"Тяжелая монета солнца выпала из облака...". О зарисовках природы Вадима Чиркова
Опубликовано: 10 сентября 2024 г.
Описание природы - один из самых непростых и тонких литературных приёмов, требующих от автора не только умелого владения языком, но и хорошего вкуса. Делать это сухо и рационально, просто повествуя о "декорациях" места действия, не имеет смысла: ведь тогда теряется одна из главных задач такого приёма - создать у читателя нужное настроение. А это, как говорил (правда, по другому поводу) известный персонаж фильма "Белое солнце пустыни", - дело тонкое.
Большими мастерами ненавязчивого и вместе с тем яркого и впечатляющего описания природы были И. Тургенев, Л. Толстой, И. Бунин, М. Пришвин, М. Горький, К. Паустовский и многие другие замечательные писатели. Но все они - классики, а речь пойдёт о писателе, не настолько широко известном.
Я был приятно удивлён, когда несколько лет назад неожиданно прочитал в журнале "Чайка" публикацию автора, имя которого - Вадим Чирков/. При чтении нескольких следующих его текстов благоприятное впечатление усилилось. Не будучи специалистом, не берусь определить их жанр. Пожалуй, это были скорее эссе или зарисовки - ведь рассказ (а автор называет некоторые из них "Маленькими рассказами") предполагает сюжет, которого у Чиркова в таких текстах (в отличие от многих "настоящих" и хорошо написанных рассказов) почти не бывает.
Описания в них природы сразу "взяли за душу". Я почувствовал, что автору многое видится так же, как и мне, но ему удаётся передавать свои впечатления так, что представляешь их себе живо, образно и колоритно.
Природа - не только очень важная, но в то же время необыкновенно ранимая, уязвимая сторона нашей жизни. Мы, особенно живущие в городах, зачастую просто не обращаем на неё внимания. И это ещё не самый худший вариант отношения к ней - очень часто мы её разрушаем, причём иногда походя, без какой-либо пользы для себя, не давая себе труд на минутку задуматься и спросить: "Что я делаю? Как так можно?".
К сожалению, мне редко приходилось бывать в лесу ранним утром, и я помню только общее впечатление тихого восторга, когда, откидывая полог палатки, оказывался в совершенно другом мире, совсем непохожем на тот, в котором накануне ставили палатку, а вечером сидели у костра. Теперь, через много лет, я не могу вспомнить детали, которые тогда вызывали у меня ощущение умиротворения и безотчётного счастья.
А Чирков ярко, но без громких эпитетов оживил в моей памяти, как "свежо и душисто пахнет отдохнувшая за ночь трава и листва", как "роса в траве сверкает крохотными разноцветными огоньками - это солнце рассыпалось по бесчисленным её капелькам, и каждая из них засверкала своим особым цветом".
Вот автор выходит утром на влажное от росы деревянное крыльцо, делает первый глубокий вздох - и переносит нас в утренний лес, в котором "разноцветье росяных капелек на кончиках трав на лугу, сонное дыхание леса... Птичья перекличка после ночи - "Все ли живы? Все ли живы?". Вот и лес, вот и журчание ручья с прозрачнейшей ящеркой-водой..."
"Между двумя высокими деревьями на высоте моего роста была натянута паутина - новёхонький граммофонный диск со скользящей по нему время от времени радугой и пауком-музыкантом в самой середке. От круга паутины к кустам у стволов дерева шли четыре прочные нити. Нижние, что чуть не касались травы, были еще в росе и оттого казались толще и белее верхних. Увидеть это однажды - значит обрести редкое сокровище, оно не гаснет в памяти, и ты им можешь быть богат".
Прав Чирков - я тут же вспомнил, как единственный раз моя семья вместе с нашими ближайшими друзьями провели летний отпуск в деревне. Я вставал в шесть часов утра и с удовольствием бегал трусцой по лесным тропинкам, собирая мелкие нежные цветочки, на которых часто дрожали капельки той росы, которую так образно описал Чирков. И перед пробуждением всех трёх наших женщин около их кроватей и раскладушек стояли свежие букетики.
Особенно проникся я описаниями Чирковым костра. Казалось бы - ну костёр и костёр: около него согреваются, на нём можно вскипятить чай, сварить уху, но превозносить его? Огонь - он и есть огонь...
А вы вчитайтесь:
"Его игра завораживала, он то стремился улететь вверх, то кидался из стороны в сторону". "Огонь то плясал, приседая и разбрасывая полы своих одежд, то вскакивал, будто собираясь улететь, и платки пламени отрывались и уносились вверх, то, ухая и стреляя, кидался из стороны в сторону, чтобы отпугнуть меня, слишком приблизившегося, или просто напугать...".
Чувствуется, что автор, описывая "бесконечно разнообразную игру огня в костре", действительно "пригрелся к нему душой" и сделал это просто, без чрезмерной восторженности, яркой красивости и звучных, часто излишних эпитетов.
Это описание опять вызвало у меня воспоминания о собственных впечатлениях, которые, казалось, давно уже забыты - столько десятков лет прошло со времени моих ежегодных походов по горному Крыму. Я вспомнил, как вечерами после нелёгкого дня физическая усталость отступала и заменялась расслабленностью, трудно передаваемым чувством общности с товарищами, с природой, с низкими крупными (мой ближайший друг Женя Марголин называл их "мохнатыми") звёздами, такими неожиданно близкими на иссиня-чёрном южном небе.
Перед глазами вновь встал огонь костра, тоже напоминавший мне тогда живое существо. Очаровывали его яркое пламя, иногда - треск поленьев и сноп искр, как выстрел в небо. Мы до поздней ночи любовались завораживающими огоньками, перебегающими по догорающим углям. Но мне не приходило в голову такое образное, как у Чиркова, сравнение угасания костра с его смертью - он "...умирал долго, величаво, накрываясь пеплом, как одеялом, укрываясь ото всего...".
Читая рассказ Чиркова "Дивный град порой сольется...", я вновь поразился умению автора описать природу так, чтобы читатель воочию представил её неповторимую прелесть, почувствовал очарование, порой незащищённость. Опавшие желтые и багряные листья вызывают у него "...ощущение, что отшумел на днях разноцветный осенний бал, отшумел, отвеселился лес, оттанцевал, отшептался, отговорился - стихла музыка, опустели залы, слышен только шорох спадающих со всех деревьев одежд, и скоро наступит долгая ночь...".
Летние светлячки у Чиркова "...летали, перекликаясь огоньками, как перекликаются прожекторами по вечерам и ночам морские корабли. Они давали о себе знать сигнальными огоньками, как самолеты. Они засвечивались друг для дружки, как... Это был поразительной красоты фейерверк".
Я, проживший всю жизнь в приморском городе, был очарован сделанным Чирковым описанием морской волны:
"Длинная-длинная волна заворачивалась у берега, как ткань под рукой портного, и мгновенно прошивалась белой ниткой прибоя. ...Волна выходит из моря крутошеей лошадью с белой гривой. Она взбирается на гальку, словно волоча за собой тяжелую ношу. Вырастая все больше, зеленея, стекленея, храпя, не дойдя до суши двух шагов, вдруг спотыкается, грохается на камни и разбивается на тысячи зеленых осколков и брызг..."
Немедленно вспомнилось одно из моих любимых стихотворений Ивана Бунина "Золотой невод":
Волна ушла. Блестят, как золотые на солнце валуны.
Волна идет - как из стекла литые,
Идут бугры волны.
По ним скользит, колышется медуза,
Живой морской цветок...
Но вот волна изнемогла от груза
И пала на песок.
Зеркальной зыбью блещет и дробится,
А солнце под водой
По валунам скользит и шевелится,
Как невод золотой.
Необычно видит Чирков снегопад: "...На огромное снежное поле, кувыркаясь в воздухе и посылая во все стороны разноцветные лучики, падала новенькая, словно только что отпечатанная высоко вверху снежинка... В своей первозданной нетронутости жили два зимних чуда: чистый, прямой дар поднебесья - снег и настоянный солнечным, безветренным и морозным днем запах хвои. А тишина, третье чудо, давала возможность ощутить их сполна, и так, что оставалось это ощущение, как я потом понял, навсегда".
Весной "...солнце разворачивало осторожными пальцами почки на деревьях и кустах и бережно выпрастывало пахучие, клейкие и, наверное, сладкие зеленые листочки".
Многие из нас (да что там многие - почти все), любуясь закатом солнца, могут рассказать о нём примерно так: "Солнечный диск, заходя за горизонт, постепенно увеличивается. Иногда облака вокруг него или он сам он становится красным; народная примета говорит: "это к ветру".
А вот как описывает закат Чирков: "Осеннее, по-вечернему золотое солнце, спускаясь к горизонту, попало в плотное облако. Оно исчезло было в нем, потерялось... но нет, все-таки пронизало и теперь проваливалось, выпадало из облака - как выпадает через случайную прореху в кармане тяжёлая монета. Вот-вот и канет за горизонт, до которого оставалось совсем ничего.
- Облако-о-о! - закричал я что есть мочи. - Облако, держи его крепче, не выпускай!
Но прореха расширилась, тяжелая монета солнца выпала из облака и тут же канула за горизонт, оставив над собой всплеск - догорающее, как костер, дрожащее сияние".
В одном из своих "маленьких рассказов" В. Чирков сообщает читателю, что он живет на четвертом этаже шестиэтажного дома в густонаселенном районе Нью-Йорка. В окно видна кирпичная стена дома напротив. "Ну и что, - думает читатель, - многие так живут".
Но Чирков - это не "многие". Следующие фразы заставляют удивлённо поднять брови:
"Я сбежал от городской суеты и шума, от истеричных гудков машин, от кирпичных стен напротив моего дома, от телефонных звонков,
от кутерьмы в моем сознании, так или иначе рождаемой городом...
Мой поезд дошел до конечной остановки, я вышел из вагона, увидел луг, лес... Вот и небольшой домик на лесной поляне... на краю леса и некошеного луга. Я войду в него, огляжусь, проверю его быт. В домике есть все для жизни. Затоплю камин, сяду возле...
...В моем распоряжении мысли, которых никто и ничто не перебивает, - мысли здесь могут расти, ветвиться, расцветать, отягощаться плодами - я уже не житель каменного города, я садовник, фермер, хозяин. В моем распоряжении вся библиотека памяти, я могу подойти к полкам и достать любой том.
Я живу в домике на краю леса и луга..."
И только когда прошло уже ставшее привычным удовольствие от умения Чиркова заставить читателя посмотреть на мир глазами автора, понимаешь - а ведь он только что, сидя на четвёртом этаже городского дома, просто использовал библиотеку своей памяти. А ты поверил...
- Наверное, ТАК описывать природу можно, только имея редкостную возможность настроиться на одну волну с ней, погружаясь в неё полностью, очищаясь, исцеляясь, - подумал я. - Наверное, он просто не может без этого. Вспомнилась запомнившаяся мне ещё в молодости мысль Л. Н. Толстого: "Если можешь не писать - не пиши". Предполагаю, что В. Чирков не может...
А в рассказе, опубликованном через несколько лет, я прочитал его объяснение этой его труднопреодолимой тяге:
"Я понял, что все время борюсь с этим миром - миром коммерции, безудержной занятости, спешки... борюсь счастливо найденным словом, наблюдением, цветом. Лесом делюсь и грибами. Лугом, цветами. Минутой тишины. Остановками в бесконечном беге. Ведь на природе можно ОПОМНИТЬСЯ...".
Можно ещё долго продолжать цитировать этого замечательного писателя. Но лучше самим прочитать в "Чайке" его рассказы и эссе, ощутить вкус, цвет, даже прочувствовать аромат того, что (а главное - КАК!) он доносит до нас то, что ему запомнилось.
Ещё не зная тогда, что В. Чирков - автор ряда книг для взрослых и детей, журналист, киносценарист, лауреат премий "Серебряное перо Руси" (2007 г.) и "Золотое перо Руси" (2010 г.), я почувствовал, что его перо, наверное, выполнено из какого-то драгоценного металла.
Надеюсь, что вы, как и я, получите большое удовольствие от чтения его зарисовок; они - как глоток свежего воздуха среди всё чаще окружающего нас смога. А воздуха так хочется, особенно среди, увы, ставшей нередкой в наше время атмосферы бессмысленной жестокости, равнодушия, низости, потери привычных нравственных и эстетических ориентиров, напряжённости, порой страха за родных и близких.