Виктор Денисов

 

КУКЛА В РОЗОВОМ ПЛАТЬЕ

мелодрама
в двух действиях

Под редакцией Елены Степановой

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Поль де Варенн, средних лет, драматург Жанна Лоран, молодая актриса Валери Лаварден, ровесник де Варенна, генерал Жорж Лаварден, его сын, студент

 

 

 

Место и время действия - Париж, наши дни

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Декорациия: просторный кабинет драматурга Поля де Варенна. На авансцене - письменный стол; на нем, кроме вороха бумаг, рукописей, пишущей машинки и настольной лампы, сидит старинная кукла в розовом платье; а также - книжные полки по стенам. В комнате царит творческий беспорядок. Позднее утро. Хозяин в халате и тапочках на босу ногу расхаживает по кабинету.
 
ПОЛЬ. О театр, ящик Пандоры, поганая клоака! Тебя надо обходить за сто километров, ты смердишь как разложившийся труп. Но это так трудно, несмотря  ни на что, к тебе всегда тянет - и неодолимо. Почему? Может, из-за неизбывного интереса человека к чему-то нереальному и таинственному, что живет за  кулисами. Кто его знает. (Кукле.) Попробуй хоть ты возразить, скажи: человека тянет в театр из-за любви к искусству, к прекрасному, ну же, давай, говори, неси хоть какую-нибудь идеалистическую чушь! К примеру, как я. О Гринвичский меридиан лицемерия - ведь это едва ли не худший человеческий порок со времен Ветхого Адама! А в театре он гордо стоит на высоченном постаменте, ему денно и нощно поклоняются, его без конца увенчивают лаврами. (Кукле). Ну-ка, скажи: чему учат начинающего актера? Молчишь. Ну, подумай. Правильно, мастерству, то есть умению лицедействовать. Понимаешь, ли-це-дей-ство-вать. А это значит  притворяться - говорить одно, а думать совсем другое? Вранью ведь учат - наглому, бессовестному вранью. Надо только не моргать, а глаза сделать честнейшие. И вот ты уже врешь всегда и везде. Врешь по-большому и по мелочам. Лицедействуешь? Да нет же, лицемеришь. Недаром слова эти так похожи. Театр и испорченность - это причина и следствие,  верно ведь замечено.
А чувства... В стенах театра они тоже фальшивые. Или хуже того - их нет вообще, разве что на сцене... Помню свою первую актрисульку. Вместо того, чтобы заниматься со мной любовью, она часами расхаживала  голая по этой вот комнате и при свете луны произносила монологи Дездемоны. При этом сама была холодна как лед, а я сгорал от страсти. Правда, правда. Я просто неистовствовал... Ну не душить же ее было, в самом деле. (Кукле.) Что киваешь? Думаешь, стоило? Да нет, отпустил я ее с миром на сцену. Пусть играет - только не со мной! А ведь ты тоже - этакая дорогая штучка - бездушная и механическая: нажмешь на тебя - ты скажешь "мама", не нажмешь - промолчишь. Что, разве неправда? Ну ладно, прости,  опять я о своем. (Раздается телефонный звонок. В трубку.) Алло! О-о-о, ты откуда? Как из Парижа? Ты же всегда весь в Слоновой Кости... Правда? Ну о чем ты, какие проблемы... Для тебя я всегда свободен. Почему только на пятнадцать? Адрес? Конечно, тот же - точно помнишь? Куда я денусь?.. Тогда до скорого! (Вешает трубку. Пауза. Кукле.) Надо же, однополчанин объявился... Сколько же мы не виделись? Года три или четыре? А может, и все пять? Последний раз, кажется, встречались на похоронах Леруа. Валери Лаварден, генерал Лаварден... В молодости такой заводной был - любил гульнуть. Пьяным, правда, я его никогда не видел, но бабёшек он жаловал. До поры до времени, правда. Пока не женился на своей холодной мраморной Нинон. А до Нинон, между прочим, у него еще две жены было... Одна Натали, а вторая, кажется... Нет, не помню, как ее звали... Без изюминки была, вот и не помню... Но от нее у него есть сын, по-моему, его зовут Жорж. Сколько ж ему сейчас? Лет восемнадцать, наверное. Постарше моей будет... Моей... (Кукле.) Разве я могу считать ее своей, при другом-то отце?  Что ты молчишь? (Пауза.) Ну вот, вспомнил Лавардена, и сразу   настроение лучше стало. Слава Богу, девиц общих у нас не было, но какие были пьянки! А какое гульбище устроили, когда Жорж родился! Помню, открываю глаза на утро, подо мной на полу какая-то "красная кофта", а друг мой стреляет шампанским: и его струя льется мне прямо в рот. Тут я, конечно, проснулся. И понеслось по новой. Да, ничего оттянулись...(Звонок в дверь.) Неужели он? У него что - "боинг"?

Поль идет открывать. В комнату, отталкивая его, влетает молодая и довольно красивая девушка. Она одета и причесана совсем как лотрековская клоунесса, и ее наряд был бы более уместен в "Мулен Руж", но уж никак не в квартире Поля де Варенна. Девушка плюхается в единственное кресло, вынимает из лифчика сигарету и вопросительно смотрит на хозяина, потерявшего от неожиданности дар речи. Длинная пауза.

ЖАННА. Ну?
ПОЛЬ. Что значит "ну"?
ЖАННА. Ну?
ПОЛЬ. Вы знаете только одно слово?
ЖАННА. Нет, еще два. Дайте прикурить.
ПОЛЬ. Я не курю.
ЖАННА. Я не сигарету прошу. Зажигалку дайте.
ПОЛЬ. Раз я не курю, значит и зажигалки нет. Разве это не естественно?
ЖАННА. Не естественно. (Бросает сигарету на пол.)
ПОЛЬ. А ну-ка, поднимите, вам здесь что, помойка?
ЖАННА. А я в помойку ничего не бросаю. Как, кстати, и в канализацию.
ПОЛЬ. Поднимите, быстро!
ЖАННА. Это что, вежливость по-американски, господин канализатор?
ПОЛЬ. Я - канализатор? Я?!
ЖАННА (произносит монолог Безумной из Шайо из одноименной пьесы Жироду): "Насчет нее много чего можно сказать. Теперь мужчины извиняются, если подают вам руку, не сняв перчатки. С их стороны несколько самонадеянно воображать, будто их кожа на ощупь приятнее замши. Тем более что руки-то потные. Прошу вас, наденьте сапоги."
ПОЛЬ. Я - сапоги? Слушайте, вы часом не из психушки? Впрочем, ваш вид говорит сам за себя.
ЖАННА. "Господин канализатор, скольких парижан при виде вас начинает мучить совесть! Они швыряют весь свой мусор и отбросы туда, где вы работаете. Я же этого не делаю и совершенно не причастна к той грязи, которая течет по вашим трубам. Обрезки ногтей я сжигаю, золу рассеиваю по ветру... Я бросаю туда только свои цветы, да и то не совсем увядшие...Полагаю, что сбрасывать свои гадости куда-то под землю ничуть не более достойно, чем освобождаться от них на ее поверхности, и я всегда по мере сил стараюсь, чтобы в канализационных трубах было чисто и хорошо пахло. Если это незаметно, тем хуже!"

Небольшая пауза.

ПОЛЬ. Значит, по-вашему, окурки в чужом доме надо бросать на пол?
ЖАННА. Это не окурок - сигарета.
ПОЛЬ. Какая разница!
ЖАННА. По-моему, очень большая. Окурок - это то, что остается от сигареты.
ПОЛЬ. Спасибо, что объяснили, а то, знаете, в голову не приходило.
ЖАННА. А теперь пришло.
ПОЛЬ. Но вы...вы все-таки безумная?
ЖАННА. Разумеется. "Безумная из Шайо". Слушайте, да вы на редкость эрудированы, знаете классиков.
ПОЛЬ. Не понимаю, причем тут Жироду. А наряд у вас, будто вы из "Мулен Руж" сбежали. И вообще, что вам, собственно, от меня надо? Ваше нежное отношение к канализации, конечно, делает вам честь, но я к ней никакого отношения не имею. Так что...
ЖАННА. Но вам... вам понравилось?
ПОЛЬ. Что?
ЖАННА. Не что, а кто. Я понравилась?
ПОЛЬ. Теперь я запомню вас навсегда. Спасибо и надеюсь, вы как-нибудь еще зайдете. Только не ко мне.
ЖАННА. Как, значит Жироду вам не достаточно? Хорошо, тогда я вам спою. (Поет, подражая Эдит Пиаф.)

"Allez venez, Milord!  Vous asseoir à ma table..." 1

ПОЛЬ. Хватит, хватит. Пиаф вам несколько... не по размеру. Чуть-чуть великовата.
ЖАННА (вставая). Ну, если и Пиаф вас не устраивает, тогда я покажу вам  "Ла Гулю"! (Поет и танцует канкан). Там, та-та-та-та-там-там-там, та-та-та-там-там-там, та-ра-та-та-та-та-та... и т.д. (Небольшая пауза - она снова плюхается в кресло.) Уф! Ну, а теперь?
ПОЛЬ. Что "а теперь?"
ЖАННА. Я вам понравилась? После такого канкана.
ПОЛЬ. Браво! Я же сказал, "я запомню вас навсегда". Только "Мулен Руж" дальше моего дома.
ЖАННА. Да я знаю, где, что вы...
ПОЛЬ. Просто вы ошиблись домом. А посему, мадам...
ЖАННА. С вашего позволения, мадемуазель.
ПОЛЬ. Извините, для меня это не важно. Прошу вас...(Учтиво показывает рукой на дверь.) У меня столько...
ЖАННА. Мсье, я не ошиблась. Ведь вы - Поль де Варенн?
ПОЛЬ. Я-я-а-а?! Откуда вы?..
ЖАННА. Да, именно вы. Я бьюсь уже много лет, но передо мной непробиваемая стена. Я дошла до отчаяния!
ПОЛЬ. Но причем здесь я?
ЖАННА. Будьте так добры - протяните мне руку.
ПОЛЬ (протягивая ей руку). Держите.
ЖАННА. Да я о другом. Я - актриса, мсье, понимаете, актриса.
ПОЛЬ (театрально). У вас очень редкая профессия, мадемуазель.
ЖАННА. Не издевайтесь. Я - актриса, но сейчас я не играю. У меня нет ангажемента.
ПОЛЬ. А я, мадемуазель, не продюсер. Не директор театра. И даже не режиссер.
ЖАННА. Да, но у вас же связи...
ПОЛЬ. Вы преувеличиваете. Я вам сочувствую, но увы, ничем...
ЖАННА. Ну, буквально два слова...
ПОЛЬ. Тем более сейчас, когда...
ЖАННА. Ваши два слова, могут быть...
ПОЛЬ. Мои пьесы...
ЖАННА. Откроют если не все, но во всяком случае...
ПОЛЬ. В Париже сегодня не идут. А потому...
ЖАННА. Хоть какие-то двери. (Пауза.)
ПОЛЬ. Какие двери? Вы не слышите меня...
ЖАННА. Я прошу вас об обычной рекомендации - и все. Понимаю, к вам обращаются десятки актрис, и я всего лишь одна из них. Но послушайте, мсье, от  вас зависит моя судьба. Если  вы мне хоть как-то не поможете, я просто погибну в глухой провинции! Понимаете, по-гиб-ну!
ПОЛЬ (со вздохом). Видите ли, мадемуазель, я всю жизнь, с самой ранней юности, пишу для сцены, но успехи, увы, самые минимальные. Несколько лет я даже работал в одном из маленьких парижских кафе-театров, а потому, естественно, не могу не знать, как трудна судьба актрисы, если она не имеет в мужьях продюсера или известного режиссера. Что и говорить, она печальна.
Но взгляните на театральную жизнь с моей колокольни. Сегодня театру нужны только низкопробные коммерческие поделки в духе мексиканского кино - серьезные пьесы никто ставить не хочет. Кроме того ни одна моя пьеса - по крайней мере в столице - сейчас не репетируется. Я не вхож ни в один из парижских театров, а значит, не могу просить никакого режиссера дать вам роль, пусть даже самую скромную. Вам, актрисе, которую я, кстати говоря, никогда на сцене не видел и не представляю...
ЖАННА. Скромная роль мне не нужна.
ПОЛЬ. Что-о-о? Простите, что вы сказали?
ЖАННА. Скромная роль мне не нужна. Я играю героинь.
ПОЛЬ. Ну знаете... А может, вы и вправду "того"?
ЖАННА. А что, похоже? Я что, произвожу такое впечатление?
ПОЛЬ. Если честно - производите. Тем более в таком наряде... Вы хоть где-нибудь учились?
ЖАННА. Нет, диплома у меня, к сожалению, нет.
ПОЛЬ. Так вы еще и дилетантка. Знаете, мадемуазель...
ЖАННА. Я - дилетантка? Я?!.
ПОЛЬ. Да, именно вы, ну не я же. Для дилетантки у вас чуть-чуть многовато амбиций, вам не кажется?
ЖАННА. Так, значит, я - дилетантка, та-а-к... Что ж, тогда мсье де Варенн, я вам расскажу сейчас об этой дилетантке, все расскажу... (Встает, распускает волосы и начинает расхаживать по комнате.) С чего же начать? Да с самого начала. Я стала учиться, слышите, учиться актерскому ремеслу в маленьком любительском театре у нас в Везине, он назывался "Эссор". Кстати, там когда-то играли родители Жана-Луи Барро, надеюсь, это имя вам известно. Так вот, в то время, как мои сверстницы беззаботно бегали друг за другом в догонялки, прыгали в классы или постигали азы арифметики в начальной школе, я уже выступала на подмостках, слышите, на подмостках! А знаете, во сколько лет я стала примой? Никогда не догадаетесь. В пятнадцать! И это несмотря на то, что в том возрасте я была жалким гадким утенком. Гадкий утенок и все же прима - каково? А ведь порой мне приходилось выучивать по пять-шесть ролей в неделю - слава Богу, у меня хорошая память! А какими были мои  университеты, знаете? Так вот, я  просто  ездила в Париж, чтобы  посмотреть на самых лучших артисток. Нет, денег на театр у меня, конечно, не было: я просто стояла у служебных подъездов и смотрела, как знаменитые актрисы выходят из своих шикарных машин, как они ходят, как здороваются с портье. И если мне удавалось поймать их жест или интонацию, я просто была на седьмом небе от счастья, хотя ноги от усталости сгибались в коленках, а с насквозь промокшего платья ручьями стекала вода...
А роли... Я играла и добродетельных дам, и интриганок, и нищенок, и королев, и инженю, и старух - да кого только не играла! Я родилась на сцене, выросла на сцене, я так там настрадалась... Да как же вы, драматург, не можете понять, что театр - это моя жизнь, моя судьба, театр - для меня все! (Со слезами в голосе.) А вы - "дилетантка"! (Слезы текут по ее щекам, она достает платок и вытирает их. Затем долго ищет брошенную на пол сигарету, наконец находит.) Дали бы спичку.
ПОЛЬ. Ну ладно... (Идет на кухню. Жанна в сильном волнении мнет сигарету. Поль возвращается - протягивает ей зажженную спичку. Жанна закуривает. Теперь уже Поль расхаживает по комнате.) Ну ладно... готов взять свои слова обратно. Тем более, что на самом деле считаю: такая школа, которую прошли вы, куда лучше всякой академической учебы. Но где вас все-таки можно посмотреть?
ЖАННА. Я же вам сказала: нигде. Я сейчас нигде не играю и...
ПОЛЬ. Но может быть, все-таки есть хоть какая-то съемка с вашим участием?
ЖАННА. Нет, меня не снимали.
ПОЛЬ. О-о... мадемуазель... Значит, не видя вас на сцене, я должен кому-то звонить и просить за вас? Вот уж нет, милая, так дело не пойдет. Попросите кого-нибудь вас снять, тогда хоть на экране можно будет...
ЖАННА. На это нужно время.
ПОЛЬ. А я не спешу.
ЖАННА. Зато я спешу... Нет, сердце мне подсказывает, что звонить надо либо сейчас, либо никогда.
ПОЛЬ. Что значит "сейчас"?
ЖАННА. Звоните прямо сейчас.
ПОЛЬ. Мадам...
ЖАННА. Мадемуазель. Мсье де Варенн, давайте я еще вам что-нибудь прочту. Например, ануевскую Жанну, хотите? 
ПОЛЬ. О нет, с меня хватит Жироду.
ЖАННА. Тогда я вам еще спою или станцую.
ПОЛЬ. Вы это уже делали.
ЖАННА. И это вас не впечатлило?
ПОЛЬ. Я же сказал - "запомню навсегда". Да поймите же вы: я всего-навсего драматург и в актерах ничего ровным счетом не смыслю.
ЖАННА. Это неправда, мсье, сущая неправда.
ПОЛЬ. Уверяю вас, драматург - совершенно иная профессия, драматурги - люди, которые просто сидят за столом и записывают то, что, как им кажется, говорят их герои.
ЖАННА. Это отговорка, я просто уверена в этом.
ПОЛЬ. Вы все-таки не хотите меня понять.
ЖАННА. Нет, это вы не хотите меня понять.
ПОЛЬ. Вы слышите только себя.
ЖАННА. Нет, это вы слышите только себя.
ПОЛЬ. Боюсь, этот  спор не имеет никакого смысла.
ЖАННА. То есть вы не будете никому звонить, чтобы меня посмотрели? Так?
ПОЛЬ (громко). Да некому мне звонить, неужели непонятно? К тому же и времени нет. Сейчас ко мне...
ЖАННА. Ах, так? Тогда я сейчас выйду от вас и брошусь под первую попавшуюся машину. Да-да, прямо у вашего подъезда.
ПОЛЬ. Вот этого делать не надо.
ЖАННА. Все равно - брошусь.
ПОЛЬ. Ну что вы, ей Богу...
ЖАННА. Да вы не бойтесь - я сыграю мастерски. Вас не привлекут - даже в качестве свидетеля. (Громко.) Я сыграю Анну Каренину!
ПОЛЬ. Во-первых, не орите - за стенкой соседи. А во-вторых, Анна Каренина бросилась не под машину, а под поезд. Классику знать надо. Crassa ignoratia.²
ЖАННА. Какая разница! Железной дороги здесь нет, а машин на вашей улице - пруд пруди. Так что я выбираю машину!
ПОЛЬ. Успокойтесь, а? Может, водички?
ЖАННА. Если бы водичка могла мне помочь, если бы...
ПОЛЬ. Хорошо, тогда выпейте стаканчик "пастиса". Сейчас, правда, не вечер, но в вашем состоянии - это самое оно. (Достает из шкафа бутылку и маленькие стаканы с толстым дном и наливает ей. Раздается звонок в дверь.) А вот и Лаварден, из-за вас я о нем чуть не забыл. Вот ваш стакан и идите на кухню. Там как раз и в себя придете. Нет, бутылку я вам не дам, а то еще налижетесь. Давайте, давайте - и только тихо, без фокусов - без этих ваших безумных представлений. Минут через пятнадцать я освобожусь. (В дверь звонят еще раз.) Идите же, идите.

Поль выпроваживает Жанну на кухню и быстро идет открывать входную дверь. На пороге - его бывший однокурсник и армейский приятель Валери Лаварден. У него цветущий вид, но даже прекрасно сшитый дорогой костюм не может скрыть его внушительное брюшко. Друзья обнимаются.

ПОЛЬ. Валери, какими судьбами? Ты же был в своем Коте Дивуаре.³ Ты что, уже истребил там всех слонов и всю слоновую кость пустил на клавиши? Тогда езжай в Индию, там слоны, наверное, еще остались.
ВАЛЕРИ. Не галди, однополчанин, не галди. Я в Париже всего на три дня - взял внеочередной отпуск. Есть одна серьезная проблема.
ПОЛЬ. Да подожди ты, дай хоть тебя рассмотреть. Ну... выглядишь ты ничего, даже лысины,  вроде, нет... Классный загар, аж зависть берет, а тут сидишь  бледный как спирохета... Только, по-моему, сэр, вы несколько заматерели. Так сказать, раздались. Сколько ж мы не виделись?
ВАЛЕРИ. Четыре с половиной года - с похорон Леруа.
ПОЛЬ. Может, вы все-таки присядете, сэр? (Оба садятся.) Неужели уже четыре с половиной года пролетело?
ВАЛЕРИ. Будет как раз завтра, семнадцатого, я-то помню, а ты нет. И все же, однополчанин, я хочу перейти сразу к делу, извини, у меня абсолютно нет времени, столько всего надо сделать. Но это - самое важное.
ПОЛЬ. А может, мы сначала ударим по "пастису"?
ВАЛЕРИ. Ни в коем случае. Во-первых, я за рулем. А во-вторых, у меня в почке обнаружили маленький камушек...
ПОЛЬ. Вообще что ль не пьешь?
ВАЛЕРИ. Редко - и только по делу.
ПОЛЬ. Так вот сейчас как раз и дело...
ВАЛЕРИ. Ни-ни.
ПОЛЬ. А помнишь, как в день рождения маленького Жоржика...
ВАЛЕРИ. Именно о нем сейчас и пойдет речь.
ПОЛЬ. О маленьком Жоржике? Что с ним?
ВАЛЕРИ. Пока ничего, но может случиться.
ПОЛЬ. Что такое, неужто сел на иглу? Молодежь сейчас сплошь и ря...
ВАЛЕРИ. Да нет, подожди же...
ПОЛЬ. Неужели СПИД? Не дай Бог...
ВАЛЕРИ. Так вот: я прилетел в Париж - да и к тебе приехал тоже - как раз, как ты его называешь, из-за "маленького Жоржика" - кстати, этот Жоржик сейчас уже выше меня на голову.
ПОЛЬ. Да ну? Быть не может.
ВАЛЕРИ. Слушай меня внимательно и не перебивай - всегда перебиваешь. Я тебе писал, что осенью я определил его в Сорбонну, ему все прочат блестящую карьеру - у него редкие способности к математике.
ПОЛЬ. Так в чем проблема?
ВАЛЕРИ. Опять перебил. С тобой, однополчанин, говно хорошо есть, всегда вперед забегаешь.
ПОЛЬ. В своем Сан-Уандрилле⁴ ты меня им и угостишь.
ВАЛЕРИ. Там кое-что и получше найдется. Кстати, ты у меня ни разу не был, увидишь, какой я замок отгрохал, все в полном отпаде!
ПОЛЬ. Да неужели?
ВАЛЕРИ. Ну вот, опять... Так я буду объяснять тебе в чем дело два часа, которых у меня сейчас нет. Месяц назад мы с Нинон получили от него письмо, в котором "маленький Жоржик" пишет, что в каком-то провинциальном театре, он познакомился с одной актриской, и она ему безумно нравится. Мы с Нинон вначале не обратили на это внимания - должны же у парня в его возрасте быть подружки, это естественно, у меня, помню, было достаточно. Так вот, три дня назад "маленький Жоржик" прислал нам еще одно письмо, в котором написал, что собирается на ней жениться. Понимаешь, ЖЕНИТЬСЯ!
ПОЛЬ. А что ты так разволновался? Думаешь, рано? А ты во сколько в первый раз женился? В девятнадцать?
ВАЛЕРИ. Причем здесь "во сколько"! Ты вообще понимаешь, о чем я сейчас веду речь? Он собирается жениться на артистке.  Понимаешь, на АРТИСТКЕ! Тебе все понятно? Уж тебе-то...
ПОЛЬ. Ну и что? Не смертельно, многие выживают.
ВАЛЕРИ. "Не смертельно"! А то, что она на одиннадцать лет старше него, тоже не смертельно? А то, что она безработная, это тебе как?
ПОЛЬ. Нормально. Сегодня безработная, а завтра звездой станет. Еще и на премьеры будешь звать.
ВАЛЕРИ. Слушай, однополчанин, я к тебе с серьезным делом, а ты, как всегда, валяешь дурака. Суть его в следующем: я хочу, чтобы ты мне помог этот их роман прекратить. Да-да, Жорж не должен губить свою карьеру, свою жизнь ради какой-то паршивой комедиантки.
ПОЛЬ. Но почему "губить карьеру"? Почему он должен непременно погубить свою карьеру?
ВАЛЕРИ. Мы не в Англии, мой друг, у нас порядочные люди на актрисах не женятся.
ПОЛЬ. Ну это ты хватил. Есть масса других примеров.
ВАЛЕРИ. Еще раз тебе говорю: мы с Нинон категорически против женитьбы Жоржа на безработной провинциальной артистке, которая в матери ему годится! Так ты понял, почему я пришел с этим делом именно к тебе: ты же пишешь для театра, ты там тусуешься, так что я считаю, ты можешь, нет, ты просто обязан нам помочь. Конечно, я знаю министра культуры, он гостил у меня в Сан-Уандрилле, но, согласись: министру  как-то не по рангу заниматься какой-то актрисулькой, у него есть дела покрупнее.
ПОЛЬ. А с "маленьким Жоржиком" ты разговаривал?
ВАЛЕРИ. А то нет - и я, и Нинон. Сначала мы  попытались его переубедить, наставить на путь истинный по телефону, но он не хотел ничего слушать. И сегодня опять все утро твердит свое: "Все равно я на ней женюсь!" Вот так, однополчанин, деточки - отдаешь им все, а они... Согласись же, что это абсурд: я всю жизнь вкалывал, вертелся, поднялся с низов, взлетел, и довольно высоко: у нас шикарная квартира в Париже, солидный счет в банке, роскошный замок - и что? Для кого все это? Для какой-то комедиантки, чтобы она все пустила по ветру, так? Я прямо вне себя!
ПОЛЬ. Успокойся, ну почему обязательно "по ветру пустила"? А вдруг она действительно станет знаменитой и прославит твою фамилию и "маленького Жоржика"? Такую возможность ты исключаешь?
ВАЛЕРИ. Абсолютно. Однополчанин, ну ты же знаешь, что из тысячи звездами становятся две-три не больше,  все же остальные - греческий хор.
ПОЛЬ. А ты видел ее,  знаком с ней?
ВАЛЕРИ. А мне ее и видеть не надо. Я и так знаю, что девяносто девять процентов актрисуль - шалавы и авантюристки.
ПОЛЬ. Ну ты суров. И категоричен.
ВАЛЕРИ. Она тут же с ним разведется и что? Я не собираюсь делить свой замок на части, еще чего! Строил-строил...
ПОЛЬ. Ну маленькую комнатку ты ей все же выдели, какую-нибудь каморку или чуланчик. Для репетиций. Чтобы она там монологи могла произносить.
ВАЛЕРИ. Хватит острить, я к тебе серьезно...
ПОЛЬ. Так чего ты хочешь от меня? Конкретно?
ВАЛЕРИ. Уф, объясняю ему, объясняю... Это все драматурги такие сообразительные или только некоторые? Конкретно я хочу, чтобы ты с ней встретился и вправил ей мозги. Сделай это ради всех наших прекрасных лет, ради нашей студенческой и армейской молодости. Заставь ее отказаться от брака с Жоржем.
ПОЛЬ. Интересно, как это мне удастся. Она по крайней мере сейчас в Париже? Или в своей провинции - не ехать же туда.
ВАЛЕРИ. В Париже, но где точно - не знаю, Жорж не говорит. Иначе я сам бы, конечно же, с ней связался. Да вот же она! (Вынимает из кармана фотографию и показывает ее Полю.) Еще и кикимора, у меня бы на такую...
ПОЛЬ (пораженный). Это она? Она-а?!
ВАЛЕРИ. Ну да. Так ты ее знаешь? Что ж, тем лучше.
ПОЛЬ. Я ее не только знаю... Ха-ха-ха! (Громко и долго смеется.) Ну и совпаденьице! И как ее зовут?
ВАЛЕРИ. Жанна Лоран - хорошее имечко?
ПОЛЬ. Нормальное имя.
ВАЛЕРИ. Ты мне лучше скажи, где ты с ней общался.
ПОЛЬ. Здесь. Ха-ха. Где же еще?
ВАЛЕРИ. Значит, она и к тебе приходила?
ПОЛЬ (со смехом). Почему "приходи-ла" - в прошедшем времени?
ВАЛЕРИ. Кончай дурака валять.
ПОЛЬ. Никакого дурака - она сидит сейчас у меня на кухне.
ВАЛЕРИ. Да ты что?!
ПОЛЬ. А что? Пришла, как и ты, исключительно по делу.
ВАЛЕРИ. Тем лучше - так давай ее сюда. Быстро давай!
ЖАННА (входя). Меня давать не надо - я вот.
ВАЛЕРИ (Полю). А она... лучше, чем на фотке. Чуть лучше.
ЖАННА. Значит, уже не кикимора? Ну, спасибо и на том.
ВАЛЕРИ (Полю). Хотя наряд у нее... Она что, в какой-нибудь роли?
ПОЛЬ. Ла Гулю - звезды "Мулен Руж", любимой модели Тулуз-Лотрека. А можно, Безумной из Шайо Жироду!
ВАЛЕРИ. Да знаю я, что ты мне...
ЖАННА. Мсье де Варенн, дверь на кухню у вас плотно не закрывается, так что я слышала ваш разговор с генералом.
ВАЛЕРИ. Тем лучше, значит мне не придется повторяться. И каков ваш ответ на мое предложение? Я надеюсь, мы сможем быстро провести эту операцию?
ЖАННА. Я не знаю, что вы называете операцией, мсье Лаварден.
ВАЛЕРИ. Это означает, что все должно быть улажено.
ЖАННА. Что именно?
ВАЛЕРИ. Не надо лишних вопросов - вы знаете что.
ЖАННА. Если вы имеете в виду наши отношения с Жоржем...
ВАЛЕРИ. Да, именно их.
ЖАННА. Улаживать, по-моему, нечего, все улажено. Жорж меня любит...
ВАЛЕРИ. И вы не собираетесь прекращать с ним отношения?
ЖАННА. Нет, именно это я делать не собираюсь.
ВАЛЕРИ. Но надеюсь, вы понимаете, чем это вам грозит? Ведь может случиться так, что вы никогда и нигде, ни на одной сцене Франции - даже на самой захудалой - рискуете больше не появиться. Я знаком с министром культуры, так что...
ЖАННА. Это что, угроза, генерал? Я вас правильно поняла?
ВАЛЕРИ. Считайте, как хотите, дело ваше.
ЖАННА. Неужели вы думали, что я испугаюсь?
ВАЛЕРИ. Нет, я просто рассчитывал на ваше благоразумие.
ЖАННА. А я не из пугливых, генерал. Судьба меня била так больно, что  я стала не восприимчива к угрозам. А насчет благоразумия - уверена, что у меня его хватает. Так вот, мсье Лаварден, выслушайте, что я вам сейчас скажу, внимательно выслушайте. Жорж меня любит, а я люблю его, и если я пойму, что это чувство у нас обоих не проходит, я выйду за него замуж, и мне совершенно все равно, хотите вы и ваша жена этого или нет. Вы грозитесь оставить его без наследства, согнать с квартиры? Что ж, значит мы будем пока жить у меня. Да, денег у нас сейчас нет, но мы как-нибудь перебьемся. Когда же Жорж закончит учебу, то, надеюсь, материальных проблем у нас не будет, так что от вас мы зависеть не будем. Ни в чем и никогда.
ПОЛЬ. Простите, мадемуазель Лоран, а как же ваша карьера артистки? Вы же буквально полчаса назад умоляли меня замолвить за вас словечко. А сами, оказывается, собираетесь выходить замуж со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вот он, пример актерского лицемерия!
ЖАННА. Но я  же не сказала, что вот-вот выхожу замуж. Пока я не сделаю себе имя, ни о каких, как вы сказали, "вытекающих отсюда последствиях" - если вы имеете в виду детей - речь идти не может. Предать искусство - никогда, сцена слишком много для меня значит, слишком много.
ВАЛЕРИ. Предлагаю вам следующее: мы с де Варенном устраиваем вам ангажемент, причем хороший ангажемент, а вы в обмен на эту нашу услугу даете обещание никогда больше не видеть моего сына. Все коротко и ясно.
ЖАННА. Генерал, вы, кажется, хотите меня купить, я вас правильно поняла?
ВАЛЕРИ. Но вы же хотите на сцену?
ЖАННА. Да, но не таким же способом.
ВАЛЕРИ. Считаю, что этот способ не самый плохой, скажи ей, однополчанин. Я буду вам платить, я, а не антрепренеры.
ПОЛЬ. Старик, скажу тебе, что ты чересчур прямолинеен - это, вероятно, следствие твоего многолетнего пребывания в армейской среде.
ВАЛЕРИ. В какой армейской среде, ты в своем уме? Я - военный атташе и общаюсь только с министром обороны. Все остальное окружение - гражданское: политики, адвокаты, журналисты.
ПОЛЬ. А вы, дорогая Жанна, должны понять, что такое, несколько агрессивное поведение генерала продиктовано его естественным беспокойством за судьбу собственного сына. Кстати, у вас самой есть дети?
ЖАННА. Нет, детей у меня пока нет.
ПОЛЬ. Я забыл, простите. Просто я пытаюсь быть царем Соломоном и как-то решить проблему.
ЖАННА. По-моему, никакой проблемы нет и решать тут нечего.
ПОЛЬ. Подождите, мадемуазель Лоран, подождите. Допустим, повторяю, допустим, вы сейчас пообещаете генералу никогда больше не видеть его сына...
ЖАННА. Я этого не сделаю никогда. Повторяю - никогда.
ПОЛЬ. Да подождите же... А дальше события развернутся так: генерал встретится с министром культуры, по его словам, они большие друзья, и лично министр устроит вам хороший ангажемент. Но где, например, гарантия того, что Жорж не увидит ваше имя в афише, не придет в театр, а после спектакля, естественно, не подойдет к служебному входу? А кроме того, он ведь знает, где вы живете, так что...
ЖАННА. Разумеется.
ВАЛЕРИ. Я сниму вам другую квартиру, хоть сегодня сниму.
ЖАННА. В этом никакой необходимости нет.
ПОЛЬ. И все же, старик, ты не сможешь запретить своему Жоржу ходить в театр. Разве что запрешь его в этом твоем Сан-Уандрилле.
ВАЛЕРИ. Так что, по-твоему, надо делать? Изолировать ее, что ли?
ЖАННА. Выслушайте меня, генерал, еще раз, я надеюсь, что у вас еще сохранились какие-то человеческие чувства. Я даже уверена в этом, ведь Жорж, хотя он на вас ничуть не похож, все же ваш сын.  Хочу сказать, что за всю свою бродячую жизнь я встретила только одного человека, который понял, что у бьющейся в нищете и безвестности актрисы может быть человеческая душа. Этот человек - ваш сын, мсье Лаварден. Раньше я слышала учтивые, возвышенные слова только на сцене, моей руки касались с трепетом и уважением только при свете рампы. Мы познакомились не в Париже - может быть, это вам интересно. У нас в Везине шел спектакль "Рюи Блаз", и я играла в нем королеву. Сижу я в антракте в гримуборной, и вдруг наш директор входит и говорит: "К вам какой-то молодой человек, он хочет прямо сейчас, не дожидаясь финала, подарить вам розы. А может, это какой-то богатый поклонник?" Он вошел, и я сразу... Нет, не то чтобы влюбилась... но, наверное, с первой секунды была покорена мягким тембром его голоса, его невероятной застенчивостью. По-моему, сейчас такого в людях вообще не встретишь, особенно в молодых. Как же он отличался от всех, кого я когда-либо знала, он совсем другой! И мы стали с ним дружны, а еще через две недели он сказал, что не может без меня жить. Слышите, он не может без меня жить! Ладно, вам наплевать на меня, на мои чувства, но он... Как вы сумеете заставить его перестать испытывать то, что он...
ВАЛЕРИ. С ним я как-нибудь разберусь, это не ваша проблема. Он - мой сын, и у меня к нему свой подход.
ЖАННА. Вряд ли вам это удастся, генерал Лаварден.
ВАЛЕРИ. Еще раз говорю - это моя проблема. Дело в вас.
ЖАННА. А я - я вам все сказала, мне решать нечего.
ВАЛЕРИ (вставая, неожиданно громко). Хорошо, тогда поговорим по-другому. Сколько ты хочешь?
ПОЛЬ. Грубо, однополчанин. Даже для генерала грубо.
ВАЛЕРИ. Это мой последний ресурс. Или ты считаешь, что я должен прибегнуть к силовым действиям?
ЖАННА (сухо и резко). Мне кажется, я сейчас нахожусь в казарме.
ВАЛЕРИ. Не надо "ля-ля", была ты в казарме!
ЖАННА. Я не желаю продолжать разговор в подобном тоне и, к сожалению, мсье де Варенн, вынуждена вас покинуть. Если вам все же удастся исполнить то, о чем я вас просила, номер моего телефона на вашем столе. (Еще более резко.) А вас, генерал, я прошу мне не звонить. И не вздумайте меня шантажировать: думаю, вы в курсе, что военный атташе тоже может иметь дело с полицией, так что хулиганить не советую. Прощайте, господа!

Жанна быстро выходит. Небольшая пауза.

ПОЛЬ. Слушай, а тебе не кажется, что мы с тобой все-таки скоты?
ВАЛЕРИ. Не знаю. Может, чуть-чуть и перегнули палку, но...
ПОЛЬ. Без чуть-чуть - скоты и все тут.
ВАЛЕРИ. Но что же делать, что делать? Не нанимать же в самом деле киллеров.
ПОЛЬ. А ты и на это способен? Интересно.
ВАЛЕРИ. Однополчанин, ты знаешь меня больше тридцати лет, так что... Но ведь где-то должен быть выход.  И этот выход - театр, да, именно театр. Если ее куда-то устроить, она мгновенно забудет все, кроме своей карьеры. Запах кулис ударит ей в ноздри и... Она же одержимая!
ПОЛЬ. Но ты же знаком с министром культуры, ты, а не я.
ВАЛЕРИ. Но согласись, что у министра есть заботы поважнее нашей. Стану я его по такому ничтожному поводу...
ПОЛЬ. Ты говоришь "устрой" так, будто у меня свой театр или будто на театральном небосклоне я какая-то важная птица. А у меня, к твоему сведению, сегодня в Париже ничего даже не репетируется. Так что по поводу трудоустройства мадемуазель Лоран я, конечно, попытаюсь что-то сделать, кому-то позвоню, но никаких гарантий, увы, дать тебе не могу.
ВАЛЕРИ. А что так? Я-то думал, ты уже весь Париж под себя подмял, а ты...
ПОЛЬ. Подомнешь его, как же! А потом ведь я не подминатель.
ВАЛЕРИ. По-прежнему в той же комнатенке... Машины у тебя, конечно, тоже нет.
ПОЛЬ. Да на фиг она мне нужна, твоя машина! Я на велосипеде по Парижу езжу. Это, кстати, и для здоровья полезно, хоть какая-то физическая нагрузка. И от живота спасает - все-таки движение.

Небольшая пауза.

ВАЛЕРИ. Однополчанин, я даже не знаю, что тебе на прощание сказать... Прошу тебя, ну кому-нибудь позвони, а потом перезвони мне в Абиджан, вот мой номер. Я еще два дня в Париже... Нинон сказала, чтобы не возвращался, пока все не улажу.
ПОЛЬ. Старик, а ты, я смотрю, в подкаблучники записался.
ВАЛЕРИ. С чего ты взял? Просто я ее люблю - и все тут. Твоя-то как?
ПОЛЬ. Вроде ничего. Растит дочку.
ВАЛЕРИ. Видишься?
ПОЛЬ. Иногда звоню.
ВАЛЕРИ. Тем более ты должен понять мое беспокойство. Сделай, однополчанин, хоть что-нибудь, я тебя никогда ни о чем не просил. Когда ты обращаешься, я всегда стараюсь помочь, ты же не будешь отрицать.
ПОЛЬ. Ладно, что-нибудь, конечно, постараюсь.
ВАЛЕРИ (вставая). И обязательно позвони. Я жду.
ПОЛЬ (вставая). Идет. Может, на дорожку все-таки "пастиса"? Полрюмки.
ВАЛЕРИ. Извини, однополчанин, не могу. Вот дело сделаем - тогда хоть ящик. Ну, будь. (Выходит.)

Небольшая пауза.

ПОЛЬ (садясь в кресло и наливая себе рюмку). "Я-то думал, ты уже весь Париж под себя подмял, а ты по-прежнему в той же комнатенке..." Как же все-таки любая, даже самая маленькая власть и  деньги портят человека ... Какими мы становимся важными, даже великими... И подминаем, подминаем под себя всех, кто слабее... А она оказалась стойкой, эта Жанночка, пойди с нею справься... Очень стойкой. (Небольшая пауза. Кукле.) Слушай, а что если... Или она откажется? По-моему, стоит попробовать. Тут все и прояснится, а? Любопытная, однако, мизансценка может получиться... (Берет телефонную трубку.)

ЗАНАВЕС

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Небольшая обшарпанная комната, посередине которой стоит стол, на нем пакет с вином для клошаров, рядом немытый стакан. За столом растрепанная с красным лицом старуха в лохмотьях, которая раскладывает пасьянс.

СТАРУХА (поет).

"Jeanneton prend sa faucille,
La rirette, la rirette,
Jeanneton prend sa faucille,
Et s'en va couper des joncs (bis).

En chemin elle rencontre,
La rirette, la rirette,
En chemin elle rencontre,
Quatre jeunes et beaux garcons (bis).

Le premier, un peu timide,
La rirette, la rirette,
Le premier, un peu timide,
Lui caressa le menton (bis).

Le deuxième un peu moins sage,
La rirette, la rirette,
Le deuxième un peu moins sage,
Lui souleva son jupon (bis).

Le troisième encore moins sage,
La rirette, la rirette,
Le troisième encore moins sage,
La coucha sur le gazon (bis)." ⁵

(Раздается звонок в дверь. Шамкая.) Кого ефе ферт несет? (Открывает дверь. На пороге - Поль де Варенн, генерал Лаварден и его сын Жорж. Де Варенн одет дорого и элегантно, Жорж - достаточно скромно, но опрятно.) Вам кого, господа?
ПОЛЬ. Нам нужна мадемуазель Лоран. Жанна Лоран.
СТАРУХА. Фанна нуфна?
ПОЛЬ. Да, именно Жанна.
СТАРУХА. Ее нету.
ПОЛЬ. Извините, а когда она будет?
СТАРУХА. Я без понятия.
ВАЛЕРИ. Но мы все-таки пройдем и подождем ее. Она нам здесь назначила встречу.
ПОЛЬ. Да, но, наверное, она задерживается.
СТАРУХА. Фанночка назнафила?
ПОЛЬ. Мадемуазель Лоран - ваша приятельница?
СТАРУХА. Кто? Какая приятельница? Нифего не понимаю.
ПОЛЬ. Вы и Жанна кто, подруги?
СТАРУХА. Какие подруги, дофька она моя, а не подруга. Подруги!
ЖОРЖ. Простите, мадам, но я знал, что ее мать находится в Везине.
СТАРУХА. Была там, теперь приехала, фто тут непонятного?
ВАЛЕРИ. Все понятно, но все же мы пройдем и подождем.
СТАРУХА. Ну фдите, мне-то фто? Хоть до нофи фдите. (Рыгает, идет в дальний угол комнаты и садится в кресло. Поль, генерал Лаварден и Жорж проходят и с недоумением осматривают комнату.) Винифка не фелаете?
ПОЛЬ. Покорнейше благодарим.
СТАРУХА. Вы не смотрите, фто оно дефовое. Зато аромат какой ядреный, хотите понюхать?
ВАЛЕРИ. Спасибо, обойдемся. А где ее комната?
СТАРУХА. Фья комната?
ВАЛЕРИ. Вашей, как вы сказали, дочери.
СТАРУХА. Как где? Здесь, где фе ефе?
ВАЛЕРИ. Зде-есь? Ну и ну... Смотри, Жорж, как твоя будущая жена с тещей живут. А ты здесь будешь третьим.
ЖОРЖ. Я вижу, папа.
СТАРУХА. Смотрите, смотрите. (Наливает себе, пьет и поет.)

"Ce que fit le quatrième,
La rirette, la rirette,
Ce que fit le quatrième,
N'est pas dit dans la chanson (bis).

La morale de cette histoire,
La rirette, la rirette,
La morale de cette histoire,
C'est qu'les hommes sont des cochons (bis).

La morale de cette morale,
La rirette, la rirette,
La morale de cette morale,
C'est qu'les femmes aiment les cochons (bis).

La morale de ces morales,
La rirette, la rirette,
La morale de ces morales,
C'est qu'sur quatre y a trois couillons (bis).

Si vous le saviez, mes dames,
La rirette, la rirette,
Si vous le saviez, mes dames,
Les iriez couper des jones (bis)." ⁶

ВАЛЕРИ. Хорошенькая песенка, правда, слегка легкомысленная, в духе дочери, наверное. Мужики, конечно, козлы, но...
ПОЛЬ. Ладно, старик, не будь ханжой, а то сам таких не пел.
ВАЛЕРИ. И поете прекрасно. Пора в "Гранд-опера".
СТАРУХА. Ну нет, это пусть Фаннофька...
ВАЛЕРИ (Полю о Жорже). Я надеюсь, ему теперь уже все ясно.
СТАРУХА. А фто ему ясно? Фто ему ясно?
ВАЛЕРИ. Все, мадам. Комментарии излишни.
СТАРУХА. Фто-фто? А-а, теперь поняла, я все поняла. Офевидно, этот лоботряс и есть тот студент, который хофет на ней фениться, теперь я все поняла, теперь все... А вы, конефно, его папафа, тофьно, офень похоф на картофьке. А кто третий - третьего не знаю, наверное, тофе фпион. Знафит, вы приехали ко мне вынюхивать, выведывать.
ПОЛЬ. Успокойтесь, мадам, никакие мы не шпионы. Мы - друзья Жанны и хотим ей помочь. Помочь, понимаете, помочь.
СТАРУХА. Помофь? А фем вы мофете ей помофь, фем помофь-то?
ПОЛЬ. Например, устроить на работу, которой, насколько мы знаем, у нее сегодня нет.
СТАРУХА. На работу? На работу - это хорофо, а то у нас сейфяс совсем нет денег, нифего нет... Вот и приходится пить всякую дрянь, совсем нифего нет... Ведь Фанна, я сейфяс не как мать говорю, нет, я не хофю ее хвалить. Она офень, мефду профим, способная, уфасно способная. А фто я могла ей дать, фто я могла ей дать? Фюль, этот подонок, натуральный подонок - это ефё слифком мягкое слово - исфез, когда Фаннофьке ефе не было фести лет, ефе совсем была ребенок, и свалил, сволофь, денег никаких ни разу не послал - фили только на пособие. А фто я могла? Я стирала белье у богатых соседей, у Фурналей, гладила, сидела с ихним ребенком, готовила им фратву, кормила, с лофки кормила... С их ребенком сидела, а со своей... Со своей не сидела. Я сказала: "Фаннофька, если я не буду работать, то у нас совсем не будет никаких денег, совсем не будет. Найди себе, дофенька, какое-нибудь занятие, но так фтобы тебе фто-нибудь платили, пусть дафе сантимы, помогай матери, а то фдруг я заболею. Вот она и пофла в театр, хорофий, мефду профим, театр у нас в Везине. Фто, думаете, кафдого бы взяли? Не кафдого... А ее взяли, потому фто она офень способная, она уфасно способная. Я ее хвалю не потому, фто я ее мать, просто она действительно была в детстве офень способная. Она и сейчас уфасно способная, только вот работа... Так фто если вы ее возьмете, если возьмете... Она уфасно способная и в детстве тофе была... Попросифь ее, бывало: "Фанофька, спой мне "Фаворонка", и она таким тоненьким-претоненьким голоском выводит:

"Alouette, fentille alouette,  Alouette, fe te plumerai." 7

И так здорово пела - все слуфали, и Фурнали тофе слуфали, их ребенофек так не мог петь, я у них работала, а они слуфали мою дофеньку. А потому фто она уфасно способная, это я не потому фто я ее мать, а просто, если у феловека есть способности, то они есть, а если их нет, то знафит и нет.
ВАЛЕРИ. Какая глубокая мысль! Мадам, да вы настоящий Спиноза в юбке.
СТАРУХА. Сам ты заноза в фтанах, он меня ефе обзывать будет! Я, мефду профим, мать, и от меня, мефду профим, пока ефе зависит, выйдет моя дофька замуф за вафего лоботряса или не выйдет. Так фто вы не офень - заноза в юбке... Тофе мне...
ПОЛЬ. Мадам, нарисуйте нам еще пару картинок из детства вашей дочери. Насколько я понял, в школу она вообще не ходила, так?
СТАРУХА. Я вам сказала: она увлекалась театром, это и была ее фкола. А я - я зарабатывала на хлеб, чтобы она могла играть в театре, фто ф тут непонятного? Хотя, конечно, такие богатые расфуфыренные господа не знают, фто такое зарабатывать на хлеб, они, конефно, никогда на хлеб не зарабатывали.
ВАЛЕРИ. На хлеб - нет, только на печенье.
ПОЛЬ. Ну почему же...
СТАРУХА. А потому фто есть богатые люди, а есть бедные, и это, мефду профим, офень больфая разница, офень больфая.
ВАЛЕРИ. Это еще одна очень глубокая мысль, пожалуй, даже глубже, чем предыдущая. (Жоржу.) А ты наматывай, наматывай на ус. Будущая теща тебя афоризмами кормить будет. Поди закормит.
ЖОРЖ. Папа, замолчи, пожалуйста, а? Прошу тебя - замолчи.
ВАЛЕРИ. Отличная у нас родственница, мы с матерью всю жизнь о такой мечтали, только найти нигде не могли. И вот наконец-то. Спасибо, сынок, осчастливил.
СТАРУХА. А я, мефду профим, в молодости офень нифего была, офень нифего, мофете не верить... Хотите покафу? Только найти ее надо, картофьку-то.
ВАЛЕРИ. Не утруждайте себя, сделайте нам одолжение.
СТАРУХА. А Фаннофька, мефду профим, офень на меня похофа, просто одно лицо. Могли бы заметить, фто офень похофа.
ВАЛЕРИ. Да мы заметили, давно заметили. Вы - сиамские близнецы.
СТАРУХА. Какие мы близнецы, если я ее мать, а она моя дофька? Какие мы близнецы, фто он несет?
ПОЛЬ. А подружки у вашей дочери когда-нибудь были?
СТАРУХА. Какие подруфки, когда театр, какие там подруфки! Там кафдая пнуть норовит или какую сплетню пустить... Какие подруфки - только конкуренты... Но красивая она не всегда была, вы не думайте, я ее хвалю, не потому фто я ее мать, снафяла она была как гадкий утенок - тофьная копия. А годам к пятнадцати, когда расти перестала, стала прямо красавица... Наверное, луффе питаться стала, вот соком и налилась... Раз, помню, приехала она с каких-то гастролей, не помню уфе, куда она ездила... Так вот, знафит, приехала она - я ее и не узнала. Фефьки розовенькие, нофки полненькие, пряменькие, волосики золотистые, а грудки, грудки фто два снефных холмика - беленькие, кругленькие... Такая красавица стала. Я ей говорю: "Фаннофька, теперь тебе только принцессофек играть, и пусть все принцы и все короли в тебя влюбляются." А она мне, помню, отвечает: "Мамофька, это театр, тут фто тебе прикафут, то и играть будеф. Принцессками все хотят быть, а ведь и "куфать подано" играть кому-то надо. Не мы, говорит, выбираем, а нас выбирают, это, мамофька, такая работа." Фудкая, мефду профим, работа, уфасная. Любимейфая игруфка дьявола, и то правда, этот театр, а фто, не так?
ПОЛЬ. Да знаем, знаем, наслышаны, как же.
ВАЛЕРИ. Подруг не было, зато мужики были.
ЖОРЖ. Папа, я просил тебя не задавать таких вопросов. Я же просил.
ВАЛЕРИ. А это не вопрос, это утверждение.
СТАРУХА. А как им не быть, у такой-то красавицы! В театре и были. Я-то, конефно, всех не знаю, знаю только тех, о ком она сама мне рассказывала. Какой-то осветитель, потом ефе, кафется, какой-то монтярфик. (Рыгает.)
ПОЛЬ. Наверное, монтировщик.
ВАЛЕРИ (тихо). Какая низость!
СТАРУХА. Да фут их разберет... Но так фтобы замуф - ни-ни! Во всяком слуфяе руки у меня никто не просил. Я сколько раз ей говорила: "Фаннофька, я, наверное, до твоей свадьбы не дофыву, тофьно не дофыву. А так хофется... так хофется поняньфить внуков, так хофется..."
ВАЛЕРИ. Вы и дочь-то свою не воспитывали, куда вам еще внуков няньчить.
СТАРУХА. Как не воспитывала, фто знафит "не воспитывала"... Не воспитывала! Ты хоть и генерал, но говори-говори да не заговаривайся. Не воспитывала! Я дафе фюфых детей воспитывала, еду им варила, с лофки кормила. А он "не воспитывала"! Сам-то, небось, ни разу не воспитывал, сам-то, небось...
ВАЛЕРИ (Полю). Однополчанин, по-моему, мы просто теряем время. Девушка пошла на гулянку и будет гулять всю ночь, дело обычное.
ЖОРЖ (резко). Отец я запрещаю тебе говорить так о Жанне.
ВАЛЕРИ (Жоржу). Но, надеюсь, теперь тебе уже стало все ясно?
По-моему, яснее не бывает. (Полю.) Слава Богу, однополчанин, ситуация складывается наилучшим образом, и все вопросы теперь сняты.
ПОЛЬ (с притворным удивлением). Да неужели? Что ж, я рад, что безумная, на первый взгляд, идея начинает приносить плоды. Но
все-таки я считаю, что нужно дождаться Жанну, и тогда все окончательно встанет на свои места.
ВАЛЕРИ. Зачем, какой смысл? Чтобы она повторила все то, что сказала старуха? Но даже если она будет все отрицать, внешний вид - и жилья, и хозяйки - говорит сам за себя. И достаточно красноречиво.
СТАРУХА (встает и идет в противоположный от гостей угол комнаты. Небольшая пауза). Стало быть, свадьбе уфе не быфать, так фто ль?
ВАЛЕРИ. Может, с кем-то и бывать, только не с моим сыном.
ЖОРЖ. Папа, это буду решать я и только я.
ВАЛЕРИ. Ты хочешь сказать, что после всего этого представления у тебя еще остались какие-то сомнения?
ЖОРЖ (после небольшой паузы). Нет, папа, все сомнения сейчас отпали.
ВАЛЕРИ (целуя его в щеку). Ну наконец-то, слава Богу. А то я уже думал, что ты необучаем.
СТАРУХА. Знафит, из-за меня, из-за того, то я выпила литр красного клофарного вина, из-за этого они дают отставку моей Фаннофьке? Отставку моей дофери?
ВАЛЕРИ. Так точно, мадам.
ЖОРЖ (тихо). Нет, мадам.
ВАЛЕРИ (ошеломленный). Что-о? Что значит "нет, мадам"? Ты в своем уме?
СТАРУХА. А правильно, мефду профим, делаете, все правильно. А то, знаете, в последнее время она больно много о себе понимать стала, больно много думать, дрянь такая! Надо ее немнофко на место поставить, тогда, мофет, опуститься на землю, мофет, немнофко поймет о физни...
ЖОРЖ. Ваша дочь не дрянь, мадам Лоран.
ПОЛЬ. Я тоже так считаю - далеко не дрянь.
СТАРУХА. Как не дрянь, когда о матери своей соверфенно не думает. Вообфе не думает, прямо вам скафу, вообфе никогда... (Снова рыгает.)
ЖОРЖ (холодно и решительно). Мадам Лоран, пожалуйста, соберитесь, я скажу вам сейчас что-то очень важное: я никогда так не восхищался вашей дочерью, никогда так не жалел и не любил ее, как сейчас. Повторяю: никогда так не жалел и не любил ее, как сейчас.
ВАЛЕРИ (истошным голосом). Ну Жорж, у тебя совсем крыша поехала - опомнись!
ЖОРЖ. Еще раз повторяю: я никогда так не жалел и не любил ее, как сейчас. Потому что понял: у Жанны не было не только отца, но и матери тоже.
СТАРУХА. Как это не было, а я, по-твоему, кто? Как это не было, ты фто, лоботряс?
ЖОРЖ. Не обижайтесь на меня, мадам, ради Бога, не обижайтесь. Вы - хороший, даже очень хороший человек, но вы не мать. Вы не можете дать Жанне то понимание, то тепло, ту любовь, на которую она вправе рассчитывать. А потому еще раз повторяю: сейчас я люблю вашу дочь еще сильнее, гораздо сильнее, чем любил ее раньше.
ВАЛЕРИ. Клинический идиот!
СТАРУХА. А пофем я знаю, фто ты ее любил, пофем я знаю?
ЖОРЖ. Это был свет, понимаете, яркий свет - такого я раньше никогда не видел, ярче, чем солнце. Она тогда играла королеву и лишь только вышла на сцену из правой кулисы, как я зажмурился. Потом снова открыл глаза, но вновь закрыл - не мог смотреть. Она меня ослепила. Первое, что я себе сказал: "Да нет же, не может быть, в жизни такого не бывает - она настоящая королева!" Мне не надо было себя проверять, что-то решать - я сразу понял, что без нее  дальше жить не смогу. Так я и просидел первый акт: все время закрывал глаза и дергал себя за ухо - не сплю ли. Как только опустился занавес и кончилось первое действие, я пулей вылетел из театра, подбежал к первой же попавшейся цветочнице, купил у нее все розы и полетел к служебному входу. Думаю, если бы меня к ней не пустили, я бы перевернул весь театр. Там, в гримуборной, она показалась мне другой, не такой величественной, а нежной, еще более женственной. Я смог рассмотреть ее черты, и эти глаза - от них я оторваться не мог. Я стоял у двери и лепетал какую-то чушь, за что-то извинялся, чем-то восторгался. О взаимности и не думал - мне необходимо было ее просто видеть - тогда, потом, всегда. Просто видеть. Так что, поверьте, мадам Лоран, я ничего не решал, все было решено за меня. И повторяю: сейчас, после вашего рассказа, я люблю вашу дочь еще сильнее.
ВАЛЕРИ. Еще и мазохист: чем хуже - тем лучше. В кого он такой?
ЖОРЖ. Твои оскорбления, отец, ничего не изменят. Ровно ничего.
ВАЛЕРИ. Это ведь не только слова, зря ты так думаешь. Если ты будешь продолжать в том же духе, ты действительно лишишься всего - я тебе вообще ничего не отпишу, так и знай - вообще ничего. Ни замка, ни квартиры, ни "мерса", ни денег - ты вообще ничего не получишь.
ПОЛЬ. "Et vidit Deus quod еsset malum." ⁸
ЖОРЖ. Я получу Жанну - и этого достаточно.
ВАЛЕРИ. О, это жуткое наследие моей второй жены, чудовищное наследие!

По лицу старухи начинают течь слезы.

ЖОРЖ. Не плачьте, маман. Могу я вас так называть?
ВАЛЕРИ. Поль, я этого не вынесу, я его сейчас убью! Своими руками.

Генерал Лаварден бросается на сына, трясет его и пытается душить. В этот момент старуха срывает с головы парик, сбрасывает лохмотья и превращается в Жанну Лоран. Поль аплодирует. Генерал оборачивается, отпускает Жоржа и с изумлением смотрит на Жанну.

ЖАННА. Жорж, это я, Жанна!
ПОЛЬ. Браво, мадемуазель Лоран, это было прекрасно, примите мои поздравления. Браво! Теперь я вижу, что вы настоящая, да нет же, вы великая актриса! Вы - Сара Бернар! Вы - Мадлен Рено!
ЖАННА (быстро стирает остатки грима и бросается к Жоржу). Прости меня, милый, прости за это глупое представление, прости, если можешь! Но я...я должна была так сделать - должна была показать себя мсье де Варенну. Прости меня еще раз. Да, это я, твоя Жанна, и я люблю тебя теперь еще сильнее. Сейчас я поняла, что наши чувства взаимны, и уверена, совершенно уверена в том, что ты меня никогда, ни при каких обстоятельствах не бросишь. Знаешь, я, правда, думала, что театр для меня дороже всего на свете, но теперь поняла, что ошибалась.
ПОЛЬ. Что значит "ошибалась"? Жанна, вы соображаете, что говорите? И это теперь, когда я готов рекомендовать вас всем знакомым. Зачем же зарывать талант в землю? Ведь стоит вас только раз увидеть...
ЖАННА (обнимая Жоржа). Милый, только не сердись: на самом деле я устроила это представление не ради мсье де Варенна, а ради... тебя. Да-да, это была... проверка, проверка нашей любви. Мне стыдно, Жорж, мне, правда, сейчас очень стыдно. Стыдно, что я усомнилась в твоих чувствах. Но клянусь тебе, больше такое никогда не повторится, никогда!
ЖОРЖ. Значит, нет никакой маман, и все это только игра?
ЖАННА. Да нет же, ты не понял, мама, конечно, есть, но она дома, в Везине и, конечно, никогда такого ужасного вина не пила. Да и я тоже только делала вид, только играла, так что ты не подумай...
ВАЛЕРИ. Так, однополчанин... значит, все это твои штучки, твоя инсценировка... Это ты заставил ее сыграть старуху, разве не так?
ПОЛЬ. Старик, во-первых, я ничего не сочинял - это ее импровизация. Не скрою, мне хотелось увидеть Жанну в деле, и, по-моему, она великолепна. Но я искренне считал, что лью воду на твою мельницу, потому что  после всего увиденного и такой маман твой сын должен был попросту слинять. Соскочить, понимаешь?
ЖОРЖ. Плохо же вы меня знаете, мсье де Варенн.
ПОЛЬ. Ты прав - я тебя вообще не знаю. Наверное, ты весь в мать. (Валери.) А во-вторых, старик, я договорю: поскольку ей удалось мне доказать, что она умеет играть, у нее может появиться шанс, которым она, наверняка, воспользуется. То есть ее путь лежит на сцену. А следовательно... Ты понимаешь, о чем я?
ВАЛЕРИ. Вышло все как ты хотел - только с точностью до наоборот.
ПОЛЬ. Ну уж в этом-то я не виноват. Упрямство Жоржа совершенно не входило в мои планы.
ЖОРЖ. Не упрямство, а любовь, мсье де Варенн. Любовь, понимаете?
ПОЛЬ. Стараюсь понять. И поверить.
ВАЛЕРИ. Продумывать сюжеты надо, до конца продумывать. Иначе выходит не радость, а гадость.
ПОЛЬ. Ну почему же, гадость... Это театр, старик, и успех здесь порой непредсказуем.
ВАЛЕРИ. Да иди ты со своим театром! Тут серьезные вещи происходят, а для него все игрушки.
ЖАННА (Жоржу). Если моя любовь тебя не унизит, я с превеликим удовольствием стану твоей женой. И никто никогда не сможет любить тебя сильнее, чем я, верь мне. Слышишь, Жорж? Никто и никогда.
ЖОРЖ (Жанне). Да, но только... Только прошу тебя: больше, пожалуйста, не делай так никогда. Никогда и не перед кем. Больше не играй!
ЖАННА (Жоржу). Клянусь тебе, милый, клянусь! (Обнимаются.)
ВАЛЕРИ (Полю). Вот он, плод твоей дурной фантазии, графоман!
ПОЛЬ. Пожалуйста, без оскорблений - такой плод не так уж и плох. (Жоржу и Жанне.) Правда, ребята?
ВАЛЕРИ (Полю). Друг называется. В любом случае после такого финала мы больше не друзья. Считай, что доигрался.
ПОЛЬ. Вообще-то я не играл, я, так же как и ты, был зрителем...
ВАЛЕРИ. Все, можешь опускать занавес, я пошел. (Жоржу.) Одумаешься - позвонишь нам с матерью в Абиджан. Я улетаю завтра в шесть тридцать утра. Все, au revoir.⁹ (Уходит.)

Небольшая пауза.

ПОЛЬ. Ну что ж, хотя я против концов типа "герой или женись или застрелись", здесь, кажется, именно такой финал и получился. А следовательно, генерал Лаварден прав: время опускать занавес. И пусть хоть кто-нибудь на этой земле будет счастлив. (Жоржу и Жанне.) Счастья вам, ребята!

 

ЭПИЛОГ

Снова кабинет де Варенна - декорация первого действия. Поль в халате вновь расхаживает по комнате.

ПОЛЬ (Кукле). А знаешь, что было дальше, догадываешься? Ну конечно, ведь догадаться не так трудно. Да, они поженились, но счастье молодых длилось недолго - всего-навсего три месяца. Нет, дело не в деньгах, просто к великой радости генерала Лавардена Жанна затосковала и ее потянуло на сцену. И это естественно: что еще делать артистке, как не играть? Рубашки стирать? Это уже делала ее мать. Самореализация Жанны в другом - в театре, в ролях, которые она мечтает сыграть. Ну, а Жорж - ни в какую. Он все время напоминал ей о клятве, умолял жену забыть о сцене, даже угрожал - все напрасно. Жанна настояла на своем, я помог ей, как просил генерал, устроиться, нашел антрепренера и режиссера, и в одном маленьком парижском театре они поставили мою пьесу "Кукла в розовом платье". Ну, а что было дальше?.. К сожалению, пьеса с треском провалилась. Критика писала, что она лишена жизни, герои - марионетки, которых дергает за веревочки всесильный автор. Особенно много нареканий вызвал Жорж: он, мол, надуман и написан одной краской, и вообще такой любви сегодня не существует.
ЖОРЖ (выходя на сцену из-за кулисы). Нет, я, конечно же, вовсе не такой, каким вы меня показали. Карикатура - и только.
ПОЛЬ. А какой же?
ЖОРЖ. Мне кажется, мсье драматург, надо сначала узнать человека, а уже потом его изображать.
ПОЛЬ. Не могу не согласиться. И все-таки, какой же ты?
ЖОРЖ. Я - сын своего отца, и несмотря на всю кажущуюся непохожесть друг на друга, мы весьма похожи. Разве вы этого не увидели?
ПОЛЬ. Интересно, чем. (Поворачиваясь к кукле.) И ей, наверное, тоже интересно.
ЖОРЖ. Ну... например, тем, что, если я сказал "нет", это значит "нет". И никаких разговоров быть не должно.
ПОЛЬ. Стало быть, упрямством?
ЖОРЖ. Если хотите, да. И в отношении Жанны я принципиален. В том, что не намерен делить ее с театром.
ПОЛЬ. Но может быть, этим стоило поступиться? Ведь в конце концов жизнь в театре - отнюдь не сплошной кошмар, это я несколько преувеличил в начале  - просто настроение было такое. Ну что еще может делать артистка, кроме как играть? Ничего другого.
ЖОРЖ. Я считаю иначе: она может и должна рожать детей и вести хозяйство. А не ездить без конца на гастроли и неизвестно чем и с кем там заниматься. Знаю я этих актрис, мне рассказывали, на что они способны. Все я об этом знаю.
ПОЛЬ. О, как мы, однако, заговорили! Я, пожалуй, и вправду нарисовал тебя плосковато. А ты, оказывается, еще и тиран!
ЖОРЖ. Знаете, мсье де Варенн: женщине раз дашь послабление, а потом уже все, пиши пропало. Так что я решил стоять на своем.
ПОЛЬ. А как же любовь, Жорж?
ЖОРЖ. Я пришел к выводу, что есть вещи поважнее, чем страсть, мсье де Варенн.
ПОЛЬ. Да что ты? Например?
ЖОРЖ. Например... верность.
ПОЛЬ. Верность?
ЖОРЖ. Верность своему слову. Своим принципам.
ПОЛЬ. Опять принципы.
ЖОРЖ. Да, именно принципы, мсье де Варенн.
ЖАННА (выходя из противоположной кулисы. Она в розовом платье и, как две капли воды, похожа на куклу Поля.) Я не давала ему никаких поводов для ревности, месье де Варенн. А впрочем, сейчас это значения уже не имеет. Пусть он остается со своими принципами.
ЖОРЖ. А вы оставайтесь со своим театром, мадам Лаварден.
ЖАННА. С вашего позволения, мадам Лоран. Впрочем, после развода я снова стану мадемуазель Лоран.
ЖОРЖ. Кукла, бессердечная кукла!
ЖАННА. Я - актриса, мсье Лаварден, и этим все сказано.
ПОЛЬ. Жанна, а почему мы провалились? Ведь ты так играла, просто изумительно. В твой огород и камешка-то никто не  кинул, даже самого маленького.
ЖАННА. И все равно из-за меня. За эти месяцы я успела растерять всю свою технику, да и поле мое ослабло. Публика почти не реагировала.
ПОЛЬ. И что же нам теперь делать?
ЖАННА. Как что делать? Идти дальше. Вам - писать новые пьесы, а мне - играть новые роли. Не знаю где, но твердо знаю одно: я не сдамся. Я буду бороться, мсье де Варенн, понимаете, буду бороться! И хочу победить. Надо бороться, надо - по-другому просто нельзя.
ПОЛЬ. Нет, я не создан для борьбы. Мое дело - сидеть и писать. Просто писать.
ВАЛЕРИ (появляясь из глубины сцены). Однополчанин, я надеюсь, ты не собираешься их мирить? На сей раз это лишено всякого смысла - они и без нас все решили. И, надеюсь, окончательно. К тому же сначала счастливый конец к этой пьесе придумал ты - поэтому она и провалилась. Вот видишь, я думаю о тебе, значит, я вовсе не такой уж самовлюбленный нарцисс и грубый солдафон, каким ты меня вывел. Это тоже по-своему помогло провалу, разве не так?
ПОЛЬ. Думаю, ты прав на все сто.
ВАЛЕРИ. А в отношении моей бывшей родственницы ты, пожалуйста, не волнуйся: она оказалась великодушной и ни на что не претендует. Я же поговорю с министром - на днях он будет у нас в Сан-Уандрилле, и она получит свой ангажемент.
ЖАННА. Спасибо, мсье Лаварден. Хочется верить, что вы выполните свое обещание.
ВАЛЕРИ. Ну, какие сомнения. Чего не сделаешь ради настоящего таланта.
ПОЛЬ. Что-о? Что ты сказал? Ты серьезно? Вот это да!
ВАЛЕРИ. А по-твоему, я ничего в театре не смыслю? Напрасно ты так считаешь: мы с Нинон бываем там - и достаточно часто.
ПОЛЬ. Рад слышать.
ВАЛЕРИ. А потому дам тебе совет - еще раз опустить занавес. И на сей раз - окончательно. Ну, а чтобы был эффектный конец, дай ей какой-нибудь моноложек и лучше не твой. Пусть она себя еще раз покажет.
ПОЛЬ. И вновь ты, наверное, прав. Жанна, прочти нам что-нибудь твое - Жаннино. Под конец. Что-нибудь поярче.
ЖАННА (неожиданно громко читает отрывок из монолога Жанны из пьесы Ануйя "Жаворонок".) "А я не хочу никакого конца! Особенно такого! Никаких счастливых концов, никаких концов, которым нет конца!"
ПОЛЬ. Нет, не то. Прочитай про невозможное. Это, по-моему, как раз твой случай.
ЖАННА (выходит на авансцену. Голосом архангела.) "Вперед, Жанна, надо быть покорной Богу!" (Выпрямляется и становится выше. Своим голосом.) "Ну, а если Бог прикажет тебе сделать невозможное? - Тогда надо спокойно попытаться сделать невозможное. Начинай, Жанна. Бог требует от тебя только этого, а потом Он вознаградит тебя за все. И если тебе почудилось, будто Он тебя оставил, если воздвигнет Он на пути твоем неодолимые препятствия, то лишь затем, дабы помочь тебе, ибо Он тебе верит... Не ото всех Он требует невозможного, а от тебя вот требует. И полагает, что нет для тебя ничего слишком трудного. Вот и все."

 

КОНЕЦ

 

2000-2014
Ред. Е. Степанова

БУДЬТЕ ВНИМАТЕЛЬНЫ! Все авторские права на данную пьесу защищены законами РФ, международным законодательством и принадлежат автору. Запрещается cамовольно издавать и переиздавать пьесу, размножать ее, публично исполнять, переводить на иностранные языки, а также вносить при постановке изменения в текст пьесы без письменного разрешения автора.

 

Примечания