Добрынин Андрей Владимирович
Ритмический скрип

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Добрынин Андрей Владимирович (and8804@yandex.ru)
  • Размещен: 16/05/2010, изменен: 22/02/2019. 261k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
      
      Ритмический скрип - 1
      
      * * *
      
      Отчего так скупа эта девушка?
      У нее это свойство в крови.
      У нее не допросишься хлебушка,
      Средств на пиво, а также любви.
      
      Ну, допустим, продуктов и денежек
      Почему-то не стало у ней,
      Но мохнатая гордость всех девушек
      Состоит постоянно при ней.
      
      Мужичонки с улыбками сладкими
      Льнут к той девушке, словно лоза,
      Но телесными их недостатками
      Она тычет им прямо в глаза.
      
      А они ведь в своей неприглядности
      Неповинны, по сути, ничуть.
      Почему ж без любовной приятности
      Должен длиться их жизненный путь?
      
      Почему ж не прилаженным к практике
      Остается их мужеский уд?
      И на девушку всякие фактики
      По инстанции наверх идут.
      
      Но умолкли бы всякие жалобы,
      Восхитилась бы ею страна,
      Если б щедро любовь раздавала бы
      По-гусарски, по-русски она.
      
      Хочешь радости, старенький? Вот она!
      Хочешь счастья, убогий? Возьми!
      Очень скоро была б наработана
      Слава девушки между людьми.
      
      Никого не согреет безбрачие,
      Бесполезен угрюмый аскет,
      И лишь яростной самоотдачею
      Достигается авторитет.
      
      И на девушку пресса обрушится,
      Чтоб заслуги ее огласить,
      И ее будут школьницы слушаться
      И всё нужное ей приносить.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Тупая у меня башка,
      Я в тайну жизни не врубаюсь.
      Сижу за стойкой кабака
      И глуповато улыбаюсь.
      
      Я много пьющих вижу тут
      И чувствую себя дебилом,
      Ведь как и чем они живут -
      Мне догадаться не по силам.
      
      Забогател у нас народ -
      Вопя и буйно торжествуя,
      Иной за вечер здесь пропьет
      Мою зарплату годовую.
      
      Да я и сам ее пропью
      И буду воздухом питаться,
      И, чтобы выжить, полюблю
      Миллионершу, может статься.
      
      А с нею буду я жесток,
      Затем ей начищая рыло,
      Чтоб мне таинственный исток
      Земных богатств она открыла.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Бывают страшные попойки,
      Когда легко сойти с ума.
      Вокруг - наливки и настойки,
      А в голове - тугая тьма.
      
      Глаза слипаются упрямо,
      Но всё же ты заметишь вдруг:
      Пришедшую с тобою даму
      Лобзает твой ближайший друг.
      
      Ты станешь думать: "Вот так штука,
      Вот это дело... Вот так так..." -
      И канешь в сон со словом "сука",
      И вновь в мозгу сгустится мрак.
      
      Любимая тебя разбудит
      Наутро, грубо теребя,
      И крайне неприятно будет
      Обратно приходить в себя.
      
      Ты прохрипишь сквозь зубы: "Сука,
      Не смей тиранить мужика.
      Идти домой - какая скука,
      Какая лютая тоска.
      
      Туда вернуться не могу я,
      Где надо будет жить по лжи,
      Но ты заметь: я не психую
      И не хватаюсь за ножи.
      
      Ведь ваше дело молодое,
      И бес у каждого в ребре...
      Взгляни: туманное, седое
      Застыло утро на дворе.
      
      Куда идти в такую слякоть?
      Уж лучше мы пивка попьем
      И будем песни петь, и плакать,
      И целоваться - все втроем".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Когда с женой мы были на Таити,
      То посетить решили лепрозорий,
      А там сидел туземец Тити-Мити,
      Носитель смертоносных инфузорий.
      
      Моей жене он плюнул прямо в личико,
      Желая заразить ее проказой.
      Жену немедля заперли в больничку -
      Так на Таити борются с заразой.
      
      Дела меня в Россию призывали,
      Путевка же, наоборот, кончалась.
      Я знал: жена оправится едва ли,
      И я уехал, а она осталась.
      
      Мне эта дрянь в дальнейшем изменила
      И сделалась женою Тити-Мити,
      Но и досель мне помнится, как мило
      Мы проводили время на Таити.
      
      Весь самолет мои рыданья видел,
      И было отчего рыдать, ребята:
      За тот плевок я Тити-Мити выдал
      Сто франков - это всё же крутовато.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Приятно оказаться в Турции,
      Там хорошо - не то что тут.
      Там георгины и настурции
      Повсюду яростно цветут.
      
      Вся местность заблагоуханена
      Вплоть до прибрежной полосы,
      И оттого у мусульманина
      Растут стремительно усы.
      
      Ведь у него натура пылкая,
      Ему любовь важней, чем хлеб.
      Он наделен большой женилкою,
      Зовущейся иначе "зебб".
      
      Поэтому он часто женится,
      Большой устраивая той.
      Его душа кипит и пенится
      И ужасает широтой.
      
      На всех ракии и баранины
      С избытком хватит у него...
      А посмотри на москвитянина:
      Сколь мерзко это существо!
      
      Все ранней лысиной увенчаны,
      Пьют ношпу и диклофенак,
      Живут неделями без женщины,
      Хотя и непонятно как.
      
      Нет, я не с вами, ипохондрики,
      Нет, я не с вами, господа!
      Стучат и приближают ходики
      Миг возвращения туда,
      
      Где жил я жизнью мусульманина
      Тысячелетие назад,
      Где в изобилии баранина,
      А сам я весел и усат.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      * * *
      
      Когда я напьюсь, то случается
      Порой у меня слюноход.
      Не раз намекали мне женщины:
      Мол, это тебе не идет.
      
      А что мне идет? Разумеется,
      Ни капельки не выпивать,
      И всё, что с трудом заработаю,
      Безропотно им отдавать.
      
      При этом работать желательно
      На многих работах зараз -
      У женщин ведь столько потребностей,
      Что диву даешься подчас.
      
      Короче, изношенным роботом,
      По-ихнему, должен я стать,
      Утратив свою независимость,
      Утратив мужчинскую стать.
      
      Поэтому вместо работы я
      Частенько иду на заре
      К хорошим и верным товарищам,
      Живущим в соседнем дворе.
      
      С утра посидим, побеседуем,
      Бутылочки три усидим,
      Потом на троллейбусе еду я
      К товарищам верным другим.
      
      Вцепившись в троллейбусный поручень,
      Я стоя прекрасно вздремну,
      Меня обступающим женщинам
      Пуская на польта слюну.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Глупо женщин усердно любить -
      Только походя, только слегка,
      А иначе они погубить
      Не замедлят тебя, дурака.
      
      Подавай им и это, и то,
      И вещей нереальных притом,
      Например, меховое пальто
      И брильянты в комплекте с пальтом.
      
      Значит, ты на работе своей
      Станешь крысить из кассы средства,
      То есть кинешь серьезных людей.
      Что поделать, любовь такова.
      
      И серьезные люди придут
      К тебе на дом, подломят засов
      И тебя на расстрел поведут
      На площадку для выгула псов.
      
      Ты начнешь бормотать о любви,
      О судьбе, о союзе сердец...
      Урезонят тебя: "Не реви,
      По понятиям ты не жилец".
      
      Среди песьего лежа говна,
      Ты остынешь в ночной темноте,
      А зачем? А затем, чтоб жена
      Покобенилась в модном пальте.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Если кожа твоя шелушится,
      Если веки по-свински красны,
      Не пытайся к девчонкам прибиться -
      Им такие самцы не нужны.
      
      Твой язык постоянно обложен,
      Вечно в перхоти твой воротник,
      И любому понятно: на ложе
      Бесполезен подобный мужик.
      
      Мешковаты твои помидоры,
      Видно, нету давления в них.
      Ты лежишь и ведешь разговоры
      О проблемах различных своих.
      
      Но у девушки тоже проблемы,
      Ей бы надо забыться слегка...
      К жертвам лютой буржуйской системы
      Я такого причту мужика.
      
      Нынче деньги - всей жизни основа,
      А любовь - это так, ерунда,
      Оттого половина шестого
      На мужском циферблате всегда.
      
      Вечный полдень на том циферблате
      Мог стоять лишь в Советской стране,
      Ибо каждый сидел на зарплате
      И не думал о завтрашнем дне.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Я обратился к другу: "Вов,
      Чего мы небо тут коптим?
      Есть много дивных островов,
      Давай туда перелетим".
      
      А друг в ответ: "Я не готов,
      Уж лучше малость погодим.
      Я охраняю от ментов
      Свой бизнес - магазин "Интим"".
      
      "Что ж, - говорю я, - погодим,
      Вот так и молодость пройдет.
      А там над пляжем золотым
      Сверкает синий небосвод
      И дикий, яростный интим
      Там круглосуточно идет".
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Однажды говорит мне друг:
      "Я от всего устал, увы.
      Хочу прохлады женских рук
      На лысой части головы.
      
      Живете бобылями вы,
      А я покину этот круг,
      Желаю правильной жратвы,
      Желаю знать, что я супруг".
      
      Сказал я другу: "Не глупи,
      Жена - плохое существо.
      Пищит весь день: пи-пи, пи-пи,
      Давай того, давай сего...
      Ты лучше с мертвой бабой спи,
      Она прохладнее всего".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Напившись накануне в стельку
      И чушь прекрасную бубня,
      Вы среди прочего сказали,
      Что вы не любите меня.
      
      Что вы увлечены безмерно
      Каким-то юным продавцом;
      Он наделен жестоким сердцем
      И обольстительным лицом.
      
      Ну а ко мне вы только дружбу
      Испытываете, увы.
      "Что делать, сердцу не прикажешь", -
      Бурчали, засыпая, вы.
      
      Про платоническое чувство
      Вы бормотали в полусне.
      Быть платоническим влюбленным
      Вы посоветовали мне.
      
      Припоминаю: я когда-то
      Был платонически влюблен.
      С моей любимой спал при этом
      Мужик по имени Платон.
      
      Мои мечты, мои подарки
      Умчала времени река;
      Любимая, порвав с Платоном,
      Нашла другого мужика.
      
      Казалось, из того былого
      Меня схватила пятерня,
      И страх заставил содрогнуться
      И отодвинуться меня.
      
      Ушел я в комнату другую
      И, наподобье мертвеца,
      Там растянулся на диване
      С усмешкой поперек лица.
      
      А утром вы заголосили:
      "На помощь, рыцарь мой седой,
      Бегите в лавку за рассолом,
      За минеральною водой".
      
      Я отвечал: "Бегите сами,
      Пока я вас не придушил.
      Меня хотели одурачить
      И кровь посасывать из жил?
      
      Напрасно - я ведь одурачить
      Могу кого угодно сам.
      Бегите прочь - к своим Платонам,
      К своим сопливым продавцам.
      
      
      
      
      А я, когда вы уберетесь,
      Лишь с облегчением вздохну.
      Вы плохо слышите к тому же?
      Кому сказал - бегите, ну!
      
      Бегите из моей квартиры
      В тот край, где реки и сады,
      Где говорливые Платоны
      Живут, туды их растуды,
      А здесь теперь для вас пустыня,
      Где нету ни глотка воды".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Коль ты народом недооценен,
      То и в любви не преуспеешь тоже.
      Коль славы и богатства ты лишен,
      То чем любимую завлечь на ложе?
      
      Хоть каждый день таскайся на поклон,
      Веди о жизни долгие беседы,
      Но явится богатенький бурбон -
      И вмиг добьется сладостной победы.
      
      А поутру, не выспавшись, бурбон
      Из женских выпутается объятий.
      Позевывая, заключает он:
      "Чем дальше в лес, тем телки шлюховатей".
      
      Ему ведь неизвестно, что со мной
      Прочней скалы была моя зазноба.
      Он плач ребенка слышит за стеной
      И едко ухмыляется: "Хрущоба!"
      
      Он думает, водителю звоня
      И облачаясь в барахло от Гуччи:
      "Да, телка ничего, но у меня,
      Конечно же, бывали и получше".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Я из действительности убыл
      И вскоре прибыл в Божий штаб.
      Мне быстро выделили угол,
      Где надо приложили штамп.
      
      Жену, точней родную душу,
      В мое доставили жилье,
      И целый день, развесив уши,
      Теперь я слушаю ее.
      
      Она играет мне на скрипке,
      Орлом взмывая над струной,
      И открываются ошибки,
      Допущенные в жизни мной.
      
      Она до слез меня доводит,
      Такой уж у нее талант,
      Но всякий раз ее уводит
      Под вечер строгий комендант.
      
      В той жизни было по-другому:
      Пролив под музыку слезу,
      Я тут же существу родному
      Рукой под юбку заползу.
      
      А после в суд меня таскают
      Из-за возникших вдруг детей...
      В раю же резко пресекают
      Порывы низменных страстей.
      
      Здесь жизнью пакостной привычной
      Развратники не смеют жить -
      За это музыки скрипичной
      Здесь могут запросто лишить.
      
      В раю послушал пенье скрипок -
      И спать немедленно изволь.
      В недопущении ошибок
      Блаженства истинная соль.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Ты спишь с богатым не корысти ради -
      Нет, искренне в него ты влюблена.
      Самоотверженности ты полна,
      И фанатизма молнии во взгляде.
      
      Порой ты хмуришься: к твоей досаде,
      Покуда здравствует его жена,
      Но ты себя не чувствуешь внакладе,
      Самим событьем вознаграждена.
      
      И впрямь - Удача в виде толстяка
      Тебя имеет целых пять минут,
      И так, и сяк, и спереди, и сзади,
      А неудачники, исподтишка
      Подглядывая, честно признают:
      Ты не такая, как другие бляди.
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Если тетка узнала про чей-то успех,
      Все четыре губы увлажнятся у ней.
      Совершить ей желательно сладостный грех
      С этим парнем везучим, причем поскорей.
      
      Ибо жизнь выставляет немало помех,
      Ибо нрав непростой у подобных парней,
      Ибо тетку-соперницу с возгласом: "Эх!"
      Может завтра умчать он за сорок морей.
      
      Слушай, тетка: ломаться не следует тут,
      Не давай ему мимо тебя прожужжать.
      Пусть к женитьбе его не удастся склонить,
      Но подруги твои восхищенно вздохнут,
      Если сможешь его хоть на миг задержать,
      Чтобы семя Удачи в себя заронить.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Сгубили Красненькую Шапочку,
      Сгубили волки ни за грош.
      Сперва ей объясняли вкрадчиво,
      Как отдых в рощице хорош.
      
      Потом раскинули скатерочку
      И делать начали чок-чок.
      Понравился невинной девушке
      Под шоколадку коньячок.
      
      Конечно, волки ей представились
      Людьми театра и кино.
      Потом на брудершафт с ней выпили,
      Сказав, что так заведено.
      
      Потом к ней прикасаться начали -
      Сперва по-дружески, слегка;
      Потом поставили в позицию
      И в ход пустили три смычка.
      
      Она сначала лишь хихикала,
      Потом опомнилась, и хвать -
      Она уже отнюдь не девушка,
      Всё это в прошлом, так сказать.
      
      А в настоящем есть участие
      В свирепом волчьем кутеже,
      И перед падшими подругами
      Ей нечем чваниться уже.
      
      В ответ на слезы три обманщика
      В ухмылке разевают пасть,
      И остается путь единственный:
      Безумно, беспредельно пасть.
      
      Вот так и поступают барышни
      С доисторических времен.
      Читать морали мне несвойственно,
      И ни к чему. Какой резон?
      
      Уходят царства и народности,
      Почиют крепости в золе,
      И только девичья доверчивость
      Непреходяща на Земле.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Если на улице к девушке Зине
      Карлик подкатит на лимузине,
      То девушка с виду жмется, стесняется,
      Однако промежность у ней увлажняется.
      
      У Зины особое чувство эротики:
      Она прощает горбы и животики,
      Кривые ноги и рахитичность.
      К чему красота? Важна эротичность.
      
      А карлик и впрямь весьма эротичен:
      Он самоуверен и энергичен,
      В модных штиблетах, брюках и кителе,
      Вокруг толпятся телохранители.
      
      Он обмахнется пачкой зеленых
      Еще без желаний определенных -
      И сразу предстанет глубокой личностью,
      И понесет от него эротичностью.
      
      Царапнет воздух он птичьей дланью -
      И вмиг исполняются все желанья,
      А их миллион у девушки Зины,
      Мечтающей выбиться из рутины.
      
      Девушка Зина своих ухажеров
      Терзает, гордый являя норов,
      Но карлику сразу она дала,
      Не то ведь уедет - и все дела.
      
      В салоне тонко и дорого пахло -
      Там, где охала Зина и ахала,
      Пока с ней карлик совокуплялся,
      Водитель же краем губ ухмылялся.
      
      Неожиданно карлик позвал водителя...
      Увы, огорчить мне придется зрителя,
      Раскинув завесу над этой картиной,
      Над впавшей в оторопь девушкой Зиной.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Враги не раз в меня стреляли
      И в череп ранили не раз,
      И стал мой череп шишковатым,
      И страшно выпер левый глаз.
      
      И этим самым левым глазом
      Я вижу дамочек насквозь.
      На них достаточно мне глянуть,
      Чтоб всё в них сразу затряслось.
      
      Они ведь знают, что порочность
      Увидел я в душе у них,
      Но могут не узнать об этом
      Ни муж, ни трепетный жених.
      
      Однако дамочка тогда уж
      Пусть будет к старику добра,
      Пусть не откажется со мною
      Разочек съездить в номера.
      
      Потом, меня с другой застукав
      И забеременев к тому ж,
      Она воскликнет: "Ты подонок,
      Но не таков мой добрый муж!
      
      Он всё простит - ведь лишь обманом
      Ты смог, подлец, меня растлить".
      Ну, муж меня подкараулит
      С двустволкой - и давай палить.
      
      И снова пробиваться с боем
      Приходится к себе домой,
      И снова пуля на излете
      Ударится о череп мой.
      
      То не петарды, не шутихи
      Взрывают возле гаражей -
      То я отстреливаюсь злобно
      От наседающих мужей.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Нахальство - это не достоинство,
      Ведь женщина - жена и мать,
      Нельзя за женское достоинство
      Ее немедленно хватать.
      
      Ведь не всегда бывает женщина
      Лишенной гордости овцой.
      Разумней вынуть пачку долларов
      И глянуть этак с хитрецой.
      
      Ввязавшись в потасовку с женщиной,
      Ты можешь потерять лицо.
      Разумней вынуть пачку долларов
      И ею обмахнуть лицо.
      
      И вмиг набрякнут формы женщины
      Доверием и добротой,
      И ветер налетит - по-вешнему,
      По-обновленчески густой.
      
      И воробей скакнет на самочку
      И прокричит: "Чивить-чивить!"
      И бросит женщина кобениться
      И даст себя уестествить.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Ты красишь волосы, дабы
      Тебя не разлюбили бабы.
      Покрась их в цвет моей судьбы,
      Как выражаются арабы.
      
      Обзаведешься вороной,
      С химическим отливом мастью,
      И посмеешься надо мной,
      И бодро устремишься к счастью.
      
      Зубами новыми слепя,
      Ты весел, как большой ребенок,
      Но лучше бы ты блюл себя
      От слишком ласковых бабенок.
      
      Бабенок бескорыстных нет,
      У них у всех стальные лапки,
      А ты, морщинистый брюнет,
      Легко разводишься на бабки.
      
      Я сам был некогда таков,
      Завязывал романы смело,
      И побелела чернь висков,
      Судьба же густо почернела.
      
      Имел бы я над прошлым власть -
      В нем не замедлил зачеркнуть бы
      Всех тех, кто в траурную масть
      Окрашивает наши судьбы.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Порой сияет взор у женщин,
      Которые мне смотрят вслед.
      Предрасположенностью к блуду
      Я объясняю этот свет.
      
      Обычно взор у них тяжелый,
      Напоминающий свинец,
      Но он мгновенно засияет,
      Едва появится самец.
      
      Сгодится им любой мужчина -
      Они всеядны, как свинья:
      Сгодится щупленький подросток
      И старичок - такой, как я.
      
      И кочевряжиться не стоит -
      Болею, дескать, то да сё...
      Они ведь цацкаться не будут,
      А изнасилуют, и всё.
      
      Сопротивляться бесполезно,
      Они физически сильней,
      А я и не сопротивляюсь,
      С годами сделавшись умней.
      
      Чтоб не подвергнуться побоям,
      Я отдаю себя в их власть.
      Изображать я научился
      При этом пламенную страсть.
      
      "Какой ебливый старикашка!" -
      Дивятся женщины порой,
      А я в душе их проклинаю:
      К чему мне этот геморрой?
      
      Мне просто тихо погулять бы
      В массиве парковом "Дубки",
      Сыграть с ровесниками в шашки
      И с молодежью - в городки.
      
      Но вижу я сиянье взгляда
      В листве разросшихся кустов,
      И, значит, к новым безобразьям
      Уже я должен быть готов.
      
      А ведь милиция не дремлет
      И контролирует кусты,
      И ежели в кустах на бабе
      Меня застукают менты,
      
      То сразу завопят, что пойман
      В "Дубках" очередной маньяк.
      Но помни, дорогой читатель,
      Что верить им нельзя никак.
      
      
      
      
      Ведь мент - он даже мать родную
      В тюрьму спокойно упечет,
      Чтоб только как-то приукрасить
      Ежеквартальный свой отчет.
      
      А про меня, читатель милый,
      Теперь всю правду знаешь ты:
      Я - жертва бабского разврата
      И милицейской клеветы.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Эта женщина мне надоела,
      Олигарха бесчестного дочь.
      На ее студенистое тело
      Взгромождаться мне больше невмочь.
      
      Я на деньги польстился когда-то,
      А зачем эти деньги, спроси?
      А затем, чтобы жил я богато
      И закон попирал на Руси.
      
      Очень мало для этого надо -
      Лишь бабенку в постель заволочь.
      Я считал, что большую награду
      У папашки мне выпросит дочь.
      
      Тут, однако, облом получился;
      То есть дочкой-то я обладал
      И впоследствии даже женился,
      Но папашка мне денег не дал.
      
      Разобидясь на подлость такую,
      Я заметил: "Ты, может, и босс,
      Но на дочку твою дорогую
      Посмотреть невозможно без слез.
      
      И при этом приходится за ночь
      Мне ее многократно толочь.
      Не увиливай, Жук Тараканыч,
      Заплати мне за каждую ночь".
      
      Но кремнем оказался папашка
      И прогнал меня с руганью прочь...
      Что ж, за это поплатится тяжко
      Олигарха бесчестного дочь.
      
      Пусть ревет, пусть стоит на коленях,
      Но слезами меня не проймешь.
      Не намерен я больше без денег
      С нею спать за здорово живешь.
      
      Я намерен давить ее, гадину,
      За папашку ее, подлеца,
      И к тому же побои и ссадины
      Все равно ей не портят лица.
      
      И однажды в момент избиения
      Я пойму неожиданно: "Да,
      Я женился лишь ради отмщения,
      Я ведь был коммунистом всегда".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Стемнело. Дамой на балконе
      Я вдохновенно обладал.
      Внизу валил с киносеанса
      При этом санаторный люд.
      Она стеснялась, отбивалась,
      Но я сто долларов ей дал -
      Был добр я в некотором смысле,
      В другом же смысле - очень лют.
      
      Вдали поблескивало море,
      В него врезался кипарис,
      Вдоль горизонта шел кораблик,
      Слегка подсвеченный луной.
      В такт нашему совокупленью
      Раскачивал бельишко бриз
      И воздух трепетал, наполнен
      Летучей живностью ночной.
      
      Созвездья были неподвижны -
      И возносились в никуда,
      Как будто от Земли бежали
      Неисчислимые миры.
      Похоже, я не зря трудился -
      Подруга прошептала: "Да!" -
      И в этот миг звезда черкнула
      Свой след над линией горы.
      
      Я должен был своим восторгом
      Внести такой же яркий штрих,
      Последний штрих в картину мира...
      Толпа таращилась на нас,
      И мы про эти взгляды знали,
      Но мы не замечали их,
      Поскольку ниже небосвода
      Уже не опускали глаз.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Напевая, в знакомый бордельчик
      Безобразный идет человек.
      В том бордельчике всех принимают -
      Хоть уродов, хоть полных калек.
      
      Там четыре невзрачных девчонки
      Коротают безвылазно дни.
      Опасаясь жестоких побоев,
      Проявляют радушье они.
      
      А урод никакого радушья
      Не видал в своей жизни от баб.
      Мог бы стать он маньяком из мести,
      Если б не был физически слаб.
      
      И сейчас он довольно тщедушен,
      Потому что все время в труде,
      Потому что, копя на девчонок,
      Экономит урод на еде.
      
      Хорошо, что в газете однажды
      Объявление он прочитал,
      Позвонил, поначалу робея,
      И клиентом бордельчика стал.
      
      Хорошо - потому что девчонок
      Безобразье его не страшит.
      Что угодно девчонке подаришь -
      И она от восторга визжит.
      
      И теперь на брезгливые взгляды,
      На презренье - уроду плевать,
      Надо только побольше работать
      И в бордельчике чаще бывать.
      
      Без бордельчика в жизни урода
      Что осталось бы? Да ничего.
      А девчонки урода жалеют,
      Даже ссорятся из-за него.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Скакал отчаянный наездник
      И лошадь горячил хлыстом.
      Такие девушек увозят,
      Чтоб опозорить честный дом.
      
      Я знал, что честный дом в округе
      Имеется всего один,
      И сообщил по телефону:
      "К вам скачет некий господин.
      
      Он хочет барышню похитить,
      Чтоб надругаться и прогнать
      И после о своем геройстве
      Друзьям в пивных напоминать.
      
      Прощайте. Будьте осторожны".
      Конечно, я сказать не мог
      О том, что этот кум Ноздрева
      Не платит карточный должок;
      
      Что книги, взятые для чтенья,
      Он вечно возвращает мне
      В прожженных сигаретой дырах,
      С пятном, сидящим на пятне;
      
      Что я давно уж с той девицей
      В беседке утоляю страсть,
      И, получается, у друга
      Задумал он ее украсть.
      
      Я не ложился до рассвета;
      Едва заголубела рань,
      Как по округе раскатились
      Пальба и яростная брань.
      
      Я пил какао на веранде,
      Смеялся и рукоплескал,
      Когда наездник тот обратно
      Уже без лошади скакал.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Член воспалился и раздулся,
      Я привязал к нему компресс,
      И, как назло, совокупляться
      Тут захотелось позарез.
      
      "Куды тебе совокупляться?" -
      Мне голос внутренний сказал,
      Но я не слушал - я помчался
      К блядям на Киевский вокзал.
      
      Нашел там смачную хохлушку
      И ей культурно говорю:
      Мол, так и так, такое дело,
      Но я же отблагодарю...
      
      И вот ведь как бывает в жизни:
      Хохлушка знахаркой была,
      Она меня для исцеленья
      К себе на хату привела.
      
      И целый вечер заклинанья
      Она читала надо мной,
      И член чудовищно напрягся,
      И из него прорвался гной,
      
      А следом выскочили бесы,
      Владевшие моей елдой.
      Хохлушка их перекрестила,
      Плеснула в них святой водой.
      
      Затем последовала вспышка,
      И я лишился языка.
      Хотя с тех пор прошла неделя,
      Я не опомнился пока.
      
      "Женись на мне", - твердит хохлушка,
      Я говорю: "Угу, угу" -
      Ведь без нее сопротивляться
      Я этим бесам не могу.
      
      А так я буду жрать галушки,
      И жить, и в ус себе не дуть.
      Мне и теперь совокупляться
      Уже не хочется ничуть.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Снег в парке пышен и лучист,
      Он манит к лыжному забегу,
      Но куртуазный маньерист
      Относится прохладно к снегу.
      
      Ему не нужен зимний рай,
      Угар натопленного сруба.
      Его отчизна - теплый край,
      Благоухающий сугубо,
      
      Где опьяневшие жуки
      Гудят, подобно медным пулям,
      Где стрекозиные полки
      Слегка колеблемы июлем,
      
      Где море терпеливо ждет,
      Воркуя у валунной грани,
      Когда на клавиши нажмет
      Сутулый гений в ресторане.
      
      Затем вступает гитарист,
      Насквозь пропитанный мускатом,
      А куртуазный маньерист,
      Застыв, любуется закатом.
      
      И под грохочущую медь,
      Под саксофонное стаккато
      Поэт старается воспеть
      Фантасмагорию заката.
      
      Девица смотрит на певца,
      И от любви ее качает,
      А тот не повернет лица,
      Но всё, однако, замечает.
      
      Так вот кого еще познать
      Он обречен в тени чинары!..
      Но лишь в тепле распространять
      Он может роковые чары.
      
      А при отсутствии цветов,
      И бабочек, и кипарисов
      Поэт любиться не готов
      И рассылать любовный вызов.
      
      А при отсутствии цикад
      И моря, ропщущего глухо,
      Он свой задушит аромат
      Посредством шубы и треуха.
      
      Да, может он благоухать
      Как субтропическая роза,
      Но он не вправе подвергать
      Себя воздействию мороза.
      
      
      
      
       * * *
      
      Своим протезом на шарнире
      На всё парадное хрустя,
      Я поднимаюсь к той квартире,
      Где обитаешь ты, дитя.
      
      Не ждешь ты моего прихода,
      Но грезишь обо мне в тиши,
      Ведь женщина всегда урода
      Желает в глубине души.
      
      Для этого и негр подходит,
      И гном, и просто идиот,
      И та, что всех переуродит,
      Затем в историю войдет.
      
      Ты слышишь, как протез хрустящий
      Отсчитывает ход минут?
      Изломанный, ненастоящий,
      Я внял тебе - и вот я тут.
      
      На ложе ты не зря вертелась,
      Желая быть со мной вдвоем:
      От волн симпатии нагрелась
      Пластина в черепе моем.
      
      И я иду, мой ангел спящий,
      Чтоб воплотить твой женский бред, -
      Я, гадкий, злой, ненастоящий,
      Каким и должен быть поэт.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Совратителем стал я умелым,
      Камасутру не зря изучил;
      Кропотливо работая с телом,
      Многих девушек я приручил.
      
      Разумеется, не для приятельства
      Или дружбы - да Боже храни! -
      Для глумления и надругательства
      Растлеваются мною они.
      
      Все наркотики - это пустое
      По сравнению с лаской моей,
      И волнуются девушки, стоя
      У моих неприступных дверей.
      
      Вдруг слова раздаются холодные:
      "Я устал. Уходи. Не приму".
      И бредут они в клубы кислотные,
      Чтоб отдаться незнамо кому.
      
      Но порой, сквернословя и охая,
      Я замки отмыкаю с трудом,
      И девица, снедаема похотью,
      Проникает в мой сумрачный дом.
      
      Опускается в креслице зыбкое,
      Но косится уже на кровать,
      Ну а я со злорадной улыбкою
      Продолжаю один выпивать.
      
      Пожираю капусту со злостью,
      Потому что я зол во хмелю;
      Угощать не намерен я гостью,
      Потому что ее не люблю.
      
      Я куражусь над нею в подпитии,
      Говорю: "Чтобы мной обладать,
      Подтверди, что во имя соития
      Ты готова Россию продать.
      
      Подтверди, что все женщины - суки
      И что течка превыше стыда..."
      И, краснея от внутренней муки,
      Отвечает развратница: "Да".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Если дамы тебя на фуршете
      Обступили веселым кружком,
      Это значит, что жизнь получилась,
      Что удача пошла косяком.
      
      Если дамы тебя обступили,
      Ты улыбок для них не жалей,
      Ведь они уже завтра расскажут
      Про тебя миллионам людей.
      
      С тарталетками полное блюдо
      Своевременно им подгони,
      И тебя как большого поэта
      Повсеместно прославят они.
      
      Если водки они не желают,
      Полусладкого им раздобудь,
      И окажется розами устлан
      Твой ухабистый жизненный путь.
      
      Очень скоро ты станешь известен,
      Шепотки за тобой поползут,
      А известность у дам вызывает
      Восхищенье и чувственный зуд.
      
      Но запомни, что дорого стоит
      Благосклонность мужская твоя,
      Что за дамами ходят недаром
      С недовольным ворчаньем мужья.
      
      Вот они-то тебе и помогут,
      Ведь мужья - это те же рабы,
      Их задача - растить насажденья
      В удивительных парках Судьбы,
      
      Где в беседке над чашей фонтана
      Слышишь ты от заплаканных дам:
      "Дайте мне хоть немножечко счастья!" -
      И угрюмо бормочешь: "Не дам".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Ритмический скрип - 2
      
       * * *
      
      Приятно быть умнее всех,
      И я воистину таков.
      Гляжу вокруг, скрывая смех,
      На миллионы дураков.
      
      Так называемый народ
      Меня не может не смешить,
      Когда опять переворот
      Он соберется совершить,
      
      Когда захочет он избрать
      Иную, лучшую судьбу -
      И новых кровососов рать
      Рассадит на своем горбу.
      
      Всё удивительно старо:
      О справедливости трубить,
      Чтоб в то же самое добро
      В итоге взять и наступить.
      
      Но я, конечно, не такой,
      Ведь я недаром так умен.
      Избрал я волю и покой
      Вдали от маршей и знамен.
      
      А ежели в мой тихий дом
      С проверкой кто-нибудь придет,
      То есть свидетельство о том,
      Что я - частичный идиот.
      
      Что я могу нормально жить
      И харч себе раздобывать,
      Однако не могу служить
      И честь начальству отдавать.
      
      Чтоб я не учинил конфуз,
      Власть на меня махнет рукой,
      Я заживу, не дуя в ус,
      Вкушая волю и покой.
      
      Ну а для нищих горожан,
      Что бродят в поисках жилья,
      Двустволочки по гаражам
      Хранятся у таких, как я.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Без воли Божьей прыщ не вскочит,
      А вскочит, так пройдет потом,
      И основательно схлопочет
      Любой, кто усомнится в том.
      
      Ему ведь сказано: "Не вскочит",
      А он визжит: "Смотри, вскочил!"
      Он получить, похоже, хочет,
      И вскоре, смотришь, получил.
      
      Но получил не овощами,
      Не мылом, не сухим пайком,
      А ровно теми же прыщами,
      Но уж в количестве другом.
      
      Покрыт он гнойными главами
      Неиссякаемых прыщей
      За то, что гнойными словами
      Корил Владыку всех вещей.
      
      Прыщ - посланная свыше малость,
      Чтоб вспомнили о Боге мы,
      И прыщеносцу полагалось
      Благодарить и петь псалмы.
      
      А если будет он лосьоны
      В свой прыщ кощунственно втирать -
      Придут на помощь легионы,
      Гнойноувенчанная рать.
      
      Пусть помнит сетующий злобно
      На беды мелкие свои,
      Что даже мамонта способны
      Осилить Божьи муравьи;
      
      Что пени на нехватку денег,
      Скорбь духа или тела боль
      Разроют Божий муравейник
      И кары выпустят оттоль.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Мне снился Борис Березовский -
      Сам сумрачный как кипарис,
      Кругом же березки, березки...
      И с гневом промолвил Борис:
      
      "Ты думаешь, мне их не жалко -
      Всех тех, кого я замочил?
      Теперь вот еще Литвиненко
      Я душу свою отягчил.
      
      Их много, как осенью листьев -
      В Москве, в Петербурге, в Чечне.
      Нередко является Листьев
      И в горло вцепляется мне.
      
      И хочется выпить полония,
      Чтоб весь этот ужас забыть...
      Но как же тогда моим детям
      В жестокой реальности быть?
      
      Я часто детей своих вижу
      В густой привокзальной толпе.
      Поют они песни сиротские,
      Чтоб харч обеспечить себе.
      
      Поэты Добрынин с Григорьевым
      Тех горестных песен творцы,
      И я подтверждаю сквозь слезы:
      Умеют писать подлецы.
      
      И слышу я речи сироток,
      Хоть лучше бы их не слыхать:
      "Папашка-то хитрый - он помер
      И бросил нас тут подыхать".
      
      Готов я на все злодеяния,
      Услышав подобную речь.
      Хочу от влияния улицы
      Невинных детей уберечь.
      
      Я долг свой родительский выполню;
      Пусть было немало смертей -
      Меня оправдают сограждане,
      Которые любят детей".
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Я поднимаюсь в три утра,
      Такая у меня привычка,
      А в темных деревах двора
      Уже позванивает птичка.
      
      Ее рулады так просты,
      Но птичка все-таки не молкнет,
      Хоть замерли во сне листы
      И в сырости округа волгнет.
      
      Ведь этой птичке суждено
      Порой унылой предрассветной
      Петь боязливо и темно
      И оставаться безответной.
      
      Я снова погружаюсь в сон
      И птичку странную забуду,
      Ведь утром будет птичий звон
      Наперебой греметь повсюду.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Люди заняты стали теперь
      И со мной говорят торопясь,
      И скорей указуют на дверь,
      И пресечь порываются связь.
      
      А когда я начальником был,
      То повсюду был запросто вхож,
      И всегда не спеша говорил,
      И вселял в собеседника дрожь.
      
      Люди, помню в те годы я вас,
      Вашу точность я в сердце сберег:
      Неизменно в назначенный час
      Мне вы делали нужный звонок.
      
      Вы царапались в мой кабинет
      Неизменно в назначенный срок,
      А теперь то на месте вас нет,
      То забудете сделать звонок.
      
      Изменилось же всё потому,
      Что слетел из заоблачных стран
      Испытующий ангел. Ему
      Напечатать велели роман.
      
      Как сейчас вспоминаю гонца:
      Говорлив, словно чуточку пьян,
      Мягкость взора и бледность лица,
      И в потрепанной папке - роман.
      
      Я подумал, что это - никто,
      И спровадил его поскорей,
      А теперь вот страдаю за то,
      Содрогаясь у важных дверей.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Не тайной, а гнилью веял
      Щербатый подвальный лаз,
      А небо было угрюмым
      И не манило нас.
      
      Безлики и слепы были
      Строенья, где длился труд.
      В лесах укрывали листья
      Сотни помойных груд.
      
      Досталась нам в мире эта
      Отнюдь не благая часть.
      Мы с детства дышали злобой,
      И нас не любила власть.
      
      Мы с детства верили в силу,
      Но были подобны все
      Задавленной глупой кошке
      В кювете возле шоссе.
      
      Ей думалось: можно всюду
      Ходить по своим делам,
      Но тельце ее смахнули
      В кювет, в придорожный хлам.
      
      И мир рассекают снова
      Рев музыки, свист и вой,
      И некогда им подумать
      О мелкой твари живой.
      
      Мы знаем, несправедливость
      Усвоив, словно букварь:
      Отбрасывает с дороги
      Богатство любую тварь.
      
      Мы прячемся в нижнем мире,
      Мы знаем нашу дыру,
      Но если все же выходим,
      То это вряд ли к добру.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      На небе масса красоты,
      К примеру, ласточки и тучки.
      Оно ласкает и цветы,
      И дурно пахнущие кучки.
      
      Любуясь небом по весне,
      Бреду в неведомую даль я,
      И встречные приятны мне -
      И люди чести, и канальи.
      
      Подобна небу жизнь певца -
      Он льет равно лучи таланта
      На мощный череп мудреца
      И на головку деграданта.
      
      Сияет над столицей он
      И над болотистою глушью,
      Бездонным небом приобщен
      К божественному равнодушью.
      
      И каждый вечер в небеса
      Уходит он от здешней черни -
      Не зря вино и колбаса
      Ему нужны ежевечерне.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      
      Я недолюбливаю лысых,
      Да и лохматых не люблю.
      Бью тех, кто исхудал и высох,
      И толстых яростно луплю.
      
      В тревоге скопища пернатых
      Глядят с небес на этот бой.
      При этом лысых и лохматых
      Я тоже бью, само собой.
      
      Зачем - поймете вы едва ли,
      Вас раздражают брань и крик,
      Но вы же Чехова читали,
      А что там говорил старик?
      
      Он говорил довольно жестко:
      "Долой уродов и калек!
      Блюди фигуру и прическу,
      Иначе ты не человек.
      
      У многих животы обвисли,
      Чернеют ободки ногтей.
      Я знаю: кровь, душа и мысли
      Протухли у таких людей.
      
      Но если от тебя здоровье
      И красота текут ко мне,
      То на тебя тогда с любовью
      Я посмотрю через пенсне.
      
      И если ты одет со вкусом,
      Тебе я книжку надпишу
      И неожиданным укусом
      На шее жилу прокушу.
      
      Я так лечу свою чахотку,
      И, чтоб меня не подвести,
      Костюм, фигуру и походку
      Ты должен тщательно блюсти".
      
      Вот так на самом деле Чехов
      Писал, безжалостно правдив.
      Я это выяснил, заехав
      В секретный чеховский архив.
      
      Со мной ворвались птичьи свисты
      И грохот трудового дня.
      Чахоточные архивисты
      Глазели алчно на меня.
      
      Такие взоры мне не внове,
      Ведь я был весел и румян,
      Напившись в клубе свежей крови
      Василия и двух Татьян.
      
      
       2007
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Поклониться мы низко обязаны,
      Коль дано нам здоровье судьбой,
      Если близких, которыми связаны,
      Мы покуда не грузим собой;
      
      Если нас не пытаются крабово
      Неотвязные хвори глодать
      И не нужно министру Зурабову
      Над несчастием нашим рыдать.
      
      Организму я внемлю с тревогою,
      Ибо если я скисну и сдам,
      То житье предстоит мне убогое
      И хожденье по очередям.
      
      Доказал инвалидность - и радуйся:
      Не помрешь с голодухи пока,
      Но какого же лютого градуса
      Достигает в собесах тоска!
      
      До чего же озлоблена очередь!
      И не зря я желаньем томим
      Раздобыть пулеметик и очередь
      Дать по злобным собратьям моим.
      
      Пусть повалятся на пол со стонами
      И расчистят мне путь в кабинет,
      И не будут своими персонами
      Впредь грузить социальный бюджет.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Глумливо продзенькают ходики,
      И, стало быть, надо вставать
      И в поте лица постаревшего
      Деньжонки на жизнь добывать.
      
      Всё в жизни дотошно продумано:
      Едва полюбил отдыхать,
      Как тут же кончаются денежки,
      И снова извольте пахать.
      
      А так как с огромною скоростью
      Кончаются денежки те -
      Начнешь ты отчаянно дергаться,
      Метаться, как вошь на тахте.
      
      Пойдешь ты приятелям кланяться,
      Имеющим твердый оклад,
      Однако из этих приятелей
      Никто тебе вовсе не рад.
      
      Конечно, все люди гуманные,
      Охотно бы каждый помог,
      Но ты ведь плодишь конкуренцию,
      И лучше б ты вежливо сдох.
      
      А если за жизнь ты цепляешься -
      Ну что же, готовься тогда
      Смириться и с горе-зарплатушкой,
      И с каторгой вместо труда.
      
      Никто не намерен для ближнего
      Кусок от себя отрывать,
      Но ты соглашайся безропотно,
      Чего уж теперь горевать.
      
      А как хорошо из присутствия
      В тумане брести ввечеру
      И думать: "Пока поживу еще,
      Пока еще я не умру.
      
      В туманном сиянье игольчатом
      Плывут небоскреб и вокзал.
      Я это заметил, а, стало быть,
      Я даже не очень устал".
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      
      Арабы были встарь возвеличены
      Среди всех племен за свое благородство.
      
      Разве аль-Вард, знаменитейший рыцарь,
      Не делил с прокаженным последней лепешки?
      
      Разве Антара, раненный в ходе набега,
      Всю добычу не отдавал голодным?
      
      Разве от Магриба до Хорасана
      Не известна щедрость Хатема ат-Таи?
      
      Разве не был способен каждый из названных
      Отдать любимую женщину другу?
      
      Поистине: даже не зная Религии,
      Назиданием сделались эти арабы.
      
      И тот, кто воспринял их назидание,
      Смог затем воспринять назиданье Пророка
      
      И добиться того, чтоб оно водворилось
      В племенах и странах по всей Вселенной.
      
      Но не пробуй ныне выспрашивать путника,
      Не встречал ли он подобных арабов.
      
      Ныне стали начетчиками арабы
      И спорят яростно о благочестье,
      
      Но споры нужны им для одного лишь:
      Чтоб завладеть добром побежденного.
      
      И когда остаются сироты и вдовы,
      То удел их один: позорное нищенство.
      
      Канули в прошлое Дни арабов,
      И былые арабы канули в прошлое.
      
      Но я, чтоб где-то встретиться с ними,
      Всё скитаюсь - без устали и надежды.
      
      Ибо стоит искать лишь былых арабов,
      А следы всех прочих ведут в геенну.
      
      Те арабы выбрали путь свой сами,
      А прочим шайтан послужил провожатым.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      
      Исчезли хлопцы боевые,
      Теперь на кладбище они,
      А мне всё снятся грозовые,
      Шальные ельцинские дни.
      
      Когда сперва ларьки держали,
      Потом в промышленность пошли,
      Когда друг друга уважали
      И даже баб одних ебли.
      
      Когда мы клубы открывали
      И отдыхали там с братвой,
      Потом танцорок разбирали
      И с ними ехали домой.
      
      Когда массировали в банях
      Нас представители властей,
      Когда во всяких там Испаниях
      Нас ждали в качестве гостей.
      
      Но завелась в пацанском мире
      Одна преступная душа
      И стала пацанов, как в тире,
      Валить огнем из "калаша".
      
      Нашлись, нашлись такие гниды,
      Завистники, ети их мать.
      Возникли счеты и обиды,
      Всем стало денег не хватать.
      
      И все мы стали как-то злее,
      Друг друга начали пасти,
      И начали братков аллеи
      На русских кладбищах расти.
      
      Пока же брат херачил брата,
      Приободрились в тишине
      Менты и сявки-депутаты
      И захватили власть в стране.
      
      И тот, кто ездил в Акапулько,
      Поехал на лесоповал,
      А может быть, шальную пульку
      При задержанье схлопотал.
      
      И кто осваивал Канары,
      Кто нес туда пацанский свет,
      Сегодня в зоне давит нары
      И материт весь белый свет.
      
      Исчезли хлопцы боевые,
      Теперь в колонии они,
      А мне всё снятся грозовые,
      Шальные ельцинские дни.
      
       2007
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      
      Явился я однажды к Брюсову,
      Принес ему свои стихи.
      Мэтр ухмылялся черноусово,
      Порой же булькал:"Хи-хи-хи".
      
      Когда же он окончил чтение,
      То молвил: "Есть одна беда:
      Вы - гений, батенька, а гении
      Не издаются никогда.
      
      Бальмонта очевидны глупости
      И Белого идиотизм,
      И Ремизова благоглупости,
      И мой натужный эротизм.
      
      Все пишут нудно и безжизненно
      И часто вызывают смех;
      Напротив, вы - безукоризненны
      И оттого несчастней всех.
      
      Ведь наша братия увечная
      Кривляньем публику смешит,
      А гениальность безупречная
      Людей мучительно страшит.
      
      Навеки, батенька, запомните,
      Чего уж нам лукавить тут:
      Вы - гений в келье, в вашей комнате,
      Вас никогда не издадут".
      
      С того свидания среди нужды
      Я прожил больше сотни лет
      И не был издан ни единожды.
      Да, не соврал большой поэт!
      
      А может быть, оно и к лучшему,
      Ведь если буду издан я,
      То потрясению могучему
      Страна подвергнется моя.
      
      Коль в некоем печатном органе
      Меня случайно издадут,
      То люди в жуткий блуд и оргии,
      А после - в мистику впадут.
      
      И побредут, сверкая жопами,
      Пропив последние порты,
      Глухими потайными тропами
      В пещеры, пустыни, скиты.
      
      Придут в упадок поселения,
      Завоют волки с площадей,
      Ведь слово истинного гения
      Лишает смысла жизнь людей.
      
       2007
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Купаются голуби в луже,
      Дожди затяжные суля,
      А я им кричу: "Перестаньте,
      Не смейте! Опомнитесь, бля!"
      
      И так уж под нашим кварталом
      Размыло земные пласты,
      И мрачно, за жизнь не цепляясь,
      В подвале утопли коты.
      
      Я сделался мягким и влажным,
      Подобно грибу на пеньке,
      И в форме собаки возникло
      Пятно на моем потолке.
      
      Лишь после дождя посылает
      Нам солнышка злая судьба,
      И в этой естественной бане
      Я пот утираю со лба.
      
      Хочу я на берег турецкий,
      Где бабы и климат сухой.
      Конечно, мне жаль расставаться
      С отчизной моей дорогой.
      
      Но если Москву мне напомнит
      Таркан своей песней "Ду-ду" -
      Заплачу и русскую сырость
      Я в Турции сам разведу.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Есть специальная милиция,
      Которая следит за тем,
      Лечу ли по небу, как птица, я,
      Иль ползаю и землю ем.
      
      Да, есть особые инстанции,
      Они внимательно следят,
      Чтоб выпивал, ходил на танцы я
      И куртизировал девчат.
      
      Чтоб поэтические сборники
      Я выпускал за томом том
      И чтоб издатели-позорники
      Мне не препятствовали в том.
      
      А как же? Я ведь гордость нации,
      По мне ведь судят о стране,
      Затем и созданы инстанции,
      Жизнь облегчающие мне.
      
      Да, беден я, но только временно -
      Лишь до решающего дня,
      Когда возьмут единовременно
      Всех тех, кто притеснял меня.
      
      Забыв о нормах человечности,
      Их будет следователь бить,
      И по статье "Измена вечности"
      Мерзавцы будут проходить.
      
      Скупые, грубые издатели
      И рецензенты - сплошь хамье, -
      Вам растолкуют надзиратели
      Значенье вечное мое.
      
      И женщины, меня отвергшие,
      Боявшиеся жить в нужде, -
      Какие жалкие, померкшие
      Сидеть вы будете в суде!
      
      Гляжу на вас - и смутно кажется,
      Что раньше я умел прощать,
      Но с омерзением откажутся
      Вас адвокаты защищать.
      
      Ведь не втолкуешь населению,
      Как защищать такую гнусь...
      И вас приговорят - "К забвению",
      И я невольно содрогнусь.
      
      
       2007
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Бутылку разделим на бульки,
      В дальнейшем пивком подкрепя,
      И я, как ребеночек в люльке,
      Почувствую славно себя.
      
      Водяра - хорошее дело,
      Тем паче - столичный разлив,
      И как-то по-доброму тело
      Потеет, водчонки хватив.
      
      А если я водки не выпью,
      То ночью вы скажете: "Чу!",
      Поскольку я горестной выпью,
      Тоскуя по водке, кричу.
      
      И жутко вращается рыбий,
      Налившийся кровью мой глаз.
      Вы скажете: "Лучше уж выпей".
      Ну что ж, я послушаюсь вас.
      
      Но, дав мне на выпивку денег,
      Меня вы не купите, нет.
      Я вам не какой-то бездельник,
      Я - гений, я - русский поэт.
      
      Сначала, когда выпиваю,
      Я вроде бы с вами учтив,
      Но песню потом запеваю
      На варварский, грозный мотив.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Лоснятся тучные липы,
      Под липами - полумрак.
      Порхает птичка крапивник
      Размером с детский кулак.
      
      Пищат в восторге синицы,
      Сегодня свадьба у них.
      Собою горд и взъерошен,
      В листве мелькает жених.
      
      Качается дрозд на ветке,
      Соцветия теребя,
      И частью птичьего мира
      Я чувствую здесь себя.
      
      Весь этот мирок беспечно
      Звенит себе вразнобой.
      Я радуюсь этим звонам,
      И, значит, пока живой.
      
      Когда надоест людское,
      Надену пестрый камзол
      И буду на ветках липы
      Посвистывать, как щегол.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Прихлопнуло дверью собачку,
      Железною дверью в подъезд.
      Теперь уже "Педигри" пачку
      Она никогда не доест.
      
      У бабок, внезапно залаяв,
      Сердечный не вызовет сбой,
      Не будет покорных хозяев
      По грязи таскать за собой.
      
      Не будет наваливать кучи
      На детской площадке она
      И выть беспредельно тягуче,
      В квартире оставшись одна;
      
      Гнилые отбросы не будет
      Хватать, чтобы после блевать...
      Уверен: хозяевам будет
      Безумно ее не хватать.
      
      Особое свойство людское
      Я знаю с детсадовских лет:
      Не хочется людям покоя,
      Им нужен дружок-дармоед,
      
      Чтоб тоннами харч поедало
      Любимое их существо,
      Чтоб с ближними были скандалы
      И трения из-за него.
      
      А я, чтобы меньше смердело,
      Брехало и выло окрест,
      Частенько как будто без дела
      Слоняюсь у входа в подъезд.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      К издателям соваться мне не стоит,
      У них свои любимые клевреты,
      Ну а неизданный поэт не стоит
      В глазах людей прозвания поэта.
      
      К чему поэтом рекомендоваться?
      Пожмут плечами, скажут: "Не читали..."
      А в скверике под окнами толпятся
      Пропойцы, и в гробу они видали
      
      В литературе принятые ранги -
      Они общаются весьма свободно
      И хрипло обсуждают в ходе пьянки
      И что угодно, и кого угодно.
      
      Я воспевал попойки и задворки;
      Исчезла эта склонность в зрелом муже,
      Но, не впадая в юные восторги,
      Я возвращаюсь все-таки к тому же.
      
      По мне, здесь удивительного мало:
      К себе подобным присоединиться,
      Набравшись разуменья, пожелала
      Простая человекоединица.
      
      От скверной водки сделаюсь неистов
      И замахаю яростно руками,
      То Путина браня, то футболистов
      И речь перемежая матюками.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Шумят старинные липы,
      Трясут пучками соцветий,
      И отблесков переливы
      В их кронах рождает ветер.
      
      Сегодня просторно в небе,
      Белеет лишь пара тучек,
      Но дух мой в домашней неге
      Сегодня им не попутчик.
      
      Его давно утомили
      Земного пространства зовы,
      И он от большого мира
      Закрылся на все засовы.
      
      Он только покоя хочет,
      Почив за семью замками,
      Ведь пенье ветра проточит
      И внемлющий дух, и камень.
      
      И ежели дух не сможет
      Смиренно принять людское,
      То ветер его изгложет
      Певучей своей тоскою.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Жену я давно схоронил
      И вырастил трех дочерей,
      Упитанных, наглых кобыл,
      А в сущности - трех упырей.
      
      Позорили детки меня,
      И я их, естественно, бил,
      И били в отместку меня
      Любовники этих кобыл.
      
      Свой крест я безропотно нес,
      Ведь жизнь беспредельно глупа:
      Чтоб вырос большой кровосос,
      Ты сам порождаешь клопа.
      
      Он гадит, ревет по ночам,
      Болеет, - скорей бы подрос!
      И вскоре отцовским очам
      Большой предстает кровосос,
      
      Который тебе говорит:
      У нас, мол, с таким-то любовь,
      Для нас подпишись на кредит,
      Отдай нам отцовскую кровь.
      
      И две кровососки других
      Сестру поддержали вдвоем.
      Я выгнал на улицу их,
      Лупя офицерским ремнем.
      
      Метельный послышался вой,
      Но я не питаю надежд:
      С прослойкой такой жировой
      Им жарко без всяких одежд.
      
      Морозы таких не берут,
      И это, конечно, беда:
      У хахалей ночь переждут
      И снова вернутся сюда.
      
      Им только бы деньги тянуть,
      Ругаться бы только с отцом.
      Уж лучше б они где-нибудь
      Замерзли, и дело с концом.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
       * * *
      
      На кроны лепные парка
      Ложится смуглый закат,
      И звонко, словно под аркой,
      Везде голоса звучат.
      
      Но есть лишь чистое небо,
      Есть только смуглый покой,
      А сводов видимых нету,
      И арки нет никакой.
      
      Мы их воздвигаем сами
      Из всех перекличек дня,
      Шагами и голосами,
      Как каменщики, звеня.
      
      С годами освоить надо
      Расчеты, циркуль, отвес,
      Чтоб дни сомкнулись в аркаду,
      Ведущую в глубь небес.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Роман чудовищных размеров
      Однажды надо написать,
      Чтоб туповатых журналистов
      Его объемом потрясать.
      
      Но ежели Филипп Киркоров
      Зарежет Пугачеву вдруг,
      То позабыт и позаброшен
      Ты вдруг окажешься, мой друг.
      
      Пусть ты глобальные вопросы
      В своем романе подымал,
      Но ты не пел о светлом чувстве,
      На сцене ты не танцевал.
      
      Кого-нибудь зарезать тоже
      Достойно было б мужика,
      Но ты ведь просто литератор,
      А стало быть, кишка тонка.
      
      А стало быть, берись за новый
      Роман, способный потрясать,
      Который с помощью шайтана
      И то непросто написать.
      
      Трудись, от перенапряженья
      Почти что упадая ниц,
      Чтоб журналисты охуели,
      Узрев количество страниц.
      
      Ты с виду будешь улыбаться,
      А в глубине - переживать:
      Ведь неспроста притих Киркоров,
      Он жаждет снова убивать.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Да, я пью минеральную воду
      И не думаю это скрывать,
      А насмешникам всякого рода
      Не стесняюсь по морде давать.
      
      Ишь какую придумали моду -
      С кем попало изволь выпивать
      И в компании всякого сброда
      Свою печень вконец добивать.
      
      Если пьянствовать, так в одиночку -
      В личный погреб сбежать от жены
      И, обняв полнокровную бочку,
      Погрузиться в мечтанья и сны.
      Здесь поставлю я жирную точку,
      Ибо дальше слова не нужны.
      
       2007
      
      
      
      
       * * *
      
      Да, я пью временами мартини,
      Со стыдом, с отвращением пью.
      Все трудяги на Русской равнине
      Злобно смотрят на роскошь мою.
      
      Я с буржуями снюхался ныне,
      Сам-то пью, а другим не даю,
      И беспочвенной полон гордыни,
      И зазнайства уже не таю.
      
      Вермут - часть моего обихода,
      Лишены его люди труда.
      Ну и мне поперек пищевода
      Это пойло встает иногда.
      Удивляюсь терпенью народа,
      Удивляюсь ему, господа.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Обозначила воплем ворона
      В кроне липы наличье свое,
      И не жаль боевого патрона,
      Чтобы стратить патрон на нее.
      
      Но припомнишь нелепость закона -
      Отберут ведь, паскуды, ружье! -
      И ввернешь себе в уши тампоны,
      И попробуешь впасть в забытье.
      
      Таково положенье людское,
      Что повсюду горланят враги -
      Всё суетное, злое мирское
      Через уши вползает в мозги,
      И не ведаешь ночью покоя,
      Если за день не срубишь деньги.
      
       2007
      
      
      
       * * *
      
      В наших липах синицы, и сойки,
      И дрозды, и крапивники есть,
      Лишь воронам сквозь листья густые
      На удобный насест не пролезть.
      
      И вороны сместились к помойкам
      И в покое оставили птиц:
      Не долбают по черепу клювом,
      Не воруют птенцов и яиц.
      
      Верю: лиственность нашего духа
      Разрастаться продолжит и впредь,
      Чтобы впредь не могли толстосумы
      На ветвях его мрачно сидеть.
      
      Я тебе говорю, современник:
      Не надейся на русский авось,
      Дух окапывай тяпкой познанья,
      Книгочейством его унавозь.
      
      И послышатся хриплые крики
      Улетающих наших врагов,
      И запрыгают яркие птички
      По извилинам наших мозгов.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Люблю чужие сигареты -
      Они душисты и вкусны,
      А собственные сигареты
      Какой-то горечи полны.
      
      Курю свои и размышляю:
      "Опять никто не угостил,
      А я ведь за людей молился,
      А я ведь их в душе простил".
      
      Я это сделал слишком рано,
      Мой мягкий нрав всему виной,
      Вы, люди, мало горя знали
      Пока в реальности земной.
      
      Вы помните, как в ресторане
      Я к вам, робея, подошел
      И попросил одну цигарку,
      А вы сказали мне: "Пошел!"
      
      Ну что же, я пошел, конечно,
      Однако вовсе не туда:
      Пошел я жаловаться Богу
      На вашу дерзость, господа.
      
      И скоро беды постучатся
      В пустые ваши черепа,
      А я исполню, видя это,
      В восторге ряд балетных па.
      
      Вы думали, что я ничтожен,
      Что я беспомощный бедняк,
      Но посмотрите, как я ловок,
      Верчусь, подпрыгиваю как!
      
      Придумываю новый танец
      Я, балетмейстер и поэт;
      Он будет называться "Танец
      Стрелка буржуйских сигарет".
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      В года дошкольные тревожные
      Со мной такое дело было:
      Упаковавши как мороженое,
      Вручили мне однажды мыло.
      
      На даче летом вещь завидная
      Пломбиров городских прохлада,
      И пасть разинул ненасытную
      Я вмиг на ширину приклада.
      
      Мне улыбались лицемерно - и
      При этом обманули грубо,
      И я в отраву парфюмерную
      Впечатал маленькие зубы.
      
      Смеялись долго и безжалостно
      Друзья, пока меня тошнило
      И я отплевывался яростно,
      Чтоб уничтожить привкус мыла.
      
      За баней, где крапива рослая,
      Я долго всхлипывал, обмякши;
      Потом узнал - смеются взрослые
      Над тем же, в сущности, и так же.
      
      Ах, детство, времечко счастливое,
      Забавы, смех, а вот поди же:
      С тех пор всё детски-шаловливое
      Я в людях люто ненавижу.
      
      Детали беспощадно вычеркав,
      Я свой рассказец подытожу:
      Поодиночке я обидчиков
      Потом ловил и бил по роже.
      
      Носы расквашенные вытерев,
      Они мне сдачи не давали,
      Хоть по телесному развитию
      Я их превосходил едва ли.
      
      И я, запомнив то смирение,
      Предполагаю осторожно:
      Хотя довлеет нам презрение,
      Но всё же мы не безнадежны.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Жизнь протекает как-то косвенно,
      Меня не очень задевая.
      Я на нее гляжу безжизненно,
      При этом широко зевая.
      
      Ведь с философской точки зрения
      Бессмысленно существованье.
      Вы спросите: зачем же требую
      Себе я вспомоществованье?
      
      Зачем хожу на презентации
      И низко кланяюсь банкирам?
      Затем, отвечу, что бессмысленно
      Входить в противоречье с миром.
      
      Мир - это колоссальный двигатель,
      Работающий вхолостую,
      И в нем я маленьким колесиком
      Работаю, а не бастую.
      
      Никто не спрашивал колесико,
      Желает ли оно крутиться.
      Оно, конечно, может дернуться
      И, заскрипев, остановиться.
      
      И что? Его заменят попросту!
      Так действуй по моей указке:
      Крутись, но жалобно поскрипывай,
      Выпрашивая свежей смазки.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Да, я себя за многое корил,
      Но было мало толку в укоризне,
      Ведь это мне не прибавляло сил
      В борьбе с дальнейшей каверзностью жизни.
      
      Теперь уже себя я не корю,
      Хоть, как и прежде, часто ошибаюсь -
      Лишь свысока по сторонам смотрю
      И дерзко, глуповато улыбаюсь.
      
      Лишился верных заработков я,
      Вредил упорно своему здоровью,
      Любовью был отмечен, но шутя
      Покончил с утомительной любовью.
      
      Но ясно по веселому лицу,
      Что я не ослабел, не опустился.
      Быль не укор такому молодцу,
      Который столь изрядно опростился.
      
      Бог знает как, но всё же я живу,
      Лишь сам себя порой щиплю украдкой,
      Чтоб знать: всё происходит наяву,
      И я всё тот же, крепенький и гладкий.
      
      Уж так переиначился мой нрав -
      Теперь не склонен вглядываться вглубь я,
      Как женщины, я постоянно прав,
      И, как они, исполнен жизнелюбья.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Бродский не был великим поэтом,
      А Василий Терещенко был,
      Всё же Бродского помнят при этом,
      А Василия мир позабыл.
      
      Ведь Василий шофером являлся
      И в дороге стихи бормотать
      Он привык, но все время боялся
      Окружающим их прочитать.
      
      Сочинял он стихи без усилий,
      Наблюдая за жизнью шоссе,
      Но боялся насмешек Василий
      И старался казаться как все.
      
      В выходные любил напиваться,
      Был драчун и похабник большой,
      Но не смел до конца раскрываться,
      Обладая ранимой душой.
      
      Как-то раз я дремал на сиденье
      Рядом с ним по пути в Краснодар.
      Он тихонько бубнил сочиненье
      Под названием "Путь в Краснодар".
      
      Это были стихи о поездке,
      О коварных огнях на шоссе,
      О дожде, о гремящей подвеске
      И спустившем в пути колесе.
      
      О случайной любви постояльца
      К директрисе мотеля "Привал"...
      Нет, не делал он соску из пальца -
      Он иначе стихи добывал.
      
      От Василия в письменном виде
      Ничего не осталось почти -
      Всё держал он в уме, не предвидя,
      Что однажды погибнет в пути.
      
      Он разбился на скользкой дороге,
      Схоронили коллеги его,
      И остался лишь Бродский в итоге,
      Хоть о жизни не знал ничего.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Жил маньяк совершенно безжалостный,
      Всей округи он был палачом,
      Но когда забирали голубчика,
      Получалось, что он ни при чем.
      
      Появлялись тотчас адвокатики,
      Журналисты - борцы за права
      И другие зловредные, скользкие,
      Отвратительные существа.
      
      Вмиг, бывало, толпа образуется,
      Перегарище - не продохнуть;
      "За свободу самовыражения!" -
      Поднимает плакат кто-нибудь.
      
      Но когда всё же было доказано,
      Что маньяк - это просто маньяк,
      То маньяка мгновенно забросили,
      И раздумывал он: "Как же так?
      
      Я ведь был не последней фигурою
      В стане демократических сил
      И продажным властям не единожды
      Поражение я наносил.
      
      А теперь вот сижу в одиночке я,
      Перед будущим чувствуя страх,
      И уже передач с разносолами
      Мне не шлют, как на первых порах".
      
      То, что люди - предатели гнусные,
      Наш маньяк обнаружил в тюрьме
      И от мыслей по этому поводу
      Повредился маленько в уме.
      
      И поэтому стал он писателем;
      Сочиняет он повести, где
      Угрожает расправой предателям
      И мечтает о вкусной еде.
      
      Сочиняет про славную девушку
      Рядом с яблонькой в русском саду,
      Но сбивается вскоре на яблоки,
      А потом вообще на еду.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Как только народные массы
      В Отечестве к власти придут,
      Они, не теряя ни часу,
      Паёк мне армейский дадут.
      
      Чтоб автор такого закала
      Отныне не смел голодать,
      Чтоб мысль его впредь не глодала,
      Кому б себя в рабство продать.
      
      Издатель отвесил пинка мне,
      Но если народ победит,
      Меня еще высекут в камне,
      Хоть я на лицо страховит.
      
      А как же? Ведь жизни трагичность
      Впаялась во внешность мою,
      Ведь я - уникальная личность,
      Я главное людям даю.
      
      Надежную связь я даю им
      С духовностью всей мировой.
      Бурчу я: "Еще повоюем",
      Паёк получив котловой.
      
      Иду я домой с котелками,
      И скульпторы вслед семенят,
      И спорят, и машут руками,
      И злобно друг друга бранят.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Два года я честно работал
      И денежек впрок отложил,
      И просто свободным поэтом
      Последние месяцы жил.
      
      Я сам над своими стихами
      Порой до упаду смеюсь,
      Однако счастливее всё же
      От этого не становлюсь.
      
      Должно быть, я слишком капризен -
      Есть хлеб, вдохновение есть,
      А мне подавай королеву,
      Чтоб ей сочиненья прочесть.
      
      Живу я настолько достойно
      Впервые за дюжину лет,
      Но красное лето проходит,
      А счастья по-прежнему нет.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Река подо льдом струится,
      И всё, живущее в ней,
      Под матово-светлой кровлей
      Скрыто на двести дней.
      
      В окошко проруби видишь
      Тайную жизнь реки -
      Плети водных растений,
      Красные плавники.
      
      Свое направленье зная,
      Молча бежит река,
      И не нужны ей пойма,
      Солнце и облака.
      
      Но сотни тайных потоков
      Придут к берегам реки,
      И воды ударят в кровлю,
      Разбив ее на куски.
      
      Из-под встающих дыбом
      Стекольно-острых пластов
      Река является в бликах,
      Во всплесках рыбьих хвостов.
      
      Река уносит причалы,
      Срывает все якоря,
      С угрюмым трудом подспудным
      Покончив до ноября.
      
      В воде колеблются блики,
      Церкви и облака.
      Теперь уже по-иному
      Стремится к устью река.
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Я всегда поступаю неправильно,
      Да и с виду я малый тупой,
      И ко мне из-за этого запросто
      С поученьями лезет любой.
      
      Говорят мне с напором и пафосом,
      Что любить, а чего не любить;
      Я в ответ лишь киваю - родители
      Запрещали мне взрослым грубить.
      
      Мне советчики кажутся взрослыми,
      А я сам - недоростком тупым,
      Ведь они излучают уверенность
      И харизма сопутствует им.
      
      Ну а я в этом мире вещественном
      Не уверен, напротив, ни в чем
      И согласен брататься поэтому
      С безответным простым мужичьем.
      
      Лучше быть в этом мире вещественном
      Простачком, но себе но уме,
      Знать, что все - и тупицы, и умники -
      Одинаково сгинут во тьме,
      
      А прошедших сквозь темные области
      Принимает такая страна,
      Где в цене простота и смирение,
      А советчиков мудрость смешна.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Я давно уж питейным геройством не хвастаю,
      Ведь лишь дьяволу на руку это геройство.
      Я покуда живу, но не очень-то здравствую
      И внушаю всем близким своим беспокойство.
      
      К счастью, их у меня небольшое количество,
      Прочим я надоел по понятным причинам,
      И вибрирует в нервах моих электричество,
      Порожденное длительным пьянством и сплином.
      
      Плоть себя самое сотрясает разрядами,
      Подвергает себя нескончаемым пыткам.
      Не корите поэта хмельными усладами -
      Он за них непременно заплатит с избытком.
      
      К сожаленью, мы с плотью - единое целое,
      И расплата с годами все злее и злее.
      Но не надо советов - я знаю, что делаю,
      И поэтому я ни о чем не жалею.
      
      Стал поэтом - так следует жить поэтически,
      То есть пить, разумеется, не из наперстка,
      Чтобы строки вибрировали электрически
      И потрескивали, как звериная шерстка.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Друзья не любят утомляться,
      Их надо чаще веселить.
      Они, когда развеселятся,
      Горазды хлопать и хвалить.
      
      Но притихает вмиг застолье
      И все пытаются уснуть,
      Коль о своей душевной боли
      Ты вздумаешь упомянуть.
      
      Лишь для совместного жеванья
      И пьянства сходятся друзья.
      К чему твои переживанья,
      К чему здесь лирика твоя?
      
      И если ты пищеваренья
      Не облегчаешь за столом,
      То все твои стихотворенья
      Объявят полным барахлом.
      
      Перечеркнут твои заслуги
      Одним предательским словцом.
      Разумно ли в подобном круге
      Сидеть с натянутым лицом?
      
      Поскольку ни душа, ни разум
      Здесь совершенно не в чести,
      Не треснуть ли кишечным газом,
      Чтоб смуту в общество внести?
      
      Пускай друзья носами вертят,
      Ну а тебе идти пора.
      Те, кто скончался прежде смерти,
      Не доведут нас до добра.
      
      Есть демоны глухонемые,
      Хоть с виду люди и друзья;
      По счастью, есть друзья иные,
      И в этом - мудрость бытия.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      На Путина рычали многие;
      Теперь их можно увидать
      У церкви, где сидят убогие
      И просят денежку им дать.
      
      У них копеечные помыслы,
      Отечность и дрожанье рук,
      А ведь имели нефтепромыслы,
      А были доктора наук.
      
      Теперь-то, к счастью, эти трутни
      На паперти толпятся все,
      И злобных выдумок о Путине
      Нет на газетной полосе.
      
      Вот карлик с безволосой рожею -
      Он великаном прежде был,
      Но Путину, Посланцу Божию,
      Однажды в прессе нагрубил.
      
      А Бог читает периодику,
      Да он и вообще всезряч,
      И вмиг в бесполого уродика
      Преобразился тот силач.
      
      А вот горбун бросает взгляды нам;
      Он строен был, как кипарис,
      Но не признал, что веет ладаном
      От путинских неброских риз.
      
      Он стал вождем протестной акции,
      Он на Посланца посягнул,
      И прямо у него в редакции
      Господь крючком его согнул.
      
      Примета есть у населения:
      Всегда, в любые времена,
      Коль поднимаешь хвост на гения,
      То так и сяк тебе хана.
      
      Оставим Путина с правительством,
      Меня, Добрынина, возьмем:
      И я столкнулся с очернительством
      На жизненном пути своем.
      
      Но гляньте - вот мои гонители:
      Те мрут без видимых причин,
      Те попадают в вытрезвители,
      И все уроды как один.
      
      
       2007
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Вокзал. Осенний сумрак мутен.
      Сырой мерцающий перрон.
      Выходит из вагона Путин.
      Я знаю: это страшный сон.
      
      Выходит наш глава режима
      В сопровождении жены,
      И тут с меня неудержимо
      Сползать вдруг начали штаны.
      
      А Путин возмущенным взглядом
      Еще усилил мой испуг,
      И у меня под этим взглядом
      Эрекция случилась вдруг.
      
      Усугубилось потрясенье,
      Когда пронзилась криком ночь -
      От ужаса и омерзенья
      Кричала путинская дочь.
      
      И офицер, стоявший рядом,
      Мой дерзкий член смахнул клинком,
      И Путин благосклонным взглядом
      Одобрил это и кивком.
      
      Но член, однако, не смутился,
      К вокзалу поскакал, как вошь,
      И весь народ за ним пустился
      С азартным криком: "Не уйдешь!"
      
      Возглавили всю эту гонку
      Сам Путин и его дитя.
      Забытый всеми, я тихонько
      Скользнул на мокрые путя.
      
      И я от Путина подале
      Заковылял по тем путям.
      На площади уже стреляли -
      Похоже, по моим мудям.
      
      Но член сумел в метро умчаться
      И натянуть погоне нос -
      Недаром мне он стал встречаться
      Везде, как гоголевский Нос.
      
      Нам обещают много быстрых
      И благотворных перемен,
      Но часто в путинских министрах
      Я узнаю свой бывший член.
      
      Подскакивают часто цены,
      И скоро голытьбе конец,
      Но про благие перемены
      Талдычит беглый мой конец.
      
      И он в интригах так подкован,
      В такого вырос он туза,
      Что боязно мне крикнуть, кто он,
      И Путину открыть глаза.
      
      Ведь я запомнил на вокзале
      Свирепый президентский взгляд.
      А вдруг в Георгиевском зале
      Воскликнет Путин: "Брешешь, гад!"
      
      Мне больно спать. Удобной позы
      Найти не удается мне.
      Во сне я вижу членовозы,
      Но не людей везут оне.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Не надо спрашивать читателя
      О ценности своих стихов,
      Иначе ты увидишь с ужасом,
      Как мало у него мозгов.
      
      Узнаешь ты, что у читателя
      Читать тебя желанья нет,
      Ведь он лишь те стихи цитирует,
      Которым два десятка лет.
      
      Он объявляет их шедеврами,
      А к прочему он строг и сух,
      Ведь прочитать всё это прочее
      Ему, конечно, недосуг.
      
      Он скажет с лицемерной жалостью:
      "Да, ты когда-то был остер" -
      И все твои труды последние
      Он этой фразой как бы стер.
      
      К чему же были годы поисков,
      К чему же был духовный рост?
      Его послушаешь - и кажется,
      Что всё пошло коту под хвост.
      
      Но видишь: нравится читателю
      Довольно пошлый скоморох,
      А значит, дело тут не сводится
      К тому, хорош ты или плох.
      
      Пора тебе насчет читателя
      Преодолеть самообман:
      Читатель ненавидит чтение,
      Зато он любит балаган.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Бедняк из восточной сказки
      Увидел волшебный сон
      О том, как достигнуть счастья,
      Как злу поставить заслон.
      
      Проснулся он улыбаясь,
      Да только кончился хлеб,
      И смерть оказалась ближе
      Свершенья благих судеб.
      
      И продал свой сон бедняга,
      Пересказав его
      Могущественному шаху,
      Владыке всех и всего.
      
      Но шах на высоком троне
      По-прежнему был суров
      И молвил: "Пусть он получит
      Верблюдов, риса и дров.
      
      Одну из моих наложниц
      Отдайте также ему,
      И пусть уходит в пустыню -
      Сновидцы мне ни к чему.
      
      Дальнейшие разговоры
      О счастье здесь не нужны.
      Лишь мне воплощать пристало
      Свои и чужие сны".
      
      Шах издавал указы,
      Шах снаряжал войска;
      Тем временем пахло пловом
      В лачуге у бедняка.
      
      Женщина напевала,
      Младенец громко кричал,
      И пес лохматый у входа,
      Почуяв волка, рычал.
      
      Гремели деянья шаха -
      О них мы знаем из книг,
      Но, кажется, много раньше
      Изгнанник счастья достиг.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Когда отец ребенка лупит,
      То знает, стало быть, за что.
      Негодник тот отца не любит -
      И пусть не любит. Ну и что?
      
      Отец ведь все равно сильнее,
      И харч ребенку он дает,
      И пусть негодник, багровея,
      В бессильной ярости ревет.
      
      И видишь как бы в новом свете
      Завещанное мудрецом:
      "Всем людям надо стать как дети,
      А некто должен стать отцом".
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Звенят беззвучные взвизги -
      Рутинного мира ложь
      Оттачивает мне душу,
      И стала душа как нож.
      
      Кровавит встречную душу
      Она, коснувшись едва,
      И та отлетает в страхе,
      Уже не вполне жива.
      
      Всё время он жаждет крови,
      Проклятый этот клинок,
      Не зря я любви лишился,
      Не зря я стал одинок.
      
      Но жажда не отступает,
      Она продолжает жечь,
      И, словно в старой балладе,
      Владельца пронзает меч.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      "Он - друг, конечно, но не лучший", -
      Сказали про меня друзья.
      Похоже, именно за этим
      До юбилея дожил я.
      
      Друзья, возможно, были правы:
      Не мог я пламенно дружить,
      Поскольку думал только, как бы
      Еще полгодика прожить.
      
      А может, я не те напитки
      Купил, или не ту жратву,
      И о себе в итоге слышу
      Такую теплую молву.
      
      Богатый гость мою подружку
      Примял, как коршун - воробья:
      Похоже, именно за этим
      До юбилея дожил я.
      
      А я имел с подружкой этой
      Так много боли головной!
      Она себе ведь знала цену
      И не спешила спать со мной.
      
      Но вот богатство появилось;
      Хоть пузо у него тряслось,
      А вот поди ж ты - в тот же вечер
      Непоправимое стряслось.
      
      И утром после юбилея
      Я размышляю: черт возьми,
      Ведь надо жить и что-то делать
      Со всеми этими людьми.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Я создаю стихи такого ранга,
      Что голова способна закружиться,
      Но жизнь поэта тяжела, как штанга,
      Под ней недолго вчетверо сложиться.
      
      Хочу на волю, чтоб питаться манго,
      С мартышками священными сдружиться,
      И в грязных, но священных водах Ганга
      От всех трудов московских отрешиться.
      
      Пускай плывут по чудотворным водам
      Мои заботы в лоно океанов,
      Забуду я свои стихи и прозу
      И буду воплями будить с восходом
      Мартышек, попугаев и туканов
      И принимать молитвенную позу.
      
      О чем молиться? Ясно - о здоровье
      Всех тех, кто пренебрег моей любовью,
      Кто был со мною, как пустыня, скудным,
      Кто не хотел заслуг моих постигнуть, -
      Ведь если хочешь святости достигнуть,
      То достижение должно быть трудным.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Весьма возвышенные чувства,
      Весьма достойные стихи
      Перетираются любовью
      В подобье гнилостной трухи.
      
      Любовь их выплюнет брезгливо,
      Сперва попробовав на зуб,
      А я в раздумьях: почему же
      Я снова был настолько глуп?
      
      С вооружением негодным
      Я снова отправлялся в бой,
      А значит, не сердиться надо,
      А посмеяться над собой.
      
      Ведь я наказан по заслугам,
      Однако, к счастью, не убит,
      А выбор женщины понятен,
      И он не повод для обид.
      
      Я к одиночеству привычен,
      Укроюсь дома - и молчок,
      Но все-таки в душе обида
      Живет, как некий червячок.
      
      Да, одиночество, быть может,
      Мудрейший способ бытия,
      Однако за стихи и чувства
      Обидно все-таки, друзья.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      У Будды не приобретешь заслугу,
      Кому-то что-то делая назло,
      А потому я злые речи другу
      Прощу: его безумье увлекло.
      
      А потому подружек шлюховатых
      За блуд не стоит строго осуждать:
      Ведь я тружусь, засев в своих пенатах,
      Они ж самца не могут долго ждать.
      
      И если домочадцы взяли моду
      Меня учить, то злиться ни к чему:
      Признать за ближним право на свободу
      Не по плечу обычному уму.
      
      Короче, все достойны снисхожденья,
      Поскольку все ушиблены судьбой;
      При этом все имеют убежденья
      И в зеркалах любуются собой.
      
      Кто не ушиблен и застенчив с виду,
      Тот рядом с ними вечно в меньшинстве,
      Но их проступки и свои обиды
      Я сохранять не должен в голове.
      
      Небесному послушен Государю,
      Я весь в своих возвышенных делах,
      Не то давно бы дьявольскую харю
      Они в своих узрели зеркалах.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Поэт к известности привык,
      Она желанна для писак,
      А для меня стихи - язык,
      Я разговариваю так.
      
      Иного просто не дано:
      Будь я беспаспортный бедняк,
      Будь знаменитость - все равно
      Я говорил бы только так.
      
      Конечно, не в кругу людей,
      Но точно не с самим собой:
      Возможно, с памятью своей,
      Возможно, с собственной судьбой.
      
      В кругу людей перо и лист
      Нелепо было бы извлечь.
      Я и с людьми весьма речист,
      Но это не родная речь.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Я видел выходцев из парка,
      Они брели домой гуськом.
      Меж них пластмассовая чарка
      Ходила долго с портвешком.
      
      И постепенно доходилась
      Она, родная, до того,
      Что совершенно замутилось
      Их мозговое вещество.
      
      Себя считает страшно умным
      Любой подвыпивший мужик,
      И вскоре делается шумным
      Мужицкий парковый пикник.
      
      И вмиг дискуссия крепчает
      (Как раньше говорили - "пря"),
      И каждый злится и серчает,
      Хотя и совершенно зря.
      
      Чего серчать? Кругом тенёчек,
      И чернотал, и краснотал,
      А ты - простой водопроводчик,
      Ты книжек сроду не читал.
      
      И не работал никогда ты
      Башкой щетинистой своей.
      Пойми: из выпивки и мата
      Не слепишь правильных идей.
      
      Скажи товарищам: "Молчите,
      Немедля прекратите шум
      И возлиянием почтите
      Царящий в мире Высший Ум.
      
      Сегодня совершилось чудо
      И пелена упала с глаз:
      Мы существуем, лишь покуда
      Он помнит, кореши, про нас.
      
      А если он про нас забудет,
      Поскольку мы горланим зря,
      То нас тогда уже не будет -
      Мы сразу врежем ебаря".
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Об избирательном сродстве
      Гете роман я читал.
      Сродство, точнее несродство,
      Я на себе испытал.
      
      Женщина мне полюбилась,
      А получилась беда:
      Любят богатых иные,
      Бедных же - нет, никогда.
      
      Это стремленье к богатству
      Я не сужу сгоряча:
      Любят сперва человека,
      А уж потом богача.
      
      Вовсе не жадность, а сродство
      В них проявляется так,
      Ты же напрасно пытаешь
      Счастья, влюбленный бедняк.
      
      Женщину ты позабудешь -
      Главное дело не в том,
      А в изменившемся мире,
      Новом и странном таком.
      
      Мир предстает безучастным
      И совершенно чужим,
      И по нему ты проходишь
      С недоуменьем большим.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       * * * Андрей Добрынин
      Один толстяк мне помогает
      По жизни, не жалея сил:
      Ту женщину, что мне обрыдла,
      Он моментально соблазнил.
      
      Он заразительно хохочет,
      Нелепо рядом с ним страдать,
      И все мои произведенья
      Он собирается издать.
      
      Подобно тяжкому снаряду,
      Он постоянно рвется в бой,
      На светские мероприятья
      Меня таская за собой.
      
      И там в кругу влюбленных женщин
      Гудит он, словно контрабас,
      И пожирает тарталетки,
      И виски дует, словно квас.
      
      При этом он довольно вдумчив,
      И я скажу вам даже так:
      В беседе с ним я забываю,
      Что он ведь, собственно, толстяк.
      
      Бывают толстяки иные:
      Чуть что - ослаб, чуть что - вспотел;
      Ушли надутость и упругость
      Из их желеобразных тел.
      
      Когда попросишь у такого
      Подмоги в некий трудный день,
      Он жалуется на усталость,
      Обвал валюты и мигрень.
      
      Я говорю ему: "Ты вот что
      В виду, пожалуйста, имей:
      Ты в мире занимаешь места
      Как четверо простых людей.
      
      А стало быть, и пользы должен
      Ты приносить за четверых.
      Не дело, чтоб толстяк ленился,
      Чтоб после трапезы он дрых.
      
      Не дело, чтобы в выходные
      Он целый день смотрел футбол,
      А за отсутствием футбола -
      Прошу прощения, гандбол.
      
      Есть у меня один приятель,
      По весу он с тобой сравним,
      Так мы, бывало, просто горы
      Сворачивали вместе с ним.
      
      Вы оба толстяки, однако
      Он совершенно не таков.
      Бери пример, пока не поздно,
      С таких ядреных толстяков". 2007
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Хоть имя Надежды свято -
      Меня пугает оно.
      Вползает витиевато
      Ночная стужа в окно.
      
      Под мертвой ее рукою
      Немеет моя щека.
      "Надежда" - имя такое
      Носила моя тоска.
      
      А нынче я усмехаюсь,
      Надежду вспомнив свою,
      И шторы заколыхались,
      Как будто впустив змею.
      
      Надежда пасет, как стадо,
      Несчастных влюбленных всех.
      Отчаиваться не надо,
      Ведь это - великий грех.
      
      Я раньше грешил, о Боже,
      Впадал в отчаянье, - но
      Оно охладело тоже,
      И сделалось всё равно.
      
      Мы все отдаем надежде
      Впустую жизненный цвет.
      Мы все надеялись прежде,
      А счастья доселе нет.
      
      Закрою, чтобы не дуло,
      Впустившее ночь окно.
      Надежда нас обманула,
      И нет надежды давно.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Лекарства делает провизор,
      Звенит аптечное стекло,
      А прописал бы телевизор -
      И все бы как рукой сняло.
      
      При этом есть одно условье:
      В себе гордыню истребить,
      К ведущим воспылать любовью
      И сериалы полюбить.
      
      Подспудное желанье чуда -
      Вот корень большинства хвороб.
      Его в себе несут покуда
      Буржуй, монтажник, хлебороб.
      
      А надо чтоб они прозрели,
      Преодолели свой снобизм
      И впредь злорадно не скрипели:
      "Мура! Маразм! Идиотизм!"
      
      А надо напитаться верой,
      Насмешника изгнать, как пса,
      И сразу вкусишь полной мерой
      Целительные чудеса.
      
      А надо видеть в каждой роли
      Действительное бытие -
      И сразу отпускают боли,
      Запоры, спазмы, колотье.
      
      Ты смотришь, как живут непросто
      Та баба или тот мужик,
      А с тела падает короста
      И язвы зарастают вмиг.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Поэты склонны преувеличивать
      Собственное значение в обществе -
      Дескать, сейчас скажу и всех поражу.
      А люди спешат по делам рутинным
      Или стоят, глазея на клоунов -
      Бесхитростна и чиста людей глухота.
      
      С годами поэт, не услышанный обществом,
      Начинает вести себя крайне нелепо -
      Толкает и дергает всех, вызывая смех.
      Ну, посмеялись и отвернулись,
      И снова стоят, глазея на клоунов,
      И понимает поэт, что выхода нет.
      
      Точнее, выход всегда имеется -
      Скромнее стать, ни на что не рассчитывать,
      И сразу охватит такой великий покой,
      Что вокруг успокоившегося поэта
      Даже воздух начнет позванивать,
      Как на жнивье бывает порой осенней порой.
      
      И, почувствовав рядом странную зону,
      Начнут поворачиваться к сочинителю
      В толпе за лицом лицо, образуя кольцо.
      А дальше случается неприятность:
      Поэт, непривычный к такому вниманию,
      Со страху на спину бряк - и всё, и мертвяк.
      
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Ближние вкрадчивы. Волчьи у ближних глаза.
      Чувствую: хочется ближним схватить меня за
      Юркий кадык и к стене припечатать, сопя:
      "Думал объехать нас, падло? Пеняй на себя!"
      
      Забормочу я, давясь: "Бу-бу-бу... Гу-гу-гу..."
      Ясное дело, объехать я их не могу:
      Ближние всюду, вдоль всех притаились дорог,
      Каждый из жизни моей хочет выхватить клок.
      
      Все они - хищники, только различных мастей:
      Капиталисты-сквалыги, сантехники без запчастей,
      Женщины, в сердце которых пренебреженье к стихам
      Прочно соседствует с пылкой любовью к деньгам.
      
      Видят они богача почему-то во мне
      И норовят где угодно притиснуть к стене.
      Даже и в дом есть лазейка у этих чертей:
      Краны текут, а у слесаря нет запчастей.
      
      Надо расходовать жизнь, чтоб деньгу добывать, -
      Вкрадчивым ближним, однако, на это плевать,
      Так что сантехник, явившийся без запчастей,
      Тоже кусочек отхватит от жизни моей.
      
      "Да подавитесь!" - кричу я, внезапно прозрев.
      Вся привлекательность жизни - воистину блеф,
      Если ее защищаю и пестую я,
      А протекает она все равно в окруженье зверья.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Напрасно считается добрым
      Морщинистый слон цирковой.
      Ему неприятен твой хохот,
      Восторг оглушительный твой.
      
      Он быстро встает на колени,
      Как только взовьются хлысты,
      Но думает он, что не хуже
      Такое проделал бы ты.
      
      Ты вмиг упадешь на колени,
      Чуть хлыст пощекочет тебя,
      А слон посмотрел бы на это,
      С большим одобреньем трубя.
      
      С большим одобрением мог бы
      Ушами похлопывать слон...
      Тогда почему же в опилках
      Валяется именно он?
      
      А я объясняю: нам ближний
      В униженном виде не нов -
      Смешно великанов фиглярство,
      Смешно униженье слонов.
      
      Нам в жизни стоять на коленях
      Случалось не раз и не два,
      И нам представление сладко
      Поэтому, словно халва.
      
      Поэтому в цирк со зверями
      Доселе мы любим ходить,
      Где слон постоянно мечтает
      Нам в задницу бивень всадить - В упругую толстую задницу
      Отточенный бивень всадить.
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      
      Живется гениям несладко
      И будет житься так и впредь:
      Они ведь признаки упадка
      Во всем способны усмотреть.
      
      Пока буквально землю роют
      Сограждане, стремясь к деньгам,
      Они на заднем плане ноют
      И злобствуют по пустякам.
      
      Мы знаем: жертвы неизбежны,
      Коль цель маячит впереди -
      Об этом говорили Брежнев,
      И Буш, и прочие вожди.
      
      Но гениям всегда неймется
      Слезливо, жалостно воспеть
      Всех тех, кому не удается
      За группой лидеров поспеть.
      
      Они ослабленных и хворых
      Всегда готовы воспевать,
      А на добытчиков матерых,
      Таких, как я, им наплевать.
      
      У многих опустились руки
      Под звуки этого нытья,
      И я молю: "Молчите, суки!"
      "Заткнитесь!" - умоляю я.
      
      Не то и я сейчас заплачу,
      Полезу в бар за коньяком
      И насмерть оскорблю удачу,
      Сказав: "Я с вами незнаком".
      
      А значит, покачусь под горку
      И окажусь на самом дне,
      И гении сухую корку,
      Тогда, возможно, бросят мне.
      
      А я ведь был когда-то князем,
      Хозяином родной земли...
      И слезы будут капать наземь
      И делать шарики в пыли.
      
      Всем горемыкам сострадают
      Доверчивые богачи
      И через это попадают
      В бомжи, бродяги и бичи.
      
      А гении, конечно, рады,
      Коль погибает бизнесмен.
      Они, считай, морские гады,
      Особый подотряд сирен.
      
      
       2007
       * * * Андрей Добрынин
      Окраина. Ночной Париж.
      Темно и глухо,
      И, длиннозубая, как мышь,
      Стоит старуха.
      
      Спит заведение "Интим",
      Во тьме округа,
      И со старухой мы стоим
      Друг против друга.
      
      Блестят под фонарем резцы
      Во рту старухи.
      С ней рядом попросту птенцы
      Все злые духи.
      
      Поглядываю на подъезд,
      Но всё закрыто.
      Она мне голову отъест,
      Пища сердито.
      
      Я знаю: это - Мышь Судьбы;
      Скрипя зубами,
      Она является, дабы
      Покончить с нами.
      
      Со всеми теми, кто вострил
      В Европу лыжи,
      Кто русским золотом сорил
      В гнилом Париже.
      
      Мы к месту гибели, в Париж,
      Слетелись сами.
      Стоит чудовищная мышь,
      Водя усами.
      
      Теперь я проклинаю вас,
      Певцы соблазна,
      А бусинки мышиных глаз
      Блестят бесстрастно.
      
      Как в вестерне, пора двоим
      Подбить итоги.
      Друг против друга мы стоим,
      Расставив ноги.
      
      Мерцают в сумраке усы
      И взор щекочут.
      Мои наручные часы
      В ночи грохочут.
      
      Грохочут крылья мотылька
      В фонарном свете,
      Но не зажгут ни огонька
      Трущобы эти.
      
      Ведь жителям подобных мест
      Ничуть не странно,
      Коль кто-то голову отъест
      У бонвивана. 2007
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Нуждающиеся слои,
      Сказать по правде, любят выпить.
      Из этой гиблой колеи
      Их ничего не может выбить.
      
      Задумываешься: отколь
      Такая жажда в щуплом теле?
      Они на головную боль
      И тошноту плевать хотели.
      
      Не испугает их нужда,
      Нужда у них вошла в обычай.
      Они чуждаются труда
      С беспечностью буквально птичьей.
      
      Да и нельзя трудиться им,
      Впадающим частенько в скотство.
      Нельзя работничкам таким
      Доверить средства производства.
      
      Налив глазищи поутру,
      Они такого наслесарят!..
      Я сам те средства приберу,
      Поскольку я известный скаред.
      
      Я радовался как дитя,
      Став наконец-то олигархом,
      Но заводские мощностя
      Плохим являются подарком.
      
      И день, и ночь гудят они,
      Внезапно ставшие моими.
      Ворочаются шестерни,
      И я вращаюсь вместе с ними.
      
      Не верю я в рабочий класс,
      В его старательность и разум.
      За каждым нужен глаз да глаз -
      И стал я злым и пучеглазым.
      
      А за фабричной проходной
      Те люди, что всегда под киром,
      Смеются дерзко надо мной
      И заодно - над целым миром.
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Треугольники парусов
      Над бегущей зыбью залива.
      Много есть таких молодцов,
      Что владеют яхтой на диво.
      
      То по кругу ходят они,
      То построят яхты в цепочку.
      К сожаленью, зимние дни
      На забавах поставят точку.
      
      Яхты сложат тогда в сарай,
      Громыхающий стылой жестью,
      А пока - рули, загорай,
      Мы с тобою, клянемся честью.
      
      Всей душой с тобой старики -
      Те, что мочат бороды в пиве,
      Наблюдая из-под руки
      Танцы парусные в заливе.
      
       2007
      
      
      
       * * *
      
      Во двориках Петербурга
      Спокойно в жаркие дни.
      Глядит из окошка мурка,
      Несется запах стряпни.
      
      Есть место и для окурка,
      И для сидения тут.
      Во двориках Петербурга
      Замкнулись липы и ждут.
      
      Сбылась их мечта сегодня
      Впервые за много лет:
      Что в скверик сквозь подворотню
      Зайдет на отдых поэт.
      
      Когда разбивали скверик,
      То липы еще тогда
      Шептались, наивно веря,
      Что я забреду сюда.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      С крутого каменного века
      Пошло такое, господа:
      Зажиточного человека
      Берут и тащат в никуда.
      
      И там, куда не достигает
      Обыкновенных граждан взгляд,
      Его ругательски ругают
      И денежки отдать велят.
      
      А почему? Не потому ли,
      Что все завидуют ему?
      Вот Ходорковского замкнули
      Из чистой зависти в тюрьму.
      
      Судья кричал: "И мы могли бы
      Украсть у собственной страны
      Запасы нефти или рыбы,
      Но мы избыточно честны!
      
      Вы думаете: мы дебилы?
      А вот и нет, а вот и нет!
      У нас еще найдутся силы,
      Чтоб вас упечь на девять лет".
      
      Меня же нынче осенило,
      И понял я - молчать не след:
      Да, мы действительно дебилы,
      Лишь в этом корень наших бед.
      
      И в том, что нищие дебилы
      Воюют много тысяч лет
      С мужами разума и силы,
      В чьих головах - реальный свет.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Кой черт вас вынуждает, братья,
      Предпочитать наш глупый рок?
      Ведь должен быть в любом занятье
      Хоть минимальный смысл и прок.
      
      Должно быть, это черт из важных,
      А вовсе не какой-нибудь.
      От взвывов рокерских протяжных
      Порой мне хочется всплакнуть.
      
      Но не над песнями самими,
      А над судьбою тех людей,
      Которые людское имя
      Позорят музыкой своей.
      
      Уже в яслях я Гайдна слухал,
      Ценитель был уже крутой,
      Но рокер мне корежит ухо
      Своей шумливостью пустой.
      
      Частенько дьявольское рыло
      Торчит из-за его спины,
      А в Гайдне есть благая сила,
      Хранящая от сатаны.
      
      Пусть черт башкой трясет на сцене,
      Визжит и бьется, как свинья,
      Но упадаю на колени
      Перед портретом Гайдна я.
      
      "Спаси, - молю, - от пошлых истин
      И от фальшивой глубины,
      Пусть рок мне будет ненавистен,
      А козни дьявола ясны".
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Я лирик вдумчивый. Люблю
      Во всё я вдумываться долго.
      Мне хочется понять, отколь
      Течет, к примеру, наша Волга.
      
      В полях над Волгой лег туман,
      А почему - поди дознайся!
      В нем кроется привычный быт
      И волка, и трусишки-зайца.
      
      Всё это хочется постичь,
      И не умом, а всею плотью,
      Чтоб знания свои потом
      Втолковывать простонародью.
      
      И чтоб униженно оно
      Благодарило за науку;
      Чтоб на ленивцев налагать
      Свою карающую руку.
      
      Хочу иметь за это харч,
      А там и пенсии дождаться.
      Учительство - оно людьми
      Должно сполна вознаграждаться.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Я ныне гляжу на себя с одобрением -
      Я, кажется, плотно занялся старением:
      Отеки, морщины, мешки под глазами,
      И сплошь седина завладела усами.
      
      Так старая шкура ветшает на змее.
      Вздыхают иные, понять не умея,
      Что скоро я вытеку прочь из нее
      В иное, подкаменное бытие,
      В змеиное дивное царство мое.
      
       2007
      
      
      
       * * *
      
      Квадраты бывших дворов оцепила сирень,
      Вдоль бывших улиц, как прежде, вязы стоят,
      А на заброшенном кладбище с бурьяном сросся плетень,
      И на плите с полумесяцем чуть заметен священный аят.
      
      Здесь жили когда-то татары, русские и мордва,
      Но лицемерить не следует - дескать, память жива:
      Есть лишь островок средь пашен от всяких дорог вдали,
      Есть пара ломких листков в городской архивной пыли.
      
      Так бреди же по пыльной пашне, оркестр, заказанный мной,
      Пусть медь раздирает ревом дремотный воздух степной!
      Кротко, без траурных маршей, скончалось это село,
      Но понял потомок, что время рыдающей меди пришло.
      
      Стен крепостей и соборов вовек бы никто не сложил
      Без тех, кто вместе со степью здесь терпеливо жил,
      Кто на степной пшенице пускал поколенья в рост,
      Чтоб гибли они со славой отсель за тысячи верст.
      
      Рычите надсадно, трубы, рокочи грозой, барабан,
      Чтобы с нагретых развалин утекали ужи в бурьян,
      Чтоб здешнее оцепененье хотя б на миг превозмочь,
      Ведь я в своих жилах чувствую близящуюся ночь.
      
      В той ночи я уже не увижу, как татарский месяц взойдет,
      Как ему раскроют объятья покосившиеся кресты;
      В той ночи и меня, и музыку, и кладбище понесет
      По морю Вечности парус серебрящейся высоты.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Поэты слишком разгулялись:
      По жизни - прыг, по жизни - скок,
      И, смотришь, спился, как Есенин,
      Или повесился, как Блок.
      
      Конечно, быть поэтом трудно;
      Не любят трудностей они
      И потому в гульбе и пьянстве
      Свои растрачивают дни.
      
      Когда же хватит их кондрашка
      В каком-нибудь из злачных мест,
      Иные выступят поэты,
      Неся литературный крест.
      
      Таким поэтам не до шуток,
      У них попойки не в чести,
      Им надо крест литературный
      Тяжелой поступью нести.
      
      Играет страшно желваками
      Их одухотворенный лик.
      Они отдавливают ноги
      Всем тем, кто на пути возник.
      
      Они идут туда, где грозно
      Горит зарею окоем
      И по пути стихи бормочут
      О сокровенном, о своем.
      
      Внушают людям уваженье
      Их непонятные слова;
      Уже лет сто идут поэты,
      Но большая их часть жива.
      
      Зубовным скрежетом пугают
      Они скопившийся народ,
      Кряхтят, синеют от натуги,
      Но ничего их не берет.
      
      Вот-вот он должен надорваться,
      Подвижник пламенный, - ан нет:
      Измучен непосильной ношей,
      Он доживает до ста лет.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Задать вопрос кладбищенским корням,
      Питающимся человечьей кровью,
      И не изведавшим любви друзьям,
      Лежащим с памятником в изголовье;
      
      Задать вопрос холодному лучу,
      Который ночью на могилы светит...
      Но я не спрашиваю, я молчу,
      Поскольку я боюсь, что мне ответят.
      
      
       2007
      
      
      
      
       * * *
      
      Когда мне нечего сказать,
      То хочется сказать об этом -
      О том, как трудно быть поэтом
      И на величье притязать;
      
      Как трудно задницу лизать
      Богатству и его клевретам,
      Чтоб после шляться по банкетам
      И в телевизор проползать;
      
      Как трудно всем стихам хорошим
      Срамные вирши предпочесть
      И в мерзком виде скоморошьем
      На первый план повсюду лезть,
      Порвать с избранничеством Божьим,
      Чтоб мягко спать и вкусно есть.
      
      Таких, как я, в Москве не счесть,
      Но кто-то в ней незримый есть,
      Который в лоб влепляет сплошь им
      Свое тавро - три цифры "шесть".
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Из мутных вод священной реки,
      Кишащих холерной бациллой,
      Выходят индусы - здоровы, крепки,
      Наполнены свежей силой.
      
      Возможно, кто-то из них и помрет
      Вскорости от холеры,
      Но будут жить река, и народ,
      И сила индусской веры.
      
      А ты в отфильтрованной спишь воде,
      В булькающем джакузи.
      Где вера твоя, жизнелюбие где?
      Остались в Советском Союзе.
      
      Индус в лохмотьях поймает вошь
      И радуется восходу,
      А ты сидишь и носом клюешь,
      И вяло мочишься в воду.
      
      Над Гангом поет и пляшет индус,
      И радостью взор лучится,
      А ты развалил Советский Союз,
      Чтобы в джакузи мочиться.
      
      Возможно, был плох Советский Союз,
      Недаром он пал без бою,
      Но, к сожалению, к жизни вкус
      Он в бездну унес с собою.
      
      Даже схватив холеру, индус
      На Ганг не будет пенять.
      Он знает: хоть вера и тяжкий груз -
      Негоже ее менять.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
       * * *
      
      Ветер всю гарь сумел унести,
      И ясность словами не передать.
      Надо с бутылочкой в парк пойти:
      Терпкость вина сентябрю под стать.
      
      Пусть с опьяненьем сольется тишь -
      Тогда из укрытий выйти должны
      И дятел-пестряк, и желтая мышь
      С полоской коричневой вдоль спины.
      
      Значит, в укромность парка я врос,
      Значит, почувствовать вскоре смогу,
      Что кружатся кроны старых берез
      Не в облаках, а в моем мозгу.
      
       2007
      
       * * *
      
      Невольно я впадаю в трепет:
      Как пусто сделалось вокруг!
      Меня не оглушает щебет
      Свободомыслящих подруг;
      
      Мне не звонят по телефону,
      Не приглашают никуда -
      Так Нансен плыл во время оно
      Среди молчания и льда.
      
      Житейский пролистав задачник,
      В конце я отыскал ответ:
      Для всех я просто неудачник,
      Со мной водиться смысла нет.
      
      Есть показатели успеха,
      Они достаточно просты -
      Ну, например, какое эхо,
      Раз пукнув, производишь ты.
      
      Какой наградой ты отмечен
      За каждый прозвучавший пук...
      А мне здесь похвалиться нечем,
      Ведь я беззвучен, как паук.
      
      Я всеми брошен, потому как
      Я тягостно, зловеще нем.
      Все женщины к умельцам пука
      Сегодня просятся в гарем.
      
      А мне лишь этого и надо -
      Без них-то я смогу успеть
      Доткать пропитанную ядом,
      Весь мир объемлющую сеть.
      
       2007
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Отяжелело сердце мое,
      В нем кто-то волокна рвет.
      Конечно всякое бытие,
      И мой подходит черед.
      
      Сулившие помощь ушли вперед,
      Забыв минутную блажь.
      Ну что ж, сегодня-то мой черед,
      А завтра наступит ваш.
      
      Одни спешат, ускоряя шаг,
      Другие движутся кое-как,
      В итоге приходят и те, и те
      К одной и той же черте.
      
      Неважно, когда ты к ней подошел,
      Неважно, с каким добром,
      Ведь каждому нужен только обол,
      Чтоб сесть на черный паром.
      
      В зубах сжимая кислую медь,
      Я покорно затих.
      Я ничего не хотел иметь,
      И вот - не бедней других.
      
      А вы не сумевшие мне помочь, -
      Я зла на вас не таю.
      Нас всех, как мать, собирает ночь,
      Мы - братья по забытью.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Не случайно собака сбесилась -
      Ведь ее унижали всегда.
      А была бы она поэтессой -
      Не стряслась бы такая беда.
      
      Сочиняла б она на хозяев
      Потихоньку десятки сатир,
      И царил бы в душе у собаки
      Хоть и горький, но все-таки мир.
      
      И меня ведь порой унижают,
      А порой и отвесят пинка,
      Но являюсь я крупным поэтом,
      Потому и не спятил пока.
      
       2007
      
      
      
       * * *
      
      Чтоб разогнать тоску-кручину,
      Я рухнул в винную пучину,
      А после ночь провел в канаве,
      Хоть это мне и не по чину.
      
      Я застудил, конечно, почки
      И нежные ушные мочки,
      Но в небе гимны распевали
      Упитанные ангелочки.
      
      В тех гимнах прямо обещалось,
      Что Бог, питая к людям жалость,
      По мере сил искореняет
      Безденежье и отощалость.
      
      И я поверил обещаньям,
      Решил, что ангелочки правы,
      И с неразборчивым ворчаньем,
      Проснувшись, вылез из канавы.
      
      Нельзя утрачивать надежду
      И потакать тем самым бесу, -
      Нет, надо отряхнуть одежду
      И срочно двигать к райсобесу.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Я с дураками не здороваюсь.
      Запомни этот верный знак:
      Коль я с тобой не поздоровался -
      Ты, следовательно, дурак.
      
      Я не хочу искать ни спонсора,
      Ни покровителя ни в ком
      И никогда не поздороваюсь
      С разбогатевшим дураком.
      
      И бесполезно тут заискивать,
      И забегать рысцой вперед,
      И потную ладонь протягивать,
      И раздвигать в улыбке рот.
      
      Иду я, ветром овеваемый,
      Взор устремив куда-то вдаль,
      И дурака, за мной спешащего,
      Признаюсь честно, мне не жаль.
      
      Над ним детишки потешаются
      И крутят пальцем у виска.
      "Добрынин с ним не поздоровался! -
      Кричат. - Видали дурака?!"
      
      Но если б он учился вдумчиво,
      А не мотней по клубам тряс -
      При встрече я ему бы кланялся,
      А то бы и пускался в пляс,
      
      Используя при этом множество
      Балетных всяческих затей.
      Так выражают ликование
      При виде грамотных людей.
      
      И он бы пляской мне ответствовал, -
      Ну так не будьте же глупы,
      Не удивляйтесь, видя пляшущих
      Мужей средь уличной толпы.
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Мне снилось: на пустыре я
      Встречаю снежную тишь
      И ты на моей перчатке
      Снежинкой крупной лежишь.
      
      Я помню: свет снегопада
      Я видел в глазах твоих.
      Хочу, чтобы теплым вздохом
      Дошел до тебя мой стих.
      
      Хочу, чтобы ты вздохнула
      О том, что навек прошло,
      И сжалась в темную каплю,
      Вбирая мое тепло.
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Ветер с юга летит, шелестя
      Пестрой осенней листвой в синеве,
      И кажется - я на море, хотя
      Я просто стою у окна в Москве.
      
      И всплески листвы, и синий простор, -
      Но ветер вздыхает: "Спеши, спеши
      Пространства моря, неба и гор
      Замкнуть в пространстве твоей души.
      
      Миры без тебя приходят в разброд,
      А значит, пора отправляться в путь,
      Чтоб множества гор, берегов и вод
      В единой прозрачной сфере замкнуть".
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Тетка та - из Владимирской области,
      Постоянно та тетка кричит,
      Постоянно та тетка ругается,
      Только ночью частично молчит.
      
      Я спрошу: "Почему ты ругаешься,
      Почему отравляешь мне кровь?"
      Пять минут она как бы подумает,
      А потом заругается вновь.
      
      Ничего этой тетке не нравится -
      Что ни сделаю, что ни скажу;
      В безнадежной такой ситуации
      На диване я молча лежу.
      
      Почему же я должен, вы спросите,
      Эту муку всю жизнь принимать?
      А куда же деваться мне, ежели
      Эта тетка - мне родная мать?!
      
      Ведь она меня все ж таки ростила,
      Воспитание все же дала.
      Ничего, пусть ругается старая,
      Лишь бы только подольше жила.
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Не надо многословно объяснять,
      Зачем писать заведомую ложь:
      Иначе ведь детишек не поднять,
      Иначе ведь на джип не наберешь.
      
      Ведь только джипа требует престиж -
      На сотню косарей, без дураков;
      Годятся только Лондон и Париж,
      Чтобы воспитывать твоих щенков.
      
      Из нас, простых, ты выделился сам,
      От общности избавился былой,
      А в результате нашим мертвецам
      Не обрести покоя под землей.
      
      И ложь, и правда - детища Творца
      И с этой точки зрения равны;
      Ты так решил, и кости мертвеца
      Покоя в результате лишены.
      
      За деньги всё, что требуют, писать,
      И устно всё, что требуют, твердить,
      Словесным ядом почву пронизать -
      И мертвецов в итоге разбудить!
      
      Мучительна бессонница могил,
      Для мертвецов нет ничего страшней,
      Но все-таки у них достанет сил
      Найти тебя, чтоб рассказать о ней.
      
      Надвинется мерцанье мутных глаз,
      Зашамкают ввалившиеся рты,
      Но никому услышанный рассказ
      Пересказать уже не сможешь ты.
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
       * * *
      
      С детства знаю, как может украсить былое
      Или дальние страны искусный рассказчик,
      Но смотрю: на окошке прекрасно алоэ,
      И граненый стакан - совершенства образчик.
      
      А паук, у меня обитающий в ванной,
      Мной частенько спасаемый от потопленья,
      Вверх и вниз по невидимым лазает вантам,
      И меня развлекает его выступленье.
      
      За окном - многослойная пышная осень,
      И поэтому дома светло и прохладно,
      Мы же счастья какого-то все-таки просим,
      Мы не чувствуем, как повседневность отрадна.
      
      Отливают почти угрожающим лоском
      На столе баклажаны и красные перцы;
      Помидором с похожим на вену отростком
      Заменить так и хочется хворое сердце.
      
      Да, и смерть в повседневность включается, ибо
      На обоях я вижу знакомую мету:
      Их царапала кошка по прозвищу Рыба,
      А той кошки на свете давно уже нету.
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Коль ты здоров, и всюду - дружба,
      И любящие взоры дам,
      Тогда победы - лишь рутина,
      За них я дорого не дам.
      
      Но победительная сила
      Не навсегда тебе дана.
      Лишь дополнением к удаче,
      Прости, мне кажется она.
      
      И абсолютное везенье
      Дается тоже не навек,
      И хнычет, брошенный толпою,
      Былой счастливый человек.
      
      Но мы не сводимся к наличью
      Здоровья, дружбы и любви.
      Ты сделался другим, а значит -
      Другую силу прояви.
      
      Ту силу, что из неуспеха
      Привыкли черпать на Руси.
      Посмеиваясь, все утраты
      В безвестности перенеси.
      
      Отнюдь не баловнем успеха,
      Не в единении с толпой
      Ты сам себе узнаешь цену
      И сможешь стать самим собой.
      
      А шелковистую надежду
      Сгоняй безжалостно с колен -
      Она мурлычет об удаче,
      Которая есть прах и тлен.
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
      
       * * *
      
      Нельзя поспешно жать на звонок,
      Должна ведь влага с одежды стечь,
      Надо почувствовать прочность ног,
      Надо, чтоб стала послушной речь.
      
      Войду - и всё меня будет бесить:
      И чмок равнодушный в мои усы,
      И взгляд, который будет скользить
      С ногтей - на меня, потом - на часы.
      
      Нет уж, теплей брести под дождем,
      Переходящим в тяжелый снег;
      Лишь беглый взгляд из толпы, но в нем
      Признанье того, что я - человек.
      
      И в той пивнушке, где стоя пьют
      Среди затуманенного стекла,
      Мои две соточки мне нальют
      С улыбкой, в которой бездна тепла.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Не жду я славы и добра,
      Посмеиваюсь над любовью,
      Поэтому ничто пера
      Не побуждает к многословью.
      
      Поэтому моим стихам
      Становится присуща сжатость,
      А мне, по-видимому, святость,
      Поскольку я не рвусь к деньгам.
      
      Перо ползет подобно слизню,
      А не порхает по листам -
      Ведь я не посвящаю жизни
      Ни славе, ни большим постам.
      
      Я редко открываю рот,
      В душе стремление развеяв
      За русский говорить народ,
      Как множество телеевреев.
      
      Немногословен я в быту,
      Немногословен на бумаге.
      Я не имею взлетной тяги,
      Не устремляюсь в высоту.
      
      Но, сам не ведая, во что,
      Я все-таки во что-то верю
      И потому любви потерю
      Могу поставить ни во что.
      
      Шепчу во тьму: "Благослови
      На то, чтоб я воспринял здраво
      Отказ от денег и от славы,
      Без коих нынче нет любви".
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      В кольце щербатого бетона
      Теснится бурая вода.
      Я наблюдал во время оно
      Расчистку этого пруда.
      
      Дрожала будка земснаряда
      И трубы всасывали ил,
      Но снова пруд мутней, чем надо,
      И я не тот, что прежде был.
      
      Теперь, когда прошло полвека,
      Начальство вновь расчистит пруд,
      Но пожилому человеку
      Подобных шансов не дадут.
      
      Так много чувств и устремлений,
      В итоге же всегда одно:
      Как часть житейских наслоений
      Мы опускаемся на дно.
      
      Но так бы все равно не пели
      Сегодня нервы, как тогда,
      Когда над зыбью здесь летели
      Мои потешные суда.
      
      А коль душа отяжелела,
      Ослабла, сделалась немой,
      То пусть ее заставит тело
      Спокойно слиться с донной тьмой.
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
      
       * * *
      
      В изреженном осенью сквере,
      Закатом пронзенном насквозь,
      По кругу проносятся звери,
      Ритмически крякает ось.
      
      Смеркается, похолодало,
      Но детские взвизги слышней -
      Малюткам-жокеям все мало
      Аллюра цветастых коней.
      
      В объятья отца попадает
      Седок, соскользнувший с коня.
      Ристалище он покидает,
      Но только до нового дня.
      
      Похоже, к житейской погоне
      Все дети готовятся тут.
      Иные, свирепые кони
      Со временем их привлекут.
      
      Свирепые кони подхватят,
      Помчат ошалевших юнцов,
      Послышатся возгласы "Хватит!" -
      Ведь рядом не будет отцов.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Когда я иду от источника,
      Водицы набрав ледяной,
      То старый гусак изгаляется
      Во время пути надо мной.
      
      Ко мне змеевидно он близится,
      Хоть я и не ссорился с ним,
      И щелкает, словно компостером,
      Оранжевым клювом своим.
      
      И кажется: хочет компостером
      Он мне продырявить мотню,
      И я его, будучи с ведрами,
      Конечно же, не отгоню.
      
      Крыла расставляя огромные
      Почти параллельно земле,
      Топочет гусак атакующий,
      Гусак, закосневший во зле.
      
      А если б я не был запуганным,
      Боящимся всех москвичом,
      А был бы воронежским ухарем,
      А был бы тверским лихачом,
      
      И если б не в школу со скрипочкой
      Я в детстве позорно трусил,
      А шлялся бы дерзко по улицам
      И правильных деток тузил, -
      
      То этот гусак развернулся бы
      И прочь побежал от меня,
      Однако в гусином загончике
      Случилась бы ночью возня.
      
      Все длилось бы только мгновение,
      А после опять - ни гу-гу...
      В ту ночь я развел бы с компанией
      Костер на речном берегу.
      
      Лягушки гремели бы слаженно,
      Катила бы волны река,
      И жиром янтарным сочился бы
      Над пламенем труп гусака.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Вели богатого еврея
      В застенок ночью палачи.
      Они его увещевали:
      "Ты не волнуйся, не кричи.
      
      Сейчас спокойно разберемся,
      Откуда бабки у тебя,
      А если и дадим по репе,
      То исключительно любя".
      
      Еврей, однако, был не промах,
      Он жизнь не понаслышке знал,
      И потому он вопль протеста
      В ночи пронзительно издал.
      
      "Не надо беспокоить спящих, -
      Перепугались палачи. -
      Ори в застенке сколько хочешь,
      А здесь, пожалуйста, молчи".
      
      Еврей не согласился с ними:
      "Я не намерен жить во зле,
      Я должен беспокоить спящих,
      Таков мой жребий на Земле".
      
      До южных гор летели вопли,
      До самых северных морей -
      Так в темноте сограждан спящих
      Будил задержанный еврей.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
       * * *
      
      Вино - отрава, бабы - стервы,
      Еда - фекалиям сродни.
      Гудят измотанные нервы,
      И день, и ночь гудят они.
      
      Пройти мне надо недалече,
      До магазина у метро,
      Ведь, как мартеновские печи,
      Горит без выпивки нутро.
      
      Бичей угрюмая орава
      Меня уже устала ждать.
      Мы признаем: вино - отрава,
      Но надо ль это обсуждать?
      
      Любой, кто пьянствует со мною,
      Иначе бы, конечно, жил,
      Коль мир занятие иное
      Ему бы честно предложил.
      
      А мир пытался нас упорно
      К делам сомнительным привлечь:
      Из года в год стоять у горна,
      Блюсти мартеновскую печь.
      
      Нам предстояло в жарком цехе
      Без лишних париться речей,
      Чтоб развлекались без помехи
      Владыки горнов и печей.
      
      Но мы никак не шли навстречу
      И отвечали только так:
      "Пускай мартеновские печи
      Без нас дают и сталь, и шлак".
      
      И мир, испытывая злобу
      К свободолюбию бичей,
      В отместку нам внедрил в утробу
      Огонь мартеновских печей.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
       * * *
      
      Не зря я стал антисемитом
      И остаюсь доселе им:
      Так вышло, что с одним семитом
      Вчера я набухался в дым.
      
      Семита звали дядя Лева,
      Мы пили с ним в теченье дня.
      В итоге, вдребезги бухого,
      Он бросил в скверике меня.
      
      Я хохот издавал злодейский
      И женщин в скверике пужал,
      Но мимо газик милицейский
      Как раз в тот вечер проезжал.
      
      Мне был в тот миг никто не страшен,
      С ментами я вступил в борьбу,
      Теперь же чую: нос расквашен
      И шишка выросла на лбу.
      
      А если б дядю Леву к дому
      Не потянуло и к жене,
      То все бы вышло по-другому,
      То мы бы бились наравне.
      
      Теперь в ментуре, дядя Лева,
      Кукует собутыльник твой.
      Признай: таких, как ты, сурово
      Карали на передовой.
      
      Моше Даян сверкнул бы глазом
      И грозно гаркнул бы: "В расход!" -
      И дезертиров смел бы разом
      В воронку комендантский взвод.
      
      Но полюбить семитов снова
      Я тем не менее готов,
      Коль ты сумеешь вырвать, Лева,
      Меня из грязных лап ментов.
      
      Приди сюда и дай им денег,
      Про пиво тоже не забудь,
      И выйдет истощенный пленник
      И бросится к тебе на грудь.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Оранжевые ореолы
      С иголочками по краям;
      Гуляют отсветы по голым
      Сырым кружащимся ветвям.
      
      Чуть ветер с юга наплывет,
      Как оживляется круженье,
      И бликов по ветвям скольженье,
      И лепет оттепельных вод.
      
      А с ветром наплывает, ширясь,
      Сырое зябкое тепло,
      И, как в бреду, лежит, пузырясь,
      Все то, что за день натекло.
      
      Расслабившись под ветром с юга,
      В кружении и полусне
      Бормочет сбивчиво округа,
      Упоминая обо мне.
      
      А я виденьями своими
      Наполнил бредящую тьму
      И слышу собственное имя,
      Не удивляясь ничему.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
       * * *
      
      Камни обваливаются вновь,
      И в каземате пыли полно.
      Из пыльного уха сочится кровь,
      И взрывов солдат не слышит давно.
      
      Он чувствует только, как из-под ног
      Взрывы дергают каменный пол.
      Стихло - и он к амбразуре скок
      И в амбразуру выставил ствол.
      
      Он - кадровый, мазать ему нельзя,
      Смеется он: "Кто смелый - вылазь!"
      К военной славе, к Москве стезя
      Для очень многих здесь пресеклась.
      
      И принимаются пушки вновь
      Взрывами старый форт сотрясать.
      Врагу здесь пустили первую кровь -
      Довольно щедро, надо сказать.
      
      "Встать - лечь, паскуды, - смеется солдат. -
      Встали? А я говорю вам - лечь..."
      Но тут в амбразуру влетел снаряд
      И снес солдату голову с плеч.
      
      И, пригибаясь на каждом шагу,
      К форту направились егеря.
      Кто страху такого задал врагу,
      Уж верно, отмечен Богом не зря.
      
      Лишь избранным Бог веселия дал
      В час битвы, и в гибели укрепил,
      И травянистый могучий вал
      Насыпал над ними вместо могил.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Андрей Добрынин
      
      
      
      
       * * *
      
      Не следует быть многословным -
      Ты должен побольше молчать
      И разве что скрипом зубовным
      Свои неудачи встречать.
      
      Не следует думать, кому бы
      Со стоном поплакать в жилет.
      Имеющий крепкие зубы,
      Всегда независим поэт.
      
      Ничтожества плотной стеною
      Отрезали мир от тебя,
      Но ты не давай им покою,
      Зубами ритмично скрипя.
      
      Когда бы ты ныл - посмеяться
      Они над тобою могли б,
      А нынче кошмары им снятся
      Под этот ритмический скрип.
      
      Когда же раскрошатся зубы -
      На смену, надменен и юн,
      Придет, гениальный сугубо,
      Другой неустанный скрипун.
      
      
       2007
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      * * *
      Вновь над полями опрокинут
      Небесный темный водоем.
      Фосфоресцирующей взвесью
      Созвездья утопают в нем.
      
      Так безнадежно их движенье
      На зов из темной глубины,
      И провожают их мерцаньем
      Поля заснеженной страны.
      
      Созвездия уходят в бездну,
      И потому такой родной
      Вдруг ощущаешь неподвижность
      Угрюмой плоскости земной.
      
      Созвездья утопают в бездне,
      Но им не опочить на дне,
      Как мы почием на погостах
      В родной заснеженной стране.
      
      Пускай зима сковала землю,
      Пускай погосты замела,
      Но неподвижность ощущаешь
      Подобно веянью тепла.
      
      
      
      * * *
      Смешно предвзято рассуждать
      И видеть в смерти только зло.
      Да, многим жалко покидать
      То место, где им так везло.
      
      Людскую бренную судьбу
      Иначе видят господа,
      Чем те, кто чувствовал на лбу
      Клеймо холопства и труда.
      
      Обидно важному лицу
      Лишиться вдруг всего и вся,
      Для нас же попросту к концу
      Подходит вьючная стезя.
      
      И коль невмоготу уснуть
      От страха перед новым днем,
      То знай: конечен этот путь,
      В гробу мы славно отдохнем
      
      
      * * *
      Беспомощных и беззащитных
      Мудрец не сразу убивает.
      Они ведь как-никак одеты,
      У них и денежки бывают.
      
      Сначала изымаешь деньги,
      Потом оцениваешь вещи,
      А чтоб не дергался убогий,
      Держись сурово и зловеще.
      
      Пусть он поймет свою виновность,
      Ведь он для общества помеха,
      А ты ножом порою делай
      Внезапный выпад ради смеха.
      
      Не стоит забывать про брюки -
      Про них частенько забывают,
      А на убогих часто брюки
      Вполне приличные бывают.
      
      Когда ж убогого разденешь,
      То видно даже ночью темной,
      Какой он хилый, безобразный,
      Какой для общества никчемный.
      
      Ты отпускать его не вправе,
      Тем более - пойдет шумиха...
      Ты отведи его в сторонку
      И там зарежь, но только тихо.
      
      * * *
      Жизнь удивительно богата,
      Таков мой вывод оптимиста.
      Ну, например, в Москве когда-то
      Знавал я честного таксиста.
      
      К нему, бывало, сядешь пьяным
      И спишь, а он ведет привычно,
      Не шарит по твоим карманам
      И мзду не требует вторично.
      
      Воспринимал я ошалело
      Простое жизненное счастье:
      В карман залезешь - деньги целы,
      Часы, как прежде, на запястье.
      
      Вдали мелькали габариты
      И растворялись в зимнем мраке.
      Я тупо повторял: "Иди ты!
      Так не бывает! Это враки!"
      
      Но вот же - на башке бедовой
      Осталась шапка меховая...
      И плакал я, для жизни новой,
      Для веры сердцем оживая.
      
      Ведь лишь они для оптимиста
      Являются столпами веры -
      Такие честные таксисты
      И душки-милиционеры.
      
      * * *
      Безжизненная белизна,
      Цвет траура, подполья, тленья, -
      Тебя я вижу из окна,
      Не ощущая умиленья.
      
      Задастых лыжников стада
      Текут, повизгивая, к паркам, -
      Для них-то снег и холода,
      Возможно, выглядят подарком.
      
      На них ведь теплые штаны,
      А дома всё готово к чаю,
      Но я при виде белизны
      Лишь страх и злобу ощущаю.
      
      Мне отвратителен набор
      Ее красивостей никчемных,
      Когда плетутся через двор
      Фигуры мрачные бездомных.
      
      Плетется хворый человек
      Домой с терпением сугубым -
      Где в окна задувает снег
      И крысы бегают по трубам.
      
      И вывод мой костляв и наг,
      Пусть он кому-то спать мешает:
      Кто сгреб себе излишки благ,
      Тот жизни ближнего лишает.
      
      Лишает света и тепла,
      Обеда и стакана чая;
      Теперь же в белом смерть пришла,
      Лишенцев муки сокращая.
      
      А те всё выжить норовят;
      Уж им-то объяснять не надо,
      Что бел в действительности ад
      И стужа - главный принцип ада.
      
      
      
      * * *
      Рутинность жизни поняв до конца,
      Я впал бы в унынье вскоре,
      Но тут увидел твои глаза,
      А в них - бесконечность моря.
      
      Пространства слетелись в твои глаза,
      Как стая птиц - на гнездовье,
      Но мне навстречу они взлетят,
      Вспугнутые любовью.
      
      Не знаю, что я тебе говорю,
      Но знаю: жизни не жаль,
      Когда бесконечность меня несет,
      Качая, и ввысь и вдаль.
      
      
      
      * * *
      Мир славянский сделан как бы на вырост,
      И судеб - не одна, а гораздо больше:
      Был бы сербом я, если б в Сербии вырос,
      И поляком - если бы вырос в Польше.
      
      Но в крови, а может, в клеточном соке
      Оставалось бы то, что служит залогом
      Темной тяги к мистериям на Востоке,
      Где Россия является грозным богом.
      
      
      
      * * *
      На хвое сосновой - розовый снег,
      Лиловой тенью набрякла лыжня.
      В детстве, помнится, лыжный бег
      Почти наказаньем был для меня.
      
      Но лыжников тоже валит инфаркт,
      Отца-физкультурника больше нет,
      Остались, однако, старинный парк
      И предзакатный розовый свет.
      
      Высохли слезы детских обид,
      Иссяк ребячий бессильный гнев,
      Лишь дятел где-то кору долбит,
      Чтоб подчеркнуть молчанье дерев.
      
      Теперь по аллее бреду пешком
      И сам свободе своей не рад.
      Недолго осталось хрустеть снежком
      И видеть этот чистый закат.
      
      Чтоб мне теперь поравняться с отцом
      И выйти из парка, как прежде шли,
      Неутомимым лыжным гонцом
      Прорезал бы я все тундры Земли.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      * * *
      К болезням я стал привычен
      И как-то внутренне сжался,
      А старый парк безграничен
      И был, и теперь остался.
      
      Пробраться не удалось мне
      Во все его закоулки,
      Но звезды в стылую осень
      Над ним, как и прежде, гулки.
      
      Противится парк мой старый
      Сжатью и уменьшенью,
      И для души усталой
      Нет лучшего утешенья.
      
      Деревья не спят, впивая
      Неясный гул мирозданья,
      Друг другу передавая
      Ночных пространств содроганья.
      
      Ловцом житейского счастья
      Уже я не стану, - мне бы
      Лишь видеть, как равной частью
      Парк ночью врастает в небо.
      
      
      * * *
      Пейте водку с грейпфрутовым соком,
      А иначе не пейте ее,
      Потому что вам вылезет боком
      Обязательно это питье.
      
      Вмиг давленье оно повышает,
      Голова раздувается - во!
      А грейпфрутовый сок понижает
      И доводит до нормы его.
      
      Помню, в годы застоя и культа
      О грейпфрутах не слышали мы;
      Потому нас трепали инсульты
      И ввергали в объятия тьмы.
      
      Но теперь мы спасаемся соком -
      Дал нам Путин грейпфрутовый сок,
      И мы водочку тянем с причмоком,
      Как младенец, нашедший сосок.
      
      И едва возрастает давленье,
      Как мы сразу же хватим сочку.
      Поумнело теперь населенье,
      Постоянно оно начеку.
      
      Чтоб страна не погрязла во мраке,
      Должен Путин стоять у руля,
      Чтоб непьющие псы-коммуняки
      Не пробрались под своды Кремля.
      
      
      
      
      
      
      * * *
      Мне творческого не/ дали простора,
      Которого я жалобно просил,
      И я тогда уставил в землю взоры
      И свой духовный светоч погасил.
      
      Я с ближними отныне стану злобен,
      Не обеспечившими счастья мне.
      Пусть я к насилию и не способен,
      Но к прочим безобразиям - вполне.
      
      Хочу я стать эксгибиционистом
      И, распахнув зловещее пальто,
      Вдруг школьницам являть с призывным свистом
      Чудовищных размеров кое-что.
      
      Хочу подростков приучать к спиртному,
      Как старший друг вникая в их дела,
      А всё могло б сложиться по-другому,
      Когда б страна поэтов берегла.
      
      Когда бы им устойчивый достаток
      Немедленно давался за труды,
      Когда б творцы у овощных палаток
      Не отирались в поисках еды.
      
      Тогда бы я, по вечерам гуляя,
      Глядел бы не угрюмо, а светло,
      О Путине с улыбкой размышляя,
      А не о том, какое сделать зло.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      * * *
      Да, я соображаю туго,
      Ну так ведь я не шахматист,
      Я - человек другого круга,
      Я - куртуазный маньерист.
      
      Вот шахматист. Огромным мозгом
      Не зря он Господом снабжен:
      Стуча фигурами по доскам,
      Деньжонки добывает он.
      
      Завоевал чужую клетку -
      И можешь пожинать плоды,
      А вот поэту платят редко
      За стихотворные ходы.
      
      Но ежели живот подводит,
      Он тем не менее творит:
      Идет направо - песнь заводит,
      Налево - сказку говорит.
      
      И эти важные проходы,
      И эти плавные ходы
      Всем подают пример свободы,
      Зовут в небесные сады,
      
      Где в галактическом эфире
      Плывет поэт, морально чист,
      Но лишь с е2 на е4
      Позвать способен шахматист.
      
      Несите же ему елея,
      И тук тельцов, и мед, и воск,
      Чтоб становился всё жирнее
      Огромный студенистый мозг.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      * * *
      Когда я заплакать пытался
      В кустах ли, у стен ли глухих,
      Лишь вой у меня получался
      Да жженье в гляделках сухих.
      
      Я пил, чтобы нечто сухое
      И твердое в сердце размыть,
      Но мог, прижимаясь щекою
      К бетону, лишь сдавленно выть.
      
      Я падал в осеннюю слякоть
      И голову в кровь разбивал,
      Но всё же не мог я заплакать
      И только слегка подвывал.
      
      Я знаю, что боль бесконечна,
      Однако заплакать нельзя,
      Сухое и твердое нечто
      В себе постоянно неся.
      
      Под сладкие, сочные всхлипы
      Своих мертвецов хороня,
      Вы видите странного типа
      На кладбище, то есть меня.
      
      Не знаю я тех, что усопли,
      Не слушаю трубную медь -
      Мне любо на слезы и сопли
      С тупым удивленьем глядеть.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      * * *
      В ветвях государственной власти
      И в листьях партийных знамен
      Земное скрывается счастье,
      Цветастое, как махаон.
      
      Спугнешь - и оно полетело
      И в кроне исчезло опять,
      Побрезговав потное тело
      Крылами тебе обвевать.
      
      И тут же сквозь лиственный полог
      Вдруг падает в мусор и кал
      Подобный тебе энтомолог,
      Что бабочку счастья искал.
      
      Однако на ствол государства
      Всё новые лезут ловцы,
      Надеясь причислиться к барству
      Посредством чудесной пыльцы.
      
      Ты им наступаешь на пальцы
      И многих на землю поверг,
      Но чуть отлежатся страдальцы -
      И вновь устремляются вверх.
      
      Ты яростно молишься Богу:
      "Позволь наконец-то схватить
      Ту бабочку, ту недотрогу, -
      Я щедро готов заплатить.
      
      А прочих искателей счастья
      На гноище с древа низринь -
      Твоей ужасающей властью
      Да прокляты будут. Аминь".
      
      
      * * *
      Я начал себя самого раздражать -
      Я нищий, неряшливый, пьющий старик.
      Поскольку нельзя от себя убежать,
      То жизнь упирается в мрачный тупик.
      
      Допустим, что я превратился бы в мышь
      С намереньем стену ловушки прогрызть.
      Сказали бы люди: "Старается, вишь,
      Немалую, видимо, чует корысть".
      
      А как же? Свобода - немаленький приз,
      Найти ее можно лишь в мире ином;
      В тот мир пробираясь, я грыз бы и грыз -
      Туда, где усталость не глушат вином
      
      И где безразличьем к себе самому
      На старости лет человек не грешит...
      Наружу я высунусь, нос подниму -
      И юркну обратно с проклятием: "Shit!"
      
      Увижу я поле, цветов пестроту,
      И замок, и прудик с четой лебедей,
      А ближе - фургон. У него на борту
      Реклама: "Отлов мышевидных людей".
      
      
      * * *
      Живи и радуйся, столица,
      Тебя ничто не прошибет,
      Пусть гордым москвитянам в лица
      Богатство с хрюканьем плюет.
      
      Но иногда оно купюру
      Наклеивает сверх сопли,
      Чтоб москвитянина фигуру
      Согнуть в поклоне до земли.
      
      А после этих упражнений
      Себя непросто разогнуть,
      Отсюда масса учреждений,
      Где можно славно отдохнуть.
      
      Я сам оказывался часто,
      Бог знает как, в местах таких,
      Где сладко блеют педерасты
      И все тепло встречают их.
      
      В Москве их принято лелеять
      За наглость и большую прыть,
      И скоро вся столица блеять
      Начнет и бросит говорить.
      
      Но я избрал обособленье
      От веселящейся Москвы.
      Мне видится ее мышленье
      Как стаи карпов и плотвы.
      
      На тесном от огней бульваре
      Мне грезится на склоне дня,
      Как будто смотрит рыбья харя
      С недоуменьем на меня.
      
      "Сгинь, пропади", - твержу простую
      Молитву я, как идиот,
      Ведь я же знаю - всё впустую:
      Не сгинет и не пропадет.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      * * *
      На льду - фонарный жирный лоск,
      Бредет прохожий, словно голем,
      И, поврежденный алкоголем,
      Химеры порождает мозг.
      
      Он должен это делать, ибо
      Я, кажется, утратил страх,
      И вот через проем в домах
      Плывет чудовищная рыба,
      
      Ошеломив глаза мои,
      В рекламных отсветах багровых,
      В лучах колючих плавниковых,
      В жемчужных блестках чешуи.
      
      Она плывет, в себя вбирая
      Пейзаж вечерний городской.
      Я жесты делаю рукой,
      Как бы за хвост ее хватая.
      
      В руке, однако, пустота,
      А рыба всё плывет куда-то,
      Украшена весьма богато,
      Но с глупым выраженьем рта.
      
      И ежели я не пойму,
      Что означает эта рыба,
      То сдохну от досады либо
      За нею вслед уйду во тьму.
      
      Скажите, люди, кто-нибудь,
      Зачем та рыба приплывала,
      Огнями всеми отливала,
      Куда теперь свой держит путь?
      
      Она убийственно нема,
      Ее молчанье убивает!
      Она плывет - и размывает
      Огни и темные дома.
      
      Я не плыву за ней во тьму,
      Мне просто не поспеть за нею.
      Я остаюсь - и цепенею,
      Не нужен ей - и никому.
      
      
      * * *
      Лоснящимся ледовым полем -
      Таков мой двор в конце зимы -
      Бредет прохожий, словно голем,
      Как будто вылеплен из тьмы.
      
      В единственном живом окошке
      Немых марионеток спор,
      И, торопясь, лепные кошки
      Перебегают через двор.
      
      С пятном на промокашке схожий,
      Пятном, имеющим объем,
      Во мрак торопится прохожий...
      Зачем? Ведь мрак всегда при нем.
      
      Туда, где темный парк и прудик,
      Зачем спешит он в час такой,
      Похож на глиняный сосудик,
      Дикарской слепленный рукой?
      
      Он катится между домами,
      Из-под огней - опять во тьму,
      В себе скрывая жизни пламя -
      Той жизни, что чужда всему.
      
      На льду, подобном следу слизня,
      Не оставляет он следа,
      Прочь унося биенье жизни -
      Той жизни, что и мне чужда.
      
      
      * * *
      Дворами плетется кошка,
      И голос ее уныл,
      И я пытаюсь припомнить
      То слово, что я забыл.
      
      Такое важное слово,
      Которое, словно ключ,
      Могло бы замкнуть в единстве
      Движение звезд и туч,
      
      Качание стылых веток,
      Свеченье тусклое льда...
      Дворами плетется кошка
      С мяуканьем в никуда.
      
      Плетется сквозь мир ущербный
      По льду и с горькой тоской
      Мяукает: "Вспомни, вспомни,
      Чтоб мне обрести покой".
      
      
      
      * * *
      В округе лишь мое окошко
      Горит - я продолжаю труд,
      Но на огонь посмотрит кошка -
      И видит негу и уют.
      
      Та кошка с голодухи пухнет
      В мерцанье инея и звезд,
      А ведь могла б ходить по кухне
      С мурлыканьем, поднявши хвост.
      
      Для пропитанья лишь помойка
      Судьбою ей отведена,
      И кошке делается горько,
      И голос подает она.
      
      Мне из окна ее не видно,
      Но, расплавляя стекла лбом,
      Я бормочу: "Мне стыдно, стыдно
      Быть образованным рабом.
      
      Продался - и живу в квартире,
      Где есть и пища, и тепло...
      Сестра, нам в этом страшном мире
      Обоим очень тяжело".
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      * * *
      Спокойный с виду, я в душе растерян,
      Ведь быть невыносимо одному,
      А я силен и беспредельно верен,
      Хоть сам пока не ведаю, кому.
      
      Мне верность, не страшащуюся смерти,
      Намеренно Создатель в душу внес,
      И я в людской рутинной круговерти
      Ищу себе хозяина, как пес.
      
      Таких пока не находилось, кто бы
      Простер десницу властно надо мной,
      А я могу быть преданным до гроба
      И даже далее, как волк ручной.
      
      Любви и верности запас огромный
      Уже не умещается в душе,
      Но лица встречных, как одно, никчемны -
      Ни дать ни взять размножены клише.
      
      Ищу хозяина! Он жив, я верю,
      И верность я ему уже храню:
      Внезапно зарычу, подобно зверю,
      И дружелюбных встречных отгоню.
      
      Меня не стоит трогать, гладить, лапать -
      Я терпелив, но верность берегу
      И руку слишком дерзкую оттяпать
      Одним движеньем челюстей могу.
      
      Я в сотый раз рысцой пересекаю
      Весь город - неизвестно для чего:
      Да, я ищу хозяина, но знаю,
      Что среди вас мне не найти его.
      
      
      
      * * *
      Над парком - звон колокольный,
      И детские голоса,
      И майский северный ветер,
      И синие небеса.
      
      То синью, то облаками
      Цветет прудовая гладь.
      Простор, - а кроме простора
      Чего же больше желать.
      
      Иду на звон колокольный,
      Навстречу плывет собор,
      И тяжкие двери настежь
      Открыты в этот простор.
      
      
      
      * * *
      Шел мужчина преклонного возраста
      По затянутой льдом мостовой.
      Потерпел он на службе крушение
      И в унынии плелся домой.
      
      Он работал ведущим редактором,
      Но чего-то там недоглядел,
      И об этом узнали хозяева,
      И его отстранили от дел.
      
      Он дрожал, но не только от холода -
      От обиды знобило его.
      Постигал он, насколько беспомощно
      Человеческое существо.
      
      Восемь лет остается до пенсии,
      Сбережения невелики,
      На детей же надеяться нечего,
      Молодым ни к чему старики.
      
      Думал он: "Хорошо, что родителей
      Схоронил, что в разводе с женой -
      Значит, можно спокойно повеситься,
      Удавиться на ручке дверной.
      
      Да, на трубах удобнее вешаться,
      Но они проржавели уже.
      Не годится соседей затапливать,
      Груз такой уносить на душе.
      
      И потом: раз уж есть накопления,
      То уж так торопиться зачем?
      Да, со временем надо повеситься,
      Но сперва я все деньги проем".
      
      
      
      
      * * *
      Бедняга, ищущий работу,
      От страха не в своем уме.
      Ненужное, пустое что-то
      В своем он пишет резюме.
      
      А как же - вдруг его отвергнут
      Из-за того, что он забыл?
      Соображенья чести меркнут,
      Но трудовой крепчает пыл.
      
      Он весь дрожит, он хочет горы
      Во имя фирмы сокрушить,
      Глядеть сквозь фирменные шоры
      И только жизнью фирмы жить.
      
      И вот послание уходит
      Со сведениями о нем,
      Но ничего не происходит
      И день, и час, и день за днем.
      
      Он с монитора не спускает
      Молящих покрасневших глаз
      И комнату пересекает
      Несчетные мильоны раз.
      
      Но он слабеет постепенно
      От непрерывной беготни
      И на диване носом в стену
      Затем уже проводит дни.
      
      Лежит в молчании глубоком,
      К домашним обращая тыл.
      Его коснутся ненароком -
      Глядишь, а он уже остыл.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      * * *
      Я для разгула и веселья,
      Бесспорно, был природой создан,
      Не зря меня хмельные зелья
      Исправно возносили к звездам.
      
      Я печенью своей железной
      Был горд, но всё переменилось.
      В моей субстанции телесной
      Гнездятся ныне тлен и гнилость.
      
      Смешно сказать: пол-литра хлебной -
      И то с трудом я расщепляю
      И часто бранью непотребной
      Компанию ошеломляю.
      
      Сосед, тем более соседка
      В застолье мне всегда мешают,
      Поэтому и крайне редко
      Меня куда-то приглашают.
      
      И я коплю в душе обиду,
      Надеясь поквитаться люто.
      Я скрылся вроде бы из виду,
      Но хвать - и я обратно тута.
      
      И вместо теплого общенья
      Вновь безобразие выходит.
      С побоями из помещенья
      Меня, однако, не выводят.
      
      Меня, огромного поэта,
      Враги боятся трогать всё же.
      Пусть назиданьем будет это
      Литературной молодежи.
      
      Коль внес в произведенья силу
      И страстную исповедальность,
      То вправе быть весьма спесивым
      И допускать любую сальность.
      
      Живет раскованно писатель
      В защитной атмосфере славы,
      И пусть ярится обыватель -
      Он не найдет на нас управы.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      * * *
      Мы смотрим в телевизор тупо,
      Как будто спятили слегка;
      Играет культовая группа -
      Четыре старых дурака.
      
      Изображая море смысла,
      Бог знает что они поют,
      И за такие песни в грызло
      Им, как ни странно, не дают.
      
      Скажите, други: неужели
      Нам жалко пары оплеух,
      Чтоб впредь бездарности не смели
      Озвучивать наш русский дух?
      
      Все эти мутные намеки
      И напускная темнота
      Укоренились в русском роке,
      Конечно, вовсе неспроста.
      
      Кавалергарда век недолог,
      А рокеру уже под сто,
      Но до сих пор помимо телок
      Его не трогает ничто.
      
      И напускает он тумана,
      Изображая глубину,
      Но лишь в душе у наркомана
      Затронет ржавую струну.
      
      А мы умны: не сводим взоров
      С экрана только в те часы,
      Когда там искренний Киркоров
      И откровенный блуд попсы.
      
      
      * * *
      Для того чтоб в рабство продаться,
      Чтоб другим доход приносить,
      Нынче надо очень стараться,
      Надо кланяться, надо просить.
      
      Если ты улыбнешься криво -
      Испугается важный чин;
      У него отыщется живо
      Для отказа сотня причин.
      
      Если тик забьется под кожей,
      То тебя спровадят скорей
      И найдут кого помоложе,
      И найдут кого подобрей.
      
      Уноси же прочь свою злобу,
      Жри ее за куском кусок,
      Чтоб твою пустую утробу
      Не разъел желудочный сок.
      
      В одиночку под мутным небом
      В зимнем парке стой дотемна,
      Злобой, словно каменным хлебом,
      Заедая жгучесть вина.
      
      В малолетстве судьбу поэта
      Выбирая из всех судеб,
      Вряд ли мог ты предвидеть эту
      Тишину и каменный хлеб.
      
      Вряд ли мог ты знать, что свобода
      Вдохновенья выглядит так:
      Гул столичного небосвода,
      Одиночество, холод, мрак.
      
      И, похож на большую кочку
      Или пень среди темноты,
      Отмечаешь ты в одиночку
      Исполненье детской мечты.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      * * *
      Он смотрит как-то хитровато,
      Мой странный богомольный друг -
      Он знает, что исчадья ада
      Толкутся, подлые, вокруг.
      
      Нет в жизни ничего серьезней,
      Чем научиться видеть их,
      Но он-то раскусил их козни
      И то, что я - один из них.
      
      Гантелей, весящей полпуда,
      Он по лбу мне успеет дать,
      Когда я этого не буду
      Ни в коей мере ожидать.
      
      Никто не думал, что опасен
      Религиозный мой дружок,
      И вот лежу я, безучастен,
      Таращась тупо в потолок.
      
      Пусть рядом, матерясь натужно,
      С убивцем борются менты,
      Но абсолютно равнодушны
      Мои застывшие черты.
      
      К чему волнения и споры?
      Ведь я уже уплыл от них -
      Тех, что выносят приговоры
      И сами исполняют их.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      * * *
      Теперь я слушаю сердце,
      Теперь-то и я постиг
      Из разных оттенков боли
      Составленный им язык.
      
      У сердца крепкая память:
      Обиды свои копя,
      Оно стремится упорно
      Разрушить само себя.
      
      И так как злобному гному
      Не жаль своего труда,
      То он преуспеет в этом -
      Вот только бы знать, когда.
      
      Я вижу мир многоцветный
      И всё прекрасное в нем,
      Но этих красот не знает
      Живущий во мраке гном.
      
      Он знает только работу
      И список своих обид -
      Об этом с помощью боли
      Частенько он говорит.
      
      
      
      * * *
      Апрель, слепя игрой ланцета,
      Сугробам жилы отворил,
      И кажется, что все предметы
      Я нынче заново открыл.
      
      Земные мелочи без счета
      Друг друга, кажется, плодят,
      И не дает вкусить полета
      Отягощенный ими взгляд.
      
      И чтоб в пространстве бесконечном
      Себя летуче простереть,
      Ты должен сделаться беспечным,
      На всё лишь косвенно смотреть.
      
      Почти случайным беглым взглядом
      По окнам блещущим черкни -
      И ласточки промчатся рядом,
      И унесут тебя они.
      
      Черкни и по сосновой кроне
      И закружи ее слегка,
      И сразу же примкнешь к погоне,
      Где ветер гонит облака.
      
      
      
      
      
      * * *
      Ни Бог, ни старая подкова
      Нисколько мне не помогли,
      Когда я пальцами слепого
      Свою судьбу искал в пыли.
      
      Я полз по жизни на коленях,
      Не в силах быть самим собой -
      Так горсть рассыпавшихся денег
      Пытается собрать слепой.
      
      В исканьях проходили годы,
      Мешок заплечный стал тяжел,
      Но я ни счастья, ни свободы
      В итоге так и не нашел.
      
      Вот так с азартом ищут дети
      Болты и пробки по дворам.
      Бесценные находки эти
      Для взрослой жизни просто хлам.
      
      Да, с опозданием, о Боже,
      Ты бельма снял с моих очей,
      Ведь жизнь потрачена, похоже,
      На сбор бессмысленных вещей.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Добрынин Андрей Владимирович (and8804@yandex.ru)
  • Обновлено: 22/02/2019. 261k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.