Аннотация: Образ женщины в творчестве русского писателя и поэта Виктора Герасина
(Литературный обзор)
Пламя очага
Русская женщина! Кланяйтесь ей!
Славьте, мужчины, пойте, мужчины!
Все она вынесет, многое сможет,
Щедрое сердце утешит, поможет.
Белая лебедь на глади воды -
Русская женщина! Нет ей цены!
(Д.Ратгауз)
В который раз перечитываю повести и рассказы Виктора Герасина и неоднократно ловлю себя на мысли, что на их страницах вижу то затухающий, то воспламеняющийся огонь. Его пламя порой обжигает сердце, в иной раз заставляет встрепенуться душу и взлететь высоко в небеса, а мысль зачастую при этом начинает торопливо растекаться в памяти.
Подспудно рисуются истоки огня, одной из основополагающих субстанций сотворения мира.
Некоторые из древних помещали огонь, как четвёртую стихию, в самую высокую область воздуха, так как считали его самым лёгким и тонким.
По преданиям Создатель взял у Солнца пламенный Дух - начало движения и мягкого тепла, какое требуется Природе для её действий.
Везде, где есть зачатие, обязательно есть огонь - как действенная причина. Он силу семени превращает в реализующее действие.
***
Без огня нет жизни...Точно так, как и без женщины? Но почему только без нее? А без мужчины? Безусловно, это "двоица" бытия человечества.
Они вместе разжигают семейный очаг, сила
пламени которого во многом зависит от женщины, ибо это ее природное предназначение: поддерживать огонь, способный согревать и детей, и мужа, дом, родных и близких.
Пламя домашнего очага поддерживается разными нравственными поленьями: это счастье материнства, счастье любить и быть любимой, способность радоваться мгновениям жизни во всех их многоликости и разноцветье, умение ощущать сладость в каждой жизненной горсти соли.
Сакраментальность женской роли - в подвижничестве, жертвенности во имя сохранения своего рода.
Именно так ее понимает Виктор Герасин.
Женский мир у писателя - несколько трагический, не наполненный бьющимся через край счастьем, и все же пронизанный высшей гармонией, красотой целесообразности и совершенства.
В своих чувствах, даже порой примитивных, женщины возвышенны, гармоничны проникновенностью, открытостью своих душ, излишней кротостью или, наоборот, показной бравадой.
Духовность женских образов у писателя оттеняется прозой, серыми буднями жизни, идет ли речь об образах матерей, бабушек, сестер, соседок и т. д...
***
Автор нарочито заостряет в облике женщины именно те положительные черты, которые имеют общечеловеческое значение: трудолюбие, скромность, правдивость, природную мудрость, христианскую нравственность.
Алена большая из одноименного рассказа и предстает перед нами в сочетании всех этих характерных типологических особенностей. Потеряв на войне мужа и сына, женщина нашла в себе силы усыновить, выходить и воспитать приемыша, вложить в него свою душу и здоровье. Держала приемного сына в строгости и почитании правил достойного поведения.
" Мать Алёна мне приказала, - закончил свой рассказ Павел Михайлович, - "Умру, то положи меня туда же, под памятник, я с ними там буду лежать". Так и сделал. И теперь вот, хочешь - верь, хочешь - не верь, что мать моя Алёна может прийти ко мне и спросить с меня, если я не по совести жить стану. Она в Сталинград первая пошла... И ко мне явится. Она такая у меня".
Писатель располагает умением находить значительное и прекрасное в жизни обыкновенной простой женщины-труженицы, прославляет ее руки, стяжающие в постоянном труде ее дух, ее исконное предназначение.
В рассказах и повестях В.Герасина нет
случайных сюжетных напластований. Все подчинено общечеловеческому позитиву.
Общечеловеческое выступает как проявление субстанциальной сущности сознания женских образов и поэтому является вечным, вневременным, внесоциальным. Это сознание разнородное в его естественной, инстинктивной природе.
***
Родина- страдалица, землица - кормилица, и хозяйка на ней Женщина - Мать.
Это большущий очаг жизни, в котором пламя поддерживается неугасимым инстинктом материнства.
Она как бы ободряет Русь, живет в постоянной любви к родной земле, к детям, любит их так, что каждый день сжимается сердце, которое плачет от мучений этой любви.
По самой своей природе тон рассказов, где рисуется образ Матери, более описательный, чем лирический. Она, как и другие женщины, пашет, жнет, носит воду, колет дрова, одним словом, постоянно трудится, и никак не прохлаждается в ожидании принца на летящем коне.
Пламя материнского чувства высокое в силу ее энергетического сердечного ресурса и вместе с тем ласковое, физически ощутимое.
Это прослеживается во многих женских персонажах произведений писателя. Он сочетает в них разные виды нравственного пафоса - от гражданских до тонких лирических элементов.
Раскрывая психотологию матерей-героинь, автор тем самым обеспечивает повествованию максимальное жизненное правдоподобие.
Герасин совершает новый шаг в развитие своего понимания женского начала путем использования принципа эмоционально окрашенного, поэтически обозначенного материнского чувства, его внешний лаконизм и простоту он соединил с пиететом собственного к ней отношения.
***
Образ Матери у Герасина раскрывается в интерьере бытовых будничных сцен, или в форме непосредственного обращения к ней, пронизанного, по всей вероятности, автобиографическими ассоциациями.
Более всего это ощутимо в рассказе " Мать моя".
"Мать свою я больше, чем любил. Не знаю, до сих пор не найду слова, каким можно было бы назвать мое чувство к ней. Любил, наверное, до истязания. Я не прощал ей её безропотности, её безголосья. Она была - тягло. Она тянула всё, что ей послал бог, чего требовали от неё люди. Рвала жилы, сохла и тянула.
Теперь я понимаю, как было страшно для неё то, чего я требовал, то есть, чтобы она была сильной и гордой. Сильным и гордым человек родится, от природы идёт, а если нет этого, то не приобретёшь, не оттренируешь себя.
Она всю себя выражала в пословице, которую твердила мне при всяком случае: "С сильным не борись, с богатым не судись". Для неё это, может быть, являлось основой жизни, а для меня - нет".
Выделение характерного, раскрытие существенного содержания материнских образов происходит у писателя без нарушения привычного восприятия реальности.
***
Мужская рука страшной тяжестью легла на женскую судьбу многих герасинских героинь.
И тем не менее женщина прикипела к ней, зная, что только она обладает волшебной силой разбудить ее женское начало, рассеять все ее тайные ожидания и сомнения.
Судьба солдатских вдов, одиноких женщин в послевоенное время особо занимает внимание писателя. Он их жалеет, дает на страницах своих произведений возможность открыться, исповедаться.
"Пелагее вдруг жгуче, по-молодому захотелось рассказать Захару все о себе, о своей незадавшейся жизни. О том, как она в летние вечера тайком из окна или из своего сарая подглядыќвала за ним, за работающим в своем дворе. За ним, мужиком, крепким, литым, на расстоянии пахнущим мужским здороќвым потом, на расстоянии ощущаемом в своей мужичьей силе. Это не была любовь Пелагеи, это было желание бабы, такой же сильной, такой же здоровой, желание, перерастающее в обиду, даже ненависть. Ненависть за свою ненужность ни этоќму, ни другому мужику. Трудно, ох трудно было удерживать в себе обиду, скрывать ее от соседок, а тем более от мужиков. То нестерпимо холодной, то знойно жаркой была постель. Долго была ненавистной, и уходила с нее Пелагея, спала на голом полу. Рассказать? А надо ли? Перемогла себя, а теперь вороќшить прежнее - это же на смех седины свои выставлять.
- Вот што я тебе, Захар, отвечу... Вдову, которая одна-одинешенька жизнь свою коротала, лучше не сватай. Ни меня, ни другую. Мы, которые во вдовах состарились, не привычные к семейному делу. Взять меня, к примеру. Вот ничего не останавќливает меня выйти за тебя, а не пойду. Рвать себя не стану. За что - не скажу, а ты не поймешь того. Но верь мне. Вот меня Пелагеей зовут, ей я и быть привыкла. Перейди же я к тебе, - значит, на манер Клавдии надо переделываться. Не я ведь тебе нужна - Клавдия. А ты пошел каждый шаг мой с ее сличать, и будет тебе все не так да не эдак. Так ведь?" ("Не помни зла")
Очень многие героини Герасина всю жизнь испытывают одиночество, даже пребывая замужем.
Вот как об этом рассказывает баба Маша в рассказе "Сыпал снег Буланому под ноги".
"Я говорила тебе, как у меня-то было. Уж было - так было. Замуж выскочила совсем зелененькой, глупенькой. Братец мой, Саша, постарался поскорее спроводить меня из дома. Мешала я им. А папка с мамкой против Саши слабы были. Вот и выдали меня за Володю. И так тебе скажу - пока зелененькая была, не понимала многого. А в бабью пору вошла - и как обойденная стала, на любовь-то обкраденная. Лядащий он, Володя-то. Ни жарко с ним, ни холодно. Ни ласки, ни таски. А это смерть для молодой бабы. Терпела все, терпела. Хотелось огня от мужика, а огня-то и не было".
***
Потому домашний очаг и дымился и не затухал благодаря терпению и христианской смиренности женщин.
Живя чувством " живой грусти об исчезнувшей молодости", о прошедшей жизни без страстной любви, они все же тайно прятали глубоко в душе желание пережить опьянение от мужской ласки.
Только каждой из них в отдельности , ей одной, известно, сколько раз во сне она грешила, отдавалась, не отдаваясь. Такая мечтательная, воображаемая вымороченная любовь терзала, мучила, не давала покоя...
Лиризм повествования в повестях и рассказах связан именно с личными исканиями и страданиями литературных героинь.. .
Страх остаться одной-одинешенькой был всегда с ними, пронзал их настолько сильно, что они соглашались на жизнь и с пьяницей, и с инвалидом, лишь бы был мужчина в доме.
Ведь многие военные месяцы и годы прошли в ожиданиях вестей от мужей, братьев, отцов.
"Матвей ты, Матвей, - залилась женщина слезами, заприќчитала, - головушка твоя горькая. Для какого ж такого дела изќводили мы с тобой друг дружку нелюбовью-то. Оставайся ты живым, Матвей, а уж я тебя дождусь. И полетела б я к тебе, как касаточка, на крыльях резвых". ("Моя вина").
Герасинская женщина-Мать, постоянно снедаема какими-то подсознательными угрызениями совести.
Готовая к осуждению и наказанию своего сына-подростка за то, что он намерен бросить школу, Нюра - из рассказа "Тропинка" - , внутренне порицает за случившееся себя, ведь это она его ведет по неухоженной, ухабистой, заросшей травой лесной тропинке, похожей на реальную жизненную дорогу, бедную и трудную.
Она испытывает острую потребность исповедаться, молить всех простить ее неизвестно за что, унижаться перед кем угодно. Она чувствует себя виноватой перед сыном, отягощена неведомо какими проступками.
Фактически она сгорает от желания облегчить душу полным признанием своей воображаемой вины перед детьми, поскольку, потеряв мужа, не может полноценно обустроить их жизнь.
Она всегда смотрит вокруг взглядом, в котором - невысказанные слова любви и боли, копившиеся на протяжении всей ее жизни.
Прошлое ей кажется спутанным клубком. Она не чувствует в себе силы когда-либо его распутать, не то, что исправить, связать нечто новое, более удобное для существования.
Хотя, например, всю жизнь та же Нюра
проводит в благочестии, безропотно трудится, помогает свекрови.
" Да што эт вы! - всплескивала руками бабка Анисья. - Да она у меня чисто золото. Да такой дочери не сыскать во веки веков, какая у меня Нюра-то. Надежная баба. Мы за ней вот с Колюней, как за каменной стеной. Живу-то я слава Христу! От сына родного такой заботы да внимания не видывала".
***
Женщина, по авторскому разумению, - подлинный шедевр, сделанный не только из живой плоти по образцам античных мраморных статуй, но и наделенная мощной энергетикой, труженица по вере своей и морали.
Именно это помогает ей поддерживать благостное и благочестивое пламя домашнего очага.
Исполненная целомудренного счастья материнства, она
ждала прощения неосознанных обид, причиненных невзначай другим, таяла как лед, расплавленный лучами ее доброты и тепла, и была исполнена бесконечной нежности к дорогим ей людям.
Логика изложения, смысловые акценты выдержаны автором настолько мастерски и продуманно, что женщина-Мать предстает перед нами во всей красоте не внешнего, а прежде всего своего внутреннего мира, своих надежд и чаяний, связанных с судьбой детей ...
При этом нравственный долг нередко становится аскетическим отречением, иногда вступает в противоречие с естественной природой женщины.
Поэтому женские персонажи во многих сюжетах и остаются одинокими, не счастливыми.
По Лескову, например, есть "счастье праведное" и "счастье грешное". "Праведное" ни через кого не переступит, а "грешное" не посмотрит ни на какие преграды и ни на кого.
***
Женские персонажи Виктора Герасина преимущественно выбирают "праведное" счастье.
Достаточно обратиться к образу Купалицы из одноименного рассказа. Старшая в семье сестра не смогла переступить через завещание матери и личную судьбу принесла в жертву ради воспитания младших братьев.
" В чистоте и строгости держала Груня ребят. Не напрасно родилась в день Аграфены купалицы. Особо нравилось ей ребятам головы мыть. Нагреет воды,на табуретку тазик поставит, добавит в воду зеленого отвара травы купалицы и - подходи, ребята по одному. Первому младшему, Толе, голову моет. Нетерпеливый он, ему бы все поскорей. Жмурится, хнычет, ругается - мыло в глаза не пускай - а она знай себе намыливает, купает голову в пенной зеленой воде. А как из горшка чистую воду на голову сольет да проверит, скрипят ли волосы, то на этом заканчивает с Толей, за Колю принимается".
Об этом образе стоит сказать особо. Не случайно название: "Купалица".
Образ Груни выписан емко, она Купалица не столько потому, что родилась в день Агрофены-купалицы, что купала братьев в этой целебной, известной народными легендами, траве, сколько своей душевной сутью, осветляющей и очищающей родственные узы, наполняющей их человечностью.
Возвышение нравственного облика женщины до Купалицы, омывающей не только тело, но и души братьев, одухотворяет атмосферу рассказа, привносит в него красоту и неповторимость женского начала.
Это как раз и есть то тепло, тот свет, который поддерживает пламя очага родства, единения вокруг своих корней.
***
Ведь знаем, каким бы сильным не было пламя - то ли в костре, то ли в печке,- рано или поздно в них следует подкладывать новые поленья, новые энергетические ресурсы. И если в естественный огонь мы бросаем для воспламенения смолистую лучину или скрапливаем каким-то горючим, то в семейном очаге таким воспламенителем является прежде всего влюбленное женское сердце.
Пламя очага высокое и манящее там, где процветает Любовь, - материнская, женская, истинно человеческая, настоящая и животворящая.
Герой-мужчина в произведениях В.Герасина укрощен, покорен не только ее величеством Матерью, но и любимой Женщиной...
Ради нее он готов на все. Как это и происходит с героем повести "Убит в побеге" Виталием, решающемся на побег из мест заключения со своей любимой.
"Первую свою брачную постель Виталий и Зоя устроили под всё теми же развесистыми шатровыми липами. Он набрал несколько охапок полусухой лесной травы. Она сбила её в постель и отошла в сторонку.
Виталий вглядывался в темноту, высматривал: где она? Зашёл за куст. Зоя распускала косу.
- Тебе помочь? - шёпотом спросил Виталий.
- Я сама, - тихо ответила Зоя.
Распустив волосы на плечи, на спину, она взяла Виталия за руку, приблизила свои глаза к его глазам и глубоким чистым шёпотом спросила:
- Ты навсегда мой?
- Навсегда, - ответил Виталий. Про себя же подумал: я бы на
всю жизнь с тобой, да не дадут ведь. Ему показалось, что он в чём-то обманывает Зою, не говорит ей какую-то правду, которую чувствует сам, которая их ожидает, если не с минуты на минуту, то с часу на час.
- Я знаю, - опередила его сама Зоя, - я знаю, нас не простят, тебя не простят, снова будут судить. Я знаю. И я готова к этому. Я буду всегда там, где будешь ты. Так можно. Одна моя знакомая за своим парнем уехала в то место, где он отбывал срок. Там они и поженились. Пока он освободился, у них родилось двое детей. Я тоже так, за тобой, куда угодно".
Исполненный доверия, он спал в объятиях своей юной чаровницы, теряя мужественность и волю к жизни, свой ум, свои пять чувств и даже более того.
А она в это время, находясь в какой-то неведомой доселе сладости, смутно бродила под завесой страстного тумана, как призрак, понимая, что творила неосознанное маленькое преступление, вызванное подсознательной жаждой власти, тайным стремлением женщины взять верх над мужчиной...
В любовных сценах поэзия любви в изображении В.Герасина сливается с нравственными решениями любящих, с неистощаемой эмоциональностью, которая определяется их естественной физиологической природой.
Автор создает определенные эстетические ситуации, когда влюбленные, находясь на природе, входят в нее как в храм
красоты, гармонии. Они отдаются ее великолепию вдохновенно и безоговорочно.
Совершенство этих сцен передает поэзию естественного чувства любви, обогащенного божественным горением человека. Горением, без которого не мыслимо дальнейшее продолжение рода.
***
Можно ли сжечь в огне плотской страсти душевную красоту женщины?
Наверное, нет. Ибо она передает свой пыл сердцу мужчины, проникает в его душу, потрясенную только что ощутимым состоянием счастья, дает простор созерцанию, обретая вселенскую силу духовного раскрепощения.
Особые слова находит писатель, чтобы передать красоту женщины, ее неуловимость и загадочность.
Это еще одна лучинка, подбрасываемая женским обликом в пламя домашнего очага, которая неразрывно связана с любовью.
Она самовоспламеняющаяся в своей сути.
"Из тальников на песчаный ободок вышла женщина лет тридцати пяти. Это меня изумило больше, чем если бы пришли лоси. "Кто такая? Откуда? В Листвянке я что-то не встречал её?"
Хорошо по-женски сложенная, с чистым открытым лицом, высоким лбом, с чёрными до блеска волосами, туго зачёсанными и уложенными в пучок на затылке, она никак не вписывалась в моё представление о жителях Листвянки. Нет, она наверное, приехала сегодня к кому-нибудь из здешних.
Я глядел на неё, и мне делалось не по себе. Вспомнилась купринская Олеся. "Вот тебе и тихий уголок. Скажи, какая красавица. С ума сойдёшь".
Женщина сбросила белые туфли на низком каблуке, подошла к воде, присела тихонько, будто опасаясь, опустила ладони в воду и медленно, словно поглаживая кого-то живого, водила ими по воде. При этом так легко улыбалась, так светилось теплом и добротой её лицо..." ("Черный омут").
Без тепла, доброты и света у В.Герасина женских персонажей нет. Это, видимо, и его личное видение и внутреннее ощущение облика женщины. По текстам заметна его симпатия к своим героиням, если хотите, даже некоторая влюбленность.
"Справа от соседнего дома по нехоженому тротуару шла женщина. На ней было светло-голубое распахнутое пальто с небольшим воротничком, на груди лёгкий шарфик, без головного убора, на ногах облегающие сапожки. Шла она неторопливо, легко, будто поигрывая своим стройным телом. Будто наслаждаясь тем, что она первая ступает по новому снегу, оставляя за собой строчку чётких следочков.
Ещё не поравнявшись с окном Сергея, женщина посмотрела на его окно, на него самого, отчего Сергей отступил от окна. Ему показалось, что взгляд её был чист, тёпл, приветливо-любопытен, даже любящ, да, именно любящ, всеобъемлем, просторен, улыбчив, наконец. Взгляд затмил всё остальное - двор, саму женщину с её изящной лёгкой походкой. Он наполнил комнату Сергея каким-то несказанно-радостным жизнеутверждающим светом. И самого Сергея наполнил до краёв этим же светом". ("Здравствуй, это я!")
***
Не желая переступать каноны красоты внутреннего мира женщины, писатель все же продолжает традицию реалистической прозы: изображает и сложные, трагические женские судьбы. И тем не менее, он доказывает, что в этом мире нет антигуманного уродства. Очень емким в этом смысле предстает образ Тамарки-Шалицы, ведущей неподобающий образ жизни.
"И она говорила, обращаясь к себе, как к какой близкой знакомой: "Какая же ты стала, Тамарка! Погляди на себя! Завалыш! Чулки обвисли. Пальто без двух пуговичек, с плеча съезжает. И платок этот дурацкий. Где ты его взяла? Сама не помнишь? То-то же, Тамарка.Шалица, как есть шалица. А хочешь еще чтобы у тебя детей не отбирали, Тамарка. А Славка тебя увидел бы сейчас? Что было бы? А? Молчишь? Ну и молчи. Ну и не вякай больше нигде. Все, сказали тебе ясно, отвякалась. И саму, наверное, года на два в лечебку загонят. Поняла? Так оно и будет. Не все же люди как ты, есть и трезвые. Они упекут да упекут тебя. Сначала детей твоих, а потом и тебя. Нечего им любоваться на твою синюшную морду. Противно..." ( "Шалица")
Этот монолог дает надежду, что и такая женщина, как Тамара, не совсем потерянная, коли размышляет о себе, как бы, глядя со стороны.
Если мы заберем индивидуальную выразительность этих Тамарок, то увидим, насколько поблекнет их колоритность, они уравняются, утратят насмешливую порой горечь.
***
В ряду женских персонажей, всех этих Лен, Нюр, Клав, Тамарок, Катерин, Любаш с разными судьбами, взглядами и жизненными установками, но познавшими все тяготы и лишения женской судьбы, особое место занимает образ приспособленки, этакого, по Достоевскому, "подпольного человечка" -
Клавдии Федоровны, которая фактически морально предает мужа, находящегося на смертном одре...
" Клавдия Федоровна тогда струсила.- Читаем в рассказе.- Потерять мужа - означало остаться с ребенком на руках. Стать матерью - одиночкой. Это останавливало ее от ухода от мужа. Она как бы замерла вся, затаилась и оставалась женой директора завода, которому многое было доступно, и все доступны." ( "Слабая")
Затаилась? Да нет же:
ее душа всегда жила в нравственном подполье. Она не трудилась, не доказывала себе, что ее хозяйка - "человек, а не штифтик", не восставала против неправды, несправедливости. Не было на протяжении жизни у героини самоутверждения, а одно приспособленчество, соглашательство.
Ведь любой человек всегда стоит перед дилеммой добра и зла, от которой он не может никуда уйти. В этом и заключена его этическая сущность, и при этом он обязан сделать выбор: не идешь путем добра, обязательно станешь на путь зла.
Это самоутверждение ничто иное, как утверждение своей независимости от природы, иначе... сам открываешь путь в скотство. Именно его и не избежала героиня, по существу, радуясь смерти человека.
***
Обобщая же картину женского мира в произведениях Виктора Герасина, следует сказать, что мир этот реалистичен, в нем главенствует правда жизни, оселком которой выступает нравственная мощь и христианская преданность женщины своему природному предназначению.
"- То-то и оно, - заключал Андрюшка, - наших баб знать надо.
Она тебе, если захочет, в игольное ушко пройдет и останется невредимой". ("Мост").
Разговорная речь - организующее начало всех герасинских повествований.
Автор свободно распоряжается самыми разными обиходными выражениями, просторечными, ироничными, уходит от языковой красивости, создает свои целые формулы из сельского обихода.
Речевая манера народная, многотональная, составлена из пристрастных диалогов, не скрывающая симпатию автора к их участницам.
***
Да, да, полыхает пламя жизненного очага на страницах произведений Виктора Герасина, последователя шукшинской традиции в реалистической прозе.
Оно живое. Ибо в этом огне бьется гордое горячее сердце женщины-Матери, вечной труженицы.