Бредешь обычными тесно застроенными улицами, сворачиваешь на какую-то вовсе пешеходную боковушку. Уже и клянешь гугл-мэп, ну, явно же врёт - и тут дворец.
Двор, сад, скрытые перспективы в интерьерах, высоченные потолки и хитроумно вырезанные лестничные пролёты. Дерзость и размашистость во всём. Чувствуется рука зодчего-перфекциониста. Каким и был великий Борромини.
В то же время собрание картин сравнительно небольшое.
Когда на Лондон сыпались бомбы и реактивные снаряды, содержимое Национальной галереи вывезли куда-то и спрятали под землей - от греха подальше. Потом решили, что одной картиной рискнуть все-таки можно. Раз в неделю привозили очередной шедевр, затем увозили и привозили следующий. Неизменно выстраивалась невиданная очередь. При этом лондонцы тоже шли на риск - в случае воздушной тревоги очередь, естественно, разбегалась по убежищам и сохранить свое место в ней было невозможно.
В Национальной галерее или, допустим, Уффици, сложно найти что-то, что если и не шедевр, то уж во всяком случае не первоклассная работа - при том, что все это достаточно субъективно, конечно. А есть музеи и галереи, где представлен и так называемый второй ряд. И общего впечатления это совсем не портит. Невозможно постоянно смотреть на солнце.
По-настоящему открыл для себя Каналетто. Хотя до этого видел его, кажется, везде - и в Венеции, и в Петербурге, и в том же Лондоне.
Где-то услышал и затем некритически повторял, что он не вполне доверял себе и для построения правильной перспективы пользовался камерой обскурой, зато, мол, с такой любовью отображал свою Венецию, еще и по существу создал жанр ведуты - городского пейзажа, что ему всё прощается за эту любовь.
Камерой обскурой, "перспективной сеткой" и прочим инструментарием пользовались и великие из великих. А картины Каналетто - о чем-то большем, чем даже Венеция. Мастеровитые городские виды не выдержали бы конкуренции с фотографией и давно были бы забыты.
Площадь Сан-Марко. На самом деле театральная мизансцена, созданная гением художника. Умиротворение с нотками тревоги. Величие и текучесть. Относительная социальная гармония и разобщенность. Кто это выглядывает из лоджии Кампаниле слева, что он там делает вообще?
По-моему, добротный в лучшем смысле слова сюр. Испытание временем выдержано.
Заодно надо будет подкорректировать одну байку.
Венеция сдалась молодому человеку небольшого роста и с очень красивым лицом без единого выстрела. Полуторатысячелетняя республика перестала существовать. Бонапарт прохаживался по покоренному городу, заложив руку за обшлаг мундира и отдавая ценные указания. И вот он увидел две церкви. "Зачем церкви, почему церкви? Убрать!"
И убрали.
Сплошной волюнтаризм, никто не спорит. Но с точки зрения градостроительной эстетики вроде бы всё правильно. Вместо церквей построили дворец, подхалимски назвали его Aula Napoleonica, "наполеоново крыло", и устранили архитектурный диссонанс, замкнув площадь. Она стала городом в городе, микрокосмом, самой красивой горницей в Европе.
На картине одна церковь. Ну, могли потом построить, неважно. Но вот у вас возникает ощущение диссонанса? И у меня нет. Вернуть разрушенное невозможно, жалеть глупо. Просто не такой уж этот революционный генерал был замечательный перестройщик. Церкви и церковников не жаловал, это да.
Но это попутно. Главное - холст.
Первый ряд, безусловно.
Необыкновенной гармонии живописный аккорд. Там были еще его полотна. Но именно это рассматривал долго. Не мог насмотреться никак.
2
Пробраться в ставку, напоить вражеского военачальника и отрезать ему голову - поступок не очень красивый. Но чего не сделаешь для блага отечества.
Заодно Ян Метсис пошутил. Верная служанка с завистью косится на обнаженную грудь Юдифи, каковая грудь, скорее всего, и помутила разум забывшему об осторожности бедняге Олоферну.
Шутка шуткой, а посмотрите, как ловко мастер передает движение, развернув все три головы, включая отрубленную, в одном направлении.
Рядом - Метсис серьезный. Портрет Эразма Роттердамского. Живописец представляет его нам не погруженным в мрачную думу, а человеком легким и открытым. Он и был легкий, притом и в самом буквальном смысле - худым и подвижным. Сейчас великий острослов и мыслитель занят переводом евангельского текста на латынь. Делать ему это легко и приятно, потому что оба языка он знает не хуже Геродота и Плиния.
Незаконнорожденый, с детства сирота. Одна дорога была ему - в монастырь. Там в ходе теологических бесед и выяснилось, что он гений. От нечего делать, как он сам потом говорил, сочинил юмористический трактат, ставший бестселллером на все времена - "Похвалу глупости".
Дружелюбный нрав и умение ладить с власть предержащими многого стоят. Генрих VIII, оплот англиканского бунта, считал за честь дружбу с Эразмом. Другой оплот, Карл V - испанский король, хозяин половины мира и главный защитник католицизма - придумал для Эразма какую-то синекуру с выплатой 400 флоринов жалованья. В год, конечно, но философу этого хватало с избытком. Дискутировал с Лютером. Был космополитом. Посмеивался над этим лучшим из миров, но не лез к нему с исправлениями.
В отличие от беспокойного мудреца и тоже в свое время участника веселых словесных разминок при лондонском дворе - Томаса Мора. Строптивца обезглавили. Не за остров Утопию, а за верность каким-то там идеалам.
Сестру Метсиса и ее мужа сожгли на костре за то, что они читали Библию. В это трудно поверить, но это правда. Еще одна постыдная страница в истории церкви, притом в данном случае католической. Мирянам обращаться к первоисточникам было запрещено во избежание неверного истолкования.
Другого живописца, Ганса Гольбейна, унесла чума в том же Лондоне, когда он был на вершине славы.
Жизнь Эразма - сплошная истории успеха. Умным людям трудно быть добрыми. Ему это давалось легко.
А вот и сам Генрих VIII. Работа упомянутого Гольбейна. Художник рисковал, наверное, изображая этого неприятного человека неприятным. Или не рисковал. Не исключено, что венценосному натурщику нравилось видеть себя именно таким: бессовестным и беспощадным. Олицетворение неумолимой государственной машины. Всем бояться. Вообще-то отличался прямодушием, маску просвещенного монарха на себя не напяливал, как некоторые.
Конечно, ни Эразм, ни тем более Генрих VIII никоим образом не могли оказаться в портретной галерее пап. Это сравнительно недавние приобретения.
Гольбейна приобрели у семейства Торлония. Эти поднявшиеся некогда из низов банкиры (надо же, не евреи) и затем аристократы и сегодня владеют дворцами и виллами в Риме и окрестностях. Если вы идете по левой стороне via Conciliazione в сторону от Ватикана, не то второе, не то третье здание после Сан-Пьетро - один из таких дворцов. Предвидя вопрос вопросов: "А что там сейчас?" (я тогда еще стеснялся сказать: не знаю), ну, и ведомый извечной тягой к запретному, когда-то на досуге проник в элегантный внутренний двор, несмотря на табличку Privato. Красивая полицейская женщина меня оттуда элегантно выдворила.
В 1912 году Эразм достался Италии благодаря Щербатовым. Княгиня Мария, урожденная графиня Строганова, поселившись с мужем в бывшем имении Потоцких в Немирове (Винницкая область), увлеклась производством водки, притом не дешевой картофельной, а чистейшей пшеничной. Всемирно известный сегодня украинский бренд с названием по месту изготовления - оттуда же. Дворец на via Gregoriana в Риме после смерти отца пустовал. Наследники что-то раздарили, потом, оставшись в эмиграции без средств, стали продавать. Портрет работы Метсиса - из дареного.
В Первую войну княгиня, уже вдова, превратила свое поместье в лазарет и выполняла там обязанности медсестры. В 1920 году большевики без всякого повода застрелили ее, сына и дочь. Других детей у них с мужем не было.
Невестке и внукам удастся вырваться
3
Еще один сиротка с малолетства и из низов, и тоже был взят в монастырь из жалости - Филиппо Липпи. Липпи - уменьшительное от "Филиппо", настоящая фамилия - Томмазо.
В 15 лет он стал "фра", принял монашеский постриг.
В монастырской школе обучить его чему-либо, равно отучить от привычки разрисовывать смешными и страшными рожицами свои и чужие учебники, не удалось. Монах из него не получился, из монастыря он сбежал.
Талантливый юноша поступил в услужение Мазаччо. Впитывал все, как губка.
Выполнял какой-то заказ в женском монастыре. Ладный парень, пригожая юная послушница, много ли надо. Увёз девушку, и уже не расставался с ней. Прижил с ней сыночка. Мы знаем ее имя - Лукреция Бути.
Другому бы не спустили всего этого. Выручали востребованность и личное покровительство Козимо Медичи - старшего. Тот испросил для Липпи прощения и разрешения жениться. Но поздно - похищенная умерла, оставшись на холстах и фресках маэстро.
Вазари в "Жизнеописаниях" приводит более приземленную версию. Да, умерла. Но и свободолюбивый влюбчивый Липпи не принимал эту милость, тянул до последнего. Недостоин, мол. Не готов пока.
И вот - "Благая весть" в галерее Барберини.
Гавриила чаще изображали решительным, настойчивым, почти не терпящим возражений. Чрезвычайный и полномочный эмиссар, понятно. Здесь он робок. Вся поза изображает смирение. Смотрит, однако, исподлобья, настороженно. Если миссия не удастся, ему попадет.
Но и на лице избранницы каких только эмоций мы раньше не видели: от негодования до осознания неизбежности и великой целесообразности происходящего. На этом холсте - тень, не более, любопытства и озадаченности, Как будто каждый день архангелы прилетают. При том что вон ошеломленная прислуга мечется в лестничном пролете.
Режиссер Липпи поставил необычную задачу перед персонажами на холсте. Они следуют ей старательно и достоверно.
То, что скучно называется "правдой жизни". Ботичелли - великий ученик Липпи развил до немыслимых пределов колорит, рисунок, композицию, дал волю своей неукротимой фантазии, но этой самой обескураживающей правды ему недоставало. Поэтому в Уффици нет проходу от любующихся Венерой и Весной, и лишь немногие разглядывают Липпи.
Есть некая разновидность снобизма - сетовать по этому поводу. Мы и не сетуем. Это другое направление, cейчас бы сказали - другой арт, вот и всё.
Двое в нижнем правом углу - ни уму, ни сердцу. Увековечились за свои деньги. Липпи и их мог бы как-то поизящнее пристроить на холсте, но, кажется, был раздосадован непомерными требованиями и раз так, получайте. Благодетели, чтоб вам.
4
Моим первым Караваджо (альбомы и открытки не в счет) был "Поцелуй Иуды" в Одесском музее западного и восточного искусства. Я был еще мал, но уже знал откуда-то, что Иуда должен быть похож на еврея. Очевидной похожести я не заметил; к тому же Иуда на холсте явно совестился и переживал.
Спустя много лет я узнал, что это авторское повторение, первый вариант в Дублине. Пройдет еще сколько-то времени, и выяснится, что да, это повторение, но не авторское, а принадлежит кисти одного малоизвестного живописца и создано лет через 10 после смерти самого Караваджо, о чем неопровержимо свидетельствует некая запись в какой-то бухгалтерской книге. То есть просто копия. Выяснение было вызвано к жизни похищением картины из Одессы и затем ее обнаружением в Берлине. Чертовы похитители. Так бы и висела себе, кому нужны были эти экспертизы.
Обидно.
Второй Караваджо нашел меня на Мальте в тамошнем главном соборе. Экскурсовод рассказывала, что закоренелый забияка подобрал ключик к сердцу гроссмейстера Ордена и увлеченно работал. Потом и там набедокурил, был посажен под арест, но умудрился удрать на Сицилию.
На холсте в соборе старец Иеремия вглядывался в чей-то череп. Традиционный сюжет. Как-то не вошло тогда.
Вошло еще лет через десять в Риме. Наша любимая Галя Букалова не могла нами заняться, вместо нее пришел красивый рослый мужчина - её муж Алексей. Я еще не знал, что он литератор, постоянно аккредитованный в Риме журналист и человек там весьма заметный. Все нам замечательно показал и между делом завел в церковь Святого Людовика Французского, что в двух шагах от Пантеона. И там аж сразу три Караваджо на тему призвания и страстей Святого Матфея. Ангел, аргумент за аргументом разъясняющий заурядному сборщику налогов, почему тот должен все бросить и идти проповедовать новое учение, не загибает, а разгибает пальцы, он ведь итальянец. Мальчонка с искривленным в ужасе ртом в сцене мученичества. Тихая, едва заметная поступь Спасителя.
С полотен на меня набросились Свет и Тьма - мощное кьяроскуро от Caravaggio. Одно из ярких жизненных впечатлений, без преувеличения.
Алексей рассказывал так, будто не далее как вчера виделся не только с Караваджо, но и с самим Матфеем, Мне хотелось, чтобы он подольше не выпускал нас из церкви.
Вернуться самому в Рим и дослушать уже не получится, к прискорбию. На исходе прошлого года Алексей Букалов умер.
Искусствовед назовет вам множество причин, почему Караваджо следует считать великим. А мне вспоминается старинная байка о Джотто. При всем его новаторстве он ведь еще немного держался за канон. Однако подрастала молодежь и, конечно же, за глаза порицала его этот, скажем, излишний академизм. Да умеет ли он рисовать вообще? До Джотто этот ропот доносился, и как-то, не стерпев, он, проходя с учениками и помощниками вдоль какого-то монастырского коридора, остановился возле ведер с красками, окунул кисть и на свежевыбеленной стене в один присест и, разумеется, без помощи циркуля, нарисовал идеальную окружность. Повторить этого никто не мог, и разговоры прекратились.
Что же Караваджо? А вот что. Ни одного эскиза. Неужели все подготовительные рисунки и этюды уничтожал за собой? Нет. Нечего было уничтожать. Становился и писал набело.
В это трудно поверить. Ну, а в то, что молодой человек, обучаясь чему-то у второстепенного живописца в Милане, овладел техникой во всем ее гигантском объеме - в это же мы верим? Приходится верить.
Проникновенен в своих лучших работах необычайно. Если бы не ранняя смерть, сравнялся бы в этом с Рембрандтом.
И современен. Прошу снисхождения у караваджоведов, но я обнаруживаю вполне импрессионистскую лошадь в "Обращении Савла", а под "Отдыхом на пути в Египет" с удовольствием поставил бы подпись самый завзятый прерафаэлит. Смотрим где-то задом наперед, есть такое.
Гипноз имени? Решительно отвергаю. Кроме Юдифи с Олоферном, в галерее Барберини имеются еще "Нарцисс" и "Святой Франциск". Нарцисс хорош, но, как по мне, это не более чем иллюстрация к известному мифу. И демонстрация вот именно высочайшей техники. Себялюбец видит себя в ухудшенной версии. Это остроумно и поучительно. "Франциск" показался просто скучным.
Другое дело - страшная и завораживающая библейская история. Вот девушка из народа. Она не рубит голову интервенту - действо, требующее некоторого навыка - а как бы перепиливает ему шею. Это не так пафосно, но не требует особых усилий. Так намного противнее, конечно. Но - надо. Совершенно обалдевшая старуха. Еще живой булькающий горлом Олоферн. Мы слышим картину. Кажется, если набраться терпения и подождать, все это придет в движение.
Был один американский фильм, забыл название; там учительница пытается просвещать школьников в музее, они рассматривают, кажется, Моне. Реагируют вяло. Тогда она произносит с расстановкой : "Эта картина стоит сто миллионов баксов". Дружное wow и всеобщее внимание. Интересно же, за что платят такие деньги.
Да не помешают нам эти числа с нулями судить по справедливости. Или хотя бы по вкусу и расположенности. Недавно найденная на чердаке в Тулузе картина Караваджо на тот же сюжет ушла на аукционе неизвестно кому минимум за 150 миллионов. Ну и что? По-моему, она слабее первого варианта. В ней меньше загадки. Или это потому что я давно знаю по репродукциям первый?
А что же пьянство, драки, не меньше двух мокрых дел, гомосексуализм и сифилис?
Не было у него сифилиса. Умер от банальной стафилококковой инфекции. Доказано. А хоть бы и был. Дело такое, с каждым могло случиться. И ориентация - побоку. А вот дебоши, скандалы и убийства - что было то было. Невероятного масштаба дар божий - и необузданный злостный хулиган. Я не стал распространяться не из ложной деликатности, а потому что все это давно известно и добавить мне нечего. Кому пока трудно отделить творчество от личности и последняя мешает восторгаться первым - начните с Микеланджело Меризи да Караваджо. С другими потом будет легче.
5
И ведь сподобился. Был в Толедо в двух метрах от, может быть, главного шедевра Эль Греко, а сейчас без гугла даже название не мог вспомнить. Нет, в данном случае не склероз. Переводил тогда рассказ местного гида. Переводил синхронно. Кто в курсе, подтвердит: в этом режиме память отключается напрочь.
"Погребение графа Оргаса", конечно же.
Новаторство венецианца по рождению, грека по национальности и, в основном, испанца по жизни даже слишком очевидно. В том смысле, что, опять-таки, видишь созданное под его влиянием потом. Не обязательно эпигонское подражание, это могут быть первоклассные работы и даже великие имена, но потом. И на весь этот экспрессионизм ты уже израсходовал какие-то переживания, а первый-то экспрессионист - Эль-Греко.
"Поклонение пастухов". Фото не передает объемность мазка - едва видимую глазу, но усиливающую эффект присутствия. Зато добросовестно тащит в альбом даже мелкие блики.
Ощущение чуда, которое происходит у тебя на глазах. Клише, знаю. Иногда полезно вникнуть в смысл затертых от частого употребления слов.
***
Что Рафаэль был красивый и обходительный юноша, мы знаем по автопортретам и воспоминаниям современников. Много написал хорошеньких мадонн и одну прямо красавицу - Сикстинскую. На самом деле поистине титан Возрождения (заметим в скобках, что титаны Возрождения не знали, что живут в эпоху Возрождения, не знали, что это так называется; понятию и термину дали жизнь только в XIX веке). Молодой человек получил под свою ответственность проект даже не века - тысячелетия; папа назначил его главным архитектором базилики Святого Петра.
Художникам уготовлено жить долго. Они не могут позволить себе уйти преждевременно, потому что всю жизнь совершенствуют свое мастерство. Поэты - другое дело, увы.
Леонардо, Микеланджело, Тициан.
Как всякое обобщение, хромает и это, и очень даже сильно хромает. Прискорбных исключений не так мало. Мазаччо. Караваджо. Рафаэль.
Вот он, прославленный портрет.
Форнарина не красива (не "некрасива"), её формы не совершенны. Очевидно другое. Она любима.
Любовь ее Рафаэль завоевал, а верность, похоже, нет. Бывает. Что-то подсказывает нам: соединись они в браке, была бы и верность, безусловная и не требующая доказательств. Так что где-то и протест молодой женщины, которую просто отношения не устраивали, и, кажется, он относился к этому с пониманием. Но женитьба на дочери булочника была бы воспринята как смертельное оскорбление неким кардиналом, племянницу которого готовили замуж за Рафаэля. Очень был влиятельный кардинал. По слабости Рафаэль согласился на племянницу. Но и любимой было обещано, вот ведь какое дело. Ничего не оставалось как тянуть, и Рафаэль тянул, даже не один год, пока болезнь и смерть не подкосили его.
На портрете отсутствует кольцо, некогда надетое на палец по случаю помолвки. Его замазали потом ученики Рафаэля, чтобы не гневить упомянутого кардинала.
![[]](/img/b/buzhor_j/text_3450/76998428_10218385636065802_29181618421760000_o.jpg)
![[]](/img/b/buzhor_j/text_3450/74651339_10218385648546114_5363292096792887296_o.jpg)
![[]](/img/b/buzhor_j/text_3450/76654436_10218393815510283_2471663076512890880_n.jpg)
![[]](/img/b/buzhor_j/text_3450/75278266_10218393174374255_1046468008576286720_o.jpg)
![[]](/img/b/buzhor_j/text_3450/75143049_10218393188934619_2327584936824930304_o.jpg)
![[]](/img/b/buzhor_j/text_3450/76914271_10218393345178525_3129026366834475008_n.jpg)
![[]](/img/b/buzhor_j/text_3450/77112851_10218410848976109_8053157232977641472_o.jpg)
![[]](/img/b/buzhor_j/text_3450/77150880_10218410854216240_4864139802334724096_o-1.jpg)
![[]](/img/b/buzhor_j/text_3450/70711652_10218421276596793_7406639559712178176_o.jpg)
![[]](/img/b/buzhor_j/text_3450/78184314_10218421298197333_2792983383951540224_o.jpg)
![[]](/img/b/buzhor_j/text_3450/thumbnail15.jpg)
![[]](/img/b/buzhor_j/text_3450/thumbnail5.jpg)