Ефимов Игорь Маркович
Грядущий Аттила. Прошлое, настоящее и будущее международного терроризма

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 11/07/2019.
  • © Copyright Ефимов Игорь Маркович
  • Размещен: 07/01/2013, изменен: 07/01/2013. 671k. Статистика.
  • Эссе: Публицистика
    • Оценка: 7.40*8  Ваша оценка:

    Игорь Ефимов

    ГРЯДУЩИЙ

      

    АТТИЛА

    Прошлое, настоящее и будущее

      

    международного терроризма

    2007

    ВСТУПЛЕНИЕ:

    АЛЬФИДЫ И БЕТИНЦЫ.

    Трёхтысячелетняя история терроризма

       ...загремит на подоконнике стекло,
       станет в комнате особенно светло...
      
       Так начнётся двадцать первый, золотой,
       на тропинке, красным светом залитой,
       на вопросы и проклятия в ответ
       обволакивая паром этот свет.
       Иосиф Бродский1
      
      
       Как мы теперь знаем, "двадцать первый, золотой" начался 11 сентября 2001 года. Кажется, только одну неточность можно найти в поэтическом пророчестве, взятом эпиграфом к этому вступлению: не "пар" должен был пообещать поэт, а жирный чёрный дым. Горящий керосин практически не даёт пара. И ни в "Боингах", ни в разрушенных ими зданиях не было достаточно воды, чтобы произвести заметное облако. Да и человеческая плоть, сгорая, только дымит - трубы Освенцима подтвердили это экспериментально.
       В остальном, строфы, сочинённые за сорок лет до события, точны и прозорливы. Именно наступления золотого века ждали миллионы радиослушателей и телезрителей во всём мире. Конечно, они слышали вой машин скорой помощи, несущихся к месту очередного взрыва в метро, видели горящие шины на шеях обречённых, развороченные автобусы, трупы заложников, выбрасываемые из захваченных самолётов, оторванную руку ребёнка - крупным планом. Но потом возникали кадры очередных мирных переговоров, улыбающиеся президенты и министры торжественно ставили свои подписи на листках бумаги, подносили близко к объективу свои рукопожатия. Наши признанные философы обещали то конец истории, который вот-вот сделает войны бессмысленными (Фрэнсис Фукуяма),2 то, наоборот, совершенно новую эпоху - Третью волну (Алвин Тоффлер),3 которая объединит всё человечество своими техническими чудесами. Простое слово "мир" подкреплялось новыми - высокоумными - словами-рецептами: "конвергенция", "глобализация", "компьютеризация". И казалось - хотелось - мечталось: да, вот-вот, ещё немного - и с кровавым безумием будет покончено. Ведь все-все люди - за редким исключением - разве не ясно? - хотят одного и того же: мирно жить и трудиться на этой - пусть уже немного тесноватой - планете. Нужно только выловить и запереть тех немногочисленных злодеев, которые сеют раздор и кровопролитие на земле.
       Но вожделенный мир всё не наступал - не наступает - не наступит. Новые волны взаимной ненависти, вражды, бессудных убийств вскипают то там, то тут, и миротворцам в голубых касках не по силам остановить этот пожар, даже если число их - каким-то чудом - увеличится в тысячу раз. Да и как - чем - какой угрозой можете вы остановить убийцу, утратившего страх смерти? Превратившего себя в живую бомбу? Видящего в своей гибели радостное свершение, венец, оправдание всей своей жизни? Как вы можете распознать его в пассажире пригородного поезда, мирно пристраивающего на коленях свой рюкзачок, с рожицей Мики-Мауса на кармашке? В водителе грузовика, подвозящего к воротам школы или больницы ящики с молоком? В девушке, поднимающейся по трапу самолёта, поправляющей лямку лифчика, отяжелевшего под весом взрывчатки?
       Рецептов спасения - защиты - нет, зато "вопросы и проклятия" звучат всё громче. Особенно проклятия.
       Смерть Америке!
       Смерть Израилю!
       Обезглавим врагов Ислама!
       Готовьтесь к новому Холокосту!
       Повторим одиннадцатое сентября! 4
       Вопросы звучат не так громко и, по сути, сливаются в один: ЗА ЧТО ОНИ НАС УБИВАЮТ? ОТКУДА ХЛЕЩЕТ ГЕЙЗЕР ИХ НЕНАВИСТИ?
       И самый частый - популярный - уверенно произносимый ответ:
       МЫ ИХ ОБИДЕЛИ.
       Это мы - мы сами - довели их до отчаяния. Их ненависть - нормальная реакция на нашу жестокость и несправедливость. На угнетение и эксплуатацию. На агрессию и оккупацию. Если мы уйдём из всех горячих точек планеты, где наше присутствие вызывает их гнев, вражда и кровопролития утихнут - увянут - сами собой. Если мы перестанем поддерживать жестокие и несправедливые режимы - под предлогом, что только этим режимам по силам удерживать крышку на котле народной ненависти, - освободившиеся народы немедленно учредят у себя демократию и начнут мирно и безмятежно питаться плодами с её цветущих ветвей.
       Поколебать этот ответ - этот способ мышления - невозможно. Ибо люди с подобным складом ума (в другой книге я назвал их "уравнителями"), верят в изначальную доброту и миролюбие человека. Это для них непоколебимая аксиома. А коли так, причины зла, жестокости и кровопролитий в мире нужно искать в пороках и ошибках цивилизации. Сами того не замечая, они тоже пристрастились к наркотику ненависти. Только ненавидят они не убийц, а злых генералов, глупых политиков, жадных эксплуататоров - именно их они считают виновниками кровавого пожара на планете. Чем бессмысленнее, чем кровавее будет новое нападение террористов, тем выше взметнётся волна ненависти либерала-уравнителя к "угнетателям", тем острее будет пережитое им упоение собственной правотой и непогрешимостью.
       Автор предлагаемой читателю книги должен сразу сознаться: ответ "мы их обидели, мы перед ними виноваты" не кажется ему убедительным. Уж как были виноваты немцы перед евреями или японцы - перед китайцами, а никакого особого направленного террора против немцев или японцев со стороны евреев и китайцев мы не видим. Автор не верит и в то - да простят его Жан-Жак Руссо, Лев Толстой, Махатма Ганди, президент Джимми Картер и миллионы их последователей, - что человек по природе своей есть незлобивое мирное существо, вроде полевого суслика или австралийского ленивца, готового мирно качаться на ветке, покуда на ней хватает вкусных листьев. За долгую жизнь автор насмотрелся - наслушался - начитался достаточно про дела человеческие. От гладиаторских цирков в Древнем Риме до публичных пыток на стадионах в Красном Китае, от костров инквизиции до подвалов НКВД, от сдирания скальпа с живого пленника американским индейцем до голубого пластикового мешочка, натянутого на голову камбоджийца юным соплеменником, - вот развёрнутый - панорамный - портрет зверя, живущего в каждом человеке и только и ждущего случая, чтобы вырваться на волю из-под оков цивилизации, морали, религии.
       Конечно, и сострадание всему живому свойственно человеку. Есть, говорят, в Индии секта монахов-отшельников, которые живут в лесу, питаются травами, ягодами и кореньями, а когда навещают друг друга в темноте, непременно идут с фонарём и метут тропинку перед собой метлой - не дай Бог наступить на какого-нибудь жука или муравья. Мы бережно храним память о святых и мучениках, приходивших людям на помощь с риском для собственной жизни и безопасности. Но подвиги милосердия потому так и ценятся, что они - величайшая редкость. Летопись бессмысленных - так называемых "бескорыстных" - убийств, хранящаяся в судебных архивах всех стран, длиннее в тысячу раз. А уж летописью убийств, совершавшихся во имя "великой цели", можно обмотать земной шар по всем широтам и меридианам в несколько слоёв.
       Добрые и благоразумные люди склонны считать ненависть чувством тягостным, мучительным. Только мука ненависти может толкнуть человека на такой отвратительный акт как убийство - в этом они глубоко убеждены. Не имея собственного опыта ненависти, они не верят - не замечают - не хотят знать, что ненавистью можно упиваться, наслаждаться, разжигать её в себе до самоослепления. А когда на экранах показывают очередного серийного убийцу, переходившего от одной жертвы к другой без всякой ненависти, они прячут его под ярлык какого-нибудь психиатрического диагноза и забывают о нём. Упоение убийством? Такого не может быть, не бывает. Даже страшный 20-й век не смог разрушить их идеализма. Ликующее беснование толп, приветствовавших уничтожение армян в Турции, "шпионов" в СССР, евреев в Германии, классовых врагов в Китае, горожан в Камбодже, истолковывается идеалистами-уравнителями как случайность, аберрация, результат политических ошибок, натравливания, пропаганды. Автор с грустью предвидит, что добрые и благоразумные люди отложат его книгу, не пойдя дальше вступления.
       К кому же он тогда обращается? Кого надеется увлечь поисками ответа на вопрос о природе терроризма? Кем хотел бы быть услышанным, если знает, что лучшая - добрая и благоразумная - часть читателей потеряна для него заранее?
       ОН ОБРАЩАЕТСЯ К ТЕМ, КТО ГОТОВ ЗАЩИЩАТЬСЯ.
       Он верит, что есть ещё на свете много людей, разделяющих его печальное убеждение: не бывает и не может быть в реальной политике выбора между добром и злом - только выбор между злом и кошмаром, между недобрым и чудовищным. Политическая история мира показывает нам наглядно и убедительно, что сплошь и рядом достойный человек, с чувством ответственности перед своим народом, культурой, верой, страной вынужден был добровольно становиться на сторону недоброго, злого, жестокого, чтобы противостоять очередной волне озверения, накатывавшей на мировую цивилизацию.
       В веке 20-ом цивилизованный мир должен был отбиваться сначала от коричневой чумы, залившей планету под знаком свастики. Одновременно - от смертельных лучей "Восходящего солнца". Потом - от красной заразы, накатывавшей под символом серпа и молота. Судя по всему, новая волна ненависти, вздымающаяся перед нашим взором - нашими домами - нашими детьми сегодня, окажется зелёной и будет увенчана чалмой.
       На первый взгляд, фронт сегодняшнего противоборства с мировым терроризмом может показаться разорванным на множество отдельных участков, не связанных между собой. Стрельба и взрывы в Белфасте объясняются старинной рознью между католиками и протестантами. Тамилы, курды, сикхи, баски, чеченцы объявляют своей целью национальную независимость. В Америке чёрные стреляют в белых, белые взрывают церкви чёрных, противники абортов открыли сезон охоты на врачей, а кто-то рассылает бомбы и бациллы сибирской язвы по почте. В Японии террористическая группа пустила ядовитый газ в метро, не удостоив мир объяснением своих действий.
       И всё же большинство конфликтов окрашены одним и тем же противостоянием: мир ислама против немусульман. Палестинцы против Израиля, албанцы против сербов и македонцев, чеченцы против русских, кашмирцы против индусов, азербайджанцы против армян, абхазы против грузин, и весь исламский мир - против Америки.
       Мы изучаем землетрясения не только для того, чтобы уметь предвидеть их: поняв характер смещений земной коры, наши инженеры улучшают конструкцию сейсмоустойчивых зданий, башен, мостов. Объективы спутников, следящих за движением облаков, позволяют нам во-время приготовиться к атаке урагана: спланировать эвакуацию, предупредить суда и самолёты, запастись водой и продовольствием. На страшном опыте наводнений мы выработали тактику строительства защитных дамб, плотин, водосбросных каналов. Пожарник, борющийся с лесным пожаром, знает, что он должен учитывать не только направление и скорость ветра, наличие или отсутствие дождя, но и состояние каждого отдельного горящего объекта - дерева, куста, пересохшей травы.
       Горючее вещество пожара людской вражды - заряд ненависти в душе каждого человека.
       Поэтому изучение бурь и пожаров мировой истории должно сочетаться с изучением микроклетки этих процессов - психологических свойств человеческой души, охваченной ненавистью. Только тогда оно сможет помочь нам в понимании - преодолении - укрощении - разрушительных сил стихии человеческих страстей.
       Но было ли в мировой истории что-то похожее на то, что происходит в наши дни? Можем ли мы применить свои знания о прошлом для тушения сегодняшних пожаров? Индустриальная революция настолько преобразила мир, что стало очень трудно отыскивать аналогии в веках минувших. Всё вокруг нас выглядит таким новым, непривычным, небывалым. А главное - усиленным в тысячу раз.
       Конечно, отдельные политические убийства и заговоры многократно случались и раньше. Но никогда ещё маленькая группа заговорщиков не имела доступа к таким могучим средствам разрушения. Когда английские католики попытались взорвать Британский парламент в 1605 году, они должны были сначала арендовать подвал в здании, примыкающем к Вестминстеру, незаметно привезти туда двадцать бочонков с порохом, потом - уголь и хворост, чтобы спрятать бочонки. На всё это ушло слишком много времени, слухи о заговоре просочились, заговорщики были схвачены, судимы и казнены. Сегодня к их услугам был бы грузовик с взрывчаткой или "Боинги", или ракеты "земля-земля" или даже "вода-земля" - с Темзы Вестминстерское аббатство представляет собой превосходную мишень.
       Но, может быть, именно новейшая электронная техника может придти нам на помощь в поисках аналогов сегодняшней борьбы?
       Если бы нам удалось заложить в память какого-нибудь супер-компьютера ВСЕ вооружённые конфликты, случавшиеся в мировой истории; если бы мы сумели создать программу, сортирующую эти вооружнные столкновения по сходным признакам; если бы мы взяли какой-нибудь сегодняшний конфликт, описали его в простейших категориях, внесли это описание в нужное окошечко и нажали на кнопку "поиск", не засветились бы на нашем экране картины прошлого, позволяющие по-новому - глубже и шире - понять, из-за чего на нас нападают сегодня?
       Возьмём для примера самый затяжной, самый жгучий, отдающийся болевыми импульсами во всём сегодняшнем мире конфликт - борьбу палестинцев против Израиля.
       Как его можно описать в простейших терминах, очищенных от реалий и примет нашей эпохи?
       Два народа - Альфа и Бета - находятся в долгом, непримиримом, мучительном противоборстве.
       Народ Альфа намного превосходит народ Бета численностью, богатством, военной мощью. Тем не менее бетинцы продолжают совершать нападения на альфидов, убивают их, захватывают в плен, требуют выкупа - и часто получают его. Воинская доблесть считается у бетинцев самым главным достоинством человека, гибель в бою - величайшим свершением, память о погибших - святыней. Будучи технически отсталыми, бетинцы не умеют производить оружие, которое можно было бы сравнить с оружием альфидов; но они ухитряются получать его от других народов или воруют у альфидов. Альфиды наносят ответные удары, но часто им приходится это делать вслепую, наугад, и удары попадают либо в пустоту, либо в мирных жителей, и их гибель вызывает всеобщее возмущение даже среди самих альфидов. Альфиды пытаются вести переговоры с бетинцами, пытаются достигнуть мира, установить твёрдые границы. Но бетинцы разделены на множество группировок; если одна или несколько согласятся на предложенные условия мира, всегда найдутся другие, которые отвергнут эти условия и будут нападать снова и снова.
       Что же ответит нам наш воображаемый компьютер, если мы попросим его извлечь из памяти исторические конфликты, похожие на борьбу альфидов с бетинцами?
       Скорее всего, на экране появится список, длина которого может поразить человека мало знакомого с мировой историей. Выберем из этого списка десяток-другой примеров и расположим их в хронологическом порядке.
        -- 9-8 век до Р.Х.: кочевники арамейцы, халдеи, мидяне нападают на Ассирию и, в конце концов, разрывают её на части.
        -- 7-6 век до Р.Х.: кочевые племена, возглавляемые персами, атакуют королевство мидян, а персидский царь Кир Великий в 539 году захватывает цветущее Вавилонское царство.
        -- 6-5 век до Р.Х.: кочевники скифы многократно нападают с севера на могучую Персидскую империю и контрнаступление Дария в 513 году не даёт никаких результатов.
        -- 5-4 век до Р.Х.: кочевники галлы-кельты вторгаются в Северную Италию, разбивают этрусков, захватывают Рим.
        -- 3 век до Р.Х.: кочевая империя гуннов уступает по численности Китаю в двадцать раз, но по территории и военной мощи они почти равны, так что в некоторых договорах упоминается дань, которую китайцы соглашаются платить гуннам, чтобы откупиться от их нападений.
        -- 2 век до Р.Х.: новые вторжения кочевых племён на территорию Рима: нумидийцы нападают в Африке, тевтоны и кимвры - в Галлии и Италии.
        -- 1 век до Р.Х.: гельветы обрушиваются на Заальпийские территории Рима, и, оттесняя их, Юлий Цезарь втянут в войну с галлами и германцами.
        -- 1 век после Р.Х.: в Британии римляне отбиваются от икенов, возглавляемых царицей Боудикой, в Придунайских провинциях - от вторгшихся сарматов.
        -- 2 век после Р.Х.: император Траян должен воевать с даками, Адриан - строить оборонительную стену в Британии, Марк Аврелий сражается с маркоманами.
        -- 3 век после Р.Х.: к прежним врагам на северных границах Рима добавились новые - племена готов.
        -- 4 век после Р.Х.: император Юлиан сражается против франков и алеманов; император Валент разбит - и убит - визиготами под Адрианополем.
        -- 5 век после Р.Х.: северные границы Римской империи рвутся под напором гуннов, ведомых Аттилой.
        -- 6 век после Р.Х.: Племена булгар, славян, аваров нападают на Византию из-за Дуная, и ни твёрдость императора Юстиниана Первого, ни искусство его полководца Велизария не могут сдержать эти вторжения.
        -- 7-8 век после Р.Х.: нищие племена кочевников-бедуинов, одушевлённые проповедью Мухаммеда, захватывают страну за страной, создают империю, простирающуюся от Атлантического океана до Индийского.
        -- 9-10 век после Р.Х.: викинги-норманы неутомимо атакуют королевства Европы, захватывают один трон за другим.
        -- 11 век после Р.Х.: турки-сельджуки отвоевывают большие территории у Византии и Ирана; Англия захвачена норманами.
        -- 12 век после Р.Х.: Русь отбивается от половцев и печенегов.
        -- 13 век после Р.Х.: от Китая до Венгрии несётся кровавая волна монгольских завоеваний.
        -- 14-15 век после Р.Х.: племена турок-османов отвоёвывают Малую Азию у Византии, создают Оттоманскую империю.
        -- 16-17 век после Р.Х.: Московия ведёт войны с племенами татар, башкиров, киргизов.
        -- 18-19 век после Р.Х.: Соединённые Штаты безуспешно пытаются добиться мира с индейцами.
        -- 19-20 век после Р.Х.: Российская империя втянута в войны с чеченцами, дагестанцами, черкесами, народностями Средней Азии.
      
       Можно предполагать - ожидать - опасаться, - что профессиональный историк решительно восстанет против предложенной схемы и откажется сводить многообразие событий к модели противоборства народа Альфа с народом Бета. Он приведёт нам тысячу убедительных фактов и документов, доказывающих уникальность каждой исторической коллизии.
       Не будем отмахиваться от его возражений. Вглядимся в детали, в своеобразие нравов, обличий, верований. Вслушаемся в голоса, сохранённые нам летописями, сказаниями, могильными надписями, глиняными черепками, берестяными грамотами. Отличия важны необычайно - отбрасывать их было бы недопустимым легкомыслием и верхоглядством.
       Но в одном убеждении - предположении - догадке - мы должны остаться упрямо непоколебимы:
       В основных своих страстях и порывах древний египтянин, перс, грек, галл, римлянин, гот, славянин, монгол остаётся тем же самым, понятным и известным нам Homo Sapiens, чувства которого мало отличаются от чувств нашего современника. И среди этих чувств жажда самоутверждения и победы остаётся неизменным и главным во все века.
       Всматриваясь в пять тысяч лет доступной нашему взору истории человечества, автор не обнаружил в них последовательной смены общественно-политических устройств, намеченных Марксом: общинно-родовой, рабовладельческий, феодальный, капиталистический, социалистический. (Прощайте, энное число миллионов читателей - до сих пор, увы! - марксистов.) Общественно-политические устройства исчезают и возвращаются, массовое использование труда рабов и крепостных обнаружим и в 20-ом веке (Гитлеровская Германия, Сталинская Россия), а все приметы социализма проступают в устройстве Древнего Египта, с его отсутствием частной собственности на землю, с его государственным планированием строительства храмов, каналов, пирамид. Но что движется - видоизменяется - непрерывно и необратимо - это уровень - процесс овладения всё новыми и новыми силами природы, имеющий однако резкие скачки переходов с одной ступени на другую.
       Первая различимая ступень - человек живёт охотой и рыболовством, а также собирательством того, что растёт в местах его обитания на кустах и деревьях. Будем называть эту ступень охотничьим периодом.
       Вторая ступень: приручены - одомашены - не только животные, которые дают молоко, мясо, шерсть (эти заметны уже в охотничьем периоде), но и животные, являющиеся источником энергии: лошадь, верблюд, буйвол, лама. Кочевое скотоводство является самой заметной чертой второй ступени.
       Третья ступень: человек научился засевать поля, собирать и хранить урожай, строить каменные дома, прокладывать дороги и каналы. Это период осёдлого земледелия.
       Четвёртая ступень характеризуется переходом к машинно-индустриальному производству.
       Пятая ступень начинается у нас на глазах - скорее всего ей подойдёт название компьютерно-электронной.
       Разные народы проходили - проходят - будут проходить - этот путь с различной скоростью, с разной мерой успеха. Они по-разному расплачиваются за мучительный подъём на следующую ступень, а некоторые гибнут в момент перехода и исчезают с лица Земли. И, по крайней мере, на трёх последних - то есть доступных нашему исследованию - стадиях-ступенях мы можем обнаружить - в разных сочетаниях - все известные формы политико-социальных отношений: рабовладение и вольных землепашцев, централизованные монархии и феодальную раздробленность, свободный рынок и централизованное государственное планирование, республики и тирании.
       Эти формы могут видоизменяться, народ может свергнуть монархию, учредить республику, освободить рабов и крепостных или, наоборот, попасть под власть тирана, который всех уравняет в полурабском состоянии. Но мы не найдём ни одного примера, когда какой-нибудь народ вернулся от существования осёдло-земледельческого к кочевому скотоводству или шагнул обратно с машинно-индустриальной ступени на сельскохозяйственную.
       Народ-охотник, народ-скотовод, народ-земледелец, народ-машиностроитель - мы можем найти их всех на Земле и сегодня, и отношения между ними часто бывают окрашены мучительными и неразрешимыми противоречиями. Именно вражда между народами и племенами, находящимися на разных ступенях технологического развития, будут привлекать наше внимание в первую очередь.
       Пока мы наблюдаем эти противоречия и столкновения в сегодняшнем мире, в 21-ом веке, картина находится слишком близко от наших глаз - мы видим множество ярких мазков и пятен, но не в силах разглядеть общий ход - смысл - "сюжет" - происходящего. Взгляд в прошлое, хотя и даёт нам меньше деталей, имеет одно важнейшее преимущество: мы можем разглядеть начало и конец противоборства, мы знаем, сколько оно длилось и чем закончилось.
       Проницательный читатель уже мог заметить, что все исторические примеры противоборства альфидов с бетинцами, приведённые двумя страницами выше, относятся к столкновениям кочевых - или мигрирующих - народов с осёдлыми земледельцами. Эти примеры будут подробно проанализированы в первой части книги. Во второй мы обратимся к примерам противоборства земледельцев с машиностроителями - к тому, что происходит в наши дни - вокруг нас - и уже вовлекает в кровавую борьбу нас и наших детей.

    Часть первая

    КОЧЕВНИКИ ПРОТИВ ЗЕМЛЕДЕЛЬЦЕВ

    Великое оседание народов

    Глава I-1. ОТ ИУДЕЙСКИХ ШАТРОВ

    ДО СКИФСКИХ КУРГАНОВ

    1300-500 до Р.Х.

       Что мы помним из древнейшей - да, до Греции и Рима - истории? Какие имена, какие названия городов, рек, гор, какие даты побоищ осели - зацепились - застряли, а затем затерялись - в нашей памяти? Занесённые туда школьными учебниками, историческими романами, фильмами, музейными статуями, раскрашенными вазами?
       Конечно, Египет. Пирамиды, сфинксы, мумии. Кормилец Нил, царица Нефертити. Ещё, кажется, Шумерское царство, Урарту, Ассирия, Вавилон. И всё время невесть откуда появляются и исчезают грозные кочевники. Хетты, мидяне, арии, кимерийцы, скифы. Племя гиксосов, которое ухитрилось покорить огромный Египет и захватить трон на много лет. Вторжения ливийцев с запада, эфиопов с юга...
       Разве можем мы сейчас - три, четыре тысячи лет спустя - надеяться разглядеть, что там происходило, в этих царствах и племенах, с этими людьми, боготворившими солнце, камень, огонь, луну или каких-то выдуманных чудищ (Молох? Ваал?), которым надо было приносить в жертву вполне реальных - живых - женщин и детей? Конечно, наши историки и археологи честно и неустанно роют свои шахты в толщу прошлого, выносят для нас всё новые золотинки знаний. Но что можно узнать о кочевниках, не имевших письменности, не высекавших барельефов, не строивших храмов? Только то, что написали - рассказали - о них люди, смотревшие на них со стен своих городов и крепостей, осыпавшие их - штурмующих - стрелами и камнями, поливавшие их кипятком и расплавленной смолой.
       Здесь мы ощущаем такой вакуум информации, который может обескуражить даже самого целеустремлённого исследователя. И представляется настоящим чудом, что нашёлся, по крайней мере, один народ, который сумел сохранить в своей памяти - в своём Священном Писании - подробную историю своего превращения из народа-скотовода в народ-земледелец. Возьмём первые десять книг Ветхого завета и перечитаем глазами историка трёхвековую "автобиографию" иудеев, от выхода из Египта (примерно 1290 год до Р.Х.) до первых царей - Саула, Давида, Соломона (10-й век до Р.Х.).
      
      

    КОЧЕВЬЯ ИУДЕЕВ

      
       Начнём с "Египетского рабства". Была ли, действительно, жизнь израильского племени так невыносимо тяжела под властью фараонов?
       С одной стороны, нет сомнения в том, что людям, хранившим память о кочевом приволье, была тягостна ежедневная - монотонная, а порой и надрывная - работа в каменоломнях, на стройках, в мастерских. Упоминаемый в Библии хитроумный способ, которым надсмотрщики подняли для евреев норму на производство кирпичей, вполне сравним с трюками, которые проделывали нормировщики в Советской России. "Не давайте впредь народу [иудейскому] соломы для делания кирпича, как вчера и третьего дня. Пусть они сами ходят и собирают себе солому. А кирпичей наложите на них то же урочное число, какое они делали вчера и третьего дня, и не убавляйте; они праздны, потому и кричат: "пойдём, принесём жертву Богу нашему". Дать им больше работы, чтоб они работали и не занимались пустыми речами" (Исход, 5:7-9).
       С другой стороны, нет никаких упоминаний о том, чтобы Египет покорил иудеев и насильно превратил их в пленников-рабов. Они сами пришли в Египет, спасаясь от голода в земле Ханаанской. "И сказал фараон братьям Иосифа: какое ваше занятие? Они сказали фараону: пастухи овец рабы твои, и мы и отцы наши. И сказали они фараону: мы пришли пожить в этой земле, потому что нет пажити для скота рабов твоих; ибо в земле Ханаанской сильный голод... И сказал фараон Иосифу: ...земля Египетская пред тобою; на лучшем месте земли посели отца твоего и братьев твоих; пусть живут они в земле Гесем. И если знаешь, что между ними есть способные люди, поставь их смотрителями над моим скотом" (Бытие, 47:4-6).
       Но должностей смотрителей над царским скотом не могло хватить на всех пришедших. Они не имели понятия об обработке земли - им пришлось трудиться бок о бок с простыми египтянами, на чёрных работах. Многократно говорится о том, что именно в благоустроенном Египетском царстве иудеи начали успешно плодиться и возрастать числом. Они жили не в каком-то огороженном гетто, а среди прочих жителей, причём порой весьма обеспеченных. "И дам народу сему милость в глазах египтян, - обещает Господь. - И когда пойдёте, то пойдёте не с пустыми руками. Каждая женщина выпросит у соседки своей и у живущей в доме её вещей серебряных и вещей золотых, и одежд; и вы нарядите ими и сыновей ваших и дочерей ваших, и оберёте египтян" (Исход, 3: 21-22). Не за этими ли похищенными вещами погнались египтяне, когда фараон отпустил иудеев в пустыню?
       Конечно, не следует забывать, что история Исхода, долго хранившаяся в виде устного предания, расцвечивалась от одного рассказчика к другому. Все чудеса, сотворённые Моисеем и Аароном перед очами фараона, уже не раз - и заслуженно - становились темой Голливудских фильмов. А казни Египетские - их мог бы нафантазировать какой-нибудь сегодняшний "борец за национальную независимость", если бы ему удалось завлечь Господа Бога в свою террористическую организацию. Засмердевшая река, пёсьи мухи, моровая язва, саранча, воспаление с нарывами - не похоже ли всё это на теракты с применением химического, бактериологического и экологического оружия? И в завершение утопить всю египетскую армию, с сотнями колесниц, при помощи цунами, произведённого в Чёрмном море (Исход, 15:4; ныне Суэцкий залив Красного моря), - какой восторг, какое торжество!
       Но реальность просвечивает сквозь все волны - наслоения - фантазии: египтяне устали властвовать над жестоковыйным народом, как устанут британцы три тысячи лет спустя, и махнули на них рукой - идите куда хотите. Начались сорокалетние скитания иудеев - то есть кочевая жизнь, заполненная схватками с другими племенами, борьбой за выживание, а главное - кропотливым вынашиванием - созиданием - законов, обрядов, правил поведения, то есть всей невидимой плоти жизнеспособного национального организма. Причём последняя задача была, пожалуй, самой трудной. Ибо протест бурлил в народе все эти годы, вырывался на поверхность и подавлялся свирепо и кроваво.
       Подобный же внутренний раскол кочевого народа в период оседания мы будем видеть и дальше в процессе нашего сравнительного исследования много-много раз.
       И немудрено. Каждый член племени незримо оказывался перед выбором: продолжать опасный путь на поиски обетованной страны, где можно будет стать народом-господином; или вернуться в тихое и покорное бытие под властью фараона, где каждый день была еда, крыша над головой, укрывавшая от ветра и дождя, стража на городских стенах, защищавшая от диких пришельцев. "И стал малодушествовать народ на пути. И говорил народ против Бога и против Моисея: зачем вывели вы нас из Египта, чтоб умереть нам в пустыне? Ибо здесь нет ни хлеба, ни воды, и душе нашей опротивела эта негодная пища" (Числа, 21: 4-5).
       Как они тосковали об египетской кухне!
       "Сыны Израилевы сидели и плакали, и говорили: кто накормит нас мясом? Мы помним рыбу, которую в Египте мы ели даром, огурцы и дыни, и лук, и репчатый лук и чеснок. А ныне душа наша изнывает; ничего нет, только манна в глазах наших" (Числа, 11: 4-6).
       Уступая мольбам Моисея, Господь сжалился, послал им стаи перепелов. Но, видимо, вопли их так раздражали Его, что вскоре за мясной переменой последовала, в качестве наказания, "язва весьма великая" (Числа, 11: 33).
       Когда же народ попытался забыть невидимого Бога и стал поклоняться Золотому тельцу - вообще-то сотворённому для них вторым по старшинству начальником - Аароном, - тут уж Моисей, не полагаясь на Господа, взял дело возмездия в свои руки. "И стал Моисей в воротах стана и сказал: кто Господень, - ко мне! И собрались к нему все сыны Левиины. И он сказал им: так говорит Господь, Бог Израилев: возложите каждый свой меч на бедро своё, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего. И сделали сыны Левиины по слову Моисея: и пало в тот день из народа около трёх тысяч человек" (Исход, 32:26-28).
       Если эти кочевники способны были за религиозные разногласия перебить в один день три тысячи своих, какого же обращения могли ждать от них чужие, иноверцы? Из Пятикнижия совершенно ясно видно: чужой, иноплеменник не значил для наступающих иудеев ничего. Заповеди "не убий", "не лги", "не бери чужого", "не прелюбодействуй" и прочие определяли только отношения со своими, с соплеменниками. Все остальные подлежали поголовному уничтожению. Когда иудейская армия вернулась в стан после победы над Мадианитянами, Моисей страшно рассердился на своих командиров за то, что они убивали только мужчин вражеского племени.
       "И прогневался Моисей на военачальников, тысяченачальников и стоначальников, пришедших с войны, и сказал им Моисей: `Для чего вы оставили в живых всех женщин?.. Убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте; а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя'" (Числа, 31:14-17).
       Это поголовное истребление местного населения продолжается и в Земле Ханаанской. При взятии Иерихона иудеи "предали заклятию всё, что в городе, и мужей и жён, и молодых и старых, и волов, и овец, и ослов, всё истребили мечом" (Иисус Навин, 6:20). Город Гай иудеям удалось захватить при помощи хитрости. "Когда израильтяне перебили всех жителей Гая на поле, в пустыне, куда они преследовали их, и когда все они до последнего пали от острия меча, тогда все израильтяне обратились к Гаю, и поразили его острием меча. Падших в тот день мужей и жён, всех жителей Гая, было двенадцать тысяч. Иисус [Навин] не опускал руки своей, которую простёр с копьём, доколе не предал заклятию всех жителей Гая... И сожёг Иисус Гай, и обратил его в вечные развалины, в пустыню, до сего дня" (Иисус Навин, 8:24-28).
       Подобная тактика выжженной земли ясно показывает, что поначалу иудеи не имели намерения покорить земледельческие народы в Ханаане и господствовать над ними. Нет - выжечь до тла, уничтожить чуждый уклад, чтобы не было соблазна для кочевника, чтобы комфорт городской жизни не приманил его оставить своих богов и поклониться чужим. Иерихон был не просто разрушен - всякая попытка восстановить его объявлена преступлением: "Проклят перед Господом тот, кто восстановит и построит город сей Иерихон; на первенце своём он положит основание его, и на младшем своём поставит врата его" (Иисус Навин, 6: 25).
       Но постепенно тень сомнения начинает прокрадываться в сознание кочевников. Так ли уж разумно уничтожать всех подряд? А кто же тогда будет выращивать ячмень и дыни, пшеницу и виноград, изготавливать этот чудесный кружащий голову напиток, выдавливать из собранных оливок такое вкусное масло? В первой главе Книги Судей перечислены захваченные города, в которых ханаане и амореи оставлены жить и сделаны данниками иудеев: Иерусалим, Бефсан, Фанаах, Газер, Китрон, Вефсамис и многие другие (Судьи, 1:21-36). "И жили сыны Израилевы среди Хананеев, Хеттеев, Амореев, Ферезеев, Евеев, и Иевусеев; и брали дочерей их себе в жёны, и своих дочерей отдавали за сыновей их, и служили богам их" (Судьи, 2: 5-6).
       Видимо, и среди местного осёдлого населения готовность сопротивляться кочевникам возрастала, помогала разрозненным ранее городам сплотиться и организовать эффективную оборону. "Иуда взял Газу с пределами её, Аскалон с пределами его и Екрон с пределами его. Но жителей долины не мог прогнать, потому что у них были железные колесницы" (Судьи, 1: 18-19).
       Так или иначе, наступает долгий период ослабления иудейского племени. В 12-11-ом веках мы видим его живущим в Земле обетованной в довольно жалком положении. 18 лет над ним господствуют моавитяне, потом 20 лет - хананеи, мадианитяне - 7 лет, аммонитяне - 18, филистимляне - 40.1 Отношения между местными земледельцами и пастухами-иудеями складываются по классической модели взаимоотношений между народом Альфа и народом Бета. В какой-то момент доминирование филистимлян над иудеями доходит до того, что им удаётся полностью обезоружить непокорного противника. "Кузнецов не было во всей земле Израильской, ибо Филистимляне опасались, чтобы евреи не сделали меча или копья" (1-Царств, 13: 19). В Книге Судей почти нет упоминаний об открытых сражениях с земледельческими народами. Кажется, в этот период евреи враждуют только между собой - но враждуют кроваво.
       Вот Авимилех, сын знаменитого Гедеона, "пришёл в дом отца своего в Орфу, и убил братьев своих, 70 сынов [Гедеоновых] на одном камне" (Судьи, 9:5).
       Вот очередной верховный судья Израиля - Иеффай - "собрал всех жителей Галаадских, и сразился с Ефремлянами, и побили жители галаадские Ефремлян, говоря: вы беглецы Ефремовы... И пало в то время из Ефремлян 42 тысячи" (Судьи, 12:4-6).
       Вот весь Израиль вознегодовал на колено Вениаминово и пошёл на него войной. "И поразил Господь Вениамина пред Израильтянами, и положили в тот день Израильтяне из сынов Вениамина двадцать пять тысяч сто человек, обнаживших меч. Оставшиеся оборотились и побежали к пустыне, к скале Риммону, и побили ещё Израильтяне на дорогах пять тысяч человек; и гнались за ними до Гидома, и ещё убили из них две тысячи человек" (Судьи, 20:35, 45).
       Враждебность же по отношению к местным, к народу Альфа, сохраняется на протяжении чуть ли не трёх веков, но проявляется она чаще отдельными нападениями и убийствами, которые очень напоминают современный терроризм. Некий Аод был послан иудеями к царю Моавитскому Еглону с дарами. Вручив дары он попросил царя о свидании с глазу на глаз, чтобы сообщить ему важное послание от Господа. Когда же они остались наедине, "Аод простёр левую руку свою, и взял меч с правого бедра своего, и вонзил его в чрево его" (Судьи, 3:21). Аод стал судьёй Израиля, а после него был судьёй другой "герой", Самегор, который 600 человек филистимлян побил воловьим плугом (Судьи, 3:31). Убивали и тех, кто пытался вступать в контакты с иноверцами. Один знатный иудей привёл с собой в стан дочь начальника Мадиатского, Хазву. Увидев это, внук Аарона "встал из среды общества, и взял в руку своё копьё, и вошёл вслед за израильтянином в спальню, и пронзил обоих их, израильтянина и женщину в чрево её" (Числа, 25:7-8).
       Но самым знаменитым иудейским террористом переходного периода нужно признать Самсона.
       Снова и снова: Библейские тексты ни в коем случае нельзя считать историческим документом, подобным летописям, хроникам, письменным распоряжениям, деловым распискам. По сути своей это сказания, расцвечивавшиеся от покололения к поколению. Особенно осторожно следует обращаться с цифрами и датами. При всём почтении к великой Еврейской религии, не может современный человек верить, что праотец Авраам прожил 175 лет и что Сарра родила в девяносто. Также и цифры погибших в сражениях часто выглядят непомерно завышенными. В этот же разряд попадают и триста лисиц, пойманных Самсоном для поджога посевов филистимских. В лисиц, несущих привязанные факелы, да ещё связанных попарно хвостами, мы не верим. Но то, что иудеи совершали поджоги полей филистимлян, что сжигали "и копны, и несжатый хлеб, и виноградные сады и масличные" (Судьи, 15:5), подтверждается тем, что память об этих деяниях бережно хранилась и исполнитель предстаёт перед нами в ореоле героя.
       Много поучительного найдём мы в истории Самсона. Например, то, что рождён он был "в стане Дановом" (Судьи, 13:25), то есть в еврейском племени, ещё ведущем пастушеский образ жизни. Но невесту себе он находит в филистимском городе. Отец и мать его поначалу недовольны, но смиряются. И никакой ревнитель Господа не врывается на свадьбу с копьём в руке - другие времена. Примечательны первые ростки идеи справедливости в отношениях между народами, идеи правоты-неправоты: отец невесты наносит Самсону обиду, отдав дочь другому, на что Самсон говорит, что "теперь я буду прав перед филистимлянами, если сделаю им зло" (Судьи, 15:3). Однако несколькими строчками выше - ещё до всяких обид - упоминается, что, зайдя в филистимский город Аскалон, Самсон убил там тридцать человек, чтобы снять с них одежды и ими расплатиться за проигранное пари (Судьи, 14:19). О "правах" этих тридцати легенда не вспоминает. Филистимляне всё ещё - не люди. Перебить тысячу из них ослиной челюстью (Судьи, 15:15) - подвиг. А почему челюстью? И почему Самегар сражался плугом? Да потому что мечей иудеям жестокие филистимляне не дают. Ослиная челюсть или плуг - такое же вынужденное оружие, как камни интифады три тысячи лет спустя.
       После поджога жатвы филистимляне не мстят всем иудеям поголовно, а спрашивают "кто это сделал?". "Самсон, - отвечают им. - Потому что его обидел отец его невесты: взял жену его и отдал другу его". Филистимляне пытаются умилостивить террориста довольно сильными мерами: сжигают невесту и отца её. Но террористу всё мало. "Самсон сказал им: хотя вы сделали это, но я отомщу вам самим, и тогда только успокоюсь. И перебил он им голени и бёдра, и пошёл и засел в ущелие скалы Етама" (Судьи, 15:6-8).
       Иудеи боятся вызывать гнев филистимлян, господствующих над ними, и выдают им неуёмного сеятеля раздора. Но он каждый раз чудесным образом освобождается и продолжает свою жизнь между пастушескими станами иудеев и городами филистимскими, с их крепкими стенами и воротами. Женолюбив при этом чрезвычайно и явно предпочитает филистимских дам. Думала ли блудница в Газе, что визит Самсона обернётся для её города потерей городских ворот? (Судьи, 16:1-3). А знаменитая Далида? Яркие сцены, описывающие, как она связывала Самсона - по его же указаниям - то верёвками, то сырыми тетивами, наводит на мысль о том, что филистимлянки знали толк в сексуальных играх и были искусны в садомазохистских изысках (Судьи, 16:7-15).
       Наконец, Далиде удалось выведать секрет силы Самсона и предать его в руки филистимлян. Но гуманные филистимляне, заражённые видимо исправительно-трудовыми идеями, и тут не казнят своего врага - только ослепляют и пытаются приставить к полезному труду: крутить жернова в тюремной мельнице. Увы! Расплата за либерализм не заставила долго ждать себя. Первый террорист-самоубийца ощупью прошёл в дом, где пировали филистимляне, сдвинул "с места два средних столба, на которых был утверждён дом... и сказал: умри, душа моя, с филистимлянами! И упёрся всею силою, и обрушился дом на владельцев и на весь народ, бывший в нём. И было умерших, которых умертвил Самсон при смерти своей, более, нежели сколько умертвил он в жизни своей" (Судьи, 16:29-30).
       Примечательно, что именно историю Самсона вспомнил русский крестьянин, выступавший в Российской думе во времена другого исторического катаклизма: перехода России от земледельческого к индустриальному состоянию в начале 20-го века. В своей речи он сказал:
       "...Господа епутаты: не такой же ли Самсон и народ русский и не то ли сделано с ним, пока он спал на коленях хитрой женщины, этой нашей бюрократии, господа епутаты... Но страшна минута, когда он потрясёт столбы... Страшна минута, когда голодный народ, тёмный, отчаявшийся, скажет: "Душа моя! Погибнем здесь, где веселятся враги наши! Погибнем вместе с ними, чтобы и они не жили"."2
       Иудеи враждовали друг с другом, нападали на соседей и "притеснителей", но одновременно - тихо и незаметно - учились главному: умению обрабатывать землю. В первых шести книгах Ветхого завета мы почти не видим евреев, занятых работой в поле. Но в последующих, там и тут, мелькают слова, связанные с земледельческими трудами. Когда Гедеону является Ангел, он застаёт его молотящим пшеницу (Судьи, 6:11). Жители Сихемские "вышли в поле, и собирали виноград свой, и давили в точилах" (Судьи, 9:27). Ноеминь возвращается из земли Моавитской в Вифлеем "в начале жатвы ячменя" (Руфь, 1:22). Кузнечным делом было разрешено заниматься только филистимлянам, поэтому иудеи ходили к ним, чтобы точить и чинить свои "сошники, заступы, вилы, плуги" - всё сельскохозяйственные орудия (1-Царств, 13:19-21). Когда же пророк Самуил предостерегает иудеев, потребовавших себе царя, об опасностях монархического правления, он перечисляет главным образом плоды земледелия, которые царь отнимет у них: "И поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмёт и отдаст слугам своим. И от посевов ваших и из виноградных садов ваших возьмёт десятую часть, и отдаст евнухам своим и слугам своим" (1-Царств, 8:14-15).
       Но народ израильский не внял предупреждениям пророка. Весь исторический опыт, накопленный веками, все военно-политические события в соседних странах учили их одному: выживает только народ сильный; сила только в единстве; всевластный царь - воплощение и гарантия единства. Именно поэтому "народ не согласился послушать голоса Самуила, и сказал: нет, пусть царь будет над нами; и мы будем, как прочие народы: будет судить нас царь наш, и ходить пред нами, и вести войны наши" (1-Царств, 8:19-20).
       К этому моменту - в эпоху первых царей - израильтяне уже настолько овладели искусством возделывания земли, что могли производить намного больше сельскохозяйственных продуктов, чем требовалось для пропитания населения. Приступая к строительству храма, царь Соломон мог заказать у финикинян дорогие кедровые и кипарисовые брёвна, а расплатиться за них - пшеницей и оливковым маслом (3-Царств, 5:9-11). Искусство добычи и обтёсывания камней для строительства тоже знакомо иудеям (3-Царств, 5:15), и это можно считать ключевым элементом, знаком завершения перехода от кочевого состояния. Ибо только народ, умеющий окружать - защищать - свои города каменными стенами, способен подняться на осёдло-земледельческую ступень - и удержаться на ней.
       Именно это и произошло с иудеями. От строительства Храма в 950-е годы до Р.Х. до разгрома Иерусалима римлянами в 61 году по Р.Х. протянулась тысяча лет их земледельческой истории. Мы вернёмся к ним во второй части книги и попробуем понять, каким очередным чудом - соизволением Господним - удалось им - пропустив два тысячелетия! - второй раз вернуться в Землю обетованную и - в обгон всех окружающих народов - вскочить одним прыжком на такую трудную ступень - индустриально-промышленную. Но сначала мы должны перевести объектив нашего исторического телескопа на другое племя, вступившее на путь оседания через 500 лет после того, как иудеи завершили своё.

      

    ПЕРСИДСКАЯ ЗВЕЗДА

      
       В отличие от иудеев, другой великий народ, появившийся в этих краях в первом тысячелетии до Р.Х., не оставил нам историю своего оседания. Первые упоминания о персах в документах и летописях сразу представляют их нам единым племенем, подчинённым могучему царю Киру, захватывающим одно Ближневосточное царство за другим. Откуда они явились? Как и где жили до своего прыжка на историческую арену? Что давало им такую сплочённость и военную мощь?
       Ответы на эти вопросы тонут в тумане времён. Геродот, встречавший в жизни стариков, которые могли видеть живого Кира своими глазами, сообщает, что персидские племена были родственны мидийцам. Что и те, и другие кочевали в прикаспийских степях, перед тем как спуститься в долину Тигра-Евфрата. Что мидийцы явились раньше, успешно воевали с Ассирией, основали своё царство, со столицей в городе Экбатане, где выстроили дворец и мощную крепость. На какое-то время они подчинили себе и персов, но в середине 6-го века до Р.Х. персы восстали и поменялись ролями с мидийцами: стали главенствующей силой в армии и государстве.
       Геродот, перечисляя персидские племена, объединённые Киром, указывает, что часть из них уже начала обрабатывать землю (панфиалеи, дерусии, германии), но остальные ещё вели кочевой, пастушеский образ жизни (даи, мардианы, дропиды, сагартианы).3 Сохранилась легенда - и Геродот приводит её - о том, как Кир показал своему народу два возможных пути, лежавших перед ним. Он призвал на совет вождей племён и родов и приказал им скосить огромное поле, заросшее кустами и колючками. Вожди промучились на тяжёлой работе целый день. Но когда они проснулись утром следующего дня и вышли из шатров, они увидели столы, раставленные для пира, ломящиеся под яствами и кувшинами с вином, музыкантов и танцовщиц, готовых развлекать их и ублажать. "Какой из двух дней вам понравился больше?" - спросил Кир после окончания празднества.4 Ответ был очевиден, и персы, сплотившись вокруг своего юного царя, ринулись на завоевание богатого земледельческого мира, лежавшего вокруг них.
       За короткий период с 550 по 540 год до Р.Х. Кир покоряет Мидию, Каппадокию, Лидийское царство, управляемое легендарным Крёзом, ионийские греческие города на побережье Эгейского моря, Финикию, Палестину. В 539 году его армия почти без боя входит в могучий Вавилон. "Персидского завоевания многие вавилоняне даже не заметили. Для обывателей оно запечатлелось лишь цепью празднеств, устроенных сначала [царём] Набонидом и [сыном его] Валтасаром, а затем Киром, во время которых произошли какие-то перемены, никак не отразившиеся на жизни города".5
       Что отличает персидские завоевания - полное отсутствие слепой свирепости, характерной для нашествий других кочевников. С самого начала очевидно, что они пришли покорить, не для того чтобы разрушать и уничтожать, а для того чтобы управлять. Огромные завоёванные территории они разделили на 20 административных округов (сатрапий), соединили их регулярным почтовым сообщением, обложили умеренными податями, ввели регулярный призыв на военную службу. Активизировалось строительство дворцов и храмов. Впоследствии персидские цари вкладывали большие средства в строительство подземных - для уменьшения испарения - каналов, доставлявших воду с гор на поля в долинах.6
       Личные качества царя Кира тоже, видимо, играли немалую роль. Раз за разом он демонстрирует великодушие к побеждённым. Свергнутый им царь Астиагес не убит, а оставлен доживать в покое и почёте. Побеждённый царь лидийцев Крёз становится доверенным приближённым, даёт Киру политические и военные советы. Евреи, находившиеся в вавилонском плену около пятидесяти лет, получают от Кира разрешение вернуться в Иудею и заняться восстановлением храма, разрушенного вавилонским царём Навуходоносором в 588 году. Он даже вернул им серебряные и золотые сосуды, похищенные из храма вавилонянами.
       Благорасположение Кира к евреям некоторые историки связывают с тем обстоятельством, что религия персов - зороастризм - была тоже в значительной мере монотеистической. "Персы не сооружают статуи и алтари, - пишет Геродот, - и даже считают глупцами тех, кто этим занимается. Причина этого в том, что они не приписывают богам человеческие черты, как это делают греки. Их поклонение Зевсу [как верховному божеству] сводится к принесению жертв на вершине самой высокой горы. Всю небесную сферу они называют Зевсом".7 Неясно, до какой степени зороастризм был распростанён среди персов, ведомых Киром. Но и их древняя вера в Ахура-Мазду, который повелевает солнцем и звёздами, сменой света и тьмы, добром и справедливостью в душе человека, тоже должна была казаться им очень близкой к иудаизму.8
       Хронология персидских побед и завоеваний исследована на сегодняшний день довольно точно и не вызывает серьёзных споров. Но вопрос о том, каким образом малочисленный народ мог раз за разом побеждать хорошо оснащённые армии могучих государств, даже не ставится. Хорошо было древним историкам: в их представлении любая военная победа даровалась богами. А боги, как известно, непредсказуемы в своих пристрастиях. Захотят - даруют победу грекам, захотят - троянцам. И Гомеру - никуда не денешься - пришлось бы переписывать конец "Иллиады".
       Увы, в наш рациональный век, в поисках ответа, нам не укрыться за божественным произволом. Военная история мира, включая и 20-й век, продолжает подсовывать арифметические парадоксы, которым нет простого логического объяснения. Каким образом 4-миллионная Финляндия могла выдержать напор 200-миллионного Советского Союза в 1939-1940 гг.? Откуда взялись силы у вьетнамцев отбиться от мощнейшей державы мира в 1963-1975? У афганцев - от русских в 1979-1989? Из каких невидимых источников черпают силы шесть миллионов израильтян противостоять ста миллионам арабов? Ни численное превосходство, ни превосходство вооружения не могут гарантировать победу - это мы видим ясно. Что же остаётся? Остаётся устремить наш взор в ненавистный для всякого рационального сознания метафизический туман и извлечь оттуда расплывчатое - но других-то ведь нет! - понятие: "боевой дух воина".
       Этот феномен давно привлекал внимание политических мыслителей и комментаторов.
       "Да, было тогда, было, граждане афинские, в сознании большинства нечто такое, - восклицает в середине 4-го века до Р.Х. Демосфен, - чего теперь уже больше нет... то самое, что вело Грецию к свободе и не давало себя победить ни в морском, ни в сухопутном бою."9
       Английский путешественник Джиль Флетчер, посетивший Россию при Борисе Годунове (то есть 15 лет спустя после того как крымские татары взяли и сожгли Москву, брошенную перетрусившим Иваном Грозным, в 1571 году), описывает боевые достоинства крымцев: "Татары смерть до того презирают, что охотнее соглашаются умереть, нежели уступить неприятелю, и, будучи разбиты, грызут оружие [врага], если уже не могут сражаться или помочь себе".10
       "Американские офицеры, которым довелось сражаться с краснокожими, очень высоко ставили их боевой дух... Генерал Чарльз Кинг считал индейских конников опаснее любой кавалерии в Европе... Во время войн к западу от Миссиссиппи на каждого убитого индейца приходилось пять американских солдат".11
       Из чего же складывается расплывчатое понятие "боевой дух"? Откуда он произрастает в людях, отчего умирает?
       Гордое сознание свободы - да. Презрение к смерти - безусловно. Готовность подставить себя под удар, чтобы защитить боевого соратника. Способность беспрекословно выполнять приказ командира. Выносливость, готовность преодолевать холод и голод походной жизни. Пересиливающая все остальные желания и порывы - страсть к победе.
       Всё это так, все эти черты мы разглядим в воине, выходящем на бой один против десяти, десять против ста, сто против тысячи. Но откуда они берутся, эти черты? Что питало их созревание в будущих воинах Кира Персидского?
       Летописцы цивилизованных государств не интересовались пастушескими племенами, жившими в трудно доступных горах и пустынях. Геродот сохранил для нас названия персидских племён только потому, что они завоевали половину тогдашнего мира. И двести лет спустя афинские историки долго не обращали внимания на линкистийцев, пэонов, орестов и тимофейцев, пока они не объединились и не покорили Грецию - а потом и Персидскую империю - под командой Александра Македонского.
       Племя слагается из родов. Род слагается из семей. Семья есть живая клетка в организме племени. Эта клетка должна была быть необычайно прочной и живучей, для того чтобы живучим и сильным было племя. Современное понятие "семья" не даёт нам ни малейшего понятия о том, чем семья была у древних. Сегодня внутрисемейные связи так ослаблены постоянной угрозой развода, непослушанием детей, вмешательством государства, что развал семьи сделался повседневным делом. Не так было при господстве родовой структуры. Тогда глава семьи был абсолютным монархом, всевластным судьёй, который мог покарать - и даже казнить - любого члена семьи. С другой стороны, отец был связан со своим потомством глубочайшими религиозными чувствами. Бог домашнего очага был главным богом.
       Вот как описывает эту ситуацию замечательный французский историк Фюстель-де-Куланж:
       "Отец убеждён, что судьба его по смерти будет зависеть от сыновнего ухода за могилой, а сын, со своей стороны, убеждён, что отец по смерти станет богом [домашнего огнища], и что ему придётся молить его. Легко понять, сколько взаимного уважения и любви эти верования внедряли в семейство... В семье всё было божественно. Чувство долга, естественная любовь, религиозная идея - всё смешивалось и сливалось воедино...
       Внутри своего дома находили древние главное своё божество, своё провидение, покровительствовавшее только им, внимавшее только их мольбам и выполнявшее только их желания. Вне дома человек не чаял себе божества; бог соседа был ему враждебен. Человек любил тогда свой дом, как ныне он любит свою церковь."12
       Но постепенно и бог соседа становился человеку понятен и близок. Ведь он был так похож на его собственного бога! Так семьи сливались в роды. Члены рода "были связаны между собой теснейшими узами. Объединяясь отправлением одних и тех же священных обрядов, они помогали друг другу во всех житейских нуждах. Весь род отвечал за долги каждого из своих членов; он сообща выкупал пленного, он платил пеню за приговорённого к ней судом... Самой главной чертой рода была общность культа, как и у отдельного семейства. Когда вглядываешься, пытаясь понять, какое именно божество чтится тем или иным родом, то находишь, что это почти всегда - обоготворённый предок."13
       Структура племени с самого начала напоминала - включала в себя - структуру военного подразделения. Но необходимая для военных действий дисциплина укреплялась в нём не муштрой, парадами, розгами и гауптвахтами. Подчинение каждого воина главе семьи, а через него - главе рода и вождю племени - виделось им как выполнение самого священного долга. Бегство с поля боя или сдача в плен покрывала члена рода несмываемым позором, и это пятно оставалось на нём и после смерти, хранилось в памяти потомков. Именно поэтому племена сражались друг с другом с небывалым ожесточением. Но в какой-то момент дурная бесконечность и бесплодность межплеменной вражды проникала в сознание сражавшихся; а если тут же оказывался вождь, способный объединить вчерашних противников, направить их боевую энергию вовне, под его командой оказывалось войско, составленное из закалённых бойцов, исполненных неиссякаемой отваги. Такова была армия Кира Персидского, такими же явятся впоследствии армии Александра Македонского, Мухаммеда, Чингис-хана, Тамерлана.
       Осёдлым земледельческим государствам некого было противопоставить неустрашимым воинам наступавших кочевников. Но у них было скрытое оружие, которое постепенно ослабляло, растворяло, смывало боевой пыл атакующих. Богатство, комфорт, многообразные услаждения духа и плоти подстерегали суровых воинов в завоёванных ими городах и действовали безотказно. Через одно-два поколения народ-завоеватель превращался в изнеженных аристократов, интересовавшихся больше накоплением драгоценностей и строительством дворцов, чем боевыми подвигами.
       Строгость персидских нравов во времена Кира многократно засвидетельствована - подчёркнута - Геродотом. "Самая позорная вещь у персов - говорить ложь; а на втором по постыдности месте - быть в долгу. Потому что, по их понятиям, тот, кто задолжал, обязательно будет вынужден прибегнуть ко лжи."14 Они, например, абсолютно не верили в то, что кто-то когда-то мог убить своего отца или мать. Если такое случалось у них на глазах, они были уверены - и начинали доказывать, - что убийца был, на самом деле, незаконным ребёнком или подкидышем. Торговлю они презирали и считали городские рынки скопищем пронырливых прохвостов, состязающихся в даче ложных клятв.15
       Однако, прошло каких-нибудь пятьдесят лет, и всё изменилось. Персы хотя и составляли элитную часть огромной армии царя Ксеркса, вторгшейся в Грецию в 480 году до Р.Х., но уже блистали оружием с золотой отделкой, расшитыми одеждами, за ними следовали повозки с наложницами, вином и яствами, музыканты услаждали их слух на привалах. Как известно, маленькая Греция сумела отразить это нашествие, и после победы над Персией началось столетие славы и процветания Афинской республики и других греческих городов-государств.
       Возможно, что расслабляющее действие комфорта и роскоши сказалось уже и в царствование Кира. Ибо конец его был ознаменован первым поражением персидского войска. И кто же нанёс его? Непобедимого Кира разбило безвестное племя скифских кочевников массагетов, под командой царицы Томирис.
       В 530 году до Р.Х., обеспокоенный безопасностью северной границы империи, постоянно нарушаемой кочевниками, Кир двинул свою армию в сторону Кавказа. На реке Аракс он столкнулся с массагетами и решил пуститься на хитрость: его передовой отряд изобразил паническое бегство, бросив остатки роскошного пира и обильные запасы вина. Когда разведчики кочевников попались на приманку и напились, персы напали на них, многих перебили, других взяли в плен. Среди пленных оказался сын царицы Томирис. Протрезвев и осознав свою позорную оплошность, он стал умолять Кира отпустить его. Кир великодушно приказал снять с него цепи. Но как только это было сделано, юноша выхватил меч у стража и покончил с собой.
       На следующий день завязалась тяжёлая и долгая битва, в которой персы были разбиты и их царь убит. Отыскав его труп среди погибших, царица Томирис приказала принести ей мех, наполненный человеческой кровью, и всунуть туда отрубленную голову царя. "Ты жаждал крови!? - воскликнула она. - На, напейся вволю!".16
       Кто же были эти неведомые воины, победившие могучего персидского царя?

    ЗАГАДКА СКИФОВ

      
       Уникальна историческая судьба этого племени. В течение многих веков вели они свою кочевую жизнь в Приднепровских и Придонских степях, часто были грозой для соседних земледельческих народов, успешно отбивали вражеские вторжения, но так никогда и не перешли к осёдлому образу жизни, не создали своего государства.
       Главным свидетелем - источником - наших знаний о скифах остаётся всё тот же бесценный Геродот. Именно от него мы узнаём о том, что скифские племена сильно отличались друг от друга по обычаям и образу жизни. К западу от Днепра, в долине Буга, обитали племена каллипидов и ализонов, которые обрабатывали землю, "выращивали пшеницу, лук, чеснок, чечевицу, просо".17 Близость греческой торговой колонии в Херсоне, видимо, влияла на уклад жизни этих племён, выращенное ими зерно они могли обменивать на ткани, оружие, железную и медную утварь, привозимые греческими купцами. Пространство же между Днепром и Доном было занято кочевыми скифскими племенами. Особенно выделялось среди них племя Королевских скифов, которое смотрело на другие скифские племена с презрением, почитало их чуть ли не за рабов. Упоминает Геродот и два скифских племени к северо-востоку от Дона, живших исключительно охотой.18
       Нравы воинственных кочевников были суровыми. Воин, который за год не убил ни одного врага, считался опозоренным. На ежегодном торжестве такие неудачники должны были сидеть в стороне, им не подносили почётную чашу с вином. Голову поверженного в битве противника следовало отрезать и представить царю как трофей. Потом кожу, снятую с головы, носили на поясе (чем больше числом - тем славнее), а иногда даже сшивали эти куски, превращая их в куртки. Годилась для этого и кожа, снятая с правой руки вместе с ногтями. Геродот с похвалой отзывается о гладкости и эластичности человеческой кожи. От черепа отпиливали верхнюю часть и делали из неё чашу. Причём, в дело шли не только головы врагов, убитых в бою. У скифов были в ходу поединки, в том числе и с родичами, и труп побеждённого родственника подвергался такой же обработке-переработке.19
       У Королевских скифов верховный вождь был окружён большим почётом, повиновение ему считалось священным долгом. Когда он умирал, труп его, очищенный от внутренностей и покрытый воском, возили от одного стана к другому. Оплакивание состояло в том, что люди сбривали себе волосы, полосовали лица ножом, протыкали левую руку стрелой, отрезали ухо. При погружении в могилу усопшего вождя снабжали всем, что могло ему понадобиться в будущей жизни: оружием, посудой, лошадьми, а также - предварительно задушив - отправляли вместе с ним одну наложницу, одного виночерпия, повара, конюха, слугу и гонца. Окончательное захоронение происходило в трудно доступных верховьях Днепра. Именно там археологи, раскапывающие сегодня скифские могильные курганы, делают самые интересные открытия.
       Похоронный обряд, однако, не заканчивался насыпкой кургана. Если верить Геродоту, год спустя устраивалась грандиозная церемония. Выбирали пятьдесят человек из свиты вождя - все скифы, не рабы! - душили их, а заодно - и пятьдесят отборных лошадей. Трупы и тех и других обрабатывали специальным образом, потом мёртвых всадников водружали на мёртвых лошадей, устанавливали на деревянных постаментах вокруг могильного кургана и разъезжались с чувством выполненного долга: их вождь в другом мире будет окружён надёжной стражей.
       Судя по всему, была у скифов и каста жрецов, причём весьма влиятельная. Они занимались не только священными обрядами и прорицаниями, но ведали и "медицинским обслуживанием", правда, весьма своеобразным манером. Допустим, заболевал вождь племени. По верованиям скифов, причиной болезни всегда могло быть только одно: кто-то, где-то ложно поклялся здоровьем вождя. В задачу жрецов входило отыскать клятвопреступника. Проведя серию нужных "расследований" - внутренности животных? полёт птиц? расположение звёзд? - жрецы указывали на "виновника", которого немедленно арестовывали, обезглавливали, а имущество делили между жрецами. Можно представить, как каждый скиф старался поддерживать хорошие отношения со жрецами, как опасался навлечь на себя их гнев.20
       Несмотря на географическую удалённость от скифов, осёдлые государства Малой Азии и Двуречья часто становились жертвами их набегов. В середине 7-го века до Р.Х. скифы разрушили могучее государство Урарту, потом покорили Мидийское царство и правили им 28 лет.21 Уже поход Кира в 530 году показывает, насколько серьёзно персы воспринимали угрозу с севера. По отношению к ним скифы играли роль "народа Бета", обладавшего всеми тремя опасными "не": неустрашимостью, неуловимостью, непредсказуемостью. И в 513 году до Р.Х. повелитель "народа Альфа", персидский царь Дарий, решил покончить с этой угрозой. Он собрал огромное войско (по Геродоту - 700 тысяч человек плюс флот) и двинулся с ним в степи Причерноморья.22
       Впечатляет не только огромность этой армии, но и её техническая оснащённость. Она имела в своих рядах греческих инженеров из Ионии, которые построили для неё понтонный мост через Босфор длиной в два километра. Двигаясь на север, Дарий легко покорил Фракию (территория нынешней Болгарии), дошёл до Дуная, где был построен новый понтонный мост, пересёк его и вторгся в земли скифов, лежавшие вдоль северного берега Чёрного моря. Огромная армия двигалась по бескрайним степям, не встречая никакого сопротивления, не видя ни деревень, ни городов, ни обработанных полей - вообще никаких признаков присутствия человека. Изредка вдали мелькали какие-то всадники, которые быстро исчезали, как только персидская конница пыталась настичь их.
       Тем временем вожди скифских племён, невидимые для персов, вели совещания о том, как противостоять вторгшемуся врагу. Как всегда, мнения тех, кто уже обрабатывал землю, расходились с позицией кочевников. Они были готовы покориться персам, но не были уверены, что их не превратят в рабов или даже не перебьют. Военная ситуация ясно показывала главное преимущество выбора кочевого образа жизни: неуязвимость. Удар врага падал в степную пустоту. Это преимущество было чётко сформулировано в послании, отправленном вождём Королевских скифов персидскому царю:
       "Персы, я никогда не бежал от врага - не побегу и впредь, не бегу и сейчас. Я просто продолжаю наш обычный образ жизни, каким мы живём и в мирное время. Если бы у нас были города или обработанная земля, которые необходимо защищать, мы бы вступили в битву с вами немедленно. Но у нас их нет. Вот если бы вы сумели отыскать священные могилы наших предков и попытались осквернить их, тогда бы вы увидели, готовы мы сражаться или нет".23
       Однако могильные курганы скифов были расположены слишком далеко к северу, в верховьях Днепра. Всё, что удалось отыскать персам, - покинутый жителями деревянный город полуосёдлого племени будиниан. Персы сожгли его и продолжали двигаться дальше по пустынным степям, в которых невозможно было добыть в достаточном объёме продовольствие для сотен тысяч воинов.
       Дарий пытался вступить в переговоры со скифами. Они в ответ прислали гонца с загадочными дарами: птица, мышь, лягушка и пять стрел. Царь истолковал это таким образом: так как мышь живёт в земле, лягушка - в воде, а птица - в воздухе, скифы готовы уступить свою землю, воду и воздух, ибо боятся персидских стрел. Но его советник посмел предложить другое истолкование: "Если вы, персы, не умеете летать, как птицы, прятаться в землю, как мышь, или в воду - как лягушка, вы никогда не вернётесь домой, ибо у нас хватит стрел на всех вас".24
       Жизнь показала, что истолкование советника было ближе к истине. В конце концов, измождённая и голодная армия вынуждена была повернуть обратно. Дарий бросил недостроенными укрепления, которые он начал было возводить на берегу Донца. Отступавшим персам приходилось оставлять на милость врага больных и ослабевших. Отряды, посылаемые на поиски провианта и воды, постоянно несли потери от атак скифов, неотступно следовавших за врагом. После трёхмесячных скитаний по пустынным степям остатки грозной армии, голодные и оборванные, счастливы были увидеть мост через Дунай, охраняемый верными ионянами, и перебраться по нему на безопасный южный берег.
      
       История скифов протянулась от 7 века до Р.Х. вплоть до - если включить в неё период доминирования сарматского - родственного Королевским скифам - племени - до 4 века после Р.Х., когда причерноморские степи были захвачены гуннами. Упоминаются они и в Евангелии - апостол Павел, в послании к Колоссянам, - расширяя список народов, к которым обращено Слово Христово, - добавляет к иудеям и эллинам - скифов (Кол., 3:11). В течение тысячелетия скифы играли роль грозного "народа Бета" для ассирийцев (7-6 век до Р.Х.), персов (6-4-ый), греков (4-1), римлян (1-4 век после Р.Х.). Их верность и надёжность ценилась так высоко, что Афинская республика наняла двенадцать сотен скифских стрелков нести полицейскую службу в городе. Оставаясь кочевниками, скифы создавали произведения прикладного искусства, которыми сегодня гордятся лучшие музеи мира. Как же могло случиться, что этот великий народ так и не перешёл к осёдлому состоянию, не создал своего государства?
       Одной из главных причин историки считают природно-климатические условия. Видимо, причерноморские степи предоставляли оптимальные условия для кочевого образа жизни: изобилие травы для скота и лошадей, большие открытые пространства без лесов и гор, множество рек и ручьёв, в меру дождей. Недаром в этих местах после скифов процветали и другие кочевые племена: половцы, печенеги, хазары, булгары, калмыки, крымские татары. Для всех них голод не был насущной угрозой, не создавал стимула изменить кочевой вольнице и взяться за ручки плуга.
       Оказалось также, что была и физиологическая причина ослабления скифского племени. Знаменитый греческий врач Гиппократ (460-370 до Р.Х.) писал о них:
       "Эти люди не имеют большой тяги к сексуальной жизни... Постоянная верховая езда делает их неспособными к половым сношениям... Среди скифов очень много импонентов: они занимают себя женскими работами, одеваются и говорят, как женщины. Особенно отличаются этим богатые скифы, которые больше ездят верхом, чем бедные".25
       Эти наблюдения древнего врача подтверждаются и сегодняшней медициной: постоянная жёсткая тряска наносит необратимые повреждения яичкам, а ношение тёплых штанов (скифская мода и необходимость) может вести к бесплодию. Также и частые военные экспедиции отвлекали мужчин от семейной жизни. Легенда повествует о том, что пока скифы управляли далёкой Мидией (28 лет), их жёны сошлись с рабами. В этот долгий период женщинам, наверняка, не раз приходилось брать в руки оружие, чтобы защищаться от соседних племён. Недаром греческие сказания об амазонках указывают Причерноморье местом их обитания.
       Эти сказания недавно получили неоспоримое научно-археологическое подтверждение. Раньше археологи, как правило, определяли пол найденного скелета по предметам, обнаруженным рядом с ним. Если это было оружие, скелет регистрировался как мужской; если бусы, зеркала, браслеты - как женский. Но когда учёные стали проверять скелеты по антропологическим признакам, оказалось, что многие женщины были похоронены с оружием. "Недавние раскопки скифского "королевского" кургана у Чертомлыка (1981-86) обнаружили, что среди скелетов пятидесяти воинов четыре были женскими; одна была похоронена со стрелой, застрявшей у неё в спине, рядом с другой лежал массивный щит... К востоку от Дона, в районе, который Геродот называл Сарматией, около 20% воинов, похороненных в 5-м и 4-м веках до Р.Х., оказались женщинами".26
       Внутренняя борьба среди скифов вокруг вопроса "становиться земледельцами или оставаться кочевниками?" шла не менее свирепо, чем среди иудеев. Племена, начавшие возделывать поля, презирались кочевниками, часто оказывались объектами грабежа и убийств. Геродот приводит историю некоего Анахарсиса - скифского мудреца, космополита и путешественника. Однажды он вернулся из плавания, привезя с собой амулеты греческой богини. Уединившись, он начал совершать жертвоприношения богине по греческим обрядам. Но его заметили за этим занятием, донесли вождю. Вождь явился и собственноручно застрелил мудреца из лука. С тех пор даже упоминание имени Анахарсиса было запрещено среди скифов.
       Подобная же история случилась со Скайлсом, сыном скифского царя Ариапитеса. Мать Скайлса была гречанкой, она открыла сыну многие стороны греческой культуры, к которой он привязался всей душой. Иногда ему удавалось ускользнуть в смешанное греко-скифское поселение на берегу Днепра. Там он переодевался в греческое платье, разгуливал по улицам без всякой стражи, принимал участие в развлечениях горожан и богослужениях. Он даже купил там дом и поселил в нём наложницу, на которой впоследствии женился.
       Вскоре отец Скайлса умер, принц стал царём над скифами, но не изменил своих привычек. Несмотря на все его предосторожности, скифским воинам однажды удалось прокрасться в поселение, и там они увидели своего царя одетым в тунику и принимающим участие в процессии, прославляющей Бахуса. Поклонение этому божеству вызывало у скифов особое презрение и насмешки. Как можно поклоняться богу, который лишает людей разума? Возмущённое племя восстало, свергло царя, "впавшего в ересь", избрало вождём его брата, который в скором времени настиг-отыскал несчастного Скайлса и обезглавил его.27
      
       Итак, в этой главе мы рассмотрели исторические судьбы трёх народов на переломном этапе - в стадии их перехода от кочевого состояния к оседло-земледельческому. Можем ли мы чему-то научиться, извлечь какой-то урок из этих судеб?
       История иудеев даёт нам пример - намёк - иллюстрацию - указание - на важный вывод: переход может быть очень долгим.
       Если бы создание иудейского царства оставалось единственным примером, им легко было бы пренебречь. Но то же самое мы будем видеть при дальнейшем рассмотрении судеб других народов. Века понадобятся визиготам - чтобы превратиться в испанцев, франкам - чтобы стать французами и построить Париж, варягам - чтобы утвердиться в качестве правителей русских городов и княжеств. Индустриальная эпоха, конечно, ускоряет все процессы. Но даже она пока не смогла научить женщин вынашивать ребёнка быстрее, чем за девять месяцев. Точно так же и перемены в общественных - этнических - организмах будут идти своим - многовековым - темпом. И многим народам Африки, Азии, Южной Америки предстоит ещё очень долгое восхождение на индустриальную ступень.
       Судьба персов побуждает нас сосредоточить своё внимание на другом феномене: внезапном, несоразмерном скачке военной мощи народа в момент перехода.
       И опять же, этот пример не останется единичным в мировой истории. Мы увидим такую длинную цепь аналогичных взрывов военной энергии, что от них уже никак нельзя будет отмахнуться. В начале 4-го века до Р.Х. мало кто слышал о маленькой Македонии; к концу века она повелевает половиной мира. Неграмотный пророк начал проповедовать монотеизм нищим кочевникам Аравийского полуострова в середине 7-го века - и к началу века 8-го арабы владеют Южным Средиземноморьем, Малой Азией, Двуречьем. Завоевания норманов, турок-османов, потом турок-сельджуков, монголов - все они должны стать сигналами тревоги для нас, предупреждением о возможной опасности: малозаметный народ, рвущийся сегодня на индустриальную ступень, может вдруг взорваться изнутри и обрушить на остальной мир необъяснимую - непредсказуемую - военную мощь (например, найдя - или украв - дешёвый способ производства термоядерного оружия).
       Наконец, судьба скифов лишает нас мечты о неизбежности хода мировой истории. Вслед за скифами мы увидим много других народов, которые не сумели - не нашли сил - преодолеть трудную ступень, не научились строить города, дороги, каналы, орошать и засевать поля, ушли во тьму веков, оставив лишь след в памяти тех стран, на которые они нападали. Видимо, и каким-то народам, старательно осваивающим сегодня приёмы индустриальной эпохи, не суждено пожать плоды её - они будут разорваны неизбежной внутренней борьбой, разбросаны по другим странам, растворены.
       Неизбежности подъёма со ступени на ступень цивилизации не существует - это очевидно. Но там, где неизбежность оттеснена, мы должны искать причины происходящих перемен в свободном творчестве. Народ как творец своей судьбы - эта идея вдохновляла многих мыслителей. Народ, строящий свои социальные институты, свои нравы, верования и обычаи - не подобен ли он архитектору, строящему храм? И если это так, не пора ли нам вглядеться в судьбу самого знаменитого народа-строителя, на примерах законов которого мы учимся возводить колонны общественного здания и сегодня?
      

    Глава I-2. НА ГРАНИЦАХ ДРЕВНЕГО РИМА

    500 до Р.Х. - 500 по Р.Х.

       Мы не знаем, находились ли когда-нибудь племена латинов и сабинов, составившие первоначальное население Римского государства, в кочевом или мигрирующем состоянии. Легенда и традиция ведут отсчёт их истории от основания города Рима. 22 апреля праздновалось ежегодно как день, в который было совершено торжественное богослужение, знаменовавшее создание общего городского алтаря легендарным Ромулом. Хронологические таблицы монаха Дионисия Малого (6-ой век по Р.Х.), предложившего отсчитывать мировую историю от даты рождения Христа, определяют эту дату 753-им годом от основания Рима.1
       Как разъясняет французский историк Фюстель де-Куланж, гражданская община Древнего Рима не состояла из отдельных лиц, но из семейств, курий (родов) и триб. Когда несколько семейств, имевших своих домашних богов, объединялись в курию, они основывали алтарь божества, общего всем семействам. Точно так же слияние нескольких курий в трибу знаменовалось учреждением нового культа, не отменявшего, однако, прежних богов. Наконец, слияние триб требовало учреждения нового алтаря и нового жреца при нём - так возникал город, urbis. (Аналогично этот процесс шёл и у греков: семейства сливались в фратрии, фратрии - в филы, филы - в город-республику.)2
       Царь в Древнем Риме был одновременно и жрецом. Разница между царём и тираном состояла не в том, что царь был добрым, а тиран - злым, а в том, что тиран не выполнял религиозных обязанностей. Но военные дела часто требовали, чтобы царь покидал город вместе с войском. Отсюда возникла необходимость создания самостоятельной жреческой касты. Возможно, наличие верховного жреца, облеченного правом совершать богослужения, способствовало тому, что римляне в 510 году до Р.Х. свергли - за ненадобностью? - царей и учредили республику.
       В первые столетия своего существования Рим находился в зависимости от - и под сильным влиянием - соседнего царства - Этрурии, располагавшегося на территории современной Тосканы. Могущество этруссков было испытано - и доказано - многими битвами на суше и на море. Ливий считает, что названия обоих морей, омывающих Италию - Тарентского и Адриатического - произошли от этрусских слов.3 Есть много свидетельств, указывающих на то, что два важных элемента осёдлого существования - каменные здания и письменность - развивались в Риме по этрусским образцам. Фантазия историка так воссоздаёт для нас картину жизни на улицах Рима в середине 6-го века до Р.Х.:
       "Мы бы встретили там этрусских джентльменов, этрусских посланников, этрусских ликторов с их символами власти - топор и связка розог, этрусских архитекторов, каменщиков, плотников. Мы также увидели бы римских патрициев, сопровождаемых немногочисленной свитой, лидеров латинских городов, прибывших на совещание с римским царём... На торговых прилавках блистали бы чёрные глазированные вазы, бронзовые статуэтки, мебель, железная утварь и оружие, изделия из кожи, зеркала - всё этрусского производства. Там и тут мелькали бы импортные товары из других стран... Царь Сервий устроил около храма Дианы ежегодную ярмарку, открытую без всякой дискриминации для латинян, этруссков, греков, сирийцев, карфагенян".4
       Однако отношения двух государств ни в коем случае нельзя уподобить отношениям между "народом Альфа" и "народом Бета". При всём экономическом, военном и технологическом превосходстве этруссков, оба народа сходны в главном: у них есть каменные города, и землепашество является основным видом трудовой деятельности. Каждое государство имеет определённую территорию, они заключают договоры и союзы, ведут торговлю, а если воюют, то ради какой-то определённой цели, а не ради уничтожения друг друга. Эти отношения так занимают всё внимание этруссков и римлян, что они как бы "проглядели" страшную опасность, надвинувшуюся в начале 4-го века до Р.Х. на них и на всю Италию с севера.
      
      

    ВТОРЖЕНИЕ КЕЛЬТОВ

      
       Они шли в бой, испуская дикий боевой клич. Их трубачи несли высокие трубы, издававшие оглушительный рёв. Их копья имели боковые зазубрины, раздиравшие рану в ширину. Мечи их всадников достигали метра длины, шлемы были увенчаны железными птицами. Отборные части вступали в битву обнажёнными, наводя ужас на противника зрелищем своей мощной мускулатуры.
       Римская армия, встретившая войско кельтов на подступах к городу в 390 году до Р.Х., в ужасе бежала. Остатки её укрылись в крепости Капитолия, которая, конечно, не могла вместить всех жителей столицы. Старики, женщины и дети остались в домах ожидать своей участи. Впервые за 350 лет существования государства враг ворвался в Рим. "Стоны женщин, плач детей, рёв огня, треск рушащихся зданий терзали сердца воинов на стенах Капитолия... Толпы вооружённых варваров носились по знакомым улицам, неся гибель и разрушение. Никогда ещё люди с оружием в руках не были в таком жалком положении - запертые в крепости, они должны были смотреть, как всё, что было им дорого, гибло под мечами врагов".5
       Видимо, отчаяние вернуло мужество защитникам крепости. Попытки кельтов взять Капитолий штурмом были отбиты. Началась осада, которая прославила не только римских воинов, но и римских гусей: это они, своими ночными криками, предупредили стражу о том, что враги карабкаются по утёсу, считавшемуся неприступным. Проходил месяц за месяцем, но римляне не сдавались. В самом начале осады, увлёкшись грабежом, кельты неосмотрительно дали сгореть запасам зерна в городе. Их попытки добывать продовольствие в окрестностях часто кончались гибелью посланных отрядов. От скученности, от гниющих неубранных трупов, среди кочевников начались болезни. "Удушливые облака пыли и пепла поднимались при каждом дуновении ветра... Жара была невыносима для кельтов, привыкших к влажному прохладному климату... Болезни начали косить их, и у живых не было сил хоронить мёртвых - их просто сваливали в кучи и сжигали".6
       В конце концов, и осаждённые, и осаждающие были так измучены голодом, что согласились на переговоры. Римляне были готовы уплатить тысячу фунтов золота в качестве выкупа. Однако, к этому моменту, их знаменитый полководец, Фурий Камилл, сумел собрать - сформировать - воодушевить - армию из римлян, остававшихся в других городах республики. С этим войском он явился под стены столицы и нанёс сокрушительное поражение захватчикам.7 Уцелевшие кельты бежали за Апеннинские горы, где их племена давно уже обосновались - обжились - в долине реки По и по берегам Адриатического моря. Оттуда они возобновили свои набеги на Рим и другие земледельческие государства Италии.
      
       Если спросить сегодняшнего старшеклассника или даже студента исторического факультета "кто такие были кельты?", разве что считанные отличники смогут ответить что-то вразумительное. Однако причина этого не в лени студентов или в низком качестве преподавания, учебников, энциклопедий. Где данный народ жил и когда? - вот первое, что мы пытаемся узнать, погружаясь в "племён минувших договоры". Но оказывается, что кельтов невозможно вписать ни в какую хронологическую сетку, невозможно поймать и в сеть, образованную меридианами и широтами. Создаётся впечатление, что они проникали повсюду, обитали - кочевали - везде и всегда - только под разными именами. Тех, кто избрал территорию современной Южной Франции, называли галлами, на территории Швейцарии обосновались гельветы, на Балканском полуострове и в Малой Азии - галаты, в Богемии - бойи, в Испании - кельтиберы. Кельтские захоронения археологи находят в Бретани и Нормандии, Ирландии и Уэльсе, Шотландии и Дании. Учёные лингвисты обнаруживают следы кельтских наречий в древних сагах европейских и скандинавских народов.
       В 335 году до Р.Х. одно кельтское посольство добралось даже до далёкой Македонии и посетило двор Александра Великого, с предложениями союза и дружбы. Если верить историку Страбону, Александр принял их доброжелательно и спросил во время пира, есть ли на свете что-то, чего бы они боялись, ожидая, что они укажут на него самого. "Мы не боимся ничего, - ответили кельты. - Ну, разве что - вдруг небо упадёт нам на головы". Спустя двенадцать лет кельты снова упоминаются среди посетителей ставки великого полководца - теперь уже в захваченном Вавилоне.8 Возможно, именно эти посольства принесли кельтским племенам известия о богатствах азиатских царств и стимулировали их последующую экспансию на восток.
       Те кельтские племена, которым удалось закрепиться в 4-ом веке до Р.Х. на севере Италии, назывались инсубры, сеноны, лингоны, циноманы. Долгая борьба Рима с этими племенами протекала по всем этапам и по всем стандартам, характерным для противоборства народа Альфа с народом Бета. Уже при атаке на Рим в 390 году кельты продемонстрировали иррациональную тягу к бессмысленному разрушению, к тотальному уничтожению мирного населения. "В течение многих дней варвары грабили дома... потом сжигали их дотла... Они разгромили весь город, предавая мечу старых и молодых, мужчин, женщин и детей".9
       Заключение "прочного мира" с кельтами было невозможно просто потому, что - как и у других кочевников - вся социально-иерархическая структура их племён была создана для войны - определялась войной - испытывалась набегами и сражениями. Вождём становился тот, кто сумел отрубить больше иноплеменных голов и награбить больше добычи. Воинственная молодёжь стремилась примкнуть к такому, чтобы завоевать себе славу и престиж в следующем набеге. Вождь, который попытался бы "призвать к миру с соседями", был бы немедленно сброшен, и на его место найден другой.
       Учебники истории рассказывают нам о войнах Римской республики с Карфагеном, с Эпиром, с Сиракузами, с Грецией. Но для войн с кельтами в учебниках не хватило бы страниц, потому что они происходили чуть не каждый год, хотя часто сводились к пограничным набегам и грабежам. Римские ответные карательные экспедиции не достигали цели. Враг, не имевший городов, как бы исчезал - растворялся - в горах, болотах, лесах. Попытки основать военные колонии на территории кельтов были затруднены отсутствием безопасных дорог; любой гонец с приказом, любой обоз с продовольствием или снаряжением мог быть легко перехвачен и уничтожен.
       Всё же случались и крупные сражения. В 283 году до Р.Х. римляне разбили племя сенонов и основали колонию на берегу Адриатического моря. В 225 году объединённая армия бойев, инсурбов и тауритов двинулась на Рим через Этрурию. В столице паника была так велика, что сенат принял решение возобновить человеческие жертвоприношения: два пленных галла были зарыты живыми на Форуме, чтобы умилостивить богов.10 То ли богам понравились жертвы, то ли римские легионы были уже не те, что 150 лет назад: в тяжёлой битве кельты были разгромлены, потеряв 40 тысяч убитыми и 10 тысяч взятыми в плен. Их удалось оттеснить за Апеннины, но семь лет спустя они опять угрожают Риму - теперь уже в составе армии вторгшегося Ганнибала.11
       На этом моменте следует задержаться.
       Не один Ганнибал использовал кочевников в качестве военных наёмников. Дионисий Первый, тиран Сиракуз, и его сын, Дионисий Второй (правили в 405-344 годах до Р.Х.), всегда имели кельтские отряды в составе своих армий, причём не только тех, что действовали в Италии. К северу от Альп жило кельтское племя гесатов, которое, кажется, ничем другим не занималось, кроме военной службы за плату - и под любыми знамёнами. Кельтские наёмники часто упоминаются при описании войн, бушевавших в Малой Азии в 3-м веке до Р.Х. На знаменитом Пергамском алтаре мы видим изображения поверженных кельтов, в том числе скульптуру, получившую в римской копии название "Умирающий галл".12 Военная доблесть становилась "дефицитным товаром" в осёдлых государствах, и покупка её у кочевников представлялась выгодной сделкой. В награду наёмники получали не только деньги, но часто - и территории для расселения. Увы, своей природе они изменить не могли и вскоре начинали набеги с этих территорий на своих бывших нанимателей.
       Управлялись кельтские племена военной знатью и жрецами-друидами. В отличие от скифских курганов, богатые захоронения кельтских аристократов не содержат следов человеческих жертвоприношений. Зато усопшего снабжали, кроме оружия, боевой повозкой - двух- или четырёхколёсной - и чашами для вина, этрусского или греческого производства.
       Процесс оседания на землю тянулся у кельтов так же долго, как и у иудеев. В середине 1-го века до Р.Х. только половина галльских племён на территории современной Франции обитала в деревянных городах и занималась землепашеством. Эти племена охотно вступали в союз с Римом, искали у него защиты от воинственных кочевников, перенимали римские порядки и обычаи. Инсубры и сеноны в Италии ассимилировались и получили римское гражданство только в 89 году до Р.Х. - то есть четыре века спустя, после того как они впервые появились со своими стадами на берегах реки По. Но сто лет спустя, во времена империи, мы уже находим потомков кельтов во всех слоях римского общества. Великий Вергилий, родившийся в краях, издавна заселёных кельтами (под Мантуей), был галлом.13 Галлом был и его друг, Гай Корнелий - полководец и первый префект Египта.14 Отец Горация был вольноотпущенником, то есть начинал свой жизненный путь в рабском состоянии.15 Поэт Марциал гордился своим кельтоиберским происхождением. Апостол Павел, обращаясь с проповедью-увещеванием к галатам, наоборот, не вспоминает об их происхождении от кельтов. Для него они такие же римляне - язычники, которых надо спасти благой вестью Иисуса Христа.
       Однако северная граница империи по-прежнему оставалась открытой нападениям новых волн кочующих и мигрирующих племён. Их названия были трудно произносимы для римлян, не укладывались в классическую латынь. Но одно из них вскоре оттеснило - перевесило - превзошло мерой ужаса все остальные:
      
      

    ГЕРМАНЦЫ

      
       К концу 2-го века до Р.Х. Рим покоряет и завоёвывает Карфаген, Македонию, Грецию, Испанию. Казалось бы, нет силы, которая могла бы угрожать - сопротивляться - могуществу римлян. И вдруг - как гнев богов - как молния Юпитера - форсируя Рейн - заливая Южную Францию - пересекая Пиренеи - на территорию республики вторгается 300-тысячная армия неведомого до сих пор германского племени кимвров. Высокие, сильные, бесстрашные, светловолосые - они наводили ужас на римские провинции. Их семьи следовали за ними в фургонах ("слыхали, у них дети рождаются уже седыми!?"), и жёны подбадривали криком сражающихся воинов. В 113 году до Р.Х. они разбивают римскую армию при Норике. В 105-ом году окола ста тысяч легионеров гибнут в сражении при Аравсионе.16 Одновременно союзники кимвров - тевтоны - приближаются с севера к Альпам, грозя пересечь их и хлынуть в Италию.
       Паника охватила столицу. Перепуганный народ, в нарушение конституции, выбирает на второй срок подряд консулом - то есть полководцем - Гая Мария, отличившегося в войнах с африканскими кочевниками. Марий срочно возвращается в Италию, принимает консульство, возглавляет армию, но в битву не спешит. Он начинает с разведки и с тренировки солдат. Ему очевидно, что главные преимущества врага: храбрость и выносливость. Если римляне сравняются с варварами в этих двух свойствах, римская дисциплина в бою должна взять верх. С утра до вечера легионеры тренируются, сражаясь друг с другом мечами и копьями - тупыми, но вдвое тяжелее, чем настоящие, упражняются в метании дротиков, в стрельбе из лука. И каждый день - марши в полном вооружении. После долгого перехода по жаре - обязательная постройка укреплённого лагеря, с глубокими рвами и частоколами.
       Наконец, в 102 году, за Альпами, происходит встреча с войском тевтонов. Но и здесь Марий медлит, изучает врага. Тевтонские всадники скачут вблизи валов римского лагеря, пытаются выманить римлян на бой. Тщетно. Тогда варвары решают не терять времени на этих трусов, а идти прямиком на Рим. Один за другим их отряды проходят мимо римских укреплений. "Что передать вашим жёнам в Риме? - с насмешкой кричат тевтонские воины. - Мы скоро будем забавляться с ними." По свидетельству Плутарха, варварское войско, со всеми обозами, тянулось мимо лагеря шесть дней.17 Только после этого римляне снялись с места и двинулись вслед за неприятелем. И снова, как на учениях: дневной переход, постройка лагеря, короткий ночной отдых. Переход, лагерь, отдых...
       Судя по всему, знаменитая битва при Аквах Секстиевых (Южная Франция) завязалась почти случайно. Противники слишком приблизились друг к другу во время водопоя коней, и маленькая стычка у реки стремительно стала перерастать в сражение по всему фронту. Поднявшаяся пыль помогала римлянам, скрывала от них многочисленность врагов. Сомкнув щиты, легионеры упорно продвигались вперёд, шаг за шагом, рубя врага с неутомимостью, отработанной долгими упражнениями. Помогало и более высокое качество вооружения: германские мечи часто гнулись от ударов об римские щиты, соскальзывали с прочных стальных шлемов.
       В какой-то момент тевтоны не выдержали и обратились в бегство в сторону своего лагеря. "Но там их встретили женщины, вооружённые мечами и топорами, - пишет Плутарх. - Испуская дикие крики, они накинулись на бегущих и на их преследователей, одних разя как предателей, других - как врагов... Голыми руками вцеплялись они в щиты римлян, хватали их мечи, не обращая внимания на полученные раны." Столько трупов осталось лежать на поле боя после этой битвы, что местные жители в последующие годы собирали здесь неслыханные урожаи, а из костей строили ограды.18
       Однако поражение союзников-тевтонов не напугало - не остановило - кимвров. Год спустя им удалось прорваться на территорию Италии. "Их конница, числом 15 тысяч, блистала великолепием. Шлёмы всадников изображали головы и пасти диких зверей. Благодаря плюмажам из перьев воины выглядели выше своего роста. Железные доспехи и щиты сверкали на солнце. Длинный меч и два дротика завершали вооружение каждого".19
       Но и эта армия не могла устоять перед римской дисциплиной и сплочённостью. Разгром кимвров в битве при Верцеллах (101 год до Р.Х., к западу от Милана) сопровождался теми же душераздирающими сценами в их лагере. "Женщины, стоя на фургонах в чёрных одеждах, убивали всех, кто бежал с поля боя - мужей, братьев, отцов; собственными руками душили своих детей, бросали их под колёса и под копыта, потом убивали себя. Рассказывают об одной, которая повесилась на оглобле фургона, а двое детей болтались, привязанные за шею к её ногам... Несмотря на такую резню, победителям досталось 60 тысяч пленных, которые были проданы в рабство, а погибших было вдвое больше".20
      
       Казалось, на этот раз опасность, нависшая над республикой, была отбита, устранена. Слава Гая Мария была так велика, что народ избирал его консулом снова и снова. Однако там, где военная необходимость заставляет передавать слишком много власти в руки одного человека, над страной нависает тень единовластия. А где единовластие - там борьба между претендентами. И вот два бывших соратника, сражавшихся рядом против варваров, два опытных военачальника, Гай Марий и Корнелий Сулла, становятся во главе двух враждебных лагерей. Начинается нечто неслыханное до сих пор в четырёхвековой истории Римской республики: гражданская война.
       Война 88-83 годов не только отличалась взаимной жестокостью - она была запятнана бессудными убийствами политических противников. У нас нет никаких оснований думать, что, в случае победы, Марий не объявил бы себя диктатором и не ввёл бы проскрипции, как это сделал Сулла. Когда сторонникам Мария удалось на некоторое время захватить Рим в 87-ом году, он казнил множество сторонников Суллы. Тем не менее, всесильный повелитель начинал казаться людям единственным избавлением от кровавого хаоса междуусобиц.
       У человеческого ума нет более увлекательного занятия, чем отыскивать причины тех или иных событий. Есть большой соблазн объявить вторжения варваров причиной перерождения Рима из республики в империю. Думается, правильнее было бы сказать, что республиканское правление утратило доверие граждан потому, что оно не могло больше справиться с главной задачей любого правительства: обеспечить людям политическую стабильность и личную безопасность. Варвары были лишь одной из многих угроз. Они, по крайней мере, не стояли под стенами столицы, как армии популяров (марианцев) и оптиматов (сторонников Суллы). А когда, через несколько лет после смерти Суллы, по стране покатились армии восставших рабов под командой Спартака, сея разорение и смерть, многие римляне поневоле вспомнили относительно спокойные дни диктатуры. Не следует забывать и о том, что возвышение первого единовластного повелителя - Юлия Цезаря - началось именно с его противостояния очередному варварскому вторжению.
       Книга Цезаря о Галльской войне - бесценный источник, который можно сравнить по ясности мысли и стилистическим достоинствам разве что с воспоминаниями другого великого военачальника: Уинстона Черчилля. Цезарь занимал пост губернатора Северной Италии и Южной Франции, когда в 58 году до Р.Х. туда вторглись кельтские племена гельветов и тигуринов. Плутарх пишет, что по численности и боевому духу эти племена не уступали кимврам и тевтонам, опустошавшим эти края сорок лет назад. До вторжения гельветы обитали в горах южной Швейцарии. Есть сведения о том, что они готовились к походу два года, собирая оружие, продовольствие, лошадей, повозки. Судя по всему, внутри племён шла борьба между теми, кто звал в поход, и теми, кто хотел остаться и жить мирно на старом месте. Победили сторонники кочевой жизни и, чтобы не оставлять своим противникам надежды на возвращение, они постановили сжечь все свои города - числом двенадцать, и около четырехсот деревень.21
       В тяжёлой битве римлянам удалось разбить гельветов. Но вместо того чтобы продать пленных и их семьи в рабство, Цезарь предложил отпустить их на свободу, при условии что они вернуться в свои края и восстановят сожжённые города и деревни. Этот поступок ясно показывает, как рано и прозорливо великий полководец понимал стоявшую перед Римом политико-стратегическую задачу: помочь кельтским племенам перейти к осёдлому существованию, сделать их союзниками Рима и превратить в защитный вал, в буфер против вторжений германцев.
       Среди галльских племён, обитавших на территории современной Франции, тоже шла упорная борьба - "за" и "против" осёдлой жизни. Многие племена уже имели укреплённые деревянные города, обрабатывали поля, прокладывали дороги и даже обменивались новостями при помощи "голосового телеграфа". "О каждом сколько-нибудь крупном и выдающемся событии галлы дают знать криком по полям и округам; там, в свою очередь, их подхватывают и передают соседям... То, что на восходе произошло в Кенабе, стало известно ещё до окончания первой стражи в стране авернов, то есть приблизительно за 160 миль".22
       Сторонники осёдлой земледельческой жизни искали помощи у Рима, противники - у германцев. Цезарь внимательно вглядывался в эту борьбу и так описал её: "В Галлии не только во всех общинах и во всех округах и других подразделениях страны, но чуть ли не в каждом доме существуют партии. Во главе этих партий стоят лица, имеющие в общественном мнении наибольший вес, на их суд и усмотрение передаются все важнейшие дела."23
       Цезарь видит, что осёдлая жизнь неизбежно ведёт к ослаблению боевого духа. "Было время, когда галлы превосходили храбростью германцев, сами шли на них войной и... высылали свои колонии за Рейн... Теперь германцы продолжают пребывать в той же нужде и бедности и по-прежнему терпеливо выносят их; у них осталась такая же пища, как прежде, и такая же одежда. Что же касается галлов, то близость римских провинций и знакомство с заморскими товарами способствует развитию у них благосостояния и новых потребностей; благодаря этому они мало-помалу привыкли к тому, чтобы их побеждали, и после многих поражений даже и сами не пытаются равняться в храбрости с германцами".24
       Уклад жизни германских племён - столь далёких от земледельческой стадии - тоже вызывает у Цезаря горячий интерес.
       "Земледелием они занимаются мало; их пища состоит, главным образом, из молока, сыра и мяса. Ни у кого из них нет определённых земельных участков и вообще земельной собственности; но власти и князья каждый год наделяют землёй, насколько и где найдут нужным, роды и объединившиеся союзы родственников, а через год заставляют их переходить на другое место. Этот порядок они объясняют различными соображениями; именно, чтобы в увлечении оседлой жизнью люди не променяли интереса к войне на занятия земледелием, чтобы они не стремились к приобретению обширных имений и люди сильные не выгоняли бы слабых из их владений; чтобы люди не слишком основательно строились из боязни холодов и жары; чтобы не нарождалась у них жадность к деньгам, благодаря которой возникают партии и раздоры; наконец, это лучшее средство управлять народом путём укрепления в нём довольства, раз каждый видит, что в имущественном отношении он не уступает людям сильным."25
       Военные операции в Галлии очень скоро показали Цезарю, что превратить оседлые галльские племена в независимые буферные государства будет практически невозможно: внутреннее политическое брожение и военная слабость делали их слишком уязвимыми для германских втрожений. С другой стороны, и подчинить их власти Рима, сделать римской провинцией, было не так-то легко. Слишком силён был ещё дух независимости и жажда свободы. Племя, казалось бы подчинившееся римскому господству и выражавшее дружеские чувства, вдруг могло восстать и поставить под угрозу римские войска, находившиеся на его территории.
       В конце Галльской войны (около 53 года) армия Цезаря осадила город Алесию, где укрылась армия восставших кельтских племён арувени и карнутини, под командой вождя Вергенторикса.26 Высокие стены города и многочисленность укрывшегося там войска делали задачу римлян крайне трудной. И тут вдруг, с севера, в тыл осаждавшим ударила огромная армия - по Плутарху, 300 тысяч человек, - состоявшая из добровольцев от всех галльских племён, включая и тех, кто искал союза с Римом.
       Римляне не были готовы к такому предательству. Им пришлось срочно выстроить валы, кольцом окружавшие их и город от нападения с тыла. Осаждавшие внезапно превратились в осаждённых. Спасло их, видимо, то, что галлы из разных племён не умели сливаться в единое войско, подчинённое одному командиру. Они были сильны, когда сражались бок о бок с родичами и соплеменниками. Цезарь воспользовался их разрозненностью и нанёс им тяжёлое поражение. Вскоре капитулировала и армия, запертая в Алесии. Вождь Вергинторекс сдался живым и был впоследствии проведён в цепях по улицам Рима, когда город устроил триумфальное шествие своему победоносному полководцу.27
       Галлия была завоевана - покорена - усмирена, но германские племена за Рейном оставались неустранимой угрозой. Планируя вторжение на их территорию, римляне за десять дней построили деревянный мост через Рейн - чудо инженерного искусства. Стотысячная армия переправилась по нему на восточный берег и двинулась вглубь - но куда? Перед ней не было ни вражеского войска, ни городов, ни крепостей. Только бескрайние густые леса и горы. Бедность и мобильность германцев делали их такими же неуязвимыми для римской армии, какими были скифы - для персов. "Когда Цезарь узнал от разведчиков, что свебы (тогдашнее общее название для германских племён - И.Е.) удалились в свои леса, он решил не двигаться дальше из боязни недостатка провианта, так как германцы... очень мало занимаются земледелием."28
       И будущее показало, что он поступил мудро. Последующие попытки римских императоров подчинить власти Рима германские племена между Рейном и Эльбой закончились страшным разгромом в Тевтобургском лесу (9-ый год по Р.Х.). Три римских легиона и многочисленные вспомогательные отряды были истреблены почти полностью, командовавший ими полководец Корнелиус Вар покончил с собой. Торговлей германцы не интересовались, поэтому пленных не продавали в рабство - их просто прибили к деревьям, в назидание тем, кто снова решится покушаться на их независимость.
      
       Противоборство с кочующими - налетающими и исчезающими - племенами заполняет всю историю императорского Рима, а потом - и Византии.
       42-43 годы - император Клавдий воюет с кельтскими племенами в Британии.
       61-ый год - при императоре Нероне, легендарная царица племени икенов Боудикка захватывает только что основанные римлянами города: Лондон, Кольчестер, Сент-Элбанс (дать старинные названия).
       85-88 гг. - император Домициан ведёт безуспешные войны против даков на территории современной Румынии.
       101-106 гг. - императору Траяну удалось покорить Дакию, но это расширение территории сделало римскую границу уязвимой для ударов задунайских племён: бастарнов, роксоланов, карпов и других.
       122 год - император Адриан вынужден начать строительство оборонительной стены в Северной Британии (длина 118 километров, высоты 6 метров, толщина 3 метра, 17 фортов, 80 ворот) для защиты от нападений каледонских племён.
       140-150-е годы - император Антоний Пий строит оборонительный вал в Шотландии (от залива до залива) против набегов пиктов и скоттов.
       166-174-е - император Марк Аврелий ведёт тяжёлые оборонительные войны против маркоманов и квадов на дунайской границе, против германцев - в Верхней Италии, против сарматов - на Балканах.
       193-211 гг. - император Септимий Север в Месопотамии воюет с племенами, захватившими в плен римские гарнизоны и требовавшими в качестве выкупа удаления римлян с их территории.
       234-235 гг. - император Александр Север сражается против алеманнов на Рейне.
       245-247 гг. - император Филипп Павел Араб (действительно, араб по происхождению), отбивается на Дунае от готов.
       270-275 гг. - император Аврелиан успешно воевал с сарматами, вандалами, ютунгами, но вынужден был оставить Дакию под ударами готов и карпов.
      
       Эту кровавую летопись можно продолжать и дальше, вплоть до начала 5-го века, когда внутренний развал Римской империи сделал её практически беззащитной и кочевые племена хлынули на её территорию через Рейн и Дунай, почти не встречая сопротивления. В этот период вожди племён вместе со своими воинами всё чаще поступали на военную службу в римскую армию (вспомним, что уже первые императоры имели германцев в качестве личной охраны), но не всегда на них можно было полагаться: они часто восставали, переходили на сторону врага, убивали римских командиров. В 3-4-ом веках мало кому из императоров удалось умереть в своей постели. Большинство было убито собственными взбунтовавшимися солдатами или погибли в боях с узурпаторами - претендентами на престол.
       На сегодняшней географической карте Европы мы найдём много названий, сохранивших отзвук имён тех народов, которые мечами прокладывали здесь себе путь к оседанию. Франция напомнит нам о франках, Германия - о германцах, Бельгия - о бельгах, Шотландия - Scottland - о скоттах, Венгрия - Hungary - о гуннах (Hunny), Ломбардия - о лонгобардах, Саксония - о саксах, почтовые марки Швейцарии имели надпись Helvetia (гельветы). Но был один народ, чьё имя сегодня с трудом можно найти на географической карте, зато оно проникло в историю мирового искусства. Готический стиль в архитектуре, готические соборы, готический шрифт - откуда пошли эти слова? Кто такие были
      

    ГОТЫ

      
       Их судьба своеобразна, трагична, поучительна.
       Похоже, они проникли в центральную Европу из района Балтийского моря, где отзвук их имени слышен в названии острова Готланд. В 1-ом веке по Р.Х. они были в подчинении у кельтского племени лугинов и у германского - вандалов (назывались тогда "гутаны"). Но уже в середине 3-го века они обрели независимость и, наоборот, сами ведут за собой другие племена. Их первые крупные вторжения на территорию Римской империи в районе Дуная историки относят к 238 году. Как и другие кочевые племена, в это же время они поставляют наёмников в римскую армию: в 242 году император Гордиан Третий имел в своих войсках отряды готов, которых он использовал в войне против Персии.29 Однако прочные союзнические отношения установить не удалось, и дальше следуют десятилетия кровавого противоборства между готами и Римом.
       250-ый год - крупное вторжение через Дунай под предводительством короля Книвы, в союзе с другими племенами.
       251-ый год - римская армия пытается остановить готов, возвращающихся с добычей, но терпит полное поражение при Абритусе; император Деций и его сын убиты.
       253-268-е годы - вторжения готов достигают Греции, Малой Азии, они появляются в Приднепровье и Крыму.
       269-ый год - император Клавдий Второй побеждает готов в битве при Найси, но уже в следующем году они возобновляют свои нападения на море и на суше.
       271-ый год - новый император, Аврелиан, ведёт успешные бои против вандалов, ютунгов, готов и даже получает почётный титул "Аврелиан Готический"; но, как ни странно, после всех этих побед римляне оставляют придунайскую провинцию Дакию.
       Военные столкновение не утихают и дальше, но они так многочисленны, что историки до сих пор не в силах восстановить полную картину и последовательность событий. В одном они сходятся: что с 295 по 323 год отряды готов становятся постоянным компонентом римской армии на правах союзников-федератов. Причём 323 год вовсе не означает "измену" готов. Просто в Риме началась очередная гражданская война между двумя претендентами на императорский титул - Константином и Лицинием. Готы оказались в армии Лициния потому, что он был губернатором тех провинций, где дислоцировались готские подразделения. Они сражались до конца, защищая своего главнокомандующего, и император Константин, победив соперника, сделал уцелевших готов объектом преследований.
       Здесь, пожалуй, нам пора прервать военную хронику. Прервать и попытаться ответить на правомочный и давно висящий над этим повествованием вопрос, который должен был созреть в душе "нормального" - то есть миролюбивого - читателя: "А почему варвары нападали с таким упорством? Рисковали жизнью и гибли в походах? Неужели они не могли прожить без "добычи" - без золота, дорогих тканей, узорных светильников, серебряных чаш для вина? И, с другой стороны, неужели римляне не могли расселить их на пустующих землях обширной империи, сделать римскими гражданами и дать возможность мирно трудиться на земле?"
       История готского племени даёт нам лучшую иллюстрацию - ответ - пример того, что ждёт народы Альфа и Бета на пути примирения, какие опасности - порой гибельные и неодолимые - им придётся преодолевать даже в том случае, когда обе стороны искренне хотят покончить с враждой.
       Начать с того, что весной 291 года произошло окончательное - давно назревавшее - разделение готов на два племени. Одна часть, получившая впоследствии название остготов, двинулась на восток и на север. В исторических атласах чёрные стрелы их походов дотягиваются до Богемии, до Чёрного и Азовского морей, до Малой Азии. Другая часть, получившая название визиготов (другое название - вестготы), осталась на берегах Дуная. Именно с этой частью император Константин Великий в 332 году заключил договор (foedus), дававший визиготам право торговли с Римом на укреплённых переправах через Дунай, при условии военной службы по защите границ римской империи. И визиготы исправно соблюдали договор: исторические хроники упоминают об их военных операциях против вандалов, сарматов, гепидов и других кочевников, угрожавших империи с севера.
       Примерно в это время на сцене исторической драмы под названием "Готы" появляется новое действующее лицо - христианство. И связано это появление с именем человека, который выглядел в глазах визиготов наставником, принесшим свет новой веры, пророком, святым. Как ирландцы почитают Святого Патрика, грузины - Святую Нину, русские - Святого Владимира, так визиготы почитали своего первого епископа - Ульфилу.
       Ещё молодым человеком Ульфила впервые появляется в Константинополе в составе делегации вождей визиготов, прибывших для переговоров с императором (330-е годы).30 Возможно, он выполнял функции переводчика, ибо известно, что он владел латынью и греческим свободно, писал трактаты на этих языках. Скорее всего, он принял христианство где-то раньше, потому что мог свободно обсуждать Библейские тексты со служителями христианской церкви. Видимо, таланты молодого человека произвели на них такое сильное впечатление, что уже в 341 году, на соборе в Антиохии, он был облечён саном епископа визиготов.
       Есть много указаний на то, что христианство распространялось среди задунайских племён и до Ульфилы. Оно проникало туда не только с миссионерами, но и с пленниками. Сохранилось сообщение римских христиан, попавших в плен к визиготам о том, как они "превратили своих хозяев в своих братьев".31 Среди участников Никейского экуменического собора (325 год) некий Теофил из Готии упоминается вслед за епископом из Крыма, где готы-христиане появились тоже довольно рано.
       И всё же центральная роль Ульфилы несомненна. Это он создал готический алфавит, которым были написаны самые ранние дошедшие до нас тексты визиготов. Он предпринял гигантский труд: перевёл Библию на готский язык. Интересная деталь: в своём переводе он опустил все четыре Книги Царств, считая, по-видимому, что они слишком насыщены кровопролитиями и насилием. Проповедь же Ульфилы и вся его деятельность были пронизаны миролюбием, что далеко не всем представителям его племени было по вкусу. Легко себе представить, какой нелепостью казался воинственным визиготам призыв Христа "подставить правую щёку, когда тебя ударили в левую". Но, с другой стороны, в готских традициях был один обычай, который резко отличал их от других кочевников: в могилы своих вождей они не клали оружие.32 Видимо, даже до принятия христианства, они воображали себе загробную жизнь царством мира и покоя, где оружие понадобиться не может.
       Споры и борьба вокруг вопроса о христианстве вскипали среди готов с такой же страстью, как и у других народов. Соплеменников, принявших христианство, готы-язычники изгоняли, а самых упорных топили в реке, побивали камнями, сжигали. Сохранились имена готских великомучениц: Инна, Рима, Пина. Епископ по имени Годдас отыскал впоследствии останки погибших, и их могилы стали местом поклонения. Готский вождь Вингурик сжёг 26 новообращённых христиан, и визиготская принцесса Гаата тайно переправила кости погибших на территорию империи.33 Сам Ульфила в какой-то момент вынужден был отправиться в добровольное изгнание в провинцию Мёзия (современная Сербия).
       Конечно, визиготы-христиане смотрели на Рим, в котором христианство было объявлено главной религией (при императоре Константине Великом, 306-337), как на землю обетованную. Видимо, им казалось, что, слившись - соединившись - с братьями по вере, они смогли бы в корне изменить свою жизнь, расстаться с готскими традициями, делавшими войну главным занятием человека на Земле. Многие из них незаметно просачивались в римские города, образовывали свои районы-кварталы-общины точно так же, как сегодня жители земледельческих стран Азии и Африки вселяются в пригороды Лондона, Парижа, Нью-Йорка, Лос-Анджелеса.
       Увы, очень скоро эти переселенцы узнали, что и христианство не могло гарантировать безопасность и мир. Они обнаружили, что внутри империи продолжалась жестокая борьба между христианами-католиками и христианами-арианами - последователями александрийского пресвитера Ария. На Никейском соборе Арий был объявлен еретиком, через два года реабилитирован, потом снова осужден, потом снова оправдан на соборе в Тире и Иерусалиме (335 год). "Арий утверждал, что сын Божий Христос - не истинный Бог, а лишь превосходнейшее творение Бога-Отца",34 то есть отрицал Божественную природу Христа. На беду визиготов, их духовный вождь, Ульфила, выбрал - и всю жизнь поддерживал - арианское вероисповедание, которое никогда не стало доминирующим в Риме. Но, с другой стороны, в Риме так много зависело от того, какой веры придерживался император! Вот в 361 году солдаты провозгласили императором язычника Флавия Клавдия Юлиана - и он чуть не вернул всю страну к поклонению Юпитеру, Марсу, Диане и прочим олимпийцам. А в 364 году на престоле в Константинополе оказался арианин - император Валент. Не означало ли это, что религиозная жизнь империи примет новый курс?
       Представляется логичным предположить, что именно одинаковое вероисповедание помогло новому императору найти общий язык с визиготами-арианами. И в 376 году был заключён договор между вождём визиготов Фритигерном и Римской империей. По этому договору всему племени, числом около 300 тысяч человек, было разрешено переправиться - на римских судах - через Дунай и обосноваться во Фракии (северо-запад Болгарии) на правах союзников-колонистов. Видимо, император надеялся таким образом заполучить для своей армии мощный контингент единоверцев, на который он смог бы опираться не только в войнах с внешними врагами, но и во внутренней религиозной борьбе. Первые два года римляне обещали снабжать переселенцев продовольствием, с тем чтобы потом они научились обеспечивать себя сами, трудясь на отведённой им земле. Казалось бы, всё было продумано, всё предусмотрено, обе стороны хотели одного и того же. План умиротворения дикого враждебного племени просто не мог не прийти к успешному завершению!
       Но с первых же недель переселение стремительно стало превращаться в порабощение. Римские военные администраторы запирали визиготов, добровольно сложивших оружие, в огороженные загоны, запрещали выходить наружу, вступать в торговлю с местным населением. При этом на родственные и клановые связи не обращали внимания, члены одной семьи часто оказывались оторваны друг от друга, разбросаны в разные поселения. Обещанное продовольствие свелось к заплесневелой муке, дохлым овцам, червивой конине, собачьей падали. Но и за это переселенцев заставляли платить несусветные деньги. Чиновники наживались, а визиготы с каждым днём теряли силы и надежду. От отчаяния матери торговали своими детьми, мужья уступали жён за кусок хлеба, сами продавались в рабство. После года мучений готская гордость не выдержала: переселенцы восстали. Вооружённые одними дубинами, они рассыпались по провинции, нападали на римские гарнизоны, захватывали склады и арсеналы. И летом 378 года римская армия, прибывшая для подавления восстания, встретилась под Адрианополем с грозным войском визиготов, поджидавших врага в укреплённом кольце из походных фургонов.
       Можно, конечно, обвинить во всём жадных римских чиновников и офицеров, разрушивших чудесный план умиротворения. Или искать корни возобновившейся вражды в ненависти римских католиков к визиготам-арианам. Но давайте вообразим - хотя это так нелегко! - что в другой подобной ситуации чиновники будут честны, добры и человеколюбивы, что религиозная рознь утихнет, что жажда мира одолеет тягу "бетинцев" к войне. И что тогда? Мы увидим вчерашнего кочевника мирно идущим за плугом? Разбрасывающим пригоршни семян в свежую борозду? Терпеливо ждущим осеннего сбора урожая?
       Высокоумные миротворцы, планирующие и направляющие взаимоотношения народов, обычно имеют очень слабое представление о повседневной жизни людей разных культур. И уж, во всяком случае, выращивание зерна и овощей, уход за курами и овцами, орошение и удобрение почвы не кажется им слишком сложным занятием. Ведь в их странах каждый безграмотный крестьянин легко справляется с этими обязанностями! Неужели кочевнику или охотнику трудно переучиться за пару лет и стать земледельцем?
       Миротворец-планировщик, из своего абстрактного высока, не в силах разглядеть невыполнимость предлагаемых им преобразований. Он не понимает, что речь здесь идёт не о переучивании и перемене профессии, а о сломе всей привычной жизни человека. Считая крестьян в своей стране невежественными, он забывает о той "академии сельскохозяйственных наук", в которой каждый из них обучался первые пятнадцать лет своей жизни - у отца, у деда, у соседей. Конечно, и среди визиготов могли найтись единицы, которые осознали бы уже преимущества оседлого существования, проявили бы талант и склонность к земледелию и за приемлемо короткий срок овладели бы тайнами выращивания зерна. Но в глазах остального племени они не были бы смелыми первопроходцами, которым следует подражать. Нет, они выглядели бы предателями, изменившими традициям предков и священным обычаям своего народа. А коренное население смотрело бы на них как на чужаков, отнимающих у местных кусок хлеба. Невозможно представить себе, чтобы такие отдельные смельчаки, отвергнутые соплеменниками, ненавидимые соседями, смогли сделаться самостоятельными фермерами, способными конкурировать с крупными латифундиями и поместьями римских землевладельцев. Реальная альтернатива для них была бы одна: сменить статус гордого воина на статус подневольного - в лучшем случае - батрака, в худшем - раба.
       Эта альтернатива должна была предстать перед переселенцами, переправившимися через Дунай в 376 году, во всей своей безжалостной ясности и простоте. Они должны были отчётливо увидеть, что христианский Рим - точно так же, как раньше - Рим языческий, - почитал - ценил - уважал только три вещи: власть, богатство и силу. Было только одно занятие - одно умение - одно искусство, в котором визигот мог сравняться с римлянином: искусство войны. И знаменитое сражение под Адрианополем, 9 августа 378 года, показало, что к этому моменту речь шла уже не о равенстве, а о превосходстве.
       Когда вчитываешься в отчёты об этой битве, создаётся впечатление, что обе стороны до последней возможности хотели избежать её. С утра между ставкой императора Валента и вождя готов Фритигерна сновали послы, привозившие всё новые и новые условия возможного примирения. Неужели единоверцы-ариане не смогут мирно выяснить взаимные претензии и договориться друг с другом? Тем временем римская армия должна была в полном вооружении, по жаре, покрыть расстояние в одиннадцать миль - от городских стен до укреплённого лагеря визиготов.
       Переговоры ещё продолжались, когда две римские когорты "вступили в бой без приказа, и битва началась... На помощь визиготам вскоре подоспела кавалерия гретунгов и аланов, которые с ходу ударили в правый фланг римлян... Фритигерн вывел свою пехоту из кольца фургонов и атаковал римские легионы в лоб. В это же время его кавалерия обошла противника с тыла. Легионеры не сумели сохранить боевой порядок, всё смешалось, и началась резня. Окружённая со всех сторон римская армия была почти полностью уничтожена. Погиб император и весь высший командный состав. Спаслась едва треть войска, в основном - конница, и то лишь потому, что ночь успела опуститься на поле поздно начавшейся битвы".35
       После Адрианопольской битвы начинается сорокалетие скитаний визиготов по территории Римской империи. Пришедший скоро к власти император Феодосий Первый (379-395 гг.) умел ценить воинскую доблесть визиготов. Он возобновил мирный договор с ними, но, в отличие от своего предшественника, соблюдал его честно, исправно платил воинам, снабжал продовольствием, не покушался на внутреннее самоуправление. И визиготы сражались под его началом яростно и самоотверженно. В решительной битве с узурпатором Евгением при речке Фригидус (394 год) визиготы были в авангарде и потеряли почти половину своего корпуса.
       Но после смерти Феодосия империя окончательно распалась на две половины - Западную и Восточную. На обоих престолах оказались дети - сыновья Феодосия, Аркадий и Гонорий, однако реальная власть перешла в руки их опекунов - военачальников и прелатов церкви. Капризные, непоследовательные, легко впадающие в панику правители постоянно призывали визиготов для участия в различных военных операциях или для охраны тех или иных провинций, но потом либо "забывали" платить, либо тайком предлагали своим наёмникам самим получить плату с охраняемых городов. Немудрено, что часто визиготы выглядели в глазах местного населения этакими "рэкитирами в государственном масштабе". Варварские племена не смели вторгаться в области, охраняемые визиготами, население пользовалось благами мирной жизни, не видело убийств, пожаров, грабежей и склонно было вообразить, что никакая охрана ему не нужна.
       Церковная пропаганда тоже настраивала население против визиготов. В 381 году, на 2-ом Вселенском соборе в Константинополе, католичество было объявлено единственной "правильной" формой христианства. Визиготов-ариан терпели, потому, что они были мощной военной силой в борьбе со всё ещё очень сильным язычеством, сплотившимся вокруг узурпатора Евгения. Но в 392 году языческие культы были запрещены императорским указом, в 394 году армия Евгения потерпела поражение, в том же году отменили последние языческие торжества - Олимпийские игры. Армия визиготов, в глазах духовенства обеих империй, превратилась в опасное войско еретиков-ариан, и оно всячески интриговало против них при дворах обеих империй.
       Это отразилось и в историографии, которая целиком перешла под надзор церкви. Труды историков-язычников той поры изымались из обращения, подвергались цензуре, сжигались. Знаменитый историк Гиббон, писавший в 18-ом веке свой капитальный труд "Закат и падение Римской империи", с трудом мог отыскать лишь отрывки из сочинений Кассиодора, Публия Дексиппа, Иордана, Прокопия, Синесия из Кирены, Зосима, Олимпиодора и других. Работа над этими источниками убедила его в том, что военные действия визиготов на территории Римской империи в период 395-418 годов никак нельзя приравнять к вторжениям варваров, сжигавших всё на своём пути. Многократно отмечает он сдержанность, политическую мудрость и терпение короля визиготов Алариха, который в течение нескольких лет вёл переговоры с двором императора Гонория, настаивая на выплате причитавшегося его воинам жалованья в размере 4000 фунтов золота. Только когда переговоры зашли в окончательный тупик, Аларих отдал приказ о штурме Рима.
       Падение Рима в августе 410 года ошеломило весь тогдашний мир. "Если падёт Рим - что на свете может устоять?", восклицал Святой Иероним.36 Представить себе, что город-крепость, центр мировой славы и власти, стоявший неколебимо тысячу лет, может быть захвачен неприятелем, со всеми своими храмами, базиликами, форумами, колизеями, триумфальными арками, - как можно в это поверить? И кто же посмел захватить столицу, которая не подпустила к своим стенам ни Пирра, ни Ганнибала, ни кимвров-тевтонов? Какая-то малоизвестная орда, именующая себя визиготами, возглавляемая каким-то Аларихом! Откуда они взялись? Как посмели поднять меч на Вечный Город?
       Но не меньшее изумление вызвало сдержанное поведение победителей. Они грабили город всего три дня и потом ушли, нагруженные добычей. Конечно, имели место и убийства, и зверства, но они, в основном, совершались союзниками - гуннами, аланами - и вырвавшейся из-под власти порядка римской чернью. Аларихом был отдан строгий приказ: не трогать мирное население, выставить караулы у церквей, предотвращать поджоги, тушить пожары. Уже через несколько месяцев после катастрофы город начал возвращаться к нормальной жизни - если, конечно, не считать того, что запасы золота и драгоценностей в сундуках и шкатулках римских богачей сильно поубавились.
       Оба чуда - падение Рима и гуманное поведение варваров-победителей - требовали объяснения. Современник событий, Блаженный Августин, наблюдавший за военными действиями в Италии из своего Гиппона (северный берег Африки), истолковал происходившее как несомненное вмешательство самого Творца. "Не было примера в истории, - писал он в своей книге "Град Господень", - чтобы кто-то мог спастись от победоносного врага в храмах своих врагов... [Обычно] девиц и юношей тащат в плен, детей вырывают из родительских рук; матерей насилуют победители; дома и храмы загажены и разорены, повсюду пожары и убийства; улицы завалены телами сражающихся, залиты кровью, переполнены стенаниями".37 И если ничего подобного не произошло в захваченном варварами городе, если люди нашли надёжное убежище в христианских храмах, разве можно сомневаться, что сам Господь простёр свою длань и защитил верующих в Него?
       О том, что захватчики сами уже были почти полвека верующими христианами, Августин не упоминает. Ведь тогда пришлось бы отвечать на следующий естественный вопрос: почему же Господь даровал победу не правоверным римским католикам, а еретикам - визиготам-арианам?
       Аларих умер в том же 410 году. Но его наследники упорно продолжали ту же политику, старались убедить императора и сенат в том, что визиготы стремятся лишь к одному: стать друзьями и защитниками Рима. Всё, что для этого требуется: выделить им какую-то автономную территорию - провинцию - область и платить умеренное жалованье, или позволять собирать налоги с местного населения. Снова они сражаются с врагами Рима, снова их посылают на опасные участки почти не прекращающейся войны с кочевниками - то в Южную Францию, то за Пиренеи. И, наконец, в 418 году, мечта визиготов осуществилась: римское правительство выделило им провинцию Аквитанию - от устья Гаронны до устья Лауры на севере, с городами Бордо, Тулузой и другими (юго-запад Франции). (См. "Пелагий-Британец")
       Конечно, это отнюдь не означало, что между визиготами и Западной Римской империей установится прочный мир. Чехарда правителей на престоле исключала возможность последовательной и дальновидной политики. В один момент мы видим визиготав в роли защитников римских владений от вандалов в Испании, от кочевников в Африке; в другой они снова с угрозой подступают к Римским городам в Галлии, требуя условленную - обещанную - плату. Императорский двор ведёт себя непредсказуемо, порой - предательски: нанимает отряды гуннов и подбивает их нападать на визиготов. И всё же в знаменитой Каталунской битве (451 год, вблизи города Труа, Франция) визиготы сражаются плечо к плечу с римлянами. Это была битва, в которой противники были разделены не верой, не языком, а только одним признаком: земледельцы сражались против кочевников - гуннов, амалов, остготов. Король визиготов Теодерик Первый был убит, но дотоле непобедимый Аттила впервые должен был отступить с поля боя. С Каталунской битвы начинается быстрый закат могущества гуннов.
       Если мы будем отсчитывать историю королевства визиготов с 418 года, получится, что оно просуществовало почти три века. Формально независимым оно стало в 475 году, когда Рим пал под ударами вандалов и германцев и Западная Римская империя, заключившая союз с визиготами, перестала существовать. Первоначальной столицей визиготов была Тулуза, но потом королевство расширилось за Пиренеи, и двор королей обосновался в Толедо. Политическая и военная власть находилась в руках визиготского меньшинства (около 250 тысяч человек), но семь миллионов жителей Пиренейского полуострова принимали их господство без видимой враждебности.38 В конце 6-го века визиготы перешли из арианства в католичество, и это удалило последнюю важную стену, отделявшую их от местного населения. В 7-ом веке визиготское королевство переживало значительный экономический и культурный подъём, строились превосходные храмы, Исидор Севильский создавал свою первую "энциклопедию". Но всему этому пришёл конец, когда с юга, из Африки, в королевство хлынула следующая волна кочевников - мусульман-берберов.
       Некоторые историки считают визиготов предками сегодняшних испанцев. Процесс их оседания на землю был мучительным, путь - далёким и извилистым, время - два века, если считать с первых нападений на Рим. Но именно визиготы заложили основы национального самосознания испанцев, они были костяком тех христианских королевств, которые выжили в Северной Испании, они начали освободительную войну против захватчиков-мусульман, завершившуюся полным освобождением Пиренейского полуострова в 1492 году. И если сегодня мы встретим на улицах Мадрида, Толедо, Барселоны блондина с голубыми глазами, скорее всего, это будет отблеск визиготских генов, переживших полтора тысячелетия бурной испанской истории.
      
       Многовековое противоборство Рима с варварами даёт материал для двух наблюдений важных для дальнейшего исследования.
       Первое: мирное просачивание отдельных представителей диких племён в тело империи начинается задолго до военных вторжений и идёт параллельно с ними. Никто в те времена не проводил демографических обследований, но этот процесс заметен хотя бы в фигурах, поднимавшихся на вершины власти. Уже в 3-ем веке по Р.Х. среди римских императоров мы видим фракийца, мавра, араба. В 4-ом веке военная римская знать пестрит варварскими именами. Военачальник императора Гонория, Стилихон, был вандалом, военачальник Валентиниана Второго, Арбогаст - франком, император Феодосий Первый имел среди своих генералов иберийцев, готов, германцев. Община визиготов обжилась в Адрианополе задолго до битвы под этим городом. (Император Валент, опасаясь предательства с их стороны, приказал изгнать их за пределы городских стен, но добился лишь того, что армия Фритигерна пополнилась обозлёнными изгнанниками.)39
       В наши дни процесс просачивания земледельческих народов в индустриальные государства идёт с опасной быстротой. Либеральная иммиграционная политика многих европейских стран ведёт к стремительному изменению их этнического состава. Если эти темпы сохранятся, у земледельцев не будет нужды штурмовать Лондон, Париж, Мадрид, Копенгаген, Амстердам - власть в этих столицах перейдёт к ним путём прямого и честного демократического голосования.
       Второе важное наблюдение связано с анализом причин военной агрессии кочевников против осёдлых государств. Размышляя над ними, историки часто выдвигают "теорию домино". Например: готы двинулись на Рим, спасаясь от наступления аланов, а аланы пришли в движение, потому что опасались нашествия гуннов. Спрашивать, кто "толкнул" гуннов, считается бестактным. Наверное, тоже была какая-то угроза - мы просто ещё не выяснили, какая именно.
       Теорию "домино" с самого начала трудно было принять тем, кто своими глазами читал Геродота, Ливия, Цезаря, Плутарха, Аммиана Марцеллина. Уж очень непохожи были грозные кельты, кимвры, тевтоны, германцы, готы на испуганных беглецов. Если визиготы видели в аланах и гуннах врагов пострашнее римлян, каким образом могли они при штурме Рима в 410 году включить в свою армию вспомогательные отряды из представителей этих племён? Если остготы "спасались" от гуннов, как они оказались их союзниками в Каталунской битве в 451 году?
       Не вяжется с фактами и теория "военная агрессия как способ избавления от перенаселённости". Новейшие раскопки показывают, например, что в период наступления кельтов на Этрурию и Рим (5-4 век до Р.Х.) места их прежнего обитания к северу от Альп практически опустели (число захоронений резко уменьшается).40 Леса, населённые германцами, были настолько просторны, что порой казались вторгшимся римлянам необитаемыми. Гельветы после поражения, нанесённого им Цезарем, вынуждены были вернуться на свою прежнюю территорию, которая иначе оказалась бы пустующей.
       Как ни отрадно было бы найти причину атак кочевников среди явлений материального мира, честный исследователь, повздыхав, должен будет оставить эти попытки. Снова и снова мы будем вынуждены отказываться от "научно-рационального" подхода и искать движущий импульс этих извержений военной энергии в загадочной микроклетке явления - в душе воина-кочевника, скачущего со своим копьём - мечом - луком - на неприступную каменную стену - города - крепости - замка, построенную народом-земледельцем. Тем более, что в следующей главе нам предстоит рассмотреть завоевательные походы народов, которых уж точно никто не мог "толкнуть", потому что они жили на окраине обитаемого мира, которым не грозила никакая "перенаселённость", потому что просторы их были бескрайними: арабов, норманнов, монголов.
      
      

    I-3. ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКАЯ ЕВРОПА В КЛЕЩАХ

    600 - 1400 по Р. Х.

    ПОД ЗНАМЕНЕМ ПРОРОКА

       Аравийский полуостров в течение долгого времени оставался белым пятном на картах Древнего мира. Никакой завоеватель с войском не вторгался в эти бескрайние пустыни, никакой купец с караваном не рисковал пересечь его от Красного моря до Персидского залива. Только на южном берегу, омываемом Индийским океаном, узкая полоска плодородной земли давала возможность возделывать сады, выращивать финиковые пальмы. Именно там возникли первые арабские государства - Йемен, Оман, Хадрамаут. Всё остальное пространство полуострова принадлежало кочевникам-бедуинам. Из века в век их племена странствовали со своими стадами от одного колодца к другому, в поисках - нет, не пастбищ, - но тех жалких ростков травы, умевших впиваться корнями в камни и в каждую каплю росы, выпадавшей на них.
       Главным спутником - другом - кормильцем - этих племён был верблюд. С достоинством шестововал он по пустыне и был способен долго обходиться без воды: летом - пять дней, а зимой - и все двадцать пять. Люди питались верблюжьим молоком, высушенный навоз превращался в топливо для очага, мочу использовали для мытья младенцев и волос. Мясо было нежным (напоминало телятину), из шерсти делали одеяла и одежду, шкуры шли на палатки и обувь.1 Жизнь, наполненная суровой борьбой за выживание, вырабатывала своеобразный национальный характер, очень хорошо уловленный американским историком мировой цивилизации, Вилом Дюраном:
       "Араб презирал город, потому что там правили закон и торговля; он обожал безжалостную пустыню, потому что она делала его свободным. Добрый и жестокий, щедрый и жадный, бесчестный и верный, осторожный и смелый, бедуин, при всей своей бедности, противостоял миру с гордостью и достоинством, дорожа чистотой своей крови и мечтая о потомстве, которое с честью продолжит его род."2 Как и у других кочевников, соблазн оседлой жизни вносил угрозу раскола. Следы этого раскола доходят до нас, например, в законах Набатейской конфедерации аравийских племён: за посадку дерева или постройку дома - смерть.
       Каждый мужчина в племени был воином. Если чужаки убивали кого-то из его соплеменников, его священным долгом было отомстить. Межплеменная резня шла непрерывно. Нападения на торговые караваны также считались достойным поприщем для проявления воинской доблести. Поэты и женщины восхваляли храбрецов, грозили трусам презрением. "Смелее! Смелее! Защитники женщин! Разите лезвием своих мечей! Мы - дочери утренней звезды; мягки ковры под нашими ногами; наши шеи украшены жемчугами; наши локоны благоухают мускусом; воина, идущего на врага, мы прижмём к своей груди, но труса отвергнем - наши объятия не для него".3
       Соседние земледельческие государства вплоть до 7-го века не подвергались серьёзным нападениям арабов. С трёх сторон Аравийский полуостров был окружён морями, а северная граница слишком часто оказывалась театром военных действий между гигантами - Византией и Персией. Маленьким отрядам кочевников не светила добыча там, где земля была истоптона и выжжена стотысячными армиями.
       Что же изменилось в 7-ом веке? Каким образом безвестные дотоле племена смогли атаковать могучие империи и начать отрывать от них кусок за куском, город за городом?
       В 634 году арабы захватывают Сирию, в 635 году входят в Дамаск. В 636 году копыта их коней стучат по мощёным улицам Антиохии, в 638 - Иерусалима. В 641 году под их властью оказывается Персия и Египет. В 670-х они осаждают Константинополь, и только новое страшное оружие - "греческий огонь" - предшественник напалма - даёт возможность защитникам города отразить нападение. Но экспансия мусульман продолжается. К концу века в их руках - вся северная Африка, часть Кавказа и Средней Азии. В 711 году мусульмане-берберы захватывают Испанию. В середине 8-го века территория арабского халифата простирается от Атлантического океана до Индийского, от Кавказа до Сахары, от Севильи и Лиссабона на западе до Кабула и Самарканда на востоке.
       Анализируя ошеломительные военные успехи кочевников-арабов, историки справедливо указывают на ослабление противостоявших им земледельческих государств. Религиозная борьба начала истощать Византию уже во времена императора Юстиниана (середина 6-го века). Движение монофизитов обрело такую мощь, что, например, "Египет был почти потерян для империи за столетие до прихода арабов".4 Император Морис (582-602) вынужден был тратить столько сил и средств на отражение атак аваров, славян и булгар, что военные налоги довели население до революционного взрыва. Пять сыновей императора были зарублены у него на глазах; погибли также дочери, императрица и тысячи представителей византийской аристократии.5
       Персия попыталась воспользоваться смутой и начала успешное завоевание Малой Азии. Но воцарившийся вскоре император Гераклиан (610-641) сумел организовать контрнаступление и вернул завоеванные территории. Однако тридцать лет почти непрерывных войн совершенно обескровили обе державы. Ни Византия, ни Персия не могли собрать достаточно сил, чтобы отразить внезапный удар с юга.
       Другая причина поразительных успехов арабов, на которую справедливо указывают историки, - возникновение мусульманской религии, послужившей центром - и катализатором - объединения доселе разрозненных племён кочевников. Хотя настоящая экспансия началась только при наследниках Мухаммеда, есть указания на то, что и он понимал её неизбежность. Вскоре после победного вступления в Мекку (630 год) он отправляет отряд в 3000 человек на север, к границам Сирии.6 Неподалёку от Мёртвого моря отряд столкнулся с подразделением византийцев и был разбит. Но поражение не обескуражило Магомета. Вскоре он собирает новую армию - 10 тысяч конницы и 20 тысяч пехоты - и ведёт её снова на север. Трудности перехода через пустыню помешали этому войску достичь границ Византии. Однако его мощь произвела такое сильное впечатление на бедуинов северных областей полуострова, что их племена, одно за другим, стали принимать ислам.7
       С того момента как большинство племён приняли мусульманство, они стали "братьями" друг для друга, и взаимное кровопролитие сделалось святотатством. Однако их воинский пыл требовал выхода. Внешняя война, война с "неверными", обещавшая к тому же невиданную добычу, манила их к себе неумолимо. Проповедь Мухаммеда также разжигала воинственность "правоверных". "Меч - ключ к раю, - учил пророк. - Капля крови, пролитая за Божье дело, ночь, проведённая в дозоре, важнее, чем два месяца поста и молитв; тому, кто падёт в битве, простятся все грехи. В день Последнего суда его раны будут блистать, как киноварь, и отрубленные члены будут возвращены ему ангелами и херувимами".8
       С самого начала арабская экспансия имела одно важное отличие от вторжений других кочевых племён: в ней почти отсутствовал элемент бессмысленного разрушения. Мусульмане покоряли оседлые народы не для того, чтобы уничтожить их, а для того чтобы воцариться над ними. Этим они были похожи на персов Кира, завоевывавших те же земли за тысячу лет до них. Первый после смерти Мухаммеда халиф Абу Бакр (632-634) напутствовал войска такой прокламацией: "Будь справедлив; будь смел; умри, но не отступай; будь милосерд; не убивай стариков, женщин и детей; не уничтожай сады, посевы, скот. Соблюдай своё слово, даже данное врагу. Не обижай отшельников, поклоняющихся Богу по-своему, не разрушай монастыри. Но всем остальным предложи на выбор: принять мусульманство или платить подать. Только если они откажутся от того и другого, убей их".9
       Именно этот выбор - Коран, налогообложение или смерть - предложил арабский военачальник Халид (впоследствии прославленный многими победами) персидскому губернатору, приближаясь к границам его провинции в 634 году. "Явились люди, для которых смерть за веру так же желанна, как для тебя - жизнь", писал он. Возмущённый губернатор в ответ вызвал Халида на поединок. Арабский полководец принял вызов и убил противника. Последовала многолетняя война, и после многих кровопролитных сражений она закончилась в 641 году полным разгромом стотысячной персидской армии в битве, получившей название "Победа побед".10
       Конечно, вожди мусульман осознавали опасности, таившиеся в переходе к осёдлой жизни. Халиф Омар, например (второй по счёту, 634-644) "запрещал победителям покупать и обрабатывать землю; он надеялся, что за пределами Аравии арабы останутся военной кастой, обильно снабжаемой покорёнными народами, но неустанно сберегающей свои военные традиции".11 Сам Омар обходился одним хитоном, заплатанным во многих местах, питался хлебом, водой и финиками, спал на ложе из пальмовых листьев, проводил время с нищими на ступенях мечети в Медине.12 Но ни его пример, ни его призывы не могли преодолеть соблазнов золотого тельца. Вскоре арабская знать уже строила себе дворцы в Мекке, Медине и в завоёванных городах, заводила гаремы, покупала поместья с тысячами верблюдов, коней, овец, состязалась в накоплении сокровищ.
       Возможно, относительно мягкое обращение кочевников-арабов с покоряемыми осёдлыми народами было связано с тем, что им не довелось быть в унизительной роли народа Бета, завидующего процветанию соседей - земледельцев-альфидов. В Мекке и Медине, в городах Йемена и Омана жили не чужаки-инородцы, а недавние кочевники, которые просто сумели перейти от грабежа торговых караванов к их охране и снаряжению. Они говорили на том же языке, поклонялись тому же священному камню в святилище Каабы, соблюдали все древние арабские обычаи, начиная от кровной мести и кончая всеобщим перемирием в священный месяц раз в году. По рождению Мухаммед принадлежал к племени курайш, сумевшему захватить доминирующую роль в Мекке. Оно богатело не за счёт земледелия, которое было очень затруднено природными условиями, а за счёт торговли. Мекка стала удобным промежуточным пунктом для купцов, везущих китайские шелка и фарфор, индийские пряности, африканскую слоновую кость из южных портов Аравийского полуострова в Сирию, Египет и Палестину. Также и паломники, стекавшиеся на поклонение к Каабе, приносили немалый доход. Большие ежегодные ярмарки превращали Мекку в центр обмена товарами, верованиями, новостями.
       Мухаммед имел возможность близко знать и жизнь кочевников, и жизнь горожан. И он не видел непримиримых противоречий между теми и другими. Вот если бы только удалось открыть им глаза, объяснить, что Бог един - и единственен! - что у него хватит бесценных даров для всех людей, готовых вести праведную жизнь по его законам! Тогда бы, возможно, кончилась вражда и кровавые бесчинства, насылаемые Богом за грехи на жителей Аравии.
       Написаны тома научных исследований, анализирующих связь ислама с иудейством и христианством. В Коране и священных книгах - хадисах - есть множество отголосков Библии. В Суре 11 (Худ) мы находим историю Авраама и Лота, в Суре 12 (Йусуф) - историю Иосифа и его братьев. Есть и прямые заимствования из Евангелия, есть и полемика. "Мессия Иса, сын Марйам, - посланник от Аллаха и Его Слово, Которое в Майрам он воплотил, и Дух (как милость) от Него. Так веруйте в Аллаха и посланников Его, не говорите "Троица!" - себе во благо. Аллах - Один Единый Бог! Его величию не годно отцом для смертного предстать" (Коран, сура 4, стих 171). "И скажет в день Суда Аллах: "О Иса, сын Марйам! Ужель ты людям говорил: Меня и мать мою двумя богами, опричь Аллаха, почитайте!"? "Хвала Тебе! - ответит Иса. - Как говорить мне то, на что мне права нет?"." (Коран, сура 5, стих 116).
       По соседству с Мединой было несколько еврейских поселений, из Абиссинии приезжали купцы-христиане, и Мухаммед с юности имел возможность соприкасаться с религиозными течениями своей эпохи. Его монотеизм уходит корнями в прошлое и, в то же время, окрашен глубокой личной и выстраданной убеждённостью. При этом он не отвергает, не зачёркивает моральные правила и заветы своих соплеменников, но старается показать им, что, следуя этим заветам, они неосознанно служат воле единого и вездесущего Аллаха.
       Например, когда мусульмане Медины, не дождавшись конца священного месяца перемирий ("раджаб"), напали на караван, идущий во враждебную Мекку, Мухаммед осудил их и отказался принять захваченную ими добычу.13 Во время первого похода на Мекку в 628 году, совершавшегося под видом паломничества, он категорически отказывается - к недоумению и возмущению своих сторонников - прибегнуть к силе. Нет, он идёт на всевозможные уступки во время переговоров с властителями города - лишь бы получить их разрешение на мирное поклонение священному чёрному камню в Каабе.14 Как и Иисус, он мог бы сказать: "Не нарушить [Закон] пришёл Я, но исполнить" (Матф., 5:17).
       С другой стороны, перемены, внесённые проповедью Мухаммеда в жизнь арабов, были огромны и ощутимы немедленно, уже при его жизни. Все морально-религиозные обязательства, которые раньше направляли поведение кочевника по отношению к соплеменникам, теперь переносились на всё сообщество верующих в единого Бога. Идеал равенства и братства расширялся с сотен людей на десятки и сотни тысяч. Раньше кровная месть допускала уничтожение любого соплеменника убийцы. Теперь вина переносилась только на личность преступника - остальные члены его племени не несли ответственности за него, ибо они стали для мстителей не чужаками, а братьями по вере.15 Священные правила гостеприимства также расширялись на всех единоверцев.
       Некоторые историки считают, что и положение женщин сильно улучшилось благодаря проповеди Мухаммеда. Только после принятия мусульманства арабская женщина получила право владеть какой-то собственностью. Также ей было разрешено свидетельствовать в суде. Учреждение - а вернее одобрение уже существовавшей - полигамии, считают они, было необходимой социальной мерой: войны уносили столько мужчин, что множество женщин оставались без всякой помощи и защиты. Мухаммед призывал своих единоверцев жениться на бедных и горячо возражал против убийства новорожденных девочек, которое было широко распространено среди арабов.16
       Всё это отнюдь не означало, что на Аравийском полуострове внезапно воцарился мир и восторжествовали принципы гуманности. Военные столкновения между Меккой, изгнавшей Мухаммеда в 622 году, и Мединой, приютившей его, порой перерастали в настоящие битвы. Причём победа рассматривалась как знак Божьей милости, служила чуть ли не главным доказательством правоты в религиозной борьбе. Когда сторонникам Магомета удалось победить противника в бою при Бадре (624 год), число бедуинов, принявших ислам, резко возросло: они увидели, на чьей стороне Аллах.17
       В глазах арабов война часто пронизывалась токами личной мести. Убивший в бою всё равно оставался в глазах родственников погибшего убийцей, а месть ему - священным долгом. Одна женщина из племени курайш поклялась "отведать печени" воина, убившего её отца в поединке во время битвы при Бадре. Когда этот воин погиб в следующем бою (Ухад, 625 год), она велела притащить к ней его труп, вспороть живот и стала жевать вырванную оттуда печень. "Затем она отрубила у трупа нос, уши и гениталии и призывала других женщин проделать то же самое с другими трупами. Они ушли с поля боя, увешанные кровавыми ожерельями и браслетами из внутренностей погибших".18
       Взаимная жестокость была нормой. Похоже, никто из современников не возмутился, когда Мухаммед приказал перебить всех мужчин, числом 700, в захваченном, после трёх недель осады, еврейском поселении.19 Им связывали руки, обезглавливали и сбрасывали в вырытый заранее ров. В дальнейшем еврейским общинам иногда удавалось откупаться от наступавших мусульман. Они увидели, что бедуины, которым они раньше платили за защиту, не сумели обеспечить их оборону, а сами они были слишком малочисленны, и их героические попытки сопротивляться обычно кончались поражением.20 Так что, в конечном итоге, все они были вынуждены отправиться в изгнание: земля Аравийского полуострова была объявлена священной, и только правоверные мусульмане могли жить на ней.
       Увы, как и следовало ожидать, надежды на то, что распространение ислама принесёт мир арабам, не оправдались. Уже в год смерти пророка (632) часть племён, принявших мусульманство, отказалась платить установленные подати, и их армия двинулась на Медину. Новому халифу Абу Бакру удалось срочно собрать ополчение и разбить восставших.21 Но в дальнейшем свирепые междуусобия между мусульманами вспыхивают снова и снова, окрашивают всю пятивековую историю арабского халифата. Гражданские войны раздирали сообщество верующих в 656-661 гг., в 680-692, в 744-750 годы.22
       Из первых четырёх халифов только Абу Бакр умер своей смертью после двух лет правления. Остальные были убиты подосланными убийцами или восставшими войсками. Кровопролитные битвы между различными претендентами на титул верховного повелителя замедлили экспансию арабов. Гибель в 661 году четвёртого халифа, Али - приёмного сына, зятя и верного соратника пророка, - расколола мусульман на шиитов и суннитов, и эта вражда длится и в наши дни. Двадцать лет спустя был убит - вместе со всей семьёй - сын Али, внук Мухаммеда, - Хуссейн. Над его отрубленной головой один из ветеранов сказал печально: "Я видел, как эти уста целовали уста пророка".23
       Приволье и независимость кочевой жизни, видимо, таят в себе такой манящий импульс, что даже сегодня мы можем увидеть бедуинов, идущих за своими верблюдами по пескам Аравии, Иордании, Израиля точно так же, как они шли полтора тысячелетия назад. Но это не отменяет простого исторического факта: начиная с 8-го века арабский халифат превратился в земледельческую державу, в которой строились великолепные города, мечети и замки, прокладывались каналы и дороги, а основная часть населения занималась обработкой земли. Эта держава не только создала тысячи памятников собственной культуры, но сумела сохранить для грядущих поколений многие произведения античного мира, которые либо дошли до нас в переводах на арабский, либо сохранились в арабских книгохранилищах.
       Как любая другая держава, халифат пережил многие внутренние потрясения и революции, он с переменным успехом воевал с другими государствами. Но, как и в других империях, культ богатства и наслаждений быстро вытеснял в правящем классе суровый культ воинской доблести. Как римские императоры нанимали германцев для своей гвардии и личной охраны, так и халифы из династии Аббасидов в 9-м веке всё больше полагались на наёмников, которых они вербовали среди воинственных тюркских племён, кочевавших в прикаспийских степях.
       Губернаторы провинций вскоре начали объявлять себя эмирами независимыми от Багдада. Испания отделилась в 756 году, Марокко - в 788, Тунис - в 801, Египет - в 868.24 В начале 11-го века в ослабевший халифат с севера вторглись племена турок-сельджуков и захватили огромные территории от Палестины до Пенджаба. Власть перешла в руки турецкого султана, а за арабским халифом осталась только роль религиозного главы мусульман. Сельджуки приняли ислам в его суннитской версии и "внесли новую энергию и компетентность в управление государством. Они не разрушали то, что завоёвывали, но быстро впитывали более высокую цивилизацию, сумели заново сплотить разваливавшуюся империю и дали ей силы выдержать долгое противоборство между христианством и исламом, которое нам известно под именем Крестовых походов".25
       Однако ещё задолго до Крестовых походов, в середине 9-го века, по мусульманским городам разлетелись вести о свирепых воинах, приплывающих из северных морей в больших плоскодонных ладьях, вооружённых тяжёлыми мечами и щитами, не дающих пощады ни мирным жителям, ни женщинам, ни старикам, ни священослужителям. Сжигая дома и мечети, убивая и грабя, они двигались вдоль западного побережья Пиренейского полуострова, вошли в Средиземное море, нападали на портовые города Северной Африки. Вскоре и восточная окраина халифата оказалась под ударами тех же самых - или точно таких же - пришельцев: страшные вести стали поступать из прикаспийских провинций Азейрбайджана и Северной Персии. "Племя под названием Русь, - писал мусульманский летописец, - проливало кровь женщин и детей, грабило, разрушало и сжигало... Люди приготовились сопротивляться, но Русь напало на них, и тысячи мусульман были убиты или утоплены".26 Морские пираты называли себя разными именами, но чаще всего звучали два: дозорные на башнях западных городов при виде появившихся на горизонте судов восклицали "Норманны!", а жители городов восточных разбегались в поисках укрытия с криком "Варангианс! Варяги!"
       В исторических книгах наших дней за этими воинами-мореходами утвердилось название

    ВИКИНГИ

       Для нашего исследования весьма важным представляется вопрос: как жили, чем питались, откуда добывали средства к существованию скандинавские племена, выступившие на мировую арену под этим именем. Конечно, слово "кочевники" к ним неприменимо. Но и земледельцами их назвать невозможно. Несколько грядок с репой, луком, редиской рядом с хижиной - это всё, что они получали от земли. Плюс сбор ягод и грибов в окрестных лесах. Хлеб попадал на их стол как деликатес из южных стран. Скота было довольно, но уход за ним не требовал смены пастбищ. Летом ему хватало подножного корма, на зиму заготавливали сено. Охота давала мясо, шкуры, пушнину. Но главным источником питания была рыба. До тех пор пока норманну был открыт доступ к морю или к озеру, голодная смерть ему не грозила.
       Жили в хижинах-землянках, покрытых толстым слоем дёрна, порой делили их со скотом. Внутри - очаг для обогрева и для приготовления пищи. Топился он по чёрному, правильных дымоходов делать не умели, выпускали дым через дыру в крыше. Головная боль от угара была постоянным спутником жизни.27 Каменные постройки появились только в 11-м веке, преимущественно - церкви. Сменить место обитания было нетрудно: если появлялись опасные соседи, норманны забирали жён, детей, живность, перебирались подальше, вырывали землянки на новом месте.
       Правильнее всего назвать такой способ существования "миграцией". По сути, мигрантами были и германские племена, которые даже учредили закон, запрещавший владение участком земли и жизнь на постоянном месте. Если у оседлых народов священный характер приобрели понятия "родной дом", "родные поля", у народов мигрирующих и кочующих стержнем их бытия были священные понятия "род", "клан", "племя", "фюльк". Именно за своё племя человек готов был убивать и быть убитым. Оседлые народы растили труженников, кочевники и мигранты - воинов. Эта ключевая разница постоянно ускользала от королей и военачальников земледельцев. В течение тысячелетий их армии терпели поражения от малочисленных и хуже вооружённых "варваров". Но каждый раз это повергало современников в изумление.
       Именно таким изумлением и ужасом встретила земледельческая Европа начало наступления норманнов-викингов в конце 8-го века. Что послужило толчком для этой агрессии? Теория "перенаселённости" опять, как и в случае с кельтами, плохо согласуется с фактами. Какая же это перенаселённость, если после своих походов викинги раз за разом возвращались в родные места? Более убедительной представляется теория, утверждающая, что именно к этому времени северные народы вполне овладели искусством обработки железа. Железный топор не только стал их излюбленным оружием - он позволил им сделать невероятный скачок в кораблестроении. Ладьи викингов до сих пор изучают и выставляют в музеях как непревзойдённые образцы. Прочные, устойчивые, надёжные, они позволяли опытным мореходам покрывать огромные морские пространства, а потом входить в устья рек и пробираться по мелководью. Чередуя вёсла и парус, команда из нескольких десятков воинов могла добраться до самых удалённых уголков и обрушиться на мирных жителей, давно забывших о том, как держать меч в руках.
       Первые удары пришлись на Ирландию - из Норвегии - и на Англию - из Дании. На континенте укрепления, созданные Карлом Великим, какое-то время отражали атаки морских пиратов. Но после смерти могущественного монарха в 814 году его наследники, в борьбе за престол, ослабили Священную Римскую империю до такой степени, что она сделалась любимой добычей норманнов. В 830-х годах они четыре раза разграбляли Дордрехт, важный торговый центр во Фландрии. В 840-х их жертвой стал Руан во Франции, в 843-м - Нант; в 844 они поднялись по Гарроне до Тулузы; в 845 - по Сене до Парижа, но город на этот раз откупился от них, уплатив 7000 фунтов серебра. В 848 они захватили Бордо, перебили всё население и сожгли дотла; такая же судьба постигла многие другие города, включая Тур, который грабили семь раз. Париж был разграблен в 856 и 861-м и сожжён в 865-м; в 856-м датчане разграбили Орлеан.28
       В 860-м году французский летописец писал: "Число кораблей растёт. Бесконечный поток викингских полчищ не иссякает. Повсеместно христиане становятся жертвами убийц, повсюду пожары и грабежи. Викинги сокрушают всё на своём пути. Никто не в силах остановить их. Они захватили Бордо, Перигё, Лимож, Ангулем и Тулузу. Анже, Тур и Орлеан они сравняли с землёй. Бесчисленная их флотилия плывёт вверх по Сене, по всей стране вершится зло. Руан разрушен, разграблен и сожжён... Осаждён Шартр, Эврё и Байе разграблены. Многие города сожжены".29 Редко где-то кому-то удавалось организовать успешное сопротивление. Одним из таких примеров была тринадцатимесячная оборона Парижа в 885-886, возглавленная графом Одо - будущим королём Франции, основателем династии Капетингов.30
       В Англии и Ирландии грабежи и убийства продолжались в течение всего 9-го века. Корабли норманнов входили в устья рек и поднимались по ним вглубь страны. "Разрушены церкви, изгажены святыни, сожжены книги", - записывает летописец. Ирландский монах оставил на полях рукописи печальный стишок:
      
       Ветер злой поднялся ночью,
       Волны на море бушуют.
       Страх уходит из души -
       Не придёт норманн сегодня.31
      
       В 859 году большой флот норманнов - 62 корабля - вышел из устья Луары, обогнул Пиренейский полуостров и через Гибралтар проник в Средиземное море. Ограблению подверглись города на южном побережье Франции и в Северной Африке, в долине Роны и в Италии - Пиза, Луна и другие. У французов практически не было флота - он весь был уничтожен - погиб - в борьбе с мусульманами. Арабский хроникёр с гордостью писал в начале 9-го века: "В Средиземном море христиане не смеют спустить на воду даже доску".32 Флот норманнов орудовал в Средиземноморье три года и вернулся с огромной добычей.
       Прервём здесь ненадолго кровавую хронику и попробуем вглядеться - вслушаться - вдуматься - в мелькнувшее слово: "добыча". Именно это слово первым выпрыгивает на поверхность, когда наш рациональный ум предъявляет своё вечное и ненасытное "зачем?". "Зачем норманны отправлялись в свои трудные и опасные походы, зачем рисковали жизнью, зачем терпели холод и зной, гибли в боях, зачем убивали и жгли?". Обычный ответ на это: "Как зачем? Каждому ясно, что они отправлялись за добычей. Грабёж был главным источником их существования".
       Из чего же состояла эта пресловутая добыча?
       Главным образом, пираты искали золото, серебро и драгоценные камни. Ценились также шёлковые ткани, ковры, оружие. Бесчисленных пленников продавали в рабство, то есть превращали всё в то же серебро. Города и короли часто откупались серебром от захватчиков. И вот с этими горами серебра они возвращались в свою нищую северную жизнь, к своим дымным домам-землянкам - и что? Какой прок, какую пользу могли они извлечь из награбленного? Накупить больше скота, рабов, сделаться заметным богачом? Но богатство нужно было защищать. Право собственности у норманнов жило слабой тенью рядом с торжествующим - всё себе подчиняющим - правом меча. Нанять на серебро большое войско, сделаться знаменитым кюнгом, хёвдингом, ярлом? Но верность у этих народов не покупалась за деньги. У нанятых воинов очень скоро зарождалась простая мысль: "Зачем мы будем довольствоваться жалованьем, когда это так просто - прирезать нашего вождя вместе с его наследниками и забрать ВСЁ его богатство?" Что и происходило много, много раз.
       В мире норманнов не было настоящего рынка, не было жизненно необходимых товаров, которые можно было бы приобретать за вожделенное серебро. По сути оно оказывалось чем-то вроде спортивного трофея. Не имея возможности оборачиваться, серебро оседало в виде кладов, которые в наши дни в обилии находили на территории Скандинавии, Шотландии, Ирландии. На Заячьем острове посреди ирландского озера Лох-ри был найден самый большой клад золота общим весом в пять килограммов, зарытый там в конце 9-го века.33 Нетрудно себе представить, как обладатель этого золота, зарыв его в надёжном месте, тут же с азартом отправился в следующий поход. Ведь, по понятиям норманов, самой страшной судьбой для человека была смерть не в бою, а в своей постели - от старости и болезней.
       По-настоящему ценилось только одно - слава. Дерзкие нападения на укреплённые города, участие в далёких морских набегах, число убитых иноплеменников, полученные раны и шрамы - всё это сплеталось в невидимую репутацию - престиж - воина, служило мерой оказываемого ему почёта. Военные победы считались знаком милости богов, и к удачливому вождю стекались смельчаки, готовые к самым опасным авантюрам.
       И кто же мог сохранять - раздувать - славу воина, разносить её до самых дальних фьордов? Конечно, поэт - сказитель - скальд. Как у древних греков Гомеровских времён, как у древних иудеев, как у арабов времён Мухаммеда, так и у норманнов поэзия граничила с религией, а порой и заменяла её. "В эпоху викингов поэты процветали как никогда раньше и никогда впоследствии. Только песнь могла сохранить деяния великого человека. Ни один уважающий себя король или ярл не отправился бы в военный поход без сопровождения нескольких скальдов".34 Стихи приносили щедрое вознаграждение, а иногда даже могли спасти от гибели. Так, знаменитый Эгил Скаллагримсон однажды попал в плен к своему кровному врагу, правившему королевством викингов в Йорке. И ночью, в ожидании казни, он сочинил двадцать строф, прославляющих йоркского короля столь вдохновенно, что был наутро помилован. Эта поэма сохранилась до наших дней под названием "Выкуп головы".35
       Прославленных вождей хоронили с почётом, в могилы клали оружие и украшения. Человеческие жертвоприношения тоже были в ходу. Арабский путешественник Ибн Фадлан описал обряд умерщвления рабыни, которой суждено было сопровождать своего господина в загробном царстве. "Её привели на корабль... Потом пришли воины со щитами и посохами и дале ей кубок с хмельным питьём. Она запела прощальную песнь, затем осушила кубок. Старуха, которую называют Ангелом Смерти, взяла её за руку и ввела в палатку, где лежало тело господина. Воины положили её на ложе рядом с телом. Двое держали её за руки, двое - за ноги, а старуха обвернула её шею верёвкой и дала концы верёвки тянуть двум воинам. Сама же взяла кинжал с широким лезвием и стала наносить им удары между рёбер девушки. Те, что снаружи, ударяли посохами о щиты, чтобы заглушить крики".36
       Но положение свободной женщины в языческой Скандинавии было в некоторой мере более почётным и прочным, чем в христианской Европе. Хотя браки устраивались по договору между родителями, невеста всегда имела право сказать решительное "нет". Если верить легенде о норвежском короле Харальде Прекрасноволосом (860-940), его невеста заявила, что не выйдет за него, пока он не подчинит себе всю Норвегию. Король поклялся не стричься и не бриться, до тех пор пока не выполнит это требование. Десять лет ушло у него на завоевание, после чего он постригся, женился на своей избраннице, а потом и ещё на десятке других женщин.37 Полигамия была распространена среди богатых вплоть до 13-го века, но жёны имели право наследовать значительную часть имущества покойного супруга. Правда, девушка не имела права выйти замуж без разрешения родителей - в этом случае её супруг был бы объявлен вне закона и мог быть убит безнаказанно родственниками своей самовольной жены. Но такая же судьба ждала бы мужа, который прогнал бы жену без всякой - доказанной - вины с её стороны.38
       Иногда женщины сопровождали мужей в походах. Ибн Фадлан пишет, что каждая прикрывала одну грудь чашкой из железа, меди, серебра или золота - в зависимости от богатства мужа. К чашке крепилось кольцо, и на нём - нож. С рабынями сексом занимались в открытую. Иногда купец-покупатель должен был ждать, пока продавец рабыни тут же использует свой "товар" в последний раз. Идолам молились, прося об удачной торговле: "О, Владыка небес, я принёс тебе дары... Пошли мне покупателя с тугим кошельком, который купит без спора моих рабынь и соболей и поверит всему, что я скажу ему".39
       Боги викингов не были ни всеведующими, ни всемогущими. "Бог Один, отец всех богов, жил когда-то на берегу Азовского моря, где он построил Асгард, обиталище для своих родных и соратников... Он слонялся по земле в поисках мудрости и даже отдал один глаз за глоток из колодца мудрости. После этого он изобрёл буквы, научил людей письму, поэзии и искусствам, а также издал законы. Предвидя конец земной жизни, он созвал собрание шведов и готов, нанёс себе девять ран, умер и вернулся в Асгард, чтобы жить как бог".40
      
       Однако вернёмся на поля сражений. Французские князья, графы, бароны предпочитали отсиживаться в своих неприступных замках, оставляя горожан и крестьян на произвол захватчиков. Поглощённые своей междуусобной борьбой они даже вступали в союз с отрядами викингов для нападения на соседа. Может быть, поэтому главным объектом нападений норманнов в Европе сделались неукреплённые монастыри. И почти всегда атаки сопровождались бессмысленными убийствами беззащитных. "Когда норманны напали на монастырь в Прюме, - пишет летописец, - они опустошили всё вокруг. Некоторые монахи были убиты, а с ними и послушники, остальных же увели в рабство".41 "8 июня 793 года полчища язычников разрушили монастырь в Линдисфарне и убили много людей... В 795 году викинги достигли Шотландии, где они напали на монастырь Св. Колумбуса... В 799 году был разграблен монастырь Св. Филиберта на острове Норматье, в устье Луары".42 В монастыре на ирландском острове Иона в 806 году викинги перебили 68 монахов.43
       Иногда возникает впечатление, что именно достижения христианской и мусульманской культуры возбуждали особую ярость норманнских пиратов. Разрушение церквей и мечетей, сжигание рукописей и икон упоминается почти во всех отчётах об их нападениях. Покорение варягами восточных славян, поклонявшихся идолам и не имевших письменности, похоже, не сопровождалось такой свирепостью. Спускаясь вниз по Волге в середине 9-го века, они, например, не тронули Хазарское царство, наоборот даже вступили с хазарами в союз и начали грабежи и убийства, только достигнув мусульманских владений на берегах Каспия.44
       Вообще же история возникновения первых российских княжеств и сегодня вызывает горячие споры между учёными. Представители Западной школы считают, что "шведские викинги - варяги - не только доминировали в России 9-10-го веков, но практически создали Русское государство. Представители антинорманнской школы - почти исключительно русские - утверждают, что викинги, оставившие свои следы на "пути из варяг в греки" (от Балтийского до Чёрного моря), служили как военные наёмники у славян. Разногласия неодолимы: все раскопанные могилы, археологические находки, письмена, объявляемые норманнистами скандинавскими, русские назовут славянскими".45
       Так или иначе, нет сомнения, что правящий слой, русская военная знать в 9-10 веках состояла из варягов. И правивший в Новгороде Рюрик, и погибший в Киеве Аскольд, и Олег, достигший ворот Константинополя, и Игорь, сражавшийся с половцами, - все были по происхождению скандинавами. Если считать принятие христианства в Киевской Руси, при князе Владимире, в 988 году, знаком завершения процесса оседания, то получится, что у восточных викингов он растянулся на два столетия.
       Примерно столько же времени длилось оно и у норманнов в Западной Европе. Первые шаги - примеры - попытки викингов закрепиться на определённой территории мы обнаруживаем уже в начале 9-го века. Как и в истории Рима, который нанимал одних варваров для защиты от других, в истории Священной Римской империи Средних веков всплывают многочисленные примеры, когда короли и герцоги Франции и Германии разрешали тем или иным вождям викингов селиться в устьях рек, при условии что они будут оборонять их от нападений.
       Так, в 826 году один из трёх датских королей, Харальд Клак, получил в лён, то есть в пожизненное пользование на условиях несения военной службы, район Рюстринген (на границе между Фландрией и Саксонией). Увы, скандинавский наёмник не ограничил свою деятельность обороной. В союзе с претендентами на французский престол он продолжал совершать нападения на соседние территории. В 841 году летописец писал: "Харальд, который вместе с другими датскими разбойниками много лет, в угоду принцу Лотарю навлекал на Фрисландию и другие христианские районы на побережье столь много бед, чтобы нанести урон отцу принца, получил за эти услуги от принца [после его прихода к власти остров] Вальхерен и несколько других близлежащих территорий. Это поистине постыдное деяние, достойное презрения, - поставить во главе христианской страны, народа и церкви Христовой тех, кто навлёк на христиан столь много бед".46
       Однако голос морального возмущения не мог пересилить голос военной необходимости. Всё чаще викинги - с разрешения французских королей или без него - оставались зимовать во Франции. В народе их уже так и называли: "викинги с Сены", "викинги с Луары".47 Король Карл Толстый в 880-е годы разрешил викингам подняться по Сене и обосноваться в Бургундии. Карл Простодушный в 911 году уступил вождю по имени Ролло районы в окрестностях Руана, Лизье и Эвре просто потому, что викинги уже практически владели ими. Зато Ролло и его соратники согласились креститься и начали понемногу осваивать управление крестьянами и сельскими работами. Так возникло королевство Нормандия.48
       Но остальная Франция оставалась открытой ударам викингов. "Шартр был разграблен в 911 году, Анже - в 919, Аквитанию и Оверн разоряли в 923, Артуа и Бове - в 924... Общественные отношения в государстве были на грани распада. Летописец писал в 909 году: "Города обезлюдели, монастыри разрушены и сожжены... Люди живут, не признавая ни божеских, ни человеческих законов, пожирают друг друга, как рыбы в море"."49
       В Англии процесс оседания норманнов тоже был долгим и кровавым. "Мы не имеем точных данных о том, когда именно викинги, появившиеся в Англии в 865 году, решили поселиться здесь. В первые несколько лет они вели себя традиционно: грабежи и разбой, вымогательства и быстрые перемещения. Население, обитавшее вокруг постоянно меняющихся викингских баз и зимних лагерей, несомненно должно было кормить большое войско... Многочисленные "мирные договоры" предусматривали выплату дани, прокорм войска, а также обмен заложниками и подкрепление договора клятвами... В 876 году в Хронике появилась запись: "В этом году Халфдан стал раздавать земли нортумбрийцев, и викинги стали возделывать их и собирать урожай". Таким образом викинги взяли себе землю и обосновались на ней".50
       Окончательное завоевание Англии норманнами принято относить к 1066 году, к вторжению Вильгельма Завоевателя и битве при Гастингсе. На самом деле их доминирующая роль на острове стала очевидной гораздо раньше. "После пятнадцати лет кочевой жизни в Англии викинги завоевали три из четырёх королевств и присвоили себе землю, на которой поселились и стали её возделывать. Гудрум... скоро нарушил свой договор с [английским] королём Альфредом Великим, но в 886 году или чуть позднее был заключён новый договор... Были установлены правила мирного сосуществования двух этнических групп".51
       Постепенное перемешивание этих групп - англо-саксов и норманнов - шло в течение всего 10-го века. В 1016 году на престоле оказался король Кнут - датчанин по происхождению, - который из Англии управлял также Данией и Норвегией. "Его царствование стало благословением для Англии. Он защищал страну от новых вторжений, принял христианство, построил множество церквей..."52 Король Эдуард Исповедник (1042-1066) хотя и был по рождению англичанином, детство и юность должен был провести в изгнании, при дворе Нормандских герцогов. "Он явился в Англию со своим французским языком, французскими обычаями и соратниками. Эти соратники сделались главными государственными чиновниками и прелатами, получали щедрые пожертвования от короны, строили замки и всячески выражали презрение к английскому языку и обычаям; таким образом завоевание происходило за поколение до высадки Вильгельма Завоевателя".53
       К концу 11-го века ослабевает волна диких норманнских набегов на Европу. Бывшие морские разбойники постепенно убеждались в том, что, управляя оседлыми земледельческими странами, можно получить гораздо больше богатства, власти и жизненного комфорта, чем грабя и разоряя их. Но их жажда славы, их воинский пыл не мог умереть так быстро. Они искали выхода - применения - и скоро нашли его.
       Историки до сих пор спорят о причинах Крестовых походов и приводят множество убедительных аргументов, отстаивая каждый свою точку зрения.
       Да, взятие Иерусалима турками-сельджуками в 1070 году привело к жестоким преследованиям христиан в этом городе, и вопли о помощи и мести неслись из него.
       Да, мусульмане снова побеждали христианскую Византию, отвоёвывали города и земли, грозили пересечь Босфор и хлынуть в Европу.
       Да, норманны очистили западную часть Средиземного моря от мусульман, и европейские купцы теперь жаждали расширить свои торговые операцию и в восточную тоже.
       Да, для римских пап возглавить мощное религиозное движение против врагов Христа было крайне соблазнительным способом расширения и укрепления своей власти.
       И конечно же, каждый знатный барон и каждый рядовой крестоносец мечтали о новых богатствах и землях, которые они завоюют для себя на богатом Востоке.
       Однако, глядя через тысячу лет на эту эпоху сквозь наш исторический телескоп, мы не можем отбросить - зачеркнуть - вырастающую из тумана - пусть упрощённую, но зато наглядную - схему - интерпретацию - запылавшего противоборства:
       Волна оседающих народов Севера, завоевав - покорив - земледельческую Европу, объединившись под знаком креста - пошла в наступление - столкнулась - с волной оседающих народов азиатских степей, завоевавших арабский халифат и объединившихся под знаком полумесяца.
       Их кровавая борьба продолжалась чуть не два столетия. В процессе этой борьбы и та, и другая сторона всё глубже усваивала навыки, обычаи и правила оседлой жизни. К началу 13-го века из военного противоборства совершенно исчезают элементы, свойственные военной тактике кочевников-мигрантов, исчезают "три не": непредсказуемость, неуловимость, неустрашимость. Перед нашим взором проходят - гремят - сверкают - обычные битвы на земле и на море, осады городов, победы и поражения, а также и мирные переговоры, проводящие новые границы между враждующими государствами, которые на какое-то время обе стороны будут честно соблюдать. И как это бывало уже не раз - вспомним войны Вавилона с Ассирией накануне вторжения Кира Персидского, вспомним войны Этрурии с Римом накануне вторжения кельтов, вспомним долгое противоборство Византии с Персией накануне вторжения арабов, - сражающиеся не замечают опасности, подкрадывающейся к ним из ниоткуда - из белого географического пятна, из политического небытия, из исторической пустоты.
       Первый удар монголов пришёлся по мусульманским странам, и известия о нём вызвали ликование в Европе, готовившей новый крестовый поход. Увы, ликование очень скоро сменилось тревогой, тревога - страхом, страх - отчаянием.

    ВСАДНИКИ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ

       Монгольское нашествие обрушилось на цивилизованный мир в начале 13-го века, как взрыв, как извержение, как степной пожар. Его изучали и описывали историки многих стран и поколений, но до сих пор остаются два мучительных вопроса, не имеющих удовлетворительного объяснения:
       Первый вопрос - почему - за счёт каких скрытых сил - каким колдовством они всегда побеждали?
       Второй вопрос - под влиянием чего - с какой скрытой целью - поддаваясь каким инстинктам - они каждый раз почти поголовно уничтожали побеждённых?
      

    Н Е П О Б Е Д И М О С Т Ь

      
       Изучению военной машины монголов учёные посвятили десятилетия, написали сотни томов. Вот вкратце результаты их исследований.
      
       Снаряжение монгольского всадника.
       "Каждый воин имел щит, покрытый переплетёнными полосами толстой кожи. С левой стороны седла висели два лука: один для дальнего боя, другой - для ближнего. Справа - два колчана, и в них - не меньше шестидесяти стрел. К седлу прицеплено лассо, им ловили лошадей и пленников. Под левым локтём к поясу крепился кинжал. Вдобавок лёгкая кавалерия была вооружена мечом и двумя-тремя дротиками, а тяжёлая - ятаганом и четырёхметровым копьём с вымпелом из конского волоса".54
       О монгольском луке - отдельный разговор. В отличие от европейских луков, делавшихся целиком из дерева, монголы изготавливали свои, соединяя - склеивая? - деревянную основу с козлиным рогом и сухожилиями, покрывая всю конструкцию водоупорным лаком. Дальнобойность такого лука достигала 350 метров, сила натяжения тетивы - 80 кг. Для сравнения: лучшие европейские луки имели дальнобойность 250 метров, силу натяжения - 40 кг. Тетива натягивалась при помощи каменного кольца, надетого на большой палец. Стрелы в колчанах были самого разного назначения: для дальней и ближней стрельбы; стрелы со свистком для подачи сигналов; зажигательные стрелы; бронебойные, длиной в метр, с наконечником из закалённой стали.55
       Одет воин был в длинный шерстяной халат до щиколоток, штаны, меховую шапку с ушами, сапоги с толстыми подошвами. В его седельном мешке был кремень для разжигания огня, рыболовная леска с крючком, кожаная фляга для воды и молока, напильник для затачивания стрел, иглы и нитки, нож и топорик.56 Сам мешок был водонепроницаемым, так что при нужде его можно было надуть и использовать во время переправы через реку.57
      
       Провиант.
       О неприхотливости монголов ходили легенды. Европейцы верили слухам: эти дикари способны есть крыс, кошек, собак и даже вшей. На самом деле, при всей незамысловатости, диета кочевников была очень здоровой. Во время походов они питались молоком и мясом лошадей (поэтому предпочитали использовать кобылиц), или добывали продовольствие охотой и грабежом. "Марко Поло писал, что монгольский воин может проехать десять дней, ни разу не разводя костёр для разогрева еды, что они пьют лошадиную кровь и что каждый имеет при себе десять фунтов сухого молока: смешивая один фунт с фляжкой воды, он получает питательную смесь на день. Полоски вяленого мяса или творог он мог жевать во время езды; а когда ему доставался кусок свежей конины или баранины, он подкладывал его под седло, и там он за день размягчался и делался съедобным".58
       Подобная неприхотливость обеспечивала необычайную мобильность монгольских подразделений. Так как вся армия всегда состояла из одной кавалерии, у неё не было нужды в медлительных обозах с продовольствием. Монгольские всадники могли появиться там и тогда, где их никто не ждал, и так же внезапно исчезнуть. До тех пор пока у их лошадей хватало травы под копытами, сравняться с ними в манёвренности было невозможно.
      
       Стратегия боя.
       Фантастическая мобильность монгольской конницы соединялась с умением точно координировать перемещения мелких и крупных подразделений. Как правило, при приближении противника передовые отряды монголов изображали паническое бегство. И мусульманские, и русские, и европейские армии поддавались на эту уловку безотказно. Начиналось беспорядочное преследование "бегущих", каждый эмир, князь, граф старался первым нагнать неуловимого врага, покончить с ним, упиться славой и добычей. И каждый раз попадал в смертельную ловушку.
       Первое столкновение монголов с европейцами произошло в 1221 году, на Кавказе. Испытанное в войнах с мусульманами войско грузинского царя Георгия Четвёртого Великолепного уверенно выступило навстречу вторгшимся азиатам. Сын Чингис-хана, Джебе, приказал своим всадникам изобразить отступление. Тяжело вооружённая грузинская конница погналась за ними, растягиваясь по пути в длинную беспорядочную колонну. Лошади грузин были совершенно измотаны долгим преследованием, когда перед ними внезапно вылетел из засады тюмень (десять тысяч конников) знаменитого полководца Судебея. "Убегавшие" всадники Джебе пересели на свежих коней, припасённых для них в условленном месте, и тоже обрушились на противника. Под тучей монгольских стрел грузинское войско стремительно таяло. Разгром был полным, почти вся грузинская аристократия осталась на поле боя.59
       То же самое случилось при первом вторжении в Россию. Монголы встретились с русской армией на берегу Днепра и девять дней изображали отступление - бегство - на восток, вдоль северного берега Азовского моря. Преследовавшие их дружины русских княжеств растянулись в пути, теряли связь друг с другом. Когда передовой отряд галичан столкнулся с готовой к бою монгольской армией на берегах реки Калки, командовавший ими Мстислав Удалой приказал атаковать, не дожидаясь подхода курской и волынской дружин. Тяжёлая кавалерия монголов, поддержанная конными лучниками, имела возможность разгромить подходившие русские дружины одну за другой: курян, волынцев, черниговцев, киевлян. Сорок тысяч русских воинов, включая шестерых князей, остались лежать на берегах Калки (31 мая 1223 года). Двадцать тысяч монголов гнали остатки русской армии обратно до Днепра, и потом их вожди пировали на досках, под которыми задыхались в агонии пленные русские князья.60
       Пятнадцать лет спустя началось второе - главное - наступление монголов на Россию и Европу. Армии польских, немецких, венгерских рыцарей были разгромлены в 1241 году с применением той же тактики: обманное бегство, заманивание в западню, и затем - туча стрел, сметающая беспорядочно мечущихся всадников и пехотинцев. После битвы при Легнице (9 апреля, 1241 г.) монголы подсчитывали число убитых врагов, отрезая ухо у каждого трупа. В качестве отчёта о сражении Батыю было отправлено девять мешков человеческих ушей.61 Передовые отряды монголов уже достигли окрестностей Вены и берегов Адриатического моря, когда внезапно был отдан приказ об отступлении: в декабре 1241 года, в далёкой монгольской столице Каракорум умер верховный хан Огодей (сын Чингиса), и все принцы и военачальники должны были вернуться для избрания нового владыки.62
      
       Взятие крепостей
       Раньше шла речь о том, что кельты, захватившие Рим, не могли взять городскую цитадель - Капитолий. После победы над римлянами под Адрианополем (378 г.) готы попытались штурмовать сам город, но были отбиты с тяжёлыми потерями, и их вождь Фритигерн сказал, что "с каменными стенами он больше не воюет".63 Победоносные арабы так и не смогли вскарабкаться на мощные бастионы Константинополя. Высокая каменная стена долгое время была последней надёжной защитой земледельцев от наступающих кочевников.
       Всё это кончилось во время вторжения монголов. С необычайным искусством и энергией они освоили - изучили - заимствовали - осадную технику побеждённых ими китайцев. Вслед за монгольской конницей двигались обозы с самыми разнообразными катапультами и таранами. Если "артиллерия" отставала в пути, китайские инженеры создавали её на месте, и начиналась бомбардировка осаждённого города. Тяжёлые камни и брёвна, перелетая стены, крушили дома, горшки со специальной горючей смесью - предшественницей напалма - зажигали пожары. Сосредоточив огонь нескольких катапульт на воротах или каком-то участке стены, монголы за несколько дней пробивали брешь и устремлялись на штурм.
       Если город стоял в лесистой местности, осада начиналась со строительства деревянной стены-галереи вокруг него. С этой эстакады монгольские стрелки могли расстреливать защитников, она же предохраняла от внезапных вылазок осаждённых. При взятии Рязани (декабрь 1237) осадная стена была выстроена за девять дней, после чего последовала пятидневная "артподготовка" и штурм. Считанные горожане уцелели после начавшейся резни, чтобы разнести страшные вести по другим русским городам.64
       Волна ужаса, катившаяся перед наступающими отрядами монголов, крайне затрудняла оборону городов. Толпы крестьян из сожжённых деревень стекались под защиту городских стен, переполняли улицы, дома, церкви, сеяли панику. Никаких запасов продовольствия не могло хватить на прокорм населения, возросшего внезапно в несколько раз. Тех, кто оставался снаружи, монголы использовали в качестве живых прикрытий при штурме или заполняли их телами крепостные рвы. Из русских городов только Козельск героически продержался семь недель, и разъярённые монголы вырезали его население до последнего человека.65
      
       Организация армии
       В долгой межплеменной войне, предшествовавшей объединению монголов, Чингис-хан оттачивал своё искусство превращать побеждённых в равноправных союзников. Уцелевших членов племени юркин он не обратил в рабство, как того требовал степной обычай, а уравнял в правах с монголами. Осиротевших мальчиков из племён меркид, тайчюд и татар он приводил к своей матери и просил её усыновить их. Этот символический жест должен был подать пример монголам, которые с готовностью подражали своему вождю.66
       Армия составлялась из десятков (arban), сотен (zagun) и тысяч (mingan). Десять минганов составляли тюмень. Чингис-хан сам назначал командиров тюменей, но в выборе этом он никогда не следовал критерию происхождения человека. Всё решали личные качества, прежде всего - смелость и преданность. Будучи сам происхождения сомнительного, Чингис презирал родовую аристократию. При нём простой пастух мог подняться до звания тысячника или командира тюменя.67 Введённые Чингис-ханом законы необычайно укрепляли положение рядового воина. Было запрещено продавать монгола или члена союзного племени в рабство.68 Семьи погибших регулярно получали долю военной добычи. Запрещены были похищения женщин и скота - и это удалило из внутренних отношений монголов одну из главных причин кровавых раздоров. Даже потерявшийся и найденный скот должен был быть возвращён владельцу или специальным надзирателям за бесхозным имуществом.69
       Лояльность и преданность членам своего рода и клана теперь должна была быть перенесена на боевых соратников. "Члены одного арбана (десятка) должны были жить и сражаться бок о бок, как братья... Их преданность друг другу требовала отбивать от врага товарища, которому грозило пленение на поле боя... Как и в семье главенство в арбане принадлежало самому старшему... Но при нужде воины могли избрать своим лидером и другого".70
       Представляется удивительным, что в долгих и далёких походах монгольское войско, неся потери в боях, не таяло, а как будто даже возростало числом. Это было связано с тем, что монголы умели присоединять к себе побеждённые кочевые племена. Воинов этих племён не надо было обучать верховой езде и стрельбе из лука с седла - только монгольской дисциплине и умению понимать команды, отдаваемые взмахом бунчука или свистком сигнальной стрелы. Так, перед вторжением в Россию зимой 1237 года монгольская армия пополнилась большими отрядами кипчаков и башкир, прошедших предварительно специальную тренировку.71 Благодаря наличию этих вспомогательных соединений, монголы смогли после трёхлетней войны в России выделить для вторжения в Польшу и Венгрию те же сто тысяч воинов, с которыми они начали кампанию.72
       Можно сказать, что ключевым словом, отпирающим загадку монгольских военных успехов, является слово "скорость". Скорость их стрел и скорость их коней явно превосходили то, что имелось у противника. Но был и ещё один секрет, для которого трудно подобрать правильное определение. Как назвать - как описать - ту невидимую силу, которая продолжала держать монгольских всадников - казалось бы рассыпавшихся перед врагом, бегущих в страхе, а на самом деле связанных невидимыми пружинами, в нужный момент возвращавшими их в единую и непобедимую конную лавину? Сплочённость, верность, стайность, спайка? Мы будем сталкиваться и дальше с этим феноменом, столь важным в военной истории, - возможно, нам удастся, в конце концов, подобрать нужное слово.
      

    Б Е З Ж А Л О С Т Н О С Т Ь

       Вчитываясь - вглядываясь - вслушиваясь - в историю монгольских завоеваний, мы чаще всего слышим одно и то же слово: РЕЗНЯ. Или БОЙНЯ. Или по-научному: ПОГОЛОВНОЕ ИСТРЕБЛЕНИЕ МИРНОГО НАСЕЛЕНИЯ.
       "При осаде в 1221 году персидского города Нишапур (родина Омара Хайяма) зять Чингис-хана был убит стрелой со стены. Чингиз предложил своей овдовевшей дочери, беременной к тому времени, выбрать наказание для города. Она приказала перебить всех жителей и сложить отрубленные головы в три пирамиды: одну из мужских голов, другую - из женских, третью - из детских. Её пожелание было выполнено."73
       "В 1237 году царство булгар на Волге сделалось вассалом монголов. Несмотря на это 50 тысяч жителей столицы были поголовно перебиты и сам город разрушен настолько, что никогда уже не возродился."74
       При взятии Рязани "князь Юрий, его семья и все приближённые были перебиты. Рязанцев расстреливали на улицах, насаживали на кол, сдирали кожу, сжигали живьём в пылающих домах... Монахи и жители, запершиеся в храмах, могли лишь беспомощно взирать, как насиловали молодых женщин и монахинь... Потом и они погибли в подожжённых церквях".75
       Князь Владимира тоже был сожжён в храме вместе с женой, дочерьми и внуками, "и их обугленные тела валялись на полу среди других трупов и растоптанной знаменитой иконы Богородицы, которая в прошлом одарила жителей Владимира столь многими чудесами".76
       "6 декабря 1240 года Киев был взят улица за улицей. Последним оплотом сопротивления был храм Богородицы... но так много перепуганных горожан вскарабкалось на крышу и в колокольню, что здание рухнуло, погребая не только беженцев, но и защитников... Город, который когда-то правил Россией, был полностью разрушен и разграблен, могилы святых осквернены, их мощи разбросаны."77
       "Венгерские священники, прослышав, что среди монголов много христиан, попытались защитить Будапешт крестным ходом с мощами святых. Но всё связанное с мёртвым телом вызывало у монголов только отвращение. В ярости они изрубили священников и подожгли все городские церкви".78
       Порой возникала ситуация - особенно в южных широтах, - когда монголы бывали вынуждены через несколько дней покидать захваченный город - так невыносима становилась вонь от разлагавшихся трупов.79
       Современные историки ставят под сомнение цифры погибших в разных городах, приводимые летописцами: миллион, полтора миллиона, два... Они также не верят, что за пять лет монгольского разбоя в Средней Азии погибло около 15 миллионов человек. Не могло при взятии Багдада в 1258 году погибнуть два миллиона, утверждают они: вместе с беженцами численность жителей вряд ли превышала несколько сотен тысяч.80 Но спор об абсолютных цифрах только затмевает простую истину: убивали всех. Всех, кто попадался под руку, кого можно было достать мечом, арканом, стрелой, огнём.
       Из уцелевших отбирали учёных, инженеров, опытных ремесленников: кузнецов, рудокопов, стеклодувов, аптекарей, ткачей. Этих отправляли во внутренние районы и давали возможность трудиться на благо разраставшейся империи. Остальных могли использовать на осадных работах у стен следующего города, для переноски грузов, в качестве живых щитов.
       Презрение монголов к сельскому населению было глубоким и всеобъемлющим. Люди, не носившие меча и питавшиеся тем, что росло из земли, а не мясом, были в их глазах чем-то вроде скота. Гнать в нужное место толпу крестьян было для них так же естественно, как гнать стадо коров, и обозначалось в их языке теми же терминами.81
       Кому не было пощады нигде и никогда - это богатым и знатным. В войнах между крестоносцами и мусульманами сложился код, по которому пленных командиров содержали в приемлемых условиях и потом выпускали за полученный выкуп. Не то монголы. Знатные семьи уничтожались ими вплоть до младенцев. Чингис-хан никогда не принимал пленных аристократов в свою армию, не давал им гражданских должностей в управлении.82
       Есть много указаний - примет - того, что монголам был ненавистен сам уклад жизни земледельцев. При захвате Северного Китая "монголы не только планомерно сжигали города, но также затрачивали много времени и труда на разрушение ирригационных систем, что приводило к полному запустению больших территорий".83 Французский летописец сообщает, что "монголы не только сравнивали с землёй города и разрушали замки, но также вырубали виноградники, сжигали сады, вытаптывали поля".84 "Монголы приходили не для того, чтобы завоевать и управлять, а для того чтобы убивать, разрушать и грабить... Они оставляли после себя разваленную экономику, засыпанные каналы, пепел школ и библиотек..."85
      
       Период бессмысленного разрушения и убийств длился примерно пятьдесят лет: с 1211 (вторжение Чингис-хана в Китай) по 1260 (отступление из Средней Азии в связи со смертью верховного хана Мункэ). Сохранить единство гигантской империи не удалось, и она распалась на несколько практически независимых держав. На западе созданная Батыем Золотая орда включала в себя территории Западной Сибири, северного Хорезма, Поволжья, Северного Кавказа и Крыма. В течение почти двух веков монголы Золотой орды сохраняли кочевой образ жизни. Они довольствовались сбором дани с подвластных им русских княжеств и лишь время от времени устраивали карательные походы против тех князей, которые пытались выйти из подчинения. В середине 15-го века Золотая орда раскололась на Сибирское, Казанское, Астраханское и Крымское ханства. Началось долгое противоборство - контрнаступление - растущей земледельческой Московии против остатков кочевых образований на её южных и восточных границах. (Мы поговорим об этом в следующей главе.)
       Иначе сложилась судьба монгольских племён на востоке. Воцарившийся там внук Чингис-хана Хубилай (1215-1294) направил всю их энергию на покорение оставшихся территорий Китая и объединение страны под властью монголов. Он окружил себя китайскими советниками и учёными, сохранял китайские традиции, верования и культурные течения и умело скрывал тот факт, что верховная военная и политическая власть в государстве перешла в руки монгольского меньшинства.
       Конечно, простые и грубые манеры монголов шокировали церемонных китайских придворных. Для них монгольская привычка нарезать мясо ножом тут же за столом и отправлять куски в рот казалась проявлением варварства, а участие женщин в пирах и общественных делах повергало в смятение и растерянность. Но и монголам было тяжело подделываться под китайский этикет. В выстроенной им новой столице (будущий Пекин) Хубилай-хан выделил большой участок земли, в котором была в миниатюре воссоздана степная жизнь. "За высокими стенами Запретного города, охраняемыми воинами, семья императора и его двор могли жить как монголы... Там паслись стада и стояли юрты, в которых придворные предпочитали жить, есть, спать. Беременные жёны хана стремились родить в юрте, и дети получали первое образование там же. Хотя Хубилай и его наследники на людях вели себя как китайские императоры, за стенами Запретного города они сохраняли обычаи степей."86
       Давая выход боевой энергии монголов, Хубилай-хан предпринял военные экспедиции в Японию и в Индонезию, но они окончились неудачей. Правление монгольской династии Юань в Китае длилось примерно столетие. В 1368 успешное восстание коренного населения привело к власти династию Минг, и последний монгольский император бежал обратно в Монголию вместе со своими соплеменниками и соратниками. В течение последующих веков монголы не раз тревожили северо-западную границу Китая, однажды даже осадили Пекин и взяли в плен императора (1449 год).87 Вплоть до наших дней отношения между двумя миллионами монголов и миллиардом китайцев остаются в значительной мере враждебными. Вплоть до наших дней половина монголов предпочитает кочевать по степям со своими стадами, спать в юртах, уклоняться от всех благ - и от всех обязанностей - цивилизации. Можно сказать, что процесс оседания на землю монгольского племени ещё не закончен. Не может ли быть, что только тот, кто пожил в юрте или шёл за караваном верблюдов, способен постичь непонятную нам сладость этой жизни?
       Последнее извержение военной мощи и ярости кочевников на земледельческие государства приходится на конец 14-го века и связано с именем знаменитого полководца Тимура (1336-1405). Он происходил из небольшого племени Барлас, участвовавшего в завоеваниях Чингис-хана. Хотя столицу своей империи - Самарканд - он украсил мечетями и дворцами, сам предпочитал жить в походном войсковом лагере, в юрте. За двадцать лет непрерывных войн (1383-1405) его армии прошли кровавым катком по Малой и Средней Азии, Кавказу и Крыму, Сирии и Индии, России и Китаю. Снова мы видим пирамиды отрубленных голов, снова сожжённые поля и сады, снова под ударами катапульт и таранов рушатся стены городов - Дели и Москвы, Анкары и Смирны, Аллепо и Дамаска, Багдада и Чимкента. Но наследники Тимура - династия Тимуридов - постепенно осознали, что крестьяне, ремесленники и купцы могут принести гораздо больше богатств, если их оставлять в живых, и сделались привилегированными правителями земледельческих государств.
      
       Уроки, преподанные миру арабами, викингами и монголами, можно кратко сформулировать таким образом:
       Арабские нашествия ясно показывают нам, что взрыв религиозного энтузиазма у бетинцев может послужить мощным катализирующим и объединяющим элементом, дающим толчок непредсказуемой военной агрессии.
       История викингов должна научить нас другому: мелкие, но неутомимые атаки бетинцев приводят к постепенному распаду крупных империй альфидов, и отколовшиеся куски становятся лёгкой добычей нападающих.
       Характер монгольских завоеваний должен ослабить нашу надежду спастись путём капитуляции: кроваво и страшно монголы продемонстрировали подлинный - глубинный - порыв бетинцев к тотальному уничтожению цивилизации альфидов.
      
       Изобретение - и начало применения - огнестрельного оружия в 15-ом веке изменило баланс сил. Народ, умеющий производить пушки и порох, получал заметный перевес в противоборстве с народом, вооружённым только луком, саблей, копьём. Борьба земледельцев с кочевниками и мигрантами не кончилась - она просто перешла в новую фазу. Для нашего исследования эта фаза важна тем, что в ней народы Бета, терпя поражение за поражением, отступая и раскалываясь, оказываются более доступны наблюдению и анализу. У нас появляется надежда приблизиться к ответу на вопрос: почему бетинцы, не имея уже никаких шансов на победу, продолжали сопротивляться оседанию с таким упорством?
       Попробуем же направить наш исторический телескоп туда, где это сопротивление было самым яростным и долгим: на западную границу Великобритании - а потом США - и на юго-восточную границу Российской империи в 17-19-ом веках.

    Глава I-4. В АМЕРИКАНСКИХ ПРЕРИЯХ

    И В РОССИЙСКИХ СТЕПЯХ

    1600 - 1900

    ОТСТУПЛЕНИЕ ПРО ИСТОРИКОВ

       В начале этой книги, в предисловии, я грустно простился с добрыми и благомыслящими читателями, понимая, что мой взгляд на природу человека - на зверя, притаившегося в человеческой душе, - для них неприемлем. Но я не учёл - или намеренно забыл, - о том, что благоразумие и благомыслие, хотя и являются довольно редкими добродетелями, среди учёных встречаются гораздо чаще, чем среди обычных людей. Только человек, уверенно владеющий логическим аппаратом мышления, не допускающий вторжения страстей в умственный процесс, может работать в науке, в частности - в истории; это нормально и естественно. С другой стороны, это неизбежно приводит к непропорциональному сгущению в учёной среде людей, чрезмерно доверяющих выкладкам разума, обожествивших главный инструмент рационального познания - вопрос ПОЧЕМУ?
       С их точки зрения, все загадки мироздания могут - и должны быть - вскрыты этим волшебным ключиком. "Понять явление", в их глазах, означает отыскать его причину, или, по крайней мере, найти разряд похожих явлений, полочку, куда его можно было бы засунуть, снабдив подходящей биркой, опознавательным ярлычком. Именно поэтому они так не любят прикасаться к первоосновам бытия: хочу, верю, ненавижу, люблю, вожделею, надеюсь, презираю, страшусь, наслаждаюсь. Там вопрос "почему?" утрачивает свою власть, становится бессмысленным. (Не потому ли учёный так часто бежит от религиозных и философских проблем под уютный навес атеизма и рационализма?)
       Историки, книги которых мне приходилось читать для данного исследования, были похожи и солидарны в одном: все они считали своим долгом отыскать - назвать - причину могучих и кровавых нашествий кочевников-мигрантов. Выше я уже упоминал некоторые из приводимых ими причин: перенаселённость в местах обитания, торгово-экономические потребности, необходимость спастись от опасной близости других племён. Все эти причины и аргументы при ближайшем рассмотрении оказывались шаткими и неубедительными. Но ни один из историков - ни в одной книге - нигде и никогда не упомянул - хотя бы как отдалённую гипотезу - возможность того, что человеку вообще свойственна агрессивность, что он способен наслаждаться войной и убийством. Поверить, что кто-то когда-то мог упиться убийством себе подобного, а потом - второго, третьего, десятого, было бы равносильно для благомыслящего человека отказу от главного догмата его веры. Всё равно, что иудею усомниться в манне небесной, христианину - в непорочном зачатии, мусульманину - в ангеле, являвшемся Мухаммеду. Можно приводить тысячи исторических фактов - вера учёного останется непоколебимой. Да, год за годом и век за веком тысячи и миллионы вооружённых людей седлали коней и верблюдов, поднимали паруса, разворачивали знамёна и отправлялись в смертельно опасные походы - но нет, движущей силой была не какая-то непостижимая для нас - благоразумного учёного меньшинства - форма радостного упоения (как можно упиваться убийством!?), а некие объективные причины, которые мы и будем отыскивать в своих кабинетах и аудиториях с бесконечным и гордым упорством.
       Историю творит бушевание человеческих страстей. Но описание - изучение - её оказалось в руках людей, научившихся подавлять собственные страсти ради торжества логического мышления. По своей парадоксальности это сравнимо разве что с ситуацией в католических странах, где руководство супружескими отношениями населения оказалось в руках монахов и священников, то есть людей, давших обет безбрачия.
       Психологическими особенностями этого феномена мы займёмся подробнее во второй части. Однако отступление было необходимо в начале данной главы именно потому, что в ней речь пойдёт не столько об агрессии отставших народов, сколько о "контрнаступлении" земледельцев. И в этой исторической коллизии поиски причин военного противоборства кажутся историкам просто ненужными - настолько они "очевидны". Люди - племена - народы - будь то ирокезы, делаверы, семинолы, чероки или татары, киргизы, башкиры, чеченцы - защищали свою территорию! Что может быть более естественным и оправданным? Под давлением этой псевдообъяснённости все попытки земледельцев установить мир с соседями-охотниками, соседями-кочевниками объявляются неадекватными, лицемерными, недальновидными или просто замалчиваются. Все проявления коварства, иррациональной жестокости, жадности, нечестности, лени со стороны отступающих племён затушёвываются, оправдываются, число жертв их нападений преуменьшается.
       Не берусь судить об умонастроениях в сегодняшней России. Но американское национальное сознание - усилиями благомыслящих историков и политиков - пропиталось чувством исторической вины перед индейцами настолько, что уже никакое обсуждение этой темы сделалось невозможным. Однако, если мы хотям ослабить заряд ненависти на фронтах сегодняшней вражды - израильтяне против палестинцев, сербы против албанцев, русские против чеченцев, испанцы против басков, индусы против кашмирцев, - американский и российский опыт может пролить свет на многие важные аспекты этого противоборства.
       "Помиритесь, наконец, с индейцами!" - взывали к своим западным соотечественникам благомыслящие американцы восточного побережья из своего безопасного далека. "Заключите справедливый мир с палестинцами!" - призывают - требуют - давят сегодня на Израиль гуманисты Европы и Америки. "Как можно заключить мир с людьми, главная цель которых - словами и убийствами ежедневно демонстрируемая - нас уничтожить?" - "Нет, их агрессивность вызвана вашим поведением, а не вырывается из глубины их души. Ведь человек по своей природе добр, отзывчив, сострадателен и т.д." - знакомый гимн благомыслящих и гуманных, плывущий над цивилизованным миром со времён Жан Жака Руссо.
       Существенная разница, правда, состоит в том, что у сегодняшних гуманистов нет безопасного укрытия. Безопасности просто не осталось ни в одном уголке цивилизованного индустриального мира. Бомбы террористов не спрашивают о наших политических пристрастиях. "Миротворцы" и "агрессоры" одинаково погибали в иерусалимских автобусах, в лондонском метро, в испанских поездах, в московском театре, в небоскрёбах Нью-Йорка, в авиалайнерах всех стран. Как это ни парадоксально, мне кажется, что именно сфокусировав наш исторический телескоп на 17-19 века и направив его сначала в американские прерии, а потом - в российские степи, мы сможем отыскать там некие важные законы совместной жизни людей на земле, которые приблизят нас к ответу на вопрос: "Кто и за что убивает нас сегодня?".
      
      

    МУШКЕТЫ И ПУШКИ ПРОТИВ ЛУКОВ И ТОМОГАВКОВ

       Индейцы Северной Америки задали хлопот историкам и этнографам. Сотни разных племён, с совершенно разными обычаями и традициями! Как их классифицировать? В какие клеточки вписать? Знаменитый Льюис Генри Морган попытался расположить индейские племена на те шесть полочек, шесть ступеней, которые в его системе предшествовали возникновению цивилизации: три ступени ДИКОСТИ (первая - освоение огня, вторая - изобретение лука и стрелы, третья - овладение гончарным ремеслом) и три ступени ВАРВАРСТВА (первая - приручение животных и начатки земледелия, вторая - выплавка металлов, третья - создание письменности). Эта таблица помогла ему при создании его капитального труда "Дома и домашняя жизнь американских индейцев".1
       Но что делать нам, с нашим упрощённым длением народов на "альфа" и "бета"? Ведь на просторах американского континента приплывшие из Европы альфиды встретились не с бетинцами, а с какими-то уже "капетинцами", если не ниже.
       Ни одно из индейских племён тех времён нельзя назвать "кочевниками": все они обитали в деревнях или посёлках, порой довольно крупных, составленных порой из вместительных деревянных или камышовых построек. Их невозможно отнести к "скотоводам" - до появления европейцев домашних животных они не знали, если не считать собак, которых разводили для еды. Земледельцы? Действительно, они уже умели выращивать в больших количествах кукурузу, тыквы, бобы, табак - то есть продукты, хорошо сохранявшиеся в сушёном виде. Но всё же охота и рыболовство, а также сбор диких ягод, кореньев, молюсков, оставались если не главной, то обязательной частью их хозяйственной жизни. Поэтому позволительно будет оставить их в "охотничье-родовой" стадии, покрывающей три ступени "дикости", в терминологии Моргана.
       Народы-земледельцы, приплывшие в Америку в начале 17-го века на кораблях, ведомых компасом и хронометром, столкнулись с народами-охотниками, одетыми в звериные шкуры, не имевшими ещё ни лошадей, ни коров, ни овец, ни кур, ни свиней, не владевшими гончарным ремеслом, не знавшими ни колеса, ни изделий из металла, слыхом не слыхавшими о том, что такое письменность. Разве что в научно-фантастических романах космический аппарат или машина времени могли произвести подобное столкновение двух инопланетных миров. Чего можно было ожидать от их встречи?
       Первые отчёты голландцев, англичан, французов отмечают необычайное доброжелательство, гостеприимство и почтительное любопытство аборигенов. В 1584 году английский корабль пристал к берегу в Северной Каролине, и капитан описал встречу с вождём племени алгонкин. "Каждый день он присылал нам уток, кроликов, зайцев, рыбу, иногда - дыни, каштаны, огурцы, горох и всевозможные коренья... Потом я с семью спутниками поднялся на шлюпе вверх по реке и достиг селения, окружённого прочным палисадом... Жена вождя выбежела встречать нас и приказала туземцам вытащить наш шлюп на берег, а нас самих перенести на спинах... В доме нас усадили у огня, унесли и постирали нашу одежду... Потом хозяйка отвела нас в другое помещение, где нам подали вяленую оленину и жареную рыбу".2
       Ответные подарки пришельцев вызывали большое оживление среди индейцев, но они не всегда - или не сразу - понимали их назначение. Был случай, когда голландцы, отплывая на родину, подарили индейцам топорища и мотыги. Вернувшись через год, они обнаружили, что индейцы носят топорища подвешенными на груди как амулеты. Отсмеявшись, путешественники насадили топорища на рукоятки и показали, как нужно рубить деревья.3
       Европейцы с любопытством наблюдали хозяйственные приёмы аборигенов. Например, они не сразу могли понять, как - в чём - варят себе еду люди, не имеющие ни глиняных горшков, ни железных котлов. Потом обнаружили: они кладут в костёр несколько булыжников, ждут, когда они раскалятся, и потом опускают в деревянное ведро, куда заранее была налита вода и положена рыба.4 Процесс, конечно, не быстрый, поэтому железная и медная посуда, привезённая заокеанскими гостями, сразу стала пользоваться большим спросом, сделалась важным элементом торгового обмена.
       Главным - если не единственным - товаром, который мог предложить для обмена индеец, был мех. Экспорт пушнины из Северной Америки в Европу превратился в бизнес с миллионными оборотами. Шкуры бобров и белок, лисиц и енотов, волков и медведей пересекали океан и приносили торговым компаниям европейцев большие барыши. Индеец-охотник сделался важным участником экономического процесса. Когда начинались индейские междуусобия или стычки с белыми, это несло торговцам серьёзные убытки, так что мир был для них желанным и необходимым условием успеха.
       Однако взаимное доброжелательство длилось недолго. Уже в источниках и документах начала 17-го века начинают встречаться упоминания о недоразумениях, конфликтах, вооружённых столкновениях. Идея индивидуального владения землёй - столь естественная для каждого европейца - вот что было абсолютно непостижимо для индейцев. Они как бы соглашались - признавали, - что пришельцы, снабжающие их такими замечательными вещами, должны иметь какую-то территорию для обитания в их краях. Но делить землю, обозначать границы "твоего" и "моего" участка казалось им такой же нелепостью, как если бы кто-то предложил им делить воздух, свет солнца, дождь. На многочисленных переговорах они на словах соглашались уступить - продать - белым какие-то части территории, с удовольствием получали в уплату деньги и товары ("Ну и простаки же эти пришельцы!"), но потом искренне удивлялись, когда новые владельцы протестовали против их появления на проданном участке. "А где же нам охотиться? Где рыбачить? Как мы должны кормить свои семьи?"
       Индейцы не могли усвоить принцип владения землёй - зато белые не отдавали себе отчёта в главном отличии племенной структуры индейского этноса от привычной им государственной структуры. По европейским понятиям, каждый человек должен был подчиняться властям - губернатору, наместнику, избранному совету, - а если он не подчинялся, нарушал постановления, законы, договоры, власти подвергали его наказанию. Белые воображали, что и индейское племя устроено таким же образом. Они долго не замечали - или не хотели видеть, - насколько слаба и эфемерна была власть вождя. Когда вождь на переговорах продавал им какую-то часть леса, поля, берега реки, они полагали, что он тем самым принимал на себя обязательство заставить всё остальное племя соблюдать условия договора. Если же какой-то воин, в охотничьем азарте, заходил на проданную территорию, вступал в конфликт с белым поселенцем и ранил или убивал его, вождь должен был наказать его или выдать для наказания белым. На самом же деле у вождя не было таких прав. Если бы он посмел насильно передать провинившегося "врагам", родня нарушителя, исполняя закон кровной мести, убила бы его, и всё племя было бы на её стороне.
       "Площадь, занимаемая различными родами племени сиу, равнялась примерно площади штата Техас. Как эти группы населения, говорившие на трёх разных наречиях, язычники и обращённые христиане, мирные и воинственные, могли согласиться на власть одного человека над ними? Как мог такой человек, если бы даже он был избран, заставить всех выполнять условия договора, подписанного им?"5 Опыт показывал, что эти ожидания оказывались полной иллюзией.
       Третьим камнем преткновения - барьером, - разделившим белых и краснокожих, явилась глубинная разница - несовпадение - их жизненных целей. Белый земледелец видел свою цель в том, чтобы распахать поле, завести стадо, построить прочный и тёплый дом, в котором он мог бы растить своих детей в достатке и в той вере, которую исповедывал сам. Достижение этой цели - он знал - принесёт ему мир душевный и уважение соседей и соплеменников. А что ещё нужно человеку в этой жизни? Война оставалась для него печальной и жестокой необходимостью, несла только боль и разорение.
       Индеец же был всегда - прежде и превыше всего - воином. Охотничьи успехи тоже ценились, но они приносили гораздо меньше славы, чем военные подвиги. "Для индейца переход от мира к войне был делом мгновения... Инструменты, которые он использовал на охоте для добычи пропитания, были теми же, что употреблялись в бою. Любой индеец, столкнувшись с каким-то противодействием, мог в одну минуту превратиться из убийцы бизонов в убийцу людей... Например, у индейцев племени шайен молодой человек был никем, до тех пор пока он не принял участия в войне или набеге, не украл коня, не снял скальпа с врага. Без этого ни одна девушка не бросила бы на него взгляда".6 (Не напоминает ли это нам скифов, викингов, монголов?)
       Индейцы очень быстро овладели огнестрельным оружием, ценили его, пускались на любые хитрости или жестокости, чтобы завладеть им, платили лучшей пушниной за порох и пули. И всё же традиция превыше всего ставила удар, нанесённый непосредственно по телу врага - томогавком, палицей, копьём, ножом. Поэтому так часто индейский всадник мог в одиночку кинуться на шеренгу американцев, доскакать сквозь град пуль, ловко свесившись с седла, прячась за спину своего коня, пырнуть кого-то копьём и умчаться прочь навстречу восторженным воплям соплеменников. Добить раненого тоже считалось почётным, и трупы американцев, оставшиеся на поле боя, часто находили изуродованными.
       Уже в 1622 году первые колонисты в Вирджинии испытали на себе ярость внезапных атак индейцев алгонквинов. Вождь Опечанкану сумел собрать - возглавить - конфедерацию племён и внезапно напал на пришельцев. "После того как факел, нож и томогавк завершили свою работу, 347 мужчин, женщин и детей были мертвы, из восьмидесяти поселений уцелело только восемь". В 1644 году атака повторилась и стоила жизни пятистам поселенцам.7
       Не лучше обстояло дело в Нью-Джерси. Племена делаверов, обитавшие там, не отличались воинственностью. Они находились в подчинённом положении у племени минква, которое приплывало издалека, с берегов реки Саскуэханна (центральная Пенсильвания), чтобы потешиться убийствами и грабежами. Тем не менее отдельные группы делаверов время от времени становились "на тропу войны". Они были опасны тем, что белые, как правило, не ждали от них нападений. "В 1632 году, под видом дружеского визита, индейцы вошли в лавку голландского торговца Хоссита, убили его и ещё одного колониста, который лежал там больной... Потом отправились в поля и одного за другим перебили всех белых, которые трудились там... После этой резни колония в Сванендэйле (Кэйп Мэй) была оставлена голландцами".8
       В Новой Англии вождь по прозвищу Король Филипп сумел собрать большую армию индейцев и в 1675 году атаковал город Свамсея (штат Массачусетс). Завязалась настоящая война, в которой погибли тысячи колонистов, было сожжено 12 поселений. В конце концов, нападение было отбито, Король Филипп пойман и казнён, и его голова висела на виселице в Плимуте в течение двадцати лет как предупреждение.9 В Мичигане восстание индейцев, предводимых вождём Понтиаком (1762), стоило жизни двум тысячам солдат и поселенцев.
       Ответные карательные экспедиции белых отличались не меньшей жестокостью. В отличие от кочевников, индейцы не обладали одним из трёх необходимых "не" - неуловимостью. Их поселения было легко обнаружить и нанести ответный удар. Они не умели выставлять дозоры, нести караульную службу, чтобы вовремя предупредить соплеменников о приближении врага. В 1637 году колонисты Новой Англии напали на деревню племени пикок и перебили там несколько сотен человек. "Индейцы горели в огне, и их кровь заливала пламя, - с удовлетворением писал очевидец. - Вонь была ужасная, но победа была сладка победителям, и они вознесли благодарственные молитвы Господу".10
       Очень часто возмездие обрушивалось на те группы индейцев, которые не принимали никакого участия во враждебных акциях. Ибо только они оставались спокойно на своих местах, не зная за собой никакой вины, только их могли отыскать карательные экспедиции. Воины, совершавшие нападения, знали, что им следует опасаться гнева белых, и умели искусно прятаться в лесах и болотах.
       Не следует думать, что пламя войны в Америке 17-18 веков вспыхивало только в противоборстве "индейцы против белых". Взаимоистребительные войны между индейскими племенами бушевали задолго до прибытия европейцев и не прекратились с их появлением. Могущественная конфедерация племён ирокезов (мохавки, онейда, кайюга, сенека, онондага) "в 1630 году начала войну на уничтожение против племени гуронов, которая длилась 45 лет и превратила это когда-то процветавшее племя численностью в 22 тысячи человек в горстку оборванных беглецов, ищущих убежища на берегах Великих озёр. Но и самим ирокезам эта бессмысленная война стоила таких потерь, которые невозможно было компенсировать никакими завоеваниями: численность их воинов уменьшилась с 3000 до 1400".11
       Вскоре начались и вооружённые конфликты между белыми. Голландцы, англичане, шведы, французы, испанцы ввязывались в схватки друг с другом за передел бескрайних американских территорий. И каждая нация старалась привлечь на свою сторону индейцев в качестве союзников или, по крайней мере, обеспечить их нейтралитет. В 1755 году британский генерал Брэддок попытался обойтись без поддержки индейцев. Когда вожди племён, живших в долине реки Огайо, спросили его, получат ли они права свободной охоты в тех местах как плату за военную помощь, он высокомерно ответил им, что земельные права в Америке безраздельно останутся за британской короной, а французов он разобьёт и без них.12 Индейцы приняли сторону французов, и британская армия под командой Брэддока потерпела страшное поражение, потеряв две трети своего состава.13 В этом бою чуть не погиб молодой офицер по имени Джордж Вашингтон.
       Союз с индейцами был жизненно необходим воюющим сторонам, но часто за него приходилось горько расплачиваться. Во-первых, они были крайне ненадёжными и недисплинированными, легко нарушали договоры, могли исчезнуть накануне решительного боя. Во-вторых, за свои услуги они требовали платы оружием, одеждой, выпивкой и, если поступление этих товаров задерживалось, могли перейти на сторону противника. В-третьих, они кормились охотой, поэтому их невозможно было уговорить принять участие в долгом марше или длительной осаде укреплённого форта. В-четвёртых, никакими приказами и угрозами их невозможно было заставить отказаться от привычных им зверских методов обращения с пленными.
       Так, во время франко-британской войны (1754-1763) французы вынудили англичан сдать форт Вильям Генри (на берегу озера Джордж), обещав защитникам безопасный проход домой. Но "несмотря на все усилия французского генерала, его индейские союзники перебили 80 сдавшихся англичан, а заодно и всех женщин и детей, больных и раненых, остававшихся в форте... Вскоре индейцы появились в Монтреале, приведя с собой 200 пленников. Напившись бренди, они, на глазах изумлённого генерала, убили одного из пленников, сварили и заставили остальных есть его... Очевидцы клятвенно уверяли, что краснокожие вынуждали матерей есть собственных детей. Потом они носились по улицам Монтреаля, вооружённые ножами, осыпали жителей угрозами и оскорблениями. Две недели длился этот шабаш, пока наконец губернатору не удалось подарками и уговорами выпроводить их из города".14
       Во время Войны за независимость (1776-1783) британское командование объявило премию за каждого пленного американца. Индейцы, вместо пленных, стали приносить скальпы, уверяя, что их пленник был убит при попытке к бегству. "Полковнику Гамильтону приходилось платить, потому что он боялся озлобить индейцев. У него не было возможности узнать, сколько скальпов из принесённых принадлежало американцам, испанцам, французам или даже британцам".15
       Эта охота за скальпами привела к трагическому эпизоду, который вызвал возмущённые протесты даже в Британском парламенте. 27 июля 1777 года в лагерь англичан явился индеец союзного племени вяндот, по имени Пантер, и попытался получить вознаграждение за окровавленный пучок пышных чёрных волос, снятых с головы молодой женщины. В тот же день свидетели показали, что этот скальп принадлежал юной Джейн Макрэ - невесте лейтенанта Дэвида Джонса, находившегося в том же лагере. Лейтенант хотел тут же пристрелить индейца, но генерал Бургойн настоял на соблюдении буквы закона: арест и военный суд, который присудил индейца к смертной казни. Однако опытный штабной офицер объяснил генералу, что, если он повесит Пантера, наутро все индейцы покинут его лагерь. Это означало бы ослабление английского отряда чуть ли не вдвое. Накануне боёв с приближающейся американской армией генерал не мог пойти на такой риск. От отпустил Пантера, и впоследствии парламентская оппозиция в Лондоне использовала эту историю в своей антивоенной пропаганде.16
       После завоевания независимости индейский вопрос в Америке сделался чуть ли не таким же острым, как вопрос о рабстве негров. В восточных штатах сложилось мощное движение гуманистов и либералов, призывавших к мирному разрешению конфликтов с индейцами. Их противники - армейские командиры и конгрессмены из пограничных территорий - указывали на то, что индейцы абсолютно неспособны соблюдать договоры, а жестокость и непредсказуемость их нападений только возрастает из года в год. Антииндейская пропаганда получала обильную пищу из отчётов очевидцев, переживших очередную резню, или беглецов, приносивших на своём теле следы пыток, перенесённых ими в плену у краснокожих.
       Эти рассказы леденили кровь.
       "Индейцы танцевали, смеялись и ликовали, слушая крики людей, привязаннх к столбам и сжигаемых заживо. Они связывали пленника и вытягивали из его распоротого живота внутренности кусок за куском. Они сдирали кожу с живых и отрубали конечности по кускам. Они хватали детей за ноги, разбивали их головы ударом о ствол дерева и выбрасывали в кусты. Обнаженных женщин валили на землю и протыкали их тела деревянными палками; другим отрезали груди и разрубали пополам".17
       Особое удовольствие индейцы получали, пытая или скальпируя детей на глазах у родителей.18 Другим любимым развлечением был "бег сквозь строй". Обнажённого пленника заставляли бежать к столбу, установленному в конце улицы. Мужчины, женщины, дети, с дубинками, ножами, томогавками, выстраивались в две шеренги и старались нанести бегущему удар. Падение означало неизбежную гибель, но добежавший до столба имел шанс остаться в живых.19
       Поводом для очередной резни могла быть задержка в выплате "пособия", месть за пролитую кем-то кровь, наложенный белыми властями штраф, но чаще всего - просто накипевшая злость и жажда кровопролития. "Война - это наше любимое времяпрепровождения", признался вождь по имени Сидящий Буйвол.20
       Многие крупные нападения начинались в тот момент, когда белые были отвлечены собственными войнами. Восстание Понтиака произошло во время франко-британской войны (1763). В штате Вайоминг, в разгар Войны за независимость (1778 год), индейцы устрили резню, принёсшую им 200 скальпов, которые они продали англичанам по 10 долларов за штуку.21 Во время войны между Америкой и Англией (1812-1815) тысяча индейцев племени крик напала на форт Мимс (граница между Флоридой и Алабамой) и перебила 500 скопившихся там беженцев и защищавших их ополченцев.22 Страшная резня в Миннесоте, устроенная индейцами сиу под водительством вождя Воронёнка (Little Crow), произошла в разгар Гражданской войны (1862). "15 августа 1862 года, в тот самый день, когда Воронёнок присутствовал на службе в епископальной церкви, его воины начали убийства и грабежи... Пощады не было ни старым, ни малым... Около тысячи мирных, безоружных жителей пали жертвой свирепых атак".23 Президенту Линкольну нелегко было выделить войска для подавления восстания. Но, в конце концов, восставшие были разбиты, и 307 индейцев приговорили к смертной казни. Однако Линкольн нашёл время пересмотреть их судебные дела и оставил в силе только 39 приговоров.24
       Много усилий было затрачено на попытки привить начатки цивилизации индейским племенам, превратить воинственных охотников в мирных фермеров. Самоотверженные проповедники, вооружённые только Библией и букварём, поселялись среди индейцев, изучали их язык и нравы, открывали школы, знакомили их с основами гигиены. Правительство выделяло немалые средства на строительство мельниц и лесопилок в индейских поселениях, на снабжение их сельскохозяйственным инвентарём и скотом, на продовольственную помощь.
       Голод был постоянным спутником жизни индейцев, врагом номер один. Знаменитый путешественник Джордж Кларк описал, как краснокожие накинулись на выброшенные белыми внутренности подстреленного и освежёванного оленя и тут же съели их сырыми. Случаи каннибализма тоже были нередкими. Индейцы не могли не видеть, что белые сумели ослабить угрозу голода, отогнать - победить - этого врага, научились запасаться продовольствием на годы вперёд. Вспаханные плугом поля и тучные пастбища были наглядным и манящим примером, и отдельные племена пытались следовать ему. Так "в племени чероки некоторые группы, возглавляемые полукровками, добились значительного прогресса. У них были выстроенны школы и мельницы, хорошо обработанные поля приносили изрядный урожай. В конце 1820-х даже начала выходить газета. Хотя эти группы составляли меньшинство, они могли бы повести за собой остальных чероки".25
       Увы, "остальные" - то есть подавляющее большинство - отчаянно сопротивлялись переменам. Они терроризировали соплеменников, занявшихся сельским хозяйством, разрушали и поджигали их постройки, угоняли скот.26 Шаманы в своих проповедях учили, что Великий дух не велит терзать тело Земли - матери всего живого. "Пахать - это всё равно что взять нож и вспороть грудь собственной матери; добывать руду - это как докапываться до её костей; косить сено - всё равно что сбривать все волосы на её теле".27
       На переговорах с представителями белых один вождь сказал: "Я слышал, вы собираетесь поселить нас в резервации у подножия гор. Я не хочу там селиться. Я люблю скитаться в бескрайних прериях, я чувствую себя там счастливым и свободным, но от жизни на одном месте наша кожа делается бледной, и мы умираем".28 "С рождения я питался дичью, - объяснял другой вождь. - Мой дед и отец питались мясом диких животных. Мы не можем так быстро отстать от обычаев отцов".29 "Вы говорите, что построите нам дома и больницы, - взывал третий. - Но я не хочу их. Я был рождён в прериях, где ветер веет свободно, где ничто не заслоняет от меня солнечный свет... Я хочу умереть там, а не в окружении стен. Я знаю каждый ручей и каждую рощу между реками Рио Гранде и Арканзасом. Я охотился там и жил, как жили наши отцы до меня, и - как они - я жил счастливым".30
       Но во всех этих восхвалениях былой привольной жизни деликатно опускалась одна деталь: жизнь эта непременно включала в себя свободу - право - долг - убить любого встречного иноплеменника, содрать с него скальп и потом упиваться восторгами и восхвалениями родичей, пускающихся вокруг тебя в победный танец. Если раньше индейцы одного племени - например, минква - могли отправиться за пятьсот миль на охоту за скальпами делаверов, без всякой надежды на существенную добычу (что можно отнять у индейца? пару мокасин? корзину маиса?), то теперь боевой задор воина подогревался ещё и уверенностью в успешном грабеже. Убийство любого фермера или торговца, жившего неподалёку, сулило нападавшему немедленное обогащение: мука и спиртное, одежда и одеяла, мушкеты и порох, железные ножи и медные котлы представляли в его глазах нешуточную ценность.
       Кражи скота и лошадей достигли эпидемических пропорций. В Техасе, Нью-Мексико, Канзасе орудовали племена, из поколения в поколение занимавшиеся конокрадством. Часто они прихватывали и хозяев, за которых потом требовали выкуп у родственников или властей. Штатные полицейские отчёты показали, что за двадцать лет с 1847 по 1867 год индейцы племени навахо угнали 3,500 лошадей, 13,500 коров и около 300 тысяч овец.31
       Воров не останавливала даже близость американских гарнизонов. Вождь команчей Сатанта отпраздновал снятие скальпов с нескольких белых поселенцев танцами под стенами форта Ларнед в Канзасе. Его воины застрелили из лука часового, стоявшего на вышке, а другие в это время угнали армейских лошадей, пасшихся неподалёку. Впоследствии вождь отправил командиру форта издевательское послание, требуя, чтобы в следующий раз он запасся лошадьми получше, а то украденные оказались далеко не первый сорт.32
       После двухсот лет кровавых раздоров невозможность мирного соседства с индейцами стала очевидна даже самым убеждённым гуманитариям и пацифистам. В 1830 году Конгрессом был принят закон о Выселении индейских племён в западные районы страны. Горячим сторонником этого закона был президент Эндрю Джексон (1828-1836). В своё время ему довелось возглавить поход против восставшего племени крик (1813 год), он видел своими глазами изуродованные жертвы их нападений, слышал рассказы уцелевших очевидцев. В своих речах президент так аргументировал необходимость выселения:
       "Все предыдущие попытки улучшить положение индейцев окончились провалом. Можно считать установленным фактом, что они не могут преуспеть, находясь в контакте с цивилизованным миром. Века бесплодных усилий вынуждают нас сделать этот вывод... Филантропы [отстаивающие права индейцев] не могут всерьёз желать возвращения этого континента к тому состоянию, в котором его нашли наши предки. Какой добронравный человек предпочтёт землю, покрытую лесами и населённую несколькими тысячами дикарей, нашей бескрайней республике, украшенной цветущими городами, посёлками и фермами, населённой двенадцатью миллионами счастливых граждан, пользующихся благословенными дарами свободы, цивилизации и религии?".33
       По принятому закону выселению должны были предшествовать отдельные переговоры с каждым племенем, в которых точно оговаривались размеры и местоположение территории, получаемой племенем в новых местах, и денежный объём компенсации за уступаемые правительству США земли к востоку от Миссиссиппи. Федеральные власти брали на себя обязательства в течение определённого времени снабжать индейцев продовольствием, скотом, одеждой, одеялами, палатками, строить в резервациях дома, школы, больницы, мельницы. Некоторые племена или отдельные группы индейцев принимали неизбежность происходящего и соглашались на переселение добровольно. Другие отказывались выполнять условия договоров, подписанных их вождями, и их приходилось переселять силой.
       История этих переселений окрашена множеством горестных и трагических эпизодов. Весь строй жизни индейцев, не включавший в себя умение планировать жизнь далеко вперёд, делал их плохо приспособленными к дальним переездам. В отличие от переселенцев-пионеров, бодро кативших на запад в своих фургонах, где у них были запасы муки, солонины, необходимых инструментов, пороха и пуль, индейцы могли унести с собой лишь часть скарба, навьючив его на женщин и немногочисленных лошадей. Лишённые возможности охотиться в течение долгого марша, они начинали голодать. Чиновники и офицеры, приставленные надзирать за переселением, часто не умели вникнуть в трудности индейцев, снабдить их необходимым, обеспечить достаточным числом судов при переправах через реки.
       Особенно тяжело достался переезд племени чероки (1838). Он получил название "Дорога слёз". "Многие из индейцев были выгнаны из своих домов, как звери из нор, и им пришлось начать свой путь из Теннесси, Джорджии и Северной Каролины без достаточных приготовлений... До начала марша их держали в специальных лагерях. Сохранились журналы, регистрировавшие день за днём смерти, рождения, побеги и все тяготы долгого пути. Из двенадцати тысяч, отправившихся на запад, четыре тысячи не дошли до места назначения".34
       Многие представители индейцев к этому времени хорошо изучили язык и нравы белых, они приезжали в Вашингтон и красноречиво представляли чиновникам и конгрессменам свои аргументы. Главным из них был тезис о том, что земля континента принадлежала ВСЕМ племенам, поэтому ни одно племя не могло заключать отдельные сделки с белыми по продаже какой-то части территории. Представители правительства, журналисты и адвокаты слушали их весьма сочувственно. В 1832 году Верховный суд США вынес постановление в деле "Народ чероки против штата Джорджия", гласившее, что штат не имеет права применять свои законы к индейцам. Однако президент Джексон игнорировал это решение, обронив: "Суд вынес постановление. Теперь пусть попробует провести его в жизнь".35
       Так или иначе, за декаду 1830-1840 около 60 тысяч индейцев было выселено из штатов, расположенных к востоку от Миссисипи.36 Но, как и следовало ожидать, переселение не смогло приглушить вековые традиции войны. Вновьприбывшие столкнулись с местными племенами, давно освоившими приёмы выживания в прериях Запада, и эти племена встретили пришельцев весьма враждебно. Правительство отнимало у иммигрантов огнестрельное оружие, боясь насилий и кровопролитий в пути. Поэтому они сделались лёгкой добычей для местных. Армия пыталась защищать их, но сил её было совершенно недостаточно, для того чтобы справиться с задачей на таких огромных пространствах. Доставка обещанного продовольствия в резервации тоже была затруднена. Доведённые до отчаяния индейцы начали разбегаться, грабить, восставать.
       Летом и осенью 1868 года индейцы племени шайен ступили на путь войны в штате Канзас. Началась обычная в таких случаях череда насилий и зверств над мирным белым населением. "8 сентября индейцы захватили поезд на мосту через реку Арканзас; 17 человек, попавших им в руки, были сожжены; на следующий день они убили ещё шестерых в районе форта Уоллес; 1 сентября убили четверых вблизи Спаниш Форк в Техасе и изнасиловали трёх женщин. Одна из них была изнасилована тринадцатью индейцами, после чего её убили и скальпировали. Её труп остался лежать с топором в черепе. Перед уходом индейцы зарезали её четверых малолетних детей. Из детей, похищенных в штате Техас в 1868 году, 14 замёрзли в плену до смерти".37
       Не следует думать, что пытки и мучительство были выражением особой ненависти к белым. В своих междуусобиях индейцы проявляли такую же жестокость. Когда те же шайены отмечали победу над племенем шошон (1868), они танцевали вокруг костра, "украшенные кровавыми трофеями. Один размахивал ободранной рукой шошонской женщины; вождь Высокий Волк гордо щеголял в ожерелье из высохших человеческих пальцев; другой воин прижимал к груди кожаный мешок, в котором было двенадцать правых рук, отрубленных у шошонских младенцев... Над их головами, в свете костра, плескались свежие скальпы, привязанные к копьям и к веткам деревьев".38
       Во второй половине 19-го века почти все индейские племена к западу от Миссисипи имели достаточное количество лошадей. Их конные отряды обрели опасную мобильность и неуловимость. В сражениях с регулярными войсками они не раз выходили победителями. В битве при Розбуд Ривер (17 июня, 1876) американский отряд был спасён от разгрома только союзниками - индейцами крау и шошон, - которые отчаянно сражались со своими давнишними врагами - восставшими сиу. Но несколько дней спустя сиу полностью разбили американскую армию под командой генерала Кастера и убили самого генерала.39
       Политическая борьба вокруг индейской проблемы продолжала бушевать в Вашингтоне и столицах западных штатов. В 1867 году было создано "Бюро по делам индейцев", которому вменялось в обязанность ускорить процесс приобщения краснокожих к основам цивилизации. Но оно целиком оказалось в руках "друзей индейцев", которые воображали, что племена понимают несомненные блага перехода к фермерской жизни и только жестокие меры армейских командиров и мстительных белых поселенцев вызывают их оправданный гнев и восстания. Однако сами индейцы видели ситуацию совсем по-другому. Они считали, что белые требуют от них невозможного. "Их религиозные обряды были осуждены; их экономика, основанная на охоте, истощена; их политический уклад утрачивал силу; их брачные обычаи запрещены; их детей забирали в дальние школы, откуда они - не имея письменности - не могли поддерживать связь со своими родителями; даже их обычная пища стала им труднодоступна; и при всём этом им говорили, что они должны безотлагательно измениться и стать как белые - их угнетатели. Эта всеобъемлющая тирания осуществлялась усилиями идеалистов, называвших себя друзьями индейца, которому они желали только добра".40
       Естественно, Военное министерство не разделяло взглядов "Бюро по делам индейцев" и часто противодействовало его начинаниям. Генерал Шерман, гроза южан в Войне Севера и Юга, так сформулировал в 1868 году суть конфликта: "Когда индейцы смеются над нашим доброжелательством, насилуют наших женщин, убивают наших мужчин, сжигают дотла наши поезда вместе с машинистами и извещают нас о том, что они никогда не имели намерения соблюдать подписанные с нами договоры, мы вынуждены воевать с ними... Это будет бесславная война... полная опасностей и тяжкого труда для наших солдат... И я не стану отдавать никаких приказов, которые могут помешать нашим войскам выполнять их задачу так, как её будет диктовать обстановка на местах. Никакие расплывчатые обвинения в жестокости и негуманности не заставят меня связать руки нашим офицерам. Вся предоставленная мне власть будет использована для того, чтобы индейцы, эти враги нашей расы и нашей цивилизации, не имели возможности начать варварскую войну против нас, под каким бы то ни было - выбранным ими - предлогом".41
       Последнее кровавое столкновение с индейцами произошло в конце 1890 года. В 1924 году Конгресс принял закон, дарующий права американского гражданства всем индейцам. Читателю, которому - по каким-то причинам - дорога легенда, утверждающая, что белые американцы уничтожили, перебили, отравили бациллами и спиртом коренное население континента, я предлагаю подойти к компьютеру, нажать на кнопку Google и набрать в окошечке Native Americans или прямиком выйти на адрес: http://www.infousa.ru/society/indians.htm. Интернет откликнется, высыпав на экран следующую информацию:
       "В США насчитывается 4,4 миллиона американских индейцев, включая коренных жителей Аляски, что составляет 1,5% от общей численности населения.
       Число признанных на федеральном уровне племенных правительств - 562.
       Средний доход индейской семьи (на 2003 год) - 35 тысяч долларов.
       Площадь резерваций - 292 тысячи кв. км. (Для сравнения, площадь некоторых европейских государств: Австрия - 84 тысячи, Беларусь - 207, Италия - 301, Польша - 312, Англия - 244, Румыния - 237, Греция - 132).
       Численность самых крупных племён: чероки - 234 тысячи, навахо - 204 тысячи (примерно равны населению Исландии); другие крупные племена, насчитывающие больше 50 тысяч: аппачи, чиппева, чокто, ламби, пуэбло, сиу.
       57% индейцев живёт в городах.
       Высшую учёную степень имеют 50 тысяч человек."
       Понятно, что никакой статистике не по силам опровергнуть миф, завладевший сознанием человека. Но объективная реальность состоит в том, что на сегодняшний день "бесправие индейцев" сводится к одному: они лишены права "ступить на тропу войны". Вряд ли даже самые горячие защитники "коренных американцев" решатся вслух потребовать возвращения им этого права. Что же касается самих индейцев, трудно поверить, чтобы нашёлся среди них хоть один, кто мечтал бы переселиться из каменного дома с горячей водой и электричеством обратно в вигвам, сменил бы свою моторную лодку на пирогу, заменил бы детские фотографии на стенах скальпом зазевавшегося прохожего. Однако трёхвековая история их яростного сопротивления наступлению цивилизации заслуживает самого пристального анализа, которым мы и займёмся в следующей главе.
      

    ПИЩАЛИ И РУЖЬЯ ПРОТИВ АРКАНОВ И САБЕЛЬ

       С самых первых шагов своего существования Россия должна была вести ожесточённую борьбу с кочевниками на своих южных и восточных границах. В 11-ом веке Киевское княжество отбивается от печенегов и хазар. В 12-м веке им на смену приходят половцы. В 13-м веке и половцев, и Русь захлёстывает монгольское нашествие. После двухсот пятидесяти лет монгольского владычества Россия, объединившаяся вокруг Москвы, начинает постепенное контрнаступление.
       Уже в царствование Ивана Третьего (1462-1505) русские воинские подразделения совершали походы за Урал. "Югурцы подчинились без сопротивления; их южные соседи, вогулы, тоже стали данниками Москвы. Условия мирного договора были составлены пермским епископом; вогульский князь Юмшан сопровождал епископа в поездке к двору русского царя".42
       Как и в истории других империй, контрнаступление земледельцев идёт успешно только там, где кочевники попытались перейти к осёдлой жизни, утратили мобильность. Татаро-монголы в бассейне Волги начали пахать землю, построили города, но не сумели - не успели - окружить их высокими каменными стенами - и армия Ивана Грозного смогла захватить в 1552 году Казань, а потом - и Астрахань. Крымские же татары сохранили традиции кочевой жизни и, благодаря этому, оставались грозной боевой силой, от которой тот же Иван Грозный позорно бежал в 1571 году, бросив свою столицу на разграбление.
       К концу 16-го века на бесконечно длинной - и крайне расплывчатой - юго-восточной границе Московии возникает новая военная сила, которой суждено было окрасить три следующих столетия российской истории: казачество. Явление это представляется уникальным - мы не найдём ему аналогов в истории других больших империй. Поначалу казаки представляли из себя товарищества - дружины, - составленные из бывших солдат, беглых крестьян, преступников, из отчаянных сорви-голов, которые так тяготились властью царских воевод и наместников, что предпочли им опасности вольной боевой жизни. Они убегали на южные и восточные окраины государства и селились по берегам рек: Днепра, Дона, Волги, Яика (Урала), а позднее - Кубани и Терека. Главным их занятием - профессией - призванием - ремеслом - была война. Источником существования - скотоводство, рыболовство и грабёж. Или продажа своего военного мастерства - искусства - доблести - за плату. А спрос на услуги опытных и смелых наёмников возрастал с каждым годом.
       Уже в 1570-е богатое торговое товарищество Строгановых, по совету царя, нанимало отряды яицких казаков для защиты своих промышленных предприятий в предгорьях Урала от набегов черемисов, татар, мордвы, остяков, вогулов, башкир. Эти племена подчинялись сибирскому хану - наследнику монгольских владык. Чтобы нанести решительный ответный удар своему врагу, Строгановы снарядили знаменитую экспедицию Ермака в Сибирь.43 С побеждённых племён, обитавших за Уралом, Ермак взимал дань мехами, что приносило Строгановым немалые доходы. "К 1600 году около миллиона шкур отправлялось ежегодно в Москву - лисы чёрные и белые, куницы, горностай, бобры, белки и самый дорогой мех - соболь".44
       Боевые свойства казаков очень скоро стали известны всем народам, имевшим выход к Чёрному и Каспийскому морям. На своих ладьях (стругах) они бесстрашно выходили в открытое море и нападали на поселения крымских татар и даже на турецкие города, разбойничали и на Кавказском побережье. "В 1633 году 6000 донских и запорожских казаков достигли пригородов Константинополя, а год спустя их флот из 150 судов сжёг турецкие укрепления в Босфоре, несмотря на присутствие там 10-тысячного гарнизона и флота в пятьсот галер... Турецкий хроникёр Наджим писал, что "на свете не найти людей смелее казаков, смерть для них - ничто... В морских сражениях они проявляют такую дерзость и умелость, что стали нашим самым опасным врагом"."45
       Чтобы ослабить эту угрозу, Турция всячески побуждала своих вассалов-кочевников - ногайцев, калмыков, крымских татар - усилить набеги на казачьи и русские поселения. В начале 17-го века, в годы Смуты, Московия была отвлечена войнами с могущественной Польшей и не могла оказать существенную помощь казакам. "В 1620-е годы крымские татары и ногаи, кочевавшие в районе Азова, убили множество казаков и угнали их лошадей и скот... Татарам удалось захватить в плен около десяти тысяч русских... В 1640-е татары сожгли казачье поселение Маныч и угнали всех жителей, потом осаждали главные станицы Раздорскую и Черкасск. Окрестные деревни были сожжены, их защитники перебиты, семьи угнаны в рабство... В 1675 году калмыцкие племена опустошили несколько больших посёлков донских казаков, сожгли их поля и покосы..."46
       Избранный на царство в 1613 году Михаил Романов, похоже, хорошо понимал выгоды союза с воинственными казаками. Без их участия оборона юго-восточных границ государства от набегов кочевников была бы невозможна. С 1615 года Москва начинает снабжать казачьи дружины порохом и мукой, деньгами и одеждой, селитрой и водкой. Казакам даже было позволено беспошлинно торговать в русских городах рыбой, солью, лошадьми.47
       Вся экспансия России в Сибирь в течение 17-го века осуществлялась казачьими отрядами. На Енисее им пришлось преодолевать упорное сопротивление тунгусов. В 1641 году два казачьих атамана - Власьев и Бугор - вели кровопролитные бои с армией бурятов. В 1650 атаман Хабаров продвигался вдоль берегов Амура, отбиваясь от нападавших на него Даурийских конников. Как и в Америке, главной приманкой - добычей - наступавших были меха. Но, если американские меховщики строили свои отношения с индейцами на торговой основе, русские просто обкладывали покорённые племена данью и грозили жестокими карами за "невыполнение плана" по доставке меховых шкур.48
       Однако союз между Москвой и казачеством в течение долгого времени оставался зыбким и ненадёжным. Военная демократия казаков плохо уживалась с московской монархией, всё сильнее тяготевшей к абсолютизму. То и дело казаки самовольничали, нарушали требование Москвы не ввязываться в конфликты с соседями, нападали на турецкие и персидские города, осаждали Азов, Феодосию, Дербент, чем втягивали Россию в непосильные конфликты. Назначаемых царём атаманов или наместников они могли прогнать или даже убить. Приток крестьян из Центральной России, бегущих от набиравшего силу крепостного права, увеличивал численность казаков, помогал успешному расширению землепашества на плодородных землях в долинах Днепра и Дона, что ослабляло продовольственную зависимость от Москвы. Религиозный раскол, произведённый патриархом Никоном в середине 17-го века, тоже пополнил ряды казачества десятками тысяч староверов, смотревших на Москву как на пристанище Сатаны.
       Весь 18-ый век окрашен ростом имперского начала в России. Турция - главный союзник кочевников - терпит поражение за поражением, отступает на всех фронтах. Занятие Крыма войсками Екатерины Второй знаменует конец могущества крымских татар. Императорские чиновники последовательно и жестоко искореняют казачьи вольности, пытаются втиснуть казаков в жёсткие рамки имперских порядков. Конфликт нарастает подспудно и незаметно, пока не вспыхивает страшным взрывом Пугачёвского восстания.
       Примечательно хронологическое совпадение: восстание это началось в те же годы, что и восстание Американских штатов (1773-1774). И Британская, и Российская империи, в своём расширении, дошли до некоего предела, на котором центральная власть утратила контроль над окраинами. Конечно, казачья вольница не имела того слоя образованных и политически зрелых вождей, которые сумели возглавить американский бунт и победить. Однако в этих двух исторических событиях есть одна сходная черта, которая представляет интерес для нашего исследования: в обоих восстаниях враждующие стороны старались привлечь на свою сторону - в Америке индейцев, в России - кочевников. В армии Пугачёва конные башкиры и киргизы были грозной и постоянно обновляемой силой. Но и имперские войска, преследовавшие восставших в приволжских и камских степях, использовали башкир в качестве вспомогательных отрядов.
       Похоже, урок Пугачёвского восстания не прошёл даром для российских императоров. На протяжении всего 19-го века их обращение с казачеством демонстрирует гораздо бСльшую терпимость к его традиционным вольностям, бСльшую обдуманность. И казаки отвечают на это верной военной службой. Их полки принимают участие и в Наполеоновских войнах, и в противоборстве с Турцией и Персией, и в подавлении восстаний в Варшаве и Будапеште. А в покорении Кавказа, растянувшемся на шестьдесят лет, они сыграли роль надёжного авангарда, постоянно находившегося на линии огня.
       Кавказские горы и американские прерии не имеют ни малейшего географического сходства. Однако русская армия на Кавказе должна была преодолевать те же трудности, что и американская - в борьбе с индейцами. И здесь, и там солдаты имели перед собой противника смелого до отчаянности, не принимавшего примирения ни на каких условиях. И здесь, и там продвигавшиеся отряды могли внезапно подвергнуться нападению из засады, когда невидимый - или стремительно проносящийся - враг, осыпав пришельцев градом пуль, исчезал так же внезапно, как появлялся. И здесь, и там переговоры о мире оказывались пустой тратой времени, ибо разногласия между воюющими были непреодолимы. И здесь, и там из столиц летели правительственные депеши - приказы - призывы к военным проявлять максимальную гуманность по отношению к противнику (ведь это наши будущие подданные!). И здесь, и там армейское командовние часто вынуждено было игнорировать эти призывы и прибегать к жестоким мерам: уничтожать все продовольственные запасы непокорных, сжигать их поселения. "Запретительная мера на выпуск продовольственных припасов, - писал в 1841 году командующий русскими войсками, контр-адмирал Серебряков, - при крайнем, ежедневно возрастающем недостатке средств у горцев ведёт прямо к оголоданию края; мера эта, без сомнения, несколько жестока... Беднейшие продают своих детей зажиточным... и берут плату продовольствием... Но требования военных предприятий не всегда совместимы с чистою филантропией".49
       Ключевая же разница состояла в том, что русским на Кавказе противостояли не охотники и не кочевники, но племена, уже начинавшие решительное вступление в земледельческую стадию. В воспоминаниях русских офицеров - участников войны - описаны обширные посевы хлеба и маиса, виноградники, абрикосовые и персиковые сады, даже посадки тутовых деревьев.50 Особенно продвинутыми в этом отношении были обитатели северных предгорий Кавказа и Черноморского побережья. Эти племена легче смирялись с русским господством, соглашались платить подати русскому царю, терпеть русские гарнизоны на своей территории. В воспоминаниях очевидцев попадаются даже упоминания о черкесских подразделениях в русском экспедиционном корпусе.51
       Параллельно с военным противоборством между русскими и горцами шёл активный торгово-промышленный обмен - в открытую и втихую. Поручик Симановский, находившийся в военном походе против горцев, пишет в дневнике: "Сегодня приходили [к нам в лагерь] два черкеса из Пшады, которые просили у [генерала] Вельяминова позволения торговать с нами, то есть продавать рогатый скот, овец, масла, мёд и прочее, на что генерал согласился и дал им десять целковых".52 Цепкий взгляд поручика подмечает там и тут явные следы деятельности русских дезертиров, которых было немало: "Я видел даже привитые деревья, что, вероятно, работа русских беглых... Солдаты сожгли два баркаса и принесли с собой невод саженей в 50, взятый из аула, который служит доказательством, что здесь много русских, ибо черкесы рыбы не едят".53 Лев Толстой, в повести "Казаки", описывает, как казак Ерошка воровал лошадей у ногайцев и продавал их чеченцам.
       Но доминирующим, конечно, оставался дух яростного сопротивления и непокорности. "Каждый дом аула, окружённый каменной стеной, сначала обстреливался из пушек, после чего солдаты кидались в образовавшуюся брешь, и дальше, в тесных и тёмных коридорах вслепую шла схватка между штыками и кинжалами... Некоторые чеченцы, видя неизбежность поражения, убивали своих жён и детей на глазах у солдат".54
       Похожие сцены находим у Лермонтова, в поэме "Измаил-Бей":
      
      
       Горят аулы, нет у них защиты,
       Врагом сыны отечества разбиты,
       И зарево, как вечный метеор,
       Играет в облаках, пугает взор.
       Как хищный зверь, в смиренную обитель
       Врывается штыками победитель;
       Он убивает старцев и детей,
       Невинных дев и юных матерей
       Ласкает он кровавою рукою,
       Но жёны гор не с женскою душою!
       За поцелуем вслед звучит кинжал,
       Отпрянул русский - захрипел - и пал!
       "Отмсти, товарищ!" - и в одно мгновенье
       (Достойное за смерть убийцы мщенье!)
       простая сакля, веселя их взор,
       горит - черкесской вольности костёр!55
      
       Из дневника поручика Симановского: "На второй версте отрезали мы одного черкеса, стоявшего на пикете, он, заметивши нас, побежал в балку и с балки - к морю. Когда он окружён был нашею цепью со всех сторон, то толмач кричал ему, чтобы он сдался, что ему решительно ничего не будет, но он, добежав до берега, бросает на берегу свою шапку и чувяки и кидается в море вплавь... кидает в сторону пистолет и шашку... и кричит, что он лучше утонет, чем сдастся. Пули градом на него посыпались, и он пошёл ко дну..."56
       "Незамирённые" горцы считали своих покорившихся собратьев предателями и часто силой и угрозами принуждали их присоединяться к борьбе с "гяурами". Чеченские "аулы, подчинившиеся власти царя, не подвергались больше нападениям русских войск. Но им грозило возмездие со стороны горных соплеменников".57 Если отряд "немирных" горцев, нацелившийся напасть на русские укрепления, спускался в мирное селение в долине, никто не посмел бы отказать воинам в приюте и продовольствии, и уж тем более - не подумал бы известить русских о приближающейся опасности.
       Отличить "замирённых" от "немирных" русским на Кавказе было так же трудно, как американцам - разобраться, какое из индейских племён, сегодня объявившее себя мирным, завтра "вступит на тропу войны". Снова из Лермонтова:
      
       Черкес готовил дерзостный набег,
       Союзники сбирались потаенно,
       И умный князь, лукавый Росламбек,
       Склонялся перед русскими смиренно,
       А между тем с отважною толпой
       Станицы разорял во тьме ночной;
       И, возвратясь в аул, на пир кровавый
       Он пленников дрожащих приводил,
       И уверял их в дружбе, и шутил,
       И головы рубил им для забавы.58
       Но не все русские командиры готовы были сносить - прощать - такое двуличие. Достоевский описывает, как он на каторге познакомился с офицером, осуждённым за убийство "мирного" князька. Этот князёк "зажёг его крепость и сделал на неё ночное нападение; оно не удалось. Аким Акимыч схитрил и не показал даже виду, что знает, кто злоумышленник. Дело свалили на немирных, а через месяц Аким Акимыч зазвал князька к себе по-дружески в гости. Тот приехал, ничего не подозревая. Аким Акимович выстроил свой отряд; уличал и укорял князька всенародно; доказал ему, что крепости зажигать стыдно... И в заключение расстрелял его, о чём немедленно и донёс начальству со всеми подробностями".59
       В начале 1840-х годов военная ситуация на Кавказе резко изменилась. Предвидя наступающий кризис, адмирал Серебряков писал в Петербург: "С каждым годом бездействие наше удаляет достижение цели; горцы приобретают более и более смелости, опытности и единодушия; прежде племена их вечно обуревались междуусобиями и распрями; с появлением нашим у них возникли дух народности, небывалое согласие, понятие общих усилий; война с нами прекратила их раздоры, союз их с каждым годом становится всё теснее, и если не предупредить их покорением, то нельзя ручаться, чтобы не появился наконец между ними человек с диким гением и сильным характером, который воспламенит всегда тлеющие угли в сердцах азиатцев".60
       И такой человек появился - прирождённый лидер, имам Шамиль, которому удалось объединить под своей командой многие разрозненные племена. Черкесы, шапсуги, кабардинцы, балкарцы, ингуши, осетины, лезгины, аварцы, чеченцы всё яснее сознавали, что их традиционная взаимная вражда должна быть забыта ради отражения русской угрозы. В 1843 году Шамилю удалось собрать такие силы, что он смог осуществить "триумфальное наступление на русские укрепления, в результате чего было потеряно почти всё завоёванное за предыдущую четверть века".61 Десятитысячный корпус, посланный против Шамиля в следующем году, был разбит, потеряв 3500 человек.62 В 1845 году русским удалось захватить укреплённый аул Шамиля - Дарго, но сам он ускользнул, а потери русских в этой экспедиции составили 3600 человек, включая двух генералов и множество офицеров.63
       Война на Кавказе тянулась бесконечно, раскалывая русское общество на противоборствующие партии - "за" и "против" войны. Тому, кто захотел бы вглядеться в неё внимательно, можно порекомендовать прочесть - перечитать - самого знаменитого участника боевых действий: Льва Толстого. "Рубка леса", "Казаки", "Хаджи-Мурат" дают незабываемые картины, приоткрывают человеческий аспект исторической драмы. Один из самых запоминающихся эпизодов в повести "Казаки": гибель чеченца, попытавшегося переплыть ночью Терек на русскую сторону. Он плыл в одиночку, прячась за корягу, с единственной целью: прокрасться в расположение врага и убить одного - двух - много - "гяуров". Но засевший в ночном дозоре казак Лукашка (не заснул, не напился!) заметил его, приложился к ружья и, призвав на помощь "Отца и Сына и Святого Духа", поразил "нарушителя границы".64 Догадывался ли - верил ли - этот чеченец, что 150 лет спустя сотни его единоверцев будут следовать его примеру и, обвязавшись взрывчаткой, идти на верную смерть в безнадёжной борьбе? Наверное, так далеко не глядел. Но был уверен, что оставшиеся в живых братья (уже только двое из пяти) выкупят его тело и будут мстить русским до последнего дыхания.
       На протяжении всей Кавказской войны Турция - а порой и Англия - поддерживали по мере сил непокорных горцев. Турецкие шхуны пытались прокрасться мимо русских сторожевых кораблей в Чёрном море и выгрузить порох и ружья в прибрежных аулах. Но помощь эта была явно недостаточной. Нехватка вооружений сказывалась во всём. Порох, производимый самими горцами, был слишком низкого качества, дальнобойность их ружей была гораздо ниже русских. Пушек у них почти не было. Порой они вынуждены были пускать в ход лук и стрелы. Нехватка пуль доходила до того, что после боя горцы выковыривали русские пули из стволов деревьев.65
       Только в 1859 году князу Барятинскому удалось взять в плен Шамиля и привести Кавказский край к относительной покорности. Знаменитому вождю горцев, чьё имя было известно всей Европе, правительство нового императора, Александра Второго, предоставило пенсию и отправило в почётную ссылку в Калугу. Один из его сыновей поступил на службу в российскую армию. Чувствуя приближение конца, Шамиль испросил разрешение отправиться на паломничество в Мекку, где и умер в 1871 году.
       Однако отдельные восстания продолжали вспыхивать на Кавказе там и тут. Самое крупное произошло в 1877 году, когда русская армия была отвлечена войной с Турцией на Балканах. "Турецкие войска высадились в Абхазии, и один из сыновей Шамиля, Газа Мухаммед, руководил осадой русского форта Баязет, моря голодом гарнизон... В Чечне власть захватил новый имам, и русское население бежало. Восстание удалось подавить только после прибытия шести дивизий".66
      
       Во второй половине 19-го века также началось планомерное наступление русских войск на кочевников в Средней Азии. Племена киргизов и туркменов, кочевавшие в прикаспийских и приаральских степях, нападали на торговые караваны и практически свели на нет торговлю России с Персией, Бухарой, Хивой. Осёдлое население плодородных земель в районе Ташкента, состоявшее из узбеков, таджиков, бухарских евреев, китайцев-мусульман, готово было принять российское правление, но кочевники сопротивлялись отчаянно.
       Особенно непримиримы были киргизы. Хотя формально они предложили подчиниться Российской империи ещё в 1734 году, сделали они это лишь ища спасения от сильных соседей - кочевников-калмыков.67 Екатерина Вторая пыталась замирить их и привить начатки цивилизации (вспомним, как восхвалял её Державин, называя "царевной киргиз-кайсацкия орды"), но попала впросак. Правительственные чиновники, путая киргизов с татарами, воображали их тоже мусульманами (на самом деле киргизы тогда оставались язычниками-шаманистами) и посылали им в качестве наставников магометанских мулл из Казани. На государственные средства для киргизов "строились мечети и школы при них, а также караван-сараи для паломников... Христианская Россия тратила большие деньги на пропаганду Ислама... Эта миссионерская деятельность весьма преуспела, так что произошло опасное возрастание численности мусульманского меньшинства в империи".68
       При завоевании Туркестана кочевники были постоянной угрозой для русских войск, их внезапные нападения стоили жизни многим солдатам и офицерам. В отличие от Кавказа, Среднеазиатский фронт не стал местом политической ссылки, русские писатели и поэты не попадали туда и не смогли описать нам эту войну. Тем не менее, она была запечатлена в народной памяти - но не писателем, а художником. В Третьяковской галерее и в Русском музее залы с картинами Верещагина, воссоздающими войну в Туркестане, всегда переполнены зрителями. Солдат бежит, зажимая рукой рану в груди; отряд притаился у бреши в стене; и самая знаменитая, врезающаяся в память, как плакат: "Апофеоз войны" - гора черепов посреди пустыни.
       Покорением Кавказа, присоединением Грузии, Армении и Азербайджана, завоеванием Средней Азии закончилось продвижение России на юг. Установленные к концу 19-го века границы с Турцией, Персией, Афганистаном, Китаем оставались практически неизменными в течение ста лет. Но племенная структура кавказских и среднеазиатских народов упорно сопротивлялась тотальной советизации. В 1920-е годы на территории Казахстана, Туркмении, Узбекистана полыхала война, получившая в советской пропаганде название борьба с басмачами. В 1944 году Сталин попытался осуществить "окончательное решение чеченского и крымско-татарского вопроса": в разгар войны с Германией несколько дивизий войск НКВД были заняты насильственным переселением этих народов в Казахстан. Теплушки для перевозки скота набивались людьми до отказа, переселенцы гибли в дороге от холода, голода, болезней. По приблизительным оценкам, около миллиона погибло в пути и в казахских степях.
       Дальше на пятьдесят лет наступает затишье. Жёсткая система правления коммунистов последовательно подавляла все проявления национальных и религиозных чувств покорённых народов. Но вытравить - уничтожить - их не могла, только загоняла вглубь. И когда коммунизм рухнул в 1991 году, джин межнациональной розни вырвался на поверхность. Резня между узбеками и киргизами, война армян с азербайджанцами, грузин с абхазами и тысячи мелких и крупных погромов прокатились по Кавказу и Средней Азии. Миллионы русских и украинцев вынуждены были покинуть независимые государства, образовавшиеся на месте бывших советских республик. И, наконец, в 1994 году, ровно 150 лет спустя после побед Шамиля, снова запылала Чечня.
       Однако современные чеченские войны и чеченский терроризм относятся к теме "Земледельцы против машиностроителей". Сейчас же нам предстоит подвести итог теме "Кочевники против земледельцев" и попытаться извлечь какой-то урок из проведённого нами исторического обзора длиной в 3000 лет.

    I-5. НЕПОКОРНЫЙ БЕТИНЕЦ

       Отложим в сторону исторический телескоп, верно служивший нам на протяжении четырёх глав. Возьмём в руки другой инструмент - некий психологический микроскоп - и положим на его прозрачное стекло не конкретного иудея, перса, скифа, кельта, гота, викинга, половца, монгола, делавера, киргиза, чеченца, а придуманного нами - обобщённого - "бетинца". Вглядимся в его надежды и страхи, в его верования и пристрастия, в невидимые нити, связывающие его с соплеменниками. И главное, попытаемся понять, куда уходит корнями его яростное - порой самоубийственное - сопротивление наступающим - грозящим ему - переменам в жизненном укладе.
       Современному горожанину, живущему в многоэтажном муравейнике, растворённому в потоке уличных пешеходов, затерянному в базарной толпе, где никому нет до него дела, трудно вообразить - припомнить? - чтС значило для человека мнение соплеменников в условиях тесной кланово-родовой жизни. Там твоя репутация была самым бесценным сокровищем. Какой ты охотник, какой воин, какой отец, сын, муж, какой исполнитель - и знаток! - неписанных законов своего племени - это решало всё в судьбе человека. Не только взгляды сородичей были постоянно обращены на тебя, но и взгляды потомков. Древние монголы, например, помнили свою родословную до седьмого колена, так что любой твой позорный поступок ложился пятном на внуков и правнуков. Укрыться от постоянно обращённых на тебя взглядов было невозможно ни в юрте, ни в шатре, ни в вигваме, ни в сакле.
       "Обычай - деспот меж людей", справедливо заметил подданный земледельческой империи Пушкин. Но у народов, не вступивших ещё на земледельческую ступень цивилизации, власть этого деспота была в десять раз сильнее. Любой член племени, решившийся хоть в малости отступить от заветов предков, рисковал стать полным изгоем. Призывы белых миссионеров к индейцам отказаться от сдирания скальпов звучали для тех невыполнимой нелепостью. "У нас есть освящённый веками обычай предков, а у вас? Даже в своём христианстве вы не сумели добиться единства. Сегодня протестантский пастор проповедует нам одно, завтра является католический монах со своей проповедью и поносит пастора, потом приходит баптист, евангелист, квакер... Кого нам слушать, кому верить?"
       Конечно, богатство и блеск городов альфидов-земледельцев, роскошь дворцов и храмов, комфорт и тепло каменных домов, изобилие и пестрота рынков будили в бетинцах завистливый интерес, служили постоянным соблазном. Но они не могли не видеть, чем приходилось расплачиваться альфиду за все эти материальные блага. Труд, и опять труд, и ещё - и снова - труд, труд, порой надрывный, порой с рассвета до заката, порой - под плетью надсмотрщика. Как мог гордый воин, привыкший к степному или морскому простору, добровольно сунуть свою шею в такое пожизненное ярмо? Что могло заставить его расстаться с привольем кочевой жизни?
       Страх голода?
       Но племенные традиции выработали - и утвердили - своеобразный инструмент защиты от этого вечного врага. Мы находим его почти у всех кочевых и охотничьих народов. Священный закон гостеприимства - вот что выполняло функцию "социального страхования" в древних сообществах. Любой член племени, лишившийся жизненных припасов по болезни или из-за несчастного случая, мог войти в хижину, юрту, вигвам соплеменника, и тот обязан был поделиться с ним всем, что у него было. Конечно, оставалась возможность, что нехватка продовольствия настигнет всё племя - исчезли олени и бизоны, начался падёж скота или ещё какая-то беда. Но на миру и смерть красна. По крайней мере, бетинец знал, что не будет один умирать от голода рядом с благоденствующим соседом - ситуация столь хорошо известная у альфидов-земледельцев.
       Европейские путешественники и исследователи многократно испытали действие закона гостеприимства на себе и описали его, как правило, с восхищением, с призывами к цивилизованным собратьям "поучиться у дикарей". Действительно, бескорыстие и щедрость нищего бетинца должны были выглядеть необычайно привлекательно в глазах альфида, уставшего от жадности и эгоизма своих сограждан. Возникало впечатление, что необходимый для человеческого сообщества товарообмен может осуществляться не безжалостным рынком, а чистой добротой и альтруизмом.
       Но постороннему наблюдателю трудно было разглядеть парализующий эффект этого "первобытного коммунизма". Как и всякий коммунизм, он стимулировал безделье лентяев и парализовал энергию трудолюбивых. Какой смысл честному труженнику было надрываться, готовя запасы на долгую зиму, если ленивые соседи имели право нагрянуть к нему в любой момент и смести всё подчистую? Делать огромные запасы зерна в течение "семи тучных лет", действительно, должно было казаться пастухам-иудеям проявлением необычайной дальновидной мудрости египтян - недаром Библейская легенда приписала её хитроумию их соплеменника, Иосифа. Но, скорее всего, земледельческий Египет умел запасливо наполнять государственные житницы задолго до того, как кочевники-иудеи появились на берегах Нила, спасаясь от голода.
       Кроме закона гостеприимства, был ещё один обычай, который мы находим практически у всех бетинцев: закон кровной мести. От Библейского "око за око, зуб за зуб" до правил возмездия в Коране, от Ореста, мстящего за Агамемнона, до Ромео, мстящего за Меркуццио, от сицилийских обрезов до кавказских кинжалов тянется бесконечная летопись "справедливых" - обычаем оправданных - убийств. Традиции вендетты настолько живучи, что мы сталкиваемся с ними и сегодня, даже среди народов, казалось бы, целиком перешедших к осёдло-земледельческому состоянию. Старейшины племён сохраняли в своей памяти выработанные веками правила осуществления возмездия и передавали их следующим поколениям. Перенесённые на бумагу эти правила могли бы составить тома. Американская журналистка Лаура Блуменфельд ездила в Албанию специально для ознакомления с канонами "кровной мести", дожившими до наших дней, и приводит любопытные сведения в своей книге "Возмездие". Один из беседовавших с ней местных "экспертов", ветеринар Симон, рассказал ей историю своего отца, относящуюся к первой половине 20-го века.
       Ещё будучи молодым хозяином дома, но уже - главой семьи, отец Симона однажды ночью увидел, что кто-то пытается украсть его лошадь. Он тихо достал ружьё, подкрался к ограде и выстрелил. Пуля попала вору в сердце, убила наповал. Отец обмын труп, одел его в чистую одежду и вернул семье. Он понимал неизбежные последствия. По канону вендетты, украденная лошадь не стоит человеческой жизни. Оставался единственный способ спастись от неминуемой смерти - запереться в стенах своего дома. По албанскому обычаю, ни один человек не может быть убит, пока он находится под собственной крышей.
       Симон вспоминал своё детство, которое он провёл в окружении взрослых мужчин. Ни один из них не смел выйти за порог дома. Они слонялись от окна к окну, из комнаты в комнату. Женщины работали в поле, выращивали баклажаны и перец, возили в город молоко на продажу. Только мужская кровь могла удовлетворить мстителей - старики, дети и женщины исключались. Отец Симона провёл в добровольном домашнем заключении двадцать лет. Он решился выйти на улицу только тогда, когда к власти в Албании пришли коммунисты и драконовскими мерами задавили вендетту. Но в начале 1990-х коммунизм рухнул, старые обычаи возродились как единственная форма понятного людям закона, и семья Симона получила записку от потомков убитого: "Мы не забыли о пролитой крови".1
       Похожие истории доводится читать и в воспоминаниях кавказцев. Даже сегодня там водитель, случайно задавивший пешехода, может стать объектом кровной мести со стороны родственников погибшего. Причём арест виновного милицией, суд и срок, проведённый в тюрьме, не отменяют кровной мести. По выходе на свободу его будут ждать мстители, которые не признают "срока давности преступления", не признают тюремное заключение достаточным возмездием.
       Всё же у многих народов, перешедших или переходящих в земледельческую стадию, были выработаны формы компенсации, смягчавшие неумолимость вендетты. Весь сборник древнерусских законов "Русская правда" (12-й век) представляет собой "прейскурант", перечисляющий, чем и как можно было откупиться за пролитую кровь. "В Греции убежищем [от мстителей] служили храмы. В Святой Земле были выделены шесть городов, в которых мог укрыться человек, совершивший непреднамеренное убийство... У бедуинов ближайшая родственница убийцы может быть выдана родне погибшего в качестве компенсации. Она обретает свободу, когда родит и вырастит сына, который займёт место убитого. У сибирских племён род убившего должен отдать взрослого мужчину, который полностью заменит погибшего: будет трудиться на его поле, растить его детей, спать с его вдовой."2
       Универсальность вендетты во всех известных нам племенных сообществах, её живучесть, ореол священного долга, окружающий её, говорят о многом. Житель современного государства чтит Закон и смотрит на кровную месть как на пережиток дикого прошлого. Он не отдаёт себе отчёта в том, что до возникновения государства вендетта и была частью Закона, слеплявшего каждое племя в единое целое. Родственник погибшего мог даже сознавать в душе, что соплеменник совершил убийство непреднамеренно, случайно или даже, что погибший был сам виноват - заснул пьяный посреди ночной дороги! - но долг оставался долгом: "если я не исполню его, племя погибнет, развалится, в нём порвётся связь между живущими, умершими и идущими в жизнь".
       Здесь мы вплотную подошли к осознанию - обнаружению - важнейшей ступени, отделявшей бетинца от альфида, кочевника-охотника от осёдлого земледельца. Разница их трудовых занятий была лишь внешним отличием. Глубинная же социально-психологическая несовместимость состояла в другом.
       Земледелец жил в государстве, каждый член которого как бы отказался от естественного права человека на самозащиту и передоверил её кому-то другому: солдату, полицейскому, судье, стражнику, королю, тюремщику, палачу.
       Освобождённый от задач гражданского и военного управления, земледелец мог все свои силы и время отдавать полезному труду. Не то кочевник-охотник. Внутри племенной структуры он сохраняет за собой все права и обязанности самозащиты - себя, своей семьи, своего рода-племени. Он и воин, смело идущий на бой с любым иноплеменником. Он и судья, знающий законы и обычаи отцов, следящий за исполнением их в своей семье и у соседей. Он и палач, приводящий в исполнение "приговор" над нарушителем. Он и верховный властитель, решающий на племенном совете, когда напасть на врага или на богатый караван, а когда отступить в безопасное укрытие.
       Эта ключевая разница и составляла главное препятствие для перехода кочевых народов в стадию осёдлого земледелия. Кочевник мог научиться у земледельца приёмам вспашки и орошения земли, мог заставить себя попотеть на уборке урожая и постройке дома, на заготовке сена для скота. Но он не мог и не хотел расстаться со своими священными правами, которые давала ему принадлежность к племени, со своим обширным "социальным я-могу".3 Земледелец, при всём его богатстве, выглядел в глазах кочевника-бетинца бесправным бедолагой, утратившим понятие о чести, потому что он отказался от права защищать свою честь и свободу с оружием в руках. Это откровенное презрение, которое нищий и отсталый бетинец выказывал преуспевающему альфиду, было отмечено тысячу раз в воспоминаниях и путевых заметках альфидов. Гордость бедуина, монгола, индейца, черкеса вошла в поговорки, заставляла цивилизованный мир проявлять почтительную опасливость по отношению к бетинцам. Хорошо это описано у Толстого в повести "Казаки":
       "Брат убитого [Лукашкой абрека], высокий, стройный, с подстриженною и выкрашенною красною бородой, несмотря на то, что был в оборваннейшей черкесске и папахе, был спокоен и величав, как царь... Никого он не удостаивал взглядом... только сплёвывал, куря трубочку, и изредка издавал несколько повелительных гортанных звуков, которым почтительно внимал его спутник. Оленина поразили величественность и строгость выражения на лице джигита; он заговорил было с ним, спрашивая, из какого он аула, но чеченец чуть глянул на него, презрительно сплюнул и отвернулся... Когда тело отнесено было в каюк, чеченец-брат подошёл к берегу. Казаки невольно расступились, чтобы дать ему дорогу. Он сильною ногой оттолкнулся от берега и вскочил в лодку... Он так ненавидел и презирал, что ему даже любопытного ничего тут не было".4
       Русский офицер Оленин, может быть, потому относится к черкесу с таким сочувственным интересом, что он сам принадлежит к сословию, сохранившему веру в необходимость защищать честь с оружием в руках, понимающему священный долг возмездия. Институт поединка, дуэли веками сохранялся в земледельческих монархиях в среде военного класса. Дворянство Франции, Испании, Италии, Англии, России как бы образовывало государство внутри государства. Снаружи была строгая иерархия чинов и титулов, а внутри - вопреки угрозе смертной казни! - выживала республика избранных, где все были равны перед дуэльным кодексом, где исчезали различия между герцогом, графом, бароном, виконтом, где всё решали шпага и пистолет. Если образованнейшие люди Европы так держались этого священного обычая, должны ли мы удивляться тому, что он имел такие глубокие корни в сердцах людей далёких от цивилизации?
       Структура и суть современного государства была впервые выявлена - описана - Томасом Гоббсом в его главном труде "Левиафан" (1651 год),5 но до сих пор не стала общепринятой - осознанной - схемой наших представлений о политической жизни народов. Снова и снова политики и историки пытались рассматривать и описывать племенные этносы в тех же категориях, что и государственные образования, Commonwealth, с уже свершившейся трансформацией, с происшедшим разделением общественных функций между различными членами сообщества.
       В чём же суть этой трансформации?
       В жизни любого общественного организма мы обнаружим четыре главные вида деятельности: 1) труд; 2) распоряжение трудом и продуктами труда; 3) управление людьми; 4) постижение мира. Точно те же функции мы находим и в животном организме: труду соответствует работа мышечно-костной системы; 2) распорядительству - обмен веществ; 3) управлению - волевые импульсы нервной системы; 4) миропостижению - деятельность органов чувств и головного мозга (там, где он есть), ориентирующая животное в пространстве и времени.
       В государстве эти четыре функции, как правило, разделены, чему соответствует разделение большинства известных нам народов на четыре сословия: трудовое население, промышленники и купцы, военная и гражданская администрация, жречество или учёные. В племени же каждому человеку открыт доступ ко всем четырём видам деятельности: он и труженик, он и хозяин-распорядитель того, что добыл-произвёл, он и судья, вершащий суд над соплеменниками и своей семьёй, он и "король", решающий на племенном совете вопросы войны и мира, он и жрец, ведущий переговоры с богами домашнего очага или приносящий жертвоприношения Верховному божеству.
       Когда бетинец вглядывается в судьбу альфида, он прекрасно видит, насколько тот богаче его во всех жизненных благах: продовольствии, одежде, жилье, топливе, инструментах. Но когда он сравнивает свой статус в племени со статусом среднего альфида в государстве, тот должен казаться ему несчастным невольником, лишённым всех бесценных прав и свобод, без которых жизнь для бетинца утрачивает всякий смысл. Отсюда и проистекает его бесконечное - часто кажущееся нам иррациональным - презрение к альфиду.
       С другой стороны, трудно презирать того, кто не только богаче тебя, но и сильнее. А военные столкновения раз за разом демонстрируют превосходство альфидов за счёт несравненно более высокого качества вооружений. Что остаётся делать бетинцу?
       Подкрутим ещё раз колёсики и линзы нашего микроскопа, вглядимся снова в душу бетинца, столкнувшегося с неведомо откуда взявшимся перед его глазами альфидом. Даже если альфид не покушается на его территорию, даже если он готов мирно оставаться за пограничной рекой или за выстроенной им каменной стеной, сам факт его существования становится источником нестерпимой душевной муки для бетинца. Вот он жил себе и жил, рос - созревал - усваивал законы и обычаи своего племени, изо всех сил старался блюсти заветы предков, гордился всем этим, гордился своей ловкостью на охоте и смелостью в бою, своим луком, палицей, томогавком, своей юртой, саклей, вигвамом, своим конём, верблюдом, ладьёй. И вдруг перед ним является альфид. С его дворцами, пирамидами, храмами, крепостями. С его галерами, шхунами, фрегатами. С его катапультами, железными колесницами, пушками, ружьями. С его коттеджами, виллами, мощёными дорогами, застеклёнными окнами, заполненными зернохранилищами. Можно ли всё это стерпеть?!
       Альфид говорит бетинцу: "Стань как мы, и у тебя всё это будет".
       Но он не понимает - он уже не помнит, - чем он - его предки - заплатили за это изобилие. Бетинец же ясно видит: если он откажется от всех своих бесценных прав - воина, судьи, владыки, - в земледельческом государстве ему достанется только роль невольника. Ситуация выглядит для него безнадёжной - и из этой безнадёжности вырастает ярость.
       Слепая.
       Иррациональная.
       Это она толкала древнего иудея разрушать города и сжигать посевы в Земле Обетованной.
       Она же кипела в сердце викинга, убивавшего безоружных монахов и громившего церкви и монастыри.
       И в сердце монгола, оставлявшего за собой окровавленные пепелища.
       И в сердце индейца, вонзавшего нож в горло американского фермера и сдиравшего скальпы с его жены и детей.
       Но она же увлекала и кимвров-тевтонов на смертельную - безнадёжную - схватку с римскими легионами.
       И арабов - под греческий огонь, низвергнутый на их флот со стен Константинополя.
       И горцев Шамиля - под русскую картечь.
       И того одинокого чеченца, переплывавшего Терек под пулю сторожевого казака.
      
       Уран, добываемый в шахтах, весит немного, но таит в себе огромную энергию. Вывод, добытый нами из шахт, прорытых в глубинах человеческой истории, можно свести к короткой формуле, но формула эта представляется мне необычайно важной:
       Встреча народов, находящихся на разных ступенях развития цивилизации, народов альфа и бета, всегда будет рождать в народе бета сильнейший импульс ненависти, иррациональный порыв уничтожить народ альфа.
       Именно это мы и видим в сегодняшнем - кипящем иррациональной ненавистью - мире. Нынешние бетинцы - то есть народы, застрявшие на земледельческой стадии или только-только вошедшие в неё, - переживают такой же мучительный раскол, через какой прошли в своё время древние иудеи, скифы, галлы, готы, гунны, арабы, татары, черкесы, стоят перед той же диллемой: догонять ли ушедших вперёд машиностроителей-альфидов или попытаться их уничтожить? На поверхности могут пестрить самые разные плакаты и лозунги, требования политической независимости или защиты религиозных верований, призывы к восстановлению "исторической справедливости" (как будто она когда-то существовала!) или возвращения захваченных территорий. Но природа лавы, кипящей в глубине, остаётся одна и та же: ненависть бетинца к альфиду.
       Это она движет палестинцем, вонзающим кинжал в грудь израильского спортсмена в Мюнхене.
       И тамильской девушкой, взрывающей себя вместе с премьер-министром Индии.
       И арабом, входящим в самолёт, пружиня на подошвах, заполненных взрывчаткой.
       И студентом-марроканцем, направившим арендованный автомобиль на толпу гуляющих в Северной Каролине.6
       И теми индонезийцами, которые подложили мину в отель с австралийскими туристами.
       И уж, конечно, теми девятнадцатью джихадистами, которые даже не удостоили мир объяснением: ради чего они направили захваченные боинги на Мировой торговый центр и Пентагон. Да и нуждалось ли их деяние в объяснениях и расшифровке? "Наша цель - уничтожить вас. Ради этого мы отдадим свою жизнь - не дрогнув. А средства для уничтожения вы предоставите нам сами" - вот простой смысл сентябрьской атаки самоубийц.
       Если бы важность и справедливость добытого нами вывода была осознана альфидами-машиностроителями, они перестали бы требовать от своих политических лидеров немедленного - при жизни одного поколения осуществлённого - умиротворения бетинцев. Как и переход от кочевого состояния к земледельческому, процесс перехода в индустриальную стадию не может осуществиться ни в пять, ни в десять, ни в двадцать лет. На него должны уйти века - и всё это время ненависть будет полыхать в сердцах земледельцев-бетинцев и прорываться отдельными извержениями, обжигать нас взрывами и стрельбой. Политик, играющий на страхах избирателей, обещающий им - в традициях Чемберлена - "прочный и справедливый мир со всеми народами", всегда окажется демагогом, чьи лозунги обернутся лишь новой кровью, новыми насилиями, новыми жертвами.
       Вся цель предыдущих рассуждений и сравнительных исторических исследований приводит нас к двум вопросам:
       Первый: Возможны ли на переходе в индустриальную эпоху взрывные политико-военные извержения того же масштаба, какие имели место при переходе в земледельческую стадию?
       И второй: если "да", то из недр какой страны - какого народа - может скорее всего появиться новый Аттила, Чингис-хан, Тамерлан?
       Попыткам ответить на эти вопросы и будет посвящена вторая часть книги.
      

    Часть вторая

    ЗЕМЛЕДЕЛЬЦЫ

    ПРОТИВ МАШИНОСТРОИТЕЛЕЙ

    Глава II-1. АЗАРТ ВОЙНЫ,

    СЛАДОСТРАСТИЕ УБИЙСТВА

       Есть упоение в бою
       И бездны мрачной на краю...
       Всё, всё, что гибелью грозит,
       Для сердца смертного таит
       Неизъяснимы наслажденья...
       А. Пушкин
      
       Он кроме хлеба ничего
       Не ел, не пил вина.
       Одна отрада у него
       Была - война, война!
       И. Бродский
      
       Последние тридцать лет своей жизни Лев Толстой искренне и упоённо проповедывал непротивление злу насилием. Его статьи и письма этого периода переполнены проклятьями генералам, королям, императорам, полководцам, которые якобы и гонят на войну простого человека - по природе своей доброго и незлобивого. Но это он же оставил нам такие яркие описания того, что происходит в душе воина накануне и во время битвы. Вспомним, например, Николая Ростова в Шенграбенском бою:
       ""Поскорее, поскорее бы", - думал Ростов, чувствуя, что наконец-то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей-гусаров... Ему становилось всё веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево было сначала впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживлённее становилось. "Ох, как я рубану его", - думал Ростов, сжимая в руке эфес сабли.
       Ур-р-а-а-а!! - загудели голоса."1
       А вот про капитана Тушина:
       "Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее... Из-за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из-за свиста и ударов снарядов неприятеля, из-за вида крови людей и лошадей, из-за вида дымков неприятеля на той стороне... у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту".2
       Накануне сражения под Аустерлицем князь Андрей сознаётся сам себе в жажде славы:
       "Я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать; но ежели я хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! Что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди - отец, сестра, жена, - самые дорогие мне люди, - но, как ни страшно и ни неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми..."3
       Перенесёмся далеко назад по шкале цивилизации, и мы обнаружим, как простодушно и убедительно описана завлекательность войны в легенде индейского племени ВСроны (Crow):
       "Война - прекрасная вещь. Представь себя молодым воином. Ты раскрашиваешь себя в пурпурный цвет. Ты надеваешь красивую праздничную рубаху. Ты распеваешь военную песнь. Бросаешь взгляды на миловидных девушек. И на молодых женщин, чьи мужья ещё не добились военных почестей. Они возвращают твои взгляды. Ты ступаешь на тропу войны. Похищаешь лошадей врага. Похищаешь его женщин и девиц. Совершаешь подвиги, ведёшь счёт победным ударам. Богатеешь. Из своего богатства можешь одаривать других. Они поют песни в твою честь. У тебя много возлюбленных. И рано или поздно ты становишься вождём.
       Выслушав это, создатель людей, Старик Койот, разделил всех на племена, дал им разные языки и учредил войны".4
       Радостное возбуждение смертельной схватки описано многими мемуаристами, поэтами, писателями. С другой стороны, и обзор кровавых летописей трёхтысячелетней истории человечества, проделанный нами, склоняет к убеждению: не могли эти тысячные и стотысячные скопища вооружённых мужчин раз за разом подниматься в военные походы - навстречу смертельной опасности - по принуждению своих вождей или ради одной лишь жажды добычи. Азарт боя таит в себе такую манящую силу, что она способна увлечь не только толпу, но и душу незаурядную. Пушкин, попав на фронт русско-турецкой войны (1829), пришёл в такое возбуждение, что схватил пику и в одиночку поскакал на неприятельские укрепления - русскому командиру пришлось срочно послать разъезд казаков, чтобы вернуть увлёкшегося поэта.5
       Видимо, именно этот манящий азарт имел в виду генерал южан, Роберт Ли, когда обронил своё знаменитое замечание: "Хорошо, что война так ужасна - иначе мы могли бы полюбить её".
       И другой знаменитый американец, президент Теодор Рузвельт, не раз говорил о войне как о чём-то возвышающем душу гражданина. "Он утверждал, что война является очищающим и объединяющим моментом в судьбе страны и народа. Сталь национального самосознания закаляется в огне битвы. Без испытания войной страна жиреет, дряхлеет, её граждане полностью погружаются в корыстный коммерциализм и наслаждение комфортом".6
       Вся мировая литература, от Гомеровской "Иллиады" до Пушкинской "Полтавы", от эпосов викингов до "Тела Джона Брауна" Винсента Бене, до тысяч романов, посвящённых двум мировым войнам 20-го века, как бы вглядывается в феномен войны с ужасом и благоговением. "И он промчался пред полками, могуч и радостен, как бой", - скажет один поэт. "То было что-то выше нас, то было выше всех", - скажет другой.
       А сколько раз ветераны, вспоминая боевые года, признавались, что никогда - ни до, ни после - жизнь их не была так наполнена ясным смыслом, ярким и сильным переживанием каждой минуты бытия. Психиатры написали уже сотни диссертаций о психологических травмах, полученных людьми на войне, разрабатывают различные формы терапевтического лечения. Но, кажется, никто из них ещё не посмел исследовать бывших солдат, для которых травмой явился конец войны, которые пытаются вернуться к этому состоянию, добровольно вступая в отряды наёмников, столь успешно оперирующих сегодня в разных горячих точках планеты.
       Вообще мало кто осмеливался вслух и публично восхвалять войну. Зато к миру на всей земле призывали Наполеон, Бисмарк, Муссолини, Гитлер, Сталин. Однако, как и всякая человеческая страсть, страсть к войне реализует себя не в словах. Она может долго таиться в человеческом сердце, но вот подкатит очередной исторический стык - поворот - встряска, дунет политический ветерок на вечно тлеющую национальную или религиозную рознь, выскочит на сцену очередной маньяк-предводитель - и готово дело: пылает очередная Босния, Руанда, Дарфур, Чечня.
       До тех пор пока мы остаёмся в плену иллюзии, будто ВСЕ люди на Земле хотят мира, мы не сможем выполнить поставленную перед собой задачу: отыскать в годах грядущих нового Аттилу. Ведь по понятиям благомыслящих его там просто не должно быть! Но, чтобы выполнить задачу, нам - увы - придётся также расстаться с иллюзией ещё более распространённой: будто убийство одного человека другим вызывает безотказное отвращение и осуждение в сердцах ВСЕХ нормальных людей.
      
       Мы все знаем - или хотя бы с детства помним - радость игры. Но мы редко обращаем внимание на то, что любая увлекательная или азартная игра непременно содержит в себе элемент преодоления какой-то чужой воли, воли "не-я". Все спортивные игры, борьба, бокс, скачки - самый наглядный пример, здесь преодолеваемая воля соперника предстаёт перед нами энергично и неоспоримо. Игра охоты, игра рыбалки, игра погони за бабочками тоже имеют вполне зримый объект преодоления - воля бегающей, летающей, плавающей и водоплавающей добычи. Но даже когда человек просто занят разгадкой кроссворда, решением шахматной задачи, пасьянсом или складыванием головоломки, он находится в состоянии противоборства - с невидимым составителем - сочинителем - задачи или просто с хаосом, который сопротивляется попыткам упорядочения.7
       Мы любим побеждать - с этим никто не станет спорить. Но "побеждать" всегда означает "преодолеть чужую волю". Почему же мы так изумляемся, когда сталкиваемся с предельной формой преодоления воли живущего рядом с нами человека, с предельной формой победы над ним - немотивированным убийством? Почему кидаемся искать причины, дурные влияния, ошибки воспитания, горькие обиды? Почему зовём на помощь психиатров и требуем от них изобрести какой-нибудь "синдром" с головоломным названием, которым бы мы могли заслониться от простой и страшной истины:
       Человек способен наслаждаться убийством как таковым, способен совершать его без всяких посторонних побудительных причин и мотивов.
       Авель ничем не обидел Каина, ничем не угрожал ему. Каин убил его потому, что "грех лежал у дверей его сердца" и он не захотел "господствовать над ним" (Бытие, 4:7). Конечно, Священное писание скотоводов-иудеев выставляет злодеем Каина-землепашца, а невинной жертвой - пастуха Авеля. Авель умер бездетным. Наши гены приводят нас к Каину.
       Мы всеми силами уворачиваемся от этой простой истины только потому, что вся наша воспитательная традиция, со времён Века просвещения, учит нас: естественные порывы человека - превыше всего. И если допустить, что жажда убийства притаилась среди естественных порывов человека, что же станется с главным догматом нашей гуманистической веры?
       Нужны высокие и прочные стены морали, религии, законов, чтобы удерживать этого зверя в человеческой душе. Война и бунт знаменуют временное крушение стен - тогда-то зверь вырывается наружу и показывает свои клыки. Однако и мирные времена не оставляют нас без ярких примеров. Конечно, когда подросток входит в школу с папиным ружьём в руках и открывает огонь по одноклассникам и учителям, мы спешим объяснить это тем, что его дразнили товарищи, а учителя ставили заниженные отметки. И когда какой-нибудь маньяк стреляет в президента или кинозвезду, причина якобы ясна - жажда мировой славы. И уволенный почтальон, конечно же, имел основания гоняться с пистолетом за своими бывшими сослуживцами по всему почтовому отделению. У Иосифа Козинского и Тимоти Маквея бродили в мозгу радикально-завиральные идеи - они и толкнули их на страшные деяния.
       Но вот что нам делать с так называемыми "серийными убийцами"? Как объяснить их? Сколько ни старались психиатрические светила навесить ярлык какой-нибудь болезни на Давида Берковица ("Сын Сэма"), Теодора Банди, Джеффри Дамера, Андрея Чикатилло и прочих, ничего не выходило. Сам тот факт, что они так долго и умело уворачивались от армии полицейских, разыскивавших их, говорит о вполне нормальном функционировании умственных способностей. Они переходили от одной жертвы к другой, не испытывая никакой личной ненависти, выбирая их часто наугад, спеша воспользоваться стечением "удачных" обстоятельств. Конечно, воспалённый эротизм играл свою роль в какой-то части этих преступлений. Но куда деть тогда Чарльза Мэнсона, который посылал на убийства своих подручных? Или тех двух американских снайперов, которые убивали незнакомых им людей из гнезда, сделанного в багажнике автомобиля? Они не только не могли прикоснуться к своим жертвам, но даже не видели их лиц. А с тем неутомимым москвичом, который убивал гуляющих в парке пенсионеров ударом молотка по голове и потом обиженно доказывал следствию, что нет, его жертвы исчисляются не жалкими четырьмя десятками, а рекордными шестью (2007)? А с корейским студентом, расстреливавшим в упор своих сокурсников и преподавателей в университете Вирджинии (2007)?
       К длинному списку "серийных" убийц, взятому из криминальной хроники, мы можем и должны добавить список владык, поддавшихся сладострастию убийства после прихода к власти. Калигула, Нерон, Домициан, Борджиа, Иван Грозный, Сталин, Мао Цзе-дун, Кастро, Иди Амин, Пол Пот и тысячи им подобных - поменьше - все демонстрируют нам, как увлекательно бескорыстно может бушевать эта страсть, направленная на уничтожение беспомощных подданных.
       Примечательно, что профессиональные террористы довольно часто, за неимением подходящих жертв, начинают убивать друг друга. После ареста японской террористической группы секигунха на территории их дома были найдены захороненными четырнадцать трупов их сообщников, среди них - четыре женщины. При расследовании выяснилось, что каждому убийству предшествовало "судебное разбирательство". Одного приговорили к смерти за то, что он съехал в канаву на украденном автомобиле. Женщина была осуждена за пользование клинексами - грех буржуазности. Другую - на восьмом месяце беременности - осудили за ношение серёжек, что является попыткой усилить сексуальную привлекательность. "Наша цель - сотрясти мир ужасом, - объясняли арестованные террористы. - Чем больше газеты напишут о наших расправах, тем лучше".8
       Акт убийства обладает такой манящей и завораживающей силой, что он сделался чуть ли не центральным элементом публичных сборищ на протяжении тысячелетий. Гладиаторские бои в Древнем Риме безотказно собирали толпы восторженных зрителей. Публичные четвертования и повешения служили чуть ли не главным развлечением Средневековых городов. То же самое - сжигание ведьм и еретиков. Ежедневно, как на работу, сходились на скамьях для зрителей парижские "вязальщицы", чтобы упиться безотказной работой гильотины. Кинозалы в маоистском Китае были заполнены зрителями, возбуждённо приветствовавшими кадры кинохроники с расстрелами и избиениями "правых уклонистов и нежелательных элементов".
       Не могла обойти стороной этот манящий элемент и зрелищная индустрия. От греческих трагедий до Шекспира и Шиллера, от театра Кабуки до экранизаций "Тысячи и одной ночи" убийство или мучительство на сцене и экране оставались непременным условием успеха. Если сегодня попробовать переключать каналы американского телевиденья, обнаружится, что девять из десяти демонстрируют какую-нибудь историю, связанную с убийством. Даже каналы, называющие себя "Искусство и развлечения", даже "Планета животных" не преминут время от времени выплескивать перед зрителем щедрые порции крови. А успехи детективного жанра, а слава Агаты Кристи, Жоржа Сименона, Хичкока, Стивена Кинга и тысяч других - где бы все они были, если бы сердце человека не откликалось так безотказно на этот ужасный акт?
       Ещё Платон в своём проекте идеального государства предлагал изгнать художников и писателей, которые слишком увлекались изображением насилия, а особенно тех, кто приписывал его - богам. "О битвах же гигантов и всяких жестоких действиях, приписываемых богам и героям по отношению к их родственникам и домашним, ни в коем случае не баснословить и не составлять пёстрых описаний, но, наоборот, насколько можно убеждать, что никогда ни один гражданин не питал ненависти к другому и что это - нечестиво... Такие и подобные им сказания - пусть не сердятся на нас Гомер и другие поэты - мы вычеркнем... потому что чем больше в них поэзии, тем менее позволительно их слушать детям и взрослым".9 Но проекты идеальных государств потому и остаются только на бумаге, что их сочиняют благомыслящие философы, не желающие замечать кипение реальных человеческих страстей.
       Может быть, люди 19-го века ещё могли воображать, что только из дикости и необразованности древний скиф насаживал задушенных юношей на задушенных коней; а жрец ацтеков на своём алтаре - вырезал сердце живого человека в угоду своим богам; а викинг - затягивал верёвку на шее девушки, предназначенной в спутницы умершему господину; а монгол - поджигал церковь, полную женщин и детей; а американский индеец - танцевал под свежесодранным скальпом. Но у нас - переживших век двадцатый - видевших Освенцим, Нанкин, Гулаг, хунвейбинов, красных кхмеров, талибов, не осталось права на подобные иллюзии. Мы должны, мы обязаны помнить, что зверь в душе человека неистребим и что нужна неусыпная стража для удержания его в клетке.
       Всё вышесказанное отнюдь не означает, что всякий человек открыт - или даже подчинён - сладострастию убийства. В "венце Творения" живут и другие - благородные - страсти: страсть творчества, страсть любви, страсть познания, страсть созидания. Есть в нём место и состраданию, и щедрости, и доброте. Никто ещё не пытался подсчитать, каких людей на свете больше: жестоких и агрессивных или добрых и сострадательных. Но и без статистических подсчётов мы знаем - весь опыт истории учит нас: десяток или сотня агрессивных легко подчинит себе тысячу или сотню тысяч добрых. Семь самураев, прогнав разбойников, скорее всего сами воцарятся в деревне. Дюжина гангстеров станет управлять профсоюзом. Десяток "воров в законе" подчинит своей воле лагерный барак и заставит его жить по своим звериным представлениям, в которых сила и готовность убивать будут цениться превыше всего.
       Когда мы смотрим на покрытое листвой дерево, мы знаем - верим - предощущаем, что в нём таятся и будущие цветы, и вкусные плоды с семенами, что где-то в гнёздах птенцы разевают нежные клювы, а заботливый енот прячет своих детёнышей в безопасное дупло. И при виде этой торжественной и многообразной красоты мы склонны забывать, что где-то в глубине - до засухи, до искры, до молнии - затаился ещё и ПОЖАР. Испепеляющий. Грозный. Неодолимый.
       То же самое и человек.
       Горючий элексир ненависти, жаркая радость насилия укрыты в нём до поры - но не могут быть вытравлены - ампутированы - до конца никакими проповедями, законами, призывами. В любом человеческом сообществе мы обнаружим некое меньшинство, в котором обострённая жажда насилия соединена с ненавистью к размеренному честному труду: такие составляют ядро криминального мира. Сам факт неуничтожимости организованной преступности даже в цивилизованных правовых государствах говорит о том, что корни её уходят в тёмные глубины человеческой души. Пока общественный организм здоров и силён, он способен удерживать американских гангстеров, российских воров в законе, перуанский Сияющий путь, тамильских тигров в определённых рамках. Но когда внутренний кризис ослабляет силы сопротивления, когда рушится старый государственный порядок, это экстремистское меньшинство, верящее только в силу меча, нагана, автомата, выпрыгивает на авансцену истории, увлекает аморфное большинство и предстаёт перед нами под именем якобинства, большевизма, нацизма, хамаса, хизболы, талибов.
       Как правило, именно в момент переходного скачка с одной ступени цивилизации на другую рушатся традиционные устои этноса, возникает вакуум власти - а это идеальный момент для захвата полного контроля над обществом экстремистами. Для такой воцарившейся группировки наилучшим оправданием их господствующего положения является состояние войны. Поэтому-то они будут противиться любым шагам, ведущим к настоящему миру. Непонимание этого простого факта и ведёт ко всем опасным нелепостям международной политики и дипломатии наших дней.
       Хотелось бы, чтобы наши правители - а заодно и избиратели в демократических странах - осознали это - всей мировой историей подтверждённое - правило: мирные переговоры с народом, находящимся под контролем экстремистской группы, невозможны. Наступление мира сбросит экстремистов с командных высот на дно общества. Это будет означать для них не только утрату власти, но весьма часто - и физическую гибель. Ибо они уже успели принести столько горя своему народу, что месть не заставит себя долго ждать. Для лидеров палестинцев, албанцев, тамилов, курдов, чеченцев принять даже самые выгодные условия мира так же невозможно, как было невозможно для Аттилы, Чингиз-хана, Тамерлана приказать своим воинам отложить мечи и взяться за ручки плуга.
       Попробуем же, отбросив иллюзии, вглядеться в судьбу и состояние тех земледельческих народов, из гущи которых сегодня выпрыгивают самые свирепые и многочисленные носители террора, направленного против индустриального мира: палестинцев, саудовцев, египтян, пакистанцев. Три момента, три критерия, три вопроса должны интересовать нас в первую очередь:
       1. Как далёк данный народ от индустриальной стадии?
       2. Каково напряжение внутренней борьбы, протекающей в нём? (Вспомним, что отчаянные междуусобия предшествовали всем знаменитым взрывам-нашествиям: персидскому, македонскому, арабскому, норманнскому, монгольскому.)
       3. Каковы шансы на появление вождя, этакого Аттилы Бин Ладена, способного объединить и сфокусировать бушевание подспудной ненависти, направить её сокрушающий удар на индустриальный мир?
       Начнём с тех, кого мы ещё во вступлении взяли за образец для создания модели народа Бета, - с палестинцев.
      

    II-2. ПАЛЕСТИНЦЫ

       Вот вы идёте по улице и видите: в драке схватились двое - верзила и коротышка. На чьей стороне будет ваше сочувствие? Безотказно - на стороне коротышки. А если он ещё проявляет отчаянную решимость, налетает на своего противника снова и снова, не обращая внимания на получаемые тумаки и затрещины, в вас вспыхнет желание вмешаться, помочь ему, остановить драку, вызвать полицию.
       Именно такова была эмоциональная схема многих недавних международных конфликтов и реакции на них мирового общественного мнения. В десятках столиц мира происходили демонстрации солидарности с воюющим Вьетнамом, и Джейн Фонда, под объективами кинокамер, спускалась в Ханойские бомбоубежища (1963-1973). "Советы - вон из Афганистана!" - призывали плакаты и газетные заголовки, а Пентагон снабжал новейшими стингерами "героев" муджахеддинов (1979-1989). Сербия подверглась карательным бомбардировкам за своё негуманное обращение с албанскими повстанцами в провинции Косово (1998). Весь мир осуждал пост-коммунистическую Россию за кровопролитное подавление сепаратистов Чечни (1994-2002). И конечно же, вот уже сорок лет не прекращаются проклятья Израилю за оккупацию территорий, захваченных в Шестидневной войне 1967 года.
       "Трагедия палестинцев" стала темой тысяч книг и статей, попыткам примирения были посвящены десятки и сотни международных конференций, самые высокопоставленные правители мира торжественно ставили свои подписи на украшенных печатями документах. Но мира всё нет и нет. По-прежнему летят пули и камни, ракеты и снаряды, танки въезжают в дома, святые места окутываются облаками дыма и слезоточивого газа, самоубийцы взрывают себя в переполненных автобусах и кафе. И противоборство не остаётся замкнутым в узкой полоске земли, прижатой к восточному берегу Средиземного моря. Когда от бомб террористов гибнут жители Рима, Вены, Афин, Нью-Йорка, Лондона, Мадрида, Парижа, в сознании миллионов испуганных людей эти кровопролития объясняются - истолковываются - как месть за страдания угнетённых изгнанников. Ведь только невыносимая боль может толкнуть человека на то, чтобы взорвать себя вместе с толпой ни в чём неповинных женщин и детей!
       Но попробуем провести умозрительный эксперимент: исполним мечту палестинцев и их сторонников (а также еврейских ортодоксов!) - с помощью Божественного вмешательства уберём жестоких израильских оккупантов, разрешим всем палестинским изгнанникам вернуться в родные края. Что у нас получится? Цветущее, свободное государство, уважающее международное право и человеческую личность, терпимое ко всем вероисповеданиям, открытое иностранным визитёрам и журналистам? Или что-то больше похожее на Вьетнам под коммунистами, Камбоджу под Красными кхмерами или Афганистан под талибами?
       Когда палестинцы впервые получили автономию после подписания соглашений в Осло (1993), Арафат стал "наводить порядок" на территориях Западного берега понятными ему методами. "Гражданские суды игнорировались, чрезвычайные трибуналы выносили смертные приговоры без соблюдения каких бы то ни было формальностей. Пытки стали обычным делом. За первые четыре года самоуправления в арафатовских тюрьмах умерло больше заключённых, чем в израильских - за всё время оккупации."1 Видные палестинские борцы с оккупацией вынуждены были признать, что установившийся арафатовский режим был коррумпирован, деспотичен, безжалостен и что под израильтянами они чувствовали себя гораздо более свободными.2
       Известный израильский защитник прав палестинцев, Давид Гроссман, приводит в своей книге "Сон на проволоке" слова одного араба - израильского гражданина, - который пожелал остаться безымянным: "Я и подумать не могу о том, чтобы жить в палестинском государстве. Это будет новая страна, в которой безусловно загорится гражданская война. Настанет безработица. В правительстве будут заседать юнцы, жестокие и несгибаемые. И не знаю, что они сделают с нами за то, что мы были израильтянами".3
       Эти предсказания довольно точно совпадают с тем, что произошло в полосе Газы, получившей автономию в 2006 году: гражданская война между Фатой и Хамасом, жёсткое правление экстремистов, бессудные расправы с "коллаборантами", хозяйственная разруха и нищета. И недаром собеседник Гроссмана пожелал остаться анонимом: нам не раз доводилось читать сообщения о том, как тот или иной палестинский сторонник заключения мира с Израилем был найден с простреленной головой или в обломках взорванного автомобиля.
       Арабы, живущие на оккупированных территориях, могут поддерживать палестинское движение морально и финансово, могут даже разрешать своим детям швырять камни в израильских солдат, но очень редко принимают решение эмигрировать, хотя никаких ограничений для этого нет. За шестьдесят лет существования государства Израиль около полумиллиона израильтян покинули его, предпочтя жить в других странах. Уехавших же арабов насчитывается всего 10 тысяч.4 Почему так мало? Видимо, жизнь под властью "неверных оккупантов" всё же кажется предпочтительней, чем под властью арабских братьев по вере.
       Однако анализ политических, военных и моральных аспектов противоборства между израильтянами и палестинцами не входит в задачу данного исследования. На сегодняшний день эти аспекты наилучшим образом рассмотрены в книге Алана Дершовица "Судебная защита Израиля" - я буду не раз ссылаться на неё.5 Нам же пора попытаться ответить на первый из поставленных в предыдущей главе вопросов.

    КРЕСТЬЯНЕ И СЕЗОННИКИ

       Весна 1999 года, раннее утро в Иерусалиме. Мы с приятелем идём через арабский базар в Восточном городе. Он совсем не похож на бурлящие базары Востока, показанные нам в десятках фильмов - от "Багдадского вора" до "Лоуренса Аравийского". На лотках не видно ни цветов, ни свежих овощей, ни фруктов - одни орехи и сушенные абрикосы. Почему? Апрель, слишком рано? Не умеют выращивать в теплицах? Но ведь полки в Иерусалимских супермаркетах заполнены многоцветными дарами земли, выращенными в Израиле?
       Большинство торговцев восседает на ковриках или на низких табуретах, перед кучками разложенного перед ними скарба. Старая посуда, видавшие виды радиоприёмники, подгоревшие тостеры, стоптанные башмаки, потрёпанные книжки, ношеная одежда, кувшин с отбитым носиком. На лице продавца - равнодушие, высокомерие, скука. Он не унизится до ожидания покупателей. Он отстаивает своё место на земле, свою роль в жизни. Да, он купец, торговец, у него СВОЯ лавка в Иерусалиме. А о еде для детей как-нибудь позаботится жена.
       Пройдя через базар, мы садимся в арабское маршрутное такси на восемь пассажиров. Мой знакомый говорит, что нам ехать полчаса, и я с тревогой спрашиваю, сколько же это будет стоить. Оказывается, пустяки - цена автобусного билета. В арабском мире всё обслуживание - в три-четыре раза дешевле. Но редкие израильтяне теперь решаются воспользоваться им. Свежа память первой интифады. Две экономики - богатая и нищая - существуют бок о бок, соприкасаясь многими точками, но не сливаясь.
       На следующий день - туристская поездка на север страны, к Тивериадскому озеру. Автобус катит по правому берегу Иордана. Один за другим проезжаем палестинские городки, расположенные на так называемой "оккупированной территории". В глаза бросается множество недостроенных домов. Стены первого этажа закончены, зияют дверные и оконные проёмы, а наверху - зЮросли железной арматуры, уже поржавевшей в ожидании бетона. "Почему?", - спрашиваю у нашего гида. "Иногда израильская администрация запрещает строительство, потому что проект нарушал строительные коды, правила безопасности. Но чаще - не умеют рассчитать свои средства до конца. Получат ссуду на начало строительства, построят первый этаж, потом деньги кончаются, и коробка остаётся торчать. Такова воля Аллаха." - "А кто даёт деньги?" - "Юэнарвиэй." - "Кто?" - "Это большое агентство при ООН, создано в 1949 году для помощи палестинским беженцам." - "Но разве оно не следит за использованием ссуд?" - "Следит, конечно. Но всех сотрудников на местах оно нанимало только из самих палестинцев. А у них главная святая обязанность - помогать родственникам и соплеменникам. Никто из них и не подумает преследовать нерадивого должника."
       На другом берегу реки - тоже палестинцы, но иорданские. Зеленеют аккуратно засаженные поля, переливаются по склонам оливковые сады. И вдруг вижу нечто неожиданное - по всему полю вырастают белые конусы бьющей в небо воды. Поливальные установки! В Израиле я их не видел, от них уже давно отказались, перешли на орошение при помощи проложенных под землёй перфорированных пластиковых шлангов. Каждая капля воды достигает корней растения или дерева. При традиционной же поливке половина влаги успевает испариться в горячем воздухе.
       Запасы воды в Святой Земле крайне ограничены. Одна из самых постоянных жалоб палестинцев: оккупанты забирают себе всю воду для поливки, нам выделяют жалкий ручеёк. Но как же может страна, экономящая свои водяные ресурсы, допустить их распыление в воздухе? Статистика показывает, что работник кибуца или мошавы производит в четыре раза больше сельскохозяйственной продукции, чем палестинский крестьянин.6 Кому же чиновник, занятый распределением воды, должен отдавать предпочтение?
       Тем не менее, благосостояние палестинцев, оставшихся на оккупированных территориях, в 1970-80-е годы неуклонно росло. Происходило это, с одной стороны, за счёт того, что они могли воспользоваться всеми благами, предоставляемыми индустриализацией Израиля: сетью дорог, электроэнергией, телефонной и телеграфной связью, финансовыми структурами, высококачественным медицинским обслуживанием. С другой стороны, палестинцы получили доступ к рабочим местам в Израиле и в соседних арабских странах. Каждый день около ста тысяч палестинцев пересекали пропускные пункты, отправляясь на работу в израильских фирмах и учреждениях.7 Ещё большее число их уезжало сезонниками на нефтяные скважины Кувейта, Объединённых эмиратов, Саудовской Аравии.
       Работа по найму обеспечивала пропитание семьям, но не давала и не могла дать гордого чувства независимости. Это чувство осталось в прошлом, прошлое обрастало ностальгическими легендами, питалось рассказами стариков о какой-то якобы блаженной жизни в деревне. Неважно, что и тогда территории находились под властью других держав - Турции, Британии, Иордании. Главное, что у тебя был свой дом, свой сад, свой скот, своё - пусть небольшое - поле, то есть своё место в жизни, где каждый сосед знал тебя и помнил твоих предков, где ты мог купаться в дружелюбной почтительности близких.
       Все попытки помочь палестинским беженцам обосноваться на новых местах в качестве постоянных жителей разбивались об эту стену ностальгии. Когда израильтянам нужна была какая-то территория для прокладки дороги, канала, строительства линии электропередач, они часто наталкивались на яростное сопротивление местных жителей - палестинцев. Никакие предложения адекватных участков земли в другом месте, оплаты стоимости нового дома не могли подвигнуть их продать свои участки и переехать.
       Весьма сочувственно настроенный к палестинцам израильский автор, Дэнни Рубинштейн, так описывает эту привязанность к своему клочку земли в книге "Люди ниоткуда". "С того момента как женщина из деревни Сафат была вынуждена оставить свой дом и переехать в соседнюю деревню за несколько километров, она чувствовала себя в ссылке... Иногда переселение сводилось к переезду из одного района Иерусалима в другой, иногда - просто на другую сторону улицы, но этого было достаточно, чтобы человек почувствовал себя изгнанником. Эти беженцы оставались в своей стране, жили среди людей с теми же верованиями и тем же языком, и тем не менее ощущали себя лишившимися корней, лишившимися родины".8
       Тесные клановые связи всегда играли у палестинцев огромную роль, поэтому каждая деревня, как правило, крайне неохотно и недружелюбно принимала чужаков переселенцев. "Деревня Рама, в которой мы оказались, не принимала нас, - рассказывает палестинский беженец. - Нас считали бездомными беглецами. Они отказывались выдавать своих дочерей за нас. Даже после сорока трёх лет они считают нас чужаками. Ругают в лицо. Унижают. У меня нет шанса попасть в члены местного правления. Мне скажут, что я не принадлежу к их клану".9
       Подобные умонастроения были укреплены и расширены административными мерами Организации Объединённых Наций. Она создала специальный комитет, занимающийся делами только палестинских беженцев - UNRWA (United Nations Work and Relief Agency, в отличие от UNHCR, High Commissioner for Refugees, занимающийся всеми другими).10 По формуле, выработанной этим комитетом, палестинским беженцем считается всякий, кто жил в Палестине с июня 1946 года по май 1948 года и кто вынужден был оставить место своего жительства - даже если он просто переехал в соседнюю деревню или город, - а также всё потомство этих людей. Немудрено, что численность арабов, считающихся палестинскими беженцами, возросла с первоначальных 700 тысяч до четырёх миллионов.11
       В последние месяцы Второй мировой войны миллионы немцев оставляли свои дома и бежали на Запад, чтобы спастись от советской оккупации. Западная Германия сделала всё возможное, чтобы помочь им обосноваться на новых местах. В 1947 году Индия должна была изыскивать кров и продовольствие для десятков миллионов индусов, бежавших с территорий, ставших Пакистаном. В 1990-е Россия принимала волну за волной русских беженцев из бывших советских республик, получивших независимость. Ни один из этих демографических кризисов не сделался объектом внимания ООН. Беглецы устраивались как могли и начинали жизнь заново.
       Палестинцы же, оказавшиеся в лагерях для беженцев в других странах, делали всё возможное, чтобы не обосноваться там постоянно. "Инициатива короля Иордании Абдуллы, попытавшегося помочь беженцам обжиться на Западном береге после войны 1948 года, вызвала там демонстрации протеста. (В 1951 году король был застрелен палестинцем - И. Е.) Обитатели лагеря беженцев близ Сидона (Ливан) ломали свежепосаженные деревца, заявляя, что следует сопротивляться любой попытке сделать их положение постоянным. "Я не стану жить здесь даже во дворце," - заявила одна женщина в лагере близ Джерико... Иначе беженец мог утратить права на землю своих отцов: его корни окажутся вырваны".12
       Арабский исследователь Абдул-Латиф Тибави, изучавший умоностроения беженца, пришёл к выводу, что жажда крестьянина вернуться в родные места приобрела мифический характер. "Её невозможно суммировать и описать в ясно выраженных политических формулах... Она представляет собой сгусток смутных духовных и даже мистических желаний... Но этот сгусток оказывается таким мощным инструментом национального сплочения, что его роль делается важнее ружей и автоматов".13
       "Права на возвращение" требуют даже те, кто никогда не покидал родную деревню. Палестинская поэтесса Фадва Тукан пламенно восклицала "Я вернусь!", хотя происходила из богатой и уважаемой семьи, которая никогда не покидала родной Наблус."14 Не следует также забывать и то, что у многих арабов до сих пор жива и горькая обида по поводу их изгнания из Испании в 15-м веке. "Да, каждый араб чувствует боль по поводу утраты Андалузии", - сказал один из собеседников Гроссмана.15
       Международная помощь палестинским беженцам "превратилась в огромный бизнес, но почти половина вносимых средств возвращается странам-донорам в виде контрактов на поставку продовольствия, строительство домов или в виде платы за консультации... Причём, организации, распределяющие помощь, должны истратить отпускаемые им средства любой ценой - иначе их бюджет на будущий год будет урезан".16
       Бегство богатых и образованных палестинцев началось задолго до создания государства Израиль. "К 1937 году евреи Палестины контролировали примерно 10% обрабатываемой земли, купленной, по большей части, у нескольких сотен землевладельцев-арабов, живших в других странах. Сразу после Второй мировой войны стало ясно, что Британия намерена снять с себя обязанности колониального управления, и эмиграция усилилась. Стрельба, взрывы, похищения сделались обычным явлением. Человеконенавистнические проповеди главного муфтия, Хуссейни, разжигали антиеврейские страсти арабов, грозили хаосом и разбоем. По различным оценкам, около 75 тысяч представителей высшего и среднего класса покинули территории ещё до начала Войны за независимость (1948).17 Разлетевшись по миру, они и создали тот образ несправедливо обиженного, гуманного и культурного палестинца, выброшенного из родных краёв жестокими пришельцами-сионистами.
       Оставшееся арабское население состояло в основном из крестьян и бедных горожан, совершенно неготовых к наступлению индустриальной эры. И дело было не в отсутствии технических навыков, а в полном подчинении социальным и политическим традициям, выработанным многими веками жизни под турецким деспотизмом. В отличие от арабов, еврейские иммигранты из Европы, обладали всеми организационными навыками индустриальной эры и начали стремительно обгонять арабских соседей как в промышленно-торговой сфере, так и в сельском хозяйстве.
       Даже такой знаменитый критик Израиля и Запада, как Эдвард Саид, признаёт, что весь арабский мир забуксовал и отстал во всех сферах на пути прогресса. "Социальные, экономические и политические условия жизни в арабских странах, остаются на нижайшем уровне. Неграмотность, нищета, безработица, неэффективность хозяйства только возрастают. В то время как весь мир, похоже, движется в сторону демократии, арабы предпочитают усиливать тиранию и применять мафиозные методы в руководстве государством."18
       Конечно, для арабов, как и для любых других народов, ключом для входа в индустриальную стадию, было образование. С помощью Израиля и ООН число арабских школ за сорок лет возросло с 46 до 410, число учителей - со 170 до 10 тысяч, число учеников - с семи тысяч до двухсот двадцати.19 Однако внимательный взгляд может открыть много тревожных и даже парадоксальных черт в системе школьного обучения палестинцев.
       День в школе обычно начинается со скандирования некоего лозунга, напоминающего советское "К борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!":
      
       Палестина - наша страна,
       Возвращение в неё - наша цель!
       Смерть нас не остановит,
       Палестина принадлежит нам!20
      
       Система отметок плохо приживается в школах. Один палестинец просматривал домашнее задание своей дочери по географии, уже проверенное учителем. Он обнаружил, что на два вопроса девочка ответила явно неправильно, но учитель никак не выделил их, отметил галочкой, как и все другие. Отец пошёл разговаривать с учителем, но тот объяснил ему, что так у них принято, так заведено. "Я не делаю поправок. Просто отмечаю, что домашнее задание было выполнено."21 Может быть, учитель сам не был уверен в том, какой ответ правильный, и не хотел потерять лицо?
       Старшеклассники на встрече с писателем Гроссманом стали жаловаться ему, что в их программу по литературе не включено изучение таких-то и таких-то современных палестинских поэтов и писателей. "А кого из этих авторов вы прочли сами? - спросил Гроссман. - Ведь их книги стоят на полках вашей школьной библиотеки." В классе наступило молчание. Выяснилось, что имена поэтов были известны ученикам как символы-лозунги противостояния израильским властям, но читать их никто не пытался.22
       В другом классе Гроссман спросил, как ученики относятся к Гитлеру. Ему стали объяснять, что Гитлер объединил германский народ, что он хотел объединить все народы мира, но евреи мешали ему в этом, поэтому он должен был их уничтожить. Однако, Холокост - это, конечно, сказки. Погибло не больше миллиона. "По-вашему, это оправдано: уничтожить миллионное меньшинство, которое мешает большинству?" - "Ну, не уничтожить, но депортировать - да." Тут один из учеников спохватился и стал объяснять одноклассникам, что эдак можно оправдать и изгнание палестинцев. В конце концов, весь класс дружно сошёлся на том, что Израиль поступает с палестинцами точно так же, как Гитлер поступал с евреями. "Одно и то же - что там, что здесь. Евреи хотят нас уничтожить любой ценой."23
       Гроссман с сочувствием выслушивает истории палестинских крестьян, показывающих ему большие земельные участки, которые когда-то принадлежали их родителям.24 Но он не спрашивает их, сколько зерна и овощей их предки выращивали на этих участках и не была ли утрата земли связана с разорением, произошедшим от неэффективности арабского земледелия по сравнению с еврейским. Что же касается индустриальных предприятий на палестинских территориях, упоминаний о них почти не встречается ни в обзорах, ни в книгах; разве что традиционное производство мыла из оливкового масла в Наблусе упоминается как пример хозяйственного успеха.25 Машиностроение отсутствует полностью.
       Один саркастически настроенный араб-израильтянин так описал свою - и многих своих соплеменников - мечту: "Вот мы просыпаемся одним прекрасным утром - и что мы видим? Те же прекрасные здания, те же удобные дороги, тот же справедливый Верховный суд, та же энергичная полиция, та же демократия и система социального обеспечения - но только БЕЗ ЕВРЕЕВ! Вот был бы рай! Нет, я не хочу, чтобы их сбросили в море, я ведь прогрессивный либерал-гуманист. Но просто какой-то межпланетный корабль забрал бы их и унёс куда подальше."26
       Возможно, особенности преподавания в арабских колледжах и школах влияют на то, что большинство их выпускников не могут стать лидерами индустриального прогресса, не могут получить престижную работу, должны идти в грузчики, уборщики, камнетёсы. Если добавить к этому религиозные запреты на алкогольные напитки и на общение с девушками, можно представить себе, какой заряд яростной неизрасходованной энергии накипает в сердцах этой молодёжи. Ни по своим навыкам, ни по традициям, ни по образованию она не готова войти в индустриальный мир, требующий от человека не только знаний, но и умения контролировать свои эмоции и порывы. Немудрено, что она становится лёгкой добычей экстремистов, предлагающих ей такой манящий выход энергии - "священную борьбу за освобождение".
      

    ОПАСНОСТИ МИРА

       Акты международного терроризма, совершавшиеся палестинцами, мгновенно заполняли экраны миллионов телевизоров, выплёскивались в газетные заголовки.
       1968 год - захвачен израильский пассажирский самолёт, приземлён в Алжире; чтобы спасти 12 пассажиров-евреев, Израиль согласился выпустить из тюрьмы 16 террористов.27
       1970 год - три пассажирских лайнера захвачены в небе над Европой, их заставили приземлиться в Иордании и, отпустив пассажиров, взорвали.
       1972 год - убийство одиннадцати израильских спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене.
       1974 год - британский самолёт захвачен в Дубае; один пассажир убит, террористы находят убежище в Ливии.
       1976-ой - захвачен французский авиалайнер с израильтянами, приземлён в Энтебе (Уганда), и только блистательная операция израильских десантников спасла заложников.
       1979 - покушение на израильского посла в Лиссабоне.
       1981 - нападение на синагогу в Вене, двое убитых, 19 раненых.
       1982 (июнь) - израильский посол Аргов тяжело ранен в Лондоне.
       1982 (август) - только что избранный премьер-министр Ливана Бешир Джемаель и сорок его соратников взорваны в Бейруте.
       1983 - 240 американских морских пехотинцев погибли при взрыве казармы в Бейруте, устроенном организацией Хизбола; вскоре последовали взрывы в американском и британском посольствах.
       1985 - в Средиземном море захвачен корабль "Ахилле Лауро", американский турист-инвалид сброшен в море.
       1985, 27 декабря - синхронизованное нападение на отделения израильской авиакомпании Эль-Аль в Риме и Вене, 18 убитых, 40 раненых.28
       Нападения на мирных израильтян, "живые бомбы", взрывающие пассажиров автобусов и посетителей кафе, обстрел израильских деревень ракетами стали такими повседневными событиями, что мировая пресса едва уделяет им внимание. Да, палестинцы были горько обижены и ведут - с помощью всего арабского мира - освободительную войну с захватчиками и их союзниками - такая схема утвердилась в мировом общественном мнении, и поколебать эти убеждения практически невозможно. Гибель израильских женщин, детей и стариков - это лишь следствие сионистской агрессии. Количество погибших указывает лишь на глубину страданий изгнанников-палестинцев: чем больше разорванных тел, тем, значит, страшнее была несправедливость.
       Но есть в кровавом хаосе Ближнего Востока последних десятилетий одна черта, которую трудно согласовать с утвердившейся схемой. Если виновник страданий так очевиден, почему же палестинцы раз за разом ввязываются в ожесточённые и кровавые схватки с другими арабами и друг с другом? Почему не могут объединиться и выступить дружно против общего врага? Феномен арабо-палестинских междуусобий настолько не вписывается в схему "борьбы народа за освобождение", что и пресса, и исследователи-политологи стараются обходить их стороной. А ведь в этих междуусобиях уже погибло гораздо больше палестинцев, чем в боевых действиях против Израиля.
       Первые крупные схватки, а по сути - настоящая гражданская война - начались в сентябре 1970 года, на территории Иордании. В течение двадцати лет (1948-1967) иорданское правительство подавляло всякие ростки палестинского национализма; даже слово "Палестина" было запрещено - только "Западный берег".29 Хотя палестинцы составляли две трети населения королевства, иорданская монархия категорически отказывалась признать своё государство той самой страной, которая была отведена палестинцам при разделе территории. Но после войны 1967 года, палестинские боевики были выпущены из иорданских тюрем, также большое число их прибыло из Сирии и Египта.30 Чувствуя свою силу, они начали выставлять военные патрули на дорогах и даже объявили северные районы "Освобождённой Палестиной".
       Король Хуссейн приказал своей армии, знаменитому Арабскому легиону, обученному ещё англичанами, выступить против восставших. "Началась настоящая война, с использованием танков, бронемашин, артиллерии и авиации. Палестинцы были полностью разгромлены, потеряв около трёх тысяч бойцов. Некоторые из них, спасаясь бегством, переправились через Иордан и предпочли сдаться израильтянам. Сирия попыталась придти на помощь палестинцам, но Израиль пригрозил вмешаться в конфликт, и сирийские танки отступили."31
       После разгрома большая часть палестинских боевиков переместилась в Ливан. Вторжение этой неуправляемой и непредсказуемой военной силы начало расшатывать неустойчивый политический баланс маленькой республики, и в 1975 году в цветущей стране запылала долгая гражданская война, в огне которой погибло всё, что было достигнуто и построено за предыдущие тридцать лет. Вторжение Израиля в 1982 году не смогло остановить боевые действия. Остервенение межарабской вражды было отражено - и символизировано - страшной резнёй в лагерях палестинских беженцев Сабра и Шатилла (Бейрут), устроенной арабами-фалангистами в отместку за убийство премьер-министра Джемайеля (осень, 1982). Но вину за эту резню, конечно, свалили на израильскую армию - "могла остановить, но не вмешалась!" (Как будто вооружённых людей, обуянных жаждой мести, можно остановить каким-то иным способом, кроме как перебив их.) В том же 1982 году президент Сирии Асад ввёл танки в восставший город Хама и перебил там от 15 до 20 тысяч собственных подданных, но об этом событии арабская пресса предпочла умолчать.32
       Хотя основная часть палестинских боевиков была - после сложных международных переговоров - эвакуирована из Ливана в Тунис, оставшиеся их группировки - за Арафата и против него - продолжали сражаться друг с другом и в августе 1983 года.33 В течение 1980-х в лагерях беженцев там и тут продолжаются схватки между сторонниками ПЛО (Palestine Liberation Organization) и другими группировками: Фата, Хамас, Хизбола. Отколовшиеся лидеры палестинских террористов, такие, как Джордж Хабаш, Абу Нидал, продолжают совершать акты международного терроризма, устраивают покушения и на самого Арафата.
       В 1990 году арабское государство Ирак вторгается в арабский Кувейт, и руководство ПЛО выражает поддержку Саддаму Хуссейну. За это, после разгрома Ирака, Кувейт изгнал 300 тысяч палестинских сезонников, что, конечно, ещё ухудшило положение в лагерях беженцев.34 После трагедии 11-го сентября (2001) Арафат, под давлением мирового общественного мнения, попытался подавить открытые проявления восторга на улицах палестинских городов, призвал к прекращению терроризма. И снова загорелись бои между силами безопасности ПЛО и боевиками Хамаса и Хизболы.35 Наконец, получение палестинцами автономии в Газе в 2006 году немедленно привело к гражданской войне между Хамасом и Фатой.
       Межарабское противоборство протекает не только в виде открытых вооружённых конфликтов, но и втихую, порой между жителями одного села. В течение двадцати лет (с 1948 по 1967) деревня Барта была разделена: западная половина оказалась на территории Израиля, восточная - на территории Иордании. Западные за это время усвоили многие принципы жизни правового государства, восточные же привыкли к правлению силы. Они-то и стали главными инициаторами и проводниками интифады в 1987 году. Они приходили на западную половину и водружали палестинские флаги над домами жителей, писали антиизраильские лозунги на стенах. Один владелец дома посмел снять флаг - его жестоко избили. Устраивали поджоги окрестных рощ. "Мы боимся их, - жаловался западный, - они готовы применять насилие по любому поводу. Полны дикости. Семейная дисциплина у них исчезла, взрослые не имеют контроля над молодёжью, а израильская полиция не станет являться сюда каждый день, чтобы защитить меня от них".36
       Международный террор палестинцев тоже далеко не всегда был направлен против израильтян, европейцев, американцев. В длинном списке атак, проведённых группой Абу Нидала, гораздо больше нападений на дипломатов и политических деятелей Сирии, Иордании, Саудовской Аравии, Объединённых арабских эмиратов. Руководство ООП, включая Арафата, тоже было объектом многочисленных покушений этой группы, среди убитых: представители ООП в Лондоне (1978), Кувейте (1978), Париже (1978), Брюсселе (1981).37
       Есть ещё один аспект - фронт - внутриарабского противоборства, остающийся невидимым для постороннего глаза, о котором мы можем только догадываться. За последние десятилетия израильтяне всё чаще прибегали к тактике прицельного - выборочного - уничтожения лидеров террористов. Вот он едет в автомобиле, со своими телохранителями, и вдруг - откуда ни возьмись - прилетает управляемая ракета, и от автомобиля остаётся куча дымящегося металла. Или: звонит его мобильный телефон, он подносит трубку к уху, и она взрывается в его руке и сносит половину головы.38 Понятно, что ни одна из этих операций не могла бы окончиться успехом, если бы у израильской разведки не было надёжной агентуры среди палестинцев. Как же нужно ненавидеть носителей террора, чтобы день за днём идти на смертельный риск, помогая Израилю в их уничтожении!
       Эта бесконечная череда кровавых межарабских и внутрипалестинских раздоров заставляет нас усомниться в общепринятой формуле: "Израильский агрессор - виновник ближневосточного конфликта". Палестинские религиозные и политические лидеры яростно призывают к священной войне с "сионистами", но возникает впечатление, что по-настоящему они боятся только одного: наступления прочного мира. Это особенно ярко и наглядно проявилось во время переговоров между израильтянами и палестинцами, устроенными президентом Клинтоном в 2000 году.
       Израильтян представлял недавно избранный премьер-министр, прославленный генерал Эхуд Барак. Он возглавил Рабочую партию и победил на выборах 1999 года, обещая Израильтянам мирные переговоры с палестинцами. В мае 2000 года он вывел последние израильские войска из южного Ливана. В Кэмп Дэвиде он выложил перед Арафатом условия мира, которые ошеломили своей щедростью всех участников: возврат 97% оккупированных территорий, возврат Восточного Иерусалима (за исключением Еврейского и Армянского кварталов), всей территории Газы, а в виде компенсации палестинским беженцам - 30 миллиардов долларов, выплачиваемых постепенно, в течение нескольких лет.39
       Арафат был ошарашен, растерян, испуган. Он пытался придираться к деталям, уворачивался от серьёзных обсуждений, не мог выдвинуть никаких контрпредложений. Патетически взывая к чувствам верующих, он объявлял себя защитником священных для мусульман мест и отрицал священность тех же мест для евреев, заявляя, что Храм вообще был построен не в Иерусалиме, но в Наблусе.40 Наконец, потерявший терпение президент Клинтон сказал ему: "Если израильтяне способны идти на компромиссы, а вы - нет, я лучше отправлюсь домой. За четырнадцать дней здесь вы отвечали только "нет" на все предложения". Видимо, вспоминая судьбу египетского президента Анвара Садата, который в этом же Кэмп Дэвиде подписал мир с Израилем и вскоре был убит мусульманскими экстремистами, Арафат сказал Клинтону: "Вы хотите ускорить мои похороны?"41 Скорее всего, это же имел в виду глава делегации американских посредников, Денис Росс, заявивший: "Для Арафата конец конфликта - это конец его самого".42 И вскоре после провала переговоров в Израиле возобновилась волна террора, началась Вторая интифада.
       Интересный психологический портрет палестинского террориста мы находим в книге нью-йоркской журналистки, Лауры Блуменфельд. Её отец, американский раввин, получил пулю в голову во время поездки в Иерусалим. Чудом остался жив. Двенадцать лет спустя журналистка решила поехать в Израиль и отыскать стрелявшего, чтобы - она сама ещё не решила: то ли отомстить, то ли попытаться понять его мотивы, то ли добиться от него просьбы о прощении. Приехав, узнала, что террорист сидит в израильской тюрьме, что он был членом ячейки, убивавшей туристов и израильтян в Иерусалиме. Подходили среди бела дня и стреляли в голову из пистолета. В группу входили члены радикальной фракции ПЛО, двадцати- и тридцатилетние, многие - с криминальным прошлым. Их лидеру вырвало глаза взрывом, когда он привязывал бомбу к автомобилю палестинского "коллаборанта".43 Отцу журналистки повезло - пройди пуля на полдюйма ниже, и он был бы мёртв.
       Лауре Блуменфельд удалось завоевать доверие семьи стрелявшего, родственники пригласили её домой, отвечали на её вопросы о борьбе палестинцев, о покушении на этого туриста из Америки (журналистка не призналась, что она - дочь пострадавшего).
       " - Это был какой-то еврей, - сказал двенадцатилетний мальчик и криво улыбнулся. - Я не знаю, кто... Наверное, агент Мосада.
       Он засмеялся, и все засмеялись вслед за ним. Я присоединилась к ним - как могла.
       - Я не уверен, что он был агент Мосада, - сказал старший брат стрелявшего. - Он был приезжий из Нью-Йорка, делал что-то против палестинцев. Иначе зачем бы они выбрали его мишенью?..
       Мы все стали хихикать... Мать стрелявшего, смеясь, хлопнула меня по бедру".44
       Журналистка, с помощью семьи, вступает в переписку с осуждённым террористом. Она верит, что если бы тот узнал, какой мирный и добрый человек её отец, он пожалел бы о своём поступке. Ведь сам террорист - образованный юноша, увлекается поэзией и философией. В его комнате, рядом с Кораном, лежат "Государство и революция" Ленина, "Мера за меру" Шекспира, учебники английского. В каждом его письме журналистка мечтает найти - вычитать - услышать: "Я сожалею..." Но никаких сожалений о содеянном там нет. Умная подруга объясняет Лауре:
       " - Он не только не приносит извинения, но даже не видит, за что тут нужно извиняться... Наоборот, ждёт, что его жертва поймёт его мотивы и одобрит их... "Я не должен выражать никаких сожалений, потому что то, что я сделал, было правильным и справедливым..." Он произносит слово "мир", но это чистая прагматика, а не перемена убеждений... Сегодня звучит такая песня - мир, - и он - больной астмой поэт и философ-политик, верящий в человечество, ей подпевает. Но завтра мирные переговоры провалятся, музыка переменится, и он снова станет воином-героем".45
       Мечта, которую лелеет Лаура Блуменфельд, - типичная мечта каждаго западного благомыслящего о том, чтобы всё обернулось недоразумением, недостатком информации, что словами и разъяснениями можно было бы развеять туман кровавой вражды. Представить себе, что он - благомыслящий альфид - с его добротой, чувством справедливости, состраданием, бескорыстием - одним фактом своего существования может доставлять невыразимые страдания бетинцу, он просто не может.
       В рассказе ньюйоркской журналистки проступает ещё один аспект интифады и терроризма, который обычно ускользает от западного наблюдателя: веселье. Вся семья смеётся, вспоминая, как их герой совершил свой подвиг. И действительно, что может быть смешнее-веселее: идёт по улице приезжий еврей, такой уверенный в себе, довольный, богатый, равнодушный к страданиям несправедливо обделённых, и вдруг - хлоп! - лёгкое нажатие пальца на курок - и он валяется на мостовой, брыкая ножками и ручками.
       Американский журналист Дэвид Шиплер разговаривал с палестинскими девушками, студентками техникума в Рамалле, после атаки террористов на кибуц Мисгар-Ам, в которой шестеро детей были взяты заложниками и четверо из них были ранены при освобождении, а один убит (апрель, 1980).
       " - Мы все на стороне нападавших, - сказала одна, перекрывая взрыв смеха.
       - Даже когда они захватывают и убивают детей?
       - Дети вырастут и станут солдатами. Нет другого пути освободить нашу землю... Им плевать, когда гибнут наши дети.
       Говорившая усмехнулась, и все начали хихикать".46
       Журналист Стивен Глэйн пытался взять интервью у молодых палестинцев в тот день, когда они швыряли камни в израильских солдат.
       " - Ваши родители знают, что вы занимаетесь этим?
       - Только если я возвращаюсь домой с отметинами. В меня уже попадали четыре раза. - Халил поднял штанину и показал след от резиновой пули. - Но мы не прекрaтим нападения...
       Неподалёку раздалась стрельба... Мы отбежали за угол дома. Халил и его друзья разразились смехом... Для молодых палестинцев это была борьба, но одновременно и увлекательное приключение, может быть, самое волнующее из всего, что сулила им жизнь, - конечно, не считая возможности взорвать себя в кафе Тель-Авива или Иерусалима".47
       Если верить кадрам кинохроники, запечатлевшим улицы палестинских городов вечером 11-го сентября 2001 года, бСльшее веселье участникам интифады смогли доставить только рушащиеся небоскрёбы Мирового торгового центра в Нью-Йорке.
      
      

    АТТИЛА ИЗ НАЗАРЕТА?

       Вчитываясь в историю палестинцев, невозможно не удивляться тому, насколько их судьба повторяет судьбу американских индейцев.
       И те, и другие вдруг оказались лицом к лицу - бок о бок - с народом иной, более высокой, цивилизации.
       И там, и там вторгшиеся альфиды предлагали местным бетинцам различные формы мирного сосуществования, различные формы приспосабливания к неизбежным переменам, не отдавая себе отчёта в том, что первым шагом на этом пути должно было бы стать признание гордыми бетинцами своей отсталости, второсортности, несостоятельности.
       Традиционная межплеменная рознь и вражда не давали индейцам возможности создать сплочённую военную силу; точно так же и арабы в Палестине были разобщены религиозными и клановыми барьерами, тратили свой боевой запал на междуусобия.
       Единственной возможной формой вооружённого сопротивления и для тех, и для других оказался террор против пришельцев: мелкими группами, мелкими отрядами - налететь, убить, ограбить, поджечь, увести в плен.
       И у индейцев, и у палестинцев культ воинской доблести был доведён до религиозного накала; готовность погибнуть в бою сделалась главным и необходимым достоинством любого мужчины. Естественно, люди, не ценящие собственную жизнь, жизнь своих врагов не ставят ни в грош, и готовы уничтожать их с непостижимой нашему сознанию жестокостью.
       Отсутствие центральной власти у индейцев лишало американцев возможности заключить с кем-то прочный мир или привлечь кого-то к ответственности за акты террора; точно так же и израильтяне впустую требовали от Арафата исполнения подписанных договоров: он имел так же мало власти над Хамасом, Хизболой, Абу Нидалом, как какой-нибудь Понтиак или Сатанта - над другими племенами или даже над собственными воинами, рвущимися к подвигам и славе.
       Американские пионеры в прериях становились объектом ярости индейцев и строили укреплённые форты для защиты от них; и точно так же израильские поселенцы вынуждены превращать свои городки в неприступные крепости, защищающие их от ярости палестинцев.
       Резервации для индейцев и лагеря палестинских беженцев - это похожие вынужденные решения одной и той же социально-политической проблемы: взять на прокорм и иждевение бетинцев, оказавшихся неспособными совершить прыжок в следующую эру. Но и те, и другие стали котлами тлеющей ненависти, и те, и другие включались благомыслящими всего мира в список обвинений против "захватчиков и угнетателей".
       Индейцам, как мы знаем, так и не удалось сплотиться и нанести земледельческому мир удар, соизмеримый по своей мощи с нашествием гуннов, викингов, монголов. А каковы шансы у палестинцев в их противоборстве с миром индустриальным?
       Важнейшим фактором их силы на сегодняшний день остаётся сочувственная солидарность с ними не только мусульман, но и миллионов бетинцев во всех земледельческих странах планеты, а также благомыслящих альфидов в индустриальных государствах. Любые военные и административные меры, принимаемые против палестинцев израильскими властями, мгновенно вызывают бурные протесты, демонстрации, угрозы, бойкоты. Западная дипломатия, загнанная в ловушку проповедуемым ею культом демократии, приходит в растерянность, когда у власти в Газе оказывается избранная законным путём террористическая организация Хамас, призывающая к уничтожению Израиля. Что делать с таким "демократическим" правительством? Продолжать посылать ему финансовую и продовольственную помощь? Или наказать неразумных палестинцев за неправильный выбор долларовым кнутом?
       Попытки Израиля достичь примирения путём предоставления арабам израильского гражданства, похоже, буксуют и не приносят желаемых результатов. Арабы-израильтяне всё громче жалуются на дискриминацию, на то, что они остаются гражданами второго сорта: их не принимают на военную службу, не дают занимать ответственные посты.
       " - Я чувствую себя в ловушке, - говорит один араб-израильтянин. - Когда чёрные боролись за свои права в Америке, они хотели заявить всему миру, что они такие же американцы, как и все остальные. Это их страна, их флаг. Но мог бы такое сказать американский индеец? Я чувствую себя, как индеец. Мне нужно быть лояльным гражданином страны, которая объявляет себя государством евреев."48
       Другой работает учителем естествознания в арабской школе. У него пятеро детей, и зарплата - единственный источник его существования.
       " - Я являюсь служащим Министерства просвещения. Оно платит мне, я живу здесь, но сердцем я - с палестинцами. Как я могу учить детей в таких обстоятельствах? Вот пример: многие ученики рисуют в тетрадях палестинский флаг. Я обязан говорить им, что это запрещено. Но ученик будет считать меня предателем. Да я и сам буду себя чувствовать именно так. Что мне делать?"49
       Третий признаёт, что у арабов нет традиций демократии.
       " - Мы привыкли к тому, чтобы кто-то командовал. Вот я работаю вместе с евреями и арабами. И на производственном совещании, если председательствует еврей, каждый смело критикует, высказывает свои мнения. Но если председательстовать пришла очередь арабу, все арабы беспрекословно подчиняются тому, что он скажет."50
       Опрос общественного мнения, проведённый среди арабов - граждан Израиля - в 1987 году, показал, что 18% из них не признают право Израиля на существование.51
       Индустриальная цивилизация успешно поделилась с земледельческим миром заметным прогрессом в сфере гигиены и здравоохранения, и эти достижения привели к демографическому взрыву. Рождаемость среди земледельческих народов подскочила так, что сегодня во многих странах Третьего мира половина населения - дети. То же самое и у палестинцев: 50% - люди моложе двадцати лет. И этот демографический перекос всячески поощряется, рождение детей тоже рассматривается как форма "борьбы с оккупантами". "Если кого-то из палестинцев убивали во время интифады, над его могилой срочно устраивали свадьбу, и мать убитого танцевала на ней."52 Палестинские лидеры называют детородные органы арабских женщин "нашим биологическим оружием". Многим запомнилась каррикатура: палестинская мать плачет над убитым сыном, а в её животе - уже новый зародыш, сжимающий в ручках крошечный автомат Калашникова.53
       Требования предоставить "палестинским изгнанникам" право вернуться в родные места на территории современного Израиля вплетены в пропагандную и дипломатическую риторику всех мусульманских государств. "Палестинцы - мы с вами!" пламенеет на плакатах, которые несут демонстранты в этих странах. Но насколько прочна и глубока эта солидарность? Может ли она вынести палестинцев на роль народа-лидера, который поведёт за собой мусульманский мир на уничтожение ненавистной индустриальной цивилизации?
       Есть слишком много признаков, указывающих на глухое раздражение - неприятие - отчуждённость, - испытываемые остальным мусульманским миром по отношению к палестинцам.
       Начать с того, что их мусульманство должно казаться весьма сомнительным для иранских хомейнистов, афганских талибов, саудовских ваххабов и прочих фундаменталистов. Что это за мусульмане, которые украшают стены своих квартир зеркалами и портретами родственников? Которые разрешают своим женщинам служить в учреждениях, разговаривать с посторонними мужчинами, ходить по улицам без провожатого? Да ещё - с открытыми лицами? А порой - в джинсах и с маникюром на пальцах рук и ног? Мы ценим девственность невесты превыше всего, у нас девушку, потерявшую невинность до брака, могут забить камнями, а у них иные девицы гуляют в своё удовольствие и перед свадьбой идут к израильскому хирургу, который восстанавливает им девственную плеву путём несложной операции.54
       На протяжении десятилетий палестинское движение было густо пронизано социалистическими идеями, неприемлемыми для ислама. Во время боевых действий в Иордании и Ливане восставшие вывешивали марксистские плакаты на стенах мечетей.55 Знаменитый террорист Джордж Хаббаш и его главный помощник Бассам Абу Шариф проповедовали свержение капитализма во всём мире.56 Вдова террориста Гассана Канифани утверждала, что её муж принимал участие в классовой борьбе и погиб так же, как гибли Карл Либкнехт, Роза Люксембург, Эрнст Тельман, Лумумба и Че Гевара.57 Единственная политическая партия в Израиле, объединяющая евреев и арабов-израильтян, - коммунисты. Над Назаретом, посреди крестов и церковных шпилей, красный флаг продолжал развеваться даже после падения коммунизма в России.58
       Недоверие и опасливость по отношению к палестинцам широко распространены в мусульманских странах. И не только потому, что они ухитрились развязать гражданскую войну в Иордании и Ливане. Сотни тысяч палестинцев в арабских государствах сумели завоевать посты в верхних эшелонах социальной, экономической, культурной жизни, они играют ту же роль, какую играли евреи в странах рассеяния - катализирующую, гальванизирующую, будирующую, - и завистливая нелюбовь к ним отлилась в расхожую формулу: "Палестинцы - это евреи арабского мира".59
       Всё вышесказанное ставит под сомнение появление будущего Аттилы из среды палестинцев. Но в недрах мировой истории мы находим одно странное политико-военное образование, которое выглядит правдоподобной моделью их возможного будущего. Я имею в виду мусульманскую секту измаилитов, усилившуюся в 11-13 веках и образовавшую некий Орден, распоряжавшийся сетью укреплённых замков на территории Персии и Сирии. Название этой секты перешло в английский язык в виде слова assassins - "убийцы". Религиозные лидеры этого ордена умели внушать своим последователям такую самозабвенную преданность, что те не задумываясь шли на смерть, чтобы исполнить приказ очередного Верховного имама. Это позволяло ассассинам подсылать убийц к любому политическому или военному вождю, посмевшему выступить словом или делом против Ордена измаилитов.
       Летопись успешных убийств, совершнных ассассинами в 12-м веке, даёт представление о масштабах их влияния на историю региона. В длинном списке погибших от их кинжалов есть эмиры, военачальники, визири, даже халиф.60 Убийцы умели изобретательно преображаться, переодевались паломниками, купцами, разносчиками, чтобы подкрасться незаметно к намеченной жертве, и не заботились о том, что их поймают на месте преступления: они заранее шли на смерть и с нетерпением ждали момента, когда окажутся в обещанном их верой раю - реки вина и мёда, сады с музыкой, райские гурии.
       Дважды они совершали покушения даже на знаменитого победителя крестоносцев - Саладина. Первый раз один из приближённых случайно опознал приближавшихся убийц, и они смогли заколоть только его и несколько человек охраны. В другой раз Саладина спасла прочность его доспехов. Но впоследствии он приказал на любом привале строить для себя высокую деревянную башню и не подпускал к себе близко никого, кого не знал в лицо, а с ассассинами заключил мирное соглашение.61
       Выбор жертв очень часто определялся не только политическими, но и чисто коммерческими соображения (убийство за плату). Так, осаждённый город, ища спасения, мог отправить посланника к лидеру ордена, обещая щедрое вознаграждение за устранение вождя осаждавших. Именно при таких обстоятельствах было осуществлено первое покушение на Саладина, когда он осаждал город Алеппо в 1175 году. О масштабах платы за "контрактное убийство" говорит история гибели видного лидера крестоносцев, Конрада Монтферратского, в 1192 году. Мусульманские источники называют цифру в 10 тысяч золотых слитков, но нет абсолютной ясности в том, кто уплатил их: Саладин или главный соперник Конрада, английский король Ричард Первый.62 Есть указания на то, что в веке 13-ом некоторые европейские монархи платили ассассинам установленную дань, говоря современным языком - "покупали крышу", чтобы обезопасить себя от кинжалов этих грозных профессионалов.63
       Я не вижу ничего невозможного в том, чтобы палестинцы нашли свою форму объединения не в виде государства с цельной территорией, а в виде Ордена, распылённого по разным странам Ближнего Востока. Лагеря палестинских беженцев в военно-политическом отношении вполне могут играть ту же роль, что играли замки Ордена ассассинов: каждый из них было нетрудно взять штурмом, но любой военачальник, решившийся на это, знал, что всю оставшуюся жизнь он должен будет провести в ожидании убийц. Палестинцам же осуществлять возмездие гораздо проще: они могут наносить удары по мирному населению, и для их врага - демократических индустриальных государств, ценящих жизнь своих граждан, эти атаки будут ощущаться весьма болезненно. Когда в мае 2007 года правительство Ливана попыталось разрушить гнездо палестинских террористов в лагере близ города Триполи, в ответ немедленно начались взрывы бомб-автомобилей в столице страны - Бейруте.
       На международном "рынке контрактных убийств" палестинцы тоже могут предложить уже неплохой "послужной список": убийства иорданских и ливанских лидеров, израильских дипломатов, покушения на короля Хуссейна. Не будем забывать, что и в убийстве Роберта Кеннеди в главной роли выступил палестинец. И до тех пор пока у палестинцев нет своего государства, нанести им эффективный ответный удар оказывается очень трудно. "Помощь", оказываемая им арабскими государствами, тоже всегда имеет аспект "платы за крышу". Немудрено, что планы - и попытки - откупаться от них всё чаще всплывают в политике индустриальных держав. Что иное представляет из себя ежегодное снабжение лагерей беженцев через Комиссии ООН как не скрытую дань? А предложенные Эхудом Бараком 30 миллиардов долларов? Разве не есть это попытка выкупить жизни тысяч израильтян, которым ещё предстоит быть взорванными "живыми бомбами"? Но принять эти миллиарды и всерьёз установить мирные отношения с Израилем означало бы для Арафата и его подручных "выйти из бизнеса"; а в гангстерском мире это означает одно: более решительная группа уничтожит "слабаков" и захватит столь выгодное предприятие в свои руки.
       Ни одно государство в мире не окружено такой ненавистью, как Израиль. Думается, разгадка этого феномена таится не столько в традиционном антисемитизме, сколько в том факте, что израильтяне "прыжком" обогнали соседние народы и достигли индустриальной стадии за каких-нибудь 20-30 лет. Окружающие их арабские страны не пытаются следовать их примеру, не ставят перед собой вопрос: "Как им это удалось? Ведь жили бок о бок, и под турками, и под англичанами, освободились одновременно - каким образом они сумели так уйти вперёд?" Нет, всерьёз обсуждается только один вопрос: "Как нам вернее и скорее их уничтожить?"
       Среди государств - членов ООН - земледельческие страны сейчас составляют абсолютное большинство. Именно поэтому все резолюции этой организации будут направлены против Израиля. Судьба палестинцев - лишь предлог, дымовая завеса. Зато в религиозных проповедях, гремящих в тысячах мечетей и потом разлетающихся по свету на магнитофонных лентах, противники Израиля - отдадим им должное - предельно откровенны. "Никакой жалости к евреям!.. Где бы вы ни встретили их - убивайте... Убивайте евреев и американцев и всех, кто заодно с ними - они все в одном окопе, против арабов и мусульман. Они создали Израиль здесь, в бьющемся сердце арабского мира, в Палестине, чтобы он служил форпостом их цивилизации - авангардом их армии - мечом Запада и крестоносцев".64
      
       Итак, отвечая на вопросы, поставленные в начале главы, мы можем сказать следующее:
       Первое: до индустриальной стадии палестинцам ещё очень далеко.
       Второе: Накал их внутренней борьбы на переходной стадии необычайно высок.
       Третье: Тем не менее появление из их среды нового Аттилы или Чингиз-хана маловероятно; их социально-политическое бурление будет ещё долго выплескивать волны кровавого насилия в регионе, но не превратится в катастрофическое извержение равное по своим масштабам нашествиям, описанным в первой части этой книги.
      

    II-3. САУДОВЦЫ

       Их легко опознать в кадрах кинохроники, на фотоснимках дипломатических переговоров. Похоже, это единственный народ, отказавшийся надеть пиджаки и брюки, до сих пор гордо облачающийся в свои старинные бурнусы, халаты, гутры и игалы (головные накидки с кольцом из шнура). Слово "старинный" кажется применимым ко всему, что встречает наш глаз на Аравийском полуострове. И мы легко забываем, что главное государство - Саудовская Аравия - ненамного старше Израиля: оно образовалось и было признано другими странами только в 1932 году. Другие государства ещё "моложе": Кувейт объявлен независимым в 1961, Йемен - в 1967, Бахрейн, Катар и Объединённые арабские эмираты - в 1971.1
       В большинстве этих государств ещё не произошло - не завершилось - превращение племени в социум, описанное Гоббсом. Судебная власть по-прежнему принадлежит главе семьи. Если он решит наказать смертью дочь, жену, сына, отступивших от строгих правил исламской религии, навлёкших каким-то поступком позор на всё семейство, никакая государственная инстанция не сможет остановить его: провинившийся будет забит камнями, утоплен или передан палачу для публичного обезглавливания. В случае обычных преступлений меру наказания преступнику часто определяет семья пострадавшего. В государственной тюрьме долго сидел человек, убивший вдовца - отца двух сыновей, старшему из которых было восемь лет. По древнему мусульманскому закону (шария), именно семья убитого должна решить, позволено ли будет преступнику откупиться деньгами. Убийца просидел в тюрьме десять лет, ожидая, когда мальчик достигнет совершеннолетия. В день, когда сыну убитого исполнилось 18 лет, он заявил, что не принимает выкупных денег. Преступник был обезглавлен на площади. Видимо, меч был тоже старинный, потому что голова отделилась от туловища лишь с третьего удара и то не до конца: волочилось некоторое время за уносимым телом.. Новизна и технический прогресс выразились в том, что казнённый был увезён в машине скорой помощи со знаком Красного полумесяца.2
       Миллиарды долларов, хлынувших в Аравию в связи с нефтяным бумом, преобразили полуостров. Путешественник, приземляющийся в аэропорту Джидды или Эрь-Рияда, увидит в окно самолёта сверкающие небоскрёбы, отели, телевизионные вышки, асфальтированные шоссе, ярко освещённые улицы. Но, пересев в автомобиль и проезжая по стране, он скоро разглядит в песчанных барханах и шатры кочующих бедуинов, и глинобитные хижины, и женщин, сгибающихся под тяжёлыми бурдюками. Нефтяные вышки, танкеры у причалов, газгольдеры, заводы, опресняющие воду, - являются ли они свидетельствами того, что страна вступила в индустриальную эру? Или всё это создано - спроектировано - импортировано - народами-машиностроителями и может исчезнуть, как мираж, если исламские фундаменталисты добьются своего и изгонят всех "неверных" со священной земли Аравийского полуострова, на которой четырнадцать веков назад Бог открылся пророку Мухаммеду?
      

    МАШИНЫ НЕВЕРНЫХ

       За 75 лет существования Саудовского королевства правящая династия неуклонно выступала на стороне технического прогресса. Уже первый монарх, знаменитый Абдул Ал Азиз ибн Сауд, проявлял невероятную энергию и изобретательность, внедряя новшества индустриальной эпохи в жизнь своих соотечественников. Когда великий шейх Хиджаза выступил с яростной проповедью против сатанинского изобретения - радио- и телефонной связи, - король попросил его подойти к аппарату и дал ему послушать суры Корана, которые другой шейх читал в радиостанции Эрь-Рияда, покрывая разделяющее расстояние в 800 миль.
       - Думаешь ли ты, что Аллах допустил бы, чтобы священные слова пророка долетали до твоего уха через сатанинское устройство? - спросил король.
       И мусульманское духовенство смирилось и разрешило телефоны и радиосвязь в стране.3 Однако внедрение телевиденья в 1965 году, попиравшее религиозный запрет на создание изображений живого, вызвало новые бурные протесты и кровавые столкновения.
       Нефтяные доходы, казалось бы, должны были облегчить саудовцам вступление в индустриальную эру. В страну хлынула денежная река, которая представлялась неиссякаемой. И нельзя сказать, что все нефтедоллары тратились исключительно на роскошь, на частные самолёты и кадиллаки, на приобретение вилл и особняков за границей. Правительство вкладывало немалую часть этих средств в создание промышленной базы. В 1980-е годы были приложены серьёзные усилия для улучшения и стандартизации электроснабжения.4 Количество заводов за десять лет (1981-1991) выросло с 1200 до 2000.5 Пытаясь ослабить зависимость страны от импорта продовольствия, власти ассигновали крупные суммы на укрепление и расширение отечественного сельского хозяйства.
       Однако главным знаком - символом - вступления в индустриальную эру остаётся умение строить машины. И этот рубеж саудовская промышленность до сих пор не могла преодолеть. Страна должна закупать за границей все турбины, электромоторы, генераторы, самолёты, автомобили, эскаваторы, судовые двигатели. Есть два-три автосборочных конвейера - но они являются филиалами иностранных фирм.6 Всё остальное - это заводы по производству строительных материалов, удобрений, различных нефтепродуктов, мебели, консервов.7 Производство электроники отсутствует полностью, почти все виды вооружений закупаются за рубежом.
       Серьёзную проблему представляет нехватка воды. В стране нет ни одной реки, ни одного озера - только подпочвенные воды, добываемые через колодцы. Дания даже получила от саудовцев заказ на разработку проекта по транспортировке гренландских айсбергов в Красное море, но он оказался слишком дорогостоящим. Есть заводы, занятые опреснением воды, но это обходится в 5 долларов за кубический метр. Турция предлагала построить два трубопровода, которые доставляли бы воду из Малой Азии по цене 1 доллар за кубометр, однако королевское правительство отказалось от этого сотрудничества по религиозно-политическим причинам.8
       Необходимость соблюдать требования мусульманской религии (в Саудовской Аравии господствует самая строгая ветвь её, ваххабизм), конечно, накладывает свои ограничения. Запрещение одалживать деньги под проценты тормозит или сводит на нет деятельность финансовых учреждений. Банки могут зарабатывать только путём взимания платы за обслуживание со своих клиентов, они лишены возможности активно вкладывать имеющиеся у них капиталы в развивающиеся предприятия. Торговля ценными бумагами на бирже не существует.
       Пытаясь стимулировать сельское хозяйство, правительство закупало у фермеров их урожаи по завышенным ценам. Например, за пшеницу платило цену, в три раза превосходящую цену, установившуюся на мировом рынке. Конечно, это привело к массовому жульничеству: ловкие дельцы закупали зерно за рубежом, а потом выдавали его за выращенное в стране и продавали государству втридорога.9
       Традиционное презрение бедуинов к размеренному ежедневному труду упорно сопротивляется внедрению любых индустриальных новшеств. Женщинам же труд вне дома вообще запрещён религиозными правилами. Нехватка рабочей силы сделалась постоянной болезнью национальной экономики. На заводах, фабриках, электростанциях, нефтяных приисках трудятся иностранцы всех национальностей, причём - необязательно мусульмане. По разным оценкам число их доходит до 5-6 миллионов, то есть до 79% всех работающих (при численности населения в 18 миллионов).10 Проникают иностранцы и в сферу обслуживания. "Эрь-Рияд - когда-то маленькое изолированное местечко - превратился в Вавилонскую башню индийских парикмахеров, таиландских нянек, филиппинских шофёров, швейцарских банкиров, корейских каменщиков".11
       Местное население предпочитает устроиться на государственную службу и наслаждаться главными прерогативами чиновничьего сословия - властью и бездельем. Так как родственные связи остаются крепчайшей цементирующей силой саудовского этноса, учреждения разрастаются, превращаются в неповоротливые кланы, часто неспособные справиться с простейшими задачами управления. Во главе государственной пирамиды находится самый большой родственный клан - королевская семья, насчитывающая на сегодняшний день около тридцати тысяч членов. Около пятидесяти жён и наложниц помогали основателю династии Ал Азиз ибн Сауду в производстве бесчисленного потомства.12 Принцы и принцессы женились, выходили замуж, плодились так же неудержимо, как их отец. Все сотни и тысячи живущих ныне членов королевского семейства должны быть обеспечены почётным местом и изрядным доходом. Немудрено, что Саудовское казначейство не раз уже оказывалось полностью опустошённым.
       Не имея возможности вкладывать притекающие капиталы в доходные предприятия (ведь это было бы получение процентов - запрещено Кораном!), принцы состязаются друг с другом в самых экстравагантных тратах. Покупка и строительство дворцов как в стране, так и за рубежом, стали любимым занятием. Один из принцев должен был много разъезжать по делам службы, но он так не любил перемены в домашней обстановке, что приказал построить себе четыре абсолютно одинаковых дворца в Эрь-Рияде, Джидде, Таифе и в Испании. Все домашние вещи, мебель, посуда, даже детские игрушки закупались в четырёх комплектах. Когда старший сын пожаловался, что при переездах скучает без своего автомобиля, ему были куплены четыре одинаковых "порше".13 Но щепетильность в деловых расчётах до сих пор не вошла в моду у принцев. Чиновник из Министерства почт, телефона и телеграфа однажды тихо сознался иностранному гостю, что финансовый кризис, охвативший его учреждение, мог бы быть легко преодолён, если бы королевская семья оплатила, наконец, свои телефонные счета.14
       Кроме нефтяного богатства, важным источником дохода для правительства является паломничество мусульман всего мира к святым местам в Мекке и Медине. Каждый год Саудовская Аравия принимает около двух миллионов паломников, которые готовы истратить последние деньги, чтобы совершить "хадж" - одно из пяти требований, предъявляемых верующему мусульманской религией. (Остальные четыре: вера в Единого Бога и его пророка Мухаммеда, пятикратная молитва каждый день, соблюдение постов в течение праздника Рамадан, помощь бедным.) Ещё в первой половине 20-го века некоторые бедные паломники приезжали с детьми и продавали их в рабство, чтобы оплатить возвращение домой. Но в 1962 году рабство было отменено, и работорговля перестала играть заметную роль в экономике страны.
       Традиционные формы образования сводились к заучиванию Корана и священных текстов - хадисов. Так как заучивать можно было на слух, повторяя слова вслед за учителем, уровень неграмотности населения был очень высок. Внедрение технических новшеств потребовало расширения сети школ и университетов. В богатых семьях стало модно отправлять детей на учёбу за границу. Но религиозные власти всячески препятствовали этой практике, так что число студентов за границей в 1992 году сократилось вдвое по сравнению с 1984 годом (пять тысяч вместо десяти).15 Две трети докторских диссертаций, выдаваемых Саудовскими университетами, относятся к сфере исламской теологии.16 Свежеиспечённым докторам предстоит вступить в борьбу за получение места в рядах мусульманского духовенства, численность которого в стране уже достигла пятидесяти тысяч. Международная оценка университетов, проведённая в 2006 году, поместила саудовские среди худших.17
       Образованию женщин уделяется меньше внимания: считается, что лишние знания будут только отвлекать их от выполнения главных задач - от ухода за детьми и от создания домашнего очага. В школах и колледжах для женщин мужчинам появляться запрещено, поэтому "занятия в классах состоят в том, что студентки слушают лекции, читаемые профессором-мужчиной с экрана телевизора".18 В сегрегированных учебных заведениях девушкам разрешалось ходить с открытыми лицами и без обязательной абаи (чёрного плаща, закрывающего всё тело). Но однажды это обернулось трагедией. В школе в Мекке случился пожар. Приехавшие пожарники принялись спасать девушек. Но примчалась полиция нравов - мутавы - и запретила выносить на улицу женщин, не имевших "правильного" облачения. Никакие уговоры спасателей не помогли. В результате погибло 15 студенток. Попытки родственников привлечь мутавов к суду не дали результатов.19
       "В 1974 году нефть и нефтепродукты составили 91% саудовского экспорта. В 2000 году цифра осталась той же самой. За четверть века в стране, залитой нефтяными деньгами, ничто не изменилось. Никакая индустриализация не реализовалась... Саудовский араб убеждён в превосходстве своей культуры над западной. Он верит, что сможет бесконечно получать на Западе все плоды технического прогресса и, в то же время, отвергать философские основы и ценности культуры, которая произвела их... А всю необходимую работу при этом будут исполнять шесть миллионов иммигрантов-сезонников".20
       Саудовская Аравия имеет в своём арсенале самую передовую военную технику. Танки, бронемашины, ракеты земля-земля закупаются во Франции и США, вертолёты - в Италии и Японии, транспортные самолёты - в Испании, зенитки - в Швеции и Швейцарии, торпедные катера и амфибии - в Германии, истребители - в Англии и США.21 Но при этом нельзя сказать, что страна имеет боеспособную армию. Видимо, королевское правительство учло печальный опыт других мусульманских стран: в Египте, Ливии, Ираке, Йемене монархии были свергнуты восставшими военными, в Алжире, Пакистане, Индонезии к власти тоже пришли генералы. Численность саудовской армии и её влияние всегда ограничивались. Поэтому когда с севера в 1990 году надвинулся грозный враг - Саддам Хуссейн, - саудовские генералы признали, что "страна не в силах защитить себя. Десять тысяч пакистанских наёмников, помогавших в военной кампании против Йемена в 1980-е, уже были отправлены домой. Бронетанковые силы и авиация находились в весьма плачевном состоянии".22 У Саудовской Аравии не оставалось иного выхода, как впустить на свою территорию 500 тысяч солдат международной антииракской коалиции.
       Это событие стало переломным моментом в новейшей истории страны.
      

    РОЖДЕНИЕ ТЕРРОРИСТА N 1

       В 1990 году саудовскому миллионеру Осаме Бин Ладену исполнилось 33 года. За плечами у него были десять лет войны в Афганистане, в которой он принимал участие с самого начала, исполненный страстного желания защитить мусульман от вторжения неверных. Он вернулся на родину, окрылённый победой над армией Советской сверхдержавы. Арабские добровольцы, собранные, призванные, оснащённые им, сыграли важную роль в боях с захватчиками. Они боготворили своего лидера. Многие уехали в свои страны, но были готовы последовать его призыву и ринуться в новые схватки. Зная за собой эту силу, Бин Ладен обратился к правительству Саудовской Аравии и предложил выставить на защиту страны десять тысяч ветеранов афганской войны. Призвать же - впустить - неверных иностранцев на священную землю родины Ислама казалось ему недопустимым святотатством.
       "Родственники Осамы вспоминают, что в течение нескольких дней после сделанного предложения он не расставался с мобильным телефоном, ожидая ответа от короля Фахда. Он звонил несколько раз в канцелярию королевского дворца, разговаривал с секретарями, посылал копии своих писем факсом и с нарочными... Ответа не было, а 7-го августа появилось сообщение о том, что американские войска приглашены на защиту Саудовских нефтяных приисков... Гордость Осамы была глубоко уязвлена. Его предложение не только не было принято - никто в королевской канцелярии не позаботился даже ответить ему и поблагодарить за проявленный патриотизм".23
       Конечно, правительство Саудовской Аравии не могло всерьёз воспринять предложение миллионера-муджахеддина. Что могли сделать его десять тысяч против 500-тысячной армии Саддама Хуссейна, оснащённой танками и авиацией? Победа в Афганистане, вскружившая голову Осаме Бин Ладену, оказалась возможной только потому, что советская военная техника не имела там объектов для атаки. Её враг таился не в крепостях, а в горных ущельях и пещерах - классический случай беспомощности альфидов перед бетинцами. Но в Саудовской Аравии вторгшемуся врагу было бы что атаковать, бомбить и захватывать: города, порты, заводы, аэродромы, нефтяные скважины. И защитить всё это своими силами саудовцы не могли.
       Однако соображения реальности не имеют власти над человеком страстной веры. Именно с этого момента Осама Бин Ладен превращается в противника собственного правительства, которое посмело вступить в союз с врагом исламского мира, с воплощением Сатаны на Земле - Соединёнными Штатами Америки. Выступая с речами в мечетях и давая интервью журналистам, он обвинял королевскую семью в предательстве интересов собственного народа. "Властители в Эрь-Рияде вступили в союз с евреями и христианами... Мы предсказываем, что они будут рассеяны и исчезнут так же, как исчезла королевская семья шаха в Иране. После того как Аллах даровал им управление самой священной землёй и неслыханные нефтяные богатства, они продолжали грешить и не оценили дар Аллаха. Они будут сметены и рассеяны!"24
       Конечно, королевское правительство не могло оставаться глухим к нападкам диссидента-миллионера. За ним была установлена слежка, его телефон прослушивался, паспорт конфисковали. Несколько раз на улице ему подстраивали "нападения неизвестных", так что он возвращался домой избитый и окровавленный.25 В апреле 1991 года Бин Ладену удалось, с помощью брата Бакра, имевшего связи с высшими правительственными кругами, получить обратно паспорт якобы для деловой поездки в Пакистан. Но из Пакистана он поспешно вылетел на частном самолёте в Афганистан, а оттуда вскоре - в страну, ставшую главным прибежищем террористов всех мастей: Судан.
       Тогдашний лидер страны, исламский экстремист Ал-Тураби, поэт и выпускник Сорбонны (как и камбоджийский Пол Пот), предоставил свою территорию для тренировочных баз Хизболе, Хамасу, египетскому джихаду, алжирским боевикам. И в декабре 1991 года он устроил торжественную встречу в аэропорту Хартума прилетевшему Осаме Бин Ладену.
       За пять лет, проведённых в Судане, саудовский миллионер, используя свои блестящие организаторские способности и опыт бизнесмена, полученный в строительной корпорации отца, сумел создать Алкайду - международную террористическую организацию, применяющую все технические достижения электронной эры. В её задачи входили финансирование различных мусульманских групп и движений, военная подготовка добровольцев, отправка их в зоны военных действий в Боснии, Косово, Чечне, Сомали и, конечно, подготовка и осуществление террористических актов. Целью Алкайды было - и остаётся - свержение всех прозападных режимов в мусульманских странах, с тем чтобы мусульмане смогли, в конечном итоге, соединиться друг с другом и возродить могущество Древне-Арабского халифата. Саудовская Аравия стала одним из первых государств, испытавших на себе удары Алкайды.
       "13 ноября 1994 года, как раз во время ланча, автомобиль был взорван на стоянке перед баром, в котором собирались американцы, участвовавшие в программе военного сотрудничества... Взрыв убил пятерых, сорвал фасад трёхэтажного здания и разбросал осколки стекла в радиусе одной мили".26
       Год спустя "автомобиль был взорван у здания Национальной гвардии в Эр-Рияде... Среди 67 пострадавших (убито 5 американцев и 2 индуса) не было ни одного саудовца. Взрыв был произведён в 11:30, когда все мусульмане ушли на полуденную молитву... Четверо подозреваемых признали, что они были афганскими ветеранами, вдохновлёнными Бин Ладеном. Их обезглавили весной 1996 года".27
       "25 июня 1996 года умело подготовленная атака была совершена против военной базы в Дхараме... Грузовик был заполнен не только взрывчаткой, но и топливными баками. Погибло 19 американских военнослужащих, несколько сотен раненых".28
       Не следует думать, что до появления Осамы Бин Ладена Саудовская Аравия пребывала в мире и покое. Религиозные фундаменталисты с крайней враждебностью встречали любые шаги правительства в сторону модернизации. Ещё до формального признания независимости королю Азизу ибн-Сауду приходилось вести кровавые войны с племенами ихванов - тех самых бедуинов, которые привели его к власти, но теперь хотели только одного: продолжать разбойные нападения на другие племена и на поселения в Ираке, Кувейте, Иордании, находившиеся под протекторатом Англии. Британцы снабдили короля десятком автомобилей с установленными на них пулемётами, и это решило судьбу ихванов.29 В 1965 году бунт против телевиденья возглавил член королевской семьи, Халид ибн-Мусаид, который был убит в перестрелке.30 Десять лет спустя его брат, принц Файзал Мусаид, отомстил за погибшего, застрелив короля Файсала (того, кто отдал приказ штурмовать дворец Халида).31 В 1979 году полторы тысячи боевиков, переодетых паломниками, захватили мечеть в Мекке и через громкоговоритель, установленный на минарете, стали обвинять королевское правительство в коррупции и отступлении от заветов пророка. Вся страна замерла в страхе, ожидая переворота подобного тому, который произошёл только что в Иране. Видимо, власти в Эрь-Рияде не полагались на собственную Национальную гвардию. Для подавления восстания они позвали на помощь подразделения французских десантников, которым пришлось срочно (но, видимо, ненадолго) принять мусульманство, чтобы им разрешили ступить на священную землю мечети. После разгрома восставших сотни людей были арестованы, десятки казнены в разных городах страны.32
       В 1980-е годы Саудовское правителство установило ограничения на количество паломников, которое каждая мусульманская страна может посылать в Мекку. Оно опасалось, что паломничество может стать удобным прикрытием для массовых выступлений радикалов из таких стран, как Иран, Египет, Алжир. Именно это и произошло в 1987 году, когда столкновение саудовской полиции с митингующими паломниками вылилось в битву, в которой погибли сотни людей.33
       Отсутствие свободной прессы помогает королевскому правительству скрывать проявления недовольства тех или иных групп населения. Дискриминация шиитского меньшинства является установленным фактом, но протестующие голоса не могут прорваться наружу, ибо полицейская система подавления и контроля работает весьма эффективно. Ни в одном мусульманском государстве женщина не доведена до таких степеней бесправия, как в Саудовской Аравии. Однако мера женской неволи приоткрывается западному наблюдателю лишь изредка, когда какой-нибудь отчаянной обитательнице гарема удаётся вырваться за пределы страны и описать жизнь под чадрой и буркой.34 Когда племянница короля, Халида, была, по приказанию её отца, казнена за попытку бежать из страны со своим возлюбленным, Би-Би-Си сделало об этом телевизионный документальный фильм "Смерть принцессы". Саудовское правительство выразило гневный протест, назвав фильм "вмешательством во внутренние дела страны".
       Смысл глухого противоборства, протекающего под плёнкой внешней стабильности, можно свести к противоборству двух сил: модернизаторы против фундаменталистов. Модернизаторы признают неизбежность наступления индустриальной эры и пытаются делать шаги ей навстречу. Фундаменталисты убеждены, что от наступающих перемен можно укрыться за стеной веры - нужно только укрепить её в сердцах людей, подчинить их священным заветам Корана, отгородить от тлетворных соблазнов индустриального мира. Подобный расклад сил мы видим и в других мусульманских странах: Египте, Алжире, Иордании, Пакистане. И всюду главное обвинение фундаменталистов против правительств этих стран, их самый страшный грех: секуляризм. То есть по сути - попытка отделения церкви от государства.
       Для западного человека раздельное бытие политики и веры является само собой разумеющимся. Он уже не помнит, что заплачено за это разделение было столетием страшных религиозных войн, заливавших кровью Европу с 1555 по 1649 год. Именно это разделение стало преддверием - и необходимым условием - начала индустриальной эры, в которой критерии справедливости, рациональности, логики и пользы оттеснили критерии святости и небесного откровения. Но для народа, не прошедшего эту мучительную трансформацию, выбор далеко не так очевиден. Как можно требовать - ждать - от подданных подчинения светской власти, которая не озарена благословением свыше? Императоры в Древнем Риме объявляли себя верховными жрецами и богами, короли и цари в Средневековой Европе считались помазанниками Божьими. Точно так же и королевская власть в Саудовской Аравии оправдывает - объясняет - своё господствующее положение ролью главной защитницы и хранительницы величайших мусульманских святынь. Она делает всё возможное, чтобы не прогневать фундаменталистское большинство, жадно впитывающее проповеди имамов и шейхов в мечетях.
       А уж там пропаганда ненависти к индустриальному миру клокочет повседневно и неудержимо. И конечно, для более широкого распространения, использует одно из технических новшеств этого мира - магнитофонные ленты, летящие от одного кассетника к другому, минуя любые цензурные запрещения.
       Смысл этих проповедей: мы - избранный Аллахом народ, обретший истинную веру, поэтому можем и должны убивать всех неверующих как врагов Аллаха. Дети неверных - это наши будущие враги, их женщины могут рожать только наших врагов, их старики - это враги на покое, с руками, запятнаными кровью мусульман. Поэтому убивайте всех без разбора и колебаний. "Джихад - это вершина Ислама, - разъяснял шейх Газави в мечети в Мекке. - Джихад защищает мусульман и территории Ислама, а также расширяет границы принявших подлинную веру... Муджахеддины, которые ищут геройской смерти или победы, являются террористами только для врагов Аллаха. Джихад, о верующие, - это неотъемлемая часть нашей религии. Слово террор используется западной прессой, чтобы оскорбить основание нашей веры".35
       Те же идеи, призывы и аргументы переполняют речи, интервью, послания Осамы Бин Ладена. В августе 1995 года, в своём письме к королю Фахду, он обвинял его в коррупции и капитуляции, призывал отречься от трона. "Вы платили миллионы и миллионы долларов секулярному правительству Сирии, которое перебило тысячи мусульман в Хаме (1982). Вы поддерживаете деспотический режим в Алжире, который терзает мусульман в этой стране... Деньгами и оружием вы снабжаете христианских повстанцев на юге Судана... Ваша финансовая помощь Арафату помогла ему сделать то, чего не смогли добиться израильские оккупанты: подавить Хамас и Джихад... Ваше королевство превратилось в американский протекторат, а сами вы оказались под пятой Вашингтона".36
       В 1994 году королевское правительство лишило Осаму Бин Ладена саудовского гражданства и объявило изгоем. Оно не раз подсылало убийц к непокорному в Судане и Афганистане (он переехал туда под крыло талибов в 1996 году), но все покушения окончились неудачей. Дюжина верных телохранителей всегда окружала лидера Алкайды, но даже они до последнего момента не знали, в какой из заранее оборудованных пещер в Афганских горах он решит провести очередную ночь. Из этих пещер, оснащённых компьютерами, факсами и Интернетом Бин Ладен руководил военными операциями, сотрясавшими индустриальный мир и, в первую очередь, - США.
       В августе 1996 года он выпустил формальное объявление войны Америке. "Мусульмане осознали, что они стали сегодня главной мишенью агрессии новых крестоносцев и евреев... Последний пример этой агрессии: оккупация страны двух священных мечетей - самое страшное несчастье, которое постигло мусульманский мир со времени смерти пророка... Мусульмане во всём мире! Ваши братья в стране двух главных святынь и в Палестине взывают к вам о помощи. Они просят вас присоединиться к Джихаду против израильтян и американцев, причиняя им как можно больше вреда в любой части Земли".37
       Объявление войны самой мощной мировой державе, выпущенное религиозным фанатиком, укрывшимся в горной пещере, могло вызвать много иронических улыбок. Но когда 7 августа 1998 года два американских посольства - в Найроби (Кения) и Дар эс-Саламе (Танзания) - одновременно взлетели на воздух, завалив соседние улицы ранеными и убитыми, улыбки сменились гневной растерянностью. Проведённое расследование показало, что подготовка этих терактов планировалась и велась много лет. Она включала в себя наблюдение за распорядком работы в посольствах, фотографирование, создание террористических ячеек на месте под прикрытием благотворительных организаций и пр.38 За год до взрыва в посольство в Найроби явился египтянин Мустафа Ахмед и сообщил агенту Си-Ай-Эй о готовящемся нападении. Его предупреждение было игнорировано. Зато, словно спохватившись, американцы осуществили возмездие, выпустив около восьмидесяти ракет класса "Томогавк" по разным целям в Судане и Афганистане с кораблей, базирующихся у берегов Аравийского полуострова.39
       Не приходится удивляться тому, что следующий удар Алкайды был направлен против американского флота. "12 октября 2000 года американский эсминец Коул входил в порт Адена (Йемен) для заправки... Небольшой резиновый мотобот проскользнул между буксирами, тянувшими корабль к причалу... Взрыв проделал в борту дыру размером 12 на 12 метров... 17 моряков погибли и 38 были ранены... Двое террористов, взорвавших себя, хорошо изучили процедуру движения кораблей в порту и спланировали атаку, от которой практически не было защиты".40 Йеменская полиция неохотно делилась с агентами ФБР данными расследования. Всё же удалось установить, что мотобот был куплен в саудовском порту Джизан и что оставшиеся в живых участники операции скрылись в Саудовской Арвии. Возглавлял диверсию саудовский гражданин Абдул Рахим ал-Нашири, который был замешан также и во взрывах посольств в Восточной Африке.41
       Наконец, атаки 11-го сентября можно считать целиком саудовским терактом: из девятнадцати самоубийц пятнадцать были саудовцами. Расследование показало, что на это утро были запланированы и другие захваты самолётов. Например, рейс N 23 компании "Юнайтед" был задержан на земле в последний момент, потому что Федеральное управление авиации приказало в срочном порядке закрыть все нью-йоркские аэропорты. Четверо пассажиров "ближневосточной наружности" вступили в перепалку с пилотами, а потом поспешно покинули самолёт.42 В районе Большого Нью-Йорка были также закрыты все мосты и туннели.
       С времён Перл-Харбора Америка не получала такого внезапного и сокрушительного удара. Ужас и изумление приковали к экранам телевизоров миллионы людей во всём мире. Через час после первого тарана всё воздушное пространство США было закрыто для коммерческой авиации. Самолёты, летевшие в Америку из других стран, воздушные диспетчеры переадресовывали в аэропорты
    Канады. Одинокий фанатик, засевший в Афганских горах, сумел не только "захлопнуть" город Нью-Йорк: на какое-то время он "закрыл" всю Америку.
       С тех пор написаны сотни книг, тысячи статей, посвящённых попыткам исследовать - понять - источник силы Осамы Бин Ладена. В этих расследованиях особое внимание уделяется финансированию международных ячеек Алкайды. Откуда берутся деньги на закупку оружия и взрывчатки, на содержание террористов и их семей, на их разъезды по всему миру, на обучение в тренировочных лагерях и лётных училищах? Называют следующие основные источники:
       1. Изначальное богатство самого Бин Ладена. В строительной корпорации Бин Ладенов его доля составляла примерно 300 миллионов долларов. Семья уверяет, что она порвала все связи с террористом N 1. Но люди, знающие арабские нравы и обычаи, говорят, что братья не могут завладеть собственностью родного брата, что бы он ни делал. Такой акт был бы просто немыслим, он принёс бы позор всей семье на века.
       2. Различные финансовые фирмы и промышленные предприятия, учреждённые Бин Ладеном в Судане и управляемые через подставных лиц.43
       3. Умелые капиталовложения в недвижимость в Европе (через сингапурского агента), в молочную промышленность Дании (через египтянина, работавшего в корпорации Бин Ладенов в 1980-е), в производство медицинского оборудования в Швеции (около 15 миллионов), в деревообрабатывающую промышленность Норвегии (через палестинца Самир ал-Хуссейна, около 40 миллионов).44
       4. Афганистан на сегодняшний день производит примерно три четверти мирового опиума. Зарабатывают на этом местные князьки, талибы и пакистанские перекупщики сырья.45 Но немалая доля достаётся и Алкайде, которая время от времени даже сжигала поля крестьян, пытавшихся выращивать зерно, а не маки.46
       5. Ходят упорные слухи о том, что правительство Саудовской Аравии вступило в тайный договор с Бин Ладеном и согласилось платить ему выкуп за прекращение терактов на территории королевства.47 Называют сумму в 200 миллионов долларов, но, естественно, документальных подтверждений найти невозможно.48 Однако один факт очевиден: начиная с 1998 года террористы не устраивали нападений в городах Саудовской Аравии. Также из речей и заявлений Осамы Бин Ладена исчезли нападки на саудовских правителей.49 И то, и другое возобновилось лишь в 2004 году, после того как саудовцы снова разрешили американцам использовать свою территорию для вторжения в Ирак.50 "В Джидде боевики сражались с полицией на улицах, взорвали два банка, штурмовали консульство США... В течение 2003-2004 гг. в Саудовской Аравии было совершено 22 террористических нападения, погибло 90 человек, сотни были ранены."51
       Финансы - одна из важнейших составляющих успешной деятельности любой террористической организации. Но ни за какие деньги вы не сможете купить то, что составляет её главную силу, главное "топливо": неиссякаемый заряд ненависти, кипящей в душе террориста. Попробуем же снова пустить в дело наш психологический микроскоп и положить под него душу самого известного - вдоль и поперёк изученного - злодея-героя N 1 - Осамы Бин Ладена.
      

    АТТИЛА ИЗ ДЖИДДЫ?

       По сути дела, первые четырнадцать лет своей жизни он не имел реальных столкновений с индустриальным миром. Родился в 1957 году, в богатейшей семье выходца из Йемена, Мухаммеда Бин Ладена, сумевшего подняться от портового грузчика до владельца гигантской строительной корпорации, получавшей свои главные заказы от королевской семьи. Имея одиннадцать жён, Мухаммед произвёл на свет 54 отпрыска, создавших могучий клан, влияние которого впоследствии чувствовалось во всей стране. Мать Осамы, Хамида, была родом из Сирии и оказалась абсолютно не готова соблюдать жёсткие правила поведения, предписанные саудовским женщинам. Устав от её независимости, муж вскоре отправил её в дальнюю провинцию, оставив Осаму при себе. Мать и сын были разлучены на десять лет. В семье за Хамидой укрепилась презрительная кличка al abeda - "рабыня", а Осаму сводные братья и сёстры в детстве часто называли Ibn Al Abeda - "сын рабыни".52
       В 1967 году Мухаммед Бин Ладен погиб при аварии вертолёта в пустыне. Его потомство сумело сохранить крепкие семейные связи, жизнь клана продолжалась. В четырнадцать лет, путешествуя с братьями, Осама посетил Швецию, Париж, Оксфорд. В Лондоне он увлёкся кинематографом, смотрел фильм за фильмом, избегая более бурных развлечений остальных.53 Но два года спустя, попав в привилегированную школу в Бейруте, он наверстал своё. Подъезжая в мерседес-бенце к дверям модного бара-ресторана "Бешеный конь", он всегда мог рассчитывать на бурные приветствия друзей и дам, составлявших его компанию. "Его стол был уже заранее уставлен бутылками... Одетый в спортивный пиджак и чёрные брюки, Осама был образцовым хозяином. Каждый гость должен был получить то, что он хотел, расходы не принимались во внимание... Переходя от виски к шампанскому и обратно, Осама нередко напивался и тогда начнал посылать бутылки дамам за соседними столиками... Ему нравились европейские блондинки, но он не обходил вниманием также ливанок, арабок, американок".54
       Эта блистательная жизнь богатого саудовского плэйбоя внезапно оборвалась весной 1975 года. В Ливане вспыхнула гражданская война. По требованию родных, Осама должен был уехать домой, заверяя друзей, что вернётся при первой возможности. Вернуться ему было не суждено.
       В Джидде он поступил в Университет имени короля Абдул Азиза и без большого энтузиазма посещал занятия днём. Вечера же пытался проводить так же, как в Бейруте. Богатая саудовская молодёжь имела возможность устраивать за высокими стенами своих вилл и дворцов весёлые сборища, с алкоголем, наркотиками и доступными дамами, куда не могли проникнуть безжалостные борцы с пороком - мутавы. В своём жёлтом Мерседесе-SL450, оборудованном искусственным охлаждением и контролем скорости, Осама переезжал от одного приятеля к другому или устраивал с ними гонки на ночном шоссе. Семья готова была махнуть рукой на отбившуюся овцу, но старший брат Салим не терял надежды и уговорил Осаму совершить вместе паломничество в Мекку - хадж. Причём братья отказались от всех удобств, которые предоставлялись привилегированным паломникам. Они жили в палатках, питались наравне со всеми, выполняли все положенные ритуалы.
       Эта поездка преобразила Осаму.
       "Теперь он молился пять раз в день, чего не делал уже несколько лет... Он забросил мерседес, порвал с пьющими друзьями, прочитав им лекцию об опасностях греховной жизни, отрастил бороду... В университете он погрузился в изучение религии".55
       И, возможно, именно здесь произошла его первая встреча с человеком, которому суждено было стать его духовным ментором на следующие десять лет. Доктор Абдула Юсуф Аззам, палестинец 1941 года рождения, к тому времени приобрёл известность как специалист по шарии - исламской юриспруденции. Но своим студентам он преподавал не только законы. Его считают главным теоретиком и вдохновителем возрождения Джихада в 20-м веке. "Джихад - это только автомат, - учил он. - Никаких переговоров. Никаких дипломатических встреч. Никаких диалогов. Только джихад и автомат..."56
       Позднее Бин Ладен и Аззам снова встретятся в Афганистане и вместе создадут организацию МАК - зародыш и предтечу Алкайды. А пока Осама ведёт обычную жизнь богатого саудовского юноши: кончает университет, поступает на работу в семейную корпорацию, женится, рожает ребёнка.
       Интересный портрет будущего террориста мы находим в книге Кармен Бин Ладен. Дочь швейцарца и персиянки, она росла в Европе, где встретила одного из братьев Осамы, Еслама, и вышла за него замуж. Переезд в Саудовскую Аравию обернулся полным шоком для молодой женщины. Она оказалась запертой в доме, не имея права выходить куда-то, даже в магазин, без сопровождающего и без разрешения мужа. Ни кино, ни телевизора, ни театра, ни встреч с друзьями. Даже общение с родственниками мужа было подчинено строгим правилам и ограничениям. Однажды она услышала стук в дверь и, не надев чадры, пошла открыть сама, вместо того чтобы позвать слугу. Вошедшему Осаме она сказала, что муж ждёт его в гостиной. Не говоря ни слова тот с отвращением повернулся лицом к стене - саудовский этикет не позволял ему видеть открытое лицо жены своего брата. То, что она совершила, был непростительный "харам" - стыд.57
       Другой эпизод: вся семья выезжает в загородный дом. Очень жарко, младенцы всё время просят пить. Кармен даёт своей дочке бутылочку с соской, а жена Осамы пытается поить свою с ложечки. Та отказывается, плачет. "Попробуй соску", - предлагает Кармен. "Нельзя, муж запрещает пользоваться "резиновой титькой"." Проходит час, другой. Не в силах смотреть на страдания ребёнка, Кармен вызывает с мужской половины дома своего мужа и умоляет его объяснить ситуацию брату, уговорить его дать разрешение. Тот уходит, но скоро возвращается и только качает головой: "Это Осама".58
       Кармен Бин Ладен не раз упоминает отсутствие открытых споров и конфронтации в саудовской манере общения. "На поверхности всё спокойно - особенно внутри клана. Но подспудно кипит и жадность, и борьба за власть, почёт, престиж - даже в королевской семье. В Саудовской Аравии человеческая натура так же, как и всюду, полна амбиций, и брат борется с братом".59 Однако показать своё недовольство близким родственником открыто - величайший харам. Когда у Кармен Бин Ладен ухудшились отношения с мужем и она попросила одного из его братьев (того, кто выражал дружеские чувства к ней) выступить в роли посредника между ними, он сказал ей: "Кармен, справедливость может быть тысячу раз на твоей стороне, но Еслам мой брат - значит он не может быть неправ".60
       Если поездка в Мекку в 1977 году наполнила душу юного Осамы Бин Ладена религиозным жаром, то начавшаяся война в Афганистане (1980) дала этому жару выход и применение. Основанная им группа поддержки арабских добровольцев пропускала через тренировочные лагеря в Пакистане тысячи бойцов, которые вскоре отправлялись в зону боевых действий. "Почти половину их составляли саудовцы, остальные были из Алжира (около 3000), Египта (2000), Йемена, Судана, Ливана, Кувейта, Турции, Туниса".61 Помогал Осама и афганским беженцам, число которых в Пакистане достигло в 1981 году двух с половиной миллионов. На собственные средства саудовский миллионер закупал для них палатки, одеяла, продовольствие и даже строительное оборудование для постройки новых жилищ.62 Шейх Аззам был его постоянным спутником и советчиком во время Афганской кампании. В конце войны Осаме довелось принять участие в боевых действиях в районе Джалалабада, где он получил отравление газами, применявшимися советской армией.63
       За восемь лет афганской войны Осама Бин Ладен не мог, конечно, не заметить огромной помощи, которую США оказывали муджахеддинам, - оружием, продовольствием, деньгами. Портативные зенитные ракеты "стингер", оказавшиеся в руках афганских партизан, по сути изменили ход войны и расстановку сил. Советская авиация по-прежнему господствовала в воздушном пространстве, но её вертолёты больше не могли летать на низких высотах, с которых был возможен прицельный огонь по позициям противника. Американцы были верными союзниками - но Осама Бин Ладен как бы не замечал этого. Точно так же - позднее, в 1990-е - он ни одним словом не отметил роль Америки и Англии в защите мусульман Боснии и Косова от сербов. Бомбёжки Белграда прошли мимо его внимания. Зато вторжение в Ирак в 2003 году вызвало нескрываемую радость. "Теперь весь мусульманский мир увидит подлинное сатанинское лицо Вашингтона".64
       В своей антиамериканской и антиизраильской пропаганде Алкайда использует те же простые и безотказные приёмы, которые использовали нацисты, сталинисты, маоисты, хамасовцы: описания пыток и расстрелов мирных жителей, раздутые в двадцать раз цифры погибших, кинокадры с окровавленным ребёнком, с беременной женщиной перед гусеницей танка и тому подобное. Присутствие американских военных в Саудовской Аравии и других странах объявлено оккупацией, аресты террористов - попранием свобод, шарж на Магомета в юмористическом журнале - оскорблением мусульманской религии, за которое каждый верующий может - и должен! - покарать редактора журнала смертью. Но за всем этим фальшивым и истеричным треском чувство полыхает подлинное и несомненное: НЕНАВИСТЬ.
       "За что? - с изумлением вопрошает человек индустриального мира. - Чем мы им помешали? Откуда это страстное желание нас уничтожить? Неужели нельзя договориться о мирном сосуществовании, бок о бок, за чётко обозначенными границами?"
       Ненависть такого человека, как Осама Бин Ладен, особенно сбивает нас с толку. В её феномене трудно отыскать понятные нам причины. Это не может быть ненависть бедного к богатому: Бин Ладен - миллионер. Это не может быть ненависть, рождённая невежеством: Бин Ладен хорошо знаком с мировой историей и политикой, владеет языками, побывал во многих странах. Это не может быть ненависть аскета, ушедшего от мира: он окружён жёнами и детьми, устраивает женитьбы своих сыновей и дочерей, заботится о внуках. Какую смертельную угрозу он - и его последователи - видят в индустриальном мире, угрозу, против которой они готовы вступать в смертельную - и часто безнадёжную - борьбу?
       В многочисленных телеинтервью, которые Бин Ладен давал журналистам, он всегда предстаёт перед зрителем спокойным, рассудительным. Он не брызжет слюной, не вопит, как Гитлер или Кастро. "Победы" джихадистов, гибель невинных людей он описывает с тихим удовольствием и обстоятельностью. В апреле 2002 года он объяснял гостю из Саудовской Аравии: "Перед атакой 11-го сентября мы заранее пытались оценить возможные потери врага. По нашим подсчётам выходило, что самолёт протаранит три или четыре этажа. Я был самым большим оптимистом, считал, что загоревшееся топливо расплавит металлический костяк здания и рухнут также верхние этажи. Это всё на что мы надеялись".65 Страшная реальность превзошла самые смелые надежды террористов.
       Фигура Бин Ладена в сознании сегодняшнего мира приобрела гигантские масштабы. Уже ясно, что в ближайшем будущем - живой или мёртвый - он станет центральным персонажем десятков романов и кинофильмов. Может быть, писатели и кинорежиссёры силой своего таланта сумеют проникнуть в его душу и приоткрыть нам эту загадку: каким образом набожный и образованный юноша сделался самым знаменитым и неукротимым убийцей? Нашему исследованию такая задача не по силам. Всё, что нам остаётся: сфокусировать своё воображение на психике рядового саудовского бетинца, того самого, который сейчас - с портретом Осамы на груди - стоит в очереди самоубийц и ждёт следующего приказа Алкайды.
       Что мы знаем о нём?
       Что он рос в стране, где молодёжь лишена всех удовольствий и развлечений доступных жителям индустриального мира. Что в школе и в мечети ему внушали сознание мусульманской избранности, презрение ко всем неверным. Ведь имея доступ к Божественному откровению, принесённому на Землю через пророка Магомета, все эти христиане, иудаисты, буддисты, индуисты добровольно остаются во мраке своих заблуждений. Презреннее всех, конечно, евреи - их он называет не иначе как "свиньи и мартышки".
       А чем ещё страшен и отвратителен мир неверных?
       Не только разгулом порока и порнографии, не только реками спиртного и полуголыми женщинами, нагло разгуливающими по улицам городов, сидящими в кафе и пивных, бесстыдно заговаривающими с чужими мужчинами. Нет, есть ещё одна черта, которая должна внушать особый ужас саудовцу: в мире неверных всё построено на открытой конфронтации, состязании, конкуренции. Их властители открыто поносят друг друга и собачатся по любому поводу. Их телевизоры заполнены перепалками и сварами, в которых оппонентам разрешено изобретательно оскорблять противника. Их промышленники думают только о том, как бы очернить и оттеснить конкурента. В их судах адвокаты состязаются с прокурором, а потом присяжные - друг с другом. Даже в самом Верховном судилище между девятью судьями не бывает согласия. Разве можно это сравнить с традиционной саудовской вежливостью, которая бережно ограждает каждого собеседника от самого страшного: опасности потерять лицо?
       Ну и конечно - положение женщины.
       С малолетства саудовец приучается к мысли, что вот он вырастет, женится и станет таким же полновластным господином в своей семье, каким был его отец. Любое непослушание жены, дочери, сестры - это позор не только главе семейства, но всему роду. Поэтому наказание за непослушание должно быть быстрым и неизбежным - кулаком, прутом, голодом, разлукой с детьми, даже смертью. Это господствующее положение мужчины не ограничивается рамками семьи. Чернорабочий, настилающий ковёр в доме миллионера, может сказать хозяйке дома, потребовавшей исправить ошибку: "Я не принимаю приказов от женщины".66
       И к чему же призывают его голоса из чуждого мира машиностроителей? К равноправию женщин с мужчинами? То есть к тому, чтобы его жена могла получить образование, поступить на работу, обрести самостоятельность? Снять чадру, выйти из дома без разрешения мужа, заговорить на улице с любым встречным? А потом - кто знает! - потребовать развода, уйти из семьи, забрать детей? Да кто же может смириться с такими переменами, кто может их стерпеть? Разве не станет он сопротивляться им с такой же яростью, с какой американцы-южане сопротивлялись отмене рабства негров?
       Политики, дипломаты, журналисты индустриального мира искренне воображают себя проповедниками терпимости, защитниками верований и обычаев других народов. Хочется спросить их: "Как далеко заходит ваша терпимость? Должны ли мы с уважением относиться к мусульманскому обычаю отрубать руку вору? Убивать члена семьи, "опозорившего" свой род? Любого "неверного", посмевшего что-то не так сказать об исламе? Любого мусульманина, решившего перейти в другую веру? К их обычаю отнимать детей у надоевшей жены и усылать её подальше? Или обычаю подвергать девочек "обрезанию" - то есть варварскому удалению клитора, часто - с большим участком окружающих тканей, так что впоследствии каждый сексуальный акт женщины будет сопровождаться для неё мучительной болью? А как насчёт смертных приговоров, которые их религиозные лидеры выносят нашим писателям, журналистам, режиссёрам, туристам, даже рабочим, приехавшим на заработки?"
       Казалось бы, у саудовского бетинца есть вариант - выход: отгородиться от бурлящего мира неверных, закрыть им право въезда на священную землю Аравийского полуострова, запретить их книги, фильмы, журналы, музыку, телепередачи. Саудовское правительство старательно идёт в этом навстречу своим гражданам. Неутомимые таможенники внимательно досматривают багаж путешественников, выбрасывают из него не только виски, пиво, косметику, книги еврейских авторов, но даже шоколадные конфеты с ликёром, даже иконки с ликами святых, даже детские куклы (изображение человека!). Бессонные цензоры ножницами вырезают и чернилами замазывают все строчки и картинки, несущие соблазн, грех, святотатство.
       Но цензоры и таможенники не могут покуситься на священные тексты, на Коран и хадисы. А между тем, главная опасность, главное противоречие таится именно там. Ведь ислам учит правоверного мусульманина, что всё на свете происходит по воле Аллаха, что Он карает неверующих в него и награждает правоверных и праведных. Как же может саудовец объяснить себе неслыханное богатство и военную мощь неверных? И особенно - процветание и грозную боевую силу этих "свиней и мартышек" - израильтян? Неужели Аллах тем самым показывает свою милость к ним, своё предпочтение? От этого явного противоречия у саудовского бетинца должна раскалываться голова, разрываться сердце. Здесь гибнет самое для него дорогое - гордое сознание своей избранности и правоты. Жизнь теряет смысл, если ты утратил бесценную связь со своим Богом. "За что Он прогневался на нас? За грехи, за слабость? Тогда я смертью своей готов искупить свою греховность!"
       Так и пополняется - и растёт - и будет расти - армия самоубийц.
       Но сможет ли армия самоубийц, даже возглавляемая Аттилой Бин Ладеном, нанести серьёзный удар индустриальному миру?
       Сейчас всё чаще появляются тревожные сведения о попытках Алкайды приобрести различные виды оружия массового уничтожения. "Начиная с 1999 года, Осама Бин Ладен и его главный помощник, Айман Ал-Завахири, регулярно заказывали книги, описывающие катастрофическую утечку ядовитых газов в Бопале (Индия) или атаку в Токийском метро, проведённую террористической группой Аум Шинри Кио с использованием газа сарин... Секретные службы считают, что применение сарина исламскими террористами-самоубийцами, готовыми умереть в момент атаки, приведёт к ещё бСльшему числу жертв, чем в Токийском метро, где террористы просто оставили пластиковые пакеты с газом и убежали."67
       "Специальная комиссия ООН поручила учёным провести исследование стоимости применения различных видов оружия против гражданского населения на одном квадратном километре. Выяснилось, что стоимость применения разрешённого на сегодня вооружения будет 2000 долларов, атомного - 800, нервного газа - 600, а биологического оружия - один доллар... Правда, первоначальное капиталовложение в подготовку биологического теракта составит миллион долларов".68
       Атомное оружие в руках террористов - это кошмар, который висит сегодня над индустриальным миром вполне реальной угрозой. "Если верить афганским и египетским перебежчикам, у Осамы Бин Ладена уже есть несколько примитивных атомных бомб, спрятанных в чемоданах... Не исключено, что эти бомбы, приобретённые на чёрном рынке оружия, являются подделкой или что у террористов нет секретных кодов, необходимых для спуска взрывного устройства. Но ведь проверить это можно будет только тогда, когда они попытаются произвести взрыв".69
       Однако главный стратегический расчёт Алкайды остаётся одним и тем же: на духовное ослабление индустриального мира. "Они могут заливать нас алкоголем и косметикой, - писал Осама Бин Ладен, - соблазнять модными побрякушками, но им не удастся остановить нас. Те, кто избалован комфортом и удовольствиями, не имеют силы характера, чтобы выдержать долгую мировую войну. Неверные не смогут вынести ужаса жизни под Дамокловым мечом, висящим над их головами."70
       Невольно вспоминаются слова полководца арабских кочевников-бетинцев, сказанные четырнадцать веков назад персидскому альфиду-земледельцу: "Пришли люди, для которых смерть так же желанна, как для тебя - жизнь". (См. выше, глава I-3.) И в своём завещании, написанном в декабре 2001 года, Осама Бин Ладен снова поднимает эту тему - тему расслабляющей и опасной приверженности радостям жизни: "Если мусульманин спросит себя, почему наши братья по вере достигли такой степени унижения и разгрома, ответ очевиден: потому что они безумно рванулись к наслаждениям жизни и забросили книгу Аллаха. Евреи и христиане соблазнили нас дешёвыми удовольствиями и жизненным комфортом, они сначала наводнили наши души тягой к материальным благам и лишь потом вторглись со своими армиями... А мы стояли, как женщины, и ничего не предпринимали, потому что жажда смерти за дело Аллаха покинула наши сердца. О, юноша-мусульманин! Возжаждай смерти, и жизнь будет дарована тебе."71
       Но даже если мечта Осамы Бин Ладена каким-то чудом исполнится, если машиностроители, устав жить под Дамокловым мечом террористов, махнут рукой на мусульманский мир и уйдут из него, как колониальные державы ушли из своих колоний, если даже выдадут Израиль на растерзание и погибель, кровавое противоборство на этом не кончится, а только усилится. Единый мусульманский халифат неосуществим в сегодняшнем мире точно так же, как он был неосуществим двенадцать веков назад. Алкайда и религиозные фанатики окажутся лицом к лицу с непомерной кровавой задачей: свергать королевские династии в Саудовской Аравии, Морокко, Иордании, правление военных в Алжире, Ливии, Сирии, Пакистане, Индонезии и так далее. Борьба за власть между теми, кто цепляется за старину, и теми, кто осознал неизбежность перемен, то есть между муллами и генералами, идёт в мусульманском мире свирепо и непрерывно, то исчезая под поверхностью, как река лавы, то выплескиваясь наружу, как это случилось во время войны Египта с Йеменом (1960-е), во время захвата мечети в Мекке (1979), во время войны Ирака с Ираном (1980-е), гражданской войны в Алжире (1990-е).
       До сих пор мусульманским фундаменталистам удалось захватить власть только в трёх странах: Иране, Судане и ненадолго - талибам - в Афганистане. Методы управления талибов - террор, тюрьма без суда, публичные казни, избиения на улице, разрушение памятников искусства - особенно ярко показали, в какой мере движение фундаменталистов пропитано "похотью господствования" и сладострастием убийства. Но те, кто помнит опыт гитлеризма, сталинизма, маоизма, красных кхмеров, не станут тешить себя иллюзией, будто эти методы не найдут сочувственного отклика в народной душе.
       Если Осама Бин Ладен уйдёт со сцены, не успев исполнить роль нового Аттилы, индустриальный мир - естественно - вздохнёт с облегчением. Но это облегчение будет недолгим. Его яркая фигура, конечно, важна, она на века останется для мусульман символом борьбы, его именем будут клясться даже смертельные враги, идя на бой друг с другом. "Что вы думаете об Осаме Бин Ладене?", - спросила американская журналистка у директора медресе в Пакистане. "А что вы думаете об Аврааме Линкольне?", - ответил тот.72 Однако ещё важнее, долговеченее, опаснее: скрытая лава ненависти бетинцев, бурлящая под жёсткой коркой военных или королевских режимов. И нигде в сегодняшнем мире этот гул не нарастает так грозно, как в самой многочисленной арабской стране - Египте.
      

    II-4. ЕГИПТЯНЕ

       Этим, действительно, есть чем гордиться. Пять тысяч лет истории! Ни евреи, ни греки, ни даже китайцы и индусы не могут тягаться с ними. Правители и завоеватели приходили и уходили, а страна, выросшая на плодородных наносах великой реки, всё стоит и стоит. У подножия пирамид скакали всадники Ашшурбанипала и Дария, маршировали гоплиты Александра Македонского и легионеры Цезаря, византийцы под знаком креста и арабы под зелёным знаменем Мухаммеда, турки Сулеймана Великолепного и французы Наполеона Бонапарта, катились танки Роммеля и пушки Монтгомери - но следов их не осталось на вековых камнях. Ислам не поощряет гордыню, поэтому египетский писатель Махфуз, принимая Нобелевскую премию в 1988 году, говорил не о превосходстве своего народа над другими, но о его уникальности.1 Уникальны - да, с этим не поспоришь.
       Страна вступила - а скорее, рванулась! - на путь индустриализации ещё в первой половине 19-го века - раньше, чем Япония. Под руководством паши Али Мухаммеда "французские советники знакомили египтян с европейской технологией, с новыми методами обработки земли... Его внук, Измаил, получивший образование во Франции, заявил: "Моя страна больше не в Африке, она - в Европе". Он призвал тысячи иностранных специалистов - англичан, французов, итальянцев. Для них были построены целые кварталы в Каире и Александрии. Он не только активно поддерживал строительство Суэцкого канала, но создавал новые ирригационные системы, улучшал водоснабжение городов, сооружал мосты через Нил, учредил телеграфную и почтовую связь. Начали выходить газеты, появились писатели и драматурги, был выстроен прекрасный оперный театр".2
       В какой же момент - из-за каких причин - страна вдруг начала буксовать, скрипеть, откатываться назад?
       Сегодня - это государство с населением в 70 миллионов человек, обладающее немалыми запасами нефти и природного газа, изрядными месторождениями угля и алюминия. На главной реке построена Асуанская плотина, снабжающая электричеством весь юг страны. Суэцкий канал, имеющий огромное стратегическое и торговое значение, приносит постоянный доход в твёрдой валюте. Толпы туристов со всего конца мира рвались увидеть прославленные древности на берегах Нила. Казалось, нельзя было придумать - пожелать - создать - более благоприятные условия для полного экономического процветания.
       Что же мы видим на самом деле?
      
      
      

    СЕМЬДЕСЯТ КОРОВ ТОЩИХ

       "Вот вышли из реки семь коров... худых видом и
       тощих плотью... и съели семь коров хороших видом и тучных..."
       Бытие, 41:3-4 (Сон фараона)
      
       Начать с того, что - как почти во всех странах Третьего мира - 50% населения - дети моложе пятнадцати лет.3 Как и во всех арабских странах, прирост населения обгоняет рост дохода на душу населения в четыре раза.4 В конце 1990-х общенациональное производство оценивалось в 84 миллиарда долларов, что составит 1200 долларов на каждого египтянина. Однако средние экономические показатели не дают никакого представления о реальной жизни в стране, об огромной пропасти существующего неравенства. Исследование, проведённое Министерством планирования, показало, что "320 семей в стране имеют доход в полтора миллиона и выше, а на другом конце шкалы - четыре с половиной миллиона семей с доходом меньше 180 долларов... В Каире 100 тысяч частных автомобилей обслуживают 200 тысяч хорошо обеспеченных жителей; остальные три миллиона горожан должны обходиться автобусами, число которых - 1200... Член элиты не задумываясь истратит 150 тысяч долларов на свадьбу дочери в пятизвёздном отеле в Каире... А за рекой, в трущобах Ибамбы, люди теснятся по четверо в одной комнате, и по ночам стаи одичавших собак носятся по улицам...".5
       На обширной территории Египта только 3% земли считаются пригодными для обработки. 90% плодородной почвы располагается в Дельте, остальная тянется узкой полоской вдоль берегов Нила и Средиземноморского побережья. Здесь благоприятные погодные условия и обилие воды позволяют крестьянами иногда снимать два урожая в год. Несмотря на это Египет не может обеспечить себя продовольствием: половину его страна ввозит из-за границы или получает в виде помощи. Например, США поставляет до 20% пшеницы, потребляемой египтянами. Единственная культура, выращиваемая в достаточных количествах, это рис. Экспорт хлопка когда-то был важным источником дохода; сейчас он падает с каждым годом.6
       Энергоснабжение базируется на тепло- и гидроэлектростанциях, на добыче нефти, газа, угля. Однако государственное регулирование цен, начатое социалистическими реформами Насера в 1950-е годы, приводит к серьёзному дисбалансу в этой сфере. Электричество, бензин, керосин отпускаются населению за четверть себестоимости. Международные финансовые организации, предоставляющие займы Египту, протестовали против такого перекоса, и правительство Садата (1970-1981) пыталось идти им навстречу. Но любые попытки заметно поднять цены вызывали уличные бунты. Особенно бурные беспорядки произошли в январе 1977 года. "Сотни тысяч возмущённых рабочих, студентов, обитателей трущоб, даже государственных чиновников высыпали на улицы Каира, громили, жгли и грабили магазины... Тысячи других поддерживали их криками с крыш... В толпе мелькали тюрбаны мулл, размахивавших Кораном... Мерседесы и другие импортные автомобили крушили бамбуковыми палками, железными трубами, мачете".7 И действительно: как может рядовой горожанин свести концы с концами, если его годовой счёт за энергоносители уже составляет четверть зарплаты государственного служащего?8
       Промышленное производство состоит из трёх основных секторов. Треть приходится на пищевую промышленность - сахар, оливковое масло, консервы и т.п. Другая треть - текстильные фабрики, занятые в основном выпуском хлопковых тканей. Остальное включает в себя жилое и промышленное строительство, изготовление электроприборов, инструментов, лекарств, химических товаров, выплавка стали и алюминия.9 Машиностроение - как и в других арабских странах - отсутствует. Даже такая необходимая отрасль, как переработка нефти не справляется с домашними нуждами: страна, экспортирующая нефть, должна ввозить из-за границы нефтепродуктов на 150 миллионов долларов. Когда в 1979 году арабские страны "наказали" Египет за заключение мира с Израилем нефтяным бойкотом, на улицах городов выстроились длиннющие очереди: автомобилей - за бензином, и обывателей - за керосином.10
       Много серьёзных экономических умов билось над загадкой египетской нищеты. Одни сосредотачивали своё внимание на пороках плановой экономики; другие обвиняли во всём коррупцию чиновничьего аппарата; третьи искали корни в традициях мусульманской ментальности. Специалисты по сельскому хозяйству справедливо указывали на то, что постройка Ассуанской плотины привела к прекращению разливов Нила, и это положило конец традиционным формам земледелия, а новые методы осваиваются с трудом.11 В книге "Бедность в Египте" проводится сравнение египетской экономики и южнокорейской. В 1960 году обе страны находились в одинаково бедственном состоянии. Через 35 лет Южная Корея стала индустриальной державой и обогнала Египет по всем показателям в пять-десять раз. Автор отмечает главное отличие: корейцы отказались национализировать предприятия, не дали командным методам управления экономикой теснить и разрушать рыночные отношения.12
       Журналисты, долго жившие в Египте, вглядывались в повседневную жизнь людей, расспрашивали крестьян, рабочих, предпринимателей, бюрократов о причинах, мешающих им преуспеть в своей профессиональной деятельности. Много интересного можно найти, например, в книге Стивена Глэйна "Муллы, купцы и боевики".13 Ему довелось познакомиться с владельцем мебельной фабрики, работающей исключительно на экспорт.
       Располагалась фабрика Абделя-Рауфа в двухэтажном здании. К нему примыкал скотный двор с овцами, утками и буйволами. Но внутри стояли готовые к отправке превосходные копии французской мебели 18-го века. Всё началось с визита голландского предпринимателя Ганса, рассказывал Абдель-Рауф. Тот показал фотоальбом с изображениями кресел, секретеров, столов, которые - как ему казалось - будут иметь успех на рынке. Два года ушло у египетского предпринимателя на то, чтобы достигнуть требуемого качества изделий. К моменту визита журналиста он поставлял через фирму Ганса мебель в Америку, Японию, Австрию, Италию. Оборот фабрики достиг трёх миллионов долларов, работало на ней 240 человек.
       Со сбытом проблем не было - трудность состояла в другом. Так как в Египте нет качественной древесины, сырьё Абдель-Рауфу приходилось импортировать: сосну - из США и Финляндии, берёзу - из Румынии и Югославии, фанеру - из России. Правительство облагает этот импорт непосильным 20-процентным налогом, но обещает компенсировать его, когда готовые изделия будут отправлены за границу. Однако получить эту компенсацию практически невозможно из-за бюрократической волокиты.14
       О размерах и бездеятельности чиновничьего аппарата в Египте ходят легенды. Штаб-квартира большинства министерств и комитетов расположена в 12-этажном здании сталинского стиля, называемом Мугамма, расположенном в Каире. Ироничные каирцы говорят, что под крышей Мугаммы больше тел вкушают вечный покой, чем во всех египетских гробницах. По проведённым неофициальным подсчётам, египетский чиновник в среднем работает 27 минут в день.15 Общая численность этой армии достигает трёх миллионов человек.
       Возникшая в начале 1990-х годов организация "Международная открытость" анализирует работу чиновничьего аппарата в разных странах с точки зрения коррупции. На десятибальной шкале 10 очков означают абсолютную честность, ноль очков - ситуацию, при которой ни одна подпись на бумагах не будет поставлена без соответствующей взятки. Проверка по этой шкале, проведённая в 54 странах, оценила честность чиновников в Египте в 2,84 балла. Ниже него были такие страны, как Колумбия, Уганда, Индия, Бангладеш, Пакистан. Хуже всех обстоят дела в Нигерии - 0,69, а лучше всего - в Новой Зеландии: 9,43.16
       Некоторые исследователи считают, что заключение мира с Израилем было вынужденной мерой: просто к 1979 году социалистические реформы, национализация всех отраслей "от сталелитейной до разведения лошадей", довели экономику до такого состояния, что огромные военные расходы стали стране не под силу. "Опасаясь очередного финансового кризиса, международные доноры в начале 2002 года согласились сделать очередное вливание в размере 10 миллиардов долларов... Правительство объявило, что оно разрешает свободный обмен египетского фунта на доллары... Но вскоре стоимость фунта упала до 6,5 за 1 доллар, и власти снова вынуждены были вмешаться. Как обычно, режим сделал два шага вперёд, а потом - прыжок назад".17
       При всём упоре на равенство людей перед Аллахом, мусульманская культура, в её сегодняшней форме, похоже, не имеет ниши для понятия "достойная бедность". Человек, пытающийся жить по своим реальным средствам, может легко потерять уважение родных и близких. "Видный египетский журналист, с европейским образованием, жаловался, что ему пришлось залезть в большие долги, чтобы купить квартиру своей дочери, которая только что вышла за человека с солидным заработком. Он объяснял, что не только его дети, но друзья и родные ожидали от него подобной щедрости. Как египтянин он был бы пристыжен, если бы не оправдал их ожиданий. Что люди думают о тебе - важнее, чем реальные жизненные свершения".18
       Среди лозунгов Насеровской революции было обещание бесплатного школьного образования для всех египтян. Действительно, в государственном бюджете расходы на расширение сети школ росли непрерывно. Однако карьера школьного учителя никогда не считалась престижной. Молодые люди неохотно ступали на этот путь и при первой же возможности пытались сменить профессию или уехать в другие арабские страны, где учителям платили больше. В 1980-е каждый год 30 тысяч педагогов получали визы для работы за границей. В стране на каждого оставшегося учителя приходилось по 62 ученика. Классы в городах были переполнены, школы работали в две смены. В сельской же местности, несмотря на закон 1981 года, сделавший девятиклассное образование обязательным, родители часто забирали детей из шестого класса - семье нужны были рабочие руки. В результате к 1990 году только 45% населения могли читать и писать.19
       Расходы на высшее образование тоже составили значительную сумму в бюджете. К 1990 году в стране имелось 14 государственных университетов, с общим числом студентов 700 тысяч. Девушки составляли 32%. В отличие от Саудовской Аравии, совместное обучение разрешалось, студентки ходили с открытыми лицами, не чурались следовать европейским модам. Однако вскоре среди них началось сильное - и совершенно добровольное - движение в сторону исламизации. "Сотни молодых женщин "надевали чадру", другие требовали, чтобы их отделили от мужчин и предоставили специальные аудитории, третьи облачались в длинные робы, скрывавшие тело с головы до ног, - к изумлению и огорчению их матерей, которые в своё время боролись за право снять чадру и носить юбки и платья. Особенно тревожным был тот факт, что исламисты начали активно проникать на кафедры и создавать тайные ячейки на кампусах".20
       Пропаганда исламистов находила сочувственный отклик у выпускников университетов в значительной мере потому, что положение их было очень тяжёлым. Безработица среди них достигала 40%, обзавестись семьёй, жильём, работой было уделом редких счастливцев. Обвинить во всём секулярное правительство, всю эту армию бюрократов, благоденствующих под защитой тайной полиции и сил безопасности, казалось убедительным и логичным. А отсюда оставался уже один шаг до вступления в какую-нибудь подпольную запрещённую организацию: "Мусульманское братство", "Гамаа Исламия", "Джихад".
       Египетские террористы не пользуются такой международной известностью, как, скажем, палестинские или саудовские. Возможно, это происходит оттого, что большинство их атак нацелены на объекты внутри страны. Убийство президента Садата, покушения на президента Мубарека вызвали ответную волну террора со стороны сил безопасности, тысячи подозреваемых были арестованы и отправлены в лагеря в пустыне, сотни судимы и казнены. И тем не менее воинствующим исламистам удалось нанести тяжелейший удар по самой важной отрасли египетской экономики - туризму.
       Ранним утром 17 ноября, 1997 года, как обычно, сотни иностранных туристов съезжались к старинному - 34 века истории! - храму Хатшепсут, окружённому множеством королевских захоронений, расположенному через реку от города Луксор. Мало кто обратил внимание на группу из шести молодых людей, одетых в чёрные рубашки и брюки, напоминавшие полицейскую форму. И уж тем более ни у кого не было времени вглядываться в их лица и запоминать, когда они достали из пластиковых мешков автоматы Калашникова и начали поливать очередями обезумевших от страха людей.
       Два охранника были убиты первыми. "Четыре пары японских молодожёнов умерли в объятиях друг друга... В течение сорока пяти минут убийцы методично вели свою охоту... Многие пытались найти укрытие в Коллонаде рождения... но спасенья не было нигде... Кровь впитывалась в песчанный пол, человеческая плоть расплёскивалась по стенам... Кровавый отпечаток ладони остался на колонне, под ним валялась золотая серёжка... Всего было убито 58 туристов - швейцарцы, японцы, англичане, немцы... У некоторых было перерезано горло, отрезано ухо или нос... В карманы трупов были засунуты окровавленные памфлеты и листовки с простой угрозой: "НЕТ туристам в Египте!"."21
       Бойня в Луксоре была не первой атакой на туристов. За восемь месяцев до неё 18 туристов из Греции были расстреляны у подножия пирамид. В сентябре того же года 9 туристов из Германии погибли у входа в Египетский музей в Каире.22 Но Луксорская трагедия затмила все предыдущие и подвела черту. Храм Хатшепсут и Долина царей опустели, 275 прогулочных судов застыли у причалов на берегах Нила. Туристскому бизнесу был нанесён тяжелейший удар. А это означало, что вся египетская экономика оказалась на грани краха. Вступление страны в индустриальную эру отодвинулось ещё дальше в туман веков грядущих.
      
      

    ИСЛАМИСТЫ ПРОТИВ СЕКУЛЯРИСТОВ

      
       Как и в Саудовской Аравии, война между ними идёт упорная и на многих фронтах. От неё невозможно остаться в стороне, каждый египтянин так или иначе вовлечён в неё. Самая массовая и влиятельная организация исламистов называется Мусульманское братство. Она была создана в 1928 году, когда Египет находился под Британским протекторатом. Её целью с самого начала было превращение страны в государство, подчинённое заветам Корана и законам Шария. Но на пути к этой цели Мусульманское братство часто играло и на националистических, антибританских страстях. Именно на этой почве с ней сблизились египетские военные, входившие в группу "Свободные офицеры". По наущению Мусульманских братьев будущий президент Анвар Садат - тогда молодой офицер - согласился шпионить в пользу немцев, даже принёс домой радиопередатчик, за что был посажен англичанами в тюрьму на несколько лет.23 Альянс между армией и Мусульманским братством был прочен и во время первой войны с Израилем (1948), и во время свержения короля Фарука летом 1952 года и окончательного изгнания англичан. Но Мусульманское братство продолжало агитировать за власть Корана, и это было совсем не по вкусу военным. Покушение на жизнь президента Насера в 1954 году было объявлено делом рук исламистов, и массовые репрессии обрушились на их организацию; тысячи людей были арестованы и отправлены в лагеря, сотни казнены, подвергнуты пыткам.
       До конца своей жизни Насер проводил жёсткую политику подавления всех попыток исламистов проникнуть в политическую жизнь страны. Но Анвар Садат, придя к власти в 1970-м, устроил нечто вроде "хрущёвской оттепели": выпустил тысячи заключённых на свободу, разрешил исламистские проповеди в мечетях, позволил Мусульманскому братству заниматься благотворительной деятельностью, устраивать школы и больницы в бедных районах. Увы, как и следовало ожидать, от умеренного массового движения очень скоро отделилась радикальная группировка "Гамаа Исламия", которая поставила своей целью преобразовать "безбожное Египетское государство". В июле 1977 года она похитила и убила - после долгих пыток - бывшего министра религии,25 а в 1981-ом вынесла смертный приговор и самому Садату - за подписание мира с Израилем. Главнокомандующий египетской армии был убит собственными офицерами во время военного парада. Каким образом убийцам удалось пронести на парад заряженные автоматы, каким образом их грузовик попал в тот ряд, который двигался в непосредственной близости от трибун, как в него попали двое участников заговора, уже демобилизованных из армии, - всё это осталось неизвестно. "Я убил фараона-вероотступника!", повторял на суде лидер террористов, лейтенант Исламбули.26
       Следующий президент, Хосни Мубарек, срочно запретил Мусульманское братство и ввёл чрезвычайное положение, которое длится до сих пор. Оно позволяет правительству арестовывать любых подозреваемых и держать их в тюрьме без предъявления обвинений неопределённое время. Пытки являются дозволенным методом полицейской работы. Если подозреваемый выдерживает их, могут начать пытать его жену и детей. (Вивер, стр. 140) Американская журналистка Мэри Энн Вивер беседовала с молодыми египтянами и спросила, почему они прячутся от полиции. "Потому что мы, следуя мусульманскому обычаю, отрастили бороды. Быть молодым и носить бороду - в сегодняшнем Египте это преступление".27
       Несмотря на преследования, ряды террористических организаций в Египте регулярно пополняются. В 1995 году "Гамаа Исламия" совершила покушение на президента Мубарека во время его визита в столицу Эфиопии, Аддис-Абебу. Пули барабанили по крыше и стёклам бронированного лимузина. Только быстрая реакция водителя, развернувшего автомобиль и умчавшего его прочь от места засады не дала возможности террористам пустить в дело заготовленные гранотомёты. (Позже они были найдены в брошеной "тойоте".)28
       Вопреки запрещению, Мусульманское братство продолжает активную деятельность. Ни для кого не секрет, что многие члены египетского парламента принадлежат к этой организации, хотя в предвыборной кампании они представляли себя независимыми кандидатами. Но особенного успеха за последнее десятилетие исламисты достигли в школах и университетах. Поддерживая друг друга, вытесняя с кафедр и факультетов учёных и педагогов с секуляристскими взглядами, они становятся доминирующей силой в системе образования.
       Проявляется это в самых разных - порой причудливых - формах. "Фундаменталисты запрещают музыку, танцы, всё связанное с искусством. Театральные кружки осуждены, поэтому в вечер представления активисты устраивают молитвы вокруг зрительного зала, блокируя все входы... Теория Дарвина не преподаётся, тексты учебников искажаются, учителя запрещают ученикам петь национальный гимн или салютовать флагу... Попытка правительства запретить ношение в школах "никаба" - женского головного убора, покрывающего лицо, волосы и шею, - вызвала бурю протеста, юные исламистки штурмовали государственные школы, и их приходилось увозить в полицейских фургонах".29
       В 1990-е годы исламисты нащупали новую форму атак на секуляризм - через судебные иски. Профессор Каирского университета Абу Зейд был мало известен вне академических кругов. Всю жизнь он изучал и комментировал Коран, который выучил наизусть ещё в детстве. Однако в статьях и монографиях он выдвигал мысль, что многие строки в священной книге (например, упоминания ангелов, дьяволов, джинов, трона Аллаха) следует понимать не буквально, а метафорически; что не следует придерживаться древнего закона, дающего показаниям женщины в суде половинную весомость по сравнению с показаниями мужчины; что и в наследовании имущества женщина должна иметь права равные с мужчиной.30 Каково же было изумление скромного профессора, когда утром, за завтраком, он прочёл в исламистской газете, что против него возбуждено дело в суде об отступничестве от ислама.
       Секулярное правительство Египта не пропустило в свод законов статью, карающую за вероотступничество. Но хитрые адвокаты-исламисты перевели дело Зейда в суд, занимающийся семейными делами. Там они использовали древний закон, запрещающий женщине-мусульманке состоять в браке с немусульманином. А так как профессор Зейд своими писаниями доказал, что он отступил от ислама, адвокаты - без ведома и согласия его жены - требовали, чтобы суд приказал ему развестись с ней.31
       Для супругов Зейд потянулась мучительная полоса судебных разбирательств, сравнимая с "Процессом" Кафки или с шельмованием Зощенко, Ахматовой, Пастернака, Бродского, Солженицына в советской России. Перед заседаниями исламисты, в длинных робах и молельных шапочках, скандировали "Отступник! Отступник! Покайся!" Во всех мечетях страны имамы и шейхи, никогда не читавшие книг Зейда, посылали проклятья на голову еретика.32 Правительство выставило вооружённую охрану к его дому. После трёх лет аппеляций и контраппеляций Верховный суд Египта утвердил абсурдный приговор о разводе. Супруги Зейд, боясь за свою жизнь, вынуждены были бежать в Голландию, где профессора ждало место в Лейденском университете.33
       К концу 1990-х "исламистские адвокаты подали в египетские суды около восьмидесяти исков против художников и интеллектуалов, против профессоров и журналистов, а также и против правительства, пытаясь таким образом утвердить в обход секулярного законодательства законы Шария. Не меньшую тревогу, чем сами иски, вызывали приговоры: раз за разом исламисты добивались своего. Им удавалось запрещать фильмы, изменять тексты в школьных учебниках и даже добиться постановления, объявляющего государственный запрет на женское обрезание "немусульманским законом"."34
       В этой атмосфере фанатичной истерии прямые атаки на представителей культуры не заставили себя долго ждать. За полгода до иска против профессора Зейда, около своего дома, двумя террористами в масках был расстрелян в упор известный египетский писатель Фараг Фода - горячий противник исламизации египетской жизни, объявленный вероотступником.35 Судом и смертью угрожали самому знаменитому египетскому кинорежиссёру, Юсуфу Шахину, получившему награду за пожизненные заслуги перед кинематографом на Каннском фестивале. Классик египетской литературы, Нагиб Махфуз, лауреат Нобелевской премии 1988 года, вызвал гнев исламистов уже тогда, когда одобрил подписание мира с Израилем; его романы были тогда запрещены во многих арабских странах.36 В тихий октябрьский день 1994 года 82-летний писатель садился в машину около своего дома, чтобы поехать в кафе, где по пятницам собирались каирские интеллектуалы. Молодой человек приблизился к автомобилю, и Махфуз протянул ему руку, думая, что очередной читатель-поклонник хочет приветствовать его. Вместо рукопожатия молодой человек воткнул ему в шею кухонный нож.37 Хирурги спасли Махфуза. Но парализующий страх перед насилием ещё шире захлестнул египетскую интеллигенцию. Многие боялись судьбы алжирских коллег - там исламские фанатики врывались в дома неугодных и перерезали им горло на глазах у семьи.38
       Главный защитник секуляризма в стране - правительство, опирающееся на армию и тайную полицию. Западные журналисты и учёные любят осуждать Египет за нарушения прав человека, за отсутствие свободы слова и подлинной демократии. Мало кто из них отдаёт себе отчёт в том, насколько низок уровень правосознания населения, которое в начале 20-го века в большинстве своём состояло из неграмотных крестьян. Три египетских президента - Насер, Садат и Мубарек - росли в бедных деревнях и впитали все главные представления той среды. Насилие пронизывало все стороны деревенской жизни, идея государства как гаранта личной свободы и безопасности была абсолютно чужда рядовым феллахам. Ярко и убедительно эта атмосфера воссоздана в воспоминаниях писателя Сайида Катба (1906-1966) "Мальчик из деревни".39
       Во главе деревни, в которой рос Катб, как и в других египетских деревнях, стоял староста, утверждённый губернатором провинции. Но реальная власть распределялась между двумя группами: богачами и разбойниками. Причём эти группы не были разделены чёткой границей. Очень часто молодые люди из богатых семей присоединялись к налётам разбойников. Добыча их не очень интересовала, они часто отдавали её другим членам шайки. Азарт, приключения, плюс почёт, окружавший смелых налётчиков, - вот что влекло их неудержимо.
       Богачи имели нанятую охрану, сторожившую их поля, дома, скот. Если же разбойникам всё же удавалось совершить успешный грабёж, пострадавшему и в голову не пришло бы обращаться в полицию. Он шёл к специальному посреднику, распоряжавшемуся награбленным и начинал переговоры о выкупе. Обычно сходились на цене, составлявшей половинную стоимость украденного.40
       Как и американские гангстеры, египетские разбойники успешно использовали все формы рэкета. Территория деревни была поделена между разными шайками на участки, и каждый атаман собирал со своего участка плату за защиту и покровительство. Опасаясь возмездия "за нарушение границы", шайки предпочитали совершать нападения на другие деревни или совершать грабежи в городах. Селянин, попытавшийся воспротивиться поборам, часто карался материальным ущербом. Он мог проснуться и увидеть сожжённый амбар, перерезанный скот, засыпанный колодец. Но и убийства - особенно кровная месть - случались довольно часто.
       В деревне Катба долго передавали из уст в уста историю одного особенно жестокого убийства. Некий богатый селянин отдал свою дочь за бедного племянника, но потом разочаровался в зяте и потребовал, чтобы тот дал жене развод. Молодой человек отказался. Богач затеял против него судебное дело и одновременно нанял двух разбойников, чтобы покончить с непокорным. Однако у того были два брата, которые, по законам кровной мести, могли осуществить возмездие. Чтобы исключить такую возможность, злоумышленники подкараулили трёх братьев, когда они все вместе рано утром шли в город на заседание суда. Убивали долго, с мучительством, никакие мольбы, обращённые племянниками к жестокому дядюшке не помогли. Все знали, кто совершил злодеяние, но убийцы остались безнаказанными.41
       Однако, когда представители государственной власти вмешивались в деревенскую жизнь, их методы - по дикости - не сильно отличались от местных нравов. Так, вскоре после Первой мировой войны правительство выпустило указ о конфискации оружия у населения. Ретивый губернатор провинции отдал приказ армии провести эту гуманную акцию. И вот, ранним летним утром, рота солдат ворвалась в деревню Катба. Они схватили пятерых старейшин и стали избивать их кнутами. Время от времени они стреляли в стену над их головами, при этом даже не объясняя несчастным, чего от них хотят. Лишь убедившись, что арестованные "достаточно подготовлены", офицер потребовал, чтобы они перечислили жителей деревни, у которых есть оружие, и указали, какое именно. "Те из старейшин, у кого ещё оставались крохи сознания и памяти, начали диктовать имена... Любая заминка вызывала новый град ударов... В конце операции у офицера был в руках список двухсот жителей деревни, с пометками о наличии оружия".42
       Оружие в деревне было только у богачей и разбойников. Но даже обезумев от боли, старейшины не называли имена самых богатых крестьян или самых безжалостных бандитов. В список попали десятки мирных жителей, которым было приписано наличие копья, кинжала, сабли, а то и пистолета или ружья. Обходя дома, офицер и солдаты, поигрывая кнутами, требовали немедленного "разоружения". Несчастные селяне и не пытались опровергать обвинения. Они только умоляли об отсрочке, уверяя, что оружие спрятано в дальней деревне или у родственников, к которым надо ехать день или два. На самом же деле им приходилось наскребать последние деньги и носиться по округе в поисках приписанного им вооружения. Конечно, при таких обстоятельствах, продавцы требовали с них трёхкратную цену. Но, так или иначе, через несколько дней у ног офицера был навален изрядный арсенал, который он с гордостью отвёз в столицу провинции.43
       Египтянин, выраставший в таком окружении, мог молиться пять раз в день и почитать Коран, но по-настоящему боготворил он только одно: силу. Президент Насер смог захватить власть и удерживать её зверскими методами в течение восемнадцати лет, потому что он знал свой народ и полностью разделял его чувства. Политическое движение, которое призвало бы к власти закона и права, просто не нашло бы никакой опоры в стране. Власть Насера пошатнулась не потому, что он был секуляристом и вступил в союз с московскими безбожниками-коммунистами, а потому, что он потерпел военные поражения - сначала в войне с Йеменом, а потом в войне 1967 года с Израилем. Именно это сдвинуло расстановку политических сил в Египте в сторону исламистов: в своих проповедях они указывали на военную слабость как на свидетельство немилости Аллаха к людям, отступившим от подлинного ислама. Какое же будущее они могли пообещать египтянам в случае своего прихода к власти?
      
      

    АТТИЛА С БЕРЕГОВ НИЛА?

      
       Брошюры и листовки террористов, найденные на окровавленных трупах после бойни в Луксоре, были подписаны: "Эскадрон опустошения и разрушения имени шейха Омара Абдель-Рахмана. Гамаа ал-Исламия".44
       Шейх Омар Абдель-Рахман (р. 1938) к тому времени уже сидел в американской тюрьме, но имя его продолжало греметь в мусульманском мире. Поражённый слепотой с раннего детства, этот человек, тем не менее, сумел получить образование, выучить наизусть Коран и завоевать невероятную популярность своими пламенными проповедями в мечетях. Его призыв был прост и ясен и почти полностью совпадал с призывами Осамы бин Ладена: беспощадная война против евреев и христиан и против всех секулярных режимов в мусульманских странах. Оказавшись в 1985 году в Афганистане, в районе боевых действий, он воскликнул: "Я никогда ничего не просил у Аллаха... Но теперь! О, если бы Аллах дал мне зрение хотя бы на два года - нет, на два часа! - чтобы я мог принять участие в джихаде!"45
       К этому моменту шейх уже провёл шесть лет в Египетских тюрьмах или под домашним арестом. Его обвиняли в том, что это он выпустил "фатву" - смертный приговор - президенту Садату. Во время суда над заговорщиками он сидел в металлической клетке рядом с лейтенантом Исламбули (убийцей президента) и часто переговаривался с ним. Тем не менее панель из трёх судей объявила его невиновным в выпуске фатвы.46 И позже, когда ему и трём сотням сообщников было предъявлено обвинение в организации антиправительственного заговора, Абдель-Рахману удалось как-то вывернуться и добиться оправдательного приговора.47
       Эту изворотливость он демонстрировал много раз и впоследствии. Все участники первой атаки на Мировой торговый центр (1993) были так или иначе связаны со слепым шейхом, но американскому прокурору не удалось собрать достаточно улик, чтобы прямо предъявить ему обвинение в соучастии. Обвинение в нарушении иммиграционных законов шейх Омар и его адвокаты успешно опровергали, указывая на ошибки визовых отделов в американских консульствах и на тот факт, что, в случае депортации, он окажется опять в египетской тюрьме, где его ждут новые пытки. Во время бесед с американской журналисткой Мэри Энн Вивер он говорил быстро и оживлённо, но очень чётко ловил момент, когда прямой ответ мог оказаться слишком опасным, - и умолкал.
       " - Участвовали вы каким-то образом в организации взрыва в Мировом торговом центре?, - спросила Вивер.
       - Ни в коем случае! - воскликнул шейх. - Этот взрыв противоречит исламу. Но в любой газете и по телевизору каждый день моя мечеть здесь, в Джерси-Сити, объявляется гнездом террористов. Такое лицемерие! Посмотрите на этого христианского фанатика в Техасе, Дэвида Кореша. Кто-нибудь пытался обвинять христианские церкви за то, что он сделал со своими последователями? А израильский шпион Джонатан Поллард - кто-нибудь после его осуждения объявлял нью-йоркских рабаев предателями США?
       - Во время суда над заговорщиками, убившими президента Садата, вы сказали судье, что убить президента, который не управляет по Божьему закону, - дело законное...
       - Да, - перебил шейх, - я сказал, что такой правитель - вероотступник. И в этом смысле Насер, Садат, Мубарек - все вероотступники.
       - Значит, вы выпустили фатву против Садата?
       - Я не стану отвечать "да" или "нет" на ваш вопрос. Египетский суд объявил меня невиновным в выпуске фатвы."48
       Что касается будущего Египта, шейх видит государство преображённым в соответствии с требованиями Корана и Шариата, в какой-то мере близким к политическому устройству Судана. "Ислам не признаёт христианскую формулу "отдайте цезарю цезарево, а Богу - Богово". Отделение церкви от государства для нас неприемлемо. Ислам включает в себя все важные аспекты жизни: политику и экономику, религию и социальные вопросы, науку и познание".49
       Тайной покрыты и обстоятельства прибытия шейха в США. Ходят упорные слухи, что официальные американские представители, сотрудничавшие с шейхом Омаром в Афганистане во время войны с Советами, помогли ему получить въездную визу в США в 1991 году. Но когда журналистка спросила его об этом, он предложил ей переадресовать вопрос американскому правительству.50
       Обосноваться в Америке шейху помогал Мустафа Шалаби, лидер джихада, руководивший сбором средств для Афганистана в Бруклине и Нью-Джерси. Но вскоре Шалаби был обвинён соперничающей мечетью в незаконном присвоении двух миллионов долларов. В марте 1991 года его нашли зарезанным в собственной квартире. "Я спросила шейха Омара, не он ли объявил Шалаби плохим мусульманином. Шейх заметно напрягся при упоминании этого имени и сказал: "нет, не я"."51
       Таким же туманом окутано проникновение в страну другого джихадиста: Юзефа Рамзи, он же Абдул-Басит, он же - далее следует ещё дюжина имён. Этот человек появился в иммиграционном центре Аэропорта Кеннеди в Нью-Йорке в сентябре 1992 года и предъявил иракский паспорт. Зоркая сотрудница паспортного контроля обратила внимание на то, что в его авиационном билете стояло другое имя. Она считала, что Юсуфа Рамзи необходимо задержать, но начальник отклонил её рекомендацию, потому что иммиграционный центр был переполнен. Рамзи было предложено явиться через три месяца к судье, который рассмотрит его просьбу о политическом убежище. У судьи он не появился, но стал активно посещать мечеть шейха Омара, где и навербовал себе сообщников, вместе с которыми организовал взрыв Международного торгового центра 26 февраля, 1993 года. Результат: шестеро погибших, тысяча пострадавших, ущерб на полмиллиарда долларов. Но сам Рамзи в день взрыва спокойно улетел из Нью-Йорка. Он был арестован лишь три года спустя, в Маниле, и присуждён американским судом к пожизненному заключению в одиночке. "Вы недостойны называться защитником Корана, - сказал ему судья. - Смерть - вот ваш единственный бог и хозяин, ваша единственная религия".52
       Во время следствия и суда Рамзи отказался отвечать на вопросы. Так и осталось неясным, кто послал его, кто оплачивал его расходы, кто снабжал фальшивыми документами. Американским прокурорам не удалось доказать замешанность шейха Омара во взрыве, поэтому в 1996 году его судили по редко применяемому закону, принятому во время Гражданской войны: "Заговор с целью развязать террор против Американского правительства". С 1997 года шейх находится в одиночном заключении, не имея возможности общаться со своими последователями, не получая даже сладостей, которые врачи запретили ему из-за диабета, но которые он очень любил и поедал в больших количествах, пока был на свободе.53
      
       Канун вступления Европы в индустриальную эру был ознаменован появлением многих социалистических утопий, рисовавших идеальное общество будещего, которое покончит с нищетой, угнетением, неравенством, несправедливостью. Томас Мор и Фрэнсис Бэкон в Англии, Кампанелла и Вико в Италии, Сен-Симон, Фурье, Прудон во Франции, Маркс и Энгельс в Германии, Кропоткин и Чернышевский в России - все разворачивали перед зачарованными читателями картины грядущего рая на земле. Нечто похожее происходит и сегодня в странах, подошедших к порогу новой эры. В Египте самая популярная утопия была создана писателем Сайидом Катбом - тем самым, который так трогательно описал своё детство в деревне. Как Кампанелла и Чернышевский, он создавал свои главные труды, сидя в тюрьме. Как Прудон и Фурье, он отвергал священность частной собственности. Как Маркс и Кропоткин, ненавидел финансовую деятельность и господство рыночных отношений. Но, в отличие от социалистов, он утверждал, что проект идеального общества давно был дан людям в Коране (Катб выучил его ещё в детстве и даже зарабатывал, читая по праздникам отрывки в домах соседей-крестьян). В книге "Социальная справедливость в исламе"54 он скрупулёзно, пункт за пунктом, показывает, как все пороки и болезни современного общества могли бы быть излечены, если бы люди подчинились тому, что было им заповедано Божьим посланцем четырнадцать веков назад. Те же идеи он разворачивает в книгах "В тени Корана", "Этой религии принадлежит будущее", "Ислам и проблемы цивилизации" и других.55
       Огромная популярность писаний Катба в мусульманском мире, конечно, связана с тем, что он возвращает верующим надежду, достоинство, гордость. "Вот, мы владеем духовным сокровищем, которого лишён мир неверных, при всём его материальном преуспеянии". Но немалую роль играет и то, что Катб заплатил за свои убеждения жизнью. В 1930-40-е годы он был учителем, журналистом, писателем, публиковал сборники стихов и стал хорошо известен в кругах египетской интеллигенции. Резкий поворот в сторону исламизма произошёл у него после возвращения в 1951 году из Америки, которая его разочаровала и оттолкнула. Он отрёкся от своих прежних, литературно-секуляристских трудов, вступил в Мусульманское братство, принял участие в Насеровской революции 1952 года и выдвинулся настолько, что ему был предложен пост министра образования в новом правительстве. Однако, после раскола между офицерами-секуляристами и исламистами Мусульманского братства (1954), Насер обрушил на своих бывших союзников волну террора, арестов, репрессий. Для Катба началась двенадцатилетняя тюремная эпопея, которая закончилась судом и казнью в 1966 году. Ореол мученика придаёт его идеям особую убедительность в глазах антисекуляристов мусульманского мира.56
       "Христианство, - писал Катб, - смотрит на человека только с точки зрения его духовных устремлений и пытается задавить в нём все человеческие инстинкты, чтобы дать больше простора духовному. Коммунизм, наоборот, смотрит на человека с точки зрения его материальных нужд... В отличие от них, ислам рассматривает человека как единство, в котором духовные порывы нельзя отделять от телесных потребностей".57 Зная Коран наизусть, можно легко найти в нём пригоршни цитат, подтверждающих такую схему. Но историческая реальность состоит в том, что сегодняшнее мусульманство зашло дальше и коммунизма, и христианства в насаждении запретов. Употребление алкоголя может довести человека до пьянства - значит мы запрещаем спиртное абсолютно. От вида прелестного женского лица или изящного колена мужчина может потерять голову - значит мы заставим женщин исчезнуть под чадрой и буркой. Соблазнённый проповедниками других религий мусульманин может захотеть покинуть ряды правоверных - мы пригрозим ему смертью за вероотступничество. Нарушение супружеской верности может привести к развалу семьи - значит мы введём смертную казнь за измену и запретим женщинам встречаться и говорить с посторонними. Но самое страшное, что должно быть запрещено навсегда и безжалостно - финансовая деятельность, которая может привести к незаслуженному обогащению одних за счёт других. И в этом последнем христианство, коммунизм и ислам остаются в полном единодушии.
       Утопии, как правило, сочиняются священослужителями, писателями, учёными, то есть людьми, которых можно назвать "хозяевами знаний". Во все эпохи этот социальный слой отличался презрительным недоброжелательством к "хозяевам вещей", то есть к тем, кто должен руководить экономической жизнью человеческого сообщества.58 Христианство отрезало богачу дорогу в рай, коммунизм заклеймил "хозяина вещей" страшным словом "эксплуататор", ислам приравнял погоню за выгодой к отвратительному греху - ростовщичеству. "Заработать хотя бы один динар ростовщичеством - страшнее, чем совершить тридцать шесть прелюбодеяний".59 Все три вида утопий - теоретически и практически - подавляли предпринимательство, что было равносильно подавлению обмена веществ в социальном организме. Расплата была всюду одна: застой, разорение, нищета.
       Ни христианские, ни коммунистические, ни мусульманские утописты сами, конечно, никого не убивали. История каждый раз должна была пройти определённый цикл, прежде чем их возвышенные идеи были подхвачены - искажены - узурпированы - Торквемадой, Сталиным, аятоллой Хомейни. Видимо, такой же цикл проходит сейчас история Египта. Заключительную работу Катба "Придорожные вехи", в которой он призывает джихадистов перейти от обороны к наступлению, сравнивали с работой Ленина "Что делать?".60 Пропаганда ненависти, идущая непрерывно в египетских мечетях и университетах, формирует поколение, таящее в себе будущих знаменосцев воинствующего исламизма, которые попытаются свергнуть секулярное правительство. Выйдет ли из их рядов Аттила, способный перенести террор на соседние страны - вопрос открытый.
       Было бы несправедливо утверждать, будто джихадистов совсем не мучает совесть по поводу женщин, детей и стариков, разорванных их бомбами. Нет, мусульманским шейхам, муллам и вербовщикам приходится тратить много умственных усилий, создавая теории и аргументы, оправдывающие эту невинную кровь. Например, они объясняют, что убийства израильтян всегда справедливы, потому что в их стране военная служба обязательна, а значит гражданского населения там просто нет: все - военные. Ирландский террорист Халид Келли, принявший мусульманство, объяснял, что англичане голосовали за Тони Блэра, за агрессора, напавшего на Ирак, поэтому все они - законные мишени. Шейх Омар Бакри очень чувствителен к соблюдению странного правила: террорист имеет право совершать взрывы в стране проживания только в том случае, если он был рождён в ней. Он с большим облегчением узнал, что все четверо джихадистов, взорвавших себя в Лондонском метро в июле 2005 года, родились в Англии. Террорист Аттила (!) Ахмет, ожидающий суда в британской тюрьме, считает, что можно взрывать любые банки: ведь взимая проценты, они нарушают Божий закон, завещанный пророком.61
       В начале 13-го века папа Иннокентий Третий (1198-1216) объявил крестовый поход против еретиков-катаров, нашедших приют в Тулузе. Перед штурмом города крестоносцы спрашивали у священников, как им отличить катаров от правоверных католиков. "Убивайте всех, - отвечали пастыри, - Бог отличит своих от чужих". Примерно такие же объяснения получают мусульманские джихадисты. "Во время взрывов погибают прохожие, среди которых есть и грешники (помогающие врагу), и невинные, - объясняет доктор Мухаммед ал-Массари, руководящий интернетовским форумом Tajdeed.net из своей лондонской квартиры. - Невинные не испытают никаких страданий, потому что они попадают сразу в рай наравне с героями-мучениками. Ну, а грешные, конечно, отправятся в ад".62
       Не следует забывать, что машинизация индустриального мира даёт убеждённому джихадисту возможность совершать теракты в одиночку, без всякой громоздкой подготовки, даже без применения оружия и взрывчатки. Молодой палестинец ехал в израильском автобусе по шоссе и вдруг набросился на водителя и повернул руль влево, в сторону обрыва. Восемь погибших, десятки раненых. Выпускник Университета Северной Каролины, Тахери-азар (класс 2005, философия и психология) так был огорчён страданиями мусульман во всём мире, что арендовал автомобиль и врезался в толпу гуляющих студентов в Чапел Хилле.63 Пилот египетского авиалайнера, на котором 30 офицеров-египтян возвращались домой после тренировок в Америке, воскликнул "Аллах Акбар" и обрушил самолёт в Атлантический океан вблизи Нантакета (ноябрь, 1999, 217 погибших). Два года спустя другой египетский дипломированный пилот, Мухаммед Атта, протаранил "боингом" северную башню Мирового торгового центра.64 От этих пилотов, по крайней мере, требовалась решимость пожертвовать собой. Но если горячий последователь шейха Омара или писателя Катба арендует грузовик и оставит его в последний момент на железнодорожном переезде перед несущимся пассажирским поездом, он вполне может успеть удрать на заготовленном заранее автомобиле.
       Многие случаи "терактов без оружия" проходят и будут проходить незамеченными, ибо злоумышленники легко могут выдать их за непреднамеренные несчастные случаи. Они не так пугают индустриальный мир, как угроза атомного оружия в Северной Корее или Иране. Новый Аттила видится нам верхом на ракете с термоядерной боеголовкой - не меньше. И поэтому наш мысленный взор снова и снова - с тоской и страхом - обращается к единственной мусульманской стране - бурлящей, загадочной, непредсказуемой, - имеющей на сегодняшний день отлаженную атомную бомбу: Пакистану.

    Глава II-5. ПАКИСТАНЦЫ

    ПЛАМЯ ВРАЖДЫ

       Эту главу я начинал писать в те дни, когда в столице Пакистана, Исламабаде, шли бои за Красную мечеть. В телевизионных новостях мелькали кадры осады: баррикады из мешков с песком; солдаты в касках и бронежилетах, припавшие к пулемётам; родственники заложников, толпящиеся на улице за спиралями колючей проволоки. Было неясно, кто из студентов соседнего медресе захватил мечеть с оружием в руках, а кто случайно попал в кольцо. Лидер исламских экстремистов, Абдул Азиз, был задержан, когда он пытался покинуть осаждённое здание в толпе отпущенных студенток, укрывшись под чадрой и буркой.1 "Сдавайтесь - иначе смерть!" заявил джихадистам президент Пакистана, генерал Первез Мушарраф. Число погибших и раненых в боях и при штурме измерялось сотнями с обеих сторон. А месяц спустя бомбист-самоубийца убил ещё 12 солдат, охранявших мечеть.
       Захват мечети в центре столицы многим напомнил захват мечети в Мекке в 1979 году. Он стал некой кульминацией волны насилия, катившейся по стране с начала 2007 года. В ответ на попытки правительства провести аресты среди сторонников талибов в районе афганской границы десятки "живых бомб" взорвались в разных городах страны. В городе Кветта (провинция Белуджистан) какой-то пакистанец явился в местный суд, уверил охрану, что его вызвали в качестве свидетеля, и, впущенный в зал заседаний, взорвал себя, убив судью и ещё пятнадцать человек.2 В апреле, в городе Пешаваре было совершено покушение на министра внутренних дел, которое унесло 26 жизней.3 В марте президент Мушарраф уволил главу Верховного суда, Ифтикара Чадри. Бурные демонстрации протеста объединили различные оппозиционные группировки с ассоциациями адвокатов и учителей. В мае уволенный судья пытался выступить перед юристами в Карачи, но не смог покинуть аэропорт, потому что на улицах начались перестрелки между его сторонниками и силами безопасности, прибывшими в город. Результат: 27 убитых, сотни раненых, искалеченных, арестованных.4
       2007-ой год не является исключением. Вся 60-летняя история Пакистана переполнена кровавыми столкновениями. Уже основание государства в 1947 году сопровождалось массовыми взаимными убийствами между индусами и мусульманами, в которых погибло около миллиона. Индию до сих пор в Пакистане считают врагом номер один. Три унизительных поражения в войнах с могучим соседом (1948, 1965, 1971) только подогрели эту ненависть. Однако внутрипакистанские раздоры унесли ещё больше жизней, чем открытые войны. Междуусобия протекают на многих фронтах, они часто пересекаются между собой, так что порой невозможно понять, кто убивает и за что. Попробуем всё же набросать приблизительную карту взаимной вражды, полыхающей в этой стране.
      
       Конституция или Коран?
       Этот фронт раздора - как и в других мусульманских странах - остаётся в Пакистане самым горячим. Но если в Египте, Ираке, Ливии, Иордании, Сирии, Алжире армия всегда была главной опорой и надеждой секуляристов, в Пакистане расклад сил вовсе не был таким устойчивым и определённым. Так, например, демократически избранный президент Зульфикар Бхутто в течение шести лет своего правления (1971-1977) проводил разнообразные реформы в сфере землевладения, юстиции, образования, нацеленные на ослабление влияния мулл и феодалов. Но в 1977 году армия совершила военный переворот, Бхутто был арестован, судим по обвинению в коррупции и повешен (1979). Пришедший к власти генерал Зия-уль-Хак круто повернул политическую жизнь страны в сторону ислама. Он объявил законы Шариата основополагающими для государства. Это означало, что воровство наказывалось отрубанием руки; изнасилование - публичным бичеванием насильника, но заодно - и его жертвы (чтобы неповадно было жаловаться?); алкоголь и взимание процентов с займа запрещены абсолютно; пятикратная молитва каждый день объявлена обязательной для армии и государственных служащих; школьные учебники и книги в библиотеках подвергались жесточайшей цензуре; и так далее.5
       Тысячи сторонников казнённого премьер-министра были арестованы и отправлены в тюрьмы без суда. Дочь Бхутто, Беназир, впоследствии рассказывала об условиях содержания в пакистанской тюрьме. "Я ощущала себя похороненной заживо. В каменной одиночке температура иногда достигала 120 градусов по Фаренгейту... Дни тянулись, как месяцы... Какой-то пыльный смерч иногда врывался в мою камеру... От сухости моя кожа трескалась, и пот проникал в трещины, обжигая, как кислота... Зубы начали гнить, волосы выпадали... В углу я иногда находила подставленную кем-то бутылочку с ядом... Как выдержала? Только на одном чувстве: на гневе."6
       Репрессии, исламизация, казни - всё прощалось генералу Зия-уль-Хаку. Ибо в глазах Западного мира в 1980-е годы он сделался главным и незаменимым союзником в войне против СССР в Афганистане. Тонны современного оружия текли из США через Пакистан сражающимся афганским муджахеддинам. Сеть тренировочных лагерей вблизи афгано-пакистанской границы готовила тысячи добровольцев, прибывавших из мусульманских стран. Однако загадочную гибель генерала в 1988 году можно рассматривать как ясный знак того, что не все в стране были довольны его правлением.
       17 августа 1988 года самолёт американского производства "Локхид С-130" поднялся с аэродрома Бахавалпур. На борту находились президент Зиа, американский посол и военный атташе, а также десяток пакистанских генералов. В последний момент в грузовой отсек были погружены четыре ящика с манго - подарок президенту от местного губернатора. Поначалу полёт проходил нормально. Опытный пилот, Машхуд Хасан, уверенно взял курс на Равалпинди, где размещалась штаб-квартира пакистанской армии. Авиадиспетчеры слышали его голос, спокойно объявлявший: "Сейчас откроем дверь в пассажарский отсек..." Вдруг чей-то голос прокричал три раза: "Машхуд! Машхуд! Машхуд!" Связь прервалась. Через две минуты самолёт рухнул на землю и взорвался. Погибли все.7
       Расследование поначалу искало следы саботажа, подозревая старинного врага - Индию - или коммунистическое правительство Афганистана, которое, под руководством советского КГБ, создало довольно эффективную шпионско-диверсионную организацию KHAD. Но взрыв в воздухе или попадание ракеты вскоре пришлось исключить: обломки самолёта указывали на то, что он ударился о землю неповреждённым. Рассматривался вариант внезапного отравления команды ядовитым газом. Просочились сведения о том, что один из четырёх пилотов был добавлен к экипажу совсем недавно; и что он был членом подпольной боевой организации шиитов, лидер которой был убит за несколько месяцев до катастрофы самолёта.8
       Так или иначе через полгода расследование было прекращено, и результаты его остались засекречены. Скорее всего, это указывает на то, что с иностранных разведок подозрения пришлось снять. У генерала Зия-уль-Хака было достаточно врагов внутри Пакистана: нижние чины армии, недовольные ходом войны в Кашмире и Афганистане; сепаратисты провинций Белуджистан и Синд; шииты; а также сын казнённого премьер-министра Бхутто, Мир Муртуза, поклявшийся отомстить за отца. Ему удалось создать подпольную организацию, совершившую ряд атак, в том числе, взрыв автомобиля, в котором ехал судья, подписавший смертный приговор премьер-министру в 1979 году.9 "Ищите, кому это было выгодно" - если придерживаться этого знаменитого принципа, мы должны искать виновников гибели генерала среди секуляристов. Ибо им удалось не только вернуть - при поддержке армии - демократическую форму правления, но и - к изумлению всего мира - вручить власть женщине! В мусульманской стране, где женщин могут сжигать живьём, забивать камнями, безнаказанно убивать при малейшем подозрении в "нарушении чести".
       Правление Беназир Бхутто началось с сенсационной победы её партии П.П.П. (Популяристская партия Пакистана) на выборах осенью 1988 года. "Завидев её, толпа приходила в неистовство. Люди продирались к её автомобилю, пытаясь прикоснуться хотя бы к кому-то из приближённых блистательной Беназир. Гремели громкоговорители, гудели машины, и автоматные очереди раздирали воздух... Цветы и лепестки роз сыпались на процессию из каждого окна... Три часа ушло на проезд в четыре мили по городу".10
       Но далеко не все были счастливы победой Беназир. Генералы смотрели на неё с недоверием, приказы её исполнялись неохотно и не всегда. Муллы неистовствовали в проповедях, выпускали фатвы, разбрасывали листовки, в которых описывалось, как пророк Мухаммед плачет кровавыми слезами, узнав, что женщина возглавила мусульманскую страну. Во время торжественной присяги президент сквозь зубы поздравил её и потом заявил, что ему пора удалиться на дневную молитву в мечеть. "Могу я присоединиться к вам?", - спросила Беназир. "Это только для мужчин, - ответил президент. - Но вы можете смотреть."11
       Правление Беназир Бхутто длилось двадцать месяцев. В конце её правительство было распущено президентом и армией по обвинению в коррупции и утрате народного доверия. В 1994 году ППП снова победила на выборах, и на этот раз Беназир оставалась у власти больше двух лет. Но многие её друзья и сторонники были разочарованы. "Люди ожидали от либеральной образованной женщины прогрессивной программы, - говорили они. - Вместо этого она надела чадру, этот реакционный символ ислама, начала без конца молиться у могил святых... Она крайне суеверна, и это бросается в глаза... Могла бы так много сделать для женщин, но не сделала..."12
       Западный дипломат так охарактеризовал слабости Беназир Бхутто: "Она мечтатель... Говорит правильные слова, но не имеет силы воплотить их в жизнь... Может быть, в следующий раз она найдёт лучших помощников. Пока же её выбор определяется прошлыми заслугами: этот верно служил её отцу, этот долго сидел в тюрьме... Вместо того чтобы искать поддержку у интеллектуальной молодёжи, она полагалась на феодалов-землевладельцев... Её предвыборные речи превосходны. Но каждый раз всплывал всё тот же вопрос: может ли она управлять?"13
       В 1997 году Беназир Бхутто сменил на посту премьер-министра Наваз Шариф. Происходя из консервативной религиозной семьи, он решительно начал проводить в жизнь законодательные меры, приветствуемые исламистами. Его 15-я поправка к Конституции, если бы её удалось провести через Верхнюю палату парламента, утвердила бы законы Шариата юридической основой государства. Парламент и конституция представлялись Шарифу ненужным вмешательством человека в законы, данные Богом.14
       Армия настороженно следила за действиями нового премьер-министра. Шариф, предчувствуя сопротивление начальника штабов, генерала Первеза Мушаррафа, решил уволить его. Он выбрал для этого момент, когда генерал возвращался в октябре 1999 года из дипломатической поездки в Шри-Ланку. Самолёт Пакистанских международных авиалиний РК-805, в котором летел генерал, имел на борту среди прочих пассажиров пятьдесят пакистанских школьников, возвращавшихся с международных спортивных состязаний. Внезапно пилот получил от авиадиспетчера распоряжение приземляться где угодно, но не в Пакистане. Впоследствии была обнаружена радиозапись приказов, отданных диспетчеру в Карачи начальником гражданской авиации Пакистана, по приказу премьер-министра Шарифа: "Поверните этот самолёт!.. Закройте все аэродромы!.. Заблокируйте посадочные полосы!.. Отключите огни!.." У самолёта оставалось топлива на полчаса полёта. Генералу с трудом удалось связаться по мобильному телефону со своим помощником, встречавшим его в Карачи, объяснить, что происходит. Армейские подразделения штурмом взяли аэропорт и открыли посадочную полосу. Через полчаса самолёт благополучно приземлился, и пассажиры, вместе со школьниками, спокойно направились к выходу. Они и не подозревали, что из-за противоборства политиков их жизнь висела на волоске.15
       Премьер-министр Шариф на следующий день был устранён от власти. Армия снова взяла управление страной в свои руки, генерал Мушарраф был объявлен президентом. После трагедии 11-го сентября в Нью-Йорке он решительно стал на сторону США против джихадистов: прекратил поддержку талибов в Афганистане, разрешил американцам использовать воздушное пространство Пакистана для военных операций против них. Выступая перед собранием исламских клериков в январе 2002 года, он сказал много горьких слов: "Мы заявляли, что ислам поведёт нас вперёд при любых обстоятельствах, в любую эпоху, в любой земле... И как мир должен воспринимать наши заявления? Видя, как мы убиваем друг друга, он считает нас террористами. А теперь мы пытаемся перенести террор и насилие за пределы наших границ... Наши уверения в терпимости - фальшь... Мы только говорим о том, что ислам поднимает статус женщины, но поступаем наоборот. Это лицемерие."16
       Таким образом, армия снова сделалась главной опорой секуляризма в стране. И, как и в Египте, покушения на жизнь генерала-президента не заставили себя долго ждать. 14 декабря 2003 года бронированный "мерседес", в котором генерал Мушарраф проезжал через мост, направляясь в штаб-квартиру армии, был подброшен на воздух мощнейшим взрывом. Случись взрыв секундой раньше - и "мерседес" рухнул бы в дыру, образовавшуюся в мосту на высоте восьми метров над камнями внизу. Всего лишь десять дней спустя было устроено второе покушение. Один за другим два автофургона с самоубийцами атаковали президентский конвой. "Мерседес" вырвался из огненного шара, облепленный кусками человеческой плоти, с разорванными шинами, и умчался прочь, грохоча ободьями по асфальту.17
       Точно так же, как в Египте, Саудовской Аравии, Алжире, исламисты сделали объектом атак иностранцев. В январе 2002 года в Карачи был похищен и казнён корреспондент "Уолл-Стрит Джорнел", Дэниэл Пёрл. В марте того же года граната, брошенная в церковь в хорошо охраняемом дипломатическом квартале, убила пятерых. В мае был взорван автобус, в котором погибли 16 французов, помогавших пакистанцам в монтаже подводных лодок.18
      
      
       Религиозная и племенная междуусобица
       Противоборство между суннитами и шиитами идёт в Пакистане долго и неугасимо. Оно усилилось в 1980-е, когда шииты во всём мире были возбуждены победой Иранской - шиитской - революции и стали требовать равноправия. Когда генерал Зия-уль-Хак попытался ввести налог под названием Закят, описанный в Коране, шииты начали бурно протестовать, заявляя, что, по их верованиям, этот налог является добровольным пожертвованием и никакое правительство не может собирать его. Летом 1980-го года десятки тысяч шиитских демонстрантов штурмовали Правительственное здание в Исламабаде. Зия-уль-Хак был вынужден уступить и освободить шиитов от уплаты налога. Но это вызвало яростные протесты среди суннитов.19
       Радикальные суннитские группировки в Пакистане ставят своей окончательной целью объявление шиитов немусульманами. Одним из командиров в этих группировках был отец Юсуфа Рамзи - организатора первой атаки на Мировой торговый центр в 1993.20 "В 1980-е годы боевики суннитов и шиитов главным образом охотились друг за другом. Но в 1990-е тактика изменилась: суннитские террористы сделали своей мишенью шиитских докторов, бизнесменов, интеллектуалов. Потом расширили фронт атак, убивая всех шиитов и выходцев из Ирана без разбора. В апреле 2000 года была атакована шиитская мечеть в Равалпинди: 19 убитых, 37 раненых. Шиитские боевики отвечали на это терактами".21 Полиция не могла - или не хотела - расследовать эти преступления. Она боролась с ними, применяя тактику убийств подозреваемых боевиков без суда и следствия. В девятимиллионном портовом городе Карачи стрельба и взрывы стали таким постоянным явлением, что его называли "Пакистанским Бейрутом".
      
       Пакистан состоит из четырёх провинций: Северо-западный район, Белуджистан, Пенджаб (на северо-востоке) и Синд (не отсюда ли родом Синдбад-мореход?). Первые две граничат с Афганистаном и Ираном, вторые две - с Индией. Однако административное деление ни в коей мере не покрывает - и не отражает - этническое и лингвистическое многообразие государства. Официальным языком страны объявлен урду (1973), хотя он является родным только для 8% населения. Другие языковые группы: пенджаби (самая многочисленная, 48%), пуштуны, синди, белуджи. Английский широко используется в военных кругах, в управлении и образовании.22
       Межнациональные трения и конфликты изобилуют в истории страны. Сильны и сепаратистские настроения. 20 миллионов пуштунов, живущих в Пакистане и Афганистане, жадно прислушиваются к призывам создания независимого Пуштунистана, следят за борьбой курдов, разбросанных между Турцией, Ираком и Сирией. Призыв к независимости громко звучит и в пакистанской половине Кашмира. В середине 1970-х в Белуджистане шла настоящая гражданская война. Хотя повстанцы были вооружены только старинными ружьями с затвором и самодельными гранатами, правительственные войска, использовавшие вертолёты и артиллерию, потеряли в боях больше трёх тысяч человек.23 Летом 1983 года в провинции Синд вспыхнуло восстание против доминирования пенджабцев в армии и администрации. "Демонстранты стекались со всей провинции: бородатые студенты с кораном в руках; феодалы-землевладельцы, окружённые вооружённой охраной; племенные вожди сардары; религиозные лидеры... Полиция разгоняла их палками и слезоточивым газом... Они поджигали правительственные здания, сдирали рельсы со шпал, врывались в тюрьмы".24
       Всё же в сельской местности межнациональные конфликты не очень сильны, ибо там разным племенам не приходится часто сталкиваться друг с другом. По традиции ими управляют местные князья - наибы. Наиб имеет абсолютную власть над местным населением, он вершит суд и расправу в соответствии с древними обычаями. "Допустим, член племени Буати решит развестись с женой. Для этого ему достаточно явиться в укреплённый дом наиба, сесть перед ним и три раза уронить камень на землю, повторяя: "я даю ей развод". Вся процедура занимает три минуты и не стоит ему ничего... В уголовных делах наиб даже имеет право назначить "суд огнём". Чтобы доказать свою невиновность, подозреваемый должен омыть ноги в крови козла и пройти семь шагов по раскалённым углям. Если на его коже не появятся следы ожогов, он объявляется невиновным и даже может получить компенсацию со своего обвинителя."25
       Другое дело - в городах. Там межнациональная вражда являет себя повседневно и кроваво. Сразу после гибели генерала Зия-уль-Хака, в Карачи и соседнем Хайдеробаде, в уличных схватках и перестрелках за один викенд погибло около трёхсот человек.26 В 1995 году в том же Карачи разгорелась настоящая гражданская война, разрушившая весь аппарат гражданского управления. Только за первые шесть месяцев на улицах девятимиллионного города было подобрано около восьмисот трупов.27
       Разгул межнациональной вражды в 1990-е годы связывают с появлением на политической арене партии - группировки - мохаджиров: MQM (Эм-Кью-Эм). Мохаджирами в Пакистане называют тех, кто бежал из Индии в 1947 году и их потомков. Составленная в основном из молодёжи эта партия неожиданно получила широкую поддержку избирателей на выборах в 1988, 1990, 1993 годах. Программа мохаджиров включала много прогрессивных лозунгов: земельная реформа, охрана культурного наследия, снижение возраста избирателей с 21 года до 18 лет, но главное - отмена языковой квоты. Эта квота объявляла язык синди главным языком в провинции Синд (столица - Карачи), и без знания этого языка никто не мог получить государственную службу или место преподавателя. Урду-говорящие мохаджиры воспринимали квоту как прямую дискриминацию и громко протестовали против неё.28 Но в 1990-е годы они перешли от газетной пропаганды, организации демонстраций и стачек к актам прямого террора: убийствам противников, похищениям ради выкупа, снайперской стрельбе по случайным прохожим, поджогам зданий.
       На роль лидера мохаджиров выдвинулся Алтаф Хуссейн. Выпускник фармакологического факультета Университета Карачи, во время службы в армии он натерпелся унижений от пуштунов и пенджабцев. Потом какое-то время работал таксистом в Чикаго, где проводил много времени в библиотеке, зачитываясь речами и писаниями Гитлера. На страницах "Мейн Кампфа" он нашёл подробные инструкции создания строго дисциплинированной, централизованной партии, подчинённой одному вождю. "Хуссейн не допускал никакой критики и никакого соперничества; всякий яркий оратор рассматривался как потенциальная угроза и отодвигался в тень... [В начале 1990-х] в организации выдвинулся лидер умеренного направления, Азим Тарик, склонный заменить насильственные методы борьбы переговорами... Но в декабре 1992 года он был убит сторонниками Хуссейна".29
       В конце концов, правительство Пакистана объявило Эм-Кью-Эм террористической организацией. Хуссейн был вынужден укрыться в Лондоне. Беназир Бхутто требовала у Англии его выдачи, но получила отказ. Вражда между мохаджирами и другими национальными группировками продолжается и часто прорывается уличными схватками. Мохаджиры находят поддержку и сторонников в самых разных слоях, получают и финансовую помощь. Несомненно, какую-то роль в этом играет и тот факт, что нынешний президент Пакистана, Первез Мушарраф, происходит из семьи мохаджиров.
      
       Афганистан и Кашмир
       Словно два негаснущих пожара полыхают на западной и восточной границах страны вот уже несколько десятилетий.
       Война в Афганистане (1979-1992) превратила Пакистан в прифронтовую зону. Нескончаемый поток оружия из США для муджахеддинов, сражающихся с Советами, шёл через пакистанские города и аэродромы, и очень большая часть этого оружия оседала в руках пакистанцев. В обратную сторону через границу тянулись тысячи раненых и сотни тысяч беженцев. "Не только пакистанские джихадисты отправлялись воевать в Афганистан, но около 25 тысяч добровольцев из тридцати разных стран прошли через Пешавар, стремясь принять участие в священной защите мусульман от неверных. Их называли "афганские арабы". Они приезжали без паспортов и без имён. Среди них были члены египетской Гамаа Ал-Исламия, палестинского Хамаса, саудовского Движения за перемены, алжирского Фронта спасения, филиппинского Фронта освобождения Моро".30
       Всё движение Талибан идейно созрело в пакистанских медресе, получило военную подготовку в пакистанских тренировочных лагерях. Директор большого медресе Ал-Хаккания в провинции Северо-запад с гордостью сообщил американской журналистке, что 95% лидеров талибов учились у него.31 Выпускники этого медресе, захватив власть в Афганистане в 1996 году, учредили там режим, который их преподаватели мечтали бы установить и в Пакистане: публичные казни и бичевания за малейшие отступления от ислама; женщинам запрещено учиться и работать вне дома; телевизоры, видеокассеты, кинофильмы, музыкальные инструменты - в костёр; и так далее, вплоть до запрещения женщинам носить белые носки и туфли, издающие громкий стук: это считается недопустимым эротическим соблазном.32
       Необходимость помогать афганским муджахеддинам не вызывала сомнений и споров среди пакистанцев. Их бедная страна взвалила на себя тяжёлое бремя: принять и содержать около двух с половиной миллионов афганских беженцев. Конечно, западный мир и арабские страны помогали им в этом. Но беглецы принесли с собой не только нищету и болезни. Это были люди, понимавшие - и признававшие - только племенную форму организации человеческого сообщества. Их ментальность легко сливалась с племенными традициями пакистанских народностей и усиливала их. Афганец понимал свой долг перед семьёй и соплеменниками, а государство? Оно оставалось для него чуждой и часто враждебной абстракцией. Приток беженцев ослаблял позиции секуляристов и усиливал шейхов и мулл.
       "Муджахеддины никогда не представляли из себя армию, но скорее мозаику из пятнадцати сотен отдельных "фронтов", основанных на племенной или этнической или языковой общности. Иногда они могли объединиться для противостояния Советам, но редко начинали военные действия по своей инициативе. Их возглавляли военные лидеры-командиры, и они подчинялись только им и своим племенным вождям. Когда они транспортировали из Пакистана оружие, доставленное Си-Ай-Эй, соперничающие группировки скорее могли напасть на них, чем неприятель. В результате почти половина американского оружия так и не достигла полей сражений в Афганистане".33
       Это оружие стало важным товаром на чёрных рынках Среднеазиатского региона. И количество его только увеличивалось даже после прекращения американских поставок. Ибо в 1990-е годы у афганцев появилось то, чего не было никогда раньше: деньги. Благоприятные природные условия, соединившись с полным равнодушием населения к международным соглашениям и постановлениям, превратили Афганистан в крупнейшего в мире производителя-поставщика мака. По разным оценкам на сегодняшний день, из этой страны поступает на мировой рынок до 75% героина. В документальном телефильме 2006-го года был показан автомобильный базар в районе Кандахара: новенькие "вольво", "мерседесы" и "феррари" продавались там за полную стоимость, и от покупателей - часто прибывших на ослах или верблюдах - не было отбоя.
       В 1990-е годы американцы попытались выкупить обратно завезённые стингеры, опасаясь, что они попадут в руки террористов и будут использованы для атак на гражданские самолёты. На эту операцию было выделено 75 миллионов долларов из расчёта по 100 тысяч за каждую ракету. Но оказалось, что на чёрном рынке оружия стингеры ценились уже гораздо выше, и они стали разлетаться по всему свету: какие-то попали в руки иранцев, какие-то демонстрировались на параде в Катаре, два были куплены джихадистами в Таджикистане, другие два - сепаратистами на Филиппинах.34
       Была ещё одна сфера, в которой Си-Ай-Эй терпела неудачи и наталкивалось на упорный отказ в сотрудничестве со стороны пакистанской службы безопасности Ай-Эс-Ай. Несмотря на то, что тренировочные лагеря муджахеддинов на территории Пакистана в значительной мере финансировались Америкой (и финансировались так щедро, что боевики потом с гордостью вспоминали, как беспечно им разрешали тратить боевые патроны на учениях!),35 несмотря на это пакистанцы упрямо не разрешали сотрудникам Си-Ай-Эй посещать лагеря. Они объясняли это соображениями безопасности, говорили, что порой джихадисты непредсказуемы и могут открыть стрельбу по "неверным", но впоследствии всплыла другая, более важная причина: с конца 1980-х в этих лагерях, на американские деньги, - параллельно с муджахеддинами - шла подготовка боевиков и террористов, засылаемых Пакистаном в индийский штат Кашмир.36
       С момента ухода англичан в 1947 году штат Кашмир, с его десятимиллионным населением, был яблоком раздора между Пакистаном и Индией. Населённый в основном мусульманами, этот район тихо бурлил первые десятилетия. Война 1965 года закончилась проведением демаркационной линии, отделившей индийскую часть Кашмира от пакистанской. Эта условная граница иногда нарушалась, несмотря на присутствие на ней миротворцев ООН, на её северных участках, протянувшихся в район Гималайских ледников, спорадически вспыхивала артиллерийская перестрелка, но в общем 20 лет штат оставался относительно спокойным. Его прохладный климат привлекал тысячи туристов, посещавших Индию, давал им возможность отдохнуть от жары, обзавестись знаменитыми изделиями кашмирских ремесленников.
       Первые крупные беспорядки начались в 1988 году. Мусульмане нападали на буддистов, сунниты убивали шиитов, посмевших выразить радость по поводу гибели генерала Зия-уль-Хака в Пакистане, сторонники независимости Кашмира дрались и с силами безопасности, и с теми, кто требовал присоединения к Пакистану. Бурные демонстрации против книги Салмана Рушди "Сатанинские стихи" прокатились по городам, несмотря на то, что индийское правительство запретило её. Войска подавляли беспорядки безжалостно, число убитых росло.37 В январе 1990 года солдаты открыли огонь по демонстрантам на мосту в столице штата, Шринагаре, погибло больше ста человек. Началось массовое бегство индусов из Кашмира, для них пришлось срочно создавать беженские лагеря в окрестностях Дели.38
       Политико-военная ситуация, возникшая в этом районе, как две капли воды напоминает ситуацию на Ближнем Востоке. Мусульманское население Кашмира - точно так же, как палестинцы, - видит себя жертвой агрессии и оккупации, требует независимости, права возвращения для беглецов, оказавшихся в соседних странах. В роли проклинаемого агрессора и оккупанта выступает Индия. В Пакистане кашмирские боевики находят поддержку и снабжение точно так же, как ПЛО, Хамас, Хизбола находили - и находят их - в Ливане и Сирии. Точно так же летят через границы снаряды и ракеты. Нарастает волна террора, направленного не только против Индии, но и против соперничающих религиозных и политических группировок. Западный мир пытается выступать в роли миротворца, оказывать давление на обе стороны: от Пакистана требует прекратить тренировку и засылку боевиков в индийский Кашмир, от Индии - не проявлять такую жестокость при наведении порядка. Но зверства с обеих сторон только возрастают.
       "Международные правозащитные организации многократно осуждали Нью-Дели за репрессии в Кашмире. Исчезновения, бессудные убийства, пытки стали там нормой. Пакистан, в свою очередь, засылал хорошо подготовленных и вооружённых бойцов через линию контроля... Из 2400 боевиков, действовавших только в центральной части Кашмира в начале 2002 года, 1400 были иностранцы: пакистанцы, афганцы, арабы. Они врывались в деревни, населённые индусами, и убивали каждого, кто был заподозрен в поддержке индийского правительства."39 Убедительно и страшно трагедия Кашмира описана в романе того же Салмана Рушди "Клоун Шалимар".40
       К началу 2000-х террор стал выплёскиваться за пределы Кашмира. В декабре 1999-го группа кашмирских джихадистов захватила индийский авиалайнер в Непале и заставила его приземлиться в Афганистане. В обмен на 155 заложников, находившихся на борту, правительство Индии согласилось выпустить из тюрьмы несколько террористов, включая муллу Масуда. Уже через несколько недель мулла выступал с пламенными проповедями в мечетях Пакистана, вербуя новых членов для созданной им организации Джаиш и-Мухаммед. В октябре 2001-го года, член этой организации ворвался на грузовике с взрывчаткой в здание Законодательного собрания в Шринагаре, убив 38 человек. А два месяца спустя пять человек, вооружённых гранатами и "калашниковыми", атаковали индийский парламент в Нью-Дели. В получасовом бою они успели застрелить шестерых, прежде чем солдаты охраны покончили с ними.41
       После этой атаки правительство Индии категорически потребовало от Пакистана прекратить засылку боевиков в Кашмир и выдать двадцать подозреваемых террористов. Исламабад отказался. В мае 2002 года джихадисты напали на жилые здания индийского военного городка в Кашмире и перебили там несколько семей индийских военнослужащих (погибло 34 человека), в основном - женщин и детей.42 Возмущённые этим зверством индусы стали стягивать воинские подразделения к границе. Пакистан сделал то же самое. Две полумиллионные армии, имеющие на вооружении атомные бомбы, стояли друг против друга в боевой готовности. Со времён Кубинского кризиса в 1962 году мир не был так близок к термоядерной катастрофе, как летом 2002-го года.
       Но, спрашивается, на какой же промышленной и технической базе выстроена военная машина Пакистана, позволяющая ему бросать вызов могучему и враждебному соседу? Откуда у нищей страны, половина населения которой не умеет читать и писать, берутся современные истребители, танки, вертолёты, пушки, даже подводные лодки? Кто платит за всё это и из каких средств?
      

    ДОЛГОВАЯ ЯМА ПАКИСТАНА

      
       Если бы какой-то современный Синдбад-мореход доплыл до порта Карачи и спросил, какие товары местные купцы могут предложить ему для продажи, он услышал бы в ответ только два слова: хлопок и рис.43 А если бы он спросил, в чём они нуждаются и что он может привезти им из заморских стран, то получил бы длинный-длинный список товаров, которые страна должна - вынуждена - импортировать: нефть и нефтепродукты, удобрения и медикаменты, машины и бумагу, металлы и зерно, красители и электроприборы. Даже железную руду для единственного сталелитейного завода нужно ввозить из-за границы.44
       Геологическая разведка указывает на наличие богатых залежей различных ископаемых, но расположены они в удалённых районах, где власть закона настолько слаба, что к каждому шахтёру пришлось бы прикреплять солдата-охранника. Добыча железной руды, хрома, бокситов, молибдена, гипса находится в зачаточном состоянии, не покрывает национальных нужд.45
       Год за годом торговый дефицит Пакистана только растёт - а вместе с ним растёт и задолженность иностранным банкам. В 1987 году она была равна 16,7 миллиардам, в 1992 - 24,1, в 1999 - 39. Частичная выплата долга осуществляется в значительной мере за счёт тех денег, которые пакистанцы зарабатывают за рубежом и посылают домой. В 1980-е годы эта сумма достигала 6 миллиардов, но после войны в Персидском заливе (1991) заработки значительно упали.46
       Жалобы на взяточничество чиновников не умолкают в Пакистане, обвинения в коррупции предъявлялись министрам и парламентариям. Но и рядовой пакистанец не задумываясь крадёт у государства при любой возможности. Хроническая нехватка электричества в стране в значительной степени обусловлена тем, что 60% его разворовывается при помощи незаконных подключений или манипуляций со счётчиком.47 Вода для орошения полей распределяется государством, и крестьяне расходуют её бездумно, направляют на свои поля, как только доходит их очередь, даже во вред урожаю, потому что боятся, что в следующий раз воды им не достанется.48 "Ни один человек в Пакистане не был осуждён за уклонение от уплаты налогов. Налоговое управление только угрожает, назначает "последние сроки" уплаты, но мало кто из пакистанцев верит, что оно сможет заставить их заплатить. И даже то, что удаётя собрать, не достигает государственных сейфов, 50% оседает в карманах чиновников налогового ведомства".49 Когда генерал Мушарраф попытался расширить налоговую базу и послал контролёров проверить наличие товаров и денег в лавках и мастерских, владельцы начали прятать свои запасы в подвалах домов и у родственников, а потом устроили уличные бунты во многих городах.50
       Странными оазисами внутри пакистанской экономики выглядят промышленные и финансовые предприятия, принадлежащие армии. Самая крупная армейская корпорация оценивается в два миллиарда долларов. Она включает в себя сахарные заводы, фабрики химикатов и удобрений, электростанции, газопроводы, больше сотни больниц, 800 образовательных учреждений. Другая корпорация (AWT - Army Welfare Trust) оценивается в один миллиард и владеет фермами, конторами по торговле недвижимостью, фабриками нефтепродуктов, лекарств, обуви. Половина доходов этой корпорации идёт на выплату армейских пенсий. Есть корпорация, занимающаяся строительством дорог, и попутно она же посылает в другие страны сапёров - специалистов по расчистке минных полей.51 Отправка войсковых контингентов за плату тоже приносит армии свою долю доходов: пакистанские солдаты служили в Иордании, Саудовской Аравии, часто выступают в роли миротворцев ООН.
       Но всё же на долю армейской экономики приходится всего лишь 3% национального продукта. Всё остальное пребывает в таком бедственном состоянии, что по доходу на душу населения Пакистан занимает 123-е место (данные 1999 года). 20% пакистанцев не доживают до 40 лет, 20% недоедают, 40% не имеют доступа к необходимым лекарствам, 25% детей рождаются недоношенными.52
       Любая попытка исследователя отыскать корни безнадёжной нищеты Пакистана - и большинства других мусульманских стран - приведёт честного наблюдателя к одной и той же главной причине: религиозному запрету на нормальные финансовые операции, то есть на получение процента кредитором. Запрет этот проводится в жизнь свирепо, собрания мулл и шейхов неустанно следят за попытками обойти его и дружно поднимают возмущённый вопль, когда такие попытки всплывают на поверхность. Но как же банки должны зарабатывать деньги? И какой же смысл вкладчикам вносить свои сбережения в банк, если они не могут получить процент, хотя бы покрывающий инфляцию? А какой смысл банку одалживать просимую сумму предпринимателям, если он не может ничего заработать на этой операции?
       "Нет, - отвечают муллы, - правоверный мусульманский банкир заработать сможет. По договору предприниматель должен будет отдать банку половину прибыли, которую он получит в результате расширения своих операций на одолженные деньги."
       "Но что если прибыли не будет, если расширение или модернизация предприятия принесёт одни убытки?"
       "По священным заветам Пророка, по законам Высшей справедливости, кредитор должен разделять с должником и удачу, и проигрыш. Ибо и то, и другое посылает Аллах, а противиться воле Аллаха - святотатство."
       Под давлением этих религиозных требований в Пакистане и других мусульманских странах выросла сеть диковинных банков, которым больше подошло бы название "сберкассы". Им разрешено взимать разовую плату с клиента при предоставлении займа, размеры которой устанавливает Центральный банк Пакистана. Ещё разрешена такая уловка: банк, скажем, покупает для клиента указанную им фабрику, а потом продаёт её ему с оговоренной надбавкой. Но рьяные блюстители заветов Корана требуют закрыть - заколотить - замазать и эти лазейки.53
       Свободное обращение денег в стране играет в хозяйственном организме ту же роль, что кровообращение в организме животном. Запрет этого обращения равносилен прекращению циркуляции крови. Он гарантирует нищету независимо от того, производится ли он по заветам Мухаммеда или по заветам Маркса-Энгельса-Ленина. В Пакистане банки одалживают деньги не тем, кто сумеет успешно улучшить производство необходимых людям вещей, а тем, кто занимает видное место в социально-политической иерархии. Потом влиятельный должник объявляет, что его предприятие понесло убытки, одолженная сумма оседает в кармане, а банк обязан принять эти потери на свой счёт. "В 1991 году четыре финансовых кооператива в Пенджабе объявили о банкротстве. Два с половиной миллиона вкладчиков потеряли около 20 миллиардов рупий. Посыпались обвинения в воровстве. Два кооператива из четырёх принадлежали родственникам премьер-министра Наваза Шарифа. Официальное расследование не обнаружило никаких нарушений закона".54
       Страна кое-как держится на поверхности только за счёт вливаний извне. "В 1960 году Мировой банк организовал "Консорциум для помощи Пакистану". В него входят США, Канада, Япония, Англия, Германия, Франция... Серьёзную помощь также оказывают Саудовская Аравия и другие нефтяные страны. В 1993 году задолженность Пакистана достигла - по разным оценкам - около 20 миллиардов долларов, что составляет половину национального продукта."55 В 1999 году она достигла уже 39 миллиардов.56 За испытание атомной бомбы, проведённое в 1998 году, Пакистан был наказан резким снижением иностранной помощи. Но трагедия 11-го сентября снова сделала страну необходимым - бесценным - союзником Запада в борьбе с терроризмом, и помощь возобновилась.
       Иногда вливания происходят в довольно причудливой форме. Например, каждый год, осенью, небо Пакистана наполняется гулом грузовых самолётов из Саудовской Аравии. Один за другим локхидовские С-130 приземляются на аэродромах страны и на частных взлётно-посадочных полосах. Из них вереницей выезжают грузовики-цистерны с водой и бензином, "лэнд-роверы" со специальными шинами и амортизаторами, приспособленными для пустыни, буровые установки для пробивания колодцев, электрогенераторы, кондиционеры, походные кухни. Вся эта могучая техника разъезжается по бескрайним пескам Белуджистана, Пенджаба, Синда, где на специально отведённых участках, в сооружённых лагерях со всеми удобствами, саудовские принцы и шейхи будут ожидать прилёта заветной птицы - дрофы (Houbara Bustard).57
       Вековые традиции соколиной охоты на эту птицу не умирают в среде мусульманской знати. 30 тысяч долларов за обученного сокола уплачиваются без разговоров. На содержание охотничьего лагеря в пустыне тратятся миллионы. Страсть эта окрашена ещё и гордым чувством принадлежности к избранному клану, и легендами об эрос возбуждающих свойствах мяса дрофы. До шести тысяч убитых птиц вывозят саудовские энтузиасты каждый год. По подсчётам учёных, численность дроф упала до 25 тысяч, и им грозит полное истребление. Но разве может голос науки победить голос страсти?58
       Приход к власти генерала Мушаррафа внёс некоторую стабильность и увеличил приток иностранных капиталовложений. В своих воспоминаниях он с гордостью приводит экономические показатели, отражающие улучшение ситуации за семь лет его правления: рост национального производства - с 65 миллиардов до 125; внешний долг снижен с 39 до 36; доход на душу населения возрос с 460 долларов до 800; экспорт товаров возрос с 8 миллиардов до 17.59 Но генерал не сообщает нам, какая часть увеличившихся государственных доходов пойдёт на расширение ядерного арсенала и на закупку китайских или строительство собственных ракет, способных поразить Нью-Дели или Иерусалим или столицы других - недостаточно дружелюбных - государств.
      

    БЕТИНЕЦ С АТОМНОЙ БОМБОЙ

      
       История создания пакистанского термоядерного оружия заслуживает быть отражённой в Голливудском телесериале. В центре её стоит фигура человека, которого мог бы сыграть Энтони Квин (жаль - умер) или Омар Шариф или Аль Пачино. "Имя доктора Абдул Хана будет вписано золотыми буквами в анналы истории Пакистана за его уникальный вклад в развитие атомной физики", гласило официальное заявление, сопровождавшее очередную награду знаменитому учёному.60
       Но начинал он не как физик. После учёбы в Западном Берлине, Голландии и Бельгии Абдул Хан защитил диссертацию по металлургии в начале 1970-х, и его профессор порекомендовал молодого симпатичного пакистанца на открывшееся место в недавно созданном научно-техническом комплексе UCN (Ultra Centrifuge Nederland). Этот комплекс занимался разработкой методов обогащения урана для электростанций Объединённой Европы. Знание европейских языков и умение переводить техническую документацию - вот, что обеспечило Абдул Хану получение места. Он легко прошел проверку и получил доступ в цеха и лаборатории, ибо уровень секретности в комплексе, расположенном в тихом голландском городке Алмело, был невысок.61
      
       Короткая технико-научная справка. Для получения ядерной энергии годится не всякий уран, а только его лёгкий изотоп U235. В добываемой урановой руде его содержится всего лишь 0,7%, всё остальное - изотоп U238. Если уран превратить в газ и запустить его в мощные центрифуги, U235 оказывается возможным отделить и получить уран с повышенным содержанием лёгкого изотопа. Процесс этот называется "обогащением". Уран, обогащённый до пятипроцентного содержания используется для атомных электростанций, атомных подводных лодок, ледоколов и пр. Но если процесс обогащения продолжать, можно создать 90-процентный уран, который и нужен для создания атомной бомбы.62
      
       За годы работы в Алмело Абдул Хан хорошо изучил все компоненты, необходимые для изготовления и монтажа центрифуг, а главное - собрал названия и адреса фирм, производящих это оборудование. Начиная с 1974 года он, почти не скрываясь, снимал копии с чертежей и научно-технических отчётов. Его сослуживец трижды докладывал начальству, что поведение пакистанца сильно смахивает на шпионаж, но никаких мер принято не было.63 В конце 1975-го Абдул Хан вернулся в Пакистан и начал пускать в дело накопленные им знания и информацию. Неторопливое голландское правосудие только в 1983 году провело суд над убежавшим шпионом и заочно присудило его к четырём годам тюрьмы "за попытку украсть секретные документы". Но даже этот приговор адвокатам Хана удалось опротестовать и отменить на том основании, что повестка обвиняемому не была вручена вовремя и по всей форме.64
       В Пакистане тем временем бурными темпами шла подготовка к изготовлению атомной бомбы. Генерал Зиа создал две организации, параллельно разрабатывавшие две конструкции независимо друг от друга. Абдул Хан возглавил KRL (Khan Research Laboratories), а вторая организация называлась PAEC (Pakistan Atomic Energy Commission), и во главе её оказался Мунир Хан (однофамилец), который десять лет заседал в правлении Международной Атомной Комиссии ООН.65 Армия была практически устранена от управления обоими проектами, их руководители подчинялись непосредственно президенту и премьер-министру.66 До сих пор не вполне ясно, кто пришёл к финишу первым. Но так или иначе, в мае 1998 года Пакистан смог успешно провести шесть взрывов атомных бомб, однако вся слава досталась Абдул Хану.67
       Мир был потрясён, испуган, растерян. А Пакистан ликовал. Никакие международные санкции, никакое сокращение финансовой помощи не могли ослабить всенародного торжества. Абдул Хан стал национальным героем. Его звезда стояла так высоко, что ни премьер Шариф, ни пришедший ему на смену генерал Мушарраф не смели в открытую выступить против него или подвергнуть проверке его зарубежные контакты. Он же, сознавая свою неуязвимость, в нарушение всех договоров о нераспространении атомного оружия, начал секретную распродажу атомной технологии всем желающим.
       Американская разведка напряжённо следила за Абдул Ханом и его разъездами по миру. От неё не укрылись участившиеся рейсы пакистанских самолётов в Северную Корею. "В июле 2002 года спутник-шпион обнаружил грузовой самолёт С-130 военно-воздушных сил Пакистана на аэродроме близ Пхеньяна. На него грузили блоки, выглядевшие как части ракет. Но ещё бСльшую тревогу вызывали ящики, доставленные в Северную Корею."68
       В августе 2002 года были обнаружены следы активного обогащения урана в иранском реакторе. Международное атомное агентство было уверено, что технология получена из Пакистана, - сходство в конструкции центрифуг было разительным. Иранцы уверяли, что они получали оборудование от европейских посредников, но названные ими фирмы все так или иначе были связаны с лабораторией Абдул Хана. Когда инстпекторы провели анализ образцов из иранского реактора, они обнаружили, что содержание изотопа U235 в них достигало 40-70%. Прижатые к стене иранцы признались, что центрифуги были получены из Пакистана.69
       Наконец, в октябре 2003 года увенчалась успехом многолетняя совместная разведывательная операция Си-Ай-Эй и британского М16. Германское судно BBC China было ненадолго задержано в итальянском порту Таранто, и четыре контейнера вскрыты по тайной договорённости с владельцами корабля. "Внутри были обнаружены тысячи аллюминиевых деталей, труб, фланцев... Только хорошо подготовленный эксперт мог бы понять, что всё это - части центрифуг, используемых для обогащения урана."70 Груз этот с нетерпением ожидали в столице Ливии, Триполи. Через некоторое время, оказавшись лицом к лицу с неопровержимыми уликами, ливийский диктатор Каддафи публично признал, что его страна тоже работает над созданием атомной бомбы и что необходимую помощь они получают от Пакистана.71
       В сентябре 2003 года, в Нью-Йорке, во время сессии ООН, произошла - по просьбе и настоянию президента Буша - секретная встреча генерала Мушаррафа с директором Си-Ай-Эй, Джорджем Тенетом. На ней глава американской разведки представил пакистанскому президенту неоспоримые доказательства того, что Абдул Хан занимается тайной распродажей термоядерной технологии для личного обогащения.72
       "Я не находил слов, - напишет впоследствии Мушарраф в своих воспоминаниях. - Моей первой мыслью была мысль о Пакистане: как защитить страну от позора? Второй - гнев на Абдул Хана, который подставил нас под удар. Не было сомнения в том, что именно он распродавал технологию... Его поведение в прошлом не оставляло сомнений... Но для пакистанцев он был героем... Будучи всего лишь металлургом по образованию, он ухитрился создать свой образ в таком освещении, что в нём слились воедино фигуры Эйнштейна и Оппенгеймера."73
       Под давлением американцев генералу пришлось отдать приказ о расследовании. В декабре 2003 года начались аресты сотрудников KRL. 1-го февраля 2004 года арестованный Абдул Хан предстал перед самим президентом. Поначалу он отрицал все обвинения, уверял, что улики сфабрикованы американцами. В течение многих лет он вёл дневник на английском языке, в котором рассыпал намёки на то, что пакистанские генералы знали о его торговых сделках и участвовали в барышах. Этот дневник - по слухам - был увезён его дочерью в Европу и хранился там как "страховой полис".74 Но генерал Мушарраф выкладывал перед арестованным документ за документом: счета на миллионы долларов в банках Дубая, показания арестованных сотрудников, фотографии центрифуг, отправленных в Ливию, и наконец выложил два перехваченных письма, написанных рукой Абдул Хана, в одном из которых он просил своих иранских "покупателей" срочно разобрать все центрифуги, сделанные по присланным им чертежам. Хан был раздавлен. Всё, что ему оставалось, - признаться, покаяться, просить о пощаде и милосердии.75
       Но что было делать с национальным героем, превратившимся внезапно в преступника международного масштаба, предавшего - опозорившего - свою страну? Судить открытым судом? Выдать для расправы американцам или Международной атомной комиссии?
       После долгих переговоров Абдул Хан согласился купить помилование ценой публичного покаяния по национальному телевиденью. "С глубочайшим чувством горечи, сожаления и раскаяния я решил обратиться к вам, чтобы искупить боль и смятение, причинённые народу Пакистана событиями последних двух месяцев... Дорогие братья и сёстры, я приношу глубочайшие и искренние извинения травмированной нации... Все достижения моей жизни оказались запятнаны ошибками, которые я совершил, приняв участие в распространении атомного оружия".76
       Но даже такое покаяние не могло поколебать веру и обожание сторонников Абдул Хана. Они кричали, что признания его даны под давлением, чуть ли не под пытками, что ему грозили отправкой в тюрьму Гуантанамо (американская база на Кубе), что генерал Мушарраф продался американцам, что он готов отдать им контроль над атомным арсеналом Пакистана. Демонстранты несли плакаты: "Мы хотим видеть Абдул Хана президентом страны, а не заключённым!"77 Но так или иначе, карьера "отца мусульманской атомной бомбы" была закончена.
      
       Я кончаю эту главу в августе 2007 года. Под давлением уличных протестов и кровопролитий правительство Пакистана было вынуждено восстановить Верховного судью, Ифтикара Чадри, в его должности. 12-го августа генерал Мушарраф, выступая по радио, признал, что армия не контролирует Северо-Западный район страны, полностью захваченный талибами, возобновившими военные операции в Афганистане. Количество терактов на афганской территории возросло в три раза по сравнению с 2002 годом.78
       Благомыслящие идолопоклонники демократии в Европе и Америке требуют проведения всеобщих выборов в стране. Если это произойдёт, нет никакого сомнения, что у избирательных урн победят исламисты. Смирится ли армия с утратой власти? Или она последует примеру алжирских военных и объявит результаты выборов недействительными, что будет грозить гражданской войной? Кроме того, очень велика вероятность того, что убийцы, охотящиеся за президентом Мушаррафом, достигнут своей цели. И что тогда? Успеет ли армия найти достойного преемника ему и спасти страну от хаоса?
       Когда развалился Советский Союз, многие опасались, что огромные ядерные арсеналы будут разворованы, попадут в руки террористов, станут объектом купли-продажи. К счастью, этого не произошло. Россия, при всех пережитых трудностях переходного периода, продемонстрировала достаточно высокий уровень правосознания и сумела восстановить государственный контроль над вооружёнными силами. Но можно ли надеяться, что в вечно бурлящем Пакистане произойдёт то же самое? При том, что сотни тысяч джихадистов во всём мире только и мечтают дорваться до детища Абдул Хана?
       Недавнее землетрясение в Японии повредило крупную атомную электростанцию, привело к опасной утечке радиоактивных веществ. Социальные потрясения в Пакистане легко могут привести к утрате контроля над термоядерным оружием.
       Но даже если этого не произойдёт, если генералу Мушаррафу и его наследникам удастся сохранить централизованную систему управления государством, нет никакого сомнения в том, что десятки стран Азии, Африки, Южной Америки в ближайшее время последуют примеру Пакистана. Абдул Хан показал всем, как это в сущности легко: нужно только быть прилежным и не лениться собирать всю необходимую информацию, разбросанную на бескрайних просторах журнальных страниц, библиотечных полок, Интернета. Сколько приезжих студентов входят сегодня в аудитории американских и европейских университетов с единственной мечтой: сделаться "отцом атомной бомбы" - сомалийской, нигерийской, индонезийской, ангольской, марокканской, колумбийской, перуанской! Пакистанцы сумели - чем мы хуже?! Сдержать распространение атомного оружия окажется такой же невыполнимой задачей, какой были попытки ограничить распространение пороха.
       Но всё это - страхи и головная боль ближайшего будущего.
       Сегодня же весь мир с тревогой вполне оправданной ловит новости из Пакистана, празднующего своё 60-летие. Ибо страна эта легко может стать неким мировым Чернобылем, и никто не в силах предсказать, какое облако вырвется из неё завтра.
      

    ЭПИЛОГ: ЗАЩИЩАЯ ФЕРМОПИЛЫ

       Проведённый нами обзор опасных племён сегодняшних бетинцев, конечно, далеко не полон. Отдельной главы безусловно заслуживают алжирцы - по уровню жестокости их джихад, кажется, превзошёл все другие. Обманчивое затишье в Чечне может означать просто перемещение чеченских террористов в соседнюю Ингушетию и Кабардино-Балкарию: в августе-сентябре 2007 года участились сообщения о нападениях на российские войска в этих регионах. Не утихают гражданские войны в Афганистане, Сомали, Судане, Шри Ланке, Филиппинах, а гражданская война в современном мире всегда чревата терактами за пределами страны. Есть исламисты, которые почему-то верят, что великий и победоносный вождь джихада, долгожданный предводитель Аль-Махди, появится из Йемена.1
       Однако, как бы мы ни расширяли объём нашего исследования, пора признать, что с поставленной задачей нам справиться не удалось. Найти среди враждебных - противостоящих нам сегодня - племён грядущих гуннов, норманов, монголов, предугадать, какое из них выбросит на историческую арену Аттилу, Чингис-хана, Тамерлана, мы не смогли и вряд ли сможем. Мерещится даже такая возможность: он не будет конкретным человеком, а окажется мифическим электронным персонажем, созданным - сочинённым - группой заговорщиков, тем самым Аль-Махди, но живущим в киберпространстве, отдающим приказы через вебсайты в Интернете при помощи шифра, известного только командирам армий наступающих бетинцев. У него не будет семьи, биографии, национальности, лица (изображения человека ведь всё равно запрещены Кораном), враги никогда не смогут найти и арестовать его, он останется невидимым, грозным, бессмертным.
       Да, этого будущего вождя - живого или электронного Аттилу, - так страстно ожидаемого мусульманами всего мира, мы разглядеть не в силах. Но армии бетинцев, которые он поведёт за собой, уже здесь, перед нами, они начали военные действия до появления главного вождя точно так же, как гунны начали нападать на Рим лет за пятьдесят до появления Аттилы. Эта война тянется уже то ли двадцать, то ли - по другим исчислениям - все сорок лет, мы потеряли в ней десятки тысяч бойцов и мирных жителей, но продолжаем от страха выбирать в правители Чемберленов, которые убаюкивают нас уверениями, что никакой войны нет, а есть только отдельные нарушения порядка и законности, которые можно подавить отдельными карательными экспедициями в далёкие страны - Сомали, Афганистан, Ирак.
       Думается - хотелось бы надеяться, - что у читателя, прочитавшего эту книгу, таких иллюзий не осталось. Война идёт, к ней нужно отнестись со всей серьёзностью. Автор честно предупредил с самого начала: книга обращена к тем, кто готов защищаться. И всё же представляется естественным, чтобы сторона, подвергшаяся агрессии - то есть индустриальный мир, - ещё раз тщательно исследовала все возможности мирного разрешения конфликта. Давайте ещё раз вглядимся в лица нападающих, вслушаемся в их боевые крики, в лозунги и проклятья, и постараемся понять
      

    ЗА ЧТО ИДУТ НА СМЕРТЬ СЕГОДНЯШНИЕ БЕТИНЦЫ?

       Мы уже пытались ответить на этот вопрос в главе о саудовцах (II-3) и в главе "Непокорный бетинец" (I-5). Перечислим ещё раз вкратце те реальные утраты, которые мусульманин провидит в победном вторжении в его жизнь индустриальной эры.
       Первое: он безусловно утратит гордое сознание своего превосходства над людьми других вероисповеданий; если он захочет, чтобы машиностроители приехали помогать его стране, ему придётся терпеть на улицах своих городов церкви, костёлы, синагоги и даже буддистские храмы.
       Второе: он должен будет - стиснув зубы - смириться с тем, что он привык считать пределом падения в бездну порока: женщин с открытыми лицами, ногами, плечами, мужчин, поднимающих бокалы с вином, кинотеатры и телевизоры, музыку из репродукторов, танцы на площадках ресторанов и прочие мерзости.
       Третье: страшное сомнение будет терзать его - почему Аллах не карает неверных за их порочность? Почему сделал их богаче и сильнее него - блюдущего заветы пророка, отказавшегося от наслаждений, даруемых языческими богами, Бахусом и Эросом? Что если не все заветы несут в себе абсолютную истину?
       Четвёртое: он утратит абсолютную власть над женой и детьми, должен будет позволить им свободный выбор собственной судьбы и потом ему придётся глотать день за днём позор, которым его единоверцы и соплеменники окружают человка, настолько утратившего честь и достоинство отца и господина.
       Но, кроме этих горестно очевидных утрат, он смутно предчувствует и другие поля своей несовместимости с миром машиностроителей.
       Кочевнику, для того чтобы войти в земледельческую эру, нужно было расстаться со свободой перемещения в пространстве - и это было для него мучительно.
       Сегодняшнему земледельцу для вступления в эру индустриальную необходимо расстаться со свободой перемещения во времени - и он подсознательно сопротивляется этому, порой с отчаянием, кажущимся нам смехотворным.
       Мы, люди индустриального мира, уже не замечаем тех кандалов, которые каждый из нас надел на себя - или с которыми незаметно слился с детства. Эти кандалы изящно красуются на наших запястьях, или извлекаются за цепочку из жилетного кармана, или тикают над нашим ухом всю ночь, вырывая потом из блаженства сна убийственно кандальным звоном. Нам кажется абсолютно естественным вовремя являться каждый день на службу и, по возможности, не транжирить впустую рабочее время. Но Алвин Тоффлер абсолютно прав, когда разъясняет, что эта привычка тщательно вырабатывается в каждом из нас школами индустриальной эпохи. "Массовое образование Второй волны (так Тоффлер называет индустриальную эру - И. Е.) обучало школьника чтению, письму, арифметике, основам истории. Это была "внешняя программа". Но под ней скрывалась невидимая и более важная программа. Она состояла - и до сих пор состоит в индустриальных странах - из трёх основных "курсов": пунктуальность, послушание, готовность к рутинной работе. Фабричный труд нуждался в рабочих, которые явятся вовремя, которые будут беспрекословно выполнять распоряжения администрации и производить одни и те же операции в течение рабочего дня."2
       Когда владельцы угольных шахт в Соединённых Штатах начали в середине 19-го века принимать на работу новых эмигрантов из Польши, Ирландии, Греции и прочих земледельческих стран, они первым делом вручали им бесплатный будильник. Сегодня иммигранты из Третьего мира часто думают, что их обходят работой в Европе и Америке из-за дискриминации. На самом же деле им не была сделана в детстве "прививка пунктуальности и рабочей дисциплины", без которой очень трудно вписаться в строго хронометрированное индустриальное производство. Недаром некоторые радикальные исламистские группировки вводили запрет не только на телевизоры и компьютеры, но и на ручные часы.3 Можем ли мы представить себе сегодняшнего албанца, афганца, цыгана в роли авиадиспетчера? Оператора подъёмного крана? Машиниста скоростного поезда? Русский инженер, посланный надзирать за строительством Ассуанской плотины, рассказывал, как египетские рабочие, выслушав его разъяснения, говорили ему: "Господин инженер так ясно описал, что нужно сделать! Наверняка он сам завинтит эти гайки лучше нас, неопытных."
       Первое, что бросается в глаза западному путешественнику в странах Третьего мира: транспортный хаос на улицах и дорогах. Можно подумать, что сама идея подчинения правилам дорожного движения представляется водителям оскорбительным попранием их свободы. Улицы Каира, Джакарты, Карачи заполнены непрерывно гудящими грузовиками, автобусами, машинами, мотороллерами, кидающимися в любой открывшийся просвет без всякой мысли об опасности для себя и других. Джихадист Омар Насири не раз смотрел смерти в лицо, но в своих воспоминаниях он пишет, что никогда она не была к нему так близка, как во время поездки на грузовике по шоссе в Пакистане.4 Мексиканские водители стали кошмаром полиции и мотористов в южных штатах Америки. Думается, что, если бы арабский возлюбленный принцессы Дианы не понукал французского шофёра в гонке в парижском туннеле, она осталась бы жива.
       Бетинец не приучен - не хочет - не станет - добровольно подчинять себя дисциплине перемещений во времени и пространстве. Но ещё упорнее он будет сопротивляться другому необходимому условию успешного вступления в индустриальную эру: дисциплине мышления. Ибо эта дисциплина создаётся и поддерживается самым страшным для него элементом - участником - духовной жизни человека: СОМНЕНИЕМ.
       Сомнение есть некий полицейский, добровольно впущенный нами в сознание, который призван проверять правомочность каждой мысли, каждого утверждения, каждого верования. Индустриальная эра началась не с изобретения паровой машины, а с великих носителей - и защитников - фермента сомнения: Лютера, Эразма Роттердамского, Томаса Мора, Коперника, Монтеня, Спинозы, Декарта, Гоббса, Галилея, Джордано Бруно, Локка, Монтескье, Канта. Выращенные в атмосфере почитания этого ключевого элемента, мы забываем, какой мукой сомнение может обернуться в душе человека, ищущей цельности и единства картины мира.
       Слепая вера в пророка, Аллаха, коран, сунну потому так и дорога бетинцу, что она защищает его от этого опаснейшего червя, которым изгрызаны души машиностроителей. Ни в речах шейхов, ни в проповедях мулл, ни в заявлениях джихадистов, ни в интервью террористов не обнаружим мы этого - столь естественного для нас - микроба-искусителя. Понятно, что всякое движение науки давно остановилось в мусульманских странах: её рост и развитие возможны только при условии, что каждый новый шаг, новая формула, новая гипотеза беспощадно проверяется и испытывается этим универсальным инструментом. Но что важнее: развитие какой-то абстрактной науки или возможность прожить жизнь без мук сомнения?
       "С самого начала своей истории, - пишет марокканский социолог, Фатима Мернисси, - мусульмане жертвовали жизнями ради того, чтобы решить вопрос, остающийся нерешённым и сегодня: подчиняться или диспутировать, верить или размышлять? Индивидуум и его свобода укоренены в нашей традиции, но эта проблема была утоплена в бесконечных кровопролитиях. Запад с его требованиями демократии пугает нас именно потому, что мы видим в этом зеркальное отражение нашего прошлого, рану, которую не смогли залечить четырнадцать столетий: собственное мнение всегда чревато насилием. Под угрозой меча политический деспотизм вынуждал мусульман избегать дискуссий на темы личной ответственности, свободы мысли, невозможности слепого повиновения".5
       Сами идеи некой общей справедливости, правоты-неправоты, общечеловеческих ценностей, гуманизма, научной истины глубоко чужды способу мышления бетинца. Правда всегда должна быть на стороне родича, соплеменника или, по крайней мере, единоверца. Вот уже почти полтора тысячелетия сунниты и шииты убивают друг друга, но, и убивая, и умирая, каждый остаётся надёжно защищённым от сомнений в своей правоте. Именно поэтому мусульманские теоретики и проповедники священной войны с неверными так часто выдвигают требование: "Никаких переговоров, только джихад и автомат". Ибо они правильно ощущают: вступая в переговоры, вы тем самым допускаете возможность - пусть даже отдалённую - какой-то частичной правоты своего противника. И в эту щель немедленно проскальзывает главный враг крепкой веры - микроб сомнения. О чём можно вести переговоры, когда вашему противнику давно - самим пророком - даны всего лишь три возможные варианта: а) принять мусульманство; б) остаться при своей неправильной вере, но принять власть мусульман и платить им налог; в) быть казнённым. Уступка новизне может быть только в способе смерти: пуля вместо меча.
       Мэри Энн Вивер описывает молодую египтянку Надин, из богатой семьи, которая была "по рождению - восточной фаталисткой, западной либералкой - по образованию и феминисткой - по убеждениям... Внезапно она сменила модные платья на чадру и белую робу... "Это больше поиск своей сути, чем протест, - объясняла она. - Если ты одеваешься и ведёшь себя по-западному, ты вынуждена быть западным человеком. Ислам возвращает тебя себе". В это лето, к отчаянию матери и изумлению друзей, Надин уехала из Каира, чтобы пройти военную тренировку в одном из удалённых исламских лагерей".6
       Похожий душевный переворот случился с эмигранткой из Сомали, сестрой знаменитой журналистки Айян Али Хирси, живущей сейчас - наподобие Салмана Рушди - под круглосуточной защитой голландской полиции. "Хавеа выучилась говорить бегло по-голландски меньше чем за два года... В борьбе за свободу и независимость [женщин] она всегда была впереди сестры, но вдруг это изменилось. Когда Айян сняла головной платок, Хавеа стала носить его... Она уходила в себя, часами лежала на кровати, смотрела телевизор. У неё случались припадки слёз, её мучило, что она огорчила свою мать, [оставшуюся в Сомали]. Ислам представлялся ей путём возврата домой, к безопасности и спасению... Однажды в морозный день она обернулась к Айян и сказала: "Знаешь, почему эти люди не верят в ад? Потому что они уже живут в нём"."7
       Жизнь, открытая каждый день и час сквозняку сомнения, столь привычная человеку индустриальной эпохи, кажется бетинцу-мусульманину адом. А выработанный иммунитет к микробу сомнения даёт ему возможность оставаться внутренне безмятежным в самых тягостных и опасных жизненных перетурбациях.
       Поразительным примером - иллюстрацией - этой тотальной незамутнённости сознания можно считать фигуру джихадиста-шпиона, Омара Насири, опубликовавшего недавно свои воспоминания. Марокканец, заброшенный судьбой в Брюссель в начале 1990-х, он добровольно предложил полиции шпионить за исламистами, собиравшимися в доме его матери. Почему? Он разочаровался в идеалах джихада? Проникся сочувствием к жертвам террора? Ничего подобного. Насири не удостаивает нас объяснением и, судя по всему, не задаётся таким вопросом. Похоже, он просто даёт жизни возможность нести его туда, где наркотик опасности даёт ему наиболее острые переживания.
       Оставаясь тайным осведомителем, он одновременно, с риском для жизни, участвует в операции по переправке автомобиля со спрятанной в нём взрывчаткой - через всю Европу - в Марокко. Следующий этап: по заданию полиции он отправляется за сбором информации в тренировочный лагерь джихадистов в Афганистане. Существование в лагере полно тягот и опасностей: холод и жара, грязь и вонь, отвратительное питание, рискованные упражнения с взрывчаткой, тренировочные пробежки ночью в горах, часто кончающиеся падением в пропасть, увечьями, даже смертью. Ноги изранены, кожа почернела и высохла, слезящиеся глаза, изнурительная жажда.
       И что же?
       Насири полон восторга! "Как я любил наши тренировки! Я любил ощущать тяжесть автомата в руке, любил толчок отдачи... Я любил треск стрельбы по мишеням, взрывы гранат... Выстрелы из пистолетов, из ружей, из миномётов отражались эхом от окружающих гор. Это звучало почти как торжественный хор, и иногда я дрожал от восторга и восхвалял Господа за то, что он привёл меня сюда".8
       Насири чувствовал себя посреди единомышленников - братьев - соратников, - посвятивших себя великому делу защиты ислама от бесчисленных врагов. Вместе с ними он ликует, когда приходит известие об успешном теракте в Парижском метро (1995). Он жадно впитывает рассказы о страданиях мусульман в Палестине, Боснии, Косово, Чечне, Кашмире, Таджикистане. Он увлечённо слушает лекции о новых мусульманских пророках и мучениках, объясняющих превосходство мусульманства над другими религиями: о Сайиде Катбе, шейхе Аззаме.
       Насири изучает правила ведения священной войны. "В бою муджахеддин должен подчиняться строгим ограничениям. Нельзя убивать невинных, нельзя убивать женщин и детей, нельзя уродовать трупы врагов. Нельзя разрушать школы, церкви, колодцы, уничтожать посевы и скот. Нельзя убивать никого во время молитвы, в независимости от того, какому богу молится человек."9 Но тут же, на следующей странице, ум, избавленный от сомнений, показывает нам, как можно - и нужно! - обходить все эти правила. Кого считать врагом? "Всякого, кто снабжает неприятеля деньгами и оружием, провиантом и водой, даже просто моральной поддержкой, например - журналистов... Если женщина молится Богу о спасении мужа, она ещё не враг. Но если она молит помочь ему убивать мусульман, она враг. То же самое и с детьми... Если ребёнок доставляет еду или даже послание сражающемуся врагу, он становится законной мишенью."10
       Насири рвётся в бой - но куда? Да, Палестина, Иерусалим - важнее всего, там - сердце ислама. Но этот фронт не для него. Там его война кончится слишком быстро: он обвяжет себя взрывчаткой и войдёт в первый же израильский автобус. А он хочет сражаться долго, убить много врагов. Чечня! Он слушает рассказы джихадистов из Чечни, мечтает встать в их ряды. Интересно было бы узнать, сколько "выпускников" лагерей джихада приняло участие в захвате больницы в Будённовске (1995), взрывах жилых домов в Москве (1999), атаке на московский театр (2002), на школу в Беслане (2004)?
       Однако в Чечню Омар Насири не попал. После окончания "курса учёбы на террориста" он возвращается в Европу и даёт полный отчёт французской и английской полиции обо всём, что увидел и узнал в тренировочных лагерях: имена и клички "курсантов и преподавателей", их число, типы изучавшегося оружия, организация подразделений, технология изготовления бомб. В Лондоне он становится регулярным посетителем мечети, где ведётся пропаганда джихада, аккуратно доносит своим кураторам обо всех контактах главного проповедника, Абу Хамзы, опознаёт людей на показанных ему фотографиях, называет адреса. Но при этом, душой он - полностью на стороне джихада. Полицейскому Марку он объясняет: "Вы не избавитесь от того, что вы называете терроризмом, до тех пор пока не уберётесь с нашей земли и из нашей политики... Причём речь идёт не только о ваших армиях, оккупировавших мусульманские страны. То же самое относится и к вашим деньгам, вашей пропаганде, вашему оружию".11
       Вся радикальная исламистская идеология впитана им без тени сомнения: секулярные правительства в мусульманских странах - марионетки Америки или России; главная цель Америки - уничтожение мусульман; американская политика контролируется и направляется Израилем - это всякому ясно; однако страшнее Америки и Израиля - шииты; эти пытаются разрушить ислам изнутри.12
       Омар Насири не спрашивает себя: если я на стороне джихада, почему я помогаю лондонской полиции следить за джихадистами и арестовывать их? Сознание, избавленное от сомнений, не знает чувства вины. Причастность важной тайне - в данном случае двуслойной - джихадист и шпион - остро возбуждает, наполняет кровь адреналином. Но есть и практический смысл: если Насири замешается в террористический акт и будет арестован, на суде он заявит, что действовал по тайному заданию полиции и вполне сможет увернуться от наказания.
       Чем платит человек - или целый народ, - открывший свою душу - ум - сомнению? Перед ним неизбежно вырастает угроза отчаяния. У нас нет способов оценки эмоционального состояния народа в той или иной стране. Правда, можно было бы взять в качестве косвенного показателя статистику самоубийств. Мировая здравоохранительная организация ведёт учёт, и результаты этого учёта выглядят соблазнительно наглядными: почти все индустриальные страны, то есть народы, открытые сомнению, имеют в среднем не меньше 20 самоубийц на сто тысяч человек. Катастрофично положение в странах, завершающих процесс индустриализации, но потерявших - разрушивших - на этом пути религиозные основы: в России - 70, Украине - 52, Белоруссии - 63, Латвии - 57, Литве - 75. В католических странах Третьего мира, в Южной Америке и других картина более утешительная: там коэфициент не поднимается выше пяти-десяти. А в странах мусульманских он колеблется от нуля до двух: Албания - 2,4; Азербайджан - 1,2; Египет - 0,1; Иран - 0,3; Иордания - 0,0; Сирия - 0,2.13 Однако при ближайшем рассмотрении эта статистика может оказаться весьма обманчивой.
       Во-первых, она не учитывает те ситуации, когда человек от отчаяния кидается на гибельные и самоубийственные поступки: совершает преступления, разрушает себя наркотиками и алкоголем, идёт в террористы-самоубийцы. Во-вторых, отчаяние очень часто выражается в том, что человек бежит из мест обитания, рискуя жизнью - бредёт через безводную пустыню, плывёт в утлом судёнышке через океан, пересекает минные поля. В-третьих, сомнение - лишь один из источников отчаяния; человек так яростно вытравляет его лишь потому, что этот источник ему по силам задавить. Остальные таятся в общей нищете и унынии, с которыми он ничего не может поделать. "Когда я приезжаю в мусульманские страны, - пишет Фатима Мернисси, - будь то Пакистан, Египет или Алжир, меня всегда поражает чувство горечи в людях, причём у самых разных - у молодёжи, интеллектуалов, крестьян... Часто это горечь по поводу неосуществлённых амбиций или нехватки элементарных товаров и удобств, но часто и по поводу отсутствия книг, фильмов, телепрограмм... Ни в одной западной стране не видела я такой глубокой тоски из-за невостребованности талантов, упущенных перспектив, неравенства возможностей, абсурдного замораживания карьеры."14
      
       Омар Насири, в своих разъяснениях британскому полицейскому, по сути повторил лозунг - призыв, - гремящий во всех мечетях: "Никаких переговоров с неверными! Наше требование - пусть они исчезнут не только с нашей земли, но и из нашей жизни!" Но можно ли выполнить это иначе, как исчезнув с лица планеты?
       Итак, круг замкнулся. Не только Бин Ладен с его объявлением войны Америке, не только тысячи шейхов, восхваляющих джихад в тысячах мечетей, собирающих деньги семьям героев-самоубийц, не только тысячи вебсайтов на Интернете, но даже джихадист, согласившийся шпионить в нашу пользу, дружно повторяют - твердят нам, что условия примирения остались теми же самыми, какие были выдвинуты пророком Мухаммедом 14 веков назад: принять мусульманство и все его правила; подчиниться власти мусульман и платить им налог; иначе - смерть.
       Готовы ли мы принять такие условия?
       Будем надеяться, что нет. Будем надеяться, что хватит ещё в наших рядах людей готовых идти в бой за достоинство и свободу. Наше исследование завершим обзором уже имеющихся линий обороны, подумаем над возможностями их укрепления. Но сначала раздвинем хронологические рамки и - в поисках верной стратегии - вглядимся в самые первые атаки бетинцев на только возникавший индустриальный мир - в террор анархистов-социалистов, бушевавший в 19-ом веке.
      

    ИСЛАМ, КОММУНИЗМ И ДЖИХАД АНАРХИСТОВ

       Яростное выжигание сомнения из картины мира, свирепая установка на цельность, однозначность и неизменность всех лозунгов, догматов и постулатов, которые мы видим в исламизме, заставляет нас вспомнить другое мощное движение 20-го века, захлестнувшее чуть не половину планеты: коммунизм. Однако коммунистические государства, хотя и представляли огромную опасность для свободного мира, редко прибегали к террору за пределами своей территории. Похищение генералов Кутепова (Париж, 1930) и Миллера (1937), убийство Троцкого (Мехико-сити, 1940), дробина с бацилами в бедре болгарского радиожурналиста Маркова (Лондон, 1979), выстрел в папу Павла Второго (Рим, 1981) - всё это были прицельные операции, спланированные и осуществлённые тайной полицией. Они не были направлены на уничтожение мирного населения, мы не чувствуем в них бурления стихийной - иррациональной - ненависти. Интересно разобраться: почему?
       Общие черты идеологии коммунизма и исламизма лежат на поверхности, бросаются в глаза. И всё же, перечислим их ещё раз:
       1. Полное подчинение человека воцарившейся догме и властям предержащим.
       2. За попытку отступничества - бегство за границу, переход в другую веру - смерть.
       3. За критическое или просто ироничное замечание в адрес живых или мёртвых святых - смерть.
       4. Последовательное подавление свободной рыночной и финансовой деятельности.
       5. Строжайший контроль за искусством и наукой, уничтожение неугодных произведений или открытий.
       6. "Как коммунистическая партия в её ленинской конструкции, ислам стремится контролировать государство, не подчиняясь ему и не неся никакой ответственности."15
       7. Отсутствие законной и зримой оппозиции, которая могла бы корректировать действия властей - всё тем же инструментом сомнения.
       8. Коммунистическая партия всегда права, ибо опирается на священное учение Маркса-Ленина; и так же всегда права господствующая мусульманская улема, ибо она опирается на священные заветы пророка.
       9. Весь окружающий мир населён сатанинскими силами - капиталистами, неверными, - главная задача которых: уничтожить "светлое царство" - коммунизма, ислама.
       10. Смерть в бою с врагами - величайшее жизненное свершение, открытое каждому подданному "светлого царства".
       То, что безбожники-коммунисты и фанатично верующие мусульмане выстраивали такие похожие политико-социальные постройки, ясно указывает на наличие исторических импульсов, не связанных с культурно-религиозными традициями различных народов. Коммунистическую модель пытались применять Бен Белла в Алжире, Насер в Египте, Асад в Сирии, Саддам Хуссейн в Ираке, Секу Туре в Гвинее, Кваме Нкрума в Гане, Сукарно в Индонезии, Бургиба в Тунисе - все приступили к национализации предприятий, к жесткому регулированию рыночных отношений, к той или иной форме коллективизации сельского хозяйства. Сходство между этими странами и Вьетнамом, Камбоджей, Кубой, Никарагуа, Северной Кореей было не в культуре, а в том, что все эти народы в середине 20-го века оказались на пороге - перед необходимостью - вступления в индустриальную эру.
       Самое распространённое заблуждение западного идолопоклонника демократии - что власть в этих странах была захвачена кучкой заговорщиков, которые не пользовались поддержкой народа; а вот если бы провести там свободные выборы то всё стало бы на место. Но выборы в Алжире (1992), в Пакистане (1997), в Газе (2006) ясно показывают, насколько велико влияние исламистских партий. Даже в сегодняшней Турции судьба секулярного государства висит на волоске. И это происходит потому, что народная масса неспособна провидеть гарантированную нищету, которую несут ей коммунисты и исламисты. Зато она жадно тянется к тем двум реальным благам, которые обещают и те, и другие: свободу от жизненного состязания и свободу от сомнений. То есть равенство и непогрешимость. А что может быть бесценнее?
       Неважно, что и равенство, и непогрешимость при этих режимах остаются абсолютно иллюзорными. Иллюзия производит такой же обезболивающий эффект, как алкоголь или новокаин. Именно спасаясь от мук сомнения, даже образованные и одарённые люди так часто кидаются под сень коммунистической идеологии или строгого мусульманства. Жан Поль Сартр был увлечён в объятия троцкизма-маоизма тем же душевным порывом, что и египетский писатель Сайид Катб - в объятия исламизма.
       Глубинное сходство - родство - ислама и коммунизма станет нам яснее, если мы раздвинем исторические рамки и включим в рассматриваемую картину век 19-ый. Тогда мы увидим, что воцарению коммунизма предшествовал - и способствовал - революционный террор огромной силы, сотрясавший страны Европы и Америки ничуть не слабее, чем сегодняшний джихад. Ненависть к возникавшему индустриальному миру бушевала в сердцах европейских бетинцев-христиан с такой же силой, с какой она пылает сегодня в сердцах бетинцев-мусульман.
       Обзор сегодняшнего терроризма мы начали с середины 20-го века. Но, конечно, первые нападения земледельцев-бетинцев на альфидов-машиностроителей произошли не в Палестине 1960-х, а гораздо раньше. Уже в начале 19-го века вторжение машин во все сферы производства приводило к гигантской социальной ломке жизненных устоев, ломка причиняла страдания, страдания вызывали протест, протест порождал акты насилия. Движение "луддитов" в Англии (1811-1816) содержало все знакомые нам элементы: ночные нападения злоумышленников в масках, разрушение и поджоги фабрик, убийства их владельцев, последующая охота за нападавшими, аресты, суды, казни, высылки.16
       С середины 19-го века терроризм приобретает международный характер. Но истоки его, как правило, находились в районах и странах, отстававших на пути индустриального развития. Итальянские карбонарии, польские анархисты, российские народовольцы и эсеры, ирландские католики, сербские националисты - все они имеют право получить отдельную главу в историческом обзоре "Земледельцы против машиностроителей". Летопись терроризма в период, предшествовавший Первой мировой войне, не уступит ни длиной, ни кровавостью терроризму, начавшемуся после Второй. Так же бомбы взрывались в кафе и скверах, так же лилась кровь невинных людей на улицах Парижа и Лиона, Лондона и Манчестера, Чикаго и Нью-Йорка, Москвы и Санкт-Петербурга, Вены и Сараева. Существующие формы государств, вступавших в индустриальную эру, объявлялись преступными, а всем сотрудникам административного и судебного управления заранее и заочно выносился смертный приговор. От пуль, бомб и кинжалов анархистов гибли не только рядовые защитники права и порядка, не только министры, губернаторы, полицмейстеры, но и главы государств и члены их семей: русский царь Александр Второй (1881), французский президент Сади Карно (1894), премьер-министр Испании Антонио Канова (1897), австрийская императрица Елизавета (1898), король Италии Умберто Первый (1900), президент США Мак-Кинли (1901), король Португалии Карлос и его сын Луис (1908), наследник австрийского престола, эрцгерцог Фердинанд (1914).17
       Тогда так же, как сегодняшний джихад, движение анархистов-социалистов не имело строгих организационных форм, поэтому полиции было так трудно бороться с ним. Об этом говорил на суде французский анархист Эмиль Генри, бросивший бомбу в парижское кафе: "С каждым днём ненависть переполняла меня при виде этого отвратительного общества... Корни анархизма глубоки: он есть реакция на прогнивший порядок... Он повсюду, поэтому его невозможно поймать. В конце концов он вас уничтожит".18 Гибель невинных людей в огне террора революционеры оправдывали теми же аргументами, что и джихадисты: "Анархисты не будут щадить детей и женщин буржуазии, потому что она не щадит детей и женщин угнетённого большинства", заявил Эмиль Генри.19 И точно так же интеллектуалы и художники во всём мире, хотя и не одобряли вслух акты насилия, дружным хором утверждали, что бороться с ними нужно не ответным насилием, а устраняя несправедливости и жестокости господствующих режимов.
       Если бы современный исследователь взялся за написание истории вступления России в индустриальную эру, он вправе был бы разбить свой труд на две части: первая - период революционного террора, начало которого было отмечено фигурами учителей Ленина - Чернышевского, Бакунина, Нечаева, Желябова (1861-1917); вторая - от большевистского переворота в октябре 1917 до падения коммунизма в августе 1991 года, то есть период, в котором коммунистическая олигархия сделала внутренний и внешний террор своим монопольным оружием. Исторические аналогии - дело рискованное, обращаться с ними нужно крайне осторожно. И всё же представляется правомочной такая гипотеза: вступление других отставших стран в индустриальную эру тоже, скорее всего, будет иметь аналогичные два этапа: сначала - стихийный террор, потом - жёсткая диктатура, базирующаяся на исламистской - столь похожей на коммунистическую - идеологии.
       Примерами мусульманских государств, вступивших во вторую стадию, можно считать Иран, Сирию, Ливию. Мы почти не видим террористов из этих стран, и это объясняется тем, что тоталитаризм умеет держать своих подданных под полным контролем, крайне затрудняет их свободу перемещения, их контакты, обмен информацией, подавляет малейшие попытки вступления в какие бы то ни было ассоциации друг с другом. Скорее всего и развитие Египта, Пакистана, Саудовской Аравии пойдёт в сторону тоталитаризма, а не в сторону демократии, как надеются благомыслящие интеллектуалы. Но индустриальному миру это принесёт некоторое облегчение. Тоталитарный режим не терпит людей, готовых идти на смерть за абстрактные идеи, - а именно такие представляют сегодня самую большую опасность для нас. Тоталитаризму, по крайней мере, можно грозить ракетами, авианосцами, бронированными вертолётами - и поздний Советский Союз показал, что такие "аргументы" на него действуют. Толкать же эти несозревшие страны в сторону демократии - верный рецепт возрождения террора во всей его силе.
      

    НОВЫЕ ФЕРМОПИЛЫ: ДИСПОЗИЦИЯ ПЕРЕД БОЕМ

       В истории борьбы земледельцев против кочевников мы обнаружим два знаменитых сооружения, сыгравших важную оборонительную роль: Великую Китайскую стену (постройка началась в 3-м веке до Р.Х.), протянувшуюся на 2400 километров, выстроенную для защиты от кочевников Великих степей; и Стену императора Адриана (начало 2-го века по Р.Х.) длиной 118 километров, перегородившую Британию и защищавшую южную - римскую - половину от северных племён. Представляется глубоко символичным, что и в наши дни две индустриальные державы убедились в печальной необходимости строить защитные стены от нападающих земледельцев. Израильская стена спроектирована для защиты от палестинских террористов, уже начавших военные действия. Американцы строят шестифутовую ограду на границе с Мексикой для того, чтобы остановить поток нелегальных иммигрантов, рвущихся в Америку пока только на заработки. Но, думается, что возникновение террористического движения в этой стране и в Южной Америке - не за горами. Вспышки террора уже наблюдались в Колумбии, Перу, Сальвадоре, да и в самой Мексике его давно применяют индейцы чиаппу, а в сентябре 2007 года террористами там было взорвано несколько нефтепроводов.20
       Удалось ли тем древним сооружениям остановить напор кочевников? По этому вопросу мнения историков расходятся. Некоторые любят приводить примеры победных прорывов через обе стены. Однако никто не может оспорить тот простой факт, что в течение почти трёх веков Британия к югу от Адриановой стены принадлежала Римской империи. Или, что гунны, после четырёх веков атак на Китайскую стену (порой весьма успешных), повернули своих коней на Запад и двинулись на завоевание Европы. Китайская стена играла роль важного оборонительного рубежа много раз и в последующие века, вплоть до противоборства с племенами манчжуров в 17-м веке по Р.Х.
       Высокая стальная ограда, оснащённая фонарями, сигнальными датчиками, сторожевыми башнями, конечно, должна сыграть свою роль в системе обороны индустриального мира. Однако всякому ясно, что одними военными мерами противостоять наступлению бетинцев невозможно. Фронт сегодняшней борьбы бесконечно шире, он имеет много невидимых участков, тянется в сферах идеологии, политики, юстиции, образования, религии, культуры, и именно здесь ситуация выглядит особенно тревожной. Именно здесь индустриальный мир отдаёт без боя важнейшие позиции одну за другой. Вглядимся же в новейшую историю сражений на этих фронтах, попробуем оценить ширину пробитых противником брешей, число разрушенных крепостей, глубину тайных подкопов.
      
      
       Внешняя политика
       Любопытный феномен можно наблюдать в американской политической жизни в период, начавшийся после конца Холодной войны: раз за разом исход президентских выборов решается ничтожным перевесом голосов. Дошло до того, что в 2000 году состязание между Бушем-младшим и Ал Гором должен был решать Верховный суд. Это означает лишь одно: способы анализа общественного мнения достигли такого совершенства, что команды профессионалов, руководящие предвыборными кампаниями кандидатов, могут приводить своего ставленника к финишу оптимально соответствующим "мнениям народа". Победил бы Гор - он был бы вынужден и во внутренней, и во внешней политике делать те же шаги, что и президент Буш Младший, если бы хотел, чтобы его партия получала поддержку избирателей на местных и общенациональных выборах.
       Политические идеи и убеждения американцев - реальная сила, в огромной степени влияющая на внешнюю политику страны. В интересующей нас сфере отношений с отставшими народами среди этих убеждений можно выделить два столпа, два священных догмата:
       Первый: демократическое правление есть идеальная форма устройства человеческого общества, доступная и открытая каждому народу.
       Второй: Каждый народ имеет право на самоопределение, на национальную независимость, получив которые он неизбежно - если не вмешаются злые силы - учредит у себя демократию.
       Скорее всего эти два мифа так прочно утвердились в сознании американцев потому, что они отражают два главных момента их собственной истории: а) отделение от Британской метрополии (самоопределение); б) учреждение республиканского строя (демократия). Американская история увенчалась успехом, привела страну к процветанию и могуществу - значит нашему примеру могут - и должны - последовать другие народы.
       Тот факт, что демократия не удержалась ни в одной мусульманской стране (даже в Турции армия должна время от времени брать власть в свои руки), во внимание не принимается. Невыполнимые требования демократизации предъявлялись и предъявляются странам и народам, не имеющим никаких традиций правового социально-политического устройства, всегда управлявшимся силой и авторитетом властителя. Падение дружественного, но недемократичного шаха Ирана привело к власти смертельного врага Америки - аятоллу Хомейни. Свободные демократические выборы в полосе Газы привели к власти террористов Хамаса. Если идолопоклонникам демократии удастся в ближайшие годы свергнуть королевское правительство Саудовской Аравии и провести там свободные выборы, в президентское кресло - получив 99,99% голосов - усядется Осама Бин Ладен. Попытки насадить демократию в Афганистане и Ираке закончились кровавым хаосом, из которого этим странам не выбраться ещё много-много лет.
       Конечно, миф, воссиявший в народном сознании, невозможно погасить щелчком выключателя. И всё же стратегия борьбы с наступающими бетинцами непременно должна включать в себя упорную борьбу с этим догматом. Мы должны неустанно объяснять - для начала хотя бы своим прекраснодушным друзьям и замороченным либеральными учителями детям, - что демократия - великолепное достижение цивилизации, но, как большой храм, её можно выстроить только на прочном и глубоком фундаменте морально-религиозных устоев. Если этого фундамента нет, если политические традиции не содержат в себе представлений о священной ценности каждой человеческой личности - как сосуде для искры Божественного огня, - всё здание рухнет, как только вы уберёте оккупационные или колониальные войска. Нельзя построить небоскрёб там, где в качестве строительного материала есть только брёвна. Поэтому нам придётся ещё долго терпеть военные режимы в Пакистане, Египте, Алжире, Иордании, Сирии и многих других странах, потому что единственная жизнеспособная альтернатива им - исламский тоталитаризм иранского образца.
       Есть, конечно, люди, считающие власть военной хунты в принципе недопустимой. Когда им указывают на примеры кровавых этнических столкновений, вспыхивающих при ослаблении жёсткой политической системы, они из всех примеров выбирают тот, в котором какая-то этническая группа восторжествовала, и объявляют её виновной в этнической чистке или даже геноциде. Сербы победили албанцев - значит мы начнём бомбить Белград и потащим на суд Милошевича. А то, что проделывали друг с другом босняки и хорваты, македонцы и болгары, славяне и цыгане мы рассматривать не будем, тут виноватого не найти. То же самое и в истории распада СССР. Страшные взаимные погромы между грузинами и абхазами, армянами и азербайджанцами, киргизами и узбеками21 не попали в поле зрения западных "поборников справедливости". Только противоборство чеченцев с русскими было выбрано в качестве примера, и победившие русские были подвергнуты всеобщему моральному осуждению (хорошо, что не бомбардировкам).
       То, что демократия не гарантирует свободу, а свобода может утвердиться и в монархии, замечательно разъяснил в своём эссе американский философ Томас Соуэлл (Гуверовский институт). "Основы свободы - контролируемое правительство, разделение властей, независимые судьи, свобода слова, суд присяжных - существовали в Англии задолго до того, как право участия в парламентских выборах было предоставлено всем мужчинам в стране (1832). Весь дух и даже многие фразы Американской конституции заимствованы из английского законодательства... Свобода может существовать без демократии, а демократия может привести к крушению свободы... Непонимание этого толкает многих американцев, включая весьма высокопоставленных, к попыткам распространять демократию по всему миру - не обращая внимания на конкретные условия той или иной страны. В каком-то смысле мы делаемся более опасными для наших друзей, чем для наших врагов, когда заставляем их проводить преждевременную демократизацию".22
       Другой миф-догмат - о праве наций на самоопределение - особенно укрепился в начале 20-го века. Президенты Вудро Вильсон, Франклин Рузвельт, Дуайт Эйзенхауэр были убеждёнными противниками колониализма и безотказно поддерживали националистические группировки в колониях европейских стран. Хотя уже в 1920-е годы раздавались голоса, предостерегающие от увлечения этим лозунгом. Госсекретарь Вудро Вильсона, Роберт Лансинг, писал, что призыв к самоопределению разжигает "недовольство, беззаконие, бунт. Он просто заряжен динамитом. Лозунг этот будет лишь возбуждать невыполнимые надежды. Он унесёт тысячи жизней".23 Сегодня мы можем поправить госсекретаря Лансинга: не тысячи, а миллионы. Бесчисленные племена, кое-как наспех объединённые в государственные образования после распада колоний, сегодня предъявляют требования национальной независимости. Властолюбцы и политические авантюристы разжигают сепаратистские страсти курдов, пуштунов, кашмирцев, чеченцев, тутси, хутту, тамилов, и индустриальный мир послушно пытается "пойти навстречу справедливым требованиям".
       Грустно видеть, как нынешний госсекретарь США, Кондолиса Райс, плывёт на дипломатических переговорах навстречу косовским албанцам, с протянутой рукой и круглой улыбкой, готовая заглотить наживку из любимых слов - "демократия и самоопределение", - на которую сегодняшние бетинцы так ловко научились ловить лидеров индустриального мира.
       "Вы получите независимость, что бы там ни болтали сербы или русские!", обещает Кондолиса Райс милым косоварам. Она не спрашивает, как они собираются создать жизнеспособное государство - в окружении враждебных соседей (Сербия, Македония, Черногория, Болгария), не имея ни промышленности, ни энергоносителей, ни конкурентноспособного сельского хозяйства. Она не указывает им на то, что албанский этнос уже давно получил своё независимое государство. Нет, к этой нищей, окончательно разорённой пятидесятилетним правлением коммунистов Албании косовары присоединяться не захотят. Они хотят остаться на территории, где сербы успели создать инфраструктуру индустриальной эры: шоссейные и железные дороги, канализацию, водопровод, электроснабжение, вокзалы, аэродромы. Да, в начале 1950-х в Косово проживало около 400 тысяч сербов, а албанцев было всего лишь 100 тысяч. Но они продолжали убегать от диктатора Энвера Ходжи, оседали в Косово, делали жизнь сербов там невыносимой, вынуждали их к переезду на север, пока не превратились в этническое большинство в этой провинции. И что теперь? Какими хозяйственными успехами могут похвастать косовские албанцы, живущие пока под охраной войск ООН? Оказалось, что они, например, вышли на первое место по транспортировке проституток из стран бывшего Восточного блока в Европу, Азию и Африку.
       Лингвисты подсчитали, что в современном мире существует около шести тысяч языков.24 Если принцип самоопределения будет доведён до своего логического завершения, число членов ООН вырастет в 40 раз. Но, скорее всего, на пути к этому "светлому" финалу половина племён, отстаивающих своё священное право на самоопределение, успеет покончить с другой половиной гораздо быстрее и успешнее, чем это удавалось племенам американских индейцев, - ведь у тех не было автоматического оружия.
       Трудно бороться с мифами. И опасно. Эта борьба не может ограничиться нажиманием кнопок в уюте избирательной кабинки. А открывая рот, выражая своё мнение, хотя бы в застольной беседе или на производственном совещании, вы рискуете утратить друзей, рассориться с родственниками, даже потерять работу. И тем не менее, тот, кто видит в борьбе с наступающими бетинцами свой гражданский долг, должен отдавать себе отчёт: нет иного пути улучшить положение на политическом фронте этой борьбы, кроме ослабления двух главных мифов-догматов, определяющих сегодня международную политику Америки.
      
      
       Религия
       Здесь мы видим господство двух других принципов - идей - убеждений:
       А) Полная свобода и равноправие вероисповеданий.
       Б) Отделение церкви от государства.
       Против этих принципов нечего возразить, до тех пор пока они применяются внутри историко-этнических культур, их породивших. Но когда вы пытаетесь применять их к исламу, вы наталкиваетесь на серьёзные противоречия и яростное сопротивление. С точки зрения глубоко верующего мусульманина, все остальные религии являются заблуждениями, подлежащими искоренению. Веротерпимость в его глазах - измена заветам пророка. А идея отделения церкви от государства - прямое богохульство. Джихадисты Алжира, Кашмира, Афганистана, Ирака убивают своих единоверцев сотнями - только за то, что те подчинились секулярным правительствам этих стран.
       Убийца голландского телережиссёра Тео Ван Гога, Мухаммед Бойери, писал в своих дневниках: "Шариат есть священное устройство жизни, которое не может быть подчинено никакой фальшивой человеческой системе. Шариат был явлен, чтобы стереть все прочие законы с лица земли... Удалиться от неверных означает возненавидеть их, стать их врагом, сражаться с ними... Даже хороший мусульманин, который молится, посещает Мекку, призывает к джихаду, если он не испытывает ненависти к врагам ислама, становится неверным".25
       Напомним себе, что и христианство в течение первых 15 веков своего существования не было ни веротерпимым, ни аполитичным. Евреи, мориски, еретики, язычники преследовались, изгонялись, сжигались последовательно и неутомимо. Римские папы претендовали на власть над королями и герцогами, грозили им отлучением, устраивали крестовые походы, а порой и сами вели в бой войска Ватикана и союзников. Джироламо Савонарола, воцарившись во Флоренции (1494-98), требовал от флорентийцев того же, чего требовали аятолла Хомейни в Иране или мулла Мухаммед Омар в Афганистане: уничтожать произведения изобразительного искусства, наказывать за танцы и музыку, запрещать финансовую деятельность, отращивать бороду. Понадобилось столетие религиозных войн, чтобы идея веротерпимости зародилась в умах людей и обрела силу в протестантских государствах. История мусульманства насчитывает лишь 14 веков. Религиозные войны и раздоры тоже имели в ней место, но они пока так и не произвели на свет идею равноправия религий.
       Мусульмане терпят иноверцев в своих странах именно так, как учил пророк Мухаммед: до тех пор пока те подчиняются господству "истинно верующих" и платят им подати. Когда же мусульманин проникает в христианские страны, он быстро обнаруживает все противоречия, спрятанные в двух главных религиозных принципах, и начинает умело маневрировать, сталкивая эти принципы ради достижения максимальных выгод для себя, ставя в тупик защитников правопорядка индустриального мира.
       Противоборство это разворачивается по широкому фронту, включает в себя миллионы мелких схваток по самым разным поводам, приводит в растерянность администраторов, законодателей, полицейских.
       Вы говорите, что во время взлёта самолёта все должны занять свои места? А пассажир-мусульманин заявляет, что пришла пора его молитвы и он должен - пропади всё пропадом! - упасть лбом в пол, головой в сторону Мекки.
       Школьная форма обязательна для всех учащихся? А вот моя дочь не может - по заветам мусульманской религии - расстаться с головным платком и плащом до пят.
       Вы предоставляете дешевые квартиры для беженцев из мусульманских стран? Нет, переделайте их таким образом, чтобы у кухни было два выхода, чтобы наши женщины могли удаляться в спальню, не показываясь гостям в столовой.26
       Вы избираете женщин в органы управления, и они пытаются приветствовать наших священослужителей на официальных приёмах, протягивая им руку? Так пусть винят лишь себя за незнание наших обычаев, когда мулла - под объективами телекамер! - не подаёт им руки: ведь, по заветам Корана, он не должен прикасаться к посторонней женщине.
       Пресса индустриального мира старается не замечать эти мелкие недоразумения. Здесь слишком легко попасть под обвинения в нетерпимости и даже расизме. На страницы газет попадают только кровавые результаты религиозных конфликтов: прямые акты терроризма или "убийства ради восстановления семейной чести". Но есть ещё одна сфера религиозных отношений, которой журналисты касаются неохотно: независимость мечетей и возможности, которые открываются здесь для подрыва устоев индустриального мира.
       Вы отделили церкви от государства? Но мусульманская церковь не желает отделяться - она видит свой долг в том, чтобы господствовать над государством. И этот свой долг мечети выполняют страстно, изобретательно, неутомимо. Так как доходы религиозных учреждений не облагаются налогом, никто не может узнать, какие суммы собираются в виде пожертвований, сколько сотен миллионов течёт и течёт непрерывно из мечетей Европы и Америки на поддержку террористов Палестины, Алжира, Египта, Чечни, Афганистана, Пакистана. Пропаганда ненависти и джихада подхватывается на магнитофонные ленты и разлетается по всему мусульманскому миру. На киосках рядом с мечетями вы можете купить тренировочные видео для военной подготовки джихадистов. На других будет показано, как палестинские "предатели" под пытками сознаются в своих преступлениях. Продаются и детские книжки для раскрашивания, использующие в качестве сюжета инструкцию "Как убить неверного".27
       Слепой египетский шейх Абдель-Рахман, как мы помним, горько жаловался американской журналистке на несправедливые нападки американской прессы на его мечеть в Нью-Джерси. Но тайный агент ФБР сумел заснять на видеоленту секретные встречи шейха с сообщниками, на которых они планировали одновременные взрывы здания ООН, Линкольнского и Холландского туннелей, моста Джорджа Вашингтона.28 При помощи этих лент шейха удалось осудить на пожизненное заключение. Однако строгие правила, регулирующие возможности расследования религиозных учреждений, доходят до того, что сотрудникам ФБР запрещено даже собирать брошюры и журналы исламистов, открыто продающиеся в киосках и продуктовых магазинах. Против отдельных агентов, нарушивших эти правила, могут быть - и неоднократно были - возбуждены судебные иски со стороны мечетей и "благотворительных фондов".29
       Америка тратит миллиарды долларов на борьбу с ввозом и распространением наркотиков. Тюрьмы переполнены людьми, многие из которых сидят лишь за то, что курили марихуану или вкалывали - себе, не другим! - героин. Но распространение самого страшного наркотика - наркотика ненависти - находится под охраной высоких принципов веротерпимости. Происходит это потому, что наши благомыслящие законодатели понятия не имеют о наслаждении ненавистью. Только что - недавно - на их памяти - торговцы этим наркотиком прорывались к власти и бесчинствовали в разных странах под именами нацистов, большевиков, хунвейбинов, красных кхмеров, талибов. И начинали они свой путь - свою пропаганду - свою торговлю - тоже под прикрытием высокого принципа свободы слова. По отношению к наркотикам мы со вздохом отказались от принципов свободной торговли товарами и услугами. Так не пора ли нам заучить наконец два-три кровавых урока старушки Истории и перестать защищать высокими принципами торговлю ненавистью?
       От Израиля требуют вести мирные переговоры со странами, которые не признают его право на существование.
       Принципы веротерпимости применяются для охраны прав религии, которая открыто заявляет, что не признаёт прав других верований, и ставит своей целью их подавление.
       До тех пор пока подобные нелепости могут доминировать в сознании наших дипломатов и полицейских, защитникам Новых Фермопил будет очень нелегко отбиваться от бетинцев. Но возможны ли какие-то юридические меры, которые могли бы укрепить оборону на этом участке?
      
       Юстиция
       Каждый американский гражданин имеет право на суд присяжных, на встречу со своим обвинителем лицом к лицу, на допрос свидетелей. Принципы эти были включены в Американскую конституцию в те времена, когда отцы-основатели слыхом не слыхали о таком явлении, как организованная преступность. Все их мысли были направлены на защиту рядового гражданина от произвола верховной власти. В 20-ом веке всё изменилась. Мафия превратила американское судопроизводство в фарс. Она может убивать свидетелей, терроризировать присяжных, грозить судьям - но законодатели не спешат вносить какие бы то ни было изменения в правила двухсотлетней давности. Чтобы осудить по всем правилам мафиозного босса Джона Готти, его помощнику Сэму Гравано, сознавшемуся в девятнадцати убийствах, предлагают сделку: вы выступите свидетелем, и за это мы снимем с вас все обвинения, вы получите новое имя, новый адрес, свободу, безопасность, средства к существованию - и всё это на деньги американских налогоплательщиков.
       Ничего не поделаешь, говорят нам юристы и адвокаты, наживающиеся на этих нелепостях, таковы правила игры. Но каким же образом в 21-ом веке им удалось расширить эти правила и на не-граждан? Почему и заезжих террористов тоже нужно судить судом присяжных? Почему прокурор обязан представлять не только документы и улики, но и живых свидетелей, каждый из которых рискует жизнью, давая показания против таких опасных обвиняемых?
       Как было рассказано выше, в главе "Египтяне", Рамзи Юсуф при проходе через иммиграционный контроль в аэропорту Кеннеди вызвал серьёзные подозрения. Но ему было достаточно заявить, что он прибыл в США искать политического убежища от преследований на родине, и дверка открылась перед ним. Он не был задержан, не был посажен на самолёт и возвращён туда, откуда прилетел. "Явитесь через три месяца к судье, который рассмотрит ваше заявление". Но любой террорист, оперирующий сегодня в Египте, Пакистане, Алжире, Саудовской Аравии, может объявить себя жертвой политических преследований, даже показать следы пыток на теле. И мы должны пускать их в страну? Три месяца - не слишком ли это жёсткий срок? Не всякий террорист управится с подготовкой задуманного взрыва. Может быть, дать им полгода? Как раз столько, сколько понадобилось Юсуфу для взрыва Международного торгового центра в 1993 году.
       Суд над заговорщиками, осуществившими взрыв, тянулся пять месяцев, в нём давали показания 207 свидетелей. Выслушав обвинительный вердикт, подсудимые стали кричать "Победу исламу! Аллах велик!".30 Спрашивается: почему люди, не имеющие американского гражданства, получают право на суд присяжных? Почему с ними не может управиться коллегия из трёх военных судей, как это делается в Израиле? Идёт война, они взяты во время боевых действий, они обещают продолжать свою борьбу до победного конца. Военный трибунал - разве не правомочное это решение юридической проблемы в данных обстоятельствах?
       В уголовном кодексе есть статья, предусматривающая наказание за "сговор об убийстве" - "conspiracy to murder." Несколько лет назад в каком-то баре в Южной Дакоте один собутыльник сказал другому: "Наш президент? Сжечь бы живьём такого президента!" Его арестовали и предъявили обвинение по этой статье. Но в тысяче мечетей Америки и Европы призывы к убийствам звучат каждый день открыто и безнаказанно. Взгляните на фотографии демонстраций мусульман на улицах Лондона,31 прочтите их плакаты: "Уничтожайте тех, кто клевещет на ислам!" - "Европа, грядёт твоё 11-е сентября!" - "Готовьтесь к настоящему Холокосту!" - "Обезглавим оскорбителей ислама!". Это ещё не считается "сговор об убийстве"? Видимо, нет, потому что рядом стоит английский "бобби", охраняющий "свободу слова" этих новых обитателей британской столицы.
       Глядя на всё это хочется воззвать к нашим судьям, юристам, законодателям: "Да, защита права на свободный выбор вероисповедания и свободный обмен мыслями - прекрасная вещь. Но не хочет ли кто-нибудь из вас заняться и защитой нашего права не быть обезглавленным за произнесённые или напечатанные слова? Вам противостоят люди, которые выносят смертные приговоры нашим художникам, писателям, журналистам и приводят их в исполнение. Не кажется ли вам, что одна из ветвей государственной власти - судебная - переходит таким образом в их руки?".
       Фото 1
       Фото 2

    ЛУЧ НАДЕЖДЫ

       Погружаясь в пучины мировой истории, мы до сих пор вглядывались, главным образом, в безжалостные и победные нашествия бетинцев на очаги цивилизации альфидов. Однако сам факт прогресса человеческих сообществ, их постепенное восхождение со ступени на ступень свидетельствуют о том, что бетинцы побеждали далеко не всегда. В истории нет неизбежной предопределённости, обещанной Марксом, но нет и безнадёжности Конца света, обещанной апокалиптическими видениями. Человеческая История протекает в Восьмой день Творения, и мы - работники и соучастники его, созданные Творцом для выполнения какой-то трудной задачи. Конечный результат строительства скрыт от нашего взора, но надежда на его достижимость заложена в наших сердцах в виде двух самых сильных человеческих страстей: любви к детям и неистребимой жажды свободы.
       Есть ли в современной истории какие-то знаки, указывающие на возможность победы над терроризмом? Или, ставя вопрос более узко, - над питающей его ненавистью?
       Наверняка такой же вопрос задавали себе сто лет назад и люди, боровшиеся с революционным террором в Европе. И что же мы видим сегодня? Куда делись итальянские карбонарии, русские народовольцы и эсеры, польские и испанские анархисты, сербские националисты? Они исчезли, потому что исчез заряд ненависти, их питавшей. Италия, Испания, Польша, Россия, Сербия, пройдя мучительный столетний путь, превратились в индустриальные государства, в которых остаются свои серьёзные социальные и политические проблемы, но нет иррациональной ненависти к миру машиностроителей. Даже ирландский терроризм в Белфасте, кажется, идёт на убыль. Что же касается России, её история последних ста лет представляется самой уникальной - и - одновременно - самой поучительной.
       За семьдесят лет правления коммунистов Россия сумела сделаться лидером - а порой и знаменем - бетинцев во всём мире. Она не принимала прямого участия в международном терроре (зато уж отыгралась на собственных гражданах), но поддерживала и часто оплачивала террористические организации от ПЛО до Красных бригад. Ничто не предвещало конца этой империи. В середине 1980-х годов был создан коллектив учёных-советологов, который выпустил 4-томное собрание статей, анализирующих и предсказывающих развитие СССР на ближайшие 50 лет. Но История в очередной раз подсмеялась над прорицателями: выпуск последнего - четвёртого - тома совпал с разрушением Берлинской стены (1989).32
       К моменту Великой августовской революции 1991 года всё ещё работало более или менее исправно в Советской империи: была боеспособная армия, термоядерный арсенал, отлаженная структура партийной власти, послушное дисциплинированное население. Но будто чья-то рука вынула невидимый стержень - и колосс рухнул без выстрела. Думается, назвать этот стержень мы можем всё тем же словом, которое уже многократно всплывало в нашем исследовании: НЕНАВИСТЬ.
       Берия, Ежов, Каганович, Хрущёв, Громыко, Брежнев, Андропов, Черненко принадлежали к поколению людей - в большинстве своём крестьян-земледельцев, - чья жизнь была сломана - расколота - перевёрнута с ног на голову - ворвавшейся индустриальной, а затем и социально-политической революцией. Их ненависть к переменам и к носителям этих перемен - инженерам, учёным, геологам, агрономам, журналистам и интеллектуалам всех мастей - была глубокой, подлинной, составляла стержень их единодушия во всех агрессивных порывах и начинаниях. Именно опираясь на эту ненависть, Сталин смог провести в стране Большой террор 1937-1938 годов. Провозглашая курс на индустриализацию, партия большевиков при этом уничтожала слой за слоем профессионалов и специалистов, которые должны были эту индустриализацию осуществить. Иррациональность этого преступления до сих пор ставит в тупик историков - и она останется необъяснённой, до тех пор пока рациональный ум не согласится включать человеческие страсти в круг сил, движущих историческими процессами.
       Тем временем, под давлением военной необходимости, процесс индустриализации всё же продолжался. Протекая под жёсткой коркой коммунистической диктатуры, он тем не менее не мог исключить фермент сомнения - ключевой ингридиент технологического прогресса. Горбачёв, Ельцин, генерал Громов, Руцкой, Путин уже росли в индустриальной державе. Они не пережили в молодости ломки жизненного уклада и не могли ощущать индустриальный мир заведомым врагом, как это имело место с предыдущим поколением.
       Конечно, это отнюдь не означает, что нужно просто ждать, когда сегодняшние бетинцы завершат процесс индустриализации. Для того чтобы он завершился, необходима долгая внутренняя борьба этих народов в сфере поиска новых духовных ценностей. Обнадёживающим знаком можно также считать тот факт, что мы не видим террористов из Индии и Китая - двух гигантов, медленно осваивающих навыки и принципы жизни машиностроителей. С другой стороны, предстоящее вступление в индустриальную эру африканских стран может принести с собой новую волну международного терроризма, о масштабах которого легко получить представление, вглядевшись в новейшую историю Руанды, Конго, Анголы, Зимбабве, Дарфура. Если же террористам из Африки удастся вовлечь в свою борьбу радикальные группировки американских негров, потери альфидов в этой новой войне превзойдут всё, что мы видели до сих пор.
       Нельзя сбрасывать со счёта и прозрения Алвина Тоффлера. Описанный им накат Третьей волны вполне может оказаться новой ступенью в развитии мировой цивилизации, вступлением в электронную эру. И если это произойдёт, мы вправе ожидать повторения рассмотренных нами коллизий: альфиды, поднявшиеся на электронный уровень, окажутся под ударами бетинцев, застрявших в эре индустриальной.
       В сегодняшнем противоборстве очень трудно оценить численность противостоящих друг другу армий альфидов и бетинцев. С одной стороны, альфиды выглядят более многочисленными (просуммируем население США, Европы, России) и лучше вооружёнными. Но, как мы знаем, лишь небольшая часть альфидов признаёт необходимость и серьёзность происходящего противоборства. Остальные не то чтобы пускаются в бегство, но отступают дружными колоннами, неся над головой плакаты со словами-заклинаниями: "Мир сегодня!" - "Нет расизму!" - "Мультикультуризм!". Даже на передовой линии фронта, в Израиле, половина населения верит, что врага можно умиротворить уступками.
       Сегодняшние бетинцы, наоборот, как и во времена кочевников, полны боевого духа - все поголовно, включая женщин и детей. Они могут смертельно враждовать друг с другом, ввязываться в кровавые междоусобия, но в ненависти к миру альфидов они едины. Палестинская женщина, живущая в Израиле, сознавалась, что во время Первой иракской войны (1991) она страшно боялась ракет "скад", посылавшихся Саддамом Хусейном, заклеивала липкой лентой окна и двери на случай ожидавшейся химической атаки; но при этом она была рада тому, что ракеты падают на Израиль.33 По численности чеченцы уступают русским примерно в сто раз. Но если каждый чеченский террорист-самоубийца будет и дальше уносить с собой на тот свет хотя бы по 10-20 человек, это преимущество окажется не таким уж значительным.
       Не численность армий, и не "последний луидор", как воображал Людовик Четырнадцатый, но решимость бойцов определит исход противоборства. И мировая история полна примеров, когда маленькие очаги цивилизации и свободы успешно отбивались от полчищ деспотизма и варварства.
       Был финикийский город Тир, который выстоял долгую осаду вавилонской армии царя Навуходоносора, покорившего к тому времени весь Ближний Восток, сжёгшего Иерусалим, угнавшего евреев в Вавилонское рабство (581 до Р.Х.).
       Была Афинская республика, отразившая нашествие огромной Персидской империи (490-479).
       И был город Рим, прогнавший (вспомним: не без помощи гусей!) безжалостных кельтов (390 до Р.Х.).
       А в 1588 году испанский король Филипп Второй, правивший чуть ли не половиной мира, послал гигантский флот, непобедимую Армаду, чтобы вернуть Англию под власть Римского папы; но отбились смелые английские моряки, в трёхдневной битве в Ла-Манше рассеяли испанский флот.
       И в 20-м веке миллионная армия, посланная Сталиным, не смогла покорить маленькую Финляндию, вернуть её под власть России (1939-1944).
       И шестимиллионный Израиль до сих пор успешно отбивает атаки 200-миллионного арабо-мусульманского мира.
       Среди этих арифметических парадоксов военной истории есть один, помеченный датой 1672. В этом году французскому королю Людовику Четырнадцатому удалось подбить английского короля Карла Второго вместе напасть на Голландию и раздавить это гнездо "протестантской заразы". Соотношение сил было таким безнадёжным для голландцев, что английский посланник Букингем, покидая Гаагу, сказал принцу Вильгельму Оранскому, с которым он был в дружеских отношениях: "Милорд, неужели вы не видите, что ваша страна погибла?" - "Есть очень простой способ не стать свидетелем её гибели", ответил принц. "Какой же?" - "Умереть в последнем окопе".34
       Видимо, нашлось достаточное число голландцев, разделявших решимость своего вождя. Они сражались за каждую крепость и за каждую деревушку, разрушая дамбы заливали поля и дороги, бились на море и на суше и после тяжёлой двухлетней войны разгромили вторгшихся захватчиков. Голландия осталась протестантской и в 1685 году смогла дать приют чуть ли не миллиону французских гугенотов, бежавших от террора, развязанного Людовиком Четырнадцатым. А ещё четыре года спустя англичане свергли последнего короля из династии Стюартов, Якова Второго, и призвали Вильгельма Оранского стать их королём (он правил в Англии до своей смерти в 1702 году).
       Все эти примеры защитникам Новых Фермопил следует хранить в памяти, чтобы обновлять заряд бодрости и решимости при каждой новой неудаче. А неудач будет много, потому что борьба предстоит долгая и кровавая. Ни одна из известных нам стран не сумела подняться с земледельческой ступени на индустриальную за срок меньше ста лет. Как мы убедились, рассмотренные нами племена бетинцев-земледельцев находятся в самом начале своего подъёма. А это значит, что ещё целый век они будут нападать на нас, применяя единственную доступную им тактику - террор. Сто лет - вряд ли какой-то - даже очень умный - политик или военачальник может спланировать свои действия, выработать правильную стратегию обороны с таким дальним прицелом. Скорее уж поэт пошлёт свой взор во мрак грядущего и одарит нас строчками, похожими на луч маяка. Например, теми, которые произносит Фауст в конце Гётевской трагедии:
      
       ...И понял я
       конечный вывод мудрости земной:
       лишь тот достоин жизни и свободы,
       кто каждый день идёт за них на бой.35
      
      
      
      
      

    ПРИМЕЧАНИЯ

      
      
      

    Вступление. Альфиды и бетинцы

       1. Бродский Иосиф. "Закричат и захлопочут петухи..." Сочинения Иосифа Бродского (С.-Петербург: "Пушкинский фонд", 1992), том 1, стр. 194.
       2. Fukuyama, Francis. The End of History and the Last Man. New York: The Free Press, 1992.
       3. Toffler, Alvin. The Third Wave. New York: William & Morrow Co., 1980.
       4. Internet, Photos of Muslims demonstrating in London, February 2006.
      

    Глава I-1. От иудейских шатров до скифских курганов

       1. Библейский словарь (Toronto: World Christian Ministries, 1980), стр. 441.
       2. Розанов Василий. "Уединённое" (Мюнхен: Нейманис, 1970), запись 13 марта, 1911 года.
       3. Herodotus. The Histories (New York: Oxford Univ. Press, 1998), p. 58.
       4. Ibid., p. 59.
       5. Белявский В.А. Вавилон (Москва: "Мысль", 1971), стр. 245.
       6. Roebuck, Carl. The World of Ancient Times (New York: Charles Scribner's Sons, 1966), p. 158.
       7. Herodotus, op. cit., p. 60.
       8. Scramuzza, Vincent. The Ancient World (New York: Henry Holt & Co., 1958), p. 106.
       9. Demosphenes. The Olinthiac and Other Public Orations (London: 1891), p. 118.
       10. Fletcher, Giles. Of the Russian Commonwealth. In the book Rude and Barbarous Kingdoms (The Univ. of Wisconsin Press, 1968), p. 78.
       11. Vestal, Stanley. Warpath And Council Fire (New York: Random House, 1948), pp. xi-xii.
       12. Fustel de Coulanges, Numas Denis. The Ancient City (New York: Dobleday,1956), p. 118.
       13. Ibid.
       14. Herodotus, op. cit., p. 63.
       15. Ibid.
       16. Ibid., p. 93.
       17. Ibid., p. 241.
       18. Ibid.
       19. Ibid., p. 256.
       20. Ibid., pp. 257-259.
       21. Cunliffe, Barry. Prehistoric Europe (New York: Oxford Univ. Press, 1994), p. 380.
       22. Herodotus, op. cit., p. 264.
       23. Ibid., p. 277.
       24. Ibid.
       25. Cunliffe, op. cit., p. 397.
       26. Ibid., p. 395.
       27. Herodotus, op. cit., pp. 260-261.
      

    Глава I-2. На границах Древнего Рима

       1. Словарь античности (Москва: "Прогресс", 1989), стр. 185.
       2. Fustel de Coulanges, Numas Denis. The Ancient City (Garden City, N.Y.: Doubleday, 1956), p. 190.
       3. Livy. The Early History of Rome (Baltimor: Penguin Books, 1960), p. 379.
       4. Scramuzza, Vincent. The Ancient World (New York: Henry Holt & Co., 1980), p. 410.
       5. Livy, op. cit., p. 388.
       6. Ibid., p. 394.
       7. Ibid., pp. 395-96.
       8. Cunliffe, Barry. The Ancient Celts (New York: Oxford Univ. Press, 1997), p. 80.
       9. Plutarch. The Lives of the Noble Grecians and Romans (New York: The Modern Library, 1864), p. 168.
       10. Duran, Will. Caesar and Christ (New York: Simon & Schuster, 1944), p. 47.
       11. Cunliffe, op. cit., p. 77.
       12. Ibid., p. 84.
       13. Duran, op. cit., p. 235.
       14. Словарь античности (Москва: "Прогресс", 1989), стр. 120.
       15. Duran, op. cit., p. 244.
       16. Словарь античности, ук. соч., стр. 261.
       17. Plutarch, op. cit., p. 504.
       18. Ibid., p. 507.
       19. Ibid., p. 509.
       20. Ibid., p. 510.
       21. Ibid., p. 865.
       22. Caesar, Julius. The Battle for Gaul (Boston: David R. Godine, 1980), p. 136.
       23. Ibid., p. 119.
       24. Ibid., p. 126.
       25. Ibid., p. 125.
       26. Plutarch, op. cit., p.870.
       27. Ibid., p. 871.
       28. Caesar, op. cit., p. 127.
       29. Wolfram, Herwig. History of the Goths (Berkeley & London: Univ. of California Press, 1988), p. 44.
       30. Ibid., p. 76.
       31. Ibid., p. 78.
       32. Ibid., p. 40.
       33. Ibid., p. 80.
       34. Словарь античности, ук. соч., стр. 46.
       35. Wolfram, op. cit., p. 127.
       36. Ibid., p. 159.
       37. Augustin, Saint. The City of God (London: Penguin Books, 1972), p. 37.
       38. Encyclopaedia Britannica (1988), v. 28, p. 22.
       39. Man, John. Attila the Hun (London: Bantam Books, 2005), p. 29.
       40. Cunliffe, op. cit., p. 75.
      

    Глава I-3. Земледелческая Европа в клещах

       1. Durant, Will. The Age of Faith (New York: Simon & Schuster, 1950), pp157-58.
       2. Ibid., p. 158.
       3. Ibid., p. 159.
       4. Ibid., p. 115.
       5. Ibid., p. 423.
       6. Armstrong, Karen. Muhammad (San Francisco: Harper Collins Publishers, 1992), p. 235.
       7. Gibbon, Edward. History of Arabia (New York: Collier & Son Co., 1928), p. 235.
       8. Ibid., pp. 225-26.
       9. Durant, op. cit., p. 188.
       10. Ibid., pp. 151-52.
       11. Ibid., p. 191.
       12. Ibid., p. 189.
       13. Armstrong, op. cit., p. 170-71.
       14. Gibbon, op. cit., p. 230.
       15. Armstrong, op. cit., p. 230.
       16. Ibid., pp. 190-92.
       17. Ibid., p. 178.
       18. Ibid., p. 188.
       19. Ibid., p. 207.
       20. Ibid., pp. 232-33.
       21. Durant, op. cit., p. 187.
       22. Esposito, John. The Oxford History of Islam (New York: Oxford Univ. Press, 1999), p. 691.
       23. Durant, op. cit., p. 193.
       24. Ibid., p. 202.
       25. Ibid., p. 204.
       26. La Fay, Howard. The Vikings (Washington: National Geographic Society, 1972), p. 41.
       27. Роэсдаль (Roesdahl) Эльсе. Мир викингов (С.-Петербург: Всемирное слово, 2001), стр. 41.
       28. Durant, op. cit., p. 474.
       29. Roesdahl, op. cit., p. 175-76.
       30. Durant, op. cit., p. 475.
       31. La Fay, op. cit., p. 74.
       32. Durant, op. cit., p. 464.
       33. Roesdahl, op. cit., p. 199.
       34. La Fay, op. cit., p. 22.
       35. Ibid.
       36. Ibid., p. 39.
       37. Durant, op. cit., p. 502.
       38. Ibid., p. 505.
       39. Jones, Gwyn. A History of the Vikings (New York: Oxford Univ. Press, 1984), pp. 164-65.
       40. Durant, op. cit., p. 507.
       41. Roesdahl, op. cit., p. 17.
       42. Ibid., p. 171.
       43. La Fay, op. cit., p. 74.
       44. Ibid., p. 41.
       45. Ibid, p. 36.
       46. Roesdahl, op. cit., pp. 173-74.
       47. La Fay, op. cit., p. 79.
       48. Durant, op. cit., pp. 474-75.
       49. Ibid., p. 475.
       50. Roesdahl, op. cit., pp. 205-6.
       51. Ibid., p. 205.
       52. Durant, op. cit., p. 492.
       53. Ibid., p. 493.
       54. Chambers, James. The Devil's Horsemen (New York: Atheneum Books, 1979), p. 56.
       55. Ibid., p. 57.
       56. Weatherford, Jack. Genghis Khan (New York: Free Rivers Press, 2003), p. 86.
       57. Chambers, op. cit., p. 56.
       58. Weatherford, op. cit., pp. 86-87.
       59. Ibid., p. 138.
       60. Chambers, op. cit., pp. 28-29.
       61. Ibid., p. 99.
       62. Weatherford, op. cit., p. 158.
       63. Wolfram, Herwig. History of the Goths (Berkeley & London: Univ. of California Press, 1988), p. 128.
       64. Chambers, op. cit., p. 73.
       65. Ibid., p. 76.
       66. Weatherford, op. cit., p. 44.
       67. Ibid., pp. 52, 67.
       68. Chambers, op. cit., p. 53.
       69. Weatherford, p. 69.
       70. Ibid., p. 52
       71. Chambers, op. cit., p. 71.
       72. Ibid., p. 81.
       73. Weatherford, op. cit., p. 73.
       74. Chambers, op. cit., p. 71.
       75. Ibid., p. 73.
       76. Ibid., pp. 74-75.
       77. Ibid., p. 80.
       78. Weatherford, op. cit., p. 154.
       79. Chambers, op. cit., p. 146.
       80. Ibid., p. 146.
       81. Weatherford, op. cit., p. 92.
       82. Ibid., p. 112.
       83. Ibid., p. 119.
       84. Ibid., p. 148.
       85. Durant, op. cit., p. 340.
       86. Weatherford, op. cit., p. 199.
       87. Encyclopedia Britannica (1988), v. 16, p. 113.
      
      

    Глава I-4. В американских прериях и в российских степях

       1. Morgan, Lewis Henry. Houses and House-Life of American Aborigines. Chicago: University of Chicago Press, 1965.
       2. Ibid., p. 47.
       3. Heckewelder, John. History, Manners, and Customs of Indian Nations (Philadelphia: The Historical Society of Pennsylvania, 1876), p. 74.
       4. Morgan, op. cit., p. 52.
       5. Vestal, Stanley. Warpath and Council Fire. New York: Random House, 1948.
       6. Ibid., pp. 6, 145.
       7. Tebbel, John. The Compact History of the Indian Wars (New York: Hawthorn Books, 1966), pp. 15-16.
       8. Weslager, C. A. The Delaware Indians. A History (New Brunswick: Rutgers University Press, 1972), p. 116.
       9. Tebbel, op. cit., p. 29.
       10. Ibid., p. 22.
       11. Ibid., p. 34.
       12. Weslager, op. cit., p. 225.
       13. Tebbel, p. 84.
       14. Ibid., p. 46.
       15. Ibid., p. 74.
       16. Ibid., pp. 58-59.
       17. Ibid., p. 84.
       18. Hagan, William. American Indians (Chicago: The University of Chicago Press, 1961), p. 22.
       19. Heckewelder, op. cit., p. 219.
       20. Vestal, op. cit., p. 38.
       21. Weslager, op. cit., p. 246.
       22. Tebbel, op. cit., p. 119.
       23. Vestal, op. cit., p. 47.
       24. Ibid., p. 48.
       25. Hagan, op. cit., p. 73.
       26. Ibid., p. 59.
       27. Ibid., p. 130.
       28. Vestal, op. cit., p. 123.
       29. Ibid., p. 118.
       30. Ibid., p. 125.
       31. Tebbel, op. cit., p. 176.
       32. Vestal, op. cit. pp. 56-57.
       33. Clark, Thomas, Frontier America (New York: Charles Scribner's Sons, 1969), pp. 475, 469.
       34. Ibid., pp. 476-77.
       35. Tebbel, op. cit., p. 157.
       36. Clark, op. cit., p. 473.
       37. Vestal, op. cit., pp. 145-46.
       38. Ibid., p. 261.
       39. Ibid., p. 250.
       40. Ibid., p. 288.
       41. Ibid., pp. 144, 147.
       42. Lensen, George (ed.). Russia's Eastward Expansion (Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1964), p. 7.
       43. Longworth, Philip, The Cossacks (New York: Holt, Reinhart and Winston, 1969), pp. 48, 54.
       44. Ibid., p. 66.
       45. Ibid., pp. 30-31.
       46. Ibid., pp. 82, 88, 158.
       47. Ibid., pp. 80-81.
       48. Lensen, George (ed.). Russia's Eastward Expansion (Englewood Cliffs, N.J.: Prentice Hall, 1964), pp. 25, 26, 40.
       49. Гордин Яков. "Кавказ: земля и кровь" (С.-Петербург: изд. журнала "Звезда", 2000), стр. 253.
       50. Там же, стр. 404.
       51. Там же, стр. 408.
       52. Там же, стр. 416.
       53. Там же, стр. 397, 407.
       54. Seely, Robert. Russo-Chechen Conflict 1800-2000 (London: Frank Cass, 2001), p. 35.
       55. Лермонтов М.Ю. "Измаил Бей" (Москва: Художественная литература, 1972), стр. 269.
       56. Гордин, ук. соч., стр. 401.
       57. Seely, op. cit., p. 52.
       58. Лермонтов, ук. соч., стр. 249
       59. Достоевский Ф.М. "Записки из Мёртвого дома" (Собр. соч. Ленинград: изд-во "Наука", 1972), т. 4, стр. 27.
       60. Гордин, ук. соч., стр. 255.
       61. Там же.
       62. Seely, op. cit., p. 44.
       63. Гордин, ук. соч., стр. 376.
       64. Толстой Л.Н. "Казаки" (Москва: изд. Кушнерев, 1911), том 2, стр. 141.
       65. Гордин, ук. соч., стр. 392, 402, 403, 395.
       66. Seely, op. cit., p. 61.
       67. Lobanov-Rostovsky, A. Russia and Asia (New York: The Macmillan Co., 1933) p. 88.
       68. Ibid., p. 91.
      

    Глава I-5. Непокорный бетинец

       1. Blumenfeld, Laura. Revenge. A Story of Hope (New York: Simon & Schuster, 2002), pp. 82-83.
       2. Ibid., pp. 82, 84.
       3. Подробнее об этом в книге Игорь Ефимов, "Метаполитика". Ленинград: Лениздат, 1991.
       4. Толстой Л.Н. "Казаки" (Москва: изд. Кушнерев, 1911), том 2, стр. 198, 200.
       5. Hobbes, Thomas. Leviathan. New York: Dutton, 1950.

    Глава II-1. Азарт войны, сладострастие убийства

       1. Толстой Л.Н. "Война и мир" (Харьков: "Прапор", 1977), стр. 238-29.
       2. Там же, стр. 244-245.
       3. Там же, стр. 335-36.
       4. American Indian Myths and Legends (New York: Pantheon Books, 1984), p. 92.
       5. Вересаев В.В., "Пушкин в жизни" (С.-Петербург: Лениздат, 1995), т. 2, стр. 16.
       6. Renehan, Edward. Lion's Pride (New York: Oxford Univ. Press, 1998), p. 26.
       7. Подробнее об этом см. Игорь Ефимов, "Практическая метафизика" (Москва: "Захаров", 2001), стр. 48-54.
       8. McKnight, Gerald. The Terrorist Mind (Indianapolis--New York: The Bobbs-Merrill Co., 1974), pp. 160-61, 168.
       9. 9Plato, Republic (New York: Modern Library, 1982), pp. 74, 83.
      

    Глава II-2. Палестинцы

       1. La Guardia, Anton. War without End (New York: St. Martin Press, 2002), p. 303.
       2. Ibid.
       3. Grossman, David. Sleeping on a Wire (New York: Farrar, Straus & Giroux), p. 66.
       4. Rubinstein, Danny. The People of Nowhere (New York: Random House, 1991), p. 47.
       5. Dershowitz, Alan. The Case for Israel. Hoboken, N.J.: John Willey & Sons, Inc., 2003.
       6. Kimmerling, Baruch. The Palestinian People (Cambridge: Harvard Univ. Press, 2003), pp. 283-84.
       7. Ibid., p. 285.
       8. Rubinstein, op. cit., p. 15.
       9. Grossman, op. cit., p. 219.
       10. Kimmerling, op. cit., p. 223.
       11. Dershowitz, op. cit., pp. 86, 87.
       12. Rubinstein, op. cit., p. 37.
       13. Ibid., pp. 58-59.
       14. Ibid., p. 131.
       15. Grossman, op. cit., p. 128.
       16. Glain, Stephen. Mullahs, Merchants, and Militants (New York: St. Martin Press, 2004), pp. 178-79.
       17. Kimmerling, op. cit., pp 145, 171.
       18. Said, Edward. From Oslo to Iraq and the Roadmap (New York: Pantheon Books, 2004), p. 78.
       19. Grossman, op. cit., p. 300.
       20. Rubinstein, op. cit., p. 57.
       21. Grossman, op. cit., p. 280.
       22. Ibid., p. 279.
       23. Ibid., p. 171.
       24. Ibid., p. 89.
       25. Glain, op. cit., p. 151.
       26. Grossman, op. cit., pp. 125-26.
       27. McKnight, Gerald. The Terrorist Mind (Indianapolis--New York: The Bobbs-Merrill Co., 1974), p. 23.
       28. Melman, Yossi. The Master Terrorist (New York: Adama Books, 1986), p. 207.
       29. Kimmerling, op. cit., p. 219.
       30. Ibid., pp. 219, 221, 261.
       31. Ibid., pp. 262-63.
       32. Theroux, Peter. Sandstorms (New York: W.W. Norton & Co., 1989), p. 107.
       33. Aburish, Said. Arafat (London: Bloomsbury, 1998), p. 183.
       34. La Guardia, op. cit., p. 378.
       35. Ibid., p. 339.
       36. Grossman, op. cit., pp. 47, 60.
       37. Melman, op. cit., pp. 201-207.
       38. Dershowitz, op. cit., p. 174.
       39. Ibid., p. 119.
       40. La Guardia, op. cit., p. 266.
       41. Ibid.
       42. Dershowitz, op. cit., p. 118.
       43. Blumenfeld, Laura. Revenge (New York: Simon & Schuster, 2002), p. 11.
       44. Ibid., p. 10.
       45. Ibid., pp. 300-301.
       46. Shipler, David. Arab and Jew (New York: Times Books, 1986), p. 115.
       47. Glain, op. cit., p. 172.
       48. Grossman, op. cit., p. 16.
       49. Ibid., p. 51.
       50. Ibid., p. 165.
       51. Ibid., p. 306.
       52. Ibid., p. 26.
       53. La Guardia, op. cit., p. 310.
       54. Grossman, op. cit., p. 41.
       55. La Guardia, op. cit., p. 144.
       56. McKnight, op. cit., pp. 18, 23.
       57. Ibid., p. 29.
       58. La Guardia, op. cit., p. 322.
       59. Grossman, op. cit., p. 131.
       60. Burman, Edward. The Assassins (England: Crucible, 1987), p. 100.
       61. Ibid., pp. 116, 118.
       62. Ibid., p. 127.
       63. Ibid., pp. 128-29.
       64. Dershowitz, op. cit., p. 215.
      

    Глава II-3. Саудовцы

       1. Arabian Peninsula (Amsterdam: TimeLife Books, 1984), p. 45.
       2. Theroux, Peter, Sandstorms (New York: W.W. Norton & Co., 1989), pp. 109-110.
       3. Lacy, Robert. The Kingdom (New York: Avon Books, 1983), p. 244.
       4. Saudi Arabia (Washington, Federal Research Division, 1992), p. 158.
       5. Ibid., p. 166.
       6. Ibid.
       7. Ibid., pp. 162, 164.
       8. Ibid., p. 160.
       9. Ibid., p. 176.
       10. Ibid., p. 100.
       11. Theroux, op. cit., p. 17.
       12. Holden, David and Jones, Richard. The House of Saud (New York: Holt, Reinhard & Wilston, 1981), p. 14.
       13. Sasson, Jean. Princess (New York: William Morrow & Co., 1992), p. 39.
       14. Theroux, op. cit., p. 144.
       15. Saudi Arabia, op. cit., p. 103.
       16. Murawiec, Laurent. Princes of Darkness (New York: Rowman & Littlefield Publishers, 2005), p. 125.
       17. New York Times, May 6, 2007.
       18. Sasson, op. cit., p. 60.
       19. Murawiec, op. cit., p. 15.
       20. Ibid., pp. 3, 20.
       21. Saudi Arabia, op. cit., pp. 298-302.
       22. Gold, Dore. Hatred Kingdom (Washington: Regnery Publishing, 2003), pp. 158-59.
       23. Robinson, Adam. Bin Laden (New York: Arcade Publishing, 2002), pp. 130-131.
       24. Ibid., p. 131.
       25. Ibid., p. 132.
       26. Ibid., p. 174.
       27. Gold, op. cit., p. 172.
       28. Murawiec, op. cit., p. 82.
       29. Lacy, op. cit., p. 219.
       30. Ibid., pp. 370-71.
       31. Holden, op. cit., pp. 379-80.
       32. Bin Laden, Carmen. Inside the Kingdom (New York: Warner, 2004), pp. 123-25.
       33. Brisard, Jean-Charles. Forbidden Truth (New York: Thunder's Mouth Press, 2002), p. 72.
       34. См. книги by Carmen Bin Laden and Jean Sasson.
       35. Murawiec, op. cit., pp. 84, 93.
       36. Jacquard, Roland. In the Name of Osama Bin Laden (Durham, USA: Duke Univ. Press, 2002), pp. 172-74.
       37. Bergen, Peter L. Holy War, Inc (New York: The Free Press, 2001), pp. 93-94.
       38. Brisard, op. cit., p. 86.
       39. Robinson, op. cit., p. 239.
       40. Jacquard, op. cit., p. 83.
       41. Gold, op. cit., p. 182.
       42. Robinson, op. cit., p. 280.
       43. Brisard, op. cit., p. 88.
       44. Jacquard, op. cit., p. 128.
       45. Ibid., p. 139.
       46. Robinson, op. cit., p. 259.
       47. Gold, op. cit., p. 180.
       48. Murawiec, op. cit., p. 82.
       49. Gold, op. cit., p. 180.
       50. Bergen, Peter L. The Osama Bin Laden I Know (New York: Free Press, 2006), p. 375.
       51. Magazine Atlantic Monthly, June 2007, p. 39.
       52. Robinson, op. cit., pp. 38-39.
       53. Ibid., p. 58.
       54. Ibid., pp. 69-71.
       55. Ibid., p. 81.
       56. Ibid., p. 91.
       57. Carmen Bin Laden, op. cit., 81.
       58. Ibid., p. 86.
       59. Ibid., p. 115.
       60. Ibid., p. 193.
       61. Robinson, op. cit., p. 93.
       62. Ibid.
       63. Bergen, Osama Bin Laden I Know, op. cit., p. 320.
        -- Ibid., p. 351.
        -- Weaver, Mary Anne. Pakistan (New York: Farrar, Straus & Giroux, 2002), p. 230.
       66. Carmen Bin Laden, op. cit., p. 94.
       67. Jacquard, op. cit., pp. 146, 152.
       68. Ibid., p. 147.
       69. Jacquard, op. cit., p. 143.
       70. Ibid., p. 230.
       71. Bergen, Osama, op. cit., pp. 369-70.
       72. Weaver, Mary Anne. Pakistan (New York: Farrar, Straus & Giroux, 2002), p. 39.
      

    Глава II-4. Египтяне

       1. Viorst, Milton. Sandcastles (New York: Alfred A. Knopf, 1994), p. 91.
       2. Ibid., p. 92.
       3. Weaver, Mary Anne. Portrait of Egypt (New York: Farrar, Straus & Giroux, 1999), p. 133.
       4. Glain, Stephen J. Mullahs, Merchants, And Militants (New York: St. Martin Press, 2004), p. 15.
       5. Weaver, op. cit., pp. 36, 82, 12.
       6. Egypt. A Country Study (Washington: Library of Congress, 1990), pp. 179, 181.
       7. Weaver, op. cit., pp. 24-25.
       8. Egypt, op. cit., pp. 199-200.
       9. Ibid., p. 205.
       10. Weaver, op. cit., p. 21.
       11. Calvert, John. "Introduction" to A Child From the Village by Sayyid Qutb (Syracuse: Syracuse University Press, 2004), p. xxiv.
       12. Nagi, Saad Z. Poverty in Egypt (New York: Lexington Books, 2001), p. 140.
       13. Glain, op. cit.
       14. Ibid., p. 256.
       15. Weaver, op. cit., p. 134.
       16. Nagi, op. cit., pp. 177-78.
       17. Glain, op. cit., pp. 244-45.
       18. Viorst, op. cit., p. 99.
       19. Egypt, op. cit., pp. 144-47.
       20. Weaver, op. cit., p. 23.
       21. Ibid, pp. 244-46.
       22. Ibid., p. 267.
       23. Sadat, Camelia. My Father And I (New York: Macmillan Publishing Co., 1985), p. 15.
       24. Weaver, op. cit., pp. 28-29, 52-53.
       25. Ibid., pp. 32-33.
       26. Ibid., pp. 65, 67.
       27. Ibid., p. 230.
       28. Ibid., p. 175.
       29. Ibid., pp. 153-55.
       30. Ibid., p. 219.
       31. Ibid., p. 218.
       32. Ibid., p. 228.
       33. Ibid., pp. 219-220.
       34. Ibid., p. 220.
       35. Ibid., p. 141.
       36. Ibid., p. 130.
       37. Ibid., p. 124.
       38. Ibid., p. 129.
       39. Qutb, Sayyid. A Child From the Village, op. cit.
       40. Ibid., p. 100.
       41. Ibid., pp. 103-4.
       42. Ibid., p. 109.
       43. Ibid.
       44. Weaver, op. cit., p. 246.
       45. Ibid., p. 171.
       46. Ibid., pp. 94-95.
       47. Ibid., p. 95.
       48. Ibid., pp. 116-17.
       49. Ibid., p. 117.
       50. Ibid., p. 121.
       51. Ibid., p. 212.
       52. Ibid., pp. 199-205, 209.
       53. Ibid., pp. 110-11.
       54. Qutb, Sayyid. Social Justice In Islam. Oneonta, N.Y.: Islamic Publication International, 2000.
       55. Calvert John, op. cit., p. xxi.
       56. Algar, Hamid. "Introduction" to Social Justice In Islam by Sayyid Qutb, op. cit., pp. 4-5 and 9-10.
       57. Qutb, Social Justice, op. cit., p. 45.
       58. Ефимов Игорь. "Стыдная тайна неравенства". Москва: "Захаров", 2006.
       59. Qutb, Social Justice, op. cit., p. 149.
       60. Weaver, op. cit., 92.
       61. Moss, Michael. "The Guide Book For Taking Life." New York Times, 6-10-07, section 4, p. 3.
       62. Ibid.
       63. New York Times, 3-5-06.
       64. Weaver, Mary Anne. Pakistan (New York: Farrar, Straus & Giroux, 2002), pp. 3-4.
      

    Глава II-5. Пакистанцы

       1. New York Times, 7-8-07.
       2. New York Times, 2-18-07.
       3. New York Times, 4-29-07.
       4. New York Times, 5-13-07.
       5. Jones, Owen Bennett. Pakistan. Eye of the Storm (New Haven: Yale University Press, 2002), pp. 16-17.
       6. Weaver, Mary Anne. Pakistan (New York: Farrar, Straus and Girous, 2002), pp. 185-87.
       7. Ibid., pp. 49-53.
       8. Ibid., p. 52.
       9. Ibid., p. 199.
       10. Ibid., p. 173.
       11. Ibid., pp. 191-92.
       12. Ibid., p. 193.
       13. Ibid.
       14. Jones, op. cit., p. 18.
       15. 15Weaver, op. cit., pp. 11-17.
       16. Jones, op. cit., p. 20.
       17. Musharraf, Pervez. In the Line of Fire (New York: Free Press, 2006), pp. 2-6.
       18. Weaver, op. cit., p. 216.
       19. Jones, op. cit., pp. 21-22.
       20. Weaver, Mary Anne. A Portrait of Egypt (New York: Farrar, Straus and Giroux, 1999), p. 206.
       21. Jones, op. cit., p. 23.
       22. Pakistan. A Country Study (Washington: Library of Congress, 1995), p. xxii.
       23. Weaver, Pakistan, op. cit., p. 95.
       24. Ibid., pp. 71-72.
       25. Jones, op. cit., pp. 243-44.
       26. Weaver, op. cit., p. 71.
       27. Malik, Iftikhar. State and Civil Society in Pakistan (Oxford: St. Anthony College, 1996), p. 259.
       28. Jones, op. cit., pp. 118-19.
       29. Malik, op. cit., pp. 232, 234.
       30. Weaver, op. cit., p. 63.
       31. Ibid., p. 38.
       32. Ibid., p. 37.
       33. Ibid., pp. 76-77.
       34. Ibid., p. 77.
       35. Nasiri Omar. Inside the Jihad (New York: Basic Books, 2006), p. 144.
       36. Murawiec, Laurent. Princes of Darkness (New York: Rowman & Littlefield Publishers, 2005), p. 110.
       37. Schofield, Victoria. Kashmir in Conflict (London: I.B. Tauris, 2003), p. 144.
       38. Ibid., pp. 148, 151.
       39. Weaver, op. cit., p. 260.
       40. Rushdi, Salman. Shalimar the Clown. New York: Random House, 2005.
       41. Jones, op. cit., pp. 28-29.
       42. Weaver, op. cit., p. 216.
       43. Pakistan, op. cit., p. 167.
       44. Ibid., pp. 324, 184.
       45. Ibid., p. 189.
       46. Ibid., pp. 170-71.
       47. Jones, op. cit., p. 289.
       48. Pakistan, op. cit., pp. 175-76.
       49. Jones, op. cit., p. 286.
       50. Musharraf, op. cit., pp. 186-87.
       51. Jones, op. cit., pp. 277-78.
       52. Ibid., p. 285.
       53. Pakistan, op. cit., p. 164.
       54. Ibid., p. 163.
       55. Ibid., pp. 165-66.
       56. Musharraf, op. cit., p. 181.
       57. Weaver, op. cit., 136-37.
       58. Ibid., op. cit., 138-41.
       59. Musharraf, op. cit., p. 191.
       60. Jones, op. cit., p. 194.
       61. Corera, Gordon. Shopping for Bombs (Oxford University Press, 1997), pp. 5-6.
       62. Ibid., p. 6.
       63. Ibid., p. 15.
       64. Jones, op. cit., p. 194.
       65. Ibid., p. 195.
       66. Musharraf, op. cit., 287.
       67. Ibid., p. 285.
       68. Corera, op. cit., p. 197.
       69. Ibid., p. 199.
       70. Ibid, p. X.
       71. Ibid.
       72. Ibid., p. 201.
       73. Musharraf, op. cit., pp. 293-94.
       74. Corera, op. cit., pp. 205-207.
       75. Ibid., pp. 207-8.
       76. Ibid., pp. 209-10.
       77. Ibid., p. 211.
        -- New York Times, 8-12-07.
      

    Эпилог: Защищая Фермопилы

       1. Nasiri, Omar. Inside the Jihad (New York: Basic Books, 2006), p. 289.
       2. Toffler, Alvin. The Third Wave (New York: William Morrow & Co., 1980), p. 45.
       3. Huntington, Samuel. The Clash of Civilizations (New York: Simon & Schuster, 1996), p. 73.
       4. Nasiri, op. cit., p. 110.
       5. Mernissi, Fatima. Islam and Democracy (New York: Addison-Wesley Publishing, 1992), p. 19
       6. Weaver, Mary Ann. Portrait of Egypt (New York: Farrar, Straus & Girroux, 1999), p. 22-23.
       7. Buruma, Ian. Murder in Amsterdam (New York: The Penguin Press, 2006), p. 163.
       8. Nasiri, op. cit., p. 144.
       9. Ibid., p. 147.
       10. Ibid., p. 148.
       11. Ibid., p. 298.
       12. Ibid., pp. 179-80.
       13. Internet, World Health Organization, Mental Health, Suicide Rates.
       14. Mernissi, op. cit., p. 56.
       15. Scruton, Roger. The West and the Rest (Wilmington, DE: Intercollegiate Studies Institute, 2002), p. 6.
       16. Britannica, v. 7, p. 545.
       17. Ibid., v. 27, p. 459.
       18. Joll, James. The Anarchists (Cambridge: Harvard Univ. Press, 1980), pp. 118-19.
       19. Ibid.
       20. Radio BBC, Sept. 2007.
       21. Akchurin, Marat. Red Odyssey (New York: HarperCollins Publishers, 1992), pp. 377, 209.
       22. Sowell, Thomas. "Freedom versus Democracy," in the book Barbarians inside the Gates (Stanford: Hoover Institution Press, 1999), p. 90.
       23. Barber, Benjamin R. Jihad vs. McWorld (New York: Random House, 1995), p.10.
       24. Ibid., p. 9.
       25. Buruma, op. cit., p. 212.
       26. Ibid., p. 201.
       27. Emerson, Steven. American Jihad (New York: The Free Press, 2003), pp. 6, 10.
       28. Ibid., p. 49.
       29. Ibid., p. 8.
       30. Ibid., p. 47.
       31. February, 2006, Internet.
       32. The Soviet Union and the Challenge of the Future. Edited by Alexander Shtromas & Morton A. Kaplan. New York: Paragon House, 1989.
       33. Grossman, David. Sleeping on the Wire (New York: Farrar, Straus & Giroux, 1992), pp. 118-19.
       34. Green, John Richard. A Short History of English People (London: 1907), v. 3, p.328.
       35. Точной сноски найти не смог, цитирую по памяти, где эти строчки хранятся вот уже 50 лет.
      

    Б И Б Л И О Г Р А Ф И Я

       Aburish, Said. Arafat. From Defender to Dictator. London: Bloomsbury, 1998.
       Akchurin, Marat. Red Odyssey. The Journey through the Soviet Republics. New York: Harper-Collins Publishers, 1992.
       American Indian Myths and Legends. Selected and edited by Richard Erdoes and Alfonso Ortiz. New York: Pantheon Books, 1984.
       Armstrong, Karen. Muhammad. A Biography of the Prophet. San Francisco: HarperCollins Publishers, 1992.
       Augustin, Saint. The City of God. London: Penguin, 1972.
       Barber, Benjamin R. Jihad vs. McWorld. New York: Random House, 1995.
       Белявский В. А. Вавилон. Москва: "Мысль", 1971.
       Bergen, Peter L. Holy War, Inc. Inside the Secret World of Osama bin Laden. New York: The Free Press, 2001.
       Bergen, Peter L. The Osama bin Laden I Know. New York: Free Press, 2006.
       Библейский словарь. Toronto: World Christian Ministries, 1980.
       Bin Ladin, Carmen. Inside the Kingdom. My Life in Saudi Arabia. New York: Warner, 2004.
       Blumenfeld, Laura. Revenge. A Story of Hope. New York: Simon & Schuster, 2002
       Brisard, Jean-Charles. Forbidden Truth. New York: Thunder's Mouth Press, 2002.
       Burman, Edward. The Assassins. England: Crucible, 1987.
       Buruma, Ian. Murder in Amsterdam. New York: The Penguin Press, 2006.
       Caesar, Julius. The Battle for Gaul. Boston: David R. Godine, 1980.
       Chambers, James. The Devil's Horsemen. NY: Atheneum Books, 1979.
       Clark, Thomas D. Frontier America. New York: Charles Scribner's Sons, 1969.
       Clarkson, Jesse D. A History of Russia. New York: Random House, 1969.
       Corera, Gordon. Shopping for Bombs. Oxford University Press, 2006.
       Cunliffe, Barry, editor. Prehistoric Europe. New York: Oxford Univ. Press, 1994.
       Cunliffe, Barry. The Ancient Celts. New York: Oxford Univ. Press, 1997.
       Green, John Richard. A Short History of English People. London, 1907.
       Демосфен. Речи. Москва, 1954.
       Dershowitz, Alan. The Case for Israel. Hoboken, N.J.: John Wiley & Sons, Inc., 2003.
       Достоевский Ф.М. "Записки из Мёртвого дома". Ленинград: Наука, 1972. Собр. сочинений, том 4.
       Durant, Will. Caesar And Christ. The Story of Civilization, Part III. New York: Simon & Schuster, 1944.
       Durant, Will. The Age of Faith. The Story of Civilization, Part IV. New York: Simon & Schuster, 1950.
       Ефимов Игорь. "Метаполитика". Ленинград: Лениздат, 1991.
       Egypt. A Country Study. Washington: Library of Congress, 1990.
       Emerson, Steven. American Jihad. The Terrorists Living Among Us. New York: The Free Press, 2003.
       Empires Besieged. TimeFrame AD 200-600. Among authors: Stephen G. Hyslop, Brian Pohanka. Alexandria, VA: Time-Life Books, 1987.
       Encyclopedia Britannica, Chicago: University of Chicago, 1988.
       Esposito, John. The Oxford History of Islam. NY: Oxford Univ. Press, 1999.
       Fletcher, Giles. Of the Russian Commonwealth. In the book Rude and Barbarous Kingdoms. The University of Wisconsin Press, 1968.
       Fukuyama, Francis. The End of History and the Last Man. New York: The Free Press, 1992.
       Fustel de Coulanges, Numas Denis. The Ancient City. Garden City, N.Y.: Doubleday, 1956.
       Gibbon, Edward. The History of the Decline and Fall of the Roman Empire. London: Methuen & Co., 1909.
       Gibbon, Edward. History of Arabia. In Ancient Empires of the East, by Archibald Henry Sayce and others. New York: Collier & Son Co., 1928.
       Glain, Stephen J. Mullahs, Merchants, and Militants. The Economic Collapse of the Arab World. New York: St. Martin's Press, 2004.
       Гордин Яков. "Кавказ: земля и кровь. Россия в Кавказской войне 19-го века". Санкт-Петербург: Издательство журнала "Звезда", 2000.
       Gold, Dore. Hatred's Kingdom. How Saudi Arabia Supports the New Global Terrorism. Washington: Regnery Publishing, Inc. 2003.
       Grossman, David. Sleeping on a Wire. Conversations with Palestinians in Israel. New York: Farrar, Straus and Giroux, 1992.
       Hagan, William T. American Indians. Chicago: The University of Chicago Press, 1961.
       Harris, Lee. Suicide of Reason. New York: Basic Books, 2007.
       Heckewelder, John. History, Manners, and Customs of the Indian Nations. Philadelphia: The Historical Society of Pennsylvania, 1876.
       Herodotus. The Histories. New York: Oxford University Press, 1998.
       Hobbes, Thomas. Leviathan. New York: Dutton, 1950.
       Holden, David and Jones, Richard. The House of Saud. New York: Holt, Reinhard & Wilston, 1981.
       Huntington, Samuel. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. New York: Simon & Schuster, 1996.
       Jacquard, Roland. In the Name of Osama Bin Laden. Durham, USA: Duke University Press, 2002.
       Joll, James. The Anarchists. Cambridge: Harvard University Press, 1980.
       Jones, Gwyn. A History of the Vikings. New York: Oxford Univ. Press, 1984.
       Jones, Owen Bennett. Pakistan. Eye of the Storm. New Haven: Yale University Press, 2002.
       Kimmerling, Baruch, Migdal Joel. The Palestinian People. Cambridge: Harvard Univ. Press, 2003.
       "Коран" в переводе Иман Валерии Пороховой. Москва: Рипол классик, 2005.
       La Fay, Howard. The Vikings. Washington: National Geographic Society, 1972.
       La Guardia, Anton. War Without End. Israelis, Palestinians, and the Struggle for a Promised Land. New York: St. Martin Press, 2002.
       Lacey, Robert. The Kingdom. Arabia and the House of Sa'ud. New York: Avon Books, 1983.
       Lensen, George A. (ed.). Russia's Eastward Expansion. Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1964.
       Лермонтов М.Ю. "Измаил Бей". Москва: Художественная литература, 1972.
       Lippman, Thomas. Understanding Islam. New York: New American Library.
       Livy. The Early History of Rome. Baltimore: Penguin Books, 1960.
       Lobanov-Rostovsky, A. Russia and Asia. New York: The Macmillan Company, 1933.
       Longworth, Philip. The Cossacks. New York: Holt, Reinhart and Winston, 1969.
       Malik, Iftikhar H. State and Civil Society in Pakistan. Oxford: St. Antony's College, 1996.
       Man, John. Attila the Hun. A Barbarian King and the Fall of Rome. London: Bantam Books, 2005.
       McKnight, Gerald. The Terrorist Mind. Indianapolis--New York: The Bobbs-Merrill Co., 1974.
       Melman, Yossi. The Master Terrorist. The True Story of Abu-Nidal. New York: Adama Books, 1986.
       Mernissi, Fatima. Islam and Democracy. Fear of the Modern World. New York: Addison-Wesley Publishing, 1992.
       Morgan, Lewis Henry. Houses and House-Life of American Aborigines. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1965.
       Murawiec, Laurent. Princes of Darkness. The Saudi Assault on the West. New York: Rowman & Littlefield Publishers, 2005.
       Musharraf, Pervez. In the Line of Fire. A Memoir. New York: Free Press, 2006.
       Nagi, Saad Z. Poverty in Egypt. New York: Lexington Books, 2001.
       Naipaul, V.S. Beyond Belief. Islamic Excursions among the Converted People. New York: Random House, 1998.
       Nasiri, Omar. Inside the Jihad. My Life with Al Qaeda. New York: Basic Books, 2006.
       Nivat, Anne. Chienne de Guerre. A Woman Reporter Behind the Lines of the War in Chechnya. New York: Public Affairs,
       Noor, Queen. Leap of Faith. New York: Miramax, 2003.
       On Line Encyclpedia of Roman Rulers and Their Families. www.roman-emperors.org/
       Pakistan. A Country Study. Washington: Library of Congress, 1995.
       Plutarch. The Lives of the Noble Grecians and Romans. New York: The Modern Library, 1864.
       Qutb, Sayyid. A Child From the Village. Syracuse: Syracuse Univ. Press, 2004.
       Qutb, Sayyid. Social Justice In Islam. Oneonta, N.Y.: Islamic Publication International, 2000.
       Renehan, Edward J. Lion's Pride. Theodore Roosevelt and His Family in Peace and War. New York: Oxford University Press, 1998.
       Robinson, Adam. Bin Laden. Behind the Mask of the Terrorist. New York: Arcade Publishing, 2002.
       Roebuck, Carl. The World of Ancient Times. New York: Charles Scribner's Sons, 1966.
       Роэсдаль Эльсе (Roesdahl Else). Мир викингов. С.-Петербург: Всемирное слово, 2001.
       Розанов Василий. Опавшие листья. ???
       Rubinstein, Danny. The People of Nowhere. The Palestinian Vision of Home. New York: Random House, 1991.
       Rushdi, Salman. Shalimar the Clown. New York: Random House, 2005.
       Sadat, Camelia. My Father and I. New York: Macmillan Publishing Co., 1985.
       Said, Edward W. From Oslo to Iraq and the Roadmap. New York: Pantheon Books, 2004.
       Sasson, Jean. Princess. A True Story of Life Behind the Veil in Saudi Arabia. New York: William Morrow & Co., 1992.
       Saudi Arabia. A Country Study. Washington: Federal Research Division, 1992.
       Schofield, Victoria. Kashmir in Conflict. London: I.B. Tauris, 2003.
       Scramuzza, Vincent M. The Ancient World. New York: Henry Holt & Co., 1958.
       Scruton, Roger. The West and the Rest. Globalization and the Terrorist Threat. Wilmington, DE: Intercollegiate Studies Institute, 2002.
       Seely, Robert. Russo-Chechen Conflict 1800-2000. A Deadly Embrace. London: Frank Cass, 2001.
       Shipler, David. Arab and Jew. Wounded Spirits in a Promised Land. New York: Times Books, 1986.
       Shoher, Obadiah. Samson Blinded: a Machiavellian Perspective on the Middle East Conflict. USA: BookSurge, LLC, 2005.
       Sowell, Thomas. Barbarians inside the Gates. Stanford: Hoover Institution Press, 1999.
       Словарь античности. Москва: "Прогресс", 1989.
       Tacitus. The Complete Works. New York: The Modern Library, 1942.
       Tebbel, John. The Compact History of the Indian Wars. New York: Hawthorn Books, Inc. 1966.
       Tessler, Mark. A History of Israeli-Palestinian Conflict. Bloomington: Indiana Univ. SPress, 1993.
       Teveth, Shabrai. Ben-Gurion and the Palestinian Arabs. From Peace to War. New York: Oxford University Press, 1985.
       Theroux, Peter. Sandstorms. Days and Nights in Arabia. New York: W.W. Norton & Co., 1989.
       Toffler, Alvin. The Third Wave. New York: William Morrow & Co., 1980.
       Толстой Л.Н. "Война и мир". Харьков: "Прапор", 1977.
       Толстой Л.Н. "Казаки". Москва: изд. Кушнерев, 1911. Собр. соч. в 20 тт., т. 2.
       Вересаев В.В. "Пушкин в жизни". С.-Петербург: Лениздат, 1995.
       Vestal, Stanley. Warpath and Council Fire. The Plain Indians' Struggle for Survival in War and in Diplomacy, 1851-1891. New York: Random House, 1948.
       Viorst, Milton. Sandcastles. The Arabs in Search of the Modern World. New York: Alfred A. Khopf, 1994.
       Weatherford, Jack. Genghis Khan. New York: Free Rivers Press, 2003.
       Weaver, Mary Anne. A Portrait of Egypt. A Journey Through the World of Militant Islam. New York: Farrar, Straus and Giroux, 1999.
       Weaver, Mary Anne. Pakistan. In the Shadow of Jihad and Afganistan. New York: Farrar, Straus and Giroux, 2002.
       Weslager, C.A. The Delaware Indians. A History. New Brunswick: Rutgers Univ. Press, 1972.
       Wolfram, Herwig. History of the Goths. Berkeley & London: Univ. of California Press, 1988.

    Указатель имён

      
       Аарон - 11
       Абдель-Рауф, фабрикант - 141
       Абдель-Рахман Омар - 148-53, 186
       Абдул-Басит - см. Рамзи Юсуф
       Абдулла, король Иордании - 107
       Абу Бакр, халиф - 48, 51
       Абу Нидал - 112, 116
       Абу Хамза - 176
       Абу Шариф Бассам - 118
       Августин, святой - 43
       Авраам - 14, 49
       Аврелиан, император - 36, 37
       Адриан, император - 6, 36
       Аззам Абдула Юсуф - 132, 133, 175
       Азиз Абдул - 154
       Азиз ибн-Сауд - 122, 127
       Ал Гор (Арнольд) - 182
       Ал Пачино (Джеймс) - 167
       Ал-Завахири Айман - 136
       Ал-Массари Мухаммед - 153
       Ал-Нашири Абдул Рахим - 130
       Ал-Тураби, лидер Судана - 126
       Ал-Хуссейн Самир - 130
       Аларих, король визиготов - 42, 43
       Александр Второй - 87, 180
       Александр Македонский - 19, 20, 29, 139
       Али, зять Мухаммеда - 51
       Али Мухаммед, паша - 139
       Али Хирси Айян - 179
       Али Хирси Хавеа - 179
       Альфред Великий - 58
       Амин Иди - 100
       Аммиан Марцеллин - 45
       Анахарсис - 24
       Андропов Ю. В. - 191
       Арбогаст, военачальник - 44
       Арафат Ясир - 103, 111, 112, 115, 119, 129
       Аргов, посол - 110
       Ариапитес, царь - 24
       Арий, ересиарх - 39
       Аркадий, император - 42
       Асад Хафез - 111, 178
       Астиагес, царь - 17
       Атта Мухаммед - 153
       Аттила - 6, 44, 120, 171
       Ахматова А. А. - 146
       Ахмед Мустафа - 129
       Ахмет Аттила - 153
       Ашшурбанипал, царь - 139
      
       Бакри Омар - 152
       Бакунин М. А. - 180
       Банди Теодор - 99
       Барак Эхуд - 113, 119
       Барятинский А. П. - 87
       Батый - 61, 65
       Белла Бен - 178
       Бене Винсент - 98
       Берия Л. П. - 191
       Берковиц Давид - 99
       Бин Ладен Еслам - 132
       Бин Ладен Кармен - 132, 133
       Бин Ладен Мухаммед - 131
       Бин Ладен Осама - 125-138, 149, 177, 182
       Бин Ладен Салим - 132
       Бин Ладен Хамида - 131
       Бисмарк Отто - 98
       Блэр Тони - 152
       Блуменфельд Лаура - 90, 113, 114
       Бойери Мухаммед - 185
       Борджиа, семейство - 100
       Боудика, царица - 6
       Брежнев Л. И. - 191
       Бродский Иосиф - 1, 96, 146
       Бруно Джордано - 173
       Брэддок, генерал - 74
       Бугор, атаман - 82
       Букингем, посланник - 193
       Бургиба Хабиб - 178
       Бургойн, генерал - 75
       Буш Джордж, младший - 168, 182
       Бхутто Беназир - 155-57, 160
       Бхутто Зульфикар - 155
       Бхутто Мир Муртуза - 156
       Бэкон Фрэнсис - 151
      
       Валент, император - 6, 39, 41, 44
       Валентиниан Второй - 44
       Валтасар, царь - 17
       Ван Гог Тео - 185
       Вар Корнелий - 35
       Вашингтон Джордж - 74
       Велизарий, полководец - 6
       Вельяминов А. А. - 84
       Вергилий - 31
       Вергинторекс, вождь галлов - 35
       Верещагин В. В. - 88
       Вивер Мэри Энн - 145, 149, 174
       Вико Джанбаттиста - 151
       Вильгельм Завоеватель - 58
       Вильгельм Оранский - 193-94
       Вильсон Вудро - 183
       Вингурик, вождь готов - 39
       Владимир Святой - 38
       Власьев, атаман - 82
       Воронёнок, вождь - 76
       Высокий Волк, вождь - 79
      
       Гаата, принцесса - 39
       Газа Мухаммед - 87
       Газави, шейх - 128
       Галилей Галилео - 173
       Гамильтон, полковник - 75
       Ганди Махатма - 2
       Ганнибал - 30, 42
       Ганс, предприниматель - 141
       Георгий Четвёртый - 61
       Гераклиан, император - 47
       Геродот - 16-18, 20-22, 24, 45
       Гёте Вольфганг - 194
       Гиббон Эдуард - 42
       Гиппократ - 24
       Гитлер Адольф - 7, 98, 109, 134, 160
       Глэйн Стивен - 115, 141
       Гоббс Томас - 93, 121, 173
       Годдас, епископ - 39
       Гомер - 18, 55, 98, 101
       Гонорий, император - 42, 44
       Гораций - 31
       Горбачёв М. С. - 192
       Гордиан Третий - 37
       Громов, генерал - 192
       Громыко А. А. - 191
       Гроссман Давид - 104, 107, 109
       Гудрум, вождь викингов - 58
      
       Давид, царь - 10
       Дамер Джеффри - 99
       Дарвин Чарльз - 145
       Дарий, перс. царь - 6, 22, 23, 139
       Декарт Рене - 173
       Демосфен - 18
       Державин Г. Р. - 87
       Дершовиц Алан - 104
       Деций, император - 37
       Джебе, военачальник - 61
       Джексон Эндрю - 77, 78
       Джемаель Бешир - 110, 111
       Джонс Дэвид - 75
       Диана, принцесса - 173
       Дионисий Второй - 30
       Дионисий Малый - 27
       Дионисий Первый - 30
       Домициан, император - 36, 100
       Достоевский Ф. М. - 86
       Дюран Вил - 46
      
       Евгений, претендент - 41
       Ежов Н. И. - 191
       Екатерина Вторая - 83, 87
       Елизавета Австрийская - 180
       Ельцин Б. Н. - 192
       Ермак, атаман - 82
      
       Желябов А. И. - 180
      
       Зейд Абу - 145, 146
       Зия-уль-Хак Мухаммед - 155-59, 162, 167
       Зощенко М. М. - 146
      
       Ибн Фадлан - 55, 56
       Иван Грозный - 18, 100
       Иероним, святой - 42
       Измаил Мухаммед - 139
       Иисус Навин - 12
       Инна, мученица - 39
       Иннокентий Третий - 153
       Иордан, историк - 42
       Исламбули, лейтенант - 145, 149
       Исидор Севильский - 44
      
       Каганович Л. М. - 191
       Каддафи Муамар - 168
       Калигула - 100
       Камилл Фурий - 29
       Кампанелла Томмазо - 151
       Канифани Гассан - 118
       Канова Антонио - 180
       Кант Иммануил - 173
       Капетинги, династия - 53
       Карл Великий - 53
       Карл Второй Стюарт - 193
       Карл Простодушный - 57
       Карл Толстый - 57
       Карно Сади - 180
       Картер Джимми - 2
       Кассиодор, историк - 42
       Кастер, генерал - 79
       Кастро Фидель - 100, 134
       Катб Сайид - 147, 148, 151-53, 175, 179
       Кафка Франц - 146
       Квин Энтони - 167
       Келли Халид - 152
       Кеннеди Роберт - 119
       Кинг Стивен - 100
       Кинг Чарльз - 18
       Кир, перс. царь - 6, 16-18, 20, 22, 48, 59
       Клавдий, император - 35
       Клавдий Второй - 37
       Клак Харальд - 57
       Кларк Джордж - 76
       Клинтон Билл - 113
       Книва, король - 37
       Кнут, король - 58
       Козинский Иосиф - 99
       Конрад Монтферратский - 119
       Константин Великий - 37-39
       Коперник Николай - 173
       Кореш Дэвид - 149
       Корнелий Гай - 31
       Король Филипп, вождь - 73
       Крёз, царь - 17
       Кристи Агата - 100
       Кропоткин П. А. - 151
       Ксеркс, царь - 20
      
       Лансинг Роберт - 183
       Ли Роберт - 97
       Либкнехт Карл - 118
       Ливий Тит - 27, 45
       Линкольн Авраам - 76
       Лициний, претендент - 37
       Ленин В. И. - 108, 114, 152, 178, 180
       Локк Джон - 173
       Лотарь, принц - 57
       Лумумба Патрис - 118
       Людовкик Четырнадцатый - 193-94
       Люксембург Роза - 118
       Лютер Мартин - 173
      
       Маквей Тимоти - 99
       Мак-Кинли Уильям - 180
       Макрэ Джейн - 75
       Мао Цзе-дун - 100
       Марк Аврелий - 6, 36
       Марий Гай - 31-33
       Марк, полицейский - 176
       Маркс Карл - 7, 151, 178, 191
       Марциал, поэт - 31
       Масуд, мулла - 163
       Махфуз Нагиб - 139, 146
       Мерниси Фатима - 174, 177
       Минг, династия - 66
       Михаил Первый (Романов) - 82
       Моисей - 11, 12
       Монтгомери Бернард - 139
       Монтень Мишель - 173
       Монтескье Шарль - 173
       Мор Томас - 151, 173
       Морган Льюис Генри - 70
       Морис, император - 47
       Мстислав Удалой - 61
       Мубарек Хосни - 143, 145, 147, 149
       Мунке, хан - 65
       Мусаил Файзал - 127
       Мусаил Халид - 127
       Муссолини Бенито - 98
       Мухаммед - 20, 47-51, 55, 124, 139, 156, 185
       Мушарраф Первез - 154, 157-60, 164, 166-70
      
       Набонид, царь Вавилона - 17
       Навуходоносор, царь - 17, 193
       Надин, египтянка - 174
       Наполеон - 98, 139
       Насер Абдель Гамаль - 140, 142, 144, 147-49, 151, 178
       Насири Омар - 173, 175-77
       Нерон - 36, 100
       Нечаев С. Г. - 180
       Никон, патриарх - 83
       Нина Святая - 38
       Нкрума Кваме - 178
      
       Огодей, хан - 61
       Олимпиодор, историк - 42
       Омар, халиф - 48
       Омар Мухаммед - 185
       Омар Хайям - 64
       Опечанкану, инд. вождь - 73
       Оппенгеймер Роберт - 168
      
       Павел, апостол - 23, 31
       Пастернак Б. Л. - 146
       Патрик Святой - 38
       Пёрл Дэниэл - 158
       Пий Антоний - 36
       Пина, мученица - 39
       Пирр, царь - 42
       Платон - 100
       Плутарх - 32, 35, 45
       Пол Пот - 100, 126
       Поллард Джонатан - 149
       Поло Марко - 60
       Понтиак, инд. вождь - 73, 76, 116
       Прокопий, историк - 42
       Прудон Пьер - 151
       Публий Дексип - 42
       Пугачёв Емельян - 83
       Путин В. В. - 192
       Пушкин А. С. - 89, 96, 98
      
       Райс Кондолиса - 184
       Рамзи Юсуф - 150, 151, 158, 188
       Рима, мученица - 39
       Ричард Первый - 119
       Ролло, вождь викингов - 57
       Роммель Эрвин - 139
       Ромул - 27
       Росс Денис - 113
       Рубинштейн Дэнни - 106
       Рузвельт Теодор - 98
       Рузвельт Франклин Делано - 183
       Руссо Жан Жак - 2, 69
       Руцкой А. В. - 192
       Рушди Салман - 162, 174
      
       Савонарола Джироламо - 185
       Садат Анвар - 113, 143, 144, 147, 149
       Саид Эдвард - 108
       Саладин - 118, 119
       Самсон - 14, 15
       Самуил, пророк - 15
       Сартр Жан Поль - 179
       Сатанта, инд. вождь - 77, 116
       Саул, царь - 10
       Север Александр - 36
       Север Септимий - 36
       Сен-Симон Клод - 151
       Сервий, царь - 28
       Серебряков Л. М. - 84, 86
       Сидящий Буйвол, вождь - 75
       Симановский Н. В. - 84, 85
       Сименон Жорж - 100
       Синесий из Кирены - 42
       Скайлс, принц - 24, 25
       Скаллагримсон Эгил - 55
       Солженицын А. И. - 146
       Соломон, царь - 10, 16
       Соуэлл Томас - 183
       Спартак - 33
       Спиноза Барух - 173
       Сталин И. В. - 7, 98, 100, 108, 152, 192, 193
       Стилихон, военачальник - 44
       Страбон, историк - 29
       Строгановы, семейство - 82
       Судебей, полководец - 61
       Сукарно - 178
       Сулейман Великолепный - 139
       Сулла Корнелий - 33
      
       Тамерлан - 20, 66, 95, 171
       Тарик Азим - 160
       Тахери-азар - 153
       Тельман Эрнст - 118
       Тенет Джордж - 168
       Теодерик Первый - 44
       Теофил из Готии - 38
       Тибави Абдул-Латиф - 107
       Тимур - см. Тамерлан
       Толстой Л. Н. - 2, 84, 86, 92, 96
       Томирис, царица скифов - 20
       Торквемада Томас - 152
       Тоффлер Алвин - 1, 172, 192
       Траян, император - 6, 36
       Тукан Фадва - 107
      
       Ульфила, проповедник - 38, 39
       Умберто Первый - 180
      
       Файсал, король - 127
       Фахд, король - 125, 129
       Феодосий Первый - 42, 44
       Фердинанд, эрцгерцог - 180
       Филипп Второй - 193
       Филипп Павел Араб - 36
       Флетчер Джиль - 18
       Фода Фараг - 146
       Фонда Джейн - 103
       Фритигерн, вождь визиготов - 39, 41, 44, 62
       Фукуяма Фрэнсис - 1
       Фурье Шарль - 151
       Фюстель де-Куланж Нума - 19, 27
      
       Хаббаш Джордж - 117
       Халид, военачальник - 48
       Халида, саудовская принцесса - 128
       Хан Абдул - 167-70
       Хан Мунир - 167
       Харальд Прекрасноволосый - 55
       Хасан Машхуд - 155
       Хатшепсут, царица - 143
       Хичкок Альфред - 100
       Хомейни, аятолла - 152, 182, 185
       Христос - 23, 31, 39, 49, 50, 59
       Хрущёв Н. С. - 144, 191
       Хубилай, хан - 65
       Хуссейн Алтаф - 160
       Хуссейн, внук Мухаммеда - 51
       Хуссейн, король Иордании - 111, 119
       Хуссейн Саддам - 112, 125, 178, 193
       Хуссейни, муфтий - 108
      
       Цезарь Юлий - 6, 33-35, 45
      
       Чадри Ифтикар - 154, 169
       Че Гевара - 118
       Чемберлен Невилл - 171
       Черненко К. У. - 191
       Чернышевский Н. Г. - 151, 180
       Черчилль Уинстон - 33
       Чикатилло Андрей - 99
       Чингиз-хан - 20, 61-65, 120, 171
      
       Шалаби Мустафа - 150
       Шамиль, имам - 86-88
       Шариф Наваз - 157, 166, 168
       Шариф Омар - 167
       Шахин Юсуф - 146
       Шекспир Вильям - 100, 114
       Шерман Уильям - 80
       Шиллер Фридрих - 100
       Шиплер Дэвид - 114
      
       Эдуард Исповедник - 58
       Эйзенхауэр Дуайт - 183
       Эйнштейн Альберт - 169
       Энгельс Фридрих - 151
       Эразм Роттердамский - 173
      
       Юань, династия - 66
       Юлиан, император - 6, 39
       Юмшан, вогульский князь - 81
       Юрий, князь - 64
       Юстиниан, император - 47
      
       Яков Второй Стюарт - 194

    О Г Л А В Л Е Н И Е

    Вступление: Альфиды и бетинцы.

    Трёхтысячелетняя история терроризма . . . . . . . . . . . 1

      

    Часть первая. КОЧЕВНИКИ ПРОТИВ ЗЕМЛЕДЕЛЬЦЕВ

    Великое оседание народов

      
       Глава I-1. От иудейских шатров до скифских курганов.
       1300-500 до Р.Х. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9
       Кочевья иудеев . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 10 Персидская звезда . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 16
       Загадка скифов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 21
       Глава I-2. На границах Древнего Рима. 500 до Р.Х - 500 по Р.Х. . . . .27
       Вторжение кельтов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 28
       Германцы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 31
       Готы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37
       Глава I-3. Земледельческая Европа в клещах. 600 - 1400 по Р.Х. . . . . 46
       Под знаменем пророка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 46
       Викинги . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 52
       Всадники из преисподней . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 59
       Глава I-4. В американских прериях и в российских степях. 1600-1900 68
       Отступление про историков . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 68
       Мушкеты и пушки против луков и томогавков . . . . 70
       Пищали и ружья против арканов и сабель . . . . . . . . . 81
       Глава I-5. Непокорный бетинец . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 89
      

    Часть вторая. ЗЕМЛЕДЕЛЬЦЫ ПРОТИВ МАШИНОСТРОИТЕЛЕЙ

      
       Глава II-1. Азарт войны, сладострастие убийства . . . . . . . . . . . . . . . . 96
       Глава II-2. Палестинцы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .103
       Крестьяне и сезонники . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 104
       Опасности мира . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 110
       Аттила из Назарета? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 115
       Глава II-3. Саудовцы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .121
       Машины неверных . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 122
       Рождение террориста N 1 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 125
       Аттила из Джидды? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 131
       Глава II-4. Египтяне . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 139
       Семьдесят коров тощих . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 140
       Исламисты против секуляристов . . . . . . . . . . . . . . . 144
       Аттила с берегов Нила? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 148
       Глава II-5. Пакистанцы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 154
       Пламя вражды . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 154
       Долговая яма Пакистана . . . . . . . . . . . . . . . .164
       Бетинец с атомной бомбой . . . . . . . . . . . . . . . . 167
       Эпилог: ЗАЩИЩАЯ ФЕРМОПИЛЫ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 171
       За что идут на смерть сегодняшние бетинцы? . . . . 172
       Ислам, коммунизм и джихад анархистов . . . . . . . . . 178
       Новые Фермопилы: диспозиция перед боем . . . . . 181
       Луч надежды . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 191
      
       П р и м е ч а н и я . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 195
      
       Б и б л и о г р а ф и я . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 210
      
       У к а з а т е л ь и м ё н . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 215
      
      
      
      

    АВТОР ВЫРАЖАЕТ ГЛУБОКУЮ БЛАГОДАРНОСТЬ

       Друзьям, прочитавшим рукопись этой книги и сделавшим важные замечания и поправки. Увы, если автор и его книга будут когда-нибудь внесены в чёрные списки победившим Аттилой, боюсь, что туда же попадут: Марат Акчурин, Игорь Архангельский, Яков Гордин, Григорий Гринберг, Эдуард Кузнецов, Валерий Лебедев, Галина Наринская-Найман, Юрий Окунев, Виктор и Лиля Пан, Марк и Марина Подгурские, Семён Резник, Дина Рубина, Александр Ситницкий, Виктор и Людмила Штерн.
      
      
      
      
       129
      
      
      
      
  • Комментарии: 1, последний от 11/07/2019.
  • © Copyright Ефимов Игорь Маркович
  • Обновлено: 07/01/2013. 671k. Статистика.
  • Эссе: Публицистика
    • Оценка: 7.40*8  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.