Аннотация: Пилю свой мозг. Зачем? Чтоб не пилить другие...
ЭВЕРЕТТИКА ИЛИ МЕЖЗВЕЗДНЫЙ ЧЕРНОВИК
Прошлое - это нечто, распространяющееся из ума. В этом 'нечто' есть звезды. Это - факты. Факты - это письма, дипломы, фотографии, справки, следы помады и даты записей в дневниках. Еще - секс и следствие его - дети. Между фактами - черный космос. Черный космос человеку не по нутру, ему в жилу ясный день, потому он интерполирует, используя звезды. Так черный космос заполняется вымыслом, иначе - жизнью.
Таких 'жизней' может быть много. Сегодня одна, завтра другая. Все зависит от фантазии, от настроя сознания.
Эвереттика - это мировоззренческая позиция, согласно которой реальный мир представляет собой множество реализаций мыслимых миров.
ПРИРОДА ЗАКЛАДЫВАЕТ В ЧЕЛОВЕКА СВОЛОЧНЫЕ КАЧЕСТВА,
...Жестокость, коварство, бессовестность, так же, как и тупость, их мать, нужны природе и обществу, как земля и воздух. Природа закладывает в человека сволочные качества, чтобы выжить, и потому они, эти качества, не исчезли, как хвост и сплошной волосяной покров; они нужны, чтобы как можно больше людей умерло, то есть было изведено ближними, до того, как мутации превратят их в мины замедленного действия, мины, срабатывающие через десятки лет.
Она, эта природа, делает все, чтобы не сжечь себя теплом десятков миллиардов человеческих тел и того, что их согревает. Она рожает пассионариев, затевает войны, революции и контрреволюции, пропитывает государства коррупцией и преступностью. Она это делает, чтобы не убить своих носителей запредельной численностью. Природа это делает, но получается не очень - ведь мы ее дети...
Давайте посмотрим вокруг! Что мы увидим? Мы увидим бесчисленное множество никому не нужных людей, людей, не нужных ни государству, ни родителям, ни близким, ни даже самим себе. В одной только России официально насчитывается от полутора до пяти миллионов брошенных детей. А кто может бросить собственного ребенка? Только зряшный человек. И эти зряшные существа живут, они глушат себя безудержным потреблением алкоголя и наркотиков, они распространяют вокруг себя волны безнадежности, отчаяния, тщеты, волны, рождающие в более удачливых членах общества убийственное для всех презрение к людям.
И это еще не все. Ради таких самим себе не нужных людей, а их по всей земле десятки миллионов, может быть, и сотни миллионов, работают фабрики и заводы, работают, чтобы произвести для них спиртные напитки, закуски, дезодоранты, туалетную бумагу, шприцы, горячую воду, похоронные принадлежности и многое, многое другое. И все эти фабрики и заводы выбрасывают в атмосферу углекислый газ, смертельный для человечества газ, газ, рождающий парниковый эффект. И сами они, эти себе ненужные люди, выдыхают этот пассивный, но безжалостный газ, газ, который в скором времени убьет будущих Микеланджело, Пикассо, Дебюсси, Петрарок, Плисецких, Аристотелей и Андреев Платоновых!
...В природе существует всеобщий закон - люди счастливы, пока растут, пока узнают, пока совершенствуются. Дети, например, в большинстве своем счастливы, потому что растут, счастливы люди, которые каждый день постигают что-нибудь новое. А в будущем мире человек будет совершенствоваться, будет расти до самой смерти, будет расти, и будет счастлив до самой смерти, будет счастлив и умрет счастливым!
...Стадо шимпанзе просыпается утром, обезьяны едят зелень, потом чистят свои шкуры, потом валяются до обеда, потом идут на новое пастбище. Едят, ложатся спать, спят, потом чешутся, потом опять едят. И все это изо дня в день, от рождения до самой смерти. И вот, этим самым шимпанзе высшее божество, высший разум вкладывает в голову частичку самое себя. И шимпанзе чудесным образом превращается в человека. И просыпается утром, ест, идет работать, чтобы иметь еду, снова ест, спит, трахается. То есть в принципе занимается тем же, чем занимаются шимпанзе. Так зачем же ему эта божья искорка в голове? Для чего она? Чтобы есть не ветви деревьев, а кефирчик от 'Данон'? Чтобы чистить зубы не ногтем, а электрической зубной щеткой? Или чтобы, сидя в Моршанске, болеть за Чикаго Блэк Хоукс?
Хотя, если рассудить, и я обезьяна. И это поражает! Я, тупой, совершенно никчемный человек, вечно ошибающийся человек, низменный человек, оказывается, еще и стою над кем-то! И это меня ужасает, ужасает и подвигает на действия, на попытки поднять до своего уровня, то есть до уровня тупого, никчемного и низменного человека! Представляете, поднять!
Я тупею с каждым новым днем. Мысли забыли мою голову. Я хочу лишь есть, пить и заниматься сексом. Это хорошо, но воспоминания тянут меня в могилу. Я вспоминаю, как каждая былинка рождала мысль, каждый человек - рассказ. Видимо, я умер. Меня отравила действительность. Мне тошно смотреть на детей, мечтающих о предметах и браке. Я думаю, что нужна война, страшная война с вероятным противником, в которой умрут блохи, но люди выживут. Человек должен выживать, он должен бороться и видеть безвременную смерть, смерть рядовых и командиров, смерть героев и трусов. Из-за безличия цивилизаций люди берут винтовку и стреляют в школах, в которых выращивают плесень. Это не годится. Нужно слиться в армии и столкнуться, чтобы женщины рожали детей, которые скажут: - Я вырасту и рожу солдата, я вырасту, и стану солдатом...
Мы бы выжили в этой войне, погубив ничтожеств или сделав из них героев.
Но нет для вас и меня войн, и потому мы сгнием при комнатной температуре, нормальном сахаре и упитанности. Если мы не объединимся в армии, власть возьмут мелкие хулиганы, они будут исподтишка бить нас в висок, и мы исподтишка станем умирать.
Правда, можно построить новый БАМ или даже коммунизм, но мы есть теперь серые мыши, а удел серых мышей - мышеловка.
...Пригород Душанбе, мы идем в гости - бабушка, дедушка, брат, сестры бабушки с детьми и родственниками. В какой-то момент они засомневались, правильной ли дорогой идут. Что-то вошло в меня, и я сказал, что приведу их к нужному дому.
- Ты же никогда там не был? - сузила глаза бабушка.
- Приведу, - твердо ответил я и через пару кварталов сказал: - Вот этот дом!
В старших классах я гадал на будущее и всегда угадывал. Ошибся лишь однажды, когда сказал, что А. будет на днях вешаться (вот дурак!). Не угадал. Она отравилась. Пыталась отравиться.
Потом эта сила хранила меня. В штольне я делал шаг, и на место, где я только что стоял, падал "чемодан" килограмм в двести. Я падал в 30-ти метровую пропасть, чтоб только удивиться. Я опаздывал на работу, и на перекрестке, который я должен был проходить в 8-10, в 8-10 случалась ДТП с десятком машин. Стоило мне кого-то возненавидеть, он падал и летел в тартарары.
Все мои враги умерли или медленно умирают. Я плачу за это. Когда меня проклинают, у меня страшные головные боли.
Ото всего этого жизнь идет наперекосяк. Я перестал ходить в театры, потому что знаю, чем все кончится. Я вижу женщин насквозь и даже слышу. Мне неинтересны рестораны и путешествия - я знаю, чем все кончится. Я бы мог работать, предостерегая людей за деньги, но деньги мне не нужны, а людям нужны мошенники, Нет, я счастлив, я смеюсь и хохочу, я знаю, когда умрете вы, но не знаю, дадут ли умереть мне. Иногда я думаю, что меня берегут для чего-то великого. Пять лет я начал писать роман просто чтобы писать, не пить. Но писал не я. Кто-то водил моей рукой, кто-то вычеркивал абзацы и главы, кто-то поднимал посреди ночи, чтоб набрал пару строк. Кто-то заставил меня отредактировать роман 47 раз, полностью тем его изменив.
Вся эта сила пришла ко мне в утробе моей 16-ти летней матери. Именно эта сила не позволила убить меня абортом, которого желали все. Именно эта сила согрела мою плоть, когда меня, 3-х летнего, выставили на мороз, чтоб замерз и освободил от себя близких. Во мне сила человеческого зла, помноженная на сочувствие Бога.
Сейчас я желаю, чтобы под Новый год ничего страшного не случилось, но чувствую, случится. Молитесь и просите!
P.S.
Спустя неделю после опубликования этой записи случилось землетрясение в Сибири и 2 взрыва в Волгограде. Потом пошла Украина.
и так далее
БАЙКИ НА ТЕМУ 'ПРОДУКТЫ КОНЧИЛИСЬ'
Однажды у нас кончились продукты - в горах, в поисковых отрядах, мотающихся туда-сюда, это часто случается. Осталось только полмешка окаменевших заплесневелых каменных буханок, а до вертолета неделя. Оружие в те времена хлопотно было иметь, и стали мы сурков в петли ловить. А они, умные, почувствовали наш нездоровый интерес, и все, как один, залегли в своих норах. Весь сезон табунами бегали, а тут ни одного, хоть плачь! Наконец, через два дня один все-таки удавился... Дохлый такой, шерсть клочьями, и блохи, с муху величиной, тучей из него летают. Стал я его разделывать - шкуру снял, брюхо, блин, распорол. А там, представляете, солитёр, зеленый такой, длиннющий. Шевелился так недовольно, что без приглашения явился - они ведь гостей не любят, они сами любят в гости. Меня, клянусь, чуть не вырвало, хотя, честно говоря, не вырвало только потому, что нечем было. А коллеги, посмотрев на мое кислое от этого лицо, поговорили, поговорили и решили выкинуть беднягу-сурка, конечно же, поручив это мне - я ж был с ним в непосредственном контакте. Ну, я и забросил его на скалы подальше. В полете внутренности вместе с червяком вывалились - пришлось их закапывать. И знаете, что дальше было? Сплошная проза полевой жизни. Два дня мы ходили вокруг сурочьей тушки, а она завялилась на ветру, симпатичная такая стала, в общем, аппетитная почти. Собратья же бедняги вовсе исчезли, как ветром их сдуло. Короче, к вечеру третьего дня, когда буханки кончились, переглянулись мы с товарищами, потом порубили сурка на мелкие кусочки и зажарили в его же жиру до красноты. И съели наперегонки, таким он вкусным оказался. Вот такие дела...
Однажды в Карамазаре - это рудный район в Северном Таджикистане - у нас продукты кончились. Машина во время не пришла и мы одни макароны жрали. А рядом с палаткой, - она в русле пересохшей реки стояла, - под корнями вывороченного дерева была яма, набитая рыбой и... змеями. Чем только я крючок не наживлял - не клюет и все тут! Долго ходил вокруг, но, делать нечего, полез в воду. Смотрю - не трогают гады! А рыбы море - в плавки сама лезет. Такой азарт на меня нашел - ловлю под корнями - и в ведро! Поймал очередную, вынул из воды - змея, не рыба! В ладонь не помещается. Но меня уже понесло - выкинул ее на берег и опять в воду. Вытаскиваю, смотрю - опять змея, а в пасти - маринка, сантиметров на двадцать пять, наверное, только хвост наружу торчит! 'Ах, ты, дрянь этакая, - говорю, - отдай на место!' - схватил рыбину и тащу наружу. Змея извивается - жалко ей...
За долгую свою полевую жизнь, как и где я только не ходил по-большому... Особенно нравилось в тайге, в буреломе! Выберешь дерево, что поровнее, повыше легло, заберешься на ствол шершавый, штаны спустишь, обмажешь задницу и все остальное чем-нибудь от комарья и сидишь, природой любуешься. Сопки мохнатые вдалеке разлеглись, белочки по кедрам скачут, бабочки под ногами порхают, а сверху, руку только протяни, гроздь висит кроваво-спелого лимонника... Красота! Сплошная поэзия!
А на вершине повыше или хребтике! Красота кругом - ледники, пикушки заснеженные... Сядешь на проталину, где подснежников поменьше - жалко цветочков, посидишь полчасика и легко как на душе становится - не описать! А в полевой сумке мешочки пробные припасены для такого случая... Особенно я любил ситцевые с цветочками - фантазию они будили только так. Возьмешь такой в руки и видишь воочию швею-практикантку, ее белые руки, плечи открытые, город видишь летний и девушек в таких платьицах...
А в пустыне, когда ветер сильный, туго с этим делом, особенно в иранском Дашти-Луте. Не знаешь, куда и полетит, ведь так закрутит...
Великовозрастный хулиган Лякса, отсидевший три года за нетактичность общественного поведения, был первым моим уличным педагогом. 'Иди буром, шкет, - говорил он мне, маменькиному сыночку, придвинув голову и презрительно морща лицо. - Всегда иди буром, все они шавки, а другим ты не нужен'.
Я не раз успешно следовал этому совету и последний раз в Приморье.
...Был затяжной тайфун, мы выскочили из тайги обсохнуть в Кавалерово. Шустрый Ленька, партийный шофер и приятель, тут же где-то заработал и пригласил меня посидеть в местном ресторане. Поев, попив от души, живую музыку послушав, мы увидели девушку, единственную во всем зале. Симпатичное томное личико, фигурка точеная, и у Леньки слюнки потекли, однако пригласить ее на танец трехпудовый мой товарищ долго не решался: рядом с ней, хищно пригнув головы, сидели такие мордовороты - и я бы не решился! Лишь после четвертой рюмки ринулся он на амбразуру - и, слава богу, вернулся ни с чем. Я принялся над ним подтрунивать, а он послушал, послушал, весь пунцовый от расстройства, и говорит:
- Перетанцуешь с ней - ставлю литр армянского!
Делать нечего - коньяк в графине кончался, и пошел я приглашать. Подхожу, мордоворотов вежливо так спрашиваю:
- Позвольте, уважаемые, вашу даму на танец пригласить.
От наглости такой мордовороты оцепенели и стали в таком состоянии напряженно соображать. А принцесса, недоуменно на них глянув, молвила:
- Ах, нет! Простите бога ради, я устала, я посижу...
А меня понесло, тем более кавалеры ее продолжали цепенеть, выискивая в моем антураже черный пояс или хотя бы финку, и я, пожав плечами, говорю:
- Что ж, будем танцевать сидя
И, усевшись в свободное кресло, стоявшее у соседнего столика, подкатил к девушке, взял сидение за подлокотники и потащил на площадку - какой, извините, политес: полдюжины армянского - это полдюжины армянского! Музыка на мгновенье сбилась, кавалеры набычились, посетители наличные застыли с поднятыми вилками и фужерами, а мы закружили, сидя закружили, под оживший полонез Огинского! Когда он благополучно завершился, я вернул девушку на место, как была в кресле, и не побили меня не только за наглость, но и за то, что к тому времени в глазах у нее светился неподдельный интерес, а на лице - сладкая полуулыбка...
В начале одного из полевых сезонов у дверей моей землянки поселился огромный ярко-рыжий волкодав. Кормил я его с опаской, и ни разу не погладил, такой был страшный.
Через неделю после появления пса ко мне зачастили чабаны: продай, да продай, очень породистый, мол, пес. Наконец, не вынес я их назойливости, да и мяса свежего хотелось, и уступил собаку за полбарана. Принес плату пастух, бросил на землю и веревку сует с просьбой псу морду обвязать. А тот голову сразу поднял, оскалился с рыком и прямо мне в глаза весьма выразительно посмотрел: 'Разорву, мол, дурачок, на части, и не заметишь...'
Что делать? 'Твоя собака - ты и обвязывай', - сказал я пастуху, взял мясо и, подмигнув псу, в землянке своей скрылся. Пришлось чабану самому с собакой договариваться. А через два дня выхожу утром в маршрут и вижу - пес этот опять на своем месте лежит и обиженной мордой в пустую миску тычет! Потом я его еще несколько раз продавал, и мяса свежего у нас было навалом.
Однажды на Сардай-Мионе, это река на Тянь-шане, пошли мы с Фернером, завскладом нашей геологоразведочной партии, ловить форель. Через час у него было штук десять, а у меня всего одна, хилая, на кукане болталась. Подошел я к нему, спрашиваю, на что ловит. А он молчит, улыбается - немцы они все такие, никогда опытом не поделятся, потому как он денег стоит. Ну, я сделал вид, что обиделся, отошел в сторону, а потом подкрался втихаря и стал за ним наблюдать. И вот вижу, поймал Фернер очередную рыбину, повесил на кукан, потом оглянулся, увидел, что вокруг никого, под плавки пальчиками залез и, морщась от боли, волосок вырвал. И намотал его на крючок, и тут же форель на полкило вырвал! Я подошел к нему и говорю:
- Ну, все ясно, секрет у тебя, оказывается, хреновый!
И у него на виду вырываю волосок у себя, конечно, накручиваю на крючок и удочку забрасываю. И ничего! А Фернер поулыбался, поулыбался и ехидно так говорит:
- В следующий раз, Руслан, в следующий раз поймаешь! Потому как, чтобы такую наживку приготовить, надо две недели усиленно сношаться и в баню не ходить!
Вечно со мной что-то случается. Вот недавно генерал-майора в отставке обыскивал, то есть прямо напротив поста ВАИ по карманам и за пазуху лазал. А он стоял, пьяный, и довольно улыбался...
Было это под Новосибирском, я туда к дяде Эдгару ездил, он директор одного известного санатория. Как-то вечером накушались мы шашлыков и водки с ним и этим бывшим генералом, накушались и поехали в генеральский удел продолжить. А по дороге дядя обнаружил, что у него пропал бумажник с крупной суммой денег. На меня он, конечно, подумать не мог, а в шашлычной мы сидели в отдельном кабинете, и никто к нам не входил. И дядя напустился на генерала - ты, мол, взял больше некому! Остановил машину прямо на посту (генеральскую машину в тех краях все знали, он мог хоть задом наперед и зигзагом ездить), и попросил меня обшарить карманы обвиняемого. Я попытался отказаться, но Эдгар был непреклонен. Я знал, что с выпившим дядей лучше не связываться, лют он пьяный, да из газет всем известно, что генералы на руку не чисты. Ну, и обыскал.
Это было кино! Представьте, ваишники в касках, вооруженные, глазами нас сверлят, а я посередине дороги генерала шмонаю... И, вот, дикий случай, нашелся бумажник во внутреннем кармане его пиджака! Все мы мгновенно отрезвели, дядя даже отрезвел. Стоим, друг на друга растеряно смотрим, не знаем, как дальше жить. Но детектива из этой истории, слава богу, не получилось, получилась трагикомедия. Генеральский шофер вышел из машины, закурил, посмотрел на темнеющее небо и сказал усталым голосом человека, все повидавшего на своем веку:
- Вы пиджаками поменяйтесь, и все будет в порядке!
Короче, через минуту мы ехали, заливать несостоявшийся инцидент водкой - не крал, оказывается, генерал кошелька, просто одел по пьяни пиджак моего дяди...
В колонке играет 'Месячко ясный'. Настроение плево-терпимое. В сосудах давление 165\90. В кастрюле белесая сосиска за 151 RR\кг. В сосиске мясо 30%, плавленый сыр 30%, соя 30%, краситель 1%, фосфаты для удержания влаги 5%. Остальное бумага. В унитазе журчит питьевая вода. В растении на подоконнике гераниевое масло. В кране с холодной водой новая кран-букса. В компьютере электроны бегают за фотонами, и последние улетают к моим глазам. Из крана с керамической кран-буксой капает горячая вода. Стул скрипит. В окне - Люблино. Дерево. Клен. Голый. Проехала машина. В потолке напряглась арматура. В лампочке работает закон Ома. За стеной надрывается электродрель со сверлом по бетону. В прихожей никого нет, и потому в зеркале ничего не видно. В колонке погода. В квартире никого нет. В книге Мориака "Агнец" 14 фиолетовых закладок. В пинетке на полке над компьютером нет ноги дочери. На подоконнике еще куст горького перца высотой 40-50 см. В растении вирус табачной мозаики. Плодам наплевать. Их 7 штук. В 4-ти - хлорофилл. в 3-х красный пигмент. В холодильнике 1,5 литровая бутылка пива. В пиве углекислый газ. На холодильнике лещ из Атырау за 500 теньге. Рядом две воблы оттуда же по 100 теньге. На ковре - чешуйки леща. Еще один лещ в желудке. В углу за спиной кто-то прячется. В пылесосе пыль. В голове слабые электрохимические процессы. Воображение спит В крови гемоглобин, никотин, этанол, поливитамины, наследственность. Пока.
Был у нас геолог (главный) Ефименко Валентин Николаевич. Неплохой мужик, но хохол. В молодости прославился тем, что застрелил медведя, отнес на кухню и потом потребовал списать с него 'кресты' за месяц, то есть хотел бесплатного питания:
- Я ж рисковал!
Однажды приехал ко мне на участок, мы походили, походили до вечера, потом спать легли в моей палатке. Я в мешок залез, спросил:
- Что, спим?
- Спим, - ответил он, и я лампу керосиновую задув, глаза закрыл, и, значит, в страну Морфея в спальнике неторопливо поплыл, как в индейской пироге. Но недалеко уплыл, ибо Ефим волну поднял - шебаршится начал, то есть что-то искать. Нашел, наконец, минут через пять, я уж думал: скорпионы на него налезли - не любят они хохлов. Оказалось, спички искал. Зажег, и ко мне по-профессорски обратился:
- Ты, Руслан Альбертович, неправильно лампу потушил! Фитилек-то надо сначала прикрутить, а ты сразу дунул. Смотри, как это делается. Показав мне, как надо тушить керосиновую лампу, он заснул. В 82-м, когда я сломал руку подчиненному (перед самой поездкой в Афган!), и тот начал меня сажать, Ефим ему помог, то есть написал характеристику, в которой подробно упомянул все мои драки. Хорошо, однокурсники его скрутили и заставили мне крылышки пририсовать. А так, неплохой был человек. В Афган вместо меня поехал, 4 года в посольстве, танками охраняемом, просидел, отчеты листая прежних лет. А меня бы точно убили, ведь дурак, полез бы в поля...
...Пошли как-то в субботу с Борисом по городу пошляться и неожиданно оказались рядом с домом Софии, давнишней моей подруги. А у Бориса квартира пустая - жена с больным отцом сидит.
- Тут дамочка клевая живет, - кивнул я на дом, задумчивость друга легко расшифровав. - Софой ее зовут. Давай, зацепим и у тебя напьемся до посинения?
- А она еbetся? - спрашивает Борис.
- Глупый вопрос, - ответил я и в подъезд направился.
Позвонили, открыла, ну прачка, прачкой, Голова платком повязана, бесцветная вся, в руках - выкрученная после стирки майка. Борис, ценитель женщин, аж сморщился, такая неприглядная была. Смотрит на меня и глазами потухшими предлагает: 'Давай смоемся? На нее же не встанет?'
А я Софу знаю.
- Не спеши, дорогой, - говорю. - Софа - женщина первый сорт. Правда, Софа?
- Счас буду, - ответила Софа, довольная вся. Видно Борька ей понравился. И повела в гостиную телек смотреть.
Явилась к нам через одиннадцать минут. Конфетка. Клевая в доску - стройная, ладненькая, все французское сверху донизу, все на месте, все показано, ну прямо - 'сахарная тростиночка, кто тебя первый сорвет!' Ну, схватили мы ее под белы ручки и понесли в Борину квартиру. И напились там втроем до раздвоения в глазах.
Софа поначалу кокетничала, но после бутылки шампанского сама на танец живота напросилась. И голенькая совсем на столе прекрасно танцевала...
Сплошной отпад это был, я вам скажу. Совершенное, восхитительное бесстыдство! Бесподобное, призывное красноречие играющих бедер и трепещущей попки! Насытившись этим, упали в постель, она посередине, а у нас с Борисом сплошной пассаж: тишина, решительно никаких намеков на эрекцию. Бананового ликера с шампанским, видно, перебрали - бананы до сих пор у меня отвращение вызывают... А Софи то так, то эдак, а мы лежим, навзрыд от новизны ситуации хохочем. Сунул ей руку между ног, и, смотрю (не чувствую, нет - какие там чувства после двух бутылок и трех фужеров, а буквально - смотрю!) - начались у меня положительные изменения в требуемом месте. Ну, я и бросился на Софи, и только ей ноги раздвинул, как Борька, гад, говорит мне, хихикая гадски:
- Нет, Белый, не выйдет... Щас сдуется, не успеешь.
Конечно, так и случилось... Сглазил, паразит!
Но потом все встало... на свои места. До утра мы с ней веселились, сумела она нас поднять и не раз и по-разному, но самое смешное было в конце. Сплошной, отвратительный разврат, но уже духовный. Когда Софи, наконец, одеваться принялась, выяснилось, что пропали ее французские трусики! Маленькие такие, носа не вытрешь... Час искали тотально - не смогли найти. Лишь на следующий день жена Борина их обнаружила в щели между матрасом и спинкой кроватными... А я ведь искал там. Обычная подлянка свободной женщины - ста баксов не пожалеет, чтобы расписаться в книге отзывов и предложений вашей супруги!
Все началось как в сказке. Милая, отзывчивая Света Ц-ская поступила в наш отдел. В первый ее рабочий день в нашем институте, мы шутки ради сговорились с Сашкой Свитневым и налили себе в обед по стакану 'спирта' (воду в бутылке из-под популярного тогда 'Рояля'), крякнули, выпили. Света озадачилась, но виду не подала. Мы продолжили - стали чай заваривать, но заварки будто бы не оказалось, и я спросил Свитнева:
- Ну что, как всегда?
- Давай! - решительно махнул он рукой.
И я, набрав в цветочных горшках спитой заварки, стряхнул ее в фарфоровый чайник, залил кипятком. Света оцепенела и от чая отказалась. По глазам ее было видно, что она соображает, можно ли подавать заявление на увольнение в день приема на работу...
Да, веселая у нас была компания! Не теряли вкуса к жизни, хоть и получали почти ничего. Смех, переходивший в рыдание, раздавался из нашей комнаты ежечасно...
Через некоторое время, после определенного периода взаимных колебаний (я на двадцать лет старше), мы оказались у нее на даче. Войдя в дом, я, чтобы преодолеть смущение, бросился к духовке готовить заранее замышленный ужин - нашпигованные сыром индюшьи ноги. До сих пор помню ее обиженное: 'Я думала, на меня накинешься, а ты за ноги взялся...'
ЭВЕРЕТТИКА ИЛИ МЕЖЗВЕЗДНЫЙ ЧЕРНОВИК
Прошлое - это нечто, распространяющееся из ума. В этом 'нечто' есть звезды. Это - факты. Факты - это письма, дипломы, фотографии, справки, следы помады и даты записей в дневниках. Еще - секс и следствие его - дети. Между фактами - черный космос. Черный космос человеку не по нутру, ему в жилу ясный день, потому он интерполирует, используя звезды. Так черный космос заполняется вымыслом, иначе - жизнью.
Таких 'жизней' может быть много. Сегодня одна, завтра другая. Все зависит от фантазии, от настроя сознания.
Эвереттика - это мировоззренческая позиция, согласно которой реальный мир представляет собой множество реализаций мыслимых миров.
ПРИРОДА ЗАКЛАДЫВАЕТ В ЧЕЛОВЕКА СВОЛОЧНЫЕ КАЧЕСТВА,
...Жестокость, коварство, бессовестность, так же, как и тупость, их мать, нужны природе и обществу, как земля и воздух. Природа закладывает в человека сволочные качества, чтобы выжить, и потому они, эти качества, не исчезли, как хвост и сплошной волосяной покров; они нужны, чтобы как можно больше людей умерло, то есть было изведено ближними, до того, как мутации превратят их в мины замедленного действия, мины, срабатывающие через десятки лет.
Она, эта природа, делает все, чтобы не сжечь себя теплом десятков миллиардов человеческих тел и того, что их согревает. Она рожает пассионариев, затевает войны, революции и контрреволюции, пропитывает государства коррупцией и преступностью. Она это делает, чтобы не убить своих носителей запредельной численностью. Природа это делает, но получается не очень - ведь мы ее дети...
Давайте посмотрим вокруг! Что мы увидим? Мы увидим бесчисленное множество никому не нужных людей, людей, не нужных ни государству, ни родителям, ни близким, ни даже самим себе. В одной только России официально насчитывается от полутора до пяти миллионов брошенных детей. А кто может бросить собственного ребенка? Только зряшный человек. И эти зряшные существа живут, они глушат себя безудержным потреблением алкоголя и наркотиков, они распространяют вокруг себя волны безнадежности, отчаяния, тщеты, волны, рождающие в более удачливых членах общества убийственное для всех презрение к людям.
И это еще не все. Ради таких самим себе не нужных людей, а их по всей земле десятки миллионов, может быть, и сотни миллионов, работают фабрики и заводы, работают, чтобы произвести для них спиртные напитки, закуски, дезодоранты, туалетную бумагу, шприцы, горячую воду, похоронные принадлежности и многое, многое другое. И все эти фабрики и заводы выбрасывают в атмосферу углекислый газ, смертельный для человечества газ, газ, рождающий парниковый эффект. И сами они, эти себе ненужные люди, выдыхают этот пассивный, но безжалостный газ, газ, который в скором времени убьет будущих Микеланджело, Пикассо, Дебюсси, Петрарок, Плисецких, Аристотелей и Андреев Платоновых!
...В природе существует всеобщий закон - люди счастливы, пока растут, пока узнают, пока совершенствуются. Дети, например, в большинстве своем счастливы, потому что растут, счастливы люди, которые каждый день постигают что-нибудь новое. А в будущем мире человек будет совершенствоваться, будет расти до самой смерти, будет расти, и будет счастлив до самой смерти, будет счастлив и умрет счастливым!
...Стадо шимпанзе просыпается утром, обезьяны едят зелень, потом чистят свои шкуры, потом валяются до обеда, потом идут на новое пастбище. Едят, ложатся спать, спят, потом чешутся, потом опять едят. И все это изо дня в день, от рождения до самой смерти. И вот, этим самым шимпанзе высшее божество, высший разум вкладывает в голову частичку самое себя. И шимпанзе чудесным образом превращается в человека. И просыпается утром, ест, идет работать, чтобы иметь еду, снова ест, спит, трахается. То есть в принципе занимается тем же, чем занимаются шимпанзе. Так зачем же ему эта божья искорка в голове? Для чего она? Чтобы есть не ветви деревьев, а кефирчик от 'Данон'? Чтобы чистить зубы не ногтем, а электрической зубной щеткой? Или чтобы, сидя в Моршанске, болеть за Чикаго Блэк Хоукс?
Хотя, если рассудить, и я обезьяна. И это поражает! Я, тупой, совершенно никчемный человек, вечно ошибающийся человек, низменный человек, оказывается, еще и стою над кем-то! И это меня ужасает, ужасает и подвигает на действия, на попытки поднять до своего уровня, то есть до уровня тупого, никчемного и низменного человека! Представляете, поднять!
Я тупею с каждым новым днем. Мысли забыли мою голову. Я хочу лишь есть, пить и заниматься сексом. Это хорошо, но воспоминания тянут меня в могилу. Я вспоминаю, как каждая былинка рождала мысль, каждый человек - рассказ. Видимо, я умер. Меня отравила действительность. Мне тошно смотреть на детей, мечтающих о предметах и браке. Я думаю, что нужна война, страшная война с вероятным противником, в которой умрут блохи, но люди выживут. Человек должен выживать, он должен бороться и видеть безвременную смерть, смерть рядовых и командиров, смерть героев и трусов. Из-за безличия цивилизаций люди берут винтовку и стреляют в школах, в которых выращивают плесень. Это не годится. Нужно слиться в армии и столкнуться, чтобы женщины рожали детей, которые скажут: - Я вырасту и рожу солдата, я вырасту, и стану солдатом...
Мы бы выжили в этой войне, погубив ничтожеств или сделав из них героев.
Но нет для вас и меня войн, и потому мы сгнием при комнатной температуре, нормальном сахаре и упитанности. Если мы не объединимся в армии, власть возьмут мелкие хулиганы, они будут исподтишка бить нас в висок, и мы исподтишка станем умирать.
Правда, можно построить новый БАМ или даже коммунизм, но мы есть теперь серые мыши, а удел серых мышей - мышеловка.
...Пригород Душанбе, мы идем в гости - бабушка, дедушка, брат, сестры бабушки с детьми и родственниками. В какой-то момент они засомневались, правильной ли дорогой идут. Что-то вошло в меня, и я сказал, что приведу их к нужному дому.
- Ты же никогда там не был? - сузила глаза бабушка.
- Приведу, - твердо ответил я и через пару кварталов сказал: - Вот этот дом!
В старших классах я гадал на будущее и всегда угадывал. Ошибся лишь однажды, когда сказал, что А. будет на днях вешаться (вот дурак!). Не угадал. Она отравилась. Пыталась отравиться.
Потом эта сила хранила меня. В штольне я делал шаг, и на место, где я только что стоял, падал "чемодан" килограмм в двести. Я падал в 30-ти метровую пропасть, чтоб только удивиться. Я опаздывал на работу, и на перекрестке, который я должен был проходить в 8-10, в 8-10 случалась ДТП с десятком машин. Стоило мне кого-то возненавидеть, он падал и летел в тартарары.
Все мои враги умерли или медленно умирают. Я плачу за это. Когда меня проклинают, у меня страшные головные боли.
Ото всего этого жизнь идет наперекосяк. Я перестал ходить в театры, потому что знаю, чем все кончится. Я вижу женщин насквозь и даже слышу. Мне неинтересны рестораны и путешествия - я знаю, чем все кончится. Я бы мог работать, предостерегая людей за деньги, но деньги мне не нужны, а людям нужны мошенники, Нет, я счастлив, я смеюсь и хохочу, я знаю, когда умрете вы, но не знаю, дадут ли умереть мне. Иногда я думаю, что меня берегут для чего-то великого. Пять лет я начал писать роман просто чтобы писать, не пить. Но писал не я. Кто-то водил моей рукой, кто-то вычеркивал абзацы и главы, кто-то поднимал посреди ночи, чтоб набрал пару строк. Кто-то заставил меня отредактировать роман 47 раз, полностью тем его изменив.
Вся эта сила пришла ко мне в утробе моей 16-ти летней матери. Именно эта сила не позволила убить меня абортом, которого желали все. Именно эта сила согрела мою плоть, когда меня, 3-х летнего, выставили на мороз, чтоб замерз и освободил от себя близких. Во мне сила человеческого зла, помноженная на сочувствие Бога.
Сейчас я желаю, чтобы под Новый год ничего страшного не случилось, но чувствую, случится. Молитесь и просите!
P.S.
Спустя неделю после опубликования этой записи случилось землетрясение в Сибири и 2 взрыва в Волгограде. Потом пошла Украина.
и так далее
БАЙКИ НА ТЕМУ 'ПРОДУКТЫ КОНЧИЛИСЬ'
Однажды у нас кончились продукты - в горах, в поисковых отрядах, мотающихся туда-сюда, это часто случается. Осталось только полмешка окаменевших заплесневелых каменных буханок, а до вертолета неделя. Оружие в те времена хлопотно было иметь, и стали мы сурков в петли ловить. А они, умные, почувствовали наш нездоровый интерес, и все, как один, залегли в своих норах. Весь сезон табунами бегали, а тут ни одного, хоть плачь! Наконец, через два дня один все-таки удавился... Дохлый такой, шерсть клочьями, и блохи, с муху величиной, тучей из него летают. Стал я его разделывать - шкуру снял, брюхо, блин, распорол. А там, представляете, солитёр, зеленый такой, длиннющий. Шевелился так недовольно, что без приглашения явился - они ведь гостей не любят, они сами любят в гости. Меня, клянусь, чуть не вырвало, хотя, честно говоря, не вырвало только потому, что нечем было. А коллеги, посмотрев на мое кислое от этого лицо, поговорили, поговорили и решили выкинуть беднягу-сурка, конечно же, поручив это мне - я ж был с ним в непосредственном контакте. Ну, я и забросил его на скалы подальше. В полете внутренности вместе с червяком вывалились - пришлось их закапывать. И знаете, что дальше было? Сплошная проза полевой жизни. Два дня мы ходили вокруг сурочьей тушки, а она завялилась на ветру, симпатичная такая стала, в общем, аппетитная почти. Собратья же бедняги вовсе исчезли, как ветром их сдуло. Короче, к вечеру третьего дня, когда буханки кончились, переглянулись мы с товарищами, потом порубили сурка на мелкие кусочки и зажарили в его же жиру до красноты. И съели наперегонки, таким он вкусным оказался. Вот такие дела...
Однажды в Карамазаре - это рудный район в Северном Таджикистане - у нас продукты кончились. Машина во время не пришла и мы одни макароны жрали. А рядом с палаткой, - она в русле пересохшей реки стояла, - под корнями вывороченного дерева была яма, набитая рыбой и... змеями. Чем только я крючок не наживлял - не клюет и все тут! Долго ходил вокруг, но, делать нечего, полез в воду. Смотрю - не трогают гады! А рыбы море - в плавки сама лезет. Такой азарт на меня нашел - ловлю под корнями - и в ведро! Поймал очередную, вынул из воды - змея, не рыба! В ладонь не помещается. Но меня уже понесло - выкинул ее на берег и опять в воду. Вытаскиваю, смотрю - опять змея, а в пасти - маринка, сантиметров на двадцать пять, наверное, только хвост наружу торчит! 'Ах, ты, дрянь этакая, - говорю, - отдай на место!' - схватил рыбину и тащу наружу. Змея извивается - жалко ей...
За долгую свою полевую жизнь, как и где я только не ходил по-большому... Особенно нравилось в тайге, в буреломе! Выберешь дерево, что поровнее, повыше легло, заберешься на ствол шершавый, штаны спустишь, обмажешь задницу и все остальное чем-нибудь от комарья и сидишь, природой любуешься. Сопки мохнатые вдалеке разлеглись, белочки по кедрам скачут, бабочки под ногами порхают, а сверху, руку только протяни, гроздь висит кроваво-спелого лимонника... Красота! Сплошная поэзия!
А на вершине повыше или хребтике! Красота кругом - ледники, пикушки заснеженные... Сядешь на проталину, где подснежников поменьше - жалко цветочков, посидишь полчасика и легко как на душе становится - не описать! А в полевой сумке мешочки пробные припасены для такого случая... Особенно я любил ситцевые с цветочками - фантазию они будили только так. Возьмешь такой в руки и видишь воочию швею-практикантку, ее белые руки, плечи открытые, город видишь летний и девушек в таких платьицах...
А в пустыне, когда ветер сильный, туго с этим делом, особенно в иранском Дашти-Луте. Не знаешь, куда и полетит, ведь так закрутит...
Великовозрастный хулиган Лякса, отсидевший три года за нетактичность общественного поведения, был первым моим уличным педагогом. 'Иди буром, шкет, - говорил он мне, маменькиному сыночку, придвинув голову и презрительно морща лицо. - Всегда иди буром, все они шавки, а другим ты не нужен'.
Я не раз успешно следовал этому совету и последний раз в Приморье.
...Был затяжной тайфун, мы выскочили из тайги обсохнуть в Кавалерово. Шустрый Ленька, партийный шофер и приятель, тут же где-то заработал и пригласил меня посидеть в местном ресторане. Поев, попив от души, живую музыку послушав, мы увидели девушку, единственную во всем зале. Симпатичное томное личико, фигурка точеная, и у Леньки слюнки потекли, однако пригласить ее на танец трехпудовый мой товарищ долго не решался: рядом с ней, хищно пригнув головы, сидели такие мордовороты - и я бы не решился! Лишь после четвертой рюмки ринулся он на амбразуру - и, слава богу, вернулся ни с чем. Я принялся над ним подтрунивать, а он послушал, послушал, весь пунцовый от расстройства, и говорит:
- Перетанцуешь с ней - ставлю литр армянского!
Делать нечего - коньяк в графине кончался, и пошел я приглашать. Подхожу, мордоворотов вежливо так спрашиваю:
- Позвольте, уважаемые, вашу даму на танец пригласить.
От наглости такой мордовороты оцепенели и стали в таком состоянии напряженно соображать. А принцесса, недоуменно на них глянув, молвила:
- Ах, нет! Простите бога ради, я устала, я посижу...
А меня понесло, тем более кавалеры ее продолжали цепенеть, выискивая в моем антураже черный пояс или хотя бы финку, и я, пожав плечами, говорю:
- Что ж, будем танцевать сидя
И, усевшись в свободное кресло, стоявшее у соседнего столика, подкатил к девушке, взял сидение за подлокотники и потащил на площадку - какой, извините, политес: полдюжины армянского - это полдюжины армянского! Музыка на мгновенье сбилась, кавалеры набычились, посетители наличные застыли с поднятыми вилками и фужерами, а мы закружили, сидя закружили, под оживший полонез Огинского! Когда он благополучно завершился, я вернул девушку на место, как была в кресле, и не побили меня не только за наглость, но и за то, что к тому времени в глазах у нее светился неподдельный интерес, а на лице - сладкая полуулыбка...
В начале одного из полевых сезонов у дверей моей землянки поселился огромный ярко-рыжий волкодав. Кормил я его с опаской, и ни разу не погладил, такой был страшный.
Через неделю после появления пса ко мне зачастили чабаны: продай, да продай, очень породистый, мол, пес. Наконец, не вынес я их назойливости, да и мяса свежего хотелось, и уступил собаку за полбарана. Принес плату пастух, бросил на землю и веревку сует с просьбой псу морду обвязать. А тот голову сразу поднял, оскалился с рыком и прямо мне в глаза весьма выразительно посмотрел: 'Разорву, мол, дурачок, на части, и не заметишь...'
Что делать? 'Твоя собака - ты и обвязывай', - сказал я пастуху, взял мясо и, подмигнув псу, в землянке своей скрылся. Пришлось чабану самому с собакой договариваться. А через два дня выхожу утром в маршрут и вижу - пес этот опять на своем месте лежит и обиженной мордой в пустую миску тычет! Потом я его еще несколько раз продавал, и мяса свежего у нас было навалом.