Весной 2019 года я уволился из частного охранного предприятия, и всё лето прожил на своей даче. Кроме садово-огородных работ занимался изготовлением долларов, а продавал их самому крутому колдуну в нашем городе - Оп.Огиеву.
Позднее комиссарам и судьям Огиев нагло врал, что рецепт изготовления долларов я несколько усовершенствовал. А я и сейчас продолжаю утверждать, что использовал абсолютно надёжный, классический способ. И изготовленные по моему "старинному" рецепту доллары действуют на людей неотразимо.
Попробуйте сами. Тут ничего и не надо совершенствовать: наловите лягушек, сдерите с них кожу и натяните её, прибивая гвоздиками или булавками на специальные осиновые дощечки. Затем соберите собачий кал и замочите его в водке. Когда собачье дерьмо раскиснет - разотрите его в сметанообразную кашицу. Лягушачью кожу, набитую на дощечки и собачью сметану храните в холодильнике до определённого часа.
Лично я, заранее, на такой случай приглашал на дачу парочку ведьм, поил их хмельным зельем и кормил их жареной свининой. И в бурную ночь, когда полнолуние, а по небу бегают тучи: то открывают, то закрывают луну... В это час нужно лягушачью кожу, набитую на дощечки, намазать сметаной из собачьего кала и разложить дощечки на крыше бани. А в самой бане, чтобы в тот момент пьяные и голые ведьмы пели псалмы и прославляли Иисуса Христа... И тогда дьявол являет лик свой. И происходит великое таинство: лик дьявола экспонируется на лягушачью кожу и получаются, самые что ни на есть настоящие доллары. И власть этих долларов над людьми безгранична.
А в то утро Огиев нарисовался и все доллары купил... Я погрузил девочек в свою синюю девятку, и мы рванули в город. Ведь, сколько энергии на наслаждение тратится, столько оно и будет источать. И, ранним утром свежий ветер треплет твои волосы, целует лицо - это такая прелесть. Катить по шоссе, наслаждаться скоростью и чувствовать, что это чуть-чуть опасно.
Но я почему-то знаю, что смерть сама по себе никак не связана с твоей скоростью и с дорогой, по которой ты сейчас мчишь на автомобиле. И даже, может быть, дверь твоя ещё не заблокирована. Ибо дверь есть лишь выход из автомобиля, на саму дорогу, на асфальт, что летит тебе под колёса, на воздух, который давит в ветровое стекло.
Выйти как-то нужно, но ты отказываешься видеть в двери нечто большее, чем дыру. Опять же: назойливая маршрутная мысль, она бывает только на русских дорогах... простая глупая иллюзия: мы вроде никуда не едим, просто один крутит баранку, а остальные, хором: "тыр, тыр, тыр, тыр..."
Но на самом деле мы гоним как сумасшедшие. И пространственное движение нерва превращается в непространственное ощущение. Загробное мохнато обнимает нас; зато какая занимательная перемена акустики, ёмкость звука, когда в голове дыра, а ноги сломаны и зажаты железом.
Если в небесное царство входят такие путешественники, представляю себе, как там весело. Но без шуток: всё было очень красиво, очень тихо.
И пассажиры в автомобиле изображали собственные призраки.
Какие тут могут быть иные воспоминания?
В городе мы остановились в "Маленьком Париже". Жуткое место: настоящий гадючник! Это ещё скромно было бы сказано про пивнушку на Весенней в центре города. В клубах сигаретного дыма здесь таилось предательство, низкое, подлое предательство; сладострастное выжидание безжалостного момента. Но, если ты при деньгах - можешь наплевать с высокой колокольни на всех предателей мира. Я заказал коньяку, водки, пирожков и супа.
- Ты нас не любишь?
- Нет.
- А по отдельности?
- Нет.
- И в бане?
- Нигде.
- А чем это от тебя ночью так воняло?
- Долларами.
- Скорее говном и одеколоном.
Только у двух живых существ на белом свете поджелудочная железа вырабатывает фермент трипсин, необходимый для экспонирования лягушачьей кожи. Голубиный помёт я настаивал на тройном одеколоне. Потому что не люблю собачье дерьмо!
- Пошли вы, знаете куда!
- Да мы тебя так, как никого никогда. А если бы мы тебя меньше?
- Ладно. Через месяц вам можно будет искупаться в омолаживающем рассоле. Будете сиять, как бриллианты.
Лягушачьи тушки я не выбрасывал из-за своей нравственности. Поскольку нравственность должна быть той же самой по отношению ко всему: к коже и к мясу. Поставил в теплицу большую бочку с крапивным рассолом и бросал туда останки земноводных. В бочке всё это бурлило и кипело. Вонища в теплице стояла неимоверная, но баклажаны и перцы не угнетались этим запахом - росли хорошо.
Только искупаться моим подружкам в этом омолаживающем растворе так и не посчастливилось. Кто-то нас заложил и обе ведьмы отправились на костёр, а меня закатали в ту самую бочку с крапивно-лягушачьем рассолом. И просидел я в рассоле до 2010 года. В феврале меня из бочки вытащили, ужасно помолодевшего и меланхоличного. Назначили комиссаром. Не дали даже недельку погулять, чтобы как-то от заточенья очухаться. Приказали ехать с разборками в Западную Европу.
В марте 2010 года я тайно приехал в Германию. Надо было встретиться с гусеничным колдуном и уговорить его вернуться в Сибирь.
Представьте себе: ночь, канал Рейн-Херне. Пронизывает свежесть, дрожь бессонницы, близость свинцовой воды. По-причине конспирации надо было прятаться в какой-то ржавой ёмкости, а когда подойдёт судно, откликнуться на слово: "Атасенлесепа!"*.
После того как я залез на баржу этого гусеничника, мы сразу отчалили.
Вперёд, вперёд! За кормой зловеще бурлит вода... По берегам гнетущие пейзажи: какие-то заборы и склады мёртвых предприятий угольной, металлургической и химической индустриализации.
- Спустимся с палубы?
Его шёпот угодил мне в челюсть. Я вскинулся, как подстреленный. Рожу колдуна я не мог хорошо рассмотреть в темноте, но, судя по голосу, она должна быть ужасна.
- Нет! Ни за что!
- Ну и ладненько. Схожу за шнапсом.
Через минуту он приносит бутылку, и мы, умышленно не распечатывая, глазами своего воображения пьём алкоголь.
- Я ничего не решил... - скрипит его голос. - В Оберхаузене завёлся отщепенец, и его не достать; прячется где-то в "Центре морской жизни". Предатель и доносчик. Поэтому мне нельзя покидать Германию.
- Жуткий скандал из всего этого может выйти... - тихо ответил я. Но дискантом яростно провизжал: - Предатели! Ты тоже - предатель! Все предатели, отщепенцы...
- Хорошо, я поеду в Сибирь, - неожиданно легко соглашается колдун.
- А я утром сойду в порту Оберхаузена. Борьба, борьба, прежде всего борьба, борьба с применением самых современных... методов, и ничего больше! Только борьба!
Потом я тихо отправился вниз и улёгся в мрачной каюте на диван. Меня трясло. Шнапс в моём животе превратился в шоколадный крем ужаса. Спустя несколько мучительных часов, мы причалили. Маскируясь утренним туманом, я незаметно покинул судно и растворился в лабиринте улиц Оберхаузена.
Задумчиво поплутав по съежившемуся городу, я проник в "Центр морской жизни" и сразу обнаружил предателя. Табличка на его аквариуме гласила: "Осьминог Пауль, вид: octopus vulgaris, пол - мужской, прибыл из Англии".
Он, должно быть, понял, что я обнаружил его, упёрся в меня взглядом и сделал робкое движение щупальцем в застоялой в воде.
- У тебя в правом кармане лежит чекушка "Мариинской"... Вылей водку в аквариум! - прозвучало в моей голове.
- Сдохнешь! У тебя уже нет печени. Ты её пропил в прошлой жизни.
- Всё равно... Дай попробовать!
- А я сяду в тюрягу в чужой для меня стране?
- Зачем ты пришёл?
- Наказать тебя.
- Я не виновен!
- Будешь уверять, что пошёл на рыбалку и случайно утонул, и все во Владивостоке клюнули на эту байку. Чёрта лысого! У тебя столько долгов, Павлик, что мы тебя никогда не забудем.
- А что вы сейчас возьмёте с меня?
- Всё! Для начала будешь угадывать результаты футбольных матчей на чемпионате мира в ЮАР.
- Да я не умею предсказывать!
- Запоминай, - я приложил листочек из записной книжки к стеклу аквариума.
- Запомнил.
- И не вздумай шутить! От меня не скроешься.
- Понятно.
Он смущённо во всём со мной соглашается... Знакома ли вам такая неприятная вещь, когда вы в ком-нибудь уменьшаетесь? Ах, мельчать в осьминоге - это нечто абсолютно непристойное. И я как ошалелый выскакиваю на улицу. Время задержалось в утре...
Вперёд! Вперёд! Вот вывеска пивнушки. В окне бочонок, а по сторонам два бородатых карла. Зайду сюда. Закажу пива и сосисок с кислой горчицей.
Ах, какое невыразимое страдание! Чувствовать, что эта жизнь тебе дана в наказание за наслаждение прошлой жизнью.
В прошлой жизни меня окружало тепло. Диетическое питание. Великолепная музыка услаждала мой слух. Прекрасные женщины привлекали взор бесконечным танцем. Роскошный дворец был моим домом. И я, белый удав, лежал на золотом блюде, а кормили меня живыми и нежными белыми мышками.