Бетаки Василий Павлович
Редиард Киплинг. Стихи из Казарменных балад и "Семи морей" в переводе В Бетаки\ а так же статья "Киплинг и русская поэзия Хх в.

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Бетаки Василий Павлович ( vbetaki@gmail.com)
  • Размещен: 30/05/2010, изменен: 30/05/2010. 348k. Статистика.
  • Статья: Литкритика
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сатьья ио Киплинге и 50 стихотворенийв Переводе В.Бетаки
    •   РЕДЬЯРД КИПЛИНГ И РУССКАЯ ПОЭЗИЯ ХХ ВЕКА.
      
      
      1.
      
      Если вспомнить наивное замечание М. Горького, что те из писателей, кто видел в жизни много становятся, как правило, реалистами, а те кто видел мало, делаются романтиками, то именно биография Редьярда Киплинга опровергает это детское рассуждение. Писатель, столько повидавший и оставшийся романтиком по самой своей глубинной сути, в детскую фомулировку "буревестника" никак не умещается! Что касается биографии "внешней" - она у Киплинга проста и ясна... Почти, кажется, бессобытийна... Если вообще такое возможно сказать о журналисте, как штатском, так и особенно, военном! Эта профессия была, всё же не только перым по временни, но в некоторой степени и главным занятием великого британского поэта и прозаика.
      
      Учтём, что основой всего, написанного этим романтиком, была ничуть не романтическая записная книжка журналиста, а всё, что написано им и в прозе и в стихах, всё многотомное собрание его сочинений, выросшее из этих записных книжек, не содержит в себе ни строчки выдуманной за столом... В этом смысле Киплинг - абсолютный реалист.
      
       В сатирической балладе "Головоломка мастерства" Киплинг изображает кабинетных "творцов" викторианской эпохи, с которой у него были, кстати, такие же противоречия, какие полувеком позднее Андрей Синявский охарактеризовал как "стилистические расхождения" его, писателя, с властью, - имея в виду самые глубокие, первоосновные противорчия.
      
      ...Вот зелёный с золотом письменный стол
       Первый солнечный луч озарил,
       И сыны Адама водят пером,
       По глине своих же могил.
       Чернил не жалея, сидят они
       С рассвета и до рассвета,
      А дьявол шепчет, в листках шелестя"
      Мило, только искусство ли это?
      
      В этой балладе дьявол - одна из масок автора. А в другой, тоже сатирической балладе, "В эпоху неолита" поэт (уже в маске "идола-предка") говорит:
      
      Вот вам истина веков, знавших лишь лосиный рёв,
      Там, где в наши дни - Парижа рёв и смех:
      Да, путей в искусстве есть семь
      и десять раз по шесть,
      И любой из них для песни - лучше всех!
      
      Но тут речь идёт не только о противостоянии канонам, установленным в искусстве "приличным" викторианским обществом", принимавшим равно с одобрительной улыбкой всякую "пристойную литературу", хоть лорда Теннисона, хоть Томаса Харди, но только не Киплинга. Тут говорится о противостоянии автора всей тогдашней литературной общественности, скандально вставшей на дыбы, при неожиданном, взрывном появлении в английской словесности этого, по газетным отзывам, "литературного хулигана из Индии"...
      
      К тому же пришпилить его, на коллекционерский манер, к листу того или иного направления или "течения" оказалось невозможно: ну не умещался он в тогдашнее общепринятое литературное пространство....
      
      Впрочем, ни одно крупное явление в литературе любых времён никогда не укладывалось в те рамки направлений, течений, школ, которые были по сути дела высосаны из пальца как литературоведами, стремившимися систематизировать всё, что никакой систематизации не поддаётся, так и самими писателями и поэтами, нередко стремившимися сочинить манифест пошумнее и поярче. Вот примеры этого явления хотя бы из русской поэзии. Полностью в рамки "символизма" укладываются Бальмонт, Белый, Брюсов... Но не Блок. Футуристами оказываются хоть В. Хлебников, хоть Б. Лившиц, но не Маяковский... Насчёт акмеистов - вспомним утверждение А. Блока: "Никакого акмеизма нет. Есть поэт Мандельштам". И хотя в данном случае мы можем указать на то, что Блок не заметил поэта Ахматову, (возможно, из-за её молодости, а Гумилёва намеренно по личной неприязни между двумя поэтами) , но в отношении того, что акмеизма как единого стиля нет, видимо, приходится с Блоком согласиться: ну что может быть общего между тремя большими поэтами, причислявшими себя к акмеизму? В чём сходство их между собой? Сходства и следа нет! Тогда как в рамки гумилёвского манифеста или мандельштамовской статьи о том, что это за такое "направление", вполне спокойно уложатся к примеру давно забытые М. Зенкевич и Вс. Рождественский.
      
      Вот так же обстоит и с причислением Редьярда Киплинга к любому из литературных течений его времени... Не влазит он даже в упомянутые два, самых просторных из прокрустовых лож классификации! И не влазит просто потому, что он - великий поэт и один из самых значительных прозаиков в английской литературе рубежа веков. С тех времён, как Дж. Байрон заставил говорить о себе всю Англию, ни один поэт не приобрёл за такой короткий срок столь широкой и скандальной славы...
      
      Но дело было далеко не только в скандальности молодого поэта:
      "С приходом Киплинга в английской литературе впервые мощно зазвучал голос человека, живущего в Индии и ощущающего всеми пятью чувствами её особенные краски и звуки ...... человека, изображающего жизнь современной Индии со всеми её противоречиями со сложным переплетением интересов различных наций и социальных слоёв, страны, где Восток и Запад (в лице колониального англитйского общества) столкнулись лицом к лицу"
      
      
      "В 13 лет я боготворил Киплинга, в 17 - ненавидел, в 20 - восхищался им, в 25 - презирал, а теперь снова нахожусь под его влиянием и не в силах освободиться от его чар". Так писал Джордж Орвелл в некрологе на смерть Редьярда Киплинга.
      
      Отчасти такие крутые повороты в отношени к поэту объясняются его выходящей за всякие нормы многогранностью. Не случайно именно это свойство Киплинга отметил в 1958 году в своей речи "Неувядающий гений Редьярда Киплинга" Т. С. Элиот: "...чтоб написать истинный портрет этого человека, описать его творчество, нужно рассмотреть очень разные грани его творчества и только за их пределами осознать единство"
      
      2.
      
       "Без Киплинга вся русская поэзия ХХ в. (разве что кроме самого его начала) была бы совсем другой"
      Александр Галич.
      
      Герберт Уэллс, вспоминая свои студенческие годы, так писал о Киплинге: "этот колдун, открыл нам мир самых разных механизмов и самых разных никак не поэтичных вещей, мир инженеров и сержантов /....../ Он превратил профессиональные жаргоны и слэнг в поэтическую речь /.../ Киплинг с мальчишеским энтузиазмом что-то темпераментно кричал, он радовался людской силе, упивался красками и запахами огромной Империи. Он завоевал нас, вколотил нам в головы звонкие и неувядающие строки, особенным образом расцветил наш простой бытовой язык, и многих заставил просто подражать себе ".
      
      Так обстояло дело со взбаламученны морем английской поэзии на рубеже веков. А уж что касается поэзии русской, то влияние Киплинга на неё оказалось несравненно более грандиозным, чем даже на его родную, английскую.
      
      Не надо и пристально вглядываться, чтобы увидеть, что с времён Байрона ни один иностранный поэт так сильно не повлиял на русскую поэзию, как Киплинг . Для того, чтобы доказать правдивость этого широковещательного заявления, я вкратце напомню тут о тех русских поэтах, которые без Киплинга были бы совсем иными или вообще бы могли не состояться. Итак, долго не думая, просто хронологически:
      
      Гумилёв. Ну, первый же пример, хотя бы "Капитаны", с их наивным, , но, в общем то, прямо идущим от Киплинга сгущённым романтизмом, - и прежде всего преклонение перед сильными характерами:
      
      ...Те, кому не страшны ураганы.
      Кто изведал мальстремы и мель,
      Чья не пылью изодранных хартий.
      Солью моря пропитана грудь,
      Кто иглой на изодранной карте
      Отмечает свой дерзостный путь...
      И взойдя на трепещущий мостик,
      Вспоминает покинутый порт,
      Отряхая ударами трости
      Клочья пены с высоких ботфорт...
      
      И виноваты не поэты, а бег времени, что стихи такого рода все дальше и бесповортнее, хотя вполне законно, переходят в разряд поэзии для детей; возможно это происходит по причине их картонности, видной взрослым очень явственно на фоне живого и многогранного стиха самого Киплинга.
      
      Николай Тихонов. Самое известное из его стихотворений "Баллада о гвоздях" с её довольно абстрактными моряками отличается от киплинговских баллад именно этой самой абстрактностью, произошедшей оттого, что Киплинг своих героев брал из наблюдений над жизнью, а Тихонов - из книг Киплинга и Стивенсона, но интонация иных строк и даже отрывистый его синтаксис, от киплинговских мало отличимы:
      
      Спокойно трубку докурил до конца.
      Спокойно улыбку стёр с лица:
      "Команда во фрунт, офицеры вперёд!"
      Сухими шагами командир идёт.
      И снова равняются в полный рост:
      "Якорь наверх! Курс - Ост. (и т.д.)
      
      Далее: "Баллада об отпускном солдате" или "Баллада о синем пакете" (в обеих балладах стержень - свершение невозможного, и во втором случае - даже более того: свершение, ставшее и вовсе бесполезным!).
      Затем две книги "Орда" и "Брага". Обе полностью написаны под влиянием Киплинга. Зачин первого же, "программного", стихотворения в "Орде" уже говорит недвусмысленно о происхождении всей книги:
      
      Праздничный, весёлый, бесноватый,
      С марсианской жаждою творить,
      Вижу я, что небо не богато,
      Но про землю стоит говорить!
      
      Обратим внимание на тихоновскую поэтику, хотя бы только на построение фразы в строфе, или на роль ритмических пауз, создающих в звучании стиха напряжение суровой и жёсткой интонации:
      
      Пулемёт задыхался, хрипел, бил.
      С флангов летел трезвон.
      Одиннадцать раз в атаку ходил
      Отчаянный батальон.
       ("Баллада об отпускном солдате")
      
      Кажется, если поместить это стихотворение среди "Казарменных баллад" то немало читателей не заметит, что тут затесались вовсе не киплинговские стихи. Причём, не только в балладах, но и в лирике Тихонова нередки строки напоминающие Киплинга:
      
      Люди легли, как к саням собаки,
      В плотно захлёстнутые гужи.
      Если ты любишь землю во мраке
      Больше чем звёзды - встань и скажи.
      ("Ещё в небе предутреннем и горбатом...")
      
      Или из более поздних стихов:
      
      .. Мы жизнь покупаем не на фунты,
      И не в пилюлях аптечных:
      
      Кто, не борясь и не состязаясь,
      Одну лишь робость усвоил,
      Тот не игрок, а досадный заяц:
      Загнать его дело пустое!
      
      Когда же за нами в лесу густом
      Спускают собак в погоню,
      Мы тоже кусаться умеем, притом
      Кусаться с оттенком иронии...
       ("Листопад".)
      
      Далее; Ирина Одоевцева, которая балладную интонацию да впрочем и сам жанр баллады прямо от Киплинга получила. А к тому же ещё (чем она и отличается резко от Гумилёва), есть у неё совершенно киплинговское стремление говорить о повседневности, хотя и придавая ей иногда романтический колорит, (как в "Молли Грей", стилизованной под английские фантастические баллады). Но чаще - это всё же интонации бытовые, пришедшие прямо из "Казарманных баллад": как, например, в её "Балладе об извозчике":
      
      Небесной дорогой голубой
      Идёт извозчик. И лошадь ведёт за собой.
      Подходят они к райским дверям:
      "Апостол Пётр, отворите нам!"
      Раздался голос святого Петра:
      "А много вы сделали в жизни добра?"
      "Мы возили комиссара в комиссариат,
      Каждый день туда и назад..."
      
       Невольно вспоминается аналогичная сцена у тех же Райских Врат из "Томлинсона" Киплинга:
      
      Вот и Пётр Святой стоит у ворот со связкою ключей.
      "А ну-ка на ноги встань, Томлинсон, будь откровенен со мной:
      Что доброе сделал ты для людей в юдоли твоей земной?"
      
       Тихонов и Одоевцева - именно с этих двух поэтов вообще началось бытование "киплинговской" баллады в России. Но вот Одоевцева, в отличие от Тихонова, английский язык знала хорошо, и по её собственным словам "Киплинга читала с раннего детства". Более того, (как рассказывала она автору этих строк) именно она, Ирина Одоевцева, и натолкнула свою подругу, Аду Оношкович-Яцыну, на идею переводить стихи Киплинга. с чего всё и "пошло есть"...
      
      А вот ещё Эдуард Багрицкий (тоже неплохо знавший английский и немало переводивший стихов с него):
      
      Так бейся по жилам. кидайся в края
      Бездомная молодость, ярость моя,
      Чтоб звёздами брызнула кровь человечья.
      Чтоб выстрелом рваться вселенной навтсречу....
      ("Контрабандисты"):
      Или:
      
      " На плацу открытом
      С четырёх строн
      Бубном и копытом
      Дрогнул эскадрон...
      ..............................
      Степь заместо простыни
      Натянули - раз!
      Саблями острыми
      Побреют нас...
      ( Разговор с комсомольцем Дементьевым)
      
      Вл. Луговско:
      
      Итак, начинается песня о ветре.
      О ветре. обутом в солдатские гетры,
      О гетрах, идущих дорогой войны,
      О войнах, которым стихи не нужны,
      Идёт эта песня, ногам помогая....
      ("Песня о ветре".)
      
      М. Голодный. Баллада-монолог "Верка Вольная":
      .
      "...Куртка жёлтая бараньей кожи,
      Парабеллум за кушаком,
      В подворотню бросался прохожий.
      Увидав меня за углом...
      ....................................
      
      Гоцай , мама, орёл или решка,
      Умирать, побеждать - всё к чертям!
      Вся страна, как в стогу головешка,
      Жизнь пошла по железным путям...
      
      Павел Антокольский:
      
      Не тьма надо тьмой подымалась,
       не время над временем стлалось,
      Из мрака рождённое тельце несли пеленать в паруса...
      ("На рожденье младенца")
      
      или его же "Баллада о парне из дивизии "Великая Германия":
      
      Парня выбрали по росту среди самых низколобых,
      На ночь заперли в казарму. сны проверили в мозгу"...
      
      или такие строки:
      
      Макбет по вереску мчится. Конь взлетает на воздух,
      Мокрые пряди волос лезут в больные глаза,
      Ведьмы гадают о царствах. Ямб диалогов громоздок.
      Шест с головой короля торчит. разодрав небеса...
      ("Эдмунд Кин")
      
       Константин Симонов, (тоже, как и Киплинг, военный журналист) и хотя он вовсе не знал ни одного иностранного языка, однако уж он-то буквальный подражатель Киплинга начиная с самых ранних собственных стихов:
      
      "Никак не можем мы смириться с тем.
      что люди умирают не в постели,
      что гибнут вдруг, не дописав поэм,
      Не долечив. Не долетев до цели,
      Как будто можно, кончив все дела..."
       "Всю жизнь любил он рисовать войну",
      
      Сразу видно и откуда пошли такие баллады, как его же "Рассказ о спрятанном оружии". Тут сюжет взят у Р. Л. Стивенсона из его знаменитого "Верескового мёда" в переводе С. Маршака), а построение стиха и вся интонация киплинговская. Ну, и почти все стихи из книги "С тобой и без тебя", где так наз "лирический герой" вышел из Киплинга, едва успев кое-как переодеться в форму советского офицера. Или, наконец, баллада "Сын артиллериста" с её рефреном:
      
      "Держись мой мальчик: на свете
      Два раза не умирать,
      Ничто нас в жизни не может
      Вышибить из седла!"
      Такая уж поговорка у майора была...
      
      Ну, а если обратиться к стихам более второстепенных поэтов? Вот, к примеру, Ярослав Смеляков. Довольно вспомнить хотя бы одно его, вероятно, самое популярное в шестидесятых годах ХХ века, стихотворение:
      
      Если я заболею, к врачам обращаться не стану
       Обращаюсь к друзьям (не сочтите. что это в бреду):
       Постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом.
       В изголовье поставьте ночную звезду.
      Я ходил напролом, я не слыл недотрогой... И.т.д
      
      А вот - другое поколение: приведу тут полностью стихотворение из первой книжки стихов фронтового врача, двадцатипятилетного Семёна Ботвинника, изданной в 1947 году:, и, понятно, разруганной в дым советской критикой:
      
      Чугунные цепи скрипят на мосту.
      Последний гудок замирает в порту.
      Уходит река в темноту...
      
      Но ты побывай на свету и во мгле.
      Шинель поноси, походи по земле.
      В огне обгори. И тогда
      
      Услышишь, к а к цепи скрипят на мосту,
      Как долго гудок замирает в порту.
      Как плещет о камни вода...
      
      Или такой отрывок из открывающего эту книжку стихотворения:
      
      ".. И у нас не дрожала в бою рука,
      А о смерти думать не надо.
      Биография наша как штык коротка
       И проста она, как баллада.
      
      Не хочу, чтоб земля была мне легка.
      Пусть качает меня, как качала,
      Биография наша как штык коротка,
      Но ведь это только начало!
      
       Даже крикливый и банальный Михаил Светлов, с его "Каховкой" или "Гренадой", романтически воспевающий советскую агрессию, искренне оправдывающий её якобы благими целями... Да, Светлов тоже отдалённо исходит из Киплинга, ну хоть из стихотворения "Несите бремя белых, что бремя королей". Только вместо " бремени белых" (т.е. заботы о народах колоний, понимаемой Киплингом как долг колонизатора) у Светлова "советские люди", столь же альтруистично заботятся об "освобождении" разных чужих стран от "ужасов капитализма" (а при случае и феодализма):
      
      "Я землю покинул, пошел воевать,
      Чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать..."
      .................................................................
      или и того пуще:
      
      Тревога густеет, растёт. и внезапно
      Советские трубы затрубят: "На Звапад!",
      Советские пули дождутся полёта!
      Товарищ начальник, откройте ворота!"
      
      Ну тут уже получается просто злая пародия на самые что ни есть империалистические киплинговские мотивы....
      
      Особое внимание надо, видимо, обратить на поэтов-ифлийцев. Начавшие юными писать стихи перед самой войной, они почти все были под влиянием того же Киплинга, которого никто из них в подлиннике не читал, (Как большинство советских студентов тех времён, языков они не знали). Однако, до немногих тогда переводов и многих подражаний они добрались, опять же по тропинке, протоптанной Н. Гумилёвым и Н. Тихоновым. А так же - через стихи студийцев Лозинского, как те же Ирина Одоевцева и Ада Оношкович-Яцына, или забытая незаслуженно, и заметно подражавщая опять же Киплингу, Аделина Адалис.
      
       В предвоенном ИФЛИ возникла целая большая группа поклонников Киплинга: стоит перечислить только фамилии "ифлийских" поэтов и всё станет ясно: Прежде всего, это юные тогда Давид Самойлов, Борис Слуцкий, а особенно Сергей Наровчатов и Павел Коган. Откровенное мальчишески восторженное подражание Киплиингу видно за версту в некогда знаменитой "Бригантине" Когана, в стихотворении безусловно беспомощном, но явно слепленном из стихов Киплинга и отчасти прозы Р.Л.Стивенсона. Волею неведомой судьбы это, по сути, детское сочинение, до войны так и не вышедшее за стены ИФЛИ, стало в 60-е годы настолько популярной песенкой что вскоре просто невозможно было его слышать, не морщась от затасканности и наивной пошлости, которую именно годы шестидесятые в эту песенку и втиснули. Кстати, не будет преувеличением сказать, что очень большая часть "бардов", появившихся в те же шестидесятые, так или иначе, обязана своим происхождением именно этому стишку, кем-то положенному в конце пятидесятых на примитивную мелодию.
      
      Ну а если глубже - так и вообще большая часть "бардов" оказывается в некотором смысле "литературными внуками" того же Киплинга. Не избежали явного влияния Киплинга даже три наиболее крупных "поэта с гитарами", быстро выделившиеся из этой "бардовской" среды. (А точнее сами создавшие её) Прежде всего под влиянием Киплинга был, самый значительный из них - Александр Галич. Ну, вот хотя бы - первое же что попадается на память - такие стихи, как "Поколение обречённых" с его особым подходом к солдатской теме.
      
      Но задул сорок первого ветер -
      Вот и стали мы взрослыми вдруг,
      И вколачивал шкура-ефрейтор
      В нас премудрость науки наук...
      .........................................
      Что же вы присмирели,задиры?!
      Не такой нам мечтался удел:
      Как пошли нас судить дезертиры,
       Только пух, так сказать, полетел.
      "Отвечай, солдат, как есть, на духу...
      
      Опять же кажется, что среди "Казарменных баллад" эта вещь не чувствовала бы себя одинокой и посторонней. Перекликается с Киплингом и баллада "Ночной дозор" (о марше памятников Сталину по спящей Москве), и и, конечно же "Мы похоронены где-то под Нарвой" или "Ещё раз о чёрте", но ещё в большей степени близок к Киплингу поздний "Марш мародёров! (тут даже название намеренно взято Галичем прямо киплинговское!)
      
      Упали в сон победители, и выставили дозоры,
      Но спать и дозорным хочется. А прочее - трын- трава!
      И тогда в покорёный город вступаем мы, мародёры,
      И мы диктуем условия и предъявляем права!
      (Слушайте марш мародёров - скрип сапогов по гравию)
      Славьте нас, мародёров, и весёлую нашу армию...
      
      а о балладе "Королева материка"" Галич и сам говорил, что без влияния Киплинга не написал бы он эту балладу... Вот её начало:
      
      Когда затихает к утру пурга.
      И тайга сопит как сурок,
      И ещё до подъёма часа полтора.
      А это немалый срок,
      И спят зека как в последний раз -
      Натянул бушлат - и пока,
      И вохровцы спят как в последний раз -
      Научились спать у зека...
      
       Или такие строки:
      
      А это сумеет любой дурак:
      Палить в безоружных всласть,
      Но мы-то знаем, какая власть
      Была и взаправду власть,
      И пускай нам другие дают срока,
      Ты нам вечный покой даёшь,
      Ты. Повелительница зека,
      Ваше Величество Белая Вошь,
      Королева Материка!
      
      Ну, тут, правда, надо не забывать, что Галич всё же хорошо знал английский. И Киплинга очень любил и часто перечитывал.
      
      Всё же особенно трудно представить себе, как другие русские поэты, не знавшие по-английски ни слова подпадали под влияние Киплинга (да простится мне невольный и корявый каламбур!) через посредство посредственных переводов!
      
       Однако, вот не знавший ни звука английского Булат Окуджава:
      
      "Не бродяги. не пропойцы
      За столом семи морей...
       Эти две строчки состоят из тех речевых оборотов, что знакомы нам по стихам Киплинга. Но - далее:
      
      " Вы слышите, грохочут сапоги
      И птицы ошалелые летят..."
      
      - по собственным словам поэта "вот стихотворение, слептвшееся как-то странно из киплинговской "Пыли". Но вспомним ещё хотя бы "Простите пехоте":
      
      Нас время учило
      живи по привальному дверь отворя,
      Товарищ мужчина,
      а всё же заманчива должность твоя,
      Всегда ты в походе... и.т.д.
      
      Да и другие его стихи о войне: ну, хоть например:
      
      "А что я сказал медсестре Марии,
      Когда обнимал её:
      А знаешь, ведь офицерские дочки
      На нас, на солдат, не глядят..."
      
      Кстати, Томми Аткинс, видимо, точно так при случае и сказал своей девчонке......
      
      И даже в какой-то мере наиболее далёкий от Киплинга, уж по теме-то безусловно далёкий! - "Последний троллейбус" несёт всё же на себе малозаметную печать великого британского поэта. Ну, хоть сравнение троллейбуса с кораблём, а пассажиров его с матросами...
      
      А Высоцкий? Ну, тут и цитировать не надо. Половина всех песен его, наверное, тем или иным концом упираются в киплинговские стихи.
      
      Да и помимо трех классиков из певцов-поэтов, есть, как я уже говорил, ещё очень многие из того несчётного множества второстепенных "бардов", которые, строго говоря, учатся уже не у Киплинга, а у тех самых трёх поэтов...
      
      Так что русская поэзия нашего времени, и уж, по крайней мере, весьма пёстрая поэзия всего советского периода, бесспорно должна быть благодарна Редьярду Киплингу.
      
      
      3.
      
      После смерти Р Киплинга в том же 1936 году вышла в Англии его автобиографическая книга "Кое-что о себе". Ранние годы своей жизни он описывает подробно, далее - более сжато, и, наконец, поледние десятилетия укладываются у писателя буквально в несколько страниц. Эта смена темпа и уменьшение подробности кажутся психологически параллельными бегу времени, всё ускоряющемуся с возрастом...
      Джозеф Редьярд Киплинг родился в Бомбее. Отец его - Джон Локвуд Киплинг, художник, скульптор, преподаватель прикладного искуссва, ректор и профессор Бомбейской школы искусств. Мать - Алиса Киплинг, в девичестве Макдональд, писала очерки и эссе, печатавшиеся в местных газетах.
      Как известно, нередко англичанину дают двойное имя. Первое (Джозеф) вполне традиционно, а вот второе (ставшее для Киплинга-писателя первым), Редьярд - более необычно. Это имя дано ему было по названию озера, на берегах которого впервые встретились и познакомились родители поэта.
      Будучи "туземцем", как называет поэт таких как он сам "уроженцев колоний", Редьярд Киплинг одинаково свой и в английской и в индийской жизни. "Киплинг был "англо-индийцем" во втором поколении /.../ первые шесть лет своей жизни он провёл в Бомбее, где, общаясь с индийскими слугами более чем с родителями, он усвоил хиндустани как свой первый язык... "айя" (индийская няня) нередко напоминала мальчику, что в гостиной надо говорить по-английски" . Как и у многих "native", "туземцев", как называют себя англичане, родившиеся в Индии, первым языком Редьярда был хинди:
      
      За наших чёрных кормилиц,
      Чей напев колыбельный дик,
      И - пока мы английский не знали -
      За наш первый родной язык!
      / "За уроженцев колоний!/
      В возрасте 6 лет, как это было в обычае англо-индийских семей, Редьярд и его сестра были отправлены учиться в частный пансион в Англии. В рассказе "Черная овечка" ("Baa Baa, Black Sheep", 1888), а также, позднее, в романе "Свет погас" ("The Light That Failed", 1890) поэт сатирически описал это жуткое, пародийно-викторианское учебное заведение, возможно, позаимствовав многие краски, у Чарлза Диккенса...
      В 1878 г. Киплинга записали в Девонское училище, где готовили офицерских сыновей к поступлению в военные академии. Поначалу Редьярд резко конфликтовал со своими одноклассниками, но в принципе училище ему было по вкусу (см. книжку его рассказов "Сталки и К№" ("Stalky and Co", 1899)
      Но с выпуском из этого среднего учебного заведения официальное образование писателя и закончилось, потому что военное училище не давало диплома, годного для продолжения образования в университете, а стать офицером мальчику мешала близорукость, он и минуты не мог обойтись без сильных очков. Поэтому отец, воспользовавшись своими обширными связями и будучи уверенным в незаурядном литературном таланте Редьярда, устроил юношу на работу в Лахоре в редакцию "Гражданской и военной газеты" ("Civil and Military Gazette") и Киплинг после одиннадцатилетнего отсутствия возвращается в Индию в октябре 1882 г.
      Он становится помощником редактора и уже как репортёр познаёт во всём разнообразии как жизнь индийского населения, так и жизнь британской администраци. К тому же, каждое лето семья поэта проводила в гималайском городе Симле, где Киплинг наблюдал жизнь самой что ни есть индийской "глубинки", ставшей некой летней псевдостолицей по капризу колониальной администрации, любившей отдыхать в прохладных горах. И весь этот своеобразный и противоречивй образ жизни отражался как в его репортажах, так и в рассказах, а, в конечном счёте, тогдашние его наблюдения послужили материалом и для стихов. Вот как поэт сам рассказывает об этих каникулах:
      "Симла стала для меня ещё одним новым миром. Тут летом жили "чины" и ясно было, как именно работает административная машина. Корреспондент газеты "Пайониир" играл с сильными мира сего в вист и конечно узнавал от них немало интересного (эта крупная газета была "старшей сестрой" нашей газетки)"..
       В 1886 году молодой поэт выпускает свою первую книгу "Штабные песенки и прочие стихи" ("Departmental Ditties and other poems") известную по-русски как "Департаментские песни", в которой преобладают стихи, как правило, сюжетные с резким юмористическим, а в некоторых случаях и с гротескно-сатирическим звучанием. ("Соперница", "Дурень", "Моральный кодекс") В основе многих из этих весьма колючих вещей лежали записные книжки журналиста. Разрозненные записи, сделанные в Симле поэту более чем пригодились, они во многом определили всю тональность этой, первой его книжки стихов.
      
      А вскоре вышла и первая книга рассказов "Простые повествования с холмов" ("Plain Tales from the Hills", 1888) - рассказы о повседневной жизни в британской Индии. Тут впервые Киплинг делает то, что потом делал всю жизнь: почти к каждому рассказу он ставит специально для этого рассказа сочинённый стихотворный эпиграф. Потом такие эпиграфы иногда разрастались до размеров полноценного стихотворения, как это произошло с "Блудным сыном", первоначально недлинным эпиграфом к одной из глав знаменитого романа "Ким". Вскоре рассказы Киплинга стали в Индии широко издаваться. Вышли сборнички "Три солдата" (В первом русском переводе Клягиной-Кондратьевой "Три мушкетёра"), "Ви-Вилли-Винки" и ещё некоторые - это всё были тонкие и дешёвые книжки для массового читателя. Автору же они послужили как бы вторичными записными книжками, став основой для будущих баллад. Во многих случаях видно, что не только сюжеты, но и множество деталей поэт Киплинг заимствует у наблюдательного Киплинга-прозаика, а тот ещё в большей степени у Киплинга-журналиста. В это время (1887г) писатель уже работает в крупной газете "Пайониир" в Аллахабаде.
      Однажды он, редактируя литературное приложение к газете, спросил себя и главного редактора: "А вот для чего надо нам покупать рассказы Брет Гарта, когда мы можем выпустиь собственную подобную продукцию?" - это я в результате и стал делать". Поначалу, слегка подражая своему любимому американскому писателю, Киплинг начал писать рассказы чуть ли не ежедневно: "моё перо летало по бумаге само, а я радостно смотрел, как оно за меня работает. Даже поздно ночью". Так иронизировал над собой Киплинг, впавший, как сам он говорил, "в лихорадку сочинительства".
      В центре внимания этой ранней прозы Киплинга почти всё время находятся взаимоотношения англичан с индийцами. Эта тема, естествнно, не случайна. Именно в Индии, в стране древней и разнообразной культуры, в отличие от всех других колоний, произошло органическое слияние европейской культуры с индийской, давшее необычные гибриды в литературах этих обеих столь разных стран. Видимо, прав был знаменитый индийский журналист и эссеист Шарикан Варма, когда утверждал, что колониальная система в Индии резко отличается от всех других в мире прежде всего тем, что "англичане боролись с нами непобедимым оружием - английским языком и Шекспиром" (Варма тут имеет в виду в частности широкое распространние в индийских литературах двух последних столетий драматического жанра, ранее индийцам малознакомого, и возникшего именно под шекспировским влиянием).
      
      С 1887 по 1889 г. Киплинг написал шесть сборников коротких рассказов для серии "Библиотека Индийской железной дороги", предназначенных для пассажиров, и продававшихся порой (по идее автора) прямо в билетных кассах, что принесло ему широкую известность не только в Индии, но и по всей Британской империи. Это были книжки самим автором без всяких претензий предназначенные для вагонного чтения.
      Весь 1889 год Киплинг путешествовал по разным странам мира, писал дорожные заметки и прозу. В октябре он появился в Лондоне и удивлённо заметил, что "почти сразу оказался знаменитостью":
      "Читателей поражало удивительное сочетание в его таланте точности репортера, фантазии романтика и мудрости философа - при всём кажущемся бытовизме Киплинг пишет о вечных проблемах, о самой сути человеческого опыта" (Е. Гениева)
       Следующий 1890 год стал годом уже настоящей известности Киплинга. Непривычным, ни на что не похожим поэтическим произведением оказалась удивившая читателей ещё в периодике "Баллада о Востоке и Западе" ("The Ballad of East and West"), с которой тогда начинались и первое, ещё неполное, издание книги "Казарменные баллады" ("Barrack-Room Ballads". 1892 г.) и слава Киплинга.
       Поэт уверенно создаёт новый поэтический стиль. Он намеренно не оставлет камня на камне от "приличной" гладкописи, от скучного тяжеловесного и пристойно-рамеренного давно уже и многим осточертевшего викторианства, от чуть ли не обязательного четырехстопного ямба, иногда перемежавшегося у поэтов-викторианцев с трехстопным да и от солидного псевдошекспировского белого пятистопника...
       Поэт-бунтарь с неожиданной стремительностью основывает свои сюжеты и приёмы на малоизвестных порой фольклорных произведениях. Он утверждает новые принципы английского стихосложения, в частности - значительно усиливает роль паузного стиха и разных видов дольников, в основе которых чаще всего лежит трехсложная стопа, и ещё он предпочитает памеренно длинные строки. Напрашивается сравнение с Маяковским, разрабатывавшим слегка поздней, но пожалуй, ещё более решительно (почти в том же направлении!) новую ритмику русского стиха.
       С другой стороны, резко относясь к возникающему и только входящему в моду тогда верлибру, Киплинг считает что "писать свободным стихом, - всё равно, что ловить рыбу на тупой крючёк". (Отчасти тут был камень в огород одного из его "учителей", Уильяма Хенли). Киплинг разрабатывает и прерывистый, с множеством недоговорок, балладный сюжет, основываясь на опыте своего любимого писателя Вальтера Скотта, как поэта, и особенно как учёного-фольклориста. Бесхитростные интонации английских народных баллад, в своё время возрождённые в английской поэзии "чародеем Севера", В. Скоттом и почти век спустя обновлённые Киплингом, снова звучат для английских читателей так, будто пришли они не из глубины столетий, а из вчерашнего дня. И стариннейший жанр сплавляется у Киплинга с обнажённым текстом газетного репортажа.
      Тут становится очевидным, насколько поэтика Киплинга в те годы выливалась из поэтики не только В. Скотта, но ещё в большей степени из поэтики тоже любимого Киплингом Френсиса Брет-Гарта, его старшего американского современника, находившегося тогда в вершине своей славы. Об этом можно вполне судить хоть по такому отрывку из стихотворения Брет Гарта "Старый лагерный костёр":
      
      Всю ночь, пока наш крепкий сон хранили звёзды те,
      Мы и не слушали, что там творится в темноте:
      Зубами лязгает койот, вздыхает гризли там,
      Или медведь, как человек шагает по кустам,
       Звучит нестройно волчий хор и дальний свист бобра, -
      А мы - в магическом кругу у нашего костра.
      Естественно, что поэтика тут во многом базируется на уже рассмотренных свойствах английской народной баллады и неизбежно на построениии баллады В. Скотта. Из этого всего впоследствии родился и американский жанр песен "кантри", начало которого мы находим у того же Брет Гарта. С этими обоими жанрами неразрывно связаны: острота сюжета, откуда и некая "пунктирность" изложения, и неожиданость фабульных поворотов, и мелодичность, чудесно сплетённая с противоположным ей разговорным строем стиха, требующим почти не ограниченного употребления просторечий. С той же жанровой природой стиха связаны и строфичность и нередкие рефрены, (тоже вытекающие из музыкального принципа баллады)
      Вот для сравнения ещё отрывок из стихотворения Ф.Брет-Гарта "Гнездо ястреба (Сьерра)"
      
      ...И молча смотрели мы в эту бездну
      С узкой дороги, пока
      Не прервал молчанья, обычный и трезвый,
      Голос проводника:
      "Эт" вот тут Вокер Петерса продырявил,
      (Вруном его тот обозвал!)
      Выпалил, да и коня направил
      Прям", аж на перевал!
      .............................................
      Брат Петерса первым скакал за дичью,
      За ним я, и Кларк, и Джо,
      Но он не хотел быть нашей добычей,
      И во" шо произошло:
      Он выстрелил на скаку, не целясь,
      Не помню уж, как началось,
      Хто говорил - от пыжа загорелось,
      А хто - што само зажглось...
      Тут, в этой балладе, прямой предшественнице позднейших "кантри", особенно хорошо видно то, что стало вскоре характерной чертой почти любого киплинговского стиха: и обрывочность сюжета, и стремительность, как сюжетная так и музыкальная, и густое употребление просторечий, диалектных и жаргонных словечек, и... многое, в общем, показывает, что эти два предшественника - Вальтер Скотт в начале и Френсис Брет-Гарт ближе к концу 19 столетия - оказали на Киплинга решающее влияние
      Но кроме обычных баллад, о которых тут уже не раз говорилось, у Киплинга есть и тот совершенно новый, им изобретённый жанр, который можно было бы назвать "Баллада - роман" : это прежде всего -"Мэри Глостер".
       На пространстве примерно в 250 строк рассказывается сюжет вполне характерный для так наз. "семейных" романов ("Домби и сын" Ч. Диккенса, "Господа Голавлёвы" М. Салтыкова-Щедрина, "Дело Артамоновых" М. Горького, "Семья Тибо" Р. Мартен дю Гара, и наконец "Сага о Форсайтах" Дж. Голсуорси или "Будденброки" Т. Мана).
      
       Всюду мы видим в начале сильного и энергичного основателя рода и "дела", а затем - его потомков, обычно слабых, сводящих порой так или иначе к нулю многие начинания своего предшественника... Достаточно сравнить старого Джолиона у Голсуорси с некоторыми людьми из младших поколений. А в "Будденброках" Томаса Манна есть особенно яркий символический эпизод: младший, да и по сути дела никчёмный, последний нежизнеспособный потомок этой сильной и активной семьи, маленький Жанно, случайно открыв родословную книгу, подводит черту красным карандашём под своим именем...
      По сути дела ведь такая же история рассказана и у Киплинга в "Мери Глостер", в этом монологе-романе в форме баллады. Вот как говорит умирающий баронет, сэр Антони Глостер, истинный "self made man", выросший буквально из ничего:
      
      Не видывал смерти. Дикки? Учись, как кончаем мы:
      И ты в свою очередь встанешь
       на пороге смертной тьмы.
      Кроме судов и завода, зданий и десятин
      Я создал себе мильоны. Но я проклят, раз ты мой сын!
      Хозяин в двадцать два года,
      женатый в двадцать шесть,
      Десять тысяч людей к услугам.
      А судов на морях не счесть...
      ................................................................................
       Это он о себе. А вот о сыне:
      "Харроу и Тринити колледж! А надо бы - в Океан!
      Я хотел тебе дать воспитанье.
       Но горек был мой обман!
      Лгун и лентяй и хилый, как будто себе на обед
      Собирал ты корки хлеба ...
      Мне мой сын не помощник, нет!
      Пер. А.Оношкович-Яцыны
      
       И вот ещё особенность киплинговского стиха, в этой балладе сразу видная:
      
      ...Они возились с железом. Я знал: только сталь годна.
      Первое растяженье. И стоило это труда,
      Когда появились наши девятиузловые суда...
      Тут становится видна главная заслуга Киплинга перед английским поэтическим языком - необычайное расширение словаря, о котором я уже говорил, в связи с влиянием на поэта стихов Френсиса Брет-Гарта.
      В стихах Киплинга на равных правах звучат и литературная речь, и песенные интонации, и высокий, библейский, стиль, и лондонский "кокни", а там, где это надо - профессиональные жаргоны моряков или мастеровых, и мастерски воспроизводимый солдатский сленг, особенно густой в некоторых из "Казарменных баллад":
      
       Капитан наш куртку справил, первоклассное сукно!
       (Пушкари, послушайте рассказ!)
       Нам обмыть обновку надо - будет самое оно,
       Мы ж не любим ждать - давай сейчас!
      ("Куртка" пер. Э.Ермакова.)
      
      или в другой балладе "Часовой играет в жмурки":
      
       Грит младший сержант, дневальный,
       Часовому, что вышел в ночь:
       - Начальни-краула совсем " хоки-мут",
       Надо ему помочь.
       Много было вина, ведь ночь холодна,
       Да и нам ни к чему скандал,
       Как увидишь - шо пшел к караулке он -
       Подай хочь какой сигнал'.
      (пер. Э.Ермакова)
      Именно вот за такие, постоянно и умело употребляемые просторечия поэт, и получил в основном, прозвище литературного хулигана. За кокни, за сленг, за сухой, иногда весьма непривычный для читателей поэзии профессиональный жаргон слесарей, машинистов, моряков, солдат и т. п., за это немыслимое в то время расширение поэтического словаря, когда границы поэззии и разговорного "низкого штиля" размываются, а синтаксис в то же время максимально рассвобождён .
      В 1892 году Киплинг выпустил свою вторую книгу стихов: поэтический сборник "Казарменные баллады" "Barrack-Room Ballads and other Ballads" Многие из включённых в неё стихов ещё раньше одобрил стареющий и ослепший У. Хенли. Кроме уже известной "Баллады о Востоке и Западе", открывавшей в первом издании эту книгу, в ней были ещё две баллады тоже хорошо известные читателям по периодике. Это - "Ганга Дин" ("Gunga Din") и "Мандалей" ("Mandalay"). Имено эти три стихотворения более всего и способствовали мгновенному росту известности поэта.
      "Мандалей", - по сути дела целая повесть о жизни солдата, "отравленого навсегда" Зовом Востока, яркой природой и мимолётной любовью, столь же экзотической, как природа. Всё это становится привычной, повседневной жизнью солдата, воспоминанием которого и является стихотворение. Этому человеку, вернувшемуся в туманный Лондон после службы в экзотической Бирме, человеку, оторванному от яркого мира, с которым он так сжился, вся английская жизнь видится пресной и серой:
      
       Моросит английский дождик, пробирает до костей,
       Я устал сбивать подошвы по булыжникам аллей!
       Шляйся с горничными в Челси от моста и до моста -
       О любви болтают бойко, да не смыслят ни черта!
      
      Рожа красная толста,
      Не понять им ни черта!
      Нет уж, девушки с Востока нашим дурам не чета!
      А дорога в Мандалей?..
      Мелодическое звучание стиха захватывает читателя, особенно читающего вслух, и ведёт за собой, музыка сливающаяся с яркой живописью тут порой становится для нас даже важнее, чем желание следовать за мыслью поэта. По сути дела, несмотря на чёткий сюжет, тут первичны именно звучание и краски. Поэтому и в переводе этому стихотворению особенно противопоказаны стыки согласных, зиянья и прочие звуковые корявости, а более всего - неестественность, натужность речи. (впрочем, она вообще один из главных признаков неудачного перевода стихов, и далеко не только киплинговских...).
      Вот как музыкально и просто у Киплинга звучит начало стихотворения:
      
      By the old Moulmein Pagoda lookin" lazy at the sea,
      There"s a Byrma girl a settin", and I know she thinks o" me
      For the wind is in the palm-trees,
      and the temple-bells they say
      Come you back, you, British soldier,
      come you back to Mandalay!
      
      Смотрит пагода Мульмейна на залив над ленью дня.
      Та девчонка в дальней Бирме, верно, помнит про меня...
      Колокольчики лопочут в блеске пальмовых ветвей:
      Эй, солдат, солдат британский,
       возвращайся в Мандалей! (1)
      Естественность речи у Киплинга самое первое и самое необходимое условие. Второе же - музыкальность, то есть как минимум отсутствие звуковых спотыканий. Доминантность звуков "Н" и "Л" исходящих из слова "Мандалей" создаёт необходимую здесь эвфонику, а точней, служит ключём к ней, когда слова звучат будто на фоне серебряных колокольчиков, качаемых ветром...
      
      Вот эта же строфа из перевода нач. 30-х годов ХХ в.:
      
      На Восток лениво смотрит обветшалый старый храм,
      Знаю, девушка-бирманка обо мне скучает там.
      Ветер в пальмах кличет тихо, колокольный звон смелей:
      К нам вернись, солдат британский, возвращайся в Мандалей (2)
      
      Или такие строки из перевода середины 30 гг. :
      
       Где, у пагоды Мульмейнской, блещет море в полусне, -
       Знаю - девушка из Бирмы вспоминает обо мне.
       В звоне бронзы колокольной слышу, словно невзначай:
      'Воротись, солдат британский!
      Воротись ты в Мандалай!' (3)
      
      Подчёркиванием тут и выше выделены слова, а вернее целые части текста, по моему мнению лишние, отсутствующие в подлиннике, вовсе не нужные, или просто нелепые, как, впрочем, и в следующей цитате. (уже 90 годы ХХ в.)
      
      Возле пагоды старинной, в Бирме, дальней стороне,
      Смотрит на море девчонка и скучает обо мне.
      Голос бронзы колокольной кличет в пальмах то и знай:
       "Ждем британского солдата, ждем солдата в Мандалай! (4)
      
      Кто это, непонятно, ждёт вот так во мн. числе? Да и во всех этих трёх переводах вовсе не видны мелкие колокольчики, звенящие под ветром на каждом этаже пагоды. Тут громко бухают вполне европейские, вроде как церковные, бронзовые колокола, а вовсе не серебряные..
      
      Это ведь далеко не Киплинг, хотя бы в силу не только корявого звучания, но и вовсе выдуманных переводчиками вялых и банальных эпитетов, разжижающих стихотворение. И ещё почему-то тут упорно определение ставится после определяемого слова (трижды на одно четверостишие!) что очень противоестественно утяжеляет русскую интонацию. И ещё - почему в разных переводах такое неуместное и дружное "кличет"?
       (Тут можно вспомнить замечание Маяковского: "начнёшь это слово в строчку всовывать, а оно не лезет - нажал и сломал"...)
      
      В Лондоне в том же 1892 г году Киплинг познакомился с молодым американцем, издателем Уолкоттом Байлестером. Вместе они начали писать повесть "Наулахка" ("The Naulahka", 1892) которая, по собственной оценке Киплинга не получилась. В том же году Байлестер умер от тифа. Одному заканчивать и переделывать повесть, начатую вдвоём, Киплингу уже не хотелось. Но и этот труд не пропал зря: от несостоявшейся повести осталось всё же несколько написанных Киплингом вставных стихотворений...
      В конце того же года, Киплинг женился на сестре Байлестера Каролине, и они поселились на севере США в штате Вермонт. Там у них родились две дочери. В глухом и сосновом Вермонте, в северных лесах, не находя себе места, тоскуя по Индии не менее остро, чем солдат из стихотворения "Мандалей", Киплинг пишет одну из самых лучших своих книг - сборнник рассказов со вставными стихами - "Книга джунглей", "The Jungle Book" (1894 г.) Затем - "Вторую книгу джунглей" - "The Second Jungle Book" (1895 г.) И ещё выпускает свой третий стихотворный сборник "Семь морей" ("The Seven Seas" 1896 г.) в котором после основного корпуса стихов была впервые опубликована вторая половина цикла "Казарменные баллады".
      Вскоре после выхода этой книги Киплинг с женой переезжает в Англию. Но по совету врачей зиму они проводят в Южной Африке.
      Знаменитый завоеватель, выдающийся админстратор и в каком-то смысле теоретик британского колониализма, (человек, который, кстати, многими чертами своей личности напоминает киплинговских героев), премьер-министр Капской колонии Сесиль Родс , с которым Киплинг подружился в первую же зиму своего пребывания в Южной Африке, подарил писателю дом на територии своего колоссального поместья. В этом доме семья Киплинга с тех пор проводила почти ежегодно три-четыре зимних месяца. " В этот дом - вспоминает Киплинг, - начиная с 1900 по 1907 мы приезжали осенью каждого года всей семьёй. Особенно веселоо чувствовали себя там наши дети: они играли со всеми зверями в огромном имении Родса. А в загончике, слегка выше нашего дома, проживала лама, которая стрвшно любила плеваться. Ну. понятно, дети мгнлвенноно перенял эту её привычку ".
       Когда С. Родс умер (в 1902 г.) Киплинг написал на его смерть стихотворение "Заупокойная" в которм есть такие строки:
      Он вдаль смотрел поверх голов,
      Сквозь время, сквозь года.
      Там в муках из его же слов
      Рождались города.
      Пер. Е.Витковского
       Во время англо-бурской войны 1899 - 1902 г. Киплинг, к тому времени уже хорошо знавший местную обстановку, стал постоянным военным корреспондентом сразу нескольких лондонских газет. "Вы должны помочь нам издавать газету для армии здесь, на месте!" - сказал Киплингу известный журналист из "Таймса" П. Ландон. И Киплинг, естественно, согласился.
       "Пожизненный журналист" по собственному определению, Р. Киплинг рисует труд журналистов не романтическими - и даже не красками - а скорее жёсткими чёрно-белыми штрихами в одном из самых своих мощных стихотворений, так и названном "Пресса" :
      Тот, кто стоял полночной порой
      Под штормовым рёвом,
      Кто меньше своей дорожил душой,
      Чем свежим печатным словом,
      Когда ротационный мастодон
      Пожирает во имя прогресса
      Милю за милей бумажный рулон -
      Тот знает, что значит пресса.
      ..........................................................
      Дать павлину хвастливому хвост подлинней?
      И слону не прибавить ли весу?
      Сиди! Владыки людей и вещей
       Только Мы, кто делает прессу!
      Именно во время "странной войны" с бурами, в которой бесконечные походы и отсутствие сражений изумляли и вместе с тем невероятно изматывали солдат, постоянно подстреливаемых бурами Киплинг написал несколько впоследствии знаменитых стихотворений. Это прежде всего - одна из вершин поэзии Киплинга - "Пыль" ( "Boots")
      День - ночь, день ќ ночь мы идём по Африке,
      Ночь- ќ день, ночь - день всё по той же Африке -
      Только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог,
      И отпуска нет на войне...
      ............................................................................
      Я шёл сквозь ад шесть недель и я клянусь:
      Там нет ни мглы, ни жаровен, ни чертей,
      А только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог...
       (Пер. А. Оношкович-Яцыны)
      Привычная для русских читателей строка "и отпуска нет на войне" в этой книге сохранена мной вопреки тому, что текст перевода в издании 1922 г т. е изначальный русский текст А. Оношковичќ-Яцыны после редактирования книги, вроде бы Н. Гумилёвым, а потом и - точно - М. Лозинским) был таков: "и нет сражений на войне". А уже после смерти переводчицы, её муж, Геннадий Фиш, третьеразрядный поэт, подготавливая её переводы к печати для книжки стихов Киплинга, изданной в 1936 году, "отредактировал" все её переводы, причём под некоторыми (как под знаменитой "Мери Глостер") подписал даже своё имя, как соавтора перевода. Как я сам слышал от Н. С. Тихонова, что именно по его, Тихонова, подсказке слово "сражения" именно Г. Фиш, и заменил на слово "отпуск". Возможно Тихонов был прав: потому, что строка "нет сражений на войне, (то есть "на этой войне" - поскольку тут в подлиннике the war) требует не очень краткого комментария. , да и ритмически эта строка выбивается из чёткого стука шагов, на котором построен весь этот поэтический шедевр.
      В 1901 году выходит лучший роман Киплинга "Ким" ("Kim"), в котором описываются приключения английского шпиона "туземно-рожденного мальчика" и странствующего по Индии буддийского монаха.
      В 1902 г после окончания войны Киплинг купил в Англии, в графстве Сассекс, поместье, где и прожил всю свою оставшуюся жизнь, до 1936 года, наезжая, однако, и в дом, подаренный С. Родсом.
      Вскоре он, всегда увлекавшийся всеми техгическими новинками, провёл в свой сассекский дом электричество, сделав собственную миниатюрную электростанцию. Он отсоединил водяное колесо от старой мельницы, по совету строителя Асуанской плотины в Египте, знаменитого английского инженера У. Уилкокса, расчитавшего, что эта домашняя электростанция сможет давать 4,5 лошадиных силы.Этого для освещенья поместья оказалось вполне достаточно.
      В том же году Киплинг купил один из первых автомобилей, появившихся в Англии. Вот как он описывает какую-то из поездок в окрестностях своего нового поместья:
      "Мы и несколько других отчаянных "прогрессистов" приняли на себя всю тяжесть обрушившегося общественного мнения. Аристократы привставали в своих шикарных ландо, посылали нам вслед все проклятия, какие только можно было изобрести. Цыгане, пивовары в своих фурах, и пассажиры двуколок угрожали всеми казнями, какие только были способны придумать, ну, в общее, нашими врагами стали все на свете, кроме бедных лошадок, которые вели бы себя спокойно, если бы на них не кричал кто ни попадя".
       Первая написанная Киплингом в Англии книга, была "Сказки" ("Just So Stories"), с великолепными вставными стихами, которые многие из нас помнят с детства в переводах С. Маршака: "Горб верблюжий". "Кошка чудесно поёт у огня" и др. Вскоре после этой книжки писатель выпускает книгу квазиисторических рассказов "Пак с холма Простакова" ("Puck of Pook's Hill"). А в 1906 г сборник рассказов и стихов для детей, опять же на темы ранней и средневековой английской истории. В этой книге есть множество вставных стихов, иллюстрирующих разные исторические повествования, но нередко тематически "опрокинутых" в тогдашнюю современность.
       В эти годы Киплинг ведет активную политическую деятельность, много пишет о грозящей войне с Германией, выступает в печати против воинствующего феминизма - суффражизма, и поддерживает консервативную партию.
       В 1907 г. Киплингу была присуждена Нобелевская премия по литературе "за наблюдательность, яркую фантазию, зрелость идей и выдающийся талант повествователя". "Это была для меня огромная и неожиданная почесть" - писал позднее Киплинг.
      А вот Киплинга-поэта, как и многих лучших поэтов разных времён и народов, шведская академия так и не заметила...
      В середине жизни писателя стиль его прозы заметно меняется. Лаконичность и даже стремительная отрывистость повествования сменяется более медленной и изысканной манерой письма, он становится всё более тщательным стилистом, всё дальше уходя от журналистских приёмов. Об этом говорят его рассказы, в книгах "Пути и открытия" ("Traffics and Discoveries", 1904), "Действия и противодействия" ("Actions and Reactions", 1909), "Разнообразие существ" ("A Diversity of Creatures", 1917), "Ограничение и обновление" ("Limits and Renewals", 1932). В каждой из этих книг есть по нескольку вставных стихотворений. Часть из них относится к лучшим поэтическим произведениям Киплинга и пэтому некоторые из этих стихов помещены в "Дополнение" к этому изданию.
      В том же 1907 г. писатель был удостоен почетных степеней Кембриджского, Оксфордского, Даремского и Эдинбургского университетов; а вскоре он получил награды ещё и от Сорбонны, а также университетов Страсбурга, Афин и Торонто.
      Во время первой мировой войны, после того, как его единственный сын пропал без вести, Киплинг вместе с женой стал активно работать в Красном Кресте.
       В качестве члена Комиссии по военным захоронениям, поэт много путешествует, и во время одной из таких поездок он знакомится во Франции в 1922 г. с английским королем Георгом V, с которым писателя связала до конца жизни глубокая дружба.
      "Никто не забыт и ничто не забыто - я могу сказать это не только от имени Комисии, но и лично от себя" - сказал поэт королю , прочитав ему стихотворение, "Королевское паломничество", посвящённое поездке короля по военным кладбищам на французской земле в 1922 году.
      Георг V проводил значительную часть года в Париже, отчасти поэтому и Киплинг бывал тут нередко. В 1923 г. писатель выпустил в Париже книгу "Ирландские гвардейцы в Великой войне" ("The Irish Guards in the Great War"), посвященную полку, где служил его сын.
      
       С 1915 г. писатель долгие годы болел гастритом в тяжёлой форме.
      
       Скончался Киплинг в Лондоне в 1936 г. а двумя днями позднее него умер и Георг V.
      
       Киплинг был похоронен в Уголке поэтов в Вестминстерском аббатстве. Но никто из престижных писателей так и не пришёл на его похороны. С "левой стороны" его не любили за консерватизм и за насмешливое отношение к лагерю "социалистов-фабианцев", а с "правой стороны" ему до конца жизни не могли простить ни его независимую позицию, ни насмешливое отношение к мирку викторианских литераторов, ни его демократизма. И вот - имена большей части этих литераторов в основном забыты, а Киплинга, вечного парию среди благопристойных английских писателей, поныне хорошо знают в Англии и всё больше любят.
      "Когда хоронят Гулливера. лиллипутам негоже идти за его гробом -- вспоминает слова И. Хейзинги (сказанные по иному поводу) автор предисловия к русскому однотомнику прозы и стихов Киплинга в конце прошлого века Е. Витковский, и от себя уже продолжает: -- ..Англия хоронила своего величайшего поэта - быть может самого большого с тех пор, как в 1764 году навсегда закрыл свои слепые глаза Джон Мильтон"
       Я никак не считаю это высказывание преувеличением.
      
      
      4
      
      Редьярд Киплинг - первый в истории англичанин, ставший обладателем Нобелевской премии по литературе - и поныне самый молодой в истории из её лауреатов (в 1907 году ему было 42 года). Но только в наше время, столетие спустя после этого события, в Англии начала происходить всерьёз медленная переоценка его богатого литературного наследия...
      
      Жизненная философия и философия творчества Киплинга поразительно сходны с идеями его современника, замечательного голландского культуролога Йохана Хейзинги (1872 - 1945) высказанными в самой знаменитой его книге "Хомо люденс" ("Человек играющий"):
      
      "Все, что есть поэзия, вырастает в игре: священной игре поклонения богам, в праздничной игре ухаживания, в воинственной игре поединка, уснащённого похвальбой, бранью и насмешкой, в игре остроумия и находчивости. В какой же степени оно сохраняется, это игровое качество поэзии в процессе усложнения и развития культуры?"
      
      Более всего, видимо, игровая сторона поэзии проявляется в произведениях сюжетных - поэме, басне и, наконец, балладе. Сказка Киплинга "Краб, который играл с морем" великолепно иллюстрирует это положение голландского культуролога.
      
      Понятие "Киплинг" и понятие жанра "баллада" для нас слиты.
      В России жанр баллады был впервые опробован В. Жуковсим в переводах прежде всего из того же Вальтера Скотта, и отчасти из Ф. Шиллера, а в какой-то степени и А. Пушкиным ("Песнь о вещем Олеге" "Жених") Но одним из основных русских поэтических жанров баллада стала слегка позднее - в творчестве А. К. Толстого, лучшего и поныне из мастеров баллады в непереводной русской поэзии.
      
      Восприятие нами баллад Киплинга как своих, как почти привычных произведений, обусловлено во многом именно В.А.Жуковским и А. К. Толстьым, основателями столь обычной теперь для нас русской балладной традиции.
      
       Целая толпа поэтов в ХХ веке тяготевших к жанру баллады вообще и к Киплингу в частности, как мы уже видели, появилась в литературе именно после опубликования в 1922 году переводов Ады Оношкович-Яцыны. В значительной степени эти переводы из Киплинга на русских пореволюционных поэтов (в большинстве своём иностранных языков не знавших) и повлияли. Они открыли новую поэтику, так непохожую ни на вялую символистскую, ни на претенциозную футуристическую. Открыли, как интонацонный ключ для романтики вообще, совсем не мрачность байроновскую или лермонтовскую, а сюжеты и интонации полные силы и жизнелюбия, "праздничные, весёлые, бесноватые", если повторить строчку Н. Тихонова.
      
      Правда, в наше время многие переводы А. Оношкович-Яцыны (кроме "Пыли" и ещё нескольких лучших её работ, которые читатель найдёт в этой книге), в основном устарели и не могут удовлетворить нынешнего читателя. Ну, хотя бы потому, что Киплинга мы воспринимаем давно не так однолинейно и приблизительно, как первая его переводчица. И всё же не забудем, что она была первой, и поэтому в новую для неё поэтику шла почти вслепую... Хотя её редакторами и были два таких крупных литератора как Лозинский (и, видимо до него, Н. Гумилёв) но вполне понятно, что с высоты целого столетия - а "большое видится на расстоянье" - мы читаем Киплинга во многом иначе, чем это было возможно в самом начале ХХ века...
      
      Тут придётся вспомнить не только о настоящей русской поэзии прошедшего столетия, о чём подробно говорилось выше, но и о "низких видах", или жанрах стихов ХХ века. Речь тут будет о тех "кентаврах средней советской поэзии", которые были склеены из перепевов маяковского "главарства-горланства" и пушкинских ямбов, и которые, (не ямбы, а кентавры) на поверку довольно быстро оказались чучелами...
      
      Я имею в виду, прежде всего, так называемые советские массовые, - в основном маршевые, - песни, (позднее и радио-шлягеры), непременно хвастливые в силу самой специфики жанра. Ведь даже они, при всей их плоскостности и примитиве, тоже не обошлись без подражания подражателям Киплинга, ну хотя бы без того вида декларативности, которой они и научились, явно не у него, а у тех из советских стихтотворцев, кто был слегка покультурнее...Вот один из таких "дубовых" примеров: "Нам нет преград \ Ни в море ни на суше.\ Нам не страшны ни льды ни облака. и т. д.".) Естественно, что Киплинг в аналогичных "казённых" случаях куда ярче и конкретнее -см. цикл "официальных" стихов "Песнь англичан") или хотя бы вполне государственническое стихотворение "Английский флаг". Вот только его концовка:
      
      Вот он в тумане тонет, роса смерзается в лёд.
      Свидетели - только звёзды, бредущие в небосвод,
      Что такое Английский флаг? Решайся. Не подведи!
      Не страшна океанская ширь, если Юнион Джек впереди!
      (Пер. Е. Витковского)
      
      Тут настоящие стихи, несмотря на их декларативность и политическую ангажированность. Хотя и неправомерно сравнивать великого поэта с какими-нибудь лебедевыми-кумачами, но вот, для разнообразия, нечто балладное из советских песен, идущих в конечном счёте оттуда же (это ещё из лучших в своё время по тексту!). Сравним хотя бы ткань двух баллад.
      
      ...Он шёл на Одессу. он вышел Херсоном
      В засаду попался отряд:
      Нвалево застава, махновцы направо,
      и десять осталость гранат...
      "Ребята, - сказал, обращаясь к отряду
      Матрос-партизан Железняк, -
      Херсон перед нами, пробьёмся штыками
      И десять гранат не пустяк"...
      (М. Голодный)
      
      А вот строки тоже об отваге из киплинговской " Баллады о Востоке и Западе" ( да и тоже с прямой речью)
      
      ...Камал его за руку поднял с земли,
      поставил и так сказал:
      "Два волка встретились - и ни пpи чём
      ни собака тут, ни шакал!
      Чтоб я землю ел, если мне взбредет
       хоть словом тебя задеть:
       Но что за дьявол тебя научил
      смерти в глаза глядеть?"
      
      Короче, как только любой советский поэт, неважно, будь то безусловно талантливый смолоду Н. Тихонов, или какой-нибудь очень бойкий "текстовик" при каком-либо композиторе, пишет "как бы балладу" (а баллада по условию жанра почти всегда о подвиге) он естественно не может, даже если очень хотел бы, отделаться от киплинговских интонаций (воспринятых, разумеется, не прямо из неизвестного ему первоисточника, а взятых у более талантливых и более грамотных русских подражателей Киплинга). Но на самом деле искренность, напряжённость каждой строки и музыкальность английского поэта оказывается доступной мало кому из эих подражателей, подражающих подражателям...
      
      И вот Редьярд Киплинг, как бы ретроспективно неотделимый уже от русской поэзии, и более того - в силу хронологии неотделимый от поэзии именно советского периода, почти в самом начале этого периода был в СССР строжайше запрещён идеологическими шаманами, как впрочем и ещё очень многие западные писатели. И - чем дальше в лес (советский), тем больше дров (наломано): В 1947 - 1953 годах под запретом уже оказалась почти полностью вся современная западная литература, кроме небольшой части писателей-коммунистов
      
      Легко ли подумать - запрет на великого поэта, продлившийся около полувека! То есть почти весь советский период! Притом, что влияние малой, но широко известной части творчества Киплинга на русскую поэзию всего этогого времени росло и росло, вопреки, а отчасти даже и благодаря, этому запрету.
      
      Но в принципе, запрет на Киплинга, был в послевоенные годы только частицей запрета вообще на всё "западное". Он был результатом того идеологического похода, который в СССР после войны официально именовался "борьбой против буржуазного космополитизма" а по сути был выражением жёсткой антиинтеллигентской линии вообще, и вершиной государственого антисемитизма в частности.
      
      Запрет этот выражался не только в нападках всей спущенной с цепи ортодоксальной советской критики на "зарубежную" литературу. Он проявлялся даже и в таких бытовых мелочах, как перемена по приказам поступавшим с самых верхов названия папирос "Норд" на "Север", или "французской булки" на "городскую", или в превращении футбольного форварда в "нападающего".
      
      Но вернее, вопрос, должен в более общем виде быть сформулирован так: если естественное течение эстетического процесса было нарушено политическим вмешательством, то почему это вмешательство было встречено народными массами с известным ликованием? Ведь в подобном случае кроме простого страха, тут, видимо, работает и ещё нечто, более глубинное, более значительное?
      
      Иррациональность любого идеологического подхода к культуре отчасти объясняется словами упоминавшегося выше Й. Хейзинги. По его мнению, сама возможность чудовищного разгула цензуры "становится реальностью не столько в силу своеволия той или иной власти, сколько в результате того, как властям этим удалось в действительности, а не для видимости, овладеть сознанием культурного слоя своей страны" - и далее: "Доктрина абсолютной власти Государства заранее оправдывает любого державного узурпатора,- замечает Й. Хейзинга объясняя многие чудовищные изменения в народном сознании - оправдывает, прежде всего, активным вступлением полуграмотной массы в духовные области, (подчёркнуто мной - В.Б.), девальвацией моральных ценностей и слишќком большой "проводимостью", которую техника и организация придют всему обществу".
      
      Имено из сходных с Хейзингой соображений исходит и Р. Киплинг, в одном из самых, казалось бы, декларативных, но и самых программных, стихотворений "If" , (в разных переводах "Заповедь" или "Когда" или "Если") В русском переводе,этого стихотворения, что необходимо тут уточнить, устоялись две концепции. Одна - проявлена чётко в нескольких переводах, в которых подчёркнута разговорная, и даже почти бытовая интонация:
      
      О,если ты спокоен, не растерян,
       Когда теряют головы вокруг,
      И если ты себе остался верен,
      Когда в тебя не верит лучший друг,
      И если ждать умеешь без волненья,
      Не станешь ложью отвечать на ложь,
      Не будешь злобен, став для всех мишенью,
      Но и святым себя не назовёшь...
      (Пер. С.Маршака)
      Или так:
      
      Когда ты тверд, а весь народ растерян
      И валит на тебя за это грех,
      Когда никто кругом в тебя не верит,
      Верь сам в себя, не презирая всех.
      Умей не уставать от ожиданья,
      И не участвуй во всеобщей лжи,
      Не обращай на ненависть вниманья,
      Но славой добряка не дорожи!
      
       Другая же концепция - это стихотворение, под названием "Заповедь", представляет собой торжественое, высоким библейским стилем написанное назидание, которое в переводе Михаила Лозинского начинается так:
      
      Владей собой среди толпы смятенной,
      Тебя клянущей за смятенье всех,
      Верь сам в себя наперекор вселенной,
       А маловерным отпусти их грех...
      Пусть час не пробил, жди не уставая.
      Пусть лгут лжецы - не снисходи до них,
      Умей прощать, но не кажись. прощая,
      Великодушней и мудрей других..
      
      Так вот об этих "маловерных", и пишет И. Хейзинга. Из них в массе, по его мысли и состоит, к сожалению, большая часть любого общества:
      
       "Во всех проявлениях духа, добровольно жертвующего зреќлостью, (подч. мной - В.Б.) - мы в состоянии видеть только приметы угрожающего разложения. Для того чтобы вернуть себе освященность, достоинство и стиль, культура должна идти другими путями". ("Человек играющий")
      
      А литературовед А. Зверев в исследовании стихотворения "If" замечает:
      
      "То, что позднее назовут пограничной ситуацией, знакомой людям, которые в минуты жестоких социальных встрясок были обречены существовать на шатком рубеже между жизнью и смертью, для Киплинга было не отвлеченностью, а привычным бытиём. Вот откуда необманывающее впечатление и новизны, и этической значительности лучшего, что им создано."
      
      Действительно, ведь ты можешь стоять выше событий, если ты -
      
      Молчишь, когда твои слова корежа,
      Плут мастерит капкан для дураков...
      
      Стихотворение было написано когда-то как назидание сыну, но кроме личных пожеланий поэта своему сыну Джону, оно отражает и в какой-то мере этическую программу масонов, тесно переплетённую с заимствованной в основном из кальвинизма суровой англиканской моралью.
      
      Кульќтура, если следовать взглядам Хейзинги на неё, предполагает сдержанность, возможность и способность не усматривать в своих намерениях что либо "главное", "достигшее предела", то есть близкое к абсолютности, или - что ещё страшнее - к идеалу, а увидеть себя внутри добровольно принятых жёстких ограничений. Вот как говорит об этом Киплинг в стихотворении "Дворец" - монологе Короля-Строителя., переделывающего работу безвестного предшественника:
      
      Не браня и не славя работу его,
       но вникая в облик дворца,
      Я читал на обломках снесённых стен
       сокровенные мысли творца:
      Где поставить контрфорс, возвести ризалит,
       я был в гуще его идей,
      Прихотливый рисунок его мечты
       я читал на лицах камней.
      
      И опять Хенйзинга:
       "Истинная культура требует честной Игры по принятым правилам. Наќрушитель этих правил разрушает и самое культуру. Для того чтобы игровое содержание культуры могло быть созидающим или двиќгающим её саму, оно должно быть прежде всего чистым. И никак не должно соќстоять в ослеплении или отступничестве от норм, предписанных разумом, человечностью или верой" ( там же ).
      
      В самые агрессивные моменты бытия советской идеологии Киплинг удостоился в СССР даже клички "антисоветский". Ну, это уже был крайний "пример так называемого вранья" (М.Булгаков), да ещё и глупости! Про СССР поэт не то чтобы не слышал, но тема эта его просто никогда не интересовала. Ни в стихах, ни в прозе он её вообще не касался. Ну, разве с огромной натяжкой, можно найти один случай:
      
      Едва ли грамотеи из партийных верхов или "литераторы" "от станка и сохи" - (абсолютное большинство в руководстве ССП) - читали когда либо, даже случайно, такое произведение Кплинга, как "Россия - пацифистам". Хотя бы потому, что иностранных языков на советских "верхах" никто не знал, (даже наркомы а потом они же министры иностранных дел!) а переводов этого стихотворения на русский язык не было до 1986 года! А ведь это, пожалуй, единственное стихотворение Киплинга, которое можно назвать было бы "антисоветским". Но, повторяю, с невероятной натяжкой, поскольку написано оно в 1918 году, когда никто не мог знать, что получится из февральской революции, из октябрьского переворота, или же из разогнанного большевиками чуть позднее Учредительного Собрания... Короче, страна попросту "советской" ещё и не была года два -три..! И термина этого, естественно по отношению к государству тоже в 1918 г. быть никак не могло!
      
      Поэт обращается к британским, "джентльменам-пацифистам" как бы от имени революционной России:
      
       Бог с вами, мирные джентльмены!
       Нам только дорогу открой -
      Пойдём копать народам могилы
       с Англию величиной!
      История, слава, гордость и честь,
       волны семи морей -
      Всё, что сверкало триста лет,
      сгинет за триста дней!
      
      Триста лет - это срок царствования в России династии Романовых (1613 - 1917.) Триста дней - похоже на "просвет" между Февральской революцией 1917 г и "якобинским переворотом в Петрограде" 25 октября того же года... Так есть ли, по мысли поэта, гарантия, того, что с Британской империей не произойдёт что-либо похожее на то, что случилось с Российской?
      
      Итак, в свете всего сказанного, самое удивительное - это выпуск "ГИХЛ-ом" в 1936 году уже упоминавшегося сборника стихотворений Киплинга (Случайно, видимо, как раз в год его смерти). В небольшом этом томике, первом, относительно объёмном русском издании стихов Киплинга, есть статья Р. Миллер-Будницкой, занявшая чуть ли не полкниги, но представляющая собой всего лишь раздутую во много раз статейку Т. Левита из тогдашней "Литературной энциклопедии" (частично подготовленной под редакцией Л. Троцкого), статейку, пронизанную одним пафосом: "Надо знать своего врага".
      
       Нормальный человеческий рассудок не в силах дать удовлетворительное объяснение этой особенной вражды советских идеологов к британскому поэту. Но чтобы хоть приблизительно понять это, попробуем рационально подойти к главным советским "обвинениям" против поэта. А предварительно учтём, что нередко собаки, которых вешали на Киплинга и благовоспитанные члены викторианского общества и не столь благовоспитанные члены Союза Советских Писателей, оказывались чаще всего одной и той же породы!
      
      Поначалу это удивляет неожиданностью. Но если подробнее разобраться, то причины для удивления исчезнут. Как эти две позиции, викторианская и советская сталинского, да и во многом послесталинского периода, могли совпасть, на сугубо теоретическом уровне всё же понятно.
      
      Историк архитектуры Владимир Паперный в своей книге "Культура два" (написанной ещё в 60-х годах, в основном на материале архитектуры советского периода, но изданной, естественно, уже в постсоветской России) выстраивает довольно чёткую культурологическую концепцию, далеко выходящую за пределы собственно архитектуры, вполне справделивую и в применении к литературе. Суть этой теории в том, что во всех историях разных времён и стран сменяются циклы: бунтарская, или революционная тенденция искусства, с её функциональностью, активностью, простотой ("культура один") уступает место рано или поздно помпезной, застывшей, и украшательской "культуре два"; и на протяжении веков, а иногда и на протяжении считанных лет, они чередуются.
      
       Как Маяковский (полностью) так и Киплинг (большей частью) принадлежали идейно к условному понятию бунтарской "культуры один", так викторианство в Англии, и стиль жизни и мышления в СССР сталинского периода с его пресловутым "соцреализмом" - это - "культура два". Только в Англии она устойчиво держалась намного дольше, чем всё 19 столетие, вплоть до появления в литературе 50-х г. 20 века, "рассерженных молодых людей", явных представителей "культуры один", а вот в СССР "культура два" длилась - по теории Паперного - с 1929 по 1956 год, когда и тут снова заявили о себе первые проявления очередной "культуры один" (настало время "оттепели", способной хотя и к ограниченному, но бунтарству)
      
      Викторианский "Сommon sense", не совсем удачно передаваемый русским выражением "здравый смысл", был всегда на стороне консервативной неизменности и привычной застылости хорошо известных ценностей. Точно так же иманентная политической системе советская приверженность идее о том что "партия и лично тов. (нужное имя вставить) о нас неустанно заботятся", сводится к одному, вбивавшемуся в головы "простых советских людей" вполне викторианскому тезису: - к абсолютной уверенности в стабильности и благости (а порой и несменяемости) властей, и вследствие этого - к стабильности, к "гарантированной" неизменности и "застое" духовного бытия в стране..
      
      Кстати, рассмативая всю человеческую истоию как постоянную смену форм жизни, причём путём именно "революционным", официальные советские историки разом замолкали на тему о том. а что же будет после достижения "великой цели"?! "По умолчанию" предполагалось ими всякое прекращение любых изменений. То есть вечный и счастливый застой. ( Аналогичный "тысячелетнему Райху" ?)
      
      Эта (кстати скорее советская, чем английская "философия", эта главная обывательская черта, та тяга к неизменности ("только пожалуйста без неожиданностей!") и заставляла "общественное мнение" викторианской Англии объявить бунтарское творчество молодого Киплинга "литературным хулиганством". Особенно возмущала многих та непочтительность, с которой поэт описывал сильных мира сего (например сделать персонажем сатирических стихов саму Королеву Викторию!) И более того: крайняя непочтительность поэта в отношении Господа Бога, с коим Киплинг не только предельно фамильярен, но который фигурирует у поэта почти всегда в иронических, а то и сатирических стихах или балладах в образе, мягко говоря, приниженном...
      
      И как это ни парадоксально, а "общественное мнение" советского истаблишмента, скажем без преувеличения, исповедовавшего мораль весьма недалёкую от викторианской, естественно требовало считать Киплинга литературным врагом Љ1.
      
      В связи с этим могут вполне прийти на память мерзкие цензурно-идеологические кампании против В. Маяковского, вспыхивавшие как ещё в царской России так и потом, куда шумнее, в ранней советской. С той разницей, что Киплингу, в отличие от Маяковского, это повредить ничем не могло...
      
       А ведь Маяковский столь же верно служил своей общественной системе, как Киплинг своей. Только оба они по некоему довольно наивному идеализму, далеко не всё в соответствующих действительностях принимали. Но ведь оба хотели - каждый свою - систему улучшить до уровня идеальной! А такое "ремонтничество" искренних и честных сторонников любой системы ею всегда воспринимается в штыки да и куда агрессивнее, чем открытая вражда политических противников! (Вспомним хоть наши 60-е годы!)
      
      В обоих случаях "общественная" реакция на обоих поэтов сходна. Бунтарство и активный романтизм, естественно совместимый с этим свойством натуры, как правило, вызывают шипящую ненависть мещанства заботящегося прежде всего о привычном порядке и детальной предсказуемости завтрашнего дня. Ну а позиция "не всё принимающих" поэтов есть куда более крупное преступление, по мнению любых идеологических верхов, чем полное отрицание! ( " Ну, что ему больше всех надо?!" ) Ведь ещё в средние века еретик считался куда хуже иноверца!
      
      Английского читателя в конце 19 века возмущал эпатаж. Во многом Киплинга без всякой натяжки можно было бы рассматривать как "Маяковского по ту сторону", ну разве что способы эпатажа у обоих поэтов были довольно разные.
      
      Но для обоих одной из первых языковых ценностей была вещь важнейшая в любой литературе: и тот и другой поэт широко открыли ворота разговорному языку улицы и многим другим языковым пластам, которым до них был в литературу "вход воспрещён"... Как ни странно, такие вот отношения с родным языком тоже нередко дразнят гусей куда сильней, чем иные разрушительные идеи.
      
       5.
      
       Империализм Киплинга, безусловно имевший место, тоже был показан искажённо.
      
      Первоначальное завоевание колоний само по себе редко попадает в поле зрения Киплинга (как напр. "Песня Диэго Вальдеса") Его привлекает или первооткрывательство, или уже более поздние, современные ему колониальные войны с целью сохранения империи, доставшейся британцу от отцов и дедов.
      
      Сначала о первооткрывателях.
      
      У Киплинга на эту тему есть немало стихов. Он рассказывает о подвигах искателей приключений, бродяг, скитальцев, неутолимо жаждущих свободы и новизны:
      
      Отцы нас благословляли,
      Баловали как могли, -
      Мы ж - на клубы и мессы плевали,
      Нам хотелось - за край земли!
      (Да, ребята)
      Хоть пропасть - но найти край земли
      ..................................................................................
      Край земли - вот наши владенья,
      Океан? - Отступит и он!
      В мире не было той заварухи,
      Где не дрался бы наш легион!
      
      Кто эти люди? Первооткрыватели? Или авантюристы? Сказать так будет недостаточно. Но они неутомимы и неутолимы. Их полно. Они всюду, они "легион, не известный в штабах", потому что большей частью все открытия они свершают за собственный страх и риск, не ожидая благословения свыше:
      
      Так вот - за Джентльменов Удачи
      (Тост наш шёпотом произнесён)
      За яростных, за непокорных,
      Безымянных бродяг легион!
      Выпьем, прежде чем разбредёмся ,
      Корабль паровоза не ждёт -
      Легион, не известный в штабах -
      Опять куда-то идёт
      
      Это ведь не только те, кто
      
      "ныряли в заливы за жемчугом,
      Голодали на нищем пайке
      Но с найденного самородка
      Платили за всех в кабаке.
      (Пей, ребята!)"
      
      Это и те, кто "дарил" Империи новооткрытые земли, создавая её по частям. Так страсть к приключениям незаметно переходит у поэта в призыв к потомкам продолжать отцовское дело, неутомимо строя по кускам "Империю, над которой никогда не заходит солнце".
      
      К стихам такого рода кроме "Потерянного легиона" относятся и "Песня мертвых", и "За уроженцев колоний"", и один из главных киплинговских шедевров - "Песня Банджо". Во всех таких стихах звучат (на заднем плане, но вполне внятно) эпические библейские интонации. К тому же роду стихов может быть отнесена и "Женщина Моря", где тема первооткрывательства слита с мифотворческой тенденцией, весьма заметной в поэзии (а особенно в прозе) Киплинга. Но к разговору о мифотворчестве писателя мы ещё вернёмся.
      
       Вслед за первооткрывательством идёт мотив защиты и сбережения Империи, в чём может проявляться не только верность заветам отцов, а более того, долг человека и гражданина. Уж раз так случилось, что эти страны - части Империи, то о них не только надо заботиться, и не презирать их жителей, но, как делал это "отъявленный колонизатор Сесиль Родс " вкладывать свой труд и все силы в прогресс этих народов. (См стих "Бремя белого человека")
      
      Поэтому лондонские снобы оказываются (парадоксально, но факт!) куда более враждебны Киплингу, чем настоящий военный противник, дикий суданец Фуззи-Вуззи, которого Киплинг как достойного врага уважает с долей неприкрытого восхищения:
      
       За твое здоровье, Фуззи, за Судан, страну твою,
       Первоклассным, нехристь голый,
      был ты воином в бою!
       За здоровье Фуззи-Вуззи, чья башка копна копной:
       Чертов черный голодранец,
       ты прорвал британский строй!
      Пер. Сергея Тхоржевского
      
      Со всей обычной для себя яростью поэт выступает против снобизма "верхов", напоминая о долге каждого британца перед Империей. Ещё в самых ранних произведениях он сатирически описывает столичных чистоплюев и хвастунов, таких как "Педжет член парламента", ничего не смыслящих в жизни колоний, но сующихся всюду со своим мнением:
      
      Член Парламента Пэджет был говорлив и брехлив,
      Твердил. что жара индийская -
      "азиатский солнечный миф"...
      ..............................................................................
      В июне - дезнтерия, вещь простая для наших мест
      Согнулся осанистый Педжэет,
      стал говорить про отъезд...
      Пер. Е.Витковского
      
      Поэт с открытым пафосом сатирика требует уважения к тем, кто строит, и охраняет Империю:
      
      Конечно, презирать мундир, который хранит ваш сон,
      Стоит не больше, чем сам мундир
      (ни хрена ведь не стоит он!)
      Смеяться над манерами подвыпивших солдат -
      Не то, что в полной выкладке тащиться на парад!
      "Томми"
      
      Собственно говоря, именно в этом и заключено основное "послание" "Казарменных баллад" ко всем строителям империи, к инженерам, офицерам, солдатам. Ко всем, кто делает своё дело на своём месте обращается поэт в стих. "Прелюдия", которым по традиции открываются различные сборники его стихов в самых разных английских изданиях:
      
      Я делил с вами хлеб и соль...
      Вашу воду и водку пил,
      Я с каждым из вас умирал в его час
      Я вашей жизнью жил...
      
      И не вызывает сомнений, что эту, одну из важнейших сторон творчества Киплинга, у нас игнорировали скорее намеренно, чем по незнанию. Ведь она напрямую связана с его не показным, а естественным демократизмом, если под ним понимать именно уважение к человеку, независимо от его происхождения, к человеку "делающему своё дело". Тут уместно вспомнить два из самых его знаменитых произведений "Томми" и "Ганга Дин". А впрочем, об этом ведь чуть ни половина всех баллад Киплинга! Именно эта тема, довольно неожиданная в своё время и создала такую популярность "Казарменным балладам". Вот начало "Посвящения Т.А." то есть Томасу Аткинсу, которое открывает книгу "Казарменные баллады"
      
       Для тебя все песни эти.
       Ты про них один на свете
       Можешь мне сказать, где правда где враньё,
       Я читателям поведал
       Твои радости и беды,
       Том, прими же уважение моё!
      
      Поэт чётко определяет своё отношение к людям, с которыми он бок о бок живёт и трудится.
      
      Он требует уважения и к британскому солдату Томасу Аткинсу, и к индийскому водоносу Ганга Дину, внесшему свой вклад (всего только жизнь!) - в существование всё той же Империи. И к бортовому инженеру-механику Мак Эндрю... И ещё - особая тема поэта, - требовать от столичной публики уважения ко всем английским "уроженцам колоний", ("гребцам имперской галеры") как сам поэт и его друзья.
      
      Всё более и более требовательно звучавшее на пороге веков в европейском обществе требование большей открытости и даже относительной демократизации жизни, у Киплинга проявляется в балладах и стихах, где простонародная речь персонажей, рывком обогащая язык, революционизирует и самый стиль произведений. Вот почему, как это ни парадоксально, империализм Киплинга во-перых демократичен, а во-вторых, напоминает не только о правах, но куда более об обязанностях колонизаторов:
      
       Мы выпили за Королеву,
      Теперь за отчизну пьём,
      За наших английских братьев.
      Может, всё же, мы их поймём.
      Поймут и они нас тоже...
      Но вот, Южный Крест и зашел...
      За всех, уроженцев колоний
      Выпьем. И - ноги на стол!
      
      За всенх уроженцев колоний (встать!)
      
      Итак "Выпили за Королеву" уважительно, не правда ли? Но с другой стороны, не обращая внимания на традиционное, на такое очень английское уважение к коронованным особам, Киплинг часто пишет стихи, по остроте сатиры напоминающие разве что Свифта, (проклинавшегося, кстати, викторианством не менее старательно, чем Киплинг):
      
       Просторно Вдове из Виндзора:
       Полмира числят за ней.
       И весь мир целиком добывая штыком,
       Мы мостим ей ковер из костей
       (Сброд мой милый! Из наших костей!).
      
       Не зарься на Вдовьи лабазы,
       И перечить Вдове не берись.
       По углам, по щелям впору лезть королям,
       Если только Вдова скажет: "Брысь!"
       (Сброд мой милый! Нас шлют с этим "брысь!").
      Пер. А.Щербакова
      
       И вот эти стихи "Вдова из Виндзора", или стихи о героическом "солдаматросе" (морская пехота) с бесспорной их сатиричностью, опять таки содержат жёсткое требование того, чтобы власть имущие не забывали, чьими руками и заботами, чьей отвагой и трудами строилась и держится самая великая из империй, какую знало когда-либо человечество.
      
       А в наиболее острой из баллад на эту тему, "Праздник у Вдовы", изображая по фольклорной общеевропейской традиции сражения как пиры , Киплинг заостряет свою сатиру до крайности романтического гротеска (вспомним для сравнения маяковский образ - "желудок в панаме"!):
      
       "А чем там поили-кормили в гостях,
       Джонни, Джонни?"
       "Тиной, настоянной на костях".
       "Джонни, ну, ты и даешь!"
       "Баранинкой жестче кнута с ремешком,
       Говядинкой с добрым трехлетним душком
       Да, коли стащишь сам, - петушком
       На празднике нашей Вдовы".
      Пер. А.Щербакова
      
      Не случайна здесь в интонации явная пародийная "отсылка" читателя к одной широко известной старинной английской балладе:
      
       Отчего, скажи мне, так красен твой меч,
      Эдвард, Эдвард...
      Пер. А. К. Толстого
      
       Можно представить себе изумление весьма "викторианской" её величества королевы Виктории, прочитавшей о том, что она кормит своих солдат "Баранинкой жестче кнута с ремешком,/ Говядинкой с добрым трехлетним душком..." Или "Весь мир целиком добывая штыком / Мы мостим ей ковёр из костей..." По словам современников старая королева была этими стихами весьма шокирована...
      
       Примеры можно множить без конца. От ортодоксального патриотизма, такого, каким представляют его себе "мещане во лордстве", тут остаются весьма маловнушительные рожки да ножки....
      
      С другой стороны Киплинг конечно патриот, и не случайны для него такие стихи как уже цитировавшийся тут "Английский флаг", вполне параллельный самой рассоветской декларативной "поэзии ", (только и отдалённо не имевшей киплинговской художественной мощи).
      
      Но годов до шестидесятых, и далеко не только одни верха в СССР, Киплинга видели прежде всего как поэта, воспевающего в основном "имперские ценности", и должно было пройти почти столетие после вручения Киплингу нобелевской премии, чтобы и в Англии его начали считать гораздо более сложным и многосторонним писателем.
      
      Естественно, что несмотря на свой, несколько экстравагантный патриотизм, Киплинг нередко предстаёт и комополитом... (как, впрочем и другие масоны, но об этом - дальше) Вот последняя, итоговая строфа одного из главных, программных, стихотворений поэта, "Песня Банджо":
      
      Лира древних прародительница мне!
      (О, рыбачий берег, солнечный залив!)
      Сам Гермес, украв, держал её в огне,
      Мой железный гриф и струны закалив,
      И во мне запела мудрость всех веков.
      Я - пеан бездумной жизни, древний грек,
      Песня истины, свободной от оков,
      Песня чуда, песня юности навек!
      
      Я звеню, звеню, звеню, звеню...
      (Тот ли тон, о господин мой, тот ли тон?
      Цепью Делос-Лимерик, звено к звену,
      Цепью песен будет мир объединён!
      
      В эту "цепь песен", в непрерывность пути всемирного искусства от античности до наших дней, Киплинг верит глубже, чем в силу оружия... Так вот, тут заодно и о воинственности поэта. Да, в период начала Первой Мировой на него, как и на многих других, за десяток лет до войны её предсказавшего, нередко стали появляться карикатуры, зачастую заслуженные, как на непримиримого противника всего немецкого. Ну а в СССР? Тут позднее именно те державники, кто были инициаторами гонки вооружений "чтобы все нас боялись", они-то ещё лет сорок спустя, всё обзывали и обзывали поэта "поджигателем войны". Но как же, спросим, укладываются в этот ярлык такие его стихи, как "Благодетели"? Вот отрывок из этого стихотворения, написанного ещё в дни Первой мировой:
      
      ...Всех, кто в доспехах или без,
      Дым пушек уравнял.
      
      Когда ж за психов-королей,
      Людей погибли тьмы,
      Тогда устали от вещей.
      И устрашились мы.
      
      Диктату времени пора
      Зов древний подчинить:
      Лук-панцирь как нибудь с утра
      И пушку отменить!
      
      Нето любой тиран готов,
      (Толпа любая - тож!)
      Враз все плоды людских трудов
      Угробить ни за грош!
      
      И вот опять некая параллель обнаруживается на эту тему между Киплингом и Хейзингой, который начинает один свой трактат с апокалиптического предќчувствия: "Ни для кого не было бы неожиданностью, если бы одќнажды безумие вдруг прорвалось в слепое неистовство, которое оставило бы после себя эту бедную европейскую цивилизацию отупелой и умоисступленной, ибо моторы продолжали бы враќщаться, а знамена - реять, но человеческий дух исчез бы навсегќда" (1935 г)
      
      Ещё во время Первой Мировой войны ужас перед первыми газовыми атаками дал Киплингу толчок для стихотворения "Гефсиманский сад" (его нет в этой книге) отразившего реакцию военных, не понимавших ещё, что применение средств массового уничтожения, начавшееся в годы Первой мировой войны с хлорных а потом ипритных атак, знаменуют новую сверхварварскую войну ХХ века. Поэт мужества, да ещё и военный журналист естественно пишет о войне, но как мы видим, далеко не всегда её героизирует. Хотя что касается героизации войн, то дань этому отдали все мировые литературы с античных времён и как минимум до 60-х годов ХХ века. Ну есть ли на свете хоть один эпос, в котором не было бы героизации этой темы? И что делает хотя бы русская литература начиная со "Слова о полку Игореве" ?
      
      Только вот отчего-то один из вернейших русских последователей (скажу даже точней и резче - подражателей) Киплинга, Константин Симонов никогда не подвергался в СССР обвинениям в воспевании агрессии?
      
      Далее - все разговоры о расизме Киплинга "базируются" на одном его стихотворении "Бремя белого человека", весьма поверхностно прочитанного, а ещё точнее - на одном его названии:
      
      Неси это гордое бремя,
      Родных сыновей пошли
      На службу тебе подвластным
      Народам на край земли.
      .....................................
      Неси это гордое бремя,
      Не как надменный король:
      К тяжёлой чёрной работе
      Как раб себя приневоль.
      При жизни тебе не видеть
      Порты, шоссе, мосты,
      Так строй же их оставляя
      Могилы таких как ты...
      Пер. А.Сергеева
      
      Так можно ли это назвать расизмом? Не более, чем титанический организаторский труд Сесиля Родса, не только завоевашего, но и во многом цивилизовавшего Родезию. а в значительной степени ещё начавшего цивилизовать как зулусское, так и бушмено-готтентотское население Южной Африки и прекратившего в основном кровопролития между этими народами.
      
      Дело в том, что основное противопоставление у Киплинга идёт вовсе не по линии белый - цветной, а по линии человек долга или пустозвон. А речь об обязанности и долге - это идея поставленная во главу угла более четырёхсот лет тому назад кальвинистским течением протестантства, хотя и тогда уже она была не так нова...
      
      "Я так и не смог понять, - исал в начале 20 века в своей автобиографии Леонард Вулф, служивший на Цейлоне в колониальной администрации, - то ли Киплинг лепил характеры своих героев по точному образу и подобию англо-индийцев, то ли мы сами лепили свои характеры по образцу киплинговских героев"
      
      Но вернёмся ещё раз к стихотворению "За уроженцев колоний" :
      
      Тут качали нас в колыбели,
      В эту землю вложен наш труд,
      Наша честь, и судьба, и надежда
      По праву рожденья - тут!
      ............................................
      За наших чёрных кормилиц,
      Чей напев колыбельный дик,
      И - пока мы английский не знали -
      За наш первый родной язык!
      
       И автора таких строк кто-то осмеливался обозвать расистом?
      
       Но однако, обратившись к этой теме, мы никак не минуем знаменитейшего начала "Баллады о Востоке и Западе", которое (в пер. Е. Полонской) советские критики в хвост и в гриву цитировали, когда хотели обвинить поэта в расизме, и в подчёркнутом восхвалении белого человека.
      
      В "литературе соцреализма" выдумали, как известно, (не называя, разумеется) новый метод перевода - перевод идеологический.
      
       И вот у Е. Полонской это стихотворение начинается так:
      
      Да. Запад есть Запад, Восток есть Восток,
      и с места они не сойдут (?) .
      Пока не предстанут небо с землёй на страшный Господень Суд
      Но нет Востока и Запада нет - что племя, родина, род, ( подч. мной- В.Б.)
      Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встаёт.
      
      И те, из советских деятелей, кто приводил это русское четверостишие целиком, вешали на поэта кличку "космополит", а те, кто помнил только первые две строчки - кличку "расист и ницшеанец". И видимо вовсе не случайно появляются в этом переводе подчёркнутые мной, но отсутствующие в подлиннике слова: "что - племя, родина, род". Тут видно, может быть и неосознанное, желание советской переводчицы приписать поэту то, чего он вовсе не говорил, приписать разом и расизм и презрение к любому патриотизму заодно. Но в подлиннике мы читаем:
      
      But there is neither East nor West, nor Border, nor Breed, nor Birth .
      
      Итак слово родина в переводе Полонской появляется с той же целью, с какой убрано отсюда слово граница , а конкретные "племя" и "род" поставлены вместе чтобы вызвать у читателя некое пренебрежительное чувство (по ассоциации с русским фразеологическим оборотом "ни роду, ни племени"). Не говоря уж о том, что слово Birth несёт куда более широкий, более обобщённый смысл.
      
      А теперь приведём эти строки в более точном ( и главное политически не ангажированном) переводе -
      
      Запад есть Запад, Восток есть Восток - им не сойтись никогда
      До самых последних дней Земли, до Страшного Суда!
      Но ни Запада нет, ни Востока, ни стран, ни границ, ни рас,
      Если двое сильных лицом к лицу встретятся в некий час! -
      
      
      Но вернёмся опять к стихотворению " За уроженцев колоний"
      Оно заканчивается строками, звучащими вот так в пер.А. Оношкович-Яцыны (названном "Туземец"):
      
      (Протянем же кабель, ( встать!)
      От Оркнея до Горна,
      С петлёю, чтоб мир захлеснуть!
      От Оркнея до Горна
      С петлёю, чтоб мир затянуть!
      
      Ну, скажем, замахнулся на мировой господство поэт! Какой агрессор!!!
      
      А вот о каком кабеле идёт у него речь, - да и как это захлеснуть мир кабелем? Не заметил тут редактор книжки переводов Оношкович-Яцыны, (1922 г) М. Л. Лозинский, а за ним и В. Стенич в 1936 г. не заметил простого непонимания переводчицей текста, вызванного, безусловно, не столько незнанием того, что в мире делается, сколько априорной идеологической причиной!
      
      By the might of our Cabl-tow (take hands)
      From the Orkneys to the Horn
      All round the world...
      Вот как эти и дальнейшие строки выглядят в нормальном, не идеологическом переводе:
      
      За Телеграфный Кабель! ( возьмёмся за руки!)
      Проложенный в глубине морской,
      Который свяжет Оркней и Горн,
      Одной неразрывной петлёй
      Вокруг земли!
      
      Оказывается что кабель-то у Киплинга телеграфный, проложенный между Европой и Америкой! Никакое не орудие удушения всй земли, а новое средство связи! Итак, речь шла о трансатлантическом телеграфном кабеле, который свяжет разные континенты, ну, потому и радостный прогрессизм возведён поэтом на романтичский уровень, что вполне сходно с настроениями незадолго до того столь же радостно приветствовавшего всякий технический прогресс Жюля Верна! Кстати, о трансатлантическом телеграфном кабеле Киплинг высказывается восторженно не в порядке ответвления темы расширения Империи, а потому, что сам по себе технический прогресс для него был одним из бесспорных кумиров. Такое настроение свойственно было не только началу ХХ века, а и всему этому веку, отразившему и даже скорее воспевшему прогресс всех видов прежде всего расцветом жанра научной фантастики, последовавшим за Ж. Верном и Г. Уэллсом.
      
       Для сравнения и для объяснения этой важной стороны в творчестве поэта, возьмём стихотворение "Королева" - начнающееся строкой "Романтика, прощай навек" (а романтика и не сидела в каменном веке или средневековье, ибо она была не в прошлом, а "здесь и сейчас" Она просто "водила поезд девять семь"...
      
      Послушен под рукой рычаг,
      И смазаны золотники.
      И будят насыпь и овраг
      Её тревожные свистки...
      Пер. А.Оношкович-Яцыны
      
       Кстати машинист, как один из владык над техникой, есть персонаж крайне важный как в стихах так и в прозе Киплинга. Тоже сходство с Маяковским, вспомним слабую его поэму "Летающий пролетарий", или другое выражение того же прогрессизма: "... я привёз из Парижа "рено", а не духи и не галстук!" Пусть выражено крайне непохоже, (да и неуклюже) но сама идея преувеличенного преклонения перед техникой, как особым романтическим явлением и чуть ли не главным содержанием нынешнего дня, опять-таки сближает двух поэтов.
      
      Идея "романтизации сегодняшнего дня", романтизации повседневной жизни, (одно из важнейщих требований так называемого соцреализма) столь значительно и столь спекулятивно использована во всей советской литературе (отнюдь не только в фантастике) что подробнее говорить об этом просто было бы лишне. Но от такого опасного сравнения своих "пристрастий" с темой многих стихов Киплинга советское казённое литературоведение, естественно, всегда бежало, как чёрт от ладана, а точнее - как вор от того, кого обокрал...
      
      Многие советские литературоведы из идеологического желания непременно очернить Киплинга, намеренно спутали его взгляды с так наз "философией ницшеанства", игнорируя среди прочих тот факт, что Ницше, по сути дела, не столько философ, сколько, прежде всего своеобразный поэт. И спорить с ним с позиции политика нелепо. С ним следует разговаривать как с поэтом. В ещё болььшей степени относится это к Киплингу.
      
       Что касается того "ницшеанства", которое в СССР вульгарно приписывали поэту, так только одно стихотворение "Холодное железо", опровергает полностью и эту напраслину: Это стихотворение - по сути дела притча, жанр любимый поэтом. Рефрен - "Холодному железу подвластен род людской", - поэт шаг за шагом опровергает, и всякий раз по-разному. То в строках его делается упор на отрицании железа, как орудия насилия, то важнее автору упор на слове холодное, когда он утверждает необходимость человеческого тепла в отношениях между людьми, а то - и вот так:
      
      ...Корона - тому, кто её схватил,
      держава - тому, кто смел,
      Трон - для того, кто сел на него и удержаться сумел?
      "О, нет, - барон промолвил, - склонясь в часовне пустой
      Воистину железу подвластен род людской:
      Железу с Голгофы подвластен род людской!"
      
      Это стихотворение, единственное, кстати у Киплинга по сути своей на полном серьёзе христианское, казалось бы особняком стоит в многотомном наследии писателя, личная философия которого (тут уместно вспомнть всю его прозу!) абсолютно не роелигиозная, а скорей позитивистская, как и у большинства крупнейших литераторов рубежа веков.
      
       Но тогда неизбежно возникает вопрос: как позитивист может быть романтиком? И ответ на это есть точный, хотя поначалу он кажется почти парадоксальным: да, Киплинг романтический писатель, но философски сам он, как личность никаким романтиком (ну, хоть наподобие Э.Ростана), никогда и не был. Он просто очень любил своих читателей, а будучи писателем для молодёжи, и порой для детей, он как тонкий психолог, отлично понимал своих читателей, и был поэтому маексимально к ним близок, чувствовал себя,(как всякий последовательный позитивист), прежде всего педагогом, воспитателем тех для кого пишет, тех, кому он всей душой желал, чтобы они усвоили главные общечеловеческие ценности. (Которые в основном сосредоточены и, как известно, впервые сформулированы всё же христианством)
      
      А то, что молодёжь во все времена склонна их восринимать более или менее романтически, вообще сомнений не вызывает. И среди великого множества романтических авторов того времени, которые никак не были в душе "байроническими личностями" назову я ещё только одного крупнейшего писателя, и тоже кумира молодёжи своего времени это - Жюль Верн. (Ну раве хоть капитан Немо, к примеру, не киплинговский герой?)
      
      Кстати, и Э. Хемингуэя поздней тоже обвиняли в каком-то "романтическом ницшеанстве"? И только потому, что его и верно романтический герой, есть полярная противоположность таковому же "байронической породы": он не плачет, не утопает в мрачности, оправдывая тем своё ничегонеделанье, а "делает своё дело" вопреки обстоятельствам и перебарывая их (Ну хотя бы Джордан - герой романа "По ком звонит колокол" да и герои более ранней "Фиесты")
      
      За ницшеанский же "культ силы" намеренно выдано недобросовестными идеологами киплинговское уважение к моральной ценности, уже не раз тут упомянутой: "Делай что надо, исполняй свой долг, а там будь что будет" Это положение очень важно в частности для кальвинистов. Оно же, (но с несравненно меньшей долей фаталистичности!) является и одной из масонских ценностей. Возьмём только два примера этого жизненного правила, играющего немалую роль и в русской литературе: А. Пушкин, как известно, вступивший в Кишенёве в масонскую ложу "Овидий", не однажды в разных произведениях ставил это правило во главу угла своей этики. Ну, вот только один пример, лежащий на поверхности - "Капитанская дочка". А спустя более столетия И. Бродский, к масонству вовсе никакого отношения не имевший, но уважавший кальвинизм, эту формулу считал для себя одним из важнейших этических правил.
      
      Сама по себе поэтическая притча как жанр у Киплинга обязана, кстати, своим происхождением отчасти воспитательским устремлениям поэта и отчасти опять же масонству. Такова очень важная как пример баллада (кстати, впервые переведённая на русский язык для этого издания) "Последняя песнь":
      
      Наклонился Бог и тотчас
      все моря к себе призвал он,
      И установил границы суши до скончанья дней:
      Лучшее богослуженье -
      (У него такое мненье)
      Вновь залезть на галлеоны и служить среди морей!
      
      Если эту балладу рассматирвать как притчу или даже басню, (для чего есть немалое основание!), то "моралью" её и будет последняя строка тут процитированная: она как бы иллюстрирует не только упомянутую выше максиму, но и другую макиму, особо любимую иезуитами: "Вера без дел - мертва".
      
      Как верно заметила в своей статье о Киплинге Е. Гениева, "Свои эстетические и этические соображения Киплинг изложил в некоторых стихах, которые звучат как манифест ("Век неолита", "Томлисон")". Однако эти оба стихотворения вовсе не являются притчами: они куда шире, стереоскопичнее даже. Ведь притча, как и басня, не выходит за рамки аллегории, в которой нечто одно обозначается чем-то иным, но тоже одним. Тогда как Томлинсон - персонаж не притчевый хотя бы по многогранности его характера: это тип, занимавший в социальной структуре английского викторианского общества не последнее место, как по частоте встречаемости, так и по видной роли в этом застойном, предельно консервативном обществе.
      
      Что же касается стихотворения "В эпоху неолита", то оно направлено против тех или иных попыток канонизировать какие бы то ни было правила для искусства, а поелику такие попытки. хоть властей, хоть обывателей во все времена и во всех культурах были главным врагом творчества, то это стихотворение о свободе творчества (как и стих. "Когда на последней картине земной..") по значителности и актуальности его для любой эпохи тоже далеко вышло за аллегоричность притчи.
      
       Возможно, что именно притча как жанр развивается у Киплинга именно после того, как он, основательно ознакомился с масонством, как идеологией. Вступил он в масонскую ложу ещё в Индии. "В 1885 году меня приняли в масонскую ложу, называвшуюся "Надежда и упорство" Я тогда не достиг ещё положенного возраста. Но члены ложи ожидали, что я стану хорошим секретарём....... секретарём я не стал, но узнал ещё один мир. И это было мне очень кстати" - так писал Киплинг в своей автобиографической книжке "Кое-что о себе". Тут необходимо немного сказать о масонстве вообще
      В стихотворении "Отёсан камень" Киплинг как бы от имени Мастера говорит:
      
      Но чтобы труженик вовек
      Мечту о рае не отбросил,
      Он в Царстве Божьем - человек,
      Он царь и бог в раю ремёсел.
      ........................................
      Ибо мастера всегда находятся на некоей мистической Высоте Умения, они - где-то между людьми и Высшим разумом:
      
      Владей рукой моей, владей!
      И мы, работники, не будем
      Нуждаться в помощи людей,
      Посильно помогая людям.
      
       пер. Р.Дубровкина
      
      Более всего об интересе Киплинга к масонству говорит стихотворение "Дворец", где сжато изложена одна из основ масонской идеологии.
      
      Строящий пользуется и планом и материалом предшественника, безымянный труд коего он считает ещё несовершенным, чтобы создать свою постройку, более совершенную, но и она тоже далеко не окончательна:
      
      И было то Слово: " ты выполнил долг,
       дальше - запрещено.
      Твой дворец предназначен другому зодчему
      
       тебе продолжать не дано"
      
      Не столько безымянность труда, как ведущий принцип тут важна, сколько постоянная неудовлетворённость результатом, и надежда на то, что лучше тебя завершит тот, кто придёт за тобой:
      
      "Кладка была небрежной и грубой,
       но каждый камень шептал:
      "Придёт за мной строитель иной -
       Скажите, я всё это знал".
      
      Сходные идеи выражены в "Волшебной горе" Томаса Манна, в диалоге Нафты и Сеттембрини, в частности в их разговоре о готических соборах, созданных многими поколениями строителей, чаще всего безымянных, причём излагает их вовсе уж не масон, а Нафта-иезуит, то есть по определению "самый католический католик". Но широта его воззрений склоняет нас воспринимать его как в некотором смысле "всечеловека". Эту же сторону характера увидел и в Киплинге наблюдательный Дж. Орвелл:
      
      "Киплинг обладал качеством, редко или даже никогда не встречающимся у большинства "просвещенных" деятелей, - чувством ответственности и, по правде говоря, если его не любят "прогрессивные", то столько же за это качество, сколько за "вульгарность". Потому что все левые партии индустриализованных стран в глубине души должны бы знать, что они борются с тем, что на самом деле сами разрушить никак не хотят. Они провозглашают интернационализм, а в то же время борются за повышение уровня жизни, который несовместим с этой целью. Мы все живем, грабя азиатских кули, и те из нас, кто "просвещен", говорят, что кули должны быть освобождены. Но наш уровень и само наше просвещение требуют как раз грабежа малых стран. Гуманитарий - всегда ведь лицемер, и Киплинг точно знал это" (Дж. Орвелл)
      
      Слова Орвелла объясняют в немалой мере и отношение к поэту, как со стороны советских идеологов, так и со стороны английский снобов, долго ещё после конца эпохи вздыхавших по викторианству. Короче, не будем тут говорить ни о степени искренннего непонимания, ни о степени намеренности идеологического происхождения...
      
      Кто и верно просто не понял поэта, а кто (т.е. большая часть русских читателей) о нём мало что знал, а кто и намеренно, как вор, кричал громче всех на всю Англию "держи вора"... Так в начале пятидесятых годов, как я помню, в очередном всплеске начавшейся тогда в СССР кампании "борьбы за мир" с чего-то разразился в газетах инвективами по адресу Киплинга почти забытый уже тогда, а перед тем ненадолго даже модный поэт Михаил Луконин. Чтобы показать, кстати, степень влияния Киплинга (Луконину не имевшему никакого образования известного не столько по переводам, как скорее понаслышке) даже на этого советского поэта, как и на множество таких же третьестепенных полуграмотных его ровесников-поэтов из фронтового поколения, достаточно процитировать строки весьма неплохой, даже, возможно, лучшей вещи Луконина, в некотором смысле баллады "Сталинградский театр":
      
      ...В фойе театра шёл бой,
       Упал левый лев,
       А правый заслонил собой
       Дверей широкий зев.
      ..........................................
      К суфлёрской будке старшина
      Припал и бил во тьму,
      И история сама
      суфлировала ему...
      
      Интересно, что главными ненавистниками Киплинга. по крайней мере среди советских поэтов, были именно те, кто наподобие Луконина очень зависел от него, подражал его подражателям но не хотел в этом признаться.
      
       6.
      
       Теперь посмотрим, когда и как доходил поэт Киплинг до русского читателя. После первого издания сборника стихов Киплинга в СССР (весьма случайного состава и в разных, глубоко неравноценных переводах) в 1936 году был перерыв около 50 лет фактичского запрета.
      
      Впервые после этого полувекового запрета стихи Киплинга по-русски, в разных переводах стали изредка появляться в печати в 80-х годах, как напр. в томе БВЛ (именовавшейся среди читателей тех времён "Ликбезовской библиотекой") а в послесоветское время, в основном уже в 90-х годах, стали выходить и разные сборники стихов поэта, каких я насчитал шесть. (во всех в них я участвовал в качестве переводчика тех или иных стихотворений). Состав этих сборников (при совершенно произвольном расположении стихов) не систематичен, а продиктован или наличием уже готовых переводов тех или иных стихов, или естественным желанием того или иного переводчика опубликовать то, что иногда более полувека пролежало у него в столе. Отсюда нередко и возникала случайность состава этих книг.
      
      Знаю это на примере изданного мною первого по времени из таких случайных по сути сборников с переводами Георгия Бена и моими. Это была маленькая двуязычная книжка довольно случайного, как я говорил, состава (26 стихотв.) безо всякой, понятно, надежды на любое открытое распространение в СССР, изданная в Париже тиражом 1500 экз. в те самые "запретные годы" (изд-во "Ритм" 1986) и контрабандно засылавшаяся в СССР.
      
      Затем, уже во время так наз "перестройки" появилось ленинградское двуязычное издание (составители А. Глебовская и С. Степанов) Но несмотря на двуязычность, это издание получилось тоже далеко не представительным и даже более случайным по составу стихов чем другие последующие.
      
      Наиболее представительное до сих пор издание стихов Киплинга - это издание "Риппол-классик" 1998 г. - стихи вместе с многочисленными рассказами и романом "Свет погас", который и занимает две трети этого объёмистого тома. (Составитель Е. Витковский) Издание в его поэтической части представляет собой сокращённую выборку стихов, примерно около четверти из уже упоминавшегося здесь "Definitive edition". Порядок расположения стихов не всегда сохранён.
      
      Затем надо упомянуть два издания изд-ва "Эксмо. Это книжка "Мохнатый шмель" (Составитель Е. Зыкова) и она же, слегка сокращённая, но напечатанная стереотипно с первой, но под заголовком "Заветные острова". В них обеих, к сожалению, не раз перепутаны имена переводчиков: несколько стихотворений приписаны не тем, кто их переводил, а стихи разных времён совершенно произвольно соединены составителем в "циклы" Причём как сами циклы и их названия, так и расположение стихов в них, полностью произвольно придуманы. (Во второй из этих книжек, кстати, нет даже и имени составителя)
      
      Ну и наконец сборник "Песня банджо" (составлен Г. Усовой) в котором помещены только те стихи Киплинга, которые были переведены бывшими участниками семинара Т. Г. Гнедич, что и было идеей этого издания. Но этот принцип составителем самим же и нарушен, ибо многие стихи, тоже переведённые участниками упомянутого семинара, но сущестующие боле чем в одном переводе, в книжку не вошли. Ну и качество многих переводов тут оставляет желать лучшего.
      
      
      7.
      
      Все мы знаем с детства чуть ли ни наизусть сказки Киплинга в переводе К. Чуковского со вставными стихами к ним в переводе С. Маршака. Многие вполне обоснованно считают эти сказки одной из вершин киплинговской прозы и стихов.
      
      Сказки... Отчего они у Киплинга? Вроде бы с первого взгляда он вовсе не сказочник. Но дело в том, что сказки его не столько притчи или волшебные сказки, сколько разные подходы к мифу как первооснове всякого творчества. А рассказы о Маугли вообще не столько создание авторской сказки, сколько мифотворчество, что стало очевидным для широкого читателя уже совсем недавно, только после появления других, более поздних мифотворцев. (Льюис, Толкиен, и в какой-то степени К. Роулинг) Й.Хейзинга, говорит:
      
      "Имеем ли мы дело с мифологической образной системой или же с эпической, драматической, лирической, с древними сагами или современным романом, - всюду, в качестве сознательной или неосознанной цели, выступает одно: вызвать напряжение словом, которое приковывает слушателя (или читателя). И всегда субстратом поэзии является ситуация из человеческой жизни или акт человеческого переживания, котрые способны это напряжение передать другим людям. Вместе взятые, эти ситуации и эти акты немногочисленны. В самом широком смысле они могут быть сведены по преимуществу к ситуациям борьбы и любви или к смешанным..."
      "Человек играющий" (homo ludens)
      
      Именно рассказы о Маугли и сказки держали детей-читателей в том напряжении, которое позволило им, уже к тому времени повзрослевшим, принять и остальные произведения Киплинга, когда он стал все более и более всплывать и занимать, точнее, отвоёвывать шаг за шагом, своё место в русской литературе. Но и тут не обошлось без преград: знаменитые рассказы о "Маугли" выходили всегда без стихов (кроме двух роскошных подарочных изданий 1937 и 1938 годов).
      
      Из-за путаницы с запретами на имена репрессированных и большей частью погибших, поэтов-переводчиков, зачастую невозможно даже определить, чей на самом деле был опубликован тогда перевод в тех всего двух детиздатовских книгах, которые вообще выходили со стихами, но... и в этих двух изданиях книга о "Маугли" выходила со странным обозначением: "Переводы стихов под редакцией С. Маршака" и вовсе без имён переводчиков. А затем уже более чем полвека, книга выходила по-русски в многочисленных изданиях вообще безо всяких стихов, так, будто их никогда Киплинг и не писал. (Новые переводы этих стихов к "Маугли", также как и классические переводы С. Маршака из стихов к "Сказкам", находятся здесь в "Дополнении") .
      
      И вот, несмотря на то, что стихи Киплинга к Маугли не печатались полвека по причинам и поныне почти непонятным, а из детских стихов его (тоже не во всех изданиях) печатались только стихи к "Сказкам" (числом ровно шесть), Киплинга в СССР вполне успешно превратили в детского поэта!
      
      Однако невозможным оказалось оставить на виду часть поэта, даже малую, а большую часть запрятать. И он вслед за детскими вещами просачивался негласно к "советскому юному читателю", знавшему только имя Киплинга, просачивался всё более и более широко, не давая забыть о поэте. Дети подрастали, а потом иные из них начинали и сами переводить стихи. И привычный и такой близкий Киплинг тут оказался на одном из первых мест. Так что переводили Киплинга по сути дела всегда. Но большей частью в стол. К счастью рукописи, как известно, не горят.
      
      Василий Бетаки. Париж
      
      Примечание к статье:
      
       Я поместил в этой ьиьлтотеке всю, составленную мной книгу. но она исчезла. видимо оттого, что состпвавитель не автор и не имеет права печатать всю им составленную книгу. поэтому я повторяю её куцым обрпазом: из 150 стихотворений только мои переводы .( 50 стихотворений) и без моих комментариев.
      
      
      Такова идиотская копирайтная действительномть.
      
      
      РЕДИАРД КИПЛИНГ
      
      "КАЗАРМЕННЫЕ БАЛЛАДЫ И ДРУГИЕ СТИХИ"
      
       ***
      
      "СЕМЬ МОРЕЙ"
      
      
      
      Издание подготовил В.П.Бетаки
      
      По идиотским причинам копирайта могу поместить только свои переводы.
      
      
      
      Памяти Георгия Евсеевича Бена ( 1934-2008)
      
      работавшего над переводами стихов Р. Киплинга начиная с 1958 года и до последних дней своей жизни.
      
      В эту книгу включены все его переводы из Киплинга, причём несколько из них, выполненные в 2008 г., оказались последними переводческими работами Г.Е.Бена. Но видимо и их я не могу к сожалению сюда поместить.
      
      
      
      
      
      
      
      Rudyard Kipling
      Barrack-Room Ballads and other Ballads"
      
      ***
      "The Seven Seas"
      
      
      
      РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
      
      "КАЗАРМЕННЫЕ БАЛЛАДЫ И ДРУГИЕ СТИХИ"
      
      ***
      
      "СЕМЬ МОРЕЙ"
      
      
      
      
      
      
      
      1) ПРЕЛЮДИЯ
      
      Я делил с вами хлеб и соль...
      Вашу воду и водку пил,
      Я с каждым из вас умирал в его час
      Я вашей жизнью жил.
      
      Что осталось из вашей судьбы
      В стороне от жизни моей?
      Ни в тяжком труде, ни в горькой беде,
      За волнàми семи морей?
      
      Я так нашу жизнь описал,
      Что людей забавлял мой рассказ...
      Только мы с вами знаем, что шутка дурная:
      Весёлого мало для нас!
      Перевёл Василий Бетаки
      
      
      
      Казарменные баллады . ч. 1. (1892 год)
      
      
       3. ПОСВЯЩЕНИЕ ТОМАСУ АТКИНСУ *
      
       Для тебя все песни эти
      Ты про них один на свете
      Можешь мне сказать где правда где враньё,
       Я читателям поведал
      Твои радости и беды
      Том, прими же уважение моё !
      
      Да настанут времена
      И расплатятся сполна
       За твое не слишком лёгкое житьё,
      Будь же небом ты храним,
      Жив здоров и невредим.
      Том, прими же уважение моё!
      Перевёл Василий Бетаки
      
      
      
      
      4.ДЭННИ ДИВЕР *
      
      "Ещё заря не занялась, с чего ж рожок ревёт?
      "С того, - откликнулся сержант,- что строиться зовёт!"
      "А ты чего, а ты чего, белее мела стал?"
      "Боюсь, что знаю отчего!" - сержант пробормотал.
      Вот поротно и повзводно (слышишь трубы марш ревут?)
      Строят полк лицом к баракам, барабаны громко бьют.
      Денни Дивера повесят! Вон с него нашивки рвут!
      Денни Дивера повесят на рассвете.
      
      "А почему так тяжело там дышит задний ряд?"
      "Мороз, - откликнулся сержант, - мороз, пойми, солдат!"
      "Упал там кто-то впереди, мелькнула чья-то тень?"
      "Жара - откликнулся сержант, - настанет жаркий день".
      Денни Дивера повесят... Вон его уже ведут,
      Ставят прямо рядом с гробом, щас его и вздёрнут тут,
      Он как пёс в петле запляшет через несколько минут!
      Денни Дивера повесят на рассвете.
      
      "На койке справа от меня он тут в казарме спал..."
      "А нынче далеко заснёт"- сержант пробормотал.
      "Мы часто пиво пили с ним, меня он угощал.
      "А горькую он пьёт один!" - сержант пробормотал.
      Денни Дивера повесят, глянь в последний на него,
      Спящего вчера прикончил он соседа своего.
      Вот позор его деревне и всему полку его!
      Денни Дивера повесят на рассвете.
      
      "Что там за чёрное пятно, аж солнца свет пропал?
      "Он хочет жить, он хочет жить - сержант пробормотал"
      "Что там за хрип над головой так жутко прозвучал?"
      "Душа отходит в мир иной" - сержант пробормотал.
      Вот и вздёрнут Денни Дивер. Полк пора и уводить,
      Слышишь, смолкли барабаны - больше незачем им бить,
      Как трясутся новобранцы, им пивка бы - страх запить!
      Вот и вздёрнут Денни Дивер на рассвете.
      
      
      
      Пер. В. Бетаки
      
      
       5. ТОММИ
      
      В пивную как-то заглянул я в воскресенье днём.
      А бармен мне и говорит: "Солдатам не подаём!"
      Девчонки возле стойки заржали на весь зал,
      А я ушёл на улицу и сам себе сказал:
      
      "Ах, Томми такой, да Томми сякой, да убирайся вон!
      Но сразу "Здрассти, мистер Аткинс, когда слыхать литавров звон"
      Оркестр заиграл, ребята, пора! Вовсю литавров звон!
      И сразу "Здрассти, мистер Аткинс - когда вовсю литавров звон!
      
      Зашёл я как-то раз в театр (Почти что трезвым был!)
      Гражданских - вовсе пьяных - швейцар в партер пустил,
      Меня же послал на галёрку, туда, где все стоят!
      Но если, черт возьми, война - так сразу в первый ряд!
       Конечно, Томми, такой-сякой, за дверью подождет!
       Но поезд готов для Аткинса, когда пора в поход!
       Пора в поход! Ребята, пора! Труба зовёт в поход!
      И поезд подан для Аткинса, когда пора в поход!
      
      Конечно, презирать мундир, который хранит ваш сон,
      Стоит не больше, чем сам мундир (ни хрена ведь не стоит он!)
      Смеяться над манерами подвыпивших солдат -
      Не то, что в полной выкладке тащиться на парад!
      Да, Томми такой, Томми сякой, да и что он делает тут?
      Но сразу "Ура героям", когда барабаны бьют!
      Барабаны бьют, ребята, пора! Во всю барабаны бьют!
      И сразу "Ура героям!", когда барабаны бьют.
      
      Мы, может, и не герои, но мы ведь и не скоты!
       Мы, люди из казармы, ничуть не хуже, чем ты!
       И если мы себя порой ведём не лучше всех -
       Зачем же святости ждать от солдат, и тем вводить во грех?
      "Томми такой, Томми сякой, неважно, подождет..."
       Но: "Сэр, пожалуйте на фронт", когда война идёт!
      Война идёт, ребята, пора, война уже идёт!
      И "Сэр, пожалуйте на фронт", когда война идет!
      
      Вы всё о кормежке твердите, о школах для наших детей -
      Поверьте, проживем мы без этих всех затей!
      Конечно, кухня - не пустяк, но нам важней стократ
      Знать, что солдатский наш мундир - не шутовской наряд!
      Томми такой, Томми сякой, бездельник он и плут,
      Но он - "Спаситель Родины", как только пушки бьют!
      Хоть Томми такой, да Томми сякой, и всё в нём не то и не так,
      Но Томми знает, что к чему - ведь Томми не дурак
      
      Пер. В. Бетаки
      
      
       17. МАНДАПЕЙ
      
      Смотрит пагода в Мульмейне на залив над ленью дня.
      Там девчонка в дальней Бирме, верно, помнит про меня.
      Колокольцы храма плачут в плеске пальмовых ветвей:
      Эй, солдат, солдат британский, возвращайся в Мандалей!
      
      Возвращайся в Мандалей,
      Слышишь тихий скрип рулей?
      Слышишь ли, как плещут плицы из Рангуна в Мандалей,
      По дороге в Мандалей,
      Где летучих рыбок стаи залетают выше рей,
      И рассвет, внезапней грома,
      Бьёт в глаза из-за морей!
      
      В яркой, как листва, шапчонке, в юбке, жёлтой, как заря...
      Супи-Яулат её звали - точно, как жену Царя.
      Жгла она какой-то ладан, пела, идолу молясь,
      Целовала ему ноги, наклоняясь в пыль да в грязь.
      
      Идола того народ
      Богом-Буддою зовёт...
      Я поцеловал девчонку: лучше я, чем идол тот
      На дороге в Мандалей!
      
      А когда садилось солнце и туман сползал с полей,
      Мне она, бренча на банджо, напевала "Кулла-лей",
      Обнял я её за плечи и вдвоём, щека к щеке,
      Мы пошли смотреть, как хатис грузят брёвна на реке.
      
      Хатис, серые слоны,
      Тик весь день грузить должны
      Даже страшно, как бы шёпот не нарушил тишины
      На дороге в Мандалей.
      
      Всё давным-давно минуло: столько миль и столько дней!
      Но ведь омнибус от Банка не доедет в Мандалей!
      Только в Лондоне я понял: прав был мой капрал тогда:
      Кто расслышал зов Востока, тот отравлен навсегда!
      
      Въестся в душу на века
      Острый запах чеснока,
      Это солнце, эти пальмы, колокольчики, река
      И дорога в Мандалей...
      
      Моросит английский дождик, пробирает до костей,
      Я устал сбивать подошвы по булыжникам аллей!
      Шляйся с горничными в Челси от моста и до моста -
      О любви болтают бойко, да не смыслят ни черта!
      
      Рожа красная толста,
      Не понять им ни черта!
      Нет уж, девушки с Востока нашим дурам не чета!
      А дорога в Мандалей?..
      
      Там, к Востоку от Суэца, где добро и зло равны,
      Десять заповедей к чёрту! Там иные снятся сны!
      Колокольчики лопочут, тонкий звон зовёт меня
      К старой пагоде в Мульмейне, дремлющей над ленью дня.
      
      По дороге в Мандалей.
      Помню тихий скрип рулей...
      Уложив больных под тенты, - так мы плыли в Мандалей,
      По дороге в Мандалей,
      Где летучих рыбок стаи залетают выше рей
      И рассвет, внезапней грома,
      Бьёт в глаза из-за морей...
      
      Пер. Вас. Бетаки
      
      
      
       "ДРУГИЕ СТИХИ"
      
      
      24. БАЛЛАДА О ВОСТОКЕ И ЗАПАДЕ
      
      Запад есть Запад, Восток есть Восток -
      им не сойтись никогда
      До самых последних дней Земли, до Страшного Суда!
      Но ни Запада нет, ни Востока,
      нет ни стран, ни границ ни рас,
      Если двое сильных лицом к лицу
       встретятся в некий час!
      
      Поднять восстание горных племён на границу бежал Камал,
      И кобылу полковника - гордость его - у полковника он угнал.
      Чтоб не скользила - шипы ввинтил в каждую из подков,
      Из конюшни её в предрассветный час вывел - и был таков!
      Тогда сын полковника, что водил Горных Стрелков взвод
      Созвал людей своих и спросил, где он Камала найдёт?
      И сказал ему рессалдара сын, молодой Мухаммед Хан:
      "Людей Камала найдёшь ты везде,
      где ползет рассветный туман;
      Пускай он грабит хоть Абазай, хоть в Боннайр его понесло,
      Но чтоб добраться к себе домой не минует он форта Букло.
      Если ты домчишься до форта Букло,
       как стрела, летящая в цель,
      То с помощью Божьей отрежешь его
       от входа в Джагайскую щель.
      Если ж он проскочит в Джагайскую щель -
      тогда погоне конец:
      На плоскогорье людей его не сочтёт ни один мудрец!
      За каждым камнем, за каждым кустом скрыты стрелки его,
      Услышишь, как щёлкнет ружейный затвор,
       обернёшься - и никого".
      Тут сын полковника взял коня - злого гнедого коня,
      Словно слепил его сам Сатана из бешеного огня.
       Вот доскакал он до форта Букло. Там хотели его накормить,
      Но кто бандита хочет догнать, не станет ни есть, ни пить.
       И он помчался из форта Букло, как стрела, летящая в цель,
      И вдруг увидел кобылу отца у входа в Джагайскую щель
      Увидел он кобылу отца, - на ней сидел Камал, -
      Только белки её глаз разглядел - и пистолет достал.
      Раз нажал и второй нажал - мимо пуля летит...
      "Как солдат стреляешь!" - крикнул Камал, -
       а каков из тебя джигит?"
      И помчались вверх, сквозь Джагайскую щель -
      черти прыщут из-под копыт, -
       Несётся гнедой как весенний олень,
       а кобыла как лань летит!
      Ноздри раздув, узду натянув, мундштук закусил гнедой,
      А кобыла, как девочка ниткой бус, поигрывает уздой.
      Из-за каждой скалы, из любого куста целится кто-то в него,
      Трижды слыхал он, как щёлкнул затвор, и не видал никого.
      Сбили луну они с низких небес, копытами топчут рассвет,
      Мчится гнедой как вихрь грозовой,
      а кобыла - как молнии свет!
       И вот гнедой у ручья над водой рухнул и жадно пил,
      Тут Камал повернул кобылу назад, ногу всадника освободил,
      Выбил из правой руки пистолет, пули выкинул все до одной:
      "Только по доброй воле моей ты так долго скакал за мной!
      Тут на десятки миль окрест - ни куста, ни кучки камней,
       Где 6 не сидел с винтовкой в руках один из моих людей!
      И если 6 я только взмахнул рукой (а я и не поднял её!),
      Сбежались бы сотни шакалов сюда, отведать мясо твоё!
      Стоило мне головой кивнуть - один небрежный кивок -
      И коршун вон тот нажрался бы так,
       что и взлететь бы не смог!"
      А сын полковника отвечал: "Угощай своих птиц и зверей,
      Но сначала прикинь, чем будешь платить
       за еду на пирушке твоей!
      Если тысяча сабель сюда придёт, кости мои унести -
      По карману ли вору шакалий пир? Сможешь - так заплати!
      Кони съедят урожай на корню, а люди - твоих коров,
      Да чтоб зажарить стадо твоё, сгодятся крыши домов,
      Если считаешь, что эта цена справедлива -так в чём вопрос,
      Шакалов, родственников своих, сзывай на пирушку, пёс!
       Но если сочтёшь ты, что заплатить не можешь цены такой,
       Отдай сейчас же кобылу отца, и я поеду домой".
      Камал его за руку поднял с земли, поставил и так сказал:
      "Два волка встретились -
      и ни пpи чём ни собака тут, ни шакал!
      Чтоб я землю ел, если мне взбредет хоть словом тебя задеть:
       Но что за дьявол тебя научил смерти в глаза глядеть?"
       А сын полковника отвечал: "Я - сын отца своего.
       Клянусь, он достоин тебя - так прими
       эту лошадь в дар от него!"
      Тут кобыла уткнулась ему в плечо, побрякивая уздой.
      Нас тут двое - сказал Камал, - но ближе ей молодой!
      Так пусть она носит бандитский дар - седло и узду с бирюзой,
      Мои серебряные стремена и чепрак с золотой тесьмой
      А сын полковника подал ему пистолет с рукояткой резной:
      "Ты отобрал один у врага - возьмёшь ли у друга второй?"
      "Дар за дар, - отвечал Камал, - и жизнь за жизнь я приму:
      Отец твой сына ко мне послал - своего отправлю к нему.
       Свистнул Камал, и тут же предстал его единственный сын.
      "Вот командир горных стрелков - теперь он твой господин
      Ты всегда будешь слева с ним рядом скакать,
       охранять его в грозный час,
      До тех пор, пока или я, или смерть не отменят этот приказ.
      Будешь служить ему ночью и днём, теперь своей головой
      За него и в лагере, и в бою отвечаешь ты предо мной!
      Хлеб его королевы ты будешь есть, его королеве служить,
      Будешь против отца воевать, и Хайбер от меня хранить,
      Да так, чтоб тебя повышали в чинах,
       чтоб знал я: мой сын - рессалдар,
      Кода поглазеть на казнь мою сойдётся весь Пешавар!"
      И взглянули парни друг другу в глаза,
      и не был взгляд чужим:
      И клятву кровными братьями быть хлеб-соль закрепили им.
      Клятву кровными братьями быть закрепили дёрн и огонь,
      И хайберский нож, на котором прочтешь
      тайну всех Господних имён.
      Сын полковника сел на кобылу отца,
      сын Камала скакал на гнедом,
      И к форту, откуда уехал один, примчались они вдвоём.
       А им навстречу конный разъезд -
       двадцать сабель враз из ножён:
      Крови горца жаждал каждый солдат, всем был известен он.
      "Стойте, - крикнул полковничий сын, -
      сабли в ножны! Мы с миром идём
      Тот, кто вчера бандитом был,
       стал сегодня горным стрелком".
      
      Запад есть Запад, Восток есть Восток,
      им не сойтись никогда
      До самых последних дней Земли, до Страшного Суда!
      Но ни Запада нет, ни Востока,
       ни стран, ни границ ни рас
      Если двое сильных лицом к лицу
       встретятся в некий час!
      
       Пер. В. Бетаки
      
      ександр Долинин
      
      
       33. ЗАТЕРЯННЫЙ ЛЕГИОН *
      
      Разделён на тысячи взводов
      (Ни значков, ни знамён над ним,)
      Ни в каких он не числится списках,
      Но прокладывает путь другим!
      Отцы нас благословляли,
      Баловали как могли, -
      Мы ж на клубы и мессы плевали:
      Нам хотелось - за край земли!
      (Да, ребята)
      Хоть пропасть - но найти край земли!
       И вот -
      
      Те жизни портят работорговцам,
      Те шныряют среди островов,
      Одни - подались на поиски нефти,
      Другие куда-то спасать рабов,
      Иные бредут с котелком и свэгом
      В седых австралийских степях,
      Иные к Радже нанялись в Сараваке ,
      А кто - в Гималайских горах...
      
      Кто рыбку удит на Занзибаре,
      Кто с тиграми делит обед,
      Кто чай пьёт с добрым Масаем,
      А кого и на свете нет...
      Мы ныряли в заливы за жемчугом,
      Голодали на нищем пайке
      Но с найденного самородка
      Платили за всех в кабаке.
      (Пей, ребята!)
      
      Мы смеялись над миром приличий,
      (Для нас ведь давно его нет!)
      Над дамами, над городами,
      Над тем, на ком белый жилет,
      Край земли - вот наши владенья,
      Океан? - Отступит и он!
      В мире не было той заварухи
      Где не дрался бы наш легион!
      
      Мы прочтём перед армией проповедь,
      Мы стычки затеем в церквах,
      Не придёт нас спасать канонерка,
      В негостеприимных морях,
      Но если вышли патроны, и
      Никуда не податься из тьмы, -
      Легион, никому не подчинённый
      Пришлёт нам таких же как мы,
      (Отчаянную братву)
      Хоть пять сотен таких же как мы!
      
      Так вот - за Джентльменов Удачи
      (Тост наш шёпотом произнесён)
      За яростных, за непокорных,
      Безымянных бродяг легион!
      Выпьем, прежде чем разбредёмся ,
      Корабль паровоза не ждёт -
      Легион, не известный в штабах -
      Опять куда-то идёт
       Привет!
      По палаткам снова!
       Уррра!
      Со свэгом и котелком
      Вот так!
      Вьючный конь и тропа
       Шагай!
       Фургон и стоянка в степи...
      
      Перевёл Василий Бетаки
      
      
      
      
      
       39 ЕВАРРА И ЕГО БОГИ *
      
      Читай теперь сказанье о Еварре,
      Создателе богов в стране заморской
      
      Весь город золото ему давал,
      И караваны, бирюзу возили,
      И он в почёте был у Короля,
      Никто не смел его ни обокрасть,
      Ни словом грубым как-нибудь обидеть.
      И сделал он прекрасный образ бога
      С глазами человеческими бога
      В сверкающей жемчужной диадеме
      Украсив золотом и бирюзой.
      И мастера король боготворил,
       Ему все горожане поклонялись,
      И воздавали почести как богу,
       И вот он написал:: "Богов творят
      Так. Только так. И смертью будь наказан
      Тот, кто иначе их изобразит...
       Весь город чтил его. И вот он умер.
      
      Итак читай сказанье о Еварре,
      Создателе богов в стране заморской..
      
      Был город нищ и золота не знал,
      И караваны грабили в дороге ,
       И угрожал король казнить Еварру,
       А на базаре все над ним смеялись,
       Еварра, пот и слёзы проливая,
      В живой скале огромный образ бога
      Создав, лицом к Востоку обратил.
       Всем ужас бог внушал и днём и ночью,
      Поскольку виден был со всех сторон.
       Король простил Еварру . Тот же, горд
      Тем что его зовут обратно в город,
       На камне вырезал : "Богов творят
      Так. Только так. И смертью будь наказан
      Тот кто иначе их изобразит..."
       Весь город чтил его. И вот он умер.
      
      Итак читай сказанье о Еварре,
      Создателе богов в стране заморской
      
      
      Был диким и простым народ в деревне
      В глухой пустой долине среди гор,
      Он из разбитой бурею сосны
      Изваял божество. Овечьей кровью
      Намазал щёки, а заместо глаз
      Он вставил ракушки, и сплёл из мха
      Подобие косы, а из соломы -
      Какое-то подобие короны.
      Так рады были мастерству сельчане,
      Что принесли ему и крынку меду,
       И масла и баранины печёной ,
      И пьяный от нечаянных похвал
      Он накарябал на бревне ножом
       Слова священные: "Богов творят
      Так. Только так. И смертью будь наказан
      Тот кто иначе их изобразит..."
       И чтили все его. И вот он умер.
      
      Итак читай сказанье о Еварре,
      Создателе богов в стране заморской..
      
      Случилось так, что волею небес
      Немного крови не своим путём
      В его мозгу гуляло и крутилось
       Еварра был помешаный и странный,
      Жил средь скотов, с деревьями играл
      С туманом ссорился, пока ему
      Не повелел трудом заняться бог.
      И он тогда из глины и рогов
      Слепил чудовищную рожу бога
      В короне из коровьего хвоста.
      И вот, прислушавшись к мычанью стада,
      Он бормотал: "Ну да, Богов творят
      Так. Только так. И смертью будь наказан
      Тот кто иначе их изобразит..."
       А скот мычал в ответ. И вот он умер.
      
      И угодил он в божий Рай и там
      Своих богов и надписи свои
      Увидел и немало удивлялся,
      Как он посмел считать свой труд священным!
      Но Бог сказал,ему смеясь "Возьми
      Своё имущество, свои творенья,
      Не смейся..." А Еварра закричал:
      Я грешен, грешен!!! "Нет! - Сказал Господь,-
      Ведь если б ты иначе написал,
      Они б остались деревом и камнем!
      А я б ни четырёх божеств не знал,
      Ни чудной истины твоей, Еварра,
      О, раб мычанья и молвы людской!"
      
      Слёзы и смех трясли Еварру. Он
      Божков повыкинул из рая вон.
      
      Вот вам и всё сказанье о Еварре,
      Создателе богов в стране заморской...
      
      Пер. В. Бетаки
      
      
      40. ГОЛОВОЛОМКА МАСТЕРСТВА*
      
      На зелёный с золотом Райский Сад
       первый солнечный луч упал,
      Под деревом сидя, отец наш Адам
       палкой что-то нарисовал.
      Первый в мире рисунок его веселил,
       не меньше, чем луч рассвета,
      Но Дьявол, шепнул, шелестя листвой:
       "Мило, только искусство ли это?"
      
      Еву муж подозвал, и под взглядом её
       всю работу проделал снова.
      Первым в мире усвоив, что критика жен
       всегда наиболее сурова.
      Эту мудрость передал он сыновьям.
       Очень Каину было обидно
      Когда на ухо Дьявол ему шепнул:
       " Что ж, силён! Но искусства не видно..."
      
      Башню строили люди, чтоб небо встяхнуть,
       и повывинтить звезды оттуда,
      Но Дьявол рассевшись на кирпичах,
       пробурчал: "А с искусством-то худо!"
      Камни сыпались сверху, известь лилась,
       и трясся подъёмный кран,
      Ибо каждый о смысле искусства во всю
      на своём языке орал.
      
      Захватили споры и битвы весь мир:
       север, запад юг и восток,
      И дрогнуло небо, и вдруг пролился
       наземь тот самый потоп.
      И вот, когда голубя выпустил Ной,
       поглядеть на все стороны света,
      Из под киля Дьявол забулькал: "Добро,
       но не знаю, искусство ли это?"
      
      Стара эта повесть как Райское Древо,
       и нова, как молочные зубы,
      Мы ж Искусству и Истине служим с тех лет,
       как усы чуть прикрыли губы!
      Но сумерки близятся, и когда
       постареют душа и тело,
      В стуке сердца ты дьявольский слышишь вопрос
      Где искусство во всем, что ты сделал?
      
      Мы ведь можем и Древо Познанья срубить,
       древесину пустив на спички,
      И родителей собственных затолкать
       в яйцо какой-нибудь птички,
      Утверждаем, что хвост виляет псом,
       Что свинью создают из паштета,
      А чёрт бурчит, как отвеку бурчал,
       "Всё умно, но искусство ли это?"
      
      Вот зелёный с золотом письменный стол
       первый солнечный луч озарил,
      И сыны Адама водят пером,
       по глине своих же могил,
      Чернил не жалея, сидят они
       с рассвета и до рассвета,
      А дьявол шепчет, в листках шелестя:
       "Мило, только искусство ли это?"
      
      И теперь, если к Древу Познанья мы
       проберемся аж в Райский Сад,
      И переплывём все четыре реки,
       пока архангелы спят,
      И найдём венки, что Ева сплела -
       то всё-таки, даже там
      Мы едва ли сможем больше постичь,
       чем постиг наш отец Адам.
      
      Пер. В. Бетаки.
      
      
      41. В ЭПОХУ НЕОЛИТА
      
      В кроманьонский дикий век бился я за устья рек,
      За еду, за шкуры диких лошадей,
      Я народным бардом стал, всё что видел - воспевал
      В этот сумрачно-рассветный век людей.
      
      И всё ту же песнь свою, что и нынче я пою,
      Пел я той доисторической весной.
      Лёд уплыл в морской простор. Гномы, тролли, духи гор
      Были рядом, и вокруг, и надо мной.
      
      Но соперник из Бовэ обозвал мой стиль "мовэ",
      И его я томагавком критикнул.
      Так решил в искусстве спор диоритовый топор
      И гравёру из Гренель башку свернул.
      
      Тот гравёр был страшно дик: он на мамонтовый клык
      Непонятные рисунки наносил!
      Но хорошее копьё понимание моё
      В сердце врезало ему по мере сил.
      
      Снял я скальпы с черепов, накормил отменно псов.
      Зубы критиков наклеив на ремни,
      Я изрёк, разинув пасть: "Им и надо было пасть -
      Я ведь знаю, что халтурщики - они!"
      
      Этот творческий скандал идол-предок наблюдал,
      И сказал мне, выйдя ночью из-под стрех,
       Что путей в искусстве есть семь и десять раз по шесть,
       И любой из них для песни - лучше всех!
      . . . . .. .. .. .. .. .. . . . .. .. .. .. .. .. .. .
      Сколько почестей и славы! А боец-то был я слабый -
      Времена мне указали путь перстом.
      И меня назвали снова "Бард Союза Племенного",
      Хоть поэт я был посредственный при том!
      
      А другим - всю жизнь забота: то сраженье, то охота...
      Сколько зубров мы загнали! Счету нет!
      Сваи в озеро у Берна вбили первыми, наверно!
      Жаль, что не было ни хроник, ни газет!
      
      Христианская эпоха нас изображает плохо:
      Нет грязнее нас, крикливее и злей...
      Только мы и дело знали: шкуры скоро поскидали
      И работать научили дикарей.
      
      Мир велик! И в синей раме замкнут он семью морями,
      И на свете разных множество племён,
      То, что в Дели неприлично, то в Рейкьявике обычно,
      Из Гаваны не получится Сайгон!
      
      Вот вам истина веков, знавших лишь лосиный рёв,
      Там, где в наши дни - Парижа рёв и смех:
      Да, путей в искусстве есть семь и десять раз по шесть,
      И любой из них для песни - лучше всех!
      
      пер. В. Бетаки.
      
      42- 43 ЛЕГЕНДЫ О ЗЛЕ *
      
       1.
      Это рассказ невесёлый,
      Сумеречный рассказ.
      Под него обезьяны гуляют,
      За хвосты соседок держась:
      
      "В лесах наши предки жили,
      Но были глупы они
      И вышли в поля научить крестьян
      Чтоб играли целые дни.
      
      Наши предки просо топтали,
      Валялись в ячменных полях,
      Цеплялись хвостами за ветви,
      Плясали в сельских дворах.
      
      Но страшные эти крестьяне
      Вернулись домой, как на грех,
      Переловили предков,
      И работать заставили всех
      
      На полях - серпом и мотыгой
      От рассвета до темноты!
      Засадили их в тюрьмы из глины
      И отрезали всем хвосты.
      
      Вот и видим мы наших предков
      Сгорбленных и седых,
      Копающихся в навозе
      На дурацких полях просяных,
      
      Идущих за гадким плугом,
      Возящихся с грязным ярмом,
      Спящих в глиняных тюрьмах
      И жгущих пищу огнём.
      
      Мы с ними общаться боимся,
      А вдруг да в недобрый час
      Крестьяне придут к нам в джунгли
      Чтоб заставить работать и нас!
      
      Это рассказ невесёлый,
      Сумеречный рассказ
      Под него обезьяны гуляют,
      За хвосты соседок держась.
      
       2.
      Ливень лил, был шторм суровый,
      но ковчег стоял готовый.
      Ной спешил загнать всех тварей - не накрыла бы гроза!
      В трюм кидал их как попало, вся семья зверей хватала
      Прямо за уши, за шкирки, за рога, хвосты и за...
      
      Только ослик отчего-то пробурчал, что неохота,
      Ну а Ной во славу божью обругал его: "Осёл,
      Чёрт отцов твоих создатель, твой, скотина, воспитатель!
      Чёрт с тобой, осёл упрямый!" И тогда осёл вошёл.
      
      Ветер был отменно слабый - парус шевельнул хотя бы!
      А в каютах душных дамы от жары лишались сил,
      И не счесть скотов угрюмых,
       падавших в набитых трюмах...
      Ной сказал: "Пожалуй, кто-то здесь билета не купил!"
      
      Разыгралась суматоха, видит Ной, что дело плохо:
      То слоны трубят, то волки воют, то жираф упал...
      В тёмном трюме вдруг у борта старый Ной заметил чёрта,
      Чёрт, поставив в угол вилы, за хвосты зверьё тягал!
      
      "Что же должен я, простите, думать о таком визите?"
      Ной спросил. И чёрт ответил, тон спокойный сохраня,
      "Можете меня прогнать, но... Я не стану возражать, но...
      Вы же сами пригласили вместе с осликом меня !"
      
      пер. В.Бетаки.
      
      
      
      
      45. ТОМЛИНСОН
      
      В собственном доме на Беркли-сквер отдал концы Томлинсон,
      Явился дух и мертвеца сгрёб за волосы он.
      Ухватил покрепче, во весь кулак, чтоб сподручней было нести,
      Через дальний брод, где поток ревёт на бурном Млечном пути.
      Но вот и Млечный путь отгудел - всё глуше, дальше, слабей...
      Вот и Пётр Святой стоит у ворот со связкою ключей.
      "А ну-ка на ноги встань, Томлинсон, будь откровенен со мной:
      Что доброе сделал ты для людей в юдоли твоей земной?
      Что доброе сделал ты для людей, чем ты прославил свой дом?"
      И стала голая душа белее, чем кость под дождём.
      "Был друг у меня,- сказал Томлинсон,- наставник и духовник,
      Он всё ответил бы за меня, когда бы сюда проник..."
      "Ну, то что друга ты возлюбил - отличнейший пример,
      Но мы с тобой у Райских врат, а это - не Беркли-сквер!
      И пусть бы с постелей подняли мы всех знакомых твоих -
      Но каждый в забеге - сам за себя, никто не бежит за двоих!"
      И оглянулся Томлинсон: ах, не видать никого,
      Только колючие звёзды смеются над голой душой его...
      Был ветер, веющий меж миров, как нож ледяной впотьмах,
      И стал рассказывать Томлинсон о добрых своих делах:
      "Об этом читал я , а это мне рассказывали не раз,
      А это я думал, что кто-то узнал, будто некий московский князь..."
      Добрые души, как голубки, порхали над светлой тропой,
      А Пётр забрякал связкой ключей, от ярости сам не свой:
      "Ты читал, ты слыхал, ты узнал, молвил он, - речь твоя полна суеты,
      Но во имя тела, что было твоим, скажи мне, что с д е л а л ты?
      И вновь огляделся Томлинсон, и была вокруг пустота.
      За плечами - мрак, впереди, как маяк, - Райские врата.
      "Я полагал, что наверное так, и даже помню слегка,
      Что писали, будто кто-то писал про норвежского мужика..."
      "Ты читал, представлял, полагал - добро!
      Отойди-ка от Райских Врат:
      Тут слишком тесно, чтоб так вот торчать, болтая про всё подряд!
      Речами, что одолжили тебе соседи, священник, друзья,
      Делами, взятыми напрокат, блаженства достичь нельзя!
      Пошёл-ка ты, знаешь, к Владыке Тьмы, изначально ты осуждён,
      Разве что вера Беркли-сквера поддержит тебя, Томлинсон!"
      ...................................................................................
      Вновь за волосы дух его взял и от солнца к солнцу понёс,
      Понёс его к главному входу в Ад, сквозь скопища скорбных звёзд.
      Одни от гордыни красней огня, другие от боли белы,
      А третьи черны, как чёрный грех, незримые Звёзды Мглы.
      Где путь их лежит, не сошли ли с орбит - душа не видит ничья,
      Их мрак ледяной отрезал стеной от всех пространств Бытия!
      А ветер, веющий меж миров, просвистал мертвеца до костей,
      Так хотелось в Ад, на огонь его Врат,
      словно в двери спальни своей!
      Дьявол сидел меж отчаянных душ (а был их там легион!)
      Но Томлинсона за шлагбаум впустить отказался он:
      " Ты разве не слышал, что антрацит дорожает день ото дня?
      Да и кто ты такой, чтобы в пекло ко мне лезть не спросясь меня?!
      Ведь как-никак я Адаму свояк, И вот - презренье людей
      Терплю, хоть и дрался за вашего предка с наипервейших дней!
      Давай, приземлись на этот шлак, но будь откровенен со мной:
      Какое зло ты творил, и кому в жизни твоей земной?"
      И поднял голову Томлинсон, и увидал в ночи
      Замученной красно-кровавой звезды изломанные лучи.
      И наклонился вниз Томлинсон, и разглядел во мгле
      Замученной бледно-молочной звезды свет на белом челе...
      "Любил я женщину,- молвил он,- и в грех меня ввергла она,
      Она бы ответила за меня, если истина Вам нужна..."
      "Ну, то, что ты не устоял - отличнейший пример,
      Но мы с тобой у Адских Врат, и тут - не Беркли-сквер!
      Да пусть бы мы высвистали сюда хоть всех потаскушек твоих,
      Но всяк за свой отвечает грешок, а по твоему - одна за двоих?"
      Был ветер, веющий меж миров, как нож ледяной впотьмах...
      И начал рассказывать Томлинсон о грешных своих делах:
      "Я раз посмеялся над верой в любовь,
      два раза - над тайной могил,
      Я трижды Богу шиш показал и почти вольнодумцем прослыл!"
      Дьявол подул на кипящую душу, отставил и молвил так:
      "Думаешь, мне уголька не жаль, чтобы жарить тебя, дурак?
      Грешки -то грошовые! Экий болван!
       Ты не стоишь и меньших затрат,
      Я даже не стану будить джентльменов, что на жаровнях спят!"
      И огляделся Томлинсон, и страшна была пустота,
      Откуда летели бездомные души как на маяк, на Врата.
      " Так вот я слыхал, прошептал Томлинсон,-
       что в Бельгии кто-то читал,
      О том, что покойный французский граф кому-то такое сказал...
      "Слыхал, говорил, читал - к чертям! Мне б что-нибудь посвежей,
      Хоть один грешок, что ты совершил
      ради собственной плоти своей!"
      И тряся шлагбаум, Томлинсон в отчаянье завопил:
      " Ну впусти же: когда-то супругу соседа, кажется, я соблазнил!"
      Ухмыльнулся Дьявол, и взяв кочергу, в топке пошуровал:
      "Ты в книжке вычитал этот грех?"
      "О, да," - Томлинсон прошептал.
      Дьявол подул на ногти, и вот - бегут бесенята толпой:
      "На мельницу хнычущего мудака, укравшего облик людской!
      Прокрутите его в жерновах двух звёзд,отсейте от плевел зерно:
      Ведь Адамов род в цене упадёт, если примем мы это говно!"
      Команды бесят, что в огонь не глядят и бегают нагишом,
      И особенно злы, что не доросли, чтоб заняться крупным грехом,
      Гоняли по угольям душу его, всё в ней перерыли вверх дном,
      Так возятся дети с коробкой конфет, или с вороньим гнездом.
      Привели обратно - мертвец не мертвец, а клочья старых мочал.
      "Душу, которую дал ему Бог, на что-нибудь он променял:
      Мы - когтями его, мы - зубами его, мы углями его до костей -
      Но сами не верим зенкам своим: ну нет в нём души своей!"
      И голову горько склонив на грудь, стал Дьявол рассуждать:
      Ведь как-никак я Адаму свояк, ну как мне его прогнать?
      Но тесно у нас, нету места у нас: ведь мы на такой глубине...
      А пусти я его, и мои же джентльмены в рожу зафыркают мне,
      И весь этот дом назовут Бардаком, и меня будут лаять вслух!
      А ради чего? Нет, не стоит того один бесполезный дух!"
      И долго Дьявол глядел, как рванина бредила адским огнём...
      Милосердным быть? Но как сохранить доброе имя при том?
      "Конечно, транжирить мой антрацит и жариться вечно б ты мог,
      Если сам додумался до плагиата..."
      "Да, да!!!" - Томлинсон изрёк.
      Тут облегчённо Дьявол вздохнул: "Пришёл ты с душою вши,
      Но всё же таится зародыш греха в этом подобье души!
      И за него тебя одного... как исключенье, ей-ей...
      Но... ведь я не один в Аду господин: Гордыня грехов сильней!
      Хоть местечко и есть там, где Разум и Честь...
       (поп да шлюха всегда тут как тут)
      Но ведь я и сам не бываю там, а тебя в порошок сотрут!
      Ты не дух и не гном,- так Дьявол сказал,-
       и не книга ты и не скот...
      Иди-ка ты... влезь в свою прежнюю плоть,
       не позорь ты земной народ!
      Ведь как-никак, я Адаму свояк! Не смеюсь над бедой твоей,
      Но если опять попадёшь сюда -
       припаси грешки покрупней!
      Убирайся скорей: у твоих дверей катафалк с четвёркой коней,
      Берегись опоздать: могут труп закопать
       что же будет с душонкой твоей?
      Убирайся домой, живи как все, ни рта ни глаз не смыкай,
      И СЛОВО МОЁ сыновьям Земли в точности передай:
      Если двое грешат - кто в чём виноват, за то и ответит он!
      И бумажный бог, что из книг ты извлёк,
      да поможет тебе, Томлинсон!"
      
      Пер. В. Бетаки
      
      
      
       СЕМЬ МОРЕЙ
      
      
      
      
       56 ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЬ **
      
      ...И сказал Господь на небе всем без рангов и чинов
      Ангелам, святым и душам всех достойнейших людей:
      Вот и минул Судный День -
      От земли осталась тень,
      А теперь наш новый мир не сотворить ли без морей?
      
      Тут запели громко души развесёлых моряков:
      "Чёрт побрал бы ураган, что превратил нас в горсть костей,
      Но окончена война...
      Бог, что видит всё до дна,
      Пусть моря он хоть утопит в тёмной глубине морей!"
      
      Молвила душа Иуды, в Ночь предавшего Его:
      "Господи, не забывай - ты обещал душе моей
      То, что я однажды в год
      Окунусь в прохладный лёд,
      Ты ж отнимешь эту милость, отбирая льды морей!"
      
      И сказал тут Богу Ангел всех береговых ветров,
      Ангел всех громов и молний, Мастер грозовых ночей:
      "Охраняю я один
      Чудеса твоих глубин
      Ты ведь честь мою отнимешь, отнимая глубь морей!"
      
      Вновь запели громко души развесёлых моряков:
      "Боже, мы народ суровый, есть ли кто нас горячей?
      Хоть порой нам суждено
      С кораблём идти на дно
      Мы не мальчики - не просим мы отмщения для морей!"
      
      И тогда сказали души негров, брошенных за борт,
      "Дохли мы в цепях тяжелых, в тёмных трюмах кораблей,
      И с тех пор одно нам снится,
      Что мощна Твоя десница.
      Что Твоя труба разбудит всех, кто спит на дне морей!"
      
      Тут воззвал апостол Павел: "Помнишь, как мы долго плыли
      Гнали мы корабль усталый, и летел он всё быстрей,
      Нас четырнадцать там было,
      Мы, твою увидя милость,
      Славили тебя близ Мальты посреди семи морей!"
      
      И опять запели души развесёлых моряков
      Струны арф перебирая с каждым мигом всё трудней:
      "Наши пальцы просмолённы
      Наши струны грубозвонны,
      Сможем ли мы петь без моря Песнь достойную морей?"
      
       Молвят души флибустьеров: "Мы моря багрили кровью,
       Не верёвкой, так решёткой жизнь кончалась, ей же ей,
       Мы с испанцем воевали
       В кандалах мы пировали,
       И что утопить, что пить нам ... Мы - Владетели морей!"
      
      Тут возник Большой Гарпунщик, старый китобой из Денди
      И душа его пред Богом заорала всех сильней:
      "О, полярные сиянья
      В блеске белого молчанья !
      Ну за что китов несчастных хочешь ты лишить морей?"
      
      И опять запели души развесёлых моряков
      "Тут в Раю и замахнуться негде сабелькой своей!
      Можем ли мы вечно петь и
      Шаркать ножкой на паркете?
      Ни к чему все скрипки эти Покорителям морей!"
      
      Наклонился Бог и тотчас все моря к себе призвал он,
      И установил границы суши до скончанья дней:
      Лучшее богослуженье
      (У него такое мненье) -
      Вновь залезть на галлеоны и служить среди морей!
      
      Солнце, пена, пенье ветра, крики вольного баклана,
      По волнам и днём и ночью - бег крылатых кораблей,
      Корабли идут в просторы
       К славе Господа, который
       Просьбу моряков уважил и вернул им даль морей.
      
      Пер. В. Бетаки
      
      
      
       59... ЧУДЕСА **
      
      
      Посланье милой я послал,
      За сотни миль, за сотни миль.
      Равнину моря взволновал,
      Атланту я письмо вручил...
      
      А за письмом я прибыл сам,
      Свою могилу миновал,
      Огонь и сталь ел по часам
      И с океаном воевал
      
      Из глуби шторм на шторм вставал
      Ревел, чтоб возвращался я ,
      Но зубы он себе сломал,
      И сквозь него прорвался я
      
      И солнце я остановил
      Чтоб луч его путь указал,
      Взнуздал торнадо, плетью бил,
      Пока он подо мной не пал,,
      
      Сквозь ночь земле послал привет,
      Возвёл я башни на краю,
      Возжёг я пёстрый свет ракет
      Чтоб озарить любовь мою
      
      Земля дала героев мне
      Чтобы сражаться за меня
      Путь проложить по всей стране
      Сквозь мили мчаться для меня
      
      И всё вокруг служило мне
      Вот - флоты выбились из сил,
      Несчётных я загнал коней
      Несчётно новых попросил
      
      Послал я блеск ярчайших гроз,
      Туда, где ждёт меня она,
      И ненависть людскую снёс
      За то, что есть одна - Она
      
      Рассвет у ней меня застал
      ( День безъязык, чтоб рассказать... )
      И вновь народец мелкий стал
      Всё покупать и продавать...
      Пер. В.Бетаки
      
      
      60 ЗА УРОЖЕНЦЕВ КОЛОНИЙ! *
      
      Мы выпили за Королеву,
      Теперь за отчизну пьём,
      За наших английских братьев,
      Едва ли мы их поймём,
      А впрочем, они нас тоже...
      Так - при свете утренних звёзд
      За нас, уроженцев колоний,
      Наш главный, последний тост!
      
      Не английское небо над нами,
      Но всех нас учила мать
      Туда устремляться сердцами
      И Англию домом звать.
      О жаворонках мы читали,
      Что поют зелёным холмам,
      Но сами кричим попугаями
      Когда скачем по пыльным полям.
      
      Легенды старого света -
      Память горя, досталась отцам
      По праву их прежней жизни,
      И по праву рожденья - нам!
      Тут качали нас в колыбели,
      В эту землю вложен наш труд,
      Наша честь, и судьба, и надежда
      По праву рожденья - тут!
      
      Прошу вас наполнить стаканы
      И выпить без лишних слов
      За четыре новые нации,
      И за жителей островов.
      Любой аттол распоследний,
      Помянуть подобает нам:
      Наша гордость велит нам выпить
      За гордость живущих там.
      
      За пыль от копыт неподкованных,
      За рассветную душную тишь,
      За дымок над кухней дворовой,
      За шум жестяных наших крыш,
      За риск утонуть в наводненье,
      И смертельной засухи риск
      За сынов Золотого Юга,
      За поля, где пшеница и рис.
      
      За сынов Золотого Юга, (встать!)
      За привычную жизнь,что далась нам не даром,
      Споем, ребята о тех мелочах, что дороги нам,
      Ответим за каждую из мелочей,что дороги нам
      На каждый удар - ударом!
      
      За дымы пароходиков бойких,
      За овец с бессчётных холмов,
      За солнце что не обжигает,
      За дожди без злых холодов,
      За земли, что ждут посева,
      За откормленных мясом людей,
      За баб плодовитых, стройных:
       Чтоб - по девять и десять детей.
      
      Чтоб по девять и десять детей (встать!)
      За привычную жизнь - что далась не даром,
      Споём, ребята, о тех мелочах, что дороги нам,
      Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам,
      На удар двойным ударом!
      
      За страну бесконечных прерии
      За бегущую тень облаков
      За полный амбар соседа,
      За гудки ночных поездов
      За серых озёрных чаек,
      За вспашку степной целины,
      За зиму чуть ни в полгода,
      За влажный ветер весны,
      
      За страну жутких ливней и громов,
      За сухую, бледную синь,
      За гигантский прибой у Кейптауна,
      И запах подпёкшихся глин,
      За скрежет тяжелых шлюзов,
      За рифы и золото вод,
      За карту последней Империи,
      Что время ещё развернёт.
      
      За наших чёрных кормилиц,
      Чей напев колыбельный дик,
      И - пока мы английский не знали -
      За наш первый родной язык!
      За глубокую тень веранды,
      За алмазный отсвет в волнах,
      За пальмы в лунном сиянье
      За ночных светляков в камышах,
      
      За сердце Народа Народов,
      За вспаханные моря,
      За Аббатство, что славу Сада
      Сплотило вокруг алтаря,
      За неспешную поступь Времени,
      За его золотой дождь
      За мощности электростанций
      И Сити незримую мощь,
      
      Мы выпили за Королеву,
      Теперь за отчизну пьём,
      За наших английских братьев.
      Может, всё же, мы их поймём.
      Поймут и они нас тоже...
      Но вот, Южный Крест и зашел...
      За всех, уроженцев колоний
      Выпьем. И - ноги на стол!
      
      За уроженцев колоний (встать!)
      За этим столом нас шесть -
      За привычную жизнь, что далась недаром,
      Споем, ребята о тех мелочах, что дороги нам,
      Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам
      На удар шестикратным ударом!
      За Телеграфный Кабель! (взяться за руки!)
      Проложенный в глубине морской,
      Чтоб с мысом Горн связать Оркней
      Одной неразрывной петлёй!
      Вокруг земли! Вокруг всей!
      За уроженцев колоний! Пей!
      
      пер. В. Бетаки.
      
      63 БРОШЕННАЯ **
      
       ... И сообщают что покинутая "Мэри Поллок" всё ещё находится в море.
       "Корабельные новости"
      
      
      Самый непотопляемой
      Я во всём нашем флоте была,
      Пока меня злоба морская
      Наискось не подняла.
      Море, меру гнева превысив,
      Унесло всю команду во тьму,
      И хочет чтоб я, безглазая,
      Продолжала служить ему!
      
      
      Человек для себя меня сделал ,
      И воля его надо мной,
      Но меня, творцом позабытую,
      Гоняет любой волной,
      Каждый дым на пустом горизонте
      Пугает меня потому,
      Что вдруг какое-то судно
      Близко к борту пройдёт моему
      
      
      Вывернутой, как губы в жажде
      Перекошенной на волне
      Иссушенной и расколотой
      Что на море делать мне?
      Ветры палубу мне подметают
      До белизны костей,
      Дребезжат при каждом качанье
      Останки моих снастей,
      
      
      Оснастки, что многие годы
      Пребывала душой моей,
      И стон изболевшихся рёбер
      Едва отвечает ей.
      Банды назойливых чаек
      Скребутся в каютах пустых
      И рёв, заглушающий бурю,
      Рвётся из клюзов моих
      
      В кольце горячем и синем
       Я, слепая, качаясь сама,
       Раскачиваю даже солнце ,
       Беспомощна и нема,
      Я слышу: проходят звёзды
      И в шуршащем пути круговом
      Издеваются над обречённым
      Перекривленным кораблём.
      
      В гневе волна за волною
      Приходят из ближних морей,
      Белой и злобной стеною
      По пустынной тропе моей.
      И обиженная на собратьев,
      Только жду я последнего дня,
      И милостивого шквала,
      Который утопит меня.
      
      Вперед - назад меня носит,
      То на север, где обшивке моей
      Суждено обмерзать в леденящих
      брызгах тяжёлых морей,
      То на юг, где сползая с кораллов
      Водоросли плывут,
      И палубу грязью заносят,
      Налезая на бак и на ют
      
      Курс - навстречу солнцу,
      Пусть глубины грозят бедой,
      Я исхлестана ночью, надеюсь
      На случайную встречу с сестрой...
      
      
      
      
      Человек для себя меня сделал
      И воля его надо мной,
      Вдруг меня, творцом позабытую,
      Снесёт на причал родной?!
      Каждый дым на пустом горизонте
      Дарит радость мне потому,
      Что вдруг, к счастью, какое-то судно
      Близко к борту пройдёт моему...
      
      Пер. В.Бетаки
      
      
       64 ПЕСНЬ БАНДЖО
      
      Ты рояль с собой в поход не завернёшь,
      Нежной скрипке в мокрых джунглях не звучать,
      И орган в верховья Нила не попрешь,
      Чтобы Баха бегемотам исполнять!
      Ну а я - меж сковородок и горшков,
      Между кофе и консервами торчу,
      И под стук солдатских пыльных каблуков
      Отстающих подгоняю и бренчу:
      
      Тренди-бренди, тренди-бренди, та-ра-рам..
      (что втемяшится - бренчит само собой!)
      Так, наигрывая что-то в такт шагам,
      Я зову вас на ночлег и водопой.
      
      Дремлет лагерь перед боем в тишине.
      Завещанье сочиняешь? Бог с тобой!
      Объясню я, лишь прислушайся ко мне,
      Что для нас один на десять - равный бой!
      Я - пророк всего, что было искони
      Невозможным! Бог нелепейших вещей!
      Ну, а если вдруг сбываются они -
      Только дай мне ритм сменить - и в путь смелей!
      
      Там-то, там-то, там-то, там-то, там,
      Где кизячный дым над лагерем вдали,
      Там пустыней в даль седую, Одинокий хор веду я -
      Боевой сигнал для белых всей Земли.
      
      Младший сын пройдёт по горькому пути
      И бесхитростный пастушеский бивак,
      И сараи стригалей, где всё в шерсти,
      Чтоб иметь своё седло и свой очаг!
      На бадейке перевёрнутой, в ночи
      Я о том скажу, о чём молчишь ты сам:
      Я ведь - память, мука, город... О, молчи -
      Помнишь смокинг и коктейль по вечерам?
      
      Танго, танго, танго, танго, танго таннн...
      В ясном блеске, в блеске лондонских огней...
      Буду шпорою колоть их - Снова - к дьяволу и к плоти,
      Но верну домой надломленных детей!
      
      В дальний край, где из тропических морей
      Новый город встал, потея и рыча,
      Вез меня какой-то юный одиссей,
      И волна мне подпевала, клокоча...
      Он отдаст морям и небу кровь свою,
      И захлёстнут горизонтом, как петлёй,
      Он до смерти будет слышать песнь мою,
      Словно в вантах ветра вымученный вой -
      
      Волны, волны, волны, волны, волны - во!
      И зеленый грохот мачту лупит в бок...
      Если город - это горе,
      Что ж, вздохни, и - снова в море!
      Помнишь песню "Джонни, где твой сундучок?"
      
      В пасть лощин, где днём мерцают звезд глаза,
      Где обрывки туч летят из-под колёс,
      Где рипят-визжат на спусках тормоза
      (За окном - тысячефутовый утёс!),
      Где гремят и стонут снежные мосты,
      Где петляет в скалах змей стальных дорог,
      Бесшабашных я зову, чтоб с высоты
      Чёрным соснам протрубить в Роландов Рог:
      
      Пойте, пойте, пойте, пойте, пойте, пой,
      В гривах гор топор и просеки путей!
      Гнать железных жеребцов на водопой
      По ущельям, к волнам Западных Морей!
      
      Звон мой - думаешь, он - часть твоей души?
      Всем доступен он - банальнейший трень-брень,
      Но - смеяться и сморкаться - не спеши:
      Он терзает струны сердца каждый день!
      То дурачит, то печалит, то смешит,
      То ли пьянка, то ли похоть, то ли ложь...
      Так назойливой мелодией звучит,
      Жжётся память, от которой не уйдешь!
      
      Только, только, только, только так -
      Пустяковая расплата за тобой?
      Погоди, не веселись - Вспомни всё и оглянись,
      И раскаянье навалится горой...
      
      Пусть орган под самый свод возносит боль
      Я взметну тоску людскую до звезды!
      Пусть врага зовёт труба на смертный бой,
      Я - бегу, смеясь меж бегства и беды.
      Резкий голос мой не спутаешь ни с чем -
      Неоконченная песнь надежд былых,
      Издевательство над сущностью вещей
      Скрыто в выкриках гнусавых струн моих!
      
      День ли, день ли, день ли, день ли - день, да мой!
      Кто послушает, а кто и прочь пойдёт,
      Но останется за меной снова слово, если в бой
      Рота пушечного мяса насмерть прёт!
      
      Лира древних прародительница мне!
      (О, рыбачий берег, солнечный залив!)
      Сам Гермес, не зря держал её в огне,
      Мой железный гриф и струны закалив,
      И во мне запела мудрость всех веков.
      Я - пеан бездумной жизни, древний грек,
      Песня истины, свободной от оков,
      Песня чуда, песня юности навек!
      
      
      
      Я звеню, звеню, звеню, звеню...
      (Тот ли тон, о господин мой, тот ли тон?
      Цепью Делос-Лимерик, звено к звену,
      Цепью песен будет мир объединён!
      
      Пер. В. Бетаки.
      
      
      65 Лайнер - дама светская...**
      
      
       Лайнер - дама светская, и ей на всё наплевать
      Муж у неё - Большой Адмирал, он всё добудет ей,
      А вот морскому извозчику - сновать, не уставать
      Он, знашь, как ты и я - весь век
       вертись среди зыбей!
      
      Туда сюда мотаемся, Дженни,
      то в Портсмут, то назад,
      Туда сюда лавируем, размыкать бы беду!
      Все крупные дела - потом. Пока что постоят,
      А мы - туда сюда,- как слуги ждём на холоду...
      
      Лайнер - дама светская: отменный макияж,
      А паче - что случись не так ох, для неё позор!
      Муж у неё Большой Адмирал, не ей , а нам - каботаж,
      Таскать всё грузы не перетаскать - иначе под забор.
      
      Лайнер - дама светская - путь её краток и прям,
      Мужик её Большой Адмирал, он рядом с ней всегда,
      А морскому извозчику - худо ему,
       болтаться по морям
      И грузы таскать не перетаскать, а то, глядишь, беда!
      
      Лайнер - дама светская и если вдруг война,
      Муж у неё Большой Адмирал - сидеть уж дома ей,
      Морскому извозчику - нет, шалишь, не та судьба дана:
      Он ведь не Гордость Англии, - воюй среди морей!
      
      Лайнер - дама светская, не грех и опоздать,
      Муж у неё Большой Адмирал- сражаться не с руки,
      За дом родной и за друзей мы будем воевать,
      И грузы будем доставлять, трудясь, как ишаки.
      
      Туда сюда мотаемся, Дженни,
       то в Портсмут, то назад,
      Туда сюда лавируем, размыкаем беду!
      А крупные дела - потом. Пока что постоят,
      И дом и друзья, как слуги -
      подождут на холоду...
      
      Пер. В.Бетаки
      
      
      67. ЯКОРНАЯ **
      
      Раз два взяли! На скрипучий кабестан нажмём дружнее
      Так держать! Да подтяните чтоб на брашпиль весь канат,
      Грот поднять, Распущен стаксель?, Крепче принайтовить реи
      Взятку морю - ну- ка за борт, как обычаи велят!
      Ах прощай. ах прощай, мы опять идём в моря
      К чёрту ром, да и девчонку прочь с колен - отплывай
      "Торопись - кричит нам ветер,- Всё не зря. Всё не зря
      Поспеши, пока попутный!, Раз два три - не зевай!
      Если снова хочешь в гости к тётке Кэрри
      Не замешкав,собирайся к тётке Кэрри,
      Где цыплят своих бедовых кормит в море тетка Кэрри
      Прощай!
      
      Раз два взяли Подтяни ещё чуток,. Прочисти клюзы,
      Грязь мы в гавани оставим. не тащить же за собой!
      Много ль надо нам балласта? Отправляемся без груза,
      А пока что правый якорь повисит пусть над водой
      Берег свой увидим снова через год, через год
      А теперь в последний раз подымем якоря мы
      Раз два взяли, не зевай, ну ещё- поворот
      Рваным кливером расплатимся с землёю за моря мы
      
      Раз два взяли! Ну - на брашпиль Ну ещё разок, сильнее,
      Так держать! И выбрать фалы, Эй, шлюпбалку не забудь!
      Выше выше,! Закрепить лапу якоря прочнее,
      Ветер славного Ламанша вновь тебе овеет грудь
      Вот и берег нас не слышит, наши голоса относит,
      Ветер к вечеру крепчает Вот и суши нет как нет,
      И скользит корабль весёлый ветра сильного не просит,
      И такого нам довольно, как бы не сорвал берет!
      
      Наш корабль и сам отыщет одинокий путь полночный,
      Он тоской по порту болен, древнею морской тоской,
      Брест увидит наш старинный красный вымпел над грот-мачтой
      Так держать! И круче к ветру круче к ветру, рулевой!
      Сквозь дожди и сумрак солнце распахнёт нам двери
      Пусть как мельничные крылья ветры - не зевай!
      А когда утихнет буря - в гости к тётке Кэрри
      Через все водовороты -к тётке Кэрри,
      Где цыплят своих бедовых кормит в море тетка Кэрри
      Прощай!
      
      Пер. В.Бетаки
      
      
      
      71. ЦВЕТЫ **
      
      Купите букетик, купите!
       Английский тут - каждый цветок:
      И алый кентский боярышник,
      И жёлтый суррейский дрок!
      Влажные (в брызгах Ламанша),
      Вересковые цветы...
      Купите букетик, купите:
      В нём спрятаны ваши мечты!
      
      Купите цветов, купите
      простой английский букет:
      Вот дуврские фиалки,
      Девонский первоцвет,
      Мидлендские ромашки,
      Колокольчик вот, голубой,
      Поздравить тех, кто сегодня
      На край света заброшен судьбой
      
      Снегирь над просекой свищет "Ко мне, ко мне ко мне"
      Весна - в кленовую рощу, коринка - навстречу весне,
      Все ветры Канады как пахарей зовут ватагу дождей...
      Цветок возьми и время верни, чтоб снова - к любви своей
      
      Купи английский букетик
      Хоть синих васильков,
      Хоть маргариток весёлых,
      Что белее дюнных песков
      Купи - и я угадаю
      (Букетик мой не соврёт)
      Из какого же края
      Произошёл твой род!
      
      Под жаркой Констанцей зреет темный густой виноград,
      Склоны в цветущем тёрне, облачка недвижно стоят,
      Под горой почти незаметны следы телег и коней
      Цветок возьми и время верни чтоб снова - к любви своей.
      
      Купи мой английский букетик
      Ты, кого не тянет домой,
      Купи хоть пучок гвоздики,
      Хоть ромашки, букет полевой,
      Кувшинок или калужниц
      Или жимолости цветы,
      И я тебе без ошибки
      Скажу, где родился ты.
      
      Тот кто с презреньем бродяжьим смотрит на райский уют, Кто гонит стада Дорогой, где эвкалипты поют,
       На запад! Вдаль от Мельбурна, на праздник пыльных степей!
      Цветок возьми и время верни и снова - к любви своей
      
      Купи мой английский букетик
      (Не купить только выбор твой!)
      Купи хоть белые лилии,
      Купи хоть шар золотой,
      Или мой алый шиповник,
      В знак дружбы с этой весной!
      Подари цветы океану,
      И тебя он вернёт домой
      
      Города ветров и туманов, сосны шумят над водой,
      Птица как колокол в тёмной листве, а ниже вьюнок густой
      Папоротники повыше седла, да лён голубых степей.
      Так цветы возьми и время верни, чтоб снова - к любви своей.
      
      Купи мой английский букетик,
      Ты, живущий в семье своей,
      Купи, ну хоть ради брата:
      Одинок он за далью морей,
      Избавь от тоски по дому,
      Пусть радость в душе расцветёт,
      И тебя не заметит та птица,
      Что мёртвых к себе зовёт
      
      Всюду раскиданы наши дома, вокруг Семи Морей,
      И горе - если забудем что же
       соединяет людей,
      Каждому свой берег родной, птица, цветок, страна -
      Всем нам, о боги Семи Морей, теплота и любовь нужна.
      
       Пер. В. Бетаки
      
      
      Пер. М. Фроман
      
      74.ТРЁХПАЛУБНИК
      
      Каков корабль! Чтоб галс сменить, потратишь три часа,
       Неделю с гаком - чтоб кой-как зарифить паруса
      А рост от ватерлинии до уровня бортов!
      Но кто бы другой достигнуть, мог Блаженных островов?
      
      Я точно знал, что никакой надёжный пакетбот
      Тех островов таинственных вовеки не найдёт.
      Влюблённый тёплый бриз, храни корабль волшебный наш,
      Не зря из баловней судьбы составлен экипаж.
      
      А как вели они корабль - как лучшие мастера,
      И помешать им не могли ни волны ни ветра,
      (Туристских лайнеров маршрут? Он не указка вам!)
      Трехпалубник вы привели к Блаженным Островам.
      
      Каюты что достались нам все были первый класс,
      И редкие красавицы нам радовали глаз,
      А из каких они кругов - нам было всё равно:
      Оставим богу небеса, чертям морское дно.
      
      И мы не спрашивали как рождаются на свет,
      Малыш родился? Хорошо. А чей - вопросов нет!
      Обеты верности? Из нас Юсуф едва ли кто,
      Да и Зулейка, никогда не думала про то...
      
      Моральные сомнения? Да нет, на кой нам чёрт!
      "Ура" кричали, мы когда у входа в самый порт
      Злодея принялись пороть... И скрипки пели нам,
      Кто -чей никто не знал,, прибыв к Блаженным островам,
      
      Так целовались юные на палубах на всех,
      Когда я на берег сошёл, под их счастливый смех :
      (Ведь сельский английский уют - скажу без громких слов
      Мне он дороже был любых Блаженных островов.)
      
      А пароходам нет пути к Блаженным островам
      Пурпурных наших вымпелов вовек не видеть вам,
      Для всех вонючих лайнеров закрыты к нам пути,
      И вам, балбесам, никогда дороги не найти.
      
      Паршивые прожектора, как ни вертите - нет,
      Над нашей тихой пристанью не разольют свой свет,
      Визг отвратительных сирен несущих зло морям,
      Вас не приблизит ни на фут к Блаженным островам.
      
      А старый парусник, скрепя скрипящий полубак ,
      Хотя все реи у него торчат бог знает как,
      Хотя и по старинке он покорен всем ветрам,
      Но он один и доплывёт к Блаженным островам.
      
      Весь от киля до клотика он так невозмутим,
      Что сам Голландец, кажется, едва ль поспорит с ним
      И рваный парус у него искрится серебром
      И под бушпритом у него ворчит далёкий гром
      
      А верхние его огни как ранняя заря,
      Как свечи, что расставлены венцом вкруг алтаря,
      Под музыку на палубе за горизонты лет
      Пока не скроешься - плыви,оставив Старый свет
      
      Что за команда? Из детей, из психов или так?..
      Ты, пароход, наукин сын, всё знаешь, что и как,
      Валяй, чини свои винты, мотайся по портам,
      А мы - усталых увезём к Блаженным островам.
      
       Пер Г Бена и В.Бетаки
      
      
      Казарменнпые баллады часть 2 (1896 год)
      
      BARRACK-ROOM BALLADS. РART .2
      
      
      77. Вступление к "казарменным балладам"
       в книге "Семь морей"
      
      Гомер сломал и бросил лиру,
      А песнь, что пели все края,
      Он просто спёр на радость миру,
      Пришёл и взял! Совсем как я!
      
      Матросы, девки на базарах,
      В шуршанье ветра, волн, травы
      Узнав напевы песен старых,
      Смолчали - ну совсем как вы!
      
      Что спёр, то спёр! Он знал, что знали,
      Но ни контрактов, ни тюрьмы:
      Все заговорщицки мигали,
       А он - в ответ. Совсем как мы.
      
      Пер. В. Бетаки
      
      96. Послание к книге "Семь морей"
      
      Когда на последней картине земной
      выцветет кисти след,
      Засохнут все тюбики и помрёт
      последний искусствовед,
      Мы отдохнём десяток веков, и вот в назначенный час,
      Предвечный Мастер всех Мастеров
      за работу усадит нас.
      
      Тогда будет каждый, кто мастером был,
       на стуле сидеть золотом
      И по холстине в десяток миль
       писать кометным хвостом.
      И не чьи-то писать портреты -
      Магдалину, Павла, Петра,
      И не знать, что значит усталость,
      век за веком, с утра до утра.
      
      И только Мастер похвалит нас,
       и упрекнёт только он,
      И никого тогда не прельстит ни денег,
       ни славы звон,
      Только радость работы на Новой Звезде:
       дано будет каждому там
      Во имя Творца сотворить свой мир
       таким, как видит он сам
      
      пер. В. Бетаки
      
      
       ДОПОЛНЕНИЯ
      
      5 стихотворений из юношеской книги
      " Штабные песенки и др. стихотворенья".
       ("Департаментские песни")
      
      
      
      
      97. "Основной итог".*
      
      Изменилась ли Европа
      Со времён питекантропа?
      Некий предок, тот, чей лук был подлинней,
      Даже с мамонтом сражался:
      Носом к носу с ним встречался,
      И, как мы, плевать хотел на всех людей:
      
      Лодку лучшую оттяпал,
      Бабу лучшую захапал,
      И чужой добычи кучу отхватил,
      Кем-то вырезанный идол
      За свою работу выдал,
      И улёгся в самой классной из могил.
      
      А пройдоха, что когда-то
      Стал папашей плагиата,
      Заслужил хвалу и честь от короля!
      Фавориты и воры
      Правят нами с той поры,
      Как себя считала девушкой земля.
      
      В чём, скажите без обиды,
      Тайна некой пирамиды?
      Да, один подрядчик был других шустрей,
      Он сумел спереть казённых
      Пару-тройку миллионов,
       И в Египте стал богаче всех людей.
      А Иосиф? Продвиженье
      До Начальника Снабженья
      И ему не вредно было, ей же ей!
      
      Извините, эта песня
      Не новей, не интересней
      Тех, что самый дальний предок распевал,
      Таковы уж человеки:
      Ныне, присно и вовеки
      Воровство на этом свете правит бал!
      
      пер. В. Бетаки
      
      
      99. ДУРЕНЬ *
      
      Жил-был дурень. Вот и молился он
      ( Точно как я или ты!)
      Кучке тряпок, в которую был влюблён,
      Хоть пустышкой был его сказочный сон,
      Но Прекрасной Дамой называл её он
      (Точно как я или ты.)
      
      Да, растратить года и без счёта труда,
      И ум свой отдать и пот,
      Для той, кто про это не хочет и знать,
      А теперь то мы знаем, - не может знать,
      И никогда не поймёт.
      
      Дурней влюблённых на свете не счесть
      (Таких же, как я или ты),
      Загубил он юность, и гордость и честь
      (А что у дурней таких ещё есть?)
      Ибо дурень - на то он дурень и есть..
      (Точно как я и ты)
      
      Дурню трудно ли всё что имел потерять,
      Растранжирить за годом год,
      Ради той, кто любви не хочет и знать
      А теперь-то мы знаем - не может знать
      И никогда не поймёт.
      
      Дурень шкуру дурацкую потерял,
      (Точно как я или ты),
      А могло быть и хуже, ведь он понимал,
      Что потом уж не жил он, а существовал,
      (Так же как я и ты)
      
      Ведь не горечь стыда, даже так - не беда
      (Разве что-то под ложечкой жжёт!)
      Вдруг понять, что она не хотела понять,
      А теперь-то мы поняли - не умела понять,
      И ничего не поймёт.
       пер. В. Бетаки
      
      
      101. МОЛИТВА ВЛЮБЛЁННЫХ
      
      Серые глаза... И вот -
      Доски мокрого причала...
      Дождь ли? Слёзы ли? Прощанье.
      И отходит пароход.
      Нашей юности года...
      Вера и Надежда? Да -
      Пой молитву всех влюблённых:
      Любим? Значит навсегда!
      
      Чёрные глаза... Молчи!
      Шёпот у штурвала длится,
      Пена вдоль бортов струится
      В блеск тропической ночи.
      Южный Крест прозрачней льда,
      Снова падает звезда.
      Вот молитва всех влюблённых:
      Любим? Значит навсегда!
      
      Карие глаза - простор,
      Степь, бок о бок мчатся кони,
      И сердцам в старинном тоне
      Вторит топот эхом гор...
      И натянута узда,
      И в ушах звучит тогда
      Вновь молитва всех влюблённых:
      Любим? Значит навсегда!
      
      Синие глаза... Холмы
      Серебрятся лунным светом,
      И дрожит индийским летом
      Вальс, манящий в гущу тьмы.
      - Офицеры... Мейбл... Когда?
      Колдовство, вино, молчанье,
      Эта искренность признанья -
      Любим? Значит навсегда!
      
      Да... Но жизнь взглянула хмуро,
      Сжальтесь надо мной: ведь вот -
      Весь в долгах перед Амуром
      Я - четырежды банкрот!
      И моя ли в том вина?
      Если б снова хоть одна
      Улыбнулась благосклонно,
      Я бы сорок раз тогда
      Спел молитву всех влюблённых:
      Любим? Значит - навсегда...
      
      пер. В. Бетаки
      
      
      7 стихотворений из книги "Пять наций"
       103. Дворец *
      
      Когда был я Царём и Строителем, испытанным в мастерстве,
      Я повелел котлован копать, чтоб дворец построить себе.
      Вдруг в раскопе открылись руины дворца, и когда отрыли порог,
      Стало видно всем, что такой дворец только царь построить и мог
      
      Никакого не было плана, а стены - разбегались туда - сюда,
      То кривой коридор, то зал пятигранный, то лестница в никуда...
      Кладка была небрежной и грубой, но каждый камень шептал:
      "Придёт за мной строитель иной - Скажите, я это знал".
      
      И стройка шла, и был у меня точный план всех работ,
      Я спрямлял углы, я менял столбы, переделывал каждый свод,
      Даже мрамор его я на известь пустил, от начала и до конца
      Пересматривал я все и труды и дары скромного мертвеца.
      
      Не браня и не славя работу его, но вникая в облик дворца,
      Я читал на обломках снесённых стен
       сокровенные мысли творца:
      Где поставить контрфорс, возвести ризалит,
       я был в гуще его идей,
       Прихотливый рисунок его мечты я читал на лицах камней.
      ...................................................................................................
      Да был я Царём и Строителем, но - в славе гордого дня -
      Был исполнен Закон: из тьмы времён, Слово дошло до меня:
      И было то Слово: "Ты вополнил долг, дальше - запрещено:
      Другому зодчему сей дворец, тебе продолжать не дано"
      
       И я рабочих велел отозвать от мешалок, лебёдок, лесов,
      И работу свою поручил я судьбе неисчислимых годов.
       И последнее дело своё свершил , на камне награвировал:
      "Придёт за мной строитель иной - скажите, я это знал."
      пер. В. Бетаки
      
      
      5 стихотворений из книги "Межвременье"
      
      109. БЛАГОДЕТЕЛИ *
      
      Что стоит мир культуры всей,
      Все светлые умы,
      Перед бессмыслицей вещей
      Что видим нынче мы?
      
      Зачем картина, проза, стих,
      Когда в недобрый час.
      Природа в меру сил своих
      Уничтожает нас?
      
       Нет, не жратва, и не питьё,
       Не заповедь на досках,
       А творческая мысль! - Её
       Родили боль и страх.
      
      С того и начался людей
      Богоподобный род:
      Рука длинней да зуб острей,
      И кто кого возьмёт!
      
      Нет, не жратва и не питьё -
       Велели боль и страх
      Пращу придумать и копьё
      В дрожащих сжать руках!
      
      Бессильны стали нож и зуб
      Против копья, но вдруг
      Какой-то тип (зело не глуп!)
      Зачем-то сделал лук.
      
      Броню со страху и со зла
      Как не изобретёшь?
      Никчёмны камень и стрела,
      Как прежде зуб и нож -
      
      Лафа кто панцирь укупил,
      И горе беднякам,
      Но некто совестливый был,
      И порох сделал нам!
      
       И лук и панцирь тут исчез,
      И меч и шлем пропал,
      Всех, кто в доспехах или без,
      Дым пушек уравнял.
      
      Когда ж за психов-королей,
      Людей погибли тьмы,
      Тогда устали от вещей.
      И устрашились мы
      
      Диктату времени пора
      Зов древний подчинить:
      Лук-панцирь как-нибудь с утра
      И пушку отменить!
      
      Нето любой тиран готов,
      (Толпа любая - тож!)
      Враз все плоды людских трудов
      Угробить ни за грош!
      
      Ведь человек, собой же сбит
      С естественных путей,
      И протестует и дрожит
      От ярости вещей.
       пер. В. Бетаки
      
      110.Россия - пацифистам.
      
      Бог с вами, мирные джентльмены! Страха вам не понять.
      Оставьте на минутку спорт, чтоб мертвых не нарожать!
      Мёртвые армии и города, без счета и забот...
       А там, беспечные господа, а что потом вас ждет?
       Споем, что ли!
      
      Землю вскопай для усталых солдат:
       Нет ведь у них земли!
      Отдайте им всё, что они хотят!
      Но кто будет следующим, господа
      За теми, что в ямы легли?
      
      Бог с вами, мирные джентльмены! Нам только дорогу открой
      Пойдём копать народам могилы с Англию величиной!
      История, слава, гордость и честь, волны семи морей -
      Всё, что сверкало триста лет, сгинет за триста дней!
       Споем, что ли?
      
      Замёрзшие толпы бензином польём,
      Пусть хоть в последнем сне
      Немного погреется бедный народ...
      А кто будет следующим, господа,
      Гореть в погребальном огне?
      
      Бог с вами, мудрые джентльмены! Да будет легок ваш сон!
      Ни звука, ни вздоха, ни тени не оставим для новых времен!
      Разве что отзвуки плача, разве что вздохи огней,
      Разве что бледные тени втоптанных в грязь людей!
      Споем, что ли!
      
      Хлеба, хлеба голодным,
      Тем, кто в бою падет!
      Дайте им корм вместе с ярмом!
       А кто же следующий, господа,
       За похлебку в рабство пойдет?
      
      Бог с вами, резвые джентльмены! Веселитесь в своем углу,
      Когда превратится и ваша держава в мусор, кровь и золу:
      Ни оружия, ни надежды, ни жратвы, ни зимы, ни весны -
      Останется разве что имя канувшей в Лету страны!
       Споем, что ли?
      
       Головы, руки, ноги
       Зароем, и пусть лежат!
      Вот так мы хороним свой бывший народ...
      А кто канет следующим, господа,
      С вашей доброй помощью в ад?
      пер. В. Бетаки
      
      
      113. ОЧЕНЬ СТАРАЯ ПЕСНЯ
      " ...ибо прежде Евы была Лилит "
      
      Никогда не любил ты тех глаз голубых,
      Так зачем же ты лжёшь о любви к ним?
      Ведь сам ты бежал от верности их,
      Чтоб навсегда отвыкнуть!
      
      Никогда её голоса ты не любил,
      Что ж ты вздрагиваешь от него?
      Ты весь её мир изгнал, отделил,
      Чтоб не знать о ней ничего.
      
      Никогда не любил ты волос её шёлк,
      Задыхался и рвался прочь,
      Их завеса - чтоб ты от тревог ушёл -
      Создавала беспечную ночь!
      
       - Да знаю, сам знаю...Сердце разбить -
      Тут мне не нужно совета.
      - Так что же ты хочешь? - А разбередить
       Старую рану эту!
      пер. В. Бетаки
      
      Вставные стихи
      из разных прозаических книг,
      никогда не включавшиеся автором
      в сборники стихов
      
       СТИХИ
      
      К рассказам о "МАУГЛИ"
       из "КнигиДжунглей"
      (кроме кратких эпиграфов)
      .
      
      
      119. Законы джунглей.
      
      Вот вам законы Джунглей, вечные как небосвод.
      Волк, соблюдающий их - блажен, нарушивший их - умрет!
      
       Закон, как лиана вокруг ствола, обвился вокруг всего:
       Сила стаи - в любом из волков, и в стае - сила его!
      
      Купайся каждое утро, вдоволь пей, но без жадности пей.
      Помни: для сна существуют дни,
      для охоты - прохлада ночей.
      
      За тигром шакал доедает, но позор твоим волчьим усам,
       Если ты, одногодок, не смеешь выходить на охоту сам!
      
      Будь в мире с владыками Джунглей,
       с Багирой, Шер-Ханом, Балу,
       Не тревожь Молчаливого Хати и Вепря в его углу.
      
      Если стая навстречу стае идет по тропе лесной,
       Рычать подожди: пусть лучше вожди
       столкуются меж собой.
      
      Сражаясь с волком из Стаи, бейся наедине,
      Чтоб Стая не поредела в междоусобной войне
      
      Право волчонка-подростка у любого кусок попросить:
      Каждый, убивший добычу, должен его накормить!
      
      Логово Волка - крепость от веку и навсегда:
      Ни Вожак, ни члены Совета не смеют войти туда!
      
      Логово Волка - крепость, но если оно на виду,
      Совет может требовать: переселись,
      чтоб на всех не навлечь беду!
      
      Если охотишься вечером - молча добычу бей:
      Братьям ночную охоту срывать воем хвастливым не смей!
      
      Для себя, для волчат, для самки бей добычу, но проклят тот,
       Кто убьёт для забавы, и паче - кто человека убьет!
      
       Если ограбишь слабого - всё до конца не съедай:
       Жадности стая не любит: рожки да ножки отдай!
      
      Добыча Стаи - для Стаи: ешь ее там, где лежит,
       А кто хоть клочок унесет с собой - немедля будет убит!
      
      Добыча Волка - для Волка: ему и мясо, и честь.
       Без разрешения Волка другие не смеют есть!
      
      Право семьи - за Волчицей: любой из ее сыновей
      От каждой добычи долю для младших приносит ей.
      
      Право Пещеры - за Волком: отделившись от Стаи в свой час,
       Он только Совету подсуден, а братья ему не указ!
      
      За возраст, за мудрость, за силу, за четыре крепких клыка
      Во всем, что Закон не предвидел, закон - приказ Вожака!
      
      Вот вам 3аконы Джунглей. Все их - не счестъ никому
      Но сердце Закона,
       и лапа Закона,
       и зубы Закона -
       В одном: повинуйся ему!
      
      120. УТРЕННЯЯ ПЕСНЬ В ДЖУНГЛЯХ *
      
      Лишь миг назад твои глаза
      Ночной кормились тьмой,
      Но видишь тень? Подходит - день
      И нам пора домой
      Рассвет не пуст: в нём каждый куст,
      Сияньем обведён!
      Все, кто Законы Джунглей чтит,
      Вкушайте мирный сон!
      
      День переждать - да, время спать
      Охотникам ночным -
      И вот меж трав, к земле припав,
      Мы к логовам скользим.
      День дан волам, чтоб по полям
      Соху таскать кругом.
      Встаёт рассвет (страшнее нет!)
      Над алым озерцом.
      
      Шуршит, прощаясь с тишиной,
      Дыханье трав вокруг,
      Вот-вот настанет зной дневной
      И заскрипит бамбук.
      Нас день страшит, глаза слепит
      Нещадностью лучей!
      Ты слышишь - дик утиный крик:
      "День только для людей!"
      
      Жесток рассвет: на шкурах нет
      Росы - она сошла,
      А близ воды следы тверды,
      И вся трава светла!
      Проклятый свет покажет след,
      Что в глину впечатлён...
      Все, кто Законы Джунглей чтит,
      Вкушайте мирный сон!
      
      
      121.. . Вечерняя песнь в джунглях *
      
      Кружит Чиль-коршун, вестник тьмы
      Ночь нетопырь несёт,
      И до утра свободны мы:
      В загонах заперт скот.
      
      Да, славы час настал для нас:
      (Ура когтям и клыкам!)
      Все, кто Законы Джунглей чтит,
      Охоты доброй Вам!
      
      122. Охотничья песнь Сионийской Волчьей Стаи **
      
      Самбхур-олень протрубил на рассвете
      Раз и два и три,
      Олениха вскочила, и с нею дети -
      Раз, два, и три,
      Я ходил в разведку, и всё заметил -
      Раз, два и три...
      
      Самбхур-олень протрубил на рассвете
      Раз и два и три,
      И стае принёс я новости эти
      (Раз и два и три)
      И пошли мы по следу, пошли мы по следу
      Раз и два и три!
      
      Прозвучал охотничий клич нашей стаи
      Раз и два и три,
      Следов на траве мы не оставляем,
      (Раз два, три!)
      Сквозь тьму легко проникает глаз,
      О, громче! Подай же свой волчий глас!
      Раз и два и три!
      Слушай, о, слушай рассветный час!
      Добыча теперь не уйдёт от нас:
      Раз, два, три!
      
      123.. Дорожная песнь Бандар - логов -
       Обезьяньего народа.*
      
      Вот мы несёмся, одна за одной,
      На полпути меж землёй и луной!
      Видишь, как мы грациозно легки?
      Видишь четыре отличных руки?
      Все во вселенной завидуют нам,
      Нашим упругим, как луки, хвостам!
      Братец, ты сердишься? Всё - суета!
      Есть ли что в мире важнее хвоста?
      
      Вот мы толпою на сучьях сидим.
      Сколько великих мы дел совершим!
      Пусть мы пока лишь мечтаем о них, -
      Всё совершится в назначенный миг!
      Наши мечты - благороднее нет!
      Слушай шаги грандиозных побед!
      Цель так близка! Прочий мир - суета!
      Что есть на свете важнее хвоста?
      
      В мире подлунном - премудрости нет,
      Равной премудростям наших бесед!
      Да! Не слыхали ни птица, ни зверь,
      Истин, что мы возглашаем теперь!
      Славься наш разум, почти что людской!
      Всех превзошли мы своей трескотнёй!
      О, наша мудрость... Но, всё суета:
      Что есть на свете важнее хвоста?
      
      Так присоединяйся к нам,
       к рукам, скользящим по ветвям,
      То вверх, то вниз, как будто им даны крыла!
      Клянёмся шумом благородным,
       клянёмся мусором негодным,
      Поверь, поверь, нас ждут великие дела!
      
      
      
      
      124.. Прощанье джунглей с Маугли.*
      
      К людям Человек уходит,
      расскажи всем тварям в джунглях,
      Навсегда от нас уходит Младший Брат!
      Слушайте же и печальтесь, плачьте, о, народы джунглей:
      Кто сумеет воротить его назад?
      
      К людям Человек уходит! Плачет, покидая джунгли,
      Брат уходит навсегда, прощайтесь с ним!
      К людям Человек уходит (Как его любили джунгли!)
      Но ходить нам не дано путём людским!
      
      
      125.. ПЕСНЬ - УГРОЗА МАУГЛИ СЕЛЬЧАНАМ, *
      
      Я пошлю быстроногих лиан полки,
      Где росли хлеба, - там взойдут сорняки,
      И джунгли вытопчут ваши посевы,
      Рухнут балки домов, крыши в прах падут,
      И карелой, горькой зелёной и жадной карелой
       дворы зарастут.
      
      У ваших, обваленных бурей, ворот
      Будет петь свои гимны мой волчий народ,
      Станут змеи хранителями очагов,
      В заросших амбарах поселятся стаи нетопырей,
      И дикие дыни злой ненасытной карелы
       засыплют постели людей!
      
      Вы услышите поступь незримых бойцов,
      В пастухи я назначу вам братьев-волков,
      До восхода луны я с вас дань соберу,
      Будут вепри в полях бродить,
      пренебрегая межами,
      И карела, карела рассыплет без счёта семян,
      там где женщины ваши рожали.
      
      Вам останутся жалкие колоски: я урожай сниму,
      И тогда увидите вы, что я, а не вы настоящий хозяин ему,
      Станете вы колоски подбирать:
      больше некому будет пахать,
      И олени пройдут по полям иссохшим и рыжим,
      И заросли горькой жадной зелёной карелы
      Останутся вам вместо хижин.
      .................................................................
      Я наслал быстроногих лиан полки,
      Где росли хлеба там взошли сорняки,
      И деревья корнями на вас наступают,
      Валятся балки домов, и карелой -
      Горькой зелёной и жадной карелой
      ваши дворы зарастают!
      
      126. Поучения Балу *
      
      Красота леопарда - пятна, гордость быка - рога,
      Будь же всегда аккуратным: блеск шкуры пугает врага.
      
      Если буйвол тебе угрожает, или олень поддел,
      Эту новость любой из нас знает, не отрывай от дел,
      
      Чужих малышей не трогай: приветствуй как братьев своих,
      Ведь может вдруг оказаться, что Медведица - мама их!
      
      "Я - герой!" восклицает волчонок, первой добычей гордясь.
      Он малыш, а Джунгли бескрайны,
       пусть потешится в этот раз!
      
      
      127. ПЕСНЯ МАЛЕНЬКОГО ОХОТНИКА-ГОНДА *
      
      Мор-павлин ещё спокоен, и мартышкам - нет заботы,
      Коршун-Чиль ещё кружится в облаках,
      Но скользят по джунглям пятна, но в ветвях вздыхает что-то
      Это страх к тебе крадётся, это страх...
      
      Тень внимательная ближе, меж стволами подползая,
      Шёпот ширится и прячется в кустах...
      Пот на лбу твоём, и пальцы сводит судорога злая -
      Это страх к тебе крадётся, это страх!
      
      Над горой поднявшись, месяц озарит ребристым светом
      Тропки мрачные и тени на ветвях,
      И натужно джунгли дышат знойной ночью до рассвета...
      Это страх к тебе подходит, это страх!
      
      На колено! Лук натянут, но летят бесцельно стрелы,
      Но копьё дрожит в расслабленных руках,
      Над тобой смеются джунгли, и лицо окаменело...
      Это страх, подкрался ближе, это страх!
      
      А когда ночная буря сосны крепкие ломает,
      И ревущих ливней шквалы плетью бьются на стволах,
      Громче гонга грозный голос всё кругом перекрывает -
      Это страх в тебя вселился, это страх.
      
       128.. Песнь Коршуна Чиля. *
      
      Вас, компаньоны мои и друзья, ночь унесла с собой.
      (Чиль! Ждите Чиля!)
      К вам я лечу, просвистать о том, что кончен кровавый бой.
      ( Вы - авангард Чиля!)
      Снизу вы посылали мне весть о добыче, вами убитой,
      Сверху я посылал вам весть, о том, где стучат копыта.
      Вот он, конец всех на свете путей...
      И молчат голоса друзей.
      
      Вы, кто с громким охотничьим кличем
       гнал, настигал добычу,
      (Чиль! Ждите Чиля! )
      Вы, кто стремглав вылетал из тени,
       вцепляясь в глотку оленя,
      (Вы, авангард Чиля!)
      Вас, кто острых рогов избег,
       осилила смерть - окончен ваш век.
      Вот он, конец всех на свете путей!
      Конец охоты твоей...
      
      Вы, компаньоны мои и друзья, погибли, и мне вас жаль...
      (Чиль! Ждите Чиля!)
      Я лечу устроить ваш гордый покой, и разделить печаль.
      (Вы, авангард Чиля!)
      Вот на мёртвом мёртвый лежит,
       пасть окровавлена, зрак раскрыт...
      Вот он, конец всех на свете путей,
      Пир для моих гостей!
      
      ========
      
      
      ВСТАВНЫЕ СТИХИ
       ИЗ РАЗНЫХ ПРОЗАИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ
      
      
      
      
      129. ЦЫГАНСКАЯ ТРОПА
      
      На тёмный хмель летит мотылёк,
      На светлый клевер - пчела,
      Но к цыганской крови цыганскую кровь
      Отвеку судьба вела.
      
      К цыганской крови - цыганскую кровь!
      Отвеку покорна судьбе,
      Весь мир обойдёт бродяжья тропа,
      И снова вернётся к тебе.
      
      Из темных селений оседлых людей,
      Где грязь да серый туман,
      Рассвет зовёт за край земли:
      Уходи, уходи, цыган!
      
      К подсохшим болотам - вепрь лесной,
      Красный журавль - в камыши,
      Но цыганка - только к цыгану,
      На зов бродяжьей души.
      
      Змея - к растресканным скалам,
      Олень - на простор степной,
      Но цыганка - только к цыгану,
      И - вместе тропой одной.
      
      Тропой одной, вдвоём, вдвоём,
      Мы в ясном просторе морском
      По всем перекрёсткам цыганской судьбы
      Мир обойдём кругом.
      
      Будь верен судьбе цыганской,
      Там, где айсбергов синий ад,
      Где борта кораблей смерти белей,
      И мёрзлые снасти скрипят.
      
      Будь верен судьбе цыганской,
      Под блеском Южных Планет,
      Где ветер ночной Господней метлой
      Заметает полярный свет.
      
      Будь верен судьбе цыганской,
      Где закат уходит на дно,
      И на рыжей волне джонки пляшут в огне,
      А Восток и Запад - одно.
      
      Будь верен судьбе цыганской
      Там, где молкнут все голоса,
      И опаловый зной сдавил тишиной
      Магнолиевые леса.
      
      Ястреб - в ясное небо,
      В глухие заросли - лось,
      Но мужское сердце - к женскому сердцу,
      Отвеку так повелось,
      
      Мужское сердце, к женскому сердцу...
      Скорей догорай, мой костёр!
      Рассвет зовёт - он целый мир
      У наших ног распростёр!
       пер. В. Бетаки
      
      130.. Цыганские телеги. *
      
      Если ты не потомок тех вольных людей,
      Что воруют и днём и в ночи,
      На два оборота сердце замкни
      И в кусты зашвырни ключи.
      Или так замуруй под каминной плитой
      Чтоб никогда не найти,
      И шествуй законопослушной стезёй
      По протоптанному пути.
      Ты можешь стоять у своих дверей,
      Слушать скрип цыганских телег,
      Но жить жизнью роми - вольных людей -
      Не смогут джорджи вовек!
      
      Если нет цыганской крови в тебе,
      Той, что душу ведёт за собой,
      Будь благодарен своей судьбе,
      Занимайся своей землёй,
      Когда надо вспаши, что надо посей,
      Образцовым хозяином будь,
      Запретив послушной душе своей
      Даже в мыслях пускаться в путь!
      Ты можешь, застыв над миской своей,
      Слушать скрип цыганских телег,
      Но любить любовью вольных людей,
      Не смогут джорджи вовек!
      
      Если нет у тебя цыганских очей,
      Тех, что только бесслёзным даны,
      Ночевать под открытым небом не смей,
      Звёзды выжгут все твои сны!
      Сквозь раму окна на луну гляди,
      И с погодой считайся, дружок:
      Ни под дождик полуночный не выходи,
      Ни в рассвет на росиситый лужок!
      Можешь съёжиться и глаза закрыть
      Слыша скрип цыганских телег,
      Потому что как вольные роми бродить
      Не смогут джорджи вовек.
      
      Если ты происходишь не от цыган,
      Для которых нет смены времён,
      Уважай свои власти и свой карман,
      Имя доброе и закон,
      Чередуй время бодрствованья и сна,
      И живи до скончанья дней,
      А помрёшь - посмеются и Бог и жена
      И цыгане над жизнью твоей.
      Ты на сером кладбище будешь лежать
      Слыша скрип цыганских телег,
      Потому что как вольный цыган умирать
      Не смогут джорджи вовек.
       Пер. В. Бетаки
      
      
       131.. Блудный сын *
      
      Ну вот и пришёл я домой опять,
      Так рады мне все: я с семьёй опять
      И всем-то я свой да родной опять
      (Забыт и прощён мой позор!)
      Отец созывает гостей на меня
      Тельца заколол пожирней для меня,
      Но свиньи-то право милей для меня,
      Мне лучше б на скотный двор!
      
      А как я изящно одет, смотри
      Аж в братних глазах молодец, смотри!
      Живя средь свиней, наконец, смотри
      Сам станешь свиньёй, или нет?
      Ушел я с котомкой с худым кошельком
      И хлеб жрал такой, что вам тут не знаком
      И слава-то Богу: мне в горле ком -
      Чопорный ваш обед!
      
      Отец мне советы даёт без конца.
      Брат дуется да и орёт без конца
      Мать Библию в руки суёт без конца,
      Так хочется всех послать,
      Дворецкий едва замечает меня,
      И мой же лакей презирает меня:
      Моральным уродом считает меня...
      Ох, тошно, - не рассказать!
      
      Пусть всё что имел, я растратил, ну да.
      Шиш нажил себе в результате, ну да.
      И нечего мне показать им, ну да,
      Но я ведь такой не один...
      Твердят о деньгах, - тьма обид на меня,
      Мол жизнь прожигал, - сразу видно меня
      Но только забыли, кто выгнал меня
      За то, что я младший сын!
      
      Ну, лохом и был и казался я,
      На ловких людей нарывался я,
      Грошей распоследних лишался я -
      Теперь - замани калачём!
      Как холод и голод терпеть, я узнал,
      Работать за жалкую медь - я узнал,
      Со свиньями дело иметь, - я узнал
      Всё знаю теперь, что почём!
      
      К работе своей я вернусь опять
      Но больше уж не попадусь опять,
      И к вам уже не возвращусь опять
      Я сам себе господин!
      Прощай же отец, долго жить тебе,
      Мать, я напишу, может быть, тебе
      Поверь, не хочу я хамить тебе,
      Но, братец мой - сукин сын!
      пер. В. Бетаки
      
       132 ГОРОДА И ТРОНЫ И СТРАНЫ... *
      
      Города и троны и страны
      Для Времён - пустяки:
      Эфемерны, непостоянны
      Как мотыльки.
      Но свежая почка рада
      Радовать нас всегда:
      Подымаются в разных странах
      Новые города.
      
       Сдан временам на милость
      Их расцвет
      Не поймёт даже, что изменилось
      За горстку лет.
      Но в силу ничтожности знанья,
      (Ох, важный вид!)
      Недельное существованье
      Вечным назвать спешит.
      
      Так время, доброе всё же
      К сущему в мире мглы,
      Сочтёт, что мы слепы столь же
      Сколь и смелы,
      И справя над нами тризну,
      Не возразит,чтоб тут
      Сказал призраку призрак:
      "Смотри, ведь навеки - наш труд"
      
       пер. В. Бетаки
      
      
      138. Песня галерных рабов
      
       Мы гребли за вас и против течений и в штили,
      когда паруса повисали, и когда с неба хлестала вода...
      И вы не отпустите нас никогда?
      
      Раньше вас мы взбегали на борт, если враг вас преследовал,
       мы питались хлебом и луком, когда вы захватывали богатые города.
      Капитаны расхаживали по палубам в солнечную погоду и распевали песни,
      а мы были в трюмах, усталые, как всегда...
      Мы слабели, на весла склонясь подбородками, но вы никогда не видали,
      чтоб мы отдыхали, ведь мы продолжали
       раскачиваться в ритме весел туда и сюда...
      И вы не отпустите нас никогда?
      
      И вальки наших весел становились от соли как шкура акулы,
      наши колени соль разъедала до самой кости, наши волосы присыхали ко лбам,
      а губы изрезаны были трещинами до самых десен, и мы не могли грести
       а вы плетьми нас хлестали: мол, соль - не беда...
      И вы не отпустите нас никогда?
      
      Но в какой-нибудь миг мы исчезнем из вёсельных портов,без следа,
      как сбегающая с лопастей весел вода,
      И пусть вы другим гребцам прикажете гнаться за нами, но скорей вы изловите волны веслом, или шкотами свяжете ветер, чем догоните нас.
      "Эй, куда?!!"
      И вы не отпустите нас н и к о г д а ?
       пер. В. Бетаки
      
      
      
      142 Холодное железо
      
       Серебро - для девушек, золото - для дам,
       Медь исправно служит искусным мастерам".
      ''Нет, Господи, - сказал барон, холл оглядев пустой,ќ
      Холодному железу подвластен род людской!"
      
      Против Короля он предательски восстал,
      Замок сюзерена осадил вассал,
      Но пушкарь на башне пробурчал: "Постой
      Железу, железу подвластен род людской!"
      
      Горе и Барону и рыцарям его:
      Безжалостные ядра не щадили никого,
      Закован в цепи пленник, не шевельнуть рукой:
      Холодному железу подвластен род людской!
      
      Король сказал "Не хочется держать тебя в плену,
      Что, если я отпущу тебя и меч тебе верну?
      "О, нет, - Барон ответил, - не смейся надо мной:
       Холодному железу подвластен род людской!".
      
      Слезы - для трусливого, просьбы - для глупца,
      Петля - для шеи, гнущейся под тяжестью венца...
      Мне не остается надежды никакой:
       Холодному железу подвластен род людской!
      
      И вновь обратился к нему Король - мало таких королей! -
      "Вот хлеб, вино, садись со мной, спокойно ешь и пей!
       Садись же во имя Марии, подумаем с тобой
       Как может быть железу подвластен род людской!
      
      Благословил Он Хлеб и Вино, и тут же Хлеб преломил,
      Своею рукою подал ему, и тихо проговорил:
      "Смотри! Мои руки гвоздями пробиты -
      там, за стеной городской,
      Видно по ним, что и вправду железу
       подвластен род людской...
      
      Раны - для отчаянного, битва - для бойца,
      Бальзам - для тех, кому ложь и грех
      в кровь истерзали сердца,
      Прощаю тебе измену, с почетом отправлю домой
      Во имя Железа, Которому подвластен род людской!"
      
      "Корона - тому, кто её схватил,
       держава - тому, кто смел,
      Трон - для того, кто сел на него
       и удержаться сумел?
      "О, нет, - барон промолвил, -
       склоняясь в часовне пустой -
      Воистину железу подвластен род людской:
      Железу с Голгофы подвластен род людской!"
      
       пер. В. Бетаки
      
      143.. ПРЕССА *
      
      Скорей про море забудет моряк,
      Артиллерист - про пушки,
      Масон забудет свой тайный знак,
      И девушка - побрякушки,
      Ерушалàим забудет еврей,
      Монах - господню мессу,
      Невеста платье забудет скорей,
      Чем мы ежедневную прессу.
      
      Тот кто стоял полночной порой
      Под штормовым рёвом,
      Кто меньше своей дорожил душой,
      Чем свежим печатным словом,
      Когда ротационный мастодон
      Пожирает во имя прогресса
      Милю за милей бумажный рулон -
      Тот знает, что значит пресса.
      
      Ни любовь ни слава не соблазнят
      Боевого коня перед боем.
      Да пусть хоть архангелы в небе трубят, -
      Мы останемся сами собою:
      Кто хотя бы однажды сыграл в ту игру,
      Кто после ночного стресса
      Трубку спокойно курил поутру
      Тому подчиняется пресса !
      
      Дни наших трудов никто не сочтёт,
      ("Таймс" не зря творит времена!)
      Если молнии кто-то из нас разошлёт -
      Им власть над землей дана!
      Дать павлину хвастливому хвост подлинней?
      И слону не прибавить ли весу ?
      Сиди! Владыки людей и вещей
       Только Мы, кто делает прессу!
      
      Папа римский проглотит свой же запрет,
      Президенты примолкнут тоже,
      Вот раздулся пузырь - и вот его нет !
      Кто ещё кроме нас это может?
      Так помни, кто ты, и над схваткой стой
      Без мелочного интереса:
      Над гордыней тронов, над всей суетой -
      Преса. Пресса. Пресса.
      
      пер. В. Бетаки
      
      
       145. Просьба *
       (Послесловие к каждому собранию стихов Р.Киплинга)
      
      Что ж, ежели мой труд тебе
      Понравился - так вот:
      Не беспокой меня в той тьме,
      Что и тебя сглотнёт.
      
      А если вспомнишь вдруг на миг -
      Напрасно не тревожь:
      Ты только из моих же книг
      Всё про меня поймёшь!
      
      Пер. В. Бетаки
      
      
      ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ
      ОООООООООООООООООООООООООООООООО
      
      
      
      Казарменнпые баллады часть 2 (1896 год)
      
      BARRACK-ROOM BALLADS. РART .2
      
      
      77. Вступление к "казарменным балладам"
       в книге "Семь морей"
      
      Гомер сломал и бросил лиру,
      А песнь, что пели все края,
      Он просто спёр на радость миру,
      Пришёл и взял! Совсем как я!
      
      Матросы, девки на базарах,
      В шуршанье ветра, волн, травы
      Узнав напевы песен старых,
      Смолчали - ну совсем как вы!
      
      Что спёр, то спёр! Он знал, что знали,
      Но ни контрактов, ни тюрьмы:
      Все заговорщицки мигали,
       А он - в ответ. Совсем как мы.
      
      Пер. В. Бетаки
      
      96. Послание к книге "Семь морей"
      
      Когда на последней картине земной
      выцветет кисти след,
      Засохнут все тюбики и помрёт
      последний искусствовед,
      Мы отдохнём десяток веков, и вот в назначенный час,
      Предвечный Мастер всех Мастеров
      за работу усадит нас.
      
      Тогда будет каждый, кто мастером был,
       на стуле сидеть золотом
      И по холстине в десяток миль
       писать кометным хвостом.
      И не чьи-то писать портреты -
      Магдалину, Павла, Петра,
      И не знать, что значит усталость,
      век за веком, с утра до утра.
      
      И только Мастер похвалит нас,
       и упрекнёт только он,
      И никого тогда не прельстит ни денег,
       ни славы звон,
      Только радость работы на Новой Звезде:
       дано будет каждому там
      Во имя Творца сотворить свой мир
       таким, как видит он сам
      
      пер. В. Бетаки
      
      
       ДОПОЛНЕНИЯ
      
      5 стихотворений из юношеской книги
      " Штабные песенки и др. стихотворенья".
       ("Департаментские песни")
      
      
      
      
      97. "Основной итог".*
      
      Изменилась ли Европа
      Со времён питекантропа?
      Некий предок, тот, чей лук был подлинней,
      Даже с мамонтом сражался:
      Носом к носу с ним встречался,
      И, как мы, плевать хотел на всех людей:
      
      Лодку лучшую оттяпал,
      Бабу лучшую захапал,
      И чужой добычи кучу отхватил,
      Кем-то вырезанный идол
      За свою работу выдал,
      И улёгся в самой классной из могил.
      
      А пройдоха, что когда-то
      Стал папашей плагиата,
      Заслужил хвалу и честь от короля!
      Фавориты и воры
      Правят нами с той поры,
      Как себя считала девушкой земля.
      
      В чём, скажите без обиды,
      Тайна некой пирамиды?
      Да, один подрядчик был других шустрей,
      Он сумел спереть казённых
      Пару-тройку миллионов,
       И в Египте стал богаче всех людей.
      А Иосиф? Продвиженье
      До Начальника Снабженья
      И ему не вредно было, ей же ей!
      
      Извините, эта песня
      Не новей, не интересней
      Тех, что самый дальний предок распевал,
      Таковы уж человеки:
      Ныне, присно и вовеки
      Воровство на этом свете правит бал!
      
      пер. В. Бетаки
      
      
      99. ДУРЕНЬ *
      
      Жил-был дурень. Вот и молился он
      ( Точно как я или ты!)
      Кучке тряпок, в которую был влюблён,
      Хоть пустышкой был его сказочный сон,
      Но Прекрасной Дамой называл её он
      (Точно как я или ты.)
      
      Да, растратить года и без счёта труда,
      И ум свой отдать и пот,
      Для той, кто про это не хочет и знать,
      А теперь то мы знаем, - не может знать,
      И никогда не поймёт.
      
      Дурней влюблённых на свете не счесть
      (Таких же, как я или ты),
      Загубил он юность, и гордость и честь
      (А что у дурней таких ещё есть?)
      Ибо дурень - на то он дурень и есть..
      (Точно как я и ты)
      
      Дурню трудно ли всё что имел потерять,
      Растранжирить за годом год,
      Ради той, кто любви не хочет и знать
      А теперь-то мы знаем - не может знать
      И никогда не поймёт.
      
      Дурень шкуру дурацкую потерял,
      (Точно как я или ты),
      А могло быть и хуже, ведь он понимал,
      Что потом уж не жил он, а существовал,
      (Так же как я и ты)
      
      Ведь не горечь стыда, даже так - не беда
      (Разве что-то под ложечкой жжёт!)
      Вдруг понять, что она не хотела понять,
      А теперь-то мы поняли - не умела понять,
      И ничего не поймёт.
       пер. В. Бетаки
      
      
      101. МОЛИТВА ВЛЮБЛЁННЫХ
      
      Серые глаза... И вот -
      Доски мокрого причала...
      Дождь ли? Слёзы ли? Прощанье.
      И отходит пароход.
      Нашей юности года...
      Вера и Надежда? Да -
      Пой молитву всех влюблённых:
      Любим? Значит навсегда!
      
      Чёрные глаза... Молчи!
      Шёпот у штурвала длится,
      Пена вдоль бортов струится
      В блеск тропической ночи.
      Южный Крест прозрачней льда,
      Снова падает звезда.
      Вот молитва всех влюблённых:
      Любим? Значит навсегда!
      
      Карие глаза - простор,
      Степь, бок о бок мчатся кони,
      И сердцам в старинном тоне
      Вторит топот эхом гор...
      И натянута узда,
      И в ушах звучит тогда
      Вновь молитва всех влюблённых:
      Любим? Значит навсегда!
      
      Синие глаза... Холмы
      Серебрятся лунным светом,
      И дрожит индийским летом
      Вальс, манящий в гущу тьмы.
      - Офицеры... Мейбл... Когда?
      Колдовство, вино, молчанье,
      Эта искренность признанья -
      Любим? Значит навсегда!
      
      Да... Но жизнь взглянула хмуро,
      Сжальтесь надо мной: ведь вот -
      Весь в долгах перед Амуром
      Я - четырежды банкрот!
      И моя ли в том вина?
      Если б снова хоть одна
      Улыбнулась благосклонно,
      Я бы сорок раз тогда
      Спел молитву всех влюблённых:
      Любим? Значит - навсегда...
      
      пер. В. Бетаки
      
      
      7 стихотворений из книги "Пять наций"
       103. Дворец *
      
      Когда был я Царём и Строителем, испытанным в мастерстве,
      Я повелел котлован копать, чтоб дворец построить себе.
      Вдруг в раскопе открылись руины дворца, и когда отрыли порог,
      Стало видно всем, что такой дворец только царь построить и мог
      
      Никакого не было плана, а стены - разбегались туда - сюда,
      То кривой коридор, то зал пятигранный, то лестница в никуда...
      Кладка была небрежной и грубой, но каждый камень шептал:
      "Придёт за мной строитель иной - Скажите, я это знал".
      
      И стройка шла, и был у меня точный план всех работ,
      Я спрямлял углы, я менял столбы, переделывал каждый свод,
      Даже мрамор его я на известь пустил, от начала и до конца
      Пересматривал я все и труды и дары скромного мертвеца.
      
      Не браня и не славя работу его, но вникая в облик дворца,
      Я читал на обломках снесённых стен
       сокровенные мысли творца:
      Где поставить контрфорс, возвести ризалит,
       я был в гуще его идей,
       Прихотливый рисунок его мечты я читал на лицах камней.
      ...................................................................................................
      Да был я Царём и Строителем, но - в славе гордого дня -
      Был исполнен Закон: из тьмы времён, Слово дошло до меня:
      И было то Слово: "Ты вополнил долг, дальше - запрещено:
      Другому зодчему сей дворец, тебе продолжать не дано"
      
       И я рабочих велел отозвать от мешалок, лебёдок, лесов,
      И работу свою поручил я судьбе неисчислимых годов.
       И последнее дело своё свершил , на камне награвировал:
      "Придёт за мной строитель иной - скажите, я это знал."
      пер. В. Бетаки
      
      
      5 стихотворений из книги "Межвременье"
      
      109. БЛАГОДЕТЕЛИ *
      
      Что стоит мир культуры всей,
      Все светлые умы,
      Перед бессмыслицей вещей
      Что видим нынче мы?
      
      Зачем картина, проза, стих,
      Когда в недобрый час.
      Природа в меру сил своих
      Уничтожает нас?
      
       Нет, не жратва, и не питьё,
       Не заповедь на досках,
       А творческая мысль! - Её
       Родили боль и страх.
      
      С того и начался людей
      Богоподобный род:
      Рука длинней да зуб острей,
      И кто кого возьмёт!
      
      Нет, не жратва и не питьё -
       Велели боль и страх
      Пращу придумать и копьё
      В дрожащих сжать руках!
      
      Бессильны стали нож и зуб
      Против копья, но вдруг
      Какой-то тип (зело не глуп!)
      Зачем-то сделал лук.
      
      Броню со страху и со зла
      Как не изобретёшь?
      Никчёмны камень и стрела,
      Как прежде зуб и нож -
      
      Лафа кто панцирь укупил,
      И горе беднякам,
      Но некто совестливый был,
      И порох сделал нам!
      
       И лук и панцирь тут исчез,
      И меч и шлем пропал,
      Всех, кто в доспехах или без,
      Дым пушек уравнял.
      
      Когда ж за психов-королей,
      Людей погибли тьмы,
      Тогда устали от вещей.
      И устрашились мы
      
      Диктату времени пора
      Зов древний подчинить:
      Лук-панцирь как-нибудь с утра
      И пушку отменить!
      
      Нето любой тиран готов,
      (Толпа любая - тож!)
      Враз все плоды людских трудов
      Угробить ни за грош!
      
      Ведь человек, собой же сбит
      С естественных путей,
      И протестует и дрожит
      От ярости вещей.
       пер. В. Бетаки
      
      110.Россия - пацифистам.
      
      Бог с вами, мирные джентльмены! Страха вам не понять.
      Оставьте на минутку спорт, чтоб мертвых не нарожать!
      Мёртвые армии и города, без счета и забот...
       А там, беспечные господа, а что потом вас ждет?
       Споем, что ли!
      
      Землю вскопай для усталых солдат:
       Нет ведь у них земли!
      Отдайте им всё, что они хотят!
      Но кто будет следующим, господа
      За теми, что в ямы легли?
      
      Бог с вами, мирные джентльмены! Нам только дорогу открой
      Пойдём копать народам могилы с Англию величиной!
      История, слава, гордость и честь, волны семи морей -
      Всё, что сверкало триста лет, сгинет за триста дней!
       Споем, что ли?
      
      Замёрзшие толпы бензином польём,
      Пусть хоть в последнем сне
      Немного погреется бедный народ...
      А кто будет следующим, господа,
      Гореть в погребальном огне?
      
      Бог с вами, мудрые джентльмены! Да будет легок ваш сон!
      Ни звука, ни вздоха, ни тени не оставим для новых времен!
      Разве что отзвуки плача, разве что вздохи огней,
      Разве что бледные тени втоптанных в грязь людей!
      Споем, что ли!
      
      Хлеба, хлеба голодным,
      Тем, кто в бою падет!
      Дайте им корм вместе с ярмом!
       А кто же следующий, господа,
       За похлебку в рабство пойдет?
      
      Бог с вами, резвые джентльмены! Веселитесь в своем углу,
      Когда превратится и ваша держава в мусор, кровь и золу:
      Ни оружия, ни надежды, ни жратвы, ни зимы, ни весны -
      Останется разве что имя канувшей в Лету страны!
       Споем, что ли?
      
       Головы, руки, ноги
       Зароем, и пусть лежат!
      Вот так мы хороним свой бывший народ...
      А кто канет следующим, господа,
      С вашей доброй помощью в ад?
      пер. В. Бетаки
      
      
      113. ОЧЕНЬ СТАРАЯ ПЕСНЯ
      " ...ибо прежде Евы была Лилит "
      
      Никогда не любил ты тех глаз голубых,
      Так зачем же ты лжёшь о любви к ним?
      Ведь сам ты бежал от верности их,
      Чтоб навсегда отвыкнуть!
      
      Никогда её голоса ты не любил,
      Что ж ты вздрагиваешь от него?
      Ты весь её мир изгнал, отделил,
      Чтоб не знать о ней ничего.
      
      Никогда не любил ты волос её шёлк,
      Задыхался и рвался прочь,
      Их завеса - чтоб ты от тревог ушёл -
      Создавала беспечную ночь!
      
       - Да знаю, сам знаю...Сердце разбить -
      Тут мне не нужно совета.
      - Так что же ты хочешь? - А разбередить
       Старую рану эту!
      пер. В. Бетаки
      
      Вставные стихи
      из разных прозаических книг,
      никогда не включавшиеся автором
      в сборники стихов
      
       СТИХИ
      
      К рассказам о "МАУГЛИ"
       из "КнигиДжунглей"
      (кроме кратких эпиграфов)
      .
      
      
      119. Законы джунглей.
      
      Вот вам законы Джунглей, вечные как небосвод.
      Волк, соблюдающий их - блажен, нарушивший их - умрет!
      
       Закон, как лиана вокруг ствола, обвился вокруг всего:
       Сила стаи - в любом из волков, и в стае - сила его!
      
      Купайся каждое утро, вдоволь пей, но без жадности пей.
      Помни: для сна существуют дни,
      для охоты - прохлада ночей.
      
      За тигром шакал доедает, но позор твоим волчьим усам,
       Если ты, одногодок, не смеешь выходить на охоту сам!
      
      Будь в мире с владыками Джунглей,
       с Багирой, Шер-Ханом, Балу,
       Не тревожь Молчаливого Хати и Вепря в его углу.
      
      Если стая навстречу стае идет по тропе лесной,
       Рычать подожди: пусть лучше вожди
       столкуются меж собой.
      
      Сражаясь с волком из Стаи, бейся наедине,
      Чтоб Стая не поредела в междоусобной войне
      
      Право волчонка-подростка у любого кусок попросить:
      Каждый, убивший добычу, должен его накормить!
      
      Логово Волка - крепость от веку и навсегда:
      Ни Вожак, ни члены Совета не смеют войти туда!
      
      Логово Волка - крепость, но если оно на виду,
      Совет может требовать: переселись,
      чтоб на всех не навлечь беду!
      
      Если охотишься вечером - молча добычу бей:
      Братьям ночную охоту срывать воем хвастливым не смей!
      
      Для себя, для волчат, для самки бей добычу, но проклят тот,
       Кто убьёт для забавы, и паче - кто человека убьет!
      
       Если ограбишь слабого - всё до конца не съедай:
       Жадности стая не любит: рожки да ножки отдай!
      
      Добыча Стаи - для Стаи: ешь ее там, где лежит,
       А кто хоть клочок унесет с собой - немедля будет убит!
      
      Добыча Волка - для Волка: ему и мясо, и честь.
       Без разрешения Волка другие не смеют есть!
      
      Право семьи - за Волчицей: любой из ее сыновей
      От каждой добычи долю для младших приносит ей.
      
      Право Пещеры - за Волком: отделившись от Стаи в свой час,
       Он только Совету подсуден, а братья ему не указ!
      
      За возраст, за мудрость, за силу, за четыре крепких клыка
      Во всем, что Закон не предвидел, закон - приказ Вожака!
      
      Вот вам 3аконы Джунглей. Все их - не счестъ никому
      Но сердце Закона,
       и лапа Закона,
       и зубы Закона -
       В одном: повинуйся ему!
      
      120. УТРЕННЯЯ ПЕСНЬ В ДЖУНГЛЯХ *
      
      Лишь миг назад твои глаза
      Ночной кормились тьмой,
      Но видишь тень? Подходит - день
      И нам пора домой
      Рассвет не пуст: в нём каждый куст,
      Сияньем обведён!
      Все, кто Законы Джунглей чтит,
      Вкушайте мирный сон!
      
      День переждать - да, время спать
      Охотникам ночным -
      И вот меж трав, к земле припав,
      Мы к логовам скользим.
      День дан волам, чтоб по полям
      Соху таскать кругом.
      Встаёт рассвет (страшнее нет!)
      Над алым озерцом.
      
      Шуршит, прощаясь с тишиной,
      Дыханье трав вокруг,
      Вот-вот настанет зной дневной
      И заскрипит бамбук.
      Нас день страшит, глаза слепит
      Нещадностью лучей!
      Ты слышишь - дик утиный крик:
      "День только для людей!"
      
      Жесток рассвет: на шкурах нет
      Росы - она сошла,
      А близ воды следы тверды,
      И вся трава светла!
      Проклятый свет покажет след,
      Что в глину впечатлён...
      Все, кто Законы Джунглей чтит,
      Вкушайте мирный сон!
      
      
      121.. . Вечерняя песнь в джунглях *
      
      Кружит Чиль-коршун, вестник тьмы
      Ночь нетопырь несёт,
      И до утра свободны мы:
      В загонах заперт скот.
      
      Да, славы час настал для нас:
      (Ура когтям и клыкам!)
      Все, кто Законы Джунглей чтит,
      Охоты доброй Вам!
      
      122. Охотничья песнь Сионийской Волчьей Стаи **
      
      Самбхур-олень протрубил на рассвете
      Раз и два и три,
      Олениха вскочила, и с нею дети -
      Раз, два, и три,
      Я ходил в разведку, и всё заметил -
      Раз, два и три...
      
      Самбхур-олень протрубил на рассвете
      Раз и два и три,
      И стае принёс я новости эти
      (Раз и два и три)
      И пошли мы по следу, пошли мы по следу
      Раз и два и три!
      
      Прозвучал охотничий клич нашей стаи
      Раз и два и три,
      Следов на траве мы не оставляем,
      (Раз два, три!)
      Сквозь тьму легко проникает глаз,
      О, громче! Подай же свой волчий глас!
      Раз и два и три!
      Слушай, о, слушай рассветный час!
      Добыча теперь не уйдёт от нас:
      Раз, два, три!
      
      123.. Дорожная песнь Бандар - логов -
       Обезьяньего народа.*
      
      Вот мы несёмся, одна за одной,
      На полпути меж землёй и луной!
      Видишь, как мы грациозно легки?
      Видишь четыре отличных руки?
      Все во вселенной завидуют нам,
      Нашим упругим, как луки, хвостам!
      Братец, ты сердишься? Всё - суета!
      Есть ли что в мире важнее хвоста?
      
      Вот мы толпою на сучьях сидим.
      Сколько великих мы дел совершим!
      Пусть мы пока лишь мечтаем о них, -
      Всё совершится в назначенный миг!
      Наши мечты - благороднее нет!
      Слушай шаги грандиозных побед!
      Цель так близка! Прочий мир - суета!
      Что есть на свете важнее хвоста?
      
      В мире подлунном - премудрости нет,
      Равной премудростям наших бесед!
      Да! Не слыхали ни птица, ни зверь,
      Истин, что мы возглашаем теперь!
      Славься наш разум, почти что людской!
      Всех превзошли мы своей трескотнёй!
      О, наша мудрость... Но, всё суета:
      Что есть на свете важнее хвоста?
      
      Так присоединяйся к нам,
       к рукам, скользящим по ветвям,
      То вверх, то вниз, как будто им даны крыла!
      Клянёмся шумом благородным,
       клянёмся мусором негодным,
      Поверь, поверь, нас ждут великие дела!
      
      
      
      
      124.. Прощанье джунглей с Маугли.*
      
      К людям Человек уходит,
      расскажи всем тварям в джунглях,
      Навсегда от нас уходит Младший Брат!
      Слушайте же и печальтесь, плачьте, о, народы джунглей:
      Кто сумеет воротить его назад?
      
      К людям Человек уходит! Плачет, покидая джунгли,
      Брат уходит навсегда, прощайтесь с ним!
      К людям Человек уходит (Как его любили джунгли!)
      Но ходить нам не дано путём людским!
      
      
      125.. ПЕСНЬ - УГРОЗА МАУГЛИ СЕЛЬЧАНАМ, *
      
      Я пошлю быстроногих лиан полки,
      Где росли хлеба, - там взойдут сорняки,
      И джунгли вытопчут ваши посевы,
      Рухнут балки домов, крыши в прах падут,
      И карелой, горькой зелёной и жадной карелой
       дворы зарастут.
      
      У ваших, обваленных бурей, ворот
      Будет петь свои гимны мой волчий народ,
      Станут змеи хранителями очагов,
      В заросших амбарах поселятся стаи нетопырей,
      И дикие дыни злой ненасытной карелы
       засыплют постели людей!
      
      Вы услышите поступь незримых бойцов,
      В пастухи я назначу вам братьев-волков,
      До восхода луны я с вас дань соберу,
      Будут вепри в полях бродить,
      пренебрегая межами,
      И карела, карела рассыплет без счёта семян,
      там где женщины ваши рожали.
      
      Вам останутся жалкие колоски: я урожай сниму,
      И тогда увидите вы, что я, а не вы настоящий хозяин ему,
      Станете вы колоски подбирать:
      больше некому будет пахать,
      И олени пройдут по полям иссохшим и рыжим,
      И заросли горькой жадной зелёной карелы
      Останутся вам вместо хижин.
      .................................................................
      Я наслал быстроногих лиан полки,
      Где росли хлеба там взошли сорняки,
      И деревья корнями на вас наступают,
      Валятся балки домов, и карелой -
      Горькой зелёной и жадной карелой
      ваши дворы зарастают!
      
      126. Поучения Балу *
      
      Красота леопарда - пятна, гордость быка - рога,
      Будь же всегда аккуратным: блеск шкуры пугает врага.
      
      Если буйвол тебе угрожает, или олень поддел,
      Эту новость любой из нас знает, не отрывай от дел,
      
      Чужих малышей не трогай: приветствуй как братьев своих,
      Ведь может вдруг оказаться, что Медведица - мама их!
      
      "Я - герой!" восклицает волчонок, первой добычей гордясь.
      Он малыш, а Джунгли бескрайны,
       пусть потешится в этот раз!
      
      
      127. ПЕСНЯ МАЛЕНЬКОГО ОХОТНИКА-ГОНДА *
      
      Мор-павлин ещё спокоен, и мартышкам - нет заботы,
      Коршун-Чиль ещё кружится в облаках,
      Но скользят по джунглям пятна, но в ветвях вздыхает что-то
      Это страх к тебе крадётся, это страх...
      
      Тень внимательная ближе, меж стволами подползая,
      Шёпот ширится и прячется в кустах...
      Пот на лбу твоём, и пальцы сводит судорога злая -
      Это страх к тебе крадётся, это страх!
      
      Над горой поднявшись, месяц озарит ребристым светом
      Тропки мрачные и тени на ветвях,
      И натужно джунгли дышат знойной ночью до рассвета...
      Это страх к тебе подходит, это страх!
      
      На колено! Лук натянут, но летят бесцельно стрелы,
      Но копьё дрожит в расслабленных руках,
      Над тобой смеются джунгли, и лицо окаменело...
      Это страх, подкрался ближе, это страх!
      
      А когда ночная буря сосны крепкие ломает,
      И ревущих ливней шквалы плетью бьются на стволах,
      Громче гонга грозный голос всё кругом перекрывает -
      Это страх в тебя вселился, это страх.
      
       128.. Песнь Коршуна Чиля. *
      
      Вас, компаньоны мои и друзья, ночь унесла с собой.
      (Чиль! Ждите Чиля!)
      К вам я лечу, просвистать о том, что кончен кровавый бой.
      ( Вы - авангард Чиля!)
      Снизу вы посылали мне весть о добыче, вами убитой,
      Сверху я посылал вам весть, о том, где стучат копыта.
      Вот он, конец всех на свете путей...
      И молчат голоса друзей.
      
      Вы, кто с громким охотничьим кличем
       гнал, настигал добычу,
      (Чиль! Ждите Чиля! )
      Вы, кто стремглав вылетал из тени,
       вцепляясь в глотку оленя,
      (Вы, авангард Чиля!)
      Вас, кто острых рогов избег,
       осилила смерть - окончен ваш век.
      Вот он, конец всех на свете путей!
      Конец охоты твоей...
      
      Вы, компаньоны мои и друзья, погибли, и мне вас жаль...
      (Чиль! Ждите Чиля!)
      Я лечу устроить ваш гордый покой, и разделить печаль.
      (Вы, авангард Чиля!)
      Вот на мёртвом мёртвый лежит,
       пасть окровавлена, зрак раскрыт...
      Вот он, конец всех на свете путей,
      Пир для моих гостей!
      
      ========
      
      
      ВСТАВНЫЕ СТИХИ
       ИЗ РАЗНЫХ ПРОЗАИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ
      
      
      
      
      129. ЦЫГАНСКАЯ ТРОПА
      
      На тёмный хмель летит мотылёк,
      На светлый клевер - пчела,
      Но к цыганской крови цыганскую кровь
      Отвеку судьба вела.
      
      К цыганской крови - цыганскую кровь!
      Отвеку покорна судьбе,
      Весь мир обойдёт бродяжья тропа,
      И снова вернётся к тебе.
      
      Из темных селений оседлых людей,
      Где грязь да серый туман,
      Рассвет зовёт за край земли:
      Уходи, уходи, цыган!
      
      К подсохшим болотам - вепрь лесной,
      Красный журавль - в камыши,
      Но цыганка - только к цыгану,
      На зов бродяжьей души.
      
      Змея - к растресканным скалам,
      Олень - на простор степной,
      Но цыганка - только к цыгану,
      И - вместе тропой одной.
      
      Тропой одной, вдвоём, вдвоём,
      Мы в ясном просторе морском
      По всем перекрёсткам цыганской судьбы
      Мир обойдём кругом.
      
      Будь верен судьбе цыганской,
      Там, где айсбергов синий ад,
      Где борта кораблей смерти белей,
      И мёрзлые снасти скрипят.
      
      Будь верен судьбе цыганской,
      Под блеском Южных Планет,
      Где ветер ночной Господней метлой
      Заметает полярный свет.
      
      Будь верен судьбе цыганской,
      Где закат уходит на дно,
      И на рыжей волне джонки пляшут в огне,
      А Восток и Запад - одно.
      
      Будь верен судьбе цыганской
      Там, где молкнут все голоса,
      И опаловый зной сдавил тишиной
      Магнолиевые леса.
      
      Ястреб - в ясное небо,
      В глухие заросли - лось,
      Но мужское сердце - к женскому сердцу,
      Отвеку так повелось,
      
      Мужское сердце, к женскому сердцу...
      Скорей догорай, мой костёр!
      Рассвет зовёт - он целый мир
      У наших ног распростёр!
       пер. В. Бетаки
      
      130.. Цыганские телеги. *
      
      Если ты не потомок тех вольных людей,
      Что воруют и днём и в ночи,
      На два оборота сердце замкни
      И в кусты зашвырни ключи.
      Или так замуруй под каминной плитой
      Чтоб никогда не найти,
      И шествуй законопослушной стезёй
      По протоптанному пути.
      Ты можешь стоять у своих дверей,
      Слушать скрип цыганских телег,
      Но жить жизнью роми - вольных людей -
      Не смогут джорджи вовек!
      
      Если нет цыганской крови в тебе,
      Той, что душу ведёт за собой,
      Будь благодарен своей судьбе,
      Занимайся своей землёй,
      Когда надо вспаши, что надо посей,
      Образцовым хозяином будь,
      Запретив послушной душе своей
      Даже в мыслях пускаться в путь!
      Ты можешь, застыв над миской своей,
      Слушать скрип цыганских телег,
      Но любить любовью вольных людей,
      Не смогут джорджи вовек!
      
      Если нет у тебя цыганских очей,
      Тех, что только бесслёзным даны,
      Ночевать под открытым небом не смей,
      Звёзды выжгут все твои сны!
      Сквозь раму окна на луну гляди,
      И с погодой считайся, дружок:
      Ни под дождик полуночный не выходи,
      Ни в рассвет на росиситый лужок!
      Можешь съёжиться и глаза закрыть
      Слыша скрип цыганских телег,
      Потому что как вольные роми бродить
      Не смогут джорджи вовек.
      
      Если ты происходишь не от цыган,
      Для которых нет смены времён,
      Уважай свои власти и свой карман,
      Имя доброе и закон,
      Чередуй время бодрствованья и сна,
      И живи до скончанья дней,
      А помрёшь - посмеются и Бог и жена
      И цыгане над жизнью твоей.
      Ты на сером кладбище будешь лежать
      Слыша скрип цыганских телег,
      Потому что как вольный цыган умирать
      Не смогут джорджи вовек.
       Пер. В. Бетаки
      
      
       131.. Блудный сын *
      
      Ну вот и пришёл я домой опять,
      Так рады мне все: я с семьёй опять
      И всем-то я свой да родной опять
      (Забыт и прощён мой позор!)
      Отец созывает гостей на меня
      Тельца заколол пожирней для меня,
      Но свиньи-то право милей для меня,
      Мне лучше б на скотный двор!
      
      А как я изящно одет, смотри
      Аж в братних глазах молодец, смотри!
      Живя средь свиней, наконец, смотри
      Сам станешь свиньёй, или нет?
      Ушел я с котомкой с худым кошельком
      И хлеб жрал такой, что вам тут не знаком
      И слава-то Богу: мне в горле ком -
      Чопорный ваш обед!
      
      Отец мне советы даёт без конца.
      Брат дуется да и орёт без конца
      Мать Библию в руки суёт без конца,
      Так хочется всех послать,
      Дворецкий едва замечает меня,
      И мой же лакей презирает меня:
      Моральным уродом считает меня...
      Ох, тошно, - не рассказать!
      
      Пусть всё что имел, я растратил, ну да.
      Шиш нажил себе в результате, ну да.
      И нечего мне показать им, ну да,
      Но я ведь такой не один...
      Твердят о деньгах, - тьма обид на меня,
      Мол жизнь прожигал, - сразу видно меня
      Но только забыли, кто выгнал меня
      За то, что я младший сын!
      
      Ну, лохом и был и казался я,
      На ловких людей нарывался я,
      Грошей распоследних лишался я -
      Теперь - замани калачём!
      Как холод и голод терпеть, я узнал,
      Работать за жалкую медь - я узнал,
      Со свиньями дело иметь, - я узнал
      Всё знаю теперь, что почём!
      
      К работе своей я вернусь опять
      Но больше уж не попадусь опять,
      И к вам уже не возвращусь опять
      Я сам себе господин!
      Прощай же отец, долго жить тебе,
      Мать, я напишу, может быть, тебе
      Поверь, не хочу я хамить тебе,
      Но, братец мой - сукин сын!
      пер. В. Бетаки
      
       132 ГОРОДА И ТРОНЫ И СТРАНЫ... *
      
      Города и троны и страны
      Для Времён - пустяки:
      Эфемерны, непостоянны
      Как мотыльки.
      Но свежая почка рада
      Радовать нас всегда:
      Подымаются в разных странах
      Новые города.
      
       Сдан временам на милость
      Их расцвет
      Не поймёт даже, что изменилось
      За горстку лет.
      Но в силу ничтожности знанья,
      (Ох, важный вид!)
      Недельное существованье
      Вечным назвать спешит.
      
      Так время, доброе всё же
      К сущему в мире мглы,
      Сочтёт, что мы слепы столь же
      Сколь и смелы,
      И справя над нами тризну,
      Не возразит,чтоб тут
      Сказал призраку призрак:
      "Смотри, ведь навеки - наш труд"
      
       пер. В. Бетаки
      
      
      138. Песня галерных рабов
      
       Мы гребли за вас и против течений и в штили,
      когда паруса повисали, и когда с неба хлестала вода...
      И вы не отпустите нас никогда?
      
      Раньше вас мы взбегали на борт, если враг вас преследовал,
       мы питались хлебом и луком, когда вы захватывали богатые города.
      Капитаны расхаживали по палубам в солнечную погоду и распевали песни,
      а мы были в трюмах, усталые, как всегда...
      Мы слабели, на весла склонясь подбородками, но вы никогда не видали,
      чтоб мы отдыхали, ведь мы продолжали
       раскачиваться в ритме весел туда и сюда...
      И вы не отпустите нас никогда?
      
      И вальки наших весел становились от соли как шкура акулы,
      наши колени соль разъедала до самой кости, наши волосы присыхали ко лбам,
      а губы изрезаны были трещинами до самых десен, и мы не могли грести
       а вы плетьми нас хлестали: мол, соль - не беда...
      И вы не отпустите нас никогда?
      
      Но в какой-нибудь миг мы исчезнем из вёсельных портов,без следа,
      как сбегающая с лопастей весел вода,
      И пусть вы другим гребцам прикажете гнаться за нами, но скорей вы изловите волны веслом, или шкотами свяжете ветер, чем догоните нас.
      "Эй, куда?!!"
      И вы не отпустите нас н и к о г д а ?
       пер. В. Бетаки
      
      
      
      142 Холодное железо
      
       Серебро - для девушек, золото - для дам,
       Медь исправно служит искусным мастерам".
      ''Нет, Господи, - сказал барон, холл оглядев пустой,ќ
      Холодному железу подвластен род людской!"
      
      Против Короля он предательски восстал,
      Замок сюзерена осадил вассал,
      Но пушкарь на башне пробурчал: "Постой
      Железу, железу подвластен род людской!"
      
      Горе и Барону и рыцарям его:
      Безжалостные ядра не щадили никого,
      Закован в цепи пленник, не шевельнуть рукой:
      Холодному железу подвластен род людской!
      
      Король сказал "Не хочется держать тебя в плену,
      Что, если я отпущу тебя и меч тебе верну?
      "О, нет, - Барон ответил, - не смейся надо мной:
       Холодному железу подвластен род людской!".
      
      Слезы - для трусливого, просьбы - для глупца,
      Петля - для шеи, гнущейся под тяжестью венца...
      Мне не остается надежды никакой:
       Холодному железу подвластен род людской!
      
      И вновь обратился к нему Король - мало таких королей! -
      "Вот хлеб, вино, садись со мной, спокойно ешь и пей!
       Садись же во имя Марии, подумаем с тобой
       Как может быть железу подвластен род людской!
      
      Благословил Он Хлеб и Вино, и тут же Хлеб преломил,
      Своею рукою подал ему, и тихо проговорил:
      "Смотри! Мои руки гвоздями пробиты -
      там, за стеной городской,
      Видно по ним, что и вправду железу
       подвластен род людской...
      
      Раны - для отчаянного, битва - для бойца,
      Бальзам - для тех, кому ложь и грех
      в кровь истерзали сердца,
      Прощаю тебе измену, с почетом отправлю домой
      Во имя Железа, Которому подвластен род людской!"
      
      "Корона - тому, кто её схватил,
       держава - тому, кто смел,
      Трон - для того, кто сел на него
       и удержаться сумел?
      "О, нет, - барон промолвил, -
       склоняясь в часовне пустой -
      Воистину железу подвластен род людской:
      Железу с Голгофы подвластен род людской!"
      
       пер. В. Бетаки
      
      143.. ПРЕССА *
      
      Скорей про море забудет моряк,
      Артиллерист - про пушки,
      Масон забудет свой тайный знак,
      И девушка - побрякушки,
      Ерушалàим забудет еврей,
      Монах - господню мессу,
      Невеста платье забудет скорей,
      Чем мы ежедневную прессу.
      
      Тот кто стоял полночной порой
      Под штормовым рёвом,
      Кто меньше своей дорожил душой,
      Чем свежим печатным словом,
      Когда ротационный мастодон
      Пожирает во имя прогресса
      Милю за милей бумажный рулон -
      Тот знает, что значит пресса.
      
      Ни любовь ни слава не соблазнят
      Боевого коня перед боем.
      Да пусть хоть архангелы в небе трубят, -
      Мы останемся сами собою:
      Кто хотя бы однажды сыграл в ту игру,
      Кто после ночного стресса
      Трубку спокойно курил поутру
      Тому подчиняется пресса !
      
      Дни наших трудов никто не сочтёт,
      ("Таймс" не зря творит времена!)
      Если молнии кто-то из нас разошлёт -
      Им власть над землей дана!
      Дать павлину хвастливому хвост подлинней?
      И слону не прибавить ли весу ?
      Сиди! Владыки людей и вещей
       Только Мы, кто делает прессу!
      
      Папа римский проглотит свой же запрет,
      Президенты примолкнут тоже,
      Вот раздулся пузырь - и вот его нет !
      Кто ещё кроме нас это может?
      Так помни, кто ты, и над схваткой стой
      Без мелочного интереса:
      Над гордыней тронов, над всей суетой -
      Преса. Пресса. Пресса.
      
      пер. В. Бетаки
      
      
       145. Просьба *
       (Послесловие к каждому собранию стихов Р.Киплинга)
      
      Что ж, ежели мой труд тебе
      Понравился - так вот:
      Не беспокой меня в той тьме,
      Что и тебя сглотнёт.
      
      А если вспомнишь вдруг на миг -
      Напрасно не тревожь:
      Ты только из моих же книг
      Всё про меня поймёшь!
      
      Пер. В. Бетаки
      
      
      ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ
      ОООООООООООООООООООООООООООООООО
      
      
      Казарменнпые баллады часть 2 (1896 год)
      
      BARRACK-ROOM BALLADS. РART .2
      
      
      77. Вступление к "казарменным балладам"
       в книге "Семь морей"
      
      Гомер сломал и бросил лиру,
      А песнь, что пели все края,
      Он просто спёр на радость миру,
      Пришёл и взял! Совсем как я!
      
      Матросы, девки на базарах,
      В шуршанье ветра, волн, травы
      Узнав напевы песен старых,
      Смолчали - ну совсем как вы!
      
      Что спёр, то спёр! Он знал, что знали,
      Но ни контрактов, ни тюрьмы:
      Все заговорщицки мигали,
       А он - в ответ. Совсем как мы.
      
      Пер. В. Бетаки
      
      96. Послание к книге "Семь морей"
      
      Когда на последней картине земной
      выцветет кисти след,
      Засохнут все тюбики и помрёт
      последний искусствовед,
      Мы отдохнём десяток веков, и вот в назначенный час,
      Предвечный Мастер всех Мастеров
      за работу усадит нас.
      
      Тогда будет каждый, кто мастером был,
       на стуле сидеть золотом
      И по холстине в десяток миль
       писать кометным хвостом.
      И не чьи-то писать портреты -
      Магдалину, Павла, Петра,
      И не знать, что значит усталость,
      век за веком, с утра до утра.
      
      И только Мастер похвалит нас,
       и упрекнёт только он,
      И никого тогда не прельстит ни денег,
       ни славы звон,
      Только радость работы на Новой Звезде:
       дано будет каждому там
      Во имя Творца сотворить свой мир
       таким, как видит он сам
      
      пер. В. Бетаки
      
      
       ДОПОЛНЕНИЯ
      
      5 стихотворений из юношеской книги
      " Штабные песенки и др. стихотворенья".
       ("Департаментские песни")
      
      
      
      
      97. "Основной итог".*
      
      Изменилась ли Европа
      Со времён питекантропа?
      Некий предок, тот, чей лук был подлинней,
      Даже с мамонтом сражался:
      Носом к носу с ним встречался,
      И, как мы, плевать хотел на всех людей:
      
      Лодку лучшую оттяпал,
      Бабу лучшую захапал,
      И чужой добычи кучу отхватил,
      Кем-то вырезанный идол
      За свою работу выдал,
      И улёгся в самой классной из могил.
      
      А пройдоха, что когда-то
      Стал папашей плагиата,
      Заслужил хвалу и честь от короля!
      Фавориты и воры
      Правят нами с той поры,
      Как себя считала девушкой земля.
      
      В чём, скажите без обиды,
      Тайна некой пирамиды?
      Да, один подрядчик был других шустрей,
      Он сумел спереть казённых
      Пару-тройку миллионов,
       И в Египте стал богаче всех людей.
      А Иосиф? Продвиженье
      До Начальника Снабженья
      И ему не вредно было, ей же ей!
      
      Извините, эта песня
      Не новей, не интересней
      Тех, что самый дальний предок распевал,
      Таковы уж человеки:
      Ныне, присно и вовеки
      Воровство на этом свете правит бал!
      
      пер. В. Бетаки
      
      
      99. ДУРЕНЬ *
      
      Жил-был дурень. Вот и молился он
      ( Точно как я или ты!)
      Кучке тряпок, в которую был влюблён,
      Хоть пустышкой был его сказочный сон,
      Но Прекрасной Дамой называл её он
      (Точно как я или ты.)
      
      Да, растратить года и без счёта труда,
      И ум свой отдать и пот,
      Для той, кто про это не хочет и знать,
      А теперь то мы знаем, - не может знать,
      И никогда не поймёт.
      
      Дурней влюблённых на свете не счесть
      (Таких же, как я или ты),
      Загубил он юность, и гордость и честь
      (А что у дурней таких ещё есть?)
      Ибо дурень - на то он дурень и есть..
      (Точно как я и ты)
      
      Дурню трудно ли всё что имел потерять,
      Растранжирить за годом год,
      Ради той, кто любви не хочет и знать
      А теперь-то мы знаем - не может знать
      И никогда не поймёт.
      
      Дурень шкуру дурацкую потерял,
      (Точно как я или ты),
      А могло быть и хуже, ведь он понимал,
      Что потом уж не жил он, а существовал,
      (Так же как я и ты)
      
      Ведь не горечь стыда, даже так - не беда
      (Разве что-то под ложечкой жжёт!)
      Вдруг понять, что она не хотела понять,
      А теперь-то мы поняли - не умела понять,
      И ничего не поймёт.
       пер. В. Бетаки
      
      
      101. МОЛИТВА ВЛЮБЛЁННЫХ
      
      Серые глаза... И вот -
      Доски мокрого причала...
      Дождь ли? Слёзы ли? Прощанье.
      И отходит пароход.
      Нашей юности года...
      Вера и Надежда? Да -
      Пой молитву всех влюблённых:
      Любим? Значит навсегда!
      
      Чёрные глаза... Молчи!
      Шёпот у штурвала длится,
      Пена вдоль бортов струится
      В блеск тропической ночи.
      Южный Крест прозрачней льда,
      Снова падает звезда.
      Вот молитва всех влюблённых:
      Любим? Значит навсегда!
      
      Карие глаза - простор,
      Степь, бок о бок мчатся кони,
      И сердцам в старинном тоне
      Вторит топот эхом гор...
      И натянута узда,
      И в ушах звучит тогда
      Вновь молитва всех влюблённых:
      Любим? Значит навсегда!
      
      Синие глаза... Холмы
      Серебрятся лунным светом,
      И дрожит индийским летом
      Вальс, манящий в гущу тьмы.
      - Офицеры... Мейбл... Когда?
      Колдовство, вино, молчанье,
      Эта искренность признанья -
      Любим? Значит навсегда!
      
      Да... Но жизнь взглянула хмуро,
      Сжальтесь надо мной: ведь вот -
      Весь в долгах перед Амуром
      Я - четырежды банкрот!
      И моя ли в том вина?
      Если б снова хоть одна
      Улыбнулась благосклонно,
      Я бы сорок раз тогда
      Спел молитву всех влюблённых:
      Любим? Значит - навсегда...
      
      пер. В. Бетаки
      
      
      7 стихотворений из книги "Пять наций"
       103. Дворец *
      
      Когда был я Царём и Строителем, испытанным в мастерстве,
      Я повелел котлован копать, чтоб дворец построить себе.
      Вдруг в раскопе открылись руины дворца, и когда отрыли порог,
      Стало видно всем, что такой дворец только царь построить и мог
      
      Никакого не было плана, а стены - разбегались туда - сюда,
      То кривой коридор, то зал пятигранный, то лестница в никуда...
      Кладка была небрежной и грубой, но каждый камень шептал:
      "Придёт за мной строитель иной - Скажите, я это знал".
      
      И стройка шла, и был у меня точный план всех работ,
      Я спрямлял углы, я менял столбы, переделывал каждый свод,
      Даже мрамор его я на известь пустил, от начала и до конца
      Пересматривал я все и труды и дары скромного мертвеца.
      
      Не браня и не славя работу его, но вникая в облик дворца,
      Я читал на обломках снесённых стен
       сокровенные мысли творца:
      Где поставить контрфорс, возвести ризалит,
       я был в гуще его идей,
       Прихотливый рисунок его мечты я читал на лицах камней.
      ...................................................................................................
      Да был я Царём и Строителем, но - в славе гордого дня -
      Был исполнен Закон: из тьмы времён, Слово дошло до меня:
      И было то Слово: "Ты вополнил долг, дальше - запрещено:
      Другому зодчему сей дворец, тебе продолжать не дано"
      
       И я рабочих велел отозвать от мешалок, лебёдок, лесов,
      И работу свою поручил я судьбе неисчислимых годов.
       И последнее дело своё свершил , на камне награвировал:
      "Придёт за мной строитель иной - скажите, я это знал."
      пер. В. Бетаки
      
      
      5 стихотворений из книги "Межвременье"
      
      109. БЛАГОДЕТЕЛИ *
      
      Что стоит мир культуры всей,
      Все светлые умы,
      Перед бессмыслицей вещей
      Что видим нынче мы?
      
      Зачем картина, проза, стих,
      Когда в недобрый час.
      Природа в меру сил своих
      Уничтожает нас?
      
       Нет, не жратва, и не питьё,
       Не заповедь на досках,
       А творческая мысль! - Её
       Родили боль и страх.
      
      С того и начался людей
      Богоподобный род:
      Рука длинней да зуб острей,
      И кто кого возьмёт!
      
      Нет, не жратва и не питьё -
       Велели боль и страх
      Пращу придумать и копьё
      В дрожащих сжать руках!
      
      Бессильны стали нож и зуб
      Против копья, но вдруг
      Какой-то тип (зело не глуп!)
      Зачем-то сделал лук.
      
      Броню со страху и со зла
      Как не изобретёшь?
      Никчёмны камень и стрела,
      Как прежде зуб и нож -
      
      Лафа кто панцирь укупил,
      И горе беднякам,
      Но некто совестливый был,
      И порох сделал нам!
      
       И лук и панцирь тут исчез,
      И меч и шлем пропал,
      Всех, кто в доспехах или без,
      Дым пушек уравнял.
      
      Когда ж за психов-королей,
      Людей погибли тьмы,
      Тогда устали от вещей.
      И устрашились мы
      
      Диктату времени пора
      Зов древний подчинить:
      Лук-панцирь как-нибудь с утра
      И пушку отменить!
      
      Нето любой тиран готов,
      (Толпа любая - тож!)
      Враз все плоды людских трудов
      Угробить ни за грош!
      
      Ведь человек, собой же сбит
      С естественных путей,
      И протестует и дрожит
      От ярости вещей.
       пер. В. Бетаки
      
      110.Россия - пацифистам.
      
      Бог с вами, мирные джентльмены! Страха вам не понять.
      Оставьте на минутку спорт, чтоб мертвых не нарожать!
      Мёртвые армии и города, без счета и забот...
       А там, беспечные господа, а что потом вас ждет?
       Споем, что ли!
      
      Землю вскопай для усталых солдат:
       Нет ведь у них земли!
      Отдайте им всё, что они хотят!
      Но кто будет следующим, господа
      За теми, что в ямы легли?
      
      Бог с вами, мирные джентльмены! Нам только дорогу открой
      Пойдём копать народам могилы с Англию величиной!
      История, слава, гордость и честь, волны семи морей -
      Всё, что сверкало триста лет, сгинет за триста дней!
       Споем, что ли?
      
      Замёрзшие толпы бензином польём,
      Пусть хоть в последнем сне
      Немного погреется бедный народ...
      А кто будет следующим, господа,
      Гореть в погребальном огне?
      
      Бог с вами, мудрые джентльмены! Да будет легок ваш сон!
      Ни звука, ни вздоха, ни тени не оставим для новых времен!
      Разве что отзвуки плача, разве что вздохи огней,
      Разве что бледные тени втоптанных в грязь людей!
      Споем, что ли!
      
      Хлеба, хлеба голодным,
      Тем, кто в бою падет!
      Дайте им корм вместе с ярмом!
       А кто же следующий, господа,
       За похлебку в рабство пойдет?
      
      Бог с вами, резвые джентльмены! Веселитесь в своем углу,
      Когда превратится и ваша держава в мусор, кровь и золу:
      Ни оружия, ни надежды, ни жратвы, ни зимы, ни весны -
      Останется разве что имя канувшей в Лету страны!
       Споем, что ли?
      
       Головы, руки, ноги
       Зароем, и пусть лежат!
      Вот так мы хороним свой бывший народ...
      А кто канет следующим, господа,
      С вашей доброй помощью в ад?
      пер. В. Бетаки
      
      
      113. ОЧЕНЬ СТАРАЯ ПЕСНЯ
      " ...ибо прежде Евы была Лилит "
      
      Никогда не любил ты тех глаз голубых,
      Так зачем же ты лжёшь о любви к ним?
      Ведь сам ты бежал от верности их,
      Чтоб навсегда отвыкнуть!
      
      Никогда её голоса ты не любил,
      Что ж ты вздрагиваешь от него?
      Ты весь её мир изгнал, отделил,
      Чтоб не знать о ней ничего.
      
      Никогда не любил ты волос её шёлк,
      Задыхался и рвался прочь,
      Их завеса - чтоб ты от тревог ушёл -
      Создавала беспечную ночь!
      
       - Да знаю, сам знаю...Сердце разбить -
      Тут мне не нужно совета.
      - Так что же ты хочешь? - А разбередить
       Старую рану эту!
      пер. В. Бетаки
      
      Вставные стихи
      из разных прозаических книг,
      никогда не включавшиеся автором
      в сборники стихов
      
       СТИХИ
      
      К рассказам о "МАУГЛИ"
       из "КнигиДжунглей"
      (кроме кратких эпиграфов)
      .
      
      
      119. Законы джунглей.
      
      Вот вам законы Джунглей, вечные как небосвод.
      Волк, соблюдающий их - блажен, нарушивший их - умрет!
      
       Закон, как лиана вокруг ствола, обвился вокруг всего:
       Сила стаи - в любом из волков, и в стае - сила его!
      
      Купайся каждое утро, вдоволь пей, но без жадности пей.
      Помни: для сна существуют дни,
      для охоты - прохлада ночей.
      
      За тигром шакал доедает, но позор твоим волчьим усам,
       Если ты, одногодок, не смеешь выходить на охоту сам!
      
      Будь в мире с владыками Джунглей,
       с Багирой, Шер-Ханом, Балу,
       Не тревожь Молчаливого Хати и Вепря в его углу.
      
      Если стая навстречу стае идет по тропе лесной,
       Рычать подожди: пусть лучше вожди
       столкуются меж собой.
      
      Сражаясь с волком из Стаи, бейся наедине,
      Чтоб Стая не поредела в междоусобной войне
      
      Право волчонка-подростка у любого кусок попросить:
      Каждый, убивший добычу, должен его накормить!
      
      Логово Волка - крепость от веку и навсегда:
      Ни Вожак, ни члены Совета не смеют войти туда!
      
      Логово Волка - крепость, но если оно на виду,
      Совет может требовать: переселись,
      чтоб на всех не навлечь беду!
      
      Если охотишься вечером - молча добычу бей:
      Братьям ночную охоту срывать воем хвастливым не смей!
      
      Для себя, для волчат, для самки бей добычу, но проклят тот,
       Кто убьёт для забавы, и паче - кто человека убьет!
      
       Если ограбишь слабого - всё до конца не съедай:
       Жадности стая не любит: рожки да ножки отдай!
      
      Добыча Стаи - для Стаи: ешь ее там, где лежит,
       А кто хоть клочок унесет с собой - немедля будет убит!
      
      Добыча Волка - для Волка: ему и мясо, и честь.
       Без разрешения Волка другие не смеют есть!
      
      Право семьи - за Волчицей: любой из ее сыновей
      От каждой добычи долю для младших приносит ей.
      
      Право Пещеры - за Волком: отделившись от Стаи в свой час,
       Он только Совету подсуден, а братья ему не указ!
      
      За возраст, за мудрость, за силу, за четыре крепких клыка
      Во всем, что Закон не предвидел, закон - приказ Вожака!
      
      Вот вам 3аконы Джунглей. Все их - не счестъ никому
      Но сердце Закона,
       и лапа Закона,
       и зубы Закона -
       В одном: повинуйся ему!
      
      120. УТРЕННЯЯ ПЕСНЬ В ДЖУНГЛЯХ *
      
      Лишь миг назад твои глаза
      Ночной кормились тьмой,
      Но видишь тень? Подходит - день
      И нам пора домой
      Рассвет не пуст: в нём каждый куст,
      Сияньем обведён!
      Все, кто Законы Джунглей чтит,
      Вкушайте мирный сон!
      
      День переждать - да, время спать
      Охотникам ночным -
      И вот меж трав, к земле припав,
      Мы к логовам скользим.
      День дан волам, чтоб по полям
      Соху таскать кругом.
      Встаёт рассвет (страшнее нет!)
      Над алым озерцом.
      
      Шуршит, прощаясь с тишиной,
      Дыханье трав вокруг,
      Вот-вот настанет зной дневной
      И заскрипит бамбук.
      Нас день страшит, глаза слепит
      Нещадностью лучей!
      Ты слышишь - дик утиный крик:
      "День только для людей!"
      
      Жесток рассвет: на шкурах нет
      Росы - она сошла,
      А близ воды следы тверды,
      И вся трава светла!
      Проклятый свет покажет след,
      Что в глину впечатлён...
      Все, кто Законы Джунглей чтит,
      Вкушайте мирный сон!
      
      
      121.. . Вечерняя песнь в джунглях *
      
      Кружит Чиль-коршун, вестник тьмы
      Ночь нетопырь несёт,
      И до утра свободны мы:
      В загонах заперт скот.
      
      Да, славы час настал для нас:
      (Ура когтям и клыкам!)
      Все, кто Законы Джунглей чтит,
      Охоты доброй Вам!
      
      122. Охотничья песнь Сионийской Волчьей Стаи **
      
      Самбхур-олень протрубил на рассвете
      Раз и два и три,
      Олениха вскочила, и с нею дети -
      Раз, два, и три,
      Я ходил в разведку, и всё заметил -
      Раз, два и три...
      
      Самбхур-олень протрубил на рассвете
      Раз и два и три,
      И стае принёс я новости эти
      (Раз и два и три)
      И пошли мы по следу, пошли мы по следу
      Раз и два и три!
      
      Прозвучал охотничий клич нашей стаи
      Раз и два и три,
      Следов на траве мы не оставляем,
      (Раз два, три!)
      Сквозь тьму легко проникает глаз,
      О, громче! Подай же свой волчий глас!
      Раз и два и три!
      Слушай, о, слушай рассветный час!
      Добыча теперь не уйдёт от нас:
      Раз, два, три!
      
      123.. Дорожная песнь Бандар - логов -
       Обезьяньего народа.*
      
      Вот мы несёмся, одна за одной,
      На полпути меж землёй и луной!
      Видишь, как мы грациозно легки?
      Видишь четыре отличных руки?
      Все во вселенной завидуют нам,
      Нашим упругим, как луки, хвостам!
      Братец, ты сердишься? Всё - суета!
      Есть ли что в мире важнее хвоста?
      
      Вот мы толпою на сучьях сидим.
      Сколько великих мы дел совершим!
      Пусть мы пока лишь мечтаем о них, -
      Всё совершится в назначенный миг!
      Наши мечты - благороднее нет!
      Слушай шаги грандиозных побед!
      Цель так близка! Прочий мир - суета!
      Что есть на свете важнее хвоста?
      
      В мире подлунном - премудрости нет,
      Равной премудростям наших бесед!
      Да! Не слыхали ни птица, ни зверь,
      Истин, что мы возглашаем теперь!
      Славься наш разум, почти что людской!
      Всех превзошли мы своей трескотнёй!
      О, наша мудрость... Но, всё суета:
      Что есть на свете важнее хвоста?
      
      Так присоединяйся к нам,
       к рукам, скользящим по ветвям,
      То вверх, то вниз, как будто им даны крыла!
      Клянёмся шумом благородным,
       клянёмся мусором негодным,
      Поверь, поверь, нас ждут великие дела!
      
      
      
      
      124.. Прощанье джунглей с Маугли.*
      
      К людям Человек уходит,
      расскажи всем тварям в джунглях,
      Навсегда от нас уходит Младший Брат!
      Слушайте же и печальтесь, плачьте, о, народы джунглей:
      Кто сумеет воротить его назад?
      
      К людям Человек уходит! Плачет, покидая джунгли,
      Брат уходит навсегда, прощайтесь с ним!
      К людям Человек уходит (Как его любили джунгли!)
      Но ходить нам не дано путём людским!
      
      
      125.. ПЕСНЬ - УГРОЗА МАУГЛИ СЕЛЬЧАНАМ, *
      
      Я пошлю быстроногих лиан полки,
      Где росли хлеба, - там взойдут сорняки,
      И джунгли вытопчут ваши посевы,
      Рухнут балки домов, крыши в прах падут,
      И карелой, горькой зелёной и жадной карелой
       дворы зарастут.
      
      У ваших, обваленных бурей, ворот
      Будет петь свои гимны мой волчий народ,
      Станут змеи хранителями очагов,
      В заросших амбарах поселятся стаи нетопырей,
      И дикие дыни злой ненасытной карелы
       засыплют постели людей!
      
      Вы услышите поступь незримых бойцов,
      В пастухи я назначу вам братьев-волков,
      До восхода луны я с вас дань соберу,
      Будут вепри в полях бродить,
      пренебрегая межами,
      И карела, карела рассыплет без счёта семян,
      там где женщины ваши рожали.
      
      Вам останутся жалкие колоски: я урожай сниму,
      И тогда увидите вы, что я, а не вы настоящий хозяин ему,
      Станете вы колоски подбирать:
      больше некому будет пахать,
      И олени пройдут по полям иссохшим и рыжим,
      И заросли горькой жадной зелёной карелы
      Останутся вам вместо хижин.
      .................................................................
      Я наслал быстроногих лиан полки,
      Где росли хлеба там взошли сорняки,
      И деревья корнями на вас наступают,
      Валятся балки домов, и карелой -
      Горькой зелёной и жадной карелой
      ваши дворы зарастают!
      
      126. Поучения Балу *
      
      Красота леопарда - пятна, гордость быка - рога,
      Будь же всегда аккуратным: блеск шкуры пугает врага.
      
      Если буйвол тебе угрожает, или олень поддел,
      Эту новость любой из нас знает, не отрывай от дел,
      
      Чужих малышей не трогай: приветствуй как братьев своих,
      Ведь может вдруг оказаться, что Медведица - мама их!
      
      "Я - герой!" восклицает волчонок, первой добычей гордясь.
      Он малыш, а Джунгли бескрайны,
       пусть потешится в этот раз!
      
      
      127. ПЕСНЯ МАЛЕНЬКОГО ОХОТНИКА-ГОНДА *
      
      Мор-павлин ещё спокоен, и мартышкам - нет заботы,
      Коршун-Чиль ещё кружится в облаках,
      Но скользят по джунглям пятна, но в ветвях вздыхает что-то
      Это страх к тебе крадётся, это страх...
      
      Тень внимательная ближе, меж стволами подползая,
      Шёпот ширится и прячется в кустах...
      Пот на лбу твоём, и пальцы сводит судорога злая -
      Это страх к тебе крадётся, это страх!
      
      Над горой поднявшись, месяц озарит ребристым светом
      Тропки мрачные и тени на ветвях,
      И натужно джунгли дышат знойной ночью до рассвета...
      Это страх к тебе подходит, это страх!
      
      На колено! Лук натянут, но летят бесцельно стрелы,
      Но копьё дрожит в расслабленных руках,
      Над тобой смеются джунгли, и лицо окаменело...
      Это страх, подкрался ближе, это страх!
      
      А когда ночная буря сосны крепкие ломает,
      И ревущих ливней шквалы плетью бьются на стволах,
      Громче гонга грозный голос всё кругом перекрывает -
      Это страх в тебя вселился, это страх.
      
       128.. Песнь Коршуна Чиля. *
      
      Вас, компаньоны мои и друзья, ночь унесла с собой.
      (Чиль! Ждите Чиля!)
      К вам я лечу, просвистать о том, что кончен кровавый бой.
      ( Вы - авангард Чиля!)
      Снизу вы посылали мне весть о добыче, вами убитой,
      Сверху я посылал вам весть, о том, где стучат копыта.
      Вот он, конец всех на свете путей...
      И молчат голоса друзей.
      
      Вы, кто с громким охотничьим кличем
       гнал, настигал добычу,
      (Чиль! Ждите Чиля! )
      Вы, кто стремглав вылетал из тени,
       вцепляясь в глотку оленя,
      (Вы, авангард Чиля!)
      Вас, кто острых рогов избег,
       осилила смерть - окончен ваш век.
      Вот он, конец всех на свете путей!
      Конец охоты твоей...
      
      Вы, компаньоны мои и друзья, погибли, и мне вас жаль...
      (Чиль! Ждите Чиля!)
      Я лечу устроить ваш гордый покой, и разделить печаль.
      (Вы, авангард Чиля!)
      Вот на мёртвом мёртвый лежит,
       пасть окровавлена, зрак раскрыт...
      Вот он, конец всех на свете путей,
      Пир для моих гостей!
      
      ========
      
      
      ВСТАВНЫЕ СТИХИ
       ИЗ РАЗНЫХ ПРОЗАИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ
      
      
      
      
      129. ЦЫГАНСКАЯ ТРОПА
      
      На тёмный хмель летит мотылёк,
      На светлый клевер - пчела,
      Но к цыганской крови цыганскую кровь
      Отвеку судьба вела.
      
      К цыганской крови - цыганскую кровь!
      Отвеку покорна судьбе,
      Весь мир обойдёт бродяжья тропа,
      И снова вернётся к тебе.
      
      Из темных селений оседлых людей,
      Где грязь да серый туман,
      Рассвет зовёт за край земли:
      Уходи, уходи, цыган!
      
      К подсохшим болотам - вепрь лесной,
      Красный журавль - в камыши,
      Но цыганка - только к цыгану,
      На зов бродяжьей души.
      
      Змея - к растресканным скалам,
      Олень - на простор степной,
      Но цыганка - только к цыгану,
      И - вместе тропой одной.
      
      Тропой одной, вдвоём, вдвоём,
      Мы в ясном просторе морском
      По всем перекрёсткам цыганской судьбы
      Мир обойдём кругом.
      
      Будь верен судьбе цыганской,
      Там, где айсбергов синий ад,
      Где борта кораблей смерти белей,
      И мёрзлые снасти скрипят.
      
      Будь верен судьбе цыганской,
      Под блеском Южных Планет,
      Где ветер ночной Господней метлой
      Заметает полярный свет.
      
      Будь верен судьбе цыганской,
      Где закат уходит на дно,
      И на рыжей волне джонки пляшут в огне,
      А Восток и Запад - одно.
      
      Будь верен судьбе цыганской
      Там, где молкнут все голоса,
      И опаловый зной сдавил тишиной
      Магнолиевые леса.
      
      Ястреб - в ясное небо,
      В глухие заросли - лось,
      Но мужское сердце - к женскому сердцу,
      Отвеку так повелось,
      
      Мужское сердце, к женскому сердцу...
      Скорей догорай, мой костёр!
      Рассвет зовёт - он целый мир
      У наших ног распростёр!
       пер. В. Бетаки
      
      130.. Цыганские телеги. *
      
      Если ты не потомок тех вольных людей,
      Что воруют и днём и в ночи,
      На два оборота сердце замкни
      И в кусты зашвырни ключи.
      Или так замуруй под каминной плитой
      Чтоб никогда не найти,
      И шествуй законопослушной стезёй
      По протоптанному пути.
      Ты можешь стоять у своих дверей,
      Слушать скрип цыганских телег,
      Но жить жизнью роми - вольных людей -
      Не смогут джорджи вовек!
      
      Если нет цыганской крови в тебе,
      Той, что душу ведёт за собой,
      Будь благодарен своей судьбе,
      Занимайся своей землёй,
      Когда надо вспаши, что надо посей,
      Образцовым хозяином будь,
      Запретив послушной душе своей
      Даже в мыслях пускаться в путь!
      Ты можешь, застыв над миской своей,
      Слушать скрип цыганских телег,
      Но любить любовью вольных людей,
      Не смогут джорджи вовек!
      
      Если нет у тебя цыганских очей,
      Тех, что только бесслёзным даны,
      Ночевать под открытым небом не смей,
      Звёзды выжгут все твои сны!
      Сквозь раму окна на луну гляди,
      И с погодой считайся, дружок:
      Ни под дождик полуночный не выходи,
      Ни в рассвет на росиситый лужок!
      Можешь съёжиться и глаза закрыть
      Слыша скрип цыганских телег,
      Потому что как вольные роми бродить
      Не смогут джорджи вовек.
      
      Если ты происходишь не от цыган,
      Для которых нет смены времён,
      Уважай свои власти и свой карман,
      Имя доброе и закон,
      Чередуй время бодрствованья и сна,
      И живи до скончанья дней,
      А помрёшь - посмеются и Бог и жена
      И цыгане над жизнью твоей.
      Ты на сером кладбище будешь лежать
      Слыша скрип цыганских телег,
      Потому что как вольный цыган умирать
      Не смогут джорджи вовек.
       Пер. В. Бетаки
      
      
       131.. Блудный сын *
      
      Ну вот и пришёл я домой опять,
      Так рады мне все: я с семьёй опять
      И всем-то я свой да родной опять
      (Забыт и прощён мой позор!)
      Отец созывает гостей на меня
      Тельца заколол пожирней для меня,
      Но свиньи-то право милей для меня,
      Мне лучше б на скотный двор!
      
      А как я изящно одет, смотри
      Аж в братних глазах молодец, смотри!
      Живя средь свиней, наконец, смотри
      Сам станешь свиньёй, или нет?
      Ушел я с котомкой с худым кошельком
      И хлеб жрал такой, что вам тут не знаком
      И слава-то Богу: мне в горле ком -
      Чопорный ваш обед!
      
      Отец мне советы даёт без конца.
      Брат дуется да и орёт без конца
      Мать Библию в руки суёт без конца,
      Так хочется всех послать,
      Дворецкий едва замечает меня,
      И мой же лакей презирает меня:
      Моральным уродом считает меня...
      Ох, тошно, - не рассказать!
      
      Пусть всё что имел, я растратил, ну да.
      Шиш нажил себе в результате, ну да.
      И нечего мне показать им, ну да,
      Но я ведь такой не один...
      Твердят о деньгах, - тьма обид на меня,
      Мол жизнь прожигал, - сразу видно меня
      Но только забыли, кто выгнал меня
      За то, что я младший сын!
      
      Ну, лохом и был и казался я,
      На ловких людей нарывался я,
      Грошей распоследних лишался я -
      Теперь - замани калачём!
      Как холод и голод терпеть, я узнал,
      Работать за жалкую медь - я узнал,
      Со свиньями дело иметь, - я узнал
      Всё знаю теперь, что почём!
      
      К работе своей я вернусь опять
      Но больше уж не попадусь опять,
      И к вам уже не возвращусь опять
      Я сам себе господин!
      Прощай же отец, долго жить тебе,
      Мать, я напишу, может быть, тебе
      Поверь, не хочу я хамить тебе,
      Но, братец мой - сукин сын!
      пер. В. Бетаки
      
       132 ГОРОДА И ТРОНЫ И СТРАНЫ... *
      
      Города и троны и страны
      Для Времён - пустяки:
      Эфемерны, непостоянны
      Как мотыльки.
      Но свежая почка рада
      Радовать нас всегда:
      Подымаются в разных странах
      Новые города.
      
       Сдан временам на милость
      Их расцвет
      Не поймёт даже, что изменилось
      За горстку лет.
      Но в силу ничтожности знанья,
      (Ох, важный вид!)
      Недельное существованье
      Вечным назвать спешит.
      
      Так время, доброе всё же
      К сущему в мире мглы,
      Сочтёт, что мы слепы столь же
      Сколь и смелы,
      И справя над нами тризну,
      Не возразит,чтоб тут
      Сказал призраку призрак:
      "Смотри, ведь навеки - наш труд"
      
       пер. В. Бетаки
      
      
      138. Песня галерных рабов
      
       Мы гребли за вас и против течений и в штили,
      когда паруса повисали, и когда с неба хлестала вода...
      И вы не отпустите нас никогда?
      
      Раньше вас мы взбегали на борт, если враг вас преследовал,
       мы питались хлебом и луком, когда вы захватывали богатые города.
      Капитаны расхаживали по палубам в солнечную погоду и распевали песни,
      а мы были в трюмах, усталые, как всегда...
      Мы слабели, на весла склонясь подбородками, но вы никогда не видали,
      чтоб мы отдыхали, ведь мы продолжали
       раскачиваться в ритме весел туда и сюда...
      И вы не отпустите нас никогда?
      
      И вальки наших весел становились от соли как шкура акулы,
      наши колени соль разъедала до самой кости, наши волосы присыхали ко лбам,
      а губы изрезаны были трещинами до самых десен, и мы не могли грести
       а вы плетьми нас хлестали: мол, соль - не беда...
      И вы не отпустите нас никогда?
      
      Но в какой-нибудь миг мы исчезнем из вёсельных портов,без следа,
      как сбегающая с лопастей весел вода,
      И пусть вы другим гребцам прикажете гнаться за нами, но скорей вы изловите волны веслом, или шкотами свяжете ветер, чем догоните нас.
      "Эй, куда?!!"
      И вы не отпустите нас н и к о г д а ?
       пер. В. Бетаки
      
      
      
      142 Холодное железо
      
       Серебро - для девушек, золото - для дам,
       Медь исправно служит искусным мастерам".
      ''Нет, Господи, - сказал барон, холл оглядев пустой,ќ
      Холодному железу подвластен род людской!"
      
      Против Короля он предательски восстал,
      Замок сюзерена осадил вассал,
      Но пушкарь на башне пробурчал: "Постой
      Железу, железу подвластен род людской!"
      
      Горе и Барону и рыцарям его:
      Безжалостные ядра не щадили никого,
      Закован в цепи пленник, не шевельнуть рукой:
      Холодному железу подвластен род людской!
      
      Король сказал "Не хочется держать тебя в плену,
      Что, если я отпущу тебя и меч тебе верну?
      "О, нет, - Барон ответил, - не смейся надо мной:
       Холодному железу подвластен род людской!".
      
      Слезы - для трусливого, просьбы - для глупца,
      Петля - для шеи, гнущейся под тяжестью венца...
      Мне не остается надежды никакой:
       Холодному железу подвластен род людской!
      
      И вновь обратился к нему Король - мало таких королей! -
      "Вот хлеб, вино, садись со мной, спокойно ешь и пей!
       Садись же во имя Марии, подумаем с тобой
       Как может быть железу подвластен род людской!
      
      Благословил Он Хлеб и Вино, и тут же Хлеб преломил,
      Своею рукою подал ему, и тихо проговорил:
      "Смотри! Мои руки гвоздями пробиты -
      там, за стеной городской,
      Видно по ним, что и вправду железу
       подвластен род людской...
      
      Раны - для отчаянного, битва - для бойца,
      Бальзам - для тех, кому ложь и грех
      в кровь истерзали сердца,
      Прощаю тебе измену, с почетом отправлю домой
      Во имя Железа, Которому подвластен род людской!"
      
      "Корона - тому, кто её схватил,
       держава - тому, кто смел,
      Трон - для того, кто сел на него
       и удержаться сумел?
      "О, нет, - барон промолвил, -
       склоняясь в часовне пустой -
      Воистину железу подвластен род людской:
      Железу с Голгофы подвластен род людской!"
      
       пер. В. Бетаки
      
      143.. ПРЕССА *
      
      Скорей про море забудет моряк,
      Артиллерист - про пушки,
      Масон забудет свой тайный знак,
      И девушка - побрякушки,
      Ерушалàим забудет еврей,
      Монах - господню мессу,
      Невеста платье забудет скорей,
      Чем мы ежедневную прессу.
      
      Тот кто стоял полночной порой
      Под штормовым рёвом,
      Кто меньше своей дорожил душой,
      Чем свежим печатным словом,
      Когда ротационный мастодон
      Пожирает во имя прогресса
      Милю за милей бумажный рулон -
      Тот знает, что значит пресса.
      
      Ни любовь ни слава не соблазнят
      Боевого коня перед боем.
      Да пусть хоть архангелы в небе трубят, -
      Мы останемся сами собою:
      Кто хотя бы однажды сыграл в ту игру,
      Кто после ночного стресса
      Трубку спокойно курил поутру
      Тому подчиняется пресса !
      
      Дни наших трудов никто не сочтёт,
      ("Таймс" не зря творит времена!)
      Если молнии кто-то из нас разошлёт -
      Им власть над землей дана!
      Дать павлину хвастливому хвост подлинней?
      И слону не прибавить ли весу ?
      Сиди! Владыки людей и вещей
       Только Мы, кто делает прессу!
      
      Папа римский проглотит свой же запрет,
      Президенты примолкнут тоже,
      Вот раздулся пузырь - и вот его нет !
      Кто ещё кроме нас это может?
      Так помни, кто ты, и над схваткой стой
      Без мелочного интереса:
      Над гордыней тронов, над всей суетой -
      Преса. Пресса. Пресса.
      
      пер. В. Бетаки
      
      
       145. Просьба *
       (Послесловие к каждому собранию стихов Р.Киплинга)
      
      Что ж, ежели мой труд тебе
      Понравился - так вот:
      Не беспокой меня в той тьме,
      Что и тебя сглотнёт.
      
      А если вспомнишь вдруг на миг -
      Напрасно не тревожь:
      Ты только из моих же книг
      Всё про меня поймёшь!
      
      Пер. В. Бетаки
      
      
      ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ
      ОООООООООООООООООООООООООООООООО
      Но кто-то уже настучал, что книга состоит только из 50 переводов моих и ста прочих и все эти прочие убрали "рыцари копирайта будто составительне иееет права поместит ь свой состав книги! Ну что ж, путь тут будет только полсотни моих переводов а причие - я выходит даже не могу поместить неопубликованные да и опубликованныве переводы моего друга Георгия Бена!
      От всех 100 не моих переводов, помещённых сюда мной, т.е. составителем, осталтись только комментарии. Даже переводы моего друга Г.Бена я видимо не имею права включать в состав книги!!
      Ну чтож,коммекнтарии я тоже выкину. ведь некоторые из них не к моим переводам!!!
      
      Коммекнтарии же помещать только к своим переводам, длинная работа, надо выыкидывать все комментарии, которые относятся к ста не моим переводам!
      
      
      Будь по сему. Но войну коприрайту я ещё объявлю!
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Бетаки Василий Павлович ( vbetaki@gmail.com)
  • Обновлено: 30/05/2010. 348k. Статистика.
  • Статья: Литкритика
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.