Тысячи разных трав на лугу и все они пахнут. Вот так же - разнотравьем, цветущим лугом - должно отдавать от страницы хорошей прозы. Чтобы кружилась от ее ароматов голова...
.Идешь по лесу от дерева к дереву, сбрасывающих к ногам желтые и багряные листья, - и вдруг охватывает тебя ощущение, что отшумел на днях разноцветный осенний бал, отшумел, отвеселился лес, оттанцевал, отшептался, отговорился - стихла музыка, опустели залы, и вот слышен только шорох спадающих со всех деревьев одежд и скоро наступит долгая ночь...
Догадка. Даже у чистой воды (Н2О) есть Творческая Программа, которая реализуется, например, превращением крохотной капельки с помощью мороза в ювелирного рисунка снежинку. А на оконном стекле, опять-таки с помощью мороза, капельки разрастаются в первобытные тропические заросли, где главное растение - древнейшего происхождения папоротник. Что это? Мечта воды? Сон воды? Программа? Исток всего на свете? Вот тебе и Н2О!
Каштан весной. Почка раскрылась, выпуская сверток нежнозеленых листьев, которые начали раскрываться, как... крылья майского жука.
Майский жук
раскрывает надкрылья.
Почка каштана.
Я верю, что у деревьев в лесу есть сокровенная, бесценная аура - в отличие от городских, уличных и парковых деревьев и кустов, чья аура разворована, растаскана, расколота, сбита с толку... Лес - сообщество со своей религией, своими ценностями и т.д., которыми он может поделиться с человеком, если тот придет к нему с поклоном, с вниманием, на цыпочках...
Был уже апрель, и солнце разворачивало осторожными пальцами почки на деревьях и кустах и бережно выпрастывало пахучие, клейкие и, наверное, сладкие зеленые листочки. От них на улицах сразу запахло весной. Весна на всю зиму была спрятана в почках, природа хранила ее в них, как люди хранят во флаконах ароматы духов и одеколонов.
Я понял, что все время борюсь с этим миром - миром коммерции, безудержной занятости, спешки... борюсь счастливо найденным словом, наблюдением, цветом. Лесом делюсь и грибами. Лугом, цветами. Минутой тишины. Остановками в бесконечном беге.
Вот что я сделал однажды. Вышел вечером на улицу, прихватив пустую пластмассовую бутылку из-под воды, и пошагал вдоль зеленых палисадников и прифасадных лужаек. А там в это время июля зажигались и гасли светлячки.
Я наловил взмахами руки с дюжину небыстрых в полете этих удивительных насекомых и заточил в бутылке, придерживая горлышко пальцами так, чтобы в сосуд проходил воздух.
И вернулся домой. В гостиной я задернул шторы, закрываясь от света уличного фонаря, и поставил бутылку на средину ковра. Светлячки один за другим стали выбираться из заточения и разлетаться по комнате.
Они летали, перекликаясь огоньками, как перекликаются прожекторами по вечерам и ночам морские корабли. Они давали о себе знать сигнальными огоньками, как самолеты. Они засвечивались друг для дружки, как...
Это был, конечно, поразительной красоты фейерверк. Радость по-японски - безмолвное (а в груди восторг!) любование природой, в которую, как известно, входят и Луна, и сакура, и старый пруд, и цветок лотоса, и икебана, и кукушка, и цикад
*
Что-то бывает в днях такое, что не фиксируется ни одним известным прибором, но наша психика отзывается на это "что-то" ой как.
Этот день полз медленно, как червяк. Или как гусеница. Серый, в капельках дождя день. Цветы от его воды отяжелели, поникли, трава полегла...
Ветер в эту зиму занимался разбоем - хоть кричи караул, хоть зови полицию. Он прятался за каждым углом, набрасывался на прохожего, бил (тузил) по лицу, срывал шапку, хватался за пальто, стаскивал шарф с шеи, спешно обшаривал холодными пальцами тело, задирал брюки и лапал ледяными пальцами голые ноги.
Долгий, долгий дождь - и машины, приткнутые на обочинах мостовых, время от времени начинают отчаянно-жалобно скулить, словно жалуясь, что их бросили.
Слово птицей летало под сводами черепа и никак не хотело садиться на ветку-строку...
Уже стемнело, а муравейник мой не хочет засыпать. Мысли-муравьи, уже небыстрые, всё бегают по куполу мозга, выискивая крошки, упавшие с вышины.
Луна - ночная владелица полумира.
...На огромное снежное поле, кувыркаясь в воздухе и посылая во все стороны разноцветные лучики, падала новенькая, словно только что отпечатанная высоко вверху снежинка...
...Мы оба остановились на какой-то невидимой границе между владениями елей и речным. Выросший на берегу реки, среди лесов, я все равно поразился в тот предновогодний солнечный и морозный день совершенно особой, не повторившейся больше никогда тишине и чистоте этого уголка земли: ни звука не было слышно, не было видно ни одного следа - ни птичьего, ни заячьего, только комья снега, упавшие с елей, пробивали голубой снежный покров да чуть осыпалась на него хвоя. И чистота эта была особая, я потом уже, в который раз вспоминая этот момент, понял, в чем его особость. Ни одна промышленная труба не дымила в радиусе сотен километров, гарь и сажа больших заводов сюда не долетали, паровозы и те катили далеко отсюда, а автомашины в те годы и в тех краях были редкостью.
И здесь в своей первозданной нетронутости жили два зимних чуда - чистый, прямой дар поднебесья - снег и настоянный солнечным, безветренным и морозным днем запах хвои. А тишина, третье чудо, давала возможность ощутить их сполна и так, что оставалось это ощущение, как я потом понял, навсегда.
*
Длинная-длинная волна заворачивалась у берега, как ткань под рукой портного, и мгновенно прошивалась белой ниткой прибоя.
Чайки на пляже, как куры, шли за женщиной, бросавшей им раскрошенную булку.
...Волна выходит из моря крутошеей лошадью с белой гривой. Она взбирается на гальку, словно волоча за собой тяжелую ношу. Вырастая все больше, зеленея, стекленея, храпя, не дойдя до суши двух шагов, вдруг спотыкается и грохается на камни и разбивается на тысячи зеленых осколков и брызг. И вот другая взбирается на гальку...
Берег белый, сверкающий солнцем, пустой. Может, кто-то и есть здесь - он сидит, укрывшись от ветра за древней стеной, смотрит, почти не мигая, на волны и решает какой-то там свой вопрос, - может, кто-то и есть здесь. Бог с ним. С ним Бог. Но лучше думать, что нет никого, кроме нас двоих и вот этого солнца, и вот этого моря, и этих древних камней, пахнущих известкой из детства, и порывистого грохочущего ветра, и этой сухой травы, что качается возле лиц...