Замысел написать этот роман родился в ходе переписки с одной очень хорошей подругой. Быть может, кто-то из читателей сразу спросит: "а какая мне разница, как у тебя замысел родился? Ты роман подавай, а я уж сам решу!" Что тут сказать? Те граждане, кто так спросил, могут сразу идти лесом. Я пишу для других читателей, честное слово. И сразу об этом предупреждаю, чтобы никто не тратил свое драгоценнейшее время на то, что написано не для него. Или не для неё.
Надеюсь, кого послали, уже пошел (или пошла), для Вас же, мой добрый друг, продолжу обосновывать свои слова. Потерпите, это не долго и, честное слово, я бы даже сказал, "честное благородное", небезынтересно. Так вот, в чем тут дело? Дело в уровне подготовки читателя. Неискушенный читатель с первозданным удовольствием "проглатывает" и басню, и следующую за ней мораль. Всё ему ново, всё ему хорошо. Но с некоторых пор мораль в конце басни начинает раздражать. "Что я, дурак? - спрашивает такой "продвинутый" читатель. - Что я, сразу сам всё не понял? Зачем же мне еще разжевывать?" Кто-то проскакивает эту стадию развития быстро, но иные пребывают на ней до конца жизни. И, к сожалению, они, иные эти, не составляют меньшинства. Басни такие господа перестают читать совсем, а в повестях и романах ждут набора как бы объективных, поданных как бы со стороны положений, из которых как бы собственным умом предстоит сделать как бы вывод "кто есть who", тьфу ты чёрт, "кто есть кто". И не беда, что положения эти даны топорно, а к одному единственному выводу идет одна единственная забетонированная тропа, главное вывод сделан собственной головой. А какие-то нравоучения автора, зачем они?
Я уже сказал, что лиц пребывающих на сей стадии всю оставшуюся жизнь не так уж и мало, но находятся и такие, которым всё это не надо. Они видят, и что автор хочет сказать между строк, и даже то, что он, автор, сам не понимает, но на что нацелено его подсознательное, бессознательное и все прочие околосознательные. Как не парадоксально, такого читателя уже не раздражает ни мораль, ни прямые объяснения. По меньшей мере, на чтение прямых объяснений уходит меньше времени, а радость, что ты разгадал дурацкую загадку раньше придуманных автором дебилов, а также ряда не менее дебильных знакомых, на этой стадии развития уже греет не шибко.
Так вот, сам я давно не испытываю радости от понимания подтекстов, обертонов, творческих приемов и всего такого прочего: это опять-таки уже очень давно стало для меня нормой бытия. А пишу я для себе подобных. С тем же пониманием и мироощущением. Нас не так много, но и не так мало, честное слово! У остальных же прошу прощенья, но ведь для них и так написано очень много "пищи для ума".
На всякий случай поделюсь еще одним наблюдением. На этом (нашем с вами) уровне развития исчезает (ну, или почти исчезает) раздражение от чуть (или даже более чем чуть) завышенного самомнения автора и от его даже не чуть навязчивой и ничем неприкрытой демонстрации эрудиции. Обращается же внимание исключительно на то, по делу ли была произведена демонстрация, и не напутал ли автор чего.
Начинают прощаться и несущественные (а порою и не очень несущественные) стилистические ошибки. Помните, как когда-то лично Вас тоже начали раздражать все эти слова-паразиты, все эти канцеляризмы и т.д., и т.п., в общем, всё то, чем начинающий графоман пытается структурировать или раскрасить текст? А потом это прошло. Сработал гегелевский закон отрицания отрицания. Нам с вами стало ясно, что вздора в "профессиональном" тексте меньше не становится. А если и становится, то не намного. Но я отвлекся. В общем, в восприятии формы на нашем уровне развития начинает преобладать принцип: "не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет". А вот что не прощается, так это неуважение к собственному (подчеркиваю, собственному) читателю, как бы грамотно оно не было завуалировано. "Я - профессионал, я знаю, что вам надо, умею это подать, и совсем не собираюсь для вас, быдла тупорылого, выкладываться" - является для нас худшим из возможных обертонов.
Итак, дорогие мои читатели, если вы со мной, и вас раздражает то же самое, что и меня, welcome, то есть, добро пожаловать на мои страницы!
Но сначала вернемся к замыслу романа. Знаете, я просто приведу кусочек нашего электронного диалога. Несколько сокращенный и отретушированный для печатного издания, но полностью передающий смысл. Извольте:
Она: Как бы хорошо не относились к жертве сексуального насилия "до", но "после" у мужчин она вызовет на свой счет только определенные мысли.
Я: Ты шутишь? Да куча мальчиков разных возрастов только и мечтает, чтоб поднять жертву насилия (не обязательно очень уж насилистого, даже на практике, как правило, совсем не насилистого) и принять ее такую, какая она есть (может, хоть так что и получится). А знаешь, кто больше всего в таких случаях против? Мамы оных мальчиков.
Опять она: Да и мальчики впоследствии при подходящих обстоятельствах обязательно напомнят ей, кого они взяли. Ведь семейная жизнь, как правило, не только в розовых лепестках, проблем в общении мужей и жен хватает, а тут такой замечательный повод поставить недостойную на место.
Опять я: Или, с другой стороны, пользоваться этой уловкой для полного подчинения своей воле.
"- Дорогая, я не смогу пойти с тобой в театр, потому что должен пойти на рабочую встречу, где будет решаться моя дальнейшая судьба.
- Это потому что я для тебя ничего не значу! Ты хочешь сказать, что подобрал меня на помойке (бла-бла-бла)".
Причем даже не из реальной выгоды (безработный, обанкротившийся на пустом месте муж нужен едва ли), это как раз из внутренней несбалансированности. В народе ее еще называют шилом в одном месте. Оно бывает и у мужчин, но у женщин именно такое шило бывает чаще.
Мы еще долго спорили. Приводили множество разных примеров из классики и не очень. Очень хорошо, например, иллюстрировал ситуацию фильм "Дневник Бриджит Джонс" с продолжениями. Но вот такая незадача, Бриджит сама по себе не была ни падшей, ни жертвой какого-либо насилия. Разве что собственной глупости, отягощенной поп-пропагандой. И, Хелен Филдинг, автор книги, по которой фильм и был снят, это совершенно не скрывала. Более того, лейтмотивом и книги, и фильма как раз и звучало: девушки, не будьте дурами. Но сейчас не о том.
Приводил я пример и из ранней английской киноклассики. Хороший был фильм, примерно тридцатых-сороковых годов, жаль не помню ни названия, ни авторов. Там от души и во всех ракурсах была передана ситуация, как одна стерва раз за разом отравляла жизнь молодого врача. Как очухается, так обругает спасителя, обвинит во всех смертных грехах, пардон, нагадит самым подлым образом и упорхнет. А как опять прижмет жизнь, так "наше вам с кисточкой", спасайте меня по новому кругу. Но тут тоже одна незадача. Уж больно незавидное положение занимал этот самый врач. Ну не мог он обеспечить все порывы метущейся и ранимой души столь яркой (по собственному мнению) девушки.
Так что решил я в качестве иллюстрации сложить собственный роман. И ведь сложил же! Помните воспоминания Булгакова, как он писал "Дни Турбиных", пьесу на основе его же "Белой гвардии"? Если не читали или не помните, напомню в двух словах: тени перед глазами, смешение этих грез с реальностью... В общем, Вы меня поняли. То же самое случилось и со мной. Незримо я присутствовал при всех сложившихся ситуациях, видел, что делали, и слышал, что говорили мои герои. Они стали живыми людьми, и я даже стал сопереживать им, будучи не в силах ничего изменить в их судьбе. Я слышал их голоса, видел их лица, оставалось только сесть и записать.
Вот с последним случилась заминка. Я не хотел, выражаясь словами Дэйла Карнеги, "готовить червяков для рыбы", или другими словами, варганить словесное пойло для быдла. Чтобы наличествовали все атрибуты: взвешенный процент описаний, диалогов и всего такого, ровный "толстожурнальный" (хотя пойдет и попсовокнижный) язык, набор стандартных сюжетных заковырок, и, наконец, чтобы всё было сдобрено (но без перебора) "типа" тонкими шутками и откровенными гэгами, так, чтоб стандартный читатель где надо и поплакал, и посмеялся.
И решил я вместо этого написать, так сказать, расширенный синопсис. Так чтоб после прочтения оного у умного читателя оставалось впечатление как после романа, но всё занимало не так много места на бумаге и времени на прочтение, то есть, ровно столько, сколько нужно. Если быть честным, идею сквозь десятилетия подсказал мне Бернард Шоу своим послесловием к пьесе "Пигмалион". Всего несколько страниц, и как будто бы целый роман. Причем со всеми унтер- и обертонами.
Вот так мы плавно перешли к собственно роману. Как вы, должно быть, поняли с самого начала, сюжет, родившийся в моей голове, являлся общим и вечным. В той или иной форме с теми или иными деталями он проигрывался в разные века и в разных странах, продолжает проигрываться он и сегодня. В таких условиях обычно лучшим выбором является своя страна, свой знакомый город и свое время. Но для моего романа такой выбор, выражаясь современными оборотами, немножко "не прокатил". Помните, мне показались не достаточно точно соответствующие обсуждаемым вопросам ситуации из "Дневника Бриджит Джонс", а именно, что Бриджит Джонс не была ни падшей, ни поднятой. Во всяком случае, ни ею самой, ни кем иным из ее окружения положение Бриджит никогда не воспринималось как позорное. Что греха таить, мы давно живем в перевернутом с ног на голову сюрреалистическом обществе. Судите сами, любовь к вполне оформившейся пятнадцатилетней девочке (а такие совершеннейшее оформившиеся бывают иногда и в тринадцать) даже "с такой достойной целью, как жениться", совершенно нормальная для любого здорового на голову европейца Возрожденья, сегодня - статья уголовного кодекса. В то же время, pardon moi, гомосексуализм - чуть ли не разновидность нормы. Во всяком случае, публично выступить с нетерпимостью уже давно значит повесить на себя ярлык злостного ретрограда, и это в самом лучшем случае. Даже моё "pardon moi" уже могут воспринять как акт злостной нетерпимости. Ну да ладно, я там еще много неполиткоректностей выдам. Одной больше, одной меньше... Пока идем дальше, вопрос подростка родителям (взятый из одного современного фильма): "почему родители всех моих друзей разведены, а вы - нет? что в нашей семье не так?" - еще вызывает улыбку, но уже не кажется нонсенсом. Ну а уж потерявшая до брака девственность женщина - это вообще норма. И пусть кто-то попробует назвать ее падшей!
Вторая проблема - массовый дефицит благородства у представителей эксплуататорских классов, или, как принято выражаться в постиндустриальную эпоху, высших страт. Но не буду обмусоливать этот вопрос долго: кто понял, тот понял, кто нет - развожу руками. Скажу сразу: решил я, нет, точнее, увидел я, что события романа развернулись на рубеже 19-20 веков. В России. В одном из достаточно крупных городов.
Вот город я решил немножко "подчистить", что ли. Сделать его с одной стороны более "своим" для современного читателя, в том числе не только российского, но и европейского, и с другой - обеспечить наибольший "контраст" рассматриваемой ситуации.
Итак, представим, что на западе Российской Империи на рубеже 19-20 веков стоял такой город. С некоторой насмешкой мы можем назвать его Зурбаганом, но можем этого и не делать. В конце концов, название города нами нигде использоваться не будет. В чем же состояла его, города, особенность? В первую очередь в многонациональности. Проживавшие в городе и близких окрестностях, и в совокупности составляющие большинство немцы, поляки, представители балтийских народов, украинцы и др. с одной стороны очень сильно обрусели, говорили (за редчайшим исключением) на русском языке, но сохранили свои церкви, включая (почему бы и нет?) униатскую. В результате город оказался весьма толерантным в религиозном отношении, межнациональные браки и перепомазания давно стали нормой, и все большие Церкви давно закрыли на этот самый город глаза. Всё это делало ситуацию более похожей на сегодняшнюю, но с поправкой на гораздо более равновесное распределение благородства-подлости по этим самым вышеупомянутым стратам.
В общем, в городе жили такие же люди, как и мы с вами. Они говорили по-русски, при этом не окали, не слишком акали, в массе своей не картавили (хотя сам я, если честно, этим немножко грешу), не имели какого-то специфического местного юмора, который обязательно надо отражать в диалогах. В общем, никаких национальных колоритов, включая квасного русскосельского и церковнославянского. Между нами говоря, терпеть не могу национальных колоритов. Даже не знаю чего больше: их или глобализацию. Наверное, и то, и другое одинаково. Поймите меня правильно, сам я - тот еще патриот. Честное слово и кроме шуток. Но достали все эти искатели соли земли в народной глубинке. Весь этот выдаваемый за высшую мудрость первобытный наив, все эти лубочные бабушки на лавочках, гуляющие меж арыков и аллей ишаки и всё такое прочее. Сам я вырос в достаточно большом городе, в высшей степени интеллигентной семье, и считаю, что это - совсем не плохо, а очень даже хорошо.
Так вот, возвращаясь к роману, если вам уж очень не понравится придумывание целого города, место действия без особого труда и изменения можно перенести в другой достаточно крупный город (где эта история, быть может, и произошла на самом деле). Практически всё остальное останется без изменений. Честное слово, русские города, по меньшей мере, в освещаемых слоях общества, были уже вполне европейскими, сколько бы рефлексирующие славянофилы не пытались это отрицать.
Ну, а теперь роман. Предисловие у меня и так затянулось, поэтому не удивляйтесь "обрывистому" началу, да еще и с союза "и".
***
И в городе, и в "родовом гнезде" общение у молодого Виктора было крайне ограниченным: семья, слуги, редкие гости. С детьми слуг, соседей по городу, а, тем более, окрестных к "родовому гнезду" крестьян (получивших волю в 1861) мальчик практически не общался. Фактически доступными для контакта сверстниками были несколько кузенов и кузин. Гимназия внесла некоторое разнообразие, там даже появились друзья. Но, вы ведь понимаете, всё (то есть, именно всё) свободное время мальчика оставалось подконтрольным. В общем, к окончанию гимназии Виктор знал и умел всё, что должен знать и уметь молодой джентльмен (или барин), но вот отношения с девушками оставались предметом грёз и мечтаний. Иногда о принцессах, иногда о золушках. С реальностью дела обстояли сложнее. Виктор не был Климом Самгиным и баронесса фон Химмель, разумеется, не сняла для сыночка средней публичности девку. Не сделал это и старый барон, и никто из любящего окружения. Более того, любящее окружение было уверено, что всё случится само собою, когда придет время, и честно оберегало юношу от какого бы то ни было греха. Другого окружения у мальчика попросту не было, посему рос мальчик благородным (на самом деле и во всех отношениях), хорошим (опять таки практически во всех отношениях), и, разумеется, девственным. Каждая попытка не то что бы сблизиться, но начать сближение с представительницей прекрасного пола в лучшем случае оказывалась просто неудачной. Учительница танцев, француженка на двадцать лет старше нашего друга, по-матерински поцеловав, обещала, что его обязательно полюбит хорошая ровесница. Она, учительница, была женщиной умной и понимала, что ей может дать роман с учеником (а точнее чем он, роман этот, ей, учительнице, может грозить). Прекрасная кузина сказала, что любит и ждет другого кузена - бравого лейтенанта, то есть, подпоручика, который скоро должен вернуться в родной город. О других попытках Виктор предпочитал не вспоминать вовсе.
"Неправда! - воскликнет кто-то. - Знаем мы этих отпрысков!" Вот потому я и решил рассказать историю более чем столетней давности. Тогда тоже всё было не так уж и совершенно, но таки чуть по-другому. Однако вернемся к нашему Виктору. Университет, несмотря на все ожидания, не привнес особых изменений в его жизнь. Редкие в то время студенточки были столь же неприступны как и гимназистки из соседней женской гимназии. По меньшей мере, для нашего Виктора.
И вот однажды случилось. Два друга-однокурсника, что называется "раскрутили" нашего друга отметить второй в его жизни юбилей (а именно двадцатилетние). Разумеется, не в сам торжественный день, когда молодой фон Химмель блистал в "высших кругах", соответствующих его громкой в городе фамилии, а чуть позже, но дело не в этом. Дело в том, что на первую в жизни нашего друга неформальную и несемейную вечеринку были приглашены три девушки - по одной на брата. Сын купца второй гильдии Николай и представитель крайне обедневшего дворянского рода Владимир неплохо использовали свои преимущества над простым народом. Так что, выражаясь современным языком, с "телками" и "тачками" (тогда еще преимущественно конными экипажами) у них было всё схвачено. Пригласили они и девушку для богатого друга. Вечерника состоялась в не очень большом, хотя, по сегодняшним меркам, и не маленьком доме Вовы. Доме, оставшемся ему от дедушки с бабушкой по материнской линии, и где он сейчас жил один, не имея возможности содержать даже минимальную постоянную прислугу. Зачем все эти детали? Да так просто. Я тоже иногда привожу лишние детали для достоверности. Почему всем можно, а мне нельзя? В общем, в доме имелись не менее трех спален и ни одной лишней живой души. Вот это я вам и хотел сказать.
Мария не была проституткой. То есть, в ее жизни уже случалось отдаваться и за деньги, но разве что считанные разы. Были и настоящие романы, но всего два. Нет, три. Третий всё же стоит посчитать романом. А вот четвертый, с этим Валеркой, хотя вы его всё равно не знаете... В общем, учитывая развязку его всё-таки, следует отнести к тем, что за деньги. А вот с Данькой вышло вообще... В общем, вы меня поняли. Расскажу-ка я лучше немножко о семье Марии. Мать - белошвейка. Можно сказать элитная, что позволяло хоть как-то сводить концы с концами. Отец умер, оставив ее с двумя дочерьми. Дальше представьте все сами, это не трудно. Добавлю лишь одну ремарку, малоотносительную к общему повествованию, но всё же: больше всего на свете Маша боялась попасть на фабрику. Помните Блока, "в соседнем доме окна желты, по вечерам, по вечерам скрипят задумчивые болты, подходят люди к воротам". Вот когда-нибудь войти в эти ворота для Маши было страшнее всего. Потому что оттуда (ей) не виделось никакого выхода. "И в желтых окнах рассмеются, что этих нищих привели".
Но вернемся к тому судьбоносному вечеру. Этот мальчик (старший ее на год с небольшим) ей, в общем, понравился. В отличие от тех же Вовки с Колькой он не был ни жлобом, ни снобом. Очень забавно и неумело ухаживал, очень боялся услышать "нет", смелел на глазах по мере собственного попадания в сеть... В общем, мальчик.
Виктор попросил ее руки на следующее утро. Но (о, ужас!) услышал отказ.
- Ты что, думаешь, что вам фон Химмелям все дозволено? Что вы можете купить любую игрушку?! Нет, я - не твоя игрушка!
В общем, Маша разве что честной девушкой забыла себя назвать.
Виктор был обескуражен. С удивлением он обнаружил, что "простой народ имеет собственную гордость", и не такой уж чистой и благородной теперь казалась ему собственная высокородная фамилия. Причем, что самое важное, он искренне поверил всей этой чепухе. Мысль о том, что его попросту обвели вокруг пальца, заставляя отдать больше, чем он собирался, его даже не посетила.
Еще одна деталь. Наутро Коля занял денег на извозчика у своей подружки Гали. Если бы не переизбыток впечатлениями (вы должны понимать) Виктор, наверное, как-то отметил бы это для себя. Сам он скорее прошел бы десять километров пешком, чем занял бы у девушки. Но то Виктор. Коля же по столь мелким вопросам не заморачивался. Он просто забыл о долге (который и долгом-то не считал) сразу же, как сел в кэб. Кэб. Это я не случайно употребил иностранное слово. Как раз в то время в том месте было у молодых людей этакое поветрие на английские слова. Так оно бывает, ничего страшного.
Но вернемся к нашему Виктору. Вы уже поняли, что, как бы то ни было, начал он встречаться с Машей (которую всегда называл Марией). За год их встреч случилось много чего. В элитных ресторанах буквально выплевывалось и нещадно обругивалось не менее элитное вино, провоцировались дикие скандалы... В общем, будет время, посмотрите старый "Мулен Руж" (пятьдесят второго года, если память не изменяет) у вас, наверняка, сложится впечатление. К нашим баранам, сколько веревочке не виться, а конец пришел. Причем не просто конец, а всему делу венец. В общем, не прошло и двух лет как Витя с Машей под этим самым венцом таки оказались. Свадьба была негромкая, по большому счету, ее, свадьбы, и не было. Было венчание в небольшой лютеранской церквушке за городом.
Однако после брака всё изменилось как по мановению волшебной палочки. Виктор, да что там Виктор, его родители оглянуться не успели, как новая невестка стала вхожа во все дома. Ну, или почти все. Мария довольно быстро усвоила нехитрые модные манеры и ужимки Высшего, так сказать, Света, и сумела войти в него с большим достоинством. Наступала эпоха либерализма, и народное происхождение Марии скорее добавляло ей, выражаясь современным языком, бонусов. Скандалы? Она уже давно была выше их.
Как вокруг всякой красивой и общительной светской женщины вокруг нее начал виться рой донжуанов местного значения и надеющихся непонятно на что придурков. И теми, и другими она достаточно ловко манипулировала, не давая при этом никакого повода для сплетен. Где-где, а в общении с мужчинами она была докой, чуть ли не от рождения. Особенно же счастлив в это время был сам Виктор фон Химмель, уводивший несомненную королеву шумных балов в свою опочивальню, где ему и только ему доставалось главное.
Прошел еще один год, и что-то начало меняться. Все чаще с уст Маши срывались слова:
-... Это потому что поднял меня с самого дна? Ты всегда меня этим попрекать будешь.
Причем срывались эти слова, опять-таки, все чаще и безо всякого повода. Ну, или с минимальным поводом, в ответ на любой совершеннейшее обоснованный отказ. Например, сходить вечером в театр, потому что много работы на семейных предприятиях. Немножко "затормозила" разлад беременность и последующее рождение дочери, но разве что затормозила.
Нельзя сказать, что развод грянул громом среди ясного неба. Но вот последствия этого самого развода чуть не вылились для семьи фон Химмелей настоящим апокалипсисом местного значения. Как я уже говорил, гряла эпоха либерализации, дававшая все больше прав женщинам, неграм, простолюдинам, et cetera, отнимая эти самые права у бывших хозяев жизни - белых мужчин-феодалов, всяких там фон Химмелей. В общем, наша Мария подала на дележ имущества по полной программе и несколько ушлых адвокатов, включая уже знакомого вам Владимира, подкупленных, то есть, нанятых конкурентами фон Химмелей, ей очень в этом помогли.
Как вы помните, владели фон Химмели несколькими заводами, половина акций которых перетекла новой владелице. В общем, после ряда операций, любезно подсказанных Марии теми же советниками, что блестяще провернули развод, фон Химмели оказались на грани полного банкротства, и два завода пришлось закрыть.
Перед этими печальными событиями случился характерный эпизод. Помните, я рассказывал вам, что вокруг Марии вертелось множество "надеющихся непонятно на что придурков". Красивые жены всегда привлекают и таких друзей мужа тоже. Это, как бы лучше выразиться, одно из проявления инстинкта самосохранения биологического вида. Беспонтовые (пардон за сленг, но это наиболее удачное слово) особи мужского пола испытывают радость от бескорыстной помощи более перспективным видовым представителям, а особенно представительницам. Иногда они доходят до полнейшего идиотизма (например, как у героя "Гранатового браслета"), но обычно все остается в рамках разумного, да и сами эти товарищи - милейшие и нужнейшие для общества создания, так что, ради Бога, простите меня за не слишком уважительный тон. Что там говорить, наш Виктор, сам мог оказаться одним из них, не будь он столь знатен и богат. Так вот, один из его друзей, пусть будет Вася, как раз и был таким другом. И вот перед тем как наша Мария по настоянию конкурентов семьи фон Химмелей приняла решение о закрытии двух заводов, у нее с этим самым Васей состоялся весьма примечательный разговор. Вася пытался предостеречь ее от этого шага, просил оставить всё управление у фон Химмелей, довольствоваться дивидендами, et cetera, пытался делать упор на простых людях, выбрасываемых на улицу, на что услышал:
- Ты это мне говоришь?! Что ты вообще знаешь о жизни простого народа? Это я из простого народа. А вы все были паразитами, паразитами и останетесь! Пошел вон отсюда!
Больше всего Марии тогда хотелось увидеть всех фон Химмелей в очереди за бесплатным супом. В том, что саму ее минет чаша сия, она не сомневалась. Как можно сомневаться в окружении таких хороших адвокатов.
Но фон Химмели выстояли. Не без потерь, но выстояли. Молодой Виктор сам не заметил, как стал настоящей акулой. А вместе с тем и желанным мужчиной. С бывшей женой он не общался, в Свет выходил исчезающее редко, всё время пропадая на оставшихся у семьи предприятиях. Кроме того, он успел повторно жениться на той самой прекрасной кузине, успевшей к тому времени разлюбить того другого кузена - хотя всё еще бравого, но всё еще подпоручика, ко всему прочему недавно отправленного командовать взводом на Кушку. Но будем объективны, в действиях Эльзы, той самой кузины, не было никакой хитрости, а тем паче меркантильности. "Роман с подпоручиком" на самом деле не был никаким романом, а лишь честной и вполне оправданной девичьей влюбленностью. "Пора пришла, она влюбилась". А в кого влюбиться, как не в бравого офицера? Это нормально в любом нормальном обществе. Так же как и то, что никаких серьезных отношений за пределами пары поцелуев между ними не было и быть не могло. И в Виктора девушка влюбилась искренне, вдруг разглядев в нем чуть ли не эпического героя вроде легендарного Зигфрида, и это тоже не удивительно. Он действительно был настоящим бароном древнего рода, и уже полностью этому соответствовал. Так что второй брак Виктора оказался классическим. Таким, о котором мечтают.
Но вернемся к Марии. Продав оставшиеся акции, она продолжала блистать в Свете, укладываясь, впрочем, в оставшуюся в сухом остатке банковскую ренту.
И вот в жизни Марии появился Максим. Как появился? Она сама толком не поняла. То там, то здесь на всяких вечеринках и событиях он оказывался поблизости. Максим ей сразу понравился. Как он красиво и, главное, воодушевленно рассказывал всякие истории! Где он только не побывал! А какие у него были проекты! Нет, он определенно выделялся на фоне всех этих богатеньких маменькиных сынков. Марию искренне удивляли и даже как-то обижали смешки в адрес Максима, которые нет-нет, да долетали до ее милых ушек. Нет, он просто такой же, как она, своим талантом втиснувшийся в это дегенерирующее общество аристократов и предпринимателей! Вот они его и не любят. Если б ему от родителей досталась хотя бы десятая часть того, что имел этот чертов фон Химмель! И ведь никто из этих маменькиных сынков не хочет ему, Максиму, помочь! Они чураются его, принимают за дурачка. Но ведь она не такая. Она поможет... А дальше что рассказывать? Очень скоро у нашей подруги не осталось ничего кроме долгов. Даже перестроенный и преображенный в лучшие времена родительский дом, где с бабушкой жила ее дочка (разумеется, не отданная этим мерзким басурманам фон Химмелям!) и младшая сестра Катя, оказался заложенным. Сама же Мария как-то неожиданно попала в долговую тюрьму. Тогда это практиковалось с недееспособными должниками. Тогда вообще было много чего по-другому. В высшем и даже среднем классе предпринимателей не было "выколачивания долгов", ночных визитов, увозов должника загород, упаси Боже, киднеппинга, в общем, всех этих "прелестей" нашего времени. Зато были приставы и долговые ямы. К чему я? Все решалось более законно, и добрее, что ли. Хотя и не всегда, и не совсем, и не со всеми.
Вот в данном конкретном случае пятнадцатилетняя сестренка Катя ощутила это на собственной шкуре, в полном смысле слова продав свою невинность тому самому, уже упомянутому выше, Николаю, ставшему ко всему прочему кредитором, держащим закладную на дом. Причем продать, естественно, не за возвращение закладной, а за небольшую отсрочку с выбрасыванием из родного дома на улицу. Представляете, какое это было потрясение, и какая у нее осталась психическая травма? Для самых впечатлительных и негодующих сразу отмечу: государственный уклад, допустивший такую несправедливость в отношении невинного ребенка, менее чем через двадцать лет, а именно в 1917 году, перестал существовать. И лучше от этого не стало. Забегая вперед, скажу еще, что Виктор потом и закладную выкупил, и морду Коле набил, но это всё случилось потом, и едва ли существенно помогло Кате в ее психической травме. Она, Катя, даже повеситься хотела. Но не повесилась. И года через два вышла замуж за кого бы вы думали? За того самого, уже также упомянутого нами Васю Галерина. Того, что когда-то просил Машу не разорять фон Химмелей. Поженившись, они прочь от людских пересудов покинули родной город, и потом жили долго и счастливо где-то в Хабаровске или Владивостоке. Василий Евгеньевич сумел скрыть дворянское происхождение, до старости занимал должность главного инженера крупного завода, и никогда не напоминал своей половине о Николае. Так тоже бывает и нередко. А вот Коля, ставший впоследствии народным комиссаром, потом не так чтобы сильно, но всё же искал и Катю, и Васю. К счастью для последних, не нашел. А вот Вите за набитую когда-то морду ответить пришлось по полной программе.
Но мы отвлеклись. Вернемся к сидевшей в долговой яме Маше. Обращаться за помощью было не к кому - Максим, как вы, должно быть, догадались, успел раствориться в тумане, прихватив последние Машины драгоценности - так что, как вы думаете, кому написала наша подруга? Вы правильно догадались, ему самому. Виктору фон Химмелю. В письме в очень эмоциональной форме выражалось, что ей, Марии, ничего от него, Виктора, не надо, но он, Виктор, просто обязан подумать о собственной дочери, и выкупить закладную на ее, Марии, материнский дом, ну и саму ее из долговой ямы, а также обеспечить всем пенсион. И это самое малое, что он просто обязан сделать, если вообще является мужчиной. Что оставалось Виктору? С одной стороны у него уже была другая семья. С другой - таки дочь, и таки бывшая любимая. В общем, привожу их заключительный разговор.
- Дом твоей матери выкуплен, и теперь принадлежит мне. Я уже подписал с ней соглашение о символической ренте дома - один рубль в год - на двадцать лет с возможностью продления.
- А я? А Лена?
- Когда освободишься, можешь жить у матери. А дочку я предпочел бы забрать.
- Ни за что! В этом ты весь! Никогда не дам согласия!
- Хорошо, я пошел.
- Подожди! Ты оставишь меня здесь?!
- Почему бы и нет?
- Ты не можешь!
- Вот увидишь...
- Стой! Что наслаждаешься моим падением? Вернулась в грязь, из которой ты меня вытащил? Ты всегда меня этим попрекал.
- Нет. Знаешь, мне вот где сидят эти твои слова. У меня к тебе одно предложение. Ты отдаешь мне дочку. Она будет учиться в лучшей гимназии, потом, Бог даст... Но пока не об этом. Взамен я выкупаю тебя из этой ямы. Потом даже на свою фабрику швеей принять могу.
- Вот уж спасибо. Щедр, так уж щедр.
- Лимит щедрости давно исчерпан. Другого предложить не могу. Завтра придет адвокат. Au revoir!
- Стой! А если ты завтра копыта откинешь, нас с мамой...
- Так молитесь за мое здоровье.
Так все и получилось. Мария вышла из долговой тюрьмы, устроилась на работу. Даже потом замуж вышла и нарожала еще трех детишек. Кто-то из их потомков живет в том же доме и поныне. Виктор, как вы помните, не без участия Коли сгинул в смутном восемнадцатом. Его вторая жена Эльза с подросшими детьми (дочкой от первого брака Виктора и сыном) успели эмигрировать. Упомянутый нами Вовка умер от инфаркта в тридцать седьмом, увидев за окном остановившейся у его подъезда "воронок". Приезжали тогда не за ним, но сердцу не прикажешь. А Колю, к тому времени товарища Николая Ивановича, расстреляли в тридцать девятом. Следы же Максима затерялись где-то в Средней Азии. Но это уже совсем другая история.
Впрочем, расскажу еще немножко. Сын нашего Виктора, Виктор фон Химмель-младший еще раз побывал в родном городе в сорок первом. И хотя визит этот был довольно коротким, он, Виктор-младший, успел навести кое-какие справки об истории своей семьи, отраженные впоследствии в его воспоминаниях. А позже, в сорок четвертом волею судеб он очутился в Армении, в одном лагере с небезызвестным Конрадом Лоренцем. Общение с этим гениальным человеком натолкнуло его, Виктора-младшего, на ряд размышлений и обобщений, также нашедших отражение в тех же воспоминаниях. Именно эти самые воспоминания, к сожалению так доселе и неопубликованные, я и взял в качестве основы своего романа.
***
Ну вот, дорогой мой читатель, вы и прочитали мой роман. Давайте теперь потратим сэкономленное на отсутствии в нем всяких ненужностей время на обсуждение приведенных ситуаций, собственно ради которых роман и был написан.
Но сначала давайте-ка, я задам и сразу же отвечу на один вопрос: в чем беда основного потока всех печатных и медийных творений, обрушивающихся на наши и без того бедные головы? На самом деле бед много. И непомерная раздутость для авторского гонорара, и ангажированность и много чего. Но сейчас я бы хотел акцентировать ваше внимание на вот какой беде. Герои подавляющего большинства произведений непонятно откуда взялись. Они появляются, дабы исполнить какую-то вполне дурацкую игру, а потом уходят за ненадобностью. Вопрос, зачем же тот или иной персонаж ведет себя настолько идиотски, и как с столь тяжелой формой олигофрении он вообще дожил до нужного автору момента, и не только дожил, но и занимал какое-то положение в обществе, обычно даже не встает. Особенно это касается персонажей второго плана, но иногда затрагивает и главных героев. Как правило, это все вызвано халтурным (хоть и профессиональным) отношением к делу. "Пипл" и так "схавает", рассуждает такой автор. Далее он, автор, раскрашивает картинки во вполне сносные цвета, сдабривает узнаваемыми деталями и, наконец, что самое печальное, "пипл" действительно "хавает".
В оставшемся меньшинстве произведений начинает сказываться другая беда. Дело в том, что есть ситуации типичные. Они происходят в девяноста девяти (или около того) случаев из ста при создании соответствующих условий. А бывают нетипичные. Они вполне возможны, но реализуются достаточно редко при крайне маловероятном стечении обстоятельств. Так вот, беда состоит в том, что написать интересно о типичном и тривиальном поведении существенно сложнее. Что в тривиальном может быть интересного? В результате в любом творчестве мы имеем явный перекос в сторону ненормальностей. В принципе, это естественно. И также естественно с этим следует бороться... Нет, бороться, это слишком громко сказано. Скажу по-другому, так же естественно этому надо хотя бы немножко противостоять.
Так вот, возвращаясь к моему роману и истории, подвигнувшей меня на его написание. В романе, то есть, в основной его линии я предельно увеличил контраст картинки. Представил героиню (весьма и весьма реалистичную в заданной среде обитания) действительно падшей (по меньшей мере, с точки зрения реально господствующей в то время и в том месте морали), и совсем не жертвой. Подвел к ней действительно благородного (и, опять-таки, весьма и весьма реалистичного) юношу. Наконец, сделал "поднятие" действительно поднятием. И какое мы видим развитие сюжета? Вот такое оно и получается. В девяноста (если не больше) случаев из ста. Вечен, словно мир такой сюжет, и еще не раз он повторится, да простит меня Владимир Асмолов за цитату. Так вот, если использование собственного "темного прошлого" в качестве предлога для излишних требований ("не хочешь давать больше, потому что на помойке подобрал") со стороны "подбираемой" женщины встречается в девяноста процентов, так сказать, "подбираний", то обратное напоминание ("помни, где я тебя подобрал, знай свое место") - в десяти. Или вроде того. Причем в менее контрастных случаях (с меньшей разницей положений поднимающего и поднимаемой) отношения и упреки получается практически теми же. Может быть, не будет этого самого "на помойке подобрал", то есть, мягче к себе любой сказано будет. Ну, скажем, "ваше сиятельство, наверное, забыть не может, на ком женились" (именно так, со всеми грамматическими рассогласованиями). А потом много "добрых слов" в адрес семьи, сословия, университета, национальности (если она иная) в общем, всего того, так или иначе, дорого "их сиятельству".
Вообще-то, лучше всего, когда браки заключаются между равными. Об этом еще Артур Шопенгауэр писал. Да и не только он. В конце концов, умные люди во все века говорили примерно одно и то же. Но обратите внимание на одну важную деталь, даже в моем предельно контрастном случае Мария с самого начала ставит вопрос, что не Виктор поднимает ее, а она снисходит до него. И уйдет, стоит ему хоть на секунду усомниться в этом. Куда уйдет, не имеет значения, он ведь всё равно не собирается сомневаться. А вот напомнить о своей свободе этим самым "это потому что поднял меня с самого дна? ты всегда меня этим попрекать будешь" не грех.
В чем тут дело? В инстинктах. В них самых. А они постоянны. И порою безжалостны. И вот эти самые инстинкты (а именно, инстинкт самосохранения вида) диктуют женщине, что ей нужен сильный мужчина, подчиняющий своей воле всех. Это даст ей лучших детей. Подчеркиваю, подчинить всех. И она, женщина, не должна быть исключением. А какое тут подчинение со стороны столь бескорыстного помощника? Это, во-первых. А во-вторых, как это не печально, но так уж получается, что, руководствуясь банальным инстинктом самосохранения индивидуума, любое низшее существо хочет подчинить себе высшее. Как и наоборот, но с существенно меньшими моральными сдержками. Великий гуманист Альберт Швейцер в книге "Из моего африканского блокнота" писал о том, что должен помнить любой белый, приехавший с миссионерской деятельностью в Африку. А помнить он, каждый белый, должен о необходимости постоянно сохранять свой статус мастера (хозяина). Когда бы белый человек не захотел жить среди них, как среди равных, они уничтожат (если не сожрут) его и весь его труд. Кстати, это мы видим и сегодня на примере Южной Родезии (ныне Зимбабве) и ЮАР. Но сейчас не о том. В нашем примере Виктор явно и однозначно находится на более высоком уровне развития, нежели Мария (так же как и Марк Дарси относительно Бриджит Джонс). Она, Мария - вовсе не злая и ничего не планирует. Последнее вообще не для нее. Ее, Марию, можно искренне полюбить. Хотя и не нужно. Потому что, в конце концов, получится, как оно получается. И она честно и даже безотчетно раз за разом будет использовать эту самую уловку.
А вот "подниматель" в данном варианте рассматривает напоминание о прошлом как запрещенный прием. По той же самой причине, по которой когда-то "поднял", то есть дал больше, чем в принципе мог бы. Обратите внимание, не все мужчины обладают таким свойством. Скажем, приведенный в романе Коля никак им не обладал. Если он и оказывал помощь (как с отсрочкой с уплаты по закладной для Машиной семьи), то и оплату стребовал сполна (вы, должно быть, помните какую). Если и тратился на, пардон, бабу, то забирал с нее же не меньше и не только натурой. И ничего. Никто и не думал с ним скандалить, да еще и на совесть давить. Какая там, к чёрту, совесть. В общем, кажется, я уже всё объяснил, не буду занудствовать. Просто обратите внимание на результат. Что получается, когда хороший благородный мужчина терпит поражение из-за собственного альтруизма. Приносит ли это счастье победителям, точнее победительницам? Судите сами.
Но не будем несправедливы к женскому полу. Посмотрим теперь объективно на Виктора. Зачем ему это всё было нужно? Ответ опять-таки тот же. Инстинкты. Инстинкты, опять-таки практически отсутствующие в нашем знакомом Николае или даже Владимире, но в полной мере реализуемые в Викторе, Васе и многих других. Помните мое снисходительное упоминание об инстинктивной радости от бескорыстной помощи более перспективным видовым представителям? Вот-вот. Это оно самое и есть.
"Вовсе нет! - может возразить кто-то. - Какой уж тут альтруизм, бабу в постель затащить." А вы посмотрите внимательнее, с чего начался этот мой роман. Представьте теперь на месте Виктора того же самого Николая. Стал бы он заморачиваться насчет женитьбы? Что-то мне говорит, что нет. И кто оказался успешнее, причем как при старом, так и при новом режиме? Вот в чем вопрос.
А где же мораль, о которой я писал чуть выше? А мораль проста. Хорошим благородным образованным мальчикам надо думать головой. Не напрасно им это образование давали. Хорошим девочкам тоже надо подумать, нужно ли становиться стервами. Оно-то сразу неплохо, но вот окончательная победа окажется за кем-то другим. Обязательно окажется.
В общем, инстинкты можно не то чтобы преодолеть, но хотя бы обуздать. Сложно, но можно, если только понять, где же всё-таки собака порылась. И, в конце концов, счастье возможно. Я там не случайно привел еще один пример - Кати и Васи. В отличие от Маши, Катю хоть как-то можно назвать жертвой насилия (на самом деле там немножко другая статья, но с натяжкой назвать можно), и Катя не стала или не успела стать стервой. И у них с Васей всё сложилось, и никто не вспоминал о том, что кто-то кого-то где-то подобрал. Катя этой уловкой не пользовалась, ну а Вася и подавно.
И, наконец, главное, то есть главный вывод, который я так долго пытаюсь донести: надо ли отнимать руль у того, кому он принадлежит по праву?
***
А напоследок несколько слов о посвящении. Да простят меня все, кого оно хоть как-то уколет. Моя жена или ее муж. Мы с Оленькой так, к сожалению, и не познакомились в реале. Так что для ревности нет никакого повода. Тем не менее, долгое время она была моей музой. И за это ей большое человеческое спасибо. И это посвящение.