас внутрь, и поднялись в квартиру,
И вещи продолжали разбирать. 
...Мне кажется, тогда мы не вернулись,
А затерявшись, до сих пор идём

Под этим ветром, солнцем, уставая,
Осматривая мир, что нам открылся.
Прогулка оказалась бесконечной,
И даже смерть её не остановит.
Я здесь, отец мой. Вот моя рука.

2012

За то и жертва мне вечерняя,
Что истаскался по пескам,
И многим причинял мучения,
Но мучился, скорее, сам,
Чтобы на шею мне повесили,
Трепещущую, как тростник,
"Международный день поэзии",
Собранье фриков городских,
Что перебежками короткими
Витают меж глухих зануд
И натовскими маркировками
Все флаги в гости к нам зовут.
Который год уже - на что я им,
Чья жизнь и так была тяжка,
Бараньим и овечьим шорканьем
Обгаженный исподтишка?
И чести нет ни на полвензеля
У этих неумолчных жаб,
Чтоб ты, "всемирная поэзия",
К такой-то матери пошла б.

***

Не ищите, где лазанья,
Невостребованна, стухла:
В совершенстве дело зная,
Мы пойдем плясать от стула.
Не одни мозги запудрим,
Запуская рокотанье
На весёлый праздник Пурим,
Затонувший в Рамадане.
Дивный соберём гербарий,
Ибо тактика глобальна:
Оптом купим жалких тварей
Для святого колумбайна.
Хочешь, прячься за колонной,
Свет свой за собой туши знай,
Мри от пули эталонной,
Что душманской, что таджикской.
Гоев многих смерть косила,
Гои - как трава, лишь чикай,
Ухо в пальцах альгвазила -
Знак вполне красноречивый.
...При горящем парафине,
Разрывается аорта
В светлой года половине,
В светлой половине года.

***

Уймись, ненастье проливное,
Что лицемерья холодней,
Когда из подворотни двое
Вспорхнут, как стая голубей,
Чтоб от фасада угловато
На них апреля тень легла,
Счастливых, будто мы когда-то,
Румяных, словно факела, 
Как будто, в синеве взлетая,
Над городом, что прах-зола,
Открылась им Гора Святая
И к восхожденью призвала - 
Заткнись, токката в ре-миноре,
Пророчащая мор-теракт: 
Здесь вечное, временное,
Без имени, координат.
Храни ж в порывистых безумьях
Двоих, что поддались любви,
Благослови хотя б весну их,
Весну их, Царь, благослови.

***

Без надобности звеня,
Сомнения изгони,
Ты знаешь и без меня -
Законы у нас одни:
Несомого в желобах
По милости алчных свор
Не спрашивай, что да как -
Ответ его будет скор:

И в первых, и во-вторых
Узнаешь, коль невтерпёж:
Поверхностности ярлык
С натуры не отдерёшь.
Привидятся дни, светлы,
Но что нам с тобой бледнеть -
На уголь уйдут стволы,
А нас перегонят в нефть,

И скопом изобличат,
Погонят гурьбой взашей,
Как ранней весны флип-чарт
С разводами из траншей.
Просох или не просох,
На место верни колпак -
Оплавленный образок
С морщинками в уголках.

УЧИЛКА

По весне казавшаяся акварельней,
Пахла резко, с отзвуками сандала,
Содрогалась при имени "Марк Аврелий",
Бесконтрольно вспыхивала, расцветала.
Нараспев читала каких-то хренов,
На передние парты едва не прыгнув,
И, едва после судороги окрепнув,
Задавала сотни страниц отрывков.
...Деревянная школа, где двор с беседкой
Поколений, пущенных в жизнь актриской.
Муж ушел, оставив ее бездетной -
Вот откуда бзик ее древнеримский.
Неизвестно доподлинно, что подлее,
Прерывая жалкое телепанье,
Отойти при мысли об Апулее,
Тите Ливии или Квинтиллиане,
Иль при прочих равных природных статях
Постоянно устраивать бэмс детишкам.
...Хоронили миром. Разбили садик
И следят, чтоб вяли цветы не слишком.
***

Жильцов отселяют, и в ужасе дом стоит,
Не веря, что с ним простились, и ждёт ремонта,
И ветер гуляет в комнатах, басовит,
И смерть подступает вкрадчиво, как дремота.

Уж режут ему и кабели-постромки,
И трубы ему кромсают, как неживому,
И тут бы начать с какой-то иной строки,
Но выбитых рам и стёкол он держит форму,

Поскольку не к ней ли сущее сведено
Повсюду, на предприятиях или в семьях -
Свинцовая баба, бульдозер ли, суть одно,
Благая стилистика будто важнее всех их.

Смотри же, каков я. Страшно? Звонишь врачу?
Но что ему, право, траверс и нависанье.
- Я больше не выдержу снега, - весне шепчу.
- Соскучишься, - слышу, как ранняя шепчет весна мне.

2001

Уже не припомнится так слегонца,
Как, тли ненамного идейней,
Мы в первую Пасху после отца
Смотрели трансляцию бдений.

Похожи сиротства, и суть их проста,
Заигранным шариком сдута,
Но Пасха впервые в храме Христа,
И, может, окончена смута?

Но душу слова мне прожгли, как тамгой,
Бугра, и оставили в клочьях:
- Она не окончена, милый ты мой,
А лишь разгорается, хлопчик.

И я, легкомысленнейший, как попса,
Не всем существом своим вздрогнул, 
Но сделались ангельские голоса
Мне сутью, исшедшей из формул.

Достаточно век и меня лупцевал,
И споры всего бесполезней,
Как бить предстоятельский инициал
Верней, Алексий иль Алексий.

МОЛИТВА СОЛДАТА

Антону Хрулеву

Страдая, на Бога роптал я в душе,
И мыслил моленье о Чаше,
Но вот помолился солдат в блиндаже,
И мне полегчало тотчас же. 

Придется, и снова мне в рану ударь,
И силы пусть будет, как в бивне,
Походная церковь - какой там алтарь,
И, Боже, врата там какие...

По мелочи в скорбных своих животах,
Как утро взойдет, бирюзово,
Пишите солдатам, чтоб между атак
Об вас бы замолвили слово.

***

Когда умом всю землю не объемлю,
Так мал и слаб, как мартовский листок,
Что мне апрель, и что ему, апрелю,
До тех, что крик рождения исторг?

Узорчатое, гнутое, как петли,
Каким ты образом вдохновлено,
Томительное пение капели,
Изматывающее, как вино?

Зачем тот куст мне машет голой веткой,
Куда иные закатились дни,
Весна моя, что жизнь, что смерть, поведай.
За всё-про всё навек мне объясни.

***

Заславословишься, а далее,
Придя в себя, увидишь вдруг
Окурки в голубой проталине
Количеством до пары штук,

Какое, право, изумление
Весь первозданный этот вид,
Где то, что всех и вся заметнее,
От взгляда сущее таит,

Но различает сын твой, Господи,
В ремарке, что пора домой,
Земли, впитавшей семя копоти,
Тяжёлый запах родовой.

***

Какие там "смыслы" - где зимняя слякоть подсохла,
Топорщится плитка оббитая, а на газонах
Ютится неприбранность, будто бы после бейсбола
Ветров одичалых, пронизывающе ознобных.

Давно здесь цыганка прошла и сказала мне правду,
И сунул ей денег последних тогда окрылённым,
Но где тот бульвар, похороненный, будто Урарту?
Да вот же он, вот же, к иным не причислен районам,

Но что-то не так, и, растресканным, будто обломок,
Заклиниваешь в механизме на вид безупречном,
Губами холодными в марте касаясь таких же холодных,
Маршрут продолжаешь апрельским Замоскворечьем.

***

Себя и мир отчасти выдумав
С полетов до разведки недр,
Стенать по властью ветхих идолов,
Ещё не обагривших Днепр,

Нормально... но явился б кто-нибудь
Из тех, что кажутся светлей,
Кто стал бы пакость узаконивать
Коллапсом памяти своей?

Пока вы тут ещё готовитесь
Вцепиться в жизни шаурму,
Уже почти я понял, кто я здесь,
И если задолжал, кому.

Одна лишь мысль гнетёт, столь давняя,
Что если б не земли бурда,
Я б устранился от страдания
Прыжком с горящего борта,

Не зная ничего из этого,
Зарылся б в ил, как батискаф,
Эстету прописав эстетово,
А прочих наспех обтесав,

Чтоб выпучился, словно камбала,
Когда-то основной посыл:
То не вода на кухне капала -
Семидесятых след простыл,

И все свои мы были в том краю,
И кровь была нам солона,
Но сколько эту дверь ни торкаю,
Не открывается она.

2014

- Поедете к Ауи. Вводная лишь одна -
Транзит без досмотра, парни, не выдавайте.
Портовое братство - это вам не шпана.
Убьют не заметят, просто на автомате.
Он вздрючит вам цену втрое. Бельгийский негр
Давно уже не боится датчан и финнов,
И самую выбрал рискованную из карьер,
Кровавой резней предшественника отодвинув.
Контейнеровозы наши. Ночной тариф.
На каждой палете метка о синглшоте.
И помните, парни, подобное сотворив,
Не тысячи пусть, но сотни вы сбережете.
Страну представляете. Держимся, не хамим.
...На лица спускается вечер. Улыбки гаснут:
Отсюда начнется извилистый путь в Хмеймим,
Россия идёт. Улыбнитесь, товарищ Асад.

***

Не привлекай к раздумью
Могильную плиту: 
Я заповедь простую
Всю жизнь свою блюду - 
Чтоб роза пахла розой,
Иного не пойму - 
Плюющие в народ свой
Забудутся ему.

Вот взять меня, к примеру - 
Как тысячи других,
Я презирал Ривьеру,
Поскольку был родник,
И пусть фашистом кличет
Унылый бармалей - 
Звучит мой смех, заливчат,
Над родиной моей. 

Кирзовым и суконным 
Со строчкой прошивной 
Интеллигентским кодлам
Казался я шпаной,
Ни разу не жидёнок,
В отличие от сквалыг,
Люблю я наших тёток,
Весёлых, озорных.

Люблю, когда, в трамваях 
Избравшие маршрут,
При прочих дарованьях
Они ещё и ржут,
Когда, и юн, и статен,
Забыв про боль свою,
Я смерти подлых ссадин
В себе не признаю.

***

Что-то как-то так себе, но конкретно - 
Будто б ноет ушибленное колено,
И сквозит в новелле, местами нудной,
Забытья предпочтенье перед минутой,
И мордентов обилие в кантилене, 
Как материала сопротивленье,
Объясняет, что ты претерпевала
Как сопротивленье материала. 
Но смотри же, как я стою раздетый
Под белеющей на потолке розеткой
Из каких-то веток вполне еловых,
И в любом движенье своем неловок,
Посмотри - мне машет отец в аллее,
Намекая лишь на преодоленье
Полюсов, на которых стоит разлука,
Притяженья памяти и рассудка.
Каково же мёрзнуть в плаще-болонье
На пробитом шаре, читай - баллоне,
Приглядись и следовать отсоветуй,
Где в учительском кителе мать с бабеттой
Молода, и это не напрягает,
Беспечальна, ибо таков регламент,
И за нею море и небо сине
Как возможны, ты же и объясни мне.

***

Где оранжевый с жёлтым глядят осенне
И тому подобная Хохлома,
Промолчать бы, Господи, о спасенье,
Мол, спасенье - не моего ума. 
Современность оскаливается зубато,
Так и воет с небытием дуэт - 
Исповедаться, что ли, да что слова-то,
Если стёрт безвозвратно остаток лет.
Но, внезапно поднят в ночи маёвкой,
Словно беглый каторжник отставной,
Я бы вспомнил песни поры далёкой,
И раскат кирилловский над страной,
Как салюты грохали, пироманя,
Будто каждый вдруг - соплеменный баск,
И под вскрик дежурного Первомая
Открывалось лето великих пасх,
И ссыпало искры в поддон копыто,
Колотясь об времени храповик...
Помолиться, что ли, да что мольбы-то,
Что мольбы Тебе, Господи, раб Твоих...
Но восходит солнце, прекрасно, древне,
И, какие б глупости не сморозь,
Примиряет с миром прикосновенье
Из другого мира, где всё сбылось.

***

С ума, наверно, съеду
Я с молодой листвой:
Стремится сердце к свету,
Как в дом забытый свой,

Где, время опровергнув,
Отчалить бы во мрак 
Средь родовых портретов
И шашек на коврах,

Но внешность, простовата,
Одёрнет мозгляка,
Как спесь аристократа
От света далека.

***

Кому в достаток слава дутая
С отличьями и прочей лажей -
Скажи "судьба" - услышишь "дурь твоя",
Тебе ж не в этот ряд калашный. 
Не охай же, с чего, мол, бегаю,
Трясу полученной обновой,
Когда в разгрузку задубелую
Полезешь, словно в гроб дубовый,
А жилы будто все надорваны,
Таким и понуканья тщетны -
Уже не слушаются органы
И примороженные члены, 
И нечего тут рот ощеривать,
А ну-ка, вспоминай скорее,
Как выходить в четыре с чем-нибудь
При недостаточном сугреве,
Как, среагировав на хлопанье,
Укладываться поплотнее,
И, отстреляв рожки холодные,
Разлеживаться на пленэре,
Чтоб не расслышать сердца тиканья
В изодранных шрапнелью шмотках,
И будто гибель репетируя
Пропавшим без вести уж год, как.
***

С миром служебным издавна на ножах,
Прямо стоит, не сдвинется ни на шаг,
Взглядом обводит стены, затем палас:
Нет, не припомню. Рыжий? Голубоглаз?
Ангустиклавий в пятницу был сердит:
В жаркие дни от порки любой смердит.
Странности? Крышку откинул пустой сундук,
Флагрум, омытый уксусом, треснул вдруг,
Свист раздавался. Дым исходил из колб,
Голубь садился трижды на лобный столб,
Трудности? Спазмы душевные, дрожь солдат.
Обморок тессерария, лязг сквамат.
Эту мистерию, древнюю, как ледник,
Стража исполнила, но в основном для них,
А для себя, чтоб верность была ясней,
Ни кошелька, ни свитков и ни перстней.
Так он глаголет, прямо вперёд смотря,
Всходит над ним невиданная заря,
Кровью неслыханной будущее окропив.
Верно со слов записано. Сдать в архив.
***

Спрошу тебя, премудрый, об одном,
Зачем и чья поёт во мне свирель,
Скажи мне, врачеватель, где мой дом,
Поскольку потерялась меж земель.

Женой была. Ткала, пасла козлят,
Но в день весенний, сотканный из тли,
Сказали мне, что мальчика казнят,
И ноги сами в гору понесли.

У волчьих римлян хомо люпус эст -
Восток от Рима мало отличим...
Я видела, как Он взошел на крест
Всему своим и никому ничьим.

С тех самых пор последнее отдам,
Одежду, украшения сниму,
Чтоб не забыть, как я стояла там,
И как душа моя рвалась к Нему,

Давно, полужива-полумертва,
Ищу тебя, пресветлый Андроник,
Паломница я, странница, вдова,
И женщина, что родила троих.

Ответь же иль совсем не говори,
На той горе стоим иль не стоим,
И отчего вся музыка внутри
Зовёт в небесный Иерусалим.

***

Как по фамилиям - все вятичи,
И все как будто заедино,
Но, в русскую культуру глядючи,
Уверуешь - "фиорентино".
Напрасно, господа, вы скалитесь -
Иной полсвета исходил бы,
Но выяснил, как прорастали здесь
Невиданные психотипы.
И как, заслоны ставя демонам,
И по сегодня нервы треплем...
А Русь-то где? Осталась где-то там,
С гуманистическим отребьем -
Спросить бы, отчего, да не с кого,
Налив порожнему пустого,
Усвоив мельком Достоевского,
До дырок зачитав Толстого...
Уверившись, что гибель массова,
Подпасть под эгрегор насилья
Тем, что Каренина и Маслова
Ни что иное, как Россия,
И мы, и при дворцах, и в розыске,
Так и не бросившие шляний,
Глядим в нехлюдовы и вронские,
В любовники, а не в мужья ей.

***

Поклонившись мачте одноногой,
За неровным клином журавлей
Я уйду просёлочной дорогой,
Как двадцатый век ушёл по ней,
Одолев эпох напластованье,
Разбросав по миру горсть энигм
Для того, чтоб в тундре и в саванне
Молодых орлят пугали им,
Щёлкал со столба партийный пленум,
Чтобы в душу каждую проник
Из фанеры с полиэтиленом
Чей-то нераспознанный парник,
И тонуло в небе солнце клёцкой,
Подарив коврам по три пятна -
Здравствуй, батюшка-фарфор дулёвский,
Чья оснастка дюжая бледна,
Доведи до облака, до камня,
До любых примет, не бывших мной -
Что же это за страна такая?
Родина. И никакой иной.

ДВОЕ

Один из них считал до ста,
Другой подсчитывал остаток -
Их отследили от моста
И взяли в клещи до посадок.

Уже своих им не достичь,
И не исполнена задача.
Охотник, жертва... что за дичь,
Удача, милость - чушь собачья...

До взвода где-то обнулив,
Так и легли они дуэтом.
Кто умирал, тот не болтлив,
Кто убивал, молчит об этом.

***

Не хвались, что любой разгадаешь задвиг,
Не ходи, горделив и разлапист,
Если мёртвые руки не тискал в своих,
И не складывал если крест-накрест. 

Я вот эту вот запись тебе отчеркну,
Чтобы знал ты, где кредит, где дебет,
Как седеют чернявые за ночь одну,
Да и русые тоже седеют. 

Тут и длительный страх, и мгновенный обстрел - 
Пара вспышек,и ходишь, пришлёпнут.
Если зеркальце есть, как понять, что сгорел? 
Тусклый взгляд, невменяемый шёпот. 

Не сбежать ни от бомб тебе, ни от ракет, 
Но в учебных твоих раздевалках 
Улыбнутся, как туго крутил турникет,
И зашкаливал пульс, и стихал вдруг...

Это врут - балахон с капюшоном, коса.
Я видал, не сносить головы мне,
Что у смерти глаза, что у смерти глаза,
Что у смерти глаза голубые.
АНУБИС

Ни отец казавшийся, ни супруг,
Напевая в паузах Вайсен Розен,
Так божественно просто садил с двух рук,
Что за меткость Анубисом был он прозван.
Выше среднего, лыс, худощав, носат,
Деревянный наощупь аскет сугубый,
С ним и мысли не было сдать назад,
Если закрепляли его за группой.
И когда заминка, а это вмиг,
В разговоре бывал он предельно краток -
Только так отработает за двоих,
Дальномеря объемней прицельных рамок.
То левей выскакивал, то правей,
И тогда замри, не мешай дуэли.
В благодарность сунет потом трофей,
Чтобы мысли всякие не довлели,
И, устав от зрелища косных форм,
Не сносим в кювет равнодушной Летой,
Так и вижу в отсвете костровом
Длинноносый профиль смертельно бледный.
***

Гниющих язв не пергидроля,
Скажу, как есть. Я знал двоих
Ещё со школы. Первый - рохля,
Второй - типичный строевик,

Подтянут, выбрит, загорел, как
Не знаю, что... Самец! А тот,
Не разбиравшийся в карьерах,
Обычно брал самоотвод,

А только зря. Как раз его-то
Солдатской повело тропой,
Чтоб на двойном совместном фото
Солдатом выглядел другой.

БУРЖУА

Нет бы, в руки взяв дреколье,
Выказать любовь к пенатам -
О, ровесники, доколе
Будто бы под опиатом,
В упоении охранном
На своих ничтожных сотках,
Обездолены нахрапом
Серий массовых толстовок,

Сидя между толп чабаньих
В кабаке кустарно мутном
Вытоптав случайный паблик,
Угрожать всем вам кому там?
Вермутом накрыв поляны,
Наскоро обсев таверны,
Небинарно биполярны,
Что вы так постыдно нервны?

Чаще дёрганы, чем плавны,
Невменяемы, как битум,
Это ж вы свои чуланы
Посдавали ваххабитам,
Это ж вы в своих ангарах
Девкам продавали фитнес...
Догорит свечи огарок -
Струйка дыма: "Вы убили-с".

И для органов не внове
Знать, кто выпукл, а кто вогнут:
Больше некому, панове,
Оглянитесь - никого тут.
Вы болтаетесь, как в петлях,
Проигранные, как ставка,
Уловив обратный пеленг
Нудной совести остатка.

***

Господи ты Боже мой,
Выпрямлюсь, не вздрогнув -
Как ни подытоживай,
По нулям с итогов.

Потерял? Давай ищи.
Только что там, если
Бывшие товарищи
В господа пролезли.

В охлосе и в демосе
На посту командном -
Господи, да где мы все?
Не постичь карманом.

Пороты, не пороты,
Небеса иль земли,
Поседели бороды,
Взгляды потускнели.

В рыночном и плановом
Мир в расходы ввергнув,
Нравится? Да ладно вам,
Ясно без ответов.

В пекле абрикосовом
Попусту щебечем:
Не с чем встать пред Господом.
Рады бы, но не с чем.

ОСКОЛОЧНОЕ

Взяли!!! - немилосердно-то как трясут,
Был человек, а тут, как свояк баклуше...
Лучше, конечно, чем от водки и от простуд,
Но ни фига, конечно. Ничем не лучше. 
Был человек, а кто я теперь для них?
Сами себе мы в горестях потакаем. 
Под промедолом дышится, как в ледник,
Частым, горячечным, самым живым дыханьем. 
Сам бы сказал, что долбаный симулянт,
Если б ни рук, ни ног, только турникеты,
Кажется, самые связки костей болят,
Мышцы, зачем-то скудным пайком наеты. 
Республиканская. Эту долбили так,
Что только в цоколь меж пирамид бетонных. 
Лифт не работает. Лестница. Полумрак.
Дизель гудит - ну надо же, жив, подонок. 
Стены в потёках ржавых, над ухом хрип: 
- Где у него жетон-то? - А ты возьми-ка,
У джентльмена, знавшего зной Кариб,
Чтобы набрякла кровью его визитка,
Эти сигары с обрезом, ямайский ром
Ты забери - и так я почти что голый,
И говорю тебе честно разбитым ртом - 
Вот бы упасть мне рядом с той мутной колбой - 
Что бы там ни было, выпил бы. Хоть мочу. 
- Рот свой закрой! - так и рявкнет, но как же томна...
- Быстро заткнулся!  - Ладно, сестра, молчу. 
Ты поищи. Мне как-то не до жетона. 
...Как в телевизоре - "чёткость", "гетеродин".
- Та медсестра говорливая... Ты другая. 
- Я тут одна, и ты тут лежал один. 
Думали, всё. Ни пульса, ни содроганья.
***

Кто б вспомнил тот гул древесный,
Что ветром ещё не стёсан,
Сочащийся перед бездной,
Как сукровица из дёсен,
Кивая на странный отсвет
В привидевшихся дубравах -
Земля-то ещё как носит,
Поскрипывая вдобавок,
Но мы-то тут что? На кой нам
В механике этой древней
Пленяться ушком игольным
Вращений, качаний, трений?
Рыдай же, черты туманя,
И прочие пусть оглохнут,
Последней секунды мая
Раздавливающий гогот,
Чтоб вовремя в Лету канул
В скрещенье лучей багряных
Не праздный вопрос ну, как, мол,
А тусклый ответ "порядок".
Ни как мы кого, ни как нас,
Ни баек про искупленье
Не вспомним, товарищ Хаос,
И ты забывай скорее.

***

Избегавшие массовых маний, иллюзий, грёз - 
Ах, не тем безоглядно льстили, затем грубили! - 
Санитарно мы все тут острый фурункулёз, 
Уступающий этиотропной лишь терапии,

Где колонны надвратные, гордые ростры где
Торжествуют над ветхостью, лучше свихнуться, ибо
Воздавая и им, и всей городской среде,
Не избегнуть рыданий, произнося "спасибо"

За июньский восход, рассматриваемый, как благой, 
И уверенность - я бы сказал, убеждённость в конечных целях, 
И ещё не протекшую крышу над головой,
И в сравненье с Европой умеренный средний ценник, 

И за солнце, будто бы вываленное из мошны,
Переулков прозванья строго   согласно святцам, 
Соловьев, что с утра, как в колодцах сырых слышны,
И туманы закатные, контуром сходные с мясом.

***

Либо обескуражена, либо гневна,
Эта трава здесь примерно с палеогена,
Попеременно лёжа в ней или стоя,
Что ты ей скажешь, выкормыш кайнозоя?

Я бы отметил следующее: джунгли,
Если, конечно, осенью не пожухли,
Чёрными сколопендрами не строптивы,
Лучше, чем все эти севера конструктивы.

Да, на югах труднее. Фосген с напалмом,
Только глаза и светят на лике впалом,
Но, если рубишь крупный там наркотрафик,
То по нулям валяния в мелкотравьях,

Здесь же, вдали от каналов большого сбыта,
Сбросами, словно кротами, земля изрыта,
Чтоб ни сказал о зарослях тех эколог,
Противотанковых, противопехотных,

Не заслониться репейником или осокой,
И предугадан заранее каждый бросок твой -
Некогда, может быть, здесь и водилась флора...
Нечем укрыться в чаянии разговора.
***

Видишь, как путь пролёг,
Стуком в тугой груди, 
Где площадной раёк,
Там и в гудки гуди.
Затхлые закрома,
Зрелища, как в аду...
Выйду из амплуа - 
Разве ж куда войду? 
Ты мне одно скажи,
Вне пустословья клак - 
Сыграно - без души?
Прожито - кое-как? 
Сажу с лица оттёр,
Взвился под облака - 
Вот же я, Твой актёр,
Из Твоего лубка! 
Горд чередой утрат,
Ложью, что дивно плёл,
Разве ж я виноват
В том, что сценарий блёкл? 
Видя, как скос отлог,
Щурюсь, и вот оно - 
Будущим дням в залог
Жизни не отдано.

ТРОИЦА

К чему бы взгляд ни приковал,
С какой бы ни молчал парсуной,
Рублевский вижу трибунал,
Непостижимый, неотступный.

Их суд идёт через века,
Завесу с праздных душ отдёрнув,
Напоминая лишь слегка
Голосованье мушкетёров.

И, перед бездной осознав
Себя никем иным, как тварью,
В какой зачислен я состав,
По пальцам загнутым гадаю.

ОТМЕТКА СЕМЬ

Как светлым свойственно натурам,
Изрядно подкопив силёнок,
Мы заходили рано утром
В один из пунктов населённых.

Ещё росы сверкали капли,
Когда, не хрустнув и не треснув,
Дома неслышно обегали
И становились у подъездов.

У развороченной столовой
Конечности в нутро засунув,
Встречал нас некто безголовый
Уткнутый в месиво из фруктов.

Мы верность выказать сыновью
Рванулись к ворону сапсаном...
- Не подходить. След в след за мною, -
Ведущий вовремя сказал нам.

Он энергичен был и краток
В традициях простых и светлых:
Трещало пламя. На оградах,
Фрагментами, как вишни с веток,

Свисала плоть с рыданьем вдовьим,
Скрипично выгнувшись от взрывов.
- Не подходить, - сказал он вновь нам,
По окнам снайперов рассыпав.

Хрипел эфир часов бессонных
Формальностям урочной данью:
- Отметку семь прошёл в пять сорок,
Противника не наблюдаю.
***

Что потайная суть эмблем,
Когда в промышленных проездах
Мне страшно спорить с бытием
В его одеждах затрапезных,

Со ржавчиной по ободку,
Окурками - куда ж без них-то - 
Как в тополиную пургу,
Чьё содержание избито,

Где ты, не стоя ни гроша,
О берег шелестишь медузой,
И, плиты скорбные кроша,
Крадётся транспорт большегрузный,

И в протоколах у сутяг
Сухие данные подробны,
Когда уравнены в смертях
Пределы самообороны,

То гусеницами давя,
То из угла надрывно нюня,
Что экзистенция твоя,
Как не набат среди июня?

***

Там, где разум, в сетке заперт,
Никнет головой,
Что ты мучишь Яндекс-маркет,
С целью каковой?
Боже, что ж такое с парнем?
Позабыв труды,
Отвлекается листаньем
Всякой ерунды.

Здесь, где судьбы тонут в топях,
И юдоль сера,
Продают панельный домик.
Зашибись, игра:
Захламлённые балконы,
Клумбы с колдовством...
Лишь под снос хрущёвки годны,
Лишь под скорый слом.

Вон за тем окошком справа
(Запах - сельдь одна)
Жили так себе... год за два.
Кашель, седина.
Собери ж - в рассветах дымных
Возгласы яслей,
Хрипы, звяканье бутылок
Из картона склей,

Собери, рукаст и ловок,
Облаков стада,
Чтобы свет горел в столовых
Сквозь наросты льда.
Не слеза твоя снотворна
Средь яранг да юрт,
А поделкой из картона
Детство продают...

***

Как я дошёл до этого, откуда
Мне знать, и знать ли, если жизнь приткнута,
Обметена, как тротуар зимой,
Узорчата, как в семьдесят седьмой.
Что скажешь тут - благодарю покорно,
За то, что некогда, во время оно
Травой взойдя промеж могильных плит,
Ни дальним и ни ближним не убит. 

Генетика, наверно. Обострений - 
Как и у всех, в пределах нормы средней.
Как слеплен, так и вижу: цепи гор
Наброшены на мировой игнор.
...Лет пять, не больше, мне. У магазина
Три алкаша - бутыль, бидон, корзина,
И тусклый жар в июльских тупиках
Расплавлен, как асфальтовый пятак,

И в щебетанье птах, шипенье гадин
Всему открыт, но втайне тепло-хладен,
И буке дань отдав, и хохмачу,
Я навсегда решил, чего хочу - 
Не быть. Но если мной ты озабочен,
И липкой грязью обдаёшь с обочин,
Езжай хоть в черноту, хоть в красноту.
Я дерево. И с места не сойду.

***

Форсирующих тормоза на пути объездном
Спроси нас о чём-то, серьёзно мы разве ответим?
У изгороди, припорошенной красным песком,
Они говорят меж собой, и я слышу их третьим:

- Ты верующий?
- Мне хотелось бы думать, что да.
- Зачем?
- Чтобы гроб мне, наверно, покрыли таким же штандартом,
Как у крестоносцев - фактура навроде жгута,
И некогда белое выглядит бежеватым.

Я выцвел...
- А если архангел в трубу протрубит,
Что скажешь тогда?
- Ничего не скажу, ни полслова.
Булыжник родня мне. Простите, но не родовит.
А трубы я слышал, и партия эта басова.

- Ты слышишь её? - Как не слышать. Всегда невпопад
Обрушивается, гнушается всякой заменой.
...У миссии скорбной наёмник стоит и аббат,
И мамба ползет между ними на зов несомненный.

***

Метров пятьсот ещё - так дальномер обрёк,
Сутки, не больше, как тут закончен кипеж.
Бахает сильно, но километрах в трёх, 
И не захочешь, а поневоле всхлипнешь. 

Из-за угла развороченного встаём.
Гарью одной округа благоуханна.
Протоколируем: съёмка ведётся днём,
Дата и время в правом углу экрана. 

Вот она, та, у которой попить прося,  
Наши легли отнюдь не по воле рока. 
Это не мы её. Это её друзья. 
Крупно, наездом - чешская маркировка. 

Цепь доказательств твёрдой рукой скую,
Поздно скрываться, в ужасе выть животном - 
Сядет весь этот мир на одну скамью,
Весь этот мир предстанет пред эшафотом.

***

Даже если весом ты ровно в скрупул,
И несом куда-то потоком всяким,
Убежать возможно лишь через купол,
Да и то когда мы вконец иссякнем,

Но когда просодия хрипловата,
Только чудом разве что не померкнув,
Присмотрись, как ровно горит лампада,
Будто ты за тысячу километров,

Будто тень ты жалкая, утлый призрак,
В ком натура ветхим нутром поблекла,
И при всех упреках и укоризнах
Ничего не вымолил, кроме пепла.

22 июня

Ровен, как мычание телка,
День июньский, длинный, словно стела. 
Чисто небо и земля тиха,
Сев прошёл, и завязь подоспела.

Это только в картах у вояк
Части, гарнизоны, батальоны...
Здесь же - мир, пусть часто он двояк
И ночные звуки потаённы. 

...У окна стою, и свеж, и бодр,
Прям стою, но знаете, славяне,
Ненавижу с некоторых пор
Эту тишину в солнцестоянье.

***

Так и жить, наверное - день за днём,
Уповая в целом на милосердье,
И в дурдоме скорбном, зато своём,
Ничего не делать на белом свете.
Что ж касается выписок, справок, форм,
И другого рода недомоганий,
То в пространстве вечности смотровом
Эти тряпки ветоши домотканней.
Перед валом судеб, чей гребень жёлт,
Уцелеет разве что вещий посох,
И скорей карманы вывернет жмот,
Чем убитые лягут в киношных позах,
Ну, а ты-то что тут, а ты здесь как?
В рассужденьях пошлых о б общем благе
И снотворное, и афродизиак,
Безразлично, что принесут в облатке.

***

В грошовых статейках блистая,
Давай, полиглот, опиши:
История, в общем, простая -
Предательства, подкупа, лжи. 
Куда ж ты спешишь, торопыга?
Кислит, что ли, профит с Руси? 
Страдавших от нашего ига
Сперва обо всем расспроси.
Довольно болтаться в грязнулях,
Решился один баловник - 
Дробить на пятнадцать республик, 
А позже чтоб не было их.
Кто жрал в ресторанах миногу,
А тюрю лишь помнил едва,
Обгрызли страну понемногу,
Чтоб стала она нулева - 
Пылай, исступленная топка,
Лей слёзы да пей допьяна!
Ни славы, ни чести, ни долга,
А чуть огрызнешься - война.
Сгорая в азарте плешивом,
Наври нам про нас, крепостных,
Давай, полиглот, опиши нам, 
Как русский был проклят язык,
И что в переделанном гимне
Такого, что кровь из ушей,
И кто нам нацисты такие,
Скажи нам, пресветлый виджей.
Галдишь про отпор иноземцам, 
Аж лезут глаза из орбит,
Но что ж ваш священный Освенцим
У нас перед взором стоит?
Музей он? Да нет - указанье
На участь блуждающих орд,
Чьё место передне, чьё задне,
Великая ль плата за вход, 
И если не в Китеж, то в омут,
Когда домяучит попса,
Поскольку нам ясно, кого тут
Кирпичные ждут корпуса.

***

- Купите Священную Библию, Книгу Книг,
По случаю Пасхи - ровно за пять монет!
Как сосредоточен он, важен - точь-в-точь кулик.
Моргнешь - и исчезнет чудо в один момент. 

В пустыне, что грезит о бурном потоке вод, 
Пропахшей сухим навозом конца времён 
Едва на ходу его пропылённый "форд",
И, как и владелец, к смерти он устремлён. 

- Купите по скидке! Кожаный переплёт!
Семейная Библия, Весть со Святой Земли! 
...Сказать бы ему, что будет, но так упёрт,
Что вытопчет луг, на котором цветы цвели.

- Подвластна вся тварь, и тигры, и муравьи
Господнему Слову, взнуздавшему ад земной!
А дети ему - у вас весь пиджак в крови.
Вы чем так измазались? Может быть, бузиной? 

Сказать бы ему, но было б всего честней
Окликнуть - куда ж ты въехал, слепой балда? 
Безвестное ранчо, обитель гремучих змей,
Скелет проповедника. Ржавые обода.

НИХИЛЬ

Как будто б свой во всех своих позывах,
Но всмотришься и скажешь - ишь каков,
Задумался, в каких песках пустынных
Светить костьми, пугая ишаков.

Каким ты царствам и народам ведом?
Что ты за знак им, готики темней?
Не гордый череп, выбеленный ветром,
Не рёбра и не брёвна средь камней.

Ничто. Случайный отзвук лет унылых,
Обламывающихся в пустоту,
Судьбы затвердевающий обмылок.
Постыдный прах. Нагая плоть в поту.

Но если срочный вексель выдан кем-то,
Попробуй сходу обналичь его,
Когда нули на нём, и значит это -
Ни смерти, ни бессмертья. Ничего.

***

Неужели же стоило так вот рождаться в муках,
Истекая потом, впиваться в ремни узды?
Послесловие кратко, убористо, потому как
Впечатления детства загадочны и просты.

Запрещающий дёргаться странникам и державам,
У разъезда шлагбаум горбился, полосат,
Плыли щепки в канале зацветшем, зелено-ржавом,
Будто всё это происходило сто лет назад.

Репродуктор, на точке прозванный псом брехливым,
Бубенцом надрывался, как шутовской колпак.
Поселенья, намытые будто людским приливом
При слиянье рек на вздыбившихся холмах,

Ничего о себе не думали, ибо слава -
Достояние наглых, а нам вековать не след.
Не дай Бог никому выбираться из батискафа,
Нарываясь на зазыванья элитных сект.

Затаись и спасёшься - настаивая, грозя мне,
Понимали ль они, что с ними и пропаду?
Век прошёл кое-как, но, знаете ли, крестьяне,
Бесприютно, как в международном аэропорту.

***

Терзаясь тем, что многих отпугнул, 
Намерившись прервать рыданье вдовье,
Ещё я здесь. Не собран мой баул.
Вещей немного. Список наготове. 

Но чувствую, что, пламенем звуча,
Наперекор водительству иллюзий
Горит по мне окопная свеча,
Мерцает, ждёт она, когда явлюсь ей.

Мерцай же, полномочный атташе,
И разгорайся ярче к приближенью - 
В ряду сертификатов о душе 
Гражданство поверяется лишь ею.

***

Какие ж ветра там
И бури какие,
Потоп, не иначе, потоп - 
То вой по утратам,
То плач по копилке,
То пьяные выкрики толп.

Осинники мокнут,
И капли их сладки,
Но где там поймать хоть одну...
Когда я был молод, 
Вы делали ставки
На то, сколько я протяну

Без прикосновений 
Настойчиво липких,
Плаща и зонта в листобой,
Но было заветней
Во всех этих ливнях 
Одним оставаться собой. 

Хрипит в шлемофоне
Подобное гонгу
Отборного мата тряпьё,
Но что до того мне? 
Я выиграл гонку, 
А вы проиграли её.

***

О, что за экспириенс, что за эдвенчер,
Когда на Россию спускается вечер,

И некая весь, придорожна, космата,
Не прибрана толком, возможно, что с марта,

Глазами буравящими, словно шомпол,
Допрос не допрос, а уставится, что, мол,

Нарвать огурцов тебе? Запросто! Прорву!
Не нужно? Тогда и катись поздорову!

Добро б из-за худа, а то из-за блага...
Да что же ты зла на меня, как собака?

Ругаемся. Нервы друг другу щекочем...
Катиться? А я и качусь, между прочим.

***

"Время такое" - а кто ж его так
Смял-извратил, что оно такое?
Навык людей обращать в животных
Сам ты, милок, мне скажи - доколе? 

Если свидетельства, то изъяты, 
Этой муки мы хоть воз просеем - 
Кончились лыжники-самосвяты,
Слесари духа по воскресеньям.

Я не юнец уж. Застал период - 
Радовались те, кто выжил в схватках...
Да, чуть замешкаешься - прикрикнут,
Но хоть не страшно за дней остаток.

Спрос невелик что с дрозда, что с дятла,
Пусть бы трещат себе инвалидкой -
Я не заметил, когда иссякла
Жажда святая любви великой.

ЛУСПЕКАЕВ

Когда б не форменный разбой,
Что срезал стопы, 
Давно б смирил я норов свой,
Но раньше сдох бы,

Чем побежал бы из ярма,
И - брысь, исканья! - 
Дремлю, и снится мне зима,
Зима без края...

Утихомиришь грудь в крестах - 
Муштры дотошней,
Полезет подлый Аристарх
Дружить с таможней.

Признаюсь тошной слабине,
Как сны подробны,
И неудобно станет мне
Беречь патроны,

И, смятый, канет эпикриз,
Сестёр-блондинок,
Едва уйду в гирлянды гильз
И серпантин их,

И пусть не в яблочко кладу,
Но знай, зараза,
Что без пальбы невмоготу
Уйти с баркаса.

Цветкову, Рубинштейну, Кенжееву и Гандлевскому

Ну, допустим, подлецы умрут,
А иным намерят лет аж за сто,
И кому достанется хомут?
Как же вы тут будете без нас-то?

Впрочем, что я... Помню ж, открывал,
И выпучивался, точно суслик,
Слыша горделивый ваш хорал -
Русскую поэзию без русских.

Что такого? Это только спорт.
Вот уже и ветер попрохладней,
И дорогой дальней меж красот,
Избежав похвал и поруганий,

Вы идёте, сбросив жизни гнёт,
И чужда вам алфавита схизма,
Тем, кого никто не узнаёт,
Вечным, будто классики марксизма.

***

Когда надвигается сумрак,
Закрашивая хохлому,
Кто вспомнит о личных заслугах?
Не сдались они никому.

Юлить, что обманут был, молод,
Бессмысленно, сразу усвой,
Где звуки малейшие молкнут
У дерева с черной листвой.

Какие грехи тут отмолишь,
Узрев искупительный знак?
Ни ветра, ни тени, одно лишь
Отчаянье в мутных слезах.

Найдётся на всякого злыдня
Презренье отцов-сыновей,
Промышленной свалки пустыня
И зрак, что вознёсся над ней.

***

На месте его любой
Гольфист был, яхтсмен, плейбой.
Хотите свободы? Вот
Свобода - земельный фонд,
Промышленности калым,
Растащен по откупным. 

Что ж дальше? И прут, и прут,
От самых сибирских руд,
О Боге, что мглой объят,
Витийствуют, гомонят,
Вздымают над бездной врак
Свободы кровавый флаг.

Что ж символ? Употреблен. 
Дыми же во мглу времён - 
Едины хула, хвала,
Смолкают колокола,
Из праха убийц творя,
Убив своего царя.

***

Оторвавшимся, как тромб,
Я шептал в лучи косые -
Деться некуда, а то б
Делся, как поток в пустыне -
Где он там, чего мудрит
С мирозданием аморфным,
Катакомбный, как Майн Рид
С неразлучным Фенимором?

Эй же, прерии в цвету,
Скальпы, вампуки, каноэ,
Плачьте, что на нет сойду,
Ибо памятно одно мне -
Руша контур временной,
Чья подача асинхронна,
Мир лежал передо мной
Алым, точно сон гурона -

Там, при свищущих манках
И при норове бодливом
Я, сжимавший томагавк,
В черепа его не вбил вам,
И действительно пройду,
И, взнуздав бизоний ужас,
Впредь за эту ерунду
Ничего не попрошу с вас.

РОМУЛ РЭМУ

И как будто воздух ещё терпим,
Но уже объявлено дефиле...
Погляди: из Рима уходит Рим,
Приказав руинам истлеть во мгле.

Наших общих предков закон суров:
Если мы не мы, нам цена одна -
С родовых надгробий латынь сколов,
Угнездятся чуждые племена.

Где жизнеспособны лишь грабежи,
И ни чаши водной или съестной,
Ничего не сбудется, кроме лжи,
Что из мачехи сделалась нам сестрой.

Под виол взмыванье и гром литавр
И в плену прозревая один побег,
Я ль повинен в том, что поблек мой дар,
Да еще обыденно так поблек?

Это изначальный мой дух иссяк,
Неизменно помня про Божий гнев,
Столько храмов строивший на костях
И костей ни разу не пожалев,

Что, как будто скроен из половин,
Он свободу чтит, что давно мертва.
...Восемь негров, несущих мой паланкин,
Остановку делают возле рва.

***

Не представляю, что там деется в тех ЖК,
Мелок ли бисер, каша ль призракам тем жидка,

Словом не перемолвлюсь, мелочи не займу -
Не представляю быт их, образ и мысль саму.

Кто их там знает, как им в полупустых домах,
Может, царит в них пекло или какой дубак,

Утром садятся в тачки, ночью из них встают,
Изредка подпускают нам в небеса салют,

Коли уж всем такая участь нам суждена,
Может, не люди все мы, видимость лишь одна?

Поздно втыкать в портреты траурную кайму,
Душу отдав кому-то, но позабыв, кому.

***

И рад бы, но в ломбарды не отдам
Печалей, что бледны и технотронны,
Когда долбят по ближним городам
То ураганы, то взрывные дроны.

...Жара сойдёт оцепененью в такт,
И вот уж в небе облачность иная,
Балансом накоплений и утрат
Пожарище судеб напоминая.

И вроде бы и фраз на полстатьи,
Но что она, статья, кому нужна так...
- Тоска июля, где ты? - Позади,
В лучах прямых, в лучах отвесных, жадных.

- А где же я? - Не видишь разве? Там
Лежишь, скрестивши ноги на диване,
Плывущем в пасть и дронам, и ветрам
Под августовских вод охладеванье.

ИГРА

Какие бы волны ни бились в корму
И вихри б вокруг ни довлели,
Не должный нимало давно никому,
Играет наш кормщик в тавлеи.
Таков он - искатель, затейник, изгой,
Песком заметённый, порошей,
Облепленный заживо пеной морской,
Ракушками всё ж не поросший.
Пусть рушится с грохотом лодья с холма 
И парус извилисто дырчат,
И смотрит в глаза ему бездна сама,
О гибели скорой талдычит, 
Но слышится в море огромный хорал,
На гору восходит улиткой - 
Пока он вчистую нас не проиграл,
Плывём в этой буре великой, 
И пусть нам трезубцем грозят, как тамгой,
Валы, сокрушительно хмуры, 
И нету надежды давно никакой,
Но ходят и ходят фигуры.

***

Слышишь, махни платком,
Пусть мой мотив шизов.
Чудо, что жив. На том
Сказано больше слов.

Наледью конопат,
Боже, к тебе бреду.
Мёрзлых слогов набат
Слипся в белиберду.

Злобен грядущий хам,
Тягостен дней романс -
Хлеб да вода - не к нам,
Вольное - не про нас.

В утренних ломотах
Дольник да логаэд,
Сколько же лет мы так,
Сколько же долгих лет...

Всплыть бы теперь со дна,
С верха по низ видны -
Раненая страна,
Карбышев у стены.

Плотная, как ни бдишь,
Кладка, как смерть гладка...
Грома бы в эту тишь,
Воздуха бы глотка.

***

Не до судьбы завидной,
Когда собрался кворум
И клинописной глиной
Подписан приговор нам - 

В судилище безликом,
Что в ягодах и змеях
Ведёт рукой по свиткам
Крылатый несусветник,

И не воспеть плакатным 
Наречием двоичным,
Какие облака там,
Подобные табличкам,

В старании усердном
Не выглядеть как сходка
Ещё грозятся всем нам,
Истаявшим до срока.   

***

Во что сегодня ни уверуй
Притом, что веровать отвык,
Воздастся всем нам полной мерой
От равновесий мировых,

И ничего тут не исправишь,
Как битых челюстей ни скаль.
Кто был в аду, тому весь рай ваш - 
Садово-парковый ансамбль.

Но вы, конечно же, дерзайте,
Сигайте с полок боковых - 
Пусть снится вам, как вы в дисбате
Сержанту бьёте под кадык,

И времени всего секунда,
Пока не подбежал конвой
Под взявшийся невесть откуда 
Оркестр бравурно-полковой - 

И в нервном трепете молекул
Вас на себя не отвлеку,
Я, что путём своим отбегал 
Положенное на веку.

***

И денег нет, и вы держитесь,
И встречь то харя, то мурло -
За сотни лет, что я не жил здесь,
Что измениться здесь могло?

Я слышу только голос ветра,
Где словеса хрустят халвой -
Одна и та же атмосфера
Оставленности вековой,

Когда бежит лягавых свора
Унять волненья мятежа,
Великокняжьего раздора
Первична подлая душа,

И жалобно, как будто в горе,
Кричит разбойный козодой,
И выезжает вор на воре
На изморозь горы святой.

***

Тихо-то как - при таких просторах
Жаждет пространство молитвы страстной.
Новым кварталам почти под сорок,
Хочешь - прощай, а не хочешь - здравствуй.

Здесь ты никто. Навидались всяких.
Утром, как солнце взойдет над кручей,
Песню благую насвищет зяблик
Иве встопорщенно неплакучей,

В смысле, ещё повоюем, свет мой,
Жару дадим завитым полозьям
И в соответствие с прежней схемой
Бога о суетном дне попросим...

Дескать, когда подберемся к сотне,
Сбудутся чаянья и алканья,
Только всё это, мой свет, пустое,
А не мольба, мой свет, никакая.

***

Смолкают оркестры, когда исполняется соло -
Да где тут Россия великая? Речка да тальник.
Они убедятся ещё в том, как всё у нас подло,
Не то что у них, в распрекрасных отечествах дальних.
И вот они входят, пристрастные мерзкой затее,
Наследники цивилизации странно везучей -
Сбежало б начальство их, бросив народ на съеденье,
Того мы пока не проверим: не выдался случай,
Но факт налицо, и смеются поляки-грузины
Над ужасом и безнадежностью русского плебса,
Как падают бабы и дети, что так агрессивны,
Когда в их нутро залезает свободная пресса.
Учить их свободе пришла европейская розга -
Воронка, и в ней с выраженьем каким-то нелепым
Лежат пограничники - в сущности, оба подростка,
Борисом и Глебом, Борисом и Глебом, Борисом и Глебом.

СТАРУХА

Девяностолетняя, она,
Твёрдо помня даты, имена,
Не чинясь, что время утечёт,
Дознавателям дала отчёт.

- Сколько было? - Чуть пробило два.
- Били? - Нет. Столкнули на дрова.
Что я им? Они и так сильны -
Тятеньку сорвали со стены.

- Фото? - Фото. Он там со звездой,
Позже в партизанах был связной.
Застрелили тятю вот сюда.
С той поры я и сама седа

- Сколько были в хате? - Пять минут.
- Шустрые? - Заметят, подмигнут.
Легкораненый и то не сник.
Тятю моего один из них.

- Правнук разве... - Хоть смолой обмажь.
- Восемьдесят лет прошло, мамаш...
- Как узнала, кто спалил дотла,
Виду я ему не подала.
***

Глядишь за ворота, и кажется, вечность изжевана
Школярским повтором, навязшим в зубах инструктажем -
Гвардейские мальчики, что вам свобода, на что она
Не ведавшим Бога и Промысла не испытавшим?

Цинготную мимику скрадывать во избежание
Показа корней, к тридцати основательно сгнивших -
Откуда б инстинкт, что пылает восходов стожарнее?
Из книжек, о, мальчики славные, только из книжек.

И вся ваша детскость, порывы, едва ль вероятные,
И снобский прононс, да и пафос, натужно таимый -
От льда и песка этой жизни увечное прятанье,
Предчувствие смерти в бою с безымянной долиной.

***

Взовьёшься, когда куснут,
Забудешь, где мёд, где эль.
Кому тут страна "конструкт"?
Тебе ль?

Тогда не твою (но чью ж?)
Опустят в ушат скорбей,
Откуда тут немцы? Чушь.
Забей.

Не смогут они. Войска
На страже. Не спят посты,
И службы стезя узка,
Узды.

Но ты себе пропиши
В немыслимой правоте -
Священные рубежи,
Вы где?

Подонки со всей земли
На гребне своих атак -
Да как же они смогли?
А так.

И, вял или одержим,
На льготных взращён дарах,
Пока не выходишь к ним,
Ты прах.
***

Откуда бы ни звучала
Кантата небес пустых,
Я тот же, кем был сначала,
И тот же во мне язык,

Пусть копья гниют с наверший
И властвует кабала,
Душа остаётся прежней,
Не помнящей, кем была.

Взойдёт ли ростком угрюмым
Над пеплом стигмат родных,
Поклонится ль пыльным рюмкам
Что к смерти стоят впритык,

Жива она, как минея,
И славясь неполнотой,
И пятясь, и каменея,
Верна лишь себе одной.

Ощерится угловато
Пространство узлом тугим -
Я тот же, кем был когда-то,
Изменой неодолим.

***

Где-то бухает грозой,
Собирается разбой.
Полно рати муштровать.
Слышь? В эфире тишь да гладь.
Взятки гладки с хвастуна:
Не проснётся. Спит страна.
От корней услышишь вопль -
А хохлы не люди, что ль?
У такого ж ездока
Я сама была сноха,
Ну а этот - просто шут.
Нас не тронут, не пожгут.
Выпевают полым ртом -
Тут хозяйство, родный дом,
Да куда ж мы, ой, куды,
Здесь коровы, там коты,
Как без уток, без курей?
Побежим домой скорей!
Вне себя от полумер,
Заскучали в ПВР -
И - была ль там, не была -
Ковыляют под хохла.
Так недели через две
Фронт приблизится к Москве.
Гуси-гуси, га-га-га,
Вам кишки от ходока.

***

Рано грузить борта,
Поздно крутить жгуты,
Дверью, что заперта,
Летние дни желты.

Сделай хотя бы шаг,
Выпали хоть разок...
Найденным в камышах
Несколько подразмок,

Профилем лебедин
Спец по демонтажам -
Срочник, ржаной блондин,
Апендицитный шрам.

Был бы на пять вершков,
Вот бы пугал салаг,
Бурый блестящий шов
С дырами аж с кулак...

Только давно пора
Бросить подсчёт красот,
Грохнуть из-за бугра
Иноплеменный сброд.

...Ликом, как полюс, бел,
Только в глазах зола.
Выстрелить не успел:
Чистый канал ствола.
Владимиру Л.

Nokia: с первого по седьмой ролики безобидны -
Отдых, рыбалка, быт, заметно дрожанье камер,
После - ночное передвижение из кабины,
Предположительно по очертанию стёкол - Хаммер.

Клятва: алтарь под личиной козлиной горит пентаклем,
В отсветах пламени кострового - чубы братишек.
Пленного режут под горло лезвием ритуальным,
Чашей с жертвенной кровью обносят вояк притихших.

Герб государственный засветло скалывают с фасада,
В администрации топчут охранницу, жгут монаха,
Лесомассив, перебежка - отчаянный вопль "засада".
В кадре обочина, дым и при съёмке с руки - канавка.

Личность владельца следствие в общем установило.
Сколы по краю устройства, поверхность частично сохранна.
Опись окончена. Старший уполномоченный, ФИО.
К делу приложены отпечатки пальцев с экрана.
***

Был бы прадед мой вдруг беспримерно богат,
Зарабатывал бы, конкурентов громя,
Он бы сделал в резню несусветный подкат
И семью б свою вывез в чужие края.
Разве мало краёв, где, на ухо туги,
Принимают властители всяких бедняг,
Обручальные кольца приняв за долги,
Не особо вдаваясь, кто серб, кто поляк?
Так и рос бы я в американской глуши,
В методистскую церковь захаживал бы
С осовелым от зноя, куриной лапши
Населеньем, крестящим надменные лбы,
И не знал бы России, что так велика,
Что бездонней она и пучины морской,
И киты ее кличут под взмах плавника
Уходя в небеса, умирать под Москвой.
Но такие настали теперь времена,
Что давно безразлично, кто чей протеже,
И какая отчизна к нам прикреплена,
Где ни веры, ни смерти не выбрать уже.
***

Когда свистит бронхитной фистулой
К тебе вопрос, а ты не в теме,
Не понимаешь, да и фиг с тобой,
Забей на знаки и идеи.

Одни специалисты с опытом -
Расскажут, что всего умильней
Направить взор к шевронам содранным -
Одних и тех же мы фамилий.

Живя свободными и равными,
Как славно в обществе разумном
Распятья путать с пентаграммами,
А волчью свастику с трызубом...

Так деловиты мы, так собраны,
Когда идём единой трассой,
Одни и те ж по обе стороны,
И только ненависти разной,

И в час полночный и полуденный
Обносит нас кровавой чашей,
Ухмылки не тая иудиной,
Отступничества грех сладчайший.

Когда разит кумиром свергнутым
И победительно, и тухло,
Здесь каждый недоволен зеркалом,
К зрачкам приставленным, как дуло.

***

Раздастся ли гром небесный,
Взметнется ли вихрь, космат,
Оденется смерть невестой
При выжиме кнопки "старт"
И - ожили, подмигнули,
Сверхзвучны и тем легки,
Псоглавцев тела акульи
Буравят материки.
С партнёрами наигравшись
В пространстве, от стрел рябом,
В какие цвета окрашусь
Под рыкающим грибом?
Сыграй, как на ксилофоне,
Вандалом, что стёр панно,
Ты знаешь, как все равно мне,
Ты знаешь, как все равно.
Довольно душа скорбела
От выходок сомелье,
Привычнее горсткой пепла
Развеиваться во мгле,
И станет, как ртуть, зеркален,
Кораллово красноват,
И камень, что выбрал Каин,
И мертвой руки захват.

***

Канонично: сирены хриплые, оцепленье,
"Полис-лайн" размотали, место локализовав,
Где от прятанья глупого точно не стать целее,
Там и стой, где поставили, чая пустых забав:

Перекрыли квартал, разогнали зевак вторичных,
И уже не понять, кого тут кто припахал,
Только бы обошлось без полковников-истеричек,
У которых чуть что, аресты да трибунал.

И уже наблатыкан в нечаянных совпаденьях,
Я стою, наблюдая, как буднично смерть блестит,
И к баулу вразвалку следует взрывотехник,
Надрывается шавка, натасканная на пластид.

***

Не седым, а, скажем так, седоватым,
Утонувшим в жалобах и стенаньях,
Августейший, заканчиваешься? Давай там
Не тушуйся, а посылай всех на фиг.
На ублюдков лучшие сны потратив,
Не печалься, а обновляй снарягу,
Созывай одиннадцать странных братьев
Неуклонно следовать распорядку,
Чтоб на матче "Локомотив-Торпедо"
Было вдоволь нам облаков-саврасок.
Медоносный, слышишь? Давай там, это,
Придержи вместилища слёз напрасных.

***

Где пыль неживая давно как своя
И яблочком-песней летит из-под ног,
Одну за другой деловито смоля,
В квартире пустой раздается звонок. 

- Привет, это я. Тут затихло слегка
И плохо со связью, но если уж так,
Скорей бы вернуться в родные снега,
И, знаешь, побриться: щека как наждак, 

Пришли, если сможешь, моих сигарет.
Тут нет их, а я, как ты помнишь, заядл...
Морщинами трещин дымится портрет,
Что с траурной лентой уж год, как стоял.

***

Захочешь знать, как лупят по своим,
Спроси меня, и я отвечу, весел -
Ходил и я в тот Иерусалим,
Вернее, ездил.
Была работа метров с пятисот,
И план первоначальный был нам гладок.
Поехал с нами отводной эскорт
Шуметь на флангах.
Средь мальв, подсолнухов и облепих -
Попробуй шевельни хотя бы листик -
Мы более трёх суток ждали их,
И дождались их.
Расход был не особенно велик,
Тем более, что сектор в гору загнут,
С гарантией одной на тех двоих -
Уже не встанут.
Как при заходе, отошли втроём,
А провели нас, видно, на мякине -
Какой-то отмороженный приём:
- Вы кто такие?
Откуда знать зависшему в слоях
Любителей убиться из-за фирмы?
- Да что ж ты пузыришься-то, земляк?
Свои, свои мы.
Раздутый, важный, чистый отставник,
Тачилу нашу высмотрел в угоне...
Четыре дня в подвале у своих -
Как вам такое?
Потом и нас нашли, и эту шваль,
Не разбирая сослепу, кого где...
Фингалы заживут, а почек жаль.
Болят к погоде.

***

О, кто бы нас понял, болезных,
И наше шатанье-разброд,
Когда в суетливых поездках,
Устойчиво не до красот.
Блеснёт ли самварой сансара
В небесном огне удалом,
О лете, что кончится завтра,
Глаголет всемирный надлом.
Ещё далеко до итогов,
Но, скатываясь к ноябрю,
Всей внутренней сущностью дрогнув,
Как мантру твердя, говорю:
Возляжет со львом антилопа
И посох созиждется твёрд,
И Третий падёт, как те оба,
Но только с четвёртым падёт.

МОСКВА

Поверишь, ударило будто заслонкой -
Гуляем, такие, по центру, блажим,
И схлопнулся словно простор безусловный,
И город впервые предстал небольшим.

Глядящий в меня равнодушием окон
Уже без привычного всем куража,
Он сжался, поскольку не сжаться не мог он,
Забрызганным глиной подранком дрожа.

Здесь всё справедливо: ты платишь, он платит,
И, равно открытый имперцу, совку,
Я мог бы сказать - "В этом доме мой прадед...",
Но я не скажу, потому что солгу.

Оборваны судьбы. А там, где нагрето
Пятно желтизны под ночным фонарём
Усни, моя Родина, вотчина, гетто.
Ни связей, ни денег, а угол внаём,

И в этом углу, как солдат из "Огнива",
Я жизнь ощущаю, как некий задвиг,
В ту пору, как осень, щедра и соплива,
Бескрайня во всех проявленьях своих.

***

Там, где никнул день, избыт
Умаленьем норм,
Осень плакала навзрыд
Под моим окном: 

- В парке ль сяду на скамью,
Спрячусь ли в шкафу,
Чувствую, что боль свою
Не переживу.

Если пить не поотвык,
На - культурно сядь.
Больше, как из гробовых,
Неоткуда взять.

Только чуточку возьми,
Совесть поимей...
И, очнувшийся к восьми,
Отвечал я ей:

В одичалые огни,
Всплески колоннад
Кровь тяжёлую толкни,
Сердце-коловрат,

Чтобы с октября по март,
Жилист, как скорняк,
Пел мне ветер, хрипловат,
Об июльских днях.

***

По фигу жизнь, где горят хлеба,
Граждан, как скот, клеймят -  
В центре нон-стопом идёт гульба
Баннеров и гирлянд.

Как бы ни сыпались из казны
Должности и чины,
Красные линии столь красны,
Что уж почти черны: 

Крутят каналы сплошной тухляк,
Лишь на пяток секунд
Красные линии в госпиталях 
Из-под бинтов сверкнут. 

С плачущей, молящейся страной
Так совпадает вдруг
Прикосновенье иглы стальной
Ломаных полудуг. 

И не стираются на раз-два
С ликов крутых особ
Черные линии воровства
С гульбищами нон-стоп.

***

Д.К.

Где некогда одни пейзане
Плелись в луче беспечно летнем,
Я получил твоё посланье, 
И до сих пор под впечатленьем,

Но обещай - окурок сплюснув,
Спиртов, как в молодости, трахнув,
Не узнавай меня средь бюстов
Убийц, предателей, тиранов. 

Я тот, кого как ни приветствуй,
Парадную взметая саблю,
Превыше всех язык древесный,
Неслышимый иными ставлю,

И если Богу не потрафим,
Покорный казням и пощадам,
Заговорю с тобой на травьем,
На ветреном и на песчаном.

***

Реальны вы тут все иль только кажетесь,
Я говорю, хоть сам себе противен,
Что не хотел донашивать за каждым здесь
Ни щитовых, ни стрелок, ни градирен.

Когда гнетёт окрестность слишком резкая,
Дерут холопов на конюшне графской,
Я б отвалил, гудком последним брезгуя,
Легонько шелестя отставшей краской,

И чувствуя одно - соизволение
Не быть здесь патрицием, ни плебсом,
А только тем, чем буквицы столетние
Пред полустертым номером облезлым.
***

Тут, наверное, лишь умереть помогут,
И никем не стать в триединстве трёх.
Ты берег этот город, пока был молод.
Что же он тебя, суетный, не сберёг.

День и ночь рычащий на стройплощадках,
Что-то знавший про Запад и про Восток,
Опечален, стынет меж дюн песчаных,
И, как видится, попросту рано сдох.

Ибо горе тем, кто рождён двузадым,
Будь он хоть федеральный, хоть областной,
Как теперь ползущий по всем фасадам
Пустоцвет, прикинувшийся лозой.
***

Свежо преданье, но под финал
Творенья третьего, что ли, дня
Ландшафт планеты напоминал
Слесарню - дикая шерудня.

Кипела буча там день-деньской
Такой, что вряд ли бы кто-то вник -
Попробуй в этакой мастерской
Сосредоточиться хоть на миг.

Ходя средь ангельских белых блуз
При свёрлах, пилах и молотках,
Создатель вскрикнул - создам арбуз! -
Его придумав примерно так:

На сладость мира им намекну,
Чтоб всяк вкусивший бывал здоров,
А в темень тянущимся к окну
Представлю множественность миров...

Так думал зодчий в пылу работ,
Носясь по небу, как по шатру,
Везде, где можно, оставив плод,
Преображающий кожуру.

***

Когда, благонамеренней и злобней,
Идёт волна, и защититься нечем
От гнева третьих и седьмых сословий
Чей славный герб - "Распнём и изувечим",  
Кто б намекнул всем этим вот стряпухам, 
Что если бить посуду, то наотмашь? 
Аз есмь никто, и котелка с треухом
Не требуется мне давным-давно уж. 

Меж них, одутловатых и спортивных, 
Невидяще смотрящий сквозь афишу,
Я не желаю знать о перспективах
Извне, поскольку внутренне их вижу,
Когда сентябрь, и город будто замер,
На крысу походя пред анакондой,
И кажутся размытым снимком с камер
Мечты его с постыдной подноготной,

Я слышу, как он грезит - "Запад, Запад",
Но, за Москву не сделавший ни шага, 
Он мёртв, и оживлять его не станут, 
Поскольку и на нём дымится шапка,
Когда раскроем волчьих из овечьих
Пытаются сортировать пропащих,
Я этим проходимцам не советчик,
Не конфидент и не душеприказчик.

***

Может, и это лишь совпаденье,
Синего пекла пёстрая заверть -
Вот уж дней десять ясно, как день, мне,
Что ничего уж тут не исправить - 

Прут лимузины в ушлый парламент,
Жрёт многоточие запятая. 
Мы вымираем, нас вымирают,
С текстом указа не совпадая. 

Настежь открытый свежим идеям,
Ад наш не пальцем чьим-то там делан, 
Гроту пустому полниться некем,
Нет никого, и не спрашивай, где он. 

Мог бы погибнуть в первой же сотне,
Только в груди моей крик будто заперт. 
Лето ты лето, Лето Господне,
Кто тебя выдумал, Бог тебя знает.

***

Если б цель возымел огорошить,
Стала б мне ещё больше тесна
Эта еле заметная прожелть,
Называемая желтизна,

Но давно я не тот и не этот,
И по осени вздут, как желвак,
Потому что, столетьем отвергнут,
Ненавижу ходить в должниках.

Не впервой отрабатывать норму,
Потому-то и сразу приму
И счета по тарифу двойному,
И долги сентябрю своему.

***

Хоть себе не ври: не контексты сузили,
А приговорили к вращенью атомом,
И вращаешься, словно бы на экскурсии
По местам, давно никому не надобным.

"В этом здании с тысяча там какого-то
Безутешно мучился некий кто-то там...",
И плевать, что дальше с угла отколото
То, чему и положено быть отколотым.

...Замолчи, табличка. Ничтожной жалобой 
Возмущать не вздумай согласья древнего,
Оснований общества не расшатывай,
Пусть ему сто раз на тебя сиренево.

На земле нет чуда конца внезапнее,
От Габона не отличишь Норвегию - 
Прощебечет птаха, и сникнет здание,
Как по ока грозного мановению.

ВЕРМЕЕР

жене Ольге

Шпилями, всплесками, ветром изъет,
Будто в преддверии сева,
Вечно он слева, будничный свет,
Вечно он слева,
И, отчего-то странно знаком,
Он, как заезженный задник,
Прячется за мозаичным стеклом
В стрельчатых ставнях. 
...Облачно, Господи. Далека,
Призрачна слава, но кто там,
Перебирая сосуды греха,
Стал неугодным? 
Кисть ли сжимаешь, стилос, калям
В гневе и грохоте великаньем,
Если подобны взгляды камням,
Брось в нее камнем!
Сам же ты видишь: слиться с такой -  
Худшее из наказаний.
Свет безнадёжный, серый сухой
Лёг на глаза ей.
Прямы ли волосы иль завиты
Мелочности изотропной,
Страшно не выступить из темноты
Рядом с Мадонной.

***

***

Как Пастырь от пастуха
И от кровопийц чеснок,
Евангельская строка
Разнится от прочих строк,
Так я среди этих саг,
И книжник, и фарисей,
Молю их - подайте знак,
Безвыходности грязней,
Но, слыша "Распнём Его!
Очистим себя огнём!",
Я чувствую, как мертво
Пространство и время в нём,
И что ж там во мне за гной,
Приставленный к дележу,
Что я ни одной строкой
Блаженству не прилежу?

***

Пейзаж, застрявший меж балясин,
Как день сентябрьский, дивно ясен,
А мне-то что прикажешь, как
С порочной склонностью к восторгу,
Когда порывом гнёт осоку,
И ива морщится в шелках,

Когда, светла, как из огнива,
Вон та желтеющая нива
О павших в первом же бою
С апломбом здесь невероятным
Нашёптывает воронятам
Присловье "баюшки-баю",

Куда в изодранном кафтане
Под это мерное квохтанье
Исчезнуть лику моему,
Когда, разжалованный горец,
Я никогда не резал горлиц,
И веры в кровь их не приму.