Дышаленкова Римма Андрияновна
Девять аметистов

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Дышаленкова Римма Андрияновна
  • Обновлено: 08/10/2006. 81k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза, Поэзия, Религия
  • 2006. Ангел Времени
  •  Ваша оценка:

    ДЕВЯТЬ АМЕТИСТОВ
    рассказы и стихи

    Девять аметистов

    В 1995 году мы все чувствовали беду, нам казалось, что наша Родина погибает, мы старались её спасти, поэтому изучали оккультные науки, творческую силу букв и чисел, брали уроки ясновидения у астролога Глобы. Всему придавали значение и были свидетелями бунта вещей.
    В нашу контору то и дело заходили коробейники, соблазняли нас магическими товарами, омолаживающими кремами, эзотерическими травами и щепочками, тибетскими лекарствами, индийским пеплом от сожжённых мертвецов, перстнями и бриллиантами из Мьянмы. Так я купила перстень с девятью аметистами. Серебро было фальшивое, аметисты — искусственные, но число камешков было истинное и обещало могущество и совершенство. Увлечённая моей идеей о девяти камнях, такой же перстень купила моя сотрудница Нина Баринова.
    Я надела перстень на пальчик правой руки и принялась общаться с девятью аметистами. Мы подружились. Аметисты диктовали мне тексты, сюжеты мистических рассказов, намекали на какой-то спящий колодец мирового сознания. Как ни тяжело себя чувствовала в это время наша Родина, на меня обратила внимание столичная пресса. Редакторы центрального телевидения искали национальную идею, им показалось, что именно я смогу её выразить словами.
    Ко мне в дом приехали осветители и телеоператоры. Я приоделась, во что могла, водрузила на палец перстень с девятью аметистами и возвестила миру, что надвигается ночь Декабрьской ведьмы, что волки вышли на совет волков, что в колодцах оживает мёртвая вода мирового сознания мыслящей почвы. На вопрос корреспондента, что же делать в этих сложившихся условиях, я присоветовала зажигать свечи, ибо только разбрызгивание горячего воска может просветлить надвигающуюся Ночь, а спасут нас говорящие кристаллы кварца.
    Мои девять аметистов ликовали. По их мнению выходило, что я говорила всё правильно, что весь первичный мир меня услышал, потому что телевизоры тоже работают на кристаллах, и надо ждать интерактивного ответа. Я стала ждать, я думала о том, как мои речи по спутниковому каналу взволнуют всех. Но мир молчал, никто не звонил по телефону, не слал телеграмм, не приходил в гости.
    Недели через две всё-таки грянул звонок.
    На пороге моего дома очутились две молодые милиционерши.
    — Мы из городского отдела министерства внутренних дел. Вы выступали по центральному телевидению четвёртого декабря?
    — Да, — согласилась я, сохраняя достоинство телезвезды.
    — У вас на руке был перстень?
    — Да, вот он и сейчас со мной, — ущипнула я свои девять аметистов. Камни тут же притихли и спрятались в ладошку.
    — К нам в горотдел поступил сигнал из города Санкт-Петербурга. Их горотдел сообщает, что у них переполох: поступило заявление от доктора наук Завьяловой. Она утверждает, что по телевидению выступала гражданка с Урала, у неё на руке был перстень восемнадцатого века, украшенный гранатами в виде креста. Этот перстень принадлежит доктору наук Завьяловой, но его украли два года назад, в то время, когда докторам вообще зарплату не платили.
    Такое было странное время: доктора наук взволновала не моя речь, а мой перстень.
    Перстень арестовали. Его поставили в полный рост на спичечный коробок и принялись фотографировать в фас и в профиль. Я давала показания о совершенной невиновности моих аметистов, но получалась уголовщина: почему аметисты ненастоящие, кто их подделал и с какой целью? Скорее всего, они подлинные, и вы скрываете их истинную цену. (В ту пору все очень нуждались в деньгах.) Я тыкала пальцем в камни и доказывала, что тут нет никакого креста.
    Милиционерши ничего не понимали ни в гранатах, ни в аметистах, но делали своё муниципальное дело умеючи и заметили, что перстню нравится вертеться у них на глазах, допрашиваться и фотографироваться.
    Наконец я вспомнила, что у нас есть братец-двойник, перстень гражданки Бариновой. Милиционерши кинулись по указанному следу с правого берега нашего города на левый. Перепугали Нину Баринову. Больше всего она боялась сказать неправду про наши перстни, но и правды о них мы не знали.
    Её аметисты тоже сфотографировали. Фальшивую историю их прибытия из Мьянмы занесли в протокол. И нас оставили в покое. Оказалось, что наша начальница Валентина на всякий случай записала злополучную телепрограмму на видеомагнитофон.
    — Я тоже обратила внимание на твой перстень, — удивлялась она, — он так сверкал и так летал перед тобой по экрану, что я совсем не могла слушать, что ты там говорила...
    Мы включили магнитофон, и я ахнула. В кадре видны были мои руки крупным планом, сиял перстень. Аметисты светились глубоким гранатовым огнём, вытянулись в продолговатый крест и о чем-то беседовали с телезрителями, или с их перстнями, или вообще с инопланетными сущностями.
    — Авантюрист! — зловеще прошептала я. — Проникнул! Зачем же крест? Это же самое страшное...
    Надо было решать: предсказание это или бунт вещей? Бывает время растерянности, когда вещи становятся крупнее человека, умнее его, решительнее в поступках... И начинает морочить нам головы рассеянное сознание человека.
    — Это обморок! — догадались мы. И постановили вернуть себя в реальный мир. Мы прекратили эзотерические опыты по спасению Отечества, перестали вопрошать астрал и составлять гороскопы на эпоху Водолея.
    Но с харизматичным перстнем я не рассталась. Раз в месяц вожу его на прогулку в минералогический музей технического университета. Там, подобно вельможам, пребывают в лени, довольстве (или в плену?) сущности, обитающие внутри хрустальных и аметистовых друз, среди морионов, топазов и опаловых агатов. Мой перстень подолгу беседует с ними. А потом аметисты пристают ко мне с вечными вопросами: вот и растения, и минералы, и животные состоят из одних и тех же элементов, так почему громко говорить умеет только человек, никого больше не слушает и всем распоряжается? Мне нечем утешить своего аметистового друга, потому что я принадлежу к биомассе овец, трав и семян, мы мягкие и поэтичные, а кварцы твёрдые и беспощадные, как математика.


    Дыра календаря

    Погода мокрая такая,
    Что горы каменные тают,
    Серебряная рвётся нить.

    Теперь уже никто не знает,
    Какая музыка играет,
    Какую песню заводить.

    Столпились музыка и речи,
    Покуда некому и нечем
    Заткнуть дыру календаря.

    Впервые небеса открыты,
    И голос говорит сердито:
    «Сей глупости Седьмого Дня
    Нет на скрижалях у меня».


    Единица, любовь и ненависть

    Жалко мне наших мальчишек и девчонок, неприкаянные они, нет у них связи с вечностью, не видят они сущности вещей и явлений, не понимают символов тайного знания, идущих к нам через века и только — от сердца к сердцу. Не дарим мы им ни одной волшебной модели мира, хотя их множество. Мне надо было спасать сына от погибели духовной, и я призвала на помощь всё своё воображение и память.
    Почему ты считаешь, что тебе шестнадцать лет? Ты довольно древний человек, ведь семечко, капелька жизни, из которой ты произрос, не прерывается с тех пор, как возникла жизнь. Ты представляешь, из тебя вот сейчас выглядывают все твои предки, интересуются, как мы тут живём. Стоит тебе напрячься, и ты вспомнишь многое из твоего древнейшего прошлого. А в человеке много тайного, чего нельзя рассказывать всем людям, сакрального. Ты знаешь, что у тебя есть своё сакральное число, своя сакральная буква?
    Сначала о числе. Надо, чтобы ты вспомнил, что число — это знак Бога. Сосчитано — значит, узнаваемо — постоянно — константа, десять овец — это не девять и не одиннадцать... это константа, один килограмм, это не одна тонна, это константа, это постоянно. Без Бога ничего не получится. В школе первые девять чисел называют простыми, оказывается, они — самые сложные, потому что они не простые, а Божественные, и каждое из них — символ чего-нибудь оказывается. Первые девять чисел все счастливые, все означают, на что ты способен, куда тебя зовёт Бог. Но более всего, например, древних египтян удивляло поведение единицы — таинственное число. Семечко жизни, зародыш, её так и звали — семенное число. Как зёрнышко вверх выбрасывает росток, а вниз — корешок. Но, кроме того, оказывается, эта единица — неуничтожимая штука. Станешь прибавлять к единице единицу, нарастёт такая пирамида, уходящая в небеса. Захочешь единицу расколоть, уничтожить — она колется и растёт. Короче, получается куча битого стекла вместо одной единицы. И вообразили египтяне, что единица — человек, и нарисовали над ней два шлейфа треугольных: один поднимается вверх, и это высшее твоё «я», другой шлейф опускается вниз, в дроби, и это твоё низшее «я». Подставили и увидели, то человек может бесконечно возрастать, так что обнимет собой селенную, и может уничтожать себя дроблением до бесконечности. С той только разницей, что когда человек расширяется, он испытывает чувство радости, любви, полёта, а когда распадается — психует, испытывает боль, унижение, страдание. Ну, вот представь себя такой единицей, у тебя есть выбор: либо ты летишь духом всё выше и выше, испытывая радость от полёта, от восхождения, либо ты бьёшь себя на части, тебе больно. И ты падаешь вниз, а тебе всё больнее и больнее.
    Но есть ещё остальные священные числа, девять знаков судьбы. Что они-то значат? И тут числа ещё более оживают. Надо на шлейфе над единицей начертить девять ступеней, уходящих вверх, над девятой ступенью напишем слово «Бог». И начнём подниматься по этим ступеням. Итак, единица — это ты, мужчина, молодой человек, стоишь один среди земли, разглядываешь самого себя. Поднимешься на вторую ступень, а там стоит женщина (двойка — это женщина), второй человек на земле, ты её не знаешь, надо бы узнать. Я вот женщина, твоя мама. Ты точно знаешь, что ты меня любишь, и тебе от этого приятно. Значит, задача второй ступени: узнать и полюбить женщину, полюбить, как своё ребро. В тебе проснулась любовь, теперь она будет твоей воительницей, и ты переходишь на третью ступень узнавания твоего мира.
    Три — это число ребёнка. Ребёнок — третий, он еще не мужчина и не женщина, дитя — оно! Таинственное число, в нём непредсказуемо развитие. Если будут дети, здание любви и жизни будет разрастаться, будет расти и твоё желание узнать мир. И детей на третьей ступени надо полюбить, удивиться им, поклониться, ведь только любя можно терпеть и опекать детей и своих, и чужих. Приучи психику свою жить рядом с детьми.
    Поднимаемся на четвёртую ступень. Число «четыре» означает перекрёсток, четыре стороны света. Человек, у которого сакральное число «четыре», может быть великим путешественником. А на четвёртой ступени нам с тобой видны соседние дома, деревня, город и все четыре стороны света. То есть надо полюбить теперь своих соседей. Ты хочешь сказать, что это не обязательно. Есть стихийные бедствия: пожары, наводнения, землетрясения и смерть. Как одолеешь беду без соседей? И прибегут ли они на зов, если ты их не любишь, не проникся их «единицами», их заботами? А за соседями видны во все четыре стороны другие народы: татары, немцы, башкиры, казахи, голландцы, надо бы и их, как соседей, полюбить ради тебя же самого ради твоей женщины и твоего младенца. Число «четыре» обещает и дипломатический талант.
    Пятая ступень — огненная бочка с порохом, психическая несовместимость, эмоциональная буря. Кипят здесь молнии. Число «пять» для человека означает, что он воин. Все единицы себя обнаруживают как воины. И любят свой очаг, и готовы воевать. Эту ступень тоже надо пройти с любовью, как с самым надёжным проводником. Попробовать понять, не разодраться, не расплеваться с соседями. Сжечь меньше домов и мостов, убить меньше... детей. И тогда Любовь выводит нас с тобою на шестую ступень, шестой круг познания — это приходящая к тебе мудрость. «Враги сожгли родную хату, убили всю мою семью"... Что делать воину? Строить дом. Здесь ты и становишься жизнестроителем, миростроителем, домостроителем. Здесь ты поймёшь, что всё разрушается временем. И поэтому, любя людей, человек запрещает себе разрушать. Стихии разрушают, я разрушать не буду. Фарфоровой чашки такой человек не расколет, жалко трудов человеческих. Если у человека число «шесть», он может стать священником, президентом, а может — председателем профкома, то есть умеет объединить соседей. Шесть — это число Отца. Твоё отцовство, твоё строительство.
    Число «семь» — это победа над собой. Это силы планеты твоей. Зачем они тебе? Чтобы помочь своей любимой женщине, ребёнку, соседям. Теперь ты узнаешь и полюбишь силу взаимодействия четырёх стихий твоей планеты, ты сможешь врачевать при помощи воды, земли, огня и воздуха. Тем более что после битвы и врачей-то не осталось. Вот и пригодились травы. Седьмая ступень, число 7, рисовалось, как лестница к небесным силам. На седьмой ступени, в человеке духовного становилось больше, чем физического. При помощи своего духа я, как трамвай к электропроводам, подключаюсь ко всем добрым людям моей планеты. К отцам и матерям, которые и есть главные люди в любой стране. Это огромный мир, он сделает тебя сильным и выведет на восьмую ступень. Породнившись со своей планетой, через траву, огонь, воздух, воду, ты вступишь в дружеские отношения с планетами и звёздами, с их духовностью...
    В школе вы восьмёрку изучали как число трансцендентное, означающее бесконечность, это тоже отзвук Древнего Египта. Одолеешь эту науку, поймёшь, как звёзды и планеты влияют на твою Землю, на твой дом, жену и детей, и ты окажешься в кругу девятом — ты стал человеком совершенным: выше тебя только Бог и его небесные силы. Теперь в связи с твоим сакральным числом ты понесёшь свет людям, ты терпелив при встрече с неразумными, ты милосерден к человеку, кричащему от боли. Ты соединился с силами Космоса, благодаря которым на нашей планете есть жизнь. Это путь Любви, этим путём прошли и Христос, и Будда, и Магомет, и многие известные тебе люди. Думать об этом пути очень интересно. Этих же девяти кругов придерживается и наша христианская религия. Они хорошо описаны в «Божественной комедии» Данте.
    А теперь, милый сын, давай посмотрим, что же случится с этой магической единицей, если её не увеличивать, а делить, дробить и раскалывать. Тут мы с тобой вступаем в мир страшный, мир боли, крика, слышного и неслышного, больной психики, то, что человек назвал адом, — это инфернальная наша жизнь в расколе, драке и ненависти. Адская жизнь.
    Итак, начали делить единицу. Хлоп! Растоптал женщину. Сердце пополам, в половине сердца тут же поселилась ненависть. Тяжело, опускаемся на одну треть ниже — уже терпеть не можем детей ни чужих, ни своих: мешают они человеку любить самого себя, любви-то в сердце осталась одна треть. Начинается распад сознания. Хлоп! Опустились на одну четвёртую, четвёртый круг психического яда, — это ненависть к соседям, естественно, к близким своим: никому не хочу помогать, ни с кем не хочу радоваться, сижу один и психую, водку пью, инфернальный напиток.
    Психую-психую, ненавижу — и вот уже пятая огненная ступень: схватил, например, стул и ударил жену или соседа, искалечил. И оказался на одну шестую дробь ближе к центру ада, боли, огня и муки — в круге шестом, то есть в тюрьме. В тюрьме для тела, в тюрьме для души. Бешенство и ненависть захлёстывают, помрачают сознание, болит и извивается дух, подлаживаясь к звериному обычаю яростных людей — вот тебе и «шестёрка», только дробленая: ненавижу дом, ненавижу мир, ненавижу всякое жизнестроительство. Тут надо отметить остроумие дроби: над чертой единица, как Бог и человек, а под черту падают ужасы падения... 1/7 — седьмая ступень ада. Как навредить людям при помощи четырёх стихий планеты? И этот ад пока ещё не после смерти, а здесь, в психической жизни, ежедневный, ибо человек сделал выбор между Любовью и ненавистью, предпочёл в самом начале маленькую ненависть к маленькой своей подруге — женщине, не подозревая, что его ждёт. Человек, раздробивший своё сердце с силой в девять ударов, — это либо готовый самоубийца, не нашедший смысла жизни, либо зверь, готовый на всё, по модели религии — злодей, соединившийся с планетарными силами смерти, то есть с Дьяволом. Что происходит в душе такого человека, мы с тобой не узнаем, у нас нет опыта, нет аналогов.
    Ты спросишь, можно ли остановиться и на пути расширения сознания, и на пути распада сознания? Остановиться всегда можно. При движении вверх по пути Любви и жизнестроительства остановить могут лень, болезнь, окружающая среда. Погружение в ад психики могут остановить нестерпимая боль, работа духовная, то есть Бог, и тоже окружающая среда. И система спасения тоже опирается на три точки, так что везде ищи «святую троицу» в помощники: Отца, Сына и Святого Духа — обязательно помогут.
    А теперь о твоём сакральном числе, по которому можно определить в общих чертах возможности человека. Берём год твоего рождения, число дня рождения и число месяца рождения, складываем: 1962+30+9=2001, складываем и эту цифру: 2+1=3. Получается, что твоё число три. Хорошее число. Говоря на языке религии, тебя Бог хранит для своих неизречённых дел. Тебя любит Бог, потому что Бог любит троицу. Люби и ты Его. Расширяй своё сознание, поднимайся по девяти ступеням к людям, к земле, к Богу. Ты встретишь ненависть, боль и скорбь, но это уже не новость для тебя. Ты увидишь при помощи этой психической модели, отчего страдает человек, можно ли ему помочь. И можно ли помочь самому себе.
    Многие числа имеют свои литературные биографии, таинственные и увлекательные, пронзительные и многообещающие, как всё на нашей планете.


    Со-роковой барсук

    Давно я мечтаю записать биографии чисел, но материала не хватает, и я рассыпаю эти сведения по случаю. Например, почему не празднуют сорокалетие? Есть красивое предупреждение: в сорок лет надо пройти через ноль. Тут дело не в логическом разуме, тут властвует воображение. За воображением стоят тысячелетия опыта, но с этим никто не хочет считаться.
    Вот число 40. Приглядимся к его рисунку. Числа 4 и 0 стоят рядом, что же они издревле значат? Они, как светофор, сигналят: четвёрка — опасно! Зона неизвестности... возможна погибель!!! А ноль добавляет тревоги, ибо ноль обозначает «закрытое око Бога». Повторим за Пушкиным: «Не знаю, сколько здесь физики, но зато какая поэзия...» Отсюда и произрастает колючками неписаный закон: в сорокалетие надо тихонечко «пройти через ноль». Дескать, через четвёрку человек пройти сможет, ему не привыкать к препятствиям. А вот через ноль, когда творец наших путей спит! В этом таинственная красота числа 40 в данном случае. В слове «сорок» даже число «четыре» отсутствует, сравните: тридцать, пятьдесят и т. д. У этого числа много и других нагрузок, всех и не перечислишь, я уже не говорю о сорока днях скорби.
    Пустыня — океан, но и тайга — океан. Не знаю, кто хозяин пустыни, говорят — демон Азазель, а у нас в тайге хозяин — медведь. Однако человек рискует охотиться на медведя, на хозяина-то! Но такому охотнику известно, что тридцать девять медведей он может убить, но сороковой медведь убьёт охотника. Убьёт не убьёт — это неизвестно, но известно, что до сорока лет у человека одно зрение, а после сорока — другое: он внезапно видит биение жизни там, где прежде не видывал. И робеет, отступает, проигрывает сражение природе: пустыне, тайге и не только медведю.
    К этому случаю в Измайловке мне и рассказали историю про сорокового барсука. Жители села Измайловского любят поговорить о своём директоре Александре Заплатине.
    Есть у немцев такая поговорка: знаменитый человек похож на высокую кирху. Вокруг него всегда много ветра. Это надо понимать так, что о большом человеке всегда много говорят.
    «Заплатин — мужик заводной. Часто личным примером людей заводит. В первый год, как совхоз принял, в уборочную сам сел за штурвал комбайна, а комбайнёрам пообещал, что не будет бриться, пока зерно не уберёт. Так и не ушёл с комбайна до конца уборки, несмотря на то, что директор. Борода у него отросла чёрная, как у Емельяна Пугачёва...»
    «Когда из землянок стали в новые дома да коттеджи переселяться, никто не хотел в палисадниках цветы сажать. От ромашек и так спасения нет. Всем казалось, что это несерьёзно, да и некогда, работы полно и дома и в совхозе. У нас ведь животных больше, чем людей: лошади, коровы, гуси, утки, куры с петухами, кошки, собаки. Все они без конца любятся, целуются, рожают, болеют, человека зовут. Вот мы между ними и мечемся. Заплатин же кроме этого видел будущее Измайловского в цветах. Так он сам ходил по дворам и цветы сажал. Из командировок возвращался и попутно рассаду вёз. Цветы в нашей степи гибнут, а он их сажает, они сохнут, а он опять другие сажает. Так и приучил и нас, и цветы. Цветём вот каждое лето. И каждый дом, и каждая контора, и школа, и детский сад...»
    «Заплатин очень увлекался охотой. У него в доме отдельная комната, где собраны, как в музее, чучела — образцы диких животных степи. Отдельная забота охотников были барсуки, барсучий жир — он же целебный. Он и раны заживляет быстро, и внутрь его умеючи принимают, и спрос на него всегда есть, можно заезжему гостю баночку не хуже мёда подарить.
    Поехали Заплатин и его свояк в соседнюю деревню. По дороге увидели барсука и погнались за ним смеха ради. Бежали за ним, бежали, уже было стали догонять и ружья повскидывали. Вдруг барсук остановился и повернулся к ним навстречу. Поднял лапки да как закричит на них человеческим голосом. Охотники оторопели... Глядят, а у барсука слезы из глаз текут градом.
    — Да иди ты отсюда, не нужен ты нам, — сказал будто бы Заплатин, но с той поры к охоте вообще остыл. Должно быть, сама степь ему показала сорокового барсука. Новое зрение открылось». Теперь, если мы рассмотрим слово «со-рок», то увидим, что тут в соседстве РОК. Совместно с роком событие происходит. Так и запишем: со-роковой год, со-роковой день, со-роковой мужчина, сороковая женщина, со-роковой медведь...
    Закончим свои «со-роковые» рассуждения стихотворением Николая Гумилёва:
    «Я верил. Я думал. И свет мне блеснул наконец.
    Создав, навсегда уступил меня Року Создатель.
    Я продан! Я больше не Божий,
    Ушёл продавец.
    И с явной насмешкой глядит на меня
    Покупатель».


    21-й день сентября

    Общество — это очень хорошо, а планета у нас ещё лучше. И никак они не поймут друг друга. Есть в сентябре один очень напряжённый день, когда вы можете целые сутки наблюдать и таинственные силы общества, и могущественную власть планеты над нами. Это 21 сентября. Загляните в мифологический словарь, и вы, для начала, узнаете, что число 21 называется пифагорейское число могущества. Поклонники карточных игр также знают, что 21 очко — это выигрыш. В нашем европейском календаре состояние планеты Земля относительно Солнца тоже напоминает нам, что 21 марта день равен ночи, 21 июня день больше ночи, а ночь самая короткая. 21 сентября опять день равен ночи, а 21 декабря — самый короткий день, физики этот день называют «конец света», и самая длинная ночь. Все эти двадцать первые дни запомнились людям особой активностью планеты как таковой, независимо от того какой строй в человеческом обществе: коммунизм или рабство. Общества человеческие, как бы они ни сердились на нас с вами, однако сердиться на планету считают делом бесполезным и бесперспективным.
    Из двух тысячелетней истории Христианства нам стало известно, что именно 21 сентября — святой день. И очень даже грозная ночь: 50 на 50. В святой день христиане празднуют Рождество Богородицы и Приснодевы Марии, матери Иисуса Христа. А в грозную ночь, когда закатится солнышко, оказывается, состоится великий шабаш, то есть планетные духи овладевают нами, христианами, и мы творим незнамо что. Всего этих шабашей насчитывается в году восемь, один из них вот этот сентябрьский — самый главный. Так уж повелось.
    Мы, женщины, должны сказать спасибо религиозным пастырям и философам, что они в этот день учитывают такую реальность, что к нам из космоса приходят два начала — принципа: мужской и женский, что эти принципы пока сильнее всех наших общественных построений. И даже наоборот: все наши человеческие построения потому и прочны, что покоятся на этих неизменных постоянных: космосу нужно, чтобы на земле были только двое — мужчина и женщина. Отсюда можно сделать вывод, что как ни тяжело нам, женщинам, на земле, нас защищает космос. Это должно утешать. В христианской культуре непознаваемая женская сила персонифицировалась в образе Царицы Небесной Богородицы Приснодевы Марии. Погрязшее в грехах человечество все самые трогательные, самые чистые слова, которые надо бы сказать нам, женщинам, адресует Богородице: «Слава тебе, сирот Мати. Царица неба и земли, надежда ненадёжных родила Слово Отчее... нескверная, неблазная, нетленная, пречистая, радости духовной не лиши нас...»
    Исторически мать Мария, мать Христа, вообще-то родила пятерых детей, но мы сердцем своим и молитвой утверждаем, что она Приснодева. Думается, тут мужчины поклоняются уже материнскому целомудрию — девичеству в противовес распутству.
    Культурная память сохранила, например, такие характеры греховной страсти, как славянская девка-алатырка. Девка, не укрощенная материнством и преданностью одному мужчине, девка-вихрь, девка-кобылица: «...с той же ночи понесла...» Этого стихийного, этой девки-алатырки в нас, женщинах, более всего и опасаются наши братья — мужчины. Опасаются так называемого шабаша. Тем более непонятно, откуда взялась эта сексуальная революция, если две тысячи лет культивировали целомудрие.
    Однако общими усилиями неба и земли сохраняется Царство Небесное христианства, где поётся похвала Небесной Царице, Пречистой Деве Богородице.
    Мои знакомые, провинциальные христианские бабушки — девы годы придерживались молитв к Богородице. У них я впервые увидела книгу псалмов, созданных по подобию библейской Псалтири, но эти псалмы адресованы не к Богу-Творцу, как у царя Давида, а именно к Матери Христа. Этих материнских псалмов тоже ровно 150. И знаменитый 90-й псалом Давида «Живые помощи», который начинался словами: «Живый в помощи Вышнего в крови Бога небесного водворится...», в адрес Богородицы звучит так: «Живый в помощи Матери Божией, под крепким кровом Ея водворится...» Очень помогает.
    Псалмы к Богородице пришли к нам давным-давно из Афонского Русского Пантелеймонова монастыря. А поскольку св. Пантелеймон — целитель, то и псалмы эти используются как врачующее средство. Многие бабушки — народные целительницы — постоянно читают эти материнские псалмы и только после их чтения, поднявшись на высоту безгреховной чистоты приснодевичества, приступают к врачеванию той или иной болезни. Псалмы эти время от времени переиздаются в церкви и ее книжных отделах. Так что читатели, интересующиеся христианством и его культурой, могут внести эту святую книгу в свой дом. Она называется так: «Христианские песнопения Пресвятой Царице Небесной Приснодеве Марии Богородице. Составлены по подобию Псалмов».
    Так что самый светлый, самый «девочкин» праздник сентября 21-е — день рождения Богородицы. И накануне, и в праздник в храмах будут звонить в колокола, разгонять нечисть своим малиновым звоном: знайте, дескать, злыдни, что мы — отцы — бережём своих дочерей! Будут звучать славословия — акафисты в честь Материнства, преданности и целомудрия, чем, собственно говоря, мы и дороги нашим мужчинам.
    А ночью! В восемь вечера отзвонят колокола, к одиннадцати уснут целомудренные христиане, и в полночь промчатся над землёй странные, возбуждающие силы, они ворвутся в сны, они проявятся наяву перед теми, кто бодрствует. Они смешают все карты в вашей блистательной судьбе. Мы об этом достаточно много читали в книжках. Однако это далеко не книжные сюжеты, а поведение нашей планеты, ведь планета у нас, к сожалению, христианской не является. Ночные кошки, собаки, разбойники, притоны — это же все не христиане. И в эту ночь 21 сентября все возбуждённые люди, все девки-алатырки садятся на метлы и улетают, как говорится, к «чертовой матери». Берегись — зацепят, покалечат.


    Яблочный Спас

    Фаворские светы
    Плывут над планетой
    К берёзам, озёрам,
    К Христу и Фавору.

    От Божьих планет
    Опускается свет,
    Как лампочки, яблочки
    В Яблочный Спас!

    И светится колос,
    И слышится голос,
    И свет урожая
    Приветствует нас.

    Небесно-осеннее
    Преображение
    Медовый, ореховый,
    Яблочный Спас.


    Воробьиные ночи

    Величаю Святую Троицу,
    умываться пойду к ручью.
    Духи светлые свету молятся,
    духи темные — воробью.

    Воробьиный король похаживал,
    собирая летучий рой.
    Воробьиную мощь показывал
    воробьиный ночной король.

    Воробьихи в кустах березовых
    гимны темные завели.
    Мечут молнии в небо грозное
    воробьиные короли.

    В эти ночи идут русалии.
    И русалочка, как судья,
    говорила: что ж вы, каналии,
    обижаете воробья!

    Грешным душам велит покоиться
    воробьиная злая ночь.
    Не ходите к воде до Троицы.
    Вам не сможет никто помочь.


    Одиннадцать мудрецов

    ... Яко блажении суть...

    Это в больших городах небо загорожено. А у нас, в провинции — небеса обетованные. Мы по небу, как по часам, сверяемся. У нас народ так и говорит: если ты услышал фразу с небес, то с новостями связываться не стоит.
    Говорят, есть легенда об одиннадцати старцах Мира, что это им дано слышать голос небес. Возможно, это одиннадцать апостолов, слышавших Слово Христа. И они такое слово потихоньку людям передают. Кто умеет слышать — слышат.
    И у нас в посёлке свои одиннадцать старцев есть. Какие-то из них дяденьки, но есть и бабушки, которые по чистоте своей уже снова девушки. Вот ты прислушайся: которую бабушку вдруг девушкой назовут, та и есть из одиннадцати старцев. Спросишь, почему одиннадцать? А это от жизни числа: когда один да один, получается не два, а одиннадцать. И каждый этот один сам небо слышит, не смешивая с другим одним. Так вот они и стоят, как одинокие сосны, кроной в небеса, а мы у них под ногами бегаем. А также одиннадцать означает, что один мудрец на дцать (на десять глупцов или на множество народа). Можешь встречаться с этим одиннадцатым мудрецом, можешь бояться встречи с ним — дело твоё. Всё равно по народу слух пройдёт, несмотря на то, что в каждом доме телевизор.
    Приведу пример. Есть у меня одна такая знакомая «Дева». Мы редко видимся, только я знаю, что она одна из Тех. 17 марта 2005 года она звонит мне по телефону: «Здравствуй. Сегодня подошёл ко мне мальчик-паж и подал мне с ладошки своей две монетки. Велел тебе передать. Монетки в один рубль и в десять рублей. Получается число одиннадцать. Жди». И оборвала связь. Так вот фигурально они говорят.
    А днём междугородная звонит из Челябинска — телефонограмма, что мне дали областную премию и велено быть 29 марта в 11 часов на приёме у губернатора Петра Сумина... я замечаю себе, что 2+9 тоже будет число одиннадцать. Вот-с. И говорит одиннадцатый мудрец на языке живом, можно сказать, семенном или биологическом. Перед реформами со льготами и другими «замашками» пошла гулять фраза по народу: «Чёрные кобылки по белому полю скачут!» И ласково сказано, и тревожно. И точно: началась суета на глобусе.
    ... Если ты услышал фразу с небес, то с новостями связываться не стоит.
    Перед гибельным нашествием цунами на остров Суматру 26 декабря 2004 года наши мудрецы встревожились и передавали знакомым фразы с небес обетованных. Одни говорили так: «Уходите! Или я вас всё равно ударю об асфальт!» Другие: «И хороших, и плохих отставляем в сторону...» Один старец настойчиво повторял в забытьи: «Человек любит хворость и смерть... Человек любит хворость и смерть...» Толку-то от этого никакого нет, кроме священного предчувствия. Но тоже ведь не заткнёшь рот мудрецам. Они у нас невидимки. Сегодня в одном человеке поселятся, через месяц в другом.
    Накануне 1 сентября 2004 года, когда дети в Беслане погибли, моя «Дева» мне звонила, жаловалась, что видела женщину в небе всю в чёрном, она голосила подряд: «Нет! Нет! Нет!» А голос сказал: «При прохождении собака воет, роняет кровь изо рта...» Вот ведь что небеса подсказывают. Это знание и уходит в народ.
    Зато 11 мая в народе молва прошла: «Золотой Олень появился!» Ну, думаю, это уже к добру. Звоню знакомой актрисе из театра «Буратино», она опытный мистик: «Зина, — говорю я. — Что за золотой Олень у нас появился при нашей-то нищете?» А Зина в ответ: «Кого же нам ещё ждать при нашем ожидании поселковом! Говорят, какие-то мужики на праздники в лес ездили на шашлыки. Один удалился в чащу под скалой, а на скалке-то этой Олень стоит сказочный: высокий, от каждого волоска свет идёт, и от ветвистых рогов свет, и от хвоста свет золотой, глаза огромные на мужика глядят, прямо до пяток достаёт, такое в Олене здоровье жизни! Мужик было за ним потянулся, такое вот испытал детское доверие. Олень поглядел на него прощально и пошёл, исчезая. А в голове мужика шум от голосов: «Золотой Олень появился!»
    И откуда в нашем краю оленю быть? Почему не «Мерседес» мужику явился на скале? Опять сердце забилось неровно: к чему бы это?
    На другой день местные новости сообщили, что в наш городок Президент приезжает. Сам Владимир Владимирович Путин. Вот и сказке конец.
    Однако мне этот Золотой Олень покоя не даёт, потому что ясно, что тут какой-то высший принцип провинции, и провидения, и провиденции. Появление Оленя — это не для столиц. И обращаюсь я к девятому старцу из одиннадцати мне известных. А он и говорит: «Мудрецы с небес воистину говорят, что в лесу есть два животных. Одно славное, прекрасное и изящное — большой и сильный золотистый Олень. Другое животное — Единорог. Если прибегнуть к искусству, то лес — это тело. Единорог будет духом — это во все времена. Олень заслуживает имени — Душа. Кто соединит их вместе и выведет из леса, тот по справедливости и будет назван Мастером...»
    Если в лесу Золотой Олень появился — значит, в народе появилась общая Душа. Теперь надо её вырастить и вывести из леса. А как быть с Единорогом?


    * * *

    В двенадцатый день изумрудной Луны
    Является Чаша Грааля.
    Мерцают молитв голубые огни,
    Забыты заботы-печали.

    С Граалем Небесная входит любовь,
    Астральны её ароматы.
    Жемчужины слез, жемчужины слов,
    Влечётся поток Благодати.

    Душа, будто Чаша Грааля, полна,
    Летит над Китаем, Тибетом.
    А в центре России подруга Луна
    Наполнилась солнечным светом.


    ...Я совсем не умею тонуть...

    Это было двадцать седьмого января 1994 года. Кризис в России после распада СССР был в самом разгаре. Всем было плохо. Все были беззащитны, беда могла достать каждого.
    В этот день нас в театре настигла весть, что в Туле, в шахте, после взрыва погиб родной брат нашего директора Розы Орловой — Евгений Хакимов. Роза улетела в Тулу, главный режиссёр наш Тенгиз Махарадзе был в Москве. Мы с Таней Ческой, заведующей труппой, в четыре часа, спасаясь от печали, отправились в церковь на вечернюю службу. Я как всегда истово молилась о сыне. У него тоже были кризисные проблемы. По профессии аэродинамик, он остался без работы, собирался уехать в Америку. Американский «отдел кадров» предлагал Австралию...
    А я молилась отчаянно, до непрерывных слез. Наконец, набросилась с упрёками на своего отца, погибшего на фронте под Смоленском, на свою мать, которая умерла, оставив семерых сирот: «Вы хотя бы с того света поддержали нас! Видишь ведь, как плохо твоему внуку. Из России собирается уезжать!» Намолившись, наплакавшись, я побрела в гости к нашей известной писательнице Зое Прокопьевой.
    Зоя — сильный духом человек. Спокойная, усмешливая, влюблённая в планету, особенно в её растения. У неё два сада, где она разводит всевозможные эндемики от бадана, аралий, орешников до изящного «венерина башмачка». Нашла эту орхидею в тайге — как ночной огонёк, выкопала, принесла к себе в сад, и трепещет над «венериным башмачком», а он всего-то два сантиметра величиной. Она — автор многих таёжных рассказов и прекрасного романа «Своим чередом».
    Наш таинственный философ Анатолий Арендарь утверждает, что над Челябинском — аура Прокопьевой. Ему так видно.
    Я — поклонница Зои и стараюсь её навещать, когда позволено.
    У нас есть (была!) новогодняя традиция: в полночь при луне мы отправлялись на реку Миасс, благо она лежит в пятидесяти метрах от дома. Иногда компанией, иногда вдвоём ложились на спину в снега над рекой и любовались звёздами: вот Орион и его сияющий спутник звезда Сириус, переговаривались с Луной. Я тыкала пальцем в небо и цитировала псалом: «Он сотворил Луну для указания времён...» Порой рассуждали о том, что над нами бездна и под нами бездна — вот она какова, судьба человека.
    И в этот сиреневый вечер я пожаловалась Зое на свой плач о сыне. Она решительно сказала: «Сегодня пойдём на речку». В полном зимнем облачении, в валенках, с фонарём в руках мы потопами по тропке через ледяную реку. Зоя шла впереди — она по характеру первопроходец. Я следовала за ней, продолжая роптать на судьбу.
    Почти на середине реки лёд внезапно треснул, и Зоя вместе со льдом ушла под воду. Я не помню, что она кричала. Но у меня открылось видение, что я стою на твёрдом берегу, а только Зоя в воде. Я схватила её за подол овчинного полушубка и что есть сил потянула на себя. Лёд держал неизвестно почему. Зоя выползла из кромешного провала, как будто она тюлень. Скомандовала: бежим отсюда! И мы помчались к берегу, ожидая, что река проглотит нас...
    Дома мы принялись спасаться от ужаса и простуды. Я зажгла свечку «за спасение русского флота».
    — Да, — усмехаясь, обронила Зоя золотое слово, — плавали бы, мы с тобой подо льдом до весенних паводков.
    Тут-то я и произнесла странную фразу: «Ты знаешь ли, я совсем не умею тонуть...» Зоя зло уставилась на меня: «А я, значит, умею тонуть?» Откуда выехала эта фраза в моей испуганной голове? Или это не я сказала? Может быть, это сказала душа моего отца? Наверное, в церкви я вымолила его помощь? Говорят, так бывает... Из этой небесной фразы следует, что душа совсем не умеет тонуть...
    — Ещё не время, — прошептал мне на ушко Ангел Времени, мой ангел-хранитель.


    «Христос в зале...»

    Детей должно быть видно, но не слышно — эта мечта взрослых людей почти осуществляется в театре. В какой-то момент где-нибудь посередине сказки-притчи в детском зале ощущается присутствие Благодати. Ведь душа у нас словесная. Доверчиво отправляются светозарные детские души по лунной дорожке слов, пролегающей со сцены к детям, вослед за душой готовы улететь за словом их маленькие тельца. Дети в театре так нарядны и грациозны, что приходит в голову сравнение с балами девятнадцатого века.
    Блаженное доверие детей держит в особенном, праздничном состоянии актеров, которые работают в театре для детей.
    Бывают спектакли просто фантастические: только актёры разыграются, только дети заслушаются, их простодушие, непосредственность начинает формировать новое пространство. Под потолком театра вдруг голуби заворкуют, парочка голубей опустится на сцену и бродят между актёрами, и все понимают, что это возможно. А то еще и сторожевая театральная овчарка Лада, которая, конечно, знает и любит всех актёров, полежит в коридоре за сценой да и направится в гущу событий, завороженная, тычется в актёров, видимо, решила утешить их, безутешных... И это детскому залу понятно, потому что они дети воображения, а не разума, и это их энергия вызывает на сцене те или иные фантомы.
    В новогодние каникулы 1993 года наш театр юного зрителя решился на эксперимент: вместо традиционного Деда Мороза поставили рождественскую историю про царя Ирода по пьесе Людмилы. Улицкой «Путешествие эфиопа из Иерусалима в Газу». Пьеса написана по следам Евангелия. О страданиях Христа, о Богородице и ужасном царе Ироде, об избиении младенцев рассказывает вельможе из Эфиопии апостол Филипп, актёры всё это разыгрывают на сцене.
    Спектакли идут с двадцать пятого декабря. В ночь на второе января, когда все люди празднуют новый год, я услышала одинокую фразу во сне, неведомый голос чётко и громко сказал: «Христос в зале!»
    Я прибежала в театр, сообщила об этом актёрам.
    — Что же нам делать? — зашумели актёры растерянно.
    — Ничего. Наверное, это предупреждение. Придётся вам теперь помнить, что если дети в зале, то и Христос с ними рядом... каким-то мистическим образом.
    Может быть, дело в том, что спектакль был наполнен звуками Святого Писания. Может быть, дети, а их четыреста человек в зале, все вместе светозарно устремились вглубь этой рождественской истории... Неведомы пути коллективного творчества, возможно внезапное создание духовного эгрегора, возможно даже услышать голос его. После спектакля эгрегор распадается, но фраза осталась в памяти навсегда: «Христос в зале!».


    Ангел машины

    Вообще машина создана разумом, и в ней нет места чувствам — это одно из чудес творения: почему это человек не передал машине своих чувств, ведь машина вся обогрета множеством живых рук. А она холодна, математична, равнодушна. Только как рассудок. А где чувства? А поговорить? А поцеловать?
    Однако в ней угадывается склонность к протесту: она ломается. И если присмотреться, то увидишь, что машина ломается чувственно. Такая умная, такая закономерная и ломается. Сердится? Но у неё нет сердца... Получается, что у машины всё-таки есть чувство, когда она ломается, а у хозяина машины есть предчувствие, что она сейчас сломается.
    У водителей-профессионалов есть целый кодекс чувственных отношений с машиной, вершиной их я считаю удивительно откровенную традицию, она произносится так: «Мочись на колесо», но чаще это совсем не произносится, но обязательно делается.
    Какая-то молекулярная дружба с колесом. И его это устраивает. А ещё машина любит деньги. Созданная для того, чтобы зарабатывать, она этого и не скрывает. Попробуй выехать из дома без денег для машины — неприятностей не оберёшься. И уж конечно не должен забывать о дарах для машины пассажир такси: «А это машине на колесо, для хорошего настроения». Как хорошо и любовно посмотрит на вас хозяин авто. Он-то понимает, о чём идёт речь. Речь о тайне непроизносимой.
    В августе дождливейшего лета мы выбирались по совершенно размытой дороге из Аркаима до челябинской трассы. Вездеход плыл, танцевал, стонал, а пассажиры-корреспонденты, как ни в чём не бывало, веселились сами по себе. Наконец водитель нас одёрнул: «Да замолчите вы, лучше машине помогайте идти...» И мы притихли. Стали ей молча помогать, и она выбралась «из грязи в князи». Есть, есть чувственная связь у профессионала с машиной.
    Однажды мы возвращались из Кизила в Магнитку на «Жигулях». Такая артистическая группка: за рулём музыкант, на заднем сиденье прекрасная видом и талантом певица, да я — литератор-оратор.
    Незадолго до поворота к Молживу на тракте есть длинный-предлинный спуск. Концерт наш прошёл успешно, и мы беспечно щебетали, приближаясь к дому. У нас, «культурных и миниатюрных» путешественников, не принято мочиться на колесо, а стало быть, нет и готовности к аварии. Мы сами по себе, машина сама по себе — постукивает, побрякивает. Но певица что-то там поёт, что, видимо, нравится машине. Она шла на спуске с повышенной скоростью. И только мы свернули тихонько с шоссе на деревенскую улицу, машина «крякнула» и встала: оказывается, обломился знаменитый «шаровик», короче — колесо отлетело. Мы очепунели. Наш водитель-руководитель побелел лицом: если бы этот облом случился хотя бы пять минут назад на спуске, нас бы завертело и выкинуло с дороги. Такой крутой переход от беспечности к полной беззащитности. Кто же всё-таки нас спас?
    Мы решили, что нас спас Ангел машины. И пожалел он не нас с водителем, а прекрасную видом и талантом певицу: машина шла из последних сил, пока певица пела...
    Та же молекулярная дружба установилась у машины с Божественным Голосом. Из этого следует, что в машине надо думать о машине, а не о себе...


    Камни с неба

    Если ты увидишь в небе звезду, повтори моё имя 17 раз, и ты найдёшь колечко с алмазом...

    Начнём с того, что в мировой культуре существует и каменный календарь.
    Не будем упираться умом в годы и столетия, ограничимся неделей. Давно известно, что, сопротивляясь непознаваемости Вселенной, человек сам себе делал ее познаваемой. Укрощал, так сказать. В этой системе укрощения и приручения Вселенной стоят и наши перстенёчки.
    Перстень на пальце — какая это пустяковость, какая это избыточность, какая это, оказалось, необходимость! Внимательные обитатели нашей планеты обратили внимание на тот факт, что звёзды и планеты в небе мерцают чистым беспримесным светом и что этим мерцанием обладают некоторые камни в Земле. Решили, что лучи небесных светил формируют, кристаллизуют кое-что и на нашей планете. Может быть, и сама планета «играет в перестройку» своих недр под влиянием соседских светил. Красивая догадка. И стали люди этой догадкой украшать себе пальцы, мастерить себе перстни.
    Перстень — миниатюрный датчик связи со Вселенной. Получился календарь: день недели — перстенёк на пальце, а в перстеньке — вечный камушек дня. Ведь самоцветный камушек не имеет ни возраста, ни начала, ни конца... Считается, например, что воскресенье находится под опекой Солнца. Тогда, чтобы породниться с великим Солнцем, люди придумали носить в воскресенье перстенёк с рубином или хризолитом. Тому, кто победнее, можно утешиться глубиной и красотой янтаря. В воскресенье с утра надеваете янтарный перстенёк на пальчик — и вы счастливы, здоровы, веселы в пределах вашей системы.
    Но наступает понедельник. В этот день среди небесных светил побеждает Луна. Вы и тут успеваете сохранить связь со Вселенной — надеваете другой перстенёк на безымянный пальчик. Можете украсить себя жемчугом, селенитом. Я предпочитаю носить хрусталь — для нашего Урала самый популярный собеседник и правопреемник Луны.
    Вторник — день Марса — мы можем смело объявить днём ММК или даже горы Магнитной. Это день железного, магнитного перстня. Перстенёк вторника должен нести в своих объятиях камень аметист. На Урале аметиста достаточно, сведений об этом красавце тоже много.
    А на заре восходит звезда по имени Среда. Среда — день Меркурия, публичный день удачи, славы или, наоборот, бесславья и безденежья. Светила советуют вам надеть в этот день перстенёк с агатом или жемчугом. И не забывайте о браслетах. Хотя в среду трудно определить, какой нужен браслет, ведь над средой властвует ртуть, опасный для человека металл.
    Лучше именно в среду не надевать браслета, а если не терпится, то диэлектрик — янтарь, например.
    Звезда четверга — Юпитер. И человеку, и четвергу, и Юпитеру приличествует камень сапфир, синий прозрачный кристалл, в центре которого белым цветом мерцает почему-то шестиконечная звезда. И эта звезда из природного сапфира выбрасывает вверх седьмой луч. Вот ведь какая строгость камня подмечена любящим взором человека.
    А пятница — день планеты Венеры, день любовных свиданий. Ждём-с. Поэтому с утра пораньше надеваем перстень с камушком бирюзы. Уральцам в пятницу приличней носить берилл (уральский изумруд). Изумруд как нельзя лучше подходит к доброму делу любовных ожиданий. А браслет в пятницу можно носить медный. Тоже премудрый металл. Известно, что Моисей управлял своим шумным народом при помощи медного жезла.
    А в субботу, когда приходит пора подумать о своём доме и своём Боге, традиция советует освятиться инопланетной красотой оникса. Есть у вас перстенёчек с камушком ониксом? Надо завести. На душе станет веселее. Нет богатеньких камней, носите бедненькие. Нет естественных, носите искусственные. Господь наградил нас безграничным воображением, и нам достаточно капельки росы, чтобы, любуясь ею, соединиться с созвездием Орион или хотя бы с нашей ночной подружкой Луной.
    Закончу свои тихие рассуждения о каменном календаре цитатой из авторитетного словаря: «Мифология полна историй о магических кольцах и драгоценных камнях-талисманах. Во второй книге своего «Государства» Платон описывает кольцо, которое, если повернуть камень внутрь, делает владельца невидимым. Корнелий Агриппа утверждает, что Аполлоний продлил себе жизнь до 130 лет с помощью семи магических колец, данных ему восточно-индийским принцем. Каждое из семи колец имело камень, разделяющий природу одной из семи правящих планет недели. Ежедневной сменой колец Аполлоний защитил себя от болезни и смерти вмешательством планетарных влияний. Философы также рассказывали своим ученикам о благодатных свойствах этих камней-талисманов».


    Подальше от самого себя

    Каждое благословенное утро, когда солнце случается в лучи, я со вздохом произношу древнюю философскую мудрость: «Хорошо, что коровы не летают».
    Кажется, впервые эту мысль изрек Аристотель, правда, он назвал это принципом необходимости: «Необходимость, дескать, не слушает ни молитв, ни убеждений», поэтому коровы не летают. Поэтому и я повторяю: хорошо, что река течет и не кончается, хорошо, что дом стоит и не подпрыгивает, как лягушонок, а черемуха расцвела к холодам. Но человеку этой устойчивости мало, он жаждет именно неустойчивости, прямо ждет не дождется, когда что-нибудь случится.
    К закату солнце случилось в лучи, и ко мне в гости пожаловал Человек. Человек — это хорошо, так как будто бы оценил свое творение Создатель. Мой гость был известен тем, что писал замысловатые рассказы, рисовал избыточные картины и пил небезопасную водку. Правда еще и в том, что его томило недовольство. Томила его всякая Необходимость Аристотелевая, раздражался он именно тем, что коровы не летают. Гость сказал речь (Он еще умел говорить):
    — Я зашел к вам, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие.
    — В чем дело? — следуя Необходимости, спрашиваю я.
    — Дело в том, что я ухожу обратно в животные...
    — Куда? Да разве ты умеешь быть животным?
    — Не умею. Но я буду учиться.
    — И где же этому учат?
    — Я уезжаю в Москву.
    Ошалев от этой неустойчивости, я вспоминаю древнюю фразу: «Человек не хочет быть человеком, ему все равно, в какую бы то ни было пропасть, — лишь бы подальше от самого себя». В Москву так в Москву, в животные так в животные.
    Однако года два назад ко мне уже заходила молодая женщина, поврежденная недовольством, и тоже спросила:
    — Вы ничего во мне не замечаете?
    — Нет, — говорю, — все, как прежде.
    — Но теперь я не женщина, а мужчина. Операцию сделала в Ростове...
    — И как ты? Тебе легче?
    — Мне тяжелее...
    — Наверное, на целый килограмм?
    — Больше. Меня дяденьки к себе не пускают.
    — Дяденькой быть тяжело, — соглашаюсь я, — но и зайцы тебя к себе не пустят.
    — Все-таки хорошо, что реки не кончаются и коровы не летают... Однако бывает же, что и петух яичко снесет.


    От Нефертити

    Синий Сириус в ладони Ориона.
    Синий Сириус — сапфирная корона.
    Путеводнее лампады не найти:
    Доведи меня до Млечного Пути.
    Я к тебе иду из Древнего Египта.
    Я давно Твои читаю манускрипты,
    Открываю тайну звёзд и тайну слов,
    Я — подруга девяти твоих богов.
    Синий Сириус, со мной поговори:
    Где сокрылись фараоны и цари?
    Плачу... плачется и присно и поныне:
    На планету надвигается пустыня.
    Синий Сириус, дороги не видать,
    Но с планеты этой надо улетать.


    Акме

    Три сапфира благородных.
    Три лампады путеводных
    Освещают звёздный мир:
    Вега, Делеб, Альтаир.

    Звёздный свет течёт в кристаллы,
    Акме в камне возмерцало:
    Изумруд, алмаз, сапфир, —
    Вега, Делеб, Альтаир.

    Звёздный треугольник Лета.
    Это северного неба
    Светится ориентир:
    Вега, Делеб, Альтаир.

    Вы со мною: Делеб, Вега,
    Ты со мною, Альтаир,
    Макрокосмосом и небом
    Поглощён мой микромир.

    15.05.2001


    Соленое озеро

    Тепло, темно, немножечко лилово
    и неподвижно, потому что спит.
    Лишь многоруко и многоголово
    вода сама собою шевелит.

    Пойду, в песок подошвы погружая,
    по краешку невидимого дна.
    И вдруг ко мне пугающе живая
    скользнет навстречу плесская волна.

    А из волны плавучими шагами
    с большущей рыбой в каменных руках
    поднимется помянутый меж нами
    утопший в лето прошлое рыбак.

    Он позовет, и я оцепенею
    под приворот его промокших глаз.
    Рассвет меня над озером развеет,
    потом разбудит все проспавших вас.


    Ветер-скульптор

    Скульптор-ветер, скульптор-ветер
    сотворяет облака.
    И несет скульптуры эти
    атмосферная река.

    Эти ангельские стаи,
    эта мокрая гора,
    видимо, на Гималаях
    создались они вчера.

    Душ возвышенных светлее
    облака уходят в синь,
    будто древние евреи
    убегают от пустынь.

    Ветер-скульптор, ветер синий,
    маг, безвидный Чародей
    прямо в небо над Россией
    поднимает Енисей.

    Есть скульптуры от Китая —
    Лао-цзы, как хитрый лис,
    он Урал благословляет,
    рассыпая белый рис.

    Ветер-скульптор, скульптор-ветер,
    атмосферная река,
    сотворяя все на свете,
    растопила облака.


    Вот теперь...

    Я вступаю в райский возраст.
    Я живу в раю.
    Я люблю легко и просто
    Родину свою.

    В райском небе, будто в поле,
    кличут журавли.
    Это голос, чистый голос
    Родины-земли.

    Отражаются в астрале
    горы и леса,
    завиваются в хорале
    ветры-голоса.

    В небе льется и смеется
    музыка реки.
    Над рекой играют солнца,
    будто мотыльки.

    Очевидно, это души,
    им легко в раю.
    ... Вот теперь мы будем слушать
    Родину свою...


    Непостижимое уму

    Непостижимое уму запомнить, что ли?
    — Бог, бессмертие души, свобода воли...
    Треугольный ключ небес или подполья?
    — Бог, бессмертие души, свобода воли.
    Вихри кружат бедный ум в магнитном поле:
    — Бог, бессмертие души, свобода воли...
    Перепуганной душе одна дорожка:
    отправляться в огород копать картошку.

    август 2004


    Птица Гаруда

    Мне приснилась птица Гаруда. Большая, белая, пушистая, она выглядывала из-за холодильника, как пингвин, и говорила: «Лхан-лхан, цер-цер, крита-крита, шаг-шаг, шел-шел...» Это был санскрит. Но я ответила царю птиц по-гречески «Оспишес авек пикерос». Что означало предсказание птицы?
    Утром позвонила режиссер областного телевидения Леночка Мыслицкая и сказала: «Мы едем на Аркаим». Так вот о чем бормотала из-за холодильника птица Гаруда! Она предложила мне свои крылья в дорогу.
    До Аркаима ехать долго, девять часов, поэтому в телевизионный вездеход плотно набились радио- и телевизионные корреспонденты: одним махом семерых убивахом. Меня взяли с собой как знатока древней ведической литературы, которую якобы и создали выходцы из нашего южноуральского Аркаима.
    Дорога дальняя. На меня воззрились веселые корреспонденты и редакторы, им не терпелось узнать всё.
    — Видите ли, — залопотала я совсем как птица Гаруда, — Аркаим, он как спящий колодец, обладает силой и культурой сновидений. Еще вчера я не знала, что поеду с вами, но мне приснился не кто-нибудь, а птица Гаруда, и вот, пожалуйста, я еду на Аркаим.
    Публика заволновалась: что за птица эта Гаруда?
    — Господа, — со вкусом щелкнула я языком, — мы едем в царство ариев-солнцепоклонников, аналог их воззрений можно найти в биологических и духовных сказаниях древней Индии. Среди них и птица Гаруда. И вот она мне приснилась, сама Царь-птица, и сказала...
    Чтобы мне поверили, я изобразила из себя эту птицу, для убедительности произнесла: «Лхан-лхан, цер-цер...»
    — Когда птица Гаруда снесла яйцо, — закатила я ведические глаза, — люди-арии увидели, что от яйца исходит свет. Они решили, что Гаруда — царь птиц, потому что яйца других птиц не излучали света. Вы видели, чтобы яйца светились? — требовательно вопросила я путешественников.
    — Нет-нет, не видели, — откликнулись те.
    — Потому что вы не арии и не знаете, что такое биологическая цивилизация, когда естественный свет был всего дороже. Ведь электричества не было! А яйца светились!
    Публика виновато молчала.
    — Люди стали поклоняться Гаруде, принимать позы танцующей птицы, произносить ее слова. — Я пропрыгала, танцуя, по движущемуся вагончику: — Тхум-тхум, со-ха, дахо-дахо, вьяки-вьяки ну и так далее...
    — Когда люди стали подражать птице, они услышали голос неба — это был бог Агни. Голос опустился с неба, как Логос, и поселился в сердце каждого человека, — тут я изобразила бога Агни и заговорила его голосом: — Да, птица Гаруда близка богам. Она носит на своих крыльях богиню Лакшми.
    — Вы знаете Лакшми? — воскликнула я.
    — Да, — вздохнули читательницы словарей.
    — Лакшми — это счастье жизни. Счастье, понимаете, счастье! Гаруда несла на одном крыле счастье жизни, а на другом сидел Вишну — это вечная молодость жизни. Вы же знаете, что в определенном плане наша планета всегда молода? Так вот, за хорошую работу и царственно светящиеся яйца боги Лакшми и Вишну одарили Гаруду Амритой — вечным напитком молодости. И как поступил с этим напитком благородный царь птиц, прародитель светящихся яиц?
    Автобус в ответ тарахтел старым мотором, он, конечно, не мог взлететь, как птица Гаруда. «Где уж нам», — сердито отплевывался он.
    — Дело в том, что мать Гаруды стремительно старела, потому что ее держала в своих объятиях царица всех змей. Не будем произносить ее имя! В нем морок и мрак. Гаруда отдала Амриту царице змей, и та избавила мать от змеиных объятий старости. Вот как поступил царь птиц, — гордо сообщила я публике, далекой от небесных событий древности.
    — Гаруда поднялась к Лакшми и Вишну и сказала им благодарную мантру: «Ом, твам, Агни, сокшат, шри Лакшми-сокшат, шри Вишну-сокшат», — дескать, спасибо, боги... И боги разрешили Гаруде изредка одаривать людей Амритой — вечным напитком молодости, если они, конечно, будут послушны этой благородной танцующей птице, прародителю светящихся яиц.
    При упоминании о светящихся яйцах журналистов все время сотрясал некий принцип свободных ассоциаций и сомнительный птичий хохоток.
    — Поэтому люди выучили голос птицы Гаруды, — возвысилась я до греческого пафоса. — И когда им становилось худо, они произносили ее слова, изображая из себя благородную птицу. Многому научил царь птиц людей, кое-что может вам пригодиться. Оказывается, человек должен мочиться и умываться только глядя на восток — туда, где восходит солнце.
    — Нравится такой ритуал? А вы, наверное, делаете это как попало? — строго вопросила я. Народ стыдливо потупился. При этих словах вездеход остановили, и мы рассыпались по кустам, послушно глядя на солнце.
    В ходе этой поездки-походки корреспонденты прозвали меня птицей Гарудой и выучили на память голос вечной птицы: «Аум, лхан-лхан, цер-цер, крита-крита, шаг-шаг, шел-шел, тхум-тхум, веду-веду, лхогпа, брай, мдзе, со-ха, дахо-дахо, вьяки-вьяки, сваха!
    — И читайте это каждое утро по 108 раз, принимая внутрь катышки помета орла, — назидательно советую я обезумевшим от Гаруды корреспондентам. И мне было ясно, что люди не собирались возвращаться в биологическую цивилизацию, умываться и брызгать себя только на восток и поглощать по утрам катышки помета орла...

    31 августа 2004


    Тайник-человек и камни Кузнецовы

    Луне шел четвертый день от рождения, когда судьба послала мне встречу в охотничьей сторожке в лесах Верхнего Урала, или Вишневогорска.
    В избушке собирался народ среднеуральский, зачарованный: художники из Каслей, инженеры с промплощадки атомного реактора, философы и безымянные поэты с гитарами. Один из них и был тайник-человек, может быть, я еще вспомню его имя.
    — Я хочу научить тебя целовать землю, — вот его первые слова.
    — Надо облечь вниманием камни Кузнецовы, — это его вторые слова.
    В целовании ночной земли было что-то неизбежно-эротическое, совсем незрячее и живое.
    — А что такое камни Кузнецовы?
    — Их всегда много было в горах. Искать их и защищать их надо было.
    Шампиньоны белели в свете молодой луны, как будто крупные капли росы. Гора, одушевленная дыханием сосен, шевелилась и тоже устремлялась к луне. На вершине горы разлегся вольготно звездный Орион. И во мраке с нами была Божья Благодать.
    Тайник-человек взял мою руку:
    — Ты замечаешь, что у нас многие главные слова нерусские?
    — Замечаю, — послушно откликнулась я.
    — Христос — слово греческое, Саваоф — еврейское, зато Богородица — русское, сразу понятное. А вот Петр — означает камень...
    — Петр — камень веры, — испуганно уточняю я.
    — А Христос еще и Плотник. Это он в пустыне Плотник. А у нас в горах Христос — Кузнец. Вот мы с тобой и есть камни Кузнецовы, — объявил он с каким-то светящимся смехом.
    В таежных горах не можно жить по законам египетских пустынь... Надо искать аналогии... Мы возвращались в избушку, угнездились около печки, в компании кружек с горячим чаем, теснимые рюкзаками и охотничьими ружьями.
    — У арабов творец называется Гончар, у прибалтов — Ткач, у нас — Кузнец, — заклинал меня мой тайник, перебивая шепоты гитар, — я тебе покажу камни Кузнецовы, — пообещал он.
    У подножия Вишневых гор плещутся шесть озер. Мы погрузились на парусник, поцеловав прежде землю и воду. Густо стояли вокруг леса и горы, свято светились озера и облака.
    — Я не знаю, до какой истерики надо довести человека, чтобы эту красоту назвать «пустыней мира сего»? — гнул свою линию мой спутник. Справа надвинулся на нашу лодку косматый камень.
    — Полюбуйся, это остров Монах. — Мы опять поцеловали землю и поползли по каменным террасам.
    — Здесь спасались беглые монахи, — заговорил он с передышкой, — спасались примерно так же, как Сергий Радонежский в медвежьих чащобах, или как протопоп Аввакум. Только остались безымянными. Знались они и со «старыми людьми» — вогулами, были углежогами, кузнецами и врачевателями. Чего ж не врачевать, когда полон лес чудес, полны горы сокровищ.
    Старые люди и прозвали монахов — «камни Кузнецовы», потому что ничего не знали о плотнике. Но горнего Кузнеца видели, как он помогал беглым людям выжить не в книжных пустынях, а здесь, в дебрях среднего Урала. Тогда это место и имени-то своего не имело. Вот и говорилось, что надо камни Кузнецовы искать и защищать их от всяких карателей правительственных и религиозных.
    — Он, что ж, так и бродит по горам до сих пор, твой Кузнец?
    — Так и бродит, как черный монах Чехова.
    Между тем тайник-человек довел меня за руку к скитам.
    — Этот крест уже мы установили в их память, — поклонились мы голому среди зеленых сосен белому кресту. Видимо, тут были землянки. В живых остались только подвалы, они спускались под землю на три-четыре сажени. Некоторые их них были обитаемы, об этом напоминали выстланные травой и покрывалом лежанки и заправленные парафином подсвечники.
    — Здесь и теперь обитают камни Кузнецовы? — улыбаюсь я.
    — Да, те, кто невидим в округе... Приходят пожить среди...
    — Среди кого?
    — Посреди себя, — сообщает невольно тайник-человек, — но это еще не все. Есть небесный Петр-камень, есть земной монах-камень... Помнишь ли ты, книжная твоя душа, что такое у евреев камень Иакова? Он как будто бы сказал, что в этом камне спит душа Бога. Того — который Создатель, Творец. Иаков помазывал этот свой камень маслом. И беседовал с ним. Пойдем, я покажу тебе земные камни Кузнецовы. Какой бы металл человек ни добывал в недрах Урала, всякую руду сопровождают какие-нибудь кристаллы чистые. Чистые и бесполезные. Но это только для пустых людей они бесполезны. А для меня они живые. Можно сказать — это камни Иакова, а по-нашему — камни Кузнецовы, в них спит душа Творца.
    Мы прошли в дальнюю от входа комнатку землянки. Там над ложем в стене было углубление в виде полки. На полке стояли шесть друз аметистовых ростом с бутылку вина.
    — Старые люди знали, что имя творца произносить нельзя, но можно предметы расставить по количеству букв в имени Бога. Вот тут и стоят шесть аметистовых хрусталей. И Иегова — шесть букв, и Кузнец — шесть букв.
    Однажды эти камни мне сказали: «Посмотри и узнай, что такое сигма». Простые люди скажут, кто же не знает: сигма — это греческая буква, она означает сумму.
    А я тебе говорю: не просто сумма, сигма — это сумма энергий Божества. Вот эти шесть аметистов-хрусталей работают вместе, как сумма энергий Божества, вместе они пронизывают мир. Здесь формируется мысль нечеловеческая.
    — А чья?
    — Того, кто сотворил эти камни. В них, ты же знаешь, спит душа Бога. Дело в том, что эти камни растут, как живые, у них есть пол: женские кристаллы растут, вращаясь по часовой стрелке, мужские вращаются против часовой. У кристаллов, видишь, растут детки... — Тайник любовно оглаживает кристаллы: — Лучше их не беспокоить.
    — Все пронизывающие меня мысли исходят от кристаллов, поэтому меня и прозвали тайник-человек.
    — Ну, какие-такие мысли? — спрашиваю я.
    — Самые безобидные могу тебе передать.
    — Передай!
    — «Ты перед Богом, перед ним, как шестимесячный ребенок...» Или вот еще на эту же тему: «Бог творит в такое время, когда младенец спит».
    — А еще? — интересуюсь я. Тайник отвечает:
    — Ломоносов был злоправден.
    — Наверное, кристаллы не уважал, предпочитал свое стекло, тоже Кузнец хороший, — подыгрываю я.
    — А вот занятное сообщение. Божественные знаки надо читать на родном языке и на семитском наречии. Каково? Что я и делаю. Перевожу Иаковлевых в Кузнецовых.
    — Это, как ты сказал, безобидные мысли, а каковы обидные?
    — Некоторые я боюсь разгадывать, но не забываю. Например: «Сей глупости седьмого дня нет на скрижалях у меня!» Мне такая дерзость в голову прийти не могла, но из нее следует, что Творец никогда не отдыхает, и сегодня тоже.
    — Странное у тебя занятие, тайник! Ты будто нарыв ковыряешь, расковыриваешь, занозу из сердца тянешь... — растерянно шепчу я. — Заезжий философ поставил мне диагноз: «У тебя тут инобытие русского духа». А я думаю свое: «Надо облечь вниманием камни Кузнецовы».
    Кажется, его имя Слава Верхотурцев... А может быть, Юрий Титов, или Евгений Коллодий...
    Радиопередающая антенна атомного реактора «Маяк» летела к небу, как указующий перст, была выше всех гор и озер, и те снова послушно сползали в земной поклон и целовали эту землю, как беглые виноватые монахи, не понявшие пустынных песен Библии.
    «Куда бежать?» — возникал вопрос. Неужели внутрь кристаллов?


    Хозяин земли
    Предание

    Бродит горний кузнец
    По горам, по долам.
    Ищет, ладо, подземные клады.
    Мне не надо, твердит,
    Ни еды, ни воды,
    Ничего, кроме кладов, не надо.

    Возвратите мне кольцы,
    Браслеты мои,
    Изумруды мои и нефриты.
    Я хозяин земли,
    Все железы мои,
    Все магниты мои возвратите.

    Слышен гул кузнеца,
    Слышен посвист косы,
    Стынет кость от его непогоды:
    «Много места пустого
    В подземной Руси
    Для любителей горней породы...»


    Петруша-перескок
    сказка-раек

    Смирен люд на Руси, да не все же караси.
    Есть и ведьмы — разбойнички, и вампиры — покойнички,
    и Степаны-гулеваны, и Романы-горлопаны,
    и Петруши-перескоки, и Илюши-лежебоки.
    Летуны, вертуны, вьюны, плясуны, воины.
    Помирают, рождаются. Ум за разум цепляется,
    так и сказочка заплетается.

    Где Урал-скала, лес сгорел дотла.
    Пень огнем горит, в нем змея сидит.
    Бока прогревает, зло затевает.
    Шел по лесу паренек, чумаз, простенек.
    Как звать? Петруша-перескок, материнский сынок.
    Шипит змея: «Достань меня, змею, из огня.
    Отплачу, озолочу... околпачу!»
    Петруша прост, чуб-вихор до звезд,
    нос курнос, сам — навырост,
    говорит: «Что, печет? Таков вам, змеям, почет!
    Ну, змея не выдаст, свинья не съест, полезай на шест!»
    Злу везет на добрые души: волоки змею, лопушок Петруша!
    Повалил пепел из пня, столб полыхнул огня,
    зеленый, синий — змеиный.
    Змей поднялся в исполинский рост
    до обгорелой осины, — небось, длинный:
    «Ах-х, Петруша, освободил мне душу,
    награжу, слушай: лес пожгла
    девица Быстрица, оборотица, и ушла...
    Дам тебе в награду каплю яда,
    помажешь ноги впрок — пойдешь вперескок:
    как шаг — так лесок, как прыжок — так горка.
    Реки, озерки — все пройдешь в малый срок.
    Потрешь ядом висок — услышишь, поймешь
    язык птичий, звериный обычай, правду, ложь.
    Быстрицу найдешь, назовешь невестой,
    а я приползу к вам родным отцом на отцово место».

    А парень-то прост да весел,
    ум на сучок повесил — просушить уши!
    Проговорил Петруша: «Только и дела-то; яд принять,
    да девицу Быстрицу поймать? Эх, матушка-мать,
    давай мазь — мазать!»
    Только сделал мазок, пятки смазал, висок —
    чует: волос вылазит.
    Облысел, обезбровел, обезглазел.
    Ноги огнем горят, на месте стоять не велят.
    Не Петр-перескок — обгорелый сучок, вот чё!
    Змей над горами хохочет: «Петруша, а чё ты хочешь?
    Красивым стать — не летать,
    красота мешает полету, то-то». Идет Петр.
    Шаги длинные, головой — лыс, глаза змеиные.
    Все видит, все знает, глаз проникает
    до самых недр. Любви нет. Любви в сердце не стало.
    Злоба кипит, и злобы мало — на зверя, на птицу:
    «Девицу Быстрицу удавлю. Не лю-б-лю!»

    Видит сверху — деревушка. Матушка о Петруше плачет.
    Нужда перед ней вприсядку скачет,
    у дырявых ворот песенки поет. Вошел Петр.
    От его взгляда нужда пошла прочь дымом, смрадом.
    — Ну, мать, ты дура! Под домом, видишь, — дыра.
    Смарагды там да сапфиры, добра полны эти дыры.
    Бери ведро!
    — Петро! Сыночек, ты ли точно?
    — Я, мать, да не я. Змея
    в висках, в ногах, в сердце. Что, не верится?
    Зато отплачу, озолочу! Есть хочу!
    Матушка захлопотала, залопотала:
    «У меня в печи блинцы из ржицы на маслице,
    без яйца: курицы пока не несутся...
    ...С молочком топленым, с творожком толченым
    кушай, сынок Петруша...»
    А сама дивится, крестится, видит: змей
    глядит из очей Петра, ясна месяца.

    Топочет Петр, суетится, грозится, торопится:
    де-девицу Быстрицу ловлю. Должен
    на ней жениться, а не лю-б-лю-у-у!
    — Сынок, да что за девица?
    Вон в соседях живет красавица, тоже кличут Быстрицей.
    — Куда ей? Проста! Та девка — огонь:
    спалила царство змея, там и моя красота. Лечу за нею.
    В путь! На соседку надо взглянуть.
    Мать говорит: «Петруша, возьми вот шнурок — мою душу,
    повяжи вокруг шеи петлицей. Авось пригодится».
    А на соседском пороге — девица,
    семнадцать лет, ни грешиночки нет.
    Обмер Петр. Вспомнил, что курнос-девку в сердце нес
    к звездам. Зазмеился, врос в змеиную роздымь.
    Посмеялась змея подколодная!

    А девица Быстрица — беде не виновница —
    от взгляда Петрова тяжелого
    занялась да огнем понеслась.
    Петр за нею летучим змеем.
    Рычит реке: «Эй, река, проглоти огонь, прекрати погоню!»
    Поднялась река, как рука, огонь, будто пыль, смахнула
    и упала опять в берега, а Быстрица в волну нырнула.
    Гонят щуки Быстрицу-девицу — златорыбицу.
    Петр-перескок над рекою орлом кружится,
    сердце плачет: ни в жизнь не наступит срок
    на Быстрице жениться...
    Мчится девица, ужасается,
    в ветер, в поле, в траву превращается,
    утомилась, плеснула руками — стала камень.
    Злу везет на простые души, обезумят, озлобятся.
    Что, Петруша? Для чего добывал из огня змея своего?
    Думал, будет добро? На чудо польстился?
    На полет — перескок, на язык птичий, на звериный обычай?
    Думал, капля яда будет счастьем-отрадой? Никогда.
    Камень держишь в руке, мать умолкла в шнурке — вот правда!
    А в ответ говорит Ложь: «Врешь.
    Могла бы Быстрица смириться,
    в Петрушины чуды влюбиться.
    Что ж, что лыс да змеиноголов?
    А в богатстве каков! Не сидела б в дырявых воротах. То-то.
    Дай простофиле знание, все не в прок!
    Брось этот мертвый камень, Перескок».

    — Нет, — говорит Петруша, — уговор!
    Будет свадьба, пусть змей горючий к нам сползает с гор.
    Ноги жжет, сердце жжет мне змеиный яд.
    И невеста моя — не огонь, не змея, — чистый камень-клад.
    И душа замерла материнская — будет гость мой рад.
    Мечется Петруша-перескок, дом поставил — хоромы.
    Перед домом стоял дубок, дуб поднялся над домом.
    Ходят в поле, ревут волы, эхом гудят копыта.
    А во дворе на кострах — котлы, к свадьбе кипят деловито.
    Пусто в дому, пусто в селе, Петр один навеселе
    с лысины яд собирает, гостя к себе поджидает.
    Петр-перескок — за столом жених,
    в левой ладони камень притих,
    на шее петлица — теплый шнурок,
    черный жених: Петр-перескок.

    Шорох на дубе: «Петруша, я здесь.
    Рядом с тобой мне не лечь и не сесть.
    Рядом с тобой что-то очень тепло,
    то ли добро, то ли зло?»
    «Греет меня материнский шнурок, —
    молвил тогда Петр-перескок.
    «Это шнурок — нам с тобою — беда,
    кинь мне шнурочек сюда!»
    Петруше того и надо, плеснул в змея взглядом.
    Летит шнур, как воздух, голый, змею на голову,
    кипит, искрится петлей-петлицей.
    Дернулся змей с дерева вниз, на шнурке повис.
    Бьет хвостом, крушит дом, дубраву,
    огнем занялись травы.
    Дуб Петрушин стоит не гнется,
    шнурок материнской души не рвется.
    Время выпало — тьма пропала,
    ни змея, ни огня, ни дыма не стало.
    А к дому бежит паренек, чумаз, простенек,
    чуб-вихор — до звезд, нос курнос, сам — навырост.
    Ему навстречу — девица Быстрица
    печалится, замерла: «Петр! Мать умерла!»

    Что там было — цвело, горюнилось, ликовало?
    Время было, прошло — сказкой стало.
    Схлынули яды неправды.
    Там, где змеи ползучие, только камни горючие.
    А где материнских могилок кресты —
    шепчутся c небом цветы...
    А народу все — урок:
    что похороны, что свадьба,
    что новоселье, что пожар: во двор набежал,
    поплакал, поудивлялся да за дело принялся.


    * * *

    Летящий и выше и мимо,
    Уже никого не любя,
    Воздушный, небесный, любимый.
    Помилуй хотя бы себя.

    Летучий, полночный, астральный,
    Коснулся главою огня.
    Любимый, сожжённый, опальный.
    Тебя приголубит земля.

    И музыка просит и слово.
    Ты хочешь с огнём улететь.
    Любимый, я тоже готова,
    Земля не даёт умереть.

    В дождях расцвели незабудки.
    Забудь о небесном огне.
    Наверное, что-нибудь будет.
    Доверься озёрной земле.

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Дышаленкова Римма Андрияновна
  • Обновлено: 08/10/2006. 81k. Статистика.
  • Сборник рассказов: Проза, Поэзия, Религия
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.