Вновь Севера принимали Егора Непрядова как блудного сына, возвращавшегося домой после долгих странствий. Те же припорошенные снегом лысые сопки, толпившиеся по базальтовым берегам фьорда. И та же неласковая стылая вода, слегка парившая белёсым туманом. Все тот же знакомый трудяга-буксир, которому износу нет, с брызгами и тряской вез его по ухабистому фарватеру в Майва-губу, как и восемь лет назад, когда он прибывал сюда на старпомовскую должность. Теперь же дано предписание принять подлодку в качестве её нового командира. В сущности, дело не новое - ведь это был второй корабль, которым после окончания командирских классов ему доверяли командовать. И всё же волнений было куда больше, чем первый раз.
Он ждал и боялся свидания со своим прошлым, которое слишком о многом здесь ему напоминало, - о всём том, чему к добру или к худу суждено было свершиться в его судьбе. И вот опять Север - батюшка супился бровями густых туч, дышал промозглой сыростью осенней непогодицы и ждал от вернувшегося морехода исповеди за те прожитые им годы, что в трудах подводных прошли на Тихом океане. Предстояло сызнова понравиться Северам, сойтись характером и привычками со здешней глубиной, дабы не стала она чужой и враждебной, отторгающей от себя живую моряцкую душу.
На палубе неприкаянно и зябко. Валил снег с дождем. Промозглый ветер с собачьей злобой трепал полы новенькой Егоровой шинели, прихватывая за коленки. Но Егор упрямо не шёл в кубрик, будто студёной мукой исполняя взятый на себя обет долготерпения. Спрятавшись за рубкой, где не так сильно задувало,
он до рези в глазах всматривался в знакомые очертания гранитных скал, как в лица старых друзей. Сколько им прежде здесь хожено - перехожено, а все же за сердце брало, - ведь было и у него золотое времечко, которое теперь вряд ли вернёшь...
Перебирая в памяти прожитое и пережитое, он сознавался, что только на Северах был всё-таки по-настоящему счастлив. С тех пор в его отношениях с Катей мало что изменилось. Каждый из них жил теперь вполне самостоятельно и независимо друг от друга, и тем не менее, хотя бы по документам, оба всё ещё числились мужем и женой. Егор смирился с таким положением. Ибо не только не мог, но и не хотел забывать Катю. Да и Степка оставался между ними, как говаривал до сих пор здравствовавший Егоров дед, "сам третей". Как его поделишь?.. К тому же развод, полагал Егор, едва ли прибавил бы лавров к "дубам" на козырьке его собственной фуражки. Ведь командирскую репутацию просеивали в политотделах и кадрах через такое мелкое сито, что иной раз тошно становилось от такой стерильной чистоты. Так и жил Егор, с головой уходя в службу и не помышляя о радостях иных, кроме корабельных, ограниченных пределами прочного корпуса. Возможно, что кто-то мог бы это посчитать слабостью Егорова характера, оттого что тот не в силах распорядиться собственной судьбой и окончательно порвать с женщиной, которая ушла от него. Да уж, верно, сказывался извечный Непрядовский удел - эта непредвзятая наследственная блажь - только раз любить и всю жизнь об этом назначении помнить.
Правда, Егор утешался тем, что служба шла у него своим путём и не хуже, чем у других, особенно если учесть, что накануне возвращения на Севера он приколол к погонам звёзды капитана
второго ранга.
Сбавив ход, буксир начал резко уваливать на левый борт. Ближние скалы как бы нехотя расступились, и обозначили проход в Майва-губу. По мере того, как сокращалось расстояние до пирса, сквозь туманную дымку всё яснее прорисовывались очертания береговой базы. Егор вглядывался и не узнавал её. У подножья сопки вырос многоэтажный корпус казармы, напоминавший собой выбросившийся на берег лайнер, ярко светивший квадратами окон. Появились и другие постройки, заметно раздвинувшие пределы обжитой прибрежной зоны. Сам же посёлок, карабкавшийся вверх по склону сопки, также раздался и походил теперь на маленький городок с изломанными линиями улиц.
Вот и сестрицы-лодки, по-семейному тесно прижавшиеся бортами друг к другу у причала. На легкой волне они шало поводили статными боками, будто невесты на выданьи. А громада плавбазы, как сударыня-матушка, сердито выговаривала им простуженным голосом тифона и по-домашнему жарко дышала отработанным паром корабельных грелок, исходившим из большой трубы. У её неколебимого борта приживалками суетились прожорливые чайки, угодливо вереща про Егора "едет, едет..."
О прибытии нового командира лодки, надо полагать, было заранее известно. Во всяком случае, на берегу столпилось несколько офицеров, выжидательно поглядывавших в сторону приближавшегося судёнышка. Не без удовольствия Егор заметил среди них и знакомые лица - тех самых своих друзей-товарищей, с кем прежде доводилось ходить в моря. Широко и радостно улыбался штурман Савелий Тынов, всё так же уныло сутулился долговязый доктор Целиков. Но больше всего, конечно же, Егор обрадовался Вадиму Колбеневу, выделявшемуся среди прочих своей монументально оформившейся фигурой. Неизменная шотландская борода и покрупневший нос по-прежнему делали его похожим на бывалого шкипера времен парусных чайных клиперов.
Впрочем, от столь пристального внимания Непрядову становилось немного не по себе. Хотелось бы, как прежде, прибыть в базу незамеченным. И все начать, как в былые лейтенантские годы, с чистого листа, - с горделиво радостным волнением и без тени сомнения в свою счастливую звезду. И пускай бы она оставалась всё такой же недосягаемой и высокой - лишь бы не переставала светить. А идти к ней можно всю жизнь, никогда в том не раскаиваясь и не желая для себя другого пути, иной участи.
Но что мешало ему под бременем прожитых лет утвердиться в прежней честолюбивой ипостаси? Уж не очерствение ли собственной души, чего он так всегда боялся? Егор даже матернулся, негодуя на собственную запоздалую инфантильность. Ведь ничего нельзя было переделать, либо сызнова начать. Можно лишь продолжать уже начатое, стараясь не слишком оступаться на избранном пути.
Шумно взбаламутив напоследок винтами тяжелую маслянистую воду, буксир мягко ткнулся навешенными на его борту автомобильными шинами в бетонную стенку причала. Вахтенные подали трап. Егор хотел было взять пару своих увесистых чемоданов, но их тут же услужливо подхватили подоспевшие матросы. Вероятно, и это было заранее предусмотрено. Ведь как-никак он возвращался на свою прежнюю лодку, где его помнили и
уважали.
Сойдя на берег, Непрядов с вежливой улыбкой направился к сослуживцам. Теперешнее положение обязывало его быть в меру сдержанным и блюсти полагавшуюся по рангу дистанцию. Офицеры поочередно представлялись ему, вскидывая руку к козырьку фуражки. И вскоре Егор знал уже весь основной командный состав своего подводного корабля. Тынов, как оказалось, выбился в старпомы, минёр Имедашвили стал помощником. И оба они по званию догнали доктора Целикова, который застрял на капитанской должности начальника корабельной медслужбы.
Последним невозмутимо, по казенному скупо отрекомендовался Колбенев, назвавшись заместителем начальника политотдела. И только просветлевшие серые глаза его говорили, как он несказанно рад этой встрече.
- Значит, теперь опять вместе? - сказал Вадим, доверительно и крепко прижимая к себе Егоров локоть. Немного поотстав от всех, дружки неторопливо шагали вдвоем по утрамбованной щебенке к трехэтажному зданию штаба, располагавшегося по соседству с казармой.
- Куда ж я от вас обоих денусь? - так же доверительно, немного расслабившись, отвечал Егор. - Кузьмич-то где, в морях что ли?
Вадим на это недовольно поморщился, будто вопрос был ему настолько неприятен, что вызывал зубную боль.
- Моря, надо полагать, надолго теперь ему заказаны, - изрёк с раздражением.
- Что так? - насторожился Егор.
- Шерше ля фам, как говорят в Париже, а с недавних пор и в
Майва-губе.
- Неужели опять с Региной нелады?
- А Регины, кстати, давно и след простыл. Забрала детей, да и махнула опять к своей родне в Ригу. Кончилось её терпение. Ну, а этот прохвост, в перекись его водорода мать,.. - Вадим запнулся, не подбирая выражений более острых, чем позволял себе. Но чувствовалось, что всё в нём кипело от негодования на старого дружка.
- Так в чём дело? - настаивал Егор.
Вздохнув, Вадим помолчал. Он будто нарочно испытывал Егорово терпение, не торопясь добраться до истины.
- Вот отчего так получается? - начал издалека. - Ну, скажем, лезет человек на крутую гору, карабкается из последних сил, чтобы тем самым как бы утвердиться в поставленной цели. А когда ему до вершины остаётся самая малость, он вдруг останавливается и начинает сползать вниз, будто разуверившись во всём том, чего сам же так упорно добивался. Ты спросишь, в чём причина такого странного алогизма?..
- Нет, не спрошу, - оборвал Егор не совсем вежливо дружка. - Об алогизмах, профессор, давай как-нибудь другой раз. Ты мне дымзавесу не ставь. Что тут стряслось? Докладывай.
Колбенев как-то сразу смяк, даже егоров локоть выпустил.
- Да понимаешь, - как бы повинился за Обрезкова, - лодку, балбес, на камни посадил.
- О, Го-осподи! - по-дедовски протяжно выдохнул Егор. - Этого ещё не хватало.
- Бог здесь не при чём, скорее бес попутал, - уточнил Вадим,
усмехаясь при этом себе на уме. - А ведь уже решался вопрос, чтобы
назначить его командиром лодки.
- И как же теперь?
- Списали, естественно, на берег. Заведует, как неполноценный, торпедными мастерскими.
- Давно случилось? - продолжал допытываться Егор.
- Пожалуй, месяца полтора будет, как штаны в своей конторе протирает, - и с горечью добавил. - Если б только это...
Но что там ещё с бедолагой Кузьмой приключилось, Непрядову выяснить не удалось. Они входили уже в просторный вестибюль штаба, и пора было сосредоточиться, чтобы в лучшем виде предстать перед комбригом. Впрочем, он Егору давно был знаком. После ушедшего в запас Казаревича бригадой теперь командовал Анатолий Петрович Струмкин. Тот самый оригинал-бородач и большой аккуратист, который на Балтике был в своё время флагманским штурманом бригады "малюток". Кроме того, Струмкин доводился Непрядову, в своём роде, крёстным отцом, поскольку и его поручительство в своё время что-то значило при назначении Егора на должность помощника командира лодки. И сознание этого уже само по себе ободряло и успокаивало. Пожалуй, после Дубко Струмкин был вторым человеком, которому Егор многим обязан.
Колбенев пригласил Непрядова в свой кабинет, чтобы там раздеться. Они поднялись на второй этаж, и Егор с облегчением стянул с плеч потяжелевшую от впитавшейся влаги шинель. Наскоро причесался, одернул китель. И Вадим благословляющим толчком в спину отправил его представляться Струмкину.
Предупредительно постучав, Егор перешагнул порог комбриговского кабинета. Струмкин сидел в кресле за широким письменным столом, весь левый край которого был заставлен телефонами. Он негромко, но внятно разговаривал по одному из них, жестикулируя при этом карандашом, который будто папиросу держал двумя пальцами свободной руки.
Анатолий Петрович только что вернулся с моря и потому выглядел заметно подуставшим, даже свитер не успел ещё снять. Аристократически бледные щёки его, обрамленные элегантной чернявой бородкой, были не выбриты. В покрасневших от вынужденной подводной бессонницы глазах всё та же знакомая с прежних лет доброжелательная строгость и глубокий ум истинного флотского интеллигента. Именно таким знавал всегда Егор своего нынешнего комбрига.
Непрядов для порядка слегка вытянулся, отдавая дань уважения. Но Анатолий Петрович приветливо кивнул ему, не переставая с кем-то разговаривать и взглядом попросил без церемоний присаживаться у стола.
Неслышно вошёл вестовой и поставил на стол жостовский поднос, на котором красовался старинный фарфоровый чайный прибор. Матрос так же тихо удалился.
"А Петрович-то по-прежнему любит всё самое оригинальное и шикарное, - успел подумать Непрядов, глядя на комбриговский антиквариат. - Как ни трудна жизнь подводная, а вот умеет как-то скрашивать её своими причудами..."
- Искренне рад снова видеть вас, Егор Степанович, - сказал с неизменной улыбкой Струмкин, кладя телефонную трубку на
рычаги. - Наслышан о ваших успехах на ТОФе. И вдвойне доволен,
что никогда не ошибался в вас, как в потенциальном командире
лодки. Всё так и получилось.
- С вашей лёгкой руки, товарищ капитан первого ранга, -
подыграл начальству Непрядов.
Комбриг на это лишь небрежно махнул рукой, как бы говоря,
"отчего же не помочь, если того заслуживал..." и предложил за
компанию "погреться чайком". Непрядов не отказался, так как и сам
порядком продрог на холодном и сыром ветру, пока морем
добирался до бригады. Но помнил Егор, как по его адресу в
разговоре с Дубко Струмкин однажды заметил, что "на флоте как и
в большом искусстве должно поступать: таланты всячески
поддерживать наплаву, поскольку бездари и так не потонут..."
Разговор сразу же пошёл о делах служебных. Комбриг вкратце
обрисовал обстановку, в которой их лодкам приходилось
действовать. Сказал то главное, о чём надлежало постоянно
помнить. Потом уже принялся рассказывать о самой бригаде: какие
задачи перед ней на сегодняшний день стоят, чего удалось достичь,
а над чем ещё предстоит серьёзно поработать.
Непрядов уже знал, что бригада у командования находилась на
хорошем счету. Об этом при встрече в штабе флота по-свойски
сообщил Эдуард Чижевский. После окончания академии тот служил
заместителем начальника отдела боевой подготовки.
- С экипажем у вас никаких затруднений, весьма надеюсь, не
предвидится, - говорил Струмкин, помешивая чай такой же, как и
сервиз, антикварной серебряной ложечкой. - Лодка ваша ходовая,
под вымпелом, недавно отдоковалась. Да и командиры боевых
частей не новички, народ в морях просоленный. Многих вы и сами
не хуже моего знаете.
Непрядов утвердительно кивнул, осторожно пригубив
обжигающую чашечку крепко заваренного чаю.
- Не сомневаюсь, что боеготовность лодки с вашим приходом
лишь повысится, - комбриг многозначительно глянул на Непрядова,
давая понять, какие большие надежды возлагает на него. - Все силы
бросьте на то, чтобы в ближайшее время подтвердить звание
отличного корабля. Это важно для всей бригады. Другим экипажам
это сделать будет гораздо труднее, нежели вашему.
Уловив грустную интонацию комбрига, Егор заметил:
- А я, признаться, подумал, что здесь нет таких проблем, от
которых шибко должна болеть голова. Поскольку в штабе флота всё
же бригаду хвалят. Или толковые моряки в ней перевелись?
- Честно говоря, - признался Струмкин, - мне только с вами, Егор
Степанович, повезло. В том смысле, что прислали опытного
командира, которого не надо натаскивать, будто слепого котёнка.
И Струмкин с горечью поведал, что его бригаду сразу же после
удачных призовых стрельб буквально растащили, забрав самых
лучших специалистов на новостроящиеся корабли. Во главе
нескольких экипажей оказались офицеры, которые впервые взошли
на командирский мостик, не обладая достаточным опытом. И
самому Струмкину, и офицерам его штаба приходилось прямо-таки
пропадать в морях днями и ночами, подстраховывая молодых
командиров. Комбриг не без причин опасался, что, как бы не
натворили чего его лихие "подводные капитаны" по неопытности.
Тут же для примера припомнил печальный случай с капитан-лейтенантом Обрезковым, посадившим лодку на камни при входе в
Губу.
При этом напоминании Егорово сердце невольно ёкнуло. И он мысленно вообразил, что мог испытывать Кузьма, когда жутко заскрежетало днище лодки, сходу вползавшей на прибрежные граниты.
- Хотя, дело здесь довольно туманное, - заметил комбриг, очертя в воздухе двумя пальцами замысловатую петлю. - И не мешало бы как следует в этом разобраться.
- Так вы, надо полагать, не совсем уверены в выводах комиссии? - встрепенулся Егор в тайной надежде хоть как-то помочь другу.
- Что вам сказать? - неопределённо отвечал Анатолий Петрович, вздыхая. - Дававшие заключение спецы - они тоже ведь люди, которые могли что-то недоглядеть, а что-то не принять к сведению. Как мне кажется, не на все вопросы получены достаточно исчерпывающие ответы. Да и сам Обрезков, полагаю, что-то недоговаривает. А жаль. Я до недавнего времени считал его наиболее подготовленным, среди прочих, на командирскую должность, - и раздосадованно отставил недопитую чашку. - Но сейчас не об этом. Где устроились?
Непрядов пожал плечами.
- Понятно, - догадался Струмкин и принялся звонить начальнику береговой базы, предварительно пообещав выделить из резерва отдельную квартиру.
Однако свободного жилья не оказалось и пришлось лишь
Довольствоваться тем, что в ближайшее время, по заверению
Струмкина, этот вопрос будет решён. Впрочем, самого Егора
Жилищная проблема не очень волновала. На первое время можно
было расположиться в командирской комнате, по соседству с
матросскими кубриками. К тому же и Колбенев хотел бы приютить
бездомного дружка в своей холостяцкой квартире, - лишь бы тот сам пожелал. Но Егор уже наперёд знал, что с личным комфортом у него пока ничего не получится. Для начала волей-неволей сутками
придётся торчать на лодке, чтобы освоиться там. Такая уж
командирская доля, от которой никуда не деться. И даже посчитал за благо, хотя и горькое, что не обременён заботами о семье. А самому, прикидывал он, можно и в казарме до лучших времён как-нибудь перебиться.
Выйдя от комбрига, Непрядов тотчас поспешил на пирс. Не терпелось поскорее встретиться со своей лодкой. И снова почувствовал, что слегка волнуется. Он ощущал себя раскаявшимся любовником, который возвращался к некогда брошенной им женщине. А некоторое смятение было в душе оттого, что не знал, простит ли ему возлюбленная его невольную отлучку. Ведь лодки, как и верные подруги, бывают ревнивыми...
Рабочий день в бригаде закончился. Причальная стенка опустела.
Лишь часовой, в канадке с капюшоном и с автоматом на ремне,
медленными галсами вышагивал по бетонным плитам. Завидев
офицера, он остановился, слегка распрямляясь и прижимая локтем
автомат.
Непрядов откозырял и представился.
- Оперативный только что звонил о вас, товарищ капитан второго ранга, - отвечал часовой, с любопытством взирая на нового командира лодки. - Разрешите вызвать дежурного по лодке?
- Не стоит, он ждёт меня в центральном, - сказал Непрядов,
ступая на трап. - Ему уже сообщили обо мне.
Даже не взглянув на бортовой номер, Непрядов каким-то ясновидящим чутьем угадал свой корабль среди нескольких других, точно таких же, стоявших у стенки. Его лодка была ошвартована третьим бортом. Непрядов с непонятной робостью миновал перекинутые между корпусами сходни, точно какая-то доска вдруг могла проломиться под ним, и почувствовал под ногами твердь корабельной палубы. Сразу явилось облегчение, как если б корпусная сталь взяла, да и оттянула на себя будоражившие душу Егора неведомые "токи наводки".
Взобравшись на ходовой мостик, Непрядов окончательно успокоился. Из шахты рубочного люка вновь дохнул знакомый дурман отсечного воздуха. В ноздри шибануло запахом испарявшегося электролита и свежей краски. Держась за поручни, Непрядов перебрал подошвами ботинок звонкие клавиши перекладин трапа. В центральном привычный полумрак и тишина, соответствующие береговой стоянке. Всё возвращалось "на круги своя", как сказал бы по такому случаю Егоров дед. С первого же мгновенья командир почувствовал, что он опять дома. Как любящая женщина, не помнящая обид, лодка приняла его и вновь обласкала благодатью своего тепла. Всё здесь было знакомым, родным, близким. Проходя по отсекам, Непрядов касался рукой приборов, трогал штурвал, гладил колпак гирокомпаса. Каким-то очарованием памяти исходило от всего, на чём задерживался его взгляд.
Он по-прежнему одухотворял свою лодку, видя в ней живое существо, способное понимать его и добром отвечать на добро.
Неожиданно раздался хлёсткий щелчок пакетника, и весь центральный отсек озарился светом. Перед Непрядовым, будто вырвавшийся из трюма джин, вырос крепко слаженный, плечистый офицер в комбинезоне.
- Командир бе-че пять, капитан-лейтенант Теренин, - представился он, лихо вскидывая руку к заломленной на ухо пилотке.
- Давайте знакомиться, - отвечал Непрядов, протягивая механику руку и стараясь выглядеть не слишком уж начальственно неприступным.
- Как теперь говорится, с бала на корабль? - уловив настроение нового командира, позволил себе заметить капитан-лейтенант.
- Да вроде того, - согласился Непрядов и пояснил. - А вернее, с одной палубы - на другую.
- Слух прошёл, что вы здесь уже служили?
- Точно так, - бесстрастно подтвердил Егор, направляясь к лазу.
Менее чем за час Непрядов облазал все отсеки и выгородки. Механик неотступно следовал за ним, давая необходимые пояснения и стараясь, по мере возможности, понравиться новому начальству. Поначалу это удавалось. Во всяком случае, Егор нашёл состояние лодки не хуже того, каким оно запомнилось по восьмилетней давности.
Подвижный, с раскованными манерами, Теренин казался человеком уверенным, знающим себе цену. К тому же был неплохим хозяином. В шкиперской у него оказался такой набор всевозможных запчастей, которого с лихвой хватило бы на две лодки. И Непрядов, разумеется, не мог не похвалить Теренина за такую расторопность.
- На том стоим, товарищ командир, - бойко отвечал механик, трогая мизинцем на смуглом лице воронёные крылья тонких усиков. - У хорошего "мотыля", как на флоте говорят, лишняя гайка карман не тянет.
Для начала Непрядов не склонен был придираться к мелочам, которых "свежим взглядом", конечно же, не мог не заметить. Он лишь удивленно постучал пальцем по плафону, в котором лампочка перегорела, но почему-то вовремя не была заменена. И что за беда, если во втором отсеке на паёлах валялась кем-то забытая, не то оброненная отвёртка. Егор её подняли, как бы на память, вручил механику. Тот понимающе кивнул, пряча злополучную отвёртку в карман.
Однако заглядывая в офицерские "шкафы", Егор к своему удивлению обнаружил, что некоторые электрогрелки оказались без защитных кожухов. Того и жди какой-нибудь неприятности от короткого замыкания. И механик, надо полагать, должен был это заметить. Смолчать уже Непрядов не мог.
На полученное замечание Теренин отреагировал тем, что с какой-то игривой сердитостью погрозил кулаком подвернувшемуся под руку дежурному электрику старшине второй статьи Фокину.
- Запомните, трюмный гений, - склонясь к уху старшины,
интимно прошептал механик. - Если через полчаса вы не отыщете искомые кожуха, я вас голой задницей лично посажу на эти самые докрасна раскалённые грелки. Обещаю: удовольствие получите полное, но плакать не дам.
- Да това-арищ капитан-лейтенант, - без тени смущения или неловкости басом пропел по-моряцки сутуловатый, плечистый верзила Фокин. Снисходительная улыбка на его пухлых губах говорила: "Ну, вы же меня знаете, хоть из под земли достану, что надо..."
Непрядов вздохнул и лишь укоризненно покачал головой. Первое приятное впечатление о симпатичном механике было слегка подпорчено. Хотя, как поразмыслил, в меру доверительные, искренние отношения с подчинёнными всё же есть благо. Поскольку на глубине, в подводной жизни, с юморком, да с подначкой подчас успешнее и легче делаются самые серьёзные дела.
Несколько дней ушло на приёмку необъятного корабельного хозяйства. Егор с головой ушёл в привычную для себя работу и уж ничто постороннее его не интересовало. Днём он торчал на лодке, вникая в особенности организации её службы, знакомился с людьми. Часто наведывался в штаб, где приходилось бегать по кабинетам. Он разбирался то со штатным расписанием, которое следовало уточнить, то с графиком береговых тренировок, которые требовалось уплотнить, то с ходовыми журналами, которые надлежало проверить. А вечером допоздна засиживался в своей командирской каюте, обложившись всевозможной документацией, отчётами и приказами своего предшественника, убывшего к новому месту службы.
Со дня на день на лодке ждали инспекторской проверки. От её
результатов во многом зависело, останется ли корабль отличным. Впрочем, особых причин для беспокойства у Егора не было. Экипаж-то достался ему крепко сбитый, сплаванный. И все же что-то тяготило душу, смущало привычный душевный настрой. Ощущалась странная усталость во всем том, что они в спешном порядке делали, наводя на корабле показной марафет. Егор мог еще как-то понять, почему электрики вовремя не успели заменить перегоревшую лампочку. Но закрашивать второпях краской неотшкрябанную ржавчину - это было уже слишком. Непрядов вызвал к себе в каюту старпома и высказал всё, что думал по этому поводу.
- Но ведь не успеваем же, товарищ командир, - почти взмолился Тынов, поправляя пилотку на крупной, с поседевшими висками голове. - Вы же знаете, недавно с морей пришли. А тут - нате вам, проверка!
- Кого же мы собираемся обманывать, Савелий Иванович? - спокойно вразумлял Непрядов. - Проверяющих?.. Скорее, самих себя.
- Будьте спокойны, Егор Степанович, - пробовал заверить старпом. - Как только проверку спихнём, заставлю боцмана собственным языком корпус до блеска вылизать. Подобная ситуация уже была. И ничего, вполне нормально выкрутились тот раз.
- Нет, нельзя бесконечно жить в долг, - жестко сказал Непрядов. - Распорядитесь, чтобы корпус немедленно стали приводить в Божеский вид, как это полагается.
- Даже если не управимся?
- Раньше об этом надо было побеспокоиться, а не пороть горячку. Ясно?
- Так точно, - нехотя согласился Тынов, однако добавил. - Что там корпус! Суриком размалюем как-нибудь и авось прорвёмся, если не взорвемся... Не засекли бы, что у нас циркуляционная помпа - того...
- Что значит - того? - не понял Непрядов.
- Да электромотор чего-то искрит, чтоб его,.. - по привычке едва не выругался Саввушка. - Самим отремонтировать не удалось. А "гаврики" с морзавода обещают быть только через неделю.
- Вот это да-а, - Непрядов оторопело уставился на старпома. - Получается, до тех пор лодка не сможет выйти в море. Так прикажете понимать?
На это старпом лишь развел руками, страдальчески глядя на командира.
- Так, какого ж хрена вы до сих пор молчали! - вырвалось у Непрядова.
- Я думал, механик вам обо всём доложил. Это ведь его хозяйство.
- Ну, п-подводнички, - только и смог с трудом от злости выговорить Егор. - Вам бы не в моря ходить, а на подводах в задницу кобылам глядеть...
Отпустив вконец подавленного старпома, Непрядов долго ещё не мог прийти в себя. Теперь понимал, что дела на лодке не так блестящи, как многим казалось. Как мир стара была отлаженная на флоте система: ведь главное, это не перечить начальству, вовремя ответить "есть", а потом всё сделать наоборот, сообразуясь с целесообразностью. Успокоившись и хорошенько поразмыслив, Непрядов все же принял решение, которое посчитал единственно возможным.
На другой день, сразу после подъёма флага, Егор явился в штаб и без колебаний сказал, что в создавшейся обстановке не считает возможным подтверждать звание отличного корабля. Это было как гром средь бела дня. Разумеется, его пытались переубедить, но Егор твёрдо стоял на своём, решив идти к успеху трудным и единственно верным путём. Он понимал, что прежнего, столь доброжелательного отношения к нему со стороны начальства больше не будет. Так оно и случилось. Даже комбриг, вроде бы понимавший Егоровы доводы, не мог не высказать своего неудовольствия таким странным поступком. Ведь полагалось, так или иначе, плыть вместе со всеми по течению в заранее намеченном русле. Но командира, получалось, занесло куда-то в сторону. Словом, Непрядова не понимали, опасаясь его какой-нибудь новой неординарной выходки. Впрочем, она не заставила себя ждать.
2
Выход лодки в море всегда вызывал в душе у Егора прилив
благодатной энергии и тихой радости. С годами этого чувства не убавилось, просто оно сделалось более осмысленным и глубоким,
поскольку его командирская доля весомо соизмерялась с судьбой всего экипажа. Он должен был заново поверить в каждого из своих моряков, равно как и они так же могли бы не сомневаться в его командирской мудрости. И только море имело право судить, насколько он прав, или всё же ошибался, оценивая собственные возможности.
Призовые торпедные стрельбы, впрочем, не казались чем-то необычным. Егору приходилось брать призы и раньше, когда он
командирствовал на ТОФе, да и теперь его корабельный боевой расчёт достаточно хорошо был отработан и в море, и в кабинете торпедной стрельбы. Правда, некоторые сомнения вызвал всё-таки штурман старший лейтенант Скиба, так как из-за простуды недомогал. Но командир не мог недооценивать самоотверженности своего навигатора, отказавшегося от замены, чтобы всё же пойти в море, а не отлёживаться дома. Понимал, что работы будет ему невпроворот, и никто другой, кроме его самого, лучше эту работу на лодке не сделает.
Настали навигационные сумерки, когда береговые маяки и светящиеся знаки на фарватерах перестали выключать. Размытое солнце как бы с превеликим трудом силилось подняться над горизонтом и тотчас снова проваливалось под натиском надвигавшейся полярной ночи. Чтобы ориентироваться в такой обстановке, штурману поневоле приходилось уподобляться всевидящей полярной сове - на это уходили долгие месяцы, а то и годы упорной тренировки. Скиба это хорошо знал, а потому не хотел подводить экипаж.
От пирса лодка отвалила в один из таких серых просветов короткого дня, взяв на борт прибывшего из штаба флота проверяющего. Им оказался Эдуард Чижевский. Не сказать, чтобы Егор этому обрадовался, хотя и не слишком-то огорчился. Своё командирское дело он знал не хуже других, а что касается былых личных отношений, так ведь и сам Чижевский ещё при первой их встрече худа не поминал. Как полагал Егор, годы всё-таки брали
своё: Эдуард не только приобрёл залысины на своей горделиво посаженной голове, но и здравую житейскую рассудительность. На правах старого однокашника он старался держаться с Егором
дружелюбно и даже слегка покровительственно. Ведь в сущности,
давно исчезли пружины, подталкивавшие обоих ко взаимному противостоянию. Эдуард был женат вторым браком и производил впечатление человека, вполне довольного своей судьбой. К тому же, они сравнялись в званиях, а по служебной лестнице Чижевский оказался даже на ступеньку выше. Егор воспринимал это как само собой разумеющееся, поскольку никогда и никому не завидовал. Чаще завидовали ему, как более удачливому в командирских делах.
Есть нечто магически прекрасное в том, как подводная лодка, оживая всей мощью энергетических установок, начинает своё движение. Маневрируя под электромоторами, она медленно, будто наощупь выбирается из гавани. Всё ещё осторожно движется узким фарватером фиорда, но за боновыми заграждениями, как бы осмелев, даёт волю дизелям. Винты разом взрывают тугую остекленевшую воду, и возникает пенный след, бесконечной дорогой отторгая корабль от берега. Так было всегда и так будет, пока лодки не перестанут ходить в моря. В призрачном мерцании отличительных огней лодка убыстряет ход. Сильнее грохочут дизеля, корпус начинает содрогаться от встречных волн, и ветер нещадно хлещет солёными брызгами поверх ограждения рубки. И так вот бывает сутками кряду: кропит океан верхнюю вахту холодным благословением, оставляя на губах людей соленый привкус неведомых глубин.
Егор по привычке отдавал не слишком громкие, но достаточно внятные команды. Самой интонацией голоса он старался создать на мостике спокойный, уравновешенный настрой, которому, как полагал, должна сопутствовать удача. И пускай экипаж, вздремнувший на прежних лаврах, не станет пока называться
отличным. Что из того? Не слишком-то много радости от тех почестей, которые не по заслугам. Егор не хотел жить взаймы, да и другим этого не советовал. Куда важнее было бы в честном поединке с надводными кораблями взять верх и тем самым подтвердить высокий потенциал ещё не растраченных возможностей его экипажа. Нужна была победа - одна на всех, чтобы ни в ком не сомневаться.
А без сомнений всё же не обошлось. Всего за несколько часов до выхода в море из отпуска прибыл замполит Лев Ипполитович Собенин. И тотчас поспешил на лодку, поскольку за полтора месяца своего отсутствия, как уверял, истосковался по своим людям и по привычной комиссарской работе. Познакомившись, Егор переговорил с ним накоротке, ввёл в курс корабельных дел. И нужно было видеть, как искренне огорчился замполит, когда узнал, что экипаж, по инициативе командира, перестал быть отличным.
- Как же вы так можете, Егор Степанович? - обескураженно вопрошал он, разводя руками и вздергивая худые плечи под мешковатым, свободно болтавшемся кителем. - И это в год столетия Ильича! Когда каждый из нас, как коммунист, максимум должен показать, на что способен.
- В том-то и беда, Лев Ипполитович, - отвечал на это Егор. - Мы всё время чего-то показываем, вместо того, чтобы делом доказывать. И потом, я что-то не припомню, где в работах Ильича говорилось бы в пользу необходимости "втирать очки". Если по правде, то дела у нас обстоят не так блестяще, как это принято было считать.
- Позволю себе напомнить, товарищ командир, что наша лодка в бригаде далеко не самая худшая. Нам верили, на нас
надеялись, а мы, получается, всех подвели.
- И тем не менее, со мной всё же вынуждены были согласиться.
- Жаль, что не было меня. Я бы на такое никогда не согласился...
- А я бы вас переубедил, - с примиряющей улыбкой сказал Непрядов, не желая с самого начала обострять с замполитом отношения. Хотя не мог не почувствовать, что его-то переубедить было бы как раз труднее всего. Собенин не казался человеком покладистым.
Было известно, что Лев Ипполитович не относился к числу кадровых офицеров. Три года назад его призвали на флот с должности инструктора обкома партии, присвоив звание капитана третьего ранга. Узколицый, с заострённым орлиным носом и
тонкими губами, он производил впечатление человека расчётливого
и цепкого. Невозможно было понять, чего больше отражалось в его бледно-серых выпуклых глазах: природного холодка или же благоприобретённой твёрдости? Видимо, хватало и того, и другого.
На мостике Егор оставался почти целую вахту. Не в том дело, что никому не доверял. Просто здесь легче дышалось и свободнее думалось о том, как осуществить поиск "вражьего" конвоя. Никому в экипаже не было известно, сколько в ордере кораблей, с каких курсовых углов они могут появиться и каков порядок их маневрирования. Назывался лишь примерный район размером в
Добрую сотню квадратных миль, где следовало искать этот самый конвой.
Разумеется, кое о чём хотел было намекнуть Чижевский, закрывая глаза на штабную этику. Только Непрядов от этого вежливо уклонился, поскольку жить в долг не хотел. Эдуард лишь
скривил губы, выражая должную степень своего снисходительного недоумения. Казалось, он потерял всякий интерес к тому, что Непрядов собирался предпринять. Его же "звёздный час" как проверяющего был впереди. Ничего другого не придумав, Чижевский сослался на головную боль и завалился спать в командирской каюте, предоставленной в его распоряжение. Егор и в мыслях не держал, чтобы действовать с чьей-то подачи. По-прежнему не сомневался в том, что в море следует работать "без дураков", полагаясь лишь на собственную интуицию, везение и опыт. Он не забывал, старый как мир, библейский дедов совет: "Никогда людям не лги, да не будешь сам ими обманут..." То была выстраданная им самим непременная истина. Ведь в замкнутом пространстве прочного корпуса ни от кого не скроешься, никому не солжёшь, чтобы этого не было бы видно. Его командирская совесть насквозь просвечивалась рентгеном матросских глаз и в них же он видел своё собственное отражение.
Из рубочного люка глухо прогудел хрипловатый, простуженный голос штурмана Скибы:
- Товарищ командир, через тридцать минут будем в точке погружения.
- Добро, - ответил Непрядов и сразу же распорядился готовить ходовой мостик к встрече с глубиной.
Прогромыхав отсыревшими яловыми сапогами по перекладинам трапа, Егор спустился в центральный отсек. После пронизывающего плоть и душу леденящего ветра здесь казалось не менее тепло и сухо, чем летом в Крыму. Во всяком случае, от таких сравнений подводная душа всегда согревалась и плоть млела, - кто ж этого на Северах не знал или не испытывал на себе.
Хлопнула над головой о комингс крышка верхнего рубочного люка, со свистом проколотой автомобильной камеры испустили дух клапана вентиляции, и отяжелевшая забортным балластом лодка провалилась на заданную глубину. Пошёл отсчёт замкнутого в пространстве отсечного времени.
Собираясь оценить обстановку, Непрядов подошел к штурманскому столику. Скиба тотчас вдавился в шпацию, уступая место у карты. Выглядел он в конец простуженным и вялым. На его впалых, усыпанных рябинками щеках, отороченных до самого подбородка курчавыми рыжими бакенбардами, играл воспалённый румянец. Судя по всему, штурман температурил.
- Да вы не беспокойтесь, товарищ командир, - поспешил он заверить, перехватив на себе настороженный взгляд начальства. - Лёгкое недомогание на почве нестойкого берегового насморка. В море всё пройдет.
- К доктору обращались? - поинтересовался Непрядов.
- Ним в коем случае! - почти с испугом воскликнул Скиба. - В начале похода это же - дурная примета. И потом, у меня есть одно верное средство, бабкин заговор от простуды.
Храбрясь, штурман приложил согнутую совком ладонь ко рту и начал зловеще бормотать:
"Холоба-болоба, уходи моя хвороба,
В зачарованы леса, в заколдованы места
Лешему там попадися,
Да сквозь землю провалися..."
- Серьезный аргумент, - Непрядов усмехнулся. - И что, действует?
- А-а как же! - хитрил Скиба. - При том в самый раз будет, если на ночь принять ещё пару таблеток аспирина, а в тёплые шерстяные носки, перед тем как надеть их, сыпануть по полпачки сухой горчицы. Поверьте уж, что всю лихоманку как рукой к утру снимет.
- Тоже мне, великий знахарь нашёлся, - проворчал подошедший доктор Целиков. - Пеницелин его, знаете ли, не устраивает.
- Таков мой организм, извольте мне простить,.. - с вежливым поклоном продекламировал штурман.
- Дождёшься у меня, пушкинист несчастный, - пригрозил доктор. - Вот как всажу вот тебе в задний филей лошадиную дозу антибиотика, так сразу узнаешь, как надо от твоего "нестойкого берегового насморка" лечиться.
Для порядка немного повздорив, доктор всё же разрешил штурману попробовать на ночь аспирин с горчицей. Оба сошлись на том, что хуже не будет.
Егор и сам знал, что это был испытанный метод выгонять в море всякую простуду. "Пускай будет так, - рассудил он про себя. - Раз у штурмана с юмором всё в порядке, значит, не пропадёт" - и взмахом руки повелел Скибе отправляться в каюту. Пока что можно было обойтись и без него. А со штурманскими обязанностями вполне справлялся помощник Имедашвили. Лодка шла на глубине постоянным курсом и заданной скоростью. До утра не предвиделось ничего такого, что могло бы нарушить это устоявшееся движение субмарины в пространстве и во времени.
Вестовой доложил, что в кают-компании стол накрыт к вечернему чаю. Что бы там ни случилось - расколись пополам небо или высохни океан - истинный подводник никогда не изменит привычке приложиться после вахты к горячей кружечке крепкого напитка. Чай и взбодрит, и согреет, и развяжет языки, чтобы, как водится, посудачить о житии отсечном - какие ж еще новости могут быть под водой?
Тому, кто не служил в подплаве, трудно себе представить, что такое настоящий подводный чай "по-флотски". Впрочем, рецепт его не Бог-весть какой: всего лишь круто заваренный и до приторности сладкий. И, тем не менее, он настолько неповторим, насколько подлинно самоварный, с угольками и дымком, отличается от вскипячённого на газовой плите. Истинно подводный чай имеет цвет прокопчённого кирпича, а также привкус ржавчины от цистерны питьевой воды. Он до последней молекулы пропитан самим отсечным воздухом, настоянном на неистребимых запахах корабельного железа, сурика и тавота. И всё это сдобрено дыханием морской просоленной влаги. В подплаве пьют этот напиток "богов и мореходов" и с клюквенным экстрактом, и со сгущёным молоком, а то и с лимончиком - кому что нравится. Но это всегда подводный и фирменный - всем чаям чай.
Отоспавшись, Чижевский появился в кают-компании по обыкновению элегантный и подтянутый. С начальственно-вежливой улыбкой на выбритом лице, благоухая одеколоном, он сел рядом с Егором.
- Ты знаешь, милорд? - по старинке запросто признался он, намазывая на галету сливочное масло. - Мне под водой снятся
исключительно вещие сны. И заметь: на берегу иной раз донимает бессонница, ну а здесь - никогда. Просто проваливаешься в цветные и безмятежные тартарары.
- Что ж, в море каждый раз возвращаешься в молодость, - рассудил Егор, - а на берегу, наверно, продолжаешь стареть.
- Но-но! - запротестовал Эдуард. - Ты жене только об этом не говори, а то в момент "дублёра" тебе найдёт. Или же вообще,.. сбежит, как от меня моя первая благоверная, - и он таинственно подмигнул, мол, знаешь, о ком идёт речь.
- Благодарю за совет, но раньше надо было предупреждать, - с кривой ухмылкой напомнил Егор.
Чижевский хлопнул себя ладонью по лбу, будто и впрямь запамятовал, что с Непрядовым произошло.