Дидуров Алексей Алексеевич
Мелодия дикой сливы Мэйхуа

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Дидуров Алексей Алексеевич (moniava@yandex.ru)
  • Размещен: 19/09/2006, изменен: 17/02/2009. 29k. Статистика.
  • Статья: Публицистика
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:

    Алексей Дидуров

    МЕЛОДИЯ ДИКОЙ СЛИВЫ МЭЙХУА

    Пролог

       Случаются людские судьбы, похожие на произведения искусства. Недаром об ином человеке можно услышать: "У него жизнь -- сплошное кино!" Или: "Ее биография -- настоящй роман!" Я хочу рассказать о женщине, чья судьба чудесным образом напоминает древний жанр поэзии той страны, в которой прошла ее жизнь от молодости до глубокой старости. Страна эта -- Китай, жанр поэзии -- цы. Имя женщины Фаина. Девичья фамилия Вахрева, по мужу -- Цзян.
       Древняя китайская поэзия в жанре цы воплощала заветное знание народа. И потому людские страсти, модели судеб, жизненных ситуаций, семейных и любовных коллизий передавала через символы, которыми выступали реалии природы, живые и растительные ее обитатели, окружавшие китайца, составлявшие его мир, его Родину. Плакучая ива -- разлученная с любимым женщина. Прямой, узловатый бамбук -- твердый, непреклонный в испытаниях мужчина. Лотос, хризантема, цапля, соловей -- персонажи, олицетворявшие человеческие типы и варианты их взаимоотношений. Свёкр героини моего рассказа, революционер, полководец и вождь оглушительной всекитайской славы, недаром получил от матери второе имя Цзеши -- Утес (у нас в России известно другое его имя, правда, в искаженном варианте -- Чан Кайши).
       Поэтические пьесы в жанре цы -- рифмованные, кстати, -- во-первых, пелись, и мелодий для них создано строго определенное количество. Как число сюжетов у Шекспира, только больше. Во-вторых, стихи эти строфичны, и каждая строфа имеет свой сюжет, мысль, и служит ступенью к следующей. Жизнь моей героини так же имеет свою мелодию, несколько строф-этапов, и строго зарифмована, то есть собрана в гармоничное целое общим единым началом, пронизывающим все ее этапы и повороты. Эта рифма, эта связующая постоянная -- любовь.
      

    Строфа первая.

       Сухой и жесткий, как наждак, холодный ветер конца зимы в Китае радостен для всех потому, что бьет и раскачивает всегда стоящую поодаль от людского жилья, сторонящуюся всего живого и растущего, скромную, но гордую дикую сливу, мэйхуа, любимицу поэтов и мудрецов. Испепеляющие ураганы войн, кровавые реки смут и бунтов, людоедские нашествия голода и мора, смены царств -- вся пугающая фантасмагория Истории не стерла в памяти и сердцах китайцев прекрасный, согревающий душу, дающий надежду и опору в невзгодах символ верности своей судьбе и стойкости -- тонкую, невысокую, очень гибкую, неприхотливую мэйхуа, милую всем, желанную для многих взоров, но живущую сама по себе, как бы желая оставаться незаметной, не бросаться в глаза.
       Как много грандиозных, завораживающих своей яркостью и громовым величием событий сотрясают сцену человеческого мира лишь потому, что за ее кулисами ни на секунду не прекращается незаметное, но героическое служение этой сцене скромных и беззаветных подвижников, людей долга и любви. Чем-то этот тип людей напоминает мне мэйхуа. И героиня моего рассказа -- как раз из таких.
       Фаня Вахрева родилась на Урале, в Екатеринбурге, в разгар первой мировой войны. И почти сразу после рождения потеряла родителей. Из близких осталась только старшая сестра, она Фаню и вырастила. Подростком вслед за сестрой Фаня пришла работать в цех гиганта первых советских пятилеток -- Уральского завода тяжелого машиностроения. Там всё поражало -- пушечный грохот металла, зарево и дымы, правившие небесами над заводом, вавилонское смешение языков, ибо ковать могущество Эсесесерии слетелись под крыши цехов парни и девушки со всей необъятной страны. И не только! Прямым начальником Фаины оказался молоденький, низкорослый, с неподходящим ему русским именем Николай китаец. Причем она, веселая "артуть-девка", как прозывают на Урале девушек-непосед, явно заставляла косить на нее и без того "косым" глазом своего нерусского руководителя.
       И не мудрено. На нее, семнадцатилетнюю, стройную, признанную "симпампончиком", многие из заводских пялились, учащая чередование вдоха и выдоха. А это все народ был не из щепетильных выпускников пажеского корпуса -- у многих за плечами гражданская война с ее школой достижения желаемого насилием. И вот как-то после 16-ти часов работы, глубокой ночью возвращаясь в сухом тумане сибирской стужи, наткнулся китаец Николай на сцену, не сенсационную для рабочей окраины: здоровенный парнюга, растопырив ручищи, ловит невеликую девчуху с явно однозначными намерениями, не обращая внимания на ее испуганный визг. Низенький китаец решает на практике проверить вечный миф о поединке Давида с Голиафом, встречающийся в эпосах всех народов мира с незначительными, в основном именными разночтениями. Драка оказалась ожидаемо жестокой, но неожиданно недолгой. Циклопический домогатель перед двумя прыткими легковесами не устоял. Победившую пару стали видеть с той ночи то на танцах в заводском клубе в редкие выходные, то на лекциях по международному положению, то гуляющей после рабочей смены "под ручку".
       Тогда-то и открылся Николай Фане: никакой он, оказывается, не Николай, а Цзян Цзин-го, сын Чан Кайши, вождя революционного Китая. О Чан Кайши девушка, конечно, слышала на лекциях и читала в газетах. Но она ведать не ведала, какая громадная историческая драма разыгралась вокруг Чан Кайши и, как следствие, затронула любимого ею молодого человека.
       В Китае партия Гоминьдан, созданная и руководимая всемирно прославленным Сунь Ятсеном, возглавляла с конца 19-го века антимонархическую борьбу народа, увенчавшуюся победой буржуазно-демократической революции в 1911 году. Проблем у нового китайского государство хватало -- надо было объединять страну, добиваться ее независимости экономической и политической, поднимать уровень жизни нищего народа, защищать Китай от японской агрессии. Все эти вопросы жизни и смерти нового Китая пришлось решать Чан Кайши, ибо после смерти в 1925 году Сунь Ятсена, воспитателя и учителя Чан Кайши, вождем китайской революции, главой государства и Гоминьдана, лидером нации становится он. И тогда же, в 25-ом, в далекую Советскую Россию, в московский Университет имени Сунь Ятсена вместе с десятками и десятками молодых соотечественников был послан отцом юный Цзян Цзин-го. На тот бурный 25-ый приходится завязка драмы всей жизни будущего супруга Фани Вахревой.
       Что отец ее жениха первый человек в Китае, Фаня, сказано, знала. Еще в 1918 году Сунь Ятсен назначил своего молодого помощника во всех делах профессионального офицера Чан Кайши главнокомандующим революционных вооруженных сил. Впоследствии Чан Кайши станет генералиссимусом, премьером правительства, будет избран диктатором, "великим президентом", даже удостоится прозываться императором и великим арбитром. В Китае будут писать, что такие гении, как Чан Кайши, рождаются один раз в три века, даже в пять веков, приравняют его славу и почет к почету и славе отца нации, духовного наставника китайцев Конфуция.
       Но Фаня Вахрева очень быстро поняла, что никакого особенного счастья от столь громкого родства, а тем более хоть каких-нибудь благ ее жених не имеет. Наоборот, он предельно истощен морально, физически и психически, измотан тревогой, мучим страхами. Помогала, чем могла, делал для любимого все возможное: таскала за собой на лыжные прогулки и на каток зимой, учила играть в волейбол и плавать летом, окружила веселыми компаниями. Наконец, вышла за него замуж. Все это помогало мало. Молодой супруг держался, но из последних сил. У того были куда какие веские причины, о которых Фаина Вахрева, молодая уральская заводчанка, и догадываться не могла.
       В 1923 году Сунь Ятсен посылает своего любимого и верного ученика Чан Кайши, возглавлявшего революционную армию Китая, в Советскую Россию -- укреплять союз, налаживать государственное и военное сотрудничество. Побывав в Питере и Москве, пообщавшись с Троцким и другими советскими вождями и военачальниками, Чан Кайши все задания Учителя выполнил. Но и для себя вывел кое-какие уроки, -- китайцы вообще чрезвычайно памятливы, сверхсообразительны и политически многоопытны! -- ставшие для него основополагающими на всю оставшуюся жизнь. Чан Кайши распознал и твердо запомнил лицемерие советских партийных бонз, одновременно и равно помогавших словом и делом всем действующим в Китае политическим силам --мятежным генералам-феодалам, Гоминьдану, компартии, -- чтобы, стравив их между собой, занимать командную высоту над схваткой. Все это кремлевским игрокам потом, в 60-е припомнит вскормленный ими Мао... Причем, советские в своем "китайском лото" не брезговали в 20-х -- 30-х ничем, даже пускали в дело свои запасы опиума на Дальнем Востоке -- традиционную конвертируемую азиатскую "валюту". А для упрятывания "концов в воду" по традиционному великорусскому принципу "я не я и лошадь не моя", поставляли дерущимся за кусок общекитайского пирога сторонам оружие германского и японского производства, благо таковым японцы и немцы к обеим русским революциям буквально нашпиговали Россию. Признавая на словах главенство Гоминьдана в политической жизни Китая, большевики, ко всему прочему, программно пестовали военное могущество китайской компартии и успешно прельщали ее советским вариантом однопартийности в руководстве государством. Одновременно, не чураясь в отношении китайцев излюбленных эпитетов "красные" и "белые" даже в документах Политбюро, Кремль вдохновлял тех и этих на совместную кровопролитнейшую войну с японской агрессией, чтобы в интересах Москвы подорвать влияние соседнего враждебного Токио в регионе, добившись его поражения на континенте.
       Но не отдать сына Москве в залог Чан Кайши был не в силах -- слишком зависел его обескровленный и нищий Китай от помощи большевиков, от оружия, денег и формальной политической поддержки СССР. Насколько Кремлю была важна "китайская карта", ясно из того, что Китайской комиссией Политбюро ЦК ВКП(б), заправлявшей всей "работой с китайскими товарищами", руководили Фрунзе и Ворошилов, входили в нее помимо прочих Молотов, Чичерин, Ягода, Бубнов, Сокольников.
       И уж они, кремлевкие политшахматисты, пооперировали фигуркой заложника, пораспоряжались залогом! Кремль использовал любые средства, чтобы держать Чан Кайши в узде, пока не свалил его окончательно (почти тридцать лет жучьей работы кремлевских и маоцзедуновских коммунистов понадобилось, чтобы подточить древо китайской демократии и либерализма, посаженное Сунь Ятсеном и выращенное Чан Кайши. Впрочем, у этого древа оказались слишком глубокие корни, невытравимые, если к неудовольствию Кремля Мао Цзедуну в 1949 году пришлось оставить в Конституции КНР основные ценности суньятсеновского Гоминьдана -- право трудящихся на забастовку, право частной собственности на средства производства и на землю.).
       Тогда же, с середины 20-х до середины 30-х Цзян Цзин-го, сын великого Чан Кайши, испил свою чашу страданий в СССР, и Фаине Вахревой из той чаши, само собой, досталось с лихвой.
       Железную хватку Кремля юноше дали почувствовать первый раз в 27-ом: большинство китайских студентов в тот год из-за все более натянутых отношений Гоминьдана со сталинской ВКП(б) уехало из России на Родину. Но сына Чан Кайши большевики из Совдепии не выпустили. Цзян Цзин-го годами забрасывал Кремль прошениями о своем возвращении в Китай, но ответа не получал. Он не знал, что верхушка китайской компартии постоянно и настоятельно требует от Москвы репрессий в отношени сына лидера "китайских белых", буржуазного ставленника, вождя гнилых либералов. И Москва уступает собратьям по классовой борьбе -- Цзян Цзин-го высылают в глухую деревню "на перевоспитание" благотворной колхозной действительностью. Позднее возвращают в город, дав понять, что он "под колпаком". А в 1936 году его жизнь повисает на волоске -- его выгоняют с работы, прекращают кандидатство в члены компартии. Вместе с женой, ожидающей ребенка, первенца, он ждет и самого страшного. Причина черных предчувствий -- события в Сиани, о которых шумит весь мир.
       К этому времени Чан Кайши окончательно устал наблюдать, как в тылу его войск, ведущих изматывающие сражения с японскими завоевателями, под шумок разговоров о единстве вооруженные силы коммунистов при явном подстрекательстве Москвы забирают под свой контроль все новые города, уезды и целые провинции, предательски нанося урон боеспособности и живой силе воюющих частей Гоминьдана. Стычки отрядов двух сторон учащаются настолько, что приходится говорить уже о внутреннем фронте. И тогда Чан Кайши предает гласности свои худшие подозрения и планы наведения порядка в стране -- и разражается драма: в Сиани его арестовывают его же генералы, боящиеся открытой гражданской войны. Сказывается интеллигентский менталитет гоминьдановского офицерства, почти сплошь происходившего из образованных слоев общества, воспитанных Сунь Ятсеном в духе идей единства нации, союза классов ради счастья Китая. Офицеры, арестовавшие Чан Кайши, требуют от него встать выше политических распрей и любой ценой сплотиться с коммунистами в борьбе с японцами. Тот, проявив мужество перед лицом возможных последствий для себя, отказывается.
       Не выдерживают нервы у верхушки компартии и у кукловодов в Москве. До них доходит, что без Чан Кайши -- высокообразованного, талантливого и любимого народом лидера регулярной армии, всеизвестного преемника обожаемого Сунь Ятсена, -- японский фронт рухнет, Китай будет оккупирован армией завоевателей. Компартия идет на мировую. Коммунисты в обмен на возвращение Чан Кайши к командованию общими силами признают его -- возможно, по приказу из Москвы, -- общекитайским лидером. В тот же момент руководство СССР подписывает с ним лично Договор о широкой военной помощи в войне с Японией, во исполнение которого советские военспецы создают авиационные части в Китае (их 20 тысяч отправляют воевать за победу Чан Кайши -- военспецов и бойцов из СССР).
       И тут же вслед за военной братией и техникой в Китай отправляют, наконец, сына Чан Кайши с его молодой русской женой. Кончается первая жизнь Фаины Вахревой. Кончается первая строфа, в которой героиней была порывистая и непоседливая хохотушка Фаня, заводская девчонка, невеста, юная жена и молоденькая мамаша. С первой своей жизнью, с родной сестрой, с отчей стороной, с Россией она простилась на перроне вокзала -- навсегда. Поезд судьбы тронулся в долгий путь.
      

    Строфа вторая.

       С подножки вагона ступила на землю Китая молодая женщина с мальчиком на руках. Мальчика больше не звали Эрик -- сам великий Чан Кайши придумал ему имя Цзян Сяо-вэнь, продолжатель рода Цзян, который возглавлялся властительным Чан Кайши. Молодую женщину тоже больше никто никогда не называл русским именем, не вспоминал ее девичью фамилию. Отныне до конца жизни ей предстояло зваться Цзян Фан-лян. Дед был доволен внуком, свекр невесткой. Но им обоим, как повелел глава клана, предстояло стать китайцами. И Цзян Фан-лян с сыном и мужем отправилась на родину Чан Кайши -- в деревню Сикоу, в дом первой жены Чан Кайши, пожилой уже Мао Фу-мэй, матери Цзян Цзин-го. Госпожа Мао одобрила выбор сына. Она сильно потратилась, но справила в своем доме настоящую, по всем правилам, китайскую свадьбу, чтобы сын и невестка почувствовали, что для них началась другая жизнь. По требованию отца Цзян Цзин-го ежедневно упражнялся в чтении и писании на родном языке, восстанавливая его после многолетнего перерыва в языковой практике. И в этих занятиях молодая жена составила ему компанию, страстно желая поскорей освоиться в новой для нее действительности.
       С языком, с привыканием к местной одежде и семейному распорядку дня у молодой женщины дело шло на лад, но с одним она никак не могла свыкнуться -- с наличием в доме прислуги. И под изумленными взглядами своих домашних и соседей продолжала, как на Родине, делать всю домашнюю работу сама -- да весело, с песней! И это -- в самой влиятельной, наизнатнейшей в Китае и далеко не бедной семье! К слову сказать, от этой своей родовой, с детства уральского, бедного, воспитанной привычки вести дом самой и все в нем стараться делать своими руками она не сможет отречьеся до старости. Крепка закваска, густ замес женских характеров в России...
       Да и комсомольский ее норов не в таможне на границе остался -- как только в 38-ом молодые супруги перебрались из Сикоу в шумный и многолюдный Ганьнань, и дочка, родившаяся у них в деревне, подросла, Цзян Фан-лян начала энергично помогать мужу в политической деятельности. А в ту пору спрос на молодых энтузиастов в Китае был огромен -- Чан Кайши, чтобы отвлечь массы города и деревни от политического экстремизма, к которому их звали коммунисты, развернул всекитайское патриотическо-просветительское движение "За новую жизнь". Цель движения -- внедрение в китайскую действительность прозападных идей и ценностей, включая такие, как свобода и неприкосновенность личности, права человека, либеральная экономика, демократический строй в государстве. Проводниками этих идей и исполнителями задач движения по замыслу Чан Кайши должны были стать молодые, патриотически настроенные люди. Супруги Цзян с навыками политударничества, привезенными из России, ринулись в оглушительный гвалт дискуссий, в ударный сбор средств, в тесноту и накал митингов и демонстраций. В общем, на традиционную китайскую семью Цзяны были в этот период мало похожи. Но ведь еще не вечер...
      

    Строфа третья.

       Ганьнань -- город для героини моего расказа знаменательный, судьбинный. В этот город она приехала одним человеком, а покинула совсем другим.
       Шумная, многозаботная общественная деятельность в Ганьнани, молодежные сходки и митинги словно вернули Цзян Фан-лян ко дням ее комсомольской юности в России, где у нее с молодым мужем были общие дела и на заводе, и в городе. Цзян Фан-лян в Ганьнани снова вошла в роль союзницы и соратницы мужа на политическом и общественном попроищах, где Цзян Цзин-го начал строить свою собственную карьеру, выйдя наконец из тени своего великого отца. Он начал избираться на почетные посты, руководить сотнями и тысячами единомышленников, получил право влиять на судьбы, назначать на должности. Помощь жены в его делах была замечена и оценена в кругу его политических сподвижников, и с их одобрения Цзян Цзин-го назначает супругу директором дома образования сирот, учрежденного и обустроенного им самим.
       Цзян Фан-лян была счастлива, решив, что ее жизнь, ее брак и деятельность на благо новой Родины слились воедино в истинной гармонии. Целыми днями пропадала она в сиротском доме, устраивая комфорт, лечение, учебу и игры малышей и подростков, жестоко пострадавших от кровавых распрей соотечественников и войны с агрессором. Ее воодушевляла работа, которую она ощущала частью исторического преобразования мира, революции, начатой ее родной Россией и подхваченной ее новой Родиной.
       А дома забот тоже прибавилось, и пришлось буквально разрываться на две половины -- общественные положение и авторитет мужа росли, в городе его стали признавать серьезной политической фигурой, влиятельной персоной. И потому чаще всего, когда Цзян Фан-лян вырывалась с работы, ее дом был полон гостей и деловых заединщиков супруга. Ведь быть принятым в доме Цзянов уже стало знаком престижа. Самой участвовать в этих почти ритуальных раутах Цзян Фан-лян удавалось лишь изредка -- в такие дни и вечера ее присутствие особо требовалось на кухне, поскольку за количество и качество угощений для гостей хозяйка китайского дома отвечает традиционно целиком и полностью. И каждый гость не только должен быть достойно угощен, но и за столом отмечен вниманием хозяйки, согрет ее добротой, распрошен о здоровье своем и близких. Так что заботы и хлопоты гостеприимства не очень-то позволяли Цзян Фан-лян поддерживать общую беседу или внимательно приглядываться к собравшимся и особенностям их поведения.
       Между хлопотами ей иногда выпадала минута для того, чтобы, заглянув в гостиную, полюбоваться сценами торжества своего супруга: обычно он восседал в центре плотного полукруга гостей и с достоинством, неторопливо отвечал на почтительные вопросы собравшихся или рассказывал о своих российских приключениях. Слушатели сидели лицом к рассказчику, поэтому Цзян Фан-лян не могла разглядеть их реакцию на услышанное, не могла заметить и пылких влажных взглядов, которые бросала на ее мужа одна из его близких соратниц, юная, порывистая и привлекательная Чжан Я-жо. Поэтому громом с ясного неба стала для Цзян Фан-лян новость: у Чжан Я-жо родилась двойня, сыновья-близнецы, и отец их -- ее муж Цзян Цзин-го. Оказалось, это ни для кого в окружении мужа не секрет...
       Живейшую натуру, сильный и страстный характер супруги-иностранки господина Цзян Цзин-го давно разглядели все, кому не лень. Ждали взрыва. Женщина сразу стала живым магнитом, притягивающим взоры и помыслы.
       Она, воспитанница заводского комсомола, в родном Свердловске усердно посещавшая лекции о новом социалистическом равноправном браке, любви и дружбе, влюбившаяся в политически грамотного парня и выйдя за него, попала с заученными представлениями о семейном счастье в незнакомый ей Китай, поэтому и не подозревала, что это целая вечная Вселенная -- традиционная китайская семья, что ее супруг унаследовал взгляды на брак от своего отца, ярого поборника самоцености исторического наследия китайцев во всех областях жизни. И что поэтому муж будет неосознанно соблюдать старинные местные брачные каноны, разрешающие главе семьи иметь и жен, и наложниц, и законных, и побочных, и приемных детей.
       Оказалось, что в китайце-прогрессисте есть что-то вне и поверх прогрессизма. Оказалось также, что любовь сильнее воспитания -- взрыва не последовало, жена склонила голову перед мужем и спрятала беду на дно своего существа. А муж, зная жену, до конца своих дней отрицал свою причастность к рождению двух близнецов у соратницы по политической борьбе. Китайский вариант решения проблемы.
       Именно с этой поры, с развязки своей семейной драмы Цзян Фан-лян прекращает общественную деятельность, начинает избегать общения с кем-либо вне семьи. Она наконец-то становится настоящей китайской женой.
      

    Строфа четвертая.

       Вскоре от греха подальше Цзян Цзин-го вывез семью сначала в Чунцин, а потом в один из самых больших городов Китая, известнейший порт Шанхай. К тому времени Цзян Фан-лян родила дочь и еще двух сыновей. Заботы о них не слишком обременяли ее -- в присмотре за ними и в домоводстве помогала прислуга. И все же Цзян Фан-лян жила затворницей, будучи лишь опорой детям и тылом для мужа, политического деятеля, и это удивляло всех, кто ее знал. Ведь Шанхай -- это Шанхай.
       Нужно представить себе место и время, в которых она оказалась. Слава Шанхая, как города всех чудес, всех пороков, всех зол, достоинств и радостей жизни была всепланетна -- о Шанхае пели звезды мировой эстрады, снимались кинобоевики и ставились оперы. И он стоил того -- волшебный, ослепительный мегаполис, столица великой Азии, ее рай земной, ее ад и проклятие. Стоило Цзян Фан-лян только захотеть, и шикарное авто влажным приморским вечером пронесло бы ее в центр по мраморной набережной, где под губные гармошки и аккордеоны танцует золотая молодежь, по мостовым проспекта Сунь Ятсена в тисках небоскребов и по шанхайскому "Бродвею" -- улице Наньцзинлу, полыхающей под звуки джаза неоновым пожаром реклам ресторанов, дансингов, кафе, синема, театров, офисов фирм и банков иностранных и китайских, среди которых роскошью и броскостью выделяются те, что принадлежат ее семье -- клану Чан Кайши, глава которого, правитель Китая, входит в четверку самых богатых людей страны и не зря имеет в деловых кругах кличку Обналиченный Чек. Авто летело бы мимо ажурных оград и сетчатых заборов сеттльментов -- громадных фешенебельных районов города, выкупленных крупнейшими странами мира, вкладывающими капиталы в экономику Китая ради получения сумасшедших прибылей от здешних сырьевых Клондайков и дешевых рабочих рук, помянутых здесь же, на заборах, вывесками: "Китайцам вход запрещен!"
       От духоты центра автомобиль мог бы умчать Цзян Фан-лян к порту, к реке-кормилице Хуанпу, на своих берегах питающую работой 20 километров пристаней, доков и складов, дающую приют на своей волнистой глади "водяным людям" -- сотне с лишним тысяч живущих в сырых и ветхих лодках от рождения до смерти. Она взглянула бы в глаза докеров и моряков, гангстеров и проституток, опиумных наркоманов и студентов, бездомных поденщиков-селян. Она поняла бы, чем живет Шанхай нескольких миллионов простых людей, Шанхай узких дымных переулков, крошечных домиков, слепленных руками из глины, с окошками без стекол, с неостывающим очагом, дающим пищи не досыта и тепла не вдосталь. Она бы почувствовала, отчего закипают злобой полтора миллиона сердец шанхайских рабочих на 13 тысячах заводов и фабрик, грохочущих днем и ночью. Она догадалась бы, почему в пригородных рощах деревья и кусты стоят без коры, обглоданные человеческими существами на высоту их роста.
       Она поняла бы, почему так плохи нынче политические дела мужа и свекра, почему Гоминьдан, делающий ставку на сытые и образованные верхи общества, проигрывает все явней коммунистам, ставящим на голодные и темные низы...
       Но Цзян Фан-лян не садится в авто, не выходит вообще за ворота особняка. Ей хватает боли своего любящего сердца.
       Когда-то давным-давно Шанхай был в полном смысле морскими воротами страны -- он стоял на самом берегу Восточно-Китайского моря. Но река постепенно занесла песком огромную часть морского зеркала, и дельта речная продвинулась на десятки километров мористей, отодвинув порт и город от дыхания открытого моря... Когда-то молодая невестка правителя Китая была жадна до деятельности, общительна до страсти, активна и политична. Незаметно, но неотвратимо жизненные наносы отодвинули ее от живого дыхания открытого мира. Закон китайской природы?..
       В 1949 году остатки Гоминьдана, разбитого в гражданской войне военными силами красных, бежали с материка на остров Тайвань, где Чан Кайши основал под своим руководством Китайскую Республику со столицей в Тайбэе. В тайбэйском правительстве Цзян Цзин-го занимал в разное время различные должности, вплоть до премьера, избирался и президентом.
       Его жена не изменила привычкам молодости и быта на континенте. Поездка в США к дочери и внукам была лишь исключительным эпизодом в ее устоявшейся жизни. Многое в работе по дому -- а это единственный род деятельности, который продолжала себе позволять, -- она все так же делала сама, не доверяя прислуге, сокращенной к тому же ею до минимума -- до единственной своей ровесницы А-бао, прожившей в доме Цзянов 40 лет. Хозяйка дома сама стирала тяжеленные шторы, разводила кур, борясь с белковым голодом членов семьи -- бичем жителей Китая, истощенного донельзя полувеком войн и разрухи. Кроме семейных забот ее ничто уже не интересовало, даже карьера мужа.
       Разве что однажды она открыла для себя игру в мацзян -- самую азартную игру, считающуюся более порочной, чем карты и рулетка, и при этом широчайше распространенную в Китае среди простонародья. Но в то время ее супруг, премьер правительства и зачинатель общегосударственной кампании борьбы за нравственность, трудолюбие и бережливость, взял с жены слово, что она никогда больше в мацзян играть не будет.
       Данное слово Цзян Фан-лян выполняет по сей день -- похоронив мужа и всех сыновей, в одиночестве изживая любовь, горе и память, не притрагиваясь даже к водке, которой когда-то с мужем поминала далекую Россию, не разговаривая уже ни с кем ни по-китайски, ни по-английски, ни тем более по-русски, Фаина Вахрева в мацзян больше не играет.
       И об этом знает весь Тайвань.
      

    Четыре строфы цы

      
       На подушке лежу и в надежде
       Нахожу утешение вновь.
       Рухнут горы высокие прежде,
       Чем исчезнет из сердца любовь,
      
       И скорей, чего не было сроду,
       Хуанхэ испарится до дна,
       Или камень, скатившийся в воду,
       Понесет по теченью волна;
      
       Иль однажды Полярной звездою
       Небо южное встретит меня,
       Шэнь и Чэнь, угрожая бедою,
       Вдруг зажгутся средь белого дня...
      
       Разлюбить! Захотела бы даже --
       Все равно бы я не смогла...
       Разлюблю, если в третью стражу
       Встанет солнце и скроется мгла!
      

    (Мелодия "Пусамань". Неизвестный автор. Эпоха Тан, VII в.)

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Дидуров Алексей Алексеевич (moniava@yandex.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 29k. Статистика.
  • Статья: Публицистика
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.