Добрынин Андрей Владимирович
Услады киборгов

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Добрынин Андрей Владимирович (and8804@yandex.ru)
  • Размещен: 11/05/2010, изменен: 11/05/2010. 144k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      В мире эротических фантазий,
      В сладком мире сексуальных грез
      Нет уродства, ненависти, грязи
      И шипы не защищают роз.
      
      Розы там торопятся разверзнуть
      Вам навстречу чашечку цветка.
      Там на ложе женщину повергнуть -
      Словно выпить кружечку пивка.
      
      Там мораль не оглупляет женщин
      И мужчина весел потому,
      И, подобно братьям нашим меньшим,
      Глупый стыд неведом там ему.
      
      Словно кнопкой щелкая на пульте,
      Сквозь мечты он мчится напролом,
      Предаваясь страсти в Акапулько,
      В Сочи, в Ялте, в будущем, в былом.
      
      В мире эротических фантазий
      С неба льется идеальный свет.
      Да, там не бывает прочных связей,
      Но и нудных связей тоже нет.
      
      Мы приходим в этот мир, несхожий
      С нашим миром скорби и труда,
      К дивным дамам с шелковистой кожей,
      И любезно приняты всегда.
      
      Распрямится там забитый житель
      Всякой человечьей конуры.
      Там мужчина - вечный победитель,
      Побежденным сыплющий дары.
      
      Если глянуть через эту призму -
      Смысла нет в общественной борьбе.
      Этот мир - он лучше коммунизма,
      И любой несет его в себе.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Стихи мы пишем дни и ночи,
      И цель простая перед нами:
      Чтоб женщин ласковые очи
      При чтенье полнились слезами.
      
      Все деньги тратим мы на ручки,
      Пеналы, ластики, тетрадки,
      Чтоб женщин слабенькие ручки
      От чувств тряслись, как в лихорадке.
      
      Мы над стихом не понарошке
      Сто раз стихами обливались,
      Чтоб женщин худенькие ножки
      Под грузом чувства подгибались.
      
      Стихи сильнее, чем наркотик,
      Лишь если чувство в них клокочет,
      И женский выпуклый животик
      Тогда о чувстве забормочет.
      
      Сумели мы накал экстаза
      Придать поэмам и поступкам,
      И это было видно сразу
      По женским пересохшим губкам.
      
      Поэт сорвет цветы Венеры
      На самых потаённых тропках...
      Писать не буду, зная меру,
      О гениталиях и попках.
      
      Но если сладкая тревога
      Войдет и в эти части тела,
      Тогда любую недотрогу
      Склонить к любви - простое дело.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Чтоб жизнь не протекла бесцельно,
      С рассудком будьте заодно.
      Менять мужчин еженедельно -
      Такое глупо и грешно.
      
      Менять их надо ежедневно,
      Как предлагал еще Лагарп,
      Вдогонку им швыряя гневно
      На лестницу их жалкий скарб.
      
      А если разрешит здоровье,
      Меняйте ежечасно их.
      Самец, обласканный любовью,
      Жрет, как известно, за троих.
      
      Порвав немедленно с работой,
      Он только дрыхнет без конца
      И выполняет с неохотой
      Свою обязанность самца.
      
      Он, словно сытая пиявка,
      Ползет с тахты на унитаз,
      И коль не дать ему отставку,
      Всю кровь он высосет из вас.
      
      Пускай колонизатор ложа
      С позором вылетает вон -
      Так говорю я вам, итожа
      Печальный опыт всех времен.
      
      Вы спрашиваете, чей гений
      Ваш путь житейский осветил?
      Я - тот, кто в этом мире теней
      И понял всё, и всем простил.
      
      Я в башне над земным простором
      Шлифую камни мудрых слов
      И наблюдаю сонным взором
      Борьбу нелепую полов.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Ты тучен, мой друг, и на вид нездоров -
      По-моему, дело в избытке жиров.
      Неужто тебе, по примеру иных,
      Не жрать уже сочных свиных отбивных,
      
      Ни водки не пить, ни портвейна "Чашма",
      Поскольку они калорийны весьма?
      Зачем ты вообще собираешься жить,
      Коль сальце не можешь на хлебчик ложить?
      
      Чтоб выбить из тела коварную хворь,
      Себе ты наложницу срочно спроворь.
      Посулами можно добиться того,
      Но брань и угрозы - надежней всего.
      
      В процессе нелегкой любовной игры
      Из нашего тела выходят жиры,
      Но можно ли это игрою назвать,
      Коль рухнуть готова от тряски кровать?
      
      Любовь - изнурительный, тягостный труд,
      В постель, как в забой, слабаков не берут.
      Во влажном забое меж девичьих ног
      Стучит до рассвета мясной молоток.
      
      Ты начисто за ночь лишишься жиров
      И, словно пришелец из лучших миров,
      Ты тихо плывешь в человечьей толпе,
      И братьями кажутся люди тебе.
      
      Пусть панцирь суровости носят они
      И тем черепахе Тортилле сродни -
      Ты благостно смотришь на жизнь черепах
      Со слабой улыбкой на синих губах.
      
      Жиры и здоровье - враги навсегда,
      Здоровье, однако же, стоит труда,
      Ты шаткой походкой похож на калек,
      Но это здоровый идет человек.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Едва поэт увидит даму,
      Как сразу подберется весь
      И у него в районе срама
      Начнутся жжение и резь.
      
      Лишь срочное совокупленье
      Его спасет от этих мук.
      Его особое строенье -
      Загадка для земных наук.
      
      Оно-то и влечет поэта
      Брать с ходу даму за корму,
      И дамы понимают это
      И снисходительны к нему.
      
      Иначе он сердиться станет,
      Кричать, как птица дубонос,
      Ну а когда кричать устанет,
      То разразится ливнем слез.
      
      Затем кидается он в драку,
      Схватив дубину или плеть,
      Иль коль не сломит задаваку,
      То может даже заболеть.
      
      А он и так ведь от лишений
      Похож на собственную тень;
      Ведь то, о чем так просит гений,
      Мужьям дается каждый день.
      
      Так пусть же хоть от этой муки
      Поэт окажется спасен,
      И пусть поношенные брюки
      Без страха сбрасывает он.
      
      Пусть даму наслажденья судно
      Помчит на алых парусах,
      Пусть будет ей светло и чудно,
      Как ясной ночью в небесах.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      В синих прожилках, в подкожных комках целлюлита
      Ноги толстухи пред взором моим вдруг повисли.
      Я посмотрел на такое уродство сердито
      И погрузился в привычные мрачные мысли.
      
      Как она влезть ухитрилась на верхнюю полку?
      Да и как спустится - тоже не очень-то ясно.
      Знаю - сидит и бормочет себе втихомолку:
      "Пусть я телесно дурна, но духовно прекрасна".
      
      Что ж, утешайся нелепицей этой, толстуха,
      И поглощай, как и ранее, центнеры корма.
      Разве вместилищем быть для высокого духа
      Может такая по-жабьи бугристая форма?
      
      Знаю: в душе ты коварна, подла, кровожадна,
      И подольститься ко мне не пытайся - не выйдет.
      Кто красоту уничтожил в себе беспощадно,
      Тот и в других, несомненно, ее ненавидит.
      
      Вот почему я гляжу наподобие волка;
      Вот почему перед тем, как сейчас ты проснулась,
      Смазал я салом ступень для влезанья на полку,
      Чтобы с нее ты всей тушей в проход навернулась.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      С жутким хрустом толстуха по гальке идет,
      И в глазах у толстухи ни проблеска нет.
      Безобразье толстуху ничуть не гнетет -
      Для нее это слишком абстрактный предмет.
      
      При ходьбе сотрясается складчатый торс,
      Ягодицы - как чаши огромных весов,
      Из промежности лезет седеющий ворс,
      Выбиваясь из-под допотопных трусов.
      
      Попирает чудовище гальку - хрусть-хрусть,
      По асфальту к шашлычной подходит - вжик-вжик.
      Пусть потом она плюхнется в море - и пусть
      Возмущенное море зальет Геленджик.
      
      Всякий город, где терпят подобных толстух,
      Этой участи горькой достоин вполне,
      Ведь в толстухах поруган таинственный дух,
      Ощущаемый в девушке, ветре, волне.
      
      О бугристая, жабья, безмозглая плоть,
      Вся в прожилках, ветвящихся вроде корней!
      Я мечтаю булавкой тебя уколоть,
      Чтоб сквозь вялые складки пронять побольней.
      
      И когда тебя эта булавка кольнет -
      А ее окунул я в волшебный настой -
      То в гляделках твоих та девчушка мелькнет,
      Что тобою была и цвела красотой.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Я вижу вновь картину эту,
      И вновь мне делается жутко:
      Стремится девушка к поэту,
      Поправ все доводы рассудка.
      
      Она встает, подобно кобре,
      На зов свирели куртуазной,
      Но я вовеки не одобрю
      Ее поступок безобразный.
      
      Как ты могла сойтись с поэтом?
      Ведь ты должна его дичиться -
      Он ненормален, и при этом
      Своею вздорностью кичится.
      
      Ему ты жертвуешь фигурой
      И красотой своей расцветшей -
      Для этого быть нужно дурой,
      Точнее, просто сумасшедшей.
      
      В таком сомнительном знакомстве
      Таится будущая драма.
      Подумай о своем потомстве,
      Ведь ты же будущая мама.
      
      Писака любит жить вольготно,
      Супруга из него не выйдет.
      Он размножается охотно,
      Детей же люто ненавидит.
      
      Но зряшный труд - давать советы,
      Ведь я усвоил непреложно:
      Противодействовать поэту
      В делах любовных невозможно.
      
      Поэт всегда восторжествует,
      Хоть жизнь не раз его тузила,
      Ведь лишь ему слова диктует
      С небес таинственная сила.
      
      Он слаб и нищ, но в каждой фразе -
      Богатство, сила и победа.
      Внимают девушки в экстазе
      Всему, что хочет он поведать.
      
      Их заполняет наслажденье,
      Граничащее со страданьем, -
      Оно, как новое рожденье,
      Всей жизни служит оправданьем.
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Уже как будто ничего не веся,
      Стремясь в зенит под музыку гобоя,
      Я с девушкой по имени Олеся
      Почти летел вдоль полосы прибоя.
      
      Но, впрочем, не гобои, не валторны -
      Ее иная музыка манила,
      И я за нею брел туда покорно,
      Где грозно ухал бар "У Автандила".
      
      Олесе намекнул я, что по пьяни
      Положено купаться без одежды -
      На это ритуальное купанье
      Я возлагал огромные надежды.
      
      "Щас, щас, - я думал, - сядем на веранде,
      Как следует наквасимся обои,
      И девушка поддастся пропаганде
      И мне отдастся в полосе прибоя".
      
      Гремел ансамбль, и пол стонал от пляски.
      "Простая дружба - это извращенье!" -
      Я проорал, почти срывая связки,
      И девушка потупилась в смущенье.
      
      На щечках девушки расцвел румянец,
      А на устах рождалось: "Я согласна".
      "Позвольте даму пригласить на танец", -
      Вдруг произнес над нами кто-то властно.
      
      И два атлета над столом нависли,
      Цепями и браслетами сверкая.
      Конечно, мы с Олесей сразу скисли -
      Пугала нас компания такая.
      
      "Нет, лучше мы вас угостим шампанским", -
      Сказал один, обритый, как Котовский.
      Представился он Дро Нахичеванским,
      Второй сказал, что он Иван Московский.
      
      Смотрели оба только на Олесю,
      И в их глазах желание я видел,
      Когда ж в беседу попытался влезть я,
      То двух джентльменов сразу же обидел.
      
      Хоть говорил я только о погоде,
      Но мой базар был чисто дилетантский.
      "Мужик, ты чем-то недоволен вроде?" -
      Спросил внезапно Дро Нахичеванский.
      
      Взирал он полусонными очами
      И поднимал губу, как Жириновский.
      "Ну что ж, придется разобраться с вами", -
      Вставая, произнес Иван Московский.
      
      Напрасны были робкие протесты:
      "Ну что, козел, в штаны уже нахезал?" -
      Сказали мне и вмиг сорвали с места,
      А кто-то из толпы пинка мне врезал.
      
      И к выходу нас повлекли с Олесей;
      Беспомощность с ума меня сводила -
      По-прежнему был безмятежно весел,
      Гудел от пляски бар "У Автандила".
      
      Расправа никого не удивляла -
      Ухмылками ушедших проводила
      Та публика, что густо населяла
      В ту ночь крутой кабак "У Автандила".
      
      Меня держало только чувство долга,
      А то в кусты я дунул бы, как заяц.
      По переулкам пропетляв недолго,
      На кладбище мы как-то оказались.
      
      И только там я обратил вниманье
      На то, что август - время звездопада
      И что сверчков несметное собранье
      Поет во тьме кладбищенского сада,
      
      Что сотни лиц глядят на нас влюбленно
      С овальных фотографий заоградных,
      И портят всё лишь два тупых пижона,
      Носители инстинктов плотоядных.
      
      Я им сказал: "Божествен вид окрестный,
      Зачем же осквернили эту ночь вы?" -
      И, крякнув, стопудовый крест железный
      Я вырвал неожиданно из почвы.
      
      "Исчезни, нечисть!" - я распорядился,
      И меж созвездий тень креста мелькнула.
      Два раза гул над морем раскатился -
      И укатился в сторону Стамбула.
      
      Ничем не разобьешь башку атлета,
      Но две башки я вбил в грудные клетки.
      Два странных безголовых силуэта,
      Подергиваясь, как марионетки,
      
      И делая бессмысленные жесты,
      Вспять поплелись, к покинутому бару,
      А я воткнул со вздохом крест на место
      И проводил глазами эту пару.
      
      Вот, значит, почему у Автандила
      Заметил я так много безголовых.
      Бармен вливал в них виски и текилу
      Через отверстья в пиджаках бордовых.
      
      Но это никого там не смущало,
      Да и меня в тот миг, представьте, тоже,
      Но на пороге, вспомнив всё сначала,
      Пробормотал невольно я: "О Боже!"
      
      "Ты их убил", - заплакала Олеся.
      "Да нет, - я возразил, - не та порода.
      Они - как море, ветер или месяц,
      Как вечно нам враждебная природа.
      
      Едва с любимой ты уселся в баре
      И с ней собрался выпить граммов по сто,
      Как тут же вылезают эти твари
      И вас толкают в сторону погоста.
      
      От них спасались верой наши деды,
      Храня духовность русскую по селам,
      А крест служил гарантией победы -
      Кода бывал достаточно тяжелым".
      
       *
      
      Красавица по имени Олеся
      С тех пор свои сменила предпочтенья.
      Теперь ее уже, как ты ни бейся,
      Не заманить в ночные заведенья.
      
      Она теперь неряшливо одета
      И любит спорить по вопросам веры,
      И лобзиком священные сюжеты
      Выпиливает ловко из фанеры.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Судьба смирила бурный темперамент,
      Теперь покой мне стал всего милей.
      Лежу в тиши, измученный пирами
      И яростными криками: "Налей!"
      
      Мечтаю вновь семью создать теперь я,
      С женой у телевизора сидеть,
      И печень, не вмещаясь в подреберье,
      Ворочается, как больной медведь.
      
      Как там вчера судьба играла мною -
      Об этом я не помню ничего,
      Но рядом, обратясь ко мне спиною,
      Неведомое дышит существо.
      
      Как звать ее - Наташа, Маша, Ира?
      Любое имя источает яд -
      Она ведь гостья из иного мира,
      Где пьют и о высоком говорят,
      
      А дальше в пляс пускаются, а дальше
      Творят такое, что сказать нельзя...
      Я говорю ей, ненавистник фальши:
      "Моя с твоей расходится стезя.
      
      У столика, где лампы и приборы,
      Сидеть хочу я, бывший маньерист,
      И лобзиком в чудесные узоры
      Преображать простой фанерный лист.
      
      Так уходи, пришелица, не мешкай,
      Чтоб не изведать тяжесть этих рук,
      И не возись с прокуренной одеждой -
      На лестнице оденешься, мой друг".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Роман приближался к развязке,
      Звучали стенанья и всхлипы.
      Свидание происходило
      В аллее, где шепчутся липы.
      
      Свидание было тяжелым -
      Вы плакали и угрожали
      И вспомнили после внезапно
      О вашем изящном кинжале.
      
      С рычанием вы попытались
      Вонзить его мне в селезенку,
      Но я наутек устремился,
      А вы устремились вдогонку.
      
      Но что же сказал я такого,
      Чтоб в гневе за мною гоняться?
      Сказал, что ученой девице
      Положено предохраняться;
      
      Сказал я, что брачный ошейник
      В года мои вовсе некстати,
      И кто настоящий папаша -
      Не пишут на лбу у дитяти.
      
      В окошко я к вам постучался
      И принят был вами нестрого -
      Навряд ли другим кавалерам
      Неведома эта дорога.
      
      Все доводы образовали
      Систему единую вскоре,
      Но вы завопили: "Подонок!" -
      С неистовой злобой во взоре.
      
      Я стал удаляться поспешно,
      Ведь злоба сильнее рассудка,
      Но злоба топочет по следу,
      Зубами скрипящая жутко.
      
      Сопение ваше всё ближе
      И скрежет зубовный всё злее...
      О Боже! Ужели вовеки
      Не кончится эта аллея?..
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * * Андрей Добрынин
      
      Гремит оркестр, и ветки клонятся
      Над бледным личиком с тоскою:
      Несут на кладбище покойницу,
      Всю жизнь не знавшую покоя.
      
      Она и в Турцию моталася,
      Тюки тряпья везя оттуда;
      И магазин держать пыталася -
      "Фарфор, фаянс, стеклопосуда";
      
      Она дружила с рэкетирами,
      Не слишком много им давая;
      Она вела обмен квартирами,
      Старушек робких надувая;
      
      Среди знакомых то косметику,
      То гербалайф распространяла;
      Несла такую энергетику,
      Что даже время обгоняла.
      
      Деньгу имела каждый день свою,
      Она стремилася к тому же
      Свою судьбу устроить женскую,
      Найдя богатенького мужа.
      
      Высокий жребий, в жизни выпавший,
      Застал счастливицу на страже:
      Богач, с утра уже подвыпивший,
      Подсел к ней на канарском пляже.
      
      И злобного предпринимателя
      Она заставила жениться...
      Не уставали наблюдатели
      Ее везению дивиться.
      
      Удача эта беспримерная
      У многих вызывала ропот.
      Над этой женщиной, наверное,
      Господь поставил некий опыт.
      
      То был эксперимент Всевышнего,
      Гомункул из волшебной колбы...
      Но муж однажды выпил лишнего
      И дал жене бутылкой по лбу.
      
      Жизнь устремлялась к изобилию,
      А прервалась на редкость глупо,
      И осквернила все усилия
      Брезгливая ухмылка трупа.
      
      И Бог не спас от этих крайностей,
      Поскольку, рассуждая строго,
      Судьба, сцепление случайностей,
      Значительно сильнее Бога.
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      На женщин я взираю - и гадаю,
      Что сделал с их коленями Аллах?
      Идут они, как утки приседая,
      На вечно полусогнутых ногах.
      
      С негодованьем я смотрю на это:
      В подлунном мире никакая блядь
      Вкус утонченный крупного поэта
      Не вправе невозбранно оскорблять.
      
      Терпели мы несчитанные годы -
      Пора в себе нам граждан пробудить,
      Чтоб впредь не смели женщины-уроды
      С нахальным смехом мимо нас ходить.
      
      Хочу я стать Всемирным Ортопедом,
      Чтоб пациенток робких принимать
      И со смешком, присущим людоедам,
      Колени безобразные ломать.
      
      А можно ставить вместо ног протезы,
      Чтоб совершенной форма их была
      И чтоб она от пятки и до среза
      Мужские взоры пылкие влекла.
      
      А можно женщин распластать на тверди
      И на ноги им положить плиту,
      Чтоб выпрямились ноги, словно жерди,
      И обрели тем самым красоту.
      
      Наш долг - по капле выдавить урода
      Из спутниц наших радостей и бед,
      И то, что не доделала природа,
      Доделает Всемирный Ортопед.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Красотка - существо пустое,
      Ума на грош, а чванства много.
      Усилье самое простое
      Ей страх внушает и тревогу.
      
      Слаба и разумом, и духом,
      Хоть здоровей молотобойца...
      Самец, однако, чует нюхом:
      За этим всем таится польза.
      
      Учти: любить она не может
      И бескорыстье презирает,
      Но тот, кто денег ей предложит, -
      Тот верно дело понимает.
      
      Не прямо, чтобы не страдала
      Гордыня женская слепая,
      Но всё, о чем она мечтала,
      Весь этот хлам ей покупая.
      
      И час расплаты грянет всё же -
      Когда уже ладони сами
      Ползут по шелковистой коже
      Чудовищными пауками,
      
      Когда грозней военных сводок
      Звучат сопение и стоны,
      Когда ты видишь: от красоток
      Есть всё же прок определенный.
      
      Ты этот прок обязан выжать
      Свирепо, полностью, до капли,
      Чтоб было ей непросто выжить,
      Чтоб все составы в ней ослабли.
      
      Чтоб фиолетовые диски
      Во мраке плыли перед взором,
      Чтоб ночь прорезывали взвизги,
      Рожденные твоим напором.
      
      Когда ж она назавтра встанет,
      Устав валяться и лениться,
      Учти: умней она не станет -
      Она не может измениться.
      
      Не оживят ее повадку
      Ни хрусткий жареный картофель,
      Ни солнечные яйца всмятку,
      Ни душно-ароматный кофе.
      
      И пусть глядит она надменно, -
      Точней, с брезгливою тоскою, -
      Ты будь галантен неизменно,
      Но прячь ухмылку под рукою.
      
      Пускай во взоре чванство то же,
      А также в томности движений, -
      Ей скоро вновь вопить на ложе
      Бесправия и унижений.
      
      Пускай из милых губок льется
      Всё тот же вздор еще обильней -
      Ей скоро вновь попасть придется
      Под пресс твоей ночной давильни.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Я ужасающе циничен,
      Я просто нравственный калека.
      Влюбиться может только дура
      В такого недочеловека.
      
      По счастью, дур у нас хватает,
      Иначе мне пришлось бы туго.
      Взирает на меня с восторгом
      До славы падкая подруга.
      
      Ей непонятно, почему я
      Смотрю бессмысленно и трупно.
      Ведь ей неведомо, что слава
      Хорошим людям недоступна.
      
      Ей не понять, как много нужно
      Интриг, наушничества, лести,
      Чтоб мог я прочно утвердиться
      На нынешнем почетном месте.
      
      Я лебезил и унижался,
      Кивал, отвешивал поклоны.
      Я знал, как достигают славы
      И как с нее стригут купоны.
      
      Теперь, прилипнув к разным фондам,
      Засев в жюри различных премий,
      Живу я в сытости и неге
      И в наше непростое время.
      
      Да, я изрядно потрудился,
      И молодость в глазах угасла,
      Но ты, малютка, не стесняйся,
      Икру намазывай на масло.
      
      И знай - нашла ты пониманье
      В душе великого поэта:
      Меня ты любишь за богатство,
      И я люблю тебя за это.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Я не могу никак понять,
      На что вам сдался мой автограф.
      Позвольте лучше вас обнять
      И повести в кинематограф.
      
      Я на ряду последнем там
      Подвергну вас любовной муке,
      Но вы вдруг закричите: "Хам,
      Развратник, уберите руки!"
      
      А на экране в этот миг
      Пойдет трагическая сцена,
      Однако ваш дурацкий крик
      Весь пафос приземлит мгновенно.
      
      Все станет выглядеть смешно,
      И отомстить за крик нелепый
      Вмиг почитатели кино
      Сбегутся к нам толпой свирепой.
      
      Подтянутые старички,
      Интеллигентные старухи
      Начнут нам наносить тычки,
      Толчки, пинки и оплеухи.
      
      Нас критики повалят с ног,
      Сверкая яростно очками,
      А дамы будут тыкать в бок
      Отточенными каблучками,
      
      Стараясь тыкнуть побольней,
      Чтоб жертва глухо застонала,
      И наподобье кистеней
      Бить сумками куда попало.
      
      Как два раздавленных клопа,
      Мы перестанем шевелиться -
      Лишь после этого толпа
      Начнет с ворчаньем расходиться.
      
      Коль в помещении темно
      И рядом с вами в нем мужчина,
      То всё уже предрешено,
      И крик есть признак дурачины.
      
      Зачем о дружбе говорить
      И щеголять красивым телом,
      Коль не желаешь подтвердить
      Свои слова реальным делом?
      
      Как мало нужно для того,
      Чтоб дружбе делом дать поверку:
      На четверть шишечки всего
      Пустить меня в свою пещерку.
      
      Вы принесете много бед,
      Толкуя о литературе,
      Но голося, едва поэт
      Захочет долг отдать натуре.
      
      Корпел над фильмом режиссер
      И сам порой рыдал в монтажной,
      А выйдет просто сущий вздор -
      Всё осквернит ваш крик протяжный.
      
      Над фильмом билась много лет
      Большая творческая группа,
      А вы сведете всё на нет,
      Почуяв твердь мужского щупа.
      
      Но для разнузданности всей
      Всегда возмездие приходит.
      Кино - не благостный музей,
      И добрячки сюда не ходят.
      
      Рукой, закованной в лубок,
      Я не смогу вам дать автограф,
      И это будет вам урок
      Впредь уважать кинематограф.
      
      И всё ж я вас веду в кино,
      Где превратят меня в калеку,
      Ведь от того, что суждено,
      Нельзя укрыться человеку.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Борюсь я с кризисом упорно,
      Который Родину постиг:
      Я стал сниматься в жестком порно,
      А это - труд не из простых.
      
      До кризиса с лихой дружиной
      На всех подмостках я блистал -
      И гидравлической машиной,
      Секс-механизмом ныне стал.
      
      Живую душу я утратил -
      Ведь я, как все, мечтал любить,
      А должен, как огромный дятел,
      Порочных девушек долбить.
      
      Зачем на этой службе разум?
      Он может только помешать
      Ритмичные движенья тазом
      С фальшивой страстью совершать.
      
      Мечтаю я: придет волшебник
      И станет деньги раздавать,
      И мне уж самок непотребных
      Не нужно будет покрывать.
      
      Не нужно будет в странных позах
      Блуд перед камерой творить.
      Тогда мы будем спать на розах
      И розы женщинам дарить.
      
      Нам будут дамы улыбаться,
      Джентльмена чуя за версту.
      Не тащит даму он ебаться,
      Он чтит подруги чистоту.
      
      В своей изысканной харизме
      Он чужд всех низменных страстей.
      Он право жить при коммунизме
      Всей жизнью выстрадал своей.
      
      Джентльмен умеет деньги тратить,
      Не заработав ничего,
      И падших женщин конопатить
      Ничто не вынудит его.
      
      А я, актеришка продажный,
      Чуть положу на даму глаз,
      Как чавканье вагины влажной
      Мне примерещится тотчас.
      
      Хочу забыть свой опыт жуткий,
      Позор актерского житья.
      Трудясь над новой проституткой,
      О пенсии мечтаю я.
      
      Мечтаю нынешнее скотство,
      Как смрадный труп, похоронить
      И в дамах ум и благородство,
      А не влагалище ценить.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Я по жизни шагаю на крепких ногах,
      Я красавец, поскольку всегда при деньгах,
      Ибо ведомо мне, что любому скоту
      Деньги в женских глазах придают красоту.
      
      Но, однако, скотом я стараюсь не быть -
      Я считаю, что женщин не следует бить.
      Посадить ей фонарь - ну какой в этом толк?
      А с пособия снять - станет нежной, как шелк.
      
      Потому не дерись - проявляй гуманизм.
      Для любимой своей ты построй коммунизм,
      Но всегда будь готов ее в задницу пнуть -
      И пусть катится спину на фабрике гнуть.
      
      Если будет рыдать - говори: "Отвяжись!
      Я тебе обеспечил приличную жизнь,
      Но тебе ведь возвышенных чувств подавай!
      Не хотишь на завод, так к прилавку вставай".
      
      За день страшно устав от старушечьих дрязг
      И в подсобке затем - от директорских ласк,
      Будет класть она в сумку простые харчи
      И по лужам домой добираться в ночи.
      
      Выключать она будет сверлильный станок
      И брести после смены, не чувствуя ног,
      В провонявшее щами жилище свое,
      Где сожитель-алкаш поджидает ее.
      
      И поймет она вскоре, что счастье - в деньгах,
      Но пускай поваляется с плачем в ногах,
      Обметет волосами твои сапоги,
      А иначе прощать ты ее не моги.
      
      Между вами с тех пор установится лад:
      Она будет ловить твой скучающий взгляд,
      Отдаваться безропотно в позе любой
      И во всех мелочах соглашаться с тобой.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Я поутру глаза открыл
      И локтем в бок пихнул подругу.
      Я гордость женскую смирил
      И этим приобрел заслугу.
      
      Я по Пути всю ночь шагал,
      И в самых каверзных вопросах
      Мне разобраться помогал
      Чувствительный массивный посох.
      
      Меж двух волшебных полусфер
      Я, как дракон, недаром вился -
      Весь мир, как блик во мгле пещер,
      Всё призрачнее становился.
      
      Я понял: суть его мертва
      И нам несет одни измены -
      Когда в пещерке божества
      Я посохом обстукал стены.
      
      Полнейшей святости восторг
      Подкрался, и, внезапно грянув,
      С рычаньем из меня исторг
      Сто сорок тысяч хубилганов.
      
      Я понял: святости экстаз
      Не достигается в покое.
      Я - будда, если смог не раз
      С подругой пережить такое.
      
      Но зазвенел с утра трамвай,
      И в страхе я кричу подруге:
      "Вставай, ленивица, вставай,
      Спеши приобретать заслуги!
      
      Хоть я как истинный святой
      И должен оставаться нищим,
      Но только подкрепясь едой,
      Вновь святость мы в ночи отыщем.
      
      Старайся людям услужить,
      Стань деловитой, словно крыса,
      И вскоре сможешь предложить
      Учителю горшочек риса".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * * Андрей Добрынин
      
      Да, маньерист устроен хитро:
      Я вечно вял, угрюм и хмур,
      Но лишь пока мужского скиптра
      Не тронет скипетром Амур.
      
      Тогда подобие улыбки
      Возникнет на моем лице,
      И зазмеятся звуки скрипки
      В крепчайшем черепном яйце.
      
      И страшным скользким эмбрионом
      В яйце закопошится грех,
      И скиптр, на зависть фараонам,
      Растет для чувственных утех.
      
      Спят те, кто властвовал на Ниле,
      Зашиты в просмоленный холст.
      Пускай длинны их скиптры были,
      Но мой - чувствителен и толст.
      
      Всё повторилось этой ночью -
      Одно не шло из головы:
      Смежив египетские очи,
      В соседней зале спите вы.
      
      Как мощный властелин Египта,
      Я зашагал во мраке к вам,
      И тяжкий набалдашник скиптра
      Качался в такт моим шагам.
      
      Хоть я и выпил больше литра,
      Но это мелочь для меня,
      И мнилось; набалдашник скиптра
      Горит в ночи, как головня.
      
      Но где полки твои, Египет,
      Где колесниц несчетных мощь?..
      Как муха, вами был я выпит,
      Стал неподвижен, сух и тощ.
      
      Увы, всегда за проблеск счастья
      Нас ждет расплата впереди.
      Как мумия, сложил я пясти
      На впалой высохшей груди.
      
      Тысячелетья пролетели,
      А я всё ненависть коплю
      И душный саркофаг постели
      С убийцей собственным делю.
      
      Я должен, словно в пирамиде,
      Лежать средь этих простыней,
      Злодейку люто ненавидя
      И раз в сто лет глумясь над ней.
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Богемным бытием я страшно изнурен
      И просьбой нудною терзаю слух фортуне:
      "Позволь, как кораблю, в безветренной лагуне
      Мне переждать тайфун теперешних времен".
      
      Я отращу брюшко, отстаиваясь там,
      В трико я облачусь, в помпончатые тапки,
      И девушку куплю - серебряные лапки,
      Чтоб гладила меня по всяческим местам.
      
      Да, именно куплю! Сумел я накопить
      Деньжонок, поднося буржуям дифирамбы,
      А с теми, кто твердит про дактили и ямбы,
      Мне в драку хочется немедленно вступить.
      
      Довольно тянется словесная страда,
      Довольно нервы мне вопросами кромсали:
      "Что новенького вы, маэстро, написали?"
      Писать, всегда писать! А жить-то мне когда?
      
      Довольно я уже стихом плодоносил
      (А может быть, сказать вернее "плодоносил"?)
      Я зубы растерял, почти обезволосел,
      Растратил попусту запасы юных сил.
      
      Я счастье выстрадал. Мне было нелегко.
      Я право приобрел, кривляясь ради денег,
      На блеклое трико, обвисшее в коленях,
      И на урчащее под майкою брюшко.
      
      Теперь ту девушку, которую люблю,
      Мне мадригалами задабривать не нужно -
      Я делаю ей знак и, пукнув благодушно,
      На ложе жгучих нег в молчании валю.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Коль в жизни ты встретил девицу,
      Которая хочет любви,
      Беги от нее за границу,
      В глубоком подполье живи.
      
      Любовь, словно синюю птицу,
      Доверчиво ты не лови.
      Любовь - не игрушки в "Зарницу",
      А дьявольский храм на крови.
      
      Площицы, прострел в поясницу,
      Все страхи ночного TV -
      Лишь этого можно добиться,
      Безвольно предавшись любви.
      
      Растаяв, как полный тупица,
      Потом докторов не зови,
      Потом не скреби потылицу,
      Волос поредевших не рви.
      
      Как только увидел девицу -
      Твердыней себя объяви
      И яростно плюй сквозь бойницу
      На голову жертве любви.
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Я в метро недавно видел случай,
      До сих пор в душе он как живой:
      Сумочку дверями защемило
      У красивой девушки одной.
      
      Девушка бежала за вагоном,
      Делая огромные прыжки,
      А потом вдруг юркнула в туннеле,
      Только лишь мелькнули сапоги.
      
      Девушка кричала: "Помогите!" -
      А потом уж выбилась из сил:
      В проводах ее закоротило,
      Поезд ее грубо раздавил.
      
      А ведь если б деньги не привыкла
      В сумке эта девушка хранить,
      То она бы сумку отпустила,
      И могло б трагедии не быть.
      
      Вы себя, девчонки, берегите,
      Потому что дороги вы нам,
      Ваши деньги смело доверяйте
      Нам, своим прикольным пацанам.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Зачем ушла из жизни ты так рано,
      А если так - зачем вообще пришла?
      Зачем немолодого уркагана
      До нервного ты срыва довела?
      
      Зачем ты возражала не по делу,
      Оспаривала все его слова?
      Поэтому всё время и болела
      Его немолодая голова.
      
      Ему не помогала даже водка
      От этой заболевшей головы.
      Не мог уже простейшую разводку
      Он выполнить для коптевской братвы.
      
      Он восемь лет ложил по тундре шпалы
      И никогда не кланялся менту
      Не для того, чтоб выносить скандалы
      И трения различные в быту.
      
      И вот в твоей груди зияет рана
      И дым клубится около ствола...
      Зачем ушла из жизни ты так рано,
      А если так - зачем вообще пришла?
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * * Андрей Добрынин
      
      Когда мы стали знамениты,
      Стал разный люд вокруг ходить
      И составлять подобье свиты,
      Стараясь как-то угодить.
      
      Но непросты мои потребы,
      Мне трудно угодить сполна.
      Не надо мне воды и хлеба -
      Подайте мяса и вина.
      
      Обильно мясо поперчите,
      Чтоб жрал я жадно, словно зверь,
      И потихоньку уходите,
      И за собой закройте дверь.
      
      Я не намерен вкусных трапез
      Со всяким сбродом разделять,
      Кто знает, как звучит анапест,
      Зато не знает слова "блядь".
      
      Бесспорно, тот в душе мерзавец,
      Чья речь цветиста и легка,
      Но кто дрожит, как жалкий заяц,
      Перед стаканом коньяка.
      
      Лишь отвратительный мошенник
      И прирожденный ренегат
      Хватается за пачку денег
      И лишь потом - за женский зад.
      
      Меня не трогает ваш ропот,
      Всё то, что здесь я произнес,
      Мне подсказал житейский опыт,
      Оплаченный годами слез.
      
      Вы не подыщете ответа
      На эту правильную речь.
      Вы плавно соскользнете в Лету,
      Стремясь и впредь себя сберечь.
      
      Задумайтесь - как вы живете?
      Слепые черви так живут.
      О вас ни сказок не расскажут,
      Ни даже песен не споют.
      
      Я пожираю мясо с кровью,
      Не забывая о вине.
      Да, это всё вредит здоровью,
      Но это все как раз по мне.
      
      Бормочет в страхе и восторге
      Вокруг столпившийся народ:
      "Да, парень скоро будет в морге,
      Но как он все же смачно жрет!"
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Жизнь привлекательных красок лишилась,
      Годы свое, очевидно, берут,
      И сочиненье стихов превратилось
      Из развлечения в каторжный труд.
      
      Трудишься этак весь день над стихами
      С изнеможением давним в кости,
      Но трудно в махровом тупице и хаме,
      То есть в читателе, отклик найти.
      
      Вот мой читатель: глаза его мутны,
      Идиотизма печать на лице.
      Он подавляет зевок поминутно,
      Словно укушенный мухой цеце.
      
      Вот он, шатаясь, бредет по проспектам,
      Вновь умудрившись все деньги пропить.
      Кто ему нынче послужит объектом,
      Чтоб привязаться и в драку вступить?
      
      Вот, растопырив шершавые лапы,
      Он за старушкой по парку бежит,
      А чуть попозже "Фашисты!", "Сатрапы!" -
      Он в отделении злобно визжит.
      
      Ну а когда, наградив оплеухой,
      Из отделения выпрут его,
      В нищий свой дом он плетется под мухой
      И не щадит на пути никого.
      
      Чем же такого проймешь остолопа?
      Вот потому и приходится мне
      Увеселять его рифмою "жопа"
      И постоянно писать о говне.
      
      Чувствую сам я свое разложенье,
      Но у читателя денежки есть,
      Вот и печатаю всякую хрень я -
      Ту, что читатель захочет прочесть.
      
      Вел он и раньше себя неприлично,
      Но, прочитав моих книжек стопу,
      Он мастурбировать станет публично,
      Калом при этом швыряя в толпу.
      
      Он призывать к революции станет
      И к беспощадной всеобщей резне,
      И за собой население сманит -
      Верят юродивым в нашей стране.
      
      Разве могло бы такое случиться,
      Если б в стихах воспевал я добро?
      Вскоре победой мятеж завершится
      И меня выдвинут в Политбюро.
      
      Буду курировать идеологию
      И диссидентов нещадно карать,
      Чтобы не смели писаки убогие
      Наш идеал куртуазный марать.
      
      Чтоб от Испании и до Японии
      Наши идеи всё заняли сплошь,
      Чтобы народы, задумавшись, поняли,
      Как маньеризм куртуазный хорош.
      
      Если же Клинтон упрется в Америке,
      Сидя на денежном толстом мешке,
      То мой читатель шарахнет в истерике
      Атомной бомбой его по башке.
      
      И разольется степная растительность
      Там, где когда-то царил капитал...
      Как ни крути, а присуща решительность
      Тем, кто мои сочиненья читал.
      
      Кто же в читателя плюнуть посмеет?
      Он допускал перегибы порой,
      Но без него победить не сумеет
      Наш куртуазный общественный строй.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Наши лица когда-то сияли -
      В дни, когда на беду мы сдружились.
      Друг на друга мы плохо влияли,
      Потому и вконец разложились.
      
      Научил я Григорьева квасить,
      А Григорьев меня - материться,
      Но такие пороки украсить
      Не могли наши юные лица.
      
      Нас разгулу учил Пеленягрэ,
      В кабаках мы и головы сложим.
      Степанцов приучил нас к "Виагре",
      Мы теперь без "Виагры" не можем.
      
      Оттого наши лица угрюмы,
      Как лицо людоеда Бокассы.
      Омрачают их черные думы,
      И всё время мы строим гримасы.
      
      А зачем я их все-таки строю?
      Низачем - это просто от нервов.
      Снова душу я женскую вскрою
      И сожру наподобье консервов.
      
      Ну и что - разве стал я счастливей?
      Разве низость кого-то спасает?
      Нос, как прежде, лиловою сливой
      На унылые губы свисает.
      
      Так что нечего мне веселиться,
      Совершив этот акт вампиризма.
      Тяжко видеть мне глупые лица
      Постаревших творцов маньеризма.
      
      Тяжело мне глядеть с неприязнью
      В их нахальные тусклые зенки,
      Тяжело, как убийц перед казнью,
      Зеркала поворачивать к стенке.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Добрынин был поэт огромный,
      А Пеленягрэ просто крупный.
      На этой почве Пеленягрэ
      Взрастил свой замысел преступный.
      
      Он приглашал коллегу в гости
      И там закармливал, как свинку,
      Добрынин же, как все поэты,
      Был рад пожрать на дармовщинку.
      
      Но он не чувствовал подвоха
      В гостеприимстве Пеленягрэ,
      А песенник сладкоречивый
      В его еду всыпал "Виагру".
      
      Как он дошел до этой мысли,
      Хитрец, заешь его подагра?
      Шашлык-машлык и зелень-мелень -
      Везде таилася "Виагра".
      
      Вот говорят, что молдаване
      Все простоваты от природы,
      А я скажу, что очень редки
      Столь хитрожопые народы.
      
      Сравнятся с ними в прохиндействе,
      Пожалуй, только эфиопы,
      Да и не нынешние даже,
      А те, что жили до потопа.
      
      Добрынин, прежде хладнокровный,
      Вдруг стал до женщин страшно падок.
      Число любовниц возрастало,
      Здоровье же пришло в упадок.
      
      А он всё поглощал "Виагру",
      И вот дошел до приапизма,
      Но если заимел такое,
      То всё, каюк, пишите письма.
      
      Об этой гибельной хворобе
      Не стоит думать как о чуде.
      Все приаписты, несомненно,
      Больные, конченые люди.
      
      И тот, кто с завистью взирает
      На фаллос, вечно утолщенный,
      Пусть знает: перед ним страдалец,
      На казнь судьбою обреченный.
      
      Томимый зудом приапизма,
      Добрынин тратил силы в блуде.
      Плевать хотел он на советы,
      На то, что говорили люди.
      
      Для приаписта труд любовный -
      Гораздо больше, чем привычка.
      Остановиться он не может
      И догорает, словно спичка.
      
      Так догорел поэт Добрынин,
      И стал, заешь его подагра,
      Один поэт огромный в мире -
      Виктор Иваныч Пеленягрэ.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Спланировать свой день не в силах до конца я,
      Любимая меня осудит - ну и пусть:
      Сегодня поутру на лире я бряцаю,
      А если надоест, то с Роговым напьюсь.
      
      Он чуток и раним, наш старый добрый Рогов,
      И с другом он готов пропить последний рупь.
      Напоминает он тех мудрых осьминогов,
      Которые детей утаскивают в глубь.
      
      Как славно с ним тонуть во впадине порока,
      Где даже эхолот до дна не достает.
      На суше к нам любовь безжалостно жестока,
      Но сердце нам на дне она не разобьет.
      
      Прощаемся мы с ним на Киевском вокзале,
      Здесь нету тополей, но листья с них летят.
      Быть может, навсегда нас с Роговым связали
      То илистое дно и прелести наяд.
      
      Сиреневый туман в мозгу его клубится,
      И листья сквозь туман слетают с тополей.
      Мне Рогов приказал сегодня вновь напиться,
      Но стал мне оттого лишь ближе и родней.
      
      Сиреневый туман над нами проплывает,
      И листья на перрон слетают с тополей.
      Кондуктор не спешит - кондуктор понимает,
      Что если поспешит - получит пиздюлей.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Две трети жизни нами пройдено,
      Но мы по-прежнему бедны,
      И это срам для нашей Родины,
      Для милой русской стороны.
      
      Мы - маньеристы куртуазные,
      Нас должно холить и беречь!
      Такие факты безобразные
      Пора правительству пресечь.
      
      Мы, современные Овидии,
      Живем как бомжи до сих пор.
      Ведь были ж деньги на субсидии,
      Так разберитесь, кто их спер!
      
      Одно спасение - нарезаться
      И впасть в хмельное забытье,
      А в забытьи мне сладко грезится,
      Что Путин взялся за жулье.
      
      Что дело громкое возбуждено,
      Как по фальшивым авизо;
      Пять человек уже осуждено
      И двадцать пять сидят в СИЗО.
      
      Они в СИЗО уже опущены,
      Ведь там порядок очень крут.
      У них штаны всегда приспущены
      И Дарьей каждого зовут.
      
      Они проходят курс лечения -
      Им урки лечат геморрой.
      На них - уборка помещения,
      И ложки ихние - с дырой.
      
      Их эгоизма и бечестности
      Не может им простить братва,
      Ведь на развитие словесности
      Народ им выделил средства.
      
      Коль обворована поэзия -
      Впрягутся зэки за нее...
      Но отдыхаю только грезя я,
      Покуда длится забытье.
      
      А там приходит пробуждение,
      В окно втекает бледный свет
      Как явственное подтверждение
      Того, что счастья в мире нет.
      
      От пойла мерзкого паленого
      С утра мне впору помереть,
      И ничего определенного
      Нельзя в грядущем рассмотреть.
      
      Сосед, полнейшее ничтожество,
      Свой джип заводит под окном.
      Таков наш мир: в нем есть художество,
      Однако нету правды в нем.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
       Если обычный человек испражняется практически ежедневно,
       то куртуазный маньерист - почти никогда.
      
       Вадим Степанцов, из личной беседы
      
      Остановился жизни ход беспечный,
      Когда болезнь вползла в меня тайком
      И длинный тракт желудочно-кишечный
      Стал завершаться полным тупиком.
      
      И как бы я обильно ни питался
      И ни глотал усиленно фестал,
      Но испражниться попусту пытался
      И гадить совершенно перестал.
      
      Хоть ничего в утробе не болело,
      Но страх невольно начал разбирать:
      С чего взялось мое простое тело
      Все принципы природы попирать?
      
      В "МК" наткнулся я на объявленье:
      "Недорого налаживаю стул".
      Ища недорогого исцеленья,
      К тому врачу я вскоре заглянул.
      
      Меня он долго щупал, стукал, слушал,
      Но не нашел хворобы никакой.
      Я все его воззрения разрушил
      На тракт пищеварительный людской.
      
      Тогда он посмотрел глазком циничным
      (Ведь циники все наши лекаря)
      И вдруг спросил: "А как на фронте личном, -
      Ну, с дамочками, проще говоря?"
      
      Я долго подбирал слова ответа,
      Я говорить об этом не люблю.
      "Ну, сколько раз вы делаете это... -
      Он сделал жест. - Ну, это, - ай-люлю?
      
      Я врач, вы не должны меня стесняться". -
      "Да я как все..." - "Так всё же сколько раз?" -
      "Ну, раз пятнадцать... Может быть, шестнадцать...
      Ведь я не молод - прежний пыл угас..."
      
      "С одной партнершей?" - "Да, с одной партнершей". -
      "Шестнадцать раз?" - "Ну да, шестнадцать раз". -
      "Дружище, да у вас там просто поршень!
      А за неделю сколько дам у вас?"
      
      Меня беседа эта раздражала -
      Ведь скромность украшает мужика, -
      И я ответил: "Как у всех, пожалуй, -
      Бывает редко больше сорока".
      
      "Да вас пора показывать за плату,
      Вас можно смело помещать в музей!" -
      "Ну что вы, доктор, я как все ребята -
      Вы посмотрите на моих друзей.
      
      Вот Пеленягрэ - он умильно просит:
      "Разок и на полшишечки всего",
      А поутру в беспамятстве выносят
      Красавицу из логова его.
      
      Вот Степанцов - известно, что за птица:
      Он женщин молча валит на диван,
      И в ярости тогда с ним не сравнится
      Владеющий гаремом павиан.
      
      А вот Григорьев - вежлив, как профессор,
      Зовет он даму верить и любить,
      Чтоб после, задыхаясь, как компрессор,
      Ее всю ночь неистово долбить.
      
      Порою, возбудившись на концерте,
      Всех растолкав, бросается он в зал,
      И я доселе не видал, поверьте,
      Чтоб в зале ему кто-то отказал.
      
      А сколько мест имеется в том зале?
      И женщины на большей части мест.
      Вот стольких женщин может он в запале,
      Рыча и буйствуя, в один присест.
      
      А Степанцов? Сейчас я на примере
      Вам покажу способности его..."
      Но доктор простонал: "Я верю, верю,
      Не говорите больше ничего.
      
      Вы не должны отныне удивляться,
      Что в вас еда сгорает без следа -
      Ведь организму надо подкрепляться
      Для этого любовного труда.
      
      И если в наслажденьях ты неистов,
      То не взыщи - ты сам избрал свой путь:
      Коль записался в орден маньеристов,
      То впредь от дефекации забудь".
      
      Он промолчал, взглянул умильным взором
      И произнес: "Ответьте мне, молю,
      Как вы относитесь к таким конторам,
      Где делают всем дамам ай-люлю?
      
      Такую фирму я открыть замыслил,
      Мне Жириновский обещал кредит.
      А вас бы я в секс-тренеры зачислил,
      Ведь лишний доллар вам не повредит.
      
      Бывают дамы, коим плохо в браке,
      У них вся щель почти что заросла,
      Но в фирме половые забияки
      Прочистят их заросшие дела.
      
      Мы все обогатимся в этой фирме,
      Ценю я тех, кто ас в своем труде.
      Таких самцов не отыскать ни в Бирме,
      Ни в Таиланде, - вообще нигде..."
      
      Я в гневе встал со скрипнувшего стула
      И тихо молвил: "Я согласен, - пусть
      Вовеки у меня не будет стула,
      Но принципами я не поступлюсь.
      
      Пусть содержанка жирного купчины
      Меня поманит суммою любой -
      Я откажусь. Мы честные мужчины
      И не желаем торговать собой.
      
      Вы вашим предложеньем осквернили
      Всех наших дам, небесных и земных.
      Да, многих мы к сожительству склонили,
      Но мы любили каждую из них.
      
      Так не вводите нас во искушенье,
      Иначе мы по морде вам дадим.
      Да, мы обильно дарим наслажденье,
      Но никому его не продадим".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Мой сон тяжел и беспокоен
      И полон жутких сновидений.
      Я устаю от них, как воин -
      От продолжительных учений.
      
      За мной гоняются маньяки
      И обзываются обидно,
      И делают такие знаки,
      Что даже выговорить стыдно.
      
      Наваливаются толстухи
      И душат, душат телесами,
      И я встаю с утра не в духе,
      С больными, красными глазами.
      
      Со смехом чахлые нимфетки
      Мне демонстрируют мохнатку,
      И я, как яблоко на ветке,
      Клонюсь физически к упадку.
      
      Я совершенно обессилел,
      Мне с ветки хочется сорваться.
      Меня видения бесили,
      Но я устал сопротивляться.
      
      Так изнуренному солдату
      Огонь врага уже не страшен,
      Так с криком падают орлята
      С подточенных прибоем башен.
      
      Они кричат, но не от страха -
      Ведь им бояться надоело,
      Они хотят вонзить с размаху
      В седины вод седое тело.
      
      Они хотят познать пучину -
      И я хочу, избранник рока,
      Познать бесстрашно, как мужчина,
      Пучины блуда и порока.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * * Андрей Добрынин
      
      В светящейся осенней дымке,
      Елеем умягчавшей дали,
      Слова любви, как невидимки,
      Безостановочно летали.
      
      Они вдруг проносились мимо,
      Вам щеки ветерком овеяв,
      К нам низлетевшие незримо
      Из благосклонных эмпиреев.
      
      Я только шевелил губами
      В такт шуму лиственного свода,
      А разговаривала с вами
      Сама прелестная природа.
      
      Она в уста мои влагала
      Те доводы, из-за которых
      Дорога наша пролегала
      В цветную глушь, в дремотный шорох.
      
      От речи ласково-мудреной
      Головка ваша закружилась,
      И на скамье уединенной
      Непоправимое свершилось.
      
      Я с фронта наседал и с тыла,
      А вы лишь покорялись слепо,
      Но это жизнь вас обольстила,
      А на нее пенять нелепо.
      
      Что толку сетовать и плакать
      И на меня валить всё это -
      Теперь, когда дожди и слякоть
      Сгубили ваше бабье лето?
      
      Тараном плотского соблазна
      Вас жизнь безжалостно пронзила;
      Взгляните на меня бесстрастно -
      Ведь мне такое не под силу.
      
      С холодным взором, с миной мрачной -
      В стране любви я чужеземец,
      Гонимый всеми хмырь невзрачный,
      Плешив, квадратен и приземист;
      
      Писака - вечно без копейки,
      Дворовой пьяни верный кореш...
      Но жизнь свела нас на скамейке,
      А с жизнью шибко не поспоришь.
      
      Жизнь шлет вам дымное сиянье
      В прорехи лиственного свода
      И вкрадчивое обаянье
      В пикантном облике урода.
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Приятно похмельную одурь
      Сквозь парк облетевший нести
      И женщинам пышные оды
      Неспешно слагать по пути.
      
      И к женщинам в гости являться
      С написанной одой уже
      И там беззаботно валяться
      По мягким коврам в неглиже.
      
      В пучине хмельного веселья
      Не зря утопал я вчера -
      Пишу я бойчее с похмелья,
      Гуляя по парку с утра.
      
      Для творчества пьянство полезно,
      А творчества польза в одном:
      Отдаться художнику лестно
      Всем женщинам с острым умом.
      
      Да, женщины любят поэзы
      И автора их, а к тому ж
      За словом в карман я не лезу,
      Когда появляется муж.
      
      "Дружище, куда же ты делся? -
      Кричу я, вставая с ковра. -
      Я ждал тебя, ждал и разделся -
      У вас тут такая жара.
      
      На кухне водяра протухнет,
      Пока ты гуляешь, старик!" -
      И в глазках тирана потухнет
      Свирепая ненависть вмиг.
      
      Я потчую водкой супруга
      И вижу с улыбкою вновь,
      Как в жизни сплетаются туго
      Стихи, алкоголь и любовь.
      
      Настолько всё это сплелося,
      Что всюду, где пьянствовал я,
      Качая рогами, как лоси,
      Сидели ручные мужья.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Что ты на женщину смотришь, товарищ?
      Как говорится, попытка не пытка.
      Так ты с подругою каши не сваришь,
      К цели своей ты ползешь, как улитка.
      
      Надо надуться и кровью налиться,
      Грозно сопя, как дракончик восточный, -
      Пусть озлобленье в душе загорится
      Против красавицы этой порочной.
      
      Вспомни насмешки, отказы, обиды,
      Денежки все, что тебе улыбнулись,
      И, как бычок на арене корриды,
      Ринься на даму, рыча и сутулясь.
      
      Натиска хочет надменная киска,
      Пусть же получит все то, что хотела.
      Вмиг начинай в нетерпении тискать,
      Щупать и мять ненавистное тело.
      
      Из недотроги ты должен, как скульптор,
      Любвеобильную вылепить самку;
      Трогая кнопки телесного пульта,
      Должен любовную вызвать программку.
      
      Чтобы найти вожделенную кнопку,
      Трогай повсюду свою недотрогу:
      Руку отнимет - хватайся за попку,
      Выскользнет попка - ощупывай ногу.
      
      Ты скомбинируешь прикосновенья
      В код обоюдной любовной горячки -
      И остановится сопротивленье,
      И в ожиданье затихнет гордячка.
      
      С кодом уже волноваться не надоть:
      Код набираешь - и будет девица
      Автоматически на спину падать,
      Нужную вмиг принимая позицию.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Всего лишь одна сигарета,
      Одна после трудного дня.
      За слабость невинную эту
      Друзья не осудят меня.
      
      Пусть даже былые недуги
      Проснутся от курева вдруг, -
      Меня не осудят подруги,
      Ведь я не имею подруг.
      
      С таинственной нежной подругой
      Не мыслил я душу связать.
      Я женщин заталкивал в угол
      И там начинал осязать.
      
      Их речи звучали как пенье
      И звали к единству сердец,
      А я, издавая сопенье,
      Вытаскивал толстый конец.
      
      Упорно желал я пробраться
      К межножью, как к центру Земли.
      Мне дамы могли отдаваться,
      Любить же меня не могли.
      
      Я девушек тискал жестоко
      И грубо валил на кровать,
      Теперь же курю одиноко,
      И всем на меня наплевать.
      
      А если б я был изначала
      Любезный такой добрячок,
      Сейчас бы жена подбежала
      И выбила с воплем бычок.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      С тех давних пор промчался как будто целый век -
      На геленджикском пляже я был первый человек.
      
      Имел я скромный бизнес и был почти богат,
      Велосипеды водные сдавая напрокат.
      
      И водный мотоцикл, ревущий, словно танк,
      И доски для виндсёрфинга, и даже акваланг.
      
      Я восседал в шезлонге от шума в стороне,
      А денежки тихонечко стекалися ко мне.
      
      Я с болью вспоминаю тот злополучный день,
      Когда упала на меня внезапно чья-то тень.
      
      Зевнул я заунывно и веки разлепил,
      Тебя увидел над собой и сразу полюбил.
      
      На пляже твоя внешность производила шок:
      На коже золотящийся пленительный пушок,
      
      Всех линий совершенство, стан гибкий, как лоза,
      И темные, огромные, нескромные глаза.
      
      Спросила ты о чем-то - и я, как психопат,
      С шезлонга бешено вскочил, ответив невпопад.
      
      Я начал суетиться, стараясь дать понять,
      Что все твои желания намерен исполнять.
      
      Увы, глупец, я взялся за груз не по плечу,
      Не ведал я, в какой провал в тот миг уже лечу.
      
      Всего, всего и сразу хотела в жизни ты,
      А я противиться не мог веленьям красоты.
      
      Хотела ты на лыжах взрывать морскую гладь,
      Хотела украшения у греков покупать;
      
      Хотела ты мой скромный автомобиль "Ока" -
      Чтоб вдребезги его разбить, летя из кабака;
      
      Купаться в акваланге, кататься на доске,
      А вечером вовсю кутить в шикарном кабаке.
      
      А я хотел улыбку сорвать с любимых губ
      И был, как все влюбленные, необычайно глуп.
      
      Да, глупостей в ту пору я делал без числа,
      Но не слабела дурь моя, а с каждым днем росла.
      
      Меня пугал порою очередной расход,
      Но целовала ты меня - и я урчал, как кот.
      
      Чтоб выполнить желанье какое-то твое,
      Я продал конкуренту подводное ружье.
      
      Лиха беда начало - я так же промурлыкал
      Все доски для виндсёрфинга, и водный мотоцикл.
      
      Могли созреть капризы в тебе в любой момент,
      И наготове денежки держал мой конкурент.
      
      Любовью безрассудной пылая, как дикарь,
      Я конкуренту за гроши сбывал свой инвентарь.
      
      Я видел - к конкуренту теперь идет народ,
      А я - не нужный никому осмеянный банкрот.
      
      На геленджикском пляже я свой утратил ранг,
      Один от роскоши былой остался акваланг.
      
      Софрон Апостолиди, жизнелюбивый грек,
      Был мой везучий конкурент и ловкий человек.
      
      Любимую на море я часто видел с ним -
      Теперь один лишь акваланг был козырем моим.
      
      Пришел дружок с бутылкой и мне поведал он:
      "Твою москвичку закадрил и трахает Софрон".
      
      И ненависть к любимой тогда я ощутил,
      И в глубине души залег коварства крокодил.
      
      И пробил час возмездья! Явилась ты ко мне
      И молвила: "Поплавать я хочу на глубине.
      
      Прости засранку, котик, что долго не была,
      Но как-то вдруг нахлынули различные дела.
      
      Дай акваланг мне котик, - ведь мы с тобой друзья,
      И в ресторан меня сводить тебе позволю я".
      
      Изобразил я радость улыбкою кривой,
      И на баркасе мы за мыс отправились с тобой.
      
      В душе хвостом ударил коварства крокодил -
      Ведь из баллонов воздух я заранее стравил.
      
      В открытом море блики водили хоровод.
      Свет колыхался, как вуаль, в бездонной толще вод.
      
      Пророчески-шутливо ты вскрикнула: "Тону!" -
      И плюхнулась спиной вперед, и понеслась ко дну.
      
      В тупом оцепененье я ждал примерно час
      И лишь потом завел мотор и вспять погнал баркас.
      
      Все видели, как в лодку садилась ты ко мне:
      Пришлось собрать спасателей - искать тебя на дне.
      
      Но донные теченья твой труп уже снесли -
      Тебя искали целый день и все же не нашли.
      
      А труп прибило к пляжу через четыре дня -
      Я на рассвете там бродил, и ты нашла меня.
      
      Раздуться ты успела до жуткой толщины
      И на меня таращила гляделки из волны,
      
      Белесые гляделки без проблеска ума.
      Исчезла лживая краса - осталась суть сама.
      
      Был водорослей полон разинутый твой рот.
      Я крикнул: "Боже! Чем привлек меня такой урод?!"
      
      Мне жизнь моя явилась загубленная вся,
      И я накинулся на труп, в тоске его тряся.
      
      Я крикнул: "Как ты смела закончить жизни цикл?!
      Где доски для виндсёрфинга, где водный мотоцикл?!
      
      Где флот катамаранов, где плата за прокат?!
      Где золотые времена, когда я был богат?!
      
      Верни мои былые безоблачные дни!
      Верни мое имущество, обманщица, верни!"
      
      Но ты была недвижна - недвижна и нема,
      И я сошел, естественно, от ярости с ума.
      
      Смешалось всё былое в башке моей больной -
      Теперь уже не помню я, спала ли ты со мной.
      
      Я всё соображаю, но по ночам не сплю -
      Курортниц припозднившихся во мраке я ловлю.
      
      Кричу, подкравшись сзади: "Выкладывай лавэ!" -
      И бью доской для сёрфинга ее по голове.
      
      Всё действует совместно - мой крик, удар и тьма,
      И дамочка, естественно, лишается ума.
      
      На море едет дама, полна ума и сил,
      Назад же возвращается законченный дебил.
      
      Не стоит огорчаться, коль так произошло,
      Ведь дамочки используют порой свой ум во зло.
      
      И коль рехнулась дама - невелика беда:
      Такая никому уже не принесет вреда.
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Я настоящий офицер,
      Я презираю кабаки.
      Я пригласил вас на пленэр
      В лесок сосновый у реки.
      
      Досаду выразил ваш взгляд,
      Вас озадачил мой маршрут,
      Ведь там деньгами не сорят,
      Не пьют, не курят и не жрут.
      
      У вас во всем один расчет,
      У вас кто платит, тот и мил.
      Довольствие за целый год
      Вчера я с вами просадил.
      
      Печальный вывод мой таков:
      В вас слишком глубоко проник
      Тлетворный воздух кабаков,
      Столичный яд, столичный шик.
      
      Не состоится наш поход,
      На наш последний разговор
      Глядит не ясный небосвод,
      А ваш прокуренный ковер.
      
      Я извлекаю револьвер,
      Я о любви вас не молю,
      Я настоящий офицер,
      Я лишь оружие люблю.
      
      Оно висит в руке моей
      У самой вашей головы
      Оно и сделано ладней,
      И лучше смазано, чем вы.
      
      Мне нелегко спустить курок -
      Не отражаясь на лице,
      В душе клокочет диалог,
      Но с точкой выстрела в конце.
      
      И хоть я сам не смог дозреть
      До примененья крайних мер -
      Вам было лучше умереть,
      И это понял револьвер.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Коль девушку зовут Екатерина,
      То девушка упряма, как ишак.
      Упрется, как ушастая скотина,
      И не желает даже сделать шаг.
      
      Всего лишь шаг, а там уже диванчик,
      И надо лишь усесться на него.
      Но девушка твердит, что я обманщик
      И что хочу я только одного...
      
      Да, одного, - хочу я только счастья,
      На склоне лет заслуженного мной,
      Но спятила любимая, к несчастью,
      И только имя этому виной.
      
      Рассвирепев без видимой причины,
      Как сторожащий гаражи Полкан,
      Она рычит: "Мерзавцы все мужчины,
      А вы - вдвойне, порочный старикан".
      
      И я всю ночь наедине с печалью
      Ворочаюсь в постели до утра.
      Такого не могли сказать Наталья,
      Роксана, Леокадия, Зухра.
      
      Она лицом к любви не повернется -
      Вот имени магическая власть!
      Единственное средство остается -
      Придется паспорт у нее украсть.
      
      И девушка свое забудет имя -
      Ведь у нее же ветер в голове -
      И будет переулками чужими
      Растерянно скитаться по Москве.
      
      Она ведь позабудет от волненья
      Еще и местожительство свое,
      Затем внушит наряду подозренья,
      И в вытрезвитель привезут ее.
      
      Навстречу ей в мундире капитана
      Я выйду, от волнения сопя.
      "Опять пила? Какой позор, Светлана,
      Одумайся, взгляни же на себя!
      
      И не реви. Какая тут обида?
      Возьми платок - вон капля на носу.
      Пойдем в мой кабинет, Аделаида.
      Доверься мне, и я тебя спасу".
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Не сеем мы, не жнем, не пашем,
      Одно веселье манит нас,
      Но много шлаков в теле нашем
      Накапливается подчас.
      
      Любой, кто до веселья лаком
      И в винопитии силен,
      Порой сдается мерзким шлакам
      И с ними мчится под уклон.
      
      А там кружком сидят Хворобы -
      Точь-в-точь картежники в Крыму -
      И радостно, без всякой злобы,
      "Давай сюда!" - кричат ему.
      
      И откликаются им шлаки:
      "Уже даем, поберегись!" -
      И катится, сминая злаки,
      Бедняга все быстрее вниз.
      
      Катись навстречу этим рожам,
      А мы лишь улыбнемся им,
      Вираж немыслимый заложим
      И в баню русскую влетим.
      
      Влетим к распаренным подружкам,
      Восторга взрыв произведем
      И к тяжким запотевшим кружкам
      Устами нежно припадем.
      
      Все шлаки липкой вереницей
      Сквозь поры вытекают прочь,
      Коль за лоснящейся девицей
      Из бани ты выходишь в ночь.
      
      Ты с ней на злаковое ложе
      Повалишься, уже здоров,
      Порою с руганью по коже
      Размазывая комаров.
      
      Елозя по подруге влажной
      Средь стеблей шорохов и звезд,
      Порой ты слышишь вопль протяжный
      Оттуда, где река и мост.
      
      От неожиданности оба
      Вы замираете порой,
      А это попросту Хворобы
      Грызут кого-то под горой.
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Интересуешься ты, как надругаться над дамой?
      Что же, за малую мзду опытом я поделюсь.
      Надо у дамы в душе некое место нащупать -
      Если затронуть его, быстро слабеет она.
      Только не вздумай вести с ней разговоров ученых
      И об искусстве ты с ней остерегись толковать.
      Дама лишь сделает вид, будто ей всё интересно,
      Злобно шепча про себя: "Господи, ну и козел!"
      Нет, потихоньку сперва к даме вкрадись ты в доверье,
      Выясни, что из вещей дама желает иметь.
      Если, к примеру, она страстно мечтает о шубе -
      Лучшую шубу тогда смело ты ей посули.
      Ну а затем разговор переведи на другое
      И притворись, что забыл ты о посулах своих.
      Маяться будет она, мяться и ежиться долго,
      Прежде чем к шубе опять плавно сведет разговор.
      Ты же воскликни в ответ: "Мы не в таких отношеньях,
      Чтобы я шубы тебе, милая, стал покупать.
      Ты рассуди головой: что же подумают люди,
      Если тебе я, как лох, шубу так просто куплю?
      Станут меня называть кто - слизняком, кто - слюнтяем,
      Ну а дела уж со мной точно не станут вести".
      Дама раскинет умом и перестанет ломаться -
      Знает она, что до шуб много охотниц кругом.
      Вскоре возляжет с тобой дама на ложе Эрота -
      С речью любви на устах, с образом шубы в душе.
      Тут ты почти победил - с дамой простершись на ложе,
      Для надругательства ты полный имеешь простор.
      Делать ее заставляй так, а потом еще этак,
      Ну а потом еще так, что и сказать-то нельзя.
      Жалобы ты отметай, так отвечая сурово:
      "Шубу желаешь? Трудись - это ведь стоит труда.
      Ты рассуди головой - ведь не растут на деревьях
      Шубы и прочий прикид - тот, что тебе я куплю".
      Вмиг, услыхав про прикид, дама забудет стыдливость,
      И надругательства ей станут приятны уже.
      Утром же с ложа восстань хмурым, сухим и холодным,
      Заторопись по делам и затеряйся в Москве.
      Пусть дозвониться тебе станет почти невозможно,
      Если же все-таки вдруг дама застигнет тебя -
      С нею ты так говори, словно вы еле знакомы,
      Припоминая ее только с огромным трудом.
      Не понимай никаких самых прозрачных намеков,
      Трубку повесить спеши - времени, дескать, в обрез.
      Думаешь, дама тебя возненавидит за это?
      Нет, зажигает обман в них почему-то любовь.
      Издавна так мудрецы, не заплатив ни обола,
      Вечно покорных себе приобретали рабынь.
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Я помню: почва из-под ног
      Вполне приметно ускользала.
      Я битый час понять не мог
      То страшное, что ты сказала.
      
      Захохотали упыри,
      Проснулись мертвые в могилах.
      Что ты сказала? Повтори!
      Я этого понять не в силах.
      
      С гвоздя в вечерней тишине
      Свихнулась месяца подкова.
      Пульсировало в голове
      Твое кощунственное слово.
      
      Как будто торопясь на слом,
      С орбиты сдвинулась планета:
      Ты назвала меня козлом,
      И ты поплатишься за это.
      
      Я словно провалился в ад
      Без всякой видимой причины,
      Ведь, взяв тебя за круглый зад,
      Я лишь исполнил долг мужчины.
      
      Когда же, яростно вопя,
      Я вырвался из недр Аида,
      То покарать не смог тебя -
      Исчезла ты в толпе из вида.
      
      Ты думаешь - возмездья нет,
      Подобна тупостью ослице,
      Но, проездной купив билет,
      Примусь я ездить по столице.
      
      Я вынес приговор тебе
      И розыск объявил бессрочный,
      Чтоб в человеческой толпе
      Всегда искать твой лик порочный.
      
      И станут жизнью для меня
      До исполненья приговора
      Автобусная толкотня,
      Компостеры и контролеры,
      
      Маршрут, потом другой маршрут,
      Все ветки метрополитена...
      А ведь года свое берут,
      И я состарюсь постепенно.
      
      Войду в вагон очередной,
      И, как паук при виде мухи,
      Замру, узнав тебя в седой,
      Унылой, сгорбленной старухе.
      
      Не удивляйтесь же, друзья,
      Не припишите всё заскоку,
      Увидев, как с ухмылкой я
      К старухе приближаюсь сбоку.
      
      Я локтем двину ей под дых,
      Проскрежетав: "А ну-ка выйдем",
      И кто козел из нас двоих,
      Мы наконец тогда увидим.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Эротических сцен повидал я немало,
      Но, однако, им всем полноты не хватало,
      Наслаждалось всегда исключительно тело,
      Интеллект же поодаль слонялся без дела.
      
      Помню, в Древнем Китае указывал некто:
      "Человек есть ничтожество без интеллекта".
      Ты всегда опасался скатиться в ничтожность,
      А в любви существует такая возможность.
      
      На иного посмотришь - болван, алкоголик,
      А сношаться готов, извините, как кролик.
      Почему б не поставить условьем соитья
      Совершенье в науке большого открытья?
      
      На худой же конец до начала услады
      Поразгадывать можно с любимой шарады,
      Доказать теорему, решить уравненье,
      И тогда ты уже не впадешь в отупенье.
      
      Если ты и в любви упражняешь свой разум,
      А не просто ритмически двигаешь тазом,
      То твой мозг увеличится резко в объеме,
      А с такой головой не помрешь на соломе.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Однажды девушку я ждал у станции метро.
      Подъехал толстый "мерседес" и приоткрыл нутро,
      И, пукнув, вылез из него владелец крупных сумм,
      И внешность мерзкая его встревожила мой ум.
      
      Он жирным потом оплывал, размякнув, словно воск -
      Вытапливался из него, казалось, самый мозг.
      Как из кастрюли убежать старается квашня,
      Так циклопический живот свисал поверх ремня.
      
      Всем жирным телом, как пингвин, вихлял он на ходу,
      Меж пухлых щек таился рот, как геморрой в заду,
      А настоящий зад его был до того велик,
      Что мне Царь-пушка из Кремля припомнилась в тот миг.
      
      Когда б буржую был присущ хоть некоторый такт,
      Не колыхал бы брюхом он своим движеньям в такт,
      Шесть подбородков он бы скрыл под черной паранджой
      И в темной комнате сидел, всему и всем чужой.
      
      Не зря буржуев невзлюбил трудящийся народ -
      Ведь он же знает, что буржуй - почти всегда урод.
      Взять Березовского - и он, который всех умней,
      Большеголов и суетлив, как черный муравей.
      
      Любви не купишь, хоть потрать на это миллион,
      Ведь эстетическим чутьем народ не обделен.
      Он на буржуев посмотрел и говорит: "Мерси,
      Таким уродам никогда не править на Руси".
      
      Чтоб не могли буржуи впредь рабочих озлоблять,
      В буржуи лишь красивых дам должны мы зачислять.
      Такой буржуй покончит вмиг с бакунинским душком,
      В постели всё обговорив с рабочим вожаком.
      
      И кто, увидев стройный стан на стройных же ногах,
      Посмеет заикнуться тут о нормах и деньгах?
      Коль вертит попкой капитал, имеет нрав живой,
      То на тарифы всем плевать и кодекс трудовой.
      
      Пусть красотой капитализм пленяет все сердца!
      Храни, буржуйка, красоту фигуры и лица,
      А разжирев и подурнев, не осуждай народ,
      Когда тебе он крикнет: "Прочь! Отныне ты - банкрот!"
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       ХОККУ О ВОРОБЬЯХ
      
       * * *
      
      Дремлет в луже свинья -
      Как бы живой укор
      Суете воробьиной шумной.
      
       * * *
      
      Воробьи подобны поэтам -
      Они чирикают шумно,
      Чтоб грезила сладко свинья.
      
       * * *
      
      Искренность людям чужда -
      Чирикаешь воробьем,
      Хоть впору филином ухать.
      
       * * *
      
      Как воробей, с утра
      Зачирикал мой телефон -
      Снова придется лгать.
      
      
       * * *
      
      Самку свою воробей
      Топчет в шестнадцатый раз.
      Вот вам "Великое в малом"!
      
       * * *
      
      Что, желторотый, скачешь
      Возле строптивой самки?
      Клюнь ее лучше в темя!
      
       * * *
      
      Да, похотлив воробей,
      Но это его не смущает.
      К чему же смущенье твое?
      
       * * *
      
      Друг мой, к чему смущенье?
      Глянь: воробьи слюбились -
      И снова весело скачут.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      С тихой поступью тигр полосатый,
      С длинным хоботом слон лопоухий,
      Хряк сутулый на острых копытцах
      Жили дружно в обширном лесу.
      Так и жили они - не тужили,
      Но однажды на танцах у речки
      Повстречали красотку-волчицу
      И все трое влюбились в нее.
      
      Раздавала волчица авансы
      Всем троим удивительно щедро,
      Но давать никому не давала -
      Ясно, что я имею в виду?
      Принимала от всех угощенье
      И у всех вымогала добычу,
      А вот дать - на полшишечки даже -
      Никому не желала она.
      
      Что тут скажешь? Волчица - и только,
      Настоящая волчья порода -
      Еле ходит порой от обжорства,
      А всё требует новых даров.
      И, растратив все силы и средства
      На свою ненасытную самку,
      Три дружка на рассвете однажды
      Подломили лесной магазин.
      
      Я не знаю, как всё получилось -
      То ли что-то сболтнула сорока,
      То ли стукнул пронырливый дятел,
      Только всех егеря замели.
      Так что Тигр Тимофеевич Тигров,
      Так что Хряк Харитонович Хряков,
      Так что Слон Соломонович Слонский
      По одной загремели статье.
      
      Погубила их подлая самка,
      В зоопарк повезли их на север,
      И сидят они в том зоопарке,
      И теперь их не встретить в лесу.
      Но в далекой Москве маньеристы
      Вдруг прониклись любовью к охоте,
      По весне проверяют двустволки,
      Закупают мешками картечь.
      
      Равнодушными мы не остались,
      Об истории этой проведав.
      Мы должны отстоять справедливость
      И волчицу в лесу подстеречь,
      Завалить эту подлую самку,
      А потом на зеленой полянке
      Надругаться над телом мохнатым,
      Отомстив за лесных пацанов.
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Чтоб не попасть в любви впросак,
      Любимой не дари цветочки -
      С цветочками любой простак
      В любви достигнет высшей точки.
      
      Не посещай с ней ресторан,
      Не приучай к роскошной пище -
      Понравится любой болван,
      Коль демонстрирует деньжищи.
      
      И в ювелирный магазин
      Не стоит заходить с подружкой:
      Понравится любой кретин,
      Коль побряцает побрякушкой.
      
      Любовь бывает от души,
      Бывает - денежкам в угоду;
      Запомни или запиши,
      Как выявить любви природу.
      
      Во двор, где детские грибки,
      Ты приведи свою подружку
      И, озираясь, извлеки
      Там из-за пазухи чекушку.
      
      Она должна початой быть
      И заткнутой газетной пробкой;
      Ее из горлышка добить
      Ты предложи подруге робкой.
      
      На возражения в ответ
      Ты выпучи два страшных глаза
      И процеди: "Что значит - "нет"?
      Не хочешь? Брезгуешь, зараза?
      
      Я что, по-твоему, алкаш?
      Ну, говори, отродье шлюхи!"
      И на шестнадцатый этаж
      Взовьется эхо оплеухи.
      
      Подруга вдарится бежать,
      А ты за ней пустись вдогонку,
      Не прекращая угрожать
      Ей - девушке, почти ребенку.
      
      Ты должен на бегу хрипеть:
      "Урою! Пришибу на месте!",
      Но дай ей все-таки успеть
      В последний миг спастись в подъезде.
      
      Автоматический засов
      Защелкнется с приятным звоном,
      Но ты еще пять-шесть часов
      Слоняйся под ее балконом.
      
      Чтоб от чудовищных угроз
      Дрожал весь каменный скворечник:
      "Заставлю суку жрать навоз,
      Из жопы выдеру кишечник!"
      
      Вот так или примерно так
      С любимой обращаться надо,
      Чтоб не попасть в любви впросак,
      Чтоб после не было разлада.
      
      Признай: невелика цена
      Столь раздражительной подружке,
      Коль разобидится она
      На выходку из-за чекушки.
      
      Не хитро ведь того любить,
      Играя в родственные души,
      С кем можно сладко жрать и пить
      И тихо-мирно бить баклуши.
      
      Но если позвонит она,
      Смиряя гордую натуру,
      И скажет: "То моя вина,
      Тебя я разозлила сдуру;
      
      Чтоб больше мне себя не грызть,
      А у тебя прошу прощенья..." -
      То, значит, ей чужда корысть,
      Ты не лишай ее общенья.
      
      Такая знает, кто ты есть,
      И знает собственное место,
      И может на алтарь принесть
      Себя без торга и протеста.
      
      Такую стоит затянуть
      В воронку бурного романа
      И опьянить, и обмануть,
      При этом не боясь обмана.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Хотя и шел Великий пост,
      Я пил спиртное ежедневно;
      Господь смотрел на это гневно
      И вскоре прищемил мне хвост.
      
      Наслал он на гуляку хворь
      Зловреднее, чем все другие, -
      Она зовется "аллергия",
      Пред ней пустяк - чума и корь.
      
      Едва волью стаканчик в рот,
      Как зуд охватывает тело,
      И я чешусь остервенело,
      Как уличный блохастый кот.
      
      Я сразу делаюсь бугрист
      И красен, словно рак вареный,
      А я ведь автор одаренный,
      Я куртуазный маньерист!
      
      Теперь не верит мне никто,
      Когда о чувствах говорю я,
      И, о судьбе своей горюя,
      На пляже я лежу в пальто.
      
      Стихов без водки не создать,
      Об этом знают даже дети,
      А далее созданья эти
      Могу я с выгодой продать.
      
      Замкнулась в круг моя стезя:
      Чтоб выжить, продаю стихи я,
      Коль выпью, будет аллергия,
      Без водки же писать нельзя.
      
      Стихов без водки не создать,
      Так если пить лишь соки-воды,
      Какие могут быть доходы?
      Так можно и концы отдать.
      
      О Господи, мой вывод прост:
      Чтоб я тебя любил и славил,
      Поставь меня превыше правил,
      Дозволь мне пить в Великий пост.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Скажи нам, Сухово-Кобылин,
      Как на духу, свирепый наш:
      За что ты, Сухово-Кобылин,
      Убил свою Симон-Диманш?
      
      Она француженка, бесспорно,
      Лишь моды у нее в башке,
      И говорит она упорно
      На басурманском языке.
      
      Но ежели она плохая,
      Зачем ты взял ее в кровать
      И после, бритвою махая,
      Ей горло стал полосовать?
      
      Взгляни на нас, на маньеристов:
      Нас не третирует закон,
      Хотя любой в любви неистов
      И девушками окружен.
      
      Но если юная мерзавка
      Себя неверно повела,
      Мы просто говорим: "В отставку, -
      Ступай откудова пришла".
      
      Порой до десяти мерзавок
      Мы за день выгоним взашей,
      И нам не надо ни удавок,
      Ни хирургических ножей.
      
      Коль дама слишком задается,
      Ты с лестницы ее спусти -
      И весело, и не придется
      В Сибирь на каторгу ползти.
      
      Довольно дюжины ступеней
      И пары добрых оплеух -
      Ведь несовместны светлый гений
      И злодеянья мрачный дух.
      
      Когда б на нас, на маньеристов,
      Весь мир внимательней глядел,
      То полчища криминалистов
      Давно б остались не у дел,
      И твой бы, Сухово-Кобылин,
      Не так печален был удел.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
       Виктору Пеленягрэ, преодолевшему былые антисемитские заблуждения и ставшему ныне ярым юдофилом
      
      
      Снискали славу скверную германцы,
      Их ореол в истории померк,
      Но жил когда-то честный немец в Майнце -
      Трудолюбивый мастер Гутенберг.
      
      Покуда кто-то грабил синагоги
      И призывал к походу на Восток,
      Наш Иоганн, засев в своей берлоге,
      Книгопечатный создавал станок.
      
      Ни бредни Гитлера и Розенберга,
      Ни топот армий вдоль материка
      Не отвлекли вниманье Гутенберга
      От совершенствования Станка.
      
      Он дал книгопечатание людям,
      И мы, друзья, коль будем пить в шинке,
      Не будем тупо повторять: "Ну, будем", -
      Пробудим тостом память о Станке.
      
      Прошло изобретение поверку -
      Оно культуру людям понесло;
      Должно сказать спасибо Гутенбергу
      Писателей несметное число.
      
      Возьмите маньеристов куртуазных -
      За счет чего мы, собственно, живем?
      Натискаем стишков не слишком связных
      И людям сердобольным продаем.
      
      Подсчитываем с трепетом купюры,
      Благословляя мысленно станок,
      А после три сутулые фигуры
      Под фонарями семенят в шинок.
      
      А с Пеленягрэ будет нас четыре,
      Коль наконец он что-то сочинит.
      Он тоже человек известный в мире -
      Как молдаванин и антисемит.
      
      Он забубнит в шинке про сионистов,
      Но мы в ответ - все трое заодно:
      "Откуда денежки у маньеристов
      На хлебушек и хлебное вино?
      
      Хоть ты, Витек, седой уже детина,
      А мыслишь как сопливый гимназист.
      Раз ты неблагодарная скотина,
      То ты не куртуазный маньерист.
      
      Деление по нациям и расам
      Своим изобретеньем опроверг
      И наши книги дал широким массам,
      А нам дал деньги немец Гутенберг.
      
      Я предлагаю тост за Гутенберга,
      Священный тост для мыслящих людей.
      Лишь наша книга - истинная мерка,
      Ей все равно - что грек, что иудей.
      
      Мы знаем лишь деление по классам, -
      Ты, кстати, Маркса тоже не замай, -
      Мы овладеем истинным Парнасом,
      На баррикадах встретив Первомай.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Вы в сердцах мне сказали, что я совершенно несносен,
      И легко упорхнули в кипящую светом весну.
      А во мне, дорогая, стоит бесконечная осень -
      Безысходная осень, в которой я тихо тону.
      
      Я на людях держусь величаво, как истинный гений,
      Все проблемы которому стали давно нипочем,
      Но таится в душе тихий лес обветшалый осенний -
      Где бы я ни бывал, я всё время присутствую в нем.
      
      В этом странном лесу поражают безлюдьем поляны,
      А фигуры людей меж стволов затерялись вдали.
      Я с надрывом пою: "Ой туманы мои, растуманы" -
      Размышляя под мухой о близком уходе с Земли.
      
      Словно призрачный лес, поселилось во мне увяданье,
      Простираясь с годами все дальше в туманную даль.
      Этот факт с моих уст временами срывает рыданье,
      Только вам, дорогая, меня совершенно не жаль.
      
      Что ж, оставьте меня, торопясь к утолению жажды
      Наслаждений, подобных дурманящим юность плодам.
      В тот же призрачный лес вы беспечно впорхнете однажды,
      Но не стоит аукать - ведь я уже буду не там.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Я удивлялся на предгорных
      Кавказских минеральных водах,
      Как много женщин беспризорных
      Туда слетается на отдых.
      
      Они шалеют от свободы
      И полового интереса,
      Но я плевал на их подходы,
      Мне не нужна была метресса.
      
      Их благосклонности приметы
      Меня ничуть не волновали -
      Меня курортницы за это
      Непробиваемым прозвали.
      
      Меня под столиком в столовой
      Толкали как бы по ошибке,
      Но вмиг стирал мой взгляд свинцовый
      С их лиц лукавые улыбки.
      
      Господь прислушивался с гневом,
      Как от обиды плачут дамы,
      Ведь он установил, что Евам
      Всегда покорствуют Адамы.
      
      И умер я - и возродился
      В броню заклепанным трамваем,
      И очень скоро убедился,
      Что я и впрямь непробиваем.
      
      Теперь не мог я к женским ласкам
      При всем желании склониться,
      А только с дребезгом и лязгом
      По воле Господа катиться.
      
      Пусть улицы столицы были
      Забиты, как всегда по будням,
      Пусть впереди автомобили
      Копились многоцветным студнем -
      
      Сидело горнее веленье
      В железной черепной коробке:
      Держал я к центру направленье,
      Проламываясь через пробки.
      
      Менты мне ставили помехи -
      Как будто мертвому припарки,
      А я со смаком, как орехи,
      Крушил крутые иномарки.
      
      И я навел стальное жало
      На то высокое строенье,
      Где власть сидела и решала,
      Как дальше грабить населенье.
      
      Заговорили часто-часто
      Все хоботки стального зверя,
      Раздался грохот, и начальство,
      Вопя, взлетело к стратосфере.
      
      Проснулся я в своей квартире,
      Скатившись в ужасе с перины,
      И осознал, что в этом мире
      Есть две дороги для мужчины.
      
      Ты должен или стать сегодня
      Усладой женщинам и девам,
      Иль завтра - молотом Господним,
      Господним воплощенным гневом.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Иной еще не прибыл в Харьков,
      А уж долдонит свысока:
      "Обычный город, Харьков-Шмарьков,
      Провинциальная тоска..."
      
      А я скажу: "Молчи, подонок,
      Возьми назад свои слова.
      Ты видел харьковских девчонок?
      Так ты их повидай сперва.
      
      Тогда-то мы побачим, друже,
      Что запоешь про Харьков ты.
      Ведь ты в Москве сидишь, как в луже,
      Не видя женской красоты.
      
      Из тех, что по Сумской гуляют,
      Прекрасны поголовно все,
      Хотя и не подозревают
      О дивной собственной красе.
      
      Московской спеси неуместной
      Ты не рискуешь в них найти,
      И нам до них, уж если честно,
      Как до луны еще расти.
      
      А если вспомнишь паляницы,
      Горилку, сало, кавуны,
      То ты поймешь, что все границы
      Есть измышленье сатаны.
      
      Когда в стране довольно сала,
      Горилки и красивых дам,
      Тогда для интеллектуала
      Отчизна истинная - там.
      
      
      
      
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Добрынин Андрей Владимирович (and8804@yandex.ru)
  • Обновлено: 11/05/2010. 144k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.