Наверно, многим знакомо это разочарование: увидел нечто необычное, сущестующее всего минуту-две, а то и меньше, нечто чудесное, хлопнул себя по карману, в фотоаппарата-то там нет! Забыл на этот раз...
Группа киношников-документалистов топала по лужистой дороге, ведущей к лесу. Снимался фильм по моему сценарию об исчезающих первоцветах В лесу я побывал за два дня до съемки, разыскал небольшую поляну подснежников-галантусов (поникнутых, с латыни) в глубине леса. Поникнуттые они неспроста. Галантусы расцветают в ту пору, когда еще может выпасть снег, и чтобы уберечь от снежинок нежнейшие пестики и тычинки, цветы опущены колокольчиком. Они уже издают слабенький звон-аромат, а тот подает самый первый знак только что проснувшейся пчеле, ее можно иногда увидеть возле белого колокольчика.
Подснежники в последнее время слишком часто становятся добычей сельчан, живущих недалеко от леса - на рынке букетики милых этих цветов часто увидишь в их руках и корзинах.
Мы - режиссер, оператор, помощник режиссера, помощник оператора, тащивший на плече тяжелую камеру, еще кто-то и я - проходили мимо вспаханного еще осенью поля. Холода уже отступали, солнце становилось хоть и главным, но ненадежным героем конца марта... Я посмотрел на поле и обмер: всё оно было в кустиках пара! Солнце успело прогреть мерзлую пашню на небольшую глубину, пар нашел лазейку и стал выходить из земли, сначала струйкой, похожей на стебель-стволик растния, потом расширяясь до небольшой кроны. И вся бугристая пашня в эти минуты проросла небольшими белесыми деревцами, и зрелище было невиданным!
-Снимай! - крикнул я оператору, показывая на весеннее диво, сущестсующее, может быть, нкесколько минут: солнце сейчас зайцдет за тучи, и прощай деревца, - снимай, я потом найду слова в фильме на этот план! Это будет самое начало!
Группа остановилась, посмотрела. Режиссер - а это был самый важный человек на десятки километров вокруг - что-то покумекал, потом мотнул головой.
-Пошли дальш! - распорядился он. - У нас другая задача.
Киношники потащились по раскисшей от тепла дороге, я понуро плелся сзади, всё еще оглядываясь на неожиданно "расцветшую" пашню.
Подснежники-галантусы мы сняли, заодно прихватили раздвигающею землю "спиной" хохлатку и пронзающую зеленым копьецом лежалый листвяной покров пролеску,- каждый первоцвет свои способом пробивается к солнцу, собрались домой. Когда проходили мимо той пашни, солнце зашло за тучи и никаких деревцев на ней уже не было - зрелище по-весеннему и невиданно ожившей земли существовало несколько минут.
Осталось оно только в моей памяти, но как теперь покажешь его таким, каким оно увиделось мне в тот мартовский, с ненадежным солнцем день?
СВЕРЧОК
Вечерние и ночные сверчки-певуны во дворе прямо-таки подзывали к окну. Так распелись! В конце концов я не выдержал и вышел во двор - большой квадрат, огороженный пятиэтажками: в нем спортплощадка, стойки с проволокой для сушки белья, деревья, кусты бирючины. Вышел, запасшись стеклянной банкой.
Стал прислушиваться к песням в кустах - в каком именно разоряется певец. Подходил осторожнейше: чуть шаркнул подошвой, чуть треснуло что-то под ногой - стрёкот смолкал.
Вот нашел. Благо, во дворе уже темно, никто моего разбойничьего подкрадывания к кусту не замечал.
Подкрался - певец замолчал, и я замер. Сижу без движения, еле дышу. Вот пробный запев. Да, кажется, он здесь. Вот песня подлиннее. Вот распелся. Я протянул руку к кусту, к тому месту, откуда слышался сверчок. Подождал, подождал (рука неподвижна). Снова тррррр!.. Я хвать наугад сквозь листву! Есть! В полусжатом кулаке листья, но что-то там шевелится.
Сверчок в банке, накрыт крышкой. В подъезде я рассмотрел его - небольшой зеленый мягкотелый жучок с длинными лапками и усиками.
Дома я пересадил гостя в большой винный бокал, накрыл картонкой, бокал поставил на стол в гостиной. Свет не зажигал. И стал ждать реакции сверчка на приключение, на перемещение в человеческий дом и в винный бокал...
Жене сообщил о своей ловле, она, зная меня, не удивилась.
Минут через десять сверчок, запертый в винном бокале, запел! Раз, другой, третий... Его услышал я, его услышала из соседней комнаты жена. И пришла в гостиную, не зажигая свет.
-Знаешь, - сказала, - он так грустно сейчас поет! Прислушайся.
Я прислушался. Действительно, песня была совсем другая. Не похожая на ту, что я слышал из окна и во дворе. Грустная, грустная. Прямо мольба: выпууустиии! Или, может быть: soooos!
-Отпусти его, - сказала жена, - жалко.
Что ж, дело. Ладно. Действительно жалко. Хоть и певун. Японцы таких держат дома как певчих птиц. Я взял бокал, открыл окно, поднял картонку. Вытряхнул гостя в темноту за окном, там он наверняка расправил крылышки.
Подождал, торча в окне, слушая песни других сверчков, наполнявших ночной уже двор... и вот, кажется, прибавилась еще одна, перекрывающая голоса остальных - свободная, задорная, призывная.
Ну, если "мой" так запел, значит, я правильно сделал, выпустив его!
ОДНАЖДЫ...
Раннее утро в лесу - это, конечно, праздник. Праздник, когда нет никаких дел, когда никуда не торопишься, никуда не идешь (кроме как к Утру) и ничто тебя не заботит - вот тогда это праздник.
Но, честное слово, утро нужно еще суметь осознать. Если что-то тебе мешает - какой-то вчерашний гвоздь, - выдерни его.
Свежо и душисто пахнет отдохнувшая за ночь трава и листва. Ароматы ее содержат, наверно, какие-то живительные включения - легкие отвечают им глубоким вздохом, а по телу разливается радость.
Следы к лесу по высокой траве походят на лыжню: повсюду обильная роса. Почти все цветы еще закрыты, но над высокой травой уже пролетает одинокая пчела, пчела-разведчица; она делает круг и исчезает, не найдя ни одного цветка, на который можно было бы сесть и выпить утреннюю порцию нектара.
Роса в траве сверкает крохотными разноцветными огоньками - это солнце рассыпалось по бесчисленным ее капелькам, и каждая из них засверкала своим особым цветом. Увидеть это однажды - значит обрести редкое сокровище, оно не гаснет в памяти и ты им можешь быть богат.
Из леса вдруг доносится как бы тяжелый вздох - тебя окатывает теплая волна, словно кто-то большой-большой зевнул, проснувшись, и выдох донесся до тебя; в теплой этой волне чудится дух огромной шкуры.
А однажды ранним-ранним утром я направился.к лесу - мне было интересно узнать, как просыпается это чудище..И, подойдя к нему, я вдруг увидел, что привычный для меня вход в лес иежду двумя деревьями-пилонами закры!.
На высоте моего роста была натянута паутина - новехонький граммофонный диск с ходящей по нему радугой и пауком-музыкантом в самой середке. От паутины к двум кустам свидины по бокам тропинки шли четыре прочные нити. Нижние, что чуть ли не касались травы, были в росе и оттого толще и белее верхних, круг же паутины был уже сух, блестящ и радужен. Варваром нужно быть, чтобы разрушить дивное это сооружение. Для паука это то же самое, что для нас Эйфелева башня.
Я, как всякий нормальный человек, немного мистик. Некоторая дремучесть, первобытность чувств мне свойственны так же, как, может быть, большинству людей. Правда, я касаюсь мистики мимолетно, только краем сознания, потом опоминаясь.
Увидев преграду из паутинного сооружения, я, "немного мистик", в лес входить не стал. Откуда мне знать, на каком языке лес разговаривает с человеком! Может быть, как раз на этом.
Вдруг, подумал я в лесу нынче всё еще происходит что-то еще ночное, таинственное, что необязательно видеть человеку? Может, разворачивает лепестки какой-то диковинный цветок. Может, выходит на поверхность большой гриб. Может, муравьейник отмечают какое-то торжественное событие. Может, сам Леший выщел из чащобы, присел на упавшее дерево, набил трубочку сушеными листьями земляники, закурил и и решил обмыслиить свои коварные дела. -ну кто знает, что порой случается в раннеутреннем лесу!
-Ладно, Лес, - сказал я, еще раз глянув на упругую паутину, - зайду к тебе попозже.
И повернул назад.
Оглянулся, правда, на граммофонный диск, тот на прощмние послал мне одну из своих радуг...
ГЛАЗА
Тот день был явно не мой. Что-то случилось. Какая-то едкая капля попала в меня и всё отравила. Называлось это состояние депрессуха. То есть еще не депрессия, но серое уже распрстранилось во мне, но пока не подходило к сердцу. Не буду дальше расписывать депрессуху, это состояние знакомо каждому.
Вот в этой-то напасти шел я куда-то по улице, лишь изредка поднимая глаза, чтобы не столкнуться с прохожими, в общем, не видя света белого. В одно из таких мгновений я заметил девчонку, идущую навстречу. Самую обыкновенную девчонку лет тринадцати-четырнадцати. Босоножки, коленки, платье-платьице, сережки... И тут я увидел ее глаза- и не смог оторвать от них взгляда. Чуть больше продолговатые, чем обычно, темные, но не черные и не яркие карие. Но не глаза увиделись мне в то мгновение - а озера, лесные озера, какими они бывают в предутренний, тихий час. Их точный образ. Может быть, озерная ипостась, воплотившаяся в девчоночьи глаза...
И разрез глаз, и цвет были, как мне показалось даже, "не от мира сего", и девочка, словно зная чудо своих глаз, несла их посреди толпы, снимая со всех встречных дребедень полудня, суету и, наверно, депрессуху вроде моей.
Девчонка прошла мимо - и я вмиг очутился в другом измерениии: с моей головы будто сдернули темное покрывало.
И такой маленькой, даже стыдной рядом с вселенским покоем глаз-озер на лице тринадцатилетней девчонки показалась моя серая гостья, что она тут же исчезла, испарилась.... Я вдруг расправил плечи, глубоко вздохнул, как бы сбросив с себя тяжелый груз, день снова стал светел, воздух прозрачен, я стал видеть яркие одежды прохожих, женщин, мужчин - день стал МОИМ - таким, каким я его вижу обычно.
Что это было - гипноз тех глаз, наваждение, мираж?
Загадка после того чудесного эпизода осталась и посейчас. Вот она. То явление в толпе на улице девочки с волшебными глазами, было сотворено мной самим ради спасения от серой напасти или же я повстречался с настоящим чудом, каким богат наш человеческий мир?
Загадка, загадка... Но совсем не загадка то, что во мне осталось неодолимое чувство-желание снова увидеть в иной ненастный день те волшебные глаза!