Добрынин Андрей Владимирович
Жжение

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Добрынин Андрей Владимирович (and8804@yandex.ru)
  • Обновлено: 12/05/2010. 138k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
    •  Ваша оценка:
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Толпа на выход поспешает,
      В ней много всяческих калек.
      Вот что-то сам себе внушает
      Безумный страшный человек.
      
      Скелет, ходячая чахотка,
      Бежит, плюясь туда-сюда.
      Плетется, испаряя водку,
      Слабак, не знающий труда.
      
      Бежит горбун, всегда сутулый,
      И злобно думает о том,
      Что если стал бы он акулой,
      То горб служил бы плавником.
      
      И уж тогда Москву родную
      От страха затрясло бы вмиг,
      И все б кидались врассыпную,
      Узрев чудовищный плавник.
      
      Я заявляю вам по чести -
      Я понимаю горбуна.
      В толпе я с ним страдаю вместе,
      И ненавистна мне она.
      
      Я тоже маленький, сутулый,
      Меня приметить мудрено,
      Однако грозною акулой
      В душе являюсь я давно.
      
      Когда бы охватила сушу
      Внезапно водная среда,
      Тот, кто имел большую душу,
      И сам бы стал большим тогда.
      
      Вся мелкота людская молча
      Дрожала бы, зарывшись в ил,
      Лишь я, художник, в водной толще
      Один бы грациозно плыл.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Пошли мы как-то с батей на охоту
      И только сели выпить за пристрелку,
      Как вдруг тарелка села на болото -
      Космическая, страшная тарелка.
      
      Из люка вылез инопланетянин,
      Похожий на Ирину Хакамаду,
      И в ужасе я прошептал: "Батяня,
      По-моему, уёбывать нам надо".
      
      "Постой, сынок, - пробормотал папаша
      И перезарядил стволы картечью. -
      Пусть говорит начальник экипажа,
      Похоже, он владеет нашей речью".
      
      И правда, нечисть вдруг заголосила:
      "О, колоссаль, тургеневская сценка -
      Лес, мужики и водка! Мы в России!
      Радируйте без промедленья Центру!
      
      А мужики нам, кажется, не рады?
      Эй, чабаны, чего вы так надулись?
      Вот факс от депутата Хакамады,
      Мы сели точно, мы не промахнулись.
      
      Да, мы на месте, - молвил гуманоид,
      Потягиваясь всем нескладным тельцем. -
      Нас здесь, в России, хорошо устроят,
      Мы знаем, что здесь любят всех пришельцев".
      
      "Ну да, - папаша возразил, - любили -
      Тому назад, наверное, лет двадцать,
      Пока они себя не проявили,
      Не стали дружно к власти пробиваться.
      
      Мне не указ политика большая,
      Ведь с головы гниет любая рыба,
      А здесь, в лесу, сегодня я решаю,
      Поэтому лети откуда прибыл".
      
      "Что ты сказал? - проблеял гуманоид. -
      Да ты, деревня, знаешь, с кем связался?" -
      И выхватил ручной гиперболоид,
      Но батя расторопней оказался.
      
      Дуплетом по тарелке он заехал -
      Неплохо бьет проверенная тулка:
      Рвануло так, что докатилось эхо
      До каждого лесного закоулка.
      
      Взрывной волной, как на аэроплане,
      Нас прямо к дому вынесло из бора.
      Хоть на ночь мы и тяпнули с папаней,
      Я всё метался и заснул нескоро.
      
      И снилось мне уродливое зданье
      В Москве, у Александровского сада,
      Где темной ночью слышатся рыданья
      Из офиса Ирины Хакамады.
      
      Ей привезли сородичей останки,
      Поведали про гибель экипажа...
      А в душной хате дрыхнул на лежанке
      Без всяких снов жестокий мой папаша.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Нажив подагру и одышку,
      Навряд ли я утешусь тем,
      Что выпустил недавно книжку
      И был отмечен кое-кем.
      
      Слежу за похоронным действом, -
      Поэта хоронить несут, -
      И откровенным фарисейством
      Мне кажется народный суд.
      
      Бедняга из-за пропитанья
      Гнул спину с самых юных пор -
      Ну и к чему теперь рыданья,
      Пустых похвал ненужный хор?
      
      Мой стих людей облагородит
      И вознесут меня они,
      Но очень тихо слава ходит,
      А уж тем паче в наши дни.
      
      Мой стих взорлит над всей державой
      И зазвучит в любом мозгу,
      Но я приобретенной славой
      Попользоваться не смогу.
      
      Покуда в кучах шарлатанства
      Всё длилась критиков возня,
      Постылый труд, тоска и пьянство
      Губили медленно меня.
      
      Внедрилась хворь в мои печенки,
      Иссяк мой юношеский пыл.
      Прщайте, вина и девчонки,
      Я раньше крепко вас любил.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      
      Шуршит метла, и пыль клубится,
      И наступает чистота.
      Я чистоты хочу добиться
      В своем районе неспроста.
      
      В грязи живут спокойно турки,
      Литва, эстонцы, латыши...
      Валяющиеся окурки
      Не оскорбляют их души.
      
      Мы не должны уподобляться
      Жестоким этим племенам,
      Иначе немцы возмутятся
      И не дадут продуктов нам.
      
      Изящные американцы,
      В чьих душах - Байрон и Шекспир,
      Свои мелодии и танцы
      Не пустят в наш телеэфир.
      
      У нас сердитые японцы
      Отнимут телемонитор,
      И нам останется в оконце
      Таращиться на грязный двор.
      
      Угрюмы, голодны и голы,
      Бродить мы будем взад-вперед,
      Но ни глоточка кока-колы
      Никто нам больше не нальет.
      
      Чтоб нам не стать страной-изгоем
      И быть у лучших стран в чести,
      Нам надо на рассвете строем
      Свой дворик слаженно мести.
      
      И у контейнеров помойных,
      В кустах и возле гаражей
      Должны ловить мы недостойных,
      Повсюду гадящих бомжей.
      
      На землю положив бутылку,
      Мы с ней соединим бревно,
      Чтоб по лохматому затылку
      Бомжа ударило оно.
      
      И уж никто ходить погадить
      Не будет к нашим гаражам,
      И сможем мы бомжей спровадить
      Туда, где место всем бомжам.
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Народ мой, ты не обижайся,
      Хочу я жить с тобою дружно,
      Но одобрение народа,
      Скажу я прямо, - мне не нужно.
      
      Народ, меня твои восторги,
      Поверь, ничуть не беспокоят,
      Ведь только наглая банальность
      В твоих глазах чего-то стоит.
      
      Твой дух ленивый неспособен
      Пройти и нескольких ступеней
      По лестнице самопознанья
      К огромности моих прозрений.
      
      Не мне, кто чужд тебе и странен,
      С тобою ввязываться в счеты.
      Пусть на глупцов и шарлатанов
      Твои посыплются щедроты.
      
      И парадокс тебе неведом,
      Который мне давно привычен:
      Лишь безучастным отщепенцам
      Народ еще небезразличен.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Устал идти я в ногу с бурным веком
      И лег на дно, как некий крокодил.
      Ошибочно считаясь человеком,
      Свой статус я ничем не подтвердил.
      
      Ни понимания, ни состраданья
      Никто во мне не забывал вовек.
      Не всякое двуногое созданье
      На самом деле тоже человек.
      
      Ко мне людишки иногда кидались,
      Свою судьбу злосчастную кляня,
      Но дерзкие надежды разбивались,
      Возложенные ими на меня.
      
      Они меня использовать хотели,
      Им родственные грезились права.
      Я слушал их, но ни в душе, ни в теле
      Я с ними не почувствовал родства.
      
      И пусть я тварь ущербная глухая -
      Зато, избегнув родственных сетей,
      На склоне лет я мирно отдыхаю
      От вечного мелькания людей.
      
      Лишь потому я мирные отрады
      Вкусил, не опасаясь ничего,
      Что был как все и делал всё, что надо,
      Но непреклонно отрицал родство.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Я жестче стал и как-то злее
      На склоне лет, в поре вечерней.
      К примеру, Тельман мне милее,
      Чем все витии жадной черни.
      
      Куда ни глянь - жируют шельмы,
      Повсюду хари, а не лица,
      И кажется, что ожил Тельман
      И ходит по моей столице.
      
      Униженность приводит к вере,
      И эта вера безгранична -
      В то, что врагам такого зверя
      Не завалить уже вторично.
      
      Порой бездарно и гестапо,
      Порой и ФСБ никчемно.
      Крадется зверь на мягких лапах -
      И жертвы воют обреченно.
      
      Придется им маячить в окнах
      И в сумрак вглядываться дико,
      И слышать на столичных стогнах
      Раскаты рокового рыка.
      
      Им впору землю пробуравить,
      Чтоб спрятаться в подобье штрека.
      Они-то думали здесь править
      Свой шабаш до скончанья века.
      
      И ничего не значат деньги,
      И многим делается дурно,
      Когда идут во мраке тени
      С угрюмой выправкой юнгштурма.
      
      Как камень будут в бликах ночи
      Надбровья командира шествий.
      Теперь он равенства не хочет,
      Теперь он хочет только мести.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Как ты смеешь свой жребий хулить, человек?
      Пусть в обиде ты даже на мир и людей,
      Но ведь есть еще мир благородных идей,
      И уж он-то тебя не отвергнет вовек.
      
      А когда ты устанешь от умственных нег,
      То к метро выходи и в ладони своей
      Сосчитай с бормотаньем остатки рублей
      И в ларьке попроси разогреть чебурек.
      
      А когда чебуреку в резиновый бок
      Ты вопьешься зубами, отъев полукруг,
      То холодного пива запросит душа,
      И на пиво деньжонки отыщутся вдруг,
      И во рту закипит горьковатый поток,
      И, хрустя по ледку, подойдут кореша.
      Вместе с радостным смехом, с пожатием рук
      С моря теплого вдруг долетит ветерок:
      Тут-то ты и постигнешь, что жизнь - хороша.
      
      
      
      
       * * *
      
      То, что с мыса озерного взору открылось,
      Вековечно, обычно - и все-таки дивно,
      И из глаз моих словно стрела устремилась,
      Чтобы воды и сушу скрепить неразрывно.
      
      И неважно, в какую прицелится точку
      Этот взор, ибо силой духовной природы
      Он вокруг подзаборных ничтожных цветочков
      Заставляет вращаться и сушу, и воды.
      
      Возвратится с добычею он и беззвучно
      На равнины души оседает золою.
      Богатеет душа и становится тучной,
      Накопляя пласты плодородного слоя.
      
      Вдохновенье растет не из сора и праха,
      А из духа, пронзившего воды и сушу.
      Дальше - дело труда, и для будущих пахот
      Я готовлю тяжелую жирную душу.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Воспеть тебя - зачем? Ты не поймешь,
      В твоей душе ничто не отзовется
      Моей струне, что рвется и не рвется,
      Клянет и любит собственную дрожь.
      
      Я не скажу, что радостно живется
      Мне без тебя - ведь это будет ложь,
      Но разуму с годами удается
      Входить туда, куда он был не вхож.
      
      Я знал, что для меня бы жизнь с тобой
      Явилась вечным праздником и пиром,
      Хоть все вокруг с тоски едва не мрут;
      Но я спросил себя: кто я такой,
      Чтобы возвыситься над целым миром?
      И впереди увидел только труд.
      
      
      
      
       * * *
      
      Весьма идейным человеком был
      Тот, кто от кошелька меня избавил:
      Он воровских придерживался правил
      И отморозков наглых не любил.
      
      Он проявлял необычайный пыл
      На всех правилках и себя прославил.
      Лишь вынужденно руки он кровавил
      И никого без дела не убил.
      
      Зато в него пальнул какой-то мент,
      Воспользовавшись табельным стволом,
      И мебель перепачкал в головизне.
      Братвою возведенный монумент
      Дополню я осиновым колом -
      В знак уваженья к этой славной жизни.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Меня считают люди недотепой
      И, видимо, считают справедливо.
      Они-то, контактируя с Европой,
      Узнали сотни способов наживы.
      
      Казалось бы, сиди, глазами хлопай,
      Впивай их мудрость, как сухая нива,
      Но я к ним поворачиваюсь жопой,
      Что, безусловно, крайне неучтиво.
      
      Я выгляжу немного глуповато -
      Такая внешность, как я понимаю,
      Рождает в людях тягу к поученьям.
      Но в уши я заталкиваю вату
      И только дури собственной внимаю,
      На умных глядя с крайним отвращеньем.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Молочно-розовый от пива,
      Испитого уже с утра,
      Передвигаюсь я лениво -
      Прошла суетности пора.
      
      Бродя бесцельно по неделям
      Из края в край Москвы родной,
      От суеты укрыт я хмелем,
      Как будто призрачной стеной.
      
      Приятно от пивка раздуться,
      Катясь по этой колее,
      А денежки всегда найдутся,
      Ведь я недаром стал рантье.
      
      Решил я жизненной тревоге
      Покой и пиво предпочесть.
      Переставляя мерно ноги,
      Ищу местечка, где присесть.
      
      А сесть опять же близ разлива,
      Сверкающего янтарем,
      Чтоб новый груз седого пива
      Осел в животике моем.
      
      В неспешных долгих переходах
      Так протекает каждый день,
      И это с бою взятый отдых,
      А вовсе не пустая лень.
      
      Порой плетется рядом кореш,
      А раньше шел любимый брат,
      Но сытная пивная горечь
      Сильнее горечи утрат.
      
      Я не задергаюсь пугливо,
      Как там событья ни сложись -
      Вовеки не иссякнет пиво,
      Иссякнуть может только жизнь.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Цвет щек моих угрюмо-фиолетов,
      А кончик носа радостно-пунцов.
      Законодатель мод, король паркетов,
      Я промотал наследие отцов.
      
      Любой мой день кончается попойкой,
      А утром я найти себя могу
      В чужом сортире, или за помойкой,
      Или - зимой - закопанным в снегу.
      
      Сведенным ртом я бормочу: "На помощь",
      Тоннель прокапываю, как барсук,
      И над сугробом, словно странный овощ,
      Я в тучах снега вырастаю вдруг.
      
      Схватясь за сердце, падает старушка,
      Что мимо ковыляла, как назло.
      Но мне плевать - ведь мне нужна чекушка
      И ею порожденное тепло.
      
      И я к ларьку сквозь вьюгу устремляюсь,
      Где топчутся другие алкаши.
      Я каждый день теперь опохмеляюсь,
      Чтоб сохранить спокойствие души.
      
      Другие люди пусть в волненьях тонут,
      Чтоб спятить к старости в конце концов,
      Но все волненья мира не затронут
      Таких, как я, стихийных мудрецов.
      
      И я в былые годы знал волненья,
      Свербившие, как некая парша.
      Теперь прозрачной толщей опьяненья
      Отделена от них моя душа.
      
      К другим покой приходит лишь во гробе -
      Над ними я хихикаю хитро,
      Поскольку затопил в своей утробе
      Души неповрежденное ядро.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      На людей я гляжу с нехорошим прищуром,
      Ведь любому из них что-то нужно, я знаю,
      И пускай передохнет вся живность земная -
      Лишь бы сытно жилось этим низким натурам.
      
      Надо мной они вьются, подобно амурам,
      Но при этом всем сердцем любовь презирая.
      Настрадался от их лицемерья сполна я
      И от этого сделался желчным и хмурым.
      
      Если б встретился мне человек без хотений,
      Я ему мог бы вверить и тело, и душу, -
      Нет, не то: я его полюбил бы, как брата,
      На него расточал бы свой сказочный гений,
      Перед ним распахнул бы и море, и сушу,
      Как единственный клад, не боящийся траты.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      В часы, когда небо набрякло угрюмым свинцом
      И клочья теряет, над щеткой антенн волочась,
      Бреду я Тверской с перекошенным, жутким лицом,
      Как будто мне вставили нечто в казенную часть.
      
      Еще накануне вкушал я покой и комфорт,
      Менял секретарш, в дорогих ресторанах кутил,
      Но тут из Кремля незаметно подкрался дефолт
      И по лбу меня суковатой дубиной хватил.
      
      Любой содрогнется, увидев мой мертвенный взгляд
      И слюни, текущие на заграничный пиджак,
      И кажется мне, что вокруг Каракумы лежат,
      Где жертвы дефолта белеет иссохший костяк.
      
      И вот по Тверской совершаю я траурный марш,
      В упорном молчанье тараня людей круговерть,
      Ведь жизнь без шофера, охранников и секретарш
      На самом-то деле - пришедшая заживо смерть.
      
      Вчера я бы мог заместителя вызвать к себе
      И долго, чаек попивая, глумиться над ним,
      И вот сиротливо бреду в человечьей гурьбе,
      Пугая прохожих расхристанным видом своим.
      
      Украл у меня подчиненных коварный дефолт
      И сделал обычным ничтожеством с тощей мошной.
      Теперь не румян я, как прежде, а гнилостно-желт,
      Ведь мертвое время раскинулось передо мной.
      
      Неужто вы, люди, не слышите траурных труб
      И плакальщиц хору ужели не внемлете вы?
      Вчера - бизнесмен, а сегодня - безжизненный труп,
      С разинутым ртом я блуждаю по стогнам Москвы.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Я немногого смог в этой жизни добиться -
      Ни буржуем не стал, ни светилом науки,
      Но зато я могу, словно хищная птица,
      Издавать характерные резкие звуки.
      
      Этих звуков довольно проста подоплёка -
      Просто клетку мою ненароком толкают,
      И тогда раздается скрежещущий клекот
      И все певчие птички вокруг замолкают.
      
      
       * * *
      
      Мечтали друзья стать лихими матросами,
      А я был уверен, что сделаюсь летчиком.
      Никто не мечтал торговать пылесосами
      И быть заурядным богатым молодчиком.
      
      Никто не мечтал вызывать отвращение
      У всякой талантливой мыслящей личности
      И быть мироедом, несносным в общении,
      Которого радуют лишь неприличности.
      
      Ах, где же вы, дети с живыми мордашками,
      С мечтаньями в сердце, с горящими взорами?
      Хотелось ли вам заниматься бумажками,
      Счетами, платежками и договорами?
      
      Ни землепроходцами, ни водолазами
      Не сделались те, с кем секретничал в школе я.
      Теперь они киллеров кормят заказами,
      Чтоб денег кровавых нахапать поболее.
      
      Теперь уже с теми былыми детишками
      На поле одном мне зазорно погадить.
      Они не поделятся с ближним излишками,
      Им ближнего проще в могиле спровадить.
      
      Мечты унеслись, словно вольные всадницы,
      Друзьям же одно в этой жизни осталось:
      В сиденье "линкольна" впрессовывать задницы
      И думать безрадостно: "Жизнь состоялась".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      Стих мой напоминает робота,
      Устаревшего робота с пятнами ржавчины,
      Допотопные схемы его - на лампах,
      И его медлительность просто бесит.
      
      Если я посылаю его куда-то,
      Он идет, погромыхивая и лязгая,
      Высоко, как ездок на велосипеде,
      Поднимая разболтанные колени.
      
      Стопу припечатывает к земле он
      Плотно, словно давя таракана,
      И на мгновение замирает,
      Как будто ждет тараканьей смерти.
      
      И вновь затем начинает движение,
      Такое неуклюже-размеренное,
      Что всем прохожим, то есть читателям,
      Тоску и зевоту оно внушает.
      
      Но иногда затрещит в нем что-то,
      Где-то искра пробьет изоляцию,
      И сила тока меняется в контуре,
      И напряжение буйно скачет.
      
      Тогда он подергивается в судорогах
      И, как медведь, начинает приплясывать,
      И громыхает - словно хохочет,
      Веселью грубому предаваясь.
      
      Свое веселье однообразное
      Он дополняет резкими звуками -
      Так же размеренно и монотонно
      Кричит тукан, бразильская птица.
      
      Всё это выглядит крайне нелепо,
      Внушая уныние и брезгливость
      Всякому зрителю, то есть читателю,
      Но, к счастью, длится это недолго.
      
      Вскоре приплясывающий робот
      Пустит дымок, запахнет резиной,
      Потом зловоние станет гуще,
      И треск раздастся, и брызнут искры.
      
      Секунду назад веселился робот,
      Откалывал всяческие коленца,
      Но вдруг скует его неподвижность
      И он замрет, растопырив члены.
      
      Так значит, вновь берись за отвертку
      И вновь отвинчивай ржавый кожух,
      И вновь паяй старинные схемы,
      Откуда искра так легко уходит.
      
      И пусть меня порицают люди,
      И пусть в семье нелады и склоки,
      Но от мороки с постылым роботом,
      Похоже, мне никуда не деться.
      
      Ведь я давно уже сделал вывод,
      Свое земное сочтя имущество:
      Если не будет этого робота,
      То ничего вообще не будет.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Когда мой дом сломают тоже,
      Как тысячи других домов,
      Тебя я умоляю, Боже,
      Не будь тогда ко мне суров.
      
      Фигурной кованой оградой
      Не обноси мой новый дом,
      И чистотой меня не радуй,
      И не сели буржуев в нем.
      
      И неприступного вахтера
      В моем парадном не сажай,
      И не мети с площадок сора,
      И воздуха не освежай.
      
      Дай запахами общежитья,
      Как в детстве, мне упиться всласть,
      Дай на ковровое покрытье
      Украдкой кучу мне накласть.
      
      Дозволь мне бронзу исцарапать,
      Сломать бесшумные замки,
      Ведь я в душе обычный лапоть,
      Мне эта роскошь не с руки.
      
      Дозволь мне кошек вопли слышать,
      Не трогай мата на стене,
      Свободный выход дай на крышу
      Всей окружающей шпане.
      
      Короче, не мешай мне скрытно
      Жилье в порядок приводить,
      Чтоб собутыльников не стыдно
      Туда мне было приводить.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Мне кажется, что в наше время
      Бог стал неряшлив, слаб и дряхл,
      И чем его плешивей темя,
      Тем гуще волосы в ноздрях.
      
      Его суставы шишковаты,
      В заду бугрится геморрой,
      В его ушах желтеет вата,
      Пропитанная камфарой.
      
      Он злых людей теперь боится,
      Ведь им опасно возражать:
      Ворвутся в райскую светлицу
      И станут бить и унижать.
      
      Я успокаиваю Бога:
      "Не хнычь, не бойся, я с тобой.
      Продержимся еще немного -
      И в ходе лет случится сбой.
      
      Пусть нечисть, беззаконья множа,
      На всё готова посягнуть,
      Но ты не вмешивайся, Боже,
      Не проявляйся, - просто будь.
      
      Ведь как бы зло ни ликовало,
      Вернемся оба, ты и я,
      Как то не раз уже бывало,
      Обратно на круги своя.
      
      Пропустят лишь одно биенье
      Зубцы машины мировой,
      И ты восстанешь из забвенья
      Как Бог карающий живой.
      
      И смерть опять пойдет с Востока
      В поход по тысяче дорог
      На злых, которые высоко
      Дерзнули вознести свой рог.
      
      Затопишь ты смолой и серой
      Их мир, коснеющий в алчбе,
      И я опять проникнусь верой -
      Не нужной, в сущности, тебе".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Коль в тебе деловитости подлинной нет,
      Лучше было б тебе не родиться на свет.
      Топоча, хохоча, пробежит молодежь -
      Не собьют, так потом ты и сам упадешь.
      
      Всё, что ты в прежней жизни пытался создать,
      В новой жизни - балласт, бесполезная кладь,
      А полезно, похоже, уменье одно -
      На поверхность упорно всплывать, как говно.
      
      Никого не обманет усталый твой вид -
      В наши дни лишь богатый вполне деловит,
      Ты же только скорее отъедешь в дурдом,
      Изнуряя себя бесполезным трудом.
      
      Телевизор смотреть тебе там разрешат -
      На экране счастливцы вовсю мельтешат.
      Хорошо им плясать на житейской волне,
      Ибо собственной вони не чуют оне.
      
      Провоняешь и ты средь отверженных душ,
      Ведь для психов считается роскошью душ,
      И себя ощутишь ты простым и земным,
      И смиришься, и станешь спокойным больным.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Земля была застлана дымом
      И пушки урчали вдали,
      Когда мы поднялись, товарищ,
      И в путь свой нелегкий пошли.
      
      Умолкла пальба во Вьетнаме,
      Но в мир не спустилась любовь,
      И вскоре в далекой Анголе
      Орудья залаяли вновь.
      
      А мы всё шагали, товарищ,
      Не мысля нигде отдохнуть,
      И, словно две добрых собачки,
      Стихами свой метили путь.
      
      А грозный, щетинистый некто
      По нашему следу бежал,
      И метки обнюхивал наши,
      И рыком свой гнев выражал.
      
      Поставил щетинистый некто
      На всё роковую печать,
      Не смеет никто посторонний
      Угодья его помечать.
      
      Он нас посторонними сделал,
      Упорно по миру гоня.
      Афганские пушки умолкли,
      Но всё не смолкает Чечня.
      
      В чаду возмущения люди
      Свою сокрушили тюрьму,
      Но некто их всех перессорил,
      Чтоб только царить самому.
      
      И пусть замолчали орудья
      В заморских каких-то местах,
      Но ждет свою жертву убивец
      В ракитовых русских кустах.
      
      И пусть объявили свободу,
      Но русская почва дрожит -
      То грозный, щетинистый некто
      По нашему следу бежит.
      
      А мы всё шагаем, товарищ:
      Пока мы проворны в ходьбе,
      Не может щетинистый некто
      Всю землю присвоить себе.
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Как манекенщица от Гуччи,
      С народом я надменен был,
      И потому на всякий случай
      Мне каждый встречный морду бил.
      
      Но я воспринимал увечья
      Подобно Божией росе:
      Казалось мне - я знаю нечто,
      Чего не знают люди все.
      
      Народ сворачивал мне челюсть,
      Давал пинки и плющил нос,
      Но, как таинственную ересь,
      Я это нечто всюду нес.
      
      Народом, яростно сопящим,
      Приравнивался я к врагу,
      Но при раскладе подходящем
      Не оставался я в долгу.
      
      Вот так, нажив вставную челюсть
      И сплюснутый остяцкий нос,
      Свою таинственную ересь
      До лет преклонных я пронес.
      
      А ныне знание благое,
      За кое всяк меня лупил,
      Как в результате перепоя,
      Я взял и полностью забыл.
      
      Оборвалася нить сознанья
      И не припомнить, что и как.
      Кругом снега, трамваи, зданья,
      В мозгу же - беспросветный мрак.
      
      Изречь бы слово громовое -
      Но лишь мычу я, как немой.
      К чему же были все побои
      И травмы все, о Боже мой?!
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      
      Есть злые люди с низкими страстями,
      Они в потемках прячутся от света,
      Чтоб палицей, усаженной гвоздями,
      Внезапно бить по черепу поэта.
      
      И черепа поэтов шишковаты
      Поэтому и очень странной формы,
      И вообще поэты странноваты
      И не для них все бытовые нормы.
      
      Поэты робки и всего боятся,
      Такая уж их горькая судьбина,
      Ведь злые люди в сумраке таятся,
      И у любого в лапищах дубина.
      
      И если спел поэт не очень сладко,
      И если спел он что-то не по теме,
      Он тут же озирается украдкой,
      Руками в страхе прикрывая темя.
      
      Да, у поэтов нет спокойной жизни,
      За всё их бьют, вгоняя в гроб до срока,
      А ложь политиков по всей Отчизне,
      Как Волга, разливается широко.
      
      Убережет от злого человека
      Политиков свирепая охрана,
      Но, начиная с каменного века,
      Прибить поэта можно невозбранно.
      
      Пора бы мне в политики податься,
      Вопить повсюду о народном горе, -
      Вокруг меня тогда объединятся
      Фанатики с сиянием во взоре.
      
      Вновь будут улица, фонарь, аптека,
      Но фанатизмом тлеющие очи
      В ночи увидят злого человека,
      Он будет пойман и растерзан в клочья.
      
      К окрестным окнам припадут зеваки,
      Но скоро смолкнут выкрики и взвизги.
      Придут беззвучно кошки и собаки
      Слизать с асфальта лужицы и брызги.
      
      А мне с почтеньем принесут дубину,
      Подобранную в качестве трофея,
      Чтоб демонстрантов грозную лавину
      Я возглавлял, размахивая ею.
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Есть люди, что не любят шума,
      Я тоже к ним принадлежу.
      Коль рядом музыка играет,
      Мрачнее тучи я сижу.
      
      У современной молодежи
      Убогий, дистрофичный ум -
      Чтоб он не переутомился,
      Ей нужен посторонний шум.
      
      Но мне, кто смолоду мыслитель,
      Сумевший многое понять, -
      Мне совершенно не пристало
      Себя тем шумом оглуплять.
      
      Живущие в магнитофоне
      Безумцы, что всегда поют,
      Мне мыслить воплями своими
      Ни днем, ни ночью не дают.
      
      Вот вырвать бы у молодежи
      Из цепких рук магнитофон
      И по лбу дать магнитофоном,
      Чтоб в щепки разлетелся он,
      
      Чтоб засорили всю округу
      Зловредной техники куски,
      Все батарейки, микросхемы
      И все полупроводники.
      
      И молодежь, готовясь рухнуть,
      Проблеет что-то, как коза,
      И к переносице сойдутся
      Ее безумные глаза.
      
      И перестанет по округе
      Звучать вся эта чушь и дичь,
      И я в тиши смогу постигнуть
      Всё то, что нелегко постичь.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Сегодня отмечают живо
      Любую чушь и дребедень:
      День кваса, пятидневку пива
      Или мороженого день.
      
      И лишь поэзия, похоже,
      Теперь не повод к торжеству,
      И я кричу: "Воззри, о Боже,
      На нечестивую Москву!
      
      Воззри, Господь, на этих дурней,
      Привыкших кланяться жратве!
      Мы их не сделаем культурней
      И разум не вернем Москве.
      
      Помимо собственной утробы
      Они не внемлют ничему -
      Им лишь бы снять бесплатно пробы,
      Набить подачками суму.
      
      Молю тебя, великий Боже,
      Пусть трансформируется весь
      Бесплатный харч, что ими пожран,
      В смертоубийственную смесь.
      
      Смешай мороженое с пивом
      И так отполируй кваском,
      Чтоб мерзким чавкающим взрывом
      Всё осквернилося кругом.
      
      Чтоб залепились смрадной слизью
      Глаза свинцовые зевак,
      И к размышлениям над жизнью
      Тем самым будет подан знак.
      
      Стирая с глупых морд ошметки,
      Тогда двуногие поймут,
      Что не спасут жратва и шмотки,
      Когда гремит Господень суд.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      В Китае жил Дэн Сяопин,
      Три жизни прожил он, считай,
      Поскольку был он важный чин
      И пил лишь водку "Маотай".
      
      Другие пили самогон,
      Ведь был их заработок мал,
      И ежедневно миллион
      От отравленья помирал.
      
      И тут же миллионов пять
      На смену им рождалось вновь,
      Чтоб неуклонно проявлять
      К стране и партии любовь.
      
      Был невелик доход того,
      Кем не заслужен важный чин,
      Ведь думу думал за него
      В Пекине вождь Дэн Сяопин.
      
      А чтобы вождь сумел понять,
      Как сможет расцвести Китай,
      Он должен чаще отдыхать
      И пить под вечер "Маотай".
      
      Порой проблема так остра,
      Что весь сознательный Китай
      Поймет вождя, коль он с утра
      Уже налег на "Маотай".
      
      А впрочем, понимать вождей -
      Не дело нашего ума.
      Они для нас, простых людей,
      Духовность высшая сама.
      
      Но знал китайский гражданин:
      Трудись - и вызовет в Пекин
      Тебя сам вождь Дэн Сяопин
      И, как уж ты ни возражай,
      Он скажет сам тебе: "Чин-чин",
      Разлив по рюмкам "Маотай".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Я не умею примирять
      То, что не знает примиренья:
      Хочу писать стихотворенья,
      Хочу деньгами козырять.
      
      Я не умею отвечать
      Своим желаньям несовместным:
      Хочу быть искренним и честным
      И много денег получать.
      
      Мне разрешить не по плечу
      Противоречие такое:
      Хочу свободы и покоя
      И много денег я хочу.
      
      Пускай наступит светлый век,
      Чтоб в упоительное братство
      Вступило с творчеством богатство
      И сбросил цепи человек.
      
      В том веке в ресторан "Шеш-Беш"
      Смогу я привести профуру
      И заграничную купюру
      Швейцару прилепить на плешь.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Стихи писать довольно сложно,
      Ведь всё до нас уже сказали,
      Писать же хочется, однако,
      И в этом есть противоречье,
      
      Которое для очень многих
      Определяет всё несчастье,
      Всю нищету, и бестолковость,
      И неприкаянность их жизни.
      
      А без писательского зуда,
      Глядишь, и был бы человеком
      Тот горемыка, что сегодня
      Без соли хрен свой доедает.
      
      Ведь если б он не отвлекался
      На то, чтоб сделаться поэтом,
      Он мог бы многого добиться,
      Сосредоточившись на службе.
      
      И из салона иномарки
      Он мог бы иногда с усмешкой
      Заметить в сквере оборванцев,
      Стихи читающих друг другу.
      
      А ныне топчется он в сквере
      Среди тех самых оборванцев
      И с ними пьет плохую водку,
      Закусывая черным хлебом.
      
      А мимо сквера пролетают
      С изящным шумом иномарки,
      Безостановочным движеньем
      Покой и негу навевая.
      
      И оборванцы постигают
      (Хотя, конечно, и не сразу),
      Что в этом мире изначально
      Всем правит Предопределенность.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Если ты вздумал на мероприятье
      Посостязаться с поэтом в питье,
      Брось неразумное это занятье,
      Иль уподобишься быстро свинье.
      
      Крайне опасно тягаться с поэтом
      Всем представителям расы людской:
      Он не откажется, но ведь при этом
      Бог наделил его медной башкой.
      
      Ведь у поэта железная печень,
      Брюхо бездонное Гаргантюа,
      А вместо нашей обыденной речи -
      Пенье бюльбюля и рыканье льва.
      
      Пеньем он всех обольщает застолье,
      Рыкает грозно на неких врагов,
      А смертоносный прием алкоголя
      Вроде щекотки для медных мозгов.
      
      Жертва поэта излишнюю водку,
      Стоя под фикусом, мечет в бадью,
      Сам же поэт развлекает красотку,
      Ей указуя на жертву свою.
      
      Или две жертвы вдруг примутся драться,
      Самозабвенно друг друга тузя.
      Сколько погублено так репутаций,
      Скольких друзей потеряли друзья!
      
      Но для писаки все нежности эти
      Не представляют цены никакой.
      Сядет он пасквиль строчить на рассвете,
      Хоть и с гудящею медной башкой.
      
      Прошлый скандал вспоминает он в лицах:
      Как, за беседою с ним окосев,
      Кто-то вдруг стал на посуду валиться,
      Кто-то уснул, в туалете засев.
      
      Вот для его вдохновения почва,
      Вот он каков, поэтический нрав:
      Мог бы писака тактично помочь вам,
      Но лишь смеется, изрядно приврав.
      
      Так что, друзья, избегайте писаки,
      Но из различных укромных засад
      Вы ему делайте дерзкие знаки
      И, вереща наподобье макаки,
      Брюки спустив, демонстрируйте зад.
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Если любишь ты, друже, читать прайс-листы,
      Бизнес-планы и мерзость подобную прочую,
      То не думай - не станешь козленочком ты:
      Станешь ты безответной скотиной рабочею.
      
      Твои детки сведут на конюшню тебя,
      Подстрекаемы в этом супругой бесстыжею,
      И пойдешь ты в свой путь за одышкой и грыжею,
      Под немыслимой кладью надсадно хрипя.
      
      Что искал ты в бумагах своих деловых?
      Видно, больше хотел ты, чем мог переваривать.
      От натуги теперь будешь кучи наваливать
      На бездушный асфальт городских мостовых.
      
      Навсегда распростишься ты с яствами милыми,
      Ведь когда будут корму тебе задавать,
      Прайс-листы тебе будут подкидывать вилами,
      Бизнес-планы уныло ты будешь жевать.
      
      И не стоит ворчать: "Бу-бу-бу, бу-бу-бу..."
      Прояви хоть немного терпенья похвального.
      Раз тебе было мало питанья нормального,
      То теперь ты не вправе пенять на судьбу.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Кто на людей взирает нежно -
      Их просто очень плохо знает.
      Людская подлость неизбежно
      Его с годами доконает.
      
      Они не брата в ближнем видят,
      А только дойную корову.
      Поверь, себе дороже выйдет
      Искать в них добрую основу.
      
      Науку самооправданья
      Они постигли с малолетства:
      Возьмут взаймы - и до свиданья,
      И никакого самоедства.
      
      Наврут с три короба - и ладно,
      И улыбаются: "А хуй ли..."
      Смотреть, похоже, им отрадно
      На тех, кого они обули.
      
      Но эту гнусную отраду
      Мы доставлять им впредь не будем.
      Людей возвышенного склада
      Уже давно не тянет к людям.
      
      Таких людей я не обижу
      И не унижу их престижа,
      А прочих люто ненавижу,
      А прочих люто ненавижу.
      
      С людьми не следует стесняться,
      Пугать полезно матюками
      Всех деловитых тунеядцев
      С их петушиными мозгами.
      
      Довольно мягкости и фальши,
      Не то погрязнешь в ихнем блуде.
      Должны мы разойтись подальше -
      Я, человек, и просто люди.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Зовут меня извергом, черной душой -
      С оценками этими я и не спорю:
      Конечно же, я гуманист небольшой
      И внемлю с улыбкой народному горю.
      
      Который уж раз неразумной башкой
      Народ мой в глухие врезается стенки.
      Затем на меня он косится с тоской,
      Меня ж веселят эти милые сценки.
      
      На кладке, естественно, холст укреплен
      С картиной, приятной для всякого сердца:
      Котел, а в котле - ароматный бульон...
      Увы, за картиной отсутствует дверца.
      
      Не надо выдумывать новых затей,
      Вносить изменения в ход представленья:
      Такая реприза смешней и смешней
      Становится именно от повторенья.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      
      Коль поэт слишком долго не пишет стихов,
      Он тогда потихоньку впадает в депрессию.
      Он не может освоить другую профессию,
      Ибо он от природы весьма бестолков.
      
      Электричество ужас внушает ему,
      С малых лет он любых механизмов чуждается.
      Лишь в хвастливых стихах он самоутверждается
      И все время их должен писать потому.
      
      Разобраться в компьютере он не сумел,
      В языках иностранных остался невеждою,
      Так и не обзавелся приличной одеждою
      И в скопленьях людей он сутул и несмел.
      
      И когда не в ладах он бывает с собой,
      То есть, значит, когда ему долго не пишется,
      Он какое-то время храбрится и пыжится,
      А потом неизбежно впадает в запой.
      
      Тут придется несладко жене и родне,
      Ибо цель лишь одну наш писака преследует
      И о ней с корешами на кухне беседует:
      "Я забыться хочу! Захлебнуться в вине!"
      
      Он кричит: "Я банкрот! Я бессилен давно!" -
      И сначала целует взасос собутыльника,
      Чтоб минуту спустя от его подзатыльника
      Собутыльник со стула упал, как бревно.
      
      Будет с кухни нестись надоедливый шум:
      Взвизги женские, звон, перебранка, проклятия,
      Но закончатся деньги, и пьющая братия
      В одиночестве бросит властителя дум.
      
      И поэт на продавленный рухнет диван,
      Мертвым глазом на пыльную люстру нацелится...
      Только в рваных носках его пальцы шевелятся,
      Только сердце колотится, как барабан.
      
      Он бороться за жизнь будет несколько дней,
      Дорожа своей жалкою жизненной нишею.
      Да, поэт - существо, разумеется, низшее,
      Но порой к нему все-таки тянет людей.
      
      Ведь у высших существ тоже жизнь нелегка,
      Потому хорошо, что бывают двуногие,
      На которых все люди, пусть даже убогие,
      Пусть немые, - привыкли смотреть свысока.
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Суровый остров Хоккайдо,
      Где сильно развит хоккей -
      Никто там сказать не может,
      Что всё у него о*кей.
      
      А если все-таки скажет,
      То сразу видно, что лжет,
      Что тайное злое горе
      Японскую душу жжет.
      
      Не зря содроганья тика
      Видны на его щеке,
      Не зря изо рта исходит
      Тяжелый запах сакэ.
      
      А вы чего ожидали?
      Прислушаемся - и вот
      Гудком позовет японца
      Опять консервный завод.
      
      Разделывать вновь кальмаров,
      Минтая и рыбу хек,
      А ведь японец - не робот,
      По сути он - человек.
      
      Ведь быть такого не может,
      Чтоб сын мудрейшей из рас
      С восторгом в закатке банок,
      В консервном деле погряз.
      
      Чтобы по воскресеньям,
      Рискуя выбить мениск,
      По льду с дурацким восторгом
      Гонял резиновый диск.
      
      Ведь он расписывать лаком
      Ларцы бы мог и панно;
      Играть различные роли
      В пьесах театра Но;
      
      На свитках писать пейзажи:
      В два взмаха - снежную тишь;
      Резать из вишни нэцкэ -
      Скульптурки размером с мышь;
      
      Он мог бы тонкие хокку
      Ночью писать в саду
      И в тихий прудик мочиться,
      Струею дробя звезду...
      
      Японец тянулся к кисти,
      Но жизнь сказала: Не трожь"
      И вместо кисти вручила
      Ему разделочный нож.
      
      Теперь я вам растолкую
      Смысл этой поэмы всей:
      Хоккайдо - это Россия,
      Хоккей - он и есть хоккей.
      
      Я - это тот японец,
      И как я там ни воюй,
      Меня на завод консервный
      Загонит скоро буржуй.
      
      Так помните, поедая
      Кальмаров и рыбу хек:
      За них сгубил свою душу
      Творческий человек.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Все мы знаем: в Москве расплодились никчемные люди,
      По сравнению с ними прекрасен и сморщенный фаллос на блюде,
      Ведь морщинистость их сочетается странно с отечностью
      И, что крайне печально, с физической общей непрочностью.
      
      Вот плетется навстречу один из людей этих странных,
      И ни проблеска мысли в гляделках его оловянных.
      Судя по синякам, он - обычный объект беззакония,
      Но его пожалеть помешает мне туча зловония.
      
      А когда я припомню, как намедни лишился портфеля,
      Ибо в сквере присел на скамейку, не дойдя лишь немного до цели,
      И вздремнул, и к себе подпустил вот такую сомнамбулу, -
      Так одним бы ударом и сплющил бродягу, как камбалу.
      
      Впрочем, и без меня жизнь сама их колбасит и плющит.
      Жил когда-то малыш - непослушен, вихраст и веснушчат,
      А теперь в теплотрассе чей-то зад ему служит подушкою
      И с утра абстинентный синдром говорит ему: "Марш за чекушкою".
      
      Что-то сперли бродяги с утра и, крича, словно сойки,
      Пьют паленую водку свою на ближайшей помойке,
      И хоть более жалкое зрелище редко я видывал,
      Вдруг себя я поймаю на том, что я им позавидовал.
      
      Что бы ни послужило причиной их громкому спору,
      Но с утра им не надо, как мне, торопиться в контору,
      Где лишь жажда наживы - подоплека любого события...
      У бродяг же по-братски построено действо распития.
      
      Я слежу из машины с интересом за этим процессом
      И с трудом управляю шестисотым своим "мерседесом".
      Ах, мой друг, для того ли трудились мы долгие годы,
      Чтобы в этих несчастных нам виделся образ свободы?
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Весьма полезно наблюдать пороки -
      Естественно, чужие, не свои;
      Но не спеши растрачивать упреки
      И наблюденья про себя таи.
      
      И лишь когда расслабится порочный,
      Хотя, увы, и близкий человек,
      Тогда удар уместен будет точный,
      Тогда пусть склока и берет разбег.
      
      Пускай поймет сожитель с удивленьем -
      Когда слюной забрызжешь ты, вопя, -
      Что долго состоял под наблюденьем
      И весь как на ладони у тебя.
      
      И выявило общежитье ваше
      Так много в нем невыносимых черт,
      Что впредь он должен жаться у параши,
      Как извращенец, как порочный смерд.
      
      Но помни, что без мощного напора
      Ты не подавишь волю наглеца -
      Так вялость нетерпима у актера,
      Который должен потрясать сердца.
      
      Поэтому глаза таращить надо,
      Махать руками, дико угрожать
      И не жалеть для обличений яда,
      И монстром ближнего изображать.
      
      Когда же виновато и смиренно
      Сожитель твой забьется в уголок,
      Ты должен успокоиться мгновенно
      И дом обшарить вдоль и поперек.
      
      Теперь твоим всё стало в доме этом,
      Теперь не надо всё решать вдвоем,
      Но надо остро пахнущим секретом
      На всякий случай всё пометить в нем.
      
      Ну а потом среди занятий мирных
      Тебе вдвойне приятно будет жить,
      Следя, как ближний бегает на цирлах,
      Страшась тебя хоть чем-то раздражить.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      
      Не думай о своих обидах,
      Пусть даже в сердце закололо,
      А лучше сделай вдох и выдох
      И отожмись раз сто от пола.
      
      Не размышляй о том, что в мире
      Нам не на кого опереться -
      Попробуй, выжимая гирю,
      От стужи мира отогреться.
      
      Пусть близкие врасплох застанут
      Тебя жестокостью и злобой -
      Турник, не в ночь он будь помянут,
      Ты во дворе найти попробуй.
      
      И будут близкие со страхом
      Таращиться в свои оконца
      На то, как ты единым махом
      Там крутишь "ласточку" и "солнце".
      
      Пусть кислой сталью разогретой
      Ладони стертые запахнут,
      Но ты взвивайся ввысь ракетой -
      И близкие трусливо ахнут.
      
      Ты этим как бы говоришь им:
      "Как нас, уродов, ни грызите,
      Однако мы не только дышим,
      А даже прибавляем прыти.
      
      Добра вы якобы хотели,
      Толкая нас на край могилы,
      А мы лишь прибавляем в теле,
      А мы лишь набираем силу.
      
      На вас мы были непохожи,
      За что несли клеймо урода,
      Но вам не повторить того же,
      Что мы проделываем с ходу".
      
      Крутись же, бедный отщепенец,
      Шатай турник до перекоса,
      Каскад кульбитов и коленец
      Для нас, уродов, главный козырь.
      
      Всем мышечные волоконца
      Вопят дурными голосами,
      Но ты крути беспечно "солнце",
      Пусть мрак уже перед глазами.
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      
      Ты - собака с желтыми глазами,
      Я - простой веселый человек.
      Отчего ж не стали мы друзьями
      И друг другу заедаем век?
      
      Отчего ты не даешь прохода,
      Отчего с угрозою рычишь
      На заслуженного стиховода?
      Отвечай, собака! Что молчишь?
      
      Признаю: и я тебе стрихнина
      В колбасе подбрасывал не раз,
      И ветеринарная машина
      Труп твой увозила через час.
      
      Но тебя в больнице оживляли,
      И опять, как призрак во плоти,
      Морду всю перекосив в оскале,
      Ты вставала на моем пути.
      
      Что молчишь? Не знаешь, что ответить?
      Извини, я сам скажу тогда:
      Твой хозяин вызвал тренья эти
      И твоя буржуйская среда.
      
      Не они ль наставили заборов
      Там и сям и разных гаражей,
      Не они ль испортили твой норов,
      С криком "фас" спуская на бомжей?
      
      Не они ль тягались временами,
      Кто собаку злее воспитал?
      Словом, встал, собака, между нами
      Окаянный крупный капитал.
      
      А вот если ты порвешь, собака,
      Своего буржуя в лоскуты,
      То поймешь, среди какого мрака
      До сих пор существовала ты.
      
      Не жуликоватость и не бедность
      Ты во мне тогда увидишь вдруг,
      А радушье и интеллигентность,
      Свойственные докторам наук.
      
      И тебе понравится мой запах,
      А к тому ж я принесу мясцо,
      И, привстав на стройных задних лапах,
      С шумом ты оближешь мне лицо.
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Есть пес мистического склада,
      Теперь ему уже лет сто -
      Он нападает из засады
      И отгрызает кое-что.
      
      Подсел он вопреки природе
      На вкус людских дрожащих тел,
      И ничего в людской породе
      Благословить он не хотел.
      
      Но строго мы судить не будем
      Ушедшего в подполье пса:
      Он мстит за безразличье людям,
      Хватая их за телеса.
      
      Они могли б в собачью школу
      Щенком его определить,
      Чтоб там его под радиолу
      Красиво выучили выть;
      
      Он научился там считать бы
      По меньшей мере до шести
      И подмосковные усадьбы
      В мороз от жуликов блюсти;
      
      Он умирал бы по команде
      И через палочку скакал,
      И ни к какой собачьей банде
      Из принципа не примыкал;
      
      Привык бы на прогулке рядом
      С ногой хозяина бежать
      И лишь тоскливым долгим взглядом
      Веселых сучек провожать;
      
      Сносил бы стойко все побои
      И не показывал оскал,
      И прибирал бы за собою,
      Как кошка, зарывая кал...
      
      Но этих мирных идеалов
      Мы не смогли ему внушить,
      И волосатых причиндалов
      Теперь он хочет нас лишить.
      
      Он все беспривязные своры
      На нас пытается поднять,
      И тщетно будут живодеры
      Его по Коптеву гонять.
      
      И тщетно будут по подвалам
      Менты отстреливать его -
      Ведь злым мистическим началом
      Его прониклось существо.
      
      Он стал собачьим Моби Диком,
      И я давно уже готов
      К тому, что он однажды с рыком
      Ко мне рванется из кустов.
      
      Заблудшего меньшого брата -
      Его ни в чем я не виню,
      Хотя и знаю, что когда-то
      И мне он вцепится в мотню.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Когда несешь без размышления
      Тяжелый груз мирских забот,
      То повышается давление
      И по лицу струится пот.
      
      А поразмыслить не мешало бы,
      Чтоб сбросить с челюсти узду.
      Со всех сторон ты слышишь жалобы
      На беспросветную нужду.
      
      На сострадание нахлебники
      Давили испокон веков -
      Мол, денег нету на учебники
      Для их оболтусов-сынков.
      
      Да пусть растут не зная грамоты
      И вырастают дурачьем,
      Пусть даже вымрут, словно мамонты,
      Однако ты-то здесь при чем?
      
      Ты тронут их плаксивой бедностью
      И помогаешь им, а зря -
      Ведь над твоею бесхребетностью
      Они смеются втихаря.
      
      Они скоты неблагодарные,
      И это видно по глазам.
      Наплюй на беды их кошмарные,
      Пусть каждый выживает сам.
      
      Пускай сидят в пыли за печками
      И в подпол прогрызут дыру,
      Коль не оставлено местечка им
      На пышном жизненном пиру.
      
      Пускай внизу среди накопленных
      Запасов разных пошустрят,
      И пусть о ненасытных гоблинах
      Со страхом все заговорят.
      
      Ты оберни всё это шуткою,
      Чтоб длился радостный настрой,
      Пускай возня и вопли жуткие
      В подполье слышатся порой.
      
      В светлице лакомки и пьяницы
      Пируют, не боясь греха,
      И пусть со временем останется
      В хранилищах одна труха.
      
      Успеешь ты тарелку вылизать,
      И всё допить, и всё доесть,
      И те, что из подполья вылезут,
      Тебя уж не застанут здесь.
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Чего от нас хотят буржуи?
      А то ты до сих пор не понял!
      Чтоб силу ты имел большую,
      Но был покладистым, как пони.
      
      Чтоб начал ты без перекуров,
      В противность собственной природе,
      С утра до вечера, как курва,
      На них мантулить на заводе.
      
      И нет ни логова, ни лаза,
      Где удалось бы отсидеться.
      Буржуй везде - от этой расы
      Нам никуда уже не деться.
      
      Тебе по-дружески скажу я:
      Напрасно ты о воле бредишь.
      Все учтено, и ты буржуя
      Никак по жизни не объедешь.
      
      Сгибай же перед ними спину,
      Пусть это будет вроде ширмы,
      Но между тем купи стрихнина
      И жди до юбилея фирмы.
      
      Буржуи любят юбилеи,
      Где пьют с народом по глоточку.
      Прижмись к хозяину смелее
      И брось в стаканчик порошочку.
      
      Буржуй вдруг улыбнется криво
      И изо рта повалит пена,
      И взоры членов коллектива
      На нем сойдутся постепенно.
      
      Упав на стол, он будет биться
      Средь одноразовой посуды,
      И будут люди с любопытством
      Таращиться на это чудо.
      
      И, доедая бутерброды,
      Пока не началась облава,
      Признает коллектив завода,
      Что праздник выдался на славу.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Теперь в нас соки жизненные скисли,
      Одрябла плоть и мудрость возросла,
      И все мы пишем "Максимы и мысли" -
      Писаниям подобным нет числа.
      
      Но как, дружок, бумагу ни корябай,
      Я не забуду, собутыльник твой,
      Как некогда, отвергнут пошлой бабой,
      Об липкий стол ты бился головой.
      
      Я помню, твой несносный современник:
      Чтоб подарить той стерве бриллиант,
      Ты сочинял куплетцы ради денег
      И беспощадно грабил свой талант.
      
      Ты не внимал разумной укоризне
      И только чудом вылез из дерьма...
      Кто олуха такого учит жизни,
      Тот сам, похоже, выжил из ума.
      
      Неодолима глупость молодежи,
      И в пользу книг мне верится с трудом,
      Так пусть юнцы хлебнут дерьма того же,
      Чтоб те же книги сочинить потом.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Осетия нам подарила
      Свой розовый липкий портвейн,
      Но я подоплеку недобрую
      В подарках таких нахожу.
      
      Так что же, теперь осетины
      Вина уже больше не пьют?
      Да нет, они пьют с удовольствием,
      Я сам это видел не раз.
      
      Его ничего не смущает,
      Хотя из-под бравых усов
      Разит перегаром удушливо,
      Хотя его сильно штормит.
      
      Девчонки таких уважают
      И любят бесплатно гульнуть,
      И горцы усатые счастливы,
      От пуза напившись вина.
      
      Ну вот и хлебали бы сами
      Свой розовый липкий портвейн,
      А нам это дело подсовывать
      Пора бы уже прекратить.
      
      Навряд ли от чистого сердца
      Такие подарки идут -
      Портвейн подходящего качества
      Вполне им сгодится самим.
      
      А нам осетины сплавляют
      Такой, извиняюсь, продукт,
      Что друг мой бутылочку выкушал -
      И вскоре стошнило его.
      
      И вот он, считай, уже сутки
      С тех пор непрерывно блюет,
      И мне на такие мучения,
      Конечно, смотреть нелегко.
      
      А я ведь в лепешку для друга
      Готов расшибиться всегда,
      Поэтому переживаю,
      Когда он все время блюет.
      
      Поэтому я призываю
      Порядочных всех осетин:
      Мы против портвейна паленого
      Все вместе сплотиться должны.
      
      А если ты смотришь спокойно,
      Как русский блюет человек,
      То я не могу после этого
      Тебя называть кунаком.
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      
      Я не мечтаю встретиться с любовью,
      Взломать безденежья порочный круг.
      Осталось мне теперь одно злословье -
      Мой своенравный, но надежный друг.
      
      Стремясь не быть нахлебником Отчизне,
      Я смог дожить до сорока пяти,
      Однако добрых слов для этой жизни,
      Я, как и в юности, не смог найти.
      
      Пусть злу за злое злом же воздается -
      Вот логика злословья моего.
      Пусть знает зло, что у меня найдется
      На злобу дня словечко для него.
      
      Не зря себя я чувствую отлично
      И дорого ценю свое перо -
      Ведь я, как бог, решаю самолично,
      Что в этом мире зло, а что - добро.
      
      Я день октябрьский вспоминаю четко,
      Когда на миг затмилось все вокруг
      И на мою балконную решетку
      Взаправдашний орел уселся вдруг.
      
      Я покормить хотел его с ладони,
      Но к деревам, расцвеченным пестро,
      Он прянул, мне оставив на балконе
      Коричневое с золотом перо.
      
      И если зло является открыто,
      Как в чистом поле - выползки змеи,
      Опередят судилищ волокиту
      Мгновенные решения мои.
      
      Да, зло невосприимчиво к злословью,
      Но я, разумным доводам назло,
      Ему вонзаю в задницу слоновью
      Исподтишка каленое стило.
      
      И в результате должного почтенья
      Добиться вряд ли сможет этот зверь,
      Поскольку язвы, струпья, нагноенья
      Его бока украсили теперь.
      
      Пускай и впредь он, топоча по свету,
      Несет мое особое тавро,
      Не зря же встарь я прикрепил к берету
      Коричневое с золотом перо.
      
      Таких, как я, он может слопать разом
      Хоть сотню, - но, внушая бодрость мне,
      За ним свирепым золотистым глазом
      Следит орел, парящий в вышине.
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Я припомнить хочу окончанье разгула,
      И от зряшных попыток мне хочется плакать.
      Ходят в черепе волны тяжелого гула,
      И глаза застилает похмельная слякоть.
      
      От веселья остался лишь горький осадок,
      По-другому с годами бывает всё реже.
      Хоть здоровье пришло постепенно в упадок -
      Разговоры, остроты и тосты всё те же.
      
      Ничего не могу я поделать с собою,
      Не могу головы приподнять с изголовья,
      И усталое сердце дает перебои,
      Захлебнувшись зловонной отравленной кровью.
      
      Было всё как всегда - лишь в похмельных симптомах
      Я какие-то нынче нашел измененья,
      И не вспомнить, чем кончился пир у знакомых...
      Но с годами и хочется только забвенья.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Иду я по болоту будней
      И с каждым шагом глубже вязну.
      Жужжат проблемы всё занудней,
      Всё гаже чавкают соблазны.
      
      Передвижения в трясине
      Меня изрядно осквернили -
      Я словно весь в трефовой тине,
      Я словно весь в зловонном иле.
      
      Еще не минуло и года,
      Как что-то в жизни просветлилось
      И долгожданная свобода
      Ко мне сочувственно склонилась.
      
      Утихло мерзкое жужжанье
      Разогнанного мною роя,
      И в светлой дымке встали зданья -
      Я до сих пор в уме их строю.
      
      Но разом нужды бытовые,
      Родня, любовницы, привычки
      Свирепо мне вцепились в выю,
      А также в тощие яички.
      
      "Опомнись, эгоист проклятый!
      Кому нужны твои постройки?!
      Ты хочешь пренебречь зарплатой,
      Чтоб мы подохли на помойке".
      
      И я не вынес этих пыток -
      Чтоб рой наследников не вымер,
      Я вновь побрел среди улиток,
      Гадюк, пиявок и кикимор.
      
      И я почти возненавидел
      Свои бесплодные мечтанья
      И сам себя - за то, что видел
      Те удивительные зданья.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Так легкие мои сипят,
      Что просто делается жутко.
      Там черти дерзкие сидят,
      И атаман их - бес Анчутка.
      
      Когтями легочную плоть
      Свирепо бесы раздирают,
      И странно, почему Господь
      На это ласково взирает.
      
      Напрасно я поклоны бью -
      Господь ведет себя нечутко.
      Его я искренне люблю,
      Ему же нравится Анчутка.
      
      Я вечно хмур и утомлен,
      А черт - затейник и проказник.
      Скучающему Богу он
      Всегда готов устроить праздник.
      
      Гогочет адская братва,
      Когтями действуя умело,
      И рвутся легких кружева,
      И кашель сотрясает тело.
      
      Занятно Богу видеть, как
      Строитель вавилонских башен
      Ворочается так и сяк,
      Чтоб только успокоить кашель.
      
      Пытаюсь я произнести
      Молитву жесткими устами,
      А черти у меня в груди
      Щекочут весело хвостами.
      
      Пусть бронхи испускают свист,
      Во рту же солоно от крови,
      Но я, однако, оптимист,
      И мне страдания не внове.
      
      Поскольку есть всему конец,
      Придет к концу и эта шутка,
      Зевнет на небе Бог-Отец,
      И успокоится Анчутка.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Я не люблю предметы моды,
      Чья ценность мерится деньгами,
      Зато люблю смотреть на воду,
      Зато люблю смотреть на пламя.
      
      Как память об иной отчизне
      Мне танец пламени и дыма.
      В нем вечность и текучесть жизни
      Переплелись нерасторжимо.
      
      Покуда пламя, как котенок,
      Ворочается на угольях,
      Выходит память из потемок,
      Сгустившихся в моих покоях.
      
      Ты помнишь? В той стране прекрасной
      Жизнь словно греза проплывает.
      Любовь там может быть несчастной,
      Но безответной не бывает.
      
      И грусть во мне не зря рождает
      Вода, воркующая нежно:
      Мне, кажется, она впадает
      В моря моей отчизны прежней.
      
      Там нищета и несвобода
      Людей счастливых не тревожат:
      Того, что им дает природа,
      Хитрец у них отнять не может.
      
      Не будет в тех угодьях чудных
      Того, что тягостнее гири -
      Воспоминаний, даже смутных,
      О здешнем беспощадном мире.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Только русские здесь кресты на могилах,
      Только русские надписи на надгробьях,
      Только русские лица на фотоснимках,
      Вделанных в камень.
      
      Всюду чистые трели незримых птичек,
      Как ручьи, под ветром лепечут листья,
      И шаги шуршат, и от этих звуков
      Чище молчанье.
      
      На уютный пригорок в курчавой кашке
      Поднимись - и увидишь как на ладони
      Лабиринт оградок хрупких, в котором
      Бродит старушка.
      
      В этом городе предки твои не жили,
      Нет родни у тебя на этом погосте,
      Но с пригорка кажется: видишь близких
      Отдохновенье.
      
      Может быть, над этим кто-то пошутит,
      Как оно в обычае стало нынче;
      Ты прости - пусть чистой душа пребудет,
      Как этот вечер.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      На опушке полянку мы открыли -
      Под текучей березовою тенью
      Молча там столпились и застыли
      Маленькие кроткие растенья.
      
      По вершинам ветерок пробегает,
      Проливающий лиственные струи,
      На полянке же бабочки порхают,
      На соцветьях маленьких пируя.
      
      Здесь и мы расположились для пира,
      Но вино стоит нетронуто в чаше,
      Ибо ветер, облетевший полмира,
      Загудел прибоем в нашей чаще.
      
      И слепящие пространства полевые
      Потекли, отделенные стволами,
      И гигантские пятна теневые
      Потянулись вслед за облаками.
      
      И мы видим из нашего затишья,
      Как, покорные тяге этой древней,
      Двинулись сутулые крыши
      За бугром укрывшейся деревни.
      
      Перелески вздохнули и поплыли
      С копнами бесчисленными в свите,
      И за что бы нынче мы ни пили -
      Всё равно мы выпьем за отплытье.
      
      Мы стремнину ощутили мировую -
      Ту, что всё за собою увлекает,
      И кукушка незримая кукует -
      Словно чурочки в поток опускает.
      
      И пусть всё останется как было,
      Связано недвижности заветом,
      Всё же что-то незримое отплыло,
      Чтоб скитаться по вселенной вместе с ветром.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      По шоссе мимо старой деревни
      Пролетаешь, но выхватит взгляд:
      Мальчик едет на велосипеде
      По плотине, где вётлы шумят.
      
      И другого об этой деревне
      Я припомнить уже не могу,
      Хоть и знаю, что есть там и прудик,
      И телок на его берегу.
      
      Хоть и знаю, как ласковым светом
      Заливает деревню закат,
      И как звякает цепь у колодца,
      И как звонко коровы мычат.
      
      Но одно только врезалось в память
      Из пейзажа, сметенного вбок:
      Этот маленький, знающий местность
      И почти неподвижный ездок.
      
      Почему? То ли так же я ехал
      В позабывшейся жизни иной,
      То ли будут и новые жизни
      И опять это будет со мной:
      
      Снова ясный и ветреный вечер,
      И я еду, трясясь и звеня,
      По делам, что нелепы для взрослых,
      Но безмерно важны для меня.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      
      Она вполне достойна оды,
      Мохнатая четвероножка,
      Мистический символ свободы,
      Зверь ночи - маленькая кошка.
      
      Пусть у стола она канючит,
      Зато изящна и опрятна,
      И жить по-своему не учит,
      И выражается понятно.
      
      Не кошка учит жить, а люди -
      Посредством едких замечаний,
      Как будто я призвал их в судьи
      Моих неправильных деяний.
      
      Свой опыт маленький рутинный
      Они считают за образчик...
      Я бью учителя дубиной
      И заколачиваю в ящик.
      
      А ящик тот кидаю в море
      Иль в кратер грозного вулкана,
      Но и оттуда, мне на горе,
      Звучат советы непрестанно.
      
      Восстанет из огня советчик,
      Из хляби сумрачной взбурлится...
      Подобных призраков зловещих
      Одна лишь кошка не боится.
      
      Она их люто ненавидит,
      Они и кошка - антиподы,
      В них мудрый зверь угрозу видит
      Священным принципам свободы.
      
      Он хочет им вцепиться в яйца
      И вмиг становится уродлив,
      Как сон запойного китайца,
      Как некий страшный иероглиф.
      
      Он норовит вцепиться в пенис
      Назойливому педагогу,
      Шипя, щетинясь и кобенясь
      И приближаясь понемногу.
      
      Застонет скорбно привиденье
      И сгинет в пламени и вони,
      А зверь мне вскочит на колени
      И ткнется мордочкой в ладони.
      
      Он заурчит, прикрывши глазки,
      И засыпает понемножку -
      Не зверь мистический из сказки,
      А просто маленькая кошка.
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Люблю сидеть, читая книжку,
      И что-то вкусное жевать.
      Свою-то жизнь прожить непросто,
      Чужие проще проживать.
      
      Свою-то жизнь не остановишь,
      Хоть и горька она порой,
      А книжку можно и захлопнуть,
      Коль в тягость сделался герой.
      
      Своя-то жизнь почти иссякла,
      Но в книгах жизнь кипит вовсю.
      Читая книжку, ты бессмертен,
      Как Агасфер Эжена Сю.
      
      И если "Агасфер" наскучит,
      Другую книжку можно взять,
      А жизнь своя - как труд на черта:
      Хоть тошно, а изволь писать.
      
      Свою-то жизнь ты пишешь кровью,
      И это - окаянный труд,
      Ведь всякий раз на полуслове
      Любого автора прервут.
      
      Нет, лучше жить в литературе,
      Следить за замыслом творца
      И видеть логику сюжета
      И обоснованность конца.
      
      А жизнь своя - пустая книга:
      Ведь было множество идей,
      А перечитываешь снова -
      И не находишь смысла в ней.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Ты сможешь отдохнуть, философ,
      На тростниковых берегах,
      На плоскостях озерных плесов,
      На розовеющих лугах.
      
      Там ветер катится по травам,
      Влетев откуда ни возьмись.
      Ты там поймешь, что нет отравы
      Зловредней, чем людская мысль.
      
      Мысль ходит в черепе, как поршень,
      Кипит, как варево в котле,
      Но вдруг взлетит с дороги коршун,
      Терзавший жертву в колее.
      
      Туда-сюда на точке взрыва
      Мысль воспаленная снует,
      Но вдруг дорогу торопливо
      Тебе перебежит енот.
      
      И поначалу с недоверьем,
      Ну а потом совсем легко
      Себя почувствуешь ты зверем,
      В сосцах копящим молоко,
      
      И птицей, в бритвенном сниженье
      Срезающей метелки трав, -
      И утихает напряженье,
      Другую голову избрав.
      
      Ты, умствуя, как в лихорадке,
      Мог не заметить никогда,
      Как утомленные касатки
      Рядком обсели провода.
      
      Присядь на хворую скамейку,
      А взором в небо устремись,
      И ты поймешь, насколько мелко
      Всё то, что нам приносит мысль.
      
      Ведь ей с той мыслью не сравниться,
      Которая и есть Господь,
      В которой ты, и зверь, и птица
      Приобрели и кровь, и плоть.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Нам плыть четыре километра,
      Волна по днищу барабанит
      И терпеливо против ветра
      Натруженный моторчик тянет.
      
      Недаром мы разжились лодкой -
      Возбуждены удачной ловлей,
      Теперь плывем себе за водкой
      Туда, где есть еще торговля.
      
      И вновь с очередным подскоком
      Гроздь капель по лицу стегает,
      И кажется: слепящим соком
      Плод мира щедро истекает.
      
      Стирая блещущие капли,
      Мы видим на недальнем бреге,
      Как очертания набрякли
      И млеют в ясности и неге.
      
      Как будто ждут чьего-то взгляда
      Деревни, плесы и растенья,
      И встречной зыби перепады
      Подобны дрожи предвкушенья.
      
      И лодка нас уносит в дали,
      От встречных выплесков колеблясь,
      Чтоб соку мира мы придали
      Необходимый хмель и крепость.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Бегут бесчисленные гребни,
      Тростник - за ними без оглядки,
      А неподвижные деревни
      Их провожают, как солдатки.
      
      Простор весь полон этим бегом,
      И мягкий берег тем спокойней.
      Над ним надежным оберегом
      Белеет кротко колокольня.
      
      Покинь озерную безбрежность,
      Где воды катятся упруго,
      И погрузишься в безмятежность
      Позванивающего луга.
      
      Там купы лиственного леса
      Сошлись у тихого затонца.
      На лодке выбирают лесу,
      И рыба вдруг блеснет на солнце.
      
      К воде там лошади спустились
      И пьют, а в ходе передышек
      Те капли, что с их губ скатились,
      Ты видишь как цепочку вспышек.
      
      Нелегок путь преображенья,
      И только здесь подать рукою
      От напряженного движенья
      До совершенного покоя.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Есть камни на лугах, ушедшие на отдых,
      И словно ордена - лишайники на них.
      Видны им отблески на неспокойных водах,
      Их обметает шелк метелок полевых.
      
      Когда-то с ледником катились эти глыбы,
      Грозя перемолоть сырую жизнь Земли,
      Но льды уставшие в озерные изгибы,
      Во впадины болот расслабленно сползли.
      
      А этим валунам ледник доверил сушу,
      На взгорьях, на мысах оставив над водой,
      И почва вобрала их розовые туши,
      Из-под лишайника блестящие слюдой.
      
      Но протекут века - и вновь горбы поднимет
      Из сумрачных болот восставшая напасть,
      И тяжко поползет, и Землю всю обнимет,
      На этих валунах основывая власть.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Я хотел бы сложить свое тело
      Из фрагментов бесчисленных тел;
      Так, изящные пальцы енота
      Позаимствовать я бы хотел.
      
      Я хотел бы, чтоб кисточки рысьи
      На ушах у меня отросли,
      И чтоб я пошевеливал ими,
      Уловляя все звуки Земли.
      
      Синевой отливающий панцирь
      Мне хотелось бы взять у жука,
      И седые тяжелые ядра
      У бегущего вдаль ишака.
      
      Взять у страуса важную поступь,
      И осмысленный взор - у бобра,
      И у разных тропических птичек
      Взять по три самых ярких пера.
      
      Взять сутулую мощь - у бизона,
      У жирафа - недюжинный рост,
      А еще у того же енота -
      Оттопыренный кольчатый хвост.
      
      И расхаживать, перья топорща,
      На прохожих глядеть с торжеством,
      Ощущая себя наконец-то
      Гармоничным вполне существом.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Здесь, где камень хрустел под пятой мирмидонца
      И хрустела щитов воспаленная медь,
      Я тебя вспоминаю, зажмурясь на солнце,
      Хоть и знаю, что мы не увидимся впредь.
      
      Здесь как жертвенник ствол шишковатого дуба -
      Этот вид придает повилика коре,
      И порой ветерок, как знакомые губы,
      Пробегает по телу в бесстыдной игре.
      
      Смех в очах и беспечные темные кудри,
      Губы как лепестки и пушок на щеке -
      Я такой тебя встретил в заснеженном утре
      И такой сохраню в этой нежной строке.
      
      И моей ты была, и, как нимфа потока,
      Не давалась ты мне, между пальцев скользя.
      Ты порочной была и чуждалась порока,
      И тебе воспротивиться было нельзя.
      
      Эта сила на радость дана - и на горе,
      Я осилил ее - и не смог побороть.
      Я вхожу в свою память, как в сонное море,
      Освежая души обнаженную плоть.
      
      Ты и зла, и добра. Ты живешь как стихия,
      Припадая то к тем, то к другим берегам,
      И с любовью тебе посвящаю стихи я,
      Хоть и знаю, что ты равнодушна к стихам.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Почитатели Помоны и Вертумна
      И всей римской старины почтенной,
      Надо жить нам спокойно и бездумно,
      Наслаждаясь гармоничностью Вселенной.
      
      Надо вовремя заканчивать работу,
      Ибо всю ее вовек не переделать,
      Да и силы уменьшаться стали что-то,
      Взор поблек и шевелюра поредела.
      
      Надо сесть в мягком свете предзакатном
      У ручья, что бежит почти бесшумно,
      И покажется близким и понятным
      Тайный замысел Помоны и Вертумна.
      
      Видно, боги так распорядились,
      Чтобы люди, не взысканные властью,
      Те, что мирно жили и трудились,
      Приближались в этой жизни к счастью.
      
      Есть плоды и вино молодое,
      Хлеб и сыр - а большего не надо,
      И довольны боги простотою
      Нашего житейского уклада.
      
      Бог лениво помавает дланью -
      И к нам тут же рой вестников несется,
      Ибо если скромны твои желанья,
      То желаемое обретется.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Под папоротником - как в сонных водах
      И в вересковой дымке розоватой
      Лежат лощины и холмы лесные
      И ходока уносят вдаль, как волны.
      
      Но словно странной призрачной преградой
      Лес отделён от взора человека -
      Смотри и восхищенно прикасайся,
      Но непреклонна отчужденность леса.
      
      Вот мох пружинит под твоей ногою,
      Вот ты потрогал звездчатый лишайник,
      Всё это близко и доступно чувствам,
      И вместе с тем в безмерном отдаленье.
      
      У леса ты не спрашивай дорогу,
      Он здесь - и далеко, он не услышит,
      Но ты ориентируйся по солнцу,
      На стук моторки вдоль речного русла.
      
      Когда же ты на тракт проезжий выйдешь,
      То так приветна пыль его обочин,
      Как будто дорогой ковер расстелен
      До самого крыльца твоей избушки.
      
      И весело идти - ведь ты же знаешь,
      Что ждет тебя твой домик неказистый,
      Который ты, так сладко уставая,
      С друзьями сам построил прошлым летом.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Усердная молитва ни разу не зажгла
      Жемчужный венчик света вкруг женского чела,
      И только состраданье к упавшему в пути
      Тот свет из кущей рая способно низвести.
      
      Уборщица-гречанка в больнице городской -
      Я знаю, что смотрел я с болезненной тоской;
      Ты уловила взгляд мой и тут же подошла -
      Поправила подушку, покушать принесла.
      
      И враз озноб улегся и боль исчезла вдруг
      От ласкового взгляда и от касанья рук.
      Так знай же: жить ты будешь под сводами хором,
      Где горбиться не надо со шваброй и ведром.
      
      Там вкусишь наконец-то отдохновенье ты
      Среди непреходящей прекрасной чистоты -
      За то, что в бедном сердце, назначенном страдать,
      Мистическою розой взрастила Благодать.
      
      Была ты некрасива, в летах уже была,
      Но знаю: будет в вышних греметь тебе хвала,
      И ангелы восславят Господень правый суд
      И одесную Бога тебя перенесут.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Молча снуют летучие мыши
      Под расцветающим небом ночи.
      Море у берега тяжко дышит,
      Словно удобней улечься хочет.
      
      Под фонарем мошкара мерцает,
      Ниже, как в цирке, жабы расселись.
      Слышу всех тварей сейчас сердца я,
      Это не просто сверчки распелись.
      
      Как днем, предметы можно потрогать,
      Но беспредельность всего коснулась,
      И в море светящаяся дорога
      К призраку судна вдаль протянулась.
      
      Любой предмет походит на призрак,
      Поскольку жизнью живет нездешней,
      Поскольку тьма, как всеобщий признак,
      Его связует с бездною внешней.
      
      Я слышу сердца бесчисленных тварей,
      Звонко и слаженно их биенье,
      И море дышит, словно в угаре,
      В немом экстазе объединенья.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      В напоминание случайно
      Составятся кусочки дня,
      И память по протоке тайной
      В былую жизнь помчит меня.
      
      Ведут таинственные знаки
      Туда, где юности земля,
      Где нищи старые бараки,
      Зато роскошны тополя.
      
      Их в небо словно кубки света,
      Подъемлет вечер на весу.
      Как странно, что предместье это
      Досель я в памяти несу.
      
      Везде на лавочках старухи,
      А стариков почти что нет.
      Терзают дети, словно мухи,
      Единственный велосипед.
      
      И в небе с детской перекличкой
      Сплели стрижи трамвайный звон,
      И я привычной перемычкой
      От мира здесь не отделен.
      
      Я в нем способен раствориться,
      Играя, в беспредельность впасть -
      Не посторонняя частица,
      А кровная, родная часть.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Мостки над чистой водой,
      В которой мелькают мальки.
      Нагрелись под солнцем доски.
      
      Синеет водный простор
      Под ветерком прохладным
      В этот час предвечерья.
      
      Но тишь в затоне моем:
      Вдали вскипели барашки,
      А здесь лишь тростник качнулся.
      
      Лодка плывет вдали,
      Но громыханье уключин
      Слышится будто бы рядом.
      
      На лодке к каждому мысу
      Хотелось бы мне причалить,
      Во всех постоять затонах,
      
      Где в золотистой толще,
      В сплетеньях водных растений
      Красный плавник мелькает,
      
      Где с шелестящим треском,
      Возникнув прямо из неба,
      Пропархивают стрекозы.
      
      Но я никуда не плыву,
      Ведь выбор встает порой -
      Двигаться или видеть.
      
      Я удочку отложил,
      Ведь выбор встает порой -
      Ловить или созерцать.
      
      Мостки над водой озерной,
      Нагретые солнцем доски...
      Образ чистого счастья.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Себя понапрасну не мучай,
      Уляжется горе - и вновь
      Ты скажешь спасибо за случай,
      Твою погубивший любовь.
      
      Себя не терзай понапрасну,
      Ты просто не видишь пока,
      Куда тебя двигает властно
      Сквозь жизнь провиденья рука.
      
      Пусть дни твои тянутся тускло -
      Сдержи неразумный упрек:
      Свое непреложное русло
      Пророет подземный поток.
      
      Пусть беды приходят стадами,
      Но ты над собою не плачь -
      Лишь много позднее с годами
      Проявится смысл неудач.
      
      В унылом житейском пространстве
      Не жди озаренья извне,
      Но бережно музыку странствий
      В душевной храни глубине.
      
      Не стоит в окрестном пейзаже
      Выискивать к отдыху знак -
      Лишь музыка верно подскажет,
      Где можно устроить бивак.
      
      И выше житейского счастья
      Ты счастье почувствуешь там -
      Где жизни бессвязные части
      Расставятся вмиг по местам.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Из этих мест приозерных,
      Из этих прибрежных сел
      Ушли на войну мужчины -
      Назад ни один не пришел.
      
      Лишь обелиск остался,
      Металлом белым обшит.
      Как штык старинный трехгранный,
      Списки он сторожит.
      
      На белом металле - списки
      Тех, что ушли навек.
      Читаю - только Ремневых
      Одиннадцать человек.
      
      Болтают ласточки в небе,
      Тихо звенят провода,
      Рядом, в овраге заросшем,
      Побулькивает вода.
      
      Все та же дорога в поле,
      Что раньше вела на фронт,
      Утоптанная, как камень,
      Уводит за горизонт.
      
      Спросить непременно надо
      У тех одиннадцати
      О бесчеловечных далях,
      Куда им пришлось уйти.
      
      В ответ же - птиц перекличка,
      Звон проводов и ос.
      Бесплодней земли проселка
      Всякий людской вопрос.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Ветер свежеет. Бликов бегут косяки
      К берегу с плеса, пробираются сквозь тростники,
      Чтоб к розоватым каменьям волною прильнуть,
      Чтоб оторочку из пены слегка колыхнуть.
      
      Я же сижу под ветвями прибрежной ольхи
      На валуне и неспешно слагаю стихи.
      С плёса несется пронзительный чаячий крик,
      И простирает ко мне свои острые пальцы тростник.
      
      В дымчатых звездах лишайника дремлет ольха -
      Ветер утих. Что мне думать о смысле стиха,
      Если весь видимый мир - это свыше большое письмо,
      Если всё то, что я вижу, является смыслом само.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Добрынин Андрей Владимирович (and8804@yandex.ru)
  • Обновлено: 12/05/2010. 138k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.