Чирков Вадим Алексеевич
Слямбу катамбу нок! или Прключения первобытного выдумщика

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 4, последний от 29/04/2012.
  • © Copyright Чирков Вадим Алексеевич (vchirkov@netzero.net)
  • Размещен: 27/05/2011, изменен: 27/05/2011. 344k. Статистика.
  • Повесть: Проза
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Выдумщики сущестоввали и в первобытные времена - иначе мы не имели бы всего того, чем владеем сейчас.

    •    Слямбу катамбу нок!
       или
       Приключения первобытного выдумщика
      
       История, списанная с камня
       в пещере, в свете фонаря
      
       История о первобытных людях, которую я собираюсь рассказать, увидена... моими собственными глазами.
          Это случилось в Абхазии, в пещере, куда, меня, гостя горного этого края, взяли спелеологи. Входом в пещеру была узкая вертикальная расщелина, до поры скрытая от досужих глаз густыми зарослями деревьев и кустов.
          Свет фонарей открыл нам первую пустоту - высокую и широкую, как зал, с черными, будто закопченными, гулкими сводами. Из пещеры вели в глубь горы, в другие пустоты, несколько ходов, одинаково запечатанных густой, как смола, темнотой.
          В каком-то из "залов", в третьем или четвертом, я задержался у сверкающей в свете фонаря стены из слюдяного камня (гипсовый шпат, объяснили спелеологи, а то, что я назвал стеной, была опрокинутая водой его скала), задержался, кинулся, опомнившись, догонять группу, попал в один закоулок, другой. Увидел какую-то щель, просунулся в нее и очутился перед еще одной слюдяной стеной. Я присмотрелся - вся она оказалась расписанной рисунками! Шпат - мягкий материал, рисовать на нем легко даже осколком кремня, каждая черточка, особенно если стереть с нее пыль, отчетливо видна
          Я стер пыль, которой было, возможно, несколько веков, - стена сказочно засверкала, а рисунки проявились так четко, словно их сделали совсем недавно.
          Я вгляделся в них...
          Первое, что я понял - рисунки очень древние, и что они - единый рассказ, расположенный так, как следуют одна за другой строчки в книге.
          Я "прочитал" этот рассказ весь от первого рисунка до последнего, страшно жалея, что нет со мной видеокамеры или хотя бы фотоаппарата. Прочитав, отыскал, как мне почудилось, ту же щель, пролез в нее, но оказался Бог или, вернее, черт знает где, перепугался насмерть...
          Около двух часов я блуждал, продираясь из одной пустоты в следующую через шкуродёры, как называют узкие лазы спелеологи, страшась невидимых бездонных колодцев, не надеясь уже увидеть когда-либо людей...
          Чудом вылез через очередной шкуродёр, на встревоженные моей пропажей голоса. Рассказал спелеологам о своей находке - они дружно ахнули, - но сказать, где находится эта стена, как ни хотел, не мог.
          Один из группы был ученый антрополог, он попросил хотя бы повторить в его блокноте рисунки, увиденные в дальней пещере. Я взял его карандаш и кое-как изобразил то, что увидел на стене.
          - Вы даже не представляете, что обнаружили! - воскликнул ученый. - Рисункам не менее тридцати тысяч лет! Это же могут быть кроманьонцы!*
       Ученый был вне себя. Он уже кричал, размахивая руками:

    -Нужно немедленно организовать новую экспедицию!! Специальную!!!

          Экспедиция вскоре была организована, и не одна, но той стены так до сих пор и не нашли. Должно быть, щель, через которую я проник в уникальную пещеру, завалило. Ученые уже отчаялись отыскать бесценные рисунки, а некоторые даже не верят, что они существуют.
          Единственное, чем я могу восполнить потерю, это пересказать историю, нарисованную острым осколком кремня на сверкающей в свете огня слюдяной стене.
          Прежде чем начать ее, добавлю: рисунки сделаны столь талантливо, они столь выразительны и живы, что соответствуют каждому моему дальнейшему слову.
        
      
        "Кроманьонцы - ранние представители современного человека в Европе и за ее пределами, жившие 40-10 тыс. лет назад, возможные предки европеоидной расы.
          Кроманьонцы были высокорослы - рост до 180-190 см. - их черепа имели высокий и округленный свод, прямой и гладкий лоб, выступающий подбородок...
          Кроманьонцы создали богатую и разнообразную культуру палеолита: описано свыше 100 типов сложных, выполненных с большим мастерством каменных и костяных орудий. Значительно усовершенствовали они и способы охоты (загонная охота), добывая северного и благородного оленей, мамонтов, шерстистых носорогов, пещерных медведей, волков и других животных...
          Кроманьонцы жили главным образом в пещерах... Были творцами замечательного перевобытного искусства, о чем свидетельствуют многоцветная живопись на стенах и потолках пещер, гравировки на кусочках камня или кости...
          Ученые считают, что у кроманьонцав существовали магические обряды и ритуалы..."
          Придо Т. "Кроманьонский человек".
      
         
         
         
         
         
      
      
      
      
      
      
      
      
       "Если бы пещерные люди умели смеяться,
          история пошла бы по другому пути."
          Оскар Уайльд
         
       ДУМ ПРИДУМЫВАЕТ
          Каких-нибудь тридцать тысяч лет назад (еще раз сообщаю цифру ученого) в пещерах, продырявивших подножие горы, жило племя первобытных людей. Их было примерно столько, сколько пальцев на руках и ногах у трех человек. Племя называло себя внуками Горы, детьми ее считая Вождя и Шамана, которые жили в отдельных пещерах.
          Имена у Вождя и Шамана были простые и понятные. Первого звали Сокрушай, а второго - Шито-Крыто. Рисунки же сказали нам, как звали двух предыдущих вождей: Укрощай и Колошмат. Тут могут спросить, как я "прочитал" эти слова. Очень просто. Имена тогда писались выразительными портретами героев повествования, глянул на них - и сразу все понял.
          Племя поклонялось духу Горы, приютившей их, Тарараму. Это был дух довольно капризный и жестокий: чуть что, он гневался и побивал людей камнепадом или, если дело было зимой, снежной лавиной, а иногда и тем и другим, в зависимости от прегрешения. Разговаривать с духом Горы имел право только шаман Шито-Крыто, настолько косматый человек, что глаз его никто и никогда не видел.
          Боялись же внуки Горы Бабая - духа Темных Закоулков, Пещерных Колодцев и Подземелий.
          А еще - духа Леса, духа Воды, духа Огня и многих других.
          Чем занимались внуки Горы? Охотились на зверей, ловили рыбу в реке и озерах поблизости пещер, шили одежды из шкур убитых зверей, делали из кремня ножи, ножички и ножища, наконечники для копий, собирали в лесу корешки и ели их, рискуя отравиться, лепили из глины горшки, лупились на вершину Горы, гадая о ее настроении. Хвастались удачной охотой, болели, ссорились, мирились...
          Это самые главные сведения о племени, поведанные мне рисунками. Сама же история не столько о нем, сколько об одном человеке по имени Дум. Так его прозвали за то, что он был выдумщик.
          Дум придумал кучу полезных вещей. Например, он изобрел Первую Пуговицу. Это была палочка на веревочке-сухожилии. Звериные шкуры, которые носили на себе дети Горы, стали застегиваться! Пуговицы, конечно, изменяются вот уже тридцать тысяч лет, но до сих пор они похожи на Первую Пуговицу Дума. А есть и такие, что ничем от нее не отличаются.
          После Пуговицы Дум придумал Подошву, а за ней Пояс, за которым было удобно держать нож и другие охотничьи принадлежности.
          А еще одним его изобретением было... Рукопожатие. До Рукопожатия внуки Горы хлопали друг друга по плечу и чем сильнее, тем, считалось, дружелюбнее.
          И вот Дум предложил пожимать, здороваясь, руки. Тут приключилась история. Племя не всё приняло новинку. Одни продолжали придерживаться старого и проверенного хлопания по плечу, другие перешли на Рукопожатие. И первые со вторыми поссорились. Они назывались теперь Хлопуны и Рукожатники. Как они спорили, доказывая друг дружке преимущества своего способа здороваться! Хлопуны так разгорячились, что после каждого их показательного приветствия стоящий напротив падал наземь, а двое даже подрались, потому что, разгорячась, заехали друг другу по скуле и по уху.
          Это-то и убедило косматого Шито-Крыто признать правоту Рукожатников. Новый способ здороваться, сказал он, безопасный, он не может причинить вреда племени. Рукопожатие было принято и существует, как вы видите, до сих пор. Короли и президенты приветствуют друг друга сегодня по способу Дума.
          Про себя шаман подумал тогда, что может при случае выгодно обменять на что-нибудь новое приветствие у соседнего племени, выдав его за свое, что он вскорости и сделал. Шито-Крыто обменял Рукопожатие на "Во!". Что такое "Во!"? Это когда насчет чего-то понравившегося говорят "Во!" и показывают большой палец. Будто бы шаманово "Во!" распространилось среди детей Горы за один день, в этот день все в племени было "Во!" и все славили шамана за его изобретение, говоря и про него "Во!". А вождь, про которого тоже сказали "Во!", наградил Шито-Крыто большим куском мяса.
          Как вы поняли, Дум и шаман были конкурентами.
          В отличие от Дума Шито-Крыто изобретал вещи вовсе пустяковые. Например, слюнить палец прежде чем поймать на себе блоху. Об этом до него знали даже малые первобытные дети! А однажды он строго-настрого запретил всем плевать против ветра, ибо только что открыл: плевок незамедлительно возвращается.
          Еще он придумал: трясти головой при звоне в ушах; чесать меж лопаток большим пальцем, а не всей пятерней; наступив случайно на первобытного ежа, не пинать его в отместку за боль босой ногой...
          С некоторых пор шаман стал поглядывать на Дума с подозрением. Он не знал, что еще придет в голову этому парню, и боялся очередного Думова изобретения, могущего поколебать его, Шито-Крыто, авторитет.
          А Дум уже появился перед племенем с новинкой! Он придумал зонт! Большой-пребольшой лист лопуха - тогда они были в два-три раза крупнее теперешних - Дум надел на сухую палку-раскоряку и прошелся, накрывшись Первым Зонтом, перед пещерами во время дождя. Кто хлопал в ладоши (внуки Горы это уже умели благодаря тому же Думу), кто хмурился, не зная, что и подумать, кто качал головой, кто, удивленный, моргал.
          На шум вышел из своей пещеры шаман. Он увидел Дума под Зонтом и, как многие другие, покачал головой. Потом собрал племя вокруг себя и произнес горькую-прегорькую речь.
         
       ГОРЬКАЯ-ПРЕГОРЬКАЯ РЕЧЬ ШИТО-КРЫТО
         
          - Итак, мы дожили уже до Зонта. Это то, чего нам остро не хватало. Все остальное у нас уже есть: еда, оружие одежда, лекарства... Мы приручили диких животных, и саблезубые тигры и пещерные медведи больше не отрывают нам головы. Мамонты и шерстистые носороги нянчат наших детей. А первобытные коровы сами приходят к нам, чтобы напоить нас молоком. А мы встречаем их, валяясь под Зонтом, который придумал Дум, и говорим им: Ах, как вы нам надоели! Нам хотелось бы не молока, а чего-нибудь другого, Мороженого, например...
          Тут надо сказать, что шаман говорил больше жестами, чем словами (слов тогда было все же немного), и речь Шито-Крыто походила на выступление теперешнего мима и одновременно переводчика устной речи на язык глухонемых. Можете себе представить речь косматого шамана (что я и делаю), а у кого есть способности мима, даже повторить.
          -Кому нужен твой Зонт, Дум! - воскликнул Шито-Крыто. - Нам ли, первобытным, беспокоиться, что дождь нас помочит немного?! Что смоет с нас лишнюю грязь?! Ты опережаешь ход цивилизации, Дум! - Тут надо сказать, что Шито-Крыто не произнес, конечно, слова "цивилизация", он вместо этого потопал ногами, посучил перед собой руками, будто бы крутя колесо, и зашипел то ли, как змея, то ли как будущий паровоз. - Зонт преждевременен, он может породить ненужные нам качества! Хочешь знать какие? Зябкость, изнеженность... что еще? Стремление угнаться за модой. Посмотри на наших женщин, Дум! Некоторые из них вместо того, чтобы заниматься делом, уже обзавелись Зонтами и ревниво поглядывают друг на дружку - у кого Зонтик лучше, кто стоит под ним изящнее, кто как его держит. Теперь я должен буду бороться с нововведением, ломать голову над тем, чьими происками это назвать - пещерного ли черта, которого, как ты знаешь, зовут Бабаем, или испытанием, что послал нам дух Горы Тарарам. Нет, Дум, так не пойдет! Либо ты будешь показывать мне первому каждое новое изобретение и спрашивать совета, либо мы распрощаемся. Я прогоню ослушника туда, где его не спасет даже его легкомысленная голова.Да, мысль твоя легка, как птичка, Дум, но она не всегда знает, куда лететь. Она летит наугад...
          Я кончил, мне пора приниматься за Зонт - видишь, их все больше...
          И шаман Шито-Крыто завопил таким страшным голосом, так свирепо затопал ногами и замахал руками, так затряс косматой своей головой, что женщины побросали Зонты и кинулись, визжа, в пещеру. Вместе с ними убежали первобытные дети. Мужчины же только попятились, чтобы видеть, как беснуется их шаман. Он крутился на месте, приплясывал, выкрикивал что-то, рычал, жужжал, шипел, хрипел, сипел, сопел, свистел и улюлюкал. Так Шито-Крыто начинал обычно вызывать духа Горы Тарарама, чтобы после объявить его волю.
          У Тарарама шаман спрашивал о том, на что не мог ответить сам. Кончатся ли наконец проливные дожди? Прекратится ли засуха? Вызвав духа, Шито-Крыто излагал ему суть дела, а после спрашивал, стоя перед Горой:
          - Дай нам, дух Горы, ответ!
          Или:
          - Скоро ль кончится беда?
          И дух отвечал:
          - Нет!
          Или:
          - Да!
         
       ДУМ ИЗОБРЕТАЕТ КОЛЕСО
         
          Как-то раз в руки нашего выдумщика попал каменный диск с дыркой посередине. Он вертел диск так и сяк, пока не догадался сунуть в дырку палку. Сначала он покрутил диск на палке... И вот догадался взяться за палку по обе стороны диска и начал катать его по земле! И вот додумался прикрепить к оси две длинные палки - и получилась первая в мире Тачка! С этой-то Тачкой, которую Дум лихо катал взад и вперед перед пещерами, и увидел его Шито-Крыто. Он отобрал изобретение у выдумщика и долго изучал его в своей пещере. Снял диск с оси и вышел наружу. Созвал к себе все племя и произнес длинную и заковыристую речь.
         

    ДЛИННАЯ И ЗАКОВЫРИСТАЯ РЕЧЬ ШИТО-КРЫТО

         
          - Итак, первобытные мои друзья, изобретено Колесо. Это, конечно, сделал наш неосмотрительный Дум. Он снова придумывал, не посоветовавшись со мной! Посмотрим, во что может, так сказать, вылиться эта новинка. Порассуждаем... - И без того косматый шаман еще больше взлохматил волосы. Я думаю, - сказал он внушительным голосом, - что Колесо может, во-первых, завести нас НЕ ТУДА - ведь мы не умеем пока им управлять, и оно несется куда хочет. Смотрите! - Шито-Крыто катнул диск, он вильнул прямо на толпу. Толпа завыла, отпрянула, а Колесо, отскочив от камешка, сшибло с ног старого Топ-Топа.
          -Второе, - продолжал шаман, убедившись, что эксперимент удался, - на Колесе мы покатимся Гром знает куда и так стремительно, - тут Шито-Крыто быстро-быстро пробежался на месте, - что, боюсь, наш Первобытный Разум за ним не угонится. Ведь думаем мы пока так, что нашу мысль перегонит и улитка, а Колесо мчится со скоростью лани.
          И вот представьте себе: мы являемся на Колесе, оставив наш Разум за каким-нибудь поворотом дороги, неизвестно куда и сваливаемся неизвестно кому как снег на голову. И тут нас могут спросить: какого Бабая вы сюда прискакали? Гляньте-ка на них, какие они взмыленные! Вас кто-то сюда звал? Нет? Тогда чем объяснить ваше дурацкое появление здесь? Ах, виноваты не вы, а Колесо! Вот это? Теперь понятно, откуда пойдет выражение "круглый дурак"!..
          Толпа, услыхав это слово, возмущенно зашумела и в Дума полетели первые камни.
          - Я буду говорить еще, - не останавливался Шито-Крыто, - надеясь, что вы поймете из всего, по крайней мере, десятую часть, да и ту позабудете через минуту после моей лекции, - Шито-Крыто вместо этого слова пошлепал губами, -а говорить я буду для того, чтобы, пользуясь данным мне правом, сообщить вам непонятные вещи, и чем больше, тем для меня выгоднее, ибо, не понимая меня, вы будете думать, что я ужасно умный; поняв же хоть что-то, смекнете, не дай Гром, что не глупее меня... - Пока шаман говорил все это, племя и в самом деле начало зевать и потихоньку расходиться.
          - И вот вам третье! - Шито-Крыто показал толпе три пальца. - Колесо, что дает возможность человеку так или иначе передвигаться быстро и, следовательно, далеко, может породить так называемую жажду странствий, охоту к перемене мест, которую назовут со временем бродяжничеством. Нужно ли нам это?
          Останемся на месте, друзья! Куда нам торопиться? Разве здесь не прекрасно, в нашей стороне? Вон там, вдалеке, идет стадо мамонтов. А вон пасутся олени. Летают птицы. Каменный топор уже изобретен. Мы опоясаны шкурами. Научились добывать огонь, стуча камнями и высекая искры. Земля еще плоская и у нее есть Край. Нам известно, что Солнце, велением Грома рождается утром, каждый раз новое, и умирает вечером - точно так же рождается весной цветок, чтобы осенью умереть зрелым плодом...
          Остановитесь! - рявкнул Шито-Крыто, увидев, что племя уже не просто расходится, а разбегается. - Остановитесь! Потому что я сейчас пригрожу Думу так, что ему расхочется изобретать, да и вы обомрете от страха.
          Дум, - обратился он прямо к выдумщику, - если я услышу хоть еще об одном твоем изобретении, я ушлю тебя к Краю Земли и прикажу заглянуть с Края в Бездну! Никто из смертных не выдерживает этого испытания и сваливается, влекомый Бездной, вниз. Кувыркнешься и ты, Дум, и будешь лететь в пустоте множество лет и зим, пока не высохнешь и не превратишься в подобие сухого древесного листа. Ты будешь лететь сначала быстро, Дум, а потом, по мере высыхания, все медленнее, и в конце концов ты остановишься в полете и будешь кружить на одном месте, а вокруг тебя, куда б ты ни глянул, ослушник этакий, будет Бездна, Бездна, Бездна - и она станет твоим последним наказанием!
          Шито-Крыто обратился теперь к замершей толпе:
          - Как вы думаете, внуки Горы, заслуживает негодник Дум такого наказания?
          Уставшее от длинной лекции племя, дружно и одобрительно заревело, размахивая кто кулаком, а кто дубиной. В изобретателя полетело еще несколько камней. Толпа ревела, отводя душу, минут пять, не меньше. Дум многим не нравился тем, что не сразу, например, брался за какую-то работу, а через время, сначала прикидывая, как лучше, как легче ее сделать. Это в выдумщике раздражало, хотя с его помощью с работой управлялись быстрее.
          Скоро все кончилось. Племя разошлось по своим местам в пещере и по делам, ушел, зачем-то прихватив с собой каменный диск, шаман. А Дум сел там, где стоял, пока Шито-Крыто произносил свою заковыристую речь, и долго рисовал на земле то Круг, то Треугольник, то Квадрат, не зная, конечно, что они так мудрено называются.
         
       САМОЕ ОПАСНОЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ ДУМА
       Но самым опасным изобретением Дума было... нет, вы ни за что не догадаетесь, какое произведение человеческого ума больше всего угрожало,по мнению вождя и шамана, благополучию племени.
       - Ты как-то странно научился скалить зубы, - сказал однажды, возвратившись с опасной охоты, старший брат Дума, которого за его хозяйственность прозвали Домом, - скалишь, а мне не страшно.
       - Тебе и не должно быть страшно, - ответил Дум, - потому что я улыбаюсь.
          - Улыбаешься? Снова непонятное слово! Что оно означает?
          - Оно означает, что я чему-то рад. Чему-то или кому-то. Тебе, например. Ты вернулся с охоты, и я рад, что ты остался в живых.
          - Когда я рад, я хлопаю себя по животу или по коленям - в зависимости от того, чему я рад. По-моему, нет ничего естественнее и понятнее для человека, чем хлопать себя по животу, когда он рад. Вот ты опять скалишь зубы, но уже как-то иначе. Я бы сказал - обиднее.
          - На этот раз я усмехаюсь, - объяснил Дум.
          - А это что за новость?
          - Усмехаться? Как тебе объяснить... То, что ты сказал только что, показалось мне смешным, и я усмехнулся, то есть полуулыбнулся... Если ты помнишь, хлопал себя по животу наш дедушка, а он был, кажется, обезьяной. А мы - уже люди, хоть и дети Горы, и у нас должен быть свой способ выражать радость.
          - Бабай тебя забери! - рассердился Дом. - Я ничего не понял! Знаю лишь одно - когда Шито-Крыто увидит, что ты, как ты говоришь, улыбаешься, тебе не поздоровится!
          Улыбку на лице выдумщика шаман углядел в тот же день - Дум, видимо, хотел заразить ею все племя. Он подходил то к одному, то к другому и, разговаривая, улыбался во весь рот.
          Кто смотрел на него с недоумением, а кто и пробовал оскалить зубы так же, как Дум. Не у каждого это получалось, как показывают нам рисунки на стене шпата, Первая Улыбка давалась не всем...
          - Э-эй! - крикнул изобретателю Шито-Крыто, стоявший у входа в свою пещеру. - Ты что это делаешь?
          Дум подошел к шаману. Рот его, как скажут через тридцать тысяч лет, был до ушей.
          - Я улыбаюсь, - сказал он.
          - А кто тебе разрешил? - спросил Шито-Крыто и вдобавок к космам прикрыл глаза рукой, чтобы не видеть улыбки Дума. Она действовала на него странным образом: шаману хотелось, глядя на выдумщика, тоже улыбнуться, и он еле-еле сдерживался.
          - Разрешил? - переспросил Дум. - Эта Улыбка моя собственная. Я ее ни у кого не украл. Наоборот, я ее дарю направо и налево! Скоро все будут улыбаться!
          - Ах вот оно как! - зашипел, чтобы не слышали другие, Шито-Крыто. - Да знаешь ли ты, что такое Улыбка?! Ну-ка пойдем со мной! - шаман схватил Дума за руку и потащил в пещеру вождя.
          - О великий из великих! - завопил Шито-Крыто, швыряя выдумщика к ногам Сокрушая, сидевшего на толстой медвежьей шкуре. - Нам мало бед, что грозят нам сверху, снизу, со стороны восхода Солнца и со стороны захода, а также с двух сторон, не имеющих пока названия (шаман имел в виду Север и Юг), так вот - появилась еще одна, грозящая нам изнутри!
          - Нельзя ли попроще? - рявкнул вождь. Он был самый высокий и самый широкоплечий в племени, самый мускулистый, и все сложные вопросы решал быстро и круто.
          - Хорошо, - сказал Шито-Крыто. - Чем поддерживает великий из великих порядок в своем племени?
          - Вот этим, понятно! - Вождь взял в руки дубинку, лежащую справа от него.
          - А как великий разговаривает с чуждым племенем, неизвестно ради чего подошедшего к нашим границам?
          - Конечно, только так! - Сокрушай свирепо оскалил зубы, зарычал и взмахнул дубинкой.
          - А что если вождь внуков Горы выйдет навстречу чужакам и сделает вот так? - и шаман с трудом - это ведь было для него впервые - изобразил на лице Думову Улыбку.
          Сокрушай вытаращил глаза и даже откачнулся к стене - такого на лице человека он никогда не видел!
          - Что это с тобой, Шито? - спросил он. - Что за странную рожу ты скорчил?
          - Эта, как ты справедливо заметил, странная рожа - очередное изобретение Дума. Он называет ее Улыбкой и считает, что скоро все-все будут друг другу улыбаться, а значит и ты, и я!
          - С какой это стати, - зарычал вождь, - я буду кому-то, будь это свой или чужой, улыбаться вместо того, чтобы сразу нагнать на него страху? Разве не страх - условие порядка и мира? Так вот чем ты занимаешься, Дум! Изобретаешь Улыбку! Да знаешь ли ты, что это предательство и измена?.. - Здесь надо сказать, что Сокрушай не проговорил всех этих слов, он только имел их в виду. Рассвирепев от Думова поступка, вождь вскочил, оскалился, лязгнул зубами и начал, рыча, размахивая дубинкой и грозя развалить голову выдумщика на мелкие кусочки, метаться по пещере.
          Съездив изобретателя по наклоненной макушке, Сокрушай потоптал Дума ногами (не до смерти), сел и приказал шаману закончить за него его речь. У вождя просто не хватало сейчас слов от ярости, чтобы разъяснить изобретателю, в чем вред его новации и преступность замысла.
          - Дум, - начал Шито-Крыто, - ничто так не подрывает авторитет первобытного человека, как Улыбка!
          - Вот-вот. - подтвердил с медвежьей шкуры вождь, - ты попал в самую точку, Шито: она подрывает авторитет! А теперь разверни эту мысль.
          - Итак, Дум, я продолжаю, - послушался шаман. - Вспомни для начала, сколько неразумных голов было проломлено, прежде чем наш великий стал тем, кем ему предназначено было стать самим духом Горы Тарарамом.
          Дум, стоявший на четвереньках, поднял ушибленную голову и потряс ею.
          - Вспомнил? А теперь вообрази, что вождь, представ перед своим народом, вдруг разулыбается! Знаешь, что произойдет? Я думаю, земной Диск треснет и мы все очутимся в Бездне. Ведь каждый, увидев, как растягивается до ушей - непонятно для чего - грозный рот Сокрушая, подумает, что с ним что-то не то: либо он заболел, либо сошел с ума. В Улыбке, Дум, народ увидит слабость, узрит неуверенность своего предводителя! Но это еще не все. Сейчас я открою тебе, каким тайным оружием ты снабжаешь общество. Скажи мне, Дум, вот что: если раньше кто-то, слушая вождя, не соглашался с ним, что он делал? Да, Дум, правильно - неслух поднимал руки, потрясал ими и вопил дурным голосом. Так он сообщал о своем несогласии с предводителем. А как поступал с ним наш Сокрушай? И это ты знаешь, Дум. Он подзывал несогласного поближе, поднимал дубинку и...
          - Блямц! - подал голос с медвежьей шкуры Сокрушай.
          - Именно так и было всегда - блямц! - и ты этому свидетель, Дум, не правда ли? А теперь скажи мне, что будет, если среди народа распространится твоя Улыбка? Не знаешь, конечно! Я открою тебе глаза, Дум. Своевольник не станет больше размахивать руками, выдавая себя. Он... Да, да, Дум, - он улыбнется или, что еще хуже, ухмыльнется! Ухмылка же, неслышная, как змея, проскользнет по его лицу и никто ее не заметит. Ибо Усмешка, Ухмылка, о неосмотрительный Дум, это и есть след змеи на лице человека! Ослушник останется невыявленным, с целой головой, в которой, как пчелы в дупле, будут роиться предательские мысли. И может так случиться, что, слушая вождя или меня, ничтожного его слугу, ухмыльнется кто-нибудь еще. Эти двое увидят ухмылки друг друга - и вот они уже сообщники! И уже готов заговор! Видишь, Дум, какую угрозу таит в себе Улыбка, какого врага ты нам подпускаешь!
          - Ты молодец, Шито-Крыто! - рявкнул вождь. - Прямо читаешь мои мысли! Ты выразил все именно так, как я думал.
          - Я стараюсь, - скромно согласился шаман. - Читать твои мысли - моя первейшая задача
          - А теперь придумай ему наказание, Шито, - распорядился Сокрушай, - придумай, потому что я немного утомился, размышляя о вредоносности Думова изобретения. Самое трудное, Шито-Крыто, это заглядывать вперед, но я с этим справился - увидел, что может принести нам такая, казалось бы, невинная вещь, как... как я назвал вариант Улыбки?
          - Ухмылка, о великий.
          - Да, Ухмылка. Ну и пакостная же это, должно быть, вещь! За это, так сказать, изобретение, Дум, тебя бы надо сбросить с Горы. Но, может быть, Шито придумает что-нибудь похлеще. Надо хорошенько устрашить всех, чтобы никому не захотелось пустить змею на свое лицо.
          - Дело об Улыбке, о вождь, нужно оставить между нами. Его нельзя обнародовать. Улыбка, как я выяснил, заразительна или, если сказать проще, заразна. Она немедленно прилипает к лицу того, кто ее увидел у другого. Поэтому лучше о ней не заикаться при народе, пусть он не знает об Улыбке как можно дольше. Суровые времена - суровые слова - суровые лица, - вот наш девиз.
          - А как же все-таки мы накажем Дума?
          Дум, как и прежде, стоял на четвереньках, потирая ушибленную голову, и смотрел то на одного говорящего, то на другого.
          Шаман запустил руки в свои космы.
          - Бабай меня забери - что-то я ничего оригинального не могу придумать! В голову лезет самое простенькое: повесить, утопить, сжечь на костре...
          - Шито-Крыто, - подал голос с четверенек Дум, - помнишь, ты грозился услать меня к Краю Земли? По-моему, нет кары страшнее. У меня волосы поднялись дыбом, когда я об этом услышал. Я осознал свою громадную теперешнюю вину и считаю, что единственное, что мне остается после Улыбки, это заглянуть в Бездну! Упасть в нее и, как ты говоришь, бесконечно долго летя, превратиться в подобие сухого листа.
          Шито-Крыто подозрительно посмотрел на Дума.
          - Ну да, - сказал он, - мы тебя пошлем туда, а ты через неделю-другую вернешься.
          - А ты дай мне провожатых, - посоветовал выдумщик, - двух крепких парней, от которых я не смогу убежать. Они проследят, как я исчезну в Бездне, придут и доложат о моем ужасном конце.
          На этот раз Сокрушай переводил глаза с одного на другого.
          - Боюсь, что ты хитришь, Дум, - сказал шаман, подумав с минуту, - но не могу пока поймать за хвост твою идею.
          - Послушай-ка, Шито, - проговорил вдруг вождь. - За что мы хотим наказать Дума? За новинки! Изобретем же и мы кару! Край Земли - это как раз то, что нужно! Мы еще никого туда не усылали. Как аукнется, так и откликнется! Ты пропал на этот раз, Дум!
          - Верная, как всегда, мысль, о великий! Но есть один вопрос. Как мы объясним народу наше решение, не упоминая об Улыбке? Ты больше ничего пока не изобрел такого, Дум, за что мы могли бы законно приговорить тебя к смерти?
          Дум, боясь дубинки вождя, так и оставался на четвереньках.
          - Есть кое-что, - сказал он уклончиво, - но оно в наши дни неосуществимо, так что не стоит об этом заводить речь. Я посоветую тебе, Шито-Крыто, поступить проще. Используй выражение "во избежание". Скажи: во избежание дальнейших проступков этого... как меня лучше назвать?
          - Я бы назвал тебя просто негодяем, - подсказал Сокрушай, - это дойдет до каждого.
          - Мне в общем-то все равно, - согласился Дум, - раз меня ждет Край Земли. Но есть и другие прекрасные слова: смутьян, баламут...
          - Народу покажется мало Края Земли, если он услышит эти слова, - а большего я пока не могу придумать, - сказал шаман. - Обойдемся негодяем и баламутом. Считай, что ты изгнан, Дум!
          - Считай, что тебя нет, - кровожадно добавил Сокрушай. - Край Земли - это не шутка. Как только ты его увидишь, тебе расхочется улыбаться.
          - Когда я отправляюсь? - спросил Дум, поднимаясь с четверенек. Бояться больше было нечего.
          - Торжественное изгнание состоится завтра, - распорядился шаман, - Запасись едой, возьми в дорогу оружие: я хочу, чтобы ты умер предсказанным мной способом, а не в когтях у какого-то случайного хищника. Ох, Дум, я так и вижу, как ты, несчастный, падаешь в Бездну! Провожатые, если они смогут вернуться, расскажут об этом зрелище. Наше племя содрогнется, услышав их рассказ, и никто никогда уже не рискнет что-нибудь придумать!
          - У тебя неплохое воображение, о всеведущий, - проронил Дум, собираясь уходить, - еще немного, и ты стал бы моим конкурентом.
          - Оно у меня достаточно хорошее, - проворчал Шито-Крыто, - чтобы видеть, что чем кончается.
          - Тогда... - начал было Дум, но стукнулся лбом о камень над выходом и прикусил язык.
          Он вышел, но тут же снова сунул голову в пещеру.
          - Шито-Крыто, тебе все равно, в каком направлении мы пойдем?
          - Ну...
          - Что если мы двинемся в сторону захода Солнца?
          - Это почему? - насторожился Шаман.
          - Я свалюсь в Бездну вместе с Солнцем, и мне не будет так одиноко лететь в ней. Заодно посмотрю, что с ним там делается.
          - Я подумаю, - ответил Шаман. - Мое решение ты услышишь завтра.
          Назавтра все племя собралось на площадке у пещер, где чернело место громадного кострища, на котором можно было зажарить целого мамонта. Отдельно стояли Дум и два молодых охотника, будущие его спутники в путешествии к Краю Земли - Напролом и Хоть-Куда. За плечами у всех, в кожаных мешках, было то, что потребуется в дороге: еда, кремневые ножи, костяные швейные иглы, запас сухих жил, что служили нитками. В руках все трое держали копья с кремневыми наконечниками.
          Из пещеры вождя вышли Сокрушай и Шито-Крыто. Приблизились к толпе. Встали так, чтобы их видели те и другие. Начал говорить, как и полагалось, вождь:
          - Вот что я скажу. Дум доигрался. Его предупреждали, что он допрыгается, но этому парню хоть кол на голове теши. Он продолжал изобретать, хотя никто его об этом не просил. Я спрашиваю у вас: просили вы его изобретать?
          - Не-е-е! - дружно завыло племя.
          - Мы с Шито-Крыто посоветовались, я ему кое-что подсказал, он вам изложит то, что мы решили. В общем, сообщит обвинительное заключение. Давай, Шито!
          Но только тот откашлялся, прежде чем сказать свое слово, как Сокрушай рявкнул:
          - Нет, вы только посмотрите на этого мерзавца! Стоит как ни в чем ни бывало! Ты слышишь, Дум, ведь это все я о тебе говорил!
          - Я слышал, о вождь, - смиренно ответил Дум. - Ты не видишь, как я скорблю, лишь оттого, что, как лицо обливается слезами, так мое сердце, скрытое ото всех и даже от тебя, обливается кровью!
          - Умеет завернуть! - буркнул Сокрушай и подтолкнул Шамана в спину: - Начинай!
          Шито-Крыто произнес уже знакомую нам формулу изгнания, начав ее со слов, подсказанных Думом, - "во избежание...", а кончил тем, что назвал страшную кару - Дум отправляется к Краю Земли, там он заглянет в Бездну и упадет в нее, чтобы... дальнейшее нам известно. Но самое страшное он припас напоследок.
          - А пойдете вы, - повернулся он к троим, стоящим отдельно, - в направлении восхода Солнца, и Дум сверзится в Бездну, когда Светило будет подниматься! Он же будет, наоборот, падать и падать во все более холодную и черную пустоту! - и шаман вытянул тут руку, указывая путь.
          Наверно, не скажи Шито-Крыто этого последнего, Дум не сделал бы того, что сделал. Выдумщик окинул взглядом всех и поднял голову к Горе, возвышавшейся над всеми.
          - Дух Горы! - неожиданно крикнул он. - Ты ведь знаешь, что не так давно у нас пропало мясо оленя, которое мы, посолив, вялили на ветках дерева, запасаясь на зиму. Не скажешь ли нам, кем оно запрятано-зарыто?
          Дух Тарарам откликнулся так же сразу, как если бы его спрашивал шаман:
          - Шито-Крыто! - раздалось в ответ, - Шито-Крыто!
          Толпа онемела, вождь замер, а шаман остолбенел.
          - А знаешь, куда? - задал еще один вопрос Дум.
          - Да! - ответил Дух.
          Дум обратился к сородичам:
          - Где спрятано вяленое мясо, спросите у Шито-Крыто сами. А я, прежде чем тронуться в путь, скажу вам несколько прощальных слов.
          И он начал, повысив голос:
          - Я, видимо, такой же преждевременный для вас, как Зонт, Колесо и Улыбка. Даже Рукопожатие - а что может быть естественнее его! - привилось вам с трудом. Вы чуть не передрались из-за него. А что, если бы я предложил вам пахать землю? Вы, наверно, зарыли бы меня в землю самого!
          Я ухожу от вас, но вы даже не догадываетесь, куда. Знаете ли, чем на самом деле "наказал" меня Шито-Крыто? Простором! Далью! Путешествием! Я буду видеть другие земли, встречаться с другими племенами, узнавать от них, до чего они додумались - для человека нет большей радости! Вы спросите: а Край Земли? А Бездна?
          Отвечу. Увидеть Край Земли входит в Программу моего Похода. Разве это не интересно - Край Земли? А заглянуть в Бездну? О-о-о! Что может быть страшнее и заманчивее! Я загляну в нее, но не исчезну в ней, не сгину, потому что кое-что предусмотрел. Двое моих попутчиков, - Дум положил руки на плечи Напролома и Хоть-Кудая, - станут держать меня за ноги, пока я буду любоваться Бездной. А уж я насмотрюсь всласть!..
          Но что это я разболтался, как шаман. Пора в дорогу. Пошли, ребята! - и наш выдумщик сделал шаг в ту сторону, где всегда восходило Солнце.
          Все же он оглянулся. Шито-Крыто, который с каждым Думовым словом приседал, словно его вбивали в землю колом, превратился чуть ли не карлика. Стоял, как каменный, Сокрушай, который тоже испугался, когда Гора ответила Думу. Молча, застыло таращилась толпа на простого смертного, что как равный разговаривал с Тарарамом. Так же, как все, смотрел на него его брат, Дом.
          - Прощайте! - крикнул всем Дум. - Прощайте! Я не ведаю, вернусь ли сюда, вернусь ли к вам. Человек должен знать, нужен он тому, к кому возвращается, или нет. Я-то знаю, но известно ли это вам?
          Племя не ответило Думу ни звуком. Помолчал, глядя на сородичей, и Дум.
          - Меня не будет среди вас долго, - сказал он, - используйте это время, чтобы немножко поумнеть. И знайте, первый признак, по которому вы узнаете, что головы ваши посветлели, - это Улыбка. Второй - Смех. Третий - Хохот... Смотрите! - Дум неожиданно повернулся и показал пальцем на что-то - и все уставились туда, куда он уткнул палец.
          Некогда и важный, и страшный шаман возвышался в этот момент над землей грудой лохм, а его косматая, вжавшаяся в плечи голова испуганно ворочалась во все стороны - Шито-Крыто боялся, что как только Дум уйдет, племя возьмется за него.
          - Смотрите! - еще раз призвал Дум. - Разве это не смешно? - И он рассмеялся. И он захохотал, показывая все зубы. И хлопнул, хохоча, себя по коленям.
          Робко, неуверенно, неумело растягивались губы детей Горы в улыбке.
          - Смейтесь, смейтесь смелее! - не отставал Дум. - Не отчаивайтесь, если не получается. Вы ведь улыбаетесь в первый раз! После будет легче. Стоит только начать!
          Надеюсь, - закончил он, - что когда я вернусь, вы будете уже смеяться, а не только улыбаться, и мы легко поймем друг друга...
          Сказав эти слова, выдумщик решительно повернулся и пошел, а два его провожатых пошагали за ним.
          Скоро тройка исчезла из глаз, оставив свое племя на площадке перед пещерами, чернеющими в подножии Горы.
         

    РАЗГОВОР С ЛЕСОМ

         
          Ну и вот отправились Дум, Напролом и Хоть-Куда в путешествие к Краю Земли...
          Они уходили от бабушки Горы все дальше и дальше, и чем дальше оказывались, тем чаще оглядывались. Гора делалась все меньше, все ниже, все голубее, все прозрачнее. А то, что их окружало, становилось незнакомее, чужее, страшнее. Если бы они шли просто на охоту, незнакомая земля не была бы им страшна - ведь уцелевшие (тогда охотились на мамонтов) всегда возвращались домой. А наши путешественники знали, что если они и вернутся в эти края, то не скоро. И поэтому со все большей опаской смотрели они на Лес, который ждал их вдали, на горы за Лесом, даже на одинокое дерево впереди - им казалось, что за ним непременно кто-то прячется. И путешественники держали копья наготове.
          Миновав дерево, все трое вздохнули и опустили копья. Теперь перед ними до самого Леса была высокотравая степь с какими-то кустами там и сям
          Скажи, Дум, - обратился к виновнику дальнего похода Хоть-Куда, - далеко ли Край Земли?
          - Откуда мне знать! - ответил Дум беззаботно. - Может, далеко, может. близко. А вдруг он вон за тем кустом? А тебе что, уже захотелось назад?
          Хоть-Куда оглянулся. Гора была еле видна.
          - Разве тебе не хочется повидать другие земли? - не отставал Дум.
          - Хочется, - ответил провожатый, но так уныло, что Думу стало смешно.
          - А тебе, Напролом? Тебе хочется их повидать?
          - Я бы лучше половил рыбу в нашей реке, - честно сказал второй провожатый. - Зачем мне другие земли? - Он немного помолчал. - Ты, по-моему, зря придумываешь всякие штуки, Дум. Из-за тебя мы и идем Бабай знает куда! Вот возьмем да и убьем тебя, чтобы вернуться домой. Давай убьем его, Хоть-Куда!
          - А что вы скажете Сокрушаю и Шито-Крыто? - спросил Дум, нисколько не испугавшись угрозы.
          - Что скажем Сокрушаю и Шито-Крыто? - повторил Напролом. - А разве нужно что-нибудь говорить?
          - Конечно. Они обязательно спросят, куда вы меня подевали, не сбежал ли я от вас, - что вы ответите? Может, ты знаешь, что вы скажете им, Хоть-Куда?
          Хоть-Куда помотал головой. А Напролом брякнул:
          - Я скажу. Что ты не сбежал, а что мы прикончили тебя сами!
          - Ну и получишь от Сокрушая по голове. Его тяжеленной дубинкой. Мне полагается казнь пострашнее, чем быть просто убитыми какими-то балбесами Напроломом и Хоть-Кудаем. Я должен исчезнуть в Бездне! - Эту последнюю фразу Дум произнес с городостью. - А ваша задача - проследить до конца мое исчезновение и потом подробно рассказать о нем.
          - Тогда, пожалуй, я ничего не буду говорить, - решил Напролом. - Просто приду, сяду у костра и буду молчать.
          - В этом случае за тебя возьмется Шито-Крыто. Он будет поджаривать тебя на медленном огне, пока ты не скажешь, что вы со мной сделали.
          Оба провожатых шагали, наморщив лбы.
          - Может, не стоит его убивать, а, Напролом? - предложил Хоть-Куда.
          - Убить можно, - возразил его товарищ, - если придумать какое-то оправдание этому. Но придумывать из нас троих умеет только Дум. Дум, ты не поможешь нам?
          Дум расхохотался. Он хохотал так долго, что когда они подошли к Лесу, Лес стал отвечать Думову хохоту эхом. Когда Напролом и Хоть-Куда услышали хохот Леса, они остановились.
          - Что это такое, Дум? - спросил испуганный Хоть-Куда. - Кажется, дух Леса не хочет, чтобы мы входили в Лес. Он, кажется, грозится нас съесть или наслать на нас зверей!
          - Ты говоришь так, потому что не знаешь языка этого Леса.
          - А ты знаешь?
          - Знаю. Я сейчас поговорю с ним. - Дум остановился и закричал во все горло: - Лес, патру-митру-кажно-ожно?
          - Можно! - ухнул Лес.
          - Слыхали? - спросил Дум. - Можно!
          После этого трое молодцов смело пошагали к Лесу, все же держа копья наизготовку.
          - А скажи, Дум, - заговорил через некоторое время Напролом, - откуда ты знаешь язык этого Леса? Разве ты бывал уже в нем?
          - У всех лесов один и тот же язык, - ответил Дум. - Посмотрите, - при этих словах путешественники поравнялись с первыми деревьями, - посмотрите - такие же листья, как у наших. Значит, и язык тот же.
          Лес был высокий, густой, сумрачный. Путники, оказавшись среди толстых стволов, вжали головы в плечи, они шли, озираясь, останавливаясь, прислушиваясь, не хрустнет ли под чьей-то тяжелой лапой сухая ветка, не шелестнет ли куст. Лес это ведь чей-то Большой Дом, кто знает, как встретят тебя хозяева.
          Но хозяева Леса пока не давали о себе знать. Путники слышали шуршание мелких зверьков в опавших листьях, встревоженно перекликались птицы, завидя чужих...
          - А как выглядит дух Леса? - спросил Хоть-Куда. - Может, ты его видел когда-нибудь, Дум?
          - Он каждый раз другой. То он маленький, то огромный. То он ползает, то летает. То он молчит, то рычит.
          - А мы не заблудимся? - вспомнил об еще одной опасности Хоть-Куда. - Этот Лес такой большой!
          Дум оглянулся. Вместе с ним оглянулись и его спутники.
          - Пока Солнце видно сквозь листву, не заблудимся. Нужно следить, чтобы оно было сперва справа, потом над головой, а после - за спиной, вот и все.
          Идти по Лесу было трудно. Они перелезали через толстые стволы упавших деревьев, преодолевали глубокие овраги, спотыкались уставшими ногами о сучья и падали. И все время были настороже, потому что в любой момент на их пути мог оказаться могучий зверь.
          Дум поднимал голову к Солнцу, которое все труднее было разглядеть, - деревья становились все выше, все гуще. Вот оглянулся еще раз - и не увидел Солнца. Оно скрылось за листвой.
          - Теперь пойдем от дерева к дереву, - сказал он. - Видите, впереди вон то, все в лианах? Держим направление к нему.
          - А не пора ли нам чуть-чуть отдохнуть? - предложил Хоть-Куда. - Да я и проголодался.
          - Еще немного, - возразил Дум, - ты ведь не мальчик, а воин и охотник.
          - Да, я воин, - согласился Хоть-Куда.
          - А я, - объявил Напролом, - самый лучший из вас воин! - И стал в доказательство сшибать копьем голубые цветы, росшие и тут, и там.
          От дерева к дереву, от дерева к дереву - по прямой - путешественники шли, пока не стало темнеть. Вот тогда-то Дум, выбрав небольшую поляну, остановился.
          - Здесь мы будем ночевать, - сказал он, - а завтра пойдем туда, куда показывает эта палка. - Он поднял длинную сухую ветку и уложил ее в траву тонким концом в том направлении, куда они шли. Объяснил: - За ночь мы можем забыть, где восход, а палка нам покажет.
          Напролом собрал сухую траву, сложил ее кучкой, нарвал со стволов деревьев мха, достал из мешка два кремня и стал высекать искры. Дума и Хоть-Кудая он послал собирать сучья для Костра.
          Скоро разгорелся Огонек, а тот превратился в Костер, от которого путникам стало и тепло, и нестрашно. От Костра повеяло домом. Они знали, что звери боятся Огня, знали, что можно даже стоять перед тигром или медведем, не боясь за свою жизнь, если в руке у тебя горящая ветка.
          Топлива для Костра Дум и Хоть-Куда насобирали целую гору.
          В кожаном мешке у каждого оказались съедобные зерна, вяленое мясо и глиняные сосуды с водой, заткнутые свежими зелеными листьями. Еды должно было хватить на два дня, на третий нужно было добывать пищу копьем.
          Костер взялся хрумкать сучья так живо, будто, как и они, проделал большой путь и тоже проголодался - только успевай подбрасывать ему ветки.
          Трое путешественников принялись за еду, и некоторое время в Лесу был слышен только Костер да, пожалуй, еще Напролом, что, добравшись до мяса, не мог сдержать рычания.
          Но вот голод и жажда утолены. Напролом вытянул затекшие ноги и проговорил:
          - Как, наверно, хорошо сейчас дома! Все поели, спать еще рано. Кто разговаривает, кто дерется, кто слушает бывалых охотников. В пещере тепло от костров...
          Хоть-Куда подхватил:
          - От Костра к Костру бросают головешки, дети затеяли игры, молодые охотники собрались вместе...
          Вокруг стало совсем темно. Огонь Костра мотало из стороны в сторону - из темноты будто выскакивало к ним то одно дерево, то другое, заставляя людей вздрагивать. Лес, казалось им, был готов напасть на них.
          - А знаете ли вы, - сказал Дум приунывшим товарищам, - что когда мы вернемся домой, то будем Самыми Бывалыми?
          - Что ты сказал? - не поверил Напролом.
          - Самыми Бывалыми, - повторил Дум. - И даже Сокрушай и Шито-Крыто будут слушать наши рассказы о путешествии к Краю Земли.
          - Сокрушай и Шито-Крыто? - тоже не поверил Хоть-Куда.
          - Конечно! Разве они хоть раз уходили от Горы так далеко? А сколько нам еще предстоит пройти! Сколько увидеть!
          - Ты, наверно, прав, Дум, - медленно, но все же соглашаясь, сказал Напролом. - Я об этом - о том, что вернусь домой Самым Бывалым - не подумал. Вернусь, - размечтался он, - и все первое время буду молчать. А когда увижу, что возле меня собралось все племя, помолчу еще немного и лишь тогда заговорю.
          - Я буду рассказывать вместе с тобой, - поспешил вставить Хоть-Куда, ты будешь рассказывать одно, я - другое.
          - Хорошо, - не стал спорить Напролом, - только начинать буду я, а если что-нибудь забуду, говорить станешь ты. И пусть кто-то попробует перебить нас! - Напролом потряс кулаком.
          - Нам пока не о чем рассказывать, - остановил обоих Дум, - с нами пока ничего не случилось.
          - Я готов ко всему! - вскричал Напролом и схватился за копье. - Пусть случается что угодно, лишь бы было о чем потом рассказать!
          Все трое завертели головами. Им почудилось, что после вызова Напролома опасность, если она где-то притаилась, стала к ним ближе. Но их окружала только плотная темнота. Костер, вволю пошумев, уже угасал. Они прислушались. Как и днем, Лес был полон шорохов, криков ночных птиц.
          Спать, договорились, будут по очереди. Первым бодрствовал как виновник похода Дум.
          Напролом и Хоть-Куда улеглись в обнимку с копьями. Поворочались, повздыхали и почти одновременно захрапели. Дум подбросил сучьев в Костер. Выдумщик был теперь в Лесу один.
          Лес - и он.
          Лес, Ночь - и он.
          Лес и Ночь большие, а он, Дум, маленький. По сравнению с ними он просто кроха.
          И к Лесу и Ночи прибавился еще Страх. Теперь против Дума было трое. Как тут быть?
          Но ведь у него есть Огонь!
          Дум набросал в Костер сучьев, пламя выросло, загудело. И вот их уже двое: Дум и Огонь.
          Лес, Ночь, Страх - Дум и Огонь. А что есть еще у Дума?
          Копье!
          Лес, Ночь, Страх - Дум, Огонь и Копье. Силы равны.
          И Страх тут поуменьшился. А скоро он совсем исчез. Вот как нужно бороться сразу с тремя!
          Прошло какое-то время (по нашим подсчетам, часа три), и Дум разбудил Хоть-Кудая. Тот, позевав, сел напротив Костра, поставил копье перед собой, схватился за него обеими руками и застыл, глядя на Огонь. А Дум лег и сразу уснул.
         

    ПЕРВОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

         
          Дум и Хоть-Куда - его сменил на дежурстве Напролом - проснулись от утренней прохлады и птичьей переклички. Костер угас, в Лесу светало.
          - Вставайте! Вставайте! - покрикивал Напролом и толкал обоих тупеем копья. - Вы, я вижу, хотите дойти до Края Земли во сне!
          Надо ли говорить, что наши путешественники не делали зарядки, не чистили зубы, не умывались и не заваривали чай? Они вместо этого всего стали дружно зевать, потягиваться, растирать бока, онемевшие от твердой "постели" - из этих движений и родилась, верно, через много-много лет зарядка... Дум, однако, провел ладонью по мокрой от росы траве, протер глаза и поежился.
          Трое позавтракали, и Дум встал, чтобы поискать палку, указывающую направление. Он обошел вокруг Костра - ее нигде не было.
          - Что ты ищешь, Дум? - спросил Хоть-Куда.
          - Помнишь, я положил где-то тут длинную палку, она была направлена на восход?
          - А что, ее нет? Напролом, ты не брал ее?
          - Палку? Зачем она мне? У меня есть копье.
          - Кто-то из вас, должно быть, сжег ее ночью. И теперь я не знаю, куда идти. А Солнца в этом густом Лесу мы не увидим.
          - Тогда, может, вернемся домой? - обрадовался Напролом. - Нам будет чем оправдаться - мы заблудились!
          - Мы и домой не сможем вернуться, - сердито ответил Дум. - Кто из вас скажет, в каком направлении дом?
          Напролом и Хоть-Куда посмотрели друг на друга и промолчали.
          Дум осматривал Лес. Прошарил глазами траву вокруг Костра, задрал голову к верхушкам деревьев, образовавшим над ними густое зеленое небо. Еще раз обошел по кругу Костер. Лоб его был наморщен. Оба охотника следили за каждым его движением.
          - А что если ты спросишь у Леса, где Восход? - предложил Хоть-Куда. - Вчера ведь ты легко с ним договорился.
          - Побудьте здесь, - сказал Дум, - а я кое-что поищу. - И стал ходить, ширя круги, пока не исчез за деревьями.
          - Это я сжег палку, - негромко, почти шепотом, проронил Напролом. - Уж очень мне не хочется идти к Краю Земли. Даже Самым Бывалым я быть не хочу. Меня и так все слушают.
          - Ты не подумал, что палка показывала и обратный путь!
          - Не подумал, - согласился Напролом. - Я вообще не люблю думать. Мне больше нравится действовать топором или копьем. Раз - и всё.
          - Вот если Дум сейчас заблудится, мы пропали. Давай подадим ему голос.
          - Давай.
          - Ду-ум! - закричали оба. - Ты где-е?
          - Я зде-есь! Иду-у!
          Охотники повернулись на голос и скоро увидели Дума.
          - Восход там, - он показал направление рукой.
          - Как ты узнал об этом? Спросил у Леса?
          - Я вспомнил, что ты, Напролом, сшибал по дороге цветы своим копьем, и поискал их. Они там, - Дум кивнул в сторону, откуда пришел, - вот и весь секрет. Ну, кто хочет вернуться домой Самым Бывалым? Вперед!
          Все трое подхватили мешки с остатками съестного и двинулись в указанном Думом направлении. Первым шел Дум, вторым - Хоть-Куда, а третьим, оглядываясь, - Напролом.
         

    ДАНЬ ХОЗЯИНУ ЛЕСА

         
          ...Перед ними стоял огромный медведь. Откуда он появился, где таился, услыхав их шаги, они не знали. Он вдруг встал на их пути - и люди остановились как вкопанные и даже сердца их, кажется, замерли от ужаса. Зверь был на две головы выше любого из них и в пять раз могучее. Медведь поднял лапы с длинными, с человеческий палец черными когтями и зарычал так страшно, что листья на деревьях, не говоря уже об охотниках, затряслись.
          Трое подняли копья, но не сдвинулись с места. Они знали, что их оружие только ранит зверя и что рассвирепевший от боли хищник вмиг расправится с ними. Охотники знали еще, что если кинуться врассыпную, он все равно кого-то настигнет, и поэтому стояли не двигаясь и надеясь, что, может быть, медведь не захочет драться с тремя.
          Они стояли неподвижно, а занесенные над головами руки готовы были метнуть копья.
          Медведь зарычал громче, рявкнул - он тоже был охотник и опытный боец, он соразмерял силы и хотел победить малой кровью. Люди не дрогнули, только еще больше побелели пальцы, сжимавшие копья, но зверь, конечно, этого не заметил. Если бы хоть один из них струсил, это передалось бы остальным, они тогда бросились бы убегать, а он тут же догнал бы одного...
          Долго так продолжаться не могло. Кто-то из противостоящих не выдержит страшного напряжения - сделает первое движение, за которым последуют удар и кровь.
          Это первое движение сделал Дум. Он потихоньку стянул с левого плеча лямку кожаного мешка, она скользнула по руке и пальцы перехватили ее. Медведь перевел глаза на шевельнувшийся мешок и усилил рычание, которое то разгоралось, то притухало, как Огонь.
          Дум качнул мешок раз, другой... И неожиданно швырнул его прямо в морду зверя! Тот схватил мешок обеими лапами, полоснул когтями, порвал, запах вяленого мяса ударил в чуткие ноздри. Он поднес мешок поближе к носу, не спуская при этом глаз с людей.
          А те по незаметному сигналу Дума, так же незаметно для медвежьих глаз, попятились. Медведь сделал было шаг за ними, но Дум сорвал мешок со съестным с плеча Напролома, стоящего справа от него, и швырнул зверю. Страшилище поймало и его.
          А люди удалялись, не опуская копий, не позволяя себе поспешных движений, они отходили, делая крохотные неслышные шажки.
          Медведь опустил глаза к мешкам в его лапах, положил их на землю и стал разрывать когтями - лишь тогда люди повернулись и кинулись бежать так, как убегают в случае смертельной оасности.
          - И об этом приключении мне нечего будет рассказать, - угрюмо пробурчал Напролом немного погодя, когда они более или менее спокойно шли по Лесу. - Дум не дает мне, охотнику, показать себя.
          - Ты себя не показал, поэтому ты жив, - не очень понятно ответил ему Хоть-Куда.
          Оставшееся в мешке Хоть-Кудая мясо разделили на три части и съели в тот же день; нужно было думать о пропитании.
          Лес все не кончался, он был то густой, почти непроходимый, почти непролазный, то редел, встречались даже поляны. На одной из них путешественники увидели три незнакомых светлокорых дерева, усыпанных шипастыми зелеными плодами, и с необычными листьями - их было по семь на длинном черешке.
          Хоть-Куда влез на дерево, сорвал несколько плодов. Их раскусили - шипы были еще мягкие, - сморщились, выплюнули.
          А Дум в это время, заметив краем глаза чье-то движение в кустах неподалеку, швырнул туда палку, но не попал в шустрого, с пышным хвостом зверька. Зверек - внуки Горы звали их хвостатиками - в одно мгновение оказался на ближайшем дереве и скрылся в дупле. В дупле могли быть орехи, собранные хвостатиком. Хоть-Куда подозвал к себе верзилу Напролома, взобрался на его плечи и протянул руку к дуплу. Зверек выскочил и исчез в густой кроне дерева. Хоть-Куда запустил руку в дыру.
          - Там орехи, - сказал он, - я набрал их целую горсть.
          Скоро на земле возле дерева лежали коричневые, сухие, должно быть, прошлогодние орехи-кругляши, похоже, с того чудного светлокорого дерева. Съедобные? Напролом впился крепкими зубами в один из них, с трудом разгрыз. Попробовал разжевать. Твердо, невкусно. Выплюнул. Наверно, их нужно жарить в Костре. Все трое набрали кругляшей за пазуху и двинулись дальше.
          И вот сквозь деревья путешественники увидели голубой и просторный свет! Лес кончился! Бесконечному Лесу, оказывается, есть предел! Наши трое не выдержали, побежали. И вскоре вырвались из лесного плена, где воздух был густ, как вода, - и очутились на просторе, где над ними открылось прозрачное и высокое небо, Солнце, а свежим ветерком хотелось дышать и дышать.
          Внуки Горы показались из Леса так неожиданно, что взлетели, оглушительно хлопая крыльями, птицы с кустов, продолжающих Лес, и, наоборот, нырнула в них фигура человека, скорее всего охотника. Присели в высокую траву и они. Присели, снова сжав пальцы на копьях. Человек, спрятавшийся в куст, первым подал голос.
         

    КАШТАНЫ

         
          - Эй, вы кто?
          Дум привстал и ответил:
          - Я Дум, - и снова спрятался.
          - Дум? Вот невидаль! Может, ты Дуб?
          - Нет, я Дум.
          - А когда ты цветешь?
          - Я?
          - Ты.
          - Цвету?
          - Ну да.
          - Спроси еще о чем-нибудь.
          - Ты не трухлявый?
          - Я?
          - Ты.
          - Почему я должен быть трухлявым?
          - Потому что до тебя трудно доходят мои вопросы.
          - Ага... Ладно... Задай еще какой-то вопрос.
          - Какого ты роста - до Луны или только до неба?
          - Я?
          - Ты.
          - Я... нормального роста. Такого же, как ты.
          - Значит, ты только до неба. А какие у тебя плоды?
          - У меня? Плоды?
          - У кого же еще!
          - Вот какие, - Дум, не зная, к чему это приведет, взял да и бросил незнакомцу, скрытому кустом, один из коричневых кругляшей, найденных в дупле. Над кустом возникли на мгновение две руки, хлопнули, поймав кругляш, и скрылись.
          - О-о-о! - раздалось тут же. - Великий Каштан! - И в тот же миг на четвереньках, опустив голову, показался из-под куста человек в зеленой одежде. Трудно было угадать сразу, из чего она сделана.
          Он подполз к самым ногам Дума и заверещал снизу:
          - Прости, о драгоценный, за то, что не узнал тебя по шуму листьев! Ты из породы богов, а я, загнившее раньше времени, покосившееся, готовое упасть дерево, я, Захудалый Тополишко, задавал тебе глупые вопросы! Ты Каштан - и поэтому не понимал их! Убей меня! Развали меня на куски! - Человек в зеленом ткнулся лицом в землю и стал, видимо, ждать смертельного удара.
          Дум же, наоборот, схватил незнакомца за плечи и поднял его. Так вот из чего сделана одежда этого человека - она была сшита из свежих крепких листьев тополя. Это был прямо-таки свитер из листьев, если говорить современным нам языком. На груди у него висела пластина из коры того же дерева. Волосы на голове были связаны в пучок, а в него воткнуты три тополиных листка.
          - Так ты, значит, Тополь? - спросил Дум.
          - Плохонький недогадливый Тополишко, - уточнил человек в одежде из листьев, - из великого племени деревьев. Ты, верно, убьешь меня?
          - Зачем? - ответил Дум. - Ты мне нужен. Где находится твое племя?
          - Мы растем недалеко отсюда. Вон там, - Тополишко вытянул руку и помахал ею, как веткой, сказав при этом ш-ш-ш... - Хочешь, я понесу тебя?
          - Дойду сам. Эй! - позвал Дум своих. - Пошли за ним!
          Из травы встали Напролом и Хоть-Куда, и Думов собеседник склонил голову перед еще еще двумя богами - в их руках он увидел каштаны, которые те догадались вытащить, когда поняли, что именно заставляет незнакомца падать на четвереньки.
          - Пойдемте к нам, - сказал им человек, одетый в листья, - я познакомлю вас со своими.
          Они снова пошли по Лесу, но уже не такому густому.
          По дороге Захудалый Тополишко рассказал о своем племени.
          Они все люди-деревья, дети деревьев, внуки и правнуки. Кто Дуб, кто Клен, кто Граб, кто Бук, кто Сосна, Липа, Ель, Рябина, Осина, Ясень. Это их имена. Одни ростом до неба, другие - до Луны. А их Вождь, Каштан, чуть не касается головой Солнца.
          Все люди-деревья носят на груди бусы из плодов того дерева, чье имя носят. А если плоды совсем мелкие, как, например, у тополя, то куски коры, а листьями украшают прическу.
          Питаются люди-деревья зернами, плодами деревьев (те по-братски делятся ими), различными корешками, клубнями, которые выкапывают из земли, а мясо едят редко. Одежду шьют из листьев своего дерева, хвойные же делают ее из целых веток, хоть они и колются. Осенью все люди-деревья разноцветные - такие красивые! Кто красный, кто желтый, кто багряный. И с каждого падают листья...
          Ютятся они в хижинах, сделанных из высохших стволов деревьев, а крыши у них - из их коры.
          Несмотря на то, что живут люди-деревья возле реки, больше всего они любят Дождь. Стоит ему политься, люди-деревья не прячутся в хижинах, а все-все выходят под Дождь и стоят, пока он не кончится. В это время, считается, они растут.
          Кроме вождя-Каштана, у них есть шаман - Клекачка. Он первым узнаёт, кто каким деревом родился, какое имя будет носить. И вообще, о деревьях, как и обо всем на свете, Клекачка знает все.
          Вождь с шаманом - деревья из деревьев! Клекачка утверждает даже,что сам он спит только стоя, как и полагается дереву, и призывает к этому остальных. И правда, когда бы к нему в дом ни заглянули, видят его стоящим, с закрытыми глазами. Но ходит все же слушок, что Клекачка спит, как все. Кто-то однажды ночью заглянул в его хижину и увидел, что шаман спит лежа, да еще храпит, как мамонт. Увидевший это так испугался, что лишился на два дня речи, а после еще долго заикался.
          Врагов у людей-деревьев предостаточно, рассказывал Тополишко на ходу. Огонь, Наводнение, Буря, Дикие Звери... Но главные враги - недеревья, прикидывающиеся однако деревьями. Они среди нас, их от нас не отличишь, они очень опасны.
          - Чем? - удивился и насторожился Дум.
          - Тем, - внушительно ответил Тополишко, - что они подвергают сомнению нашу деревянность! Они смеют говорить, что мы не только деревья, дети деревьев и их внуки, но еще и люди. И даже больше люди, чем деревья... И даже что мы не деревья... Представляешь?
          Поэтому, продолжал рассказ Тополишко, в племени часто проводится проверка на деревянность. Делается это так. Все племя выстраивается в один ряд. Клекачка берет в руки хорошо высушенную для этого случая палку и, проходя вдоль ряда, трескает каждого по темечку. Проверяемый должен при этом широко раскрыть рот. Шаман стукнет - и прислушается. Если у кого-то звук окажется не тот, что, предположим, в первый раз или не такой, как у соседа, Клекачка тюкнет испытуемого еще раз. И уж если убедится в явной недеревянности подозреваемого, того зароют в землю по грудь и будут поливать всем племенем водой до тех пор, пока тот не зазеленеет.
          А уж коль недеревянность у кого-то стала хронической, того привязывают перед Грозой к самому высокому дереву и ждут, пока его не испепелит Молния. Редко кто остается в живых.
          Племя людей-деревьев живет рядом с лесом, а в Лесу обитает их божество. Его зовут Леший. В Лес никто, кроме шамана, не ходит, потому что оттуда не возвращаются. Может быть, Леший оставляет смельчаков у себя? А как, кстати, уцелели Каштаны-пришельцы?
          - Потому что Каштаны, - коротко ответил Дум.
          - Да! - вспомнил Тополишко. - Язык наш отличается от других, язык деревьев. Вместо слова "говорить", например, нужно сказать "шелестеть". Вместо "есть" - "забросить что-нибудь в дупло". Вместо "ходить" - "двигать корнями". Вместо "лежать" - "поддаться напору ветра". Вместо "ссориться" - "валиться друг на дружку". Вместо "уснуть" - "забыть на время про все". Ну и так далее...
          - Вот что я тебе шелестну, - сказал на это Дум (спутники его помалкивали). - Мы так долго двигали корнями, что давно уже хотим забросить что-нибудь в дупло, а после поддаться напору ветра и забыть на время про все.
          - Вот где речь настоящего Каштана! - завопил Захудалый Тополишко. - Теперь я точно знаю, кого веду к людям-деревьям!
          Лес остался позади, скоро путники увидели зеленую долину и неширокую реку за ней. То тут, то там в долине возвышались купы деревьев. Рядом с одной из них, самой большой, разлеглась группа приземистых хижин.
          Население хижин, издали заприметив четырех человек, приближающихся к ним, собралось перед домами. Все смотрели на них, прикладывая руку ко лбу. Одежда на всех была зеленая, в руках люди-деревья держали дубины.
          Провожатый выскочил вперед и закричал:
          - Это Каштаны! - от восторга он подпрыгивал. - Это Каштаны!
          Из толпы вышли двое - величественный старик в длинном зеленом плаще и в бусах из коричневых плодов - Дум понял, что это вождь, и другой, немного моложе, крепче, тоже в длинном плаще, грудь его украшали трое бус из мелких орешков - это, верно, был шаман Клекачка. На макушках обоих, в пучках волос, колыхались листья их пород.
          - Приветствую вас, чужеземцы! - сказал вождь. - Правда ли, что вы - Каштаны, как я и мой сын?
          Дум, не произнося из осторожности ни слова, вытянул вперед ладонь с тремя коричневыми кругляшами, то же проделали внимательно за ним следящие Напролом и Хоть-Куда.
          Вождь увидел плоды и чуть наклонил голову с семилистьем на макушке. Шаман поклонился ниже вождя, но Дум успел заметить, как остро блеснули его глаза.
          - Тогда, - продолжил вождь, - прошу в мой дом.
          Дом главы племени был самый большой, над ним возвышалось такое же свтлокорое дерево, какие они видели в Лесу. Теперь они знали, что это каштан.
          Путешественников ввели внутрь, усадили всех троих на низенькую колоду, вождь уселся на широкий чурбак посредине хижины. Он хлопнул в ладоши, вбежали две девушки, Рябина и Ель, что было видно по их одежде. Они поднесли гостям на свежих листьях каштана... по щепотке сухой земли и вручили каждому по глиняному кувшину с водой. Гости переглянулись; Дум понял, что это первое испытание и что он должен подать попутчикам пример.
          Он смерил глазами щепотку, глянул на не спускавшего с него настороженных глаз вождя и... слизнул землю с листа и побыстрей запил ее водой. Напролому и Хоть-Куда ничего не оставалось, как сделать то же самое.
          Вождь удовлетворенно кивнул: чужеземцы вели себя правильно, как деревья.
          - Далеко ли отсюда Роща, где вы произрастаете? - начал он расспрос.
          - Три дня ходьбы, о вождь, - ответил Дум. Напролом и Хоть-Куда все еще запивали щепотку земли водой из кувшинов.
          - Если вы деревья, почему вы ушли так далеко от своей Рощи? У нас не принято путешествовать.
          - Наше племя покинула вода, - сказал на это Дум, - и нам было поручено подыскать другое место.
          Выдумщик успел заметить, что людей-деревьев смущают звериные шкуры на них, да и вождь не спускает глаз с их одежды, и поспешил объясниться.
          - Листвяной наряд легко рвется, особенно в Лесу, - сказал он, потрогав оленью шкуру на себе, - и не годится для длительного путешествия. Нам пришлось надеть на себя более прочную одежду.
          Вождь снова кивнул, объяснение его вполне устроило. Он успокаивался все больше. Однако спросил еще кое о чем, что не давало ему покоя:
          - В нашей Роще, - произнес он, - Каштаны только я и мой сын. Вы разве тоже дети вождя?
          - Да, о славный предводитель деревьев, - соврал хитроумный Дум, - дети и племянники. Кому ж еще, - польстил он благородному происхождению, - можно доверить столь ответственное дело, как поиски нового места произрастания?
          - Кха! - не сдержал удовольствия от ответа вождь и снова хлопнул в ладоши. Вбежали те же девушки, Рябина и Ель, и на этот раз гостям был предложены незнакомые, испеченные на Костре клубни, разного цвета и вкуса корешки, был поставлен перед ними кувшин, из которого поднимался и тревожил ноздри медовый аромат. Они поочередно отхлебнули - это был густой сладкий напиток. Вождь отпил из своего кувшина.
          - Кленовый сок - кровь дерева! - воскликнул он. - Клены по-братски делятся ею с нами. Пейте, друзья мои, пусть ваши листья, увядшие в дороге, распрямятся!
          После угощения пришельцев отвели в пустую хижину, находящуюся рядом с домом вождя, и предложили отдохнуть. Но стоило внукам Горы прилечь на сухие листья, устилавшие землю, как в хижину вошел молодой Граб и сказал Думу, что его зовет к себе шаман Клекачка. Пришлось ему встать и идти.
          Клекачка ждал пришельца в своей хижине, где на видном месте, как и у вождя, стоял толстый чурбак. Клекачка восседал на нем не менее важно, чем вождь.
          - Сдается мне, - сказал он, чуть Дум вошел, - сдается мне, - прорычал он, сверля чужеземца жгучим взглядом, - что ты не дерево, а Огонь знает что!
          - Как бы не так! - не согласился Дум. - Самое настоящее! Погляди на мои корни, - он поднял ногу к самому лицу Клекачки и пошевелил пальцами. - А вот мой ствол, - Дум похлопал себя по животу. - А вот мои ветки, - помахал руками и вдобавок сказал ш-ш-ш... будто пошелестел листьями. - Можешь даже меня пощупать.
          Шаман больно ущипнул протянутую руку.
          - Это еще не доказательство! - настаивал он.- А вот это что у тебя, скажи мне, что у тебя это?! - Клекачка показал пальцем с длинным, как у собаки, черным ногтем на лоб Дума
          Вопрос был трудный (не каждый из нас, очутись он на месте Дума, ответил бы на него), выдумщик с минуту молчал, а шаман уже приготовился торжествовать победу.
          - В нашей Роще, - начал гость Клекачки, - этот предмет, - он поостерегся назвать голову головой, - вызывает большие расхождения. Одни называют его наростом, который большинству деревьев мешает нормально расти...
          - Так-так-так! - одобрил шаман. - Похоже, я слышу рассуждения дерева!
          - Другие, - продолжил выдумщик, - задаются вопросом: а где удобнее всего расположить рот?
          - И эти правы, - пробормотал Клекачка. - Хотя рот или, если точнее сказать, дупло удобнее было бы расположить на животе, ближе к желудку. А третьи? Что говорят третьи?
          - Третьи считают, что кое-какая польза от нароста есть.
          - Какая же? Какая? - насторожился шаман.
          - Слушай же. Они говорят: как бы, не имея глаз, вставленных в нарост, деревья узнавали вождя и шамана?
          - Верно, - согласился Клекачка, - и я иногда так подумываю. Они натыкались бы на нас, как на подобных себе, а не кланялись издалека.
          - Еще. Как бы, рассуждают наши, не имея ушей, прикрепленных к наросту, деревья слышали то бесценное, что говорят им вождь и шаман?
          - Ваши тоже не дураки, - одобрил это рассуждение Клекачка.
          - И последнее. Как бы деревья, не имея кое-чего здесь, - Дум постучал себя пальцем по лбу, - как бы они понимали мудрость того, что говорят им вождь и шаман?
          Клекачка поковырял пальцем в ухе и потряс головой.
          - Ну-как повтори, - приказал он.
          Дум повторил.
          - Ты сказал - мудрость?
          - Ну да! А то ведь деревья могут спутать мудрость с тем, что говорят сами.
          - Так-так-так! - шаман вдруг обжег гостя свирепым взглядом. - А тебе не кажется, что для гостя ты слишком разговорчив?
          - Но ты сам заставил меня говорить!
          - А тебе известно, что среди деревьев не принято возражать? И смотрят деревья не так, - снова пошел в атаку Клекачка. - Они встречают взгляд шамана покорностью и страхом. А ты смеешь глядеть на меня как равный!
          - Но ведь я Каштан!
          - Никакой ты не Каштан! - по-настоящему рассердился Клекачка. - Думаешь, я не знаю, где вы набрали коричневых плодов? В Лесу растет несколько каштанов - только мне известно, где. И раз вы вышли оттуда, ясно, что набрали плодов там.
          - А где именно? - невинно поинтересовался Дум
          - Будто не знаешь! В дупле старого дуба, что стоит неподалеку от трех каштанов! Я их своими руками туда складывал.
          - Вот оно что! - Дум бесстрашно взмахнул руками, - Теперь тебе несдобровать, Клекачка! Оказывается, ты запасаешься каштанами! Зачем?! Уж не готовишься ли ты занять место старого вождя? Вот что ты задумал, хитрый шаман, - ты хочешь объявить себя Каштаном! А что, если я скажу об этом вождю?
          - Что ты, что ты! Чш-ш-ш! Ты дерево, пришелец, - я это понял, как только увидел тебя. И, судя по твоим ответам, высокородное. Прости мои сомнения!
          - И ты, Клекачка, деревянный с головы до ног, - польстил шаману Дум, - и мысли у тебя вполне деревянные.
          - Ответь мне на последний вопрос... - шаман выглядел уже не так устрашающе, как в начале беседы. - Ты сказал вождю, что ищешь место для своего племени. Не собираетесь ли вы поселиться здесь?
          - Почему бы и нет, - ответил Дум, - ваше место очень хорошее для произрастания. Но мы еще походим, поищем (шаман облегченно вздохнул)... И может быть, вернемся (шаман закряхтел)... А скажи мне, неусыпный Клекачка, слыхал ли ты что-нибудь о Крае Земли?
          - Край Земли? Почему ты о нем спрашиваешь?
          - Ну... мы боимся свалиться ненароком в Бездну. Идешь, идешь, вдруг раз - и ты летишь! Что если Край Земли недалеко от вас?
          - Край Земли, кажется, за горой, что за нашим Лесом. Никто, правда, из людей-деревьев его не видел, но, я думаю, он там.
          На этом беседа шамана и Дума закончилась. Дум вышел из хижины Клекачки и облегченно вздохнул: уф-ф-ф!
         
          В честь высокородных гостей было решено в этот же вечер устроить праздник. Женщины наготовили побольше вкусной еды, люди-деревья принарядились: старые листья в одежде были заменены свежими, а кто и вовсе сменил наряд на выходной, обновлены были бусы, в пучки волос на макушке все воткнули свежие листья. Местные красавицы бросились ловить блестящих жуков и ярких бабочек, которыми тогда украшали листвяные платья.
          Перед заходом Солнца все собрались на небольшой площадке посредине селения. Вождь, его совсем еще юный сын и шаман уселись на торжественные чурбаки, для пришельцев прикатили длинную гостевую колоду.
          Сначала, как и полагается, принялись за еду и питье. Ели, хвалили клубни и корешки, какие-то кисленькие на вкус листочки, орехи, ягоды, съедобные травы. Пили сладкий кленовый сок...
          После пиршества люди-деревья стали танцевать. Зрелище было преудивительное! Танцевали они, не сходя с места и не отрывая ног от земли. Танцоры покачивались, раскачивались, качались, наклонялись к земле, как деревья под порывами ветра, они скрипели, шелестели, трещали, грозя упасть, разом вытягивали руки, показывая направление ветра, роняли листья и вот кое-кто падал, не выдержав напора бури...
          Музыку выдували из дудочек, дудок, дуд и дудищ, щеки у музыкантов пузырились, как у лягушек по весне.
          И вот "ветер" стих, деревья выпрямились, стали охорашиваться, приводить себя в порядок после бури.
          Вождь и шаман поаплодировали танцорам, хлопая себя по коленям и топая ногами, точно так же похлопали и гости.
          К этому времени Солнце уже зашло, в середине площади запылал большой Костер. Все расселись вокруг него. Расселись и уставились на Клекачку, вышедшего к Костру. Сейчас, видимо, наступила его пора.
          Клекачка откашлялся и обвел всех ставшим вдруг сердитым взглядом. Он будто собрался за что-то отчитать свое племя.
          - Когда-то, - начал он, - все-все на земле были деревьями, и каждое прочно стояло на своем месте. Никто нигде не шатался, - взгляд в сторону пришельцев, - никого не мотало, подобно сухому осеннему листу, гонимому ветром. И никто не болтал языком, - на этот раз Клекачка повел глазами по кругу слушателей, - не трещал, как сорока, никто не ссорился, не ругался - деревья были тогда такими, какими им и предписано быть, - молчаливыми, смиренными и одновременно полными достоинства.
          Если начинали говорить вождь или шаман, - продолжал Клекачка, - все замирали, и ни шелеста не раздавалось в Роще, пока звучали их голоса.
          Дупла были только у них. Для чего, вы можете спросить. Чтобы отдавать распоряжения! Знают ли деревья, когда им цвести? Когда желтеть? Терять листву? Ронять плоды? Нет, конечно! Им об этом сообщают их повелители.
          Каждый раз, когда вождь, кончив говорить, спрашивал: "Слышите ли вы меня, деревья?" в ответ раздавался только дружный шум листьев - так в старину отвечали деревья.
          Но однажды, задав этот вопрос, вождь услышал в Роще еще один голос. "Слышать-то мы слышим, да не всё понимаем. Нельзя ли повторить?"
          Тогдашний Каштан на мгновение онемел.
          - "У кого это там появилось дупло?" - все же нашел в себе силы спросить он.
          - "У меня, о высокородный", - голос долетал издалека, из-за деревьев говорящего не было видно.
          - "А как я увижу тебя? Мне хочется на тебя взглянуть".
          И тут Роща с ужасом увидела, как одно из деревьев вытаскивает корни из земли и начинает передвигать их, чтобы приблизиться к вождю! Делает один неуверенный шаг, другой, шатается, чуть не падает, хватается ветками за соседние деревья...
          Роща - это были далекие наши предки - застыла, окаменела, глядя на первые шаги дерева.
          Тогда, понятно, грянул Гром, и Молния испепелила Первого Вольнодумца, но скоро появился еще один. И скоро Роща обзавелась дуплами. Научилась вытаскивать корни из земли - с этого времени началось постыдное ее перерождение.
          - Посмотрите на себя! - рявкнул шаман. - Посмотрите и убедитесь сами, в кого превратились некогда могучие, стройные, молчаливые и неподвижные деревья. Мы стали похожи на обезьян и лягушек, дупла наши не закрываются ни на минуту, ветки не знают покоя, а корни - корни не удерживаются больше в земле...
          Что означает появление дупла у дерева? - горестно вопросил Клекачка. - Я скажу. Я открою вам то, до чего вы не додумаетесь.
          У здорового дерева не должно быть дупла - оно молчит и делает то, что ему говорят. Оно растет, цветет, выращивает плоды, роняет их, когда ему скажут. Не тратя сил на Размышления, такое дерево живет долго, долго...
          Но стоит появиться в нем дуплу, как дерево перестает расти, поднимается над землей вкривь и вкось, сохнет раньше времени, трухлявеет, теряет кору, в его дупле - а оно углубляется - заводится всякий сор, гниль, птичьи гнезда, белки, змеи, муравьи... Дерево начинает испытывать внутренний зуд, оно становится болтливым, носится туда-сюда, - при этих словах шаман глянул в сторону гостей, посмотрело на них и племя, - носится туда-сюда, - повторил Клекачка, - не находит себе места, пристает к другим деревьям и те тоже тоже открывает рты...
          Я думаю, - заканчивал свою проповедь Клекачка, - наше Божество не станет так долго терпеть это безобразие. И оно не допустит нашего вымирания - а то, что мы к нему идем, ясно и муравью. В будущем - не знаю, далеком или близком - наши тела вновь покроются древесной корой, дупла зарастут, мы перестанем суетиться, врастем в землю и навсегда замолчим. Роща соединится с Лесом, и Божество ступит на истоптанную нашу землю...
          Старенький Каштан кивал рассказу шамана, а Дум насторожился. По одному из взглядов Клекачки он понял, что сегодняшний праздник добром не кончится, что нужно держать ухо востро.
          - Сегодня у нас гости, - продолжал шаман, - и мы рады, что количество деревьев пополнилось. Вот что я предлагаю - принять пришельцев в нашу Рощу!
          Люди-деревья (а может, деревья-люди?) одобрительно завыли и закричали.
          - А для этого, - глаза Клекачки сверкнули, - мы устроим нашу любимую проверку на деревянность - ее давно уже не было, - и подвергнем ей даже наших гостей. Окажем им эту честь! Проверка породнит нас еще больше!
          Собрание снова завыло и замахало вет... я хотел сказать, руками. Вождь тоже не был против - Каштаны, сидевшие неподалеку, вызывали у него самые теплые чувства.
          Люди-деревья, не теряя времени, стали выстраиваться в ряд; шаман предложил встать в конец его и гостям.
          Дум понял, что свою каверзу Клекачка должен осуществить именно теперь.
          А тот шел уже вдоль ряда, щелкая каждого по макушке нетолстой сухой палкой.
          - Щелк! Щелк! Щелк! - Шаман почти не прислушивался к отзвуку, он спешил. - Щелк! Щелк! Щелк!
          Дум напрягся. Что задумал Клекачка?
          Вот перед Думом остался один... человек? Дерево? Короче - молодой Дубок. Он открыл рот, ожидая удара, и зажмурился. Клекачка размахнулся и треснул Дубка так, что тот ойкнул и присел, а палка переломилась.
          - Вот где настоящее дерево! - рявкнул шаман. - А теперь мы примем в Рощу наших гостей. Освятим их лбы старым благородным обычаем и заодно услышим самый приятный для наших ушей звук - каштана! - С этими словами Клекачка вытащил из-за спины здоровенную дубинку, явно припасенную для Дума и его товарищей, и примерился, сощурив глаза, хватить старшего по голове.
          Опасность первым оценил на этот раз воин Напролом. Он оттолкнул Дума, дубинка просвистела мимо его лба, задев только плечо. Напролом вырвал дубинку у шамана и, не раздумывая, звезданул того по темечку. Клекачка, не издав ни звука, повалился наземь. Напролом сделал то, чему его учил боевой опыт...
          Толпа - а ряд мгновенно распался - оторопела. Она окружила место события, где их грозный шаман сидел, держась за голову, а трое пришельцев стояли возле него.
          Теперь-то спохватился Дум.
          - По нашим обычаям , - обратился он к вождю, - каждый, кто проверяет кого-то на деревянность, испытает прежде себя, а уж после колотит по лбу другого. У вас разве не так?
          Но вождь не ответил. Он и не мог ответить. Старик свалился со своего чурбака и катался по земле, задрав к звездам худые ноги. Можно было подумать, что у него схватило живот.
          Племя деревьев оставило шамана и бросилось к вождю. Но тот не стонал, не охал - он трясся и издавал странные для них звуки:
          - Ха-ха-хи-хе! Наконец-то Клекачка получил по заслугам! Хи-хи-хи-ха! Я долго ждал, что кто-нибудь догадается ответить ему тем же, чем он развлекался все время, и вот дождался! Ха-ху-хо! О бог деревьев, Леший, - никогда еще мне не было так хорошо! Благодарю вас, чужеземцы, вы доставили мне под конец жизни ни с чем не сравнимую радость - ха-хо-хи-ху-хе!
          Старика подняли, он держался за живот.
          - Скажите, - поднял он голову к пришельцам, - вы ведь много повидали в дороге, - какая лихорадка заставила плясать мои старые кости? Что со мной? Может быть, смерть наведалась ко мне и сотрясла напоследок всю мою плоть?
          - То, что случилось с тобой, вождь, не лихорадка и не смерть, - ответил Дум, - это тебя разобрал СМЕХ.
          - Смех? - переспросил старый Каштан. - Что это такое? Болезнь?
          - Наоборот! Больные стонут и плачут, а здоровые смеются. Ты еще долго проживешь, если научился смеяться.
          - Правда? А не зазорно это делать деревьям?
          - Мне трудно представить, чтобы смеялось дерево, о вождь. Человек - другое дело. Мы ведь и деревья, и люди...
          Вождь внимательно посмотрел снизу на гостя.
          - Дай мне руку, Каштан, - сказал он, - я хочу подняться.
          К этому времени встал и шаман. Он ожидал, что старый Каштан защитит его и накажет пришельцев, нарушивших священный обряд. Но тот распорядился иначе:
          - Отныне, Клекачка, проверка на деревянность, которую ты так любишь, будет проходить иначе. Каждый в ряду запасется палкой, и кого стукнешь ты, тот в ответ стукнет тебя, - а я, глядя на это, буду смеяться и тем самым продлевать свою драгоценную жизнь. Ты слышишь меня, хранитель древних обычаев?
          Клекачка склонил голову и ничего не ответил.
          На следующий день путешественники попрощались с людьми-деревьями. Всем им были вручены взамен утраченных в Лесу мешков искусно сплетенные из коры липы сумки, которые дарители набили множеством вкусной растительной еды и не забыли про кувшины с кленовым соком. Когда путники отошли на порядочное расстояние от хижин, Напролом посмотрел, что у него в сумке, и скривился, увидев корешки, клубни и траву.
          - Я мог бы один справиться с двумя или тремя этими корнеедами, - сказал он.
          - Разве кто-то из них тебе угрожал? - спросил Дум.
          - Нет, но я на всякий случай прикидывал, что буду делать, если они набросятся на нас. Получил же от меня по лбу их шаман!
          - Да, и это приключение только твое, Напролом. Ты о нем сможешь рассказывать дома.
          Верзила кивнул и еще с полчаса, шагая вместе с товарищами, шевелил губами и взмахивал правой рукой - он, верно, складывал из слов свой будущий рассказ.
         

    Т И Г Р

         
          Трое путешественников направлялись к горе, за которой, может быть, их ожидал Край Земли. Но гора не становилась ближе, а только вырастала выше и выше, словно, увидав незнакомцев, хотела хорошенько их разглядеть.
          Путники шли по степи с высокой до подбородков травой. Там и сям стояли одинокие деревья. Первым через траву продирался Напролом, за ним двигался Хоть-Куда, а Дум шел третьим.
          Неожиданно Напролом остановился.
          - Там кто-то есть, - он показал пальцем на дерево впереди.
          Все трое всмотрелись и разглядели рядом с деревом человеческую фигуру. Человек тоже заметил их и исчез, спрятавшись за ствол дерева.
          Внуки Горы постояли, оглядываясь, - не окружают ли их, - нет, вокруг никого больше не было. Траву то пригибал, то отпускал несильный ветер. Человек высунулся из-за дерева и, приложив руку ко лбу, уставился на них.
          - Пошли! - скомандовал Напролом и переложил копье в правую руку.
          Они приближались к дереву, не спуская глаз с человека, который то прятался за ствол, то показывался из-за него. Поперек его туловища и на руках были черные полосы (ног не было видно из-за травы). Дум вышел вперед и поднял руку, показывая ладонь, что было во все времена знаком миролюбия. Крикнул громко:
          - Привет!
          Полосатый незнакомец повел себя странно. Он не ответил на приветствие, а упал на четвереньки, оскалился и зарычал.
          - Что это с ним? - обратился к своим Дум. - Он, кажется, совсем еще дикий. Ну, конечно! Он только-только учится стоять на двух ногах, а передвигается пока на четвереньках. Да и рычат ведь не люди, а звери.
          - Не говори глупостей, - донесся до них голос от дерева. - Разве полосы на моей шкуре ничего тебе не говорят? А мое свирепое рычание? Я вот сейчас хватану тебя своими страшными клыками - сразу узнаешь, кто я! - Полосатый оскалился, и Дум заметил, что зубы у него обыкновенные, человеческие, да и то не все.
          - Твои полосы говорят мне, - без страха ответил Дум, - что ты вывалялся где-то в грязи, а помыться тебе, видно, лень. Должно быть, ты недалеко ушел от своих чумазых предков.
          - Сам ты чумазый! - рассердился незнакомец, он так и не поднимался с четверенек. - Еще предков трогает! Даже слепой давным-давно узнал бы во мне тигра!
          - Тигра? - не поверил Дум.
          - Ого-го! - был гордый ответ. - Я из славного племени тигров, живущего здесь с незапамятных времен. Мы быстры, ловки, могучи, как никто на земле!
          - В самом деле? - опять не поверил Дум. Полосатый не был могуч, скорее - тщедушен. - По-моему, тигры послабее мамонтов.
          - Когда нам, тиграм, говорят это, - услышали они от Полосатого, - мы только поглаживаем усы. Мамонты неповоротливы, как скалы. И таким ловким и быстрым, как мы, ничего не стоит, прыгая возле мамонта, закружить ему голову и он рухнет наземь. А скажи мне, Не-Умеющий-Узнавать-С-Первого- Раза, кто вы такие?
          Вопрос этот - после того, как внуки Горы побыли какое-то время деревьями - застал Дума врасплох.
          - Мы? - переспросил он.
          - Коль вы тугодумы, - оценил заминку в разговоре Полосатый, - значит, вы медведи. Те тоже, бывает, ходят на задних лапах. Но тигры посильнее медведей. А может, вы цапли?
          - Мы не медведи и не цапли, - сказал Дум, - разве ты не видишь, что мы... - тут Дум снова запнулся, - что мы люди? Просто люди! - Дум решил посмотреть, как отнесется к этим новым тогда словам вымазанный грязью человек.
          - Ты сошел с ума! - завопил тот. - Просто людей не бывает! Как это можно?! Все так называемые люди - они еще кто-то! Тигры, медведи, цапли... Я видывал даже людей-рыб. Бр-р-р! Они от простуды вечно сопливые, кашляют, чихают, они синие и невкусные. Есть их - ну никакого удовольствия!
          - Вы разве их едите? - со страхом спросил Хоть-Куда.
          - Кто? Мы? Да что вы! Я просто имел в виду, что если такого зацапает настоящий волк или медведь, то радости уж точно не получит.
          - Ну тогда... - Дум решил больше не спорить, - тогда я скажу тебе, кто мы на самом деле. Мы - люди-путешественники. Потому-то на двух ногах.
          - Это уже кое-что, - начал успокаиваться тигр. - А что это за порода - путешественники?
          - Ты видишь ее перед собой. - Дум, Напролом и Хоть-Куда встали рядом, держа копья в правой руке, а сумки с едой - на лямках за спиной. Тигр посмотрел на них внимательно.
          - Всё-всё ваше племя такое?
          Разговаривая с тигром, Дум отвечал с промедлением. И на этот раз его ответ задержался.
          - Нет, не всё, - снова озадачил он тигра, - только мы трое.
          Тигр наморщил лоб и стал чесать на себе одну полосу за другой.
          - Так вы, может, отступники? Вот так да! Как у вас насчет верности традициям? Тени предков вас не накажут? Ничего себе! Вдруг какие-то трое взяли и стали путешественниками! Нет, я тут кое-чего не понимаю! - Тигр чесался все сильнее, он даже почесал ногой у себя за ухом. - Вот мы, тигры, ничего не меняем в своей жизни: как и в глубокую старину, мы полосаты, кровожадны, чуть что - рычим... Мы спесивы, драчливы, угрюмы, жестоки, одиноки, не признаем других и хотим остаться такими во веки веков. Как можно хоть что-то менять в своей жизни из завещанного предками!
          Трое путешественников ждали, когда тигр выговорится.
          - Вот так дела! - Тигр почесался еще немного и перестал - видно, в голову ему пришла новая мысль. - Вы, значит, путешественники... Вас всего трое и за вами никто не идет... - И вдруг он предложил: - А не зайдете ли к нам в гости? Вы посмотрите на нас, я покажу вас своим. Они тоже не видели путешественников. Ведь что такое путешественник, надо еще раскусить... - При этом тигр как-то по-особому глянул на плотненького Хоть-Кудая.
          Напролом и Хоть-Куда посмотрели на Дума: после корешков, клубней и травы в селении людей-деревьев они бы с удовольствием отведали мяса в гостях у тигров.
          - Мы бы пошли, - неожиданно отказался Дум, - если бы не спешили.
          - А куда вы торопитесь?
          - Нам нужно во что бы то ни стало отыскать Край Земли.
          - Край Земли? Мы, тигры, о нем и не слыхивали. Не в наших обычаях шастать по земле без дела. Цель любой прогулки тигра - набить живот. А ваша цель какая-то непонятная.
          - Наша цель, - брякнул рассерженный оттого, что не попал в гости, Напролом, - набить не живот, а голову.
          Тигр пропустил эту реплику мимо ушей.
          - Ну так как, идем?
          - Мы заглянем к вам на обратном пути, - пообещал Дум.
          - Если останемся живы, - вставил Напролом.
          - Жаль, - проронил тигр, - в пути вы похудеете.
          На этом они и расстались. Путники двинули дальше, а Полосатый остался там, где стоял. Он долго смотрел им вслед, а потом опустился на четвереньки и исчез в высокой густой траве.
          - Почему мы не зашли к тиграм в гости? - спросил у Дума Хоть-Куда.
          - Потому что они бы нас съели, - коротко ответил Дум.
         

    ОТВЕРЖЕННЫЙ МУЗЫКАНТ

         
          Гору, оказывается, можно было обойти - она была высокая, но одинокая. Путники обогнули ее и снова попали в Лес, очень похожий на тот, по которому они шли недавно.
          Снова они продирались сквозь густые заросли, перелезали через толстенные стволы упавших деревьев; стволы обросли мохом и грибами, под них уползали, блеснув напоследок узорчатой чешуей, змеи, а то юркали ящерицы. Под ногами громко щелкали сухие ветки, над головам жужжали мухи, норовя залезть в глаз.
          Все трое держали копья наготове - им везде чудился медведь. Вдруг встанет перед ними, грозя черными, величиной с человеческий палец когтями! И нечем его обмануть, в их сумках корешки...
          Путешественники шли медленно, оглядываясь, замирая время от времени и прислушиваясь. Вдруг Напролом, по праву воина шедший впереди, остановился и насторожился. Дал сигнал - стой! Трое окаменели.
          Звук, который они услышали, бы странный, незнакомый - будто пропела-простонала какая-то большая птица. Ей тут же ответила с того же места еще большая, но такая же печальная. И третья... Что это?
          Внуки Горы были голодны, а три больших птицы - неплохая добыча. Охотники переглянулись, по знаку Напролома разошлись пошире и стали подкрадываться к птицам с трех сторон.
          Напролом снова остановился. Он, кажется, увидел птиц. Пальцем подозвал к себе товарищей. Там, куда он показал, на лужайке, на зеленом от мха камне... сидел парень в потертой шкуре, меж колен его стояла какая-то изогнутая в дугу палка.
          - Это, наверно, человек-птица, - прошептал Хоть-Куда.
          - Какая птица! - не согласился Напролом. - Посмотри на эту загогулину у его ног. Видишь - она стянута жилами? Как треснет тебя по голове! Я лучше метну в него копье, а после мы посмотрим, кто он на самом деле.
          - Если ты метнешь в него копье, он станет никем, - возразил Дум, - и ничего уже не расскажет. Лучше окликнем его. - И, чтобы больше не спорить, Дум высунулся из-за дерева и крикнул: - Эй, что за грустную песню ты поешь?
          Парень, сидевший на камне, не вздрогнул, не испугался. Он поднял голову и стал осматриваться. Дум помог ему - вышел из-за укрытия.
          - Это я спросил, - сказал он, - не бойся меня.
          - А я и не боюсь, - ответил человек. - Мне все равно, а когда кому-то все равно, он ничего не боится.
          Хоть-Куда тоже вышел из-за дерева.
          - Мы думали, ты птица. Твой голос очень похож на птичий.
          - Я из племени воинов, - возразил незнакомец, - мы самые воинственные из всех живущих на земле.
          Вслед за Хоть-Кудаем появился и Напролом, все еще готовый, особенно после этих слов незнакомца, метнуть в него копье. Тот спокойно посмотрел на трех человек, окруживших его. Изогнутая палка так и стояла меж его колен. Парень был худ, сквозь дыры в шкуре были видны ребра.
          - Почему ты один в Лесу? - спросил Дум, подходя ближе. - И что за странная штуковина у тебя в руках? Мы такой еще не видели.
          - Ох-ох! - ответил незнакомец. - Из-за этой штуковины я и оказался один в Лесу. Садитесь рядом, я все вам расскажу. Нет ли у вас чего-нибудь поесть?
          У Хоть-Кудая оставалось еще немного еды - высохший кусочек мяса толщиной в палец и несколько съедобных корешков. Он все это отдал владельцу загогулины и тот с жадностью принялся отрывать волокна от куска мяса и хрустеть корешками, даже не спрашивая, съедобны ли они. Напролом в это время взял без спроса изогнутую и стянутую сухими жилами палку и стал рассматривать. Несколько раз несильно ударил ею по стволу дерева рядом, стукнул даже по собственному колену. Еще повертел и отдал, не поняв ее назначения, Думу. Тот тоже повертел загогулину, потрогал туго натянутые жилы. Дернул за одну из них - по Лесу пронесся тот самый звук, который остановил и привлек их сюда.
          К этому времени незнакомец съел все, что ему дали. Он взял палку из рук Дума.
          - Ты правильно понял ее назначение, - сказал он ему, - но пока не знаешь, как ею пользоваться. Смотри! - Поставил изогнутую палку меж колен и провел пальцами по всем трем ее жилам.
          Такого наши путешественники еще не слышали, хотя и прожили и прошли уже немало. Чтобы объяснить этот звук, ни слов, ни сравнений ни у кого не нашлось. Они с испугом глянули друг на друга - гнутая палка могла быть заколдованной, а худой незнакомец в рваной шкуре - колдуном! Если палка в состоянии петь за троих, мало ли что может сделать ее хозяин!
          Посланные на Край Земли смотрели то на палку, то на чудодея.
          - А-а-а для чего она? - спросил наконец Хоть-Куда.
          - Как для чего? Для этого, - незнакомец еше раз провел по туго натянутым жилам и все трое снова напряглись, уставившись на странное орудие в руках худого парня.
          Дум послушал звуки, которые, затихая, словно бы прятались, уходили в жилы и изогнутую палку.
          - Ага, - сказал он. - А теперь ответь, почему все же ты оказался один в Лесу и при чем здесь твоя чудесная выдумка?
          - О-хо-хо! - простонал незнакомец. - Дело в том, что моя выдумка может не только издавать приятные звуки, но и посылать смерть. - Тут внуки Горы, как по команде отпрыгнули от него и чуть пригнулись. - Смотрите! - сказал он и встал. Подошел к кусту, росшему неподалеку, сломал один из высоких и прямых прутьев, очистил его от листьев, отломил тонкую верхушку и получившуюся тонкую крепкую палочку положил на свой инструмент, уперев ее в крайнюю жилу. Жилу натянул как можно сильнее и вдруг резко отпустил. Внуки Горы увидели, как Первая Стрела вылетела из Первого Лука и сильно стукнулась в ствол далеко отстоящего дерева.
          Напролом подпрыгнул и бросился к стреле. Поднял ее, стал осматривать.
          - Ага-а-а! - закричал он. - Так вот для чего ты придумал эту штуку! А еще что-то говоришь про приятные звуки! Твой прут летит быстрее моего копья1 А ну дай, я попробую.
          - Не дам, - худой спрятал загогулину за спину. - Она совсем для другого. Я и не думал, что из моей гусли, так я ее назвал, можно стрелять. Когда я ее сделал и заиграл, в нашем племени тоже никто не понял, зачем она. А один из воинов вертел ее, вертел, - вот как вы - догадался вставить стрелу и пустить ее... Теперь для стрелы уже придумали кремневый наконечник, а лук, так они назвали мою гуслю, становится все сильнее и сильнее. Все до единого учатся стрелять в цель. Я не советую подходить к нашему селению близко - вас могут подстрелить из одного только любопытства: попадут или нет? А музыка, - произнес незнакомец еще одно странное слово, - музыка никого не интересует. Я пытался спорить, для доказательства играл, но меня побили и выгнали вон... - Изобретатель лука снова понурился, но через минуту поднял голову. - Самое же худшее то, что теперь, имея лук, они затевают новую войну и, как всегда, надеются победить. Выходит, что я виновник этой войны...
          Напролом не обращал больше внимания на изобретателя. Он оглядывался, искал ветку, из которой можно было бы сделать новое оружие. Крепкие жилы были в сумке Хоть-Кудая, которая только одна осталась после встречи с медведем.
          - И что ты будешь сейчас делать? - спросил Дум у неудачливого музыканта.
          - Не знаю, - ответил тот, - если б не вы, я, б, наверно, умер с голоду. Я уже начал подумывать, не начать ли и мне стрелять из моей гусли, но руки меня не послушались и приделали к ней еще однй струну. Она поет таким тоненьким голосочком...
          - Как тебя зовут? - спросил Дум.
          - Невпопад, - ответил музыкант, - а вождя - Безогляд, а шамана - Темнила.
          - Стрелка, по-моему, из тебя не получится, - проговорил Дум. Он оглянулся. Напролом уже сломал толстую - себе под стать - ветку и теперь срезал с нее маленькие ветки. - Так же, как из того парня - музыканта... Послушай, а не пойти ли тебе с нами? Боюсь, что ты не найдешь общего языка ни с кем в своем племени, а среди нас есть человек, кто тебя понимает. Это я.
          - А куда вы идете?
          Дум рассказал, что идут они к Краю Земли, чтобы заглянуть в Бездну, посмотреть, что это такое.
          - Бездна? - переспросил музыкант. - Это, наверно, жутко интересно! Я хотел бы взглянуть в нее хоть одним глазком! Я иду с вами!
          - Готово! - услышали все трое (Хоть-Куда стоял рядом с Думом и Невпопадом раскрыв рот) и оглянулись. Напролом, весь красный от натуги, натягивал тетиву на огромный, в сучках, с полуободранной корой лук. - Готово! - повторил он. - Я свалю из этой штуки даже оленя! Ты называешь ее луком?
          - Я называл ее гуслей, - грустно ответил музыкант.
          Наутро четверка отправилась в путь. Селение воинов они обошли стороной. Вдалеке от него поохотились - по старинке копьем, потому что Напролом не сделал еще наконечника для стрелы. Загнали антилопу и стали жарить ее на Огне, разведенном в небольшой рощице посреди высокотравой степи.
          - Расскажи нам о своем народе, - предложил, вороша жаркие угли под вертелом с мясом антилопы Дум. - Ты сказал, что ты из племени воинов?
          - Да, мы племя воинов. Война у нас в крови.
          - Как это? - не понял Хоть-Куда.
          - Очень просто. - Голос музыканта был, как и прежде, печален. - Наш колдун рассказывает нам, что когда бог племени слепил нас из глины и начал варить для всех кровь, чтобы оживить глину...
          - Варить? - переспросил Хоть-Куда. Он не спускал глаз с жарящегося мяса, но слушал внимательно.
          - Бог приготовил большой чан, навалил туда разных трав, которые собрал сам, залил водой и начал варить. Варить кровь нужно долго, и когда бог прилег отдохнуть, его враг...
          - Враг? - На этот раз спросил Напролом.
          - Ну да. Завистник. У нашего бога много завистников. Дело в том, что люди у него получаются лучше, чем у других. У других они выходят низкорослые, горбатые, кривобокие, косые, хромые, немощные, глупые...
          - Это ты не про нас случайно? - встрепенулся Напролом.
          Музыкант на вопрос не ответил. Он продолжал:
          - И вот один из завистников нашего бога взял да и подбросил, пока он спал, в чан горького перца. Бог проснулся, стал и дальше помешивать варево, не зная, что это уже едкое зелье...
          А когда кровь была готова, он стал оживлять глиняные фигуры, вливая горячую жидкость в рот каждой. Ну и удивился же наш бог, когда увидел, что первая же оживленная им пара принялась плеваться и кусаться, тузить друг дружку кулаками и ногами!
          С той-то далекой поры в нашей крови перец, и мы все время воюем. Посмотрели бы вы на наше племя! Уж какие мы битые-перебитые! У кого нет руки, у кого - ноги. У кого нет носа, у кого - глаза, у кого - пальцев на руке, уши у большинства оторваны в боях, а зубы выбиты. Волосы повыдраны, самые воинственные - самые плешивые, у всех синяки. Все мы в шрамах, руки-ноги переломаны, а кости срослись косо-криво-некрасиво.. Голоса у нас хриплые, громкие - будто мы все время в бою. Когда наш бог взглянет на нас, ему становится тошно. Раньше мы шли на битву ради завоевания новых земель, но теперь у нас, после наших войн, осталась только та земля, что лежит под домами. Племя из-за этого вечно голодно, и вокруг селения нет ни птиц, ни ежей, ни змей, ни лягушек, ни даже бабочек. Сейчас, когда у нас появилось новое оружие, замышляется еще один военный поход, который должен принести победу...
          - А чем вы воевали до лука? - спросил Напролом.
          - О-о, у нас много оружия! Во-первых, дубинки. Но не простые, а: короткие, длинные, крючковатые, с набалдашниками...
          Воин Напролом поцокал языком, поерзал и придвинулся к рассказчику, а Хоть-Куда взялся поворачивать вертел с мясом, потому что оно начало подгорать с одного боку.
          - Набалдашники, - продолжал Невпопад, - у нас тоже разные. Обожженные в Огне и необожженные. Вымоченные в соленой воде, резные, шипастые - в них вставлены острые камешки.
          Копья у нас тоже разные. Длинные, средние и короткие; кремневые ножи - широкие, зубчатые, клювовидные...
          Напролом не успевал цокать языком.
          - А для чего вам крючковатые дубинки?
          - Чтобы подтаскивать к себе противника и откусывать ему нос.
          - Теперь послушай меня, - обратился к музыканту Дум. - Как случилось, что ты не стал воином?
          - Наверно, моим глиняным предкам влили в рот слишком мало крови или она остыла...
          - А может, наоборот, - заметил Дум, - слишком много и почти кипятка... У меня к тебе еще один вопрос. Как выглядит ваш бог?
          -Наш бог, - гордо ответил Невпопад, - не простой, как у других, наш бог замысловатый.
          - Что-что-что? - вытаращил глаза Хоть-Куда.
          - Ну-ка отвечай! - рявкнул Напролом.
          - Замысловатый, - повторил Невпопад. - Сейчас я все объясню. Ведь по сути нас, драчунов, сделали два бога. Первый - тот, что лепил нас из глины и варил кровь. Второй - подмешивал в варево горький перец. Два - от этого никуда не денешься. Кому из них кланяться? И вот наши предки, те, что видели обоих создателей, и придумали вырезать из дерева бога о двух лицах. То есть замысловатого. Одно лицо у него - удивленное, другое - высовывает язык...
          - А как же вы ему молитесь? - спросил Хоть-Куда.
          - Правильно спросил, - одобрил его Невпопад. - Молимся мы тоже замысловато. Каков Бог, такова и молитва. Мы ходим вокруг Двуликого по кругу и кланяемся то одному, то другому лику, кланяемся быстро, чтобы Противоположный не заметил поклончика. И ходим по кругу тоже быстро - чтобы, как я уже сказал, никого не обидеть.
          - Во дают, - качая головой, произнес Хоть-Куда, а Дум мельком подумал, что надо бы запомнить это новое выражение и донести его до своего племени.
          - Дать бы кому-нибудь по башке! - угрюмо отозвался Напролом, но не уточнил, кому именно, потому что сам не знал.
          После еды, чуть еще посидев у затухающего Костра, путешественники встали и пошагали в сторону восхода Солнца, которое было уже высоко. Они разговаривали. Внуки Горы спрашивали у музыканта про его сородичей-вояк, он рассказывал и в свою очередь интересовался их племенем. Этой беседы хватило бы надолго - ведь оба племени не были знакомы, но Невпопад, прервав вдруг разговор, замолчал и оглянулся. Оглянулся и остановился.
          - Пошли, пошли, что ты отстаешь! - позвал его Напролом. Он шел чуть впереди: он и слушал, и успевал смотреть по сторонам, выглядывая какого-нибудь небольшого зверя, на котором мог испытать свой лук.
          - Не могу, - ответил Невпопад. - Чем дальше мы уходим от наших, тем тяжелее становятся мои ноги. А сейчас их будто связали - я не в силах сделать и шага.
          - В чем дело? - спросил Дум. - Мы хорошо поели и отдохнули. Разве не так?
          - Все так, как ты сказал. Но я понял, что не могу без моего племени. Какое бы оно ни было, как бы ко мне не относилось, я без него не могу.
          - Ты ведь хотел увидеть Бездну! - сказал Дум. - Будет ли у тебя еще раз такая возможность?
          - Да, хотел, - ответил музыкант. - Это правда - хотел. Что делать! Бездна меня подождет. Я уже сказал вам - наши готовятся к очередной войне. Имею ли я право их бросить?
          - А чем ты им поможешь, когда ваши возьмутся за оружие? - спросил Напролом.
          - Еще в Лесу я придумал новенькое. Я срежу тростник, просверлю в нем дырочки и сделаю поющую дудку. Когда мои братья услышат новую музыку, может быть, им расхочется воевать?
          Дум на это сказал так:
          - Боюсь, что из трубки ваши сделают еще одно оружие, а ты получишь новые тумаки. Но, видно, такая уж у тебя судьба! Прощай, Невпопад! Если мы останемся живы и если ты останешься жив, если, короче говоря, мы встретимся - нам будет о чем потолковать!
          - Договорились! - с облегчением крикнул музыкант и бросился назад так быстро, что его не догнала бы стрела.
         

    КОВАРНЫЕ ТЕНИ

         
          30 тысяч лет назад людские племена жили вдалеке друг от друга и сталкивались только на охоте, когда забредали в поисках дичи в Неведомые Края. Тогда можно было идти помногу дней и не встретить никого, кроме, конечно, зверей. И встреча эта иногда не сулила ничего хорошего ни человеку, ни зверю.
          Они, встретившись, ворчали друг на друга, сверлили глазами, переступали ногами, пружинили мышцы, короче - соразмеряли силы. И порой расходились с миром.
          Если были сыты.
          Напролом, уже два дня, пробуя лук и стрелы на всем, что было приметного, научился попадать в цель. Он уже попадал в ствол дерева, в камень, в горку земли, нарытую кротом, в крупный лист какой-нибудь травы...
          Дум, шагая и шагая, тоже не терял времени зря. Шаря глазами по земле, он в конце концов нашел то, что искал. На берегу маленькой речки он углядел обломок кремня, на привале умело расколол его другим кремнем так, что у того появилось острие, потом взял у Напролома стрелу и привязал к ней этот обостренный кусочек сухожилием - прочно-прочно. Стрела получила наконечник!
          И стоило Напролому уложить стрелу на лук, как поблизости от них остановился заяц, тетива была натянута до предела, стрела охотника свистнула - и скоро наши путешественники жарили мясо... Напролом, обгладывая косточку, шевелил время от времени губами - он наверняка сочинял рассказ о том, Как Он Первым Же Выстрелом Убил Зайца.
          После удачной охоты, еды и отдыха (валяния на траве) путешественники продолжили путь. Они шли весь день.
          И вот завечерело, Солнце за спиной путников краснело и крупнело - оно, казалось, созревает, как яблоко, и так же тяжелеет, как оно...
          Путники оборачивались, чтобы глянуть на яблоко, готовое упасть и пропасть, и ускоряли шаг. По траве под их ногами лилась им навстречу прохлада.
          Тени их удлинялись, тени давно обогнали путешественников, спеша попасть на ночлег, торопили их, убегали...
          Напролом вдруг остановился и потянул носом.
          - Я чую дым, - сказал он.
          Дум и Хоть-Куда тоже принюхались. Да, в вечернем воздухе появился дым, но не такой, как от пожара, а дым, в котором были запахи еды, близкого жилья и, чудилось, он несет даже шум людского поселения.
          Напролом, еще раз понюхав воздух, указал направление, откуда плывет дым, и скоро путники на самом деле увидели несколько дымных столбов и услышали далекие еще людские голоса.
          Кто там? Не ждет ли их опасность? Что принесет новая встреча?
          Они шли все медленнее, все осторожнее, но не крадясь, а в полный рост, чтобы племя у костров не подумало о них плохое.
          И вот кто-то увидел их, закричал другому, тот - третьему...
          Навстречу чужакам двинулись воины племени с копьями в руках. Наши трое переложили свои копья в левую руку, а правую подняли ладонью вперед. Увидев этот всеобщий знак мира, группа воинов расступилась, и перед путешественниками предстал низенький пузатый человек, что стоял широко расставив ноги. Наверняка это был вождь племени. Он пальцем поманил их к себе.
          Они пошли еще медленнее, чем прежде, еще осторожнее, не сводя глаз с пузатого и все-таки поглядывая налево и направо - на копья, занесенные над их головами.
          - Стойте! - услышали путники, не дойдя до толстяка десяти-двенадцати шагов. - Остановитесь!
          Наши трое замерли на месте.
          - Стойте там, где стоите! - прокричал пузатый. - И не двигайтесь, пока вам не разрешат!
          Дум, хоть-Куда и Напролом подчинились приказу. Между тем, главный,
          стоявший посредине вооруженной толпы, подал какой-то знак рукой, из толпы выскочили двое мужчин с глиняными горшками в руках и по команде толстого плеснули водой на землю как раз в том месте, где находились тени голов путешественников.
          И чуть вода коснулась земли, как толпа отпрянула, а несколько воинов взмахнули копьями. Взмахнули, замерли, вытаращив глаза на землю, политую водой...
          Ничего не случилось. Чужеземцы переглянулись.
          Вождь подал еще знак, из толпы выбежали двое других мужчин - с горящими ветками. Они что-то непонятное выкрикнули и ткнули ветками в тени голов путешественников. Ткнули - и отпрыгнули. А вместе с ними разом - одним движением - отшатнулась и толпа, и сам толстый, как ни было ему трудно, отскочил на два шага.
          И опять ничего не произошло.
          Вождь подал и третий знак, и снова из толпы показались двое мужчин. В руках у них на этот раз было по куску мяса. Они боязливо приблизились к теням пришельцев, замершим на земле, и поднесли к ним мясо. Толпа сжалась в один комок и негромко завыла.
          Но и в этот раз с тенями ничего не случилось. Они остались неподвижными, только шевельнулась тень головы Напролома, который повернулся к Думу спросить, что тот думает по этому поводу.
          - Можете подойти ко мне! - крикнул вождь. - Подойти и рассказать, кто вы такие и что делаете на нашей земле.
          Путники подтолкнули друг друга локтями и сделали несколько несмелых шагов вперед. Они не знали, что еще ждет их после столь странных действий чужого племени.
          Подошли, наклонили головы...
          - Мы издалека, - сказал Дум, - и идем к тому месту, где восходит Солнце. Ваша земля оказалась на нашем пути. Позволь нам переночевать здесь.
          Вождь молча рассматривал чужеземцев, то, как они были одеты, как вооружены.
          - Вы пришли к нам, когда Солнце заходит, и все тени вырастают, - ответил он, внимательно оглядев рослого Напролома. - Скоро ночь, кто знает, как поведут себя ваши тени в темноте?
          Дум понял, что и здесь с ответами надо быть осмотрительным.
          - Насколько я знаю наши тени, - сказал он скорее наобум, чем наверняка, - они лежат рядом с нами всю ночь и не делают ни одного самостоятельного движения. Мало у кого, - добавил он, видя по лицу вождя, что говорит правильно, - мало у кого я видел такие послушные тени!
          Дум покосился на спутников - Напролом ковырял в ухе и гримасничал, будто Думовы слова были не по его ушам, а Хоть-Куда от напряжения высунул язык.
          Вождь согласился с чужаком, но не во всем.
          - Когда говоришь ты, светлокожий, - это одно, а вот что взбредет в голову темной твоей тени, да еще ночью - этого никто не знает!
          И на это надо было ответить - толстяк ждал, не спуская настороженных глаз с Дума.
          - Тень, - сказал, чуть промедлив, тот, - хоть и темна, но она, ты ведь знаешь, следует за тобой, как ребенок. Если правильно ее воспитывать, у нее не будет неожиданных мыслей.
          Теперь задумался, наклонив голову, вождь: ответ был для него, кажется, нов. Подумал, подумал, подозвал незнакомцев поближе.
          - Сядьте, - повелел он, - тогда ваши тени укоротятся. А еще лучше - лягте: я буду чувствовать себя спокойнее.
          Наши путники - а к этому времени они еле держались на ногах - с удовольствием растянулись на земле.
          Вождь тоже прилег, вслед за ним разлеглось полукругом и все племя.
          - Пока готовится ужин, - заговорил он важно, - я расскажу вам историю о коварстве тени, историю, услышав которую, вы содрогнетесь и всегда уже будете оглядываться на собственную тень, как это делаем мы, ожидая от нее подвоха. Эта история передается у нас от поколения к поколению и все знают ее наизусть.
          При этих словах вся толпа придвинулась к вождю, обступила его, нависла над ним.
         

    ПРИДИРА

         
          - Давным-давно, - начал вождь торжественно, - когда тени были просто тенями, а не кем-нибудь еще, жил в наших краях тигр - огромный, оранжевый, полосатый. Он занимался тем же, чем занимаются все тигры - ловил оплошавших и пожирал их. Всем-всем он походил на остальных тигров, кроме одного - был жуткий придира.
          Поймает, например, оленя и говорит ему: "Я тебя давно заприметил, голубчик! И губами ты как-то шлепаешь по-особому, и ходишь не так, как все - переваливаясь. Видно, много о себе думаешь! Опять же и пятно у тебя на боку - понял, за что я тебя невзлюбил?"
          Или прихлопнет между делом зайца. Прихлопнет и поворчит над ним: "Сам махонький, на один мой зуб, а уши больше, чем у меня! Да еще прыгает! Ты что - лягушка? Как было не осерчать!"
          А однажды тигр точно так же разворчался на... собственную тень. Было это в жаркий день, когда тигра донимали блохи. Чесался он, чесался и вдруг что-то заметил... Заметил, да как рявкнет: "А ты-то, тень, отчего чешешься?! Скажешь, что и тебя заели блохи? Уж не передразниваешь ли ты меня?"
          Тень, понятно, ничего ему не ответила.
          А тигр не успокаивался: "И еще ответь мне - почему ты не полосатая, как я? Что ты этим хочешь сказать? Что, может, лучше меня?"
          Дальше - больше.
          "А на кого ты похожа в полдень? Разве тень тигра может стать такой маленькой? Такой жалкой? Словно ты тень шакала или еще какой-то другой ничтожной твари!"
          Тень и тут промолчала. А тигр не успокаивался: "И вот на что я еще обратил внимание. Когда заходит Солнце, ты, сдается мне, пытаешься убежать. Однажды чуть не оторвалась от меня, так далеко ты уже была..."
          Тень - ни словечка в ответ, будто не с ней и говорят.
          Тигр не унимался. "А куда ты исчезаешь безлунными ночами? Где бродишь, что делаешь, бросив хозяина на произвол судьбы? Не слишком ли много ты себе позволяешь? ТЕБЯ СЛЕДУЕТ НАКАЗАТЬ!"
          Тигр, конечно, не думал, что тень может ответить ему. Он только, что называется, отводил душу. Каково же было его удивление, когда он услыхал голос тени.
          - "Интересно - как ты это сделаешь? - довольно таки ехидно спросила она. - Поцарапаешь меня когтями? Или сломаешь собственной тени хребет?"
          Все собрание при этих словах вождя подняло глаза на пришельцев. Оно хотело знать, как они воспримут их.
          Дум покачал головой и поцокал языком. Вслед за ним то же сделали его товарищи. Вождь удовлетворенно кивнул и продолжил:
          - Тигр...
          - Страшно... - не выдержал и произнес второе словечко рассказа кто-то из толпы.
          - Удивился, - закончил фразу третий.
          Вождь обернулся и погрозил сородичам кулаком. Дальше он повел рассказ сам.
          - "Как, ты смеешь мне отвечать?" - рявкнул тигр.
          - "Ты сам этого хотел, - сказала тень. - Когда спрашивают, нужно отвечать, вот я и ответила".
          - "Но ты ведь только тень!"
          - "Ты так ко мне придирался, что я вдруг почувствовала в себе незнакомую силу, - ответила тень. - И ее во мне все больше и больше. И я..."
          Глаза вождя в этот момент сделались круглыми, как бы от страха, а сам он пригнулся, словно ожидая чьего-то прыжка на себя.
          - Тут тигр заметил, - продолжил он, - что тень его стала прямо на глазах...
          - Чернеть... - не выдержал кто-то.
          - Чернеть... - добавил второй.
          - Чернеть... - хором сказало племя.
          Но следующие слова по праву принадлежали вождю. И он произнес их, подняв голову и возвысив голос:
          - И ВОТ ПЕРЕД ТИГРОМ СТОИТ НА ЧЕТЫРЕХ ЛАПАХ ЧЕРНЫЙ, КАК НОЧЬ, ГИБКИЙ, КАК ЗМЕЯ, ЗВЕРЬ СО СВЕРКАЮЩИМИ ГЛАЗАМИ!
          - "Эй, тень! - крикнул тигр, но в его голосе не было уже прежней уверенности, потому что черный зверь был никак не меньше его. - Эй, тень..." - сказал он еще неувереннее и не смог добавить ни одного слова.
          - "Я больше не тень, - прорычал, подтвердив его опасения, зверь, Он потягивался и разминал могучие лапы. - Я больше не тень. Если хочешь обратиться ко мне, зови меня пантерой - такое я выбрала себе имя".
          - "А-а... как же я? Без тени?"
          - "Заведешь себе другую. Посидишь на солнышке, может, она и появится.. А я пойду поохочусь. И напьюсь вволю воды. Ведь пока я была твоей тенью, в меня не попало ни кусочка мяса, ни капли воды, хотя живот мой после твоей еды безобразно раздувался..."
          И пантера ушла. А тигр остался там, где стоял.
          И НА ЗЕМЛЕ СТАЛО НА ОДНОГО ХИЩНИКА БОЛЬШЕ.
          За то время, когда пантера была тенью тигра, она ужасно проголодалась и теперь разрывает на части всякую тварь, какая попадается ей на пути...
          После этих слов вождя наступило молчание. Все, довольные тем, что поучаствовали в рассказе, переглядывались и улыбались. И смотрели на гостей, ожидая отклика.
          Вождь спросил первый:
          - Ну, что вы скажете, наивные чужеземцы, о тех, что шли с вами вместе? О тех, что то крались за вами, то бежали сбоку, а то лежали - вот где ужас! - рядом? Их было три - они могли договориться о чем угодно! Теперь-то вы знаете, с кем имеете...
          Вождь не успел еще договорить, как Напролом рявкнул:
          - Если бы моя тень позволила себе такое, я бы утопил ее! Набрал бы побольше воздуха, нырнул в воду и не вынырнул до тех пор, пока бы она не задохнулась!
          - Я думаю, - произнес неуверенно Хоть-Куда, - тигр слишком уж... Разве тень может быть полосатой? А вдруг ее в самом деле закусали блохи? Я имею в виду теней блох...
          - А ты? - спросил вождь у Дума. - Что ты скажешь?
          - С этого памятного дня, о вождь, - ответил Дум, - мы будем осторожны со своими тенями. Вон они, оказывается, какие! Ты открыл нам глаза. Чего только не узнаешь в пути!..
          Вождь кивнул.
          - Самого главного вывода вы так и не сделали. Слушайте же! Чтобы больше не дразнить свою тень, зная, кто из нее может получиться, мы предпочитаем с некоторых пор стоять, нежели бежать, сидеть, нежели стоять, и лежать, нежели сидеть. Короче говоря, мы - племя Лежебок. Дошло ли до вас то, как остроумно мы справились с задачей?
          Напролом и Хоть-Куда посмотрели сперва друг на дружку, потом - на Дума.
          - Дошло, - ответил он за всех.
          - Мы принимаем вас на ночлег, чужеземцы! - Вождь хлопнул ладонью по земле. - Но когда вы будете укладываться спать, все равно привяжете свои тени к себе - мало ли что может прийти им в голову, когда повсюду на земле будет темно! Или вдруг ваши одичавшие в дороге тени, - вот его, например, он показал на Хоть-Кудая, - подскажет что-то нашим...
          Когда Солнце было уже готово нырнуть за горизонт, зажглись костры. Был ужин, все ели мясо оленей, которых охотники племени, единственные нележебоки, отбили от стада и загнали в глубокий овраг.
          Вождь ел за троих, объясняя, что делает это намеренно: толстой, мол, его тени будет не до прыжков, и она на него не нападет. Окружение с ним соглашалось. Тем же, кто тоже хотел хорошенько набить живот, он говорил, что тощая тень не осмелится прыгать на человека, она выберет дичь поменьше...
          Чужеземцы понравились вождю, но на ночь он приставил к хижине, где они улеглись спать, часовых, которым было строго наказано - следить всю ночь за всеми щелями и исколоть копьями ту тень, что попытается вылезти наружу. То же самое сделать и с той тенью, что попытается пролезть в хижину - возможен сговор теней ради ночного преступления. Ведь они с темнотой одного роду-племени...
          Трое наших путешественников улеглись на пол, мягко устланный сухой травой, попытались уснуть, но не смогли. Слишком много накопилось впечатлений. Люди-деревья, люди-тигры, люди-воины... И этот чудной музыкант, который что ни придумает, получается оружие. Неужели все люди такие... такие замысловатые?!
          Ворочался Дум, ворочался Напролом, не находил себе места Хоть-Куда. Наши путники думали сейчас примерно одинаково: "Куда как проще, если бы все-все были внуками одной Горы. Здесь всё понятно: вот Гора, вот дух Горы Тарарам, вот Бабай, дух темных закоулков, вот шаман Шито-Крыто..."
          - Ой, Дум, - пожаловался вдруг Хоть-Куда, - что-то меня сбоку щекочет!
          - Мышь, наверно, - ответил Дум, - или жук.
          - А что если это шевелится подо мной тень? - почему-то зашептал Хоть-Куда. - Я ее придавил, а она хочет из-под меня выбраться?
          - Моей тени тоже, кажется, не спится, - подал голос и Напролом. - Вдруг ее позвали из-за стены? Она все время шуршит. Это тень, я знаю!
          Надо было что-то делать.
          - Вот что, - сказал Дум, - мы ведь не Лежебоки, мы сейчас люди-путешественники. И наши тени - а мы их таскаем за собой целыми днями - так устают, что, когда мы ложимся спать, валятся рядом с нами и дрыхнут до утра. Ну-ка прислушайтесь - ни звука, правда?
          Напролом и Хоть-Куда замерли и прислушались. Вокруг была тишина. И тогда, успокоенные разумными словами Дума и тишиной, они быстро уснули. А Дум еще поворочался некоторое время и тоже уснул.
         

    УЩЕЛЬЕ ЧИХАСТИКОВ

         
          Из ущелья тянуло холодом, оттуда спешила, прыгая по камням, неширокая прозрачная речка. На узких берегах речки змеились пробитые в каменной осыпи козьими и другими копытами тропки. По одной из них и шли наши знакомые: впереди воин Напролом с копьем в правой руке и луком за спиной, за ним - Хоть-Куда и последним - Дум.
          Все трое все чаще задирали голову к вершинам гор, задевающих облака, или останавливались послушать неумолчную воду. Холодные брызги достигали их ног и заставляли вздрагивать. В речке то тут, то там выпрыгивали рыбы.
          Один поворот, другой... Ущелье не кончалось, оно становилось все уже, все темнее, все холоднее.
          На высоких, отвесных стенах ущелья по обе стороны речки росли, прижимаясь к камню, невысокие деревья, со скал порой срывались большие, серые, как камень, птицы и, вскрикивая и рождая целые россыпи эха, парили над тремя людьми, невесть как попавшими в их мрачную теснину. Далеко-далеко вверху синели меж вершин гор клочки неба.
          А вдруг это ущелье и есть Край Земли? - было в головах у всех троих. - И где-то за поворотом их ожидает Бездна? Очень похоже на то...
          Вот еще один поворот; здесь тропинка подходила к самому подножию горы, нужно пройти по ней, держась за серый камень руками.
          - Ступай, Дум, - распорядился Напролом. - Но только оставь нам свою сумку.
          Дум послушался. Шаг, другой - и он скрылся за стеной камня. Хоть-Куда взялся за выступ, заглянул за него, да так и застыл, не трогаясь ни туда, ни сюда.
          - Дай посмотреть, - сказал Напролом. - Он уже ТАМ?- Верзила, кажется, имел в виду Бездну.
          Хоть-Куда обернулся к товарищу, и Напролома поразили его расширившиеся от страха глаза. Он ступил в сторону, попал ногой в холодную быструю воду и увидел, что так напугало охотника - за поворотом перед Думом стояли три воина, направив на него длинные копья.
          Воин оглянулся. И сзади него - откуда они взялись? - загородили их отход четверо с копьями наготове. И за речкой, на противоположной стороне застыли люди, поднявшие копья.
          - Мы всё поняли! - крикнул Дум. - Смотрите! - Он воткнул свое копье острием между камней. Напролом и Хоть-Куда сделали то же самое.
          Один из воинов, стоявших впереди, взял копье Дума, два других тоже перешли в руки чужаков. Только лука на плече верзилы никто не тронул, не распознав, наверно, в нем оружия. Однако Дум успел заметить, что Напролом сломал свою боевую стрелу у самого наконечника, а наконечник спрятал в кулаке.
          Им подали знак идти вперед.
          Через короткое время все повернули направо, перед ними открылся отрог ущелья, широкий, тоже с речкой, на берегах которой росли деревья. Здесь все было освещено Солнцем.
          Пленники увидели черные отверстия пещер в подножии гор и множество людей возле них. Всё здесь походило на их дом, только люди, бегущие к ним, были чужие.
          Как и везде, где они уже побывали, навстречу им вышел вождь - здоровенный, с толстым носищем мужчина в богатой шкуре горного барса через плечо. Он осмотрел незнакомцев, заинтересовался луком за спиной Напролома и сделал знак своим, чтобы ему подали загогулину.
          - Для чего это? - спросил он.
          - Это гусля, - поспешил с ответом Дум, - она издает приятные звуки. Мы слушаем их, когда грустим по дому.
          - Я думал, ею отпиливают головы, - проговорил вождь, все еще рассматривая лук. - Ну-ка дай нам послушать приятные, как ты говоришь, звуки.
          - Гуслю сперва нужно настроить - разреши, я присяду.
          Дум уселся на камень, вытащил из дорожной сумки запас сухожилий и туго натянул на дугу целых три, не забывая, что они должны быть разной толщины. Все следили за ним, не пропуская ни одного движения.
          Дум никогда не играл на гусле, поэтому он сначала попробовал струны, чуть трогая их, подтянул одну, а другую ослабил... И вот сильно провел пальцами по всем трем и поднял руку, отпуская звуки на волю.
          Услышав их, люди чужого племени примолкли и застыли точно так же, как внуки Горы, когда они услышали гуслю впервые.
          Концерт Дума продолжался недолго - он ведь играл в первый раз, но публика (Первая Публика На Первом Концерте Щипковых Инструментов) осталась очень и очень довольна. Свое удовольствие она выразила однако не хлопанием ладонями по коленям или животу, а иначе - такое путешественники, повидавшие уже немало, встретили впервые. Только Дум кончил играть, только перестали дрожать струны, как все, кто его окружал, дружно сунули руки в мешочки, висящие у каждого на поясе, достали оттуда по щепотке зеленого порошка, сунули щепотку в нос и принялись одобрительно чихать.
          А вождь заправил свой вместительный нос целой горстью зеленого порошка. Готовясь чихнуть, он упер руки в бока, поднял могучие плечи, сморщился, засипел, зашипел, побагровел, стал надуваться, надуваться, расти - племя зачарованно следило за ним, - вот уже посинел, волосы его встали дыбом... и вдруг ахнул так оглушительно и страшно, что покатились кубарем в разные стороны ребятишки, собравшиеся у его ног, поднялась пыль, толпу отшатнуло, а две женщины упали в обморок.
          - Вот что значит чихнуть по-настоящему! - сказал вождь, отдышавшись. - Но так чихать в нашем племени могу только я и то не всегда. Этот замечательный чох перешел ко мне, Чихан-Чихану, от моих предков, вождей. Поговаривают, что один из них убивал своим чохом медведя. У того отнимались ноги. А еще он обрушивал пещеры - поэтому всегда выходил чихать под открытое небо. Но и там он остерегался, что когда-нибудь осыплет на себя звезды или расколет в конце концов Солнце.
          Толпа кивала в подтверждение его слов.
          - Эту гуслю, как ты ее называешь, мы оставляем себе, - распорядился вождь, - она нам понравилась. Ты должен научить нас играть на ней. Вы сделаете себе другую. А теперь скажите, кто вы такие и как оказались рядом с нашими пещерами?
          Дум ответил то же самое, что говорил предыдущим спрашивающим: они идут издалека, ищут Край Земли, до которого, сказали им, рукой подать, вот они и попали в это ущелье.
          - А зачем вам Край Земли? - озадачился вождь. - Я слышал, конечно, о нем, но не знал, что он кому-то может понадобиться. Край он и есть Край. За ним Пустота, а от Пустоты нужно держаться подальше.
          Дум хотел было ответить, но мы так и не узнаем, что он придумал на этот раз, потому что Чихан-Чихан снова заговорил. Здоровяк, кажется, привык сам отвечать на вопросы, которые сам же и задавал.
          - От Пустоты, - повторил он, не дав Думу открыть рот, - нужно держаться подальше. Но раз вы стремитесь к Пустоте, значит, вами движет Глупость. Знаете, что нужно делать, чтобы поумнеть? То же, что и мы! Что именно? Чихать! И как можно чаще! Если б вы вовремя хорошенько почихали, вы отказались бы от своего дурацкого путешествия.
          Вождь в доказательство пользы чихания насыпал на огромную ладонь горку порошка из мешочка на поясе, с шумом потянул носом, горка исчезла, он снова сморщился и чихнул, но уже не так страшно. Только подкосились ноги у какого-то старикашки.
          -Ты как будто хочешь спросить у меня, - снова обратился он к Думу, - почему именно чох? Это долгая история. Мне ее рассказывать некогда, поэтому пойдемте к шаману. Долгие истории - это по его части.Уж он вам просветит мозги.
         
          РАССКАЗ ВОЖДЯ О ВЕЛИКОМ ЧИХАЛЕ

    И О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЧИХАСТИКОВ

         
          -Наш шаман, - продолжал Вождь, - живет в полной темноте, но говорит, что ему там светлее, чем любому другому при ясном солнце. В свое время он только и делал, что чихал день и ночь - и вот результат. Идемте, идемте!
          Здоровяк поднялся с камня и, переваливаясь, пошагал в сторону отдаленной пещеры, а гости двинулись за ним.
          -Надо вам, пришельцам, знать, - повествовал он по дороге, - что наше Ущелье самое глубокое на земле. Нет ни одного, похожего на него. Все остальные - просто трещинки, царапинки, о них не стоит и говорить. А Дух нашего Ущелья, Чихала, - самый великий их всех духов, все прочие по сравнению с ним так же ничтожны, как тараканы, муравьи и прочие козявки, летающие и ползающие, рядом, к примеру, с медведем.
          - Когда Чихала чихает, - пугал вождь гостей, - землю сотрясает Гром, блещут молнии, там и сям поражая неведомых нам, но уж ему-то видных негодников. Когда Чихале не спится и он ворочается, начинаются землетрясения. Когда он вздохнет, по земле проносится ветер или ураган...
          Тут Чихан покосился на чужеземцев - те слушали внимательно.
          -А чем мы, чихастики, отличаемся от других людей? Тем, что умнее их! Все думают, что чихание это признак простуды, а мы знаем, что чох дарован нам для процветания.
          Послушайте, чужеземцы, что дает понимающим людям - а это мы! - простой как будто бы чох.
          От чихания светлеют головы - это раз.
          Подолгу чихая, мы избавляемся от многих болезней - мы их вычихиваем одну за другой. Это два.
          Ища траву, которая вызывает чох, мы изучили полезные и вредные свойства остальных трав - это три.
          Чихая, мы научились считать - это четыре.
          А научившись считать, мы стали - заметьте это, чужеземцы! - стали реже вызывать врагов на бой: мы их сначала перечтем и, если их больше, заключим с ними мир. А если их меньше, нам ничего не остается, как... ну, вы сами понимаете... Это пять.
          Живя же с соседями мирно, мы обмениваемся с ними товарами и мыслями - и все это происходит благодаря тому же чиханию, разве не так? Шесть.
          И наконец, благодаря нашему непрестанному чиханию наше божество, Чихала, узнает нас - мало ли кто может вдруг чихнуть раз или два! - и чем-нибудь да вознаграждает. Вот вам семь польз от чихания!
          То, что я вам сейчас рассказал, - продолжал вождь, - всего-навсего начало. О нас можно рассказывать бесконечно. Но остальное известно лишь нашему шаману. Да, да, только он знает ВСЕ! Скоро вы его увидите. К тому же узрите, как выглядит наше божество. У-у, какое оно! - не сдержал он своего восхищения и сделал круг огромными руками.
          Шаман живет, - продолжал уже спокойнее вождь, - в полной темноте, но говорит, что ему там светлее, чем любому другому при ясном свете. Свет, говорит он, слепит глаза и затмевает ум. Наводит на него пелену. В свое время он только и делал, что чихал, и вот результат: теперь он знает все на свете!..
          Четверо остановились у входа в пещеру. Дум оглянулся: позади был свет, впереди их ждала темнота.
          Здоровяк снова набил свой вместительный нос зеленым порошком и, входя в пещеру, начал громко чихать, предупреждая, верно, шамана о своем приходе.
         
          Вход в пещеру был темный, темны были первые "коридоры", но впереди мерцал, должно быть, какой-то огонь, потому что стены пещеры становились все розовее, все светлее. Скоро Дум, Хоть-Куда и Напролом, который шел на этот раз последним, увидели пламя Костра и человека возле него, что подкладывал в огонь дрова.
          Вождь остановился у Костра и показал пришельцам на стену, переменчиво освещаемую пламенем. Трое глянули на нее - и отшатнулись. Перед ними открылась высеченная в камне огромная рожа человека, приготовившегося чихнуть. Она донельзя сморщилась, рот был открыт, язык высунут, глаза выпучены, рожа, чудилось, вот-вот чихнет да так, что обрушатся своды пещеры и похоронят всех, кто в ней. По спинам путешественников побежали мурашки.
          - Вот он каков, наш Чихала! - шепотом сказал здоровяк. - Чтобы поприветствовать его, нужно чихнуть семь раз - в знак благодарности за семь польз, получаемых от чихания.
          Прислуживающий у Костра подал гостям глиняное блюдо с горкой едко пахнущего порошка. Все взяли по щепотке, поднесли к носу и тут же стали дружно чихать. А здоровяк повел счет:
          - Раз... два... три...
          Они чихнули ровно по семь раз, со страхом взглядывая на рожу Чихалы, которая гримасничала в пляшущем свете Костра, будто бы угрожая ахнуть и сама, да так, что всем живым здесь не поздоровится.
          И тут они услышали какой-то странный шум. Оглянулись - к ним шел-плелся из какого-то беспросветно темного коридора длинноволосый, худой - кожа да кости - старикашка в вытертой шкуре, она свисала лохмотьями ниже колен. При движении он издавал шорох и шелест - словно в пещеру вползала хозяйка ее, змея, либо в темноте над его головой махала крыльями стая летучих мышей. Но, может быть, просто шаркали по каменному "полу" пещеры сухие старикашкины подошвы, может, он шипел, приближаясь к ним, как змея? У наших путешественников снова мурашки побежали по коже, даже рожа Чихалы не казалась уже такой страшной, как вначале.
          Вождь протянул руку по направлению к старикашке.
          --Шелестун, Знающий-Все-На-Свете-В-Чем-Вы-Убедитесь-Если-Будете -Слушать-Его-Внимательно. Кроме этого - хранитель обычаев. Они с Чихалой беседуют по ночам. О чем, никто не знает. По утрам, правда, Шелестун кое-что нам рассказывает. То, говорит он, что доступно нашему уму. Ну, оставляю вас с ним. Мое дело - повелевать, его - шустрить, шептать, шелестеть. Короче - просветлять. У нас разделение обязанностей. - И Чихан направился к выходу из пещеры, но вместо него из темноты тут же появились пятеро молодцов с дубинками в руках. Они образовали молчаливый ряд, который перегородил выход.
          Старикашка остановился в нескольких шагах от Костра и острыми лучиками из-под бровей стал ощупывать незнакомцев. По их шкурам он, конечно, сразу понял, что они из чужого племени, что они издалека. Путешественники поежились. И тут раздался сердитый его голос:
          --Кто расколол землю так, что получилось это глубокое ущелье?
          Напролом и Хоть-Куда испуганно переглянулись. А старикашкины глаза уже остановились на верзиле.
          --Это не я! - Напролом даже выставил перед собой руку.
          Хоть-Куда под взглядом злых Шелестуньих глаз хотел отсесть от него подальше, но сзади был Костер и он обжег руку. Отдернул, стал дуть на пальцы.
          --И не я!!
          Теперь отвечать должен был Дум. Дум прикинул так и этак, прежде чем сказать слово.
          --Наверно, Чихала?
          --Точно! - воскликнул шаман. - Как ты догадался?
          --Больше ведь некому, - скромно ответил Дум.
          --Да ты прямо чихастик! - восхитился Шелестун. И сразу одумался. - Ну, наполовину... Нет, это, знаешь ли, ни то, ни се. - Тут старикашка перешел на бормотание: - Тогда на треть... Или на четверть...
          Напролом и Хоть-куда, слушая Шелестуна, разинули рты. А тот продолжал бормотать, шевелясь при этом и шурша шкурой, ерзая, суечась, словно по нем забегали блохи.
          --Кто хоть на пятую часть чихастик, должен сделать и остальные шаги и стать им полностью. Главное - завязнуть. Настоящий же чихастик - кто ТАМ целиком, так сказать, с головой. Чтобы наверху не оставалось ни кончика волоса, ни ноготка. Все глубже и глубже. До конца. Полностью. Понятно?
          Дум кивнул, хотя на этот раз ничего не понял.
          --Где ТАМ? - только и спросил он.
          --О-о-о! - протянул Шелестун, и Дум подумал, что его беззубый рот никогда уже не закроется, как пасть Чихалы. - Это долго объяснять. Да и ты еще не готов к этому. А твои товарищи - тем более. Глянь, как они таращатся на нас... Ну-ка сядьте ближе к Костру! - прикрикнул он на Хоть-Кудая и Напролома. - Я сейчас просею ваши мозги, вытрясу из них дурь, которой вы понабрались за свою жизнь и особенно в дороге, и вы сами поймете, что вам делать.
          Значит, так, - обернулся он к Думу, - ты попадешь ТУДА последним.
          --Куда? - Дум теперь таращился так же, как и его попутчики.
          --Места ТАМ хватит всем. Чем больше, тем лучше.
          --Где?!
          --И все ТАМ будут, все!
          --Когда?
          --Время поджимает. Торопитесь. Скоро грянет Последний Чох. Поэтому все должны знать, как ВСЁ было. Без этого знания вам будет трудно сделать самые верные шаги.
          --Что ВСЁ? Какие шаги?
          --Сначала не было ничего, - так и не ответив ни на один вопрос Дума, приступил к чему-то важному в разговоре шаман. - Потом раздался ужасающей силы чох - и в тот же миг появился наш Чихала.
          Гости, как по команде, повернулись к каменной роже, которая, показалось им, высунула язык еще больше.
          --ЧИХАЛА БЫЛ ТАК МОГУЩЕСТВЕН, ЧТО ВЫЧИХНУЛ САМОГО СЕБЯ.
          --Сам себя?! - Дум потряс головой. - Как это?
          --Понять это невозможно и объясить тоже. В это нужно поверить и тогда все остальное объяснится само собой. Все остальное - а дальше тоже будут всякие чудеса - покажется простым и понятным.
          Верите вы во всемогущий чох? - крикнул он на всю пещеру.
          --Пока нет, - признался Дум, - хотя... если подумать...
          --Думать больше незачем. Это лишнее. ВСЕ УЖЕ ОБДУМАНО. Новое мнение только внесет сумятицу в светлые умы. - Мы тоже сперва кое в чем сомневались и долго спорили, например, о том, что было вначале - Чох или Чихала?
          --И что же?
          --Чох родил Чихалу, но без Чихалы не было бы Чоха, как без Чоха не было бы Чихалы.
          --Так был Чихала в самом начале или не был?
          --Чох и Чихала возникли одновременно, ибо они - одно: в Чохе таится Чихала, а в Чихале - Чох.
          --Уф! - сказал Дум. - У меня в глазах потемнело.
          --Наконец-то! - обрадовался Шелестун. - Это необходимое условие веры. Сперва темнота, зато потом свет, в котором все видится ясно, прозрачно, до конца. Чихастики не знают, благодаря Первоначальной Темноте сомнений. Хотите стать чихастиками?
          --Ну... - Дум оглянулся на своих.
          Хоть-Куда и Напролом переводили глаза с Шелестуна на Дума, с Дума на Шелестуна.
          --Мы уже столько наслушались по дороге разных историй...
          --История только одна, - отрезал шаман, - и она принадлежит нам! И нечего забивать себе голову всякой ерундой. Дорога не зря привела вас сюда. Здесь вы узнаете то единственное, во что можно верить, - а верить можно только в Чох. Все остальные заблуждаются.
          А теперь вы должны выслушать, что сделал Чихала, возникнув из Чоха. Слушайте же...
         

    БЕЗДНА ЧИХАСТИКОВ

         
          --Итак, - начал Шелестун торжественно, - главное событие произошло - на свете появился Чихала. Появился - осмотрелся. Глянул налево, направо, вверх, вниз, оглянулся... НИКОГО И НИЧЕГО. Он был один-одинешенек.
          -НУ И ДЕЛА, - сказал тогда Чихала (это были первые его слова), - ДА ТУТ ПОМРЕШЬ СО СКУКИ!
          ВЫЧИХНУТЬ, ЧТО ЛИ, СОБЕСЕДНИКА? НЕТ, ГОВОРИТЬ-ТО ПОКА НЕ О ЧЕМ. ПУСТОТА ВОКРУГ. ЛАДНО... ПОСМОТРИМ, НА ЧТО ЕЩЕ ГОДИТСЯ ЧОХ.
          Чихала поднатужился и чихнул. Прямо перед ним засияло Солнце. Это он его вычихнул.
          -УЖЕ ЧТО-ТО... - сказал Чихала и чихнул чуть послабее, чем в первый раз.
          Сзади снова что-то засветилось. Он обернулся и увидел Луну.
          -НУ ВОТ, - сказал Чихала, - ТЕПЕРЬ ЕСТЬ, НА ЧТО ПОСМОТРЕТЬ. ДА ВЕДЬ СМОТРЕТЬ-ТО, КРОМЕ МЕНЯ, НЕКОМУ! НУЖНЫ ЗЕВАКИ. НУЖНЫ СВИДЕТЕЛИ...
          И снова чихнул. Стала Земля. (А из брызг при чихании над ним засверкали звезды).
          -НА ЭТОЙ ШТУКЕ, - молвило божество, осматривая Землю, - НИ ХОЛОДНО, НИ ЖАРКО. НО СЛИШКОМ УЖ ОНА РОВНАЯ И ГЛАДКАЯ. НА НЕЙ НИКТО НЕ УДЕРЖИТСЯ.
          Он чихнул в четвертый раз, Земля где раскололась, а где и вздыбилась горами.
          -ВОТ ТАК. А ТЕПЕРЬ...
          И с помощью пятого чоха, особенно плодотворного, в Ущелье посыпались мы, чихастики.
          -А ВОТ И РОТОЗЕИ!
          Мы все были голые, глупые и голодные и бегали по дну, как муравьи, попавшие в незнакомое место. И когда мы начали покусывать друг друга - кто за руку, кто за плечо, а кто и за ляжку, Чихала произнес следующие слова:
          -ЭТУ ПРОРВУ НАДО ЧЕМ-ТО КОРМИТЬ. - И, чихнув в шестой раз, он населил склоны Ущелья козами, медведями, оленями, барсами, птицами и змеями, чтобы мы, чихастики, осторожнее прыгали с камня на камень. Он пустил по дну Ущелья речку (а где вода, там и рыба), повсюду выросли деревья и кусты... И вот мы живем здесь, ежечасно и ежеминутно помня, чье мы порождение и беспрестанно поэтому чихая, а наш Чихала, понятно, слыша наши благодарственные чохи, благосклонно улыбается...
          Все снова посмотрели на каменное божество, оно, показалось им в самом деле улыбнулось, но в то же мгновение улыбка сменилась жуткой гримасой, которую трудно было понять.
          -Открой нам теперь, Шелестун, - подал несмелый голос Дум, - а как появились мы и другие племена - а их мы видели на Земле предостаточно.
          -Чисто случайно, - уверенно ответил шаман. - Наш Чихала еще раз глянул на Солнце - достаточно ли ярко оно светит, - глаза его заслезились, в носу засвербело и он чихнул. Но не всерьез, не от души, как тогда, когда он вычихивал нас, а как бы между прочим, мимоходом, между делом, в общем, случайно, не желая того. Он даже не чихнул, если честно говорить, он прыснул. Поэтому вы все вышли мелкими, невзрачными, зеворотыми (глянь на своих товарищей!), суетливыми, призрачными, невсамделишными, недолговечными... Вы не чихастики, как мы, а... чихашки, чихешки, чихушки, чихенчики...
          Напролом и Хоть-Куда поглядели друг на друга, будто впервые увиделись. Они словно примеряли к себе последние слова Шелестуна.
          -Очень интересно, - сказал Дум, - а мы и не знали, что собой представляем. Ты в самом деле открыл нам глаза, Шелестун!
          -Это что, - гордо ответил шаман, - моих знаний не счесть! Придет время, и все-все будут приходить к нам за истиной. А теперь пора ТУДА!
          -Куда? - забеспокоился Дум.
          -За остальными знаниями! Их даст вам сам Чихала!
          С этими словами Шелестун пошарил у себя за спиной, словно снова почесался, и протянул к Костру наполненный чем-то кулак.
          --Дым! - вдруг завизжал он, и в огонь посыпался бурый порошок. - Дым-дым-дым! - Костер окутался дымом, который не поднимался, однако, вверх, а расползался в стороны тяжелыми клубами.
          Сам же Шелестун вдруг попятился, попятился, раздвинул спиной молодцов с дубинками, встал за ними но тут же выглянул.
          Дум напрягся. Что-то сейчас должно произойти. Это дым так сладок. Слишком сладок, чтобы быть просто дымом. Дум задержал дыхание. Шаман выглядывал из-за спин воинов и не сводил глаз с чужаков, сидевших у Костра.
          Хоть-Куда вдруг начал подниматься. Встал, качнулся... И направился, шатаясь и чуть не падая, прямо к страшенной роже Чихалы! А вслед за ним с трудом, кряхтя, встал на четвереньки Напролом. Постоял так, качаясь, как медведь после зимней спячки, выпрямился и, даже не глянув в сторону Дума, будто его позвали, пошагал, тоже шатаясь, к Чихале.
          "Что происходит? Что еще сейчас должно случиться?" - Дум оглянулся на Шелестуна.
          Молодцы стояли не шелохнувшись, словно уже много раз видели такие зрелища, шаман же, судорожно схватившись за плечи двоих, неотрывно следил за каждым движением пришельцев. В вытаращенных его глазах бился огонь Костра.
          Густое облако дыма, медленно плывя к Чихале, у самого камня неожиданно сужалось и быстро втягивалось в его широко раскрытую пасть. По пояс в дыме безвольно тянулись вместе с ним - как кусочки коры в ручье - два внука Горы.
          Мысли Дума скакали теперь, как вспугнутые львом или тигром длиннорогие косули: что происходит?! Что?!!
          Сторонясь на всякий случай сладкого дыма, Дум отворачивал голову и хватал ртом воздух у себя за спиной.
          А Хоть-Куда уже ухватился обеими руками за нижнюю губу Чихалы и зачем-то сунул голову в его широко распахнутый рот. Буркалы чудища скосились на него. Или это только померещилось Думу?
          Дум еще раз обернулся - шаманьи глаза жадно следили за происходящим.
          Хоть-Куда полез в пасть Чихалы, которой хватило бы, чтобы проглотить целого оленя.
          "Опасность! - наконец-то понял Дум. - Да ведь нас просто-напросто приносят в жертву! Этот дым - дурман, отрава! Вот о чем все время говорил шаман: ТУДА, ТАМ... Вот ГДЕ мы должны узнать ВСЁ ОСТАЛЬНОЕ - в бездонном брюхе каменного Чихалы! Вот что означало ПОЛНОСТЬЮ, ЦЕЛИКОМ! ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ - это смерть! Что делать?!
          Позади была все та же стена молодцов с дубинками и - сумасшедшие от непонятного возбуждения глаза шамана.
          Дым достиг и Дума, начал окутывать - сладкий, как кленовый сок и ядовитый, как змея.
          Дум вскочил, сорвал с себя шкуру и стал бешено вращать ею, гоня тяжелый дым в сторону воинов. Стена их стала рушиться прямо на глазах - кто из молодцов закашлялся и согнулся, кто ступил назад, отмахиваясь от дыма, кто закрыл лицо руками. Не двинулся с места только Шелестун У него, видно, перехватило дыхание, он схватился за грудь длинными пальцами с черными острыми ногтями и еще больше выкатил глаза. А Дум продолжал гнать дым в их сторону.
          Потом бросил шкуру и кинулся к Хоть-Кудаю - тот уже почти провалился в черную дыру рта, а Напролом и не пытался его удержать: он стоял опустив руки и ждал, должно быть, своей очереди лезть в рот Чихалы. Дум ухватился за ноги Хоть-Кудая и потащил к себе. А тот цеплялся за что-то в глотке чудища и не хотел вылезать. Бездна чихастиков, куда притянул, куда завлек его ядовитый дым, не хотела отпускать несчастного.
         
          Через какое-то время три внука Горы вышли, шатаясь, из пещеры. Они остановились у входа и стали жадно глотать свежий воздух. Глаза их слезились, они кашляли и долго не могли отдышаться.
          Они смотрели на синее небо над собой, на Солнце, на горы вокруг, на деревья и кусты у речки, на траву под ногами и цветы - и радовались всему этому, как дети радуются улыбке матери.
          На камне неподалеку от входа в пещеру сидел Вождь.
          -Вот уж не думал, что вы вернетесь, - сказал он, вставая и с любопытством оглядывая еле живых пришельцев. - На моей памяти только один избежал гостеприимства нашего божества. Шелестун объявил тогда, что Чихала не захотел с ним делиться ничем, он, мол, недотепа, недостоин глубоких знаний.
          А шаман жив? Он всем говорит, что остальные знания, самые важные, ТАМ, а сам почему-то ТУДА не хочет, сколько я ему ни предлагал ТУДА слазить. Надо попробовать спихнуть Шелестуна в брюхо Чихалы...
          -Но ведь он же не вернется, - еле нашел в себе силы произнести что-то Дум.
          -Вернется! Он у нас такой такой проныра! А не вернется, значит, ТАМ ему и место!
          Когда четверо подошли уже к "жилым" пещерам, Дум, отдышавшись, спросил:
          -Скажи, о славный Чихан, как вознаграждает Чихала самых усердных чихастиков?
          -Ежели тот, желая что-то получить от нашего божества, чихнет не менее ста раз, выкрикивая в промежутках просимое, тот ему непременно что-то отвалит. Жаль только, что не каждый после ста чохов остается в живых - самых усердных Чихала забирает к себе, награждая, должно быть, ТАМ, - вождь махнул рукой в сторону страшной пещеры.
          -Еще один вопрос. Ты сказал, что обмениваетесь с соседями. Ты забрал у нас гуслю - что ты дашь взамен?
          -Вот видишь, чихнув всего семь раз, ты уже немного поумнел. - Здоровяк одобрительно похлопал Дума по плечу. - Мы научим вас считать - согласны?
          На этом разговор (и торговый договор) вождя чихастиков и внука Горы Дума закончился. Гостей покормили, а после еды стали учить считать.
          В круг сели: старый ворчун-чихастик, который однажды дочихал до ста и остался жив, и трое учеников. Перед ними на земле стояло глиняное блюдо с зеленым порошком, гости нюхали его и чихали, повторяя за ворчуном:
          -Апчхи! - раз, апчхи! - два, апчхи! - три... - Что делать, если 30 тысяч лет назад именно так учились считать!
          Напролом оказался строптивым учеником. Он сказал, досчитав до семи:
          -Мы считаем никому не нужные чохи. Уж лучше оленей или хотя бы зайцев.
          Старик прикрикнул на него:
          -Олени могут разбежаться, пока ты их считаешь, о зайцах я и не говорю. А чохи всегда при тебе. Набирай побольше порошка и считай!
          Путешественники выучились считать за три дня. Дум - до 36-ти, Хоть-Куда - до 23-х, а Напролом - до 11-ти.. Он сказал, что для обеспеченной жизни ему этого вполне достаточно. Кажется, он все-таки считал дичь, а не чохи.
          Еще два дня Дум учил чихастиков играть на гусле - они, кстати, оказались способными учениками.
          Вождь надеялся, что как следует начихавшись, гости поумнеют и раздумают идти к Краю Земли, но им учение, видать, не пошло впрок. Дум, когда те и другие уроки закончились, решил продолжить путь. Напролом поддержал его - воину смерть как надоели уроки.
          Путешественники собрались в дорогу. Им вернули их копья, снабдили едой и питьем. И предложили по мешочку сухого зелья.
          -Вот уж не думаю, - проворчал Напролом, - чтобы чихание когда-нибудь нам помогло.
          -Мало ли с кем или с чем мы еще встретимся, - ответил на это Дум.
          Порошок внуки Горы взяли - каждый по мешочку. Напоследок Дум посоветовал чихастикам:
          -Гусля тем лучше, чем больше на ней струн. А всего лишь при одной палка может разогнуться и ударить музыканта в лоб.
          Вот они и расстались - путешественники к Краю Земли и гостеприимные чихастики, впереди которых стоял толстоносый здоровяк Чихан-Чихан. Когда Дум, Хоть-Куда и Напролом стали удаляться, провожающие набили носы порошком и почихали им вслед, желая счастливого пути. А вождь на прощание так чихнул, так ахнул, что из речки выпрыгнуло с десяток рыб и с перепугу сел на землю старенький Чихо-Лихо.
      
       встреча с листьями  
         
       Навстечу им шли три человека, шли опустив головы и шаркая по земле ногами.
       -Привет! - крикнул им Дум.
       Один из встречных, самый, кажется, унылый из трех, чуть поднял голову и ответил еле слышным голосом, буквально прошелестел:
       -Привет... Откуда вас несет?
       Дум привык уже ко всяким неожиданностям в пути и вопросу не удивился.
       -Несет? - уточнил он на всякий случай.
       -Да, откуда несет вас ветер? - еле шевеля языком, продолжал спрашивать встречный.
       -Э-э...
       - Вы ведь осенние листья, как и мы? - чуть помог ему разобраться в обстановке Унылый.
       -Конечно, - ответил Дум и побыстрей соорудил на лице грустную гримасу. - Кем же еще мы можем быть!
       Ему захотелось побольше узнать, чем дышат люди-листья.
       -С какого вы дерева? - спросил он.
       -Не все ли равно, - был такой же, еле слышный ответ. - Подуют ветры, и листья со всех деревьев будут сорваны вихрями и полетят кто дальше, кто ближе. Полетят, но все равно упадут. А дожди всех превратят в месиво. Впрочем, мы с клена. Ты так и не сказал, откуда вас принесло.
       -Не все ли равно, - в тон встречному ответил Дум. - Впрочем, мы идем со стороны Захода солнца.
       -Там, наверно, еще грустнее, чем здесь...
       Они поговорили, но недолго: дунул ветерок, и встречные подчинились ему - поплелись дальше, всё так же опустив головы.
      
       ТРИ ПЕРВОБЫТНЫХ СНА
         
          И снова они в узком, темном и холодном ущелье. Высоко над их головами изломанная полоска неба, они совсем здесь одни, лишь иногда срываются с отвесных стен большие серые птицы, чьи крики множатся, рассыпаются эхом.
          Тропинка узкая, трудная, речка обрызгивает их холодной водой, впереди - за каждым поворотом! - неизвестность. Здесь может выйти навстречу могучий зверь, а то и еще одно племя людей, которое неведомо как отнесется к чужакам. На них могут осыпаться камни и похоронить под собой. Да мало ли что может случиться в этом страшном ущелье!
          Охотник и воин Напролом идет впереди, за ним шаг в шаг следует Хоть-Куда, только Дум то и дело останавливается, чтобы задрать голову к очередной вершине.
          Они идут долго, небо над ними не меняет цвета, оно все так же сине; но вот в ущелье становится чуть теплее - это день приближается к середине.
          Вдруг Солнце засияло в теснине - разноцветно засверкали брызги над камнями, радуга раскрасила противоположный берег, рыбы стали чаще выпрыгивать из воды, ловя мошкару, заплясавшую над волнами.
          Солнце лишь заглянуло в ущелье и быстро ушло дальше, и путники снова стали ежиться от сырости, холода и брызг. Но берега речки начали неожиданно сужаться, вот она уже не речка, а ручей. Еще один поворот - и на них дохнуло теплом, открылся редкий лес, спускающийся к ручью с обеих сторон, а ручей совсем сузился и вскоре превратился в родничок в пологом склоне прямо перед ними. В родничке плавал кругами желтый лист.
          Ущелье кончилось! Теснина выпустила их!
          Напролом на радостях гикнул и метнул копье в ближайшее дерево.
          Скоро путешественники вышли в высокотравую степь, вдалеке виднелась небольшая рощица, куда они и направились, раздвигая траву руками и копьями.
          Уже вечерело, когда они ступили в тень рощицы. Дум и Хоть-Куда сели, привалившись спинами к стволам деревьев, а неутомимый Напролом пошел отыскивать подходящую ветку для лука, вместо оставленного чихастикам. Глядя на него, они вздохнули и двинулись собирать сухие сучья для Костра.
          Когда Напролом вернулся, Костер уже горел. Охотник, готовя будущий лук, еле сгибал здоровенными ручищами упругую толстую ветку, чтобы повязать ее тетивой.
          Товарищи вынули из сумок мясо, которым снабдили их чихастики, насадили куски на обостренные ножами сучья и стали поджаривать над притихшим к этому времени Костром. Они смотрели, как капают на красные угли капли жира и сока и глотали слюнки. Спокойный дым поднимался к кроне дерева и застревал там, среди листьев.
          Ужин готов. Напролом отложил почти отлаженный лук, все трое впились зубами в мясо. Было не до разговоров.
          Тепло Костра постепенно прогоняло холод, который накопили их тела в ущелье, а с дымом уходил и страх, внушенный мрачной тесниной.
          Надо было пойти за дровами - ведь они будут у Костра ночевать. Снова поднялись Дум и Хоть-Куда, а охотник, чуть проглотив последний кусок, схватился скользкими от жира руками за лук. Ему не терпелось увидеть его готовым к стрельбе.
          Дум и Хоть-Куда уже улеглись, накрывшись зеленым ветками, а Напролом, не забывая подбросить сучьев Костер, ладил и ладил при его свете свой лук. Наконец, сделав все, он уложил на него тоже готовую стрелу и натянул тетиву. Он даже поискал цель, чтобы проверить и оружие, и себя, но вокруг была уже темнота. Там и сям пели невидимые ночные птицы, но не стрелять же, целясь в голос, а не в тело! Только потеряешь в темноте стрелу.
          Так и не найдя, куда выстрелить, Напролом улегся на приготовленные и для него ветки и тут же уснул, держа в одной руке лук, а в другой - стрелу, словно и во сне ему может понадобиться оружие.
          Первым утром проснулся Дум. И не сам по себе, а оттого, что услышал чей-то крик. Он поднял голову и увидел, что кричит Хоть-Куда. Кричит во сне и изо всех сил сучит ногами и размахивает руками. Дум поскорей разбудил его. Тот открыл глаза, сел и сразу же стал оглядываться по сторонам.
          - Ох! - сказал он. - Спасибо, Дум, ты меня спас!
          - От чего, Хоть-Куда? - спросил Напролом, продирая глаза.
          - Мне снилось, что мы вернулись домой, - рассказал тот, - а нас там не узнают и говорят, что если мы действительно внуки Горы, то должны пройти проверку на каменность. И будто Шито-Крыто берет свой любимый каменный молоток и идет к нам, чтобы стукнуть как следует каждого по темечку, а я стою в ряду первым.
          - Если бы ты вовремя не проснулся, - заметил Напролом, - Шито-Крыто расколол бы твою голову с первого раза. Молоток для него я делал собственными руками, знаю его силу.
          - А тебе что снилось, Напролом? - спросил Дум.
          - Мне виделся сон пострашнее, чем Хоть-Кудаю, - рассказал тот. - Будто идем мы на охоту. Я, Напролом, Хоть-Куда и ты, Дум, хотя какой ты охотник. У меня лук и копье, у Хоть-Кудая копье, а ты свое потерял, потому что о чем-то задумался, как всегда некстати. Так задумался, что налетел на дерево и набил на лбу шишку.
          И вот идем мы и идем. У меня лук и копье, у Хоть-Кудая копье, а тебя шишка. Идем, идем...
          - А не могли бы мы идти побыстрее? - попросил Хоть-Куда. - Я уже проголодался.
          - Нет, - отказал Напролом, - настоящие охотники не торопятся. Идем мы, идем...
          - Уф! - только и произнес Хоть-Куда.
          - Вдруг я вижу, кто-то впереди пробежал! Я достаю стрелу... Пригибаюсь... Крадусь к дичи... А там - волки! Вот столько, - Напролом показал три пальца, потому что, волнуясь при рассказе, позабыл счет. - Они стоят и скалят зубы. Я натягиваю тетиву... А передний волк вдруг как чихнет! И волков уже, - Напролом показал четыре пальца. - Еще раз - и их, - охотник поднял растопыренную пятерню. - Расчихался - и волков стала целая стая!
          - Так-так, - отозвался Хоть-Куда, - и как же мы с ними справились?
          - А мы с ними не справились, - спокойно ответил Напролом.
          - Неужели они нас съели?!
          - Нет, - так же спокойно сказал охотник, - я толкнул к ним этого смутьяна и никчему Дума и пока волки разрывали его на куски, мы с тобой удрали подальше. И скоро отправились в Обратный Путь.
          Хоть-Куда почесал голову.
          - А ты знаешь, где Обратный Путь, Напролом?
          Тут почесал голову воин и охотник Напролом. Обвел взглядом рощицу. Высунул язык.
          - Н-не знаю, - признался он, - Дум что-то говорил об этом, но я не запомнил.
          - Я тоже. Едва ли стоит скармливать Дума волкам, Напролом! Ты бы доспал чуток и пересмотрел свой сон. Дума лучше оставить живым.
          Охотник наморщил лоб.
          - Пересмотреть сон? - спросил он. Повторил озадаченно: - Пересмотреть сон... А что если мне привидится совсем другое? Да и я не хочу больше спать. Слушай, Дум, а тебе не снилось случайно то же самое? Ну, где волки?
          - Снилось, - коротко ответил Дум.
          - Тогда, может, ты придумал что-то перед тем, как они тебя съели?
          - Придумал, понятно. Ветер дул в их сторону, и я поджег траву. Волки убежали, и мне стал сниться другой сон.
          Хоть-Куда и Напролом долго смотрели, моргая, друг на друга. Потом над их головами прошумел утренний ветерок, Хоть-Куда встряхнулся и спросил:
          - А что тебе приснилось после волков, Дум? Случайно не то же, что и мне? Ты ведь стоял, когда мы вернулись домой, рядом со мной и после меня Шито треснул бы по голове тебя.
          - Совсем другое. Будто сижу я у Костра и вдруг слышу чей-то голос, который как-то странно говорит.
          - Как же это, Дум?
          - Странно... То ли ветер дудел мне в уши, то ли доносилось дальнее эхо. Я слышал такое впервые.
          - Ты запомнил, что тебе сказал голос?
          - До единого словечка. Слушай:
          Ущелье мрачное осталось позади -
          Кто скажет нам, что ждет нас впереди?
          - И все, Дум?
          - Нет, было еще:
          Нас много дней дороги вдаль вели;
          А есть ли он на свете, Край Земли?
          - А чей это был голос, ты не узнал?
          - Мне кажется, - сказал неуверенно Дум, - мне кажется, это был мой собственный голос! Но такой, когда его приносит эхо.
          - Теперь мне все ясно! - объявил доселе молчавший Напролом. - Ты разговаривал со своим Ночным Духом, Дум! Ведь у твоего Духа должен быть такой же, как у тебя, голос. А в его голове такая же дурь. Мой Дух не стал бы говорить мне подобные глупости, даже схвати я его за горло. А ну-ка вставайте! - прикрикнул он на товарищей. - Надо поскорей дойти до Края Земли и столкнуть Дума в Бездну. Вдруг Край Земли сразу за рощей?
          Путешественники раздули Костер, в глубине которого сохранилось несколько тлеющих угольков, поджарили оставшееся мясо, наскоро поели и двинули через рощицу, что оказалась не такой уж маленькой.
          А через какое-то время они стояли на границе рощи и зеленой, чуть всхолмленной долины и не сводили глаз с еще одной высокой и далекой синей горы, стоящей на краю долины.
          Они стояли и смотрели на эту далекую гору, пока Хоть-Куда не стал бормотать что-то, какие-то слова. Дум услышал бормотание и спросил, какому богу он молится.
          - Я не молюсь, - ответил тот, - я вдруг вспомнил те слова.
          - Какие?
          Хоть-Куда покосился на Напролома и произнес:
          Нас много дней дороги вдаль вели -
          А есть ли он на свете, Край земли?
          Скажи честно, Дум, - добавил он, - откуда эти слова? Не может быть, чтобы ты сам их придумал. Их в самом деле надудел тебе какой-то дух - они у меня не сходят с языка.
          - Наверно, Хоть-Куда. Я и не говорю, что придумал их сам. Я услышал их во сне. А сон это такое место, куда мало ли кто может забрести.
          - Эта гора так далеко, - вмешался в разговор охотник. - Вот если бы ты, Дум, придумал, как побыстрей до нее дойти!
          - Нет ничего проще, - сказал тот, не промедлив и секунды. - В этой долине наверняка есть звери, на которых ты можешь опробовать свой новый лук и стрелы. Ты забыл, что у тебя в руках, Напролом?
          - Ты прав одиннадцать раз, Дум! - завопил, подпрыгнув, охотник. - Одиннадцать, а может, и больше! Меня сейчас не интересует ни Край Земли, даже будь он в трех шагах отсюда, ни следующая гора, ни еще одно племя людей-чудаков, каких-нибудь заковыр и закоряк - мне подавай дичь, мне подавай зверя, в которого я мог бы пустить стрелу! - Напролом тут натянул тетиву. - Гляньте-ка, оружие готово! Сегодня мы будем есть свежее мясо! Вперед!
          И охотник первым шагнул в высокую траву.
         

    СЛЯМБУ КАТАМБУ НОК!

         
          Напролом сделал только один шаг. Но стоило ему занести ногу, чтобы ступить во второй раз, как из травы поднялся человек с дубинкой в руке и крикнул ему:
          - Стой!
          Выглядел человек странно. Голову он держал набок, вверх правым ухом, левое же было заткнуто каким-то длинным и желтым плодом, который он придерживал свободной рукой. Путешественники подумали, что он кривошеий, а ухо у него болит.
          - Посмотри сюда, - скомандовал кривошеий и показал на что-то позади себя. - Что ты видишь?
          - Борозду, - ответил охотник.
          - Это не борозда, дуралей, это Граница! И раз ты чужеземец, то не имеешь права ее переступать. Это граница нашей земли.
          - Вот еще! - ответил Напролом. - Я переступил уже много границ, и никто не орал на меня.
          - Сейчас позову своих, - пригрозил кривошеий, - они тебе покажут! На нашей земле не должно быть чужаков.
          - Мы только хотим пройти через нее, - вступил в разговор Дум, - мы идем вон к той горе и еще дальше.
          - И никому не делаем плохого, - добавил Хоть-Куда.
          А Напролом, которого подбодрили слова друзей, взял да и шагнул еще.
          Человек с желтым плодом в ухе закричал:
          - Здесь, - он показал на землю под собой, - я с вами говорю еще на вашем языке, - он почему-то сплюнул, - а вот тут, - он ступил назад, за борозду, - поторам боту калянаса!
          - Что-что? - переспросил Дум.
          Незнакомец ступил вперед.
          - Там, - он снова показал назад, - вы должны говорить только на нашем языке. Кто скажет хоть словечко на своем, того мы, - странный человек попятился, - слямбу катамбу нок!
          Он высунул из-за Границы голову.
          - Знаете вы наш язык?
          - Нет, - ответил Дум.
          - Значит, ни шагу вперед. А то, - он целиком оказался на "своей" территории, - слямбу катамбу нок!
          - Можешь не переводить, - сказал Дум, - кое-что мы уже понимаем.
          Четыре человека застыли по обе стороны борозды-границы.
          Дело осложнилось. Как же все-таки пересечь чужую территорию, не изучив языка туземцев? А кривошеий повторял, каждый раз взмахивая дубинкой, полюбившуюся угрозу:
          - Слямбу катамбу нок!
          Напролом вопросительно посмотрел на Дума. Дум прочитал в его взгляде: "Может, треснуть несговорчивого парня пикой по лбу? Или опробовать - ох как хочется! - лук?" "Нет, - ответил Дум тоже взглядом, попробуем иначе..."
          - А скажи, - обратился он к туземцу, - откуда ты знаешь наш язык?
          Тот сделал шаг к ним и только тогда заговорил:
          - Когда мы ловим на своей земле какого-то чужака, не знающего нашего языка, мы его незамедлительно поджариваем. А чужеземцы, надо вам сказать, вкуснее всего, когда их жарят живьем. На огне же всякий так красноречив, так хорошо поясняет жестами то, что и чувствует, и говорит, что мы легко усваиваем любой язык.
          - Ага, - сказал Дум, не удивившись и даже не поморщившись (не будем забывать, что наш изгнанник и незнакомец с желтым плодом в ухе были первобытными людьми, которые не видели ничего исключительного в том, что кто-то может полакомиться пойманным врагом; не будем, кстати, забывать и того, что автор повести вовсе не Вадим Чирков, а некий человек, живший 30 тысяч лет назад, художник, чей каждый рисунок стоит половины страницы этой книжки...) - Ага... - повторил выдумщик. - Значит, для того, чтобы пройти вон к той горе, мы должны выучить ваш язык... - И вполголоса, чтобы его слышали только свои, добавил: - Зайдите с двух сторон, ребята, и схватите его!
          Напролом, не медля ни секунды, выбил из руки кривошеего дубинку, вместе с Хоть-Куда они сшибли его с ног, перевернули на живот, завели руки за спину и связали.
          - А теперь, - распорядился Дум, - разведем Костер. Ты, Напролом, займись дровами, нам их понадобится много.
          - Эй, - подал голос связанный, заговорив на языке чужаков, хотя и находился на "своей" территории, - зачем вам Костер?
          - Как зачем? - удивился Дум. - Мы хотим поскорей выучить ваш язык! Подвесим тебя над огнем, ты, я думаю, не будешь молчать, и мы за день-два заговорим на вашем языке. Огонь будет маленький, так что особенно не беспокойся. Нам ведь во что бы то ни стало нужно добраться до той горы!
          Связанный подергал руками, но узел на них был прочный.
          - А что если обойтись без Костра? - предложил он. - Я сам возьмусь учить вас языку.
          - Это может затянуться надолго. Ты сам подсказал нам вернейший способ. Поторопись с дровами, Напролом! Хоть-Куда, давай подвесим парня вон на том дереве! Да-да, к этой толстой ветке. Берись за его ноги!
          - А-а-а! - завопил кривошеий.
          - Что означает на вашем языке это "а-а-а!"? - поинтересовался Дум.
          - Оно означает, что я не хочу на Костер! Смотрите, какой я тощий! Я быстро сгорю! Я невкусный! Я наелся горьких трав!
          - Смотрите-ка, "а-а-а!" на нашем языке означает то же самое. Хоть-Куда, ты набрал сухой травы? Тогда высекай искру. Сейчас мы узнаем еще несколько слов нового языка, кроме "слямбу катамбу нок".
          Напролом уже раскладывал сучья на охапке сухой травы.
          - А-а-а! - снова завопил кривошеий. - Не зажигайте огня! Снимите меня с ветки! Развяжите! Я проведу вас по нашей земле так, что никто не увидит! Без меня вы все равно попадетесь кому-то на глаза!
          Крикуна освободили, поставили на ноги.
          - Пошли! - скомандовал Дум. - И знай: если ты позовешь своих или приведешь нас к ним, пеняй на себя. Напролом, поручаю его твоему копью.
          Они двинулись по холмистой долине извиистым путем, обходя какие-то опасные, по мнению провожатого, места, пробирались где пригнувшись, где бегом, а где чуть ли не ползком. Иногда они слышали то женские, то мужские голоса и тогда замирали и притихали.
          Наконец все четверо оказались в Лесу, что спускался с горы, как медвежья шкура с шамана, приготовившегося ворожить, и здесь кривошеий (а он так и шел, придерживая желтый плод в ухе) сказал, что бояться больше нечего. Устав от перехода, который занял часа два, мужчины присели отдохнуть и перекусить. Пригласили к трапезе и туземца.
          - Расскажи нам о своем племени, - обратился Дум к кривошеему, занятому куском жареного мяса.
          - Сейчас, - согласился тот, - только доем мясо и догрызу этот вкусный корешок. Мы находим такие в земле, но никто не догадался еще их попробовать. Все думают, что они ядовитые (может, речь шла о морковке? Или петрушке?)
          Туземец поел, руки облизал, потом вытер их о волосы на голове и бороду, приосанился и начал:
          - Наше племя одно из самых славных на земле, а скорее, самое славное, и в этом почти никто уже не сомневается. Наш язык - самый звучный, самый приятный для слуха и самый понятный.
          - Как вы об этом узнали? - сразу же спросил Дум. - Вам кто-то об этом говорил? Ведь должны были собраться все-все, чтобы назвать ваш язык лучшим.
          - Мы знаем об этом без всех-всех! - рассердился кривошеий. - Наши предки получили язык от Самого Бородатого!
          - Кто это?
          - Он во всем самый. Даже не стоит перечислять, в чем. Наши пытались это сделать - перечислить, но им не хватило жизни. Они дошли до слова, что начиналось с Ко..., и умерли от изнеможения и старости один за другим. Следующие, следующие и следующие наши всё гадают и гадают, что там дальше, за этим Ко..., что это за слово, что это за штука, которая начинается, но неизвестно чем кончается. Здесь загадка загадок! А вдруг это слово магическое, и именно с него по свету валом повалят чудеса?...
          - Ну вот, - тут кривошеий перевел дух, - а теперь хотите знать, как получилось, что мы обрели дивный язык? У нас об этом говорит несколько поколений. И все любят повторять: "Касундо о патика массо калибо карита пи-ти-мо-ко-ла-пи". Правда, хорошо звучит? В переводе это означает: "Наш язык самый красивый, остальные же годятся только для разговора с лягушками".
          - Да утащит в подземелье мохнатый Бабай всех, кто так заявляет! - ругнулся Напролом. - Выходит, я разговариваю на лягушачьем языке?
          - Конечно, о незнакомец! Жаль, что ты сам этого не понимаешь. Слушайте же рассказ о том, как Самый Бородатый дал нам язык.
          - Слушаем, слушаем, - сказал за всех Дум.
         

    КАК ЛЮДИ ЗАГОВОРИЛИ

         
          - Это было, - начал провожатый, - он все время менял руки, чтобы придерживать в ухе желтый плод, - это было, когда никто из людей не мог разговаривать. Чтобы передать друг дружке какую-нибудь новость, им приходилось либо размахивать руками, либо верещать, как обезьяны, либо трубить, как мамонты, либо чирикать, как воробьи, либо шипеть, как змеи.
          И все равно у тогдашних людей мало что получалось. Потому что на земле существуют такие вещи, как, например, дождь или искры, про которые, как ни маши руками, как ни верещи, как ни чирикай, не расскажешь. Разве не так? Ну-ка попробуйте изобразить руками - чтобы все поняли - дождь или искры! Я так и думал - у вас ничего не выйдет.
          Или вот еще. Как сказать "далеко"? "Светло"? Или "ты зря сердишься"?
          Да! - воскликнул рассказчик. - И тогда, в то бессловесное время, светило Солнце, но никто еще не называл его Солнцем, и тогда сияла по ночам Луна, но не было никого, кто бы назвал ее по имени. И тогда земля простиралась вокруг каждого селения, но не было ни слова Земля, ни слова "вокруг", не говоря уже о словах "простиралась" и "каждый".
          Что было делать бедным бессловесным первобытным людям?
          И вот как-то собрались вместе несколько племен и договорились - лучше бы сказать, доверещались или дочирикались, - что нужно пойти к Самому Бородатому и попросить у него язык для людей.
          Каждое племя выделило для этого одного человека, и посланцы отправились к Самому Бородатому, который обитал на высокой горе. От нашего племени вместе со всеми пошел один юноша.
          На дорогу ушло три дня, но всем показалось, что больше, потому что спутники ни о чем меж собой не разговаривали.
          Наконец все жаждущие слова толпятся у горы, на которой сидит Самый Бородатый, борода у него так велика, что покрывает половину горы.
          Самый Бородатый, конечно, понял, зачем к нему пришли люди. Но издалека он не разглядел, что один человек отличается от другого - у всех были разные прически, разные краски на лицах, разные украшения, даже походки и те были разные. Он этого не разглядел и крикнул так:
          - Пусть кто-нибудь из вас поднимется ко мне - я дам вам речь! - Да, Самый Бородатый подумал, что собравшиеся у подножия горы одинаковы, и речь им нужна одна на всех.
          Люди кинулись взбираться наверх все вместе: каждому показалось, что именно его зовет к себе Самый. Гора была и высока, и крута - и один за другим жаждущие скатывались вниз, а некоторые падали и разбивались насмерть. Только один человек, это был юноша нашего племени, смог добраться до самого верха.
          Он поднялся наверх, и Самый Бородатый сказал ему:
          - "Подставь мне правое ухо, юноша, а левое чем-нибудь заткни. Тебе нечем заткнуть ухо? Тогда на тебе банан (а боги предпочитают время от времени перехватить банан-другой) и воспользуйся им. А то все просыплется".
          Юноша повиновался. И тогда Самый Бородатый обеими руками стал насыпать в ухо нашего посланца слова - много-много слов. Их было как листьев на дереве, как иголок на сосне, как капель проливного дождя. И все они вошли в правое его ухо, и ни одно не выпало через левое, ибо оно было заткнуто бананом.
          Когда операция закончилась, Бородатый спросил у юноши, не стала ли слишком тяжелой от слов его голова, спустится ли он с горы самостоятельно и дойдет ли до дома. Тот ответил, - он уже мог говорить! - что слова невесомы, кроме некоторых, он еще не знает, каких именно, и что он, пожалуй, сам спустится с горы.
          Самый, во-первых, дал юноше имя - он назвал его Невмоготу, а во-вторых, вырвал несколько волосков из своей бороды, связал их, вручил один конец нашему посланцу, а другой накрутил на свой указательный палец. Так, по волоскам бороды бога юноша Невмоготу спустился с высокой горы.
          Когда он оказался внизу, разноцветная толпа окружила его, требуя, чтобы Получивший Речь У Самого Бородатого поделился ею со всеми. Но наш юноша, единственный, кто коснулся бороды бога, держал рот и оба уха заткнутыми (в правое он сунул палец). Он подумал, что только его племя достойно речи, данной ему Самым Бородатым.
          И Невмоготу поспешил отправиться домой, а все остальные последовали за ним.
          Скоро все наше племя владело речью, а другие племена, оставшиеся без языка, окружили наше селение и стали ждать, что, может статься, их тоже научат говорить.
          Самые нетерпеливые подкрадывались к нашим домам и пытались подслушать звуки, что доносились от нас, надеясь услышать человеческую речь и научиться ей.
          Однажды до них донесся храп спящего, они подумали, что это и есть человеческая речь, и сделали их нашего храпа свой язык.
          Другие услышали чей-то кашель и сделали из кашля свой язык
          Третьим человеской речью показалась брань двоих наших ссорящихся мужчин, и они сделали из брани свой язык.
          Для четвертых языком стал лепет нашего младенца.
          Пятые же подслушали бормотание человека, который наелся пьянящего корня, приняли бормотание за человеческий язык, и сделали из него свой язык.
          Вот как произошли все языки, на которых сейчас говорят люди, вот как вышло, что мы единственные, что получили язык от Самого Бородатого, понятно и дураку, что наша речь самая лучшая и что с нами нужно разговаривать только на ней. Это так же верно, как то, что меня зовут Взахлеб! Мне, между прочим, уже полчаса болтающем на вашем языке, похожем на квакание лягушек, придется потом целый день полоскать рот и выковыривать застрявшие между зубов ваши противные слова!
          - Мы сначала думали, что ты кривошеий, - отозвался на это Дум, - а теперь поняли, что ты боишься растерять слова, и поэтому держишь голову косо-криво, а левое ухо заткнул бананом. Все ваши делают так?
          - Конечно! - сердито ответил Взахлеб. - Зато все слова, что давным-давно дал нам Самый-Самый, в целости и сохранности. Мы и спим-то на левом ухе. А если кто потеряет банан, того мы слямбу катамбу нок!
          - Что все-таки означают эти слова?
          - Зажариваем до полной готовности!
          - Ну ладно, - сказал Дум, поднимаясь, - нам пора в дорогу. Спасибо тебе, - обратился он к Взахлебу, - за то что проводил нас. Мы пошли дальше. Привет! - Трое повернулись и зашагали по направлению к горе.
          - Горипас марако у-ва полима! - крикнул им на прощание Взахлеб и исчез за деревьями.
          - Что означают твои слова? - тоже крикнул Хоть-Куда.
          - Мы съедим вас на обратном пути! - донеслось из чащи Леса.
         

    САМАЯ УДИВИТЕЛЬНАЯ ВСТРЕЧА

         
          Путешествие продолжалось. Уже в который раз начинал ворчать и грозиться убить Дума Напролом, уже и Хоть-Куда почти соглашался с ним, желая вернуться домой. Но Дум всякий раз уговаривал их продолжить поход. Он говорил, что Край Земли то вон за тем Лесом, то вон за той горой, то вон за тем холмом. А за тем Лесом оказывался следующий Лес, а за горой еще одна гора, а холмов - тех вообще было не счесть.
          И неизвестно, сколько бы еще длилось их путешествие, если б в один прекрасный день Дум, Напролом и Хоть-Куда не повстречались... ну, об этом подробнее.
          Они подошли к неширокой речке с песчаным дном и увидели на другом берегу троих человек. Они были с копьями, а в руках двоих были... луки. Шесть человек настороженно уставились друг на друга, держа оружие наготове.
          Первым на этот раз решил поздороваться Напролом.
          - Эй, привет! - крикнул он.
          - Разве вы нас видите? - донеслось с той стороны.
          - Конечно! Всех троих!
          - Жаль! Выходит, вы знаете, какие мы?
          - Знаем! - ответил Хоть-Куда. - Обыкновенные!
          - Это мы-то? - Крики перелетали через речку, как камни. - Мы ужасно необыкновенные! Слушайте, какие мы. Мы быстрые, неуловимые, - чужаки говорили по очереди, - неожиданные, невидимые (на этот раз не получилось), мы сокрушаем все на своем пути, валим всех с ног, пускаем пыль в глаза - короче говоря, мы дети самого Ветра! А вы кто такие?
          - А мы, - взялся отвечать Напролом, - мы крепкие, как камень, непреклонные, как гора, такие же твердолобые (вот главное качество воина!), непоколебимые, непробиваемые и... - тут Напролом повернулся к Думу, потому что ему не хватило слов, чтобы утереть нос соперникам.
          - Огнеупорные, - подсказал тот.
          - Да, да! - снова крикнул Напролом. - Огнеупорные и водостойкие!
          - Короче говоря, - закончил за товарища Хоть-куда, - мы внуки самой Горы!
          На том берегу призадумались и начали о чем-то совещаться. И еще один вопрос перелетел через реку:
          - А знаете, как называются наши копья?
          - Как?
          - Вот это, - самый рослый из чужаков потряс копьем, - каждый, кто знает его, зовет "В-полете-не-знающее-пощады"!
          - А вот это, - поднял копье другой, - носит имя "Пронзающее-троих-с-одного-броска"!
          - А я свое назвал знаете как? - крикнул Напролом. - "Несущее-смерть-каждому-кто-шевельнется"!
          - А мое, - не отстал от него Хоть-Куда, - зовется скромно - "Бьющее-наповал"!
          На той стороне переговорили и сразу два голоса завопили:
          - Если наш Ветер наскочит на вашу Гору, она полетит вверх тормашками!
          - Нет на земле Ветра, - ответили тоже вдвоем Напролом и Хоть-Куда, - который хотя бы пошатнул нашу Гору! Все разбиваются об нее! И нет человека, что сравнялся бы с ее внуком!
          После всех этих слов полагалось бы начать драку, и быть бы кровопролитной схватке, если б молчавший до сих пор Дум не спросил:
          - Скажите лучше, куда вы идете?
          - Туда, - последовал немедленный ответ, - откуда вы пришли! А вы?
          - А мы туда, откуда пришли вы!
          - Зачем? - закричали все трое на той стороне.
          Ответил Дум:
          - Мы ищем Край Земли!
          - Край Земли? - переспросили чужаки. - На Восходе его нет!
          - Как нет? - озадачился Дум. - Должен быть! Мы идем к нему уже столько дней!
          - Нет его, нет! Может, он, наоборот, в вашей стороне?
          - В нашей его тоже нет. Мы идем в сторону Восхода уже семнадцатый день!
          - А-а, так вы умеете считать!
          - Научились по дороге.
          - Мы плывем к вам! - И трое чужеземцев, переложив оружие в левую руку, где переплыли, а где перешли речку.
          Первым из воды вышел тот, кто обходился без лука. Не без опаски оглядел он трех вооруженных людей, выжал из бороды воду и спросил:
          - Так вы умеете считать?
          - Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, - продолжил счет Дум.
          - Двадцать, двадцать один, двадцать два, - ответил на это чужак. - Меня раньше звали Наперекор, а сейчас - Взашей, и я тоже иду к Краю Земли. А это, - он показал на двоих своих товарищей, выходящих из воды, - Стремглав и Доупаду, мои провожатые. А вас как зовут?
          Дум назвал все троих и спросил в свою очередь:
          - Зачем вам Край Земли?
          - Вообще-то говоря, он мне не нужен, - ответил Взашей, кладя копье наземь. - Я к нему не стремился, но после подумал, чт о это должно быть интересно. Опять же Бездна...
          - Скажи теперь, - проговорил Дум, тепло разглядывая незнакомца, - скажи - за что послали тебя к Краю Земли? Что изобрел ты такого, что не понравилось вашему шаману?
          Взашей заморгал.
          - Откуда ты зна... - и вдруг просиял и... протянул Думу руку, словно был знаком с ним, с улыбкой и с рукопожатием давным-давно.
          Руки встретились, пальцы плотно обхватили друг дружку, оба улыбались совершенно одинаково.
          - Что я придумал, ты спрашиваешь? - говорил он, хлопая левой ладонью стиснувшие друг дружку руки. - Так, пару пустяков! Но их оказалось достаточно, чтобы послать меня познакомиться с Бездной. Сядем, - предложил он, - и поговорим. У нас обоих есть, кажется, что рассказать.
          Когда мы лепили горшки, - начал он, чуть они сели, - я додумался вылепить фигурку нашего колдуна Наобума. Вид у него уморительный, чудной, и лепить его не труднее, чем горшок: высоченная шапка, горб и тонкие кривые ноги.
          Я его вылепил, колдуна все узнали и зашумели, фигурка пошла по рукам. Когда она попала к Наобуму, он спросил, какого это жука я сделал?
          - Это он тебя изобразил, Наобум, - сказал вождь, который вышел на шум из своей пещеры. - Разве ты не узнаешь себя в этом жуке?
          Колдун позеленел от злости, и с той поры стал искать случая, как со мной поквитаться.
          Фигурку я вылепил осенью. А зимой я изобрел Карман, Суп, Ложку к Супу и Свист, который мог пригодиться племени во время охоты. Суп, кстати, спас от голодной смерти многих беззубых сынов Ветра. Каждую новинку Наобум встречал зубовным скрежетом, потому что сам придумать ничего, кроме свежих проклятий ослушникам, не мог.
          Весной же у него нашелся повод придраться ко мне Я взрыхлил лесной корягой участок ровной земли подальше от наших пещер и стал совать в нее съедобные зерна, сбереженные за зиму. Колдун выследил меня и налетел, когда я уже заканчивал работу.
          - "Так вот чем ты занимаешься, Наперекор! - заорал он. - Прячешь ото всех зерна! Хочешь съесть их сам, в то время, когда другие умирают с голоду!"
          - "Я их не прячу, Наобум, - сказал я, - я их сажаю."
          - "Нет, прячешь, прячешь, я видел! - К тому же не в одно место, а в разные. Ты так глуп, что даже не знаешь, как прятать! Хоть бы метки ставил! Ведь ты не найдешь после ни одного зернышка!"
          Тут я понял, что могу выгодно выиграть этот спор.
          - "А что если через некоторое время, Наобум, мы увидим их все?"
          - "У тебя ничего не получится! Ты зарыл на этом участке три или четыре горсти зерен!"
          - "Обещаю, Наобум, - все до единого!"
          - "Когда ты собираешься показать их мне?"
          Я посмотрел на землю, а потом на небо.
          - "Через два дождя."
          - "Хорошо, пусть будет так. Но если я не увижу зерен через два дождя, тебе будет так жарко, Наперекор, что ты будешь призывать третий дождь, но он не прольется!" - Как вы понимаете, Наобум обещал сжечь меня на Костре.
          На том мы и разошлись.
          А через два дождя на моем участке взошли все до единого зерна - показались зеленые ростки, и я позвал колдуна.
          - "Смотри, Наобум, - вот где они были спрятаны. К осени каждое даст по целой горсти зерна!"
          Колдун уставился на ростки. Их было много, не сосчитать. Морщины на его лбу задвигались, губы зашевелились.
          - "Вот что, Наперекор, - сказал он через какое-то время, - если ты посмеешь заявить, что это поле дело твоих рук, я найду способ извести тебя. Зерна посадил я - запомни это! Такое подвластно только моему уму, уму колдуна!"
          Я размышлял недолго.
          - "Хорошо, Наобум. Сажать зерна в землю придумал ты. У меня к тебе только одна просьба: покажи это поле всем и расскажи, что нужно делать, чтобы зерна хватило на зиму."
          - "Это уж не твоя забота, Наперекор! Иди и помни, что я тебе сказал!"
          А скоро вождь послал меня отыскать во что бы то ни стало Край Земли, идя в сторону Заката, и я понял, что без колдуна тут не обошлось. Задание я получил вот какое: посмотреть, что делается с Солнцем после того, как оно сваливается за Край, сколько потухших солнц там уже накопилось, и не грозит ли нам чем-нибудь эта свалка. Наверняка это путешествие придумал Наобум, на пакости он мастер. Мне дали новое, дорожное имя, Взашей и послали со мной двух провожатых - Стремглава и Доупаду... А вы, значит, - спросил рассказчик у всех троих, - вы тоже ищете Край Земли?
          - Да, - ответил Дум, - у нас примерно такая же история. - И рассказал, за что он был послан в дальний поход и на верную смерть.
          - За Улыбку? - удивился Взашей. - Нам знакомо одно племя, где улыбаются все от мала до велика, и ничего. Никто никого там не посылает за это на смерть.
          - А как насчет Улыбки в вашем племени? - спросил все тот же Дум.
          - У нас улыбаются только дети. Но их за это не корят, а только говорят, что это возрастное и что это пройдет само собой. Так оно и получается. Взрослым же улыбаться просто не приходит в голову.
          - Значит, и здесь вы похожи на нас, - вздохнул Дум.
          После этого речь зашла о тех, кого изгнанники встретили по дороге.
          Дум рассказал о людях-деревьях, человеке-тигре, о Лежебоках, о людях-воинах и об Отверженном Музыканте, благодаря которому они вооружились луком, о Чихастиках, что научили их считать...
          Взашей поудивлялся, но не сильно, и рассказал в свою очередь о не менее удивительных встречах.
          Они познакомились, например, с людьми-водой, детьми Вечной, Всесильной и Вездесущей воды. Люди этого племени были: кто - Речкой, кто - Водопадом, кто - Заводью, кто - Быстриной, кто - Омутом, кто - Плёсом, кто - Волной, кто - Рябью, кто - Струей, кто - Плеском... Потом еще были - Поток, Перекат... Кто была Ширь, кто Толщь, кто Глубь, кто Гладь. Одну девушку назвали Радугой. Другую - Росой. Кто был Прибой, кто - Водоворот. Кто - Болото, кто - Топь. Были и Дождь, и Ливень, и Ситничек, и Морось, и Туман. Даже Пар был. Была, конечно, и просто Капля. Были - Снег, Лед, Скользь. А еще - Изморозь, Иней, Снежинка... Детей в том племени называли Брызгами.
          Имя бога было - Потоп.
          Вождь и шаман были Озерами, один - большим, другой, понятно, - средним. Эти всё время лежали, раскинув руки. Кормились они рыбой, которую им приносили шустрые Ручейки. Вставали они, чтобы поразмяться, только по ночам, когда никто их не видел. Потому что, увидав Стоящее Озеро, не каждый бы остался в живых. Он бы умер от неожиданности.
          Люди-вода не ходили - текли, не бегали - неслись, не говорили - журчали, не ругались - грохотали, не плакали - заливались, не сердились - волновались (от них, должно быть, и пришло к нам это слово).
          Лентяев здесь называли Лужами, Полными Лягушек.
          Гостям люди-вода обрадовались и предложили им стать, как все, водой, точнее - Временными Обиталищами Вечной Воды.
          - "Ложитесь рядом с нами, - прожурчал вождь, - и ждите, когда вам в рот упадет что-нибудь с неба."
          Взашей нашелся что ответить. Он поблагодарил за оказанную честь и сказал, что они реки, впадающие в Море, и должны течь дальше.
          - "Осторожнее на поворотах", - пожелал им на прощание вождь.
          Еще они повстречали людей-аистов и людей-груш...
          - И все племена, которых вы видели, конечно, самые лучшие, самые великие? - вот каким неожиданным вопросом перебил Взашея Дум.
          - Ого-го! Оказывается, каждому племени нет равного на земле! Это хвастовство так мне надоело, что я, чуть поздоровавшись с чужаками, прошу их покороче рассказать, какие они великие, а после осторожно разузнаю, чего они на самом деле стоят: то есть что открыли, что изобрели. - Так интересно ответил Взашей, которого раньше звали Наперекором. - Люди-вода, к примеру, говорят, что сначала была вода, а потом уже все остальное. Люди-груши не перестают напоминать, что в отличие от других они живут между Небом и Землей и что полноценно созревает только тот, кто висит.
          - А люди-аисты, - поинтересовался Хоть-Куда, - что говорят эти?
          Напролом во время всей этой беседы сидел мрачный, лук лежал у него на коленях, воин трогал тетиву, та тихонько звенела и тогда он гримасничал, словно укололся невзначай.
          -У каждого племени, - продолжал Взашей, - есть История, которая произошла давным-давно, с нее-то и начинается жизнь племени. Эта История доказывает, во-первых, что данное племя - лучшее на всей Земле, а во-вторых, требует, чтобы оно следовало обычаям предков, какими бы нелепыми они не казались. Кто подвергнет сомнению хоть один обычай, тот отступник и того нужно утопить, повесить или...
          - Слямбу катамбу нок! - вдруг рявкнул Напролом и сильно дернул за тетиву.
          За разговорами шестеро и не заметили, как миновал полдень. Солнце покатилось, как с горы, к Заходу, у путешественников заурчало в животах. Все похватали копья и направились к реке.. И тут охотники показали, кто на что способен, чего стоят их хваленые копья. Рыба к этому времени со стремнины прибивалась к берегу, чтобы отдохнуть в прибрежной траве, здесь-то ее и встречали "В-полете-не-знающее-пощады", "Пронзающее-троих-с-одного-маху", "Бьющее-наповал" и "Несущее-смерть-каждому-кто-шевельнется". С десяток рыб билось на песке, а охотники все еще метали свои знаменитые копья, вскрикивая то радостно, то досадливо.
          Наконец Солнце нависло над далеким Лесом, нависло, словно раздумывая, стоит заночевать в нем или поискать другой.
          На берегу запылал Костер, шестеро людей обсело его. Рыба была уже почищена, выпотрошена, наколота на заостренные палки - и вот она оказалась над Костром, роняя в огонь розовые капли.
          Шесть пар глаз неотрывно смотрели на рыбу; все же кто-то оглянулся и увидел, что Солнце исчезло. От реки потянуло прохладой.
          Запах жарящейся рыбы, уносимый огнем вверх, был так силен, что на темное уже небо высыпали звезды, чтобы посмотреть на счастливцев, собирающихся полакомиться таким вкусным кушаньем - звезд становилось все больше.
          А наши путешественники уже уписывали рыбу, они ели так, что ни на какие разговоры не хватало времени.
          Тогда не было слов "обедать", "ужинать", тогда коль уж ели (особенно если было что), то и за обед, и за ужин. И все-таки произнесем одно из привычных нам слов. После плотного ужина внуки Горы и дети Ветра нашли еще силы подбросить в Костер сучьев, после чего развалились вокруг огня. Некоторое время все молчали. Кто ковырялся щепочкой во рту, кто зевал, кто укладывался поудобнее, готовясь ко сну.
          Сейчас трудно было отличить внуков Горы от детей Ветра - одинаково бородатые, одетые в короткие "летние" шкуры, сытые, не сторонящиеся друг друга, как было утром...
         
          БИТВА БОГОВ
         
          - А скажи мне, Взашей, скажи мне... Ответь вот на что... - Так неуверенно продолжил дневную беседу Дум. - Этот вопрос задала мне Дорога, Дорога и должна на него ответить.
          Люди, которых мы встречали в пути, более или менее одинаковые, одно племя отличается от другого только раскраской, чуть-чуть шкурами (на ком короче, на ком длиннее), повадками и, пожалуй, носами. А боги у всех - ну совершенно разные! Разные, и их не счесть. Тебе не кажется, что тут есть над чем поломать голову?
          - Поломать голову... - повторил Взашей. - Поломать голову... Ох! - вдруг хлопнул он себя по лбу (рисунок на стене в пещере как раз передает этот момент) - Чуть не забыл эту историю - а она стоит того, чтобы ее рассказать.
          Мы - дети Ветра, вы - внуки Горы (хотя Ветер, понятно, старше Горы...). Но оба бога, что и говорить, достойны поклонения. Поведаю вам, перед кем еще роют землю носом двуногие, я имею в виду не птиц, а людей.
          Я расскажу тебе о Битве Богов, которой мы трое - я, Стремглав и Доупаду - были свидетелями.
          Как-то, спускаясь с невысокого холма, поросшего деревьями и кустарниками, мы услышали внизу, в долине, шум. Мы, понятно, сначала пригнулись, потом присели, а после и вовсе поползли на четвереньках. Потому что в шуме узнали человеческую речь, а кроме того, поняли, что там, в долине, ссорятся. И не просто ссорятся, а вот-вот начнут драку.
          Слава Ветру, осыпающему семя на землю, трава здесь росла высокая, нас не было видно, а мы сквозь траву видели все. Внизу, друг против дружки, бесновались, грозя один другому копьями, два чуждых племени - это было понятно по разным прическам и по разным краскам на лицах, груди и руках. Впереди каждого племени стояло по два человека: один, с огромной дубиной в руках, был, конечно, вождь. Другой, увешанный всяческой дребеденью, ясно, шаман. И если вождь только скрежетал зубами, то шаман не закрывал рта. На лоб шамана справа была надвинута голова медведя, а высушенная шкура опускалась на спину, другой означил себя крутыми козлиными рогами. Так же были украшены многие воины с той и другой стороны.
          Я сказал, что шаманы не закрывали рта. Они, бранясь, потрясали, как и полагается, правой рукой, левой же каждый опирался на вырезанного из дерева истукана, один - на Медведя, противник - на Козла. Звери были насажены на колья, а те - воткнуты в землю. Это наверняка были боги племен, которых шаманы брали на все серьезные дела.
          Чтобы слышать, из-за чего ссорятся народы, мы подползли ближе.
          Шаманы спорили о том, чей бог лучше, чей сильнее, чей мудрее, чей вообще могущественнее.
          - "Твой Козел годится только на мясо!" - кричал шаман-Медведь.
          - "Черепами медведей, съеденных нами, у нас играют малые дети!" - отвечал ему шаман-Козел.
          - "Наш Медведь однажды взял да и поменял местами горы!" - не уступал противник.
          - "А зачем?" - был вопрос Козла.
          Соперник почесал медвежью голову между высохшими ушами.
          - "Нам ли, голокожим и голоухим, знать помыслы великих! - наконец нашел он ответ. Нашел, но добавил: - Горы для того и существуют, чтобы бог передвигал их с места на место, показывая свое могущество!"
          - "Тогда узнай, что сделал однажды наш Круторогий. Он как-то встретил на уступе горы медведя (тот, видимо, собирался как раз передвинуть ее куда-то), Медведь зарычал было на него, но Козел так наподдал ему рогами, что косолапый покатился в пропасть, как какой-нибудь завалящий камешек."
          Шаманьи оскорбительные слова вызывали яростные вскрики в обеих враждебных толпах. И вот уже вожди взметнули тяжелые дубины. И вот уже полетели в обе стороны первые камни и комья земли. Сейчас, вслед за ними, устремятся и копья, и начнется кровавая драка.
          - "Послушай-ка, собрат, - вдруг сменил тон шаман-Козел, - Солнце переместится по небу всего на два пальца, а наши племена уже недосчитаются из-за сегодняшней свары многих воинов. А они ведь еще и охотники, не правда ли? Кто тогда будет кормить племя, кто побеспокоится о женщинах и детях? И кто принесет тебе кусок жирного мяса? Да, тебе, медвежьеголовому?.."
          Шаман-противник снова почесал медведя на своей голове.
          - "Пожалуй что так, - нехотя согласился он, - они еще и охотники... И что ты предлагаешь?"
          - "Твой Короткоухий разве ничего тебе не подсказал? - съязвил по инерции шаман-Козел. - А вот мой Круторогий нашептал мне кое-что".
          - "Что он мог тебе нашептать! Когда у кого-то недостает силы, он пускается на хитрость".
          - "Сейчас ты оценишь его слова. Он предложил помериться силой иначе".
          - "Неужели нам с тобой?!" - испугался противник.
          - "Да нет же! Он предложил столкнуться им самим - Козлу и Медведю".
          - "Как это? Они ведь..." - шаман постучал костяшками пальцев по голове своего идола.
          - "Да очень просто! Лоб в лоб! Чей крепче, тот и настоящий бог, а не чучело, не подделка."
          Воины за спинами обоих шаманов продолжали взмахивать копьями. Они успели разгорячиться, остановиться им теперь было трудно.
          - "Лоб в лоб, - повторил медвежий колдун. - Они сами, что ли, брякнутся?"
          - "Экий ты бестолковый! Мы с тобой возьмем их за колья и шмякнем хорошенько друг об дружку. Чей бог уцелеет, того и победа. Это, по-моему, лучше, чем разбивать головы охотников".
          - "А если грянет Гром? - опять озадачился шаман-Медведь. - А если в меня ударит Молния? Ясно, что в меня, ведь, кроме Медведя, других богов нет. Но она и тебя может зацепить, богохульник ты этакий!"
          - "Кто только что распинался, что Медведь сдвигает горы? Что ему в таком случае - прости меня, о Рогатый! - какой-то Козел? Гром не грянет, не беспокойся. Ну? Ты что-то медлишь с ответами, тугодум!"
          Оба вождя, дожидаясь, когда кончится шаманья перебранка (без них не начиналась в то время ни одна война), сверлили друг друга глазами, а дубины их подрагивали в напряженных руках. Колдуны должны были перейти на визг, только тогда взметнутся для удара дубины.
          - "Мой бог крепче твоего, - на всякий случай повторил шаман-Медведь. - Твой Козел развалится на куски, стоит Медведю его коснуться..." - Он все еще надеялся избежать опасной со всех точек зрения стычки богов.
          - "Ты топчешься на месте, как медведь, который не может достать лапами пчелиного дупла. Ближе к делу, собрат! А то наши воины решат его за нас".
          После этих слов шаману-Медведю ничего не оставалось, как взяться за своего истукана. Правда, вытаскивая кол из земли, он с опаской глянул на небо - не сгущаются ли там тучи. Воины за его спиной смолкли, не зная еще, что за этим последует.
          И вот противники, подняв над головами деревянных богов, стали сближаться. Остановились, потоптались, примериваясь для удара, размахнулись и - трах! Два истукана сшиблись и отскочили друг от друга.
          Воины обоих племен сначала присели, накрыв головы руками, а потом легли, уткнувшись носами в землю. Стоять остались только вожди, но те от увиденного остолбенели.
          Еще раз - бац!!
          Надо вам сказать, - признался Взашей, - что и мы, дети самого Ветра, струхнули и вжали головы в плечи. Свой бог или чужой - кто их знает, на что они способны, когда их так вот, напрямую, сталкивают лбами!
          - "Бух!!!" - Тут раздался еще и треск, и оба колдуна осмотрели своих зверей. Трещин не нашли и снова размахнулись.
          - "Трах-тарарах!" - Козел развалился пополам, один рог в одну сторону, другой в другую. Его шаман растерянно смотрел на обломки бога у своих ног.
          А шаман-Медведь размахнулся снова. Зачем?..
          - "Бряк!" - и медведь-истукан опустился на голову соперника. Колдун взмахнул руками и упал замертво.
          - "Так кто из нас двоих тугодум? - громыхнул шаман-победитель. - Не тот ли, что лежит передо мной с расколотой головой? Его так называемый бог оказался обыкновенной деревяшкой, годной только для Костра! То ли дело наш! Наш сдвигает горы, а такая потасовка, как эта, для него пустяк".
          Воины его племени начали вставать один за другим, вслед за ними стали боязливо подниматься и люди племени Козла.
          - "А вы как лежали, так и лежите! - прикрикнул на них победитель. - Они еще смеют стоять на двух ногах, как мы, ради которых только и восходит Солнце! Нет уж! Теперь вы не подниметесь с четверенек, а то и вечно будете ползать, как змеи!"
          Шаман чем дальше говорил, тем больше распалялся.
          - "Смотрите-ка на них! - кричал он. - Вот что значит заблуждаться! Этак можно взять любую корягу в Лесу и валиться перед нею на брюхо, воображая, что это бог. А ну снимите с голов эти дурацкие рога! Вашего бога больше нет, а вернее, его и не было. Теперь вы все будете поклоняться Настоящему, нашему Медведю, великому и несокрушимому...
          И вот еще что, - обратился он к тем, кто окружал его - двум вождям и обоим племенам, одно из которых стояло, а другое лежало, - в честь этой победы повелеваю, - он все же покосился на своего вождя, но тот так и не отошел от потрясения при виде Битвы Богов, - повелеваю: вытесать нашего Медведя из камня, чтобы и Время было подвластно ему!"
          - Сквозняк тебя прохвати! - неожиданно рассердился Доупаду. - Так много слов я еще ни разу не слушал! Мне бы хватило их на всю зиму.
          Стремглав высказался длиннее:
          - Жаль, что я не умею запоминать, - пробурчал он, зевая. - А то дома я пересказал бы эту Взашееву историю нашему шаману. И добавил бы, что он ее повторяет каждому встречному-поперечному. Видно, она ему очень нравится. Знаете, что бы сделал с Взашеем Наобум?
          - Знаю, - отозвался Взашей, - он наконец-то спалил бы меня на Костре.
          - И поделом, - заключил Доупаду и тут же повалился спать.
          - А знаешь, это идея, - проговорил, глядя на пляшущий огонь, Дум - лоб его был так наморщен (может быть, впервые в жизни) так, словно по нему, как по воде, пробежала рябь, - идея: дать... богам... самим... разобраться... кто... из... них... главнее... - Слова были одно нерешительнее другого. - А... не... поручать... разборки... людям... Но ведь... тех-то богов... что сшиблись... лбами... сделали сами люди! Вот они и... расплачиваются... драками... за то, что... вытесали... в свое время... бога...
          Дум вздохнул, будто сбросил с плеч тяжелую ношу, и лоб его разгладился.
          - И вообще, я думаю, - тут Думов голос стал увереннее, - что время деревянных богов, раз ими стали драться, прошло! Наступает время каменных. Как наша Гора.
          Какое-то время Взашей смотрел на Дума с недоумением, хлопая глазами.
          - Что-то я вдруг перестал тебя понимать. - Он потряс головой. И возразил последним словам: - А как же тогда наш Ветер? - Лоб его, тоже было наморщенный, в этот момент тоже разгладился. - На счету Ветра, между прочим, не одна сваленная Гора!
          - Ветер! - не остался в долгу Дум, чей лоб теперь разгладился, словно ряби и не бывало. - А как, скажи, вытесать из него бога?
          - Гора стоит на месте, - ответил Взашей, - а Ветер сегодня здесь, а завтра там. Другими словами, ваша Гора только для вас, а Ветер - он для всех! Ну, что ты на это скажешь?
          - Нашу Гору видно отовсюду...
          - Что-то ее не видать с этого места. А наш Ветер - вот он! Смотри, как он мотает из стороны в сторону пламя!...
          Не будем забывать, что в тот вечер у Костра сидели-спорили первобытные люди. Они так многого еще не знали и не умели, что не стоит и перечислять. Ведь даже Рукопожатие и Улыбку тогда только-только начали осваивать... Ну так вот, Дум и Взашей, первобытные, повторим, люди, как завели в тот вечер спор, так и не смогли ни о чем договориться, ни на чем остановиться - не смогли прийти к единому выводу до самого утра.
          Уж мы-то на их месте еще до краешка Солнца на чем-нибудь да примирились!
          Уж мы-то, конечно, пришли бы к какому-то соглашению!.
          Договорились бы, это точно!
          Кто-то думает иначе?
          А?...
         

    ВДВОЕМ ПРИДУМЫВАТЬ ЛЕГЧЕ

         
          Как спали и как просыпались первобытные люди?
          Спали они тревожно, и на это были причины. Первая: наши далекие предки очень часто укладывались натощак. А что оставалось давним жителям пещер, если:
          хлеб они еще не сеяли,
          огородов не сажали,
          коров не доили,
          овец не пасли,
          свиней, гусей и кур не заводили,
          а птичьи яйца собирали только когда случайно находили их в гнезде.
          Да и запасать свежие продукты тогдашний человек еще не умел: в пещерах ни погребных ледников, ни, понятно, холодильников не было.
          Соль, правда, в то время уже открыли, но еще никто не догадался засаливать ни мясо, ни овощи.
          Овощи, кстати, только-только начали распознавать среди трав и корешков. Ученые до сих пор спорят, какой овощ был отведан пещерным человеком первым: картошка, морковь, брюква, репа или капуста. Про чеснок, горчицу, хрен и черный перец известно: они были последними.
          Человеку нужно было 30 тысяч лет учиться, соображать, понимать, постигать, усекать, кумекать, догадываться, открывать, выдумывать, изобретать - чтобы владеть всем, чем владеем мы, чтобы знать все, что знаем мы, чтобы уметь делать то, что мы умеем, - мы, такие бедняки и неумехи, по мнению тех, кто будет жить через 30 тысяч лет после нас.
          Первобытный человек добывал пищу охотой. Но охота не всегда удавалась, потому-то и ложились спать стар и млад чаще голодными, чем сытыми. А на голодный желудок какой сон! И понятно, что снилось жителю пещер, - охота. Вот охотники выслеживают зверя, вот окружают, вот нападают, вот убегают, если зверь обороняется... Это и есть вторая причина, почему спали тогда ворочаясь, дергаясь, суча ногами и так вскрикивая, что срывались с высоких "потолков" пещеры летучие мыши и ошалело метались в темноте.
          Есть и третья причина беспокойного сна первобытного человека. Если охота получалась (загоняли, предположим, мамонта), все ели доотвала. И от перееда - он, скажем честно, бывает не в радость - сон тоже нарушался: племя ночью опять-таки ворочалось, вздыхало, стонало, и храпело так, что с "потолка" срывались сталактиты, грохались оземь и, случалось, попадали в человека.
          Оттого что в пещере спали вповалку, просыпались все одновременно. Один поднимался, задевал другого, тот - третьего, ну и так далее... Продирали глаза наши предки - и давай зевать, кашлять, сопеть, чихать, перхать, сморкаться (в пещере было холодно, сыро и промозгло), давай ни с того, ни с сего гаркать, хекать, прочищать горло, рычать, ворчать, брюзжать, охать, ахать и ухать - будто не спали они только что, а покончили с каким-то трудным делом.
          Но то в пещере...
          А наши знакомые, шесть, напомним, человек, спали под открытым небом или, как скажут гораздо позже, под пологом ночи. Они лежали на постелях из веток кустарника, росшего на берегах реки, одеялами им служили те же ветки. Нам в таких постелях было бы и жестко и холодно, но Дум, Хоть-Куда, Напролом, Взашей, Стремглав и Доупаду на неудобства не обращали внимания, они были для них привычны.
          Хотя вечером шестеро поужинали, но все равно им снилась охота. А может, и Битва Богов, о которой было рассказано на ночь глядя. Только истуканы взметывались не над головами шаманов, а над ихними - и путешественники закрывали во сне головы руками, а ноги их подергивались.
          Дум и Взашей легли спать позже всех, но проснулись, чуть Солнце задело их лица. Обоим не давала покоя какая-то недодуманная мысль. Они вчера чего-то недоговорили, как это бывает и у современных нам людей, у приятелей, уточним, долго не видевшихся. У приятелей, уточним еще, которым всегда есть что сказать друг другу.
          Дум и Взашей проснулись и еще лежа заговорили (разбудив при этом остальных четверых).
          Вчерашний спор они продолжать не стали, а потолковали о том, что путешествовать очень полезно: в дороге всегда чему-нибудь да научишься, узнаешь что-то новенькое.
          Согласились и с тем, что теперь, когда они увидели столько интересного и полезного, погибать в Бездне глупо: нужно во что бы то ни стало вернуться к своим и рассказать им обо всем.
          Но что они скажут обоим вождям и обоим шаманам о Крае Земли? Их посылали к нему, а они не дошли! Как бы их не послали к Краю снова!
          - Знаешь, что я подумал о Крае Земли? - Взашей тут сел. - Сколько мы прошли, сколько прошагали, сколько пробежали, а Закатное Солнце не стало НИ БОЛЬШЕ, как полагается, когда приближаешься к чему-то, НИ ГОРЯЧЕЙ! Другими словами, мы к нему НЕ ПРИБЛИЗИЛИСЬ! Где же тогда Край, за который оно сваливается каждый вечер?! Выходит, мы не приблизились к нему? То ли Края у Земли нет, то ли он так далек, что до него не дойти.
          Дум тоже сел и почесал голову. И вот что он сказал:
          - Если, как ты говоришь, у Земли нет Края, то либо она бесконечна - а бесконечной она быть не может, потому что Солнце куда-то каждый вечер заходит и откуда-то каждый вечер встает. Либо...
          - Ну-ка, ну-ка! - подбодрил его Взашей.
          - ...либо она КРУГЛАЯ, как глиняный шар, который дают играть детям! Ведь только у шара нет края, КАК ЕГО НИ КРУТИ!
          Взашей принял эту мысль не сразу - слишком она была неожиданной.
          - У шара нет края, ты прав, - забормотал он. - И Солнце может спрятаться за ним, как, скажем, за Лесом... Но ответь мне, Дум, почему мы с этого шара не сваливаемся, не катимся по нем кубарем?
          - Наверное, потому, что находимся на самой его верхушке, - был ответ Дума.
          - А кто же живет ниже?
          - Должно быть, - предположил Дум, - всякие многоногие звери, вроде жуков, пауков, муравьев и прочих, только большие. Ты ведь видел, как легко бегают козявки по стенам пещеры и даже по потолку.
          - Едва ли стоит спускаться к ним!.. Что ж, покажем нашим колдунам по глиняному шару и предложим поискать на нем край. Загадаем им загадку - пусть поломают голову!
          У затухшего Костра замолчали; четверо охотников метали на берегу реки копья в воду, вскрикивая то радостно, то досадливо.
          - А знаешь, Дум, - продолжил разговор Взашей, - я ведь тоже кое-что открыл по дороге.
          - Что?
          - Сейчас скажу. Вернее, покажу. Ляг наземь, Дум. Нет, не на живот, а на спину. Теперь посмотри на небо. Что ты видишь?
          - Птицу.
          - А еще выше?
          - Облако. Белое облако.
          - А еще? - не отставал Взашей.
          - Дальше ничего нет. Только голубизна. Прозрачная голубизна.
          - Это Бездна, Дум, Бездна!.. А вспомни-ка еще и ночное небо! Вспомни его черноту. Это и есть Бездна! Оказывается, к ней не надо далеко ходить. И Бездна, оказывается, не под нами, а над нами! В Бездну можно заглянуть каждый день, стоит только захотеть. Вот она, Бездна, Дум! Вот она! Та самая, в которой мы должны были сгинуть! У тебя не кружится голова?
          - Немного...
          К этому времени к Думу и Взашею подошли охотники и услышали последние слова. Подняли к небу глаза.
          - Какая же это Бездна? - сказал Напролом. - В нее нельзя никого столкнуть.
          - Обыкновенное голубое небо, - поддержал его Хоть-Куда.
          - Совсем не страшное, - добавил Стремглав.
          - Если долго смотреть, - возразил Доупаду, - то, пожалуй, Бездна. Только долго-долго...
          - Интересно: чтобы очутиться в этой Бездне, нужно не упасть в нее, а взлететь... - проронил Дум.
          - Взлететь в Бездну? - переспросил Взашей. - Только от этих слов у меня закружилась голова!
         -- Жаль, что здесь нет нашего Шито-Крыто, - подвел итог разговору Напролом. - Уж он-то помог бы тебе, Дум, взлететь в Бездну!
         
         
         

    ТАЙНА КОСТРА

          Как нашим путешественникам, как, наверно, художнику, что 30 тысяч лет назад рисовал на стене при свете факела, так и мне, списавшему эту историю со стены, не хотелось заканчивать удивительную Встречу.
          Было, было о чем поговорить воинам и охотникам, было чем поделиться, сидя на горячем песке на берегу реки! Во-первых, все похвастались для начала воинскими подвигами. Тут каждому не было равных. Каждый убил по крайней мере по целому племени чужаков - соратникам даже по одному не досталось.
          В доказательство своей силы воины поборолись. Доупаду победил Хоть-Кудая, а Напролом - Стремглава (Дум и Взашей судили схватки). Потом стали бороться Напролом и Стремглав, но у них вышла ничья. Противники условились побороться позже, и Хоть-Куда предложил покидать камни - кто дальше. Камни бросали в реку. Самый дальний всплеск назвал победителя - это был Стремглав. Он как-то необычно замахивался, сильно отводил руку назад, да еще и разбегался перед броском. Ему сказали, что он мечет не по правилам, но Стремглав ответил, что в бою правил нет, на то он и бой.
          Потом пришел черед охотничьим рассказам. Этим не было бы конца, если б Напролом не вспомнил о луке. Охотники, чуть услыхав о луке, тут же решили посостязаться в стрельбе. А заодно посмотреть, у кого какой лук, кто как его держит, у кого какие стрелы и наконечники, кто как целится, кто в конце концов метче. Короче говоря, происходил Обмен Опытом, без которого нельзя.
          На берегу нашли какой-то большой, желтый, круглый, незнакомый плод (может быть, это была Первая Тыква), отметили от него двадцать пять Напроломовых шагов (считал Стремглав) и стали поочередно пускать стрелы в цель.
          Чаще попадали в цель Стремглав и Доупаду - они были знакомы с луком давно, а стрелы Напролома и Хоть-Кудая зарывались в песок далеко от желтого плода.
          Дети Ветра кое-что посоветовали им, показали, как лучше целиться, и наконец одна стрела - Напролома, конечно - воткнулась в плод. То-то было радости, то-то было прыжков и похвальбы, что уж теперь-то ни одна стрела не пролетит мимо цели, ни один зверь не уйдет от охотника!
          В разбитом стрелами желтом плоде обнаружились белые плоские семена, и Дум и Взашей набрали их по целой горсти, чтобы посадить дома - а вдруг случайная эта мишень окажется съедобной? Напролом идею одобрил - ему будет во что стрелять дома, не разбивая каждый раз наконечник стрелы.
          Так прошел второй день Встречи. Вечером снова разожгли Костер.
          Разожгли, пожарили, не переставая переговариваться, рыбу, которой было много в первобытной реке, поели... Снова набросали в Костер сучьев и сухих коряг, принесенных течением издалека и выброшенных на берег, и уставились на огонь...
          Дум и Взашей сидели рядом.
          - Завтра нам расставаться... - проронил Взашей.
          - Да, - был ответ Дума. - Повернем, стало быть, домой.
          - Куда же еще...
          - Все кажется, чего-то недоговорили...
          - Мне тоже...
          Костер потрескивал, пламя жадно глодало сучья и ухватывало коряги, искры уносились вверх и смешивались там со звездами.
          - Ох! - встрепенулся Дум. - Вот что я еще хотел сказать тебе! Так и вертелось на языке, да никак не выговаривалось.
          - Что же?
          - Мне вдруг подумалось, как-то, знаешь, невзначай...
          - Ну что же, что же?!
          - Мне все же думается, что, - перешел на шепот Дум, - думается, что мы такие же внуки Горы, как вы - дети Ветра! И что люди-деревья такие же деревья, как люди-тигры - тигры. Мне сдается, Взашей, что все мы дети людей и внуки людей.
          - Такое может прийти в голову только в дороге, - тоже перешел на шепот Взашей, - дома такое не высидишь. Но за это открытие твой Шито-Крыто не погладит тебя по головке. Да и мой взбеленится. Их ведь и кормят только за то, что они доказывают обратное.
          - Я кое-что слышал, - донесся до них полусонный голос Доупаду, и Дум и Взашей замерли. - Но ничего не запомнил. Кроме того, что Думов шаман за что-то погладит его по головке. И зря. Я бы свернул ему шею.
          Костер приумолк, теперь он будто покряхтывал, тоже собираясь уснуть, ворочаясь с боку на бок.
          - Дети людей и внуки людей... - повторил Взашей. - А хочешь знать, что скажут на это твой шаман и мой колдун, расскажи мы им обо всем, что увидели и сообщи мы им свои невзначаи? - Он оглянулся на охотников, которые если еще и таращились на огонь, то уже сонными глазами, а двое уже укладывались спать - Вот послушай...
          Взашей воздел руки, потряс ими и зашипел, как змея, корча рожи, словно наступил босой ногой на уголек:
          - "Дети людей и внуки людей - вот где ересь так ересь! Что за причуда! Такое нельзя себе представить! Эти существа, эти, скажем точнее, выродки не будут знать, как себя вести! Ежели ты дерево, тебе легко: известно, что ты должно делать - расти, терпеть, помалкивать. Ежели тигр, еще легче - рычи на весь мир, царапайся, перегрызай горло каждому встречному. Ежели вода - теки, журчи, капай, лейся. Зимой ты - снег, летом - дождь, осенью - слякоть. Ежели ты груша - виси, зрей, пока не брякнешься оземь. А главное - не признавай за себе подобных никого вокруг! Относись к любым чужакам, как бы они ни походили на тебя внешне, как к кровным врагам! Если же ты не съешь или хотя бы не укусишь чужеземца, тебя съедят свои же - за предательство и измену!"
          Взашей еще погримасничал и продолжил:
          - "Не дерево, не тигр, не вода, не груша - разрази меня Гром, это что-то новенькое! Испепели меня Молния - я не ведаю, что это такое! Еще никто на земле не говорил, как вести себя по-человечески!"*
          Взашей помолчал, глядя на огонь.
          - Нет, Дум, - сказал он уже своим голосом, - ты, по-моему, должен держать язык за зубами и помалкивать об этом своем открытии. Невзначай - это с каждым бывает. Этому изобретению еще не пришло время. Первобытные сойдут с ума, если сказать им, что они только люди и никто больше. Это все равно, что отнять у них шкуры перед наступлением холодов. А если сообщить им, что живут не на плоской, удобной для ходьбы земле, а на шаре, у всех закружится голова и все будут ходить растопырив руки, чтобы не упасть ненароком.
          Кое-какие открытия, Дум, надо держать при себе, если хочешь остаться в живых, - я это давно понял.
          Костер запоздало выстрелил в говоруна угольком, тот стряхнул его с колен.
          - Дети и внуки людей... - повторил в который раз он. - Может быть, это и так, но каково это слышать мне, привыкшему считать себя сыном Ветра!
          Неизвестно, что случилось, да, наверно, ничего особенного и не случилось - ничего заметного для глаза или слуха, но только оба человека вдруг замолчали, не отрывая взглядов от огня, словно он велел им: а теперь смотрите, слушайте... Была уже огромная, на полмира, черная и зябкая ночь вокруг, ночь-страна, до чьих границ шагать-не дошагать, было над ними неизмеримо и страшно глубокое небо, небо звезд, но был рядом и Огонь, начало всех начал, Огонь, к которому они жались, чье бормотание слушали, пытаясь перевести на человеческий язык трудную и быструю его речь. В Костре, горя, спешили выговориться деревья, открывая, должно быть, какую-то тайну, тайну тайн, известную только им...
          Наутро внуки Горы и дети Ветра прощались. Они должны были идти в противоположных направлениях - одни к Заходу Солнца, другие к Восходу. Все уже понимали, что путешествие к Краю Земли подошло к концу.
          Шестеро разделили оставшуюся с вечера жареную рыбу, забросили на плечи сумки и мешки и - протянули друг другу руки, чтобы пожать. Прощались Напролом и Стремглав, Хоть-Куда и Доупаду. Дум и Взашей долго не отпускали руки.
          - Знаешь, - сказал последний, - я, кажется, верну себе прежнее имя, Наперекор: мой колдун уже не кажется мне таким страшным, как раньше.
          - А мне - мой шаман, - ответил Дум. - Когда мы встретимся, я спрошу у него при всех, есть ли у шара край? Он, конечно, ответит, что должен быть. Тогда я протяну ему глиняный шарик и попрошу отыскать край. Вот уж он будет вертеть его так и этак!..
          - Жаль, что мы больше не увидимся, - сказал Наперекор, - ведь теперь нас некуда посылать.
         
         
          *Напомним, что до Десяти Заповедей было еще около 30 тысяч лет.
         
          - Жаль, - согласился Дум. - Но если Земля круглая, как шар, они могут послать нас обойти ее!
          - В самом деле.
          - Тогда, может, еще увидимся?
          - Может быть!
          Дети Ветра перешли-переплыли речку, те и другие постояли на противоположных берегах, махая друг другу руками, потом повернулись и пошли.
          Конечно, они много раз оглядывались.
         

    ДОМОЙ! ДОМОЙ! ДОМОЙ!

         
          Хорошо было возвращаться домой! Все разговоры сейчас были о доме. Слово ДОМ звучало чуть ли не каждом шагу. Вспоминались родные и друзья - что-то они сейчас поделывают? Все ли живы? Вспоминались пещеры - всё ли такие же? А вдруг, волею Тарарама, в них что-то переменилось? Говорили о том, что как только они придут, отправятся вместе с охотниками племени на охоту и покажут, на что способен лук. А сколько интересного они расскажут! Их рассказов хватит на много-много вечеров - ведь некоторые можно будет повторять и повторять! Да, наверняка кто-то попросит рассказать еще раз про Чихастиков, например, или про Лежебок. Это ж надо - до чего они смешные!
          Дум поддерживал разговор, но часто замолкал. Он не знал, как встретят его Вождь и Шаман и думал, наверно, о том, что скажет им, как объяснит свое возвращение. Он был послан на смерть, а явится живехонек! Не убьют ли его дома?
          Путники сейчас больше всего боялись заблудиться, и шли по своим следам, от кострища к кострищу, а если не находили их, старались вспомнить местность, по которой проходили несколько дней назад, холмы, деревья, камни...
          Они часто останавливались, спорили насчет направления, но Солнце, ежедневно катящееся к Заходу, помогало им выбрать путь, и так или иначе путешественники приближались... нет, нет, не к своему дому, а пока что к племени Получивших-Язык-От-Самого-Бородатого.
          Чем ближе они подходили к их селению, тем становились осторожнее, осмотрительнее - никому не хотелось оказаться над огнем Костра.
          Воин Напролом шел неслышными шагами впереди; лук он передал Хоть-Кудаю, а сам держал наготове верное копье...
         

    ЗАКОЛДОВАННЫЙ КОСТЕР

         
          Небольшую гору они обошли, как и прежде, стороной и оказались в том Лесу, где распрощались с зловредным Взахлебом, пообещавшим на прощание, что их съедят на обратном пути. Лес они пересекли за короткое время.
          Вот и долина открылась, зеленая, мирная... Ударил по земле задними лапами заяц, нырнул в высокую траву и исчез, как лягушка в воде. Больше никого - тишина, ветерок гуляет по верхушкам трав. Напролом, оглядевшись, подозвал к себе остальных - двое подбежали. Воин показал им на что-то впереди. Ага, борозда. Граница. Им предстоит перейти ее...
          - Слямбу катамбу нок! - вдруг вспомнил Хоть-Куда.
          - Чш-ш! - пригрозил ему Напролом. - Захотелось на Костер?
          Скоро они, по сигналу воина, передвигались по долине. Где перебегали, где замирали, присев за кустами, где шли пригнувшись. Боязливо огибали, страшась неожиданной встречи, невысокие холмы.
          Путешественники то и дело слышали далекие голоса женщин, детские выкрики, звуки какой-то дудки.
          Пройдена половина чужой территории, теперь нужно пересечь луг с качающейся под ветром травой, за ним начинается частый кустарник. Решили перебежать - не терпелось освободиться от гнета опасности.
          Помчались все трое - по-прежнему пригибаясь, раздвигая густую траву где руками, а где ныряя в нее с головой, закрыв глаза...
          И так же вслепую все трое ухнули в глубокую яму, наверняка ловушку, какие роют для мамонтов, - сильно ударились о дно, кто рукой, кто боком, а кто и головой. Вскочили - а над ними уже бесновались и орали раскрашенные, как для войны, кривошеие.
          Обрадованные добычей, те плясали над ними долго, наслаждались беспомощностью пленников, своей хитростью и удачей.
          Среди размалеванных рож путешественники увидели и Взахлеба, беснующегося пуще других. Он позволил себе несколько слов на их языке:
          - Попались, бродяги! Я вам говорил, что мы еще встретимся! Уж теперь-то мы вас слямбу катамбу нок!
          - Слямбу катамбу нок! - подхватили все, кто скакал на краю ямы. - Слямбу катамбу нок!
          Пленников вытащили, связали им руки за спиной и повели, подкалывая копьями, в рощу справа от долины, где виднелись там и сям острокрышие жилища кровожадного племени.
          Услыхав радостные вопли своих охотников, здесь уже готовили Костер: первое, что увидели Дум, Напролом и Хоть-Куда, ступив в селение, это гору сучьев на середине площадки, окруженной хижинами. Хижины были сделаны из толстых веток деревьев и кое-как замазаны глиной.
          Люди племени Получивших-Язык-От-Самого-Бородатого - мужчины и женщины, дети и даже старики, уже дружно отплясывали вокруг будущего Костра, предвкушая и прекрасное зрелище и... вкусный обед из трех молодых чужаков. Пляша, они взбрасывали ноги чуть не до головы и не забывали придерживать банан в правом ухе.
          Вождь кривошеих ожидал их здесь же - он сидел перед самой высокой и богатой хижиной, его обступали женщины, видимо, жены.
          - Хо-хо-хо-о-о! - проревел он, когда трое пойманных оказались перед ним. Вождь пришел в такое хорошее настроение, что заговорил на их языке. - Не один, не два, а сразу три молодых бычка! А ну развяжите им руки. Добро пожаловать на наш огонек! Обещаю, вам не придется жаловаться, что мы пожалели для вас дров! Да, скажете вы после, насчет дров у них было все в порядке!
          - Где скажем? - спросил Дум.
          - Наверху, понятно! Там, куда вы подниметесь вместе с дымом. А вон несут еще топливо. Бедные носильщики, да они все в поту! Теперь видите, на что мы способны ради гостей?
          Толпа, глазевшая на пленников, от нетерпения вскрикивала.
          - Бедняга Взахлеб рассказал мне, как жестоко и подло вы его обманули несколько дней назад, и я распорядился выкопать яму-ловушку на вашем пути. Вот вы в нее и попали. Ну а теперь пора зажигать огонь.
          Дум поднял руку.
          - Постой, предводитель славного племени. Полчаса назад мы так напились воды в роднике под горой, так наполнили животы, что, наверно, плохо будем жариться-коптиться. А если и будем поспевать, то уж точно лопнем и всех вокруг ошпарим. - Дум как мог оттягивал время гибели.
          Вождь кивнул.
          - Хорошо, что ты нас предупредил. Я прикажу своим людям, чтобы они танцевали в ожидании пиршества подальше от Костра. Приятно, когда попадаются благожелательные чужеземцы.
          Тем временем гору сучьев обкладывали по подножию сухой травой. Возле нее суетился, подтыкая траву, старик в длинной вытертой шкуре, с тонкими, как сучья, ногами. Он то и дело оборачивался к Вождю и пленникам и показывал в страшной улыбке однозубый рот и стучал друг об дружку двумя кремнями, высекая искры. При этом он тоже приплясывал. Верно, это был шаман, которому доверялось развести огонь. Он только и ждал сигнала Вождя.
          А племя уже начало торжественный танец вокруг горы сучьев.
          Вождь в предвкушении зрелища и обеда добрел на глазах.
          - Мы бы не тащили вас на Костер, если б не наш Обычай, - откровенничал он напоследок. - Может быть, вы не такие уж плохие ребята и многое могли бы нам рассказать. Но - нельзя! Обычай сильнее наших чувств. Он говорит: увидел чужака - волоки его на Костер! Это завет предков. В частности, юноши по имени Невмоготу, Первым-Получившего-Язык. Ведь когда он взбирался впереди всех на гору к Самому Бородатому, чужаки хватали его за ноги и тянули вниз. Они хотели его опередить и первыми завладеть языком! Хорошо, что он умел отбиваться. "Подождите, говорил он про себя, я с вами еще посчитаюсь! Вы у меня еще подниметесь к Бородатому, но уже не будете похожи на себя!" Он имел в виду дым. С тех пор мы, благодарные за добытый с таким трудом язык, поджариваем всех чужеземцев, вознося их к Самому в виде дыма...
          Тут вдруг начал накрапывать дождь.
          - Как бы дождь не испортил нам праздник, - нахмурился вождь, - пора начинать. Сейчас вас насадят на вертелы и приправят кой-какими душистыми травами...
          - Что ж, - согласился Дум, не спуская глаз с суетливого старичка-шамана, - чему быть, того не миновать. Подчинимся вашему Обычаю. Обычаи - святое дело. Но уважь последнее, перед тем, как нам стать копчеными, желание.
          - Уважу, - кивнул Вождь, - вы, повторяю, неплохие ребята: не кричите, как другие, не брыкаетесь, будто вас режут. Говори.
          Напролом и Хоть-Куда с ужасом ждали Думова ответа. Он безропотно соглашался идти на Костер!
          - Мы хотим попросить будущий Костер, - сказал Дум, - чтобы он донес наши души до Самого Бородатого, а не растерял их по дороге, смешав с облаками. В этом случае наши души превратятся в вечных бродяг, а нам бы этого не хотелось.
          Вождь эту идею одобрил:
          - Вы правы, что хотите помолиться Костру. Я и не подумал про облака. Одно дело - жить под бородой бога, другое - мотаться по белу свету с облаками. Клянусь тенью Невмоготу - вы хорошие ребята! Молитесь, молитесь дровам, авось они вознесут вас, куда надо!
          Дум сказал что-то своим, что невозможно было расслышать из-за "Слямбу катамбу нок!" толпы, и трое пленников начали свой смиренный обход горы сучьев. Они то и дело наклонялись до самой земли, что-то, кажется, шептали, трогали сухую траву, окружающую будущий Костер... Сделано три круга. Дум, Напролом и Хоть-Куда подошли к вождю и замерли возле него, наклонив головы, готовые к ужасной смерти.
          - Зажигай! - крикнул вождь старикашке, и тот, бухнувшись на колени, ударил кремнем о кремень, послав жаркие искры в сухую траву.
          Загорелся первый огонек, шаман вдохнул в себя побольше воздуха, чтобы раздуть его и... чихнул так сильно, что задул язычок пламени.
          Он высек еще искры, снова в траве зашевелилось пламя, шаман, сипя, набрал воздуха - и снова чихнул, загасив огонь.
          И везде, где бы он ни пробовал раздуть Костер, бедняга чихал, да так, что трава разлеталась в стороны.
          - Костер заколдован! - завопил наконец шаман, обернувшись к вождю. - Он не подпускает меня к себе! Посмотри - нигде не загорается!
          Как бы в подтверждение его слов вдалеке громыхнуло, гром покатился по небу, добрался до них и здесь трахнул так громко, что толпа присела, а вождь втянул голову в плечи.
          - Наверно, Бородатый не хочет этих жертв, - сказал он неуверенно, - ну-ка, Невтерпеж, спроси его об этом.
          Старикашка повернулся к далекой, еле видной уже горе, сложил ладони трубкой и провизжал какие-то не понятные никому слова.
          В ответ небо прямо над головами оглушительно треснуло и тут же полил крупный дождь. Племя стало разбегаться по домам.
          Вождь, сидевший под навесом, озадаченно посмотрел на пленников.
          - Бородатый, кажется, не хочет видеть вас у себя. Он подсказал нам, что от вашего дыма будет чихать. А если бы он расчихался, сидя на своей горе, случилось бы землетрясение и наше селение разрушилось бы. Вот так дела! Хорошо, что я вовремя обо всем догадался. Не миновать бы нам беды!
          Пленников поливал дождь, но они только радовались ему. Он спас их от огня. Вождь снова приосанился для каких-то слов.
          - Итак, в ваше дело вмешался сам Бородатый. Вы не нужны ему. Жаль, жаль, жаль! Мы лишились обеда. И еще жаль, что мы не имеем права прикончить вас другим способом. Ведь если Бородатый не получит своей доли, которую мы подносим ему в виде дыма, он может рассердиться. Так говорят наши старики, ревнители традиций. Без них мы и кашлянуть не смеем. Придется вас отпустить...
          Дождь лил все сильнее, а пленники так и стояли перед вождем - они не верили до конца, что могут уйти. Внуки Горы ждали его последнего слова.
          Вождь с грустью глянул на мокрых чужаков и сказал:
          - Не знаю, что было бы с нами, нарушай мы обычаи. Только сегодня мы могли погибнуть дважды! Да, обычаи не шутка. У вас ведь они тоже, наверно, есть?
          - Наш Обычай предписывает нам, избежав смерти на огне, бежать без оглядки, бежать до тех пор, пока не свалишься с ног. Но не просто удирать, - добавил Дум, - во время бега нужно еще и подпрыгивать. Не хочешь ли послушать, как он возник? Это интерес...
          - Я бы послушал, - со вздохом ответил вожак людоедов, - но я так уже проголодался, что ни о чем не могу думать, кроме еды. Бегите, - разрешил он, с еще большей грустью оглядывая переминающихся пленников, - бегите: обычаям нужно подчиняться беспрекословно!
          И наша тройка припустила так, что брызги от их ног по лужам долетали до крыш хижин. И все, по команде Дума, то и дело подпрыгивали.
          Они в самом деле бежали до изнеможения. Даже попав в Лес, бегуны не могли остановиться, и упали наземь, когда не было уже никаких сил.
          Теперь путешественники снова оказались без копий и лука, и идти по Лесу было опасно. Поэтому, встав, внуки Горы прежде всего выломали три здоровенные дубины, которыми можно было хоть как-нибудь защититься от противника, зверя или человека.
         

    ПЕРВАЯ ПРОБА ШАРА

         
          Следующая встреча, однако, была с чихастиками, чьи пещеры лежали на их пути. Те приветствовали внуков Горы гостеприимным чохом. В честь гостей была затеяна всеобщая рыбалка, а самых опытных охотников Чихан-Чихан послал в горы за круторогими козлами, которые водились там, благодаря Чихале, во множестве.
          Пока суд да дело, Дум, Напролом и Хоть-Куда смыли в речке последний - что со страху - пот и подкрепились тем, что было у чихастиков в запасе. И давай рассказывать всем, кто сгрудился вокруг, о своих приключениях, о том, как их спас от Костра зеленый порошок.
          Чихастики охали и ахали, качали головой, и вскрикивали и, конечно, загружали носы очередной порцией едкого зелья и возбужденно чихали. Им понравились изобретенные Наперекором Карман, Свист и Посев Зерен. Некоторые тут же стали учиться свистеть, другие сказали, что Карман пришьют сегодня же и набьют его всякой всячиной до отказа, третьим пришлось по душе сеять по весне съедобные зерна.
          - Это ж надо! - говорили они и почесывали затылки.
          Вождь Чихан страшно рассердился, когда узнал, что недалеко от них живет племя людоедов, и решил в скором времени пойти на них войной. Затем он спросил Дума о Крае Земли - нашли ли они его? И что там, за Краем?
          Собеседники отошли в сторонку. Дум решил узнать, как подействует на другого человека их с Взашеем открытие, насчет того, что собой, может быть, представляет Земля. Он скатал из глины (той всегда было предостаточно у первобытных людей, потому что их глиняная, плохо обожженная посуда без шкафов и полок постоянно билась), скатал шар величиной с кулак и предложил Чихану найти на нем край.
          Чихан вертел, вертел шар, пыхтел, сопел от напряжения, но края на шаре так и не нашел. И спросил:
          - Уж не хочешь ли ты сказать, что наша Земля, на которой горы и реки, тоже шар?
          - Мы обошли чуть не всю Землю, - ответил Дум (тут он немного приврал), но Края так и не увидели. Что же она, по-твоему?
          Чихан снова засопел-запыхтел. Он думал, думал, достал зеленого порошка, понюхал, чихнул три раза...
          - А вдруг вы прошли мимо Края Земли? - спросил он, когда голова его от чохов просветлела. - А? Прошли мимо?
          Теперь настал черед ломать голову Думу. Он долго тужился, пытаясь представить, как можно пройти мимо Края Земли.
          А Чихан опять заговорил:
          - Прошли и все! А что тут такого! Я вот недавно на змею чуть не наступил. Не заметил! Это змею-то!
          - Ты, верно, прав, Чихан, - согласился в конце концов Дум. - Мы могли не заметить Края Земли. Прошли мимо него.
          - Ну вот, - довольно произнес Вождь чихастиков, превращая Думов шар в лепешку. - А то придумал - шар. Если бы Земля была шаром, она бы давным-давно куда-нибудь укатилась.
          К этому времени была наловлена рыба, а охотники вернулись с двумя убитыми козлами. И в честь гостей был устроен пир. К жареным козлам и рыбе чихастики подали разные ароматные травы, и пиршество удалось на славу!
          После пира хозяева решили удивить гостей. По хлопку Чихана к пирующим вышли пятеро юношей... с луками в руках. Они сели в полукруг, поставили луки меж колен и одновременно ударили по туго натянутым струнам-тетивам. Струны звенели, гудели, гремели, они тренькали-бренькали - а чихастики, сидя, раскачивались, подпрыгивали на месте и... тут нужно сказать: подпевали, но если точнее выразиться: подвывали на разные голоса. Вождь тоже раскачивался, он еще хлопал себя по коленям и время от времени по-медвежьи рявкал от восторга. Один из чихастиков взял два камня и восторженно стучал ими друг о дружку, кто-то колошматил палкой о палку, кто-то шлепал по спине сидящего впереди, причем оба получали от этого удовольствие. Кто-то уже вскочил и прыгал, кто-то кричал, кто-то визжал... короче говоря, шел один из первых концертов в мире!
          Трое путешественников хлопали в ладоши и думали, наверно, одинаково: как хорошо после долгого и трудного пути заглянуть к старым друзьям и провести время, как сейчас: с обильной едой и музыкой (слова "музыка" тогда еще не было, и даже Дум не произнес его. Он сказал в одобрение концерту невесть откуда пришедшее слово - "кошмар", а выговаривая, подумал, что услышал его, должно быть, у людоедов).
          На следующий день чихастики и путешественники попрощались, договорившись, что встретятся как-нибудь еще. Первым пообещал навестить друзей Дум, потому что только он знал дорогу сюда, а уж потом придут в гости чихастики.
          У нашей тройки не было копий (они остались у людоедов), чихастики подарили им три - длинных, с крепкими и острыми наконечниками. И конечно, дали на дорогу еды: козлиного мяса и и рыбы. Не отказались внуки Горы и от зеленого порошка - путь домой долог, мало ли кто им еще встретится.
          Прощались на том же месте, что и прежде, только на этот раз путешественники шли в обратную сторону.
          Снова подняты на прощание руки, снова чихастики, зарядив носы порошком, дружно ухнули-ахнули, как у них принято в торжественных случаях.
         
          И снова Дум, Напролом и Хоть-Куда одни, они направляются вместе с шумной рекой в сторону Захода Солнца.
         

    ПЕРВОБЫТНАЯ НОСТАЛЬГИЯ

         
          То синими, то голубыми, то прозрачными, призрачными виделись путникам близкие и далекие горы, темными, полными тайн и опасностей - леса и дубравы, зато одинокие деревья манили к себе обещанием тени, тихого шелеста листвы над головой, покоем и легко набегающими мыслями обо всем. Но время отдыха еще не пришло, был только полдень, и внуки Горы шагали и шагали, говоря походя обо всем, что приходило в голову.
          Заметили они, например, колыхание теней под собой и вспомнили Лежебок. Вспомнили и вдоволь над их страхами поехидничали (они этому уже научились). Вот где дурь-то - бояться теней! Напролом, тот даже нацелил копье в тень собственной головы, чтобы доказать свое Здравомыслие. Нацелил и... отвел. И направил острие в тень головы Дума и вдобавок ковырнул ее, покосившись, правда, на шедшего слева выдумщика. Из-за него они оказались Тарарам знает где!
          Хоть-Куда глянул на Солнце и чихнул - понятно, что настала пора понасмешничать над чихастиками. Это ж надо такое придумать - чохи, мол, просветляют голову! От них только в носу еще больше свербит. Благодаря чохам они-де научились считать! Да что в счете мудреного? Раз, два, три... одиннадцать, двенадцать. Но вот их Чихала - рожа его престрашная в пещере - от него в самом деле мурашки по коже. А вдруг возьмет да и чихнет однажды?!
          Надо тут сказать, что разговаривали в основном Хоть-Куда и Напролом. Да и то больше первый, чем второй. Второй чаще хмыкал, буркал, крякал и гыркал, а когда не было слов, взмахивал копьем. А ежели и говорил, то коротко:
          - Ух!
          - Вот еще!
          - Я бы их!
          Дум о чем-то на ходу размышлял. И время от времени шевелил губами. Вполне возможно, он все еще толковал с Взашеем. Что-то недоговоренное вспоминал. Послушаем же и его, тем более, что рисунок на стене в пещере говорит, что называется, сам за себя: Задумчиво-Шагающий-Дум.
          - Что это со мной непонятное происходит? - бормотал он. - Чем больше я встречаю иных племен, чем больше вижу разных нарядов и диковинных украшений, чем больше узнаю укладов и обычаев, чем больше дивлюсь человеческим причудам, тем...
          Тут Дум запнулся и замолчал.
          - Тем... - через время продолжил он. - Тем...
          Да! Тем пуще мне хочется куда-то от всего спрятаться! Где-то скрыться-затаиться. В какую-то поглубже забиться нору...
          И снова Дум затих (хоть говорил-то он шепотом, про себя).
          - Спрятаться? - снова заговорил он, удивляясь собственным только что произнесенным словам. - Куда?!
          В пещеру? - стал он перечислять. - Под какой-то там навес? За какие-то стены? Или в самом деле в какую-то нору?
          - А-а, знаю! Да под крылышко же нашей Горы! В ее тень! Вот куда мне хочется спрятаться! Вот где укрыться-затаиться! Ох как меня к ней потянуло!
          И где дух моей Горы Тарарам? Где мохнатые зверюшки Бабаи, что подстерегают трусоватых за каждым нашим углом и в каждом темном закоулке? Да ведь они похожи на детские игрушки! И где в конце концов этот никчема, плут и хитрюга Шито-Крыто, по которому, честно говоря, я соскучился? Меня ведь всегда разбирал смех, когда он начинал свою заковыристую трескотню! Над кем я еще так посмеюсь?
          А Сокрушай? Ну, треснет разочек по макушке дубиной, да ведь, может, и не убьет досмерти?
          Ах как я хочу сейчас увидеть нашу Гору! Другие горы, может быть, и красивы, но разве они сравняются с нашей Горой?...
          Так размышлял Дум, находясь, по его мнению, где-то на средине Земли, то есть далеко, далеко от дома. Так он размышлял, а первобытный художник (художники во все времена могли быть гениальными) передал все его думы с помощью искусного резца.
         

    МАМОНТ В БЕДЕ

         
          Дело шло уже к вечеру и путешественники замедлили шаг, подыскивая место для ночлега, когда вдруг услышали глухой и тоскливый рев огромного зверя. Настолько тоскливый, что поняли: бояться этого зверя нечего - он скорее всего ранен и умирает. И трое пошли в том направлении, откуда слышался рев.
          Сначала они увидели высокие и густые заросли тростника и поняли, что за ним либо озеро, либо болото. Подойдя, спугнули несколько хищников, которые кружили возле стены тростника.
          Приблизились к стене, остановились, чтобы еще раз прислушаться к реву, поискали холмик, откуда можно было бы заглянуть за тростник. Не нашли, и тогда Дум забрался на плечи Напролома.
          Что же он увидел? Сильно заросшее тростником озеро и на средине его - застрявшего по брюхо в островке зелени мамонта, Самого Большого, как звали этого зверя в то время. Он, видимо, хотел полакомиться сочными стеблями и завяз в илистом дне.
          Пытаясь вырваться, Самый Большой погружался в трясину все больше и больше и вконец обессилел. Теперь он ждал смерти и время от времени поднимал хобот и тоскливо кричал. Кого он звал? Кому кричал? Кто из живущих тогда на земле мог помочь ему? Неизвестно.
          Дум понял, что бояться мамонта не нужно. Он спрыгнул с плеч Напролома и рассказал друзьям о том, что видел.
          Теперь на плечи Напролома взобрался Хоть-Куда и тоже посмотрел на тонущего мамонта. После Хоть-Кудая на плечи сразу двоих взгромоздился тяжелый Напролом и вдоволь насмотрелся на беспомощную сейчас громадину, завязшую по брюхо.
          Солнце уже готово было нырнуть за горизонт, искать место для ночлега было некогда, и трое решили, что заночуют здесь. Неподалеку росло раскидистое дерево, они расположились под ним. Нарвали травы для постели, наломали веток, нарезали тростника. Загорелся Костер, два зайца, убитых по дороге Напроломом, были освежеваны и скоро запах жареного мяса разнесся вокруг.
          Мамонт, почуяв его, снова закричал, но не тоскливо, а тревожно. По запаху он понял, что рядом с ним находятся люди, и стал звать своих, чтобы они прогнали двуногих, самых коварных врагов мамонтов. Но свои, наверняка бывшие здесь совсем недавно, ушли, поняв, что ничем не помогут погибающему собрату.
          Люди поели, стали укладываться спать. И тут снова раздался рев мамонта - тоскливый, как прежде.
          - К утру он утонет, - сказал Напролом. - Жаль, что столько мяса сгниет в болоте.
          - Утонет, - подтвердил Хоть-Куда. - Из этого болота никто не выберется.
          - Столько мяса... - воин помотал головой.
          Эти двое сказали все. Думу нечего было добавить. Он разложил поровнее траву и улегся на ней. Трава хранила дневное тепло.
          - Нам еще долго идти, - проговорил он, - очень долго...
          На его слова никто не откликнулся - его товарищи не знали, к чему они относились. Может быть, ни к чему, но Хоть-Куда и Напролом стали думать о доме, каждый вспоминал свое.
          Так, не произнеся больше ни слова, они и уснули на охапках тростника и травы, разложенных вокруг угасающегося Костра.
          Утром их разбудил все тот же тоскливый рев мамонта. Он, оказывается, не утонул. Трое людей решили посмотреть, что там, в середине болота, сейчас.
          Опять Дум забрался на плечи Напролома. Мамонт был все в том же положении, только погрузился в трясину еще больше. Скоро вода достигнет рта. Весь тростник вокруг него на всю длину хобота был съеден. Если зверь не утонет, он умрет от голода.
          После Дума на Самого Большого посмотрели Хоть-Куда и Напролом.
          - Убей мы его сегодня, - сказал Напролом, - мы бы запаслись мясом на всю оставшуюся дорогу.
          - Мы не сможем убить его тремя копьями, - возразил Хоть-Куда, - он слишком велик. Мы и сами завязнем в этом болоте.
          Дум оставил говорящих и пошагал вдоль стены тростника.
          - Ты куда? - крикнул Напролом.
          - Вы идите поохотьтесь, я скоро буду.
          Напролом и Хоть-Куда послушались. Охота была недолгой. Меткие стрелы охотников - теперь уже оба они владели луком - попадали даже в бегущего зайца, которых здесь водилось множество. Скоро три ушастых зверька стали их добычей, а четвертого, раненого, они не смогли отыскать в кустарнике, куда он спрятался.
          Дум вернулся к раскидистому дереву, когда Напролом сдирал шкурку с третьего зайца, а Хоть-Куда уже разжигал Костер. По зайцу на брата - вот это будет завтрак!
          - Что ты там искал? - спросил Хоть-Куда, берясь насаживать тушку на вертел.
          - Из этого озера можно, оказывается, спустить воду.
          - Зачем? - поднял голову от зайца Напролом.
          - А мамонта можно подкармливать, пока сойдет вода, - был второй непонятный ответ.
          - Для чего? - на Дума смотрел заслезившимися от дыма глазами Хоть-Куда.
          - Он теперь совсем-совсем не опасен, - в третий раз непонятно проговорил Дум.
          - Ну и что с этого? - спросили оба его провожатых.
          - Что ты хочешь делать с мамонтом, Дум?! - решил покончить с неразберихой Напролом.
          - Не знаю, получится ли...
          - Ты опять что-то задумал! - рассерчал воин. - Что-то вроде Зонта или Колеса! Если бы здесь был Шито-Крыто, он нашел бы нужные слова, чтобы все знали, как отнестись к твоей очередной выдумке! - Это была самая длинная речь Напролома за все путешествие. - Зверя нам не убить! - сердился он и дальше. - Зачем тогда спускать воду из озера? Для чего подкармливать мамонта? На это уйдет много дней, а я хочу домой! И Хоть-Куда хочет!
          - Мы будем дома скорей, чем вы думаете! - в свою очередь осерчал Дум. - Кто спас вас от медведя в самом начале пути? А от тигров - ты ведь, Напролом, хотел с ними познакомиться? Кто придумал посыпать зеленым порошком дрова для Костра, на котором мы вознеслись бы к Бородатому? Кто брал на себя разговоры с людьми-деревьями и Лежебоками? Я, все я! Так можно довериться мне еще раз?!
          - Можно, - сказал Хоть-Куда. - Я тебе верю, Дум. Говори, что нужно делать. И ты тоже верь Думу, Напролом. Без него мы давно бы погибли.
          - Без него нас не послали бы так далеко! - огрызнулся Напролом. - Ты забыл об этом?
          - А разве не в дальней дороге мы узнали про лук? Разве копьем ты попал бы в зайца, которого ты жаришь? Он готов, Напролом, не сожги его!
          Воин схватился за свой вертел и снял с огня задымившегося зайца. И тут же впился в него зубами, так что ответ товарищу он проглотил вместе с первым куском мяса. А когда дичина была съедена, подумал так: "Заяц был вкусный. Его и вправду убила стрела из лука. А с луком мы познакомились в дороге, где оказались благодаря Думу (из-за него). Пожалуй, стоит послушать его еще раз (последний).
          - Так что ты хочешь сделать с Самым Большим, Дум? - спросил воин мирно, разглядывая заячий хребет, который еще можно было погрызть.
          Но Дум, кажется, боялся открывать секрет целиком - он мог показаться провожатым слишком невероятным - и поэтому ответил так:
          - Раз вы мне доверяете, начнем с того, что спустим воду из озера.
          После еды они пошли вокруг озера-болота, и Дум показал место, где можно легче всего всего это сделать. Нужно расширить и углубить ручеек, бегущий из озера. Копать землю они будут заостренными палками, наломав с дерева веток. Работа предстоит немалая.
          Мамонт, увидав на берегу людей со здоровенными палками в руках, угрожающе заревел-затрубил и сделал отчаянную попытку вырваться из илового плена. Он почти смог взбросить предние ноги, даже встал было на дыбы, но задние ушли от этого в ил еще глубже, и когда он опустился, то очутился в еще худшем положении. Теперь ему приходилось держать голову поднятой, потому что вода заливала рот.
          Но люди не стали приближаться к Самому Большому. Они на него некоторое время смотрели, переговаривались, кивали, спорили... Зверь попытался еще раз испугать их - затрубил, как ему казалось, грозно, но рев его сорвался и вместо угрозы получился пронзительный визг животного, которое почувствовало приближение смерти. Люди обернулись, снова посмотрели на него и... стали копать для чего-то землю.
          Двуногие теперь только изредка взглядывали на мамонта, и зверь начал привыкать к тому, что они рядом.
          Солнце поднялось выше дерева, что росло близ озера, где Самый Большой попал в беду, один из людей поднял с земли нетолстую изогнутую в дугу палку и ушел куда-то. Двое других влезли по пояс в воду и начали срезать зеленый сочный тростник. Этот тростник был страшной мукой мамонта: он давно уже хотел есть, но не мог выдернуть ног из ила. А двое людей набирали целые охапки - мамонт чуял острый запах зелени - и сваливали их на берегу.
          Самый Большой не выдержал - затрубил, это получилось у него само собой, в нем закричал еще один зверь - голод.
          Когда тростника накопилась куча, люди стали зачем-то сваливать его в воду, зелень закачалась на поверхности озера... Что собираются сделать с ней извечные враги мамонтов?
          Двое скинули шкуры и... поплыли к Самому Большому, толкая перед собой зеленую кучу. Она ближе, ближе... Мамонт поднял хобот, готовясь отразить нападение людей, скрывшихся за тростником, но тот подплыл, ткнулся в его бок, и мамонт поневоле опустил хобот, чтобы обнюхать желанную снедь. К запаху тростника примешивался сильный людской, запах вражды, да и люди были совсем близко, поэтому голодный мамонт все не мог начать есть. Хобот его то поднимался, грозя людям, то опускался к тростнику...
          Дум и Хоть-Куда поняли зверя и поплыли к берегу. Вылезли на сушу и увидели, как Самый Большой начал есть. Тогда они снова взяли свои заостренные палки и стали ширить и углублять проток. Вода в нем бежала все быстрее. Скоро они заметили, что уровень озера стал снижаться.
          Солнце поднялось на самый верх, когда вернулся с двумя зайцами Напролом.
          Мамонт поел - на воде не осталось ни одного стебля, ему захотелось спать. И он задремал ненадолго, потому что вода почему-то отступила и перестала заливать рот.
          Когда Самый Большой проснулся, двое людей продолжали там же ковырять землю, а третий, стоя по пояс в воде, срезал ножом тростник.
          И вот снова зеленая, остро пахнущая куча подплыла к нему, мамонт больше не угрожал человеку хоботом, а сразу же схватил тростник и отправил его в рот.
          Так было и на следующий день. Люди углубляли русло ручья, уровень воды медленно понижался, то один, то другой подплывал к Самому Большому с очередной порцией еды.
          Боялись друг друга и люди, и мамонт, хотя тот одним ударом хобота мог убить человека. Но этого уже не могло произойти: зверь заметил, что с появлением людей и с их копошением на берегу вода уже не так плотно обнимает его, и легче дышать, да и как без них он поел бы!
          На этот раз люди вели себя по отношению к нему, Самому Большому, не враждебно.
          Самым первым проявлением доверия было то, что мамонт - осторожно! боязливо! - протянул хобот к опасно приблизившемуся человеку и обнюхал его.
          Человек - это был Дум - почувствовал на себе теплое дыхание огромного зверя, быстрое и мягкое прикосновние хобота к волосам на голове, к плечу, холодок вдоха прошелся по нему... Дум, стоявший уже на илистом дне, вжал голову в плечи, но осмелился протянуть руку к хоботу. Самый Большой обнюхал ее - рука человека вкусно пахла срезанным тростником и дымом Костра...
          А еще через время плененный озером мамонт - вода была ему уже по колени, но ступни прочно увязали в иле - терпеливо вынес пытку присутствия на своей спине человека. Тот, цепляясь за длинную шерсть на боках и спине, зачем-то влез на него. Самый Большой дрожал, хобот его растерянно мотался между человеком на спине и водой, нацеливался было сбросить смельчака со спины, но зверь отчего-то не решался на это... К мамонту приходило смутное понимание мощи и власти этих небольшого роста, суетливых двуногих существ, способных как на великое зло, так и на великое добро.
          Сила их - любого он мог убить щелчком хобота или раздавить ногой - была для него необъяснима. Трое людей сделали то, чего не могло сделать целое стадо мамонтов.
          Он помнил, как его братья топтались на берегу, глядя на него, рвущегося из ила, трубили, подняв хоботы, призывая на помощь неведомую силу, боязливо входили в озеро, но, почуяв опасность засасывающего ила, пятились, трубя еще громче, на этот раз от обиды на свое бессилие.
          Они не уходили долго, но в конце концов удалились, оставив его погибать, смирились с тем, что, самые могучие на земле, они не могут спасти завязшего в иле собрата...
          Но зачем еще один из людей, хватаясь за шерсть на боку, лезет на его спину? Может, и это нужно для спасения?
          Человек уселся на спине, стал гладить саму собой вздыбившуюся шерсть, а другой в это время подплыл к нему с охапкой свежего тростника и подтолкнул к самому рту...
          Мы не будем пересказывать всего - Дум, наверное, открыл известные сейчас многим приемы дрессировки животных - и доверимся рисункам на стене (вы еще не забыли о них?), рисункам на сверкающей стене гипсового шпата.
          Следующий рисунок (после этой картинки: Дум сидит на спине мамонта и гладит его, а Хоть-Куда кормит зверя тростником) - так вот на следующем рисунке, стерев с него многовековую пыль, я увидел... Самого Большого, идущего по какой-то местности с редкими деревьями, а на спине его сидели трое вооруженных копьями и луком людей! Наверняка на мамонте сидели Дум, Напролом и Хоть-Куда - кто же еще?!
          Значит, Дум приручил-таки Самого Большого! И не только приручил, но и заставил служить людям!
          Как именно он это сделал, я не берусь сказать. Рисунков, объясняющих секреты дрессировки, не было. Должно быть потому, что трудно, умея только рисовать, объяснить тонкости этой сложной работы.
          Дальнейшие же рисунки рассказывали о том, что произошло дальше - после того, как люди оседлали мамонта...
         
         
          ВЕРХОМ НА МАМОНТЕ
         

    Наверняка это были первые люди, едущие на Самом Большом (хотя кто знает, может быть, на другом конце земли кто-то тоже оседлал мамонта? Вдруг в еще неоткрытой пещере скоро найдут рисунки, похожие на те, что видел я?).

          Честно говоря, Дум, Напролом и Хоть-Куда чувствовали себя на колышущейся спине мамонта не так уверенно, как индус на спине слона или даже как наездник наших дней на спине лошади. Стоило зверю мотнуть головой или взмахнуть хоботом, как сердце у них замирало от страха и хотелось спрыгнуть и удрать подальше от громадины, пустившей их на себя. Но Самый Большой не проявлял никаких признаков враждебности к людям. Он шел так, словно подобное с ним уже было.
          Впереди сидел Напролом и легонько направлял мамонта то ногой, то тупеем копья. За ним умостился Дум. А между ними лежала большущая охапка свежего тростника, нарванного на памятном озере - чуть не стог. Наголодавшийся зверь то и дело поднимал на ходу хобот и обнюхивал зелень, а то и набирал пучок и отправлял в рот. Запас корма на спине был, наверно, еще одной хитростью Дума.
          Самый Большой, похрумкивая в такт своим шагам сочными стеблями, шел в сторону захода Солнца.
          Хоть-Куда иногда спрыгивал со спины гиганта и проверял дорогу. Он находил по кострищам места, где они ночевали, узнавал по зарубкам деревья, мимо которых они проходили (Напролом не забывал "расписаться" на каждом одиноком дереве), по царапинам, оставленным кремневыми ножами, - камни, где наши путники присаживались отдохнуть.
          На стоянках, прежде чем позаботиться о себе, люди нарезали кремневыми ножами целую гору всяких вкусных трав для Самого Большого.
          И все же, засыпая, люди боялись, что ночью мамонт возьмет да и уйдет. Надо было бы привязывать его, но не существовало тогда такой крепкой веревки, что удержала бы Самого Большого. Оставалось приготовлять ему как можно больше вкусной еды, от которой невозможно оторваться, что они и делали.
          Когда люди впервые разожгли при Самом Большом Костер, он испугался и чуть не убежал - мамонт хорошо знал, что такое лесные и степные пожары, от них гибнет все живое. Дум догнал его, что-то громадине долго говорил - остановил, вернул.
          Теперь мамонт, увидав огонь Костра, даже подходил иногда ближе, но десять-пятнадцать шагов всегда разделяли зверя и огонь. Он неотрывно смотрел на него, переминался, вдруг, топнув, исчезал в темноте, готовый, наверно, убежать совсем, но через некоторое время возвращался и смотрел, смотрел... Гигант, казалось, хотел во что бы то ни стало понять страшное могущество людей, раз уж он попал к ним, - людей, покоривших даже огонь, сильнее и безжалостнее которого не было никого и ничего.
          Люди часто охотились. Двое уходили, один оставался с ним. Чаще всего это был Дум. Он разговаривал с Самым Большим, приучая того к человеческой речи. Мамонт слушал, чуть шевеля огромными ушами, а сам следил с высоты своего роста за охотниками. Те долго-долго подкрадывались к добыче, потом кто-то из них вскакивал, взмахивал рукой, и зверь, пробежав несколько шагов, падал. Люди убивали на расстоянии! Это тоже не было понятно мамонту.
          Охотники возвращались, запах свежей крови тревожил Самого Большого. По его огромному телу пробегала дрожь, шерсть на загривке вставала дыбом, мамонту снова хотелось убежать. Порой же он еле сдерживался, чтобы не броситься на людей и не растоптать их - на это ушли бы мгоновения. Но подходил тот, кто чаще всего оставался с ним, - мамонт давно заметил, что он был вожаком в человеческой группе: его слушались даже те, что убивали на расстоянии, - подходил Дум, и его ласковая речь унимала дрожь, усмиряла, утишала воинственность зверя.
          Дум был первым, кто спас его от голодной смерти, подтолкнув тогда к его рту свеженарезанный тростник.
          И все-таки однажды Самый Большой захотел уйти. Еще днем он учуял запах стада мамонтов, прошедших недалеко от их пути. Он забеспокоился, поднял голову, повел хоботом влево, вправо, вверх, стараясь определить, не его ли это сородичи. Встревоженные люди соскочили с него. Но ветерок, принесший знакомый дух, стих, запах ослабел, вот и совсем исчез. Самый Большой и люди на нем продолжили поход.
          Ночью же, когда люди уснули, когда огонь Костра погас и во всю силу засияла полная луна, Самый Большой вдруг почувствовал, что он остался один (странно, но Костер в последнее время приобрел для него облик живого существа). Один - никто не смотрел на него, никто не разговаривал, не звал, не проверял, достаточно ли у него травы. Люди спали, они были неподвижны.
          Мамонт вспомнил, как взволновался днем, почуяв своих, и стал усиленно нюхать воздух. В широком потоке несильного ветра была одна тоненькая струйка, что несла в ночь запах стада его собратьев. Зверь, не опуская хобота, пошел навстречу этой струйке.
          Он ушел уже далеко от Костра и, слыша запах своих, ускорял и ускорял шаги.
          И вот мамонт бежит, позыбыв обо всем на свете, несется сквозь ночь, почуяв где-то неподалеку отсюда своих, своих...
          Даже сквозь шум собственного бега он услышал грозное рычание, которое тотчас узнал. Это был тигр - в то время громадное и опасное даже для Самого Большого животное. Потом за клыки его назовут саблезубым.
          Тигр, рыча, стелился справа от него. Он готовился к прыжку. А другой тигр - значит, это тигр и тигрица, он вторгся в их владения - огибал его сзади, чтобы зайти слева.
          Самый Большой резко остановился, тигры пролетели мимо и оказались перед бивнями мамонта. Он сделал выпад, пытаясь боднуть ближнего тигра бивнями, но тот успел отскочить. И, не сводя с громадины засвеченных луною глаз, снова стал заходить сбоку. Тигрица, поняв маневр супруга, отпрыгнула в другую сторону и напружинила задние лапы.
          Мамонт успел отступить до прыжка кого-нибудь из них к себе на спину.
          Теперь он, мотая головой вправо и влево, старался если уж не задеть бивнями хоть одного из нападающих, то напугать, не дать приблизиться для прыжка. Мамонт вдруг вставал на дыбы и угрожающе трубил, но тигры, избегая его ударов хоботом, все наступали - выбирали удобный для атаки момент.
          Самый Большой был "вооружен" и хоботом, способным сбить тигра с ног, и бивнями, убивающими любого, кого они ударят, а тяжелые его ноги ломали кости всякому животному. Тигры же были быстрее в движениях, ловчее, а их когти и клыки могли оставлять глубокие раны на теле врага или жертвы. Хищники, заходя с боков, готовились вспрыгнуть ему на спину и начать свое кровавое дело. В долгой борьбе одинокий мамонт истечет кровью, ослабеет и рухнет наземь.
          Атакуемый, трубя, отступал. Вот тигр-самец подступил слишком близко, мамонт кинулся на него, нацелившись бивнями, в это время тигрица взлетела ему на спину, рванула изо всех сил когтями его загривок и полоснула клыками.
          Самец успел отскочить и снова закружил сбоку, пружиня лапы для прыжка. Глаза его светили, как две маленькие луны.
          Самый Большой сбросил тигрицу со спины и сразу почувствовал, как полилась из ран кровь. Он может проиграть этот бой против двоих.
          А тигры, почуяв кровь, стали еще смелее, еще неотступнее. Они кружили возле жертвы, заставляя неуклюжую громадину поворачиваться туда и сюда, и выискивая момент для очередного рывка.
          Мамонт понял, что с двумя тиграми ему не справиться, и решил убить хоть одного.
          Он пугнул бивнями тигрицу, она отскочила, и Самый Большой кинулся на самца, снова подступившего к нему слишком близко. Тигр отпрыгнул в сторону, но мамонт вовремя развернулся и стал настигать не успевшего набрать скорости врага. Вот-вот бивни вобьют его в землю. Но тигрица в два прыжка настигла его и вскочила на спину. Страшные ее клыки рвали вовсю кровящий загривок.
          Самый Большой встал на дыбы, сбрасывая тигрицу, закричал, захрипел - тигр-самец выскользнул из-под его ног..
          Атака отняла много сил у всех троих, нападающие и жертва некоторое время тяжело дышали, двигались медленно. Тигры шли противоположными кругами, не сводя с мамонта вспыхивающих от луны глаз.
          По шерсти жертвы струилась кровь, тигры не получили ни царапины, ни ушиба. Сейчас все повторится.
          Хищники сошлись прямо перед ним - словно для того, чтобы перекинуться тайным словечком, стали медленно расходиться, снова заходя с боков. Самый Большой не трогался пока с места, может быть, накапливая силы для обороны. Он сделал только одно движение - опустил бивни пониже.
          Наверно, его будет теперь атаковать самец - он идет ближе к нему; тигрица после двух прыжков взяла передышку, хотя так же угрожает внезапным нападением.
          Самый Большой приготовился к атаке справа. Лапы хищника полусогнуты, он будто стелется по земле, ничем не выдавая мига, в который взлетит на воздух.
          Он вполголоса рычит.
          Как ни пристально следил мамонт за противником, он пропустил момент, когда в бок тигра впилось копье. Копье опередило прыжок хищника на мгновение - тот взревел, изогнулся, чтобы достать обидчика, схватил зубами древко, - Самый Большой рванулся к нему и тут же почувствовал под ногами хруст костей: он растоптал врага!
          А еще два копья полетели в тигрицу. Одно впилось ей в плечо, другое воткнулось в землю перед самым носом. Она дернулась, копье выпало, мамонт кинулся и к ней, но прыжок, другой - и раненая тигрица исчезла в темноте.
          Самый Большой не сразу во всем разобрался: трое людей сперва показались ему еще тремя врагами, и если бы не знакомый голос Дума, он бросился бы и на них.
          Голос называл его по имени, успокаивал, люди, видя настороженность мамонта, не приближались. Один подошел к копью, торчащему из земли, выдернул его, поднял другое, с окровавленным наконечником.. Дум направился к растоптанному тигру.
          До Самого Большого стало доходить, что люди спасли его от верной смерти, и когда Дум решительно шагнул к нему, он вытянул хобот и встретил человека мягким прикосновением к его плечу и волосам, как и раньше, обдав их теплым дыханием.
         

    МАМОНТ И ЛЕЖЕБОКИ

         
          Через три дня, которые ушли на лечение мамонта целебными травами - кое-какие были известны людям еще 30 тысяч лет назад, - путешественники вместе с ним снова тронулись в путь. Теперь они шли рядом с Самым Большим, держа все то же направление - к заходу Солнца. Место для ночевки они выбирали возле речки или озера и прежде всего обмывали раны на спине животного, меняли на них листья целебной травы.
          Огромный зверь подчинялся теперь людям во всем, верил и в то, что они не зря прикасаются к его ранам, причиняя временную боль. А главное, он шел с ними, не ведая, куда идет, и здесь он доверился людям.
          Скоро ночной бой с тиграми был забыт, трое снова сидели на спине Самого Большого. Они приближались к месту, где живет племя Лежебок, племя, Боящееся-Собственных-Теней. Уже видны были дымы их костров.
          Путешественники надеялись на хорошую встречу со старыми знакомыми, на обильную еду, на рассказы: их - о дальнем, полном приключений странствии, хозяев - о том, что случилось у них за это время. Надеялись на удивление и восторг Лежебок по поводу того, что они приучили Самого Большого служить себе...
          Но первые увидевшие их люди близ селения Лежебок стремглав умчались. И - они не успели бы сосчитать до двадцати - от селения повалила толпа, вооруженная копьями, палками, камнями. Четверо дюжих молодцов бегом несли пузатого вождя - он растолстел, боясь лишний раз шевельнуться, еще больше.
          Толпа остановилась, Вождя опустили на землю. Дум помахал ему рукой - со спины Самого Большого - и крикнул:
          - Это мы! Разве ты не узнаешь нас? Мы те, что шли к Краю Земли!
          Вождь оглянулся на своих воинов - все ли здесь, готовы ли к отпору. Приложил руку ко рту - люди на мамонте были все же далековаты - и закричал в ответ:
          - Я вас предупреждал насчет теней! Вы не послушались - и вот результат: вы привязаны к мамонту собственными тенями! Смотрите все! - обернулся он к своим. - Видите, как тени опоясывают брюхо Самого Большого с обеих сторон? А внизу они наверняка держатся руками!
          Дело было в полдень, и тени седоков действительно обвивали переминающегося с ноги на ногу мамонта, отчего он казался полосатым. Племя, увидав это, присело от страха. А толстяк продолжал:
          - Теперь мы во веки веков будем рассказывать о том, как некие неразумные люди, люди-непонятно кто, доверились своим теням, и что из этого вышло! Ведь вы как пить дать пропали! И никто вас не спасет - все будут бояться Самого Большого. Знаете ли, куда он вас отнесет? Туда, где все тени! И вы там тоже превратитесь в тени - вот что случается с неслухами! Через много зим и лет в нашем племени будут говорить, что и сегодня, наверно, кости безумцев, привязанные тенями к скелету мамонта, трясутся где-то, где-то, где-то!...
          Племя Лежебок, слушая вождя, стучало от страха зубами.
          А тот снова закричал, угрожающе размахивая здоровенными кулачищами:
          - Уходите от нас! А то в вас полетят все наши копья! Проваливайте! К теням, к теням!
          Мамонт и без команды понял, что нужно делать: он круто повернул и сначала потрусил прочь от толпы, а потом бросился бежать во всю прыть. Скопление людей даже Самым Большим грозило смертью.
          Поначалу внуки Горы оглядывались, опасаясь погони, но сзади никто не показывался, да и селение с его дымами немного погодя скрылось из глаз.
          Пока мамонт бежал, все, трясясь на его спине, молчали. Но когда он перешел на рысь, а потом и на шаг, Напролом, сидевший, как мы уже сказали, впереди, обернулся. Дум и Хоть-Куда увидели, что он чем-то еще напуган.
          - Меня кто-то схватил за ногу, - зашептал он, - ну-ка гляньте вниз!
          Оба посмотрели туда, где была нога Напролома, но ничего страшного не заметили.
          А охотник шептал дальше:
          - Наверно, это моя тень! Вот опять! А-а, она стаскивает меня на землю! - Он схватился обеими руками за холку Самого Большого.
          Дум и Хоть-Куда, свесившись, глянули повнимательней и увидели, что длинная сухая жила, которой Напролом привязывал к ноге подошву из сыромятной кожи (придуманной Думом), обмоталась вокруг ноги мамонта и при каждом его шаге дергает охотника вниз.
          Хоть-Куда спрыгнул, отвязал жилу от ноги Самого Большого и показал ее Напролому. А Дум сказал:
          - Вот уж не думал, что ты боишься тени!
          - Если ее боится целое племя, - ответил охотник и воин, - почему бы не испугаться и мне!
         

    БУБЕН И БРУНЧАЛКА

         
          По знакомым деревьям и камням-валунам путешественники определили, что им предстоит скорая встреча с племенем воинов.
          Дело шло уже к вечеру, отыскав место ночлега у небольшого озера, так же заросшего тростником, как то, памятное, путники расположились как можно удобнее. Мамонт пошел к тростнику, люди запаслись, пока было еще светло, травой для постели, разожгли Костер и стали жарить имеющееся в сумках мясо.
          Начался разговор о том, стоит ли им близко знакомиться с людьми-воинами.
          Выяснилось, что этого хочет только Напролом - ради того, чтобы узнать, не появилось ли у них новое оружие.
          Хоть-Куда вообще предлагал обойти племя стороной. Он сказал, что если случится столкновение, в них полетят копья и стрелы, и мамонт может сбросить их и убежать, не говоря уже о том, что все трое могут быть убиты кровожаднями вояками.
          Дума же беспокоила судьба музыканта: жив ли? А если жив, то что поделывает? Не придумал ли какого-то нового музыкального инструмента?
          Тогда не было пословицы "Утро вечера мудренее", но была похожая: "С восходом Солнца рождается все хорошее". Принять решение согласились утром.
          - Не представляю себе, что после лука можно придумать еще какое-то оружие! - сказал Напролом, укладываясь на настеленную на землю траву. - На луке человек исчерпал себя!.
          Все его слышали, все подумали о том, что он сказал, но никто ничего не произнес в ответ. Кто знает, о чем поразмышляли тогда Дум и Хоть-Куда.
          Люди боялись, что мамонт снова забредет за тростником в озерную топь, но зверь помнил беду, в которой побывал, и, почувствовав под ногой ил, тут же отступил на твердую землю.
          Утреннее решение - его приняли за завтраком, обгладывая заячьи косточки и поглядывая на восходящее Солнце - было таково: селение воинов обойти стороной, потому что и мамонта, и тем более людей на его спине легко увидеть издалека.
          Слева от селения Людей-С-Перцем-В-Крови был Лес, в котором они много дней назад встретили музыканта, через этот-то Лес они и пойдут.
          Самый Большой не любил Леса, но этот был редкий, люди с его спины слезли и пошли рядом и впереди, ему ничего не оставалось, как идти вместе с ними. И все же прежде чем войти в Лес, он постоял, поупрямился чуть, и Думу пришлось долго говорить с мамонтом, пока тот не сделал первого шага.
          В Лесу Самый Большой был настороже: он знал, что это прибежище многих хищников, а ему, громадине, огромине, трудно здесь развернуться. Единственное, что его успокаивало, - люди, шедшие, как мы уже сказали, спереди и с боков.
          Вдруг четверо остановились - они услышали неподалеку странные звки: бум-бу-бу-бум! Бум-бу-бу-бум!
          Что это? Кто это? Люди? Зверь? Никто из наших путешественников ни разу не слышал ничего подобного!
          Все стояли замерев, а мамонт как поднял ногу, так и не опустил. Кроме того, он задрал хобот и оттопырил уши, боясь пропустить хоть один звук. Шерсть на его загривке поднялась, он от этого казался еще горбатее.
          А из Леса, из зеленой его гущи, раздавалось по-прежнему:
          - Бум-бу-бу-бум! Бум-бу-бу-бум!
          Храбрый Напролом оглянулся на своих и показал лицом, что пойдет и посмотрит, кто скрывается за деревьями. Он двинулся вперед самыми осторожными, самыми неслышными шагами, на которые только был способен. Под его ногами не треснул ни один сучок, ни шелестнул ни один лист.
          Охотник перемещался от дерева к дереву, от куста к кусту. И вот его уже не видно, и кусты, за которыми он скрылся, перестали шевелиться. Его друзья, готовые броситься на помощь, ежели та понадобится, сжали копья.
          - Э-эй! - послышался громкий голос Напролома. - Идите сюда!
          Дум и Хоть-Куда поняли по голосу, что опасности нет, но все равно побежали, ломая кусты.
          Охотник стоял перед зеленым от мха камнем, а на камне сидел... музыкант - еще более худой, чем раньше, в еще более изодранной шкуре. На коленях у него лежал какой-то круг. Невпопад узнал окруживших его людей и кивнул им.
          Старые знакомые хлопали музыканта по плечу, говорили всякие пустяковые слова, которые всегда произносят при неожиданной встрече люди, кружили возле...
          Потом все уселись на землю рядом с камнем, и путешественники наскоро рассказали Невпопаду то, что мы уже знаем подробно и чего не стоит повторять. Ответный же рассказ музыканта нужно привести полностью.
          - Если вы помните, мою гуслю наши превратили в самострел, чуть ее увидав, - начал он и с грустью посмотрел на лук в руках Напролома. - И племя тут же захотело вновь воевать. Воины были уверены, что уж теперь-то они победят.
          Они понаделали луков и стрел с кремневыми наконечниками и, не теряя времени попусту, выступили в поход. И напали на соседей, чтобы захватить их землю и набрать пленных.
          Когда две рати сблизились, крича и вереща, наши пустили в противника стрелы... Но соседи, оказывается (они хорошо нас знали и подсылали, верно, к нам лазутчиков), оказывается, придумали к этому времени то, чем можно закрыться от стрел - щиты...
          - Не может быть! - вскричал Напролом и в гневе переломил стрелу. - Этого еще не хватало! Не успеешь изобрести что-то хорошее, как уже готова новая выдумка, которая перечеркивает первую! Вот уж кому бы я свернул шею - открывателю щита!
          А музыкант продолжал рассказ:
          - Когда наши выпустили все стрелы и все они застряли в щитах, противник перешел в контратаку (это слово было в первом десятке слов, придуманных человечеством. - В.Ч.) и нам, как всегда, намяли бока, накостыляли шеи, пересчитали ребра, понаставили синяков и шишек и гнали до самых наших домов...
          - И это всё? - спросил Напролом.
          - Нет еще, - ответил Невпопад. - История со щитом имеет продолжение.
          - Лучше бы глянуть на него хоть одним глазком, - буркнул охотник. - Ты не мог бы рассказать о щите подробнее?
          - Зачем рассказывать? - музыкант взял круг, лежавший у него на коленях, и протянул Напролому. - Вот он. Один я нашел потом на месте боя.
          - Щит?! - не поверил Напролом и схватил круг. Это была толстая бизонья кожа, натянутая на согнутую в круг гибкую ветку. Охотник щупал крепкую кожу, бил в нее кулаком, тыкал обломком стрелы, проверяя щит на прочность. Хватался за ручку сзади и закрывался от воображаемой стрелы.
          - Вот это изобретение! - в конце концов завопил он. - Не то что твой Зонт, Дум! Со щитом можно идти в бой против кого угодно! Он выдержит даже удар копья! А больше они ничего не изобрели, Невпопад?
          - На этот раз изобрел опять я. И всем утер нос. Они превращают музыкальные инструменты в оружие, а я обратил оружие в музыкальный инструмент. Смотрите! - Невпопад взял из рук охотника щит, положил его на расставленные колени, достал из-под камня две коротенькие палочки и ну колотить ими по туго натянутой коже!
          Раздалось то самое бум-бу-бу-бум, которое они слышали, чуть войдя в Лес и которое их испугало.
          - Вот что я изобрел! - не переставая барабанить, кричал Невпопад. - Бубен! Когдя я бью в него, все племя танцует! Воины забывают обо все на свете! Им уже не до оружия - моя музыка сильнее его!
          - А ты еще не придумал, какой музыкальный инструмент можно сделать из копья? - с тревогой спросил Напролом.
          - Пока нет... Но, наверно, если копье хорошенько высушить...
          - Пусть заберет тебя лесной Бабай, прежде чем ты сделаешь это! - рассвирепел охотник. - Дум, ты слышишь, на что он поднимает руку? Нет уж, копья я тебе не отдам. И лука тоже. Дай-ка сюда щит! Ты его чуть не испортил окончательно, превратив в бубен. Вот что я скажу тебе, Невпопад: хватит изобретений! На чем-нибудь нужно остановиться! У нас теперь есть все для хорошей войны - дубинка, копье, лук и щит, пора прекратить поиски! Всему есть предел. Еще что-нибудь может помешать. У воинов может зайти ум за разум, ты меня понял, Невпопад?
          - Дайте мне хоть немного еды взамен бубна! - взмолился музыкант. - Я играл на нем, и мне приносили поесть.
          Путешественники раскрыли мешки и поделились с Невпопадом едой. На этом встреча старых знакомых не окончилась. Музыканту показали мамонта и рассказали, как спасли его от смерти и приручили. Невпопад сперва боялся Самого Большого, но все же осмелился подойти. Он долго смотрел на громадную голову мамонта и страшные бивни - он впервые видел Самого Большого так близко.
          Пришла пора - и трое путешественников распрощались с незадачливым музыкантом. Он остался стоять возле зеленого камня, а они постепенно исчезали за деревьями, стихал шум шагов мамонта, шелест листьев, голоса.
          Когда Невпопад убедился, что неожиданные гости ушли далеко, что никого вокруг него нет, он достал из-под камня престранную на первый взгляд штуковину: сложенную вдвое длинную полоску сыромятной кожи, на конце которой было расширение, а в него вложен камень. Он взялся раскручивать ее - раздалось сначала гудение, потом - жужжание и в конце концов - почти пение. Чем сильнее раскручивался новый музыкальный инструмент, тем гудение становилось тоньше. Но в один из моментов камень вырвался из плена и полетел сквозь листву с такой силой и так далеко, что искать его не имело смысла.
          - Вот единственный недостаток моей брунчалки, - проворчал музыкант, привыкший в одиночестве разговаривать сам с собой, - камень вылетает, когда захочет. Нужно придумать, как закрепить его, а то ради одного выступления придется запасаться целой грудой голышей. Но уж из нее-то, из моей брунчалки, никто не догадается сделать оружие...
         

    КАК ЛЮДИ-ДЕРЕВЬЯ ЧУТЬ БЫЛО НЕ ОДЕРЕВЕНЕЛИ

         
          Путешественники подъезжали уже к селению людей-деревьев, как увидели впереди, среди кустов, человека, стоящего на коленях и роющегося в земле.
          Он услышал шаги Самого Большого и поднял голову. Прямо на него шел мамонт с людьми на спине! Человек вскочил, хотел было бежать, но ноги ему не подчинились. Он рухнул на колени, да так и застыл, с ужасом и покорностью в глазах следя за медленно приближающимся к нему чудищем. Тогда, в те времена, многое было впервые для человека, но не такое же!...
          Самый Большой подошел, остановился в нескольких шагах от коленопреклоненного. Люди на спине мамонта смотрели на него с любопытством. Он, еще безбородый юноша, был худ и грязен, а от понятного страха дрожал.
          - Эй, - спросил его сидящий впереди Напролом, - ты кто?
          Юноша не ответил: язык ему тоже не повиновался. Он таращился на Оседлавших Мамонта с тем же ужасом, что и раньше, но сейчас еще и с мольбой - бедняга не хотел погибнуть под толстыми ногами Самого Большого. А тот вытянул хобот и обнюхал незнакомца. Юноша закрыл глаза...
          - Ты кто, я спрашиваю? - снова услышал он голос сверху.
          - Я... - с трудом ответил стоящий на коленях, не открывая глаз, чтобы не видеть возле своего лица мамонтова хобота, - я был Каштаном... А сейчас я не знаю, кто я... Раз я больше не дерево, значит, только человек, то есть почти что никто... - Последние слова прозвучали особенно горько.
          Трое людей на спине мамонта переглянулись. Они поняли, что в племени людей-деревьев произошли немалые события.
          - А где вождь Каштан? - спросил Дум. - Что с ним?
          Юноша открыл глаза.
          - Я, кажется, знаю вас. Вы Каштаны, что недавно были у нас в гостях. Клекачка тогда впервые получил по макушке, а отец впервые в жизни рассмеялся. Разве вы не помните меня?
          Только теперь путешественники узнали в пареньке сына вождя Каштана, который сидел на пиршестве рядом с ним.
          - А что со старым Каштаном? - повторил вопрос Дум.
          - Он умер, - ответил юноша. - Умер от смеха, которому вы его научили. Смех ему так понравился, что отец стал устраивать проверку на деревянность чуть не каждый вечер. Все брали в руки по палке, Клекачка шел вдоль ряда и получал от каждого по лбу и лупил в ответ всех. Его палка становилась день ото дня тяжелее, но и другие не отставали. Однажды после хорошего удара по Клекачкиной макушке старый Вождь снова свалился с колоды и хохотал так долго, что с непривычки задохнулся и умер.
          - И что было дальше?
          - Клекачка - вся его голова была в шишках - объявил, что племени нужен вождь, а так как я, сын старого Каштана, слишком еще молод, он временно займет место Главного. Все согласились, никто и не подозревал о тайных замыслах шамана.
          - Что же он сделал?
          - Клекачка пошел в Лес, принес оттуда охапку самых разных листьев, развел Костер и бросил листья в огонь. Повалил страшный дым, шаман скрылся в нем. Все уже думали, что он сгорел, как вдруг Клекачка выскочил из дыма живой и невредимый и сказал, что побывал вместе с дымом в небесах, чтобы узнать волю Тех-Кто-Знает-Всё.
          Те-Кто-Знает-Всё открыли-де ему, что каштан - самое обманное дерево из всех. Цветы его необычные, листья - тоже, плоды защищены скорлупой с шипами - а сами-то они несъедобные! Зачем тогда шипы? Зачем необычные цветы? И семилистник? Вот где кроется обман!.. После этого Клекачка выгнал меня из племени и объявил, что власть Каштанов кончилась.
          А еще он объявил, что Те-Кто-Знает-Всё сказали ему: для нашего племени наступила пора Окончательного Одеревенения, и для начала приказал всем позакрывать рты, то есть дупла, чтобы они поскорей заросли. Кого он увидит с открытым ртом, тот от него получит.
          А одновременно постановил, чтобы люди-деревья меньше ходили и почаще, выбрав землю помягче, стояли на одном месте - так он превращал наши ноги в корни, а нас - в деревья.
          Мяса мы давно уже совсем не едим - растительная пища, говорит Клекачка, способствует одеревенению.
          - А что он еще придумал? - спросил на этот раз Хоть-Куда (Напролом слушал юного Каштана открыв рот).
          - Проверка на деревянность совсем уже другая. Палок в ряду ни у кого нет, зато у Клекачки в руке здоровенная дубинка. Он идет вдоль ряда и колотит ею всех - некоторые от удара падают, а тот, кто устоит, тот, говорит Клекачка, самый деревянный. Таких он чем-нибудь одаривает и добавляет, что за ними будущее.
          - Так вот он каков на самом деле, ваш Клекачка! - Дум запустил руку в свои волосы. - Надо посмотреть на него со спины нашего мамонта... Вот что, - сказал он юноше, - если хочешь снова стать Каштаном и вождем, забирайся к нам.
          Но тот так замотал головой, что чуть не упал.
          - Давай, давай руку! - крикнул Напролом. - Ну, не медли! - Охотник свесился с мамонта и сам затащил юношу (ожерелья из плодов каштана на его шее уже не было) на спину Самого Большого. Паренек дрожал, порывался спрыгнуть, но охотник крепко держал его за плечи.
          Так они и появились в селении: мамонт, а на его спине четыре человека, одним из которых был изгнанный недавно молодой вождь Каштан.
          То-то было страху! То-то было визга! То-то было топота! Все попрятались по домам, а там - по самым темным углам. Один только Клекачка выглядывал из своей (бывшей вождя) хижины, испуганно следя за неспешным и важным шагом Самого Большого мимо домов.
          У старого каштана (дерева), с которым Клекачка пока ничего не мог поделать, но собирался при удобном случае сжечь, мамонт остановился, люди на нем стали осматриваться. Увидели космы шамана и еще несколько голов, высунувшихся из хижин.
          - Клекачка! - позвал Дум. - А ну-ка иди сюда!
          Тот только затряс головой: не пойду.
          Тогда подал голос осмелевший молодой Каштан:
          - Эй, Дубок! И ты, Ясень! Вы разве не узнаете меня? Ступайте ко мне!
          Человек пять из всего племени решились сделать по шагу-другому от своих домов, зато голов, торчащих из "дверей" прибавилось. Все смотрели на Самого Большого со страхом, зная, как может быть свиреп и безжалостен этот зверь, если рассердится. Со страхом взирали они и на людей на его спине. Если они покорили мамонта, значит, они сильнее его! И среди них сидит их бывший - нет, настоящий! - вождь Каштан. А Клекачка, назвавшийся вождем, достоин только того, чтобы забросать его камнями. Вон он - униженно склонивший голову, молящий о пощаде, переводит глаза с одного Оседлавшего Мамонта на другого.
          Юный вождь подождал, пока люди-деревья приблизятся, и заговорил.
          - Я ваш Каштан! - голос его звучал все увереннее. - А этот мамонт - он послушен нашей воле, и пока мы на нем, не бойтесь его.
          Все больше голов высовывалось из хижин, чтобы послушать молодого Каштана, но выйти отваживались не все.
          - Вы еще не стали деревьями, как того хотел Клекачка? - спрашивал он. - Не покрылись корой? Ну-ка пошевелите пальцами - может, у кого-то они превратились в листья? А головы - птицы еще не вьют на них гнезда? Э-эй, что вы молчите? Неужто настолько одеревенели?
          Люди слушались вождя - отворачивали листвяные одежды и показывали голые, без коры животы, трясли головами - нет, на них еще не гнездятся птицы, шевелили пальцами, говоря этим, что они еще не превратились в листья. Открыть же рот для ответа пока никто не рискнул: сказывался запрет шамана.
          Слыша насмешливую речь молодого Каштана, все люди-деревья повыходили из хижин. А тот замолчал на минуту, оглядывая свой народ. Вылез и Клекачка, но был он так напуган, что согнулся как крючок.
          И вдруг он стал выпрямляться. Какая-то неожиданная мысль, разгибаясь как пружина, поднимала его голову.
          Он повернулся к людям-деревьям, окружившим мамонта, и завизжал:
          - Стойте! Не подходите к Самому Большому! Знаете ли вы, ЧТО на самом деле перед вами? Я открою вам глаза, люди-деревья! Я вам скажу, я, Клекачка! Это СОН! МАМОНТ ВАМ ТОЛЬКО СНИТСЯ! Разве могут люди оседлать Самого Большого? Никогда! Такое может только присниться. Значит, это СОН! Только СОН!
          Вот какую хитрую штуку придумал коварный Клекачка!
          - Можете нас пощупать! - вскричал обеспокоенный Хоть-Куда. - Вот моя нога - пощупайте!
          - Не смейте! - снова завизжал Клекачка. - Не прикасайтесь к ним! Кто дотронется, сам превратится в сновидение, и кто знает, вернется ли в явь! Это СОН, СОН! - верещал он.
          Толпа с ужасом отпрянула от пришельцев. Она поверила словам шамана. Да и кто бы не поверил. Мало того, чуть отступя от мамонта, люди-деревья один за другим, не переставая таращиться на зверя и пришельцев на нем, стали валиться наземь, а потом и закрывать глаза.
          Через несколько минут все племя, мужчины, женщины, дети, старики, все спали. Кто устроился калачиком, кто - на спине, кто - на животе, кто - положив голову на другого.
          Но спали люди-деревья неспокойно - вздрагивая, вскрикивая во сне, дергая руками и ногами, будто пытаясь убежать. Им всем виделся один и тот же ужасный сон: мамонт с четырьмя людьми на спине!
          - Вот что значит деревья! - крикнул пришельцам, торжествуя победу, Клекачка. - Вы для нас не существуете! Ни мамонт, ни вы, ни ваши слова! Они теперь долго не проснутся - пока вы не уберетесь отсюда! А если кто и проснется и снова увидит вас - не удивится: вы ведь только сон!
          Напролом повернулся к Думу.
          - Помнишь, я треснул Клекачку по лбу? Дай-ка я звездану его еще раз!
          - Есть выход попроще, - ответил Дум.
          - А я не вижу никакого выхода, - вставил Хоть-Куда, - шаман загнал нас в тупик. Он теперь хозяин положения.
          - Посмотрим...
          - Шепчитесь, шепчитесь, - злорадствовал Клекачка, - все равно ничего не придумаете. Деревья проснутся только тогда, когда вас здесь не будет, когда этот дурацкий сон кончится.
          - И все-таки ты кое-чего не предусмотрел, Клекачка, - улыбаясь, сказал Дум.
          - Чего-чего? - не поверил Думу шаман.
          - Усыпив всех, ты остался один. Кого бы ты ни разбудил сейчас себе на помощь, всяк от тебя отмахнется - ТЫ ВЕДЬ ТЕПЕРЬ ТОЖЕ СОН! Напролом, Хоть-Куда! Свяжите этому хитрецу руки и забросьте его на спину Самого Большого. Возьмем Клекачку с собой.
          - Не хочу! - завопил шаман. - Я не поеду с вами! - Он как мог отбивался от двух крепких парней, но это ему не помогло. Клекачку связали и закинули на спину Самого Большого. Оказавшись на мамонте, колдун сразу же замолчал и перестал брыкаться - смекнул, что зверь может рассердиться, сбросить его и растоптать.
          - Куда вы меня повезете? - шепотом спросил все же он.
          - Ты хотел превратить свой народ в деревья, - сказал Дум, - значит, ты мечтал жить среди деревьев. Вот мы и повезем тебя в Лес, да подальше, чтобы ты не нашел дороги домой.
          Кое-кто из людей-деревьев просыпался, поднимал голову, но увидев все ту же картину (все тот же сон) - мамонта и людей на нем, - зевнув как следует, снова засыпал.
          - Отпустите меня! - зашипел шаман. - Я не хочу в Лес! Я всех-всех разбужу, и вам не поздоровится!
          - Не шипи, - посоветовал Клекачке Напролом, - а то Самому Большому покажется, что на его спине змея.
          - Что вы с ним сделаете? - спросил у Дума молодой Каштан.
          - Я уже сказал: отвезем подальше в Лес, - Дум говорил так, чтобы его слышали все. - А там найдем землю помягче, выроем глубокую яму и посадим в нее Клекачку - он ведь должен пустить корни... - Шаман слушал это, затаив дыхание. - Рот у него среди молчаливых деревьев закроется сам собой, кожа станет корой, к весне Клекачка зазеленеет, и вы сами не узнаете своего шамана в Лесу, если встретите ненароком. Подумаете, что это старый пень пустил веточки. И он не скажет уже вам ни слова...
          Последнего Клекачка не выдержал. Он дернулся изо всех сил, свалился с мамонта, брякнулся оземь, вскочил и понесся из селения, не оглядываясь, подальше, подальше... Руки у него были связаны, но все равно он бежал быстро. Никто за ним не погнался.
          - Теперь он тебе не страшен, - сказал Дум Каштану. - Ты ведь один из Оседлавших Мамонта. А если Клекачка вернется и опять заикнется о несъедобности плодов каштана и о том, для чего каштану колючки, пошли его к Лешему - пускай попробует узнать эту тайну тайн у самого лесного бога.
          (Сколько я ни пытался узнать, зачем каштановой скорлупе шипы, ответа ни у кого не добился. Последние, у кого я настойчиво об этом спрашивал, тоже советовали мне обратиться к Лешему, который о деревьях знает все; я думаю, что выражение "идти к Лешему", что произносится в подобных случаях, пришло к нам как раз из того давнего времени.)
          Проводив взглядом убегающего шамана, Дум скомандовал:
          - Поехали!
          Каштан спрыгнул, мамонт тронулся и пошагал - неторопливо и важно, как и подобает идти Самому Большому.
          Снова кто-то из спящих открыл глаза, увидел уходящего мамонта с тремя людьми на спине и понял, что сон кончается, но нужно полежать еще чуток, чтобы окончательно проснуться.
         

    ДОМА!

         
          Самый Большой не понимал, отчего люди на его спине так ерзают, так крутятся и подпрыгивают и все громче переговариваются. Чаще других он слышал непонятные ему слова (ко многим он уже привык): "Наша Гора! Наша Гора!"
          Путешественники ехали по той равнине, что заканчивалась их Горой, той Горой, которую они покинули много-много дней назад.
          Они подгоняли мамонта, просили его, умоляли идти быстрее, но тот не менял неспешного шага, не в силах осмыслить, чем эта Гора отличается от других.
          Напролом не выдержал, соскочил с Самого Большого и побежал, опережая зверя, но скоро сдался - до Горы было еще слишком далеко - и снова вскарабкался на его спину.
          Все разговоры были о своем племени:
          - Интересно, жив ли Наутек?
          - Ох как, наверно, обрадуется Дом!
          - Дум, а что скажет Сокрушай, когда увидит не нас двоих, как должно быть, а троих?
          - Он увидит четверых, - непонятно отвечал Дум, - четверых!
          - А кто четвертый?
          - Самый Большой!
          - Ох, правда!
          Так проходил конец этого удивительного путешествия. Гора, хоть и медленно, но приближалась, вырастала, из голубой становилась серой, коричневой... Скоро будет их неширокая и быстрая речка, за ней каменистый берег, еще несколько десятков шагов - и их пещеры! И - куча народу, глазеющего на мамонта с людьми на спине, мамонта, идущего прямо к пещерам!
          Они вернулись домой! Вернулись домой! Сколько опасностей они пережили! Сколько видели всего! Путешествовать так интересно! Но еще лучше - возвращаться домой...
          Гора все ближе и ближе. Напролом снова не выдержал - встал на спине мамонта и, еле удерживаясь на ногах, стал вглядываться вперед.
          - Ну! Ну! Что ты видишь? - спрашивали у него двое.
          - Вижу! - кричал Напролом. - Вижу наших! Они у пещер!
          - Ты узнаешь кого-нибудь?
          - Пока нет... Вот, кажется, узнаю... Впереди стоит и смотрит на нас Сокрушай... Бегают дети... Какая-то женщина несет сучья для Костра... Народу возле Сокрушая собирается все больше и больше... Теперь все смотрят на нас!...
          Самый Большой уже давно чувствовал дух человеческого жилья. Тревожась, зверь поднимал хобот, хлопал ушами, замедлял шаг, норовил остановиться. А седоки подгоняли его - криками, ногами, направляя прямо к людям, которых все больше собиралось у чернеющих в подножии Горы пещер.
          Путешественники могли спрыгнуть с Самого Большого и вести его за собой, держа хотя бы за уши, но им - по понятной причине - хотелось, НАДО БЫЛО подъехать к своему племени на мамонте.
          Перед речкой зверь уже в который раз остановился; перед толпой встали в защитный ряд воины и охотники с копьями в руках.
          Но уже кто-то узнал в Оседлавших Мамонта своих.
          - Смотрите - да ведь это же Напролом!
          - А за ним - Дум!
          - Хоть-Куда...
          Неизвестно, что заставило Самого Большого сделать последние два десятка шагов, какие слова Дума, шептавшего ему на ухо, но зверь послушался их, пересек речку, проскрипел камнями на берегу и ступил на глинистую землю, истоптанную внуками Горы. Путешественники сидели на нем гордо и смотрели на всех независимо.
          Толпа попятилась, забубнила-забормотала, то тут, то там слышались вскрики женщин.
          Сокрушай и Шито-Крыто стояли чуть в стороне от толпы. В глазах их то и дело вспыхивали и прятались те же изумление и страх, которые поразили толпу.
          Мамонт шел, толпа пятилась, пятилась - до тех пор, пока задние не уперлись спинами в камень Горы. Воины отступали вместе со всеми. Они не метнули копья лишь потому, что знали: мелкие раны только разъярят зверя.
          И тут... и тут - вы не поверите, но так оно и было, потому что об этом рассказывают рисунки на шпатовой стене, - внуки Горы стали... смеяться! Сначала смеяться, потом - хохотать, показывая на мамонта с седоками на спине пальцами, а после и вовсе уж кататься по земле - кататься, гогоча и дрыгая ногами. Хохот стоял такой, что Гора отвечала ему громовым эхом. Но может быть, она тоже смеялась, Гора?..
          Оседлавшие Мамонта представляли встречу со своим племенем совсем другой.
          - Что это с ними? - переглядывались они. - Неужели внуки Горы сошли за это время с ума?
          И седоки не осмеливались слезть с Самого Большого и так и сидели на нем, то глядя на грохочущую толпу, то друг на друга.
          А Сокрушай и Шито-Крыто, стоявшие рядом, сумрачно, исподлобья смотрели на все и не говорили пока ни слова.
          Толпа наконец устала хохотать. Внуки Горы, все еще всхлипывая, вставали, отряхивались, стирали с лиц слезы, тоже переглядывались, переводили глаза на мамонта и... как прежде, жались к камню Горы. Они вели себя совершенно непонятно!
          Дум спрыгнул с Самого Большого и двинулся к людям.
          - Эй! - сказал он. - Привет!
          Ответили ему не сразу - сперва долго разглядывали. Потом слово "привет!" раздалось несколько раз там и сям.
          - Это я, Дум, - продолжал Оседлавший Мамонта, - а там, на спине Самого Большого, сидят Напролом и Хоть-Куда.
          - Напролом и Хоть-Куда! - вразнобой повторила толпа.
          - Что с вами стряслось? - спросил Дум. - Отчего вы смеялись там, где полагается ахать и охать, а то и визжать от страха?
          В толпе Дум заметил движение и увидел своего брата Дома. Он несмело пробирался к нему.
          - Это в самом деле ты, Дум?
          - Я, а кто же еще! Я вернулся, вот и все. Можешь меня пощупать.
          - Но ведь ты должен был сгинуть в Бездне! - сказал Дом, ощупывая руки брата, трогая лицо, волосы и уши.
          - После я расскажу, почему этого не случилось. Это долгая история, на много-много вечеров. Ответь-ка мне сначала, почему вы смеялись, как сумасшедшие, когда увидели нас?
          - Я скажу, но ты не поверишь.
          - Говори.
          - Наверно, от ужаса.
          - Что?! - Дум даже отступил на два шага.
          - Помнишь, Дум, как, уходя к Краю Земли, ты учил нас смеяться?
          - Учил...
          - Ну так вот: сделав одно, ты не сделал другого.
          - Чего же?
          - Ты не рассказал нам, что смешно, а что не смешно. Смеяться-то мы научились, это оказалось занятной штукой, но, сдается, мы смеемся не тогда, когда нужно и не над тем, что смешно.
          - Что за чепуха!
          - Чепуха? Суди сам. Вдруг мы загогочем, - жаловался Дом, - когда увидим, что одного из наших придавило деревом. Или расплачемся, если кто-то потешно шлепнется в лужу. В общем, у нас с появлением смеха все разладилось. Смех - он не такой простой, как кажется. Наверно, ты открыл его слишком рано. Нам, видимо, нужно еще какое-то время порычать...
          - Дум! - послышался голос Вождя. - Дум, подойди-ка ко мне!
          Дум повернулся к Сокрушаю.
          - Если тебе, вождь, хочется поговорить со мной, почему бы не подойти ко мне?
          - Я могу подойти, - прорычал Сокрушай, - но только для того, чтобы... - от злости он даже недоговорил.
          - А я думал познакомить тебя с Самым Большим, - Дум сделал несколько шагов к мамонту и погладил его мощные желтые бивни.
          В этот момент послышался кашель Шито-Крыто.
          - Вот видишь, Дум, что значит путешествие! А ведь это я надумал тогда послать тебя к Краю Земли!
          - Справедливо, мудрейший, - ответил Дум. - Но ты никак не ожидал, что я вернусь.
          - Дум, - снова прорычал Сокрушай, - ты привел Самого Большого для еды? Если так, я, пожалуй, прощу тебе то, что ты вернулся. У нас давно не было хорошей добычи.
          - Нет, о вождь. Самый Большой - наш друг. Он уйдет отсюда, коль захочет, живым и невредимым.
          Толпа отлепливалась от Горы и постепенно, шажок за шажком приближалась к разговаривающим, со страхом, однако, поглядывая на огромину мамонта.
          - Ежели он уйдет, - заворчал вождь, - ежели уйдет...
          - Ты хотел сказать, что мы останемся тогда без еды? Напролом, ну-ка глянь на голубей над собой!
          Охотник, державший лук наготове, поднял его, прицелился, выстрелил - голубь, пронзенный стрелой, упал между Думом и Сокрушаем. Вождь, не веря своим глазам, уставился на мертвую птицу.
          И все же поднял голову.
          - Дум, тебя посылали к Краю Земли, чтобы там заглянул в Бездну и свалился в нее. Ты не выполнил наказа!
          - О великий! Оказалось, для того, чтобы заглянуть в Бездну, не обязательно ходить так далеко. Хочешь сейчас же увидеть ее?
          - Зачем мне Бездна! Покажи ее Шито-Крыто, это по его части.
          - Шито-Крыто, хочешь? Хочешь заглянуть в Бездну?
          - Заглянуть в Бездну? Ты думаешь, Дум, у меня нет других дел и забот? Сколько угодно! Время ли интересоваться Бездной, когда дух Горы Тарарам начал вдруг, отвечая мне, шепелявить? А еще я ломаю голову над тем, как приостановить лето, чтобы мы успели запастись всем необходимым на зиму. И вот что еще мне досаждает: к нам повадились странные на вид огненные по краям облака - я и думаю, как от них отмахаться.. Видишь, Дум. сколько у меня хлопот! А ты пристаешь ко мне со своей Бездной! Советую тебе забыть о ней и заняться настоящим делом!
          Сокрушай тем временем уже подозвал к себе Напролома, и оба о чем-то разговаривали, поочередно держа в руках лук. А Хоть-Куда уже смешался с толпой и что-то говорил, говорил...
          Вот какой была долго ожидаемая встреча наших путешественников со своим племенем, с вождем Сокрушаем и шаманом Шито-Крыто.
         

    ПРОЩАНИЕ

         
          В тот же день мамонт был отпущен восвояси. Проводить его пошли все трое - а за ними, в отдалении, следовали почти все внуки Горы. Вождь и шаман на этот раз стояли позади всех.
          Самый Большой долго не понимал, почему люди то ли отпускают его, то ли прогоняют - он успел привыкнуть к ним и даже, если можно так сказать, полюбить их, особенно Хоть-Кудая, который приносил ему самую вкусную еду и всегда помногу.
          Дум, Напролом и Хоть-Куда шлепали мамонта по мохнатому боку, говорили: "Ну иди же, иди!", но он все стоял, протянув к людям хобот, касаясь им то одного, то другого, не веря или не понимая, что они хотят распрощаться с ним навсегда.
          Люди сами пытались уйти от него, но Самый Большой поворачивал и шел за ними..
          И вдруг, в какой-то момент долгого этого прощания зверь понял, чего хотят от него. Он остановился, поднял хобот и затрубил так тоскливо, что у всех троих сморщились лица, словно они должны были заплакать. Парни боялись посмотреть друг на друга.
          А мамонт, потрубив еще немного, - его крик слышала вся равнина перед Горой, а сама Гора отозвалась горестным эхом, - резко повернулся и быстро зашагал прочь от людей.
          Трое долго-долго смотрели ему вслед, но Самый Большой не обернулся ни разу. Может быть, у мамонтов это не принято - оборачиваться, прощаясь.
         

    ***

      
       В эту же ночь Дум, Напролом и Хоть-Куда впервые за долгое время ночевали в своей пещере - огромной, с высоким ископченным "потолком". Как и мечтали, они сидели у большого Костра и рассказывали о своем путешествии к Краю Земли, об удивительных встречах.
          Какие лица были вокруг рассказчиков! (Все они нарисованы на блестящей стене). Удивленные, испуганные, растерянные, недоверчивые, насупленные, открывшие рот, прищурившие глаз, улыбающиеся, хохочущие (и конечно, плачущие), настороженные, озадаченные, одураченные...
          Подходил к Костру шаман Шито-Крыто. Он выслушивал очередную историю про какое-то племя и, призвав к себе внимание кашлем, говорил примерно следующее:
          - Экие все же они хвастуны! Ведь всем должно быть ясно, что только внуки Горы, той Горы, что над нами и что выше всех остальных гор, - самые сильные, самые умные, самые-самые! И еще настанет время доказать это, вот увидите!
          И в другие вечера вокруг наших рассказчиков собиралось все племя и слушало, слушало, слушало...
          В конце концов случилось то, что и должно было случиться. Рассказывая о своих приключениях в пятнадцатый, а то и в двадцатый раз, путешественники стали путаться, говоря современным языком, в деталях, заговариваться и даже кое-что присочинять. И тут нашелся человек, который, ради сохранения замечательных историй для потомства во всей достоверности, взял да и "записал" их все острым кремнем на блестящей стене в дальней пещере. Записал так, как тогда умели - в рисунках, но, что называется, слово в слово.
         
         
         
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       1
      
      
      
      
  • Комментарии: 4, последний от 29/04/2012.
  • © Copyright Чирков Вадим Алексеевич (vchirkov@netzero.net)
  • Обновлено: 27/05/2011. 344k. Статистика.
  • Повесть: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.