***

Притормозив на стёртом полузнаке,
Недоведенной мучаясь полоской,
Я город свой узнаю по осанке,
Когда-то гордой, а теперь быдлосской.

Вот где-то здесь, кварталом дальше-ближе,
Не жалуясь, что жариться обрыдло,
Мы с матерью стояли, как на бирже,
За фруктами по два кило на рыло.

Пристрастны выражениям избитым,
Там рдели люди в гульбище шаманском,
И дядьки пахли муравьиным спиртом,
А тетки - луком и картошкой с маслом.

И я подумал - как мы одиноки
Под этим солнцем, пристально наклонным,
Вот эти руки и вот эти ноги,
И корпуса, что затканы нейлоном,

И многие там до сих пор влачатся
К прилавку, искушенному в продаже,
А мы ушли, не отстояв и часа,
Примерно здесь или чуть-чуть подальше.

***

Там, где слышали только расстриг,
Ублажаясь растленной синкопой,
Этот странный, болезненный вскрик -
Вряд ли мой, но до жути знакомый,

Потому что иначе смотрю
В ту эпоху, что, годы проспорив,
Подлатала оснастку свою,
В редкий год не дававшую сбоев,

Но, разрывами плоти жива,
Восклицая "Убей меня, Боже!",
Мне навеки она лишь вдова,
Лишь вдова она мне, и не больше.

***

Чем корчить аристократа,
Признав непреложным фактом,
Что видимость грязновата,
А истинность - чистый фатум,
Как пламя шлифовку сопел
Накаливая звучнее,
Я, кажется, снова вспомнил,
Былое предназначенье:

За два с половиной года
Бредятины откровенной
Повышена только квота
Заигрыванья с Аюрведой,
Но если замок защёлкнут,
И прошлое ледниково,
Чего ожидать ещё тут
Последованья какого?

Вторжения масс воздушных,
Хозяйничанья их в дебрях - 
Страшней, чем слететь с катушек
В какой-нибудь понедельник,
И чтоб не брататься с крысой,
А вспомнить, куда я движусь,
Понять бы и цель, и смысл свой,
Нисколько не удивившись.

***

Когда я с прошлым не в ладах,
Не то что Плиний иль Плутарх,
С ужасной древностью не дружен,
Чужды мне времени пески,
И в будущем не зрю ни зги,
В самом себе ищу отдушин.
И отступаются тогда
И глухота, и слепота,
С которыми не слишком близок,
И жизни десять с небольшим,
И то, чего не избежим,
Уже читается в таблицах.

***
Совсем как ты, живое,
Но статуй бронзовей,
Не в ситце, не в шифоне,
В одной коре своей,
То попирая супесь,
То глядя в глинозём,
Стоит оно, красуясь,
Печалясь обо всём,
И, сенью покрываем,
Ты словно пилигрим
Перед Святым Граалем,
Склоняешься пред ним.

***
Остаться б здесь, вот в этих самых днях,
Помалу выгребая на маяк,
И зная, что напрасно нервы треплем,
Любовь и веру добывая треньем,

А лучше б, замерев меж двух огней,
Рубиться в галактический хоккей,
Не жалуясь на то, что жизнь бесстыжа,
Ни ангелов, ни демонов не слыша.

Господь наш прост, и эта простота
Даётся лишь в районе полуста,
Когда, очистив разум от инстинктов,
Духовной нищеты едва достигнув,

Ты счастлив тем, что мертв для нечистот,
И тем, что ты, простой рабочий скот,
Не чья-то там дурацкая афера -
Свеча, зажженная во имя ветра.

***

Те же яйца сбоку,
Завтрака ошмёток...
Вычитаешь сводку,
Посчитаешь мертвых.

Изойдя истомой
В грёзах бесполезных,
От жары бездонной
Плавится подлесок,

Сколько б откровений
В уши ни втыкало
Тымцканье с Орфея
Или Монтекарло.

Здесь, в тылу московском,
Космополитичном,
Дни натерты с воском,
Только вот платить чем?

За покой одетых
В чешую драконью -
Кровью этих деток,
Никакой другою.

***
Безымянен и, бессмыслен
Так же, как и предыдущий,
День уходит безвозвратно,
К вечеру клонясь лениво,
И в лучах его наклонных
Весь во власти настроенья,
Ни на что я не решаюсь,
И на что бы тут решиться,
Если мне все эти годы
Или не дали ответа,
Или дали, но такой, что
Сколько бы ни жил на свете,
А уж прожито немало,
Не могу никак постигнуть
Этой сказки идиотской,
Смысла высшего, чем данность.
Вот я весь перед собою,
Вкруг меня - предметность быта,
За которой рой концепций
И каких-то там событий,
Но никак не разрешу я
Очевидности простейшей -
Почему я здесь, и сколько
Дней бессмысленных, похожих
Собираюсь находиться
Среди мук существованья,
Неужели не понятно,
Что, бессмысленно сгорая,
Унизительно завишу
От органики ничтожной,
И как резко отстраняюсь,
Чуть о ней заходят речи,
Потому что ненавижу
Тяготы мироустройства,
Справедливость притязаний
И законченность концепций.
Я в бессмертие не верю.
Атавизмом атеизма
Прозревая жизни скудость,
Вопию, однако, к небу -
Что ж ты, ничего не видишь?
Слепо ты к моим терзаньям?
Нечуствительно к мольбам ты?
Мне один учитель школьный
Объяснил мои мученья
Идеально прозорливо:
- Просто пишешь, как еврей, ты,
Нагло, вычурно и мутно.
С вытребеньками, с подходцем,
Будто с шутовской гримасой.
Потому что ты не русский,
Русский ты наполовину,
Генетически заложен
Код в тебе национальный
От армянского народа,
Оттого и груб ты сердцем,
Слишком ты рационален,
Пьёшь из вежливости только,
Дух в себя впустить боишься,
Или выпустить на волю.
Оттого-то ты чужак нам,
Профессиональным русским,
Что поют и пьют в застолья,
И не чувствуешь, как надо -
Задушевнее и проще,
Так, чтоб за душу хватало,
Чтоб несло ее куда-то
За далёкие пределы.
Вот как надо объяснять мне,
Десять лет прошло, а помню.
Если бы полинезийцу
Объяснил индонезиец,
Наплевать, но здесь открылась
Для меня такая тайна,
Что чуть что, припоминаю
Объяснение простое.
Изгоняют ли с работы,
Денег ли на ней не платят,
Разлюбила ли супруга,
Сын ли посмотрел с презреньем,
Оттого что я не русский,
Русский я наполовину,
Мне совсем средь вас не место,
Уважаемые братья,
Уважаемые сестры
С безоглядностью эмоций,
Коих и во мне до черта,
Но несходство представлений
Заставляет изумляться
Простоте прямого взгляда.
С вами прожил я полвека,
Но чужим для вас остался,
Словно бы в деревне русской
Дом построил иноверец,
И как помнится мальчонкой
Кучерявым и чернявым,
Сколько бы мулат ни прожил,
Он останется мулатом,
Эмигрантом с речью чуждой,
Непонятным, эксцентричным,
Пусть его. Оставьте, люди,
Проживет свой век, а дальше
Ляжет в общую могилу,
Как и мы когда-то ляжем.
Так вот рухнешь при дороге,
И услышишь над собою
Эти верные сужденья,
Кем бы ты, пожалуй, ни был,
Русским или забугорным,
Потому что день, бессмыслен,
Прерывается лишь на ночь,
И у всех одно и то же,
Экзистенциальный кризис,
И, в бессмертие не веря,
Я свои бинтую раны
Русской тишиной волшебной,
А не баснями придурков,
Кто есть кто на этом свете -
Тишиной одной и жив я,
Тишина мне отвечает
На вопросы без ответов.

ЙЕЛЛОУСТОУН

Я видел их в естественной среде,
Где каждый вёл себя уже как пленник,
Забыв о наводящем лоск бритье,
Перед угоном стоя на коленях.

И лишь один смотрел, как полубог,
Недавно полвселенной отымевший,
И взгляд его, по-своему глубок,
С насмешкой упирался в унтерменшей,

Да сколько, сокол, ни ломай крыла
В хэбэ педерастически цветастом,
Заря встаёт, надменна и кругла,
И лик её не описать фантастам.

Заря встаёт. Спеши, милорд Сент-Джон,
Из гамма-вспышек произволом соткан.
Мир одряхлел, и должен быть сожжен,
Как жёлтый камень. Как Йеллоустоун.

***

Я б вырвал себя из норм,
Дешёвый покой презрев,
Забыв, что забыться сном -
Как списываться в резерв,
Но как тут уснёшь, когда
В полтретьего на часах
Фатальная слепота
Ложится на волчий зрак,

И видится ей во мгле
Нудящее, как парторг,
Престранное дефиле
Мошенников и пройдох,
Идут, физрука бодрей,
Гримасничают, орут
Плодилища упырей
Охальников и иуд.

Да кто ж там у них солист,
Что бесится, заскучав,
От адских свечей смолист,
Стремителен и курчав?
И если собой рискну,
Несчастный полуслепой,
То в самое сердце сну
Выцеливаю стрелой.

***

Я жил, как все. Дежурства нес и вахты,
Стоял на стрёме, на одре лежал,
И дни неслись, безличны, пустоваты,
По лестницам горизонтальных шпал.

Что ж вывел я из грохота и звона,
Огней сигнальных, отсветов, гудков?
Не то ль одно, что суета позорна,
Но, сын её, к покою не готов?

Себя не жаль. Что, в общем, я такое,
Чтобы о нем жалеть, но суть одна:
Куда б ни шел, повсюду чай да кофе,
И сушь к единой капле сведена,

И вот мы все, из первородной глины,
Сверкаем, блещем, а назавтра - бздынь! -
И списаны, и больше не ликвидны,
Осколки смысла посреди пустынь.

***

В лицо смеялись - выгоришь дотла,
И выгорала, но опять и снова
Душа молилась, плакала, ждала
Какого-то немыслимого зова,

И львиный рык в небесной полынье
Предвосхитил дождя пречистый гомон
О том, что вопль услышан был вполне,
Но, как всегда, неверно истолкован.

***

Я навряд ли завтра куда-то денусь,
Оснований общих не избегая,
Потому что не очень-то и хотелось
Изнывать, ожидая конца спектакля,
Ибо в мир я пришел не по доброй воле,
А силком принужденным к правосудью,
Чтоб в каком-то пепельном ореоле
Наслаждаться жуткой посконной сутью,
И от самой той моей колыбели
И кремнист мой шлях, и слегка ухабист,
И виляет, будто выводит петли,
Опасаясь молвить, что завтра август.

***

Столько лозунгов, максим и идиом
Были приняты к сведенью вещим сердцем -
А свобода в том, чтобы быть рабом
И любить без памяти свой Освенцим,

Где за выслугу кормят, как на убой,
Да и почерк становится вдруг уборист,
Если в дымном небе над головой
Чей-то крик проносится, как аорист.

Объясняй тут каждому мозгляку,
Что такое в копоти колупанье -
Это вам не пращурскую "сайгу"
Пригласить участвовать в колумбайне,

Тут иное. Зря, что ль, судьба звала
Потрясти подходом инновационным,
Не по классу выпалив со ствола,
А по-взрослому деток травить циклоном -

Здесь должна быть жертвенность велика,
Самоотреченье превыше средних -
Предпоследним героем боевика
Уходить в закат, словно Андерс Брейвик.

***

- Позабыт и покинут, как пыльный армяк
В краеведческих фондах унылых,
Что ты мог этой жизни сказать второпях,
Исчезающей, будто обмылок?

- Только то и сказал, что в кресте золотом
Лишь абсциссу узнал с ординатой,
И была его кровь, словно кровь с молоком,
Плеском слёз по странице тетрадной.

И в прозреньях святых, и в беспутстве сиест
Я себя не поздравлю с победой,
Потому что повсюду мне виделся крест,
Окровавленный и несомненный.

***

Обожжённой шурша листвой,
Что слежалась, как терракота,
В этом августе, сам не свой,
Жду, как транспорта, тетраккорда,

Чем назавтра одарят плебс
Лестригоны нобилитета -
Пьесой, скучной, как сотни пьес,
Что в сюжетику полувдета,

Иль, чтоб точно уж пробрала
Дрожь от валенок до ушанок,
Мерзким стойбищем барахла
Посреди площадей державных,

Но ручей, что теперь иссох,
Встрепенувшись от пиццикато,
Переможется, дайте срок.
Перетерпится как-то.

***

Все эти поиски жизни иной,
Где-то в чужом, незнакомом пространстве,
Вкупе с отдернутой пеленой,
Чувством отрыва - окончились разве?

Кончились, вроде бы. Лэвэл комплит.
Слава тоске, что ведёт к выгоранью.
Только бы длить иссушённой гортанью
Осени сладостный эвкалипт...

Я б отстранился от пошлых дилемм,
Если, нашедший приют в истуканах,
Август, граничащий с небытием,
Когти бы вынул из тел бездыханных.

И, как положено рифмачу,
Градом и миром за пазуху заткнут
Я, безотрывно смотрящий на запад,
Предположительно промолчу.

***

Я помню жар небес
Отвесно-навесной,
Когда усталый плебс,
Претерпевая зной,
В боях за чёрствый хлеб
Для разовых вояк
В неведенье судеб
Корячился в полях.

И в день один из двух,
Рычащий, как Шерхан,
Какой-то странный звук
Ворвался меж мембран -
Как в топке паровой
Дыша комси-комса,
Над выжженной травой
Взмывает стрекоза,

И по какой шкале
Ценить ее, когда
Не различишь во мгле,
Где вскрылась темнота?
Каких тут серенад,
Когда от бриссеид
Отдернется приклад
И гильза прозвенит...

***

Лист не дрогнул на бульварах -
Мастерским довольны торгом,
Брокеры, сочтя приварок,
Расходились по конторам,
Мимо, исчерпав сиесту
Во взаимном подражанье,
Каждый к своему насесту
Проносились парижане,

Вся в каких-то липких перьях,
Говорлива, как протока,
Жизнь текла, смывая берег
Чести, совести и долга.
Где шептали, что пора бы
Показать, кто главный жулик,
Мерно двигались арабы,
Дикари свистели в джунглях.

И тюки китайских кули,
И премьерные спектакли
Поработав, отдохнули,
Спать легли и снова встали.
Мир таков... с него как с гуся,
Штат Небраска, штат Айова.
И никто не содрогнулся
В день расстрела Гумилёва.

***

Таких-то тяжестей и степеней
Набор полубессмысленных свершений -
Я в тень вхожу, и видится мне в ней
Искристость, что и труб, и риз волшебней,

Исток единый - глина и вода,
И знаком ободренья в начинаньях -
Пробег луча, едва под срез винта
Я в тень вхожу, не зная, в общем, нафиг,

Но я вхожу, и тень, меня объяв
Таким любым, что лишь бы не из этих,
Выводит искру из разряда лягв,
Увидев нулевой кредитный рейтинг.

***

Когда подсознанье устойчиво бычит,
В бездонной глазнице клубя облака,
Иду я за край, что условно расплывчат,
Невинных и пальцем не тронув пока.

Я просто иду, и созвездья, померкнув,
Уже не расплавят фасады ЖК,
Но запахом боли и медикаментов
Пространство укутывают, как в шелка,

И заново выжавший времени штангу,
Но не различая старье и новье,
Иду я, и твердь отзывается шагу,
Подспудно влияющему на нее.

***

Эфирное беканье-меканье,
Не стоящее труда,
Огонь, что еще не померк во мне -
Полнейшая ерунда.

Мое основное отличие
Срамней, чем логин-пассворд -
Печальные трубы фабричные
Средь пластиковых пустот.

И разве что звёздной россыпью
Просыплется в чарусе -
Что делаешь? Так... сиротствую,
Не более, чем и все.

***

Ещё дубравы зелены,
Ещё глядят из пелены
Их вожделеющие стигмы,
А я, раздавленный зимой,
Камчатский гейзер грязевой,
Шепчу, что мы несовместимы,

Как с катером аэродром,
Как с ночью день, огонь со льдом -
Хрипит звонок велосипедный
О том, что полночь на часах,
И бой часов, и волчий зрак
Несовместимы с жизнью этой.

Мне кажется, я не смогу
Остановить на всем скаку
Метелей святочную бойню,
И мнится в суете сует,
Что до весны ещё сто лет,
Сто лет, которых я не вспомню.

***

Кому рыдать над всхолмленной могилой,
Кому скучать меж переменой блюд -
Людей кромсают, Господи, помилуй,
А твари пляшут. Пляшут и поют.
Повсюду их разбрызганная рвота
Питает им покорные стада
И грозное молчание народа
Уже не застыдит их - нет стыда.
А значит, можно по второму кругу
Вертеть кино на кромке полыньи
Про ту братоубийственную рубку,
В чьи шрамы смачно харкнули они.

***

Что-то вроде отблеска на обоях,
Намекающего на внешний сумрак -
Бормотанье чье-то про тихий подвиг
И смиренье с дерзостью безрассудных.

Можно верность хранить земляному лону,
Но придется выползти хоть на брюхе,
Возглавляя танковую колонну,
Прорываться к цели - победной рюмке.

Это вам не то что сжигать парламент,
Сколько б мест под сволочь ни резервируй,
Тихих подвигов, думается, не бывает,
Потому что крик от них нестерпимый.

***

Когда бездумные правители,
Очередной готовя саммит,
Опровергают, что провидели
Позор, что по себе оставят,

Я слышу их, но на беду мою
Зачерствеваю, как просфора,
И тоже ни о чем не думаю,
За исключением позора.

***

Не шли мне вестей оттуда,
С югов, где сейчас теплей,
Чья пажить насквозь продута
Фальцетом лесостепей.

Мы оба вросли в тот запах -
И лучшего вдохнем,
Чем те, что гниют в посадках,
Прореженных артогнем.

И мир наш неописуем,
Но если взирать поверх,
Безумье сравнив с безумьем,
Я оба в себе отверг,

А если призвать к ответу
Подсолнечную кайму,
То верю ли я в победу,
Не ведомо никому.

21 сентября

Так и будет, Господи, как иначе -
Рито состенуто, затем виваче,
Зеркала, глядящиеся посторонне,
Утро дымное, каменное, сырое,
И, привыкший думать лишь о высоком,
Захлебнись им с полным на то восторгом,
Потому что, богов не задобрив жертвой,
Встал и вышел, словно бы оглашенный,
В нищий край, где вечно царит разруха,
За пределы памяти и рассудка,
Подчиняясь буре необоримой,
С чередуемой попеременно рифмой.

***

Мне было б лучше промолчать о пагубах,
О паникерах с выраженьем бодрым,
И вот молчу, но вдруг срывает патрубок,
И хлещет по резьбе с двойным напором -

Как ненавистны все эти "поверь в себя",
Пустые волхвованья на удачу,
Когда трикрат бессмысленна поэзия,
А я еще чего-то тут фигачу,

Не претендуя разьяснять слонятине,
Какая в душу сходит поволока,
И жизнь - такое скучное занятие,
Как сборка, а потом разборка "Глока".

***

Назваться бы Иван-дурак,
И полагать, что сверг
Об эту осень во дворах
Ещё безвинный снег,
Мальком в осклизлой темноте
Забиться б в перемёт,
Не зная, ни когда, ни где
Всего насквозь проймёт - 

Попасться бы под этот клёв,
Створожиться с копыт,
Раз доступ в полосу боёв
До времени закрыт,
И, проклиная времена
Во искривленье рта,
Всадить, что нынче хрень одна - 
Не пойло, а бурда,

Вдали заслышав товарняк,
Упиться б, как ладья,
Не в дверь, а в жизнь о двух нулях
Задумчиво входя,
Чтоб осознать ещё больней,
На что себя сподвиг
Среди фабричных тополей,
В ночах и днях своих.

***

Выбирай: священная, подлая,
Либералу ли, патриоту -
Из огня попадаешь в полымя,
Чтоб лелеять свою дремоту.

Мог бы чалиться с дебаркадером,
Но сословью насквозь больному
Заявляю: хорош уж, хватит вам,
Приходите ж вы, что ли, в норму.

Я б и сам тетешкал свой шкурный чих,
Но сегодня плевать на климат:
Как хотите, но не до шуточек,
Там война идёт, люди гибнут.

В намечающуюся плешь августа
Ливни плюнут после утруски -
Пусть бы смерть ждала, но, пожалуйста,
Говорите со мной по-русски.

***

Кто тяжести нёс понуро,
И бился, как на колу,
В туманящееся утро
Влетая из мглы во мглу,

Кто в клети обиды заперт,
В бессмыслии плоть виня,
Едва ли согласным станет
С превратностью бытия,

Но видно из Лексикона
Длиною в пятьсот парсек,
Что Сущее есть икона,
Подвижнейшая из всех,

Подробнейшая, как Палех,
Что кланяется, сыграв
Плесканье наяд в купальнях
С тропическим буйством трав,

И, глядя на щит Ахилла,
Себя узнаёшь едва
В траве, что вчера погибла,
А ныне опять жива.

***

Мы многие вещи по-разному видим,
Когда сакрифайсом кончается виктим
И рвётся в ноздрю - 
Я тоже, конечно, дитя пропаганды,
И знаю подходы её и подкаты,
И ухо вострю.

Но, чёрт побери, до чего же вы кротки,
Осенние, стылые наши дороги,
Одна срамота,
И шелест листвы превышает фут воршип,
И смерть началась, а вот с жизнью не то чтоб... 
Деваться - куда?

Ещё до рассвета, до мирного счастья,
Я только и делал, что с жизнью прощался,
Прося об одном:  
Без пыток, родная. Давай-ка без пыток,
И так истязательств намечен избыток,
Давай-ка потом.

Стреляли в упор, накрывали простынкой,
И сеятель плакал над нами пустынный,
И стлались кресты,
И трассеры били, в тумане косматы,
Под звёздами муки, возмездья, расплаты, 
Что всем до звезды.

***

Не затеять бы сызнова этот базар досужий,
Заявляя со всей отпущенной широтой,
Как жестока земля, как дома истерзаны стужей,
И витает меж ними гибель молнией шаровой.

У соседа забрали сына. Отправка завтра.
Список выкатили пунктов на сто пятьдесят.
Если светит ему, то участь степного корсара,
С телефонов кнопочных фотки, кого теснят.

А хотелось бы жить беспалевно, по-советски,
Но бегущей строкой накатывают имена.
Я один остался мучиться без повестки,
Переменой участи, что не изменена.

***

Аннигилироваться бы, и пофиг,
С каким последним выдохом зачах,
И что за мука меркнула в надбровьях,
И мысль какая дрогнула в зрачках.

Давно уже развернут к промедленью,
Я с жизнью маюсь, как медведь с копьём,
Нетления не выслужил, и тлею
Листом опавшим в пламени своём.

***

О, если б часовня! Хоть бы кусок стены,
И ива, наверное, века на полтора-два,
Я мог бы любить их, буде, не снесены,
Они б голосили, как малышни орава,

Я мог бы любить их в пору вечерней мглы,
Когда неизбежное втридорога неизбежней,
Пусть были б чумазы верней они, чем белы,
Я б к ним прислонялся всею тоской нездешней,

Но белое гетто пусто, как филиал
Чистилища, и над краями бетонных зарев
Я чаще Адама изгнанного горевал,
Что, между собою ленты столетий спарив,

Рыдал над землёй, заложенной февралю
В преддверие слякоти солоновато крымской,
Что мог бы любить, но, видимо, не люблю,
Поскольку любить здесь нечего, как ни рыскай.

***

Для стороннего глаза выглядя как сомнамбула
Во дворах, что избеганы мною еще мальчонкой,
Я давно уж не помню, какая страна была -
Серовато-туманной, по праздникам кумачовой.

Флаги те же, по сути, только слегка бордовее,
Ожидают в подвалах крючащего зазимья,
И диета больше не зиждится на картофеле,
И скромнее стала дешёвая анестезия.

Может, время пришло. Может, вы, наконец, приблизитесь,
Дни, в которые шепот превысит крик мой -
Что ж меня не убили, что ж не убили здесь,
Посреди вездесущей смуты, пурги игривой.

***

Кто это входит под эмигрантский гимн,
И синхронисты безумствуют из кабин,
Криком крича, что сила солому ломит,
Чей это взгляд бездонен и ястребин,
Будто бы в душу заглядывает рептилоид?

Чувствуется: вознесенный над гладью вод,
Грянет он так, что клинический идиот
Эхом откликнется, словно стена, облезлый -
Мы ж завсегда хоть на кол, хоть на дефолт,
Мы ж понимаем, кто нас держал над бездной.

В рыке могучем воля претворена -
Он обнуляет прежние времена,
Жёстче Марата он, Робеспьера или Катона.
Ринемся ж, братья. Разве ж его вина
В том, что судьба планеты была картонна?

Мы ж захотели молиться на простоту,
Не подлежащую боле земли суду -
Вышел из нас он, памятлив и задирист,
Рос он в нужде, как все мы, он рос в поту,
В доску он свой нам, спаситель наш и Антихрист.

***

Не отпадая даже на треть пласта,
Произношу без пафоса конфирматы:
Как же ты, суть человеческая, проста,
Как же средь грозных бедствий себе верна ты,

И безразлично, чукча ли, алеут,
Клич родовой, самоеды ли, живоглоты -
Лучшие бьются, худшие вдаль бегут,
Средние так же, как предки их, ждут погоды.

Воды шумливы, да берега крепки,
Мелет судьбы неспешная крупоруха...
Доброго утра, крепкие середняки.
Кто же мы, как не стервятники, друг для друга.

***

Я б сказал, что это значит,
Подчеркнув контраст,
Что и старый добрый Сматчет
Выразить горазд:

Обломав по всем вопросам
Статусный шесток,
Оставаться нищим, борзым -
Лучшее, что смог.

Потому и смолк в потоке,
Ежась в декабре,
Со своим ножом в подкорке
И чужим в коре.

***

Я стал бы праведным, как дерево,
В любом из бесконечных дней,
Когда бы время лиходеево,
Пространства сделалось ясней,

Когда б во всечестном элизии
Не воцарялась тошнота,
И я зашелестел бы листьями,
Но лишь тогда, но лишь тогда

Когда б мне листья просто верили,
А не шептались, муку для,
Что нет постыдней постимперии,
О славе грезящей, как тля.

***

Сбежать отсюда - эка невидаль,
Безвидным сделавшись пятном...
Спросил бы, да теперь до этого ль,
Ответишь как-нибудь потом -

Ужели до сих пор ты веруешь
В забвенья ясные луга,
И если внятное, то ветру лишь,
Разматывание клубка,

Пока я здесь напрасно сетую,
Что приоткроется едва ль,
Кто звал тебя в такую светлую,
Такую трепетную даль.

***

Который месяц не могу понять, о чем толкую -
За что ж они тебя сожгли, хорошую такую?

Пусть не богата ты умом, веснушчата, курноса,
Да разве повод это взвыть над пеплом "Лакримоза"?

Пусть ветрена, пусть пьешь давно, на каждый чих рыданья,
Но ты же Родина моя, ты мать моя родная,

Ты и босая по траве идёшь, как будто в поршнях,
Царица Батискафская, лазоревый кокошник.

Пускай ты грязь для них, но я, постясь или говея,
Не перестану плыть к тебе до смертного мгновенья,

Достигну, сразу ж обниму, печальную, сырую,
И не прощу их никогда. И пепел расцелую.

***

Одни вспоминают, как было при большевиках,
Другим наплевать на виденья элит престарелых.
Разладилось что-то. Гаданье, что дальше и как,
Впивается, словно дрожащие пальцы с тарелок,

И днесь предстает грандиознейшее полотно -
Костыль и каталку мешая с младенческой соской,
Врывается тот, чье сознание воспалено,
Дописывать энциклопедию жизни московской,

И что ты тут вскрикнешь, когда уж на казнь отвели,
И старые улицы новая кроет разметка,
Когда на дороги - на черные вены твои
Наносятся звёзды и полосы первого снега.

***

Когда у лучших сыновей
Глаза покрыло мглой,
Как жить мне с подлостью твоей,
Осенний город мой?

Закрашивая под импал
Ослиный эпатаж,
Ты ровно столько понимал,
Сколь нужно для продаж,

И я, во всех трудах твоих
Приравненный к бельму,
Ни славен чем ты, ни велик,
От века не пойму,

Когда сияет, как звезда,
Среди гнилых палет
Портрет ноябрьского куста,
Страны моей портрет.

***

Ржавым яблочным огрызком, не доставленной депешей,
В обстоятельствах неброских, что в миру, что на войне,
Я пройду не просто мимо по земле обледеневшей,
Где родиться довелось мне, а поверх или вовне.

Потому что я ничтожен, словно крыса в лабиринте,
И на скотские забавы, на ничтожные дары
Отвечаю - ради Бога, эту пакость уберите,
Я давно себя поставил в положенье "нет игры".

Если в лавке антикварной вижу наградную саблю,
Или орден сиротливый, знавший скупку и ломбард,
Значит, вряд ли в чьем-то сердце след немеркнущий оставлю,
Потому что так же скучен, мелочен и нагловат.

Потому что в ладных скулах полуугра-полуфинна
Если что и коренилось, отвращенье пред братвой,
Так что если что осталось от меня, то половина,
Остальное - гниль воронки. Кислый смрад пороховой.

***

Кто восходил к неведомому богу,
Накатом волн речных долбясь об лодку,
Откидывал метели за стога,
Тоской смирял подспудный рост извилин
И вахту отстоял, никем не спилен,
На жизнь и смерть взирает свысока.

Такому, что ни век, дупла изжога,
Вздыманье туч на острие флагштока,
Презренье ко всему, чего ни ждал,
И только тот не сбрасывает листьев,
Кто, никаких начал в себе не сблизив,
Стоит над миром, как застывший шквал.

***

Поскольку не с инопланетной расой,
А меж родни затеяна она,
Чья тут война, вопрос, конечно, праздный,
Растоптанный, как площадь Ногина,

Но кто простит мне тишь московских зыбей,
К стрельбе в упор отбитый аппетит,
Когда недреманней и неусыпней
На каждого в окно судьба глядит,

Но в ноябре, ещё довольно теплом,
Не торопящемся пройти скорей,
Не то что добровольцем - волонтером
И то не стал по нищете своей?

Ответь же хоть на тарабарской фене,
Ты, Господи, что в сердце мне проник,
Что ж не идёт оно, моё забвенье,
Выскабливанье из имён других.

***

Ещё мостов не развели,
Ещё светло так,
Что хочется на край земли
Из мест голодных,
Сбежать при помощи ковра
Или паласа,
Поскольку тут одна хандра
Следит в полглаза,
Как ты здесь рыщешь, хаундай,
В жилище хлипком,
Но вздумаешь, и улетай
Неровным клином,
И пусть кричали б "осади"
И "накось выкусь",
Я с тем, что лето позади,
Никак не свыкнусь.
А чтоб ты объяснил, Рамсдорф,
Чем франкофонишь,
Достаточно и пары слов,
И одного лишь.

***

В какую субботу ты скажешь - "хорош",
И мыслью нежданной заблещет, как дрожь:
"Мечтания платны",
И больше не веря уже ни во что,
Ни в то, что ты после планируешь, до,
Пошлёшь свои планы?

Скривившись, как будто бы пьешь с ободка,
В какой понедельник ты скажешь - "пока"
Назойливым средам,
Где каждый паршивец, кретин, идиот,
Гнуснейшей из непогрешимостей горд,
Сливается с бредом?

Когда разорвет пустоту этих дней
Декабрьские ночи, что ада темней
В клетушке соседней?
В какую из пятниц бойцом ЧВК
Ворвётся в сознание блажь четверга
И ложь воскресений?

***

Если мысль не угаснет сразу, за пять секунд
Пред исчезновеньем, небытием на раз-два,
Пусть хотя бы эмоции тления избегут,
За пределами времени и пространства.

Был я резок и резв, и мало кого берёг,
Потому что мир мне виделся заготовкой
Под иные нужды, и скудный земной паек
Я считал работой не слишком тонкой,

Потому никакое не сталинское сулико,
В черноте вселенской, безудержно пистолетной -
Институтские дружбы, распавшиеся легко,
Пронесутся бессмысленно пёстрой лентой.

***

Когда б не край зимы, начавшейся так скоро,
Не солнечный коллапс, что святости святей,
Я стал бы чем-то вроде праведного Зорро,
Вертлявого, как сельдь среди других сельдей.

О, кто бы мне тогда не смазал по сопатке,
За то, что смел мечтать и мыслить о своем,
Не затевая свар о нищенском задатке,
А только вышел в ноль, не сделавшись нулем.

Когда б не эта мгла, что адски красновата,
Не ощущение, что миру хоть бы хны,
Спросил бы я у тех ребят из групп захвата,
Кому пенять на то, что времена темны.

***

Не рубанком и стамеской,
Потому что нам нельзя так,
Милостью страны советской
Я рождён в семидесятых.

Трескал мамины оладьи,
Пил глотками дивный воздух -
Так и рос, в тиши и глади,
До проклятых девяностых.

...Это было - взвизг над бездной,
Грязь меж моллом и парковкой
Милостью земли советской,
Милостью земли покорной.

Стоит мне узреть в окне их,
Этот голод, этот холод,
Умолкаю, ибо нефиг
Выть, когда другие глохнут.

***

Чтоб страна и не вспомнила, как лгала,
Не напрасно молюсь, мол, и свечи жгу,
Завалить бы снегом по купола
И ее, и соседушку,

А ещё бы тех ребят-гопарей,
Схожих рожами с Полинезией,
Что из ряда саечек побольней
Выбирают побезболезненней.

И тогда, заточенный под брусок,
Всею внутренней Мавританией,
В этот век, недостойный и пары строк,
Я бы счёл себя чуть рентабельней

Той весны, по которой ты жжёшь траву,
Но не сеешь, поскольку грохает,
Ибо звёзды лишь дыры в стенном шкафу,
И из шкафа с тобою нам хода нет.

***

Средь бедствий роковых
Не парься, брат калмык,
Для горестных забав
Нагую рать согнав.
Слезу сгоняя с век,
Что плачешь, брат эвенк?
Давно не озорна,
Страна у нас одна.
Который год подряд
Нас выстрелы бодрят,
И рваные, где мгла,
Тела, тела, тела.
Не мучься, брат якут,
Что реки в нас текут:
Который год подряд
Мы гибнем, брат бурят,
А если и сильны,
То дрожью вдоль спины
От штампа IT'S OKAY
На гибели своей.

***

"Ах, Щелковский автовокзал..."
Константин Кроитор

Ах, малый чертановский пруд,
Где листья никак не сгребут,
Где рыбы, наверно, двуглавы,
И меряет чернь балаклавы!

Как жизнь, ты: поверхность глуха,
Не вздрогнет она от хлопка,
И, коркой накрытая стопка,
Ревёт лишь дыра водостока.

Ах, пруд мой! Со склонов твоих
Я истинный вижу тупик,
И кровь, что волну обагрила,
И кланяюсь через перила.

***

Ни достаточных средств,
Ни иных не имея,
Омерзительно трезв
Накануне похмелья,

Этих дней кабаку
В сварах тошных и мутных
Говорю, как могу,
Говорю, потому как

Даже навеселе
Разве жалко спины мне
Этой нищей земле
Бить поклоны земные,

Ибо в чтенье миней
Как судеб камертоне,
Что мешает мне ей
Воздавать, как мадонне,

А не вдруг сковырнуть
Метким залпом из ружей
Материнскую грудь,
Иссеченную стужей?

***

Выступавший по вторникам и четвергам
В молчаливых собраньях ворон и галок,
Я разжёвывал приторный чуингам
И в речах бывал неизбывно гладок,

И боялся, что снова придет строфа,
И опять окажусь я ей исповедник,
И не верил в несущиеся слова,
Будто Анненский, падающий на ступенях,

Потому что происходил из эпох,
Повенчавших шлифованный мрамор с розгой,
Где уроки выучивают назубок,
Нараспев каждый смертный урок свой.

***

Когда закон один, своё отцапай,
Как на развале джемперов и кофт,
Я вспомню не две тысячи двадцатый - 
Двумя годами позже, этот год.

Воспоминанием не оскудею, 
Его, как мелочь, не закинешь вдаль - 
Мы летом жили в Павловске с неделю.
Я рвался к морю. Не сложилось. Жаль.

Теперь зима, и оттепель, дождлива,
На раз угомоняет бодряка - 
Разводами агатового шлифа
Волна тревоги лижет берега,

И будь сто раз Чернобыль с Фукусимой,
Как будто замкнут контур временной,
В последний год страны необъяснимой,
В последний мирный год перед войной

Что я могу сказать земле усталой,
Суворовцами взятый Измаил?
О том лишь, как в правах уравнен с падлой,
Возлюбленное море разлюбил.

***
Поэту и священнику Геннадию Рязанцеву-Седогину
Ещё во власти уложений,
Сам над собой слегка труня,
Как убедишься, что блаженней
Зима вокруг день ото дня,

Сугроб стодневный иль столетний,
Шедевр или прямой подлог,
Ещё ты раб своих стремлений,
От бредней суетных оглох,

Но стоит лишь взойти в беседку,
Как вверится реченью схим
Душа, распахнутая снегу,
Душа, не спорящая с ним.

***

Может, мы и успеем, как отцы и как деды,
Погеройствовать вволю и уйти в облака.
Там без разницы будет, кто ты, что ты и где ты,
Первым бросился или задержался пока.

Эти скулы в обтяжку, эти патлы как войлок
Будто азбуку помню, и тебе говорю:
Мы ещё насидимся друг у друга на койках,
Если не к сентябрю, то, может быть, к январю.

Будет благовест вешний бушевать в колокольнях,
И повалят во двор те, кто ещё на ногах,
Загляни же мне в душу, тих и прям, как покойник,
Из пылающей бездны предпоследних атак.
***

В этой мгле захолустной, точно бы в погребе,
Где один из пяти продраться сквозь пустошь смог,
Человек человеку - вьюга, не более,
Человек человеку - чарка на посошок.

Что сказать, ощутив себя полночью в полумгле,
Предназначенной, видимо, только на корм бычку?
Человек человеку - метель, не более,
Человек человеку - стопка под корочку,

Если тут, суверенна и независима,
Заполняя собою все мало-мальские ёмкости,
Прислонясь к самым окнам, стоит и стоит зима,
Не уходит, хотя и просят ее уйти.

***

Не вздумай расценить как подражанье
Ни мимесис и ни катарсис тот,
В котором скот играют горожане,
А горожан разыгрывает скот.

К чему сомнительная эскапада,
Когда, и цельны, и нутром крепки,
На памятниках после снегопада
Песцовые видны воротники,

И квёл проспект, как будто пуритане
Лишили красок, стёрли с глаз долой
Предательство как лучшее преданье,
Покрывшееся пеплом и золой,

Пока ещё в неведомой утробе
Младенец мокр, отечен, красен, сипл,
Кто пропустил пришествие второе,
Не спрашивает, что я пропустил.

***

Избегая участи быть героем
Посреди пошлейшего Минпромторга,
Я себе не более, чем гидроним,
Безымянный ручей или так, протока,

И отдёргиваюсь от Ключа Господня
Пилигримом или, скорей, мистралем,
Если дни бегут, словно волчья сотня,
По полям безвидным, лесам бескрайним,

Но когда весь город - сплошная пробка,
Хочешь, вдарь по ней или заплачь навзрыд хоть,
Я не жду ни барщины, ни оброка,
Через морок льдистый пытаясь прыгнуть

И поверх воркующих экзегетик
И точнее чувствовать, и смиренней,
Что не должен был заставать всех этих
Демократизаций и ускорений.

***

Средь русских стылых верст, казенно полосатых,
Рассчитанных на то, чтоб счёт вели до двух,
Я видел пред собой лишь бедный полустанок
Да рощу, да тропу, что пропадает вдруг,

И чем она больней, чем непроглядней заводь
Тихушничающая, словно умерла,
Тем проще осознать - зубами скрипнув, схавать,
Что голоден ещё, и жизнь ещё мила.

***

Шепнул бы мне кто, где ж тот самый сучонок
В очочках учёных, с башкою, как жбан,
Додумавшийся заменить нас на черных,
На негров, арабов и прочих южан.

Кто с детства привычен к межрасовой брани,
От агнцев козлищ отделит на раз-два,
И в затхлых углах есть отличные парни,
С такими и я не чурался родства.

Достаточно, впрочем, и всяческой швали,
Отребья - укурков и пидорасни,
Но чем же мы, белые, им помешали,
Что вся гомосятина стонет "Распни"?

***

Куда идти, когда вода везде,
Островитянин спрашивал, как сгину,
Когда идёт к непрошенной звезде
Весь этот кит, подставивший нам спину,

И, сколько бы веков ни пронеслось,
Чему так преданно он служит нишей,
Изрытый и изъеденный насквозь,
Но почему-то нам не изменивший?

Чего нам ждать в пространстве угревом,
Глаза не отрывая от биноклей,
На горизонтах бедственных реформ
Выгадывая парус одинокий,

Чтоб, непрестанное блаженство для,
Макала нас, как чипс в гуакамоле,
Изодранная траками земля,
Безропотная, словно богомолье?

***

Сквозь редкие петарды новогодние
Я на полях себе пометку сделаю,
Что черноту переношу фиговее,
Чем даже всю эту реальность серую,

Когда январь, и местность подготовлена
К одной и той же вымершей истории
О козерогах, воспитавших овена,
Я с каждым годом праздную бездоннее

Не край родной, где счастье неприступнее
Создателя, что в душу на версту проник -
Решимость проходить сквозь дней безумие
По кромке истончающихся сумерек.

***

Когда кругом одни и те ж лгуны
За сутками разменивают сутки,
Кто различит в наречьях тишины
Устойчивые выраженья скуки?

Всё жертва здесь - война, любовь и сны,
Ненастья, что бананово-лимонны,
И даже мы, что так невыездны,
Такие ж агнцы, как и миллионы,

И потому любому колдырю,
Набравшемуся сдуру волчьих яблок,
Я кровный брат, когда заговорю
На языке безмолвий величавых.

***

Поспорь ещё со мной
О степенях добра,
Что жемчуг рассыпной -
Ни два, ни полтора,

И выпивка под клёв -
Не та величина,
Когда свинцом боёв
Страна увлечена,

И ни один мозгляк
Не снимет мутный клип
Ни о кольце в ноздрях,
Ни том, как ты погиб.

Прости, что с козырей:
Трепач и пустобрёх,
Я, сын земли своей,
Ни пяди не сберёг.

Судьбу востря под взбрык,
Над взбрыком и иссох,
И в толще лет пустых
Истлел, как лепесток.

Так в должных степенях
Презренна доброта,
Когда на забияк
Взирает от борта.

***

И сам не заметишь, как тяпнешь бухла
Во славу лепнин и филенок,
Но, Боже мой, Боже, как сталь тяжела,
Как воздух морозный нелегок.

Уже не прельщаюсь я складной пургой
О благах иного порядка.
Две бездны во мне - и экстаз, и покой,
Но точно, что не биполярка.

Когда б в эти годы был конченый псих,
Заметила б алчная свора,
А впрочем, кто знает от сих и до сих,
Что бездны скрывают от взора.

И если не знать ни царя, ни псаря,
Ведя себя, будто оторва,
Господь милосердный, какая заря
Объять мирозданье готова.

***

Куда б ни переть обалдело в намеренье прытком,
Повсюду провинция, ругань и чад напускной.
Духовный Ташкент - это Родина, ставшая рынком,
Пустившим свои корневища в дымы над Москвой.

И есть ещё шанс превзойти нескончаемый трепет,
Как Сцевола-римлянин, руку держа над огнём...
А ну, признавайтесь, чья совесть устойчиво дремлет -
Пробудим, да так, что от затхлости охолонём.

Не первый уж год мы Победой над полночью бредим,
Но только лучи полоумной надеждой пахнут,
Зажмуриваемся - и в тысячелетии третьем
Столицей становится Бахмут. Или Бахмут.

***

Комиксом от Стива Дитко,
Дерзостно гиперактивным,
Я мечтал буквально дико
Быть накачанным кретином.
Ляпнет, например, свинота
По какой цене Победа, 
Тут же я ей с разворота - 
Хрясь, и нету оппонента.

Только как в себе ни рыскай,
Ни ищи стези кошмарной,
Если жизнь минула крысой,
Так и кончится, пожалуй.
Ни под Нарвой, ни под Мценском
Как девятый, сука, ронин,
В закоулке офицерском
Я не буду захоронен,

И ни с "Хаймарса", ни с "Бука"
Не разит меня планида - 
Не заслуживаю, сука,
Пули в перси и ланита,
И мечусь в ночи я, где та
Мразь, чреватая каталкой - 
Никакого пиетета,
Ни частушки захудалой.

***

Исповедью бредово светской
Прозвучит, может быть, признанье,
Что растрескиваюсь весь век свой
И проигрываю в дизайне.

Слово в слово, как Зевс Европе,
Пророню, что при всех шизухах
Не смогу ощутить загробье
Угольков, отлетевших в сумрак,

Что не верю её колесам,
Перепачканным звёздной кровью,
Палкам Коха туберкулёзным,
Воспрепятствовавшим здоровью.

Мне довольно чужих оскомин,
Чтобы плакать от омовений,
Потому что быками вскормлен,
А не блеющей Амалфеей.

Потому и реву я ревмя,
Наблюдая, как пунктуален
Совершенный убийца - время
Транспортиров и готовален.


***

Здесь мало знать по пунктам,
Чей наградник в крестах,
Одетым и обутым,
Готовым взять рюкзак -

В дорогу снаряженным
Вздохнешь, как тишина,
И лишь подступишь к окнам,
Как ощутишь сполна,

Как, вьюжной тарантеллой
Фраппируя раек,
Январь оторопелый
Вдоль полночи пролег,

И сразу же вольготней
Летит за облака
С открытки новогодней
Советская пурга?

А что до тех инсигний,
Что полночи синей,
Кто некогда возник в ней,
Тот и исчезнет в ней.

ДЕСТРУКТИВ

Тот чувак, что у фасфуда отсудил шесть миллионов
За огурчик, позабывший всунуться промеж ломтей,
Сыт. Но допуск в заведенье, где, по шву едва не лопнув,
Он скандалил безутешно, с каждым часом все желтей.

И уже за тридцать метров где-то там звучит сирена,
Чтоб вечно на систему впахивали я и ты,
Потому что в русских землях хитрость подлая презренна,
И охранники-джигиты отгоняют от еды.

***

Там такие ж, не ростом с дерево,
Бередя своё Берендеево,
Заводные, что прям атас,
Жгут костры да играют в дартс.

Но анкеты ж не пальцем деланы,
И во мне завелись те демоны,
Жрут куриные потроха
Да высматривают батрака.

Постигая фиту чрез ижицу,
Салютуя всея мальчишеству,
Говоря мертвякам "усоп",
Год за годом взяв на гоп-стоп,

Я не вымучил биографии
Не затем, что менты ограбили -
Мог бы по чесноку, дотла,
Да судьба, видать, не дала,

И поэтому, и поэтому
И видения были, бедному,
Куст сгорал... догорел... исчез
Буратино в стране чудес.

***

Будь хоть сам Оцеола или Маниту,
Не сумев подобрать поточнее аналог,
Ты обязан уйти в пустоты маяту,
Из расстрельного рва в нищету коммуналок.

Чтобы в дверь не стучал педераст с топором,
Оставляя в душе неприятный осадок,
Нужно было начать в девяносто втором,
Например, в ноябре, числах эдак в двадцатых.

Нас почти уже нет, нас почти извели,
Но, горя чем синей, тем и ацетиленней,
Мы такая же глина промерзшей земли,
Как и дети зимы этой тридцатилетней.

***

Полно, зима, колокольчиком звякать.
Кто б ни отдернул занавес твой,
Темные месяцы слипнутся в слякоть,
Выгорят новой весной,

Но безрассуднее танцев с метелью,
Льда, обнажившегося под ногой
Сон, что увижу через неделю,
И безнадёжный, и стылый такой -

Дня не проходит с тем, чтоб сильнее,
Как и куда б головы ни клоню,
Не ощущал я окостененье
Мыслей и чувств, обреченных огню.

Не реформатор я, и не законник,
Так отчего же смерзается в ком
Сажа в урочищах лестригоньих,
Тянущих заиндевелым сукном?

Только потянет жаром из топок,
Хоть весь язык ты об медь сколоти,
Свят, как последняя воля бездомных,
Всякий молебен о забытьи.

***

Мне б, наверно, пошёл санбенитский колпак
И святыни, запекшиеся на губах,
Стали б манной, поскольку в безверье своем
Если и причащался, то только с углем.
Так добили бы, что ли, раздев догола, -
Вспомнить нечего, кроме жратвы да бухла.
Может, мертв я давно. Но, пусть грань и тонка,
Кто б так странно взрослел посреди бардака?
Приливая к оплавленной голове,
Время билось во мне, будто загнанное,
Зависало порой, ни туда, ни сюда,
После вторника не наступала среда,
А какая-то дрянь, у которой хребет
Проходил вдоль спины без особых примет -
Вот когда наплевал я на то, как же так,
По пылающим датам катая желвак,
Вот когда я бухал, покоряясь ярму,
Вот когда я застрелен, а кем, не пойму.
Только спрашивают из гробов кумовья,
Где же воля моя, где же воля моя.

***

Гляжу, и, честно, плакать хочется,
Как будто глаз разьел мне щелок,
Что ни отечества, ни отчества
У нехристей и у крещеных.

И то, что лично припекло меня,
Момент, видать, не слишком ловкий,
Но что дает генеалогия,
Известно от гинекологий...

За что ж вы так отнафталинили,
Из летописей хищно сцапав
Простые русские фамилии
Татар, башкир и нганасанов,

Когда, кривясь от празднословия,
От века склонная к экстриму,
Отформовала нас Московия
В единый клин, летящий в зиму?

***

По лику скифскому не рыскай -
Ему невнятен пируэт
Второй уже по счету Крымской,
Затянутой на пару лет.

Не утруждай себя, Европа,
Пиратской слизи вшивота:
Что я таю в себе до гроба,
Ты не узнаешь никогда,

Поскольку облик твой уродлив,
Играйся ты хоть в десять игр,
Пока за спинами героев
Скрываюсь, трус и дезертир,

Но даже в дезертирстве подлом,
По прежним дням отгоревав,
Оставлен всеми, но не Богом,
Не покорится Голиаф.

***

За подъемом отвесным будет ли спуск пологий,
Не гадать никому безбашенным декабрем.
С нами ясно давно. Ошметки идеологий,
На инстинктах жили, и с ними же и помрем.

В основном-то здесь тихо. Рявкнет порой базука,
И до следующей в эфире одни ветра,
Не раскрученные ни на полслова, ни на ползвука,
Потому что молчанка, в общем-то, не игра.

Первый выстрел поблизости, первый прилет в окопчик
Оберегами б стали, когда б не один затык:
Если твердь настоящая, ей и метаться в корчах,
Понемногу рожая демонов или святых.

Это вам не из Ремингтона в осенних уток,
А в невнятное шевеление по кустам.
Так зачем же вы пишете "ДЕТИ" на жалких фурах,
Если ясли куда осмысленнее казарм?

С нами ясно давно. Потомство - статья иная,
Потому, явившись из омутов и стремнин,
Игнорируя членораздельные препинанья,
Бьёт и бьёт в их души скотских свобод стрихнин.

И за то, чтоб за ним не чалиться по саваннам,
А дорезать здесь, едва разменяв полста,
И за это, а проще, за то, чтобы спуск был плавным,
Стоит выпить, но фляга два дня как пустым пуста.

***

Ни сжиться с предчувствием каменным,
Гонцом пронося мимо фиф,
Что каждый рождается Каином,
Ягненка в себе умертвив,

Ни выкрикнуть "Аксиос, мелика!"
Упёршимся в анаколуф,
По улице имени смертника
Проулок убийц обогнув -

Ничто не осадит карамору,
Чтоб, ветреный, не станцевал,
А только царапать по мрамору
Бессмысленный инициал.
***

Остальное - дожитие, как ни кинь
Эти кости в диванные телеса.
Недовольство князей или гнев княгинь -
Материнские слезы да тень отца.

Это что-то кармическое, заметь,
Чтоб, столетиями возраст и пол тая,
По кровавым следам проскользнуть суметь
В Междуречье, где царствует болтовня,

И разить ее до тех пор, пока
Не повалится навзничь, наискосок,
Чтобы петь на развалинах бардака,
Раскроившись на память и чистый слог.
***

Мужчин призвали - кто же я тогда?
Один из тех, что едут, ласты склеив,
Туда, где городская беднота,
За горизонт и квестов, и косплеев,

Но я давно обиды не коплю.
Без разницы, кто женится на Бриджит,
Моя причастность сведена к нулю,
Пока страна в герои не запишет.

Теперь, в зиме, глядящей под уклон,
Я если раб, не тех, что злей и больше,
И если царь, то драных панталон,
И если червь, растоптанный собой же.
***

Клянусь тебе всем своим сердцем и мозгом,
Откуда выдавливал заячий гной -
Мы будем стреляться на Черноморском,
Где Дорохов дрался с какой-то чухной.

Я выеду засветло, бледным и дерзким,
Уставившим в душу задумчивый взгляд,
Ни разу не вспомним ни этих, ни тех, с кем
Ни холодно шутят, ни бледно острят.

И водку придётся глотать или старку,
А, может, и более мерзкую гнусь,
Ты выстрелишь первым. Возможно, со страху.
Понятно. Я б тоже боялся, клянусь.
***

Григорию Горнову
Это все ещё я, на большую половину
Или меньшую - как тут шкале не смещаться, если
Телефон от себя безудержный отодвину,
И почувствую, будто бы умершие воскресли,

И тогда на хоздвор заехавшая пятитонка,
Голубиный скрежет и вспархиванье с карниза,
Подлый ролик, транслируемый из тик-тока
На парад бесчинств косматых уж не раскроится,

А предстанет глинистым, будто размыв, потоком
Одномерностей, лишь намекающих на объясненье,
Не подвластных поверхностным и человечьим догмам,
О которых позже, хотя уж куда позднее.
***

Что за веру стоянье
То в уголья, то в мел,
И куда от себя мне,
Если снег надоел...
Что страда посевная,
Если сердцем иссох,
Умирать успевая
За отпущенный срок.

Что ни жну, как ни сею
Просо, лен, коноплю,
Я люблю эту землю,
Потому что люблю
То, как задрана планка
Для лучей, что, снуя,
Прячут нищие блага
За пределы своя,

И в любых антуражах,
Чем бы ни удостой,
Сивцев, мать его, Вражек
Заправляет Москвой,
А не Кремль, чья помада -
Чистый гемоглобин, -
Источение марта
В безотзывность глубин.
***

Когда б траншеи рыть моей гордыней,
Горами двигать, хрусткими, как иней,
Когда упрям,
Не воздаю, как должно, ни сугробам,
Ни люкам в них, с дыханьем нездоровым,
Ни тополям,

И ни себе, что певческому горлу
Не дал пылать ни в зимнего Николу,
Ни на Илью,
Меж днями дней конформно раскорячась,
Как низмен я, когда от смерти прячусь,
И слезы лью,

Пока страна, сама в себе едина,
Махрится, как суконная картина,
Как тиф сыпной,
Каким тряпьем уборщица ни шваркай,
Я сам себе смешон в попытке жалкой
Не быть собой.
***
Будто антитеза подковырке,
Насланной взбешённым Носферату:
Снятся редко мне сороковые,
Но уж если снятся, то взаправду

Спины, спины в стеганках, шинелях,
Мерзлое манто, что с ними квито...
В очереди тусклой, как штакетник,
Я стою четыреста каким-то,

Окружённый пасмурным дыханьем,
Кашлем, окриками, детским плачем -
Если только сдвинемся, то канем,
Отлетим ко всем чертям собачьим,

Потому - стоим, в снегу безвидном,
Потому и молим - тише, вьюга,
В спазмах дрожи, хлещущей по спинам,
Не к окошку даже - крышке люка.
***

Что зиму пережить ещё одну
Не пав дворнягой в гнойные плевки,
Я на своем, на птичьем щебетну,
И смолкну, ожиданьям вопреки,

И как бы, гулу лиственниц верны,
Ни заметали б вьюги гастроном,
Я этим дням не выставлю цены,
Поскольку их цена во мне самом.

Воззри же, март, как взгляд мой ледовит,
И как ему несвойственен покой,
Поскольку каждый день в чертах таит
Свой формуляр, исчирканный пургой.

***

Что так тусклы, жемчуга?
Разве невдомек,
Сколь к сиянью желчь глуха,
Если блик далёк?

Только лунный серп, тяжел,
Жаждет капать йод,
Потому что снег пошел,
И ещё пойдет.

Пусть же пишут на роду
Всякую фигню,
Что обочиной пройду
Грязных авеню -

Нет ли притчи погрустней,
Яви слепота?
Нет судьбы - и Бог бы с ней,
Бог бы с ней тогда.
***

Когда снега, как вафли,
Считай, отзимовали -
Айда, что ль, жечь луга?
...А что земля, в порядке?
Готова к передряге
Иль подождёт чутка?

Кто шарит в этих комьях,
Едва шальной охотник
Навесит патронташ,
Поскольку март, а толку -
Что Масленицу в топку,
Что рукопись туда ж...

О чем, бишь, я? О том, бишь,
Как за спасенье топишь,
Но только губишь мя,
Вся ты, необычайна,
Судьбина "Мэйд ин Чайна",
Поставлена плашмя.

Ты только, сука, вспомни,
Как плыли дни, исподни,
Отвёрткой крестовой,
Как, чуть коней не двинув,
Я навидался видов
Таких, что хрен с тобой.

Оставь заботой блеклой,
Увидь, что путь пролег мой
По треснувшему льду,
И, жив одним сознаньем,
Иду, богоспасаем,
Путем своим иду.

***

Не фанфары гнусавые, даже не краткая сводка -
Хоть и скроен без впадин, почти как элитный самшит,
Мне придется уйти не от пули и не от осколка,
А от жалкой болезни какой-нибудь - вот что страшит.

Эти дни бесконечными кажутся, ладны и терпки,
Но уж видно оно, приближение алой каймы...
Я не мальчик давно, и причина всех войн - это деньги,
А расплачиваются такие же точно, как мы.

И когда разнарядка приходит - копайте, а то не копайте,
Я лопатой изгвазданной верен родному дуплу,
Только чем же я лучше простых должников по квартплате?
Я ничем их не лучше - за что ж я остался в тылу?

И когда я превыше любых аргументов бастую,
Как на совесть мою трудовую дави-не дави,
Если я от бессилья уйду, значит, были впустую
И потоки сентенций, и даже молитвы твои.

ЛЕЙТЕНАНТ ЭН

Что по жизни? Так... тривиальный вопрос о семках.
Равнодушная, словно буренка после отёла,
Разведенка его забыла о нем лет семь, как,
С телефона старого фото его потерла.

Вот он с рыбой стоит, а вот с шампура огрызком,
И нелепа куртка на нем, и штаны такие ж,
Вот на фоне горы при пейзаже каком-то крымском,
И захочешь бросить камушком, не докинешь...

Ни вещей, ни денег. Родительская однуха,
Да кредитный займ, доросший до мелких штрафов,
Если были друзья, то слушали лишь вполуха,
Разъезжались в столицы, ножкой прощально шаркнув.

Был бы допуск, допустим, к золоту и гостайнам,
Панихида была бы прямо по классу экстра,
Но теперь его некому встретить в гробу хрустальном,
Кроме местного клерка с выпиской из реестра.

***

Допустив, что не мы все, а жизнь такая,
Иссыхая и, может быть, издыхая,
Тем, кто в славу земную бесследно канут,
Я б оставил послание, только как тут,
И кому, если с каждым из этих сотен
Иностранный русский ничем не сходен,

...И однако ж, если б удался выкрик,
Отдавался б, как рокот, в слоновьих выях:
В этом теле, падком на зло любое,
Где сознанье - ток, скорей, а не поле,
Сановитей костюма премьер-министра
Неразгаданной так и осталась искра

В этом теле, правилами зажатом,
Заставлявшая не совпадать с ландшафтом,
И как при обстреле ты ни марайся,
Но об этой искре была мораль вся,
И пока хорохорится в прежнем сане,
Муравьино до дрожи мое посланье.

***

Если клятвы стоят разуверений,
И становится улица утром гулка,
Разве есть хоть что-нибудь суверенней,
Чем расстегиваемая настежь куртка?

Не сместившийся ни на одно деленье,
Этот ноль чего только ни постоянней,
Но не зря же март февраля теплее,
А на солнце так и совсем солярий...

Распахнись, поскольку в лучах пологих
Каждый тем улыбчивей, чем смиренней,
И превыше доселе известных логик -
Измененья, чуждые измерений.

***

Не в эту весну, а сколько-то их назад,
Я, римлянин третьеразрядный, почти бежал,
И в беге весеннем не признавал констант,
Размеренных линий, нониусов и шкал,

И било мне солнце в голову, как набат,
И если бы воск и перья, то я тогда б
Отплыл беззаботно, весел и конопат,
Над вилл черепицей и зеленью мшистых дамб,

Но не был крылат я, как месопотамский лев,
И мартовский луч не звал меня никуда,
Ни в эту весну, дымившуюся, сгорев,
Но в точно такую, пахнувшую, как та.

КОРМИЛИЦА

Уже не стремясь на запахи и цвета,
Питая одну, быть может, в брюшине завязь,
Она поняла, что это конец, когда
Те пятеро вышли из леса, в неё уставясь.

Не доена трое суток, дала б с ноги,
Да что там... куда эпичнее эпилогов,
Пылали глаза. Щетинисты и сухи,
Её обступили плотно, по шее хлопнув. 

К ней сунулся было липкий, как подхалим,
Мальчишка совсем, источавший убийства запах.
- Идите, я сам, - сказал тот, что пахнул им,
Хозяином, что был застрелен три дня назад, как.

Ушли. Не спешил, а гладил её, как тот,
И флягу с ремня сорвал, и, вздохнув, исторгла,
И выпил до дна, и плоти её комод
Воззвал к верховенству облачного престола.

Он гладил умело. Винтовка его плыла,
Не лязгнув затвором, прокручиваясь на раз-два-три,
И только струя осталась в траве, бела...
А тем объяснил, что немцы спугнули, твари.