***

Вулкан ли, метеорит, 
Нашествие ль диких шмар,
О, как же он деловит, 
Сорвавшийся в бездну шар...
Вращается, судьбы жжет,
Ссужая по полглотка
Народам, чей идол желт
И сморщен от бардака.

Маммона! Твои крыла - 
Оскаленный фейкомет.
Везде, где тебе хвала,
Болото твое гниет.
И кто бы там что ни мнил
В ошейниках властных шобл,
Но треснул уже твой мир,
И трещинами пошел.

Уже, батоги суля,
Нашивки с убийц споров, 
С Востока идёт заря,
И облик ее суров,
Опричником зыркнет в щель,
Скривясь, как иезуит,
И тихий язык вещей
Над полночью зазвенит.

***

Что там за звуки? Будто бы флейта
Вольного поля, вечного лета.
Смерть или жизнь выбирая из двух,
Свищет на флейте ветер-пастух.

Скоро ли стихнет эта атака,
Что ей до нас, отлученных от блага,
Мелочных, жалких, будто бурьян, 
Что лишь репьями и обуян?

С прежней душой пребывая в раздоре,
Хочется выкрикнуть что-то простое,
Что-то простейшее, типа "ура",
Вырваться в жизнь, приподняться с одра.

О, наслажденье длинными днями, 
Теми, в которые мы обнуляли
Сами себя и пространство кругом,
В дне безымянном, дне никаком!

Стансы... А что это, стансы, такое,
Выжженного, пережитого кроме
Шлака, спрессованного оттого,
Что беспечальней значка ГТО?


***

Растрескается от жара,
Обуглится во вдовстве
Душа моя, точно шпала,
Сожженная на костре.

И если без антимоний, 
А честно, как беднота,
То, знаешь ли, поделом ей, 
Предавшей меня тогда.

Напрасно так быстро стихла,
Приемчик-то явно подл,
А требовалась лишь сила, 
Реакция, спурт, напор...

Но, сжавшаяся в испуге,
Убожество, божество ль,
Шептала - не дамся, суки, 
Ни мертвой и ни живой.






***

Оплачивал и я тариф двойной, 
И, словно считывая варианты,
Деревья наклонялись надо мной, 
Как пращуры, и спрашивали - как ты?

А как я? Да никак. Полено. Столп
В разодранном белье с гербом советским
Висишь такой, запутан между строп, 
И, кроме Бога, выплакаться не с кем.

















***

Отнять у вектора скаляр,
И видишь ясно суть свою, 
Как жизни противостоял, 
Как смерти противостою,

Как исступлённо я порой
Расчерчивал судьбы чертёж,
Меняешь бытия покрой,
Но вдруг застынешь и чихнешь,

И скажешь - Господи, прости,
Безумна тварь твоя, Творец, 
И как ни корчится в персти,
Река доходит ей до берц,

Река кровавая в огне, 
И взгляд смотрящего во тьму
Так яростен, что страсть к фигне
Не извинительна ему.







***

Верил музыке. Она
И от жизни колуна, 
И от смертного серпа
Берегла, почти слепа.

Думал, как же быть с душой
В годы мерзости сплошной,
И, вертлява, как юла,
К свету за руку вела.

Чувствовал: средь головней
Обещанье тлело в ней:
В мире, где одна зола,
К дому вечному звала.

Верил столько, сколько мог,
Верил сжавшимся в комок,
В свисте флейт, под гром литавр
Обезглавленным летал.

И сгоравшего дупла - 
Нет, она не предала,
Чтоб растимым на убой
Верил музыке одной.


***
Игорю Черкесову на предстоящие холода 2020-го
Уж сколько лет прошло, а в памяти - 
Разрозненные голоса.
То смена флагов на парламенте,
То рубленая колбаса.
Чего хотеть от философии -
Той веры, что без дел мертва,
Иль чтоб меня в ней обусловили,
Прописанного лишь едва?

Твердыня духа - что и где она,
И есть ли вообще она,
Когда так явно пальцем делана
Судьба в преддверье щелбана?
...Как страх не сбыться эта оттепель,
Щедра на дрожь, на стыд щедра,
Припоминая столько фортелей,
За сколькие не прощена.

Там все в снегу. По грудь, не менее,
Стволы ее заметены,
И в чем оно, мое имение,
Чьи окна навсегда темны?
Там снег везде. Там пустошь дикая,
И в час, когда Угодник добр,
Часы встают, капелью тикая,
И ветры свищут, как во двор.

***

Вот и август. О, Господи... август,
Вот и он подступает уже,
Этот август во мне как диагноз,
Фехтовальщик бы молвил - туше.

Это писем, звонков потребленье,
На которые только кивну,
Нестерпимы, как боль в подреберье,
Погружение на глубину.

Всё мне что-то не так и не то мне,
Всё мне что-то не то и не так.
Одолевший судьбы многотомье,
Малодуший ее и отваг,

Все я медлю, но что же я медлю
В этом августе, словно в бреду,
Выбирая меж высью и мелью
Холодок, что ползет по хребту?






***

Как загорелым локтем из окна,
В страну, что как отель тебе сдана,
Весной и летом, осенью, зимой
Ты выставишься раз в семьсот седьмой,

Уедешь, устранясь от срочных дел,
Таким, как есть, ни хладен, и ни тепл,
И памяти пускай не ворошат
Ни облачный и ни земной ландшафт.

Приветствуя пустыни, города,
Пойдешь заросшим берегом пруда,
И скажешь - вот и жизнь прошла, а тут
Как будто годы прежние идут,

Друг с другом спевшись, дружною четой,
По кругу помасштабнее, чем твой...
Но как себя блужданьем ни ерошь,
Вся жизнь твоя - законченная ложь,

И как себя беспутством ни колышь, 
Как эта глина, как вон тот камыш,
И ложь твоя так далеко видна, 
Как ветвь, что от ствола отклонена.


***

Я говорил с убийцами, ворами, 
И все они едины были в том, 
Что человеку боязно во храме, 
А гром и морг - прискорбный палиндром.

И сидя между ними, словно равный, 
Заливист и бестактен, как спондей,
Бывал доволен ими, как оравой, 
Когда работал чисто, без потерь.

А если уж порадовал трофеем, 
Запрятанным в служебных желобах, 
Не нищетой несло, но откровеньем, 
Из-за которого и шел ва-банк.

Когда на рамы налипает иней
И тянет колким холодом с аллей,
Их веру не считаю я наивней
Чьей-либо, и особенно своей.







***

Дане Курской

Только-то что головы не обрили,
Так и остался вихраст.
Все отрекутся, кроме Марии, 
Только она не предаст.

Сядет в изножье с матерью скорбной,
Неотгонимо пряма,
Грома с небес ожидая, исхода ль,
Камнепобитья, ярма.

Только и есть, что Содом да Гоморра,
Потные бычие лбы,
И не осилить ни приговора, 
Ни боевитой толпы.

Где же Двенадцать? Были, да сплыли.
Лживее хнычущих лярв,
Все отшатнулись от благостыни,
Свечи Вечери прокляв.

И, поклоняясь анфан-терриблю,
Взрёвывая, как зверье,
Если озлятся, лишь на Марию,
Только на верность ее.

***

Я просыпался не от стука - 
От мысли тяжкой, словно хук,
Что ни единого поступка
Ни средь искусств, ни меж наук

Не совершил ввиду таланта,
Что к сущему любовь одна,
Ни с чем не сходная доплата, 
За то, что им вдохновлена.

...Так вот промучишься в передней,
И на устах - бессмертный сингл
О том, как не любил борений, 
Как на дух их не выносил.











***

О, кто бы приоткрыл мне жалюзь
И пеной дал бы изойти,
Что лет примерно с тридцати
Я будто в реку погружаюсь.

Ни резкости такой, как надо,
Ни мифов - ими небогат -
Иду меж бликов наугад,
Следя, как пенье комковато,

И даже смерть моя условна,
Коль облик мой и так пропащ,
Как милицейский старый плащ
Ещё советского фасона.












***

А может, не любил я никого, 
Ни детства своего, ни лет уж зрелых, 
Ни государства и ни НКО, 
Ни почестей, ни сводок о расстрелах.

Надраенных линкоров, гильотин
Чурался, как апострофов артикли...
А может, я и был такой один, 
Да только вам без разницы, один ли.

















 
***

Тошно жить средь пустяковин
Кругл, шипаст, как рыба-еж,
Я, наверно, бездуховен:
Что в округе, хрен поймёшь.
Вот картина от кретина,
Долго мучился кретин,
Прежде чем тоска скрутила
Или дури проглотил.

На картине много краски,
То ли мясо, то ли грязь.
Объяснил бы кто по-братски,
Как внимать ей, не ярясь.
Вот журнал, говно и мат в нем,
Вот иной, где мат с говном.
Отнесемся с пониманьем:
Педерасты в основном.

Вот быдлячья телесетка,
И никто-то ей не свят, 
Вот спектакль от гомосека:
Твари голые бузят.
Вот наседками несутся
Под спасительный покров
Представители искусства
Горемычных леваков.

Подогрейте их скорее, 
Почва нынче холодна,
Дайте грант на оскорбленье
Обывательского дна.
Дайте-дайте, с плеч сорвите:
Подымают век с колен
Импотентское соитье,
Запустенье, мрак и тлен.
 









***

Что смолкла? Глядишь диковато,
Какая-то нервность в плечах,
Давай же уедем куда-то,
Оставим и дом, и очаг,

Увидим разросшийся город,
Предместья его и сады,
Которые скоро прихлопнут
Заради святой простоты,

О, как обветшало строенье,
Как окна его заросли,
Но пуще его и страннее - 
Поля, где пройти не рискни.

Проедет мопед, керосиня, 
Означив собой болтуна...
Так что же такое Россия, 
Земля или небо она?

Молчишь, и лицо твое бледно,
Но все же ответить сумей,
Куда в это вечное лето
Бежать нам от скорби своей.


***

Когда сверкает гневом Божьим
Непостижимая гроза,
И плачем, и дела итожим,
Как будто с неба ждём гонца.

Вспухает бедрами и бюстом
В унылом папском домино,
Но в чреве, пламенем обрюзглом,
Величие утаено.

И что ей самодисциплина,
Мерщвленье плоти наливной,
Когда, вовек неисцелима,
Азартно множит ноль на ноль?

Узрите ж сотрясенье вопля,
И лик, на лишае лишай:
Вы воли ждали? Вот вам воля!
Берите, ничего не жаль!

Пейзаж окрестный исковеркав,
Херачит в землю, как в мишень,
Скиталица страны советов,
Похоронившая мужей.


***

Кончай ты с прибором писчим,
Достал со своим нытьём,
Как Родину ищем-ищем,
Никак её не найдём.
И где это всё, скажи хоть
Примерно, иль отчекань -
Страна, что привыкла шикать,
Совдепия, отчий край?

В потоке подобны щепкам,
Несёмся, как ни пришей
К пределам её священным
Незыблемость рубежей.
Но - было. Признай, чего там - 
Колонка. И боль глотка,
И плывшие вдоль по водам
Ромашковые луга.

И если сказать по теме,
С отчаянной глубиной,
Теперь, в затяжном паденье,
Мы веруем в край иной,
Где грабить они отвыкнут,
А прочих немой инстинкт
Попросит скорей на выход
И вслед их перекрестит.
***

Я, конечно, мало стою,
Но спрошу не просто так -
Сколько строф ты выжал? Сотню?
Извини, но ты слабак.

Думал, увенчают лавром, 
Через арки понесут?
Я скажу тебе о главном:
Нет здесь воли. Только спуд.

Здесь не лавр цветет, а терний,
И не тирс, а крест вручен
Тем, кто вырвал тлен хотений,
Кто взошел на смертный челн.

Тем, кто, славу ненавидя,
Душу рвет. А как твоя?
Что теперь ее наитья?
Что ты выдал, не тая?

Сотню строф? Пошел ты на фиг.
Для поэзии вредны
Шалопаев, шалопаек
Бесполезные ряды.


***

Убогая жизнь. Только выйдешь из мглы,
Уже возвращаться зовут.
Я людям не верю. Беспамятны, злы,
Болтливее вешних запруд.

О чем ни спросил бы, плетут хохлому,
Таких поналяпают блямб...
Кивнешь, а потом перескажешь кому,
Не верят. Не верил и я б.

Когда недоверья барьеры смели,
Один говорил мне - Серёнь,
Я баб навидался. Они от земли.
Мужчины летят над землёй.

Мужское - такое... Вполуха внимал.
Свисти хоть во все клапана,
Ко всяким влечет, но под самый финал
Всегда торжествует одна.

И слушал его я, кусая губу - 
Чего понаплел на авось?
Кивнешь, а потом перескажешь кому,
Безделка...
А так и сбылось.

 
***

Я навидался странных мест,
Где каждый склон тебя уест,
Коричнев, зелен или жёлт,
Собьёт с дыханья и сожжёт.
- О, ты, что нов и под луной, 
Зачем вознёсся надо мной,
Скукоживая соль и фа
Там, где лютует синева?

- О, мальчик... не довольно ль инф?
Здесь Каин странствовал, убив.
Что в трезвости, что с бодуна,
Един патрон мой - Сатана.
...Так он вещал, неумолим,
И восклицал я - муаллим,
О, как пленяла б крутизна,
Когда б себе была ясна!

Но ухмылялась тишина,
Шурша чешуйками пшена.
В привычном фоне шумовом
Терзалось время жерновом,
И то, что дух в меня вливал,
Безудержно, как Сенегал,
Где по оранжевой земле
Струится зной навеселе,

Ни счастьем было, ни бедой,
А безнадёжностью одной,
В которой каждый жив едва
Утехой, что давно мертва,
И что б собою ни являл,
На зов судьбы являлся вял,
И воля, что была крепка,
Была ему сосуд греха.

И вот, костист и нагловат,
Крадётся к буйволу гепард,
Набрасывается... готов.
Ни грёз, ни дум. Свершён отлов,
И обезглавлен цикламен
Вознёй и хохотом гиен.
...И всяк немыслим, как олень,
Под небом Африки моей.
 





***

Можно, конечно, гневаться, мол, как так-то,
Жизни отпущено, как через щель Мак-авто,
Порция гнили, толика домоводства,
Схема одна, с роддома и до погоста.

А человек убивается всю дорогу,
В жены берет красавицу серооку,
Дарит она ему сына и перспективу
Вечно, как слабоумный, дивиться диву.

Диво и вправду. Комиком пошловатым
Тихо спускается на голову шлагбаум,
Сутки, пластичны, перетекают в сутки,
Давится сном бессимптомный носитель скуки.

Вывод оставлен завтрашнему потомству,
Тем, кто ещё по разу излечит оспу,
Тем, у кого дух молод, а глаз фасетчат,
Но никого от гибели не излечит.







***

Задуматься - уже полдействия,
Но думай там или не думай,
Когда оставила поэзия,
Теряет смысл и мир подлунный,

Бессмысленно его движение,
Прыжки от смерти тонкогубой,
И нет меж дней твоих волшебнее
Тех, что давно идут на убыль.

И ни волчатника, ни пса его
Льняная не таит осока,
Пока немеркнущее зарево
Отдергивается от слога.












***
Дане Курской
И не так занесёт, как носило тогда,
Соприродно и юности, и беготне,
И нашепчется в душу одна лабуда,
Лабудейшая, словно октябрь на коне,

Где, материй метельней, шуршит по стеклу,
Ожидая, что лампочка перегорит,
Или свая, похожая на пастилу,
Или в почву впитавшийся электролит.

...Эта стройка уныла и разорена,
И подрядчик ей - вор, и заказчик - трепло,
И слезливо из окон глядит старина,
Как ненастье однажды судьбу нарекло.

И энергий инертней, дремотней времён,
Ожидается лет этак через пятьсот
Уникальный квартал иль элитный район
Для пришедших отснять проходной эпизод.

И ни чисел, ни букв, будто просто усоп,
И отныне, как правд от себя ни таи,
Остывающий луч обращается в столп
От Вселенной и дома родного вдали.


 
***
"Я уволился с работы..."
Петр Мамонов, Звуки Му
"Это Путин виноват..."
Народный фольклор
Не каких-то там элиток
Генрих Манн фон Людовик,
Отчего-то стал я хлипок,
Малохолен, бледнолик,

Вот уже грехов конкретных
Избегаю, как могу,
А недавно был я крепок
По душе и кулаку.

Между ПИКом и ЦИАНом
Озадачившись, пройду
Хоть к немыслимым цыганам,
Хоть к лягушкам на пруду.

Пусть дадут отчёт мне полный,
Опись трусостей, отваг,
Честно, как перед иконой,
Скажут, что со мной не так.

Только так, на клофелине,
Жуткий замысел пойму:
Жидкий чип в меня внедрили,
Всем обязан я ему,

И когда я экономлю,
Даже просто сплю и ем,
Жидкий чип владеет мною,
Заправляет бытием.

И когда я пью, как мерин,
Матерясь на все лады,
И когда я просто медлен
Искушеньем долготы,

И когда рубли в кармане
Нахожу, гадая, чьи б,
Это вряд ли выгоранье;
Тут всему разгадка - чип.

И давно я не бунтую - 
Царь бессменен, двор могуч - 
Я ращу свою петунью
Посреди навозных куч,

И всего меня облапал,
Заражая срамотой,
Мощный парогенератор,
Пылесос беспроводной.
 

***

Я пройдусь. Хоть иногда
Ощутить хотел бы землю.
Что пожну и что посею,
Отмолчится темнота.

Я пройдусь. Прости: устал
И от стульев, и от кресел,
Доле, о которой грезил,
Позабыв, как воздух затхл.

Под ремонтный шандарах,
Пусть бы даже и под ливнем,
В разноцветии павлиньем
Постою в чужих дворах,

Там, где чувства высота
Тем превыше ощущений,
Что ничем уже не тщетней
Ни досады, ни стыда.

Лишь усмешка на губах
Так и шепчет, ливню вторя:
Остаётся только воля,
Воля, сжатая в кулак.


***

А листьев сегодня, как пакости,
Как дряни в промёрзшей душе - 
Хоть всю её скорбью изгваздайте,
Летит в затаившемся августе,
Кружится листком в шабаше...

Чего же хотеть на такой земле,
Кровавящейся хохломой?
Белили её, купоросили - 
Янтарная комната осени
Распахнута створкой одной.

И холодно здесь не от хохота - 
От крика, несомого вдаль,
От горя, что стужей прихлопнута
Такая янтарная комната,
Осенний такой календарь.









***

И бурей обнимало,
И зарился вандал...
Я странствовал немало,
Довольно повидал.
На острове скалистом
Показывали мне
Живой укор мздоимцам
С ворами наравне:
Насыщенно карминны,
С площадки смотровой
Мерещились руины,
Поросшие травой.
Послал я слуг усталых
Спросить, кто их воздвиг.
- Здесь был прекрасный замок, -
Сказал один из них.
Упасть в него, как в омут,
Не в эту жизнь, так в ту...
Двенадцать было комнат,
По месяцу в году,
Завидовал я древним,
Что, осени желтей,
С возлюбленным апрелем
Шептались каждый день,
А те, кто ждал июля
Блистающим копьём,
С октябрьской мглой воюя,
Ушли за окоем.
И вышивки старушьи
Кладя на гладь пуант,
Ревел декабрь снаружи
Хоть с октября по март.
Безвременья страннее
Столетий дивный мед,
И древнее строенье
В беспамятстве гниёт.
И в правильной осанке,
Скрещеньях звёзд и стрел
Себя я в этом замке
Как в зеркале, узрел.














***

И нищету корыт, и мощь IT
Узнав довольно в пустоте досужей,
На чём стоять? Вот, разве, ощути
Биенье сердца, скованного стужей:

Ещё журчит... И внемлют шалуну
И склон, и дол, и пашня, и оратай.
А я кого от окон шугану
Простым окладом осени надвратной,

Когда блажит над пропастью седой
Предзимье, в коем ни кобыл, ни гончих?
Одна листва, и, спутав блеск с бедой,
Крошится снегом карандашный кончик.

Гляди ж, как вдруг являются листу
Коллизии, в которых мил обидчик,
Напоминая ездоку езду
Среди камней и окон мозаичных.







 
***

Так безнадёжно разобщены
Склокой газетной,
Что мы видали? Сны-вещуны,
Мутную Сетунь.
В чьих же архивах та желтизна,
И, априори,
Правда, что так нам казалась ясна,
Шкал на приборе?

Очковтиратели и несуны,
Быт простоватый...
Помнишь ты девочку, гостью страны?
Звали Самантой.
Часто бывает, зенки залью,
Да как заною: 
Мы ж принимали ее, как свою,
Всею страною!

Создали полный, значит, интим.
Полны идеи,
Дружно клялись, что войны не хотим.
Значит, хотели?
Рада была ли, устрашена,
Бай, финь де сикли:
Скоро расшиблась она в США.
Зря отпустили.

Режась об нерусь и об русню,
Тонко звенели
Лужи, подбитые изморосью,
Хмели-сунели.
Чуял, что век отсечёт, как ножом,
Нюхом собачьим.
С той-то поры и воюем, и жжём.
Каемся, плачем.
 









***

Если что должно быть глуповато,
Бытие, в котором год за два.
Буратино телекомандато, 
Верны макаронника слова...

Я уже давно живу, как падла,
Сплевывая годы, как слюну.
Так меня судьба упаковала, 
Плачу, только в зеркало взгляну.

Ну и рожа. Челюсть, словно поршень,
Так и ходит, что-то там жуя.
Если честно, я б с подобной рожей
Жил вдали от всякого жилья.

На лице ни мыслей, ни сомнений,
И как водится в таких местах,
Глаз не видно. И всего заметней
Черт жестокость. Затаенный страх.







У НОВОДЕВИЧЬЕГО

От кленового сока липки
Ранней осенью в светлый день,
Тротуары, бордюры, плитки
С каждым выдохом золотей,

И застигнутый не впервые
Зноем, топчущим пыл и нрав,
Разлюблю я лучи прямые,
Причитание оборвав.

Тяготясь мировой завесой,
Совлекая с души покров,
Стану статуей бессловесной,
Производной от куполов.












***

В такой никакущий год
Задвижек, цепей, щеколд,
Расплавлены, сожжены,
Мы сброшены с вышины,

И слышим сквозь гул в ушах
Что ночью убит вожак,
И наша игра с огнем -
В подковах, что разогнем.

Но падает вертолет,
И что это нам даёт?
Вбирающий ветра свист,
Закат ледяной росист.

О, Боже, хоть намекни,
Далёкой земли огни,
Стволы, что стоят во фрунт,
Разгрузки с комбезов рвут?

На Палех за Хохлому -
Зачем это все, кому?
...Бьют бубны и тают льды,
И яблоки налиты.


***

Наверно, раны старые болят - 
Малы секунды между секст и септим - 
Во мне мятеж. Который год подряд - 
Мятеж, и ничего не сделать с этим.

Он, знаешь, просто входит в естество,
С почти беззвучным скрежетом зубовным.
Ты можешь лишь почувствовать его,
По признакам, одной тебе знакомым.

Я пробовал договориться с ним,
Но, нестерпим к мольбам и уговорам,
Он шёл по водам всех моих цусим
Определяющим и митрофорным.

Так разбрелись. Душа ушла в одну,
Слова в другую сторону, а сам я
Избрал, как подобает шатуну,
Постыдно потаённый путь изгнанья,

Где корчу Иова, но ты - утешь
Хотя бы потому, что жизнь жестока,
И потому ещё, что мой мятеж
Тобой одной смиряется до срока.


***

Измучишься - вот лихва: 
Трёх месяцев след простыл, 
До осени - пшик. Дня два,
И омут. Приют бацилл.
Какие-то там два дня
Веленьем незнамо чьим - 
О чем же печаль твоя? 
- Прошу тебя, замолчим...

На гребнях медийных волн
Блокируя скотский спам,
Уткнувшийся в телефон
Потомок внимает снам
О доблести игровой,
Сиянье гильдейских блях.
Играй же, сестра-гармонь,
В капусте и в королях

О ветре, что вертопрах,
О том, как мы все мертвы
Стоянием во дворах,
Стяжанием синевы,
О том, что меж плотных сред
Мы тени ли, облака ль,
Покуда шарманщик сед,
И сед его попугай.
***

До трёх не уснуть, а впрочем,
Бессонницы сладок шарм:
И сшитое раскурочим,
Распорем по мелким швам.

Понятно, что не до шика,
Но брызжет смолою спил:
Родиться уже ошибка,
Напрасная трата сил.

Сплошные, глядишь, расстройства: 
То там обнесли, то тут,
Но чаявшие роллс-ройса
Отсюда пешком уйдут,

Куда ж ты улепетнула,
Мечта, и о чём была?
Заказчики? Клиентура?
Воскресный набор бухла?

А воды всё непроглядней,
И пух летит с лебедей,
Как будто в укоры хлябей
И в лета последний день.


***

Взгляну сурово я на купола,
Не попрекнув их золотом сусальным,
Какой ты стала, вера, кем была?
Богостроительства ль ты кабала?
Одною ли тобою я спасаем?

Чего ты хочешь? В чем вопрос-то твой?
Чтоб я смирился с тем, что никогда мне
Не стать ни сложностью, ни простотой,
Чтоб я земли не чуял под собой?
Пошло оно, такое-то гаданье.

Ты, вера, сфинкс. Как родина слонов.
Как дурь моя, горючая обида,
Что, бытие на тряпки распоров,
Дозналась, отчего мой взгляд суров,
И где лежит мечта моя, убита.









***

Привыкший мириться с тем,
Как тихо ещё совсем,
Скажу тебе лишь - уволь
Расслышать беззвучный вопль
Листвы, что сошла с ветвей,
И стала ещё светлей,
Чем дни, что Господь клеймил,
И призраки Сайлент Хилл.

И я задыхаюсь: он
В реестр сентября внесён,
Похожий на Зов Ктулху,
Изодранного в труху.
О, смытые города!
Трында вам, давно трында.
На месте вас - рвы и рвы,
А сверху - комки травы.

Ах, нет, погоди, постой - 
Разрушь меня, обездоль,
Но разве, беспечный тлен,
Я им не запечатлен?
И слышится в пустоте - 
А звери, и птицы - где?
Искрясь, будто око Пта,
Уносят они - куда?
***

Словно колоса сок на серпе,
Возлегаешь под ангельской стражей,
Если слыша, то плач по себе, 
Безутешный, на век запоздавший.

Посреди краткосрочных аренд - 
Буйной юности черная месса -
Нарисуется автопортрет:
Волчий взгляд, седина ирокеза.

Благодарствуй, что жив. Что игла
Мимо сердца вошла в средостенье.
Офигительно карта легла - 
Как ни разу ни впредь, ни доселе.

Отразится в пустых зеркалах
Без каких-либо инсинуаций:
Зазывалой в кавказский кабак,
Вышибалой в кабак азиатский.







***

Прищурившемуся вдоль
Всех ваших смешных забав
До истины ли святой
Шарашиться, спасовав?

Мужчина под пятьдесят,
Чья сущность - на шраме шрам,
Предвидя, что оттеснят,
Не сохнет по шалашам.

И так уж за отчий дом
При солнце и фонарях
Пластался и бил челом,
Все жилы перенапряг.

И этот ваш ком идей,
И прочая ерунда
Играет в нём, как метель
Над пиленым льдом пруда,

И только слезинкой с век
Одно в нём превыше йот - 
Что сколько б ни падал снег,
Растает и он, и лёд.


***

О, смилуйся, не мельтеши,
Кривляясь, как попса,
Когда зовут меня в тиши
Былые голоса.

Как Леонардо Пелтиер,
Чья избранность крута,
От них я столько претерпел,
Что ты ещё - куда?

Хоть среди ночи разбуди
Знамением в огне,
Дай уклониться от пути,
Начертанного мне.

Что мне тот путь, что я ему?
Но - изъяснить сумей,
Чего в природе не пойму
По слабости своей.







***

Маску напялишь, и так интенсивнее
Чувствуешь - плохи дела,
Будто с дыхания летнего в зимнее
Будущность перетекла.

Вдох или выдох немыслим без палева,
Крутятся диски, юлят за прокорм,
Словно кондитерский воздух Бабаева,
Попранный сапогом.

И ощущается всеми нейронами,
Коими плоть удовлетворена,
Что никакими ни "старыми-добрыми"
Не были времена.

Есть или нет, ничего вы не значите,
Маска, в которой позором объят
Быт: сковородка, где чад и чевапчичи
Маслом горят.







***

По осени дождя движенья плавны,
Поскольку ветер сер и подловат,
У них наполеоновские планы,
Да только я совсем не Бонапарт.

При лиственных и полудиких сворах
Я тоже мог бы выйти из-за ширм,
Да планов у меня часов на сорок,
Включая сон, побудку и режим.

















***

Да погоди, постой же ты - а давно ль
Были все эти годы говна с дайкири,
И однокурсники, ржущие надо мной?
...Классно, ребята, только - кто вы такие?
Бизнес вы делали: книжки - для дураков.
Может, статей-рецензий? Да ну их нафиг.
Я же из бедных, помните? Нищий кров,
Полный кошмарной яви, мечтаний навьих.

Что вам, богатым деткам, до тех работ,
После которых взвинчен ты, как собака?
Гулкое эхо. "Сокол" - "Аэропорт",
Трусова, Бек. Еврейки, и все с филфака,
Барыни, мне говорившие о черте,
Что разделяет "славлю" и "салютую",
Учителя словесности - речи, где
Знал и без них я каждую запятую.

Так я учился слову. А саботаж - 
Ваша привычка мерить чужую тогу.
Вот они ржали - мальчик, а всё туда ж! 
Ну, напечатали. Радуется. А толку?
Ходу такому - ровно до той черты,
Где остановят, что-нибудь в этом роде.
Да, я нелеп. Но вы - завалите рты, 
Рты вы свои мажористые прикройте.
***

И в кнессете молчал, не зиговал,
И так же воздержался в польском сейме
Ты, одинокий профессионал,
Куражащийся над собой и всеми,

Но вот сентябрь, и ты уже не тот,
Что в августе раскидывал обломки,
И ты намерен брать самоотвод,
От срочных дел. Бери - они не плохи...

То взгляд упрется в птичие крыла,
То ветры побегут, в лицо сифоня,
И не понять, зачем земля кругла,
И отчего так вдруг светло сегодня.












***

Вы делаете вид,
Что нет меня. Окей.
Возможно, я и впрямь
Для вас не существую.

Кого-то удивит
Вознесшийся лакей -
Почаще повторяй,
Что проиграл вчистую.

Не вызвал интерес,
Надежд не оправдал,
И на вопрос, откель,
Ответил, что и тот жив,

Кто дух среди телес.
Не тело, но портал,
Я повторю - Окей,
Существовать продолжив.







***

По кусочкам эту жизнь имея,
Говорю, пригож и мозговит:
Грусть моя, покинь меня немедля.
Не уходит, у горла стоит.

Пусть бы даже все вы там охрипли, 
Мол, давай мужайся и крепись, 
Не хочу, чтоб на моей могиле
Пили и поэзией клялись,

Разбирались, кто кого динамил,
Или у кого по фазе сдвиг.
Я скажу - ребят, идите нахер.
Не Есенин, и никто из них.












 
***

Эти нудные спектакли
С их невинной срамотой,
Понимаешь? Забодали.
- Понимаю. Сам такой.
Рано понял - нет, не вникну
В положение вещей,
Прямо в жизни горловину
Лезть обязанный, как в щель.

Что до опций расширенья,
Плачь, бесформенный комок:
Наш Господь, ковавший время,
Расширял его, как мог.
Было время, неуёмна,
Мышца жаждала добра.
Был он с нашего района,
Парень с нашего двора,

Так и зрю: спина огромна,
Только память коротка - 
До последнего патрона,
Всхлипа, выкрика, глотка...
Выборы очередные,
Времена складских истом - 
Ты в какой пещере ныне
Руки заложил крестом?

Встань. Оправься над конвоем,
Раздраженья не таи,
Слышь, как все тебе мы вонмем,
Все мы, Господи, твои,
И, дряхлея понемногу,
Иссыхает бледнота
В переходную эпоху
От нигде до никогда.
 









***

Ни зайдёт ни одно объясненье,
Если смолоду предречено,
Выйдя раньше, вернуться позднее,
Чтобы видеть, как небо черно.

Что ж ты так нарочито спокоен
Под гундосый смартфонный нудеж?
Отчего меж мирских пустяковин
Пустяковейшую не найдешь?

Замечая, как ночь проблескова,
Отвернувшись, нырнешь в интросеть,
Словно жизнь продолжается снова,
Хочет сызнова зашелестеть,

Только радостей - нож да икона,
И немотствуют, сердце скрепя,
Золотые московские окна
Не померкшие и без тебя.








 
УГРА
I.
И что там? А ничесож.
И полк был с осадным схож,
И дума. Так в ноябре
Стояли мы на Угре.
И был нам великий страх -
Оружно и при кострах
На том берегу реки -
Степняцкие передки.
Лихие! Чертей ушат.
Торопятся и визжат.
Кичатся, что кровь густа.
Ни веры им, ни креста.
А мы-то известно, как -
Булыги при верстаках,
Отешешь, а все морщит
И меч, и хоругвь, и щит.

II

Дозорным прогрызший плешь,
На бродах не пей, не ешь.
И слова не лепетни...
Попробовали они.
Накатываются - и вспять.
Узнали, что в лоб не взять,
И всей своей хрипотой
Кричал им - хориотой*!
Кивают на сивый скос,
Мол, ясно-понятно: зогс**,
И что ты там ни болтай,
А сказано - хаалттай***.
И снег уже обложной,
И надо болгоомжтой****,
На копья и топоры
Не лезть посреди Угры.

III

Однажды, смешлив, тверез,
Нам весть удалец донес:
Погибла та сторона,
Столица разорена!
Расчет оказался плох -
Ударили мы им в бок,
И сразу их стяг поник,
Ну, надо же, как мы их.
И, родом от мошкары,
Снимают они шатры,
Показано место им.
Уходят, а мы стоим.
И молвит нам котловой:
Пора бы и нам домой...
Что к ночи, что поутру,
Попомнят они Угру.
--------------------
*(Монг.) - запрещено
** - стоп
*** - закрыто
**** - осторожно
 




***

Подавленности и небытия кузина,
Стучится осень в дверь - попробуй откажи.
Пока ещё светло, дойду до магазина,
Где ранние уже томятся алкаши.

И бесконечных дней перебирая чётки,
Возьму, чего не брал, а кажется, всё то ж...
Пробьют на кассе мне какой-то мелочёвки - 
Пургу календарей, деяния святош.

Смотри, что я принёс! - Напрасно бегал, дурень.
Ещё не твой черед. Что заметался? Сядь, - 
Откажет мне одна из матерей-колдуний,
Оставив гладь окна искриться и сиять.












***

Избави, Господи, от сытых,
Чей день - зевота и дневник,
Спокойствия переизбыток.
Я, знаешь, точно не для них,
И соответствую едва ли
И кенарю, и хомяку.
Какой судьбы вам надо, твари?
Убиться на фиг? Я могу.

Так опостылела рутина, 
Что, право, не пошли б вы все...
Но вам самим-то не противна
Некрофилия на попсе?
Участвовал. И привлекался,
Но соответствую едва ль.
Привод имел аж в первом классе.
Что, мало вам? Ещё давай?

Судьба моя не экономна.
Смертей вам надо? Ну, камон -
Что мне затертости канона,
Когда чужой он, ваш канон? 
И если я для вас подонок,
Судить оставьте январю,
Как ваших ожиданий томных,
Увы, не удовлетворю.
***

Себя не узнаю. Сентябрьский блик
По стенам скачет, блещет в соборянах,
И в одночасье сделался велик
Над нашими садами запах яблок,

И кажется, что мир не устоит,
Треща по швам, во мглу времён впадая,
Травой угрюмой рвётся из-под плит
Орла-двуглавца, свастики, пентакля.

Так - не жалей, якуть и оймяконь,
Когда, подвергнутому искаженью,
Мне кажется, что подо мною конь,
И я несусь, обняв его за шею.












***

Ни пелены не ткать, ни полотна,
Дорогою ходить одной и той же,
За жизнь цепляться, будто бы она
Единственна, и нет её дороже.

И можно хоть упиться кипятком
С того, что здравствуют энтранс и эксит - 
Единственна... но суть её не в том,
Чтоб, нас измучив, длиться, сколько влезет.

Ты помнишь Землю пандусов и дамб,
Как ты ходил меж ними, второсортен?
Да, жизнь одна, но эта - лишь этап,
Всего один этап из пары сотен.












***

Допустим, детство кончено, но как - 
Проходит судорогой через чресла - 
ОРВИ, перенесённым на ногах, 
В какую ночь Москва моя исчезла?
Там целый город был - красив, пригож.
Зачем в него уродцев напихали?
Был чебурек вокзальный, стал - бриош...
Куда ни плюнь, элитные пекарни,

На каждой пяди центровой земли - 
Круженье стад, от мала до велика,
Богатый рай воры здесь развели - 
Куда ни глянь, сплошной дизайн и плитка.
И не вернёшь былого, фига с два,
Ни к тем конторам пыльным, ни к лабазам.
А где ж она, та самая Москва?

На Ново-Щербинском и на Хованском,
И сострадание не чуждо ей,
Когда на вопль дизайна "Це Европа!"
Она покорно шепчет - что ж, добей,
Стерилизуй от всякого микроба.
...Не надо ваших мне "айси", "ветцрайт",
Баллончиковых красок по финифти.
Верните мне мой брежневский асфальт,
Родителей, страну мою верните.

***

Голодая, заторчишь и с хлебца,
Так-то, мои милые внучата.
Рыцари, лишенные наследства, 
Назывались кратко - десдичадо.

И судьба была их безысходна,
Шляньем промеж домом и конторой.
Это я цитирую вам Скотта,
Скотта-Скотта, Вальтера который.

Что ему до наших моритури,
Чья давно перекривилась выя,
Злобной мачехе-литературе
Приходя сосать сухое вымя.

Все у нас украдено отцами,
Кроме пребывания в абсурде,
И полны карманы отрицанья,
Отрицанья очевидной сути.






***

Похолодало. Страсти улеглись.
Трында всему. Хоть вытянись, хоть сьежься,
Во мгле холодной чем ни увлекись,
От русской скуки точно не спасёшься.

Она везде, повсюду разлита,
В асфальте мокром, проводах обвисших,
В пути, где не оставишь и следа,
Бессмысленности прикупов и фишек.

Ни Родины, ни Господа. Игра
На пуховик зимы с пятном насвая,
И то, чему названий до хера,
И то, чему ни смысла, ни названья.












***

Скользок времени язык,
Не уловишь, сколь пред жатвой
Над круженьем стрелки ржавой
Кот глазами зырк да зырк...
Но уже горят леса,
И в стволах антропоморфных
Истекает, словно морок,
Добродушная ленца.

Только в доме тишь да гладь,
Выскоблены пол и стены.
Были трапезы несметны - 
Ныне только доживать...
Но уже леса горят - 
Ни песком их, ни брандспойтом.
В рыжем пламени разбойном
Сокол кличет соколят - 

Внемлите отцу, сыны:
Вам ли преть в дубовых сучьях?
В небе гордых и везучих
Расстарайтесь для страны!
Клювом луч приподниму - 
Что ни облако, то ветхо.
...Только горестное эхо
Откликается ему.
***

Ни в единую правду не верится...
Задолбал этих правд фейерверк,
Откровенью взамен - откровеньица,
Что-то с чем-то, и бантик поверх.

Про себя перечислишь деяньица - 
Нумерация точно с хвоста - 
Ахнешь... как же глаза выделяются,
Сколько боли в них, просто кобзда.

Так и вижу - стоит, молчаливая,
В тёмный плат запакована вся,
Посреди мирового чириканья,
Всей натурой его понося...

Вам чего - мандельштамца, есенинца? 
Хватит мучить родной алфавит.
Ничего, ничего не изменится.
Богородица не велит.







***

Эти клятвы, скрепленные кровью,
Чушь. Ни выступа, ни желобка.
От роддомовской бирки к надгробью
Облетает с души шелуха -

И приятелей подлая свора -
Дрязги, сплетни, возня за спиной,
И оскомина с жизнью раздора,
Потому что хотелось иной.

Отчего же монтажная склейка
Отрицает малейший триумф
Там, где лик застывает от снега,
Подбородком упрямым тряхнув...












***

Предпочитая наледь кипятку,
Лечебнице погост, июлю осень,
За молодостью вслед не побегу - 
Уходит, не простившись - ну и Бог с ней.

Уже я был. В бегах и не в бегах
Давил в себе я вечности хотенье,
И солнце мне светило, как пятак,
В судьбе моей, долине смертной тени.

И что теперь мне жизнь? Далёкий блик
Таблички, обручённой с крестовиной,
Слезливый ропот нищих и калик,
Солдатский хриплый ржач да крик совиный.












***

Ни изменив ни горю, ни кочевью,
Не удержусь. Один лишь плюс велик:
Раз в год потянет в дымную харчевню
Неузнанным сидеть среди своих.

Снося упрек в нецелевых занятьях,
Сидят, мол, наше дело - сторона, 
Те четверо совсем советских дядек,
И чихиртма, как слезы, солона.

Хоть по сто раз на дню уничижайтесь,
Не верю ни себе, ни свояку.
Мы все тут чужаки, и я чужак здесь,
И это все, что я сказать могу.












***

Надейся на какой-то там исход,
Во всю-то жизнь кривляйся, постулируй,
С густым набором аминокислот
Бывай поклонник рухляди старинной.

...Не хочется. Мир выдохся во мне.
Умильностью котят, щенят, ландшафтов
Он обветшал, как барское фойе,
Где дряхлый мажордом, привычно шаркнув,

Распахивает створки в абсолют,
Косичкою топорщась, как лингамом - 
И рыла бесполезные снуют,
Навязывая глупость миллиардам

Таких же рыл, и праведным огнем
Плюется в них простой древесный уголь,
И в рыкающем имени моем
Никто не слышит любованья скукой.







***

От усилительных режимов,
Мер безопасности устав,
Дворами напоследок шмыгнув,
Летит небесный ДОСААФ,

На жёлтое похожий фото,
В котором ничего извне,
Напоминающий кого-то
Неуловимо, как во сне.

Здесь жить нельзя. Глаза клетушек
Скопированы у гусят,
Как взгляды в бездну заглянувших,
Потуплены или косят.

Здесь, приковавшись к батарее,
Продремлешь век, за ним иной,
И мать стагнаций, повторенье,
Умножит будущность на ноль,

Но минет Пик скорей, чем Либкнехт,
Средь большевистских нескладух,
И колокол меня окликнет, 
Заставив обернуться вдруг.


***

Запомнившийся только сил растратой,
Под низкий вой сирен и диксиленд
Уходит год, болезненный и странный, 
Как, может, предыдущих десять лет.

Каких тебе ещё смертей, закланий,
Могильных списков через интервал,
Когда и так всего в тебе скандальней
Сердца, что ты тревогой надорвал?

Ощеривай же, зверь, свой лик свирепый, 
Стенаний сонмы сумраком удвой,
Пока душа убитой цесаревной
Не выскользнет из щели гробовой.












***

Когда подобием блина
Мигая облачным посудам,
Горит пятно, душа больна
С трудом переносимым зудом.

Добьются эти борцуны
Платить ясак орде-подлюге:
На удалёнке полстраны,
Стагфляция, резня на юге...

Но даже в крохотных следах
Читается иной идеей:
Да разве ж это осень? Так...
Ни заморозков, ни метелей.

Вот раньше... Что опять завёл?
То раньше. Привыкай к достатку.
Полжизни шлялся, нищ и квел -
Набегался? Пора в отставку.

Имея башли за отлов
Таких, как ты, летит позёмка,
И галки прыщут с проводов
По обе стороны проселка.


***

Зонами оволосения
Только и прикрыта вся,
Над Россией мгла осенняя
Ходит, ливнями тряся.

Крикнуть бы безвинным классикам,
Как без их бесчестных рифм
На одном колене максимум
Охреневшие стоим.

Что у нас? Квартиры, дачи там,
Счёт, что за бугром залёг - 
Область грез. Довольны траченым,
Держимся за госпаек.

Мы последние советские,
Гордые своим тяглом
Напрямую из коллекции
Потускневших идиом.

Так чего ж мы ждём, ограблены
На миру и при свету,
Будто мартовские крапины
На дырявящемся льду?


 
***

Не дверь в небесах, но мазутное око
Откройте, злодеи.
Я шелесту внемлю: ну что ж вы так долго?
- Летели. Летели...
- Забыли меня вы, мучители. - Шутишь,
Взлохмаченный стилос?
- Я ждал вас вчера, а сегодня не жду уж.
- Прости нас. Прости нас.

- Штрафуетесь оба, и тот, что поодаль
Воркует с прохладой.
Воды не налью вам, но водки пехотной
В юдоли закатной.
Трухлявые пни обучают подлесок
Словам неподобным.
Где Бог ваш? Уснул или проклял болезных
Пред новым потопом?

- Тебе мы любой недостаток восполним.
- Пиная баклуши?
- А что бы ты делал на месте Господнем?
- Не делал бы хуже.
- Способствуй ему. Над собою главенствуй.
Что благости в тряпке?
Ужасно, ужасно проводите век свой,
В мечтах о "порядке",

И даже, огонь перед Ликом затеплив,
Клонитесь, бурея...
А что он, порядок? Испуг лиходеев,
И только на время.
- Я всё это слышал не раз и не сотню.
- Довольно с безумца.
Все твари, идущие чащей лесною,
Любовью спасутся!
 









***

Все холод здесь, как ни тянись к огню,
Облает пёс иль старый друг облапит,
Окаменев душой, не изменю
Эссе свое на Уинстон и Парламент.

В Россию можно кануть, как в овраг,
В туманах вечных мучиться, как призрак,
Тонуть в приказах и договорах,
Свидетельствах, расценках, эпикризах,

И втайне посягнув на облака,
Понять, что к ним ведёт одна Голгофа,
И осень выпивая в два глотка,
Уснуть, чтоб вкуса к жизни никакого,

Но, мартовским разбужен кипятком,
Встаёшь, и снова, юшку возгоняя,
Из Рая вырастаешь, а потом - 
Из человеческого состоянья.







***

Зарево на штыках
Видится, лишь усну.
Господи, что ж ты так
Рвешь меня на азу?

Полно. До тошноты ль
Внюхиваться теперь
В осени нашатырь,
Торжища октябрей?

Режь меня по кускам,
Только не утаи,
Что же во мне - я сам,
Что - постромки твои?

Там ли я, Боже, где
Реет в лучах ландшафт,
Если стихи и те
Мне не принадлежат?







***

Ходя весь век в обманутых
То волей, то уздой,
Я жил как жил. Нормально так,
Убого, как простой.
И нрава не овечьего - 
Мои грехи, а чьи ж...
А что сказать? А нечего.
Где рявкнешь, где смолчишь.

Изгибом рта похабного
Кривясь на полотне,
Великая Ахматова
Говаривала мне:
 - С ума сойдешь от цацканья
С волками катакомб.
Я тут царица Савская,
А ты куда, холоп?

И с видом идиотика,
Калеча каждый звук,
Я отвечал ей - тётенька,
Давайте-ка без рук.
Мне мало было фырканья
Среди кровавых шхер? 
Я трогал вас? И вы меня
Не трогайте, ма шер.
***

Расколот, как сосуд из-под вина,
На черепки растрескавшейся глиной,
Не зная, чем душа воспалена,
Ее природу ощущаешь хлипкой.

Восстань, ты ей командуешь, смелей
Расправь крыла, угодник или злыдень,
За семь небес и тридевять земель
Влеки себя за горизонт событий,

Где вечный свет, померкнуть не сумев,
Струит потоки мощи первозданной,
Варьируя всего один запев,
Для смертного зовущийся Осанной.












Женераль Чарнота

Из гарнитуров редкий граб ценя
И брезгуя расхожим буком,
Мы, внутренняя эмиграция,
Давно в хождении по мукам.
Тряслись ухабами уездными,
И даже поделиться не с кем,
Как закалялись всеми безднами,
Предсказанными Достоевским.

Такая жизнь была обещана...
"Гиена ляжет с антилопой"!
А вышла даже не имперщина - 
Жара, долги, Константинополь.
Смешно. С утра присвистнешь махачу,
И - на базар, мундир подштопав. 
"Я генерал, подайте, жрать хочу", - 
Гнусишь меж праздничных секс-шопов.

А как придёшь лимоном выжатым,
Так сразу спать, слюнявя дуло.
Что ни луча сюда - увы же нам,
Сто тысяч светочей потухло.
Никто не слышит между танцами,
Как дохнет клоп, когда прихлопнут,
И даже писк в нём - имитация,
Чужая жизнь. Проклятый город.
***

До конца, что ли, мучиться всем нам, 
Будь хитрец или адский дебил,
Этот год с дуновением смертным
Дистанцировал, разъединил.

Было время, нуждались друг в друге,
Только как там себя не крои,
Человек - это скользкие трубки,
Просто скользкие трубки в крови.

Что теперь? Половинной рассадки?
Обновлений, где сплошь краснота?
Были вина сухи, полусладки -
Кончен пир. По домам, господа.

Свора сводок. Статьи, агрессивны,
Голосят, что победа близка...
Пара суток до зимней резины,
Обнаженных ветвей мелюзга.







***

И на кой бы мне сдался этот пустынный берег?
Там за землю дерутся, а там эту землю роют,
И какой-то парниша, холеное чудо в перьях,
Новобранца науськивает - убей их,
И заранее ясно, кому предназначен профит.

Что я здесь позабыл? И каких мне почетных званий?
Недостаточно разве досталось дрянных фитюлек?
Между выпасом вольным и площадной мусарней
Остаётся признать, что расчётливо врублен задний,
Ибо руки в крови и слизи. 
И близок Дюнкерк.















***

Вместо того, чтобы ноги отдавливать
Здесь, на краю просвещенной Европы,
Вот бы уехать отсюда куда-нибудь.
Вот бы.

Чтобы и духа той хрени обманчивой
Не было, слышишь, и грез этих навьих.
Едешь себе, только губы обмачивай,
Нафиг.

В лунный пейзаж, где сто оспинок в оспине,
Ехать путем, словно сон, бесконечным.
Только платить за маршруты таковские
Нечем.











***

О, смой меня с надтреснутых ладоней,
Из воспаленных уст своих извергни,
Когда повалят из лабораторий
Жестокие, неведомые звери,

И их клыков не сыщется вернее - 
Безжалостные ко всему земному,
Что ты уже отжившее творенье,
Докажут на ходу, как аксиому,

И, оттоптавшись на твоих иконах,
Взойдут над миром точно по лекалу,
И ты отступишь в древность, словно конунг,
Во льдах забывший про свою Вальгаллу.












***

Кровосмешенье или схима,
Оригинал или пастиш,
Сознание не объяснимо.
Сознание не объяснишь.

Пестрит оно, но не завидуй
Шипам, взыскующим, как терн,
Где сына голос басовитый
С морозным днём переплетен.

И вдруг ему, сознанью, то есть,
Пусть хоть сто раз оно черно,
Предрешены и ум, и совесть,
Бессмертие предречено?

И если ранним возмужаньем
Его не грызла пустота,
Каким беспомощным и жалким
Творцу покажется тогда.







***

Сыплется, как слив сушёных
Надорвавшийся кошель - 
Что там, граждане, за шорох,
Снегопада неужель?

В землю скорбную врастая
Вкрадчивостью мозгляка,
Белый шелест мирозданья
В душу торкнулся слегка.

Что ж, зайди, в прихожей перхай,
Мокрой хвастался лихвой.
Пусть в году ты самый первый,
Нам - почти что нулевой.

Пролежишь у нас денек -
Дождь пройдет, и филиокве,
Что любил, не устерег...
Скучному скучать не внове.







***

Сокрыты ещё и суд, 
И сроки, но за два дня,
Выскальзывая из пут,
Скажу тебе, не тая:

Жирующая с ярма
Заказанного пути,
Зачем я тебе, зима?
Скукожься. Освободи.

И так уже вмерз в метель
Коксующейся золой,
Чтоб язвы теплосетей
Смели меня с глаз долой.

Но, мучась в твоих снегах,
Налетах сырой пурги,
Я прям, как ересиарх,
Волхвующий вопреки

И сраму, и пустоте,
Сошедших на дровяник,
Не зная, что на суде
Сказать в оправданье их.


***

Плохо знающая, где бездна,
Мясорубками строек славна,
Чем самой ты себе интересна,
Восходящая к солнцу страна?

Ты, уже не стесненная в средствах,
Не скорбящая из-за благ,
Помнишь лыжников тех воскресных,
Навострившихся в лесопарк?

Так их лица восторгом горели,
Словно заживо пеленал
Кубок Солнца за  покоренье,
А не дятловский перевал.

Помня счастье, свободу помня,
Веки зимние увлажню,
Рассекая препоны полдня,
Заклиная: лыжню, лыжню.







***

Лет ли достигнешь прожитых,
Бросишь ли взгляд в окно,
Боже, как снежно... Что же так 
Снегом искривлено?
Голос ли тот, что тщетнее
Эха через года,
Прежнее ль ощущение,
Счастье и пустота?

Вспомнишь восьмидесятые:
Лозунги из газет.
 - Сдачу возьмите! (звяканье,
Серый казенный свет,
Дикторы черно-белые,
Холод, молодцеват,
Страсть упиваться перлами,
Эквилибризм цитат).

Смерзшиеся в проталине
Чьи-то следы-следы,
Те же дороги дальние,
С пятницы до среды...
Небо свинцом окрасится -
Заново жить начнем...
Спросишь, а в чем же разница,
И не найдешься, в чем.
***

Вот она, зима в зените - 
Будто слизана с финифти
Скоттиш-вискаря,

Отлакав у бензобака,
Как побитая собака
Корчится заря.

Вышвырнешься вон из дома - 
Что за надобность искома?
Неба чужд покрой.

Подышать могучим ветром,
От свободы очумелым,
Хочется порой. 

До того, как все мы канем,
Перед воли иссыханьем,
Прежде чем замрем,

Стужами непререкаем,
Я хочу взлететь над камнем
Серым сизарем.



***

Пара морозного упятеренье,
Сумерки - помнишь ли, как
Фельд-полицаями шли по деревне,
Дрожь измеряя в шагах? 

Голо, и хоть бы какое растенье,
Выкрик ли, песня, горька...
Мимо заборов снегом хрустели,
Пусто. Ни огонька.

Лишь в обезглавленной колокольне - 
Вот уж не сюр и не дзен -
Жёлтое, белое, голубое
Тихо взирало со стен.

Кто это был? Полустертые лики,
Нимбы, монет кругляши...
Мусор. Осколки строительной плитки,
Вой сквозняковой глуши. 

Помнишь ли, как, штык-ножом колупая
Скопище святочных дуг,
Вздрогнул, когда светотень голубая
Золотом вспыхнула вдруг?


СЛАВЯНИН
Владимиру Блынскому
Клянут меня иные - кто таков,
Откуда взялся, по какому праву
Ни в драках не потешит кулаков,
Ни в пьянках не полезет на потраву...

Я знай свое. Упрешься, и давай
Верстая версты, тишины не тратя,
Хоть Керулен, а хоть бы и Дунай,
В таком пылу и черти мне не братья.

Пусть не битюг я, но и не глиста,
Живу по вере, большего не требуй,
И крест избрал не избирать креста.
Что свалится на плечи, то и хлеб мой.

Гроша не дам за гордый аксамит,
Но предпочту каленое зубило.
Спины не вижу, но ее саднит,
И день забыл, когда бы не саднило.







***

Случалось и мне возноситься над миром,
Инертным таким и таким же наивным.
Стоял на холме.

И тени великих воителей, зодчих,
Как некий один благодатный источник,
Слетались ко мне. 

И думалось - Господи, Боже мой, как же
Один тут стою - ни друзей, ни поклажи,
С душою одной,

Где смута царила и нечисть плясала,
И лишь камер-юнкерский дух Александра
Плевал на юдоль.

И я понимал, что не кончил исканья.
Не в званьях и почестях слава мирская,
А в сердце самом,

Расправленном, как бы там ни были едки
Осколки эпохи, и в кои-то веки - 
Пред света столпом.



***

Осталось шептать - звездопад, звездолет,
Безжизненной мантрой статиста -
Что северней солнце совсем не встаёт,
А летом никак не садится...

Из времени выпав, а лучше - удрав,
Ты видишь, беззвучно алкая,
Древесные взрывы, мерцание трав
Да напластования камня.

А люди - что люди? Как мошки, снуют,
Ни чести не зная, ни веры,
Как загородный олигархов салют,
Как в поле голодные ветры,

И мучиться ты, сквозняками продут,
И чуешь душой отрешенной,
Как дни эти жизнь твою просто крадут,
И выкрадут вместе с решеткой.







***

Так и выводишь тождество,
Горестным, как экспат:
Вид из окна все тот же, что
Столько-то лет назад - 
Вывесками ублюдскими,
Ими же и темна, 
Улица Революции 
Снегом заметена.

Как же нас обездолили
Жажда и преснота...
Вот и конец истории,
Сумрачные цвета.
Баяли - а покаетесь,
Каины, за Содом,
Будет вам Апокалипсис
Вместе со всем скотом.

Вот как чужбина потчует,
Досыта, и отсель
Так запугали, мочи нет,
Как декабря - тесней,
Чтобы, уже не мешкая,
Вкручивалась винтом
В льды наши онемевшая
Русская мысль-фантом.
***

Запутайся в зачинах,
О счастье говоря,
В снегах нерасточимых
Начала января,

Пока ворчит, как предок,
Судьбу свою кляня,
Религия для бедных,
Сайентология.

Пускай бы ледовита
Сто раз она была,
И мука неофита,
И веры полумгла,

Пусть хлещут колу с кофе,
Расставшись по суду -
Смолкай на полуслове,
Не бейся в пустоту.

Души себе не гваздай
И смертным грех прости - 
Им до Звезды январской
Вовек не доползти.


***

Особенно при этом не мудря,
Чахоточный выхаркивая кашель,
Сказали мне, что Родина моя - 
Пустое место, свет звёзды угасшей.

Ну, как же так о матери моей,
Разряженной в кумач, суровой, колкой,
Забывшей указания миней,
А по ночам шептавшей над иконкой

Какие-то безумные слова,
Источенные пошлостью капризной,
И плоть ее была - диван-софа
С едва заметной горькой укоризной

За годы нищенства в густом чаду
Борьбы смертельной с миром и природой...
Любил - и буду гибельней, чем ту, 
Что встала рядом и стоит поодаль.







***

Ни в слякости, ни в мороси изящества
Не находил и иноходи для.
Сиротских зим с их серостью слезящейся
Не выношу, как факта бытия.

Мне подавай мороз такой, чтоб трескали
Стволы в аллее, ровно сухостой,
И время пусть проносится отрезками,
Позвякивая молодой уздой,

И чтоб рассвета серебро не старило,
Младенец голосил бы из тряпья,
И тройка шла, отфыркиваясь в зарево,
Сиреневые залежи дробя.












***

Здесь такие росли тополя,
А теперь не осталось и пней.
Раздевает зима до белья, 
Ни единого дома на ней,

Где б ночами не меркнул огонь,
Что привык загонять лошадей.
- Что ж сегодня за день-то такой?
- Что ты бредишь? Обычнейший день

Встал и светит... А тело - горит,
И сознанье не то чтоб во льду,
И плывет сквозь него алфавит,
Сочетающий ять и фиту.

...Я в полях, точно стебель, продрог.
Если в силах Ты, Господи, вдарь
По покровам замёрзших проток,
Затаивших во чреве январь.







***

Я порой бываю занят
Вроде бы ничем таким - 
Верой в то, что снег растает,
От лучей не утаим,

Как уже бывало в прошлом -
Выпустив с десяток стрел,
Чтоб апрель зерном проросшим
Воссиял и не тускнел. 

И покажется, что время - 
Не будильника блоха, 
А алмаз из ожерелья,
Лестница под облака, 

И по каменным ступеням
Ходят с крыльями и без
Беспорядочным скопленьем
Не достигшие небес.








***
А знаете, господа,
Особая острота - 
Не в том, чтоб тиранить юг.

Пусть в море трубят суда - 
Чудесно у нас, когда
Не видно земных дерюг. 

Морозом уплотнено,
Крахмальное полотно
Задрапировало стыд.

При всей нелюбви к снегам,
Спасибо, что Вальсингам
Волнами их за борт смыт.

И славно, что Валтасар
Собак своих отозвал,
И вынесло в бедный люд

Хмельные, как ночь шишиг,
Сокровища стран чужих,
Что солнца с небес нам льют.




***

Такая гулкость, будто в ратуше
В крещенский звон по всей округе...
Лежишь и чувствуешь - пора уже
Не ощущать, как чувства хрупки.

Но снова снег идёт за окнами,
Кружась неслышно, словно копоть,
Что кочегарами  совковыми
И топками их не прихлопнуть,

И вот уже белеют заводи,
Как серебро на гобелене,
И две недели, как на Западе
Вовсю гремит Богоявленье,

И мыслей нет - одни старания
К тому, как заново собрать их.
Прощай навеки, Христиания! -
Трубит незримый Трансатлантик.

И нету полночи волшебнее,
Чем та, что опадает, вспухнув,
Где тишина - лишь наложение
Неведомых и тайных звуков.



***

Вот ещё печаль какая:
Взрослость - это вне катанья
И румяных щек.

Полно, ты ж ещё не умер,
Слышишь? Некий странный тумблер
Изнутри так - щёлк!

И забыв о скорбном стаже, 
Этих всех, что детства старше,
Слету угандошь.

По утоптанному снегу, 
Проявив смекалку, сметку,
Сьедешь, и хорош.

Респектабельна, солидна,
Кровь кипит, почти взбурлила,
Пламя на щеках...

Если дохнуть, не со скуки.
Ровно две кровавых струйки
Обозначат, как.




***

Тот, чья судьба - измятые заголовки,
Вряд ли упомнит, что уже лет как сто
Ждёт его старый негр у бензоколонки,
И никакое это не колдовство - 

Вон он сидит в продавленном автокресле,
В марево смотрит, будто глядит в костер,
Где-то в конторе тихо мяучит Пресли,
Олово льют зеркала соляных озёр. 

Господи Боже мой, это ль осиротенье,
Резкие тени вывесок, липкий зной?
...Что б не идти долиною смертной тени,
Если уже лет сто как невыездной.











***

Ни сил, ни средств на суетный прокорм,
И невдомек мехмату и физхиму,
Как страждешь, и томительным рывком
Ты день за днём одолеваешь зиму.

Торчишь ли из-под снега, суковат,
Вздымаешься над ним ли ты, решетчат,
Промерзла роща. Вымерзла как факт,
А всё о скором возрожденье шепчет.

Чему тут возрождаться? Сушь одна.
Дебелых сучьев пасмурная грёза.
Была душа, да, видно, сожжена,
Ах, воли ей? А это пусть утрется.

Метровыми заносами сыта,
Презрев асфальт, коль рядом есть бетонка,
Россия - мать подспудного стыда
Хоть чем-то выделяться из потока.





***

Когда сквозь толщу лет и зим
Рассвет идёт, почти незрим,
И больше некого винить,
В том, что январская финифть
Пестрит, как в поле глухари,
Ты ничего не говори. 

Заткнись и вслушивайся в тишь
Того угла, где ты сидишь,
Того угла, в который врос,
Как в половик плешивый ворс,
И может статься, что тогда
Тебе предстанет широта

Всех этих непрестанных догм,
Где жизнь твоя встаёт вверх дном,
Где брань и злей, и площадней,
И где сквозит из всех щелей
Тем самым шорохом осок,
Что превозмог бы, если б смог.







***

Что же дальше? Так и знай - 
Этот лес бетонных свай
Гулок, ирреален, гол,
Содран кожей с альвеол,
И с апатией в обнимку
Исчезает, поелику
Заболочен и забыт,
Как свалившийся с копыт.

Холодно в конце времён.
Каждый жалок, усреднён.
Понимаешь, все равно мне,
Что там давеча, что ноне,
Что мне время? Стыд и срам.
Только вырвешься из травм,
Чуть вздохнешь, окончив труд,
Глядь, уж новые идут...

Верить - но чему, кому?
Палех, бьющий Хохлому -
Мне-то что? Большая смута,
Реки крови и мазута
Пробежали по хребту,
Переехали гряду...
Будет стон мой - первый сорт
Посреди родных пустот.