***

Мне никогда простить не смогут
Надменного изгиба рта,
Что он пред новым барством сомкнут,
А не плаксив, как сирота,

Что из эмоций первозданных
Тоски своей не приволок
На безымянный полустанок
И перекресток трёх дорог. 

Здесь победителей не любят,
И рот победно изогнув,
Я миру чужд, как рыжий Хьюберт
С таблицей АСКИ вместо букв.

***

Кто повседневностью прессуем,
И чуда ищет под луной,
И отрезвлен своим безумьем,
Тот мне почти как брат родной,

Но слух замкнув от праздных баек,
И в копошеньях жабьих свор,
И в дольних лозы прозябаньях
Лишь муку вижу и позор.

Пока ещё весна пьянила,
Летели искры из-под ног,
Влетали в руки мне перила,
Ступеньки и дверной звонок,

И сам, доныне безлошадный,
Влетал, как ветер в Мавзолей,
Глотатель шпаг, вестей глашатай,
Куда-то вдоль судьбы своей...

Уж я серебрян весь, как тальник,
И перед вышитой канвой
Мольбы о новых испытаньях
В себе не слышу никакой.

***
Сергею Алхутову

Когда идёшь, как по саванне,
Близ Яузы, и видишь вдруг
Вот это всё - слогов слаганье
В пределах миллиона штук,
Не склонный к самоободренью,
Недоуменья не уйму,
Зачем я мучусь этой хренью,
Давно не нужной никому.

Когда судьба скучна и сира,
И деформирован язык,
Несу ль кому-то сладость мира,
Как ягоду садов густых?
Но, веря больше, чем опеке,
Свободе праздновать беду,
Свидетельству о человеке
Замены лучшей не найду.

***

Я не выхватывал ножа
Тогда, едва рожки пустели,
Стрелки, как ломаные стебли,
Сбегали, дум не вороша.

Бои по несколько секунд,
Как вороватые соитья:
Друг друга издали завидя,
Прикидывали, как сбегут,

Чтоб эта ночь была, как та,
Обнесена последней чашей.
Нож был при мне, сухой, скучавший,
Уже не чаявший, когда.

***

Что честных и нищих бесславно хороним,
На то, Боже, воля твоя.
Мы все в этой жизни с визитом коротким,
Туда и обратно - два дня.

День первый - творенья, день пастбищ бескрайних,
День летний, день детский вовек,
Часы, где тревожен и радостен странник,
А прочий от старости ветх.

День следующий - поцелуя Иуды,
По битым дорогам езда,
Безвестные днесь населенные пункты
Да резкий обрыв у креста.

Один изволнуется о заусенце,
Другой призовет братовье...
А сердце, а сердце, а бедное сердце,
А бедное сердце твое?

***

Требуют с тульского доки-левши
Стати парадной:
- Что ж ты не пляшешь? Ну же, пляши.
Ну же, порадуй!

Сразу в загран, коль блохой станцевал,
Море поездок! -
Именем севших на социал
В здешний подлесок.

Только простак себя поедом съест,
Чудом избегнув
Метафизически проклятых мест,
Ражих экспертов.

Мало ль на свете див и красот?
Нужно всего лишь
Рваться куда-то за горизонт,
В Тринити-колледж...

Ты там не помер? Сиднем сидит.
Шавка, досадна,
Криком кричит, что урядник сердит,
Вот и Осанна.

Только вот жилы на желваке
Не родниковы...
- Я бы сплясал, да на каждой ноге - 
По три подковы.

***

Как тротила несколько килограмм,
Расшибает каменные скрижали:
Если жизнь прошла по глухим углам,
Пусть окончится там, где ее не ждали,

И терзаться - явно не комильфо:
Ты и так у этих времён приемыш,
И какого-то лучшего, "твоего"
Не настанет, ибо и так твое уж

Это зарево мутное в пол-окна,
Горечь дымки над железобетоном,
Участь клоуна. Может быть, болтуна,
Что подобное лечит себе подобным.

Остаются воля и ремесло,
Их и спарринг, и ригодон, и Тантра.
...Облака случайные разнесло,
И к заутрене слышатся два удара.

***

Уже под вечер самый, как домой идти - 
А что там, дома, лишь тепло, пожалуй - 
Предощутить, как приближенье мокряди,
Исповеданье речи обветшалой,

Когда сентябрь, и руки странно медлили, 
И пресекалась прессы логорея,
Холодные каштаны цвета мебели
Перебираньем понемногу грея,

Ты был собой, но, тайных слез облыжнее,
Ещё творил моление сыновье,
И представала память, как небывшее,
И в то же время нечто основное,

Когда сентябрь, и город неустойчиво
Колеблется, кренясь к зиме бессонной,
Смотри, не вдохновись фигурой Зодчего,
Или иной немеркнущей персоной.

***

Не хожена, не езжена,
Казалось бы, она,
Тропа с щепоткой экшена - 
Вихляньем с бодуна.
Кустами беспризорными
В чумных отходняках
Меж бывшими промзонами
Змеится кое-как.

Но и за ней заявятся
Из высших атмосфер:
- Пошла отсюда, пьяница,
Тут будет город-сквер...
И всю ее, от сих до сих,
Прожектор ослепит,
И явится в избитостях
Бомжацкий безлимит.

Противься ж их безбрежию,
Шурши, как суховей,
Приняв на душу грешную
Собянинских скамей,
А милостыню с блеянья,
Получит Сатана:
Душа - всегда последняя,
Исполосована...

Что будет, как в Японии,
Куда ни посмотри,
Давно уж люди поняли,
Не то что пустыри.
Ещё не то отпразднуем
От этих-то иуд,
Когда дешевым пластырем
Заклеят и уйдут.

***

- Буйных лет не убавил,
Чтоб размялся вполне, - 
Вот что скажет мой ангел
Спрошенный обо мне,
И, свершившимся трахнут,
В размышленье сошед,
Отчеканит, как рапорт,
Обозначив сюжет:

Блатарям не поддакнув,
Дневников не ведя,
Меж имперских порталов
Прозябало дитя,
Глуховатое к порчам
И возне плутовской,
Одаренное, впрочем,
По блаженству тоской,

Если без аллогизмов
И дебильных вампук - 
Простоквашей прокиснув,
Стлалось время вокруг,
Стлалось время мирское,
Будто морок, паршив,
И окончилось вскоре,
Ничего не решив.

И шинкуем ли гидру,
Иль полжизни блажим,
Равнодушные к миру,
Что казался большим,
И в блужданьях ненастных
Ни к селу мозговит,
Бесконечен, как насморк,
Век у горла стоит.

***

Говорят, мол, спальник бухой,
Только съехать, или - тупик.
Отвечаю: ну и на кой?
Уезжают - что мне до них?

Оглянусь вокруг с озорством,
Паданец протру, да и съем.
Жизнь моя прошла на Сумском,
И другой не надо совсем.

Поживешь с мое, тоже глянь,
В октябре, где грусть о былом,
И на лавках прежняя пьянь
Мёрзнет, согреваясь бухлом,

Может быть, и я так же сер,
Как вон тот беспечный ездок,
Высших не достиг стратосфер,
Торговать отчизной не смог.

И пускай вскипает молва
Суетой превыше сует,
Русь моя так полумертва,
Что другой такой просто нет.

***

Когда с иконы глядит старик,
Вот-вот, наверно, о чем-то спросит,
Я застываю меж стен своих,
Как некий отсвет,
Как некий отсвет.

С рожденья терпкий, как эстрагон,
Что драть и резать всего сподручней,
Обложен плотью со всех сторон,
Что я за луч в ней,
Что я за луч в ней?

Небрежно кинут на аналой,
Приравнен разве что к причитанью,
Корпускулярный и волновой,
Зажжен чьей дланью,
Зажжен чьей дланью?

И если осень воспалена,
А небо благо, светло и сине,
Что я за плазма, что за волна,
Кто объяснит мне
Кто объяснит мне?

***

Может, и вправду воля Господня,
Или его вола - 
К вечеру шествуя, выйдя из полдня, 
Выдохнем: доволокла.

Что разведёт облака, что сведёт их,
Перелетит от возниц к седокам,
Скорбному раю насупленных тёток,
Пофиг на весь этот хлам.

Сыты ментальными грабежами,
Судьбы тупым инструментом граня,
Стали мы, милая, нейробомжами,
Вторгшись в неведомые края

Метафизических откровений,
Так и ползущих вдоль по Руси...
Что б ни плела она, ты не верь ей.
Лишней минуты не попроси.

УБОРЩИЦА

Бьешь королем червовым
Лютых ночей преданья - 
Что там? А ничего там.
Осень очередная.
От покровов до троиц
Буйно и диковато
Был, говорят, народец,
Вышел, поди, куда-то.

Писаны по лекалам
Тяготности пиковой,
Стали из храма хламом,
Продранной упаковкой.
Где ж она, жизнь, простая,
Песенки в три аккорда? -
Слякотью обрастая,
Мучается природа.

Взором из оборвашек,
Я тут одна фигачу
Именем будней ваших
И выходных впридачу,
Вот вы все где мне, вот где -
Сгинули б ради Бога. 
Ноете о погоде, 
А у меня - уборка.

***

С пива было, но ни разу с фисташек,
Но пройдет, наверно, лет этак с двадцать,
Не заметишь, как окажешься в старших,
И останется зубенками клацать,

Поминать, как в юности мерзкой,
Любовался блеском на гранях
Лезвий, сходных лишь со стамеской, 
Пьяный ликвидатор-контрактник.

До сих пор его как помню, так вздрогну.
Волчий вой стоял. Ну, прямо Вальгалла...
Если песня уподоблена стону,
То тогда нам было не до вокала.

Предрекал крушенье царств он  и пепел
Там, где сад цветущий в пламени сгинул.
Под конец уж не орал, только блеял,
И помалу проступал общий стимул - 

Что никак мы больше поля не вспашем,
Не затронув ни один атом. 
Становясь когда-нибудь старшим,
И совсем уже не тем лейтенантом.

***

Пока ты ещё так мал был,
Что, шарясь на стороне,
Застёжками инкунабул
Исчерпывался вполне,

И гибель в краю жестоком
Выгадывала, ждала,
Когда ты взорвешься стоном
И душу спалишь дотла. 

Но, шанса не дав чертовке,
Одно лишь уразумел - 
Ничтожно стонать в чертоге,
Что выстроен из фавелл.

Где силу взяла разруха
Под гомон вороньих стай,
Хоть землю грызи, ни звука.
Ни шороха не издай.

***

О, сумерки нации, стремные, как
Моление перед запрудой -
Дожечь электричество на маяках,
Да в город идти изумрудный.

И что ж я, от истины здесь отступлю,
Мирское сплетая с церковным,
Когда мы мечту погребали свою
О равенстве перед законом?

А верилось - помнишь? - во всю эту чушь
О славе, о чести, о долге
Но если не кровную правду, то чью ж
Нашли мы обугленной в топке?

И поздно с глазетов срывать бахрому,
Рыдая на конских плюмажах.
...А били тебя во дворе потому,
Что знали о том, как предашь их.

***

Вот бы стать мне славянином - 
Не блондином сувенирным
Типа "англосакс" -

Пусть бы хоть шатен был блёклый,
И сравнением с полевкой
Горд: голубоглаз.

Мне б своим, отсюда, здешним,
С правом со своим и стержнем
Быть, как Отче Наш,

Повторяемым, твердимым,
Братом всем земным детинам,
Как мордве чуваш.

Но с такой чернявой харей,
Как ни брей ее, а карей,
Карей, как ни брей,

Что б себе ты там ни гукал,
Забивайся в злачный угол
Вечных ноябрей.

Нас, таких, росой с травинок
Сдуло, как не исправимых,
С гор из-за равнин.

Милый Боже, славный Боже,
Почему же, отчего же,
Я не славянин?

Памяти Сергея С.

То ли сдаться Гоморре,
То ли выплыть из бед
В молчаливый, как море,
Нескончаемый свет,
Из клетушки родимой
Зарубиться в полёт,
Где не то что рутиной,
А ничем не пахнёт,

Лишь фрагментами радуг
И искрит в белизне,
Словно в об эмигрантах
Ледяном полусне.
Сами уж разбирайтесь,
Беловат, черноват...
Может статься, что рай здесь,
Но уж точно не ад.

Крайним днём карантина,
Словно в годы совка,
Жизнь как смерть гарантийна,
Аскетично суха,
И небесная влага
Точно так же тепла,
Как у края оврага
Жеребцов удила.

***

К чему стараться взгляд зашоривать,
Срываясь то в побег, то в подвиг? 
Изменится, конечно, что-нибудь,
Да, видно, не при нас, убогих.

Витающий в ножах и кожанках
Среди немеркнущих творений,
Я и сейчас почти такой же, как
Придурок двадцатидвухлетний.

"Ля-ля" - не надо. Жизнь мной пройдена,
И вот, куда ты в ней ни странствуй,
Одно припомнишь, идиотина - 
Всех ставивших на мне удар свой,

И если мыслить современными
Понятьями, то как ни шастай,
Уснёшь, и пляски с переменами
Мечтой покажутся ужасной.

БАЛЛАДА О ХИМТРЭЙЛАХ

Как услышите, не укоряйте,
Расскажу вам, как ближний, как свой:
В засекреченном летном отряде
Некий летчик служил под Москвой.

Дяхан тертый, местами до дырок,
Жизни русской хлебнувший вполне,
Не выжига, не хмырь, не утырок,
Что в миру он, то и на войне,

Одинаков, но вдруг ему сверху
Приказаньем извилины жгут -
Сделать в небе какую-то сетку,
А не просто такой-то маршрут,

Взять на борт дезинфекторных бочек
Приблизительно полный тоннаж
Пилотажный выписывать почерк...
Что ответишь? Лишь честь и отдашь. 

Через месяц писания петель
Дочка пишет пилоту в вотсап:
Слышь, герой, прикрутил бы ты вентиль,
Прикрути, коль душой не ослаб,

Оглянись. Мы ж на пике маразма - 
Что ж ты с каждой неделей тупей? 
Папа, милый, у Анечки ж астма,
У любименькой внучки твоей.

Воздух - дрянь. Так за что ж ты нас, папа?
Где ж твой ум боевого стрижа?
...Он закрыл приложенье вотсапа
И к машине пошел не спеша,

Что он думал? О славе? Едва ли.
Только видел случайный лесник -
Взмыл свечой в подмосковные дали,
И свечой же обрушился с них.

Не опишешь и в долгой беседе,
Чем пилот превозмог естество,
Как в народе обрёл он бессмертье,
Как народ почитает его.

***

Я понял, почему ноябрьский сад,
Безлиствен и обтесан, будто швабра,
Из квинт скорей построен, чем из кварт,
Торчит страдальцем посреди пожара:

Как черный табурет, стоя на трёх
Декретах с большевистским антуражем,
Он - я. И каждой ветвью он упрёк
Ветрам бесцветным, листья отобравшим.

***

Несметная осень:  лабаз да таможня,
Меж ними снующая  Яндекс-доставка...
Такое бесцветье, что Матерь ты Божья,
Когда ж это кончится, все, без остатка?

Вскричать бы, конечно, за что же ты нас так,
Жестокое небо, да только на кой нам?
И небо в алмазах, и небо в топазах
И в месте мы злачном, и в месте покойном

Видали. И знаем, что гроба искусней
Нас мучала участь, привычно летальна,
Но как после всех этих дивных экскурсий
В живых оставались, великая тайна.

***

Достало верить всякой хрени,
Транслируемой из-за ширм.
Вот в эти облачные гребни,
Прошу тебя, давай сбежим,

А то и к ночи глаз не смежим
От пряной тесноты коммун,
Пока за третьим первоснежьем
Грядет четвертого канун.

Сбежим, пусты, придурковаты,
Открыты всякому вранью,
Когда придут зондеркоманды
Колоть в нас всякую фигню,

И в бегство, словно в озаренье
Впадем, прошу тебя, как блик...
Сбежим отсюда поскорее,
А то уж нервов никаких.

***

В понедельник утром,
Пасмурным и хмурым,
Подойдёшь к окну - 
Посмотри на город
Из пустынных комнат,
Скрывших тишину.

Горизонты прежни -
Ветви да скворешни,
Но премудр пескарь - 
Утром в понедельник
О путях-идеях
Лучше не базарь:

Виснет, как завеса,
Осень, бессловесна,
Стыла, холодна,
И сама столица
Жаждет раствориться,
Стоя у окна.

***

И поле уныло, и лес неприкаян - 
Как будто бы корку на рынке украв,
И листьями машет, рябыми от крапин,
И кажется, плачет, уткнувшись в рукав,

И жаль его в точности так же, как всех нас,
Готовых при случае сдаться пурге,
Помножив арктангенс ее на косеканс, 
Что рыщут гвоздями в худом сапоге,

Куда б уязвить без того уязвленных,
Какую бы крошку урвать изо рта,
Когда б ни испил из копытца козлёнок,
И как бы ни сжала его теснота,

И смертные крики подстреленных соек,
И праздный галдеж молодых воронят -
Отчизна твоя. И закон ее стоек - 
И поле, и лес, что сбежать норовят.

***

Сколько мглы неизбежной
На тот свет ни возьмём,
Что рождается пешкой,
Умирает ферзем,
И не закибербуллить
В нагловатый анфас
Одинокую рухлядь
Неприкаянных фраз,

Но, пластинчат, и губчат,
Сознает под ножом:
Пониманью не учат
В цитокиновый шторм.
Ноября безутешней,
Кряжист и конопат,
Слышен голос нездешний,
Ледяной, как набат:

Ради почвы родимой
Не сойти с валуна - 
Сколько ни деградируй,
Некрасива она,
И не то что неброска,
Но несёт лабуду,
Как размокшая розга
В плесневелом пруду.

Столько раз попрекали,
Что уж не шеруди -
Ни к чему тебе капли
От иссохшей груди. 
Сколько ни прогрессируй,
Каждый дрищ - Антиной
У судьбы некрасивой,
Как набат ледяной.

***

Этих без году недель
Цепенелых синусоид
Параллельную метель
Через год никто не вспомнит.
Слишком сильно устаём,
Чтоб дневник вести ab ovo.
Что там было? День за днём
Ноября как такового.

Как метель обречена,
Так и все мы здесь бездонны.
Гроб стоит. Родня черна.
Шепот, всхлипыванья, стоны...
Только если вскинуть взгляд,
А не поминаньем трескать,
Сосны иглами искрят,
Всякое бывало, дескать.

Гончий приступ стопоря,
Вслушивается собака
В дробный шелест ноября
На опушке лесопарка,
И окрестность велика,
И в тепле накрыто брашно,
И не страшно ни фига.
Ничего уже не страшно.

***

О, кто-нибудь, киньте пруф,
Кем в череп нам вкручен винт, 
Как ушлость латинских букв
Кириллицу подчинит,
Чем сможем себя спасти,
Молитвы твердя верней:
Судьба, что начнется с "ди",
Не станет судьбой твоей.

...Всего себя положив
На треснувший фриз времён, 
От слякоти полужив,
Ещё я не истреблен,
Язык твой. Но слёз пролью
Довольно, едва узнав,
Как выцвести к февралю
Зажатым под ледостав.

Сойди же с нас, Дойчебанк,
Решенье пересмотри,
Что снегу не лечь никак
На отблеск от врат зари,
Чтоб дому, что начат с "эйч",
Не вырваться из ярма,
И снегу никак не лечь.
А в среду уже зима.

ЭПИГРАФ

Меня ты спросишь, мол, а что такого
В занятии моем - оно ль толково,
Доходно ли оно как ремесло,
И много ль состоянья принесло.

Отвечу так: заоблачным яхтсменом
Ловил я ветер в трепете безмерном,
И счастлив тем. Не будучи философ,
Отвечу "нет" на каждый из вопросов.

***

Дней сургучом от рождения заперт
В теле, где крови тельца солоны,
Что ты такое, Бог тебя знает,
Только и видно со стороны.

Редко стоявший перед иконой
Путавший реки и берега,
Я, новобранец бойни духовной,
Не прозреваю в себе врага: 

Слеп, оглоушен и опозорен,
Взрыдываю беспризорным конем,
Будто какой-то лунный Баз Олдрин,
Раз преступивший за окоем,

Помня одно - как, болтаясь на стебле
Неких вполне венценосных особ,
В Бостон Дайнемикс пинали изделье,
Внутрь имплантировав гироскоп.

Разве впервой беззакония множить?
Было б, зачем, и, конечно, кому.
Что же, тащись, безголовая лошадь,
Вверх по оплавленному холму -

Рана, затлевшая спелой черешней,
Приобретает вселенский размах...
Только и вижу лик почерневший:
Жалость во взоре, ужас в глазах.

***

Воспитанный в пристойной немоте,
Я рано понял: рая нет нигде -
Ни там, ни здесь, ни где бы ты ни думал, 
Рай невозможен, точно пятый угол

Меж четырех. Сознанье растрепав,
К чему бы мне впадать в него стремглав?
И в рае, и в себе совсем изверясь,
К чему бы мне впадать в него, как в ересь?

***

Как насквозь толерантную речь вельмож,
Я давно уже понял: пространство - ложь.
В этой матрице жалкой прямых углов
Каждый узник окаменеть готов,

Но начать придется издалека:
В ножны дней заложен, как сталь клинка,
Я любое движенье в себе отторг,
А когда-то был неплохой ходок,

А когда-то был неплохой бегун
Мимо жадно раскрытых вокзальных урн,
Меж альфонсов, жиголо и крупье,
Выдавая себя тропе,

И взлетевший кречетом на ухаб,
Снежным дымом сдутый с еловых лап,
Говорил "прощай", говорил "пока"
В исступленные облака.

***

Иные жить умеют без труда,
Удовлетворены дешёвой правдой,
Где зазывал базарна пестрота,
Как будто не включён отсчёт обратный

Тектоники, и будто среди плит
Не рдеет пламя кузниц и драконов,
И словно не бесправен индивид,
И власть, инакомыслие прихлопнув,

Не изверг. И которых увели,
Сочли уместным самообвиненье...
И будто холода пока вдали, 
А ветви всё белее и белее.

***

Что мир этот странен, и весь как тюремная камера,
И в следующий просочиться возможности нет,
Измучило, будто засохшая пицца программера,
Подобный заляпавшая циферблата сегмент. 

Я, кажется, болен. И жду только казней египетских,
Вернее, одной, для себя и для тысяч безвинных бедняг,
Пока сатанисты резвятся на проклятых ибицах, 
А праведные за резвящихся гибнут в боях,

Я им противопоставляю одно отрицалово - 
Звенящее освобождённой от стрел тетивой:
Не нужно мне больше ни воздуха вашего затхлого,
Ни гнойной воды, приворяющейся питьевой,

И сколько б земель у нас ни было в мире отторгнуто,
Светильник чадящий за вход гробовой унося,
Я жажду, но только победы - Победы, и только-то,
И если страшусь, то прозренья, что ложь она вся.

***

Витийствовать увольте,
Обвыкся в тупеже...
Фашисты нынче в моде,
Резвятся, дай Боже.

Им, карточным каталам,
Урвать бы от краюх: 
Трендят по всем каналам - 
"Колись, а то каюк".

Такая нынче мода - 
Одним пинать балду,
Другие же до МРОТа
Корячатся в поту,

Одни пребудут с Богом,
Пока мольба крепка,
Другим в дому высоком
Неймётся от греха.

Значительна харизма
Средь баночек и клизм:
Заради гуманизма - 
Чистейший сатанизм.

И всем она известна,
Развязка, господа...
Но между нами - бездна
Бесстыдства и стыда.

***

Зимой мне часто чудится барак,
И русский образ жизни как феномен,
Где паровоз уже на всех парах,
Но пруд застыл, изгажен и фенолен,

И видно, как прямой наводкой бьют
В какой-то сруб, чернеюший в сугробах, 
Расстрелом шантажируя за промах,
В грязи посконной вспарывая брют,

И бревен разлетается лапша,
И шумный праздник набирает силу,
И кровь людская каплет с палаша,
Растапливает снег, течет по спилу,

А изгородь уже накренена, 
И вновь беглец не выдержит проверки,
Но некому пенять на времена - 
Любых иных не ждали здесь вовеки.

И весь я, разбомбленный, словно дзот,
По ком служебная собака выла,
Доволен, что для тружеников тыла
Концерт идёт как будто лет пятьсот,

А мне отчёт о взорванных мостах
На стол не ляжет в блиндаже командном.
...Пускай резвятся в блеске жутковатом,
А я ни пить, ни плакать не мастак.

***

По набережной, воскрешавшей морок
Бездвижности, как будто бы в самадхи,
Где тусклый свет ещё горел в конторах
И беспокойно лаяли собаки,

Несло меня куда-то вдоль канала,
Но я остановился, будто вкопан:
Метель вкруг фонаря свой кокон ткала,
И был полупрозрачен этот кокон,

И мне подумалось, что Параскева
Не Дарьи выше, но порой Хрисанфа,
И для уставших эти воды слева
Ничем не хуже подворотен справа.

***

А так и выходит, что век, по-особому хрен согнув,
Достиг тупика, управляемого недуга:
Теория графов подвластна теории герцогов,
И все это - ты, обожаемая наука.

Пока вы с торговлей мозги наши бедные парили,
Пока человейников концлагеря громоздили,
Для нас как-то стёрлось отличье муэрты от патрии,
Одно бормотанье кругом и одни говностили,

И даже кричащие криком, за это едомые поедом -
Макаки под снежным дождем в балагане облезлом,
Какая наука, какое искусство быть понятым,
Ты им объяснить не пытайся меж плебсом и плебсом.

***

Я с детства жаждал ринуться туда,
Где шумен пир, где гам, и суета,
А в гавани и рябь, и толкотня,
И ночь бежит от кривотолков дня.

В периоде ещё не призывном
Борцом, певцом, канатным плясуном,
Не пятясь, не смущаясь, не темня,
Желал я быть в потоке бытия.

Что ж город этот и его базар
Тому, кто выйти к людям опоздал,
И, будучи лихач и флибустьер,
Душой и сердцем странно опустел?

Я признаюсь, в кулак себя собрав:
Не нужно больше мне твоих забав,
Создатель... А ищу я только, где
Ступени, уходящие к воде.

***

Как я задолбан переосмысленьем.
С последним дуновением, с последним
Часов ударом в медный гонг времён
Пойму, наверно, сколь укоренен

Вот в этой самой ерунде фатальной,
В обыденном, прикинувшемся тайной,
Древесном сне, кадящем верстаку,
Что сразу вырвать корни не смогу.

***

Быльём и полуночным, и полдневным - 
Того, что здесь, достаточно вполне нам,
Но что же там,

Ты спросишь, и в ответ пребуду краток:
Там радуга превыше тысяч радуг,
Под стать шелкам,

А в той щели, где все мы окаянны,
И сумрака ярятся океаны,
В глухом углу

В святую ночь прозрений синеватых
Участник прошлогодних снегопадов
Глядит во мглу

И думает, что в мире наизнанку
Любому бы он мог предаться знаку - 
Звезде, кресту,

Не покорившись участи мгновенной,
Уверовав со всей последней верой
В креста звезду.

***

Не улыбнёшься старым шуткам,
А новых просто не поймёшь,
Когда отяжелеешь духом
И молча встанешь на правеж

Своих метаний беспонтовых,
Отмазок, почему зачах,
При всех фонящих изотопах
И затянувшихся свищах

Прошепчешь лишь - какой же сумрак...
Смогу ли быть в нем бодр, здоров,
Среди расколотых мензурок
И опрокинутых столов.

***

Дважды поменялась вера -
Спит народ, нуждой зажат.
Где ж вы, танки бундесвера?
Ждут. Соваться не спешат.
Озверев от азиатчин,
Говорю, как в газават:
Этот мир давно захвачен
Полчищем иных солдат.

Им в сияющих Сионах
Слышится "ду хаст-ихь вилль" -
Песен телевизионных
Нескончаемая гниль.
Им таким и солнце с обруч,
Если булькает попса,
И паршивые, как сволочь,
Плесневеют корпуса.

Вирусной байдой отравлен,
Говорю, и тверд, и прям:
Приходи, глубинный кракен,
Выть по нашим волдырям,
Жри больных от европейщин,
Жуй национальный стяг - 
Рай, что пращурам обещан,
Бойко пляшет на костях.

...Был бы грозно поднебесен,
Вмиг недрогнувшей рукой
Выжег бы всех этих песен
Сладковато-затхлый гной,
Выжег бы с таким азартом, 
Чтоб сто лет, как на духу,
На погосте безвозвратном
Звали своего Ктулху.

***

Как ни сражайся в крикет,
Крокет ни пародируй,
Судьба тебя окликнет -
Чего тебе, родимый? 

Что бродишь, тих и скучен,
Забыв, что юн и прыток,
Над петлями излучин
В заснеженных обрывах?

Как зимний день короткий
Мечты и грезы канут
В крушенья технологий
Очередной блэкаут,

Но воплей косоротых
О скорой перемене
Шаги твои в сугробах
Окажутся прямее.

***

И мягко, как на рессорах,
И жёстко, как томагавк,
Я мог бы ещё лет сорок,
Но я не умею так,

В пустотах по части смысла,
Предвидя, что путь покат,
И если тоска изгрызла,
Бесцельно и наугад.

Я так не могу, пойми же -
Что оксфордов, что сорбонн
Мне в Лондоне и Париже
Гнусавящий саксофон?

Что байки экскурсовода,
Когда средь седых теней
Единственная свобода -
Навеки забыть о ней.

***

Я выговорюсь как-нибудь потом,
Очередями дробных, как икота,
Насильственно внедрённых идиом,
За пару выдохов до перехода.

Я расскажу, как был у вас в плену,
Пиля свои оковы, будто соло,
И многим прямо в души загляну,
И высвечу, что в них давно иссохло,

А что поддастся жалости скупой,
Молчанью веря больше, чем аффектам,
И вдруг поймет, что значит быть собой,
Годами притворяясь человеком.

***

Я, кажется, мог бы, устав от вселенского зла,
Бежать, потому что и лира меня не спасла,
И муза, сюда приходившая, как почтальон,
Ушла, и никто не печален, и не впечатлён...

Но Тот, кто бежал сквозь туманы лесов и болот,
Единственным спасшимся мой отрицает уход,
Что груб клавесин и бездарен его менуэт,
Как будто бы есть ещё время. Но времени нет.

***

Покоцанный зимой,
От ссадин дурковат,
Я помню день седьмой
Командировки в ад,

Как мир летел с констант,
И, на расправу скор,
Призыва детский сад
Переиначил в СОБР.

Их били полчаса,
Как десять негритят,
Всего два гончих пса,
Которых наградят

Немеркнущей звездой
В бульоне отварном
И брежневский застой,
И ельцинский дурдом.

***

Кто чужд святого триптиха,
Кого заботит критика
Мелкопоместных смут,
Охота ж им выискивать,
Что тень кладет на изгородь,
Которую снесут...

Кто не глядится Каином
В укладе устаканенном
Для сонмов мириад,
С которым вместе  праздную
И жизнь свою напрасную,
И форум, и приват,

С любым смиряясь доводом,
Уж если каюсь, только в том,
Что дальше не проник,
И вряд ли мне откроется,
Кому благая Троица,
Кому крючок-тройник.

***

Когда бы не чувств смятенье,
Что миром оскорблены
Чем раненней, тем святее,
Я б вырвался с глубины,

Когда бы не огласовок
Досадная мелюзга,
Не призраков полусонных
Реченье, что смерть близка,

Откладываний, задержек,
Доискиваний, где сглупил,
В метаниях безутешных
Я б вынырнул из глубин,

Как будто бы спозаранок,
Счастливым, как идиот,
Я б в странствиях безвозвратных
Взорвался над гладью вод.

***

Плывут ли, летят ли, едут,
Вгрызаясь в белиберду,
Давно я ни тот, ни этот,
Иду себе и иду,

Восходом себя согревший,
Заслышу, лучом объят:
Советской еще скворешней
Убито шаги скрипят,

Но в хлябях седых, январских
От воли не оттолкнут
Сошедшего, как Нил Армстронг,
На лунно безводный грунт.

***
Максиму Шмыреву
 - Чей дальний блеск вторженья останавливал
Сквозь все теченья, неостановимы,
Куда уходишь, Русь? - На мыс Канаверал,
В преданий космос, враки, кинофильмы.

На этой глупой и бездарной отмели
Под ушлый диксиленд и рокабили
Чего мне здесь, когда титаны померли,
А с ними и меня похоронили? 

Уйду, как есть. А ты страну смиреннее
И жертвенней ищи-свищи, хозяин,
Дерзай кормить народонаселение,
Чтоб рот его пред Богом был раззявлен,

А у меня другое настроение,
И я поддаться оному посмею,
Уйти туда, где лупят грозы летние
В травой и кровью пахнущую землю.

***

Весь в тоскливых междометьях,
Будто порубежный медик,
Или веник, или швабра,
На двухлетие кошмара,
Жертвующий плоть Уханю - 
одеваю! одеваю! - 
Тряпку, застящую разум,
Так воняющую рабством,
Что куда гате, чурчхелам - 
Сладковатым, очумелым,
В стойле мировом зажатым,
Будто паранджу с хиджабом,
Весь как будто бы в помоях,
Одеваю я намордник,
И себя не одобряю, 
Но дышу какой-то дрянью,
Выдыхая соль салями,
Ненавидя цирк с конями, 
Расковыривая струпья,
Но никак не протестуя,
И въезжаю на попятных
В новый мировой порядок,
Различая лишь за блеском
И ничтожеством вселенским
В небе, равнодушном к бедным,
Око, пахнущее гневом.

***

Будто б смен пятнадцать в копях
Оттрубив навеселе,
Возвращается покойник, 
Извазюканный в земле:
Отпахал на них полвека -
Так уйдите ж, саранча!
Нет, орут, у нас проверка,
Новый трэнд от санврача.
С местным, как с иногородним,
По фигу, что голопят - 
Без прививки не хороним,
Рейд здоровья, говорят!
Ты уж мне тариф забацай
Общий, будто стук дверной:
Годик в частной, годик в братской, 
Разберемся, не впервой...
И хоть семечки  ты лузгай,
Хоть маши ты им рукой,
Нету правды кроме русской,
Нету правды никакой.

***

Не браться же за топор,
Когда отовсюду жмут,
И сам, ренессансно бодр,
Прокладываешь маршрут

Сквозь мир, что бездонно сер
Хотеньем десятков зим,
И тысячи стратосфер,
Летящие вместе с ним,

Чтоб в гибели тепловой
Так просто, сойдя с орбит,
Забыть, что хотел домой,
Не зная, что дом сгорит.

***

Как они идут, молодцеваты,
Дни зимы, тихи, как амбиент...
После - только скрытые цитаты.
Приоткрытых не было и нет.

Будто в Одиссее-Илиаде,
Уставая и от этих двух,
Никогда я не был Ленинграде
И не тороплюсь в Санкт-Петербург.

Что мне в них, и что мне в мире целом,
Кроме тех же сфинксов и дриад?
Если сдан паучьим хелицерам,
Челюсти иных - не вариант.

***

К забвению опоздавший,
От зимних устав пейзажей,
Я часто в окно смотрю,
Не сдвинется ль что... Да где там.
Безбрачным и многодетным
Не выплакаться зверью

О жизни, что что-то с чем-то,
Влекущее от крещендо
Туда, где, вдохновлены,
Мы даже свалив с поляны,
Уныло корпускулярны
По всей ширине волны,

И сил не хватает, чтобы
Флэшбэком скребя флэшмобы,
Отбиться от аферюг.
Устав от пейзажей зимних,
Один выгибает спиннинг,
Другой распрямляет крюк.

***

Чем бронзовей, мраморней, золототканней,
Тем в праздных мучительнее маятах,
Чужда мне Москва. Все не то и не так в ней,
Не то и не так.

И где б ни случилось, в полях, на топчане,
Когда бы костлявая ни шибани,
Хочу, чтобы рядом стояли дончане,
Хочу, чтоб они,

С их выговором и певучим, и здравым -
Тогда б, что ни фразу заслышав, то перл,
Я б гласу Господню внимая со страхом, 
И плакал, и пел.

***

Екатерине Блынской

Каким бы ни был мир - очередной свинарней,
Иль садом в ноябре, что гол и пустоват,
Вот шестистопный ямб, или, верней, сенарий,
И я ему закон, как он мне постулат:

От верховых ветвей и сучьев Иггдрасиля
До искупленья их в беспомощном зерне
Мне больше не нужна Великая Россия,
И потрясенья в ней без надобности мне.

Давно уйти в отрыв задумал черешок мой,
Никак его азарт не отойдет ко сну,
И бытие мое - уже вопрос решённый,
Лишь о небытии мечтать я не рискну.

И спрашиваю я, как, ничего не сделав,
Прорваться за предел, где никаких пестрот,
Ни дальних латышей, ни соплеменных сербов,
А только диких душ искрящийся исход.

Этюд "Палитра"

Смешав и умбру, и волконскоит,
И кадмий, и краплак, и кобальт синий,
Ужель ты знаешь, кто за кем стоит,
Создатель откровений и инсигний?

Что за чертёж? Набросаны цвета,
И прячутся пространства друг за друга,
Но в центре их - отверстья пустота,
Вот кто их мать, вот кто их повитуха,

Пока Творенья палец не проник
Сквозь пыль сиен, миазмы кости жжёной,
Не зримы им ни крокус, ни парник,
Ни блеск луча за неподвижной шторой,

И даже море больше не шумит,
И недвижимость мира тем усердней,
Чем не способен передать шунгит
Печаль и сажи газовой, и сепий. 


***

Что самим себе мы великоваты
И раскатанной только нудим губой,
Вражья ложь, когда до самой Канады
Мировой свободы идёт конвой.

И с Европой можно бы поскабрезней,
Мол, чего застыла? Валяй, глазей -
К переименовыванью созвездий
Всех нас клонит полночи Колизей,

И за пятницей смерти грядет суббота,
К воскресенью мёрзлых лесных полян.
У руин загубленного завода
Зазвучит оттаявший наш боян,

Тот же самый, трофейный, хрипатый, дерзкий,
Перезимовавший в стенном шкафу,
Подпевавший пахнущей краской детской:
Врешь, безносая, видишь - ещё живу.

И навек, словно в дюйме последнем Олдридж,
Усмехнется - как же теперь усну?
Хрен меня ты, гадина, похоронишь.
Раз не сплю я - значит, буди весну.

***

Что нужно вам, стыдливцы, от России,
К чему теперь ваш пафос ледяной,
Когда грозят нам, чем всегда грозили,
Петлей, костром, расстрелом и тюрьмой?

Чего трендишь, богемная Европа,
Когда порядок твой уже отпет?
Безадресно - нельзя. Любовь до гроба
Конкретнее наводки на объект.

Он словно гроб, стоит. Обшит глазетом,
И тела жаждет, савана, свечей,
А ты смердишь безумием газетным
И голосишь, пономаря скучней.

На пике офигительных историй
Куда ты денешь руки от огня
Во времена, когда молчать пристойней,
Чем болтовня?

***

Азбука этой войны проста,
Выучит гопник, поймет эстет:
Если в неведомое езда,
Z.

Господи, скрой от борзых писак,
Милость неслыханную яви,
Если и нужен какой-то знак -
V.

Дальше хотели читать бы E,
Зверь, мол, бездушное существо -
Хрен вам. Приканчивает бои -
O.

Звон это, а не вой существа
Через визгливую брань сирен
Слушайте, что говорит Москва:
N.

***

Господи, слышишь ли? Не тяни,
Коль на расправу скор:
То, что свершается в эти дни,
Слава или позор,

Мы, что обязаны пасть листвой,
Выйдя за окоем,
Ищем своих, только кто нам свой?
Тот, с кем светло, как днём.

Тот, чья над миром ясна звезда,
Кто бы там ни был с ней.
Господи Боже, сойди с креста,
И погибать не смей.

***

Той самой сединою у виска
В тот самый день, что порохом пропах,
Вернутся победившие войска -
Казалось бы, зачем тут о гробах?

И будет май цвести, как не в себя,
И станет каждый сущий отпускник,
И боль с восторгом явятся, свербя.
Гробы придут. Куда же нам без них.

И будет май цветеньем буйным свят,
И станет каждый выживший здоров,
И отдохнут солдаты, и поспят.
Гробы придут. Куда ж нам без гробов.

Вздохнет народ, опасности презрев,
И эшелоны соли и крупы
Пополнят стратегический резерв,
И все забудут, что цена - гробы.

***

Воспримется, как беда,
Травмирующий гипноз,
Что плавится кубик льда
В бокалах бесстыдных бонз.

Расчёсывание ран,
Оплакивание зим
То рявкает, как орган,
То рушится вместе с ним.

И рвется небес покров
Над полночами в дыму,
Пылает земля богов,
Закланная одному -

Что весь этот гнусный трёп,
Взрывающийся, как Ржев,
И подлость, и ложь взахлеб
Не стоили этих жертв.

***

Чтоб ни Москвы, ни Ленинграда,
А только вой среди развалин,
Заря восходит, бледновата,
И день в нее глядит, хрустален,
Но мы ещё как будто дышим,
Под знамя вечности вставая,
И предаемся целям высшим,
Задумчиво сходя с трамвая...
Признайся ж, наконец, Европа,
Всей нашей загнанности лакмус,
Что до последнего микроба,
Когда б могла, то извела б нас.
Но яблоко свое ты сьешь-ка
Сама, безумием объята.
Россия, словно Белоснежка,
Ещё опомнится от яда.

***

Проломов скорей, чем ширм,
Любитель в разгар шизух,
Я армии стал чужим.
Смеются почти что вслух -

Чего ты, мол, супостат,
С реестром своих нулей,
Юродствуешь? Сдай назад,
И больше так не наглей.

Потрешься, проступит гной,
Спецы, вон, и то текут.
Не выдержишь. Темп такой,
Что дневки по пять минут.

Останься. При днях таких
Скрести себя по таблу -
Не то, что зайдя в тупик,
Отсиживаться в тылу...

Плесните хоть кипятка
Хоть ломаный дайте штык,
Возьмите! - Давай, пока.
Видали таких чужих.

***

Пусть славен я тем, что разрушил гнездовья,
Пресытив нутро прошлогодней трухой,
Мужчина - не тот, кто лишь мочится стоя,
Он просто другой.

Каков же? Таков, что незыблемым камнем,
Пусть целому миру казался врагом,
Он так и не сдался на милость мельканьям,
И весь о другом.

О чем же? О том, что в небесных сияньях
О мире и счастье напрасно трубим -
Пока над гнездовьями реет стервятник,
Не станешь другим.

***

Вместо того, чтоб врываться в дома,
Ссадин вагон поимев задарма,
Перевирая участь свою,
В серой Москве то ложусь, то встаю.

Где ж ты, судьба, обстоятельств швея?
Не погибая и не живя,
Нищенствуя при столичном жранье,
Что же я сыну скажу и жене?

Струсил? По хазам валялся, кирной,
И кто угодно, но не герой?
Рухнувшему в иллюзорность приблуд,
Жить мне зачем, если в смерть не берут?

***

Что нищие наши сакли
Ничуть не святей, чем хадж,
А всех нас давно вы сдали,
Мы знаем, как Отче Наш,

Но как же вы все боитесь,
Имущие господа,
Что явится светлый витязь
По имени Простота,

И будет молчанье грозно
И каждый пребудет свят,
Покрытый багровым корзно
Пятижды по пятьдесят.

***

Алексею Шорохову

Остаётся немного - сугробом продавленным хрупнув,
Перестать сожалеть, что подбитый чадит грузовик,
И, уже не боясь ни молвы, ни обугленных трупов,
Своего не бояться - ни трупа, ни мыслей своих,

Потому что давно иллюзорны и смерть, и бессмертье,
И вчерашние вести сегодня совсем о другом -
Тот, что счёл, будто мы не искусны в стрелковой беседе,
Обращается в пепел, развеивается дымком,

И конкретное зло, что от века на милости падко,
Прекращает плясать на костях свой кровавый гопак,
Потому что дождаться Победы - великое благо,
А на всякого не напасёшься величья и благ.

***

Лик земли избороздив
Меж речных осок,
Снег слежался. Был красив.
Прожил, сколько смог,

Сквозь безверья духоту,
Таянье икон...
Так и я, когда уйду,
Стану словно он.

***

Нам предстояло пережить столь многое,
И детский смех, и старческое оханье,
И вьюги, и снегов безбрежных таянье
Достались нам для следованья далее.

И что по факту? По деньгам уж ладно там -
Привыкнув не прислушиваться к жалобам,
Торчим из бытия мы, словно гвоздь в стене,
И надо думать, это удовольствие?

К чему ответы на вопрос неправильный,
Когда идти-брести своей окраиной,
Крестя воронки и дубы столетние,
Такая ж роскошь, как и преступление.

***

Сколько зорь мы земных ни встретим,
Будет помнить, и стар, и млад: 
Первый Рим не смирится с Третьим,
Словно с подлинником суррогат.

Здесь, на севере Византии,
Рано поняли их статут:
Как бы Веры ни извратили,
В мор и глад и её сдадут.

И стервятникам, как и стервам,
Отвечаем на смрадный вскрик: 
Третий Рим не сроднится с Первым,
Не для уний себя воздвиг,

И ценой высочайшей, смертной,
Он доказывает одно: 
Ни стервятником и ни стервой
Бытие не вдохновлено.

***

Можешь сразу забыть, но уж если помни,
То не то, что где-то куча мала,
А бои, и ничем, кроме дикой бойни,
Эта хрень закончиться не могла,

И уж скоро конец ей. Быть может, к лету...
Сердце стиснуто третью весну подряд,
Холодеет, иду ли, куда-то еду,
Как нарочно стук его стопорят,

Но оцепененье его игноря,
Говорю, протравленный, точно шкот:
Сколько горя, Господи, сколько горя
Так и режет, Господи, так и жжет.

***

Теперь, на глобальном рестарте,
Столь многое я узнаю
Вторично: запомнил, представьте,
И юность, и зрелость свою -

Как те, чья обильна зарплата,
А души погрязли во лжи,
Хватали за локти солдата,
Мол, смилуйся, мол, не блажи,

Зачем тебе драться? Послушай,
Чего ты сердитый такой?
Сдавайся, агрессор бездушный,
Зачем тебе бунт этот, гой?

И по хрен, Герат иль Идлиб,
Их речи нам уяснены -
Что если б смогли, то убили б,
Как водится, со спины.

***

Припечет - лишний раз не выкнут,
Живо вынут из кабаков.
Абстрагироваться - не выход.
Сам объявишься, кто таков.

Объявись, где ты был, пока тут
Бились насмерть в пучине зол,
И ссыхался плевок, отхаркнут,
И дымился прогретый ствол.

Отчего нам твой путь неведом?
Где ты шлялся, пока мы тут
Излагали евронимфеткам,
Где они теперь отдохнут?

Здесь, где рубят кровавый узел,
И одна лишь юдоль свята,
Что ж ты сделал, зачем ты струсил,
Как ты мог опоздать сюда?

***

В пекло ль дверца отопрется,
Наморозится ль шуга,
Вспоминать нам только Бернса
В переводе Маршака.

От роддомов и до кладбищ
В скуку лет привнесено
То, что лучший наш товарищ -
Джон Ячменное Зерно.

Жаль, что, как бы ни старался,
Не прошел санпропускник:
Погребла его зараза,
Буйно жил, да рано сник,

Бились бесы, косороты,
Зазывая из петли,
Только дух его свободы
Заморочить не смогли.

Пусть судьба нам подсуропит -
Чтоб не стыли клапана,
Выпей с нами, честный Роберт,
Чашу вылакай до дна.

***

Когда без розовых соплей
В законах Божьих
Одиннадцатая - забей
На жизни обжиг,
Она проста: в ней день за днём
Свершений подле
Самих себя же достаем,
Кого же боле.
И то, что гибнем за простяк,
Весь мир отвергнув,
Понятно: здесь, на скоростях,
Не до аффектов.
Сквозь улюлюканье арен
Врубай прокрутку.
Хотим по-тихому, а хрен -
Идем по кругу,
Когда, грызней вдохновлена
До содроганья,
Сперва одна идёт война,
За ней другая,
Чтоб заблистали зеркала,
И день, распахнут,
Клинки взметнул, как свет и мгла,
Восток и Запад.

***

К чему галдёж о смыслах
Заводит политолог,
Не обретая с выслуг
Нагую плоть винтовок?

Бессмысленен в беседах
О квантовых подколах,
Заткнулся б напоследок
Экуменист-эколог.

А если жаль и было б,
Того, как по-ублюдски
В свисток уходит выхлоп,
Как в ракушки моллюски.

Окститься б им вон тут хоть,
В упор на схиму глянув,
Чтоб на корню не тухнуть
Средь чахлых симулякров,

И поклялась овчарня
Не выдавать софисткам
Московского молчанья
Над европейским визгом.
***

Сдавшимся благим позывам,
Сколь над миром ни господствуй,
Днём обычным, днём пустынным
Ты вернёшься в тихий дом свой - 
После молодости шумной
Без фанфар, не популистски,
Бурями прибитой шхуной
Возвратишься в порт приписки.

Больше никому не кореш,
Крыт соломой, крыт рогожей,
Расстегнувшись, дверь прикроешь,
Сядешь на полу в прихожей.
Здесь тебе не пригодится
Наважденье праздных окон.
Хватит целить в пехотинца,
Партию сыграл, как мог, он - 

Сыграно. В рожки иные - 
Сыграно, как в турникеты,
Прорвано насквозь. Отныне
Ты никто, и был никем ты.
Никогда никем ты не был,
Что ни сон, то о финалах - 
Червоточины календул,
Трупы выцветших фиалок.
***
Почти привык я к участи своей.
Уже не жажду кончить поскорей
Того, на что Творец меня сподвиг - 
Трудов и дней, трудов и дней своих,

Привык я, что колоды не сдаю,
Уверовал в беспомощность свою,
Что вёл себя по жизни, как щегол,
Смирился, потому что нищ и гол.

Осталось ям чураться выгребных,
Да помнить, как почти уже привык, 
Что мать с отцом уже не обниму.
...Двенадцать лет сиротству моему.

***

Где солнца уж нет, где мгла
Час от часу всё черней,
Простреленные тела
Впускают в себя червей,

И Господи сохрани
Узреть их, но кто узрел,
Отмолен от спорыньи
Спасён от каленых стрел,

И словно на крест воздет,
Превыше любых проформ.
Кто видел обратный свет,
Задерживается в прямом.

ПЯТАЯ КОЛОННА

Осади, главком,
Не толки крупу:
В городе глухом
Тихо, как в гробу:
Стукнешься кайлом,
И, оголена,
В городе гнилом
Правит гниль одна.

Что отстрой ей лофт,
Что "подходы сблизь",
Тут, среди болот,
Процветает слизь.
Что прихороши,
Что обезобразь,
Пишем "торгаши",
А выходит "мразь".

Кто ей не горбат,
Если ходит, прям?
Уступи, гарант,
Место колдырям.
Или сам собой
Им поклон отдашь,
Будто крестный твой,
Пьяница-алкаш?

Был бы простоват,
Суть бы враз постиг:
Класть им на солдат,
И на доблесть их.
Лишь бы на пирах
Ластиться к шуту,
Что возвел бы в ранг
Прах да тошноту.

***

Я эту картину даже не опишу.
Не мне пробуждать нажравшихся и уснувших
Мальчишкой, прикованным к противотанковому ежу,
Сожженным под русский мат и, наверно, суржик.

Иной раздерётся криком "как же вы так?!",
А я, любопытный так же, как славный предок,
И руки оторванные подержал в руках,
И ноги, и даже головы бывших пленных,

И если кому под ребра я садану
Известьем дурным, затлевшим средь мать-и-мачех,
Поверит ли кто-то в Бога, как в сатану,
Пока на него не взглянет распятый мальчик?

***

Было бы, на что тут отвлекаться,
То и то б, наверно, не отвлекся -
От себя не создано лекарства
Среди всех лекарств многоколесья.

Выйдешь в город - шебуршит надземка,
И листы пробившиеся робки,
И как будто накануне снега,
Зябкий воздух стискивает бронхи,

И во встречах, как и в расставаньях -
Привкус боли, радости пропавшей,
Словно жизнь и впрямь кренится нафиг
Треснувшей от основанья башней,

И как будто снега накануне,
Навострив клинок ещё не ржавый,
Бледное приходит новолунье
Нищим всходам угрожая жатвой.

***

Ни склада, ни лада во всех этих днях,
И речь моя здесь хамовата:
Початая фляга да тощий тюфяк -
Ни дать и ни взять, гауптвахта.

Смотри же, как чувством и мыслью поблек
Тот самый, кого ты возвысил...
А дернешься вправо иль влево - побег,
И окрик, и, может быть, выстрел.

Проснусь, и опять ничего не пойму,
Что давеча было, что ноне -
Там, кажется, небо, но что я ему,
Что я ему и что оно мне.

До Бога ль средь этих игрушечных схим,
Когда верховенство влечений
Не связывается, не вяжется с ним,
Как утренник с жертвой вечерней.

***

Отбившись на полстах,
Замечу между строк,
Что был совсем простак,
И быть иным не смог,

И сам себя сломлю,
Полголовы сломя,
Скорей сведясь к нулю,
Чем два сложив с двумя,

Но в том, что твердь суха
От мокряди извне,
Повинна лишь строка,
Приснившаяся мне,

И при огласке норм,
И в немоте энигм
И грежу об одном,
И мучаюсь одним,

Какому простаку
Шепну сквозь гул земной
Последнюю строку,
Услышанную мной.

***

Такая теперь свобода -
Натянуты удила,
Ещё до снегов с полгода,
С полмесяца до тепла,

А сколько до воцаренья
Обещанного судьи,
Невнятно. Конец апреля.
Порывы до десяти.

***

Если кровь моя сделается холодна,
Если вдруг от клятв святых отрекусь,
Уничтожь, как предателя, как лгуна,
Как последнюю падаль, пустую гнусь -

Я же видел, как ты судьбу ткала,
И, лелея имя от солдатни,
Избираю участь, сгорев дотла,
Воскресать и видеть глаза твои.

***

Теперь это грёза - и блеск в синеве,
И рана, животна -
Мне было виденье, единственное,
Как номер жетона,

Когда облаков полыхнула гряда
Сквозь битые стёкла,
Фигура блеснула над гребнем хребта
И руки простёрла,

И я, над отчаяньем взгорблен, как холм,
Надломленным стержнем
Бессмертие понял плавильным котлом
Грядущего с прежним.

***
Так зелено стало... Лишь эти кусты,
Ещё не очнувшись от зимней кобзды,
Задвинуты в угол, как пыльный флипчарт,
Смиренное существованье влачат.
И сердцем я с ними, безлиствен и гол,
Когда, неподвластный риторике кодл,
Иду наугад средь болотных брусник
По городу ветхому, будто тростник.

***

Оттого ль кора шершава,
Что обычного бытья -
Сколь семян пропустит жатва
Капель утаит бадья?

Оттого ли морда набок,
И на ней все та ж листва,
Что усвоен главный навык
Отторжения торжества?

Дождь ли, снег, ерошат кроны
Ветви, по ветру струясь,
Да шевелятся, огромны,
Корни, впившиеся в грязь.

Полон лиственного гула,
Обмирая в мерзлоту,
Как бы жизнь к земле ни гнула,
Повалюсь, но и взойду

Над бесплодностью усилий
Махом вырваться из мглы
В бесконечный сумрак синий,
Разрубающий узлы.

***

Больше не во что веровать, кроме как в летнюю скуку,
Если волей к забвенью отторгнут от мглы мировой,
Разве будешь обрадован запаху, цвету и звуку,
Заприметив за ними предательство и мордобой.

Я во все эти дни, будто заморозками поросший,
Не молясь ни о чем, в равнодушное небо смотрю,
Увлажнись оно ливнем, просыпься нежданной порошей,
Ничего не скажу, надвигая зарю на зарю.

Мне давно уж известно, о чем и о ком тут базарят,
И поэтому хватит, о, Господи, хватит с меня.
Надо с этим кончать. Признаваться, что чушью был занят,
А пятак покатился, подпрыгивая и звеня,

И рассыпался каперс, и отяжелевший кузнечик,
Слыша плакальщиц, гонит их прочь, как вожак,
Ибо что с них возьмёшь, идиотов, особенно с певчих,
Ни питья, ни зерна, только ветер да ветер в ушах.

***

Как всякий сущий лепесток
В ожогах новизны,
Я мог бы сдохнуть, но не сдох.
Причины неясны.

Гадай: генетика, судьба,
В ночи незримый страж...
Но если колос от снопа,
Как полномочья сдашь,

Когда тигрино полосат
Извне и изнутри,
Таким смятеньем полон сад
Пред пламенем зари?

***

Как жить, когда кругом,
И зябка, и темна,
Над каждым дураком
Печаль возведена?
Былому дань отдав
Хожденьем во лжецах,
На жалкий кенотаф
Начертываешь знак:

"Труху мифологем
На касты не деля,
Я пребывал никем
Под снегом бытия,
И проклинал его,
Рыдая, как Орфей,
В грядущем, что мертво
Ушедшего мертвей".

...Прошло уж столько лет,
Но лезет из халуп
Скорее суккулент,
Чем жертвенный суккуб,
Попса на УКВ,
Да выстрел, близковат,
В абхазское кафе
Под самый прейскурант -

Зачем, когда жара
Сочится с кобелин,
Бикфордова шнура
И джут, и каолин,
Пока горит маяк
Над жутью ассамблей
В неисчислимых днях
Никчемности своей?

***

Что город мой, заплата на заплате,
Чья сущность кривовато-косовата,
Скучая, как в заветренном салате,
Зарплаты ждёт, а может, газавата,

Известно. Про него "мужик дай Боже"
Молва была. Наращивая званье,
Служил он то в Корее, то в Камбодже,
И даже, говорят, в Афганистане.

Кто ж знал, что станет он такая жаба,
В глубокий ступор ввергшая топоним
Уже не белым поплавком Генштаба,
А коробом доставщика убогим,

И до сих пор не различить ни звука
В журчании телес его бездонных,
Да только я не сервис, не услуга,
А жерло боли в скрежетах и стонах.

***

Хоть головой к параше,
Мелким шнырём с базара,
Надо бы лечь пораньше,
Чтобы проснуться завтра

Милостивым к славянам
Этаким басилевсом,
Кем-нибудь безымянным,
Лучше бы - бестелесным,

Чтобы, не пальцем делан,
Мхом бы порос, взрослея,
И сокрушился демон
Похоти и растленья,

И целованью перстня
Не подобрав омоним,
Стал бы я просто песня,
Молкнущая над морем.