Третий кандидат (физических наук), Виктор, был тоже интересным - в своем роде - человеком. При перелете через океан и в результате последующих потрясений в Америке (вознесшийся до заоблачных высот финансовый Манхэттен, все народы мира на его улицах, потоки автомашин, черные геркулесы, чалмы, кипы, фуражки с тяжелым "затылком", бороды, носы всех форм и размеров, первобытные украшения на груди, моды юнцов, негритянские прически, диковинные вывески, реклама на 42-й, боязнь заблудиться, язык, из которого ты знаешь только ocаy и thank you, офисные бюрократы, говорящие на афроамериканском, сотни бумаг, которые ты должен прочитать и подписать...), он... потерял дар речи. Из всего былого словарного запаса - все же кандидат, обильная, хоть и специальная литература, общение на перекурах и в отпусках, анекдоты, оппоненты, сама защита в конце концов, требующая нескольких десятков точных слов и не терпящая всяких там "э-э-э", - у него остались только слова-сорняки, слова-паразиты и паразиты-звуки, то есть: как раз "э-э-э", "как говорится", "это самое", "значит", "это вот", "говорит" (грит), "вот" и два-три малопонятных звука, как-то: "ыэть" неизвестного происхождения и "эвоат", произошедшее от "вот". Все остальное при перелете через океан просто-напросто вымело или загнало в какие-то мозговые уголки. Этими несколькими словами-паразитами он и изъяснялся и понять его было иногда трудно.
Прошло некоторое время, испуг начал сглаживаться, речь стала постепенно (слова-паразиты так и остались в ней) возвращаться к Виктору. Но тут пришла беда, знакомая, должно быть, и другим кандидатам наук, пересекшим океан и не нашедшим здесь пристанища для ума (не каждый из них Сикорский, Зворыкин, Эйнштейн или Браун), - Виктор стал болтлив. Это при том, что фигурой он был, что называется. "ражий детина", да еще с тяжелой нижней чеслюстью. Другими словами, болтлтивость ему никак не шла, а приличествовала, наоброот, степенность и емкость высазываний.Но непрекращающийся зуд извилин, привыкших там к ежедневным нарузкам, заставлял его в любой компании выискивать собеседника-пескаря и обрушиваться на него с какой-либо темой, далекой от физики. Это могла быть политика, особенность пляжного загара ("у любой песчинки, а их миллиарды, есть плоскость, которой она отражет солнечные лучи и, таким образом, приходящий на пляж человек, облучаем еще и тысячами микролучей и, следовательно ..."), мракобесы-церковники, - лишь бы поуменьшить вышеупомянутый зуд. Это была болезнь, болезнь эта обяснима, но вылечить ее лекарствами невозможно. Когда зудят извилины, нужно что-то делать. Говорить и говорить, например.
К слову. Приятели Виктора знали эту особенность бывшего физика и если он начинал цеплять кого-то на разговор, вежливо от него увиливали.
Что еще можно сказать о наших кандидатах? До домино и подкидного дурака (в преферанс кандидаты никогда не играют, ибо это потеря времени и сил), до парчка неподалеку, где давно угнездились (воссели) за каменными столиками многие пожилые иммигранты, они пока что не докатились. В них теплились еще надежды... на что? Иная надежда не имеет ни четких очертаний, это просто Надежда, ею наградил человека Бог или, скорее, вера в Бога. Зыбкий свет в конце тоннеля, который может и пригрезиться, мрия, морок, мара... Надежда, которая еще и вложена во взрывное русское слово "вдруг". Вдруг кто-то из них услышит, прочитает в газете предложение как-то там продать оставшиеся после всех передряг мозги? Мозги, что еще кипят, что еще пускают пузыри... Вдруг то, вдруг се?.
Насчет слова "вдруг", однажды высказался филолог Самсон: прекрасные, мол, взрывчатые русские наречия: вдруг, вдрызг, вдребезги, взахлеб, тот же взрыв, взлом... глаголы, взбеленился, взъерепенился, взбрыкнул...
- Ввзбздык, - вставил Саркис.
-Да, - согласился Самсон. - Но оно слишком интеллигентно. В просторечии - нежданчик...
И все же нельзя сказать, что наши кандидаты жили только этой растительной жизнью, точнее, медленным увяданием. У них случались приключения, но настолько "кандидатские" (если можно так выразиться), что сравнивать их с другими невозможно. Здесь нам ради дела придется заглянуть в область разности мышлений всех троих мужчин и их жен. Выяснилось, что если женщина здесь (может быть, и там, откуда они все приехали) чем-то занимается - уборкой, готовкой еды, оформлением документов, покупкой билетов на какую-то поездку-экскурсию - так вот, женщина, этим занимаясь, об этом и думает, и не отвлекается от дела ни на шаг. Наши кандидаты - как один, - приткнутые (в меру женских сил) к муторной этой работе, мгновенно уносились мыслями в свои родные пенаты, в те заоблачные дали, где им когда-то было хорошо, то есть думали, по оценке жен, черт-те о чем, и тогда случались казусы. Женщинам от этих казусов сперва становилось тошно (опять! опять!), но после о них рассказывалось со смехом...
Жена физика, Лиза, варила борщ. И выяснила вдруг, что у нее кончилась вегета.
-Без вегеты, - сказала она мужу, сидевшему у компьютера, - ни тпру, ни ну. Иди в магазин и купи. Заодно возьми немного колбасы, типа "Докторской", полпаунда не больше, а еще творог и сухарики маме. Муки у меня достаточно... да, возьми еще соду. Тебе записать?
-Не надо, - храбро ответил физик и стал переодеваться для магазина. Дома он ходил в шортах, но выйти в них на улицу еще не отваживался.
Виктор уложил в карман рубашки фудстемп, продовольственную карточку, и отправился в магазин.
До магазина нужно было пройти два блока, два квартала - и это были прекрасные минуты! Во-первых, бруклинские карточные домики. Сделаны они, в общем-то, из фанеры, обложены тонкими стенами либо из кирпичика (кладется вдоль), либо покрыты шиферными плитками на манер рыбьей чешуи, либо же обшиты легкомысленными дощечками внахлест. Архитектура, повторим, карточных домиков. Не дай бог дунуть серьзному ветру. Мезонины, мансарды, непременная высокая каминная труба у одной из стен. Площадки перед домом говорят за хозяев больше, чем скажут о них белоснежные (пластмассовые) улыбки. То они наглухо заасфальтированы (чтобы не было забот), то накрыты старым зеленым (под цвет травы) ковролином, то засыпаны серым, неприятным для глаз щебнем, то щепками с лесопилки (продается мешками в "хозмагах"). или же сосновой корой. Перед итальянскими домами непременны фигурки католических святых в каменных нишах. Но чаще все же палисадники озеленены, и зелень в них интересна. Здесь и туя, и подстриженный самшит, рододендроны, всегда плющ, и всевозможные цветы - розы, мальва, майорчики, бархатцы, лилии, васильки, вьюнки на решетчатых заборах, ряд "цветочной капусты" у самой стены, чьи вилки раскрываются поздней осенью и в самом деле напоминают цветы. Бывает, что весь палисадник отдан обыкновенной огородной тыкве, крупные ее листья покрывают всю его площадь, а для самой тыквы сооружена над зеленью полочка, где она и возлежит, толстея и оранжевея на глазах. А еще в палисадниках - ну совсем как возле украинской хаты - сияют два-три подсолнуха...
На все это стоит посмотреть, и наш физик, чей дед и отец были сельского происхождения, на тыкву и подсолнухи с наслаждением глазел. Они были как привет из родных мест. Остальному он давал ту или иную оценку.
Мысли его, пчелами покружив над цветущими подсолнухами уносились... но тут я уж ничего-ничего не могу сказать, не знаю, куда могут унестись мысли почти 60-летнего мужчины, кандидата наук, невостребованного иммигранта, посланного женой за вегетой. Позволю только сообщить, что чуть уже неземной, чуть, скажем, крылатый, чуть даже растворенный в чем-то, физик вошел в магазин.
В "русском" продуктовом магазине под названием "Украина" (его "держала" еврейка из белорусского Бобруйска, в прошлом логопед, по имени Света), наш физик сойдя со своих бог или черт знает каких высот, где минуту назад находился, на этот раз сказал:
-Дайте мне, пожалуйста, виагру.
-Как?! - подняла брови Света. - У нас нет виагры!
Он тоже говорит "Как?" и рассказывает, что за виагрой его послала жена, которая сейчас варит борщ.
К Свете подтягиваются продавщицы.
-Мы не понимаем, - говорят они физику, - при чем тут виагра, если ваша жена занята борщом? - И переглядываются, мерзавки.
Покупатели тоже смотрят на кандидата с интересом.
Он тоже ничего не понимает.
-Мне нужна виагра! Без нее, сказала жена, ни тпру, ни ну!
В магазине брови до потолка. Света, как хозяйка магазина, опоминается первой.
-У нас здесь закон, - говорит она физику, - покупатель всегда прав. И мы можем сбегать в аптеку напротив и купить вам виагру. В самом деле очень хорошая приправа.
И тут, когда сказали про аптеку, наш кандидат соображает, что его послали за вегетой, а он почему-то - с чего вдруг? - потребовал виагру. И он соглашается:
-Не надо в аптеку, дайте мне тогда вегету
-Пожалуйста, - отвечают ему, - берите вегету. Без нее тоже, как сказала ваша жена, ни тпру, ни ну...
Это рассказала Лиза, а Саркис проронил, покачав головой:
-Возблагодари бога, Витя, что ты спросил виагру в Америке. Представляешь, что было бы, если б ты спросил ее в одесском продуктовом магазине! Сколько прозвучало бы бесценных перлов в твой адрес!