Вымываются ветераны местной периодики. И на их место, в прокуренные трубками и "беломорами" кабинеты приходят резвые разумом и острые локтями неофиты печати. В джинсовой упаковке, с джинсовыми мозгами, с офильтрованным "кинг сайсом" в зубах, баночным пивом в кейсах и пейджерами в области аппендикса. И один такой, вчера еще издававший рок-газетенку, паразитирующую на давно дозволенных "Билборде" и "Роллинг Стоуне", а ныне усевшийся в кожаное кресло главреда солидного журнала с советской еще биографией, изрек мне заказ, по не стершейся еще привычке пластуя жвачку по краю скандинавского стола: "Напиши мне про Че Гевару. Только найди к своему тексту его последнюю фотографию: там он, как только писец подкрался незаметно, окруженный "зелеными беретами", пленный, выглядит перепуганным и раздавленным, предчувствуя близкий конец! Кажется, это фото давал "Шпигель". Объем -- 10 страниц. Время пошло!"
Я знаю эту повадку за людьми определенного сорта -- искать в судьбе личности иного масштаба, нежели их собственный, смешные и постыдные эпизоды, тешить себя, глядя на гигантов в перевернутый задом наперед бинокль...
Впервые я увидел портрет Че в 1974 году на стене комнатенки запрещенного советской цензурой рок-Айболита Темы Троицкого (он жил тогда с матерью в интеллигентской малогабаритке из двух смежных низеньких конурок с тесной -- 2 шага на 2 -- кухонькой и совмещенными удобствами). Это был всеизвестный снимок нищего кубинского фотокорра Корды -- Че со вскинутой головой, в берете со звездочкой, -- наляпанный на плакатный формат хитрозадым итальянским издателем Фертринелли, которому Корда по доброте душевной просто подарил свою работу (итальянец увидел фото в гостях у Корды в его гаванской трущобе). Фертринелли уже в Италии растиражировал кордовский портрет команданте по всему миру. И сделал себе на нем состояние. Первое мое впечатление от портрета: я увидел красивого своей верой, чистотой и одухотворенностью человека. Второго в своей жизни. Первым для меня был сам хозяин комнатушки, Артем. Тогдашний.
Что я знал тогда про Эрнесто Че Гевару? Немногое: то, что он был одним из правителей Острова Свободы -- кастровской Кубы. Чтобы узнать побольше, съездил к своей приятельнице, собкорру "Комсомольской правды" Ирочке Хуземи и получил от нее в подарок кубинскую пластинку со студенческими песнями о Че: на обложке конверта ее -- автомат Калашникова и гвоздика, на обороте краткая биография Эрнесто (перевод Ира подклеила на альбом) : родился в 1928 году в Аргентине (кличка Че означает "аргентинец"), в 1953-м оканчивает медфак в Буэнос-Айресе, объездил и обошел почти всю Латинскую Америку, произвел с Кастро революцию на Кубе, был президентом кубинского Национального банка и министром промышленности, воевал партизаном в Африке и в Боливии, где погиб в 1967 году. Дон-Кихот Латинской Америки. Христос мировой народно-освободительной войны. Рыцарь Революции. Победа или смерть!
Всё. Еще один образчик тогдашней тотальной идеологической трескотни, принятой в соц. лагере, в главном, штабном бараке которого -- в Москве, -- я родился и вырос на такой же безвкусной словесной политжвачке. Песни на подаренной пластинке были горячими, но к их герою тогда, в ту эпоху я охладел, не зажегшись. Надо было прожить тридцать почти лет, после Горбача перечитать открытый "спецхран" о разложении коммунистических верхов в своей стране, стать свидетелем краха в ней марксизма-ленинизма, с изумлением наблюдать затворничество в нем Кубы и наконец получить задание найти последний снимок плененного и жалкого (по словам заказчика) кастровского заединщика, чтобы обратиться вновь к фигуре того, чей портрет на плакате, выпущенном юными бунтарями Сорбонны-68, я увидел в комнате Темки Троицкого, подпольного московского рок-мессии в 1974-м. А чего я делал-то у него в комнате? А, мы обсуждали наш будущий нелегальный молодежный журнал! Да, было времечко... И много чего после...
Так вот. Я начал раскопки. И накопал. Я держал в руках тот номер "Шпигеля" с последними снимками Че, сделанными его палачами. И читал его дневник. И письма. И мемуары о нем друзей. И врагов. И кое-что для себя понял о нем.
Эрнесто Гевара де ла Серна уже в детстве усвоил: у каждого мужчины должна быть своя война. Не понять этого было нельзя: у него рано обнаружился враг, и не внешний, а внутри него самого. Астма. Это когда неожиданно, в любой момент может навалиться удушье, и астматик превращается в комок беспомощного белка, дикого страха смерти и ужаса безысходности. Это не лечится. Это перемогается до момента, когда астма берет свое -- убивает. Убивает неотвратимо и непредсказуемо. Астма -- это на всю оставшуюся жизнь, чьей хозяйкой она и становится. Обычно. Как правило. Но у правил бывают исключения. Но случается необычное. Редчайше -- реже некуда.
Первую свою войну маленький Эрнестино объявляет астме. Он начинает заниматься всеми видами спорта, которые астматикам противопоказаны, и занимается ими всю юность и большую часть молодости (параллельно со страстью к шахматам): футболом, бегом, теннисом, гольфом, плаванием, регби, прыжками с шестом, боксом, фехтованием, альпинизмом, борьбой, волейболом, баскетболом, греблей. Регбисты, народ накаченный и крутой, от изумления его характером и спортивной злостью прозвали его Фусер -- сокращение от "неистовый де ла Серна". Он же взял себе спортивный псевдоним Чанчо ("маленький поросенок") -- уже в спорте юниором Че проявил свою самоиронию.
Конечно, он понимал, что одной физподготовки для поединка с астмой мало. И начал закаливать волю, воспитывать в себе хладнокровие -- уже с раннего возраста. Мальчиком он на парапете моста, на 20-метровой высоте вставал на руки и держал равновесие, тогда же по узкой трубе перебегал гигантский овраг в 40 метрах над убийственным потоком. Студентом медфака и молодым врачом подолгу жил в бараках лепрозория рядом с прокаженными и не только лечил их и делал им операции, но и учил играть в футбол и танцевать бальные танцы.
В искусстве владеть собой Че достиг немыслимых пределов. Вот что вспоминает его близкий (10 лет рядом с Че) друг, легендарный кубинец Бениньо, семнадцатилетним крестьянином увидевший Че Гевару в 1957-ом, и прикрывавший Че в его последнем бою в Боливии в 1967-ом: "... Я вспоминаю 5 мая 1967 года. В бою Че в трех метрах от меня, я оказываюсь перед тремя солдатами с малым количеством боеприпасов. Я пронзаю ногу первому... убиваю второго... так же я продырявил третьего... После чего, подняв глаза, я повернулся. Че спокойно курил трубку: "Я не стал вмешиваться, я знал, что ты их перестреляешь сам..." Бениньо считал: "Он был одарен невероятным хладнокровием. Как и многим другим, мне случалось думать о том, чтобы сохранить свою жизнь в самые напряженные моменты боя. Че -- никогда. Он действовал в зависимости от действий других. Он был их щитом, как интеллектуальным, так и физическим."
Это не просто слова. Че ведь и в руки карателей попал в октябре 67-го, спасая и защищая соратника -- раненного и беспомощного, он тащил его на себе, и пользуясь тяжелым и тихим ходом Че, рейнджеры прострелили ему ногу и навалились, не оставив ему шансов.
А вот он им шансы оставлял!
Бениньо: "... 25 июля... Че мне прокричал: "Не стреляй! Они не опасны, они нас не увидели!" Много раз он мешал нам открыть огонь, чтобы не убивать бесполезно. Это точно, мы могли бы уничтожить намного больше солдат... Че настаивал также, чтобы с пленными обращались с уважением... Он нам объяснял свою идею такими словами: "Человек должен идти с головой, повернутой к солнцу. Чтобы оно обжигало его своим достоинством. Если человек опускает голову, он теряет достоинство." (Кстати, после боев на Кубе, в Конго и Боливии Че всегда отпускал пленных на волю.).
Принципат достоинства -- это уже причина и цель второй войны Эрнесто Гевары де ла Серна, которую он также вел с детства: речь о войне с несправедливостью. Он вел ее всегда и везде, точнее, с детства и где бы ни был, а был он во множестве стран и на четырех континентах. Он и эту свою войну вел неустанно, непрерывно и с фантастическим упорством.
Паразительно, сколько прямых и явных предзнаменований именно такой жизни Че сфокусировалось в самом ее начале: беременная им мать моталась с семьей по дорогам через границы, даже родился Че в такси. А в его жилах циркулировали самые взрывные крови: ирландская и баскская (вспомним, как бесконечно долго не могут спецслужбы, спецназы и регулярные войска Англии и Испании справиться с носителями этих кровей.). И ко всему , и сверх того, а также наконец Че -- Близнец по гороскопу: любовь, дружелюбие, мягкосердечие с одной стороны, а с другой -- борец, равнодушный к опасности. Заметим себе, что оба судьбообразующих природных качества -- кровь и знак, -- адекватны по результативному эффекту принципу атомной бомбы: масса + масса = сверхмасса (то есть наимощнейший взрыв, гигантский выброс энергии.). Сдается, что "принцип атомной бомбы" вообще лежит в основании мира, а уж в истории человечества (под разными другими псевдонимами: "закон единства и борьбы противоположностей", "короткое замыкание", "взаимное влечение полов" и т. д.) он прочитывается во всем, что людьми признано ценным, основательным и действенным -- от явлений до персоналий. А если ко всему этому прибавить еще и то ой-ей-ей-какое-обстоятельство, что за свою короткую жизнь Че Гевара перебывал почти всем, кем и чем может быть мужчина (сыном, отцом, бойцом, командиром, правителем страны, спортсменом, журналистом, фотографом, писателем, поэтом, уборщиком туалетов и посудомойкой, моряком, шофером, комбайнером, работником бензоколонки, преподавателем, библиотекарем, научным работником, исследователем, изобретателем, продавцом, любовником, супругом, убийцей, врачевателем, пациентом, дипломатом, банкиром, плейбоем, аскетом, коммунистом, апологетом свободного искусства и прав человека, бродягой-бомжем, домовладельцем, сельхозрабочим, нищим, богачом, министром, археологом, этнографом, подпольщиком, докладчиком в ООН, философом, террористом, заключенным в тюрьме, пленным, пытаемым, приговоренным к смерти и... чем-то и кем-то еще, сразу все не вспомнить...), то ясно , почему множество людей известных, очень известных и совсем неизвестных называли Эрнесто Че Гевару идеальным человеческим существом.
Я бы назвал его любимым сыном Вселенной. Иначе я не могу себе объяснить, как и почему Че, столько раз раненный и доходивший до полного истощения от болезни, от голода, от жажды, находился на толщину волоса от смерти и -- спасался, пока за его спасение не взялась сама смерть, а если точнее -- пока он сам не позвал смерть к себе на помощь.
Его называли фанатиком правды и справедливости, и первые, кто это обнаружил и высказал -- его родители, а отец впоследствии об этом писал. Уже ребенком Эрнестино, будущий Че, требовал от семьи, чтобы двери их дома не запирались и от ужина на ночь оставлялась еда. Под крышей семьи Гевара неделями жили приведенные маленьким Эрнесто бездомные дети и даже взрослые. Их семья кормила, учила, лечила. Так было везде. В Кордове Эрнесто находил и приводил к себе домой ровесников, оставшихся без родителей и крова после ужасающего землетрясения -- за травмированными мальчик ухаживал сам, покупал для них лекарства (вот почему никто в семье не удивился, когда Эрнесто стал студентом-медиком). Свой дом Эрнесто не в шутку называл "народным". А свое отношение к бездомным и жертвам стихии считал лишь возмещением того, что у них отнято людской бессовестностью или разгулом природы.
Неукоснительность в самоконтроле и соблюдениии равенства и справедливости стало правилом Эрнесто на всю жизнь. Еще политически девственным юношей путешествуя по континенту, Эрнесто Гевара отказывался занимать в пропыленных провинциальных автобусах, набитых нищими индейцами, места рядом с водителем -- "для приличной публики", удобные и прохладные, -- и заявлял кондуктору: "Если ехать, то ехать там, где все, и так, как все!" О его погибельном недуге знали боевые соратники и потому старались облегчить ему партизанскую жизнь -- ставили ему штабную палатку в месте, что посуше или попрохладнее, вешали гамак в тень и там, где потише и нет ветра, пытались подсунуть ему перед маршами и переходами рюкзак полегче -- ничего из этого не выходило: Че зорко и беспрерывно следил, чтобы в тяготах он был со всеми наравне. Палатку отдавал под госпиталь, гамак -- самому усталому, ношу брал не легче, чем другие. Излишне говорить, что в боях он выбирал себе места погорячее. Близкие к нему люди сочинили для него формулу, передающую его моральный статус, переводится она примерно так: в лишениях и трудностях первый, в стремлении к наградам и благам последний. Когда ему, уже министру в правительстве Кубы, один из его подчиненных сказал, что ему, Че, и его семье живется легче, чем всем, поскольку помимо зарплаты -- стодвадцатипятидолларовой, по мировым понятиям более чем скромной, -- он получает ежемесячно надбавку как ветеран от правительства в конверте, и о том конверте ходят слухи среди сотрудников, что конверт весом и толстоват -- Че потребовал на заседании руководства прекратить ему добавочно платить сверх положенной зарплаты. И это было сделано. Хотя радости его домашним не принесло никакой -- ни жене, ни детям. А ведь у него еще и две собаки тогда были, приведенные им с улицы...
Кстати, жену себе Че выбирал по принципу: читала ли она его любимых Толстого, Достоевского, Горького... С начала 20-го века и до сих пор Латинская Америка подпитывает свои социальные пожары русской литературной классикой. И вообще мы мало задумываемся над тем, что сделала великая русская литература с политической картой мира, сколько миллионов правдолюбцев-бессребреников она вырастила на всем земном шаре...
Да, уже в ранней юности Эрнесто был готов к своей войне. Но не он начал ее. Началось все с романа Эрнесто с Чичиной Феррейра, красавицей-дочерью миллионера. С ней он носился на мотоцикле на бешенной скорости сквозь бодрящие фонтаны звуков танго, мамбо и ча-ча-ча по ресторанчикам, кафешкам, пляжам, загородным дансингам и по городам и городишкам курортного, в основном, профиля. Семья богатой невесты смотрела на симпатичного юношу благосклонно. Тем более, что о нем уже ходила молва по студенческим кампусам, как о восходящей звезде медицины, поскольку всеизвестные светила приглашали подающего серьезные надежды парня к себе в ассистенты, под крыло. Но перед решающим для пары событием папаша решил поговорить по душам с претендентом на непочатые прелести дочери. А претендент с апломбом и жаром неофита расписал седовласому магнату победные перспективы распространения марксизма в Латинской Америке (о каковом марксизме, по чести говоря, юный оратор имел тогда еще весьма косвенное понятие), а заодно обозвал замшелым консерватором и ретроградом Черчилля, кумира отца своей без пяти минут невесты. Подрывному элементу было отказано от дома.
С горя (как он думал) и от ощущения жажды открытий (как было на самом деле) Эрнесто вдвоем с другом отправляется на мотоцикле в долгое путешествие по континенту (а оказалось, что в пекло своей личной войны -- войны не на жизнь, а на смерть, войны до конца своих дней, часов, минут, мгновений на этом свете.).
Но поначалу юный Гевара настроен чисто туристически (если не считать того, что на всем маршруте будет лечить нуждающихся в этом и делать прививки индейцам), и с восхищением находит в красотах и древностях Южной Америки подтверждение строкам о ней своего любимого Пабло Неруды: "Ты -- Мать, своей грудью Вскормившая небо и землю... Отважных бессмертием ты наделила." Кожаная скрипучая куртка, летные очки, мощное жаркое тело тяжелого мотоцикла, сжатое напряженными на вираже ногами, всасывающая перспектива шоссе и захватывающие приключения одно другого опасней и романтичней -- все это вскоре назовут романтикой новелл Керуака и магией культового киношедевра "Беспечный ездок", а для Эрнесто Гевары это сейчас быт каждого дня и любой ночи. Он проносится по городкам и селеньям мимо рек и водопадов, сквозь анфилады долин и через горные страны, названия которых можно петь под гитару, он с остервенелым упрямством взбирается на вершины циклопических храмов ацтеков и майя, вползает в жерло вулкана Мачу-Пикчу, бороздит великое зеркало озера Титикака, повторяя про себя, или шепча в экстазе, а то и крича до срыва голоса с громоподобным горным эхом: "Nuestra Mayuscula America!" -- "Наша Америка с большой буквы!"
Но, сначала переферийным, "боковым" зрением спортсмена, а вскоре уже во все глаза вбирает Гевара, вчера еще беспечный ездок, царапающие и режущие душу реалии "Нашей Америки с большой буквы": львиную долю богатств, создаваемых потом и кровью -- в буквальном смысле, -- латиноамериканцев, повсюду забирают янки, "гринго" по- здешнему. И жирующие у них на содержании местные власти топят в крови все попытки труженников добиться справедливого распределения доходов от их труда, чрезмерного и тяжкого, как на каторге. Так было в 53-ем на боливийских рудниках Чукикамата, куда сегодня занесло Гевару будто бы невзначай...Грозным, но не понятым тогда предупреждением ему прозвучал рассказ управляющего рудниками от США, гринго Мак Кебоя: чтобы не дать объединиться восставшим рабочим с разьяренными от нищеты крестьянами, руководство страны пошло (по совету из Вашингтона) на земельную реформу, давшую крестьянам наделы в собственность. А для рабочих сам мистер Мак Кебой придумал успокоительное лекарство -- горячо способствовал созданию на рудниках профсоюза, но в день профсоюзного собрания, долженствующего проголосовать требования к администрации касательно срочного улучшения условий труда и жизни рабочих, он, управляющий, приглашает на рудники бордели, те объявляют громадные скидки в ценах на услуги только на этот день, и -- решение профсобрания нелигитимно из-за недобора кворума. К тому же к услугам рабочих обустроенное администрацией кладбище на 10 000 мест, на очереди второе -- первое заполнено. И все довольны. Придет срок, и здесь, на боливийской земле каманданте Че запишет в дневнике за месяц до гибели свое определение местных жителей: "зверьки".
Ну, а если довольны не все... После Боливии Эрнесто оказывается в Гватемале, стране, устами своего законно избранного президента Арбенса объявившей курс на социальную справедливость и экономическую независимость -- незамедлительно Вашингтон руками ЦРУ и правителей соседних марионеточных режимов производит в Гватемале переворот, сбрасывает Арбенса, устанавливает вооруженную диктатуру своего ставленника. Все происходит на глазах Гевары. Он носится по штабам молодежных и левых организаций, налаживая между ними связь, он записывается в отряды Сопротивления, под бомбами расклеивает на столичных улицах воззвания... Но -- тщетно. Гватемалу переламывают об колено.
Тогда-то Гевара знакомится с парнями с Кубы. Они рассказывают ему о своем участии в штурме казарм Монкада под руководством молодого адвоката Фиделя Кастро, поклявшегося свергнуть провашингтонский режим кубинского диктатора Батисты вооруженным путем. Взять власть по-ленински, победить в восстании и гражданской войне. Сменить строй, как Мао Цзэдун в Китае, заявивший, что только винтовка рождает власть. Ценностная и терминологическая системы юных кубинцев, кастровских боевиков, опаленных огнем, уже знакомы Че -- именно эти ребята, кстати, дают Геваре прозвище, вскоре ставшее всемирно известным, -- ведь в начале путешествия по континенту страстный поклонник социомиротворческих идей Махатмы Ганди, начитанный толстовец Эрнесто Гевара под влиянием проглоченных в седле мотоцикла книг Ленина, Троцкого, Сталина, Мао Цзэдуна, с подачи своей новой невесты перуанской маоистки Ильды Гадеа Акоста, а более всего под воздействием всего увиденного, пережитого, передуманного в скитаниях по континенту Эрнесто Гевара де ла Серна становится марксистом. Невольно. В силу вещей.
Итак, Че выбирает путь. Он объявляет войну Соединенным Штатам Америки и их сателлитам. Свою войну. Личную. Ни в Вашингтоне, ни в покорных ему на континенте столицах еще никто не знает об этом. А если бы кто и узнал -- ничего кроме иронической усмешки у него таковое сообщение не вызвало бы. Но уже скоро -- Эрнесто Гевара не позволяет себе проволочек в реализации принятых решений по известным причинам (астма делает свое дело), -- так вот уже очень, очень скоро об объявленной им войне узнает весь мир, и никому не придет в голову по сему поводу усмехаться.
Закон революционной войны: противника предпочтительно знать в лицо. Оседлав мотоцикл, Че мчится в Штаты. В Майами. Среди разнокожей толпы, дефилирующей мимо дворцов американских миллионеров, обставленных, как в кинокитче, пальмами и похожих на окаменевшие гигантские торты, на людных пляжах, за столиками курортных кафе, где подрабатывает, моя посуду, Че ищет ответ на вопрос: какие они, североамериканцы? Приходит к выводу: взрослые дети. Веселые, довольные, сытые, доверчивые, оптимистичные, предприимчивые, верящие в Бога и в доллар, первому отдающие душу, второму тело. Складывается картина мира, могущая служить разработкой к диснеевскому мультику: каста власти и ее силовые структуры и спецслужбы ради десятков миллионов своих процветающих подданых, впавших в вечное детство, угнетают и грабят многие сотни миллионов двуногих зверьков. Задача: зверьков превратить в людей, освободив их с оружием в руках от гнета власти и капитала США. Без оружия -- не выйдет. Эту догадку подтвердит Че Геваре и Фидель Кастро, долгожданная встреча с которым произойдет в Мехико в 22.00 9 июля 1955 года. Ведь Фидель, как выяснилось в их первой беседе, тоже пытался мирно и законопослушно развязывать узлы социальной жизни, когда был студенческим вожаком в Колумбии -- и оказался за тюремной решеткой.
Сила понимает только силу. На Кубе первая попытка Кастро поднять восстание не удалась, но это значит лишь то, что надо готовить вторую. И несколько десятков молодых революционеров, съехавшихся со всей Америки, -- среди них Эрнесто Гевара по прозвищу Че, "аргентинец", -- многие и долгие месяцы, на затерянном ранчо изолированные от мира и глаз агентов ЦРУ, мексиканской полиции и ищеек кубинского диктатора Батисты, приводят себя в кондиции партизанской войны, или по-испански "герильи". Они от рассвета до заката, а зачастую и по ночам бегают кроссы с полной военной выкладкой, не снимая снаряжения и с оружием над головой форсируют реки и болота, взбираются на высоты выше пяти тысяч метров и делают марш-броски на многие десятки километров, учатся есть насекомых, добывать и хранить огонь, спать на ходу, на деревьях или на камнях скал, прицельно и изо всякого положения стрелять из любых стволов и точно бросать гранаты, направлять острие кинжала в смертельную точку тела -- здесь медик Гевара особо полезен, -- ставить ловушки на преследователей и строить лагеря из ничего. Здоровяки истончаются на глазах, бравада улетучивается, но дух не падает -- все видят, чего стоит партизанский ликбез астматику Че Геваре, и при этом нет среди будущих герильерос более остроумного и энергичного абитуриента герильи, чем Гевара. Конечно, когда он не лежит с искаженным мукой лицом и вылезшими из орбит глазами в очередном приступе. Но именно в такие кошмарные моменты более всего полезен Че остальным: они донельзя резко ощущают, видят притягательную силу и высочайший смысл своих здешних занятий и выбранной ими цели.
Незадолго до окончания программы спецобучения на ранчо налетает отряд мексиканской полиции, направленной агентами Батисты. Че арестован -- тяжелый приступ не дал ему уйти от облавы, как большинству. Фидель выкупает товарища из тюрьмы. Промедление смерти подобно, сегодня рано, завтра будет поздно -- так считает Фидель Кастро, вчерашний начинающий адвокат, а ныне инициатор и руководитель попытки Революции в отдельно взятой стране ( по примеру одного адвоката, тоже начинающего, уже предпринимавшего такую попытку в России в начале века). Дан сигнал на общий сбор в укромном месте на побережье, где у старого пирса стоит купленная Фиделем хорошо потасканная по волнам морская яхта "Гранма", название которой переводится соответствующе: бабушка. "Бабушка" способна принять на себя 25 человек, а должна тащить пять суток до Кубы больше восьми десятков вооруженных до зубов мужиков с запасами боеприпасов и провианта. Фидель приказывает грузиться на яхту только тем, кто весит меньше80-ти (сам -- исключение). В Эрнесто, при росте 163, около 70-ти.
Че проходит на борт. Он недаром ради этого несколько месяцев назад запретил себе есть мясо. Теперь у него есть звание лейтенанта и должность врача. Если мягко говоря перегруженная "Бабушка" не будет замечена и пущена на дно патрульными катерами и военными кораблями на курсе от пункта приписки до пункта назначения, в будущей революционной армии Кубы Эрнесто Че Гевара лишним не будет. Опять же, если -- если не умрет на борту: на яхту Че взошел, шатаясь, в приступе, который усилился в открытом море, к тому же Гевара обнаруживает, что, боясь перегрузки, Фидель приказал оставить на берегу большую часть медикаментов, среди которых все лекарства самого Гевары. Чтобы выдержать атаку астмы до выхода в плавание и на маршруте, Че сочинил несколько поэм, в одной из них сказано: "... И если железо захочет окончить наш путь, Мы возьмем саван кубинских слез, Чтобы покрыть кости герильеро, Унесенных ветром американской истории." Гевара лгал, как все поэты. Он понимал, что в случае с ним до железа дело, скорее всего, не дойдет -- астма убьет его раньше, чем моряк-артиллерист или каратель. Но ложь поэта простительнее, чем ложь врача, а Эрнесто Гевара был и тем, и другим. В следующей поэме доведенный до последней черты астматик под монотонный плеск волн, сопровождаемый акулами к горизонту, на котором маячат суда неизвестной принадлежности и неясного назначения, позволяет себе что-то даже прогнозировать, да еще в мажорно-фанфарном колере: "Я исходил дороги Америки. У народов майя в Гватемале искал революцию... Мы хотели защитить эту маленькую страну от янки. Теперь и для меня пришел час борьбы, уже в другой маленькой стране, кусочке нашего континента, мы изгоним оттуда рабский труд и нищету. Как хочется построить лучший мир..."
У многих, если не у всех народов планеты есть пословица, по-русски звучащая так: "Лучшее -- враг хорошего". Когда старенькая, "под завязку" груженая вооруженными кастровцами "Гранма" у кромки американского континента запустила чахоточный мотор перед своим последним плаванием "отсюда в вечность" -- а сие свершилось в 1 час 30 минут ночи 25 ноября 1956 года, -- Куба, ныне самая бедная страна Латинской Америки, была самой богатой ее страной. Она по праву считалась всемирным публичным домом, мировой сценой звезд эстрады, самым дорогим и самым престижным пляжем планеты и таким же супер-баром-рестораном. А почти все население острова в той или иной мере обеспечивало безостановочную, бессонную, бесподобную жизнь этой Империи Кайфа. Второй по значению статьей госдохода после туризма был сахарный тростник, уходивший на переработку на континент.
Но в этом земном раю, естественно, существовал свой ад. С подачи Фиделя Че провел свое личное расследование прежде, чем подался в партизаны. Он выяснил: на Кубе 200 000 лачуг, 400 000 семей живут в трущобах и почти поголовно местные дети изъедены вшами и клопами. Почему? Потому, что с тех пор, как Батиста в 1952 году произвел на Кубе переворот, узурпировал с соизволения Вашингтона власть, пресек попытку независимого национального развития, 90% кубинских никелевых рудников, 80% сферы обслуживания, 50% железных дорог контролируются североамериканскими монополиями, а США и Англия вместе владеют всеми запасами и разроботками нефти на острове и большей частью сельскохозяйственных угодий и продукции Кубы. Правда, Батиста регулярно оповещал мир о высочайшем среднем уровне жизни и потребления в его подведомственной стране, но исчислялся тот средний уровень как всегда и везде: допустим, плюсовались рационы столующегося с утра до вечера в лучшем ресторане Гаваны и моющего в нем полы по ночам -- и результат делился пополам, по числу участников социологического фокуса.
...Увидев кубинский берег, Фидель Кастро возгласил пассажирам "Гранмы", что у каждого из них теперь только два выхода -- или быть убитым, или стать свободным. Фидель не был голословен: на приближающемся острове их, восемь десятков десантников Революции, ждали 40 000 солдат, современно экипированных и вооруженных, под командованием офицеров, обученных в США и имеющих возможность вызывать оттуда для поддержки бомбардировочную авиацию, а также недалеко от побережья соединения американских танков "Шерман" на суше и быстроходный военный флот на море. Также их ждало кубинское крестьянство, по сути пребывавшее в рабстве у латифундистов и монополий, разогретые социально и политически рабочие, интеллигенция и студенчество, ограбленные коррумпированным чиновничеством и униженные службой безопасности диктатора. "Душа ждала кого-нибудь"...
И они явились. Их, действительно, в месте высадки дождались и окатили свинцом около десяти тысяч карателей, а военные корабли и подтянутая загодя артиллерия разнесла "Бабушку" в щепу, только-только они успели ее покинуть, одновременно истребители С-47 и бомбардировщики В-25 крошили все живое и неживое в районе десанта. А районом высадки назывались топкие, прогретые до температуры банной парной прибрежные болота, лучше колючей проволоки оснащенные долгими мангровыми зарослями, сдиравшими с одеждой и кожу, и не пропускавшими солнечный свет тучами летающих кровососов. Быстро обнаруженный десант был окружен. И обречен. Но они пошли на прорыв -- те, кто сразу не был прошит очередями и разорван бомбами, не захлебнулся в болоте, не попал в плен, не оказался пойман окрестными крестьянами, услышавшими от властей и по радио, что в их местности собираются высадиться бандиты-душегубы (пойманных кастровцев крестьяне сразу отдавали солдатам, затем следовал незамедлительный расстрел.).
Из восьми десятков ступивших на берег Кубы фиделистов до ближайшего горного массива Сьерра-Маэстра дошли двадцать.
Раненный уже на побережье в грудь и в бок Че Гевара, бросив в болотную жижу единственный уцелевший ящик с медикаментами, подхватил у поймавшего пулю соседа по бою ящик с боеприпасами и, истекая кровью, донес его до безопасной зоны. Воин победил врача. За это на первой же стоянке Фидель производит Че в командиры.
История революционной герильи фиделистов достаточно растиражирована. За время вооруженной борьбы с режимом Батисты Че Гевара стал профессором партизанских наук, признанным военачальником. Но еще важнее то, что он постиг в той войне решающее значение человеческого фактора, необходимость ясного и четкого понимания каждым, зачем и почему он проливает свою и чужую кровь, зачем и почему вообще что-то делает на свете так, а не иначе. Именно этот опыт заронит в Эрнесто зерно истины, гласящей: все начинается с человека и все кончается человеком. Открытие определит и в конце концов решит судьбу открывателя. Оно подскажет Геваре необходимость лечить бесплатно население районов, по которым пройдет его партизанское соединение, учить своих бойцов грамоте, верить на слово пленным, отпуская их на все четыре стороны, а главное -- прятать страх, боль и усталость и в самом опасном месте боя быть раньше других.
Причины победы фиделистов общеизвестны, но меньше известно то, что их архитектором, творцом в первую очередь был Че. И основная его заслуга в победе над Батистой --неотложно проводимая им в занятых его силами районах земельная реформа, влившая в революционную армию крестьянство Кубы. Вторая его заслуга -- установление законности на подвластных ему, как командующему, территориях и пресечение мародерства и вандализма. Не мудрено, что ему и было поручено после свержения правительства руководить сельским хозяйством и основой основ нового государства -- Национальным банком Кубы, а затем и промышленностью. Кастро еще во время революционной войны заметил и оценил стремление Гевары обустраивать жизнь людей, организовывать их деятельность. В постреволюционном хаосе и разрухе, в висельной петле экономической блокады острова со стороны США эти таланты Че обещали стать спасением для нового режима.
... Неописуемые страдания, лишения, смертельные опасности герильи -- позади. На трофейном танке в обнимку, заслоняя лица от летящих навстречу букетов, въезжают в Гавану два чудом уцелевших в безжалостной, кровавой бойне два бородача, легендарные уже "барбудос" Фидель и Че. Впереди -- неизвестные превратности власти...
А вся Куба по случаю победы своей Революции с начала января 1959 года впадает в многодневную случную фиесту, которая аукнется через 9 месяцев Фиделю и Че нешуточными проблемами феноменального увеличения населения страны, подвластной им отныне абсолютно.
Надо было знать Че, чтобы понять, почему он после назначения на госпосты забыл о сне, носился по острову, собирал форумы, кворумы и митинги, консилиумы спецов у полумертвого тела Кубы, прочитывал тома по экономике, агрономии, эликтрификации, даже ядерной физике -- в мечтах об атомных электростанциях на острове, -- сам проектировал свой комбайн для резки сахарного тростника, сам его испытывал и сам же на нем работал после министерского рабочего дня, почему устраивал беспрерывные субботники и воскресники во вверенных ему учреждениях, на предприятиях и в хозяйствах -- ему просто тогда казалось, что если административно перенести в экономику и сферу производства "романтику боя, язык батарей", победные результаты будут достигнуты революционизированными массами так же быстро, как в недавней герилье. Он сам жил на измот и на износ, и заставил жить так же многие сотни тысяч. Он решил, что в огне боев выковался массовый энтузиазм...
Че думал так до тех пор, пока его подчиненные банковские работники после ударных двух суток, проведенных ими в выходные на рубке сахарного тростника, по дороге с плантации в Гавану ни рассказали ему в автобусе анекдот, очень популярный по их словам на Кубе: "Разговаривают двое рабочих. Один говорит другому: -- Революция -- это хорошо. Ты прекращаешь пить ром, не куришь, работаешь по четырнадцать часов в сутки, не прикасаешься к жене, потому что у тебя нет больше сил... Скажи, нет ли у тебя способа вернуться к старому?"
Че постарался объяснить печатно и устно населению, что причины бедственного положения на острове лежат глубже, чем во временном пласте революционной войны и в послереволюционной блокаде Кубы -- капстраны и прежде всего США, по его подсчетам, и при Батисте не старались осчастливить Кубу: из 700 миллионов долларов, инвестированных тогда Штатами в кубинскую экономику, назад было откачано 550, и только 150 реинвестированы заново. Не договаривал Че вот о чем: по долгу и должности ему пришлось объехать и облететь весь земной шар в поисках помощи Острову Свободы. Итог дипкруизов оказался не слишком блестящ. То, что капиталистический лагерь не выказал щедрот -- было им ожидаемо, но вот то, что соцлагерь во главе с СССР не заторопился на подмогу с ожидаемым бескорыстием, стало для Че открытием и информацией к размышлению. Советские проекты на Кубе затягивались в осуществлении (кроме, само собой, военных -- базы ВМФ и ракетные пусковые площадки оборудовались по-стахановски скоро), да и цены за возведение и пуск объектов народного хозяйства Кремль, как оказалось, назначал не братские, а мировые...
А о чем-то Гевара молчал просто потому, что и представить себе не мог -- например того, что от его революционных субботников и воскресников, как и от работы всю неделю за карточки вместо денег десятки тысяч побегут с Кубы. Как его подчиненный в Национальном банке Феликс Гонсалес, в Штатах ставший вскоре ценнейшим агентом ЦРУ и немало постаравшийся, чтобы Че Гевара был обнаружен в Боливии, окружен, пленен и казнен.
Но Че упорствует в своей вере: "Наверно, хороший реформист улучшил бы уровень жизни кубинского народа, но это не была бы Революция. Революция -- это жертва, борьба, вера в будущее. Революция должна обогнать глупую реформистскую программу. Для этого необходимо пожертвовать респектабельностью, личной выгодой, чтобы получить нового человека". Не трудно по этим его словам догадаться -- Эрнесто Че Гевара в качестве инструмента улучшения жизни народа вместо экономически грамотного хозяйствования во имя повышения благосостояния предлагает просто всем кубинцам стать двойниками Эрнесто Че Гевары. Конечно, не в смысле внешности... Но вот беда-- судя по услышанному им анекдоту, охотников на такое идейное и моральное клонирование на Острове Свободы не так много, как надо бы... Тупик? Но у Че нет времени на остановку в тупике...
И еще на что стоит обратить внимание в приведенном пассаже Че Гевары: на слова "жертва" и "борьба". Хорошо известно -- и тем более ему, вчерашнему партизану, героическому каманданте, -- где, в основном, "прописаны" эти понятия, точнее, к чему они приписаны. К военным действиям.
К людям подвига и к ситуации подвига приписан сам Эрнесто Че Гевара. В дотошном, скрупулезном и приземленном труде банкира, экономиста и производственного руководителя, даже и госмасштаба, Че несчастлив, тщетно драпируясь в кумач и лозунги митингов посреди рабочего дня и пряча тоску в трудовые налеты на сахарные плантации. Новый Человек, человек, живущий фанфарно пронзительно и ослепительно, парящий над мелочью и мерзостью обыденности, свечой взлетающий к пределу человеческих возможностей, чтобы вдохновенно, экстатически прорвать предел ради новых пьянящих высот и достижений -- такой человек из мечты и боя с детства жил в душе Гевары, такой человек был его соратником в кубинской герилье, дух именно такого человека хочет распространить Че по всей планете.
Такой в его понимании человек только что убит в Конго по воле крохоборов-стяжателей сытого, жадного и скупого Запада-- его звали Патрис Лумумба, он хотел, став руководителем страны, отобрать богатство Родины -- алмазные копи, -- у пришлых белых и отдать в руки своего народа, но наемник и ставленник мирового капитала Чомбе захватил и казнил законного главу государства. Отомстить за Лумумбу! Разжечь еще один Вьетнам для акул капитала! Какие тут комбайны для уборки сахарного тростника, какие субботники по уборке мусора с улиц!
Свобода или смерть!
... В Конго герилья не заладилась. Африканские племена слишком дики и суеверны. А те местные, что выбились в рабочие алмазных копей, хорошо получают в твердой валюте. И тылов нет. И с ресурсами напряг. И меж союзниками -- главами африканских развивающихся государств, -- должного согласия добиться не вышло (согласия не на словах, а на деле). И гигантам, СССР и США, новый Вьетнам ни к чему -- у них разрядка назревает, а кое в чем геополитическом уже и консенсус. В общем, несмотря на проявленный кубинскими коммандос героизм, пришлось сматывать удочки с бергов великого озера Танганьика.
И затем -- Боливия. И руководители боливийской компартии получают в Болгарии инструкции из Москвы: террористу Че Геваре и его кубинским и прочим боевикам не помогать. И советский атташе в столице Ла-Пасе распространяет по региональной и мировой прессе дезы о действиях и планах Че. И в страну спешно прибывают агенты ЦРУ (в первую очередь гаванский знакомец Че, Феликс Гонсалес) и спецы по борьбе с партизанами из армии США. И на месте организуются и под руководством североамериканцев начинают действовать в срочном режиме курсы рейнджеров с набором отличников боливийского спецназа. А главное, сказывается оплаченная кровью восставших в 53-ем земельная реформа -- в партизанском дневнике посреди описаний кровавых схваток с карателями и бесконечных уходов от преследования по непроходимым горным лесам Че месяц за месяцем повторяет одну и ту же угрожающую, пугающую и выводящую его из себя запись, на разные лады говорящую одно: крестьяне, вцепившись в свои полученные в собственность наделы, не поддаются марксистской пропаганде, не берутся за оружие, не идут к нему в отряд. Наоборот, они о каждом шаге партизан сообщают властям и военным.
"Зверьки"...
Дневник Че, начатый в Боливии 7 ноября 1966 года ( в этом году, в этот праздничный день в первой стране победившего марксизма началась подготовка к ее полувековому юбилею), обрывается 7 октября 1967 года. С этого момента Че остается жить два дня. 7-го же выходит номер "Нью Йорк Таймс" со статьей "Последнее сопротивление Че Гевары", в каковой есть описание места будущей скорой трагедии: "Камири, Боливия. Даже для человека, который столько путешествовал, сколько Эрнесто Гевара, этот пустынный тупик, где Анды суживаются в направлении бассейна Амазонки, представляет собой место, по-настоящему удаленное от всего. Весь день солнце висит над пыльной дорогой, нагревая землю и кустарник. В тишине кусают многочисленные насекомые, огромные мухи, комары и пауки... Пыль и укусы насекомых превращают человеческое существо в жалкое зрелище... Переплетающаяся растительность, сухая и покрытая колючками, делает передвижение практически невозможным, если только это не козьи тропы и русла ручьев, которые тщательно охраняются... В соответствии с военными рапортами кубинский команданте и шестнадцать товарищей из герильи окружены в долине армейскими силами уже две недели. Боливийские военные утверждают, что команданте Гевара не выйдет оттуда живым.
По многим аспектам положение команданте Гевары, взятого в его интернациональном марше, может служить метафорой вооруженной революции во всем полушарии..."
... Когда они его взяли и получили приказ убить -- решение принималось в Вашингтоне, -- долго не могли решить, кто выполнит приказ. Они его пытали и издевались над ним. Думаю, из страха перед ним. Ведь от него им уже ничего не было надо -- отряд его уничтожен, нескольких оставшихся в живых, в основном раненных, из-за которых он и задержался, отступая, расстреляли одного за другим на его глазах. После того, как он попросил разрешения перевязать их. Его рана начала гноиться, но и себе помочь он не мог -- руки были постоянно связаны. Добить его получили задание два младших офицера, напоили их для смелости изрядно, но из-за дрожания рук эти двое лишь изранили его, но не добили. Всю сцену снимал фотоаппаратом их командир. По версии правительства выстрел в сердце сделал кубинец Феликс Гонсалес, бывший сослуживец Че. Но некоторые свидетели утверждают, что и после этого выстрела Че оставался жив, и тогда капитан рейнджеров Гарри Прадо, будучи взбешен наглой ухмылкой Гевары и рыданиями двух стрелявших ранее своих подчиненных, отбросив фотокамеру, выхватил пистолет и разрядил почти всю обойму в Че с двух шагов, страшно матерясь. Так или иначе, на теле убитого в морге насчитали девять пулевых ран. Тело было тайно сброшено в отстойник под канализацией, но через много лет, в 1992 году его все-таки отыскали, извлекли из нечистот и переправили на Кубу кастровские контрразведчики. Впрочем, военные круги Боливии и тогдашнее правительство утверждали, что Эрнесто Че Гевара не был расстрелян, а умер от ран, полученных в бою, а его труп был сожжен сразу после смерти.
Кое-кто из партизан, оставшихся в живых после того последнего боя-- их меньше десятка, -- утверждают, что Че мог уйти с ними от рейнджеров, но не захотел оставить раненных без его помощи.
Со снимка в "Шпигеле", осклабившись в усмешке, из-под полуприкрытых век смотрит последним взглядом на эту жизнь -- в том числе и на мою, -- взлахмаченный, со змеящимися гематомами на теле, с заломленными за спину руками последний Новый Человек планеты Земля.
Практически все, кто участвовал в его пленении и убийстве -- от крестьян, оповестивших власти о появлении в их местности отряда и тогдашнего президента Боливии до генералов, высших, старших и младших офицеров и рядовых, либо погибли при загадочных обстоятельствах, либо покончили с собой, либо неизлечимо больны, а многие потеряли близких и родных. В суеверной и богобоязненной Латинской Америке странное сие обстоятельство миллионами людей считается местью убиенного.
Те же, кем жил я в дальний год, когда впервые увидел кордовский портрет-плакат с гордым лицом каманданте Че, по причине свободы и краха марксизма в моей стране вышли из подполья и уже с десяток лет исключительно замечательно существуют в избранном качестве: рок-вития (экс) Тёма Троицкий, издающий, как батрак, адаптированный для младших классов очень средней школы местный вариант "Плейбоя", опопсовевшие Шевчук и Гребенщиков (последний публично дожевывает овес, уже пропущенный через своего Пегаса во дни их общей младости), Петя Мамонов, сегодня строящий вокруг своей загородной виллы кирпичный забор шириной в несколько кирпичей (чтобы часовой, что ли, мог крейсировать по периметру, как вокруг Кремля?), любезный бывшей партгоскомсе Макаревич, продающий сосиски в именных своих ларьках и обучающий с телеэкрана жору со смаком страну, в которой дети падают в голодные обмороки во время этих гастрономических телеоргазмов остывшей "рок-звезды".
Что касается Кубы, то экономика ее, промышленность и сельское хозяйство после отключения советского кислорода впали в кому, и жизнь на острове поддерживает возвращенный со скрежетом зубовным подлый американский доллар, о котором можно говорить словами, сказанными по иному поводу: "... так кто ж ты, наконец? -- Я -- часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо."