Осенние листья

От автора

Тема жизни и смерти, увядания и возрождения, Бога и дьявола... То, что облекает разные словесные и зримые формы. То, что волнует любого живущего, даже если он пытается об этом не думать. Мрачен путь, но впереди виден свет - золотые нити на швах этого мира, которые не позволяют миру разлететься на куски и погибнуть в беспомощности. И никуда не деться от пронизывающей осенней тоски, которая, вопреки собственной безысходности, дает надежду и желание жить.

Пролог

Когда человек умирает,

приходят другие люди,

и смотрят на мертвое тело,

и думают что-то свое.

Без мысли и ощущенья

один я стою как дурень

и чувствую, как кожу буравят

пустые иголки-слова.

Никуда

Мы уйдем.

Только росчерк на пыли

И надгробных камнях мостовых.

Замираем в блаженном бессилье

Перед фатумом, бьющим под дых.

Мы зеленой травой не пробьемся.

Не предвидим мы собственный час.

Не достанет нас теплое солнце,

Летний дождь не докаплет до нас.

Тишина и всетемье могилы

Обнимают слабеющий дух.

Где же свет, придающий нам силы?

Где касанье спасительных рук?

Без печали и тоски

Без печали и тоски -

Мысли светлы и легки,

Будто время тормознуло

Мановением руки.

Без грешочка и греха -

Сам как серая труха,

И запретной мысли нету -

Чем же жизнь моя плоха?

Вдоль дороги тусклый свет.

Глянь назад - дороги нет.

Путь назад порос бурьяном -

Редкий бурый буйный цвет.

Прикоснулся к миру я:

Сердце, боли не тая,

Разорвалось, и по миру

Разлетелся я, звеня...

Непрозрачность

Что-то тексты мои - непрозрачные,

Не дрожат мои строки струнами,

Песни пламенем не охвачены,

Нечем душу питать... скудно мне!

Все терзаюсь, живу сомненьями,

Не найду ни угла, ни пристанища.

Истощилось мое терпение,

Хоть монахом быть, хоть - на кладбище.

Но до Бога мне не подать рукой,

А на кладбище - без меня полно;

И напился бы, да потом пустой,

И по бабам бы - без любви грешно.

А за истиной ходят толпами,

Не найдут нигде - так запрятана;

И в нирвану бы - только толку нет,

Был я близко к ней - стало страшно мне.

Ой, землею б стать, порасти травой,

Успокоиться б скалой каменной;

Но найдись в миру хоть один святой -

Я бы с ним ходил, был сандалией.

Говорили мне, в мире правды нет, -

Дураком живу, не поверивший;

Предсказали мне, тьмою будет свет,

Но слепей слепых все прозревшие.

Продолжая жить, не сойти б с тропы,

Не упасть бы в грязь, не измазаться.

Ох, тоска моя, очерни листы,

Пусть все это мне только кажется.

Скоро

Постареют скоро листья.

Мертвый дождь опять пойдет.

Мне уж снится. Мне уж мнится:

осень душу изведет.

И песчинками сквозь пальцы

вдохновенье утечет -

все о том же, как страдалец

о дороги ноги бьет.

Ветер вдует прямо в сердце

непонятную тоску;

не присесть и не согреться

на коротеньком веку.

Выходи!

- Выходи! - тихий стук у ворот.

Посмотрел - никого.

Значит, осень стучится.

И зеленые листья до желтого мнет,

И, тебя ожидая, томится.

В дикий лес убежать и покоем рискнуть

И, нырнув в пожелтевшие травы,

В омут осени душу свою окунуть,

В терпком запахе осени плавать.

Ах, смотри: по лесам словно пламя идет,

Словно фениксов стая спустилась,

И летит меж дерев, воздух крыльями бьет

Ясноокая светлая сила.

Прыг по кочкам, как зверь!

Льется в легкие синяя брага.

И ликует душа без забот и потерь,

И дух волен теперь, как бродяга.

Остановишься чуть - и уж слышишь, как тишь

Заглушает биение сердца;

И в сомнениях чутко, как хищник, стоишь

И, до боли стараясь всмотреться,

Лишь предчувствуешь шепот и тренье листа

На сентябрьской ветке далекой.

И, оторванный ветром, как вздохом Христа,

Ляжет лист и задремлет глубоко.

* * *

Разыгрался ветер в непогоду,

И, проникнув в дом, задул свечу.

Черту, что ль, ненастный день в угоду?

Солнца дайте свет. Не многого хочу.

По снегу тропиночки протоптаны.

В поле так спокойно - тишь да гладь.

Ни души. И в этом поле вот бы мне

Для себя могилку наметать.

Но горит звезда, и светит в темечко,

А какая смерть, когда есть свет?

Каждому свой час и свое времечко:

Дунул ветер - огонька уж нет.

Хлопнул дверью - грех-то! - душу выпустил,

Словно как сигнал - щелчок замка;

Что же, глупый, что же ты тут вычудил?

Моего, что ли, ты ждал звонка?

По углам четыре свечки напоставлены,

И еще немного - унесут.

Ноги мои, руки - будто вставлены.

Господи, быстрей же! Что все ждут?

Во поле - тропинка.

В поле - копари.

По верхушки замело кресты.

Я иду и слышу - двери хлопают,

Добавляя в мире пустоты.

Не домолиться

Ах, лицом в травы!

И мне б исповедаться

осени горькой.

Скинут листву золотую дубравы,

ветками небо проткнут, душу мою.

Больно.

Плачь же, рыдай!

Может, завтра взыскуется.

Посох сожми и ступай по дорогам.

Сквозь города, переулочки, улицы -

странным безумцем, грязным юродивым.

Бога моли о прощеньи всем грешникам.

Осень узлом снова судьбы завяжет.

Только с весною и с водами вешними

узел разрубит небесная стража.

В жухнущих травах -

запах чуть зимний.

В землю врасти, плакать и биться.

Боже, прости!

Сердце в горе застынет.

Как же дозваться мне и домолиться?

Топчи листья>

Иди топчи листья - им некуда деться,

Им не убежать.

Ногами по лицам, лишь вихрь откружится,

Стремимся попасть.

Иди топчи листья - им так одиноко,

Но не закричать.

Что ж листья не птицы - им в небе высоко

Сорвавшись с деревьев, летать!

Размах желтых крыльев,

Красивых и сильных,

Тебя б поразил.

И рвутся с деревьев, и рвут листья жилы,

И ты в изумленье застыл.

Иди топчи листья, чтоб больше не встали,

Чтоб дух в этих крыльях остыл.

Иди топчи листья, как только упали,

Ногами - из всех своих сил!

Пусть дождь эти листья разгладит руками,

А холод пришьет их к земле.

Лист должен упасть - это было веками,

Застыть и спокойно истлеть.

На бунт!

На бунт зову! - Никто не слышит.

Мир меленько сюсюкает о Боге,

Юродством затхлым мне в затылок дышит,

По вере уплощенно-однобокий.

По желтому - мазками красной страсти,

По лубочным картинкам - ослепленьем,

Мир разрываем демоном на части

Безверья, кражи духа и сомненья.

И нет уж сил, чтобы идти к истокам.

Закончив времени неторопливый ход,

В предсмертье век, вздыхающий глубоко -

И мерзок искривленный рот.

Брошу камни

Рвутся, рвутся руки мои крыльями,

Расправляю плечи-купола.

Вознесусь молитвой над бессильными,

Уроню, как камни, я слова:

- Жить любовью было вам завещано,

Не чураясь тягостной мольбы -

Только жизнь раздала вам затрещины,

И сидите: если б да кабы...

- Это ли наш путь - тропинкой узкою?

Что это за вера - вгонит в гроб?

Вот скрипенье ночи - в уши музою,

А в безмолвье - топот да прихлоп.

Нам ли, горемыкам, исповедаться,

Нам ли принимать сей тяжкий крест?

Ходим мы над бездною по лезвиям,

Не добраться до спокойных мест!

И чирикает, чистит перышки

Темноокая серая грусть,

Черен глаз ее - он без донышка,

Гулок глас ее - дьявол суть.

Уж от века мы тьмой повенчаны,

Причащаемся мы землей,

И беременны наши женщины

Разрывающей грудь тоской!

Что ответить мне? Камни выпали,

Не идет никто их собрать

Как же, Господи, души выполоть,

Как же раны им залатать?

* * *

Безлюдна ночь.

Фонарь, как призрак,

осветит тускло подворотню.

Пар изо рта.

Из тела вырван

зовущий крик: ловите, вот он!!!

И бросится, стуча набойкой,

пять пар сапог - потертых, грязных -

и разорвут, рыча и бойко,

меня, как будто я бумажный.

Затопчут в грязь, смеясь, пиная!

Все - просто так, все - без причины.

Все потому, что жизнь такая,

и надо в жизни быть мужчиной.

Стою, курю.

Луна сияет.

По городу гуляет лихо.

Фонарный призрак умирает.

И у меня - пока что - тихо...

* * *

Расплескалась осень по закату,

Отзвенела северным ветрам.

Окунула все деревья в святость

И отшелестела по рукам.

И я вижу то, что надо видеть.

И я знаю то, что надо знать.

Мир до дна осенним небом выпит,

Небо учит этот мир летать.

И мила мне эта злая слякоть,

И восторжен я осенней суетой.

И, когда-то разучившись плакать,

Прикрываю слезы я рукой.

Прикоснусь я к ветке-недотроге,

Заверну по тропам тайным в лес,

Где следов наоставляли боги,

Где за каждой кочкой - мелкий бес.

И я знаю то, что надо видеть,

И я вижу то, что надо знать,

Мир до дна осенним небом выпит,

Где земля, где небо - не понять.

Без мысли и ощущения

В голове моей мысли -

Капли теплой зимы,

Где от смерти до жизни

Полчаса тишины,

Где коварное время

Утром спать не дает,

Где у птиц грубым словом

Перерублен полет.

Солнце жалобным криком

Возвещает рассвет,

И с крестов не снимают

По две тысячи лет.

Вместо белого снега -

Темень талой воды.

Задыхаюсь от бега

От злодейки-судьбы.

Только все это - сон,

Где с утра до утра

Дуют в спину все те же

Злые-злые ветра.

Мельком глянешь на мир -

Кровью вымазан он:

Неумыт, неодет,

Непрощен, неспасен.

Остановишься чуть -

Тут же, сбитый волной,

Брошен в камень своею

Дурной головой.

И стреляем мы птиц,

И не спим до утра.

Вертят маленький мир

Злые-злые ветра.

Последний пожар

Лето стелет последний пожар

в осень тихую запахом трав.

Лета пьяный проходит угар,

Скоро листьев осыпется прах.

Золотое рассыпь по полям,

Ветром травы пожать да прижать -

Бабье лето пойдет по рукам,

Правду горькую в душах искать.

Побираясь по грешной земле,

Тихим шагом стремятся в поля

Как паломники, дети весны -

Те, кто ищет покой декабря.

Что за смелость - пожечь все мосты?

Что за прихоть - наставить крестов?

Только криво стоят все кресты,

Только пепел плывет от мостов.

На восток от великой реки

И на запад бросаю я взгляд -

Сорван с веток от тихой тоски,

Кружит душ золотой листопад.

Кто с крестом, но внутри без Христа,

Кто с Христом, но не знает, где крест -

Будто гвозди, вобьет по местам

Притяженье сильнее небес!

Дождь осенний негромко стучит,

Птица кличет кого-то во тьме -

Осень золотом кровь бередит,

Тяжкий вопль рождая во мне.

* * *

Мне мнится, что листья, бескрылые птицы,

несутся с ветрами на юг,

и вечером тени - безмолвные лица -

свой танец танцуют, зовут меня в круг.

И призрак мистических, темных историй

как стены, поднимется в скорбной душе;

а ночь - это мрачное, черное море,

но ночи в душе эта ночь не страшней.

А может, спасет меня отблеск лампады,

луч света на ссохшихся лицах святых?

Зажгите свечу - в этот год листопада

все мысли, как детский рисунок, просты.

Вновь крестик целую. Распятый Спаситель,

о, кто б помолился за душу мою?

Наверно, я темен, раз дождь - вдохновитель,

и если о смерти молю и пою.

А может, то время - печальное, хмурое -

гонит меня, словно пса, за порог?

Дайте мне, дайте простое и мудрое!

Что ж я опять, как всегда, одинок?!

* * *

Осень. Скучно. Ночью в небе

ни одной звезды;

Отшумели, облетели

и молчат сады.

Рано утром, чуть светает -

бьет траву мороз,

И к ногам прижалось небо,

как побитый пес.

Дождик липнет, словно пьяный,

к ямкам на щеке.

И темнеет старой раной

лист в моей руке.

Осенние листья

Я листьев осенних веду пересчет,

Вон снова упал желтобокий.

И лист этот ветром куда-то несет,

Как будто судьбою жестокой.

И осенью этой тусклы фонари,

И лунная в лужах печать.

Налево смотри, направо смотри -

Учись, то что есть, примечать.

Неспешно иду, и подарит мне взгляд

Такой же неспешный прохожий.

Он видит зарю, а я вижу закат -

И значит, мы в чем-то похожи.

Слетает листок прямо под ноги мне,

Я к небу глаза поднимаю

И вижу ребенка в далеком окне,

И снова листок сосчитаю.

Тоска

Рассыпает ветер из ладоней

Крики птиц, стремящихся к закату.

Солнца лик в морщинках, как спросонья.

Чтоб увидеть небо - хватит взгляда.

Растянулась туча - в край от края;

Осень лету соки иссосала,

И сама уж в рубище, худая,

Бродит с ветром, жизнь клянет устало.

Душу гложут горестные мысли.

Злом повеяло с смородиных окраин;

Истину принять - не хватит жизни,

А не примешь - будет жизнь другая.

Затеплить светильник нету силы,

И смотрю на осень, и стенаю:

Из меня истянуты все жилы,

И, как бедный клен, я увядаю!

О мой Боже, о мой Господине!

Нет в тебя мне веры, есть упреки:

Вроде всем доволен, но поныне

Что ж я беспросветно одинокий?

И как осень, тьма меня тревожит,

И толкает в бок, и шепчет в ухо,

Разливается тоскою мне под кожей,

И трясет меня, и я рыдаю глухо.

По жилам золото

Разорвись душа -

словно в вены нам

дозу золота осень впрыснула.

Тяжело листам

Осенью летать -

Тропы медные в мире выстланы.

Раззудись плечо - только кость сломал,

Мышцы сорваны,

Жилы хлипкие.

Думал я с утра - волен и удал,

Ну а к вечеру - старость высмотрел.

Опустилась ночь,

Сны зажгут костры, -

Окропить костры кровью-золотом,

Завязать узлом и вить в кольца дым -

Видеть, неба как

Дно расколото.

Ну так пей до дна

И гуляй, чтоб лечь

В травы темные, в травы медные.

Ухватил косу -

Сталью страстно сечь

Жизни золото отлетевшее.

А на небе как

Звезды станут в ряд,

Строем ровненько в ноги сыпятся.

Столько мыслей прочь -

Загадал дурак!

Но не кровь в руках - только жижица.

И ветра гудят в проводах твоих,

И со струн летят звуки рокотом.

Только дождь сечет,

Вечер бьет под дых,

И сквозь пальцев прах течет золото.

Ловит в сети ночь серебро души,

И вбивает в тьму души гвоздьями.

Шепот за спиной, и забыл как жил,

И хлыстом ветров -

Прямо по сердцу.

И весь мир сидит у своих костров,

А кто в путь пошел - все со свечкою.

И стекает кровь с битых образов,

И молчит душа тихим вечером.

Человек

За оконцем нет покоя:

воет ветер, носит снег.

Небо звездное, пустое.

На дороге - человек.

Может, пьяный? Заблудился?

Может, что-то потерял?

С правильной дороги сбился

да не там ее искал?

Фу ты, вроде показалось.

Просто темное пятно.

Просто дикая усталость:

за полночь уже давно...

Утром вышел оглядеться.

Крепкий ночью был мороз!

И присел, схватясь за сердце:

на снегу лежал Христос.

* * *

Уповая лишь на Бога,

Осветив молитвой путь,

Впрочем, чертову дорогу

Не забывши проклянуть,

Взяв с собою узел нищий,

Корку хлеба и воды,

Вышел странник. Видит: тыщи

Ищут во поле беды.

Боль-тоска их гонит в поле:

И, куда б ни завела,

Заставляет злая воля

Бросить все свои дела.

Чует странник, что до Бога

С коркой хлеба не дойти.

Поизбита вся дорога,

Позатоптаны пути.

Сел, и плачет на пригорке.

Тыщи вдаль ушли толпой.

Ночь над миром. Только волки

Глухо воют за спиной.

Легион

Перевернут мир корытом.

Там, где скоро быть весне -

падшим золотом укрыто,

лист осенний мнится мне.

Понасыпано с любовью

листьев, шишек, палок, мха -

возрожденье стало хворью,

вместо зелени - труха.

Вместо солнца - бледный лучик,

и луны невидим свет;

всей природы, как в падучей,

бьется ссохшийся скелет!

Небу нынче б горько плакать,

да иссушены глаза.

Только ветер псом-бродягой

собирает голоса.

И несет от края к краю

вместо песен только стон;

тени черные летают,

созывая легион.

Вовсю закат

Вовсю горит закат -

Заря вечерней жизни,

И солнце свой подол уж окунает в снег;

Еще минута - и

Луч света яркий брызнет,

И солнца жаркий кус

Швырнет под ноги мне.

Под ним растает снег, пробудится природа,

И острый дух весны заполнит грудь мою;

И ухо слышит рев - то с гор на землю воды

Стремятся и рычат победно песнь свою.

И гикает, кричит весенний свежий ветер,

И, снег смешав с водой, кидает в лица нам;

Но для спешащих лиц противны ласки эти

И каждый из толпы бежит к своим делам.

Затянет солнце льдом, и будет ночь морозной,

И полная луна к себе притянет взгляд;

А сверху на меня печально смотрят звезды,

Снежинки - звезд куски сквозь тьму к ногам летят.

Не уснуть

Расскажи мне, няня, сказку, -

А то ночью не уснуть.

Заведет ли вьюга пляску,

Занесет ли санный путь,

Будет ль снег стучать в оконце,

В поле глянешь - ночь и мгла,

Будет ль завтра тусклым солнце

И луна - белым-бела.

Хороводят ль ведьмы в поле,

Леший бродит, воет - жуть!

Расскажи мне сказку, что ли!

А то ночью не уснуть.

Постучится ль нищий в окна,

И боишься - вдруг помрет;

Или с маху кинет в стекла

Снега ком шальной народ.

Засыпаешь вроде - снова

Странный звон и перестук;

То звенит, морозом скован,

Дальний лес и ближний луг.

Расскажи мне сказку, няня;

Мучит душу глупый страх:

Рожа чья-то в окна глянет,

Жмется черт в глухих углах.

Тихо в доме. Тень летает.

На столе трещит свеча;

Поп отходную читает,

Стоя с левого плеча.

* * *

Видно, в ночь унесет безвозвратно

Дым от тлеющих углей моих;

Только выплюнет осень обратно

Полусжеваный, комканый стих.

Над водою в тиши не сидится,

Тянет духом на мертвый утес;

Одиноко осина томится,

Черным мохом утес тот порос.

Ветер дует за шиворот, к сердцу,

Прибегая от стылой воды;

Жмусь в комок, но никак не согреться,

И сосет ощущенье беды.

А на том берегу, видно, праздник:

И гуляют как - так же блюют;

Те же зрелища - смерти и казни,

Те же песни с тоскою поют.

И в душе, непонятной и странной,

Осень вечная хлещет дождем,

И гуляет один чернец пьяный

У Голгофы с распятым Христом.

* * *

Вьется снег перед глазами.

За метелью вслед - метель.

Ветер снежными руками

постилает нам постель.

Жарко в доме, душно в доме.

Тусклый свет от ночника

сон тяжелый нам нагонит.

Спать же - жуткая тоска.

- Погляди, мой друг, в окошко:

Что там в поле? Что за тень?

- На коленях дремлет кошка,

И вставать к окошку лень.

- Тень-то ближе! И тревожней,

затрещала вдруг свеча;

может, глянем осторожно?

Не молчи. Зачем молчать?

- Это ветер снег наносит,

а ты грезишь черт-те что;

- Вьюга ноет, вьюга просит:

друг мой, выгляни в окно!

Может, требуют подмоги?

Может, кто-то заплутал?

И не держат боле ноги?

Ах, смотри - уже упал!

- Что ты мелешь! Это снегом

куст, наверно, замело:

вьюга-ведьма между делом

поправляет помело!

Поразмысли: в непогоду

разве кто сюда пойдет?

Одолеть нельзя природу:

вишь, какой буран ревет!

Спать легли. А снег в окошко

так и бьется, и рычит,

и испуганная кошка

и не спит, и не молчит.

От окна до двери ходит

и скребется о порог;

значит, вправду кто-то бродит!

Хорошо, в двери замок!

Испугались жутко оба,

и дожить бы до утра;

страшный ветер вьюжью злобу

им доносит со двора.

Вдруг - тук-тук, еще, и громче,

а потом глухой удар.

Мнится вой, как будто волчий,

и бросает в пот и жар.

- Кто там?

Тихо.

- Кто же?..

Глухо.

Стихло все. И до утра

в стук дрожа, вострили ухо

звукам с сонного двора.

Ближе к полдню дверь открыли.

Не нашедши ничего,

издевались и корили

он - ее, она - его.

Ямщик

Сергею Шальневу с благодарностью за идею стиха

Колесо скрипит тоскливо -

По ухабам вкривь да вкось.

Жизнь - заброшенная нива.

Что-то в жизни порвалось.

И откуда невесть взялся

С первой строчки этот стих.

С колеса, как скрип, сорвался,

И как обод, дал под дых.

И поет ямщик не песню,

Будто стонет песню он.

Не стихи - стеклом по жести

И не музыка, а звон.

Папиросу из махорки

Накрутил. Пускает дым.

Песня дымом на задворки

И вдыхаем песню мы.

А вдохнул - осядет в легких,

С кашлем вылетит с утра.

Вот дорога чуть просохнет -

И нам песню петь пора.

Русская осень

К переносице сдвинувши брови,

смотрит осень из хляби небес;

окропленный листвою, как кровью,

затихает растерзанный лес.

Все дороги унылы и долги,

и великая стынет река;

по пустыням с Камчатки до Волги

льется грустная песнь ямщика.

Два столетья назад и что ныне -

все на что-то надеясь, мы ждем,

запиваем жизнь горькой полынью

и потом эту горечь блюем.

Полнарода лежит по канавам

и вдыхает земли благодать.

И кто трезвый еще - пьет за славу

и стремится упавших поднять.

Осень темная к вечеру схлынет

и закат затухает вдали;

и, зимы ожидая, застынет

все холодное тело земли.
Как пороша - так в путь снарядятся,

не спеша запрягая коней;

хохот, свист, и глядишь - уже мчатся,

снег взметая, пугая людей!

Осень тяжкая - там, за спиною,

и от скорости кони пьяны;

мчится Русь, очертясь, над землею

через ночь от зимы до весны.

Но ямщик перестанет горланить,

и заснет, притомившись, ездок;

остановятся тяжкие сани.

Дремлет Русь. Затеплился восток.

Колея

Сергею Шальневу с благодарностью за идею стиха

След от санок параллельный

Не сойдется никогда.

Жизнь уходит в запределье

И, похоже, в никуда.

Мы с тобою не родные

Параллельные черты,

В бесконечности застынем

Среди вечной пустоты.

Не познает братец брата,

Не порвется параллель.

В тонкой нити жизнь зажата,

Параллельность - самоцель.

Горизонт объединяет

Параллельные пути.

И кто умер, - тот узнает

И поймет, кто смог дойти.

Осень дышит

Осень дышит светлым вдохом,

Выдыхая тишину.

В небе, темном и глубоком,

Можно взглядом утонуть.

На обочине дороги,

Что проложена меж звезд,

Месяц дремлет одинокий,

Тощий, как в суровый пост.

Взглядом месяц провожает

Листья с веток тополей;

Пав на землю, листья тают:

Ночь чернее, ночь темней.

Бережет тепло прохожий

И клянет ненастный путь.

Ветер ветки жадно гложет

И пугает, так что жуть.

И заставит оглянуться

Каждый лишний шум и стук,

И испуганно пригнуться,

Пряча в сердце свой испуг.

Но пройдет ненастье мимо,

Месяц - ярче, ночь - светлей;

Путь подернут бледным дымом

От луны и фонарей.

И прохожий улыбнется,

Видя месяц в облаках:

Бледный месяц свет от солнца

Отразит в его глазах.

Зримая осень

Невидимо лето, но зримая осень

мне дышит в окно и ветками бьет;

и частым дождем, упрямая, косит,

и ветром сквозным до костей просечет.

Смотрю я на лета гнилое начало

и дума шальная мне ум бередит:

что больно природе, природа устала,

любовь ее к жизни, похоже, что спит.

Вся власть - холодам, и метелям, и вьюгам;

и жмитесь, и грейтесь, ищите тепло

в остывших телах и руках друг у друга,

кто с теплой душою - вцепляйтесь в него!

Порвите в куски, растащите на части,

ведь мало таких (почти что святых!),

упейтесь своею холодною властью,

комочек тепла погасите в других.

Тогда будет ровно - ни проблеска света,

ни лучика солнца, ни грамма тепла;

и люди воспримут холодное лето

частицей зимы, где любовь умерла.

* * *

Смотри, зима прибила к земле остатки лета,

подгнившею листвою теперь наш устлан путь,

и мертвое тепло в глуши укрылось где-то,

и воздух столь тяжелый, что тяжело вдохнуть.

И режет ухо крик летящих песен к югу,

и влажная земля уж влаги не преймет;

смотрю за горизонт: уже бушует вьюга,

и за моей спиной - застывший в лед восход.

Стремительна и зла походка бабки старой;

по окнам стук да стук, кто не готов еще?

Нагонит, обожжет лицо своим угаром,

иль двинет палкой в лоб, и вгонит в забытье.

И - тяжело идти, и пальцы отморозил,

и проклят трижды день, когда я в путь пошел;

но слышишь, звонко как скрипят саней полозья,

и слышен чей-то смех: все, значит, хорошо.

Пусть солнце не догнал, пусть сжали небо тучи,

и снег, как будто тьма - от неба до земли -

я вижу, робко как сквозь тучи рвется лучик,

и к солнцу вдаль плывут сугробы-корабли.

* * *

По мытарствам ходил,

подаяний просил,

спотыкался о камни дорог.

Видно, Бога любил,

да людей позабыл,

коли места найти он не смог.

И мочил его дождь,

и бивал его град,

и ступня стала твердой как жесть.

Духу пусто без мира,

но к миру назад

не пускают гордыня и спесь.

- Я - с отметой монах! -

зычный крик в городах

собирал небольшую толпу.

- Правда - в этих руках,

пыль - на этих ступнях,

много хаживал, Слово реку!

Но смеялись в толпе,

но плевались в толпе,

расходились домой, по делам.

Он спускался к реке,

и топился в реке.

Пусто в сердце - и пусто словам.

* * *

Воет ветер, стонет сердце.

На дворе темным-темно.

Тщетно в темень ту всмотреться:

зги не видно все равно.

Ухнет филин, фыркнет кто-то

средь полночной темноты.

Страх по горлу - аж до рвоты.

Сад в окно крестит кресты.

Спать хотел бы, но не спится,

и мерещится во тьме

костяная колесница

и возница - будто смерть...

Окрестил углы и окна,

сел в постели. Зуб стучит.

Что же мышь в подполье смолкла?

И сверчок почто молчит?

"- Грешен, Боже! У могилы

я разверзнутой стою.

Слаб мой дух, иссякли силы,

душу ночи предаю!"

Свет зажег - а ночь плотнее,

как удавка - сквозь окно,

обернулась вокруг шеи...

Меркнет свет... в глазах темно.

Калека

Дыханье больное, и шаг мой нетверд,

И кажется, вовсе пропала дорога.

Рукой не достанешь отсюда до Бога,

И даже в том случае, если ты мертв.

Я только вчера на коленях полночи

Стоял пред иконой, и плакал, и ныл;

Я тщился: Господь меня слушать захочет.

Я понял: господь обо мне позабыл.

Где палка, пастух? Я отбился от стада;

Ни зги, все кромешно, не видно следа;

А сполох вдали - это отблески ада,

Земля под ногою течет, как вода.

Так что же, стоять? За спиною лишь темень;

Ни звука, ни вдоха - молчанье могил!

А с правой руки - будто кремень о кремень,

Бьет небо о землю из всех своих сил.

Стою и молчу. И как мертвые - губы.

Мне нечего в мрак этой ночи шептать.

Дрожащей ступней слышу горние трубы,

Но ангелам здесь уж меня не догнать.

- Ты поздно хватился - я вижу, я знаю!

Я к этому шел от утробы своей.

Вон, сполохи видишь? ТОТ свет выбираю,

Как сотни и тысячи умных людей!

Дыханье больное, и шаг мой нетверд,

И вьется к закату живая дорога.

Калека душой не потянется к Богу.

И даже в том случае, если он мертв.

Непрощенный

Стою на берегу реки.

Вода течет, как неживая.

Качает мертвые венки

и бьется о берег, рыдая.

Здесь труп нашли.

Вон там, в кустах.

Прибило грешною волною.

И любопытных гонит страх

от места, где все неживое.

Лишь ива, ветви наклонив,

последний лист с себя срывает,

и ветра жесткого порыв

по черным волнам пробегает.

Здесь осень раньше, чем везде

траву пригнула злой рукою...

Венки качает на воде,

и дух здесь не найдет покою.

Весной вода здесь оживет,

и восстановится теченье,

и призрак грешника уйдет,

считавшего, что жизнь - мученье.

Падший

В полумраке пещеры

воздух теплый и затхлый.

Над остывшим костром

вьется серый дымок.

Кто-то мрачный сидит,

чистит ржавые латы,

дышит глухо и страшно,

как всегда, одинок.

Он мечтает о дне,

когда сможет подняться

к небу, солнцу и ветру,

и к тварям земным.

Перебитые крылья понесут -

через боль удержаться -

и не пасть снова в бездну

с проклятьем немым.

* * *

Вот кончаются мысли,

Истончается свет.

Ощущенье, что в жизни

Ничего больше нет.

И дожить бы до завтра,

И дойти до весны.

В слабом пламени свечки

Испаряются сны.

И куда ни пошел бы -

Ты под взглядом икон,

И чего не сказал бы -

Все равно не спасен.

И чего б ни подумал -

Все откаплет в зачет.

Если к смерти стремишься -

Даже это пройдет.

Не накопишь богатства,

Не взрастишь райский сад.

На земле не ужиться? -

Даже это простят.

И смотрящему в осень

Если жизнь не мила -

Есть у осени просинь -

Высока и светла.

И снова

Пролился лунный свет,

И что-то снится миру,

И ветер шелестит весеннею листвой;

Лишь он бредет один, и все ему постыло,

Тоскливых мыслей полн, поникнув головой.

Ему луна - мутна, и ветра жуток шелест,

И в такт его шагам все тише сердца стук.

И кажется еще (он в это точно верит)

В полметра три шага - и упадет, как труп.

Не зная, жить к чему - в траву, раскинув руки -

И мутным глазом он пьет яркую луну;

И сердце прямо здесь, не выдержавши муки,

Как камень - легкий всплеск! - опустится ко дну.

Вскочить бы и рвануть сквозь паутину жути

Туда, где солнца свет и ближе, и ясней,

Где в землю не ушли так близкие нам люди...

Тут по его щеке взобрался муравей.

Железные мысли

Ворох трав и нервы в узел.

Я себя не узнаю.

Вместо призрачных иллюзий

Я железные кую.

И в погоне я за солнцем,

Пока вечер не издох -

Стекла выставлю в оконце,

День на выдох, ночь на вдох.

За великою рекою,

Где ярится новый век,

Болен смертною тоскою

Слабый старый человек.

Снизойти до трав и плевел -

Что посеешь, то пожнешь.

Все пути ведут на север,

А пути на запад - ложь.

И скулит побитой псиной

Затихая, день у ног.

И являет мир картину,

Как любовь ушла в песок.

Полон тяжкого томленья

От печали и тоски,

Я кую стальные звенья

Твердым почерком руки.

Выйди из тени

Выйди из тени, боящийся света.

Вижу, тебя запытала тоска.

Знаю: ты любишь холодное лето,

Мрачную осень, смотреть в облака.

Гибель живого - горячим похмельем,

Кровью по венам волной пронесет.

Темное связано с буйным весельем.

Светлым - забвенье, а темным - почет.

Что еще память зацепит в потоке,

Что еще даст подержать на руке?

Светлые жалко бормочут о Боге,

Но, как и темные, тонут в реке.

Ах, закружило, и вертит, и крутит!

Некогда думать, мечтать и страдать.

Люди, куда вы? Постойте же, люди!

Быстр поток, и других не догнать.

Выйди ж из тени, боящийся света.

Знаю, как больно отвыкшим глазам.

Робких приветствует божее лето,

Свет прикасается к бледным щекам.

* * *

Ночь морозна. Ночь луною

Странно так освещена;

Над застывшею землею

Льется снегом тишина.

Бом! - ударит в тьме морозной

Хитрый черт по небесам.

Осыпает небо звезды

И кидает в ноги нам.

Мир в предчувствии рассвета.

Громом грянет в тишине

Слово, сказанное где-то

О тебе и обо мне.

Этой ночью тихим шагом

По полям прошел Исус

И рассыпал щедро благо

Слово истины из уст.

Осеннее небо

Небо осеннее, в серых подпалинах,

Взгляд привлекает своей простотой;

Сплавлены вместе надежда с раскаяньем,

Ветер шуршит отлетевшей листвой.

Путь меж деревьев тропиночкой узкою;

Осень мне зримо о Боге твердит:

То обернется строптивою музою,

То дикой птицей вдали закричит.

Все, что создал - вместе с осенью прожито,

Этим дождем и листвой крещено,

Линией жизни в ладонях проложено,

Золотом Бога в душе прожжено.

В осени - жизнь и бессмертье Исусово,

И как причастье - осенняя плоть.

Листья ложатся на ложе прокрустово,

Тихо по листьям ступает Господь.

Золото Господа

Будет гореть рассвет,

Вновь потечет вода.

Будет весь мир согрет

Золотом Господа.

Мрачные стены падут,

И воспоет душа.

Светлые люди придут,

Будет легко дышать.

С запада на восток,

С юга на север ширь -

Света сойдет поток:

Пей, удивляйся, мир!

Сгинет ужасный мрак,

В мире взойдет звезда.

Верю я, будет так

Под небом Господа.

Калика

Калика убогий, слепенький

От двора к двору ползет.

Серой массой отдохнет на лесенке -

Тяжело дыханье, скошен рот.

Люди сторонятся, брезгуют, -

И никто не остановит взгляд;

Может, бросят рядом деньги медные,

А скорей всего - без цели заспешат.

А уродец с палкой деревянною

Бельма душам устремляет вслед,

Крестит души пальцами проказными

И целует светлый духов след.

Летний звон

Летит по миру летний звон -

Звон сотен мелких колоколец.

Мир летним звоном опьянен,

И мнится мир звенящим полем -

Где над цветком звенящий шмель,

Пыльца дрожит в звенящем свете,

И солнца луч вобравший хмель

Всю зиму будет пахнуть этим.

И нет печали и тоски,

И горе душу не терзает,

И все шаги твои легки,

Как будто душу отпускают.

И вот по полю ты идешь

И слух ласкают нити звуков.

И звуки эти слухом пьешь,

Душой касаясь мира духов.

Душу выплюнул

Разорвался от тоски,

Разлетелся я -

А за каждым за куском -

Злая бестия.

Люди новые идут,

Вроде светлые,

Только души все у них

Незаметные.

Вышел вечером гулять -

Дождик вылился,

Тучи серые на мир

Опустилися.

И напился бы я пьян -

Утром выпил все.

И хожу, не знав нирван,

Так и не спасен.

Не заметил, как на свет

Опустилась ночь,

Так что даже полумрак

Разорвало вклочь.

И пошел, под ветер стал,

Песню выкрикнул.

Только, крикнувши, упал -

Душу выплюнул.

Этой весною

Чуть дрожит за окошком

Распустившийся лист.

Воздух этой весною

Удивительно чист.

И струятся по миру

Змеи новых дорог,

Ветер, хилый и сирый,

Бьется в каждый порог.

И разносит по свету

Ветер новую весть,

Но слепцы и калеки

Весть не могут прочесть.

И тогда ветер робко

Шепчет в уши слепцам

О победе над смертью,

И что есть божий храм,

И что к горнему миру

Возрождается мост,

Что становится ближе

Тусклый свет дальних звезд.

Меж землею и небом

Понатянута нить,

И что это - причина,

Почему надо жить.

Эпилог

Ехал в транспорте. Стою позади, на площадке автобуса. Впереди на сиденье сидит потасканный старичок в засаленном пальтишке, с трясущейся челюстью. Вижу, что он держит в руках газету, встряхивает ее нервными мелкими движениями. Я вижу, что глаза его, мутные, белесые, бегают по строчкам...

И тут до меня доходит, что в его руках и не газета вовсе, а обрывок газетенки, долгое время валявшийся где-то; может, из помойки, может, долгое время этот кусок газеты носило по улицам...

О Господи! - доходит до меня. Как же так, как же?

А старичок все встряхивает газету, как бы читая ее.

И он как бы едет в автобусе как бы домой.

И на улице как бы весенний вечер.

И он как бы живет.

И получается, что и я как бы еду... твердо уверенный в реальности, как и старичок.

И, разумеется, мой автобус доедет до конечной остановки, я сойду и легким шагом пойду домой.