Добрицына Ольга Николаевна
Роман Несуществующего Животного

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 13, последний от 20/11/2021.
  • © Copyright Добрицына Ольга Николаевна (olgadobr@mail.ru)
  • Размещен: 01/07/2010, изменен: 30/10/2010. 700k. Статистика.
  • Роман: Проза
    • Оценка: 5.63*13  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Необычный роман о любви, выходящий за рамки бульварной или дорожной беллетристики, ПРЕДЕЛЬНО откровенный, в дневниковом жанре. I часть романа: "Ты, или Роман несуществующего животного с Чеширским Котом". Ситуация классична: она - замужем, он - женат. Стихи и постель, богатство эротических интонаций, сцен, нестандартность отношений, но... Открытие в себе женщины и невозможность быть с любимым приводят ее к рискованной профессии "телефонистки-актрисы". Об этом - II часть романа: "Остров Лесбос, или Секс по телефону". Галерея "телефонных" девочек, эротические фантазии, мужские голоса, остающиеся в ее жизни лишь фоном... Внутренний конфликт героини - сама она называет свою работу "служением бесу", "Службой 666" - вынуждает ее к уходу. А ее любимый, подобно булгаковскому Мастеру, попадает в "Дом скорби"...Особенность жанра и сюжета вынуждала автора к использованию "неформальной" лексики, несмотря на которую роман является, в отличие от эротического "чтива", поэтично-психологичным и глубоким по содержанию.Адресован широкому кругу читателей, от 18 лет. Может быть интересен социологам и психологам.

    •   

    РУССКАЯ ЖЕНЩИНА КОНЦА ХХ ВЕКА:

    АДАПТАЦИЯ К ХАОСУ

    ИЛИ

    КОНТРАПУНКТ ДИСГАРМОНИИ

      
       Роман Ольги Добрицыной не что иное, как опыт художественного исследования вечно загадочного феномена женской души -- исследования беспощадно точного -- во времени, в пространстве, и -- конечно же! -- в любви.
       Это очень женская вещь, но не в смысле всем обрыдшей и всех "доставшей" "дамской" литературы, а просто еще одна -- причем во многом замечательно удавшаяся -- попытка сказать о вековечной мечте русской бабы -- об огромной, красивой, неземной любви.
       Каждый читатель найдет в романе свой "интерес". Здесь и богемный быт, и неприкаянность художественной интеллигенции, и пышные цветы зла -- в виде подробного описания "секса по телефону" -- еще одной характерной приметы нашего окаянного времени. Кстати, эта тема дана настолько подробно (и бесстрастно!), что Куприн с его "Ямой" и даже "СПИД-инфо" просто отдыхают.
       В контексте этой темы невольно думаешь о том, что только в современной России возможна такая ситуация, когда жрица телефонных секс-услуг свободно "владеет" Ахматовой и Цветаевой, Гессе и Кастанедой etl... Как писала другая женщина и по другому поводу -- "просто время такое".
       А время такое, что мужики "ломаются" и катастрофически-неумолимо вымирают как вид. И вся надежда на Великую Русскую Женщину, которая вопреки отсутствию всякого просвета в быту из неведомо каких сил умудряется сохранять некое подобие устойчивости миропорядка.
       Но откуда в ней это? Роман дает четкий и однозначный ответ -- в Душе! В той самой таинственной субстанции, которая все знает, все понимает и принимает, в которой, несмотря на кажущуюся дисгармонию и метания, непостижимым образом естественно и свободно живут и Любовь, и Страсть, и Всепрощающая Печаль. И только такой женщине дано уметь "раствориться" в любимом полностью, без остатка, без разного рода вывертов феминизма. Жаль только, что редкий мужчина нынче адекватен этой душе и достоин этой женщины, потому что эта огромность сплошь и рядом оборачивается для большинства мужчин непосильной ношей. Увы!
       Роман на самом деле об этом. И в первую очередь -- об этом!
       Особое место в романе занимают стихи. Они всякий раз, в каждом случае уместны и, что более важно, необходимы для понимания истинных причин и мотивов поступков героини. Но самое ценное в этих стихах то, что благодаря им у читателя не остается ощущения непотребства -- несмотря на "голую" физиологию и ненормативную лексику, -- их чудодейственная способность, отрывая читателя от мира животных страстей, ("низких истин"!), приподнимать его до чистых высот Красоты Человеческой Души.
       Являясь естественной как дыхание составляющей романа, "окончательно пасть" не дающие, а наоборот -- возвышающие душу до света, эти стихи и есть, быть может, тот самый залог спасения нации -- в любом смысле.
      
      
      
       САИД БАЕВ
       поэт, президент
       благотворительного
       фонда им. семьи
       Цветаевых
      
      

    ОЛЬГА ДОБРИЦЫНА

    РОМАН НЕСУЩЕСТВУЮЩЕГО ЖИВОТНОГО

      
      
      

    ПИСЬМО, ОСТАВЛЕННОЕ ГЛАВНОМУ РЕДАКТОРУ

      
       Несколько лет назад я работал охранником в службе "Секс по телефону". Друзья подкалывали меня: "Как ты с ними, а?" Я огрызался: "Отстаньте, ну вас!" -- "Да ладно, расскажи, как они там по телефону трахаются? Она что -- с одним говорит, а другой ее в это время кроет?" -- "Да, а когда крыть некому -- то телефонной трубкой, а еще -- члены носят с собой резиновые, а в летний сезон -- бананы!" -- "В ушах, что ли?!" -- "Да, -- в ушах, и уши у них глубокие..." -- "А если одна из них сама на тебя глаз положит, тогда как?" -- "Тогда она вылетит. Им запрещены шуры-муры на работе".
       Но не о том речь. Главное -- дневники. Я нашел их в ящике стола, в самой глубине -- несколько еженедельников.
       Взял, посмотрел один из них:
       "...просыпаюсь оттого, что мои ноги уже на твоих плечах, а твой -- большой и кажущийся острым член вошел в меня, и я вся в твоей власти... Мне поначалу больно, хотя хорошо, я застанываю...
       ... Каждый раз мне хочется обхватить твоего зверя сильно-сильно, со всех сторон, и не выпускать никогда... Но он добивает меня, и после последнего моего вскрика...
       ...я чувствую себя счастливой первобытной тварью..."
       "...потеряю либо тебя, либо себя... принадлежать всем и никому -- из-за тебя... только чтобы не мучило -- забыться, заглушить, закрыться мужскими голосами от этой боли -- никогда не принадлежать тебе до конца..."
       "...короткие гудки на том конце провода, на том конце света -- манна небесная... Прыжок -- через красные флажки. Свобода?! Пауза..."
       Которая оставила -- неизвестно, в той комнате перебывало их столько... Одна была: невысокая, брюнеточка, фигура -- класс, все в мини-юбочках ходила. А подруга ее, блондинка, -- стройная, глаза большие, зеленые, и взгляд куда-то мимо или в глубину, в себя... за таких в старину на каторгу шли, в омут бросались... Кажется, ее звали Лара, или брюнетку так звали? Они мелькали, здоровались, пропадали за дверью. Трудно было, охраняя их, оставаться спокойным, -- я же не робот.
       Как выдавался свободный вечер, жена и дети засыпали, -- я доставал эти записки, читал и... чувствовал себя собственником.
       Что с ней, где она? Наверное, давно ушла с работы. Я не хотел, чтобы э т о попало в случайные руки. Поэтому оставляю их Вам.

    С уважением -- охранник службы 999.

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    ПРЕДИСЛОВИЕ

      

    Во всякой книге предисловие есть первая

    и вместе с тем последняя вещь...

    М. Ю. Лермонтов

      
      
       Канцелярия.
       В длинном туманном коридоре -- некто в сером, с осунувшимся, отсутствующим лицом, ежась, гулко и потусторонне шагал от одной мнимой стены до другой.
       В отдалении, в маленьком белом кабинете, где ничего лишнего, пребывал старец в белом.
       -- Ваше Величество, посланец прибыл, -- невнятно, но подобострастно прошамкал Серый.
       -- Впусти.
       Вошел юноша. Точеное, нежное лицо, узкие плечи, на которых, как на вешалке, висела форма спецназа. На погонах -- звезды, на руке -- повязка как у дружинника: "Служба 999. Охранник".
       Старец поморщился.
       Юноша спохватился.
       Мгновение мягкое синее пламя пожирало комуфляж. Вместо него -- проявился зеленый ученический плащ.
       -- Простите, я забыл... -- виновато поклонился юноша.
       -- Бумаги?
       -- Вот...
       Взгляд старца растворился в окне. Там два голубя ссорились из-за оливковой ветви. Старец дотронулся до рукописи.
       -- Плохо, но...
       Ослепительно красивая рука старца противоречила словам -- его пальцы мягко поглаживали рукопись, а взгляд оставался в окне.
       -- Что за предисловие? Неуклюже, шито белыми... нет, серыми нитками.
       -- Заменить?
       -- Оставьте. Ваше первое воплощение не слишком удачно. Понаблюдайте еще... за образами и подобиями...
       -- Что сделать со службой?
       -- Пошлите финансового инспектора, разборку, манну ...бесную. Побольше чернухи. И не сами -- оставьте это шестеркам.
       -- Слушаюсь, Ваше Величество.
       -- И не забудьте состряпать протокол. У вас хромает документация. Все облака да облака... в голове.
       Он все так же глядел в окно.
       -- А как поступить с ней?
       -- По закону. Поставьте зачет в личную карту и оформите отпущение... С Богом.
       -- Но она не до...
       -- Отпустите.
       -- А он? С ним? Их -- соединить?
       -- Нет. У меня другие планы.
       Голубь в окне уронил ветку.
       Бесстрастный, безмятежный взгляд старца был все так же обращен в окно -- с выражением скуки и доброты.
       -- Ступайте.
       Юноша склонился в поклоне и исчез. Некто в сером тоже.
       Старец все так же смотрел в огромное солнечное окно.
       Два голубя уютно ворковали в нише старого деревянного ковчега, похожего на разбитое корыто...
      
      

    ПИСЬМО ПОДРУГЕ

      
       "...Хотя ...хотя ...нет, все-таки тут довольно интересная жизнь! Самое интересное -- как это все вдруг могло случиться со мной? Ведь раньше, когда я читала сказки, я думала, на самом деле таких вещей никогда не бывает, а тут, пожалуйста, сама попала в самую настоящую сказку! Обязательно надо написать про меня книжку, вот что! Когда я буду большая, я сама..." И тут Алиса запнулась* .

    Л. Кэрролл "Алиса..."

      
       Я ухожу отсюда -- уже ушла, меня -- здесь нет, хотя впереди -- еще целая смена, целая ночь.
       Ты можешь подумать обо мне плохо.
       Плохо-хорошо, линейная перспектива... скучно! Помнишь, как отчаянно ненавидел слово "хорошо" Жора во время учебы, -- кричал: "Хорошо -- в поэме Маяковского, объясните, как хорошо?!"
       Та, которая все это чувствовала умерла. Ее -- нет. Поэтому мне легко оставлять это, как осенним листьям отлетать от дерева, отдаваться ветру, ложиться в грязь... или засыхать в книжке. Пальмы, море, свечи, музыка перед трахом -- от этого дешевого романтизма нас отучали окриками, как от сладкого -- электрическим током. А мне сейчас хочется именно этого... Хотя -- все равно.

    Прощай.

      
      
      

    Часть I

      

    ТЫ, ИЛИ РОМАН

    НЕСУЩЕСТВУЮЩЕГО ЖИВОТНОГО

    С ЧЕШИРСКИМ КОТОМ

      
      
       ...Я принимаю душ. Ты тихонько стучишь, потом врываешься и кричишь, указывая на меня пальцем:
       -- Ты -- мое существующее несуществующее животное!
       И ускользаешь за дверь, оставляя меня улыбаться твоей очередной выходке.
      
       ...читаю тебе "роман".
       -- В твоем романе все об одном и том же. Он ее ебет весь роман в разных позах, а она от этого летает. Никакого разнообразия!
       -- Ты хочешь сказать, что роман узкосодержательный?
       -- Весьма узкосодержательный.
      
       "...Все кувырком! Ведь только вчера все было, как всегда! Ой, а что... а что, если... если вдруг это я сама сегодня стала не такая?.. Вдруг правда я ночью в кого-нибудь превратилась? Погодите, погодите... Утром, когда я встала, я была еще я или не я?.. по-моему, мне как будто было не по себе... Но если я стала не я, то тогда самое интересное -- кто же я теперь такая?.. Вот это называется головоломка".

    Л. Кэрролл "Алиса..."

      

    Хороша парочка, --

    баран да ярочка...

      
       Тест: "Рисунок несуществующего животного (фантастического)"
       Инструкция: "Придумайте и нарисуйте несуществующее животное и назовите его несуществующим названием". Далее можно уточнить, что нежелательно брать животное из мультфильмов, т. к. оно уже кем-то придумано; вымершие животные тоже не подходят".
      
       Я -- явно не из мультфильма, это я точно знаю, если не считать общего сериала под названием "жизнь". Насчет вымерших -- сомневаюсь и смутно подозреваю, что отношусь к ним, но меня здорово замаскировали под современное существо. Поэтому я и рисую сама себя -- одно из несуществующих животных, единственное и неповторимое, рисую -- благодаря Тебе и через Тебя.
       Ты...
      
       Телефон.
       -- Шпантерочка, здравствуй! (Кажется, ты никогда не говоришь упрощенное "привет", -- всегда это открытое "здравствуй!")
       -- Все в порядке, приезжай!
       Звонок в дверь. Ты и куст.
       -- Как же это называется?
       -- Орешник всего-навсего. Поставь эти ветки в банку.
      
       Кухня. Из сумки выволакиваются бутылки с пивом. К пиву, наряду с картошкой, подается новое стихотворение. О нас. Тебе... для тебя... Ты уходишь в стихотворение вместе с папиросой.
      

    "ПОПЫТКА ВЕЧНОСТИ"

      

    "Кому нужны книжки без картинок... или

    хоть стишков, -- не понимаю!" -- думала Алиса.

    Л. Кэрролл "Алиса..."

      
       ...лед тронулся и небо утонуло в твоих глазах мне нечего желать желанием желанья протянула я время до последнего желать чтоб не желалось зеркало уснуло в твоих глазах мой образ исказив или продлив его но я узнала бессловие ни слова не сказав в твоих глазах мне не во что одеться мне нечего любить из ничего возникнув чтобы никуда не деться как в никуда не деть тебя всего в твоих глазах которые устали наверное от образов моих мы встали утром или просто стали другими в бессловесности двоих мне нечего как это безначально как поцелуй без края и конца вне края и конца до изначально до рая нет от края до лица тебя любить в твоих глазах кончая желание уставшее желать желанье укачав иль просто чая желанье до последнего желать по след его по взгляд его по душу тонуть и слово в слово повторять бессловие словесности сквозь сушу в твоих глазах мне нечего терять как нечего терять теряя душу как нечего любить из ничего, как утонуть в бессловии на сушу словесности не дав тебе всего всего тебя любя в изнеможенье желанья до последнего тебя любя из ничего из продолженья до никого до ничего любя тебя всего мне ничего не надо в твоих глазах мне некого любить мне нечего мне ничего не надо кроме тебя мне некому лепить себя доверить некому и нечем меня лепить по образу по дну по следу у последнего отмечен подобный у подобного одну у одного по свету отличая в твоих глазах мне некуда бежать в твоих глазах от ничего кончая желанием до края ублажать тебя всего в твоих глазах теряя от края до последнего конца не чая отлепиться как от рая от образа от края от лица в бессловии словесного начала в твоих глазах мне нечего желать желанием безвольно одичало тебя любить желать любить желать от лика от личины отличая твое лицо безвольно без конца любить не чая чая величая желая без начала и конца нет без конца и края умирая условно безусловно словно след последнего на этом свете рая любить тебя всего тебе вослед лед тронулся и небо утонуло...
      
       ...К тебе невозможно привыкнуть. Вернее, к твоим настроениям. И это чудесно. С тобой хорошо без всяких привычек. Твое настроение не делится на двухмерное -- плохое-хорошее, с промежуточными средними. Многомерное? Тоже не подходит. К твоим настроениям, натроениям, наводнениям, наволнениям, штилям вообще не подобрать кораблей. Корабли подбираешь ты сам к своему личному морю. Первый мужчина, с которым мне объемно, а не плоскостно. Подобные встречались, но редко, и были так далеки, что не успевала постичь их -- они исчезали, оставляя признак огромности и недостижимости. Ты первый. Первый -- такой. Первый такой -- мой. Первый -- не такой, потому что у меня всегда все были первые...
       Звонок знакомого. -- "Как дела?" -- "Развожусь". -- "Чего так?" -- "Так..." -- "Тебе нужно нормального мужика..." -- обрываю: "Не нормального, а особенного!"
       Ты -- особенный. Первый, с которым чувствую море. Море -- моя стихия. Мне скучно без моря. Всю жизнь хотела жить у моря. А душу продала -- стихам.
      
       Только небо утекало
       сквозь раскрытую ладонь...
      
       Наверное море, стихи, одно и то же. В жизни я -- тупой, наркоманный созерцатель, хотя и скрываюсь, пытаясь что-то делать. Ни от чего не получаю такого удовольствия, как от собственной пассивности. Созерцательная неподвижность -- мой идеал движения. Неподвижность круглой яйцеклетки, способной к передвижению лишь путем кружения. Мне скучно ходить ногами. Если бы можно было катиться! "А, катись ты..." -- говорят, намекая на повышенную скорость исчезновения... Сколько было бы точек зрения, вместо одной полусферы -- множество сфер. Ты был гениален, когда каким-то невозможным образом прочел это по моим ответам на тесты и написал своим сверхиндивидуалистическим почерком: "Она -- шар!" Действительно, что-то во мне осталось на домладенческом, допервобытном уровне. Мне легче представить себя планетой, чем деловой современной женщиной. Хотя, конечно, могу сделать вид.
       Тебя можно созерцать. Тебя интересно созерцать -- твои быстро меняющиеся настроения. Поэтому чувствую заполненность зрения. Заполненность души. Мне скучно без перемен. С тобой они незаметно происходят ежеминутно. Шутка -- ворчание -- комплимент и -- по новому кругу.
       У тебя нет необходимости меня "развлекать". Как морю нет необходимости развлекать загорающих на берегу или тонущих в нем. Я не загораю -- тону. Мои захлебывающиеся стихотворные крики ты принимаешь за любовь -- и это правда... Я люблю тебя. Хотя до тебя научилась подавлять подобные чувства. Научилась ли? Но с тобой -- открылась и отдалась. Морю да не отдаться?..
      
       Кухня. Бьешь таракана, рассуждая о вселенских поэтических проблемах. Обжигая руку, закуриваешь от печки, рассказывая о Достоевском. И не помнишь своих автоматических действий.
       Ты устал, устал от себя. "Море было большое..."
       Я слежу за твоими мыслями и... испытываю возбуждение. "Какое?!" -- задаешь ты вопрос с молниеносной реакцией на это слово. И я отвечаю -- интеллектуальное, сексуальное, космическое -- какое хочешь!!!
      
      
      

    ДО ПОНЕДЕЛЬНИКА ПОМЕДЛИ...

      
       ...Это была пятница, когда ты пришел ко мне второй раз. Первый раз ты пришел днем раньше -- в четверг. В четверг нас "закрутило" друг на друга, еще ничего не было, даже поцелуя, но уже все было сложно, страшно и интересно. И было предчувствие, предвкушение, и где-то внутри -- крик, радостный крик: "мое"... Хотя -- который раз? -- перед этим клялась -- себе, небу -- быть верной мужу... Ты пришел, и у ж е было ясно, еще в четверг, что от этого притяжения не удержаться, что оно -- кончится? начнется? пост елью. И в пятницу еще ничего не было, кроме поцелуя, от которого у меня поехала крыша, потом ты посадил меня к себе на колени и стал объяснять, как правильно заваривается чай, и я истерически засмеялась, потому что после поцелуя могла думать уже только об этом... И ты стал звать к себе, а у меня и так все смешалось, и мне надо было опомниться от тебя, чтобы прийти к тебе... И я обещала -- в понедельник.
      
       До понедельника помедли...
       Продли меня... или не дли.
       Пока мы вяжем эти петли
       ты раздели меня... дели
       до неделимого пространства
       своей души. Меня дели
       не для любви --
       для постоянства
       своей свободы. Отлови
       в ловушку сердце. И недели
       замкни до подлинных минут,
       так, чтобы больше не успели
       нам помешать, когда идут
       туда, где нам неинтересно
       ни жить, ни плакать, ни играть;
       туда, где нам с тобою тесно...
       Замкни! -- ведь ты умеешь брать
       не мелким вором, не по грамму,
       не по деньгам в чужом ларце, --
       а -- по душе.
       Свою программу
       осуществи в моем лице, --
       так, чтобы море укачало
       в приливе ласковой петли, --
       продли
       до длинного начала
       в конце концов...
       меня продли
       до понеде ль ни ка...
      
       ...Первый раз -- всегда -- как в холодное море. Можно -- медленно, можно вообще не купаться, но с тобой -- знаю, что нужно сразу... Нервничаем оба. От неизбежности... От необходимости. "Иди, ложись, я подойду" -- говоришь ты, так или иначе, или даже ласковее, но скорей -- холодновато, -- не помню, потому что как каждой женщине мне хочется перед этим -- убежать, спрятаться, увернуться, иными словами -- избежать... Я медлю, потому что мне неловко и неуютно. Ты поставил меня перед фактом, и нет пути отступления... Ты не помогаешь мне раздеться, хотя, может, боишься спугнуть или смутить... И совсем не помню, к а к мы перешли к этому, а помню уже после, когда ты горько шутишь: "Ну вот... Два с половиной неврастеника..." и я удивляюсь: "Почему два с половиной?" -- и ты ответил: "Потому что ты -- один, а я полтора..." А дальше -- голая, иду в коридор к сумке, и достаю "До понедельника помедли..." ...Ты читаешь лежа, а я превращаюсь в одно сплошное ожидание, хотя знаю, тебе польстит открытие, что хотела тебя так еще до... И ты восхищенно произносишь: "Совершенно гениальное стихотворение..."
       "Недоласканная ты какая-то..." -- говоришь ты нежно, как врач, провожая меня домой, и попадаешь в точку... больную.
      
       ...и снова -- первая наша пятница, еще до. Иронизируя над своей медлительностью, говорю тебе, что плохо соображаю. А в понедельник -- твой сюрприз, куча стихов, для меня, из-за меня...
      
       -- Не быстро я соображаю...
       -- Ребенка сразу родила?
       Жемчужина, слоями обрастая,
       куда-нибудь торопится она?
      
       ...после близости с тобой мне хочется целовать твои руки. Благодарность? Счастье?
      

    СЕМЬ НЕБЕС

      
      -- Ой, все чудесится и чудесится! -- закричала Алиса.
      --

    Л. Кэрролл "Алиса..."

      
      
       Семь небес придумали от скуки.
       Или -- неумения летать.
       Что с того? Твои мне были руки,
       чтобы небеса по ним считать.
       Семь небес -- сбываться, забываться,
       чудесами поздними латать...
       Только -- если вовремя сбиваться --
       можно и до сотни досчитать.
       Семь небес над нами полетали, --
       не спасая, но и не губя.
       Как же от моих молитв устали,
       если мне придумали тебя...
      
       ...Стихотворение девочки, впервые встретившей мужчину, о котором мечтала. А написано -- в тридцать, после двух замужеств и не одного любовника...
      
       Утро. Спрашиваю:
       -- Тебе скоро уезжать?
       -- Сейчас!
       -- Я бегу ставить чайник?
       -- А насилие?
       -- Какое насилие?
       -- Кто будет совершать? -- сонно-вальяжно-лениво заканчиваешь ты утренний постельный диалог и переходишь к действиям...
      
       Одеваюсь. Подхожу.
       -- Вид у тебя художественный и ебучий!
       Я, потупившись:
       -- Значит, неприличный?
       -- А что, у тебя эти два слова означают именно этот смысл?
       Обзывая тебя, ухожу наконец ставить чайник. Через три минуты с диким нежеланием ты пытаешься подняться с постели.
       -- Ну вот, получила чего хотела -- ворчливого спящего мужика и утреннюю заботу...
       -- Сам заваришь чай или доверишь мне?
       -- Женщина не умеет заваривать чай как следует!
       Ты встаешь и через минуту оказываешься на другой кровати с тоской в глазах: "Поспать бы и никуда не тащиться..." Глажу тебе спину и вкрадчиво произношу: "Есть еще две кровати, на которых можно поваляться".
       -- Трахать тебя можно и в том кресле -- мрачно произносишь ты, кивком указывая на кресло.
       -- Не обязательно же трахать! Можно просто поспать еще на двух кроватях, как Машенька в гостях у медведей...
       -- Я почти не спал... кровать была жесткая и неподатливая, потому что на ней лежало что-то твердое, какая-то дурацкая подстилка. А воздух загораживал шкаф и мне было душно. Ноги я еще как-то из-под одеяла вытаскивал, а голове было плохо. Я совсем не выспался, никак не мог уснуть. Думал повернуться на правый бок, а то левая рука у меня была совсем слабая. Ты говоришь, я тебя гладил, гладил, а потом засыпал -- ничего подобного! -- Я тебя гладил, а потом сила в руке кончалась, и тогда только я засыпал. И подушки у тебя были плохие...
       -- Сказал бы, я бы поменяла! А горошина случайно под ними не лежала? Зато теперь я вижу, что ты -- настоящий король!
       -- Король!.. -- скептически произносишь ты, добитый этим определением, и категорически встаешь к чаю. Завариваешь как всегда -- с ритуальным вдыханием запаха разогретых, но еще не залитых кипятком чаинок.
       Пьем чай.
       -- Почему у меня чай зеленый, -- ворчливо начинаешь ты, -- а у тебя в чашке -- желтый?
       -- Потому что у тебя фаянсовая чашка, и в ней один цвет получается, а у меня фарфоровая, и в ней -- другой цвет.
       -- Ерунда! Потому что ты -- неправильная, и чай у тебя неправильный, а я -- правильный, и чай у меня -- правильный! Что это у тебя вид такой пропащий?
       -- Куда пропащий? -- спрашиваю улыбаясь.
       -- Куда! В этом вся твоя шизоидность! Все время невозможные вопросы задаешь! Просто пропащий!.. Еще бы часочек поспать...
       -- Поспи!
       -- Ну да! Дадут тут поспать! Будут ходить и показывать всякие красивые места -- "посмотри, какая у меня красивая грудь, какая красивая нога"...
       Я сердито изумляюсь самореклама -- совсем не по мне -- и обиженно произношу:
       -- Я же вся в пиджаке и брюках, вся закрытая!
       -- Ха! -- Я и говорю, что вся ты неправильная, и чай у тебя в чашке неправильный! А я -- правильный!
       -- Чего бы мне тебе такое с утра сказать? -- наконец тихо не выдерживаю я.
       -- Скажи, что у меня плохо стоит по утрам, и тогда я задумаюсь, причем надолго! Скажи, что даже для обычного насилия девушкам приходится совершать массу дополнительных действий, чтобы привести нечто в надлежащий порядок. И вообще, ты мне так затянула этот процесс, что все красивые образы рассыпались, и остался только какой-то огромный бык, дерево и вода...
       -- Это же было похищение Европы!
       -- Ну да, какая еще в жопу Европа! И вообще, бедный бык потом деваться не знал куда на этом дурацком острове Крит. Он все бегал, бегал от нее, а она все к нему: "Ты посади меня так, ты посади меня на... черт! На спину, а потом еще по-другому...
       -- Оговорочки у вас по Фрейду... Интересно было бы послушать этот миф в вашем исполнении в разное время суток -- утром, вечером...
       -- До, после, во время... Поспать бы еще!
       -- Поспи.
       -- С тобой?
       -- Зачем, -- можно же просто побеседовать лежа, как древние!
       -- Конечно, натрахают каких-нибудь разноцветных рабынь, а после -- мальчиков, упьются, уедятся -- животы переполнены, члены расслаблены, бухнутся на лежанки и рассуждают: "Как ты думаешь, Сицилиан, что лучше в философском существе бытия -- ласки ублажающих рабынь или натянутая попка свежего мальчика в ключе чувственной истины? -- Ты знаешь, Октавиан, думаю, что в философском смысле эти две вещи несравнимы друг с другом в плоскости чувственных удовольствий, поскольку служат разным целям и дают несравнимые друг с другом ощущения, хотя имеют отношение к одним и тем же членам; поэтому, друг мой Сицилиан, думаю, вопрос твой пока неразрешим в свете непреходящей истины... -- Так, что ли?
       -- Так.
       -- Ты слишком податливая, мягкая и доверчивая... Представляешь, а я скоро буду совсем седой, -- и крылья будут седые, -- говоришь, грустно поглаживая плечи и руки.
       И добавляешь:
       "Бес в ребро..."
      
       Потом ты встаешь и быстро собираешься. Исчезаешь с обычным напутствием: "Не скучай!" И мне становится плохо, потому что это надо пережить... "Море было большое..." -- и вдруг оборвалось, и сразу суша, и вместо моря -- скучная земля со скучной травой.
       Скучно!
       Скучно ли? -- Как ослепнуть.
       Медленно, словно после шока, возвращается зрение. На землю тоже надо глядеть -- чтобы не упасть...
       ...до следующего наплыва моря.
      
      
      

    ПИШЕШЬ ГЛАГОЛ "ЛЮБИТЬ"

      
       Пишешь глагол "любить",
       душу сбивая с ног...
       Губы или губить?
       Где же исконный слог?
       Губы или губить?
       Где же искомый слог?
       Пишешь глагол -- "любить"
       там, где пишу я -- Бог.
       Вызови яркий блеск,
       и восхожденье рук,
       вызови острый всплеск
       в замкнутый этот круг...
       В имени Александр
       АЛый, КаСАНье, ДРожь.
       Именем Александр
       сердце мое умножь...
      
       ...я представляю, как ты едешь в электричке. Может, в какой-то момент ты остро захочешь меня и будешь представлять, как в следующий раз овладеешь мной. Или подумаешь, засыпая от хронической творческой бессонницы: "Как я устал, как мне все это надоело..." Или напишешь три новые строчки на маленьком прямоугольнике билета.
       Твои ветки, как все твои подарки, обладают способностью занимать максимальное пространство, -- они такие длинные. На них уже распустились зеленые листья. Переняв твой характер, они ухитряются обнимать меня во всех сторон. Куда бы я ни шла по комнате, они, задев, зацепив меня, заставляют остановиться, обратить на них внимание, осторожно высвободиться из их объятий и подумать о тебе. Они глупые и ревнивые -- я и так делаю это постоянно.
      

    МАСТЕР

       Когда я в первый раз назвала тебя Мастером? Наверное, тогда же, зимой, когда родилось стихотворение "Мастеру"... Потому что ты первый включил меня, включил во мне спящую и закомплексованную от невезения женщину. ...Когда я в первый раз назвала тебя Чеширским Котом? Наверное, когда ты снова и снова читал мне на кухне "Алису".
       Мастер, Чеширский Кот. Или -- Мастер Чеширский Кот...
      
       Когда с тобой гуляю вдоль оврага, --
       конечно, не гуляю -- просто нет
       глагола называющего это --
       скорей всего, тебе принадлежу
       под видом обоюдного хожденья...
       Так вот,
       когда ведешь меня к метро,
       мимо дворов, домов или деревьев, --
       мне кажется, что скоро оборвется
       пустое голограммное кино,
       дешевая свернется панорама,
       овраг увйдет, сломается метро...
       отцепится вагон... и мы с тобою --
       окажемся? очнемся? вознесемся? --
       На дачу -- т у
       где Мастер с Маргаритой...
       Уже
       после московского дурдома,
       летания на суетной метле,
       битья окон и прочего мытарства...
       Ни Воланда,
       ни прочих --
       там не будет.
       И даже не потребуется Бала, --
       поскольку выкуп был произведен
       д о Мастера уставшей Маргаритой...
       И позади останется огонь,
       которого они не избежали --
       но рукописи, к счастью, не горят.
       И Мастер будет главною фигурой,
       А Маргарита -- воздухом и словом.
       И Мастер будет вечно гениален,
       но, изменив булгаковский сюжет,
       откажется, конечно, от покоя,
       и будет с Маргаритою творить
       свою любовь в огне, а не в покое...
       И может быть, долюбятся до света...
      
       А ты вздыхаешь: "... только Мастер -- это ты..." -- и я не соглашаюсь...
      
      
      

    ПРЕЛЮБОДЕЙСТВИЕ СУДЬБЫ

       ...я понимала, что грешу и прелюбодействую. И все равно знала, что Бог разрешил мне Тебя, если послал. Я знала, что ты мне дан, и твой путь -- через меня, а мой -- через тебя. Я знала, что грех не бывает разрешен, но ты разрешен... Почему? Ты тоже спрашивал: Почему? Я обещала, что напишу тебе, что это долго и неловко рассказывать. А ты просил и снова просил, и я написала... и принесла тебе -- на шести страницах в клеточку, аккуратно скрепленных двумя скрепками, как добросовестная, старательная ученица. И ты иронически озаглавил: "Домашнее задание"... Через полгода я забрала его -- и мне стало горько. Почему я не была, как ты -- в себе... Любовь нараспашку...
       Доверчивая ученица обожествляемому учителю...
       Доверчивая женщина обожествляемому мужчине...
       Доверчивая грешница непостижимому Богу...
      
       Ты задал почти родительский вопрос -- кто мне Тебя разрешил и почему... Если отвечу: ты сам -- это, наверное, покажется забавным. Но:
      
       Быть собакой страшней, чем кошкой.
       Кошка прыгает на колени
       мужчине, который ее не зовет,
       и -- заставляет
       себя ласкать.
       Быть собакой страшней, чем кошкой --
       Собака будет ждать
       зовущего жеста
       и не подойдет,
       пока не убедится, что это --
       ЕЕ ХОЗЯИН.
      
       Все очень просто -- ты оказался хозяином. Это не хочу не хочу, выбираю не выбираю, теряю голову или не теряю, люблю не люблю, это -- над, как инстинкт в каком-то высшем смысле.
       ...ощущения скрипки, по которой стучат барабанными палками, а если берут смычок, то получается, как ты говоришь "сумбур вместо музыки"... хотелось сломаться или стать барабаном -- от этого постоянного чувства "плохой игры".
       Многое ты понял чуть ли не со второй встречи, когда спросил: "Кто тебя так побил?"
      
       Второй выбор, второй муж -- желание иметь семью, та же неопытность (в двадцать-то пять!) и -- прости за сочетание -- нелюбовь к любовным отношениям вне семьи.
       Я видела, что один он не выкарабкается из своих заворотов и комплексов.
       Мне казалось, что сверху было сказано: "Если пройдешь мимо этого человека, не поможешь ему, став его женой, -- то никто этого не сделает, взвесив его зарплату, биографию и печать в военном билете... Мне казалось, что если и я пройду мимо, -- меня накажет судьба. И даже обвенчалась с ним (Бог в помощь!) -- чтобы оградить себя от соблазнов. Наивно, но для меня имело смысл.
       Отзывчивая дура!
      
      
       С душою гетеры, умом христианки,
       и сердцем -- ничьим и чужим,
       в семейной своей неуклюжей болтанке
       пытаюсь наладить режим.
      
       А в окна "дурная" глядит бесконечность,
       как будто живу не всерьез.
       Когда-то в запасе имела я вечность,
       теперь не имею и слез.
      
       Надеждою раньше, отчаяньем позже, --
       словами мне рай не купить.
       Мое одиноко-совместное ложе
       не знает, как можно любить...
      
       Зачем я пыталась на этой планете
       семейный свой выстроить храм?
       "Наш папа -- хороший и лучший на свете!" --
       я сыну кричу по утрам...
      
       Замужем было относительно спокойно. Дом -- запущенный, но -- свой! Я -- мать, жена, только -- не женщина!.. Я уговаривала себя, что все нормально, так и должно быть. Отсутствие смелости и фантазии, сознание и путь неудачника не давали мужу взлететь. Ему всегда хорошо, даже если вместо пирожного -- бутерброд из черного хлеба без ничего, в переводе на постельный -- если я -- бревном и ничего не хочу. Его терпеливое ожидание у моря погоды вызывало лишь апатию и раздражение. Потеряв надежду, смирилась с тем, что "навсегда" останусь "скрипкой под барабан". Достаточно, что муж -- не завидует, не мешает, не ревнует меня к стихиям творчества...
       Я решила, что овладеть мною в высшем смысле, (то есть вместе с душой) сможет только Бог, когда я отправлюсь на тот свет... Иначе -- для чего я создана такой, какая есть? -- чтобы все время бороться с собой? И -- побеждать?! Я начинала ненавидеть в себе женщину, и тогда -- настраивала себя на среднеполое состояние. И мне подолгу ничего не хотелось.
       ...Помнишь, я рассказывала тебе одну историю: молодая красивая женщина, выдавая себя за транссексуала, добивается операции изменения пола. Подделываясь под мужской тип характера, ей удается скрыть истинную причину -- разочарование, отчаяние невозможности встречи с единственным. И она идет на операцию, чтобы таким способом убить в себе женщину.
       Все, чего мне не хватало, я стала переносить на вымышленный образ, создающий во мне яркое ощущение женского начала, которое отдается истинно мужскому...
       Увидев тебя первый раз на вечере, я почувствовала волну острого интереса к тебе, словно качнулась стрелка компаса. Помнишь, со мной стоял менеджер, ты подошел, и когда он отвернулся -- показал ему язык. Читая стихи со сцены, невольно смотрела в твою сторону. Во мне включилось что-то вроде активной зоны или красного светофора. Это был момент узнавания. Хотелось просто -- говорить с тобой и узнавать. Потом -- твой телефонный звонок. Ты напоследок сказал: "...хорошо, договорились, я как-нибудь вам позвоню и мы обговорим иллюстрации к тестам на выявление инженерных способностей..." Я впала в тихую панику -- встреча отложится?! -- и предложила: четверг, у меня...
       Знамением и разрешением был ты сам, -- два дня были просто узнаванием, мандельштамовским:
      
       О если бы вернуть и зрячих пальцев стыд,
       и выпуклую радость узнаванья...
      
       Твое появление -- как появление инопланетянина. Но мало ли их летает, чужих, неопознанных?..
       Я не знаю, как тебе удается удерживать меня на поводке твоего чувства -- я ведь достаточно инертна. Какие знамения? -- если просто знаю, с четверга, что должна быть твоей...
       ...Радость скрипки, которую наконец берет в руки музыкант, а не слесарь...
       "Как долго не звонили колокольни..." -- пишу я тебе.
       А ты отвечаешь: "Как долго не звонил я в колокольчик!" Твои чувства ко мне сужены...
      
       Уходишь...
       Слава богу -- темнота
       на лестнице...
       в который уже раз
       перегорела лампа...
       Слава богу --
       твое лицо чужие не увидят.
       И дверь разъединяет до и после...
       Разъединяет? --
       Просто мне свобода
       твоя дороже времени и сна,
       дороже даже
       слов и поцелуев, -- дороже...
       Если ты когда-нибудь
       делить ее со мною не захочешь --
       случится то, что с бабочкой всего лишь
       случается.
       Однажды.
       Навсегда.
      
       И ты был прав, когда произносил,
       что прошлое -- отныне -- от тебя -- ни будущим, ни даже
       настоящим
       владеть во мне не сможет, как волшебный
       предмет,
       лишенный магом волшебства.
      
       Как долго кокон жил не раскрываясь!
       Как долго не звонили колокольни
       в том небе...
       где бабочкою быть не суждено.
      
       Как долго не звонили колокольни!
       Но
       ось
       споткнулась...
       или просто крылья,
       растущие у бабочки, слегка
       ее задели,
       и возникло трение.
       Возник Огонь, а значит -- притяженье
       всех бабочек, летящих на огонь!
       К тебе... тебе... тебе... тебе... тебе...
       Как долго не звонили колокольни!
      
       Ты -- первый мужчина, с которым не призываю Бога в посредники для попытки как-то соединить плохосоединимое, и впервые могу предполагать Его существование как ты пишешь "за скобками"...
       Муж инстинктивно держится на расстоянии, избегает выяснения отношений. Доверие? Конформизм? Он убежден, что ему "ничего больше не светит". Но... много ли думала Каштанка о Дурове, когда по первому зову ринулась к хозяину? Бог -- тоже хозяин, во всяком случае для женщины...
      
       Ты прочел мое "Домашнее задание" и -- не поставил оценку. Я бы себе поставила двойку.
      

    Сестры -- тяжесть и нежность...

    О. Мандельштам

      
      
       От "может быть" и "если бы"
       сбегая, словно от погони,
       я любо-действие судьбы
       читаю на твоей ладони.
      
       Смычок и скрипка -- что игра?! --
       прирученные -- рвутся в руки...
       Как быть -- с душою из ребра --
       в немом бездействии разлуки?
      
       Какое имя у греха?
       Быть может, тяжесть? Или нежность?
       Я чудодействием стиха
       твою стяжаю неизбежность.
      
       Не зная нот, перед судьбой
       какую музыку играю?..
       Прелюбодействие с тобой
       равно потерянному раю.
      
      

    ФАЛЛИЧЕСКИЙ КУЛЬТ

      
      
       Алиса почувствовала, что спорить тут не приходится, и решила подойти к вопросу с другой стороны.
       -- Скажите, а кто тут кругом живет? -- спросила она.
       -- В этой стороне, -- Кот помахал в воздухе правой лапой, -- живет некто Шляпа. Форменная Шляпа! А в этой стороне, -- и он помахал в воздухе левой лапой, -- живет Очумелый Заяц. Очумел в марте. Навести кого хочешь. Оба ненормальные.
       -- Зачем это я пойду к ненормальным? -- пролепетала Алиса. -- Я их... Я лучше к ним не пойду...
       -- Видишь ли, этого все равно не избежать, -- сказал Кот, -- ведь мы тут все ненормальные. Я ненормальный. Ты ненормальная.
       -- А почему вы знаете, что я ненормальная? -- спросила Алиса.
       -- Потому что ты тут, -- просто сказал Кот. -- Иначе бы ты сюда не попала.
      

    Л. Кэрролл "Алиса..."

      
       Звоню в твою квартиру. Ты подкрадываешься сзади с ведром.
       -- Кого это вы тут, девушка, ищете? -- целуешь. -- Я тебя видел из окна.
       -- А меня облаяла собака, но я ей все равно не дала мяса.
       -- А меня облаяли старухи! Посмотри!
       Вместе с обувью разуваю глаза:
       Яблоневые цветки беззастенчиво розовы на зеленых пятнах листвы.
       -- Иди, садись под ветку!
       -- Под яблоневую?
       -- Под ебланную! Как меня только не обзывали, когда я во дворе обламывал для тебя эти ветки! Бандитом, хулиганом, разбойником... Я их звал -- поговорить, но они боялись и тут же скрывались в своих окнах. А одна вышла, и я ей говорю нежно: "Уважаемая, шли бы вы к черту!"
       -- Боже, сколько же ты вытерпел! Неужели они не могут отличить юнца какого-нибудь от тебя -- такого взрослого и серьезного? У них совсем нет соображения и анализаторских способностей...
       -- Аналитических? Нет, конечно, откуда?
       Вскоре я пытаюсь что-то делать -- то ли мою посуду, то ли кручусь под ногами. Ты залезаешь на табуретку, берешь полотенце и с легким рычанием накидываешь мне на голову, изображая явное желание меня придушить. Я медленно, по спирали, разворачиваюсь лицом к тебе, мои руки лезут под твою рубашку и гладят все, что им попадается.
       -- Ты решила прямо тут, на кухне, осуществить фаллический культ?! -- произносишь ты, величественно стоя на табуретке, что с твоим ростом выглядит вполне обелисково.
       -- Нет, я тебя просто глажу... -- застенчиво отвечаю я.
       -- Имей в виду, что со мной фаллический культ невозможен без культа личности!!!
       Я мурлычу что-то в ответ, вкладывая в мурлыканье абсолютную готовность ко всевозможным культам в отношении тебя и не замечаю, как переодеваюсь... Ты останавливаешь меня:
       -- Я не понимаю, что ты делаешь?.. -- Ты подкрадываешься со спины, твои руки -- на моей груди, и я уже не понимаю, что ты делаешь, и вообще -- плохо соображаю; а переход из вертикального положения в горизонтальное не успеваю даже осмыслить.
       Через некоторое время диалог на кухне возобновляется. Я слушаю, тихо балдею -- реагируя весьма однообразно -- начиная с прилагательных: "Какой же ты..." (дальше -- превосходная степень) и заканчивая вопросом: "Почему ты такой замечательный?"
       -- Потому что ты меня замечаешь...
       Позже, в качестве живой иллюстрации повторного бреда, вопрошаю:
       -- Почему я по тебе такая сумасшедшая?..
       Сердишься: "Ты спрашиваешь это уже в седьмой раз!"
      
       Ночью укладываешь меня в постель и со скоростью птицы (хотя живешь высоко) -- притаскиваешь мне еще две огромные яблоневые ветки и торжественно ставишь их в дырковую вазу. И мы опять поражаемся эротичности этих маленьких, розовых, нежных, набухших, заманчиво-неприличных и готовых распуститься цветков...
       Дальше -- как в хорошем спектакле -- затемнение...
       В антракте после финала ты, пошатываясь, подходишь к вазе и дотрагиваешься до них... нет, не рукой!.. -- такая экспозиция украсила бы любой женский журнал ничуть не хуже, чем воображаемая тобой фотография моих голых плеч с цветами.
       -- Посмотри, -- эти хрени распускаются от ебли... -- произносишь ты, и я, пьяная от любви, плыву от твоих художественных оборотов...
       ...ты снова проникновенно спрашиваешь меня, что я чувствовала и как... Это меня поразило с первой нашей близости... Любовники, супруги, в лучшем случае, ограничиваются скороговоркой: "Тебе хорошо?" -- "Мне тоже..." -- "Ты кончила?" У многих "все это" происходит как в немом кино, к которому можно подобрать любую музыку искренних или наигранных восклицаний и вздохов.
       Ты делаешь кино озвученным...
       -- Сколько раз ты кончила? -- методически задаешь ты свой постельный учительский вопрос, -- словно: "Сколько раз ты решила уравнение?" -- если это -- учитель математики, или: "Сколько раз ты перепрыгнула через палку?" -- если это учитель физкультуры...
       Я ускользаю от вопроса и пытаюсь объяснить, что это была волна. Ты говоришь, что поставишь эксперимент с другим вином, другими условиями и исходными данными и запишешь в дневнике экспериментов: "Оргазм волновой, не поддающийся счету..."
      
      
      
      
      
      
      

    АЛГЕБРА НЕБА

       Весна, а я все еще доживаю слякотную зиму и уже вспоминаю будущее лето... Мне грустно оттого что я знаю: чуда не случится и мы -- никогда? -- не будем вместе...
       ...было холодно, а ты бродил со мной по каким-то закоулкам и целовал меня -- то на скамейках, то прислонив к стене или какому-нибудь дереву, и я чувствовала себя школьницей, сбежавшей с урока, -- потому что школьная эпоха "подъездно-уличных" поцелуев прошла мимо.
       Странно, когда испытываешь это в тридцать, и не с мальчиком, а с мужчиной, которому за сорок... Мы во дворе полузаброшенного дворца культуры... Смотрим вверх -- видно, что там зал. Ты предполагаешь: "Наверное, бальный или -- е-бальный?" Я фыркаю и отворачиваюсь, а ты читаешь Мандельштама, и я слушаю, а в голове у меня -- примитивное, природное: я подозреваю, что залетела... Холодно, пора домой -- к сыну и мужу, но нет сил оторваться от тебя. Холодно, и гвоздем: а если и вправду? -- и желание иметь именно от тебя ребенка. И готовность отказаться от тебя и от него -- если не поймешь. А может -- просто -- неполадки со сроками, и все будет в порядке, и лучше ничего не говорить? Но -- я говорю... И ты говоришь: ...не вправе... вмешиваться в твою свободу... придется уйти от жены... не готов... И еще. И еще...
       И я оживаю, как при отмене приговора.
       Весна...
       Тепло и сладостно, а я вспоминаю зиму и слякоть. И мою готовность, как и сейчас, сломя голову, бросив все, лететь к тебе... А ты читал и читал стихи, посвященные прежней любимой, а я -- слушала и ревновала, и снова ревновала про себя... Из-за нее ты разрушил семью, а когда она отказалась от тебя, чуть не покончил с собой, а потом вернулся к жене, если твою жизнь с ней врозь можно назвать возвращением... А я сижу перед тобой, молюсь на тебя и готова на все, но нужна тебе только как любовница. Возможно, ты думаешь иначе, но от жены -- второй раз -- ни за что не уйдешь...
       ...Одним словом -- женатый.
       Слякоть, холодно, горько и счастливо, потому что впервые в жизни -- люблю...
      

    АЛГЕБРА НЕБА

      

    (прости за высоко-парность...)

      
       Что-то с алгеброй неба -- на улице слякоть и слепень.
       Что-то с речью -- глаголы шепчу: позови, призови...
       Ты возводишь меня в бесконечную энную степень,
       чтобы вывести? -- выстрадать -- формулу нашей любви.
      
       Ты меня превосходишь -- как небо плывущую землю
       превосходит кругом, окружив ее всюду собой.
       Ты меня превосходишь -- уже потому, что приемлю
       превосходную степень твою над моею судьбой.
      
       Я к тебе восхожу -- мимо формул, глаголов, наречий,
       я к тебе восхожу -- без сознания, всем существом.
       Ты нисходишь ко мне каждой новой исполненной встречей,
       низводя меня всю изначальным твоим божеством...
      
       Я к тебе восхожу, осторожно тебя окружая,
       икс и игрек души твоей маясь по зет угадать...
       Я к тебе восхожу -- уравнение наше стяжая --
       как стяжают любовь, как стяжают с небес благодать!
      
       Ты меня вычисляешь, а я тебя -- перечисляю...
       Скоро кончится слякоть и, кажется, будет тепло.
       Ты решаешь меня, уравненьем себе отчисляя
       все, что нужно тебе, чтобы наше совпало число.
      
       Ты прибавишь, умножишь, укроешь меня и настроишь,
       вознесешь и разделишь до самых глубинных основ...
       И в пространстве кривом сумасшедший наш график построишь --
       от гиперболы слов -- до параболы чувственных снов...
      
       Ничего я не знаю -- на улице слякоть и слепень.
       Ничего не хочу вспоминать, кроме слова: твоя...
       Ты возводишь меня в бесконечную энную степень --
       превосходную степень мою -- твоего бытия...
      
       ...потому что впервые в жизни -- люблю, и кажется, даже немного любима...
      
       "Вышний... дай же мне с ней спать..." -- пишешь ты уже о б о м н е, для меня.
       Спать...
       я запустила ребенка, дом, я хронически не высыпаюсь и страдаю постоянным комплексом вины -- перед сыном и мужем, и все равно... Однажды на кухне ты -- как бы с горечью? -- говоришь, что никогда не сможешь жениться на мне... а я и так предельно наступаю на свою гордость, приходя к тебе, и меня каждый раз передергивает, когда перед моим уходом ты приоткрываешь дверь и проверяешь обстановку с соседями. Другого -- ударила бы, ушла навсегда...
       ...Я резко замыкаюсь. Ты чувствуешь, что сказал лишнее. ...И -- утешаешь, у тебя это красиво получается, -- винишь себя и удерживаешь меня... И снова -- то делаешь больно, то заставляешь летать...
       А на улице холодно и слякотно, я не мыслю жизни без тебя, а ты часто пьешь и много-много куришь... я дышу дымом твоих дешевых сигарет, пью с тобой дешевый портвейн... а иногда -- какое-то испанское. Ты угощаешь меня -- борщом, пельменями, -- кандидат наук умеет варить суп, жарить мясо и даже печь яблочный пирог... А тебе плохо платят зарплату, и я пытаюсь помогать, и по дороге покупаю сигареты, и что-нибудь еще, зная, что приду с холода, и ты сразу напоишь меня китайским чаем... И мое сознание раздваивается на два дома, соединить которые невозможно. И это раздвоение начинает медленно убивать меня, -- мне кажется, что я Андерсеновской Русалочкой танцую на ножах...
       И уже растет, как ядовитое растение, маленький побег предощущения расставания, -- невозможного, неизбежного. Растет подспудно, но -- затапливается нахлынувшим счастьем... и снова -- пробивается...
       И каждый раз, когда озираешься на соседей или боишься неожиданного прихода жены -- побег становится сильнее... моей? нашей? любви...
      

    ИНОВЕРЦЫ

       Сон... неужели зря снился -- мне так не скоро снятся новые люди, муж и тот стал сниться чуть ли не через полгода, а с тобой...
      
       ...Я где-то на небоскребе... Родственники Рашида, большое окно -- видно целое небо, много неба... Я смотрю в окно -- наступает затмение солнца. Все сильнее и сильнее болит голова... Боль становится невыносимой, дом начинает пошатываться, кажется -- еще и землетрясение... Рашид пытается помочь, делает массаж, но от его прикосновений еще больнее...
       Я больше не могу терпеть... Затмение, провал -- я вдруг оказываюсь с тобой на лестнице. Ты по ступенькам ведешь меня вниз... Выводишь на улицу, я наконец дышу. Все как-то сразу успокоилось -- во мне и в природе, и головная боль уходит...
      
       Неужели зря снился сон и ты меня никуда не выведешь, кроме постели?
      
       Холодно и слякотно, но скоро весна, уже весна, и я снова и снова ставлю на карту семью, сына, дом, мужа, работу -- ради часов, минут, мгновений с тобой. Иногда прихожу радостная и улыбаюсь сыну, как самая счастливая женщина, а иногда думаю: гореть мне...
       Я все еще верю в чудо -- дурочка-снегурочка, -- что-то переменится, и ты поймешь, что я значу для тебя. А ты отказался -- отказался с самого начала -- от меня с тобой рядом, отказался по-житейски -- от новых забот... Ты не любишь детей, хотя с той, до меня был готов на все, да и с женой однажды хотел второго ребенка... Отказался, как отказываются от любящих женщин тысячи женатых, полуженатых и неженатых мужчин, предпочитая спокойствие и определенность новому плаванью. Бог тебе судья. И какой вор не возьмет то, что само в руки просится...
      
       По уму да по сердцу --
       отвечать -- что молчать.
       Как легко иноверцу
       иноверца встречать!
      
       По уму да по сердцу --
       в небо гвоздь не забить.
       Как светло иноверцу
       иноверца любить.
      
       По уму да по сердцу --
       все чужое -- отдать.
       Как легко иноверцу
       иноверца пре-дать...
      
       По уму да по сердцу
       рвется тонкая нить...
       Как светло иноверцу
       иноверца простить!
      
       Будут добрые вести
       в поднебесье кружить.
       А всего только -- вместе
       Иноверцам не жить...
      
       По уму да по сердцу
       хоть бы раз полоснуть...
       Как легко иноверцу
       с иноверцем уснуть.
      
       Приоткроют нам дверцу
       в наднебесном краю...
       Как светло иноверцу
       с иноверцем в раю...
      
      
      

    СЛЕПОВ И АЭЛИТА

       Приглашаешь меня к своему другу? -- скорее знакомому, Слепову. Я спрашиваю: "Ты что, друзей по фамилиям подбираешь? -- Ты -- Губин, он -- Слепов, как нарочно..." Говоришь, что он талантливый, вместе курс кончали. Он -- художник и философ поэзии, но никак не начнет писать, потому что спивается. Мне лень ехать, чувствую, что пустое, но соглашаюсь. Ты тащишь ему в подарок пачку бумаги с бутылкой вина. По дороге рассказываешь, что он трижды женат, сейчас у него -- Аэлита, кажется, несовершеннолетняя. Аэлита -- прозвище, а ему -- чуть ли не под пятьдесят... Рассказываешь, что по гороскопу он -- Рыба, мастер всяких инструментов и поделок, все обещает тебе что-то подарить; но так ничего и не дарит, и даже не отдает долг, потому что ничего не зарабатывает, а только пьет с Аэлитой и ее компанией...
       Переступаем порог -- обычная, до предела запущенная квартира. Длинный, высокий, жутко худой и холодновато-интеллектуальный Андрей Слепов равнодушно встречает нас, чуть оживляясь при виде бутылки. Проходим в мастерскую: маленькая комната, хаос, царство пыли и грязи... Во всем -- в картинах, в поделках -- недопроявленное художество, недопроявленный талант... Ощущение хоть и творческого, но -- дна... Идем на кухню, пьем вино. Появляется заспанная Аэлита (время -- час дня), на вид -- подросток. Но -- смазливенькая, и -- ничего, кроме... Ты со Слеповым интеллектуально пикируешься, мы с Аэлитой скучаем, отчужденно поглядывая друг на друга... У нас нет и не может быть ничего общего... В ней уже нет ребенка и еще нет женщины... Хотя я не скучаю -- я ловлю ваше пикирование, а у Аэлиты -- свои проблемы: ее вечерняя компания и сколько будет водки... Она выясняет это по телефону, советуясь со Слеповым. В мастерской лежат ее первые "пробы кисти": холстики с цветами и сладкими девами...
       Наконец уходим. Ты удивляешься: "Что он находит в малолетках? С нормальной женщиной интереснее". Кажется, ты еще веришь в него. А я говорю, что он уже никогда не поднимется и его потолок -- малолетняя Аэлита и хаос художественных поделок...
      
       Постфактум ты стихотворно иронизируешь:
      
       Андрей уважаемый Слепов часто бывает нелепов: свою драгоценную кружку он прячет всегда под подушку. А милую Аэлиту купаться зовет в корыто. В ушах у него перепонка, любимый напиток -- жженка.
      
       Зато Александр Губин бывает ужасно зануден, в мыслях его нет порядка, а в голове -- опечатка. Он любит художницу Ольку, и ест лимонную дольку, выпив слегка коньяка. Ходит он трезвый. Пока.
      
       Мне остается только пожать плечами на эту "сверхсложную" бытийную концепцию...
      

    ВЫБОР

    -- Ты -- интуитивно-шизоидная идеалистка! -- Ты и в

    булочную ходишь покупать бананы.

    А. Г.

       Весна.
       Стоим около МВТУ им. Баумана, бездельничаем, рассматриваем памятник.
       -- Посмотри на его воротник, -- заводишь меня, -- предполагается, что дует сильный ветер.
       -- Ага... -- вяло отвечаю я, потому что вообще не люблю памятников.
       -- А почему тогда, судя по одежде, -- не унимаешься ты, -- он дует в разные стороны?
       -- Ну, наверное, он дует по спирали...
       -- Нет, ты выслушай альтернативную версию: Он только что дрочил... И пола у него приподнята. И все это доказывает кулак -- видишь, как сильно рука сжата?
       Памятник иллюстрирует твою версию с таким наглядным соцреализмом, что мне становится смешно, и я соглашаюсь. Хорошо, что ты не сообщаешь подобные версии своим студентам...
      
       Приходим ко мне, -- бросаюсь разогревать суп и чистить картошку.
       -- Что же ты в нарядном, давай я почищу, а ты переоденься.
       Убегаю переодеваться и, не успев, возвращаюсь обратно -- ставить кастрюлю с водой.
       -- Я еще не закончила, -- оправдываюсь за свой вид.
       -- А я думал, что так задумано...
       Не уловив твоего настроения, по дороге останавливаюсь:
       -- Так мне до конца одеваться или до конца раздеваться?
       -- Предпочтительнее второе...
       Запутавшись и думая о том, что ты голодный, а суп уже разогрелся, надеваю брюки.
       -- Я совсем забыл, -- говоришь ты, оказываясь передо мной, -- что для женщин одеться и раздеться -- легкая и интересная процедура. Это у мужчин -- скорее бы раздеться, а потом одеться, а женщина может делать это много-много раз подряд к своему большому удовольствию. А вообще -- пора бы нам лечь, -- заканчиваешь с убедительно-вкрадчивой интонацией...
       -- А как же суп?
       -- Я уже выключил...
      
       -- Я скучала.
       -- Я тоже... Видел какие-то лодки, мачты... Потом понял, что это не лодки, а впечатление от твоих новых туфель...
       Смотришь на мою грудь: "весенняя линька" -- ворчливо сдуваешь с меня завитки твоих волос.
       -- Вещественные доказательства измены? -- снова дуешь.
       -- А на постели?
       -- ...не считается.
       -- Конечно, -- кроме тебя и меня, на ней никто не спит, -- грустно добавляю, вспоминая мужа.
       Лицо у тебя мокрое, я облизываю: "Соленый..." Тебе не нравится: "РРр-вшш.." -- наверное, так реагирует рассерженный кот, когда его гладят против шерсти. Ты заговариваешь по-человечески: "Что же ты меня, я и так мокрый, а вместо того, чтобы сушить, облизываешь..." Тогда я начинаю "сушить" тебя щекой, плечами, шеей... Ты не выдерживаешь и кусаешь меня с рычанием: "Ну и вкусное же ты животное!" Я возбуждаюсь: "Ты меня съешь? Всю? А потом будешь искать другое вкусное животное?" -- "Ррр..."
       Продолжаю вживаться в образ животного -- не с ангелом же отождествляться в подобные моменты. А человечья шкура надоедает... Согласно поговорке -- баба не человек... Баба -- это особое состояние природы. Так же, как мужчина -- это просто другое особое состояние природы. Вернее -- противостояние...
       ...а ты уже целуешь мою грудь, прерывая мои мысли, и с невозможной интонацией -- мужчины и ребенка одновременно -- удовлетворенно, тихо, растянуто произносишь: "Бо-о-льша-а-я-а..."
       -- А про картошку мы забыли? -- встаешь и бредешь на кухню. "Я бы сама встала, а ты лежал бы..." -- говорю вдогонку. "Ну вот еще, будешь через меня перелезать!"
       -- ...ну мне же приятно... -- домурлыкиваю к твоему возвращению с кухни.
       "...на пять минуток..." -- засыпаешь ты, проваливаясь после бессонной ночи, приема экзаменов у "бестолковых" аспирантов и общения с некоторыми не более толковыми коллегами. А тут еще -- "субъективные отношения..."
      
      

    ПСЕВДО-ВОЛАНД

       Небо темных глаз не сводит,
       но мерцает бледный свет.
       Медленно, как боль, уходит
       одинокий силуэт...
      
       Солнца тень сквозь тень барака
       на седой легла порог.
       Бог души, провидец мрака,
       не ищи во мне порок!
      
       Позабыв мороку мира,
       в пустоте и мгле земной
       Сотворю себе кумира,
       сотворенного не мной...
      
       ...ты спишь, кажется, я тоже пытаюсь уснуть. Но не сплю -- вспоминаю... Мужчину? Нет, тот -- человек? -- не был в моей жизни мужчиной. Циничный, талантливый, с повадками интеллектуального садиста. Любимое развлечение -- уничтожить нравственно жену, подругу, друга -- чтобы в сознании очередной склоняемой "жертвы" осталось место только для тревоги, страха и комплексов неполноценности.
       ...А он на этом фоне -- единственный светоч, пророк, путеводитель и надзиратель в одном лице...
      
       Уходит мертвый день
       как призрак во плоти
       и долгий белый свет
       с лица земли уносит...
      
       Кричу я:
       "Камень, тень!
       Мне душу воплоти!"
       А он в ответ --
       букет
       из пустоты
       подносит...
      
       ...я любила его, недолго, больно, стыдно, но любила... Ему, гениальному поэту и иномирцу, в качестве ежедневного рациона требовалась чужая душевная боль, общая атмосфера склоки, обид, предательства -- любых затемненных эмоций. По-своему он был виртуозен. К счастью или к несчастью, к нашему знакомству он уже был импотентом. Это не мешало ему придумывать сексуальные издевки, используя слабые стороны партнера -- доверчивость, интимную откровенность. По наивности мне потребовалось месяца два, чтобы "разобраться" в его актерских фокусах. Когда он почувствовал, что "раскрыт" и его "сатанинская магия" больше не работает, он лицедейски перебрал еще несколько масок: несчастный муж изменяющей жены, ревнивый любовник, непонятый инопланетянин, уголовник, бедная "игрушка" в руках судьбы и женщин: "берите меня голыми руками"... И наконец превратился, выражаясь устаревшим литературным языком, в "жалкого шулера". Но беса играл отменно -- не хватало только копыт. Идея низменности Иисуса, превосходства Иуды, блядства Магдалины, и главный козырь -- Иисус как биоробот, посланный летающей тарелкой, -- этим букетом поэтических идей он шокировал интеллектуалов и обывателей. Доставалось и Пушкину. Поэзия псевдо-Воланда льстила тому черному, что есть в душе у каждого, проникала маленьким змием. Свою поэтическую задачу, вынесенную из нижних слоев, -- красиво опорочить весь Богосозданный мир и все святое -- он выполнял блестяще. Стихи, написанные остро-талантливо, иногда похабно, иногда -- то и другое вместе, в характерном личном исполнении действовали на "непривитую" душу ошеломляюще. Он выдавал себя за полукровку, со всеми русскими и еврейскими комплексами, ретушируя их предельной циничностью. Вялых, добрых, глупых, отзывчивых, покладистых обирал и обкрадывал -- буквально, морально, энергетически. Подлецов, презирая, уважал, но чаще -- они отталкивались от него, по русской поговорке. "Запавших" -- стремился превратить в ничтожества, с исковерканной, фальшивой душой. Если "под рукой" оказывалась очередная "пишущая" девочка, то либо становилась "поэтической ведьмочкой", "маленькой черной дырочкой", либо перерастала его духовно. Считалось, что встреча с ним молодого поэта любого пола -- "боевое крещение". "Западали" на него "девочки" от восемнадцати до двадцати пяти и "мальчики" -- любого возраста в меру испорченности или простодушия. Пройдя этапы: обольщения, восхищения, растления, циничности и -- в завершение -- ненависти, заговаривали о желании встретиться с ним в темной подворотне. Пострадавшие поэты именовали "бывшего пророка" мелким бесом и графоманом. "И было так жаль поэта, не ставшего уголовником!" -- писал один из них. Он играл вора, диссидента, для которого КГБ -- родная бабушка, следящая за поведением внука.
       Русофоб и антисемит по настроению, он ненавидел поэтов -- живых и мертвых, исключая случаи "поощрения" -- пряником -- "похвалой мэтра". Реплика знакомого: "...пусть он кому-нибудь другому рассказывает, как Пастернак ему носки стирал, а Ахматова на такси возила и говорила басом: "Молодой человек, узнаю матушку Россию..." Да и как терпеть остальных, если ОН -- единственный гений, с почти воландовской фамилией! А не дающие покоя лавры Казановы! -- яркие истории вокзальных Офелий, съехавших с крыши на почве творческого общения с ним. ...Несчастный Казанова -- комплексующий из-за внешности, привыкший к грязи и бытовому дискомфорту. Как только испарялся фантом имиджей -- он трусливо или мнимо-доброжелательно исчезал.
       Если бы в стадии ненависти мне сунули в руки автомат и сказали: "Этому человеку вынесен смертный приговор, стреляй!" -- я не задумываясь выстрелила бы, и у меня бы не дрогнула рука, -- несмотря на легенды об его "иномирческом происхождении". И мою несклонность к агрессии. Когда казалось, что все связанное с ним забыто, мне приснился сон:
       ...я с незнакомыми мужчинами долго, жестоко убивала его, "нанося" -- выражаясь криминальным языком -- "ножевые ранения", и все не верила, что он мертв...
       Говорят, после распада Союза "иномирец" -- мастер литературного шулерства и мистификаторства написал слезное письмо шведскому королю. О том, что России больше нет и посему ему больше нечего в ней делать... О том, как его преследовало КГБ и отвергал официальный литературный мир. Шведский король растрогался и предложил убежище в Швеции. А может, это очередная литературная сплетня, легенда, созданная им самим? Загадочна русская действительность, и жизнь поэтов на Руси тем паче...
       Но на фоне общего безрыбья времен застоя, он -- фальшивый диссидент и фальшивый Казанова -- был раком. По безрыбью и напоролась, талантливый бес лучше серого советского инженера или грузчика. За это поплатилась и расплатилась... Ну да бог с ним -- или не Бог? -- начинала я о сне...
       "Иномирец" ненавидел своих спящих подруг. Ведь во сне душа отлетает и никому не принадлежит, поэтому самое страшное -- лишить сна, заставив душу резко стареть и умирать. Что может быть страшнее для вампира, беспрерывно сосущего внимание, чем исчезнувшая душа донора? Первое, что я сделала, чтобы освободиться, -- перестала быть его ухом.
       ...но Ты -- мой первый, истинно любимый, после стольких подобий любви, -- спишь и сквозь сон переживаешь, что хочешь спать. Приговариваешь, зевая: "...тебе ведь неинтересно, спать может ка-аждый..." "Спи, спи..." -- повторяю я, если ты спишь со мною, в моем присутствии, значит, доверяешь свою свободу во время сна. ...Поэтому самый тяжелый сон -- в тюрьмах, зонах, лагерях, казармах, где никто никому не доверяет. Сон -- это слишком интимно, интимней всего... Интимней... Бога?..
      
       Маются белые хлопья.
       Черное дерево спит.
       Небо глядит исподлобья.
       Ось вековая скрипит.
       Круг оловянной медали
       светит в бетонной глуши.
       Кажется -- душу изъяли...
       Стало светло... без души!
      
      
      

    НЕКРАСИВЫЙ САМОЛЕТ НЕ ЛЕТАЕТ

      
       ...ты спишь. Я, как охотница, пытаюсь разглядеть твою душу в зарослях твоего сна... Несколько раз я почти на взлете -- вот-вот увижу... Это похоже на шар, со сложно меняющейся поверхностью, прозрачной и непрозрачной. Вижу -- два крыла, причем одно -- летит вверх, другое -- вниз, одновременно, не отделяясь от шара. И шар при этом так и летел -- вверх и вниз сразу, за рамками земных законов... Фантазия? Видение? Снова засыпаю... и просыпаюсь... придумываю версию для моего несчастного безобидного мужа. Представляю, как раздается звонок и мы спокойно (?) одеваемся, я приношу тебе сигарету, ты спокойно (?) идешь курить на балкон, после этого я спокойно (?) открываю дверь, сообщая, что мы -- на балконе и не сразу услышали звонок... Потом думаю: Бог просто не допустит этого и муж будет на работе столько, сколько ты захочешь пробыть у меня...
       Пробую молиться: "...не моя воля, но Твоя..." -- и чтобы все у нас длилось, длилось, и было всегда. Банально, как все влюбленные бабы, думаю -- какой ты сильный и умный. ...Некрасивый самолет не летает -- некрасивая душа тоже. Мне кажется, что ты -- свободен, а свободный не бывает ни трусом, ни подлецом. Ты летаешь, даже когда тебе самому кажется, что ты ползаешь... Я завороженно наблюдаю твои полеты, -- или свои иллюзии? -- поэтому бываю рассеянна. С тобой даже на людях -- сосредоточена на тебе. Если бы ты знал, сколько я встречала дураков и душевных импотентов -- они хуже физических ... думала -- других не бывает, только в книгах, в кино, или -- просто не для меня. И вдруг -- ты ... словно еще один зрячий в стране слепых! Зрячие есть -- абстрактные -- там, в заоблачных высотах, за горами, за лесами, за широкими морями... А ты -- мой, взаимный... Уворовываешь меня -- высокими и низкими полетами, улыбкой Чеширского Кота, затягиваешь меня в воронку своей души...
      
       Выбор -- скучное слово, усталое -- как выбираться из дремучего бора, взбираться на холм или склон. Как царевне -- сперва -- острым веретеном наиграться, а потом -- отсыпаться за бором сто лет, -- и в полон пола, лона склоняться столетнюю долгую ночку, -- все склоняться ко сну, и слоняться безумно по сну -- ожидая Того, кто прорвется сквозь бор-оболочку в бессловесность души, поцелуем окликнув весну!.. Я не делаю выбор -- поскольку в бору не гуляю -- не люблю выбираться из леса дремучих страстей. Выбор -- это для слабых. Я слабых в бору оставляю. Сильный -- перелетает и делает новых детей. Делать -- скучное слово. Создаст, сотворит и сольется для соития слов, для соития тела души. Сильный -- перелетает, войдет, перелюбит -- найдется, и -- прорвется сквозь бор, чтобы властное бросить: "Греши!" -- невзирая на Бога... прорвется и жадно надкусит Плод созревшей души, словно яблоко, вмиг разломив. Змием веретеном и уколет, и нежно искусит, искусительный яд на блаженную Еву излив. Я не делаю выбор, я просто с тобою -- летаю, таю, если изволишь, -- из воли меня уводя, доводя до безволия... таю, летаю, латаю оболочку души -- словно выбор тебя обводя. Выбор -- скучное слово, о как же с тобою не скучно! Скушать яблоко -- все! И до дна -- я отдамся, отдам... Этих яблок -- полно... Только, Господи! -- как же мне душно от избытка души Твоей в теле... моем ли, Адам?
      
      
      

    АЛЕНЬКИЙ ЦВЕТОК

       ...снова ловлю себя на том, что раньше, с другими, когда было плохо -- всегда находила за что их можно не любить. Ты, с мгновенной интуицией, почти всегда угадываешь, когда перегибаешь палку. Я не встречала этого у мужчин. Я идеализирую тебя, мне мнится, что сам изведешь себя, если сделаешь кому-то плохо... мнится, что не сумею тебя разлюбить...
       ...ты -- живой, ...реагирующий не только на "тепло-холодно-горячо", "хорошо-плохо", "больно-не больно", а на все. Ты для меня -- чудо. А пишешь про себя -- Чудовище... и ты прав.
      
       За окном -- солнце.
       -- Еще чаю?
       -- С удовольствием! Чай из твоих рук -- так же приятно, как кое-что в твоих руках.
       Делая бутерброд, задумываюсь. Наконец замечаю, что ты режешь хлеб сам.
       -- Ну вот, пока я соображаю, ты уже занялся самообслуживанием!
       -- Это как памятник Бауману?
      
       -- Что же я так долго соображаю? -- сетую я на себя.
       -- А ты хочешь после двух половых сношений еще что-то соображать?
      
       Ты собираешься уходить. Пока надеваешь рубашку, я демонстративно нацепляю на себя галстук. Он слишком длинный и едва прикрывает лобок. Я говорю:
       -- Правда -- похоже на купальник с открытой грудью?
       -- Ты не переживай, -- сочувствуешь ты, -- я тебе принесу еще больше и длиннее...
       -- Галстук? И я буду рекламировать таким образом галстуки? Кажется, до этого еще никто не додумался, у нас во всяком случае...
       Надеваю пиджак.
       -- Так ты похожа на беспризорника. Чего бы тебе еще сказать и наврать?
       На прощанье делаешь вид, что хочешь запустить в меня камнем.
       -- Ты уже третий раз за сегодня изображаешь покушение на меня. Зачем?
       -- Ну мне же интересно быть виноватым, и чтоб ты меня прощала!
       -- А-а! -- восхищенно протягиваю я...
      
       ...после любви -- ты стоишь, а я сижу на кровати перед тобой, ты пошатываешься, и моя рука невольно удерживает тебя за то, что оказывается к ней ближе... ты смеешься, я смущаюсь...
       ...ты любишь рассматривать меня -- в самые-самые моменты, а не только до и после, как многие другие мужчины в припадке ложной стыдливости и торопливости. Ты любишь смотреть, как снова и снова погружаешься в меня... сначала мне нравилось стыдиться этого, -- посмотреть, и снова прикрыть глаза, и возбуждаться от созерцания этого восхитительного -- когда с любимым -- процесса...
       ...ты любишь рассматривать меня ниже моего светлого лобка, любишь ласкать, раздвигать, перебирать, теребить мои губы, которые от предвкушения встречи с тобой уже влажные... трогаешь, расправляешь, ласкаешь и говоришь тихо: "...как у тебя красиво тут... Какие же это губы? Это крылья бабочки..." -- и я проваливаюсь в чувственную смесь смущения, счастья, наслаждения... Не сомнительная опытность, не изощренность, а истинно чувственный, живой интерес ведет тебя ко мне. Ты даже не предполагаешь, какой долгий эротический заряд несут твои слова и жесты и сколько раз они звучат, проигрываются во мне -- дома, в дороге, в метро... и... когда я сама себя ласкаю...
      
       По телу, по душе струится алый ток...
       Сквозь манию любви по-высшему бесцельна
       и мания цветка...
       Твой или мой цветок?
       Мне, к счастью, не дано их ощущать раздельно.
       Мой аленький цветок! Как он красив и ал.
       Чудовище меня своим цветком поймает...
       Кто никогда в себе чудовища не знал,
       тот никогда в себе и Бога не узнает!
       За манию цветка -- цветочная любовь.
       Чудовище меня вознаградит до края.
       Ни телом, ни душой ему не прекословь --
       и будет слаще слов, и будет слаще рая! --
       поскольку -- солоней, горчей и горячей
       вкус алого цветка чудовищного сада, --
       чудесного...
       Каких мне надобно речей? --
       Чудовищных! -- Других -- воистину не надо!
       Что мания любви? Потоки алых струй?
       Весь этот мир кругом не стоит и мизинца
       чудовища... Скорей окликни и целуй! --
       Чудовище? -- О, нет! -- Божественного принца!
       Мой аленький цветок -- то он велик, то мал,
       то светел и лучист, то медленно немеет...
       Кто никогда в себе чудовища не знал,
       тот возлюбить, как Бог, вовеки не сумеет!
       Не отойти душой -- как зряч он и высок,
       как мягок он и слеп, как двуедино-нежен...
       Сквозь мантию цветка светлеет алый сок...
       Чудовище! Мой принц! Так будь же неизбежен!..
       По телу, по душе струится алый ток.
       Принц -- ныне и вовек, чудовище -- мгновенно.
       Ты лепестков коснись и обними цветок --
       ведь мания цветка по-высшему бесценна...
      
      
      
      

    ФЛЕГМАТИЧНЫЙ ВИТЯЗЬ

       ...так называешь ты моего мужа. Но все не так просто...
      
       -- Я бы никогда не вышла замуж за китайца... -- говорю я однажды, по поводу чего-то...
       -- А вышла за узбека, -- издеваешься ты.
      
       Флегматичный витязь, или -- что делать с мужем? -- больной вопрос любовников.
       -- Давай выселим его в эту комнату и будем жить с тобой в тех двух, -- цинично предлагаю я.
       -- Мне интересна эта идея, но не потому, почему ты думаешь, а потому, что я представляю, как замечательно он сюда съедет со своими железками. Я ему скажу: "Рашид, ты разбираешься в железках, возьми их себе, а я разбираюсь в женщинах, я беру твою жену, и это будет по справедливости".
      

    КОРОННОЕ КРЕСЛО

       На твоей кухне есть "мое" -- "коронное" кресло... на которое ты сажаешь меня в самых различных целях -- от питья чая и чтения книжек до...
       На этот раз я пью чай, а ты пытаешься "шокировать" или возбудить меня анекдотами:
       -- Что общего у мыши с членом? Знаешь?
       -- Не знаю.
       -- ...любят половую щель.
       Я ежусь, а ты продолжаешь: "...с тех пор, как я тебя в этом кресле... я не могу смотреть на него спокойно..."
      

    СИНЬОРА-ПОМИДОРА

       Простудилась. Избегаю встреч, стесняясь своего "красного ужасного" носа, а ты звонишь и дразнишься:
       -- Это синьора-помидора?..
      
       Вскоре новое несчастье -- ячмень... Происки империализма? Или твоей жены, которая, как все бабы, чувствует?.. Я прячусь от свиданий, но ты все же тащишь меня в гостиницу к своему знакомому казаху-экстрасенсу. Ты называешь его "другом", но все, кого ты так называешь, производят впечатление отдаленных знакомых...
       Круглый, общительный казах. Ты объясняешь: "Он лечит на нижней чакре -- половой, поэтому у него такой живот -- это его рабочий орган". Он спроваживает "активную" пациентку, ты говоришь с ним о поэзии, читаешь свои стихи, а он их "проверяет" на энергетику, потом читает "свое". Это нечто-невообразимо искреннее и графоманское, на плохом русском. Затем ты просишь обратить его "целительское" внимание на меня, и он обращает. "Проглядев" меня снизу доверху, он перечисляет все мои болячки, и мне становится не по себе... Набираюсь нахальства и спрашиваю: "Ну, а жить-то сколько я буду с этим букетом?", на что, снова окинув меня с ног до головы, он отвечает: "Четверть прожила". Прикидываю эту простую арифметику, и с радостью обнаруживаю, помножив свой возраст на четыре, что жить мне -- до ста двадцати. Потом приходит его ассистент; возникает коньяк "Наполеон" и торт. Я пытаюсь выведать из этого врачевателя еще о себе, хотя интуитивно чувствую -- зря, и все, что мог, он уже сказал. "Будут ли у меня еще дети?" ...и он, скрепя сердце, обещает... еще одного мальчика... от тебя. И -- одиночество.
       Приходят новые люди, я устала, мне скучно, я с первого взгляда вижу, что это "не мой" врач, хотя физически после его вмешательства и коньяка стало легче. Мы выходим на улицу. Я чувствую себя окрыленной от этой -- пусть лживой, но утешительной "информации".
      
      

    ВОЙНА ПОЛОВ

       Весна.
       Ко мне приезжает подруга, треплемся, давно не виделись. Не могу удержаться и сваливаю ей на голову стихи. Прочитав, она сказала:
       -- Счастливая... У вас нет войны полов. Ты сразу сдалась.
       Она рассказывает об одном знакомом, с которым работала, и я задаю извечный бабский вопрос: "Он к тебе приставал?" -- "Наоборот, -- он меня кормил..." И мы смеемся над оговорочкой "наоборот".
       Она читает мои первые страницы о тебе...
       -- У вас такой интеллектуальный секс... или -- сексуальный интеллект, -- не знаю, запуталась.
       Передаю тебе ее фразу. Ты хмыкаешь: "Ну, конечно, все через......"
      
       Разговариваю с тобой по телефону, около меня крутится мой "заяц" и активно мешает.
       -- Стукни его разок-другой и обругай! (совет профессионального психолога!) -- или жалко?
       -- Конечно, жалко. Ребенок-то казенный.
       -- Казенный? Это как?
       -- Ну он же в саду долго был.
       -- А я думал, ты вступила в сношения с целым государством!
       -- Нет, с государством я не грешила.
      
       Звонок. Хватаю трубку, с места в карьер -- вопрос:
       -- Ответь -- одно субъективное отношение плюс другое субъективное отношение, что получится?
       -- Одно субъективное отношение на двоих.
       -- Правильно... -- тоном удовлетворенного учителя.
      
       Гуляем, куда-то к Белому Дому, мимо Американского посольства.
       -- ...Я ведь не гордый монах, -- продолжаешь ты наш вечный диалог, -- я узкий городской примитивный бабник.
       -- Бабник -- это который имеет сразу несколько женщин, да?
       -- Нет, бабник -- это которого любая баба поманит, и он ее...
      
       В порядке комплимента:
       -- Ты производишь слишком сильное впечатление на уставших, опустошенных, циничных и не очень молодых людей...
      
       Увольняешься с работы. Рассказываешь, как это происходило. Тебя спрашивает начальница:
       -- Вы это серьезно уходите?
       -- Неужели у меня вид такой? Я думал, только я один не знаю, что я делаю серьезно, а что -- нет. А окружающим все понятно... Конечно, серьезно! Как цапля при ловле лягушек.
      
       Ты о человеке в метро: "...у него не бессмысленный взор, а просто отсутствие взора".
      
      

    ШПИОН ГОСПОДА

       ...мне снится сон... Я в старинной библиотеке или книжном магазине, рассматриваю редкие книги. Вдруг попадается одна -- со старинными офортами... Я благоговейно листаю, и вдруг замираю от восторженного изумления: Обнаженная девушка и ангел любят друг друга... Падший ангел? Старинная, золотисто-коричневая бумага, девушка очень красива, волосы распущены, ее обнимает ангел... Его крылья с белыми перьями красиво распластаны, от гравюры веет неземным... Просыпаюсь с желанием -- обратно, в сон...
      
       Твой любимый конек -- нет, конь -- поэзия, поэт:
       -- ...тема поэта -- почти всегда -- смерть. Либо он ее дразнит, либо -- призывает. Мандельштам начинает: "Сохрани мою речь...", а заканчивает "...Лишь бы только любили меня эти древние плахи, как нацелясь на смерть..."
       -- это же нормальный мазохистический комплекс любого поэта -- исчадия жизни -- призывание смерти... Судорожная жизнь -- либо спазмов, либо оргазмов...
      
       Утро. Слезы. Стихи. Ты, просыпаясь, заглядываешь в мою записную книжку:
       -- А-а, стихи! Агент 0036, шпион Господа, утреннее донесение:
       "Задание по созданию на земле высших форм духовности провалилось..."
       -- Зачем ему шпион? -- сквозь слезы спрашиваю я, -- если Он -- Всевидящий, Всеслышащий, Всезнающий...
       -- Ну, Он везде, значит, Его нигде нет, Всевидящий -- значит, слеп, как ясновидящий, поэтому у него шпионы с телепатической связью -- вроде тебя.
       Ты набрасываешься на меня, стихи летят в сторону, а слезы отступают от твоего натиска. После любви спрашиваешь:
       -- Я тебя потряс?
       -- ...потряс...
       -- В полной мере или худой?
       -- в полной...
       И -- по традиции -- о вчерашнем вечере:
       -- Я думал вчера, что ты спишь, -- и устроил развратно-бесстыдный стиль...
       -- Я притворялась. А скромно-стеснительный стиль -- это как?
       -- Ну, это как какой-нибудь бухгалтер: с извинениями входит и выходит, потом кончает, с извинениями выходит уже совсем и говорит: "Правда, сегодня было особенно приятно?" "Правда", -- отвечает она, хотя думает совсем по-другому...
      
       Ты за чаем:
       -- По утрам я говорю себе: вставай, хватит лениться, что ты -- Ленин какой-нибудь? Он и то -- пятьдесят пять томов накропал...
      
       -- Насильница! -- мнимо-яростно произносишь ты.
       Оправдываюсь:
       -- Какая же я насильница? -- Я лежала в платьице! -- кусаю тебя.
       -- Ну вот, подтверждение! И вдобавок -- скушала меня... Был большой и красивый!.. предмет, осталось -- меньше половины... -- Я сочувственно гляжу на бывший "большой и красивый предмет". -- А еще раньше, -- продолжаешь ты жалобным тоном, -- схватила его и не выпускала, и ему ничего не оставалось, как только вперед и назад, а выйти он уже не мог... ничего не оставалось, как только делать странные движения... А потом на него сели сверху и стали насиловать. Да еще под видом заботы держали рукой дополнительные предметы, чтоб не сбежал..." -- завершаешь наконец свой поощрительный монолог...
      
      

    НА ПОЧВЕ СУБЪЕКТИВИЗМА

      
       Субъективные отношения... Так ты назвал наши отношения, стесняясь говорить "о любви", -- вкладывая в это сухое определение иронию и нежность, вкрадчивость и... отчужденность. Когда высказываний "на почве субъективизма" становится слишком много, я заявляю:
       -- Пора уже читать лекцию на эту тему!
       -- Записывай! -- неожиданно командуешь ты.
       Я достаю листок и, дернув плечами как недоумевающая студентка на очередную причуду профессора, начинаю писать под твою диктовку:
       -- Тема лекции: "Проблема субъективизма и его типология в интимных отношениях на современном этапе". В лекции рассматриваются три вопроса:
       1. Субъективизм как способ объективации психических состояний личности.
       2. Динамика и стадии развития субъективизма.
       3. Субъективизм как основной способ достижения гармонии межличностных отношений.
       Ты делаешь паузу, задумываешься.
       -- А дальше? -- спрашиваю я.
       -- Дальше -- пиши: "Основные типы полезного субъективизма"...
       Пауза.
       -- Все? -- спрашиваю я. -- Лекция окончена, господин профессор? -- хватаешь меня в охапку, и, не успев опомниться, оказываюсь на постели. "Дальше, -- говоришь ты, -- переход к практическим занятиям"...
      
       Ругаешься:
       -- Опять проливаешь необъективные слезы?
       -- Субъективные, что ли?
       -- Никчемные... И вообще -- нечего слушать какого-то сомнительного психотерапевта.
      
       -- Ты так давно не звонил...
       -- Полтора дня... И какого черта ты меряешь субъективные отношения объективными временными интервалами?!
      
       Телефон:
       -- Ты не забыла, что я отношусь к тебе все с тем же махровым субъективизмом?..
      
      
      

    ШПАНТЕРОИД

       Все время придумываешь мне новые имена. Некоторые, как бабочки-однодневки. Сейчас период "шпантеризмов". Однажды обозвав меня "шпантерочкой", склоняешь на все лады. Сочиняешь дешевые дразнилки:
       "Шпандерман свою шпантеру
       Шпандерманит через меру..."
       И перебираешь, как камушки: "шпанеля, шпандырочка, шпануля, шпандеруля..."
      
       Лежу простуженная. Звонишь, возмущаешься, вернее -- сочувствуешь в форме возмущения:
       -- Какой же ты после этого шпандероид? Чепуховина ты на четырех лапах, если позволяешь мелким грызунам заражать большое красивое животное!..
      
      
      

    ЧУДОВИЩЕ

    Ты получишь в руки... странное, грустное, дремучее,

    певучее чудовище, бьющееся из рук.

    М. Цветаева -- Б. Пастернаку, 1926.

      
       Чудовище и сын чудовища
       Веду себя чудовищно.
       В любовь -- забаву чудовищную
       играю с милым чудовищем.
       Стало быть, все нормально?

    А. Губин

      
       ...после любви созерцаешь, как медленно стекает белая капля, похожая на расплавленный воск. Уловив мой взгляд, говоришь: "Истекаю последней мыслью..."
      
       Ребенок в соседней комнате качается на качелях. Мы занимаемся, наверное, чем-то похожим...
       -- Ничего, что я тебя так, в военно-полевых условиях? Не раздев толком, не дав поспать?
       -- Военно-полевые условия -- это что ребенок?
       Ребенок, в такт качанию, самозабвенно распевает песню в одну строчку, собственного сочинения:
       ..."Дядя в ботинках пошел на кровать..."
       -- Дяде понравилось тетю ебать... -- тихо завершаешь ты, а потом добавляешь цензурный вариант: "Дяде понравилось с тетей играть".
      
       Мы шляемся по Москве, как дети. У высотки продают бананы. Очередь. Рядом -- куча гранитных осколков -- острых и убойных. Предлагаю:
       -- Давай всех побьем и похитим бананы.
       -- Да, такими можно убить...
       Ты любишь камни...
       Вдоль стены -- железные перегородки. Я прячусь -- то за одну, то за другую. Скоро мы расстанемся, на душе -- тихо скребут маленькие кошки. Изгородь, похожая на загон. Залезаю, стою.
       Иронизируешь:
       -- Что, так и останешься?
       -- Ме-е-е-е...
       -- Очень похоже, правдоподобно и жалобно!
       У меня мелькает: а если останусь? Что ты сделаешь? Время -- без пяти девять. Заходим в высотку. У тебя в руках авоська, но работницы магазина воспринимают ее как маскировочную. Будто на наших лицах написано, что мы -- шляемся, а не покупатели. Со всех сторон -- ругань по поводу позднего шатания по магазинам. Тридцатилетнюю девочку и сорокалетнего мальчика донимают, как школьников с последнего звонка -- чутьем чуют ошалелых и беспринципных любовников усталые тети за прилавками и кассами. Нас продолжают облаивать... облава -- от облаивания? Любовники и любящие беззащитны, но мы смеемся и уходим. Внизу останавливаешь меня и показываешь наверх, на одну из статуй над зданием:
       -- Смотри, -- она к нему такой задницей сидит, а он на нее даже не смотрит...
       -- Я бы тоже на такую не посмотрела. Да и он...
       -- А посмотри на ту, с ребенком!
       -- "Жуть", -- говорю я словарем Эллочки. -- Хочется забрать у нее ребенка, а ее куда-нибудь сослать...
       -- И к детям близко не подпускать, -- добавляешь ты.
       Во взгляде этой соцреалистической бабы -- дремучая смесь скудоумия и железной решимости -- и от этого страшно. А может, в ней что-то первобытно-зверино-утробное и дочеловеческое, как в скифских бабах? И этот образ ближе всего оказался соцстрою?
       Мы спускаемся по лестнице, выходим к парку, идем вдоль забора.
       Стая ворон. Ненавидишь их, как любой порядочный кот:
       -- Моя ненависть к воронам носит не биологический, а эколого-социальный характер. Это же бандитки, разбойницы, всех слабых заклевывают, и -- умные, стервы!
       Вдруг замечаешь в ветвях вороненка. Хочешь достать его мне или сбить. Истошный ор его родителей и ворон-соседок. Впервые слышу возмущенное до полное вороньей истерики карканье. ...А ты продолжаешь травлю вороненка -- "юный натуралист" в школьном прошлом. ...Вспоминаю шершней из мультфильма "Властелин времени" -- полуящериц, полулетучих мышей, их любимое лакомство -- человеческий мозг... Кажется, вороны целятся клювами мне в голову -- так угрожающе низко они пролетают, задевая крыльями волосы. Я боюсь, что вороны выклюют мне глаза, они кружатся тучей, и орут все истошнее, напоминая толпу. Ты убьешь вороненка, а потом на моего сына обрушится какая-нибудь пакость из-за их вороньего проклятия...
       Но ты -- по-мальчишески увлечен, тебя не отодрать от этих ворон. Я отбегаю в сторону.
       Ты нехотя бросаешь свою охоту...
      
       Спустя два дня говоришь:
       -- Я его все-таки убил...
       -- Кого?
       -- Кого я люблю убивать?
       -- Ворону?!
       -- Вороненка... Не буду я больше... Ну их... Пускай. Всех не перебьешь. А агрессивность лучше в другом месте проявлю. Лучше тебя лишний раз... застрелю.
       Еще через день снова заявляешь:
       -- Я принципиально решил их не убивать... Вернее -- беспринципно и трусливо...
      
       -- Добавить тебе борща?
       -- Нет, иначе я стану толстый, у меня будет большой живот, и ты будешь говорить, что не испытываешь никаких чувств, кроме чувства тяжести.
       -- Ты не будешь толстый, потому что много думаешь и много чувствуешь.
       -- А как же теноры? Они все очень толстые и очень чувствующие...
      
       Рассказываешь, как выгнал с зачета девушку, которая тебе нравилась -- предложив прийти в следующий раз, потому что несла какую-то ерунду.
       -- Что ж ты так ополчился на нее?
       -- Полки? На девушку? -- Что ты, -- чтобы поставить... или положить девушку на место -- достаточно палки, причем одной...
       Я ежусь на очередной вариант поручика Ржевского.
      
       В метро -- льну к тебе, несмотря на утреннюю толпу.
       -- ...ну, -- увещеваешь ты, не наобнималась что ли? Так и хочется сказать тебе: кошатина ласковая... Или выругать, да язык не поворачивается... Я -- и то -- приличнее себя веду! (У тебя непогрешимость во взгляде, а твоя рука хватает меня ниже талии.)
       -- Видишь, какой я правильный, -- а ты вся неправильная. Только попа у тебя правильная...
       -- Я такая счастливая...
       -- И только попробуй спуститься с этого высокого состояния и впасть в тоску! Я тебя тогда так... выебу... без сохранения содержания...
      
       Утро...
       ...Заглядываешь ниже стола.
       -- Я смотрю, одета ты или нет. Одета все-таки! А то в таких условиях совершенно невозможно...
       -- ...читать лекцию! -- завершаю я цитату Хармса.
       -- Какая же у тебя... -- ты пристально смотришь на лифчик.
       -- Красивый бантик?
       -- Красивая грудь!.. Как же мне все надоело, кроме того, что ты со мной делаешь!..
       -- Все цветы мне надоели...
       -- Кроме аленького цветочка... -- ворчливо-устало заканчиваешь ты.
      
       Выходим на улицу.
       Нам встречается утренний бегун, ты внимательно смотришь на него:
       -- ...если бы я раньше проснулся, -- (внушительная пауза), -- я бы все равно не побежал. Я бы лучше лишний раз на девушку залез.
      
       -- Ты меня так сильно приручаешь... -- ласкаюсь я.
       -- Наоборот... Я все делаю, чтобы отделаться от тебя. Чтобы ты подумала: "вот, он умеет делать то, и это -- он уже все проделал" -- и тебе станет скучно.
      
       Утром, оглядывая беспорядок на кухне, спрашиваю:
       -- Мне поделать что-нибудь или бросить все?
       -- Делай что-нибудь, только не бросай... меня.
      
       Вечером:
       -- Какой-то был невозможный, бесстыдный субъективизм. А утром я встал, поставил чайник, да так и не понял: чайник, что ли, закипел от наших действий или наоборот?
       -- Они, как явления самодостаточные, были сами по себе!
       -- Ох уж эта самодостаточность... Я не понял, что мы делали, почему мы с часу до трех не спали?
       -- А мы пили жасминовый чай...
       -- Да, я вел себя ужасно... "Сними кофточку с лифчиком", "иди на кухню", "посиди там", "полежи тут..." А потом: "Ну что ты ноги раскинула и чай не идешь пить?!"
       Возмущаюсь:
       -- Последнего ты не говорил! Это ты, наверное, думал про себя.
       -- Не про себя, а про тебя...
      
       Утро.
       -- Всю серьезность моих намерений доказывает вот это... -- Ты показываешь: на кресле, около кровати, и на полке, у дивана лежат нетронутые презервативы в разноцветных упаковках.
       -- Они у тебя -- прямо как цветы в горшках -- по всем углам! -- смеюсь я.
       -- Конечно, -- гордо заявляешь ты, -- у нас тут совершенно порядочное место для обоюдного субъективизма, а не какой-нибудь там бездарный несусветный бордеалий...
       -- Звучит так же выспренно, как абортариум... (Ты смущаешься и отходишь в сторону.)
      
       Хрустящая картошка... показываю пальцем:
       -- Можно?
       -- Это тебе. Я купил два пакета, но один случайно, не знаю зачем, подарил девушке. Мы вместе шли до метро.
       -- Девушка, наверное, понравилась? -- вкрадчиво предполагаю я.
       -- Зай, брось! Мне все девушки нравятся, которые возле меня крутятся! По этой причине я влюбляюсь во всех лаборанток на кафедре. И зачем я отдал? Я спросил: "Возьмешь пакет?" -- она сказала: "возьму". А так -- что мне она? Ну, милая, ну -- сойтись с нею пару раз. А может, больше одного и не захочется...
      
       -- Видишь, и картошку съела, и жареные пельмени...
       -- Ну еще бы -- пусти козу в огород! Я грызла, грызла и никак не могла остановиться...
       -- Останавливаются на других предметах, а на лакомствах зацикливаются!
      
       Мы еще лежим...
       -- Как с тобой хорошо, -- завожу надоевшую тебе песню.
       -- Из-за этого? -- Ты проводишь по моей груди и ниже, конечно, не рукой...
       -- Нет, из-за всего...
       -- Ты похотливая и буйная.
       -- Я же скромная...
       -- Вот-вот, -- это и создает твой удивительный образ.
      
       Телефон. Предлагаешь:
       -- Давай куплю тебе головку сыра?
       -- И получится луна?
       -- Дура ты! Получится дырка в кармане. Все бы тебе летать. Спустилась бы на землю.
       -- Я не умею.
       -- Ладно, пребывай там... -- разрешаешь ты.
      
       Телефон.
       -- Это мяу? Мяу проснулась?
       -- просну-у-лась...
       -- А я, рыча и ворча, глажу рубашку.
       -- Ой, мое любимое занятие... -- тяну я с тоскливым сожалением.
       -- Ну я бы, конечно, пригласил тебя погладить, но боюсь, ты начнешь гладить другое...
       -- А я и то и другое попеременно...
       -- Ну, тогда я точно опоздаю! А ты еще поспишь, наверное?
       -- Я в четыре утра легла.
       -- Идиотка! А я в четыре встал. И знаешь, чем я занимался с четырех до семи? Ни за что не догадаешься!
       -- Нет, ни за что!
       -- И не отгадаешь! Даже если начнешь перечислять от самого привычного для меня занятия -- писания стихотворных строчек, до самого непривычного -- занятия онанизмом...
       -- Ну не интригуй, чем же ты занимался?!
       -- Я воображал себя портным или сапожником и зашивал мой бумажник!
       -- О-о!
       -- Чтобы туда влезало много денег!
       -- У-у!..
      
       -- Сколько раз ты вчера звонила?
       -- Десять.
       -- Нет, меньше!
       -- Семь.
       -- Меньше.
       -- Четыре.
       -- Ага. Что это ты?
       -- Ну прости меня.
       -- Что это ты чувствуешь себя виноватой? Прекрати! На этой неделе я виноват.
       -- Правда?! -- радуюсь я.
      
      

    ВЕРЕТЕНО

      
       Твое обычное (мое необычное?) ворчливое утро. Сколько их отпущено нам?
       -- Ноги не ходят, шея болит, ничего не стоит... -- жалуешься ты.
       -- Не надо было вчера так интенсивно общаться.
       -- Я же не бегал, я только море, волну изображал, старался тихонечко, ритмически... Это ты мне вчера вечером дала жару!
       -- ???
       -- Пять поз поменяли, пока достигли консенсуса, то есть коитуса... Но я собой доволен, потому что мною придумана и утверждена еще одна комбинация. Раньше у нас это было как фрагмент, а теперь превратилось в законченное событие.
      
       ...вечер. Поза "русалки" -- "кошка" наоборот. Они -- противоположны по сути.
       "Кошка" -- я лежу на животе, ты -- на моей спине: кусаешь мою шею, плечи, спину... Женское состояние в самой низшей, животной точке. Я в твоей полной власти...
       "Русалка" -- я на тебе, спиной к тебе -- твоим рукам -- свободное плавание по мне, а у меня -- мнимое чувство свободы. Словно все это делает со мной море -- ласкает, качает...
       -- Тебе, наверное, трудно представить, ты -- мужчина, у тебя все по-другому?
       -- Ну, мне остается в этой ситуации чувствовать себя Посейдоном...
      
       Уколи, уколи, уколи,
       уколи меня -- веретеном.
       Утоли, утоли, утоли
       меня этим столетним вином.
      
       Сотвори, сотвори, сотвори
       мне столетний живительный сон.
       Отвори, отвори, отвори
       з?мок или зам?к в унисон.
      
       Ты слепи меня, только слепи --
       из ребра, из ребра, из ребра.
       Ослепи, ослепи, ослепи --
       буду из серебра -- и -- добра.
      
       П?том ложе мое окропи, --
       отложи меня -- на пот?м...
       Уколи,
       утоли,
       о-слепи!
       Уколи меня
       веретеном...
      
       Утро. Очередное. Бессчетное. Или -- на счету?
       -- Ничего не понимаю, -- какая-то загадка, -- опять банки варенья нет! Только собираешься попробовать...
       -- И куда оно девается?.. -- сочувствую я.
       -- Загадка! -- Я печален по этому поводу... Печаль моя...
       -- Светла?!
       -- Печаль моя полна тобою. Мне грустно оттого, что весело тебе.
       -- Это уже из другого.
       -- Да, с классиками у меня плохо. Мне грустно и легко, ты виноват уж тем, что хочется мне кушать... -- заканчиваешь ты утренний экскурс в классику.
       -- Разве можно ночью есть столько сладкого?
       -- А я всю ночь ворочался, ворочался, гладил тебя, все хотел разбудить и сказать: "Посмотри, какое ночное чудо природы!"...
       -- Что в конце-концов и сделал!
       -- Зато у меня после ночи осталась масса впечатлений, замечательно чувственных и неприличных.
      
       Спрашиваешь:
       -- Сколько раз ты любила?
       -- Много, но бессмысленно...
      
       Телефон.
       -- Ты приедешь?
       -- Да. А как ты?
       -- У меня случилось несчастье. -- Говоришь так серьезно, что я испуганно спрашиваю:
       -- Что же случилось?
       -- У меня сломался регулятор... (выждав паузу) скучания! Я скучаю сверх всякой меры!
       У меня отлегло от сердца.
       -- Я приеду, починю!
      
       Твой звонок:
       -- Я тебя жду!
       -- ...я не выспанная, слабая и плохо выгляжу.
       -- А я тебе дам вина, уложу в постельку, и ты будешь спать...
       -- Ну, ладно, я чуть покопаюсь, оденусь и приеду...
       ...еду и переживаю, что вся -- в каком-то разладе... "будешь спать..." -- произносишь тоном мурлыкающего кота, баюкающего глупого мышонка.
       Глагол "спать" давно имеет у нас один-единственный смысл...
       Ужин: салат, пельмени. Говорим о пустяках. Читаешь вслух Роберта Фроста. Но он -- слишком идеален, этот взрослый ребенок, -- его поэзия мне сейчас чужда. Тогда читаешь Рильке "О заключении". Это -- ближе, тюрьма -- родное состояние. В рюмках краснеет вино...
       Ты неожиданно запускаешь руку мне под свитер и с досадой произносишь: "Трусы надела, собака!"
       -- Но... -- виновато произношу я.
       -- Почему не захотела проветриться? Испугалась, что надует?
       -- Да... вдруг ветерок?
       -- Это ты считаешь ветерком?
       -- Нет, скорее не ветерок, а этот... который крутится...
       -- Цунами?
      -- Нет, ураган! Он мужского рода...
      
      

    НЕСУЩЕСТВУЮЩЕЕ ЖИВОТНОЕ

      
       Я принимаю душ. Ты тихонько стучишься, потом врываешься и кричишь:
       -- Ты -- мое существующее несуществующее животное! -- и ускользаешь за дверь, оставив меня улыбающейся твоей очередной выходке.
      
       Полощешь в ванной белье. Я захожу, завернутая в простыню.
       -- Давай помогу?!
       Ты смотришь на меня диким взглядом, распахиваешь простыню, и в самом стеснительном месте как следует кусаешь.
       -- Поняла?
       Мне остается только запахнуться и быстро покинуть ванну -- поле твоих бытовых действий, признавая за тобой безусловное лидерство.
      
       Мне трудно уходить от тебя. Я медлю и спрашиваю:
       -- Ты не сердишься?
       -- С чего?
       -- Что я никак не уйду, и торчу...
       -- Это моя привилегия!
      
       ...целую тебя -- низко и всеобъемлюще...
       Восторженно осуждаешь:
       -- Маньяк!
       Обижаюсь?
       -- Я?!
       -- Оральный!.. -- И секс у тебя оральный: ты кричишь, когда кончаешь.
      
       -- Приезжай ко мне завтра снова!
       -- Я тебе не поломаю день?
       -- Что поломаешь? -- с наигранным испугом смотришь вниз. -- Это?
       -- Нет, день.
       -- А, день! -- облегченно уточняешь ты. -- Не поломаешь. У меня регулятор поломан.
       -- А разве я не починила?
       -- А его теперь надо чинить постоянно. Пока ты чинишь, он не сломленный, то есть не сломанный, как только бросаешь -- ломается...
       -- Тогда давай я уйду сразу с двух работ и перейду на постоянное обслуживание твоего регулятора?
       Подобная перспектива тебя, видно, пугает, и ты замолкаешь...
      
       ...Совершенно сонная, пытаюсь встать. Ты опрокидываешь меня на себя и, пока я ничего не успеваю сообразить, покачивая в такт, поешь: "А-аа-аа-аа-а..."
       -- Это что, колыбельная?
       -- Колыбельная-вставальная...
       -- Колыбельная-вставляльная?
       -- Отстань! Я утром не способен разбираться в таких филологических тонкостях...
      
       Телефон.
       -- Приезжай, тебя ждет "Русалка-3".
       В голове -- сумбур, куча несделанных дел, но опять еду по первому зову... У меня не получается отказывать тебе... или себе?
       Читаю стихотворение... Готовлю мясо. Ужинаем. Потом -- печатаю тебе свое. Мы похожи на литературную семью. Ты читаешь его и говоришь, что оно круглое, и похоже на яблоко, с которого медленно срезают кожуру. "Как же ты обволакиваешь все свои смыслы! -- восхищаешься ты, -- как же ты все эти слова в образную ткань вставляешь... вводишь... -- спотыкаешься.
       -- Мои глаголы нужно кастрировать!
       -- ...пойдем спать, моя хорошая, -- завершаешь ты наш литературный вечер. -- Я тебя буду баюкать...
       Я быстро засыпаю, и уже в полусонном состоянии ты что-то делаешь со мной, а я с тобой...
      
       Встаем -- как цветы запоздалые -- поздно и с трудом.
       -- Кто у нас главный пушистый соня? -- мурлыча и потягиваясь, спрашиваю я.
       -- Надо выбрать критерий. По критерию болтливости -- ты!
       Мне нечего ответить. Закончив утреннюю игру, завтракаем и собираемся ко мне. Ты спрашиваешь:
       -- Ты хоть выспалась, или так спала, без толку? -- и отвечаешь за меня: "Я спала без толку, но с котом". А я тебя всю ночь баюкал.
       Вдруг, в коридоре:
       -- А ты со мной долго еще собираешься быть?
       Вопрос сбивает меня на лету. Вариант черного юмора? Внутри все застывает, кроме растущего цветка боли. Я медленно вглядываюсь в тебя, молчу. Но ты настаиваешь на ответе... Это потом я придумываю иронические, гордые, независимые слова на твой злой вопрос. Но сейчас... теряюсь и говорю правду: "Долго..."
       Надо повернуться и уйти -- прямо сейчас. Почему я не делаю этого?
       -- Долго... -- повторяю я. -- А ты?
       -- Ну, годика два с тобой помучаюсь...
       Почему я не умираю прямо сейчас?
       Нет... все -- не так...
       ...чтобы протянуть бессмысленное время, говорю: "А ты?"
       -- Я первый задал вопрос и жду нормального ответа, а не еврейских выходок.
       -- "долго..." -- голосом несуществующего животного произношу я.
       -- Тогда запомни наконец, что чашку от чая нужно мыть сразу, иначе на ней остается пленка!
       Мелочно...
       -- Ты -- кот-ворчун, -- говорю я с досадой и злостью.
      
       На улице продолжаешь:
       -- И я знаю, как это будет...
       -- Что?
       -- Расставание. Мы оба будем лить слезы, я буду ходить около твоей квартиры, там будут всякие мужчины, а я не смогу зайти.
       -- Почему?
       -- Потому что ты сделаешь два аборта и возненавидишь меня.
       -- А почему я должна делать два аборта?
       -- Один -- когда тебе надоест и ты не выдержишь, другой -- когда я слишком увлекусь.
       -- Я не буду делать аборты, я просто рожу!
       -- А мое мнение?
       -- А ты думаешь, я тебя спрошу?
       -- А что же, ты считаешь себя абсолютной собственницей моего семенного фонда?
       ...Снова и снова вспоминаю о "двух годах мучения"... Я не боюсь, что ты уйдешь. Я выживу и не буду одна. Но будет больно и бессмысленно...
      
       -- Всю ночь я тебя не столько трахал, сколько баюкал, -- возвращаешься ты к основной теме. -- Я не кот-ворчун, а кот-баюн.
       -- Сказала бы я, какой ты... кот!
       -- Кот-бормотун?
       -- Нет -- те же четыре буквы, только две -- изменить и переставить. Что, рифмуется? -- И гораздо ближе к истине.
       -- ...Я загнан в угол!.. -- изображаешь, что тебе стыдно.
      
       Приходим ко мне. Начинаю собираться к тебе и... не могу найти даже трусы... От усталости, недосыпа и "годика два помучаюсь с тобой" не могу сосредоточиться ни на чем. Делаю кучу лишних движений, нервничаю и готова заплакать -- оттого, что дни вразброд, что дергаюсь от дома к дому и оба -- чужие, что запустила ребенка и работу, а, значит -- буду сидеть на нуле. И еще боюсь, что ты злишься, глядя, как я копаюсь...
       Наконец едем.
       Выходя из метро, попадаем под дождь, дождь превращается в ливень, и мы застываем -- полустоя, полуобнимаясь под зеленым навесом.
       -- Может, это ты вызвал дождь?
       Отрицаешь, но пробуешь заклинать. Минут через семь дождь прекращается, и как ни в чем не бывало вылезает солнце. Заходим в магазин. У ног крутится рыжий, тигрово-леопардовый кот с рыжими глазами. "Своих чует" -- одобряешь ты.
       После ливня легче дышать, и я из полуживой и сонной превращаюсь в живучую тварь, которая радуется солнышку.
       Мы дома. Душ, салат, вино, минералка... Потом -- рисую тебя... Потом... Так и тянет сказать: суп с котом, в данном случае кошкой... Я пишу твой портрет, ты читаешь вслух свои стихи. В какой-то момент встаешь, подкрадываешься сбоку, целуешь подмышку...
       -- Было очень соблазнительно, я не мог удержаться! Пока ты рисовала, я все хотел взять тебя и показать, кто тут главный художник и всю тебя изрисовать -- причем не в цвете, а исключительно в тональном варианте.
      
       Засыпая, гладишь мне плечи и спину, приговаривая: "Что все там, да там... А плечи какие хорошие, а спина какая..."
      
       Ты у меня дома. Кормлю тебя обедом.
       -- Что за нравы пошли, -- удивляешься ты, -- угощают супом и не требуют клятв верности!
      
       -- ...а ты думаешь, для чего я тебя целый час ласкал? Только чтобы услышать твои замечательные "ай" или "у-у"? Я хотел в тебя еще войти!
       -- ...а я, когда тебя ласкаю, иногда даже кончаю...
       -- Ну, -- у тебя вон какое чувствилище.
       -- Звучит, как чудовище, -- обижаюсь я.
      
       -- ...что ты со мной сделала? А?
       -- Это ты сам -- взял мою руку и... намекнул...
       -- А дальше что?
       -- А дальше все шло к концу...
       -- А говоришь, не виновата! И попа у тебя торчит красивая!
      
       -- Я же уже одеваюсь...
       -- ...же уже, -- передразниваешь ты.
       Надевая кофту, растягиваю ее спереди, изображая мини-платье.
       -- Ну и? -- раскрываешь мой нехитрый замысел. И только спереди! А попа все равно торчит!
       -- Нет!
       -- Ну повернись, повернись! -- требуешь ты. И я терплю фиаско, потому что сзади моя полосатая сине-белая блузка действительно не прикрывает полосатые бело-голубые трусики. "Ну вот, -- удовлетворяешься, -- торчит, красивая!.." Устыдившись, быстро влезаю в брюки, спрятав наконец волнующий тебя объект.
      
       ...ты ласкаешь меня -- долго, нахально и самозабвенно... и я летаю, не осознавая, что именно ощущаю, -- оставляя это на потом, когда буду одна...
      
       ...утром просыпаюсь счастливая, рассматривая твою спину, подыскиваю слова. "Спина, усеянная рыжими веснушками" -- не подходит. "Рыжие звезды" -- помпезно.
       Думаю, у тебя нет цели в жизни, или, как принято говорить, -- пути. Твой путь -- ленивая парадоксальность. Живешь не разумом, не логикой, и даже не душой, -- стихиями. Я не представляю тебя одноцветным -- блондином с белой кожей, брюнетом со смуглой или русым. Ты -- как есть -- черно-рыже-русо-седой. Таким, наверное, и был Чеширский Кот.
      
       -- Ты похож на леопарда, -- говорю я, -- весь в рыжих кружках!
       -- И это ты в романе собираешься писать? -- недовольно спрашиваешь ты.
       -- Ага...
       -- Плохой твой роман, -- у меня не леопардовая шкура, а всего лишь крапинки.
      
       -- Я всех женщин обманывал и обманывал, -- говоришь после очередного активного лежания.
       -- Зачем? Тебе нравится?
       -- Правда -- она ведь грубая... А ложь -- тонкая особа, всегда подбирается к каждому человеку, к каждому случаю, к каждой ситуации индивидуально, -- вкрадчиво произносишь ты с честностью психолога, съевшего собаку на всем, только не на женщинах...
      
       Раскладывая передо мной пакеты с вырезанными картинками, увлеченно рассказываешь о своей уникальной методике. По американской типологии -- квадратов, кругов, треугольников и прямоугольников -- ты крутой зигзаг, идейный донор. Жаль, нет на твою душу ни спонсора, ни менеджера, -- черт бы побрал эти словечки, а есть только Бог да бесы...
       А ты пьешь, бьешься об стенки быта и пишешь: "противный ты Бог и скучный"...
      

    КОГДА С ТОБОЙ ГУЛЯЮ ВДОЛЬ ОВРАГА...

       Выходим гулять к речке. Ты экипирован весьма живописно -- заплатанные джинсы, тапочки... В полосатую сумку времен застоя -- кладешь нож в кожаном футляре, красное вино, бутерброды. У речки -- кормим уток хлебом. Перед нами -- роскошная оранжевая сосна. Поодаль -- машина. Сидящие в ней разглядывают нас. Я целую тебя. Зрители смотрят. Я слегка косая. У сосны -- изумительные корни. Один -- похож на руку с тремя пальцами, в предсмертной агонии хватающуюся за землю. Достаешь нож:
       -- Отрубить тебе ее?
       -- Не надо...
       Почему-то показываешь мне кулак, потом изображаешь, как полечу с этого пригорка вниз.
       -- За что? -- жалобно спрашиваю я.
       Тебе не нравится мой тон, и вообще: ты три ночи не спал, ты устал, а тут еще я...
       К нам подходят три парня -- просят у тебя стакан. Даришь им.
       -- Я сегодня добродушный, -- говоришь ты, когда они отходят, -- я в очередной раз чашку украл в буфете.
       Мой муж тоже крадет чашки в буфете, что мне так везет? Но он -- недоучившийся студент, а ты -- кандидат психологических наук. Кража чашек -- на этом, думаю, ваше сходство и заканчивается.
       -- Жаль, что меня не было в качестве свидетеля и доносителя... чашки до дома, -- говорю я лояльно.
       Возвращаемся длинными узкими коридорами заборов и гаражей.
       Затишье пространства, ощущение сюра, нереальности.
       Надписи по стенкам, крики души: "хочу бабу" и прочее. "Надо написать: ""Как все надоело!"" -- говоришь ты. Ищешь нашу прошлую надпись. Наконец находишь: "Кот над милой кошицей..."
       Берешь кирпичик:
       -- А кто у нас работает художником?
       -- По настенной уличной графике -- ты! -- уверенно парирую я.
       Ты рисуешь женский торс -- грудь и бедра, на груди -- две жирные точки: "Это вот такие глаза", "А это вот такие зрачки чувственные". Дальше -- совсем уже неприлично: лобок со стрелкой. Потом вместе рисуем другой предмет. Я украшаю его лучами.
       -- Ну вот, -- сердишься, -- я хотел, чтобы был как пистолет и стрелял, а ты нарисовала нечто лучезарное! -- Так надо, что ли?
       -- Ага, -- улыбаюсь, ошалев от школьного хулиганства.
       Мне грустно... Со стороны бы кто посмотрел: взрослые люди! А мне надо было дожить до тридцати, чтобы с детским восторгом нарисовать на стенке что-то "неприличное", когда никто не видит...
       Мы вылезаем из узкого гаражного лабиринта, мне кажется этим летним солнечным вечером, что я на пленэре или в Коктебеле, и не верится, что мне -- тридцать, а не двадцать... Я говорю это вслух, и слышу:
       -- А тебе и есть двадцать, потому что ты -- дурочка... Ты же возвращаешься к ним, значит, и гормоны у тебя так работают.
       -- А на сколько ты себя чувствуешь?
       -- На восемьдесят два...
       Вздохнув, отвечаю:
       -- Какая у нас возбуждающая разница возраста!
       Приближаясь к дому, говоришь:
       -- Встать бы в шесть и пройтись вокруг... Давай встанем?
       -- Ага, я представляю, как некто встает в шесть и идет пройтиться по окрестностям...
       -- Сейчас отправлю тебя домой!
       -- Зачем?
       -- Чтобы не было свидетелей моей слабости!
       -- А кто же узнает?
       -- Так ты же, задрыга, в романе все опишешь!
       -- Ах, да, -- вспоминаю я про роман, -- наоборот! -- тебе будет восемьдесят два, когда его издадут, и двадцатилетние девочки будут тебя домогаться.
       -- Но из-за твоего дурацкого романа мне придется им объяснять, что некий предмет потерял свою привлекательность и стойкость!
       -- Они не поверят тебе, а поверят роману, и все равно будут тебя хотеть.
       Вздыхаешь и заходишь в подъезд.
      
      
      

    ЖАСМИНОВЫЙ ЧАЙ

      
      
       ...бурное затемнение...
       Очень нежно произносишь:
       -- Ну что, моя ебушка, -- пойдешь чай жасминовый пить? Или не пойдешь?
       Хватаешь меня на руки, поворачиваешь, ставишь в позу осла:
       -- Так сумеешь пойти?
       Мне неловко, мы пытаемся сделать пару шагов, но... активный участник наших страданий покидает меня. Наконец мы на кухне. Сажусь на табуретку, ты подходишь сбоку.
       -- А все ты виновата, что ты со мной сделала?
       Я "виновато" беру в руки "обиженного" и облизываю -- как кошка котят или девочка мороженое. Он опять встает.
       -- Вот-вот, именно это...
       Наконец мы пьем жасминовый чай.
      
       Я -- дома. Звоню близкой подруге:
       Она:
       -- Ну, как ты?
       -- Вот, приехала, вся загуленная, счастливая, только чувствую себя такой блядью! Усталая, хочу спать, а вместо этого -- все утро, как дура, описываю то, что было...
       -- Какая же ты блядь? Ты -- писатель!
       "Я женское лицо свое не помню", -- писала я год назад. Ты мне его подарил...
      
       Телефон:
       -- Русалка поднебесья, я видел фотографию морской черепахи, она -- совершенно отрешенная, шеей вертит и плывет себе. Вот и ты такая...
      
       Я у тебя. Рассказываешь о работе.
       -- Сегодня на кафедре как начали рассуждать о Сальвадоре Дали, -- какой он талантливый, какой он... А я им -- какой он импотент -- и в том же духе. Они, конечно, возмутились -- вот, в одном импотент, в другом -- гигант! А я говорю: "Ну как же, -- я, например, во всем гигант!" Они еще больше возмутились, и начальница сказала, что я слишком эмоционален и не владею собой. На что я возразил: "Зачем мне владеть собой, я предпочитаю владеть другими предметами". А девочки на кафедре хмыкнули.
      
       Кто ты? Кандидат наук, в прошлом -- подполковник МВД, ныне -- юродивый психологии. Ты -- в стороне, возня собственного пробивания -- не твоя стихия. Война поэта с системой, в которую ты попал, подорвала тебя. Ты порвал с ними -- это не прошло безнаказанно.
       Поэзия -- опытная гетера -- обирает по высшему счету... В педагогике -- ты ас высшего пилотажа -- надо видеть глаза студентов. Твои коньки -- увлекательность и умение объяснять сложнейшие вещи на двух пальцах. Не переносишь ни собственной, ни чужой халтуры. За свою педагогическую совесть, интеллектуальный блеск и эмоциональные выплески расплачиваешься -- срывами, усталостью и скрытой депрессией. И вот этим:
       -- На сколько ты себя чувствуешь?
       -- На восемьдесят два...
      
       -- Я устала...
       -- А ты поспи две минутки, -- предлагаешь заботливо и протяжно. Я знаю, чем это кончится:
       Жасминовым чаем...
      

    РУЖЬЕ, КОТОРОЕ НЕ СТРЕЛЯЕТ...

       Вечер.
       Ты пытаешься собрать ружье. Я только сегодня узнала, что оно у тебя есть. От деда. Красивое. Я видела автомат Калашникова, малокалиберную, пневматическое. А охотничье -- так близко вижу впервые... Оружие возбуждает меня... У тебя не получается его собрать, ты злишься.
       -- Зачем же ты меня спросил: "Показать тебе ружье?"
       -- Ну я же при этом два раза добавил -- может, потом, может, в другой раз. А ты захотела сейчас. Вот и сиди теперь, не возникай. А то -- обругаю.
       Заново обертываешь две половинки ружья бумагой, проволокой и сердито убираешь это "проклятое ружье", говоришь: "отдам отцу". Все равно: собрал -- не собрал, стреляешь или не стреляешь, я -- под дулом твоего ружья...
      
       ВАЗА
       Подводишь меня к двум вазам -- одна простой формы, вторая -- с дыркой:
       -- На тест, -- какая мне больше нравится?
       Я безошибочно указываю на вазу с дыркой.
       Тогда приносишь с балкона подсвечник -- тяжелый, громоздкий, заостренный -- смесь Возрождения и Совдепии. Я восхищаюсь, ты морщишься:
       -- Какой-то колючий, потому и забросил его на балкон.
       -- Ну -- ты же мужчина, ты сам острый -- тебе интереснее круглая ваза с дыркой. А я -- сама...
       -- С дыркой?
       -- Да! Мне нравится острое. Это подходит к женскому мазохизму...
       Моя рука невольно гладит подсвечник...
      

    ТРИЕДИНСТВО РЕВНОСТИ

       ...твоя жена... Она приходит к нам обоим... во сне. Ревную я -- к ней, и только к ней, а не к твоей бывшей возлюбленной, из-за которой ушел от жены, а потом -- ценою умирания? -- вернулся... Вернулся ли? Иногда я думаю -- так не возвращаются... и она тебе -- родная, но чужая. И меня тоже не берешь в "родные". Все тебе чужие, после той, которая увела, но в свою жизнь -- не взяла... Теперь ты невольно уводишь меня, но в свою жизнь -- никогда не возьмешь... Цепочка боли -- дедка за репку, внучка за бабку, кошка за жучку, мышка за кошку, и -- ничего не вытащим, кроме взаимобольной любви. Ты, полюбив, переступил через жену, твоя возлюбленная -- через тебя, я -- через мужа, ты -- через меня... И -- по кругу, и -- раз, два, три... Твоя жена приходит в мои сны, ищет, но не находит меня с тобой. В твоих снах... ты боишься об этом рассказывать. Жена -- она -- жена -- я -- жена... по кругу -- и раз, два, три...
      
       Нас трое... и любовь к тебе -- троится.
       И ей до триединства далеко.
       Мне больше всех из-за тебя не спится
       с тобою.
       И поэтому -- легко.
       Проникновенно...
       Ни к чему -- сраженье.
       Выигрывает лишь последний смех.
       А слезы -- мимо.
       В явном пораженье
       я побеждаю тем, что больше всех
       тобой побеждена...
      
       Я -- в подневольном,
       тройном союзе
       женского родства,
       Скажи -- легко ли быть первопрестольным?
       Шумят слова, как старая листва...
       Пустая роль -- заложница свободы.
       Я буду до последнего твоей
       невестою --
       у моря ждать погоды,
       с желанием бессмысленным:
       отбей
       меня прибоем!
       Смой меня собою!
       Счастливая соперница! -- ее
       сама судьба сосватала прибою,
       она же отказалась... Бытие
       твое, наверно, не к лицу ей...
      
       Следом
       за ней являюсь --
       облаком и бредом,
       планетою,
       орбитой обручальной,
       единственной, случайной, невенчальной...
       ...в тебя впадаю,
       падаю от света...
       Но как же от любви твоей знобит!..
       Соперница...
       Она была комета,
       Планета я. Мне не сойти с орбит
       Твоих.
       Как лист, у дерева единый,
       в который свято верует больной,
       мне не слететь.
       Твоею половиной
       у моря ждать; пока меня волной
       не смоет...
      
       Как соперницу избыть,
       Завидуя почти до воплощенья?
       Планета я -- мне хочется забыть
       мое вращенье или обращенье...
      
       Соперница?..
       Пустое... В настоящем
       меня ты делишь только со второй.
       И в этом разделении скользящем
       что делать мне?
       Над шахматной игрой
       меж двух ферзей король блажен и грустен.
       Две королевы делят короля,
       такого неделимого...
       Искусен
       король -- до безысходности деля
       одну из королев...
       Ей остается
       терять себя и длить его в себе.
       И --
       ждать погоды...
       Может быть, сорвется
       прибой однажды в сторону к судьбе, --
       к себе...
       Перечеркнув
       квадраты, клетки,
       фигуры посторонние разбив,
       всех птиц отправит на другие ветки,
       оставив лишь одну... на ней отлив
       серебряный от света,
       Как заглавно
       он выстрелит однажды в высоту! --
       Лишь в ту,
       что в высшей степени бесславно
       из всех троих сдается на лету...
       Забудем все -- ведь это наша Лета!
       Закон проникновения -- у света.
      
       Уволь
       меня, --
       или возьми -- до боли,
       до воли, до неволи, до тоски,
       до темноты в глазах и до юдоли --
       земной, небесной, нищей...
       Мы -- близки.
       Все остальное -- скучно и
       бесправно.
       Как холодно на свете! Как тепло
       в твоих глазах
       Как мне с тобой -- не равно!
       Как противоположно,
       как светло!
       Нас двое... пусть один нам сон приснится:
       наручники.
       Две скобки. Два конца.
       Ключ -- у тебя. Замкни! --
       И эта птица
       взлетит в моих руках, и два кольца,
       нас обовьют --
       печально, обручально...
       Возьми меня -- венчально, невенчально, --
       в себя, к себе...
       Душа твоя -- троится.
       И ей до триединства далеко.
       Мне больше всех из-за тебя не спится
       с тобою.
       И поэтому -- легко...
      
       Через полгода нашей любви я нахожу в твоих бумажках записку:
       ..."Понимаешь, я не очень-то верю в чистоту женской любви, и сейчас, столкнувшись с этим, я обжигаюсь и давлюсь..."
      

    ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ

      
      
       Как с гением легко, как с пустотою -- трудно.
       Как ласково весной, как холодно зимой...
       Я за любовь к тебе, как небо -- неподсудна.
       Тебе скажу "твоя..."
       Но не промолвлю "Мой!"
       Как с гением светло, как с пустотою -- скудно, --
       подножный скучный корм -- да с глупым пастухом.
       От стада отобьюсь и прибреду приблудно
       к другому пастуху -- что на коне верхом!
       И перейду на корм --
       высокогорный --
       вышний!..
       Овечьего тепла -- до облака отдам...
       Как с гением легко быть даже третьей лишней,
       Как трудно пустоте мне вымолвить: Адам...
      
       ...надумала разводиться. Потому что -- встретила тебя. Потому что -- ты и он -- не уживетесь во мне. Подруги спрашивают: "Ты уходишь к кому-то или так?" "Или так..." -- отвечаю. Мне жаль моего мужа, "флегматичного витязя", с его флегматичной порядочностью, флегматичным терпением и -- агрессивностью неудачника.
       Любовники...
       Первому мужу не изменяла.
       Второму... Скучно. Редко. С "угрызениями" совести. С чувством пустой траты времени. Потому что -- случайно. Потому что -- без сердца. Неинтересно -- до ощущения комедии, фарса, пустоты. Но дома -- никогда. Из уважения к супружескому ложу.
       Вру.
       Было.
       Дважды.
       Трижды.
       -- Вытеснила.
       Сказала себе: это так противно, смешно и горько, что -- просто не было. Никогда. Значит -- не было.
       С тобой -- было. Через угрызения. Ведь муж -- доверяет... верит... тупо, закрывая глаза на то, что несчастлива. На кошмарную дисгармонию. На разные миры. С безграничным -- простодушием? Хитрым терпением? Позволяя мне все. Свободой восполняя то, что не может дать? Чтобы удержать меня -- любой ценой?
       И -- до последнего -- закрывать глаза?
      
       ..."Если я встречу однажды другого, когда-нибудь, и -- не смогу удержаться, что тогда?" -- спросила я однажды ночью. "Я бы хотел этого не знать..." И -- не знает... знают другие. Кроме... -- фарс рогоносца.
       ...ему хорошо, даже если раз в месяц... потому что -- черный хлеб лучше, чем ничего. Мое лицо невольно -- поворачивается к стенке, губы сжимаются... и хочется ударить того, кто сверху... лишь бы не чувствовать -- две? три? пять минут? -- эту тяжесть, возню и несовместимость... А он -- кончает и произносит одну и ту же фразу -- вот уже пять лет: "Спасибо за подарок" -- фразу, от которой почему-то хочется повеситься... фразу, от которой самка, которая сидит во мне и в своих фантазиях проигрывает -- как ее, так или иначе, грубо, нежно, изощренно, до -- беспамятства...
       ...Она -- в бешенстве, готова превратиться в тигрицу и разорвать...
       ...иногда казалось, что лежу не с мужем, а с толстой лесбиянкой, которая не способна по-мужски схватить -- хочу-не хочу -- и вытрясти всю душу. Вот оно, замужество из жалости. Пожалела -- плати. Благими намерениями... дорога в ад.
       С тобой -- было дома.
       Сквозь... мужа, который -- верит. В порядочность. В миф о фригидности... В усталость... В "голова болит"... Верит, что приходишь -- по дружбе. Не подозревать же всех мужчин, которые приходят. И все же замужний дом -- храм. Крепость. Последнее прибежище целомудрия...
       Нельзя облегчать желающим путь к себе. Скрепя сердце, в надежде -- на что? -- я впускала в храм иноверца. В крепость -- чужого. И видела дом в огне. И простоволосую девушку, привязанную к лошадям...
      
       Пошлое ретро...
       Он имел все условия, и даже некоторую щедрость: на кафе, на такси из Москвы в Химки. Интеллектуальные выпады, сексуальная изощренность... Но -- так и не достал -- до души? до сердца?
       Прошлись, отдельно друг от друга, по городу, где "все его знают". Выпили коньяк под закуску на скорую руку. Посмотрели "ужастик" по видаку. На мой голодный вопрос: "Что ты обо мне думаешь?" -- услышала честное: "ничего..." В нем неуловимо одна личность сменяла другую, трус -- "рубаху-парня", "кулак" -- "мота", "супер-ебарь" примитивного "бычка", делец -- бывшего литератора с филологическим образованием. В этом калейдоскопе он едва успевал осознавать самого себя, а уж я была ему тем более малоинтересна за порогом чувственности. Затраханная -- не столько им, сколько виной перед мужем и досадой, что он переживает то же самое по отношению к своей жене, -- "я ехала домой..." Фарс! -- глупо, пошло... Напоследок -- в такси -- дурацкие вопросы типа: "Сколько у тебя было мужчин и какие? Мне это надо для личной статистики". Я заскучала и перестала встречаться. Решила не тратить время и больше не изменять. После измены -- ничего, кроме тошноты души и ощущения блядства. Тело кричало "хочу" и верило -- вот-вот, сейчас, вспыхнет чудо... любви, а душа ежилась от омерзения -- к себе, видела все насквозь и со стороны.
       Однажды душа -- трезво до ужаса -- пронаблюдала целую кинокомедию. Как пришел -- в третий и последний раз -- разочаровавший любовник. На внешнем уровне он разыгрывал как умел темперамент. Вместо темперамента лезла неумелая активность щуплого, суетливого от неуверенности мужчины.
       Все было невпопад, одно не к одному.
       Она изображала участие, вяло заставляя себя что-то делать и завершить, хотя бы чисто технически, акт. Хотя бы "на троечку" -- так сдают дом с недоделками, зная, что жить там не будут... Он раздражал ее -- раздетый, раздражал всем. Когда он оделся, почувствовала облегчение.
       Первое действие происходило на полумятой простыне, потом на кресле. Ей скучно, противно. И -- убивает вопрос: "Зачем???" Опять -- обманула чувственность и что-то показалось? Что будет любовь?!
       Режиссер-свидетель:
       "Бездарно , серо, скучно".
       Второе действие.
       Дело к вечеру.
       Она -- одна и пытается вычеркнуть, до основания, как многое другое и многих других.
       Этого не было...
       Этого не было...
       Это -- не мое.
       Не со мной.
       Не для меня.
       Это -- мимо.
       Чужое,
       дурное
       кино.
       Не было.
       Срабатывает...
      
      
      
       Желтый, как синица,
       свет в окошко льется.
       Мне с тобой -- не спится,
       мне к тебе -- не льнется.
      
       Был моим хорошим,
       стал чужим и лишним...
       Что мне делать с прошлым?
       Что мне делать с пришлым?
      
       Пришлый -- свет в окошке,
       Пришлый -- как зарница.
       Мне к нему -- дорожка
       золотая снится.
      
       Был ты мне -- хорошим,
       Был ты мне -- не лишним...
       Что мне делать с прошлым?
       Что мне делать с ближним?
      
      

    ХИЩНИЦА

       Третье действие.
       Тот же вечер.
       ...Телефон. Звонок. Тот, в кого -- влюблена. По-детски, как в четырнадцать лет, страстно и романтично. Не ожидала, что позвонит -- после двухразовой коктебельской любви. Рыжий женатый бог, красивый и легкомысленный, как греческое солнце. Который сразу растрепал все спьяну общей знакомой и предложил ей то же самое...
       Как же, придет -- солнце. Первый по-настоящему -- яркий. Красивый. Музыкант -- магическое для меня мужское достоинство.
       Срочная уборка. Ненавистная простыня швыряется в ванную и закладывается черт знает чем -- лишь бы подальше. Меняется одежда. Готовится ужин. Принимается душ. Сцена последних минут ожидания.
       Звонок.
       Дешевые астры ставятся в вазу как драгоценные розы. Дешевый крошечный медальон Мадонны (рыжий бог только что приехал из Италии) превращается в драгоценное ювелирное украшение. И то и другое -- в фетиш.
       Как она стелит постель! Это -- надо видеть! Самую чистую, самую красивую простынь.
      
       Ночь. Она дарит ему стихи. Он сажает ее на колено, закуривает, как голливудский киноактер.
       И вот постель... Совершенно некстати она говорит извиняющимся тоном:
       -- У меня, правда, по ночам шастают тараканы...
       С достойным музыканта богемным шармом он отвечает:
       -- Это замечательно!
       Дальше -- хорошо. Он -- рыж, красив, высок. С ним -- тепло, будто рыжие волосы греют. С ним -- как на родине.
       Но...
       Пять дней она ходит вокруг астр и берет в руки крохотный итальянский медальон.
       Или меньше дней.
       Или больше.
       И понимает любви не будет.
       Потому что женат. Потому что трус. Потому что -- ему ничего не надо, кроме легкого приключения с художницей.
       И -- спустя энное количество дней -- в качестве траурного марша -- он, предавший подаренные ему стихи, "случайно обнаруженные женой".
       Он обвинил во всем ее. "Она -- играла, у нее -- богатое воображение..." С богатого воображения -- там, в Коктебеле, ранним утром, у моря... как ни у кого -- первый мужчина, которому захотелось сделать это... С богатого воображения -- "ничего не было -- только стихи, я их не читал даже, я из вежливости взял..." -- я сидела у тебя на коленях, а ты курил и читал их... "Только стихи, ничего не было".
       А потом я вынуждена была звонить ей... Как же, неудобная ситуация, жена в трансе, я -- единственная?! -- виновница... Дура! Никогда не надо извиняться перед женами любовников! ...тем более -- перед этой пуритански-нравственной собственницей, ревнующей своего красивого мальчика-мужа к ножке стула...
       Действие четвертое.
       Ретро-повтор: все свидетели и участники -- сошлись и доказали его жене -- этого не было... Только стихи.
      

    РЫЖИЙ БОГ

    семигранник

      
       1
       Я здесь ничего не вижу,
       кроме рыжего солнца.
       Я здесь ничего не вижу --
       выключите утро!
       Я хочу только ночи
       в которой рыжее солнце
       не принадлежит небу --
       а только мне...
      
       2
       ...мимо меня проходит
       не мой музыкант.
       Но он играет
       мою самую любимую музыку.
       Или нет: он просто играет меня --
       чужую.
       Но я знаю, что -- не чужая.
       Как же мне заглушить желание --
       быть музыкой в его руках?!
      
       3
       У тебя есть музыка и жена.
       А я умею лежать
       на острых травах и твердых камнях.
       И умею видеть
       каждое утро
       рыжее солнце на горизонте.
       И умею протягивать к нему руки
       и обжигать ладони,
       потому что солнце -- чужое.
       Чужое -- потому что
       у него есть музыка и жена...
      
       4
       Не стоит уповать на небеса
       и жить на нескончаемом прицеле
       твоей несуществующей любви
       в окрестностях глухого Коктебеля
       лежать на камнях замкнуто едино
       и думать о московской новой встрече
       которая вовек не состоится
       и думать о московской старой встрече
       которая вовек не состоялась,
       не думать ни о чем
       а лишь о том
       что вместе -- незаконно и случайно
       лежать себя не помня оттого
       что вместе...
       ...а запретный Карадаг
       не видит и не слышит нас с тобою
       в окрестностях глухого Коктебеля
       тебя любить и оттого что рядом
       запретный Карадаг -- недолюбить
       тебя любить и -- оттого что утро
       нагрянуло -- тебя не долюбить
       в окрестностях глухого Коктебеля
       тебя любить и оттого что ты
       так скоро уезжаешь -- снова НЕ
       доцеловать недолюбить
       и думать что упало в руки солнце
       и это солнце -- недоцеловать
       в окрестностях глухого Коктебеля
       в окрестностях слепого Карадага
       запретного
       как мы с тобой
       на нем...
      
       5
       Никогда не целовала -- так...
       Не было ни крыши и ни свода.
       Это просто -- темный Карадаг
       и твоя красивая свобода.
      
       Гальку как подарок поднесу я, --
       брось же в море свой победный флаг!
       До сих пор
       я целовала -- всуе...
       Никогда не целовала -- так.
      
       6
       К слову или не к слову --
       горы здесь велики.
       Волны здесь ласковы
       и длинное-длинное лето...
       А на твою рыжую голову
       ночью летят мотыльки,
       и мне хочется плакать --
       беспричинно, как плачут от света...
      
       И я от света
       теряю голову.
       Теряю море,
       такое синее.
       Теряю рифму к слову "Тебя".
       Теряю перед собой дорогу...
       К слову или не к слову --
       здесь лето длинное-длинное...
       А мне бы хватило одного Тебя.
       Ты и Коктебель --
       это уже слишком много...
      
       7
       Я хочу, чтобы ложе нам было светлей и короче,
       чем прибрежных камней полоса у морского костра.
       Я хочу с тобой долгой, осенней и комнатной ночи --
       Коктебельская ночь суетлива и слишком быстра.
      
       Догорает наш синий костер -- у него не согреться.
       Мы погоды не ждем, потому что -- вдвоем до утра.
       Мы погоды не ждем... Нужно встать...
       ...и уйти...
       ...и -- одеться...
       потому что -- пора,
       потому что -- не рай, и -- пора.
      
       Скоро осень. И некуда будет от пламени деться.
       Скоро осень -- и, море листвы под ногами клубя,
       Мне захочется в нем искупаться, исчезнуть, согреться,
       в каждом рыжем листе узнавая Тебя без Тебя...
      
      
       ...Только -- стихи, и слишком богатое воображение...
       Она поверила -- моему извиняющемуся голосу по телефону. И отчитала, как отчитывала своего мужа: "У нас так не принято. Это некрасиво. Так и инфаркт можно получить".
       На очередную вечеринку семейная пара, не раз изменившая друг другу, не пригласила меня. Потому что их собирались мирить. Молчание, похожее на вежливый намек: блядей не надо.
       Рыжий бог, твоей жене с ее врожденной гордостью и высокомерием, получившей от судьбы сразу такой красивый экземпляр, никогда не понять, за ширмой непогрешимости, что значит в девятнадцать -- напороться на холодного мужа, а потом... талантливые и бездарные импотенты, редкие любовники, проходимцы... Щедрых, влюбленных, сильных, красивых -- не было...
       Моя выстраданная гордость родилась не сразу.
       Я рада, что ты -- мой кратковременный рыжий бог -- вышел сухим из воды.
       Можно было кусать себе локти, желать, чтобы выжгли лоно каленым железом. Но... ничего нельзя было изменить. Вечеринка, Новый год в привычной компании -- ерунда, мелочь, -- за этим стояло равнодушие, пренебрежение, нелюбовь...
       ..."Блядей" не утешают, утешают -- жен!
       Я потенциальная разлучница, хищница, которой из постельных претендентов еще ни один -- кроме мужа-неудачника -- не предложил руки и сердца... Смешно!
       Потом, по слухам, его жена приревновала и к Музе вечеринок.
       Они все равно развелись.
       Я -- погрешима и уже достаточно честна, чтобы ни от чего не зарекаться.
       Знаю одно: мне никогда не отчитывать любовниц мужа. Мой кодекс женской чести не позволит мне.
      

    ХАНЖА

      
       Почему сейчас, спустя два года, я выплескиваю это на бумагу, а не тогда -- всем в открытую, в лицо?
       Наверное, потому, что я -- ханжа. Ханжа тысячу раз в жизни, в постели, на работе... Наверно, скрывать мысли и чувства, защищаясь, я научилась раньше, чем высказываться. А отношение к событиям у меня кристаллизуется медленно. Одна стервозная подруга под конец испытала почти оргазм от накопившейся ненависти -- выложив про мою "амебность", "христианское ханжество", "грязное подсознание", "трусость" и -- "равнодушие к ребенку". Она, литературная мышка, прошедшая через притоны и болезни, орала на свою мать и девчонок так, что сотрясалась даже моя телефонная трубка...
       И я по своей -- еврейской? русской? которой? -- манере долго ходила пришибленная и думала: может, она права? и моя мягкость и бесконфликтность -- всего лишь амебность? Моя гибкость по отношению к своим и чужим чувствам, мыслям, поступкам -- всего лишь ханжество, а уж о грязном подсознании -- что верно, то верно!!!
       Ханжа по жизни, я, пожалуй, соглашусь с тем голосом во мне, который, перечитывая о муже и любовниках, о рыжем боге и его верной жене, произносит с позиции пахана-судьи: "половина того, что накрапано в этих отрывочках, выплеснуто на непорочную белую -- вопль обиженной, недотраханной вовремя и по-качеству самки... Такой уж, по дедушке Фрейду, коленкор..." А по мне "хоть горшком -- только в печку...". Мне все равно прочтут -- не прочтут, обзовут -- не обзовут. Все равно я -- хорошо или плохо, но люблю всех, о ком пишу, -- и каждого встречного-поперечного -- по-христиански беспринципно... И в каждом нищем мнила и продолжаю мнить переодетого принца. Правую щеку, правда, подставляю редко, а что касается другого... не желая -- подставлю, и не раз, быть может... К сожалению, ибо -- по природному определению -- была однолюбка... Не случилось -- переломали, переделали, и теперь -- все равно. Создана была -- как многие -- ублажать и молиться на мужика, быть счастливой домашней курицей, хотя больше мечтала в детстве о чудовище из "Аленького цветка" и о Квазимодо, чем о прекрасном принце. Нравилось -- странное, нравилось -- жалеть.
      
       ...Песня райская лилась
       и на край земли пролилась,
       я на небе оступилась
       и на землю снизошла...
      
       ...Песня грешная лилась
       и на край души пролилась --
       Я пред Богом оступилась
       и к мужчине снизошла...
      
       Я спустилась "с небес на грешную землю" -- поздновато, долго спускалась, плохо, но -- спустилась и научилась главному: жить между жизнью-смертью, любовью-нелюбовью, желанием-нежеланием. Научилась ускользать в эту щель и лавировать по канату -- между светом и тьмой, блядством и непорочностью, нравственностью и беспринципностью, нищетою и аристократизмом духа.
       "Какая-то ты святая", -- говорили мне любовники -- не муж, и я верила своей грешной душой... в дым без огня... В потенциальный абсурд этой жизни, из которой вырастает слабый росток смысла...
       Называли инопланетянкой, светлой ведьмой. "Ты светишься" -- говорили...
      
       "...и пришла ко мне старушка издалека-далека...
       Мне сказала: ты -- богачка, ты -- бесстыжая, как свет..."
      
       Во мне первобытности -- больше, чем инстинкта,
       природы -- больше, чем смысла,
       а разума -- больше, чем нужно для счастливой жизни.
       "Ум и талант -- плохие дары в колыбель девочки..." -- вспоминаю Цветаеву.
       "Я лжива -- и поэтому -- жива!.."
      

    ФАРС

       ...тебе отдалась -- у себя, отдалась, а не дала, как другим. Но сначала это было -- у тебя...
       Фарс, вызванный несовпадением, превращал редкий секс "на стороне" в ничто. Я плохо понимаю эротические комедии, они меня раздражают, как и секс в чистом виде. Наверное, отношение к совокуплению у меня -- как к святому и религиозному действию... Несовпадение и фарс в эротике -- комедия только для окружающих, причем довольно грязная, а для двоих -- трагедия. Фарс возникает, когда чувства недотянуты или перетянуты, когда кто-то один или оба неестественны. А это всегда больно. Фарс весел, когда ловится с поличным, а не загоняется внутрь.
       Ты даже в эротике умеешь ловить фарс за хвост, пока он не превратился в трагедию или не стал дешевым. Поэтому -- возникает? не пропадает? -- ощущение глубины.
       Пошлость -- тоже фарс, который убивает чувственность в зародыше. Когда случалось такое -- я ощущала себя большой и неуклюжей, вроде слова в посудной лвке, и сразу пропадало желание.
       Фарс страшен, тот фарс, который партнеры спешат спрятать и не вытаскивать наружу, как уродливое дитя. Состояние лживой вежливости, ложной пощады... Такой фарс прожорлив, как зародыш смерча, и закручивается на критической массе пустоты в мужчине и женщине. Пустота ему нужна, как огню -- воздух для горения... Фарс, пойманный за хвост, превращается в шутку, юмор. И тогда -- весело. Поэтому с тобой мне не страшно играть ни в каком жанре...
      
       Вооружи меня собой!
       До пальцев, до зубов, до света!
       Или хотя бы до рассвета
       перечеркни меня собой...
      
       Но -- в андрогиновой стране
       я женского носитель рода.
       И беззащитна, как природа...
       Возьми! Найди себя во мне!
      
       В английской речи -- мальчик -- "бой".
       А в русской -- бой... Войны -- не надо!
       ...до дна,
       до крика,
       до отпада --
       вооружи меня собой!
      
      

    НА КОЛЮЧЕМ ОБОДКЕ

      

    ЧЕШИРСКИЙ КОТ

       "... -- и можно вас попросить не исчезать и не появляться все время так внезапно, а то у меня прямо голова кружится!
       -- Договорились, -- сказал Кот и на этот раз действительно стал исчезать по частям, не спеша: сначала пропал кончик хвоста, а потом постепенно все остальное; наконец осталась только одна улыбка, -- сам Кот исчез, а она еще держалась в воздухе.
       "Вот это да! -- подумала Алиса. -- Кот с улыбкой -- и то редкость, но уж улыбка без Кота -- это я прямо не знаю, что такое!.."
      
       ..."Кот сказал: -- Пустяки! Не волнуйтесь, мадам! Наше дело котово -- раз, два, три -- и готово, -- не успеете пикнуть, как на стол я подам!.."

    Л. Кэрролл "Алиса..."

      
       Я подарила тебе свою кошку -- нарисованную черной тушью.
       -- Ты знаешь, -- звонишь ты, -- кошка выпрыгнула из папки и мне пришлось ловить ее в сумке.
       -- Это она от нетерпения!
       -- Нет, она сердитая была, и хотела к хозяйке!
       -- Нет, она хотела тебя...
       -- Ничего, если я ее прикноплю?
       -- Конечно. Она будет на тебя смотреть и все время хотеть...
       -- Как-то она обращена ко мне другой частью тела...
       -- Ну, может, эта часть у нее более чувствительна?
       -- Это уж конечно, даже очень...
      
       Ты объясняешь:
       -- Знаешь, у меня с женой так: одну неделю я виноват, другую -- она, и так -- по очереди. С тобой мы тоже так договоримся. На этой неделе -- я виноват...
       Утром:
       -- Ты уже встала? И никто тебя чаем не поит? Как я виноват!.. -- Ты снова закрываешь глаза. Через две минуты -- открываешь и говоришь: -- Нет, так не пойдет. Пиши в свой блокнот: "Договор о виновности": "...Спать и чувствовать себя виноватым может каждый. Виноватый должен испытывать активный комплекс вины!"
      
       -- У тебя презервативы валяются по всем углам! -- говорю я цинично.
       Взрываешься на слово "валяются":
       -- У меня даже бабы не валяются, а лежат, где им положено!
       И снова о презервативах:
       -- Ну почему такого противного белого или розового цвета? И так ассоциация с червяком... Почему не делать в полосочку?
       -- Будет похоже на гольфы...
       -- Ну, в крапинку.
       -- Тогда будет похоже на женские колготки. Надо не в цветочек, не в крапинку, а с мужским рисунком: кораблики парусные, пираты, пистолеты, звезды, кони...
      
       Затемнение...
       Ты -- обо мне в данном состоянии:
       -- Интеллект -- ниже среднего, воображение -- выше среднего, романтизм -- зашкаливает... выходит за все дозволенные рамки.
      
       Кухня. Пытаюсь через тебя пройти к чаю. Ты вспоминаешь классику:
       -- ..."и проходи туда...
       -- ...куда влечет... -- подхватываю я.
       -- ...тебя свободный ум!" -- Это надо предположить наличие ума, допустить, что он свободный, -- рассуждаешь ты, -- и всю эту конструкцию еще куда-то влечет! -- Вот за это я не люблю Пушкина.
      
       У меня зазвонил телефон. Кто говорит? -- Кот:
       -- ...Моя умная, моя свободная...
       -- Я не умная и не свободная.
       -- Моя слабоумная и закомплексованная...
       Я еще больше сержусь.
       -- Моя безумная и раскрепощенная...
       -- Прямо как в постели!..
      
       Собираешься уходить. Я провожаю тебя, рассуждая на прощание:
       -- Мужчины бывают или умные, или эмоциональные, или талантливые, или сексуальные...
       -- ...или дураки, -- вклиниваешься ты.
       -- Но чтобы всё вместе! -- заканчиваю я.
      
       Произношу бесконечное:
       -- Я тебя люблю...
       -- Переставай это говорить. А то еще эта чушь на меня перекинется!
      
       Уходишь, приходишь -- всегда бросаюсь к тебе.
       -- Вот видишь, какая я однолюбка!
       -- Зато многоебка...
       Мне стыдно, я отхожу в угол и прячусь...
      
       Жалуюсь, что укололась иголкой.
       -- То у тебя нож, то -- иголка. Что ты за любительница острых ощущений и предметов? Ножи любишь, острые подсвечники тоже.
       -- Я еще кое-что острое люблю...
       -- Нет, этот предмет совершенно тупой.
       -- Нет, острый!
       -- Ну ладно, в свете твоего субъективизма пусть будет острый.
      
       ...грамматика эротики, фонетика соития... -- на ходу сочиняешь ты. Понарошку рассуждаем о вступлении в Союз писателей. Я предлагаю:
       -- Давай я достану две корочки, два членских билета?
       -- Давай. Только не давай за это себя... Не допускай унижения полового достоинства...
      
       Ты -- самокритичен.
       Сокрушаешься:
       -- Я совсем запустил работу. Я плохо утешаю. И быстро устаю -- послушаю пару минут, а потом думаю про себя: "А ступал бы ты со своими соплями". Это ужасно -- для психолога.
      
      
       Затемнение...
       -- Убила. Сожгла! Остались только... )рассматриваешь себя) -- пепел, зола и головешка... видишь какая: совсем маленькая.
       Смотришь на "истечение последней мысли". Там что-то белое -- маленькое перышко.
       -- Кто это к тебе пристал? Курочка... белая, пушистая, -- приговариваю я.
       -- Блондинка?! -- Да еще куда пристала -- нет, чтоб на грудь, на руку... Нашла же, куда пристать!
      
       Ты приходишь и придумываешь дурацкую мальчишескую игру -- перестрелку. Стреляешь пальцем в сынишку и учишь его падать. Потом он стреляет в тебя: "пих-пах" -- и ты убедительно падаешь. Ставишь меня рядом с собой перед диваном и учишь его стрелять в нас... Все это проделываешь весело, с бравадой. Мой заяц стреляет в нас, и мы дружно падаем на диван... У сына наше совместное падение вызывает бурный восторг -- он хлопает в ладоши и кричит: "Получилось!"
       Так это слово и вошло в мой стишок...
      
       Поиграем в кошки-мышки?
       Только чур! -- я буду кошка.
       Ты меня пристрелишь с вышки?
       Спрячусь или -- на бегу,
       в этой зоне обниманья,
       обостренного вниманья, --
       Пли! Пали! -- я понарошку
       упаду под стать врагу.
      
       В этой зоне окруженья,
       невозможного сближенья,
       закричит не только зайчик
       в огнестрельном амплуа.
       Упаду -- и не замечу,
       как огонь губами встречу...
       "Получилось!" -- крикнет мальчик,
       вскрикнет девочка: "У-а!.."
      
       Поиграем в кошки-кошки?
       Подставляя мне подножки,
       ты добьешься -- и послушна
       стану...
       Чур, ты будешь кот!
       Скажешь: "К черту мышку-кошку!
       Я хочу портвейна ложку,
       чашку, плошку -- чтоб не скушно,
       и к тому же -- антрекот!"
      
       Ну а после? --
       На подушку,
       и не кошку, а подружку,
       как неведому зверушку,
       до бесчувствия загнать.
       А потом еще портвейна
       возливать благоговейно,
       и -- насвистывать лелейно,
       и -- стихами заклинать.
      
       Напиши мне стих про кошку,
       я хочу еще немножко
       по дорожке, на подножке
       в кошки-мышки поиграть...
       Буду ласковой подушкой,
       хоть лягушкой, хоть игрушкой,
       хоть неведомой зверушкой --
       твое дело -- выбирать!
      
       Поиграем в кошки-мышки?
       Ты в меня прицелься с вышки,
       Пли! Пали! Огонь! -- гони же,
       погоняй из края в край!..
       В этой зоне ублаженья,
       напряженья и сближенья,
       в эти игры -- дальше-ближе,
       в притяженье -- поиграй...
      
       Ты -- мой стихотворный гений
       поз в поэзии творений,
       поиграй
       размером, звуком
       в стихотворном амплуа.
       Я -- лишь тема настроений!
       Крикнет мальчик упоений:
       "Получилось!" --
       эхом,
       слухом
       отзыв девочки: "У-а..."
      
       Поживем? --
       Поумираем
       понарошку, -- поиграем
       в игры с блажью, в игры с раем:
       дальше-ближе, ближе -- смерть;
       в кошки-мышки, в кошки-кошки,
       в стихотворные подножки, --
       и по взлетной по дорожке --
       прямо в Божью круговерть!
      
       Где ни дна нет, ни покрышки,
       где играют в кошки-мышки
       не чудовища, не дети,
       а крылатое зверье!
       Как они благоговейны
       от небесного портвейна!
       Проиграем все на свете,
       как небесное тварье!
      
       Тварь! -- в игре и претворенье
       ты воздай стихотворенье!
       Уворует вор творенье --
       притворяйся! И -- твори!
       Но -- забудь про кошки-мышки,
       если бьют слова-излишки...
       -- Жди, Адам, -- столпотворенья!
       Отзвук Евы:
       "Сотвори..."
      
       Утро. Лежим, я рассказываю тебе "Сагу о Форсайтах". В конце-концов замолкаю, смотрю на тебя и пытаюсь начать снова...
       -- Это я прервал своими действиями твой рассказ или ты рассказываешь, чтоб я прервал свои действия?
       -- ...там была блондинка с карими глазами, а муж ее был богатый и все время ее хотел. А она испытывала отвращение и все время не хотела. А он все хотел и хотел, а она все не давала и не давала...
       -- Боже, как интересно! -- иронизируешь ты.
       -- А потом он однажды "осуществил над нею свои супружеские права". И она долго-долго плакала... Мне это так нравилось!
       -- Что он осуществил супружеские права или что она плакала?
       -- Мне вся ситуация в целом нравилась!
       -- Ах, вот откуда у тебя такое поведение -- не благоприобретенное, наследственное, а литературное...
       Я продолжаю рассказывать, но твои руки отвлекают меня. Ты противоречишь им:
       -- Я тебя очень внимательно слушаю...
       Я замолкаю...
      
       -- Чего тебя не слышно, что ты там еле живая?
       -- Я здесь, я просто задумалась...
       -- Нежить ты самая настоящая! На земле не живешь, русалка поднебесья!
      
       -- Ты у меня покладистая -- ложишься хорошо...
      
       -- Почему платье не снимаешь?
       -- Я хочу в платье сначала полежать. Просто немножко поговорить.
       -- А может, мы будем просто дружить? -- Я воспринимаю подобные фразочки, как "зачем всякие целования -- можно просто побеседовать...".
       -- Не пугай меня. И вообще -- для дружбы -- даже в платье не ложатся.
       -- Да, с этим я согласен.
       -- А помнишь, на второй день -- мы прилегли одетые, и ты сказал, что тебе очень хорошо и совсем меня не хочется...
       -- Конечно, помню... пока не поцеловал тебя. Но потом я с лихвой на тебе отыгрался!
      
       Я улыбаюсь.
       -- Ты похожа на лису: глаз -- хитрый, подбородок -- острый, рот -- улыбается...
      
       Рассказываю про кино, у немолодого героя фильма наступает смерть в момент коитуса с молодой женой.
       -- Как хорошо, -- резюмируешь ты, -- кончал, кончал и -- кончил!
      
       Прижимая меня к стенке, имитируешь акт... жалобно мяукаю: "Холодно" -- и пытаюсь отстраниться от стенки. Ты -- разочарованно: "В таких условиях совершенно невозможно производить насилие..."
      
       Утро.
       -- Ты спала?
       -- Нет, я с шести не сплю.
       -- И с шести разглядываешь меня, собака?!
       -- Ага...
       -- Кошачья душа! Буду с шести выгонять тебя на балкон, и будешь смотреть, что там интересного.
       -- А там ничего интересного, кроме ворон. Ты меня прямо в таком виде выпустишь?
       -- Нет, одеяло подкину...
       -- А если выгонишь без одеяла, то у меня вырастет густая, мягкая шерсть, -- представляешь, как тебе интересно будет меня гладить?
       -- Нет, неинтересно. Мне было бы интересно, если бы ты, наоборот, -- все остригла, и волосы на голове тоже. И я бы думал: что за странное существо, чудо природы? И играл бы с тобой в манекены. А через полчаса мне бы это надоело...
       Спрашиваю:
       -- Ты сегодня торопишься? У тебя -- дача?
       -- ...ложных показаний...
      
       На кухне заботливо предлагаешь:
       -- Чаю подать? -- поскольку я работаю истопником при твоей печке...
      
       Вечер. Опошляешь классику:
       -- "Читать всю ночь мы будем Фета,
       и не дойдем мы до минета..."
      
       ...пишу в свой блокнот. Ты подкрадываешься, наклоняешься и -- шепотом, глядя в глаза, произносишь: "Маньяк, маньяк -- литературный маньяк..."
       -- Мяу...
       -- Ты у меня помяучишь, я тебе так помяучу, что ты загавкаешь -- собачья твоя преданность!...
      
      

    ПОЭЗИЯ ЕСТЬ СПОСОБ ГИБЕЛИ

      
       Прошу твои стихи. Вздохнув, садишься печатать и вслух ворчишь:
       -- Кто бы мне сказал в марте девяносто первого: "Печатай, Губин, в трех экземплярах! Где тебя носило в марте девяносто первого? Небось, мужу была верна изо всех сил... нет, из последних! А я и не требовал, чтобы ты мужу изменяла...
       Я смеюсь. Ты смущенно: "...оно само получилось..."
      
       Предыдущей возлюбленной ты дарил стихи "Платьице номер один", "Платьице номер два". Мне -- даришь "Русалку N 1, N 2, N 3". Три русалки плещутся в твоей душе. Не много ли? -- для твоей, надорванной и уставшей? Перекликаясь с Пастернаком, ("А полной гибели всерьез"), пишешь:
      
       Поэзия есть способ гибели,
       надежный и незаметный.
       Вы его видели,
       звеневшего? --
       ушел опустошенный и бесцветный...
      
       Мы вместе выбрали этот способ...
      
       Встречаешь меня в метро, стоишь у стены, раскинув руки резко в стороны -- то ли сдаешься, то ли показываешь, как готов меня обнять, -- и улыбаешься. Я подхожу к тебе.
       -- Что же ты не бросаешься целовать меня, такого распятого?!
       Поэзия есть способ гибели... Надрыв, срыв и опустошение сквозят в твоих стихах...
       Ты -- в тапочках и явно после портвейна. Твои тапочки летом равноценны твоим калошам зимой. Это убило бы любую девушку. Я заговариваю свою эстетику. "Мое пьянство носит метафизический характер" -- объясняешь ты пристрастие к вину...
       Приходим к тебе. Ты достаешь невероятно большое белое блюдо и высыпаешь... пустите козу в огород! -- хрустящую картошку. Твое сердце похоже на это блюдо. Кажется, иногда ты готов и сердце свое ради меня -- порезать, посушить, посолить и подать в виде хрустящей картошки. Вспоминаю, как на последние деньги ты покупал мне мандарин, или сто грамм салями...
       "Всего вдоволь!" -- пишешь ты:
      
       А еще у нас корочка,
       а еще у нас косточка,
       а еще у нас ласточка,
       а еще у нас солнышко...
      
       Ты вообще готов для меня на все, кроме того, чтобы я всегда была рядом. Когда тебе плохо -- можешь довести до отчаянья. Но -- радости приносишь больше. Контрасты -- следствие таланта.
      
       -- Тебе было очень плохо? -- спрашиваешь с лукавым сочувствием. -- Ты так стонала...
       Ты постоянно поддерживаешь мое чувство, и даже... насилуешь его.
      
      

    ИГРУШКА

      
       Конечно, тут не оставалось ничего другого, как сесть и зареветь в три ручья!
       -- Как тебе не стыдно так реветь! -- сказала она спустя некоторое время. -- Такая большая девица! (Что правда, то правда!) Уймись сию минуту, говорят тебе!
       Но слезы не думали униматься: они лились и лились целыми потоками, и скоро Алиса оказалась в центре солидной лужи. Лужа была глубиной ей по щиколотку и залила чуть ли не половину подземелья.
       А она еще не успела хорошенько выплакаться!
      

    Л. Кэрролл "Алиса в стране чудес"

      
       Все хорошо: пьем вино, гуляем. Вдруг произносишь: "Завтра утром я вышвырну тебя как кошку -- должна прийти жена". После ссоры с мужем твоя хамская фраза подкашивает меня. Почему я не ухожу немедленно?
       Приходим домой, чувствую -- мне не стоило приезжать, тем более после домашних ссор... Ты не успел соскучиться и напрасно меня пригласил...
       Снова унижаешь перед своей "милой", как называешь по телефону жену, ради которой с утра -- вышвырнешь меня как кошку. Убеждаю себя, что накручиваю, преувеличиваю, но -- не выдерживаю, пошло-поехало и -- уже не остановить слез...
       ...ты успокаиваешь меня, становишься на колени, гладишь, подсовываешь платок, чай, говоришь: "Никому тебя не отдам" -- магическая фраза для расстроенной женщины. Искренняя? Дежурная, для утешения? Пусть... Я отдаюсь тебе -- любимому и единственному и испытываю блаженство траха после моря слез...
       Ты заводишь будильник, и мне опять больно. Переспрашиваю: "Полдевятого -- проснуться или уже уйти?" Засыпая, отвечаешь невпопад: "Будильник зазвенит..." Мы проваливаемся в сонное беспамятство. В шесть просыпаюсь и пишу...
      
       Обрывать лепестки у ромашек не чаю, не рвусь --
       "любит, к черту пошлет или к сердцу прижмет, приголубит", --
       потому что -- до неба, до слез, до потери боюсь,
       что услышу цветочно-беззвучное это:
       "не любит..."
       Поцелует -- о да! Приголубит, и в руки возьмет,
       и полюбит в игре, как любимую любят игрушку.
       Поиграет... и ласково тело другое прижмет
       к телу, сердцу -- не знаю.
       Я тихую брошу подушку
       лишь за то, что невольные слезы впитала в себя!
       Улыбнусь и заплачу от счастья, что был ты со мною,
       что игрался со мною, пытливо меня теребя,
       и ласкал наизусть...
       и желанною падал волною
       на меня... Как фатально у моря погоды ждала!
       Улыбнусь и заплачу от счастья -- что будет прибою
       время смыть... время слиться, излиться, отринув дела...
       Что с тех пор, как твоя, перестала казаться собою.
       Что игрушкой была -- дорогою, любимой, пустой...
       И представлю,
       как тихо
       меня ты когда-нибудь бросишь-- ...
       Как взметнется душа на высокую ноту -- "Постой!.." --
       и -- застынет, смолчав...
       Как устало когда-нибудь спросишь --
       у себя, у судьбы, у небес -- "не пора ли кончать?" --
       у бутылки портвейна, жены или новой подруги.
       Будет лето, зима ли, весна или осень -- венчать
       мне все это холодной, единственной рифмою -- "вьюги".
       Или --
       "снег"... но и он мне напомнит о том, как была
       или буду с тобою, поверив, что вечность -- не сказка,
       потому что...
       Ты любишь играть! Потому что -- бела
       эта наша любовь... И любая чужая указка
       не подсказка тебе.
       Как любой обезумевший цвет --
       только белого света распад...
       Лепесткам обрываться,
       даже если не любит!..
       Игрушкой твоею, мой свет,
       буду или была? --
       И --
       ничуть
       не боялась
       сломаться...
      
       Ты ворочаешься. Я продолжаю писать, виновато поглядывая на часы. Половина восьмого, кажется, у меня еще есть время.
       -- Зай, -- взрываешься ты, -- вставай, одевайся и вытряхивайся. Ведь я лежу и нервничаю... Жена придет, будет черт знает что!
       Дальше, кроме темноты, ничего... Быстро и зло одеваюсь... Начало конца? Однажды спросила тебя?: "...скажешь, когда захочешь меня бросить?" Ты ответил: "Сама догадаешься..." Мне больно оттого, что превратилась для тебя в удобный предмет, который зовется подстилкой.
       Так выгоняют только шлюх, лишний раз не позабыв унизить перед величием и наличием законной жены... А ты уже -- ходишь около, неестественно заглядывая в глаза. Хочешь обнять, -- я резко уклоняюсь. В душе у меня: конец. Всего. Ты вяло пытаешься выманить какие-то объяснения, но я говорю только: "Я не железная, прощай..." И -- выскакиваю, как ошпаренная. В глазах слезы, и ничего кроме. Калейдоскопом вертится: "вышвырну как кошку" -- вчера, "вытряхивайся" -- сегодня... Жена... Вспоминаю ее лицо -- по фотографии -- невыразительное, недоброе...
       Конец... Этого мне не вынести.
       Иерархия любви не позволила мне мешать божий дар с яичницей, тебя и мужа, заставила разрушить семью. У тебя -- все иначе. Где-то между твоей женой и бывшей любимой -- моя болевая точка, которая при любой неосторожности болит.
       Всю дорогу плачу, стараюсь никого не видеть и думаю как вычеркнуть тебя из жизни и не умереть. Думаю о пустоте, которая ждет меня, о том, что в этой пустоте меня ждет любимый заброшенный сын... только сын, потому что от мужа -- отказалась и потеряла его, а любимый отказался от меня.
       Твой телефонный звонок встречает меня на... взлете в пустоту. Осуждаешь, досадуешь, потом -- льешь словами живую и мертвую воду: "...Ольчик-колокольчик... какое я все же чудовище..." -- и я оживаю.
      
       -- Мне все твои дурацкие советы не подходят! -- ворчишь ты.
       -- А что тебе подходит?
       -- Ты мне подходишь. Подходи почаще ко мне...
      
       -- Аспарагус, Ольчик-колокольчик, -- перечисляешь мои новые имена. -- Я так бессовестно тобой наслаждаюсь...
      
       Купила себе голубой плащ и прочее... Хочу похвастаться перед тобой новыми тряпками.
       -- Я вам буду демонстрировать наряды! -- сообщаю я официально.
       -- А я буду прямо в коридоре падать?
       -- Нет, лучше я буду садиться к вам на колени в каждом новом наряде.
       -- Но я бы предпочел, чтобы это действие происходило без нарядов...
       -- Ну что ж, будем чередовать: раз в наряде, второй без.
       -- Нет: один раз в наряде, два раза -- без. Вообще мне нравится эта идея и, наверное, понравятся наряды, потому что они куплены не на мои деньги...
      
       Требовательно:
       -- Ты же работаешь в фарфоровой фирме. Ты обещала сотворить мне фарфоровый член!
       -- Давай я сделаю тебе пепельницу с подобным украшением?
       -- Только не это! Представь себе... женский вариант!
       -- Тогда я сделаю его в виде маленького обелиска в цветах.
       -- И я буду носить его с собой, чтобы использовать по назначению?
       -- Нет, так неинтересно...
       -- Ну ладно, я буду использовать его исключительно для отправления религиозных надобностей.
      
       -- А знаешь, как я выбирал себе китайский чайник?
       -- Как?
       -- Я говорил продавщице: "Вон тот мне нравится, но у него форма плохая. А вот у этого -- носик не туда смотрит. А у того крышечка не та..."
       Я бесцеремонно обрываю:
       -- Вот так ты и женщин выбираешь!
       Ты замолкаешь, стремительно уходишь в другую комнату, и сидишь, как в песенке у Вертинского "закрыв лицо руками". Вижу, что играешь, но на всякий случай подкрадываюсь, встаю на корточки:
       -- Обиделся?
       -- Нет, мне стыдно...
      

    ЯМА

      
       Ведешь меня к набережной.
       -- А где та яма, в которую ты собирался меня бросить, помнишь?
      
       Кто ты?
       Язычник? Буддист? Космополит? Кот, который гуляет сам по себе? Только -- не христианин. С христианством у тебя -- сложные и тоскливые отношения, от которых мне -- горько и тяжело:
      
       "Бога я вывожу
       по формуле
       я его вывожу
       за пределы ума
       говорил: его выношу
       как за скобки
       дразню его извожу
       как лицо по грязи
       чуждый ты бог
       противный и скучный"
      
       -- А где та яма, в которую ты хотел меня бросить?
       -- Тебе она так сильно понравилась?
       -- Нет, это мой топографический ориентир данной местности.
       -- Яма дальше.
      
       Весна... Вспоминаю: "...годика два с тобой помучаюсь..."
       Проходим мимо открытого люка.
       -- Смотри, я могу тебя туда сбросить!
       -- А я зацеплюсь за лестницу...
       -- Тебя снизу бомжи утащат.
       -- Насовсем?
       -- Ну почему, -- но выйдешь, конечно, с определенным ущербом для тела...
       Вспоминаю, как в самом начале наших встреч ты однажды, на прощанье, дико пофантазировал: "Давай я унесу твою грудь, хотя бы одну". "Как?" -- поразилась я. "Ну как, -- отрежу просто и положу в карман. И буду ехать в метро и потихоньку мять... Но потом мне скучно станет... лучше оставлю!.."
       -- ...ну зачем же, -- врывается твой голос, -- зачем им такую хорошую убивать? Я тебя брошу туда и сразу начну скучать. Поскучаю минут пятнадцать и больше не буду.
       -- Это очень последовательно: когда я болела, ты сказал, что если умру, -- будешь страдать ровно два дня -- пока будут деньги на портвейн. Как только то и другое кончится, то и страдание кончится. Так что, если на посмертное страдание отведено два дня, -- логично посвятить скучанию -- минут пятнадцать...
      
       ...бродим по центру, переулками.
       -- Мне надоело гулять по магазинам, -- капризничаю я.
       -- А разве мы гуляем? Лично я -- не гуляю.
       -- А что же ты делаешь?
       -- "...тебе принадлежу под видом обоюдного хождения..." -- цитируешь мою строчку.
       -- Так я тебе и поверила!
       -- Ну, не целиком, конечно, а так -- процентов на тридцать, -- ехидничаешь ты, и испуганно добавляешь: -- Сейчас расплачешься?
       -- Вот еще, зачем! -- со школьной заносчивостью отвечаю я.
       Все слезы по твоей принадлежности уже выплаканы. К твоим тридцати процентам -- да мои семьдесят -- получится как раз сто...
       Гуляем дальше. Видишь ворону -- бросаешь в нее камень, приговаривая с интонацией профессионального охотника: "Ворон нужно бить как следует, внимательно и со всех сторон..."
       -- Вот, -- говорю, -- женщин ты так же трахаешь -- как следует, внимательно и со всех сторон...
       Ты отвечаешь резко и по-мужски:
       -- Зараза! Опишешь ведь все это в своем досье!
      
       Останавливаешься:
       -- И куда же мы пойдем?
       Я мычу что-то невразумительное, пожимаю плечами. Делаешь вывод:
       -- Я понял, тебе это не важно, поскольку твоя цель: "...принадлежать под видом обоюдного хожденья..."
       Досадую:
       -- Как же, -- раскрылась тебе сразу... Умные женщины так не поступают!
       -- Женщины всегда вначале немного переигрывают... Могла бы ты мне пару раз отказать, чтобы покрепче привязать и чтобы помучился!
       ...болезненный удар по моей безотказности. ...Кошки в душе -- взбаламучены и тихо заскребли. Я пытаюсь бездарно защититься:
       -- Чем тебе не нравится мое поведение?.. Все -- под руками...
       -- Правильно! А если под ногами, то это уже мировое господство или разгром...
      

    НА КОЛЮЧЕМ ОБОДКЕ

       Лето.
       ...валяюсь в постели, давно полдень, но легла в три, и неохота вставать. Вдруг -- звонок в дверь. Соседка? Но по нахальству и активности звонка подозреваю тебя. Не успев ничего накинуть, подкрадываюсь к двери, смотрю в глазок. Прячась за дверь, открываю...
       В твоих глазах -- смесь иронии, смущения и восхищения, а я бегом надеваю красное платье. Вскоре мы пьем чай.
       -- Ты встретила меня такая... что я не знал, что и делать... Если бы это была чужая, незнакомая женщина -- надо было бы сразу бросаться на нее, пока она не успела опомниться. Но хорошо, что тут -- знакомая женщина и можно сначала попить чай...
      
       Ты заставляешь меня творить. Заставляешь? -- нет, но твое присутствие, постоянное приглашение к игре -- словом и делом... Ты творишь из меня женщину. Умные и сильные, о которых мечталось... чувствовали, наверное, что легкая связь -- не мое амплуа. Сторонились... "С вами одновременно очень легко и очень сложно", сказал еврей-скрипач на коктебельском пляже. "Женатым" рано или поздно отказывала -- невыносимо быть второй картой. Роковая женщина, разбивающая семьи и судьбы, -- тоже не мой жанр. Если влюблялась и видела, что мужчина готов со мной только "переспать", -- не тратила время. Выталкивала -- из сознания, подсознания, во сне, наяву, -- чтобы не болело и не желалось. Методика была отработана, получалось отлично... С тобой -- сломалась методика ...душа заметалась, сознание с подсознанием тоже, семью затрясло в домашнем землетрясении вспышек и раздражений... Мой бедный, добрый, злой муж... Камень на шее? Последняя опора после... бездны с тобой? Муж. Развод. Тоска. Триптих будущего одиночества, где Ты -- под вопросом...
      
       Я краски развожу. Я развожусь с тобой.
       Мне грустно оттого, что заново картину
       мне нужно создавать, что снова в жизни -- сбой...
       От грязного холста отторгнув половину, --
       Свою ли?
       У венца я думала -- свою.
       Лукавила? -- своей не ведая природы.
       Картина на холсте написана..
       Твою
       мне не продолжить жизнь
       ценой моей свободы.
       До совести мне жаль, до тошноты в душе,
       что кончен этот холст, что стерлись эти кисти,
       что тюбики в ногах валяются уже --
       им больше не носить цветных и ярких истин
       по поводу семьи...
       "Грешна, грешна, грешна!" --
       я трижды прокричу в надорванное небо, --
       покаюсь...
       На холсте
       картина
       решена:
       Законную жену
       изъять из ширпотреба.
       Как я хотела быть
       счастливою!
       Но -- сбой...
       Ты мне любимым был. Ты был ко мне -- причастным.
       Я краски развожу, я развожусь с тобой.
       Мой венчанный, зачем ты хочешь быть несчастным?..
      
       ...если бы ты быстро бросил меня -- с отчаянья вернулась бы к мужу... на бутербродный вариант с предварительным массажем и моим холодным отдаванием: грудь, прикрытая одеждой, отсутствующий взгляд в темноте, мысли о конце события...
      
       ...хорошо, что ты
       не видишь моего лица,
       когда я
       тебя не люблю...
      
       ...хорошо, что я не вижу
       твоего лица,
       когда ты
       любишь меня...
      
       ...отсутствующий взгляд в темноте, мысли о конце события. И горечь -- что не могу иначе...
      
       ...Тайное не вылезет наружу,
       если явным вдруг не назовут.
       "Плохо с сердцем" -- говорю я мужу.
       Как слова безжалостно не врут...
      
       ...он так предан, привязан, думала бы я, готовит, подносит чай в постель, терпит мои "настроения". Ему так мало надо, думала бы я. В шутливом сексуальном тесте он оказался "бараном" -- назвав свое любимое животное и перечислив его качества: "терпелив, мясо и шерсть дает, неприхотлив -- не покормят -- так и подохнет с голоду, не попросит". А когда мне плохо -- способен быть преданной собакой, думала бы я и не знала -- хорошо или плохо мне от всего этого...
       ...Ты пришел -- все перевернул.
       Я находила мистическую цель в своем браке -- я перестала ее находить...
       Устами ребенка глаголет истина. Как-то сынишка измазался шоколадной конфетой, и я, поцеловав его, сказала: "Шоколадка ты!" А он радостно воскликнул: "Мама, а ты -- торт!" -- и, подумав, добавил: "А папа у нас -- черный хлебушек..."
       Но -- он способен к помощи и сочувствию... И если все не удалось -- не все ли равно с кем жить?
      
       ...Бывает -- когда стесняются говорить "любовница", "любимая..." говорят
       Ты пришел. Взял меня -- голыми руками, самим собой. Сейчас, когда прошло полгода, мне стало больно и стыдно... Я не нужна тебе в таком количестве. ...Я сама виновата -- в этом чувстве "взахлеб". Его надо было скрывать, а я -- наивно, бурно -- раскрылась... А враг не дремлет и -- бьет.
       Ты -- защитился от меня двумя "никогда": никогда не женишься и никогда не захочешь ребенка. И -- убил меня. Потому что в этом -- я обычная баба, мечта которой -- молиться на мужика и кошкой облизывать его, если он достоин...
       Своими "никогда" ты защитился от меня.
       Но что делать мне? Мне тоже нужно как-то защититься от этой боли -- расставаний, твоей женатости. Как? Я пытаюсь -- Богом: "да будет воля Твоя, не моя..." -- это не помогает. И подсознание выдало: на слово "никогда" -- слово "все равно"... Я прячусь в это "все равно"...
       Я уверила -- тебя, себя -- зачем? -- что разведусь, разменяюсь, но впереди -- неизвестность, она пугает меня. Опускаются руки, и -- ничего не хочу. С мужем у меня не было ничего, но было спокойствие. С тобой -- все, -- кроме спокойствия. К счастью, ты не слишком женат...
       Я боюсь развода и размена. Вдруг впереди -- пустота и одиночество, это у меня уже было -- с лихвой. Вдруг там, в будущем, -- мои одинокие вечера с ребенком и твои вечера с женой. И мы -- врозь. Или -- лихорадочные поиски нового мужа? Опять ведь с горя вляпаюсь в какого-нибудь идиота.
      
      
       А ты пишешь "Русалку":
      
       ...и вновь зеленой головою
       русалка бьется о гранит...
      
       Боже, ну почему так точно горько? Так много понимания, и так мало любви.
       В твоих стихах я -- стихия, которая живет сама по себе, кому-то помогает, кому-то отдается, кто-то восхищается ею, но... саму ее спасать некому, и ей остается только "биться головой о гранит".
      
       Кто она? Не жена, не любовница, не баба, не женщина -- чудо-юдо морское с женским сердцем... О таких плачут, только теряя навсегда. Потому что тактика "отдающихся русалок" -- это бесконечное, безотказное "да" перед последним и немыслимым "нет", которое следует за безоблачными "да". "Нет" -- когда русалке слишком сильно наступают на хвост, берут за горло и начинают потаптывать ногами. Или пытаются поджарить на сковородке в качестве морского лакомства. Отомстила я тебе?
       Но -- о защите.
       Официальным языком.
       На всеобщем голосовании "любить иль не любить" -- все органы чувств, кроме воздержавшегося разума, проголосовали: "любить".
       Оставалось подчиниться -- окончательно и бесповоротно. Но внутри -- застыл комок. Я спряталась от тебя -- в себя, в свое мнимое, возведенное в истину "все равно". Чтобы продолжать любить и не умирать. Не испытывать ненависти к твоей жене и комплексы неполноценности от своего замужества.
       Заметишь или не заметишь? Почувствуешь или не почувствуешь? Думаю, тебе все равно...
      
       Комок... он ударил по моей открытости, по стихам, посвященным тебе. Мне уже не написать: "Подари мне ослика" или "Веретено".
       Я застыла внутри себя, как снегурочка... потерялась и запуталась, и только кажусь веселой, сильной, самостоятельной. И кроме этого "комка" -- после признаний и откровений "взахлеб", -- у меня ничего нет. Я больше не летаю так, как могла бы с тобой. Да ты и угадал мой полет вполне сравним с битьем зеленой головой о гранит...
      
       На Господнем поводке
       Не аукай Господа.
       На колючем ободке
       не баюкай голода...
       Мысли или облака? --
       жалобно всклокочатся.
       Не отпустит молока
       глупая молочница.
       На колючий ободок
       облако уложено,
       на Господний поводок
       вся душа заложена.
       А натянет поводок --
       не давись без воздуха! --
       Царь небесный одинок,
       Он возлюбит олуха...
       На колючем ободке
       едется -- погубится,
       На Господнем поводке
       дышится, как любится...
      
      

    ШЛА ДЕВОЧКА ПО ЛЕСУ

      

    СТЫЖАЯ

      
       Полгода -- не могла не говорить о своей любви. Еле удерживалась, а чаще -- не удерживалась. Кажется, о ней знало больше людей, чем следовало... Мне предлагали постель узнавшие о ней знакомые мужчины и -- получали отказ.
       Я говорила о тебе всему свету.
       Теперь -- молчу о тебе. Все, что касается тебя, прячется, как дикое животное при малейшем шорохе. Мне странен и непривычен этот переход.
      
       Целую тебя на улице.
       -- Ты бесстыжая...
       -- Нет, стыжая... -- Спохватываюсь: -- Знаешь, "стыжая" звучит почему-то еще неприличнее...
      
       По-своему проговариваешь пословицы:
       -- "Что с возу упало -- бабе легче". "Любишь кататься -- полезай в кузов".
      
       Перечитываешь "меня":
       -- Ты в каждом стихотворении кричишь: "кончаю!.." -- и при этом тащишь в постель весь космос, а иначе тебе тесно и скучно...
      

    КРОКОДИЛ, ИЛИ УХМЫЛКА ЗМИЯ

       Приснился сон.
       ...в гостях мне дают пакет с икринками, говорят: "Брось это дома в ванную и наблюдай. Я бросаю в ванную и наблюдаю. Через некоторое время из икринок выходят головастики, а из головастиков -- небольшой зеленый крокодильчик. Он плавает в ванной, растет, мне нравится гладить его удлиненное, зеленое, крепкое тело. Я звоню кому-то и спрашиваю: "Что мне с ним делать?" Мне говорят: "Погоди, -- мужем тебе станет". Однажды прихожу домой, и вместо крокодила в ванной -- серый, неинтересный, чужой мужик сидит за столом в комнате. Я разочарованно осознаю, что это -- мужчина, данный мне в мужья... Досада, усталость -- мне жаль, что такой красивый крокодил превратился в такого обычного мужчину...
      

    ЗНАЙКА

       Я посещаю твои лекции, словно влюбленная студентка. Ты представляешь меня коллегам как "ассистентку" -- это смешная роль, все всё понимают и даже не шокированы твоей наглостью таскать на работу любовницу...
       Завороженные глаза студентов и студенток, ты живо, виртуозно рассказываешь им о Фрейде, сознании, сложностях мироздания и человека, шутишь с ними. Когда появляешься на сцене -- другие педагоги меркнут. У тебя особый дар закручивания аудитории на себя. Вспоминаю "Синюю птицу" Матерлинка -- еще не рожденных детей с мешками, в которых изобретения, болезни, идеи. Но как мало одаренных не только творчески, но и личностно -- просто на каждый день, для жизни, для "вокруг". Когда ты приходишь на кафедру, в женский коллектив, сразу пропадает привычная "бесполость" наших учебных заведений. Ты можешь сказать прекрасный или убийственный комплимент, но ты не сер.
       Кот и баран -- кокетством и упрямством оправдываешь свой гороскоп. Мы с тобой в вузе -- целая поэма. Как только тебе кажется, что никто не видит, -- ты целуешь меня, прижимая к перилам, стенкам, столбам... Однажды целовал, прижав к неработающему лифту. А при появлении студентов сделал вид, что выходим из него. Мы долго смеялись, когда, ринувшись к лифту и убедившись в его нерабочем состоянии, они в полном недоумении уставились друг на друга...
       А я вновь и вновь представляю себя студенткой, которой посчастливилось стать женой профессора.
      
       Студенты часто спрашивают, как ты сумел стать таким -- уверенным, интересным. Ты иронически отвечаешь: "Это у меня вид такой". А недавно сказал им, что полтора раза женат...
      
       Едем к Знайке -- твоей школьной подруге и коллеге. Это ты дал ей прозвище. Сейчас она в декрете и жалуется на отсутствие работы и денег.
       Ты предлагаешь:
       -- Давайте создадим журнал. На первой странице -- какой-нибудь политический скандал, на четвертой -- кройка и шитье, на третьей -- реклама американских презервативов. А на второй, наконец, культура -- Бердяева в народ! Вы не знаете психологической установки чтива! Читать Бердяева на презервативах -- это то, что надо! Культура должна действовать!
       Социолог Знайка заразительно смеется, как смеются очень правильные женщины.
       Идет профессиональный, столь русский разговор на тему "что делать". Обсуждаете, нужна ли студентам техвузов гуманитаризация в том виде, в каком она существует. И педагоги-гуманитарии, как на профучебном совещании, дружно решают: нет, не нужна, потому что все превращается в профанацию.
       -- А зачем тогда? -- спрашивает подруга Знайки.
       -- А чтобы диплом был как на Западе.
       -- Ну тогда пусть вместо гуманитарных предметов будут бальные танцы, -- предлагаешь ты, -- и отлично! Чем хуже? Один тут у нас, я чуть его не убил, решил первокурсникам преподавать герменевтику! Первокурсникам-химикам! Я спросил: "Что-нибудь они у вас усваивают?" -- "Ну конечно, что-то усваивают..." Думали, если из ста процентов технаук забрать двадцать пять и организовать двадцать спецкурсов, то на выходе получится американский менеджер. Решили: "Экономику и право" им еще рано, -- сначала надо изобрести что-то, а потом уже узнавать, как биться головой о правовые стенки... А герменевтику -- как раз!
       Рассказываешь о заведующей кафедры -- армянке:
       -- Она мне предлагает: "А давайте с помощью научных методик обучим преподавателей культурно общаться со студентами!" -- и я с таким же подозрительным энтузиазмом отвечаю: "А давайте научим азербайджанцев и армян в Карабахе не убивать друг друга!"
      
      
      

    МЕЛКАЯ ЦЕЛЬ

       ...профессиональные беседы позади, мы стоим на автобусной остановке.
       -- Ты сегодня какой-то дисгармоничный, -- говорю я, прижимаясь.
       -- Я всегда такой! Мир состоит из хаоса, в нем только иногда можно создать островки гармонии. Я всего лишь идентифицируюсь с открытым пространством и средой, чтобы быть с ними в равновесии...
       -- Но у тебя бывает высокая степень дисгармоничности, а бывает -- низкая. Сегодня тебя зашкаливает...
       Приходим к тебе. Читаешь мой рассказ:
       -- Можно, я сделаю маленькую вставку?
       -- Я тебе разрешаю делать любые вставки...
       -- И после этого будешь утверждать, что не зациклена на этом "потрясающем акте трясения"? -- иронизируешь цитатой из "Гаргантюа..."
       -- Почему вы привносите в мои слова свой любимый смысл? -- парирую я.
       Дальше -- по анекдоту серии "поручика Ржевского": "...ебля, но в стихах так красиво!"
      
       Вечером выходим гулять. У подъезда резко нагибаешься за камнем и хочешь бросить в злополучную кошку.
       -- Но кошка же не ворона! -- возмущаюсь я. И вообще, что у вас сегодня с агрессивностью? Вам не хватает...
       -- Целей! -- возбужденно продолжаешь ты. -- Настоящих и больших -- все какие-то мелкие попадаются.
       -- А я -- тоже мелкая цель для стрельбы? -- обиженно спрашиваю я.
       -- Ты не цель, ты -- средство! -- и, видя мое полное замешательство, восклицаешь: "Получила?! Отомстил я тебе?!"
       -- Получила... -- жалобно отвечаю я и, подобравшись к твоей руке, сердито кусаюсь.
      
       Пьем чай, почему-то заговариваем о задачках. Ты на ходу сочиняешь: "Проходит пассажирский поезд, в котором стоит девушка и ест яблоко шафран.
       Вдоль другой платформы едет другой поезд. У окна стоит поручик Ржевский.
       Спрашивается: с какой скоростью должны двигаться поезда, чтобы огрызок яблока, брошенный барышней, попал в ебало поручика Ржевского, если длина платформы Балаховка -- 120 метров, длина поезда -- 60 метров, а член поручика Ржевского -- 60 сантиметров?.."
      
      
      

    ИЗНОШЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО

       Даришь мне цикл своих старых стихов. Влезаю в твое послесловие:
      
       "...я понял, что общего в них -- прежде всего обращение к очень изношенному пространству собственной души, а не к некоему Верховному...
       Наверное, это попытка доказать: "Я еще есть". Гордость -- из последних сил? Не знаю. Рождалось это садняще, но сладко и мучительно".
      
       ...Изношенное пространство твоей души...
       Я люблю его.
      
       Мой "Несбыточный примитивизм":
      
       Нарисую я небо -- синим.
       Нарисую траву -- зеленой.
       Нарисую в углу -- солнце.
       Нарисую... тебя со мною...
      
       И все мои стихи бьются об изношенное пространство твоей души -- как рыбы об лед... ты отвечаешь только:
      
       Женщина, мне скучно
       без тебя,
       тоскую я, скулю...
      
       и еще:
      
       Я люблю тебя сильнее, чем скучаю,
       И тоскую по тебе сильнее, чем люблю.
      
       Той -- ты писал другие стихи... И любви в них было больше...
      

    РУСАЛКА-2

       Даришь мне новую "Русалку"...
       Ждешь моей оценки... Говорю, что стихотворение написано от имени русалки, а не кота, это -- ее молитва.
       Я разочарована. Оно -- слабое отражение моих чувств. В нем, как и во многих других нет любви ко мне... почти нет. Я промываю твои стихи, как золотой песок, и нахожу граммы золота, граммы любви... А в моих кромешный избыток. Все в мире в равновесии.
       Что мне остается, кроме:
       Котик, котец,
       тяни конец.
       Песню навей
       Русалке...
      
      
      

    ШЛА ДЕВОЧКА ПО ЛЕСУ

       Утро...
       -- Почему ты говоришь: "...вста-ну, тихонечко уйду? Ты спи-и..." Почему не прижимаешься ко мне, не будишь меня, не дергаешь за кончик?
       -- Боюсь! Когда ты не выспанный, ты сердитый!
       Дальше, поскольку утро, не затемнение, а засветление...
      
       -- Какая ты затягивающая...
       -- Почему?
       -- Потому что хотел быстро, а ты затягивала, затягивала... Недельку бы погулял -- пришел к тебе -- и быстро бы кончил...
       Я, ласково поглаживая тебя, приговариваю:
       ...хороший, пушистый кот, -- только погулял с недельку -- и пришел, -- и опять хочет погулять и прийти, хороший, пушистый...
       Тебе -- редкий случай -- нечего возразить. "Запутала ты меня", -- говоришь жалобно и смущенно. А я продолжаю гладить твою грудь, перебирая волоски и шепчу: "Можно заблудиться, как в лесу..."
       Ты хватаешь инициативу:
       -- Эротическая сказка про девочку.
       Шла девочка по лесу, шла и -- заблудилась. И увидела спящее чудовище. Девочка совсем не испугалась. "Как интересно, -- подумала она. -- Какое большо-о-е! и страшное! -- воскликнула она. -- А где же у него голова? Вот бы посмотреть, какого цвета у него глаз? Девочка потрогала чудовище, погладила -- и оно встало... "Не бойся меня!" -- сказало оно. "А я и не боюсь! Какой ты большой и красивый! А можно на тебе покататься?" -- "Конечно, для этого я и предназначен. Хочешь, залезай на меня, а хочешь, я на тебя залезу!" Девочке было уже все равно... -- обрываешь ты сказку, махнув рукой, устав от заигранного сюжета и -- увы! -- далеко не премьеры.
       Встаешь. Я тоже начинаю одеваться -- колготки, юбка, наклоняюсь за лифчиком. Ловишь меня врасплох -- моя рука не дотягивается до искомого предмета. Хватаешь мою грудь -- отлично зная, что это вызывает у меня потерю дара речи. Ты же, имитируя определенные движения, задаешь вопросы:
       -- Ты это специально наклонилась в позу?
       -- М-м-мяу...
       -- Как нам заповедовал великий Дзержинский надо жить -- как?!
       -- М-м-мяу...
       -- Правильно -- чистые руки, -- в такт движениям продолжаешь ты, -- горячее сердце, -- несгибаемо и целеустремленно!..
       -- М-м-мяу, -- смеюсь я.
       Наконец отпускаешь меня.
      
       Ночная прогулка.
       ...поднимаешь меня на руки, потом делаешь вид, что хочешь бросить в кусты. Я -- испуганно:
       -- И за борт ее?
       Осторожно ставишь меня на землю. Тепло, мягко. Лето.
       -- Слетать бы в Коктебель... -- зря мечтаю я.
      
      
      

    ПАРАГРАФ НОМЕР...

      
       Утро. Смотрим газету и заговариваем о чиновниках, удивляемся, как им не скучно с бумажками...
       -- Ну знаешь, как интересно! -- с провокационным энтузиазмом развиваешь идею нашего воплощения в чиновников. -- Будем сидеть, важно так, и писать: "...для усиления роли назначения технических средств..." и начнем с удовольствием выводить: параграф номер...
       Вспоминаю строчку Веры Павловой:
      
       "Входящий листок.
       Исходящий...
       Бюрократический оргазм..."
      
      
      

    АЛЕНУШКА

       Ночь. Тысяча и одна нашей любви... Тысяча и один день -- или сколько? -- перед тем, когда ты прикажешь казнить меня отлучением от тебя -- за мои надоевшие тебе сказки, сказки, от которых ты устанешь -- через сколько дней и ночей? -- окончательно... Тысяча и одна ночь. Только Она попутно рожала детей -- роскошь, которой я лишена...
      
       Я -- в кресле после ванны. На мне белая простынка. Ты целуешь меня -- словно крестишь, но гораздо ниже общепринятого.
       -- Я благословляю тебя...
       -- Ты меня смущаешь...
       -- Тогда, чтобы не испытывать твою замечательную скромность, я целую тебя... в губы... сюда... в правое плечико и в левое...
       -- ...Ну я же сейчас растаю...
      
       -- Аленушка моя...
       -- Это что-то новое -- в списке имен. Аленушка -- та самая, с козленочком?
       -- Да, которая говорила козленочку: "Не пей портвейн, -- свиньей станешь".
      
       Договариваемся об утреннем звонке:
       -- Тебе рано звонить, наверное, опасно... -- вздыхаешь ты.
       -- Если позвонишь в шесть, или я тебе -- то мы взаимно друг друга обезопасим.
       -- Я к тебе отношусь очень субъективно не забывай, и буду относиться субъективно даже в шесть утра...
      
       Странная ночь ретроспективы и признаний... Ты казался бесконечно родным, когда мы сливались -- полное растворение, рай...
      
       -- Ты -- очень неожиданная... у тебя хитрое и изменчивое влагалище... -- Я самозабвенно целую твоего зверя, а ты приговариваешь: "Ну посмотри, до чего ты меня довела? Ну посмотри на свою работу. Устала? Хочешь, брось его и ложись на спинку, -- и, противореча себе, снова: -- Посмотри, какой он!.. -- Я рассматриваю -- глазами и руками, как статуэтку... Говоришь: "Ты -- сладкая..." Спрашиваю: "А что это значит в мужской терминологии?"
       Объясняешь -- пленительно, интересно:
       "...Бывают женщины -- все есть: грудь, попа, а испытываешь только возбуждение и ничего больше. А ты -- ничего не делаешь, ведешь себя пассивно, -- даже когда на мне -- и то я быстро перехватываю инициативу, -- уходишь в себя, в свои переживания, но при этом вся отдаешься, и как же с тобой сладко!.."
      
       Телефонный звонок:
       -- Олигархия, здравствуй!
       -- Какое страшное название!
       -- Ты ведь мною правишь?
       -- Разве?
       -- Ну, если ты невольно даже в мои сны залезла и ведешь там себя ну совершенно неприлично...
       -- Так-таки и невольно?
       -- Ну ладно, пусть вольно...
      
       Олигархия... Нет, не Аленушка я для тебя...
      

    КОТ, КОТ, БАРХАТНЫЙ ЖИВОТ,

    ИЛИ В ПОЗЕ РУСАЛКИ

       Ничего не хочется,
       ни о чем не плачется,
       ничего не сбудется,
       кроме... вышины...
      
       Приезжаю к тебе рано утром.
       -- Красивая, элегантная, в очках! Я так боялся, что ты не приедешь...
       -- Ну я же обещала!
       -- А вдруг бы тебя твой привязал и запер! И вообще -- я иссяк надеждами починить регулятор скучания и прийти к скучательному равновесию...
       Улыбаясь, целую тебя, переодеваюсь в твой черный свитер, который смотрится на мне как шерстяное мини-платье.
       У тебя -- новая книжка.
       -- Это -- француженка про тибетских магов пишет. Вчера купил, хотя искал чай. И после паузы:
       -- А мне приснился ужасно неприличный сон, где ты вела себя очень распутно.
       -- Я? Распутно?
       -- Мне снилось, что ты одетая, а я -- раздетый, и мы куда-то едем. На мне -- только рюкзак. Я говорю тебе: "Давай вернемся, и я все-таки оденусь?" -- а ты говоришь: "Не надо, и так хорошо..."
       -- Ведь это ты предлагал мне недавно выйти в таком виде!
       -- Правильно! Ты сказала, что тебя тогда заберут в психушку! А расплачиваюсь я. Мало того, что предлагал, еще и сны вижу, и вдобавок про себя! Форменное безобразие... Нет, -- бесформенное. А все ты -- с твоими неуемными фантазиями! Неуемными или неуебными?
       В ответ -- рычу и кусаюсь.
       -- ...мы с тобой полежим, -- предлагаешь ты, -- а потом можем поехать в город, зайти в книжный. В зверологический музей -- когда наконец попадем?!
       -- А у нас и так -- каждую ночь зоопарк -- кошки, ослы...
       -- Пойде-ем, моя традесканция, поспи-им... -- узнаю интонацию Чеширского кота, и мне кажется, что вижу одну улыбку...
      
       Раздеваешь меня... "Ложись в ленивую позу..." Я поворачиваюсь на бок, к тебе спиной. В окне -- солнечно-желтая занавеска в клеточку... Клеточки прыгают солнечными зайцами, и я не успеваю заметить, как "ленивая поза" превращается в "кошку" и заканчивается моим сидением уже на другой кровати перед тобой, солнцестоянием в зените и огнестрельным фонтаном прямо в грудь...
       ...через некоторое время обсуждаем очередной неосуществленный поход в "зверологический" музей:
       -- Я тебя сразу застрелил!
       -- Нет, ты это сделал волной в три этапа.
       -- А у меня все слились в один... Ты будешь мазать себе лицо?
       -- Нет, -- а то нужно будет долго умываться. Она с водой становится клейкая. Давай лучше как-нибудь устроим эксперимент -- попробуем вместо шампуня на волосы? Ты мне это подаришь, а потом искупаешь меня... Наверное, получится классный шампунь -- мы запатентуем его и разбогатеем!
       -- Только когда дадут горячую воду... Но это будет слишком дорогой шампунь. Получать его придется в Китае и всяких восточных странах, а покупать его смогут только женщины Европы или Америки.
       -- Так попробуем потом?
       -- Конечно... а давай я тебя "ам"?
       "Мяу..." -- отвечаю я, и мы меняем обсуждение выгодных применений любовных фейерверков на почти односложное общение:
       -- ...съем тебя! -- всю? Мяу... у-а!! -- страшно?! -- мяу...
      
       Перебираемся с дивана на кровать, и невзначай заговариваем о "романе". Ты говоришь:
       -- Фамилия, которую ты придумала, не годится.
       -- А к тебе никакая, кроме твоей, не подходит.
       -- Назови меня Виктором. А фамилию дай вроде Вассесуалия Лоханкина, или какого-нибудь Канарейкина... Были же фамилии Сухово-Кобылина...
       -- "Виктор" мне не нравится. Я оставлю так...
       -- А если это прочтет моя бедная жена? Что тогда будет?
       -- Что?!
       -- Она меня выгонит.
       -- Откуда?
       -- От себя. Я, конечно, могу сказать, что это какое-то совершенно не мое "я", а творческий вымысел...
       -- Ну так и скажи.
       -- Тогда это будет вранье.
       -- А так -- не вранье?
       -- Ну, так -- меня же не спрашивают... я и не отвечаю.
       -- Надо назвать тебя каким-нибудь Котом Котофеевичем. И фамилию придумать...
       -- Пушков? -- нет, это легковесно.
       -- А мне что делать? Что скажет мой муж, если прочтет? Я тоже буду рассказывать, что все это -- лишь творческое воображение?
       -- Конечно.
      
       ...лежим. Разговор случайно касается твоей жены... Комок, возникший в горле, медленно увеличиваясь, скатывается куда-то вниз... Это мешает мне смотреть тебе в глаза, улыбаться, отдаляет в мир моих сложностей, которых боишься как огня. Я утыкаюсь тебе в плечо.
       -- Хочешь плакать?
       -- Нет...
       Я хочу плакать.
       Очень. Но -- удержусь. Сколько можно? Зачем? Чтобы расстроить тебя, чтобы ты боялся этих слез, хотя в них виноват? Чтобы истратил на них весь ресурс нежности и сочувствия и -- рассердился? И чтобы я сама была не рада потом? ...пытаюсь ослабить давление комка. Но он тяжелый, и сразу не получается... Ты убеждаешь.:
       -- Ну, думаешь сейчас, какая ты несчастная? У тебя же все есть -- крыша над головой, муж, сама -- красивая, не калека, я к тебе -- отношусь. Пойми, ты ищешь глобальный смысл, а бывают целые куски бессмысленные, просто -- как строительный материал для будущего...
       Я внимательно слушаю, почти жадно, у меня медленно прокручиваются твои слова, и на каждое -- отрицание, которое остается при мне.
       Дом, крыша над головой? Нет, потому что дома я -- не дома, я раздваиваюсь, настоящий хозяин -- в другом доме. А в собственном -- муж, и я уже не хозяйка, пока -- с ним под одной крышей. У меня уже нет чувства дома...
       Муж? -- безнадежно и необратимо чужой -- муж, от присутствия которого тяжело, несвободно, неспокойно, хотя мне его жаль. Красивая, не калека? Ты относишься ко мне? Да, бесспорно. Но есть область, закрытая от меня всеми печатями, -- твои отношения с женой... И мое положение "любовницы", которое никогда не изменится. Эти мысли пусты и бесполезны. Но на них -- как на красное -- вспыхивает глупая боль: два раза выходила замуж, два раза "по бедности" -- в не белых и не свадебных платьях. Первый муж предлагал из загса ехать на трамвае... Ехали на обшарпанном такси. Два раза -- нечего вспомнить, два раза -- пустота, но казалось -- все так наполнено, а платья и свадьбы -- мелочи, пустяки, без которых можно обойтись...
       Даже сон однажды приснился: захожу в магазин и рассматриваю на женщинах потрясающе красивые платья. Потом разворачиваюсь, чтобы выйти из магазина, и вдруг -- как в сказке про Золушку -- на мне -- белое, пышное, невозможное... Так, с чувством изумления и проснулась... В одном стихотворении про "тот свет" писала:
      
       "...Даже там, даже там
       не носить мне красивые платья,
       не иметь ничего,
       кроме горьких словесных лекарств..."
      
       Я отбрасываю весь этот внутренний лепет о несбывшемся, твои слова прокручиваются дальше:
       ...бессмысленная полоса, строительный материал для будущего? -- Это как? Еще один муж? -- если все, что с тобой, -- не имеет смысла?! -- и всего лишь -- строительный материал для будущего?!
       Двойная жизнь. Жить, не живя, -- с одним, ездить к другому... Я стала похожа на наркоманку, которая не может без "очередных доз" тебя, срываясь на остальном: семья, работа, долг. На мне "камнем" висит муж -- "неудачник" по призванию. Я должна откупиться от него -- супер-комнатой в Кремле или отдельной квартирой, потому что он "больной, одинокий, ему сорок лет, и нужно логово, где можно как следует отоспаться", раз я "предала" его. Я должна что-то придумать, чтобы всем было хорошо, чтобы муж не ходил злой и депрессивный, -- это бьет по мне и по ребенку, это невыносимо при его "тяжелом эмоциональном весе" и слабой, но железной психике. Я должна что-то придумать, чтобы иметь много денег на все это -- таким путем, чтобы не страдала моя побитая собственными противоречиями нравственность -- не на панель же... Бедная нравственность -- колеблющаяся от фантазий пребывания в монастыре до нахождения богатого любовника. К счастью, все -- пустое. Думаю: кому же мне рассказать про все проблемы, которые не уйдут, пока их не решить. От которых у тебя -- прочная стена защиты. Не поискать ли мне платонического друга? Чтобы отвлечься, задаю вопрос:
       -- У тебя много плохих "я"?
       -- Я -- пьяница. И лентяй.
       -- Я не про это. А про те "я", за которые стыдно.
       -- Ну, я люблю власть, и при этом -- нулевой организатор... могу развалить любое дело.
       Не то...
       Спрашиваю о твоем отношении к моим плохим "я". А ты отвечаешь, что я замечательная, хорошая и у меня их нет. "Но ведь есть", -- возражаю. А ты говоришь: "...это естественно: с такой чувственностью, телом, кожей, с таким мягким характером -- чего бы такую девушку не использовать? Плохо, что у тебя до тридцати все было не так..." -- лениво добавляешь ты.
       С твоих слов убеждаюсь, что мне вообще нельзя иметь любовных дел с мужчинами: отдавала, а потом, чтобы освободиться, откупалась от них -- силами, нервами, временем... Теперь -- пришла пора откупаться от мужа за все, что ему отдала.
       "...и вновь зеленой головою русалка бьется о гранит..."
       Комок медленно рассасывается, но остается тяжесть. Спрашиваю что-то еще про плохие "я"...
       -- Ну расскажи, если хочешь очиститься, но это не нужно.
       Кот-любовник и священник в одном лице -- "две вещи несовместные".
       Улыбка Чеширского Кота не отпускает грехов...
       Если начнешь выслушивать мои исповеди и вникать в проблемы, то перестанешь воспринимать меня -- любовницей, кошкой, русалкой, несуществующим животным... Ты -- инстинктивно, с завидным постоянством уклоняешься, иронизируя над своей трусостью. Стоит мне только заговорить о муже, ребенке, семье -- переключаешь разговор на другую волну...
      
       "...Кот, кот, -- бархатный живот", -- шепчу я -- после бури, отгремевшей внутри, к счастью, удалось сдержать дождь...
       "Кот-кот, бархатный живот", -- приговариваю приговором, которому научил меня с первых встреч, и поглаживаю тебя...
       ...мне хочется "заспать" эту бурю в стакане воды, и тяжесть, про которую знаю, -- это всего лишь космос наших любовных отношений. Иногда думаю: будет ли хоть раз долгая, красивая встреча с поцелуями, беседами -- без последующего затяжного или кратковременного траха? И я хочу, безумно хочу такой ночи, -- кажется, не отдаю себе отчета, до какой степени хочу с тобой -- чистой ночи...
       "...Кот, кот, бархатный живот", -- заговариваю себя от усталости, противоречий, утерянной иллюзии семейного космоса, который променяла на любовный...
      
       Хотя Ее величество Поэзия с самого начала предупреждала, что ничего, кроме любовного космоса, меня не ждет...
      
       Ничего не хочется,
       ни о чем не плачется,
       ничего не сбудется,
       кроме... вышины!
       Подари мне ослика,
       ослика, которого
       мои руки грешные
       были лишены...
      
       Ослика -- которого
       мои губы нежные,
       лишние, прилежные
       были лишены...
       Брошу ложе ложное,
       набожное, мужнее, --
       лягу -- в невозможное
       ложе вышины...
      
       По стране невиданной
       поскачу невиданно!
       Колокольный звон стоит --
       ладный и блажной.
       Ослик мой, кораблик мой,
       капитан заоблачный!
       Стала другу-ослику
       истовой женой!
      
       Палуба качается
       под высоким парусом,
       зацелую ослику
       голубой глазок...
       В колокольной одури --
       язычок качается --
       звон стоит заоблачный...
       где ж мой образок?
      
       Ослик мой выносливый,
       искренний, неистовый, --
       истовую, нежную --
       вынеси меня!
       Поскачу я весело,
       поскачу я искренно,
       путь украшу искрами
       твоего огня...
      
       В колокольной одури --
       словно в слово-звоннице --
       бьется звон заоблачный
       в небо тишины...
      
       Подари мне ослика!
       Ничего не хочется,
       ни о чем не плачется,
       кроме...
       вышины!..
      
       "Кот, кот, бархатный живот" -- заговариваю себя от усталости, противоречий и утерянной иллюзии семейного космоса, который променяла на любовный.
      
       ...яблоко, яблоко... -- что-то там было не так с этим Змием...
       ...яблоко, яблоко, кот, кот, бархатный живот, -- поглаживаю я тебя и молюсь Ему -- Отцу Небесному, Милосердному и суровому, молюсь инфантильно: "Отче наш, я -- ничтожество, но сделай что-нибудь так, чтобы могла не грешить и не лгать -- ради формулы "ложь во спасение"...
      
       ...Отче наш, сделай что-нибудь по воле Твоей со мной -- сама я ничего изменить не в силах... ни отказаться от любви, ни вернуться душой и телом в семью... благословенную и венчанную по моей же дурацкой воле...
      
       ...По воле Твоей, Отче наш, да святится Имя Твое, да приидет Царствие Твое, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого...
      
       ...кот, кот, бархатный живот, тебе глубоко все равно, с мужем я буду или одна, ты ничего не хочешь менять в твоей жизни. У тебя нет на это ни сил, ни желания -- лишь бы мы встречались, и я отдавалась тебе...
       ...так оно есть, так оно и будет.
      
       ...Д а б у д е т в о л я Т в о я.
       Да будет улыбка твоя, Чеширский Кот, когда сам ты -- исчезнешь, да будет улыбка твоя в моем эротическом поле...
       ...Ты ничего не желаешь, кроме меня, стихов и портвейна, и в этом -- твой высший смысл, смысл твоей мужской натуры, твоего космического бездействия, твоей поэтической свободы -- в отчаянном сопротивлении быту и бытию...
       ...и все это бьется -- в мою женскую стихию космической боязни слишком безопорного космоса, стихию желания не только слепиться, но и прилепиться, окончательно устроиться и устроить все немедленно...
       ...все это бьется -- в мою замужнюю незамужнюю жизнь, в мой неустроенный быт, в мою неприкаянность между двумя огнями...
       ...и все это похоже на позу русалки:
       ...я на тебе, ты во мне, я доступна тебе вся, ты ласкаешь меня везде, качаешь и укачиваешь -- так, что у меня возникает иллюзия свободы. На самом деле -- ты целиком владеешь мною, качаешь меня -- слабо, сильно -- море было большое -- и делало что хотело, и любило, как хотело, а русалка только плыла.
       И море могло любить, а могло утопить... Но оно знает, что ему скучно будет без русалки, если она исчезнет...
       ...я спиной на тебе, ты во мне и вне -- кругом, твои руки делают что хотят, и ты сводишь меня с ума, -- касаясь руками всех губ...
      
       ...я замираю, задерживаю дыхание и испытываю сладкое чувство ужаса от бесконечной шаткости морского и любовного бытия... И твоего преобладания надо мною...
       "...В море хотела бы умереть..." -- писала я в детском тесте в шестнадцать лет, -- вот и умираю, а по тесту -- море -- жизнь.
       Сладко умираю -- в позе русалки...
      
       Ты не переносишь рыбы и спрашиваешь:
       -- А русалка -- рыба или мясо?
       -- Ну конечно, мясо -- как и кит!
       -- Но у нее же чешуя?
       -- А у кита?
       -- У кита -- кожа!
       -- Ну и что? Все равно, русалка не рыба, она -- животное.
       -- Правильно, она и есть несуществующее животное! Ну ладно, тогда пошли рассматривать половые органы китов.
       У тебя много биологических книжек. Биология -- твоя школьная страсть, ставшая хобби-воспоминанием. Смотрю на редкую, по твоим словам, фотографию китов в любви -- ничего толком не видно, у них так мало вариантов! Мне больше понравилось, как сходятся пауки: ты рассказывал -- чтобы паучиха по агрессивности, по ошибке или с голоду не съела жениха, он тащит перед собой убитую муху в качестве свадебного презента, иначе рискует головой...
       Потом погружаемся в полудрему и, еще немного подремав и поленившись, встаем...
      

    ЗОНА

    МЕДИТАЦИЯ НАД КРАСНЫМ ВИНОМ

       Ты уходишь в магазин, я чищу картошку.
       -- Мяу, где ты? -- входишь, достаешь бутылку красного.
       Я ворчу, ты снова оправдываешься: "Мое пьянство носит метафизический характер". Мы готовим салат из капусты, пьем минералку. Предлагаешь мне рюмку с бутербродом, я предпочитаю -- бутерброд без рюмки, ты -- портвейн без бутерброда, -- из чего выводишь логическое заключение о гармоничности нашей пары. Я надеваю на свитер пояс, спрашиваю:
       -- Красиво?
       -- Очень! Не хватает только галстука.
       Выбираешь красно-коричневый в цветочек галстук, надеваешь мне на шею, и мы начинаем обед. Я показываю на галстук и рюмку: "Смотри, как подходят по цвету!" Соблазняешь меня вином. Я пью мало, но мешаю с минералкой, и быстро впадаю в пьяное блаженство. Ты вспоминаешь, как однажды мы целый час, отпивая красное вино в чешских бокалах, рассматривали отражение на столе и сравнивали -- твое и мое... Отражение твоего бокала было похоже на пульсирующий, лучистый член, а моего -- на светящееся и пульсирующее влагалище... Ты доливал вино, слегка покачивая бокал, говорил: "Смотри, какой стал большой, а у тебя пока еще замкнуто..." Доливал еще: "А теперь -- отпей... смотри: он весь лучится, а тут -- тоже начинается, только слабее... а теперь -- он изменился, а она -- вся пульсирует..." Вдоволь испив застольный видеофильм, мы отправились спать... Эстетика эротических кадров в сочетании с вином -- усилила глагол мнимого бездействия на несколько градусов -- из пяти часов нам удалось поспать едва ли пару. Утром мне надо было лететь на работу, а ты -- как всегда -- был самым несчастным котом на свете. Я подходила к тебе и утешала: "...несчастный, бедный кот, просыпайся... не хочет вставать, не хочет, жизнь ему не мила, бедному, и свет ему не мил, хороший бедный кот, -- бархатный живот..." После этой присказки и крепкого чая ты успокоился. И если не замурлыкал -- какое может быть мурлыканье, когда надо тащиться на дачу, -- то хотя бы проснулся! И даже почти не ворчал: "Какая же ты хорошая..."
       ...возвращаемся в сегодняшний день. После обеда, в лучших традициях лентяев, предлагаешь: "Пойдем, поспи-им..." -- нахальная вкрадчивость раскрывает твои планы с головой... "Этой?" -- хулиганишь ты... Я думаю о странной параллельности в языке: голова -- головка, лоб -- лобок... они живут своей жизнью, разговаривают, заставляют нас жить по их законам... Скрытые власть имущие над нами... Я снимаю свитер, ты хочешь снять с меня галстук, но я цепляюсь за последнее: "Пояс и галстук я оставлю". И остаюсь -- в цветочном галстуке, заправленном в черный пояс. Темный, длинный, треугольный галстук едва прикрывает лобок и похож на указательный знак. Но ты и так прекрасно ориентируешься на вверенной тебе территории. Спокойно и уверенно сажаешь меня на личный автомобиль и увозишь в домашний зоопарк: начинаем с очеловеченной обезьяны, кончаем -- обоюдно любимой кошкой...
       И засыпаем -- тягуче и сладко...
       Просыпаюсь первая. Опьянение прошло, мне становится стыдно...
       ...Стыдно, что веду себя распущенно, как рьяная любовница. Стыдно, что бездельничаю и трахаюсь, вру мужу -- вместо того чтобы жить семьей и осчастливливать кого-то одного.
       ...Мне стыдно это я -- только что -- проснулась голая, -- с чужим мужем в постели, с черным поясом на талии. Это я -- бывшая замкнутая школьница, скромница-нелюдимка, "синий чулок", в которой закодировано понятие семьи и верности как высшей нравственной ценности...
       "Я мечтала выйти за гения -- вышла замуж за дурака..."
       ...Боже, помоги мне! я не знаю, что делать, и знаю -- что делать нечего, как будет, так будет, и -- "ничего не сбудется, кроме вышины...".
       Та, которую любил до меня, -- по твоим словам -- любила тайну, и когда надо было открыться -- скрылась, ушла, оставила тебя... Со мной -- все наоборот, только я тебе -- не нужна. Я вынуждена быть твоим несуществующим животным, твоей тайной -- от жены, родственников, родителей, соседей... от всех -- кроме неба!..
       ...Несуществующее животное! -- как точно.
       Может, меня действительно нет?..
      

    ПЕЧАТЬ

       Просыпаемся. Встаем, одеваемся. Пристально смотришь на меня.
       -- Ну-ка, сними свитер, -- неожиданно требуешь ты. Я удивленно смотрю на тебя, переспрашивая взглядом.
       -- Сними, сними!
       Я снимаю, ты поворачиваешь меня спиной, разглядываешь и псевдовиновато, с нескрываемым чувством удовольствия произносишь:
       -- Вот чудовище! Девушку с такой белой, нежной кожей всю искусал! Ну-ка, повернись! -- считаешь: раз, два, тут, здесь... Четыре синяка! Я тебе платить должен за наносимые повреждения... -- заканчиваешь тоном, каким сказал бы: "Неплохое у меня получилось стихотворение..."
       ...пишу лежа, касаясь плечом и спиной кровати. Невольно ощущаю твою печать на лопатке... она побаливает, напоминая о тебе. "Я здесь, -- говоришь ты. -- Это я впечатан в тебя улыбкой Чеширского Кота". Позавчера, когда поставил ее, попросил: "Теперь ты мне!" На твоей коже у меня получился слабый кружочек, гораздо бледнее твоего треугольника. "Все правильно, -- говорю тоном отличницы, -- у тебя -- треугольный, поэтому и печать получилась треугольная, а у меня -- дырочка поэтому получился кружочек..."
       -- Давай я тебе еще одну печать поставлю справа?
       -- Ни за что! -- восстаю я.
       -- Почему?
       -- Две печати вызовут сомнения...
       -- В качестве товара или действительности печати?
       -- И то и другое!
       -- Ну ладно, не буду, -- огорченно соглашаешься ты, и мы идем пить чай...
      
       ...засыпаем. Просыпаюсь первая, утомленная предыдущим недосыпом и твоим регулятором -- не скучания, а количества сексуальных отношений в единицу времени. Ты спишь, похрапывая, в рифму -- сладко и благоговейно после траха и портвейна...
       Я смотрю книжки. Изредка подглядываешь и снова проваливаешься в сон. Все хорошо, но мне грустно -- просто нота такая в душе. Если останусь лежать голая, дожидаясь, когда проснешься, то... на колу мочало, начинай сказку сначала... Ты снова захочешь меня и, вконец вымотанный любовью, поедешь на свою дачу. Но я -- переполнена чувственными эмоциями, мне уже -- слишком. Я тихо встаю, одеваюсь и ухожу читать на кухню. Вскоре из комнаты доносится просыпающееся, недоумевающее, зовущее: "Мя-у-у!" "Мяу здесь", -- откликаюсь я, подхожу и глажу. Ты начинаешь медитацию путем ворчания:
       -- Чудовище! Противное, нехорошее, дурное, ужасное чудовище! Почему меня не разбудила, собака?!
       -- Ты так сладко спал...
       Смотришь на книжки, которые я доставала:
       -- Три книжки за сегодня читала! Нет, чтобы шуршать, сказала бы: "Кот, а ну просыпайся, хватит дрыхнуть, а то укушу..."
       -- Я тебя будила, но...
       -- Как ты меня будила?
       -- Гладила, целовала...
       -- И ничего не сказала? И за конец не подергала?! Чья это работа?!
       -- Мяу... -- отвечаю жалобно.
       -- Чудовище ты противное! -- смотришь вниз, касаешься юбки. Так я и знал! Мало того что свитер надела, так еще и юбку! И с трусами, небось! Ну конечно...
       -- И с колготками, -- добавляю я.
       -- Ну да, чудовище!
       Ты медленно встаешь, одеваешься, ставишь чайник, подходишь, обнимаешь, -- "какая же ты хорошая" -- профилактическая медитация вставания с изгнанием негативных эмоций путем ворчания завершена. Предлагаешь тонкий кожаный пояс -- в подарок.
       Ты мне уже дарил, поэтому отказываюсь:
       -- Один у меня есть, мне другого не надо!
       -- "Один у меня есть, другого не надо", -- передразниваешь,-- гордо, прямо как о любовнике: один есть, другого не надо! Ну и чудо же ты!
       Пьем чай. Улыбаюсь. Наливаешь мне полную чашку заварки, получается чефир. Запоздало спохватываюсь: "Ты же знаешь, что я так увлечена созерцанием, что не успеваю тебя остановить... ты же знаешь, что я -- неправильная..."
       -- Правильная, правильная... -- сливаешь чашку и наливаешь нормального чаю. Снова улыбаюсь.
       -- Ну вот, у нее на теле десять синяков, а она сидит, улыбается! Застрелить тебя, что ли?
       -- Ага!.. Я даже записку напишу, что сама виновата.
       -- Нет.
       -- Жалко или еще хочешь попользоваться?
       -- Конечно хочу! Пей чай!
      
       Едем в книжный. Ты, как всегда, -- обращаешь внимание на проходящих мимо девиц, сопровождая свои наблюдения репликами: "Таких я не ем", или: "Смотри, какие ужасные ноги, да еще в таких штанах... фигура ничего, только штаны портят". В кассе стоит женщина в роскошном платье. "Смотри, какая красивая, да еще книжки покупает!"
       -- Это платье красивое, -- возражаю я, -- а сама она обычная.
       Впереди идет длинноногая девушка в шортах.
       -- А вон у той, -- говорю, -- действительно красивые ноги.
       -- Ну что, подойти к ней и сказать, как поручик Ржевский: "Сударыня, что-то болонки низко летают! К дождю, наверно... А у нас в части барабан есть! Пойдемте, поебемся?!"
       -- Боюсь, она тебя не поймет!..
       ...Вдруг -- о чудо! Продают мою любимую графику -- Бердслея! Ура! Воплощение давней мечты.
       -- Ну как у кота интуиция? А?
       -- О-о-о!.. -- восхищаюсь я, прижимая купленные альбомы к груди. Мы подходим к метро. На секунду отлучаешься и возвращаешься. В руках у меня оказывается шоколадка. Прощаемся... целую тебя у всех на виду.
       -- "Бердслейка", -- обзываешь меня.
      
       ...ночь... "Можно, я тебя еще "ам"? Можно, я тебя еще помучаю?" ...твои красивые, как у музыканта, пальцы играют неслышную, но сверхчувственную мелодию... Ты складываешь лепестки алого цветка в глубину: "...закрыл ...коробочку ...ко-ебочку... Сейчас, наверное, опять раскроется..." Через секунду, довольный: "Нет, не раскрылась..."
      
       Посвящаю тебе "Попытку вечности".
       Льешь бальзам на мою поэтическую душу:
       -- Совершенно гениальное стихотворение, абсолютно по-женски замкнутое. Здесь нет предметов, только чувства. Оно -- шарообразно, закручено на себя. Как тебе удалось его длить -- кажется: все уже сказала, -- нет, -- продолжает и не повторяется. Густое, обволакивающее и совершенно магическое...
       ...Говоришь что-то еще, но я уже плыву...
       Вспоминаешь стихотворение, из-за которого влюбился в меня -- там, в Некрасовке, -- "Сегодня я сойду с ума...".
       Говоришь:
       -- Когда я думаю, что поэт, написавший это, сидит у меня на кухне, -- я горжусь!.. У меня в голове сплошной сладкий туман, и я готова отдаваться тебе по первому зову, пожизненно и после... поэты -- падки на лесть, тем паче поэтов...
      
       ...-- я все прыгаю, прыгаю около тебя... Где ты еще найдешь такого любовника? Чтобы и стихи писал, и кормил, и любил... Пойди, поищи... -- Спохватываешься: "То есть ни в коем случае не ищи, конечно..."
      
       -- Я из-за тебя такой стал маньяк... -- сокрушаешься ты.
       -- То есть?
       -- Я еду в метро и всех женщин хочу...
       -- Прямо всех?!
       -- Ну конечно -- всех более-менее красивых...
       -- И как же ты пытаешься реализовать свои желания?
       -- Никак... Я хочу, чтобы они прямо сразу сняли все с себя и отдались мне... Но они почему-то этого не делают...
       -- Грустно!
       -- Конечно! И у меня почему-то на них не встает... -- трагично завершаешь ночное откровение. Мне смешно.
      
       Садишься в кресло, устраиваюсь у тебя на коленях. Вскоре хочешь выйти. Я отчаянно проговариваю: "Закон кошачьей безысходности: "Как только кошка уютно устроилась у вас на коленях, вам становится совершенно необходимо встать..."" -- и не успеваю закончить, как приходится срочно спасаться бегством...
       -- Собака! -- кричишь ты, -- я не успеваю убежать далеко, -- у кровати настигаешь меня, и я мгновенно оказываюсь на... Имитируешь насилие, приговаривая: "Ах же ты собака, ах же ты жопа, ах ты кошатина такая, как я тебя сейчас!.."
       Я улыбаюсь от твоей эксцентричности и, кажется, готова уже не только к имитации...
      
       Ночь... Вслух обсуждаешь меня:
       -- У твоей груди прекрасное человеческое качество -- она отзывчивая... Спина у тебя -- вздорная и романтическая. Вся твоя романтичность сосредоточена в спине...
       Я глажу тебя, мы засыпаем...
      
      
      

    ЗОНА

    Заблудился я в небе, -- что делать?..

    О. Мандельштам

      
       В зоне светло и тихо.
       Дикий, как небо, лес.
       Птица взметнется лихо --
       Выбей ее -- с небес --
       сбей! -- и не плачь над небом, --
       сладостно ложе,
       но
       этим любовным хлебом
       жить
       не положено...
      
       Зоной любви не мерьте
       слово пустое: смерть.
       В зоне любви и смерти
       весело умереть!
      
       Брошусь к убитой птице,
       словно к твоей строке.
       Это не я -- синица...
       вот же она -- в руке.
      
       Что мне в насущном хлебе?
       В смерти слова просты.
       Что мне журавль в небе? --
       если журавль мой -- ты?!
       Крикни мне:
       "Стой, пустое!" --
       выстрелом оглуши...
       Зоны
       клеймо святое
       нам не стереть с души.
      
       Так приручай к соседству,
       До смерти догуляй!
       Но при попытке к бегству
       честно в меня стреляй...
       Гладь меня -- да без меры,
       гладь -- до бесстыдства тел!
       В зоне любви и веры --
       не до казенных дел.
       И -- приручай к соседству
       острому! -- как стерня.
       Но при попытке к бегству
       все же стреляй меня.
       И приручай к глаголу
       "вайся" -- без всяких при-
       ставок к любви и полу, --
       душу мою -- запри, --
       чтобы она навылет
       вдруг не прошла в тебе, --
       ей ведь зачтется вылет
       лишь при твоей стрельбе.
      
       Небо
       ответит бледно.
       Небо
       сочтет грехи.
       а чтоб не так бесследно --
       К делу
       пришьют стихи.
       Зоной души
       не мерьте
       слово пустое: стих.
       В зоне любви и смерти
       воздух бессловно тих...
      
       Как заповедно в зоне!
       Некому крикнуть: "Стой!"
       Здесь -- словно в женском лоне
       ты себя успокой...
       В этой
       игрушке смерти --
       свой успокой огонь.
       И попроси -- доверьте
       мнимую смерть -- в ладонь! --
       словно синицу в руки,
       что журавлю под стать.
       Средь круговой поруки
       стоит ли смерть считать?
      
       Птица взметнется лихо --
       больше ее не тронь...
       В зоне светло и тихо.
       Дай же твою ладонь!
       Если пойду по кругу --
       из круговых порук --
       выберу -- на поруку --
       круг только этих рук!
       Зоной руки -- не мерьте
       слово пустое: брать.
       В зоне любви и смерти
       весело умирать!
       Смертная власть гормона --
       п?лон -- иди в п?лон! --
       в рабскую полость лона, --
       в зоне -- один закон!
      
       Сталкер любви -- веди же!
       И -- проникай извне.
       Зона любви все ближе.
       Мы -- у закона -- вне.
       Как заповедно в зоне...
       Древа блаженен ствол.
       Вору в таком законе
       рабски уткнусь в подол.
       И на коленях стоя
       буду тебя любить...
       А от любви -- простое
       средство -- меня убить!
      
       Смертная власть гормона...
       Что же, играй, гармонь!
       Это всего лишь -- зона...
       Дай же скорей ладонь!
       И приручай к соседству,
       острым кругам погонь.
       Но -- при попытках к бегству --
       свой поднимай огонь!
      
       Кто же ты,
       мой избранник?
       Вестник каких вестей?
       Кто же ты, -- мой охранник
       в зоне твоих страстей?!
       Так приучай к соседству,
       острым кругам потерь.
       Но при попытке к бегству --
       все же в меня поверь!
      
       Кто же ты, мой охранник?
       Сталкер, любимый, вор?
       Странная зона, странник...
       Странен твой приговор.
       Странен он, как погода,
       странен, как ток в крови, --
       Твой приговор: Свобода
       в зоне твоей любви.
      
       Дай мне -- любой погоды,
       словом любым зови,
       но --
       не давай свободы
       в зоне твоей любви!
       Если метнусь за птицей --
       выстрелом оглуши!
       Это же я -- синицей
       в зоне твоей души!..
       Что мне -- журавль в полете --
       суетном -- не ко мне?!
       В зоне любви живете --
       значит, закона вне.
       Что мне в насущном хлебе?
       В рабстве любовных дел?
       Мы заблудились в небе
       мнимых
       любовных
       тел!..
       В зоне любви и смерти --
       мнимый
       красив полет.
       Зоной небес -- не мерьте
       крыльев своих разлет!
      
       Так набирай патроны
       новые -- про запас!
       В зоне небес -- законы
       писаны -- не для нас.
      
       И приручай к соседству, --
       до смерти догуляй!
       Но
       при попытке
       к бегству --
       в небо -- меня стреляй...
      
      
      

    СУП С КОТОМ

       ...мой Чеширский Кот, мой драгоценный, -- как давно я не писала о твоей улыбке, которая висит надо мною, маячит диким непристойным образом, -- мой дамоклов меч, -- улыбке, которая маячит и мучает и -- выражаясь совсем уж по-восточному высокопарно -- не сходит с лица моих небес...
       Что мы делали? -- по твоему выражению -- сходились и расходились, ты -- в свою семейную суету, я -- в свою... Я чувствовала себя заморенной кошкой, у меня не хватало сил и памяти писать о тебе, я успевала только жить -- с тобой и без тебя...
       Сейчас -- наша ночь, я пишу у тебя на кухне.
       ...Ты заглядываешь, сонный, смотришь, как я сижу с блокнотом, и с полузакрытыми глазами извиняешься: "Друг мой, я способен только к позированию..."
       -- Лежа?
       Обиженно уходишь в комнату и валишься на кровать...
      
       ...Предпоследняя встреча... -- так записано, и не помню почему. Сколько их уже было -- предпоследних, когда казалось -- все... И -- снова по круговой, по спирали вверх, по спирали вниз...
      
       ...два текучих, наполненных тобою домашних дня, счастливых и похожих на "вялотекущую шизофрению" в твоем "клиническом дневнике"... Я провожу у тебя целый день, но уговариваешь остаться еще... Остаюсь по инерции, нет сил -- к перемене места действия и слагаемых... Целый день пишу твой портрет, он получается странным.
       После поэмы "Суп с котом" чувствую себя счастливым выжатым лимоном. Раза два подступаем к запретным темам -- и нас тут же наказывают друг другом, как током... После чтения поэмы, когда мы, как Кролик и Соня, беседуем на нашем сумасшедшем чаепитии, говоришь: "надо тебе заделать..." И я -- в последней безумной попытке -- прошу: "Заделай мне... это..." -- "Что?" -- "...У-а..."
       -- Зай, поругаемся! Отдам поэму и выпровожу...
       -- Молчу, -- говорю я. Больше никогда не буду...
       -- Я понимаю, что ты очень хочешь, но это совершенно противоречит моим установкам... Я не могу себе этого позволить.
       -- Молчу... -- тихо говорю я. В душе темнеет горько и окончательно... Что-то для меня кончено. Судьба еще раз не дает яблока... Ведь мне от тебя ничего не нужно, -- никаких обязательств, никакой помощи, ничего... А клубок запутанности и сумятицы сразу просветлел и отпустил бы меня. Я бы на несколько лет обрела покой и мне было бы легко -- даже потерять тебя, если бросишь, -- ты не любишь ни беременных, ни детей. С женой ты когда-то хотел второго ребенка -- не вышло... Я тоже хочу второго, но от мужа -- разве что в полном отчаянии... Но это -- мысли послесловия, а тогда -- неимоверное напряжение, чтобы не расплакаться и не уйти, забрав поэму...
       До тридцати -- судьба воевала с моей чувственностью, подсовывая подлецов и импотентов. После тридцати -- дав тебя -- решила воевать с желанием иметь ребенка...
       Суррогатное материнство -- жуткое словосочетание. Так надумала я решить свои материальные и жилищные проблемы. Хорошо, что вовремя остановилась. Конечно, подобная идея притянулась ко мне из-за желания иметь -- своего -- от тебя. Вот и ткнулась к дурацкому объявлению -- как больной реагирует на название своей болезни в газетах... Ты хочешь быть свободен от меня, хотя я и не покушаюсь на твою свободу. Как же ты боишься своей эгоистичной совести! А ребенок мне нужен был бы только для себя...
       Но... ты не обязан считаться с моими женскими стихиями и наворотами. И кроме как бумаге -- доверить и выплеснуть всю эту горечь некому...
       ...я вынуждена -- из-за тебя -- совершить воображаемый аборт воображаемого ребенка нашей любви, а заодно -- грубо! но выскреб -- женского сознания и подсознания... Аборты, даже воображаемые, не проходят бесследно. Я женщина и плохо понимаю любовь без оплодотворения, без этой красивой цели любви -- ребенка...
      
       Медленно отхожу, как после наркоза -- с тяжелой головой и обрушившейся пустотой -- в груди и в чреве. Ты пытаешься "лечить" меня "Иллюзиями" Баха -- столь мужской и далекой от женских проблем книгой.
       "Бог... ты не был
       женщиной на земле!" --
       вспоминаю Цветаеву...
      
       Кажется -- я пережила смерть, проснулась, и вообще не знаю, как жить... Через этот космический роман пытаюсь понять тебя, себя и мою ситуацию в категориях иллюзии и свободы...
       Но -- я перенервничала и не способна к сексу. Я мерзну, ты согреваешь меня по-всякому.
       ...наконец подступает сон, я -- молюсь...
       Вся боль сосредоточивается в одном месте -- в ямке под ключицами... Вдруг ощущаю, что больше не чувствую ничего, -- словно кто-то вытащил болезненный комок, -- отторг. И я проваливаюсь в небытие...
      
       Длинное светлое утро. Утренний трах. Утреннее чаепитие. Ты ласково заботишься обо мне. Я люблю тебя, пишу тебя. Ты целый день меня кормишь. Я невольно перебираю вчерашнее -- оно во мне легкой тяжестью. Я избываю его -- новым временем с тобой.
       ...Вечер.
       Вечерний трах, как вечерний звон.
       Мы, словно неосторожные дети -- не берите спички... затрагиваем наши семьи...
       Ты -- о моем муже, я -- о твоей жене:
       -- Я -- не понимаю твою жену. Я бы тебя отпустила.
       Объясняешь, что так оно и было, а все дело в твоей совести...
       Делаешь попытку бегства от разговора, я -- не замечаю.
       Дальше все -- страшно, запутанно...
       -- ...из немедленных решений? -- Хочешь, я убью твоего? Знаешь, иногда я думаю: умерла бы моя бедная жена, я бы женился на тебе...
       Говоришь о свободе выбора -- в моих отношениях с мужем. Цена этой свободы -- ненависть и предельная жесткость -- к отцу моего ребенка... Эта цена -- не по мне... "Без крови немедленных результатов не получится..." Но я -- зацикленно -- о своем...
       Ты не выдерживаешь, я вижу твои слезы и проклинаю себя. Тебе плохо, теперь ты мерзнешь, я тихонько стелюсь около тебя в ванной... тебе тяжело и неприятно, ты отсылаешь меня...
       ...случайно думаю: твои слезы сегодня -- слабый отголосок моих вчерашних... Но -- не мне судить. Ты греешь ноги. Мне горько от моей интуитивной бездарности -- не суйте пальцы в огонь, почему вовремя не остановилась?! Носила бы в себе как нош© -- дурь побочных сложностей двойной жизни, где все делится и уравнивается ровно пополам: дом, семья, долг, ответственность, безденежье -- по одну сторону, а ты, поэзия, счастье, любовь и творчество -- по другую...
       Я зацеловываю тебя, ты постепенно отходишь, и у тебя хватает любви сказать мне шепотом: "все равно хорошо, что ты осталась..." Боже, как не любить тебя, -- не вырубленного из бревна, не высеченного из камня, не выкованного из железа железными руками, а закрученного из нервов -- сверхпроводимых, чувственных, творческих, -- и все это -- на одну твою большую невиданную душу, которую ты называешь чудовищем...
      
      
      

    ПОРТРЕТ

      
       -- Будешь пить вино?
       -- Я не хочу пить, но ты каждый раз меня соблазняешь...
       -- И не надейся, что со мной будет иначе...
       Ты опять новый, опять другой, мне не удается отказать тебе, даже когда очень уставшая...
       Люблю, злюсь, обижаюсь, но -- приворожена к тебе, словно ты -- идеальная константа моей души.
       Замерзаю, -- заводишь меня в комнату, раздеваешь, одеваешь в теплые носки и свитер, потом бросаешь на кровать и согреваешь.
       Я готовлю ужин. Наконец сажусь дописывать твой портрет.
       -- Ну вот, а я думал сначала тебя трахнуть, потом есть пельмени, а потом уже только портрет...
       Писать тебя невозможно, меняешься каждую секунду -- слишком подвижен внутри себя. Но я уже почти заканчиваю. Ты читаешь "Триединство ревности" вслух: "...как мне с тобой неравно, как противоположно, как светло...", потом -- Бродского. Временами устаешь, вскакиваешь, куришь, -- натурщик из тебя никакой! В конце концов не выдерживаешь и, -- ревнуя к собственному портрету, подходишь ко мне вплотную и достаешь нечто, видимо достойное моего нежного и пристального внимания не меньше, чем портрет.
       -- Покрась его, -- с детской непосредственностью доверчиво просишь ты...
       Так ребенок сказал бы: "Заведите мне игрушку!"
       Растерянно взглянув на краски и кисти, тащу твою игрушку в рот... через минуту спрашиваю: "Краски не слишком яркие?" -- "Ммя-у..." "Кисточка не жесткая?" -- "М-м-м-я-у..."
      
       Оглядев портрет, произношу:
       -- Больше я тебя не буду трогать!
       -- Портрет -- не будешь, а меня -- будешь!
       Чаепитие... снова вглядываясь в портрет, хвалю:
       -- Красивый, необычный, в такой интересной манере!..
       -- Да? -- Ты поворачиваешь меня к себе и, тесно обняв, кладешь мою руку туда, где ей, по-твоему, полагается быть.
       -- Согласен: красивый, необычный...
       Я смущаюсь, ты продолжаешь начатое... я оказываюсь в постели, и уже ты пишешь мой портрет...
       Потом снова нежно напяливаешь на меня носки и свитер, мне очень тепло, и мы засыпаем.
      
       -- Я -- как Хлебников, он говорил: "Я же не виноват, что я лучше всех!
       Загадываешь мне загадку:
       -- Туда-сюда-обратно -- тебе и мне приятно! Что это такое?
       -- Качели! -- смеюсь я.
      
       Сочиняешь иронический цикл "маньяки", и адресуешь мне:
      
       Я понял, что ты -- маньяк,
       с тобой нельзя -- кое-как...
      
       -- Ты спать сегодня со мной по-человечески будешь? Чтобы я понял, где начало полового акта и где мой конец?!
      
       Читаешь:
      
       Полжизни провел в резервации,
       и опасался эрекции,
       поэтому был он в прострации,
       в постели читал он лекции...
      
       -- Как здорово! -- восклицаю я.
       -- Это у меня просветление на почве... траха.
      
       -- И чаем тебя пои, и книжку тебе читай, и за грудь тебя хватай... -- ворчишь ты, собираясь читать мне фантастику про тигра Уильяма Сарояна.
       Я возбуждаюсь с первых строчек. Сидя напротив, восхищаюсь, как всегда, твоим чтением. Я живу в нем. Мне хочется приблизиться к тебе, свернуться клубком, сесть верхом на твою ногу по-шпантерски и -- слушать, слушать, слушать... Почувствовав мою возню и желание приблизиться, -- указываешь на угол твоей кровати: "Бери с собой одеяло!" Я закапываюсь в него, снова слушаю и -- не выдерживая эмоций... тихонько занимаюсь низменным занятием... Твой голос... Мне кажется, ты читаешь по-английски, в подлиннике, и я все понимаю.
       Делаешь перерыв на "покурить". Возвращаешься с ворчливым вопросом: "Может, хватит?" -- но я увлечена, как ребенок. Поймав мой умоляющий взгляд, ворчишь:
       -- Ты -- толстая, вредная, ленивая собака с большой ленивой попой! -- и, укладываясь вместе со мной, продолжаешь читать "Про тигра, имя которому -- Любовь..."
      
      
      

    "ХРИСТОС И БЛУДНИЦА"

       ...вспоминаю весну и твою дачу...
       ...электричка, потом -- тишина и распускающиеся почки на деревьях. Твоя дача, нет -- дача твоего деда и отца, на которую иногда приезжают твоя жена и сын. И я -- первый раз, инкогнито, контрабандой. У тебя не сопливый рабочий участок, у тебя действительно -- дом, дача... Внутри -- легкая, грустная зависть: никогда у меня не будет такого кусочка земли, где можно так близко быть с природой.
       Я жалею себя, мечтая... Никогда, никто не приведет меня в такое место и не скажет: "Это -- твое... Ты здесь -- желанная хозяйка-гостья..." И чтобы можно было долго-долго -- до самой ночи -- смотреть, как льется дождь, а потом, наутро -- как светит солнце и поют цветы... Такого сияния не бывает в городе... И посадить какой-нибудь цветок, -- хотя бы садовую ромашку...
       Пьем вино, ты рассказываешь о своей прошлой любовнице. Я, замерев и ревнуя, слушаю... от печки -- тепло... Потом -- стук, ты боишься -- вдруг жена, и выключаешь свет, а сам выходишь... Я смотрю, как горит печка, и ловлю себя на том, что мне хотелось бы, чтобы жена "застукала" тебя со мной: хоть краткий миг -- торжества? Превосходства? Доказательства: я -- у тебя -- есть?! Но тревога ложная, всего лишь соседка. И снова -- печка, дрова, вино и куча детских книжек -- половину ты даришь для моего ребенка... Прогулка к живописному ручью. Рассказываешь о птицах, которых встречаешь на деревьях. А мне совсем не хочется гулять, я устала, хочу спать и смотреть детские книжки. Вернувшись, снова исследуем твой огромный дом, и ты хочешь трахать меня, а я хочу спать и смотреть детские книжки...
       ...ты заботливо стелишь постель, от печки тепло, и жадно-прежадно трахаешь меня, а я пассивна как никогда, мне тепло, хорошо, я хочу спать... хочу просыпаться здесь целую вечность, как на пожизненной даче Мастера и Маргариты...
       Наутро -- все хуже, потому что надо уезжать. Идем в магазинчик -- маленький, уютный, вежливый, пустой, захолустный... Здесь у всех большие красивые дачи -- для военных. Падает маленький, медленный, лохматый снег... Спрашиваешь: "Знаешь, к чему снег, или не знаешь?" -- "Не знаю..."
       ...вот уже электричка. Я вдруг впервые, после стихотворений, посвященных Отцу и Божьей Матери, пишу Его сыну, открывая в себе новое чувство к Нему... Стихотворение пишется само, навязчиво и вдохновенно под стук колес неуютной, зябкой, холодной весенней электрички... словно попала в параллельное пространство, в котором люблю только ЕГО а не тебя...
      
      

    ХРИСТОС И БЛУДНИЦА

      
       Первая бросила камень,
       не потому, что безгрешна, --
       а потому, что...
       любила
       с первого взгляда ЕГО.
      
       Первая бросила камень, --
       не потому, что бездушна, --
       а потому, что хотела
       вместо блудницы стоять...
      
       Первая бросила камень!
       ОН -- поглядел, как не видел...
       И окатило -- до смерти
       душу холодной волной.
      
       ,,,ОН поглядел -- как не видел...
       Божьего царства -- не надо!
       И простонала: "Ису-у-се...
       Камень... бросала... в Тебя!"
      
       Все окружение -- смолкло.
       Камень висел неподвижно.
       Камень лежал непреложно.
       Так и не брошен никем.
      
       Только в излучине неба,
       в пересечении истин,
       камень извечно в блудницу,
       не долетая, летел.
      
       Только стояла другая
       вечно -- пред замкнутым небом.
       И повторяла: "Ису-у-се!..
       Камень...
       бросала...
       в себя!.."
      
       ...зябко... сонно... и такое чувство, что никак не найду способа отомстить своей судьбе, и все ищу -- как бы забыть все эти проигрыши -- в любви, и как бы отомстить самой себе побольше... "...и повторяла: "Ису-у-се, камень... бросала... в себя..."
      

    ТЕСТ

       Мне попадается в руки мой тест -- с первой твоей лекции. Какой счастливой была тогда, как ждала твоей "профессиональной разборки"!.. Ты погипнотизировал и попросил: "Попробуйте описать, что вы чувствовали..." Перечитываю свою запись: "Ощущение прохладного шара, странной плотности, будто он слегка перекатывается в руках без усилия, легкое пульсирование около шара: прилив -- отлив. Шар приятный и успокаивающий..."
       Потом рисовали картинки к словосочетаниям, по которым затем вспоминали их. На "веселый праздник" у меня -- рюмка и спираль со свечой. На "тяжелую работу" -- черная круглая яма, лопата и маленькая ласточка... На "развитие" -- две спирали -- вверх и вниз, из одной точки. На "вкусный ужин" -- тарелка, от которой отходят солнечные лучи. "Смелый поступок" превращается в море и острую скалу. "Тяжелая болезнь-- порхает красивой бабочкой с пунктирным туловищем в пунктирной окружности. "Счастье" -- в виде губ. "Разлука" -- непрерывная волна, посередине -- пунктир. "Ядовитый вопрос" -- повис рыболовным крючком. "Дружба" увиделась яблоком, которым дружно закусывают два червяка. "Темная ночь" -- банально: черное дерево, черная туча. "Печаль" -- в виде глаза...
       Третье задание -- продолжить ряд: "Сон долог", "терем темен", -- я долго думала, ничего не придумывалось, -- тогда дописала: "Царевна глупа..." Потом вопрос: "Что самое интересное в общении?" И мой романтический ответ: "...общаться по собственному желанию -- или не общаться...
       ...интересно все, если не общаться, а жить; общаться интересно с людьми далеко не со всеми, и не только с людьми, но и -- с вещами, деревьями, с Абракадаброй и прочими сущностями, а лучше всего -- с Единственным..."
       Перечитывая, думаю: вполне на уровне восемнадцатилетних студентов. Ты задал всем последний вопрос: "Напишите, о чем сейчас думаете?" -- и я написала: "О любви, о поэте, о смерти, об усталости..."
       А дальше -- твой размашистый почерк:
       "Ух ты!
       Эмоциональность в сочетании с решительностью, энергичность. Некоторая разбросанность приводит к возможным эмоциональным, быстро принимаемым непродуманным решениям. Высокая внутренняя самооценка, м. б. -- выношенная идея собственного личностного пути. Очень чувственна, страхов много. Сама -- не резкая, текучая. Как интересно: энергично-плавно-текучая.
       Сила, но иногда -- паническое чувство незащищенности. Внушаема, сама умеет вызывать сильные эмоции, кажется -- ясного, положительного характера. Образная, художественно одаренная натура.
       Образно-этическо-интровертно-чувственный тип, -- именно в такой последовательности...
       Идет идентификация с кистью, освоение пространства через собственное тело, как эталон или средство. Сложно, но интуитивно верно.
       Оригинальна, очень субъективная кодировка пространства через округлые движения. Она ШАР".
       ...ты удивился тогда мною. Как это уже кажется давно или, наоборот, вчера?.. Но в глубине -- уже зреет, как "ядовитый вопрос", -- отказ от тебя. Даже... воображаемые аборты зря не проходят... ребенок от тебя -- он так хотел родиться! -- похоронен в моем сознании... И от этого не спасают даже великие "Иллюзии" Баха...
       Губин есть Губин...
      
       Что это вдруг со мной? --
       снится -- потоп мечты.
       И человек -- не... мой
       в мареве суеты.
       Снится -- спасусь, как Ной.
       Боже мой, для чего?!
       Что это вновь со мной
       верное "ничего".
       Снится мне Страшный Суд
       ворохом злых дилемм.
       Снится -- какой-то блуд, --
       Даже не помню с кем...
       Снится мне бывший муж,
       общая снится ложь.
       Правило снится: "уж,
       замуж и невтерпеж".
       Снится: тебя любить --
       лучшая из утех.
       Снится: не хочет быть
       тот, кто дороже всех --
       рядом...
       Извечный враг
       тихо смеется: "Что ж?! --
       Где же твой мягкий знак? --
       в слове ночует "ложь"!"
       Снится мне твердый знак
       слова чужого -- муж.
       Снится мне Божий зрак
       солнцем усталых луж
       послепотопных...
       Блажь
       снится -- рожать детей.
       Снится рогатый страж
       лучших моих затей...
       Снится:
       прощенья -- грех
       мне у небес просить.
       Снится:
       под сердцем смех
       детский -- опять носить...
       Снится мне рыжий мех.
       Снится мне слово "бить".
       Снится: нежнее всех
       будешь меня любить...
       Снится:
       чужая злость
       бьется при свете дня.
       Снится, что ты -- не гость
       в комнате у меня...
       Снится, что я -- не гость
       в комнате у тебя...
       Снится, что в горле -- кость
       яблоком... но, любя,
       все же глотаю...
       Рай
       снится --
       в твоих глазах, --
       ты -- их отводишь...
       Грай
       снится вороний...
       Страх
       снится огромный...
       Ты
       камень
       бросаешь
       вслед...
       В мареве суеты
       тонет нездешний свет.
       Снится -- спасусь, как Ной.
       Снится -- стоишь спиной...
      
       ...я прихожу к тебе -- отчаянно-веселая. Знаю, ты воспримешь меня просто веселой и чувственной, не подозревая, какие кошки скребут у меня на душе... а может, подозреваешь, но отгоняешь -- по причине собственных скребущих котов.
       Чего только не делала я, чтобы заглушить эту тоску -- с тобой -- по тебе, эту неприкаянность, эту неполноценность любовницы -- приходящей и скрываемой...
       Хорошо, что вовремя отшатнулась от суррогатного материнства. Да и то лишь потому, что не понравилась женщина и ее условия.
      
       ...А теперь -- учусь на девушку телефонного секса... -- все с той же тоски. С того, что пришлось убивать в себе любовь. Она тебя просто тешила, и ты с испугом ленивого кота наблюдал ее, -- с ужасом, который прятался на дне твоего сознания: "Зачем мне это? Мне -- это -- не потянуть..."
      
       ...опять забежала вперед... нет, я не собираюсь свою жизнь, свои грехи решать ценою тебя и твоей совести -- да и не получится. Все уже написано -- на твою душу -- море стихов. Больше -- ни слов, ни сил.
       Все принятое тобою не имеет для тебя никакого смысла, кроме чисто поэтического...
       Это -- мой проигрыш, проигрыш моей любви... выиграла только -- благодарность тебе -- истинную и -- еще одну рану.
       Чеширского Кота забыть невозможно. Не любить -- тоже. Но и любить нельзя. Казнить нельзя помиловать -- все потонет в его исчезающей улыбке, в его усталом принадлежании самому себе... Я не смогу быть ленивой привычкой Чеширского Кота.
      
       ...я прихожу к тебе, необузданно-отчаянная, и полночи мы занимаемся сексом... в меня -- нельзя, поэтому тешу тебя -- языком, губами, рукой... ты несколько раз кончаешь.
      
       И исчезаешь -- вместе с улыбкой.
       А мне
       снятся
       сны...
      

    БАТИСКАФ

       ...Ты приглашаешь меня в глубину -- моря? -- прогуляться под водой. Соглашаюсь, но в душе у меня -- страх, потому что сесть придется порознь, в круглые, тесные подводные лодки: ты -- в один, я -- в другой шар... Снова с ужасом думаю, что будем врозь, что опустимся на дно, под воду, и ты даже не узнаешь, если задохнусь в этой штуке...
      
       Меня поражает точность этого сна, -- метафорическая точность. Я действительно боюсь задохнуться от этого плавания -- вместе, но врозь, каждый в своей капсуле... Моей любви не хватает воздуха из-за этой -- двойной, тройной -- дистанции:
       железная стена твоей подводной лодки,
       толща воды
       и железная стена моей подводной лодки...
       Ты называешь их -- батискафами.
      
       Второй сон.
       ...Еду к тебе -- далеко, на дачу. Вроде ты меня пригласил. Еду, а предчувствия плохие. Про себя думаю: зачем тащусь в такую даль? Холодно и сыро. Наконец приезжаю, долго ищу твою дачу, с трудом нахожу. Подхожу к окну: в оконной раме твое лицо. Вижу, тебе плохо -- у тебя красные заплаканные глаза. Спрашиваю: "Что с тобой?", а ты отвечаешь: "Ничего, это у меня стиль такой..."
       Заглядываю в комнату через окно и понимаю: там твоя родня. Ты отсылаешь меня: "Подожди, я приду попозже". Я бреду куда-то, холодно и неуютно. Сажусь на краешек детской песочницы, тоскливо...
       Перебираю пальцами мелкий песок...
       Поднимается сильный ветер, или даже буря. Тебя нет. Вижу, как шевелится песок...
       Очень холодно...
      
       Два почти одинаковых сна. Здесь -- тоже сильное разделение:
       еду к тебе -- долго,
       ищу -- долго,
       ты отделен от меня оконной рамой, домом, в который нельзя войти,
       да еще отсылаешь меня, и -- не приходишь.
      
       ...ты кончаешь от моей руки и губ, я проглатываю твою сперму, ты как всегда спрашиваешь: "Ну как на вкус?" А вкус -- меняется. На этот раз -- терпкая и горячая...
       Засыпаем. Снится: я сплю с тобой, в большом подвале, на заброшенной лежанке. Слышен шорох: просыпаемся, включаем свет. "Это мыши", -- говоришь ты, гасишь свет и -- снова засыпаешь. А я ловлю в темноте мышей, плотные, живые тельца, и -- убиваю их, сдавливая пальцами. И не испытываю -- ни ужаса, ни отвращения... Меня завораживает их смерть...
      
       Проснувшись, догадываюсь: этот жутковатый сон -- образная иллюстрация ночных "забав" и тактильных ощущений... Когда твой член в моей руке -- такой твердый, живой и теплый -- и я сжимаю его -- я как бы... убиваю... Не он -- во мне, как полагается, а я -- его... И мистический ужас этого действия отразился во сне...
      
       Прихожу к тебе. В душе -- хаос. От безысходности внутри холодно, и подкрадывается равнодушие... Ты тоже пребываешь к разобранном состоянии, для тебя привычном, исконно-родном. Два дисгармоника...
       Незадолго до встречи мы созванивались, ты жаловался, и я сказала:
       -- Значит, мне тем более надо приехать, чтобы починить тебя...
       Взрываешься:
       -- Ты же знаешь, что волевые центры у меня изношены, и слово "надо" вызывает у меня единственную ответную реакцию: "не надо!"
       Я вдруг осознаю -- или опять кажется? -- что у меня изношен потенциал хорошей жены. Ты в этом деле поставил жирную точку. Я больше ни для кого и никогда не захочу быть "хорошей" -- хозяйкой... женой... любовницей -- даже для короля.
       Осознав новый виток своей испорченности, я успокаиваюсь. Неожиданно ощущаю счастливую пустоту.
      
       Я хотела стать всем -- домашней курицей, ангелом-хранителем, личным секретарем и менеджером -- для тебя, если бы взял меня в свою жизнь. Поезд ушел. Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, едет поезд опоздалый... в воздухе тает улыбка Чеширского Кота, а Алиса в собственных глазах становится то великаншей, то карлицей и в своих превращениях никак не дойдет до золотой середины.
       ...поезд ушел, рельсы-рельсы, шпалы-шпалы.
      
       Совет для мужчин -- хотите лишить женщину последнего пристанища равновесия -- создайте ей мнимую свободу любовных отношений...
      

    РУСАЛКА-4

       Я не нужна тебе здесь, на земле. Тебе никто толком не нужен. Тогда зачем своим стихотворением -- "Русалка-4" -- "заклеймил" меня, поставил печать "моя" -- там, на небесах, приписал меня к себе:
       Только губы -- запеты, залюблены,
       Лишь они неизменны -- губины.
       Чтобы не отняли? Там?
       Ты у меня в гостях. Три дня не виделись. Рассказываешь, что плакал -- из-за ссоры с женой. Вспоминаешь бывшую возлюбленную, которая тебя в упор не помнит. Я -- на почетном третьем месте.
       Три дня не вылезаю из досады: наверное, мне тоже нужно отринуть, забыть тебя, или -- перестать "давать"?..
       Самодовольно хвастаешь, какая у тебя жена, по словам друзей, "красивая и аппетитная". И я хожу как подкошенная. Где твоя чуткость? Вся ушла в портвейн? Или диагноз один -- охлаждение?
       А с тебя -- как с гуся вода, делаешь это -- походя, не замечая... Но чем-то средним между отдушиной и подстилкой мне не быть. Лучше -- сама уйду из твоей жизни Чеширской Кошкой... И не знаю, сколько тебе понадобится чеширских улыбок, чтобы вернуть меня...
      
       Ты же, перечитывая мою поэму "Суп с котом" -- молитву Гению красоты, "крик души", -- говоришь:
       -- А ты -- котовая суповница. Я в тебя изливаю...
       И это все, что говоришь.
       ...котовая суповница...
       И это -- все.
      
       Ухожу в пустоту---
       потому что душа не на месте, --
       то ли ввысь отпустить,
       то ли цепью ее привязать?
       Ухожу в пустоту...
       Так -- к обманутой входит невесте
       загулявший жених,
       чтобы собою навек повязать...
      
       Ухожу в пустоту --
       мне светло,
       и легко,
       и -- не больно...
       Мне еще не смыкать
       моих недоцелованных век.
       Мой невольный, -- поверь, --
       я люблю тебя так подневольно, --
       как свободным не снилось
       во всей их свободе вовек!..
      
      
      

    Часть II

    ОСТРОВ ЛЕСБОС,

    ИЛИ СЕКС ПО ТЕЛЕФОНУ

    НА ОСТРОВЕ ЛЕСБОС

      
       На острове Лесбос -- и нежно, и страшно, и сладко.
       Лесбийское небо меня придушило невольно
       бессмысленным страхом...
       Мне хочется крикнуть: "Довольно!"
       Но тянется юбок безвольная дикая складка.
      
       Мне хочется крикнуть:
       Довольно! Мне больно от света!
       От женского света, похожего на подземелье!
       Но пью я, давясь, золотое лесбийское зелье, --
       поскольку маячит любви бесконечная смета.
      
       Заблудится истина, что познается в блужданье.
       Лесбийский закон -- не предам, даже если предамся!
       И все же я знаю, --
       я смерти-паскуде отдамся --
       за спермы глоток в безраздельно мужском обладанье!
      
      

    ДИПТИХ

      
       ...высокая гора, песочно-травяная, с узкими тропками, почти отвесная. Я ползу вверх и каждую секунду боюсь сорваться -- одно неосторожное движение, и -- конец... Около меня появляется прозрачная девушка. Она помогает мне что-то нести вверх... Я мучительно ищу, за что зацепиться, схватиться, обшариваю рукой каждый выступ и медленно, как змея, ползу вверх...
       На самом верху -- большая площадка и какое-то прямоугольное здание -- клуб не клуб, институт не институт, церковь не церковь, но что-то от всего этого в назначении здания есть... Я не захожу туда пока. Я счастлива, что добралась. Ложусь у прохладного золотистого источника... смотрю, как красиво искрится вода, наслаждаюсь отдыхом... Девушка омывает мне ноги, волосы, живот -- все тело. Вдруг замечаю, что вода -- золотистая...
      
       ...просыпаюсь и засыпаю снова...
      
       Лето. Дома прохладно. На улице -- жара.
       Мне вредно солнце, вредно загорать -- у меня очень белая кожа... Но что-то заставляет меня, почему-то я должна идти в самый солнцепек в лес, на какую-то поляну -- загорать, хотя знаю, что это не останется без последствий.
       Я тащусь туда, раздеваюсь и загораю... В голове мелькает: обойдется или не обойдется?.. Наконец -- вечер, возвращаюсь домой.
       На руках -- мелкой россыпью -- пятна ожогов... Не обошлось. Думаю, как скоро это пройдет, мне неприятно -- все время осматриваю руки... Медленно, очень медленно пятна бледнеют и исчезают...
      

    1. СЛУЖБА 666 ИЛИ 999

      
       Сначала в телефоне для клиента -- музыка, и по магнитофону приятный женский голос сообщает "условия"...
       Один грузин: "Что ты мне -- 666, 666 -- ты мнэ дэвушку давай!"
       ...короткие гудки -- манна небесная... Но об этом -- после, после, после. А пока...
      
       ...Учеба. Поэма экстаза -- теория и практика. Приемы шоковой терапии. Нет, нас никто не домогался и не раскладывал на столе. Шоковая терапия? -- скорее, прививка к элементам мужского хамства -- ведь придется столкнуться, и не раз -- по телефону-то? ...Почти всегда жесткий и недовольный Жора, полулежит в кресле с ногами на столе, обкуривая без перерыва двадцать семь -- а потом все меньше и меньше девчонок в зале... Правда, честно предупредил заранее: "Девочки! Характер у меня скверный! Могу всех собак спустить, а потом все забыть..." Собак у него много. Жора и Игорь, обкуривающие нас на пару и по очереди... Игорь обходился с нами помягче, пытаясь сгладить впечатление от взрывоопасного и склонного к "землетрясениям" Жору. Но, после собеседования, все это -- первые тесты-ласточки -- на терпение, выносливость. Первый дорожный знак на пути к телефонному сексу: "С вами здесь никто считаться не будет".
       Вспоминаю свой разведочный звонок, вопрос ко мне милой женщины: "Кем вы работаете?" -- "С детьми? В детском саду? Отлично, мужики -- что дети, у вас очень красивый голос, приходите на собеседование, удачи Вам!"
       Наш набор, или, как здесь называют -- поток, был четвертым. Сообщили, что в списке тридцать семь девушек. На первое занятие пришло двадцать семь -- красивых, интеллигентных -- учителя, актрисы, даже певица. Потом, как в песенке "десять негритят пошли купаться в море...", -- двадцать пять, еще через две недели -- четырнадцать, к работе приступило -- одиннадцать. Остальные -- отсеялись -- по личным причинам и причинам Жоры.
       Учеба. Поэма экстаза -- теория и практика, изучение секса. По пять часов. Домашние сочинения. Больше трех недель, без перерыва. Разве что два-три дня. Предельная вымотка. Начало работы -- вздох облегчения.
       Но каждый день хотелось все бросить -- сбежать...
       Пишу чужеродное слово "служба" -- представляется: армия, чиновники в серых костюмах, служебное собаководство. Но -- "Служба 666. Секс по телефону. Психологическая помощь мужчинам... Знакомство с прекрасной незнакомкой..." -- хоть как обзови, только в печку...
      
       А уже совсем осень...
       Еду в метро и от скуки разглядываю всех. Красивых женщин -- много. Мужчины -- оставляют желать лучшего.
       Напротив -- почти урод. Невольно думаю: в какой же нелюбви его зачинали -- чтобы получилось такое лицо. Взгляд -- не животный, не человеческий, -- субстанциональный. Страшно, когда взгляд не выражает ничего...
       Думаю о чистоте нашей работы. Мы не видим клиентов -- только слышим. Анонимки, мы защищены -- стенами, двойной связью, охраной.
       Защищены... от маньяков, садистов, душевнобольных и собственных соблазнов -- встречи с идеальным партнером.
       Ах эта защищенность, этот -- почти космический -- трах, если б не его несерьезность и по большей части -- примитивность! Однако спасение -- в его несерьезности, кратковременности, необязательности, иллюзорности, пустоте...
      
       Никогда не работала в молодом и красивом женском... не поворачивается язык: "коллективе". Меньше всего это похоже на коллектив, после которого, по логике, следует: "товарищество", "сборище"... А девушки в публичном доме? Коллеги? Но мы -- не публичный дом. Интеллектуальный гарем? Еще нас называют "умственные шлюхи".
      
       ..."Ну хватит! -- прорывается мужской голос по незримому телефону в мой дневник. -- Хватит тут хуйней по телефону заниматься, блядь, приезжай, блядь, я тебя так выдеру, блядь, -- десять кусков дам!.."
       "Заткнись!" -- спокойно говорю я и мысленно вешаю трубку.
       Как относятся к нам?
       Любят.
       Валяются в ногах -- метафорически. Превращают в фаллос телефонную трубку и с издевкой говорят: "Засунь ее туда... Получается?!" -- это когда злятся -- на весь наш род, на свою жену или подругу.
       Или -- что не могут с нами "поебаться наяву".
       "Ну давай встретимся, -- я только погляжу на тебя и расстанемся, если не захочешь... -- опять прорвался мужской голос. -- Ну я тебе только за то, чтобы поглядеть на тебя, -- заплачу!"
       "Да мне не трахаться, пойми, -- мне просто одиноко, Ларочка, пойми, хочется поговорить по-человечески, а тут эти минуты считают..." -- перебивает другой.
      
       Всем -- отказ.
       Всем.
       Правило? Закон? Честь фирмы? А если бы -- да? Не встречаться же с каждым вторым, который просит о встрече? Или -- с десятым, двадцатым, который вдруг понравится. Но нравятся -- реже. Может, сотый. И может, лишь пятисотый вызывает настоящий интерес. Мало кто успевает раскрыться за такие деньги, да еще -- в лучшую сторону. Чаще -- в худшую. Отсюда диагнозы девочек: "козел", "дурак", "маньяк", "шизик". Еще "зайчики", которые молча слушают -- от трех до двадцати минут -- и вешают трубку. Хорошо, если сдавленным или, наоборот, уже бодрым голосом скажут "спасибо". Чаще -- молча. Но это не огорчает. Таких -- половина, это значит, что все хорошо. Но некоторых девчонок -- бесит.
       Идеальный секс. Как в темной комнате с навсегда неизвестным мужчиной. Только еще абстрактней, еще неизвестней. Кроме имени и того, что клиент сам расскажет, -- ничего: чисто, стерильно -- для тела и для... души? -- ставлю знак вопроса, потому что сомневаюсь, и думаю часто -- все здесь от беса... И опять сомневаюсь, когда вспоминаю одиноких, несчастных, у которых рядом, в постели-- никого, больных, уродливых и просто невезучих. Таких -- процентов сорок. И тогда "Служба 666" переворачивается с ног на голову и кажется мне "Службой 999". Еще процентов тридцать -- любопытные, веселые, пьяные, пресыщенные, душевнобольные... Остальные -- просто нормальные, активные, с хорошим воображением, с удовольствием вовлекаются в обоюдную игру, пойманные на крючок изощренной телефонной гетерочкой, всегда -- желающей и желанной...
      
      
      

    УЧЕБА

      
       ...пурга в минуту оргазма.
       Правило: достижение вами оргазма не является поводом заканчивания полового акта, пока партнер не скажет, что он кончает.
       Групповой секс: "Как давно у меня не было двух мужчин!"
       Правило: достижение партнером оргазма не является поводом начать разговор об астрологии или о том, что подорожало молоко.
       Групповой секс.
      
       "Погнали" -- любимая команда Жоры. Он прослушивает нас по очереди, по кругу. Задавленность. Общий страх -- перед его недовольством. Тоже тест?
       Погнали.
      
       "...мальчики, не будем тянуть... доставайте члены, я хочу их увидеть... я нанизываю свое влагалище на твой член... не надо быстро, я хочу насладиться этим еще... вгоняй его, всаживай круче!.. я хочу вылизать тебя всего, я высасываю последние капли... проваливаюсь... я верчу попой... мажу себе все тело...
       Спасибо, вы -- классные мужики!.."
      
       Стоп.
       -- А что говорить, когда возмущаются: "Я не онанист!"?
       -- Убедить, что взаимные ласки -- это не мастурбация, это нормальное общение мужчины и женщины, убедить, что это -- нормальный половой акт...
       -- Ваша задача, девочки -- успокаивать психику и возбуждать секс. Чаще кончайте! Голос -- заводной. Чтобы не было -- оргазма с того света. Особое доверие -- п*па...
       Погнали!
       Стоп.
      
      

    МОРЕ

      
       ...Ты грустишь о вечном постоянстве --
       Маргарита, Море, Светосвязь!

    А. Г.

      
       Обнимаешь.
       -- Я очень холодная...
       -- Холодная? Это замечательно... холодную женщину так интересно погреть, согреть, проникаешься к ней, а потом она становится теплая...
       -- Ну да! То ли дело, когда женщина уже теплая... ее и греть не надо -- а сразу.
       -- Ну, сразу! Подумаешь -- потыкать, потыкать, и все...
       -- Скучно? Без проникновения, да?
       -- Да!
      
      
       Я устала, с трудом отказываю тебе. Успокаиваешь:
       -- Ты -- море... Ты всегда можешь отказать и отхлынуть...
      
       -- Могу поклясться чем угодно, что сейчас ты не трахалась со мной, а отдавалась. Ты была такой шарик... А видел я только какой-то круг и хотел туда...
       -- Но это же называется черная дыра, в астрономии...
       -- Черная?
       -- Ну не черная, другая...
      
       ...ищешь любимые ямочки у меня внизу спины и удовлетворенно ласкаешь их. Я лежу на животе, заодно гладишь мне попу. Я мурлычу.
       -- Мяу ты с попой или, наоборот, попа с мяу...
       Я хмыкаю.
       -- А вообще, собака ты белая... Как же я тебя люблю, как же мне с тобой сладко...
       Собираешься уходить, целуешь:
       -- Ты меня простишь за такой бездуховный секс?
      
       Подколодной змеею душа в моем теле свернулась, --
       отказалась от крыльев и бросила в бездну небес
       ту крылатую блажь, от которой однажды очнулась,
       а потом --
       заболела, когда сквозь кольцо,
       как сквозь лес,
       проползла обручально...
       и крылья сломала при этом...
       И болела -- так долго, бесслезно болеют душой.
       И устала -- так ярким глаза насыщаются светом,
       а потом устают... и мечтают о ночи большой.
      
       Подколодной змеею
       мне больше не ползать в пространстве
       богоданного тела,
       в котором - крылатая боль
       заменила змею в бесполезном крылатом убранстве.
      
       Бог змею приютил.
       Ну а крылья --
       обратно -- в юдоль
       оголтелого тела...
      
      
      

    ОТПУСК

      
       Осень...
       У меня отпуск. Вместо отдыха учусь новой работе -- телефонному сексу. Учеба держится на крепких нервах, необходимы: дар речи и минимальные актерские данные.
       Я медлю и не рассказываю тебе, предчувствуя твою реакцию. Это мужу -- все равно. Он только удивился моему "новому выверту" и успокоился, узнав, что работа не имеет отношения к проституции. Но ты...
       Я должна тебе сказать. Знаю, что объяснение будет не из легких и последствия непредсказуемы. Это заведет тебя, заставит ревновать... возмутит... испугает... ты полюбишь меня сильнее или бросишь... но мне -- все равно, потому что внутреннее чувство правоты говорит мне: "Ты -- на этой работе -- из-за Него... только из-за Него. Он разбудил в тебе Женщину, и ты хочешь проверить себя, познать себя -- новой. Он подарил тебе новое пространство любви, иначе ты не рискнула бы, не прошла отбор, не смогла быть уверенной и сексуальной. Но это на поверхности, внешнее. А на самом деле -- из-за скребущих душу кошек, месть: не берешь меня всю в свою жизнь? Я не принадлежу тебе полностью?
       Значит, я буду -- иллюзорно -- принадлежать всем!!! Дарить удовольствие -- всем и никому. И потеряю -- либо тебя, либо себя... или -- найду. Третьего не дано... принадлежать всем и никому -- из-за тебя... только чтобы не мучило это -- забыться, заглушить, закрыться будущими мужскими голосами от этой боли -- никогда не принадлежать тебе до конца... И -- оторваться от тебя. Быть над тобой... хоть в этом... взять реванш.
       "У вас не было войны полов" -- вспоминаю слова подруги.
       Началась?!
      
       Такая работа -- не пройдет бесследно. Она безнравственна, хотя наши учителя пытаются убедить в обратном. "Мужчина, выплескивая на вас свою агрессивность, злобу, негативные эмоции, освобождается от них... Мы специально набираем не дешевок, а глубоко порядочных, красивых, интеллигентных девушек и женщин, какими вы все и являетесь... Нам не нужны шлюхи. Вы -- девушки высшего класса, не бляди и не сиротки, и клиенты должны чувствовать это, какие бы образы вы не играли. По сути, вы -- телефонистки-актрисы... Кто пришел сюда устраивать личную жизнь, или сразу забудьте об этом, или -- уходите!.."
       ...и все-таки я иду на эту работу.
       Через сомнительное любопытство и страх -- иду.
       Иду -- потому что... будь я твоей женой -- я никогда не оказалась бы здесь. Не позволила бы, чтобы мой голос, который ты так любишь, -- даже он! -- принадлежал кому-то, кроме тебя...
       Твоей любовнице -- любовнице Чеширского Кота -- здесь -- самое место... Но об этом -- тебе ни слова.
       А может, скрыть? Работа -- вечерняя и ночная, ты поймаешь меня... И мелькает: теперь будет легче объяснять отсутствие по ночам мужу... бес ловит на каждом шагу!
       И я нескоро догадываюсь, что ты сам напророчил мне ее -- "Русалками номер один и три...":
      
       Но всеутешной гордой песней
       возьмись ущербных воскресить...
       ...А волосы уложишь в грязь...
      
       И все-таки сначала -- обманываю тебя. Говорю, что собираюсь работать на телефоне доверия. Но твоя знакомая, безработная, узнав об этом, просит у тебя подробностей, и я выкладываю все...
       ...Ты медлишь, пытаясь скрыть, что в шоке от этой новости. Ты оскорблен и оскорбляешь меня:
       -- Знаешь, среди моих знакомых еще не было проституток...
       Я отвечаю тебе -- спокойно, с предельным достоинством, чтобы выдержать чувство правоты: "Ты можешь думать об мне что угодно. Если хочешь считать меня такой -- считай. Но все совершенно иначе, и отбирали нас по противоположным признакам..."
       Ты взрываешься:
       -- Но если бы твоя дочь или сестра попали туда?!
       -- Я была бы рада! Я бы в восемнадцать отправила свою дочь на подобную работу, именно для того, чтобы она, хлебнув телефонной грязи, не нахлебалась натуральной!.. Чтобы она стала умной, хитрой и знала вашего брата наизусть. Не западала бы на идиотов и не выходила замуж за дураков, по неосведомленности и доверчивости... Чтобы научилась никому не верить и хватать за хвост настоящее счастье, а не иллюзии...
       Горячий монолог окончен, аргументы попадают в точку. Ты бросаешься ко мне: "Я действительно просто волнуюсь и боюсь за тебя, я не хочу ограничивать твою свободу, ты меняешься, и я еще не привык к тебе -- новой..."
       Камень с души.
       Поле боя становится полем примирения и понимания.
       Победа...
       Я счастлива, что не потеряла тебя, и ты принял меня с работой.
      
      
      

    ПАЛКА

      
       ...мне снится сон:
      
       ...пытаюсь -- буквально -- "долететь" до работы.
       Но никак не могу по небу сообразить дорогу: лечу, лечу, и куда-то не туда... Лечу -- невысоко, тяжеловато. То ли ночь, то ли сумерки -- темно... Хочу перелететь через проезжую дорогу, за ней -- близко здание, к которому лечу. Мне не хочется туда, но -- надо. Нервничаю, опаздываю. Какой-то мужчина бросает в меня палку, -- как птицу хочет подбить или подбить мне крыло... Я рвусь в разные стороны, пытаясь перелететь дорогу, но его палка снова и снова целится в меня... С трудом я отбиваюсь от его преследования...
      
       Просыпаясь, думаю: "плоско работают..." Сон -- дурная метафора нашей связи и недавних событий. Что в народе называют палкой? "...палки не было, пришлось -- доской!" -- вспоминаю твой анекдот про кота.
      

    РЫЖАЯ ЛОЛА

      
       Конкурс. Собеседование. Отбор.
       Страшно.
       Хладнокровно-деловой Жора, в очках, с хвостом, стянутым черною резинкой, с легкой залысиной. И -- ОНА.
       Ее имя-кличку я узнала потом, а настоящее имя еще позже...
       Рыжая Лола -- редкая гостья в нашем храме. Профессиональная актриса. Луч света в темном царстве.
       Она работала на телефоне и помогала Жоре набирать и обучать девочек. Она забивала его -- статная, высокая, умная, рыжая.
       Первая встреча -- на конкурсе-собеседовании. Небольшая группа теток и девиц, и только одна красивая -- восточного типа.
       Школьный класс.
       Трое мужчин, одна женщина -- Она. Магическая Лола. Рыжая, как лисица. Уверенная и раскрепощенная. Я настроена на разговор с мужчиной -- мне было бы легче. Но...
       По-случайности? -- попадаю к ней. Первый сбой -- из-за ожидания беседы с мужчиной. Она -- восхищала с первого взгляда, завораживала. Мужчина бы -- завел, она -- рассредоточила, свела на минус внутреннюю мобилизацию на разговор, хотя -- помогала мне. Казалось: если я не подойду -- то кто же? А не понравлюсь этой сомнительной фирме -- что ж, соблазном меньше. Она спрашивала, я отвечала. Это был обаятельный сексуальный допрос. Потом она сказала: "Представьте, что я -- мужчина..." Это было трудно, невероятно трудно -- представить ее мужчиной...
       Она отмечала в своей тетрадке или на листочке -- крестики, нолики, значки, плюсы-минусы, а я -- теряла почву под ногами... и -- опустошалась, опустошалась, пока не вывернулась наизнанку... Кажется, это милое собеседование длилось полчаса, хотелось, чтобы оно скорее кончилось. По-женски я чувствовала себя сбитой птицей... Она умница -- откровенно намекнула на положительный результат -- наверняка это запрещалось, сказав напоследок: "Когда будете работать -- говорите, что кончаете всегда..."
       Вывернутая наизнанку, отсутствующая, с ощущением вздоха облегчения после душевной пытки -- а что еще предстоит? -- выхожу на залитую солнцем улицу... Образ Лолы не выходит у меня из головы, словно я в плену созерцательного лесбоса.
       Магия рыжести и женской силы.
       Выхожу на улицу вместе с Яной -- так зовут восточную красавицу. Обмениваемся впечатлениями и телефонами. "О чем тебя спрашивали?" -- "А тебя?.." Она делится: "Он спросил, как я отношусь к члену, какие эмоции у меня это вызывает... А я откровенно сказала, что никаких, так, сарделька... Он, кажется, даже поежился... Они думают, что мы должны падать и быть в полном восторге от того, что у них между ног..." "А как же ты будешь работать с таким восприятием?" -- удивляюсь я. По ее словам, она живет у богатого, красивого мужа, одета с иголочки. Я в худшем положении, но даже меня коробит такое отношение к природе и языку... Но она отвечает: "Подумаешь, наврать можно что угодно... Если надо притвориться или восхититься -- что здесь сложного?" Ни Яны, ни других я больше не встречала.
      
       Рыжая Лола. Редкая гостья в нашем телефонном храме, большая рыжая бабочка, луч света в темном кощеевом царстве...
       Нам, неуверенным и напуганным до смерти страшным невысоким Жорой с хриплым голосом, она советовала:
       "Девочки, будьте проще -- любите себя, говорите, как хотели бы сами поласкать и полизать себя, если бы дотянулись... Любите себя, ничего не бойтесь!" -- "А зарплата?" -- "Зарплата? -- На выпивку хватит..."
       Лола заряжает нас энергией, веселым блядским женским бесстрашием и независимостью -- перед мужиками, Жорой, перед этой дурацкой фирмой и всем на свете...
       Слава ей -- рыжей Лоле, лисице с длиннющими рыжими волосами, рыжей актрисе... до мозга костей! Помятуя о "нашем" собеседовании, она всегда при встрече спрашивала меня: "Ну как ты? Как работается?"
       Она виртуозно изображает разный тип клиентов, когда Жора "прогоняет" нас через тренировку. Затем он просит ее "прокрутить" "развернутый сценарий", и мы оглушенно слушаем -- оглушенно и завороженно -- этот сексуальный монолог с полным ощущением диалога, и всем нам кажется, что мы никогда так не сможем...
       "Сможете, еще не так, и очень скоро!" -- утешает нас Игорь.
       ...я узнаю ее голос, когда проходят последние тренировки перед запуском... в телефонные кабинки. Она "изображает" позвонившую лесбиянку, и мне мучительно трудно абстрагироваться от ее образа и говорить то, что надо, именно потому, что я узнаю ее...
       Рыжая Лола... рыжая магия "Службы 999"...
      

    ОЖОГ

      
       ...я сижу на твоей кухне, наспех дописывая сочинение: зоофильские фантазии... Пора ехать на учебу. Времени -- в обрез. Неожиданно подходишь ко мне почти вплотную и совершенно голый... "Видишь, как я открыт и беззащитен перед тобой..." Я в растерянности: сочинение не дописано, твоя провокация -- обезоруживает... бросаю задание и... ласкаю то, что у меня перед глазами...
       -- Ты рассказ свой пишешь или хуйней занимаешься?
       -- Именно... ею...
       ...бережно уносишь меня на кровать.
      
       -- Кабачок дать тебе?
       -- Чтобы я с ним пошла туда? Меня же выдворят!
       -- Скажешь, что это наглядное пособие. Видишь какой -- длинный, большой, нигде не помят, не побит, прямо с дачи...
       -- Меня все равно не поймут! -- смеюсь я.
      
       Рассказываешь о даче: "...понимаешь, у печки бывает тяга, -- не та тяга, которая у тебя ко мне, или наоборот, а тяга... внутри нее..."
      
       Я дома... пью чай, пора на смену. Чай горячий. Ехать не хочется, но я только-только начала работать. В левой руке -- сочинения. Мне надоели они, не могу уже их читать, но заставляю себя, чтобы набраться уверенности. И снова мысли о тебе... о том, почему и зачем оказалась на этой работе... из-за тебя... светлое и темное сплетаются в причудливый, давящий комок... темное и светлое смешиваются и обволакивают... Чай горячий.
       Перед глазами -- ты, в голове -- необходимость работы. В левой руке -- листочки сочинений, правая слепо тянется к чашке. Секунда, одна секунда, и я истошно кричу от боли -- увы! -- как ошпаренная... чай-кипяток растекается чуть ли не от самого интима, по бедру... боль. Белая кожа -- красным пятном. Как теперь на работу? С таким ожогом? И не пойти нельзя -- страх перед администрацией мелкий, но вкодированный за время обучения...
       Какое-то масло, три таблетки анальгина... и я ковыляю -- туда...
       Такого ожога -- не было со дня рождения, не было никогда. С завидным упорством я обрезаюсь ножами и сажаю синяки... Но так... И я понимаю, что -- не просто так. Меня предупреждают. Или наказывают. Сверху, свыше? Или -- снизу? Или сразу -- снизу и свыше? Совершила я нечто, что где-то там не было запрограммировано в мой адрес? или... сунулась в осиное гнездо, где мне -- не место, и лампочки замигали: "чужой!!!"?
       Неведомо...
       Последствия ожога растягиваются на два месяца...
       Идя на работу, как-то вдруг -- вспоминаю сон о солнцепеке... Все где-то записано -- в голубиной книге, в зеркале вечности, в суетной перепалке времени и пространства... Пятна от ожога... Во сне: "...медленно, очень медленно пятна бледнеют и исчезают..." -- два месяца.
       Карма похожа на карман, который по-русски -- держи шире. Я знаю, что работа -- кармическая для меня. Я должна пройти через эту "службу" -- продажу души и голоса за обычную грошовую зарплату, без больничных, с отсутствием прав... И не все ли равно, цель -- совершенствование или я отбываю наказание?
      
       В е ч е р.
       Андрей -- "Я уже спустил" -- на минете.
       Ричард -- непроявленный.
       Владик -- бизнесмен. "Мне было просто интересно послушать".
      

    ЛОМКА

      
       Лара балдеет, испытывая чувство подъема и радостного возбуждения, когда собирается на работу. В отличие от нее, я каждый раз испытываю мучительное сопротивление... словно камень в ногах. Хочется крикнуть: "Брошу! Не пойду! Никогда -- больше -- не пойду -- туда..." Но это просто ломка. Ломка души. Смешанное состояние актрисочки дешевого жанра и -- проститутки. Пусть не настоящей, ведь мы держим марку супердевочек, русских гейш -- страстных, темпераментных, свободных, но...
       ...Чифирным чаем я сбиваю усталость и острое нежелание опять идти на это. Настройка. Ломка. Настройка на вечер беспрерывного телефонного траха во всех вариациях -- мыслимых и немыслимых, а чаще -- примитивных, потому что -- некогда и -- дорого. Им -- клиентам. Мы стоим дорого. Не мы, а то, что делаем -- голосом, душой -- у кого как выходит. Настройка на вечер беспрерывного траха -- если не повезет и не попадется интеллектуальный клиент, с которым, помимо этого можно о высоких материях. Но это редко, как дождик в четверг, как рак на горе...
       ...я пью третью чашку чифирного чая, от которого меня уже тошнит, сбивая искусственной бодростью ломку души, разрешившей себе "искусственное блядство", -- какими бы творческими или гуманными целями это ни оправдывалось... Нежелание -- как у проститутки. А подготовка -- как у актрисы перед спектаклем.
       Четвертая чашка. Ломка переходит в настройку. На вечер-ночь насилия над собой, предельного напряжения от искусственной до полной естественности раскрепощенности. И -- ложь, ложь, ложь. Игра -- наглая, беззастенчивая, профессиональная. Ложь и игра, игра и ложь -- защищающая и хватающая за горло.
       Я -- на мушке контролирующих меня, на тройном прицеле -- личном, административном, клиентурном... Отдаюсь. Я -- или Лара? Или -- как на аукционе -- кто больше? Я все время вижу ее огромную постель, ее красный махровый ковер. И саму Лару -- обнаженную, с телефонной трубкой, брошенной на живот, или на грудь, или еще ниже -- после очередного разговора. Я люблю ее всей лесбийской любовью, которую никогда не испытывала. Но с ней... испытала все. Все, что возможно, -- с такой мистичной и нереальной до призрака... Но -- слишком живой призрак... Слишком горячий. Слишком темпераментный, слишком любимый, чтобы быть только призраком. Она -- живая. До боли. До моей боли. Я люблю ее -- больше, чем писатель любит свой любимый образ. Больше. Потому что то, что испытывает она, -- не испытывает ни один образ.
      
       Спрашиваю у профессиональных актрис, Лолы и Вики: "Где тяжелее -- там или тут?" "Конечно, тут", -- отвечают обе не задумываясь, независимо друг от друга. И девочки -- актрисы и не актрисы -- бегут отсюда, хлебнув кто сколько -- от нескольких дней до года. Текучка регулярна, как месячные, -- с разным только количеством "душевной крови". Здесь обостряются все болезни, проявленные и непроявленные. Быстро обостряются и вылезают наружу -- на этом счастливом, ахово-траховом фоне... На фоне маленького отдыха -- два дня после вечера и ночи. Тысячи и одной? На фоне стрессов...
       Текучка.
       Новые -- пятые, десятые потоки. Набирают и отбирают новых.
       Текучка...
      
       Лара не бывает усталой. Ларе -- моей восемнадцатилетней девочке-кошке -- некогда уставать в ее сексуальных и прочих развлечениях. Она всегда бодра. Это у меня -- усталый голос, болит голова, я тоскую по ребенку, который на пятидневке, и убиваюсь нескончаемым хаосом в собственном доме. Лара живет с родителями, она свободна, шьет свои фантастические игрушки и лоскутковые картины. Она не нуждается в деньгах, меняет любовников и играет в лесбий со своей подругой-художницей, женственной и стройной тридцатилетней блондинкой, как две капли похожей на меня... Разве что -- не езжу по заграницам и не привожу оттуда ее любимые полосатые колготки, купальники, роскошные платья и сексуальные изыски -- дополнительные игрушки для взаимной любви. Как две капли, но... в отличии от меня -- она -- лесбиянка и любит только девочек...
       Лара не устает ни от чего, кроме удовольствий. От любви она по определению -- не устает никогда. Но я имею право уставать, как обычная, затраханная советским или уже не советским бытом тридцатилетняя баба, у которой маленький ребенок, ничего не зарабатывающий муж и две безденежные работы: детский сад да это телефонное чудовище. Кстати, здесь еще есть девушки, работающие с детьми...
      
       В е ч е р.
       Евгений -- "молчун".
       Паша -- колол на встречу, заебал.
       Дима -- быстро кончил, хотел встретиться.
       Компания.
      
       "...Ты стелешься, -- говорит Игорь, -- чуть больше сопротивления, тогда желание будет покруче". Покруче Лара научилась позже, после энного количества разговоров с целыми компаниями. Сложная грань -- если садист -- быть или не быть мазохисткой? Гадать, хочет он податливости или сопротивления? А еще за него -- красочно помучить себя, пострадать, и чтобы -- как вьявь. Но садистов у меня почти не было. К сожалению, наверно, -- потому что роль мазохистки мне ближе, чем садистки. Чаще были садо-мазохисты или моральные садисты -- это когда говорят гадости и тащатся от твоей реакции на это. Грань -- идти на поводу, злиться, бояться, защищаться? И что принесет больше пользы-удовольствия? Клиенту, конечно.
      
       Н о ч ь.
       Гена -- непроявленный, или молчун.
       Это когда, кроме имени, -- ничего... Внимательно слушает -- две, пять, десять, двадцать минут и молча кладет трубку...
       Валерий -- что-то шептал.
       Володя -- групповой секс с Альбиной.
       Валерий Алексеевич -- изобретатель в самолетостроении. Около сорока или за сорок. Нарцисс -- мы вместе подходили к зеркалу, разглядывая друг друга. Хвалил меня, ему очень понравилось...
       Паша -- нежный, хотел позвонить еще.
       Сережа -- спрашивал, какая грудь, попа, кончил -- на описании.
       Леша -- нежный, благодарил, любит ласкать языком (лизальщик).
       Сережа -- горько: "...член не встал".
       Александр -- трахнулся, благодарил, потом рассказал, что он врач-невропатолог и бизнесмен.
      
       ...считаю: итого -- пятнадцать. Семь -- непроявленных, четверо -- довольствующихся "рыбой"-описанием, один прокол: не кончил, двое -- интересных и глубоких.
       Тысяча и одна ночь.
      

    ГАДАНИЕ

      
       ...я обожглась кипятком, у меня... впрочем, ты называешь это "дождиком"... Но ты все равно не можешь "просто так". У тебя второй день -- пластичное, ласковое настроение, после долгого отдаления -- дачного и семейного. Ты говоришь море комплиментов, в тебе так много мужского и детского одновременно... Ты ложишься, и когда твой конец от моих губ и рук достигает высшего апогея и предельной готовности, просишь:
       -- Давай измерим...
      
       ...жалобно ворчишь: "Всего-то жалкие семнадцать..." "Но куда же больше?" -- "Как куда? в тебя..."
       -- Ерунда какая! Мне интересно так, как есть.
       "А если бы у меня был другой?" -- спрашиваешь ты. "Я любила бы тебя с любым, даже, наверное, без..."
       Однажды ты пошутил, зная, что гадаю по рукам: "Погадай мне по нему!" А потом предложил: "Давай напечатаем объявление: "Гадание по половым членам". ...Ненавижу расхожее книжное утверждение, что при желании "любой женщине подойдет любой мужчина...". Чувство несоответствия может возникнуть, даже когда объективно все нормально: мужчина опытен, и вроде все хорошо, но "выражение лица" -- этого, нижнего -- не нравится. И -- хоть стой, а падать не хочется...
      
       В е ч е р
       Саша -- ласковый, называл "Солнышко", спрашивал про фантазии, удивлялся: "это ты сама придумала?" "У тебя хорошо получается..." (мазохизм, насилие, гостиница).
       Алексей -- хороший, кончил на трахе, понравилось описание.
       Дима -- сложный. Спрашивал, сколько получаю, как ласкаю, мешал эротику с комсомолом и мавзолеем -- ерничал.
       Андрей -- "Спасибо Вам".
       Тимур -- хорошо кончил, кричал.
       Рома -- привереда.
       Женя -- мазохист-лизальщик.
      
      
      

    ГОСПОДИ, УЙМИ МЕНЯ

      
       В еженедельнике, в котором пишу про тебя, а значит -- себя, еще июнь. А на дворе -- ноябрь, и уже снег, и три месяца до первого юбилея нашему: "Когда с тобой гуляю вдоль оврага, скорее не гуляю, -- просто нет глагола, называющего это, -- скорей всего тебе принадлежу..." Нет и года, а прокручены бездны.. Иногда мне кажется -- тебе подобное и не снилось. Ты переживаешь и проживаешь что-то совсем иное...
       Кажется, после впаданий в крайности и метаний, я успокоилась... ушла и закрылась в свой тихий шарик... Все перебрано -- от желания сидеть у тебя в ногах и молиться на тебя, до желания ребенка -- от тебя и без тебя... Дальше -- пошли извращения этих желаний, сумасшедшие идеи -- вроде суррогатного материнства и секса по телефону, -- идеи, от которых мама хваталась за голову...
      
       "Я из-за денег и интереса сюда пришла", -- говорит одна.
       "Я только из-за денег!" -- категорически утверждает другая.
       "А ты, Лар, с такой творческой профессией, -- для чего пришла?" "Я? Выясняю здесь свои отношения с Небом". После такого ответа девочки поглядели почти с испугом и больше не спрашивали. Все эти выяснения отношений -- из-за тебя. Знала, что тебе будет больно и неприятно... но ведь мне тоже больно и неприятно, что ты женат и спишь, хоть редко, со своей женой... От горечи -- раз нельзя иметь ребенка -- пусть будет еще больше пустоты и абсурда в моей жизни -- через эту, как ты называешь, "блядскую" работу.
       Душевный мазохизм? Попытка свести какие-то женские счеты непонятно зачем и с кем?
       Первые две недели -- хотелось сбежать перед каждой сменой.
       Потом -- ожог, о котором во сне меня предупреждали, но я в своем репертуаре:
      
       "Господи! -- Уйми меня.
       как ненужного ребенка,
       что мешает под ногами
       вечным ревом ни о чем...
       Что мне сделать,
       чтобы Ты
       мне придумал наказанье?
       Может, яблоко в саду
       мне сорвать,
       забыв "нельзя"?!
      
       "...И повторяла: "Исусе! Камень бросала в себя..."" Я не вылезаю из простуды и больного горла, голос от перенапряжения все время садится... снова и снова кашель, зато...
       ...появилась неуязвимость женщины, которая играет сама с собой в игры: "все равно", "как хорошо принадлежать себе" -- и называет это "гармонией"...
       Но я благодарна Богу за тебя. Ты -- собою -- придумал мне еще одну жизнь.
      

    МИНУС ПЯТЬ ЧАСОВ ЖИЗНИ

      
       Н о ч ь.
       Сережа -- на минете: "Ко мне пришли, я перезвоню..."
       Виталий -- фетишист, был в чулочках, трусиках: "Спасибо, кончил" -- томный, захотел, чтоб и я была в трусиках.
      
       Фетишисты... как же я их люблю, -- нежные, ласковые, безобидные, с ними секс проходит легко, мягко, душевно, быстро... С ними почти как с подругами: можно отдохнуть на пустяках, поговорить о замечательной ерунде, на которую львиная доля мужиков просто не реагирует -- какого цвета или фасона лифчик, чулочки, трусики... Фетишисты... я их -- абстрактно -- люблю с тех пор, как полюбила Бердслея, и воспринимаю их редкие звонки как благодать...
      
       Саша -- минет, захотел трахнуть в попочку, колол на встречу.
       Рома -- надел бежевые колготки, хороший, доброжелательный, обещал позвонить. Транссексуал?
      
       Толя -- офис, пил водку, с ним друг Саша. Толя сначала просил раскрепостить друга. Друга я "раскрепощала" шампанским: "...ты заливаешь мне губы, шею, грудь -- шампанским и жадно целуешь мои горячие розовые соски..." Друг Саша завелся, Толя к нему приревновал. Эротические оргии прерывались иностранной речью приходящих в офис иностранцев...
      
       Михаил -- 32 года, хотел покончить самоубийством: "...у меня неразделенная любовь, ей -- 62", в конце -- кричал.
       Саша -- групповуха с Инной.
      
       ...приезжаю к тебе. Чтобы уколоть меня, спрашиваешь: "Как там твоя "блядская" работа?", а в глазах у тебя -- ревность и жгучий интерес. Ты ласков, нежен, вытаскиваешь меня из кресла: "подними свою большую, красивую..." -- а когда я возмущаюсь по поводу размеров, упрямо стоишь на своем: "У тебя огромная и беспринципная попа..." Потом трахаешь меня, потом вдеваешь меня в носки -- поскольку я кашляю, и придумываешь название лекарству от всех моих болезней: "Ночное средство от кашля: "еболин""...
       Утром -- уставшая, больная, счастливая, чумная и невыспанная прихожу домой и целую ребенка, своего любимого, заброшенного дурной матерью зайца...
      
       В е ч е р.
       Саша -- инженер, своя фирма, семья, ребенок, хотел встретиться.
       Игорь -- "Может, ты заканчивала актерский факультет?.. Что ж, какие-то мальчики, может, и воспользуются, у тебя приятный голос". Хотел встретиться.
       Сережа -- хвалил: "Ты такая хорошая, -- я кончил".
       Алексей -- геронтофил, любит пожилых женщин, или средних лет, в двенадцать лет ласкал в автобусе женщину -- долгий, задушевный сексуальный разговор без траха.
       Филипп -- гимнаст, музыкант, нежный разговор за жизнь, потом трах.
       Всего за вечер -- десять мужиков...
       Минус пять часов жизни...
      
       ...целый день -- как после снотворного. Делала вид, что чем-то занималась: то ли рамки перекладывала, то ли с ребенком играла между тупыми приступами самоублажения... Небольшое облегчение -- и снова сонливость, какое-то неодолимое общее напряжение...
       ...мнения о себе -- самого низкого... Кругом -- хаос, грязь, погром, ребенок по мне ползает, играя, -- от Бабы Яги под моим одеялом прячется, возится с шумными машинками, а я тупо читаю эротическое чтиво и... даже не испытываю угрызений совести.
      
       Н о ч ь.
       Герман -- непроявленный.
       Вальдемар -- непроявленный.
       Анатолий -- пьяный.
       Рома -- Телец, хочет такую ласковую кошечку, как я. Футболист, восемнадцать лет, был в Италии. Очень хотел встретиться, разговорчивый.
      
       Много молчунов.
       Ночь позади. Минус семь часов жизни.
      

    ЯБЛОКИ

      
       Сижу со своим зайцем. Ты привозишь целую корзину яблок с дачи. Обращаешься к сынишке:
       -- Где у тебя кармашек? У каждого нормального мужика хоть один карман, но имеется. Вот у меня -- один очень хороший карман... -- Ты делаешь весьма образный жест, -- ребенку, к счастью, не видно. Я переспрашиваю:
       -- Один?
       -- Ну, не менее одного...
      
       В е ч е р.
       Илья -- изощренный, лизал языком, нежно -- "в пупочек"...
       Володя -- восточный акцент -- целый час, лесбийские фантазии. "...Своим набухшим красным сосочком она ласкает ее клитор, проводит по скользким от возбуждения губкам и засовывает свой сосочек ей во влагалище..." -- "...Я очэн богат, волосат, как обезьяна, очэн богат". Хотел купить встречу, "лубов" совал телефон, вообще был полупьяный, еле говорил -- или от возбуждения?
       Женя -- Скорпион, характер резкий, активный, холерический, веселый. "Поздравь меня с днем рождения,. "Спасибо, ты сделала все очень хорошо, красиво, профессионально..." -- полчаса. Такие клиенты -- трудные, поскольку умные и сложные, не проведешь... но -- бальзам на душу. Редкая радость -- поощрение -- если от администрации не дождешься, то хоть от клиентов...
       Андрей -- целый час. Фельдшер, милицейская школа, "ты -- первая, с которой так хорошо по телефону" -- овен. Рассказал, как принимал роды у женщины, хочет заниматься криминалистикой, в начале разговора тяжело дышал, кажется, кончил...
      
       ...Уходя, говоришь:
       -- Спасибо за над-лежащий вид... Ну, я пойду, чтобы не застревать?
       Одновременно -- горечь и облегчение...
       И все же -- не могу без тебя. Могу представить, как ты кончаешь в меня, но не могу представить, что не принадлежу тебе...
      
       Ругаешься:
       -- Слушай, кошачья жопа, -- когда же ты ко мне на дачу приедешь?
       Действительно, когда? -- на твою красивую, большую, чужую дачу...
      
       Я у тебя. Утро.
       -- Сударыня, вы разрешите вас...
       ...бросаешь меня на кровать, одетую. От неожиданности произношу нечто вроде "м-м-ма...".
       -- Что это такое? -- строго спрашиваешь ты.
       Мне смешно, я пытаюсь выговорить: "Это... произно... сит... кукла с механизмом, когда ее...
       -- Да, да?
       -- ...когда ее резко из вертикального положения переводят в горизонтальное...
      
       У тебя болит ребро, но все равно набрасываешься на меня. Я сначала хочу спать, но мне не удается.
       -- Я с тебя не слезу!.. -- говоришь ты со стыдливой паузой, -- пока не напишешь мне Звездную азбуку. Я на тебе... сделаю диссертацию!
      
       -- С вашего позволения, я солью, -- произносишь, держа в руках кастрюлю с картошкой, -- извините за столь неприличный мужской термин.
       -- Острота вашего слуха к слову начинает носить беспредельно неприличный характер, -- парирую я.
      
       ...Кроме свитера и носков, на мне -- ничего.
       -- Если ты еще так посидишь, -- возмущаешься ты, -- то вместо одного подарка я сделаю тебе совершенно другой!
       Дело под Новый год, я восхищаюсь:
       -- Сколько висит игрушек!
       -- Это все для тебя. У меня есть еще одна игрушка...
       Пытаясь угадать, дотрагиваюсь до тебя: эта? --
       -- Нет, это -- не игрушка...
      
       Рассказываешь мне сон:
      
       Ты -- на высоком крыльце с высокими ступеньками. Сидишь на самом верху, смотришь вниз. Внизу -- большая черепаха. Ты боишься ее, она ползет, хочет заползти к тебе. Ты боишься ее и от страха бросаешь в нее яблоки -- чтобы остановить. И с ужасом обнаруживаешь, что они мягко погружаются в ее панцирь, и поглощаются им...
      
       Я расшифровываю твой сон -- по Фрейду или по-своему?
       Черепаха -- я.
       Яблоки -- символ плотской любви, бросаешь -- как бросают "палки", а я -- поглощаю их... Ты боишься моей ненасытности, любовной ненасытности, переживаешь о своей потенции и -- панически боишься подпустить меня ближе...
       Злишься на мою версию: "Психоаналитик... Опасно с тобой! Не буду больше сны тебе рассказывать!.."
       В ответ я только улыбаюсь.
      
      

    "РАССКАЖИ КАК, ЕСЛИ ТЕБЯ -- ТРОЕ"

      
       Н о ч ь.
       Юра -- каблуки, мазохист.
       Алексей -- "расскажи как, если тебя -- трое..."
       Саша -- вялый, слушал, долго не мог кончить, попросил групповуху с Эллой.
       Дима -- захотел кончить на лицо.
       Вадим -- чудесный, Водолей, бизнесмен, наговорил массу комплиментов. Есть еще джентльмены!
       Ради таких -- стоит работать на подобной работе и, -- несмотря ни на что, хорошо относиться к мужчинам...
       Дима -- сказал, что было круто!
      
       ...Жора злой, сегодня у него "шлея под хвостом". Девочки работают в двойном напряжении, в любой момент ожидая штрафа, взрыва, -- с цепи собак... На этот раз чувствую: сорвется на мне, хотя обычно не трогает меня. Звонит клиент, ему нужна женщина под сорок... Его "хочет" Лиза -- умная, высокая, гордая Лиза со ВГИКовским образованием. Жора щелкает пальцами, осматривая всех, кто не занят в данную минуту. Лиза просит: "Дайте его мне!", но Жора смотрит на меня: "Я хочу, чтоб Лара!" -- и я знаю, что сейчас он будет прослушивать меня...
       А клиент уже "теплый" -- тяжело дышит, мне кажется, что пора переходить к действиям: он еле говорит... Я называюсь: "Меня зовут Таня, мне тридцать семь", и вместо описания -- сбиваюсь и делаю запретное: "Как ты хочешь, чтобы я сначала о себе рассказала, или сразу пойдем в постельку?" "Да, да..." -- еле-еле прошептывает он, и я ласкаю его и трахаюсь с ним... Клиент кладет трубку, а Жора подходит, внутри себя злой, и вызывает на ковер... "Я спрашиваю вас, -- с холодным бешенством отчитывает он меня, -- почему вы работаете не по сценарию? Кто вам позволил так начинать разговор?!" Я бесполезно пытаюсь оправдать себя -- это его еще больше бесит: "Если вы хотите спорить, то вам придется искать другое место работы... Раз работаете не по сценарию -- зарплату вам выдадут, но ни о какой премии не мечтайте!" -- можно подумать, что я размечталась об их премиях...
       ...Возвращаюсь в кабинку, внутри пустота, холод, ненависть, досада, и мне хочется быть садисткой...
       ...В туалете -- переговариваюсь с Лизой, она не любит Жору, за такие вот "штучки" в том числе. -- "Не переживай, ясно же, что он тебя подставил..."
      
       В е ч е р.
       Вася -- непроявленный.
       Казбек и компания -- гоготание...
       Николай -- "До свидания, ласточка!" -- первый живой.
       Мурат -- лексика "хуй"...
      
       Н о ч ь.
       Женя -- минута, поставил раком, кончил.
       Алексей -- 22 года, хотел снять, предлагал деньги, у него -- своя фирма.
       Алексей -- чудо-клиент, с восклицательным знаком! Два раза кончил, предлагал работать в Берлине, сказал, что лучше, чем в Нью-Йорке, спросил: "Не в театральном ли училась?"
       Саша -- уговаривал по-черному после траха.
       Петр -- поблагодарил.
       Миша -- во всех позах, не меньше полчаса, изнасиловал прямо, пока кончил.
       Дима, Женя, Рома -- троица, звонили -- побаловаться.
       Вовочка -- Володя из Воркуты: "Я нормальный, у меня нет времени, давай встретимся!"
       Сережа -- взаимная дрочка, быстро, за две минуты.
       Сережа -- объясняла, что такое клитор, влагалище, и где это.
       Миша -- непроявленный, короткий.
       Сережа -- долгий трах, замучилась.
       Гриша -- светлый, с голубыми глазами. Сказал, что атлет с попой, как у греков, сказал, что у него красивые руки. Он скульптор. Предлагал встречу: "Я тихий, не маньяк".
       Саша -- групповуха с Настей.
      
       Виталик -- старческий, козлиный, педерастический голос. Спрашивал: "...можно ли трахать беременную девушку" -- явно больной вопрос -- "на двух месяцах?", "нужно ли перед половым сношением мыться?" -- и, что я чувствую, когда "языком в ух?..".
       Саша -- "Ты заинька" -- быстро кончил.
      
       Дома просматриваю запись: за вечер и ночь -- двадцать шесть человек. Из них шестнадцать -- типично "рыбных", один -- с подозрением на психические отклонения, одна компания, две групповухи, двое интеллектуальных и "открытых" -- живых, один отказник, бьющий на встречу, два "снимальщика", одна -- лесбиянка, и один восемнадцатилетний младенец...
       Минус двенадцать часов жизни.
      
       ...сентябрь, октябрь, ноябрь... -- сколько еще? отпущено на эту работу? Иногда кажется -- вечность, а иногда -- завтра уйду...
      
       -- Что ты мне тут на хуй лапшу вешаешь, -- приезжай давай! -- пытается командовать очередной клиент, и я вспоминаю предупреждение Жоры, еще во время учебы: "Девочки, запомните, у клиентов службы 666 ой как чешутся руки снять девушку службы 666! Вас будут колоть на встречу, сулить золотые горы!.. Запомните -- встречи запрещены, я могу не заметить раз, не заметить два, а на третий -- вы проколетесь и вылетите отсюда. Хорошо, если все обойдется... Одну еле спасли после такой "встречи" -- два месяца в больнице лежала со сломанной челюстью... Будьте осторожны, говорите: "Встречи запрещены контрактом" -- отказывайте всем, вы здесь не для этого..."
      
       В е ч е р.
       Витя -- хотел Инну.
       Руслан -- вздыхал.
       Миша -- нежный, сам говорил, что со мной делает, кончил.
       Володя -- сказал, что я -- котенок.
       Максим, Геннадий, Сергей -- троица.
       Махмуд -- "молчун".
       Вася -- путал меня с Алисой, измучилась, доказывая, что не Алиса. В конце-концов: "Хочешь, зови меня Алисой, если тебе так нравится", -- обиделся, что притворяюсь Ларой и не узнаю его.
       Борис -- " истощен, хочу кушать, позвоню" -- после траха.
      
       Минус -- или все-таки плюс? -- пять часов жизни?
       ...тяжело, скучно -- от усталости и пошлости. Я тоскую по ребенку -- мой бедный, чудный сынишка, который так редко видит меня...
       Господи, прости и помилуй мя, грешную...
      
      

    "ХУЙ ЭТО, А НЕ БИВЕНЬ!"

      
       Новый поток...
       ...мне смешно и грустно: я, словно старая, заматеревшая шлюха, смотрю -- нет, "окидываю" взглядом новых девочек, попавшихся на удочку безработицы? секса? любопытства? нужды? Смотрю, окидываю -- деланно-равнодушно и мимо: как сквозь стенку. Наверное, так же смотрели на нас девочки "старого потока". Недовольный голос псевдолесбиянки во мне капризно произносит: "не то...". Девочки как девочки, но -- не в моем вкусе, "сердце не зашлось, душа не взметнулась" ни от одной -- если романтическим языком. Какой, к черту, романтизм! Просто не встало на них мое художественное воображение.
       "Хуй это, а не бивень!" -- врезается сердитый голос нашего босса, пять месяцев назад отплевывающегося от девичьего романтизма первых наших сочинений, -- отругивающегося, откуривающегося от романтического привкуса солнечных полян, травы, лодочек, речек, пальм, свечей, музыкальных прелюдий, и тому подобной "женской чуши", "не действующей на психологию мужской сексуальности". "И еще -- запомните: просьба клиента -- ваш минус, вы не смогли сами предложить, что нужно".
       Спотыкались -- по белому и по черному, по телу и по делу, по речи и по оргазму, по ходу и по траху... Но кажется иногда: душу ли продавали, голос ли -- не за телефонно-ебную заморочку, а за подобие этих вот Куприновских посиделок в "Яме" -- посиделок в мягких диванчиках, постфактум сексуального трепа. Посиделок, когда за окном... или приснилось все это? так же, как и кабинки... за окном прямоугольного, мафиозно-акционерно-государственного, небесно-голубого при свете дня дворца еще слишком раннее утро и не ходит метро...
      
       " -- А мне один грудь колол булавками" -- вспоминаю Куприновскую героиню, сквозь диалог:
       -- Мне сегодня одни козлы звонили...
       -- А мне наоборот -- такие душевные попадались. Один мальчик позвонил, лет восемнадцать, говорить толком не умеет, трахаться тоже -- ни слов, ни мыслей, а так душевно целый час проговорили...
      
       "-- Да? И сколько же ты мне дашь? -- подслушиваю я Майю. -- Сколько?!! Десять кусков?! Да я тебе за десять кусков и ножки не покажу, милый..." -- ерничает она в ответ на попытку купить и встретиться. Встречи -- запрещены контрактом.
       Контракт...
       Целая история. Фантастический по тексту, для меня он не просто реликвия. Я храню его -- как офицеры и генералы в отставке свое оружие, погоны, награды, медали, -- храню этот скрепленный скрепками ксерокс и лощеную табличку с прищепкой. Вот она: желтого -- додумались же -- цвета. На ней -- прозвище? псевдоним? телефонная кличка? -- мне больше нравятся лагерно-зонные ассоциации с номерами -- они сильнее возбуждают мое мазохистическое воображение.
       "СЛУЖБА 666.
       ЛАРА
       телефон 666-00-00".
      
       Иногда мне кажется, -- в случае сошествия в ад мне достаточно будет вытащить откуда-нибудь из-за пазухи этот контракт-мандат. Начинающийся словами: "Акционерное общество "Служба 666" в лице директора Белянского Георгия Львовича, именуемого в дальнейшем "Наниматель" и действующего на основании Устава, с одной стороны, и гражданки, именуемой в дальнейшем "Специалист", с другой стороны, заключили контракт о нижеследующем:
       1.1. Специалист назначается на должность телефонистки-актрисы.
       1.2. По настоящему контракту Специалист обязуется осуществлять обслуживание клиентов по телефонам "Службы 666"...
      
       ...так вот, мне кажется, -- и пора креститься! -- что в случае сошествия в ад мне достаточно будет вытащить его вместе с табличкой -- и любой черт поперхнется и попятится с уважением, и я пройду невредимой и нетронутой сквозь все эшелоны чертовской власти -- котлы с кипятком и шипящие маслом сковородки...
       Два предмета, к которым питаю любовь -- фетишистскую и нежно-мистическую. Они мне дороже паспорта, потому что кличка "Лара" говорит обо мне больше, чем мое имя с четырежды меняемой фамилией...
       В паспорте нет моей души. А в этой табличке -- душа, отданная на заклание, -- душа, заложенная моей восемнадцатилетней подружкой-лесбияночной Ларочкой -- самому его низкому величеству -- бесу. На Мефистофеля этот бес не тянет... Может, и ошпарили меня так круто, что беса выбрала не под стать душе... Слабый бес был, хотя мраку и дыму напустил густо. Но игра шла в открытую: я знала, кто передо мной и куда я попала, они знали меня. Скучно -- как в детских анекдотах про Штирлица, где разведчиков и шпионов знают в лицо...
       И еще один предмет памятного фетишизма -- третий: шариковая ручка, щедро подаренная на Новый год вкупе со сникерсом... Я отдала его ребенку, а с каким удовольствием оставила бы его сохнуть по моим зубам, оставила бы -- на полное выебывание временем в память о великой и беспримерной щедрости Акционерного общества "Службы 666" в лице... не важно, каком лице, да и лице ли? Морда беса проглядывает в их скупости, средней зарплате, штрафах за любую мелочь, в условиях работы "на износ". И часто -- даже без положенного второго получасового перерыва по ночам...
       "Сколько же ты получаешь за это?" -- врезается в мой дневник голос очередного любопытного клиента. "Я работаю ради удовольствия, я люблю мужчин..." -- "И все-таки, сколько?" -- "Пять тысяч..." -- "В день?" -- "Нет, в месяц..." "Ни хуя себе!" -- восклицают на том конце провода клиенты, выкладывающие эту сумму за час разговора... "Да я, только чтоб увидеть тебя, дам десять! Слушай, переходи ко мне работать, ты мне нравишься, у меня в фирме -- в десять раз больше будешь получать, бросай ты эту хуйню!.."
       Отказ.
       -- Тебя там что, прослушивают, что ли?
       -- Нет, нет, нет...
       -- Ну, запиши телефон!
       -- Нет...
       -- Ну запомни....
       -- Послушай, я ласкаю себя, я уже опять хочу...
       -- Да ладно тебе, запомни: 142 -- ...
       -- Саша, я хочу тебя, я чувствую тебя рядом, совсем близко...
       -- 57-82 -- запомнила?
       -- ...поглаживаю одной рукой, -- заговариваю я зубы, оглядываюсь и -- перехожу на минет...
       Три девочки -- не имеют своего жилья, живут в общагах и ухитряются быть красивыми, стройными, нежными... Больше половины здесь -- матерей-одиночек, разведенных, живущих под одной крышей с бывшими мужьями, не платящими алиментов... А клиентам мы вешаем приказную лапшу -- на уши и на... о том, что работаем для удовольствия. Что мы -- элитные девочки, у которых денег куры не клюют, свои фирмы, богатые мужья, любовники или родители. Элитные девочки, которым от нечего делать и избытка чувственности нравится тащиться -- вот так, по телефону, -- от мужских голосов, нескончаемых оргазмов и взаимного телефонного онанизма... Которым нравится -- без передышки -- любить во всевозможных позах, имитировать минеты и выплескивать избыточный женский потенциал на незнакомых мужиков...
      
       "ПО КОЙКАМ, ДЕВОЧКИ!"
      
       Благодарна ли я шефам? Благодарна настолько, насколько мог быть благодарен Штирлиц рейху за то, что есть место работы, связанное с риском для жизни и -- тоской. Здесь -- с риском для души.
       Могло бы быть иначе? Могло, если бы работа не по воображению, а в действительности была элитной и мы -- за этот телефонный трах, садомазохизм, насилование души, воображения и психики -- за все это по-американски подбирали цвет автомобиля под цвет глаз. Вспоминается анекдот застойного времени: "Открывается публичный дом. Разрезается ленточка, и берут интервью у будущей работницы -- молоденькой проститутки: "Ну вот, -- подбадривают ее, -- будете хорошо работать -- будете хорошо зарабатывать, а там, гляди -- и в партию вступите!.." "Что вы, что вы, -- испуганно говорит девушка, -- меня мама сюда-то еле отпустила!" Но отношение к "работницам" -- несмотря на то что это не госпредприятие и не публичный дом -- смешалось, оно стало средним между отношением госпредприятия к работнику как винтику и отношением сутенера к проститутке, разве что -- в "мягкой" форме... Но суть не меняется. "По койкам, девочки, -- время!" -- говорит Игорь, он же -- психолог и начальник смены. Это значит -- за телефоны...
       И начинается: война и мир, блажь и ложь, трах и скрип, задирание ног в колготках и джинсах -- на столы, если не замечает начальство, сосание пальцев, охи и вздохи, тихие сладострастные вопли, у каждой -- сугубоиндивидуальные, лично-интимные, свойственные только ей и никому больше... Иногда в этом коллективном сюрреалистическом сне в кабинку одной из девушек доносится резкий голос Жоры: "Штраф -- сто рублей за превышение голоса!" И девушка -- Женя, Инна, Лара, Элла -- вздрагивает и -- медленно и тоскливо выходит из пространства телефонной ебли, снижая оргазм до шепота...
       Короткие гудки -- на том конце провода, на том конце света -- манна небесная...
      

    ЛАРА

      
       ЗОЛОТАЯ ПАУТИНА
      
       В е ч е р.
       Сережа -- "Давай встретимся", шатен, есть квартира.
       Миша -- хотел узбечку, потом согласился со мной...
       Андрей -- интеллектуал, тонкий, глубокий. По гороскопу -- Водолей и Дракон. Говорили по-человечески, "за жизнь". Замешали -- культурно-эротический коктейль: "Завтрак на траве" -- с импрессионистами: Моцарт -- с металлом и роком и -- мазохизм и садизм с ремнями и Лолитой...
      
       ...Андрей -- я не могу его забыть.
      
       Нас беспардонно оборвали -- по лимиту разрешено не больше часа. Лимит... нас оборвали тогда, когда в ответ на мои фантазии он начал рассказывать свои -- самые интимные...
       Фантазии: пошлые, нежные, грубые, красивые, жестокие, мерзкие... Но эту... Лара любит именно потому, что оценить ее смогли только двое -- за четыре месяца телефонного секса. Только двоим -- почувствовала, что может рассказать.
      

    ФАНТАЗИЯ ЛАРЫ

      
       ...я представляю, как накидываю на него -- маленького, спящего мальчика беспомощного, слепого, ничего не подозревающего -- сетку из тонких золотых нитей и опутываю его... А потом начинаю ласкать -- то нежно покусывая мошонку, то губами и языком... сначала медленно, потом все сильней и настойчивей... Мне нравится смотреть, как мальчик-птенец вздрагивает, напрягается в своей золотой паутине... Я провожу губами и языком от самой мошонки до головки, сквозь сетку -- облизываю его... ласкаю, люблю и снова смотрю, как он, вставая, преодолевает сопротивление тонких золотых нитей, как они впиваются в него, а потом рвутся... Смотрю, как открывается его головка, обнажая глазок с напряженным вопросом: "Кто?! Кто это сделал? Кто мог позволить себе? Кто такой дерзкий, рискнул меня связать?! Отомщу! застрелю! заебу..."
      

    ЛАРА

      
       Лара... Кто она? эта распростертая на красном махровом ковре черноволосая кошка с голубыми глазами? Кто она, ежесменно маячащая у меня перед глазами до полного перевоплощения? Кто она, моя лесбиянка, в паре с которой я работаю, маячащая у меня перед глазами. До любви? до ненависти? -- один шаг, тем паче тут, где вечный бой в телефонных кабинках, а ковер нам только снится... Лара... Она одна осталась во мне из "Доктора Живаго" -- ничего больше не помню, да и ее -- смутно, но запало имя -- Лара, ее ранние и сложные любовные дела, ранние и поздние. Со мной в паре, здесь, могла быть только она -- Лара, Лара-Ларочка, девочка-загадка, -- не пастернаковская, -- моя, только моя, беспредельно моя...
      

    КАКАЯ ТЫ, ЛАРА?

      
       ...Какая?
      
       "...У меня черные блестящие волосы, почти до пояса, и яркие, чуть раскосые голубые глаза. Мне всегда говорили, что это изысканно -- брюнетка с голубыми глазами. Ресницы у меня тоже черные. Хотя я брюнетка, у меня белая, нежная кожа -- часто не знаю, откуда берутся новые синяки! Обожаю загорать -- всегда в лифчике и трусиках. Мне нравится, когда интимные места заманчиво белеют на фоне загорелого тела. У меня небольшой рост -- метр шестьдесят три, но я пропорциональна. Мне девятнадцать лет, почти девятнадцать... У меня большая грудь -- третий номер! -- круглые, плавные бедра, сексопильная и отзывчивая попа... Ноги стройные, не худые и не полные, ступня -- изящная, тридцать пятого размера... А на лобке -- курчавые и мягкие волосы... Иногда, под настроение, я их сбриваю, мне нравится, когда там -- как у девочки... Я настолько чувственна, что кажется, на моем теле нет места, которое не реагировало бы на ласку. Грудь у меня соблазнительная и обманчивая, и не столько красиво стоит -- это не ее привилегия, -- сколько красиво лежит. Не люблю лифчики. А все потому, что в двенадцать лет, когда она вдруг начала расти и стала такой большой, я очень стеснялась... Я не понимала еще, что это красиво и нравится мужчинам, и все время прятала ее -- то в тугую и плотную майку, то в маленький плотный лифчик. А потом -- надоело. Я надеваю его только изредка. Мне нравится, чтобы грудь свободно болталась сама по себе...
      
       Лара делает паузу, а я вспоминаю учебу -- Жора не мог сдержать своей выстраданной мужской ненависти к этой детали женского туалета: "Большинство мужчин ненавидят лифчики, запомните это!" И девочки, как по команде, вслед за посылом быстро разлюбили лифчики, а влюбленные в Жору -- даже перестали носить...
      
       А Лара рассказывает -- часами -- про свою большую грудь и маленькие розовые сосочки, которые могут стать большими и красными, если их как следует сосать, целовать, кусать..
      
       ...мне нравятся широкие мужские рубашки, в которых грудь тонет, -- тогда кажется, что она маленькая. Когда же кто-то смелый пытается проверить -- это такой кайф! -- видеть в этот момент изумленное восхищение... В сильных мужских ладонях она пугливо вздрагивает и поднимается, а маленькие соски краснеют и заостряются от возбуждения...
       Иногда мне кажется, что я какая-то первобытная, потому что все время хочу мужчину, и мне приходится сдерживать себя и фантазировать... как они меня трахают... Дома я люблю носить самые разные юбки: длинные, короткие, широкие, в обтяжку -- но без трусиков. И встречать в таком виде друзей и подруг. Люблю надевать плотные, облегающие брюки или джинсы, а грудь оставлять голой... Я даже дверь иногда открываю в таком виде. Еще мне нравится носить колготки без трусов. А зимой -- выйти на улицу в роскошной шубе почти на голое тело... Прохожие ничего не подозревают, а у меня в глазах -- маленькие бесенята... И мужчины оборачиваются!
       "Знаешь, -- говорит она очередному мужчине, -- я настолько чувственна, что иногда готова отдаться кому угодно. У меня бывают периоды, когда я становлюсь "никакая" -- все чувства и желания опускаются вниз -- в мое лоно, бедра, влагалище... Меня нет, есть только мое постоянное "хочу", и я живу похотливой, животной, чувственной жизнью.
       Когда я в таком состоянии, я прихожу к себе в комнату, снимаю почти все и -- словно змея или кошка -- трусь спиной , грудью, моим пушистым или выбритым лобком о махровый ковер. От этого еще больше возбуждаюсь, кусаю губы и постанываю... Я так завожусь, что начинаю ласкать себя грифом гитары или заталкивать во влагалище каблуки, -- что только попадется под руку!.. Ко мне приходит иногда любимая подруга, она художница -- каких только кисточек у нее нет, как мы с ней забавляемся! -- но об этом я после расскажу, если захочешь... А знаешь, у меня соблазнительное, заманчивое влагалище... и пикантная деталь: справа, над лобочком -- маленькое родимое пятнышко, похожее на Африку. Наверное, поэтому я так люблю экзотику и мужчин. Лобок у меня мягкий, как подушечки на лапах у кошки, а малые губки, что спрятаны от малейшего возбуждения -- набухают и выглядывают... они ужасно чувственны -- больше, чем клитор. Если мужские пальцы схватят их страстно и крепко, начнут теребить, ласкать -- то нежно, то сильнее, -- все! -- я за себя не ручаюсь... а если их еще и покусать, могу кончить -- от одного этого!.."
       "...перед твоим звонком я так загорелась, возбудилась, -- и знаешь от чего? -- продолжает рассказывать Лара новому любовнику, -- ни за что не догадаешься! От змей! Я прочитала о жрицах, тех самых, которые в храме Венеры отдавались любому мужчине, который захочет, в общем, трахались со всеми подряд, а когда уставали, то забавлялись ручными змеями. Эти змейки ползали у них по всему телу: по груди, животу, бедрам, заползали во влагалище... Я так все это представила, что возбудилась и сейчас лежу на ковре... На мне ничего, кроме длинной черной кружевной юбки, правда, она задралась...
       Я играю с длинным телефонным проводом, как с тонкой змейкой..."
      
       ...Она рассказывает -- уже со сладострастными придыханиями и сексуальными паузами. А ее монолог перебивают стихи...
      
      
       ТЕЛЕФОННЫЙ ТРИПТИХ
      
       Страх телефонного звонка.
       Страх острый бритвенного края...
       Как напрягается рука,
       в собачьей стойке замирая!
      
       Страх телефонного звонка,
       когда вжимаясь в плоть постели,
       душа становится тонка,
       узка -- как жизнь в змеином теле.
      
       Страх телефонного звонка,
       страх нерешенного вопроса:
       Кто и зачем? -- издалека --
       страх --
       как падение с откоса...
      
       Страх телефонного звонка, --
       глухая прерванность полета
       в себя, в себе...
       издалека
       фальшива дружеская нота.
      
       Страх телефонного звонка --
       включен ли,
       выключен -- едино.
       И вздрогнет падшая рука,
       хватая трубку...
       Поединок
      
       уже закончен -- до того,
       когда коснутся губы трубки.
       Ты знаешь кто.
       И для чего
       на сердце
       делаешь
       зарубки...
      
       ...юбку я задрала и сейчас играю с длинным телефонным проводом, как с тонкой змейкой... он у меня между ног, между губками-язычками, между двумя половинками моей жадной и сладострастной попы...
       ...пусть тебя это не шокирует, но я люблю заниматься онанизмом, причем самыми разнообразными предметами, какие только попадаются в момент желания!
       Я могу кончить даже от мужского голоса, если при этом кладу свой прохладный пальчик на лобочек и горячий клитор, а другой рукой касаюсь своих сосков... я и сейчас... это делаю... я просто не могу удержаться... я так хочу... но лучше, когда мужчина... это делает со мной...
      
       ...Я не хочу слышать Ларин монолог, но он снова врезается в меня:
      
       "...когда я ласкаю себя, то представляю, как подхожу к окну -- в коротком сиреневом платье, с полуобнаженной грудью, плечи и руки -- голые. Смотрю в окно, долго-долго, задумавшись, и не замечаю, как сзади оказывается мужчина. Он резко хватает меня за плечи, показывает бритву и говорит: "Молчи! Ни с места!.." Я не вижу его лица, только руки -- сильные, красивые мужские руки. Уверенно и быстро он высвобождает мою грудь из платья и -- тискает ее, сильно сдавливая пальцами и вытягивая мои соски... Я замираю от наслаждения и страха. Мне стыдно, мне кажется: люди, проходящие мимо окна, все видят. Я хочу вырваться, но не могу -- так крепко он держит меня, так беззащитна я перед ним со своей голой грудью, -- перед его бритвой и тяжелым, страстным дыханием. Он отбрасывает бритву, и другая его рука опускается на мой лобок, его пальцы пробираются в складки губ, раздвигают их и лезут во влагалище... Я выдаю себя -- там все уже так влажно и так горячо! Он отпускает мою грудь и проводит пальцем по моим горячим губам... я хватаю его палец ртом, начинаю жадно сосать... он понимает, что я уже готова -- мне уже все равно, увидят меня в окне или не увидят. Он медленно и сильно разворачивает меня к себе: наконец я вижу его лицо!
       ...Стучит в висках, в глазах темнеет, ноги после ласк в промежности подкашиваются. Он слегка надавливает мне на плечи -- ведь я невысокая, и я уже стою перед ним на коленях и расстегиваю ему молнию на джинсах, и чувствую -- как тесно там члену, как рвется он наружу!..
       ...я представляю, что это -- ты... Скажи мне, только скажи: "Лара!" -- и я буду стоять на коленях перед тобой, и не отрываясь сосать, сосать, сосать... Нет, я все же оторвусь на минутку и подразню твоего зверя своей сногсшибательной грудью -- этими жадными, тихими, теплыми белыми котятами, этими розовыми сосочками... Сожми их, сожми -- так, чтобы я жалобно мяукнула... С каким вожделением я освобождаю головку твоего члена от крайней плоти, и снова прячу в нее, и снова освобождаю, чтобы открыть глазочек, маленькую дырочку -- свидетельницу моего бесстыдства! Я дразню твой глазок, твой ободочек заостренным красным соском... стисни еще раз своими ладонями мою непослушную, эгоистичную грудь! Вот оно, твое нетерпение, ты не выдерживаешь этих дразнящих ласк и всовываешь свой член мне в рот... он не помещается в нем, я перехватываю его своими тонкими страстными пальчиками и начинаю дрочить... Только не забывай, не забывай потискать мою взбудораженную грудь! Я уже не могу больше, я так хочу... хочу беззащитно и раскрыто лечь на спину, на кровать, прямо перед тобой, перед твоим торчащим членом, перед твоим мужским взглядом, развести и согнуть ноги, чтобы ты только взглянул -- как там все уже возбуждено, как там хотят тебя, как уже взвелся мой маленький, почти незаметный клитор... как от влагалищного скользкого сока уже разошлись в разные стороны мои лепестки, как они зовут раздвинуть их еще круче, еще сильнее, чтобы ты увидел, как зовет твой член мое влагалище, как оно умирает и плачет по нему... Как оно просит: заполни, заполни эту ждущую мокрую пустоту, эту влажную, скользкую пещерку, эту жадную мокрую дурочку дырочку... Заполни, заполни ее своим членом, войди в нее, замучь, заморочь, забей эту ненасытную прорву!.. Умоляю, покусай меня, чтобы я не выдержала, чтобы я распалилась еще больше, чтобы я застонала от желания! О! Как ты это делаешь! Не мучай меня больше, войди в меня, войди же, трахни меня! Пальцами я сама разведу их... Как ты заполнил меня... я... кончила...трахай, трахай меня еще, я могу несколько раз кончить за один трах!Я царапаю твою спину, сжимаю твою попу, как же ты всаживаешь в меня!.. Продолжай, продолжай еще, я ненасытна, мое влагалище ненасытно!.. я хочу, я встаю раком перед тобою..."
      
       ...Короткие гудки -- на том конце провода, на том конце света...
       ...Я кричу: "Лара!" -- но она снова нажимает красную кнопку "РАЗГОВОРА":
      
       "...юбку я задрала, и сейчас играю с тонким телефонным проводом, как с черной змейкой..."
      
       А дальше -- обрывки:
      
       "...но лучше, когда он сам... делает это... со мной... резко хватает.. грудь... не вижу лица... тискает... сдавливает... вытягивает мои соски... пальцы лезут во влагалище... "Бери в рот!.." истекающее влагалище... просит: скорей заполни... эту скользкую пещерку..."
      
       ...голос Лары снова проваливается в пустоту, в тартарары, а меня заполняют стихи...
      
       Муж мой, друг мой самый близкий, --
       к телефону не ревнуй!
       Ты прими мой нежный, низкий
       виноватый поцелуй!
      
       Не гляди же исподлобья --
       больше некого набрать!
       Телефон заряжен дробью,
       телефон умеет врать!
      
       Телефон умеет плакать.
       Телефон умеет жить.
       Телефон похож на плаху --
       если трубку положить.
      
       Снова трубку опуская,
       виновато подхожу.
       А потом, тебя лаская,
       свою душу заложу...
      
       Будет скучным,
       будет склочным,
       бытовой житейский фон.
       Будет злым и непорочным
       мой молчащий телефон.
      
       Буду мужней...
       И заною
       нудной болью позвонка, --
       виноватая виною
       ожидания звонка...
      
       "...трахай, трахай меня еще!.. -- врывается голос Лары, -- поцелуй меня в губы, да-да, французским поцелуем... Как же ты всаживаешь в меня!.."
      
       -- Лара! -- окликаю я, пытаясь достучаться до человеческой речи в ее устах, но она не слышит меня...
      
       "...умоляю, -- умоляет она очередного клиента, -- у меня такая похотливая и жадная на ласку попа -- схвати ее, обними посильнее, не жалей! Умоляю тебя... раздвинь, пожалуйста, эти половинки... я уже два раза кончила, я хочу еще, трахни меня в попу! ...на твоем члене уже столько смазки, -- он войдет легко, без боли... еще, дальше, чуть помедленнее... еще! Сожми мой лобочек... как бьется и трется твоя мошонка о мою мокрую девочку, какое острое наслаждение... Хватай, хватай меня сильнее за бедра, насаживай меня на свой член..."
      
       ... -- Лара! -- Лара не слышит меня...
      
       "...наклонись, покусай мне шею, спину, уши, волна, волна... оргазма.. подступа... ет!.. как сильно! ...еще, трахай меня еще..."
      
       -- Лара! Ларочка! -- не слышит...
      
       "...засунь мне палец во влагалище... меня нет, я вся -- одно сплошное влагалище, сплошная задница, и у тебя не один, а много членов! И ты меня трахаешь, трахаешь, как же ты меня... какая смесь -- доверия, унижения, страсти, покорности, боли, когда вот так..."
       "...еще... я не могу... говорить... в ушах звенит... я кончила... как на качелях! -- голова... кружится... Сейчас... немного... приду в себя... Знаешь, что я видела в конце оргазма?! Как будто
       крутая лестница, а я --
       на самом верху, и -- голая
       съезжаю вниз,
       легко-легко, по-перилам, верхом...
       а навстречу -- мужчины, люди, мне все равно...
       Это такой кайф!.. спасибо тебе..."
      
       ...Лара замолкает, и я вижу ее -- без сил лежащую на красном махровом ковре, чем-то напоминающем костер. Кружевная черная юбка откинута в сторону жалкой тряпкой. Одна нога закинута на кровать, а горячая телефонная трубка лежит пластмассовым любовником на ее бритом лобке и успокаивает маленький алый цветок...
      
      
      

    НА ТЕЛЕФОННОМ ДНЕ

      
       Н о ч ь.
       Рашид -- меланхолично слушал все, что я ему несла.
       Федя -- "Ерунду ты говоришь" -- бросил трубку.
       Владислав -- Лев, женат, пять месяцев сыну, уговаривал встретиться целых полчаса: "Когда недоступно, мне очень хочется схватить".
      
       ...я почти на автомате проговариваю сладострастный монолог, мои губы устали от сосания пальца, но попался "крутой минетчик". Я считаю минуты до конца смены, как иные пенсионеры -- дни до пенсии или уголовники -- до выхода из заключения. На языке у меня: "Я хочу теперь, чтобы ты трахнул меня в попочку, я встаю перед тобой раком, я сама ввожу головку твоего члена себе в задницу...да, да, так, только сначала не очень быстро, а теперь входи, глубже, еще, схвати, схвати меня за грудь, подергай за сосочки..."
       Я невольно приподнимаюсь и немного покачиваюсь в такт своим словам, создавая реальный ритм в иллюзорном трахе, а в сердце и голове у меня -- мой заброшенный сын, я хочу быть рядом с ним, я смертельно хочу видеть его, гладить его светлую головку и долго-долго читать ему какую-нибудь сказку...
       ...я хочу видеть своего любовника, поэта, Чеширского кота, и спать с ним, и брать в рот его член, я хочу спать... просто спать...
      

    ПИСЬМО ДРУГУ

    от девушки, работающей в службе

    "Секс по телефону"

      
       Мой непорочный друг, живущий на два фронта,
       мой лучший, мой святой, с которым я живу
       по случаю небес, в пространстве горизонта...
       Ты не ревнуй меня, -- как мудрую сову,
       что целый Божий день незрячими глазами
       все смотрит в пустоту, в ликующую ночь...
       Так лоно истечет либидными слезами,
       фальшивыми, как смерть... или как слово "прочь!" --
       когда уйти нельзя.
       По воле,
       по неволе,
       по тысяче причин. Но -- надо уходить...
       Я в телефон шепчу
       кому-то:
       "Ты до боли
       мою сжимаешь грудь..."
       и, к счастью, -- рвется нить
       чужого, -- о, поверь! -- чужого разговора.
       И я могу опять сама с собою жить.
       Мне грустно оттого,
       что нет такого вора,
       который бы украл,
       чтоб рядом положить
       не на день, не на час, не на ночь, а -- навечно...
       А остальное -- все -- трын-разговор-трава....
       Я в телефон шепчу:
       "Как глубоко!.." -- беспечно.
       Я -- женщина. Увы. И этим -- не права.
      
       Мужские голоса...
       Я их душой не слышу.
       Поскольку ничего я слышать не хочу.
       Мне разломали дом. Но -- починили крышу.
       Поэтому теперь я запросто лечу --
       Летаю... мне исход летальный только снится.
       Кому-то
       в телефон
       шепчу-кричу:
       "Хочу!"
       Но знаю -- не хочу...
       Мне не дано забыться
       меж мужем и женой твоею...
       Я молчу.
      
       Как хорошо, когда -- ни горя, ни соблазнов.
       Веселая тоска гуляет по крови.
       На телефонном дне
       икусственных оргазмов
       я не скажу, поверь --
       ни слова о любви...
      
       ...я хочу видеть
       своего любовника, Чеширского кота, и спать с ним... я хочу спать... просто спать. После четырех месяцев работы -- все еще удивляюсь, какое количество пошлости произносит мой несчастный язык в единицу оплачиваемого времени...
       Клиенты...
       Половина из них -- такие "крутые" бизнесмены и директора фирм.
       Они платят бешеные деньги, выкидывая за час разговора нашу месячную зарплату, сулят золотые горы за встречу, объясняются в любви -- в полном охуении от нас и наших темпераментов. И вынуждают нас равнодушно обговаривать после смены, что ни один козел никогда не додумается прислать если не ценный, то хотя бы чисто символический, от души подарок... -- деньги, письма, белье -- запрещено.
      
       -- Все восхваляли! Розового платья
       никто не подарил!.. --
      
       вспоминается строчка Марины Цветаевой...
      
      
      
      

    "Я НЕ ЗООФИЛКА!.."

      
       В е ч е р.
       Алеша -- "Как ты возбуждаешься? А как с подругой?"
       Алексей -- изнасилование в метро, мне -- четырнадцать лет. (долгий, тяжелый разговор).
       Саша-педофил -- Я -- в двух лицах, мать и дочь, дочери 10 лет. Трах, издевка, кончил в попу девочке: "Спасибо, Ларочка".
       Леша -- "Когда ты начала мастурбировать, с каких лет?" -- никак не мог поверить, что с трех...
       Двое с акцентом.
       Игорь -- "...я плач*, деньги ни при чем, хочу обласкать..."
      
       -- Вы должны любить каждого клиента! Любить! -- внушает, вбивает в наши головы с самого начала наш босс, но воинственная и смелая Тамара однажды, правда без Жоры, выплескивает на девичий круг: "Я не зоофилка, чтобы этих козлов любить!!!"
      
       Наша беззащитность дает себя знать в пустых разговорах о мнимой забастовке:
       -- Давайте целый час не поднимать трубки, -- предлагает одна.
       -- И на следующий день все будем уволены, с вычетом штрафа из зарплаты, а Жора наберет новых девочек...
       -- Так до бесконечности и будет набирать, что ли?
       -- Так и будет, им же на нас наплевать...
      
       Девочки соображают, как бы понежнее выразиться о трахе в задницу. В конце концов возникает вариант: "Полюби меня в попочку..." Ответом -- общее ржание.
      
       Истории гуляют, пока не дойдут до всех. Местные анекдоты тоже. Тамаре звонил молоденький, почти девственный мальчик. Шокированный и удивленный, он восхищенно делился с другой телефонной девушкой, рассказывая ей о Тамаре: "Знаешь, я разговаривал... Она такая... знаешь, она -- нимфоманка! Даже... сама себя ласкает! Я даже слышал... как она стонет..."
      
       У Тамары на предложение клиента: "Иди ты на хуй!" -- один немедленный ответ: "Я там бываю чаще, чем ты на работе!"
      
       Идет обсуждение неприличных фамилий:
       -- А одна евреечка имела фамилию "Вульва".
       -- А что это? -- спрашивает девочка с коммутатора.
       -- "Пизда" по-латински!
      
       Н о ч ь
       (с пятницы на субботу, почти все время -- зайчики-пятиминутки...)
       Саша -- анальный секс, в задницу, "погрубей" (положил трубку на стонах).
       Сережа -- лекарил, нежный, вылизывал, сказал "спасибо".
       Ислам -- возбудился: "Я пошел трахать мою девочку!"
       Придурок с акцентом -- ругался, бил.
       Леонид -- за жизнь...
      
      

    "КАКОЙ ПОЭТ БЕЗ РУЧКИ"

      
       Какой поэт -- без ручки,
       какой самец -- без дрочки,
       какая блядь -- без течки,
       какая жизнь -- без точки?
      

    А. Г.

      
       -- Когда я тебе сказала "ам", ты так быстро кончил...
       -- Ну, это я с испугу!..
       -- Ты испугался, что я тебя съем?
       -- Конечно, -- и скорей отдал тебе последнее, лишь бы ты не загрызла меня совсем.
      
       "Русалка поднебесья, как ты там?" -- вспоминаю одно из твоих приветствий.
       Как?!
      
       ...сижу на "блядской", как ты называешь, работе. Благо, клиентов сегодня мало, и в перерывах могу думать о тебе... После работы я, быть может, попаду к тебе -- если все будет в порядке и не нагрянет твоя жена...
       Это греет меня -- оказаться не дома, а с тобой. Когда я торчу тут, а ты ждешь меня у себя дома, мне кажется иногда, что я должна заслужить тебя ценою этой работы... как жрица, которая отдавалась в храме каждому "возжелавшему", чтобы потом заслужить замужество... Если вечер счесть за год, тебя -- за мужа, а ночь с тобой -- за жизнь, то сравнение -- в точку. Болевую.
      
       ..."мяуковость" -- мое новое имя. Но мне больше нравится, когда ты зовешь меня чуть иначе -- "мяуколость", получается жалобнее и сексуальнее. Ты опять спрашиваешь, сколько я собираюсь с тобой путаться, и я опять только "джокондливо" улыбаюсь в ответ, -- потому что мне нечего тебе ответить. Если бы ты не был моим магнитом, моим магом -- я бы не выдержала твоей женатости. Ты для меня... я -- обрываю, потому что дальше "слишком большой соблазн", а это неверно -- ты не соблазнял меня, просто -- линейно-просто: позвал -- отдалась. Отбрасываю "большой соблазн", и остается дурное "слишком", дурное, потому что в свои тридцать, которые мне не дают, знаю: ничего не бывает слишком, и звучит как с душком...
       ...я просто повязана с тобой.
      
       В е ч е р.
       Виталий -- долго, два траха, фанатазия о "первом разе".
       Саша -- "Здравствуй, моя кошка", целый час.
       Андрей -- "Быстро, время идет, все это хорошо, еще бы наяву", -- сразу к траху, что-то ласковое сказал, на прощанье "спасибо".
       Сережа -- "Хочу в письку".
       Компания -- прикалывались, им по двадцать, впятером на меня одну.
       Николай -- лесбийские фантазии.
      
       Ты в кои веки, а точнее -- в первый и последний раз, неожиданно провожаешь меня на работу. Ты какой-то тихий, словно виноватый, а я -- в последний? раз пытаюсь достучаться до тебя, рассказывая тебе о своей глупой традиционности, о том, что при всей любви плохо понимаю отношения вне брака. Ты грустно соглашаешься: "Я понимаю, конечно..." -- и больше тебе нечего сказать. А в метро говоришь: "Знаешь, я все время думаю, какой я эгоист. И долго ли ты еще будешь со мной путаться. Я слишком многое хочу: чтобы девушка с мужем не жила, по первому зову ко мне приезжала, на блядскую работу не ходила. Попробуй как-нибудь сказать мне в самый субъективный момент. "А ты знаешь, я этим с тобой занимаюсь в последний раз..." -- и посмотри, что со мною станет. А потом скажи: "Знаешь, я пошутила". -- и тоже посмотри, что будет. Я очень этого боюсь..."
       Снова думаю о тебе...Мой Чеширский Кот, ты такой странный, хотя это звучит, как масло масляное. Время от времени отваливаешь куда-нибудь на дачу, в лес, и приволакиваешь мне некие магически-эротические талисманы, погружая меня в языческое обожание. То двойной орешек, напоминающий мошонку гнома, то чудные деревяшечки, то палочки с дырочками, то камень, похожий на застывшую черепаху. Ты так трогателен этими своими лешими подарками...
      
       -- Русалка поднебесья, как ты там? -- все тише и тише доносится до меня твой голос. Однажды я не услышу его совсем...
      
       П о н е д е л ь н и к, н о ч ь.
       Женя -- долгий разговор (все просил мою маму -- геронтофил, жадно слушал, какая у моей мамы грудь и прочее, с трудом переключался на меня, в "самые" моменты снова хотел маму... в конце -- травил анекдоты).
       Саша -- хороший. "Я хочу тебя, какие сосочки?" -- быстро захотел, быстро кончил.
       Боря -- "Как нужно трахать девушек?", "...спасибо за науку".
       Юра -- "Я бы сыграл не хуже. Лучше по-настоящему"
       Дима -- попыхтел и кончил за две минуты. "Спасибо, достаточно".
       Сережа -- "Я тебе еще позвоню. Я -- все".
       Андрей -- "Трое в подъезде, -- как бы ты их соблазняла?.."
       Коля -- "А встретиться? Раз не имеешь права, то до свидания".
       Володя -- снимал мне чулочки, трусики, белье. Быстро кончил.
      
       И СНОВА -- ЛАРА, ЛАРА, ЛАРА
      
       ...ночь, вечер, ночь, я снова вижу ее, мою девочку-загадку, хочу -- по-лесбийски, до глубины души проникнуть в нее, но она снова ускользает от меня. В редкие минуты ненавижу ее и снова люблю, и мне кажется, что я люблю ее -- больше чем она меня. Потому что она -- больше любит мужчин...
       "Лара!" -- окликаю я ее, отвлекая от телефонного любовника, -- и все-таки, какая ты, Лара?
       На этот раз она откликается, отдается мне -- своими голубыми, большими, серьезными глазами в черной окантовке; по-кошачьи устраивается в своем кресле на оленьей шкуре и рассказывает... создавая иллюзию моего обладания ею:
      
       "Мне девятнадцать лет.
       Меня ничего не интересует слишком серьезно, но я любознательна и увлекаюсь многим. После школы я искала разные работы, но все было скучно, а пойти в секретуточки к какому-нибудь солидному дяде я не рискнула. Не люблю продажных работ, мне нравится лишь то, что приносит удовольствие. Я поступала на философский факультет МГУ, но провалилась -- буду еще поступать. Прежде чем прийти сюда, я поняла, что больше всего люблю эротику. Меня волнуют мужчины... Я непредсказуема -- даже сама для себя -- и экстравагантна. Никогда не знаю, что выкину в следующий момент. Люблю необычную одежду. Сегодня могу одеться, как супердевочка, завтра -- как дама, послезавтра -- под мальчика, потом -- провинциалкой, а иногда -- одеваюсь серой, неприметной мышкой и наслаждаюсь своей мнимой незаметностью. Но мужчины угадывают мою ласковую изощренность и распущенность, мою скрытую -- но не на опытный взгляд -- чувственность, и даже в таком виде обращают на меня особое внимание... Наверное, я извращенка, потому что мужчина, которого испугается любая девчонка -- старик, урод, карлик, импотент, мазохист, садист, может заинтриговать меня... Мне интересны острота и необычность. Меня может возбудить даже такая черта в мужчине, которая у другой вызовет отвращение...
       Иногда мне кажется, -- несмотря на яркую внешность, по характеру я -- никакая, потому что в момент близости с мужчиной почти всегда хочу превратиться в ту, которой он хочет обладать... Я становлюсь его фантазией, его блажью, и... теряю свое лицо. Мужчины знакомятся со мной, а на самом деле с той, которая ему или мне взбрела сегодня в голову. А потом -- поражаются переменам. Но вообще я нежная, мягкая и податливая -- могу отдаться просто из вежливости, жалости или боязни обидеть... Правда, у меня бывают навороты -- и я становлюсь резкой, угловатой, капризной и нервной. Я душевная авантюристка, совсем не прагматична, не умею зарабатывать денег, зато умею попадать в самые невероятные и порою идиотские приключения. Я безнадежно романтична, поэтому часто плачу, но смеюсь и улыбаюсь еще чаще. Я неисправимая оптимистка. Эротические фантазии преследуют меня днем и ночью, мне снится черт знает что... Фрейд был бы счастлив, заглянув в мои сновидения... Иногда я впадаю в какую-то созерцательность, плыву по течению и отдаюсь всему происходящему совершенно по-бабьи, с головой и без...
       ...Все мои мысли, чувства уходят в лоно, бедра, а меня -- просто нет... В такие периоды я стелюсь перед мужчинами, как последняя тряпка, и они прекрасно этим пользуются. Им кажется, что я -- красивое женское ничтожество, которое можно трахать, не задумываясь... Но когда я отлежусь на этом влагалищном дне своего сознания, я всплываю -- волевой и нетерпимой к мужскому хамству, способной поставить на место любого и заставить себе служить и поклоняться. Этот контраст приводит знакомых мужчин в состояние восхищенного шока. Я преображаюсь и становлюсь бешено импульсивной, способной к любому делу, страстной и неотразимой.
       Мои родители -- дремучая богема: отец -- художник, мама -- скрипачка. У меня двойственное чувство к ним. Порою я ненавижу всю богему, вместе взятую, но потом -- осознаю, что я -- со всеми потрохами -- ее хиповое детище.
       Я росла избалованным, однако заброшенным ребенком, предоставленным самому себе... А философией хочу заниматься, потому что это хоть непонятная и бесполезная наука, но страшно привлекательная. Люблю все непонятное и бесполезное -- даже могу кончить, читая какого-нибудь умного ученого мужика, вроде Канта или Монтеня. Читаю, балдею и занимаюсь самоублажением... Или -- изучаю Ницше идумаю, что смогла бы сделать с ним, -- девственником и женоненавистником... А уж с Вольтером мы бы точно не поскучали...
       Иногда мне кажется, что вся моя душа -- извращена, изломана, и изнасилована моим собственным дурным воображением и темпераментом, а иногда -- чувствую себя почти невинной девочкой, которая еще ничего не умеет и не знает. Я очень, очень странная... может, по анекдоту?
      
       ...Я обожаю море, деревья, обожаю не работать, шляться по улицам и не запоминать их, всматриваться в лица прохожих, мокнуть под дождем, и валяться -- на траве, на песке... Люблю отдаваться всему -- земле, дереву, женщине, мужчине, небу, судьбе. Хочу быть такой, какая есть, и искать свой путь, каким бы он ни был. Обожаю чувствовать себя кошкой, которая гуляет сама по себе, даже если ее затрахала целая куча дворовых котов..."
      
       Лара замолкает. Ее голубые глаза, глаза сиамской кошки, смотрят на меня пристально, расплывчато и устало, обволакивают и -- нисколько не принадлежат мне, хотя плоть от плоти... Бог с тобой, любимая моя Ларочка, я просто завидую тебе -- женщина с душой и поведением собаки завидует твоей выдуманной кошачьей свободе...
      
       И снова -- мы с Ларой в паре, в одной лесбийской упряжке у телефонного провода, она -- с любовью, лаской, нежностью и страстью, я -- с усталостью, и часто -- презрением и ненавистью, но об этом знаем только мы двое...
      
       В е ч е р -- н о ч ь.
       Оттис -- работал в КГБ.
       Костя -- "...хочу у нас в Тольятти тоже... организовать такую службу..." -- оборвали.
       Эдвард -- "...давай встретимся. Я из Латвии", положил трубку на лесбии.
       Сережа -- групповуха с Тамарой.
       Эльдар -- просил телефон интим-услуг.
       Сережа -- боксер, хотел встретиться.
       Виктор -- понравился -- "Я театральный режиссер, мне было очень приятно, очень хорошо. Ты -- талантливый человек и сделаешь в жизни что-нибудь очень хорошее", взаимные комплименты. "Я целую твои глаза, а ты целуешь мне руки...".
       Мефодий -- "Я уже кончил".
       Павел -- "...какое белье, какого цвета? ...У меня большой член, хочу кончить".
       Жанна -- лесбиянка?
       Алеша -- "...давай ближе к телу, -- к моему".
       Сережа -- Весы. Нежный. Командировка. Называл меня "маленький". "Я одинок, мне скучно, у тебя сексуальный, возбуждающий голос..."
      
      

    КРАСНЫЕ САПОЖКИ

      
       "Как ты там, русалка поднебесья?" -- доносится до меня все тише и тише...
       Я размениваю то, что открыл во мне ты, -- размениваю, рассеиваю по телефонным проводам, по чужим... Я уже пять или десять раз изменяла тебе -- в позе нашей русалки... Мне горько, холодно, меня знобит на этом телефоне, особенно ночью, после двух-трех; мне холодно сидеть в моих красных итальянских сапожках, придуманных для итальянской весны или осени, а не для холодной слякотно-скользкой России... У меня есть теплые сапоги, но они похожи на валенки, а все девочки такие нарядные, и -- дурацкий имидж, а в туфельках и колготках мне холодно... холодно -- разменивать мою русалочью позу...
      
       ...а ты говорил временами чудную ерунду, вроде: "Большая задница и большая грудь делают тебя совершенно неотразимой с точки зрения экологии чистых форм..." Или: "У нас с тобой -- разность фаз. Я хотел, чтобы ты слопала меня сразу, как пришла, а ты хотела меня съесть, когда я уходил". И спросил: "Ты хочешь съесть меня в обобщенно-чувственном смысле, "вкусить", или локально-эротическом?" -- и я ответила, что для женщины это всегда второе...
       А уже зима, слякотная, скользкая, промозглая зима. Я перепрыгиваю лужи в этих красных сапожках, лужи большие, а сапожки итальянские, они хлебают, как и я, по уши, российский тало-грязный снег. Приближаясь к работе, я уже мечтаю о конце смены; о доме, о сне -- недоступной мне блажи, мечтаю о сыне, как буду целовать и любить его, такого маленького и теплого, которому так нужна мама, которая все время уезжает и уезжает на работу... Макушка, затылочек, шейка сына -- самые сладкие места для материнских поцелуев... И долго-долго глядеть с ним в окно, и считать машинки, а потом долго-долго читать с ним сказку -- вот он рай, на который я почему-то не имею права, или -- лишила сама себя и сына? Бог судья, и гореть мне...
       Слякотно, сыро, промозгло и холодно, холодно в душе, как на дне проруби, и еще теплая русалка думает: когда же промерзнет ее сердце, чтобы ничего не чувствовать, и этого холода, нескончаемого холода вокруг -- тоже...
       Я глупо и незачем вспоминаю лето и мой теплый, чуть смешной рассказ про нас с тобой -- "Заяц и черепаха", который ты обозвал "Опытом сравнительного эротического исследования"... И мне, как в глупом романсе, становится все грустнее и грустнее. А холод в телефонной проруби никак не замораживает моего затраханного суетой, иллюзиями и насилием над собой сердца...
      
       В е ч е р -- Н о ч ь.
       Леночка -- лесбиянка.
       Григорий -- 18 лет. Называл "рыбка". "Мне скоро в армию, давай встретимся!"
       Леша -- "Молодец, хорошо заводишь!" Я закашлялась... "спасибо"...
       Дима -- акцент, колол на встречу, "заплачу". "Ну пока хватит, я позвоню".
       Абдель Нассир Мухаммед-оглы -- сказал, что принц. Трах. Мат.
       Жанна -- хвалила службу: "Я почти каждый день звоню". Синдром королевы -- куча денег от любовников, которых презирает, крутит ими, как хочет, и в грош не ставит: двое детей, мужиков не любит, подруг почти нет, одиночество. Как противоположность мне -- сильно понравилась и заинтересовала, есть образ. Хотя в жизни -- думаю, не сошлись бы...
       Саша -- в попу, тащился.
       Володя -- "Как ты любишь, чтоб ласкали клитор, и как -- в попочку? Как испытываешь оргазм?" -- долго спрашивал.
       Слава -- "половой гигант" -- еще позвонит.
       Владик -- грустный Водолей с басом, вкрадчивый голос: "А наяву?" -- говорил о встрече. В заключение: "Кому-то -- все, а кому-то -- ничего..."
       Компания -- фантазии: как с конем? как -- с гомиком? и прочее...
      
       Пурга в минуту оргазма -- Лара, так, кажется, нас учили?!
       Пурга в минуту оргазма -- сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь -- метель, пурга в минуту, в минуту оргазма, метель, черная телефонная круговерть, паутиной телефонных проводов засасывающая в прорубь...
      
      
      

    ЖОРА

      
       Мне снится Жора. Это невозможно, странно: мы с ним -- одни, в какой-то большой комнате, заваленной антиквариатом. Он непривычно ласков, обходителен, говорит что-то интеллектуальное, кажется, живое... Душевное напряжение уходит на второй план, растворяется -- мне интересно. Похоже, происходит интимное, но -- вскользь, неясно. Он продолжает говорить, при этом подходит к круглому аквариуму -- там плавают две золотые рыбки, типа вуалехвосток. Он достает их из аквариума и быстро, с легким хрустом, съедает. Он делает это красиво -- с артистическим выпендрежем...
      
       Просыпаюсь -- с чувством недоумения и удивления. Яркий сон, неожиданный. На работе говорю девочкам: "Мне сегодня Жора снился!" Кто бы из нас ни произнес подобную фразу -- горячий интерес обеспечен. "Рассказывай, как? Ты с ним спала?!" -- "Почти... -- смеяться ведь будете..." Рассказываю -- смеются. "Все понятно", -- говорит Лиза. "Что понятно?" -- "Это он твои желания съел". Задумываюсь: желания? -- у меня нет желаний, выражаемых через рыбок, тем более связанных с работой и Жорой... Было желание -- докопаться до его души, узнать -- что там, за внешним мусором. Болезненное самолюбие? Неадекватное защитное поле? Жажда власти, комплексы мини-тирана? Творческая и человеческая нереализованность? Откуда -- замашки подонка? Хотелось верить: "замашки", а не сущность. Словно он резко подавлял в себе -- душевность, хорошее отношение к женщинам, которого... может, и не было? Мстил он кому-то через нас? -- обидными мелочами, штрафами, равнодушием? Мстил вообще? Самоутверждался ложными способами? Бог его знает или черт.
       Хотелось увидеть его оттаявшим, без ложных оболочек, которые сгорают, когда человек духовно перерастает себя. Хорошего, человеческого разговора с ним -- не случилось. Хотя жаль, -- чем-то он смахивал на андерсоновского Кая. Какое стекло какой Снежной королевы попало ему в глаз? Наверное, хотелось быть Гердой -- не в любовном, конечно, плане, а просто сестрой, которая помогла бы оттаять и вернуть человеческое...
      
       Работа.
       Она засасывает меня, как болото, словно под ногами -- тина...
      

    ТИНА

      
       Так звали Ее -- девушку, которую Жора направил на переучебу. Высокая, очень худая, длинноногая, горбоносая блондинка, всегда -- в мини-юбочке. Было в ней что-то от непокорной, взбрыкнувшей рабыни, которую после чистой, приближенной работы в наказание послали мыть полы. Она держалась независимо, не заискивала перед Жорой, не говорила ему комплиментов -- между ними чувствовалась незримая борьба, она сама была противодействием Жоры. Она первая поведала нам -- жадным, боящимся, любопытным -- о жуткой текучке, о мизерной оплате, о Жорином скверном характере и его мелких пакостях. "...а еще, девочки, около туалета и в туалете -- поосторожней, -- Жора имеет обыкновение иногда подслушивать...", "...надо создавать другую фирму -- здесь все держится на выжимке и -- недоплате...", "Ему не понравилось, что я с клиентом разговаривала на английском и смеялась, а ведь я два часа уже держала его на телефоне! Не понравилось, что я с ним -- с м е я л а с ь ! Он думает, что я так легко и уйду, а я просто так не уйду!.." Тина нравилась мне, -- умная, независимая, в ней чувствовалась личность. Она пыталась бороться "против хозяев" -- Жоры и акционеров, и ее храбрость -- длинноногой, страшненькой, но изящной, с шармом, женщины подкупала... Жора выжил ее -- еще до конца нашей учебы, или она все-таки ушла сама? Потом о ней вспоминали, случайно, раза два. Вспоминали, что по зодиаку она -- Скорпион, что странная и вредная. С клиентами вела себя непредсказуемо: могла сказать, что похожа на крокодила, или: "... море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три -- трахни меня и замри!" Говорили, что выносит сор из избы и бросает камушки в огород... Но она запомнилась -- Тина, девушка из второго потока, тогда как те, кто пришли после нас... словно от потока к потоку -- завышался уровень необходимой безликости...
       На учебе она проговаривала свой монолог, и я помню чувство шока -- от интима и подробностей -- мы ведь слышали это впервые. И я ловила себя на том, что погружаюсь, сильно погружаюсь в это чувственное пространство -- ее странного голоса, тембра, похожего на чуть дребезжащую струну, тянущую на влагалищное дно... дно, где отключается сознание и включается чистый секс...
       Она запомнилась, Тина, -- храбрый, худой, обаятельный Скорпион, пытающийся ужалить секс-мафию...
      

    И СНОВА НОЧЬ

      
       И снова ночь,
       И снова плечи
       В истоме влажной целовать...

    А. Ахматова

      
       Работа затягивает меня -- вязким наркотиком искусственной чувственности, ложным разнообразием голосов и реакций... Создает меня -- новую и навсегда самоуверенную в себе и своих женских возможностях. И -- убивает, высасывая по капле последние душевные и физические силы; выкручивает нервы, как руки -- под чувственной анестезией, чтобы боль отзывалась потом -- долго и медленно...
       После каждой смены -- еду в метро, смотрю на мужские лица, и невольно думаю: "А ведь кого-то из них я, быть может, трахала по телефону -- вчера, сегодня, завтра..."
       После каждой смены -- облегчение, не сравнимое ни с чем, после каждой ночной -- вздох, счастливый, как отмена пытки. Впереди -- два дня свободы -- от телефонов, голосов, лжи. Два дня -- для попытки отоспаться, восстановиться хоть как-то -- в условиях ребенка и еще одной работы... Два дня свободы -- от этого: "я сосу твой член, да, да, мне так нравится это делать, я хочу тебя, я провожу язычком...
       ...поворачиваюсь к тебе попочкой, приподнимаю ее, сама ввожу... не могу больше терпеть, хочу тебя, насаживаюсь...
       ...да, да, сосу, твоя сперма заполняет мой рот, я размазываю ее по щекам, смазываю свои сосочки... ...я облизываю..." После этого -- к детям идешь как к ангелам, и моя вторая работа -- с детьми в изостудии -- кажется мне святой просто раем после телефонного дна...
      
       Н о ч ь.
       Олег -- хвалил, еще позвонит. "Лара, ты -- чудо".
       Валера -- мазохист: "привяжи к кровати", "поиздевайся", "заставь меня лизать..."
       Дима -- 22 года, пьет, пять раз? кончил, "расплачусь ли я?". "Я не могу любить, мне попадаются одни бляди..."
       Володя -- любит лизать клитор, долго "есть" женщин.
       Андрюша -- пыхтел на описании, "я люблю трахаться", быстро кончил.
       Сережа -- пых, трах.
       Володя -- трах, лесбий.
      
       В е ч е р.
       Алексей -- веселая компания, "ха-ха", стеб.
       Клим -- 18 лет, Рак-Лев, куча денег. "Ты действительно такая сексуальная?" Деньги, миллионер, хочет найти.
       Коля -- "...я уснул на трахе..."
       Андрей -- Лесбиянство. Я запомнила его, он замучил меня лесбием, а когда я перебрала уже все мыслимое и немыслимое, он все просил "покруче", и пошла крутить зоофилию -- лесбий меня уже достал, и начала про подругу, у которой муж и дог -- большой дог... и когда муж уходит на работу, она... -- он с тяжелым дыханием слушал до конца, а потом разозлился и сказал: "Даже не присылайте счета". Мне это было все равно -- его просто отметили галочкой, поставили на заметку, на подозрение, но я ненавидела его, распустившего уши, а потом... Говорящий и слушающий -- равноценны...
       Иностранец (негр?) -- "хуй, пизда" -- сразу помог Игорь: "Переходи на мат, он иначе не понимает" -- и международный контакт шел на уровне... четырех слов, -- но классно! -- приглашал пить водку и хотел жениться.
       Андрей -- 20 лет, ему мешал папа.
       Сережа -- Водолей, коммерсант, с работы, к нему привязался голубой.
      
       И с н о в а н о ч ь...
       Леша -- трах, потом в попу. "Ну пока, до свиданья, Ларочка". (Целый час, звонил два раза.)
       Николай Петрович -- Лев, хвалил голос, офицер-коммерсант, очень хочет встречи. У него жена, машина. Он у друга проездом. "У тебя красивая душа..." Слышать такое -- счастье!
       Игорь -- целый час, звонил два раза, хотел лизать меня. Скорпион. Хочет мне сделать хорошо, ему не надо ласки, -- надо, чтобы он сам доставлял удовольствие.
       Миша -- час, второй разговор. Водолей. Жена -- узбечка. Две женщины до жены. Боязнь женщин, не знает, о чем с ними говорить.
       Руслан -- час. "Я так не привык, ты кошка... Давай встретимся". Под конец: "Я не могу так кончить", -- выдала фантазию о спящем в гостинице мужчине.
       Влас -- десять минут, ванна с молоком, ванна с шампанским, шампанское на сосочки, на член. "Я с тобой прощаюсь, но не надолго..."
       Дима -- "возьми в рот" -- 10 -- 15 минут минета...
      
      

    АЗБУКА ЛЖИ

      
       Истощение и срыв подкрадываются медленно, но верно, я все время балансирую -- канатоходцем -- на грани мини-срывов и мини-истощений. Однажды усталость и невыносимость достигнут предела, потому что контакта с администрацией нет, девочек увольняют, они болеют или просто бегут с концами, нас все меньше: "десять негритят пошли купаться в море..." При таком раскладе -- работать все тяжелее, и на отпуск надеяться не приходится.
       "Ваши проблемы меня не интересуют", -- сказал, как отрезал Жора, с самого начала нам новопекущимся и повторил -- новоиспеченным: "Запомните это раз и навсегда".
       "А если по болезни?" -- "Бывает, но особо больным лучше сразу задуматься о другой работе", -- сказал, как отрезал, Жора, а значит -- все последствия: недосып, усталость, измотанность -- ему и всем тут -- глубоко до фени... И значит, когда наступит мой предел в этом беспределе -- мне на эту фирму тоже будет наплевать. Мне, которая может работать бесплатно, если умеючи зацепят душу...
      
      

    МНЕ СНИТСЯ РАБОТА

      
       Снится, что я -- не в комнате, не на ковре, и не на кровати-- как положено по азбуке лжи, по сценарию. Снится, что все мы -- телефонные девочки -- в одном прямоугольном зале, сидим в наушниках на скрипучих крутящихся стульях-полукреслах за столами, отгороженные друг от друга только стеклами... Двойные, тройные отражения -- ламп, лиц, силуэтов... Я то погружаюсь в разговор, в темноту телефонных сюжетов, то открываю глаза и вижу спины -- лица девушек, слышу их постанывания, тихие возгласы. Внешнее пространство -- так же нереально, как телефонное... Погружаюсь в звонок и снова выплываю... Слышу нежный голос Жени, которая беспрерывно уговаривает кого-то: "...возьми, возьми меня, я уже так тебя хочу, я прижимаюсь к тебе вся, трусь своими сосочками, они уже так набухли, поцелуй их..."
       ...Вижу энергичную, гордую Тамару в черном свитере. Ее красивые, длинные ноги в черных лосинах -- на столе, она требовательно и страстно повторяет в такт своим ритмическим движениям: "...давай, давай, еще глубже", -- постанывая в паузах, а потом с новой эмоциональной силой и удвоенной энергией в голосе: "...давай, давай, ну еще, давай, милый, я скоро кончу, еще немного, глубже..." Она красивый сексуальный танк. В послеоргазмической паузе она эффектно полуавтоматически закуривает, по-деловому сворачивая стоны и переходя к сексуальному трепу...
      

    ИННА

      
       ...До меня доносится ее захлебывающийся от оргазмов, как от рыданий, низковатый гортанный голос. Дикция у нее с легким дефектом, что придает ее голосу сексуальное своеобразие. Она часто не удерживается в рамках стеклянной кабинки, и вообще -- не удерживается в рамках...
       Она сидит -- в красной блузке, в мини-юбке, и проживает свои слова в действии, время от времени поглаживая себе то грудь, большую, красивую, без лифчика, то коленки в черных, изощренно-сексуальных колготках, имитирующих гольфы. У нее -- "групповуха" с кем-то из девочек, и до меня доносится ее шедевр: "...я хочу, чтобы мы кончили все вместе, я хочу один оргазм на троих..." Инна -- особая история. Моя нежная и грубоватая подруга. Сочетание избалованного ребенка и безмерно страстной женщины -- с умной головой, но невозможным зашкаливанием эмоций. ...Инна влюбляется поочередно -- в Жору, в Игоря. Она выплескивает на всех и каждого свою бурную доброту и может гавкнуть -- по поводу и без повода. Она ревнует всех ко всем и себя -- к миру, мечтая схватить игрушку первой и броситься в слезы, если игрушка не хватается. Трезвый младенец с глубоким материнским инстинктом -- она приносит таблетки от кашля и витамины, когда у девочек болит горло.
       Сладкоежка-кулинарка, она часто угощает своими сладкими изделиями. И утомляет -- порой несносно -- оттягиванием общего одеяла внимания на себя. Вампирящая и отдающая, любящая и -- недолюбленная... Ее завышенное чудное либидо никак не проймет серую действительность и серых мужиков. В ней чувствуют шарм -- и боятся ее активности, этой редкой смеси: нежности и грубости, перепадов настроения и неудержимой сексуальности. Готовности обидеть и обидеться, заплакать от пустяка и от пустяка -- возрадоваться.
       Она приходит на работу с маленькими мягкими игрушками, одной или двумя. Иногда -- в перерыве между звонками -- ей удается переглянуться с Эллой, и ее игрушки балуются у нее в руках, изображая смешное траханье. Может, она спасается ими? -- ей тяжело работать, тяжелее, чем мне. Психика у нее слабая, она постоянно на грани срыва, еле-еле отрабатывает до конца смены. Она как манны ждет и жадно ловит любое поощрение -- от клиента, подруги...
       Наступает период, когда Инна чуть ли не "бросается" на Игоря, во всяком случае, так выглядит со стороны. Игорь изредка, "под настроение" и сам телефонно "ублажает" звонящих в службу женщин -- это его хобби. Сначала ему льстит пылкий интерес молоденькой Инны. Он пытается ее успокоить, утешить-утишить, как психолог. Но она только сильнее разгорается -- масло в огонь. Игорь начинает раздражаться, и начинают раздражаться все вокруг. Положение петуха в курятнике да специфика работы.
       Инна преданно-навязчиво-привязчива. Иногда трудно понять ее речь: она говорит то четко и разборчиво, то сбивается на шепот и проглатывает слова. Необычно одевается: невероятные шапки-береты или грубоватые -- но с писком! -- башмаки. Она делает банановые торты, влюбляется по уши в малознакомых мужчин, легко выныривая из чувства, когда перед глазами проплывает более интересный объект.
       Без конца просит советов, дарит подарки. А в конце смены выглядит как несчастный, взлохмаченный и затраханный щенок... Она уже на таблетках, не спит и плачет по ночам, пьет в компаниях. И уже понимает, что если не уйдет -- поедет крыша...
      

    АКВАРИУМ

      
       А мне -- снится застекленный лабиринт кабинок в прямоугольном зале скучного прямоугольного здания, с толстыми трубами, ползущими по потолку и стенам. Мне снится застекленный кабинет администрации посередине. Озабоченные и отстраненные от нас лица мужчин-администраторов -- за тройными стеклами. Снятся -- изгибающиеся и вздрагивающие, как от невидимых подводных волн и течений, -- фигуры девочек в наушниках. Этот нереальный стеклянный сюр настораживает меня...
       ...И в этом сне я вдруг понимаю тот -- про аквариум и золотых рыбок, с хрустом проглоченных Жорой... Все мы тут -- рыбки в стеклянных аквариумных кабинках со столом, стулом и вазой красных и ярко-розовых цветов, искусственных, как вся здешняя жизнь. Все мы тут -- рыбки на крючках телефонного провода, и наши начальники -- тоже рыбки, только хищные, и пойманы на другие крючки -- ради общего иллюзорного сексуального блага. Крючки наживы? Не буду судить, тем паче -- за рамками сна.
       Рыбки на крючках...Всем нам в этом аквариуме не хватает света и воздуха, мы задыхаемся от пошлости, от захватывающей -- чем дальше, тем больше -- пространство души и все вокруг некрофилии...
       Подводный мир, подводные чувства, любовь к мертвецам... Кто они, которых мы никогда не увидим, и которые никогда не увидят нас? Чем не живые мертвецы мы друг для друга? Даже в самой красивой иллюзии всегда есть что-то от смерти. А в некрасивой?
       Сон длится -- долго, протяжно, муторно...
       ...он обволакивает и тащит -- глубже и глубже на телефонное дно, ниже и ниже...
       Мужские голоса -- требовательные и несчастные,
       грубые и тихие,
       порочные и юношески-невинные,
       презирающие и сочувствующие,
       благодарные, захлебывающиеся от восторга и выплескивающие помои -- перерастали в невыносимый гул, и было больно видеть оргазмирующих, покачивающихся и застекленных человеческих рыбок...
       Космически пиликал -- плакал? -- коммутатор, похожий на помесь спрута с роялем, на некое морское чудище с щупальцами... Стал плавиться потолок -- все заметались, как при пожаре, и только слышался голос Лары, который нежно и монотонно повторял в уже молчащий телефон: "...хочу, хочу, хочу тебя..."
      
       Медленно, как после анестезии, выползаю из сна. Забыть, уйти навсегда, думаю я, медленно ставя чайник, чтобы накачаться очередным чифирным чаем перед очередной сменой.
       Голубая мечта -- уволили бы! Но -- не увольняют: с клиентами не встречаюсь, о правах не заговариваю, сознавая до отчуждения и скуки -- хозяин-барин, бесправие и равнодушие -- этическая норма боссов здешней фирмы, новоявленных акционеров, пионеров российского телефонного секса. Из всех благ -- разве что кормят, чтоб ненароком в обморок не сбежали...
       -- Мне сон приснился, -- рассказывает восемнадцатилетняя актриса, умная, талантливая, светлая Диана, -- нас всех собирают и сообщают, что теперь у нас за еду будут вычитать из зарплаты... Или -- мы сами должны приносить с собой...
       Девочки смеются: "Ну и комшар!", "А что, -- все может быть!" Вот она -- их мелочность. Скучно, когда нет света в лицах и поступках. Свет -- только в девочках, и то не во всех...
      
      

    КОММУТАТОР

      
       "Да что ты там заливаешь, -- прерывает Лару клиент, -- комната, ковер... сидите там небось все вместе в кабинках и лапшу нам на уши вешаете. И коммутатор там у вас..." -- "Коммутатор? Что это? Имя какого-то сексуального маньяка?" -- "Ты еще соври, что не знаешь, что это такое!.. Так сколько вас там, а?" "Алеша, ты можешь думать, что хочешь, но если бы я была не одна, то не смогла бы ни ласкать себя, слушая мужской голос, ни говорить об этом и о сексе вообще, да еще испытывать оргазм..." Клиент нервничает, не верит, презирает, включает и выключает музыку, но трубку не кладет, и Лара, поймав, что он бредит автомобилями, разбивает лед недоверия, затаскивая его в телефонную койку, вернее -- в новый
      

    КРАСНЫЙ АВТОМОБИЛЬ

    (ФАНТАЗИЯ ЛАРЫ)

      
       "Мягкая и страстная... я оказываюсь в твоем автомобиле, ты подвозишь меня, вдруг -- оборачиваешься и видишь, что блузка на мне расстегнута... Я ловлю твой взгляд -- медленно и уверенно расстегиваю молнию на юбке, -- приподнимаю свои стройные ноги в черных колготках прямо на спинку сиденья рядом с тобой. Ты тормозишь, уже совсем темно, ты въезжаешь в какой-то закуток. Мне все равно где, я хочу, чтобы ты взял меня. Уже раздетая, в одних колготках, я мягко, как кошка, перебираюсь ближе к тебе... Вся мокрая от желания, расстегиваю тебе ширинку, ты наклоняешь мою голову... я начинаю жадно сосать твой возбужденный, торчащий член, -- то все глубже и глубже погружая его до самого горла, то дразня лишь кончиком языка -- вокруг головки и уздечки... твои пальцы сжимают мои плечи... я выпускаю его изо рта и дрочу рукой, я уже больше не могу, ты чувствуешь это и резко опрокидываешь меня, мои ноги -- на твоих плечах... ты всаживаешь в меня, глубоко и сильно, еще, еще, я хочу тебя, хочу тебя, еще..."
      
       Лара кончает и стонет, пока не замечает, что клиент то ли отошел, то ли уснул, и пора его отключать. Она измаялась с этим юнцом-автолюбителем, но через полминуты -- новое компьютерное улюлюканье издевающегося телефона.
       Лара, как и я, не в ладах с техникой, у нее первобытный страх, недоверчивое равнодушие ко всем машинам вообще. Что коммутатор, что стиральная машина, что автомобиль внушают ей почти одинаковые чувства. Исключение -- телефон. Но коммутатор -- для нее действительно чудище, с щупальцами, с электронными часами и табло, чудище, высасывающее соки из девушек, похожих на марионеток...
       Коммутатор... Когда Лара смотрит на него, ей вспоминается сюжет голливудского фильма, в котором героиню насилует компьютер...
      
       Рома -- "Хочу живьем, иначе мне неинтересно".
       Дима с женой -- "Я слушаю тебя, а она мне делает минет..."
       Вася -- "...бутылка из-под шампанского влезет в тебя?.. Давай в попу".
       Володя -- идиотская компания, бабий голос: "сволочь девка", несколько мужиков.
       Леня -- с акцентом, восхищался: "Какая душа..."
       Рома -- фантазия про изнасилование в компании.
      

    ЭЛЛА

      
       У Эллы -- перерыв. Она вышла из своей комнаты и беседует с Игорем, облокотясь на коммутатор. Но звонков обвал, и девочки с коммутатора, шутливо издеваясь, предлагают ей вернуться и поговорить с клиентом. "А Элла сейчас прямо отсюда", -- серьезно шутит Игорь. "Ага, -- включается Элла, -- я так и скажу: "Знаешь, дорогой, я тут сижу на коммутаторе, но сейчас поменяла позу, встала на него коленочками, оперлась локоточками, приподняла попу, а сосочками касаюсь стола, и так уже хочу.."." "Профессионально обставляете, Элла!" -- хвалит Игорь. "Ну ладно, Элл, -- иди, клиент на проводе ждет, он же кончит так, не дождавшись..." И Элла нехотя отправляется к себе.
       Элла...
       Холод вокруг нее, ее отчужденность не давали подступиться к ней. Ее невозмутимая уверенность и циничность закомплексовывали меня. Она сбивала меня -- самым своим существованием рядом. Своею противоположностью. Она презирает клиентов, хамит им -- то, чего не умею я. Элла ставит на место всех, особенно "черных", которые считают, что можно купить все и вся и при этом плевать "белым" в душу. Сама бы не пожалела пять тысяч, чтобы послушать от начала до конца ее дразнящую манеру хамить в условиях сексуального трепа. "Ты хочешь трахнуть меня в туалете? Да ладно тебе, пошли в ванну.! Не хочешь? Ну ладно, мы уже пришли в туалет, да, я уже раздетая... Ты хочешь, чтобы я встала раком? опираясь на унитаз? Ну погоди, давай я тебя по-другому научу, классно будет! Так вот, ты садись на унитаз, а я сяду на твой член, спиной к тебе. Раком? Ну раком потом, а сначала так, -- трахнемся, и посрешь заодно..." Мне кажется, я почти слышу, как смиряется в ее -- как бы выразится -- не в руках же! -- какой-нибудь чеченец, грузин или азербайджанец, пораженный и сбитый с толку равноценным ответным сексуально-затягивающим хамством. "Черные"... они обожают, когда "белые" бабы -- проститутки, купленные любовницы сосут у них...Они часто звонят вдесятером и -- на уровне животных -- гогочут, по кругу передавая трубку, и каждый требует: "соси", "встань раком", и -- снова гоготание... Они, которые считают ниже собственного достоинства доставить женщине такое же удовольствие -- поцеловать или "полизать" ее "туда", -- как миленькие, проделывают это Элле по телефону. Для нее заставить их "лекарить" -- высший телефонный пилотаж. "А мне опять какие-то Абреки звонили..." -- сообщает в конце смены Элла. "Ну и как, лекарили они тебя?" -- подначивают девчонки. "А как же! Хуй бы я им дала, если б не заставила их вылизать сначала..." "Ну ты даешь!" -- восхищаются девочки.
       Я отдыхаю и краем уха "заглядываю" к Элле.
       "...сам-то ты откуда? А, Чечня, -- страна больших хуев!.. Расстегни, я хочу его посмотреть и... пососать.. Я одной рукой беру его, мне так нравится чувствовать, как он твердеет, другой рукой я ласкаю свой лобочек и засовываю палец себе во влагалище..." И -- коронное: "Погоди, я научу тебя, -- все женщины твои будут, в ногах у тебя валяться будут, -- это называется "лекарить", -- я ложусь на стол, раздвигаю ноги... а теперь ты лежишь на спине, а я сажусь на твое лицо...Да, ты меня всю вылизываешь, я чувствую, как твой язык проникает в мое влагалище, ты слизываешь весь мой сок..." -- и она красиво постанывает.
       "...Ну чего ты там делаешь? -- уже другому, под самое утро, -- только проснулся, что ли? Лежишь? Сидишь? А, чай пьешь, -- ну ты определись как-то, яблоко свое догрызи, а потом мы с тобой займемся... Уже съел? Определился? ...я прижимаюсь... беру... сосу... ложусь... кончаю..." -- У Эллы всегда красивый оргазм, даже когда ей лень и совсем наплевать, а может, именно поэтому...
       У Эллы -- свой стиль, свой имидж, и, как только я становлюсь увереннее, меня тянет к ней, тянет -- приоткрыть ее отчужденность, узнать поближе... Узнать, чем она дышит и живет, кроме этой дурацкой работы. А Инна, которая тоже вначале испытывала душевный дискомфорт от холода, самоуверенности Эллы, теперь -- активно дружит с ней и даже (ох уж ее большое либидо -- похожее на ее большое сердце!) откровенно желает поиграться с ней в лесбос... ей это снится. После смены они подтрунивают над этим, ведь по контракту: "Сексуальные контакты между работниками "Службы..." запрещены". Но Инне снятся -- после снов с Жорой и с Игорем -- сны с Эллой. И я понимаю ее. Элла напоминает знаменитую "Олимпию". Блондинка со светлыми глазами, сложным выражением лица, очень "своими" жестами и манерой двигаться, она явно задевала Жору. "Что-то в вашей походке, девушка Элла, и в вас есть от недоразумения", -- делает странное замечание с не менее странной улыбкой Жора, в его устах это звучит как комплимент.
       Жору раздражает все: Жора, девочки, работа, стены, -- жизнь, за исключением крепких напитков. Но Элла явно нравится, и -- может, по недоступности -- "видит око, да зуб неймет", -- он от излишней любви последнее время спускает на нее всех собак. У него свои представления о политике кнута и пряника, и первому он отдает -- увы! -- предпочтение.
       Смотрим видак, давно плохо переносимую порнуху перед работой. Герой экрана -- крупный матерый блондин с хвостом. Элла, глядя на экран, произносит: "Люблю хвостатых мужчин, они меня возбуждают..." Ее тихо толкает в бок Инна, а Жора -- не блондин, не матерый, но "хвостатый" -- уже пристально смотрит на Эллу. "Элла, Элла, вы забываетесь", -- с ехидным призраком улыбки предупреждает Жора. И Элла "обыгрывает" легкое смущение: "Ой, извините, Жора, -- это я не про вас... я забыла, что вы тоже... -- у нее не поворачивается язык сказать "хвостатый".
      

    НА БЛАГО РОДИНЫ

      
       После смены -- настроение мрачного веселья. Девочки шутят: "Куда нас после очередного съезда?"
       -- А, подумаешь, -- всех дружно на Колыму отправят за совращение народа...
       Игорь, проходя мимо, включается:
       -- Что ж так мрачно, девочки? Может, наоборот -- на телевидение пригласят, и будем, как Кашпировский, охмурять по телевизору...
       -- И вся страна будет дрочить перед телевизором...
       -- А что, все может быть!..
       Все смеются, а в разговор вступает умная, временами стервозно-невыдержанная
      
      

    ПОЛИНА,

      
       запустившая в меня тапком, когда я, по неопытности, громко "кончала". К ней, как и к Элле, было чувство неприязни "новенькой", по отношению к "холодной, уверенной и былой", которое сменилось пониманием, притяжением и взаимным интересом. На нее "клевали" сложные мужики. Работала она умно, тонко и тихо. Полина казалась старше своих лет -- из-за ума и какой-то опытности, женской и профессиональной, в ее чуть круглом облике.
       Я чувствовала, что она, успевшая поработать в интернате и психиатрии, общается с клиентами глубоко и серьезно, с хорошими добавками психотерапии. Мы взаимно хотели интеллектуального сближения, но виделись мельком. А потом -- пробежала черная кошка ее стервозности, и я долго не могла стереть этого...
       ...в разговор вступает Полина, которую только-только на наших глазах "повысил" Жора -- из телефонной девушки перевел в начальницу смены. Она отменно играет новые роли -- доброй мамы-психотерапевта службы и занудной стервы, готовой переусердствовать ценою бывших "сокабинниц"... Жора -- хитрый жук, темная лошадка...
      
       Полина рассказывает. Она "давняя", и ее жадно слушают:
       -- Знаете, девочки, вначале, когда не так дико дорого было, и мы часами беседовали, -- позвонил один клиент. Сначала мы с ним классно трахнулись, потом он сказал: "Подожди, тут с тобой еще человек хочет поговорить..." Проходит минута, и голос -- такой жутко знакомый голос! -- начинает говорить: "Кхе, здравствуйте, Полина, слышал, слышал я про вашу службу. Ну, что вам сказать? -- одобряем, одобряем..." А до -- меня уже доходит, что он прикалывается -- "хорошее, полезное, я бы даже сказал, дело..." -- и я дальше тоже шпарю по приколу: "Да, да, Михаил Сергеевич, спасибо Вам, благодарим вас от лица... всех советских женщин, готовы и дальше, со всей отдачей, на благо... сексуальной демократии..." -- "Да, послушали мы тут вас, -- хорошо! -- так держать... Главное, нужное дело... А нас тут много, -- всем, можно сказать, понравилось, -- тут у нас все члены Политбюро, можно сказать, сомлели слегка, вот и Бориска... Борис, ты чего там в углу жмешься, прячешься, иди сюда!.. Да, чем-то он там занят, отвернулся даже... Благодарим вас, девушки, от всех членов нашего президиума благодарим, давайте и дальше... так держать! в том же духе, не покладая... э... рук..." -- "Благодарим вас, Михаил Сергеевич, такая похвала, такая поддержка вселяет в нас, до самой глубины... веру в наше молодое дело. Ваши слова так возбуждают!.. Мы готовы еще и еще..."
       Девочки лежали в лежку -- вдоль и поперек кресел-диванчиков, хотя давно пора в метро...
       ...пора в метро -- на своих двоих, не дожидаясь роскошных лимузинов, "девяток" и "Жигулей", на которых грозятся приехать по неизвестному адресу за кем-нибудь из нас некоторые клиенты, -- часто грозятся... "Вот сейчас я вычислю тебя, где ты, у меня тут такая аппаратура, и приеду за тобой! Не хочешь сообщать адрес -- не надо, я все равно найду тебя, и ты будешь моя!" Или: "Я найду тебя, и ничего тебе не сделаю, если не захочешь сама! Просто -- поговорим, повстречаемся, покатаемся..." Или: "...В общем так: или -- говори адрес, или -- приезжай сейчас сама, и все будет по-хорошему. Или -- я вышлю своих архаровцев, и что они с тобой сделают -- будешь всю жизнь вспоминать!"
       Мы выходили под утро, скользили по льду, проваливались в лужи одной из московских глухоманей, выжатые и счастливые -- конец смены. Иногда с дружным хохотом тащились по ночному двору -- веселым девичьим стадом, пугая высовывающихся из окон любопытных старушек и редких прохожих профессиональным жаргоном. И за все это время ни лимузинов, ни "кадиллаков", ни "девяток", ни "Жигулей", ни архаровцев около не торчало. Они благополучно засыпали после вспышки страстей и дрочки. А иногда наивно думалось: "Хоть бы одна собака, вернее пес -- приехал бы и впрямь выкрал!.. Такой вот: крутой, могущественный, добрый, властный и богатый по... яйца, -- какими прикидываются, и ведь -- не разочаровались бы! Но нет -- слабо: найти, прорваться сквозь охрану, да еще определить, которая пудрила...
       А жаль...
       И девочки рассуждали: "И чего они не могут нас найти? Неужели Жору нельзя купить за хорошую взятку, неужели бы не продал? Хоть и труслив, но ведь за очень хорошие деньги... Мы же здесь все -- только притворяемся, что по уши довольны, а по уму да по сердцу все -- золушки, ждущие принцев на свою голову..."
      
       Еще когда поступали и стояли у подъезда -- мимо шел изрядно "косой" мужик... остановился около и, пошатываясь, глядел без отрыва. А впереди -- его баба шла, она ему: "Да пошли, Вань, чего ты там застрял?", а он ей: "Погоди, мать, погоди, -- смотри, бля... ну ни одной уродки!"
       В нашем потоке и в предыдущих -- контингент удивлял и радовал: музыкантши детских садов, актрисы, певицы, юристки и просто интеллигентные девочки... Одна была даже девушка, но в процессе учебы выбыла. Еще две очень красивые ушли, потому что не способны были вслух произнести "х...", "п..." и прочее... От нашего потока осталась треть, половина оставшихся ушла в первые три месяца, за ними -- маячили хвосты новых и новых потоков. Фирма казалась змеей, поедающей свой хвост, и так -- по кругу, до бесконечности. Вместо создания терпимых, человеческих условий уже обученным -- потоки новых дурочек, пойманных на безысходности или любопытстве, пока не раскусят, что душевное и физическое здоровье важнее этих весьма непрестижных денег, -- при отсутствии профсоюзов, больничных, и человеческого взаимопонимания. Куклы-роботы телефонного траха -- вот кто мы для них. "Сломались? -- найдем других, -- и будут шпарить, пусть не так индивидуально, без имиджа, пусть на одно лицо -- но всегда найдем". А шаркнуть ножкой перед уходящей -- всегда по веским, заложенным в самой системе причинам -- увольте! Снизойти до нормального диалога с женщинами? На это администрация не способна. Поэтому -- монолог, битье в одни ворота, что чревато отчуждением и уходом, нередко -- самых-самых. Лучших. Интересных. Но и лучших -- увольняют по выдуманным причинам. Мадридские тайны любой административной кухни.
      

    ТЕЛЕФОННЫЙ КАЛЕЙДОСКОП

      
       -- болезненное пристрастие нашей администрации. Сколько еще узоров из цветных стеклышек новых потоков девочек хотят они проглядеть?
       Одним из мужских дон жуановских закоулков моей женской души я понимаю это пристрастие и завидую ему...
      
       ЭЛЛА -- с имиджем вульгарно-хамоватой, но изощренной особы, знающей такие окраинные и неокраинные круги и их лексику, что мне век прожить, не узнать...
      
       ЮЛЯ -- за что ее уволили? Пять разных версий от разных лиц, в результате -- отсутствие истины и полная неизвестность даже для нее самой. Одна из "старших", умеющая находить и затрагивать особые струны в мужских душах самого разного возраста. Чего стоило ее нежное и сочувственно-проникновенное: "малыш..." -- и ведь проглатывали с радостью -- им тоже хочется иногда просто отдаться, а не только командовать и брать. Она страстно и громко трахалась...
      
       КСЕНИЯ -- обволакивающая всех своим не столько сексуальным, как говорили девочки, сколько материнским полем.
      
       ЛИЗА -- окончившая ВГИК по режиссуре, опытная, гордая, высокая. Ей интересны самые неадекватные клиенты. У нее -- ребенок, она замотана, как и я -- на двух работах, но всегда готова посоветовать что-то мудрое, помочь. И, в отличие от многих из нас, -- вообще не боится Жору. У нее своеобразный оргазм, девочки говорили, что один клиент однажды нежно посмеялся: "Покрякай еще, моя уточка!.."
      
       Ох уж эти оргазмы, этот главный сюр! Намучился же Жора, когда сначала занудно пытался объяснить нам, как это надо делать -- через график подъема и спада тональностей, -- рисуя, сколько времени длится начало, где пик и как наступает конец. И у всех было скучно и плохо, мешал общий зажим. Получилось только у самой молодой -- восемнадцатилетней актрисы Дианы, уже замужней и имеющей ребенка... Жора снова прослушал нас по очереди, потом замолчал... вздохнул, закурил очередную нескончаемую сигарету, махнул на нас рукой и проговорил:
       -- Все, девочки. Забудьте все, что я вам сказал. Делайте это так, как делаете это в жизни...
       За эту способность -- иногда быть живым, не злым и творчески-обаятельным -- многое ему прощали. Способность сказать: "Девочки, не встречайтесь с клиентами, -- я могу не узнать раз, не узнать два, на третий -- узнаю. Сами обломитесь, неизвестно, останетесь ли живыми, -- и нам навредите. Вы же знаете -- мы способны говорить и делать красиво -- час, два, день, а вообще-то, знаете ведь, -- все мы козлы! Не обольщайтесь -- обманетесь, разочаруетесь и навредите себе -- больше всего..."
       Рассказываю девчонкам: "Мне сегодня один звонил -- двухкомнатная квартира, умный, богатый, собака у него, сам на год уезжает, жениться предлагал, в квартире его пожить -- холостой, одинокий, даже обидно стало, что телефон не записала..." А трезвая Майя: "Ага, ты въедешь в квартиру, а на следующий день к тебе двадцать "черных" вломятся, какие-нибудь чеченцы, и будут насиловать до посинения... И -- поминай как звали, ищи-свищи, -- гарантии-то никакой!"
      
       МАЙЯ -- из нового потока, поэтому поначалу -- страшно чужда. Она мне не нравится -- необъяснимо. Но также меня тянет узнать ее ближе -- понять, за что ее не люблю. Или -- поменять отношение на обратное. На самом деле, здесь это нормально -- ощетиниваться на каждую новенькую. Какая-то чисто психологическая защитная реакция.
      
       ...Я ловила себя на безумной, женской, античеловеческой ноте. Я, которую подруги считают доброй хотела, чтобы все девочки исчезли из этого зала и осталась только я. Или -- чтобы я настолько была лучше всех, чтобы просили меня одну. Пусть мельком, пусть -- тут же на корню -- перечеркивалось, но это было. А уж потом соперничество на телефоне перерастало в -- сестринскую? созерцательную? -- любовь, дружбу, симпатию...
      
       ...И наступит война.
       И все музыканты погибнут,
       кроме меня.
       И на Земле не останется других Баха и Моцарта,
       кроме моих.
       И я буду писать
       Баха и Моцарта.
       И ничего до конца не вспомню.
       И наступит варварство.
      
       В. Павлова
      
      
      
       Я часто вспоминаю это стихотворение бывшей близкой подруги. Она сильно повлияла на меня -- любовью к мужчинам, причастностью к музыке, талантом, холодным эротизмом и -- умением мягко отталкивать тех, кто больше неинтересен и не нужен...
      
       МАЙЯ -- сложная, агрессивно-ироничная, ранимая до болезненности. Тоже -- на двух работах, но не замужем и без детей. Иголок -- хоть отбавляй, защита -- многосторонняя. От всех. Выражение -- непроницаемое. Это не Лола с теплой богемной независимостью в глазах и облике. И не Вика-актриса, которая просто светится обаянием, благородством, улыбчивостью, да еще со статно-грациозной фигурой. С ней рядом подышать -- уже легче...
      
       ВИКА... в моей памяти она перебивает темный облик Майи, как светлое пятно в картине. Обаятельная, высокая, двадцатитрехлетняя. Муж, маленький ребенок...Она сама содержит семью, почти как я. Бедная страна, бедные мужчины, бедные мужские зарплаты, зарплаты отцов наших детей...
       Вика работает красиво, спокойно. Иногда встает во время разговора и жестами красиво объясняет, какая у нее попа... Она похожа на актрису девятнадцатого века. У нее был фантастический любовный роман по телефону, когда клиент выкупил разговоры с ней вперед на месяц, но так и не придумал, как с ней увидеться... Умные, порой семи пядей во лбу клиенты не могут додуматься до хитрых уловок -- как предложить встречу, чтобы не услышать коронное, фирменно-контрактное, единственно разрешенное -- НЕТ, НЕТ, НЕТ... Не могут услышать за ним -- да. И -- предложить встречу, не бросая даже мимолетную тень на нашу рабочую, фирменную, регулярно проверяемую совесть. "Тебя что, подслушивают?" -- задают глупейшие вопросы -- умники-бизнесмены-юристы, мафиозные воротилы. "Нет, нет, нет". -- "Тогда запиши телефон". -- "Нет, нет, нет". -- "Но почему? Я тебе не нравлюсь?" -- "Нравишься, даже слишком, но не могу -- запрещено контрактом..." "Да плюнь ты на этот контракт, я тебе больше заплачу". -- "Нет, нет, нет" А в голове: "Сейчас заплатишь, золотом осыпешь, все проблемы решишь... -- трахнешь, выплюнешь... и забудешь, да еще -- работой бывшей попрекнешь на прощанье. Разве можно им верить? -- От хорошей жизни, что ли, мы тут? Или -- от щедрых, отзывчивых мужчин вокруг?"
       Вика готова была встретиться -- если бы он что-то придумал. Но у них плохо работает фантазия, а у нас -- официальная установка: "За подачу клиенту даже намека на надежду о встрече -- увольнение..." А еще бывают специальные "подставки" -- когда Жора просит своих друзей или знакомых "поколоть" нас на встречу.
       А поклонник Вики, ее щедрый телефонный возлюбленный, -- несмотря на вымышленный образ -- "вычислил" ее. Он сказал: "А теперь слушай, какая ты на самом деле", -- и назвал все: рост, фигуру, цвет глаз, и многое другое... и не ошибся ни в чем! Но как же редко встречаются такие интуитивные интеллектуалы. Я сама чуть не кончила -- от шока и удивления, -- когда раза два вычислили меня. И на упорные заявления, что я брюнетка с голубыми глазами, мне отвечали, что я блондинка с зелеными... Я ловлю только общее поле слов и интонаций и сама не обладаю подобной интуицией. Вычислять внешность по голосу -- для меня невозможная фантастика.
      
       Элла, Полина, Майя -- женщины, до нутра которых я так и не добралась в той степени, в какой хотелось.
      
       Майя задевала меня.
      
       -- Ты сексуальная? -- спрашивает ее клиент.
       -- Еще бы! Да ты мне хуй покажи, я за ним на край света побегу.
      
       С профессиональной иронической серьезностью она общается с попавшимся бисексуалом или гомиком:
       -- Ты актив или пассив?.. Ноги волосатые? Брить надо...
       После нескольких часов все уже на изморе, как выжатые лимоны.
       -- Я -- автососалка, -- произносит Майя, отрываясь на минутный отдых.
       Она некрасива. У нее сложное выражение лица. Такие -- подавляют мужчин своим интеллектом. Она играет с ними по телефону, как кошка с мышами. Мне кажется, даже старик с ней почувствует себя мальчиком и захочет следовать ее мудрым сексуальным советам -- на грани житейской трезвости, издевательства и сочувствия.
       "Я не была такой... -- говорит Майя. -- Я панически боялась выйти на сцену". Она закончила Институт культуры. Воли у нее -- бездна, характера -- тоже, и не сладкого. Она -- талантливый поэт и вызывает у меня смешанное чувство литературного соперничества, интереса, и боязнь: ее иголок, агрессивности и странных комплексов. В ней -- большая доля мужика, не считая бабской стервозности.
       Но будь я клиентом, меня не отодрать было бы именно от нее -- от ее хамско-нежно-игровой манеры, от ее приговариваний "ну что ты, милый", от ее кнута и пряника в разговорах... "Они же все -- мазохисты, -- упорно повторяет она всем девочкам, -- им можно говорить что угодно, им же нравится, они обожают просто, когда на них плюешь..."
       "Я -- ....... -- перечисляет свои женские достоинства Майя. -- Ты мне не веришь? Ну тогда считай, что я -- крокодил, так тебе больше нравится?" "Сколько мне лет? Двадцать три, а тебе? Двадцать один? Ну, отлично! Тебе нравится, что я старше? Ну, ты просто геронтофил!" -- шутит она, но юнец не врубается в ее шутку -- по причине безграмотности. Она объясняет ему, что такое геронтофил, а потом активно трахает его. Мы вместе едем домой, она читает мне сильное красивое стихотворение... Я рассказываю ей, как Полина, бывшая "сокамерница", став начальницей "зоны", штрафанула меня за громкость -- после того как перед сменой, словно мама родная, спросила о самочувствии. И я пожаловалась, что на пределе, за пределом и вообще -- хреново. Майя сочувствует: "Да за такое -- темную делают, быстро она скурвилась!.." Мы обсуждаем администрацию, Майя выводит их на "чистую воду": "Все они там подонки..." Говорят, потом она тоже стала начальницей смены и стервой -- хуже некуда.
       Полина... Когда она подошла и штрафанула, я навсегда похоронила все отношения -- с ней и фирмой. Решила: это -- знак. Пора. Уходить. Штрафующая Полина, с которой недавно -- бок о бок, через кабинку -- оргазмировали и стонали, которая изнутри знает ужас и тоску этой телефонной каторги, разъяренного Жору с его "штрафами"... Штрафующая Полина -- предел, конец, начало тюремной зоны. Это она потом провоцировала Жору на устранение "стареньких". Может, не сознательно, но для нее -- знающей фокусы психики и Фрейда -- это не оправдание. С ее подачи "ушли" Эллу и Юлю...Бог судья -- она была наказана потом по уму; да по сердцу.
       И даже рассказала мне об этом. Эпопея подхалимного альянса с фирмой и боссами не прошла для нее бесследно и бескровно. Покинула она это волчье телефонное поле с красными флажками раненая, сильно раненная... и вызывала только сочувствие...
       Но пока еще крутится зонный телефонный калейдоскоп, где каждый -- сам себе режиссер, сам себе сталкер...
      
       ИННА...
       пожалуй, из всего потока она больше других -- жертва, временами мучающая всех. Инна -- единственная, оставшаяся после работы моей подружкой, доброй, бурной, обидчивой, душевно-теплой.
       Я вижу, как она сидит в кабинке, с лицом обиженного, посаженного в угол ребенка... Она первая перестает носить лифчик, узнав о Жориной "нелюбви" к этой детали. Она пишет жалобные записки: "...мне так хуево, такой спад..." Она испытывает к Жоре животный страх: "Я сейчас разговаривала о такой хуйне, а меня слушал Жора. Это просто пиздец..." "Я не могу больше, -- пишет она в другой записке о клиенте, -- он говорит, что сейчас удавится..."
       Инна любит модные шмотки. Она не переносит сентиментально-кружевного, кроме белья, поскольку по сути -- амазонка, сама завоевывающая мужчин. Я иногда раздражаю ее, как она признается -- "мудростью, отрешенностью, умением летать в облаках", поэтому она чуть завидует мне. В отличие от меня -- иррациональной и созерцательной, она -- действенна, активна, земна.
       Инна работает в лесбийской паре с Анной. Ее Анна -- смуглая брюнетка, одевается во "что-нибудь скромное, но очень дорогое". Она не сексуальный агрессор, каким может быть или казаться Инна. В отличии от моих чувств к "моей Ларе", она свою Анну "уважает, но не любит". Уважает -- за то, что светская леди, не дает себя унизить. В ней есть элемент недосягаемости, который привлекает. Холодный интеллект, ненависть к групповухе, бездна амбиций. Анна любит интеллектуалов и может влюбиться в импотента. Но обе питают равное отвращение к садистам, инцесту, геронтофилии, педофилии и изнасилованиям. Лара ждала нестандартных клиентов. Ларе и мне было трудно с лесбиянками и женщинами, звонящими от нечего делать или с тоски. Инна и Анна -- любят лесбиянок и транссексуалов. Еще Инна любит собак... В отличие от Анны, Инна относится к себе критически, и носит кучу сомнений и разочарований. У нее горькая ситуация с мужем, которого я по ее рассказам воспринимала как подонка и морального садиста.
       Работу Инна "любила-ненавидела... испытывала почти постоянное отвращение. Было противно делать минет. Чувствовала брезгливость... особенно -- извращения были противны...".
       -- Инна, ты хоть с кем-нибудь хотела встретиться?
       -- Ни с кем вообще не хотела встречаться. Один такой был, разговор за жизнь у нас был, он зацепил меня -- рыцарским отношением к женщине... Он -- спортсмен. Он не трахался...
       С иронией замечаю -- проработала она месяца три, а помнит только одного, с которым был разговор за жизнь и не было траха...
       Что нравилось тебе в нашем телефонном храме, жрица Инна?
       -- Нравилось? -- общение, сексуальное владение клиентом. Я ощущала себя актрисой. Нравилось раскрепощение, игра в жизнь. Я чувствовала себя хитрее, чем в жизни...
       Инна, -- ведь в том, что ты пришла сюда, пишешь мне жалобные записки: "Лара, я так ужасно не собрана, я еле подбираю слова вообще", -- виноват твой муж. Он унижал тебя, по-мужски самоутверждаясь за твой женский счет. Иначе тебе не пришлось бы вылезать из комплексов таким способом, возрождая в себе самоутверждение ценою чуть не поехавшей крыши...
       Что ненавидела ты в нашем телефонном храме, жрица Инна? Что было тяжело?
       -- ...график. А еще -- что перед каждым на колени, что сосала каждому... Все время чувствовала себя усталой...
       Инна доверяет мне свои записки и записки Анны, и я не знаю, где кончается Инна и начинается Анна.
       "За разговор между собой -- штраф 50 рублей".
       "Сколько можно его трахать, мы уже все перебрали!"
       А дальше -- фантазии, чьи только -- Инны или Анны?
      
       "...Я лежу на горячем песке, подставив лицо солнцу, и ласкаю свое тело. Одна рука щиплет сосок, а вторая пробралась в трусики и натирает клитор... Он становится все горячей и горячей. Я испытываю острое, сильное вожделение к самой себе и представляю, как занимаюсь лесбийской любовью с двумя подругами. Одна ласкает мое влагалище языком и, когда оно начинает хлюпать под ее губами, вводит туда искусственный член, огромных размеров, словно пытаясь пронзить меня насквозь. Вторая подруга скользит языком по всему моему телу...
      
       ...мне кажется, что у меня вырос член и я насилую свою школьную подругу прямо на парте. Я задираю ей юбку и разрываю на ней трусы. Она кричит, кусает меня, царапает мне лицо, грудь, но я возбуждаюсь все больше и больше, наконец не выдерживаю искушения -- и с силой вталкиваю свой член в ее маленькую письку... В этот момент мои пальцы погружаются все глубже и глубже в мое влагалище...
      
       ...я представляю, как меня привязывают к дереву, хлещут кнутом по попке, пока нежная белая кожа не обагрится капельками крови. А затем, просто бросив меня на горячие камни, так и не сняв врезающиеся в руки и ноги веревки, насилуют меня, трахая в попку. Я ощущаю одновременно боль и экстаз, когда член, преодолевая узость этого прохода, с силой в него вторгается, покоряет его весь, извергая внутрь поток спермы..."
      
       Фантазии заканчиваются, всему есть предел, "у кошки хвост кончается, у школьника тетрадь, а песенку про лесенку..."
      
       Я снова вижу ее лицо -- взъерошенные волосы, наушники и выражение побитого, загнанного в угол щенка, с бесполезной мольбой во взгляде: "Заберите, заберите меня отсюда!" -- на контрасте с низковатым голосом страстной женщины с картавым, но весьма сексуальным "р", которая произносит: "Трахни меня, я уже так хочу тебя..."
      
       ТАМАРА. В ней безусловно есть что-то от: "В глубокой теснине Дарьяла, где роется Терек во мгле, старинная башня стояла, чернея на черной скале. В той башне, высокой и тесной, царица Тамара жила, прекрасна, как ангел небесный, как демон коварна и зла..." -- безусловно есть -- в ее отточенном, универсально-безнациональном красивом лице, в ее энергичной подвижно-худощавой фигуре, в которую заложена стремительность, страстность и мощный темперамент... Она работает в лесбийской паре с Мариной, длинноногой и черной, с большими карими глазами, очень похожей на нее.
      
       Тамара, что ты испытываешь к Марине, какая она?
       -- Она -- блядь. Я испытываю к ней неприязнь... Я любила ее, но не уважала... Мы бы никогда в жизни не стали подругами...
       Я задумываюсь: Инна Анну уважала, но не любила.
       Тамара Марину любила, но не уважала.
       Я Лару любила, и... нет уважение не к месту. Какое у меня, тридцатилетней, может быть уважение к восемнадцатилетней, сексуальной, свободной девчонке? Но.... мы с Ларой -- тоже никогда бы не стали подругами. И, наверное, я бы испытывала к ней, помимо любви, тоже неприязнь...
       Вот она, оборотная сторона нашего безоблачного лесбоса, нашей подневольной "фирменной" парности, оборотная сторона -- насильственного лесбийского спаривания...
       Тамара... Иногда она бывает неуверенна. В душе она меценат -- хотела бы содержать "бедного студента", и подарила бы упавший с неба "роллс-ройс" первому встречному нищему. Она хочет денег и славы. У нее жесткий, вспыльчивый, независимый характер, она открыта и влюбчива и с трудом выносит свой темперамент. Ей нравятся мужчины за сорок или -- молоденькие мальчики. "Я кошка, которая гуляет сама по себе. Пойду с уродом, если захочу -- с любым".
       По телефону любит бисексуалов. И утверждает: "Все мужики -- козлы. Жора мне много дал, я его любила, но он -- свинья".
      
       Тамара, за год, что ты пахала там, хоть кто-нибудь из клиентов понравился?
       Она пожимает плечами, закидывает ноги в черных лосинах на ручку кресла:
       -- Да никто почти. Саша-бармен понравился -- мы с ним просто трепались, не трахались... Я вообще их не воспринимала как личности. Нравились -- раза два... Был полет души, но редко...
      
       Что не нравилось тебе, Тамара?
       -- ...однообразие, одинаковость...
       Клиентов она презирала за их нерешительность.
      
       Скоро, скоро уже разобьется мой телефонный калейдоскоп, но я еще разглядываю его узоры. Я вспоминаю милую, ласковую
      
       НАСТЮ, ухитряющуюся приходить на работу с клубками и спицами, и вязать -- нежно трахаясь и кончая... На месте клиента -- узнав о совмещении процесса соблазнения и вязания -- не обиделась бы, а восхитилась: девушку с такой домашней женственностью нужно хватать, брать в жены и всю жизнь радоваться...
      
       ИРА -- улыбчивая, веселая, спокойная Ира, из "стареньких", пережившая все местные вулканы, перегибы и метаморфозы. Она помнит многих причудливых клиентов. Недавно вспоминала про одного выспаренно-романтичного. Он долго-долго рассказывал о своем фаллосе как о явлении Природы, а потом представлял ее Афродитой, которую поочередно трахают выходящие из лесу принцы... Она говорит: "Я часто разговариваю с ними просто по-человечески, за жизнь, как было вначале" -- "А как же, если Жора? Он же требует тащить в койку?.." -- "А я тогда резко переключаюсь -- если чувствую, что он рядом или подслушивает, -- начинаю тут же трахаться..." -- "А как же клиенты?" Ира, улыбаясь, продолжает: "А я им так и говорю: знаешь, милый, не обращай внимания, со мной иногда случается..."
       Претензии друг к другу -- только по части шума... "Ты так орала, что я не знала уже..." -- "Ну, постучала бы мне..." -- "Как? Я сама отойти не могла..." Многие выкручиваются советом Лолы: "...да, милый, у меня тут видак стоит, я как раз смотрю порно..."
      
       ИЛОНА.Она мне по-лесбийски нравилась... Изящная, эффектная, легкая как весенний ветер. Я слышу, как она пьяному мудаку, путающему клитор с маткой, под самое утро нежным, но уже сердитым голосом пытается что-то объяснить... Красивая Илона, ласточка, по семейным уважительным причинам вовремя улетевшая отсюда, -- хлебнув лишь парочку-троечку смен и даже не придя за зарплатой...
      
       Светлая, своеобразная
       ДИАНА, -- актриса, возбуждающая клиентов рассказами об эротических съемках. Ей единственной один из них додумался прислать шампанское под Новый год...
      
       РИТА -- интеллигентная, женственная. Она часто отучает клиентов от хамства -- особенно, когда идут компании, владеющие богатым словарем из двух-трех слов: "встань раком" и "соси". Она с достоинством объясняет, что может так, как они требуют, но -- без души, а если они хотят по-человечески, то нужно совсем иначе, и -- рассказывает, как иначе...
      
       АЛЬБИНА -- моя ровесница, эффектная, зеленоглазая женщина. У нее темные волосы, короткая стрижка, красивый нежный голос. Уже конец смены, осталось десять минут, я подхожу к ней. А ее по-свински соединили с клиентом, и она гонит: "...ты пролезаешь рукой ко мне в трусики и касаешься, гладишь мою пушистую, темную мышку, мой лобочек... Я поворачиваюсь к тебе... о! о! еще! Я кончаю, еще немного... Милый, мое время работы кончилось, мне пора уходить, ты можешь поговорить с какой-нибудь другой девушкой..." К Альбине хорошо относился Жора...
      
       Я помню веселую, смешливую
       ВЕРУ - медсестру "Скорой помощи", которую клиенты любили за веселый голос. Она работала недолго -- заболела и вовремя ушла, одна из первых. Она говорила мне, что по кзоту нам не додают отдыха и два дня -- после вечера и ночи -- мало...
      
       НАДЯ -- роскошная, тихая, плавная -- длинноногая и темноволосая... Ее легким стройным ногам -- место в рекламе или на сцене для демонстрации моделей...
      
       ЛЕНА -- на пару с Тамарой осуществляла фантастические круизы "групповухи", ошеломляя клиентов и нас, когда мы видели и слышали, как они виртуозно "трахают" клиентов, закуривая и красясь в паузах...
      
       Я слышу нежный голос светловолосой
       ЖЕНИ, которая днюет и ночует на телефоне. Она ранимая и странная, бывает отчужденной и закрытой, а иногда -- наоборот, душевной и откровенной. Будь я мужчиной, мне бы хотелось именно ее -- пожалеть, завалить цветами, надарить кучу подарков и денег... Мне кажется, к ней цепляются "всякие не те", не способные помочь и тянущие последнее... Живет в общежитии, откуда ее хотят выселить, и работает по четыре смены подряд... Она часто, очень часто красит волосы, меняя оттенки, -- некоторых девочек это побуждает к бабским шпилькам. А сама Женя говорит: "...ну должны же быть какие-то развлечения в жизни? Это мое хобби!.." Мне жалко Женю, ее покрасневшие, припухшие от недосыпа голубые глаза. Она носит длинные, почти летние юбки и любит стихи... Однажды клиент спросил ее, как трахать девушку, а потом с тем же вопросом обратился к Ма1е. И Женя посоветовала: "нежно, бережно и осторожно", а Ма1я -- что-то вроде: "повали на кровать, и..."
       Женя дважды бросается ко мне с вопросом: "Ну скажи, что, что же такое ты им рассказываешь про лесбиянство?" Они говорят: "Лара -- такая крутая девочка, такая крутая лесбиянка... ты ее знаешь?" -- "Что ты им рассказываешь?"
       Что я рассказываю? Про подругу-художницу, которую однажды изнасиловали, и она больше не хочет знать мужчин, а любит только своих подруг. Рассказываю, как играемся... Как позирую ей и чем это кончается... как ласкаем друг друга кисточками и всякой ерундой... Как она приглашает меня и других фавориток в баню... Рассказываю, как однажды поссорились -- из-за того, что мой друг уговорил меня разрешить ему подсмотреть за нами. А потом, как любой нормальный и темпераментный -- не выдержал, сорвался и трахнул -- к счастью, меня, а не ее, но на ее глазах...
       Женя, нежная Женя, истинная жрица этого храма!
       Кажется, она действительно любит клиентов.
       Жора вначале спускал на нее собак, и она сильно переживала. Жорины собаки вообще труднопереносимы, а уж для Жени... Потом он хвалил ее -- работала ведь она по-черному, а "негритят", которые "пошли купаться в море", становилось все меньше и меньше... Были смены, когда нас работало по трое... Но все равно он не слишком баловал ее -- ни премиями, ни пониманием. На таких самоотверженных -- материально покоится эта чертова фирма! А Женя -- не может найти себе более весомого развлечения, чем красить волосы и... ублажать мужчин по четыре смены подряд.
      
       И еще одна нежная --
       АЛИСА, с которой меня пару раз клиенты путали. Неустроенная, беленькая и добрая. У нее был дурной инфантильный муж с повадками альфонса. Говорят, она познакомилась с хорошим, богатым и просто исчезла с работы. Рассказывали -- вначале она показывала все, что проговаривала, -- это был театр мимики и жеста. Узнав, что ее "увели", -- я обрадовалась. Она училась на филфаке, а в остальном все у нее было довольно беспросветно. Таких золушек -- спасает из омута только судьба, Его Величество счастливый случай...
      
       Но пришло время, -- мой калейдоскоп сломался и рассыпался, я не увижу новых узоров... И мне не жаль, потому что, выражаясь красиво, мое похожее на такие же цветные стеклышки сердце уже не вместило бы новых стеклышек, новых узоров.
       Я люблю вас, телефонные девочки, дорогие сокамерницы тюрьмы, которую сама себе выдумала. И хочу верить: наступит или уже наступил день, когда все, кого знаю и кого не знаю, все птички вырвутся из этой -- увы! не золотой! -- клетки на волю... и -- желаю вам лучшую, чем была...
      
       Актрисочки, гризетки, нимфоманки --
       солдатки телефонных амбразур,
       роскошные незримые приманки...
       Мне слышится французское:
       "Бонжур,
       месье!"
       Ну, а по-русски просто: "Здравствуй!
       Я -- Элла, Инна, Лара... --
       Назови
       себя!"
       А дальше -- "разделяй и властвуй"
       в империи искусственной любви!
       И --
       виртуозно охая и плача,
       в наплывах тонкой телефонной лжи,
       отплевываясь, мучаясь, чудача, --
       выводят миражи и виражи
       на самолетах эроса и секса...
       Мешая возбуждение и грязь,
       на уровне дешевого рефлекса,
       порой сквозь отвращение давясь,
       летают...
       А клиенты -- замирают...
       Дыхание тяжелое --
       как стих!
       Как музыка!
       А девочки -- играют:
       игра на пару,
       дрочка на двоих,
       на уровне дешевого рефлекса...
       Ах, летчицы!
       Ах, высший пилотаж
       на самолетах эроса и секса!
       Актрисочки...
       Космический мираж
       двойных иллюзий в зеркале оргазмов...
       А летчица -- у трубки, как у рва,
       от извращений и любовных спазмов
       порою ни жива и ни мертва...
      
       Империя невидимого секса...
       Искусственного?
       Полноте, Бог весть!
       Начинка неизведанного кекса,
       запретный плод, что сладок...
       Суперчесть
       быть телефонной секс-марионеткой!
       Тоскливый напряженный перелив
       звонка...
       И -- вновь за телефонной клеткой
       провалы,
       стрессы,
       комплексы
       залив
       потоком спермы -- падают клиенты
       в небытие блаженства... от руки?
       от голоса?
       от мнимой киноленты? --
       Но -- умники, "козлы" и дураки,
       красавцы, музыканты и спортсмены,
       уроды, сутенеры и юнцы,
       "крутые" бизнесмены, супермены --
       все отдают счастливые концы...
       кончают -- дрочкой, точкой...
       Эфемерно
       "подстилки" телефонные дрожат.
       Аристократки сексуальной скверны! --
       как манны с неба ждущие ушат
       любовных бед...
       Заоблачно и срочно...
       свой голос распинающие в дар
       невидимому фаллосу...
       заочно..
      
       Я слышу:
       "Что ж, месье, --
       оревуар!"
      

    ПО ЛЕСТНИЦЕ ЧУДЕСНИЦЕ

      
       -- Да, -- сказала себе Алиса, -- вот это
       полетела так полетела! Уж теперь я не
       заплачу, если полечу с лестницы! Дома
       скажут: вот молодчина! Может, даже с
       крыши слечу и не пикну!
       Л. Кэролл. "Алиса..."
      
       Н о ч ь.
       Руслан -- любит дискотеки. Приглашал на двадцатипятилетие. Спрашивал: "Какой контингент?"
       Вася -- мрачноватый, не любит мастурбировать. "Сколько ты получаешь, любишь ли брать в рот?", "Ну пока".
       Виктор -- "Когда начала? Что делала в детстве? Какой первый мужчина? Когда первый раз взяла?". "Я кончил".
       Игорь -- "Помню, моя сиамская кошечка..."
       Саша -- "Чао", лесбия не любит.
      
       В е ч е р, н о ч ь.
       Пятиминутки-зайчики. У всех уже стоит, быстро кончают.
       Андрей -- полчаса, без траха. Рассказывала лесбий и как с двумя голубыми оказалась...
      
      

    КОНЬЯК "НАПОЛЕОН"

       (ФАНТАЗИЯ ЛАРЫ)
      
       ...однажды меня пригласил один не слишком молодой литератор к себе домой. Пообещал, что не тронет даже. Угощал. Потом к нему пришел друг -- помоложе, но тоже давно не мальчик. Было интересно, беседы, анекдоты, коньяк "Наполеон"... Я захмелела. Меня уговорили раздеться. Потом -- чуть раздвинуть ножки... Я возбудилась... Меня уговорили поласкать себя. Сами они меня не трогали, только смотрели -- и продолжали пить и разговаривать... Я была на жутком взводе, вся мокрая... "Потяни, потяни себя за лепесточки", -- просил один, а другой -- только мельком, лениво касался сосочка... А когда я была уже на грани -- попросили одеться и уйти.
       "Нам надо заняться своими делами теперь, без тебя. Счастливо, Ларочка", -- положили что-то в мою сумку и выпроводили... А член у одного из них уже торчал, я видела. Чувство недостигнутого оргазма, досада, влажность в трусиках -- преследовали меня до самого дома...
       Я еле доехала. В сумочке оказались деньги и даже какая-то хорошая книжка... Потом поняла: они голубые, я нужна была им лишь в качестве приправы -- для возбуждения и новизны чувств в их давних отношениях...
      
       "Мне нравится твой голос" -- на прощанье сказал мне Андрей.
       Олег -- "Лар, я хочу в рот".
       Саша -- компания, "раком".
       Володя -- установка: "Я -- очень полная, большая грудь". Быстро кончил. "Мне так хорошо!" -- пять раз сказал "спасибо", "Мне было так плохо, спасибо, девушка".
       Алеша -- Лекарил. Валет.
       Роберт -- "Спасибо тебе, у меня маленькая проблема" -- в попу.
       Иван -- спортсмен по борьбе. Колол на встречу, треп, целый час. Водолей, Дракон. "Ты хорошо поработала".
       Лариса -- 40 лет, пьяная, из Орехово-Зуева, потеряла сына. Звала в гости.
       "Димусик" -- "К делу".
       Володя -- Хороший. В рот. "Спасибо, я кончил три раза".
       Анатолий -- Карабах, борьба, японцы, Телец. 45 лет -- секс со многими.
       Джаман -- Араб. Гарем.
      
       ...Мой Чеширский Кот, я редко вижу тебя, все реже и реже, или кажется? Ты еще любишь меня, ласкаешь... иногда говоришь, как однажды, посадив себе на коленку, спьяну, ласково-возбуждающе сказал: "Ебушка моя приехала..."
      
       -- Как ты там, русалка поднебесья?
      
       В е ч е р -- Н о ч ь.
       Валера -- нежный, ласковый. "Спасибо".
       Николай -- "в рот, я кончу".
       Сережа -- подруга-лесбиянка, фантазии, "как меня соблазняли", "ко мне даже лесбиянки пристают" -- коронная фраза, "расскажи, как это было".
       Жора -- фантазия с художницей. "Ты любишь, когда тебя разглядывают?"
       Сережа -- Скорпион. Тысяча вопросов после траха: о работе, клиентах.
       Саша -- за жизнь, прикалывался. "Все вы твари", предательство. Проигрывали: детский сад, школа, мы -- пионеры, потом -- нам по 108 лет. "Мы с тобой с детского сада знакомы..."
       Алик -- только дыхание.
       Эдвард -- Колол на встреч: "Невозможного нет, крошка".
       Женя -- "Я готов заплатить по двойному счету", "Поздравь меня -- я отвоевал сына у жены-сироты".
       Виктор, Георгий, Сережа -- "Слоны идут на водопой?"
      
       -- Русалка поднебесья, как ты там?..
      
       Саша -- благодарил: "Спасибо тебе, родная".
       Сережа -- "К делу".
      
      

    ТЕМНЫЙ АВТОМОБИЛЬ

    (ФАНТАЗИЯ ЛАРЫ)

      
       ...я иду в мини-юбочке по залитому солнцем тротуару. Тепло, мне нравится чуть покачивать бедрами и соблазнять проезжающие машины. На улице пустынно... Я слышу, как резко тормозит около меня красивый темный автомобиль, и не успеваю ничего сообразить, как на моих глазах оказывается темная повязка, а сильные мужские руки затаскивают меня в машину.. Я ничего не вижу, мне больно -- слишком сильно завязан платок на лице, и связаны руки... Меня выволакивают из машины, я слышу грубые мужские голоса, чувствую, что оказываюсь в комнате, меня бросают на какие-то тряпки и насилуют -- поочередно и хором... Я не вижу их лиц, только слышу оскорбительные слова и требования: "ебись, сука", "бери в рот, блядь" и до боли чувствую их члены, заполняющие поочередно все мои дырки... Меня грязно и долго ебут, мне развязали руки и трахают: снизу, сверху, в задницу, и без конца заставляют сосать... Я вся измазана спермой, меня уже тошнит от запаха, но меня заставляют пить водку и снова брать в рот... Я уже еле живая и лишь удивляюсь, что способна еще испытывать оргазм в этом чувственному аду... Те же руки с грехом пополам напяливают на меня порванные колготы, юбку, блузку, снова везут куда-то, вытаскивают из машины...
       Меня выводят на улицу, мои ноги подкашиваются,я спотыкаюсь о скамейку...
       Пытаюсь вздохнуть, вдруг вспоминаю, что руки свободны. Медленно, с трудом развязываю и снимаю повязку... возвращается зрение. Сумерки, улица пустынна и незнакома, в парке никого нет...
      
       После выдоха и паузы я добавляю, чтобы не поощрять мужскую агрессию:
       -- Но в реальной жизни я никогда не хотела бы быть изнасилованной...
      
       А про себя думаю: разве что чуть, разве что -- одним, который нравится, которого сама хочу... Который сделает это красиво, а потом предложит руку и сердце, превратит в законную жену и устроит райскую жизнь... Ну вот, еще одна фантазия получилась!
      
       Сережа -- "Спасибо, пока. С тобой сладко", трах на полчаса.
       Виталик -- "Спасибо, Ларочка, ты -- умница", "Как лесбиянки? Как тебя трахали ребята?"
      
       Н о ч ь.
       Тимур -- колол на встречу.
       Валентин -- "встреча": 100 кусков предлагал.
       Костя -- "Мне интересен счет" -- секс ему не интересен.
       Павел -- в 12 лет трахал 24-летнюю, целый месяц жили. "Молодец, умница".
       Валера -- шофер, звал на Север.
       Виктор -- трудности. "Как познакомиться?"
       Эдгар -- "Научи меня дрочить".
       Андрей -- на трах:. "Спасибо, заяц".
       Игорь -- "Я корреспондент", "...красивый голос, очень профессионально себя подаешь".
       Николай -- ворчливый: "Так толку нет, давай встретимся".
       Андрей -- "С Новым годом!.." -- полизал и кончил в меня.
      
       ...Чеширский мой, мы так редко видимся -- зима... Но если минуты становятся вечностью, то о каком земном времени?.. Хочется спать, выспаться, спать, уснуть и не просыпаться... И только ребенок...
      

    БЕЛОЧКА

      
       Зима. Крутится мой калейдоскоп, мое колесо -- безостановочно: вечер, ночь, вечер, ночь, вечер... Ты -- как подарок, а ребенок -- боль, любовь, совесть... Весы колеблются, я чувствую себя преступницей...
       Ребенок...
       Мое единственное святое. Я хочу читать ему долгую сказку и долго-долго смотреть в окно на белый-белый снег вместе с ним, смеяться и лепить большую снежную бабу, а потом возвращаться домой, и снова смотреть в окно, и читать сказки... И не возить его в сад. И принадлежать -- только ему... а вместо этого -- принадлежу всем, кроме него, а толком -- никому, а дни летят, и камень на душе тянет вниз...
      
       Дни нам не обязаны ничем.
       Время -- словно тонкое лассо.
       Маленькая белочка, зачем
       ты вращаешь это колесо?
      
       В рыжей, неосознанной красе
       ты -- как этот Божий день проста.
       Что же мы, как белки в колесе,
       мечемся за пазухой Христа?
      
       Что же мы не можем пересечь
       колеса ликующую ось?
       И себя не можем уберечь?
       Белочка, я умоляю, брось!
      
       Только если встанет колесо
       И не скажет Бог: "Еще продлю..." --
       Колесо, как тонкое лассо,
       вдруг затянет мертвую петлю.
      
       Ну так что же, будем веселей
       в ореоле замкнутого дня?
       Белочка, крути же, не жалей --
       ни себя, ни рыжего огня!..
      
       В е ч е р.
       Антон -- раньше разговаривал с Полиной -- еле переключила на себя. Диск-жокей.
       Саша -- несовершеннолетний, сняли.
       Миша -- долго. Каждые пять минут: "Ебаться любишь? Я -- дрочу". И весь разговор, почти час -- всего три слова: "Ебаться любишь?" и "Я дрочу..."...
      
      

    МЕДИТАЦИЯ НАД СРЕЗОМ ДУБА

      
       Сижу на работе... краткие перерывы... В голове -- "полный разброд и шатание" -- никакой цельности. Все не могу привыкнуть к своей текучести, когда ни одна мысль, ни одно чувство, ни одно решение не застревает надолго, а вырастает и вянет прямо на корню сознания. Ощущение дисгармонии зашкаливает, спать хочется. А та сумашедшая ночь с тобой так и...
       ...Запись в душевной карте, не заведенной по месту жительства: "Разбросанность целей приобретает хронический характер..."
       ...трогательно даришь мне выструганные, выстраданные тобой деревяшечки -- распилы сосны, дуба, говоришь -- лечебные. Один из них -- дубовый, раздвоенный, с первобытным рисунком -- сопровождаешь запиской:
      
       "Нет, право же, не о чем спорить:
       несовершенны мы оба -- ты маленькая, я -- чуть побольше ---
       нас пробивают волокна и трещины; все же,
       тем не менее, несмотря, ибо, благодаря -- им -- ими --
       формы грамматик воспроизводят несовершенство -- МЫ соединяемся в новой гармонии колец времени.
       Известно, что равновесие есть только нечастый случай всеобщей ассиметрии вещей.
       Попробуйте нас разрубить! Кстати заметь: мы с тобой соеди...
       пламенем или вспышкой. Наплывает строка: "И может быть, долюбятся до света..."
      
       Рисунок на дубовом кругляше действительно похож на пламя свечи. И между двумя кругами -- трещина. Ты боишься ее.
       День, ночь, вечер, ночь -- и кажется, что все меньше и меньше света, все меньше и меньше воздуха.
      
       И она все летела: вниз, и вниз, и вниз!
       Неужели это никогда не кончится?

    Л. Кэрролл. "Алиса..."

      
       ...Я изменила тебе, Чеширский Кот, и ты не знаешь и не узнаешь об этом. Изменила -- все с того же отчаянья, в надежде на чудо новой любви, которое вспыхнет и сожжет все -- тебя, мою семейную неразбериху и эту дурацкую работу... Я изменила тебе -- с художником, раком-отшельником, который любит тихую музыку, свечи и красное вино, -- изменила на покрывале из серого оленьего меха. И потом много раз изменяла -- не я, Лара -- на той же, уже воображаемой подстилке из оленьего меха... Я изменила тебе под Новый год, в Новый год, когда обида и неверие захлестнули, захлебнули меня.
       Но -- новое чудо не случилось, не вспыхнуло, и я осталась меж трех огней -- тобой, моей работой и моей семьей... гореть мне... Я была нужна ему еще меньше, чем тебе...
      
      
      

    ВЕЩЬ "НЕ В СЕБЕ"

      
      
       ...Усталая сова, глаз опуская пленки, --
       натружены, а были ведь легки!
       Свой абсолютный слух настроит на влюбленки
       мембранные,
       на эти вот плевки
       соитий телефонного оргазма,
       на пожиранье анонимом слов --
       отходов сексуального фантазма...
       Удачней примененья дару снов,
       принцесса Грёза, извините -- Лара,
       я б не нашел. На то и аноним,
       чтоб превращать поэта в род товара...
      
       А. Г. "Запоздалый ответ телефонной девушке".
      
       В е ч е р.
       Сережа -- минут сорок. "Где взять по вызову?" "Что мне делать?" Лесбий, групповуха. "Из-за тебя начал дрочить, заставила кончить..."
       Василий -- мудак. "Приезжай трахаться", "балда, еб тв. м...", "я больше по вашему дурацкому телефону не позвоню", "сама мне сейчас позвони, у девок есть мой телефон..."
       Смешно! -- Даже если бы позвонил принц, в которого влюбилась с первого слова, мне никто не дал бы телефона... Со здешним контролем!
       Сережа -- "С тобой можно встретиться?" "Все, спасибо" -- после минета.
       Юра!!! -- Тигр, Водолей. Говорили почти час. Грубый трах ("хуй, пизда"), после -- тонкий разговор... (в моем вкусе!) -- О художниках, Сальвадоре Дали, о возрасте и прочее... Комплимент: "Я еще не встречал женщин такого уровня".
       Руслан -- "Хуй, пизда" -- "Может, не надо мата?" -- "Надо, так и продолжай".
       Володя -- за сорок... У него черный пес, овчарка, два раза женат, тяжелое дыхание. Влюблен в меня, хочет искать, журналист, программист, грустный голос.
      
       ...ощущение переползания. Через что? Не знаю, с чем сравнить. С горой? Нет. Скорее -- с большой-большой кроватью, которую переползает муравей... Задумываюсь: образ кровати -- потому что устала и хочу спать. Образ муравья -- та суета, те мелочи, которые кусают и не дают спать... и -- незащищенность от них...
       ...А мой кот болеет, и я не понимаю, как он ко мне относится. Хуже? Лучше? Никак? Какой-то он остылый... может, оттого, что болеет, а может, оттого, что остыл. Или что-то случилось, когда я пошла на эту работу...
       Сегодня пришла странная мысль -- вернее ощущение себя как вещи... Которая скорее "не в себе", чем в себе. Ощущение вещи. Дома. На работе. С одним любовником. С другим... Я не...
      
       Конец смены. Девочки воображают, как Жора соблазнял бы женщин по телефону: "Я снимаю очки... Своей небритой щекой я прислоняюсь к твоей груди..."
      
       -- Интересно, сколько я пролетела? -- громко
       сказала Алиса. -- Наверное, я уже где-нибудь
       около центра Земли! Ну да: как раз тысяч
       шесть километров или что-то в этом роде...
       Дело в том, что Алиса уже обучалась разным
       наукам и как раз недавно проходила что-то
       в этом роде; хотя сейчас был не самый
       лучший способ блеснуть своими познаниями --
       ведь, к сожалению, никто ее не слушал...

    Л. Кэрролл. "Алиса..."

      
       Н о ч ь.
       Дима -- мудак: "Давай, бля, встретимся, я тут, бля, деньги плачу", в тринадцать ему давала восемнадцатилетняя, "раз не встретимся, плати сама, не выпендривайся, бля, приезжай!"
       Игорь -- "Тебе сказали?" "Поиздевайся..." -- мазохист.
       Саша -- "Желаю нормальной человеческой любви". "У тебя хорошо получается".
       Саша -- быстрый трах со всех сторон во все дырки. Очень эмоционально. "С тобой хорошо, еще ночью позвоню".
       Андрей -- повар в японском ресторане, за "Россией", 22 года, блондин, культурист. "Мне было смешно", час.
       Андрей -- сам ласкал меня. "Я блондин с зелеными глазами... Я сыграл, что кончил", обещал звонить, пароль: "Я тебя люблю".
       Ахмед -- кончил. "Давай встретимся!"
       Радик -- акцент, насилие. "Я тебя беру". "Минет в моей машине". "Мне нравится изнасилование, когда я -- грубо". Два раза кончил.
       Василий -- Посоветуй, что делать?" Любовница -- то ли учительница, то ли воспитательница. "Куда мне идти? -- у меня сыпь на плечах и шее".
       Сережа -- "Я ошибся адресом".
       Виктор -- 42 года, седой. "Меня ограбили. Мне просто грустно..."
       Дима -- фантазия про станок. "Уже разговаривал с девушкой, но с тобой -- лучше!"
      
      

    ИЗ ЖЕЛЕЗА И СТЕКЛА

    (ФАНТАЗИЯ ЛАРЫ)

      
       ...иногда, лаская себя, представляю: меня "отлавливает" на улице группа мужчин. Они увозят меня на машине, затем вталкивают в какое-то необычное помещение -- вроде лаборатории, -- все кругом из железа и стекла. Меня заставляют раздеться и залезть на странное приспособление типа станка, сесть на выступ, напоминающий железный член, и трахаться с ним -- иначе меня не выпустят. Я, с отвращением, осторожно, медленно принимаю своим влагалищем этот твердый манекен... И начинаю двигаться -- как если бы это был настоящий мужской член... Я голая, меня коробит от необходимости отдаваться машине... Если бы лоно умело кричат!... Кажется, будто меня насилует робот... Контраст моего горячего, подвижного, влажного влагалища и холодного железа возбуждает, -- и вопреки желанию я действительно начинаю испытывать волну удовольствия... Мужчины вокруг неотрывно и пристально следят за мной, за всеми моими действиями и за какими-то приборами, которые фиксируют мои ощущения... Я чувствую себя загнанным животным, первобытной, возбужденной сверх всякой меры. Они приказывают: "Сильней, быстрей, остановись, снова -- быстрей!" Мои колени дрожат, бедра тоже, в конце-концов я в изнеможении кончаю... Меня снимают с этого чудовища, -- все они в костюмах, галстуках, я -- голая... Я пл?чу -- со мной истерика от страха и перевозбуждения, ноги подкашиваются, и -- все еще голая среди одетых мужчин -- я без сил опускаюсь на пол... Мне приказывают выпить -- то ли водки, то ли коньяку, бросают на пол одежду, деньги, много денег, доллары... Я медленно одеваюсь...
      
       Эта фантазия проняла даже пресыщенного эротическим бредом Жору, -- прочитав, он написал нечто поощрительное.
      
       ...Разговор окончен -- единственный клиент, которому рассказала это...
      
       "Спасибо, Ларочка!.."
       Саша -- мазохист: "Помучай меня..."
      
       -- Ну да, расстояние определила
       правильно, -- продолжала она. --
       Вот только интересно, на каких же
       я тогда параллелях и меридианах?

    Л. Кэрролл. "Алиса..."

      
       В е ч е р -- почти одни зайчики -- две-три минуты.
       Валентин -- его отвлекал женский голос, попросил лесбийские фантазии.
      

    ПОДРУГА-ЛЕСБИЯНКА

    И ЕЕ ЕДИНСТВЕННЫЙ МУЖЧИНА

    (ФАНТАЗИЯ ЛАРЫ)

      
       ...знаешь, у меня есть подруга, с большой грудью, большой попой... Она высокая, грациозная, -- то, что называется "пышная блондинка". Она -- чистая лесбиянка. Почему "чистая"? Потому что она вообще никогда не спит с мужчинами. Она с ними прекрасно дружит, общается, но никогда не спит. Ее в шестнадцать лет изнасиловали, поэтому... Единственный мужчина, которого она к себе подпускает близко -- это ее роскошный рыжий персидский кот. Она его очень любит. Знаешь, она так интересно приручала его... научила лизать себе клитор. Как? Тебе интересно? Очень просто -- смазывала его всякими вкусными для кота вещами -- сметаной, например... Я иногда даже заставала ее с ним, представляешь, лежит такая светлая роскошная женщина на постели -- большая грудь, светлый пушистый лобочек, слегка раскинутые ноги. А между бедрами -- носом в лобочек -- не менее роскошный рыжий персиянин. Однажды она так увлеклась, когда он вылизывал ее, что случайно придавила ему хвост. И он царапнул -- прямо по животу, -- большая была царапина. И сам же зализал... Она его страшно любит...
       Я у нее одна из любимых, постоянных... Хорошо -- она не собственница. Если чувствует, что я в загуле с мужиком, -- не ревнует, не устраивает сцен и не трогает, пока сама не вернусь. У нее много фавориток, и никто никого не ревнует. Многие даже любят друг друга... Она обожает ходить с ними в баню... и всегда зовет меня на "банные оргии". Они устраивают такие лесбийские цепочки, такие чувственные пирамиды...
      
       Когда клиент зачарован, Лара долго еще рассказывает, в какие -- тройные, кольцевые позы встают ее подруги в бане, как выглядят и что делают...
       А потом Женя перед сменой снова подходит к Ларе: *Вчера опять один удивлялся, спрашивал: "А Лара правда такая крутая лесбиянка?"*
       ...Я слышу, как напоследок Лара спрашивает клиента его знак Зодиака, он отвечает: "Я Телец" и хочет звонить еще...
      
       Саша -- 30 лет. Дальний Восток, Северный Кавказ. "Здравствуй, Львица!"
       Сережа -- похвалил. "Хуй, пизда, ебать" -- сильные выражения. На минете.
       Гена -- кончил на фантазии.
      
       На какой фантазии? О небесно-голубом платье, которое так идет к Лариным голубым глазам? О полосатых, как у зебры, похожей сзади на пикантную женщину в полосатых колготках, черно-серебристых чулках? Или о том, как дрессировщик тигров с кнутом заставляет ее раздеться, а за спиной -- прутья клетки и рычание, а перед глазами он -- красивый, сильный, жестокий? А может, о кактусе? Которая?
       Ни я, ни Лара -- этого не помним...
      
       Юра -- "Я похожа на белую пантерочку..."
       Костя -- Рыба. Нежный, впечатлительный, ласковый.
      
      
      

    КНИКСЕН В ВОЗДУХЕ

      
       ...Немного отдохнув, она снова начала:
       -- А вдруг я буду так лететь, лететь и
       пролечу всю землю насквозь? Вот было бы
       здорово! Вылезу -- и вдруг окажусь среди этих...
       которые ходят на головах, вверх ногами!..
       -- Только мне, пожалуй, там придется спрашивать
       у прохожих, куда я попала: "Извините,
       тетя, это Австралия или Новая Зеландия?"
       Вдобавок Алиса пыталась еще вежливо присесть!
       Представляете? Книксен в воздухе!
       Л. Кэрролл. "Алиса..."
      
       Н о ч ь.
       Юра -- Скорпион, сказал, что позвонит еще. Тонкий трах.
       Слава -- отправится на два года в колонию. Обрубили.
       Сережа -- был в колонии, 24 года. Столяр-краснодеревщик. Продала сводная сестра. 145 ст., кража со взломом, хотел "просто поговорить".
       Витя -- 45 лет, пьяный. Алкоголик. "Я псих или ты?" "Хочу -- не хочу", никак не мог разобраться. "Все врешь... деньги все... жалко мне тебя, девочка моя... У меня дочери 15 лет, крах, жена ушла... Сыну 11 лет. Собака". "Лапочка, проститутка ты... у меня член маленький, его нет вообще, от меня поэтому жена ушла... у меня член большой, не встает... не мастурбирую, упертый, ебать тебя хочу наяву..."
       Василий Иванович -- 53 года, обычное описание, на "брюнетку с голубыми глазами" реагирует, как старый козел: "Я евреек не люблю!" Мало того что гадость, да еще и глупость -- что, нет славянок -- брюнеток с голубыми глазами?
       Алеша -- "Как тебя насиловали?" "...Ушла жена, как мне ее найти, посоветуй?"
       Валера -- Козерог, 30 лет. "Ласковая ты". Материально чувствовал мой голос. Еще хотел меня.
       Николай -- час, долгий трах, потом -- за жизнь. "Как возбудить 17-летнюю подругу -- она не кончает?.." "Очень любит меня, все позы перепробовали, а не кончает..." -- Все позы перепробовали, а как ласкать клитор, губы -- не знает, и лизать не пробовал...
       Сережа -- "У меня одна цель -- кончить... Спасибо"
       Володя -- из Африки. "Я не могу.... У вас здесь все так изменилось. Я отвык от всего..."
       Рома -- кончил. "У тебя богатое воображение, я бы так не смог"
       Миша -- мазохист, -- кнут, целый час -- топтала каблуками, засовывала их в задницу, наступала на член, приказывала вылизывать, издевалась, писала ему на лицо -- пришлось бегать за стаканами -- для имитации льющейся мочи...
       Саша -- давно хотелось поговорить с каким-нибудь интеллектуальным голубым... Вспоминались гениальные голубые, вроде Оскара Уальда, и кадры-кусочки -- эстетски-голубые танцы -- из "Казановы" Феллини и "Ночного портье". Саша -- гомосексуалист, молоденький. Была -- пятнадцатилетним мальчиком. Говорила: "Я красивый, как Маугли..."
      
       ...И дальше -- вниз, вниз и вниз!

    Л. Кэрролл. "Алиса..."

      
       Н о ч ь.
       Паша -- молчаливый трах.
       Андрей -- 26-летний Лев. Очень хвалил. Два траха в начале и в конце. Лесбийская фантазия, изнасилование. "Ты ласковая кошка, настоящая львица, еще позвоню". Сказал, что у него один раз было с двумя женщинами, 28 и 37 лет, всех любит. "Львица ты, нежная такая девочка".
       Неизвестный -- обиделся, что не помню, "зайчик, малыш".
       Дядюшка Сэм -- просил о встрече, нежно, без траха, "Какая у тебя писька?"
       Сережа -- "Давай трахнемся" -- сразу.
      
      
       И тут Алиса совсем задремала и только
       повторяла сквозь сон:
       -- Скушает кошка летучую мышку? Скушает
       кошка летучую мышку?
       А иногда у нее получалось:
       -- Скушает мышка летучую кошку?
       Или даже так:
       -- Скушает мышка летучую мошку?
       Не все ли равно, о чем спрашивать,
       если ответа все равно не получишь, правда?
       Л. Кэрролл. "Алиса..."
      
      
      
      

    БОЛЬНАЯ ТЕМА

      

    ДАЧА

      
       Чеширский мой Кот, кажется, я давно уже не знаю -- как ты там, на самом-то деле? Ты собираешься уходить с работы, начинаешь, по примеру твоей жены, баловаться церковными свечками, экстрасенсорикой, тебя распирает от обилия чувств, идей. А моя интуиция где-то отмечает, что это -- не к добру, но сознание не успевает ничего осознать...
       -- Слушай, кошачья жопа, -- ругаешь ты меня, -- когда ты со мной на дачу поедешь? К моим друзьям? А?
       Ты зовешь -- долго и упорно -- к своим хорошим знакомым.
       Январь. Холодно. Снег.
       Мне жаль бросать на два дня ребенка -- ради этой поездки.
       Тянет сказать "нет"...
       Дома -- хаос.
       Но ты настаиваешь: "Я договорился. Такие добрые, милейшие люди. Они обидятся. Отдохнешь, расслабишься, переключишься..." -- уговариваешь. Из вежливости соглашаюсь... Черт бы побрал эти мои соглашения из вежливости -- по жизни!
      
       Чистый загородный снег. В такой снег хочется лечь и умереть -- среди этих задумчивых, огромных, тихих, сильных деревьев... Сто лет не видела леса. Суета, телефонное искусственное чудовище. А тут -- снег и деревья.
       Еще в электричке хочу тебе что-то сказать, поделиться, но -- мимо. Ты -- как на автомате, затыкаешь мне рот, говоришь: "Ведь я взорвусь, если не выговорюсь! Пойми меня!" -- и говоришь, говоришь, без передышки. Я слушаю, слушаю... У меня тоже -- куча всего на душе намешано. Но...
       По дороге думаю: какие они -- твои "очень милые люди", которые меня "так ждут"?
       Дома, в избе, их не оказывается. Ведешь меня -- в мастерскую хозяина. Первое впечатление -- сдержанно-холодноватый мастеровой мужик, совершенно не тянущий на твоего друга. Сосед по даче -- не более. Разочарование.
       Идем к нему домой. Скучно. Ты всю дорогу разговариваешь с ним о чем-то неинтересном. У меня -- предчувствие дурного вечера. Мне жаль брошенного ребенка. "Милые люди, так ждут!" -- твои слова. И -- закрытая дверь, жена на работе до завтрашнего утра, муж -- в мастерской.
       Приходим, входим. Попытка контакта. Три слепые болонки радостным лаем встречают хозяина. Вы пьете. Мне больше нечего делать в этом доме -- как гладить и расчесывать полуслепых собак, ревнующих друг друга, и слушать двух мужиков. Мне -- выслушивающей за ночь по двадцать.
       Смертельно подспудно скучно. И тоска... Ради "этих милых людей", одному из которых вся моя любовь как коту под хвост на самом-то деле, -- я бросила на два дня своего четырехлетнего сына?! Я достойна ада... Напряжение, усталость, раздражение нарастают в геометрической прогрессии. Вы пьете водку и бездарно треплетесь о философии. Рядом с двумя средних лет мужиками живая тридцатилетняя женщина чувствует себя мебелью и предметом для ублажения собак. Ничтожеством, подстилкой, прихваченной для дешевого показа...
       Пропади все пропадом...
       Наконец ночь. Нам стелят в доме. Ты обещал отдельный дом, но стелят здесь... Не выдерживаю. Ты зовешь гулять или я?..
       Гной -- раздражения, отчаяния -- прорывается сквозь стенку молчания и терпения. Что кричу -- не помню... Так на тебя я срываюсь первый раз. За все. За себя в качестве красивой мебели. За собак, причесанных мною, -- развлечение для тридцатилетней женщины, у которой нервы на пределе? За телефонную службу. За мужа. За ребенка.
       -- Для чего ты привез меня сюда?! Слушать ваши пьяные басни?! Мне мало тех козлов, которые звонят?! Ты не видишь, с кем имеешь дело? Ты не понимаешь, что я не в том состоянии, чтобы восхищаться художественными поделками пятидесятилетнего мужика? и восторженно ахать?! Мне мало аханья по телефону?! Ненавижу, ненавижу, ненавижу всех вас, всех, все вы козлы... все, все, все!!!
       Кажется, ты хватаешь и держишь меня, а я то ли тяну тебя за воротник, то ли бью -- по-женски -- кулачками в грудь...
       Дачный фонарь.
       Дачный перекресток.
       Ты истерически валишься в сугроб: "Все. Убила. Нет сил..." Я молчу. У меня -- ни слов, ни жалости. Ничего. Да и презрения, кажется, нет -- вымерло... Потом ты встаешь. Мне кажется, это все.
       Пустота. Хорошо. Спокойно.
       Дачный фонарь.
       Край света.
       С трудом говорю тебе что-то хорошее, вроде: "...и это ты, ты, который для меня... дал мне..." Мы возвращаемся в дом, притихшие, сближенно-отчужденные, новые. "Если бы ты знала, как ты меня оживила". Я, впервые в жизни не сумевшая удержать в себе истерику, ловлю себя на справедливости общебабских наблюдений: "С мужиками чем хуже, тем они лучше" и Майиных слов: "Все они мазохисты..."
       "Ты -- святая, какая ты сейчас в этом свете, как я тебя хочу!.." Бурно, нежно трахаешь меня, и, успокоенные, мы проваливаемся в поверхностный, плохой сон... И я опять горько убеждаюсь, что правда действует на мужчин лучше терпения и молчания. Но чтобы высказать ее, мне надо было дойти -- ни больше ни меньше -- до края света...
       Утро. Мне неуютно в чужом доме. Лучше бы мы сразу пошли на твою дачу, но тебе было лень ее растапливать. Пришла жена хозяина. Я слышу ее грубый, низкий голос и вспоминаю твое "очень милые люди". С горем пополам встаю, ты уже встал. Я вижу узких, предельно узких, скупых на все -- от денег до чувств людей. Он опять показывает свои поделки, она -- доморощенные вязания, я восхищаюсь и хвалю... И думаю: за целые сутки никто из них не сказал мне ни одного теплого слова, даже не поинтересовались ничем, кроме имени... Я -- лимон, лимон, из последних сил говорящий хозяйке: "Какой красивый свитер, как здорово связан", а про себя думаю: еще бы не вязать, если детей нет, и кроме дома и работы...
       Они рассказывают, как жалели и подбирали своих собак. Наконец уводишь меня на свежий воздух... от этой семейки. Я говорю тебе, что все это похоже на сошествие в Аид, и детей этой семье Бог не дал, и собаки приблудные у них слепнут, дом полная чаша, а люди холодные... "Некрофилы", -- со злостью обзываю я их. Говоришь: "Оказывается, даром что психолог, -- так плохо, вернее -- совсем не разбираюсь в людях..."
       Белый снег, примирение, хочется вычеркнуть -- ночь и фонарь.
       Чисто... белый снег, а ты вдруг дико хочешь меня и говоришь: "Пошли ко мне". Мы приходим к тебе. Холод -- холод собачий, собачий холод нетопленной дачи, но это -- твое логово, без чужих старых людей и их собак. Твоя дача...
       Ты бросаешь на кровать десять шкур, выражаясь образно, а по сути -- каких-то тряпок, ласково кладешь меня на них, -- так быстро, что кажется -- бросаешь, снимаешь мне сапоги, рейтузы, сто одежек снизу, и берешь меня -- горячо и ласково, так быстро, что кажется -- набрасываешься... И я думаю, что впервые трахаюсь в таком холоде... Дальше -- тише. Снег.
       Прощаемся, уезжаем. Еду домой -- как после ворочанья камней. Воспоминания о семейке с "милыми людьми" и собаками всю дорогу отравляют меня, несмотря на чистый снег, и еще долго тяжелым осадком отзываются после...
       Дома -- счастье.
       Бросаюсь к ребенку и -- мужу...
      
      
      

    ЖЕНСКИЙ ПРИЗРАК

      
       ...Эта выдумщица ужасно любила
       понарошку быть двумя разными людьми сразу!..

    Л. Кэрролл. "Алиса..."

      
       Андрей -- час. 25 лет, "Я -- идеальный муж".
       Дима -- сутенер с китайцами, "приезжай, потрахаемся".
       Вася -- бизнесмен и поэт.
       Георгий -- "Дикая орхидея".
       Володя -- он -- Оленька, я -- вторая девочка, хотел почувствовать себя девочкой.
       Сережа -- акцент, колол на встречу, пьяный бред: "У меня лифчик на голове", "Ты не свободна?", "Я бы только посмотрел... А ты не боишься, что узнают твои интонации в другой девушке и -- изнасилуют ее?"
       Саша -- называл "малыш", нежный, долгий трах с кучей поз.
      
       Мой Чеширский кот, такое впечатление, что тебя все меньше и меньше со мной, ты таешь в воздухе, но уже не улыбаешься, или -- меня уже не спасает твоя улыбка? Я аукаюсь в телефонном лесу с чужими мужчинами, аукаюсь с тобой, аукаюсь с мужем, ребенком. Может, я сама уже превратилась в чье-то общее "ау"?
       Женский призрак? Пустота, наполненная чужими именами и чужеродными голосами, прячущая от посторонних глаз свое первое и последнее убежище, первую и последнюю любовь -- истинную и запятнанную этой мракобесной суетой, -- любовь к сыну...
       Ты пишешь странный цикл "Маньяки", я показываю его девочкам на работе... А Майя пишет матерный словарь -- он умещается на машинописном листе, и я распечатываю его для всех... И все мы стоим друг друга -- в службе 666...
      
       Н о ч ь.
       Гена -- властный, лизальщик, трахал.
       Сережа -- "Давай приезжай, короче..."
       Николай -- особый клиент с больной психикой... Он был интересен и симпатичен тем, что много говорил сам. Мне он встретился раза два, другие девочки тоже его запомнили. Сначала он много спрашивал -- про все: лесбос, инцест, бисексуальные встречи. Его страшно волновали истории с детьми, зоофилия... Потом он возбуждался, увлекался, начинал фантазировать и при этом переживал свои фантазии, как чистую реальность. В его сексуальном бреду "мешались в кучу -- кони, люди, дети":
       "...я пришел в конюшню... -- он говорил, временами тяжело дыша, -- там... конь, красивый конь... его две девочки мыли мочалкой... и друг друга... они были голые... с ними была бабушка, бабушка вышла... ангел... они ласкали коня... дрочили его... а я подошел к кобыле... всю руку ей туда... ей было приятно, потом я коня... у меня -- большой, как у коня... Он меня всего обрызгал спермой... Я так и шел по росе, утром, весь обрызганный спермой..."
       -- Красиво!.. -- восторженно шепчет Лара.
       -- ...да, да, очень красиво... запах спермы... Ты хорошая, счастливо тебе, Ларочка...
      
       Миша -- "...говори мне "педерас", ругай меня, издевайся". П‰сала на него, обзывала последними словами.
       Анатолий -- художник. "Ты чего, правда, что ли, кончаешь?"
       Алексей -- рэкетир, чеченец.
      
       Мы едем к тебе в институт. Я в своем черном платье с роскошной голубой бабочкой -- "ночная бабочка"... Мне кажется, своим видом я шокирую учебный персонал, твоих коллег. Потом вместе уходим, слякотно, зима не зима, сыро. Я все так же, по-древнему, "тебе принадлежу под видом обоюдного хожденья". А ты тихо говоришь: "...знаешь... мне вроде уже давно не пятнадцать -- не мальчик, а застрял на подростковой фазе -- все время представляю себе кресло на кухне и твои раскинутые ноги..." Слякотно, сыро, а мне все еще с тобой как впервые...
      
       В е ч е р. Зайчики
       Неизвестный -- лесбий, я -- девочка, "я давно не кончал", в попочку, два раза кончил.
       Стас -- лизал, активно сам руководил, не клиент -- подарок!
       Антон -- "Знаешь, что я сейчас делаю? Дрочу..."
       Игорь -- "Это неинтересно, больше не позвоню".
       Вспоминаю слова Жоры: "У нас -- сексуальный телефон, встречается категория клиентов, которые просто ошиблись адресом..."
       Миша -- Водолей, художник, по прозвищу друзей -- Чебурашка.
       Наташа -- ей скучно одной, муж уехал в командировку.
       Игорь -- тупой валенок, компания.
      
      
      

    ИГРА ПО НОТАМ

      
       ...Мне снится непонятное помещение без окон. Кафельный пол в клетку, стены тоже выложены кафельной плиткой. Я ощущаю, что каждый квадратик -- не просто плитка, а информационное поле, передающее сигнал. Я успеваю осознать только, что в ловушке, -- хочу вырваться, но плитки зажигаются, как лампочки, окружают меня сложными квадратными лабиринтами, мигают, и я, как волк за красными флажками, не могу их перешагнуть. Я чувствую себя загнанной в холодный, мертвый компьютер, меня охватывает ужас -- чисто животный ужас живого перед мертвым, перед этим холодным компьютерным интеллектом. Я пытаюсь бежать, бегу, но зажигаются новые клетки и догоняют, преследуют меня... Каким-то образом выбегаю из помещения в коридор, знаю -- надо бежать дальше, светящиеся клетки преследуют меня шаг в шаг, с чувством ужаса просыпаюсь...
      
       Мне редко снится техника, тем более -- ощущение себя в компьютере! К чему это? О чем? Вдруг догадка пронзает меня: это же о работе! Все, что я там делаю, -- не более компьютерной игры с заданной программой. Мы все -- секс-компьютеры, с заданными и почти не меняющимися параметрами -- образа, законов, правил, и не имеем права выйти за рамки. Поэтому -- как за электронным компьютером.
       Надо бежать... Мне ни разу не попался некрофил, а профессионально -- хотелось, хотя девочки говорили, что после них -- скверно и чуть не тошнит... Но воздух все больше и больше становится некрофильским... Или кажется?
       Я кожей души ощущаю этот холод -- администрации, телефонов, взаимный холод ни к чему не обязывающих разговоров...
      
       По линиям судьбы,
       на клавесине смерти,
       расстроенном --
       до слез,
       до днища,
       до нельзя --
       играю для души. Пою.
       А вы -- не верьте
       фальшивым нам двоим. И -- слитным.
       Лебезя
       пред Богом -- я добьюсь не больше, чем молитвой.
       Ах клавиши! -- старье...
       А голос мой -- красив!
       Но я фальшивлю, как
       самоубийца с бритвой,
       откладывая жизнь на смерть.
       Речитатив
       сердечный -- затяжным запоем заглушая
       тяну я ноту ДО --
       ДО неба,
       ДО нельзя,
       ДО ужаса,
       ДО дна,
       ДО дома --
       нарушая
       весь абсолютный слух божественный.
       Скользя
       неверною рукой по клавесину смерти,
       я ноту РЕ беру.
       РЕ-гламент на любовь.
       Прорыв че-РЕ-з РЕ-дут... --
       все -- б-РЕ-д...
       А вы -- не верьте!
       рифмуется?! А там -- неважно: бровь иль кровь
       сцепились за любовь между собою в рифме.
       Я рифмам не пастух.
       Я нотам не судья.
       Мне в море звуков плыть не хочется.
       На риф
       ме-
       ня снова бросит штиль
       как шпиль.
       Моя ладья
       загнется,
       затрещит,
       затащиться и --
       кончит
       в оргазме низких волн
       на жалкой ноте МИ --
       возь-МИ, уй-МИ,
       но в ней --
       заскачет, захохочет,
       зафыркает котом --
       ФА-рс, ФА-с...
       Куси!..
       -- Пой-МИ,
       я не сыграю СОЛЬ, СОЛЬ-феджио, --
       но раны
       посыплю, и с лихвой!
       А дальше -- болью -- ЛЯ
       любимая...
       Сте-ЛЯ-сь перед судьбою -- рано
       иль поздно, но -- играть! Пусть РЕ-дко... ого-ЛЯ
       себя до ноты СИ...
       ЛЯ -- ДО ну-ЛЯ, ДО шти-ЛЯ --
       синдром на ноту РЕ.
       Про-СИ, ку-СИ, па-СИ --
       ДО фальши на конце изысканного сти-ЛЯ,
       ДО ложного:
       спа-СИ-бо, Боже упа-СИ! --
       ДО
       ДО-ма,
       ДО -- нельзя,
       ДО неба,
       ДО орала
       во рту моем взахлеб...
       РЕ-гламент -- нота РЕ
       застряла в ноте ЛЯ...
       ДО-пела. ДО-орала.
       И кончила.
       Скажи --
       "какое на дворе
       тысячелетье?"
       Я
       на клавесине смерти,
       от вечности устав,
       как от фальшивых нот,
       замаялась играть...
       И -- зареклась.
       Не верьте
       ни слову!
       ДО меня ничей вам больше рот
       ТАК
       не споет сквозь фальшь бесстыдную молитву --
       ДО неба,
       ДО тоски,
       ДО смерти в ноте ЛЯ,
       ДО острия в руке, похожего на бритву,
       ДО света,
       До нельзя,
       ДО полного ну-ЛЯ!
       ДО бешенства в но-РЕ!
       ДО строгого РЕ-жима
       в раю! -- где даже БОГ мне вложит ноту РЕ
       в уста мои, чтоб ЛЯ услышать --
       без нажима
       на плоть моей души...
       До бешенства в но-РЕ!
       ЛЯ -- ДО ну-ЛЯ!
       ДО РЕ в минорном расставанье,
       ДО неба,
       ДО конца,
       ДО фальши...
       Что там стих? --
       эрекция души в неженском излиянье.
       И -- кончена игра.
       И -- клавесин мой
       стих...
      
       Н о ч ь.
       Олег -- ласковый. Дежурство, офис, разговор "за жизнь". Интересовался, как я отношусь к мужчинам.
       Дима -- "Я -- Лена, мне тридцать девять лет".
       Николай -- "Я хочу тебя... Я голый..."
       Володя -- "Ты меня возбуждаешь", предлагал работать секретарем-машинисткой, колол на встречу.
       Андрей -- "Ты мне рассказывай истории, сочиняй", детские фантазии, целый час. Эсгибиционизм.
       Олег -- долгий трах, потом -- фантазии, двое мужчин, я -- одна.
       Костя -- Дон Педро, старый актер.
       "Ненавижу родинки..." "Ты будешь блондинка с зелеными глазами, я -- негр".
      
       ...мне надо отойти, сделать передышку... "Лар, давай быстрее, клиент на проводе!" -- кричит Ленка с коммутатора. И ей -- как и АД-министрации -- все равно -- выносимо мне в данный момент или невыносимо, устала я или нет, работает у меня голова или остался один язык, готовый отсохнуть от всей этой пошлости... Мы, телефонные девочки, -- живые манекены, говорящие сексуальные куклы в этой чужой игре... Я срываюсь -- в первый раз за все время -- на Ленку. Я ненавижу всех и вся...
      
       "...я хочу тебя, я хочу, чтобы теперь ты трахнул меня в попочку, я облизываю головку твоего члена и язычком кружусь вокруг ободочка, а теперь я поворачиваюсь к тебе своей упругой попочкой, и ты медленно вводишь..." -- Неужели Господь Бог слышит меня, проговаривающую все это? Видит меня -- на этом дне, служащую бесу? Кто я? Затраханный шпион службы 999? Кающаяся Магдалина, искупающая телефонной ямой личные грехи?
      
       В е ч е р.
       Миша -- художник-дизайнер по прозвищу "Чебурашка". Анекдоты, друзья, женщины... Целый час. Ты понравился мне, Миша-художник-Чебурашка. Я бы встретилась с тобой...
       Юра -- "Я не хотел на вокзал", 60 лет. "Я так не могу, мне нужна встреча в натуре, я не могу дрочить..." Проговорили целый час.
       Валера -- полчаса. Трах во всех позах. "Пойду найду живую на всю ночь".
       Толик -- "Как тебя насиловали?"
       Сережа -- наглая компания, угрозы, ругань, "приезжай, блядь...".
       Слава -- "Представь, что тебя снимают на видеокассету", мазохизм, садизм, "...а как тебя двое", "твою пизду снимают на кассету, меня трахают в попу, тебе крутят кассету..."
       Дима -- компания. "...Найду, бля, я тебя найду, бля, я готов сколько хочешь бабок платить, чтобы с тобой попиздить, бля, я торчу от тебя, я -- псих, я -- ебанутый, я охуеваю от тебя..."
       Леша -- испанец. Компания. "Сделай, чтоб нам всем было весело", по очереди трахалась со всеми. "А как тебя трахают пять гномов?", "Расскажи, как я тебе делаю минет в очках", мазохизм. Ребята выдумывали -- весело изощрялись друг перед другом, без издевки. "Ты -- кошка". Я мяукала, им понравилось.
       Юра -- "госпожа", "на вы", "поиздевайся".
       Ирина -- мужицкий голос, мебельный магазин, лесбиянка, не любит грубых, сильных мужиков, голубая мечта -- три девочки, любовь втроем. Очень проста. Все звала приехать -- мебель купить. "Лучшее подберу, приезжай, Лар".
       Саша -- "Красивая девка ты, судя по голосу, -- влюбиться можно!"
      

    БОЛЬНАЯ ТЕМА

      
       ...Из меня теперь и одной приличной
       девочки не выйдет!
       Л. Кэрролл. "Алиса..."
      
       ...ощущение себя пожизненной гетерой.
       Словно много раз воплощалась и служила мужчинам эротическим инструментом, служила их прихотям и похотям, серьезно и походя, нарочито и случайно... И переизнасилована собственной памятью об этом. Ощущение -- что делала это всегда, когда хотела и не хотела. Изведала все чувства, связанные с этим постыдным и любимым делом, -- высшие и низшие, до дна, до бездумия и безумия... И знаю: это -- моя больная тема. Отдаюсь я со страстью или от скуки, богато или скучно, с душой или без, притворяюсь или нет, по желанию, из жалости или вежливости... или вообще не отдаюсь...
       ...независимо от себя самой -- период возбуждения, равнодушия или отвращения к сексу и чувственной любви, или все смешано -- когда тело готово отдаться, а душа сопротивляется и просит отсрочки, -- независимо от всего этого любовь и эротика -- моя больная тема, пожизненная, припечатанная мне на небесах. Я так и не пойму, что же во мне перенасиловано -- тело или душа. Иногда хотелось, чтобы брали в полной пассивности, в повелительном наклонении, но по-умному и с душой... А попадались -- равнодушные, ищущие постели, или -- нежные, неуверенные, боящиеся лишний раз подступиться.
       Горькая страна, где львиная доля мужчин чувствует себя невестами на выданье, и женщины волей-неволей становятся мужьями... горько. Чеширский Кот, ты -- моя иллюзия счастливого исключения, но тоже далеко не до конца... далеко не до счастливого конца...
       Я вспоминаю горячую крымскую землю -- колючие травы, пыльные тропинки, камни, песок, как я ходила босиком и чувствовала, что земля там -- мужского пола, поля, характера... А здесь -- сколько ни ходи, сколько ни люби -- мужики будут попадаться с женскими причудами, -- не вымолишь, не вылюбишь, -- не даст она настоящего, стоящего мужика -- мечту русской женщины -- сплав каменной стены, горячего сердца и самородка, -- не даст, -- помыкает его на себе да скорей приберет -- бабская земля... Земля, где бабы тащат на себе воз мужской ответственности, и при этом -- не вознесены на матриархальный пьедестал, как в каких-нибудь бананово-лимонных странах, а унижены и задавлены патриархатом...
       Страна, рождающая редких героев-гениев-богатырей и среднеполых ублюдков, порой -- в одном лице... Рождающая -- Василис Премудрых-Прекрасных и -- Иванушек-дурачков, Змеев Горынычей, Соловьев-разбойников и Кащеев Бессмертных у власти...
       Российский скорпион -- женственность, вынужденная растворяться в самой себе и убивающая себя этим...
       Женственность, распятая на кресте отсутствия мужественности...
       Остров Лесбос. Россия. Больная тема...
      
      

    ЛОСКУТНОЕ ОДЕЯЛО

      
       ...И вы себе не представляете, как ужасно
       неудобно играть, когда все они живые!

    Л. Кэрролл. "Алиса..."

      
       ...принцесса Грёза усталая сова скушает кошка летучую мышку плевки соитий телефонного оргазма на пожиранье анонимом слов отходов сексуального фантазма удачней примененья дару слов принцесса Грёза извините Лара я б не нашел на то и аноним чтоб превращать поэта в род товара скушает мышка летучую мошку пусть пользуются тем что продадим я так хочу тебя полюби меня в попочку штраф за превышение голоса я сейчас несла такую хуйню а меня слушал Жора это просто пиздец скушает мышка летучую кошку трахни меня ночная смена с десяти вечера до пяти утра ебаться любишь клиент на проводе давай погрубее еби меня выдери давай хуем в пизду блядь еби же хуй это а не бивень клиент на проводе громче кричи Жора штраф за превышение голоса я не зоофилка чтобы этих козлов любить какая у тебя пизда я хочу один оргазм на троих еще еще давай я уже кончаю еще давай классно тащусь еще немного встаю раком давай глубже кончаю штраф за превышение голоса на то и аноним чтоб превращать поэта в род товара плевки соитий я засовываю каблук прищепки в качестве домашнего мазохизма привязываю к постели скушает кошка летучую мышку все вы бабы продажные твари я торчу бля охуеваю от тебя у меня в холодильнике позавчерашняя котлета засунь ее туда я сказал хватит пиздоболить приезжай по-хорошему сейчас пришлю архаровцев они засунут тебе бутылку из-под шампанского приезжай сука бери в рот скушает мышка летучую кошку я б не нашел удачней примененья дару снов принцесса Грёза извините Лара...
      
       ...Я извиняю тебя, Чеширский Кот...
      
       Лара, мой живой призрак, рабыня эротического компьютера, запущенного на полную катушку, бесстрашная самочка, бросающаяся во всевозможные эротические приключения, независимая сиамская кошка, завсегдатайка моей эротической кухни, выпрашивающая у меня рецепты...
      
       ...истощение подкрадывается медленно, но верно, -- однако я еще цепляюсь за лоскутное одеяло эротических фантазий, которым накрываемся мы с Ларой, замерзая по вечерам и ночам на дежурстве у телефонных амбразур, поневоле и по любви согревая друг друга. Лоскутное одеяло, которое фирма тянет на себя, оставляя нас с Ларой душевно мерзнуть... Лара, маленькая гордая шлюха, ворующая у меня фантазии и любимая мною, как Дюймовочка, выращенная из зернышка, данного старухой ведьмой, ее мнимым Величеством телефонной "Службой 666". Моя любимая девочка-дочка, лесбийская подружка, от которой я так хочу избавиться... Что ждет ее, когда я брошу ее? Майский жук? Жабий сынок? Крот в бархатной шубке? Что ждет ее -- восемнадцатилетнюю? Рай в шалаше? "Ласковый май" с любимым в Стране эльфов? Мне бы хотелось быть твоей Ласточкой, уносящей тебя от крота и мыши...
       Ларочка, Лариса, моя голубоглазая сиамская кошка, повязанная со мной одной компьютерной лентой, невольная программа моей души, влагалищная матрица отходов сексуального фантазма...
      

    ДЕВОЧКА И БЕЛЫЕ МЕДВЕДИ

    (ФАНТАЗИЯ ЛАРЫ)

      
       ...когда была школьницей, я очень стеснялась, что у меня растет грудь. Все детство -- хотела быть мальчиком и завидовала ребятам... и спала в плотном лифчике -- так ненавидела свою грудь. Даже не помню, когда начала заниматься онанизмом -- в четыре года? в пять? не помню, но рано... а в одиннадцать или двенадцать -- приснился сон, странный и дикий, который долго волновал...
       Север, белые сугробы, большое небо -- розово-желто-голубое, какое бывает на рассвете... Север, но не холодно, кругом снег, и вдали -- белые медведи. Мне чуть страшно, но я завороженно наблюдаю за ними, как они медленно приближаются ко мне. Они подходят, я полураздетая, сажусь на снег -- он не холодный. Я не знаю, почему это делаю, но белые медведи, их взгляды и медленные грациозные движения гипнотизируют меня. Я боюсь, но в то же время желаю их... Я ложусь на снег, раздвигаю ноги, белый медведь подходит ко мне... Я чувствую его горячее дыхание на моем лобке, он начинает лизать меня теплым шершавым языком, всю меня -- там, губы, клитор... стыд, теплый стыд на фоне белого снега. Теплая волна невозможного наслаждения пронизывает меня, и я просыпаюсь -- удивленная и возбужденная...
       В школу я опоздала.
      
       В двенадцать лет тихая скромная девочка с косичкой, одетая в бесформенные платья без вкуса, "на вырост", выглядела как шестнадцатилетняя девушка. Она запоем читает классику... и -- мечтает о подвиге во имя любви, о капитане Немо, который пожизненно украдет на подводную лодку... Девочка с косичками, мечтающая быть то Маугли, то морской дикаркой, которую однажды выследят в пещере какие-то мужчины, украдут и приведут... к атаману? князю? -- ведь действие происходит не в России, а на теплых скалистых островах... И ОН предложил сердце и золото, а ОНА грустила и хотела, как Ихтиандр, только моря и обратно в пещеру...
       Тургеневская девушка, мечтающая быть Человеком-невидимкой -- и умереть, Жанной д'Арк -- и сгореть, наездницей -- и скакать на лошадях. Или... магия неизвестного города Одессы -- жемчужины у моря... "белеет мой парус такой одинокий на фоне стальных кораблей". Остап Бендер и девушка с косичкой, распустившая волосы, -- его жена и подружка, такая же авантюристка...
       Или -- инопланетный корабль, инопланетяне, польстившиеся именно на нее среди прочих землян и предложившие девочке, мечтающей стать физиком или астрономом, забыть навсегда о Земле, в обмен на загадки вселенной...
       Я так и видела ее -- горько прощающуюся с Землей перед разверзающимися безднами Космоса...
       Долгая, почти чувственная любовь к Лермонтову, к Демону...
       В общем -- ни больше ни меньше... романтика, Алые паруса, пальмы, песок, "не нужны теперь другие бабы, мне всю душу Африка сожгла, крокодилы пальмы баобабы и жена французского посла"... свечи, музыка, "забудьте, девочки, весь этот романтический бред, мужчины ничего этого не воспринимают, им надо реально чувствовать и осязать..." Белые медведи снились девочке, из всей эротической литературы читавшей лишь Боккачо "Декамерон". Я смотрю на эту девочку глазами уже двадцатичетырехлетней Лары, разведенной с первым бесчувственным мужем, -- или это другая женщина? Она одинока по-прежнему, хотя к ней ходит женатый художник... Я смотрю на нее глазами двадцатичетырехлетней женщины, взявшей у подруги самодельные порнографические низкопробные фотки застойных лет... Она смотрит на них, перебирает, из десятка выбирает самые красивые, хотя -- какая красота -- обычные немолоденькие уже шлюхи и самцы на черно-белых карточках. Она смотрит на них, они возбуждают остро и резко, а у нее никого нет... Она лежит, смотрит на них и до одури занимается онанизмом -- с одною целью -- чтобы никогда больше не возбуждаться от подобного, -- как любящий лакомство объедается однажды до тошноты, до рвоты -- так, чтобы лакомство не владело им... три, пять, семь, десять раз... потом еще... и -- все. Больше не действует. Совсем. Цель достигнута... Любые фильмы -- задолго после, которые довелось ей увидеть: эстетские и низкопробные, красивые и отталкивающие никогда больше не задевали ее чувственность.
       Девочка и белые медведи... Я вижу романтичную двадцатичетырехлетнюю женщину, которой нечего вспомнить, кроме холодного мужа, нескольких импотентов, одного талантливого подонка, неудачных одноразовых общений и -- мечты, однажды -- одновечерне, одноночно -- свалившейся -- с улицы? с неба? -- на неоттаявшее сердце и тело. Да еще -- женатого любовника, друга бывшего мужа...
       Но то, что испытала двенадцатилетняя девочка с царем Севера -- белым медведем, ей не удалось испытать ни с кем.
       Я заворачиваю душу в лоскутное одеяло и мерзну от неосуществимости... и продолжаю заштопывать его -- вместе с Ларой.
       Оно такое большое! и рваное...
      
      
      

    В РЕЧКЕ РЫБКА ПЛЕЩЕТ

      
       В речке рыбка плещет,
       в небе птичка свищет.
       Девочка трепещет --
       к дырке палку ищет.
       А. Г.
      
       Н о ч ь.
       Володя -- "У вас замечательная служба" -- "...у меня такая большая грудь, что я даже могу сама себе поцеловать сосочек..." -- "И как же ты целуешь свою грудь?"
       Компания грузин.
       Дима -- "Давай работать долго", трах с пятью, в конце: "А денег -- нет" -- разъединили.
       Гена -- разговаривал с Эллой. "Она -- специалист!.. Покажи оргазм... Какая пизда?.. Тебя трахают двое".
       Грузин -- "Тебе будет хорошо, всю жизнь мечтал, заплачу!", темный "мерседес", машина, дача, "давай встретимся!"
       Саша -- минет. "Около меня -- девочка, ей двенадцать. Поласкай ее". "Молодец! -- Давно работаешь? Тебе надо отдохнуть..."
       Миша -- акцент, колол на встречу. "Ты чего, ебанутая или прикидываешься? Какой, к черту, контракт? Да ты этим контрактом... Хочешь, мы с тобой контракт заключим?"
       Володя -- "Ебешься давно? Ззначит, не целка. Бери в рот".
       Саша -- механик--эксперт, Телец, постоянный клиент. Потерял жену и сына в автомобильной катастрофе, в 12 лет сидел в тюрьме, родственники отняли дом. Пишет фантастику. "СПИДа боюсь". "Ты -- хорошая, ласковая, я знаю, что любишь детей..."
       Ты мне очень понравился , Саша...
       Андрей -- Козерог, художник. Модернизм. Целый час.
       Дима -- Лев. Компания. "На силу не жалуюсь... сволочи... зона... Пошел по кривой дорожке... хуйня из-под ногтей... романтичный я, романтика, блядь, звала... педик, люблю издеваться над людьми, кликуха моя "киборг", садист, вышибала, я не знаю, чего я пиздоболю с тобой, великая охота, братва, война, я устрою большой пир Маугли..." Час.
       "Желторотый юнец, -- констатировал потом Игорь, -- играет в уголовщину".
       Грузин -- "Только по телефону? Я не туда попал".
       Андрей -- предлагал встречу за доллары.
       Влад -- "Звоню по приколу. Какие мужчины тебе нравятся?"
       Сережа -- "Ты не свободна? Ты всем отказываешь?" Лев, 28 лет. Колол на встречу. "А ты бы хотела быть на содержании?" О Боже! Как бы я хотела быть на содержании!.. у любимого...
      
       Павел -- "Ларочка, расскажи, что у тебя было в детстве".
      
       ...мне было года четыре, я ходила в детский сад. Однажды один мальчик предложил мне спрятаться за деревянную горку вместе с ним и показать то, чем я писаю... Мы спрятались, я показала ему, он стал рассматривать, потом трогать, это было стыдно, интересно, но -- сладко, и я все время боялась, что увидит воспитательница... В других детских садах, куда я ходила после, было то же самое -- обязательно находился мальчик, который просил: "Покажи мне твои "глупости" -- так это называется у детей, -- а я тебе -- свои..." Мы прятались в туалете и начинали взаимные исследования. И всегда боялись, что зайдет воспитательница, все увидит и отругает нас, и будет очень стыдно... А один мальчик даже прибегнул к хитрости -- сказал, что доктор поручила ему осмотреть меня -- везде, чтобы узнать, не болею ли я... Однажды мы стали заниматься этим "осмотром" во время дневного сна. Наши кроватки стояли рядом, мы были накрыты одеялами, и весь "тихий час" он ощупывал меня -- жадно и любопытно, и кажется, перетрогал все, что только можно внизу живота и между ног... Это было захватывающе -- я и не думала, что может быть так приятно делать неприличные вещи... Только я все время поглядывала на воспитательницу -- не заметит ли она нашей возни, но она сидела за столом лицом к стенке и что-то писала...
      
       -- Ларочка, это все хорошо, а постарше -- о чем ты фантазировала, что у тебя было?
      
       ...ну, чуть постарше... я привыкла заниматься онанизмом, хотя мне все равно было стыдно -- боялась, что заметит мама. Я еще не догадывалась ни о мужчинах, ни о мужских членах и их назначении. Я ложилась животом вниз и пальчиком тихонечко теребила клитор и представляла, что лежу вся одетая -- даже лицо закрыто, а самые интимные места у меня открыты, и на меня смотрит компания взрослых мальчиков: они смотрят, обсуждают и смеются надо мной... Мне было очень стыдно думать об этом, я не понимала, как такая ерунда лезет в голову, но при этом сильно возбуждалась. Иногда я представляла, что один из взрослых мальчиков бьет меня ремешком по этим местам -- хотя в детстве меня никто не бил... Потом наступал оргазм, и я сразу засыпала... Так и засыпала, лежа на животе, с указательным пальцем на клиторе...
      
       -- Спасибо, Ларочка, ты хорошо поработала, пока!..
      

    А МУЖЧИНЫ НЕ СНИЛИСЬ...

      
       ...В детстве мне часто снились говорящие собаки с человеческими глазами. А в шестнадцать лет приснился странный, чувственный сон...
      
       Пушистая белая болонка... Я гладила ее, ласкала, она была такая лохматая... Потом я легла на траву. Не помню как, но очень возбудилась и была уже готова на все, мне не хватало самой малости до оргазма... Помню, меня удивило, что такое маленькое существо, с которым даже стыдно лежать, так ласкает меня... И вдруг эта собачка говорит мне по-человечески, чуть насмешливо: "Вставай. Встань и иди! Не спи со мной... Тебя ждет много мужчин, которые хотят тебя. Не делай этого со мной. Они будут ждать и хотеть тебя, отдавайся лучше им!" Так, с чувством стыда, досады, что она не доласкала меня, -- или это был он? -- я и встала во сне, застегивая что-то на себе, пристыженная, с неудовлетворенным желанием, направленным в неизвестное будущее...
      
       А один раз приснилось -- словно вариация сказки "Машенька и медведь":
      
       Лесная глушь, я попадаю в большой дом со множеством кроватей -- как в детском саду или лагере. Какие-то девочки объясняют мне, что это гарем медведя. Бурый, человекообразный медведь... Ужаса нет. Я знаю, что он придет ко мне и я должна буду ему отдаться... Неуютно, но -- спокойно. Кажется, я думаю о способе убежать... До постели во сне не дошло.
       А мужчины -- не снились...
      
       Двадцатичетырехлетняя Лара... или не Лара?
       Она рисовала на корявых раскидистых деревьях девушек-летучих мышей, рисовала грустную женщину с большой грудью и попой, которая тоже спереди, и женскими лицами вокруг... Она рисовала деревья в образе обнаженных женщин, рисовала кентавров, танцовщиц со змеями, женщин-стрекоз, и одного только не могла нарисовать себе -- счастья...
      
       ...Там, на той планете, откуда я родом, жили странные существа. У них не было пола, но они умели любить друг друга -- до бесконечности. Поэтому у них не было боли, иначе какая может быть любовь до бесконечности, если есть боль?
       ...Там, на той планете, я однажды нарисовала людей и разделила их на мужчин и женщин, которые любили друг друга, и не заметила, когда между ними появилась Боль.
       С тех пор я рисую мужчин и женщин, которые любят друг друга среди травы, бабочек, деревьев, цветов и животных...
       Но никак
       не могу
       нарисовать существ,
       которые умеют
       любить до бесконечности...
      
       Она -- рисует, а к ней ходит женатый художник, который ее не любит, а только так -- помочь чем-нибудь изредка, да переспать днем. Она называет его "серым волком", потому что он седой и сорокалетний, она перечитывает Цветаеву: "Было дружбой, стало службой... Бог с тобою, брат мой клык...", "перегладила по шерстке, стосковался по тоске" и "новая найдется дура верить в волчью седину..." Она смотрит в холодное зимнее окно, ей одиноко, она, как всегда, не знает, что делать со своей голодной чувственностью и неумением отдаваться просто так, легко, ради удовольствия -- без большой-большой обоюдной космической любви...
       Она одиноко смотрит в холодное зимнее окно на первом этаже своей запущенной квартирки, своего огромного храма, и еще только первые ласточки всеобщей перестройки, и далеко-далеко до всеобщей гражданской войны и сексуальной телефонной службы в России...
       Она одиноко смотрит в холодное зимнее окно и ждет лета, в котором ничего не изменится...
       Но Лара, восемнадцатилетняя Лара, не столь романтична. Она -- пытается быть циничной на своем красном махровом рабочем ковре...
      

    РАБОЧИЙ КОВЕР

      
       В е ч е р.
       Саша -- ласковый, "До свиданья, маленький".
       Юра -- фантазия, соблазнение спящего мужчины.
       Ренат -- татарин, 21 год. Мягко угрожал: "Ребята достанут", "не могу расслабиться", в конце траха кончил: "Блядь, твоя взяла!"
       Миша -- "приказывай, госпожа", "мучай!", мазохист.
      

    ФАНТАЗИЯ ЛАРЫ

      
       ...моя необузданность приводит к тому, что, если со мной обращаются слишком нежно -- как с хрустальной вазой, я зверею, напрягаюсь бешеной струной и готова -- избить, искусать, исцарапать лежащего на мне мужчину...
       Тогда я представляю:
       ...мужчина, не сумевший мною овладеть, лежит на кровати. Я медленно, очень медленно встаю. Мои черные волосы падают на белые плечи, губы дрожат -- от неудовлетворенной чувственности и злости, а голубые глаза смотрят на мужчину напряженным и обманчиво-холодным взглядом. Сначала -- в лицо, потом -- на его член, который лежит и не подозревает, что его ожидает. Мои глаза темнеют от возбуждения, я надеваю на талию черный поясок с маленькой железной цепью. Затем достаю ремень с пряжкой, черные лакированные туфли с высокими каблуками и сажусь на бедра мужчины. Острым каблуком я касаюсь его сосков и раздвигаю свои бедра так, чтобы он видел, как у меня там все красно и возбуждено... Другим каблуком -- я ласкаю свою грудь, живот, лобок... и -- засовываю его во влагалище... Я заставляю мужчину смотреть, неотрывно смотреть туда... Потом вытаскиваю каблук из своей красной пизды, провожу им по члену, надавливаю мошонку...
       Он начинает вздрагивать, этот бездельник! Ствол напрягается, освобождается головка... Я заставляю мужчину перевернуться, бью его ремнем по спине и заднице. Потом -- заставляю встать на колени и вылизывать меня...
       ...отталкиваю его, снова наказываю ремнем, ставлю на четвереньки, чтобы его ягодицы -- круглые и крепкие были передо мной. Мой каблук резко раздвигает ягодицы и внедряется в анус... Я насилую его каблуком, при этом -- хлещу ремнем, обзывая последними словами. На моем черном поясе позвякивает железная цепочка... Вскоре я не выдерживаю страсти и возбуждения от его торчащего члена и -- падаю под него, раздвигая ноги...
       Царапаясь от желания и нетерпения -- ввожу его член в свою влажную и набухшую пизду, запрокидывая ноги ему на плечи...
       Игорь -- "А как ты стала лесбиянкой?"
      

    ФАНТАЗИЯ ЛАРЫ

      
       Она -- яркая блондинка с зелеными глазами. Мне было одиннадцать, ей -- около двадцати пяти. Я была одинока -- ни мальчиков, ни подруг. Ее же постоянно окружали мужчины. И -- как водится у девочек по отношению к более взрослым девушкам -- влюбилась в нее, в ее облик, вертелась около, как привязанная кошка. Она заметила это и пригласила к себе домой.
       -- Тебе нравятся мужчины? -- спросила она.
       -- Да... -- ответила я растерянно и смущенно.
       -- Я тебя познакомлю потом с интересным мужчиной -- ты очень хорошенькая, но сначала я сама хочу с тобой поиграть. Только ничего не бойся и никому ничего не рассказывай, -- тебе будет хорошо!.. Покажи мне твое белье...
       Я сняла школьное платье, -- у меня было самое обыкновенное подростковое белье -- белые трусики, белая маечка без лифчика. Она достала голубой кружевной лифчик и такие же трусики и дала мне померить. Сама она тоже разделась и осталась в черном кружевном белье. Она подвела меня к большому зеркалу, осматривала, гладила и говорила:
       -- Этот комплект я тебе подарю -- он страшно идет к твоим голубым глазам! А теперь давай совсем разденемся! Какой пушистый треугольничек! -- восхищенно сказала она, дотрагиваясь до моего лобочка. Ее рука скользнула ниже... И покажи мне твои маленькие складочки между ног... Ложись на кровать и раздвинь ножки! -- приказала она. Я дрожала от стыда и робости, но легла и раздвинула... Мне почему-то хотелось ее слушаться...
       -- Подними ножки еще выше, согни их в коленках и прижми к грудкам!.. вот так, и не бойся, сейчас тебе будет хорошо!
       Она потискала мои сосочки, погладила живот, бедра и стала ласкать всю промежность: перебирала, теребила, растягивала губки, касалась клитора, гладила бедра... Я стала вся мокрая...
       -- Какая аккуратная, какая красивая у тебя писечка, -- сказала она. Ты будешь прехорошенькой женщиной!
       Она все ласкала и ласкала меня, один раз от перевозбуждения и волнения я пыталась сдвинуть коленки, но она снова раздвинула их.
       -- Ты уже кончила один раз, моя девочка... Погоди, погоди, не сдвигай, какие лепесточки у твоей мокрой расплакавшейся девочки! -- Она все сильнее и сильнее теребила мне губки, мастурбировала клитор, целовала меня всю, подергивала волосы на лобке...
       -- Ты когда-нибудь пробовала так сама?.. -- Она покусывала мне грудь и сосочки, все чаще дышала, зрачки ее расширились, я чувствовала, что она в экстазе... Она засунула один палец свободной руки мне в рот, и сказала: "Соси, соси, миленькая!.." Указательный палец другой руки она засунула мне в попку, а большим продолжала ласкать клитор... Острая волна удовольствия захлестнула меня -- словно сотни ласковых змеек опутали меня, и я заплакала...
       Вскоре она оторвалась от меня, прижала мою грудь к своей, большой и мягкой, и стала успокаивать, гладя и целуя:
       "Ну вот, видишь -- все хорошо, и ничего страшного! Успокойся, незабудка моя!.. -- Она налила мне шампанского: "За нашу любовь!" "В следующий раз ты попробуешь поласкать меня..."
      
       Олег -- журналист, психолог, у него -- профессиональный интерес.
       Андрей -- бизнесмен, "разговор не пошел", телец. "А чем ты занимаешься?" Говорили о философии. Набоков, Достоевский... -- обалдел.
       Алеша -- "Мы -- в постели. Я -- женщина. Я -- писаю тебе в рот".
       ...Недалеко от меня -- Майя, впереди -- еще полночи. В паузах между звонками я слышу обрывки ее фраз: "Купишь "Ауди" -- тогда позвони". "Ты -- извращенец, но я не думала, что до такой степени".
      
       Олег -- бухгалтер. За жизнь, час. Кончился лимит: "Я же только-только..."
       Вася -- физик. Его друг -- художник-философ, любит Розанова. Кафка -- некрофил. Час.
      
       ...Майя: "Совсем ты нехороший, потому что пьяный"
      
       Алеша -- "Я хотел с тобой о другом поговорить".
       Миша -- "Прошу прощения, -- сделай недотрогу".
       Игорь -- блондин, "моя ласточка", кончил на минете.
       Андрей -- "Расскажи, как я насилую тебя"
       Сережа -- Овен, ласковый, нежный, кончил на грудь, обещал звонить.
       Тимур -- колол на встречу.
       Безымянный -- "Делай что-нибудь, быстрее", "спасибо, пока".
       Алексей -- Стрелец, хотел встречи, трах, изощренный любовник, нежный, во все дырки...
       Андрей -- "Малыш, рыбка, ты мне понравилась, можешь передать это своему начальству... А кроме мазохизма что еще можешь рассказать?"
       Таня -- Я ласкала ее. Не лесбиянка, задавала вопросы. С девушками -- сложнее. Они сдержанны, более замкнуты, скрытны в чувственном плане, застенчивы.
       Юра -- садомазохист, красивая партия: я порола его, он меня, полчаса, благодарил, сказал "спасибо".
       Женя -- "Что вы все так стандартно начинаете?", директор банка, хозяин гостиницы.
      
       Ночь... Сколько еще ночей? Я все еще цепляюсь за лоскутное одеяло... Его хватает Ларе, но не хватает мне. Я мерзну. К счастью -- начинает сквозить началом конца...
      
       В потоке молчаливого круженья
       что делать неприкаянной земле,
       такой большой, и дико первозданной,
       когда она грустит о невозможном,
       со всех сторон отдавшись небесам,
       пожизненно собой не обладая...
      
       Рома -- "Ларочка, а если честно, -- у тебя было что-нибудь с животными? Не во сне, а наяву?"
      

    ДИК

    (ФАНТАЗИЯ ЛАРЫ)

      
       ...однажды, гуляя в парке, я увидела высокую стройную блондинку с большим догом. Весь черный, он отливал серо-голубым блеском. Она бросала палку -- дог стремительно приносил. Их взаимная стройность и слаженность, контраст ее светлых, до пояса, волос и его черной шкуры завораживали...
       Мы познакомились.
       У нее была проблема -- ей срочно надо было уезжать в командировку, и не с кем было оставить Дика -- так звали пса. "А он не злой?" -- спросила я. "Нет, -- улыбнулась она, ослепительно, как умеют улыбаться только красивые блондинки, -- он замечательный и страшно ласковый". У нее был вкрадчивый, медлительный голос. Мы понравились друг другу, я предложила пожить у нее на время командировки и поухаживать за Диком -- она обрадованно согласилась... А я как раз поссорилась с родителями, и ситуация была мне здорово на руку. Она уехала, я переехала к ней. В квартире был полный художественный кавардак. Видно было, что она любила одеваться красиво: кружевные лифчики, прозрачные трусики, колготки попадались где надо и не надо. Я поубиралась немного, затем приняла душ, надела короткую рубашку и решила вымыть пол.
       Дик спокойно лежал в коридоре, но, как только я начала мыть пол, забеспокоился, заерзал и стал принюхиваться. "Ну что ты, Дик, я же тебя недавно кормила, лежи спокойно!" -- приказала я ему, он послушался, но ненадолго. Не успела я вымыть и половины комнаты, как это огромное милое чудовище подошло ко мне сзади и ткнулось носом... прямо в лоно! После душа я была немного возбуждена, и он это почуял... У меня тогда не было мужчины, и я очень хотела... Я и в душ пошла, чтобы немного охладить себя, но вместо этого под теплым душем еще больше разошлась, а когда вытиралась полотенцем, немного поласкала себя пальцем... чтобы успокоиться... Поэтому, когда он ткнул свою морду мне между ног, я хоть испугалась, но... не отпрянула и не закричала. Когда же его холодный нос ткнулся в мое горячее влагалище и он языком начал вылизывать меня там всю, я уже ничего не могла с собой поделать и не прогнала его. Наоборот, я отбросила тряпку, облокотилась на пол, раздвинула бедра, наклонила голову так, чтобы было видно, что он будет делать, и прошептала: "Давай, Дик, давай еще!.."
       Он продолжал обнюхивать меня, горячо и быстро дышал... "Давай, Дик, давай, -- шептала я, -- продолжай, представь себе, что я -- твоя сука, твоя собака..." Он начал еще активнее лизать меня своим большим шершавым языком... Я видела его пасть, его черную морду на фоне моих застывших от напряжения грудей с заострившимися сосками и белых бедер. Я видела его, Дика, большим красным языком вылизывающего мою пизду. Возбуждение нарастало, как никогда. "Давай же, Дик, давай!" -- простонала я, мое влагалище все увлажнялось и увлажнялось, а он все слизывал и вылизывал меня... Я повернулась к нему лицом, слегка привстала, он набросил мне свои черные лапы на плечи и стал лизать лицо, губы, нос, шею, грудь... Я дотронулась до его собачьего члена, его черная мошонка в тот момент показалась мне огромной, его узкий член уже вылез из своего мохнатого мешочка, а красная головка была готова к своему животному наслаждению...
       Я гладила его лохматую морду, обнимала его, а он дышал часто-часто... "Ну, пожалуйста, Дик, мой большой, хороший, моя собака, трахни меня своим собачьим хуем! Поверь, я ничуть не хуже твоей хозяйки..." Я уже почти залезла под него, подставила ему зад, и его член вошел в меня... Каким же он показался мне горячим и твердым! Он начал быстро-быстро двигаться во мне, время от времени облизывая мне спину, а я повторяла: "Умница, Дик, так, так, давай еще, моя черная лапа!" Одной рукой и коленями я опиралась на пол, другой -- мяла себе грудь, дергала за соски... Вскоре я кончила так, как не могла и вообразить себе! Дик все убыстрял и без того быстрый темп, потом как-то весь вздрогнул, застыл и обмяк на мне...
       Ошеломленная, в состоянии чувственного шока, я никак не могла прийти в себя. У Дика потихоньку тоже замедлялось дыхание, и только член все еще был во мне, подрагивал и немного колебался, будто вообще не хотел выходить... Когда все кончилось, я, плача от стыда и удовольствия, приговаривала, поглаживая его: "Дик, Дик, какой же ты умница, как же ты меня утешил! Был бы ты мужчиной!"
       Потом, когда мне хотелось, я говорила ему: "Ну что, Дик, займешься со мной тем же, чем со своей хозяйкой? Я ничуть не хуже!" -- на что он отвечал вилянием своего упругого тонкого хвоста, пыхтением и преданным собачьим взглядом.
       Когда Света, так звали его хозяйку, вернулась и спросила: "Ну как вы тут?" -- я грустно сказала ей: "Да, твой пес чрезвычайно ласков!.. Я бы сказала даже, безмерно..." Она пристально взглянула на меня... "Тебе понравилось?" -- тихо спросила она. "Слишком!" -- ответила я. Она рассмеялась: "Дик -- чудо! Не грусти, подружка, -- мы ведь можем играть и втроем!" После этого мы часто любились втроем. Кажется, и Дик был доволен таким оборотом. Это были незабываемые минуты -- тройного совокупления с самой природой в лице... вернее -- морде Дика. И я купилась -- на его собачью стать, на его животные достоинства. И на потрясающую красоту моей новой подруги. А наши лесбийские игры, прерываемые завистливым поскуливанием и жадным сопением Дика!
       Но я все равно хотела мужчину...
      
       Зоофилия... Во время учебы Жора на обороте написал мне своим супер-размашистым почерком: "Мне не нужны художественные произведения! У нас другой жанр. Я вам на это уже указывал. Больше не буду. Это последний раз". Я вспоминаю еще одно напутствие Жоры по части фантазий: "Девочки, с фантазиями -- поосторожнее. Вводите клиента как можно естественнее. Чтобы не получилось: "Вы хочете песен? Их есть у меня!"
      
       ...я не успеваю отдышаться, как попадаю под новый обстрел телефонного улюлюканья. И -- как палец в костер -- нажимаю красную кнопку разговора...
      
       Чеченец -- "Давай...", "все..."
       Безымянный -- "Знаешь, что я держу в руках?", "Ты нежная, спасибо".
       Алеша -- "Я еще мальчик..."
       Сережа -- понравилось, что я мягкая и податливая.
      
       Алексей -- "Пофантазируй..."
      

    СМЫЧОК

    (ФАНТАЗИЯ ЛАРЫ)

      
       ...иногда я представляю: мужчина просит меня прилечь поперек кровати, широко раздвинуть ноги и при этом пристально, очень пристально смотрит туда, за черный треугольник...
       "Еще шире раздвинь!" -- проникновенно-властно приказывает он, потом берет смычок, если я думаю о скрипаче, или -- кий, или неострый, но длинный красивый нож и начинает медленно водить по всему телу -- плечи, шея, грудь, соски, живот... потом -- лобок, бедра... И наконец -- щелочка, из которой торчат возбужденные красные лепестки...
       Я замираю и постанываю от возбуждения... Он вводит мне во влагалище свой предмет, медленно трахает меня им... Мне сладко и страшно, я начинаю задыхаться от возбуждения, мои бедра дрожат, я хватаю себя за грудь, сжимаю ее... -
       В этот момент он отбрасывает смычок -- кий, нож -- не важно -- и быстро и резко входит в меня... Его член бьется во мне, достигая самого донышка влагалища...
      
       Алексей -- "Еще пофантазируй, Ларочка..."
      
      

    ЛЕДА И ЛЕБЕДЬ

      
       ...когда мужчина входит в меня глубоко и сильно, я закрываю глаза, и волна образов затопляет меня... Часто я вижу, что это происходит не в квартире, не в постели, а где-нибудь на колючей южной траве или острых морских камнях...
       ...Моя белая грудь лежит на камнях, сбоку накатывает холодная волна, а сзади меня берут... В позе, когда я -- сверху, я порою забываю, что женщина, и вижу себя -- красивой, сильной кошачьей тварью. Во мне просыпается страстная агрессивность -- мне хочется кусать и царапать мужскую грудь. Я чувствую, как мое тело выгибается и готово в любую минуту напрячься для быстрого и безошибочного прыжка на жертву!
       Потом превращаюсь в женщину-змею, и всей своей белой кожей, грудью, руками, бедрами ощущаю теплую шершавость дерева. Представляю, как трусь об него влажной, нежной, горячей промежностью...
       Еще люблю садиться мужчине на ногу и сладострастно елозить лобочком, своей возбужденной и скользкой подружкой, чтобы он в конце-концов не выдерживал и бросался на меня, как зверь...
      
       Слились, как сердце и природа,
       как песни моря и песка,
       моя дремучая свобода
       и первобытная тоска.
      
       И мне порой дороже хлеба,
       дороже слов -- седой мираж:
       несуществующего неба
       доисторическая блажь.
      
       И как нелепая потеря,
       как всуе позабытый сон
       мелькнет дикарь с душою зверя
       сквозь каменный веков заслон.
      
       Душа -- причуда и помарка, --
       когда-нибудь, махнув крылом,
       как бессловесная дикарка
       вернется в первобытный дом.
      
       Чтоб небу , идолу, песку,
       преподнести подарок с ходу:
       свою дремучую тоску
       и первобытную свободу!..
      
       ...иногда меня волнует мифологический сюжет -- любовь кентавров или Леды и Лебедя. Мне видится черный Лебедь, насилующий меня и своими сильными жесткими крыльями и твердым красным клювом бьющий по лицу, по плечам, по груди...
      
       Н о ч ь.
       Саша -- "рыбка моя", за жизнь, колол на встречу целый час.
       Андрюша -- бармен, извращения, куча фантазий...
       Слава -- "От меня ушла женщина", долгий трах. "Мне надо сразу раздевать", в ванной, в туалете, "пописай, пукни".
       Володя -- сам фантазировал, групповуха всех видов.
       Неизвестный -- акцент, долгий трах, пустой
       Оленька -- от нее уехал муж, ей скучно, одиноко. "Спасибо, кружится голова..."
       Саша -- Лев. Трах -- заебал!
       Безымянный -- "А языком работать умеешь?"
       Абдула -- "сосать..."
       Гена -- "Тебе сообщили? У тебя было что-нибудь с этим связанное?"
      

    СВОЙ ПАРЕНЬ

      

    (ФАНТАЗИЯ ЛАРЫ)

      
       ...в институте, где я работаю, ко мне как-то подошел незнакомый студент. Он был некрасив, но было в нем что-то необычное, что мне понравилось. Может, красивые руки с длинными узловатыми пальцами, может, голос. Он сразу смело и неожиданно сказал, чего хочет от меня. Знаешь, без всяких уловок, типа: "у меня дома такие кассеты" или "такой старинный стол..." Мне тогда сразу хочется сказать: "Ну и трахайся со столом!" А он сказал мне: "Ты -- женственна, но в тебе есть что-то от мальчика". Я бываю резка и угловата в движениях, люблю крепкие мужские напитки. Часто плотным лифчиком скрываю свою грудь, мне нравится надевать детали мужской одежды -- галстуки и ремни, мужской пиджак -- прямо на голое тело, -- это меня возбуждает.
       Он сказал, что наблюдал за мной, что... Так откровенно и поделился, что имеет несчастье быть голубым, но хотел бы попробовать с женщиной и, может, стать нормальным...
       -- Можно, я дам тебе мужское имя? -- спросил он. -- Мне так будет легче. Сережа, идет?
       -- О'кей! -- сказала я, -- Серый так Серый! -- И мы пошли к нему.
       Выпили портвейн, закусили сыром, поговорили о "Ночном портье", об Оскаре Уайльде и быстро перешли к делу. Он был хорошо сложен. От него пахло дорогим мужским одеколоном. Мы поцеловались.
       "Сначала -- ты, -- попросил он. Одну ногу он поставил на стул, я подошла к нему сзади, присела на колени и языком стала лизать -- мошонку, промежность. Когда мой язык приблизился к анусу, он наклонился, опираясь руками на кровать. Я раздвинула его ягодицы, приятно плотные, крепкие, и языком, вкруговую, начала лизать анус, проникая как можно глубже... Затем залезла туда одним пальцем, потом тремя и начала трахать его, как членом в очко. Он даже застонал от удовольствия: "Еще давай, ты -- свой парень, давай, малыш!" Другой рукой я начала дрочить его член, который уже возбудился и встал -- он оказался неожиданно большой при его росте...
       Вскоре ягодицы у него задрожали, он вскрикнул и кончил мне прямо в руку... "Даже не думал, что такое можно испытать с женщиной..."
       Мы отдохнули, выпили. "Теперь я тебя! -- сказал он..-- "Поворачивайся задом, у тебя хоть и круглые, но аккуратные ляжечки -- можно представить, что ты -- мальчик". Я встала поперек кровати на колени и выгнула спину так, чтобы моя попка приподнялась, и сама раздвинула свои ягодицы. "Какая милая розовая дырочка!" -- Он стал щекотать ее своим возбужденным членом... а рукой гладил и сжимал мой лобок, захватывая всю промежность вместе с маленькими складками... Я затаила дыхание, потом застонала, заумоляла: "Входи же, входи, я больше не могу!" Он бережно смазал мой анус вазелином и проник туда сначала своими длинными пальцами... Новизна ощущений захватила меня... Смазав и свой член, он осторожно, медленно ввел головку, потом ствол, я застонала, он вошел глубже, подождал и -- снова медленно, до конца, и снова подождал... Он почувствовал, когда болевой барьер был уже позади, и начал -- все быстрее, а потом -- с бешеной скоростью, по-черному. Я стонала громче и громче, его член все сильнее терся о заднюю стенку влагалища, вызывая одну волну наслаждения за другой, я закричала... При этом он крепко-крепко держал меня за бедра, -- будто я могла куда-то деться от этого крутого боя! Мы кончили одновременно -- издав общий оргазмический вопль. Я ткнулась лицом в кровать, совершенно обессиленная. Он , придя в себя, обнял меня за плечи, развернул к себе лицом и, пристально и нежно глядя в глаза, сказал: "Ты -- чудо!.. Наверно, если бы больше было таких чудных козочек, меньше было бы голубых..."...
      
      

    ЮНОНА МОНЕТА

      
       Сегодня -- редкий вечер, мало звонков. В паузах я рассматриваю брошюру "ЮНОНА МОНЕТА" -- Советы врача по профилактике сексуальных расстройств у женщин. "В книге даны краткие советы по преодолению половой холодности, которая чаще всего бывает..."
      
       Звонок.
      
       Саша -- нежный. "Я второй раз кончил, больше не могу".
       Игорь -- долгий трах, колол на встречу.
      
       "...чаще всего бывает в начальный период сексуальной практики... Имя легендарной древнеримской богини Юноны Монеты -- покровительницы женщин, в особенности замужних, хранительницы брачных союзов и помощницы в родах..."
       Я листаю красивые фотографии двадцати пяти поз и от нечего делать, поэзии ради, называю некоторые по-своему.
      
       Он лежит на спине, она на нем, сверху, спиной к нему... Он видит ее спину, гладит ей бедра, перед ней -- его ноги. Она, стоя на коленях и лаская его руками, гордо и независимо смотрит вдаль. "КОРОЛЕВА И ПАЖ"
      
       Он сверху, его голова покоится на ее ногах, он похож на преклоненного -- если бы не лежа. Кажется -- он целует ей ноги. Она на спине, ее ноги раздвинуты, голова -- между его ногами, словно защищена ими... Редкая поза, при всей простоте... Я называю ее: "АДАМ И ЕВА".
      
       Она на спине, под ее поясницей -- мягкая подушечка, он -- на ней. Ее колени прижаты к груди, ноги раздвинуты и обнимают его бока. В ее лице -- мягкая отрешенность, ее ступни -- безопорно в воздухе. Вместе они похожи на "ВОЛНУ".
      
       Она лежит чуть боком. Он сидит на ней, опираясь коленями на постель, и смотрит на ее чуть повернутое лицо. Ее левая нога закинута на его правое плечо, а левой рукой она ласкает ему грудь. Правой рукой он придерживает свою правую, согнутую в колене ногу, а левой обнимает положенную ему на плечо... Что-то морское, закручивающееся: "РАКОВИНА..."
      
       Красный флажок.
      
       Андрей и Лена -- долгий трах, разговор с его девушкой.
       Сережа -- 28 лет, бизнесмен, Козерог, говорили целый час. Уважение, любовь к женщине. Рассказывал, как трахал девочку. "Мой господин -- 26 сантиметров... Из-за этого -- проблемы..."
      
       Пауза.
      
       Она опирается на плоскость -- только шеей и руками. Все ее тело -- под острым углом к нему, он сильным обхватом рук прижимает ее к себе, держа за поясницу. Он на коленях, ее бедра на его бедрах... Он смотрит ей в лицо, ее голова повернута набок, и взгляд уходит в темноту... "НАСИЛЬНИК".
      
       Он комфортно уселся на кресло, она, спиной к нему, села на него, упираясь ногами в пол, а руками держась за коленки. Какая-то легкость, шаткость, деловитость и отчужденность в позе, словно обоим некогда... "ПОЕХАЛИ-ПОЕХАЛИ" ...по кочкам, по кочкам, в ямку -- бух...
      
       Он стоит перед ней, очень прямой, она -- коленями на кровати, лицом к нему, в обнимку. Нежный прямой угол. Любовь без компромиссов, натянутая, как струна. "...женщинам с высоко расположенным клитором". Наверное, трудно долго выдержать... Поза, похожая на канон ... "ЕГИПЕТСКАЯ".
      
       Он стоит перед высокой лежанкой, лицом к ней, сидящей на лежанке. Он держит под коленями ее красивые ноги, лаская бедра. Она, чтобы не опрокинуться навзничь, держится за него, страстно и нежно обнимая за шею и плечи... словно оба удерживают друг друга у края пропасти, или горько и страстно прощаются перед разлукой, или боятся вот-вот потерять друг друга... У нее длинная, светлая коса, которая затмевает все, и я называю эту позу "СНЕГУРОЧКА"...
      
       Он пассивно и блаженно лежит на спине, она -- сверху, ноги согнуты в коленях и держат его, "будто бы" держат, словно он -- в плену, загнан в ловушку, чуть согнутой одной ногой он поддерживает ее попу, а рукой держит талию. У нее нежно-агрессивный вид победительницы, я называю их позу "РЫСЬ".
      
       Красный флажок.
      
       Гена -- долгий трах, монолог. "Я этим не занимаюсь, давай встретимся..."
       Миша, Саша -- курят наркотики.
      
       Пауза.
      
       Она -- на четвереньках, в позе раком, но она -- на нем, спиной к нему. Он полусидит, вытянув ноги, его бедра на ее икрах. Его руки резко опираются на лежанку, голова запрокинута -- так, словно он не хочет тащить воз, который она ему предлагает. Она в этой позе похожа на сильную "ЛОШАДКУ", хотя "раком" часто кажется беззащитной позой... А здесь -- как в единой брачной упряжке: ни свернуть, ни охнуть. Она глядит вниз, он -- вверх. А вместе -- в разные стороны. Похоже на "Лебедь рвется в облака, рак пятится назад..." -- очень брачная поза... Но я бы не рискнула зачинать в ней ребенка... Правда, в его лице, помимо страдания, еще и "ЭКСТАЗ". Так и оставляю -- два названия.
      
       Красный флажок.
      
       Юра -- стеб, компания, групповуха.
       Саша -- долгий трах, легкий садист.
      
       Пауза.
      
       Стоя лицом друг к другу, неотрывно, гордо, ниже пояса -- тесно и близко, выше пояса -- чуть откинувшись друг от друга, целомудренно, как в танце... Его руки крепко сжимают талию, ее -- мнимо-слабо лежат на его плечах. Взгляд во взгляд, как в "ТАНГО". Или -- "СИАМСКИЕ БЛИЗНЕЦЫ".
      
       Осталось -- двадцать минут до конца смены, и я молю, чтобы не соединили ни с кем напоследок...
      
       Последняя поза.
       Оба стоят. Она -- лицом к стене, опираясь локтями и ладонями об стенку. Рука загораживает ее лицо, кажется, что она плачет, прислоняясь к стене и отвернувшись от всех... только кажется.
       Позвоночник красиво выгнут. Он стоит лицом к ее спине, его руки плотно и сильно обхватывают ее живот и талию. Его бедра плотно прижаты к ее. В ее позе есть что-то от вины, а в его -- от наказания. "ВИНОВАТАЯ..." -- подписываю я последнюю позу из маленькой книжки "Юноны Монеты", хранительницы брачных союзов...
      
       Мое лоскутное одеяло, наполовину выкроенное фирмой и сшитое Ларой на пару со мной, рвется по швам и сквозит...
       Акционерное общество "Службы 666" тянет его на себя: "Выкройка-то наша!" -- а нам остаются лохмотья, дырки, которые лень и незачем штопать, так серы и блеклы лоскутки... Может, я уже просто не различаю цвета? Или -- "...вы себе не представляете, как ужасно неудобно играть, когда все они живые! Словом, можно согласиться с Алисой: играть в крокет здесь было трудновато!" Кажется, я уже ненавижу это одеяло и готова разодрать его по лоскуткам, чужим и своим, моим и Лариным, и сжечь все кучи...
       Кроме одного лоскутика, похожего на льдину, -- того, на котором девочка и белые медведи. Его бы -- сохранила. Остальное все бы сожгла, как мусор, без жалости. Почему? Не знаю. Что останавливает? -- Тоже не знаю. Сжечь... и -- согреться наконец -- у костра-то... и руки погреть на этом. Хлебников в степи рукописями кормил огонь, как собаку. И грелся огнем, поедающим рукописи.
       Чистота стихий...
       Рукописи не горят...
      
       Пауза.
       Красный флажок.
      
      
      

    ЛИНЕЙНО-ЗАВИСИМЫЕ ФУНКЦИИ

    ИЛИ МЕТОД ИСКЛЮЧЕНИЯ

      
       ..мне попадаются на глаза фотографии "Юноны Монеты" с "моими" названиями поз. Зачем я делала это? Наверное, потому, что восточные плохо ложатся на российскую почву, сознание, климат, и труднопредставимы... Дао любви... "Осенняя собака", "Летящий белый тигр", "Две рыбы рядом", "Осел поздней весной", "Поющая обезьяна"... -- Названия вызывают у меня невольную иронию на поэтичность. Поза "Коза смотрит на дерево" в русском варианте -- это "как баран на новые ворота"? Почему-то меня раздражает "нефритовый молот" в "нефритовом гроте", при глубоком преклонении перед китайской мудростью...
      
       Красный флажок.
       Пауза...
      
       Штрафующая Полина -- сколько смен назад это было -- две? пять? -- не помню... Полина, сокабинница, в паузах изучающая психоанализ и Фрейда...
      
       Здешняя математика: предел отношения равен отношению пределов, а предел неопределенности -- неопределенности предела, -- когда я уйду? Погрешность стервозности -- штрафующая Полина, новый поток. Штрафующая Полина -- неустранимая погрешность, уничтожающая коэффициент доверия.
       ...Полина, твоя погрешность -- мой предел, предел моей изолированной особой точки, которая в зависимости от поведения функции эф в окрестности точки зет ноль (это ты, Полина!) является устранимой...
       Скушает мышка летучую мошку?
       Скушает мышка летучую кошку?
       Скушает кошка летучую мышку?
       Линейно зависимые функции. Я и Полина... Нет -- Лара и Полина... В противном случае -- система называется линейно-независимой...
       Скушает кошка летучую мышку? Правило есть правило... Я забыла Марину -- милую женщину, математика. Ее, говорят, увезли -- или отпустили? -- В ночную смену с сердечным приступом. Сердце, женские дела, крыша, которая иногда едет... Здешняя математика.
       Скушает кошка летучую мышку. И даже -- без знака вопроса.
       Методом исключения...
       Человек -- система уравнений? Или -- неуравнений?
      
       Пауза...
      

    ПОСЛЕДНИЕ ФАНТАЗИИ ЛАРЫ

    (посвящаются Чеширскому Коту...)

      

    КАКТУС

      
       ...я сплю. Мне снится, что держу в руках кактус. Он колючий, округлый, плотный, теплый и щекотный. Я касаюсь его пальцами, глажу -- он кажется пушистым. Тогда я пытаюсь сжать его всей рукой, но он колется, больно и неожиданно.
       Просыпаюсь оттого, что мои ноги уже на твоих плечах, а твой большой и кажущийся острым член вошел в меня, и я вся в твоей власти... Мне поначалу больно, хотя хорошо, и я застанываю...
       Ты немного замедляешь свой темп, погружаясь в меня все глубже, -- и мое лоно уже без боли обхватывает тебя всего... Каждый раз мне хочется обхватить твоего зверя сильно-сильно, со всех сторон, и не выпускать никогда. Но он добивает меня, и после последнего моего вскрика ноги становятся слабыми, бедра дрожат, а "раба любви" ярко и сбито краснеет, грустно и побежденно глядя вслед уходящему -- навсегда? или с возвратом? -- уставшему победителю... "Какая же ты блядь!" -- восхищенно-уставшим голосом, сквозь зубы произносишь ты, и я чувствую себя счастливой первобытной тварью, которую покрыл истинный самец...
      
       Пауза...
       Красный флажок.
      
       ...пауза... паук... узы... разорванные паучьи узы... Впереди -- еще одна, последняя ночь, но об этом знаем только я и Лара.
      
      

    ЮБКА С ФАЛДАМИ

      
       ...я стою у окна. На мне -- обтягивающая майка, едва прикрывающая грудь, и длинная, с фалдами юбка. Задумавшись, смотрю в окно. Ты подкрадываешься сзади и с тихим рычанием хватаешь меня за плечи. Я съеживаюсь, -- на самом деле мои плечи уже отдаются твоим рукам. Ты захватываешь своими ладонями всю грудь, сжимаешь соски, я теряю дар речи. Майка спускается вниз. В окне -- хоть и далеко -- люди, мне стыдно. Мое смущение и потерянность возбуждают тебя. Я вижу это по твоему ироничному взгляду и уже потемневшим глазам. Я пытаюсь увернуться от тебя, от любопытных взглядов на улице и оказываюсь полусидящей на ковре, на полу, в твоих ногах. Твои руки не выпускают меня. Разворачиваешь меня лицом к себе и расстегиваешь ширинку. Я касаюсь рукой твоей тяжелой мошонки и, как непредсказуемого кота, который вот-вот оцарапает или, наоборот, блаженно замурлыкает, начинаю гладить твой член... неожиданно сжимаю -- так неожиданно хватают за горло... Несколько секунд -- и я оказываюсь в той же легкой широкой юбке с фалдами, но уже без ничего. Ты дотрагиваешься до моего лобка, ерошишь его, дергаешь за маленькие русо-золотые волоски... Затем твои пальцы -- уверенные, знающие, чего хотят, -- опускаются ниже, нежно и цинично раздвигают мою щель, теребят лепестки... "Мой аленький цветок -- твой аленький цветок, мне, к счастью, не дано их ощущать раздельно..."
       ...Мой незаметный клитор возбуждается до предела, хотя обманчиво скрыт, и я уже не чувствую ничего, кроме бешеного желания, чтобы хоть что-то твое вошло в меня! Чтобы твой зверь проник в меня, убил...
       Он уже в моих руках, я тешу его губами, жадно сосу головку, нежно покусывая ободок... Наконец-то! Ты не выдерживаешь, опрокидываешь меня на спину, резко раздвигаешь ноги и входишь. Твой первый подарок -- мой первый оргазм! Дальше -- острая, захлестывающая волна. Твое дыхание становится все чаще, ты хватаешь -- то мою грудь, то попу... И, почти в апогее, говоришь: "Иди на осла..." Я поворачиваюсь к тебе спиной, приподнимаясь при каждом новом заходе. Ты вдавливаешь пальцы мне в плечи.
       -- Еби меня, кончай меня! -- шепчу, не выдерживая, и ты кончаешь... обливая спермой от влагалища до бедер.
       За окном -- сумерки, я приподнимаюсь, чтобы задернуть занавеску, и замечаю, что липкая, прозрачная, густая полоска твоей спермы отметила меня до самой щиколотки. Ты лежишь, раскинув руки и ноги, беспомощный и совершенно удовлетворенный... Но я никак не могу успокоиться и, полулежа, расставляя ноги, умоляюще смотрю на тебя. Ты, рассеянно глядя в сумеречное окно, доласкиваешь меня, лениво перебирая лепестки, как монах четки... Я касаюсь твоей руки грудью -- двумя мягкими белыми котятами, целую твою лениво ласкающую руку. Она, сказав лобку "до свидания", уходит... Ты кладешь голову мне на бедра, за окном -- сумерки вечности, и мы засыпаем...
      
       Шумит осенний помрачневший лес,
       дни, что ветра, -- попробуй улови!
       Я потеряла тысячу небес,
       пока искала землю для любви.
      
       Еще не раз, как в небо, завернусь
       в земные, облетевшие слова.
       Еще не раз, когда я обернусь,
       сведет с ума поющая листва...
      
       Пусть хлещет листопадная метель, --
       но ты меня, как птицу, улови!
       Я потеряла тысячу земель,
       пока искала небо для любви...
      
      

    ПОСЛЕДНЯЯ СМЕНА

      
       Бывает такая усталость,
       когда нет сил
       просить прощения
       даже у неба...
      
       ...последние часы тянутся вечностью. Ощущение -- репортажа с петлей на шее, наушниками на голове. Веет холодом -- космическим...
       Последняя ночь оргазмических выкриков
       и --
       свобода от тюрьмы,
       которую сама себе выдумала...
      
       Пауза.
      
       Зима, сырая, скользкая, противная и, как всегда, нескончаемая.
       Пауза. Красный флажок.
       Ночь.
      
       Последняя ночная смена. Благо -- нет Жоры, и я нахально сижу верхом на столе, оглядывая, окидывая взглядом всех и вся... рыбка, которая завтра выпрыгнет из аквариума в море, с царапиной от крючка... уходить -- когда только сейчас после пяти месяцев чувствую, себя ассом... Могу вылезать из пространства разговора, когда хочу, не прерывая его, видеть, что делается вокруг... Я вспоминаю Эллу, вращающуюся на своем кресле, взглядом Олимпии окидывающую все кругом, -- что происходит в этом замкнутом прямоугольном мирке... Меня раздражал ее взгляд, теперь я понимаю: это просто профессионализм, холодный, блаженный профессионализм, умение защищаться -- переключением -- от клиентов, умение влезать не до конца -- туда, в телефон... Я уже умею поставить на место, осадить любого, но именно теперь я вынуждена уйти. Я не играю по этим правилам. Больше не играю... Правилам, по которым девушкам, работающим на телефоне, запрещено даже позвонить домой и сообщить, что она без приключений доехала до места работы, или договориться о свидании с любимым... А в округе -- новостроечный пустырь, и на сотни метров -- ни одного телефонного автомата, даже в метро...
       Кощунство? Издевательство? Как это назвать?
       Позвонить -- нормальное человеческое право, которого девушки, телефонистки-актрисы, работающие в службе "секс по телефону", -- матери, жены, любимые -- лишены... Разве что -- на случайность, на милость, на настроение начальства, на супер-экстренный случай -- вдруг -- быть может -- разрешат. Или НЕТ. И земля не разверзнется под их ногами, если мама или муж не узнает, как доехала дочь, жена, а ребенок не услышит: "Спокойной ночи, малыш! Целую тебя..." Земля не разверзнется перед ними, рожденными женщинами... Их не кастрируют, не сожгут, не распнут на кресте... Бог им судья. Лучше я -- независимой случайной величиной попаду в метод исключения. Из состояния особой изолированной точки перейду в состояние точки бесконечного скачка...
      
       Пауза.
       Последняя очередь красных флажков.
      
       Леня -- Я -- Лена, мне 42, я блондинка. "В каких ты колготках?"
       Миша -- в 13 лет его ласкала мама, мальчиком лизал свою мать.
       Коля -- вылизал, как кобель, всю меня. Скрытый мазохист, заставила его лизать мою
       задницу, -- понравилось, благодарил.
       Володя -- "У меня стресс", колол на встречу.
       Алеша -- долго, длинный трах, "соси, соси", кончил на минете, затем -- опять долгий
       трах, и опять "соси"...
       Саша -- бисексуал: "Стань мужчиной, мальчиком", "Я жду мужчину, сделал маникюр..."
       Вадим -- Дева, быстро включился, эмоционально кончил. "Напористая ты!"
       Костя -- долгий, насыщенный трах, минет, взаимная дрочка.
      
       Короткие гудки -- на том конце провода, на том конце света -- манна небесная...
       Прыжок -- через красные флажки.
       Свобода?!
       Пауза.
      
       -- Что вам известно, свидетельница, по данному делу? -- обратился Король к Алисе.
       -- Ничего, -- сказала Алиса.
       -- И ничего больше? -- спросил Король.
       -- И больше ничего, -- ответила Алиса.
       -- Это чрезвычайно важно! -- сказал Король, глядя на присяжных.
       Они было уже принялись записывать эти слова на своих досках, но тут вмешался Белый Кролик.
       -- Ваше величество желали, несомненно, сказать НЕважно, -- произнес он весьма почтительно, хотя грозно нахмурился и сделал Королю страшную гримасу.
       -- Да, да, я хотел сказать НЕважно, -- торопливо поправился Король. -- НЕважно. Важно, неважно, важно, неважно... -- забормотал он вполголоса, словно проверяя, какое слово лучше звучит.
       В результате одни присяжные записали "Важно", другие -- "Неважно". Алиса прекрасно это видела.
       "А В ОБЩЕМ, ТУТ ВСЕ НЕВАЖНО!" -- подумала она.
      

    Л. Кэрролл. "Алиса..."

      
       2. В ТОЧКЕ СМЕРТИ
      
      
       Сегодня я сойду с ума.
       Нет, лучше посох и сума!
       Нет, лучше я сойду с ума --
       начну сначала!
       Нет, лучше посох и сума,
       но это -- новая тюрьма...
       И все же я сойду с ума --
       начну сначала!
      
       Ко мне подступит медсестра
       с лицом холодного костра.
       Игла, как облако, остра,
       быстра, как черти!
       И станет жизнь моя проста,
       как свет холодного костра,
       медбрат оденет неспроста
       в рубаху смерти.
      
       Свернется белая земля,
       свернется время до нуля,
       свернется, смерть мою деля
       на жизнь и точку.
       Но только точка -- это взрыв,
       бесповоротный сердца срыв,
       души отчаянный прорыв
       сквозь оболочку.
      
       Внизу останется тюрьма
       моя,
       и посох, и сума,
       остатки моего ума...
       Я -- у причала.
       И через край -- Любовь сама,
       в ней тонут Божьи закрома...
       Нет, лучше я сойду с ума,
       начну сначала!..
      
      

    ПСИХОЛОГИЯ КРИКА

      
       Психология крика
       в отечестве вечного страха...
       А. Г.
      
       Здесь страна страданья и странья.
       Ну какие, к черту, перемены?
       На каких обломках и какие имена
       Пишем, перекусывая вены?
       А. Г.
      

    АРФА

      
       Прошел год... Так медлительно-вяло пишется в книгах замечательной русской классики. Временная форма, устойчивое временное сочетание...
       Прошел?
       Пролетел, просквозил, продал, прожег, пронежил, продолжил, промотал, провалил, простыл, пробил, промурыжил, пролюбил, предал,
       продержал
       на привязи...
       Февраль... Год со дня любви... моей. Первой. И твоей второй -- и безуспешной? -- попытки.
       Накуролесило, наметелило, навалилось... С тобой творится что-то странное, но -- "лицом к лицу лица не увидать" -- поскольку со мной творится тоже много странного, начиная с тебя или -- со дня рождения? А двое странных, как рыбак рыбака, -- и аномалий друг в друге не зрят. Ты приносишь циклы стихов: коротких, бредовых, хороших и плохих, дисгармоничных и нерифмованных, в которых по-прежнему, по сравнению с теми, ей, нет ни грамма любви, кроме чувственного желания... Хотя и пишешь сбоку:
      
       Дорогой мой
       ученик? учитель?
       Любимая.
       Тебе ко дню нашего
       рождения.
      
       Мне все труднее быть с тобой на людях: ты раздражителен, слышишь одного себя, и мне бывает неловко. Твой характер несносен, как любой поэтический характер... Но ловлю себя: наедине -- все иначе. Ты все чаще балуешься церковными свечками, экстрасенсорикой, конфликтуешь на работе. И -- бурно и нежно трахаешь меня по -- редким частым? -- ночам... Я говорю тебе о скором уходе с работы. Рассказываю, что нужно отработать пять смен или заплатить штраф, потому что делать по-честному, как полагается по контракту, по фирменным волчьим законам: ­сообщить и месяц отрабатывать -- никаких душевных сил не осталось. Ты готов платить за меня штраф, но я отказываюсь.
      
       Я у тебя, мы пьем чай, потом ложимся, и ты несешь красивый бред -- обо мне и вообще... До меня не доходит еще, чем может кончиться твой "выход в космос" и "получение новой информации и энергии напрямую, непосредственно -- оттуда, сверху"... Сама я легко настроена на любые фантазии, в них -- как рыба в воде -- родная стихия, которая мне ближе реальности.
       Ты не спишь, рассказываешь: "...у тебя тоже открывается третий глаз, он -- голубой, у тебя светящееся поле..." "Я понял, за что убрали Мандельштама, за его "Раковину" -- "останься пеной, Афродита"... Энтропия не простила ему... А Орфей -- это сын Афродиты, -- Орфей, арфа, орфография, слово... "Блаженное бессмысленное слово..." ...Я хочу сказать тебе, -- знаешь, я понял: та, которая была до тебя, она была жаба... А ты -- настоящая, ты моя Афродита... Когда я трахаюсь с тобой -- я понимаю, что такое ОНА..." -- и так полночи, и я засыпаю под эти сумасшедшие сказки и верю, наивно верю, что тебе действительно что-то откроется, и в отношении меня -- тоже...
      

    ТРИПТИХ

      

    ПОЕЗД

      
       ...мне снится незнакомый город. Я -- с тобой, мы находим гостиницу, открываем дверь ключом. Мелькает мысль: муж тоже будет проездом здесь, и придет в ту же гостиницу...
       Утром он действительно появляется, общая встреча, все как-то обходится, но с ним -- несчастье... У него что-то с головой, я вижу, что ему делали операцию, в лобной части у него нет мозга и вместо него -- какие-то шарики. Мне не по себе. Жалость. Ужас. А он вроде не осознает этого. Мы все вместе садимся в одно купе и едем в поезде домой...
      
       Просыпаюсь в легком ужасе от этой метафорической иллюстрации наших отношений. Так мне и ехать в поезде -- с ним и с тобой...
      

    ЗАГС

      
       ...мы гуляем с тобой во сне, шляемся. Вдруг ты как бы шутя предлагаешь: "Пойдем в ЗАГС, распишемся..." Я не верю своим ушам. "Но у тебя же в паспорте печать, ты -- женат! Как же нас распишут?" -- "А, ничего, не заметят". Я боюсь, холодок страха, но ты спокоен и шутлив. Мы отдаем паспорта, их листает загсовая тетя, и я думаю: "Вот сейчас будет некрасиво, обнаружат подлог, и нас отправят". Но твоя уверенность срабатывает, и тетка, листая паспорта, в упор не замечая ничего криминального, ставит загсовую печать... Мы выходим.
       Ты улыбаешься. "Но ты же теперь двоеженец", -- говорю я. "Ну и что?" -- "Это же опасно". -- "Ты же знаешь, я не боюсь ничего, кроме опасности!.." Продолжаешь шутить, улыбаться, как после легкой авантюры, и мы шляемся дальше...
      

    ТЮРЬМА И МОРЕ

      
       ...снится, что меня посадили в тюрьму, за что -- не знаю, но как-то случайно. На десять лет. Я даже точно не помню, сколько же мне лет, и во сне рассчитываю: если двадцать, то выйду в тридцать, а если тридцать, то выйду в сорок, -- еще можно будет что-то успеть сделать после отсидки. Я думаю о расставании с сыном, -- это больно режет по сердцу, так больно, что исчезает... В тюрьме -- решетки, какие-то женщины...
       Вдруг тюрьма перемещается в Крым. Зона прогулки, колючая проволока, тепло, за ней -- море, закат, красное солнце красиво падает в море, воздух... Грешным делом -- мысль: хоть в тюрьме нахожусь, а как хорошо, что в Крыму, а не в дурацкой Москве.
       Затемнение.
       Вижу себя уже сбежавшей из тюрьмы. Шарахаюсь от любого подозрения на мента: поймают -- добавят срок за побег. Но мне хорошо в этой рискованной свободе. Я с кем-то знакомлюсь, иду в гости... Потом снова гуляю по зеленому крымскому городу, гуляю и прячусь.
       Я обращаюсь за помощью к мужчине: он интересен -- не столько красив, сколько в моем вкусе. Объясняю ему ситуацию, прошу убежища... и понимаю, что как бы продаюсь ему, -- он не будет спасать и прятать меня "просто так", а будет жить со мной, когда ему вздумается, и я -- в его власти... Это вызывает во мне два чувства, -- к сожалению, любимых -- предопределенности и подневольности, полной зависимости от судьбы...
       В заключение сна я с каким-то равнодушным спокойствием думаю: "продаст он меня или не продаст?"
      
      
      

    ПОМРАЧЕННОСТЬ СОЗНАНИЯ

      
       ...Вот в ванной полотенце
       падает
       грохот
       Стой
       Держись
       Неврастения
       А. Г.
      
       А тебе тоже снится странный, бредовый сон:
      
       "...одновременно -- зал-ресторан, интимно-узкий закуток, большой холл и маленькая квартирка с узкой дверцей. Я сижу с девушкой. В проеме -- появляется парень, делает замечание девушке: "Вот что ты тут проделываешь..." Я говорю: "В чем дело? Это не твоя девушка". Он пришел и претендовал на нее. Я закрываюсь этой девушкой. У меня в руках тесак и шлем, который отдаю девушке. Иду навстречу этому здоровому деятелю. На нем тоже шлем, он маловат. У него в руках меч. У меня -- длинный нож, но нет перекрестья. Этот человек -- левша.
       Сделал шаг, замешкался. Он тяжел и неповоротлив, размахивает горизонтально, на уровне пояса. Ловкий финт -- и я винтом ухожу за его правое плечо. Он меня не видит, шлем у меня -- волшебный. Я начал полосовать его -- один удар, второй... первый надрез, второй надрез -- по голове, -- срезы похожи на дубовые плашки. Он группируется, потом распадается. В принципе, он убит, но я знаю, что он возникнет снова. Всматриваюсь в него -- ощущение, что я под водой, мутный желтый свет, а в воде -- младенец. Он гребет лапами вверх. Я вижу какую-то купель, цилиндр. Там, как лепестки, соединяются семь младенцев... Развертка времени, вот сейчас этот человек из разрубленного -- восстанет, возникнет снова из этого месива младенцев... Они образуют ярко сияющий апельсиновый круг, красный, полупрозрачный, сочный... Я понимаю -- это его магический эликсир. Кажется, я уничтожаю его..."
       На этот раз я ничего не понимаю в твоем сне... хотя пытаюсь провести какую-то бледную аналогию между "Флегматичным витязем" и тяжелым, дубовым и неповоротливым "деятелем", между девушкой и мной, и самая странная фигура здесь -- ты, в шлеме-невидимке. Хотя и витязь -- в вашем поединке за девушку? весьма загадочен. Или твой сон -- просто бред? бессмыслица?
       Пляска образов -- в точке бесконечного скачка -- в иные измерения? Полярное сияние возбужденной психики? Аномалия несчастного человеческого фактора? Душевный хаос многомерных сущностей, живущих в человеческом доме-теле? И в твоих строчках:
       "...Помраченность сознания порождает абсурд, описываемый законами Мэрфи..."
      
      
      
      
       УСТАЛЫЙ САМУРАЙ
      
       Я в зеркало смотрел.
       Чужой мне человек из зеркала смотрелся.
       Чужой совсем родной.
       Какая чужь и свиток Чжуан-цзы...
      
       А. Г.
      
       ...ты обещал прийти с утра, а уже давным-давно день, -- при твоей бесподобной точности бывшего подполковника МВД такой сбой немыслим, и я волнуюсь... Это у поэтов -- самые разные сбои, в любом измерении...
       Появляешься с букетом перьев, выпрошенных у птиц в зоопарке -- по старой биологической памяти. Пишешь сангиной на обоях:
      
       Усталый самурай под зонтиком дырявым...
       Да, это я --
       непобежденный!
      
       Мокрый, то и дело вытираешь полотенцем лицо и руки...
       Ты поклоняешься Конфуцию, и последнее время постоянно возвращаешься в десятках стихов к теме самурая. Это наводит на тревожные мысли. Кармическая память? А иначе с чего -- русскому-то? ... Странная парочка: самурай -- в твоем лице и грешная христианка -- в моем, -- не правда ли, Чеширский Кот? Невозможная эклектика...
      
       "На тысячу мелких кусков" --
       так говорили когда-то
       о сердце разбитом.
      
       Что делает в тебе -- таком противоречивом, с бездной собственного поэтического хаоса -- еще и "усталый самурай"?
      
       Как я устал!
       Уста замкнул.
       Вот отдых.
      
      
       Ты пугаешь и настораживаешь меня, хотя я привыкла к твоим зашкаливаниям и непредсказуемости...
       "Мне все время предлагали тебя, -- придумываешь ты нашу кармическую связь в других инкарнациях, -- и я все время от тебя отказываюсь почему-то, и меня за это наказывают... А меня все время тянет к тебе со страшной силой..."
       "Я -- твой защитник, ты поняла? Я тебя охраняю, а главное -- тебя нужно вытащить из твоего дурацкого телефона..."
       Некоторые твои стихи напоминают мучительное воспоминание камня о месте созерцательного пребывания. Даже не воспоминание, а просто -- попытка памяти, на уровне почти каменного сознания, это странно -- у тебя, психолога-аса, темы "сознание"...
       Ты уходишь и снова возвращаешься к самому себе от этой -- чужеродной? родной? -- личности, пользующейся тобой -- для чего?
      
      
       Самый лучший скакун -- это кляча
       (Чжуан-цзы),
       Самый лучший бегун -- хромой.
       (Это я!)
       О бесы гордыни!
       Я вас узнал!
      
       Как и положено самураю, ты все время с кем-то воюешь... И правда: есть в тебе -- по жизни и по Кастанеде -- что-то от воина... Воевал, уходя, с МВД своими стихами, воюешь -- за справедливость -- на гуманитарных кафедрах технических вузов, воюешь сам с собой.
       Ты надорван. Надорван, как любой в России, окончательно еще не продавший душу, и моя любовь -- обуза тебе, уставшему самураю... Я люблю тебя, мой Чеширский Кот, мой темный рыцарь света, мой российский самурай. И я знаю: мне предписано -- по судьбе и по Булгакову -- вынашивать роман Маргариты о Мастере, не нуждающемся в Маргарите...
       Вынашивать -- если только его величество Воланд по поручению свыше не сожжет, не уничтожит...Только Маргарите было легче -- у нее не было детей, а Мастер не был женат. И все равно -- он оказался в дурдоме, она -- на балу у Воланда.
       Твои противоречия... Не знаю, как уживаются в тебе --
      
       "Пожалей же, время властное
       Парня молодого, кареглазого.
       А судьба, какая же обидчица!
       Душу рвет ответчика, опричника.
       ...Да еще бы мне царевну Несмеяну
       Разбудить, зацеловать, румяную..."
      
       И --
      
       "Да хитра
       с утра
       пора --
       до хера
       у бога Ра
       света в кончике пера.
       Прячься
       Вот твоя нора".
       И --
       Надпись в туалете:
       "Губин Саша здесь как раз
       промывал свой третий глаз".
      
       Наверное, трудно уживаются, а может, и не уживаются вовсе... Но люблю тебя таким... Психолог и бывший подполковник МВД. Мне по-женски нравились твои фотографии в форме, которую ты ненавидел. Люблю тебя, мальчик, мечтавший стать биологом.
       Люблю тебя, не любящий жену -- одною любовью и не любящий меня -- совсем другою любовью... Ты до сих пор переживаешь, что когда-то ударил своего сына, и не скучаешь по нему -- месяцами, разве что чувство долга, да и то -- надорванное. Или эта область твоей души за семью печатями, и многое мне неизвестно... Я люблю тебя, Чеширский Кот, -- твоя Алиса любит тебя любого, как Татьяна -- Онегина, княгиня Лиговская -- Печорина. Любит тебя -- храброго, страшного самурая, воюющего, как Георгий Победоносец с невидимыми драконами или как Дон-Кихот с мельницами:
      
       Шипи, дракон, шипи,
       звей, чудище, и извивайся.
       Дурацкий ты червяк.
      
       Дракон поблизости --
       я знаю.
       О, ощущаю смерть...
       Но я неумолим.
      
       Я люблю тебя -- мой страшный самурай, мой защитник -- самого себя от меня... Мужественно отдавший меня, скрепя сердце -- Змею Горынычу, телефонному дракону "Акционерного общества Службы 666", -- люблю тебя, и "мне больше нечего сказать -- слова распроданы. До точки...".Потому что -- "я умерла еще тогда, когда не умирали боги...".
      
       Береги себя, мой самурай...
      
       Остались самурайские два камня,
       сам самурай ушел.
       Но вы-то, что, не видите
       иероглиф имени его,
       что, кажется, бросается из камня?!
      
       А. Г.
      

    РЫЦАРЬ СВЕТА

      
       -- Отрубить ей голову! -- завопила Королева во всю глотку. Никто не пошевелился.
       -- Да кто вас боится! -- сказала Алиса (она уже достигла своего настоящего роста). -- Вы просто несчастные карты -- и все!
       Л. Кэрролл "Алиса..."
      
       За день до смены я предупреждаю о невыходе на работу -- по болезни и о том, что вообще больше не выйду... Сообщаю через Полину, поскольку не могу дозвониться до фирмы... У меня -- тяжелая депрессия, я то сплю, то плачу, боюсь, что меня начнут доставать и Жора будет рвать и метать. Боюсь ерунды -- что у них хватит свинства чем-нибудь навредить мне -- из-за преждевременного ухода, хотя знаю, что ничего не должна этому дракону Акционерного общества, готовому удавить и удавиться за копейку: и так отработала четыре бесплатных смены после последней зарплаты, как раз примерно на штраф -- больше-меньше, около пяти тысяч... Я то сплю, то плачу и жду тебя -- обессиленная и счастливая -- от сделанного шага и порванной паутины.
       Звонит Жора и от злости чуть не шипит -- какое уж там сочувствие!
       -- Немедленно приезжайте на работу и привозите пять тысяч -- штраф за нарушение контракта!
       Мне противно. Я ничего не должна -- никому. Мне должны. За мои нервы. За недосып. За недоданные перерывы. За подорванное здоровье. За недоплату. За все.
       А злой голос Жоры продолжает:
       -- Немедленно! Чтобы вы через час были здесь...
       Быть? Там? -- Ноги моей...
       Не то что приехать, видеть больше...
       Не только сейчас, НИКОГДА! Отвращение, накопленное за все количество ложных оргазмов, за все количество административного и клиентурного хамства ОТВРАЩЕНИЕ ко всему ТАМ острой оргазмической волной захлестывает меня.
      
       ПРАВИЛО: вы не имеете права первыми закончить разговор и первыми положить трубку... Только -- когда клиент сам закончит разговор.
      
       -- Я не в том состоянии, чтобы приехать. Я вообще больше не смогу приехать...
       Много -- во время работы -- считались с нами? Теперь -- мой черед.
       Поле злого Жориного голоса подкашивает меня и рождает реакцию ненависти. Он продолжает -- басом -- шипеть:
       -- Это называется свинством! (Уход с работы в невыносимых условиях -- чье свинство?) В противном случае вам придется отрабатывать двадцать дней, по контракту!.. (Ебала я его... контракт этот вместе...)
       Он что -- думает, что он клиент, а я девушка на проводе и буду теперь, когда "она уже достигла своего настоящего роста", терпеть это хамство? И слушать, как меня оскорбляют?
       Жора продолжает что-то кричать, и я -- как счастливая, свободная, презирающая женщина, мизинца которой эта мужская тварь не стоит, -- БРОСАЮ ТРУБКУ. И обнаруживаю, что вся дрожу, сердце готово выпрыгнуть, а слезы, как в озере Алисы, текут не переставая...
      
       Мама! Мое облако!
       Мое недостижимое благо!
       Даже в свете твоего облика --
       не могу забыть моего ГУЛАГа.
       Не могу забыть своего заключения --
       куда меня, виноватую, не сослали;
       Не могу забыть моего облачения
       в облако смерти. Там спали
       безмятежно еще живые облики
       и твари, насилующие творения...
       Мама! Даже в свете твоего облака
       мне не найти
       успокоения...
      
       Звонок в дверь. Ты -- высокий, красивый. Бросаюсь из постели к тебе, целую, а слезы, как в озере Алисы, текут не переставая. Главное -- ты рядом...
      
       Я -- рыцарь света!
       Видишь белый крест:
       небесная защита,
       небесный знак.
      
       Быстро оцениваешь обстановку и не хочешь оставить это безнаказанным.
       Я даю телефон, и ты звонишь ему. Ты -- профессионал общения, не страдаешь, как я ни мягкостью, ни застенчивостью, поэтому сразу берешь хороший, сильный, наглый тон. Я слушаю замерев, слезы мои высыхают. А ты продолжаешь, -- твердо, нагло, убедительно, с чувством правоты:
       -- Георгий Львович, наверное, нужно отнестись с пониманием, как-то извиниться... перед дамой, которую вы только что обидели... Что это: я прихожу, девушка вся в слезах и соплях?.. Я понимаю, вы работаете с женщинами, я тоже -- только по-другому, но все-таки надо извиниться: чай с дамами работаете -- не с блядями?! Как-то договориться по-хорошему... Ну так как, вы извинитесь, или нужны иные слова, иные меры?..
       Я отчаянно машу рукой -- не то что извинений, даже Жориного голоса я сейчас слышать не в состоянии... Ты заканчиваешь разговор, и черная Жорина энергетика -- отомщенная, отбитая наглостью на наглость -- покидает меня, мне становится легче дышать, камень с души...
       -- Маленький бес-то, этот ваш... -- констатируешь свое впечатление от разговора, -- так, шестерка...
       А ты, конечно, спаситель, победитель Дракона, самурай, Рыцарь Света, и велик в моих глазах как никогда... Я напяливаю что-то на рубашку. Напяливаю на мерзнущие ноги носки, и мы идем на запущенную сверх всякой меры кухню. Грязная посуда, грязный пол, нет стульев -- они растасканы по комнатам... Мы стелим что-то на пол, кидаем подушки, ты достаешь вишневый ликер, я -- м*ю чашки. Мы садимся по-восточному на подушки и говорим -- о Мандельштаме и Цветаевой, об Ахматовой и Блоке, о русской поэзии и собственной любви, о Боге и бесах... и пьем вишневый ликер...
       Пьем и чувствуем себя победителями в этой игре, по имени Жизнь.
      
       "-- Отрубить ей голову! -- завопила Королева во всю глотку. Никто не пошевелился.
       -- Да кто вас боится! -- сказала Алиса... -- Вы просто несчастные карты -- вот и все!
       Это -- позади.
      
       -- Я пьяная... -- с улыбкой до ушей и распахнутой до неба душой проборматываю я, восторженно и завороженно глядя на тебя...
       И ты отвечаешь:
       -- По-моему, с физиологической точки зрения так выглядит счастье...
      
       Мы балдеем, и я только теперь до конца осознаю -- сознанием перепрыгнувшего через собственную природу волка -- телефонные очереди "Службы 666". Красный Цветок -- не огонь, а всего лишь -- красные тряпки, флажки, которые можно перепрыгнуть одним прыжком -- и не умереть, а Шерхан -- после Красного Цветка в руках разгневанного и презирающего Человека -- всего лишь паленая кошка...
       Мы пьем вишневый ликер, за окном -- вечность, мне счастливо с тобой, и мы никого не боимся...
      
       Нас когда-нибудь обложат
       красными флажками...
       Нас когда-нибудь умножат
       черными кружками.
       Твои губы бредят мною:
       шея, плечи, груди...
       Спросишь: Что там за спиною --
       волки или люди?!
       Скажешь: Вот мы и на мушке...
       и, темнея взглядом,
       скажешь: Стой моя подружка,
       стой со мною рядом!
       Без оглядки... так же тесно,
       так же небывало.
       Здесь вселенная -- двухместна...
       Если покрывала
       до сих пор -- и впредь покроет:
       ночью, ложью, смертью...
       И укроет, и накроет
       звездной круговертью.
       Даже если темной ночкой
       рухнут небосводы.
       Даже если -- черной точкой
       океан свободы...
      

    В РАСПАДЕ

      
       ...Здесь вывернуты руки
       у влюбленных.
       Свобода здесь равна
       шизофрении...
      
       А. Г.
      
       И знаете, она так отвыкла быть нормальной девочкой, что сперва ей даже стало неловко!
      
       Л. Кэрролл. "Алиса..."
      
       Я медленно врастаю в быт, работаю только в детском саду, в изокружке. Медленно прихожу в себя, отхожу -- как после наркоза, -- оттаиваю от бывшей работы. Но -- камень на душе? с души? -- поневоле отдыхаю от тебя. От нашей годовой юбилейной любви, опустошившей обоих. Ведь на счастье, мое, женское, и несчастье моей семьи, ты не давал мне от нее ни продыха, ни срока.
       Я медленно врастаю в быт, а мой любимый, сумасшедший Кот пребывает, как булгаковский Мастер, в буйном отделении психушки... Новая тяжесть, твоя и моя боль. Напророчил ты мне своими "русалками" продажу голоса, я тебе -- московский дурдом. Любовь поэтов опасна...
       Нас разорвали.
       Я вхожу в казенное здание с решетками на лестницах от пола до потолка, с вечно закрытыми окнами и дверями, вхожу в замкнутое пространство с дребезжащими ключами, мощными замками и белохалатной охраной. Я называю себя твоей ученицей -- меня пропускают к тебе.
       Прохожу под голодные идиотические взгляды опустившихся мужиков всех возрастов, прохожу мимо не оглядываясь, зная, что они пристально, голодно и тупо осматривают меня с ног до головы. Прохожу -- фиолетово-голубой бабочкой с блестками, которая у меня на черном мини-платье...
       Мне приводят тебя...
       ...небритый... в распаде, как все сумасшедшие, говоришь: "Меня скоро выпустят, разберутся, мне здесь не место. Мне не разрешают писать -- ручки, карандаши, все -- отнимают..."
       Спрашиваю: "Почему это случилось?"
       -- Это мне мстили, вот идет товарищ, он тоже так думает...
       К тебе подходит тупой мужик с застывшей физиономией, ты угощаешь его папиросой... Ты улыбаешься, пытаешься выглядеть бодрым: "Я здесь всех развлекаю..."
       Рассказываешь: "Меня взяла милиция, -- я не доехал тогда от тебя до дома, взяли все что можно... избили.. потом спихнули сюда, знаешь, они прикручивали меня к кровати, а я их бил дифтонгами и стихами..."
       ...я смотрю на тебя, а в глазах и мыслях у меня тот день -- последний, когда ты был у меня и тебя запредельно зашкаливало, метало и дергало. У меня были гости, но ты никому не давал вставить слово и говорил, говорил, говорил -- в рифму, безостановочно...
      
       Я превратился в речь.
       О, как мучительно, как сладко!
       Меня не остановите...
      
       ...а потом -- ссора из-за твоей жены, твоя истерика, мое ложное примирение, твой уход за порог. И я сижу -- нервно-выжато, отчужденно листая цветные фотографии в громадном альбоме о животных Индии, который ты мне принес... Мне становится страшно, очень страшно, когда я смотрю на окровавленную морду льва и мертвую антилопу рядом. Мое состояние похоже на игровую комнату у Брэдбери -- где львы, саванна, дети и исчезнувшие родители. Нагнетенность, сдавленность... Предчувствие плохого переходит в уверенность, досада и горечь в твой адрес сменяются желанием спасти, достучаться до твоего тронутого рассудка, остановить взрыв внутри тебя, прорваться через твое больное, доведенное до крайности нежелание слушать и слышать кого-то, кроме себя... Меня мучает совесть -- надо было спохватиться раньше, наверное, я сама сумасшедшая, если верила, хоть и с иронией, каждому твоему слову и не могла отличить поэтического вымысла от бреда...
       Мне страшно оттого, что не спохватилась твоя жена -- она ведь имеет больше... -- права? (Когда-то я обмолвилась случайно: "...я не имею права даже.. . -- и ты, презрительно вздохнув, перебил: "Ну все! Женщины заговорили о правах...") Так чего больше? -- права? возможности? доступа? -- спасать, убеждать, лечить... Она ведь "экстрасенс", и ты говорил, что работает в паре с ясновидящей...
       Твоя жена, по твоим словам, трезвая практичная женщина, уж наверняка более земная, чем я, не летает в облаках... И не видела, что с тобой творится? Не почувствовала беды?
       "...Ты -- моя земля, моя темная Богоматерь, прохладная, необходимая, ты нужна мне, как воздух... Я уже еду к тебе..." -- кричал ты ей в трубку. Кричал -- пять, десять, пятнадцать минут, и я вышла из комнаты после пяти... хотя ты просил, чтобы осталась...
       -- Ты не море, ты -- противная ревнивая Маргарита! -- капризно и злобно говоришь ты, когда я, не выдержав, посылаю тебя "к твоей земле, к твоей темной богоматери..."
       ...я вспоминаю последнюю сумасшедшую ночь перед твоим заключением и злоключением, когда ты кормил меня астрологической солянкой и я все еще ничего не подозревала и не била тревогу. Я ведь спокойно живу, когда хочу, в мире фантазий и не схожу с ума... Ты трахал меня -- страстно и почти без передышек... и сочинял:
      
       В твоих руках --
       не глупый хуй,
       но чудо! --
       благодаря тебе...
       Как сладко ты берешь!
      
       А ты просил: "Кричи, кричи громче, я хочу, чтобы ты кричала!" И это была замкнутая вселенная двух счастливых сумасшедших...
      
       Влагалище облагает данью.
       Влагалище облегает долью.
       Влагалище облегчает боль.
      
       ***
       Мне говорят: "нечистый", --
       я отвечаю: "белый".
       Мне говорят: "сперма", --
       я отвечаю: "сок".
      
       Замкнутая вселенная двух сумасшедших.
       Ты берешь у меня сигареты, отвлекаешься... Второй раз спрашиваешь: "А как ты узнала, что я -- здесь?" -- "Ты же мне сам позвонил отсюда". -- "Я не помню ничего, меня травят таблетками, я все время тут сплю..."
       Спрашиваю: "Мне уйти, чтобы не встречаться с твоей женой?" Грешным делом подозреваю, что если поэтический бред отчасти на моей совести, то твои энергетические фокусы с очищениями пространства, книг, предметов с помощью свечей и птичьих перьев -- на ее. Вспоминаю фотографию -- никогда бы не обратилась за помощью к женщине с таким холодным, необаятельным и закрытым лицом. Иногда казалось, что она -- ведьма и такою ценой решила вернуть тебя к себе, как-то наколдовав... Кто же еще занимается экстрасенсорикой? Хотя и меня изредка, за интуицию и умение гадать по рукам, называли светлой ведьмой...
       "Мне уйти?" -- спрашиваю и думаю: если бы ты познакомил нас, может, всем было бы легче... А если спросит в упор, без тебя: "Было -- не было?" -- скажу: "Было и больше не будет никогда..."
       Скажу, что могу и хочу помочь найти врача, хорошего, узнать все, что нужно, и -- приходить сюда... Бывает же какое-то женское всепонимание иногда. Но холодная энергия отталкивает эти мысли, убивая желание сближения с этой родной тебе женщиной. И я возвращаюсь к мыслям о моем муже, о моем ребенке. Я расплатилась за все -- теперь твоя очередь, твоя расплата. За игру с моим сердцем и моей семьей...
       -- Как хочешь, -- отвечаешь ты, -- хочешь -- оставайся, хочешь -- иди, мне ведь все равно...
       Я ухожу. "Выздоравливай и держись", -- говорю напоследок.
       -- А как твой заячий хвост? -- спрашиваешь о ребенке.
       -- Гриппует, простудился....
       -- Не волнуйся обо мне, жена приходит, приносит поесть, не дергайся, лечи зайца... -- освобождаешь ты меня от забот о тебе.
       -- Возьми только, пожалуйста, это письмо, сунь в конверт и отошли... Товарищ очень просил, и вот -- два моих листка перепечатай, со стихами и заметками... здесь совсем не дают писать...
       "...Счастливо", -- прощаюсь я. "Счастливо" -- отвечает твое эхо. Я спускаюсь по больничным лесенкам, гляжу на зарешеченные окна. В ушах у меня: "Они меня к кровати привязывали... Я их резал Мандельштамом... вот и попал в буйное, но ничего, здесь скоро разберутся, что я -- тихий, через недельку выпустят..."
       "Счастливо", -- прощаюсь я, -- "счастливо", -- отвечает твое эхо. Ухожу не оборачиваясь, камень на душе медленно сползает вниз, к ногам, они становятся тяжелыми. Я смотрю на снег облегченно и опустошенно... Я иду -- принадлежать себе, ребенку и дому, после года метания. Я вглядываюсь в лица женщин, идущих в больницу, хочу увидеть -- просто увидеть -- ее, выражение лица, взгляд... наверное, озабоченный, но не везет... или -- везет... и я еду -- облегченно еду домой, к ребенку.
       В метро достаю твои записки, стихотворение -- без смысла и несколько хороших прозаических строчек. Читаю письмо "товарища" с невозможным адресатом -- какому-то генералу. Сумасшедшее письмо, с абсолютным приветом. Неужели я буду тратить время, чтоб его посылать? В моей жизни ты не первый сумасшедший, с которым имела дело, -- мне везло на знакомых, побывавших в местах, где белые халаты, решетки на окнах и двери на замках... Хватит! Письмо "товарища" я дома с неожиданной злостью рву и выкидываю... Целый год я помогала своему мужу -- с печатью в военном билете, полученной в армии, -- избавиться от нее. Теперь ты -- с письмом "товарища", у меня больше нет романтической тяги к сумасшедшим -- хватит. Исчерпано. Повидала.
      
       ...я думаю, что кризис наступил, и все у нас с тобой кончено. Я должна оставить тебя как женщина, но не как друг, чтобы ты не думал, что я предаю тебя...
       Усталость.
       Годовая, душевная.
       Годовщина со дня встречи.
       Моя опустошенность.
       Твой апокалипсис...
       Я ушла с бесовской работы, и у меня отняли тебя. Знаю только: твой дурдом -- моя вина, как моя работа -- твоя. Мы мистически завязаны на этой палке о двух концах.
      
       Ужас от тоски,
       тоска от ужаса.
       Вот так, пойми,
       они и кружатся.
      
       А. Г.
      
       ...Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй нас, грешных...
       Перед моим уходом вяло спрашиваешь: "Ты, наверное, уже трахаться хочешь?" -- и мне становится не по себе, словно пришла в казарму, а ты -- солдат... Да так оно почти и есть. Я молчу, потому что ты -- сумасшедший, а я -- скучная и ничего не хочу. Хочет только тело, а мой Чеширский Кот путешествует в собственном распаде, и представить, что мы вместе... -- все равно что трахаться не с Котом, а с его улыбкой -- в мистическом состоянии ужаса...
      
       Я возвращаюсь домой, к ребенку, мужу, смотрю на белый снег, который по-Мандельштамовски -- "до боли очи ест"... Где-то на дне души -- скука и горечь такая, будто я девяносто тысяч лет делаю нескончаемые минеты и уже не замечаю разницы размеров, вкуса и запаха... И никак не услышу спасительное "аминь"...
      
       Светлые волосы -- вьетесь вы нынче напрасно!
       Если не жить -- то хотя бы погибнуть -- прекрасно!
      
       Что-то случилось. Нет -- что-то случится, поверьте!
       Если не смерть -- то седое предчувствие смерти!
      
       Если не боль -- то глухое предчувствие боли!
       Светлая бездна -- да только душа -- на приколе!
      
       Значит -- блужданье по миру -- чужими дворами.
       Ради травы на дворе с золотыми дровами.
      
       Кол на дворе, и на нем -- золотое мочало! --
       Чтоб ни за что уже
       больше я не отвечала! --
       Если душа -- как стихи или сны -- бесполезна.
       Светлые волосы.
       Темная светлая бездна.
      
      
      

    "СОЛОВЬЯ, КАК И ВОЛКА, НЕ КОРМЯТ БАСНЯМИ"

      
       А по стенам ходят пауки,
       черти бабу лепят из муки.
       А на сердце давят каблуки.
       Дураки мы, Губин, дураки.
      
       "Я -- минус единица"
       А. Г.
      
       Тебя выпустили на три дня из больницы. Ты зовешь меня, а я уже решила -- чтобы не мучить тебя и себя -- больше не спать с тобой... У меня -- всего полчаса. Ты осторожен и спокоен. Даешь мне в кресло чай... потом уговариваешь раздеться хоть на минуту, я наотрез отказываюсь... Но магия включается -- мне совестно, что все-таки бросаю тебя в такой момент. Я обещаю приехать сегодня еще, и приезжаю -- через несколько часов. Знаю, что нельзя мне с тобой быть, меня наказали, тебя тоже, надо прервать этот круг. Иначе -- опять, и по новой, вечное беспокойство, и после проваливания в замкнутое пространство рая для двоих -- тяжелая адаптация к внешнему миру...
       Я на кресле, твои руки гладят мои колени, ты смотришь на меня, и просишь очень серьезно и тихо: "Дай разочек, я хочу, очень хочу! Подари мне это, -- в последний раз, ну пойдем..." Но во мне -- запрет на тебя, и мое тело всеми силами пытается не ослушаться моего приказа.
       "Пойдем..." -- просишь ты.
       "Ну я же не выпендриваюсь, пойми, я не могу... Я же не потому, что хочу тебя мучить..."
       "Я знаю, тебе внутри что-то мешает, я все понимаю, -- один последний раз, тихонечко, ты не представляешь, что значит для меня видеть тебя сейчас, после этой тюрьмы, из которой я...."
       Ты смотришь глаза в глаза, гладишь колени и, уже чувствуя, что уговоришь, повторяешь тоном, который не может не действовать: "Я хочу, -- коротко, настойчиво, -- пойдем, моя хорошая..."
       Раздеваешь меня, раздеваешься сам. Твоя рука, которая не гладила меня уже два месяца, стремится вниз... Я -- в пассивной растерянности, почти неподвижна, а твоя рука уже на лобке. Ты, преодолевая мое пассивное сопротивление, раздвигаешь ноги и касаешься губ... они влажные, очень влажные и горячие, там все переполнено сдавленным и скрываемым подневольным желанием... "Но... -- шепотом восклицаешь, -- ты же хочешь!" "Я же не виновата, что..." -- и не договариваю... "Я теперь понимаю, -- продолжаешь ты, -- что такое отдать жизнь за ночь, за один раз..." -- и проникаешь в меня...
      
       Ухожу в смешанных чувствах... и не знаю, как относиться -- ни к себе, ни к тебе, ни к тому, что произошло. Каждый раз, когда засыпаю или прикидываюсь днем на несколько минут, твое "я хочу" преследует меня...
       Тебя снова выпустили. Ты очень осторожно просишь приехать, почти жалобно. Я думаю: то, что было -- в последний раз, и сомневаюсь в этом... Прошу у Бога помощи, -- чтобы смогла устоять от твоих уговоров и больше не грешить...
       Но... после чая -- снова и по-новому... И у меня не хватает ни твердости, ни решимости выстоять... Магия целого года любви работает на твое желание, -- ты уговариваешь, я начинаю плыть. Отчаянно хватаюсь за твое прошлое обещание: "Но ты же обещал тогда, что в последний раз..."
       "Заинька, ну сегодня -- действительно в последний, я даю слово, что больше не буду тебя просить... Дай мне еще разочек, для меня же это сейчас просто счастье... Пойдем давай, пойдем..." Ты берешь меня за руку, подводишь к кровати...
       -- Я вся зажата, я не могу...
       -- А мы тихонечко, осторожно, помнишь, как в первый раз, ты стеснялась, я тоже...
       ...ты уже раздеваешь меня, а я растерянна... Мне мешает что-то испуганное во мне и сердитое -- на то, что не сумела отстоять свое "нет"...
      
       Уходя, думаю: ты снова прорвал мое защитное поле, защитную оболочку, снова поймал меня на удочку чувственности...
       ...Я обзываю себя последними словами, и понимаю, что все мои обещания самой себе гроша ломаного не стоят и крепость я -- никакая, поскольку слаба...
       Два раза ты меня взял, на третий -- у меня уже не осталось ни доводов, ни сил на сопротивление, а значит...
       В третий раз я целый день морочу тебе голову из-за времени моего приезда, которое отодвигается, пока мотаюсь по работе, и оказываюсь у тебя чуть ли не в десять вечера.
       Когда ты спрашиваешь: "Как стелить -- отдельно или вместе?" -- я только смеюсь и целую тебя.
       -- Ты очень сердился, что я так долго ехала?
       -- Нет, после того как ты сказала магическую фразу по телефону, я уже все тебе прощал.
       -- Какую фразу?
       -- Что скучала по мне...
      

    КАРМАННЫЙ ПРИЗРАК

      
       Хочу тебя так,
       что если не появишься
       сейчас --
       больше никогда
       не скажу тебе "да"...
      
       Твой звонок. Спрашиваю:
       -- Ты приедешь сегодня?
       -- Нет, извини, сегодня не получится. У меня бестолковая работа и бестолковые начальники.
       Я предчувствовала это.
       Еще вчера, когда ты звонил, -- я поздно легла, но уже знала, что твой сегодняшний звонок не принесет радости... Мы не виделись неделю, я скучала и хотела тебя, и ждала вторника... надеялась, что ты почувствуешь, как необходим. Но что можно сказать на твое "сегодня не получится..."? Ты говоришь: "Давай до четверга", -- а я знаю, что если не приедешь сейчас, то до четверга во мне пронесется десять землетрясений и обвалов. У меня израсходованы все центры ожидания, как у тебя -- волевые. Значит -- пусть будет совсем без тебя, чтобы не дергаться и не болеть ожиданием. Просто -- нет тебя, а там -- все равно... Надо оборвать на какой-то срок, иначе невыносимо. Легла в два, встала в шесть, и с шести -- заезженной пластинкой: приедешь, не приедешь, кажется, я не доживу даже до обеда...
       -- У тебя усталый, расстроенный голос... -- мнимо сочувствуешь ты.
       -- Нет, просто я очень огорчена. Мне кажется, я превратилась в твой карманный призрак...
       -- Зай, это не по телефону.
       Все кончено.
       Я тебе не нужна.
      
       "Ты меня не любишь больше,
       истина в пяти словах..."*
      
       ___________
       * М. Цветаева
      
       -- Тебе плохо?
       -- Да, я очень скучала... -- твой вздох.
       -- Давай я приеду через два часа?
       -- Но я не хочу, чтобы у тебя из-за меня горела работа и ты нервничал. Пока.
       Надо, чтобы ты исчез. Хотя бы на время, а потом, может, и насовсем. Не думать о тебе вообще. Не думать, когда я каждый день пишу о тебе? Смешно. Звоню.
       -- Не обижайся, но давай расстанемся на пару недель.
       -- Ты плачешь?
       -- Нет. Я люблю тебя ...и -- удачи тебе. Позвони мне после первого. Не обижайся...
       -- Я не обижаюсь. Ты удивительная женщина, и я благодарен тебе.
       Я настраиваюсь на разлуку и отдых от тебя, сквозь слезы, -- это означает конец. Господи, сколько уже было концов, а потом снова начал, какое-то кольцо, за которое не вырваться, и как только мы -- на разрыв, пружина сжимается, и нас, что кроликов, -- бросает резко друг к другу, и никакой свободы воли. И каждый раз я серьезно верю в конец.
       Две недели -- отдыха: ни звонков, ни встреч... За две недели, я, как улитка, обрасту раковиной и залезу туда, в свою жизнь, с каждодневной памятью о тебе, но -- без тебя. Потому что -- не смогу простить твой холод и непонимание сейчас... Друзьям это прощают, любимым любовникам? -- не знаю.
       Я собираюсь лечь и -- принадлежать себе сильно и долго, а потом уснуть, но меня все время что-то отвлекает, мешает. Меня знобит, холодно, это от нервов... Две недели без твоих звонков и встреч, какая тишина -- после волн и всплесков...
       Или -- через два часа ты приедешь, несмотря на все отказы друг от друга. Так и происходит. Твоя и моя последовательность -- фантастичны и одинаковы в своем отсутствии. Угроза разрыва -- натянутая пружина, происходит сжатие...
       Звонок.
       -- Вы меня еще не забыли?
       -- ...
       -- Если я появлюсь через час, ты будешь хоть чуть рада?
       -- Да, жду...
      
       Приезжаешь, бросаешься обнимать. "Ну как ты?" -- "Ничего... Я сейчас буду тебя кормить..." -- "А почему -- лифчик?" -- ведешь в комнату, снимаешь его с меня... Я отстраняюсь: "Я хочу тебя кормить". "А я сначала хочу привести тебя в равновесное состояние. Или кормление меня тоже приводит к этому?" -- "Да, именно так..."
      
       -- Хочешь вино?
       Ты удивляешься:
       -- Откуда вино-то?
       -- Это я на всякий пожарный...
       -- А что у нас горит?
       Многозначительно улыбаюсь вместо ответа.
       -- Душа горит?
       -- Ага...
       Вино -- испанское, золотое, легкое, -- и мы быстро, легко и как-то прозрачно пьянеем...
       Ты все время сажаешь меня на колени, я то и дело бросаюсь к тебе целоваться.
       -- Так что с тобой сегодня случилось?
       Сидя на твоих коленях, объясняю:
       -- Мне просто иногда страшно, кажется, что все кончено и я тебе не нужна.
       -- Да у тебя просто телепатия! Ты настроена на мою волну. Я действительно иногда думаю: зачем она мне?
       -- Ну я же тебе предоставила отпуск по уходу за собой? Как же ты снова здесь оказался?
       -- Да, за это время ты бы меня забыла, а потом все время придумывала бы дела, и я бы тебя потерял... Ну какие соображения вкладывала ты, настаивая, что после твоего отпуска тебе легче будет со мной встречаться?
       -- У меня не было соображений, у меня были одни чувства...
      
      
      

    ПИРОЖНЫЕ

      
       Лето. Роскошные пирожные в виде абрикосов и груш. Я читаю тебе себя в прозе: "Я потом еще вставлю сюжет в сюжет..." "Это я тебе вставлю, -- бери еще пирожные!" -- "Я же потолстею!" -- "Три раза кончила -- три пирожных долой!" -- "А давай пирожное пополам, а?"
       -- Я не сьем ни крошки, потому что, в отличие от тебя, я должен думать о своей талии -- меня ведь никто не ебет, а только наебывают иногда...
      
       --...хороший, чудный, -- в сочетании с другими прилагательными произношу я.
       -- Трус я!
       -- Может, ты просто совестливый и тебе всех жалко...
       -- Зачем ты говоришь о совести: ее во мне -- кот наплакал...
       -- А чего тогда много?
       -- Дерьма во мне много. Я и приехал к тебе -- думаешь, видеть хотел? Боялся, что если не приду, ты вполне обоснованно подумаешь, что я тебя бросил...
       -- А давай, теперь ты приедешь не когда будешь бояться, а когда действительно очень захочешь меня видеть?
       -- Нет, не дождешься. Я боюсь тогда тебя потерять.
       -- А все-таки?
       -- Нет, я же очень хорошо умею вытеснять. Я быстро внушу себе, что работа -- ерунда, плохое самочувствие -- тоже, а вот ее мне хочется видеть!
      
       -- Если бы ты знала, как от тебя трудно отдираться... Ходил бы я тут, печатал бы вместе с тобой, мешал бы тебе фарфором заниматься, тоже чего-нибудь писал...
      
       Звоню тебе.
       -- Что это ты звонишь, моя хорошая?
       -- Я занимаюсь неприличными вещами.
       -- Ой, -- пугаешься ты.
       -- Я пишу о тебе и никак не могу оторваться и заняться росписью фарфора.
       -- Отрывайся!
       -- Ты же знаешь, -- чтобы избавиться от искушения...
       -- Ах же ты блудница! Блудница с теоретическим обоснованием! Я тебя научу, я тебе покажу истинную дорогу... ко греху, я тебя научу... бороться с ним!
       -- Когда?!
       Через некоторое время твой звонок:
       -- Ты делаешь свой фарфор?
       -- Я допечатываю последнюю страницу.
       -- Ах же ты, пошлая русалка, противное существо...
       Уходишь.
       -- Хороший, родной кот, -- приговариваю, прощаясь.
       -- Какой же я родной? Какой же я хороший? Жениться мне надо было бы на тебе, а я... Опять случится что-нибудь, обидишься и подумаешь: "Я верила в любовь, а оказалось опять: так только..."
       -- Ну мне же не шестнадцать...
       -- Тебе? Шестнадцать!
       -- Одна девица сказала однажды про меня, что я -- вечная девушка. И ты, помнишь, говорил, что я для тебя -- то девочка, то очень сильно чувствующая женщина? Да?
       -- Так оно и есть...
       -- А почему?
       -- Доверчивая, романтичная, вся раскрываешься передо мной, отдаешься вся. Другие же дают только одно место...
      
       -- Счастливая, -- завидуешь ты, -- стихотворения пишешь...
       -- Почти не пишу. Я одной прозой занимаюсь.
       -- А я одной тобой. Ты у меня -- и поэзия, и работа, и психология, и жена.
       -- Меня так много!
       -- Да, я и боюсь.
       -- И которую же больше всего боишься? Меня в качестве работы?
       Ты уходишь от ответа.
      
       С тобой -- как арфа, реагирую на все. Пространство и время насыщаются.
       -- Я жадный, я не хочу выпускать тебя.
       ...я не думаю, когда "схожусь" с тобой, о том, что "это он сделал не так, сейчас растерялся, а теперь -- торопится, ну зачем он целует меня там, где я ничего не чувствую?" И голова, и душа, и сердце свободны от чувственных несоответствий. И дело не в том, что ты делаешь все "так", это вообще нельзя делать, да и звучит пошло. Просто с тобой ощущения не спотыкаются о мелочи.
       Мне все равно, как именно. Как угодно -- только бери...
      
       "О, как забыть и зрячих пальцев стыд,
       И выпуклую радость узнаванья..."*
      
       -- Я же не виновата, что так люблю тебя.
       -- Виновата! Как кошка втюрилась.
       Оживлена, воплощена и... отравлена тобой... Наступит момент, когда добавится глагол -- оставлена...
       После больницы пыталась оторваться от тебя, и опять у тебя сработал инстинкт -- животный эгоизм? -- на потерю меня.
       Тогда, после тех двух раз, я -- с ужасом? -- поняла, что мне с тобой -- сумасшедшим, грубым, дурным, эгоистичным -- хорошо и хочется -- на тот свет безумия, на край темноты. Повязана я тобой. Или ты сам откажешься от меня, или меня -- за уши, за руки, за ноги -- не отдерут от тебя -- новое замужество, беспросветная работа, конец света...
      
       А ты отсылаешь меня, даже в стихах:
       Женщина, влюбленная в свой плен!
       Встань, раба чужих колен,
      
       ___________
       * О. Мандельштам
      
       Лаской раненная лань!
       Встань в предутреннюю рань,
       ласковая, будь свободной.
      
      
       Отсылаешь, признавая во мне свет и лекарство... А ее -- любил. По-черному. Ей писал: "Я скажу обязательно горлом раздерганным, шепотом, как тоскливо сейчас от тебя одному, вдалеке..." Она не хотела звонить тебе, и ты писал: "Я с размаху швыряю свою телефонную дрянь. Разлетаются в страхе обложенные гудочки..." А меня -- не смог, не случилось... И вся моя любовь -- насмарку. Страшно. Холодно.
       И все еще не верю... И пытаюсь быть веселой...
      
       Звоню маме.
       -- Мама, у меня трагедия.
       -- Какая? -- испуганно спрашивает мама.
       -- Я пирожными объелась.
       -- Это чревоугодие.
       -- Ладно, это не самый тяжелый грех в ряду моих грехов...
       -- Да какие у тебя грехи?
       -- Прелюбодействие. К тому же страдаю хроническим однолюбством...
      
       Лето... тепло, светло и горько.
      
       ...Мне кажется,
       я читаю письма
       самого Господа Бога
       и надкусываю яблоко
       из райского сада,
       а оно снова
       лежит передо мною
       нетронутое...
      
       Так, наверное, и бывает,
       когда солнце,
       которое встает сегодня,
       всего лишь двойник солнца,
       которое вставало вчера,
       а яблоко, к которому
       протягиваешь руку,
       остается нетронутым...
      
       Лето.
       Тепло, светло и горько. Райский сад, который вечно -- мимо... Грехопадение.
      
       Сад и гармония вечных стихий.
       Облачный храм.
       Ева и яблоко. Ева и Змий.
       Где же Адам?
      
       Вечных желаний у вечных стихий
       требует плоть.
       Ева и яблоко. Ева и Змий.
       Где же Господь?
      
       Змий вырастает, как Древо из тьмы.
       Пляшет над ней.
       То ли свободы, то ли тюрьмы
       хочется ей.
      
       Ева и яблока красная плоть.
       Рушится храм.
       Не отрываясь смотрит Господь.
       Смотрит Адам.
      
       Ева и крик ее: "Яблока плоть
       я не отдам!"
       Не остановит бледный Господь,
       ждущий Адам.
      
       Вечные спутники вечных стихий,
       вечных неволь --
       Ева и яблоко. Ева и Змий.
       Ева и боль.
      
      
      
       Лето.
       Тепло, светло и горько. Очень тепло и тихо, и слышно, как на небо падают райские яблоки...
      
      

    СУД

      
       Природа возместит убытки и расходы
       на баловнях судьбы, добавив мне -- огня!
       Какая благодать на острове свободы!
       Ни дома, ни семьи, ни мужа, ни -- меня...
      
       Недавно, кажется, маячила ранняя весна, похожая на позднюю осень, и ты сопровождал меня в суд -- подавать документы на развод. Это было так неожиданно -- я же знаю, как ты "любишь" участвовать в моих проблемах. Мне назначают в этом официальном казенном здании -- число официального распада моей семьи. Все обходится без сучка и задоринки. Мы некоторое время еще торчим в суде, обедаем в столовой. Облегчение от сделанного дела. Я благодарна тебе -- иначе не дошла бы сюда, из-за нервной тяжести в ногах...
       Выходим во двор.
       Проходим мимо маленькой сквозной кирпичной будки.
       Останавливаешь меня:
       -- А давай я тебя туда посажу, и ты будешь там жить?
       Я серьезно заглядываю в нее -- словно это возможно и ты воплотишь свои намерения.
       -- Там холодно! И я проголодаюсь...
       -- А я тебе буду носить еду.
       -- Что я, собака, что ли?
       -- Ага...
       Что-то щемяще-детское ворочается во мне, когда и вправду можно поместиться там и представить понарошку, что собака, и взаправдошно жить в конуре... Или представить, что это дворец или собственный домишко. Когда гуляю с тобой, мне часто кажется, что мы -- дети...
      
       А вокруг маячит ранняя весна, похожая на позднюю осень...
      
      
      

    ЛАЗЕЙКА

      
       Изредка, как бы уловив лазейку, мне снится один и тот же сон. Меняются только оттенки.
       ...я прихожу на телефонную работу, вижу девочек. Разговариваю с ними, что-то советую. Даю свой телефон.
       Подходит Жора. Он улыбается. Он не кричит, не обвиняет меня. Он извиняется, я в ответ тоже высказываю вежливые сожаления о том, что "так получилось" и я "этого не хотела". Он очень спокойно, все так же вежливо и почти ласково предлагает мне вернуться. Я обещаю подумать, позвонить, в душе я рада, но думаю о том, что если возвращаться -- надо опять перекраивать весь ритм жизни, а это -- невозможно...
       Сон обрывается.
       Те, кто обучал нас, зацепили крючком телефонной эротики, приучили к иллюзии. Но -- у кого когда -- наступает момент привыкания, ломки, и -- отвращения.
       Становится невыносимо -- от бесконечной лжи, от отсутствия свободы выбора и свободы воли, от несоответствия ореола, который мы создаем вокруг себя, реальной действительности...
       Сон снится примерно раз в два месяца.
       Я не заколачиваю окна и не пишу в своем подсознании -- "все ушли на фронт". "Мы вложили в вас даже то, что вы не подозреваете", -- говорил Игорь. "То, что мы вкладываем в вас, -- уникально, этого нигде нет, это вам на всю жизнь пригодится". Они преувеличивают. Разве что лазейка: надо же иметь -- на память -- обрывок цепи от компьютера...
      
       "Что общего у мыши с членом?
       И он и она любят половую щель..."
      
       Лазейка.
       Пускай... Я не уйду в монастырь...
       И не заколачиваю ни *кна, ни щели...
      

    ЧЕШИРСКОЕ ЧУДОВИЩЕ

      
       У надежды слепые крылья,
       у надежды кривые ноги,
       у надежды бессонница.
       У надежды -- дурные сны по утрам.
       Она -- бессовестна.
      
       Кот-выдумка, Чеширское чудовище, что ты наделал?
       Вчера пришел, принес всяких вкусностей... Потом я уложила ребенка, а ты... Он не уснул еще, возился в кроватке. Я просила тебя: "не надо...", говорила: "...мне неловко -- ребенок за стеной". Но ты -- не услышал, ты просто -- хотел, и не меня, а этого. "Он же еще не спит..." -- просила я, а ты: "...я не буду в тебя, возьми в рот..."
       Свет и чистота ребенка заглушали все, душа сопротивлялась, но ты просил... Почему я не смогла отказать? Почему я вообще не умею тебе отказывать?
       К счастью, еще ничего не успели, а в дверях -- ребенок. "Мама, я хочу писать. А дядя еще не ушел?" Потом: "Мама, укрой меня". Подхожу, укрываю. "Мама, а дядя скоро уйдет?" Наивная детская ревность, трогательная и открытая.
       -- А хорошо, когда гости рано уходят?
       Спохватывается, как опытный дипломат:
       -- Да, мама, я хочу, чтобы дядя долго не уходил... -- а сам улыбается, сильно-сильно обнимает меня и не хочет выпускать. И так ласково-ласково смотрит... Я целую его. Откуда в нем этот святой такт ребенка -- обычно он не любит, чтобы я закрывала дверь в детскую, когда засыпает, а тут -- соглашается...
       В разорванных чувствах возвращаюсь к тебе, ложусь рядом... Мое тело хочет, страшно хочет тебя. Но оно -- как перетянутая струна. Ты быстро взрываешься оргазмом, аккуратно кончаешь мне в рот.
       -- ...доской... -- вспоминаешь анекдот про кошку...
       А я не успеваю почувствовать ничего... кроме усталости и неутоленного голода по мужским рукам, голода -- по тебе. Уже три недели с тех пор, как ты разбередил меня, повернул снова к себе и положил... Я воюю с собой, мучаюсь от нескончаемых желаний, воюю с фантазиями -- низкими и высокими, которые спасают ненадолго... Я все время хочу и уже почти ненавижу себя за это... Мне надоело прикладываться к постели на пять, десять, пятнадцать минут, потом вскакивать или медленно сползать и снова тащиться в ванную...
       С мужем так и не сплю толком, не могу... хотя он жалеет меня, продолжает заботиться и не знает, как давно и чудовищно изменяю ему...
       Я хочу тебя, ты ласкаешь меня рукой внизу, я расстегиваю пуговицы на груди. Чтобы мне кончить, ты должен схватить меня, загрызть, всю смять и скомкать, -- тогда бы я успокоилась... Не угадываешь, -- ласкаешь рукой, хочешь, чтобы я кончила, но -- не чувствую в твоих пальцах ничего, кроме вежливой необходимости, и у меня не получается... Хорошо, что ребенок уснул...
      
       Ты приглашаешь меня завтра к себе, и думаю: завтра будет чудо, я наконец отдамся тебе по-человечески, и ты возьмешь меня не всуе...
       Но -- как в дурацкой сказке --
       чертик из табакерки --
       шваркнул, кваркнул --
       и все -- насмарку, а дальше хуже, и все было против.
      
       Твой звонок:
       -- Ты приедешь?
       -- Да... Я хотела спросить, -- мне взять листочки из "романа"?
       -- Нет, не надо, зай, работы много, не обижайся...
       Нет? ...обрыв, обвал, -- лечу вниз и ничего не вижу... Оправдываю тебя: устал, опустошен, а тут еще я... Но ведь трахать меня никакая работа не мешает? Потому что на это хватает и пяти минут? "На острие пера накалывая тварь, похожую на сердце..." ...сжечь? Рука не поднимется... Твой отказ... От всего во мне, кроме лона?.. Как если бы я не выслушала твоих новых стихов. Устал, опустошен? Это я могла бросать все: усталость, ребенка, работу, дом... Потому что -- любила.
       Устал, опустошен -- голосом здравого смысла сочувственно заводит пластинку твой адвокат во мне... А я? Не устала? Не опустошена? Для чего же встречаться? Только для траха?
       Все голоса паскудно правы, и у меня сменяется ненависть к моему роману, который хочется сжечь, на ненависть к себе, которая готова бросить
       дом, ребенка и ехать всего-навсего трахаться...
       Ты становишься резко чужим и далеким. Я чувствую, как дом вместе с ребенком втягивает меня в себя, жалеет и не отпускает: "Зачем тебе бросать нас, родных, чтобы ехать к чужому женатому мужику, -- видишь, ему не нужна ни твоя душа, ни чувства, только голый факт приезда к нему..."
       С трудом набираю номер, холодно валю на плохое самочувствие, на заболевшее горло, -- меня действительно знобит.
       А ты уже спохватываешься и понимаешь, что сказанное честно "не надо, не привози" убило меня и дело не в горле. Ты извиняешься, с дипломатичностью кота идешь на попятную... Я глупо объясняю, что не собиралась заставлять тебя читать, зная, что после больницы у тебя устают глаза, а хотела сама прочесть вслух... совсем немного...
       И уже ясно: приехать приеду, но ни строчки не привезу, потому что первое ты сказал искренне, а все остальное -- ложь, накрученная из желания утешить и осознанного чувства бестактности.
       Ты мечешься от "усталости и опустошенности", я мечусь от усталости и: "Приезжай, или хочешь, отлежись, залечивай свое горло..." Минутой назад я хотела отлежаться, а теперь уже решилась ехать, отлегло. Но мужа, давно обещавшего быть дома, -- нет и нет.
       Телефонный звонок, это муж, он кричит из автомата, что стоит в очереди за хлебом и приедет через полтора часа... А я уже одета и не способна воспринимать ни ребенка, ни домашнее пространство, ни тем более полтора часа... Вот он ад -- здесь, на земле, ад ожидания...
       ...я срываюсь, кричу в телефон: "В кои веки просила тебя пораньше, какие полтора часа?! Ты хочешь, чтобы я ехала к маме ночью? Уеду, к черту, на все три дня..." Он обижается: "Извини, я искал продукты, нигде нет хлеба... Ты кричишь, а я купил тебе подарок..."
       Тут я остываю и думаю: ну он-то чем виноват, что я такая дрянь, которая бежит из дома... Подарок? От мужа? Это такая редкость при его нищете кошелька и духа... Я смягченно кричу: "Але, але!" -- но он уже бросил трубку. Мелькает: "Что же мне подарит муж, с которым я почти не сплю?.."
       Звоню тебе.
       -- ...все против меня...
       -- Я не против тебя.
       Как убить полтора часа? Кажется, ложусь, но ничего не помню, не вижу и не слышу -- как блаженно воркует ребенок, играя в свои шумные игры с транспортом... пока не раздается звонок в дверь.
       После продуктов Рашид достает из сумки "подарок". Это оказываются... женские тампоны. Какая пошлость, думаю я, а он -- сияет. Наверное, от интимности подарка: "Ну выбросил я семьсот рублей, бывают и дороже!" Это вообще не подарок, а убожество, думаю я, как если бы я подарила ему свечи от геморроя. Забота -- не больше... А мне уже года два ни один мужчина не дарил цветов... А я мечтаю о розах -- белых. Куплю как-нибудь себе сама, если будут лишние деньги, которых не будет, потому что все "лишние" деньги пойдут на ребенка...
      

    МЫ СИДИМ НА ДИВАНЕ

      
       Нельзя ли чуть потише,
       убийца нежности...
       А. Г.
      
       Затраханная перепадами настроения, долгим ожиданием вечера и ребенком, я попадаю к тебе -- сумбурная и уставшая. Ты встречаешь меня вишневым соком с печеньем. Мне нужно время, чтобы опомниться. Ты звонишь жене, я слышу: "...до свидания, сладкая моя..." В моем дурном сумбуре -- новый стресс. Ты укладываешь меня в постель, тушишь свет... Почему? -- мелькает у меня, ты всегда любил при свете... Я уже готова расплакаться, -- от всего сразу, -- и от этого, сказанного при мне: "сладкая моя". У меня нет сил -- ни осознать обиду, ни возмутиться, я так ждала этот вечер, так хотела тебя весь день... Но черная дыра -- третья за сегодняшний день -- не дает мне расслабиться и раскрыться. Я хочу, чтобы ты дал мне отдохнуть до утра, прошу тебя об этом... У меня нет сил ласкать тебя сейчас, когда внутри -- буря и слезы наготове. Я хочу выговориться, выплакаться о том, как хожу целыми днями и хочу, не зная, что делать... Ты отмахиваешься, ты устал. И не слышишь, что прошу тебя отложить до утра...
       Ты берешь меня -- вяло, быстро и равнодушно, почти не лаская. Чтобы расшевелить меня, меняешь позу, кладешь мои ноги себе на плечи, зная, что так я чувствую сильнее. Но сейчас мне больно, ведь у меня давно ничего не было... Сегодня -- опасный день, в меня нельзя, поэтому ты просишь...я ласкаю губами, языком, ртом. Кажется, вкус спермы смешивается на губах с каплями слез... хорошо, что темно и ты не видишь...
       -- ...видел тебя в твоем коротком черном платье, с белыми ногами... и ты вроде как танцевала...
       Обычно я с жадностью воспринимаю образы, которые приходят к тебе во время оргазма. Но сейчас -- мне плохо, я не успела ничего почувствовать... Я почти кричу -- не голосом, а смыслом:
       -- Я была очень холодная?
       -- Достаточно того, что женщина сама раздевается. А чтобы на меня набрасывались? Ну нет...
       -- Знаешь, мне кажется, женщина во мне умерла...
       Я поворачиваюсь на живот, защитная реакция от душевной боли... Ты даже не догадываешься погладить меня -- где угодно -- волосы, плечи, спину...
       -- Давай я тебя подрочу? -- лениво спрашиваешь ты.
       Я, конечно, говорю "нет", в надежде, что услышишь "да". У тебя одно желание -- уснуть, а что делать мне?
       Ты поворачиваешься спиной, и проборматываешь: "Что же я, с куклой, что ли, спал? Эту женщину я очень люблю, я не отпущу..." И еще через минуту: "Знаешь, я совсем не могу на этой подушке, ты извинишь, если я пойду на другую кровать? Тебе удобно?"
       Ты уходишь на другую кровать. Это -- в первый раз за все время. А я неделю ждала этой ночи... Зачем я ехала на другой конец города? Сюда? К этому чужому и равнодушному мужчине? А мой ребенок дома уснул без меня... Я могла почитать ему сказку, поиграть с ним перед сном... я так редко успеваю это делать... Я заслужила ад. Во мне просыпаются все мои женские комплексы и едят меня поедом. Я пытаюсь онанировать, но отвращение к себе -- душевное отвращение -- добивает во мне даже это чисто механическое желание...
       Неужели ты пригласил меня, чтобы вот так? "Это после больницы. Он устал, он и не думает, что делает больно", -- уговаривает меня твой адвокат... -- Надо подождать до утра". Но почему, если устал, -- не пощадил меня, не отложил все на утро? Я заслуживаю свое: подстилка, дрянь, и еще хуже думаю я о себе. Я хочу сорваться, немедленно встать и уехать навсегда. Поздно, нет денег на такси... остается -- спать, здесь, одной на кровати. Если обрушить это на тебя -- будет еще один истерик. Я иду на кухню, холодно, очень холодно, болит горло, мерзну, сижу в кресле и представляю, как сижу так, сжавшись в голый комок, до утра, чтобы утром вскочить и уехать. Тогда утром -- я буду неживая, а меня ждет мой сынишка, и я не имею права приезжать домой разбитая. Надо заставить, как угодно, себя уснуть, уснуть в этом аду, сотворенном мною.
       Засыпаю.
       Вижу калейдоскоп неинтересных обрывков. Тягостно просыпаюсь в половине седьмого, собираюсь. Ты спишь, как невинный младенец, а меня жгут ощущения вчерашнего пятиминутного траха. Впереди -- разбитый день, -- собирать себя по осколкам. Сил нет, я медленно тащусь в ванную. Ждать, когда ты проснешься и что-то почувствуешь? Ничего не хочу. Все это до тошноты напоминает гостиницу. А ты -- случайный сосед на одну ночь. Спать на разных кроватях -- эту роскошь я имею и дома, с мужем.
       Я тащусь в ванную, чтобы смыть грязь ночи. Наливаю воду -- еще полчаса, час, и я увижу своего мальчика... отняла у себя день жизни...
       Выхожу, одеваясь, бужу тебя:
       -- Проводи меня.
       -- Что так рано?
       -- Я больше не могу спать. Мне пора.
       Уже у лифта:
       -- Что так?
       -- Плохо себя чувствую...
       -- Горлышко?
       -- Нет, сама виновата...
       Последняя надежда -- вдруг удержишь, не отпустишь? Захочешь объясниться? От невыспавшихся котов чудес не бывает.
       -- ...не исчезай, -- говоришь ты так, словно эхом у тебя внутри: баба с возу... кем я числюсь у тебя после этой ночи? Куклой для траха? Выхожу из лифта -- и отпускаю слезы. Сколько раз по этой дороге -- в слезах? четыре? пять? семь? -- все равно: в последний раз. С чужими -- не сплю, для траха пусть остается "сладкая жена". Все.
       Только что делать с романом? Сжечь?
       Что с собой делать? Сжечь? Вырезать из себя все женское? Чтобы уже никогда ничего ни с кем не хотеть? А этим -- только сама с собой? Все равно -- не дрянь и не...
       Ухожу к ребенку -- гладить его головку, -- у меня больше ничего нет, кроме этого чуда. Хорошо, что было, хорошо, что кончилось. С тобой -- все будет хорошо, ты остаешься для сладкой жены. А мне -- уснуть, умереть. Ты пришел, чтобы создать женщину и убить ее во мне. Все равно я не имею как хочу -- мужа, любимого, каждую ночь в постели... и не обязательно для траха.
       Умереть. Жить понарошку. Для видимости. Для ребенка.
      
       Человек одинок.
       Одинок настолько,
       что подпрыгивает, когда
       слышит крик чужого ребенка.
       А. Г.
      
       Мы лежим.
       -- Знаешь, я иногда всех убиваю. Тебя, жену, себя.
       -- А каким способом?
       Ты кривишь рот, скрываешься от ответа. Я настаиваю:
       -- Каким?
       -- Тебя я просто расстреливаю лазерной пушкой.
       -- Значит, -- взрываешь или сжигаешь?
       -- Нет, ты просто распадаешься на атомы.
       -- А жена?
       -- Жена умирает от болезни. А я прыгаю с балкона.
       -- Ну, мне ты выбрал самую космическую смерть... -- рассуждаю я.
       -- А ты ближе всех к космосу.
       -- Жене... как это назвать...
       -- ...естественную.
       -- А себе -- самую плохую. Зачем же?
       -- Наоборот, хорошую... Я как представлю петлю... -- Ты резко обрываешь свои слова.
       -- Ну ладно. Меня ты -- за то, что мешаю жить с женой. Жену...
       -- Жену за то, что не живу с ней. А себя за то, что все надоело.
      
       Читаешь мое стихотворение:
       "Мы сидим на диване в большой и светлой гостиной..."
       -- А знаешь, каким я был тогда счастливым...
       Я вспоминаю чеховского "Черного монаха".
       -- Знаю... но ведь это опасно было...
       Замолкаем и снова занимаемся любовью.
      
       Мы сидим на диване -- в большой и светлой гостиной.
       Кто-то лишний -- над нами? Под нами? -- нездешне-чинный
       словно Воланд -- следит за живою моей картиной:
       как ты сходишь с ума, как считаю себя повинной,
       и невинной...
       Как тихо -- фигурой стелюсь и фоном,
       и счастливой дурой с таким же счастливым лоном.
       Твоему нетерпенью сдаюсь, отдаюсь -- прозренью.
       Выстилаюсь -- душой, Маргаритою, морем, тенью,
       и -- подстилкой твоею, душевнобольной и сладкой,
       обнаженной, как слово -- на почве -- святой и падкой
       на любовь...
       И вишневый ликер по бокалам льется,
       и -- смеется кто-то над нами, плохо смеется!
      
       Ты совсем сумасшедший, совсем сумасшедший, друг мой!
       Потому и земля тебе мнится -- совсем не круглой,
       а какою-то плоскою дрянью, застрявшей в небе.
       Ты -- о небе все, а кругом -- о насущном хлебе.
      
       И я вижу, что светит тебе не свеча из воска --
       небо в клетку дадут, а пижаму, увы! -- в полоску.
       Засветился -- и вышел в иные, чужие сферы.
       И -- обжегся, как мальчик, ловя за хвосты химеры.
       А хотел -- у ангелов свистнуть белые перья,
       одержимо рифмуя безверье с тоской безмерья...
      
       Я молчу молчаньем...
       но эхом:
       "Дубинушка, ухни!.."
       Мы сидим на полу.
       В запущенной старой кухне.
       И ликер с горчинкой по чашкам разбитым льется,
       как по мне твоя речь: "Маргарита моя..."
       Смеется
       кто-то лишний за дверью взаимно-святого бреда.
       Ты уже нашел свое кольцо Архимеда,
       землю перевернул.
       Медный всадник помчался цокать.
       По колено -- море, и небо тебе -- по локоть.
      
       Ты велик и нежен, кричишь: "Маргарита, море!.."
       "Где русалка моя?!" -- отзывается только горе.
       И смеется кто-то за дверью -- чужой и лишний.
       "Море, море, утешь..." -- откликается лишь Всевышний,
       но Его -- ты не слышишь, своею вселенной дышишь.
       Любишь всех, и похоже, -- уже никого не слышишь.
       Я молчу молчаньем -- нездешним, земным и грешным,
       Я болею медленно раем твоим поспешным...
       Маргарита! -- Мастер безумен, велик и болен,
       а еще -- недоволен морем и слишком волен, --
       засветился...
       и вышел -- младенцем -- в иные сферы.
       "Отступитесь от сумасшедшей своей аферы!" --
       нам кричит кто-то лишний, отречься веля от слова.
       Сумасшедший друг мой!
       Тебе колыбель готова --
       как палата бела, но душе твоей слишком тесно, --
       ей не место здесь на земле, ей совсем не место --
       там в раю... где вместе мы -- тили, да тили тесто --
       сумасшедший жених, золотая твоя невеста...
      
       Читаю тебе -- о тебе.
       -- Ты узнаешь себя?
       -- Узнаю, конечно. Но все это -- уже не про меня. Меня -- того -- уже нет...
       -- Ты просто временно ушел, -- говорю я, пытаясь утешить, и одновременно задумываюсь -- куда же ты все-таки ушел?..
       -- В несознанку... -- заканчиваешь ты.
      
       Я -- камень,
       кем-то брошенный,
       отталкиваюсь и отбиваюсь
       от окружающих предметов.
       Но скоро успокоюсь.
       А. Г.
      
       Говорю тебе что-то хорошее, искренне и нежно.
       -- Ты -- льстюха... Нет, льстинка...
      
      

    БЕЛАЯ КОШКА

      
       Рассказываешь:
       -- Ко мне на балкон каждый день приходит кошка -- белая такая, пушистая... Она мяучит и просит кота.
       -- Ты хочешь сказать, что это -- я?
       -- Очень может быть. И глаза у нее разные.
       -- Ну, значит, точно ведьма. Ты бы взял ее к себе.
       -- Жена против, да и зачем она мне?
       Я олицетворяю себя с этой кошкой, мистически соединяю ее с собой. Ее участь моя судьба совпадают.
      
       Через неделю:
       -- Я все-таки прогнал ее...
       -- Кого?
       -- Кошку белую. Она мяукала и спать нам мешала. Жена недовольна была. Пришлось попросить ее с балкона...
       Я переживаю за кошку -- как за себя.
      
       Твоя ретроспектива:
       -- Когда я встретил тебя в Некрасовке, и обалдел от твоего "Сегодня я сойду с ума", -- думал: сколько сходства! Ей -- тридцать, мне -- сорок, у нее муж, у меня жена, у нее ребенок, у меня ребенок, оба ебаться хотим, сколько мистических совпадений!
       -- Дурной ты, -- заглушаю твою пошлую иронию, у нас же строчки стихов совпадали!..
      
       -- Мало того, что ты замечательная и сексуальная, ты еще и духовная слишком... -- уходя, сокрушаешься в виде комплимента.
      
       -- Ты что-то говорила, но я ничего не мог разобрать.
       -- Ну ты же знаешь, что в таком состоянии я обычно не способна сказать ничего членораздельного.
       -- А ты около меня всегда в таком состоянии пребываешь.
       -- В состоянии оргазма?..
       -- Ага.
      
       Ты уже почти спишь. Я приношу тебе холодного чая в постель. Обычно ты любишь это делать сам -- для меня.
       -- Противная! -- благодаришь ты, и я балдею.
      
       Утро.
       Ты -- сонно, спокойно и как бы официально:
       -- У тебя есть утренняя работа. Знаешь, какая?
       Улыбаюсь.
       -- Знаешь, какая, или не знаешь?
       -- Не знаю...
       -- За кончик меня подергать.
       -- Это не работа.
       -- Тогда начинай заниматься этой "неработой".
       Через три минуты, как спросил бы про погоду: "Идет дождь или не идет?":
       -- Встает он или не встает?
       -- Ах ты, кот-провокатор...
      
       -- Знаешь, как я готовился к докладу?
       Ты уже рассказывал, что с четырех до девяти не спал, а просто прятался под одеялом. Но забыл об этом.
       -- Знаю. Ты с четырех до девяти не спал, защищался от него и от всей дурацкой жизни под одеялом и хотел там остаться навсегда.
       -- И откуда ты все это знаешь, кошачья такая собака?! -- возмущаешься...
       -- А потом ты его блестяще произнес, и все смотрели тебе в рот и восхищались, потому что такого они никогда не слышали. Выступаешь ты перед аудиторией классно, и вообще ты там -- по определению -- самый умный.
       -- Они не смотрели мне в рот, сам я их...
       -- Я представляю, как ты умеешь это делать...
       Дальше -- идем на кровать, и я читаю тебе отрывка "из нашего романа"... Через пять минут ты вкрадчиво, настойчиво и убедительно:
       -- Ну я же сейчас...
       И рукопись -- снова побоку, уступая объективной и субъективной реальности...
      
       -- Если бы ты знала, какая ты светлая... и как я живу твоим светом...
      
       ...после всего -- лежишь. Я сижу -- с ногами на кровати, в мини-платье и черных колготах.
       Временами -- твоя рука змием-искусителем гладит мои колени, бедра, лобочек и... чуть ниже, и ты -- сочувственно, заботливо спрашиваешь: "Здесь -- не больно?" Мне смешно...
      
       После оргазмической бури говоришь:
       -- Все... пора тебя...
       -- Расстрелять? Распылить на атомы?
       -- Нет, лучше на молекулы. Атомы мертвые. И каждая твоя молекула будет кричать: "Я хочу!", "Я хочу!"
       -- Ну ладно, я согласна. Распыляй!
       -- Попозже...
      
      
      

    ПРОЕЗД ЗАКРЫТ

      
       Идем по переулку. Заборная стойка с красным кружком -- кирпич, -- проезд закрыт.
       Ты, словно бычок, наклоняешься и упираешься в него головой. Я смеюсь. Ты распрямляешься и спрашиваешь:
       -- Знаешь, что это такое? Знаешь или не знаешь? (Молчу.) Это -- как баран на новые ворота.
       Я вспоминаю, что ты овен.
       -- А у меня -- другая версия.
       -- Какая?
       Я снова подвожу тебя к красному кружку с белым прямоугольником и говорю:
       -- То, что ты показал, -- это твое отношение к моей красной дырочке, когда ты туда -- с головой, а вообще-то вроде запрещено...
       Изображаешь негодование, как разоблаченный преступник, и мы идем дальше.
      
       ...я плыву, стоит только тебе посмотреть с особым выражением... меня неудержимо, как натуральную кошку тянет к тебе на колени. Я всей душой обволакиваюсь и обвиваюсь вокруг тебя...
      
       Ты для меня безбрежен
       я для тебя безбрежна
       ты для меня безгрешен
       я для тебя безгрешна
      
       Бережно и небрежно
       сильно и безудержно
       долго лукаво смежно
       истово и прилежно
       нежно неосторожно
       ласково непреложно
       тесно и невозможно
       спрашиваешь ты можно
      
       Можно шепчу я можно
       можно кричу я можно
       можно прошу я можно
       можно хочу я можно
      
       Влажно и неотложно
       ложно от слова ложе
       как я с тобой безбожна
       как повторяю Боже
      
       можно боюсь я можно...
      
       Ты -- после:
       -- Я без сил.
       -- Но у нас же произошел энергообмен!
       -- Энергообман...
      
       Тепло...
       Я надеваю красно-белые, пятнистые, похожие на леопардовые, штаны в обтяжку, розовую кофту с открытыми плечами... крашусь... французские духи. Я -- аккуратна, красива, сексуальна, и внутри себя -- обижена, как улитка в раковине, обижена тобой, и сосредоточена на семье... Сексуальна, красива, целомудренна. В таком настроении иду на последнее свидание с тобой.
       Недавно -- лежали, и ты сказал:
       -- Дай мне срок -- три года, и я разведусь...
       -- Нет...
       Ты встречаешь меня.
       -- Какая ты... леопардовая... -- говоришь что-то еще, но я почти не слышу, -- кроме фразы:
       -- ...отношения выхолостились...
       -- Да, да... -- рассеянно отвечаю я, -- необходимо расстаться...
      
       Боль, белая боль-невидимка застилает глаза. Обволакивает твою высокую фигуру, твой горький, чуть сутулый силуэт, исчезающий в метро. Белый, невидимый туман боли райскими облаками устилает мне путь домой... Мне кажется, что зрачки у меня растворились и стали белыми... Я поднимаюсь домой -- на седьмой этаж по ватным белым ступеням...
       Аминь...
      
      
      
      
      

    НЫНЕ И ПРИСНО

      
       Ян-цзы, увидев развилок дороги, заплакал, сказав, что по ней можно поехать на юг и на север. Мо-цзы, увидев шелковую нить, заплакал, сказав, что ее можно окрасить и в желтый и в черный цвет.

    Хуайнань-цзы

    Любимая цитата Александра Губина

      
      
      

    НИТОЧКА

      
       Ни журавля в небе, ни синицы в руках.
       Только лето с привкусом осени,
       только страх
       ниточки,
       не привязанной ни к чему...
       Все кончилось -- кроме слов,
       повторяющихся, как на любимой пластинке с царапиной.
       Кроме снов,
       повторяющихся...
       И страх,
       синицею, тоненько поющей в руках,
       что -- кончилось все...
       Кончилось ведь уже?
       Кроме встреч, аукающихся на тонкой меже...
      
       Не подруга, не дочь, не любовница, не жена --
       вся и недолга ниточки, что она завсегда одна...
       Только ниточка --
       как в трагедиях --
       через пропасть твоей души --
       не привязана даже -- протянута...
      
       Греши
       не греши,
       отдавайся
       не отдавайся --
       а как у веревочки -- один конец:
      
       не топор, не ложе, не клад, не добро, не венец.
       Поневоле? По Божьей воле? Заново мужу верна.
       Потому что -- грешна, потому что душой -- дурна
       и гожусь только в ниточки...
       Как ни вейся -- конец один.
       Хорошо, что единый на небесах -- Един,
       и не надо, любя, рваться на сто частей
       ниточкой любвеобильной...
       Пустых вестей
       ждать,
       и медлить,
       и маяться,
       и лгать...
       и -- не становиться честней...
       И закручиваться в делах. Крутиться среди гостей
       нежеланных, желанных, и быть завсегда одной
       ниточкой --
       для всех -- чужой, для тебя -- родной...
      
       Журавлем у мужа, синицей -- в ничьих руках, --
       после рук
       отказавшихся какой у крыльев размах?
       На живую нитку
       пришита
       к делу:
       "СЕМЬЯ".
       Так недолго тешилось
       женское мое "я".
      
       И рифмуется --
       сквозь страх,
       в сердцах --
       монастырь,
       пустырь...
       И тоскливо просится, да не ищется -- поводырь.
       И протяжно, дождливо, солнечно -- за верстой верста.
       И протяжно, тоскливо хочется -- за пазухой у Христа.
       Только без толку...
       Что грешить, что шить -- похоже до слез...
       Вершить
       не умею дел.
       И не женское это.
       ШИТЬ
       остается,
       и чувствовать
       тонкий животный страх
       синицы,
       вздрагивающей в ничьих руках,
       страх, что кончится все... кончилось ведь уже?
       Кроме встреч, аукающихся на тонкой меже.
      
       Ни синицей, ни журавлем к тебе не лететь,--
       только ниточкой тонкою в пальцах твоих белеть,
      
       И --
       дыши не дыши, греши
       не греши,
       а конец один у такой души.
       Так уж выкроили -- кроить не шить,
       не исправить уже.
       А всего только лишь -- лишить
       порешили любовь,
       без которой --
       конец один
       у веревочки-ниточки...
      
       ...а колокольчик "д-и-и-н"
       на равнине неведомой,
       на тонкой как нить меже
       страх.
       что кончится все...
       кончилось ведь уже.
      

    В ТОЧКЕ СМЕРТИ

      
       ...Где-то там, в точке смерти, в ослепительном раю, где светит Троица, которая прощает нас, я вижу тебя. Там нет ни моего венчанного мужа, ни твоей жены. Я только знаю, что потом, не скоро, через целую земную вечность, после долгой счастливой жизни, около меня появится мой сын -- вечным светловолосым радостным мальчуганом...
       Я не знаю, будет ли там твой ребенок. Мне кажется, что нет. Ты подаешь мне руку и ведешь на дачу. Это твоя дача, мы одни, и нам некого опасаться. Сюда не придет никто чужой. Светло, бесконечно светло и солнечно, мягко-солнечно, потому что по райскому времени -- скоро полдень. Мне бурно и бесконечно счастливо и по-земному от счастья хочется плакать, -- я все еще не верю ни чувствам, ни глазам. Ты держишь меня за руку, неожиданно прижимаешь к себе... Мы еще не подошли, но уже видна калитка. Ты прижимаешь меня сильно и ласково, вытираешь слезы, и я целую твои руки:
      
       ...что с того? -- твои мне были руки,
       чтобы небеса по ним считать...
      
       ...целую, как в жизни, в прошлой жизни. "Я хочу быть твоей, навсегда", -- шепчу я сквозь счастливые и сцелованные тобой слезы. "Ты все еще не веришь, кошатина ласковая, -- приговариваешь ты, гладя меня, -- мы уже вместе, русалка ты моя поднебесья..."
       Ты
       ведешь
       меня
       дальше,
       тропинка идет к самой калитке, и чем ближе, тем больше я медлю, и прошлый земной ужас неверия, неосуществимости, неисполнимости желаний охватывает меня у самой калитки, словно боюсь -- сейчас сон оборвется и снова окажусь в какой-нибудь земной точке надоевшей мне земной жизни...
       Ты поднимаешь меня на руки, открываешь калитку -- и приносишь к самому дому, кладешь на траву и ложишься на меня, прижимая: "Ну теперь веришь что никуда отсюда тебя не отпущу?" -- "Отсюда или от тебя?" -- "И то и другое", -- ласково сердишься ты, -- и вообще -- в свете наших новых субъективных отношений могла бы и помолчать..." "Молчу, -- отвечаю я и -- совсем уже шепотом, готовая выскользнуть и встать, если услышу "нет", -- уйти, убежать -- и из этого сна -- в смерть -- шепчу тебе на ухо, тихо-тихо: "а ты сделаешь мне ребенка?" Твои глаза -- это так заметно в потоках клубящегося и играющего с самим собой света -- темнеют, ты серьезно смотришь на меня: "Глупая ты, укусить бы тебя за это -- конечно, сделаю, и не одного! Пускай бегают... Они будут бегать, а я буду на них ворчать и исчезать, как Чеширский Кот, -- оставлять им улыбку только, пусть с ней играют..." -- "Нет, я не согласна, чтобы ты исчезал..." -- "Ну ладно, будет исчезать улыбка, а я буду оставаться..." Только теперь замечаю, что ты совсем другой... Ты моложе, у тебя светлая седина и в глазах что-то светлое, незнакомо-новое... Какая-то райская фантастика -- светлый Губин... Или -- здесь уже нет фамилий, остаются только имена, и то -- по желанию?..
       Ты прерываешь поток моих привычно земных мыслей, берешь за руку: "Пошли, моя хорошая" -- и ведешь в дом. Света становится все больше, он кольцами, спокойными, красивыми, медлительными кольцами проникает в дом, обволакивая все предметы... "А вечером свет становится сиреневым и мягким, -- говоришь ты, -- вот увидишь..." Я вдруг замечаю на красивых столах и в шкафах свои вещи, любимые предметы, картины, я вижу твой портрет, твой новый портрет, написанный мной. Я вижу мой латунный колокольчиковый подсвечник и море разноцветных лоскутков.
       Удивленно поворачиваюсь к тебе, спрашивая глазами: "Как все это сюда попало?" -- и ты, не отвечая на мой глупый земной вопрос, говоришь: "Теперь у тебя будет наконец-то время творить из них картины и шить игрушки, -- и будет для кого. Тем более что первой у нас родится девочка... И я буду ворчать, что в доме слишком много кошек, а на самом деле восхищаться ею -- втайне от тебя, и избалую, как..." -- "...как принцессу на горошине?" -- "Ага... А потом она захочет замуж за дурацкого поэта вроде меня, и я буду отговаривать ее, а она будет плакать и кричать: "Я люблю его, папа!", и я тоже буду плакать и махну рукой... И она будет счастлива, непонятно почему, -- прямо как ты со мной... А мы останемся вдвоем и опять будем любить друг друга". -- "А как же внуки? Ведь нам их когда-нибудь подкинут?" "Нет, внуков я уже не перенесу" -- отмахиваешься ты. "Я скажу: "Верните меня обратно на землю, в холостяки -- пить земной портвейн"", -- твой взгляд, добрый и глубокий , противоречит иронии... На столе стоит испанское, мы оба смеемся, пьем красное искристое вино и готовим салат из чего-то незнакомого, но очень вкусного. Запахи текут по террасе кольцами, как волны, и заигрывают с волнами света... Ты ненадолго выходишь, и вдруг новая волна незнакомого запаха заставляет меня обернуться. Боже, ты несешь мне... "Что это?" -- "Как что? -- цветы". В руках у тебя что-то завораживающее, меняющее форму и цвет... Я пытаюсь поймать руками волну запаха, но она растекается на синие волны разных оттенков и игриво обволакивает мои пальцы, все это -- с тонким, неуловимым звоном. "Это местные колокольчики", -- улыбаешься ты и ставишь их в вазу... Ты включаешь что-то, смутно напоминающее земной магнитофон, и я слышу нежный детский лепет, младенческое агуканье, потом девичий смех... "Слышишь, -- говоришь ты, -- это смех нашей будущей дочки..." ...у меня невозможно плывет все перед глазами, ты подхватываешь меня, и я погружаюсь в постель, мягкую, как облако... "Не уходи, -- кричу я, -- я хочу, хочу, хочу одного тебя, только тебя, всегда...
      
       Засветление
       "...Я видел дерево, потом оно раскрылось, и там был цветок, черный, с белыми-белыми светящимися прожилками... А ты?.."
      
       "А завтра мы с тобой пойдем в церковь. Здесь так полагается", -- говоришь ты тоном, каким сказал бы на земле -- пойдем в зоопарк или в зверологический музей...
       "Вино будешь пить?" -- приглашаешь ты, обнимая меня новым любящим взглядом... Мы долго пьем вино, пока не темнеет, вернее -- не сиреневеет, потом долго-долго спим вдвоем...
       Во сне я вижу сиреневое кольцо вечности... Оно похоже на искрящуюся спираль, меняющую форму и цвет каждый раз, когда меняются мысли, чувства, настроения... И я слышу строчку из моего земного стихотворения, произнесенную Троицей:
      
       и может быть, долюбятся до света.
      
       ...кольцо вечности обволакивает нас и мне не хочется просыпаться...
      
       Ныне и присно -- свободна...
       А дальше -- темно.
       Или светло... ведь никто не зовется собою
       за облаками...
       А дальше -- уже все равно.
       Просто приснилось: я ныне и присно с тобою...
      
       Просто приснилось:
       улыбка ребенка -- лучом.
       Море, цветок, пустяки и седое веселье.
       Лодка и весла...
       И все мне уже -- нипочем.
       Новым играю ключом и пою --
      
       Новоселье
       бьется в окно мое...
       Словно, условно, легко
       Слово рождается прежде безделья и дела
       ныне и присно...
       А Ева -- она далеко.
       Яблоко ест и не слушает глупого тела,
      
       скучного змия...
       Обитель была не тесна --
       Для воплощения -- яблоко -- женская доля --
       Доля Адама...
       Но ныне и присно --
       Весна!
       Женщине -- счастье в подоле, а вольному -- воля!
      
       Имя твое -- не со мной... Я бездумно проста.
       Бросила мужа... под сердцем -- седое веселье.
       Я безымянна, желанна, свободна, пуста.
       Ныне и присно:
       РЕБЕНОК, ЦВЕТОК, НОВОСЕЛЬЕ...
      
      
      
       ...И вдруг оказалось, что она лежит на берегу, положив голову сестре на колени...
       И она принялась рассказывать сестре все, что сумела запомнить, про свои странные приключения -- то есть все то, что вы только что прочитали...
       Алиса... побежала домой, но и по дороге она все думала, какой же это был чудесный сон -- сон, который, наверное, никогда не забудешь...
      

    Л. Кэрролл. "Алиса в стране чудес"

      
      
      

    Приложение

    СТИХИ АЛЕКСАНДРА ГУБИНА

       Заикание правится Господом в пение

       * * *
       Психология крика в отечестве вечного страха.
       Говорят, что идеи ветшают быстрей, чем рубаха.
       Разучившись людей хоронить, а не то что лелеять идеи,
       Все принуждены будем кружиться в чужой лотерее
       Ложных выборов, чуждых надежд и свершений.
       Диких выкриков, выстрелов и чумных песнопений.
       Да откуда же взять человечеству строгого смысла,
       Если донной культуры гробница безбожно закисла,
       Коль духовности ищут в загаженной доверху церкви,
       А герои гниют, как картофель, мечтая о смерти?
       Пропусти только такт ты, скрученная кровью эпоха,
       Нужен миг лишь один человеку для полного вдоха.
      
      
       * * *
       Как у нашей зоны
       Чистые газоны,
       У барака нашего
       Проволка накрашена...
      
       Эх-ма, голосуй,
       В ящик что-нибудь засуй!
      
      
       * * *
       Сокровенное
       заменяли на
       откровенное
       получали сполна
       обнаженное
       и кричали
       Вот оно воплощенное
       знание тайное
       Но это
       простейший вид перехода
       от родника голубого
       служенья высокого
       к облизыванью сока
       жадному губ
       там холодит лоб
       здесь тяготит зуд
       Не то чтобы Эрос не люб
       я это вполне принимаю
       а просто крики чужды
       вой без конца и краю
       Прозренье!
       Знаменье!
       Свершенье!
       А здесь всего-то
       энергетическое сниженье
       опускание на телесный песок
       чистый, горячий
       как сладкий сок
       соматический крик
       рот
       член
       язык
       Конечно и здесь
       есть высоты и сласть
       бабы
       жратва
       власть
       Еще раз я -- за
       все мы таяли
       Знаю самочку ищут по за
       паху или по цветовому пятну
       даму по гениталиям
       или по стати
       на кухне в кровати, ну
       либо уж по
       эротичному отражению
       собственного возбуждения
       предел любви -- пол
       нет возражения?
       Один вопрос
       как отыскать узнать
       ту к которой рос
       ту которая суждена
       и уже рождена
       Молчишь лошадиная стать
       Молчишь пожиратель котлет
       Молчи поглотитель вин
       я не скажу ответ
       не объяснишь
       как должен пролиться
       нежности голубой свет
       он освещает лица
       это иная явь
       не сон не рассвет
       тебе нет
       и тени возможности
       где ты возьмешь этот свет
       и что ты знаешь о нежности?
      
      
      
       * * *
       Соловья, как и волка, не кормят баснями.
       Соловей, как и сон, свободно влетает в руку,
       Попадая в ладонь, отзывается радостью,
       Разливается звонкою песнью, Овидия славя науку.
       Чем тесней, тем сильней это птичье дрожание,
       Этот мир распаленный, влекомый структурою "ТЫ".
       Песня выплеском судороги, забытье-замирание,
       И беспамятство до раскрытой ладони мечты.
      
      
      
      
      
      
      
       Я сомну тебя, лист
       Я сотру тебя, текст.
      
      
      
       * * *
       Помраченность сознания порождает абсурд,
       Описываемый законами Мэрфи,
       Либо воссоздает абсолют
       Пьедестала (корабль, стоящий на верфи)
       Механического тоталитаризма.
       Ощущение, когда твое же пальто
       Наизнанку уже на другого нанизано.
       Жизнь, разбрасывая в мире приманку,
       Равнодушна к лицу -- Орфей ли, вакханка,
       Лишь бы заглатывал -- женщин, зарплату,
       Машину последней модели, поиски смысла,
       Главное, слопай, пока не закисло --
       Ради обеспечения полигона экспериментов,
       Производимых в любой из моментов
       Природой для ее бесноватого здания.
       Но ты-то, гордящийся пониманием
       Правил игры а-ля Герман Гессе,
       Ты-то не сможешь остаться на месте,
       На этом уровне бытия, обнимая свое сокровище.
       Тебе -- звуковая ночная пора,
       Писклявое ерзанье друга-пера,
       Да нечеловеческий мозг чудовища.
      
      
      
       * * *
       Я с тобой. Все прошел. Все прошло. Все проходит.
       Ничего не болит, но и ничего не выходит.
       Распорядок дня нищего с книгой Лукреция
       "О природе вещей". От неполной эрекции
       И вялотекущей, но неуклонной шизофрении
       До раскрытого в порчу соматики скальдова нида,
       Через Господа, но весьма непристойного вида,
       Через скрученность тела под мраком и слякотью
       (Размешав предварительно варево сонное с мякотью),
       Через сотни и сотни предметов, но все под личиной,
       Что сознанием порождается как омраченной причиной.
       А теперь удается стоять под светлицею ветра с потоком,
       Заполняясь на вдохе бесцветным живительным соком,
       Перепрыгнув через любимую маниакальную фазу,
       Наплевав на твердыни, где скученно царствует разум,
       Раз от разу скрепляясь и с гордостью становясь
       Восприимчивей к тонкому свету и свою звуковязь
       Отрешенности расчертив от куколки до бесконечности,
       С удивленьем смотреть на прозрачность конечностей...
      
       * * *
       Одиночество худшего сорта:
       не видать от тоски ни черта.
       Ожидание -- тяжкий вид спорта.
       Жаль, совсем не осталось спирта.
       Нет ни лавра, ни -- как его -- мирта.
      
      
      
       Я смущен, я неточен в любом приложенье к тебе...
      
      
       * * *
       Не жди ни звонка, ни приезда,
       Ни белочки, ни мотылька --
       Все это холодная бездна
       Проглотит.
       Не жди.
       А пока
       Вдыхай испаренья лекарства --
       На ландыш натек и намек,
       Полнеба, полсердца, полцарства,
       Но где ж твой конек-горбунок?
      
      
       * * *
       Лицо и светлей и дороже и ближе,
       Склоняешься медленно, ласково, ниже,
       Покой потеряв, суетою обижен,
       Любовью наполнен и дочиста выжжен,
       И взгляд пробивается влажен и нежен,
       И шепот: "останься" вполне безнадежен,
       Сейчас, ненавидя пространства все те же...
       Твердишь, заикаясь: "Будь, княже, мятежен..."
      
      
       * * *
       Падают дракончики с небес
       молодые, слух заполнен ватой.
       И опять тебя поймут превратно
       даже в лучшей из последних пьес.
      
       На своем коротеньком пути
       сколько раз сбивалась ты со счета?
       Женщина! Тебе не будет лета --
       здесь трава бы не смогла расти.
      
       Здесь театр роли раздает
       ни ум, ни сердцу, и не к месту.
       Надо же: пристало быть невестой,
       и Господь прогонов не ведет.
      
       Все случилось по последней моде,
       и бессмыслен горький твой вопрос:
       "Почему не дан мне крыльев рост?" --
       Есть одна ремарка лишь: "уходит".
      
       К этим театральным небесам
       ты не раз глаза поднимешь в муке.
       Снова будут обессиленные руки,
       снявши голову, скользить по волосам.
      
      
      
       * * *
       Как живется моей бегляночке,
       как стрекочется рыженькой белочке,
       что поется тебе, заряночке?
       Где ты хочешь -- с края, у стеночки?
      
      
      
       * * *
       Моя вишенка
       Моя неженка
       Моя трещинка
       Моя беженка
       Моя грешенка
       Моя брошенка
      
      
      
       * * *
       "Люблю, люблю, люблю тебя одну..." --
       говорит мужчина
       и не разводится с женой.
      
      
      
      
       * * *
       Не ищи оправдания
       И пребудешь в спасении
       Сожаление раннее
       Просветленность осенняя
       Узнавание странное
       А дорога-то длинная
       Что ты хочешь, желанная?
       Что ты плачешь, безвинная?
      
      
      
      
      
       Я -- лучник -- превращен в стрелу
       Тебе одной, в тебя одну!
      
      
       * * *
      
       Ты знаешь, это называют звездной ночью,
       хотя на небе полная луна --
       как -- выплеском, узором, узорочьем? --
       тебе сказать, что в мире ты одна? --
       одна всего лишь, радостна до дрожи
       моих объятий, простыней, стихов,
       в твоей дрожаще-тополевой коже
       мне нет иных отпущенных грехов.
       С тобой одной -- без страха и утраты
       любой -- Господь всевидящ и суров --
       на нежность всепрощением заплаты
       ворчливо ладит покрывало снов.
      
      
      
       * * *
      
       ...Добирая сладчайшую вязь,
       я тебе лишь промолвлю: "Ну что ты?.."
       Белизною твоею гордясь,
       от звучащей от песенной ноты
       до далекого дола, где мы --
       лапкой мягкой с бутоном цветочным,
       зареклись от сумы да тюрьмы,
       пребываем в плененье бессрочном.
       Обертоном ухода тревог
       те желанные слуху длинноты,
       лихорадка раскинутых ног,
       виноватое: "Что ты? Ну что ты..."
      
      
      
      
       * * *
      
       ...просить прохлады -- обожженным.
       И вечности -- для главных слов.
       Замерзшим -- жар, уставшим -- кров.
       И мягкую постель -- влюбленным.
      
      
      
      
      
      
      
       Выражаю сердечную благодарность
       поэтам: ЕЛЕНЕ ИСАЕВОЙ
       ИРИНЕ ЕРМАКОВОЙ
       САИДУ БАЕВУ
       и художнику
       СЕРГЕЮ МИРОНОВУ
       за помощь и поддержку в работе над романом.
      
      
      
       СОДЕРЖАНИЕ
      
       Саид Баев. Русская женщина конца XX века: адаптация к хаосу или контрапункт дисгармонии
      
       РОМАН НЕСУЩЕСТВУЮЩЕГО ЖИВОТНОГО
      
       Письмо, оставленное вместе с рукописью главному редакторы)
       Предисловие
       Письмо подруге
      
       Часть I
       ТЫ, ИЛИ РОМАН НЕСУЩЕСТВУЮЩЕГО ЖИВОТНОГО
       С ЧЕШИРСКИМ КОТОМ
      
       "Попытка вечности"
       До понедельника помедли
       Семь небес
       Пишешь глагол "любить"
       Мастер
      
       Прелюбодействие судьбы
       Фаллический культ
       Алгебра неба
       Иноверцы
       Слепов и Аэлита
      
       Выбор
       Псевдо-Воланд
       Некрасивый самолет не летает
       Аленький цветок
       Флегматичный витязь
       Коронное кресло
       Синьора-помидора
       Война полов
       Шпион Господа
       На почве субъективизма
       Шпантероид
      
       Чудовище
       Веретено
       Несуществующее животное
       Когда с тобой гуляю вдоль оврага
       Жасминовый чай
       Ружье, которое не стреляет
       Ваза
      
       Триединство ревности
       Третий лишний
       Хищница
       Рыжий бог
       Ханжа
       Фарс
       Вооружи меня собой
      
       На колючем ободке
       Чеширский Кот
       Поэзия есть способ гибели
       Игрушка
       Яма
       На колючем ободке
      
       Шла девочка по лесу
       Стыжая
       Крокодил
       Знайка
       Мелкая цель
       Изношенное пространство
       Русалка-2
       Шла девочка по лесу
       Параграф N
       Аленушка
      
       Кот, кот, бархатный живот или в позе русалки
      
       Зона
       Медитация над красным вином
       Печать
       Зона
       Суп с котом
       Портрет
       Христос и блудница
       Тест
       Русалка 4
       Ухожу в пустоту
      
       Часть II
       ОСТРОВ ЛЕСБОС, ИЛИ СЕКС ПО ТЕЛЕФОНУ
      
       На острове Лесбос
       Диптих
       I. Служба 666 или 999
       Учеба
       Море
       Подколодной змеею
       Отпуск
       палка
       Рыжая Лола
      
       Ожог
       Ломка
       Гадание
       Господи, ударь меня
       Минус пять часов жизни
       Яблоки
       Расскажи как, если тебя -- трое
       Хуй это, а не бивень
       По койкам, девочки!
      
       Лара
       Золотая паутина
       Лара
       Какая ты, Лара?
      
       На телефонном дне
       Письмо другу
       Я не зоофилка!
       Какой поэт без ручки?
       И снова -- Лара
       Красные сапожки
       Жора
       Тина
       И снова ночь
      
       Азбука лжи
       Мне снится работа
       Инна
       Аквариум
       Коммутатор
       Элла
       На благо Родины
       Полина
      
       Телефонный калейдоскоп
      
       По лестнице-чудеснице
       Коньяк Наполеон (фантазия Лары)
       Темный автомобиль (фантазия Лары)
       Белочка
       Медитация над срезом дуба
       Вещь "не в себе"
       Интересно, сколько я пролетела?
       Из железа и стекла (фантазия Лары)
       Подруга-лесбиянка (фантазия Лары)
       Книксен в воздухе
      
       Больная тема
       Дача
       Женский призрак
       Игра по нотам
       Больная тема
      
       Лоскутное одеяло
       Девочка и белые медведи (фантазия Лары)
       В речке рыбка плещет
       А мужчины не снились
       Рабочий ковер
       Дик (фантазия Лары)
       Смычок (фантазия Лары)
       Леда и Лебедь (фантазия Лары)
       Свой парень (фантазия Лары)
       Юнона Монета
       Линейно зависимые функции, или Метод исключения
      
       Последние фантазии Лары
       Кактус
       Юбка с фалдами
       Последняя смена
      
       2. В точке смерти
       Психология крика
       Арфа
       Триптих
       Поезд
       ЗАГС
       Тюрьма и море
       Помраченность сознания
       Усталый самурай
       Рыцарь света
       Нас когда-нибудь обложат красными флажками
       В распаде
      
       "Соловья, как и волка, не кормят баснями"
       Карманный призрак
       Пирожные
       Суд
       Лазейка
      
       Чеширское чудовище
       Мы сидим на диване
       Белая кошка
       Проезд закрыт
      
       Ныне и присно
       Ниточка
       В точке смерти
      
       Приложение
      
       СТИХИ АЛЕКСАНДРА ГУБИНА
      
       Психология крика в отечестве вечного страха
       Как у нашей зоны
       Сокровенное
       Соловья, как и волка, не кормят баснями
       Помраченность сознания порождает абсурд
       Я с тобой. Все прошел. Все прошло. Все проходит.
       Одиночество худшего сорта
       Не жди ни звонка, ни приезда
       Лицо и светлей и дороже и ближе
       Падают дракончики с небес
       Как живется моей бегляночке
       Моя вишенка
       "Люблю, люблю, люблю тебя одну"...
       Не ищи оправдания
       Ты знаешь, это называют звездной ночью
       ...Добирая сладчайшую вязь
       ...Просить прохлады обожженным
      
      
      
       * Здесь и далее цитаты из книги Л. Кэрролл "Алиса в стране чудес" в переводе Бориса Заходера.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       227
       DOBRIZINA 1
      
      
      
  • Комментарии: 13, последний от 20/11/2021.
  • © Copyright Добрицына Ольга Николаевна (olgadobr@mail.ru)
  • Обновлено: 30/10/2010. 700k. Статистика.
  • Роман: Проза
    • Оценка: 5.63*13  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.