Рассказ (( из сборника "Журнал учета происшествий". Опубл. В журнале "На боевом посту", 07.2007 г)
ЛЁШКУ Бадая, старшего инспектора ГИБДД, на счету которого числились десятки раскрытых "тёмных" наездов, любимца райотдела и грозу автохулиганов, беспощадно изгоняли из рядов милиции.
Страшное дело сотворил старший лейтенант Бадай. Полторы недели назад, заявившись домой в неурочный час, застал в постели жены некую особь мужского пола. Ни жена, ни особь на встречу эту никак не рассчитывали. Жена при виде выкатившихся из орбит Лешкиных глаз попросту переползла под кровать. Особь же, завороженно глядя на подрагивающий в милицейской руке пистолет, мелко и быстро икала.
Удержался Лешка от крайности. Лишь ухватил с туалетного столика початую бутылку коньяка, опорожнил и долбанул ею о зеркальный шкаф, что купили с женой на первую после свадьбы получку. Затем вылетел на мороз, где урчал в ожидании хозяина знаменитый в городе драный красный "Москвич" с немыслимым рупором на крыше. Забыв про гололёд, надавил в сердцах на акселератор, и на первом же повороте точнёхонько въехал в фонарный столб.
Машина, как написали в протоколе, получила незначительные технические повреждения, а водителя вынули из-за руля с закрытым переломом голеностопа и поганенькой припиской в диагнозе - "средняя степень алкогольного опьянения".
Сейчас он сидел, нахохлившись, в углу комнаты информатики, где как раз начиналось общее собрание с единственным пунктом в повестке дня: "Персональное дело А. Бадая".
Опершись на клюку, Лешка с мрачной безысходностью разглядывал обувь членов президиума. Тяжело вдавились в пол сапоги начальника райотдела Бойкова. Подрагивали, словно борзые на поводке, "корочки" его нового заместителя Платошина. В центре, меж ними, широко раскорячились стоптанные туфли заместителя начальника управления внутренних дел по кадрам полковника Скворешного. Скворешный то и дело приподнимал правую туфлю и прямо рантом с усилием скрёб по лодыжке левой ноги. "Чешется, видать", - некстати посочувствовал Лешка.
Скворешного не любили и побаивались: не с "земли" человек, пришлый, посажен из районной управы доглядывать за увздэшными кадрами. Заглазно полковника, убежденного трезвенника и ретивейшего борца за чистоту рядов, именовали "охотником за ведьмами". И то, что он лично прибыл на собрание, с неотвратимостью подписанного приказа свидетельствовало о безнадежности Лёшкиного положения.
Наконец туфля Скворешного поторапливающе дотронулась до соседского сапога.
Бойков неохотно поднялся, постучал ручкой по графину. Постучал, скорее следуя ритуалу, чем из необходимости: в большой, туго набитой людьми комнате давно установилась спёртая, подавленная тишина.
- Допрыгались, други? - Начальник отдела придавил взглядом макушки собравшихся. - Ведь сколько раз предупреждал. Ну чисто бараны! А уж чтоб Бадай...
Лёшка поднял виноватые, страдающие глаза на начальника ("бывшего начальника", - горько осознал он).
- Что теперь смотришь? - Бойков отвёл взгляд. - Пятнадцать лет без единого нарушения. С Доски почёта не слезал. Сколько наездов раскрытых! А уж чтоб пьяным за рулём... Так на шестнадцатый год отмочил-таки! И главное, точно под компанию по борьбе с пьянством на дорогах. Как специально ждал. А, что с вами!.. - Он сел, было, но, спохватившись, приподнялся: - На собрании присутствует лично Петр Петрович Скворешный. Я думаю, он лучше меня обрисует подоплеку, так сказать...Так что вот.
Недовольно скосившись на стареющего подполковника, Скворешный, не вставая, внушительно прокашлялся:
- Вот смотрю я на вас, молодых, здоровых... Как говорится, кровь с молоком. - Он добро улыбнулся. - Кажется, чего не работать во славу, так сказать, державы. Но вот, похоже, не у всех кровь с молоком. Есть ещё у которых и кровь, да и совесть на спиртном замешаны. Именно что на спиртном! - надавил Скворешный. Затекшее, отстранённое молчание, установившееся в помещении, ему решительно не нравилось. - Правду говорят, что в семье не без урода. И этот урод, он, понимаете, та самая ложка дёгтя, что бочку мёда поганит. Это ж надо! Все органы, понимаешь, напрягают силы, чтоб перебороть такое позорное явление, как пьянство. И находятся-таки в наших рядах люди...Да нет, людишки! Которые не только там где-то в одиночку распивают по всяким зауглам, но ещё и пьяными за руль лезут. А ведь кто управлял, тот знает, дорога - всегда повышенная опасность. Так нет, мы сам-с усам! Тем более офицер дорожно-патрульной службы. Это ж до какой распущенности надо дойти. Не укладывается!
Скворешный натужно задышал. Весь вид его выражал крайнюю степень возмущения. Но Лешка-то видел, как во время возникшей паузы содрал он с себя правую туфлю и освободившимся носком принялся чесать левую лодыжку с таким остервенением, что из-под брючины выползла застиранная кальсонная резинка.
"Подойти, что ль, почесать? Может, скостит за усердие". - Лешка хмыкнул от осознания безмерности унижения, на которое был сейчас способен, - лишь бы не выгнали.
- Словом, вопрос с Бадаем решённый, - облегченно объявил Скворешный и энергичным движением окончательно отделил подрагивающего в углу Лёшку от остальных. - Конечно, мы могли бы просто уволить его. Но руководству важно понять: способны ли вы сами дать должную оценку безобразному, понимаешь, факту. Чтоб учесть в полной мере мнение коллектива. Так что говорите откровенно. Прошу только, выступая, помнить: чистота рядов - залог нашей боеспособности. Пьянице пощады быть не должно!
- И не будет! - заверил его, стремительно поднимаясь, Платошин. - Есть желающие высказаться? - И будто боясь, что кто-то опередит, на одном дыхании продолжил: - Тогда позвольте сначала мне... Вот тут в кулуарах отдельные доброхоты, знаю, разговоры вели, де, случайность, с кем не бывает. Правильно товарищ полковник нам указал - опасное это заблуждение...
- Каково забирает мальчик, - шепнул начальник уголовного розыска Гордеев.
- Далеко шагнёт, - согласился сидящий рядом следователь Кольцов, лишь два дня назад переведённый в отдел из областного аппарата - с понижением.
- ...Да, опасное! - надбавил голосу Платошин. - По Бадаю и прежде были сигналы. О поборах с водителей, об аморальном поведении в быту...
- Мы проверяли, - сухо, для Скворешного перебил Бойков. - Анонимки не подтвердились. А с аморалкой, так там и вовсе с ног на голову перевернули, как оказалось.
- Но ведь сигналы-то были, - упрямо, хоть и несколько растерянно продолжил Платошин. - Может, плохо проверяли? Чтоб столько лет в ДПС и - ничего не подтвердилось...
Кто-то натужно хихикнул.
- Между прочим, на суде, если нет доказательств, дело прекращается, - выкрикнули из зала.
- Ну-ка, ну-ка, ктой-то там такой грамотный? - Скворешный заинтересованно привстал, разом придавив зародившееся оживление. ("Аж чесаться перестал", - подивился Лешка.) - Ба, а я-то дивлюсь, голос вроде как знакомый... Кольцов, конечно.
- Здравия желаю, товарищ полковник.
- Кто о чем, а вшивый, понимаете, о том же, - замначальника УВД насмешливо покачал крупной головой. - Вы б о доказательствах этих самых, Кольцов, в своих уголовных делах пеклись. Тогда, может, не вылетели б из УВД, как пробка, понимаешь! Кстати, прошу всех усвоить: борясь за чистоту рядов, мы будем безжалостно изгонять запачкавшихся. И ещё - специально для отдельных демагогов - здесь вам не суд и спрятаться за отсутствием доказательств не удастся. Вот именно! Продолжайте, товарищ Платошин. - Скворешный жёстко прошелся взглядом по зароптавшим рядам.
- Выступать будешь? - Гордеев наклонился к начальнику ДПС капитану Талызину, ссутулившаяся могучая спина которого начисто заслоняла его от президиума.
- Сам не видишь, что безнадёга? - огрызнулся тот. - Получается, товарищ полковник, любопытная цепочка. - Платошин потащил руку вверх, словно вытягивая пресловутую цепочку из запасного кармана. - Нечистоплотность дома, пьянство в быту, ощущение безнаказанности, вследствие чего - пьяная авария и неизвестно ещё, куда бы докатился Бадай...
- Во холуй-то! - донеслось сдержанное шипение откуда-то от батарей, но по счастью для говорившего, голос его "стерся" за общим шумом.
- А что? От измены жене до измены Родине - один шаг, - неловко пошутил заштатный отдельский остряк Велин. Но в попытке разрядить ситуацию не преуспел.
- Та-ак! Вот это так та-ак. - Скворешный тяжело поднялся. Рядом с ним встал посеревший Бойков. - Вот мы и договорились. Это ж надо так переродиться, если для вас человек, честно и прямо говорящий негодяю, что он негодяй, уже и холуй и чёрт-те что!.. Кто это сказал?
- Мы разберёмся, товарищ полковник, - тихо пообещал Бойков.
- Я уж не говорю, что перед вами руководитель. - Скворешный ткнул в зардевшегося Платошина. - Как убеждаюсь, болеющий за дело. И что же? Вместо того, чтоб поддержать, решили ярлыков навешать. Чтоб, стал быть, притёрся. Не позволим! Кто это сказал?
- Товарищ полковник! Мы разберёмся, - решительно повторил Бойков.
- Что ж, разберитесь. - Скворешный искоса зыркнул на начальника отдела. - Иначе мы вам поможем. Что там у нас дальше?
- Я, товарищи, - негромко, как бы сглотнув обиду, продолжил Платошин, - говорил не с чьей-то подсказки, а то, что думал. И впредь буду, невзирая на ранги... Прошу и других высказываться так же честно и прямо... Ну что? Стесняемся? Тогда давайте предоставим слово молодежи ДПС. Кому, как не им, дать принципиальную оценку. Гончаров, ты вроде хотел?
- Я? - Рослый сержант, на свеженьком мундире которого еще красовались армейские значки, вроде бы удивлённый приглашением, с независимым видом поднялся. - А чего? Могу.
- На трибуну поднимается младший штуцерщик на наливе с крепостью до сорока, - возвестил неугомонный Велин. Ради остроты он был готов даже рискнуть вызвать гнев начальства. Впрочем, и на сей раз труды его не пали на благодатную почву.
- Заткнись, пустомеля! - во всеуслышание порекомендовал ему старший опер Фёдоров. Уязвленный Велин, знавший его крутой нрав, благоразумно смолчал.
- Пожалуйста, Гончаров, - с натужной улыбкой кивнул Платошин.
- Ну мы, конечно, осуждаем Алексей Константиновича, - разглядывая что-то в полу, сообщил Гончаров. Он вздохнул глубже, собираясь продолжить, но непонятно смешался, оторопело скосившись на разместившегося рядом добрейшего участкового Смородина. "Не пачкайся, сынок. Тебе ж здесь работать", - почти беззвучно обозначили губы Смородина.
Нервно улыбаясь, Гончаров сбился.
- Что ж, главное сказано, - выручил Платошин. - Может, непосредственный начальник дополнит? Вам, Николай Андреевич, сам бог велел.
- Да чего там? - неприязненно зыркнув на бойкого зама, буркнул Талызин. - И так всё ясно.
- А что ясно? - Скворешный пошевелил пальцами, будто вылущивая капитана из скорлупки, в которой тот пытался спрятаться. - Помнится, когда вы на коллегии оправдывались за рост дорожно-транспортных происшествий, так прямо Цицерон, понимаешь. А теперь и сказать нечего? Вы за увольнение Бадая?
- Да в общем-то раз пьяный за рулем, так чего уж? - придушенно, ненавидя себя, пробормотал Талызин.
- В самом деле, товарищ полковник, чего долго рассусоливать? - включился Платошин. - Я думаю, осуждающая позиция налицо. Предлагаю проголосовать.
- Вообще-то надо бы сначала Бадаю последнее слово дать, - осадил ретивого зама Бойков. - Подсудимый вроде как...
Скворешный, хоть и хмуро, согласно кивнул.
Давно ждавший этого момента Лёшка вдруг растерялся. Опершись одной рукой о клюку, другой - о колено, он начал выпрямляться (так раскрывается заржавевший перочинный нож) с натугой и лишь в конце разом резко разогнулся. Он поднял лицо, и многие смущённо отвернулись. Бадай плакал. Всякий раз, как он пытался что-то сказать, из горла доносилось бульканье, и он поспешно тёр кулаком по щекам.
- После армии... пацаном, - выдавил-таки он. - У меня здесь всё... Дома и то больше нет. Нельзя мне без этого... - В груди Лёшки опять клокотнуло. Он с всхлипом перевёл дыхание.
- Может, возьмете себя в руки? Офицер всё ж, - укорил Платошин.
Кольцов едва успел придавить к стулу рванувшегося вперёд Гордеева.
- Да в первый раз ведь! - связно вскрикнул Бадай и вскриком этим словно освободил застрявшие в горле слова. - Вы ж знаете, братцы. Никогда за руль, чтоб на поддаче... То есть, извиняюсь, выпивши... И чтоб авария какая! А тут такое дело...Ну бес попутал же, братцы!
- Ишь, подвиг какой - за рулем он не пил. - Платошин иронически покачал головой. - Раньше надо было думать. Тогда, может, не пришлось бы теперь здесь своими мнимыми заслугами козырять. Полагаю, товарищ полковник, всё ясно.
- А ты, старлей, его заслуги считал?! - На этот раз Кольцов перехватить начальника угрозыска не успел. Низкорослый, плотно сбитый Гордеев вскочил. - Ты с ним на дорожные ездил? За угонщиками по ночам, в грязь и пургу мотался?! Что ты всё куда-то гонишь?!
- Вы хотите выступить, Юрий Алексеевич? - быстро предложил Бойков.
- Могу, - неохотно пробурчал тот. - Бадай, конечно, кругом влип. Пьяный, авария, чего говорить... - Он зло - и так, чтоб все видели, что зло - посмотрел на поникшего Лешку. Затем перевёл взгляд на президиум и продолжил, убрав из хрипловатого своего голоса все интонации, исключая разве что самые бархатные. - Но и шестнадцать лет безупречной службы не выкинуть, и заслуги учесть бы надо, и то, наконец, что не чужой он нам!
- Юрий Алексеевич! Всё это мы знаем, - сдержанным тоном отреагировал Платошин. Ссориться с авторитетным начальником угро ему не хотелось. - Вы дайте оценку по существу.
- А я по чему?.. Сколько ж можно бороться друг с другом? Топтать, чуть споткнулся. Ладно б случайный, залетный. - Взгляд Гордеева дерзко остановился на Платошине. - Но Бадай-то свой.
- Во! - Скворешный, до того без выражения слушавший, выбросил вперед палец. - Во, где собака-то зарыта. Добреньким быть хочется. Да и не добреньким, а хитреньким. Де, сегодня Бадаю скостят, а завтра, глядишь, и мне. Давайте будем пить, гулять, а потом покрывать друг дружку. Так, Гордеев?
- Да нет, конечно, товарищ полковник. Но Бадай в самом деле... Я с ним восемь лет рядом. Это нужный работник. Потом все же знают, почему это случилось. Я не оправдываю его, но...
Гордеев вдруг смешался, притихли и остальные: заместитель начальника УВД с побагровевшим лицом, тяжело опершись ладонями о стол, начал медленно подниматься. Как показалось, намеренно медленно. И только Лёшка из своего угла видел, как нога полковника судорожно шарила в поисках "отползшей" туфли. Но другие видеть этого не могли. Потому, затаив дыхание, завороженно следили за грозным полковником, так что стало слышно, как в конце коридора кричит что-то в трубку дежурный по райотделу. Но и поднявшись, Скворешный продолжал с тяжелым недоумением всматриваться в аудиторию.
- Перестаю понимать. - Он потёр переносицу. - Молодой руководитель ведущей службы. На хорошем счету. Планировался в резерв на выдвижение. - Он как-то ненароком обласкал прошедшее время глагола, и у Гордеева, не пугавшегося бандитских ножей, разом пересохло нёбо. - И вдруг... даже не знаю, как назвать. Незрелость, что ли? Вы что, защищаете пьяницу?
Среди гудящей от напряжения тишины стоял совершенно потерявшийся Гордеев.
- Я не за пьянство, конечно. Тут чего уж? - Голос его окончательно рухнул. - Но, может, учитывая стаж, можно хотя бы ограничиться неполным служебным соответствием? Облизывая губы, он на ощупь опустился на место.
- Обстановочка у вас, однако, - неприязненно покачал головой Скворешный. - Говорили мне, но чтоб настолько... Платошин! Вы будете, наконец, вести собрание или тоже, понимаешь, декоративная фигура?
Платошин быстро отёр лоб: первое же собрание, да еще в присутствии не лишь бы кого, а самого замначальника УВД по кадрам, особо ценящего умение проводить линию, не задалось. Он набрал воздуха:
- Голосуем. Кто за то, чтобы ходатайствовать перед руководством УВД об увольнении Бадая за дискредитацию звания работника милиции, выразившуюся...
Пока Платошин с аппетитом чеканил фразы, привалившийся к стенке Бадай с каким-то отстранённым интересом увидел, как все, кто сидел поблизости, принялись незаметными, змеиными движениями передвигаться так, чтоб в момент голосования оказаться к нему спиной.
Лёшка оценил эту товарищескую деликатность и, в свою очередь, намеренно поднял глаза на висевшую над ним стенгазету, одна из статей в которой - "Сократим аварийность на дорогах", была подписана его фамилией.
- Прошу слова! - зычно разнеслось по комнате. И приподнятые уже правые плечи резко опустились: над рядами поднялся следователь Кольцов.
- Вам-то что говорить? - раздраженно произнес Платошин. - В отделе вы всего ничего и Бадая знать не можете.
- Вы тоже не из ветеранов, а эва как лихо его разложили, - под общее оживление дерзко отбрил Кольцов. - Да и выступление у меня буквально две минуты. Бадай за это время не скиснет. А, товарищ полковник? В свете, так сказать, демократических тенденций.
- Что ж, пусть скажет, - озадаченно разрешил Скворешный, опускаясь на место.
- Благодарю, товарищ полковник. Ваша гуманность - притча во языцех. - Кольцов склонился чуть ли не в поклоне. - Я почему собственно позволил себе?.. Случай у меня был один к одному. Четыре года назад ездил по уголовному делу в один район. Приехал поздно, до гостиницы добираться лень было. Я и заночевал в райотделе. А ночью случилась авария: местный зам. главы администрации на повороте на служебном "Опеле" точнёхонько въехал в сосну. Я и вызвался съездить допросить. Всё равно на стульях не больно поспишь.
- А можно по существу? - поторопил Платошин.
- Уже подбираюсь... В больнице мне объяснили, что он весь переломан, к тому же, что называется, в сильной степени... Он и в самом деле оказался пьяным вдрабадан. Даже не понял, что перед ним следователь. История в общем-то типичная: ездил в хозяйство принимать объект, набанкетился, влез за руль. Явно, не впервой - вот чувство опасности и атрофировалось. Но вот что поразило - всё время твердил: "Господи, лучше умереть. Если узнают, конец всему. Доктор, милый, это конец!" Понимаете, лежал здоровенный, явно удачливый мужик и - плакал. Он за карьеру больше боялся, чем смерти!
- Сергей Иванович! - Скворешный холодно обернулся к Бойкову. - Я что-то не пойму. Это у вас так принято, на собраниях анекдотами друг дружку забавлять?
Бойков недоуменно повел плечом.
- А, собственно, и вся история, - объявил Кольцов. - В общем, мне захотелось помочь. Дежурного врача уломал, хоть и с трудом. Вырвали мы с ним запись, благо она оставалась последней, и переписали, в результате чего бедолага из пьяного превратился в трезвого, даже не успев протрезветь. Запись я забрал. По-моему, и сейчас где-то дома валяется. Объясненьице подредактировал, как надо. Ну а наутро врач его предупредил. Словом, мокрое шоссе, крутой поворот - и совсем другой разворот дела.
Он замолчал.
- И что? - Скворешный с тяжелым недоумением вглядывался в выступающего, будто силясь постигнуть какой-то тайный смысл.
- Да ничего. Я к тому, что жизнь есть жизнь. С каждым может случиться. Не святые. Извините за внимание.
Кольцов уселся на место.
- М-да, хороши у вас воспоминания, - оценил Платошин. - Если вы этим пытались выгородить Бадая, то получилось, я бы сказал, чрезвычайно неуклюже.
По разочарованному лицу Бойкова было заметно, что на сей раз он согласен со своим заместителем.
- Я больше скажу, - поддержал Скворешный. - Какой-то местный князёк, из зажравшихся, которые позорят... А как в этой истории смотрится сам Кольцов? Представитель правоохранительных органов покрыл, можно сказать, преступника. Жаль, давненько это было. А то б дал соответствующую команду отделу внутренней безопасности и вытряхнули бы мы вас, Кольцов, из рядов... Впрочем, думаю, с этим и так не задержится...Что ж, давайте в самом деле заканчивать. Он вновь поднялся. - Старший лейтенант Бадай совершил тяжкий проступок и потому, безусловно, заслуживает самого жёсткого наказания. - Скворешный перевел дыхание.
Лешка сидел теперь, сломившись меж колен, и, казалось, уже не воспринимал происходящее.
- Но учитывая, что Бадай имеет две медали "За безупречную службу", ряд поощрений, ранее взысканий не имел...
Первым вскинул голову чуткий Гордеев.
-... полагаю возможным оставить Бадая на службе, ограничившись неполным служебным соответствием. - Скворешный незаметно приподнял шторки мясистых век, словно хотел как можно явственнее разглядеть произведенный эффект.
А эффект и впрямь получился оглушительным. Сначала послышались отдельные возгласы, затем что-то игривое выкрикнул Велин, и наконец безмолвное перед тем помещение наполнилось радостным гулом.
Поражёнными не меньше остальных выглядели и члены президиума. Бойков, ещё утром безуспешно пытавшийся отстоять подчиненного, что-то соображал, по-мужицки теребя нос. С приоткрытым ртом застыл "подставленный" Платошин.
- Не скрою, что ехал я с иным мнением. - Негромкий голос Скворешного без усилия заставил всех умолкнуть. - Но выступление Гордеева меня поколебало. Правильное, между прочим, выступление. И оценку дал принципиальную, и за товарища вступился. А вот остальные...- Он разочарованно повел шеей по направлению Бойкова. - Нет у вас, Сергей Иванович, в коллективе истинной взаимоподдержки, умения отстаивать позицию... А то увидели, понимаешь, большое начальство и - перетрусили. А? Перетрусили?
- Есть немного, - в зале засмеялись.
- То-то и оно. - Скворешный отодвинул стул.
- Товарищи офицеры! - подал команду Бойков, и все дружно вскочили, приветствуя выходящих руководителей. Лишь когда дверь закрылась, Бадай окончательно поверил в спасение. Всё ещё пребывая в радостном остолбенении, опираясь на клюку, он протолкался сквозь похлопывающих и постукивающих его сослуживцев к стоящим поодаль Гордееву и Кольцову.
- Юраха! По гроб жизни... - Он растроганно ухватил Гордеева свободной рукой за плечо.
- Да чего там, - смущенно отстранился тот.
- Как это чего?! Очень даже чего! - прежним заливистым голосом возопил Бадай. - Ты, мил мой, в тяжкую минуту от меня, грешного, не отвратился и теперь от праведных деяний не открещивайся. Литруха с меня!
- Скворешному свечку поставь. Оказывается, правильный дядька. Вот уж не подумал бы. - Гордеев озадаченно тряхнул головой.
- Но Кольцо-то каков оратор! - К ним пробился измаявшийся без аудитории Велин. - Вот это называется, от души загнул. Пропадать буду, тебя в адвокаты не возьму...
Закончить он не успел.
- Кольцова в кабинет Платошина! - зычно крикнул вбежавший помдеж.