Lib.ru/Современная литература: Есин Сергей Николаевич. Дневник. 2010 год.

2 января, суббота. Я уже было решил, что больше писать дневник не стану. Сколько всего у меня накопилось такого, чего и я не печатаю и что, поскольку не предпринимаю ничего, никто не печатает! Мои дневники, когда прочтут, все хвалят, все говорят, как это здорово, а я на них убиваю жизнь. Но столько уже сделано, я чувствую, что не имею права все это бросить после двадцати семи лет работы. Да и кто бы на моем месте бросил? Я понимаю, все в моей жизни мельчает. Сначала умерла собака, которую я любил, потом умерла Валя, без которой мне теперь не хочется жить. Валя была и моим умом, и моим вдохновеньем, и моим знанием, и моим мнением. Что я без них? Того и гляди накинется возрастное нездоровье, а я трачу последние свои часы на то, чтобы записать, что случилось в стране, давно уже обезумевшей, и что случилось в моей мелкой и ничтожной жизни. И все же пишу и не брошу, не смогу бросить, потому что это мое и только мое.

Внимание! Дневники Сергея Есина, обнимающие пространство с 1985-го, издаются и в книжном варианте. Их можно приобрести, позвонив по телефону 8 903 778 06 42.

Что вчера? День прошел, если ты его не записал, и пропал. Ну, спал, наверное, до часа дня, потом разбирал бумаги и не разобрал, потратил много времени, не написал представление на орден, весь день ел жареную баранину. Потом смотрел прекрасные передачи по Discovery, потом опять спал до одиннадцати утра, возился снова с бумагами, потому что тону в них без секретаря, потом ходил в магазин и купил моющие средства, швабру и ершик для туалета. А затем вспомнил, что в шестнадцать ноль пять по "Культуре" пойдет передача, подготовленная к 85-летию Ирины Константиновны Архиповой. Телевизор после новогодней ночи не включал, так как знаю, что там будут какие-то пошлые песни и пошляки, вцепившиеся в этот праздничный день и думающие, что они замечательные артисты.

Днем звонил Паша Слободкин, с которым поделились впечатлениями от новогодней ночи. Посмеялись, что с канала на канал можно было не переключать, так как везде были одни и те же люди. Паша сказал, что ему, как первопроходцу советского рока, даже неудобно и стыдно за то, во что в наше время все это вылилось. Ему, как и мне, понравились только частушки, которые пели кукольные Путин и Медведев. Но ведь это же дело рук очень талантливого человека Василия Пичула, того самого, который снял когда-то фильм "Маленькая Вера".

Очки у меня сломались, отлетела дужка, теперь буду их чинить, наверное, уже после праздников. Ничего не читаю.

Затем начался фильм-концерт, а потом и фильм об Архиповой, в котором и меня показали раз пять. На этот раз я собою был доволен. Уже в десятом часу вечера позвонил Ирине Константиновне. Сначала поговорил с Владиславом Александровичем. Похвалил его, потому что это очень трудно -- говорить о великой жене и не перейти некий рубеж. Он действительно говорил, вернее даже вел фильм, очень здорово. Кстати, не потому, что здесь снимался я, а потому, что это достаточно объективно, -- в фильме нет случайных людей и поэтому все не произносили общие слова, а выражали некую необходимую суть. Вообще компания ничего: И.К. Ар-хипова, Г.П.Вишневская, Е.В.Образцова, В.А.Садовничий, В.А.Пьявко, несравненная Белла Руденко. Руденко, может быть, сказала лучше всех: целой плеяде певцов Архипова первая подала руку.

После окончания передачи я переключил канал -- беседовала с телезрителями Лариса Рубальская.

Вечером Сережа Арутюнов прислал эсэмэску: "Тереховский роман "Каменный мост" сделан с оглядкой на "Смерть титана". Особенно главный герой". Я ему написал: "Привык к воровству...". Он ответил: "Вторая премия "Большой книги". За то, что про евреев. Нет слов, ваш почерк".

3 января, воскресенье. Все-таки большой компанией выехали утром на дачу. Погода вполне зимняя -18 градусов мороза, снег, почти нет ветра, к счастью, иначе дачу мы не согрели бы. Я люблю компании, потому что они позволяют мне заниматься моими делами. С.П. с Машей и Володей смотрели телевизор, Володя топил баню, а я тем временем погулял по совершенно пустому поселку. Днем никаких шумов или музыки, а когда стемнело -- ни одного огонька в окнах. Но, кажется, бдят охранники-таджики. Когда выходил, то заметил, что по целине, по которой проходила машина, до моей дачи ведут следы -- смотрели, кто приехал.

Сейчас у меня кроме дневников никакой работы. Это непривычно. Всегда я писал роман, а дневники и студенты шли параллельно. Правда, иногда вовремя не успеваю что-либо прочесть. Уже недели две у меня лежит ксерокс независимого доклада "Лужков. Итоги". Это тот именно документ, авторство которого принадлежит Борису Немцову. Два человека, чьи имена стоят на первой странице, давно и упорно судятся по поводу некоторых утверждений. Я об этом, кажется, писал раньше, но делал это по заметкам в "Коммерсанте", а теперь мне принесли сам доклад. Читается, конечно, как самый острый детектив, пересказывать почти безнадежно, потому что здесь дорога каждая деталь. Если мне не изменяет память, оспариваются два момента: заявление, о несамостоятельности московского суда и коррупционности московского правительства. Но другие сюжеты!.. К сожалению, прихо-дится записать только выводы большого доклада. "Выводам" предшествует констатирующая фраза: "За 17 лет правления Ю. Лужкова:

1. Москва стала одним из самых дорогих городов мира. Социальное расслоение между людьми достигло беспреце-дентных размеров. Разрыв доходов между богатыми и бед-ными в Москве -- 42 раза. Это рекорд не только для России, но и для мировых мегаполисов.

2. Коррупция в Москве перестала быть проблемой, а стала системой. Для многих москвичей давно не секрет, что корруп-цией пронизаны все уровни московской власти. Нам очевидно, что тлетворный для московских чиновников пример -- Ю. Лужков и его жена. Только за последние десять лет Лужков подписал десятки постановлений, позволивших жене получить право на застройку 1300 га московских земель". Здесь я выпускаю довольно большой кусок "выводов", ибо по сравнению с самим документом эти отрывки менее выразительны. Это надо читать особенно писателю, потому что здесь прекрасные ходы для драматургии или романа типа романов Теодора Драйзера. Подобного, сидя за компьютером дома, не придумаешь -- здесь сама кипучая жизнь. "...Именно эти решения мэра радикально повысили капитализа-цию бизнеса его жены и позволили ей попасть, начиная с 2004 года, в списки долларовых миллиардеров Forbes. Батурина стала единственной российской женщиной с состоянием свыше мил-лиарда долларов. Согласно ст. 34 Семейного кодекса РФ иму-щество, нажитое одним из супругов, является совместной собст-венностью. Таким образом, за годы работы Лужкова на посту мэра он, так же, как и его жена, стал долларовым миллиардером.

3. Москва стала одной из самых опасных для жизни сто-лиц в мире. По уровню убийств Москва -- пятая в мире среди крупных городов после Каракаса (Венесуэла), Кейптауна (ЮАР), Нового Орлеана (США) и Порт-Морсби (Папуа Новая Гвинея). Из-за тяжелой экологической обстановки в Москве существенно (в 1,5--3 раза) выше уровень заболеваемости он-кологическими болезнями, болезнями эндокринной системы, врожденными пороками, болезнями органов дыхания, чем в среднем по стране.

4. Стоимость строительства дорог в Москве самая высокая в мире -- данный факт не можем объяснить ничем, кроме запредельной коррупции и монополизации дорожного рынка. 1 км МКАД -- $100 млн.; 1 км Третьего транспортного коль-ца -- $117 млн.

Однако рекорд принадлежит четырехкилометровому участку Четвертого транспортного кольца. Там километр обойдется московскому бюджету в $537 млн. Это дороже строительства километра тоннеля под Ла-Маншем и километра Большого адронного коллайдера. При сложившейся при Лужкове дороговизне дорожного строительства проблема пробок не будет решена никогда.

5. В силу предельной коррупции и монополизации строительного рынка цены на жилье в Москве сложи-лись заоблачные и продолжают оставаться таковыми, несмотря на кризис. Для приобретения жилья эконом-класса среднестатистическая московская семья должна копить более 30 лет. Для 80% москвичей покупка жилья нереальна в принципе.

6. За последние годы цены на услуги ЖКХ в Москве росли быстрее, чем в среднем по России. С 2001 года они вы-росли более чем в 6 раз (в России -- в пять раз). Выше средне-российской и московская инфляция. За первые полгода цены в Москве, только по официальным данным, выросли на 12,5%, тогда как в России на 7,4%. В Москве существенно выше промышленный спад -- более 25--28% в 2009 году от объемов 2008 года, тогда как в России -- 14,8%".

Я отчетливо себе представляю, что через много лет все политические документы сгниют, исчезнут в пыли архивов. Книги в этом отношении долговечнее и коварнее. Снимет какой-нибудь студент пыльный томик дневников с полки -- ах, как увлекательно жили сто лет назад русские люди! А мы-то думали, что русские тогда были тюфяками!

Ненадолго, между чтением, выходил из своего укрытия в большую комнату. Там Маша и ее общество смотрели телевизор. По одному из каналов шла передача "Минута славы". Здесь, как я понял, опять выступали самодеятельные артисты, на сей раз из разных стран, -- это мне позволило сделать вывод, что тут опять не блестящая наша придумка, а, как и обычно, передача клонирована по одной из купленных в ближнем или дальнем зарубежье лицензий. Но сидело наше жюри, очень неплохое: Маслюков, Парфенов и Вера Алентова, замечательная актриса и жена Владимира Меньшова. Иногда те или иные номера обрамлялись таким количеством пошлости, что чувствовалось, как люди в жюри просто физически страдали. Но это их работа. Вел все мероприятие Филипп, в розовом прикиде и с новой стрижкой, почти наголо, с разводами, словно модный представитель московских окраин.

4 января, понедельник. Вчера сложно было преодолеть холод, но ближе к ночи мы все натопили, устроили баню, я два раза попарился и пошел спать, как обычно, оставив молодежь веселиться. Удивительное состояние -- выспаться в полной стерильной тишине. Проснулся довольно рано и не утерпел, пошел гулять, ибо ленюсь делать это в Москве. В большой комнате -- мертвое царство. Ходил минут пятьдесят. Солнце светит, есть следы машин, иногда кое-где раздастся стук то ли дятла, то ли далекого молотка. Но кроме охранника -- немолодого таджика и его двух собак -- никого не видел. Вернувшись домой, решил дочитывать прошлогодние долги: два номера "Российской газеты" за 29 и 31 декабря. Все грустно: умер Исаак Шварц, с которым я несколько раз встречался в Гатчине. Замечательный мелодист и хороший человек. Путин еще в прошлом году открыл нефтепровод "Восточная Сибирь -- Тихий океан". Правозащитники требуют арестовать имущество Анатолия Зака, владельца "Хромой лошади". Эти деньги могут пойти на частичное возмещение пострадавшим и родственникам погибших. С каждым днем их число растет. У господина Зака имущества много -- я об этом, кажется, писал, потому что слежу за ситуацией. Он соучредитель двадцати восьми коммерческих предприятий, и ему принадлежит восемнадцать объектов недвижимости, среди них -- дом в Испании, стоимостью в 2,5 миллиона долларов, и тридцать дорогих автомобилей, купленных в свое время для того, чтобы перепродать. Как человек хозяйственный, господин Зак, несмотря на горе и постигшую многих по его невольной воле беду, пытается сейчас, как пишет газета, все это немалое имущество каким-то образом ликвидировать, лишь бы не пришлось отдавать пострадавшим.

В самом последнем номере "РГ" тоже все интересно. Лужков запустил участок Четвертого транспортного кольца -- 22 километра от Измайловского шоссе до шоссе Энтузиастов. Во что это обошлось городу и по какой цене -- газета деликатно не уточняет. Заканчивая год, вспомнила "РГ" о майоре Евсюкове, застрелившем двух человек и пытавшемся убить еще двадцать. Новостью стало и то, что в Екатеринбурге после суда запретили книги Владимира Истархакова "Что такое "Мертвая вода"? и "Удар русских богов": "...в тексте книг употребляются слова и утверждения, указывающие на неполноценность лиц еврейской национальности и христианского вероисповедания". Тут же есть еще и огромное интервью "Телевизор с человеческим лицом", которое писатель Валерий Выжутович взял у писателя Александра Архангельского. В этом интервью писатель Александр Архангельский назвал писателя Андрея Немзера гениальным газетным критиком.

6 января, среда. Все утро мое любимое радио "Эхо Москвы" боролось с православием. Накануне Рождества оно затеяло дискуссию, надо показывать по национальным каналам торжественное богослужение из храма Христа Спасителя или нет. Делалось это довольно ловко, но без какого бы то ни было терпения к иному мнению. Естественно, "Эхо" полагает, что не надо. Здесь ведущие, не без помощи звонивших в эфир слушателей, пускались во все тяжкие. Говорилось, что страна у нас многоконфессиональная, -- приводилась, в частности, информация, что только мусульман в России около десяти миллионов, -- и что церковь отделена от государства, и что хорошо бы любые религиозные обряды показывать только по региональным каналам, и что в этот день верующим надо быть в церкви, а не возле телевизора. Один парень очень интересно сказал о том, что церковь, во-первых, не исполняет своей социальной функции, она не называет черное черным, а во-вторых, церковь слишком обогатилась, иерархи ездят на дорогих машинах. Первое -- существенно, второе же к церкви прямого отношения не имеет -- это мирское. Но если опять вернуться к дискуссии, то страна-то образовалась вокруг русской нации, а она, нация, до сих пор состоит в основном из православных людей. В этом смысле именно центральные каналы, как самые широковещательные, могли бы помочь верующему, по тем или иным причинам отдаленному от храма, почувствовать свое единство с народом. В конце концов, я-то смотрю и служение мусульман и готов узнавать, пытаться понять любую большую религию, потому что все они в основе своей призывают каждого к добру и уважению другого человека.

Эти размышления возникли у меня утром, когда я, завтракая, слушал радио. А до и после того читал роман Дженнифер Джонстон "Старая шутка". Как это сильно и как удивительно просто! Наверное, самое трудное в работе писателя -- изображать жизнь и события в формах самой жизни. Пейзажи, характеры, молодость, первые чувства, наконец, саму эту духовную жизнь, если она имеется и у писателя и у героя.

Я, конечно, всю неделю волновался -- сделает, наконец, Игорь Русланович визы или нет. Зная, что Игорь преимущественно живет на работе, я, когда около часа дня подъехал к нашей проходной, разнервничался еще больше. Дежурил охранник Сергей, я спросил у него, вернулся ли Темиров, ибо мне-то он сказал, что утром шестого поедет в посольство. Нет, отвечал Сергей, Игорь сегодня никуда не выходил. Неужели опять проспал и не поехал в посольство? К моему удивлению, хотя Игорь никуда не выходил, но, оказалось, визы были готовы и он их забрал уже 31 декабря. Я начал его ругать: почему он мне не позвонил, я бы неделю не волновался и медленно начал бы собираться! Но понять это -- вне его менталитета. Сара в своей эсэмэске недаром назвала его кавказцем. Это особые люди с особой системой отношений с окружающими, с особой системой ценностей. Я уже не говорю, что в субботу я мог бы выкупить билет и не гоняться за ним сегодня. Кстати, с тридцатого декабря, когда я не смог подтвердить билет, он вырос в цене на шесть с лишним тысяч.

Из института поехал прямо в магазин на проспекте Вернадского, где купил, виденную там прежде, прекрасную современную, расшитую бусами и стразами, икону. Мне там ее упаковали, но боюсь, не возникнут ли у меня трудности на таможне. На всякий случай вооружился товарным и кассовым чеками.

Дома, обедая, опять слушал все те же рассуждения и голосования о том, нужно ли показывать что-то из храма Христа Спасителя. Попутно, но важно, -- государство, наконец-то, целиком отдает Новодевичий монастырь церкви.

7 января, пятница. Уже сижу в самолете, чтобы из Лондона махнуть в Дублин. Ну и денек, как иногда вздыхают на "Эхо Москвы"! Для того чтобы описать это, нужно не мое перо. Подниматься пришлось в два часа ночи. Вечером собирался и смотрел Discovery. Здесь несколько очень интересных моментов. Если говорить о древней, а точнее о средневековой истории, то новое узнал про рыцарство. Поединки, дамы, шарфы и клятвы -- это уже позже, это не главное. Рыцарь на коне -- это средневековый танк. Действовали они лавой -- как танковая бригада. Вот такие "железные когорты" и спасли Европу от варваров. Второе -- это современный Китай, в котором разгорается недовольство среди обездоленных крестьян. Возник относительно обеспеченный слой в 200 млн человек, а остальные -- в прежней нищете. Интересно и жесткое правило для иногородних строителей Пекина: приезжаешь только один, без жены и детей; закончилась стройка, не нашел работу -- вон из города. И последнее. Свободные американские компании, проникнув в Китай через Интернет, организовали там цензуру и начали выдавать властям своих китайских пользователей-диссидентов. Дело рассматривалось в Конгрессе. Это вызывает уважение.

Так вот, несмотря на эти мои "отвлечения", вставать пришлось в два часа ночи. В шесть тридцать уже в самолете. Всю дорогу обсуждали с С.П. достоинство английского сервиса. И вино дают, что давно перестали делать на наших рейсах, и в туалете чисто, и плед с подушкой каждому, и еда лучше -- "обычная или вегетарианская?". И главное, публика не хлопает, когда самолет касается земли. Ох, они-то знают, что может случиться прямо на взлетно-посадочной полосе! Во Внуково недавно уже на полосе один самолет крылом зацепил хвост другого.

Ну вот наконец-то знаменитый лондонский аэропорт Хитроу! Здесь нас поджидали первые неожиданности. Но до них надо было еще добраться.

Это тебе не Москва. И паспортный контроль, и специальное фотографирование, -- моя физиономия теперь осталась в британской столице, -- и компьютеры вынь из сумки, чего не было в Москве, и ботинки сними. Но зато в зале, где мы регистрировались, чтобы лететь в Дублин, полно свободных кресел. Зарегистрировались. Вылет еще только через три часа. Полежали на этих замечательных кушетках. Естественно, все это время я дочитывал роман Дженнифер. Чудная мастерица, совсем не хуже Мердок. Нам бы одну такую, скажем, вместо... Не скажу, вместо кого.

Какой аэропорт! Висят объявления: до одних ворот на посадку идти пять минут, а до других -- двадцать пять минут интенсивной ходьбы. А какие буфеты, рестораны, какая чистота! В своих исканиях набрели мы на огромный зал со стеклянной стеной, выходящей на взлетную полосу. Перед нами один за другим, с промежутком между ними в сто метров, катились загруженные самолеты. И тут же, на глазах, развернувшись, один за другим взлетали. Взмывало в небо целое содружество наций -- и Египет, и Австралия, и Эмираты! Но здесь не было ни одной эмблемы наших компаний, ни одного знакомого очертания прославленных марок наших самолетов! В связи с зимой самолеты наши, наверное, все до единого улетели на юг, в Африку. Насчет зимы, -- ибо поле и взлетка в Хитроу покрыты снежком, -- я расскажу немножко позже.

Наступило время посадки, и тут мы узнаем, что наш рейс отменен. А как попасть на какой-нибудь другой? В Ирландию, судя по расписанию, их идет чуть ли не дюжина, но, правда, разных компаний. А все очень просто. Выйдя из "стерильной" зоны, надо отстоять очередь к стойке компании. Потом зарегистрироваться на рейс, который вылетает через пять часов. Значит -- снова фотография, ремень и компьютеры из ручной поклажи -- все наружу. Снова ботинки долой, раздражение на весь мир, на компанию. Потом пять часов волнений: а посадят ли пассажиров, снесенных в лист ожидания? Естественно, беготня, стремление по русской привычке в любой очереди быть первым.

Сели в самолет, прилетели, и уже в Дублине обнаружили, что багаж пропал. Правда, не у нас одних -- похоже, всех, кто был записан в лист ожидания, постигла та же участь.

Что можно сказать по этому поводу? В самолете выяснилось, что с двух рейсов как раз и "накапало" на целый салон. Какая экономия средств компании! Завтра, конечно, привезут чемодан, сегодня пассажиры не вычистят на ночь зубы. До Дублина мы летели ровно сутки. За меньшее время я летал из Москвы в Перу.

Но была и радость: на остановке автобуса у Тринити-колледжа встретила нас Сара и -- об этом я только мечтал -- мы разместились в профессорской гостинице в Тринити-колледже! Я думал, что это будет дом, где жил Оскар Уайльд, но нет, не вышло, там слишком холодно. Вот и опять вернулись к теме зимы.

8 января, пятница. С чего начать? Опять с зимы, с утреннего завтрака, с чтения в постели, с магазинов? Оказывается, это довольно большое развлечение -- когда есть время, ходить по магазинам. В смысле жилья лучшего себе не мог и пожелать: живем в самом университете, центрее и быть не может. Здесь все неожиданно -- кампус в самой сердцевине города: старинные здания, поле для гольфа, роскошная библиотека, общежития. Здесь же и дом старинной постройки, с пятиметровыми потолками, с каминными трубами на крыше и с самой совершенной начинкой внутри. Одна из квартир превращена в некое общежитие для приезжающей профессуры. Огромная общая комната, а вокруг -- пять или шесть современных гостиничных номеров. Несколько душевых с туалетами, в каждом номере еще и умывальник имеется. Прекрасное белье, в гостиной вольтеровские кресла, камин, письменный стол с телефоном, чайник с чашками и набором разных, как говорила покойная Валя, чаев и кофеев в пакетиках. Ковры есть, но нет телевизора. Может, потому так хорошо и покойно?

Утром, как и положено в хороших гостиницах, дают завтрак. Но это на этаж ниже. Предварительно на двери своего номера вывешиваешь трафаретик -- в какому часу желаешь позавтракать. Здесь все на аристократический манер: крахмальные салфетки, стильная посуда, чуть ли не серебро. Узнаю старые традиции, известные по книгам: чай или кофе с молоком, и корнфлекс, и десерт из консервированных фруктов, и ломтики жареной ветчины, и глазунья. Распоряжается немолодая доброжелательная женщина, строгая чистюля, готовая всегда поддержать разговор.

Лег я вчера довольно рано, но, хоть глаза и слипались, не мог лишить себя удовольствия почитать повествование Сережи Куняева о Клюеве. О деталях биографии не говорю, их тут много и довольно неожиданных. Не просто патриархальный мужичок, есть еще и социальная и революционная составляющая. Но главное, как я уже, наверное, писал, подробный, выпуклый и очень точный фон. Это мой стиль -- много цитат, документов. Не переставая быть художественной, книга еще и документальная. Линия "Современника", естественно, на месте. У Сергея, да и вообще в журнале, она стала доказательнее и тоньше. Там же, совершенно не настаивая на чьем-то авторстве так называемых "Протоколов сионских мудрецов", Сергей очень точно констатирует их удивительную универсальность и для нашего времени. Но начну с комментария младшего Куняева.

"Едва ли многие из немногих читавших их (т.е. "Протоколы". -- С.Е.) после декабрьского кровопролития задавались вопросом о подлинном или неподлинном их происхождении. Ошарашивало и повергало в глубокое отчаяние (а кое-кого мобилизовывало на судорожные попытки хоть что-то сделать) их содержание:

"Народ под нашим руководством уничтожил аристократию, которая была его естественной защитой и кормилицей ради собственных выгод, неразрывно связанных с народным благосостоянием. Теперь же, с уничтожением аристократии, он попал под гнет кулачества, разжившихся пройдох, насевших на рабочих безжалостным ярмом.

Мы явимся якобы спасителями рабочего от этого гнета, когда предложим ему вступить в ряды нашего войска -- социалистов, анархистов, коммунаров, которым мы всегда оказываем поддержку из якобы братского правила общечеловеческой солидарности нашего социального масонства. Аристократия, пользовавшаяся по праву трудом рабочих, была заинтересована в том, чтобы рабочие были сыты, здоровы и крепки. Мы же заинтересованы в обратном -- в вырождении гоев. Наша власть в хроническом недоедании и слабости рабочего, потому что всем этим он закрепощается в нашей воле, а в своих властях он не найдет ни сил, ни энергии для противодействия ей. Голод создает права капитала на рабочего вернее, чем аристократии давала это право законная Царская власть"".

В свое время, когда я впервые прочел эти документы, я как филолог сразу определил, что, конечно, это не работа какого-то подпольного еврейского центра. Никакая подпольная работа за стены никогда бы не вышла. Но рецепт, прописанный в этих так называемых "протоколах", удивительным образом накладывается на время. Наверное, это какие-то устоявшиеся принципы новой буржуазии, желающей дать реванш всему миру.

"Главная задача нашего правления состоит в том, чтобы ослабить общественный ум критикой, отучить от размышлений, вызывающих отпор, отвлечь силы ума на перестрелку пустого красноречия.

...Мы присвоим себе либеральную физиономию всех партий, всех направлений и снабдим ею же ораторов, которые бы столько говорили, что привели бы людей к переутомлению от речей, к отвращению от ораторов.

Чтобы взять общественное мнение в руки, надо его поставить в недоумение, высказывая с разных сторон столько противоречивых мнений и до тех пор, пока гои не затеряются в лабиринтах их и не поймут, что лучше всего не иметь никакого мнения в вопросах политики, которых обществу не дано ведать, потому что ведает их лишь тот, кто руководит обществом". (Точнейшая картина произошедшего в России восемь десятков лет спустя.)1

"...Надо усиленно покровительствовать торговле, промышленности, а главное -- спе-ку-ляции, роль которой заключается в противовесе промышленности: без спекуляции промышленность умножит частные капиталы и послужит к поднятию земледелия, ос-вободив землю от задолженности, установленной ссудами земельных банков.

Надо, чтобы промышленность высосала из земли и руки, и капиталы и, через спекуляцию, передала бы в наши руки все мировые деньги и тем самым выбрала бы всех гоев в ряды пролетариев".

"...От нас исходит всеохвативший террор. У нас в услужении люди всех мнений, всех доктрин: реставраторы монархии, демагоги, социалисты, коммунары и всякие утописты. Мы всех запрягли в работу: каждый из них со своей стороны подтачивает последние остатки власти, старается свергнуть все установленные порядки...".

"...Раздробление на партии предоставило их все в наше распоряжение для того, чтобы вести соревновательную борьбу...".

"...Признанное банкротство лучше всего докажет странам отсутствие связи между интересами народов и их правлений".

В целом это хорошая, настоящая и, главное, современная работа историка литературы. Я так жалею, что взял мало номеров журнала -- работа печаталась весь прошлый год, в двенадцати номерах, а я захватил только два. Никакого желания читать прозу "Современника" у меня нет, но все же сожалею, что за последнее время к содержанию журнала так небрежен. С жадностью утром, уже когда проснулся, прочел статью некого Михаила Казакова о Польше, о Грузии и о Германии сразу после войны. Подробности прелестные. Статья называется несколько претенциозно: "Мадам Фемида, одолжите весы". Практически о том, что вся тяжесть ответственности за ход и течение Второй мировой войны, в том числе и моральная ответственность, падает только на Германию. Все остальные ни при чем.

Однако, как говорит Мих. Леонтьев...

"Брестскую крепость штурмовали австрийцы, а Севастополь -- румыны и итальянцы".

"Даже крошечная Албания послала воевать против СССР дивизию "Скандербек"".

"В танках Гудериана чуть не каждый второй водитель был чех".

"А платит жертвам войны почему-то одна Германия"

Все на 205-й странице "Современника", номер 2 за 2009 год.

Теперь о Грузии:

"Даже в благополучные советские времена Грузия могла себя прокормить за счет собственных ресурсов не более четырех месяцев и году. Это не фан-тазии московского "шовиниста", а расчеты бывшего секретаря ЦК Компартии Грузии и шефа агропрома республики Георгия Мгеладзе. Сегодня она живет на денежные переводы гастарбайтеров из России и тем, что украли в России грузинские "олигархи", прежде звавшиеся "ворами и законе"!

...Да и зачем нам эта Грузия?!

Чтобы взять ее на прокормление вместо скуповатых заокеанских дяденек?!

Мы и так ее кормим.

Москва уже давно переполнена кавказцами. Они дружными рядами за-полняют чиновничьи кабинеты, вершат правосудие, контролируют игорный бизнес и гостиницы, полные проституток. Им принадлежат самые дорогие особняки в ближнем Подмосковье.

...Поговорите на любом московском рынке с величавыми старухами-гру-зинками, торгующими зеленью. Все они когда-то вынуждены были бросить богатые дома и покинуть родину в ходе гражданской войны, когда воры в за-коне Тенгиз Китовани и Джаба Иоселиани вернули на грузинский "престол" Шеварднадзе, уничтожив единственного действительно всенародно избран-ного президента страны Звиада Гамсахурдиа.

Между прочим, провозгласившего: "Грузия для грузин!"

После чего все неспособные с ним ужиться переместились в Москву. А не на какую-нибудь "историческую родину".

Потому что "Грузия для грузин!" -- это прилично, а "Россия для рус-ских!" -- форменный фашизм".

В этой же статье достается и полякам. История -- странная штука, аргументов можно сыскать много и с разных сторон. А чего, собственно, ищу я, жертва людей безо всяких принципов? Не стану я пафосно говорить, что, дескать, за державу обидно. Но и не держите меня за человека второго сорта!

Вот цитата по поводу разнообразных призывов к покаянию:

"А еще раньше было торопливое покаяние тогдашнего президента Алексан-дра Квасьневского "от имени всего польского народа" в местечке Едвабна, где после прихода гитлеровцев местные поляки уничтожили все еврейское на-селение. Даже Примас Польши Юзеф Глемп вынужден был тогда напомнить г-ну президенту, что при всем неприятии нормальным христианином случив-шегося в Едвабне местные жители всего лишь мстили за массовые репрессии, развернутые после прихода в Западную Белоруссию и Западную Украину Красной Армии осенью 1939 года. Вся местная милиция, сформированная тог-да "советскими оккупантами", состояла из еврейской молодежи. А семьям по-гибших поляков никто и не подумал принести извинения за случившееся".

После завтрака сразу ушли в город. Вот здесь, путешествуя по магазинам, глазея на дома, сохранившиеся с девятнадцатого века, на чужую жизнь, начинаешь немножко отходить от своей. Читаю все вывески на английском языке. Вечером мы занимались этим тоже.

В Дублине легкий морозец и снег, который сразу привел всех ирландцев в ужас. С садистским любопытством можно наблюдать, как отгребают они снег половыми щетками и садовыми лопатами. На одной из улиц на борьбу с осадками был брошен тяжелый экскаватор: многотонной рукой он пытается соскрести корочку льда с керамических плиток, покрывающих проезжую часть. В Ирландии не знают, что такое зимние шины. В городе образована чрезвычайная правительственная комиссия.

Среди путешествий по центру города и его магазинам один из их видов подвергся внимательному изучению -- книжные магазины. С.П. тщательно обшаривал полки в поисках литературы по мультикультурализму, просто рылся среди букинистических богатств. Как много книг о том, как написать роман, как в обществе рассуждать о книгах, которые ты не читал, какая легкая для литературоведов классика, как же они ее зубами рвут! На полках классики мировой, среди разных Гомеров и Эсхилов, лишь четверо русских: Пушкин, "Лео Толстой", Достоевский и Тургенев.

Около часа дня зашли в Университет, к Саре на кафедру, она отвела нас на обед, в кафе в книжном же магазине, где у Сары скидка. Замечательно и просто поели: гороховый суп и рыбные котлеты -- рыбный фарш с тертой картошкой и яйцом, я бы сказал -- рыбные дранники.

Во время вечернего шатания -- чемоданы еще не нашлись -- купили по майке, по паре комнатных тапочек, бритвы, крем после бритья. В легкой метели, в одном из переулков центральной улицы я увидел знакомую худую фигуру в круглых очках. Бронзовый певец Дублина Джойс совсем заледенел с непривычки.

9 января, суббота. Новые сведения о том легком снежке, который здесь называют бедствием. Оказывается, и школы до четверга распущены. Вот для детишек-то радость! Об этом рассказал нам друг Джона, нашего с С.П. старого знакомого, Коннор. С Джоном С.П. вместе работал в Дублине на кафедре. Коннор тоже русист, в свою очередь, он вместе с Джоном учился в университете и вместе же они стажировались в Москве. Джон, наверное по совету Сары, пригласил нас в два часа пообедать.

Утром пришло от Сары известие, что багаж нашелся. Писал ли я, что по Интернету его разыскивали какие-то пацаны, сидящие аж в Индии? Дело это теперь уже привычное -- так дешевле, платить этим бедолагам всегда можно меньше. Сара переговаривалась с одним таким искателем. (Однако "нашелся" багаж пока, так сказать, теоретически. Сейчас уже десять часов вечера, а чемоданы из аэропорта все еще не привезли.) Но это -- мелочи быта.

В девять часов утра опять побезумствовали во время профессорского завтрака, потом бродили по городу, заглянули в несколько магазинов, разукрашенных плакатами со словом "sale". Мне иногда кажется, что это наиболее распространенное слово английского языка. Зашли по центральной улице так далеко, что оказались возле картинной галереи. Вход бесплатный, народу никого. Это тебе не Москва, где возле Музея изобразительных искусств им. А.С.Пушкина с десяти утра в субботу выстраивается очередь. Рядом с входом тут висят картины знаменитых французских художников, а дальше расположилась выставка англичанина, родившегося в Дублине, Френсиса Бэкона -- мировая, между прочим, величина. И к нам его привозили, очереди стояли. Выставка неплохая, собственно картин немного, но среди них есть работы с интересным новым приемом -- вырванный из холста кусок живописи, виден остов подрамника. Пир собственного воображения. Много "сериальных" коллажей -- ряд снимков борющегося или просто обнаженного человека. Конечно, новое видение! Но в связи с этим позволю себе цитату. Она взята из книги Сергея Куняева, где он пишет о затопившем русскую литературу в начале прошлого века модернизме. Среди этого игрового хаоса был и исторический роман Дм. Мережковского "Петр и Алексей". Куняев всего-навсего приводит цитату из Ивана Ильина, русского философа и историка. Цитата, конечно, длинновата, но почему-то мне кажется, что она очень подходит к современному состоянию искусства. А под самый конец бьет точно в цель, ведь что и у нас происходит подобное с некоторыми "именами".

"Мережковский как историк -- выдумывает свободно и сочиняет безответ-ственно; он комбинирует добытые им фрагменты источников по своему усмо-трению -- заботясь о своих замыслах и вымыслах, а отнюдь не об историчес-кой истине. Он комбинирует, урезает, обрывает, развивает эти фрагменты, истолковывает и выворачивает их так, как ему целесообразно и подходяще для его априорных концепций. Так слагается его художественное творчество: он... укладывает, подобно Прокрусту, историческую правду на ложе своих конструкций -- то обрубит неподходящее, то насильственно вытянет голову и ноги... Он злоупотребляет историей для своего искусства и злоупотребляет искусством для своих исторических схем и конструкций... У вни-мательного, чуткого читателя вскоре начинает осаждаться на душе больная муть и жуть; чувство, что имеешь дело с сумасшедшим, который хочет выдать себя за богопосещенного пророка... И почему русская художественная кри-тика, русская философия, русское богословие десятилетиями внемлет всему этому и молчит? Что же, на Мережковском сан неприкосновенности? Высшее посвящение теософии? Масонский ореол и масонское табу?"

На выставке можно было побыть подольше, но время подпирало: Джон ждал уже у парадного входа в университет.

Обедали здесь же, в центре, в небольшом итальянском ресторанчике. Я ел суп "маскарони" и пиццу с ветчиной и чем-то острым. Все это легло на бокал красного вина и зашлифовано было солидной порцией мороженого. Ребята говорили о кризисе, о том, что зарабатывать деньги с каждым днем все труднее. Теми, кто потерял работу, кризис очень чувствуется. Коннор давно уже трудится консультантом-аналитиком, а заодно является продюсером музыкальных программ. Смотрел я на этих уже давно за сорок мужиков и чувствовал, как они оба стараются не расстаться с идеалами, с импульсами юности. Коннор учит какие-то иностранные языки, а Джон занимается живописью. Оба в один голос твердят о снижении престижа литературы. Мужчина это тот, кто разбирается в стоимости ценных бумаг и рассуждает о футболе. Современные школьники и студенты не любят читать, почти ничего не читают. Сам Коннор еще в детстве прочел "Войну и мир" -- это импульс, но русистом решил стать после ознакомления с "Архипелагом ГУЛАГ". Удивляется отношению русских к собственной классике как к чему-то навеки отшумевшему.

Вечером опять ходили по городу. На Грефтон-стрит попали в метель и укрылись от нее в "Макдоналдсе". Безнадежно ждали свой багаж, ходили на проходную, куда его должны были привезти. Вечером же прочел трудную, но интересную статью Шафаревича. Здесь очень интересный взгляд на наш народ и историю. Если о цивилизации, то -- римская исчезла, китайская стоит. Разгромили ли мы татар или они просто утратили свой кураж? Наше самое главное оружие -- терпение. Также интересно суждение Шафаревича по поводу расхожего мнения о неком мировом -- подразумевается, еврейско-масонском -- правительстве. Вот что пишет академик:

"Мне лично существование такого строго очерченного центра, управляющего всем западным миром, кажется сомнительным. Я, конечно, никаких конкретных фактов по этому поводу не знаю, но наблюдал, как управляются несопоставимо меньшие единицы -- какой-нибудь институт Академии наук или факультет Университета, -- и предполагаю, что и в грандиозных масштабах дело обстоит в принципе так же. А именно, всегда имеется некоторый круг "влиятельных лиц", который по существу и является правителем. Но он состоит обычно из нескольких концентрических кругов, состав которых переменный. Его ядро образуют "самые влиятельные" лица, без согласия которых никакой вопрос не может быть решен. Дальше идут "более или менее влиятельные" лица, которые участвуют в решении одних вопросов, но без обращения к которым обходятся в других случаях. Но я не знаю никаких твердых фактов, которые подтверждали бы существование жестко ограниченного "мирового правительства" западного мира".

По нашей стране, соответственно, важнейшие решения принимает даже не правительство и не Дума, а люди, в руках которых экономика.

"Несколько лет назад, когда Путин (тогда еще президент) "общался с народом" по телевизору, через цензуру каким-то образом проскользнул вопрос: какова величина его состояния? На что он и ответил, честно глядя в экран, что его главное состояние -- это доверие народа. На самом деле вопрос был разумный, он определял его "рейтинг", то есть определял, какое место в правящем слое он занимает -- принадлежит он к внутреннему кругу "олигархов" или к какому-то из концентрических кругов, составляющих правящий слой".

Есть еще в статье Шафаревича большой и доказательный пассаж о необходимости иметь национальное правительство. А заканчивается все, естественно, пассажем о задачах интеллигенции.

"Вот здесь и возникает, как мне представляется, основная задача русской интеллигенции. Ведь уже лет 20 (после провозглашения "гласности") происходят попытки создать русское национальное движение. И надо откровенно признаться, что из это-го до сих пор так ничего и не получилось. Видимо, это означает, что "русские патри-оты" пользовались каким-то языком, которого народ не склонен слышать, то есть "не понимает". Ведь все обращенные к народу призывы звали к "протесту", то есть, в огруб-ленной форме, "к топору". А реакция народа была совершенно другой. В самое тяжелое время он реагировал не столь стандартными средствами: восстаниями, забастов-ками и т. д., а совершенно новым, невиданным в истории -- голодовками.

Значит, чувство народа говорит ему, что сохраняется надежда на то, что интересы власти сами приведут ее к правильному решению. По своему происхождению власть -- антирусская, и такова же, в значительной мере, и проводившаяся ею поли-тика. В качестве самого яркого примера -- это вообще уничтожение национальности как юридического понятия (соответствующей графы в документах -- почему тогда не пола или возраста?). В стране, где подавляющая часть населения -- русские, эта ме-ра может рассматриваться только как антирусская. Но постепенно власть осознает, что у нее вообще нет другой опоры, кроме народа. А народ -- в подавляющей части -- русский. Это и создает двусмысленность современной ситуации. Сейчас лозунг вла-сти -- "Прорвемся!" Но ведь он типично не логичен. Сама власть никуда "прорваться" не может. Это есть лишь призыв к "остервенению народа", то есть к тому, чтобы стя-нуть потуже кушаки, а если понадобится, то и жертвовать жизнями.

Функция же национальной интеллигенции в этих условиях заключается, как мне кажется, в четкой формулировке того, что никто за антирусскую власть ни голодать, ни умирать не захочет. Сама власть должна сделать выбор и совершить конкретные действия, показывающие, что она больше не направлена против русских. Одних фраз в теперешней ситуации уже недостаточно".

До двенадцати ночи под моим окном галдела молодежь. Я отодвинул штору -- скатали огромный снежный ком. Как быстро пришел подобный навык!

10 января, воскресенье. Утром побрели, продолжая перемешивать под ногами кашу из снега и из какой-то гранитной крошки, которой посыпают тротуары, -- отправились смотреть собор св. Патрика, где деканом был Свифт. Возле подъезда маленькая снежная крепость и три или четыре снежных же шара. Не из студенческих ли веселых криков появились они вчера? Галдеж был до самого утра.

Погода утром довольно мерзкая, поменялось атмосферное давление, теперь побаливают ноги и какая-то общая отвратительная слабость. Поэтому прогулку сократили и, вернувшись в наши профессорские апартаменты, всосались в чтение. Решил добить замечательный роман -- сужу еще по ранее прочитанным отрывкам -- Вл. Богомолова. Здесь та же манера, что и в знаменитом его первом романе "Момент истины". Не изменил он себе и в теме: опять армия, но уже сразу послевоенная, когда все пылало азартом и молодостью. По-прежнему ткань повествования состоит из кусочков "авторского" текста и "выдержек" или фрагментов документов. Теперь-то мы уже знаем, что все это гениально придумано и сконструировано Богомоловым. Но какая для меня, помнящего прошлую эпоху, за всеми приказами и донесениями интересная фактура! Даже не правда, а истина жизни.

Боюсь пропустить упоминание об обеде. Обедали в том же кафе на втором этаже книжного магазина, в котором в первый день нас кормила Сара. На этот раз без переедания -- один салат Цезарь, с ветчиной и сыром, на двоих и по порции томатного супа. Три супа, которые пока съел -- гороховый, "маскарони" и томатный, остаются моими самыми сильными гастрономическими впечатлениями об Ирландии. Но надо продолжать о романе Богомолова.

Сюжет -- правда или быль -- и то и другое мне кажется убедительным -- в 45-м или 46-м годах, сразу же после Фултоновской речи Черчилля, советское правительство распорядилось разместить на Чукотке целую армейскую дивизию. Высадили с кораблей на скалистый промерзший берег -- обустраивайтесь и живите, ребята. Дело даже не в нечеловеческих условиях, а в той чисто сталинской лживой атмосфере, военной догматической бюрократии, которой эти условия жизни сопровождались. Детали, недаром я только что побывал в соборе св. Патрика, не хуже, чем у Свифта.

Эпизоды не пересказываю, но ту часть романа, которая в 1-м и 2-м номерах журнала, -- дай Бог, чтобы Богомолов успел написать что-то и дальше, -- успел дочитать.

Только надел костюм, как за нами приехала Сара. Сегодня что-то вроде семейного вечера в доме ее брата Патрика, мы -- приглашены. Возможно, сам вечер, описание его, пропущу, хотя побывать в частном доме за границей дело немаловажное. Все тут чрезвычайно берегут свое "прайвеси". Но не удержусь от описания несколько разговоров, вечеру предшествовавших. Началось все с роскошной японской машины, на которой приехала наша хозяйка. Разговор двух автолюбителей. Машина с "электрической" подпиткой. И тут же с вопросов расхода бензина на трассе разговор перепорхнул на налоги. За эту экологически почти безопасную машину, налогов почти не берут. "Ах, какой у вас, в отличие от нашего, -- воскликнул я, -- не коррумпированный парламент!". Сара, не без подтекста, ответила, что все парламенты одинаковы, и тут же рассказала о буквально вчерашнем скандале. В тот же день я нашел отголоски этого происшествия в газете.

Вся Ирландия с наслаждением и неколебимым садизмом следит за историей, возникшей в Северной, протестантской ее части, где свое правительство, свой премьер-министр. Здесь же и свои неистребимые протестантские законы о честности, порядочности, чистоте личной жизни.

В "The Irish Times" в разделе "Home news" -- домашние новости -- рассказыва-ется трогательная история. 59-летняя супруга премьер-министра Питера Робинсона Айрис Робинсон, депутат парламента, опекает 19-лет-него сына своего покойного друга, некоего Кирка Мак Камблья.

Дело было так. Этот самый друг на смертном одре попро-сил свою приятельницу позаботиться о сыне. Из заботы возник роман и -- адюльтер. Конечно, это захватывающая история при такой воз-растной разнице, но -- чего в жизни не бывает. И стоило ли вторгаться в личные дела премьер-министра и депутата парламента, если бы... В деталях я чуть-чуть из-за плохого знания языка могу ошибаться. Так вот, если бы для того, чтобы открыть маленькое собственное дело для прелестного мальчика, -- фотография их всех троих: премьер-министра, депутата и молодого человека помещена в газете в цвете и крупном формате, -- если бы депутат не взяла у своих знакомых 50 тысяч евро, чтобы мальчик имел возможность открыть бар. Кажется, при этом "взятии" было совершенно что-то незаконное, о чем знал, но помалкивал премьер-министр. Когда молодой человек получил деньги, то дама-депутат, судя по газетной публикации, попросила 5 тысяч евро, как говорится у них "кэш", наличными. У нас это могло бы назы-ваться откатом. Но дело тем не закончилось. Один из бизнес-менов-заимодавцев довольно быстро умер, о другом ничего не говорится, но как только роман, длившийся не очень долго, по инициативе молодого человека закончился, с него потребовали доверенные ему деньги. Газета пишет, что в этот момент мальчик заплакал...

Здесь можно было воскликнуть: "О времена, о нравы!" Имея в виду мою собственную державу, должен сказать: и времена и нравы всегда и везде были одинаковы.

11 января, понедельник. Утром откинул штору -- там, где вчера было снежное поле, сегодня лишь заснеженная лужайка. Вечером состоится второе отделение празднования юбилея Дженнифер -- семейный прием в доме у Стенфорда и Сары; утро у нас свободное, решили съездить по совету Джона в портовый городок Хауф. Он стоит на мысу, с одной из сторон ограничивающем бухту Дублина. Город в тумане, скорее угадывается где-то далеко, внизу огромной излучины.

Когда ходишь по Дублину, то удивляешься числу огромных двухэтажных автобусов, полупустых, выкручивающихся среди узких улиц. Кстати, привыкший к туристам из Европы, город именно для них на всех переходах разместил надписи "посмотри направо". Как и в Англии, здесь правостороннее движение. Но кроме автобусов в городе есть еще и превосходные трамваи. Говорить об этом приходится, потому что во время Джойса трамваи ходили, а потом куда-то исчезли. По крайней мере, десять лет назад, когда я последний раз был в Дублине, трамвая, этого скромного городского трудяги, не было и в помине. Эта легкомысленная тенденция заменить трамвай транспортом на бензиновом ходу не миновала и Москву. Я думаю, что здесь не только чистоплюйство, -- ах, ах, он так гремит, это так несовременно, -- но и определенное влияние лобби перевозчиков -- владельцев автобусов. По крайней мере, в Москве, охваченной транспортным коллапсом, один за другим снимаются трамвайные маршруты. А вот в Дублине, наоборот, трамвайные пути взяли и построили. Я с вожделением поглядываю на замечательные вагончики, выныривающие тут и там из клубка городских улиц. Ах, как хочется прокатиться, разглядывая окрестности через чисто вымытые стекла! Но я умею ждать своего часа: трамвай мне еще понадобится. Пока, размышляя о том, сколько пользы мог бы принести трамвай в Москве, я собираюсь воспользоваться другим видом городского транспорта -- электричкой, проходящей эстакадами через весь город, соединяющей центр Дублина с его пригородами. Она, электричка, тоже выше всяких похвал. Естественно, нет очередей, толчеи возле касс. Билет можно купить на остановке, в билетном автомате, который принимает деньги разного достоинства и дает сдачу.

12 января, вторник. Опять ветер дул мне прямо в окно. Через одинарные рамы, если не закрывать шторы, все выдувает. Электрообогреватель, напрягаясь, работает всю ночь. Сны были тяжелые, бессонница накатывала, как приливные валы. Вечером перечитал предисловие Аннинского и большие отрывки первой главы "Марбурга", все всколыхнулось. Видел во сне свою собаку и Леню Колпакова; шли какие-то разговоры то ли с Поляковым, то ли о Полякове. Утром, когда выглянул из окна, вся лужайка перед корпусами была полна важно разгуливающих по зеленой траве чаек. Чего уж они там разыскивают, не знаю. Часок побродили, а потом поднялись и отправились на новое место кормления.

В планах сегодняшнего дня было три дела: покупка мне костюма, а С.П. пиджака -- это заняло полчаса, воспользовались скидками, плакаты с уведомлением о которых украшают все магазины, потом -- посещение литературного музея и, наконец, юбилейного мероприятия. Я уже, наверное, писал, что Ирландия, в первую очередь, как мне кажется, самоидентифицирует себя через свою великую литературу. Здесь есть некоторое противопоставление с утверждавшимся ранее английским представлением об Ирландии как о стране "дикой". Возле парадных ворот Тринити-колледжа, практически в самом центра Дублина, стоит скульптура Гольдсмита -- по одну сторону. Это автор "Вексфильдского священника", с которого, собственно, и начался сентиментализм. По другую сторону -- скульптура всемирно известного ученого Беркли. Но это только начало, маленькой Ирландии есть чем гордиться: Бернард Шоу, Джойс, автор "Улисса", а дальше всемирно известные драматурги Бекетт и О'Нил, поэты-нобелиаты -- Итс и Хини. Об Итсе хотел в свое время написать диссертацию Юлик Гуголев, но ушел на одну из зарубежных радиостанций, то ли на "Свободную Европу", то ли на "Голос Америки", растолстел.

Ну, что писать о литературном музее? Тоже в центре города, мало народа, некоторый аскетизм в экспозиции, портреты людей, давно ставших литературными символами. Лица, как правило, мель великих имен. Среди портретов сегодняшних классиков видели замечательную и мгновенно узнаваемую Джонстон. Крупные черты лица, прядь волос, лежащая на щеке, осмысленный и ясный взгляд.

Опять были в книжном кафе -- похлебали, наверное, вчерашний картофельный суп.

Дженнифер, по рассказу Сары, от своего бодрого 80-летия ожидала чего-то необыкновенного, и необыкновенное же получила. А вдруг из-за погоды многие не приедут и не придут? Шел дождь, и вовсю, будто жалуясь, шипел ветер, но возле профессорского клуба и огромного зала столовой уже все было словно во время театрального разъезда.

В вестибюле, промерзшем, как колхозная конюшня, горели ярким и живым пламенем два огромных камина и девушки-студентки выдавали отпечатанные на принтере номерки. Да как же хороши, оказывается, ирландские женщины, скинув свою городскую рабочую униформу! Опять вспомнил о Вале. Какие платья, какие туалеты, какие мантии! Здесь, в общем, было человек 250, в основном семья, писатели и немного профессуры. Как же это все отличалось от наших писательских юбилеев и празднеств! Какое величественное отличие! Но пора подниматься по лестнице в Commоn rооm. Все совершенно с английской пунктуальностью. В роскошном пригласительном билете было написано: "Дженнифер Джонстон приглашает вас попраздновать ее 80-й день рождения в Тринити-колледже 12 января 2010 года". Дальше я эту цитату продолжу, но пока только живописую саму эту пригласительную афишку, размером листа в формате А-6. Слева стоит с большим бокалом чего-то алого средневековый пузатый и неприятный монах в рясе и, макая в этот самый бокал малярную кисть, выводит первую букву имени писательницы.

На входе в Commоn room выстроились с подносами красного шампанского переодетые в самых обаятельных в мире официантов и официанток студенты. Потом они же бродили с подносами и бутылками по залу -- никакой экономии, напивайтесь, если сможете, господа! Господа, в основном, были седоголовые, товарищи юности. Но, как мальки в теплой бухте, в уголке зала собралась лохматая молодежь. Девочки были великолепны. Это внуки и правнуки знаменитой писательницы. Свой урожай она собрала со всех полей жизни.

Все общество расположилось в довольно большом зале, увешанном старинными портретами. Важные джентльмены на портретах, в париках, с косичками и без, довольно доброжелательно взирали на бушующую внизу "молодежь". Как я понимаю, разница между людьми, толпившимися внизу, и людьми на портретах была лет в двести. А то и в триста. Нижние, как бы смертельно соскучившись друг по другу, трещали без умолку. Светская жизнь, известная мне по нескольким приемам в Кремле, приему в Министерстве культуры Франции, да в Елисейском дворце, по интенсивности речи не шла ни в какое сравнение с тем, что происходило в этой самой Commоn room. Вот что значит люди слова! А если серьезнее, то ощущение радости от встречи давно не видевших друг друга и доброжелательно относящихся друг к другу людей! Естественность в поведении ирландцев настолько бросается в глаза, что и писать-то об этом бессмысленно. В этой комнате не было никаких громоздких подарков, никаких цветочных клумб, поэтому никаких косых взглядов, зондирующих, чья клумба пышнее и чей подарок денежно емче.

Роскошная юбилярша в украшенном по моде времени балахоне, мощная, подвижная и величественная, аффектированная и прямодушная, хорошо выпившая вчера шампанского и, видимо, не отказавшая себе в этом и сегодня, раздвигая толпу, скользила между гостями, родственниками и детьми, ставшими профессорами, юристами, дипломатами и журналистами, и ее голос призывал не унывать в этой жизни. Это был не только апофеоз литературы, но и апофеоз клана.

С.П. допивал уже четвертый бокал шампанского, пристально вглядываясь в сердцевину декольте пышной блондинки, когда я вернулся к нему после почтительных объятий с юбиляршей и обзора гостей. Гул голосов стоял неимоверный, казалось, все до этого просто по пять лет просидели в одиночных камерах замка Иф и теперь не могут наговориться. Ожидалась какая-то разрядка, и она, по законам драматургии, последовала!

Я вечно в Дневниках что-либо самое важное в обстановке ли, в действии ли пропускаю. Надо бы сразу упомянуть об огромном круглом столе в центре комнаты и гигантской люстре, висящей над ним. У стола, кажется, еще стояло кресло. Вот теперь картина и место действия полностью обозначены. Сейчас каким-то волшебным образом в кресле возле стола оказалась Дженифер, только что беседовавшая с кем-то из гостей в другом углу комнаты, а возле нее стоит ее муж Дэвид. Я уже прочел, что Дэвид адвокат и дендролог, и Дженнифер живет с ним неподалеку от Лондондерри в старинном доме. Так же, как и у нас, чтобы заниматься настоящей литературой, надо иметь достаток. Я для этого преподаю, у Дженнифер есть любимый муж-адвокат и, видимо, он человек не бедный -- дом в Дерри его вклад в великую ирландскую литературу. Увидев у стола Дэвида, я решил, что сейчас...

Решил, что сейчас-то и начнется настоящее писательское собрание по поводу юбилея, как у нас говорят, "живого классика". Сейчас прочитают телеграмму от президента, а потом -- телеграмму от премьер-министра. Обе телеграммы юбиляр, естественно, пользуясь своими связями, сам и организовал. Потом среди присутствующих отыщется секретарь местного союза писателей, который скажет прочувствованное слово, предварительно написанное ему референтом, потом похвалят юбиляра коллеги, по неизъяснимой причине невероятно ему завидующие -- зависть для писателя явление созидающее, -- а потом-то и начнется главное и основное, за чем все пришли... Но на этот раз все произошло несколько по-другому.

Опять по какому-то волшебству возле Дэвида оказалась большая плоская коробка. Зашуршала оберточная бумага -- и Дэвид достал из коробки розу. Я полагаю, что какая-нибудь отечественная эстрадная певица, мастерица микрофона, такую сдержанность приняла бы за оскорбление. Она привыкла ставить розы в ведро, ибо она не хуже Пугачевой! У нас ведь вкус и богатство дружат не часто. Итак, Дэвид достал первую одинокую розу и сказал... Я не берусь дословно перелагать мужнин спич. Смысл его был приблизительно таков: первая роза -- от мира, от твоих читателей, которые пришли сюда тебя поздравить, вторая роза -- от твоей семьи, детей, родственников, внуков, а третья роза, как мне показалось, была от самого Дэвида, по крайней мере, прозвучала его фамилия: Гилл. Тут все захлопали, зарадовались, будто каждому подарили по розе, и на этом, собственно, официальная часть была закончена. Так вот, пока все, включая присутствующих дам, которые, шурша немыслимыми балахонами, спускаются вниз, чтобы идти в Dining Hall, я должен сообщить, что еще было написано в пригласительном билете, который я получил еще в Москве. После слов о том, что прием в Commоn Room начнется в семь часов после полудня, а также о том, что собственно ужин последует в восемь часов -- что и должно было случиться, -- была еще одна много-значительная фраза, написанная с англо-ирландским лаконизмом и джонстоновской категоричностью: "Nо presents, thank you". Какова! Никаких подарков!

В качестве собственных размышлений, могу, как человек любящий праздники и устаивающий праздник себе ежегодно, заметить, что люди определенного склада и определенного возраста не любят подарков. Нет, не совсем так. В этом году от имени семинара мой ученик Ваня Пушкин преподнес мне чудную фотографию. Он подстерег момент, когда, что-то рассказывая, я вдохновенно закрыл глаза, а он меня "щелкнул". "Сергей Николаевич, не спите на вашем любимом семинаре!". Или Андрей Василев-ский, наш преподаватель, подарил мне фотографию треснувшего канализационного люка на территории нашего Лита. Нам с Владимиром Ефимовичем, проректором по хозяйству, есть возле этого люка чего вспомнить.

Не обремененные подарками и заботами гости двинулись вниз, в, грубо говоря, столовую.

Собственно, в этом величественном средневековом зале я уже был. Что-то лет десять назад, когда С.П. преподавал в Дублине, я приезжал сюда подписывать договор о студенческом обмене и с инспекторской проверкой. В это же время какая-то из Великих Княгинь, родственниц царя, давала прием и ужин по случаю или завершения в Ирландии Пушкинских дней, или их торжественного начала. Все русское не обходится в Ирландии без Сары, и она, добрая, но строгая душа, выхлопотала нам пригласительные билеты. Тогда я увидел Хини, великого современного ирландского поэта, разглядел Великую Княгиню, но еще большее впечатление произвел на меня зал, в котором проходило собрание. Весь наш Литературный институт, центральное здание безо всякого труда поместилось бы в этом зале. Я даже думаю, что можно бы еще сделать надстройку в пару этажей. В камин, расположенный в центре зала, вполне мог бы въехать мой автомобиль "Лада-Шевроле", неплохой мог бы получиться гараж. Тогда же я немного оробел, под взглядом нескольких поколений ректоров, взиравших на происходящее с портретов в нишах под потоком. Какие парики, какие мантии, какие позы! Наверное, много среди них было достойных, а то и великих людей. Позолоченные рамы портретов, вероятно, вырезаны из целых дубовых стволов. Зал был огромен -- 250 человек поместилось в нем за столами играючи. Хватало еще и места для танцев, если бы они были предусмотрены.

Записываю меню обеда, потому что в этом и заключалось ядро происходящего. Была, правда, зачитана телеграмма от двоюродной сестры из Нью-Йорка, да старший сын Дженнифер, Патрик, прочел смешную биографию матери, составленную из рецензий безумных критиков разных лет, да в самом конце обеда брат Дженнифер... В свое время скажу...

Итак, сначала на столы поставили графины c водой, маленькие булочки, которые положено намазывать роскошным, чуть подсоленным сливочным маслом. Потом каждому поднесли по небольшой плошке нарезанного кусочками и отваренного в сливках знакомого мне ирландского "салмона" -- семга. Потом подали протертый суп из картофеля с каким-то "корейским луком". Ну, естественно, все время обносили вином, белым и красным. Куда ускользнула молодость? Пить бы да пить это винишко. Потом подали -- фарфор все время вуджвудский, тарелки с автомобильное колесо -- по куску хорошей свинины в неком футляре из теста и яйца. К мясу полагался еще и соус, драгоценный, как королевская кровь, и две горочки пюре -- картофельного и морковного. О десерте не говорю, что-то пикантное, вкусное и неповторимое. Может быть, подобное ест по праздникам королева. В завершение каждому был предложен небольшой бокал коньяка или рюмка портвейна, первозданного, как Адам. Собственно, на этом все и закончилось. Как же люди хорошо поговорили между собой, какую чувствовали о себе заботу, сколько возобновилось связей, с какой теплотой еще долго будут помнить о юбилярше!..

13 января, среда. Лишь конспект дня. Утром ходили в книжный магазин. Я, сидя в кресле, что-то заполнял на компьютере, а С.П. упорно и долго копался в английских книгах. Отнесли его добычу домой, сели на электричку и поехали на этот раз на юг. Такая железнодорожная линия в стране только одна, но зато как все сделано! В вагонах тепло, чисто, электронные табло дублируют объявления об остановках. На станциях электронные автоматы по продаже билетов и электронные же информаторы, сообщающие о приходящих поездах. Очень здорово, но похоже на модель детской железной дороги. Пока, проходя по эстакадам, поезд выбирается из города, видна через незанавешенные окна домов жизнь рабочих окраин. Сушится белье, нищенский, стесненный быт. Нам тут особенно завидовать нечему. Потом обзор меняется, группками стоят индивидуальные домики. Садики, верандочки, поля, небольшие рощицы. Дорога жмется к морю, идет вплотную к скалистому краю. Иногда море почти касается железнодорожного полотна. Вдоль пути чистенькая, вымытая и зеленая, несмотря на недавние снежные бури, страна. Разнообразие пейзажа. Огромные отмели, обнажающиеся в отлив. Стаи жирных, как куры, чаек лениво выбирают что-то на мелководье. Проползает, как в документальном кино о литературе, круглая типовая башня, такая же, в какой жил Джойс. По побережью их стоит много -- ирландцы готовились отражать чье-то нашествие...

Вот, наконец, и финиш -- станция Brаy Head. Опять ощущаю себя внутри грустного кинофильма. Ялта или какая-нибудь Анапа. Бесконечная пустая набережная, вдоль нее отели и магазины. Одно из умирающих курортных местечек. Большие города поглощают население, маленькие без промышленности мелеют и беднеют.

Вечером с Сарой и Стенфордом ходили в ресторан -- это уже наша инициатива. Выбирал ресторан Стенфорд -- крошечный подвал с французской кухней. Вкусно. Салат -- козий горячий сыр, укроп и еще какие-то листики. На второе жареный "салман" с картофельным пюре, и я завершил все "крем-брюле". Вкусно невероятно: холодный крем, а сверху -- горячая, запеченная корочка.

Во время ужина долго говорили с Сарой. В основном, о ее матери и о прошедшем юбилее, о ее жизни. Дэвид, муж Дженнифер, из семьи, социальный статус которой значительно выше, чем у семьи Сары. Собственно, у Дэвида одно из нескольких в Ирландии настоящих поместий. Здесь же и парк, разбитый предками. Особенность этого поместья -- оно майорат, значит, целиком переходит к старшему сыну, когда тому исполняется двадцать пять лет. У Дэвида пятеро детей. Раздроблен майорат может быть лишь в едином случае, когда на это согласны все три поколения наследников: дед, от которого майорат перешел к сыну, сын, как наследник, и его сын, достигший двадцатипятилетия. Учтены права всех и в первую очередь -- неделимого землевладения.

Это атмосфера. Дженнифер, по рассказу дочери, встает рано. С девяти утра до часа дня работает, потом варит обед. В провинции мужья традиционно приезжают обедать домой.

Возникли в разговоре и детали проведения вечера в Тринити-колледже. Часть денег, видимо бульшую, дал Дэвид, часть -- напитки, кажется, -- оплатила из своих средств сама Дженнифер. Наверное, все это было бы невозможно без помощи семьи. Семья -- это чисто ирландский феномен: на встрече в Тринити-колледже где-то 50--55 человек представляли семью. А куда, спрашивается, исчезла русская семья? Как много сил было приложено у нас, чтобы разрушить родственные связи! Теперь, с ростом цен на проезд в поездах и самолетах и при наших огромных пространствах, эти связи разрушены окончательно.

14 января, четверг. Довольно благополучно весь день летели. Из необычного, вернее неожиданного: в Дублине тоже есть "бомбилы". Проснулись около четырех, а что-то без двадцати пять уже стояли на остановке автобуса. В отличие от большой Москвы, автобус в аэропорт через весь небольшой город Дублин ходит всю ночь. И вот подошел небольшой "бычок": "До аэропорта, и не дороже, чем на автобусе". Дальше все просто по расписанию. Другое для меня новшество -- это автоматическая, то есть самостоятельная, на компьютере, регистрация пассажира. Даже С.П. с его блестящим знанием языка здесь повозился; кстати, болтает он по-английски, что вызывает у меня страшную зависть, как заяц; так вот, даже у С. П. что-то поначалу не ладилось. Потом автомат выдал нам два посадочных билета. Все остальное протекало просто прекрасно. Полет, пересадка; даже багаж в Домодедово выдали за двадцать минут; через полтора часа я был уже дома. Машину не угнали. Сара прислала такое сообщение: "Люси в Лондоне, мать на севере; вы в Москве; я на работе; Бог в небесах. Все на своем месте. Крепко, крепко целую. Обнимаю". Разобрал чемодан и прочел еще одну главу из увлекательнейшего романа Лесли Форбс "Бомбейский лед". С.П. читает все подряд из постколониальной литературы и что-то иногда подкидывает мне. Масса поразительных, что я очень люблю, подробностей из этнографии, обычаев, искусства, но похоже, несмотря на все рекламные уверения, что это довольно обычная коммерческая литература. Однако читаю с удовольствием. Речь идет о героине-англичанке, скорее даже шотландке, в жилах которой течет и индийская кровь, приехавшей в Бомбей, где она родилась, в Индию, чтобы расследовать убийство киноактрисы. И здесь же -- убитый евнух "хиджра". Все по моде дней. На подозрении -- муж убитой, за ним замужем сестра героини.

15 января, пятница. Как и герой романа Белля, на следующий день после приезда чувствую себя прекрасно. Главное, чувствую, что отдохнул. Скинул утром снег с машины и поехал в институт. Дел сегодня несколько. В шестнадцать часов, как всегда, небольшой митинг возле мемориальной доски Мандельштама -- у покойного поэта сегодня день рождения. Собирается небольшая группа людей. Павел Нерлер, некоторое число почитателей. От института на этот раз были Маша Жданова, Тарасов, Зоя Михайловна, с которой я вроде помирился; Игорь Болычев читал стихи Мандельштама. Нерлер в своей крошечной речи сказал, что в стране что-то около семи музеев Пастернака, по три музея Ахматовой и Цветаевой, но нет ни одного музея Мандельштама. Это мне показалось неправильным и безобразным. Психология у меня, конечно, после того как я перестал быть ректором, в этом смысле поменялась. Подобный музей должен быть открыт в наших зданиях, да и, конечно, музей Платонова. Время изменилось. Помню, как я вел переписку с Нерлером и ныне покойным Сергеем Аверинцевым из-за обменного пункта, находившегося рядом с мемориальными досками. Теперь, когда государство что-то вузам дает, было бы справедливо снова ставить вопрос о музеях или хотя бы о мемориальных комплексах. Но и государству надо найти какую-то форму компенсации. Возможно, уже не так необходимо сдавать наш флигель. А что касается мемориальных досок, то вон, на Пушкинской, над "Макдоналдсом" их три -- Л.Орловой, А.Суркову и Н.Томскому.

В шесть часов ездил в Дом литераторов -- здесь сегодня состоялся памятный вечер, посвященный Игорю Блудилину-Аверьяну. Утром, приглашая меня, звонила Наталья Даниловна Блудилина, жена, вернее уже вдова Игоря. Он умер летом, и никакой информации об этом не было; я бы, конечно, на похороны приехал. Выступали Э.Балашов, Б.Тарасов, А.Шорохов, И.Саббило. Все говорили по теме и очень неплохо. В памяти осталось несколько тезисов о покойном Игоре и о литературе.

К сожалению, я не знал покойного как прозаика, а он был скромен и не навязывал мне своих книг.

Наталья Даниловна попросила выступить и меня. Я говорил о разделенности сегодняшней русской литературы. По своей начитанности, обзору и знаниям Игорь, впрочем, как и я, конечно, принадлежал к западникам, к либералам. А куда денешь собственное чувство? Вопрос о выборе лагеря каждый решал для себя сам. Мы оба по собственному желанию выбрали тот лагерь, который раньше называли патриотическим. Сейчас все патриоты -- картонные.

Вечером часа три занимался правкой дневника, его ирландских страниц, а в первом часу видел фильм "Все умрут, а я останусь". Все это после двенадцати в рамках "Закрытого просмотра". Здесь новое для меня имя режиссера Валерии Гай Германики -- беспросветная жизнь школьниц и школьников в 14--15 лет. Мне это не показалось абсолютной правдой, но есть талантливый прорыв. Если бы фильм появился у нас в Гатчине, я бы его очень высоко оценил. В фильме итог не только нашей отечественной жизни, но и всего безответственного времени, рушащего все нажитое человечеством за века.

16 января, суббота. До вечера маялся дома, приводил в порядок Дневник и читал "Бомбейский лед". Вечером без машины поехал на "Евгения Онегина" в "Геликон-оперу", где сегодня поет заглавную партию Паша Быков. Еще дома надписал ему свою последнюю книгу и через капельдинера послал до начала спектакля. Так уж получилось, что сидел рядом с профессоршей, у которой занимался Паша в Гнесинке. В антракте разговорились, и она мне призналась, что она -- потомок знаменитой княгини Дашковой, первого президента российской Академии. В нашего Павла она верит свято, потому что он и талантливый и умный, но полагает, что после Америки, где он "совершенствовался" в пении, он стал петь хуже, "поет ртом", без резонаторов. Правда, к концу Паша окончательно распелся и, хотя дирижер Понькин -- очень, кстати, и хороший и талантливый дирижер, -- загнал темп, был просто хорош. Хлопали в конце спектакля неистово. Некоторые сомнения вызвал сам спектакль. Вообще, лет десять назад все эти новшества в опере, которыми был прославлен Бертман, казались дерзки и свежи, а теперь как-то стали старомодны. Спектакль начался с открытия занавеса, на фоне которого прозвучала увертюра. Некие кущи, кусты и стволы деревьев, с прикрепленным к ним портретами ХVIII века -- время модерна. Это станет общим задником и для бала в Петербурге и для имения Лариных. И тут же на увертюре выходит Евгений Онегин и садится спиной на некую качалку. Картины, которые вспоминаются и которые он снова и снова переживает. Онегин в тяжелом дорожном плаще, и вот так он преет всю увертюру и начало первого акта. Попробуй попеть после этого. Также занятно, но без понимания физиологии пения сделана и последняя картина. Объяснение Евгения и Татьяны происходит во время чаепития, т.е. сидя.

Но хватит о грустном. Паша был красив и уверен в себе, Такого молодого Онегина на нашей сцене я еще не слышал. Одновременно много думал о том, что роман-то не о старых людях, которых так люблю, а о людях совсем молодых, переживающих серьезные взрослые страсти. И еще по музыке -- опера-то с большим успехом могла бы называться "Татьяна Ларина". Музыка вся именно про нее. Онегину остается только раскаяться в своей глупой мужской и молодой амбиции.

17 января, воскресенье. Только что писал и писал о замечательно проведенном юбилее Дженнифер Джонстон, писал, что у нас подобным обойтись не могут, а обязательно присутствуют речи и самовосхваление, как вдруг попал на юбилей Чехова. Но это вечером. Утром довольно долго вставлял в намеченные места в Дневнике цитаты, потом смотрел фильм Лени Рифеншталь "Победа веры". Сегодня же посмотрю еще и "Триумф воли", но и первого, правда, знаменитого фильма достаточно, чтобы говорить о поразительном таланте этой знаменитой женщины-кинорежиссера. Вообще-то, чего о ней говорить, здесь и так все ясно с самого начала -- человек искусства и, конечно, открыватель новых путей. Правда, здесь есть "но" -- свои самые знаменитые фильмы она сделала на пропагандистском материале фашистской Германии. В списке действующих лиц ее фильма "Победа воли" значатся: Джозеф Геббельс, Герман Геринг, Рудольф Гесс, Генрих Гиммлер, Адольф Гитлер, Роберт Лей, Вилли Либель, принц Август Вильгельм, Эрнст Рем, Альберт Шпеер. В принципе, знала, кто должен был оказаться на ее экране. Но это самый -- признано -- великий пропагандистский фильм. В связи с этим я подумал, что у нас такой фильм возникнуть не мог бы, слишком велико всегда у нас было недоверие к людям искусства, какой-нибудь начальник потребовал бы еще и дикторского текста, чтобы подчеркнуть идею.

Вечером поехал на юбилей Чехова во МХАТ им. Горького. Именно сегодня А.П. Чехову исполнилось бы 150 лет со дня рождения, почти наш современник. И, встав перед занавесом, Т.В. Доронина сказала, что было незаметно, чтобы общественность и средства массовой информации готовились этот праздник отметить. Ни в одной газете, ни на одном телевизионном и радиоканале, ни один московский театр не произнесли о нашем великом драматурге ни слова. Идут пьесы -- и идут. Видимо, у нас классиков слишком много, всех не упомнишь. То Чехов, то Гоголь! Т.В. Доронина хорошо умеет расправляться с недругами. Подтексты сверкали. Но это было еще не все. Собственно, все по-настоящему началось во втором отделении. Здесь же именно мне необходимо сказать, что на Т.В. было новое концертное платье, если не со шлейфом, то с треном. Я сидел в первом ряду и хорошо все видел. Знакомых людей, бывающих на всех подобных мероприятиях, было много: В. Распутин с женой, Володя и Галя Костровы, Виктор Кожемяко, Маторины и многие другие.

В первом отделении Т.В. представила публике четвертый акт "Трех сестер" в постановке Немировича-Данченко. Сохранились декорации 1940 года, были сшиты костюмы по эскизам того времени. Зрелище это было особое и в какой-то мере вдохновенное. Если все в начале века обстояло именно так, как сегодня было показано, то я впервые понял и чем Чехов нас привлекает, и чем привлекал ту, далекую публику. Интеллигенция уже уходила как бродильное вещество общественной жизни. Она уже перерождалась в буржуазию и мещанство, что сейчас благополучно и произошло. А Чехов говорил о некой интеллигентной мечте новой жизни. О неком сне, идеальном сне, эталонной жизни, которая не осуществилась. О зеркало, которое манило...

Актеры все были знакомые, и каждый, конечно, роль приспосабливал под себя, но все же поразительным был Чубченко, как бы вылезший из своей кожи обаятельного красавца.

Во втором отделении показали, собственно, чистый литературный монтаж. Были выбраны из огромной переписки Чехова отдельные фрагменты. Их читали, сидя за столом, Доронина, М. Кабанов, В. Клементьев. Фантастически Т.В. отыграла переписку с О.Л. Книппер. Я полагаю, что она никогда не признается, что она играла; каждый в зале составил свое отношение. Но возникла эпоха, возникли характеры, взаимосвязь. Здорово, великолепно! Часто актерская игра перехлестывала обилием смыслов и оттенков само слово. Зал слушал все это, затаив дыхание. Потом сценический монтаж как-то, когда по хронологии подошли к созданию "Вишневого сада", перешел в сцену приезда Раневской в усадьбу. Все те же актеры пересели за другой стол, стоящий на другом конце сцены. "Книжному шкафу исполнилось сто лет". Я все время думал о том, как же моя любимая актриса так по-молодому и с такой любовью к ней зала со всем этим справляется.

Невероятный успех, невероятные оттенки!

В антракте жена В.Г. Распутина Светлана сказал, что не может оторваться от "Твербуля". Я полагаю, что это комплимент -- слишком уж мы с В.Г. разные.

18 января, понедельник. Утром одним махом сочинил свое представление на премию: "Литературный институт им. А.М. Горького выдвигает на соискание литературной премии М. Горького книгу своего профессора, известного писателя С. Есина, "Твербуль, или Логово вымысла. Дневник ректора".

Особенность этого литературного материала -- дневник и роман -- совмещение в разных жанрах единого объекта наблюдений. Роман и его история". Очень гордился и лаконизмом и точностью бумаги; БНТ без звука это подписал. Почти сразу же я повез книги и институтское письмо в "Литературную учебу", оттуда, не заезжая домой, поехал спускать жир -- париться. Домой приехал около семи, довольно долго читал "Бомбейский лед", который меня потихоньку разочаровывает, а потом принялся готовить борще-щи, к приезду гостей. Еще на прошедшей неделе, в театре, я позвал в гости Сережу Арутюнова и Максима с Алисой. Борще-щами свое варево называю потому, что, во-первых, варю все на кислой капусте, дабы она не пропадала, а во-вторых, с большим куском свинины. Словно в обычный борщ, добавляю томатную пасту, свеклу и другие коренья. К двенадцати закончил, еще немножко грустно почитал и заснул, зная, что перехвачу снотворное ночью.

Весь день включенное у меня на кухне радио, впрочем, как и вчера, рассказывало о выборах на Украине. Интересует ли радио действительное положение с делами на Украине? Не знаю, но ясно одно: эти выборы выбраны для того, чтобы показать, как у нас нечестно, плохо и с использованием административного ресурса. Подтекстом все время: ах, Путин, Путин, что же ты устроил из демократического государства при Ельцине! Уже не помню, вчера или позавчера по "Эхо" спели дифирамб бывшему декану, а ныне президенту факультета журналистского МГУ, Я. Засурскому. До конца передачу я не дослушал, потому что куда-то уезжал, но начали ее Млечин и Альбац. И никого Засурский не трогал, не исключал, от начальства защищал! Сколько выучил замечательных журналистов! А сколько проходимцев, сначала славивших строй, а потом певших с чужого голоса? Кажется, несмотря на такого отличного президента, на факультете в смысле знаний не все так благополучно, как во время учебы Дедкова и Апенченко. Сужу по тем девочкам, которые иногда у меня появляются с телевизионными камерами и с микрофонами.

В средствах массовой информации, в бумажной прессе, да и в обществе много разговоров о сериале "Школа". Практически всё показали, как есть, а мы теперь удивляемся, что показали. Не может быть! В "РГ" по этому поводу выступили два специалиста одного духа, но разного мнения. Алексей Венедиктов, журналист, и Евгений Бунимович, уполномоченный по правам ребенка в Москве. Как быстро Жене, после того как он раза три-четыре побыл депутатом Московской Думы, нашли новое место.

19 января, вторник. Не люблю выезжать в первую половину дня из дома. Здесь самая работа, а уже позже одна видимость, по крайней мере, главное, чем я живу, -- текст, -- уже не идет. Но надо было отвезти деньги в турагентство и начинать складывать книгу прозы выпускников-заочников 2009 года. Что касается денег, то в связи с кризисом и ливнями, которые только что прошли в Египте и вызвали задержки самолетов, цены вдруг упали и неделя отдыха в пятизвездочном, привычном для меня, отеле обойдется мне всего в шестнадцать тысяч рублей.

На работе была Е.Я., и я ей за полчаса продиктовал четыре страницы текста для предисловия к студенческому сборнику. Диктованные статьи получаются у меня лучше всего, здесь я разрешаю себе и поплавать и побезумствовать. Статья получилась любопытная, в первую очередь потому, что я здесь все знаю. Вот бы мне послезавтра что-то подобное сделать по поводу мемуарной книги Туркова.

Получил отпечатанные маленькие тексты, связанные с Валей. Я постепенно делаю книжку и попросил Лену Моцарт прочесать первый том моих Дневников. Сделала она это точно и довольно ловко, по крайней мере, тщательно и аккуратно. Об этой книжке думаю все время. Обмен оплатой и самими распечатками проходил в деканате.

Вечером у меня были гости. Сложность заключалась в том, что я был без машины и, выехав из института и по дороге домой набив целый рюкзак разной снедью, перед собственным подъездом я обнаружил, что забыл в деканате ключи. Пришлось возвращаться в институт и снова повторять путь на метро. Но все успел. Кормил ребят борще-щами, пловом и пирогом, который Светлана Михайловна испекла мне аж ко дню рождения. На всякий случай я сразу же положил его в морозилку. Вот и пригодилось. Пирог был с капустой и яйцом. Чтобы порадовать нашего Сережу, я купил еще восточной халвы с миндалем. Посидели очень славно. Я рассказывал ребятам, как "было при советской власти". В частности, как я впервые, сын реабилитированного, выехал в загранку, и как отец Льва Ивановича, работавший в то время в ЦК, подписывал в ЦК же какое-то ручательство за меня -- не сбежит. У молодежи ощущение, что под каждой тарелкой сидел гэбэшник. Браво, средства массовой информации! Другая интересная история, как меня сначала не пустили в Америку, а потом пустили.

Ребята рассказали, что Ходорковский недавно получил премию журнала "Знамя" за какое-то с ним интервью. Кто был компаньоном по премии у олигарха, я не помню. Много интересного узнал от Сережи Арутюнова о его службе в армии. Он, оказывается, был ранен в Абхазии.

20 января, среда. Ходил стричься и заказывать очки. На стрижку цены поднимаются -- моя очень простенькая стрижка уже стоит 620 рублей, плюс 100 рублей, которые я даю мастеру Володе. Видимо с кризисом ужесточается и жадность предпринимателей. Володя сказал, что у них в парикмахерской троих сотрудников уже уволили, но обязанности, естественно, переложили на работающих. Очки, наоборот, вроде бы подешевели -- и стекла, и оправа, и подгонка обошлись мне менее чем в тысячу рублей.

Днем, когда я перебирал книги и бумаги, приходил сосед Анатолий, рассказывал, что его бизнес рушится. Он занимается торговлей элементов для сварки -- не покупают, это показатель.

Государство обязано защищать своих граждан -- по крайней мере, я так привык -- от недоброкачественной пищи, а мы отменили ГОСТы; от дорогой и жульнической медицины -- а мы уничтожили свою медицинскую промышленность и расплодили знахарей и волхвователей; от недобросовестной рекламы. В "РГ" занятное сообщение с фотографией. На фотографии эдакий симпатичный, несколько толстоватый молодой человек по фамилии Калиниченко, -- украл в общей сложности 1 миллиард рублей у доверчивых людей. Организатор финансовых пирамид. Его теперь выдает Марокко и на родине его ждет 119 уголовных дел. Судя по тому, что все же попался, -- мелкая сошка.

Вечером поехал на клуб Рыжкова в Даниловский монастырь.

На этот раз заседание было посвящено развитию, вернее реставрации, нашего авиапрома. Главный докладчик -- Алексей Иннокентьевич Федоров, президент ОАО "Объединенная авиастроительная корпорация". Корпорация, как я понял, государственная и, кажется, государство что-то выкупало из ранее принадлежавшего ему. К сожалению, я чуть опоздал и не услышал самого начала.

Титаренко Михаил Леонтьевич, китаист, директор Института Дальнего Востока РАН: Китай может быть нам очень полезен, если мы не будем хлопать ушами. Уже в этом году Пекин соединят скоростные железнодорожные линии со всеми областными центрами. Когда мы говорим о нашей единственной скоростной линии Москва -- Санкт-Петербург, то поезда здесь ходят со скоростью 160 км в час, а в Китае на подобных линиях поезда будут идти со скоростью 360 км в час. Титаренко ставит под сомнение, как человек, знающий Китай, вымыслы об экспансии и напоминает, например, как китайцы предложили построить в России большое количество аэродромов. Пропускаю ремарку о размерах страны и необходимости связи. Одновременно вспоминаю, что Н.И. Рыжков рассказывал мне, что сейчас, когда транспортные связи распадаются, он не может забыть, как тот принцип тарифа на железнодорожные перевозки, который в свое время разработал Сергей Юльевич Витте, действовал до советского и в советское время. Сейчас мы этого сделать не можем.

Богуслаев: вертолетостроение лишено ныне директоров и конструкторов. Вертолетные заводы отдают 30% на огромную бюрократическую надстройку, которая ими, как им самим кажется, не эффективно управляет.

Мы полностью в России утратили самое великое из авиационных ОКБ -- это в Самаре.

Сегодня мы получаем все комплектующие только с Запада. На некоторых заводах на Западе (кажется, была ссылка на Германию) есть список предприятий (кажется, в России) куда можно передавать и продавать технологии и куда нельзя.

Детали: датчики температуры, которые устанавливаются в двигателях (достать такой датчик для ревизии очень трудно). Американские датчики имеют ресурс в 500 000 часов, они почти вечные. У наших, казанских, ресурс -- 6 000 часов.

Новожилов: начал с того, что рассказал о кадровой опустошенности авиационных КБ и производств. На встрече с Путиным он внес предложение, чтобы, как и в старые времена, студенты, которые заканчивают институты на бюджетной основе, должны были бы отработать три года по распределению. Это предложение внес он три года назад, и теперь Генрих Васильевич сокрушался, что ничего не изменилось.

21 января, четверг. Сначала радиоизвестия из Томска. Там в вытрезвителе некий милиционер избил журналиста, да так избил, что тот вскоре из-за травм скончался. Это избиение было, судя по всему, похоже на пытку. Потом милиционер начал рассказывать, что у него был стресс и, дескать, избиение произошло под влиянием этого стресса и семейных неурядиц. Теперь местные журналисты требуют не только наказания виновного, но и ухода в отставку начальника областного УВД некого Гречмана Виктора Оттовича. Тот уходить не собирается. Возможно, это какая-то кампания против милиции Томска. Не избивали, а именно пытали.

По радио также говорили о сносе дачного поселка "Речник", дело с которым тянется уже четыре года. Я как-то этим дачникам, захватившим лакомые участки вдоль Москвы-реки, не очень сочувствую.

Слушал радио, пока не подъехал на машине Паша Быков. Мы с ним вместе собрались на похороны матери нашего общего знакомого, а для Паши в какой-то мере и учителя, Владислава Ивановича Пьявко. Пашу, как и обещал, накормил завтраком. Я помню, что парень он энергичный: съел и мясных щей плошку и поел плова. Ехали хорошо, много говорили о разном: и о театре, и о наших с Пашей общих знакомых. Похороны, вернее прощанье, -- это в морге Боткинской больницы. Здесь я прощался и с Юрой, моим братом, и с Сашей Науменко, моим другом, о котором все время помню. Было морозно, я все боялся за цветы, которые купили возле метро "Университет": два букета, в каждом по четыре розы. Две белых, и в одном букете две алых, а в другом -- две желтых. Матери Владислава Ивановича было, конечно, за девяносто, но и в гробу она лежала удивительно молодой и, судя по фотографии, была еще и удивительно при жизни красивой женщиной.

После прощанья я долго стоял с непокрытой головой на улице. Паша повез меня в институт. По дороге мы еще заехали пообедать в маленькое кафе у Никитских Ворот. Уже в институте я почувствовал, что заболеваю, но вернуться домой было невозможно, потому что к семи предстояло отправиться на вечер "Литературной газеты" в любимый мною Малый театр. Выручили меня наши женщины: посоветовали некое неизвестное мне раньше лекарство "Афлубин" -- по десять капель через каждые полчаса. К пяти часам у меня все в груди от надвигающейся простуды хлюпало, но разболелся я уже вечером, после окончания всего торжественного мероприятия. Пошел в театр вместе с Юрием Ивановичем Бундиным.

Все поначалу было хорошо, пока я не обнаружил, что места для нас определили на втором ярусе, аж под люстрой! Конечно, это не злой умысел, а если и злой, то, полагаю, что не очень доброжелательных людей из команды Неверова. Я бы сказал, что даже знаю конкретно, кто так постарался. Сдержался, чтобы не уйти, и со своего высока наблюдал писателей, сидящих в партере. Главное, что многих повидал, даже тех, о которых и позабыл и обнаружил, что еще больше людей, чем я предполагал, помнят, знают и рады были со мною поздороваться.

Сам вечер, как мне показалось, прошел не очень удачно, рангом ниже, чем газета заслуживала. Не было обещанного президента, премьер-министр ограничился телеграммой, никого из людей первого ранга, даже министра культуры или кого-либо из его замов. Присутствовал лишь министр связи и коммуникаций Щеголев, в своей речи, когда коснулся писателей, вспомнивший первым делом Окуджаву. В первом ряду сидели Распутин, Крупин, Поляков и слушали всё это. Не очень понравились мне репризы, которые произносили сначала ряженые Пушкин и Дельвиг, а потом к ним присоединился Горький. Объявленных в программе Михаила Плетнева, Татьяны Дорониной, Александра Ширвиндта и Евгения Евтушенко не оказалось. Евтушенко заменил вечно бодрый Дементьев. Еще до этого Юра Поляков сетовал, что, дескать, друзья газеты, которые быть бы должны, отказывают. В частности, ссылался на Евгения Александровича и Авангарда Леонтьева. Видимо, последнего хотели поиспользовать в интермедиях. Два номера были для меня бесспорны -- это студенты училища им. Щепкина. Один номер их я, правда, видел -- выступление "грузинского" ансамбля и джигитовка. Но вот преимущества взгляда сверху вниз: номера мне показались еще остроумнее и веселее, чем в прошлый раз на вечере училища. Да все театральные номера, хотя и без, так сказать, первых лиц, были любопытны. Ну, что сказать о моем любимом МХАТе, -- они разыграли мотивы из "Евгения Онегина". Пели -- Чубченко и Максим Дохненко, даже что-то напевал Валентин Клементьев. Елена Коробейникова, в белом платье и красном берете, -- Татьяна. Мне кажется, что все тексты для капустников и вечеров МХАТа пишет Евгений Федотов. Смешно читал свои пародии Анатолий Трушкин -- очень остроумно и без какого бы ни было человеконенавистничества.

Вот банкет был ничего: все как-то с удовольствием ели и разговаривали.

В институте продиктовал Е.Я. статью о книге Туркова; кажется, получилось, и сразу же в театре отдал статью Неверову.

22 января, пятница. Во-первых, выспался. Потом все утро смотрел фильмы Лени Рифеншталь об Олимпиаде 1936 года. Просто удивительно! С одной стороны, все так же, как и обычно на любом соревновании. Конечно, все это подогревается моментом -- Гитлер сидит на трибунах, кругом -- время Гитлера. Но с другой стороны, это смотрится неотрывно. Может быть, потому, что так много показывают зрителей, народ -- это всегда интересно. И все же, скорее всего это поразительный дар Рифеншталь -- детали, взгляд и удивительное умение чередовать знакомое с непривычным.

Весь день сидел за письменным столом, копался в бумагах, думал, писал и выправлял Дневник, смотрел телевизор. В том числе видел и передачу о войне Америки с Японией. Здесь есть довольно точные моменты -- почему Америка сбросила в конце войны на Японию атомные бомбы. В нашем стремлении сделать ВОВ исключительно войной своею против Гитлера и всей Европы мы несколько пересаливаем, умаляя значение и американской помощи и их собственных боевых действий в Юго-Восточной Азии. Все было совсем непросто.

По Discovery видел и большой фильм о Нострадамусе. Наконец-то в этом с помощью телевидения разобрался! Я думаю, что речь здесь идет скорее о цепи совпадений и стремлении человека увидеть то, что он хотел бы видеть. Я ругаю себя за свой рационализм, но иногда он меня освобождает от излишней рефлексии. Волю Бога невозможно узнать ни от сказителей и волхвователей, ни от колдунов, ни от звездочетов.

Кажется, уходит со своего поста Шаймиев. Будет ли следующим Лужков?

"РГ" внесла довольно существенные коррективы в дело о "Речнике". В этом отношении интуиция меня никогда не подводит. Я сразу по тону в средствах массовой информации понял, что здесь кое-что нечисто. Как я и предполагал, речь идет не только о хижинах бедных, которые дышат на берегу реки свежим воздухом. Но ведь эти самые "средства" всегда любят и разжигать, и действовать по чьему-то заказу. В свое время руководство Канала им. Москвы разрешило "речникам" разводить сады в природоохранной зоне и построить "шалаши", предупредив, что все это временно. Сажайте капусту и дышите! В начавшуюся Перестройку, по словам О. Митволя, ныне одного из префектов районов Москвы, -- "Все эти строения -- дворцы площадью по 1,5 тысяч квадратных метров, причалы для яхт и катеров, теннисные корты появились незаконно. В советское время здесь можно было только гулять. Именно поэтому людям выдали землю и разрешили на ней выращивать яблоки и груши -- я сам видел постановление Совнархоза на этот счет. Но потом богатые люди скупили у владельцев тех участков садовые книжки и, на авось, начали застраивать участки. Они решили, что умнее простых жителей Крылатского, и могут позволить себе жить в Москве не в обычных многоквартирных домах, а в личных особняках. Так там поселились депутаты и бандиты, а природоохранная зона превратилась в место разборок преступных группировок".

23 января, суббота. Утром наварил себе пшенной каши, которую так любила В.С., и с наслаждением съел ее с молоком. О В.С. вспомнил не случайно: прочел те выписки, которые сделала Лена Моцарт из первой книжки Дневника. Лена выписывала только то, где говорилось о В.С. В сгущенном виде это очень значительно. Теперь надо чтобы у меня хватило сил все это дописать, доправить, свести, чтобы получилась жизнь. Будущую книжку я вижу в обложке на манер книжки В.К. Харченко обо мне -- жесткая обложка и на ней, как бы через нее просвечивая, портрет. Есть и простое название -- "Валентина".

Звонил Валентин Васильевич Сорокин и рассказал мне интересные новости. Оказывается, у Арсения Ларионова все-таки отобрали дом. Он несколько дней даже жил там, когда уже отключили свет, жег свечи. Дом оказался приватизированным Бондаревым, Ларионовым и Кожедубом. В.В. сказал, что об этом писала "Правда". В понедельник вроде бы состоится суд. В.В. связывает такую быструю манипуляцию с домом со смертью С.В. Михалкова -- умер, и сразу занялись домом, о котором и раньше все было известно. Бедный Арсений! Двадцать лет биться за то, чтобы стать богатым, и остаться на бобах!

Во второй половине дня приходила Лиза Шостакова со своим мужем Гордеем, он тоже выпускник Лита. Привезли и уже готовую библиографию В.С. и сами материалы -- их оказалось целый чемодан на колесиках. Ранее я этот материал давал им частями, а теперь получилось, что его много. Все это я еще разложу по папкам и постараюсь сдать в архив.

24 января, воскресенье. Вечер уже определен -- день рождения Бориса Покровского; иду в театр, где сегодня "Волшебная флейта". Естественно, пригласить меня позаботился Виктор Вольский, который никогда и ничего не забывает. Весь день крутился, пытаясь найти где-нибудь дискету с Дневником 2004 года. Нигде пока не нашел, теперь надежда на Борю Тихоненко, у которого дискета, может быть, сохранилась; к счастью, есть стопка листов с Бориной правкой и, в крайнем случае, придется только перенабрать текст. Ничего не пишу, а все время пересматриваю уже написанное, понимаю, что надо все закруглять: печатать и роман и дневники. Выяснилось, между прочим, что дневник за 2007 год у меня пропущен. Между первым томом, который печатался в Лите, и томом, который публиковали в "Олма-Пресс", есть зазор, о котором я и позабыл. Вспомнил опять с подачи Бори. Тоже надо искать, но, кажется, что этот год у меня где-то сохранился. Кстати, надо еще заглянуть в компьютер на работе.

Вчера же собрал в сумку книги, присланные для меня на конкурс "Москва-Пенне", и приготовился отнести их в институт. В первый же учебный день порадую своих ребятишек, раздав им по томику.

Уже утром начал читать третий номер "Нашего современника" за прошлый год. Особенно интересного пока в книге Сережи Куняева о Клюеве я не нашел. Но одно очень важно -- постепенно проникаюсь красотой и самобытной мощью клюевских стихов. И публицистика в этом номере не очень сильная. Занятным показался только анализ работ, которые последнее время оказались финалистами "Большой книги". Досталось всем -- и Илье Бояшову, и Александру Иличевскому, и Владимиру Костину, и Владимиру Шарову. Ну, предположим, Иличевского и Шарова я читал. Выписываю здесь кусок из рецензии, связанный с романом Паши Басинского "Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина". Об этом самом романе года полтора назад в Болгарии мы говорили с Наташей Поляковой. Кстати, Басинский один из всех финалистов премии оканчивал Лит как критик. Выписываю отрывок также и потому, что это общее поветрие наших теоретиков -- они все думают, что если понимают как писать, то, значит, все они еще и романисты. Но, как выясняется, это не совсем так. Цитата из статьи Варвары Ждановой хороша еще и тем, что она "типовая".

"При этом "Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина" -- произведение, почти неуязвимое для серьезных критических претен-зий. Вряд ли автор замахивался на шедевр. Этот роман -- литературный про-дукт, сработанный профессионалом на продажу. Все подчищено, гладко, легко и бессмысленно, как болтовня. Физиономию писателя не разглядишь. Автор абстрагируется от своего творения и одновременно отстраняется от развращенного и развращаемого читателя.

"Роман требует болтовни", -- шутил Пушкин о "Евгении Онегине". Сего-дня болтовня заявляет свое требование считаться искусством, мимикрирует под роман.

Автор ловко "расфасовывает" по разным главам действие своего романа. Но там, где описываются целые, не осколочные картины, сразу заметна сла-бость: характеры, которых не бывает, движения, которым не веришь, неправ-доподобие ситуаций.

Насквозь выдуманным выглядит вечер молодых постмодернистов, с тон-ко-провокационными, как считает автор, а на самом деле скучно-утомитель-ными воплями о ниспровержении классики. Небольшая вставная новелла, заявленная как имитация Достоевского, на самом деле отдает вычурной фан-тастикой. Тут автору откровенно изменил вкус.

Концовка романа намеренно ироническая: Джон Половинкин становится совсем русским с другим русским именем, остается в России, бросает преж-ние сектантские заблуждения, женится, становится православным священ-ником.

Не так уж важно, хотел ли автор иронически намекнуть на судьбу Пьера Безухова, чьи масонские умонастроения развеялись под воздействием про-стой жизни среди народа и нашедшего счастье в семейной жизни; намекает ли автор на тургеневские корни в образе Аси, невесты героя -- он лишь про-бегает по поверхности, захватывая верхи жизни, не заглядывая в глубину.

Характеры героев романа -- это, на самом деле, не характеры в их жиз-ненной полноте. Это -- имидж, умело подновленный и отреставрированный. Таковы, например, образы милиционеров, образы писателей из богемы. Та-кие милиционеры, из старого анекдота, у всех на языке".

Вот так, Сергей Николаевич, организовал ты подлянку единственному крупному критику, который к тебе хорошо относится!

В шесть часов вечера начался спектакль. Моцартовский "Дон Жуан". Это в рамках фестиваля, ко-торый Камерный музыкальный театр проводит в честь дня рождения легендарного Бориса Пок-ровского. Всего года два назад я с ним встречался и потом написал целую полосу в "Литгазете". Спектакль этот восстановленный. Как всегда, и эмоциональный и яркий. Виктор Воль-ский, который когда-то как художник ставил спектакль, замечательно распределил сценичес-кое пространство. Меня всегда удивляет, как на крошечной сцене развора-чиваются эпизоды вплоть до массовых и эпических. Пели все, как и положено, на уровне академического театра, кроме самого заглавного действующего лица -- здесь голоса не было, был один текст, но говорят, что исполнитель пел с температурой чуть ли не под сорок. Хорошо показал себя игравший Лепорелло Герман Юкавский -- и певец прекрасный, и актер удивительно емкий и выразительный. Единственное, что чуть выбивалось, хотя здесь же можно говорить и о некоей находке: рассуждения самого Покровского на специаль-ном экране на сцене. Он говорил о духе театра и о некоем сокровенном, что творится в искусстве и что иногда, по Покровскому, не совпадает с выразительностью. Тут было что-то от шаманской риторики, но то, что он говорит и беседует с публикой, этот уже навсегда ушедший человек, -- это, конечно, великое достижение наших времен.

Совершенно неожиданно у меня состоялась встреча с Владимиром Васи-льевым, легендарным танцовщиком Большого театра. Я раньше смутно помню, как здоровался с ним, встречаясь, но теперь нас посадили рядом и до спектакля и в антракте мы поговорили. В основном, я спра-шивал, он отвечал. Фиксирую только главное. Васильев не говорун. Он сказал, что традиции только потому и сохраняются, что каждое поколение к этим традициям добавляет нечто свое. В данном случае вспомнили о "Жизели". Потом поговорили о Большом театре, кото-рый уже перестает быть театром репертуарным, а дает лишь 5-6 спектаклей после премьеры, на которые выделяют деньги спонсоры и министерство. Потом -- новый спектакль, Таким образом, можно сделать вывод: театр только обслуживает денежную элиту, элиту любителей, которые хотят все нового и нового. Кстати, тут же я вспомнил нашу стенографистку Екатерину Яковлевну, рассказавшую как-то, что еще девочкой, ученицей девятого класса, прослушала все спектакли Большого, потому что за всего 70 копеек брала билеты на галерку. Искусство принадлежало народу. Выглядит Васильев хорошо, лишь модная седая щетина на щеках. Глаза у него, блондина, к моему удивлению, карие и, я бы сказал, небольшие. Сейчас он готовит какой-то спектакль с Зельдиным к юбилею драматического артиста. Начиналось все с танцев -- "Учителей я превзошел и славился средь итальянцев своим живым искусством танцев", а закончилось компоновкой всего текста спектакля.

Собственная судьба -- это и есть самое интересное в каждом человеке. Спектакль с Зельдиным и будет рассказывать о его судьбе. Здесь не могу не вспомнить и некое общее телевизионное рассуждение относительно Пугачевой -- в ее песнях всегда слышится некая исповедальность, что-то пережитое ею самой... "Эй, вы там, наверху..." Вот это и делает искусство искусством. И еще то, что всегда трудно поддается анализу, но запоминается зрителем.

С Васильевым было переговорено достаточно. Поразило меня и то, что он, как и я, ходит в шерстяных носках. Мы сидели в первом ряду, буквально врезаясь в сценическое пространство. Когда он заложил ногу на ногу, я увидел шерстяной носок над ботинком и спросил: "Мерзнут?" Он сказал: "Мерзнут". У меня тоже мерзнут. И тут я подумал, что это дефект очень многих трудившихся в юности людей. Он танцевал, а я просто до пятидесяти лет -- бегал. Но и возраст тоже кое-что значит.

25 января, понедельник. В институте тишина, лишь в деканат к Светлане Михайловне выстроилась очередь студентов, чтобы сдавать зачетные книжки. Бал закончен, завтра каникулы, последние несчастные подчищают себе оценки. Приехал я сюда потому, что надо было написать отчет, а также подготовить заявку на книгу о заочниках. Честно говоря, я думал, что напечатают эту книгу еще в прошлом году, но меня не подгоняли, предыдущую книгу еще не напечатали... Однако, главное, приехал еще и потому, что сегодня правление в Московском отделении СП. Правление -- это положительная черта Гусева -- проходит за двадцать минут. Здесь было два вопроса, первый -- серьезный, о собрании, итоги которого и протоколы Минюст так и не принимает; здесь все возятся над доверенностями, дописывая и исправляя. Что из этого получится, я не знаю. На всякий случай рассказал, как обстояло дело в РАО, где была подобная ситуация с морем членов и невозможностью всех собрать в одном месте. Здесь так же, как и в родном институте, начальники вроде все знают и не очень советуются. В РАО, конечно, аналитики и юристы посильнее. Вел все Бояринов, внушая голосом и уверенностью, что все схвачено и закончится хорошо. Дай Бог! Хотя, наглядевшись на процедуры демократии, я все более и более в ней разуверяюсь. В первую очередь, разуверяюсь в процедурах. Второе -- это письмо от В. Огрызко, с просьбой денег на издание библиографии Ю. Кузнецова. Здесь мой совет прост: так как своих денег в организации нет, то надо написать совместное с "Литературной Россией" письмо в Комитет по печати. Начать нужно с этого, хотя некоторую сумму все же здесь могли бы, сдавая столько площадей в аренду, и выдать.

Я теперь в Московском отделении на жаловании, но интересный подписал по этому подводу договор, где перечислены только мои обязанности, без указания суммы, которую мне платят, -- 3 тысячи рублей в месяц. Ровно на эти три тысячи рублей я и дал советов на заседании правления.

К "главному" событию дня подхожу с некоторой печалью. Позвонили из Гатчины. Какая-то третьестепенная дама из команды Агафоновой сообщила о том, что они считают, что я слишком долго работаю председателем жюри, что им хотелось бы другого. И что вообще жюри уже собрано. Во главе его -- Месхиев. Пригласили композитора Портного. А потом прозвучала фамилия совсем мне неизвестной актрисы. Интересуются, не захочу ли я стать председателем читательского жюри. За всем этим я вижу два обстоятельства: первое -- в том, чтобы сделать фестиваль подчиненным мелким киношным требованиям, то есть лишить его самостоятельности во мнении. Есть и второе. Бывшая актриса Агафонова хочет удешевить фестиваль под свои коммерческие планы. Честно говоря, интерес к фестивалю у меня потерян, но обидно, что вместе со мною вытеснена и Валя. А я-то хотел учредить приз ее имени! Наверное, коммерческая дама поставила условием мое отсутствие -- она слишком хорошо понимает, что я слишком многое вижу. На Агафонову посылаю проклятье, пусть растолстеет окончательно.

Вечером ездил на день рождения к Николаю Чевычелову. Он действительно выдающийся танцовщик и артист. В свое время, в качестве дружеской услуги, Ашот попросил меня написать для Николая "рыбу" представления на звание. Мне это совсем нетрудно -- Николая я на сцене несколько раз видел, поэтому и написалось представление легко и искренне. И вот теперь, так сказать, ответный жест. Согласился я еще и потому, что все это должно было происходить на одном из плавучих дебаркадеров на Фрунзенской набережной. Вспомнил здесь о грозных окриках Лужкова по поводу пароходов и дебаркадеров, стоящих по всей реке. Этот называется "Сказка Востока". Сразу скажу, что кормят здесь отменно, и Коля денег отвалил, видимо, кучу. Еще: репутация у этих мест самая что ни на есть "деловая". Машин у входа тьма, но все это скорее калибра моего соседа Анатолия, а не Дерипаски или Потанина.

О столе я уже сказал: невероятное изобилие -- от севрюги и красной икры до ананасов. Но особенно были хороши какие-то блинчики с зеленью и все та же севрюга, фаршированная хурмой и грецкими орехами. Каково! Прислуги тоже, в соответствии с задачей и деньгами, много и обходительна она до изумления.

Теперь гости -- два длинных стола: взрослые, куда попали и родители и Касаткина с Василевым, и знаменитый когда-то танцовщик Геннадий Ледях с женой -- он педагог Николая. Другой стол -- это молодежь, здесь сидели девочки и мальчики, многие из которых уже ведут и танцуют целые спектакли, драгоценные, как бриллиант. Я смотрел на них понимая, что все это для меня теперь уже недосягаемо, как Северный полюс.

Интересен, конечно, был Ледях, совершенно седой, но с прямой, как сама правда, спиной балетного танцовщика. Очень занятно прозвучало его, мельком сказанное, замечание: "я ем немного". Примем это к сведению. Я привожу только два соображения, высказанные Геннадием Васильевичем. Первое -- о балетном театре Касаткиной и Василева. Это первый в России театр, где "балет существовал отдельно от оперы". Второе соображение было теоретически очень любопытным. "В истории и памяти остается тот знаменитый при жизни артист балета, кто участвовал в создании образа". Дальше Ледях приводит пример знаменитого и по своим данным даже феноменального танцовщика -- Гордеева. Противостоят Гордееву -- Уланова со своей Марией и Джульеттой и Василев со Спартаком. В литературе, видимо, это тоже многое значит. Чернышевский, Толстой, Достоевский, Тургенев -- это все новые человеческие системы.

Уехали довольно быстро, не дождавшись мясного блюда.

26 января, вторник. Вчера в машине, когда ехали на день рождения Николая, Ашот сказал мне, что прекратил бросать мне в почтовый ящик вырезки, связанные со взятками и другими нарушениями закона, которые вдруг стали выявляться у московских властей. Этих заметок и сообщений стало так много, что он просто не успел бы все это вырезать из газет. Я сразу связал это с некоторой информацией по радио о том, что пора как-то ослабить наказания за экономические преступления, а то некому будет заниматься экономикой. Сегодня, когда я вынул из почтового ящика газету, много прояснилось. На первой странице "РГ" портрет председателя следственного комитета Бастрыкина и прелестный аншлаг: "От экономических преступлений в России прямо или косвенно пострадали в ушедшем году 70 процентов всех имеющихся у нас компаний". Может быть, просто все хотят ловчить и крутить машинку?

Бастрыкин приводит пример: "Из-за отсутствия в Уголовном кодексе специальных норм большая часть преступлений в сфере предпринимательской де-ятельности квалифицируется по статье 159 УК РФ. Эта популярная статья предусматривает ответс-твенность за мошенничество. Со-став данного преступления вклю-чает в себя такой оценочный и, ска-жем откровенно, абстрактный при-знак, как обман или злоупотребле-ние доверием. При желании "зло-употребление доверием" можно разглядеть во многих действиях". Комментировать подобное я просто отказываюсь.

Сегодня же утром написал письмо Марку в ответ на присланный им "Новый журнал". Оно хорошо отображает мое настроение.

"Дорогой Марк! Последнее время очень за Вас беспокоюсь, в основном еще и потому, что сам не так хорош. Всегда боюсь парных случаев. А тут еще Ваше летнее нездоровье. Сегодня утром -- сплю теперь только с включенным телевизором, в обнимку с каналом Дискавери -- вдруг сквозь сон и крики в телевизоре слышен робкий звонок в дверь. Уже про себя решил, что вставать не стану, да Бог с ним, со звонком. Но все же пересилил себя и получил посылку с "Новым журналом". Ну, самое главное, что у Вас вроде все в порядке. Как же трудно стало жить, какая тяжелая зима! Хочется сказать, что я не унываю, а все пишу и пишу сжав зубы. Добиваю свой Дневник, который постепенно, когда придет время, превращу в дневник умирания. Но я единственный человек, который теперь может еще оставить жить на этой земле В.С., без которой мне жизнь не в жизнь. Я поденно воскрешу ее и уже в следующий раз мы уйдем только вместе. Потихонечку что-то добавляю к книге о ней. Книгу я уже вижу -- и обложку, и содержание. Конечно, это будет лучшая моя книга; все-таки высеку из этой мертвой природы и мертвой жизни огонь.

Последнее время очень часто думаю о том, что легкомысленно прожил жизнь. Я уже не говорю о содержательной ее части, о главной, но и с творческой жизнью поступил легкомысленно, с ощущением, что я кому-то после смерти буду нужен. Все будет разбазарено и выброшено на помойку. Сейчас пытаюсь собрать дневники последних лет и хотя бы их напечатать, причем организационных усилий почти не принимаю. Пришло новое циничное поколение, которому до культуры и прошлого нет дела. О своих сегодняшних делах не пишу, об этом все в Дневнике. Из материальных сюжетов -- вчера получил том "Молодой гвардии"" Фадеева с моим предисловием. Возможно, уже не помню, предисловие есть в Дневнике за прошлый год. Еще раз перечел -- хорошо и ясно написано. Звонил Лёве Аннинскому, намекая ему на некий творческий должок. Он, конечно, бедняга, замотался. У него тяжело болеет его жена Саша. Вот пример, с университетской скамьи. Лёва сказал: все у меня стоит в определенной очереди, все в свое время будет сделано, ты же знаешь, я не пишу рецензий -- ляжет, когда подойдут обстоятельства. А вот если Марк напишет книгу, я сделаю предисловие. Это почти прямая речь.

Как Соня, сам, семья?

С.Н."

Днем по "Эху" сообщили, что в Интернете возникло голосование на тему "Кто главный враг Сибири?" На первое место вышел В. Путин, а на второе -- О. Дерипаска. Оказалось, что с 2002 года Байкальский комбинат, который невероятно загрязнял знаменитое озеро, перешел на замкнутый цикл. Но вот недавно Путин, дескать, подписал постановление правительства, разрешающее использовать какую-то иную технологию. Сделано это, чтобы как бы оживить комбинат и город. В большой дискуссии было сказано, что в принципе владельцам комбината (51% акций у государства) надо бы вложить деньги и создать новую технологию. Также сказано, что именно из-за нарушения экологии -- в данном случае мировой -- ряд фирм отказываются от покупки акций комбината. Я в связи с этим вспомнил два обстоятельства. Не есть ли тут некоторая компенсация за Пикалево? Там тоже вроде бы одним из владельцев был Дерипаска. Второе, -- я невольно вспомнил, как чуть ли не в самом начале своей большой карьеры Путин ездил куда-то кататься на лыжах, и там подъемник и прочее все было во владении того же Дерипаски.

27 января, среда. Достал утром -- сюжет привычный -- из почтового ящика две газетные вырезки. Естественно, подсуетился Ашот. Первая -- о жутком воровстве в МХТ им. Чехова. Слухи об этом ходили уже давно, чуть ли не с 2008 года. Здесь была попытка украсть 36,6 миллиона рублей. Газета это в кратком виде формулирует так:

"Как стало известно "Ъ", в Генпрокуратуру РФ передано для утвержде-ния обвинительное заключение по делу о крупном хищении бюджетных средств, выделенных на реконст-рукцию Московского художествен-ного театра (МХТ) им. Чехова. В по-пытке присвоить более 36,6 млн. руб. обвиняются первый заместитель ху-дожественного руководителя-ди-ректора театра Игорь Попов, заме-ститель директора Олег Козыренко и председатель конкурсной комис-сии театра Евгений Якимов. Вины никто из них не признает. Руково-дитель МХТ Олег Табаков заявил, что не знал о том, что происходит у него за спиной, однако следствие считает, что афера стала возможной именно из-за попустительства гос-подина Табакова".

С этим согласен и наш Ашот Левонович, присовокупивший к вырезкам еще и свою небольшую записочку, смысл которой в следующем: ну, как всегда, моя хата с краю. Я, мол, ничего не знаю, я только художник.

Дело действительно разыграно с чисто художественной грацией. Тут и подставные фирмы, и переговоры под контролем оперативников, и фиктивный акт на выполнение работ, которые и не начинались и даже не планировались. Но и это не все. "Расследуя основное дело, сотрудники милиции возбудили еще одно -- о сдаче в аренду без ведома Росимущества помещений театра общей площадью в 3 тыс. кв.м.". Каков размах художественной деятельности, широта охвата и глубина проникновения! Но вот что интересно. Если бы не обращение в милицию некой начальницы строительного управления, которой и было предложено ретивыми заместителями гениального артиста и директора поучаствовать в "деле", то сама милиция ни сдачи в аренду, ни подлога никогда бы не нашла. А это так в деликатной сфере искусства несложно! Покажите мне кусочек театрального занавеса или вешалку в музее, и я сразу скажу, воруют здесь или нет.

Вторая вырезка -- это домашние разборки двух знаменитых деятелей капиталистического движения в нашей стране. Мэр Москвы Юрий Лужков и бывший мэр Гавриил Попов совместно, как бы боясь, что в отдельности им могут и не поверить, написали статью "Еще одно слово о Гайдаре". Статью опубликовал "Мо-сковский комсомолец". Чубайс и Немцов с такой оценкой, естественно, не согласились и прислали письмо редактору. Газета, собственно, реагирует на это письмо, но меня все же интересует еще одна оценка Гайдара, тем более что вроде и его дочь собралась в политику, которая стала семейным делом.

"В частности, господа Лужков и Попов утверждают, что президент Борис Ельцин, который "абсолютно не знал Гайдара", назначил его премье-ром, поскольку "Гайдара усиленно навязывали Ельцину США, суля России десятки миллиардов помощи". По мнению действующего и бывшего мэров столицы, реформы Гайдара только усугубили сырьевую модель развития российской экономи-ки, разрушили отечественное производство, при-вели к жизни по принципу продажи нефти в обмен "на импорт всего остального", а также привели к захвату подавляющей части государственной собст-венности номенклатурой и олигархами".

Чубайс своеобразно защищает своего соратника, уверяя, что "стилистика и уровень статьи не позволяют спорить с авторами по существу".

Был на работе, отослал письмо и бандероль Марку, расплатился с шоферами за починку бокового стекла на машине, пообедал и поговорил с Альбертом, посмотрел все текущие дела на кафедре. Потом пошел пить чай к Евгении Александровне и, пользуясь тем, что сейчас каникулы и в здании никого нет, вчерне спели с нею чуть ли не весь репертуар Большого театра наших лет: от "Иоланты" и "Евгения Онегина" до "Хованщины". Обсудили, в том числе, и проблему, почему в наших театрах наши певцы часто поют не на русском языке.

28 января, четверг. Подъем, как в армии, в шесть, хотя будильник был поставлен на восемь. Пришлось вставать рано, потому что договорились с утра встретиться с С.А. Кондратовым. Перед любой подобной встречей внутреннее беспокойство заставляет меня рано просыпаться.

Часик посидел над дневником и порадовался, что продолжают сносить поселок "Речник". Об этом все время говорило радио за завтраком. Поселок сносят, несмотря на гудеж либералов. У власти все же хватает решимости. Днем позже я узнал, как все это открылось. Рассказал мне в институте Володя Харлов, живущий где-то поблизости от того района. Когда Ю.М. Лужков открывал здесь мост через Москва-реку, то именно с моста он и разглядел элитное строительство, в том числе расположенный поблизости "Остров фантазии". Тогда-то и поинтересовался: что это за два роскошных поселка? Почему он об этих новостройках не знает? С этого все и началось. Оказалось, что на "Острове фантазии" первоначально предполагалось открыть что-то вроде аква-парка или что-то другое, но подобное. Однако местное начальство как-то не заметило, что у них под носом выросло. И предположить страшно, какие взятки вызвали эту близорукость! Не надо только думать, что здесь разрушаются халупы. По телеку уже показали роскошные трехэтажные особняки.

Проехать в издательство легче и быстрее всего на электричке с Рижского вокзала. Весь путь занял у меня от дома час и пять минут; если бы поехал на городском транспорте или на своей машине, то менее чем за два часа и не добрался бы. Встретились хорошо, С.А. сразу же решил мои сегодняшние издательские проблемы -- "Смерь титана" опубликуют в серии "Венценосцы". С точки зрения сегодняшней молодежи это даже "прикольно". Попутно определилось решение и еще одной интересной проблемы. Собственно, пересказываю историю, как ее рассказал С.А. Ему позвонил некий друг-строитель и сказал, что его рабочие где-то нашли скрученную в рулон картину. Или это из выброшенного чьего-то имущества, или кто-то сначала украл, а когда не смог продать, бросил. Не хочет ли С.А. на картину взглянуть? С.А. на картину взглянул, и ему показалось, что это или копия или даже подлинник хорошо известного произведения "А.М. Горький читает свою пьесу артистам Художественного театра". Мне думается, что не исключено, что во время капитально "евроремонта" в самом начале Перестройки, эту картину как уже наверняка ненужную и неактуальную выбросили из какого-нибудь учреждения или скатали в рулон, разбив подрамник, а потом забыли. С.А., который с моей легкой руки оказался одним из меценатов МХАТа им. Горького, по крайней мере, подарил театру библиотеку и энциклопедию, решил эту свою деятельность продолжить и поэтому, на всякий случай, картину купил и теперь хочет передать ее в театр Дорониной. На меня легла обязанность свести заинтересованные стороны, помочь советом, чтобы картину обрамить и организовать новое "открытие" произведения в фойе театра.

На работе, куда я тоже добрался довольно быстро, но уже пешком и потом на метро; дорога известная, ходить мне надо. Никаких особых происшествий до ученого совета не было. Все как обычно: на первом курсе сессию не сдали 42 из 92-х, на втором сдали 56 из 84-х, на третьем 40 из 60-ти, на четвертом 66 из 70-ти на пятом 51 из 60-ти студентов. Все, как обычно, и как обычно на первом курсе большинство неудач по античной литературе и по латыни. Традиционно общее недовольство нашими Гвоздевыми. И здесь выступил очень интересно БНТ. Гвоздевых он, как в свое время и я, поддержал, да еще не без коварства заметил, что хоть кто-то проявляет требовательность и внимание к студентам. А дальше сказал, что на этой сессии побывал на многих экзаменах и увидел -- "перекладываю" своими словами -- и низкую требовательность, и торопливость, и нежелание дать возможность студенту высказаться. Я в этот момент просто ликовал.

Потом был отчет А.Н. Ужанкова, отчет очень неплохой и с большим количеством сделанных в институте и работниками института работ. "Мы решили, что книгу в серии "ЖЗЛ" можно приравнять к монографии". Я с этим готов согласиться, но о "замечательных людях" писать веселее. Потом А.Н. вдруг перешел к тому, что кто-то высказал ему -- полагаю, что в связи с годовыми отчетами и бумажной канителью, -- что он, дескать, мало работает. И тут наш А.Н. принялся говорить о том, сколько он выпустил книг, сколько аспирантов, сколько использовал грантов. Когда он закончил -- естественно, поругался он с Л.М., она с этими отчетами сидит, как проклятая, -- то установилось очень грозное молчание. Я понял, что кому-то надо поддержать хотя бы общую часть отчета. Я сказал, что отчет, конечно, полный, добротный, но традиционно у нас не принято так считать свою работу. Я ведь не говорю, что мне, кроме семинаров, надо прочесть в этом семестре что-то около 120 дипломов, и в этом смысле его отчет некорректен. Съел.

29 января, пятница. Утром все же решился и поехал забирать "квартирный" документ в Солнцево. Заняло это у меня пятнадцать-двадцать минут. Здесь надо все-таки отдать должное власти -- никогда раньше все подобные дела не решались с такой определенностью и точностью. Уже второй или третий раз я встречаюсь со службой "одного окна", и работает она безукоризненно.

Потом сразу махнул в институт, чтобы сделать ксерокс с "Гувернера". Несколько дней назад мне позвонил Аким Салбиев, с которым я работал на документальном кинофестивале и которому рассказывал об этом романе, он, оказывается, нигде не может найти роман. Но и у меня единственный экземпляр.

Вечером с огромным удовольствием прочел замечательный очерк Юрия Лепского в "РГ" "Легкий аромат духов "Шалимар" -- об одной из любовных связей Иосифа Бродского. Надо бы не забыть прочесть эссе Бродского "Набережная Неисцелимых". Весь материал держался на грусти и высоком чувстве, но в конце вдруг возникли какие-то непримиримые мотивы. Все сложилось из двух абзацев, практически разрушив настроение.

"Я поблагодарил хозяйку па-лаццо и отправился на поиски галле Кверини. Через полчаса я стоял перед дверью с мемори-альной доской, из которой сле-довало, что здесь жил фашиству-ющий поэт Эзра Паунд. Именно сюда и пришел Бродский вместе с Сюзан Зонтаг. В тот далекий вечер хозяйка дома, вдова Паунда Ольга Радж, пыталась убедить именитых гостей, что ее муж вовсе не был антисемитом и не так уж горячо разделял убежде-ния национал-социалистов из Третьего рейха...

Как и Бродский тогда, я по-вернулся к дверям спиной, сде-лал два шага по галле Кверини, повернул налево и через каких-нибудь двести метров оказался на набережной Неисцелимых -- знаменитой Fndamenta degli incurabili.

Только теперь, в 2010 году, этой набережной стараниями мэра Венеции Массимо Каччари и друзей Бродского вернули имя Incrubili. Только теперь на ста-ринной кирпичной кладке стены тут прикреплена мраморная ме-мориальная доска, на которой высечено по-итальянски и по-русски: "Иосиф Бродский, вели-кий русский поэт, лауреат Нобе-левской премии, воспел набе-режную Неисцелимых".

Я постоял в этом месте, пог-лядел на пролив Джудекка в за-катном солнце и с грустью ощу-тил, что история с его загадочной Ариадной закончилась. Вот этой мраморной точкой на стене старинной кирпичной кладки.

Но все-таки должно же что-то оставаться в финале нашей истории кроме легкого аромата духов "Шалимар"?

Ну да, хотя бы вот эта набе-режная с возвращенным ей на-званием "Неисцелимых". Бла-годаря Бродскому она будет на-поминать теперь не только о чуме, выкосившей тут когда-то полгорода, но и о страшном ви-русе расовой исключительнос-ти, от которого человечество не исцелилось и по сей день.

И о возлюбленном Отечестве, которое и спустя сорок лет после изгнания Бродского так же изощренно жестоко и немило-сердно к своим согражданам, -- тоже не исцелилось от хроничес-кого презрения к каждому из нас".

30 января, суббота. Все утро собирался, что для меня мучительно. Спасло настроение лишь то, что проведу неделю в Хургаде в знакомом отеле "Хилтон", где я уже останавливался раз семь или даже девять. Попутно пытался, что я делаю всю жизнь, разобраться в своем домашнем хламе, кое-что выбросить. Откуда берутся пыль, грязь и бумаги с газетами, которые жалко выкидывать? Ненужные вещи и бумаги на виду, нужные же немедленно ускользают. Ничего не читал и даже, кажется, не думал, поэтому решил сделать выписки из "Нового журнала".

Сначала из статьи Олега Сулькина. Валя его знала очень хорошо, я его не помню, но имя часто звучало в разговорах. Когда-то он заведовал отделом в журнале "Советский экран".

О русских приоритетах в искусстве. Но почему я думаю, что интересное мне будет любопытно еще кому-либо?

"Михаил Чехов был не только выдающимся артистом, но и основателем школы психофизиологического погружения в художественный образ. Боль-шевики вытолкали его из страны, он оказался в США и в 1942 году был приглашен в Голливуд. Здесь у него в школе-студии учились Гэри Купер, Грегори Пек, Ингрид Бергман, Юл Бриннер, Клинт Иствуд. Не так давно на аукционе "Кристи" за 2 тысячи 250 долларов продали чек, выписанный на имя Михаила Чехова легендарной голливудской дивой Мзрилин Монро. Чеком на сумму 45 долларов актриса рассчитывалась за уроки мастерства, которые он ей давал. Мэрилин не нравилось, что ее считают поверхност-ной актрисой, торгующей эффектной внешностью, и она очень хотела об-лагородить свой имидж, выйти на серьезный уровень с помощью русского учителя".

О Набокове и кое-чем еще.

"Однажды, путешествуя по Новой Англии, он с женой оказался в придорожной харчевне, где его внимание привлекла надпись "Лица иудейского вероисповедания не об-служиваются". Он подозвал официантку и сказал ей: "Допустим, к вам подъедут супруги на осле с грудным младенцем, говорящие с сильным иностранным акцентом". Официантка изумленно: "О чем вы?". Набоков: "Я говорю о Христе". Встал и вышел".

О точности искусства.

"Когда Папа Римский Иннокентий X увидел, как его изобразил на пор-трете художник Веласкес, то воскликнул в сердцах: "Слишком правдиво!". Эту ремарку, с поправкой на время, можно отнести к целому огромному пласту кинематографа -- к документальному кино".

Насчет кино не знаю, а по сути -- точно. Обязательно прочту это своим ребятам. Кстати, в сумку загрузил три папки с прошлогодними дипломами -- отбираю для сборника.

Возможно, я и еще раз загляну в этот замечательный журнал, но пока очень смешная цитата из статьи Андрея Грицмана "Русские литературные журналы: сегодня и завтра". Это к вопросу о групповщине и участниках групп.

"Так называлась конференция, которая прошла осенью этого года в Мюнхене. Как и обычно, в современном литературном бытии откуда-то появились гранты, и вот -- могучая кучка редакторов и маститых авторов собралась за круглым столом в чьей-то усадьбе, при чае и бутербродах с лососиной на соседнем столике. С. И. Чупринин ("Знамя"), Лариса Щиголь и Даниил Чкония ("Зарубежные записки") были крестными "мюнхен-ского сговора", участниками -- И. Гастева ("Новый Журнал"), А. Грицман ("Интерпоэзия"), С. Лурье ("Звезда"), а также Б. Хазанов, Ю, Малецкий, А. Макушинскнй, А. Кушнер, Е. Невзглядова, А. Немзер, М. Туровская. А где же все остальные? Ну, как получилось -- вот такую группу собрать, и слава Богу. Ничего не решалось, не вменялось и не предписывалось. Про-сто обсуждалось и сетовалось".

И теперь на сегодняшний день последнее. Это опять о деле в Художественном театре на Камергерском. Дело вернули на доследование, найдя в нем, по мнению "РГ", процессуальные недочеты, на устранение которых вряд ли потребуется много времени. Это, как мне уже кажется, свидетельствует о том, что дело хотят довести до самого последнего конца, чтобы наживка из-за мелочи не сорвалась с крючка. Уже заявлено, что на устранение всех недостатков следствию потребуется не более недели. Олег Павлович по этому поводу высказывается так: "Любые комментарии до вынесения судебного вердикта, равно как и публикации на эту тему, неэтичны". Сам он, естественно, какую-либо собственную вину отрицает. Новые подробности таковы:

"Следствие установило, что в преступную группу входили первый заместитель художест-венного руководителя -- дирек-тора театра Игорь Попов, заме-ститель директора Олег Козы-ренко и председатель конкурс-ной комиссии театра Евгений Якимов. Они предложили гос-поже Шишковой подписать фиктивный контракт, по кото-рому МСУ-116 получило более 36 млн руб. за якобы выполнен-ные в течение трех дней рабо-ты, на которые по заключению экспертизы требовалось полго-да. Большую часть этих денег строительная организация должна была перевести на сче-та подставных фирм, а себе оставить 9 млн руб., которые те-атр задолжал МСУ за ранее вы-полненные работы".

Какой высокий художественный класс! Все прямо просится в пьесу! Но здесь нужен новый Островский.

31 января, воскресенье. Улетаю в Хургаду, ставшую привычной из-за удивительной жадности русского и украинского бизнеса в Ялте и Сочи. Из-за неоправданно высоких там цен, из-за нескрываемого рвачества, хамства обслуги и низкого качества так называемого сервиса. Все по расписанию -- взлет вовремя и посадка вовремя. Вещей мало, но -- три дипломные работы (уже пожалел, что не взял с собой больше), но -- два компьютера и большие планы, хочется не только поработать, но и немножко пожить, похудеть и наладить дыхание.

Как хорошо приехать в место, где все знакомо! Естественно, на другом этаже, на первом, но теперь там не сквозной проход вдоль балконов, с которого моя "матушка" в Хургаде подглядывала за обитателями номеров. Теперь проход закрыт и выделена большая терраса, огражденная прозрачными стеклянными блоками. Я так же хочу сделать все у себя на даче, внизу возле бани. В номере даже такая же, как и в каких-то прежних номерах, литография -- призрачные голубые лодки.

Прибыл я в Хургаду что-то около двух часов дня, так что день прошел полно: и успел пообедать, и купался, и немножко походил по берегу. Еще сбегал в парилку. На пляже подошла молодая женщина-аниматор, грузинка, и на хорошем русском языке пригласила играть в волейбол. Она здесь уже лет шесть. На словах не любит Саакашвили, мечтает организовать в Хургаде бизнес на грузинском вине. Как, дескать, много русских людей, приезжающих сюда, помнят запах и вкус этого вина! Я сказал, что многие уже и позабыли, потому что в Москве прекрасные чилийское и французские вина. Но интерес к этой молодой даме сразу же исчез.

Вечером прочел две дипломных работы и просмотрел последнюю "Литературку", а также четвертый за прошлый год номер "Нашего современника". Как же я не люблю эти "специальные" номера, посвященные торжественным датам! На этот раз номер посвящен Чехову. Такое большое количество Чехова за последнее время -- как касторка.

Все меньше и меньше у меня энтузиазма к работе Сережи Куняева. На этот раз он взялся за отношения между Блоком и еще тогда совсем молодым, но въедливым к большим знакомствам, как мыло, Николаем Клюевым. Слишком много специальных знаний по хлыстовству и разным христианско-православным "измам". Клюев предстает и несколько искусственным, самоспровоцированным и льстивым.

Здесь же и старший Куняев опубликовал какую-то свою оппозиционную статью. Наткнулся я на большой раздел, связанный с Кюстином. Не я ли своими рассказами Станислава на него и натолкнул? В статье присутствует какая-то не очень порядочная тенденциозность.

1 февраля, понедельник. За окном невероятный ветер -- видно, как на пляж несутся волны, зарождаясь где-то метрах в двухстах от берега. На пальмах листья трепещут, как петушиные хвосты. Но погода, знаю по опыту, здесь обманчивая: к середине дня все успокоилось, а утром все равно купался и загорал. При ветре интересный эффект: начинаешь стынуть еще на бегу, но становится блаженно и тепло, когда входишь в воду.

Утром на пляже все-таки начал первые страницы новой книги о В.С. Последовало несколько мучительных проб, пока не выработался принцип -- обратное движение от выписок в Дневниках -- начать с самого трагического момента, со смерти. Две встречных волны. На этот раз пишу от руки, текст какой-то не компьютерный.

После первого безумства с новой едой стараюсь ограничивать себя в пище и больше двигаться. Но всегда одна и та же проблема: больше двигаться -- это меньше читать и писать. Мы пишем, возможно, за счет собственной жизни.

Вечером продолжал изучать "Наш современник". Как обычно, прозу я здесь не читаю. Она слаба. Кроме двух или трех авторов, которым не отказывают в публикации по причине их достаточной известности, но, если бы можно было, отказали бы и им, потому что в здешней прозе главное -- собственная маленькая практика заведующих соответствующим журнальным отделом. Вот тут и вспомнишь добрым словом Сашу Сегеня. Но ведь и он ошибся с "Гувернером"! Однако публицистика в журнале прекрасная. Внимательно просмотрев уже четыре последних номера за прошлый год, я понимаю, почему в этом году журнал так сильно вырвался по подписке среди других толстых журналов. Его нынешний тираж, по словам С.Ю. Куняева, равен суммарному тиражу остальных наших "толстяков". Журнал в своей публицистике круто и наотмашь оппозиционный. Кстати, я был не совсем прав, когда день или два назад высказал некоторую критику и в отношении Сергея Куняева и в отношении Куняева-старшего. Вина старшего, что он как редактор не убрал допустимые лишь в научной книге скучные хлыстовские разборки, а младший пользуется попустительством отца как сын и наследник. Но все-таки -- какой охват материала и какое знание литературы разбираемого периода! Другие мои претензии к старшему касаются только некоторой прямолинейности в освещении Кюстина. Здесь русские авторы идут напролом, как и обычно; что с них возьмешь -- вологодский конвой: шаг в сторону -- стрелять буду. Я внимательно перечитал немецкий доклад старшего Куняева. Он, конечно, тоже, как филологическое произведение, очень мощен, собрано в нем многое для аргументации темы. Мне, по правде, близко глубокое презрение к русской лизоблюдствующей интеллигенции, не любящей мой народ. Но Бог снабдил меня рефлектирующим сердцем, четко следящим за несправедливостью и с той и с другой стороны. "Опыт истории показывает, что при всем влиянии интеллигенции она скорее склонна обслуживать тех, в чьих руках деньги и власть, чем "возглавлять восстание" против них" Это пишет Игорь Шафаревич в статье во 2-м номере, где он приводит мнение Трубецкого "о духовном гипнозе "благ цивилизации" и духовного рабства интеллигенции всех романо-германских народов".

Основной материал номера это, конечно, блестящий и доказательный отрывок из книги Александра Казинцева "Возвращение масс", которую он пишет и печатает многие годы. Глава, связанная с Россией и, в частности, с загнанной по отношению к другим этническим составляющим ее русской части. Бедный русский Йорик! Здесь все замечательно точно и последовательно. Россия в руках власти, не любящей ее. В этой главе Казинцев дает тонкий анализ проблемы гастарбайтеров. Два интересных момента: в общем, на душу населения у нас чужаков в два раза больше, чем в Европе, которая уже от них стонет. И второе, этот чужак-гастарбайтер более послушен, нежели наш работяга. Естественно, об огромных диаспорах в Москве и больших российских городах другой разговор: они агрессивны и несговорчивы, если чуть тронуть кого-либо.

Кстати, еще день назад, в Москве, слышал о массовых демонстрациях в Калининграде, где люди протестуют против повышения налогов на транспорт и требуют отставки ставленника Путина Бооса и самого Путина.

Из материала С.Ю. Куняева выписываю, в надежде использовать на занятиях, цитату из статьи под названием "Русская точка зрения" (1925) Виржинии Вульф.

"Именно душа -- одно из главных действующих лиц русской литературы... Она остается основным предметом внимания. Быть может, именно поэтому от англичанина и требуется такое большое усилие... Душа чужда ему. Даже -антипатична... Она бесформенна... Она смутна, расплывчата, возбуждена, не способна, как кажется, подчиниться контролю логики или дисциплине поэзии... Против нашей воли мы втянуты, заверчены, задушены, ослеплены -- и в то же время исполнены головокружительного восторга".

Она же о романе "Идиот" Достоевского:

"Мы открываем дверь и попадаем в комнату, полную русских генералов, их домашних учителей, их падчериц и кузин и массы разношерстных людей, говорящих в полный голос о своих самых задушевных делах. Но где мы? Ра-зумеется, это обязанность романиста сообщить нам, находимся ли мы в гос-тинице, на квартире или в меблированных комнатах. Никто и не думает объ-яснять. Мы -- души, истязаемые несчастные души, которые заняты лишь тем, чтобы говорить, раскрываться, исповедоваться".

2 февраля, вторник. Спал и проснулся с ощущением счастья -- видел во сне Валю, куда-то с нею ехали на трамвае по Бульварному кольцу. Трамвай был очень занятный, разворачивающийся на месте, как детская машинка. Потом приехали домой, и она послала меня за капустой и морковью. То ли готовила что-то с собой и для себя в больницу, то ли собиралась что-то сготовить и оставить мне.

Как и вчера, утром отправился в пятнадцатиминутное путешествие вокруг отеля. Но сегодня решил круг все-таки завершить, пересечь еще и хозяйственный двор. Какая же сложная машина весь этот гостиничный комплекс! Здесь не только большое число разных "цехов", но еще, как в ГУМе или ЦУМе, подземный въезд для транспорта. Теперь можно не удивляться, каким образом утром на завтраке возникают свежайшие фрукты и йогурты. Тут же стоят и огромные гудящие трансформаторы, питающие прачечные, кухни, бани, холодильники и телевизоры в каждом номере. Жизнь здесь, как и положено, совершенно другая, чем внизу, в саду и на пляже или в столовой, сверкающей сервировкой. Поразила небольшая беседка -- ковровое недорогое покрытие, легкие стены -- это помещение для молитв и намаза. Возле порога стоят тапочки.

Между прочим, отношения европейцев и местных арабов весьма дружественные. Служащие на пляже с удовлетворением демонстрируют, что могут понимать по нескольку фраз и на английском, и на немецком, и на русском языках. Особенно в ходу русский. Русских тут много, но меньше прежнего, докризисного времени, так же и англичан с немцами. Постояльцы любят вести себя дружественно; получая полотенца, жмут руку местным парням. Какой-то негр из массовиков-затейников, которых на местный лад называют аниматорами, замечательно играет в футбол с европейцами. Но все это разные люди, и вряд ли доброжелательность распространилась бы и дальше. Молитесь у себя в будке и таскайте тяжелые ширмы от ветра к каждому лежаку.

День прошел как-то лениво; дочитывал журнал, что-то писал в свою записную книжку, старался меньше есть. В моем багаже всегда много разных бумажек, которые, уезжая куда-нибудь, я ворохом и забираю, не успев прочитать дома. Вот и еще старенькая вырезка из "Коммерсанта" -- аж от 27 января. Юрий Лужков и его жена Елена Батурина снова судятся с Немцовым. Лужков недоволен тем, что Замоскворецкий суд признал неправоту Немцова лишь в одном случае из пяти и присудил взыскать с ответчика лишь 500 тыс. рублей вместо 5 миллионов. Речь идет все о том же материале Немцова "Лужков. Итоги". Лужков хочет, чтобы признали как несоответствующие истине все пункты из работы Немцова, отмеченные в исковом заявлении мэра. "Коммерсант" с садистским наслаждением перебирает то, с чем Лужков не согласен. Уже раз, наверное, пять в различных материалах было повторено. Немцов: "Я считаю, что Лужков коррупционер и вор, а я -- нет". Это заявление было сделано в ответ на заявление пресс-секретаря мэра Москвы Сергея Цоя, сказавшего "Коммерсанту", что "Лужков -- это фигура, а Немцов -- ничто".

Сегодня днем опять был звонок из Санкт-Петербурга от команды госпожи Агафоновой, готовящей на коммерческой основе фестиваль в Гатчине. Фестиваль, на название которого я так и не догадался взять авторское право, стал уже коммерческим мероприятием, на котором зарабатывают деньги. Смысл этого звонка состоял в том, что даже в обычном жюри мне места нет, все разобрано. Не соглашусь ли я все же возглавить читательское жюри? Вот тебе и мои русские соотечественники! Ну, конечно, нет! Жаль память Валентины, которая все это придумала, жаль многих моих усилий. Я в этом году собирался учредить свой приз журналистам -- имени Вали. Не вышло. Значит, деньги пойдут на книжку. Тенденция этой культурной политики очевидна: свободного и не ангажированного фестиваля, независимого от киношного начальства, больше не будет. Ну и, слава Богу, мне не придется в этом году опять просить у Сергея Кондратова деньги на призы, нервничать, волноваться, писать статейки в каталог, думать над выступлениями, собирать действительно независимое жюри. А ведь в этом году я вроде уже пригласил А. Соколова, ректора консерватории и бывшего министра культуры.

3 февраля, среда. Вчера вечером посмотрел по ТВ московские новости. Теперь не чувствую себя оторванным от Родины. Наверное, уже три года как я не могу привыкнуть к Медведеву, мне все время в его речах видится какой-то несамостоятельный характер. Впрочем, Путин свои хорошо обкатанные рацеи читает по бумажке, но почему-то к ним у меня доверия больше. Восхищает талантливое поддакивание окружающих и прессы, когда начальник что-то скажет. Все, как китайские болванчики, сразу кивают головами, а затем повторяют услышанное "откровение". Какая у русской чиновничьей команды страсть поддакивать! Можно подобное понять и даже простить, когда говорил царь, -- он был хоть помазанник Божий! Я понимаю, Путин восхищался новым военным самолетом, который, пока без вооружения и без специальной техники, все-таки поднялся на воздух. Серийный выпуск этого нового истребителя обещают, кажется, через четыре или пять лет. Подобный оптимизм меня восхищает. То, что сказал вчера Медведев, я сегодня так и не могу вспомнить. Но речь его округлена и правильна, иногда он дает наказы, иногда бывает грозен.

Из всех вчерашних обширных новостей запомнилась по-настоящему только одна. Главный раввин Украины возвращает орден "За заслуги перед Отечеством" господину президенту Ющенко, потому что тот недавно назначил Степана Бандеру героем Украины. Раввин напомнил, что этот самый Бандера с одинаковым энтузиазмом убивал и русских, и евреев. От этого заявления раввина мне вдруг на душе стало как-то теплее. Такие поступки всегда вызывают уважение.

Вчера же вечером долго читал просто замечательную статью Юрия Павлова, профессора из Армавира, "Мемуары последних лет". Я всегда восхищаюсь доказательным и ясным письмом этого человека, хотя, чего греха таить, как-то и обо мне написал он плохо. Правда, мне сразу показалось, что та статья была с некоторой коррекцией на вкусы печатного органа, в котором статья была помещена, и на некоторую рознь, возникшую у меня с тамошним редактором. Главная особенность новой статьи -- это ее полная доказательность. На любой тезис мемуаристов у Павлова приведен точный факт. Здесь проза Евгения Евтушенко, Василия Аксенова, Анатолия Гладилина, Бориса Грибанова, Даниила Гранина, Юлиу Эдлиса, Наума Коржавина, Лазаря Лазарева, Бенедикта Сарнова, Станислава Рассадина. Павлов отмечает: все они, за исключением Коржавина, "шестидесятники". Ах, эти шестидесятники, у которых почти у всех общая нынешняя идеология -- антикоммунизм! Всех их гнобили, били, затирали, а они добивались свободы и вот, наконец, выросли и преуспели! Прямо на страницах журнала я сделал кое-какие пометки. Они касаются и фактических ошибок, когда ради своих доказательств писатели тянут разную чушь, но есть и вещи пострашнее, как, например, с Бродским. Ох, недобрый человек писатель! Речь идет о мощном импульсе творческой зависти, которая присутствует в жизни писателя.

Зависть -- постоянный лейтмотив мемуаров "шестидесятников", одно из ключевых понятий в жизни творческой интеллигенции. Например, Сергей Довлатов в письме к Анатолию Гладилину, которое последний приводит в своих мемуарах, объясняет, что нападки на Анатолия Тихоновича со стороны неко-торых представителей третьей волны эмиграции вызваны социальной завис-тью: дескать, мы сидели в Риге, Ленинграде и т.д., "копались в говне", а вы -- в столице -- процветали... К тому же Довлатов утверждает, что данное чувство присуще и ему, и Бродскому.

Не комментируя сию мысль, скажу, на мой взгляд, о главном. Довлатов и согласный с ним Гладилин забывают о более мощном "движителе" во взаи-моотношениях писателей -- творческой зависти. В таком случае чаще всего все другие соображения (место жительства, социальный и писательский ста-тус, материальное положение) не имеют или почти не имеют значения.

Поясню на примере, который приводит Владимир Соловьев в книге "Три еврея, или Утешение в слезах" (М., 2002). Евгений Евтушенко и Александр Кушнер, по сути, одинаково прореагировали на свое поражение в своеоб-разном поэтическом соревновании с Иосифом Бродским -- читке стихов, ус-троенной на квартире Соловьева. "Евтух (так в компании Соловьева звали Евтушенко. -- Ю.П.) забудет о покровительственных -- по отношению к Бродскому -- своих обязанностях (какое там покровительство), и помрачне-ет Саша, превратившись на глазах в маленького озлобленного карлика...".

Оба поэта, по Соловьеву, были заинтересованы в исчезновении Брод-ского с литературного ландшафта Советского Союза, а Евтушенко, согласно версии будущего Нобелевского лауреата, подтвержденной самим Евгением Александровичем в беседе с автором "Трех евреев...", этому исчезновению способствовал. Евтушенко на вопрос Андропова: представляет ли он будущее Бродского в СССР, -- ответил: не представляю. И уже через месяц поэт покинул страну по упрощенной схеме выезда". ("НС", N 5, 2009. Стр. 239.)

Крепко достается Борису Грибанову -- его мемуары в девятом номере "Знамени" за 2006-й год. Помечаю номер, чтобы не забыть прочесть эту, кажется, пикантную штучку.

"На одной журнальной странице Борис Грибанов собрал самые невероятные слухи о Сталине, находя в них объяснение особенностей его государственной деятельности. По версии мемуариста "собака зарыта" в тайне происхождения Сталина: "Его мать <...> была городской шлюхой, красоткой, которая, между прочим, спала с местным князьком. Когда она забеременела, прибегли к старинному способу -- нашли бедняка Виссариона Джугашвили, купили его согласие на бракосочетание, после чего он уехал в Тифлис, поступил там рабочим на обувную фабрику Алиханова, а затем канул в неизвестность".

Выписываю эту цитату до конца, потому что у меня идет переиздание романа о Ленине и там кое-какие подробности о И.В. Как бы не опростоволоситься! Я ведь до сих пор, по советской привычке, воспринимаю все напечатанное как проверенное и соответствующее действительности.

"Во-первых, мать Сталина была женщиной религиозной и добропорядочной. Даже Э. Радзинский, падкий на всякие сомнительные, "желтые" сенсации, в своей книге "Сталин" (М., 1997) признает ложность подобных слухов. Во-вторых, Сталин был уже третьим ребенком в семье Джугашвили, то есть версия, что Екатерина Геладзе забеременела еще до брака -- полный абсурд. В-третьих, Грибанову не мешало бы знать, что бракосочетание родителей Сталина состоялось 17 мая 1847 года -- почти за три с половиной года до рождения Иосифа".

Такое ощущение, что никто уже тексты в редакциях, как в былое время, не читает, целиком полагаясь на авторов. Судя по моим последним наблюдениям, Сережа ездит на встречи "толстых" журналов, а Наташа Иванова целиком занята радио и телевидением.

Больше всего меня поразило, конечно, скрываемое ранее еврейство многих хорошо знакомых мне авторов.

"У всех "шестидесятников" обязательно возникает в мемуарах еврейская тема. Трепетно-живое, почти священное отношение к ней обусловлено устойчивой "левой" традицией (евреи -- соль земли, самые талантливые и самый несчастный народ...) и происхождением большинства мемуаристов. Исходит по-разному, но обязательно через сопряжение с еврейским миром.

Бенедикт Сарнов в книге "Скуки не было" откровенно и много пишет о своем еврействе, параллельно обильно мифотворствуя на тему антисемитизма. Станислав Рассадин, бывший друг Сарнова, в "Книге прощаний" (М., 2004) признается, что всю жизнь хотел стать евреем и, констатирую, стал им.

Людмила Петрушевская в очерке "Национальность не определена..." (см.: "В Израиль и обратно". -- М. 2004) называет собственное еврейство данностью, от которой никуда не деться, "проклятым горбом и прекрасным даром". Видимо, по "случайному" совпадению, самые денежные в нашей стране премии получают "горбатые" и шабесгои: Людмила Петрушевская, Дина Рубина, Дмитрий Быков, Владимир Войнович, Андрей Вознесенский. Владимир Маканин..."

Пишу об этом, вернее демонстративно цитирую, потому что уже надоело это непрекращающееся стремление людей "с прекрасным даром", тесно сплотясь, выкинуть людей другой национальности из большой литературы. Делается это не без помощи госчиновников.

Попутно с поразительными открытиями о Маканине и Петрушевской возникает одно соображение. Что же получается? Помню, как Борис Михайлович Хессин собирал высокоталантливый "Кругозор". Значит, кто же у нас работал в общественно-политическом отделе? Галина Шергова, единственная не скрывавшая своей национальности, Юра Визбор, Володя Возчиков, уже давно находящийся на ПМЖ, Люся Петрушевская с "неопределенной национальностью". Все были русскими. Ну, еще Игорь Саркисян -- здесь все ясно. А уж потом я, ибо выиграл на конкурсе Всесоюзного радио премию за репортаж, да Дима Морозов -- вот и вся этническая прослойка русских. Дело здесь не в размерах премий, а в закрытом и недоступном для чужаков-русских мире русской литературы. Но как же в литературе эти талантливые писатели поддерживают друг друга!

4 февраля, четверг. Снились Валя и мама, была какая-то сцена возвращения, когда обе они слились в одно, и мне было тепло и сладко. Эти сны закономерны, потом весь день вчера на пляже писал какие-то воспоминания. Теперь я уже в работе и, значит, все последующее время буду в ауре присутствия в моей жизни этих двух любимых мною женщин.

О купании сегодня и речи быть не может -- и холодно, и ветрено. Но отступать некуда, на пляже, отгородившись от порывов специальными ширмами и тюфяками, все утро читаю. Сначала я добил один из номеров, последний, "НС" с отрывком о Николае Клюеве. А потом принялся читать почти детективный роман Воронцова. В повествовании С. Куняева без конца развиваются отношения с Блоком, переписка. За этим стоят, конечно, и религиозные искания всей интеллигенции. Здесь все больше и больше начинаешь понимать и необходимость появления "Вех" и обязательности отпора. Среди вороха подробностей и цитат, которые никогда не запомнишь, иногда возникает кое-что и стоящее. По своему обыкновению, выписываю.

Вот Блок об интеллигенции: "...между "интеллигенцией" и "народом" есть "недоступная черта". Для нас, вероятно, самое ценное в них враждебно, то же -- для них. Это -- та же пропасть, что между культурой и природой, что ли. Чем ближе человек (Менделеев, Горький, Толстой), тем яростнее он ненавидит интеллигенцию" (N 5, 2009, стр. 108). Отсюда два шага до знаменитого ленинского определения. Все это мне по опыту и размышлениям близко. Второе соображение на тему это уже рацеи самого Клюева о культуре. В ней тоже много справедливого.

"Письмо Ваше я получил, и оно мне дорого -- потому справедливо. В одном фальшь, что Вы говорите, что я имею что-то против Вас за тяготение Ваше к культуре. Я не знаю точного значения этого слова, но чувствую, что им называется все усовершенствованное, все покоряющее стихию человеку. Я не против всего этого усовершенствования от электричества до перечницы-машинки, но являюсь врагом усовершенствованных пулеметов и американских ошейников и т.п.: всего, что отнимает от человека все человеческое". (Там же, стр. 113)

Не могу не выписать также и кое-что о Льве Толстом, в частности, по поводу его "крестьянского" "еженедельника" -- мысли на каждый день. Этот толстовский проект мне очень нравился в юности. Высказывается епископ Михаил в журнале "Новая земля" (стр. 117): "И пусть мне простит уважаемый Лев Николаевич -- его попытки разорвать Евангелие на извлечения и склеить из них "руководство к христианству" были своего рода кощунством. Обесценивалось великое откровение, которое не может быть оторвано от Христова лика и дано гораздо более в евангельских фактах, чем в евангельских словах".

В романе Андрея Воронцова "Необъяснимые правила смерти..." меня не удивили ни ловко раскрученные детективные ходы, ни, как сейчас часто случается, документальная основа, на фоне которой происходят события. Есть на страницах и Александр Мишарин из журнала "Новая Россия", сменившего "Советский Союз", где работал Апенченко, есть и Александр Проханов, начавший свой знаменитый "День" и сейчас часто выступающий по "Эхо Москвы". Мишарина оставим в покое, его уже нет, а вот относительно Проханова в романе находим интересные суждения. Заслуга Воронцова в том, что он хорошо помнит время, поэтому всплывает масса подробностей, мною полузабытых. Это чудесное свойство литературы, когда в ней обнаруживаешь что-то свое, находишь собственные предчувствия. "В то время как осведомленные аналитики "Дня", часто анонимные, уверяли читателей, что Ельцин -- это больной, недееспособный, спившийся человек с хулиганскими замашками вместо политической воли, другие авторы твердили, что в воинских частях и на крупных предприятиях работает против "оккупантов" могучий Фронт Национального Спасения. Еще немного -- и у армии и народа должно лопнуть терпение, и они сомкнутыми стотысячными колоннами двинутся на Москву". Собственно, это лишь посылка рассуждений Воронцова, вернее его героя. Опускаю здесь всю эпопею Белого дома, штурм, многочисленные жертвы и еще одну из этих жертв, подробно описанную, как эпизод, в романе. Ни армия не пришла, ни рабочее движение не колыхнулось. И здесь идет сначала вывод, а потом уже и более широкое рассуждение. "Я с ужасом понял, что передо мной одна из жертв шапкозакидательских статей "Дня"". А вот теперь и еще бытовое рассуждение. "У пропаганды, конечно, свои законы, но ведь не погиб ни один из витий Фронта Национального Спасения, рвавших на груди рубаху за народ. Все они живы, многие процветают -- гладкие, хорошо одетые, на новеньких иномарках ездят, дачи построили, стали лояльными власти депутатами, сенаторами, губернаторами..."

5 февраля, пятница. Из вчерашних новостей интересное и главное, что Конституционный суд Украины признал неконституционным запрет для учителей общаться в школе на русском языке. Следующим этапом, если Янукович выиграет второй тур президентских выборов, станет, по его словам, наделение русского языка полномочиями второго государственного. Украина станет ближе. Я до сих пор не могу относиться к Украине как к чужой, не имеющей ко мне никакого отношения стране. Впрочем, так же я отношусь и к Белоруссии. Это родное и свое.

Сегодня чуть потеплело, к обеду искупался. Несколько слов об отеле. Он довольно полон, в нем больше народа, чем обычно в это время. И народ, я бы сказал, пожиже. Связано это с тем, что из-за кризиса резко снижены цены. Повалили немцы-пенсионеры, японцы, появились даже китайцы, которых прежде я здесь не видел.

6 февраля, суббота. В бане всегда чего-нибудь услышишь интересное. Сегодня опять сильный ветер, но это не останавливает некоторых серфингистов. Здесь можно только восхищаться, как с огромной скоростью летят зыбкие дощечки, перепрыгивая с одной волны на другую. Это останется для меня неосуществленной мечтой, как поход на Эльбрус и многое, еще доступное в молодости, а уже сейчас никак. Все утро на пляже читал как заведенный. Еще раз прочесал пятый номер "НС" и опять поразился своему пренебрежительному отношению к некоторым материалам.

Теперь, собственно, перехожу к разговорам в бане, в сауне. Сегодня со мною парился мой соотечественник, инженер с Южного Урала, ему лет тридцать пять. Ездит он в Хургаду в основном из-за возможности позаниматься виндсерфингом. Это, конечно, спорт молодых и бесстрашных людей. Сначала поговорили об этом, потом выяснилось, что он со знаменитого предприятия "Маяк". Здесь мне все по юности знакомо. Вспомнили даже знаменитого министра среднего машиностроения Славского. Заговорили о старой знаменитой аварии, о которой я узнал, когда был от "Кругозора" в Каслях. Еще тогда удивлялся, почему меня не пускают в литейный цех. Здесь все, оказывается, рядом, сам "Маяк" через озеро. Среди прочего, мой собеседник заговорил о том, что атомную энергетику, по их, специалистов, ощущению, собираются также приватизировать. Я сказал: а разве по аварии на Шушенской ГЭС не понятно, к чему это приводит? Собеседник ответил, что специалистам-то понятно, но кое-кому очень хочется.

7 февраля, воскресенье. Начинаю уставать от лежания на пляже, от чтения, от хорошей еды, от купания, от тридцатиминутной большой -- для здоровья -- утренней прогулки. Утешает только то, что все очень недорого, почти на такие же деньги прожил бы и в Москве.

На пляже разговорился с милой девочкой Катей, работающей здесь аниматором. Сама тоже, как и мой вчерашний собеседник, с Урала, из Свердловска. Говорила о дешевизне здесь, в Египте, рабочей силы. Всем ребятам -- официантам, барменам, уборщикам платят буквально гроши -- не более 100 долларов в месяц. "Правда, у них большие чаевые". Не знаю, насколько большие, ведь я, чтобы за столом не было заминки, сую каждый раз официанту по одному доллару. Катя также говорила о том, что здесь довольно много проживает русских и немецких пожилых женщин-рантье. Как правило, они снимают дом, "приобретают" молодого крепкого хлопца и изредка наведываются по делам бизнеса на родину. Есть и молодые русские женщины, которые связывают себя с местными арабами. Катя не может понять, как это они себя ограничивают, ходят в платках и хиджабах. Кстати, на нашем пляже я видел несколько местных молодых и в возрасте дам, купающихся в море в полном своем облачении и выглядящих при этом счастливыми. Рассказала Катя и о своем видении арабов и их цивилизации. Все это у нее поместилось в одну понятную фразу. "Они, конечно, не пьют, потому что в Коране написано, что пить нельзя, но наркотиков нахватаются и ходят как чумные".

Сегодня день выборов на Украине. С самого утра держу телевизор включенным: а вдруг что-нибудь прорвется. Сначала сведения были неутешительные: у обоих кандидатов по сорок с небольшим процентов. Оба кандидата, конечно, по-своему хороши. Янукович в юности у кого-то с головы сдернул, по моде тех отчаянных годов, шапку и, кажется, схлопотал срок, а прекрасная, как лебедь, с косой и белыми в руках розами -- такой ее показали по телевизору -- Тимошенко, специалист крупного масштаба. Недавно в "НС" я прочел о ней несколько занимательных абзацев.

К вечеру положение несколько изменилось, разрыв между Тимошенко и Януковичем расширился не в пользу премьер-министра с розами. Юля баба боевая, она, конечно, понимает, что Украина не Корея, где под суд уходили даже президенты, но все же... Судя по высказываниям, ее устроит только один вариант выборов, она грозится поднять народ, на что, с усмешками, спокойно Янукович отвечает, что народ, дескать, подустал манифестировать. Но еще, выражаясь фигурально, не вечер, что-нибудь обязательно произойдет.

8 февраля, понедельник. Если благополучно сядем, вовремя придет машина, не украдут за неделю отсутствия в Москве мою машину, которая бедует возле подъезда, если из-за перемены температур и климата не заболею, то слава и хвала тебе, Господи!

Утром разрыв между Януковичем и Тимошенко вырос до десяти процентов. Кажется, поздравив Януковича с победой, на этот раз Путин не ошибется. Особенно этому должен радоваться С.П. -- ведь Янукович обещал сделать русский язык вторым государственным. У С.П. сын заканчивает школу в Симферополе.

Со спокойным сердцем собрался, пошел на завтрак, потом полтора часа шлифовал загар на пляже, плавал, рассматривал рыб. Погода самая летняя.

Как и вчера, на пляже писал куски в новую книгу. В сознании поднимаются все новые эпизоды, казалось, навсегда похороненные под грудой дней. Удастся ли мне все так вспомнить, когда повествование подойдет к нашему времени. Пока для меня все в тумане. Здесь я буквально держусь за Валю, она ведет меня от эпизода к эпизоду, и это, в первую очередь, ее присутствие наполняет меня грустным счастьем. Правда, книга о Вале выбивает у меня возможность мемуаров, а может быть, это и к лучшему -- это, а не дневники, и есть для меня лучший мемуар.

Две мысли о сегодняшнем полете. Во-первых, надо отметить, что при всем том египтяне смогли замечательным образом организовать и сеть отелей, и безукоризненное обслуживание, и поразительную по качеству службу в своих аэропортах. Десять лет назад было много хуже. Второе -- что за чудесная, мощная и удобная машина "Аэробус"!

Кажется, садимся. Стюардесса объявила: в Москве погода хорошая, температура минус 16 градусов. Весь самолет захохотал.

И опять неплохая новость: минут пятнадцать на проверку паспортов, минут пятнадцать на получение багажа, еще немножко подождал машину, уже через час с небольшим был дома. Чудеса!

9 февраля, вторник. К сожалению, Инна Люциановна очень плоха: мне пришлось вести за нее семинар, потом в два часа провел свой, наметил план обсуждений на полгода, а потом принялся за самое трудное и неприятное -- план кафедры на целый год в разрезе президентского гранта. Домой ушел усталый, но не без чувства выполненного долга. Наши преподаватели очень большие ловкачи и придумщики по части разных писаний и фантазирования занятных ситуаций. Особенно порадовала меня Олеся Николаева -- в ее плане столько собственной сочинительской работы, и роман она пишет, и книгу стихов, и еще одну книгу, и едет на Кубу, что мне вспомнился анекдот про Ходжу Насреддина и кошку. К Насреддину пришел жалобщик, будто бы соседская кошка только что стащила и съела четыре фунта печенки. Насреддин приказал взвесить кошку. В кошке оказалось именно четыре фунта. "Печенка здесь, -- сказал Насреддин, -- а где же кошка?" А когда же мы тогда, если так много пишем и работаем, занимаемся со студентами? О других занятных историях не говорю, но писателями все же можно восторгаться. Та же Олеся организует для студентов две экскурсии в Переделкино: одна в дом Пастернака -- это пять минут от ее дома, другая в дом Корнея Чуковского -- это десять минут. И тем не менее, Олеся одна из самых прилежных.

Около семи на семинар к Игорю Волгину пришла поэтесса Инна Кабыш, та самая поэтесса, которая пару лет назад, а может быть и в прошлом году, оказалась лауреатом Московской премии, но из-за чисто бюрократических формальностей премии этой не получила. Был конфликт со школой, где она преподает, и школа не представила "листка по учету кадров". Если бы так же внимательно чиновники следили за тем, как в свое время застраивался "Речник"! В разговоре возникла некая телеграмма, которую по этому поводу из своего прекрасного американского "далека" прислал Евгений Евтушенко незадачливой лауреатке: "Инночка-тростиночка, если есть в небе хоть одна простиночка, ты прости. Ты прости бюрократию, русское наше идолище, за то, что премию тебе не выдали еще...".

Когда пришел домой, то сразу же, отзвонив в охрану, побежал в туалет, вспомнив, что не только поесть, но и пописать за целый день не успел.

10 февраля, среда. Когда утром сдавал на охрану квартиру, обратил внимание, что паролем на сегодня стало название города Харьков. Симптоматично. Объявили первые итоги выборов, они в пользу Януковича, разница в 3%, но это -- миллион человек. Практически, Украина разделилась почти поровну на две части: на ту, которая практически русская -- Харьков, Донбасс, Крым, и на Западную Украину. Я чувствую, что такое разделение в дальнейшем может оказаться и формальным. Я бы даже этого желал. Без Украины и Белоруссии Россия неполна. Оба этих государства отторгнуты, но не отошли окончательно.

Ездил в институт, отослал книгу Павлу Гусеву, потом позже на Экспертном совете две книги подарил Ю. Соломину и Бусыгину. В институте взял рукопись Маши Бессмертной и в метро прочел. Маша хочет восстанавливаться в институте. Это очень здорово и современно. Здесь почти нет сюжета, так, плывут слова по делам и жизни молодежи, но вырисовывается все до отчаянной ясности.

Вот характеристика одного из героев. "Чем он занимался? Как и все вокруг -- в общем-то, ничем. Учился на художника, что-то писал, шил, был натурщиком, моделью, ди-джеем. Он почти всегда терялся, когда его спрашивали о профессии и планах на будущее, -- он, кажется, всерьез стеснялся своей беспечной жизни". Вот еще очень тонкое наблюдение, об этом же часто думал и я, но Маша сформулировала. "Люди вокруг меня большей частью давно выбрали музыку. Это легче -- мы все ничего не умели толком сказать друг другу". Или вот еще одно точное наблюдение, касающееся очень многих. "В свое время он подавал надежды как художник, но талант в скором времени сошел на нет, оставив за собой взыскательность к чужим работам, работе в принципе". И вот, наконец, о всей компании: "Тигран, Боря, я, Никита, какой-нибудь прохожий, мы все обладаем единственным даром, -- мы умеем -- только и всего -- скользить по жизни, ничего глубоко не касаясь". В другом месте: "Мы были испорченными детьми. Единственное, что мы знали хорошо -- надо уметь казаться, надо, чтобы люди вокруг думали, что у нас есть определенное, принципиальное мнение по любому поводу, начиная с какой-то новой сумки и заканчивая ситуацией в Грузии".

Портрет поколения? По крайней мере, этот портрет -- верен он или не верен -- хорошо написан.

Вечером в 17 был на Экспертном Совете. Все как обычно; довольно взыскательно прошли по именам; начальники, которые ведут Совет, в частности Бусыгин, мне нравятся. С чувством глубокого удовлетворения слушал, как мой друг Паша Слободкин перебрасывался со Смелянским совпавшими киномнениями: им обоим "Покровские ворота" нравятся значительно больше, чем "Москва слезам не верит".

Уходя с Совета, получил комплимент по поводу своих телевизионных выступлений. Потом пообщался по поводу рукописей Дневника с директором Исторической библиотеки. Пора, мой друг, пора, ты слишком много кашляешь! Дома по телевизору -- Медведев сообщил всем, что увлекается фотографией. Когда он только все успевает? И музыку слушает, и в Интернете сидит! А теперь вот еще и фотографирует. Коллекционирует мгновенья!

Сходил на почту и отослал Вите в деревню деньги. Он недавно звонил, говорил, что Вика уже лопочет, а Лена устроилась в сельсовет на работу. Мне всегда становится в наше время страшно за близких мне людей. На руках у Вити умерла Валя.

11 февраля, четверг. Утром повез в "Дрофу" новогодние ответные подарки. Перед Новым годом Александр Федотов мне прислал коробку замечательного коньяку. Запоздал, потому что везде должен был справляться один, да и ждал заезда в беспошлинную торговлю. Как с родными, встретился с редакцией. Среди подарков был и том "Молодой гвардии" с моим предисловием. Меня очень интересовало мнение Натальи Евгеньевны. Посидел в редакции, полакомив всех рассказами о дне рождении Дженнифер и ирландскими сплетнями. Когда вернулся домой, то, как удар: умерла Ирина Архипова. Ко мне едет телевидение с канала "Культура". Потом вечером себя видел: оставили две фразы, но я и так доволен, что вспомнили. Но как жаль Архипову! "Культуру" в этот день не выключал -- день смерти стал и днем ее замечательного пения. Это отпечатается в памяти многих людей. Среди прочего подумалось: опять я, как и всегда, опаздываю. Ирина Константиновна говорила мне, что даст поддержку на мое награждение, а я поделикатничал, вовремя не подошел.

Вечером у меня были гости: приходила Алена Бондарева, Ярослав Соколов, потом подгреб Игорь. Я еще раньше приготовил традиционный борщ, а к их приходу нажарил котлет. Бутылка у меня есть всегда. Ребята принесли фрукты и не забыли о моем минувшем дне рождения, принесли специально заказанную майку с цитатой на груди из Оскара Уайльда. Надпись, конечно, комплиментарная: "В наше время у каждого великого человека есть ученики, причем его биографию всегда пишет Иуда". Посидели за столом, поговорили, кому писать биографию. Вспомнили наш семинар, мальчиков и девочек, все постепенно выгребают. Аня Морозова вышла замуж и родила, вышла замуж Аэлита Евко, недавно женился и Володя Никитин, ее бывшая любовь. Смотрели по Интернету фотографии, у меня просто щемит сердце от любви к этим девочкам и мальчикам.

Алена принесла журнал "Читаем вместе" с небольшой аннотацией на мою с Марком книгу. Стоит высший балл рейтинга с пятью звездочками. С чувством естественной писательской гордости отметил, что новые книжки кое-каких очень раскрученных авторов имеют по три и даже по две звездочки. Здесь же в журнале и большое интервью Полякова, которое завтра буду читать.

12 февраля, пятница. Утро начал с семинарских материалов. Счастливое мое, как преподавателя, состояние, начавшееся с чтения рассказа Маши Бессмертных, продолжилось. И от Маши я особо многого не ожидал, и теперь вот большой материал Марины Савранской оказался очень хорошим и точным. Это тоже скорее исследование современного человека, недаром называется "Это я? Подборка рассказов и зарисовок". Во-первых, мне показалось, что все-таки это что-то в моем русле, скорее не беллетристика, а раздумья. Может быть, недаром я распинался перед ребятами четыре года? Значит, все же что-то до них долетело. Мысль моя, правда, в преломлении собственной практики, что в большой литературе беллетристический подход умирает. Нужна мысль, мысль! Впрочем, все это вслед за Пушкиным, которым впервые показал в "Истории Петра", как документальный остов может стать и несущей конструкцией и эстетикой. А разве не как документ написана "Пиковая дама"? С какой сухостью в языке и протоколизмом! В Марине я всегда видел некий бескрылый беллетризм, а вот она зашла с другой стороны и то, что было прежде мучительно, теперь получилось.

Что касается Полякова, то он, как всегда, умен, принимаю я его скорее как умного человека, нежели как очень крупного художника. Слишком много игры с публикой, с читателем. Он называет это вежливостью писателя. Не знаю, не знаю... Как умный человек, он просто рассыпает вокруг себя точные наблюдения: "После окончания работы над прозаической вещью мне хочется написать пьесы". А я пишу публицистику. Или: "Обычно литератор реализуется у нас в трех ипостасях: сочинитель, общественный деятель и редактор, в отличие от западной традиции, где сочинительство чаще соединяется с преподавательской или научной работой". Я, значит, соединяю в себе две этих тенденции. Он, так же как и я, сразу читает несколько книг и, как и я, не любит читать чужую прозу, когда пишет свою.

Целиком перепечатываю абзац, посвященный "Большой книге", где Юра в прошлом году председательствовал. Я расценил это как стремление другого лагеря его прикормить. Вот что пишет бывший председатель.

"Вынужден констатировать, что из тринадцати книг шорт-листа как читатель я бы прочитал максимум две-три. Остальные бросил бы либо с первой страницы, либо с первой главы. Они скучны или недоработаны. Очень жаль, что не отмечена книга Аллы Марченко об Ахматовой. Еще печальнее, что сквозь "бутовский полигон" в финалисты "Большой книги" не может прорваться талантливая русская проза из провинции".

Днем, когда я уже уходил к книголюбам, звонила Наталья Евгеньевна. Она прочла мое предисловие к книге А. Киселева и сказала, что как всегда виртуозно, но огромное количество корректорских ошибок. Говорили о том, как много людей греются возле учебной литературы.

В четыре часа открывал выставку экслибриса, посвященную 150-летию со дня рождения А.П. Чехова. Выставка интересная и неформальная. Народа было немного, я говорил экспромтом, в основном о бюрократии наших юбилеев. Отметили и забыли. Что случилось с писателем Гоголем, о котором еще недавно говорили ежедневно по всем каналам? О нем забыли. В речи я говорил о том, что юбилейные торжества начались все же в театре Дорониной. А потом перешел к выставке, в которой отражена многолетняя и последовательная любовь к писателю. Действительно, много хороших работ, но все же лучший -- это портрет Гоголя, сделанный Юрой Космыниным.

Уже несколько дней у меня жуткий кашель, я надеюсь, что он пройдет сам собой. Как я завтра поеду на похороны? Может быть, и не пойду.

13 февраля, суббота. Ну, это значит, что я действительно плох, если не поехал на похороны Ирины Константиновны. Это, конечно, не только смена климата, но и простуда. Бедный Владик Пьявко! Совсем недавно потерял мать, а вот теперь и жену. Приехал после панихиды, которая состоялась в Большом зале Консерватории, Ашот. Хорошо, что позвонил мне с дороги, и я попросил его купить, когда будет возвращаться, мне хлеба и молока. Молоко -- это главное мое лекарство, пью его горячим. На панихиде, по словам Ашота, народа было не очень много. Но приходила молодежь, часто с музыкальными инструментами в руках. Не было в зале телевидения. Это совершенно точное распоряжение Пьявко, ведь он не хочет, чтобы тысячи людей видели великую певицу в гробу. Миф должен быть всегда жив.

Созвонился с Леней Колпаковым, поговорили о том, как время выкашивает лучших людей. Леня сказал, что хотя газета и выходит только в среду, но без материала об Архиповой они номер не мыслят. Пришлось мне садиться и писать страницу. Через час прочел ее Леониду по телефону.

"Об Ирине Константиновне Архиповой еще долго никто не осмелится говорить в прошлом времени. Она давно уже стала повседневным аргументом недосягаемого в нашем искусстве. И речь здесь не только об опере, а и об абсолютном выражении через оперу человеческого несгибаемого духа и гармонии возможностей, идущих от Бога и собственных усилий. В нашем оперном искусстве только три подобных идола: Надежда Андреевна Обухова, Федор Иванович Шаляпин и Ирина Константиновна Архипова. Удивительно, что во всех троих с предельной откровенностью был выражен русский национальный характер с его прямотой и исповедальной страстью. Впрочем, это давно известно, что высшие достижения невозможны без пределов этической и моральной несгибаемости.

Только что ушедшей от нас великой певице есть чем отчитаться перед Богом. Перед людьми счет свершен -- ее оперные сценические создания останутся с нами на всю оставшуюся жизнь. Реквием, составленный в траурные дни на канале "Культура", в этом отношении неповторим. Тому, что было исполнено и вспомнилось, практически нет альтернатив. Ее Марфа, Амнерис, Эболи, Мнишек, Графиня в "Пиковой даме", Азучена, ее легендарная Кармен, даже Комиссар в "Оптимистической трагедии" -- это не только совершенное пение в его абсолютном выражении, но и образы, поднятые на уровень всечеловеческого эпоса.

Два факта из жизни великой певицы стали общим местом: ее мировое признание и забота о судьбах оперной молодежи. Многие певцы, ставшие звездами мировой оперной сцены, были впервые замечены ею. Тот же Хворостовский, к примеру.

Ее предельная принципиальность в оценке явлений искусства также хорошо известна ее коллегам -- Ирина Константиновна Архипова председательствовала и участвовала не в одном национальном и международном конкурсе. Где был нужен высший авторитет, там нужна была Архипова. Мне это было хорошо известно по многолетней совместной работе в комиссии по присуждению премий Москвы.

Так же как, говоря о Шаляпине и Обуховой, их мы почти никогда не называем по именам, а только по имени-отчеству, еще много десятилетий, обращаясь к памяти и наследию великой русской певицы, мы будем всегда произносить: Ирина Константиновна Архипова.

Сергей Есин, лауреат премии Фонда Ирины Архиповой"

14 февраля, воскресенье, 15 февраля, понедельник. Эти два дня и предыдущий сидел дома, успокаивал клекот в груди и думал о самом грустном. Из головы не шло старое, лет пяти, мельком сказанное Александром Григорьевичем Чучалиным: "Очень часто астма перерождается в опухоль". Называю это деликатнее, дабы не привлечь словом к себе подлинную опасность. Все время работал: кое-что подчитывал из старых дипломных работ, а самое главное -- читал и сличал с правкой Дневник 2006 года. Я уже твердо решил, что сниму с себя этот груз неизданных дневников. Боюсь, что уйду, так и не реализовав один из главных моих "жизненных проектов". Практически я перевел свою жизнь последних лет в труху бумажных листов. Не стану ждать никаких издательств и помощи со стороны, ибо на это нет никакого времени, год за годом напечатаю то, что есть, за свой счет. Эту идею мне подал пример Леши Антонова, каждый год, выпуск за выпуском печатающего свои книжечки студии "Белкин". Возникла мысль на следующий год выдвинуть Лешу на премию Москвы. Посмотрим.

Из событий наиболее важным надо считать увольнение IKEA в Санкт-Петербурге двух своих топ-менеджеров только за то, что они знали и не препятствовали, когда одна из фирм, строящих здание их магазина, дала за подключение к электросетям взятку. Только знали! Этим методом IKEA борется с нашей коррупцией. Кстати, IKEA отказывается именно вследствие российской коррупции расширять сеть своих магазинов. Я предполагаю, что в качестве ответного шага руководители IKEA, наверное, ждали, что мы кого-то из чиновников снимем с должностей. Если так, то этого они не дождутся.

Второе -- это, конечно, наш полный пока провал на зимней Олимпиаде в Ванкувере. Открытие я тоже смотрел -- зрелище было фееричное и дорогое, много компьютерных эффектов, лазеры, выступление певцов и певиц, одна из которых, по словам диктора, никогда не скрывала своей нетрадиционной ориентации. Мне, правда, ближе другой стиль, когда "картины" возникают в среде массы людей, а не при помощи светотехники. Но все равно здорово, с выдумкой! Если говорить все же о некотором неуспехе, то пока только один конькобежец взял "бронзу", а остальное, включая женский бег на коньках и биатлон, -- все было провалено, все полные нули. Я полагаю, что это симптоматично по нескольким обстоятельствам. Во-первых, еще до открытия Олимпиады мы начали гудеть, что "наших", дескать, замучили пробами на допинг, что, дескать, оказывается психологическое давление и прочее, и прочее. Но главный признак -- это недавнее назначение и открытие министерской по спорту должности. Русская привычка все решать бюрократическим способом. Естественно, министерство пообещало побед и пламенных реляций! Второй признак -- это торжественная клятва руководства дать каждому победителю за "золотую" медаль по 100 000 евро. Такого нет нигде в мире. "Эхо" по этому поводу устроило среди радиослушателей дискуссию. А не лучше ли, чем платить такие гигантские деньги, вынутые из кармана налогоплательщика, строить стадионы и плавательные бассейны для массового спорта?

16 февраля, вторник. Утром провел занятие на семинаре И. Вишневской. Боюсь, что с нею повторяется то, что в самом конце жизни было с Валей. Она уже практически не может ухаживать за собой. Вокруг некоторые волнения по поводу остающейся квартиры в центре, с антиквариатом и драгоценностями. Обсуждали пьесу очень славного паренька из Башкирии, Дамира Юнусова. Для первого курса очень неплохо.

В обед, т.е. как всегда с 12.30 до часа, провел заседание кафедры. Было три вопроса: студенческий конкурс ко Дню Победы, который я поручил Г.И. Седых, вопросы наших планов и их выполнение. И доклад С.П. о мультикультурной литературе. С.П. сделал это просто великолепно и меня по-настоящему удивил. Сходные процессы, происходящие в бывшей Британской империи, выучившей своих туземцев в престижных университетах, в первую очередь, английскому языку, идут сейчас и у нас. С.П. назвал имена Волоса и Мамедова. Здесь также "туземная" культура, выраженная посредством русского языка. Что уже давно не было на кафедре, завязалась дискуссия, и у всех осталось впечатление интеллектуальной высоты жизни. На кафедре постепенно создается хорошая и творческая атмосфера. Интересно поговорили с Сидоровым, в частности, о том букеровском лауреате, которого он в прошлом году объявил. Я высказал мысль, что это первый букеровский лауреат, оказавшийся из другого лагеря. Как это они все вынесли! Женя посоветовал мне взглянуть на 1-й номер журнала "Знамя", где по этому поводу высказалась Наталья Иванова.

После доклада и заседания кафедры я отправился к своим ребятам. Все же мои "отличники" держат определенный уровень. И в первую очередь Сема Травников и Ксения Фрикауцан, они точно разграничили и определили и хороший уровень текста Савранской и ее скрытый холодноватый журнализм. Это меня порадовало. Ребята вообще часто формулируют то, что почти готов сформулировать я, но мучаюсь рефлексией, как бы не нанести обиду. На семинаре не было Нелюбы и -- удивительно -- сразу исчезла атмосфера недоброжелательства. Интересное свойство отдельных людей создавать вокруг себя специфическую ауру.

В конце дня встретились и поужинали с Мариэттой Омаровной. Боже мой, почему именно с этой женщиной у меня столько совпадений! Говорили, как всегда, интересно и о многом. Мариэтта Омаровна, удивительно доверчивый и наивный человек, каждый раз меня предупреждает: не для Дневника. Как-то в беседе сказал, что сегодня звонили от Вити Ерофеева и звали к нему на "Апокриф". Тема: "Писатели и революция". Честно говоря, мне это не очень интересно. М.О. заметила, что отказывается от подобных приглашений довольно часто, и сформулировала четко: поднять собственный рейтинг за чужой счет. Я имел в виду еще, что "чужим" Витя говорить не дает, а потом еще редактирует так, чтобы остаться главным героем.

Как ни странно, на работе немножко отошел и к концу дня почувствовал себя уже сносно. С собою привез целый рюкзак дипломных работ, которые нужно читать.

17 февраля, среда. Ну, слава Богу, хоть какие-то результаты на Олимпиаде! Встал сегодня в пять утра, потому что лег вечером довольно рано, и сразу же принялся смотреть прямую трансляцию из Ванкувера -- фигурное катание, мужчины, короткая программа. Бесспорно, победил Евгений Плющенко.

Я вообще сижу, да и сплю с включенным телевизором. Что-то около четырех утра на экране всегда какая-нибудь трансляция из Ванкувера. Удовольствие доставляют наши комментаторы, которые сначала хвалят и "подбадривают" своих участников, а потом ближе к финишу начинают их ругать и придумывать причины их проигрыша.

Утро начал с чтения первого номера "Знамени", о нем мне говорил Е.Ю. Сидоров. Наташа Иванова, о которой я часто пишу в Дневнике, девушка, конечно, своеобразная. Но, -- отдадим должное -- читаю-то я ее, если попадается, всегда. Вот и теперь она напечатала в "Знамени" некий свой "конспект наблюдений" под названием "Трудно первые десять лет". Выбираю из конспекта лишь то, что меня увлекает или волнует. Что, наконец, восхищает своей точностью. И начну с цитаты, которую Н. Иванова приводит из статьи некой Ольги Мартыновой, написанной для зарубежного издания. И как бы Н. Иванова эту цитату не прилаживала, по существу здесь точно отображенный процесс. И процесс этот еще не закончился.

""Речь идет <...> о терпимом, если не поощрительном отношении к этому явлению со стороны "литературной общественности" за пределами старого "красно-коричневого лагеря" (т.е. если бы Распутину или Белову нравился Захар Прилепин, то в этом не было бы ничего странного или интересного; интересно, когда он нравится Александру Кабакову, Евгению Попову или Александру Архангельскому)". Сейчас, когда я пишу эти строки, по Первому каналу ТВ начинается очередной выпуск новой программы "ДОстояние РЕспублики" -- собравшиеся в телеаудитории вдохновенно перепевают популярные советские песни 40--50-х годов. А по каналу "Россия" идут "Лучшие годы нашей жизни", продолжаются триумфы Кобзона, Пахмутовой, идет праздничный концерт ко Дню милиции. Советское -- методом погружения. Действительно -- "речь идет о культурном реванше"".

Эта замечательная цитата свидетельствует о многом. Можно сказать, что здесь присутствует некая "заказная" ненависть ко всему не только советскому, но всему в культуре созданному в советское время. Одновременно у автора можно спросить, почему новое время не может предложить ничего более востребованного в массовой культуре, чем то, что до сих пор делают старые мастера -- и Кобзон, и Пахмутова. Советское, как историческое, невозможно стереть. Верка Серюдчка и Киркоров не закроют "свободного пространства". Борьба у многих современных деятелей литературы и искусства с этим советским идет еще и потому, что многие из них в этом советском успели себя "запятнать". Но в небольшом тексте есть и еще одна "закавыка".

Следует обратить внимание и на тоталитарный окрик в сторону "литературной общественности". А почему вам, высокомудрые писатели, нравится Захар Прилепин? Министерство пропаганды еще не разрешило его любить. Любить, как это традиционно делает сама Наталья Иванова, можно только персон из своего лагеря. А что же тогда делать мне, если я не только люблю Распутина, Прилепина и Лимонова, считая всех троих выдающимися писателями, но и Маргариту Хемлин, и Андрея Битова, да и многих других "не наших".

Недовольна Иванова и тем, что Прилепин вроде бы пишет биографию Леонида Леонова. Он там обязательно сыщет что-то не то! Но такой опытный специалист, как Иванова, не может кого-то пожурить, чтобы еще и не проговориться или чтобы не ударить по своим. Собственно, после текста Ольги Мартыновой размышляет уже Иванова.

"Дело не только в том, что не успели дойти до новых писателей уроки Платонова (они и дойти не могли), -- но в том, что их подменили уроками условного Леонова. Именно об этих уроках прямо свидетельствует и биография Леонова, созданием ко-торой увлекся новый писатель нового века Захар Прилепин. Мне возразят: но ведь Алексей Варламов пишет биографию Платонова. Отвечу: Платонов требует десяти-летий жизни, как он потребовал у Льва Шубина, Булгаков -- у М. Чудаковой, а пи-сать о нем книгу после книг о Грине, Пришвине, Алексее Толстом, Михаиле Булга-кове (автором всех этих жезээловских работ и является Варламов) -- совсем иное дело: получается, что в наше конкретное время изготовление литературных биографий поставлено на поток. Главное -- чтобы источники были опубликованы и, ра-зумеется, обкатаны".

Я ведь не только вписываю в свой дневник умные цитаты из чужих статей, но и конспектирую это умное и поэтому скажу, что согласен с мыслью Ивановой о том, что "одной из самых разрабатываемых прозой двадцать первого века территорий -- территория адаптации (литературного века) предыдущего".

Из обзорной статьи критика иногда многое узнаешь. Оказывается, Аркадий Бабченко -- я его, кажется, знаю, бывший военный, и военную прозу его читал -- крепко высказался по поводу романа В. Маканина "Асан", который я не осилил. Но здесь я узнал также, что тот ряд новых писателей, для которых в литературе значение имеет скорее тема, нежели что-то другое, которые скорее описывают, нежели придумывают, и которых называют "новыми реалистами", имеют и некое своеобразие. Опять гоню цитату.

"От классического реализма их отличает главное: поэтика. Они, как правило, не создают свою художественную реальность, как Лермонтов и Пушкин, Толстой или Достоевский, с героями, которых мы сосуществуем как с более чем реальными, -- они описывают существующую. С минимумом художественного преображения. И воображения. (Вот откуда, я полагаю, столь яростная реакция того же А. Бабченко на маканинский "Асан").

Их проза вызывает в критике противоречивую реакцию -- от безусловного приятия до безудержного отторжения. Как правило, с их текстами надо серьезно работать редактору -- они недотянуты, недоделаны, недоформованы. Им надо прописывать недостающие элементы. Менять композицию. Не хватает профессионализма? Интересно, в какую "направленческую" сторону стало клониться это литера-турное явление, представленное, повторяю, писателями не одного поколения -- от совсем молодых до вполне себе зрелых.

А клониться -- и довольно сильно -- оно стало в сторону левую".

Вот здесь я должен признать, что Н. Иванова попала в точку. Она, конечно, женщина с даром провидения, но, получив результат, часто не знает, что с ним делать, или боится идти дальше. Реальная жизнь, даже для писателей с так сказать "демократическим" уклоном в душе, сворачивает их с либерального майнстрима.

Теперь невинные мелочи, но они тоже близки моему сердцу. А внимательно взглянув вовнутрь себя, должен сказать, что когда дело касается литературы, оно, это сердце, мстительное.

"Что утрачено, и, боюсь, окончательно (за эти годы)?

Общие критерии. Каждый может объявить себя писателем, купив издателей, критиков, рецензентов. Издав книгу, можно купить рекламу на "Эхо Москвы", полосу в "Литазете" и даже в "Новой", как показывает случай с А. Потемкиным, на обсуждении прозы которого сошлись А. Марченко и Н. Богомолов. Об Аннинском даже не говорю -- он поучаствовал во всем проекте "критики".

Вот кого трудно, если не невозможно купить, -- это читателя".

Наконец, последнее положение, вернее кунштюк из статьи Ивановой. Женщины-критики иногда, анализируя такую податливую структуру, как литература, совершают редкие алхимические эксперименты. Например, сводят в две колонки "элементы" начала этого и того, Серебряного века. Вот что получается. Таблица Ивановой. А не Серебряный ли у нас век? Ощущение, что Иванова выполняет специальное поручение В. Суркова. Нагляднее было бы эти две колонки и здесь поставить рядом.

1900-е

Лев Толстой (умер в 1910 г.)

Антон Чехов (умер в 1904г.)

Максим Горький

Иван Бунин

Леонид Андреев

Александр Блок

Иннокентий Анненский (умер в 1909г.)

Андрей Белый

Д. Мережковский

Николай Гумилев

Валерий Брюсов

Константин Бальмонт

Николай Бердяев

Василий Розанов

К. Станиславский

В. Немирович-Данченко

В. Мейерхольд

2000-е

Александр Солженицын (умер в 2008 г.)

Андрей Битов

Владимир Макании

Вл. Сорокин

Виктор Пелевин

Михаил Шишкин

Олег Чухонцев

Александр Кушнер

Елена Шварц

Сергей Гандлевский

Тимур Кибиров

Мария Степанова

Дмитрий Галковский

О. Табаков

П. Фоменко

Л. Додин

А. Васильев

18 февраля, четверг. Сижу дома, но мне не становится лучше. Правда, это утихание моей общественной деятельности способствует приведению в порядок моих личных дел. Часами сижу над сверкой Дневника за 2006 год. А потом также возьмусь за 7-й, 8-й и так далее. Их надо напечатать, забыть и выбросить самому все черновики. Попутно читаю работы учеников Вишневской. Хочешь не хочешь, а их надо тянуть и выпускать. Пока прочел и написал рецензии на пьесы Ж. Гонсалес и Л. Москаленко. В принципе -- нормально, хотя, и особенно у Москаленко, которая, конечно, с претензиями, все облегчено, но драматургия такая вещь, что решает все только театр.

Утром даже с вожделением смотрел лыжный спринт. Здесь, наконец-то, у нас "золото". Я даже заплакал, когда наши Никита Крюков и Александр Панжинский завершили заезд буквально рядом, так что лишь электронный финиш определил, у кого "золото", а у кого "серебро". Время даже на электронке одинаковое -- имело значение, чей лыжный ботинок на несколько сантиметров оказался впереди ботинка соперника. Вот тебе и искусство -- драматизм жизни перебивает все! Во-первых, Крюков оказался в финале почти случайно, не выиграв, как блистательный Панжинский, полуфинала, а показав лучшее, чем все остальные "невыигравшие" участники, время. Потом на лыжне падает норвежец. Наши ребята сразу же, казалось бы, нерасчетливо оторвались -- "потом норвежцы станут стеной и не протолкаетесь" -- и пошли, пошли... Причем, паровозом был именно Панжинский. А когда норвежцы так отстали, что не догонишь, на финишной прямой и началось соревнование уже между нашими бойцами. Все остальные утренние программы с участием русских были провальными. Проиграли женщины в биатлон, проиграли мужчины. Комментаторы говорили о "почетных" десятках, семерках и пятерках. А мы ведь так привыкли к несгибаемой силе России в лыжах и коньках! В коньках первую победу принес нам Иван Скобрев -- это первая наша "бронза".

19 февраля, пятница. Проспал проигрыш Е. Плющенко "золота" американцу Эвану Лансачеку, только серебро. Проснулся около восьми и узнал об этом уже по радио. Американца я видел два дня назад, катается он классно, технически Плющенко, наверное, не уступая, но с поразительной элегантностью. От всезнающего "Эхо" узнал также, что Администрация президента собирается начать строительство еще одной резиденции для президента и высших чинов России на берегу Тихого океана. Собирают для этого деньги. Электроподключение обойдется в 600 миллионов рублей. Но деньги на строительство вроде бы должны дать некие спонсоры. Я ведь понимаю, что значит спонсор -- с ним расплачиваются государственной услугой. Под резиденцию собираются оттяпать что-то около 1000 га от заповедника, расположенного на берегу. Но, правда, кому-то этот кусочек принадлежит или входит в какую-то структуру, которая собирается это действие обжаловать. В эфире прозвучало имя сына беглого банкира Смоленского. Но зацепило меня не это. Я вспомнил, что два наших грандиозных чемпиона Олимпиады Никита Крюков и Александр Панжинский -- воспитанники детской спортивной школы. Наверняка, это -- некий реликт, оставшийся от советской власти. Вот если бы строить не новые резиденции, как Петергоф или Версаль, а строить скромненькие школы и плавательные бассейны, то и на Олимпиадах будет не так грустно.

Утром все-таки преодолел себя и сначала записался, а потом и пошел к врачу. Все было как обычно, и, естественно, оказался у меня сильный бронхит. Опять удивил врач, пожилая уже дама Наталья Львовна Смирнова. Опять она взяла меня за ухо и повела на рентген, потом сама же пошла смотреть снимки, а в заключение наградила меня кучей лекарств. В прописи, которую она сделала, было шесть названий, и это к трем моим обязательным препаратам.

По дороге в поликлинику и обратно прочел новый рассказ Романа Сенчина в "Новом мире". Достаточно простое по языку и не очень закрученное по сюжету произведение. Некий преуспевающий, уже не очень молодой, но все же скромный профессор едет на конференцию в один из областных городов. Как бы по обработанной схеме присутствие на заседании, знакомство с молодой дамой, как бы почти запланированная любовная сцена, но отвлекаться на одну маленькую победу времени нет, поэтому с такими же, как и он, немолодыми учеными жуирами герой отправляется на следующий день в сауну, где молодые дамы уже как бы в меню. Собственно, это и все; возвращается к себе в город, в дом, к жене, детям; теперь опять несколько месяцев рутинной работы. Такая же и дама-доцентша, с которой наш герой встречается. Все такие. Жизнь затоптала, и нет ни возможностей, ни сил сделать ее другой. Рассказ называется очень точно: "Все нормально". По своей внутренней структуре этот рассказ Романа очень напоминает его чуть ли не первый большой рассказ, как я помню, напечатанный в "Знамени", -- "Афинские ночи". Герои с тех пор сильно повзрослели.

Вернувшись домой, в этот день уже не работал, а начал читать большой обзор Льва Данилкина в "Новом мире", потом смотрел по Discovery интересный фильм об устройстве быта в эдварианскую эпоху: господа, имение, слуги, быт, еда, образ жизни. Фантастика, как интересно! Как всегда у англичан, высокая точность быта и документальность деталей. В том же "Новом мире" прочел разгромную статью по поводу "Царя" Павла Лунгина. Фильм я, правда, не смотрел, но сама попытка залезть в угодья Эйзенштейна беспокойна и самонадеянна!

20 февраля, суббота. В городе невероятный снегопад. Видимо, снег шел всю ночь, на машинах, видно из окна, шапки в двадцать -- двадцать пять сантиметров.

Прочел Аллу Дубинскую, ее фантастическую повесть. Как все-таки расплодился Гарри Поттер! Но дело даже не в этом, Булгаков тоже чувствуется, и иногда он нашей дипломнице кое-что подсказывает. Но, к сожалению, повесть без переработки допускать до диплома нельзя. Со стилем довольно неважно. И дело даже не в серьезной стилистической переработке, а в жесткой редактуре. Эпитеты, словоупотребление, согласование, более простой синтаксис. Я думаю, что Анашенкову -- он руководитель -- надо сесть и страницу за страницей прорядить.

21 февраля, воскресенье. Утром проснулся в полном отчаянии. Всю ночь сквозь сон думал о смерти и о том, как мало сделано! Все время снится Валя, а теперь еще отец, Юра и мама. Почему я не могу и не решусь наладить свою жизнь и организовать ее! Во всем этом, конечно, сказывается, в первую очередь, неудовлетворенность собственной литературной жизнью. А разве такая уж веселая другая? Вспомнил Валю, ее отчаяние по утрам, и, как она делала всегда, собрал себя в кулак и снова начал жить. Ну что, дружок, начнем с привычных действий -- будем пить лекарства, выздоравливать и жить, пока Господь терпит нас на этой земле.

Чтобы как-то себя привести в порядок, начал разбирать бумаги, т.е. как-то группировать и раскладывать по папкам и полкам. Я хорошо помню совет Блока -- во всем нужна немецкая аккуратность. Я пытаюсь достигнуть ее всю жизнь, потому что у меня ум немца, но это не получается, потому что душа русского.

Днем, когда что-то делал на кухне, вдруг чуть-чуть, будто открывалась, стукнула, вернее в створе колыхнулась входная дверь. Это означало, что кто-то вошел в подъезд, и воздушной волной тронуло все двери в доме. Я по старому инстинкту подумал: пришла Валя. Так много раз бывало, она раздевалась, и со словами "ку-ку" входила в кухню. Но, может быть, это все дурной сон или сон во сне, и она действительно войдет. Сразу захлопает холодильник, заскворчит сковородка на плите, и я снова стану молодым.

Выходил во двор, чистил машину. Снега за два дня на крыше не меньше полуметра.

Вечером смотрел короткометражки Озона и дочитывал статью в "НМ".

22 февраля, понедельник. Разбирая еще вчера газеты, я нашел в "РГ" занятную статью под названием "Бульварная история". Об ограблении дочери киевского мэра в Париже. И здесь самое время что-то сказать об Украине. Самое главное, что при всей украинской любви к разборкам на любом уровне на государственном они временно прекратились. Проиграв выборы с небольшим отставанием от Януковича -- Украина почти поделена по убеждениям и привязанностям пополам -- дама с косой, памятуя успех оранжевых разборок, сделала несколько попыток поднять народ, закрутить майдан, но потом успокоилась и даже отозвала свой иск к политическому противнику из суда. В результате чего она сделала такой маневр -- неизвестно. Скорее всего, кто-то нашептал ей, скажем, что российская прокуратура сможет снова открыть закрытое нынче дело о воровстве или довести до внимания публики какую-нибудь ее новую проделку, но есть факт -- она пока угомонилось. Однако Украина слишком веселая страна. Итак, дочку -- есть фото, -- дородную даму, ограбили. Произошло это в Сен-Дени, районе, хорошо всем известном, здесь не только усыпальница французских королей, но еще и один из самых боевых, а можно сказать и черных районов Парижа. Какой-то молодец, в то время когда машина дочки киевского батьки стояла у светофора, разбил у "Мерседеса" окно и выхватил сумку. Началась погоня, из сумки выпала пачка купюр -- 10000 долларов, но похитителя не нашли. Пропускаю, как типичный и малоинтересный момент, что, по словам славной дочки, в сумке было драгоценностей на 4,5 миллиона евро. Вот что значит, деньги нажиты непосильным трудом! Теперь самое интересно. Ну, что дама в рекордный срок получила новые документы в посольстве и улетела на родину -- это интересно, но не слишком. Могут, когда хотят. А вот что на родине в мэрии советница мэра факт ограбления дочки опровергла, вот тут и стоит порассуждать. Молодцы, киевляне, чему-то они у нас научились! Я вспомнил, как в свое время, когда ограбили вице-спикера Думы Любовь Слиску, она, откровенная тетка, всем об этом порастрепала, кто, что и когда подарил. Ясно, конечно, что такого изобилия бирюлек на зарплату не накупишь. Вот и лишилась места. А киевляне молчат. Что для них какие-то 4,5 миллиона! Для нас это тьфу, мелочь, мы еще не столько наживем, было бы почетное и выборное место! Ах, Париж! Прошлый раз, когда я там был, я поражался рассказам гида, как легко тратил деньги какой-то другой киевский олигарх.

Из той же газеты за пятницу -- Медведев снял с должностей шестнадцать милицейских начальников, это все генералы, руководители региональных управлений и два замминистра. Когда я увидел по телевизору их лица, я просто обалдел: раскормленные, сытые и ленивые люди. И последнее: казанский "Рубин" разгромил в 1/16 Лиги Европы команду из Израиля. Казанцы забили в ворота противника три безответных мяча. Пишу об этом только потому, что вспомнил свое разочарование, когда наша сборная как-то играла с израильтянами и мы с треском проиграли. Тогда я кому-то сказал: послали бы лучше казанский "Рубин".

Весь день собирался пойти на Лакшинские чтения, но в последний момент почувствовал себя плохо и испугался все-таки тлеющей болезни. С некоторым чувством естествоиспытателя по-настоящему ощутил себя старым человеком. Старику все время хочется спать.

23 февраля, вторник. Мне не отвертеться, придется 25-го делать доклад о литературе в Университете у Вл. Лукова. Но я и так уже давно в поле подготовки к этому докладу, хотя волнуюсь отчаянно.

День Защитника Отечества ознаменован, естественно, мужскими поступ-ками. Во-первых, к счастью, наши девушки, которые в России традиционно сильнее мужчин, заработали на Олимпиаде в эстафете по биатлону золотые медали. Днем по радио "Эхо Москвы" передали странную информацию, которая не идет у меня из головы. Выступая пос-ле своего проигрыша, Плющенко -- здесь он держался достойно и мужест-венно -- в интервью "ляпнул", что, дескать, фигурное катание -- вещь, ко-нечно, изящная, но мы -- мужики, и в спорте должен побеждать сильней-ший. Имеется в виду, что сильнейший -- тот, кто крутит четыре оборота, как он сам, а тот, кто получил золотую медаль, четырех оборотов не крутит. Американцы, прочуяв во всем этом достаточно обычном выступлении нечто оскорбляющее их толерантность к сексуальной неоднозначности, намекнули, что Плющенко может оказаться без визы в Америку. Ну, дело понятное. Сказал ли я, что Плющенко в своем интервью допустил слово "мужики", в противовес как бы "не мужикам".

Слово "мужики" стало у нас расхожим. Но вот о чем я подумал. За последнее время пить водку -- так мужики, банк, адми-нистрация, начальство -- везде мужики. А мужиков, которые бы пахали и косили, ковали сталь и доставали из-под земли уголь, -- таких вроде бы и не осталось. Впрочем, современное общество называет их даже не мужиками, а так, разная чухня.

Уже под самый вечер смотрел по Discovery длинную передачу о вой-не -- война всегда дело мужицкое. Это о высадке американцев и англичан в Нормандии.

Вечером в городе был салют.

24 февраля, среда. План дня очень напряженный: до 10-ти утра надо сбегать в поликлинику сдать анализы, потом поехать в институт, где должен в три часа состояться специализированный совет по защитам, а в пять у меня прием у врача. В институте сделал целую кучу дел. В первую очередь, поговорил с самой Аллой Дубинской, а потом с ее мамой. Но к счастью, весь материал Аллы у меня был по рукописи расчерчен и полон моих замечаний. У студентки и ее мамы один аргумент: но ведь раньше хвалили... Они не понимают, что мастер хвалит за первые усилия и все время ждет, когда развернувшиеся наклевышки этих самых усилий и способ их выражения сольются в том, что мы называем текстом и стилем писателя.

В четыре часа состоялся совет. Это уже второй сын из нашего коллектива, на этот раз нашего преподавателя Юрия Михайловича Папяна. Сын в свое время окончил наш институт и особым талантом не отличался. Многие из наших преподавателей его хорошо помнят -- Левон Папян. "Тот еще огурец" -- это кафедра новейшей литературы. Мне кажется, что и в первом, и во втором случае "сыновьих защит" родители страхуют для жизни своих не очень одаренных детей: в крайнем случае, пойдет преподавать.

С Левоном я успел поговорить еще до защиты. Сразу отметил, что он, как свойственно почти любому юноше с Востока, за три или четыре года, что я его не видел, огрузнел и пополнел с лица. Занятно, что диссертацию он писал аж в Забайкальском университете, у Галии Дафуровны, моей старой знакомой, с которой я и сейчас переписываюсь. Она у нас защищала докторскую. И, кажется, диссертацию Папяна в Забайкалье-то к защите не приняли. Итак, разговор. По-отечески и по собственной традиции я со всеми студентами и выпускниками "на ты".

"-- Где ты сейчас работаешь?

-- В банке.

-- Ну, банк это вполне армянское дело. -- Тут я вспомнил председателя банковского сообщества, если мне не изменяет память, Тосуняна. -- А кем работаешь?

Как я понял из ответа, мальчик отвечает на вопросы клиента по телефону и здесь, конечно, филологическое образование необходимо. Уговорить, убедить, соблазнить, наконец.

-- Так зачем тебе нужна защита и степень? Для визитной карточки?"

По-моему я почти попал в цель.

Реферат у мальчика написан довольно ладно, но кое-какие логические нестыковки я заметил. Естественно, передал А. Камчатнову и В. Ковскому, они, конечно, крови не жаждут, но с вопросами и уточнениями погоняют. В диссертации речь идет о не очень понятных "словесных рядах" и других изобретениях А.И. Горшкова, ученика академика Виктора Виноградова.

Вернувшись из института, весь вечер сидел и монтировал разные цитаты, писал план выступления и боролся с собственной апатией. Но все же ума хватило пораньше лечь спать.

25 января, четверг. Утренний "подарок" -- ночью на Олимпиаде канадская сборная с разгромным счетом победила нашу хоккейную "дружину". Когда наши обозреватели говорят "дружина", то все время подразумевается "непобедимая". А это, оказалось, не дружина, а холопы, служащие у разных хозяев, в разных зарубежных клубах, но на короткое время слетевшиеся на поживу, якобы по зову родины. А родина у всех на их банковских карточках. Недаром, как сказала та же пресса, многие из состава сборной, "легионеры", через несколько часов после своей постыдной игры, улетели к месту своей постоянной зарубежной работы, легионерить. Родина-мать зовет!

В девять часов пришел С.П. и мы поехали в МосГУ -- Гуманитарный университет. Я ехал в состоянии ступора, ничего не готово, нет мыслей, нет общей идеи. Доклад о литературе, неизвестной аудитории. Тем более я почти не читаю современную литературу. А книг выходит тьма, каждая книга подразумевает уникальность, аннотации сравнивают автора новой книгу с Манном, Кафкой, Джойсом. Но вот что интересно: с Буниным и Тургеневым никто и никого не сравнивает.

Оказалось, когда уже приехали, что это не конференция, а заседание Русского клуба, который ведет ректор университета. Лица почти сплошь телевизионные. Когда я подошел к трибуне, то прямо перед собой увидел страшно постаревшего Сашу Проханова. И тут меня, как говорится, понесло. В этом смысле молодец С.П., который всегда вселяет в меня уверенность. Это он сделал и сегодня. Я начал с некоего сравнения положения в литературе с проходящей Олимпиадой. И там и там разрушение устоявшихся основ. Дальше все полетело, как по маслу: школа, читатель, издатель, положение писателя, общий кризис литературы, ее разделенность, представление о сегодняшней литературе либеральной критики. Здесь пригодились таблицы Натальи Ивановой.

Уехать пришлось почти сразу же после доклада -- в четыре часа в институте Ученый совет. На этот раз отчитывался Леша Козлов, наш замечательный издатель. Здесь надо отдать должное БНТ, этот процесс, как постоянный, он наладил. Говорили также о библиотеке, которая все время жалуется, что работы много, а зарплата мала. Л.М. весьма резонно заметила, что преподаватели, когда появился грант, отказались от коммерческой надбавки. Второе ее соображение меня не удивило: мы оказались единственным вузом с правительственным грантом, который сделал подобное. У меня, правда, возникла мысль: как же наше начальство вывернется из ситуации через два года, когда грант закончится? К большой зарплате привыкают быстро, и лишить ее -- это почти вызвать бунт. На совете у меня произошла мелкая стычка с Минераловым. Юрия Ивановича мне часто бывает жалко, он ввязывается в какую-то историю, что-то ляпнет, а потом -- это видно по нему -- сидит и мучается.

Теперь из газет. В "РГ" была небольшая заметочка о том, что следствие вышло на след убийц главы МВД Дагестана. В тексте приводятся адреса арестов подозреваемых, находящиеся в Ботлихском и Унцукульском районах. Эти районы не в низине, как Махачкала, а высоко в горах. Но, боже мой, еще совсем, казалось, недавно для истории, сорок лет назад я весь путь от Махачкалы до Хунзаха, а это выше Ботлиха и Унцукуля, проехал верхом на лошади! И ни тени беспокойства, что меня могут убить или взять в плен, у меня не было. В какой же прекрасной и доброй стране мы жили.

26 февраля, пятница. Утром, когда проснулся, сразу взялся за уборку, потому что к 11 часам должна была приехать корректор из "Терры", Елена Израилевна. Это корректорская правка "Смерти титана". Книгу переиздает "Терра". Из вежливости я не поинтересовался фамилией, а жаль. Корректор она очень хороший, с культурным кругозором, читала очень неформально. Но в одном местечке, где разговор касался сотрудников Троцкого, а я поерничал, она меня укоротила, и слава Богу. Работали довольно долго, почти до трех, переносили и сверяли правку.

Еще раньше, к часу, пришел Леша Карелин, с которым мы должны были посидеть над его дипломом. Пока я занимался ленинской версткой, Леша грел чай и делал бутерброды. А вот после трех я принялся за построчную редактуру Карелина, сделал одну главу, проработали до шести. Работа эта огромная, и как она будет идти, не знаю.

Сначала днем молодой человек, а под вечер дама -- и, видимо, молодая -- звонили и звали меня в Останкино на передачу НТВ "Что читает Россия?". Как только подумаю, что ехать надо в Останкино, берет ужас. Отчетливо понимаю, что и ехать-то надо на роль бесправного статиста, с которым при монтаже могут сделать все, что только захочется. К удивлению обнаружил, что приглашающие меня люди не очень готовы к отказам. В последний раз еще и спросил, а кого, собственно, пригласили еще на передачу. О, знакомые все лица: Войнович, Эдуард Тополь, Веллер -- все, как известно, специалисты по России, по многу лет прожившие за рубежом. Это такие говоруны, которые вполне могут обойтись и без меня.

27 февраля, суббота. До вечера занимался рукописями, Дневником, накопившимися бумагами. А вечером пошел в театр Маяковского -- там сегодня премьера. Сергей Арцибашев поставил "Три сестры". По большому счету, впервые я по-другому понял пьесу. Не такая уж она простая, не такая уж она романтическая, не такие уж это глубокие люди. Все они говорят цитатами, вроде бы им всем не хватает своих слов. Спектакль просто меня очаровал. И мне не надо думать и формулировать, у кого спектакль лучше, а у кого хуже, мне следует заботиться только о своих собственных переживаниях в этот момент. Народ был собран самый сливочно-сахарный. От Дементьевой до моего соседа Бэлзы. Ну да, несколько историй, и семья Прозоровых, и Вершинин со своей женой и девочками. Как же Чехов тосковал по детям! Но, главное, здесь собрано сокровенное, личное, чеховское. Здесь человеческая боязнь смерти, ужас перед будущим, которое поглотит все. Какая во всем этом тоска!

Сидя в зале, я тоже много думал о пьесе, но своей. И тут Антон Павлович дал мне урок: писать только то, что тебя занимает по-настоящему. А меня волнует моя история и бесстыдство людей.

28 февраля, воскресенье. Проснулся не рано, посадил на рассаду помидоры, потом поехал в воскресную баню. Во мне столько лекарств, что все это надо выдавливать и выпаривать. Возвращаясь, получил смс от Захара Прилепина. Еще раньше, несколько дней назад, я написал ему, когда прочел в Интернете несколько статей: "Брат, тебя ругают везде, но я с тобой. С.Н." Я ведь действительно считаю его и Лимонова самыми мощными современными писателями. Какой роман "Санькя"! Прошло несколько дней. И вот:

"Сергей Николаевич, вот парадокс: я сижу в деревне (там связи нет), читаю том, знаете ли, Есина. Жена говорит: поехали домой! Я говорю: погоди, еще страничку! В общем, выехали из леса -- тут смс от вас. Чудесно! Спасибо! А что ругают: значит, я есть. Обнимаю".

Когда вошел во двор со стороны Ленинского проспекта, то взглянул на свой балкон. На нем так и стоит кресло, которое я привез с дачи. Валя любила на нем сидеть. Но так недолго все это продолжалось!

Дома дочитал повесть Алены Бондаревой, на которую мне надо сделать рецензию. Она сильно ее дописала и вообще это, конечно, писательница. Сделал заметки, чуть позже закончу уже начатую рецензию. Мне еще предстоит сегодня чтение большого материала Марка Максимова.

Звонила Люся Шавель, говорила, что ее тоже отставили от Гатчинского фестиваля. Здесь, конечно, есть проблема. В какой-то степени Люся -- лицо фестиваля, потому что шестнадцать раз закрывала и открывала его. Но против рынка нет приема, и я их понимаю. Мое предчувствие меня не подвело -- этот фестиваль превратится в коммерческое предприятие. Таня Агафонова человек денег. В кино их мыть и отмывать легче. Вместо единственного фестиваля, центр которого смещен к литературе, получим еще одну парадную кинотусовку с закулисным бизнесом.

1 марта, понедельник. Утром поехал в поликлинику, и ничего хорошего мне врач-эндокринолог не сказала. Сахар у меня в крови гуляет, он довольно высок; пока на месяц посадили на строгую диету. Из поликлиники поспешил на работу. Обычные рабочие хлопоты, отдал готовые рецензии на дипломников Вишневской и отправился читать тридцать страниц Марка Максимова.

Вышла "Российская газета" с анонсом на первой странице: "Возвращение на землю. С 1 марта оформить право собственности на дом и участок станет легче". Под этим жирным заголовком огромная фотография Дмитрия Быкова, без рубашки, с граблями на плече и крестом на груди, и подпись: "У писателя Дмитрия Быкова тоже есть дача -- одноэтажный дом и участок в восемь соток, который регулярно зарастает, несмотря на все попытки его облагородить". Вот это и называется реклама, вот это и называется свой.

В той же газете опубликован материал об аресте мэра Смоленска. "Как утверждает следствие, мэр и его заместитель вымогали у директора строительной организации взятку в виде трехкомнатной квартиры, стоимостью более 2 миллионов рублей, в новом доме, угрожая в противном случае не выдать разрешение на ввод в эксплуатацию как самого этого дома, так и магазина, построенного компанией". Тут же и портрет мэра, и кое-какие комментарии. Они-то меня и настораживают. Нет ли здесь подставы под неугодного для местной вороватой элиты начальника? Это становится модным.

2 марта, вторник. С утра два семинара: мой и Вишневской. И.Л., говорят, совсем плоха, но, тем не менее, обычно под вечер, у нее наступают просветления. Живет она после смерти мужа одна, родственников никаких. Сейчас, в последней фазе ее жизни, вокруг нее крутится много народа, внимательно рассматривающего главное ее достояние -- квартиру в центре. Впрочем, кажется, она все же завещала квартиру своему врачу -- я его знаю, -- который возится с нею уже не один десяток лет. По Москве о ее болезни ходят разные слухи, мне их озвучили в театре, в воскресенье. Вокруг Инны вьется еще и некий мужчина средних лет, как бы поклонник творчества, постоянно подвозивший ее на собственной машине в институт. Всем раньше казалось, что он делает это, так сказать, просто из уважения к ее человеческим качествам, но вдруг возник слух, что он просил у нее сначала генеральную нотариальную доверенность, а теперь вроде бы предложил ей стать его женой. Все это в точности повторяет сцены Бальзака. А мы еще жалуемся, что нет сюжетов!

На семинаре по драматургии прочли две небольшие пьесы, и я рассказал ребятам о внутренней полноте пьесы классической. На моем собственном семинаре разбирали рассказы Марка Максимова. Предполагал, что опять мне придется выступать против целого семинара, но ничего подобного не случилось. Встала сначала Светлана Глазкова, а потом и Ксения Фрикауцан и сказали обе, что я мог бы отметить случайную образность в разбираемых текстах. И, тем не менее, отчасти я понимаю, что Марк смело идет каким-то своим туманным, но собственным путем.

Вечером ездил на заседание Клуба Рыжкова в Даниловский монастырь. Привез туда около сорока своих книг -- "Твербуль" и "Дневник", -- выпущенных "Дрофой". Пришлось потратиться -- заплатил тысяч пятнадцать. Сидел рядом с Леной Богородицкой. Она рассказала такой анекдот. Некие жители села в письме, которое они пишут президенту, между прочим, сообщают, что хотя у них давно нет электричества, не подвозят хлеба, отсутствует медицинская помощь, но, тем не менее, их очень интересует вопрос о выносе тела Ленина из Мавзолея.

Во время ужина кормили судаком.

3 марта, среда. Сегодня по радио передали, что председатель Олимпийского комитета Тягачев после приезда из Ванкувера заболел. Сразу после этого сообщения было сказано, что Счетная палата инициирует проверку целесообразности использования госсредств при подготовке к прошедшей Олимпиаде. Результаты проверки появятся в сентябре.

Вечером ходил обедать к Михаилу Михайловичу, своему соседу-врачу. Тары-бары, поговорили что-то с час, пообедали, схватились по поводу отношения к Сталину. Михаил Михайлович еще в юности составил таблицу, где в один столбик выписал тиранов: Грозного, Петра, Наполеона, Сталина. Я предложил дополнить табличку именами Николая II (9 января) и Ельцина (предложившего расстрелять парламент, и реформы которого оборвали жизнь десятков тысяч людей). В ответ Михаил Михайлович дал мне статью -- очередное открытое письмо Минкина президенту, напечатанное в "Московском комсомольце". Что касается "сталинской" аргументации -- она не интересна. Журналист все протестует против предложения столичной мэрии в дни нашего военного юбилея вывесить портреты главнокомандующего -- Сталина. Но есть в минкинском "письме" кое-что о сегодняшнем режиме, в частности, о недавнем праздновании юбилея Собчака. Здесь отметились оба ученика последнего -- Путин и Медведев. Меня удивила в этой цитате полная перекличка с некоторыми сценами моего нового романа.

"Но, г-н президент, вы, кажется, забыли, что против Собчака было возбуждено уголовное дело, был выдан ордер на его арест, подписанный, если не ошибаюсь, Генеральным прокурором России. Собчак немедленно (как это случается с губер-наторами) заболел и был нелегально вывезен на самолете за границу. С гражданской точки зрения настоящий демократ и профессор права должен в таких случаях добиваться суда и там до-казывать свою правоту и чистоту. А нелегальное бегство от ареста -- это правовой нигилизм. А? Где теперь уголовное дело Собчака? в чем его обвиняли? -- все теперь быльем поросло, оставим мертвых в покое. Но зачем создавать мифы? Вы создаете себе из Собчака безупречного "духов-ного отца" -- этот путь ведет в точности туда, где уже висит образ Отца народов, Корифея всех наук, Генералиссимуса".

Закончим это дело, каждый останется со своим мнением.

Сегодня, как всегда по средам, вышла "Литературка". Я сразу же взялся за статью о "Царе" Павла Лунгина. Вся его "христианская" серия меня невероятно раздражает уже самими придыханиями прессы. Помню, как кадили над "Островом", с Петром Мамоновым в главной роли, теперь то же самое творят над "Царем". Так вот, о "Царе", выявляя фантастические ошибки, пишет доктор-историк Михаил Бабкин.

"В современных российских реалиях, на фоне распространяющейся вширь, ввысь и вглубь клерикализации, фильм "Царь" представляется определенным зака-зом "партии священства". Подтверждением тому служат и состав консультантов филь-ма, и соответствующие исполнители ролей: например, "сектовед" Александр Дворкин (сыгравший архиепископа Новгородского Пимена) и священник Московского патри-архата Иван Охлобыстин, служащий в центре Москвы (роль беснующегося шута Вассиана). Вместе с тем фильм представляет собой сгу-сток церковно-исторических несуразностей, в том числе и вероучительного плана.

Фильм привел меня к убеждению, что Александр Дворкин и "его команда" распро-страняют лживые и мракобесные взгляды на историю Московской Руси. Созданный под патронатом церковных консультантов, фильм "Царь" однозначно (!) поставит сво-ей "исторической правдой" враскорячку мозги у тех миллионов людей, особенно у детей, которые его посмотрят..."

Был Леша Карелин со своим дипломом, я сидел и правил его текст, а он схватился и что-то начал оттирать на кухне.

4 марта, четверг. Опять день выпал из работы. Утром сначала поехал за глюкометром -- прибором, который мне прописала врач, потом в институт, а оттуда -- открывать выставку в музее экслибриса. Магазин, где продается этот прибор, почти возле дома Лёвы Скворцова. Без него я бы и не нашел. К прибору полагаются еще полоски-тесты. В общем, все обошлось мне почти в пять тысяч рублей. Но жалко не денег, а времени, наверное -- это я проверю, -- подобные приборы продаются во всех аптеках, но врач на специальном бланке наметил для меня именно этот магазин. Пока мне проверяли прибор и отсчитывали сдачу, я умудрился как-то ловко спросить, сколько получает врач за подобную "наводку" покупателя. Женщина, выдававшая "товар", немножко помялась и сказала: получают "наводчики" не с общей суммы, а с каждого аппарата -- 100 рублей.

В институте быстро продиктовал рецензию на пьесу выпускника Вишневской Сергея Леденева -- читал ее все утро, -- посмотрел отчет кафедры за месяц и полетел к книголюбам. На этот раз открывали совершенно уникальную выставку -- из собрания австрийского коллекционера Генриха Шеффера. Коллекцию накануне привез сам Шеффер и, как мне рассказали, со своими пятью деревянными кофрами проходил через таможню чуть ли не два часа. Повесили все за ночь. Здесь не только более сотни прекрасных экслибрисов, но еще и как бы история изобразительного искусства за последние полтораста лет. Совершенно иной стиль и иные решения, нежели у нас. Это какая-то своеобразная рифма к выставке Пикассо в музее Пушкина. Попаду ли? Народа там, в очереди, стоит тьма. Но был и еще один увлекательный момент. Австриец-то устроил выставку за свой счет, а это и деньги и всякие хлопоты. Я подумал, конечно, о наших меценатах, особенно в связи с тем телевизионным разговором, завязавшимся на Первом канале вчера ночью. Звездою здесь был экс-министр спорта Фетисов, рассказывавший, как он, специалист, не мог справиться со спортом, который весь огородился федерациями, где в руководстве давно уже сидят несменяемые люди. Видел председателя Федерации фигуристов некоего Писеева -- каменный человек.

Все выступавшие после меня на открытии говорили об экслибрисе, о значении любой такой выставки для профессионалов. Тут мне потребовалось еще сказать, в самом конце, когда мы уже наградили Шеффера медалью Ивана Федорова, что, так радуясь новой выставке экслибриса, мы не должны забывать, что экслибрис лишь книжный знак, за которым стоит книга. А с книгой у нас в стране все не так-то и просто.

В "толстушке" "РГ" целая колонка под выразительным названием "Побойтесь бога" -- десять недельных эпизодов ареста высокопоставленных взяточников. Под заголовком, кстати, стоит: "только факты". С садизмом брошенного государством гражданина перечисляю только названия должностей, на которых воруют: замминистра финансов Московской области, начальник административно-хозяйственной службы ОАО "502-й завод по ремонту военно-технического имущества", глава муниципального образования Ейского района Краснодарского края, два зама главы администрации города Анапы, мэр забайкальского города Нерчинска и глава Читинского района Забайкалья, глава Вольской администрации (взятку получал прямо в церкви), глава Озернинского района Московской области, министр природных ресурсов Пермского края, замначальника отдела выездных проверок МИФНС России по Московской области, мэр Смоленска. Все что-то вымогали, просили, и все были задержаны.

5 марта, пятница. Проснулся в ужасном настроении; на улице серо; все же отправился сначала в аптеку за "оксисом", а потом заглянул в сберкассу, где стояла толпа народа. С одной стороны, предлагают всем пользоваться банковскими карточками и платить через Интернет, а с другой, по крайней мере, Сбербанк, в котором царствует многоумный Греф, в нашем районе закрывает всем привычное отделение и создает немыслимые очереди в отделении на Ленинском проспекте. В результате часть зарплаты, которую я собирался внести в банк, теперь долго еще будет валяться у меня в секретере.

Полдня не мог взять себя в руки. Единственное, что мне удалось сделать, это научиться брать у самого себя кровь на сахар. Утром, как ни странно, было хорошее соотношение -- 5,3, такое же сохранилось и перед обедом.

Вечером приходил Ашот, приносил мне какие-то бумаги. Среди прочего он рассказал, что был у врача и видел, что кушетка в кабинете у того вся завалена подарками -- подношениями пациентов. Собственно такое положение везде -- клиент в России на каждый праздник что-то несет своему патрону. В этом смысле мартовский женский праздник -- только повод вручить женщинам-начальницам легальную дань за будущие или прошлые услуги.

6 марта, суббота. Чтобы не нервничать весь день, потому что самочувствие было неважное, начал читать работу к семинару. На этот раз не мучался и не искал, чем бы в перерыве от чтения заняться. Просто запоем и с радостью прочел рассказы моей Саши Осинкиной. Здесь так все сбито, так плотно и так просторно для домысливания! Но это ее мир, сгущенный в потемках существования, и как у любого стоящего писателя, только отчасти похожий на мир подлинный. Здесь и "сестры и брат", стиснутые на пространстве одной квартиры, с ненавистью от тесноты друг к другу и каждый со своим тяжелым духовным мирком, и некая девица из богатой и привилегированной семьи, стремящаяся вырваться из "золотой клетки", здесь же и "офисный планктон" со своими крошечными задачами урвать. Мир, может быть, и не вполне существующий, но доказанный писателем.

7 марта, воскресенье. Ну, наконец-то утром нашел надолго потерянную в эфире радиостанцию "Эхо Москвы"! Кто-то был у меня в гостях и шевельнул регулятор. С неделю на своем несовершенном радиоприемнике я не мог обнаружить нужную волну, хотя искал вроде бы очень внимательно. Пытался сжиться с "Маяком" и "Вестями" -- не получилось: крикливо, часто угодливо. Слушал "Книжное казино" с Майей Пешковой и Аллой Демидовой. Алла, оказывается, переписывается с Томом Батлером. И вот кто-то, то ли Майя, то ли Алла, сообщает -- это, дескать, первый или один из первых случаев прижизненной публикации писем! Как будто год назад не вышла моя переписка с Марком! Кстати, и прием использован тот же: письма и собственные дневники. Ну, к этому я уже привык. Как всегда у Майи, в первую очередь -- вопросы о Бродском.

Потом часа три писал некую статью о своей кафедре, которую мои начальники приказали мне сделать для какого-то буклета. По обыкновению, я делал это серьезно и по-настоящему. Когда в перерыве в следующий раз включил радио, то там Ксения Ларина беседовала с Юрой Поляковым. Он был интересен и умен. Но Юра такой человек: ни при каких обстоятельствах не забывает себя. Среди прочего он прекрасно сформулировал две мысли. Первая, что в литературе сейчас засилье филологов, которые, дескать, всего начитались и, не обладая особым талантом, принялись писать. А вторая мысль связана с театром и кино: здесь сейчас, по мнению Полякова, царствуют внуки бывших лауреатов Сталинских премий. Тут же кто-то вспомнил про Федю Бондарчука. Приди сейчас снова к нам Шукшин, он мог бы и не пробиться. В соображениях вполне обеспеченного Юры здесь чувствовалось и много личного. Видимо, хочется в академические левые театры и очень хочется в большое кино.

8 марта, понедельник. В постели, борясь с бессонницей, взял лежавший рядом старый, за прошлый год, томик "Литературной учебы" и наткнулся на большой материал -- интервью с главным редактором еженедельника "Литературная Россия" Вячеславом Огрызко. Как-то при предыдущем чтении номера я эту статью пропустил, потому что с Вячеславом находился в плохих отношениях. Но вот удивительно: сразу же попалось мое имя. Уже в самом конце обстоятельного и толкового интервью -- с Вячеславом общается Максим Лаврентьев, он это интервью и сделал -- Огрызко говорит:

"Еще одна проблема с наличием неприкасаемых фигур в нашей литературе. Вспоминаю, как лет десять назад Олег Павлов принес нам критическую статью о Сергее Есине, которую отказались печатать и правые и левые издания. Хорошо это или плохо? Это плохо для всех: и для литературы, и для Есина. У него, кстати, есть много замечательных качеств, которым можно только позавидовать, но были ведь и творческие неудачи. Почему о них нужно молчать? Зачем возвращаться к советскому времени, когда литгенералов можно было только хвалить; зачем провоцировать у людей озлобленность?"

Но, кажется, и Слава эту статью не напечатал. Если мне не изменяет память, Олег Павлов, после того как его статью никто не захотел публиковать, разместил ее на собственном сайте. Ее и сейчас может прочесть каждый. И речь в этой статье шла не о есинских литературных неудачах. После всех событий, о которых я уже писал в Дневнике, после выступления Павлова на Ученом совете (кстати, именно с моего разрешения, я ведь все-таки был тогда председателем совета), -- после того, когда Ученый совет не согласился с воспаленными доводами Павлова, он и написал обо мне достаточно несправедливую статью. Если бы я когда-нибудь был литературным генералом! Но в "правой и левой" прессе меня все-таки неплохо знали. Несправедливость статьи была очевидна, не хотели мазаться, вот поэтому, Слава, статью-то и не напечатали!

Вечером по телевизору смотрел, перемежая с Discovery, трансляцию большого концерта, который должен был выявить претендента на поездку от имени России в Осло на конкурс "Евровидения". Честно говоря, мне очень не нравится идея с смс-голосованием, дурной это тон. Выбор должен оставаться за знатоками. Но, с другой стороны, у любого нашего эстрадного жюри такая плохая репутация, они тут все так разбиты на группы, что недоверие вполне естественно.

9 марта, вторник. Уже на работе выяснилось, что материал о кафедре, который я писал вчера целый день, не сохранился в компьютере. Видимо, заканчивая, я произвел какое-то неверное действие. По крайней мере на флэшке, привезенной мною из дома, ничего не было. Все мои надежды, что, может быть, удастся как-то отыскать материал в домашнем компьютере, в "корзине" или среди других документов, не оправдались. Я в ужасе от того, что всю эту работу надо будет повторить.

Единственное утешение от дня -- два хорошо проведенных семинара. И на семинаре Вишневской, в первую очередь, мне было интересно, и на моем семинаре хорошо обсудили Сашу Осинкину. Естественно, всех не любящая, в соответствии со своей фамилией, Нелюба что-то заметила о правописании. Естественно, кое-кто из девочек поджал губы. Но все-таки некоторые отважно сказали, что текст просто прекрасный. Я тоже так полагаю, хотя где-то надо бы разрядить его и, может быть, поменять заголовки. Но меня просто охватывает священный трепет, когда я подхожу к этому тексту! Семинар Вишневской прошел тоже очень живо, прочли вслух и обсудили одну небольшую пьесу второкурсницы -- здесь пожилая женщина беседует со своим отражением. К сожалению, хотя задумка, как говорится, неплоха, но многое недокручено, нет настоящего действия, к тому же пьеса проигрывает в языке.

Главная новость для меня наступила во время обеда. Миша Стояновский сообщил мне информацию, которую я каким-то образом прослушал раньше. В Министерстве высшего образования опять перестройка. Опять нет агентств, снова, как и при советской власти, как раньше, существует только само Министерство. Ах, добродушный толстяк Крылов! Как ты был прав, написав знаменитую басню "Квартет"! Перемена означает, что новаторская идея Высшей школы экономики, которая, как мне кажется, в основном и дает советы, как правительству организовать прибыльную жизнь, рухнула. Это была прелестная задумка: дураки в министерстве формируют и придумывают законы и правила, а дельцы и менеджеры в агентствах распределяют денежные потоки. Все натыкается на некоторое географическое и историческое своеобразие нашей страны. В "РГ" нашел большой материал на эту тему; самое пикантное, что те же чиновники, которые в свое время приветствовали появление агентств, сейчас разводят руками перед государственной мудростью президента, ликвидировавшего эти агентства.

По радио болтают о том, что Янукович, обещавший сделать русский язык вторым государственным, пока говорит об украинском языке как о едином языке своей страны. Это занятно в плане предвыборных обещаний, но что он сделает с отменой указа предыдущего президента относительно Степана Бандеры? А ведь обещал-то ликвидировать тот указ до Дня Победы!

Собственно, так и прошел день. Вечером дома копался в бумагах, смотрел по каналу "Культура" передачу о цивилизации американских индейцев. Очень здорово и глубоко, но, естественно, сделано не нами. Сейчас по Discovery показывают "в цвете" Гитлера и его окружение. Это уже передача о борьбе англичан и французов с гитлеровскими войсками в сороковом году. Тоже все было непросто, и, конечно, на уровне обывателя и школьника, учившегося по нашим учебникам, это неизвестно.

10 марта, среда. В три часа в институте показал своим ребятам два документальных фильма. Это "Приближение к образу" -- о русской иконе, и "Семечки". Народу собралось немного, человек пятнадцать, в основном, девчонки.

Сразу же после киносеанса в той же аудитории начался небольшой турнир поэтов. Мило только то, что парни и девушки безумно молодые, и смотреть на них было приятно. Но должен сказать, что с подобными, как у наших стихотворцев, произведениями, в МГУ, в литобъединении моего времени, не посмел бы публично выступить ни один из тогдашних студентов. Почти никто ничего не смог внятно сформулировать, а что касается формы, то это все полупроза, так настойчиво внедряемая нашим поэтическим сообществом. Много дурной филологии и мало настоящего чувства.

К шести часам пришел на концерт в Оружейной палате, который давал фонд Архиповой в ее память. Здесь пели лауреаты конкурса имени М.И. Глинки и участники программы "Опера -- новое поколение". Как всегда, дали возможность осмотреть Оружейную палату, нижний зал, а потом начался концерт в зале верхнем, где серебро и иконы. Невероятная грусть охватила меня, когда я только сел на место. Вспомнил, как последний раз сидел здесь рядом с Ириной Константиновной, вспомнил ее цветы, улыбку. Она ведь еще в декабре в последний раз провела свой конкурс. Как и прежние концерты, этот вела и прекрасно говорила Надежда Кузякова. В частности, сказала, что весь выводок современных мировых звезд вышел из рукава Архиповой. Кузякова долго перечисляла: Хворостовский, Нетребко, Бородина, Гулегина... Сразу же, когда совершенно изумительно запела Мария Горелова вокализ Рахманинова, я заплакал. Пел и Паша Быков, сначала Елецкого, а потом вместе с Гореловой и заключительную сцену из "Онегина" -- успех у этой довольно сдержанной публики был огромный. В конце Владислав Пьявко исполнил рахманиновские романсы. Названия говорят сами за себя: "Все отнял у меня...", "Отрывок из Мюссе", "Я опять одинок". Он пел это все бесстрашно, как всегда, но горестно, со слезами на глазах, и я во время его пения снова расплакался. Невольно опять с какой-то щемящей болезненностью вспомнил Валю -- "все отнял у меня казнящий Бог..."

11 марта, четверг. Я теперь каждое утро панически измеряю сахар и обнаружил тенденцию: когда ем после десяти вечера, то на следующее утро сахар в крови повышенный.

Слушал радио. Оставляю без комментариев новость, что предприниматель и бизнесмен Лисин вышел теперь в России по миллиардам на первое место, оставив за собою и Потанина и Фридмана. А вот известие об "Острове фантазий", построенном так же, как и "Речник", по сути незаконно, пропустить не могу. Мысль, прозвучавшая по радио в обзоре прессы, следующая. Временный мораторий, который властью наложен на уничтожение домов в "Речнике", возник лишь потому, что рядом на этом самом "Острове фантазий", оказывается, поселились наши виднейшие чиновники. В частности, семейная пара министров -- Христенко и Голикова. В той заметке, которую цитировало радио, есть еще и такая мысль: а откуда чиновник Христенко взял деньги на эту покупку? Журналисты даже подсчитали: чтобы оплатить новоселье, Христенко, ничего не тратя на себя, должен был работать 37 лет!

День опять прошел без серьезного чтения. Утром приходил Леша Карелин, и я опять два часа гнул шею над его дипломной работой. К счастью, многого можно достигнуть простым вычеркиванием и переакцентировкой, есть фактура, хотя и незамысловатая. Вот так вертелся до часу дня, а потом пришлось ехать на Поварскую, в МСПС. Накануне звонил Максим Замшев и попросил меня войти в жури конкурса Юрия Долгорукова. Конкурс организован для русскоязычных писателей Украины. Все надо сделать быстро, почти бегом, потому что первое заседание жюри состоится 16 марта, второе -- 18-го, а уже 25-го надо будет выехать на вручение в Киев. Я согласился, потому что мне посулили, что на вручении премии в Киеве будет посол России на Украине, господин Зурабов. Ах, как мне хочется взглянуть вблизи на этого человека! Книги, полагаю, будут не самого первого ряда.

В МСПС все, как и всегда. Правда, мой портрет на общей доске актива в вестибюле переместился немного ниже, но зато появилось два новых -- портрет Вани Переверзина рядом с портретами Маркова, Симонова и Фадеева и на другом стенде портрет В. Бояринова. Из общих разговоров я узнал, что наконец-то в Минюсте приняли выборные документы Московского отделения, а что касается МСПС, то из-за судов и тяжб у них пока нет даже печати.

Дома с наслаждением смотрел телевизионную передачу по любимому каналу о поисках гробницы одного из императоров эпохи Тан. Показали Сиань, где я был с В.И. Гусевым, музеи, городскую стену, -- знакомые места. Было так приятно и так грустно, что жизнь заканчивается, хотя повидал я не так уж и мало. Как же интересно устроена жизнь и как мало знаем мы о вечном ее устройстве! Все торопимся куда-то вперед...

12 марта, пятница. Утром удалось написать страничку в мою новую книгу. Как, оказывается, быстро встает и поднимается былое, когда начинаешь распутывать узлы в ловушках памяти! Я пишу как бы свою жизнь, в которую постепенно все плотнее и плотнее вплетаю жизнь Вали, при этом "себя" приходится укорачивать, а так все полно и интересно, ради этой книги придется пожертвовать и собственными мемуарами.

В двенадцать вышел из дома, чтобы ехать в институт, но перед этим позвонил Святославу Бэлзе -- надо было передать ему книгу. Он живет в соседнем подъезде. Потом шли вместе до метро и разговаривали о многом и разном. Собеседник он, естественно, замечательный. В том числе обнаружил, как не приспособлен я к какой бы то ни было борьбе за себя. Когда я заговорил о Кюстине, то Бэлза напомнил мне, что сейчас как раз идет год Кюстина (2010-й -- год Франции в России и России во Франции. -- Прим. ред.), и если бы еще в прошлом году я подсуетился, то наверняка получил бы на издание романа грант.

Из института выехали на автобусе на ВВЦ. Там, на книжной выставке, которая открылась еще десятого, наш институт ведет какой-то круглый стол или конференцию по литературе, связанной с Великой Отечественной войной. Как я и предполагал, опираясь на свой опыт, народа было немного, но все же был: и несколько фронтовиков, и кое-какая публика, но в основном наши, институтские. Приехала, уже не на автобусе, а своим ходом, даже Галя, секретарь БНТ. Ею окружающие как-то не очень довольны, однако все, что я прошу ее сделать по работе, она делает быстро и безропотно, хорошо. Но не об этом.

"Гвоздем" конференции и главным ее событием стал генерал Григорий Федотович Кривошеев, автор серии книг "Великая Отечественная без грифа секретности. Книга потерь". Его надоумил позвать Владимир Павлович Смирнов, довольно зорко следящий за всем, что происходит в русской общественной жизни.

Но сначала о самой выставке. Как обычно, в центральном холле кто-то играл и пел, все те же "письменники" из лучшего народа значились в программе, однако возникло у меня ощущение, что книг стало меньше, а больше киосков с платками, с брошками, с другой прикладной бижутерией. Если и не толпы, то все же довольно много народа кучковалось возле стендов с литературой, отвечающей русской идее, возле издательств, специализирующихся на русской истории. А возле В.С. Бушина, который что-то рассказывал за одним из "региональных" стендов, собралась, действительно, толпа: и знают, и читают.

Когда проходил по коридору в свой зал N3, то через стекло увидел опять целый сонм лиц -- это под водительством И.Н. Барметовой собрался еще один писательский "стол", кажется, по итогам последнего десятилетия в литературе. За некруглым столом на бегу узнал Алису Ганиеву, Романа Солнцева, Дмитрия Новикова и кого-то еще. На бегу же помахал Алисе рукой, она мне улыбнулась. В конце нашего "стола" в зал пришли она и Максим Лаврентьев.

Возвращаюсь к нашим участникам, за наш стол. Открыл все и довольно ловко и точно БНТ, а потом дал слово Григорию Федотовичу. Перед тем как привести сенсационные итоги своей ра-боты, генерал сказал, что начата она была не по инициативе правозащитных организациий, а еще по распоряжению министра обороны Язова, который вызвал Кривошеева к себе в 1988 году и приказал довести все важные данные, особенно по потерям, до общественности. Первоначально в группу входило семь человек, но через двадцать два года осталось только трое.

Вот несколько цифр, которые привел генерал. Я цитирую их по своей записной книжке.

Кто нам противостоял. На 1940 год население СССР -- 196,7 миллиона человек, Германия и ее ближайшие сателлиты -- 160 миллионов, всего на стороне Германии -- 283 миллиона человек. Это, так сказать, первоначальные ресурсы, и ясно, что, имея подобную статистику, Германия была вправе рассчитывать на победу. Теперь относительно наших потерь, ибо приводятся цифры фантастические. Опять на основании документов, а не лукавых расчетов. В СССР было 93 млн. мужчин. Из них допризывного возраста -- 30 млн. Мужчин в возрасте свыше 50 лет -- 23 млн., призывного возраста -- 40 млн., причем свыше 5 млн. получили бронь -- железнодорожники, оборонка и прочее. За время войны было призвано в Красную армию 34,5 млн. Очень интересны цифры, связанные с пленом у врага и возвращением. Было взято в плен и пропало без вести 4 млн. 559 тыс. советских военнослужащих, вернулось 1 млн. 836,5 тыс., и около 200 тысяч эмигрировало в другие страны. В фашистских лагерях находилось 2 млн. 16 тысяч. Из них около 1 млн. встало опять в строй, 600 тысяч ушли в тыл для работы в промышленности. Вернувшись из плена, попало в "сталинские" лагеря 339 тыс. человек. Таких лагерей было 21. Основная цифра: наши безвозвратные потери 8 млн. 668 тыс. 400 человек. Это -- погибшие в боях, пропавшие без вести, не вернувшиеся из плена, а также погибшие в результате несчастного случая. Санитарные потери -- раненые, контуженные и обмороженные -- 18 млн. человек. Но боюсь, что я тут мог и ошибиться -- все брал на слух.

Из наших говорили В.П. Смирнов, я, А.М. Ревич, А.С. Орлов, и наш, кажется, выпускник, по крайней мере литературный человек и друг покойного Юрия Казакова, Юрий Николаевич Пахомов. В своих речах несколько выступающих ссылались на меня. Я же говорил о недостатках школы, о кампанейщине в нашей пропаганде, о принижении роли русского народа.

13 марта, суббота. В выходные можно себя не насиловать. Поэтому утром, не вставая с постели, взялся я за чтение нового романа Германа Садулаева и -- как хорошо! А после, когда к двенадцати закончил и встал, на душе так славно, так возвышенно. Одно огорчает: после вчерашнего банкета на ВВЦ и домашней большой порции творога с кусочком яблока сахар опять 8,3 -- это много. Но думаю, что это скорее от усталости, от того, что много пью якобы низкопроцентного молока и ем "обезжиренный" творог. Кто знает, как его обезжиривают, если он пользуется спросом, -- не прямо ли в палатке, пользуясь только фломастером? Такое недоверие ко всей системе нашей торговли, лишившейся каких-либо норм и ГОСТов! Ах, как бы не помешать мелкому бизнесу! У мелкого бизнеса на рынке в палатках я вообще брезгую что-либо покупать, а если и беру, то с сомнением. Как выращена, с применением каких агротехнических норм и минеральных удобрений эта сочная зелень с Юга? Недавно узнал, что население Азербайджана составляет 7 миллионов человек, а в Москве азербайджанцев живет аж 3 миллиона! Ну, не буду больше об этом.

В общем, книга Садулаева о жизни Чечни в период с 1995-го по 1999-й. Сейчас это все как бы история, но по таким именам, известным всей стране, -- Басаев, Масхадов, -- как по вехам, я иду и по своей жизни, по всем неправдам, которые в меня вбили. У книги много достоинств.

Сразу же перепечатываю несколько цитат. Импульс, как всегда, дала литература.

"Задолго до Хрущева с его "кукурузацией" всей страны кукуруза стала цари-цей полей в Чечне. Это неприхотливый злак, очень простой в культивации -- ку-курузу можно сажать "под штык", просто забрасывая зерно под лопату. Чудесное растение -- из одного зернышка вырастает несколько початков и стебель, кото-рым можно кормить коров. Ничего не пропадает!

Чеченцы давно полюбили кукурузу. Вы помните, в той нашумевшей пове-сти Анатолия Приставкина, злые чеченцы набили разорванный живот убитого маленького мальчика початками кукурузы -- на, жри, сучий выродок, русское семя! Кошмарная сцена. Она всегда вызывала у нас отчаянные возражения. Папа говорит: нет, не могли чеченцы так поступить с ребенком...".

Следующая мысль, на которую я обратил внимание, просто напрямую, как говорится, корреспондируется с предыдущей. Начинается все с той же мысли о детях, но вот заканчивается еще одним поворотом литературного сюжета.

"...неслыханное дело, в Чечне появились беспризорные дети. Не русские беспризорники, уже свои, чеченские дети, которые никому не нужны...

Потому что не было и родственников? Или потому что родственникам са-мим нечего есть?..

Многие из них снова пойдут сыновьями полка и будут подрывать танки и бронетранспортеры на улицах Грозного, во вторую войну, как в первую.

Гавроши.

Я далек от романтизации этих мальчиков, сражающихся в войны и революции. Аркадий Гайдар и его сверстники в Гражданскую войну. Гитлерюгенд с фаустпатронами на улицах Берлина. Чеченские мальчики с гранатометами в подвалах".

Роман Садулаева полон удивительных наблюдений. Собственно они, а не трагическая любовная линия и составляют внутреннюю основу романа -- точность взгляда -- это металлическая конструкция, на которой и держится вся постройка. Вот еще несколько любопытных пассажей.

"Дорогой мой, мне надоели все эти ваши "воспоминания о войне". Меня тош-нит от них. Какая война, о чем вы? Не было войны, как не было и мира, как не было и такого врага, такой страны -- Ичкерия. Мне говорят, что у меня конфабуляции, что я грежу наяву, но я-то все помню и все знаю. Это вы галлюциниру-ете, вместе со всей Россией, вместе со всем миром.

"Я был на войне", "А ты был на войне?", "Он воевал во вторую чеченскую..."

Тошнит.

Послушаешь, так по России миллионы мужчин прошли через "войну" с "Чеч-ней". Если не миллионы, то сотни тысяч. Где же и с кем они все воевали, роди-мые? Только в своих снах, со своими кошмарами. Некоторые теперь писатели, или журналисты, или вообще просто -- мачо. И смотрят так, несколько свысо-ка, мол, что они понимают -- гражданские! Вот когда я был на войне...

Или во дворе -- вышел недавно, навстречу пьяный, в стельку, -- дай прику-рить, брат! Дал. Мы, говорит, выпили, с товарищами фронтовыми, сам понима-ешь... кто с этой войны нормальный пришел? Вот и пьем.

Да, пьют, и эти беседы: "когда мы были на войне...".

У меня в детстве был сосед, маленький мальчик, его потом убило бомбою, так вот, он говорил: когда я был большой, я ходил охотиться на волков!"

Заканчивается это весьма справедливое рассуждение следующим.

"Но ведь это не так, дорогие мои, вы все врете.

Было бы честно, было бы правильно, если бы вы рассказывали о себе: я служил в карательном отряде.

Но это не красиво, не романтично -- девушки не будут ахать".

Теперь пассаж о милиции. Кстати, сам герой этого романа милиционер. И вот наступило время, когда их организацию решили, как теперь у нас и в остальной России, быстрой на изменения, модернизации, реконструкции и перестройки, переименовать. Стали думать о подходящей аббревиатуре.

"...как-нибудь вроде РОВД или РУВД. Но это было бы совсем как в России. А нашим ичкерийцам хотелось выпендриться. Вот и назвали мою контору -- Шалинское управление полиции.

Мне это сразу не понравилось. Что же я теперь, полицай?

Я сидел в кабинете Лечи -- теперь уже в своем кабинете, хоть и ненадолго, как окажется, -- и делился своими переживаниями с Мусой Идиговым. Он хоть и шариатчик, и дурень смешной, но вроде в стукачестве не был замечен.

-- Полиция, милиция -- какая разница? Полиция -- даже красивее. Как в американских фильмах, -- говорил Муса.

-- Эх ты, Муса! А еще мусульманин! Ты же знаешь, Америка -- главный враг Ислама!

-- Да, -- вздохнул Идигов, -- но фильмы хорошие! И в чем все-таки разница?

-- Понимаешь, милиция -- это как бы народное ополчение, это когда народ сам вооружается, чтобы охранять порядок. А полицейских вооружает государ-ство, чтобы охранять государственный порядок и саму власть, в том числе от народа. Такая историческая разница. Понятно, что и в СССР милиции давно не было, была полиция. И в России, и у нас тоже. Но все равно, слова -- они имеют свою силу, за ними традиция".

Самое поразительное, что после всего, что я о Чечне прочитал, именно эта книга создает ощущение последней инстанции. Какими декорациями после всего этого кажется "Асан" Владимира Маканина, который так торопливо завалили похвалами и премиями! Критикам, восторженно писавшим об этом романе, теперь надо долго отмываться.

В двенадцать часов позвонил С.П., у него в университете отменили какие-то занятия, он освободился: "Может, съездим к вам на дачу?" А почему бы и нет? Я принялся названивать Маше и Володе, нашим постоянным компаньонам. Холодная дача, баня, снег у ворот, неизвестно как еще пойдет машина. Без них будет трудно. Согласились.

14 марта, воскресенье. Невероятно хорошо выспался, хотя не так чтобы уж очень рано лег. Это, ко-нечно, так действуют дачная тишина и свежий воздух. Кстати, колодец совершенно пустой, но когда я натаял снега, чтобы помыть посуду, вода оказалась совершенно чистой. Попробуй так сделать со снегом в Москве! Но с дачи торопился скорее в город, потому что ве-чером нужно идти в "Ленком", где я должен посмотреть "Вишневый сад". Какой это, интересно, по счету "Вишневый сад" в моей жизни -- десятый, пятнадцатый, двадцатый? И каждый раз смотришь чеховскую пьесу как новую, пытаясь разгадать ее загадку. Попутно вспоми-наю: именно по "Вишневому саду" я писал сочинение, поступая в МГУ.

Дорогу через снежные заносы по нашим участкам и скольжение по шоссе до Москвы пропус-каю. Все пролетело довольно быстро, уложился в два с половиной часа. Но, видимо, падает давление, чувствую себя довольно слабо. Хотя, может быть, это связано с работой -- и на дачу собираясь, смотрел деловые бумаги, и утром часа полтора просидел над рукописью. Перед поездкой в театр пришлось выпить кофе.

Когда еду без машины, на метро, по традиции покупаю в дорогу "Новую газету". Начал покупать ее после знакомства с Мурадовым, главным редактором "Новой", на одном из заседаний комиссии по жалобам на прессу. Здесь много обычного для оппозиционной газеты. Например, письмо в газету певца Лещенко, Он, видите ли, откликнулся на материал, напечатанный в одном из предыдущих номеров по поводу "мерсе-деса", который вез вице-президента "Лукойла" Анатолия Баркова. История известная -- "мерседес" врезался в небольшую машину, где сидели две женщины-врача. Насмерть! Милиция "доказала", что вроде бы именно да-мы выехали на встречную полосу. В это я никогда не поверю, это не в характере женщин, они почти всегда законопослушны. Но тому, что Лещен-ко, так сказать, не утерпел и "лизнул", заранее представив Анатолия Баркова невиновным, я поразился. В материале есть фраза: "Я часто выступаю перед нефтяниками, знаком не понаслышке с их нелегким трудом". У меня естественный вопрос: а в каком размере эти "нефтяники" выплачивают ему гонорары?

В "Ленкоме" давно не был. Еще раз поразился, какое это немыслимой красоты здание (бывшее здание Московского купеческого собрания. -- Прим. ред.), в каком находится образцовом порядке! На служебном входе -- я ходил вместе с Леней Колпаковым -- завлит спросила: не хо-тим ли мы попить чаю, она, дескать, откроет кабинет Марка Захарова. Мы, естественно, чаю не захотели.

Теперь сложное впечатление от спектакля. Наибольший эффект произвела декорация. Это огромная стеклянная стена, двигающаяся по сцене, чрезвычайно выразительная и запоминающаяся. Фрагмент старого барского дома Раневской. Довольно быстро во время действия вспомнил статью Г.А. Орехановой относительно Чехова в дни чеховского юбилея на ведущих сценах. Но, так сказать, неожиданная эротика в отношениях помещицы Раневской и молодого купца Ермолая Лопахина меня удивила меньше, чем то, как абсолютно скомкана и высмеяна вся линия Ани, дочери Раневской, и Пети Трофимова, которого Дмитрий Дизбрехт играет почти как идиота. Но все можно было бы еще оправдать, даже эту сомнительную концепцию, если бы Раневскую играла актриса с бульшим внутренним "дворянством" и обаянием, нежели у Александры Захаровой. Сюда бы Алису Фрейндлих или Татьяну Доронину! У спектакля есть, ко-нечно, свой шарм, определенная целостность, но все это подается на ка-ком-то экстатическом нерве, на кромке и под ак-компанемент визжащего еврейского оркестра -- а хочется больше грусти, больше русского мечтания о свободной и трудовой жизни. Отдельно надо сказать о Фирсе, его играет легендарный Леонид Броневой. Здесь все раздроблено на крошечные эпизоды, сыгранные в манере собственного бенефиса. Публика неистовствует, Фирс, не спеша, говорит голосом бессмертного Мюллера.

В конце спек-такля случилось совершенно мною непредвиденное, возник, я бы сказал, прием, почти грандиозный: стеклянная стена, которая во время действия ездила по сцене, раздвигалась и сдвигалась, вдруг по-настоящему рухнула, с пылью, со звоном разбитого стекла -- конец имению, разрушение дома! Спектакль я видел еще и в прицеле Премии Москвы. У меня в этом году будет сложная ситуация: на премию выдвигается и спектакль Бородина "Берег утопии". В прошлом году Премию Москвы получил "ленкомовец" Александр Збруев, достаточно ординарно сыгравший в захаровском спектакле Гаева, и уже несколько раз получал эту премию коллектив А. Бородина.

Когда мы покидали театр, опять по тому же роскошному служебному проходу, видели спину Марка Захарова, заходящего к себе в кабинет: розовый затылок, седая голова, спина совершенно старого человека.

15 марта, понедельник. Единороссы дружно победили на региональных выборах. У коммунистов везде стабильно двадцать процентов, таким образом, они везде вторые, но все же в Иркутске с убедительным перевесом победили на выборах мэра. По этому поводу довольно долго говорил по радио "Эхо Москвы" заместитель Грызлова Володин.

Прочел в "Литературке" статью бывшего руководителя ельцинского телевидения и крупного комсомольского работника Олега Попцова, которую откладывал раньше. В ней удивительная смесь точных высказываний о сегодняшнем времени и неких реверансов в сторону нынешней власти. По поводу первого мне все время хотелось спросить у автора: а кто, интересно, помогал ельцинскому режиму доламывать все лучшее, что оставалось в советской системе, и так беззастенчиво ее хаять? А что касается второго, то создается впечатление, что Олегу Максимовичу, отстраненному от работы, душевно нелегко сидеть дома и так снова хочется во власть... Но, тем не менее, не могу пропустить несколько умных высказываний умного человека. Впрочем, это то, о чем много раз задумывался и я.

"Наша рассудочная философия упрощена до состояния абсурдности. Во всем виновато со-ветское прошлое. Откуда неконкурентность нашей промышленности? Оттуда. Допустим. А как же ВПК, который вывел СССР на самые передовые позиции? Это что, происходило в другой стране, вне пределов социалистического развития? И не на государственных промышленных предприятиях? Значит, дело не в политической системе и форме собственности, а в наличии средств и уровня профессионализма в управлении. А там, где этих средств не было, не было и развития. Но подобные рассуждения тяготят, потому что лишают нас возможности оп-равдания ошибок, совершаемых ныне".

Боюсь, что здесь Олег Максимович все же несколько заблуждается: для нашей страны имеет значение и форма собственности, и политическая система. Но дальше он справедливо рассуждает о милиции.

"А вот состояние современной милиции вводить в реестр скверного советского наследия -- по меньшей мере, заблуждение. Это вам скажет не только милиционер, отслуживший в те годы, но и любой гражданин, безопасность которого была гарантированной. Отсюда бренд тех далеких лет: "Моя милиция меня бережет".

Попробуйте сказать это о сегодняшней ми-лиции -- вас непременно сочтут умалишенным.

И коррупцию не впрессуешь в советские времена. Коррупционный бум -- это на 95 процентов продукт развития страны за последние 20 лет".

Кстати, и коррупционный бум не сам по себе возник. Мы все за него ругаем и браним чиновников. Но разве не сама новая система -- все разрешено, что не запрещено -- его создала? Разве было запрещено кому-нибудь делать подарки? Коррупцию в страну ввел сам бизнес, который лелеяли господа бизнесмены и предприниматели, сами теперь от коррупции же и страдающие. Это как с кроликами в Австралии. Или что там колонисты туда ввезли?

Естественно, я не стану цитировать вторую часть текста, где Попцов прославляет статью Медведева "Россия, вперед!". Статью эту если еще не забыли, то через пару лет уж точно не вспомнят, как не вспомнят и о любом подобном документе. Но есть смысл посмотреть, что же представляет собой наше правительство, а значит и сам Медведев, вылетевший из того же гнезда.

"Социальное расслоение, которого достигло наше общество, не поддается никаким измере-ниям. Разрыв между богатыми и бедными ма-териализуется цифрой, которая вызывает шок, -- в 40--50 раз. А официальная статистика фик-сирует -- 17 раз.

И опять надоедливый вопрос: зачем мы себя обманываем? Нельзя преодолеть отставание, пребывая в придуманном мире. В России сего-дня самая богатая власть. Ничего подобного нет ни в одном цивилизованном государстве. Там стараются разъединить власть и бизнес. У нас все наоборот. И депутаты, и чиновники побуж-даемы одним стремлением -- стать еще богаче".

16 марта, вторник. Не только я, оказывается, заметил героический поступок певца и кумира Лещенко, довольно иронично о нем по радио говорили и "эховцы". Певец -- кто бы мог подумать -- автор гимна знаменитой нефтяной компании!

В одиннадцать начал семинар Вишневской. Разбирали некое танцевально-драматическое действие, некое либретто, которое написал младший Лавровский. В качестве первоосновы здесь использованы проходящие сочинения Тонино Гуэро, сценариста фильмов Феллини. Поставит на сцене это, видимо, отец студента, когда-то знаменитый танцовщик. Если говорить о самом тексте, то тут, практически, одни лишь расширенные ремарки, потому что основное содержание, текстом не обеспеченное, будет выражено в танце. По своему принципу, которого я придерживаюсь еще со времен "Кругозора" -- "не положить материал в корзину, а вынуть из нее", -- стал я как-то вокруг этих "этюдов" фантазировать. Может быть, что-то младший Лавровский и напишет еще толковое.

В два часа следующий семинар -- обсуждали пятнадцать страниц Маши Бессмертной, под названием "Северное сияние". Были отдельные критические замечания, но в целом замечательный материал -- жизнь одной компании, современной "позолоченной молодежи". Для меня это еще и тест на сегодняшнее ее, молодежи, состояние.

17 марта, среда. Еще накануне по электронной почте пришла записка от В.А. Лукова, а с ней и прикрепленный файл со стенограммой моего выступления в Русском клубе. Стенограмму надо прочесть, выправить и отправить обратно. Все это, оказывается, распространяется через Интернет. Правка довольно большая, сразу же за нее взялся. Но пришло еще и занятное письмо от Анатолия Ливри. Я посылал ему цитату из "Литературки", касающуюся его старого противника, сына Набокова, который только что выпустил черновой вариант последнего романа отца, несмотря на то, что тот просил после своей смерти роман уничтожить. В письме Анатолия, среди многого, есть занятный пассаж о моей ученице. Но в дневнике я стремлюсь сохранить и все наиболее важное и интересное для литературы.

"После Вашего мэйла я купил "ЛГ" в цюрихском "Пинкусе" и с интересом прочел ее. Конечно, у Набокова-сына немало проблем, кажется, скорее психиатрического свойства: издатель "Лауры" (Бибиков?) сообщил моему московскому знакомцу, что Дмитрий Набоков не смеет, уже который год, возвращаться к себе в Швейцарию, потому что ему кто-то ляпнул, будто я его убью. Так и сидит в США, отказываясь лечить паранойю.

Надо, однако, признать, что г-н Мнацаканян по-журналистски излишествует, напирая, например, на "гитлеровскую партию". Это анахронизм: рассказ Лихберга, кстати, марбургского уроженца (мир тесен!), был опубликован в конце Первой мировой войны, да и не думаю, чтобы будущие идеологи национал-социализма были в восторге от педоманских фантазий. То есть и "Лауры" издавать не стоило, и несуразностей писать о ее авторе тоже. Хотя реакция Дмитрия Набокова на открытие профессора Маара, -- это он разыскал в 2005 году немецкий рассказ "Лолита" (который Набоков, живший в Германии с 1923 по 1937, конечно, читал или, по крайней мере, слышал о нем), -- столь же бескультурна и пошла: "Мой папа не мог копировать нациста!". Впрочем, я всегда сурово реагирую на пошлость, что не прибавляет мне друзей.

Что же о том, чтобы "не давать Ливри премий и не упоминать о работах Ливри", то история эта давняя, методы всем известны, а информация у всех на виду. Например, стоит журналу "Нева" опубликовать меня, как заместителя главного редактора Мелихова приглашают на конференцию в Сорбонну (билет + гостиница + питание) и обещают еще; стоит мне получить премию Книжного форума в Петербурге, как чету Виролайнен-Аверин (Пушкинский Дом, СПбУ) приглашают на такую же программу в Израиль (а у них сын инвалид -- как отказаться? вот и делают уважаемые профессора подлость); Чупринина приглашают в Сорбонну, он возвращается и дает наказ Анне Кузнецовой: "не упоминать!", а заодно подчиненным передаются "тезисы из Сорбонны", которые надо выдавать, если вдруг заходит речь обо мне".

Я всегда предполагал, что мой друг Анатолий несколько преувеличивает командную роль французских славистов в мировом сообществе русской литературы и преподавания русского, но что-то в его рассуждениях есть серьезное. Почему в Германии не переведен "Марбург" -- мой роман о знаменитом немецком городе? Этот роман можно ведь продавать в Марбурге в каждом табачном киоске! Занятно и соображение Ливри, вернее, замечание относительно взаимоотношений со "Знаменем". Анна Кузнецова, моя ученица, когда-то написала курсовую работу о чем-то, написанном мною. А как потом устроилась в "Знамя", как стала работать со своим разделом "Ни дня без книги", так уже ничего из того, что пишет ее бывший профессор, не замечает. В связи с этим я вспомнил маленькую белую собачку, которая всегда поднималась на задние лапы, когда ей говорили "служи!". Хорошо служит.

К двум часам, как и договаривались накануне, заехал в Скарятинский переулок, а потом вместе с Максимом Замшевым на его машине отправились в фонд имени Юрия Долгорукова. По инициативе Максима я оказался председателем жюри премии этого международного фонда. И фонд, и премия финансируются Московским правительством. Пока еду представляться руководителям фонда, а сам он располагается на Народной улице возле Таганки. Здесь когда-то жила с мужем моя двоюродная сестра Елена. Сколько с нею у меня связано! Мужики из фонда оказались довольно симпатичными людьми. Одного, директора, зовут Василий Евгеньевич Зуев, другого, видимо зама, Олег Вольдемарович Санин. Посидели за столом, поперебирали книги, наметили лауреатов. Здесь надо было учитывать и отзывы рецензентов и эхо из мест, где книга писалась. Оказалось, что премия эта имеет три, так сказать, "куста": Украина, Молдавия, Приднестровье -- первый, второй -- Средняя Азия, третий -- Прибалтика. Система конкурса такова: рейтинги по отзывам рецензентов, затем окончательное мнение членов жюри. Мне это не очень нравится, я все привык читать сам, рецензентам всегда во многом не доверяю. Но здесь надо было со всеми мириться, потому что книги прибывают буквально за несколько дней до заседания жюри. В жюри я попал, кажется, вместо Феликса Кузнецова.

В среду же неожиданное известие -- мне присудили Горьковскую литературную премию. Не могу сказать, что рад самой премии, потому что к подобному уже несколько привык, да и к старости желаний стало меньше, но рад тому, что еще раз напоследок вылез из дыры забвения. В жюри Горьковского конкурса входили В. Толстой, П. Басинский, А. Варламов. Было всего десять прозаиков, но всерьез претендовал еще, кажется, только Миша Попов. Его мне, честно говоря, жалко.

18 марта, четверг. Утром во время завтрака вдруг услышал уверенный радиоголос, что-то говорящий о романах Александра Потемкина. Говорил голос спокойно, не уступая женщине-ведущей. Я еще подумал: ну кто же из критиков решится на подобный разговор? Тем более, что несколько месяцев назад по радио все время шла реклама, наверняка платная, нового потемкинского романа. Я специально дослушал передачу, чтобы узнать имя говоруна, -- Роман Багдасаров. Что редакция по собственному желанию остановила свой взгляд на романе и пригласила критика -- исключено. Эх, хорошо для писателя быть богатым!

Все утро сидел за компьютером и правил свой боевой текст на Русском клубе. Дело это оказалось трудоемким. Вот тут и начинаешь чувствовать разницу между устной речью, когда все можно иногда объяснить и дополнить интонацией и жестом, и речью письменной. Текст должен быть закован в смысл.

Был в институте. Когда ехал из дома, то на Комсомольском проспекте, на переходе, ведущем к МГПУ, вдруг увидел женщину, переходящую дорогу. Она была с лицом Вали -- тот же приоткрытый рот, то же выражение лица. Я даже обернулся, рискуя потерять управление, потом вспомнил, о чем и не забывал, что в субботу у Вали день рождения.

19 марта, пятница. Я все раздумываю, в какое из трех мест, куда меня сегодня пригласили, мне идти. Во МХАТе на Тверском премьера спектакля по розовской пьесе, Светлана Николаевна Лакшина обсуждает книгу своего покойного мужа, а в Литмузее открывается выставка Маши, дочери Виктора Адольфовича Вольского. Скорее всего, пойду поддерживать молодежь.

Около пяти поехал в Литературный музей. Еще ночью было очень холодно, а к вечеру температура стала плюсовой. Сразу понял, что на машине ехать было нельзя. И не ошибся! В переулках и на самом Новом Арбате машины стояли длинными вереницами, проносились только чиновничьи кортежи, нагло светя своими мигалками.

Выставка оказалась интересной и сама по себе, и тем, что собрала много молодежи -- Машиных друзей. Тут все несколько по-другому, нежели в писаниях моих студентов, изображающих тусовку столичных маргиналов. Две девочки замечательно играли на фортепиано. Все-таки, конечно, это была в основном еврейская молодежь, но такая замечательная.

20 марта, суббота. Утром дочитал "Шалинский рейд" Германа Садулаева. Конечно, это совершенно другая чеченская война, нежели та, которую мы видели по телевизору. В этом и значение книги -- объем и иной ракурс. Садулаев, кажется, русский по матери, сохраняет видимость объективности, освещая позицию и "федералов", и чеченцев. Надо сказать и по отношению к войне, и по отношению к быту и те и другие хороши. Но книга, конечно, очень неоднозначна, иногда повествование переходит то в политический памфлет, то в репортаж. По обыкновению выписываю то, что как-то мне легло на душу.

"...И Масхадову нужны были деньги. Ичкерии боль-ше не было. Государственных денег не было. Пенсии и пособия из России уже нельзя было взять и пустить на вооружение. Накоплено было совсем немного -- вернее, совсем ничего. Оставался единственный источник финансирования -- это братья мусульмане, экстремисты с Ближнего Востока. Значит, через Хаттаба. И полностью зависеть от арабских добровольцев.

Масхадову нужно было другое, дополнительное, альтернативное финанси-рование. Чтобы он мог показать: он тоже имеет влияние. У него самого есть ресурсы. Чеченская республика Ичкерия существует, а он -- президент.

Таким источником могла стать помощь чеченской диаспоры в России и за рубежом. В первую войну это работало. Многие чеченские бизнесмены помога-ли деньгами, транспортом, даже сами закупали для чеченской армии оружие. Были целые структуры, работавшие на суверенную Ичкерию.

Хотя финансирование, которое, как говорят, организовывал один Борис Березовский, превосходило всю помощь сочувствующих чеченцев из России, вместе взятых. Теперь уже не было Березовского. Березовский был отодвинут. Но ведь чеченцы остались! И они должны сочувствовать борцам за свободу род-ной земли. И если не участвуют в Сопротивлении, то помогать материально.

...Таков был набор оснований и аргументов, с которыми я должен был вдохно-вить удачливых земляков на пожертвования в фонд сепаратизма и терроризма.

Не знаю, как у других моих коллег, но мои результаты были более чем скром-ными. Впрочем, думаю, и у остальных было, примерно, то же самое.

Никакого энтузиазма помогать борьбе за свободу в среде земляков мы не встретили..."

В два часа поехал на Донское кладбище. У нас на рынке возле метро купил десять замечательных тюльпанов почти фиолетового цвета. Так же как и зеленый, это -- Валин цвет. Пока ехал на трамвае, вспоминал, как всякий раз в этот день я с утра начинал носиться, собирать на стол, а вчера я должен был бы делать заливного судака.

Колумбарий утопает в снегу. Все заметено почти до третьего яруса ниш. Мне показалось, что на фотографиях мама и дядя Федя смотрят куда-то вдаль, через мое правое плечо, а Валя смотрит точно мне в глаза.

Чуть не забыл: звонила Лена из Германии, она тоже помнит о дне рождения Вали. Ругала меня за антисемитизм, который она выискала в моих дневниках и даже в последнем романе. Я сначала оправдывался, а потом хохотал. Поздно вечером еще раз перезвонила и порекомендовала мне "Настольную книгу диабетика".

По Discovery смотрел передачу о медицине в Риме и в Греции.

21 марта, воскресенье. Вчера и сегодня утром читал работы на семинары. На прозу -- Лику Чигиринскую, а на драматургию -- Никиту Ворожцова. И там и там все очень неплохо. У Чигиринской за три последних года образовался свой стиль, а Никита -- драматические этюды -- упорно ищет форму и содержание. Но уже есть точность языка и интонации. В каком-то смысле ребята заложники времени -- оно не дает простора для мысли, душит своим бытом. Именно поэтому у Чигиринской снова показана жизнь богатой девушки -- это мы уже не раз на семинаре проходили.

Довольно долго колебался, ехать ли мне на "Апокриф" к Виктору Ерофееву, и все-таки поехал, а потом был рад. Передача посвящена литературным студиям. Главные гости -- Игорь Волгин, у которого вышла книга его студийцев из "Луча", и Сергей Филатов. В слушателях и оппонентах Бершадский и еще несколько человек, кажется, наших бывших студентов -- лица знакомые. Рядом со мной сидел Миша Елизаров, автор "Библиотекаря", недавно получивший Букера. Огромный, с длинными волосами парень. Я брал слово несколько раз и, конечно, не знаю, что теперь оставят. Но, по крайней мере, когда я рассказал о Лите и о студии МГУ, которую вел когда-то Павел Антокольский, на меня потом несколько раз ссылались. Все потихоньку дудели в свою дуду, кроме Елизарова, взорвавшего, наконец, мирную обстановку. Он говорил не о стайном писателе, а об одиночестве творца. Здесь мне спорить было ни к чему, я совершенно с ним внутренне согласился. С.А. Филатов немного говорил о сборе талантов в Липках. У них в прошедшем году было 450 заявок, а допустили они только 150 человек. Ну, это далеко не конкурс в Лите, у нас-то минимум 1 к 10 допускаются до вступительных экзаменов! Я не преминул заметить, что, когда открывается сбор в Липках, нам приходится отменять семинары -- именно наши преподаватели ведут семинары там. У Филатова было еще одно знаменательное высказывание, я его записал. "Я вышел из политики, и мне важно было, чтобы молодежь узнала, что делается в стране".

Не обошлось и без небольшого курьеза. Перед передачей с нами, когда мы уже сидели на своих местах, долго говорил шеф-редактор Роман Семиновский, просто "накачивал", о чем бы ему хотелось, чтобы мы сказали. Я выступил и по этому поводу -- такое со мной на телевидении случается впервые.

После передачи подвозил Елизарова к месту его работы -- он продает книги в клубе "Гараж". Вот так, известный писатель -- пять дней работает, чтобы два дня писать. Заодно увидел и знаменитые Бахметьевские гаражи, которые, оказывается, Ельцин безвозмездно передал хасидам. Теперь это помещение в аренде у какой-то из родственниц Березовского, которая крутит здесь культурные программы.

22 марта, понедельник. Весь день сидел дома и выходил только в "Перекресток". Написал несколько страниц в книгу о Вале, потом ремонтировал Дневник, читал и перечитывал тексты к семинару, а главное, начал писать один текст о космосе -- для французов. В папке архивных материалов, привезенной мною с дачи, оказался просто клад. Как ни странно, все-таки взошли помидоры-черри, которые я посеял две недели назад.

23 марта, вторник. У меня ощущение, что несколько ожил семинар драматургии. Никита Ворожищев вроде бы собирался уходить в академку, но теперь сказал, что стало интересно на семинаре и он, пожалуй, все это отставит. По крайней мере, мне с драматургами интересно, они ходят в театр и ведут себя на семинаре теперь более активно. Плохо то, что сведения об Инне Люциановне приходят не самые утешительные. Как обычно, за полчаса провел заседание кафедры. На повестке отчеты за март, студенческий конкурс ко Дню Победы, сообщение Сидорова о Насте Клюкиной -- в магистерской диссертации у нее нет творческого компонента, изменение в программах стандартов третьего поколения и сообщение Андрея Василевского о тенденциях в прозе.

Здесь Василевский отмечает как общую тенденцию, уже многократно отмеченную критиками, -- распухание романа, нечеткую сюжетную линию. Я тут же добавил, что и в наших дипломах тоже растет объем, который не представляет собою художественной ценности. Однако вопреки всему названному, Андрей отмечает три больших произведения, вызывающих, несмотря на свои объемы, читательский интерес и интерес критики. Это, в первую очередь, книга Мариам Петросян -- она пишет на русском -- о детском доме. Книга Петросян будто бы засветилась еще на прошлой "Большой книге", но никаких премий не получила. В качестве второго примера Василевский приводит роман одной живущей за границей барышни (фамилию забыл), а в качестве третьего -- "Шалинский рейд" Германа Садулаева, который я только что прочел.

Свой семинар провел я довольно быстро и определенно. Мои умненькие ребята без долгих словоблужданий выявили основные недостатки Лики Чигиринской -- плохое знание ситуаций, о которых она пишет, погрешности вкуса, разбалансировка в характерах, неумение свести возрастные характеристики героев в единую систему, и ошибки стиля. Но в принципе, я вспоминаю, как эту девочку, не самую блестящую, мне не рекомендовали брать из-за каких-то еще и дополнительных характеристик, а я все же решился -- и не ошибся. Она, конечно, сделала движение вперед.

Вечером читал "Литературную Россию", в которой много очень неровных материалов, и статью из Интернета Ольги Мартыновой "Загробные победы социализма". Эта статья была упомянута в литературном обзоре в "Знамени", принес ее мне -- я как-то упомянул о ней на семинаре -- мой студент Марк Максимов. Поразительно, но и статья Мартыновой, и статья в "Лит. России" некого Маркелова, за которой явно прослеживается псевдоним, упоминают о еврейской проблеме в литературе. На фоне недоумения, почему русская литература и рынок перестали интересоваться экспериментальной литературой, Мартынова и дает ряд интереснейших характеристик.

"И тут возникает практическое основание для возвращения литературы соцреализма: она сама по себе была массовой литературой с претензией на серьезность. Есть и субъективная сторона: на решающих позициях в этих концернах работают бывшие чиновники советской книготорговли; редакторы, успевшие послужить в советских издательствах; читатели, воспитанные советскими писателями. Эта литература им, скорее всего, искренне нравится".

Судя по всему, Мартынова живет за границей, в Германии, и все ее привязанности не на стороне глубинной русской литературы: "...каждый раз я узнавала этот стиль, тяжелое полуграмотное дыхание советских писателей типа Валентина Распутина и Юрия Бондарева". В соответствии с этим и со своими вкусами она и конструирует сдвинувшиеся читательские интересы. Но я продолжаю прерванную цитату, которая, покружив вокруг имен, устремляется к "любимой" проблеме.

"В ход были пущены советские знаменитости. Но на старой литературе не проживешь, читатель требует "современности". Появились новые "звезды", такие как (это только примеры, можно было бы назвать больше имен) Дмитрий Быков, разнообразный во взглядах, интересах и темах, но никогда не расстающийся с пафосом правоты -- и своей собственной, и всего советского "образованного слоя". Или Людмила Улицкая, от "женской чернухи" перестроечного времени перешедшая сначала к "женской" чувствительной прозе, а в самое последнее время -- к религиозно-нравоучительной беллетристике с антисемитским привкусом ("Даниэль Штайн")".

Какой удивительный нюх у Ольги Мартыновой! Просто так в огромной литературе не живется. Она продолжает.

"Стоп. Здесь необходимо маленькое отступление, не относящееся к делу, потому что имеет место поразительная разница контекстов, проявившаяся в реакциях на это мое совершенно безобидное замечание, относящееся к вполне заметному в романе высокомерию по отношению к верующим евреям и... вообще... Вот отрывок из предсмертного монолога героя: "Может, я слишком еврей? Я знаю лучше, чем другие? Нет, нет... Все-таки нет! <...> Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй...". А присочиненная к жизни умершего своей смертью прототипа гибель при нераскрытых обстоятельствах с намеками на ритуальное еврейское проклятие, встроенными в псевдодокументальную прозу типа Юлиана Семенова (помнит еще кто-нибудь?), слегка напоминает кровавый навет. Но, конечно же, реакции на мое замечание были в разы более антисемитскими по отношению к г-же Улицкой, чем вся ее полемика с иудаизмом. Очень неприятно также, что значительная часть откликов на мою статью сфокусировалась на этой реплике "в сторону", поскольку в данном случае меня не интересовали ни евреи, ни антисемиты -- меня интересовала литература"". Так ли?

Статья Маркелова, названная "Есть ли у "толстых" журналов шанс выжить", помимо рассуждений на эту тему, ставшую актуальной, почти впервые формулирует и истинную основу литературной борьбы в отечественной словесности: "...необходимо незамедлительно приступить к решению "национального" вопроса в отечественной литературе. Противостояние условно "либерального" и условно "патриотического" лагерей на самом деле вуалирует куда более острую проблему сосуществования в едином языковом и общекультурном пространстве двух основных шовинизмов -- еврейского и русского". Уж не знаю, можно ли это слово шовинизм употреблять в родительном падеже множественного числа, но по существу все довольно точно.

Выше в своей статье приводятся и некоторые другие очень точные наблюдения на эту тему.

"В момент наибольшей слабости государства, утра-тившего жесткий контроль над печатной продукцией (что хитроумно превозносилось заинтересованными силами как торжество "гласности" и "демократии"), в условиях тяжелейшего нокдауна государствообразующей нации, в искусстве, и в том числе в литературе, произошел тихий "еврейский реванш" -- своеобраз-ная расплата за десятилетия гонений, вынуждавших еврейскую интеллигенцию в СССР скрывать свою ис-тинную национальность под русифицированными фа-милиями и псевдонимами. Быстро сплотившись в но-вых реалиях, литературные деятели еврейской диа-споры в России попытались выдавить из профессио-нальной среды писателей коренной национальности. Гораздо более невыносимую форму приняла русская националистическая периодика, сформированная ча-стью "литературных изгоев". Реакцией на скрытую ру-софобию стала в большинстве случаев весьма откро-венно подаваемая юдофобия (в сочетании с агрес-сивным прославлением всего русского, православно-славянского, имперского и т.д.) на страницах так на-зываемых патриотических изданий".

25 марта, четверг. Я все-таки иногда умею собраться и работать интенсивно. Но ум у меня не быстрый, я люблю обтачивать некоторые вещи, чтобы появился новый смысл. Утром снова сел за статью о космосе и удивился тому, что текст этот приобретает бульшую объемность, чем я задумывал. Воспользовался я и советом Мариэтты Омаровны, рекомендовавшей мне попробовать написать об инструменте цензуры в советское время. Это как раз прекрасно получается на таком материале. Дополнительный смысл. Я, честно говоря, не ожидал, что в своем архиве найду что-либо о космосе, а когда нашел, то удивился, как много мне удалось сохранить. Кроме номера "Кругозора" в папке оказались и правленая цензурой передача, которую на основе "Кругозора" я делал для "Маяка". Кстати, нашел я и еще один ход: выделил разными шрифтами то, что цензура требовала исключить категорически, то, что она подчеркивала и требовала согласовать, и то, наконец, что без нее, по своему разумению резало само умное радионачальство.

В три часа начался ученый совет. Отчет Л.М. Царевой об экономической деятельности был не случаен. Судя по всему, президентский грант к зарплате не придет, и надо было перекрыть невыгодное впечатление бывшими успехами. Президентский грант, уже вроде выданный и через казначейство переведенный, поступил в Министерство, а потом в Агентство, но вдруг Агентство упразднили. Сами по себе эти рокировочки знаменательны: сперва создают Агентства, которым дают, как клопам, напиться живой крови, а потом, когда дело не идет, возвращают все к советской или даже царской модели, отработанной десятками лет управления. Но вернемся к литинститутским деньгам. Министерство теперь снова реорганизуется. Деньги, наверное, не пропадут, их, видимо, опять вернут в Казначейство, а уже затем, через несколько месяцев, доплывут они и до наших берегов. Л.М. все это хорошо объяснила, что, однако, не помешало мне, как опытному бюрократу, привыкшему играть с системой, бросить реплику: "За своими деньгами всегда следует наблюдать!" Две ассистентки Царевой, Ирина Алексеевна и Зоя Михайловна, встрепенулись. Делают они это до неприличия подобострастно. А кого вы, дескать, С.Н., имеете в виду?

-- Я имею в виду ректора и Людмилу Михайловну.

Кстати, подобные реплики не портят моих отношений ни с Л.М., ни, тем более, с ректором. Так что зря, девы, стараетесь.

Что касается общей ситуации с деньгами, то по сравнению с прошлым годом фонд зарплаты уменьшится. Уменьшается он в связи с общими внутренними веяниями -- чиновники для извлечения собственных доходов придумывают ежегодно что-то новенькое. Меньше будет и денег от аренды. Видимо, не так уж велики и доходы от разнообразных курсов. Я недаром, когда Л.М. проговаривала годовые цифры, связанные с курсами, спросил: "Это цифры прибыли или дохода?"

-- Прибыль, Сергей Николаевич...

-- Я знаю, что такое прибыль.

Потом утверждали план институтских изданий на 2010 год. Когда дошли до моих "Дневников ректора" за 2004 год, то, как обычно, не сдержавшись, бедный Ю.И. Минералов пробурчал: "Можно издать мою переписку с тещей!". Я на это совершенно спокойно ответил: дескать, издал ведь Василевский записки своей матери -- и это оказалось явлением литературы.

Неугомонная З.М. здесь сказала что-то о стихах самого Василевского, дескать, а сам-то каков...

В шестом часу был дома, еще посидел за компьютером над статьей о космосе и поехал на вокзал.

26 марта, пятница. Несмотря на беспокойную ночь, проснулся довольно рано. Вот и Киев, мост через Днепр. Встречают, кажется, люди из посольства. По крайней мере, транспорт посольский. Поселили в гостинице на Крещатике, которая раньше называлась "Москва", мы с Валей здесь останавливались. Теперь гостиница эта называется "Украина", номера неплохие, но в ванных комнатах по-прежнему явлена бедность московских окраин.

В три часа повели обедать в находящийся здесь же на площади Дом профсоюзов. Обед был простой, но по-украински обильный. Очень вкусно, с привкусом национального пренебрежения собственным здоровьем и стройностью. Пишу об этом потому, что и сам оскоромился, всего попробовал понемножку. На закуску: селедка, кусок ветчины, немножко домашней колбасы, горка капустного салата. Потом украинский борщ с мелко нарезанным буряком, сметаной и пампушками. Потом кусок жареной свинины с рисом. Был еще компот и булочки с маком, на которых я и сорвался. Вернулся в гостиницу, поплутав в подземных переходах Майдана Незалежности.

Собственно, здесь первый и быстрый взгляд на город. С одной стороны, в центре больше старых зданий, чем в Москве, и энергетика здесь не такая дьявольская, нежели в столице нашей Родины, с другой -- ощущение временной декорации, будто создатель этой красоты не уверен, что она долго простоит. На самом майдане нелепая римская колонна с какой-то символической фигурой наверху. Слишком много символов! Когда-то здесь стоял Ленин. Опытные люди знают, что памятники, поставленные на месте, где когда-то стояли другие кумиры, долго не держатся. Тем не менее, здесь есть похожесть на римский Форум, да и солнце здесь другое, не московское. Органичнее смотрятся стеклянные "прыщи", которые, по примеру Москвы, киевляне высадили у себя на майдане. И все же, и все же -- вот он, имперский стиль великой страны: лучшее и заметное в городе -- это здания советской или царской постройки.

Днем после обеда не пошел на прогулку по городу, а продолжал читать рукопись Толи Королева о романе Булгакова. Самое интересное в ней -- попытка вскрытия всех библейских аллюзий. Королев делает это со студенческим энтузиазмом и любовью к терминологии недавнего выпускника филфака. Впрочем, так оно и есть, работа писалась двадцать лет назад. Иногда в своем взыскующем поиске Толя заходит так далеко, что это начинает уже отдавать кощунством. Тут есть что-то нерусское, и мне становится жутковато. Обязательно попрошу его смягчить некоторые места.

Поблаженствовать с Толиным текстом мне довелось не долго. В три часа уехали на встречу только что прилетевшего Платонова с представителями русской общины. Проходило все это на Подоле, в новеньком Русском центре. Что-то мне удалось застенографировать на карманном компьютере. На встрече и пресс-конференции присутствовало человек пятьдесят. Каждый выступающий представлялся. Я записывал с пропусками и почти без титулов.

Начало, посвященное политической риторике, выпускаю.

Первый вопрос -- о плохом состоянии храма, в котором покоятся останки князя Юрия Долгорукова. Украина на реставрацию денег выделить не может. Не поможет ли Москва?

Платонов: "Не знаю, выделим ли, но вопрос будет поставлен".

Видимо, Платонову эта проблема известна, но здесь есть некоторое сомнение в подлинности княжеских останков. Пропускаю разговор об анализах ДНК.

Вопрос от объединения "Русь". У них юбилей -- хотелось бы от Москвы неких почетных грамот и российских книг.

Ответ пропускаю целиком, он очевиден.

Вопрос с оттенком рассказа. Ассоциация преподавателей русского языка и литературы. В Киеве на пятьсот школ с преподаванием на украинском языке приходится только шесть школ, где преподавание ведется на русском! С 1991 года на Украине не издаются книги русских классиков, которые все еще входят в школьную программу.

Ответ тоже очевиден.

Вопрос с обстоятельствами истории. На Украине не сохраняются памятники, связанные с русской историей. В частности, памятники знаменитым участникам Бородинской битвы. Пожилой человек, который держит слово, фамилий не называет. Но говорит о некоем адъютанте Кутузова. Говорит также о неравенстве в сохранении памятников деятелям нашей общей истории. На стенах Киево-Могилянской академии огромная мемориальная доска, посвященная философу Сковороде, и крошечная "досточка", посвященная Ломоносову, который тоже в этой академии учился.

Ответ у меня не сохранился, но что-то дельное Платонов все же ответил. Вообще в его ответах была уверенность и знание материала. Чувствовалось также, что все это московскому правительству интересно и подходы к подобным вопросам прорабатывались.

Вопрос: планируется ли открыть в Киеве Дом Москвы?

Ответ: "У нас есть свой московский закон о работе с соотечественниками, мы делаем все что можем. Но в Киеве уже есть неплохой Дом России".

Вопрос о позиции Дома Украины в Москве -- там, дескать, все время выполняется программа негативная правительству.

Здесь Платонов начал большую речь о новом составе депутатов в Думе. В этом составе только две фракции -- "Единая Россия" и коммунисты. Последних всего три человека. Но все разногласия утихают, когда речь идет о городе. Надо заметить, что в маленькой делегации, которую с собой Платонов привез на встречу с киевлянами и их городскими депутатами, один парень был коммунистом.

Заведующий отделом культуры "Рабочей газеты" говорит о том, что в Киев постоянно приезжают крупные артисты из Москвы. Все они дают пресс-конференции, мы, журналисты, о них стараемся писать, но мы не можем попасть к ним на спектакли. В частности, говорил он Жене Миронове. На пресс-конференции Миронов якобы сказал журналистам: "Встретимся вечером". Но билеты на его спектакли стоят от пяти до восьми тысяч гривен! Это от полутора почти до трех тысяч рублей.

В ответ Платонов пообещал воздействовать на московские театры.

Самый острый вопрос задал, конечно, Ефим Гофман -- критик, публицист. О портретах Сталина в Москве во время празднования Дня Победы.

Платонов свой ответ начал с того, что есть, дескать, подмонтированная ялтинская фотография, на которой ветераны войны -- Рузвельт и Черчилль, а Сталина нет. Чья это победа? Подробно и точно Платонов разъяснил, что к празднику будет изготовлено две тысячи рекламных щитов, всего на десяти из которых воспроизведут плакаты военной поры с изображением Сталина.

В моем компьютере в этом месте стенограммы есть интересное и правильное определение -- не помню, кто его дал: русское общество -- это люди, которые любят русскую культуру и русскую историю.

В заключение пресс-конференции, после того как Валера Иванов-Таганский произнес пламенную речь о немыслимых достоинствах председателя нашего московского парламента, выяснилось, что у Платонова есть премия -- "самого нескандального политика". Дальше было интересно: "Я обязан этим маме и московской коммунальной квартире, в которой жил много лет".

Теперь наступает, как я думал, последний акт моей киевской деятельности -- оттрясти кудрями на вручении премии. Вручение состоялось опять на майдане -- в зале филармонии. Мне кажется, что в этом же здании находится и местная национальная Академия музыки. Здание советской постройки, скорее театральное, нежели филармоническое. Довольно большой зал с амфитеатром и двумя ярусами. Зал этот был полон, но много присутствовало ребят и девушек в форме -- курсанты налоговой академии. И конечно, пожилые люди -- все те, кому не хотелось уступать русский язык и русскую культуру в стране, где эта культура и язык начинались. Старые шляпки, ношеные кофточки, вышедшие из моды туфельки...

Церемония пролетела довольно быстро. Представили наше очень неполное жюри, потом на сцену вызвали Платонова. Зурабова, к моему крайнему разочарованию, не было, он, полагаю, сопровождал приехавшего позавчера в Москву премьер-министра Украины. Был его советник по фамилии Лапшонок. Все, естественно, высказывались. Потом вызвали Максима Замшева и меня. Я должен был сказать небольшую речь. Не так чтобы готовился, но кое-что сумел сплести. В частности, памятуя о мысли Платонова, что в политике ценится то, что политики принесли и оставили после себя, и, глядя на московский памятник Юрию Долгорукому, огромное изображение которого висело над сценой, я начал с того, как мальчиком наблюдал за копкой фундамента под этот памятник. Сказал о черной материковой земле, по которой ходили наши предки... Пришел князь из Киева, политик, и вот оставил после себя след... Потом опять я вспомнил Киев, русский язык, мемориальную "досточку", прикрепленную на стене Киево-Могилянской академии. И близко к тексту пересказал знаменитую цитату Ломоносова о русском языке.

Когда все премии и дипломы были вручены, состоялся концерт -- пели, играли. В основном местная молодежь. В программе русская классика и Верди. Хорошие, чуть неуклюжие, голоса; понравился, по большому счету, лишь парень с занятной фамилией Пальчиков. Но буквально потрясли меня ребята и певица, которые ехали со мною из Москвы в поезде. Певица оказалась очень известной Надеждой Кадышевой. Задним числом я вспомнил, что весной она проходила на звание народной артистки России через экспертный совет и не прошла. Ах, если бы я прежде слышал, как она поет и как заводит зал! А ребята -- они все балалаечники и лишь один из них, Дима, аккордеонист, -- оказались виртуозами высшей пробы. Они трое ехали со мною в одном купе, и я еще тогда понял, кто-то из них в Гнесинке преподает. Теперь выяснилось, что аккордеонист Дима там заведует кафедрой народных инструментов.

Вечером было два фуршета. Один, когда провожали Платонова, прямо в филармонии. Здесь все было почище и поизысканней, здесь были московские и киевские депутаты и неизменное украшение любого украинского праздника -- сановные казаки. Кстати, во время цветастых речей кто-то из украинских депутатов процитировал что-то из моей небольшой речи. Другой фуршет был поскромнее, в столовой дворца профсоюзов -- но все равно, хотя и побывала на нем половина Киева, кормили хорошо.

27 марта, суббота. Весьма скромный завтрак в гостиничном ресторане. Есть какие-то моменты, когда на Украине тебя не могут не надуть или обокрасть. Через тончайшие листики сыра просвечивало металлическое дно подноса, в блюде, как осажденная крепость, стояла крошечная кучка творога, но все искупали собой вареные яйца и два совершенно роскошных омлета!

До запланированного похода к писателям мы с Николаем Переясловым совершили замечательную прогулку по городу: Софийский собор, бульвар над Днепром. Спустились снова вниз на площадь Незалежности. Все-таки Киев -- один из самых красивых городов мира! Но это город богатых людей -- все это их дома и их ландшафты. Особенно показателен Киевский вокзал. Впрочем, сначала надо пересказать одну историю, которую поведал мне главный редактор "Дружбы народов" Александр Эбонаидзе. Если коротко, то одна гражданочка в троллейбусе, интересуясь, кто выходит перед ней, объявила: "Господа плебеи, кто выходит на следующей?" Город, конечно, сделан для господ, но господа плебеи тоже могут пользоваться. Вот и на вокзале -- большой и просторный зал ожидания на втором этаже. С первого этажа отправляются только литерные, почти правительственные поезда. А вот попробуй инвалид пропереться на второй этаж с вещами! Даже мне это сделать тяжело. Поставлены два эскалатора. Два. Но оба, которые должны были бы по идее обслуживать господ плебеев, не работают, висит на них, всех попугивая, тяжелая с замком цепь.

Из гостиницы -- это рядом -- нас троих, Василенко, Эбонаидзе и меня, повели в Союз писателей Украины. Вчерашний лауреат Анатолий Исаакович Крым устроил там что-то вроде утреннего приема. Коньяк, кофе, печенье, мандарины. Но главным подарком был особняк Союза, который им отдал, шутили украинские письменники, Н.С. Хрущев вместе с Крымом. Лепнина по стенам и на потолке, роскошные изразцовые печи и камины, стильная, массивная и, видимо сохранившаяся еще с дореволюционных времен, мебель. По стилю этот дом напомнил мне дом Набокова в Петербурге, где сейчас помещается Союз композиторов. Построен особняк -- писатели знают о доме лишь в самых общих чертах -- в конце XIX века и сначала в нем размещался губернатор Трепов, по-видимому, тот самый, а потом дом купил сахарозаводчик Либензон. По словам одного из гостей, в одном из флигелей была даже устроена когда-то домашняя синагога с раздвижной крышей -- чтобы богу было слышнее.

Разговоры велись о творческих союзах, и у меня сложилось ощущение, что на Украине с положением писателя все обстоит несколько легче и проще. По крайней мере, особняк этот -- писательская собственность. Славно так с часок поговорили, но все же основное для меня: перемолвился с редактором "Радуги", который обещал вроде бы перепечатать "Твербуль", и с редактором одного странного журнала, выходящего на трех языках: русском, украинском и немецком. Я, конечно, тут же вспомнил о "Марбурге". Издание это, естественно, распространяется и в Германии. Занятно, что журнал выходит в Каневе, где похоронен Тарас Шевченко.

Последнее, что скорее вписываю, нежели, как положено, органически вплетаю: два наших русских знаменитых деятеля, усатый Киселев, который блистал во время перестройки на НТВ, и неотразимый затейник Савик Шустер, теперь регулярно ведут свои программы в стольном граде Киеве, расположившись в местном эфире, как у себя дома. Не пропали!

28 марта, воскресенье. В семь часов утра был уже дома, в Москве, часок доспал и принялся приводить в порядок Дневник. В электронном ящике скопились: материал к семинару Антона Яковлева, письмо Анатолия Ливри. На этот раз мы с последним занялись моей бывшей ученицей Анной Кузнецовой. Толя вспомнил о ней в предыдущем своем письме, а я рассказал, что Аня писала обо мне работу, когда училась, но затем, перейдя в "Знамя", не проронила больше ни слова, будто бы я уже умер. Так уж сошлось, что у нас обоих есть о ней сведения. Несколько наивный и упертый на особом к нему отношении прессы Анатолий приводил мне примеры до тех пор, пока я в это не поверил, хотя сам нахожусь практически в том же положении. И вот -- новое письмишко. "Вклеиваю" его в мои записки, так обруганные Ю.И. Минераловым.

"Отвечаю Вам сразу, потому что тема, которую Вы затронули, вдруг стала актуальнейшей в Париже.

У меня же лично к этим "людям" (славистам) презрение необычайное: проституируя родной язык в университетах, они вынуждены играть еще и роль "ученых", конечно, измываясь над наукой. В действиях их, однако, имеется и та капля комедии, когда, объединяясь в свору, пошляки начинают грызться меж собой и, завязнув в этих "разборках", приходят к странному резуль-тату, а именно, начинают воспринимать свою "принадлежность к науке" всерьез. Тут-то они и могут стать персонажами произведения.

Что же произошло в Париже? Моя литагентка (очень деловая русская дама) месяц назад выступила по радио "Соurtoisie", рассказав обо всех моих "происшествиях" в прямом эфире. Наши "друзья" -- которые все слушают -- тотчас позвонили туда, чтобы передачу прекратить. Их же проявления недовольства, без всякого уважения к их положению, записали. А на прошлой неделе агентка -- следуя, наверное, принципу "лечить подобное подобным", -- устроила конференцию в Польше, в Освенциме, собрав в этом "святом месте" кого надо и рассказав, как все это используется славистами в личных целях, да еще и прокрутив пленку записи угроз на радио от лица славистов Сорбонны. Давно так в Освенциме, видно, не развлекались.

Все это, конечно, вернулось бумерангом в Париж, в Президиум Сорбонны, и будет зачитано на "Саnаl Academie".

Будет любопытно сделать следующее: если Вы напишете пару строк о моей прозе или поэзии для любой российской газеты (журнала), а потом мы проследили бы за цепной реакцией, как эту рецензию будут выкидывать в помойку, вежливо отказываться от публикации. И затем мы проанализировали бы случившееся.

Ведь в России следят за всем, отчетливо сознавая, о ком можно писать, а о ком запрещается. Между "деловыми людьми" все говорится откровенно: в России кризис, и если, например, Анна Кузнецова (которую Вы знаете лично, а я -- нет) напишет обо мне, то она потеряет зарплату, как она откровенно сообщила моей агентке. Ее мэйл разошелся всем через мою агентку; шлю его Вам.

Всего наилучшего, Анатолий"

Дальше шла цитата из письма моей ученицы.

"Я тоже пережила кризис успешно -- на одной из моих работ всех уволили, а мне дали еще одну зарплату -- именно потому, что я разбираюсь, о ком писать, а о ком не стоит".

Стоило ли учиться у того, о ком не стоит писать, или так ее потом уже научили?

По возвращении нашел в электронном ящике еще и вырезку из статьи Оли Шервуд, которая всегда в "Санкт-Петербургских ведомостях" писала о Гатчинском фестивале. Я поменяю местами два абзаца, которые меня заинтересовали в ее статье. Текст, кстати, был опубликован до начала фестиваля.

Абзац первый. "Ну да что греха таить -- Гатчинскому фестивалю до сих пор не удалось окончательно определиться, как стать по-настоящему профессиональным. Он все еще переживает смену команды (в этом году свое же детище окончательно оставил писатель Сергей Есин), корректирует позиции, регламент и прочее. Тем не менее, такое мероприятие, очевидно, нужно городу и области, раз они его поддерживают".

Абзац второй свидетельствует о том, что когда-то уникальный фестиваль превращается в обычное коммерческое киношное производство. "Вот уж действительно нелегкая работа предстоит основному жюри под руководством Дмитрия Месхиева. А также ныне учрежденному литературному жюри во главе с прозаиком Еленой Чижовой. Кстати, они оба высказались в том смысле, что литература -- всего лишь часть фильма, следовательно, оценивать они будут, прежде всего, фильм как таковой, а вовсе не то, как в нем проявились дух и буква литературного произведения. Вопрос, как говорится, интересный, ибо тогда непонятно, чем именно этот киносмотр отличается от всех прочих".

29 марта, понедельник. Ужасный день -- утром на моей линии метро было совершено два теракта. Я услышал об этом буквально через несколько минут -- радио у меня включено почти постоянно. И тут же обожгла мысль, что С.П. наверняка ехал на работу по этой же линии. Насилу дозвонился до него. С.П. сказал, что проехал "Лубянку" за пять минут до взрыва. Радио почти постоянно, отменив все программы, кроме рекламы, говорило об этих взрывах. Уже к часу дня набралось чуть ли не 35 жертв, к ночи их количество выросло до 39. После обеда, кажется, спускался в метро Медведев, еще позже передали его грозный наказ усилить борьбу с терроризмом. Потом сообщили, что в завале тел нашли останки двух женщин и установили, что, судя по всему, они шахидки. Прессе сегодня действительно было о чем писать и говорить. Вертолеты спускались на Садовое кольцо, москвичи проявляли выдержку и героизм. По радио голоса порхали по верхам, пока не пришла Юлия Латынина и не сказала несколько очень интересных вещей. Главное: это не обязательно, как постоянно в Москве думают, чеченцы. Латынина привела убедительные примеры, а потом выдвинула версию, что это или акт возмездия за смерть Саида Бурятского, или месть за смерть другого, но тоже не чеченского боевика Астемирова. Одновременно с этой версией Латынина вообще нарисовала очень убедительную картину положения на Кавказе, в частности, террористической борьбы, которая идет там все время. А мы кричим и страдаем, только когда дело касается Москвы. Весь день я был под впечатлением этого события.

Готовился к семинарам и до глубокой ночи конструировал очерк про Гагарина. Перерыв часа на полтора сделал лишь в шесть -- ради Вили Люкеля, приехавшего в Россию мужа Барбары из Марбурга. Он, как обычно в это время года, в Москве, на курсах преподавателей русского языка. Барбара, к счастью, уже ходит. Вспомнили былые дни и наших общих знакомых. Вилли я накормил супом и мясом, которое поджарил на новом аэрогриле.

30 марта, вторник. Утром ехал в институт, на повороте с путепровода на Садовое кольцо, возле радиальной станции метро, стоит автомобиль телевидения -- доснимают вчерашнее. И у вестибюля станции "Парк культуры" -- целая толпа изнывающих без дела милиционеров. Рыцари вчерашнего дня. Занятно, что уже после семинара у драматургов, когда мы обедали с Мишей Стояновским, он рассказал, что сегодня, когда ехал на работу, внизу, на станциях, не заметил ни одного милиционера, все тусовались только на улице. От Миши узнал я и еще одну удивительную подробность. Ежедневно с Северного Кавказа, оказывается, в Москву приходит от восьмидесяти до ста автобусов с пассажирами. Автобусы не досматриваются, пассажиры не проверяются. В газетах уже не без иронии объявляют цифру 726 миллиардов 844 миллиона 703,7 тысячи рублей, которые Россия тратит на "национальную безопасность и правоохранительную деятельность".

Провел, как и обычно за последнее время, два семинара. К концу дня устал страшно. С Вилли, который сегодня был у ректора, передал Барбаре небольшой подарок -- свою книжку переписки с Марком Авербухом и всю в золоте праздничную водку. Последнюю пусть Барбара поставит на стол, пируя с друзьями. Ей уже семьдесят.

Как ни странно, материал Антона Яковлева семинар принял почти единогласно. Мне он тоже понравился, лишь бы мальчик весь не ушел в бытописание студенческой пьяной жизни.

Лег рано, по радио говорили о провале наших спецслужб, которые должны были бы предотвращать подобные взрывы. Приводились в пример порядки в лондонском метро. Надо сказать, что задним числом, по еще теплым следам наши спецслужбы работают споро и оперативно. Версия о двух шахидках обрастает новыми подробностями. Уже по видеосъемке обнаружено, где они сели -- на Юго-Западной, -- и что сопровождали их две женщины более старшего возраста и мужчина славянской внешности. Другой раз было сказано, что одна из них прямо на платформе совершила намаз. Уже есть и везде висят фотороботы. Нет только прямых доказательств этих складных историй.

31 марта, среда. Сегодня в шесть часов состоится вручение Горьковской литпремии. В номинации прозы -- "Фома Гордеев" -- кое-что достанется мне. Весь день я об этом думал, расхолаживался, кормил себя, лежал, ходил на улицу и лишь привел в порядок очерк о Гагарине, который завтра понесу сдавать Тарасову. Он у нас здесь координатор. Кажется, должен написать что-то подобное еще и Королев. Вот так время подошло к пяти, когда надо было ехать. По случаю этого маленького праздника моего честолюбия, хотя с утра настроение было не мажорное, решил устроить премьеру своего нового костюма, купленного в Дублине. Удивительно, как уверенно и хорошо чувствуешь себя в добротных и по мерке приобретенных не случайных вещах!

Ехал не торопясь и, естественно, вышел на станции метро "Парк культуры". Именно здесь вчера произошел теракт. Сейчас уже тридцать девять человек погибших и около восьмидесяти раненых и контуженых. Надо сказать, что для москвичей этот теракт оказался сильнейшим потрясением, каждый почувствовал себя потенциальной жертвой. На станции установлены два стола, заваленных цветами. Здесь же зажжены свечи, я не люблю это название -- "поминальные".

Премию, как и в прошлый год, вручали в фонде, которым руководит Людмила Путина. Фонд помещается на Воздвиженке, в обычном старом доме, выпотрошенном и внутри превращенном в нечто удобосовременное, где есть и довольно большой зал, и буфет и, видимо, кабинеты и все что надо для конторской работы. Народу было много, лица знакомые, в том числе и Светлана Василенко, которая несколько лет назад тоже, как и я в этом году, получила "Фому Гордеева". Позже мы с нею вместе сфотографировались -- "Два Фомы". С моей стороны я пригласил на это вручение А.Ф. Киселева, Н.Е. Рудомазину, которая мою книгу редактировала, И.Л. Андреева. Я знал, кстати, что Александр Федотович Киселев дружит с Путиной. Были еще С.П., Сережа Федякин, с которым мы работаем в институте, Максим Лаврентьев и Алиса Ганиева с целым ворохом знаменитых литературных девушек -- Пустовой, Погорелой и какими-то еще другими.

Должен сказать, что в этом году, по сравнению с прошлым, вся церемония прошла и серьезней, и интересней. Вел, как и обычно, Александр Гордон. Здесь же был и его отец Гарри Борисович -- поэт и прозаик. С обоими я познакомился еще в Гатчине. Здесь особо надо говорить об интонации, с которой начал Алексей Варламов, вместо ожидаемого Юры Полякова возглавлявший жюри в прошлом году. Но перед ним достаточно серьезно говорила Людмила Путина -- о писателе и о выборе им пути. Здесь можно было придираться к не слишком ловким формулировкам, но главными были искренность и готовность к самостоятельному и сложному мышлению. На этот раз каждый член жюри, вручавший премию в той или иной номинации, произнес довольно толковую речь. Была и "загадка" для публики -- зачитывались "вехи" биографии лауреата, и гости должны были отгадывать его. А потом -- диплом, поцелуи, медаль, конверт с "загадочным", речь члена жюри и ответная речь. Голова в тот момент у меня была совершенно пустая, проскальзывали только некие импульсы, кого надо бы поблагодарить. Жюри небольшое: Алексей Варламов, Павел Басинский, Алексей Налепин и Владимир Толстой. Соответственно, награжденные: поэт Леонович, кажется я с ним знаком, живет в Костромском крае, наш выпускник поэт Игорь Маламед, критик Сергей Беляков и я. О каждом были сказаны определенные слова. Так, основным посылом в речи Варламова обо мне было то, что он за жизнь начитался дневников и мемуаров -- это вполне естественно, столько он написал биографий! А дальше говорил он, что это было неспокойное чтение, что он возмущался, спорил с автором, возражал ему... В конце речи Алексей вспомнил тезис Басинского: "Боюсь, что нашу нынешнюю литературу потомки будут судить по дневникам Есина".

В ответной речи у меня было несколько тезисов. Я вспомнил о Горьком, которого последние двадцать лет все время пытались оттеснить из первого ряда писателей, а на его место поставить малых классиков Серебряного века. Но Горький стоит, а малые классики комфортно разместились за его спиной. Потом я -- в основном потому, что вдруг заметил в зале Игоря Шайтанова -- заговорил о наших больших премиях, которые почти всегда бьют мимо цели, и сказал, что, возможно, вехами литературы будущего станут произведения не больших премий, а именно малых, какой является и Горьковская премия.

Мне показалось, что сидящая в первом ряду Путина и расположившаяся рядом с ней Людмила Карханина мне кивнули. Потом, испытывая какую-то невероятную потребность, начал вспоминать и Галю Кострову, пришедшую сюда вместе с Володей, и Наталью Евгеньевну, и Александра Федотовича, и сказал в самом конце, сколь многим обязан я Литинституту, который стал и моей жизнью и моей судьбой.

Отдельно замечу о "денежной составляющей". В этом году все взял на себя ОТП-банк, которым руководит наш бывший и недоучившийся студент Алексей Коровин. Мне тут же вручили банковскую карточку с шестьюдесятью тысячами рублей на счете. Фуршет был выше всех похвал, всем всего хватало, а я так даже выпил полрюмки какой-то божественной водки.

Вернувшись домой, узнал: в Кизляре сегодня произошли два теракта -- погибло двенадцать человек.

1 апреля, четверг. Сегодня Барбаре исполняется семьдесят лет. Утром позвонил ей. Уж в каких, кажется, сложных ситуациях она не побывала, даже полгода пролежала с вынутым из бедра суставом, но всегда в ее голосе чувствуется какая-то отчаянная радость жизни!

Спал плохо, угнетала необходимость писать доклад о Кюстине, продолжать Дневник. Думал, как бы осуществить поездку на дачу, где уже пора все приводить в порядок, и продолжить работать над книжкой о Вале.

Еще на той неделе созванивался с Андреем Плаховым, с которым не виделся уже несколько лет, сегодня договорились встретиться. Кормил его дома довольно старым борщом. Рассказал ему о своих приключениях с Гатчинским фестивалем, он мне -- о новостях кино. Здесь большие подвижки: власти, наконец-то, обратили внимание на этот вид бизнеса и потеснили Минкульт с его раздачей бенефиций. Теперь будет вроде бы как у американцев -- выбрали восемь компаний, которым отдадут в совокупности что-то около восьмидесяти миллионов долларов. От американского образца отличия в том, что, допустим, "Metro Goldwyn Mayer" денег с правительства не берет. Ходят слухи, что Никита Михалков очень был огорчен тем, что не его одного сделали главным распределителем всех киношных правительственных благ.

2 апреля, пятница. Надо бы заглянуть в свежий номер "Коммерсанта" -- сегодня по радио объявили, что Чубайс, работая с нанотехнологиями, стал зарабатывать больше, чем когда занимался российским электричеством. Человек красит место.

Ездил на работу -- надо было снова взять из библиотеки два тома Кюстина и проверить дела на кафедре. Прямо из дома заходил в сберкассу на Ленинском проспекте, там невероятная очередь. Из восьми окон работает ровно половина, но нарядные тонконогие девочки важно расхаживают за пуленепробиваемым стеклом. В смысле быта и обслуживания мы так надеялись на уроки капитализма, но нашему образу жизни уже ничего не поможет!

Вечером ходил в "Ашан", довольно давно уже действующий возле метро "Университет". Я и раньше там уже бывал и обратил внимание, что на продукты цены в "Ашане" значительно ниже, чем в "Перекрестке" или на рынке. Я даже полагаю, что некоторые продукты палаточники с нашего Университетского рынка покупают именно там. Но цель на этот раз у меня была другая. В качестве консультанта взял с собой Игоря, приехавшего за какими-то своими вещами. Вот Игорь-то, устыдив меня тем, что все на мне как на деде висит и морщинится, и уговорил купить какие-то испанские ботинки, похожие скорее на кроссовки. Полагаю в ближайшее время удивить институт своими кроссовками за семь с лишним тысяч. Наши-то ребята в этом разбираются.

Вечером посмотрел новую порцию короткометражных фильмов Франсуа Озона. Что бы я ни видел или ни слышал, я все время думаю о литературе.

В Кизляре произошли два новых теракта.

3 апреля, суббота. Собственно, с самой рани сел за компьютер и начал отстукивать доклад для конференции в Педагогическом университете. Здесь очень много цитат -- сначала о моем романе, потом из статьи С.Ю. Куняева, который по традиции объявил Кюстина русофобом и на отдельных вырезках построил публикацию в "Нашем современнике". У меня возникла мысль, что после выхода своей книги Кюстин стал личным врагом Николая Первого. Но не к лицу императору было бороться лично, вообще иметь каких-то личных врагов, значительно проще такого человека объявить врагом целой нации. Это надуманное положение сохраняется до сих пор, а между тем, из Кюстина можно надергать много точного и полезного, вплоть до критики современного строя, чиновничества и политического положения России. Так, пожалуй, я свой доклад и закончу. Собственно, можно было бы завершить его уже сегодня, но уже где-то часа в четыре позвонил Паша Быков и пригласил сходить с ним в "Геликон-оперу" на "Лулу" Альбана Берга. Я опрометчиво, так как начал ругать себя почти сразу же, согласился. Даже подумал, что Паше надо отзвонить и не пойти. Какое счастье, что этого не сделал.

Я, конечно, знал, что Берг и модернист, и атональщик. Сам я люблю в опере, как и в балете, классику, привычное чередование номеров. Никогда не мог предположить, что спектакль мне так понравится. Поставлен спектакль Дмитрием Бертманом превосходно, замечательно спет и сыгран. Музыка как бы крадется по пятам героев, давая фон для их переживаний. Отсюда в драматургии возникла удивительная краткость отдельных сцен и невероятное множество действий и персонажей. Писалась музыка еще до Второй мировой войны, и в сюжете о молодой женщине из низов много общего и с "Оперой нищих" Брехта и Вайля, и с литературой того времени. Было ли тогда это все непонятно, вернее, понятно лишь для специалистов, не знаю, но сейчас эта опера почти про наши дни. Я сидел по центру во втором ряду и наблюдал за оркестром и дирижером Владимиром Понькиным. Сама Лулу, которую пела Татьяна Куинджи -- очень высокое сопрано, поется все это на невероятном крике, эмоциональном подъеме. Опера шла на немецком языке, с титрами. Говорят, пробовали и на русском, но не получалось. Все-таки русский язык не терпит такого выдающегося называния своими словами низкого быта, в котором живут проститутки, сутенеры и лесбиянки.

Вернувшись домой, включил телевизор и посмотрел все праздничное богослужение из храма Христа Спасителя. Опять искал в себе веру, думал об обрядовой стороне таинства, даже вспоминал Зою Михайловну, которая, когда я вчера заходил к ним на кафедру, рассказывала, как она ходит на причастие и на исповедь. Как все она хорошо знает в этом порядке! Из дома на улице Добролюбова, в котором располагается и наше литинститутское общежитие, она ездит в церковь на Дмитровке.

Никогда по телевидению не показывают столько простых и прекрасных лиц, как во время подобных трансляций! Кстати, в основном это наш исконный русские тип, почти исчезнувший в обыденной жизни. На богослужении были Медведев с женой и Путин. Супруга Медведева -- слово "супруга" я не люблю -- стояла в красном длинном платье и белом платке. Что, интересно, в душах у этих людей, вознесенных так высоко во власть? Завтра, конечно, начнут шептаться: а где жена Путина?

4 апреля, воскресенье. Проснувшись, сразу же засел за доклад, который пока не очень-то получается. Написать его я напишу, но ведь прочту наверняка плохо. Вспомнил, как целый месяц ежедневно вслух дома читал свой доклад для защиты докторской диссертации.

В перерывах, которые я, как всегда, себе придумываю, на кухне, когда мою посуду или что-нибудь разогреваю, слушал радио. По воскресеньям -- соло Лариной на "Эхо Москвы". Боже мой, как же она любит разогревать все, что связано с национальным, особенно с русским! Сколько пошлостей она говорит! Какое недоброжелательство у этой радиоведущей к инакомыслию! Маленькие собачки в стае бывают обыкновенно самыми злобными. Девуш-ке все бы ковыряться и ковыряться в болезненных загнивающих ранах.

Работал часов до четырех, потом сходил на рынок, чтобы все купить для грибного супа, и поехал на Донское. Мне кажется, что за две недели, пока я там не был, выражение лица у Вали на фотографии чуть изменилось. Она смотрит уже через мое плечо куда-то вдаль. Она уже давно мне не снилась. Удивительно, но маму и дядю Федю я почти начал забывать. В колумбарии все подсохло. Прошлый раз, двадцатого марта, в день рождения Вали цветы я клал на сугроб, который намело до второго ряда ниш, а сегодня все уже совершенно стаяло.

Вечером сначала смотрел большую передачу о Казанове по Discovery, а потом варил суп. На кухне я всегда включаю радио. Сегодня передали о новом теракте в Дагестане. По этому поводу радио, будто обрадовавшись, что нашелся новый информационный повод, начало большой парад размышлений, что Путиным сделано, что было обещано и что у него не получилось. Попутно спрашивали у радиослушателей, что надо делать на Кавказе, чтобы наладить там сносную жизнь. Естественно, много говорилось о коррупции и воровстве. Очень часто звонящий в эфир народ другими словами начинает повторять то, что ему только что сказали специалисты по радио. Однако два выступления были знаменательны. Сначала один парень сказал: ну что, дескать, вы все время врете про Кавказ и Путина! Ведь за десять лет он, Путин, сделал очень много. Раньше там, в горах, воевали, гибли наши солдаты, а сейчас этого ничего нет. Второй парень -- я даже запомнил его имя, Рамазан, -- сказал, что на Кавказ, как при царе, надо присылать из центра начальника, который был бы объективен и не связан с местными тейпами и тухумами. Невероятно много говорят о жуткой коррупции. Интересно и то, оказывается, что сейчас в Чечне население живет значительно лучше, чем в других кавказских республиках. Всем, ингушам, дагестанцам, черкесам, обидно. Мы, продолжал Рамазан, с Россией не воевали, русских солдат не убивали, а теперь Россия помогает тем, кто с нею воевал. Чечня стала почти самостоятельным государством, у нее свой международный аэропорт и своя таможня!

В Дагестане сегодня подорвали товарный поезд.

5 апреля, понедельник. Опять утром сел за свой доклад на конференции в Педуниверситете. Занимался им почти весь день, отодвинув остальное. На час заезжал ко мне Леша Карелин -- я отредактировал ему несколько страниц. Телевизор почти не смотрю, по крайней мере потерял полный интерес к просмотру и отечественного искусства по телевизору, и отечественных новостей -- и там, и там будет ложь.

Новости появились, когда выходил на полчаса на рынок: вынул из почтового ящика вырезку о Гатчинском фестивале. Судя по верстке, это -- газета "Культура", которая в пух и прах разгромила свое же собственное детище. Практически были сформулированы все мои тезисы, связанные с коммерциализацией фестиваля. Жалко только бедной Вали, которая так много здесь работала и сделала. Но, надеюсь, из своего далека, она еще распорядится с этими мастерами рейдерских захватов. Ведь, по сути, фестиваль был, при попустительстве городских властей, захвачен коммерческой структурой, возглавляемой бывшей актрисой Татьяной Агафоновой. Когда впервые, очень радуясь, что нашла коммерсантку, готовую ей помогать, бывший директор Г.К. Ягибекова показала мне Агафонову на пресс-конференции в Москве, я тогда же сказал, что в первую очередь вы, Г.К., от нее и пострадаете. Так оно, в принципе, и вышло.

Статья начинается с многозначительного аккорда:

"О кризисе Гатчинского фестиваля заговорили три года назад, когда в оргкомитете произошли кардинальные пертурбации. В прошлом году к руководству пришла совсем новая команда во главе с актрисой Татьяной Агафоновой, атмосфера "Литературы и кино" стала несколько иной. Теперь фестиваль напоминает корабль, который плывет по воле волн".

Чуть ниже в том же газетном абзаце сравнивается, как говорится, "прежде" и "теперь". Кое-что еще процитирую, потому что это связано с моим убеждением в том, как надо было проводить единственный в стране фестиваль такого профиля. Теперь он, видимо, становится, если уже не стал, обычным захудалым провинциальным кинофестивалем, где, под шумок, одни предприимчивые люди объявляют себя гениями, а другие, экономя на всем, "выгораживают" из государственного и муниципального бюджетов себе прибыль.

"Прежняя команда терпеливо приучала гатчинцев к фестивальному кино и добилась потрясающих результатов..."

"Гатчина была уникальной площадкой встреч и общения кинематографистов и людей литературы, москвичей и петербуржцев, наконец, авторов и публики".

"Как-то по-особому тепло проходили раньше в дни фестиваля многочисленные творческие вечера актеров, режиссеров, композиторов".

Далее в статье разбираются другие культурные потери фестиваля, автор иронизирует по поводу дискуссии, которая должна была стать диалогом между представителями кино и литературы, упоминает о сборном концерте, который прошел "кое-как". С определенной неохотой корреспондент Дарья Борисова рассказывает о конкурсе, где в третий раз со званием лучшего режиссера осталась мультипликатор Евтеева, и с нешуточной иронией повествует о приеме, оказанном на фестивале Катрин Денев. Это особенность работы Агафоновой, которая полагала, что подобный всплеск способен закрыть все темные углы и оправдать все траты. Последний эпизод настолько интересен, что я решил отдать ему побольше места.

"Казалось, все силы организаторов и большая часть бюджета фестиваля были брошены на прием Катрин Денев. В усло-виях скромного фестиваля, в антураже скромного фестиваля нелепой казалась суета, поднявшаяся вокруг звезды мирового класса. Да и мадемуазель Денев чув-ствовала себя неуютно, ее растерян-ность и раздражение прорывались сквозь маску Снежной королевы. Дваж-ды привозили ее по раздолбанным доро-гам из Питера в Гатчину (в маленьком го-родке не нашлось гостиницы соответ-ствующего уровня, актрису поселили в петербургском отеле), дважды проводили по страшным ледяным колдобинам к кинотеатру "Победа", в котором проходит фестиваль. Выйдя приветствовать пуб-лику на открытии, Катрин Денев насто-роженно косилась на аскетичное убран-ство зала, читала по бумажке какие-то банальности насчет значения русской культуры. На следующий день актриса прибыла на "открытую пресс-конферен-цию" (журналисты разместились на не-скольких первых рядах, а на остальные ряды были проданы билеты простым смертным; по официальным сведениям, возможность увидеть живую Катрин Денев стоила 500 рублей, но кто-то утвер-ждал, что достал билет за тысячу -- по гатчинским меркам, немалые деньги). После на все лады обсуждали ее нер-возность, проявления недовольства. Все это действительно проскакивало в ходе пресс-конференции, но ведь и поводов к тому было подано немало. Усадили ее, немолодую даму, в глубокое, неудобное кресло, в таком впору развалиться после обеда или забраться в него с ногами, а Катрин Денев пришлось просидеть пол-тора часа на краешке, с прямой спиной и горделиво поднятой головой. На просьбы не снимать ее по ходу общения с журна-листами наши фотографы поначалу ни-как не реагировали, продолжали вовсю щелкать и слепить глаза вспышками. После каждого ее ответа молодой веду-щий, в лучших традициях свадебного за-столья, азартно кричал: "Аплодисменты!" и зал послушно, слаженно хлопал, пока героиня вечера не обратилась к "тамаде" через переводчицу: "Пожалуйста, не за-ставляйте публику аплодировать. Мы же не в цирке!" Стоит отдать ей должное, даже в таких тяжелых условиях типично-го российского презрения к между-народ-ным нормам проведении подобных меро-приятий Катрин Денев повела себя как профессионал: выдержала многие не-удобства, установила свои правила игры и тем самым дала урок всему провинциальному собранию".

Подобному можно лишь удивляться. Но здесь видно невежество и, как отмечено в статье, потуги все деньги списать на звезду мирового кино. Почему же не пригласили автора монографии о Катрин Денев Андрея Плахова, который мог бы спасти положение?

6 апреля, вторник. Утром полтора часа посидел с драматургами. Естественно, никто из них никаких заданий не выполнил. На прошлых занятиях я просил написать "монолог на кухне". Мне стали говорить о возникших намерениях, которые не сумели реализовать. "Так трусами нас делают раздумья, и так решимости природный цвет хиреет под налетом мысли буйной". Впрочем, шестикурсница Надежда Васильева написала две небольших сценки, действие которых разворачивалось где-то возле плиты. В одной из них был просто прекрасный зачин: прислуга, гувернантка, горничная и повариха разговаривают на кухне. Вот бы из этого ей же и сделать пьесу! К сожалению, у Васильевой очень быстрое и легкое перо, держащее лишь форму диалога и не чувствующее внутренней социальной обостренности.

На моем семинаре обсуждали Нину, написавшую неплохой текст. Но все повторилось опять. Нина, у которой еще есть и маленький ребенок, верующая и православная. Веры в Бога и мотивов жизни простых людей много в ее рассказах. В них есть цельность убежденности, но это ребята пропускают, а нападают на мелкие ошибки в стиле, которые я здесь почти не замечаю, полагая их продолжением видения автора.

Королев принес папку с Кюстином. Он хотел предложить мне вариант сокращения, но я принесенного еще не смотрел, потому что в суматохе позабыл папку на работе. Зато получил у Леши уже напечатанную книжку В.К. Харченко о моих дневниках. Завтра возьму с десяток экземпляров, чтобы раздать на конференции. А также получил зарплату за себя и за С.П. С размышлениями о завтрашней конференции и о своем докладе я и уехал домой.

Вечером забежал С.П., заставил меня продекламировать мой доклад, все раскритиковал, кое-что мне подсказал. И не успел он уйти, как у меня сложился новый образ завтрашнего выступления. Я даже не стал ничего записывать и просто начал смотреть замечательную передачу по каналу "Культура" о Романе Якобсоне и Викторе Шкловском. Как будет, так будет.

Основную мысль передачи, казалось, обнажила М.О. Чудакова, сказав, что оба были с задатками гениальности, но один жил в свободной стране и сумел развиться до конца, а второй выбрал вместе с родиной несвободу. Но истинный смысл оказался значительно шире, потому что здесь показан и фон той эпохи, и названы другие имена, и высвечены другие вывернутые судьбы. Маяковский, Брики, Эльза Триоле, Луи Арагон, Теодор Нетте, Троцкий, даже упоминается Горький. Все же Шкловский был не только удивительно смелый человек, но еще и верткий...

7 апреля, среда. Заснул вчера довольно рано, однако ночью просыпался, все время думал о завтрашнем своем докладе и успокаивал себя, что все получится. Встал в восемь, опять повозился с бумагами, поел и слушал радио. В Киргизии очень крупные народные волнения, народ в областях кое-где штурмует здания местных администраций. Говорят о стрельбе и погибших. Одновременно по радио передали, что установлены личности обеих террористок, взорвавших себя в московском метро. Это молодые женщины из горных дагестанских селений. Одна из них получила высшее образование, работала учительницей.

К десяти пришел за мною С.П. и повел меня в Педуниверситет на заклание. От дома это удивительно близко, доехали за полчаса. От метро "Фрунзенская" идти пять минут, мимо морга, из которого мы забирали хоронить папу. Еще раз поразился, какое удобное и красивое здание этот университет. Конференция начиналась в полукруглом нарядном зале на втором этаже. Наверное, здесь заседает ученый совет, но раньше, вероятно, была часовня. Народа много, многие мне отдаленно знакомы еще по конференции англистов, проходившей лет десять назад у нас в институте. Встретился и с близко знакомыми. Это Владимир Андреевич Луков, мой научный консультант по докторской диссертации, и Марина Ивановна Никола. Марина Ивановна всегда поражает меня своим негромким обаянием; здесь же и Владислав Александрович Пронин. Много лиц молодых. Конференция должна была начаться с доклада Игоря Шайтанова, но он, как звезда, поэтому светит только издалека. На моей памяти это не впервые. Точно так же Шайтанов не пришел и на мою защиту. Итак, первой выступила с докладом Зоя Ивановна Кирноза. То, что говорила Зоя Ивановна, как она увидела впервые Бахтина, как была на его вечере в УДЛ, мне было и интересно и понятно. Кирноза доказывала очень простенькую формулу, что произведение складывается в сложных отражениях авторского намерения и читательских представлений. Естественно, читательские мифы потом возвращаются и к писателю, понуждая его на новое плетение слов. Мне-то уж это было очевидно и как бы лежало перед глазами.

Свой доклад, не очень мудреный, я произнес довольно бойко. Вот, дескать, вы так много говорили о писателе: он перед вами. Еще Зоя Михайловна Кочеткова когда-то сказала мне, что я с листа читаю плохо, я это запомнил. Поэтому теперь то, что пишу, откладываю в сторону и начинаю все пересказывать своими словами, попадая в текст или не попадая, как джазовый музыкант не попадает в нужную ноту, но, тем не менее, вызывает иногда даже больший эффект. Собственно, тезис у меня не очень сложный: был ли Кюстин, как уверяет патриотическое литературоведение, русофобом или не был? К счастью, как вчера мне посоветовал С.П., я не стал опровергать каждое выдвинутое положение С.Ю. Куняева, а остановился на одном или двух, и этого оказалось вполне достаточно. Получил и аплодисменты и улыбки. Потом В.А. Луков мне сказал, что был очень важен взятый мною "неакадемический" тон. Но Володя просто очень добрый человек.

Домой вернулся уже к двум часам дня, а к половине четвертого приехал С.П., читавший еще где-то лекцию. С ним и покатил на дачу в Обнинск. Наконец-то я, который диетничал весь последний месяц, досыта наелся! Грибной суп я привез из дома, а превосходное азу из говядины прихватил с собою С.П. Вечером я себе изменил и посмотрел проправительственные "Новости". В Москве-то я телевизор, то есть почти ни один из каналов, кроме "Культуры" и Discovery, по-настоящему не смотрю. Видел кадры из Киргизии. Разграбили дом президента, кажется, толпа пыталась растерзать министра внутренних дел. Местное правительство подало в отставку, а президент вроде бы куда-то улетел. Выступая по телевидению, Путин сказал, что незадачливый глава Киргизии наступил на те же грабли, что и предыдущая администрация. Претензии-то у народа те же: нет работы, везде мафия и коррупция. Интересно, как на все это действительно смотрят наши власти?

Сегодня же Путин встретился в Катыни с польским премьер-министром. А день или два назад показали по ТВ фильм Вайды о Катыни. К сожалению, фильма я не видел, но, похоже, мы опять решаем политические проблемы за счет репутации Сталина. Упомянуто было какое-то сталинское письмо, в котором он писал о расстреле поляков как неблагонадежных перед надвигающейся войной. Вроде бы Ельцин передал это письмо в самом начале перестройки Леху Валенсе. Хорош руководитель, разбрасывающийся государственными тайнами! Но чего было можно еще от Ельцина ожидать? Впрочем, сталинский миф выдержал и не такое.

8 апреля, четверг. В Бишкеке революция. Толпа, пять лет назад снесшая президента Акаева, который нашел себе приют в Москве, снесла теперь и его "цветочного" преемника. Во главе правительства стала спикер парламента, немолодая дама, и сразу же направили делегацию в Москву: за деньгами и гуманитарной помощью. Я тут же опять вспомнил выступление по радио того парня, который советовал в республики Кавказа высылать в качестве управителя кого-нибудь из Москвы. Для "своих" во всей Азии и Африке племенное и родовое всегда окажется важнее и значительнее общего и народного. Кстати, вечером у Киры Прошутинской была передача о том, что в недрах власти готовится закон о полном переходе большинства медицинских и учебных заведений на хозрасчет. Деньги будут выдаваться в зависимости от эффективности того или иного учреждения. Похоже, это опять задумка Высшей школы экономики, откуда всегда смердит новыми инициативами, так враждебными нашему русскому укладу. Я подумал, что если деньги отдадут начальству, то оно в первую очередь постарается снабдить ими себя и, чтобы прикрыть эту несправедливость, свое ближайшее окружение. Как все это делается, я уже видел.

Продолжаются теракты на Кавказе, но к этому прибавился еще и международный скандал с семилетним мальчиком Артемом Савельевым. Его усыновила медсестра из Америки. Мальчик жил в детском доме, американка несколько раз приезжала в Партизанск -- это, кажется, Дальний Восток, -- чтобы лучше перед усыновлением с ним познакомиться, а потом, около года поиграв у себя на родине в дочки-матери, купила ему билет и с запиской отправила обратно в Россию. Был даже нанят специальный гид, который встретил мальчика в Москве и отвез в Министерство образования!

9 апреля, пятница. Весь день сидел дома, читал книжку Льва Бердникова "Щеголи и вертопрахи". Здесь масса поразительного материала, и восемнадцатый век, который я-то знаю, в основном, в изложении Алексея Толстого, встает в поразительных по драматизму подробностях.

Естественно, выбираю, что-то связанное с коррупцией -- слово это в России XVIII века еще не знали -- и с казнокрадством.

Бердников рассказывает о том, что одним из любимцев Петра Первого был знаменитый аристократ и модник Матвей Гагарин. Посланный губернатором в Сибирь, он сколотил себе там немыслимое состояние, но в этом рвении дал лишку и попался. "Уличили его в казнокрадстве еще в 1714 году. Гагарин стал жертвой обер-фискала А.Я. Нестерова. Последний был выходцем из крестьян, и ему претили родовые аристократы". Можно было бы сказать, что в петровскую эпоху Счетная палата работала неплохо. Но и в то время у казнокрадов находились защитники. Только после непосредственного обращения Нестерова к царю в 1717 году была назначена комиссия из гвардейских офицеров.

"Несмотря на то, что Гагарин вернул в казну огромную сумму в 215 тысяч рублей, за Сибирской губернией числилась недоим-ка по таможенным сборам еще более чем на 300 тысяч рублей. Пока шло следствие, Гагарин продолжал управлять губернией: его даже сделали членом Верховного суда по делу царевича Алексея. Против Матвея Петровича были выдвинуты серьез-ные обвинения: расходование казны на личные нужды, взятки при отдаче винной и пивной продажи, вымогательства подно-шений у купцов, присвоение товаров, следовавших с каравана-ми в Москву. Выяснилось, что Гагарин чувствовал себя настоль-ко безнаказанным, что присвоил себе три алмазных перстня и алмаз в гнезде, предназначавшиеся Екатерине I".

Царь все же превозмог и сословную близость, и жалость к бывшему собутыльнику. Царь он все-таки царь, а не нанятый премьер-министр. Здесь надо сказать и о нашей современной коррупции и о постоянном снижении планки за преступления, связанные с ней. Вот опять недавно разрешили залог -- и при мелком государственном воровстве, названном на этот раз "экономическими преступлениями", и при очень крупном. Россия -- страна эвфемизмов. Но вернемся к истории из далекого "осьмнадцатого" века.

"И приговор был вынесен. 16 марта 1721 года князь Мат-вей Гагарин был вздернут на виселицу перед окнами Юстиц-коллегии в присутствии царя, знатных вельмож и всех своих родственников. По завершении казни Петр пригласил (точ-нее, заставил) всех, в том числе и родственников казненного, посетить его, государев, поминальный обед. Было "полное за-седание и питье" той самой царской "своей компании", к ко-торой принадлежал когда-то и Матвей Петрович. Раздавались обычные здравицы. А под окнами дворца на обвитых траурны-ми лентами инструментах играли музыканты, одетые в черное, палили пушки на Царицыном лугу. Поистине, только Петр мог отмечать поминки по государственному преступнику, а затем приказать, чтобы вельможный труп провисел на площади бо-лее семи месяцев -- в назидание всем российским лихоимцам и казнокрадам. Только по истечении этого срока в фамильной усыпальнице Гагариных, в сельце Сенницы Озерского района Московской области, тело Матвея Петровича было предано земле".

Приезжал на час Леша Карелин, я постепенно "добиваю" его роман. Надежд, что он научится следить за тем, "что" и "как" он пишет, очень немного. Когда на час выходил я на улицу за продуктами, то в почтовом ящике нашел две вырезки, связанные с Горьковсой литературной премией. "Культура" пишет: "Лучшей прозой признана книга "Твербуль, или Логово вымысла" Сергея Есина. Это роман о Литинституте, в двух частях, включающий дневник ректора и вызывающий разные чувства, в том числе несогласия и возмущения". Ошибка, утверждающая, что роман состоит из двух частей, мне кажется симптоматической и даже символической.

Вторая заметка -- из "Литературной России". Здесь некоторую не вполне доброжелательную едкость формулировок я постарался не замечать.

""Твербуль, или Логово вымысла: роман места; Дневник ректора: 2005 год" -- под таким названием прячется книга лауреата в номинации "Фома Гордеев" Сергея Есина. Алексей Варламов лично поблагодарил автора за роман -- как читатель. На что Сергей Есин заметил: "Я не сомневался, что мне достанется эта премия. В жюри сидят все мои хорошие друзья. Но их квалификация настолько высока, что даже мысли не возникает, что премия мне присуждается по дружбе"".

10 апреля, суббота. В институте день открытых дверей. Встал рано, прикинул, что надену новый костюм. Написал короткое представление на диплом для Надежды Васильевой, талантливой девушки из семинара Вишневской, и двинул в институт. Москва не пустая, но на машине долетел минут за тридцать.

Все как обычно, конференц-зал набит молоденькими девушками и их родителями. На этот раз преподавателей поменьше: уже не сидит Владимир Иванович Гусев, нет Зои Кочетковой. Все выступают в заведенной последовательности: ректор, проректор М.Ю. Стояновский, проректор Л.М. Царева, потом В.С. Модестов, потом я. Миша в своем выступлении куртуазно оговаривается: "ректор сказал практически обо всем главном...". Я, когда подходит моя очередь, продолжаю: "так как сказано о главном, поговорим о таланте в литературе...". Говорил о среднем, скорее маленьком писателе. Потом, когда общая часть закончилась, начали уже в 23-й большой аудитории вместе с Инной Ивановной Ростовцевой "круглый стол". Говорили совместно о таланте, о слове, из которого необходимо выращивать смысл.

В самом начале этого "круглого стола" я попросил поднять руки тех из ребят, кто собирается поступать на драматургию, -- подняли только трое. Вопросов интересных не было, в основном, техника -- сколько писать и на какой адрес высылать написанное. Приятно, что до сих пор в сознании народа литература -- занятие престижное.

После встречи с ребятами, зашел в деканат. Там одиноко сидит Мария Валерьевна, мне показалось, что у нее натянутые отношения с ректором. Она-то мне и сказала, что за те два часа, что я занимался студентами, на подлете к Смоленску, куда направлялся, чтобы посетить Катынь, разбился президент Польши. Живых в потерпевшем аварию президентском самолете не осталось никого. Я автоматически и безрадостно подумал, что Смоленск для поляков всегда трудный город.

В четвертом часу все же уехал вместе с С.П. на дачу. У нас здесь тесный союз: и он, и я отчетливо понимаем, что оба так много работаем, что хотя бы раз в неделю надо быть на воздухе. Меня еще беспокоит и мой огород.

Полил в теплице старый щавель, потом пообедал с С.П., потом час или полтора смотрел телевизор. Сначала в программе "Максимум" давали "светскую хронику" -- показывали разные "личные" эпизоды из жизни Димы Билана, Николая Баскова и еще двух или трех певцов, мне не очень известных, но, видимо, у публики имена их на слуху. Почему, дескать, они не женятся. Все это с явными намеками на гомосексуальность -- не по заказу ли власти, таким вот дрянным образом создающей видимость абсолютной гласности, которая, конечно, уже у нас исчезла.

Перед сном я внимательно посмотрел, как Толя Королев сократил моего Кюстина. Он, конечно, прирожденный редактор -- сделал все аккуратно и вдумчиво.

11 апреля, воскресенье. Сахар, который нашли у меня в крови, сделал и свое положительное дело. Меня врач так испугал, я сел на такую жесткую диету, что килограммов на семь-восемь, а может быть и на целых десять, похудел. Поэтому весь день до того, как мы уехали, по участку летал, как раньше, как лет пятнадцать назад. Но хорошо, правда, что прежде, до того, как вышел с лопатой во двор, посидел с Дневником, так что особенно душа за это не болела. Не торопясь, но и не останавливаясь, посадил на грядку морковку, петрушку и многолетний лук, а в одну из теплиц еще и много мелкого луку -- на зелень. Надо было еще и полить все это водой из колодца, и пожечь сучья.

12 апреля, понедельник. Спал плохо, уже часов в семь сел за компьютер, чтобы произвести сокращения, сделанные для меня Королевым. Тихо и довольно успешно проработал до одиннадцати, пока не раздался телефонный звонок: "Сергей Николаевич, а не забыли ли вы, что сегодня в час дня читаете лекцию в институте повышения квалификации для госслужащих?" Конечно, забыл, поэтому всю работу свернул, переоделся и покатил на Павелецкую. А ведь хотел еще и отказаться, потому что с утра чувствовал себя чуть простуженным. О лекции чуть позже, был и еще один звонок. Тоже довольно внезапный. Звонили с НТВ и опять звали на эфир, и опять я сходу почти отказался, но вот теперь окончательно решил, что не пойду. Тем не менее, я все же сначала спросил: кто будет? Все очень неопределенно, но вроде бы Юра Поляков, и поэтому идти надо, если мне это действительно надо, только чтобы составить ему пару. А дальше: Дима Быков, Дарья Донцова, Веллер... Смущает и то, что все это в Останкино, а значит, день будет погублен, потому что и ехать это на круг три часа и, если даже не готовиться, то все же провести весь день в напряжении и раздумьях. Честно говоря, еще и надоело делать определенную работу и тратить время бесплатно. Ведь кто-то -- поэтому и стараются как можно раньше, за неделю определить состав -- напишет сценарий, одни получат гонорары, другие зарплату и премию, а ты -- только раздражение, потому что не так посадили и потом не дали сказать ни слова. Нет, не поеду.

Лекция была, как мне сказали, для помощников региональных министров и начальников. Как и в прошлый раз -- шел по знакомому маршруту -- я завершаю двухнедельный цикл, надобно, значит, что-то полегче.

Последнее свободное выступление в Педуниверситете меня, все же публичного, хотя и, по преимуществу, письменного человека, окончательно раскрепостило. Пока ехал, составил план лекции: 1) Личный компонент в служебной переписке, 2) Разговоры с посетителями и интервью, 3) Самоподготовка и 4) Чтение сегодня. Параллельно в метро начал читать новую книгу Веры Константиновны Харченко. На этот раз она написала о дневниках в развитии синергетики жанра. Миша Стояновский, которому я уже книжку подарил, сказал о ней несколько похвальных слов, и о дневниках в связи с этим тоже -- все через призму теоретика видится яснее. Но я и сам не только книжкой зачитался, что для "героя" вполне простительно, но и как бы со стороны, уже как специалист и доктор наук, поразился, как ловко и здорово В.К. все это сделала. На обратном пути снова потихоньку наслаждался этим чтением.

На час заезжал уже окончательно надоевший мне Леша Карелин -- отредактировал еще одну главу в его романе. Не делаю ли я ошибку, вселяя в него некоторую надежду?

Вечером снова и снова и радио и телевидение говорят о гибели польского авиалайнра. Вчера показали, как Варшава встречала гроб с останками своего президента Леха Качинского. Сегодня новые цифры погибших -- 96, и оказалось, что в катастрофе погибла чуть ли не вся польская политическая и военная элита. Иногда мне представляется, что это действия каких-то инфернальных сил в Катыни. Сегодня, наконец-то нашли по кольцу и одежде жену президента. Чудовищная процедура опознания трупов близких людей. Причины этой трагедии -- нелетная погода и решение пилотов все же садиться не на самый современный, но все же еще недавно военный аэродром в Смоленске. По радио пилот получил предупреждение и пожелание приземляться на запасном аэродроме. Уже известно, что это предупреждение было не только послано, но и получено.

Из телевизионных наблюдений: Медведев с большим воодушевлением говорит о формулировках в договоре с Америкой. Здесь, в этих формулах, он как рыба в воде.

Революцию в Киргизии стали называть еще и "маковой" -- здесь, оказалось, имели место не только социальный разгром и передача президентом управления банковским сектором и экономикой своему сыну, но и недовольство всей мафией, за ними стоящей. Президент Курманбек Бакиев сейчас в Джалалабаде, это 650 км от столицы. Юг страны все еще его поддерживает. Парламентская неприкосновенность с президента пока не снята. Говорят о возможной гражданской войне. Сопредельный Узбекистан закрыл границу.

13 апреля, вторник. Последнее время совершенно перестал читать "Российскую газету". Иногда такое постоянное чтение надо прекращать, чтобы яснее почувствовать и газетную поступь, и поступь самой жизни. А может быть, дело и в том, что так много было текущего, что на газету не оставалось времени. Но ведь я на текущие события обладаю нюхом собаки. Взял, вынул из почтового ящика, сразу же перелистал -- э-э нет, этот номер оставить просто так невозможно! Да еще и "Эхо" утром подогрело интерес, сказав, что в "РГ" помещен отчет нашего правительства о личных доходах за год. Отчитались, дескать, до копеечки.

Но ведь с чего я обычно начинаю чтение этой газеты? С полосы "Культура". Если бы умные люди, которые сидят в газете, знали только, какую культуру, с каким привкусом знакомств они иногда дают! Но на этот раз мне как бы и грех жаловаться. Разве что, отдавая должное всем либеральным тусовкам, всем премиям либерального большинства, газета никогда не печатает результатов, так сказать, альтернативного выражения отечественного духа. О чем я волнуюсь: не сказали, что я получил Горьковскую премию или что получил два года назад премию Бунина? Да, ладно, здесь -- события поважнее. Вот, например, Владимир Сорокин написал повесть "Метель", а Паша Басинский ее немедленно отрецензировал. Конечно, Паша -- опытный аналитик, да и повесть, судя по его же заключению, невелика для чтения, что облегчает дело, но в наше время и "улыбательная" критика в правительственной крупнотиражной газете лишь прибавляет писателю очки. Кратко формулирует Павел и общий диагноз, поставленный России писателем Сорокиным: быть русским под китайцами. Не без мужества критик выносит свой вердикт:

"Гораздо любопытнее фирмен-ная игра Сорокина в русский клас-сический стиль. Здесь ему не отка-жешь ни в мастерстве, ни в наблю-дательности, ни в тонкой иронии. Искушенный читатель, конечно, заметит, что "Метель" не имеет никакого отношения к пушкинс-кой "Метели", зато отсылает к раннему рассказу Льва Толстого с тем же самым названием. По сути же "Метель" -- переписанная по-весть Толстого "Хозяин и работ-ник". С противоположным фина-лом. У Толстого хозяин накрыл ра-ботника своим телом и спас от смерти ценой своей жизни. У Соро-кина же -- как раз наоборот.

Метельная круговерть, вешки, которых всегда не хватает (то ли ветром унесло, то ли по беспечности осенью не поставили), наметенные сугробы как призраки то ли домов, то ли стогов, бесконечные развилки, ведущие не туда, куда обещают (впрочем, и не обещают они ничего), кружение на месте, невозможность уйти от саней и пешком (непременно, непременно вернешься!), поиски шапки в снегу и даже такая толстовская деталь, как то, что выпивший замерзнет, а не выпивший имеет шанс -- все это добротно, по-хозяйски пере-несено Сорокиным из толстовско-го тома в свой томик и продается в книжном магазине за 300 рублей.

Как это там у Гоголя? "Него-ция"?

Толстой своего "Хозяина и ра-ботника" отдавал издателям бес-платно. Такой уж у старика был странный принцип. Сорокинскнй копирайт сопровождает внушительнейшее предупреждение: "Ох-раняется законом РФ об авторском праве. Любые попытки наруше-ния закона будут преследоваться в судебном порядке...". Видно, что-бы по второму разу не украли. Вре-мя теперь такое, только следи.

Странное мы переживаем время. Особенно Льву Толстому поче-му-то везет. Владимир Маканин дважды переработал его "Кавказ-ского пленника" -- сперва в рассказ, а потом в роман. Виктор Пе-левин в последнем романе превратил Толстого в ниндзя, видимо, предварительно посовещавшись с Борисом Акуниным. Теперь вот Сорокин по-хозяйски оприходо-вал "Хозяина и работника"...".

Какой критический блеск!

Номер на номер в газете всегда не похож, но бывают номера интересные, а бывают чрезвычайно скучные. Вот про этот номер дурного не скажешь. Кроме литературы здесь помещено замечательное интервью со знаменитым танцовщиком Владимиром Васильевым, сделанное к его 70-летию. Но главный материал -- это, конечно, доходы нашей власти. Впрочем, кто власть-то -- Медведев с Путиным или Ваксельберг с Абрамовичем?

На первой странице, на большой фотографии В.В. Путин за рулем "Нивы". Ну, не совсем такой, как у меня, а с некоторыми прибамбасами, делающими ее похожей на какой-нибудь зарубежный внедорожник. Фотография не случайна -- Владимир Владимирович, оказывается, обзавелся в 2009 году отечественным автомобилем. Вообще-то через весь отчет в газете красной нитью проходит, что кризис отразился и на отдельных представителях нашей власти. И даже на ее недосягаемых вершинах прошлый 2009 год в смысле заработков оказался менее урожайным, нежели его предшественник. Здесь сразу же можно вспомнить несколько распространенных выражений. На выбор: "Богатые тоже плачут" или "Для одних суп жидок, а для других жемчуг мелок". А если ближе к делу, то доходы главы правительства по сравнению с позапрошлым годом сократились с 4,7 миллиона рублей до 3,88 миллиона рублей. У нас все подсчитано: сократились на 17 процентов. Сократились на 800 тысяч рублей доходы и у президента. Газета подчеркивает -- "по основному месту работы". Соответственно, с 4 миллионов 139 тысяч 726 рублей до 3 миллионов 335 тысяч 281 рубля. Все до рублика, до копеечки. Дальше идет собственность -- у президента вместе с супругой квартира в 367,8 кв. метра, "владеет земельным участком на условиях аренды", в банках 12 счетов на общую сумму в 3 миллиона 574 тысячи 747 рублей, а вот у премьер-министра -- следите за газетными формулировками -- "владеет земельным участком под индивидуальное жилищное строительство (150 000 кв. метров)", "на правах собственности принадлежит одна квартира, другая квартира площадью 153,7 квадратного метра находится в бессрочном пользовании".

Но что власть?.. На то она и власть, чтобы не быть бедной. Дальше в газете идет длинный и утомительный список больших зарплат. В основном, чиновники кремлевской администрации зарабатывают не меньше президента и премьер-министра, но часто даже и больше. И ведь, похоже, зарабатывают, а не воруют, сообща окормляя и окучивая народ. Начинают смущать только очень уж крупные суммы, которые, конечно, возникают не из воздуха, а из управления собственными предприятиями, и тогда возникает мысль: а остается ли время, чтобы следить за ходом порученных им государственных дел? Итак, "лидером по доходам среди кремлевских чиновников стал советник президента Леонид Рейман, чей доход за 2009 год составил 93 миллиона рублей". Как бы я хотел на себе обнаружить его умные советы! "Лидером по доходам среди членов правительства стал глава минприроды Юрий Трутнев, получив в 2009 году 155 миллионов рублей". Но и у него, бедного, доходы понизились, ибо в позапрошлом году его природные "доходы составили 369 миллионов".

Утром сначала провел семинар по драматургии, а потом свой, где обсуждали Аллу Юрьеву. На Аллу, естественно, нападали, хотя рассказ она написала почти хороший.

14 апреля, среда. С каким же удовольствием я читаю свои Дневники за 2004 год. Сейчас они готовятся к печати, и я перечитываю их вслед за изумительным корректором. Какая была насыщенная и полная жизнь! Мне кажется, что Дневник я сегодня пишу и менее насыщенно, и более обще. Возможно, что охват жизни сократился, а возможно, что это Валя давала мне определенную и мощную подпитку. Но впрочем, впрочем... а вдруг через несколько лет и эти дневники покажутся мне такими же полными и интересными? Но каким-то образом я тогда находил время, чтобы и Дневником заниматься много и всерьез. Теперь часто что-то дописываю на следующий день, а иногда и через день, а этого делать нельзя. Уже знаю, что следующее событие "забивает" в сознании предыдущее, на следующий день теряется острота и сознание исключительности дня, потому что уже пришел день следующий.

С каждым годом мне требуется, чтобы по-настоящему работать, спать все больше и больше, и утром, чтобы привести себя в порядок, потратить больше времени, -- вот и не остается ничего на подлинную работу. Так и сегодня, хотя с вечера нагородил на утро планы, толком ничего сделать не удалось. А ведь хотел и рукопись вычитать, и с Дневником поработать. Единственное, что удалось, это опять немножко почитать книжку Бердникова, которая все время меня поражает удивительными своими пассажами из так любимого мною XVIII века. Ах, ах, как жестоко и опасно люди жили! То Петр Первый прикажет повесить свою бывшую любовницу, то его дщерь Елизавета, поклявшаяся, что в ее царствование не состоится ни одной казни, прикажет вырезать язык и отхлестать нагую плетками свою соперницу по красоте. Не зарься, дескать, на моих мужиков. Ах, эти устоявшиеся репутации! То матушка-императрица спит с юным корнетом Никитой Бекетовым, то в свои 44 года покровительствует 26-летнему Ивану Шувалову.

Но недолго я блаженствовал с книгой, надо было идти сначала на почту -- переводить ежемесячные пять тысяч рублей Витьку, который, живя с семьей в своей деревне, недоедает. Заодно отправил две последние книжки В. Харченко в Краснодар своему бывшему ученику Юре Пастушенко. Я не успеваю рассказывать истории о своих учениках. Еще в самом начале своего ректорства я приметил на госэкзаменах уже немолодого заочника, блестяще отвечавшего на билет по литературе, и тут же предложил ему идти в аспирантуру. Много пропускаю, в том числе и как устроил его на стажировку в Америку. Парню повезло, что попал в руки к замечательному научному руководителю -- Наталье Васильевне Корниенко. Она очень заинтересованный и энергичный исследователь творчества Андрея Платонова. Собственно, на ее плечах и в ее очень авторитетных руках находится все международное платоноведение. Вот вчера вечером он после большого перерыва позвонил и сразу же переслал мне свой адрес. Когда говорили по телефону, то я высказал одно соображение о его бывшем научном руководителе. Как же Андрею Платонову хоть и после смерти повезло, что у него появился такой могучий исследователь! Такой школы нет ни у Мандельштама, ни у Пастернака, ни у Горького. Вот что может сделать один заинтересованный человек в науке!

После почты сразу же поехал в "Художественную литературу" на Новую Басманную. Отвез сокращенный, журнальный, вариант романа. Можно было через кого-нибудь передать рукопись, но меня вело любопытство. В этом легендарном издательстве в советское и постсоветское время я никогда не бывал, но много читал и слышал устных рассказов о положении дел, о стиле и работе этого самого авторитетного из всех издательств бывшего Союза. Кое-какие слухи доходили и о нынешнем положении дел на Новой Басманной. Естественно, издательство давно развалилось, остались какие-то ошметки на руинах бывшей книжной империи. Это видно было и по дополнительной вывеске у входа. Рядом со знаменитым книжным брендом уже, видимо, в самое недавнее время появилась и другая вывеска -- Госрадиофонд. Помню, помню серию скандалов, связанных с продажей знаменитых записей Всесоюзного радио!

Внутри все это когда-то роскошное старинное здание перепланировано и поделено на клетушки. Бдительный охранник, потребовавший у меня назвать фамилию, имя и перезвонивший для проверки в редакцию "Роман-газеты", куда я, собственно, и шел, рассказал мне, что совсем недавно здесь был украден портфель с деньгами. Я резонно поинтересовался: да у кого же в издательстве денег целый портфель? Охранник меланхолично ответил, что здесь, кроме издательств, других фирм тьма. Мельком, направляясь к лифту по очень извилистому маршруту куда-то вглубь здания, я все-таки разглядел великолепную парадную лестницу. Но экскурсию в эту часть особняка я для себя наметил уже после того, как сделаю свои дела.

Встретила меня Ирина Николаевна Платонова, заместитель главного редактора, то есть Юры Козлова. Передать рукопись -- секундное дело, и минутное дело -- подписать договор. Размер вознаграждения в этом издательстве, когда-то славившемся и своими непомерными тиражами и непомерными гонорарами, мне хорошо известен -- 19 тысяч рублей. И за прошлый роман мне платили столько же. Ах, писатель, ах, искусник, ах, маг и волшебник! Но если бы мы "за" и "для" денег писали! Мы ведь все и работаем на своих работах только затем, чтобы писать и печататься!

Ирина Николаевна женщина, видимо, очень неглупая, наблюдательная и самостоятельная. И оба мы, кажется, настроены на одну волну. Мнениями обменялись. Сначала я расспросил об интересовавшей меня истории, как В.Н. Ганичев, возглавлявший когда-то "Роман-газету", попытался в пылу Перестройки бренд, как красавицу из терема, умыкнуть. Тогда он, помнится, в недрах Союза писателей создал другую "Роман-газету", с приставкой "ХХI век". Пришлось редакции судиться с ближайшим другом православной церкви. В общем, обкашляли заслуженного человека: и писатель небольшой, и издатель невидный, а вот ведь как удачно прожил целую жизнь! От гонорара перешли к тиражу, который каждое полугодие падает -- подписчики, а это все интеллигенция, беднеют. Я поинтересовался: не помогает ли государство? Но здесь, полагаю, наступил на больную мозоль. Впрочем, я и не ожидал, что государство в лице Комитета по печати способно всерьез и по-настоящему помочь. Вспомнил главного распорядителя кредитов на литературу господина Григорьева. И тут же присутствующие при нашем разговоре в этой маленькой тесной комнатке другие женщины рассказали мне, кому государство помогает. С какой-то удивительной горечью и негодованием они рассказали мне, что недавно сами слышали, будто бы президент дал грант писателю Аркадию Арканову. Писателю! -- возмущались они, продолжая все мерить аршином великой классики русской литературы! А я опять вспомнил привычные лица раздавателей благ. Конечно, наш молодой президент вовсе не Сталин, который при всем при том довольно неплохо разбирался в литературе, но ведь, значит, ему кто-то это посоветовал! Ну что, начнем нашего президента считать за человека мало эстетически развитого? Он ведь у нас юрист! Не слишком ли много развелось у нас повсюду юристов? Вспомнил "сына юриста"... Тьфу!

На обратном пути, во-первых, более внимательно осмотрел лестницу. Она роскошна, но упирается в двери на первом же лестничном марше -- за дверями, видимо, раньше находилась дирекция. Я представил себе классиков, которые степенно поднимались в просторные директорские кабинеты, где с ними говорили о сроках, о смыслах, о договорах, где поили их густым и наваристым чаем.

Перед этой самой лестницей огромным штабелем лежали, словно золотые слитки, одинаковые пачки с книгами. Я не поленился и прочел на пачке издательскую бирку: "Тимур Зульфикаров. Собрание сочинений".

А во-вторых (меня уже с детства научили: если есть "во-первых", то обязательно должно быть "во-вторых"), зашел я в книжный магазин, расположенный на нижнем этаже. В середине первого зальчика стоял стол, за которым совсем по-домашнему что-то ели из пластмассовых коробочек немолодые продавщицы. Я стал медленно рассматривать полки с "дефицитом" моего времени. Обнаружил, например, зеленые тома "Литературных памятников", полного Достоевского. Тут же разместилась и полка со словарями и справочной литературой, среди которых нагло, золотом отсвечивал "Большой биографический словарь". Ну вот, Есин, сейчас ты получишь еще одну пощечину! Посмотрел на цену -- 850 рублей, и загадал: если моя фамилии в словаре есть, то покупаю. Открыл. Сразу наткнулся на портрет Вити Ерофеева, нашего телевизионного классика, самого известного русского писателя за рубежом. Сам собой в памяти всплыл чей-то рассказ, как Витя все время мелькал на последней книжной выставке в Париже. Но все-таки, хоть это и совсем небольшая правда, но есть и она на земле. В следующем столбце очень скромненький, я бы даже сказал, аскетический текст:

"Есин Сер. Ник. (р. 1935). Рус. писатель. Осн. произв.: ром. "Имитатор" (1985), "Сам себе хозяин" (1985), "Константин Петрович" (1987), "Временщик и временитель" (1987), "Соглядатай, или Бег в обратную сторону" (1989); пов. "Живем только два раза" (1969), "При свете маленького прожектора" (1976); пьесы".

Вечером уехал на машине на дачу. Вот здесь эти все мои обиды и выстукиваю на компьютере. А время уже "завтрашнее" -- 00.15.

Прислал письмишко Виталий Амутных, мой старый ученичок.

15 апреля, четверг. И вечером в Обнинске, и утром довольно долго сидел и правил Дневник, потом часа два копался на участке, белил яблони и сажал петрушку с морковкой. В Москву уехал в шесть часов пополудни. Но еще раньше Ашот прислал эсэмэску о некой статье в "Литературной России" об институте. Он так и сказал, что статья направлена против ректора, но пощипали, дескать, и вас, С.Н.

Когда около восьми я вернулся домой, то статья "Институт лишних людей" находилась уже в почтовом ящике. Начиналась она, кстати, с цитирования статьи Дмитрия Быков в "Огоньке". Прочитав публикацию в "ЛР", сразу и в первую очередь подумал о ректоре -- он к подобному не привык, а по мне-то били с самого начала. Как же он с этим теперь будет жить? И сразу же решил, что утром поеду в институт и хотя бы предупрежу, чтобы ни в коем случае по этому поводу не выступал и не вступал в полемику. Я вспомнил такое же облыжное и такое же подлое, там же напечатанное и также анонимное письмо некоего "выпускника ВЛК". Но тогда я все же ответил, в "Литгазете".

"Литературная Россия" имеет привычку выделять в первый раз встретившееся в статье имя шрифтом. Идя только вслед за этими укрупнениями, я встретил имена: Дмитрия Быкова, Юрия Апенченко, Софьи Луганской, Бориса Тарасова, Евгения Рейна, Бродского, Инны Вишневской, Олеси Николаевой, Владимира Фирсова, Михаила Лобанова, Галины Седых, Инны Ростовцевой, Сергея Арутюнова, Руслана Киреева, Андрея Василевского, Владимира Гусева, Максима Замшева, Ивана Голубничего, Владимира Бояринова, Владимира Силкина, Жанны Голенко.

Что я нашел наиболее любопытным?

"Что же касается самих семина-ров, то и тут не все так благостно, как хотелось бы ректору Борису Та-расову, превратившему Литинсти-тут в собственный пьедестал. Доска преподавательских и студенческих публикаций в коридоре института поделена между бывшим и нынеш-ним ректором. Они как будто сорев-нуются в тщеславии. Это довольно забавно".

В этом есть определенная доля истины. Став ректором, БНТ сразу же начал поднимать свой авторитет, выставляя на стенде не только крупные публикации, но и всякую мелочь. У нас вообще было не принято оформлять стенд, на котором раньше помещались только публикации в текущей прессе статей преподавателей и студентов, книги. Особенно это, конечно, касается разнообразных переизданий. Собственно, БНТ и ввел, начиная с себя, эту моду. Я бы никогда на подобное дурновкусие не ответил, если бы не то напряжение, которое возникло между нами в начале 2006 года, когда БНТ устранился при нападках на меня и Л.М. в анонимном письме. Я увидел там еще и попытку выдавить меня из института -- так вот попробуйте выдавить активно и в науке и в творчестве работающего преподавателя.

Статья "Игната Литовцева" переполнена натяжками и откровенным враньем, хотя кое-что здесь есть и справедливого. Но пока вернемся к продолжению прерванной чуть выше цитаты.

"Впрочем, другие с ними конкурировать не в состоянии. Сту-денты не только не могут, но чаще всего и не стремятся публиковаться. Если честно, многие за все пять лет так ничего и не пишут, а диплом варганят из вступительной работы, добавляя откровенную, выковырян-ную из ноздри, халтуру. Все знают, что дипломную работу им обяза-тельно зачтут". Вот тут правда намешана с полуправдой. Это касается других. Если под "другими" подразумеваются преподаватели творческого вуза, то что же поделаешь, коли многие из них годами ничего не пишут -- им просто нечего выставить. А вот если о студентах, то они действительно знают, что если их допустили до защиты, то, как правило, зачтут. Но ведь сколько раз не допускали, сколько раз защита была перенесена на год или даже два, пока студент не сделает все так, как положено! Я здесь пропустил некий пассаж, связанный с Соней Луганской, закончившей магистратуру и ушедшей с дипломом, где стояли практически одни пятерки. Не я их ставил. А что касается магистерской диссертации, так как часть ее была о моем собственном творчестве, я, естественно, ей помогал. Но ведь цитаты искал и очерк писал ей о театре разве Пушкин?

"Вернемся все-таки к семинарам. Большинство мастеров -- люди не просто пожилого, но очень преклон-ного возраста. Обучать студентов им физически тяжело, а зачастую уже и неохота. Но места свои они держат крепко и не покидают до са-мого конца. Кажется, что в увольне-ние их отправляет сама Смерть. Что же касается ректора или зав. кафед-рой литмастерства Сергея Есина, то оба они связаны с мастерами лич-ными отношениями и ставят эти от-ношения выше здравого смысла и пользы для вуза". Это не ко мне. Кроме С.П., блестящего педагога, которого любят студенты, я личными отношениями не связан почти ни с кем. А вот тех, самых полезных с точки зрения автора статьи, середнячков-преподавателей И. Ростовцеву и С.Арутюнова брал в институт, действительно, я, и я же позволил самостоятельно вести семи-нар Галине Седых -- до меня она делала это рядом с признанными мастерами.

"Руководители семинаров делятся на несколько категорий. Во-первых, это известные литераторы, которые либо в силу возраста, либо из-за не-умения и нежелания ничего не дают своим студентам. Евгений Рейн, например, посещает семинары крайне редко, часто не знает своих студентов в лицо или по имени, поч-ти не разбирает чужих текстов, быс-тро сворачивает обсуждение. Но он хотя бы может рассказать о дружбе с Бродским, эффектно подымить трубкой. Некоторым студентам и этого достаточно, мол, поболтали с классиком. Инна Вишневская -- то-же интересный рассказчик, но она давно уже не появляется на заняти-ях, а ее семинар по драматургии ведет почему-то прозаик Есин".

С Есина и начну. Вишневская тяжело больна, скорее всего, она уже не выйдет на работу, и вместо нее на следующий год будет работать известный драматург Малягин. Есин лишь доводит студентов до конца года, и взялся он за это без какой-либо оплаты. Но здесь же возникает и малая осведомленность автора статьи, который, конечно, не учится в институте, а лишь мечтает в нем преподавать, как когда-то мечтал Есин и, приятельствуя с ректором Е. Сидоровым, все же три года ждал, когда освободится какое-нибудь место. "Литовцев" также не знает, что Вишневская, в отличие от Есина, все же не драматург, а лишь теоретик театра, искусствовед, а Есин, у которого кроме Москвы шли пьесы и в других городах, как театральный критик не менее известен, чем как прозаик. А что касается Рейна, то, побалтывая о Бродском, он все же выпускает лучших в институте поэтов. Вообще-то, кто такой этот "Игнат"? Откуда сыплются стрелы? Мне это особенно интересно, потому что треть статьи посвящена В. Гусеву.

"Но самый вопиющий случай -- это, конечно, семинар Владимира Гусева. Единственный на весь институт семинар критики. Сам Гусев давно уже превратился в одиозную и самопародийную фигуру. Мы, студенты, со смехом читаем его параноидальные передовицы в газетенке "Московский литератор", которую для нас регулярно выкладывают в институтском коридоре. Там вообще много чего позорного. Например, так называемые "Новости", в которых постоянно тасуются имена Максима Замшева, Ивана Голубничего, Владимира Бояринова, Влади-мира Силкина и других чиновных графоманов из Московской писа-тельской организации. Странно, что репортажи о вручении ничего не значащих медалек, которые штам-пуются по заказу МГО СП огромным тиражом, видимо, для подкупа и умасливания различных префектов, милицейских чинов и узколобой во-енщины, в последнее время стали появляться в таком уважаемом издании "НГ-EX-Libris""

За всем этим какая-то многоходовка. Один из моих авторитетных знакомых высказал предположение о новой охоте за зданиями и Лита и Московского Отделения.

16 апреля, пятница. Утром поехал в Институт, чтобы поговорить с Тарасовым. Мне еще вчера удивительно жаль стало его, а поговорил сегодня -- как будто наелся какой-то гадости. Собственно, ехал я к нему, чтобы, опираясь на свой опыт, сказать, что на пятый год каждого ректорства, перед очередными выборами, начинают что-то ворошить и думать -- а вдруг получится? Я также рассказал ему, что здесь есть еще и прицел нашей молодежи поскорее, без очереди, попасть в мастера. Упомянул также и о векторах, как я их вижу, статьи, из какого лагеря здесь прицел. Но, как всегда, он все слушает с непроницаемой миной, не верит в чью бы то ни было искренность. Говорит, что знает, кто написал, но не признается. Он очень уцепился за совершенно случайный пассаж о Соне Луганской. В разговоре промелькнула мысль, что "выскочил" кто-то, дескать, из моего окружения, мне показалось, что он намекает, хотя возможно это только моя мнительность, сразу на двоих -- на Максима Лаврентьева и, может быть, на С.П. И у того и у другого, конечно, есть основания быть недовольными Тарасовым. Особенно у С.П., которого он просто выгнал из проректоров после того, как тот на выборах отдал ему свои голоса. А ведь так мог бы быть у нас и другой ректор! О Максиме не пишу, здесь все еще более мелочно. Но я знаю обоих, а С.П. у меня просто на виду -- и у меня и тени сомнения нет, что это, безусловно, не их стиль и не их почерк. Вчера же мы с Лёвой по телефону покидали, кто может быть автором. Я уже, кажется, писал, что в той же газете появилась, знакомая мне по прежним временам, Маргарита Крапивина. Но есть и другие векторы.

В разговоре с ректором я накалился и указал на кое-какие, упомянутые в "Литроссии", его промахи, от которых, если бы он со мною посоветовался, я бы его уберег. Болевой порог я прошел и боюсь, что теперь могу поступать иначе, чем совсем недавно думал. Кстати, в статье есть ведь и кое-что справедливое. Действительно, маскируемся, а берем всех, потому что нужны деньги, а с поступившими обращаемся неаккуратно, так много расходуя на административный штат. Справедливо написано о Голенко, справедливо написано о Фирсове. Вот и в последний вторник его привезла жена, в прошлом хороший, кажется, редактор, а потом -- я проходил мимо открытой двери по коридору -- вела семинар вместе с ним.

В известной мере, я теперь даже радуюсь произошедшему, -- я морально свободен.

Встретился на кафедре с М.О. Чудаковой, чудно с ней поговорили, как всегда о многом. Она человек редкой своей убежденности, но и редких знаний. Я всегда рядом с ней ощущаю себя невеж-дой. Кстати, после ее одной маленькой реплики я начал по-другому относиться к полякам. Их неприязнь к нам еще и в том, что когда Гитлер напал на Польшу, поляки не ожидали, что с другой стороны СССР тут же введет свои войска, чтобы вернуть себе кое-какие земли. Вот тебе и общий враг. Она же рассказала мне, что сейчас, после того вала сочувствия, которое русские люди проявили к полякам, когда в Смоленске упал самолет, отношение их к русским меняется.

Из сказанного мельком. М.О. прочла нашу с Марком книгу и заметила, что мы оба в ней вели себя с большим достоинством. Ее соображения по поводу Павла Васильева: поэт, писатель и сама личность художника -- это все из разных категорий. В гении может быть не только злодейство, но и подлость. На эту тему у нас состоялся довольно длинный разговор, во время которого я, как семидесятилетний зайчик, только слушал.

Спать лег довольно рано, часов в десять-одинадцать вечера. Долго бился, чтобы поставить будильник. А потом ночью много раз поднимался, так как, по обыкновению, в будильник на сотовом телефоне не верю и боюсь опоздать. Зная за собой это беспокойство, под утро на всякий случай выпил снотворное.

17 апреля, суббота. Поднимался и включал над головой свет и в два, и в три, и в четыре часа ночи, и в десять минут пятого, а потом все же крепко заснул и внезапно с трудом проснулся, когда запело мое время -- 4.З0. В 6.30 мы с Юрием Ивановичем Бундиным договорились встретиться на Ленинградском вокзале возле седьмого вагона "Сапсана". Да дьявол с ними, с деньгами, все равно они рано или поздно пропадут! Чуть ли не впервые я еду в Питер не за счет казны. План таков: едем в Северную Пальмиру, где у Ю.И. на одной из фабрик по изготовлению мужской одежды и знакомства и скидка в 30%, и там что-то каждый себе покупает, чтобы достойно встретить весеннее ненастье. Гуляем по городу, обедаем в японском ресторанчике. Вечером идем в Александринку на премьеру "Гамлета" в постановке Фокина, потом Юрий Иванович остается еще на день в Петербурге, а я около двенадцати, то есть после спектакля, уезжаю "Стрелой" в Москву.

Сразу скажу, стратегически и тактически план удался, я бы даже сказал, все получилось отлично. О "Гамлете", наверное, еще напишу, по крайней мере, у меня возникло ощущение, что надо бы написать обо всех "Гамлетах", которые я видел и с которыми встречался. Видел -- у Охлопкова, встречался -- со Смоктуновским. От "Гамлета" у Фокина осталось впечатление сложное -- это, бесспорно, очень талантливо, с выдумкой, но мне не хватило знакомого текста, я не понимаю и не принимаю "Гамлета" без знаменитого монолога, без "Не пей вина, Гертруда!", без четырех капитанов. Но у Фокина все очень современно -- вносят пьяного в лоскуты Гамлета в джинсах и маечке и быстренько его трезвят перед инаугурацией Клавдия.

Но утро началось с визита к Наталье, двоюродной сестре Ю.И., -- нас накормили завтраком, мы посидели, повспоминали, поговорили о саде-огороде, нынче ведь многие -- дачники и огородники. Потом поехали на фабрику, где тоже все было необычно, потому что мною занимались, и я не был предоставлен сам себе. Невероятно обаятельный менеджер внушил мне, как мне надо одеваться, и я сначала купил себе одежду на будний день, потом купил себе такой же, как и у Ю.И., модный осенний бушлат с погончиками, а затем и еще одну весенне-летнюю куртку. На куртке только чуть укоротят рукава и все вдобавок привезут мне прямо в Москву. Ура!

Но это лишь внешняя канва нашего путешествия, потому что суть его состояла в прекрасных, долгих и ненадоедающих разговорах. Чего мы только не обсудили: Питер, работу, состояние искусства, статью в "Литературной России", удобство "Сапсана" и многое-многое другое.

Скажу подробнее только о двух вещах, чтобы не уходить от своих привычек. О "Сапсане" -- поезде, который идет, как ракета, без громыхания на рельсах, без шума, гама, и так быстро, что можно себе позволить утром поехать в Петербург, а уже вечером, сделав все дела, спокойно вернуться в Москву. Но, оказывается, -- не только одни фанфары, -- "Сапсан" невероятно много наделал в провинции проблем. Железнодорожный путь-то из столицы в Питер только один, и этот летящий, как стрела, без остановок, поезд уже не позволил, как бывало раньше, ходить от одной небольшой станции к другой целому ряду местных электричек. Об этом я уже читал статью в "РГ". Цивилизацию для одних граждан нельзя строить в ущерб других.

Второе, так сказать "антре", которое я не могу пропустить, это "Новая газета", которую я купил по дороге. Вот что значит, ничего не пропуская, вести свою летопись! Если в "Российской газете" два дня назад были опубликованы заработки правительственных мужей -- министров и вице-премьеров, включая президента и премьер-министра, то в "Новой газете" "засвечены" заработки скромных жен, а иногда и таких жен, которые и сами по себе члены правительства. Начну с того пассажа, коим "Новая" заканчивает свою статью, делая определенные выводы.

"...в целом члены прави-тельства и администрации президента не склонны использовать традиционную для мелкой региональной бюрократии схему с переписыванием бизнеса на супругу. Оно и понятно: люди квалифицированные, спо-собные придумать более тонкие комбина-ции. Тем более что на раздумье им был дан лишний гол. Напомним, вступление в силу пункта закона о декларировании имущества супругов было предусмотрительно перенесе-но с 2009-го на 2010 год".

Теперь уже сама суть этого газетного расследования.

""Новая" решила составить рейтинг двадцати супругов -- членов правительства с наибольшими доходами, а также пяти самых доходных семей.

Любопытная тенденция: одна только Ольга Шувалова за год получила больше, чем супруги всех остальных чиновников и чинов-ниц из Топ-20, вместе взятых. Спасибо мужу, который, уходя на госслужбу, оставил ей юридический бизнес. Впрочем, и таким по-дарком нужно было грамотно распорядиться, что Ольга Шувалова, судя по декларации, с блеском сделала".

Их заработки:

Ольга Шувалова и Игорь Шувалов вместе: 648 442 169.

Игорь Шувалов сам по себе: 6 529 304

Ярослав Кузьминов и Эльвира Набиуллина вместе: 18 281 728

Эльвира Набиуллина, член правительства -- 2 956 411

18 апреля, воскресенье. В поезде предусмотрительно выпил снотворное и почти выспался. В девять уже был дома, предварительно заскочив на рынок и купив в одной из палаток пару бутылок ржаного кваса для окрошки. Но сон меня все же сморил.

19 апреля, понедельник. Утром поехал в институт. БНТ проявил инициативу и организовал всероссийский конкурс, посвященный Дню Победы. Я не очень согласен с этими конкурсами, потому что в них участвует больше людей честолюбивых, чем по-настоящему заинтересованных. Второй конкурс, уже с моей подачи, организовали у нас в институте. Поступило тридцать работ, и вот теперь их надо рассмотреть и вынести по ним решение. За этим и поехал: все прочитал, определился и завтра постараюсь раздать мастерам на первый отбор. Как всегда, навалюсь лишь на тех, кто по-настоящему тянет.

Со второй половины дня, когда я вернулся домой, радио обеспокоенно заговорило о решении Верховного, а может быть и Конституционного, суда, разрешить дела о терроризме рассматривать не в суде присяжных, как было еще недавно, а в обычном профессиональном порядке. По этому поводу даже расспрашивали губернатора Кировской области, известного либерала Никиту Белых. Он тут же свернул на то, что, дескать, все террористы одинаковы и вот, дескать, памятник цареубийце Степану Халтурину -- тот из Вятки -- стоит, и мы называем его героем, а других -- террористами. Конечно, наше судебное начальство, вслед за парламентом отменившее для террористов суд присяжных, обеспокоено тем, что сплошь и рядом, на национальной и клановой основе, такие присяжные готовы оправдать земляка, совершившего кровавые преступления. Но как велико было торжество российского правосудия, когда присяжные в свое время оправдали Веру Засулич! Все, значит, зависит от того, какие присяжные и как видят они проступок. Присяжные всегда находятся как бы в некоем пространстве между законом и справедливостью.

Естественно, с промежутками, но постоянно вычитываю огромную рукопись своих дневников за 2004 год.

20 апреля, вторник. Как всегда -- два семинара, и к моему удивлению оба прошли удачно, хотя не могу сказать, что материал здесь был самоигральный. Но семинар, как спектакль у артиста, зависит от тысячи мелочей, а главное, чтобы ты принес с собой какой-то страховочный запас идей и сведений. У меня была питерская поездка, прогулки, мосты, солнечный день, ремонт Летнего сада -- ах, как там размахнулись, видимо, грядет какой-то юбилей -- наконец, фокинский "Гамлет". Утром мне Леня Колпаков уже сказал, что ему какая-то искусствоведша шепнула, что спектакль, мол, гениальный. Ну, а что мне, бедному, в спектакле не хватает, так это текста, традиций, выхода актера один на один со зрительным залом, уважения к гению и замыслу Шекспира, вообще уважения к литературе.

На семинаре Вишневской зачитывать, как студенты привыкли, огромную пьесу какой-то дипломницы мы не стали. Пьесу я взял домой, прочту и в следующий вторник обсудим, а вместо полуторачасового чтения вслух проработали небольшие этюды, которые ребята написали, как домашнее задание. Мальчикам я дал задание сочинить текст о росте тарифов на бензоколонке, а девочкам поручил создать монолог "на кухне", и вот по мере того, как ребята читали, я подумал, что из всего этого мог бы получиться, если хорошенько повозиться, хороший мастер-класс. С драматургами мне работается легко и весело.

В маленьком промежутке между семинарами за двадцать минут продиктовал Е.Я. рецензию на дипломницу Анатолия Королева Моисееву. Это уже совсем немолодая женщина, работавшая ранее медсестрой, написала она забавные рассказики из жизни больницы. Они хоть и написаны не без юмора, но достаточно точно передают трагическое положение нашей медицины.

За обсуждение полутора десятка рассказов Володи Репмана я немножко волновался. Володя красивый и статный парень, девушкам он нравится своими рассуждениями и таинственностью, но пишет он плохо. Учится уже четвертый год, но все еще на втором курсе. Его отчисляли, он снова поступал не без помощи кого-то из наших преподавателей, а также и не без моей жалости. В нем нет пока никакой внутренней закалки, он, как мне кажется, еще и не понимает, что такое литература как образ жизни и образ служения, и ему кажется, что великие тексты прилетят к нему, словно осенние листья. Я довольно часто, разбирая прежние его тексты, об этом говорил. У наших грамотно, но сухо и рационально пишущих девушек, в частности, у Нелюбы -- она мне это высказала, -- сложилось мнение, что я Володю даже гноблю.

На этот раз тексты внешне -- это все юношеские воспоминания и любовные истории, которые представляют собою безотказный материал для начинающего, -- были чуть получше, кое-где прорывалась собственная интонация и какой-то не свойственный раннему Володе стиль (у меня даже возникло подловатое соображение -- сам ли он все это написал, уже парнишка-плагиатор у меня был), но все пороки его ранних текстов все же чувствовались. Я схитрил и на этот раз с самого начала не выразил своего отношения к тексту, а начал потихонечку и очень доброжелательно опрашивать всех. И поразительно, в этой расслабленной и мягкой атмосфере вдруг ребята -- как же они отчаянно выросли! -- начали буквально говорить то же самое, о чем думал, сидя над володиными текстами, я сам. Женя Максимович даже заявила, что не верит, будто эти тексты Володя написал самостоятельно. Было сказано и про имитацию жизни, и про имитацию глубины. Молодцы!

Вернувшись с работы, сел смотреть фильм Сергея Мокрицкого "Четыре возраста любви". Я не очень люблю такие фильмы, разнесенные по новеллам, но здесь все мне показалось и сильным и значительным. Правда, лента чуть умственная, чуть рассчитанная на фестивальный просмотр, но в отличие от многого, что я видел, обостренная форма запомнилась. Самая сильная новелла сыграна Лией Ахеджаковой и Игорем Ясуловичем -- все это очень напомнило мне мои отношения с Валей. Игоря я, кстати, хорошо помню по "Аттестату зрелости", да и с Валей он, судя по ее рассказам, -- как я все помню, связанное с ней, -- играл или в "Ревизоре" или в "Женитьбе", на школьной сцене. Еще понравилась самая первая новелла -- о молодых мальчике и девочке, начинавших свою жизнь с убийства и смерти, еще -- о женском одиночестве и еще одна -- о родителях, потерявших в Чечне сына. Чечня становится общим сюжетом нашей литературы и нашего кино.

Ничего не пишу, продолжаю читать рукопись дневников за 2004 год. Читать значительно труднее, нежели писать.

21 апреля, среда. Вчера в конце дня видел по телевидению, как В.В. Путин лихо отчитывался за проделанную за год работу. В частности, он сказал, что кризис у нас в стране миновал, мы успешно его преодолели, и экономика успешно развивается. А сегодня по "Эхо" облеченные именами и званиями специалисты утверждают, что кризис, может быть, и преодолели, а вот с промышленностью плохо -- просто цифры дают выросшие цены на нефть. Сегодня же передали о том, что после встречи Медведева и Януковича в Харькове -- вот место встречи мне понравилось страшно, это все-таки русский город и недаром Харьков когда-то был столицей Украины -- договорились, нефть для Украины будет стоить на 1/3 дешевле, но Черноморский флот может оставаться в Севастополе еще 25 лет. Что-то еще говорили о каком-то невероятном ограблении чуть ли не с участием сотрудников Центробанка, но об этом, если все это не плод моих фантазий, я прочту завтра в газетах.

Был в институте, занимался объявленным здесь конкурсом ко Дню Победы, но главный сюжет -- это мое утреннее посещение офиса охраны. Прозу обещал прочесть Б. Леонов, публицистику -- Ю. Апенченко, а читать поэзию завтра утром приедет из Переделкина В. Костров. Для этих опытных людей расставить приоритеты -- дело плевое.

Удивительное заведение наша милиция! А охраной квартир занимается именно она. Не было за последнее время года, чтобы там не подняли оплаты. Причем, каждый раз надо обязательно приехать в их офис, каждый раз отстоять очередь, потом обязательно нужно сходить в банк и поменять все реквизиты. Причем, удивительное дело, это учреждение еще и начинает делиться: раньше охрана и техническое обслуживание составляли единое целое, а теперь это уже две организации, и ты должен заключить договор с каждой. И каждая в этом году прислала мне по письму: главное в них, что до 27 апреля надо придти в офис на Ленинском проспекте и заключить договор на установку в квартире нового прибора по охране. Ну, к этому я уже был готов, потому что мой сосед Михаил Михайлович Бржезовский мне уже об этом сказал и даже назвал цифру: 16 тысяч рублей. Прибор подразумевает и некоторые удобства: не надо перед уходом никому звонить, достаточно набрать на панели определенный порядок цифр.

Все это означает не только трату времени, но и по деньгам накладно.

Выбираю день, когда утро более или менее свободно, прихожу в милицейское логово, сижу и жду своего часа и сразу же мне: у нас поменялись планы -- зайдите после 25 мая. Легкие раскаты скандала не описываю. Я служащих понимаю, они уже начали готовиться к встрече весеннего праздника, а потом пойдут долгие весенние каникулы, но ведь я должен все время помнить, что надо снова выкраивать из плотного графика время. В конечном счете, естественно, какая-то милая тетя начала мне выписывать направления. Опять, естественно, два счета: один за установку прибора, другой за что-то другое. Потом еще в банке мне выписали дополнительно два счета за перевод денег. Но тетя оказалась довольно доброжелательная и предупредила, что один счет можно оплатить и в Сбербанке, где за это возьмут три процента от суммы, а другой, большой счет, лучше оплатить в находящемся рядом коммерческом банке, где за перевод четырнадцати тысяч рублей возьмут лишь один процент. Здесь тоже возникает существенный вопрос, связанный с нашей жизнью, -- как же начинает грабить наш основной государственный банк. Но, впрочем, возможно, все это между банкирами согласовано, и так велик процент именно для того, чтобы люди шли в коммерческие банки -- банкиры, полагаю, везде одни и те же.

Естественно, я все сразу же и оплатил, но потом потребовалось по факсу передать копии счетов обратно в милицейское логово, а мне в свою очередь на двенадцатое мая приказали не ставить квартиру на охрану, а тринадцатого с 10 до 13 часов ждать мастера. Я вписал это указание рядом со своим служебным расписанием, где театр, экспертные советы, студенты, экзамены и многое другое.

Как же я хочу освободиться наконец от рукописи с дневниками! Надо бы кое-что из нее вычистить, но пока не решаюсь. Займусь этим, пожалуй, в верстке. Впереди еще и огромный словник, к которому я готовлюсь, как к битве.

22 апреля, четверг. Встал в шесть утра, час читал рукопись Дневника за 2004 год после корректора. Это совершенно изумительный специалист, я уже с нею встречался ранее, она не только все знаки и слова ставит на место, но и многое правит по смыслу и по знанию реалий культуры. Для меня с моей небрежностью к деталям это -- невероятная помощь. Но в принципе чтение версток меня доканывает. Во-первых, начинает залетать чувство страха: не очень ли ты обидел людей, с которыми подчас ты в добрых отношениях? Ну, было, было, но ведь прошло. Бросаются в глаза длинноты и некоторые провисания в тексте. Надо бы подсократить, но сам не решаешься. Не слишком ли много быта, не мало ли "сокровенного"? А где духовный мир автора -- он весь за книгами, событиями, его сомнениями и мелкими поступками.

Еще до того, как уехать в институт, около одиннадцати, получил эсэмэску от Ашота, что "Литературная Россия" опять поместила материал об институте. Почти с восторгом от чужой смелости Ашот пишет -- досталось, дескать, всем, кроме вас. Так как с Ашотом мы живем не только в одном доме, но и в одном подъезде, то я сразу же в одиннадцать ноль пять -- телефон дает удивительную возможность все задокументировать -- пишу ему: "Ты где?". Он отвечает, что уже уехал из дома. По мере чтения -- Ашот, видимо, ехал в метро, он у нас усердный читатель, -- верный соседу снабжал меня все новой и новой информацией. В одиннадцать часов двенадцать минут снова пишет: "С.П. с издевкой назван великим писателем современности". В одиннадцать часов семнадцать минут новое добавление: "Сильно прошлись по Стояновскому и Киселевой". Я начинаю нервничать все сильнее и сильнее и отвечаю: "Я скоро в Лите, не выпускай газету из рук". В одиннадцать тридцать получаю дополнительное разъяснение: "Газета пришла сегодня из институтской библиотеки, но ее уж затребовали". Подразумевается, что "наверх".

Я окончательно расстроился и, пока ехал и шел к институту, уже решил, что, видимо, надо будет вмешиваться мне, писать какую-нибудь статью в "Литгазету", и уже придумал первую фразу: "Братцы, что же вы все врете и врете...". Во дворе встретил меня Ашот с газеткой в руках, тут же я все это прочел и обнаружил, что это такая же доморощенная и подставная липа, как и в прошлый раз. Как и положено, у своеобразной прессы существует только ничем не подкрепленный и несоответствующий содержанию заголовок: "Литинститут как школа приспособленчества". Оппонент иссяк, ибо материал все тот же, условный или лживый. Из новых наскоков досталось лишь несколько мелких придирок Стояновскому и Светлане Киселевой. Здесь "правдоруб" под псевдонимом "Максим Пешков" бьется за то, чтобы студенты могли не посещать институт, а, дескать, получать навыки, уже чуть ли не с первого курса работая. Ссылается на факультет журналистики МГУ, на Университет печати. Это сомнительный тезис. Я помню, как встречался с буквально неграмотными студентами-журналистами, приезжавшими ко мне с телевизионными камерами. Так, выигрывая деньги на ночной клуб и пару модных штанов, можно проиграть жизнь. Я полагаю, что наши студенты более честолюбивы.

Но мастера желтоватой "правды" новую ее порцию снабдили, дабы продемонстрировать свою объективность, еще и неким письмом читателей с "другой стороны". Заметочка Лиды Сычевой, которая училась у нас на заочном отделении, озаглавлена "Письмо в номер".

"Добрый день, коллеги! Спасибо, что решили напечатать рассказ Владимира Бондаря (он публикуется в текущем номере на 8--9-й страницах). Кстати, Бондарь -- выпускник Литинститута.

Как видите, в Литинституте учатся не только графоманы -- для многих из нас этот вуз стал спасительным местом в 90-е годы. Вынуждена вам сказать, что совершенно не одобряю таких публикаций, как в последней "ЛР". (Сегодня получила газету). Критика и сведение личных счетов -- это разные вещи. Нельзя держать газету на скандале -- она будет интересна только мелким склочникам, людям с извращенным сознанием. Но литература (да и все настоящее, имеющее подлинную ценность) делается другими людьми. Вам лишь кажется, что это иначе".

Иногда день бывает очень длинным. Сегодня у нас еще и ученый совет, где отчитывается Владимир Ефимович. Но сегодня же, параллельно с ученым советом, проходит еще и встреча с Анатолием Кимом, это мне много интереснее, и я отправился, наверное, к облегчению многих на ученом совете, туда. Теперь требуется пояснение, почему я иногда так подробно что-то записываю и веду Дневник. Нет, не потому, что уходит моя неяркая жизнь и мне хочется придать ей какое-то значение, хоть как-то ее зафиксировать. Отнюдь. Но рядом со мною синхронно проходят и другие жизни, и мне хотелось бы не только сплести мою жизнь с ними, но и зафиксировать мудрость других людей.

Вошел в конференц-зал, когда все уже сидели и Анатолий Ким тихим, значительным голосом что-то говорил. Он сразу узнал меня, а я его спросил: не помешаю ли?

В этот момент Ким говорил о своем возрасте и свободе, которую он испытал в связи с этим возрастом. Говорил о том, как с позиций сегодняшнего дня надо рассматривать фигуру писателя. Никакой он не властитель дум, не духовный вожатый, это все потом, в будущем, в его произведениях, если они останутся.

В зале необыкновенная тишина. Я бы не сказал, что в речи Кима содержалось что-то необыкновенное, но, видимо, в нем самом было волнение мудреца. Он говорит о восприятии природы -- каждый кустик живой. Что-то хорошее -- о Зульфикарове, потом опять о живой жизни. Потом переходит к тому, что в свое время открыл, что каждое слово -- живое существо. "Слова приходят сами, отвечая моему зову". Так он и пишет все свои произведения. Все написанные вещи будто бы пишет без предварительного обдумывания -- я подозреваю, что это не совсем так -- без плана, в едином порыве. Всегда пишет романы от руки, на компьютере -- лишь отдельные статьи и эссе. Поэтому рукописи у него в единственном экземпляре. Возможно, это и так, а возможно, Ким уже внедряет своеобразные мифы о своем творчестве.

Второе, что, наверное, соответствует действительности. Ким сказал, что любит Баха, а дальше стал развивать мысль о полифонии в своих произведениях: каждый абзац полифоничен и что-то еще в этом роде. Я думаю, что если это имеет место, то читатель в этом разбирается сам. Новая форма, как мне кажется, возникает лишь тогда, когда ее не декларирует писатель, а она просто появляется и бывает воспринята читателем. Рассказывает, что дарил свои книги -- были названы "Белка", "Отец-лес", "Поселок кентавров" -- мужикам, когда жил где-то в провинции и мужики книги эти читали, обсуждали и понимали.

Гармония -- устойчива во времени.

Дальше говорил о своей биографии. Он учился в художественном училище, кажется, на сценографа, на театрального художника, и у него получалось, но внезапно почувствовал некий жар слова. Уже почти закончив училище, ушел в Литературный институт. Учился в семинаре у Лидина. Шесть лет в институте увлекался книгами по философии и этике. Надо жить свободным, чтобы быть неуязвимым. Каждый должен найти свой собственный язык. "Я не научился побеждать на рынке". О нашем времени: "Объективно я чувствую себя в культуре, как среди развалин".

Говорил о том, что среди 11 человек, окончивших вместе с ним семинар, никто не стал писателем с большим именем, но все интересные люди и все писатели.

Меня удивило, что ребята не записывают. Эта встреча у них как объединенный семинар по современной литературе. Кое-кто уныло уставился в экран телефона, а девушка рядом со мною что-то читала.

Вечером ходил на премьеру балета "Ромео и Джульетта" на музыку Прокофьева в Большом театре. Мне это было особенно любопытно, потому что еще не прогорел жар после фокинского "Гамлета". Здесь для меня два важных момента. Первый: еще никогда я не видел такого юного и такого по-настоящему любящего Ромео. Это совсем молодой танцовщик Денис, два года назад окончивший хореографическое училище. Любопытно, когда после спектакля я оказался на сцене, где за уже закрытым занавесом как раз и шли уже настоящие поздравления, я вдруг услышал, как Григорович сказал парню: а ты, дескать, собирался уходить из Большого театра. Прекрасно танцевавшая более опытная Нина именно как Джульетта, с ее пафосом первых чувств, показалась мне уступающей в одухотворенности Денису. Второе я, собственно, сказал самому мэтру, когда его поздравлял с новой победой. Боже мой, такой почтенный возраст, а так мощно еще работают смыслы и фантазия! Балет, по сравнению с его прежней постановкой, совершенно другой. Так вот, Григоровичу я сказал, что сегодня он, конечно, победил, умудрившись не подмять под себя Шекспира. Рядом стоял Саша Колесников -- конечно, именно он и протащил меня сквозь охрану как в госбанке на сцену, -- он мне потом сказал, что эти слова Григорович, похоже, запомнит.

В спектакле меня больше всего поразила удивительная экспозиция, когда малыми средствами балетмейстер очень точно развел два веронских клана и показал накал эпохи. Я сразу вспомнил недавнюю свою поездку во Флоренцию. О простоте не говорю -- она всегда признак большого стиля.

Вечером заглянул в Интернет, в свою почту. Главный редактор "Терры" пишет, что получил моего "Кюстина" -- "оторваться невозможно". А я все рефлектирую и боюсь его показывать. Твердо решил утром уехать в Обнинск.

23 апреля, пятница. Это самое мое любимое -- ехать одному, заезжать в магазины, подвозить случайных попутчиков, разговаривать.

В процедуру моего сложного вставания и ритуала подготовки ко дню и жизни теперь кроме таблеток, еды, ванных и прочего вошло еще и измерение сахара в крови. Дело это, когда им овладеешь, несложное, за последние два месяца я, борясь с сахаром и по совету врача, похудел килограммов на десять, и надо сказать, неизмеримо лучше стал себя чувствовать. Конечно, диета, которой я себя изнуряю, достаточно жесткая: никакого хлеба, ничего мучного, никаких каш, никаких фруктов, ни картошки, ни бананов, ни кукурузы. В "репертуаре" -- овощи, обезжиренный творог, кефир, рыба, вареное нежирное мясо. Но зато сахар в крови потихонечку падает, уже дней десять не выходит за пределы "семерки", и уже два дня держится в районе нормы -- не переходит рубеж шести единиц.

На повороте при пересечении с бетонкой подсадил милиционера. Может быть, и не сделал бы этого, но мне показалось, что на кругу я нарушил рядность, и служивый меня тормозит. Сначала мне показалось, что мой попутчик просто угрюмый мент-отморозок, но постепенно, слово за слово, паренек как-то открылся. Меня поразила в нем не так часто встречающаяся цельность личности. Работает он в милицейской охране шофером. Трудится посменно, но ездить приходится из его родного городка в Калужской области, из Юхнова. В Юхнове раньше было несколько заводов: молочный, хлебозавод, что-то еще, сейчас ничего не работает. По утрам многие едут в Москву, автобус отходит в четыре. В Обнинске часто пересаживаются на электричку. Там живет его бабушка, после смерти матери, а та была "предпринимателем", а еще проще -- челноком, умерла от рака. У бабушки большой огород, в прошлом году только картошки запасли 120 мешков. Рассказал, как хранить зимой морковь. Владислав, так зовут этого двадцатиоднолетнего милиционера, считает, что умерла мать, потому что все время моталась -- профессия; после ее смерти ему досталась квартира. Он однолюб, живет с девчонкой, которую знает со школы. Когда служил в армии, в Москве, тоже кого-то возил, хотя умеет еще и класть кирпичи; девчонка приезжала к нему туда раз в месяц. Они поженятся, когда она окончит в Калуге какой-то техникум. До этого он должен набрать денег на довольно дорогую машину, чтобы не мотаться на попутках. Я спросил о бензине, но, видимо, в милиции остались старые советские порядки. Там всегда можно за сутки отжать, выдают 40 литров на день.

Парень совсем не пьет, к пьянству относится плохо. Полагает, что многие не работают, потому что просто не хотят работать и искать работу. Все хотят получать деньги, чтобы на работе при этом ничего не нужно было делать.

Высадил я Владислава возле поста МЧС, на повороте на Малоярославец.

Как же хорошо на природе! Правда, с собой целый портфель работы, в том числе две пьесы, компьютер, недочитанные остатки рукописи дневников.

24 апреля, суббота. На дворе еще с вечера было холодновато, но солнце светило. Сначала прочел пьесу студента Инны Вишневской Александра Кулмина "Загадка великого князя", а часа через два позавтракал и пошел в большой, до реки, обход, обдумывая, что же мне с этой "загадкой" делать. Пьеса Кулмина -- о судьбе одного из молодых великих князей, племянников Александра Второго. Кажется, я что-то об этом князе, несколько безумном и с какой-то историей, читал. Это тот самый великий князь, дом которого мне лет сорок пять назад показывали в Ташкенте. К сожалению, в пьесе все лишь пересказано и практически нет, кроме движения исторического времени, сюжета, и местами очень плохой язык. Допускать парня до диплома нельзя, но справится ли он с этой пьесой в дальнейшем? Кулмин -- полурусский, полуазербайджанец. Прошлый раз, увидев большую пьесу, я не разрешил, как принято у них на семинаре, читать ее вслух. Мне показалось, что народ уже взрослый, материал будет кондиционный, прочту дома, все прочтут, а потом вместе обсудим. Видимо, надо будет начинать семинар с этого сложного обсуждения.

Под вечер Володя и Маша приехали и привезли с собой С.П. -- значит, будет кому топить баню и готовить обед. Ура! Жизнь потекла по своим дачным законам. Маша сразу стала к грядкам и припахала помогать ей и меня. Володя начал возиться с дровами. С.П. занял позицию у плиты. После обеда смотрели, как обычно по субботам, программу "Максимум", передачу, имеющую, как и "ЛР", притягательную силу чужих неудач и разоблачений. На этот раз среди многого были довольно грязные намеки, связанные с Евгением Мироновым и его дружбой с какими-то молодыми артистами. Все с удовольствием предают и разоблачают друг друга. Но перед этим была другая передача в серии "Профессия репортер". О том, как, изверившись в поиске справедливости, люди добиваются ее, голодая, и берут в заложники врачей, взрывая себя или кончая жизнь самоубийством. Каждый маленький сюжет тянет на "Ворошиловского стрелка" Станислава Говорухина. Если телевидение все же улавливает основные тенденции жизни, то, судя по этим историям, в стране нарастает социальное напряжение. Поколения, конечно, сменились, но в памяти народа осталась советская жизнь. У всех было право пожаловаться в ЦК КПСС и все же найти справедливость, и право на жилплощадь, которую рано или поздно давали без всякой ипотеки.

25 апреля, воскресенье. Утром прочел довольно большой материал Веры Матвеевой. Честно говоря, я не ожидал, что она обретет свой стиль, но, кажется, -- а это у писателя главное и основное -- произошло. Правда, все это слишком близко к самой Вере -- дневник двенадцатилетней школьницы. Почти "Школа", которая сейчас идет по ТВ. Своеобразная лексика, особая изюминка -- невероятно подробное и по объему большое перечисление названий фирм, производящих косметику, одежду, игрушки. Этот прием я освоил еще лет тридцать назад, может быть, став его изобретателем, в рассказе "При свете маленького прожектора".

Дома в почтовом ящике меня ожидала вырезка из газеты "Культура". Интервью с писателем Эдуардом Лимоновым. Он ничего не сказал о самом литературном процессе -- "Я недостаточно информирован о современной русской литературе". Сказал о чтении: "Я не читаю романов и рассказов. Только биографии великих людей и эссе". Тем не менее, о современных писателях: "Ужасающе посредственны. Они нравятся многим, но ведь серых, посредственных людей всегда много".

Из показавшегося мне значительным -- его отношение к Наталье Медведевой. Это, наверное, потому, что все здесь похоже на меня. "Я любил ее, и после ее смерти много размышлял о ней и разговаривал с ней вслух. Ну да, с мертвой... Спорил с ней..." С Валей я никогда не спорю, конечно; в отличие от Медведевой, которую муж называет "неумной", Валя была и умнее и талантливее меня. Честолюбия и терпения в ней было меньше.

Основная, обжигающая мысль интервью: "Моя биография получилась такой, какая она есть, потому что я никогда не оставлял без мгновенного ответа вызовы судьбы. Появлялась малейшая возможность -- и я ее использовал, тогда как другие боялись, медлили и бездействовали".

26 апреля, понедельник. Я уже писал, что мои надежды на русское правосудие связаны с американским и израильским, наконец, женевским судами, где внимательно пасут и наших олигархов и других наших вороватых деятелей. В Дневнике уже были примеры того, как не впускают некоторых деятелей искусства в эти страны или арестовывают некоторых бывших наших министров или чиновников за их хозяйственные проделки, которые скрыты от нашей затуманенной Фемиды. Снегом ей глаза запорошило! И вот сегодня, после объявления американцами же, что представители "Мерседеса" давали взятки, пошел вал признаний. Уже шестьдесят шведских, кажется, фирм подписали декларацию, что лучше умрут, чем дадут еще хоть одну взятку в России. Но, похоже, некоторые немецкие фирмы готовы пойти на сотрудничество с нашей прихрамывающей юриспруденцией, то есть сдать взяткополучателей. Среди последних есть вроде бы и МВД, которое в больших количествах закупило "мерседесы".

В институте опять занимался конкурсом: распределил все по группам для чтения и сдавал Леше Козлову, по частям, студенческие работы заочников. Мы будем печатать книгу выпускников за прошлый год. Выбрали только тех, кто защитили диплом с "отличием".

Обедал в нашей столовой. Встретился и долго говорил с Альбертом Дмитриевичем. Завтра он ждет пожарника, и вот мы обсуждали, какие претензии этот начальник выдвинет. Пока Алик, по его словам, выполнил все, что было предписано, кроме одного -- запасной выход в зале, где помещается более пятидесяти человек, должен быть в один метр десять сантиметров, а у нас -- памятник архитектуры -- этот выход только девяносто сантиметров, но зато в кафе еще три дополнительных выхода.

Алик недавно ездил в своей "очередной" отпуск -- два раза, ранней весной и в начале осени, он отправляется с друзьями из Москвы на джипах в устье Волги, под Астрахань. Это называется ловить рыбу, но на самом деле -- "пожить, как на войне". Палатки, ружья, спиннинги, мокрые куртки, костер вечером, водка и сладкие разговоры. Слаще этих разговоров нет ничего. Рассказывал -- я в подобное не мог и поверить -- что в районе Волгограда во время нереста закрыли все ходы для рыбы. Дело в том, что -- пишу все с чужих слов -- решили накопить побольше воды. И этот водный запас будут продавать в Казахстан. А рыба покрутилась и ушла обратно в море искать другие нересты. Не исключено, что следующее поколение рыбы никогда уже в Волгу не войдет. Весь этот рассказ я воспринял как что-то инфернальное.

Вечером, уже домой, звонила помощница покойного С.В. Михалкова. Повод был простой, исполняется 20 лет со дня смерти Юрия Верченко и в МСПС по этому поводу собираются. Я сказал, что четверг у меня, к сожалению, занят -- комиссия в Комитете по культуре. Но я с Людмилой Салтыковой заговорил доброжелательно, и она мне сообщила много интересного. Ее довольно долгий рассказ я распределил на несколько разделов. Первое. Все, вернее многие, еще при жизни С.В., понимая, что дни его недолги, хотели сесть на его место. Удивительно, что, по словам Людмилы, на место Михалкова претендовал и Юрий Поляков. Я не очень в это верю, но Людмила настаивала, что, дескать, газета дело не очень верное. Я заметил, что "Литгазета" теперь почти в собственности у Полякова. Но оказывается, на это место, во-первых, еще метил -- ну, это понятно, он метил на все, -- Ф.Ф. Кузнецов. Это второе. Кузнецов, оказывается, писал Михалкову, хотел, чтобы тот оставил его преемником. О том же самом разговаривал с Салтыковой и Бояринов: хорошо бы, значит, если бы Михалков написал какую-нибудь бумагу, что он видит на своем месте именно Владимира Георгиевича Бояринова. За три недели до смерти С.В. вроде бы, имея в виду Ивана Переверзина, заметил Салтыковой: "работай, с кем работаешь сейчас, он хоть энергичный". Перед этим он вроде бы сказал: "я ухожу...", но еще прежде, когда у Бояринова закончилась доверенность на хозяйственную деятельность, новой доверенности не подписал. Но также не подписал подобный документ и Ф.Ф. Кузнецову.

Рассказал я Салтыковой, которая хвалит Переверзина не только за энергию, но и за то, что вдвое накинул оклады персоналу, о том, как я с ним судился и как ловко Гусев выскользнул из этого суда. Все это милого Ваню характеризует не с лучшей стороны.

27 апреля, вторник. О новости -- потом. Сначала о том, как прошел день. Утром пришла из Питера посылка с одеждой, положил ее в машину. В моем возрасте дразнить конкурентов можно только новым пиджаком. Утром же, как только приехал в институт, еще раз проверил всю рассылку с работами на конкурс, здесь основное -- организация работы и компетенция экспертов. Вроде все в полном порядке. Проза -- Р. Киреев, А. Королев, С. Толкачев. Поэзия -- Е. Рейн, И. Ростовцева, Е. Сидоров. Публицистика -- Е. Сидоров, Ю. Апенченко. Каждый из пачки выделит по две работы и завтра, сойдясь в пять часов вечера, мы из отобранных выберем лауреатов.

Каждый вторник у меня, как дальний перегон, но сегодня перегоны шли без остановок. На семинаре Вишневской начали читать, и я поэтапно завернул пьесу Кулмина. О Вере Матвеевой я уже писал, но ребята приняли ее текст не вполне адекватно. Слишком уж, казалось бы, прост показался прием -- перечисление вещей, у каждого под носом. Но все же кое-какие недостатки и были: а где хоть что-то о внутреннем мире, хоть что-то из раздумий о будущей жизни, хоть два слова о родителях? Объяснил им значение нагнетания деталей, прочел куски из интервью Лимонова. И быстренько побежал в Минкульт -- на экспертный совет. Кажется, нашел новый маршрут: я теперь уже не обхожу бульвар за Камерным театром, а сразу же по выходе из института на Тверской, перехожу улицу, перелезаю через ограду, потом пересекаю бульвар и снова лезу через забор. Картина довольно смешная: старый дядька прыгает козлом через ограждение!

Мне нравится эта работа в экспертном совете, потому что удается хоть как-то установить справедливость, вытащить на свет божий нередкие случаи, когда крошечные способности выдают за талант и помножают на успех. Правда, люди разбалованы недавним временем, когда якобы по контрасту с советским периодом, звания давали без особого разбора. Власть искала своих поклонников и надавала множество этих званий... На сей раз статистика получилась такая: комиссия рекомендовала к дальнейшему рассмотрению лишь каждого шестого претендента. Был и несколько странный момент. Союз кинематографистов представил к званию "Героя России" некого оператора, в 1956 году снимавшего атомный взрыв в Семипалатинске. Все немножко оторопели, потому что по статусу это звание дается только непосредственным участникам настоящих боевых действий.

Событием стала новая инициатива нашего ректора: он через Надежду Васильевну и Мишу передал пакет документов на Николая Переяслова. Это все было мне смешно: целая куча грамот и дипломов о победах в региональных фестивалях, которые, как правило, блатные. Я к подобным бумагам, когда они приходят с документами даже абитуриентов, отношусь с подозрением. В литературе всего важнее -- имя, а его у нашего Коли нет. План у ректора, видимо, такой: завалить на выборах Агаева и поставить православного Николая. У ректора, полагаю, есть еще иллюзия, что работающий чуть ли не помощником Лужкова Николай чем-то может ему помочь. Но Лужков уже дохаживает свой срок, а Коля парень, конечно, неплохой, но это такой же честолюбивый человек, как и Дьяченко. Неужели Тарасов не хочет баллотироваться на следующий срок, а будет выдвигать вместо себя Николая? И потом, если он несправедливо выдворит Самида, то будет иметь дело с целой диаспорой.

Вечером дома посмотрел фильм Г. Натансона о Т.В. Дорониной -- кадры все знакомые и замечательные, но фильма, как такового, нет -- обычная юбилейная передача о великой русской актрисе. Местами похоже на фильм о самом Натансоне. Себя-то он уж здесь рекламирует как героя культуры. Я думаю, комиссия за фильм не проголосует.

И последнее, -- читаю книгу о Таирове, вышедшую в серии ЖЗЛ. Книга, кажется, неплохая, написана как апологетика еврейской линии в русской культуре. Автор -- Левитин. К моему удивлению, даже фамилия оказалась псевдонимом -- Корнблат. Ну, это естественно и привычно, однако занятно, что книжка отчетливо показала, что в своей деятельности этот замечательный деятель русской культуры опирался только на "своих". Боюсь, именно подобная групповщина и стала основным импульсом для закрытия таировского театра, а вовсе не элементарная кровожадность советского культурного руководства. Здесь же вспомнил рассказ Инны, как во время собрания, когда театр закрывали, именно труппа с упреками накинулась на своего руководителя.

28 апреля, среда. Утром с Машей Зоркой ездили на Плющиху, чтобы поздравить Инну Люциановну Вишневскую -- ей 85 лет. С осени она уже не ходит в институт. Ввиду юбилея надел новую куртку и брюки, которые привез из Питера. К поездке на Плющиху меня подвигало еще и творческое любопытство. Как-то И.Л. рассказала мне о том, что три подруги -- сама И.Л., Зоя Богуславская и покойная Нея Зоркая -- на протяжении многих лет раз в неделю вместе встречались за завтраком, чтобы обсудить текущие дела. Здесь я интуитивно видел какую-то пьесу. Разведка местности и возможностей. Но в принципе старый человек в такой день просто не должен оставаться один.

И.Л., к моему удивлению, оказалась даже в лучшем состоянии, нежели я мог представить. В центральной комнате стол был накрыт, как для фуршета. Всем эта занимались ее постоянная домработница и ее дочь. Юбилярша, которую каким-то образом сводили даже в парикмахерскую, сидела в нарядном платье в кресле, волосы у нее были подкрашены. Мне показалось, что она даже помолодела, но потом я понял, что лицо и руки чуть опухли. Это ощущение подтвердилось, когда она через час этого приема все же встала и, кстати, вполне самостоятельно пошла на кухню.

Мы с Машей оказались первыми из гостей, правда, остались следы от актеров театра "Модерн" -- огромная корзина с цветами. В образовавшейся паузе я прочел Инне наш институтский адрес, Маша вручила цветы, на которые деньги дала бухгалтерия, потом еще пять тысяч рублей в конверте, за вычетом подоходного налога, и мы очень хорошо поели.

Телефон постоянно звонил. Ждали ближайшего друга -- Зою Богуславскую. Но явилась не она, а Сережа Арцибашев, главный режиссер "Маяковки". Тут я еще раз пожалел, что так и не смог вытащить сюда нашего ректора, а ведь предлагал -- вот здесь она и происходит, знаменитая тусовка московской интеллигенции. К ней себя надо приучить. Сережа, кроме букета и конверта с деньгами, привез еще и целую сумку дорогих консервов. Его приход и его подношения, за которым чувствовалось полное понимание трагической ситуации, меня удивительно тронули. Вот уж поистине -- талантливый человек -- а он, безусловно, один из лучших актеров и режиссеров России -- еще и духовно богат. Тронул меня и обширный текст поздравительной телеграммы от Калягина. Я достаточно опытен, чтобы в кружении текста почувствовать собственную руку автора, а не его секретаря. Да и подпись была замечательная: "Ваш Саша Калягин".

Потом приехала бодрая, хоть на несколько лет старше Инны, и уверенная в себе Зоя Богуславская. Тоже подарки, разговоры, ее новая, привезенная с собой книга. Эта немолодая дама внимательно за всем следит. Вспомнила о моем новом романе и сказала, что мы должны обменяться книгами.

Уже в четыре мы с Машей уехали -- по дороге все кружили в разговоре вокруг И.Л., ее болезни, вокруг квартиры, которую она, как выяснилось, завещала своему врачу. Маша торопилась на какое-то свидание, а у меня на работе в пять должно было собраться жюри. Кстати, С.П. еще вчера аккуратно выполнил мое поручение -- прочел целую стопку работ на конкурс и оставил их мне с запиской, распределив приоритеты. Быстро я прочел всю отмеченную прозу. С поэзией и публицистикой все оказалось еще легче, читали выделенное "экспертами" на ходу. Дисциплина и тщательность в исполнении этой работы нашими преподавателями меня приятно удивила. Все быстро и внимательно прочитали. Особенно В. Костров, Ю. Апенченко, Е. Рейн и А. Королев.

Вообще же ощущение от этого конкурса -- как от почти мертвого дела. В поэзии практически нет ничего интересного, лучше всех сработали "на заказ" наши студенты. Первую премию по прозе получит материал все-таки с вторичной литературной основой, хотя и с неплохо сделанной конструкцией. Завтра мне предстоит работа по другому конкурсу -- Московская премия.

29 апреля, четверг. Ашот опять попал в больницу. Вчера под вечер мне по цепочке, через хозяйственную часть, а потом уже и от Надежды Васильевны передали просьбу подкупить для его родителей какую-нибудь зелень. Сделать этого вчера я не смог, ибо, когда освободился, рынок уже не работал, но сегодня, еще не было девяти, отправился за покупками. Набрал сумку разной снеди для себя и сумку для семьи Ашота. К зелени на всякий случай добавил еще и цыпленка. Встретили меня довольно неласково. Звонок не работал, пришлось стучать, глазок поднимался и светлел два раза. Наконец дверь открыли и сразу же Сусанна Карповна начала с истерики и показного лицемерия, будто бы я в чем-то виноват: нам, дескать, ничего не надо... Я только буркнул: "просьба Ашота", поставил сумку и ушел.

Еще до рынка я мерил в крови сахар, ушел ничего не съев, и когда через час померил еще раз, вместо того чтобы упасть, сахар немыслимо поднялся -- нервы. Сусанна Карповна обладает невероятной взвинчивающей силой. Если Ашот, постоянно живя в этом семейном аду с любимыми им стариками, на этот раз выкарабкается, то все это ненадолго. Возможно, Сусанна Карповна, мнящая себя писателем, не любит меня не только за то, что я печатаюсь, а она нет, а еще и за то, что совсем недавно я ее предупреждал, что если они не изменят отношения к сыну, то он может погибнуть. Он два раза в день мотается в институт, чтобы поработать за компьютером, потому что дома из-за каких-то фантазий -- "компьютер меня облучает" -- ему не разрешают поставить этот аппарат. В пятьдесят лет у мужика нет ключа от собственной квартиры, я уже не говорю о личной жизни.

Днем заезжал в институт, чтобы оставить машину и надиктовать Е.Я. представления студентов из семинара Инны Люциановны к защите дипломов. Уже из института ездил на комиссию в Комитет по культуре. В этом году наша секция чуть изменилась. Из прежнего состава остались Наталья Казьмина, Евгений Стеблов, Сергей Яшин. Ну, Володя Андреев, как председатель всей комиссии, тоже постоянно наш. Добавились Андрей Волчанский, редактор "Современной драматургии", Сергей Голомазов, режиссер и худрук театра на Бронной, Сергей Толкачев, и как лауреат премии Москвы и как наш профессор, и Татьяна Яковлева, доцент-киновед с кафедры ВГИКа.

Довольно быстро все решилось по лауреатам. Всем понравилась книга Михаила Левитина "Таиров", не вызвала возражений и книга Бориса Тарасова "Петр Чаадаев в Москве". Здесь я заговорил о "московском" компоненте, и с мыслью о нем прошел Марк Захаров с "Вишневым садом", а также спектакль РАМТа "Берег утопии" по пьесе Стоппарда. Споры возникли вокруг кино и вокруг книжки Григория Заславского. В кино выбрали все-таки не Натансона с его фильмом о Дорониной, ставшем еще и рекламным фильмом о молодом, донельзя отважном Натансоне, резавшем министру кинематографии правду-матку. Все сошлись на ленте Сергея Мокрицкого "Четыре возраста любви".

Теперь есть возможность взять паузу и поговорить о другом кино. К обсуждению на комиссии я еще вернусь. Пресса и Интернет заполнены рецензиями о фильме Никиты Михалкова "Противостояние". Это продолжение его "Утомленных солнцем". В этих отрицательных отзывах даже прорезался какой-то стиль. Ощущение всеобщей радости, как будто народные надежды наконец-то оправдались. Если другому художнику подобную неудачу простили бы, то Михалков так долго наставлял всю нацию и был успешен в своей победительной деятельности, как председатель союза, как друг Путина, как нравоучитель целого народа, что ему подобное, наоборот, не спустили, а поставили в вину.

Итак, члены нашей комиссии проголосовали за фильм Мокрицкого. Многие, безусловно, видели и некоторую сконструированность, которая диктовалась притчевым его характером, определенную условность. И все же, и все же на фоне жвачки телеэкрана и американских детских придумок картина и запоминается и заставляет думать. К тому же здесь есть и замечательные актерские работы, в частности, я вспомнил и заговорил о работе Игоря Ясуловича.

Уже после комиссии пошел на старый спектакль Марка Захарова "Женитьба". Здесь еще раз стало ясно, что Захаров крупный театральный режиссер, со своей эстетикой. Правда, эстетика эта уже одряхлела, приемы все те же, актерство на грани капустника, но интересно, запоминается. В каком-то смысле само здание театра -- бывший Купеческий клуб -- строже и стильнее, чем играющиеся в нем спектакли. К сожалению, в этот день не играла Агафью Тихоновну Инна Чурикова, что мне было бы интересно. Произвел большое впечатление лишь Л. Броневой. Любопытно, что изменилась и публика, хотя, повторяю, спектакль старый. Здесь нет уже интеллигенции первого ряда, если она вообще где-то осталась, зато много людей как бы с вокзала, пришедших посмотреть "живьем" на киношных кумиров. Для них-то театр по-прежнему знаменит.

30 апреля, пятница. Волновался два дня, потому что все время звонил на сотовый телефон Ашота, и мне отвечал записанный голос: "телефон выключен или находится вне зоны приема". Я, конечно, понимал, что, во-первых, плохие вести приходят первыми, а, во-вторых, естественно, догадывался, что он находится в реанимации, но всегда раньше он был там по времени значительно меньше. В середине второго дня он позвонил сам, и многое прояснилось. На сей раз Ашот не в кардиоцентре, а в Первой градской. Почувствовал утром себя плохо и пошел в поликлинику, откуда его сразу же увезли на "скорой". Какой-то вид внезапно развившейся аритмии. Но самое интересное, как он объясняет причину ее возникновения. Оказывается, накануне приступа он был на эстрадном концерте и там его место оказалось рядом с гигантскими динамиками. Чудовищная вибрация, сочившаяся из динамиков, и расшатала его хлипкое здоровье.

Утро началось с визита Леши Карелина. Заказов у него на праздничные дни нет, вот он и вспомнил обо мне и своей дипломной работе. Полтора часа сидел, чистил и редактировал его бесконечный текст -- уже набил где-то страниц шестьдесят. В качестве ответной услуги Саша подмел пол на кухне и помыл посуду. Через час или полтора я уже устаю и больше ничего делать не могу.

Продолжилась история с днем рождения Инны Люциановны. Позвонил ее ученик Саша Колесников, который, естественно, приезжал ее поздравить. Когда я ему сказал, что был от института вдвоем с Машей Зоркой, Саша очень удивился. В этот день к ней домой наведались буквально первые люди нашей культуры. После меня, оказывается, были и Юрий Соломин, и Владимир Андреев. Я уже не говорю здесь о великих подругах И.Л.

Собственно, весь день я просидел дома, внося последние замечания в текст Дневников за 2004 год. Значит, лазил по энциклопедиям, справочникам, разным учебникам. Попутно были всякие звонки, что-то себе готовил, возился с рассадой, сортировал бумаги. Так, видно, я и не начну жить в образцовом порядке. Попутно прочел несколько последних газет, которые я последнее время не успеваю читать. И сразу нарвался на занятнейший материал, связанный с одним из современных кумиров, фигуристом Евгением Плющенко. Статья в "РГ" называлась "Петербургские парламентарии намерены лишить Евгения Плющенко депутатского мандата". Сей случай, кстати, свидетельствует и о порочности нашей избирательной системы и о низком уровне нашего избирателя. Я за действующих спортсменов, артистов никогда бы не проголосовал -- главным для них всегда останется спорт или искусство, а не общее дело. Коллеги по законотворчеству жалуются на Плющенко лидеру "Справедливой России". Из 123 заседаний, которые Законодательное собрание Петербурга провело, начиная с марта 2007 года, -- видимо, тогда-то совсем молодой фигурист и стал депутатом, -- ледовая знаменитость посетила только 11, причем в 2009-м Плющенко побывал на двух, а в 2010 году не был ни на одном.

Но есть и другая сторона у этой проблемы. "За время формальной работы Е. Плющенко петербургский бюджет потратил на его функционирование как депутата 12,707 млн рублей".

Не получается у меня так, чтобы целый день тихо и спокойно просидеть дома. Вечером все же переоделся и пошел в театр Покровского. Там премьера -- опера Сидельникова "Бег".

1 мая, суббота. Довольно рано выдвинулись полным составом в сторону Обнинска. По дороге, на хозяйственном рынке, купили печку для финской бани. И тут же возникла другая проблема: где достать глину, чтобы произвести обмазку. Старая печка уже совсем прохудилась и нещадно дымит. Этим займется завтра Володя. Пока живем по хозяйственному расписанию: Володя готовит в последний раз со старой печкой баню, мы с Машей высаживаем в теплице рассаду помидоров, С.П. орудует на кухне.

Еще со вчерашнего дня чувствую себя плохо, сахар около 6,5, голова кружится, продолжаю худеть. Сейчас я уже вешу 79 килограммов, не знаю, на пользу ли мне идет эта диета, но до сих пор чувствовал себя хорошо. Все-таки не утерпел и два раза попарился, пива выпил совсем немного, почти стакан, и ушел в свою нору читать.

Давно подбирался к статье Сергея Чупринина в четвертом номере "Знамени". Здесь очень любопытные и безжалостные наблюдения над сегодняшним состоянием литературы. Наверное, я недооценивал Сергея, раздражаясь его быстрой карьерой и сменой политической ориентации, стремительной, как операция по перемене пола. Недооценивал я и его Словарь, полагая в нем одно лишь стремление свести счеты со своими противниками или недоброжелателями в отдельных статьях. Собственно, такова была и небольшая статейка и обо мне, хотя в ней нет ни одного неточного слова, только нарочитая компоновка, расчет на общий эффект и ощущаемое стремление хоть как-то уязвить.

Его "знаменская" статья называется "Остров", с подзаголовком, проясняющим общий смысл, "Литература в эпоху паралитературного бума". Остров -- это настоящая литература. Довольно безжалостно Чупринин анализирует параллельную, самодеятельную, графоманскую литературу, которая после отмены цензуры стала не только широко существовать, но и претендовать, завоевывая это право, на роль статусной, то есть настоящей. В праздновании этого хеллоуина играют роль и, так сказать, подлинные писатели, под маской жюри конкурсов и в качестве vip-гостей.

"Кому мешает, что немолодой бизнесмен, уже у нас в России, затеялся, отойдя от дел, писать романы? А издав их все в роскошных переплетах и насладившись восторгами наемных рецензентов, открыл еще и журнал, который приглашенные в помощь толковые местные литераторы превратили в лучший из тех, что выходят в старинном городе N.".

Мысль продолжена.

"Кому вообще мешает, что в параллель к привычной (назовем ее "статусной" или "профессиональной") литературе на наших глазах сформировалась новая, самодеятельная литература, уже втянувшая в свою орбиту тысячи, десятки тысяч людей с завидной социальной энергией, но умеренными, скажем мягко, способностями".

Так как я довольно давно слежу за Сергеем, который из моего приятеля в силу разных обстоятельств превратился в моего, пожалуй, литературного недруга, то не могу не процитировать и пару горьких и откровенных пассажей, которыми он украсил свою статью. Но подобными пассажами готов гордиться и я.

"Рожденный простолюдином, я и в литературе ценю не только поцелованных Богом, но и селфмейдменов, тех, кто и без отпущенного небесами необъятного ресурса внес-таки важный, часто просто необходимый вклад в большую русскую сло-весность.

Так применительно к классике, поскольку писал я по преимуществу о Боборыкине, Николае Успенском, Власе Дорошевиче, Куприне и Гумилеве. Отчетливо по-нимая все про Бунина и Блока, но столь же отчетливо понимая, что о них и без меня найдется кому высказаться".

Как тонкий и прилежный наблюдатель литературного процесса Чупринин точно отмечает его тенденции.

Первое, ситуация "когда в товарищах согласья нету и нету даже воли к консенсусу, к консолидации мнений, одно и то же произведение может быть расценено экспертами (и любым автором "Живого журнала") совершенно противо-положно: ты говоришь, что это подлинная литература, может быть, даже шедевр века, а я говорю, что это паралитература и вообще дерьмо".

Второе, "литерату-ра, масскульт и паралитература, конечно же, не нейтральны по отношению друг к другу, а находятся в условиях постоянного взаимопроникновения и, соответствен-но, взаимодействия".

Чупринин приводит примеры.

"...Скажем, возникновение у нас -- с ориентацией не только на ходкую переводную книжную продукцию (от X. Мураками до Ф. Бегбедера), но и с учетом успешных образцов отечественного масскульта -- особого типа словесности, который я несколько лет назад назвал миддл-литературой. То есть ли-тературой, где вполне средние литературные достоинства текстов адекватно воспри-нимаются средней же читательской аудиторией: язык понятен, сюжеты заниматель-ны, ситуации и персонажи вполне узнаваемы, и с искренностью (в женском вариан-те -- с задушевностью) все в порядке.

...Выход в литературе на первые позиции того низового жанрового формата, к которому приклеился ярлычок "семейной саги". Именно в этом ключе в течение, по меньшей мере, двадцати лет работали по преимуществу творцы парапрозы, ибо каждому из берущихся за перо найдется что сказать о себе и своей родо-словной. И только совсем недавно, когда выяснилось, что именно этот формат, ока-зывается, наиболее востребован читателями, за дело, не мешкая, взялись уже не толь-ко косорукие и косноязычные, но и настоящие профи.

...Писатели-фантасты годами бились за выход из жанровой ре-зервации, за то, чтобы их наконец-то не только оценили рядовые читатели, но и приняли как своих в литературную элиту. И что же?.. Сами фантасты, за редчайши-ми исключениями, где были, там и остались, а вот их технику, их методику сюжетостроительства и приемы смыслопорождения высокая словесность к нулевому деся-тилетию таки освоила. Взгляните на магазинные полки, вчитайтесь в лонг-- и шорт-листы значимых премий -- каждая вторая претендующая на бессмертие книга не обходится сейчас без фантастических допущений, без, на худой конец, дьяволыцинки и чертовщинки, без мистической подкладки".

Казалось бы, прямых выводов нет: литература остров, омываемый морем иной словесности. Я здесь выпускаю неслучайно появившуюся академию Современной российской словесности -- они, эти академики, знаменитые и не знаменитые критики, они-то знают, где литература, а где нет, но вот беда, академия закрылась по недостаточному финансированию. Они действительно знают, если только это либеральные ценности и либеральная литература. Чупринин не был бы Чуприниным, если бы не внес в свою прекрасную статью еще и такой пассаж.

"Конечно, при тоталитаризме с литературной топографией все было просто: властная вертикаль, на самом верху которой один-одинешенек лучший, талантли-вейший, а пониже выдающиеся, еще ниже, эспланадою -- прославленные, крупные, видные, пока, наконец, мы не упремся в заметных и своеобразных. Но разве, в проти-вовес огосударствленным инстанциям вкуса, общество, квалифицированные чита-тели не выстраивали свою собственную пирамиду, где наверху царили уже не Егор Исаев с Шолоховым, а Иосиф Бродский с Солженицыным? И разве не маячила, со-всем уж поодаль, еще одна пирамида, где Бродского и Солженицына согласны были, конечно, почтить, но выше всех прочих ставили Геннадия Айги и Сашу Соколова?"

2 мая, воскресенье. Вчера, чуть-чуть прикоснувшись к парилке, я ушел спать, оставив веселую компанию с шестью литрами пива. По тому, как я проваливаюсь в сон или дремоту, чувствую какие-то серьезные изменения в здоровье. Все надеюсь, что это поправимо, и я отойду. Но после смерти Вали прошло уже почти два года, а лучше мне не становится.

День прошел в разных хозяйственных напряжениях. Главное, я покрасил "Кузбасс-лаком" водопроводную трубу, которая идет вдоль всего моего участка, и оплатил эксплуатационные расходы и электричество -- не успел уехать из Москвы, как вылетело 15 тысяч рублей, хорошо, что С.П. разделил со мною оплату за новую банную печку.

Володя опять удивил меня: так точно, старательно и аккуратно он поставил новую печку. Когда для пробы затопили, то оказалось, что в бане перестал собираться дым. Проба переросла в новую банную серию: за пивом пришлось ехать в наш дачный магазин. Я опять выскользнул из банного рая довольно быстро.

Одно меня радует: я все-таки создал себе такой образ жизни, какой я и хотел. И домом, и огородом, и постоянными, которые требует дача, ремонтами, занимаются другие -- значит, времени у меня для чтения и письма остается больше. Что в доме чужие люди, я практически не ощущаю, все как-то живут сами по себе. В связи с тем, что кухня переехала на улицу, в так называемый "сарай", в моем распоряжении теперь маленькая спальня на первом этаже, спортзал и вторая терраса, где зимой мы устраиваем кухню. Почему у меня нет зависти к большому дому, имению, дворянскому порядку в жизни? Мне не хватает только секретаря, который разбирал бы мои бумаги и был иногда готов к диктовке.

3 мая, понедельник. Сегодня, как и вчера, пока все спали, я сходил к реке. Пытаюсь как-то расходиться и не чувствовать бремя своего тела. Когда ты здоров, то существует только дух. Как всегда, что-то думал о стратегии своей писательской жизни, и снова мелькнул образ продолжения книги о Вале.

Утром звонил Е.Ю. Сидоров -- он опять в Париже, придется его прикрывать и что-то объяснять начальству, если спросят. Но при всей Жениной вольности, которую я отлично понимаю, -- жизнь заканчивается и хочется охватить все -- он дает ребятам неизмеримо больше, чем некоторые наши спокойные и дисциплинированные умельцы.

Уже в Москве по "Эхо" слушал, как Каспаров защищает Анатолия Карпова в качестве будущего президента ФИДЕ. Но почему-то помощник президента господин Дворкович хотел бы видеть на этом месте Кирсана Илюмжинова. С чего бы этого? Попутно Каспаров рассказал, что впервые за девяносто лет матч на звание чемпиона мира играется без русского гроссмейстера. Это наше новое "достижение" в спорте.

Завтра два семинара, а в перерыве между ними еще и заседание кафедры. И наверняка какие-нибудь новые неприятности с конкурсом. Слишком уж много желающих просунуть кого-нибудь своего.

4 мая, вторник. На семинаре драматургии происшествие. Отправил двух девочек прямо с семинара в деканат. Обе очницы, обе опоздали на полчаса, обе по каким-то причинам не ходили на занятия с марта. А вот пришли, сели, как ни в чем не бывало. Одна через полчаса вернулась с запиской от ректора: разрешить присутствовать до первого обсуждения, а уж потом решать. Семинар довести до конца сразу не удалось -- вернулся к нему через тридцать минут, столько мне понадобилось, чтобы провести заседание кафедры. Но перед этим просил зайти ректор. Вопрос у него был небольшой, некоторые корректировки по конкурсу абитуриентов. С моей-то точки зрения корректировать результаты можно в любую сторону -- того высшего качества, который конкурс подразумевает, в присланных работах нет. А работы среднего уровня можно тасовать в любом порядке. Но, наверное, главное заключалось в том, как пройдет другой конкурс -- по Николаю Переяслову. Я сразу ректора предупредил, что результат известен заранее -- кафедра не проголосует за его, представленную ректором, кандидатуру. Пришлось еще сообщить, что Николай Переяслов, всегда хорошо и быстро устраивающийся, уже перестал быть "помощником мэра". Я также напомнил, что не в стилистике института подавать заявление именно на штатное, а не на вакантное место. Так все в дальнейшем и произошло. Представил я обоих кандидатов -- Переяслова и Агаева -- доброжелательно, рассказал об их творческих и педагогических достижениях. Наших, конечно, смутило преподавание словесности в епархиальном училище у Переяслова, да и вообще обилие у последнего грамот и благодарностей. У Самида тоже, между прочим, премия Москвы за прекрасный роман. О романе здесь же несколько лестных слов сказал Анатолий Королев. А потом я пустил в ход свой излюбленный способ тайного голосования: листочки с фамилиями по обеим сторонам: ненужное -- оторвать и положить в карман. Все ясно и до очевидности наглядно. Оставшиеся кусочки с именем претендента, которого кафедра рекомендует для заключения договора на преподавание, кидали в кепчонку с надписью "Литературная газета". Все, как и оказалось, проголосовали за Самида, я еще немного их постращал дипломными работами и пошел доводить до конца семинар драматургов.

В два начался семинар прозы. Я рассказал о статье Чупринина, зачитал цитаты, а потом начал разговор, казалось бы, с неожиданного. Естественно, сделал это не случайно, а имея в виду, что рассказ Ани Петрашай, который мы должны будем обсудить, "только о любви".

Но начну по порядку. Несколько дней назад по радио я услышал о некоей Вере Трифоновой, обвиняемой в мошенничестве: она обещала посодействовать за 1,5 миллиона долларов в получении места сенатора в Совете Федерации. Итак, эта женщина умерла в тюрьме, она страдала диабетом и своевременно не получила медицинской помощи. Но это не все, сегодня сказали, что почти так же погибла в тюрьме другая женщина, с тем же обвинением и тем же диагнозом. И вот я задал ребятам вопрос: как писателю относиться к подобному событию? С одной стороны -- мошенницы, может быть, их Бог наказал. С другой -- нужен им в тюрьме был врач редкой и дефицитной специальности -- эндокринолог. Я сам в своей поликлинике уже очень давно не могу записаться к этому врачу: звоните, дескать, в начале месяца. Что по этому поводу писатель должен и мог бы записать в своем дневнике? Кого кроме тюремного начальства ругать еще? Но кто бы они ни были, но ведь погибли, наверное, раньше отмеченного им судьбой срока.

Возникла очень интересная дискуссия, где среди прочего обозначилось и мнение, что женщин как бы легально уморили, чтобы не дать возможности сдать подельников и помощников.

К рассказу Ани было много претензий, но работа, тем не менее, стройная и очень неплохая.

Не думал, конечно, что уже дома придется вернуться к той же теме, но, когда резал овощи в окрошку, вдруг услышал по радио новую информацию, касающуюся наших тюрем. Но здесь надо вспомнить дело адвоката Сергея Магницкого, точно так же погибшего в тюрьме. Дело имело широкий резонанс, кто-то из американских директоров, в фирме которого Магницкий работал, даже сказал, что его смерть была связана с огромными деньгами, присвоенными некими рэкетирами, крышуемыми нашими чиновниками. Но это все лишь экспозиция. Теперь сообщение. Американский сенат постановил, что шестьдесят чиновников, не самых высших, а именно исполнителей, больше не получат визы в США, и их счета там, коли они окажутся, будут заморожены. Браво! Я всегда полагал, что суд придет к нам именно из заграницы! Какая пощечина нашей юстиции!

5 мая, среда. До половины пятого занимался разнообразными ничего не дающими душе делами, отправил деньги Вите, ходил в аптеку за лекарствами. Таблеток набрал на целое лето, а вот проживу ли я его? По дороге из аптеки купил багажник на машину. На даче мне его прикрутят. Потом приезжал Леша Карелин, и я отжимал, выкручивая из его диплома лишние слова, его безумную повесть, угощал его борщом с грибами. Так как встал рано, то все-таки сделал самое главное -- минут сорок поработал с текстом Валиной книги. К этим страницам я сразу же возвращаюсь, как только душа чуть-чуть освобождается от необходимого. В связи с этой своей строчкой в Дневнике я вспомнил эпизод из одного апокрифа о Фолкнере. Он, вроде бы, работал почтальоном, а позже выяснилось, что одна из комнат в его доме была заполнена не разнесенными им письмами. С точки зрения вечности, Фолкнер был прав -- он писал свой роман. Но я бы так не смог, за каждым письмом я бы по-русски видел страдание и благую либо трагическую весть, которую надо донести.

К четырем часам достал с антресолей коробку своих орденов, медалей и знаков отличия и задумался, какой из них сегодня надеть. Коробка тяжелая, килограммов пять, среди всяких наград есть и интересные -- например, медаль от "благодарного народа Афганистана". Орденов я никогда не ношу, но праздник есть праздник, и я выбрал три награды. Это -- орден "За заслуги перед Отечеством" -- потому что все же это крупный орден, несмотря на то, что он лишь IV степени; юбилейную ленинскую медаль, по-тому что там профиль Ленина, который будет бросаться в глаза, медаль "За доблестный труд", потому что на медали ясно и отчетливо выбито -- СССР. Все остальное отложил до лучших и соответственных времен. Решил так: надену черный костюм с сюртуком, который сшил мне Вячеслав Михайлович Зайцев, и белую шелковую рубашку с черной бабочкой. Но тут позвонил и пришел Игорь, чтобы занять у меня две тысячи рублей, потому что скоро день рождения у Лены, а зарплату ему выдадут позже, и как артист выдвинул другой дизайнерский план. Он предложил тот же костюм, ту же рубашку, но с красной бабочкой. И не украшать себя всеми праздничными регалиями, соединяющими меня с государством: только орден "За заслуги...", который он сам и разместил таким образом, что из-под лацкана выглядывала такого же цвета, что и бабочка, орденская колодка. Речь, вернее, как у меня всегда бывает, предощущение в будущем сказанного, в уме моем уже была готова. Мне ведь еще предстоит вручать награды победителям конкурса.

Вечер, названный фестивалем и посвященный празднику Победы, безусловно, получился и прошел просто с удивительным успехом. Я не предполагал, что так все удастся и организуется. В ЦДЛ зал был почти полон. Происходившее можно разбить на четыре части. Выступление наших преподавателей-ветеранов. Легкая, с декламированием писем и дневников, наша студенческая, особо ни на что не претендующая, самодеятельность. Великолепное чтение стихов нашими преподавателями и, наконец, ряд номеров -- это всё песни войны, превратившиеся почти в фольклор, -- исполненные артистами "Новой оперы". Но не было А.М. Туркова, которому четвертого, то есть вчера, сделали операцию на глазах, не смог подъехать К. Ваншенкин, кто-то еще. Однако, может быть, от этой компактности вечер даже и выиграл. Выделить кого-нибудь очень трудно, все были интересны по-своему. Мы ведь в своем живом сознании эту войну еще не освоили, и осознание у меня лично происходит до сих пор. Каждый -- М.П. Лобанов, М.М. Годенко, бывший директор театра на Таганке Дупак -- немножко говорил о своей биографии -- но, в общем, это не только картина ранней молодости, но еще и подлинные мысли людей того времени. Особенно мне понравилось выступление Лобанова, даже не тем, что он все время призывает к справедливости по отношению к Сталину, а еще и тем, что он не вихляет вместе со временем. Вспомнил о Сталине и Годенко. Во время чтения наших преподавателей я подумал, что вот иногда кафедрой недовольны, дескать, слишком много стариков, а кто еще мог бы выступить так сильно и мощно? Замечательно читали Рейн, Костров, Волгин, Николаева. В конце вечера пел еще и Коля Романов, как всегда неплохо, даже хорошо, но в его интерпретации появилось что-то сладковатое, особенно в руках. Но, вообще, молодец. Похвалим и себя, сначала за соображение, что кое-что было сделано совершенно правильно: и оперу я пустил в общежитие, еще когда был жив Евгений Колобов, и Колю Романова с Игорем Черницким не напрасно в трудное время приютил в институте.

Свое выступление я построил на воспоминаниях о ледоходе в Калуге и, спустя несколько дней, услышанном там же объявлении о капитуляции Германии. Природа и народ. Природа тоже была за нас -- вся наша русская жизнь не хотела под чужое ярмо. Говорил о борьбе мифов, о нашей русской обязанности сохранить именно свою правду.

6 мая, четверг. Рано утром уехал на дачу -- надо следить за посадками и хозяйством, не завязнуть в московской духоте и поработать над своими текстами. С.П. отправился в Обнинск еще вчера, у него лекции в пятницу. С собою он прихватил не только Володю и Машу, но и друзей их -- двух Саш. Это взрослые отрадненские пацаны, не имеющие настоящей работы. У С.П. большие планы -- заправить газовые баллоны и купить дрова для печки и бани. Я же взял с собой остатки рассады и по дороге все время что-то докупал из садового инвентаря и посадочного материала.

Приехал, когда все еще спали. Мою комнату не заняли. Хотел было поспать, но заснуть уже не смог и "пошел в поле" -- подвязывал помидоры, поливал грядки, то есть занимался разработкой своего старого телесного механизма. День оказался длинным; многое успели сделать до меня, а главное, -- я что-то пописал, почитал. Удалось сторговать и машину дров -- как оптовому и постоянному покупателю дали скидку: за пять кубометров не десять тысяч рублей, а лишь девять. Заправили два баллона газом. Газ по сравнению с прошлым годом сильно подорожал -- 1 220 рублей. Вот что значит быть страной с почти неограниченными запасами газа.

Около четырех Володя повез С.П. на вокзал, а я с приданным для работ Сашей по кличке Колпучи принялся вычищать гараж. Дело это не пустое, работа не механическая, ведь каждая вещь в гараже имеет свою историю. Однако история может и закопать -- разного мусора, никому не нужных вещей, не востребованных иногда двадцать с лишним лет, вывезли и выбросили на свалку аж две машины! Когда был молод, хранить что-то, пожалуй, было просто необходимо, теперь же это стало бы никому и ни для чего не годным хламом.

7 мая, пятница. Вишня и слива уже расцвели, скоро уже зацветет яблоня. Весь белым полыхает сад моей соседки напротив. Но вот уже несколько лет, как она умерла. Ходят слухи, что ее участок кто-то купил "про запас", чтобы вложить деньги, но пока никто здесь не появлялся, сад зарос и теперь в каком-то кладбищенском беззвучии полыхает белым и розовым. Утром не только поел свою невкусную, хотя и полезную пищу, но еще до двенадцати, до того как привезли дрова, полил все грядки и долго занимался сначала чтением на английском, по новой методике Ильи Франка. Затем от руки написал несколько страниц текста в книжку о Вале. Некие сладкие чувства протекают через меня, когда я вспоминаю нашу молодую жизнь. Поднимается время и многие, уже полузабытые, обстоятельства и предметы.

В двенадцать часов огромный грузовик доставил нам пять кубометров березовых дров. Самосвал выкинул поленья прямо на дорогу, и задачей стало, прежде чем начнут съезжаться дачники, перекидать все на участок, а уж потом, по возможности, убрать на место, вглубь участка. Вот тут и говори о русском, не любящем работать, народе! Пьющие наши ребята как стали в двенадцать, так за четыре часа все перекидали и сложили, не разгибая спин. В первом ряду поленоносильщиков и складовщиков действовала Маша, которая встала раньше ребят часика за полтора и хорошо почистила землю под кустами смородины. Видя такое радение, я не смог не расщедриться и не послать Володю за пивом. С определенным напряжением и сам я, под песни военных лет, которые вовсю распевало радио, покидал с ними дрова с дороги минут сорок. Хорохорился, но под пылающим сегодня солнцем это было не очень легко.

Что касается знакомых мне песен, то и в этот раз, как и в прошлые года, их исполняют разные современные "певуны". Естественно, далеко не всегда получается хорошо. Полагаю, что на эдакое музыкальное сопровождение отпускаются немалые деньги, и деньги с успехом между близкими людьми распределяются. Каждый эстрадный певец считает себя в праве здесь отметиться. Долина, ты прекрасная джазовая певица, ну так и пой на здоровье легкую музыку! Вокально-инструментальные новации погребают под собой оригинал. Мне так были близки эти песни в исполнении их первых интерпретаторов! Сколько замечательных исполнителей уже позабыто! Не перепоешь с "Синим платочком" Клавдию Ивановну Шульженко, как не перепоешь и знаменитого тенора той эпохи Георгия Павловича Виноградова. "Соловьи, соловьи..."

Вечером ждем С.П., который сегодня весь день читал лекции. Будет грандиозная баня, в холодильнике стоит ведерко шашлыка.

Из долгов. Пора начинать делать словник к Дневнику за 2004 год. Звонил Леша Козлов, уже поправленную рукопись он оставит для меня на институтской вахте. На очереди пьеса семинариста И.Л. И еще короткая рукопись Нелюбы. Удивляет она меня тем, что производит впечатление начитанной, умной девочки, а на четвертом курсе сдает как зачетную за год работу чуть ли не меньше десятка страниц! В одном я здесь могу быть уверенным -- в рукописи не будет ни одной грамматической ошибки.

8 мая, суббота. На даче пробыл до обеда, а после полетел в столицу. Как ни странно, дорога оказалась почти свободной. За два часа добрался до Москвы и сразу же по прямой покатил в институт.

Выписывать имена из текста Дневника, зная, какая это трудоемкая работа, начал уже вечером. Вечером же для разрядки принялся читать рассказ Сережи Шаргунова "Вась-вась". Рассказ напечатали в "Новом мире". Какие они, все эти молодые современные писатели, разные! И Сережа, конечно, среди них один из самых лучших. Может быть, он -- единственный со своим собственным стилем и одновременно таким глубоким видением и чувствованием, когда мир в его слове весь расщеплен на психологические атомы. Все имеет свою душу и психологию: не только люди, но и природа, и дома, и предметы быта, -- все дышит, переговаривается и исходит из человека. Сюжет немудреный: молодой муж приезжает на дачу к жене и новорожденному сыну. И при этом практически никакого внешнего действия. Правда, в конце рассказа покусали героя собаки. Сергей, как и многие его ровесники в современной прозе, не скрывает, что герой -- это он, Сергей Шаргунов. Можно сказать, что тут он предельно искренен, но так ли это -- не знаю. Пожалуй, одной только искренности для литературы маловато.

По Discovery смотрел какой-то английский фильм о жизни в тылу Второй мировой войны небольшой и очень простой семьи. Какая жалость, что у меня плохая память и на названия, и я почти не узнаю лица актеров! В центре фильма женщина-мать, у которой сын ушел на фронт, ее отношения с мужем, ее общественная, женская работа; вдобавок ко всему она еще пишет дневник. Здесь все сделано не так, как в нашем военном и послевоенном кино. Прекрасно, подлинно и с удивительной достоверностью. В связи с этим подумал я о том, что кино наше, много занимавшееся военной и околовоенной темой, все еще заражено огромным количеством штампов. Как уже начали раздражать эти слезы точно в назначенное время, эти символические пейзажи и лица с заранее известным выражением! А здесь жена плотника -- в изящной шляпке!

За последнее время что-то во мне меняется относительно духовного понимания искусства, но я уже слишком стар, и выльется ли это во что-нибудь или нет, я не знаю.

9 мая, воскресенье. Естественно, в половине десятого включил телевизор. До этого долго читал лежа Шерлока Холмса на английском, впервые замечая за собой, что с удовольствием не только стараюсь запомнить слова, но и разбираю грамматические построения. Затем активировал компьютер, чтобы продолжить работу над словником, а потом и телевизор. Утро и у нас во дворе, и на Красной площади выдалось чудесное. На всякий случай положил рядом -- для записей -- лист бумаги.

Все проходило почти по тому же сценарию, как и при Путине. Так же гостей собирали сначала в Кремле, и потом уже они появились на трибунах на Красной площади. Кое-кого я узнавал -- в частности, таджикского президента. Была Ангела Меркель, и, полагаю, все это отметили с удовлетворением -- все-таки ведь и существование современной Германии является следствием общей победы над фашизмом. Не видел я ни Януковича, ни Лукашенко, которые, конечно, были заняты тем же, но у себя в уделах. С грустью пишу это, потому что до сих пор считаю, что родина у нас у всех общая. Разве что лишь у начальников и новых президентов наших родина у каждого своя -- историческая. Не было и президента Обамы, сославшегося на давно запланированную встречу в университете, на которую он чуть ли не год назад дал согласие. Но тут же стоит заметить: что бы я ни написал дальше, не перебивается общим чувством. Очень часто, глядя на происходящее, я плакал, все время слезы подступали к глазам.

Открывал парад штатский, никогда не служивший даже в молодые годы в армии, министр обороны Сердюков. Вместе с начальником Московского гарнизона в роскошном лимузине он объезжал выстроенные войска. К концу церемонии лицо бодрого министра было влажным от напряжения. Я обратил внимание, как во время министерского приветствия войск сжималась в кулак рука начальника гарнизона генерал-полковника Валерия Герасимова. Но лицо его было почти бесстрастно. Хорошее русское классическое лицо.

Невероятно трогательна церемония выноса Государственного флага и Знамени Победы. С изяществом балетных премьеров шли через всю площадь солдаты. Для моего внутреннего строя символическим показалось, что на утреннем ветерке знамя Победы как-то колыхалось, а трехцветное знамя России, сделанное, видимо, из более тяжелого и долговечного материала, просто свешивалось с древка, без какого бы то ни было движения. Забегая вперед, должен отметить, что в строевой выправке с того времени, когда служил я, что-то произошло. Будто пытаемся вспомнить что-то павловско-прусское. Будто не можем забыть виденный в детстве в кино королевский войсковой ритуал.

С некоторой грустью отмечаю, что у сводных полков уже другие, какие-то оперные, с большим широким крестом, знамена. Правда, советские знамена не пропали, но я их, наверное, просто не разглядел в "трефовой" общей массе.

Речь президента Медведева прозвучала с опорой на мужественность. Он отчетливо чеканил слова, опуская иногда взгляд к бумаге. "Эта война сделала нас сильной нацией". Формула интересная, но спорная. Сильной нацией мы были всегда.

После президентской речи грандиозный оркестр сыграл все тот же, что и 65 лет назад, гимн. Меня также не могло порадовать, что с самого начала парада зазвучало прекрасное слово -- товарищи! Эх, если бы побольше взяли из прошлого, то и повеселее бы шли вперед!

В этом году парад не открывали, как обычно, юные барабанщики. Говорят, министр Сердюков посчитал, что нагрузка на детский организм слишком велика. А может быть, и потому, что все соответствующие училища, кажется, отошли к министерству образования. Такое элитное образование, как суворовское, нахимовское и детское военно-музыкальное не должно быть не приватизировано. У наших новых буржуа далеко не все в порядке с воспитанием непослушных наследников, а родная армия, как известно, перемелет все.

Во время медведевского спича обратил внимание, что Мавзолей и часть Кремлевской стены отгорожены от площади некой ширмой в цветах флага России. Генералиссимус СССР остался, таким образом, без всякого обзора. Можно только представить, о чем сейчас он там шушукается, помирившись, с Владимиром Ильичом.

В параде участвовали и представители войск Антигитлеровской коалиции -- значит, Англии, Франции и США, а также воинские подразделения стран СНГ. Особенно хорош был предводитель туркменского воинства, сидевший на замечательном коне. Диктор объявил, что этот конь прямой потомок того жеребца, на котором принимал победный парад маршал Г. Жуков. Вот она, истинная преемственность!

Кроме марширующих войск показали и нашу невероятно могучую технику. Даже привезли огромные космические ракеты. Правда, предупредили: самих ракет здесь нет -- есть только их футляры, муляжи. Я невольно подумал, что по-прежнему Лев Толстой прав -- побеждает все-таки не техника. Вспомнил я это, когда увидел танки и боевые машины пехоты -- как-то эти машины не очень убедительно показали себя в Чечне.

В этом году подчеркнуто возобновилась та часть парада, в которой демонстрировалась наша стратегическая мощь: сначала, как я уже написал, двинулась техника наземная, а потом и воздушная. Впечатление, конечно, сильное. Хотя кое-что я вживую видел несколько дней назад из окна кафедры в Литинституте. Тогда шла репетиция, и практически прямо над нами пролетали, разрывая воздух, и вертолеты с флагами, висящими на тросах, и гигантские бомбардировщики, и даже один самолет-супергигант с какой-то исследовательской тарелкой на фюзеляже. Вспомнился давний, по кинохроникам, пролет над Красной площадью эпического 8-моторного самолета "Максим Горький". Зная о том, как плохо, буквально единицами поставляются современные разработки в армию, я подумал: а не выставили ли мы на этот парад всю свою уникальную, оставшуюся еще от советских времен, технику?

Этот фрагмент праздничного действа вызвал у меня еще много разных соображений. В частности, насколько безопасно пускать подобный стратегический резерв над огромным городом.

После парада, пешочком -- Медведев рядом со спокойной и образцовой немкой Меркель -- все державные и венценосные гости прошли в Александровский сад. Здесь состоялась церемония возложения огромной, перевитой лентами, гирлянды цветов к могиле Неизвестного солдата. Бедный солдат, нет тебе покоя! Но ритуал, конечно, поистине королевский и отрепетирован не хуже, чем балеты Григоровича. Кстати, ни разу наше телевидение, всегда держащее нос по ветру, не показало столичного мэра.

Телевизор у меня долго еще оставался включенным -- транслировали концерт Дмитрия Хворостовского. Он исполнял вполне предсказуемый, но оттого не менее ожидаемый репертуар, выковыривая слова, казалось, прямо из сердца. Пусть поет он, и больше никто! Тут я вспомнил своих старших товарищей, которых по-прежнему люблю, но которые ушли из жизни, оставшись в ней только своими песнями: Льва Ивановича Ошанина и Евгения Ароновича Долматовского. Наш "Вороныч", как его мы прозывали.

Вечером, по разным сообщениям, в городе в мероприятиях Дня Победы участвовало около четырех миллионов москвичей. Для многих это настоящий праздник. Я же весь оставшийся день просидел над составлением словника.

10 мая, понедельник. Утром по "Эхо Москвы" транслировали в прямом эфире мнения радиослушателей о вчерашнем. Большинство полагает, что было соблюдено чувство меры, что подобные праздники необходимы, что они поднимают чувства народа. Но некоторые слушатели обратили внимание на то, что заметил и я, старый профан. Хорошо бы вспоминать о войне и ветеранах не только раз в году. И все разговоры о том, чтобы к празднику раздать старикам-ветеранам квартиры, циничны -- это надо было сделать давным-давно. Многие заметили и балетную выправку наших солдат, сравнивая ее со свободным прохождением по брусчатке Красной площади американцев и французов. Не ускользнул от наших соотечественников и стыдливо задрапированный Мавзолей -- а ведь это к его подножию были брошены 65 лет назад фашистские знамена.

Весь день сидел над словником к Дневнику 2004 года, но к шести вечера на метро поехал в Зал Чайковского, где сегодня должен был состояться концерт с участием ансамбля "Гжель". Там танцует мой двоюродный внук Алексей Есин. Я уже видел его на сцене несколько раз.

Концерт, в связи с праздником, проходил довольно необычно: между танцевальными номерами исполнялись известные песни военной поры. Пели неплохо, но ничего неожиданного здесь не было. Пожалуй, лишь Артем Верхолашин, спевший "Ты одессит, Мишка...", завел зал. Что касается самих танцев, многие из которых я уже видел ранее, -- они были, пожалуй, не хуже отдельных номеров в Большом театре. Кое-что получилось опять-таки не хуже, чем в свое время у Игоря Моисеева. Акцент сделан на русское, лихое и виртуозное. Чувствуется, что коллектив собран далеко не формально -- один виртуоз к другому. В какой-то мере это тоже "виртуозы Москвы".

Накануне Дня Победы в Кузбассе произошла жуткая авария на шахте "Распадская". Погибло более пятидесяти горняков, много раненых, но человек сорок еще внизу, в завалах. Об этом начали говорить в новостях почти сразу, но под сурдинку, потому что праздник, а сегодня катастрофа вышла на первое место. Уже туда полетели или хотят полететь и Медведев и Путин.

11 мая, вторник. Опять два семинара. Когда уезжал с работы, взял с собою еще и четырнадцать дипломных сочинений -- в этом году из-за нездоровья А.М. Туркова мне придется председательствовать на комиссии по защите дипломов. Первая защита -- 17-го, вторая -- 19-го. Заменит ли это вынужденное чтение то, вольное и свободное, которым я занимался всегда и которого давно лишен? Как я все-таки чертовски устал!

Семинары с драматургами мне начали приносить удовлетворение. Во-первых, очень живые ребята, а во-вторых, у меня накопилось много разных наблюдений в театральной сфере. Делюсь. Сегодня много говорили о языке, о том, что каждый писатель привносит в язык. Но ведь каждый большой писатель еще и сильно литературный язык, так сказать, выжимает. Вы скажете, Пушкин! Да ведь и тот офранцузил и отжал русский язык, почти лишив его библейской мощи Державина и Ломоносова.

Разбирали одну маленькую живенькую пьесу. В центре -- компьютерные игры, как человек может в них заиграться. Молодежная среда, символические имена, специфический сленг. Все это очень облегчено, почти невозможно поставить на театре именно для зрителя. Говорил, попутно анализируя пьесу, о том новом, что открывает каждый этапный драматург для своего времени. Например, Шекспир, говоря о власти, постоянно держал в сознании публики конфликт Марии и Елизаветы, а Островский не только как этнограф открыл этого чудного зверя -- большого купца, но и все время рассказывал о технологии получения богатства.

Что касается моего собственного семинара, то все повторяется: я начинаю испытывать то же чувство, что испытал к пятому курсу предыдущего набора: у семинаристов выработались почти моя резкость в разборе произведения и эстетическое единство. Поэтому все почти одинаково отнеслись к тексту Саши Нелюбы. Выступала хорошо и даже безжалостно Лика Чигиринская, потом Марина Глазьева, потом, чуть мягче, Александра Киселева. Все говорили о вторичности, о литературном характере текста, об его искусственности. Я высказал мысль, которая как раз недавно у меня вызрела, что самые большие в моем семинаре интеллектуалы стремятся писать беллетристику, а "чернушки" вдруг выросли и принялись писать литературу. Кстати, не утерпел и сказал, что, хотя сам и не прошел школы Лита, но по своему характеру не смог бы в их нежном возрасте вынести подобных безжалостных обсуждений.

Наконец-то заглянул в газеты. Там интересные новости. Они про жен наших высокопоставленных чиновников. Поводом к размышлениям стала первополосная заметка в "РГ" о том, как генпрокурор Чайка отчитался о своих доходах за прошлый год. Он заработал всего 2,164 миллиона рублей, и собственность у него весьма небольшая. Правда, в чайкиной собственности раритетная "Чайка" и не менее знаменитый "бобик" -- ГАЗ-69. Стало выгодно собирать не только картины старых мастеров, но и старые автомобили. Конечно, ютится наш прокурор с семьей в квартире в 2003,6 кв. метра, но прокурор не собственник, а лишь пользователь, жилец, член семьи собственника. А вот у его второй половины, у Елены Чайки, все по-другому: ее доход в два раз больше и составляет 6,363 мл. рублей и у нее также есть квартира, в которой проживает скромный прокурор, нежилое помещение площадью в 175,3 кв. метра, "Мерседес-Бенц Е3504М" и участок земли площадью аж в 43000 кв.метров.

Не без иронии "РГ" приводит заработки и собственность других жен высокопоставленных чиновников прокуратуры. Заработок Ольги Бастрыкиной, верной спутницы главы Следственного комитета, составил 1,82 млн. рублей, а вот "супруга замначальника Главного управления Следственного комитета Бориса Зуева заработала за год 38 миллионов рублей, супруга замначальника управления Андрея Печегина -- 23,64 млн рублей. Жена начальника Главного управления Сака Карапетяна получила за год 21,49 млн рублей".

В связи с этим, я полагаю, следует переформулировать ходячее присловье таким образом: "Талантливый человек талантлив во всем и особенно в таланте жены".

Вечером показали "Апокриф", в котором и я имел место быть. Несколько кусков передачи были не так уж и плохи, но я стар -- потертая кожа, облезлая голова.

12 мая, среда. Иногда хочется, не отрываясь, писать и писать Дневник, ловя уходящие минуты, как воздух. Столько для меня, старого человека, в нашей жизни нового и новейшего, просто поражающего! Когда взрываются шахты -- здесь и несчастный случай, и отсутствие должного государственного контроля, причины ясны. Но такое стремительное падение элементарной морали, причем у людей, которые в силу своего положения должны были бы быть ее носителями и которые только то и делают, что эту мораль пропагандируют! Возможно, так я мыслю потому, что с юности очень высоко ценю статус университетского, почти как небожитель, преподавателя. В МГУ, в ведомстве В.А. Садовничего, опять скандал. Меня просто восхищает, как это сам ректор ни в одном скандале, а они бушуют вокруг МГУ не первый год, оказывается не замешан!

По хорошо, даже подозрительно хорошо информированному "Эхо" утром передали, что сегодня на взятке попалась преподаватель престижного факультета управления МГУ Полина Сурина. Ее отец, Алексей Сурин, декан этого факультета. За 35 тысяч евро она пообещала вне конкурса устроить кого-то из абитуриентов на факультет. Радио не удержалось, чтобы не сообщить, что сейчас среди будущих управленцев там учатся, поступив, конечно, совершенно самостоятельно, только силой своего гения, дети губернаторов и высокопоставленных работников Генеральной прокуратуры. Полину, значит, заграбастала власть, а ее почтенного папашу освободили от руководства факультетом.

К девяти утра приехал Леша Карелин, и я за час отстрогал ему еще одну главу. Диплом-то он защитит, но на пользу ли ему пойдет моя работа?

Следом за Сашей пришел мастер, который должен установить новую систему охраны. Поговорили с ним о том, что благодаря бесконечному делению этой существовавшей с советского времени службы, все услуги невероятно выросли в цене. Я, например, за установку и прибор, которые со всеми накладными расходами должны были бы обойтись не дороже 4--5 тысяч, заплатил больше шестнадцати. Следующую мысль я слышал не только от мастера, но и от многих сотрудников из его учреждения: милицейские начальники заранее, понимая, что скоро им придется уходить на пенсию, стали организовывать себе новые места работы. Туда потянулись бывшие сослуживцы, друзья, родственники. И теперь, например, я плачу двум организациям за то, за что раньше платил одной. За вневедомственную охрану и, отдельно, за техническое обслуживание этой охраны.

Под вечер принялся читать диплом Гордеевой. Особенность этого чтения: никак не можешь остановиться, пролистать -- а что дальше? Интересная жизнь, интересная проза. Одновременно думал: какая жалость, что мы упустили из-за корявости нашего управления этот иркутский семинар! Какая была поразительная подпитка для наших не знающих жизни московских девочек и не ведающих армии московских мальчиков!

14 мая, четверг. Утром сразу же сел и написал отзыв на работу Оксаны Гордеевой. Затем созвонился с "Террой", со Смирновым -- роман ему нравится, но план на следующее полугодие в издательстве будут составлять только в самом конце мая. Позвонила Марина Лобанова -- оставила мне рукопись "Кюстина", которую она редактирует для "Роман-газеты", на проходной, где ее надо взять, просмотреть и по возможности вернуть 17-го. Но и это не все. 17-го же начинается дипломная сессия, и мне к этому времени надо прочесть 7 дипломных работ. Но на следующий день, 18-го, у меня утром два семинара, и тогда же, в три часа, запись телепередачи у Гордона. Сегодня же к вечеру, опять на проходную, обещали привезти фильм Хржановского о Бродском. Что там спорного -- буду разбираться, но, наверное, это все опять о "левых" и "правых", о нравственном или ненравственном, но всегда очевидном для человека с врожденной культурой. Уже в два часа поехал в институт. Надо взять текст, принесенный Мариной, заполнить кое-какие бумаги, отвезти отзыв на Гордееву, а потом, к вечеру, идти во МХАТ, где у Т.В. Дорониной премьера -- "Так и будет" Константина Симонова. Здесь, конечно, явление удивительное -- о творчестве знаменитого военного писателя, в принципе писателя либерального толка, сын которого тоже деятель либерального толка, вспомнили не люди, называющие себя демократами, а, так сказать, патриоты.

Правда, почувствовав эту оплошность, впервые на премьеру во МХАТ на Тверском бульваре явилось их превосходительство телевидение.

Спектакль -- замечательный и дающий представление о времени 1944 года, когда уже явно для всех обозначился окончательный перелом в войне. У Симонова, конечно, были и скверные, конъюнктурные пьесы, но здесь сохранялось еще, видимо, его собственное, вполне живое чувство. Немудреная история о том, как с фронта возвращается на побывку сравнительно молодой полковник, у которого погибла семья, и обретает новую любовь. Прекрасно выписаны многие персонажи.

На премьеру пригласили гостей, я встретил В.Г. Распутина, сразу спросил у него о жене и пожалел, что спросил, -- так грустно, такая замечательная женщина. Во время легкого фуршетика все говорили о спектакле, и это естественно. Здесь не только художественное событие, но много политических смыслов. Некоторые из пришедших не прочь теперь заиметь к постановке какое-то отношение. Мне пришлось говорить два раза, и я напомнил всем о правде истории, изложенной все же писателем с особой точкой зрения, а потом напомнил, что поставлен спектакль именно Дорониной, и никем другим.

15 мая, суббота. Проснулся рано от чувства беспокойства -- надо читать, читать и читать.

День траура в Кемеровской области. Авария на "Распадской" потрясла страну. Было подобное и в советское время, но тогда не было такой потогонной системы, как сейчас. Шахтеры тогда не перекрывали датчики в специальных приборах, которые показывают, что загазованность слишком сильна. Рабочим надо работать, потому что за простой им не заплатят. Всего погибло 69 человек, а 24 пропали без вести. Сейчас загазованность такова, что на неделю пришлось прекратить спасательные операции.

Это, как говорят, лучшая шахта в России. Она дает до 8 миллионов тонн коксующегося угля. Кстати, мне кажется -- надо бы заглянуть в старые записи -- что на этой шахте я был. Не там ли, в Междуреченске, нас, писателей, которых тогда не считали за тюленей, поселили в профилактории?

Из радио-- и теленовостей я собрал сведения о том, что в городе вскоре после аварии возникли волнения. Утверждают, что они были серьезнее, чем в Калининграде. Спровоцированы волнения тем, что один из начальников шахты в своем интервью озвучил средний заработок шахтеров. По его словам, это что-то около 80 тысяч рублей. Подобное заявление должно было повлиять на общественность: большие, дескать, зарплаты, большие риски. В известной мере предполагалось снивелировать возникший вопрос о технике безопасности, но именно это и спровоцировало народ! Откуда 80 тысяч! Да, какие-то довольно большие деньги можно было на шахте заработать, но только при полном выполнении плана. Поэтому горняки стремились выполнить план во что бы то ни стало. Работы часто проходили при повышенной загазованности. Если план не выполнялся, заработок составлял 25--30 тысяч рублей. Очень часто горняки просто обманывали современные датчики. Я своими ушами слышал по ТВ, как один из рабочих сказал, что для этой цели обычно используют или полиэтилен или презерватив. Итак, датчики закрывали презервативами, когда в конце смены, во время погрузки угля, повышается выход метана. Вдобавок ко всему, у большинства шахтерских семей имелся банковский кредит.

Пресса стыдливо молчит о владельце шахты. Только "Коммерсант" обмолвился, что шахта принадлежит Роману Абрамовичу.

16 мая воскресенье. Весь день читал дипломные работы, а в перерывах возился в огороде на даче. Уехал около девяти вечера и тут же, уже в Москве, сел смотреть редактуру Марины Лобановой. Все довольно точно, кое-что из ее замечаний я сохраню и для книжного варианта. Я свою работу сделал, оказывается, менее тщательно, чем Марина. Раздражает, что приходится читать, поправляя мелочи, с которыми иногда и не согласен, а машешь на все рукой, чтобы не вязались. Сначала по несколько раз лопатишь собственную готовую рукопись, потом первую верстку, потом сокращаешь текст для журнального издания, потом в книжное, уже более крупное издание, хочешь внести все поправки, которые сделал раньше, а затем "короткий" и "длинный" материалы не сходятся. А когда же, собственно, писать?

Лег уже после двух -- значит, не высплюсь. По опыту знаю, что если впереди какое-то крупное событие, то спать все равно не буду. Волнуюсь и перед началом завтрашней дипломной сессии, все время думаю о фильме Хржановского.

17 мая, понедельник. Утром опять сидел над версткой романа, а параллельно слушал радио. Как всегда бывает, если небрежно выполнил вначале работу, она тебя рано или поздно достанет.

По радио опять о "Распадской". Говорили о недавнем бунте рабочих. На этот раз выступала женщина, депутат Госдумы. Справедливо упрекнула "Эхо", что там не дали ей раньше этой аварии выступить. Сказала, что Зюганов заранее предупредил президента, что в Кузбассе не все спокойно. Заявила, что надо срочно менять Тулеева. И в том числе заметила, что все шахты зарегистрированы в оффшорных зонах, не платят налогов. В Кузбассе плохо с детскими садами, больницами.

Вышла заметка в "Коммерсанте" от 14 числа. Заметка посвящена митингу в Петербурге. Там на площади Сахарова собрались питерские ученые и потребовали отставки главы министерства образования и науки Андрея Фурсенко. Газета сообщает, что и Москва готовит подобную акцию. Как всегда, раздоры идут из-за денег и собственности.

Очередное письмо, присланное Марком, необычайно поддержало именно в сегодняшние трудные для меня дни. Мы ведь привыкаем сами к себе, но Марк, с присущей ему дотошностью, не только правит мои ошибки, но и умеет найти лучшее. Как читатель и исследователь, он последовательнее и глубже, чем я. Большой фрагмент его письма вношу в Дневник. Здесь стремление, коли уж Дневник мой публичен, соблюсти некую критическую правду, но, может быть, есть смысл снисходительно относиться и к собственным ошибкам?

Большую часть письма опускаю, в частности, начало, где речь идет о наших пересылках друг другу. Я отослал в Филадельфию книгу Фадеева со своим предисловием, и теперь вот Марк пишет о своем, еще почти детском восприятии "Молодой гвардии".

"Ваше предисловие, профессиональное и классное в своем стиле и исполнении, -- надежное знакомство нынешнего поколения ребят с мяту-щейся непростой личностью значительного писателя и деятеля своего времени, знать о котором необходимо.

Я, как и Вы, с пристальным вниманием всегда относился к личности Александра Александровича, считаю его образцом трагической судьбы пре-красного человека, заправленного в жернова жестокой мельницы ста-линского деспотизма. Круговая порука -- отличительное проклятие пре-ступных сговоров -- не позволила ему, одному из руководителей писатель-ского союза, избежать участия в ужасающих событиях геростратовой эпо-хи, заковавшей в цепи его доброе сердце и сознание. Об этом есть доку-мен-тальное подтверждение в исследованиях Виталия Шенталинского "Ра-бы свободы". В конце концов он сумел подняться до шекспировских высот человеческого духа и вырвался из обезумевшей круговерти жизни, добровольно взойдя на эшафот. И именно это его самопожертвование и служит для меня источником боли и трагизма, когда я думаю о нем. Судь-бы не избежать, но почему, почему она так часто несправедлива к ее носителям?

А Фадеев мне полюбился не столько своими основными книгами, сколько пронзительными ностальгическими нотами в письмах к другу юности Шуре Колесниковой. Такая чистота помыслов и стремлений! Какое стремление к счастью "на заре туманной юности"!

Теперь напишу, что сумею, о прочитанных дневниках 2009 года. Писать умею только очень общо, здесь мне не посоревноваться с детализацией и классификацией непревзойденного исследования Веры Константинов-ны (В.К. Харченко. -- Прим. ред.), да и не это составляет смысл нашего общения.

В этот раз я прочитал Дневник слово за словом, да и не один раз, и это тем более оставило впечатление значимости и важности Вашей миссии в литературе. Бога ради, перестаньте гнобить и пенять на себя за целиком надуманную Вами же идею скуки, однообразия, мелкотемья и всякой про-чей невостребованности, как результат "перехода на другую работу", спол-зания на иную страту жизни. Марк уполномочен опроверг-нуть этот несусвет. Во-первых, мы с Вами отлично это знаем, повторим сказанное в прошлой книжке (Евтушенко): "Людей неинтересных в мире нет, их судьбы, как истории планет...", да и старик Маршак дельное говорил: "мы знаем -- время растяжимо,\ оно зависит от того,\ какого рода содержи-мым\ вы заполняете его". Ваше время так растянуто повседневной ак-тив-ностью творческой и прочей, что оно того и гляди расщепится и вы-прыг-нет из самого себя.

Позвольте поделиться с Вами моими идеями на тему "мелкотемья". В связи с чем вспомню, для примера, судью Пашкевич, которая описана как красивая дама "с пышной копной рыжих волос".

В письме от 27 декабря 2009 г. я рассказывал Вам об интересной судьбе Валентины Алексеевны Синкевич, и как нам удалось, случайно, по Интернету и мемуарам А.А. Игнатьева, найти сведения о ее деде Петре Матковском. Такое же вполне может случиться и с внуками-правнуками судьи Пашкевич, когда в поисках сведений о ней они обратятся к дневникам, где Вами описана довольно-таки живая дама "в законе". Или когда через полсотни лет один из студиозов прорвется в крупные писатели и скупые или щедрые сведения о нем из летописи времени будут на вес золота, а не древесной пыли.

Обширнейшая тематика Ваших описаний: неугасимая память о Вале -- годовщина ухода из жизни: "...потом до трех часов, до первых гостей занимались столом, Витя сбегал в кулинарию за холодцом... В.С. при-знава-ла лишь праздничный стол, где был холодец..."; разбор полетов семина-ри-стов, теат-раль-ные рецензии, семейные обязанности в отношении род-ных, близ-ких (горечь и боль от ухода брата Анатолия), бытовое обустройство дач (чего стоит рассказ о канализационном сто-яке на даче С.П.!); сцены съездов, непрекращающихся скан-далов в Литфонде, судов и юби-лей-ных меропри-ятий (осо-бенно не-прев-зойденно, классично описание в августов-ском кус-ке юбилея Б.С. Есенькина на королевской яхте, с Кондратовым и вашим издательским сводничеством, Евтушенко с замечательным тостом, сальными "гариками" Вишневского, гурманским блеском нового времени. Трогает такт, с которым рассказано о трагедии семьи Мальгиных. Метко и правдиво сравнение постановки системы здра--во-ох-ранения России и Германии... Череда тем и наблюдений нескон-чаема, по-этому остановлюсь.

Обилие вводных слов, междометий, наречий и других словесных разговорных красок, сама пластичность лексики необыкновенно оживляют Днев-ник, ароматизируют и интимизируют его, создают атмосферу партнер-ства в беседе автора и его читателя.

А сколько замечательно едкой иронии: "Я поговорил с ней (Толма-че-вой), не возьмется ли издательство опубликовать мой новый роман. Ирина Константиновна гордо ответила, что сможет это сделать только за счет автора. Я порадовался такой тороватости". Блеск.

Или вот: "Под вечер скоростным чтением я одолел еще одну книгу. Это "Любовь фрау Клейст" Ирины Муравьевой. На обложке, кроме сразу же смутившего меня заявления "Высокая проза", еще два авторитетных мнения: Миша Шишкин и Александр Кабаков. Кабаков пишет: "Ирина Муравьева -- самый, по моему, интересный русский зарубежный прозаик новейшего времени. Безупречная память, тонкий слух, высокопрофесси-ональная наблюдательность и дар сострадания -- что еще нужно хорошему писателю? Всем этим обладает Муравьева. Бог ей в помощь". Не очень представляю, чтобы, скажем, Тургенев написал что-либо подобное о Льве Толстом".

От себя добавлю: жаль, что Кабаков не добавил к словам "о самом интересном прозаике" -- из живущих в Бостоне. Его, конечно, извиняет вводное слово, по-моему, оно делает Кабакова неуязвимым для критики, т.к. о вкусах не спорят. А по мне, из зарубежных литераторов самая все же талантливая -- Дина Рубина. Появился еще интереснейший писатель, сове-тую обратить внимание, не пожалеете, -- Леонид Левинзон. Его рассказы опубликованы в "Октябре" N2, 2010.

А как великолепно Вы смогли помочь Николаю Чевычелову, своим гроссмейстерским текстом его характеристики! С таким послужным спи-ском сам господь Бог пригласил бы Николая в свой поднебесный балет.

Понятна и ценима мной верность своим убеждениям. Это качество Вы отмечаете у Т.В. Дорониной, и они -- доминанта и Вашей жизни и Дневников. И пусть во многом я придерживаюсь иных взглядов на ми-роустройство, но единство наших противоположностей -- это ли не закон Гегеля в действии, и как хорошо, что мы его можем подтвердить и до-ка-зать. Разницу и упорство в отстаивании своих позиций отмечает Чудакова, она подметила эту особенность ваших отношений. Точно схвачено.

Очень колоритны и некоторые Ваши обобщающие сентенции. На-при-мер, "Боюсь, что скоро в нашей стране из интеллигентов кресть-ян-ского происхождения останутся только я и Лёва Скворцов". Снимаю шляпу перед Львом Ивановичем.

В сцене посещения съезда писателей и отгона машины из-за незаме-ченного запрещающего знака потрясает фраза "Слава Богу, что я на этот раз не оставил документы в машине, а будто меня что-то стукнуло, взял рюкзак с собой". Т.е. машины отгоняют во всем мире, но какая метафо-ри-ка: знаковый писатель с рюкзаком с документами через плечо. O tempora, o mores!

Или вот, ну прямо гоголевские контрасты:

(Июньский юбилей Г.А. Орехановой). "Потом В.В. (Чикину) приш-лось говорить еще раз, потом очень неплохо говорил В.Н.Ганичев, вручил с лентами два ордена. Стол был, как всегда, выше всех похвал, но с традиционным для МХАТа русским, национальным оттенком, без излишеств и непривычных для нас разностей, вкусно и достойно. На этих вечерах во МХАТе меня всегда поражает торжественность и уровень выступлений. Никакого падения уровня, каждый раз какие-то новые и новые понимания жизни и ответственности перед ней. Приехал домой в одиннадцать. Здесь уже пьяненький Витя и Игорь, потом пришел еще с бутылкой и Жуган, я чего-то ко всем вязался с нравоучениями".

Это ведь социальная контрастная интуиция, Россия в одном абзаце.

Из мелких замечаний: мне кажется несколько растянутым описание "курсов повышения квалификации" в Петербурге. Правда, оно компенси-руется живыми страницами общения с В. Модестовым.

Уж слишком и навяз-чи-во детализирован скандал в ГИТИСе, в конце концов, там ведь не изгоня-ли с поста педофила. Мне кажется, что это очень любопытный пример, в котором хоть и в мелком ключе, но "демо-кратия" в действии не оказалась бессильной, как-то здравые силы инсти-тута настояли на своем и победили.

Один момент меня задел за живое. Вы как-то по-кавалерийски лихо прохаживаетесь по языку моих предков, идишу. Не погибни мой отец, я бы почел за честь знать его, он был изначально родным для обоих родителей. Язык -- святыня каждого народа, издевка над ним есть удар ни-же пояса. И дети мои: дочь и зять неплохо говорят и, кстати, любят гово-рить по-русски. Вы, конечно, обличаете не язык, а конкретную ситуацию, при которой его использовали, но ведь мозгу особо не прикажешь. Я, правда, не могу точно припомнить, где эти места встречаются: в этих ли или в предыдущих частях Дневника.

Ну и уж коль пришлось критиковать, укажу на одну обидную ошибку, правда, она допущена в Литинститутских дневниках, изданных в 2006 г. Это запись от 8 марта 1990 года.

"Тут же на выставке вспомнил А.Я. Юровского -- профессора, мужа Г.М. Шерговой. Вспомнил удачливую его жизнь, квартиру на Чистых прудах, павловскую мебель, машины Г.М., обслуживавшие правительство, ее разговоры об интеллигентном. И все сразу стало ясным: их преимущество на жизненном старте было обусловлено одним маленьким обстоятельством: кажется, именно отец Леши был участником расстрела царской семьи в Екатеринбурге. Я. Юровский кончил жизнь в ЦКБ -- кремлевской больнице. Семья Романова -- в шахтном колодце!"

Ниже отрывок из главы "Александр Юровский" мемуаров Г.М. Шерговой "А больше -- ничего...":

"Однажды некое желтое издание воскликнуло примерно следующее: "Ну чего ждать от пижона в белом смокинге, с тросточкой, да еще сына цареубийцы! Что благого может он принести нашему студенчеству?.."

Описанный персонаж, будем справедливы, пижоном был. И смокинг имел, правда, черный, что, впрочем, студенчеству неведомо. Что же до тросточки -- и она существовала, иначе после тяжелого ранения на фронте пижону ходить было бы трудновато.

А вот в родстве с цареубийцей Яковом Юровским не состоял, хотя был полным тезкой сына мрачного чекиста -- адмирала Александра Яковлевича Юровского".

Хочу сделать одно предложение. Мне очень нравилась концовка каждого года Дневника Ю.М. Нагибина. В завершение каждого года он подводил ему итоговое резюме на 1--1,5 странички. Они были очень ярки, запоминались.

Несомненный венец всей мемуарной части 2009 года -- путешествие по Италии. Вам удалось создать такую полнокровную картину своего путешествия по Италии, что и я, начитавшийся и Бедекера, и Ваза-ри, и упомянутого Вами не однажды и спертого мной из какой-то библио-теки мемуаров Бенвенуто Челлини, и Якоба Букхардта "Культура Италии в эпоху Возрождения", и даже прочитав классическую книгу Павла Муратова "Образы Ита-лии" -- все равно поднял обе руки перед эмоциональным накалом Вашего трепет-ного описания дней в Италии. Кто-то, готовясь к поездке, может быть и бу-дет просвещать себя стандартными руководствами, но я уверен, что най--дутся и такие, которые в будущем воспользуются июль-ской за 2009 год частью Дневника. При небольшой обработке они вполне могут быть из-да-ны отдельно в любом виде: либо особой книги, либо в сочленении с ины-ми произведениями.

Но ложку дегтя я все же подолью. Сначала процитирую: "... К счастью, у нас обоих хватило разума не поехать на эту платную экскур-сию (в Пизу). Башней пренебрегли, иногда мне казалось, что главная цель всей поездки это как можно дольше продержать туриста в автобусе: кар-тинки, под уба-юкивающее гудение гида, быстро меняются, все вместе, гостиница не уд-ручена постояльцами, все это напоминает какой-то пере-движной сеанс. В Пизе я тоже отчетливо все себе представляю, часовая прогулка, разговоры о центре тяжести, а главное, Пиза в моем сознании никак не связана с ли-тературой. Я люблю бродить только по ста-рым воспоминаниям, по не увиденным картинкам. (Все выделено мной. -- М.А.).

Теперь рассказываю..."

Фрагмент собственно с рассказом Марка я опускаю, но, конечно, в эту Пизу обязательно съезжу. И, конечно, задним числом добавлю, что даже не то что денег тогда пожалел, а просто лишних несколько часов хотелось погулять по Флоренции. И теперь уже не знаю, правильно ли поступил, но Флоренция так хороша, так мила русскому сердцу и так знакома!..

Сегодня же начали сессию по защите дипломов. Я ее вел в 24-й аудитории, Андрей Василевский -- в 23-й. Соответственно, мне досталась трудночитаемая и объемная проза, а Андрею -- стихи. Обсуждался семинар Анатолия Королева. Еще во время чтения работы дипломников меня разочаровали. Слишком много девичьего лепета, оттяжек фэнтази, абстрактного умничанья. Все девочки спят с мальчиками или о мальчиках мечтают, через одну, юные авторицы говорят "о своем творчестве" и о своей неповторимой душе. Имена в их сочинениях тоже в основном зарубежные. Я, кстати, обратил внимание, что ни разу не встретилось слово "одеяло", но многократно слово "плед". Все-таки двум девицам дали "с отличием", хотя и натянули оценку. Одна написала довольно приличную повесть о взрослении некого молодого человека, а вторая -- толковые путевые заметки об Исландии. Правда, социальное в этих заметках почти начисто отсутствует -- мелкобуржуазная семья послала свое чадо в не дешевую поездку. Имена этих лучших: К.В. Клименко -- поездка в Исландию, а потом и в Новосибирск и А.В. Быстрова -- повесть "Посткриптум".

18 мая, вторник. Еле-еле успеваю расставлять некоторые вехи в Дневнике. Теперь я уже работаю не за двоих, а за троих -- дополнительно веду государственную комиссию. Но такое ощущение, что нагрузки я еще себе и подбрасываю. Несколько дней назад -- мельком я, кажется, об этом писал -- позвонили с Первого канала: не смогу ли я поучаствовать в передаче Александра Гордона "Закрытый показ"? Я согласился скорее из интереса к Гордону, с которым у нас дружеские отношения, но заодно решил взглянуть на атмосферу сегодняшнего Останкина. Жалел уже потом, когда понял, что нигде ничего не успеваю, а главное, стоит книга о Вале и дневники. Потом постепенно выяснилось, что начало передачи во вторник в три, а это значит, придется передвигать семинар, а потом, что надо посмотреть на DVD фильм, а он оказался большой, два часа, а времени -- в обрез.

Утро, как обычно, началось с семинара драматургов. Здесь все прошло довольно занимательно и быстро. И я успел рассказать о спектакле у Дорониной, и мы успели прочесть неплохую коротенькую пьесу студентки. Значит, провожают в армию молодого тракториста из села. Три раза по случаю ухода кипит застолье, причитают плакальщицы, невеста заявляет, что "будет ждать вечно", три раза накрывают стол родители. Это интересно, потому что здесь есть элемент отстранения и невероятный гротеск, обнажающий многие жизненные ситуации. А потом сразу же начал я свой семинар. На этот раз обсуждали довольно слабенький рассказ. Опять надоевшая бредятина о любви, бедная девушка, богатый парень, злая мамочка, будущая теща, но опять неизвестно, чем занимается девушка, чем зарабатывает на жизнь теща, все в небесах, в ощущениях, а не в конкретных знаниях. И даже нет названия, а, как и у Нелюбы, некие устные рассуждения о будущей крупной вещи... Единственное утешение, что кое-какие мелкие детали здесь все же прилично прописаны.

Сразу же по окончании семинара на казенной машине рванул в Останкино. Удивительно ведет себя Рейн, мы договорились ехать с ним вместе, но до этого он должен был провести свой семинар. На этот раз якобы куда-то задевались его ключи от квартиры, и семинар он не вел. Но в институт он приехал, чтобы дальше ехать в Останкино, опоздав всего на 10 минут. По дороге мне клялся, что даст своим студентам дополнительное задание и проведет-таки семинар. Большой и эгоистичный ребенок, по дороге рассказывал о неком кафе у них на "Соколе", где за 400 рублей подают большую порцию раков.

Останкино просто поразило меня многолюдностью. В просторных холлах и коридорах везде какие-то буфеты, кафе, чуть ли не кафешантаны, и везде толчется праздный и разодетый народ. Кроме огромного количества работников, которым всегда славилось телевидение, здесь еще, оказывается, гигантские массовки. Говорят, что, участвуя в них, как и в мое время на "Мосфильме", можно кое-что подзаработать, но в основном, как мне кажется, вся эта бездна народа хотела бы хоть тенью увидеть себя на телевизионном экране. Везде полно: в коридорах, в бюро пропусков, в дверях студий.

Мое незнание современного телевидения и поверхностное смотрение даже интересных мне программ сыграло со мною шутку. Оказывается, недаром заранее всех участников, которые делятся на съемочную группу, экспертов "за" и экспертов "против", еще раньше, по телефону, спрашивают, "за" они или "против". Их и рассаживают в соответствии с "самоидентификацией" каждого. На нашей стороне "за" сидели -- критик Марина Тимашева, Толя Макаров, Виктор Голышев, Армен Медведев, я и поэт Виктор Кудрявцев. Женя Рейн, своей громогласной речью умело тянувший одеяло на себя, сидел на стороне съемочной группы. Здесь же режиссер Хржановский, актер, сыгравший молодого Бродского, Юрский и продюсер фильма Васильев. Противник был не менее грозен -- поэт Александр Бобров, в ярком галстуке и в белом пиджаке, директор издательства "Ad Marginem" Александр Иванов, критик Евгений Майзель, психолог Сабина Нарынбаева, продюсер Эдуард Бояков и телеведущая Лемешева. Я в самом начале отчаянно волновался, но мои дерганья закончились, как только включили свет. Многое из продуманного осталось невысказанным. Но кое-что в общую дискуссию ввернуть я успел. В частности, следующую мысль: не связано ли отношение к фильму прежде всего с отношением к Бродскому как к поэту? А если так, что первый ли он поэт конца ХХ века или не первый? Напомнил и то, что в начале девяностых почти все наши абитуриенты говорили о Бродском. Сказал и о том, что русская словесность так велика, что и без дележки всем в ней хватит места. А вот когда Александр Бобров поднял "еврейский вопрос", дескать, заостренный в фильме, я дополнил, что до того, как пришел в литературу, об этом проклятом вопросе просто не знал. Рассказал немного и о нашей коммунальной квартире в Гранатном переулке, населенной в том числе и еврейскими семьями, и ведь ничего, мирно жили, ходили в одну уборную. Проблема антисемитизма возникла потом, на диссидентских кухнях. Сказал и кое-что еще, но увидим, что из этого оставит Александр Гордон. Вел он все замечательно, картинно, изысканно, особенно не вступая в спор, но и не поддерживая какую-либо из сторон.

В конце передачи, когда дали слово уже не участникам фильма и экспертам, а зрителям, одна из них, Вера Сидоровна Черномордик, которая знала Бродского еще по его ссылке, что-то довольно резкое и загадочное бросила Евгению Рейну. Какой-то там был конфликт с ее мужем, другом Бродского и тоже заключенным. Фраза была такова: "Мой муж так рано умер, потому что прочел вашу статью в газете"

19 мая, среда. Дневник практически не пишу, только оставляю памятные меты, по которым, может быть, что-то удастся потом восстановить. Вчера, вернувшись из института, почти сразу же начал читать работы и сегодня к трем часам, когда надо будет ехать на заседание комиссии по премиям Москвы, прочел уже трех милых девочек. Все очень неравноценно. У одной все так по стилю плохо и даже не просто коряво, а нелепо, что придется, думаю, поднять неприятную тему о допустимости подобной защиты. Я имею в виду работу Евгении Юнковой. Гложет мысль: а не просчитался ли я со своим приятелем Королевым? По крайней мере, ясно, что кое-где ему не хватает принципиальности, но, может быть, и опыта. Тогда это ему урок. Я до тех пор не ставил работу своего семинариста на защиту, пока она полностью не вызревала. Защиты переносились и к заочникам и на следующий год.

Уже в полдень, обедая, включил радио и, значит, попал во внешний российский мир. Опять два высокопоставленных наших чиновника попались на огромных взятках. Один, кажется, из Мордовии, другой откуда-то с Дальнего Востока. Вот тебе и либерализация наказаний! Полагаю, что у обоих хватит денег, чтобы покамест откупиться от тюрьмы, внеся залог. Иногда, когда я, как рядовой налогоплательщик, читаю о таких вот законодательных инициативах, выдвинутых властью, я невольно думаю, что властители наши просто боятся за себя в будущем. Возможно, и за своих близких. Полагаю, что большие богатства, которые сейчас самой властью не декларируются, сосредоточены во владении родственников и близких. За них что ли боятся? Среди прочего, американцы прислали в Россию списочек взяточников, с которыми компания "Даймлер" торговала легковыми машинами. По радио пока объявили, что всего русским покупателям было передано на руки свыше шести миллионов долларов. В качестве "получателей" выступали работники МВД, армии, ФСБ и других служб. Теперь, хочешь не хочешь, а придется заводить уголовные дела, но потом, если рыба окажется очень крупной, дела можно будет и закрыть втихаря.

Наконец-то по "Эхо" было произнесено имя Романа Абрамовича в связи с шахтой "Распадская". На неком совещании Путин резко критиковал Игоря Волкова, директора шахты, к которому раньше претензий не было. Волков подал в отставку. Радиодиктор сообщил, что к присутствовавшему на совещании Абрамовичу, как к совладельцу шахты, у Путина претензий не нашлось.

В свою очередь я несколько дней назад перемолвился словом с нашими институтскими арендаторами -- угольщиками. Оказывается, Роснадзор несколько раз предлагал шахту закрыть, но за владельцев и за их доходы вступался Тулеев.

20 мая, четверг. Дневник приходится писать кратко, все время занимает чтение студенческих дипломов, а своими личными делами я заниматься не могу, пока не выполню то, чего требует служебный долг. Утром, со скоростью пулемета, прочел несколько работ, которые показались мне не выдающимися, а скорее средними. Выделилась только своим спокойным тоном и обстоятельностью дипломница В.И. Гусева и Жанны Голенко, которая ему, В.И., ассистирует. Анна Петракова свой диплом назвала "Литература. ХХ лет после СССР". Хорошо, скрупулезно, без малейших претензий. Серия статей, касающихся разных сторон литературного процесса, включая и феномен писателя на телевидении.

В четыре часа уже был в департаменте по культуре -- сегодня здесь заключительное заседание по премиям Москвы, президиум. Кроме двух наших дам, работающих с комиссией, были В.А. Андреев, скульптор А.И. Рукавишников, О.Б. Галахов и С.И. Худяков. Вместе мы не только проштамповали решения секций, но и еще раз их обсудили. По моей части все оказалось таким же, как и определилось на секции: Тарасов, Заславский, Бородин, его художник и два актера. Что касается секций, которые ведут Галахов и Рукавишников, то и там все вполне нормально и пристойно. Единственное, что пришлось по моему предложению скорректировать, -- это изменить формулировку награды для Андрея Яковлевича Эшпая. Зачем писать "за многолетние достижения", когда мы имеем дело с действующим композитором? Теперь впишут что-то насчет его современных произведений. Вот, кстати, пример и ясного ума и творческой требовательности к себе!

Значительно интереснее, чем дискуссии по премиям, были наши предварительные разговоры. Довольно долго беседовали о так называемом общественном мнении: как оно возникает, кто его ведет, насколько оно бывает несправедливо. Вспомнили здесь и некоторые театральные работы последнего времени, когда пресса молчала о блестящих спектаклях. Я рассказал о пьесе Симонова во МХАТе. Либерал в стане патриотов. Говорили и о возникновении нового театра под руководством Юрия Васильева -- плакаты об этом висят по всему городу. Я, кстати, когда впервые такой плакат увидел, сразу же подумал о Худякове -- теперь начнут требовать с него помещение, потом госфинансирование, потом звания и награды. Рукавишников очень интересно говорил о заказанном ему памятнике Ростроповичу.

Во время беседы не вытерпел и съел две шоколадные конфеты, сахар завтра утром поднимется.

Из неотложного -- сегодня еще и церемония вручения премии "Поэт". Пригласил С. Чупринин, он с недавних пор проявляет определенное по отношению ко мне благородство. Дело к старости -- больше терпимости. Позвал с собою Максима Лаврентьева, я помню, как с ним же ходил года четыре назад на фестиваль современного искусства. Максим потом написал довольно ядовитую статью. Все будет происходить там же, в Политехническом музее.

Встретились с Максимом в главной московской закусочной "Макдоналдс" на Пушкинской площади. Мне просто необходимо было что-то еще и поесть. Я так позавидовал отношениям Алисы и Максима. С Максимом мы пересеклись возле выхода из метро. Алиса его уже ждала, набрав целый поднос гамбургеров и жареного картофеля. Я скромненько взял себе за немалые деньги салатик и бутерброд с рыбой. В разговоре Максим сказал, что только вернулся из "Литературной России". Он сотрудничает с газетой более-менее постоянно и, наверное, поэтому В. Огрызко подарил ему свою новую книжку "Против течения". Меня порадовало, что значительную часть книжки занял обширный словник -- мне этот прием нравится. Однако здесь Огрызко приводит не только краткие данные об упомянутых в его книге людях, но еще и свои о них суждения. Естественно, я сразу схватился за себя. Максиму говорю: "Читай". Он нашел нужное место и закрыл книгу. Максим удивительно тактичный парень. Но со мною просто так ничего не выходит, возраст не тот, чтобы чего-нибудь бояться. Теперь уже открыл книгу я сам и прочитал вслух:

"Есин Сергей Николаевич (1935), имитатор русской литературы, ставший в 1992 году на тринадцать лет с подачи бывшего помощника М.С. Горбачева -- В.К. Егорова ректором Литературного института".

Сразу же отреагировала умненькая Алиса: "литература -- это сплошная имитация жизни".

Здесь же, после якобы остроумной инвективы, стоят ссылки на некоторые суждения в этой большой книге об этом самом "имитаторе". Самое занятное, что все упоминания нейтральны и не дают повода для подобного заключения.

"Думаю, именно по идеологическим причинам в издательстве "Диамант" не включили в справочник "100 русских писателей" Михаила Алексеева, Юрия Кузнецова, Станислава Куняева и Петра Проскурина. Допускаю, что эти авторы не всем нравятся (я тоже не в восторге от романов Проскурина о любовницах Брежнева). Но у каждого из них своя, огромная читательская аудитория. И не замечать этого просто глупо. А вот чем издателям не угодили вечные центристы Сергей Залыгин и Сергей Есин (они тоже не попали в словарь), для меня тайна" ("Русская литература ХХ века в зеркале энциклопедических справочников", стр. 221.)

В той же большой статье, но уже на 263-й странице:

"В свое время критика много шумела о сорокалетних (теперь им всем сильно за шестьдесят). Из этой плеяды в словарь попали Курчаткин и Личутин, Есин и Маканин, Проханов и Крупин. Но нет Анатолия Афанасьева и Владимира Гусева, Руслана Киреева и Эрнеста Сафонова" (Это уже об известном словаре академика Н. Скатова.)

Ищу дальше истоки оценки.

"... все-таки в большинстве случаев власть реагирует не на имена, а на должности. Так, Сергея Есина везде и всюду принимают, прежде всего, в силу занимаемого писателем поста (автор романа "Имитатор" считается весьма влиятельным ректором Литинститута, которого готов выслушать Путин, руководители обеих палат Федерального собрания, многие министры и которому часто помогает мэр Москвы Юрий Лужков)" -- стр. 315.

Наконец, последняя цитата, из статьи "В роли реконструкции прошлого":

"...теперь историей занялись даже те писатели, которые раньше предпочитали обнажать текущие язвы. Я имею в виду Леонида Бородина, Даниила Гранина. Хотя тут возникает масса других вопросов. Например, чем Бородин отличается от Сергея Есина, который, изучив современное имитаторство в культуре, вдруг взял и выдал на-гора роман о Ленине?"

Потом, когда мы уже вдвоем с Максимом шли к Политехническому, я поинтересовался, почему, дескать, со стороны Огрызко такое к Есину недоброжелательство? Я, конечно, не думаю, что оно возникло из тех нескольких столкновений, которые у меня с ним возникали ранее и которые каким-то образом отобрались затем в Дневнике. Я даже высказал предположение, не мутит ли там воду наш бывший студент Рома Сенчин, работающий в "ЛР"? Мудрый Максим ответил очень, и до изумления, просто: "Мне кажется, Огрызко просто вас не читал".

Вообще, некоторые писательские характеристики, жесткие, как вырубленные топором, поразительно занятны. Например:

"Сенчин Роман Валерьевич (1971), по оценке Льва Данилкина, это Чехов двадцать первого века". Вот дают ребята! Чтение словника В. Огрызко -- дело увлекательнейшее! Я полагаю, что можно из него сделать некий обзывальник, в котором окажутся все наиболее значительные имена в литературе! Начнешь читать -- не оторвешься, пожалуй, интереснее, чем все рассуждения В. Огрызко о литературе. Хоть меня и ругает, но молодец.

Теперь о самой церемонии, происходившей в Политехническом музее. Не знаю просто с чего и начать. С того ли, что вся эта круговерть инициирована А.Б. Чубайсом? Или с того, что это очень денежная премия -- 50 тысяч американской зелени? Или что Сережа Чупринин, координатор премии, был одет в прекрасный серый костюм и обут в совершенно новые ботинки! Когда шел по сцене, кожаные подошвы так и сверкали! А как обойти вниманием прекрасный фуршет, который был устроен для целой оравы гостей!

Обладателем 50 американских тысяч в этом году стал Сергей Гандлевский. Сергей Маркович много раз бывал у нас в институте, но я как-то стеснялся послушать его стихи. На сей раз -- он прочитал пять стихотворений -- они все-таки показались мне несколько шахматными, высчитанными. Сам Гандлевский производит впечатление человека серьезного и очень боящегося уронить свое поэтическое достоинство и свой литературный вес. Насколько я помню, ранее лауреатами этой премии становились Тимур Кибиров, Александр Кушнер, Инна Лиснянская, Олеся Николаева, Олег Чухонцев. Все они теперь входят в жюри, но кроме них входят туда и другие самостоятельные люди -- Дмитрий Бак, Яков Гордин, Самуил Лурье, Андрей Немзер, Ирина Роднянская, Владимир Новиков и кто-то еще -- все люди одного положительного склада.

Встретил много знакомых, в том числе и Н.Л. Дементьеву. Сказал несколько приятных слов Наташе Ивановой о ее статье, по поводу которой я иронизировал в Дневнике, порадовал и других людей, как мог. Среди многих старых знакомых встретил и Велихову, которая подарила мне свою книжечку. Были, собственно, все основные лица, но интереснее всех мне был Максим, с которым на обратном пути мы обсудили увиденное.

21 мая, пятница. День был целиком съеден обстоятельствами -- утром дочитывал дипломников Анатолия Королева, а вечером, когда вернулся из института, кое-что дописывал и правил в Дневнике. Тем не менее, уже перед сном на своем диване успел еще начать новую порцию дипломов -- теперь идут работы из семинара А.П. Торопцева. Все довольно гладко, но уровня скорее невысокого. Буду надеяться на исключения.

Защищалось шесть человек -- Петракова А.Ю., Петрик Е.В., Станиславская Е.Н., Татаринцев Т.А., Филина К.М. и Юнкова Е.П. Двум все же присудили "с отличием", но с ясным пониманием, что девочки чуть-чуть недотягивают. Это Елена Станиславская -- с несколькими рассказами, которые все же касаются каких-то узлов жизни, и ученица В.И. Гусева Анна Петракова. Замечательна сама структура диплома Петраковой, где и литература высокая, и литература коммерческая, и детская, и "литература на телевидении". Меня восхитило, что 22-летняя девочка прочла все то, что уже как профессор должен был прочесть за недавнее время и я сам. Это просто поразительно, как в одном возрасте по-разному могут зреть люди. На совещании по оценкам, которое каждый раз возникает у нас после защит и до объявления результатов, я сказал, что обязательно надо эту девочку взять к нам в аспирантуру. Но кто ею будет заниматься?

Кстати, на семинаре Гусева в последнее время возник конфликт между студентами и Жанной Голенко, которую В.И. взял, чтобы она ему ассистировала. Конечно, это ее собственная инициатива, ведь на семинаре в принципе не хватает народу, чтобы брать ассистента. И вот теперь студенты дневного отделения уходят на другие семинары, и я полагаю, что здесь еще присутствует некая женская интрига. Но все-таки не такая уж ведь и Жанна глупая, чтобы вести себя так, как это некоторым представляется.

22 мая, суббота. Еще накануне вечером успел прочесть две работы. Надежда Васильевна, как женщина очень умная, ничего не говоря, потому что понимала, что с моей стороны последует отпор, положила мне в сумку с дипломами и две работы из семинара поэзии, хотя договоренность была, что я читаю только прозу. Как ни странно, это меня неожиданно обрадовало. Когда имеешь дело с настоящей литературой, то и труд не в труд. Здесь стихи моего любимца Васи Попова и Марии Кобозевой. Оба из семинара Сережи Арутюнова. У обоих не только школа, а значит, точность и ясность, но и талант, а следовательно, и оригинальность мышления. Возможно, со временем литературоведы будут писать не только о моих романах и дневниках, но и о том, что я взял в институт Васю Попова. У Кобозевой еще и высокая техника -- венок сонетов, с которых начинается подборка, это не только совершенно по форме, но еще и глубоко по внутреннему переживанию.

Уехал из Москвы часов в девять, по дороге завернул в "Перекресток" -продуктов купил на неделю: мясо, творог, кефир, овощи. Питание, после того как заметили у меня в крови повышенный сахар, стало мне обходиться на много дороже. Но я пока во всех смыслах держусь.

23 мая, воскресенье. Что-то вчера после короткой бани стало мне плоховато. Володя даже отвел меня в мою конуру. Сразу заснул, но просыпался ночью несколько раз от чувства невыполненного долга -- надо опять читать дипломные работы. Окончательно поднялся в шесть -- подсчитал на пальцах, что 9 часов вполне достаточно, -- и сразу принялся за чтение. Это уже работы семинара детской литературы. По общему ощущению, тут все несколько получше, чем у ребят Королева. К двенадцати закончил, потом полил огурцы и совершил свою обычную воскресную прогулку. Шел по нашей сосновой рощице, далее через железную дорогу и еще дальше -- вдоль реки. Слева большое и уже вспаханное поле, а справа река. Видимо, дело к дождю -- так неимоверно квакали лягушки. Дошел до той части пахоты, которая арендована, как и в прошлый год, корейцами. Наши крестьяне предпочитают сейчас не работать, а просто сдавать землю внаем. Еще лет двадцать назад по этому полю, бывшему тогда огромным клеверным лугом, медленно брело стадо коров. Сейчас корейцы сажают капусту и кабачки. Я любовался, как обработали они землю и прокопали канавки для полива. Нужен большой опыт, чтобы так расположить их по уровням. Вдоль реки уже лежали пожарные шланги, а внизу, под скосом, устанавливали водяные насосы. Народ суетился в основном молодой.

В два часа выехал и к четырем уже был дома. Времени осталось немного, чтобы вымыться и собраться. Сегодня в театре Маяковского вечер, посвященный 80-летию Виталия Вульфа. Не пойти на подобное мероприятие было просто невозможно.

Из почтового ящика, когда шел, нагруженный сумками, достал вырезку, приготовленную по привычке Ашотом. Он-то знает, что меня интересует. Это материал из "Коммерсанта" о деле бывшего ректора ГИТИСа Марины Хмельницкой. Она, судя по газете, сдавала институтские площади в аренду по весьма заниженным ценам. Здесь же подсчитан урон, который понесло государство, -- 56 миллионов рублей.

Если бы в этот вечер в здании театра имени Маяковского взорвалась бомба, то назавтра столица проснулась бы без своих столпов культуры. Такого сгущения в здешнем фойе народных артистов СССР и просто народных артистов, и просто знаменитых людей, я еще, пожалуй, никогда за свою жизнь не встречал. Ходили слухи, что самого Вульфа может и не быть. Но он был, сидел в кресле, в ложе, улыбался -- это было видно на огромных экранах, установленных по бокам сцены. В конце вечера, когда я подумал, что у него нет уже никаких сил, Виталий Яковлевич произнес грандиозную речь. Вел все это Сергей Арцыбашев, становящийся любимцем московской артистической тусовки. Именно он выхватывал с первых рядов знаменитостей первого разряда. Показали сцены из спектаклей, пьесы для которых переводил Вульф. Тот несколько повторялся, потому что его рассказ об этом театре, о Бабановой я уже слышал, но в целом это, повторяю, вышло грандиозно. Интересно говорил Марк Захаров, был прелестен со своей песенкой и признанием "я не артист, а физкультурник" Дмитрий Певцов. Олег Табаков прислал вместо себя громадный букет, но пришли сами и замечательно говорили и Дмитрий Крымов, и Сергей Худяков.

Перед спектаклем я узнал, что умер Михаил Шатров. Ему было 78 лет.

На этот вечер я ходил с приехавшей в Москву Леной Ивановой, она Вульфа очень любит и в этом смысле, как она считала, ей повезло. Прямо перед нами -- мы сидели в шестом ряду -- возвышался рослый Николай Сванидзе, еще на ряд ближе к сцене расположился Марк Захаров, неподалеку от него -- Григорович и Доронина.

24 мая, понедельник. Все утро опять читал дипломные работы, но, к счастью, было здесь кое-что для меня интересное. Во-первых, Вася Попов, замечательный поэт, которого пять лет назад я уговорил перейти с заочного отделения на очное, а во-вторых -- блестящая проза Анастасии Черновой, ученицы Лобанова. Когда материал интересный и ложится на сердце, то и читаешь его, не замечая трудностей и количества потраченного времени, легко и даже залпом. Тут же и несколько учениц Александра Петровича Торопцева. Ну, это все пожиже, но после тех накруток, которые мы дали в прошлом году, выглядит повеселее.

Мой любимый Сережа Арутюнов, безусловно, один из лучших наших мастеров по поэзии, несколько спасовал перед стоическим нежеланием Васи двинуться от традиционного русского стиха в сторону современной моды. В протоколе, который очень толково составляла лаборантка кафедры Ксения, так было зафиксировано выступление мастера: "Воссоздание русского слова. Органическая неспособность писать эстрадно. Стихи или деревенские или философские. Разговор с предками. Рассуждение о небе, лесе и полях. Отсутствует словоплетение языка ради языка. Ощущение, что все стихи -- ранние и куда пойдет развитие дальше -- неизвестно". Здесь же были еще выступления Г.Н. Красникова и А.К. Анто-нова. Пожалуй, оба были в некотором недоумении перед феноменом Васи, но оба, тем не менее, согласились на оценку "с отличием". На следующей, через день, защите, Вася, видя, как я его берегу и охраняю и, вспомнив старое свое поступление в институт, подарил мне стишок. Я его вместе с тремя последними фразами вставляю в Дневник задним числом.

С. Есину

Бурное обсуждение того,

какую оценку поставить некоему Попову

на вступительном экзамене

по литературе в творческий ВУЗ

-- А Попову ставьте двойку,

Он не знает ни хрена.

Мямлил что-то про настойку,

И о том, что неверна.

-- Говорил, что все неново

И про поезд не сказал.

-- А, по-моему, Толстого

Он вообще не прочитал!

-- Да, заглядывал под парту,

Будто что-то потерял.

-- А вчера на лавке в карты

С первокурсницей играл!!!

-- Нет, друзья, тогда погубим,

Ставьте пять, пускай идет.

И представьте, что же будет,

Если он его прочтет.

Второй "поэтически скандал" разгорелся вокруг диплома арутюновской дипломницы Кобозевой. Я-то прочел его с интересом, увидев в венке сонетов, этой сложной форме, еще и эхо сегодняшнего дня с его сложными переживаниями. Сергей тоже оценил диплом высоко, правда, определив поэзию Кобозевой как социальный аутизм, поиск бытия, но тут выступила Г.И. Седых, давно и довольно безуспешно воюющая с Арутюновым, а вернее ревнующая его к студентам. Ее несколько истерические оценки были произнесены нервным, высоким голосом. В протоколе Ксения записала так: "Нет культуры. Диплом компилятивен, жидковат. Среднестатистический набор. Мир, недоступный читателю. Автор не знает прошлого. Дилетантизм". Но иногда на защитах у нас бывает не слишком просто. Встала, давно и молча сидящая, Людмила Карпушкина и дала такой Г.И. отпор, что, казалось, потолок затрещал. Причем это была не полемика, а заранее подготовленный и написанный отзыв, следовательно, научное мнение, а не эмоциональный всплеск.

26 мая, вторник. Опять два семинара. С драматургами читали пьесу под названием "Реформатор". Это как бы советская пьеса о Ярославском шинном заводе. Материал очень интересен сам по себе, но нет человеческой интриги и нет четкого ощущения, что же может тут сделать этот молодой реформатор. А в пределах заданного порядка он не может сделать ничего. Не поставил зачета студентке Филиной -- в этом году она и не обсуждалась и не была на семи последних семинарах. Дальше будет решать деканат.

После своего семинара я все же пошел на встречу семинаристов Геннадия Красникова с Юнной Петровной Мориц. Есть в судьбе мгновенья, которые нельзя упускать. Встреча состоялась в 32-й аудитории заочного отделения. Сидело в зале человек сорок, в том числе и все наши библиотекари. По своему обыкновению постарался параллельно что-то записать. Итак, цитирую записную книжку:

"Замечательно выглядит, подтянутая, облагороженная временем, седая. Красивая, почти мужская рубашка, на ногах кеды. Речь очень четкая, хорошо артикулированная, ясная до прозрачности. Как девиз, зачитывает цитату из Вс. Иванова: "Пережить выдуманные страдания гораздо труднее, чем подлинные". Не скрывает и не стесняется своего возраста. "На восьмом десятке лет..." Атмосфера в аудитории -- осязаемая, сгущенная тишина.

Рассказывает о своей жизни после исключения из Литературного института. Я задаю вопрос: "За что?" Она в ответ читает свое старое, тех лет, стихотворение: "Полдень, полночь и восход, человек идет в расход..." Говорит о так называемой литературной среде. "Литературный проституит". Еще, видимо, старые стихи: "Кто это право дал кретину совать звезду под гильотину?". Бывшие либералы -- это коммунисты. Говорит о дружбе: это тяжелая работа, ходить встречаться...

Рассказывает о своей знаменитой поэме, написанной в защиту Сербии.

Позвонила в "Знамя" Сергею Чупринину:

-- Я написала очень короткую поэму, всего 540 строк.

-- Немедленно пришлю курьера.

-- Муж поедет в аптеку и заодно привезет.

Через сутки перезванивает.

Чупринин: "Мы это не можем напечатать. Что-нибудь надо объяснять?"

-- Не надо.

Хорошо отзывается об Анатолии Ананьеве, прежнем главном редакторе "Октября". Однако и он не смог напечатать поэму у себя в журнале. Потом рассказывал о том, как эту вещь все-таки опубликовали, по-моему, в издательстве "Русская книга".

Мне иногда казалось, что отдельные суждения Юнны Петровны -- это мои суждения, с позиции моего понимания справедливости.

Говорит о передачах Швыдкого на фоне горящего камина -- "пожар в мусоропроводе". Пример темы одной из передач: "Правда ли, что русская литература могла писаться только аристократами?"

"Те, которые раньше запрещали, теперь сидят и разрешают".

Зло и точно говорит о поколении шестидесятников. "Весь проект "шестидесятники" был какой-то фанеркой, прикрывавшей дыру, в которой пропали: Цветаева, Мандельштам, Пастернак, Гумилев..." Имен было больше, записал не все. "Шестидесятники -- выдуманное определение".

О Платонове. "У Платонова есть еще и "Епифанские шлюзы". Это произведение объясняет все, что происходит у нас сейчас".

Говорит как уже небожитель, очень многое здесь в интонации, в манере.

"Все мне дала русская литература".

"Русская книга -- это всегда философия".

"Пушкин не переводим, потому что он не модернистский поэт".

"Образованный человек это человек, в котором что-то образовалось".

"В поэзии в советское время было воздвигнуто некоторое количество пирамид..." Сейчас -- пыль разрушенных традиций...

"Я член СП с 24 лет и двадцать лет в Союзе не была. Не была никаким делегатом, никаким членом жюри..."

У Мориц удивительно русский и справедливый взгляд.

О Германии. "Мы никому ничего не должны, а нас скоро заставят полюбить Гитлера..."

Вопрос из аудитории: "Что надо сделать, чтобы на поэтическом фронте что-то появилось?" Ответ Мориц: "Надо сбросить жир авангарда. В свое время автор получил свое -- свои страдания. Сейчас имеем авангард прикормленный".

Говорит об огромной бедности современного поэтического языка. "Лучшее, что сейчас есть в поэзии, -- это переводы с русского. В поэзию вводят экспортный элемент, иностранные слова, дескать, берите нас, мы уже интегрированы".

"Я человек верующий и суеверный. Если я выдумываю несчастье, оно случается..."

"Наша демократия отличается от американской, как простой стул от электрического".

"Важнее всего для детского писателя не быть детским писателем, а если в вас живет ребенок, то вы садитесь и пишите для себя... Во "взрослой" поэзии ты не мог сказать многое из того, что можно было сказать в то время в детской. Особенно из политической палитры..."

"Что питает мое творчество? Любовь к Творцу".

"Я поэт сопротивления. Мое сопротивление -- любовь к Творцу".

"После окончания института я пыталась устроиться на работу и разослала письма в разные газеты и журналы. У меня хранятся 28 письменных отказов. Не было возможности где-либо работать".

Во время этой беседы я все время думал о личной свободе, в том числе и от работы...

Читала стихи, это было замечательно. Я так страдал, что несколько лет назад, когда я уговаривал Ю.П. взять в институте семинар, она так на это и не решилась...

26 мая, среда. Вчера вечером и сегодня все утро читал дипломные работы. На этот раз это ученицы А.Е. Рекемчука. Поутру забегал на две минуты С.П. Принес мне "Новую газету", я же его к ней и приучил. Любопытно, что у меня пропал интерес к чтению "Литературки", как-то она стала уходить из поля моего зрения.

Вечером стало известно о взрыве в Ставрополе. Удивительно, но вчера звонила Соня, она в Москве, приехала на какой-то театральный фестиваль.

27 мая, четверг. Вечером накануне твердо решил на ученый совет не ездить. Смирнов, например, никогда на совет не ходит, а чем я хуже? Но Надежда Васильевна, которой я об этом заранее объявил, сказала: "Я вас знаю, вы все равно придете". Она оказалась права. Однако я заодно решил кое-что сделать и для себя. До совета хватало времени заехать в "Дрофу", получить уже надписанную мне А.Ф. Киселевым его книжку. Книжкой можно будет похвастаться в институте, всех раздражая, но надо еще было выяснить, станет ли "Дрофа" снова печатать роман и дневники.

Игорь Львович встретил меня приветливо, но сказал, что, скорее всего, печатать станут только роман. Согласен ли я? Я сказал, что подумаю. Но в думах моих еще и ужасное распространение "Дрофой" художественной литературы. Они привыкли загонять учебники вагонами. А "Твербуль" продается лишь в нашей книжной лавке. "Дрофа", видите ли, по магазинам не развозит!

Ученый совет прошел довольно уныло. Елена Алимовна победно отчитывалась о студенческой практике, а потом вдруг попросила на два часа в неделю увеличить кафедре зарубежной литературы часы под современную литературу. Дескать, двадцатый век закончился, много новых наработок. Я не утерпел и завел свою старую песню о том, что студенты перегружены, что мы начинаем работать не на их развитие, а на свои часы, на свои деньги, и студентам просто некогда заниматься тем, к чему они призваны вовсе не нами.

28 мая, пятница. К десяти утра уже собрался, чтобы ехать на дачу. Следующая защита только восьмого, но работ там тьма. Правда, в воскресенье придется вернуться в Москву, потому что в "Новой опере" будут исполнять в память об Ирине Архиповой "Реквием" Верди. Взял пачку дипломов -- очное отделение закончилось, теперь пошли заочники, -верстку Дневника, чтобы продолжить ваять словник, компьютер, лекарства, кое-что из еды. Пока укладывал все это, радио передало сенсационную новость. Ну, к взяткам, коррупции, взрывам мы уже, собственно, привыкли. Я даже думаю: не пора ли мне перестать фиксировать эту часть жизни? Ведь если дневники часть литературы и если у меня в Дневнике, как пишет в своей книге доктор Галия Ахметова, формируется новый вид дневниковой прозы, то надо действительно что-то формировать и писать каждый раз что-то новое. Почему я, собственно, об этом пишу? Да потому что феномен воровства у крупных чиновников, у министров, у сенаторов мне не понятен. Приобретя положение, которое претендует на хотя бы микроскопический след в истории, человек обязан и должен вести себя осмотрительно. Иначе подрываются все системы жизни, сверху донизу. А ведь если даже на таком высоком уровне все время берут, тащат и воруют, то почему нельзя думать, что подобное не происходит на уровне высочайшем? Правильная речь, внешнее обаяние, благовоспитанность и манеры здесь уже не в счет.

В общем, сегодня на взятках попались чиновники из администрации президента. Я был просто ошарашен этим известием и даже, схватив карандаш, записал фамилии, но марать Дневник не хочу. Короче, некий средний начальник и его советник попросили взятку. Небольшую, всего-то 10 тыс. долларов. Столько, по их мнению, стоило их содействие в сокрытии каких-то нарушений в проверяемом подразделении. Интересно, что завтра напишет по поводу этого инцидента наша правительственная газета?

По дороге на дачу заехал на строительной рынок возле МКАД и купил рулон теплого линолеума, чтобы покрыть пол на летней кухне, которую я по старой привычке называю сараем. Каждый раз, когда я что-то ремонтирую или усовершенствую на даче, я вспоминаю Валю. Сердце сжимается: она это не увидела, она так и не пожила в нормальных современных условиях. Потом, уже на даче, подвязывая помидоры в теплице, опять вспомнил о ней: еще с позапрошлого года остались бинты, которыми ей перевязывали руку после диализа. В комнату наверху дачи, в ее комнату, куда я перевез и поставил ее вещи, уже не захожу, просто боюсь боли. Но все же я не о том... Итак, купил тяжелый рулон, привязали мне его к багажнику и еду я себе, разводя приличную скорость. И вдруг раздается ужасный треск. Я понимаю, что лопнули специальные резиновые стяжки, удерживающие груз. Стук на крыше -- и в зеркало заднего вида я уже вижу, как на дороге распластывается моя покупка. Даю задний ход, подъезжаю, кое-как скручиваю тяжеленный рулон, достаю буксировочный трос, чтобы все это снова привязать, и тут понимаю, что в одиночку ни плотно скрутить, ни поднять на багажник я этот груз не могу. Мучаюсь, как муравей под стеблем. Потом стою с вытянутой -- помогите! -- рукой. Машины летят, летят, сверкающие, нарядные. Свистят шины. Мимо, мимо, мимо... Вдруг рядом останавливается грузовик, выходит парень-шофер и, ничего не говоря, начинает мне помогать. И, думаете вы, кто бы это был? А тот, кого мы в народе называем "чуркой". То ли таджик, то ли кавказец. Закинул мне мой тюк на багажник, сел в машину и уехал, даже паузы не оставил, чтобы я успел что-то ему сказать или схватиться за бумажник.

На даче все по-старому: еда, поливка. Потом все же сел и принялся читать сегодняшнюю "РГ", которую, уходя, вынул из почтового ящика. Там сразу же наткнулся на "свое", на большую статью, где приводятся, согласно указу президента, доходы уже не наших замечательных губернаторов, которые все как один, конечно, прекрасные администраторы, а их жен. Спать в одной постели с прекрасным администратором и управленцем -- это значит сразу стать прекрасным управленцем и администратором. Писательские жены так и останутся писательскими женами, а жены ученых -- только женами в лучшем случае ученых.

Статья разбита на части по географическому принципу. Например, супруга и чада пермского губернатора Чиркунова уже много лет проживают в Швейцарии. Все они, естественно, имеют двойное гражданство. Заработала губернаторша в 2009 году, судя по официальным данным, совсем немного, всего 35087 рублей. Это не мешает ей, однако, пользоваться квартирой в 100 кв. метров. Она -- по специальности врач дерматолог -- имеет еще свой медкабинет "в двух кварталах от Цюрихского озера". Газета подчеркивает ее "скромно задекларированные расходы".

Всю географию подробно, как это сделала газета, я охватить не смогу, перейду на некоторый сокращенный конспект. Как говорится, цены в рублях.

Жена краснодарского губернатора Александра Ткачева -- 3 млн. 254 тыс.

Жена екатеринбургского губернатора Александра Мишарина -- 1, 95 млн.

Жена нижегородского Татьяна Шанцева -- заработала лишь 1,7 млн.

Жена саратовского Татьяна Ипатова -- 2 млн. 969 тыс. рублей

Жена знаменитого Дарькина (Приморье) актриса Лариса Белоброва 540,58 млн. Она занимается, кроме работы в театре, еще и ценными бумагами и вкладывает деньги в банки.

Жена губернатора Ростовской области заработала в 2009 году 174 млн.

Жена губернатора Красноярского края -- 13,8 млн., а Тверской области -- 121 млн. 284 тыс.

Все эти дамы также владеют разнообразной собственностью, о которой я не пишу, но газета пишет. Воистину у кого суп жидок, а у кого жемчуг мелок. Но во всем этом есть глубокий смысл -- видна политика нашего замечательного государства и, в частности, нашего заботливого президента в области женского равноправия и строительства семьи.

Вся банда, включая Сашу по прозвищу Колпаччи, друга Володи и Маши, прибыла на дачу около девяти вечера. В течение недели они клали дорожки из плитки на участке у С.П. Завтра будут класть линолеум у меня на кухне. Но сегодня дело осложняется Днем пограничника. Володя у нас проходил службу в погранвойсках и этот день да, наверное, и следующий отмечает свято и традиционно.

К тому времени, когда после одиннадцати началась передача Александра Гордона "Закрытый показ", все были уже крепко навеселе. Я, кажется, выглядел на экране пристойно. Перепалку Рейна и Веры Черномордик, к счастью, вырезали. Вырезали заодно и мой рассказ, как я читал Бродского на даче, и о первой диссертации по Бродскому в нашем институте.

29 мая, суббота. Дворня, как шутит моя соседка Ниночка, у вас большая. Не знаю, насколько такой образ жизни полезен и выгоден ребятам, но мне так удобно. Деньги в данном случае не имеют значения -- все под рукой.

Еще до обеда ребята начали стелить линолеум в кухне и к обеду и дождю все благополучно закончили, попутно отдраив с плиты многолетний слой жира. Параллельно топили баню и праздновали День пограничника. Баня были готова к пяти, а в девять сели ужинать, продолжая, естественно, праздновать боевой дух и готовность еще на границе отразить любую агрессию. Телевизор работал плоховато, но все же смотрели, пока меня не сморил сон, передачу с конкурса "Евровидение". За нашего Петра Налича никто не болел, потому что еще во время отборочного тура у всех были другие фавориты. Мне, в частности, очень нравился какой-то парень из Ленинграда, певший контртенором. Мне кажется, он наверняка бы теперь победил. Песни, на мой взгляд, были неважные и с невкусным гарниром -- дряблая подтанцовка, невыразительные декорации, фейерверки не к месту. В этом смысле Дима Билан, победивший в позапрошлом году, выявил плохую тенденцию, пригласив фигуриста Плющенко, -- не сам по себе голосишь, виляя задом, а выдаешь некий сборный синтетический жанр. В общем, недосмотрев эту чушь, пошел спать.

30 мая, воскресенье. Не досмотрел, оказывается, не только я один. Встретившийся на рассвете во дворе с белыми глазами Володя, бредший, когда я уже встал, в туалет, спросил: кто победил? И отправился досыпать. Досмотрел мой сосед Володя Шимитовский. "Массивнокормый Налич занял только одиннадцатое место". Володя Шимитовский также сказал, что "все это ему напомнило бал орангутангов".

Вечером ходил вместе с Леной в "Новую оперу". Там открывался фестиваль памяти Ирины Архиповой. Играли, вернее, пели "Реквием" Верди. Я помню этот "Реквием" по исполнению с солистами, хором и оркестром Ла Скала, когда первый раз миланский театр приезжал в Москву. Я тогда не вполне понимал, что поют, и почти не мог воспринимать замечательные хоры. На этот раз многое прояснилось и, конечно, поражало мощью интерпретации. Но с годами я стал понимать, что по сути отличает этот реквием от моцартовского. У Верди многое в музыке выстроено по закону театра и многое рассчитано именно на театральный эффект. И все же само по себе почти два часа находиться, жить, дышать в этой атмосфере, когда невольно задумываешься о Боге и смерти, очень много значит для человека. Но и пели прекрасно. Я уже не говорю о замечательном хоре "Новой оперы". Пели Ольга Кондина, Ольга Бородина, Олег Кулько и Ильдар Абдразаков. Не могу сказать, кто лучше, но, по крайней мере, Абдразаков пел не хуже, чем Хворостовский.

Трогает за душу, конечно, верность памяти Ирины Константиновны Владислава Пьявко.

31 мая, понедельник. Наконец-то, в середине дня, спустился вниз, чтобы взять газету. Как же наша пресса отреагирует на "предсказуемую победу Петра Налича"? Она о нем просто забыла. В большой статье на седьмой полосе о Наличе нет ни слова. Перечислены все участники от победительной Германии (246 баллов), от Турции и Румынии на втором и третьем местах, от Дании, от Азербайджана, а уже потом, чтобы деликатно пропустить Налича, счет уходит к самому концу: двадцать четвертая -- Беларусь с 18 баллами, двадцать пятая -- Великобритания с 10. Об одиннадцатом месте российского певца ни слова. Я пишу об этом с некоторой непатриотической злостью, потому что еще при первом голосовании у нас в России понял, что это выбор не публики, а жюри. По голосованию на думских выборах мы уже знаем, что такое электронный подсчет. Вот и здесь я сразу унюхал коррупцию на нашей эстраде и какое-то лоббирование этого очень среднего, но с большими претензиями певуна.

Пока до трех часов ждал прибытия нового холодильника, читал дипломные работы.

1 июня, вторник. Весь вчерашний день радио "Эхо Москвы" говорило о разгоне демонстрации, посвященной защите 31-й статьи Конституции на Триумфальной площади. Схватили и отправили в отделение милиции чуть ли не сто человек. Радио намекнуло, что по указанию свыше пощадили только Эдуарда Лимонова и Людмилу Алексееву. Задержания проходили с отменной грубостью. И все это на фоне многозначительной беседы рокера Юрия Шевчука с В.В. Путиным, где Путин говорил о свободе собраний, что запрещать их нельзя, но что место определяет региональная власть. Естественно, ни один телеканал противостояния народа и милиции не показал.

Радио и сегодня все говорит и говорит об этом. В частности, со своим "особым мнением" выступает знаменитый адвокат Барщевский. Особенность его выступления заключается в либеральной сущности адвоката и его административных пристрастиях. Крутится и так и так, чтобы и съесть рыбку и сесть на колышек. Впечатление отвратительное. Сразу же после того, как отбалаболил Барщевский, под вечер раздался телефонный звонок от Ирены Ивановны, переводящей сейчас мою статью. Она мне сообщила ужасную новость -- умер А.А. Вознесенский. Сравнительно недавно я говорил с Зоей Богуславской и понял из ее слов, что А.А. вроде бы лучше. Как и почти у любого поэта, проживающего долгую жизнь, он стал почти невостребованным, но в свое время его стихи значили очень многое. Впрочем, то же и нашим раньше, и вашим -- теперь. "Уберите Ленина с денег!". Кстати, об этом... Сегодня ездил на рынок в Теплый Стан. Встретились там с С.П., возвращавшимся со своей дачи. Так вот, по пути, на пересадке с троллейбуса на метро, заходил в книжный магазин. И представьте, стоят на одной полке и Сталин, написанный Рыбасом, и Пастернак, написанный Дмитрием Быковым.

Весь день читал дипломы. Сначала довольно туманный "Сепсис" Елизаветы Черкасовой (рук. А.А. Михайлов). Есть какая-то умозрительная выдуманность, но все довольно точно и грамотно, только скучно. Не без фрейдизма в его современных поворотах. Общий сюжет: томительная, но взаимная любовь брата к сестре. Автор понимает, что повесть не совсем отечественная и на всякий случай дает героям нерусские имена. Прочел также диплом Ольги Кузьминой ""Быть или не быть". Проза". Здесь опять руководитель А.А. Михайлов. Правда, диплом огромный, поэтому приложенную пьесу читать не стал, но маленькие рассказы, похожие на этюды, прелестны. Здесь есть юмор, точное слово, понимание социальной природы, острота и политическая страсть. Поразили два эпизода, относящиеся скорее к публицистике, нежели к изящной литературе. Я перепечатываю целиком фрагмент диплома, названный "Всяк сверчок". Пусть это будет некая вставная новелла, подобно "Повести о капитане Копейкине". Только автор здесь не я, грешный, а выпускница Лита.

"По-разному складываются судьбы людей. Казалось бы, великий российский поэт Василий Тредиаковский! Основоположник русской словесности, автор бессмертной "Телемахиды". Соратник Ломоносова. И что? -- спросит любознательный читатель. В чем проблема? Закончил Сорбонну, учился в Голландии. Для восемнадцатого века совсем неплохо. Разумеется. Но вот что стало с ним дальше? Где его прах? Куда мы, благодарные потомки, можем принести цветы, почтив память любимого поэта, гордости отечественной культуры?

Есть на Лубянке при выходе из метро в начале Мясницкой вентиляционная шахта. Вот под ней и покоится ныне отец "Телемахиды". Ни мемориальной доски, ни памятника там нет. Как же угодил туда Василий Кириллович?

Самым что ни на есть обычным для российской истории способом: останки академика были перевезены из Санкт-Петербурга в Москву и захоронены в церкви на Лубянке. Там же, кстати, находился и прах математика Л.Ф. Магницкого, чьей "Арифметикой" пользовалось не одно поколение дореволюционных гимназистов. После прихода коммунистов церковь взорвали. На ее месте вознесся музей певца революции Маяковского. С останками автора "Телемахиды" решили не возиться и перезахоранивать не стали.

Чем не угодили большевикам Василий Кириллович с Леонтием Филипповичем? Сложно сказать. Возможно, расположившийся в личном мавзолее Ильич в свое время плохо успевал по математике или получал "неуды" за "Телемахиду"?

Но чем тогда провинился перед вождями композитор Модест Мусоргский? Чей прах покоится ныне... на одной из автобусных остановок культурной столицы. На месте уничтоженного монастыря. Сочинения великого композитора с успехом исполняются во всем мире, а у нас не хватает ни средств, ни желания достойно захоронить его. А может, чего-то другого???

Мы часто видим по телевизору, как поисковые группы находят безымянных солдат, сообщают родственникам, с почестями предают земле найденные останки. В случае с Тредиаковским, Магницким и Мусоргским все гораздо проще. Место "захоронения" и имена известны, необходима только добрая воля и уважение соотечественников. То есть нас с вами. С этим оказывается сложнее.

Мы в состоянии перевезти из-за границы и торжественно перезахоронить прах русского философа Ивана Ильина и в то же самое время устраиваем на могиле композитора Мусоргского автобусную остановку..."

Прочел также, после чего глаза у меня окончательно заболели, и несколько глав романа Ольги Кентон "Запах кофе". Это ученица В.В. Орлова и очень умелая и точная беллетристика. Чем-то все напоминает "Гламур" Кончаловского, правда, здесь двигают не девочку, а мальчика. Все написано спокойным стилем советской литературы 1970-х, но с некоторым налетом пошлости. В принципе работа вполне кондиционна. Но вот беда: в этом году Владимир Орлов, наверное, набирать семинар не будет, а кем его заменить -- я не знаю. И таких, как Варламов, и таких, как Королев, больше нет.

Вот и заканчиваю день плохим известием. Открыл "РГ" -- умер в 53 года Роман Козак, главный режиссер театра им. Пушкина. Наш сосед по Тверскому.

2 июня, среда. Утром все же написал от руки страничку в книгу о Вале. Но больше ничего сделать не успел. Уехал на работу -- в три часа должен был состояться специализированный ученый совет по защите диссертаций. Встретил Женю Сидорова, он жаловался, что каждую неделю вынужден писать по некрологу. Поговорили о Вознесенском, оба вспомнили, что, по словам Зои Богуславской, последнее время ему стало лучше. Женя сказал, что недавно Вознесенский был в Германии, где ему вроде сделали какую-то операцию по удалению тромба, но вот теперь вскоре возник тромб другой. Кажется, операция была на мозге. Я всегда против того, чтобы слишком уж сильно трясти организм.

Из институтских новостей это демарш З.М. -- она требует, чтобы мы защиты проводили каждый день, тогда она успеет лучше подготовиться к выдаче дипломов. Вроде бы ректор согласился, и будто бы даже возникло при этом мнение, что не надо бы С.Н. все и читать, а пусть полагается на оппонентов. Для меня это неприемлемо: защита дипломов -- это наш последний семинар, и наш студент, а особенно студент платный, должен получить последний совет и знать, что о нем думает и оппонент, и его преподаватель. У нас часто забывают, что вуз -- творческий, и главное здесь именно творчество, а не бумага с печатью и какая-то дополнительная информация.

Защищалось две диссертации. Докторская -- Жилина Наталья Павловна "Концепция личности в русской литературе первой трети XIX века в свете христианской аксиологии". Кажется, Жилина из Калининграда. Что такое аксиология, с трудом вспомнил -- некий центризм, средняя, но основная линия. Вторая диссертация -- это Владимир Угрюмов "Стиль прозы С.Т. Аксакова". Обе диссертации, на мой взгляд, очень неплохие. В качестве основного игрока от нашего ученого коллектива, была Мариэтта Омаровна Чудакова. Я всегда слушаю ее, открыв рот. Какая бездна знаний и каково понимание процесса самой литературы! Подарила мне книжку-сборник. Буду читать ее статью, связанную с цензурой.

Накопилось некоторое количество газетных фактов. Во-первых, колонка Л. Радзиховского в "РГ" "О бедном буржуе замолвите слово". Здесь какая-то странная для либерала Радзиховского защита Абрамовича. "Многочисленные политики и СМИ подливают масло в огонь: выделяют среди владельцев "Распадской" легендарного Абрамовича, который на шахте сроду не был. В Междуреченске траур -- у него в Лондоне праздник: "Челси" выиграла кубок по футболу. Черт подери! И это -- СПРАВЕДЛИВО". Ну ладно, словечко "легендарный" Радзиховскому простим, но дальше он чуть ли не четверть своего материала посвящает столь же легендарной фирме "Интеко". Какие, дескать, прекрасные менеджеры! По поводу своих "выдвиженцев" колумнист довольно долго готовит аргументацию, и ее можно было бы принять во внимание, если бы все, что случилось, не происходило на наших глазах. Мы ничего не забыли и знаем, как возникал первоначальный капитал. К "Распадской" еще, наверное, придется вернуться, ее не забывает "Новая газета". С.П. недавно передал мне несколько уже прочитанных им номеров.

Во-вторых, это заметка в той же "РГ", написанная в правительственном стиле, о грубом разгоне демонстрации на Триумфальной. Заголовок сам за себя говорит. "Демарш на Триумфальной. В центре Москвы участники несанкционированной акции блокировали движение транспорта".

Наконец, в-третьих, -- это замечательная статья там же писателя и художника Максима Кантора о Сталине. Но об этом чуть позже. Устал невероятно. Все-таки Дневник каждый день забирает по часу из жизни.

3 июня, четверг. Утром сначала читал дипломную работу, потом ходил за творогом на наш рынок. В палатке, где я постоянно его покупаю, продавщица сказала, что видела меня по телевизору. Подробностей я не спрашивал. Видимо, это была передача Гордона. "Сначала узнала по голосу, а потом посмотрела -- точно вы, похож". Это уже второй раз, когда меня узнают именно молочницы. Первый раз в Воробьях, где я раньше всегда покупал продукты, но там обезжиренного творога не бывает.

По поводу этой передачи получил письмо и от Марка. Или он мною отчасти недоволен, или внял моему наставлению не очень меня хвалить, но в его письме собственно обо мне самом и любимом довольно немного, зато есть о многих других. Вставляю письмо с некоторыми купюрами.

"Впечатления от "Закрытого показа" останутся надолго. Конечно, я не разделяю гордоновского едко-скептического отношения к герою фильма с его мелко-торгашескими советами, куда гений должен или не должен вкладывать свои нобелевские деньги. Подозреваю, что в бытность нью-йоркских общений поэт не очень жаловал интервьюировавшего его репортера и это его ответная реприза, но следует признать, что программу он ведет мастерски, все держит под контролем и на этот раз не позволил звуковым децибелам выйти на уровень нецивилизованного общения. Я не нашел ни одного неинтересного, незаинтересованного дискуссанта, даже из тех, кто не принял фильм или его героя.

Участники обсуждения представляют интеллектуальную элиту современной России, и тем приятнее нам с Соней и ряду друзей, у нас собравшихся, было видеть среди них Ваше, не поддавшееся времени, лицо и слышать речи.

Я давно уладил свои отношения с Бродским. Все его юношеские прегрешения: форца, бесчисленные штурмы и захваты женских крепостей и т.д. -- плешь по сравнению, как говаривал один случайный знакомый, встреченный в Новгороде лет сорок назад, с его поэтическим даром, живым воспарением духовной мощи. И то, что его славе и признанию способствовали случайные повороты судьбы, -- не есть весомый аргумент. Сотни тысяч были расшвыряны по ссылкам, тюрьмам, ушли в эмиграцию, но кто же из них или нас добрался до бродских высот и глубин, лишь несколько исключительно одаренных и избранных. И спасибо Вам, что выделили главное и тронувшее -- его поэзию. Об этом же ярко говорил Э. Бояков, сожалея лишь об отсутствии ее в фильме как главной, лейтмотивной линии. Душевный же, искренний монолог Марины Тимашевой вообще был на уровне Дорониной. В хорошей, не мелкой, возвышающей компании были Вы в тот достопамятный вечер. Вот видите, прекрасно Вы востребованы, четко и так необходимо для единения культур сбалансированы и мои пожелания: так держать!

По Вашему письму. О деталях вечера Вульфа когда-нибудь почитаю в Дневнике. Непонятна фраза, после очерка о Гагарине: Теперь мелкие придирки и замечания....

Жаль Вознесенского, мы с Вами видели его и во Франкфурте, и в Париже, уже очень немощного. Во Франкфурте он был, похоже, без Озы. В конце одного из дней, когда мы с Соней вышли из выставочного здания, мы увидели его, совсем одинокого, он подошел к такси и договаривался с шофером о доставке в гостиницу. В Париже, где он уже был с женой, ей пришлось играть роль микрофона. Теперь слово за историей и временем".

Что касается дипломных работ, то сегодня опять очень сильны выпускницы Орлова. Это "Переполох в царстве мертвых богов" Оксаны Биевец и "Дерево вечности" Татьяны Баландиной. Что касается первой работы, то это все же фэнтези, но полусумасшедшее, веселое, как "Прекрасная Елена" Оффенбаха. Не обошлось здесь и без влияния мастера -- дыхание "альтиста Данилова" слышно в задышке ученицы. Что касается Баландиной -- то это самобытно, мощно, по-мужски и очень органично. Это человек и природа, точнее, тайга. Завидую. Скольким из наших выпускников можно позавидовать, а потом все это растворяется вне литературных имен! Или это жизнь так растворяет? Жаль. Сегодняшние молодые заочники люди очень талантливые.

Получил письмо от нашего бывшего слушателя ВЛК Волкова. Он не очень здоров. Жалуется, что никто не хочет пробивать его поэзию.

4 июня, пятница. Машину утром оставил в институте и пешком пошел в ЦДЛ. Еще рядом с домом, возле Университета, купил две роскошных ветки подмосковных лилий. В институте по суете шоферов понял, что наши собираются везти венок, но, как и всегда бывает, все молчком, молчком, без объявлений устных и письменных. Может быть, в другое время и прицепился бы, но тут не стал и по жаре в черном костюме пошел по Бронной и потом дальше, знакомым путем, через Гранатный переулок и Малую Никитскую. Возле ЦДЛ накапливался народ, вдоль улицы стояли машины с телевизионными антеннами, двери, как и всегда бывает здесь во время прощаний, широко распахнуты.

Внизу, вернее на лестнице, на первом пролете, хороший, со вкусом выбранный портрет Андрея Андреевича уже в зрелые годы. На меня это произвело впечатление, потому что телевизионные кадры, взятые в основном из "Заставы Ильича", где Вознесенский молодой и напористый, сильно раздражали. Зал наверху был полон, прощаться все шли по левому проходу. Потом по одному, а не сплошной цепочкой, подходили к гробу, клали цветы, многие крестились. Потом спускались со сцены по другому проходу. Перечислять присутствующих не стану, были практически все действующие фигуры современной литературы. Однако стоит заметить, что молодежи не было, поэта хоронило его поколение. Современная молодежь ищет другой язык и других кумиров. Тенденция времени -- все и скорее забывать.

Когда спускался со сцены, меня окликнула Олеся Николаева. Вместе с нею и Верой Сидоровой сидел минут двадцать в зале. Народ шел и шел. Откуда-то из потаенного хода вдруг появился Швыдкой, очередь приостановилась, Михаил Ефимович сделал все необходимое, положил цветы, посмотрел. Вечером по телевизору я видел улыбающегося М.Е. в телевизионной передаче "Прожекторперисхилтон".

На панихиду не остался, надо было кое-что сделать в институте и, главное, -- сегодня магистерский экзамен. Потом Лёва мне рассказал, что выступали в ЦДЛ все те, кого и ожидали с выступлениями.

Мое время и поколение крошится.

Дома опять читал дипломные работы и готовил фаршированного судака. Возникли сложности, потому что на работе позабыл сотовый телефон, а там у меня все нужные контакты. Отпылесосил и вычистил квартиру. Неужели уже прошло почти два года без Вали! Но пустота, вызванная ее уходом, так ничем и не затянулась.

Заочников, конечно, читать легче, хотя они и многословны, и часто, поэтому, для функционального чтения утомительны. У них за более длительную, чем у студентов очных отделений, учебу, накопилось, и теперь они хотят быть выслушанными. Как правило, все они еще боятся идти по льду, лед еще тонковат, прогибается, трещит, большинство из них кружат вокруг недавнего: детства, юношеской биографии, работы. О собственной исключительности речей почти нет.

"Моя реальность" -- так назвала свою работу Лариса Кин. Это, практически, длинный репортаж об "офисном планктоне" -- работе в офисе мелкой компании. Не очень молодая женщина все время находится в колесе рабочих дел, наблюдает за сослуживцами, влюбляется, дружит с мужчинами, постоянно ищет партнеров для дальнейшей жизни. Возникает ощущение жизни еще тебе неведомой, тяжелой и монотонной. Кин -- ученица С.П. Толкачева. Очень неплохо, хотя и длинновато, есть повторы, мало структурировано, несколько плосковат язык.

В девятом часу уехал на дачу, где уже собралась вся знакомая компания. Приехал в первом часу ночи, по дороге опять заезжал в "Перекресток" -- молоко и творог на неделю, фрукты, овощи.

5 июня, суббота. Погода еще вчера испортилась, ночью шел дождь, а на подъезде к даче началась гроза. Чувствую себя вяло, как и всегда, когда много дел, требующих большого расхода времени. Главная забота -- это чтение дипломов, которые не дают мне заниматься ничем своим. Те не менее, утром, пока все спали, то есть до двух часов, прочел и одну дипломную работу и большую статью о Василии Розанове в "Литературной учебе".

Из дипломов -- это опять ученица С.П. -- Ирина Болтакова. На сей раз ждала меня серия очень непростых рассказов под общим названием "Таня и Пегас". Пегас -- это сгоревший в конюшне жеребенок. В первую очередь обращает на себя внимание замечательный вступительный текст. Умение рассказать о себе -- тоже искусство. Тема рассказов, как правило, обращена в собственное детство. Школа-интернат для одаренных детей. Об этом Ирина пишет в биографической справке. Здесь сны, разные встречи, всё чрезвычайно субъективно. Проза плотная, продираться через нее не очень-то легко.

Читая подобные, в принципе очень зрелые вещи, я все время думаю, что с такими писателями сделается дальше, когда надо будет доставать материал не только из собственной биографии?

Днем ездил в Обнинск, купил новую газовую плиту. Проредил морковку.

6 июня, воскресенье. Рано встал, прополол рассаду астр, полил огурцы, посадил несколько новых, на зелень, луковиц -- и оставил сонное царство. Я предпочитаю уезжать раньше, чем потом часами мучаться в пробках. Сразу же из дома поехал в институт в надежде все же найти свой потерянный мобильник. Машину оставил, по дороге в метро читал Холмса по-английски. Запоминаю новые слова плохо. Правда, еще и когда ехал в машине, слушал английский текст. От этого я получаю удовольствие. В институте я телефона все-таки не нашел, хотя охранник открывал мне даже отдел кадров, где я был перед тем, как уехать в пятницу домой. Нигде нет, надежда еще на Ксюшу и на случай.

На обратном пути снова делал разнообразные закупки: вино, фрукты, красная рыба. В связи с отсутствием телефона потерян контакт с несколькими людьми, которых я собирался завтра пригласить. Я так в этот день трачу деньги, будто собираюсь от чего-то откупиться.

Вернулся домой, снова принялся читать дипломы. На этот раз это рассказ и повесть Алексея Оболонкова. По своему пафосу и внутренним ходам это просто советская литература в официально-парадном изводе. Причем редчайший нынче зверь -- производственная повесть. Повесть "Мосты" -- о строительстве кольцевой дороги в районе Сочи. Интересным образом здесь перемешалось два мира -- трудяги и "отдыхающие". По характеру какой-то своеобразный репортаж. Здесь же редчайшее нынче слово -- "коллектив", здесь же правдоискатель и даже традиционный, как бог, справедливый начальник. Повесть о двух обществах в одной стране. Рассказ "Вепрь" -- тот же тип-правдоискатель, но молодой, неуживчивый. Есть ли такие? Скорее всего, тут пожелания автора, некая фантазия. Это, конечно, другая литература, не для журнала "Знамя", но хорошо, что она еще водится. И даже внушает некоторые надежды.

Разноображу свой Дневник, выписывая из статьи в "Новой газете" некоторые данные, касающиеся и нашей промышленности, и "Распадской". Сначала о проблемах технадзора, который, по нашему постсоветскому мнению, должен был бы предотвратить аварию. Но вот данные: 17 мая "Новосибирский облсуд вынес приговор экс-главе управления Ростехнадзора по Сибирскому федеральному округу Леониду Беклицкому, человеку с двумя паспортами". Взятки. Имущества следствие арестовало тьму: "банковские счета, более 4 млн акций ВТБ, шесть объектов недвижимости...". "Беклицкого взяли... при получении взятки в 465 тыс. рублей".

Ближе к "Распадской". "История о том, что в прошлом году Ростехнадзор четыре раза обращался в суд с иском о дисквалификации директора "Распадской" Игоря Волкова, и безрезультатно, несомненно, сказочная".

Дальше в статье идут выводы. "...сырьевой бизнес России базируется на низкой стоимости человеческой жизни. Отсюда катастрофы. Если вдруг эти цены начнут расти, рентабельность бизнеса станет исчезать".

19 мая передано в суд "дело в отношении бывшего руководителя забайкальского Ростехнадзора Бориса Шевченко..." Тоже взятки... А перед этим "в суд направили дело Енисейского межрегионального территориального управления Ростехнадзора Сергея Аржанова. Тоже взяточничество".

Уже почти ночью пек блины -- завтра 2 года, как умерла В.С.

7 июня, понедельник. В принципе я люблю хозяйственную возню перед тем, когда у меня собираются люди. Но раньше Валя всегда сидела в торце стола в широком кресле, а напротив нее в таком же кресле сидел я, и всегда за столом был интересный разговор. Она всегда так хорошо говорила.

С точки зрения хозяйства все происходило, как бывало раньше и как она любила: я сделал фаршированного судака, а С.П. с собою принес студень, без которого у нас стол не предполагался. Купили еще много разных закусок, салатов, были фрукты, овощи, С.П. сварил традиционный свой куриный плов. К пяти собрался небольшой народ: Лена, Алла, Л.И. с Таней, Слава Басков, С.П.

Когда я сел на свое место, я заплакал. Неужели больше ничего не повторится? Валя просто у меня перед глазами, и я чуть ли не физически ее ощущал. Потом как-то разговор увел меня, когда немножко выпили, в другую плоскость. Заговорили о работе, о приближающихся выборах ректора, о литературе. Жалко, что не было Лени Колпакова -- сегодня понедельник, выпуск газеты и он, конечно, не смог приехать. Кстати, я накануне с ним говорил, операция у него прошла благополучно.

Прошло два года. Но неужели и дальше все запечатленное в моей душе будет посещать меня с такой же силой явственности?

8 июня, вторник. После вчерашнего вечера сахар у меня мгновенно вырос -- 7,8. Тем не менее, утром чувствовал себя совсем неплохо. Дочитал прекрасную работу Александра Мокина "Мой дембильский альбом". Опять излюбленный студентами С.П. прием -- короткий рассказ или репортаж. Казалось бы, здесь все очень просто, но -- удивительно просто и мужественно.

Снова ничего не читаю, не смотрю, не посещаю театр, а только читаю дипломные работы и хожу в институт. Сегодня -- защита у магистров и два дипломника, отставших от основного курса. Пришлось ехать.

Окончательно выяснилось, что мой мобильный телефон пропал в институте. Ксения вспомнила, что я его, действительно, забыл на столе у Надежды Васильевны. "Он все время звонил и меня раздражал". Но милая Ксения не удосужилась спрятать его в стол или отложить. Потом пришла Галина Ивановна Седых. Она тоже прекрасно про телефон знала, видела его. "Я не уверена, что хорошо закрыла дверь, когда уходила". Как это все не похоже на меня. Ксении, почти без раздражения, я сказал, что подобное равнодушие, которое она проявила, неизбежно скажется на ее творчестве.

У А.П. Торопцева был талантливый парень Илья Трубленко с дипломом, однако, довольно еще сырым. Отрывок из повести назывался "Циланцил". Диплом я не прочел, но заглянул мельком -- замечательный язык. Наши преподаватели часто на защитах начинают критиковать собственных студентов, как бы заранее страхуя от замечаний оппонентов. И на этот раз я не мог не заметить А.П., что лучше бы он диплом своего студента довел до кондиции, чем теперь критиковал. По поводу второго диплома, уже студентки А.В. Королева, все обстояло почти так же. Александра Горелова, "Тени города N", отрывок из романа. В принципе, защиты прошли довольно благополучно.

Интереснее обстояли дела у магистров. Здесь были две отличницы -- Анна Аликевич и Анастасия Клюкина и примкнувший к ним Григорий Шувалов. Мне показалось, что и у Аликевич и у Клюкиной была дополнительная поддержка, хотя обе работы и так очень неплохие. Если критиковать их дипломы, то у Клюкиной вообще не было "творческой" части, а только одна большая работа о Бенедиктове, которым она занималась чуть ли не три года. Стихи Аликевич имели своим основанием книжность, а не подлинность переживаний. Обе нацелились на аспирантуру и обе, думаю, попадут. Клюкина наверняка станет аспиранткой Минералова. О. Николаева и А. Варламов довольно жестко разобрали и Аликиевич и Клюкину. Дискуссия возникла вокруг работы третьего магистранта, Григория Шувалова. Но это тот род дискуссий, когда каждый хочет приобщиться к чему-то значительному. Возможно и, может быть, очень скоро, я буду гордиться, что в свое время взял учиться трех поэтов: В. Попова, Г. Шувалова и Г. Назарова. Руководитель Гриши Шувалова Е. Рейн в своем отзыве написал:

"Его тема -- это его жизнь. И ему хватает дарования увидеть ее истинную суть и именно на ней основать его поэзию.

Поэзия эта ничуть не примитивная, но она и не поднимается на трибуны. В ней естественность, буквальность -- ее достоинство.

Таких поэтов (тут есть некоторый парадокс) очень немного в каждом поколении.

Стихи Шувалова предельно естественны и на первый взгляд просты. Но есть в них неизменная тонкость чистой и ясной души. И дар поэта таков, что он находит единственные слова, чтобы это выразить.

Взирая на трубы завода

И церкви разбитый хребет,

Выходит поэт из народа,

Как тени выходят на свет.

Течет-утекает водица,

Как этот денек голубой.

Хотел бы я снова родиться

И встретиться снова с тобой".

В целом высоко ценя поэзию Григория Шувалова, оппонент Л.Г. Баранова-Гонченко останавливается на некоторых его инвективах в сторону советской власти и строя, не всегда обусловленных поэтом. Они часто идут от заблуждений и неведения. "Мировоззренческое объяснение я нахожу в стихотворении "Привет, Шексна! Как старое сукно...": "Здесь не найдешь ни храмов, ни крестов. Как торжество советского закона поднялись вышки вместо куполов и остановка под названьем "Зона"".

В своей теоретической работе Шувалов анализирует ряд поэтов советской эпохи и в качестве источника общей работы приводит, в том числе, и тринадцатитомное собрание сочинений И.В. Сталина. Здесь, критикуя Шувалова за некое легковесие собранного материала, Л.Г.Баранова-Гонченко полемически совершенно блестяще приводит документы, напечатанные в этом собрании. Если читал Сталина, то куда ты при этом, батенька, глядел? Для меня это тоже отчасти новость. Но автору работы надо об этом знать четко! В таком случае, возможно, удалось бы избежать не всегда точных исторических суждений.

"Циркулярное письмо 1923 года, N 30" -- указание Троцкому "Об отношении к религиозным организациям", в котором -- "воспретить закрытие церквей". Подписано письмо Сталиным.

1923 г. Строго секретно. "ЦК считает невозможным проектирование застроек за счет разрушения храмов и церквей".

1939 г. Опять Сталин -- Берии. "Остановить практику НКВД в части ареста священников". Кажется, там же "Указание тов. Ульянова (Ленина) 1919 г. "О борьбе с попами и религией" -- отменить. Сталин".

И, наконец, введение Сталиным Патриаршества.

Под вечер уже по городскому телефону домой позвонил Юра Поляков, поговорили с ним о литературной ситуации, в частности, о премии "Юрий Долгорукий". У него сведения, что прошлый раз московское жюри в Таллинне не очень благоволило к русским писателям в Эстонии. В процессе разговора возникла и ситуация с Международным Литфондом. Ваня Переверзин потихонечку проигрывает судебные дела. Недавно в пылу споров, выходя после очередного проигранного дела из суда, он ударил Надежду Кондакову. Милиция, шум, врачи, экспертизы. "Литературная газета" в ближайшее время об этом подробно напишет.

9 июня, вторник. Опять утром читал студентов, а потом пришлось поехать в институт. Здесь было два обстоятельства. Во-первых, надо было с Леной навестить В.Харлова, у Лены к нему дело, а во-вторых, отправлял в украинский Канев журнальный вариант "Марбурга".

Писал ли я о том, что, когда весною был в Киеве, то познакомился с неким писателем Александром Апалковым? В свое время что означает, еще в советское -- он закончил институт и был профессиональным переводчиком. Если коротко, то, когда все развалилось, он нашел свою нишу и стал издавать журнал русской и украинской литературы на немецком языке. Журнал коммерческий, подписчики живут в Германии, это и понятно, там наших бывших соотечественников немало. Поговорили в Киеве, пофантазировали, я прислал Александру "Марбург", изданный "Дрофой", он мне в ответ -- два письма. Первое -- о том, что хорошо бы взглянуть на журнальный, более короткий вариант, это понятно, а второе, менее обнадеживающее, -- "читаю вашу книгу с прицелом на трудности перевода". Здесь мне тоже все понятно и, ясно, что надежд у меня немного. Фраза о трудностях продолжена так: "Однако благодарю Вас за смелое и верное слово. Собственно тут -- те сложности". Но уже дело как-то сдвинулось. "Я уже говорил с моим компаньоном, Шелибергом, о "Марбурге". Примерно в начале осени подъедет переводчица из бывшей ГДР. Она владеет русским "в совершенстве", если так можно владеть родившемуся в Германии..."

Надежд, повторяю, я испытываю мало, но когда принес домой ксерокс "Марбурга" и принялся читать лучшую в журнале главу, а именно -- первую, буквально списанную с меня и нашей былой с В.С. ситуации, я вдруг понял, что имею полное право вставить ее в будущую книгу о Вале.

С Леной дошли от института до Охотного ряда. Долго смотрел ей вслед, когда она шла к станции "Площадь Революции". Кроме Валеры и его сыновей, это, пожалуй, единственное для меня родное существо. Что-то есть в зове крови и в кровном родстве.

Теперь к студентам. Прочел ""Упражнения". Рассказы" Ольги Калмыковой. Я эту девушку смутно помню по фамилии Бритвина и как ученицу Анатолия Приставкина, теперь она заканчивает у Анашенкова. Судя по рассказам, вещи все не новые, нынче Ольга работает здесь со мною рядом, на Юго-Западе, в театре Армена Джигарханяна. Вообще-то занятно получается -- театр здесь, а Армен живет в Америке. Это все гримасы нашей Перестройки. Со временем ведь, наверное, или сам он или наследники продадут и театр, и здание. Кстати, от Владимира Харлова я узнал, что возможна приватизация института. Вот это будет занятно!

Рассказы Ольги Калмыковой пять лет назад производили сильное впечатление, теперь все это, пожалуй, устарело. "Геморрой" -- это о том, как молодую проститутку поставили на "субботник" в баню к пятерым милиционерам. А перед этим она была у одного научного работника, который имел с нею анальный секс. Ей больше так не хочется, тогда "мамка" -- бригадирша проституток -- отправляет несговорчивую работницу впервые на "субботник". Остальные рассказы держатся в той же зоне. Провинциальная скучная тусня. Вот что у Калмыковой-Бритвиной есть, так это владение сленгом, современной молодежной интонацией. Здесь она волшебница. Но и тут мне кажется, что все это уже ушло и скисло. Пришли новые бойцы.

Удивительная вещь, как быстро подобная, скорее этнографическая, нежели духовная литература стареет! У меня ощущение, что все это я уже читал, хотя, как и положено беллетристике, читаются эти "упражнения" легко и весело, правда, не навевая сочувствия к героям.

"Предания Северных Земель" (главы первой части повести) я уже читал раньше, когда возник конфликт -- допускать Аллу Дубинскую до диплома или не допускать. Возможно, Анашенков кое-что здесь подделал. Не моя литература, но если девочка так видит мир через призму Интернета -- пусть, что-то сказочное, завораживающее, вроде сладенького дымка анаши, здесь есть.

""Корзина со снегом". Рассказы и сказки" Людмилы Иванцовой. Производят приятное впечатление. Это уже ученица Торопцева. Мило, последовательно -- в основном любовные истории. Все на месте: пейзаж, завязка, обстоятельство действия, развязка, детали. Заключительная фраза и мораль, будто повисшая в воздухе. И все -- невероятно сентиментально. Это какие-то особые способности и особый талант. Здесь же чуть наивные сказки -- реминисценции услышанного в детстве, знакомые интонации бессмертного Андерсена.

10 июня, среда. Утром звонил Саша Колесников -- умерла Марина Семенова, 30 мая ей исполнилось 102 года. Она жила в доме на улице Горького, напротив бывшей гостиницы "Минск". Это был первый кооператив Большого театра, там жило много великих артистов. А еще несколькими днями раньше похоронили Эдика Хруцкого, кажется, он дослужился до генерала, хороший был писатель-детективщик, я помню его еще по "Московскому комсомольцу", где у него был бурный роман с Верой Максимовой. К теме смерти, еще одна деталь, которую мне поведал Саша: во время похорон Вознесенского к его гробу приходила, ее вели два человека, Инна Люциановна Вишневская. Вряд ли ее просила об этом Богуславская, жена Андрея Андреевича, ее ближайшая подруга, это собственный, почти несгибаемый большевистский характер -- неизбывное чувство долга. И сюда же -- мысль, высказанная на валиных последних поминках: там меня ждут три женщины: Валя, мама и Долли, моя собака. Любовь не бывает не взаимной -- всех трех я так же сильно, как и они меня, люблю.

Утром, когда уезжал из дома в институт, вынул "Литературную газету" и уже в метро просто ахнул. То, что Юра Поляков сказал мне по телефону, а я хотя и серьезно, но воспринял не очень глубоко, посчитав за некоторое преувеличение, оказалось действительным фактом уже нашей русской литературы. Прямо на первой полосе помещен материал, созвучный своим заголовком с содержанием знаменитого стихотворения Андрея Вознесенского. И статья и стихотворение начинаются одинаково: "Бьют женщину!". Героем ее оказался тот самый Ваня, который со мною судился. Не могу не выписать начало. "Председатель Литфонда России, первый заместитель председателя Международного литфонда, преемник С. Михалкова на посту председателя Международного сообщества писательских союзов небезызвестный Иван Переверзин избил известную поэтессу Надежду Кондакову. Избил прямо в Савеловском суде. Избил на глазах изумленных истцов, ответчиков и служителей Фемиды. Избил буквально перед тем, как она, в качестве свидетеля, собиралась опровергнуть очередные измышления Переверзина о "ненасытных писателях", мешающих процветанию дирекции Литфонда". Дальше идет журналистская разводка, факты, многочисленные детали из жизни писателей и этого драчуна. Заканчивается статья следующим пассажем. "Кроме того, хотелось бы знать, как расценивают случившееся безобразие те, кто со странным упорством поддерживает Переверзина во всех его буйных начинаниях. А именно: председатель Союза писателей России В. Ганичев, первый секретарь Союза российских писателей С. Василенко, главный редактор "Нашего современника" С. Куняев..." Список не продолжаю, еще идет несколько фамилий...

Писатели поддерживают, как правило, не личность, а возможность что-нибудь получить...

Занятно, что мое переложение этого эпизода в институте вызвало огромный интерес у ректора. Я рассказал и о самом событии, и о статье перед самым началом ученого совета. Рассказал громко, не без садистских намерений, тем более что рядом сидел и В.И. Гусев, который тоже Переверзина поддерживает. Я все-таки из Исполкома, когда запахло Переверзиным, ушел, а Гусев-то остался. Вообще, странноватая организация Международное сообщество писательских союзов. Судя по моим собственным наблюдениям, она обслуживает лишь горсть привилегированных и начальствующих в данной организации не самых известных писателей. Но кажется, наш ректор какие-то добрые отношения с Литфондом имеет.

Из "Литгазеты" же, но из прошлого номера, один любопытный исторический факт. Видимо, до самого конца я буду копать и копать, разыскивая справедливость и заглядывая под благообразные маски былых героев. Вот и еще один, великий мудрец и пламенный коммунист.

"В 1990 году была проведена так называемая линия Шеварднадзе-Беккера, поделившая Берингово море между США и СССР. По подсчетам старшего научного сотрудника Совета по изучению производительных сил РАН Андрея Горохова, из-за просчетов, допущенных при том разделе, Россия ежегодно недовылавливает около 150 тысяч тонн рыбы. Что за прошедшие два десятка лет обошлось стране в сумму, равную 1,6 миллиарда долларов".

Наверняка со временем эта простенькая информация обретет и фактор личной заинтересованности.

Ученый совет проходил не в табельное время из-за отъезда ректора куда-то за границу. Он не любит об этом лишний раз никого оповещать. Вопрос был один: у целого ряда, чуть ли не у тридцати наших преподавателей заканчивается срок договора. Чтобы договор продлить, надо обязательно дать объявление в газету, не найдутся ли еще соискатели, а после выставить всех претендентов на тайное голосование. Обычно эта процедура оказывается пустой формальностью. В академической среде принято, что на штатное место никто претензий не предъявляет, чужаки выходят только на вакантные места. Но на этот раз на две должности, из чуть ли не тридцати, оказались два претендента. Один -- это все тот же Николай Переяслов, о котором я уже писал и который кафедру не прошел. Переяслов метил на живую ставку Самида Агаева. Почему он оказался на совете, я не знаю, обычно такому претенденту говорят, что кафедра его не рекомендовала, и этого бывает достаточно, чтобы притязания закончились. Мне до сих пор непонятно, как человек, который готов вести семинар "поэзии, прозы, критики и драматургии", не пришел поговорить со мною, я бы смог ему объяснить стилистику института. Второй претендент -- это преподавательница на договоре Ковалева, которую именно я вроде отправлял в свое время в Корею в университет и которая, отбыв там несколько сроков, вдруг решила пойти на живое место Надежды Годенко. Правда, Надежда попивала, пропускала занятия, дело это давнее, в прошлом году ее уже предупреждали, в этом году все повторилось, но все же, все же... тридцать лет в институте, своя. Если говорить об этом скользком моменте, то я полагал, что еще год-другой и утихомирится.

Естественно, оба голосования прошли вполне благополучно. Что касается Самида, то за него было подано абсолютное большинство голосов, единогласно, а за Надежду -- один, именно Гусев, воздержался, зачеркнув обе фамилии, он у нас лояльный, а остальные проголосовали со счетом 16:4. Жалко было Мишу Стояновского, который вынужден был докладывать это абсолютно проигранное дело. Но все же и мое терпение заканчивается, и если в этом году ничего не изменится, то на следующий год я поступлю иначе. Собственно, Надежду спасло выступление Горшкова, который говорил об особом, литинститутском компоненте преподавания у нас стилистики. Надежда эту специфику, где часто анализируются работы мастеров, знает. На эту тему у нее недавно была написана работа. А потом об этом же говорил и я. Кстати, эту если не специфику, то "школу писателей Литинститута" первым выделил в одной из своих ранних книг Ю.И. Минералов. Целесообразнее перевоспитывать, чем менять курс. По Самиду пришлось снова выступить мне. Но здесь было проще.

11 июня, пятница. Опять нагрузился дипломными работами и уехал на дачу. Команда подъедет несколько позже. Утром звонил В.В. Сорокин, рассказал мне историю Переяслова, который учился у него на ВЛК. В то время Николай был священником и говорил, как покойный Солоухин в официальных инстанциях, с раскатистым нажимом на "о".

Утром, пока, не торопясь, собирался и очищал холодильник, услышал по радио занятную беседу двух литературоведов, прежде мне не известных. Они говорили о творчестве Потемкина. Памятуя, что чуть ли не всю зиму я слушал коммерческие объявления с рекламой новой книги Александра Петровича, я понял, что он делает последние героические и, почти наверняка платные, рывки, чтобы попасть в классики современной литературы. Для этого у него, казалось бы, все есть: и огромные знания современной жизни, и деньги, чтобы организовать себе досуг, за который мы, рабы литературы, платим здоровьем, горбатясь на работе, и возможность печататься в собственном издательстве, и распространение -- но любви и признания цеха нет. Вспомнил я также и то, что совсем недавно в "Новой газете" видел большую статью -- интервью с Потемкиным. Внизу странички мелким-мелким шрифтом было напечатано, что статья помещена в качестве рекламы. Подумать только, мы имеем бесплатно то, ради чего миллиардер готов заплатить большие деньги!

12-13 июня, суббота-воскресенье. Есть нечто общее, что объединяет не только эти два дня на даче, но и вообще мое здесь пребывание. Я ведь живу как-то особняком от своих гостей с их баней, с их застольем, купанием в реке, смотрением телевизора. Маша замечательно обо всех передачах, которые она смотрит, как мне кажется, неотрывно у себя дома, еще и рассказывает. Здесь я невольно вспоминаю В.С., которая всегда была неким моим "связным" с телевидением. Уровень, правда, другой.

О В.С. я здесь вспомнил не случайно, потому что все эти дни параллельно возился на участке и сам, и давал указания Маше и Володе. Володя постелил линолеум во "втором" тамбуре, Маша, как швейная машинка, без остановки полола кабачки и огурцы. Кстати, первые четыре огурца пошли на окрошку. Но, самое главное, сумел собраться и крепко продвинул книгу о В.С. Здесь пишу не на компьютере, как Дневник, а от руки, и картины нашей с нею молодости разворачиваются одна за другой. Но еще и все время, чередуя занятия, читал дипломные работы. Это уже, как в геометрии Лобачевского, некая третья параллель. Здесь работаю, постоянно формулируя на полях текста замечания, а на последней странице диплома еще и общие соображения.

Постоянно в этом случае думаю: а зачем я еще все это заношу в Дневник? Попытка ли это создать параллельную, литинститутскую историю нашей словесности или это крик по утраченному и расползающемуся времени и, собственно, расплывающейся жизни? А может быть, эта работа как-то внушает мне мысль о собственной значимости? Хорошо по собственному опыту знаю, что Дневник оттягивает меня от того, что мои студенты называют "творчеством", а я -- дополнительной работой. Надо бы все это летописание бросить и дописать хотя бы эту книгу, но бросить не могу, распыляюсь. С.П. говорит, что современный человек должен различать приоритеты, а я не могу, скорее инстинкт нашептывает мне: продолжай жить, как живешь, и будешь жив, пока не выполнишь назначенный тебе урок.

Самая сильная из прочитанных работ -- огромный стостраничный диплом Евгении Резниковой. Когда появляется хорошая работа, я не могу, хотя и все уже ясно, остановиться и дочитываю все до конца. Здесь несколько рассказов и сказки. Невольно здесь же возникает раздражение на Ю. Анашенкова: ведь знает, что норма 50--60 страниц, а сдает 100. Хочется задать и мастеру и дипломнице вопрос: что-нибудь принципиально поменялось бы, если бы в работе было на одну сказку или на один рассказ меньше? Не без некоторой претензии все это еще и названо -- по заголовку, правда, одного из рассказов -- "Работа неизвестного автора". Отдадим и должное -- отобрал все-таки Резникову в свой семинар покойный Приставкин. Чутье на талантливых, но, как правило, маргиналов в творчестве у него было редкостное.

Замечаний у меня почти нет. На последней странице я написал несколько строк, теперь вот перепечатываю: "Есть, конечно, свой стиль, видение, интонация. Хорошие конструкции, знание черного быта, скорее как характерность очерчены герои. Для себя: почти у всех пишущих девушек в основе их писаний лежит циничный и безжалостный взгляд на жизнь". Работа, конечно, на фоне других, блестящая. Но, правда, здесь и возраст для прозаика немалый -- 35. В объеме, втиснутом, конечно, насильно, я вижу усталость ожиданий... А слава все не приходит!"

"Моя душа живет на разных этажах..." Это ученица Торопцева Людмила Верещагина. Здесь тоже дама и даже уже более чем зрелого возраста -- 52 года, в этом возрасте учить, вернее, переучивать чему-нибудь трудно. Основу диплома составили стихи, не без чувства, то есть, скорее, не без чувствительности. Вкус дело не возрастное и не наживное -- он от рождения. Очень неплохое, хотя и не до конца сделанное стихотворение, давшее название работе, вернее первая строчка из этого стихотворения, в свою очередь называется до жути плоско -- "Прогулки души". В стихах много школьного по мысли -- все о природе, и по рифмам -- все простые, уже себя издержавшие. Мало звучит внутреннее слово.

У детских семинаров тяжелые критерии: и стихи в своей простоте не дотягивают, и проза. Надо будет обязательно напомнить дипломнице: классические детские стихи -- Чуковский, Барто -- всегда были сюжетными. Дипломница, кажется, занимает какой-то большой чин в прессе Армавира, где она проживает. Приложена публицистика, все о несчастных, слишком "прочувствованно", слишком все благостно. Начальству такая публицистика нравится -- несмотря на трагичность отдельных случаев, жизнь идет хорошо.

Еще один диплом ученицы А.П. Торопцева -- "Приключения Ежонка, Бельчонка и их друзей" Анны Кичайкиной. Содержание видно и из названия. Я бы сказал, что все очень мило, все визуализировано, но без второго смысла, без глубины. Но это не означает, что девочка критически о себе думает. Ее "биографическая справка" полна смешных сентенций вроде: "моя творческая деятельность расцвела буйным цветом". Или: "...именно в Литературном институте я смогла продолжать заниматься своим хобби, которое оказалось моим настоящим призванием". Или: "...мой творческий путь, начавшийся еще в (предлог пропущен, путь торопит) детстве, будет иметь продолжение". Не знаю, с кого здесь спрашивать, с руководителя или со студентки?

И еще один диплом заочника. Кстати, работа прекрасно переплетена в дорогую папку. Руководитель опять А.П. Торопцев, диплом называется "Пройдет и это, милый друг". Здесь литература -- дело любимое. Это опять немолодой человек, ему за пятьдесят, ему литература нужна как любимое дело, а не как профессия и род занятий. Маслов Сергей Николаевич. Здесь уже в чистом виде благородное любительство. "Литература это мое большое увлечение, связанное с природной потребностью высказаться, но высказаться не просто, а интересно". Почти альбомные стихи и милые зарисовки. Почти альбомная лирика. Судя по всему, обучался платно, никаких внешних целей не имел, по профессии поэт -- штурман. На последней странице диплома осталось: "очень добрая, спокойная, выражающая доброго человека проза".

14 июня, понедельник. Утром выстриг газонокосилкой весь участок и долго решал, садиться ли за новую книгу, которую я пишу о Вале, продолжать читать книгу Ирвинга Стоуна о Шлимане, которую разыскал, перекладывая книги, или поколдовать над Дневником. Как там, интересно, живет страна -- с субботы, когда смотрел футбольный матч между Америкой и Англией, телевизор больше практически не смотрю. Правда, вчера включил на несколько минут НТВ, -- там передача "Народные артисты". Это о певцах и певицах, которые скулят на дисках и в "живых" концертах. В основном это люди, поющие тюремную или блатную лирику. Такое ощущение, что наше интеллигентное телевидение хотело бы переориентировать весь народ на психологию и форму общения воров и бандитов. И кажется, судя по успеху этих солистов, это удается. Неужели мы все скоро будем жить в лагере? Среди прочего показали и певицу, которую в свое время слушал Витя и которая нравилась мне, Катю Огонек.

Оказалось, она уже умерла, родители говорят, что она в тридцать лет не могла умереть от цирроза печени -- за этим чувствуется опять какая-то криминальная история. Девичья, кстати, фамилия Огонька -- Пенхасова, судя по лицам родных, по их типу, это не русская семья. Самое бы время вспомнить таничевский "Лесоповал" и напомнить, кто разжигает эту блатную страсть, но вот соображение: а что, совершенно русские девки разве не поют такую же гадость?

Мои долгие выборы закончились альтернативой: сел читать "Новую газету". В смысле критики режима она уже давно обошла и "Независимую газету" и "Правду". Причем, как мне кажется, эта критика идет скорее по линии жизни и свобод не интеллигенции, а именно простого народа. На следующий год обязательно на газету подпишусь. С.П. эту газету стал регулярно получать и, прочитав ее, привозит ко мне на дачу. Я в ответ отдаю ему плохо за последнее время читаемую "Литературную газету".

Пока прочел две больших статьи. "Жизнь на обочине "Сапсана"". Это приблизительно то, о чем мне рассказывал Ю.И., правда, без деталей, доступных газете, когда мы ехали с ним в Петербург. Жуткие подробности и этой самой русской обочины, и самой скоростной у нас железной дороги. За сутки по дороге проходит 16 "сапсанов", тьма электричек, грузовых и скорых поездов. Одна из "очевидиц" этой обочины, путевой обходчик: "А с моего опыта: если человек выпил немножко и по путям, 50 процентов, что не дойдет. Зимой больше -- по откосам сугробы, и люди идут ровно по рельсам. Не каждый успеет отскочить". Часто все это происходит потому, что на "обочине" нет настоящего транспорта, а людям надо на работу, в больницу, просто в город. "Запомните: когда поезд сбивает человека, он не останавливается, -- говорит Анна Чеславовна. -- Нет смысла. И если кто-то выскакивает на пути прямо перед паровозом, машинист чаще всего не притормаживает даже. Потому что тормозной путь у "скорых" обычно за тысячу. А если включить экстренное, вагоны через головы полетят. Просто звонят дежурному: "На таком-то километре человек попал под поезд". Не "мы сбили", а просто -- "под поезд". И все, рейс продолжается".

Теперь мне становится ясно, почему огорожены железнодорожные пути в Германии, почему столько всяких заграждений стоит в Ирландии, когда не на "Сапсане" мчишься, а едешь вдоль моря на тихоходной электричке.

Автор второй статьи -- мой знакомый и член клуба, в котором я состою, Леонид Абалкин. Ее бы надо переписать всю, потому что ее внутренний протестующий взгляд абсолютно соответствует моему образу мыслей. Но выписываю только вопиющее или удивительное.

Сначала об идеологии, против которой, даже как термина, новое общество в лице ее славных представителей долго протестовало. Не забудем, что Абалкин был заместителем Председателя Совета Министров СССР (1990-91). "Мне вспоминается участие в заседании правительства, где в ответ на мое замечание Егор Гайдар ответил: "Мы готовы рассмотреть любые предложения, если они не противоречат нашей идеологии"".

Теперь о старом герое и об ошибках, которые никто не хочет исправлять. "Помните программу монетизации льгот, проведенную Зурабовым? Она принесла колоссальные потери. Потом она была отменена, но идеолог и сегодня находится во властных структурах".

Точка зрения знаменитого экономиста на статью Конституции о "социальном государстве". Или: кому это выгодно?

"Уже около десяти лет идут споры о прогрес-сивном налогообложении доходов физических лиц. А ведь такая система существует во всех странах с развитой рыночной экономикой. Доказано, что введение прогрессивного по-доходного налога никак не влияет на размер инфляции, потому что не увеличивает объем денежной массы в стране.

Доход ниже прожиточного минимума во-обще не должен облагаться налогом. Те, кто получает от прожиточного минимума до, ска-жем, ста тысяч рублей в месяц, могут платить, как и сегодня, по ставке 13%. В это множество попадает большинство граждан России. А вот если свыше ста тысяч в месяц -- должна действовать прогрессивная шкала, с еще одним интервалом -- свыше пятисот тысяч в месяц. По этому поводу есть расчеты, есть аргументы, но решение не принимается.

Почему? Нужно посмотреть, кто у нас получает большие доходы. Это и депутаты, и крупные бизнесмены. Они составляют лобби, препятствующее принятию закона о прогрессивном налогообложении".

К этому я могу добавить лишь следующее. Леонид Иванович в свой коротенький список противников прогрессивного налогообложения не вписал министров. Может быть, не прочел в газете об их доходах, а может быть, постеснялся. Но статья называется "О героях и толпе". Судя по подтекстам статьи, героев у нас в стране только два. Остальные "берут под козырек и выполняют решения".

15 июня, вторник. Не пишу о непрекращающейся уже неделю бойне на юге Киргизии. Можно сказать, что это -- следствие волевого раздела советской властью Ферганской долины между республиками. Но советская-то власть, как власть, имеющая в своем основании благо, все же этнические противоречия сглаживала. А что касается воды и земли, то в этом районе всегда были сильны противоречия, в частности, межнациональные, за которыми, однако, в первую очередь стояли причины экономические. Сейчас в Оше идет погром узбекских селений. Узбеки закрыли границу -- им даже своих по крови родных "киргизов"-беженцев (т.е. этнических узбеков) впускать просто некуда. Какие замечательные и обильные то были края когда-то! Но как давно я там жил, почти мальчишкой, купался в хаусах, какой был сытый и добрый этот восточный мир! Всегда и везде я там чувствовал себя как дома.

Вчера вечером все же не утерпел и прочел еще один диплом -- это работа Елены Медведевой, которую в прошлом году ее руководитель Юра Апенченко снял с защиты. Год, потраченный Еленой на доработку, не прошел даром. Ее дипломная -- "Неизвестный А.В. Чаянов, очерк", наверное, одна из лучших среди урожая этого года. Из самого текста, многочисленных сносок и примечаний получился прекрасный гипертекст, широко и вольно показавший эпоху. Для меня неожиданными фрагментами оказались литературные труды Чаянова, а также страницы, посвященные его роману, как бы предшествующему "Мастеру и Маргарите" Булгакова. Там тоже дьявол и тоже идет соревнование за душу. Читал почти до двух, жадно и с огромной радостью. Это еще книга нашего русского фона (я имею в виду работу Медведевой). Сама работа возбуждает желание исследовать и видеть пока сокрытое.

16 июня, среда. Утром поехал на конференцию "65 лет Великой Победы: итоги, уроки и прогнозы на будущее" в Социальном университете. Довольно быстро добрался, машину поставил напротив проходной. Когда-то я здесь уже был, все знакомо, зал на четвертом этаже. Все здесь сделано с размахом, стол президиума приподнят, кресло председателя похоже на трон. Новое в зале -- трансляция. Перед каждым телевизор и видно по трансляции лицо выступающего. Следите за мимикой и нюансами. Все как в Кремле во время заседания правительства. Встречал сам хозяин -- Василий Иванович Жуков. За последнее время он стал увереннее, хозяйство огромное, судя по залу и территории, содержится все в образцовом порядке. На этот раз взял я с собою маленький компьютер и четыре часа, как миленький, все хоть и с пропусками, но записывал.

Начал собрание Н.И. Рыжков. Записавшихся, дескать, много, будем ужиматься и закончим не в пять, как хотели, то есть после обеда, а в два часа. Я обрадовался, у меня ведь сегодня еще презентация книги А.Ф. Киселева. На торжественный обед не пойду, а успею вернуться домой и чуть посидеть в своих пенатах. На презентацию поеду потом на метро.

Сразу же Рыжков дал слово "хозяину".

В.И. Жуков. В наше время правда о войне является величайшей ценностью. Говорил о многочисленных фальсификациях в прессе и даже в научной литературе. Говорил, что у них в университете 106 ветеранов и среди них 7 участников войны. Рассказал, что из Коминтерна, на территории которого сейчас университет, на войну не брали, но все же 25 человек ушли добровольцами. Что их вело? Говорил Жуков на этот раз складно и хорошо. Кстати, ветеранам к празднику дали по 65 тыс. рублей. Я подумал, что это большие деньги и значит в университете, у которого чуть ли не десяток филиалов в разных городах России, деньги есть. Жуков посетовал, что не все обещания президента выполнены и выполнены не все обещания правительства. Главное здесь, конечно, конкретная забота о ветеранах.

Н.И. Рыжков -- "Военная экономика в годы Великой Отечественной войны". Первая книга на эту тему -- Николая Алексеевича Вознесенского, председателя Госплана в 1948-м, через два года его расстреляли. Дальше Рыжков упомянул книгу министра обороны Устинова, в известной степени она и о развитии военной техники. Победа ковалась в тылу. Сейчас кажется непонятным, как страна выдержала на грани порабощения.

Экономика врага ко дню начала войны в июне 1941 года превосходила экономику Советского Союза. Германия тогда находилась на 3-м месте в мире по объему промышленного производства. К этому времени у немцев было уже сформировано и полностью укомплектовано техникой 90 дивизий. Ездили немцы на французских автомашинах, чешская "Шкода" выпускала танки. Это все братья, с которыми мы потом стали обниматься. Человеческий ресурс противника с сателлитами -- 290 миллионов. У немцев за 2 года войны в Европе погибло 72 тысячи человек, и казалось, что такой же будет война на Востоке. У них был принцип -- войну кормит война, то есть ресурсы и промышленность всей Европы. Это уже после разгрома под Москвой Гитлер принял решение об укрупнении собственной промышленности. Стало ясно, что надо выпускать не тяжелые самолеты для бомбежек, а истребители. В начале войны у немцев была директива не связываться с русским Т-34, он превосходил все немецкие образцы, а к сражению под Прохоровкой у них появились более сильные танки, лучше оснащенные артиллерией. Они могли бить за 1,5 км., а наши -- только на 800 м. Сталин тогда же запретил выпуск старой модели "тридцатьчетверки", начали выпускать "броню" с новым орудием.

Оборонная промышленность к началу войны располагалась в Москве, Ленинграде, Туле, Днепропетровске, Харькове. Лишь 20 процентов военных заводов находилось за Волгой. Беспрецедентна в мировой практике эвакуация 1530 предприятий в районы, где часто приходилось начинать практически с нуля. Вторая эвакуация, в 1942 году, касалась промышленного юга -- здесь было эвакуировано 200 предприятий. За период, пока все это было на колесах, в армию наше собственное, а не союзническое вооружение вообще не поступало. В войсках наших в то время было 5 млн. человек, но лишь 30% призывников получили винтовки. Наши устаревшие танки погибли в самом начале войны. В это же время Харьковский завод, где их производили, переехал в Нижний Тагил. Положение было настолько катастрофично, что, когда за месяц один из заводов недодал лишь 15 пулеметов "Максим", Сталин пригрозил, что будет наказывать дирекцию как врагов народа. О темпах перестройки оборонной промышленности говорит такой факт. В 1942 году Ижевский завод выпускал по 12 тыс. винтовок в сутки. Значит, за сутки можно было вооружить целую дивизию.

В самом начале войны в Красной Армии не имелось противотанковых ружей. Их перед войной сняли, так же как и пулемет "Максим", с вооружения и с производства. Здесь имел место какой-то извив теории. У врага, дескать, тяжелые танки -- и выстрел из противотанкового ружья не пробьет броню. Пехота была вооружена только бутылками с зажигательной смесью, "коктейлем Молотова". "Коктейлей" немедленно сделали 3 миллиона штук. Рабочий день в те времена в промышленности продолжался 11 часов.

В авиации к началу войны 80% наших самолетов были устаревшей конструкции. Воздушная стратегия у немцев -- не помогать пехоте, а поражать аэродромы противника. Именно так была уничтожена значительная часть советской авиации. Но не безнаказанно. За две первых недели боев нами было сбито 800 немецких самолетов. Перед самой войной немцы, не таясь, показывали нашим специалистам свое авиационное производство: все равно русские так не сделают! Но уже в 42-м году у нас произвели 43 тысячи самолетов.

Девять заводов выпускали танки -- за войну их было выпущено 105 тысяч. Наши танки превосходили немецкие во много раз, и фашисты, если удавалось захватить эти машины, воевали на них. Вся советская тяжелая техника работала на дизельном топливе, после Финской войны мы с бензином простились, а германские "panzerwaffe" -- на бензине. Именно поэтому танки немцев легко горели.

Дальше Н.И. Рыжков останавливается на вопросах "ленд-лиза". Вознесенский писал в своей книге, что вооружения и различные товары, полученные по "ленд-лизу" за все время войны, составили лишь 4 процента от нашего производства, американцы же утверждают, что 10 процентов. В целом, как считает Рыжков, "ленд-лиз" составил за 4 года что-то около 4,8 %. При том, что поставки американцы постоянно задерживали под различными предлогами. Крупные поставки оружия начались уже после Курской битвы, когда для всех стало ясно, кто победит. Вначале мы просили горючее и алюминий. В конце же войны наша промышленность с этим справилась, и мы уже стали просить жратву для народа. Существенными были американские "посылки" с автотехникой. "Армия стала на колеса". Штатовцы поставили в СССР 300 тысяч "студебеккеров" через Иран. По условиям, оружие и горючее поставлялись безвозмездно, но вот за прокатный стан, за завод, который мог работать и после войны, надо было платить. Англичанам же американцы все это полностью списали.

Д.Т. Язов, Маршал Советского Союза. Путь к победе в начале войны был трагичным. Говорит о двух героях: одном герое Финской, а другом герое войны в Испании, о генералах Павлове и Кирпоносе, назначенных перед войной командующими в Киевский и Белорусский военные округа. Оба оказались недостаточно компетентными. Перед вторжением врага ни Сталин, ни Тимошенко не представляли, где будет направление его главного удара. Казалось, что, скорее всего, на киевском направлении, но немцы всей тяжестью обрушились на белорусское. Наши военные предполагали, что сначала пойдет пехота, а уже вторым эшелоном -- танки, но все получилось наоборот. Советские войска в целом ряде мест даже не успели занять оборонительные рубежи, так как граница не была перекрыта.

Расчет у немцев был таков: быстро взять Прибалтику и Ленинград, а уже потом бросить освободившиеся войска на Москву. Но враг увяз в боях под Ельней и Смоленском. Жуков, став во главе Резервного фронта, сумел дать отпор. Киев тоже пал не так быстро, как рассчитывали немцы. Язов подчеркивает, что там, где были хорошо подготовленные командиры, такие, как Черняховский, вражеское наступление увязало в стойкой советской обороне.

Язов говорит и об авантюризме Гитлера. Переориентировал вермахт нанести главный удар на Москву. Положение в столице было тяжелое, уже была определена дата эвакуации советского командования. "Сталин уже ходил возле вагона, но остался". Однако немецкое наступление выдохлось на подступах к городу, и 5 декабря мы перешли в контрнаступление. Говорит о Коневе и Жукове, о недостаточном оснащении войск. При прорыве в районе Рузы у нас было 37 артиллерийских орудий на километр фронта. Но во время взятия Берлина -- уже более 200.

Ни одна операция не начиналась без утверждения ее Сталиным. Это известно. Тем не менее американцы выпустили книгу "100 великих полководцев". В ней Жуков стоит на 87-м месте, нет Сталина, Конева, Рокоссовского, но есть Гитлер.

Вечером был в Доме русского зарубежья на вечере, посвященном двум книгам -- "Увидеть Россию заново" А.Ф. Киселева ( об этой книге я писал и в ней целых два моих предисловия) и "Великие соотечественники". Вторая книга очень любопытная: большие, в лист, графические портреты сорока пяти наших соотечественников -- это первая волна эмиграции, и к каждому портрету очерк. Авторов очерков довольно много. Здесь и наш Модестов, написавший о Матильде Кшесинской, и Ванслов о Баланчине, и моя ученица Алена Бондарева, которая писала и об Аркадии Аверченко и об Иване Бунине, и о Гайто Газданове, и о Зинаиде Гиппиус, и о Георгии Иванове, и о Дмитрии Мережковском, и о Владимире Набокове, и об Алексее Ремизове -- уроки и лекции Литинститута не прошли даром. Вдобавок Алена прихватила еще и двух художников -- Зинаиду Серебрякову и Василия Кандинского. Здесь то же самое, что и в книге Киселева, -- стремление поделиться знанием, расширить кругозор молодого человека.

Мне пришлось выступить, говорил о Киселеве и о его книге. Как и всегда, влез в полемику. Выступавший передо мной Л.В. Козлов, художник книги -- работы у него, на мой взгляд, прекрасные, -- говорил, как часто бывает, о тяжелой жизни в Советской России. Он подарил Дому портрет Рахманинова и тут же прокомментировал, что при советской власти его, дескать, запрещали слушать и наслаждались мы его музыкой на самодельных пластинках, "на ребрах". Я тут же пояснил, что у меня дома хранится винил с "Литургией" С. Рахманинова -- купил в России, и выпущен он в конце семидесятых или в начале восьмидесятых "Мелодией".

17 июня, четверг. Весь день занимался защитами. Успешно защитились все заочники-драматурги и еще моя Оксана Гордеева. Я немножко побаивался пристального взгляда ее оппонента Руслана Киреева, воспитанного на либеральной прозе, но и у него была блестящая рецензия.

18 июня, пятница. Утром прочел дипломную работу студента-дневника Юрия Лунина "Пастораль". Парню, правда, 26 лет, но очень редкое качество для дневного отделения -- знает жизнь. Это ученик А.Е. Рекемчука. Здесь звездная композиция, почти как в "Апельсинах из Марокко" у В. Аксенова. Семейная коллизия молодежи -- семья и двое детей, Илья и Настя. Отчасти та же проблематика, что и в сериале "Школа", идущем по телевизору. Кстати, недавно узнал, что сценарий к так понравившемуся мне фильму Гай Германики "Все умрут, а я останусь" написал мой ученик Саша Родионов. Но вернемся к Лунину. Во-первых, предельная искренность и стремление разобраться, в том числе, и с вопросами человека и Бога. Во-вторых, достаточно жесткая картина современной жизни. Все колесики и шестеренки наша жизнь цепляет одно за другим, вовлекая в беду и правых и виноватых. Страшная и одновременно просветляющая вещь. И убийство, и насилие, и тюрьма для главного героя. Правда, есть и некоторая литературная сгущенность. Но, в принципе, здесь бесспорная удача и, видимо, будет очень высокая оценка. Редкое для прозаика умение вглядываться пристально. Великолепно.

К двум часам поехал в институт, на день рождения Александра Николаевича Ужанкова. Стол. Речи. Это начало предвыборной кампании.

Весь вечер что-то еще читал из дипломных работ.

19 июня, суббота. Спал хорошо, потому что почти час вчера после двенадцати гулял -- старался сбросить с себя бесконечное вечернее чтение. Наверное, часов в девять уже выехал в Обнинск. Ехал по Киевскому шоссе, дорогу модернизировали почти до Селятина, до Апрелевки роскошное полотно без светофоров, с разъездами, звуковыми ограждениями, фонарями, разделенными специальным барьером четырьмя полосами движения. Долетел мигом, правда, в "Перекресток" за продуктами не заезжал -- это мое привычное Старо-Калужское шоссе.

Приехал на дачу, все спали, быстро поел и залез в помидоры и огурцы, в теплицу. С собою привез четыре или пять работ, читать. Здесь как следует не подышишь и не понаслаждаешься природой -- долг призывает. Только сейчас подумал, что уехавший на десять дней в Венецию ректор по отношению ко мне поступил довольно жестко -- если уж не может читать Турков, то грузить все на одного заведующего кафедрой, по меньшей мере, не по-товарищески. Я бы здесь, как, впрочем, и бывало, сел и разделил нагрузку. За последнее время я довольно много думаю о Тарасове -- какая удивительная забота о себе и стремление всем сразу овладеть! О примерах не пишу, наверное, просто потому, что так поступать не в моей природе.

К пяти часам прочел работу Станислава Пастера -- "Повесть о рок-н-ролле и настоящей любви". Это ученик М.П. Лобанова, заочник, 28 лет. Естественно, пишет о себе, но есть и еще аспект -- некая страница летописи 1980-х годов, интересно по деталям, кое-что новое в мыслях и приемах. Хитрец автор сделал примечание: вначале повесть называлась "Заповедник, или Повесть о рок-н-ролле и настоящей любви". Переименовано по просьбе руководителя семинара. Думаю, что здесь Михаил Петрович перестарался, вот и опять случай, когда сработала еще советская самоцензура. Но возможно и другое -- "Заповедник" -- так называется одна из повестей С. Довлатова.

Я ведь все внимательно читаю, потому что все время учусь. Довольно занятно, как двое парней поменялись судьбами и местами -- один вместо другого пошел в армию. Неизвестно, насколько все это реально... Кое-что из этой повести решил выписать, значит, обожгло по мысли. Я вообще думаю, что писатель получается тогда, когда он не только умеет описывать и держать пространство и время, но и, обязательно, если умеет, -- думать.

Стр. 41. "Сейчас легкое время, да! О, жить в легкое время трудно, потому что за идею не спрячешься, за тирана-вождя -- не спрячешься, за революцию -- не спрячешься. Ты один, ты голый".

Вот тебе и не давали слушать Рахманинова!

Стр. 69. ""Моя совесть чиста и карман пуст", -- лозунг рок-героя восьмидесятых. А теперь все это мелко и стыдно... И лучшие музыканты становятся менеджерами, юристами, кассирами, грузчиками, кем угодно..."

Я это тоже очень хорошо понимаю и чувствую. Вспомнил эту цитату, когда уезжал на дачу и встретил своего, в общем-то, хорошего приятеля Анатолия, который живет в том же подъезде. Он, окончивший блестяще МГУ, всегда говорит, что сейчас он только спекулянт, продает что-то из электротехники. Но когда я, который, так сказать, "задействован" в пяти или шести разных энциклопедиях и словарях разговариваю с ним, я помню, что я не езжу на "Мерседесе", что не так питаюсь, не так, как он, отдыхаю, и в свои почти семьдесят пять лет вынужден работать и тянуть из-за денег лямку.

Стр. 70. "...Никто не оценит, никто не поймет, что внутри тебя осталось столько слов, слез и рвоты... И этого не высказать, не выплакать, не выблевать вовек. Ладно, выйди из себя, сорви галстук-поводок и спой о сырых подвалах. Куда тебя никто не гнал, которые ты сам выбрал. Не для того, чтобы петь об этом, задрав подбородок? Боялся превратить свою жизнь в конвейер: работа-дом-работа, а во что ты ее превратил? Звезда подвалов и бетонных плит... но все равно -- звезда, да?"

После обеда моя компания -- С.П., Маша и Володя, -- уехали на "Жигулях" в магазин и на заготовку веников. Через час они вернулись, затарившись пивом и забив весь большой багажник и даже заднее сиденье березовыми ветками. Володя начал обрезать от грубых сучков ветки и вязать их в веники. Делает он все, как обычно, тщательно. Одновременно он топил баню, а Маша занималась огородом. С.П. -- наверху, а я внизу в своей норе с кухней и террасой продолжал читать дипломы.

После блестящей работы Елены Медведевой о Чаянове работа Александры Ломовой (Оболонковой) "Одиноким одиноко... Очерки и один рассказ" меня разочаровала. Здесь мало того, что я называю публицистикой, но чистая, быть может, и неплохая, журналистика. Девочка с гордостью пишет, что стала лауреатом премии Союза журналистов России за 2008 год. Это довольно облегченные очерки о бомжах и энтузиастах помощи обездоленным людям. Написано все в той манере, которая сложную жизнь делает линейной. Можно порадоваться, что кто-то делает эту работу, но восхищаться классом сделанного диплома я не могу. Обычный информативный язык, поэтому воспринимается все только на уровне разума. Не захватывает. Для того чтобы с этой темой управиться, нужен новый взгляд и свежие слова.

Значительно лучше, на мой взгляд, работа Екатерины Злобиной "Час ночи (рассказы)". Это опять ученица Лобанова, мастера, работы студентов которого мне так нравятся. Автору 34 года, для прозаика такая ремарка не кажется мне лишней. Это спокойная по тону и потрясающая по деталям работа. Особенно меня впечатлил, кроме первого рассказа о старой артистке "Роза Грехоff", еще один рассказ, как моют посуду после поминок -- "Другое утро". Великолепная работа. Хорошо написана и вступительная часть. Цитирую потому, что сам был всего этого лишен, а то ведь как бы могла измениться моя жизнь.

"Мне очень повезло вырасти в полной, большой и патриархальной семье: с сестрами, папой-мамой, бабушками-дедушками, дядьями-тетками, кошками-собаками, домами-огородами, множеством "эпических" домашних вещей, под аккомпанемент бабушкиных сказок и "бывальщин"". И очень здорово в конце этого небольшого рассказа о себе: "Не слишком ли много "Я" -- для Автобиографии".

20 июня, воскресенье. Хорошо вставать рано. Впрочем, меня поднимает еще и чувство беспокойства. Вот чем я обязан Петровичу, так это перенятой у него чрезвычайно плодотворной привычкой утром читать и делать основную работу.

Значит, утром прочел диплом ученицы С.П. Толкачева Карины Бадалян "Стихи и проза". Сначала, по рассказам С.П., студентка, которая училась очень небрежно, просто сдала диплом из одних стихов, а потом все же добавила два рассказа. Рассказы странноватые -- один о неком старом учителе, по деталям это даже не мой возраст, а старше, и второй рассказ об инквизиции. Мне здесь совершенно не ясна личность автора и его позиция. В стихах масса банальностей, даже любительщины. Все это и в ее автобиографии (выделяю курсивом): "К достижению мной юридического совершеннолетия в качестве своей профессиональной стези я выбрала журналистику... Я реализовала свой творческий потенциал в печатных СМИ... В последние же три года тружусь на ниве отечественного телепроизводства -- снимаю документальное кино для телеканала "Первый"". Далее -- ... "моя творческая биография..." Здесь еще раз видно, что журналистика и то, что мы называем творчеством, совсем разные, а порой и враждебные вещи.

Уехал с дачи довольно рано и один, оставив своих гостей продолжать вязать веники и поливать участок. Сам утром полил огурцы и, наверное, с час подвязывал помидоры. Дома, уже в Москве, по радио, когда я вошел в квартиру, говорили: старая фронтовичка где-то в провинции кончила жизнь самоубийством, потому что ей опять не дали квартиру. Говорили о президентских обещаниях.

Уже дома прочел еще две работы. Одну совершенно простую и очень хорошую. "Торнадо" -- это о развале Советского Союза с точки зрения людей, живущих на его окраинах. Партия послала. Это работа Ольги Гороховской -- и опять семинар Лобанова. Главы из "семейного романа" -- по сути редкий и поразительный документ. Есть, конечно, некоторая литературная сделанность, когда одна из героинь рассматривает при переезде старые фотографии, и тем не менее -- работа прекрасная. Язык прост и веществен. Читал с жадностью. Автору 31 год.

21 июня, понедельник. Уже утром, тоже с жадностью, читал повесть Екатерины Меньшиковой "Некроман". Это студентка-заочница Е.Ю. Сидорова. Боюсь, что наши студенты стали тащить в свои работы буквально все, что они слышали, чем занимались или чем увлекались. Здесь подробный рассказ о волхвовании и увлечении миром мертвых. Сюжет топорный: парень, естественно, по законам русской литературы, увлекается некроманией, общением с потусторонним миром, встречается с девушкой. Когда она погибает, герой, его зовут Руслан, вроде пытается как-то при помощи магии встретиться с ее душой. У него ничего не получается, и он бросает это дело. Естественно, парень работает в морге -- нам демонстрируют целую серию достаточно жестких картин. Не нравится мне все это. Не нравится и автор и его повесть. Зато узнал, что много, оказывается, ребят занимаются готикой и некроманией. В повести полный инструктаж по этому вопросу. Читать, тем не менее, будут. Я думаю, что и Е.Ю. был от работы своей ученицы не в восторге.

Утром до отъезда на работу еще два часа занимался словником к Дневнику-2004. Надо добивать. Сегодня, кроме защиты дипломных работ, еще и театр вместе с Сашей Колесниковым и интервью о выставке Глазунова. День очень насыщенный и тяжелый по впечатлению.

Если о телевидении, то приехала милая девушка Даша Ли, кореянка в третьем поколении -- совершенно обрусевшая. Порадовался, что в противовес многим приезжавшим ко мне с телевидения девушкам умна и начитанна. Даже поинтересовался, что заканчивала: не журфак МГУ, а РГГУ. Очень мило и ненавязчиво тянула меня на конфликт с И.С. Глазуновым, а я на него не шел, говорил вокруг да около. Взгляды на творчество Глазунова меняются со временем. Его удивительная популярность в народе связана еще и с протестным чувством. Он стоит, безусловно, у истоков затеянного когда-то частью советской интеллигенции разговора, во-первых, о русском начале в нашей жизни, а во-вторых, о русской истории, которую все время стирали в интернационализм. В каком-то смысле он диссидент. Правда, многое у него схоже с линией поведения Евтушенко -- удивительный сплав с властью, но это как житейский и расхожий компонент.

Защита тянулась долго -- три часа, потому что было восемь человек, но прошла удачно. Защищались студенты С.П. Толкачева, без осложнений.

Полетел сразу же после защиты в театр. Давали вампиловского "Старшего сына", спектакль этот я видел раньше. Просидел с огромным удовольствием первое действие. Когда сижу в театре, все время думаю о том, что надо бы снова написать пьесу. Медленно все во мне проворачивается, но писать надо не потому, что хочется, а потому что наболело. Но как для того, что наболело, найти форму? Зато как гениально и с какой невероятной легкостью творил это Вампилов!

Дома еще два часа занимался Словником, все, что смог, добил, чтобы завтра сдать Леше Козлову.

22 июня, вторник. Лег поздно, встал от переутомления рано, часов в шесть, весь день буду вялым.

Защита, как ни странно, опять прошла успешно, и я бы сказал, даже радостно. Защищались студенты В.В. Орлова. Володю я не видел уже больше года. Он пришел с палкой, большой, чуть оплывший. Написал очень подробные и большие отзывы. Перед началом самой процедуры зачитал некоторое заявление. Оно, судя по тому, о чем в нем говорилось, было программным. Здесь он посетовал на падение уровня в институте, даже на падение уровня поколения. Так ли это? Говорил еще Орлов, что многие его ученики растерялись перед серьезными трудностями обучения. Набирал-то он 25 человек, а до диплома дошло только четверо. Возмож-но, признавался Володя, это связано и с тем, что он недостаточно уделял им всем внимания. Это, конечно, связано и с его болезнью.

Если подводить общий итог, то двое получили у него, все-таки, отлично. Это Дмитрий Калмыков, который в свое время очень понравился и мне, и Ольга Кентон, здесь мы, конечно, чуть натянули, но то, что это грамотная работа, было очевидно. На нашей комиссии хорошо поругали и "Переполох в царстве мертвых Богов" Оксаны Биевец, и "Некроманта" Екатерины Меньшиковой, но в последнем случае я уже говорю о студентах Е.Ю.Сидорова. Из сидоровских дипломников "отлично" получил паренек из Ленинграда Алексей Сергеев. Потом выяснилось, что он как-то был у меня на семинаре.

Сергеева я не прочел, потому что его диплом появился на кафедре только 23 мая и все время был у двух рецензентов -- у А.Б. Можаевой и А.К. Антонова. Но возможно -- причины будут изложены чуть дальше -- мне его не дали и специально. Здесь некий смешанный жанр: стихи, отрывки из дневников, случаи из жизни, выписки, цитаты, эссе, любовные истории. В общем, по мнению рецензентов, работа интересна. Пошушукались, дали с "отличием".

Тем не менее, меня это немножко волновало, взял диплом домой, к часу ночи прочел. Вот теперь вставляю цитаты. Из сергеевского дневника.

Стр.41. "Д. мечтала скандально прославиться романом на злобу дня "В постели с Есиным". Пока обдумывала подробности -- ректор сменился".

Дневник Алексея такой же лукавый, как и мой собственный. Он стреляет, навешивая снаряды над расположениями противника. Какой невинный мальчик! И кого он имел в виду, выводя некоторых голубей в следующем отрывке?

Стр. 54-55. "Прохаживался неспешно в окрестностях Герцена. Пытался размышлять о влиянии Паскаля на русскую словесность. В животе недовольно урчало, мысль предательски смещалась к одному: какие же неприлично жирные голуби во дворе ЛИТа... Просто жуть!

Со сменой ректора свершилось два изменения: отремонтировали неприглядные туалеты в главном корпусе, но перестали студентов кормить. Конечно, кормежка была порой номинальной: слипшиеся макароны, хлебная котлетка, подкрашенный "жженкой" чай. Но хотя бы раз в день пищеварительный тракт студента ощущал на себе заботу alma mater, не дающей умереть голодной смертью. Теперь же -- только сияющий сортир... Видимо, в этом и заключается коренное различие между левыми и либеральными ценностями".

Здесь требуется комментарий: действительно, заочников и платников, вроде бы кормить перестали из-за какого-то нового распоряжения. Но есть вообще тревога, что кормить перестанут и всех. У Альберта какие-то трения, связанные то с арендой, а то и с продажей спиртного, без чего его точка существовать не может. Но далее. В дневнике Сергеева возникает новая тема. Все в жизни не так просто. Мы зорко следим за нашими студентами, студенты так же зорко обсматривают нас. Судя по инициалам, речь идет обо мне, хотя на меня все это не похоже, но в институте жизнь, после разрухи начала перестройки, я действительно перестраивал, и сильно.

Стр. 57. "Необходимо обустраивание жизни с разных сторон. Нельзя больше жить как ветер в поле. Руслан Киреев говорит в "Сестре моей смерти" о Е.С.: "В этом он весь -- маленький, умненький человечек, великий обустраиватель собственной жизни". Там слова эти носят некоторый негативный оттенок. Не думаю, что это справедливо. Плохо не само обустраивание, а если бы человек шел по головам. Да и можно не обустраивать, когда все есть... Когда нет -- преступно не обустраивать".

Подошли ко второй и последней цитате. Сравнительно недавно мы с Русланом обменялись книгами, он как раз и подарил мне в ответ на "Твербуль" свои "Пятьдесят лет в раю". Здесь у него каждый год его писательской жизни сгруппирован вокруг какого-то, чаще всего писательского лица. Книга печаталась в "Знамени", и я ничего особенного от нее не ожидал. Правда, Руслан всегда отличался некоторой своей прямотой и честностью, так не свойственной писателям, но писатели -- особая статья. "Друг другу мы тайно враждебны...", как справедливо заметил Александр Блок.

Когда я прочел очерк Руслана, то сразу решил, что в дневнике его комментировать не стану. Как чувствовал, что комментатор рано или поздно найдется.

Стр. 78. "Р. Киреев пишет о С.Е., что он "артист", "ему нужна публика". Был на семинаре прозы, киреевские наблюдения верны, но это и здорово... Весь семинар на одном дыхании или это от того, что есть еще и посторонние зрители? Очень хорошо С.Е. чувствует реакцию, знает -- когда "поддать пару", чтобы не было скучно и у студентов -- горели глаза. На выходе хозяин семинара поинтересовался: "Ну, как Вам, Алеша?.."

Характерно начало его "Гладиатора" -- первое предложение, сразу завладевающее читателем. Очень важно хлесткое, а не вялое начало, об этом хорошо писал в свое время Юрий Трифонов".

Сразу же после заседания комиссии по защите дипломов побежал во МХАТ им.Чехова -- там на малой сцене давали "Дворянское гнездо". Спектакль, в принципе, мне понравился, хотя по жанру он местами напоминал "литературные чтения", что так ловко делали мы в литдраме на радио. Самым интересным, пожалуй, были те замечания, которыми мы шепотом делились с Сашей Колесниковым по ходу спектакля. Здесь было много о драматургии, о многоуровневых связях русской литературы, о том, как внимательно Чехов читал "Дворянское гнездо", что везде мелькают одни и те же архетипы, что русская жизнь -- это бесконечные приезды и отъезды, что Варвара -- это Раневская в "Вишневом саде". Мне страшно понравился Дмитрий Назаров, игравший роль немца-музыканта. Лаврецкого играл Дмитрий Дюжев, это, скажем, не плохо, но это не Лаврецкий в моем понимании, он ведь, кажется, был сыном крепостной?

24 июня, четверг. В час дня началась защита последней порции наших дипломников. Здесь я еще раз столкнулся с безобразно организованным институтским расписанием и всем учебным планом. В три часа должен состояться выпускной, скажем так, бал у очного отделения, на котором не будет преподавателей, ибо те сначала принимают экзамены у заочников, а потом часть их пойдет на ученый совет, последний в этом году. Заняты не только люди, но и аудитории. В 6-й идет подготовка к празднеству, в 3-й госэкзамены у заочников, дипломы защищают в Розовской аудитории.

Вечером еду в Таллин.

25 июня, пятница. Под утро после жуткой ночной жары в поезде повеяло прохладой, а тут и граница -- сначала русская, а потом и эстонская. Не такие уж звери, как считалось, эти эстонские пограничники. Все проходило довольно цивильно, правда, и русские, и эстонские поинтересовались, заглянув в мой портфель, что же за книги я везу. Удовлетворились, когда обнаружили, что мои собственные.

Ну вот наконец после долгой стоянки на русской стороне поезд тронулся. Проплыли крепостные стены Иван-города, а потом, на другой стороне реки, и город Нарва, который штурмовали Иван и Петр. За последние три столетия оба города срослись так, что их теперь трудно разделить, общими были и электроэнергия и водоканал. В связи с переездом границы зашевелился и наш сосед на верхней полке. Судя по всему, человек он очень осведомленный.

Эстония, по крайней мере та часть, которую мы проезжали, не очень сильно отличается от России: те же бедные домишки, жалкие теплицы, ничтожные огородики. Вдоль железной дороги один за другим стоят небольшие вокзалы с заколоченными досками окнами и дверями. Осведомленный сосед разъяснил: железную дорогу купили американцы, а их ничего кроме грузоперевозок не интересовало. Купили за 3,5 миллиона долларов, а потом, уже совсем недавно, государство железную дорогу выкупило за 11 млн. Оповестил нас осведомленный попутчик и о том, что грузоперевозки, которые шли из России последнее время, особенно когда начались сложности с переносом памятника русскому воину-освободителю, сильно уменьшились. Шли удобрения, мазут, нефть, и с каждой тонны Эстония получала 15 евро. Цифра тоннажа этих перевозок, до того, как они пошли через Латвию, была так велика, что, опасаясь путаницы, я не рискую ее назвать. Между прочим, наш спутник сказал, что и бензин в Эстонии согласно нормам Еврозоны стоит в два раза дороже, чем у нас.

26 июня, суббота. Утром отправился сначала на небольшую церемонию в собор Александра Невского, а потом за покупками и гулять. Чтобы покончить с покупками, сразу признаюсь -- купил пар семь теплых и прочных шерстяных носков. Таллин такой своеобразный и небольшой город, что везде центр. Базарчик с шерстяными свитерами, кофтами и подобными изделиями в самом конце улицы Виру. Прямо под старой городской стеной. Именно здесь когда-то режиссер Хилькевич снял знаменитый проезд мушкетеров на лошадях.

Как-то так получается, что, куда бы я ни поехал, всегда встречаю С.В. Степашина. Он, кстати, когда мы с ним увиделись, тоже это отметил. На сей раз Степашин, прибывший вместе с московским вице-мэром Виноградовым устанавливать какие-то новые экономические отношения, еще и вручал митрополиту Корнелию некоторую церковную утварь -- подарок от Лужкова.

Собор не очень старый, поставлен на самом высоком месте города. Церковный вход установлен прямо напротив здания парламента, который в каком-то своем изводе работал и при царской власти. Злые языки утверждают, что будто бы так собор и поставили, чтобы, крестясь и кланяясь перед входом в храм, верующий невольно свою корму демонстрировал парламенту.

Проведя выходные в Таллине, рано в понедельник поездом я вернулся в Москву и тут же полетел на дачу.

28 июня, понедельник. Весь день, как каторжный, читал приемные работы абитуриентов. В этом году никаких рецензий в Дневник вносить не буду. Настроение унылое: во-первых, работы слабые, как всегда, многие девочки, наглядевшись в телеящик, где каждая ведущая и каждая шлюшка позиционирует себя еще и как писательница, тоже вдруг в одночасье решили заделаться "инженерами человеческих душ". Во-вторых, правила, диктуемые министерством, как единые для всех, не позволяют все читать заранее. Раньше ребята начинали сдавать работы чуть ли не в феврале, и мы потом весь июнь и почти весь июль читали только опоздавших, а теперь оценка должна быть выставлена уже 8 июля. Сегодня прочел двадцать семь работ, просто страшусь, сколько их будет завтра.

29 июня, вторник. Против всех своих правил, так как читал вчера допоздна, выехал с дачи утром не в пять, а только в девять, вот и пер до Москвы три часа. Загруженные дороги -- это довольно точный показатель нескладности нашей жизни. Мы все во главе с нашим молодым президентом уповаем на компьютеры, но компьютер ничего не может придумать, интуиции -- самого сильного оружия человека -- у него никакой. Приехал и сразу принялся за газеты, телевидению я уже не доверяю. Оно отбирает факты слишком поверхностно, и, как требовала Екатерина Великая от сатиры, слишком "улыбательно".

В институте, кроме зарплаты за три месяца, -- отпускные, но вообще хорошего немного. Встретил З.М., видимо, из-за жаркой погоды сегодня по-особому недоброжелательную, которая посетовала, что я вчера не пришел на выпуск заочников, "ни один мастер не был". Я отчасти уже был готов отбрехаться, потому что и ректор меня обрадовал: дескать, вчера утром мы вас ждали на аттестацию. Ему тоже пришлось сказать: "Не слишком ли вы на меня грузите? Я уже сегодня принес в институт 27 прочитанных работ абитуриентов". По его глазам, я понял, что он и сам отчетливо догадался в этот момент, что переборщил. Что касается нашей отличницы Зои, то опять не мешало бы вспомнить, как она нажимом сократила мне дипломную сессию минимум на два дня. Чтобы не перетрудиться перед самым началом отпуска, она настаивала на защитах каждый день, а я предлагал это растянуть во времени. Вот тогда бы мы всё и успели и с выпускникам встретились. Дипломы им, видите ли, мало времени заполнять! Раньше за ночь заполняли.

Когда уже под вечер поехал домой, то на троллейбусной остановке встретил Сашу Титкова. Он куда-то отправился с поручениями. Пока ждали транспорта, перебросились словами. Вот тут я и получил последний штрих к своей поездке. Саша, которому скоро сорок, в Таллине был во время Перестройки. Молодой и, видимо, крепко пьющий. Рассказал, что так по поводу либеральных веяний в Эстонии напился, что, обессилев, прилег на каких-то камнях в центре города. А в Таллине везде центр. Милиция тогда, как он подчеркнул, была еще наша, советская. И вот он в своей нетрезвой дремоте слышит, как возле него останавливается автомобиль, потом буквально возле его лица появляются милицейские ноги. Отчетливо слышит он такой разговор:

-- Давай заберем и отвезем в часть.

-- Лучше не надо. Потом к утру выяснится, что он из какого-нибудь народного фронта, такая вонь поднимется в газетах, а мы только будем виноваты.

Оставили бедного мальчика дозревать на древних камешках.

В СМИ новый всероссийский скандал. После благостного визита нашего президента в США там объявили о дюжине разоблаченных русских шпионов. Наши другие новости? Убили двух инкассаторов. Сын одной из женщин, погибшей в дорожной катастрофе на Ленинском проспекте, когда автомобиль столкнулся с "Мерседесом" вице-президента крупной нефтяной фирмы, забрал свои претензии из суда. По этому факту порассуждал юрист Барщевский, каким-то образом совмещающий служение либеральному обществу и Кремлю. Какие-то сведения об очередном воровстве, переходе коммуниста, мэра одного из больших городов, в "Единую Россию" и прочее и прочее. Тошнота подступает.

30 июня, среда. Спал беспокойно, вечером читал Инонена, как всегда извлекая из него много интересного. Чувство беспокойства согнало меня с постели рано, вспомнил, что к сегодняшней аттестации моих студентов второго и третьего курсов не написал характеристик. К счастью, был список и фрагменты самоотчетов почти каждого.

На аттестации, которую, меняясь, проводили ректор и Миша Стояновский, ожидаемые трудности произошли только с Ольгой Мацкало и Володей Репманом. Обоих перенесли на осень. Кроме меня и наших мастеров на аттестации не присутствовал ни один из преподавателей смежных кафедр. Здесь опять пришлось вспомнить "замечание" ректора. Я, кстати, попозже ему посетовал: день, проведенный в институте, -- пустой день, ничего не делаешь ни для себя, ни для института, так, сплошная мелочь и текучка. Здесь-то мы отлично поняли друг друга.

Обедал с Мишей, говорил о сегодняшней политике и об инновационных проектах. Я во все это не очень верю, страну надо поднимать, не навязывая ей что-то сверху, а в первую очередь меняя политику в образовании и поднимая каждого члена общества выше. Подобные центры, какой возник в Силиконовой долине, возникают, а не насаждаются. Не очень-то я верю и в любимую игрушку Медведева -- Интернет, он не вылечит страны и даже вряд ли серьезно поможет. Если уже очевидно, что несколько путинских проектов, в частности, образования и медицинской помощи, жестоко провалились, не втравливает ли теперь кто-то Медведева в Сколково, чтобы положение двух нынешних лидеров оказалось симметричным? Где образование, где медицинская помощь? Современная Россия -- это страна слов.

Вечером пошел в Зал Чайковского, где со своим ансамблем выступал Леша. Его пока держат на третий линии, он несколько не такой, как все, чуть более углублен в себя, то есть с индивидуальностью. Вырос он за последнее время невероятно. В тех местах, когда, танцуя, он слушает себя, а не думает, как бы не сбиться, он замечателен. У меня даже мелькнула мысль поискать балетмейстера, который поставил бы ему эстрадный номер. Концерт прошел очень успешно, но все же в захаровских интерпретациях много неровного, иногда пошловатого. Все эти восточные танцы и пантомимы с девушками под покрывалами не самого высокого вкуса, так же как и пение солистов во время представления. Но очень здорово смотрятся "массовки" -- первый парижский канкан, это когда девицы не похожи на слоних и не носят на себе тонны перьев на каркасах. Хороша оказалась и "Хава нагила".

1 июля, четверг. Все-таки утром уехал на дачу, читать буду там. В Москве время летит неплодотворно, возникает много необязательного, но оно почему-то вторгается в жизнь и требует. С собою взял Машу и Володю. Маша -- на огороде, бросить ухаживать за которым у меня нет сил, а Володя возьмет эстафету С.П. -- на кухне. Поехали на моей машине -- Володя за рулем. Время уже всё в этой земной жизни сворачивать, думать о жизни вечной, а я все обустраиваюсь, как утверждают некоторые. По дороге заехали в магазин, купили пластмассовый плинтус для кухонных столов. Наверное, умру, но не доведу на даче все до того спокойного мещанского комфорта, который задумал еще в молодости. Мои разговоры о самочувствии не случайны -- силы буквально уходят, хорошо работает только голова, но уже открыть компьютер или взять в другой комнате лист бумаги мне трудно. Дневник угасания. Обидно, конечно, если не удастся написать что-то интересное еще, но закончить бы и успеть издать книгу о Вале.

На даче долго и упорно читал вступительные работы. Настроение от них просто ужасное, почти сплошным потоком идет девичий щебечущий бред. Ощущение, что все девочки уже не мечтают стать инженерами, летчицами, знаменитыми ткачихами, все хотят труда с хорошим маникюром. В институте, дескать, меня научат, как зарабатывать деньги щебетанием. Первое ощущение от прочтений, что никто не читал и не принимает всерьез русской классической литературы и никто не знает литературы современной. Все если и читали, то иностранные книжки в карманных сериях и ярких обложках. В писаниях молодых дам почти всегда отсутствуют русские имена, только Жанны, Мари, Клоды и Софии. Наша издательская политика, наше телевидение, наконец, наша школа принесли долгожданные плоды. Честно говоря, уже плохо представляю, как смогу набрать курс.

Вечером для разрядки решил все-таки дочитывать Берроуза. То, что он пишет, -- это не мой жанр, но одно место в его книге я посчитал значительным. В романе "Города красной ночи" (и не мой стиль, и не моя система доказательств) есть одно поразительное место. Сыщик, участвующий в поисках пропавшего где-то в Греции молодого человека, идет по его следу, записывая беспорядочно на магнитофон все, что этот молодой человек (он называет его ЧП, то есть "чрезвычайное происшествие") мог слышать в быту, вплоть до того, что надиктовывает отрывки из "Волхва" Фаулза. Потом эти записи сыщик между делом проигрывает, ждет, когда всколыхнется его подсознание.

"Я записал по несколько минут в каждой из трех комнат. Записал спуск воды в туалете и шум душа. Записал воду, текущую в кухонную раковину, звон посуды, звук открытия и закрытия холодильника и его урчание. Потом я лег на кровать и начитал на диктофон несколько отрывков из "Волхва".

Поясню, как делаются эти записи. Мне нужен час Спецэ -- час тех мест, в которых был мой ЧП, и зву-ки, которые он слышал. Но не по порядку. Я не начи-наю с начала пленки и не записываю до конца. Я прокручиваю пленку туда и обратно, делая случай-ные вставки так, что "Волхв" может быть на середине слова прерван спуском воды в туалете или отрывок из "Волхва" врежется в шум моря. Это что-то вроде "И Цзин" или столоверчения. Насколько все это на самом деле случайно? Как говорит Дон Хуан, ничто не случайно для человека знания: все, что он видит и слышит, находится на своем месте, в свое время и ждет быть увиденным и услышанным.

Достаю камеру и снимаю все три комнаты, ван-ную и туалет. Снимаю вид с балкона. Кладу прибор обратно в футляр и выхожу из дома, записывая звуки вокруг виллы и одновременно снимая: снимки вил-лы; снимок черного кота, принадлежащего смотри-телю; снимки пляжа, который теперь опустел, нико-го нет, кроме компании закаленных шведов".

Не так ли работает и писатель, когда пытается воссоздать какую-нибудь задуманную картину?

2 июля, пятница. Все-таки жить летом на даче, особенно когда на улице 25--30 градусов жары, определенное блаженство. Знаменитый стих "Землю попашет, попишет стихи..." имеет некую правду в своем основании. Все рядом -- прочту очередную рукопись будущей писательницы, спущусь с крылечка и пощиплю травку, обдумывая решение чужой судьбы, а в это время радио, которое включено во дворе, что-нибудь занятное сообщит, я поднимусь и запишу это в Дневник. А еще могу написать страничку от руки -- почему-то книга о Вале пишется у меня исключительно от руки, а потом десять минут почитаю Берроуза с его страхами и наркоманией.

В два часа радио передало о том, что доблестный руководитель спорта и молодежи Виталий Мутко назвал проверку, проведенную Счетной палатой, -- Степашин мне друг, поэтому и пишу -- "ловлей блох". "Блохи" заключаются в том, что апартаменты и комфорт самого Мутко в Ванкувере обошлись налогоплательщикам в 35 тысяч долларов, по 1,5 тысячи за день, а каждая выигранная нашими спортсменами медаль -- в 400 миллионов рублей. Причем вот незадача: каждая медаль инвалида-олимпийца всего-то в 10 миллионов. Видимо, "блохой" Мутко счел и включение в состав олимпийской делегации жены Плющенко Яны Рудковской. Непонятно, почему каждому олимпийцу не разрешили взять с собой еще и, скажем, маму?

Днем ездили на машине ломать березу и, если попадется, дуб, на веники. Жарко. Обедаем два дня окрошкой, которую я привез еще из Москвы.

Володя топит баню.

3 июля, суббота. Утром встаю, вместо зарядки выхожу на участок, поливаю газоны, набираю воду в бочки, подвязываю помидоры, разглядываю, как растут огурцы. Чуть-чуть дергаю какие-то сорняки на грядках, ем свой "обезжиренный" завтрак и принимаю лекарства, а затем снова иду на террасу и берусь за чтение бесконечных рукописей.

В каком-то смысле я несправедлив, кое-что все-таки попадается, как попадалось, хотя и немного, и в прошлом "заводе". Но лишь один парень, а так все -- девчонки!

Кузнецов Степан -- едкий сатирический дар, хорошее слово.

Яковлева Евгения -- рассказ от имени молодого волка, правда, в конце все свернула к некой зарубежной мистике.

Слободина Валерия -- короткие, ни на что не похожие философские рассказы, есть язык и взгляд на действительность.

Шевченко Злата -- через историю куклы показано несколько поколений людей. Правда, дело происходит в Англии.

Куланокова Милана -- в этой подборке очень понравился рассказ "Мост".

Пока нигде нет ни начатков большого стиля, ни хорошей русской темы.

В шесть часов уехали с дачи. Володя взял свою машину, которая стояла у меня во дворе, и отправился встречать во "Внуково" С.П., прилетающего с сыном Сережей из Египта. Я сижу дома и смотрю по телевизору футбол: играют Уругвай и Испания.

Испания все же победила, прежние разговоры о преимуществе латино-американского футбола перед европейским, ведшиеся еще во время четвертьфиналов, закончились.

4 июля, воскресенье. Утром занес С.П. его зарплату, но главным образом, так бы он и сам забежал, -- захотел посмотреть на Сергуню, его сына. Удивительно парень подрос и возмужал, но так похож на мать. Уже от С.П. -- рюкзак у меня был с собой -- потащился за новыми работами в Литинститут. Обратно принес кипу в два раза больше, чем прежде. По телефону беседовал с ректором, желавшим со мною поговорить, и раздражился. Ректор хотел бы посмотреть на работы, которые я прочел. Зачем нужен мой звонок, я просто не знаю, все работы с моими пометками у Оксаны, в приемной комиссии, я об этом ему и сказал. Что он хочет контролировать, тоже не понимаю, скорее всего, это добротная бюрократическая привычка. Кстати, о бюрократии...

Ашот положил мне в ящик новую статью из "Литроссии" -- на этот раз после материала Александра Карасева за тему взялся сам Рома Сенчин. У него три задачи: все-таки немножко отбиться от излишков Карасева, отстраниться от дискуссии самому и чуть защитить Андрея Василевского -- по существу и потому что сам Рома в "Новом мире" постоянно печатается. Теперь кусочек из статьи на тему, обозначенную в последней фразе предыдущего абзаца.

"Вступать в дискуссию о Литератур-ном институте я не хотел, хотя далеко не во всем согласен с содержани-ем статей авторов, укрывшихся за псевдонимами Игнат Литовцев и Максим Пешков, -- с Литинститутом я уже больше шести лет не связан, мало знаю, что там происходит. Хотя в целом Игнат Литовцев и Максим Пешков, на мой взгляд, правы: Лите-ратурный институт перестал быть литературным, а сделался обычным филологическим вузом. Это превра-щение происходило и десять лет на-зад, уверен, что стараниями таких людей, как доцент Стояновский, оно успешно продолжается".

Фамилия доцента, как и фамилии двух упомянутых авторов статей, выделены в газете полужирным шрифтом.

По существу этого определения я мог бы и поспорить, потому что вижу здесь совершенно другую причину и других виновников. В обычный вуз превращают Литинститут наша система образования, наши законы. Именно они вменили, чего не было раньше, брать на прозу десятиклассников прямо со школьной скамьи. Они выровняли нас под образовательный стандарт, они -- и это я чувствую даже по желанию ректора меня проверить -- убрали субъективность оценки мастеров, а именно на их особом мнении, на их интуиции и держалось образование. Теперь вот я должен на каждую работу заполнить нелепую рапортичку и расставить баллы: 1. Композиция. 2. Стиль (состав и специфика художественной речи, стилевые особенности). 3. Владение выразительными средствами. 4. Целостность художественного произведения. Но в этой рапортичке нет главного -- содержания.

У нас в институте все теперь молчком и молчком, об этой мелочи даже не посоветовались с заведующим кафедрой литмастерства. Вот и будут бушевать разговоры о филологическом вузе, а скоро начнутся разговоры и о вузе с самой безжалостной бюрократической системой.

Опять читаю работы, все будто писаны одной рукой. Но иногда попадаются хотя бы работы умные.

Иван Пономарев -- несколько любопытных эссе об Интернете, о любви с оглядкой на телевизионную подсказку и т.д.

Хисамутдинова Юлия -- небольшие рассказы о коровах. Здесь такая любовь и такая подлинность. Видимо, воспоминания детства. А между прочим, сегодняшняя школьница.

Обкрадываю себя -- не пишу книгу о Вале.

5 июля, понедельник. Утром по "Эхо" вовсю говорят о Виталии Мутко, о стоимости его гостиничного номера, в четыре раза превосходящего положенное для чиновников его уровня. Радиостанция устроила референдум: изменится что-либо в нашем спорте, если снять этого прославленного специалиста по делам молодежи? Голоса радиослушателей разделились, но в основном -- мстительная русская натура -- согласились, что снять было бы полезно. Во время этого блицреферендума несколько человек говорили о том, что снятие не поможет, потому что надо менять систему. Опытные радиоведущие все разговоры о системе искусно пресекали.

Собственно, весь день просидел над чтением рукописей. Заметил, что интересные работы я читаю обязательно, не торопясь и подробно. Иногда в разливе графомании попадаются вещи удивительные. Спечатываю сюда то, что я написал как мини-рецензию.

Желанина Александра. С большим интересом прочел "пролог" повести или романа "В хаосе". Ощущение, что читаю русский блестящий перевод кого-то из французских классиков конца XIX -- начала XX века. Барское поместье, разговоры, балы, начинающийся флирт, томление. Хорошо все. Чему учить? Что эта девушка 1983 года рождения будет писать у меня в семинаре дальше?

Иванова Лилия. "Галя" -- полный и готовый рассказ. Профессиональная рука. Крупная, в общем, форма -- русский рассказ, то есть почти повесть. Не боится сложных тем: мужчина и ребенок, с возможным намеком на педофилию, правда, чуть залито гламуром.

Мухамеджанова Александра. Собрание личных заметок, эссе и небольшой, в виде дневника, рассказ. Хорошее чувство слова и стиля. Пишет о том, что любит, знает, чем живет. Редчайшее целомудрие в тексте.

Хабибуллина Яна. Рассказы; чистая, ровная работа. Истории вечные и банальные -- взросление мальчика. Находки отметил по тексту. Правда, есть некоторое однообразие, присущее теме.

6 июля, вторник. Утром подтвердили по радио, что Вячеслав Щербаков, то ли префект, то ли зампрефекта по одному из округов в Москве, уходит со своего поста по собственному желанию. Его изобличили в попытке "распилить" 4 миллиарда рублей. Деньги выделила мэрия на ремонт 200 домов. Взяли под стражу, так же как и бывшего префекта Юрия Буланова. А это ведь все люди, которые у власти поначалу были на хорошем счету!

Кстати, весь день радио, а потом вечером и телевидение раскручивали сюжет о некой "сексуальной" истории, случившейся в Паттайе с пианистом и всемирно известным дирижером Михаилом Плетневым. Лезть в это дело и описывать, как постепенно нагнеталась терминология вплоть до "изнасилования", я не стану. Но вот тут-то я опять в хорошем смысле вспомнил про советскую цензуру: в подобном случае газетам и телевидению приказали бы молчать. Теперь некоторые могут утешаться или гордиться: "я как Плетнев". Не как, а без -- без его божественного таланта. Но здесь есть и другое. Плетнев в тайландской Паттайе прочно обосновался, у него там офис, и он вроде бы преподает там музыку. Зачем все это русскому человеку?

К часу дня повез прочитанные работы в институт. Сдал, по-моему, около пятидесяти прочитанных работ, но загрузил в рюкзак еще около семидесяти. Как бы мне так не посадить глаза. Иногда я радуюсь своей дотошности, медленное чтение открывает находки и потаенные замыслы автора. Обязательно прочитываю от начала до конца все хорошие работы. Плохие приходится смотреть тоже очень внимательно, потому что теперь существует процедура апелляции. Надо будет объяснять не только самим "писательницам", но еще и родителям, для которых их ребенок -- лучший и талантливейший.

Вечером приходил Игорь, пылесосить квартиру и вытирать пыль -- завтра заплачу за него в стоматологии. У него что-то с зубами, а поликлиника у меня во дворе. У нас с ним взаимные интересы. Рассказывал он что-то о театре, это мне любопытно. В десять тридцать не смогли себе отказать в телевизионном спектакле "Уругвай -- Голландия" -- полуфинал на футбольном чемпионате мира в Южной Африке. По отработанности футбол сейчас не менее техничен и изыскан, чем классический балет. В нем так же, как и в балете, есть и те волнующие и не вполне поддающиеся холодному анализу минуты парения духа над земным законом. Таковым стал первый гол, забитый голландцами в ворота противника. Кто бы мог подумать, что с середины поля Джованни ван Бронкхорст невероятным ударом пошлет мяч в ворота сборной Уругвая! Это как пробег Улановой в "Ромео". Просто балерина бежит, придерживая рукой накидку, а забыть невозможно. Так и этот мяч, будто аккуратно внесенный вопреки законам механики и гравитации в сетку ворот невидимой судьбоносной рукой. Какой матч! Рубились до самой последней секунды.

7 июля, среда. Утром ходил к Элле Ивановне в нашу во дворе стоматологическую поликлинику -- порядки там изменились, на входе сидит охранник, следит, чтобы не ходили "левые" пациенты. Но ведь за "левыми" всегда приходят и "правые", которым "левые" это рекомендуют. Стремление все учесть и не допустить личной выгоды к хорошему привести не может. Поликлиника пустая.

Там же, пока ждали врача, я рассматривал лежащий на диване рекламный журнальчик "Мосмарт". Как, оказывается, снизились цены! Филе цыпленка вместо 189 уже 144, блины "Любимые" и "Шельф" уже не 42 рубля, а всего 31 руб. 90 коп., на сорок рублей подешевел килограмм тигровых креветок, на девять рублей литр молока. И таких внезапно подешевевших товаров десятки. Я думаю, что здесь не внезапное, как эпидемия, снижение стоимости, ведь, например, на рынке возле метро "Университет" цены растут. Квас, который начинал с 50 рублей за литр, уже 60. Снизился, конечно, спрос, потому что кризис не закончился, сколько бы об этом наши вожди ни говорили. А снижение цены означает лишь одно -- перед лицом сокращения спроса, "предприниматели" решили ограничиться меньшей "добавочной стоимостью". Мы же не верим, что кто-то способен торговать себе в убыток! Так сколько же они с нас тогда драли и продолжают драть? Ах, этот русский предприниматель!

Обратно шел через наш рынок и по Ломоносовскому проспекту. На здании театра Армена Джигарханяна, который, по слухам, живет в Америке, а сюда наезжает, висит плакат с названием двух новых спектаклей. Явно какая-то закавказская тематика. Вот после этого и не думай, что существует национальная сцепка и национальная проблема! Могу добавить, что последним директором кинотеатра "Прогресс", ставшего "Московским драматическим театром под руководством Армена Джигарханяна", был тоже армянин. И дело не в армянах, не в евреях, не в азербайджанцах в Москве, не в сложившихся группах на подмостках сцены или в литературе, а в понимании, что здесь, в тонкой разводке разных интересов, необходим зоркий государственный глаз. Отчасти этим неплохо занимались в ЦК.

Вообще-то я собирался уехать, чтобы читать тексты, на дачу утром, но в "Литгазете" идет моя статья о книге А.М. Туркова, вчера звонил Александр Неверов и просил дождаться его звонка сегодня в полдень, чтобы уточнить какие-то детали. Кстати, в процессе разговора выкристаллизовался и заголовок -- "Над конъюнктурой". Всегда удивляюсь и даже восхищаюсь дотошностью и точностью в работе с текстом у Неверова.

Чтение студенческих работ опять меня начинает разочаровывать. Но здесь, видимо, как в море -- есть приливы, случаются и отливы. Если бы приливы происходили чаще.

Продолжается свистопляска вокруг Плетнева, которой со злобной неуклонностью подыгрывают наше ТВ и радио. Появились уже новые омерзительные подробности. В этом есть и какое-то скрытое торжество: ну, слава Богу, наконец-то, на свое несчастье, попался русский! Вчера возникло мнение, что, возможно, некоторая суетливость в этом вопросе идет и из России. Возможно, что кому-то понадобилось место главного дирижера в знаменитом оркестре.

Что-то около двенадцати поехал в Обнинск. Решил, что надо обязательно хоть несколько работ прочесть. Эх, лучше бы и не брался, полный детский мрак! Уехал в плохом настроении.

8 июля, четверг. Весь день на даче, во дворе -- за столом, под зонтом, в одних трусах читаю работы абитуриентов. Между чтением пары работ, чтобы дать отдых глазам, что-то делаю в саду, то полью, то пересажу цветочную рассаду из теплицы на грядку, то начинаю обламывать на помидорных кустах "пасынки". Засолил опять с десяток огурцов. Но главное -- чтение, здесь надо рассчитывать в первую очередь силы и зрение.

И все же сначала теленовости. Во-первых, закончился шпионский скандал. Еще в тот момент, когда диктор об этом заговорил, я сразу взял в руки карандаш. Власти США и России договорились. Видимо, за раскрытием правды стояли важные интересы и одной и другой стороны. Десять русских шпионов привезли в суд, где они после признания каждым из них своей вины, то есть что все они работали на разведку России, были отпущены. Привезли всех в суд в арестантских робах и в наручниках. Это уже было знаком, что властям многое известно, что они смогут подтвердить свое обвинение. Все назвали свои подлинные имена и подлинное гражданство -- почти все по рождению русские. После этого их сразу же, без свиданий с близкими и родственниками, а у многих в США семьи и дети, родившиеся здесь, -- значит, дети -- граждане США, всех грузят в "Боинг" и везут в Вену. Там на одном из аэродромов стоят два самолета. Между ними курсирует автобус с затененными стеклами. Происходит быстрый обмен добычей. Пикантность его состоит в том, что здесь, в просторечии говоря, русских меняют на русских. Десять русских, которые должны были сидеть большие сроки в американских тюрьмах, меняют на четверых русских, которые уже сидят долгие годы в русских тюрьмах. Это те наши соотечественники, теперь уже бывшие, которые изобличены в шпионаже в пользу США. Все фамилии называются. Формально эти четверо предателей были помилованы по указу нашего президента, опубликованному в 3 часа ночи.

Самая пикантная, с моей точки зрения, деталь прозвучала в конце. Банковские счета и недвижимость, которую русские шпионы в Америке приобрели в процессе своей шпионской деятельности, были конфискованы в пользу правительства США. Теперь есть смысл подумать над ситуацией. Возможно, что и впрямь скорая шпионская рокировка была произведена во имя этой самой пресловутой перезагрузки. Но я думаю, что за этим еще стоит и боязнь, чтобы не раскрылись какие-то наши финансовые дела. Возможно, дела нашей элиты. Недаром так много говорили об отмывании денег, связывая его именно с этой "русской" элитой, с теми, кого шпионский скандал мог фантастически замарать.

Вторая новость -- это семидесятилетие знаменитого музыкального критика -- Севы Новгородцева. НТВ вдруг решило объявить, что фамилия этого действительно знаменитого человека, которому наша рок-индустрия обязана своим богатством, потому что он подготовил ей слушателя, -- Левенштейн.

И, наконец, новость третья. Около пяти гектаров конопли под наблюдением телевизионных камер скосили красноярские казаки. На этом поле в селе Устюг раньше росла картошка, а теперь самосеем выросла дикая конопля. Всего такого "самосея" в Красноярском крае 2000 га.

Уехал во второй половине дня в Обнинск. После прожаренной, как гречневая каша на сковородке, Москвы это подлинный рай. Все цветет, прохлада. Вот так.

9 июля, пятница. Читаю рукописи почти безостановочно.

10 июля, суббота. Утром еще дочитываю несколько работ и помню, что в Москве у меня осталось еще пять или шесть. Потом, уже перед самым отъездом, пишу страничку в книгу о Вале. В этих огромных промежутках, которые возникают в моей работе, есть свой особый смысл, постепенно у меня вырисовывается вся книга, какие-то ее детали и эпизоды. Каждый день даю себе слово, что опять плюну на все и что-то сделаю, и каждый день сиюминутные дела засасывают.

В час, почти точно по графику, уезжаю в Москву. Сегодня день рождения Левы Скворцова. Отмечает в ресторане "Бавариус" на площади Маяковского. С Асей говорим о Ясене Засурском.

11 июля, воскресенье. Все утро сижу и одолеваю оставшиеся десять работ. Приходит Игорь. Ему надо посмотреть футбол. Он в отпуске. Говорим о театре. Едем на пароходике по Москве-реке. Звонил Леня, коснулся в том числе и Плетнева, рассказал о том, как очень занятно обошелся с этой темой "МК". Оказывается, корреспонденты газеты дозвонились до Ватикана. Дескать, как же так, папа римский недавно Плетнева принимал в лоне католицизма! На что из Ватикана ответил, мол, дескать, папа принимал знаменитого музыканта. Надо бы посмотреть, что действительно пишут в "МК".

12 июля, понедельник. Утро начинается с того, что в два голоса дикторы на "Эхо Москвы" начинают стенать о печально знаменитой выставке, состоявшейся в Сахаровском центре на Земляном Валу. Я ее, выставку, правда, не видел, но здесь дикторы, как бы разжигая мнение о глупости властей, начинают обсказывать сюжеты. Это, например, картина, где в ризу вместо лика святого вставляют кусок черной икры, и подобные. Все, как мне кажется, несамостоятельно, все коллажи, композиции -- из когда-то знакомого, пройденного и отброшенного. Имена художников тоже давно известны -- Кабаков и прочие мастера нашей новой культуры, которую лично я почти не признаю.

Все это, естественно, вызывает у меня чувство омерзения и некой нечистоплотности. И это не мое природное и хранимое чувство христианина. Наверное, точно так же его собственное чувство привязанности к своему богу дорого и для иудея. Мне не понравилось бы что-то подобное, если бы оно касалось Магомета или Будды. В нормальной душе есть насчет этого какой-то охранительный момент.

Довольно быстро выясняется, что проводимая радиостанцией акция синхронизирована с заседанием суда, который состоится буквально через пару часов. Заводится голосование слушателей. Мне, правда, известно, какой сорт слушателей наиболее активен, потому что он не вкалывает на стройках и заводах. Мнения разные, но в одном я согласен, что срок давать нельзя. Это в первую очередь приведет к созданию новых героев-мучеников на фоне русской глупости. Ах, если бы только выпороть, чтобы не трепали имя Господа нашего в насмешках и суете! Говорят о том, что мнения по поводу этой выставки разделились даже в недрах русской церкви. В частности, ссылаются на нашего выпускника, пресс-секретаря Патриарха о. Владимира Вигилянского. Я думаю, отец Владимир крепко подумал, прежде чем давать свое интервью, которое я, к счастью, слышал по "Эхо". Я отчетливо понимал тот выбор, который он сделал. Будем теперь наблюдать за прохождением службы и жизни нашего выпускника.

В двенадцать уже был в институте, и дело пошло. Сразу же отдал прочитанные работы и отправился компоновать темы для экзамена "творческий этюд". К счастью, на сей раз, если уж закон требует всех бессмысленно уравнивать в правах, будем это делать и в творчестве. Решили не подбирать темы к каждому семинару, а сделать единый список. Ашот еще вчера привез мне с работы заготовки, которые оставила Надежда Васильевна, и утром я над всем этим как следует посидел. Отдиктовал весь список за десять минут нашей Ксюше. Понес ректору, он на этот раз не вредничал и все одобрил, добавив, весьма справедливо, одну тему с Чичиковым. "Хотелось бы, чтобы присутствовал и XIX век". Вот что, в конце концов, получилось.

Темы этюдов 2010 года (дневное отделение).

1. В ночь с 23 на 24 июня поэтом В. Лебедевым-Кумачом и композитором А. Александровым была написана песня "Священная война". Уже 27 июня ансамбль Александрова пел ее для войск, отправляющихся с Белорусского вокзала на фронт: "Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой! С фашистской силой темною, с проклятою ордой!". В припеве звучало: "Пусть ярость благородная вскипает, как волна. Идет война народная, священная война...". Что такое, по-вашему, священная война? Какие и чьи черты святости проявились и воплотились в Великой Отечественной войне?

2. "Бывает у русского в жизни

Такая минута, когда

Раздумье его об отчизне

Сияет в душе, как звезда"

(Ю. Кузнецов)

3. Андронный коллайдер, стволовые клетки, искусственный интеллект... Что я знаю о современной жизни?

4. "В России нет дорог, есть токмо направления". (Петр I)

5. "Пока жив русский язык -- поэзия неизбежна". (И. Бродский)

6. Гонишь "фэнтези" в дверь, а оно лезет в окно.

7. Жизнь московских таджиков для меня -- как жизнь марсиан, Я могу только догадываться, как они...

8. Анна Чапман -- привет Джеймсу Бонду.

9. Скажи правду: за что ты любишь деньги?

10. Литература -- не женское дело. Так ли?

11. Чичиков сегодня -- кто он?

12. "Позвольте представиться!" (Автобиографические мотивы в творчестве.)

После этого, памятуя о прошлых годах, когда, как мне казалось, темы могли утекать с наших столов, я предложил ректору и сам осуществил следующий план. Самостоятельно ксерокопировал 180 экземпляров -- приблизительно столько осталось народа на наши 65 бюджетных мест, собственноручно запечатал все в четыре больших конверта и все это положили в ректорский сейф.

В приемной комиссии работает девочка из моего семинара, Саша Нелюба. Я отношусь к ней сложно, в основном потому, что она очень неглупа, даже умна, но не по-творчески. Хорошая речь, ясная память, много прочла. На семинаре она гробит одного семинариста за другим. Но сама пишет очень средне, хотя, на первый взгляд, вроде бы чисто. Вот что оказалось. Во время ее приема в институт я ей поставил всего 50 баллов, ее выручила хорошо сданная литература. Как выясняется, -- это еще одно подтверждение -- точна бывает моя интуиция.

За обедом мирно говорили с ректором о самом разном. В первую очередь о том, что Федя, его сын, закончил с отличием Консерваторию и теперь прослушивается в Большой театр. Дай Бог, чтобы попал, певца такой редкой мужской красоты и с Фединым мощным голосом там, пожалуй, нет.

Опять ничего не читаю, вечером все-таки не уехал на дачу. Слушал последние известия. Снова говорили о Плетневе, о суде над братом Вити Ерофеева. Перед зданием суда наши верующие устроили целую демонстрацию. Хорошо, что хоть не показали этих отвратительных картин. Например, к фигуре Христа присобачили голову Микки-Мауса. И все еще уверяют, что это новое искусство! Суд все же три года поселения, как просил прокурор, носителям нового искусства не назначил, а присудил штрафы. Одному, кажется, в 200 тысяч рублей, а другому -- в 150 тысяч. Все недовольны. Отец Вигилянский, видимо после церковных разборок, а у них там все жестко, сменил свою эстетическую ориентацию.

13 июля, вторник. Ничего не поделаешь, стоит такая жара, что пришлось-таки убираться из города на дачу. В среду уже надо возвращаться, потому что в четыре часа у меня консультация. По дороге заехал в Обнинск и заказал большое пластмассовое окно на террасу, вернее в зимнюю кухню. Очень радуюсь. Наконец-то хватило у меня на это смелости! Это все проклятое время и мое одиночество. Время заставило меня трагически думать о будущем, как и миллионы наших сограждан. Между помидорами, салатом и сбором красной смородины все же немножко посидел над рукописью о Вале и прочел две работы заочников. Уже видно, что много будет повторов. Ребята не уверены в себе, подают сразу на несколько специальностей, и на очное, и на заочное отделения. Закон это теперь разрешает. Министерство -- вот главный враг нашего института.

Вечером объявили об уходе с поста президента Башкортостана Муртазы Рахмонова. В принципе, он уж отбыл чуть ли не четыре срока. Сразу же намекнули, что у Муртазы возник конфликт с властью, показали момент, когда он перебил Путина во время какого-то совещания. Сказали, что вроде бы Башкирия под руководством Рахмонова пыталась стать чем-то наподобие арабского эмирата. Шла будто бы даже речь о введении собственного гражданства. Не забыли сообщить, что башкирская нефть оказалась в руках правящего рахмоновского клана. Упомянули и сына башкирского президента, большого специалиста по нефти, пытавшегося якобы сместить в форме заговора спикера местного парламента. Удивительную осведомленность и принципиальность проявляет наше телевидение, когда надо плюнуть в уже поверженного льва!

14 июля, среда. Встал в пять, чтобы не ехать по жаре, и довольно быстро, за час сорок пять, долетел до дома. Надо отдать должное: за тридцать лет, что я езжу по Киевскому шоссе, оно сильно изменилось. По крайней мере, до правительственной части Внуковского аэродрома и дальше, до аэродрома частной авиации, с которого я летал в Белгород, даже до самой Апрелевки, где, наверное, заканчивается зона престижных дач, идет шесть роскошных полос. А еще дальше федеральная трасса, как и раньше, ползет двухполосником. Меняться что-нибудь, конечно, будет и здесь, потому что на границе с Калужской областью и под самой Калугой выросли зарубежные заводы.

Вышла "Литературка" с моим двухколонником о книге Туркова. А.М. мне пока не звонил, может быть, уехал из Москвы, а возможно, что статья моя ему не показалась. Газету всю еще не посмотрел, но обратил внимание на материал, связанный со скандалом вокруг Плетнева. Смысл статьи заключается в ее заголовке "Дирижера заказывали?". Здесь речь идет об эйфории, с которой средства массовой информации трепали одно из самых громких русских имен.

Прочел про запас еще несколько работ заочников. Жду С.П., спешащего мне на помощь, -- я договорился с ректором, что С.П. возьмет половину семинара, а вторую половину позже я кому-нибудь передам. Уже в три часа был в институте. Посмотрел ведомости абитуриентов, и вот что получается. Крепкие ребята, не колеблясь, сразу же определяют свой путь: проза, поэзия, критика. А самые слабые, с минимальными оценками по творческой работе, пытаются проскочить хоть где-нибудь и, кстати, везде получают немного. У преподавателей тоже есть свое чутье. Кстати, подсчитал, подписывая ведомости и экзаменационные листы, что свою подпись пришлось мне поставить 384 раза. Рука заболела.

Ощущение, что жизнь еще не заканчивается. В институте что-то раскапывают под стеной.

15 июля, четверг. В четыре вел, как обычно, консультацию по этюду. Ничего нового, разве что ребят на этот раз чуть больше. Жара, духота, окна открыты, снизу гул машин. Температура за тридцать. Целый день радио предупреждает, что у сердечников и астматиков могут быть проблемы со здоровьем. Но ощущение после консультации осталось хорошее. Каждый год это первый контакт с очередным набором студентов. Я всегда с опаской вглядываюсь в их лица. Ничего нового не было, зачитал список прошлого года, постарался объяснить задачу, то есть что такое этюд. Кстати, недавно узнал, что этим термином, определяющим специфический вид письменного экзамена, теперь вовсю пользуется и ВГИК. Впрочем, я привык к растаскиванию принципов, идей, приемов. Уже где-то в шестом часу поехал домой.

16 июля, пятница. Казалось бы, готовился к экзамену, лег пораньше, но не выспался, потому что, как обычно и бывает, перед каким-то важным событием не сплю. Приехал довольно рано, встретил в приемной комиссии всех мастеров, переговорил со всеми об оценках и рецензиях, потом все разошлись по аудиториям. Запечатанные, из сейфа, конверты с темами распечатывал уже на месте. Мои ребята сидели в двух аудиториях, в одной "наблюдал" я сам, а в другой -- Маша и Саша Нелюба. Опять вглядывался в лица. Я допустил до экзамена свыше шестидесяти человек, а мне-то нужно лишь двадцать. Заранее жалко тех, кого придется отсеять. Жарко, окна открыты, дети сопят, размышляют. У каждого листочек с двенадцатью темами. Я еще раз всех предупредил: крепко подумайте над выбором, не бросайтесь сразу писать...

Через час, когда уже все засопели и закряхтели над бумагой, я прошел по рядам и сделал статистику. Вот что оказалось: "Что такое священная война?" -- пишут 3 человека; "Раздумье об отчизне" -- 2 человека; "Что я знаю о современной жизни?" -- 8; "В России нет дорог, есть токмо направления" -- 3 человека; "Пока жив русский язык -- поэзия неизбежна" -- 5; "Гонишь "фэнтези" в дверь, а оно лезет в окно" -- 2; "Жизнь московских таджиков..." -- 8; "Анна Чапман -- привет Джеймсу Бонду" -- 4; "Скажи правду: за что ты любишь деньги" -- 9; "Литература -- не женское дело" -- 11; "Чичиков сегодня -- кто он?" -- 2; "Позвольте представиться..." -- 11.

Часа в три, погрузив в машину целую коробку этюдов, уехал сначала домой, а под вечер на дачу. Прочесть внимательно все это огромное количество текста, кажется, просто невозможно.

17 июля, суббота. Жара.

18 июля, воскресенье. Апокалиптическая жара.

19 июля, понедельник. Дорога. Приехал с дачи.

20 июля, вторник. Утром прибыл на апелляцию по этюду. Это опять одно из чудес нового порядка. Все оценки по этюдам ставил я, то есть тот же преподаватель, что и ставил им оценки за прозу. Значит, есть вывод, что, когда после высокой оценки за прозу оказывается низкая оценка за этюд, это не следствие каких-то интриг и нелюбви преподавателя -- он полюбил абитуриента, когда допустил его до экзамена. Значит, голубчик, плохо написал. Народа на апелляцию пришло много, но как только я доставал текст и начинал показывать подчеркнутые заранее стилистические ошибки, все сопротивление прекращалось. Хотя наша лаборантка Ксюша слышала, как одна девочка разговаривала по телефону с мамой. А маме всегда надо еще и еще раз внушать мысль о гениальности ее ребенка. "Они от нас умышленно скрыли, что надо было писать что-то вроде рассказа". Ах, писатели! Поступая в творческий вуз, вы все еще думаете, что писать надо как в школе! Кстати, когда ребята просят добавить к оценке несколько баллов, они всерьез надеются, что можно попасть и учиться, если по профилирующим предметам будут тройки, а вот по ЕГЭ, индивидуальные истории которого так темны, все будет "на уровне". Я, правда, всегда думал, что такую бойкую молодежь мы корректируем на "собеседовании", но получается, -- это опять все тот же случай с Сашей Нелюбой, -- что это не совсем так. Как мне сегодня рассказала Л.М., Нелюба, оказывается, поступила не только потому, что получила по литературе 97 баллов, но и потому, что за нее вроде бы у ректора попросила тень Хомякова. Чуть ли не из тех же она мест. Не через маму ли? Но тут же выяснились и еще занятные подробности, теперь уже об Оксане Лисковой. Оказывается, и ее, как и Максима Лаврентьева, взяли в институт особым решением приемной комиссии. Опять не хватало одного бала, опять я попросил прочесть стихи... Эта подробность, которая совершенно выпала из моей памяти, чрезвычайно любопытна, если иметь в виду инцидент, описанный у меня в Дневнике за 2005-й год.

На интернетовской почте любопытное письмо.

"Многоуважаемый Сергей Николаевич!

Извините, что отнимаю у Вас время, но у меня есть вопрос.

Мой старый немецкий знакомый, собирающий Ваши дневники, прислал мне письмо с очередным вопросом.

Он интересуется исключительно Вашими дневниками. Ни проза, ни публицистика, ни переписка, по его словам, его не волнуют.

У него есть четыре тома дневников:

1. 1984-1996 гг.

2. 1998-2000 гг.

3. 2001-2003 гг.

4. 2005 г.

Вопрос же такой. Намереваетесь ли Вы опубликовать дневники за 1997, 2004, 2006 и последующие годы? По его словам, что-то есть в Интернете, но он его не любит и ждет печатного слова.

Если это Вас не затруднит, пожалуйста, ответьте мне по мейлу. А я перешлю Ваш ответ своему немецкому коллеге.

Желаю Вам всяческих успехов и, прежде всего, здоровья.

Искренне Ваш,

Владимир Дмитриев

Первый заместитель Генерального директора Госфильмофонд России".

Я тут же написал ответ. Хорошо помню Дмитриева -- когда Валя болела, он несколько раз ей звонил и еще тогда тронул меня своим к ней вниманием.

"Дорогой Владимир! Спасибо за письмо. Живущего почти в безвестности, оно меня, естественно, поддержало. Год выдался чудовищный. Сначала заболела наша преподавательница Вишневская И.Л., которая вела драматургию, мне пришлось впрягаться и сначала вести, а потом и выпускать шестикурсников ее семинара. Потом делал операцию на глазах председатель нашей Государственной комиссии А.М. Турков. Мне большую часть его работы пришлось взять на себя. Значит, прочесть что-то около пятидесяти дипломных работ, а ведь проза дело объемное. Теперь лето, и я набираю свой новый семинар, и придется мне еще читать приемные работы по семинару В.В. Орлова. Это все присказки, но у меня есть ощущение, что они Вам интересны. В принципе, я занят большой книгой о В.С. Идет медленно именно потому, что занят. Надо, конечно, успеть, потому что лет мне много. А Валя эту книгу заслужила. И я напишу ее так, как никто и никогда не писал.

Вы понимаете, дорогой Володя, что я тоже очень волнуюсь из-за дневников. Причины понятны, и Ваш немецкий друг собирает их не зря. Именно поэтому я и не выставляю их в Интернете. Да, и некогда этим заниматься. Сейчас почти подготовил дневники за три года. Это 2004-й, 2006-й и 2009-й. 2004-й напечатает Институт. А дальше буду искать деньги. Ходить по издательствам и даже кого-то просить не стану, это у меня не получается. Как только что-то появится, дам Вам знать.

Не забывайте меня. С.Н."

21 июля, среда. "Свежая новость" приплыла из Кабардино-Балкарии. Сегодня в четыре часа утра неизвестные люди ворвались на электростанцию, убили двух охранников и произвели несколько взрывов. Сейчас здание ГЭС горит. К подобным известиям мы относимся уже как к привычным. Но что же это за страна и порядки, где все время что-то взрывается! Тут же по радио сказали, что если бы выборы президента состоялись завтра, то за В.В. Путина проголосовала бы одна треть граждан страны, а вот за Медведева только 12 процентов. Все понимаю, даже люблю Медведева, но мне все время кажется, что он лишь играет эту почетную роль. Прямо ходит, носит красивые, в тон галстуки, хорошо сшитые костюмы, иногда талантливо улыбается, иногда говорит умные слова, но что-то за всем этим ненастоящее. Придет хозяин цирка и запрет актеров в сундук.

В 10 часов началось собеседование. БНТ стал проводить его значительно веселее и легче. Я тоже расслабился и лишь читал свои рецензии на творческие работы и этюды. Что-то около пяти закончили. Но сейчас мы уже не объявляем итогов по семинарам, ждем общих оценок, которые придется интегрировать на собеседовании, ведь у каждого преподавателя-мастера своя система. Зато по велению министерства. Мне кажется, что семинар собрался довольно сильный. К всеобщему удивлению, пока в нем 15 ребят и 5 девочек, а подобного в нашем феминизированном вузе не случалось давно. Мне вообще мнится, что в воздухе что-то меняется. До некоторой степени это приводит меня в растерянность. Некоторые ребята сильнее моих пятикурсников. Предварительный список семинара готов, теперь надо чтобы все принесли к сроку документы.

Вечером в Интернете лежало новое письмо от В. Дмитриева.

"Глубокоуважаемый Сергей Николаевич!

Спасибо, что нашли время мне ответить. Эта обязательность, вообще столь редкая в нашем Отечестве, и уж тем более в наши дни, приятна.

Своему немецкому коллеге я написал. Как понимаю, он будет с нетерпением ждать.

Если б Ваш институт издал в одном томе два пропущенных Вами года -- 1997-й и 2004-й, было бы правильно и хорошо. Как Вы понимаете, дневники с пропусками имеют меньшую ценность, нежели, хотя бы по возможности, полные.

Ну, а в дальнейшем, надеюсь, судьба будет к Вам милостива и позволит опубликовать и последние на сегодняшний день пять лет.

Рад, что мое письмо хоть немного Вас поддержало, хотя я на это не рассчитывал. Но если так получилось, то хорошо.

Я могу понять, почему о прошедшем годе Вы отозвались как о чудовищном. Помимо всего прочего, вести семинарскую работу и читать тысячи страниц современной молодой прозы -- это тяжелое испытание, вполне сопоставимое с трудом небезызвестного Сизифа, но без всякой надежды на будущее прощение и хотя бы на частичную моральную компенсацию.

Должен сказать, что и я Ваши дневники читаю с интересом, порой даже значительным, поскольку меня всегда интересовала бытовая структура жизни, которая у Вас хорошо получается. Как Вы, вероятно, понимаете, мои интересы и вкусы весьма далеки от Ваших, и я ни при каких обстоятельствах не смогу держать, допустим, Проскурина не только за одаренного, но и вообще за писателя, но это ни в коей мере не мешает мне с интересом прислушиваться к Вашему мнению и с Вашей помощью рассмотреть тот или иной предмет с недоступной мне стороны.

Между прочим, сейчас я читаю еще один чрезвычайно любопытный дневник. Его на протяжении двадцати лет вел в немецкой тюрьме Шпандау осужденный Нюрнбергским трибуналом в 1946 году Альберт Шпеер, личный архитектор Гитлера и министр вооружений последних лет фашистской Германии. Когда-то он опубликовал интереснейшие мемуары, а теперь дополнительно к ним в нашей стране издали и дневник. Поскольку Вы постоянно занимаетесь историческими изысканиями, советую Вам, если Вы этого еще не сделали, прочитать книгу. Лично я через нее узнаю кое-что новое и о людях рейха, и о психологии заключенного, над которым довлеет прошлое, и о человеческой природе вообще.

Вы уже сделали очень многое, продлив на несколько лет жизнь Валентине Сергеевне, а если еще и расскажете о ней, это будет дополнительный бонус. В связи с этим я вспомнил замечательную притчу, рассказанную когда-то Анджеем Вайдой. Художник рисовал Христа и поскольку, работая, находился в состоянии религиозного экстаза, то творил, стоя на коленях. Тут к нему явился Иисус и сказал: "Художник, не нужно опускаться на колени. Если ты меня действительно любишь, лучше нарисуй меня хорошо". Вот и Вы, пожалуйста, постарайтесь написать хорошо.

А вообще-то, полагаю, любая женщина заслуживает того, чтобы о ней хорошо написали".

И на это письмо я ответил. Еще в институте днем вспомнил, что надо бы отослать и В. Дмитриеву, и его коллеге последнюю книжку В.К. Харченко.

Ашот положил мне в почтовый ящик вырезку из "МК", связанную с Михаилом Плетневым. Он ведь все же вернулся в Таиланд, на суд, но об этом завтра. Время уже первый час ночи.

22 июля, четверг. В десять часов начался новый тур собеседования. На этот раз я отсидел большое, почти до трех часов, знакомство с поэтами, а потом встречу с многочисленными девочками с семинара переводчиков. Ростовцева, как мне показалось, очень многих отсекла на первом этапе, поэтому уже на этюде у нее оказалось не больше тридцати человек. Мне показалось, что народ был не очень интересный. Поэзию, которой собираются заниматься, знают плохо. Только один раз я услышал на вопрос о поэтах, которых абитуриенты читают, имя Твардовского и просто ахнул, когда кто-то назвал Леонида Мартынова. Из любимых поэтов называют Бродского, Кушнера, Вознесенского, Евтушенко, Ахмадулину или молодых поэтов из Интернета. У нас принято, что абитуриент на собеседовании читает хоть одно свое стихотворение. Стихи были тусклые, в основном все без рифм, "набор образов". В известной мере это то, что многие годы у нас же культивировалось и Олесей Николаевой и Галей Седых. Слухи расходятся, мы пожинаем свои плоды. Шли в основном девочки, правда, было и несколько мальчишек. С некоторым трудом набрали 17 или 18 человек, все это середняк, но три или четыре более ярких личности все же попалось, а значит, семинар состоится.

У переводчиков не веселее, но тут в основном, в отличие от поэтов, среди которых чаще встречаются ребята из провинции, все молодые девицы из Москвы и ближнего Подмосковья. Выпускницы специальных школ, лицеев, гимназий. Глубинкой и не пахнет. Правда, был один паренек рыхловатый, видимо, выросший на курочке, вот он из провинции, три раза ездил в Кембридж в летнюю школу по изучению английского языка. На собеседовании особенно про язык не спрашивали, а больше про английскую культуру. Положение и здесь не самое хорошее, все мельчает. Отдельные исключения лишь подтверждают общее правило. Почему же мы и в четырнадцать лет знали и про Диккенса и про Гамлета?

Теперь о вчерашней заметке в "МК". Из нее я выбрал то, что мне кажется наиболее существенным, то есть мысль об участии во всей этой истории московского сектора.

"Плетнев утверждает, что разго-ревшийся секс-скандал -- чей-то заказ на него.

-- Это как-то связано с моей деятельностью в России, -- зая-вил Михаил Васильевич перед отлетом в Паттайю. -- Есть люди, которые давно затаили на меня злобу. Например, как та граж-данка, которая раньше была у нас директором оркестра".

Цитата из статьи Ольги Руперт. И далее:

"Мысль о том, что его кто-то за-казал, не оставляет музыканта:

-- Мне кажется, это подстроено теми, кого пришлось уволить из оркестра".

23 июля, пятница. И лег вчера поздно, и проснулся из-за жары в половине шестого. Пробудили и заботы, собственно, закончились очники, а впереди еще та же процедура с заочниками: надо читать. Тексов у меня целая коробка. Решил времени не терять и скорее ехать на дачу, там под яблонькой все проходит и быстрее и легче. Без пяти семь после длинных сборов уже выехал, решил снова двинуться в путь по Киевскому шоссе, а через двадцать минут, только успел заправиться, на выезде из Москвы милые и предупредительные гаишники получили от меня 3000 рублей. Останавливали через одного -- плановая проверка, пока собственное начальство спит, но и вообще еще из флибустьерских времен хорошо известно, то "город лучше грабить на рассвете". У меня оказались просроченные права.

Это целый балет по изъятию службой ДПС денег у трудящихся. Столько раз я это видел, что имею некоторый опыт. Сначала первый смотрит, сочувствует и цокает языком. Он сама доброжелательность, не волнуйтесь, сейчас поедете. Потом другой относит документы в будку. Метод бригадный, отработанный, как на конвейере. Потом лейтенант, комфортно сидящий в будке "за главного", ласково предлагает "присесть" и начинает рассказывать "прейскурант", что и за какое нарушение полагается. Лейтенант может посочувствовать возрасту. При этом он отгадывает кроссворд, радуется, что самостоятельно определил: "человек изысканного поведения, аристократ". Но любой штраф потребует массу бюрократической суеты. Уже потом я сообразил, что все, чем они меня стращали, то есть снять номер, отослать меня в город, -- все это, в первую очередь, не устраивало самих блюстителей дорожного порядка. Слишком большая волынка, писать бумаги, долго переписывать номера с документов. Их, этих ласковых сук, волновали деньги. Но, поди ж ты, ведь целая система, школа!

По дороге я придумал некую для них кару. Ведь они никогда отчетливо не представляются. Все творят, по возможности, тайно. Я помню, как один, раз точно так же ласково отнимая у меня на дороге деньги, и тоже 3000 рублей, гаишник стоял так, чтобы я не разглядел номер на его машине. Постараюсь не забыть и написать письмо хотя бы на "Эхо Москвы" с предложением: на служебном костюме каждого должен быть бейджик с его именем и фамилией. Но и это не всё, обиженный русский ум изворотлив. При каждом пункте проверки документов должен быть установлен терминал для получения штрафа. Вот тогда пусть и пишут эти штрафы, пусть пугают.

На даче. Полил. Поел. Много огурцов, "колосится" морковка, лезет наперегонки петрушка, бугрятся кабачки, алеют помидоры, в бочках для полива чуть ли не кипит от жары вода. Температура на термометре -- 36 градусов тепла. Сажусь в кресло под яблоней, которую сам же чуть ли не тридцать лет назад посадил, начинаю читать. И в то же время думаю: интересно, как наши симпатичные милиционеры делят заработанное утренними стараниями: в соответствии со званием, какую часть откидывают начальству? Но какие они все благообразные на телевизионном экране!

С крейсерской скоростью -- одна работа в час -- под яблоней читаю заочников. Так же как и в прошлый раз, впечатление от подобного хорошее. Все-таки какой талантливый у нас народ! Как в прошлые разы, внести в Дневник все понравившиеся мне работы не удастся, но вот двоим я поставил по 99 из ста баллов оценки.

Лукшин Андрей Игоревич, 1971 г.р. Здесь есть некоторые стилистические погрешности. Но не об этом речь. Серьезное, значительное, полнокровное сочинение. Не без влияния А.И. Солженицына. Небольшие случаи из жизни, наблюдения, маленькие рассказы. Пластика, философия, взгляд на культуру и природу человека -- все высшего разряда. Мне бы в молодые годы у такого мастера поучиться. Это не беллетристика под каким-то новым соусом.

"Спокойствие внезапно подпрыгивает от удивления при виде зайца.

На беловатом песке между водой и заросшим плотно кустарником выбегает и волнуется при виде лодок. Вот стоит у воды, быстро отпил и замер. Лодка приближается, он к кустам ближе, и, когда уже совсем близко, он замирает в самой кромке зелени, надеясь, что его не видят. Зрелище незабываемое. Он темный, чуть не черный, как бельмо на глазу. Красавец порадовал сердце".

И как точно думающий народ.

Вот короткое рассуждение о небезызвестном полковнике Исаеве-Штирлице. Правда, здесь шире -- о разведчике вообще.

"А ведь рассудите меня, взращенный и выращенный при одном строе, получил образование и воспитание, переметнулся на службу к другому. Конечно, понять можно: поменял взгляды, идею. А допустить -- подловили, завербовали, ладно это я так. А разведчик при том продолжал жить в блеске и лоске на деньги "cоветов", немыслимо растрачивая, дабы оставаться своим уже у врагов, не меняя при этом своей сущности".

Чернышевская Татьяна Александровна, 1988 г.р. Блестящий, хотя суховатый по стилю, но это скорее от целомудрия рассказ о первой детской любви. Прощаю чуть сентиментальный конец, хотя и он в характере героини. Редкое чувство соразмеренности частей рассказа, стиля, смысла, изобразительных средств и социального звучания.

Осилил семь работ, а уже под вечер принялся за чтение последнего номера "Литературной учебы". Как всегда, тут много для меня нового или совпадающего по смыслам.

24 июля, суббота. За исключением поливки огорода, бани и еще некоторых движений по хозяйству ничего не делаю, только читаю рукописи.

Среди рукописей заочников попадаются совершенно законченные и даже высокого уровня. Часто это даже лучше того, что иногда печатают в наших толстых журналах. Здесь я ставлю 95 или 99 баллов и размышляю, чему я этих студентов буду учить.

Иванов Алексей Андреевич, 1989 г.р. Законченная, совершенная, в чем-то даже символическая повесть "Изо всех щелей". Здесь герой -- вчерашний школьник, безработный. Попытка найти себя, работу, не растерять школьный романтизм. Умно, спокойно, без стремления к эффектам. Правильная литературная речь, выразительно.

Урвачев Андрей Викторович, 1962 г.р. Здесь мною поставлен самый высокий балл -- 99. Сложившийся, умный, глубокий русский писатель. Своя тема и взгляд на жизнь. Просто потрясающий рассказ "Зов". Все, естественно, о смысле жизни. О невыносимости супружеского бытия и отсутствия гармонии в семье. Во втором рассказе выписываю уже для себя фрагмент. Это образец современного портрета:

"Потап и Полина переглянулись, заулыбались и, закрыв калитку, пошли к дому. И она, массивная, зрелая, взрослая женщина с удивительно рыжими, густыми волосами над щекастым лицом, и он, высокий, худой, с невозможным размером ботинок и тонким, умным лицом, производивший впечатление внезапно повзрослевшего юноши, они оба довольны друг другом, и это видно даже по рукам, когда они обнимались".

Почему же эти люди до сих пор нигде и никогда не печатались? Что же происходит в нашей литературе и в нашем книгоиздательстве?

25 июля, воскресенье. Вчера все-таки изловчился и написал еще одну рукописную страничку в книгу о Вале. Это продолжение нашей с ней рыбинской эпопеи, когда вместе мы ездили на свадьбу к Игорю Лаврову, моему армейскому сержанту. А вот сегодня приснилась мне Наташа. Она сидела у меня в ногах, на ковре, а я гладил ее лицо, было необыкновенно приятно. Как-то смутно на заднем фоне я вел и Сусанну. К чему бы это? Пытаюсь разгадать сон и думаю, как отнесется к этому моему сну Валя. Она всегда делала вид, что меня не ревнует.

26 июля, понедельник. Что-то около двух закончил читать работы. С одной стороны, надо бы везти прочитанное в Москву, с другой -- надо ждать. Завтра привезут большое окно на террасу. Ехать, зная, что у тебя не в порядке документы, тоже стремно. В образовавшуюся паузу с наслаждением солю огурцы и крашу окно в комнате, которую я называю "спортзалом".

27 июля, вторник. Предполагал, что утром, после того как сделаю зарядку, немножко посижу над книгой о Вале, но тут позвонили -- везут окно. Все рухнуло. Хорошо, что еще до того, как встал, почитал прессу, которую совсем забросил, пока лопатил сначала абитуриентов очного отделения, потом их этюды, а потом заочников. Все это не так просто, потому что за каждым судьба. Пока читаешь, -- а в принципе видно все довольно быстро, почти с первых страниц, -- все время думаешь об авторе, ловишь в себе отзвуки, которые производит эта проза на твою душу, ждешь, покуда вызревает оценка. Вот почему все дочитываю с начала и до конца. Кстати, посчитал, что всего прочитано мною 45 работ, а это по 25 страниц, то есть 2150 страниц. Здесь можно было бы и поныть, но, в принципе, это огромная подпитка и для меня, знакомство с теми сторонами жизни, которые литература часто не освещает, понимание чужой, далекой от меня молодой жизни. А как бы я жил без такой работы?

В газетах -- собственно, сегодня она одна, "РГ", -- все в прошедшем времени. Только обратил внимание, что культура здесь ведется на манер сельской хроники: эксклюзивные спектакли, заезжие знаменитости, оперные театры Москвы и Петербурга, которые и мне не по карману, выставки, которые вряд ли являются искусством. Прочел об уклончивой беседе Путина и Михалкова после Московского кинофестиваля. Путин заметил, что к фестивалю интерес снизился, а Никита Сергеевич его цифрами, цифрами, дескать, наши фильмы показывали! Кажется, попросил денег... Общий вывод: не то что полной картины искусства в стране, сейчас я не имею даже полной картины литературы...

Около часу дня привезли мое огромное окно, все очень квалифицированно, русский шофер, а грузчики -- молодые таджики. Тут же разобрали тяжеленную раму, стеклопакеты внесли через вход и по лестнице, а саму новую раму -- через старое окно. Померили по диагонали и без особых трудов втащили. Между прочим, русский шофер, которому я очень подробно объяснил, как проехать, тем не менее, приехал не туда, и мне пришлось его искать.

Сразу после этого мероприятия стал собираться и, не очень робея, ибо уже абсолютно уверен, что с деньгами в бумажнике можно ехать не только без документов, но милиция не встряхнется, если даже обнаружит у тебя в машине мешок с гексогеном, -- только плати. Долетел до Москвы, разложил продукты по холодильникам, включил свое любимое радио "Эхо Москвы". Небывалый оказался урожай.

Литература. Банк "Русский стандарт" судился с Оксаной Робски. Звезда тусовок и писательница что-то слишком задолжала банку, и теперь суд, несмотря на ее выдающиеся заслуги в области изящной словесности, требует возвращения денег. Что-то при этом радио, кажется, недоговаривает.

Искусство. Всемирно известный режиссер дал интервью. Во-первых, сказал, что русские потеряли в войну значительно больше, чем евреи, а во-вторых, заметил: в связи с тем, что в американских масс-медиа большинство пишущих людей составляют лица определенной национальности, то последствия Холокоста сильно преувеличены. Все это я уловил на слух. Будут ли, интересно, об этом завтра писать газеты?

Политика. На Селигере, где молодежные "Наши" разбили на субсидии от власти свой лагерь, появилась некая выставка, которую называют модным словом "инсталляция". Под плакатом с надписью "Мы вам не рады!" на кольях стояли пластмассовые болванки, у которых вместо лица были приклеены фотографии. Все фотографии были помечены каким-то фашистским знаком. Список весь пока не опубликовали, но назвали следующие фамилии: Михаил Саакашвили, Эдуард Лимонов, Михаил Ходорковский, Николай Сванидзе, Людмила Алексеева. Как же так, старейшую нашу правозащитницу!..

Выступавший вслед за этим сообщением адвокат Барщевский связал это и с недавним судом над "художниками" из сахаровского центра. И этих надо судить, они тоже разжигают и возбуждают! С удовольствием все время слежу за Барщевским, ловко крутящимся между "своми" и "нашими", чем вызывает у непримкнувшего слушателя глубокое отвращение.

Вечером по ТВ в прямом эфире шла трансляция из Юрмалы очередного конкурса. Все это, включая остроты молодых ведущих, среди которых выделялась выпускница МГИМО Ксения Собчак, вызывало жуткое раздражение необыкновенной пошлостью. Кривился от этого даже сидящий в зале Геннадий Хазанов. От большинства певцов с их вокальными номерами на русском и на английском языках я испытал подобную же реакцию.

28 июля, среда. Ранним утром, когда решил сбегать еще до поездки в институт на рынок, сразу почувствовал запах гари и дыма. Об этом много вчера говорило радио. Я-то думал: обычное нагнетание паники журналистами. Во всяком случае, полагал, что горят торфяники где-то на северо-западе, к нам, значит, дым не долетит. Долетел. Атмосфера довольно мрачная, солнце светит словно через марлю. Ощущение, будто город в осаде. Трава в скверике, через который хожу к метро и рынку, совершенно выгорела. Покупал творог, но мельком взглянул на цены: черная смородина -- 220 рублей, огурцы -- 50, помидоры -- 70-80. Видимо, недаром я заводил огород.

В институте сломало в скверике дерево, не к смене ли это режима? Все пусто и тихо. Ректор уехал в Болгарию, рабочие разрыли яму и меняют за 300 тысяч рублей сгнившую трубу. Все у нас в институте делается теперь удивительно дорого! Об этом уже перешептываются везде. Отдал Оксане три сумки с прочитанными работами. Двадцать пять работ прочел С.П., я бы уже и не знал, что делать, если бы не его помощь. Новых работ еще нет. Оксана так все распределила, чтобы сделать себе небольшую паузу. Работы она станет принимать только дня через два. Не образуется ли свалка, которую будет невозможно прочесть за несколько дней, что останутся до экзамена?

Вечером приходил мой ученик Егор Севрюков. Я понял, что ему трудновато, и поэтому даю ему все время какую-то работу. Сейчас он принес выписки, которые сделал из моего Дневника, где упоминается В.С. Теперь я попросил его разбросать страницы по Словнику за 2004 год. У меня на это уже не хватает времени. Он хороший и откровенный парень, много читает, принес мне книгу знаменитого филолога Дубровки Угешич и на диске последний фильм Копполы "Тетро". Здесь, конечно, есть за что ругать. Но даже неудача крупного мастера всегда вызывает размышления.

29 июля, четверг. Вчера поздно вечером заходил мой сосед Анатолий, пили чай. Я страшусь завтрашней поездки в Бутово, где находится межрайонное ГАИ. В разговоре я ввернул: не отвезет ли меня туда продавец электродов с элитным образованием физика, по пути на работу? Не отвезет, боится пробок, но посоветовал ехать на такси. Я тоже прикинул: мне по деньгам можно вызвать такси с кондиционером -- всего 400 рублей за первые полчаса. Но утром твердо решил: хоть и с пересадкой, хоть и не очень близко, поеду в метро. Как же я соскучился по нормальному чтению!

В метро все-таки прохладней и надо заканчивать с собственной ленью и ездить на метро, где все же можно что-то подчитать. Дефицит времени огромный. Вот теперь, когда уже давно нет Вити, я по-настоящему начал понимать, какая часть хозяйства была на нем, и именно это позволяло мне так много делать.

Все, что касается самой смены прав, оказалось какой-то сказкой. Вся операция заняла у меня меньше часа. Что-то из того недовольства в обществе, которое так очевидно, значит, действует. Но вот какое? Тем не менее, соображение пришло мне в голову. Наверное, эта мысль появилась у меня возле самого межрайонного этого учреждения, когда на служебной стоянке я увидел массу припаркованных дорогих машин. А стоит ли так уж сильно страдать за этот несчастный класс наших милиционеров? Надо ли говорить о необходимости поднять всем им зарплаты, и тогда, дескать, такого мздоимства не будет? Я даже полагаю, что если им вообще не платить зарплаты, то они все равно не покинут своих трудных постов. Вот моя статистика. В самом начале года я вручил одному из патрульных -- сейчас уже не стану рассуждать, нарушил ли я правила или нет -- 5000 рублей. Позавчера, когда я выезжал на дачу, другому хранителю дороги были вручены 3000 рублей. Еще одному честному и достойному стражу за некие действия было вручено еще 3800 рублей. Итого -- 11.800 за полгода! Надеюсь, правда, что вторая половина года окажется для меня, вернее для них, менее урожайной. К этим 11.800 рублей надо прибавить еще 6000, которые я же отдал вчера в смежную организацию, потому что власть не может так же просто и без особых формальностей организовать медосмотр, как она организовала смену прав. Сумма-то с одного человека значительная -- 17 800 рубликов!

После ГАИ заезжал на работу, обедал, видел Стояновского, потом еще заезжал в Дом кино, отвозил книги для Дмитриева. Он опять прислал мне удивительное в своем тоне и откровенности письмо. Надо бы у него спросить, можно ли использовать его письма в дневниках?

30 июля, пятница. Техосмотра еще нет, еду на дачу на электричке. Значит, опять удастся почитать. Сейчас я начал следить за историей с Химкинским лесом. Через него должна пройти платная дорога на Ленинград. Пропускаю митинги, протесты жителей и экологов, демонстрации и прочее. Но несколько дней назад около ста молодых людей в масках подошли к зданию химкинской администрации с плакатами, побили окна и двери, размалевали здание и строем ушли к электричке. Так все было рассчитано, что приехавшая милиция увидела лишь огоньки последнего вагона. Я вспомнил, что протест пенсионеров против монетизации льгот тоже начинался с Химок.

Боже мой, как здесь заверещало "Эхо Москвы"! Как боятся оппозиционеры каких-либо энергичных действий -- только через суд, через закон, только через верещание, через болтовню, через разговоры по любимому радио. Будто английская, французская и русская революции протекали с разрешения конституционных судов!

На электричке я уже не ездил лет пять, поэтому на все глядел с жадностью. Во-первых, быстро и без затруднений получил, как пенсионер, бесплатный билет по социальной карте. В вагоне, как только поезд тронулся, сразу же вспомнил Валю. Я на дачу уезжал обычно вечером в пятницу, на этом настаивала она сама, знала, как это для меня важно, хотя самой же потом приходилось добираться своим ходом. Вечером, после диализа, я встречал ее в Обнинске, она без сил буквально вываливалась на меня из вагона. В электричке она обычно не читала, а смотрела в окно.

За годы, что я в это же окно не смотрел, многое изменилось. Все станции теперь огорожены барьерами, просто так на перрон не пройдешь. Везде стоят автоматы, считывающие билет, а по поезду ходят сильные парни-контролеры. За окном пейзаж тоже поменялся. Лесные дали отступили от дороги, а к рельсам придвинулись новые магазины, развлекательные центры, расширившиеся пункты питания. Везде призывы покупать мебель, пиво и кухни. Везде летние скидки.

Вечером в Обнинске по ТВ смотрел творческий вечер Давида Федоровича Тухманова в Юрмале. Это не только замечательный композитор, но, судя по манере говорить, еще и человек очень хороший. Какую бездну самых популярных песен он написал! Вел вечер Тухманова Валерий Леонтьев, и это было покойно и значительно. На сей раз мне понравился даже Киркоров, большой, конечно, мастер. Пели все хорошо, потому что пели, в принципе, мастера. Запомнились Григорий Лепс и Николай Носков, обоих, по причине их высокой конкурентоспособности, телевидение старается не показывать. В связи с этим концертом мне запомнились два эпизода. Первый -- как раздраженный постоянно встречающимися еврейскими именами в программах телевидения и еще как следует не разобравшись, в чем дело, председатель Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин на коллегии перепутал фамилию и назвал молодого композитора Тухманом. Лапин был хорошим и порядочным человеком, но раздраженным на ту блатную паутину, которая уже и тогда начинала опутывать телевидение и радио. А второй -- когда мне, работавшему тогда редактором звукового журнала "Кругозор", музыкальный редактор Эра Сосниковна Куденко принесла записанную ею в студии песню "Как прекрасен этот мир". Песню-то она записала, но никто из главных редакторов в эфир, чтобы запись легализовать, не дает. Рискнуть пришлось мне, правда, перед этим я сходил на концерт -- пел худенький, негромкий мальчик Антонов. Тогда я не обратил внимания, кто же написал музыку.

1 августа, воскресенье. Вернулся из Обнинска скоростной электричкой в седьмом часу вечера. День вчера шел вроде бы хорошо, я работал по саду, что-то делал по дому, но главное, кое-что записывал на самом маленьком компьютере -- Дневник я считаю своим служением, поэтому стараюсь вести его неукоснительно. Но в самом конце дня, когда я смотрел все ту же бесконечную Юрмалу, вдруг куда-то не туда опять нажал, как это было уже в Таллине, и несколько страниц Дневника за субботу безвозвратно пропали. Причин здесь две, и одна из них очень простая. Трансляцию канал так затянул, вставляя то и дело рекламу, что сил сидеть просто так, от номера к номеру, и смотреть одни и те же идиотские ролики уже никаких не было. Я что-то в это время правил в компьютере. Никогда не стану смотреть фильмы, которые в тот момент рекламировались, и никогда ничего не куплю из того, что так тупо вбивалось мне во время этих пауз в голову. Вторая причина была мистической: увлекшись Дневником, этим своим постоянным, но эгоистическим уроком, и другими, уже институтскими делами, я почти прекратил писать книгу о Валентине, и теперь она постоянно напоминает мне, дает о себе знать.

Ночью была гроза с громом, молнией и небольшим, но обильным дождем. Выспался хорошо, а как проснулся, сразу сел за книгу. Такое счастье воспоминаний приходит ко мне в эти минуты, и так замечательно со все новыми и новыми подробностями идет дело! После этого весь день кажется глубоким и осмысленным.

Собираясь в Москву, я умудрился забыть очки. Они остались лежать на подоконнике на полотенце. Теперь буду все время думать, как они на солнце сфокусируются, задымится полотенце и -- сгорит дача. Что-то в этом роде в детстве я читал в "Занимательной физике".

В электричке, которую я люблю больше, чем машину, где я обычно лишь шофер, и которая для меня, как для пенсионера, бесплатная, читал сначала -- и без очков -- рассказы, присланные мне уже довольно давно моим учеником Марком Гасунсом, а потом Шерлока Холмса, адаптированного, с переводом и разъяснениями. И то и другое мне нравится.

В Москве по Пятому каналу шла опера "Манон", а по Первому давали матч "Спартак" -- ЦСКА. О последнем узнал еще в метро, набитом болельщиками. Хотел смотреть футбол, но потом впился в "Манон" -- это опять сила и непреодолимость любви. Досмотрел, наслаждаясь, до третьего акта, а потом резко выключил -- надо заниматься Дневником, чтобы потом опять немножко посидеть над книгой.

Но до того в Новостях видел занимательную картину -- единственная дочь Клинтонов, тридцатилетняя Челси, выходит замуж за парня, с которым он училась в университете. Наследник миллионных капиталов, работающий в банке, он еще, как сказало телевидение, правоверный иудей. Показали этого парня, симпатичный, в кипе и специальном покрывале -- таласе. Наверное, Хилари станет теперь баллотироваться на пост президента. Венчали молодых пастор и раввин.

На сон грядущий читал "РГ". В Москве в аэропорту "Домодедово" злоумышленник захватил самолет -- требовал внимания телевидения и встречи с Путиным. Через два часа омоновцы под видом врачей зашли в салон и скрутили террориста. Фамилию его пока не раскрывают.

2 августа, понедельник. Утро началось с того, что ходил в парикмахерскую. Стрижка подорожала на сто рублей, теперь уже 620, еще сто рублей сверху я обычно даю парикмахеру, который меня стрижет. Правда, это парикмахерская напротив "Газпрома", где с деньгами обращаются вольно. Стриг новый парень -- осетин Паша, он по образованию экономист, но во время кризиса быстро переквалифицировался. На Нахимовском бульваре снимает квартиру. В Москве сегодня значительно выше 30 градусов, в городе дым, который еще не разогнали машины и утренний ветер.

Может быть, весь Кавказ собрался в Москве? О, благословенные московские джунгли, в которых каждому есть место! Когда ехал на работу, то на "Университете" мне попытался уступить место парень-кавказец, Тимур. Но места хватило для всех. Едет в Солнечный на работу. Он там охранник, вернее, контролер в развлекательном центре. Еще у него с женой-татаркой есть магазинчик, где он торгует женской одеждой. Покупает в Люберецком торговом центре и продает со 100% наценкой. "Берут хорошо, у многих других ведь наценка в 150%". Но самое интересное не в этом, хотя тоже показательно, что происходит в торговле. Такие торговые наценки существуют только у нас в России. Парень оказался -- вместе ехали до "Театральной", потом шли на пересадку, я сошел на "Тверской", а Тимур поехал до "Войковской" -- дагестанцем из аула Хунзах. В связи с этим вспомнил свою молодость, как два раза был в Дагестане. Как верхом вместе с пастухами от моря добирался до этого самого Хунзаха. И я ко всем относился как к друзьям и соотечественникам, и ко мне относились так же. Жена одного из героев моего очерка, Шамиля, приезжала в Москву, и здесь моя мать водила ее по поликлиникам. Всем хватало места, слово "чурка" еще не звучало. Какая была жизнь!

В институте быстро подготовил список тем для экзамена по творческому этюду на заочном отделении. В связи с тем, что ректора нет, отдал все Мише Стояновскому, пусть ректорат всю бумажную деятельность дальше и организовывает. Миша меня еще огорошил тем, что, несмотря на каникулы, министерство требует от нас проведения конференции -- переименовать куратора: не агентство, а теперь уже министерство. Вот идиотизм! Нельзя об этом было предупредить вузы раньше! Из института отослал книги своим ученикам -- Валере Амутных и Марку Гасунсу. Марк преподает теперь какой-то из древних или восточных языков в Новосибирском университете.

Теперь темы для абитуриентов-заочников.

1. А. Т. Твардовскому, чье столетие отмечает страна в этом году, принадлежат хрестоматийные строки:

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том, что они, кто старше, кто моложе,

Остались там. И не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь,

Речь не о том, но все же... все же... все же...

Как вы понимаете многозначительные виноватые вводные слова: "все же, все же, все же..."?

2. "Москва -- как много в этом звуке для сердца русского слилось" (Пушкин) "Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок!" (Грибоедов). Как вы сегодня объясните противоречия в отношении к Москве двух современников?

3. "Прежде Русь стихи писала,

Рифмам не было числа,

А теперь практичной стала:

На проекты налегла" (Н. А. Некрасов. "Современники").

Что вы думаете о вечных вопросах России?

4. "Популярное искусство ценно не по пользе, которую оно приносит, а по вреду, от которого спасает, доставляя менее грубое развлечение" (В.О. Ключевский). А ваша точка зрения?

5. Дети во дворе играют в смертниц-террористок... Яркие розовые и синие рюкзачки за плечами, звонкий смех... Криминальная хроника нашего двора.

6. Можно ли пропить талант? Фолкнер вот не пропил. Другие примеры.

7. Муки реализма или соблазны "сюра"?

8. "Эге!" -- сказал ЕГЭ, обращаясь к Бабе-Яге.

9. Не выходите, девушки, замуж за писателей -- писательство это эгоизм. Так ли?

10. Пенсионерка как бизнес-леди.

11. Пришвин: "В лесу я стараюсь ходить тихо". Случайно ли сегодня возникла эта тема?

12. День жизни старого "Москвича".

Добавление к моей сладостной картинке о Дагестане. Вечером на Манежной площади состоялась грандиозная драка между ветеранами ВДВ, праздновавшими сегодня свой день, и "выходцами из Дагестана" -- ранено 15 человек, в том числе ранения есть и ножевые. ОМОН быстро все, правда, прекратил. А в Красноярске разбился самолет -- 11 жертв.

Весь вечер сидел над правкой дневников за 2006 год. Максим Лаврентьев подготовил мне хорошо сделанный Словник. Если Максим что-нибудь делает, то, как обычно, делает хорошо. Теперь надо нести рукопись Алексею Козлову верстать.

3 августа, вторник. Вся программа вечерних новостей была посвящена лесным пожарам, которые полыхают по всей России. Президент объявил чрезвычайное положение в семи регионах. Особенно пострадала Новгородская область. Путин, не забывая свои царские привычки везде появляться самолично и, под взглядом телекамер, чинить свой суд и административную расправу, уже побывал на нескольких пожарищах. Дома погорельцам будут, как он обещал, восстановлены к ноябрю. Людей жалко до слез. Но и энергичный Путин молодец -- помнит, что впереди скоро выборы. Это огромный талант совмещать личное -- выборы с общим -- командованием страной. Путин несколько раз предупреждал чиновников, что деньги, которые будут выданы на стройку после пожаров, -- святые и их нельзя разворовать.

В связи с этим не могу не привести заметочку из "РГ" "Ночной расстрел. В Махачкале убили следователя МВД". Ворвавшиеся в квартиру бандиты взяли у хозяина 1 миллион 300 тысяч рублей, а самого его убили. Спрашивается: откуда в доме такие деньги и почему они, допустим, не в банке? Чего следователь больше боялся -- хранить деньги или объявления, что они у него есть?

4 августа, среда. Утром поднялся в половине шестого. Дворники-киргизы уже скребут двор от слишком рано падающей пожелтевшей листвы. Неба и солнца не видно, все серо. Дымом от горящих в Подмосковье лесов плотно заволокло весь двор. Пока варил себе кофе на молоке, слушал радио: по стране уже более сорока человеческих жертв. В кольце огня российский научно-исследовательский атомный центр в Сарове, все силы брошены, чтобы его отстоять. В комментарии по радио есть нехитрая, приходившая и мне неоднократно мысль, что жара стоит уже два месяца, а спохватились только теперь. Вспомнил замечательную картинку: несколько дней назад напротив Медведева сидит министр обороны Сердюков и главнокомандующий просит министра подключить армию. При советской власти эту армию давно бы уже привлекли к делу. Достаточно было бы звонка секретаря обкома начальнику соответствующего округа. Оказывается, у нас есть какие-то поразительные технологии по борьбе с огнем, но и о них своевременно никто не вспомнил. Министерство по чрезвычайным ситуациям возит на самолетах чугунные отопительные батареи.

Среди многих причин нынешних пожаров радио назвало и еще одну. Два года назад Думой с огромной поспешностью был принят Лесной кодекс, по которому в лесу не осталось никаких хозяев, кроме тех, которые его рубят. Вот так мы расплачиваемся за наших талантливо выбранных депутатов.

Чуть ли не с шести утра сел читать свою рукопись после редактуры Натальи Евгеньевны. Ничего существенного тут сделано не было, но Наталья Евгеньевна вычистила рукопись от огромного количества мелких блох и повторов. Мне даже несколько неловко от собственных "как говорят", "так сказать" и прочего словесного сора, при помощи которого я делал вид, что стилизовал текст. Ощущение целый день, да еще в жару, было как у каторжного. Одно за другим: то дипломные работы, то чтение абитуриентов, то придумывание этюдов. Но в какой-то момент моих "мучительных раздумий" за завтраком и с включенным радио вдруг раздается объявление, что в "Новой опере" идут балетные спектакли театра Касаткиной и Василева. Я тут же посылаю эсэмэску Николаю: "Пляшешь ли ты сегодня?". Дальнейшее оказалось лишь делом техники и проблемой, как по такой жаре выйти из дома. Сегодня минкусовский "Дон-Кихот". Наверное, по этой легкой, похожей на нехолодное шампанское музыке я соскучился больше всего.

Поехал на метро, с собою пригласил В.А. Пронина, чей едкий, памятливый ум всегда доставляет удовольствие. Встретиться договорились у входа в театр. Одна из причин нашей поездки заключалась еще и в том, чтобы ввиду безумной уличной жары три часа посидеть и передохнуть в кондиционированном зале. Спектакль был ничего себе. Все-таки такое роскошное искусство, как балет, требует имперского размаха и воистину сцены Большого театра. Стиль "Новой оперы" -- несколько первоклассных солистов и сборный кордебалет. Правда, расставлены танцоры с определенным искусством. Практически безукоризнен был только Николай -- все время в образе и все время подчеркнуто держит острую форму. Солисты, как я уже писал, были на высоте и почти хороша Колина партнерша Наташа Огнева. Произвел впечатление и другой первый солист -- Владимир Стуров, но здесь скорее брутальная мужественность, законченность поз и опыт, приходящий с возрастом. С ним в паре тоже неплохая танцовщица Полина Кырова. И все же, и все же... Меня удивляла полная собранность у Николая, что возможно только у крупных артистов, и ни одного послабления, чтобы дать себе отдохнуть. Николай до сих пор без звания, которое он, конечно, давно заслужил. В этом смысле я не понимаю руководителей, долженствующих поддерживать ради театра подобного артиста. Я помню рецензию после "Маугли" в "Коммерсанте", где написали, что смотреть можно только на Чавычелова.

Когда шел в театр и ехал в метро -- везде дым, ощущение тревоги и катастрофы.

По радио передали, что сгорела одна из баз МВФ под Коломной. Медведев по этому поводу вернулся из отпуска и поснимал начальство. Боюсь, началась предвыборная борьба титанов.

5 августа, четверг. Слава богу, Федеральный атомный центр удалось отстоять. К борьбе с огнем были привлечены даже заключенные. В Москве тоже сегодня изменение обстановки. Утром, когда вышел на балкон, не поверил своим глазам: во дворе небо мутное, но дыма и едкого запаха гари нет. Утром повторили по радио рекомендации главного санитарного врача Онищенко, чтобы люди пожилого возраста, по возможности, не выходили на улицу.

К двенадцати часам добил свою рукопись и подобрал фотографию для отправки в Париж. Все мои попытки найти личного и надежного секретаря тщетны. Я зарастаю в бумагах и домашнем хламе.

В три часа прошла объединенная конференция в институте -- мы сменили учредителя. Может быть, так часто у нас меняют учредителя, чтобы дать должную работу нотариату? Сейчас этим заняты по стране все вузы. Надо будет распечатать каждый устав, как минимум, в шести экземплярах, каждый потом заверить у нотариуса. Наше умное министерство, подвергнутое очередной модернизации, еще весной прекрасно зная, что всем придется менять свои уставы, сообщило об этом в вузы только несколько дней назад, видимо, забыв, что большинство преподов в отпуске. В этом смысле показательна наша конференция. Было четыре заведующих кафедрой и лишь один преподаватель -- С.П., он заезжал за последними работами заочников, да еще человек десять из хозяйственной части. Потом, уже осенью, в явочный лист впишут другие фамилии, и все распишутся. Что изменилось с прошлых партсобраний? Все это заняло десять минут.

После консультации почувствовал себя плохо. Но тем не менее отлежался и предложил С.П. поехать на дачу. Сидеть в Москве невыносимо. Полное ощущение катастрофы. Таков, наверное, и будет в свое время конец мира -- без пощады жгущее солнце.

Приехали около двенадцати, и уже ночью я почувствовал себя совсем плохо, накатывает бронхит. В промежутках между тревожными снами еще просматривал "Новый мир", который подарил мне Василевский, заходивший в Лит. Начал, как всегда, со статьи Аллы Латыниной, автора, который, что бы ни писал, не надоест мне никогда. "Тюбик "живородной пасты" и спрей "мертвая вода"". Технология строительства сорокинской "Метели". По форме это острая критика, а по существу опять апология. Детали, впрочем, есть.

6 августа, пятница. Утром смотрю в окно -- на участке такой же туман, как и в Москве. Буквально не видно соседского забора. Все же, несмотря на погоду и начинающееся нездоровье, через силу встал, полил участок, собрал помидоры и огурцы. Затем измерил себе температуру. Температура моего изношенного тела кружит и скачет вокруг 37 градусов. Взялся снова за "Новый мир", за воспоминания Михаила Ардова. Тут вырисовывается биография интеллектуала-рассказчика. Он всегда в тихом демократическом протесте. Сначала протестует против советской власти и, видимо, на волне этого протеста, а также обладая счастьем веры, постригается священником Русской православной церкви. Но поиски духа и смиренный протест на этом не заканчиваются, и отец Михаил Ардов оказывается в Зарубежной Русской православной церкви. Вот он служит где-то в Англии. Почему-то все поведение этого священника и литератора рифмуется у меня с жизненным путем другого знакомого мне священника -- отца Вигилянского. Слышал недавно его выступление по "Эху Москвы" по поводу начинания некого русского олигарха, командующего "Русским молоком". Но о начинаниях молочника как-нибудь в другой раз. Слишком душно.

7 августа, суббота. Еще с раннего утра решил, что надо немедленно ехать в Москву. Там хоть мой сосед врач.

В "Российской газете", я привожу ее для соседа Вилли, помещены две заметочки. Первая -- "Авиабаза сгорела, людей спасли". "Напомним, что там сгорел штаб, несколько хранилищ с морским имуществом" -- это из текста. В заметке рассказывается о героической работе милиции, когда база "подпалила" соседнее садовое товарищество. Все это произошло в Коломенском районе. Вторая заметка из этого же номера -- "Пушкин голосом Боярского. Звезды кино записывают аудиохрестоматию по русской литературе". Газета предъявляет список: Олег Басилашвили, Сергей Безруков, Елизавета и Михаил Боярские, Ксения Раппопорт. Елизавета Боярская размышляет, что "Войну и мир" и "Анну Каренину" она может и не потянуть.

8 августа, воскресенье. В 4 часа дня вернулся Володя, и я сразу же поехал. Арбуз купил. Машин по пути почти нет.

9 августа, понедельник. Утром пошел за лекарствами. К этому времени я так ослабел, что по дороге до метро садился на поребрик три раза -- отдыхал. Звонила Оксана: где этюды? Ректор интересуется.

10 августа, вторник. За несколько недель впервые удалось чуть передохнуть. На небе где-то высоко еще густой слой непроветренных облаков, но ощущается утренняя прохлада. К десяти подошел С.П., поехали с ним на машине в институт. Наш двор утром поливает дворник, а вечером женщина-общественница и ее муж проделывают то же самое. Их же стараниями несколько последних лет вдоль двора со стороны шестого корпуса появился роскошный газон, полный цветов и цветущего кустарника. Но я почему-то связал утреннюю поливку с возвращением в столицу Лужкова -- приехал барин, все засуетились. Вчера он встречался с Путиным. Сегодня вечером эту встречу показали по ТВ. Но до этого, возвращаясь поздно из института вместе с Ашотом, услышал я следующее. Дескать, вот вернулся мэр и первым делом начал заботиться о своей собственной пасеке. В специальных контейнерах отправил своих пчелок подальше от московского смрада да еще поближе к воде. По этому поводу поднялся шум в прессе. Но, судя по более объективному показу событий, все оказалось наоборот. Мне показалось даже, что когда Путин, поблагодарив мэра за то, что тот своевременно вышел из отпуска, сразу же попросил Лужкова взяться своими силами за восстановление сгоревших поселений, то, повторяю, мне показалось, что больше Путину просто не к кому было обратиться. Лужков всегда в этом смысле образец надежности. Но столичный мэр в этот раз выдвинул встречный план, на который Путин согласился. Он не будет распыляться на маленькие дома, а построит "социалку": школы, больницы, водопроводные и газовые сети. В этот день показали еще один сюжет -- с заседания московского правительства. Во-первых, Лужков тут же вытащил из Москвы, кажется, на юг, где значительно прохладнее, полторы тысячи стариков и старух. А во-вторых, дал бой губернатору Московской области генералу Громову, который предлагал на будущее чуть ли не за несколько миллиардов рублей залить все существующие вокруг Москвы торфяники. Мэр напомнил, что еще в 2002 году он, Лужков, предлагал некоторые меры по предупреждению пожаров, которые обходились значительно дешевле, чем нынешняя запоздалая идея губернатора.

Собственно, это и есть основное за сегодняшний день. В институте была ленивая и формальная апелляция по экзамену "Творческий конкурс". Я повысил до проходного балла несколько работ, исходя только из чувства социальной справедливости. Расписание составлено так: "9 августа (понедельник) объявление оценок по экзамену "Творческий конкурс"", а уже "11 августа (среда) "Творческий этюд" (письменный экзамен)". Я не могу отсылать человека в Норильск, просто объявив, что он нам не подходит. Пусть дерзнет, поварится в нашей среде...

Вечером звонила подруга моей сестры Татьяны, оказавшаяся моей поклонницей. Она искала мои книги на Тверской и в "Библио-Глобусе", ей отвечали так: "Есина издают маленькими тиражами и раскупают мгновенно".

11 августа, среда. Во втором часу ночи проснулся от свиста ветра. За окном бушевала буря. Пойдет ли дождь? Я закутался в халат и, сидя на балконе, наблюдал, как разверзается небесная хлябь. Порывы, первые капли влаги, расплывающиеся на асфальте. Какое это было счастье!

С раннего утра и до почти двух сидел на экзаменах по этюду. БНТ поправил два дня назад только одну тему, убрал "девочку-террористку" и поставил выражение, приписываемое Александру Невскому: "Не в силе Бог, а в правде". Это была неплохая замена. Насколько я понимаю, не только в стране началась предвыборная кампания, но и в нашем институте. Ректор, как мне кажется, решил не вербовать себе новых сторонников, а просто принимать их на работу. Я дал ему возможность самому изобразить инициативу -- когда брали Малягина, первым вестником был он, хотя и эту фигуру придумал и предложил ему я. Кафедра, правда, не дала ректору принять на работу Колю Переяслова, дело которого пришло через Тарасова. На этот раз БНТ решил повторить номер. В принципе я договорился с Басинским о его возможной работе, однако пока, в связи с внезапным, но недокументированным уходом с кафедры В.В. Орлова, я не мог никому ничего предложить, потому что не знал, освободится ли ставка. Сегодня мы говорим с ректором. Он произносит фамилию Басинский, я не против, ведь это совпадает и с моими намерениями. Но есть такое соображение: хочется взять "чистого" прозаика. В разговоре я напомнил ректору, что и Басинский, и Архангельский -- все это еще недавно молодые критики, написали пока по роману. Я прекрасно вижу, почему Тарасов хочет именно Басинского -- через него ход к Сараскиной и к фонду Солженицына. Но это его личное дело, а мне и так Паша нравится, на кафедре он был бы неплох. Я говорю, что согласен, но прошу пока Басинскому не звонить. Все решим в сентябре. Через час, когда я был уже дома, он мне звонит и говорит, что Басинский согласен, но хотел бы посмотреть, кого мы ему наберем. Эту новость я прожевывал целый час, а когда С.П. принес мне на проверку три килограмма этюдов, я вдруг прозрел и в какой-то жуткой ярости набрал номер ректора. Разговор принадлежит нам обоим, и я не могу выставлять в нем себя героем. Я начал с того, что, может быть, мы сразу сегодня отошлем Басинскому этюды -- лучшей возможности сразу узнать состав будущего семинара у него не будет. После того, как вы подкорректировали мои планы, продолжал я, это будет прекрасный выход. Тогда на собеседовании Басинский уже сам будет отбирать людей и не скажет, что вот, Есин набрал говно, а ему, Басинскому, надо теперь все это воспитывать. Судя по данным приемной комиссии, наши лучшие ребята на последнем этапе, когда они уже выиграли конкурс и их зачислили, забрали свои документы и ушли в МГУ. Такого у нас раньше никогда не было.

Читал этюды до глубокой ночи.

12 августа, четверг. Вечером договорился с Натальей Евгеньевной, что в половине десятого встретимся в метро у первого вагона в центр на "Лубянке". Нет сейчас иной возможности отвезти в издательство рукопись, а борьба у меня идет со временем, успею ли я что-то сделать или нет, и если не успею, то все мои бумаги, и роман, и дневники превратятся в мусор для помойки. Я отчетливо представляю, как очищают мою квартиру перед продажей. По своему обыкновению, вскочил рано, выехал тоже заранее, а не в должный час, читал последнюю "Литературную газету" в метро, сидя на станции. Здесь сегодня мощная статья Олега Попцова "В рай только по записи. Для изменения жизни мало одного желания ее изменить". Это практически о словоблудии нашего президента и бывшего президента, на словах борющихся с коррупцией. Захотели бы, дескать, -- давно бы извели ее под корень.

"Продается только та власть, которая готова быть купленной. И когда я слышу из уст чиновников гневную речь по поводу продажности журналистов, и она, увы, есть, я вижу возмущенного коллегу, сносящего обвинения одной фразой: -- На себя посмотри!

И тогда отчаянный вопрос. Как в этом вдоль и по-перек коррумпированном мире бороться с коррупци-ей? Как?!

Ответ. Прежде всего, должна быть создана систе-ма. А ее нет и не будет, потому что систему должна создавать власть, которая коррумпирована. Мы хо-дим вокруг да около, не называя вещи своими именами. Коррупцию может победить только страх, по масштабам равный коррупции. Как это расшифро-вать? Штрафовать за получение взяток размерами взяток плюс проценты? Это несерьезно. Только страх лишиться всего есть страх продуктивный. Не надо сажать в тюрьму, вешать и отрубать руки и бегать по судам, тратиться на адвокатов. Ничего не надо. Чиновник или другой представитель власти, уличен-ный в коррупции, лишается собственности, он сам и его ближайшие родственники, на которых он, конеч-но же, ее оформил, получают пожизненный запрет занимать государственные должности, как и пожиз-ненное вето заниматься бизнесом, и одномоментно получают запрет на выезд за рубеж. Все. После этих не единожды осуществленных мер коррупция начнет таять на глазах.

Неким подобием этого в прошлом был факт ис-ключения человека из партии. И страх перед такой возможностью действовал безотказно. Человек ли-шался своей жизненной значимости, он получал вол-чий паспорт".

Олег Максимович Попцов, опытный наблюдатель, и кое-что он видит, как снайпер. Вот еще одна крупная цитата.

"Меня не покидает ощущение, что власть, неустанно отрекаясь от социалистического прошло-го, в котором якобы правили бал все возможные и невозможные пороки, возвращает нас в атмосферу 90-х годов -- такого же неприемлемого отношения к фундаментальному профессионализму, обладате-лем какового являлись люди старшего поколения. Обострялся не без умысла конфликт поколений.

Президент, как мне кажется, настороженно отно-сится к старшему поколению граждан, они для него излишне консервативны. И он не скрывает этого. Президент преисполнен желания омолодить и повсе-дневность, и политику. Он устремлен в будущее. И это можно только приветствовать. Но если из жизни исключается преемственность, а точнее говоря, эс-тафета поколений, то мы получим, один в один, ком-плекс младореформаторов. На Западе седые головы -- ресурс, который ценится на вес золота. Но мы же не Запад. У нас суверенная демократия. Мы лиша-емся взлетной полосы. Ибо взлет в будущее реален, когда ты обрел твердую устойчивость в настоящем. И эту устойчивость помогли тебе обрести много знаю-щие и обогащенные жизненным опытом люди. Иначе не получится.

Маленький штрих -- беседа президента с главой МВД Нургалиевым. Речь идет о диверсии, слу-чившейся на Баксанской ГЭС в Кабардино-Балкарии. Нургалиев докладывал о возможных ошибках, кото-рые допустила достаточно опытная охрана станции, осуществляемая силами МВД. Медведев тут же вклю-чился в разговор и конкретизирует его: "Этих пенсионеров надо гнать в три шеи". Министр извинительно уточняет: "Они не пенсионеры". Мелочь, конечно, но образ вырисовывается явственно".

Мог бы от себя добавить и я. Это мое личное раздражение медведевским Интернетом. У политического деятеля такого калибра на подобное не должно было бы хватать времени. Блэр только после того, как ушел с поста премьер-министра, начал учиться отправлять эсэмэски.

Но будем ближе к общественным фактам. Вот отрывок из небольшой заметки Леонида Бызова, сотрудника института РАН:

"Стабильность рейтингов высших лиц государства не должна вводить в заблуждение. У людей нарастает глухое раздражение, которое все чаще проявляется в открытой форме.

Это не значит, что будет набирать очки оппозиция, которой никто не верит и к которой многие относятся с презрением. Волна разного рода митингов и несанкционных вспышек не только возможна, но и неизбежна. Важно, что кредит доверия людей к нынешним властям подошел к критически низкой оценке. Мы с осени вступаем в совершенно новую политическую ситуацию, совершенно отличную от того, что было последние десять лет, которые можно назвать растянувшимся медовым месяцем во взаимоотношениях власти и народа.

Не думаю, что беспорядки начнутся именно в августе, потому что, как часто бывает в России, неприятности начинаются не на пике испытаний и люди в этот момент озабочены мыслью, как бы день простоять, да ночь продержаться... А вот когда волна непосредственной угрозы проходит, могут припомнить многое.

Недовольство будет усугублено неизбежным ростом цен на самые необходимые продукты".

К вечеру пришлось поехать в институт, отвез результаты этюдов и взял небольшую посылку для Тани от ее подруги. Заодно, ради факта, выписал фамилии ребят, которые уже поступили в Лит, но позже все же забрали документы ради журфака и филфака МГУ, ВГИКа и ГИТИСа. Выписывал вместе с оценками за творчество и этюд.

Мухамеджанова 90/66

Кривин 90/65

Арнаутов 85/75

Кочегаров 95/90

Свободина 55/90

Кукшанова 75/97

Таких оценок по 100-балльной системе ставил я очень немного. И вряд ли что-то подобное могло произойти у нас раньше. Я помню, как заполошная Нина Садур вместе с парочкой других мам того же ряда, забрали своих девиц и перебросили в РГГУ, к Ю. Афанасьеву. Это произошло, как только я стал ректором, -- националистически-либеральная реакция. Но ведь через два или три меся-ца девы вернулись, и высокоталантливая Нина Садур упрашивала меня принять их обратно. В расхваленном в демократической прессе и либеральном РГГУ, дескать, совсем не то. Уже потом дочь Садур заканчивала у нас аспирантуру.

13 августа, пятница. Проживаю каждый день как тяжелый урок. Беспокоит, конечно, в основном то, что много времени и умственной активности уходит на сложное, лишь для моей психики. Эта усложненность существования, зависимая от личности. Собирается гражданин в путешествие -- билеты, деньги, одежда. Старый, больной человек -- лекарства от астмы, от простуды, от давления, снотворное и т.д. Собирается писатель -- компьютер, книжка для чтения, записная книжка, второй компьютер, новый роман. Собирается родственник, который должен навестить своих, -- купил в "Москве" вчера платок-паутинку для Татьяны Алексеевны -- ей исполняется 90 лет. Потом размышлял над подарком для Татьяны, для Марка, для Коли. Наконец, собирается любопытный человек -- карта Парижа, два путеводителя и проч. и проч.

В столице все еще жарко, хотя ночью накануне прошла гроза. Попытки поработать за сборами кончились безрезультатно. Правда, часика за два набил пару коробок книгами, которые после, по возвращении, отвезу в институт. Чуть-чуть посидел над редактированием китайского фрагмента Дневника-2006 -- как бы было все обеднено, если бы я этот фрагмент все ж не нашел!

Весь день по радио говорили о неком бизнесмене Василии Бойко-Великом, владельце предприятия "Рузское молоко". У себя на производстве он ввел некий православный кодекс поведения. Все у него работающие под страхом увольнения до праздника Покрова должны обвенчаться, если еще этого, как женатые уже люди, не сделали. Начальник Бойко-Великий грозит увольнением с работы женщинам, которые пойдут на аборт. Этот сюжет, я о нем слышал еще вчера, показали и по телевидению.

Полагаю, что всех напугало просматриваемое здесь влияние церкви; меня -- низкий вкус и деревянное понимание проблемы в "Рузском молоке". По этому поводу, как всегда предельно осторожно, выступил отец Вигилянский, выпускник Литинститута. Это все мне напоминает чтение бывшими преподавателями истории партии основ христианской морали. Много говорили о пожарах, которые вроде бы в московском регионе пошли на убыль, о Лужкове, вернувшемся из отпуска, о повышении цен на продукты.

14 августа, суббота. Уже в девять часов с собранным чемоданом вышел из дома и на машине к десяти доехал до института. Вечером, согласно давним планам, вместе с С.П. улетаем в Францию. В институте придется пробыть весь день -- сегодня апелляция по этюду. Естественно, народу почти не было, так и просидели до вечера в приемной -- порядок есть порядок. Дальше довольно благополучно на метро добрались до станции "Белорусская" и на специальном экспрессе за тридцать пять минут домчались до "Шереметьева". По дороге я рассматривал новые здания -- дорогу я знаю с юности хорошо, здесь, в Хлебниково, на даче у тещи проходила моя молодость -- и мучился, что несправедлив к строю, всем недоволен, а жизнь становится лучше. Радуюсь удобствам экспресса. Кто бы мог подумать о таком десять лет назад, когда мы ездили на стареньких "жигулях" встречать коммерческих студентов из Италии или Вьетнама.

В новом терминале все чисто, спокойно, все службы, включая регистрацию, работают почти идеально. Мимолетно, даже почти не почувствовав, очутились в Париже. И здесь, как по космическому графику, встреча, гостиница. Правда, попался в качестве шофера и встречающего наш экс-соотечественник, украинец, бывший суворовец, потом военный, офицер. Когда досрочно демобилизовали, копал могилы в Москве на Никольском кладбище. Теперь же хвастается своей удачливостью. Девушки, которые ехали с нами и которые впервые в Париже, его угодливо расспрашивают. Он, молодец, все объясняет, показывает место возле "Гранд-опера", где все мы, живущие в разных отелях, должны встретиться завтра. И все это продолжается, эдакий петушиный распев, до тех пор, пока С.П. своим накаленным профессорским голосом не говорит, что уж если мы едем со стороны Сен-Дени, то он мог бы давно довезти нас до отеля, который возле бульвара Клиши, а уж потом он может заниматься щебетаниями с дамами. Певшие еще минуту назад на разные голоса дамы смолкли. Через пять минут мы уже оказались в отеле. Анализируя потом всплеск С.П., я вдруг вспомнил, что наш молодец где-то в упоительном разговоре сказал, что он теперь гражданин Франции, а прежде пять лет служил во французских войсках. С.П. раньше меня смекнул, что служил бывший суворовец во Французском легионе.

Живем, действительно, почти на самой площади Пигаль, возле не менее знаменитого бульвара Клиши. Но дальше начинается неслучайное, как и всегда у меня в жизни. Двухзвездочный отель "Турин" -- вполне приличное заведение. Не роскошные, но все удобства, в комнате две кровати и масса розеток, куда можно воткнуть шнур от компьютера и зарядное устройство от телефона. Отель расположен на улице Виктора Массе. Здесь один за другим выстроились магазины музыкальных инструментов. Виктор Массе был когда-то не только профессором Парижской консерватории, но и хормейстером Оперы. Но неслучайное только зреет. Если пройти по улице Массе по направлению к метро на площади Пигаль -- это пять минут ходьбы, -- то обязательно обратишь внимание на авеню Фрошо. Не заметить ее невозможно, улица перекрыта решеткой с воротами, на которых кодовый замок, звонок и надпись, что это приватная территория. Через решетку видны утопающие в зелени невысокие дома и особняк. Это объединились собственники и наследники. Здесь когда-то жили кроме, естественно, хормейстера и композитора Массне, Александр Дюма, художник Огюст Ренуар и его сын, знаменитый кинорежиссер Жан Ренуар. Здесь же находилась последняя мастерская Тулуз-Лотрека.

Для меня так важно, когда знаменитые люди, живущие со своими легендами и произведениями в моем сознании, укореняются в текущей реальности, получают в ней место жительства, письменный стол и окно в сад.

15 августа, воскресенье. Есть смысл перечитывать любимые, даже знакомые книги -- открываются подробности, о существовании которых ты и не предполагал. Сначала все, как всегда: под начинающимся дождем, не очень плутая в кварталах, скорее следуя интуиции, нежели карте, добежали до Оперы. У С.П. масса приемов занять в автобусе хорошие места. Сумрачно, холодновато после Москвы, я в джемпере и куртке-ветровке. Потом, когда в семь вечера вернемся в Париж, здесь встретит нас густой и упорный осенний дождь. Дань за жару в Москве. Экскурсия -- замки Луары. На такой же экскурсии я уже побывал лет пять назад, когда участвовал в книжной выставке.

Сидим в автобусе на передних местах, сразу за гидом, видно хорошо. Я сейчас, пока пишу этот абзац, думаю, как бы поэлегантней ввести в повествование гида. Гид как гид, худощавый, хорошо и точно говорящий по-- русски мужчина за сорок. Одесса или Москва, но все-таки мы снабдили Европу хорошо говорящим контингентом высокого уровня. Разными путями, но обеспечили. Здесь я вспомнил нашу прекрасную и знающую дело девушку-гида по Италии, закончившую, кажется, университет в Ленинграде, и даму-аристократку в Венеции. Наш парень, зовут его Александр, ни по каким параметрам им не проигрывает. Едем по мосту Александра Третьего, через Сену. Начинается первый, но для меня, старого воробья, привычный, рассказ про Бастилию, начало революции, камни, которые легли в основание моста. И сразу же возникают новые, никогда не слышанные или пропущенные мною подробности. Крепость, ее аристократическое назначение -- прятать только своих, ее бюджет, состав из шести или семи узников, молодой аристократ, посаженный по просьбе отца, потому что могучий сынок умудрился изнасиловать собственного дядю. Потом колебание бастующих, завтрак с вежливым комендантом, торг с мэрией и революционными гражданами по поводу "разрушения"; оставшегося камня оказалось так много, что из него было построено еще несколько домов. История, зафырчав, двинулась, раскрывая свое грубоватое, как у девушки-простолюдинки, лицо.

Собственно из этих добавлений и подробностей, многие из которых я знал, и будет состоять наша экскурсия. Александр оставался на высоте, казалось, он добавляет и уточняет романы Дюма и Мэриме.

Сама экскурсия, кроме вида из окна на всю центральную Францию, ибо туда и обратно автобус за двенадцать часов прошел что-то около шестисот километров, включала еще и посещение трех знаменитых замков. Шеннон, замок Франциска Первого, Шенонсо, замок великих женщин -- Екатерины Медичи, Дианы де Пуатье, и королевский замок в Амбуазе, где могила Леонардо да Винчи. Помню, когда я впервые оказался на подобной экскурсии несколько лет назад, то Амбуаз с его круглыми башнями проплыл мимо по другому берегу Луары. У меня тогда сжалось сердце от обиды, что, вот, так близко, а самого интересного я так не увидел. И тогда же мелькнула уверенность: ничто не пройдет мимо, если предназначено тебе судьбой.

На сей раз в Шеннон, в сам замок, мы не заходили. Нам разрешили только полюбоваться строением со стороны лужайки. С.П., значит, не видел знаменитую лестницу, спроектированную Леонардо. Мое описание этого архитектурного чуда есть где-то в дневниках предыдущих лет, но к настоящему моменту я подыскал описание, взятое из романа Альфреда де Виньи "Сен-Мар". Когда на что-то настроишься, то случается самое неожиданное.

"За четыре версты от Блуа, в часе езды от Луары, на дне весьма неглубокой долины, между топкими болотами и ста-рым дубовым лесом, перед вами неожиданно предстает коро-левский дворец или, вернее, волшебный замок. Можно поду-мать, что какой-нибудь гений арабских сказок, находясь под влиянием чудодейственной лампады, похитил его в одну из тысячи ночей и принес из полуденных стран, чтобы скрыть в стране тумана вместе с любовными похождениями прекрасно-го принца. Дворец запрятан как сокровище; глядя на его голу-бые купола, изящные минареты, возносящиеся к небесам, длин-ные террасы над лесом, легкие стрелы и полумесяцы, всюду переплетенные на колоннах, можно подумать, что находимся в Багдаде или Кашмире; только почерневшие, заросшие мхом и плющом стены да бледный и унылый цвет небес изобличают ненастную дождливую страну. Здание действительно воздвиг-нуто гением, но гений этот был родом из Италии и назывался Приматиче; во дворце действительно скрывали любовные по-хождения принца, но принц этот был королем и назывался Фран-циском I. Его саламандра пылает там всюду; все своды, как звез-дное небо, испещрены ее несметными огоньками; сверкающим венцом поддерживает она капители колонн, блестит огнями на оконных стеклах, извивается вместе с потайными лестницами и всюду пожирает пылающим взором тройные полумесяцы та-инственной Дианы -- Дианы де Пуатье, дважды обоготворен-ной и дважды любимой в этих сладострастных лесах.

Основой этого страстного памятника, не уступающей ему в изяществе и таинственности, служит двойная лестница; она возносит свои сплетенные спирали с самого нижнего этажа до самых высоких башен замка и оканчивается сквозным павиль-оном или фонарем, увенчанным колоссальной, издали виднеющейся лилией. Два человека могут войти туда одновременно, не заметив друг друга.

Эта лестница, взятая в отдельности, производит впечат-ление маленького уединенного храма; тонкие арки, которые поддерживают и заслоняют ее своими сквозными кружева-ми, напоминают архитектуру наших церквей. Кажется, будто в руках строителя сам камень становился мягким и послуш-но поддавался всем причудам его фантазии. Трудно понять, как возможно было начертать план такого здания и объяснить его рабочим; оно представляется мимолетной фантазией, бле-стящей, внезапно окаменевшей грезой, воплощенным снови-дением".

И эта цитата впечатления от замка полностью не передает. Зато мы услышали замечательный рассказ о прадеде Авроры Дюдеван, писательницы Жорж Санд, знаменитом бастарде Августа Саксонского маршале Морице. Услышали, что Людовик XIV несколько раз бывал тут со своим блистательным двором. Два раза сюда вместе с ним приезжала и труппа Мольера. Премьера "Мнимого больного" состоялась именно в Шенноне. Именно здесь мир впервые узнал, что "все, что не стихи, то проза". Что там, в конце концов, какой-то Людовик, хотя бы и "король-Солнце"! Здесь был Мольер, здесь впервые была сыграна его пьеса!

Что все-таки по-настоящему поразило за время экскурсии, так это лицо на портрете Филиппа Эгалите, кузена короля, проголосовавшего за казнь своего двоюродного брата. Лицо уже немолодого, жестокого и эгоистичного Людовика на портрете в Шенонсо. Сравните этот портрет с портретом Карла испанского, его внука, -- то же лицо! Там же, в том же зале, портрет Марии Медичи и рассказ о ее характере отравительницы, в известной мере, придуманном писателями и ее недругами, -- доказательств нет. Рассказ Александра о некоторых поразительных историях из жизни Жанны, Орлеанской девы, и еще рассказ о предсказаниях Марии Медичи. Специальная башня в замке в Амбуазе, построенная таким образом, чтобы обеспечить подъем на замковое плато прибывших из города повозок. Во время последней реставрации по этому башенному серпантину въезжали грузовики. Могила Леонардо в прелестной маленькой церкви, почти на краю амбуазской твердыни. Церковь, в которой Леонардо был похоронен раньше, снесли.

Александр оказался выпускником Литинститута 1980 года, переводчиком с грузинского. Я не признался этому прекрасному специалисту и парню, что тринадцать лет был ректором нашего общего с ним вуза. Правда, поговорили о переводе Вийона Эренбургом, эти две фамилии тоже всплыли во время экскурсий.

Необходимо, считаю, отметить, что в Амбуазе кормили заказанным фирмой обедом. Хорошо промытый салат, кусочек утки с картофельным пюре и десерт -- что-то похожее на открытый яблочный пирог. Так хорошо и вкусно приготовленной утки я еще в жизни не ел! Не возникла ли французская кухня из булимии Людовика XIV?

На обратном пути, не отрываясь, смотрел в окно автобуса. Невольно сравнивал с только что виденным в Москве. Почему дорога от Парижа до Орлеана шестиполосная, а от Москвы до Калуги только четырех, да и то не везде, а только в районах правительственного аэродрома и правительственных же поселений?

16 августа, понедельник. Накануне практически с утра шел дождь. Легкую куртку я беру с собой всегда, но буквально перед тем, как закрыть квартиру, выхватил еще из шкафа джемпер. Как этот джемпер надел в самолете, так с тех пор и не снимаю. Мои модные испанские летние ботинки, стилизованные под спортивные туфли, немедленно стали промокать. Когда вечером после возвращения в Париж бежали домой, ноги у меня были совершенно мокрые. По дороге, правда, еще заскочили во вьетнамский ресторан: ели какую-то обжигающую куриную лапу в крепком бульоне и лапшу с почти сырой говядиной -- это другое блюдо. Дома уже принял большой противопростудный комплекс: горячий душ, чай.

Сахар утром у меня опять подошел к семи, но в Париже я временно решил забыть о своих болезнях. Не могу утерпеть и на ночь с чаем проглатываю одну или две дольки горького шоколада.

Утром проснулся неожиданно здоровым и сразу же после завтрака решили с С.П. на обзорную экскурсию не ездить, а отправиться прокладывать путь к Татьяне в Бретань, на вокзал Монпарнас. Заодно с разведкой постановили обязательно купить и по паре новых кроссовок -- С.П. тоже промокает. "Разведка боем" -- эти стихи Эренбурга недаром я вспоминал вчера, вот и сегодня, по принципу парного случая, я опять вспомнил этого писателя. Об этом чуть ниже.

Париж, как известно, еще со времен Генриха VI стоит не только обедни и обзорной экскурсии, которой мы дружно пренебрегли, но и плановой прогулки. Есть резон иногда просто побродить по городу. В этом смысле он так же невероятен во все новых и новых самостоятельных открытиях, как и Москва.

Какое счастье позволить себе идти куда глаза глядят! Для современного человека этот принцип довольно условен. После того как мы возле вокзала безуспешно пытались найти кроссовки в огромном торговом центре, решили, выйдя на бульвар Монпарнас, топать пешком к центру, но почему-то перепутали направление. Пошел дождь, и вдруг меня буквально что-то стукнуло, да и время было почти обеденное -- второй час. Буквально потусторонняя сила вложила мне в голову: а ведь где-то здесь на бульваре находится знаменитое кафе "Куполь". Человеку, занимающемуся культурой, при этом слове ничего не следует говорить. С.П. тут же меня перепроверил по путеводителю: это буквально рядом, дом 102, и сразу же из-под его зонта послышались имена Джойс, Эдит Пиаф, Пикассо и наши -- Маяковский, Родченко, Троцкий.

Мой характер вообще соткан из утопленных комплексов. Я вспомнил, как с нашими журналистами в 1968 году впервые попал в Париж. Экскурсовод, когда мы проезжали по Монпарнасу, лишь упомянул это кафе, посыпав именами на душевную рану. Потом я видел "Куполь" в одной из парижских кинохроник, потом Клод Фриу вез меня по бульвару и мельком, как специалист по Маяковскому, обронил, что поэт бывал здесь, в кафе. Клод, человек не жадный, вместе с Ириной Ивановной Сокологорской в это кафе меня не пригласил, а повел куда-то есть дорогую фирменную телячью голову. Затем я несколько раз еще бывал в Париже, но с моим комплексом языка, с моим комплексом стыда за то, что сделаю что-то не так и закажу что-то не то, я так и не решался зайти в "Куполь". И потом, какой там купол, если кафе находится на первом этаже многоэтажного дома?

Оказалось, здесь не статистическая роскошь Версаля, но все отделано в том же современном духе нового искусства начинающегося двадцатого века, что и обещало время. Шкафы и этажерки в этом светлом и лаконичном стиле иногда появляются в комиссионном магазине на Малой Никитской улице в Москве, стиль молодости и физкультуры. Внутри же все устроено с чопорностью английского клуба: официанты в смокингах и черных бабочках, молодая привратница в дверях, подбадривающая робких, и распорядитель, разводящий по местам вновь прибывших. Мы тоже в дверях несколько заробели, но С.П. сразу объяснил мне, что по-французски "меню" означает комплексный обед. Для нас важна была итоговая сумма комплекса -- 29 евро с мелочью на брата. Можно было расслабиться и наконец-то оглядеться.

Распорядитель посадил нас почти под самый "купол". Собственно купола тут нет, вместо него имеется некая круглая вдавленность в потолке, будто от столовой ложки, а в ней уже очень неплохая живопись. Какие-то туманные звезды, кукольные девы, оплетенные гроздьями синтетических трубок. Прямо под куполом большая стойка-буфет для официантов и вокруг небольшие -- на два-три человека -- столики.

Чтобы закончить описание, скажу, что слева от нас возвышался бар, а весь зал был разделен на несколько секций со своими, аналогичными центральной, стойками для обслуги и диванами с высокими спинками. По периметру этого немаленького зала, по площади, наверное, приблизительно равного Елисеевскому магазину в Москве, висят портреты деятелей искусства и других знаменитостей-завсегдатаев. Список можно найти в любом справочнике по Парижу. Мы с С.П. после обеда, почувствовав себя уже не экскурсантами, а клиентами заведения, деловито все обошли. Даже спустились в туалет, который тоже заслуживает своими тихими, блеклыми красками дополнительного описания. Но это в следующий раз.

Обед стоил своих денег. "Комплекс" подразумевал некий выбор, значительный для неофита. Что же мне было выбрать на закуску, если я никогда не ел салата из спаржи и только в литературе читал о паштете из гусиной печенки, называемом "фуа-гра"? С основным блюдом все обстояло более или менее ясно -- слово "ромштекс" интернационально. В разделе десертов заманчивым показалось понятие мусса из дыни.

Опускаю опять многое -- прогулку по центру Парижа, большой забег в мой любимый Пале-Рояль, где пришлось вспомнить прием, дававшийся минкультом Франции участникам книжной выставки, и балкон, выходящий именно во двор Пале-Рояля. Ах, писатели, люди с переменчивой душой! Ах, господин капитан королевских мушкетеров! Каким-то волшебством кажется тихий королевский сад в самом центре Парижа! Нежные цветы, клумбы, небольшой фонтан в середине двора. Вдоль -- восемь рядов разрастающихся год от года лип.

Ужинали в маленьком кафе в начале бульвара Сен-Мишель. Опять "комплекс": луковый суп, рыбное филе, фруктовый салат и графин красного вина для поднятия духа. Дождь закончился, над Францией безоблачное небо, неплохие кроссовки купили в центре. Метро в Париже подвозит каждого пассажира почти к его дому.

18 августа, среда. С чего, собственно, начать? День-то в Дневнике пропущен. Вместо репортажа с места событий будут воспоминания о "вчера", записываемые на компьютере в поезде.

Сутки на то, чтобы съездить к Атлантическому океану и вернуться обратно. Но сразу выполнено главное, что и стало стимулом поездки -- повидал сестру, двоюродного внука, которого помню еще крохой, а главное, поздравил свою мачеху Татьяну Алексеевну -- ей исполнилось 90 лет, ее возраст почему-то внушает и мне надежду. Но всё, в том числе и Дневник, приходится как-то приводить к хронологическому порядку.

Уже сидим в поезде на Париж. Двенадцать дня. Таня со своим мужем Марком -- "долгие проводы -- лишние слезы" -- уже ушли, поезд начинает движение, в три часа будем на вокзале Монпарнас. Ожидал ли я от этой поездки таких поразительных впечатлений? От городка на берегу океана, от его достопримечательностей, о существовании которых не предполагал. От чувства родственности, что вновь во мне пробудилось. От того урока по нашему русскому образованию, преподанного мне Марком. Но, повторюсь, есть смысл все рассказать по порядку.

Вчера, практически в дождь, также в полдень, с хорошего и комфортного вокзала Монпарнас, который мы обследовали на всякий случай накануне, уехали в Ля-Боль, городок, где уже давно живет со своей семьей Таня. Поезд от вокзала сразу набрал скорость и полетел -- почище, чем "Сапсан". Я люблю рассматривать встречные дома, поселки, сам быт, но здесь скорость была слишком велика, часто все, проносясь мимо, сливалось. И все же одно, по контрасту с нашими просторами, виделось отчетливо: никаких свалок мусора, заросших пустырей, пустошей, ничейных участков земли. Ухоженное пространство, стоящее забот и денег. Время урожая уже наступило, большинство полей скошено, на полянках среди редких и низких лесов лежат тугие смотки свежего сена. На лугах, еще окончательно не потерявших сочную свежесть, пасутся медлительные и сытые коровы. Ощущение, что и у них, как и у людей, жизнь тоже налажена и регламентирована. Коровы по лугу двигаются стройным, как косари, рядом, тщательно выбривая пространство. На другом лугу, через десять минут пути, видны уже другие коровы, эти, словно по команде, все, как одна, легли возле воды -- дневной отдых.

Где-то в середине пути несколько раз поезд промчался в виду петляющей по широкой долине Луары. Здесь она шире, чем возле Амбуаза, берега спокойнее. Кое-где на береговых откосах, как иллюстрации к сказкам Перро, мелькают пряничные замки. Прокатываются, оттеняя серый, в тон небу, цвет воды, белые и пустые песчаные пляжи. Я опять думаю, как сильно Луара похожа на Оку, где прошло мое детство.

Едем во втором классе. Откидывающиеся, почти самолетные кресла, кондиционер, чистый туалет, сетка от солнца на окнах, автоматически откидывающиеся двери. Громоздкий чемодан не надо тащить через весь вагон, до своего места, его можно оставить на специальном стеллаже у входа. Стоимость билета 63 евро с носа -- это плата за удобства и скорость.

Отвлекусь. Скорость в нашей жизни становится решающим фактором. Скорость получения информации, скорость оборота денег. Мы, русские, отстаем всегда и повсюду. На длинных проходах в метро -- этого в Париже не было раньше -- стоят самодвижущиеся дорожки. По ним можно спокойно ехать, но можно одновременно и идти. Как же это увеличивает пропускную способность и оборачиваемость капитала! Ведь в конечном итоге пассажир вместе со своими деньгами вновь поскорее возвращается в столь удобное метро. Вспомнил в связи с этим унылый и долгий переход в московской подземке на "Площади Революции".

Поезд мчит нас почти без остановок. Их всего три или четыре на всем пути следования. Вот легендарный Нант. Сквозь листву слева видно какое-то замковое строение. Исторические параллели преследуют меня -- Нантский эдикт Генриха IV о веротерпимости. Нант для меня это еще и некоторая гарантия плавучести -- его обязательно надо увидеть прежде, чем... А не сделать ли мне покамест книжку выборок из дневника -- "Советским туристом по Франции"?

Пейзаж меняется, дичает, безлюдит. На горизонте низкое море, на его фоне возвышаются промышленные корпуса. На одном из них почти интернациональная надпись: "Airbus". Потом Таня мне расскажет, как они с мужем и сыном ехали на машине в Париж и не могли обогнать трейлер, на котором куда-то на сборку перевозили огромное крыло от самолета. Отчетливо представляю, как позади трейлера мечется легковая машина, пытаясь обогнать громадину.

Вслед за корпусами, параллельно железной дороге, между путями и морем возникают циклопические круглые емкости. Я уже знаю, это хранилища нефти. Где-то поблизости база подводных лодок и верфи, где строят знаменитые вертолетоносцы "Мистраль". А берег все ниже и пустыннее...

Ну, наконец-то и Ля-Боль! Вполне благообразный перрон. Таня и ее муж Марк встречают у вагона. Таня в брючках и каком-то легком казакине, Марк в летней открытой рубашке и легкомы-сленных шлепанцах. Я помню, что в прошлом он десятиборец и, кажется, даже какой-то чемпион. Шлепанцы -- это, конечно, демонстрация, по местным меркам он большой начальник, директор лицея. Лицей его мы видели на подъезде к городу, впечатляет. Марк неизменно водит меня на педагогические экскурсии -- это завтра. Сегодня, как мне сказала Таня по телефону, у Марка для нас другая программа -- Ля-Боль, пляж, какие-то соляные болота. Но прежде надо заехать домой, повидаться с Татьяной Алексеевной и Колей, сыном Марка и Тани.

Роскошную новую легковую машину Марка я из зависти не описываю. Скажу только, что у нее стеклянная, прозрачная крыша, закрываемая при необходимости изнутри пластмассовой подвижной ставней. Ах, ах, ах! В машине отчаянно пахнет новизной. Они ее только что купили, так же как и новый дом. Этот дом, его показ тоже входит в сегодняшнюю программу. Пока они еще живут в казенном особняке. Через полтора-два года Марк уходит на пенсию -- чувствуется, готовятся к этому основательно.

Татьяне Алексеевне через два дня исполняется 90 лет, Тане сейчас 52 или 53 года. Вот такие перепады у нас в семье с возрастом. Мне в декабре месяце исполнится 75.

Татьяна Алексеевна встречает нас при полном параде. Она в белых, так же как и на Тане, брюках, в атласной кофте. Руки ухожены, неплохой маникюр, нитка бус на шее, чуть подведены брови, подсинены волосы. Но главное -- она твердо стоит на ногах. Вечером во время торжественного ужина она помогает Тане с посудой. Сердце у меня в груди щемит. Когда дарить подарки, во время ужина или сейчас? Чего томить, закричали все, сейчас, сейчас!

Телевизор, стоящий в гостиной на первом этаже, это объект особого внимания Татьяны Алексеевны. Он, естественно, вещает на русском языке. Еще Татьяна Алексеевна выписывает и читает "Аргументы и факты" и, кажется, "Русскую мысль". Новость, увиденная мною по телевизору, довольно обычна, к сожалению: в Пятигорске террористы организовали взрыв в кафе.

После раздачи подарков поехали на экскурсию. Ля-Боль, по моим школьным представлениям, выработанным чтением классической французской литературы, это маленькая рыбачья деревушка, на самом краю Франции. Что касается последнего, то так оно по существу и есть -- дальше уже до Америки Атлантический океан. Но ведь и Ялта когда-то была крошечным аулом на берегу моря, а Сочи -- бандитским местечком, утопавшим в болотах. Деревушка Ля-Боль выросла из своего рыбацко-крестьянского прошлого в одно из лучших курортных мест во Франции. Здесь теперь самый большой песчаный пляж в Европе -- восемь километров. Вдоль всего пляжа стоит еще старинный, мощный и свежий сосновый лес. Но между лесом и пляжем устроена просторная и богатая набережная, не уступающая Круазетт.

Естественно, каждый кулик хвалит свое болото. Татьяна, еще сидя в машине, которая, тыкаясь в дорожный бордюр, пытается пристыковаться к стоянке, снабжает нас ценными сведениями. На Лазурном берегу место под солнцем надо занимать с раннего утра и все там лежат тесными рядами, как сельди в бочке. Здесь же пространства довольно. Пляж к тому же еще и широкий, что-то подобное я видел только в Африке. Вдоль пляжа стоят полосатые шатры, развеваются флаги. Слегка моросит, но отпуск у людей уже начался, значит надо играть в пляжный футбол, в волейбол, запускать воздушных змеев. Татьяна указывает на один за другим стоящие за кромкой набережной отели: пять звездочек, "даже больше, чем пять звездочек". Сюда часто приезжал Саркози, здесь частыми гостями бывают артисты, государственные деятели. Но больше всего и в самых дорогих отелях здесь русских. Все-таки тут один из мировых центров талассотерапии -- грязелечения. Можно понять, что и к лечебной грязи русские неравнодушны. Марк по-русски не говорит, но английский, кажется, знает неплохо.

Наконец, машину удалось вдвинуть в какую-то щель. На пляже, колыхаясь на влажном ветру, стоит большой шатер. Это кафе, где менжуются приезжие актеры, художники и другие знаменитости. Внутри все очень скромно, пластмассовые столики и кресла, довольно тесно, запах крепких напитков отсутствует, зато пахнет кофе. Марк заказывает себе кофе, а мы дружно отказываемся от вина и соглашаемся на сидр. Это местное "спецъялите", и мне этот напиток с пятью градусами крепости очень нравится.

Нереальная атмосфера беззаботного праздника из какого-то кинофильма. Сезон в Ля-Боле -- июнь, июль и особенно первая половина августа. Горизонт просторен и далек, земля вся накрыта голубоватой сферой, из которой, как из дуршлага, стекает последняя морось. Сидр в наших чашках -- его здесь пьют из больших керамических чашек -- заканчивается, Марк допивает свой кофе, Сергей Петрович уже сходил через весь пляж к морю, "чтобы помочить руки". Далее в программе у Марка показать нам еще два своих дома. Это тот, который они только что продали, и другой, который они только что купили. В этом доме они будут жить, когда Марк уйдет на пенсию.

Но сначала две местных достопримечательности. Это знаменитые соляные разработки. Кажется, я о них что-то читал или видел телепередачу. Соль здесь добывают методом выпаривания -- низкие, разделенные, словно рисовые чеки, невысокими земляными перегородками, участки заполняются морской соленой водой, а потом солнце выпаривает воду. Древний промысел, надо бы об этом почитать в путеводителе. Потом мы подъехали к небольшому, сохранившемуся еще, видимо, с пятнадцатого века, городу-замку. Башни, входные ворота, сплошная стена, окружавшая когда-то все городские улочки, и две церкви. Такое богатство, как солеварни, приносившие в Средние века огромный доход, нужно было охранять и охранять.

Описывать дома, которые продал и купил Марк, я, пожалуй, не стану, я слышу о них уже несколько лет. Новый большой дом приобретен с таким расчетом, чтобы в нем еще организовать одну квартиру для сдачи внаем. Марк замечательный и трезво думающий человек. Знает время и знает, как трудно и одиноко в старости, когда надо будет надеяться только на себя.

Вечером Таня приготовила превосходный ужин. Говорили приличествующие случаю слова, довольно рано все разошлись по своим комнатам.

19 августа, четверг. Бывают дни длинные, а бывают короткие. В длинные дни многое происходит, а в короткие не происходит почти ничего. С.П. долго спал, я работал на компьютере и один ходил завтракать. Часов в одиннадцать вышли из гостиницы и пешком пошли до площади Оперы, потом -- даю основные ориентиры -- через Вандомскую площадь, пересекли сад Тюильри и по мосту через Сену и по набережным добрались до бульвара Сен-Мишель. Неслабая прогулка с разговорами о Франции, о Париже, о собственной родине. В Париже, конечно, воздух другой, потому что тут на бензин действует евростандарт. Нашим бизнесменам и депутатам это пока запускать невыгодно -- лучше мы сдохнем, но у богатых пусть денег станет еще чуть больше.

Здание Оперы лучше сначала рассмотреть с его заднего фасада, со стороны площади Дягилева. Отсюда хорошо видно, насколько это грандиозная и вместительная постройка. Попутно вспомнил я о бассейне с золотыми рыбками, существующем и сейчас где-то в самом нижнем подвале здания. Зашла у нас с С.П. речь и о таинственной ложе, которую никогда никому в Опере не сдают и в которую никто никогда не заходит. По преданию, в ней до сих пор обитает легендарный призрак. Тут же подумал, что и Большому театру надо бы обзавестись таким мифом. Но только кого в миф поселить? На эту роль годится исключительно только кто-нибудь из тех жуликов, что в последнее время реставрировали ГАБТ. Вот это были масштабные ребята!

Тут же вспомнил рассказ Татьяны о том, что во Франции воровство из общественного, так сказать, канала дело сложное. Здесь даже для того, чтобы купить учебное пособие в класс, нужно пройти через множество согласований. У нас, судя по всему, все обстоит значительно проще. Во Франции, как и во всем мире, нет министра, который бы, сидя в своем чиновничьем кресле, продолжал заниматься бизнесом.

Вандомская колонна вдали просматривается с площади Оперы. Наполеон на ее вершине кажется шмелем, севшим на аленький цветочек. Чем ближе, тем яснее становится безвкусность идеи -- стремление запечатлеть военные подвиги Наполеона в жанре эпохи Траяна. Медь окислилась, видно, плохо, кивера на головах наполеоновских солдат в наше время похожи на ведерки, колеса на повозках выглядят однообразно. Сам Наполеон с голыми коленками и в императорской тоге, похожей на ночную рубашку, смешон. Наивной сегодня выглядит и вся наивная имперская победная атрибутика, включая Триумфальную арку в начале сада Тюильри.

А вот пирамида во дворе Лувра -- это, конечно, гениальное решение. Она выглядит как мираж, как мыльный пузырь, пущенный ребенком, и воображение при необходимости убирает ее из исторического фона мгновенно.

Париж, как любимая книга, требует постоянного перечитывания, нуждается, чтобы его пересматривали время от времени. В каждом возрасте он видится по-другому. В мое, еще советское, время доминантным было какое-то слепое чувство приобщенности. Потом приходит нечто другое, соотносишь себя со временем, начинаешь понимать реальное содержание, кроющееся за названием улицы, за памятником, церковью, мемориальной доской. Экзамен-повторение по мировой культуре.

По Парижу лучше ходить вдвоем. Впечатления всегда вообще лучше сдваивать и таким образом проверять: все становится объемнее. Вот набережная Вольтера с ее гроздью имен людей, здесь некогда живших. Все они глядели на Сену и на Лувр на другом берегу.

На бульваре Сен-Мишель купили мне ботинки, которые я приглядел еще накануне. Потом еще заехали в "Галери Лафайет" -- покупки в Париже это тоже преодоление нищего прошлого. Обедали уже в нашем районе. Французы все же большие искусники в еде. В наш обед на сей раз входила банальная селедка, но даже она была приготовлена с некоторым вывертом: здесь и чуток салата с майонезом, и горячая картошка, и сама селедка, изящно разделанная под филе, -- вкусно. Так вкусно, что уже несколько дней как я перестал мерить сахар в крови.

Вечером на диске смотрели небольшой телевизионный фильм о композиторе Густаве Малере. Ведущий -- Петр Вайль, фильм сделан по его книге "Гений места". Музыки было немного, но зато вдоволь интересных сведений. В том числе и о том, что Малер был выходцем из еврейской семьи. Для того чтобы получить пост главного дирижера Венской оперы, он крестился. Много сделал для славянской вообще и для русской, в частности, музыки. Есть по этому поводу отзыв П.И. Чайковского. Хороший фильм и много нового о времени и музыканте. Грех, конечно, задавать вопрос, но задаю: почему еврей Вайль делает передачу о еврее Малере, а не писатель Сегень или дирижер Федосеев? "Наши" чужих гениев забывают или "те" не забывают своих?

20 августа, пятница. Ходить по Парижу с С.П. -- это значит чувствовать себя знатным иностранцем, путешествующим с персональным гидом. Голова занята только своими мыслями. Передвижение, распутывание клубка на карте метро, размышления, где бы поесть, где переходить улицу, что написано на мемориальной доске и что написано в путеводителе -- это уже не твоя забота. Правда, и С.П. признался, что он не знает человека, с которым он так, как со мною, мог бы обходить одно за другим памятные места, рассматривать, а потом обсуждать детали, вспоминать литературу и историю.

Сегодняшний день решили посвятить как раз деталям, пропущенным при прежних посещениях. Например, месту, где стояла Бастилия, -- оно, кстати, на площади очерчено бордюрным камнем. Здесь же до боли очевидно, что замечательное современное здание "Опера Бастиль" вписано в географию площади, что, мягко говоря, не всегда скажешь о Москве. Вообще, оказавшись в Париже, трудно почти на каждом шагу не поминать недобрым словом собственную нашу столицу.

Вот и новый у меня вопрос: почему не застроили крошечную площадь "Два экю", где вместо трех скамеек можно было бы поставить доходный дом? Или -- почему на площади Вогезов, вдобавок к памятнику Людовику XIII, еще бы не поручить какому-нибудь местному умельцу наваять разной живности, коей заселил у нас Манежку Церетели. Ведь, как говаривали на Черкизовском рынке, красиво!

Внимательно и подробно обозрели всю площадь, решенную в едином архитектурном стиле. Ее можно обойти по тротуару, а можно -- шагая по крытой галерее, обтекающей площадь по периметру. Здесь не страшен дождь и летний зной.

В конечном счете в хорошем путеводителе есть все, надо только не лениться его читать. Как оживает литература, когда ты узнаешь, что площадь во времена юности д'Артаньяна называлась Королевской! Так вот она, оказывается, где! Собственно, дворянские поединки на шпагах происходили прямо под окнами павильона Короля и павильона Королевы. Путеводитель, словно чародей из огня, поднимает тени когда-то живших здесь Виктора Гюго, Альфонса Доде, Теофиля Готье, мадам де Севиньи, даже самого герцога Армана де Ришелье, да-да, того самого, по словам Дюма, великого кардинала, влюбленного в Анну Австрийскую. Также выяснилось, что даже смертельную и предсказанную гаданием парфюмера-отравителя рану король Генрих Второй, известный не столько как отец трех унаследовавших ему королей, но больше как муж Екатерины Медичи и любовник Дианы де Пуатье, получил на рыцарском турнире, который состоялся именно на этой площади.

В еще незастроенном скверике -- московские импульсы во мне до сих пор бушуют -- под охраной конной статуи Людовика XIII, выставившего голые коленки, лежат на газоне иностранцы, нежась на солнце и, видимо, представляя себя раскованными парижанами.

В прилегающий к площади особняк герцога де Сюлли можно попасть, снова выйдя на улицу Сен-Антуан, когда-то самую богатую и нарядную в Париже, а можно -- через боковой, я полагаю, "частный" проход, соединяющий два ансамбля. Но лучше идти с улицы, чтобы увидеть замечательные скульптуры мужчин и женщин, украшающие фасад особняка. Скульптуры олицетворяют времена года и четыре стихии. Герцог купил особняк, когда ему было уже семьдесят пять лет. Это снова внушает мне некоторые надежды, хотя в Париже я перестал следить за диетой. Париж стоит обедни, а здоровье -- круассана, которые лучше, чем в Париже, нигде не пекут. Я уж не говорю о луковом супе, когда в тарелке плавает годовая для диабетика норма расплавленного сыра.

С годами в том, что называют городскими достопримечательностями, ищешь даже не исторический, а человеческий материал. Церковь Сен-Поль-Сен-Луи, что почти напротив особняка герцога, соратника Генриха IV. Церковь, конечно, удивляет своим барочным богатством. Она, кстати, являлась главным легально действующим храмом иезуитов во Франции при Людовике XIV. Здесь можно поразиться двумя чашами для святой воды, подаренными церкви прихожанином Виктором Гюго. Чаши можно найти у входа, и сегодня они удивляют своей романтической вычурностью. Это две гигантские раковины, окантованные медью. Но больше всего меня здесь поразило другое, вычитанное С.П. в путеводителе. Людовик XIV завещал, чтобы его сердце после смерти хранилось именно в этой, одной из любимейших им -- он был человеком набожным -- церквей. И оно тут хранилось, также как и сердце Людовика XIII, его отца.

"В церкви было богатое убранство, но после Великой французской революции оно оказалось утраченным. Реликварии, в которых хранились сердца Людовика XIII и Людовика XIV, пошли на переплавку. Сами же сердца взял художник Сен-Мартен, с тем чтобы, измельчив их и смешав с маслом, получить особую субстанцию, именовавшуюся в те годы "мумие" и придающую живописным полотнам особый блеск (этим дорогостоящим составом при бальзамировании были пропитаны сердца королей). Художник использовал лишь часть сердца Людовика XIV. В годы реставрации он вернул нераспечатанную урну с сердцем Людовика XIII и то, что осталось от сердца "короля-солнца", Людовику XVIII и получил в награду золотую табакерку".

С этой же удивительной человеческой низостью можно встретиться и в другом месте Парижа, в Сен-Дени, знаменитом аббатстве, где хоронили всех французских королей. Я бывал там несколько раз не только из-за своего интереса к истории, но и в память прекрасной сцены из книг трилогии Дюма, когда граф де Лафер, Атос, приводит своего сына Рауля к гробу покоящегося Людовика XIII.

Но, оказывается, действительно ничего нет вечного на земле. В уже цитированном путеводителе есть и такие, вызывающие раздумья и аналогии, строки. "Перипетии времен Великой французской революции. В 1793 году аббатство было преобразовано в храм Разума. Некоторые захоронения, в частности, гробница Гуго Капета, были уничтожены, а оскверненные останки выброшены в выгребные ямы..." После этого что-то говорить об исключительном варварстве русского народа во время революции 1917 года уже не приходится. Мы-то хоть не тронули покойников и не повязали весь народ публичной казнью своего царя.

Сегодняшний день мы с С.П. посвятили как бы общим местам Парижа. Это места, о которых ты так много читал, что даже вроде бы когда-то в юности и посетил. Но жизнь в юности расстилается такой длинной -- еще увижу, еще рассмотрю. Так не пора ли рассмотреть, когда ты почти уже на финише?

Музей истории Парижа -- музей Карнавале, квартал Маре, где я бывал много раз, но смотрел лишь на магазины... Вот церковь Святого Евстафия, которую всегда видно через площадь, но до которой все никак не дойдешь...

Музеи лучше всего посещать, когда основная, утренняя толпа туристов уже схлынет. Тут в тишине и спокойствии обнажается немало еще интересного. Макеты старого города или первого дилижанса, вывеска практикующего ветеринара, восстановленный салон короля и обеденные тарелки обывателей, расписанные схематическими рисунками шара Монгольфьера. Но я почему-то опять обращаю больше внимания на трагические повороты в жизни. Вот макет маленькой башенки, из которой так удобно было наблюдать казни на Гревской площади, проходившие при стечении народа в воскресные и праздничные дни! Но больше, чем все макеты и все портреты, меня увлекли детали от разрушенного памятника Генриху IV. Вот огромная бронзовая рука короля, а вот копыто королевского коня.

Вандализм простого народа в дни потрясений непередаваем. Французы здесь, конечно, держат первое место, далеко превосходя революционное крестьянство и пролетариат России. Я уже написал о "сердце короля", но ведь существуют и более страшные примеры. Во время славных революционных дней, когда рыбные торговки делали Великую французскую Революцию, толпа в Сен-Дени не только разгромила могилы столь нелюбимых ею Бурбонов, но и пошла, так сказать, "вглубь истории". Вот что значит предложить толпе соответствующий лозунг! Кто же эти лозунги народу предлагал? Это я все время соскальзываю и ищу параллели с сегодняшним днем. Это я все о не закисающих дрожжах сегодняшней жизни -- об интеллигенции. Именно она во имя собственного радикального паблисити любит копаться в прахе. Чего стоят, например, волны призывов вытащить Ленина из его мавзолея!

Пропускаю отель "Субиз", во двор которого можно зайти -- здесь музей истории Франции, особняк Роганов, в котором 50 километров архивных полок, -- это сказал на английском кто-то из вполне либеральных охранников. Здесь опять моя память ворошит недавнее прошлое, и я вспоминаю, как на коллегии нашего Минкульта уже ушедший на пенсию бывший глава архивной службы Козлов рассказывал о бедственном положении архивного дела в России. Пропустим все это -- мы уже у дверей Музея искусства и истории иудаизма.

Это очень, как даже написано в путеводителе, очень современный музей. И, как обычно бывает с современными музеями, он кажется несколько пустоватым. Форма всегда съедает содержание. Холлы, лестницы, охрана, "покажите, что в сумке, пройдите под магнитной аркой". В эмоциональном смысле эта экспозиция выстроена столь же модерново, как и Мемориал жертвам депортации. Мемориал расположен в самом конце острова Сите, за собором. Я несколько раз прежде на пароходике проплывал мимо него, но видел только какие-то вделанные в набережную белые балки. Все это, однако, внутри оказалось торжественным и давало ощущение индивидуальной трагедии, где множество символов не мешало переживанию. Здесь же интерьеры выглядят холодными и для меня чужими. Практически тут лишь разные списки и свитки торы, кое-что из ритуальной одежды, ножи и кресло для обрезания, много драгоценных футляров для хранения священных текстов. Еврейский быт, психология -- все это как-то по касательной. Произвели впечатление только три замечательных работы Шагала. Этот художник вообще действует на меня с поразительной силой. Я вспомнил вдруг его витражи, которые видел в одном из христианских храмов в Германии. Тогда они показались мне слишком простенькими в своих отзвуках голубого. Но ведь отложились же в ближней "оперативной" памяти и все время выскальзывают в мой эмоциональный обиход!

В Париж, похоже, переместилась московская жара. Говорят, что все парижане сейчас за городом, в отпусках. Только перекатываются волны туристов с одного "объекта" на другой. Теперь мы с С.П. осваиваем пространство, где раньше было "чрево Парижа" -- знаменитый оптовый рынок, так замечательно описанный Золя. Дошагали.

Сейчас я особенно хорошо понимаю, как невероятно трудно описать художнику современную жизнь, да еще так, чтобы на долгие годы сохранился в душе читателя ее эмоциональный остаток. Но еще труднее, наверное, заставить парить в воздухе пространство навсегда ушедшего. Это я уже не о литературе, а о градостроительстве. Там, где когда-то был рынок, теперь огромная площадь, разные уровни которой все время говорят о недавней истории. Париж живет своим прошлым, и на нем же взрастает прибыльный туризм. В Москве этому уже не быть никогда, хотя мы еще долго будем говорить о развитии туризма. По-настоящему привлекательный город демонстрирует путешественнику не только свои отдельные особые объекты, но и всю структуру жизни, включая даже человека, который продает билеты в метро. Мы ведь только будем говорить о дешевых отелях, а строить пятизвездочные. Большинство парижских отелей, маркированных двумя или тремя звездами, находятся под патронажем министерства туризма Франции. Подлинная демократия в том, чтобы не дать сожрать сиюминутной выгоде крупного капиталиста целый слой собственников, для которых это не только работа, но сама жизнь.

Огромная площадь разделена на секторы -- в одном месте крутится карусель, в другом ярусе разбит сад, в третьем -- на газоне закусывают туристы. Но есть еще фонтаны, скульптура, дорожки, скамейки. Как писала Цветаева, "чтобы была жизнь, а не ярем".

Слева осталось круглое здание биржи, построенное еще при Наполеоне III. Наконец-то я, побывав в Париже пять или шесть раз, переплыл это огромное пространство, где столько истории, историй, легенд, знакомых имен, и причалил к одному из старейших церковных зданий города -- церкви Сент-Эсташ.

Я всегда, возвращаясь из какого-нибудь зарубежного или отечественного путешествия, не горюю, если что-нибудь забыл в гостиничном номере или не побывал в каком-то заранее запланированном месте. Это почти всегда залог, что вернусь. Церковь Святого Евстафия, Сент-Эсташ, оставалась таким залогом еще с позапрошлого раза, когда я приезжал сюда по приглашению Университета Париж-X, иначе называемого Нантер-ля-Дефанс. Такая огромина стоит между Лувром и центром Помпиду! Нет, нет, на этот раз у меня тоже остался здесь залог, но до Сент-Эсташа мы все-таки добрались.

Опыт давно приучил меня, что нельзя осмотреть все и сразу. Так ты не увидишь, пожалуй, вообще ничего. Нельзя сразу лезть в путеводитель, чтобы узнать, пламенеющая ли это или просто ранняя готика. Все тут же забудется. Надо идти, подчиняясь своей интуиции и желанию, и сердце всегда найдет свое. Церковь огромная, XVI век, у нас к этому времени еще не был построен Суздаль, но зато уже давно стояли обе Софии -- Новгородская и Киевская. Я писал не раз, что люблю укоренять героев литературы в действительности. Я-то и пошел в эту церковь, оставил в свое время ее "в залоге", потому что еще по Булгакову, по его роману помню, что будущего Мольера крестили в церкви Сент-Эсташ. Но, оказывается, здесь же были крещены будущий кардинал Ришелье и будущая маркиза де Помпадур. Главное, оказавшись тут, идти медленно и так же медленно смотреть. Вот теперь мне окончательно ясны заслуги супер-интенданта Людовика XIV -- знаменитый Кольбер был, оказывается, похоронен здесь. Роскошное многофигурное надгробье сделано для него Шарлем Лебреном.

Ужинали опять на бульваре Сен-Мишель. Опять начинали с лукового супа, от которого я просто без ума. Завтра последний день, номер, согласно правилам, надо освободить до двенадцати. Собраться и оставить вещи у портье. От интенсивной культурной программы я уже начал уставать.

21 августа, суббота. Последний раз скромный парижский завтрак. Привожу меню в подробностях исключительно для московских снобов -- наш отель имеет всего только две звезды, но ведь жить-то и в нем можно припеваючи. Итак: йогурт, хоть две баночки, хоть три, кофе из кофемашины -- чашки без счета, соки, вода, корнфлекс двух сортов, горячее молоко, плавленый сырок, круассан, круглая булочка с изюмом и просто круглая булочка. Порция масла, порция джема и у столового прибора еще лежат два кусочка сахара.

Процедура закончена -- в одиннадцать часов, спускаясь на нашем почти игрушечном лифте с вещами, по одному, всю поклажу снесли вниз, к портье. Теперь в гостиницу мы вернемся только чтобы встретиться с машиной, которая отвезет нас в аэропорт. В планах -- утренняя прогулка на суденышке по Сене -- здесь будут все те же знакомые виды, но уже с другого ракурса, а на потом запланирован поход в Музей азиатского искусства Гиме. В путеводителе музей этот помечен тремя звездочками -- посетить обязательно. Собственное имя Гиме -- это фамилия лионского коллекционера, собравшего действительно уникальную восточную коллекцию. Мне, побывавшему почти во всех странах этого региона -- от Индии и Японии до Бирмы и Пакистана, естественно, это все интересно как почти что знатоку. Крупные произведения искусства как бы излучают из себя некую вибрирующую и ощущаемую при знакомстве с ними силу. Музей недавно отреставрирован и сам по себе вызывает определенные чувства. Как обычно, позавидовал Франции, сумевшей из своей истории и своего быта сделать источник дохода целого государства. Мы предпочли разрушить сорок сороков в Москве и воткнуть гнусный новодел везде, где только возможно. Развивая эту тему, можно говорить еще и о том, как удачно, как прибыльно соблюден во Франции баланс между религией и насущными вопросами культуры. Нотр-Дам это ведь практически открытый музей, пропускающий через себя десятки тысяч людей ежедневно. То же, что и о Нотр-Даме, можно сказать обо всех крупнейших соборах и церквях Парижа. Турист должен прекрасно понимать, что он ничего не может не посетить здесь. Он просто обязан как следует погулять с задранной головой, услышать много разных историй, которые вызовут у него желание купить не один сувенир. Нагулявшись, турист должен устать так, чтобы дать возможность хорошо заработать другой отрасли промышленности -- общественному питанию.

К Лувру можно подойти со всех сторон, в Консьержери можно посетить камеру, в которую некогда была заключена королева. А мы в Свердловске снесли дом, где команда Юровского расстреляла семью последнего царя, в Москве в Кремль попасть не так уж легко, по крайней мере, когда ты идешь на балет или концерт в Большой Кремлевский дворец, то миноискатели обнюхают тебя со всех сторон. И таких сравнений я мог бы привести тысячу.

Что касается музея, то азиатское искусство бесконечно, и для того, чтобы понять его, надо потратить жизнь, так что мы только делаем вид, будто его понимаем. Становится ясно, что европейское искусство узурпировало свое первенство в искусстве мировом, а на самом деле это лишь одно из региональных направлений. Человеческая жизнь слишком мала и ничтожна, чтобы замахнуться на всеобщее знание. Смотрели молча, и каждый для себя в этот раз открывал то, чего не понимал раньше. Я тосковал, что так и не побывал в Тибете, но зато открыл здесь для себя некоторые невыразимые нюансы в китайском фарфоре эпохи Мин и кое-что вообще в самой живописи на китайских вазах, которую, конечно, раньше видел в разных местах десятки раз. Какая удивительная и грустная живопись.

Обедали в последний раз в квартале Сен-Мишель -- последний луковый суп и последняя бутылка "Бордо".

Вечером два часа ходил в аэропорту по терминалу "F". Красота, масштаб, функциональность! Когда ты сидишь и ждешь, пока начнется регистрация, то в своем кресле можешь найти даже розетку, чтобы подключить компьютер.

В самолете сразу взял у бортпроводницы сегодняшний свежий "Коммерсант" -- в Санкт-Петербурге произошло отключение электричества. Люди зависли в лифтах, остановились хирургические операции, перестали работать телевидение и телефон.

22 августа, воскресенье. Самолет прилетел в Москву в половине пятого утра. Но на первую электричку в половине шестого мы все равно опоздали, так что пришлось ждать еще целый час. В принципе, несмотря на эти неудобства, ехать почти в любой московский аэропорт на электричке все же удобнее, чем продираться по запруженным магистралям на машине. Около восьми был дома, сразу включил радио. Не смолкают вальсы Химкинского леса. Я подумал, что ничего подобного во Франции случиться бы не могло. Там хорошо знают цену тому, что не строится в одночасье, а медленно, на глазах у людей, вырастает и потом радует взор и позволяет дышать. Можно сделать под лесом дорогостоящий туннель, а лес еще столетия будет стоять. Но прибыль тогда пойдет не так быстро.

В девять часов уже поехал в институт на собеседования, которые начнутся в десять. Шли пока малые семинары, а два больших семинара прозы пойдут завтра. Все время думал, хватит ли сил у меня, совершенно сегодня не сомкнувшего глаз, отсидеть целый день. Боюсь, что резервов мы своих не знаем.

Не знаю, что происходит: или действительно полное угасание поэзии или все же несколько небрежны и поверхностны при отборе наши мастера. Эдуард Балашов сделал очень короткий список отобранных будущих студентов и не смог набрать полного семинара. Абитуриент шел неинтересный, мелкий. Чуть покруче семинар у В. Кострова. Но сам Володя на собеседование не пришел, и у меня не создалось ощущения поэтического полнокровия. Поразительно почти полное незнание абитуриентами русской поэзии. Все оперируют только знакомыми именами: Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Пастернак, Бродский. С большим трудом абитуриент вспоминает Твардовского. В современной поэзии существуют только Евтушенко, Вознесенский, как автор слов пугачевской песенки "Миллион алых роз", и Белла Ахмадулина. Но это полбеды. Будто не существовала никогда и школьная программа. Ни одной строки из "Евгения Онегина", ни одной строки из Некрасова! Ощущение, что прошлое великой русской литературы умирает, насмерть раненное школьным учителем и министерством образования.

Домой приехал в девятом часу вечера и почти сразу лег спать.

23 августа, понедельник. Утром до обеда шло что-то около тридцати пяти отобранных мною прозаиков, а после двух пошли прозаики С.П. Толкачева. В перерыве прошло пять или шесть заочников-критиков В.И. Гусева. Прозаики-заочники, конечно, сильнее и укрупненнее ребят с очного отделения. Но здесь возникает еще и некоторый нонсенс, потому что экзамены по творческой дисциплине -- первоначальная работа и этюд -- приравнены к экзаменам по русскому языку и литературе. Это ставит талантливых людей, давно окончивших школу и, как правило, всегда не ладящих со школьной схоластикой, в трудное положение в сравнении со вчерашними школьниками. К сожалению, сегодня руководство этого не понимает, а скорее всего боится довериться мастерам и потерять понятные им критерии. Мы ведь в первую очередь призваны воспитывать поэтов, прозаиков и драматургов, а не кандидатов наук.

Кажется, все решилось и с Володей Орловым. Я все-таки надеялся, что он останется и возьмет хотя бы половину семинара, но он все же отказался. Видимо, скоро уже надо будет это сделать и мне. Свою, то есть набранную мной часть семинара заочников, придется отдавать Павлу Басинскому. В принципе, я против Павла не возражаю, но у меня он стоял в очередь на замещение возможного места Орлова, вторым после Шипова. Этой-то краски у нас на кафедре нет, а умных и ловких прозаиков -- сколько угодно. Но здесь какую-то не вполне понятную суету развел ректор, я об этом писал. Впрочем, его многоэтажные замыслы мне-то как раз ясны.

Во время собеседования с критиками вдруг среди довольно усредненных девиц появился молодой парень откуда-то из Тульской области. Сразу же стало интересно, мелькнула фамилия Асара Эппеля, фамилия Анатолия Ливри прозвучала в контексте одного из лучших зарубежных русскоязычных писателей. Тут же я понял, что в провинции читают и внимательно наблюдают и за мной. Подумал, что не следует мне пренебрегать и Интернетом.

24 августа, вторник. Живу по домашним правилам -- утром кружка кефира с двумя ложками черной смородины и "Эхо Москвы". Ругают, сравнивая с Медведевым, Путина, передают, что в Кузбассе новый обвал на шахте, двое пострадавших. Есть и утренняя сенсация. В крови 39 родственников Гитлера найден ген, который практически встречается лишь у евреев -- выходцев из Северной Африки и у потомков берберов.

Весь день дописывал и расшифровывал свои парижские впечатления, варил себе кормежку, разбирал библиотеку. "Высвободил", чтобы после первого сентября отвезти в институт, килограммов тридцать разных книжонок. Делаю последние усилия, чтобы навести хоть какой-то порядок, но слишком много вещей. Я хранитель быта трех или четырех поколений. Продать что-либо из ненужного антиквариата или старины не решаюсь, но твердо знаю, что после меня все просто пропадет. Вкуса у моей родни ко всему этому нет.

Кроме текущего Дневника долго и упорно редактировал рукопись 2006 года, тот фрагмент, который был ранее потерян. Во время работы всплыл и подзаголовок, который может еще варьироваться, -- "Год абитуриента".

25 августа, среда. На "Эхо" утренние эфиры ведет Матвей Ганапольский. Мне его ученое занудство просто даже нравится. Сейчас он открыл новую рубрику "Бунт хорьков". Рубрика началась с того, что в Питере при разгоне несанкционированного митинга один из милиционеров, ударив кого-то из митингующих, обозвал остальную публику "хорьками". Теперь с удивительной въедливостью Ганапольский от имени этих самых "хорьков", то есть от имени простого народа, по телефону допрашивает и гоняет милицию, задавая ей разные неудобные вопросы.

Завтра день рождения у С.П. Он попытался ускользнуть от этой даты в Крым, но ему не сумели взять обратный билет и он остался в Москве. Я так его понимаю! Я сам тяжело переносил в свое время эту дату. Пока он решил отключить все телефоны и уехать ко мне на дачу. На скромные домашние торжества пригласили Машу и Володю. Ну как же без них! Я на сутки решил С.П. сопровождать. Уехали во втором часу, по дороге затаривались продуктами в "Перекрестке" и арбузами возле строительной ярмарки.

В эфире, это выплыло и в газетах, все время говорят о росте цен на хлеб и крупы. В известной мере это связано с введенным Путиным мораторием на продажу зерна нового урожая. Возникло все это из-за засухи, но зерна, действительно, больше не стало. Пока в магазинах смели всю гречку -- новый урожай еще не поступил, но все решили, что она станет дефицитом. Спекулянты взвинтили на нее цену до 70--80 рублей за килограмм. Правительство, как гончую собаку, науськивает монопольную службу то на одну отрасль, где неоправданно взвинчены цены, -- молоко, то на другую -- крупа, гречка. Это, дескать, не мы, это некие спекулянты, из которых, по сути, и состоит верховная власть.

На даче все прекрасно, но увядание уже проступает. Жестокая засуха отчасти прошлась и по моему участку, кинулся сразу его поливать. Моя соседка Ниночка очень волновалась: я уезжал с дачи последний раз больным, а потом долго не объявлялся. Мы все уже в таком возрасте, что можно ждать любых неожиданностей. Со всеми побалакал, но главная у меня задача -- привести в порядок свой парижский дневник и закончить редактирование Дневника за 2006 год. Работы неоконченной скопилось много, и я решил изо всех сил в эту небольшую, в несколько дней, паузу до начала учебного года окончательно разобраться с долгами. Необходимо полностью подготовить к печати рукописи Дневника за 2006 и за 2004 год. Если у Марка, как он пишет, готова, то есть отредактирована, рукопись Дневника за 2009-й, то я все это сразу запускаю в работу. Мой план очень прост: никуда не стану бегать и просить денег -- все буду печатать небольшим тиражом за свой счет.

Вот так и просидел, выполняя свой план, весь оставшийся день за компьютером. Потом лег спать, проснулся в пять утра и снова час елозил мышью по экрану.

26 августа, четверг. Вечером из-за назначенного на завтра посещения эндокринолога пришлось с дачи уезжать. Домой привез уйму продуктов, долго все это размещал, расталкивал по холодильнику. Высушил еще и целую порцию сельдерея. Я создаю замечательную смесь для заправки супов и других блюд. Вот что у меня действительно уродилось, это сельдерей. Но технологию буду уточнять, теперь уже ясно, что высаживать его надо в январе, если не в декабре.

Довольно долго утром, когда окончательно проснулся, в постели снова работал над рукописью, кажется, уже проглядывает конец. Хорошо писать дневники, размышлять, философствовать, когда окружен секретарями, переписчиками, когда любимая жена смотрит тебе в рот. Она развозит по редакциям твои рукописи и ведет переговоры с телевидением. У меня положение гонщика, соревнующегося со временем. Победит, конечно, оно, но мушка еще трепещет в паутине. И, тем не менее, к моменту отъезда дошел до конца рукописи. Уже в Москве сидел, наверное, до двух ночи, соединял куски и выбрасывал повторы.

На даче, еще до отъезда, покосил на участке траву. За последние три недели все заросло. Всю жизнь бьюсь за порядок, а он так и не наступает.

Почему надо жить в России? Да потому, что только у нас что-нибудь постоянно и происходит. Причем не просто так, а с некоторым веселым, а иногда и с нелепым вывертом. Последнее время накалялась обстановка вокруг Химкинского леса. Здесь и экологи, и правозащитники нашли прекрасный повод для того, чтобы показать себя. Но лес, через который должна пройти скоростная автодорога на Санкт-Петербург, действительно жалко, хотя, наверное, аргументов, чтобы пустить дорогу именно в этом месте, столько же, сколько и доводов его не рубить. Главное в другом. О том лесе разговор идет уже, наверное, месяца два, страсти накалились. Пошла петиция президенту, и вдруг он говорит: давайте проведем еще одно общественное слушание. Будто наш президент не живет в России и не заглядывает в Интернет, и никогда ничего о Химкинском лесе не слышал. Путин отреагировал на это довольно кисло. Ребята, сначала думайте, потом принимайте планы, а потом уже их выполняйте!

27 августа, пятница. С некоторой робостью поехал на встречу с эндокринологом, прихватив свои записи по ежедневному "кровопусканию". Взглянув на них, врач сказала, что все же у меня, скорее, преддиабет и лекарства пока пить не надо. Очень хорошо, считает врач, что я на пятнадцать килограммов похудел. Это создает для меня особый шанс.

Несколько окрыленный, полетел в институт, поговорил с Мишей о сегодняшнем наборе, с Л.М. и пошел в театр им. М. Ермоловой. Сегодня день рождения у В.А. Андреева, ему восемьдесят лет, Медведев наградил его орденом "За заслуги перед Отечеством" второй степени. В подарок взял с собою нашу совместную с Марком книгу и по дороге купил на рынке, который по пятницам открывается возле института, банку меда. Долго выбирал и выбрал мед боярышниковый -- для работы сердца.

В кабинете у Владимира Алексеевича было несколько человек -- его замечательный директор Марк Гурвич, Алексей Бородин, главреж академического Молодежного театра, актеры. Поговорил немножко с Бородиным о новом сезоне, договорился, что свой новый курс приведу на "Берег утопии", несколько слов сказал о "Твербуле", который можно было б инсценировать, и вдруг до боли понял, что главное у меня сейчас -- это книга о Вале. В ней есть и пьеса.

Довольно рано вернулся домой и стал разбираться с книгами и рукописями. Я недавно отчетливо понял, что одному жить в огромной квартире невозможно. Надо опять брать кого-нибудь в нахлебники. Один я тону в быте.

Вечером по "Культуре" показали "Линию жизни" с Т.В. Дорониной. Я еще раз поразился, как она умна, тактична, обаятельна и талантлива. Надо обязательно написать ей об этом записку.

28 августа, суббота. Утром по "Эхо" Ксения Ларина вещала одна, без Майи Пешковой, которая ей всегда не очень удачно подпевала, то есть вместе, соревнуясь одна перед другой в воспоминаниях о репрессиях и ужасах советского строя, они представляли довольно пакостный дуэт. Так вот, на этот раз Ксения Ларина в одиночку вела очень интересную беседу с директором Литературного музея, слушал с удовольствием. Правда, у всезнающей Ксении вопросики иногда бывали довольно странные, свидетельствовавшие о полном забвении культуры. А есть ли в музее голос Пастернака? Ну да Бог с ними, с этими огрехами! С удовлетворением узнал, что музей ведет довольно большую работу. Например, недавно наследники Льва Копелева, кажется, все же продали в музей архив писателя. В связи с этим возник вопрос: а продавали ли еще живые писатели свои архивы? Нет, обычно дарили. Я в связи с этим вспомнил о продаже через Бонч-Бруевича своего архива М.А. Кузминым.

В разговорах в эфире вдруг возникла тема памятных вещей и фраза, представляющая собой отчасти перифраз Мандельштама: "Немое красноречие вещей". Это будет следующая моя книга. Я уже много об этом думал, а вот и заголовок, который мне подарил классик.

К пяти часам был уже на даче. Празднование дня рождения С.П. еще продолжается, я в него успешно влился. Баня, шашлыки, игра в карты, в "дурака". Но, несмотря на общее веселье, я довольно быстро улизнул в свою комнату и принялся читать книгу "Вкусная и здоровая пища для диабетиков". Все очень увлекательно, но боюсь, что не вполне по теме.

Поздно вечером позвонил из Питера мой друг Вася: видел меня по ТНТ. Я удивился и стал расспрашивать, оказалось, что это вчерашняя моя встреча с Андреевым. Камера действительно была, но я думал, что это какая-то любительская, театральная -- сейчас все снимают свои юбилеи.

Если продолжать разговор о телевидении, то здесь тоже несколько увлекательных сюжетов. Путин и Медведев, дополняя друг друга, ведут основные телевизионные сюжеты. Иногда думается, что они просто работают на ТВ, так хорошо подбираются кадры с их участием. Гуманитарное и духовное сочетаются с экономикой и практикой. Медведев вместе с патриархом Кириллом сегодня освящал икону на Спасской башне, которая была там закрыта с тридцатых годов. Причем, видимо, побоявшись Божьего ли гнева, ответственности ли перед историей или ничем, кроме идеологии, не оправданного и бессмысленного варварства, надвратную икону эту не просто замазали цементом, но под цемент подложили специальную уберегшую икону прокладку. Это назвали "обретением". Патриарх, чтобы икону окропить, поднялся вверх на специальном устройстве. Шел дождь. Над Кириллом зонт держал священнослужитель в рясе, над президентом -- кто-то из условно штатских. Патриарх несколько слов сказал о дожде, о котором все лето молились, вот он и пошел. Президент говорил, что с обретением этой иконы страна получила двойную защиту.

А тем временем В.В. Путин выполняет другую часть телевизионного проекта -- он едет на "Ладе" канареечного цвета по новой автодороге Чита -- Хабаровск. В который раз Путин меня очаровывает. Конечно, он пропагандирует наш автопром -- а чей же еще ему пропагандировать на новой федеральной дороге? Я сам езжу, между прочим, на "Ниве" того же завода и пока не жалуюсь. В этом своем путешествии, которое я считаю предвыборным, Путин дарит жителям поселков разные подарки. То спортплощадку, то больницу, то просто пообещает лучшую жизнь. Вообще много говорит на тему "здесь будет город-сад". И -- что бензин в России слишком дорог.

29 августа, воскресенье. Довольно рано уехали Володя, Маша и с ними Сергей Петрович. Я хотел было остаться, но через пару часов загрустил и поспешил в Москву. Занимался книгами, читал Дюма, в надежде найти цитату для парижского дневника. Не нашел. Читал довольно долго, но без прежнего восторга.

По телевизору показали, как порядка ста раздетых по пояс молодых людей ворвались на территорию бывшего пионерлагеря в Челябинской области, где проходил какой-то фестиваль, и, не разбираясь, кто прав, а кто виноват и в чем, начали дубасить публику. Милиция и охрана при этом традиционно от защиты граждан уклонились. По организованности все это очень напомнило нападение на здание администрации в Химках. Невероятным способом эти молодцы через двадцать минут исчезли даже из записей камер мобильных телефонов. Надели футболки и растворились в толпе. Это новый способ вести уличные бои и разбои. Можно патентовать.

30 августа, понедельник. Весь день дома. Правда, выходил вставлять новую молнию в рюкзак. Но, к счастью, на Ленинском проспекте перепутал мастерскую и попал к тихо и скромно работающим в подвале таджикам. Цены здесь в три раза меньше, чем в специализированной мастерской. Этот экономический зондаж занял у меня почти час.

Утром стал готовиться и настраиваться, чтобы опять вернуться к рукописи о В.С.. Методика у меня разработанная -- принимаюсь что-либо кашеварить и одновременно слушаю радио. Делал винегрет на кухне и слушал по "Эхо" Матвея Ганапольского. Он опять гонял милицейское начальство вопросами от "хорьков". Мужик он, конечно, настойчивый, но в его работе иногда проявляется какая-то почти клинически выраженная истеричность.

Вечером телевидение рассказало о новой трагедии в доме-интернате в Вышнем Волочке. Один из обитателей дома, в знак протеста, что ему, как ветерану, не дают квартиру, устроил самосожжение. Милая чиновница объясняла, что ветерана, дескать, поставили на очередь, и через какое-то время он свою квартиру бы получил. Но сколько можно ждать, если человеку 85 лет! Опять показали Путина и уравновесили его Медведевым.

Написал две с половиной страницы от руки в книгу о Вале.

31 августа, вторник. У нас снова новости. Обо всех слышал по радио. Во-первых, Путин так и не знает, как бороться с коррупцией. Это из его интервью во время автопробега на желтой "Ладе". Ганапольский все время об этом пробеге рассказывает, иногда бывая несправедливым по отношению к председателю правительства. Кстати, по этому поводу: "не может" или "не хочет" Путин придавить воров, "Эхо Москвы" устроило голосование. Результаты фантастические: "не хочет" бороться с коррупцией -- 96 процентов! Вторая новость -- сегодня ночью "кто-то" взломал двери в Следственный комитет по Московской области, скрутил сторожа, разграбил 18 кабинетов, вскрыл 25 сейфов. Этих "кого-то" было трое. Вот ударная работа! Хотя грабители вроде бы ничего из розыскных дел не взяли, а похитили только несколько телевизионных камер, однако нам не преминули сказать, что в это время в сейфах, которые вскрыли, находились дело по избиению редактора химкинской газеты и иные интересные дела. Согласно необъявленным источникам, пропало 150 страниц из уголовного дела мэра Воскресенска, обвиняемого в вымогательстве или во взяточничестве. Но не для того же ведь ломали сейфы, чтобы своровать мелочь на трамвай! Третья новость -- это две бутылки с зажигательной смесью, брошенные на территорию российского посольства в Минске. Вот здесь-то я не нахожу, в отличие от "Эха", ничего необычного -- тривиальное хулиганство.

В три часа сегодня вручали в Моссовете премии Москвы. Как никогда я был за все спокоен. Единственное, что не совсем получилось, это кино. Мы-то давали премию за "Четыре возраста любви" в расчете еще и на как минимум трех актеров, среди которых был Игорь Ясулович. По каким-то бумажным причинам актеры в список не прошли и премию получил только режиссер-постановщик. Говорят, будто Женя Герасимов, глава Комитета по культуре Мосгордумы, по этому поводу уже присылал гонца в департамент культуры. На этот раз Лужкова не было, но Людмила Ивановна Шевцова провела церемонию даже с каким-то новым блеском. По моему ведомству получили премию Алексей Бородин и два его актера, а также Марк Захаров, Гриша Заславский, Михаил Левитин. Гриша был очень трогателен, приведя на это вручение еще и двух своих маленьких детенышей. Бесспорен по премии был и Эшпай. Я сидел рядом с М. Хуциевым. Он рассказал, что никак не может закончить свой проект, связанный с Толстым и Горьким, ему не хватает 1,5 млн. долларов. Я опять поразился нерадивости нашей культуры. Тот материал, который я видел в Гатчине года четыре назад, до сих пор стоит у меня перед глазами.

1 сентября, среда. Накануне, когда шли из мэрии, я спросил у Тарасова о завтрашней церемонии: кто будет выступать, и он без запинки ответил: вы я и Костров. Уже знал, что от этого не теперь не отделаюсь, и поэтому спал плохо. Не то что бы что-то продумывал, потому что новых мыслей -- ни одной, но какая-то тревога все же сосала.

День выдался пасмурный, во время торжественного институтского митинга пошел дождь. Ректор говорил о традициях, а потом что-то я прокричал, кажется, про дерзость. Я совершенно не могу вспомнить того, что я говорю экспромтом. Выступали потом Володя Костров и М.Ю. Стояновский. В общем, мне показалось, что все удалось, по крайней мере настроение у меня было радостное.

В одиннадцать провел кафедру, народу собралось довольно много. Уехал, как всегда в сентябре, Рейн, чем недоволен и я, и ректор. Приедет, наверное, только к восьмому числу Е. Сидоров. Говорили о приеме. Во время этого разговора у меня выкристаллизовывалась полемическая статья для "Литучебы", которую мне несколько дней назад заказал Максим. Кстати, он принес, как обычно, новый номер журнала. Пока прочел прекрасную статью о Евтушенко нашего Арсения Замостьянова. Все, что пишется с любовью, меня убеждает. И вторая статья -- это эсхатологические заметки самого Максима. Здесь рассуждения о Брюсове и о Блоке. Максим умеет доводить до формулы то, что почти у всех в полуосознанных ощущениях.

"В русской литературе, богатой примерами не только гениальной прозор-ливости, но и ослепленной иллюзией собственного значения посред-ственности, фигура Валерия Брюсова занимает особое место. Кажется, прежде еще никогда столь слабое художественное дарование, к тому же отягченное грузом нравственного сора, не подымалось в чужом мнении на такую высоту, где бы за ним искренне признавались качества, совершен-но ему не свойственные. Брюсовской рифмованной софистикой в свое время были обмануты многие".

Вот тебе и поэмы из одной строчки! Но этому приговору предшествует довольно серьезное размышление, перекликающееся с сегодняшним днем, и, отчасти, актуальное для меня, потому что слово "имитатор" я чуть ли не приватизировал. Брюсов сымитировал божественный дар предсказателя собственной судьбы. Как это тоже по существу верно!

"Теперь я уделю место имитатору. Пусть и он послужит нам в деле отде-ления "зерен от плевел", настоящего пророчества от его бестолковой под-делки. Речь пойдет об одном русском стихослагателе времен Серебряного века, предсказавшем себе, ни больше ни меньше, всемирную и многовеко-вую славу. Все располагало к тому (так ему казалось). Шумный и скан-дальный успех у современников способствовал его быстрой литературной карьере. В короткий срок, благодаря особенностям характера, наименее свойственным всецело творческим натурам, этот человек добился высо-кого и прочного положения в художественной иерархии своего времени, откуда у него появилась возможность серьезно влиять на умы и судьбы подлинных творцов, с талантом которых в иных условиях его собствен-ный не шел бы ни в какое сравнение. Это был тип ловкого дельца, возна-мерившегося во что бы то ни стало сколотить себе состояние там, где за-коны рынка не действуют по определению".

Другое столь же точное наблюдение касается гениального Блока с его многописью и постоянной работой. Здесь тоже подстерегает опасность писателя. Я бы с моим конформизмом на такое высказывание не осмелился.

"Имя Александра Блока в русской поэзии -- не пустой звук, как для лите-ратуроведа, так и для современного читателя. Да, сегодня уже слишком очевидно, что основной массив блоковской лирики -- "сияющая пустота", что в теорию и практику стихосложения этот поэт не привнес ничего при-нципиально нового и его значение в масштабе всей отечественной лите-ратуры относительно невелико. Тем удивительней и неразгаданней ста-новится с годами для нас тайна шедевров поэзии Блока, воздействующей помимо всякой логики и вопреки любой изощренности не столько на ум, сколько на сердце и душу".

2 сентября, четверг. Знаю, что если утром выйду рано из дома ничего не написав, то день пройдет даром. Кстати, когда, уже в шестом часу, возвращался от метро домой, с какой-то особой ясностью внезапно осознал справедливость высказывания: "ни дня без строчки". Для прозаика это правило должно действовать с особой непреложностью.

Вчера из-за кафедры поехать на открывающуюся всегда в первых числах сентября книжную ярмарку не смог. Правда, можно было бы прицепиться к уехавшему туда ректору, но он мне этого не предложил по своей таинственной привычке, а я не дернулся. Да и вообще, вчера у меня возникло решение на ярмарку не ехать -- бывал я на этих ярмарках уже достаточно и нового ничего не ожидаю. Но тут вспомнил, что мой сосед ежедневно проезжает на своей машине мимо ВВЦ, и зарядил с утра его на поездку. С Анатолием в машине мне всегда еще интересно поболтать, наблюдатель он иногда довольно острый.

На ярмарку я еще собрался потому, что надеялся купить там же, на ВВЦ, ботинки. Вчера, когда я выходил из подъезда, чтобы ехать в институт, а днем идти в мэрию, тот же самый сосед, который, как и я, садился в машину, сказал, что костюмчик, дескать, у меня в порядке, а вот ботинки не для торжественных визитов. Ботинки я так и не купил, но кое-что интересное из своей поездки вынес.

Ощущение от ярмарки у меня почти то же, что и в прошлый год, хотя народа побольше. Здесь действительно кое-что можно купить подешевле. При мне на стенде что-то покупали и для библиотек, и для розничной торговли. Я сам тоже разорился: во-первых, на книжку своего бывшего ученика Виталия Амутных -- купил за 350 рублей его "Русалию". Жмот Виталик книгу мне не прислал, а потом по Интернету сначала долго намекал, чтобы я как-то на этот его исторический роман откликнулся. Откликнулся вместо меня положительной рецензией Илья Кириллов. Илья всегда пишет прекрасно, но мне почудилось, что высокие ноты здесь он выводил все же без прежней легкости. Второй покупкой, которую я сделал, и опять из-за дешевизны, был большой, прекрасно оформленный том М. Кузмина "Стихотворения. Из переписки". Общее ощущение -- народ хотел бы иметь больше альбомов, иллюстрированных изданий про города, дворцы, музеи -- все, что красочно, нарядно и быстро смотрится. Читать народ уже не любит, но из чтения все-таки предпочитает литературу функциональную или познавательную. Много литературы про-- и против Сталина, о войне, о вождях, о еврейском вопросе, о русских, о царе, о сталинском и ельцинском окружении. На выставке презентовали в серии "ЖЗЛ" книгу о Ельцине. У стенда стояла Наина Иосифовна с каким-то не очень светлым лицом и подписывала всем книги. Очередь была значительной. Наина Иосифовна своей статью напомнила мне Наталью Дмитриевну Солженицыну. Потом, это уже по слухам, когда приехал Путин, то на этой же книге, как преемник, расписывался и он. Если говорить о взаимоотношениях читателя и автора, то был показательный, но очень маленький стенд "Книга с автографом". Там, за маленьким столиком, в окружении своих книг сидел один из лучших современных писателей России Георгий Баженов. Он мне подарил свою книгу, а мне стало неловко, потому что несколько его книг, также дареных, я передарил своим студентам. Стенд этот придумал Петя Алешкин. Народа вокруг него практически не было.

Биографии великих или чем-либо замечательных людей в наше время, похоже, заменяют художественную литературу. Перед отъездом на ярмарку вынул из почтового ящика газету. Там на первой странице большая фотография Паши Басинского -- его книга "Лев Толстой: Бегство из рая" взяла главный приз "Большой книги" в номинации "лучшая проза года". Содержание понятно, где лежат материалы -- тоже известно. Я за Пашу порадовался, тем более что его роман прошел как-то мимо всех стороною. Но здесь тенденция обнажилась: и у Дмитрия Быкова лучшая проза тоже биография -- это был "Пастернак", у А. Варламова -- "Булгаков".

Две моих скромных книжечки стоят на стендах. В "Терре" -- это Авербух и у "Дрофы" -- "Твербуль". На последней "территории" встретился с А.Ф. Киселевым. Довольно быстро узнал, что ждут Путина именно на стенде "Дрофы". Поэтому здесь же Григорьев и здесь же Сеславинский. Подумал о том, что в известной мере моя статья в "Литгазете", после которой я с обоими книжными начальниками поссорился, была несправедлива, хотя бы в отношении меня самого, я не перетерпел. Можно было бы из любопытства на стенде остаться, поглядеть на Путина, попасться ему на его памятливые глаза, но я решил все же съездить в институт, где в три часа должно было начаться общее собрание.

К собранию народ все-таки подсобрался. Довольно долго говорил ректор. В основном, о наборе и его географии, о цифрах конкурса, которые были значительными. А вот о перевыборах, которые должны будут состояться в начале следующего года, -- ни слова. Но сказал о шести миллионах, выделенных на ремонт фасада, выходящего на Тверской бульвар, и о том, что вроде бы дадут денег на начало финансирования проекта общей реконструкции института. Это, надо признать, большое дело и победа административного таланта ректора.

Дома ничего уже делать не мог, а только ел и ел -- сахар, наверное, завтра взлетит.

3 сентября, пятница. Засорилась раковина на кухне -- я в панике. Общаться с нашими коммунальными службами дело тяжелое, становится противно от собственного заискивания. Диспетчер сразу сказала мне: устранение засора -- платно. Вторая неприятность -- пришла повестка о необходимости снять с учета иностранную гражданку. Это Лена, подруга Игоря. Они довольно долго у меня вдвоем, на условиях моей благотворительности, жили, я ее, как украинку, поставил на регистрацию, а она, уезжая, с учета не снялась. Благо все-таки это все рядом -- на Университетском проспекте. Народа в конторе -- это там же, где я получал загранпаспорт, -- никого не было, поэтому человек в штатском мигом оформил мне штраф -- 2000 рублей. Маvксима "ни одно благодеяние не окажется безнаказанным" нашла себе еще одно подтверждение.

Заезжал ко мне по дороге на дачу Володя Рыжков: помог погрузить мне в мою машину кресло. Я хотел было это кресло, на котором сидела Валя, отвезти на другую дачу, но С.П. выразил по этому поводу страстный протест. Пока все это писал, возникла мысль, что надо делать "словник домашних вещей" к следующей книге. С возрастом что-либо придумывать уже не хочется, хочется писать только о себе.

Вечером ходил в театр Гоголя на премьеру "Тетушка Чарлея". Я чувствую, что Сережа Яшин также трагически обеспокоен игнорированием и его и его театра большой критикой. В этом разрезе у него почти такое же положение, как и у Т. Дорониной и у В. Беляковича. Он изо всех сил пытается получить то общественное признание, которого заслуживает, но оно и не ускользает при современном групповом положении в культуре. Каждый раз, как настоящий художник, он делает что-то новое и по-новому, но все глухо. Это маленькое рассуждение перед тем, как сказать, что все у него получилось, это очень большая после "Мура" удача, его палитра стала проще, точнее. Комедия вообще дело трудное. Легкий, изысканный, прелестный спектакль. Дело осложнено тем, что все помнят телевизионную версию с Калягиным и Гафтом, значит, всем известно, чем дело кончится и как все повернется, значит, все держится на россыпи деталей. Замечательно работают трое главных героев -- Сергей Галахов, Кирилл Мало и бесподобный Хатников. Из женщин мне очень понравилась Татьяна Сайко. Особо надо бы сказать о декорациях -- на этот раз это не жена, а дочь -- Надежда, но, может быть, даже не хуже матери -- в точку. Невероятная сирень на сцене и замечательно придуманная декорация -- ворота для игры в футбол. Прелестно Надежда и одела всех своих героев.

Где-то среди неунывающих студентов весело бегает довольно однообразный Толик Просалов.

4 сентября, суббота. На небольшой гулянке у Сережи Яшина вчера хлебнул водочки, съел три бутерброда с селедкой, один с паштетом, а перед театром схватил еще по пути ватрушку, но сахар утром 5,1, поэтому я полетел в поликлинику сдавать анализы. Потом, не прерывая маршрута, поехал на Горбушку забирать заказанную вместо разбитой новую чашу для аэрогриля. Не только Горбушка поразила меня своим разнообразием и обилием, как продавцов, так и покупателей, но ведь и на прилегающих улицах все тоже кипит. Торгуют все, а кто ничего не покупает, тот рассматривает витрины. К часу уже вернулся домой -- а по "Эхо" Ксения Ларина беседует с автором книги о Ельцине. Говорили о свободе, которую вроде бы Ельцин принес. Я еще раз подумал: свободу для кого? В результате этой свободы у нас все продают, покупают, сторожат и считают деньги в банках. В результате этой свободы люди только и думают, что о деньгах, а ведь раньше читали и думали о возвышенном.

На дачу поехать не удастся, иду на день рождения к Пронину -- умнеть. Кстати, эту строчку я позже процитировал за праздничным столом. Все у Вячеслава Александровича, как всегда, получается здорово. Свой день рождения, как и прошлый или позапрошлый год, он отпраздновал в соседствующем с его домом каком-то японском ресторане. Были выпивка, закуска в виде замечательных роллов, потом суп, каждый из гостей выбирал себе по душе, потом второе блюдо -- у меня от этого обеда до сих пор текут слюнки; в частности, каков был угорь со сладким рисом! -- потом десерт. Кофе с молоком и кусочек творожного торта не уступили ни супу из морепродуктов, ни угрю. И это не все. Но сначала о составе участников. Народу было немного, всего шесть человек, и все, кроме меня, его партнеры по преферансу. Преферансист Пронин заядлый, я еще раньше наблюдал многочасовые битвы, которые происходили у него в доме на столе XVIII века в интерьере со старинной мебелью и коллекцией прекрасных картин. Мне никогда не удастся достигнуть пронинского порядка в доме.

Если уж зашла речь о преферансе, то писал ли я, что в одном из последних номеров "Литературной учебы" за этот год была статья В.А. о преферансе.

Но до преферанса была просторная, как пустыня, узбекская дыня, бутылка коньяку и прелестные разговоры о летнем отдыхе в Марокко и Израиле, о психологии творчества и психологии актерской игры, вспомнили несколько шедших ранее спектаклей и полузабытых книг. Все разъехались что-то в половине первого ночи.

На день рождения ехал не на машине, а на 34-м троллейбусе, который доходит до самого начала Добрынинской. Впервые с этого места, со стороны Киевского вокзала, увидел силуэты небоскребов Сити, которые буквально нависают над Кутузовским проспектом. Картина получилась необычная, несколько мрачная, можно даже сказать -- жутковатая. Попутно с этим впечатлением пришла мысль о том интенсивном строительстве, которое идет в Москве в последнее время. Оно кажется феноменальным, огромным, мысленно, перед внутренним взором представляя его объемы, мы начинаем радоваться движению прогресса и думать, что этим мы обязаны новому режиму. Но мы упускаем из вида два обстоятельства. Первое, Москва всегда и в советское время росла и строилась невероятными темпами. В тридцатые годы преступно много было снесено, но сколько построено грандиозных зданий, проложено новых проспектов! И после войны эти темпы не снижались. Я помню, как Москва кончалась Калужской площадью, потом лет в шестнадцать я катался на лыжах почти сразу за Ломоносовским проспектом, потому что после улицы Строителей, проложенной между нынешним Ломоносовским и проспектом Вернадского, шла снежная пустыня. Второе, что мы забываем, это объективное движение прогресса, не вполне зависящего от того, что все права на средства производства и недра принадлежат олигархам. Иногда мне кажется, что, не потревожив страну, как это сделал "свободолюбивый" Ельцин, мы и к цивилизованному рынку подошли бы быстрее и лучше подготовленными.

5 сентября, воскресенье. Сегодня ко мне во второй половине дня переселился Саша -- договоренность у нас с ним такая: на нем уборка по квартире, компьютеры, посуда, стирка, машина, не водить в дом девок; с меня -- комната и кормежка. Саша музыкант, учится играть на тромбоне.

Весь день сидел за письменным столом и продолжал рукопись о нашей с Валей молодости.

Радио "Эхо Москвы", не переставая, говорило о скором суде над Немцовым и правозащитником Львом Пономаревым.

6 сентября, понедельник. Уехал из дома, когда не было и девяти часов. Перед этим вчера составил список дел. Начал с поездки в "Дрофу". Надо было встретиться с Натальей Евгеньевной, подписать договор, посмотреть композицию шрифтов, которыми наберут "Маркиза", потом ехать в институт. Здесь тоже список дел. Додиктовал Е.Я. статью для "Литературной учебы", по просьбе Стояновского написал в какие-то документы о "круглых столах", разобрался с текстами сборника "Проза заочников", забрал у Леши Козлова верстку Дневника, пообедал. Потом сдал книги в библиотеку, взял там "Двадцать лет спустя" Дюма, чтобы найти необходимые цитаты, получил зарплату за себя и за С.П., отдал паспорт Игорю Темирову, по дороге домой заехал к С.П. и отдал ему деньги.

Подписал и отправил "Твербуль" и дневники, как и обещал, Марку Захарову. К сожалению, не успел посмотреть, нет ли в них чего-нибудь супротивного главному режиссеру "Ленкома".

В институте, когда уже уходил домой, встретил Галию Ахметову, проездом через Москву направляющуюся в научную коман-дировку в Испанию. Это был случай, чтобы по-настоящему поблагодарить ее за прекрасную статью, которую она написала, сопоставляя текст "Маркиза" и мои упоминания о нем в Дневнике. Это действительно была великолепная работа, как и вся ее книга, где затронуты самые верхние имена сегодняшней литературы. Галлия была с коллегой, и поэтому я чуть поднажал, чтобы моя оценка стала достоянием научной общественности. Но на этом наш разговор не закончился; в ответ на мои комплименты, в которых не было по сути никакого преувеличения, Галия ошарашила меня известием: оказывается, совсем недавно по моим дневникам была защищена диссертация. Следующей новостью стало, что автореферат диссертации посылался на адрес института. Интересно, какая кафедра этот реферат получила и затаилась в молчании?

Дома Саша наводил флотский порядок, которому научился во время службы в армии. Сразу почувствовал, что время мое, как и при Вите, высвобождается. Сразу же взялся за подготовку завтрашнего семинара. Подобрал рецензии на творческие работы, начал продумывать вступительные слова для одного и для другого семинара. Подвел определенную статистику: у меня пока 13 мальчиков и 11 девочек. Такого в нашем феминизированном вузе давненько не было.

Перед сном, прежде чем начать читать Дюма, позвонил Максиму и продекламировал ему всю статью, которую написал по его заказу.

7 сентября, вторник. Уехал из дома в девять часов и все равно чуть не опоздал -- проспект Вернадского забит автомобилями. На обоих семинарах провел практически организационное занятие. Честно говоря, и тот -- семинар 1-го курса, и другой курса 5-го -- внушают мне боязнь. Новички слишком хорошо пишут и многого от меня ожидают, а за пятый курс я опасаюсь по другой причине -- мне кажется, что они чего-то недотягивают, работают неинтересно. И там и там создал график ближайших обсуждений. Первокурсникам прочел небольшую лекцию о методе обучения, о совместной работе, о необходимости знаний для писателя. Семинар пятого курса начал с того, что зачитал студентам выдержки из интервью Цискаридзе, которое я прочел в "Новой газете" еще летом. При создании графика обсуждения дипломных работ у старших ребят опять ужаснулся, как мало они пишут. Правда, еще летом Иванькова прислала мне эсэмэску о том, что написала роман и даже отправила его в какое-то издательство. Мой любимец Антон Яковлев жутко при составлении графика кобенился, у него, дескать, что-то написано, но если его поставят на двенадцатое, то он заболеет. Под самый конец семинара как-то само собой возник разговор о пожарах нынешнего лета.

Я часто говорил ребятам об их хронической, как поколения, асоциальности. Но вот когда речь зашла о всероссийском пожаре, вдруг все разговорились. Одна девочка рассказала, что ехала в поезде с одним МЧС-ником, и тот говорил, что специальной техники в их распоряжении почти нет. Другая назвала причиной пожаров расформирование лесного ведомства, у которого были свои подразделения всюду по России, чуть ли не десантировавшиеся на те места, где только начинался пожар, и немедленно, на вздохе все гасившие. Интереснее всех говорила Ксения Фрикауцан. Лето она провела у себя на родине, в Рязани. "Нам было просто смешно, когда показывали "дымку" в Москве. В Рязани все это было во много раз сильнее. После шести на улице ни одного человека, ничего уже не было видно". Она же рассказала, как в рязанских окрестностях горели беззащитные деревни, а пожарные расчеты стояли вокруг элитного поселка с коттеджами богачей и областных чиновников.

Милый белобрысый Сема сообщил, что все лето прожил на даче, где никаких пожаров не было, и поэтому сильно страдал от своей непричастности к народному бедствию. Сема у нас словами изъясняется своеобразно, я именно так их и привел.

После семинара зашел к Мише Стояновскому, и снова разговорились на тему того же пожара. Как сын военного летчика, выросший в воинской части, Миша интересуется этой стороной жизни. О, роскошь человеческого общения! Миша рассказывал об интервью одного из бывших небольших начальников военной базы ВМФ, которая сгорела возле Коломны. Уже лишившись погон, этот человек вполне откровенно говорил о знаменитом пожаре. База, стоящая в лесу, была обречена, когда в Минобороны решили вывести все невоенные подразделения за штат или сократить. Первым под это верховное сокращение попал пожарный дивизион. Но еще раньше, еще старый командир базы, понимая всю опасность соседства с лесом, когда в качестве охраны вокруг базы ходит единственный часовой, решил вокруг территории вырубить защитную зону, не успел он приступить к выполнению своего плана, как ему местная очень шустрая власть прислала штраф на 500 тысяч рублей.

Россия страна административных чудес.

8 сентября, среда. Через несколько дней Д.А. Медведеву исполняется 45 лет. Об этом не без чувства говорит радио, приводя на всякий случай аналогии: Николай Первый в этом возрасте уже был императором, Горбачев, Хрущев и Ельцин -- секретарями обкома, Путин -- начальником контрольного управления администрации президента.

День решил положить на различные организационные дела. Съездил в Московский союз к Максиму Замшеву, где утрясали все проблемы с будущими лауреатами премии Юрия Долгорукого -- на этот раз это Грузия и Азербайджан. Положение с выбором усложнилось, здесь и книга о русских в Азербайджане, и книга о матери нынешнего президента, кажется, в серии "ЖЗЛ" -- попробуй их обойти. В грузинской части -- по регламенту мы даем премии за книги, представленные соответственной стороной, -- некую "гениальную" поэтессу представляет А.Л. Эбаноидзе, редактор "Дружбы народов". Значит, здесь будут споры и дискуссии. Члены жюри любят "выставлять" личных знакомых как выдающихся поэтов и прозаиков. Потом оказывается, что это только личные знакомые. Отдал Замшеву на приемную комиссию и документы А.Ф.

Пользуясь случаем, что нахожусь почти рядом с институтом, завез Леше Козлову и Дневник за 2007 год -- пусть пока сложит для редактуры все файлы и выведет общий их свод. Теперь у меня в работе, то есть практически в печати, уже три года дневников. В институте все по-прежнему, чуть потеплело -- студенты, как воробьи, высыпали во двор. Во дворе встретил Игоря Темирова, побалакали с ним относительно моей поездки во Францию, и тут у него зазвонил телефон. По разговору сразу понял, что это Сара Смит и даже, как оказалось, она в Москве и скоро будет в институте. Ну, будет и будет, какая-то инспекционная встреча со своими ирландскими студентами. Решил, что тоже на встрече посижу и полюбуюсь на свою милую подружку. Но все оказалось не совсем так.

Чтобы не тратить времени, решил отнести ректору тот список "добротных" рассказов абитуриентов нынешнего года, который он просил. В ректорате какая-то суматоха. Галя, секретарь ректора, режет бутерброды с красной рыбой и мечется с чайником. Захожу к ректору, отдаю список и ожидаю, что он скажет, мол, С.Н., кажется, именно вы начинали наш студенческий обмен с Ирландией, с "Тринити колледжем", не посидите ли с нами? Напрасно.

Действительно, начинал все это, брал на себя решение именно я, когда мы с Л.М. и покойным Ю. Кузнецовым были в Ирландии. На поэтическом вечере, где Кузнецов был основным забойщиком, встретили Джона, потом через него вышли на кафедру славистики, вперлись в "Тринити колледж", познакомились с Сарой. Сара человек дела. Уже после, в Москве, я занимался оборудованием комнат для ирландских студентов, наше общежитие было в то время почти разорено.

Потом, когда я встретил Сару во дворе, она сказала, что приехала с двумя высокопоставленными руководителями университета -- они были тут же -- и разговор должен пойти о каких-то переводах студенческих и преподавательских работ. Проект это старый, и вроде бы ирландцам дали на это деньги.

Неловкость ли все это со стороны ректора, душевная ли черствость или же боязнь хоть какой-то, даже устной, конкуренции?

Ушел невероятно обиженный, даже оскорбленный, уехал из института. Но жизнь умеет компенсировать потери. Довольно скоро раздался звонок от Лени Колпакова: не схожу ли я с ним сегодня в Зал Чайковского на концерт Михаила Плетнева? О том, что в Зале Чайковского шесть дней будет идти фестиваль Российского национального оркестра, я уже несколько раз слышал по радио. Но я и в мыслях не имел достать билет: и дорого, и, наверное, просто невозможно. Программа недельного фестиваля включает в себя многие шедевры русской и зарубежной музыки. Накануне был Стравинский, сегодня Россини, "Золушка" в концертном исполнении. Я, конечно, ожидал, что будет неплохо, но такого восторга в зрительном зале и не предполагал. После окончания неистовствующая публика не отпускала артистов со сцены минут двадцать пять. Из людей мне знакомых были Юра Поляков с женой Наташей, был режиссер Хржижановский, с которым мы раскланялись, видел Эдварда Радзинского и редактора "Нового литературного обозрения" Ирину Прохорову. Перед началом довольно подробно говорили с Леней о нашумевшей истории с Плетневым. Есть какая-то загадочная закономерность в том, что в этом году оркестру, входящему в двадцатку лучших оркестров мира, не дали государственный грант, потом Плетнев, сгоряча и в сердцах, в "Российской газете" обложил действующую власть. А уж потом случилась история, в которой многие видят организованную "подставу". Леня рассказал, что в "МК" выразили удивление, что на предыдущий плетневский концерт некоторые зрители пришли с детьми.

Сам Плетнев выглядит очень неплохо, видимо, он человек с железными нервами при всей тонкости его натуры. Он вышел на сцену, встреченный долгими и дружными аплодисменты, а перед тем по своим местами расселся оркестр и встали на специальные подмости артисты хора им. А.В. Свешникова. И тут я опять должен написать уже привычное "я этого не ожидал..."

-- Не ожидал, что огромную оперу Плетнев продирижирует "наизусть". Какая феноменальная музыкальная память!

-- Не ожидал, что сам сюжет оперы окажется таким народным, даже "простонародным". Над сценой был установлен экран, и русский текст проецировался на него. Здесь возникло много размышлений о том, чем была итальянская опера в начале девятнадцатого века.

-- Не ожидал и такого поразительного исполнения. Какие голоса и какие актеры! В первую очередь надо, конечно, не забыть Антонио Срагуса, тенора, певшего Рамиро, принца Салерно. Бесподобен был баритон Бруно Маньифико, певший отца всех трех красоток. Меньше мне понравилась прославленная Сирена Мальфи, певшая Золушку, Анджелину. Двое наших, певшие роли поменьше, Анастасия Белукова и Дмитрий Неласов, из ансамбля не выпадали. Собственно, здесь я увидел певческое состязание на публике, о котором много читал.

Что-то в душе поднялось и не хочет опускаться.

Обратно до дома меня подвозили Поляковы. Юра рассказал, что в деле о Международном Литфонде Ваня Переверзин все проиграл, и 10 августа вышло решение судебной коллегии Мосгорсуда, которая подтвердила решение Савеловского суда признать пятую отчетно-выборную конференцию Международного Литфонда незаконной. Уже дома я тут же отыскал в вышедшей сегодня "Литературке" это решение. В конце небольшой колонки есть небольшая приписочка от редакции:

"С 10 августа 2010 г. решение Савеловского суда от 16.6.2010 по иску Г.В. Зайцева и Региональной общественной организации "Союз писателей г. Москвы" к Международной общественной организации "Международный литературный фонд" вступило в силу". И далее жирным шрифтом:

"А это значит, что Куняеву и Переверзину придется освободить незаконно занимаемые кресла, а также ответить за хозяйственную самодеятельность в Международном литфонде".

9 сентября, четверг. Наверное, действительно, после того как я сел на диету и сильно похудел, что-то в организме -- в первую очередь я имею, конечно, в виду свой диабет, -- подправилось. Вчера, вернувшись, съел тарелку винегрета, кусок вареного мяса, выпил кружку горячего молока с цикорием и прибавил к тому два куска кекса, а утром сахар, после сравнительно небольшой паузы, в семь часов -- 5,9. Однако я снова съел кусок кекса, который, считается, купил не для себя, и опять выпил кружку кофе, сваренного на молоке. Но ведь и вчера днем у Евгении Александровны в отделе кадров пил я чай с вафлями и конфетами!

Во Владикавказе опять террористический акт. На рынке взорвали машину: 16 убитых и около ста пострадавших. Раненых везут в Москву. Это не должно восприниматься как особая забота государства, а наоборот: свидетельство о низком уровне медицины по стране, даже в таком крупном центре, как Владикавказ.

Радио много говорит о высылке цыган из Франции. Ссылаясь на права человека, очень легко осудить это решение Саркози. Наше "Эхо" все утро и весь день занималось именно этим. Равноправные правила и прочее. Однако социологический опрос, проведенный в эфире среди наших слушателей, дал ожидаемые результаты: Саркози не поддерживают только 10 процентов слушателей. Многие, видимо, сталкивались с цыганами в жизни. И человеку, отгороженному от конкретной жизни шоферами, охранниками, даже стеклом в радиостудии, говорить с общечеловеческим пафосом на эту конкретную тему неизмеримо легче, чем тому, кто подвергся нападению роя цыганских красавиц. Я вспоминаю рассказ Паши Лукьянова о том, как он шел на мой день рождения, а угодил в компанию цыганок.

10 сентября, пятница. Что-то около двенадцати заехал за С.П. и отправились с ним на дачу. Погода резко изменилась -- солнце, даже жарко. К сожалению, Володя и Маша остались в Москве белить потолок в квартире С.П. Происшествий особенных не было. Правда, сворачивали на продуктовую ярмарку, чтобы купить подешевле два арбуза. В Москве арбузы по 20 рублей, а здесь по 12--15. Экономия обернулась большими тратами. На выезде на шоссе я влез под огромный грузовик. Разошлись с шофером так: я дал ему 5000 рублей.

Вечером по НТВ смотрели фильм про Лужкова. Фильм явно заказной, это тем очевиднее, что все время идут разговоры об уходе Лужкова с поста мэра. Намечающуюся отставку связывают с ближайшими президентскими выборами. Лужков считается сторонником Путина, а значит, именно он хоть как-то может контролировать 7 миллионов избирателей Москвы. Пресса говорит о некоторой конфронтации внутри блока Путин -- Медведев. Нас ожидают замечательные события, связанные с предвыборной борьбой двух друзей-соратников.

Если говорить о фильме, то несколько кадров наш народ, привыкший к аскетизму, обожгли. Часы стоимостью более миллиона долларов на руке одного из мэрских начальников, хоромы чиновника мэрии, которые тот выдавал за обычное, как у всех, жилище, подмосковное имение Лужкова: гостевой дом, бассейн, крытый манеж. Имеет, конечно, право, но слишком все вызывающе для общественного лица. Дождется наша власть революции!

Занятно, что фильм сделан при поддержке Агентства по печати и массовых коммуникаций.

11 сентября, суббота. В Москве забыл очки. С некоторой натугой еще раз прочел материалы к семинару. Все время думаю о своих новых ребятах, прикидываю, как начинать, как анализировать. В самих текстах -- будем разбирать Васильева-заочника и Пономарева с первого курса очного отделения, особых ляпов нет, все по правилам и все должным образом скруглено. Тексы на хорошем уровне -- такие разбирать трудно.

Так как читать почти невозможно, то сидел и писал от руки книгу о Вале. Звонил Татьяне во Францию. Оказывается, Татьяна Алексеевна все эти дни была больна, воспаление легких. Сейчас она уже дома. Во всех больницах Франции созданы специальные отделения для пожилых людей.

Вечером в программе "Максимум" показали большой фрагмент, связанный с Иосифом Кобзоном. Здесь многоходовка и, естественно, много грязи -- и в Израиль не пускали, и в Америку до сих пор не пускают, и сенатор, и друг многих людей из криминального сообщества, и -- основное -- друг и соратник мэра. Везде грязь, даже в справедливых, наверное, отзывах певца о своих коллегах.

12 сентября, воскресенье. Хорошо, что два дня подряд делаю зарядку, но настоящей бодрости еще нет. Утром что-то поделал над огородом и бытом, порадовался, что, кажется, уродились морковка и сельдерей, которого я собрал целый пучок, и дайкон. Здоровые, сильные кочерыжки торчат из земли. Как ни странно, я еще планирую, где и что буду сажать на следующий год. Удалось также, хотя и без очков, несколько страничек добавить в книжку о Валентине. Это было почти писание на ощупь. Около двух уже уехал в Москву, встреча у Дома литераторов назначена на половину седьмого. Машин было сравнительно мало, поток дачников заметно иссяк.

К замысленному ранее подарку для Татьяны Васильевны по дороге я купил еще букет подсолнухов. Какие-то другие цветы были бы банальными. А уж цветов-то она за свою жизнь навидалась.

Ждать пришлось не очень долго, всего несколько минут. Наконец появилась и Татьяна Васильевна. Одета она была как звезда: и красивый костюм с белым пиджаком, и белый царский мех на плечах, и прическа, и украшения.

Как я заранее и предполагал, в Доме литераторов Дорониной не очень понравилось. Писательская часть дома, включая бывшее фойе, переоборудованное под кафе, была довольно пуста. Расположились в Пестром зале, исписанном дешевыми стишками так называемых классиков этого буфета, но сначала на "террасе" вручали подарки и цветы. Кто-то предложил спеть "Многие лета". Здесь же все выпили по рюмке какого-то замечательного и немыслимо, видимо, дорогого подарочного коньяка. А уж потом пошли в зал.

Прислуга вышколена, но стол Дорониной показался пустоватым. Она несколько раз говорила, что полагала, что здесь будут хорошо кормить, а в результате ее гости могут остаться голодными. Еда была не так уж скудна, просто по своей русской привычке Т.В. привыкла, чтобы стол ломился. Не могу сказать, что традиционный осетинский пирог, который традиционно же приносит Амирхан Михайлович, друг и лечащий врач Т.В., не пришелся кстати. Но зато ресторанный торт был и очень большой и вкусный, я не утерпел и съел два куска. Что касается гостей, то у Т.В. никогда никого лишнего и никогда в гостях никакой конъюнктуры. Ведущие артисты театра и несколько "штатских", таких как я, Витя Кожемяко и Евгений Федотов. С последним мы товарищи по астме. Витя, кстати, хорошо и на этот раз не очень длинно говорил. Я в своей речи упомянул и о диссертации, которую в Сибири написали по нашим книгам, но основной тезис -- Т.В. олицетворяет не только, как мы видим, русский национальный театр, но и, пожалуй, нашу русскую жизнь.

Сидел я на этот раз справа от Татьяны Васильевны, почти рядом с Михаилом Кабановым, Валентином Климентьевым и Владимиром Рудкевичем. Я много раз видел их всех на сцене, таких иных, разных, но и здесь продолжал ими восхищаться и не считал себя им равным. Это было собрание гениев. Актерскую игру высшего качества с годами я ценю все больше и больше. Говорили между тостами о многом, я, особенно не вмешиваясь, все время прислушивался к этим разговорам. Кстати, еще раз убедился, что все байки о недалекости актеров в жизни, полная ерунда. Их разговор был умен и любопытен. И у всех невероятный пиетет перед Дорониной. Дело даже не в том, что всех она заметила еще на студенческих показах, пригласила молодыми в театр, испытала, дала главные роли, сделала народными или заслуженными артистами. Здесь человеческое преклонение перед умом, личностью и поразительным талантом. Эти не сдадут никогда.

Домой приехал в двенадцатом часу ночи и не видел новой атаки телевизионных каналов на мэра.

13 сентября, понедельник. В институте обедал с Мишей, и он рассказал о телевизионных картинках про мэра. На этот раз отличилось не НТВ, а Первый канал. Все в том же духе. Конечно, богат, конечно, вряд ли, если бы мэр не стоял у нее за спиной, Батурина завладела бы таким бесконечным богатством, но все же Лужков обладает советским социальным чутьем и навыком помнить о бедных. Жены зампредов, губернаторов и министров тоже не бедные. Любое современное богатство в основе своей, в первоначальном импульсе, несет в себе отчуждение государственного или просто чужого, то есть воровство. Большинство мужчин -- бизнесменов и чиновников, щеголяющих в дорогих костюмах, -- воры или грабители народного общака.

14 сентября, вторник. Как налаженное действие, провел два семинара. Сливать первый курс с пятым по-прежнему боюсь. С первокурсниками вожусь с удовольствием, они еще не разбалованы и хотят учиться. Невольно сравниваю их с моим пятым курсом. На первом разбирали заочника Ярослава Васильева, достаточно талантливого беллетриста, в котором есть и пытливость, и ум, а на пятом теребили перешедшего ко мне от С.П. Юру. Сочинение у него странноватое -- беллетристическое обрамление и внутри целый философский трактат. В принципе, как экспериментальная литература, это годится. Тревожит меня, что, кажется, Юра один из тех литераторов, что каждый раз пишут "шедевр" и "закрывают тему".

Не обошелся этот день и без ожидаемого инцидента. С семинара меня вызвали. Опять приехала И.Л. Вишневская. Как Зоя Богуславская предупреждала, И.Л. агрессивна и настойчива. Сидели она, Л.М., БНТ и Миша. Я сразу почувствовал, что мои начальники сдались. При мне предлагали ей место консультанта, "как В.С. Розов". Хочу, твердила И.Л., быть профессором Литинститута и вести семинар. Она и сегодня семинар вела минут двадцать. Я предложил остроумный выход: новый семинар, чуть ли не одиннадцать человек, столько мы прежде никогда не брали, пусть ведет В. Малягин, а вот "старичков" продолжает вести Инна Люциановна. Так это все и приняли. Преподавать она, конечно, не будет, но десять тысяч рублей институт продолжит ей выплачивать.

Как и договаривались вчера, к шести часам, а в шесть тридцать мне надо быть в театре Маяковского, там сегодня празднуют очередной день рождения Сергея Арцыбашева, пришла Татьяна, подруга моей сестры. Я передал ей посылку из Франции. Она сказала, что у ее сына нашли неспецифический колит, а также поведала о своих мытарствах по медучреждениям, где все время требуют денег. Я рассказал, как Татьяна Алексеевна лежала в специальном отделении для пожилых людей. При этом сам постоянно думал о своей судьбе.

Сергей Арцыбашев, как мы уже привыкли, каждый год дарит нам какой-нибудь новый спектакль. Иногда это спектакль его другого театра -- театра на Покровке, который он основал и, как Табаков свою "Табакерку", не хочет отдавать в другие руки, получив академический театр Маяковского. На этот раз всех ждал "Дракон" Евгения Шварца. Я никогда не предполагал, что эта пьеса окажется так живуча. Все действие в ней происходило теперь на фоне сегодняшних событий с Лужовым и невольно вызывало разные ассоциации. Сам Сергей играл превосходно, с удивительной внутренней свободой и беспощадностью. Цветов и подарков масса. Я сидел на втором ряду, сразу за Вульфом. В своем роде он тоже героическая личность -- кажется, проходит курс химиотерапии. С ним даже немножко поспорили. Он не полагает, что пьеса Шварца еще живет. Я думаю, что он просто по-другому относится к власти, которая его балует. Я у власти все вырываю и не являюсь любимцем Путина.

15 сентября, среда. Все утро занимался тем, что готовил сначала борщ, а потом плов. Сегодня придут мои бывшие студенты. Пока чистил овощи и пережаривал свеклу и морковку, слушал радио. Лужков, оказывается, еще вчера дал бой своим оппонентам. На Московском отделении "Единой России" он опроверг все факты выдвинутых против него обвинений. Московские "единороссы" и московский парламент Лужкова поддержали. Он среди прочего сказал, что в отставку он не подаст. Кремль в ответ сообщил, что президент смещает и назначает глав регионов, это его прерогатива. Телевизор давно не смотрю, а надо бы. По поводу "поддержки Лужкова московскими "единороссами"" у меня определенные сомнения. Мы мэра поддерживаем, закрывая глаза на все остальное, потому что "все они такие", но ведь среди этих "поддержщиков", наверное, и Рябинин, начальник департамента, о котором так хлестко говорило телевидение.

Днем приезжал Егор Сердюков, привез мне сделанный кусок словника за 2004 год. Немножко с ним посидели, и на нем я опробовал свой борщ. Егор вегетарианец, учится сейчас в музыкальном колледже. После окончания может получить звание артиста хора. Боюсь, что с такими привычками и разносторонностью он забудет литературу. Для меня занятно, что он дружит с некой ирландкой, стажирующейся в Лите. Вспомнив Сережу Мартынова, я подумал: не вывезут ли молчаливые ирландки всех красивых парней из России?

Вечером пришли Алена Бондарева с Юрой Глазовым и Ярослав Соколов. Алена и Юра недавно поженились, и так приятно было наблюдать их тягу друг к другу и гармонию отношений. Ярослав ассистировал их счастью. Кормил я ребят селедкой с картошкой, борщом со сметаной -- специально для них покупал сметану двадцатипроцентную, а уж себе десяти, -- потом был плов, который, кажется, получился, и арбуз. Из своих загашников вынул еще бутылку французского вина. Но ребята тоже не остались в долгу, принесли мне кучу зелени, салат, помидоры, огурцы и перец и себе пиво.

Юра устроился в пресс-группу чего-то, связанного с недропользованием, признался, что получает больше, чем профессор Лита. Живут ребята у Юры и, кажется, не только сибаритствуют, но и по вечерам работают. Вот как располагает судьба: не возьми я в свой семинар хотя бы одного, не состоялось бы счастье двоих.

На компьютере смотрели их свадебные фотографии -- сплошной гламур.

16 сентября, четверг. Ну, вот я и добрался и до "Литературной газеты", где не каждый номер удается. В принципе, всегда достаточно, чтобы номер засверкал, двух-трех материалов. Сегодня здесь это, конечно, статья Маликова о цирке и большое праздничное интервью Владимира Кострова.

Маликов последнее время пишет слишком частные, с приоритетом личного, не очень понятного публике, статьи о балете, но тут все получилось. И главный тезис -- это, естественно, подлинность противостояния человека видимым законам природы, в противовес современному цирковому модернизму с его мишурой и постановочными эффектами. Здесь также, как и в литературе, требуется почти полная, всерьез, гибель для победы.

Костров опять показал себя, в отличие от людей, только объявляющих себя философами и мыслителями, и мыслителем, и философом, и тонким спокойным наблюдателем. Очень важно для многих ныне действующих писателей получить подтверждение, что ты идешь правильным путем. Не стану перекладывать костровские очень точные суждения о жизни, любви, поэзии, музыке, но одно частное место все же процитирую. Как всегда, оно касается меня, и воспринял я его с радостным удивлением. Володя обладает еще и редким в нынешнее время совестливым русским даром помнить о своих учителях и о людях с ним работавших. Он вспомнил и Свиридова, и Лору Квин, и Валерия Гаврилина, и Вано Мурадели, и Давида Тухманова, и даже Колю Романова, окончившего наш Лит, но оставшегося и композитором и певцом. Здесь же и гроздь выдающихся поэтов, которых начали забывать: Олег Дмитриев, Юрий Левитанский и многие другие.

"Литература в наши молодые годы занимала огромное место в жизни: и классика XIX века, и советская классика, которая может быть представлена на равных с произведениями дореволюционной поры. Мы стремились к чтению, к познанию через литературу. Писали очень многие. Я вышел из литературного объединения МГУ, которым руководил поэт Николай Старшинов. Многие из нашего выпуска стали знаменитыми авторами. Например, Наталья Горбаневская, Сергей Есин, Дмитрий Сухарев -- замечательный поэт и ученый. Литература нам компенсировала несовершенство жизни. Она давала нам то, что Блок назвал "тайной свободой", представление о высокой жизни -- футуристической и, быть может, идеалистической".

Лучше от имени свободного поколения и не скажешь!

Ездил в институт. После того как я сделал все общественные и рабочие дела, вспомнил и о собственных. Юрий Иванович сказал, что надо заниматься моим орденом, который по вине глупого и боязливого Ашота затормозился. Я позвонил в Комитет по культуре Андрею Парватову, но он, оказывается, потерял мои бумаги, делавшиеся мною в самую жару. Это меня не удивило, но надо будет теперь все возобновлять. В институте же купил две своих книги, главным образом, чтобы работать над новым словником, заглядывая в старый, и новую книгу из серии "ЖЗЛ" о Чайковском, о которой мне говорил Леня Колпаков. Как он успевает все читать?

Еще о новостях по радио. Министр обороны Сердюков сейчас находится в США. Его похвалил американский коллега, сказав, что ему нравятся те реформы, которые наш министр проводит в армии. Еще бы не нравились! Из девяти замов нашего нового министра обороны лишь два являются военными и профессионалами. В институте говорили об этом с А.Н. Ужанковым. Говорили также о создаваемых в войсках частях по национальном признаку. Я достаточно хорошо знаю историю, чтобы сразу не смекнуть, что подобные войска очень подходят для разгона демонстраций.

Весь вечер правил Словник, довольно тщательно сделанный Георгием, по крайней мере, страницы он расставил очень тщательно.

17 сентября, пятница. День начался с двух происшествий, о которых рассказало радио. На Кавказе новый теракт, на этот раз воюют осетины с ингушами, доказывают друг другу права на территорию и суверенитет. В Москве -- нападение на вора в законе "деда Хасана". Его тяжело ранили в живот, он сейчас прооперирован в Боткинской больнице и находится в реанимации. Из дополнительных сведений: "дед Хасан", оказывается, всюду ходил с охранником, который и вызвал "скорую помощь", а приехал он на Тверскую улицу, чтобы навестить сына. Покушение было совершено в подъезде жилого дома.

Утром все же созвонился с ребятами и поехал на дачу. Удаляться от московского уюта и от московских удобств всегда не хочется, но приезжаешь и с первым глотком свежего воздуха понимаешь, что попал в земной рай. К сожалению, работать, как раньше, я уже не могу. Неплохо функционирует только голова.

Почти сразу после обеда сел править Словник и с перерывом на телевизионные новости просидел почти до ночи. Потом впился в биографию Чайковского и читал вразброс довольно долго. Много интересных, даже неожиданных эпизодов, много любопытных мыслей. Гений обладал еще и редчайшим даром слова, в его письмах, которых приводится много, есть поразительная, порою разоблачающая автора, искренность и точность выражения. Дар слова никогда не существует без дара мысли.

Вот цитата, без которой теперь уже глава о письмах в моей книге "Власть слова", просто не может существовать.

"Мне кажется, что письма никогда не бывают вполне искренни. Сужу по крайней мере по себе. К кому бы и для чего бы я ни писал, я всегда забочусь о том, какое впечат-ление произведет письмо, и не только на корреспондента, а и на какого-нибудь случайного читателя. Следовательно, я рису-юсь. Иногда я стараюсь, чтобы тон письма был простой и ис-кренний, т. е. чтобы так казалось. Но кроме писем, написан-ных в минуты аффекта, никогда в письме я не бываю сам собой. Зато этот последний род писем бывает всегда источни-ком раскаяния и сожаления, иногда даже очень мучительных".

Вечером по ТВ новая атака на Лужкова, уже через Батурину. Рассказывается о неких землях, на которых должны были быть еще по указу Ельцина построены здания посольств. Эти здания не были построены, а земли через другие руки ушли к Батуриной. Пока всем ясно следующее: снять просто так Лужкова не решаются, ищут понятные москвичам аргументы. Очевидно и иное: власть работает плохо, если не сумела заметить тех недостатков, о которых она заговорила сегодня. А где раньше-то были?

18 сентября, суббота. У меня ощущение, что живу в какое-то особое и неповторимое время. Отсюда вывод: надо все и постоянно записывать. Начну со сна, приснившегося под утро. Как обычно, сон удержать в памяти очень трудно, он рассыпается с первыми движениями, но отчетливо запомнил, что был какой-то небесный полет, некое парение, но отчего-то оно связано со Сталиным, который летел рядом. Быть может, это сопряжено с тем, что вчера вечером, редактируя Словник к Дневнику за 2004 год, я в него вписал напротив Сталина -- "партийный и государственный деятель". А может быть, последние события как-то заставляют вспомнить "вождя народов". Вот уж он-то умел бороться с коррупцией!

Днем много и долго читал книгу Александра Познанского "Чайковский". Несмотря на русскую огласовку имени и фамилии -- это английский исследователь. Прочел все предуведомления в предисловии, однако все же Познанский слишком много занимается личной жизнью композитора. Правда, объясняя все в ней с вполне современных позиций. Этот подход мне нравится, но хотелось бы чуть больше знать о событиях и музыки Чайковского и музыки вообще. Но и здесь есть вещи знаменательные. Например, мнение композитора об операх Вагнера:

"С последними аккордами "Гибели богов" я по-чувствовал как бы освобождение из плена, -- написал он Мо-десту 8/20 августа из Вены. -- Может быть, "Нибелунги" очень великое произведение, но уж наверное скучнее и растянутее этой канители еще никогда ничего не было. Нагромождение самых сложных и изысканных гармоний, бесцветность всего, что поется на сцене, бесконечно длинные диалоги, темнота кромешная в театре, отсутствие интереса и поэтичности в сю-жете -- все это утомляет нервы до последней степени. Итак, вот чего добивается реформа Вагнера? Прежде людей стара-лись восхищать музыкой, теперь их терзают и утомляют. Разу-меется, есть чудные подробности, -- но все вместе убийствен-но скучно!!! (Во сколько тысяч крат мне милее балет "Сильвия"!!!)".

Бесспорное значение книги в ее широком фоне -- мы видим, как тогда жили и как чувствовали в ту пору себя те, которых мы называем интеллигентными людьми. Неоднозначна, но потрясающа переписка с фон Мекк и с братом Модестом. Есть и другие интереснейшие пассажи.

"В тогдашнем русском обществе возможность перлюстра-ции привела к появлению различных языковых условностей по отношению к таким темам, как политика и секс. История цензуры, уходящая в глубь времен, заставила русских научить-ся говорить и писать метафорическим, эзоповым языком или зашифровывать слова, когда обсуждались предметы, осуждае-мые общественностью или властью. Особые слова и фразы об-ретали дополнительный двоякий смысл, без особого труда улавливаемый единомышленниками. Как пример приведем казус с безобидным словом "стихийный". Вероятно, не без ос-нований власти решили, что в сознании многих оно ассоции-руется с идеей революции, и в конце концов запретили его употребление. Результатом стало некое двоемыслие, хорошо известное гражданам Советского Союза. Оно проникло в са-мые потаенные уголки сознания и даже подсознания, сделав-шись привычкой и рефлексом, и привело к постоянной, хотя не всегда отчетливо сознаваемой самоцензуре. Подобным об-разом кодированный язык оказывался единственно доступ-ным способом говорить о предметах или намерениях, обычно полагаемых скандальными или шокирующими". Возможно, -- наверняка! -- эта цитата пригодится мне для книги о цензуре, написать которую меня уговаривает М.О.

Весь день хорошо ели, ездили в Обнинск платить деньги за окна, потом смотрели телевидение. Вечер на НТВ был посвящен Лужкову. И на сей раз он смотрелся в зеркале своей жены Елены Батуриной. Фильм оставляет двойственное впечатление. Во-первых, совершенно очевидно, что Батурина абсолютно точно играла по тем же правилам, что и вся власть, все ее олигархи, миллиардеры, чиновники и их жены. Во-вторых, и она сама и ее брат вызывают скорее симпатию. Вот, дескать, что-то удалось и русским людям. А вот миф о том, что наш пчеловод-мэр, который в воскресные дни разъезжает по Москве, проверяя, как идут дел в столице, все силы все время отдает городу, развеялся.

Поражает количество предателей, что еще так недавно восхищались Лужковым. Интеллигенция просто торопится от него отмежеваться. Но здесь стоит привести уже не телевизионное, а газетное свидетельство. Всплыл знаменитый телезазывала Владимир Соловьев.

В "Новой газете" довольно большой материал об этом принципиальном журналисте. Вот отдельные из него выдержки. Но они не только о боевой интеллигенции, но и о власти, которая печется о бедных, но смертельно любит богатых и для них готова на все. В том числе и помогать им из наших налогов.

"Пожалуй, никто в сов-ременной России не умеет так беспощадно указывать власти на ее достоинства, как Владимир. Да и странно было бы не указать, раз уж она обладает всеми необходимыми рычагами.

В свое время -- пока кепка Лужкова еще давала тень -- радиоведущий хватался и за его рычаги. И работало!

В редакции "Новой газеты" несколько лет лежит документ, который мы не хотели печатать по этическим причинам: мало ли с кем у журналиста могут быть отношения. Да и квартира хорошая: в центре Москвы, в шаге от Садового кольца... В дорогом доме. В элитном. Новом. Знаменитая Лужковская архитектура (а что, многим и такое нравится)... Да и мало ли в Москве людей -- артистов, спортсменов, чи-новников, получающих льготные квартиры...

Но вот сегодня, когда Соловьев загово-рил о необходимости посадить московских чиновников на электрический стул детектора лжи, молчать уже некрасиво. Ибо "не укуси за руку кормителя своего"".

Но, как я уже сказал, это лишь одна часть вопроса. В случае с Соловьевым было, оказывается, подготовлено три варианта, как бы ему услужить. Как пожелают бары.

"ПРАВИТЕЛЬСТВО МОСКВЫ

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА ЗАСЕДАНИЯ

8 июня 2004 года

Вопросы предоставления жилой площади

(Сапрыкин П.В.)

2. В Правительство Москвы обратился журналист, автор теле- и радиопрограмм В.Р. Соловьев с просьбой о продаже его семье четырехкомнатной квартиры.

В.Р. Соловьев с июля 2003 года работает в ОАО "Телекомпания НТВ" в качестве ведущего программ "К барь-еру!" и "Апельсиновый сок", кандидат экономических наук, лауреат премии Союза журналистов России за 2003 год. <...>

Для семьи В.Р. Соловьева осуществлен подбор четырехком-натной квартиры <...> общей площадью 159,7 кв.м, жилой -- 94,2 кв.м в доме <...> по ул. Долгоруковская, стоимость которой, согласно расчету МосгорБТИ (стоимость квартиры по оценкам БТИ отличается от рыночной минимум в 10 раз. -- Прим. ред.), произведенному в соответствии с распоряжением Правительства Москвы от 12.09.2003 г. N1630-РП, составляет:

1. С учетом месторасположения дома -- 2 464 103,18 руб.

2. С учетом технических характеристик -- 2 952 481,04 руб.

3. С учетом отчислений на развитие социальной и инженер-ной инфраструктуры города -- 4 723 969,66 руб. Стоимость квартиры будет оплачена В.Р. Соловьевым из личных средств".

И из личных средств налогоплательщиков-москвичей. Мог бы, интересно, даже Обама отдать кому-нибудь квартиру за полцены?

"По поручению мэра Москвы Ю.М. Лужкова на рассмотрение выносится вопрос о продаже В.Р. Соловьеву вышеназванной четырехкомнатной квартиры, с оплатой ее стоимости по одно-му из вариантов расчета МосгорБТИ, с оформлением договора купли-продажи.

ПОСТАНОВИЛИ:

Просьбу поддержать по варианту N1 с оплатой стоимости квартиры в сумме 2 464 103,18 руб.

Мэр Москвы Ю.М. Лужков

Руководитель Аппарата Мэра и Правительства Москвы В.А. Ко-робченко".

Здесь заканчивается документ и снова идет комментарий га-зеты:

"То есть за 2,4 млн. руб-лей Соловьев получил 160 квадратных метров в элитном доме у метро "Новослободская". По 500 долларов за метр квадратный. От "коррупционера" в кепке. Из рук в руки".

Стоит обратить внимание, что из трех щадящих вариантов был выбран самый дешевый.

19 сентября, воскресенье. Я никогда не щажу себя, вариантов удачи так мало, надо браться за любой. Но я еще помню, что должен быть переполнен новыми впечатлениями. Еще несколько дней назад решил, что с дачи уеду рано, не позже двух: в семь в РАМТе начинается премьера нового спектакля. Называется "Чехов-гала". Режиссер Алексей Бородин, когда мы ненароком встретились с ним на дне рождения у Владимира Андреева, мне объяснил, что он в одном спектакле объединил одноактные пьесы Чехова. Я эти заезженные в самодеятельности и на эстраде пьесы не очень люблю, но объединенные в единую композицию эти пять миниатюр дали совершенно иное качество. Возникла любопытная картина жизни, с ее вечными страстями, самолюбиями, желаниями. Люди, одетые в платье позапрошлого века, по сути не отличались от нас. Всё в одном действии, на единой сценической площадке. "Свадьба" переливается в "Юбилей". Спор о Воловьих лужках ведется одновременно с лекцией "О вреде табака". Овация после спектакля была долгой и счастливой.

Уходя, я встретился в раздевалке у главного администратора с телеведущим "Новостей культуры" Флярковским. Ему тоже все очень понравилось, и он высказал мысль, что здесь образец той актерской игры, которая будет волновать людей и через пятьдесят и через сто лет.

20 сентября, понедельник. Вот тебе и сфера обслуживания! Так обруганная при социализме, она действует уже во время капиталистического порядка. Утром записался в парикмахерскую, куда хожу много лет и где кроме платы за работу каждый раз оставляю 100 рублей чаевых. Прихожу вовремя, но у моего мастера, к которому я записался, уже сидит клиентка. Взволнованная администраторша оправдывается: "Ах, я отходила, и к мастеру посадили клиентку. Это минут на пятнадцать. Подождите, пожалуйста!" Я вижу, что мой мастер не освободится и через полчаса. Иду в другую парикмахерскую на Ленинском проспекте. Это в доме 70/11. На дверях парикмахерской красуется надпись, что они работают с 10 часов утра. Время 11.30 -- никого нет. Я поворачиваюсь и иду в недавно открывшуюся в нашем доме парикмахерскую. Они ищут клиентов, берут, говорят, недорого. Захожу, клиентов никого. Кассирша или администратор приветливо меня встречает и уходит куда-то вглубь. Слышу мужской голос, мастер, наверное, мужчина. Женщины стригут иногда не хуже, но я предпочитаю мужчин, им виднее. Наконец администратор возвращается и разводит руками: "Приходите позже, он уходит в банк". В три эти парикмахерские я уже никогда, по крайней мере в ближайшее время, не пойду.

21 сентября, вторник. Утром довольно удачно провел семинар с первым курсом. Разбирали рассказ-сказку Златы Шевченко "Кукла". Сегодня был день новых педагогических приемов. Я начал с вопроса к аудитории: вы, дескать, уже, ребята, знаете мой вкус, нелюбовь к фэнтези, ко всякой сказочной чертовщине. Вы, конечно, догадываетесь, что в вопросе брать или не брать абитуриента очень многое, если не все, зависит от руководителя семинара? Как вы думаете, почему я на свой семинар взял Злату? Ну, а дальше были довольно точные ответы и, собственно, сама дискуссия по рассказу.

На втором, взрослом, семинаре обсуждали Володю Репмана. Его рассказ по какому-то стечению обстоятельств тоже называется "Кукла". Все близко лежит. Эта кукла мне не нравилась, хотя кое-какие мелочи в рассказе получились. Но идея была выдумана, неорганична, не было ни социологии, ни, по большому счету, характеров. Ребята оказались молодцами, практически сами высказали то, о чем счел бы нужным сказать я. Но я здесь в самом начале опять применил новый прием. Заставил Володю рассказывать эпизод за эпизодом свое собственное сочинение. Попутно шли простые вопросы по тексту, на которые Володя не всегда мог ответить. А где происходит действие, в Москве или в провинции? А какой дом? А какая планировка у квартиры? А как долго знакомы герой и героиня? И все в таком же духе. И тут Володя поплыл... Раскрутить такое начало, определив подход, было делом техники.

В половине седьмого встретился со своими первокурсниками у МХАТа на Тверском и отправил их смотреть "Мастера и Маргариту". Здесь мне хорошо помогла Ксения Фрекауцин. Сам на спектакль не пошел, а сразу же отправился на метро в Астраханский переулок -- Володя Костров отмечает свой день рождения дома. Было все прекрасно, я вспомнил, как впервые пришел сюда 25 лет назад. День рождения Володи тогда отмечался в Октябрьском зале Дома Советов, а потом все поехали к ним с Галей домой. Галя все совершенно изумительно приготовила, богатый стол, хорошее мясо, многое из того, что мне нельзя есть. Но я ел. Еще внизу, в подъезде, встретил Володю Крупина, который предупредил: очень вкусное запеченное мясо.

За столом, когда уже вошел, увидел вальяжно сидящего Феликса Феодосьевича Кузнецова. Поздоровавшись с народом, я прошел к своему месту так, чтобы не подавать ему руки. Естественно, это было замечено. Но он, правда, быстро ушел. Володя читал стихи, кто-то из гостей играл на гармошке. Гармошка и балалайка действуют на меня магически -- это моя музыка, я пьянею, предки говорят во мне. Потом пришел БНТ, я как раз поднимался от стола и тут ляпнул: садитесь, Борис Николаевич, вы всегда садитесь на мое место.

22 сентября, среда. Сахар после вчерашних излишеств был довольно большой -- 6,5, но могло быть и больше. Всего ломало. По "Эху" говорили, что Лужкова телеграммой поздравила Светлана Медведева. Совершенно больной, из носа течет, но все же собрался и к часу поехал в мэрию на Тверской на окончательное заседание по фонду Юрия Долгорукого. Все прошло довольно гладко, как и условились ранее, но вдруг взял слово Альберт Оганян. Он долго говорил о недостатках в книге "Русские в истории Азербайджана". Не так писали об армянах и Карабахе. Потом возник некоторый конфликт, уже давно возбуждаемый Александром Эбаноидзе. Жюри полагает, что премию надо дать некому грузинскому поэту, а Александр Луарсабович настаивает на грузинской поэтессе, которая печаталась у него в журнале. Хорошо, что к этому я был готов, несколько дней назад я дал всю грузинскую серию Олесе Николаевой, она расставила приоритеты от первого до пятого. Эти приоритеты совпали с мнением жюри. Здесь уже не поспоришь.

После заседания жюри заехал в институт, где оставил машину. Перед тем как уехать ходил обедать, и там угольщики, с которыми я постоянно обедаю и дружу, рассказали мне, глупому, из-за чего и как возникла ситуация вокруг Лужкова. Все началось с Химкинского леса. Было два проекта дороги: один вроде бы через земли, которые приобрела Батурина, другой -- через этот самый Химкинский лес. Лужков вроде бы убедил Путина вести через лес, но после всех демонстраций Медведев приказал все пересмотреть и затормозить. Лужков не был бы Лужковым, если бы не отреагировал. У него отнимают! Он сделал заявление, смысл которого сводился к тому, что некоторые фантазируют, а некоторые работают. Я сам того заявления не слышал, но говорят, что, не называя имен, он высказался довольно крепко. Вот главная власть и взбеленилась. Но Лужков -- держатель 7 миллионов голосов избирателей. Кто бы ни вступил в ближайшее время в схватку за место президента, для претендента огромное значение имеет, за кого будет столичный мэр. К вечеру стало известно, что находящегося сейчас в недельном отпуске Лужкова поздравил с его 74-летием еще и Путин. Выводов у меня нет, я зритель!..

Вечером телевидение рассказало, как президент и председатель правительства наперегонки устраивают выездные заседания. Премьер рассматривал что-то уникальное в смысле медицины в Санкт-Петербурге, а президент в Мытищах, кажется, сокрушался, что не так хорошо у нас с военной промышленностью. Но не это для меня главное. Передали, что суд в Страсбурге признал, что с предпринимателем Анатолием Быковым, который обвинялся в конфликте со своим компаньоном Пашей "Цветомузыкой", с ним поступили несправедливо. Я вспомнил книгу Эдуарда Лимонова, написанную в защиту Быкова. Вот она, интуитивная правота писателя!

23 сентября, четверг. После бурного вчерашнего дня болею, слушаю радио, пью чай, сижу над Словником, из дома не выхожу. По радио идет обсуждение закона о полиции, который, конечно, сам по себе просто имитирует и деятельность и заботу о народе. Медведев делает поправки, идя вслед "пожеланиям трудящихся". Другие "трудящиеся" по радио просто над новым законом издеваются. В связи с этим я вспомнил, как пару дней назад ехал в метро и сел рядом с молодым парнем-милиционером, который разгадывал кроссворд. Он был одет в кожаную осеннюю форму, вроде бы красиво. Но приглядевшись, я понял, что это дурная и искусственная подделка. И опять в памяти возник образ "стража порядка" где-нибудь за границей. Какие стройные, одетые в добротную суконную форму, ходят полицейские по Дублину! С какой опаской, восхищением и уважением смотрят на них прохожие, а ведь называются они даже не полицейскими -- "гарда"! Наверное, попасть в ту самую "гарду" нелегко, возможно, по конкурсу. А у нас в Москве 40% процентов милиционеров -- иногородние. А сколько мы видим на дорогах толстых, с хищными лицами гаишников! Таких рож и пузатых фигур я не видел среди ни одной полиции в мире! Сегодня Медведев вроде указал, что базовый оклад для лейтенанта милиции должен быть не менее 30 тысяч. Это для молодого парня, которому нужна квартира, нужно сходить с девушкой раз в неделю на дискотеку и покупать себе еду и штатскую одежду. Сможет ли лейтенант купить себе из этих денег машину, хотя бы одной из тех марок, на которых сейчас ездит всякая шпана? Я уже не говорю о молодой шпане высоковорующих родителей. Вон опять во время ночных гонок богатый мальчик врезался в толпу -- четырех человек уже нет на свете. А мальчику, наверное, отсрочат наказание на время учебы в институте. Учиться чему-нибудь и как-нибудь, надо полагать, он теперь будет долго.

Вчера или даже позавчера бывший президент США Бил Клинтон сделал любопытное заявление. Клинтон полагает, что препятствием в урегулировании ближневосточной проблемы -- речь, естественно, идет о Государстве Израиль -- является присутствие на Святой Земле большого количества выходцев из России. Именно они, в первую очередь, этому урегулированию сопротивляются, они несговорчивы и агрессивны. Насколько можно понять Билла, только репатрианты и не желают допустить выделения земли для арабов. Клинтон ссылается на высказывание нашего хорошо знакомого Щаранского, который в свое время, если мне не изменяет память, был обменен на кого-то из наших разведчиков. Щаранский вроде бы сказал следующее -- цитирую исключительно на слух по радио "Эхо Москвы". Я, дескать, приехал из самой большой страны в мире чуть ли не в самую маленькую, и теперь не хочу, чтоб эта страна стала еще меньше.

Как ни странно, отголосок этой же мысли я почти одновременно нашел у Станислава Куняева. Во вторник, в семинарский день, Станислав Юрьевич подарил мне сентябрьский номер "Нашего современника", в котором был отрывок его огромной книги о Холокосте. Она симптоматически называется "Жрецы и жертвы Холокоста". Если я правильно понял, то смысл этого сочинения в том, что очень часто всеми акциями против еврейского населения руководили или инициировали их люди именно с еврейской кровью. Но в данном случае я не об этом.

Куняев полагает, что существуют два как бы почти племени евреев. Самоназвание этих групп -- ашкенази, восточные евреи, в основе своей дикие и агрессивные, и сефарды -- евреи Западной Европы, соединенные с обычаями и культурой стран, в которых они живут. Именно ашкенази в свое время даже спровоцировали Гражданскую войну в России. "Культурные", то есть европеизированные наши евреи, к которым Куняев чуть ли не относит и Ленина, были более терпимыми, но когда власть после Октябрьской революции стала из их рук уплывать, то именно с помощью той волны молодого еврейства, пришедшей из-за черты оседлости, они эту власть и укрепили. Куняев оперирует термином "революционеры хазарского происхождения". Есть даже интересный ленинский пассаж. Придется вставлять большую цитату.

"Меня всегда удивляли наши патриоты, придававшие фатальное значение четвертушке еврейской крови, пульсировавшей в ленинских венах и артериях. На мой взгляд, Ленин относился к еврейскому засилью в революции куда бо-лее раздраженно и скептически, нежели Сталин. Более того, он позволял себе такие высказывания о еврействе, на которые сам Сталин никогда не решался.

Помнится, что в одном из сочинений 1911-го или 1912 года Ленин неожи-данно заявил о том, что в нашем черносотенстве помимо всяческой интелли-гентской "затхлости" есть здравое ядро -- "грубый мужицкий демократизм".

А в начале 20-х годов он же предупреждал Сталина, чтобы последний умел сопротивляться авторитетам и воле еврейских партийных функционеров, а то ведь, заметил Ленин, "на шею сядут".

Незадолго до революции живший в Швейцарии Ленин встретился с дву-мя людьми, приехавшими из России, о чем написал в письме:

"Один еврей из Бессарабии, видавший виды, социал-демократ или почти социал-демократ, брат-бундовец и т.д. понатерся, но лично неинтересен... Другой воронежский крестьянин из старообрядческой семьи. Черноземная си-ла. Чрезвычайно интересно было посмотреть и послушать".

Недаром Есенин в "Анне Снегиной" на вопрос своих земляков: "Скажи, кто такое Ленин?" -- отвечает: "Он -- вы"; а Николай Клюев в 1919 году пишет знаменитые строки: "Есть в Ленине керженский дух, диктаторский окрик в де-кретах. Как будто истоки разрух он ищет в поморских ответах".

Да, Ленин признавал, что без местечкового еврейства революция потер-пела бы поражение:

"Эти еврейские элементы были мобилизованы против саботажа. Таким образом они имели возможность спасти революцию в этот критический пе-риод. Мы имели возможность захватить административный аппарат только потому, что имели под руками этот запас разумной, образованной рабочей силы".

По некоторым данным, количество "разумной образованной рабочей си-лы", хлынувшей в Центральную Россию из-за "черты оседлости" и занявшей почти все большие и малые административные должности, в том числе и ЧК, составляло более миллиона человек.

За эту поддержку "Революции" (то есть за спасение большевистской вла-сти) Ленину пришлось заплатить большую цену, в том числе и подписать чу-довищный декрет "о борьбе с антисемитизмом".

Но в своих стратегических планах Ленин рассчитывал после достигнутой стабильности все-таки уменьшить еврейское влияние в высших эшелонах власти.

В конце 1922-го -- начале 1923 года он обратился с письмом к XIII съезду партии ("Завещание" Ленина), в котором попытался совершить своего рода переворот в Центральном Комитете ВКП(б).

"Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе" <...>. "В первую голову я ставлю увеличение числа чле-нов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни" (в ЦК тогда было 27 чело-век. -- Ст. К.).

По предложению Ленина в новый ЦК должны были войти люди, "стоящие ниже того слоя, который выдвинулся у нас за пять лет в число советских слу-жащих, и принадлежащие ближе к числу рядовых рабочих и крестьян". <...> "Я предлагаю съезду выбрать 75-100 рабочих и крестьян... выбранные долж-ны будут пользоваться всеми правами членов ЦК" (т. 45, стр. 343, 348, 384). Так что местечковому большинству в государственном аппарате было че-го бояться. Однако партийные верхи отвергли ленинское предложение, а Троцкий написал в ЦК письмо о том, что такое "расширение" ЦК лишит его "необходимой оформленности и устойчивости" и "нанесет чрезвычайный ущерб точности и правильности работ ЦК". Вся еврейская часть ЦК поддер-жала Троцкого, и сущность ленинского письма была сведена к ленинским ха-рактеристикам кандидатов на роль генсека, в то время как идея расширения ЦК была куда более важной".

25 сентября, пятница. День стал много короче. Утром, когда вышел из дома, было совсем темно. Метро еще не открылось, но молодые таджики уже скребли и чистили асфальт. Опять еду в Питер на "Сапсане", опять в той же компании. "Как я рад, как я рад, что я еду в Ленинград". Все за тем же, то есть чтобы что-то купить на фабрике из одежды. И еще посмотрим спектакль. Компания, впрочем, еще не вполне полная, ибо Юрий Иванович уехал вчера, будет встречать нас.

Кажется, я выздоровел, насморк прошел, но так два дня болел живот, что накануне пришлось, как всегда, идти к соседу. Михаил Михайлович выписал лекарство, и уже ночью я ходил в аптеку. Спал, естественно, плохо.

Повезло с соседом в поезде. Рядом со мною в кресле сидел по молодежной моде одетый парень. Я -- у окна, он -- на проходе. За окном быстро-быстро проносились русские небрежные пейзажи. В дороге разговорились. Зовут, как и меня, Сергей -- такое совпадение всегда повод для откровений. Модный фотограф, снимает эстраду, свадьбы, отпрысков богатых родителей. Он говорил, а я слушал свою судьбу -- вот о чем я буду, наверное, писать свой следующий роман. Значит, не зря я смотрю всякую гадость по субботам на НТВ. В поезде больше всего хочется спать, но пересиливаю себя, заполняю лакуны своего Дневника. Еще два дня назад, когда из-за соплей и кашля я не ходил на работу, Ашот по моей просьбе купил и положил мне в почтовый ящик "Коммерсант". По своей привычке фиксирую в Дневнике любопытное и занятное. Возможно, когда-нибудь исследователи меня за это поблагодарят. В "Коммерсанте" мне бросились в глаза два эпизода -- один про культуру, а другой... Может быть, про коррупцию, про родственные отношения, про национальную сбойку?..

Газета жирно констатирует: "родственник Владимира Путина поработает в "Мастер-банке"". Чуть выше и еще крупнее: "Двоюродный банк". Это уже обобщения, потому что ниже приводится целая схема, как государственные отцы пристраивают своих детей и родственников на самые хлебные места.

Ну, какая это новость! Это русские и современные правила игры. Чего же здесь необычного, если, скажем, без какой-либо боязни или этического неудобства сын защищается в том ученом совете, членами которого являются отец и мать, и оба родителя голосуют за своего отпрыска. И все же особенно выпукло это явление -- "ну как не порадеть родному человечку" -проявляется не в науке и искусстве, а именно во власти. Хотя риск разоблачений прессой выше, а отсюда и временные неудобства, но и куш жирнее.

В общем, у меня сложилось впечатление, что не следует беспокоиться за двух сыновей Николая Патрушева, сына Германа Грефа, сына Валентины Матвиенко, дочь Юрия Росляка, сына Михаила Фрадкова, сына Дмитрия Козака, сына Владимира Дмитриева, сына Андрея Костина, брата Аркадия Дворковича, сына Юрия Лужкова, двух сыновей Сергея Иванова. Устроены все хорошо. В основном, в банковской сфере. Они члены наблюдательных советов банков, директора департаментов, зампреды правлений. Тридцатилетний сын С. Иванова -- зампред правления "Газпромбанка". Тридцатитрехлетний сын Николая Патрушева -- председатель правления "Россельхозбанка". Тридцатидвухлетний сын Фрадкова -- член правления госкорпорации "Банк развития и внешнеэкономической деятельности", заместитель председателя "Внешэкономбанка". Дочь Юрия Росляка в тридцать один год является председателем правления банка "Огни Москвы".

Напрашиваются два вывода. Первый: никто не хочет работать в промышленности, в науке, в материальной сфере. Второй: так упорно помогая банковскому бизнесу в кризис, правительство, как видим, не забывало, что в этой сфере работают наследники.

Второй эпизод веселее и к моей собственной цели ближе. Арестовали директора кукольного театра им. С. Образцова. Здесь схема воровства обычная для культуры. Государство отпустило деньги на ремонт здания, на декорации, на новый спектакль. Директор деньги перевел неким организациям и подписал акт приемки выполненных работ. А работы эти выполнялись мастерскими театра или вообще не выполнялись. По мнению следствия, похищено директором из бюджета 12 миллионов рублей.

Самое занятное, что я знаю этого директора. Это Андрей Лучин. Мне всегда казалось, что парнем он был неплохим. Несмотря на молодые годы, кажется, он заведовал отделом театра в агентстве, во главе которого стоял М.Е. Швыдкой. По крайней мере, когда я так же, как и сейчас, уезжал в Питер, он быстро и четко организовал мне пропуск и в БДТ, и в "Александринку". Правда, тогда я был членом коллегии министерства. Я снова встретил его в тот момент, когда Агентство расформировывали. Поговорили, Андрей сказал, что в последний момент Михаил Ефимович устроил его директором театра кукол. Тогда же у меня возникла пара мыслей. Я сразу вспомнил, что в свое время Василий Ливанов очень хотел вместе с композитором Гладковым этот театр возглавить. Вторая мысль промелькнула у меня, когда Андрей рассказывал мне о свежем назначении. Тогда, глядя на его плотную, чуть обрюзгшую от кабинетной работы фигуру, я подумал: а твое ли это дело?

Слишком уж быстры и решительны эти молодые чиновники.

В поезде совершенно внезапно встретил Наталью Дмитриевну Дементьеву. Не виделись давно, было чего друг другу порассказать. Ей только что продлили ее сенаторский срок еще на пять лет. Когда о продлении срока доложили Самому Большому Начальнику, он ее вспомнил: "Директор тюрьмы..." До назначения министром культуры Наталья Дмитриевна работала директором музея Петропавловской крепости. Это замечание мне показалось довольно остроумным. Во время разговора за чашкой чая развеялся для меня слух, что Дементьева чуть ли не в лосинах во дворе Петропавловской крепости плясала перед Ельциным. Но Ельцин в ее судьбе сыграл определенную роль. Именно он, когда ему надоело смотреть на мужицкие рожи в правительстве, приказал найти хотя бы двух баб. Вот и отыскали: одну Дмитриеву -- директора института Сербского, на медицину, а потом с трудом сыскали и "директора тюрьмы". Перерыли при этом кучу личных дел, пока не наткнулись: в комсомоле не была, райкомом партии не крутила. Сейчас Дементьева -- сенатор от такой республики, где ни у кого ничего нет, чтобы дать, а значит, и брать нечего. Своей главной задачей Дементьева считает достроить оперный театр. Именно поэтому пошла в Совете Федерации не в комитет по культуре, а в комитет по бюджету.

Встретил меня очень обязательный Юрий Иванович вместе со своим другом Володей, который когда-то работал с ним. Возможно, что и сейчас Володя работает по тому же ведомству. Но парень он добротный, видимо, исполнительный, четко формулирующий свое мнение, когда хочет его высказать. В частности, рассказал о том, как выживали композитора Чайковского (Александра Владимировича, разумеется, а не Бориса Александровича, его дядю, и уж никак не Петра Ильича) из Консерватории. Эту историю он знает через жену, которая работала в Консерватории, есть еще и аналитическая справка. Предлогом стало какое-то небольшое экономическое нарушение, но сутью -- стремление определенных сил -- не будем забывать -- "бандитский Петербург"! -- распилить бюджетные суммы, отпущенные на ремонт, реконструкцию и другие траты, связанные с юбилеем Консерватории. Как я понимаю, министр Авдеев "сдал" композитора, уже потом, естественно, выяснилась полная невиновность. Сейчас Чайковский руководит Московской филармонией. Все это мне напомнило мою ситуацию сразу, как только я перестал быть ректором. Гарант нашей институтской конституции устранился и ушел в кусты -- как вывезет. Меня-то уж знали хорошо и подробно.

Говорили обо всем этом за чаем, тут же на вокзальной площади, в кафе "Щелкунчик". Ах, Петербург, Петроград, Ленинград! Как он в этом смысле отличается от Москвы! Никто не стоял над душой, взяли только чай и кофе. Можно ли съесть свой бутерброд? -- у меня в сумке был бутерброд с вареной говядиной. -- Конечно, можно. Просидели, наверное, час, пока не наступило время ехать в магазин на фабрику. Попутно, на эту же тему, еще один эпизод. Через три часа, после всех покупок, о которых скажу отдельно, в центре города мы с Юрием Ивановичем расстались: он поехал на бракосочетание родственников, а я пошел до спектакля в "Александринке" побродить по городу. Закончилась моя прогулка тем, что я оказался на площади Искусств, со стоящим в центре памятником Пушкину. Тут я зашел в кафе "Бродячая собака". Если я в Париже решил сходить в знаменитый "Куполь", то почему бы столь же внимательно не рассмотреть родное? Собственно, в "Собаку", чтобы только, так сказать, отметиться, я уже заходил с мимолетной экскурсией. Теперь надо было поесть. Уютно, народа днем почти нет, официанты не пристают, раздувая заказ. Заказал щи и чашку чая, чтобы скрасить время ожидания. Удивил разнос цен: щи -- 200 р., чай -- 80. Говорят, сделано это, чтобы не ходили просто попить чаю. Когда выходил, обнаружил на стене в коридоре много, в соответствии с модой, подписей почетных гостей. В основном, деятели литературы и искусства, есть политики. Все довольно плоско, впечатлил лишь один автограф. Крупно и ярко было написано: Майя Плисецкая.

Пропускаю довольно долгое посещение магазина мужской одежды на фабрике FOSP "Онегин". Все идет совершенно по-другому, если тобой кто-то занимается. Сам я в магазине, когда вещи висят на плечиках, ничего не вижу. Но здесь дизайнер и менеджер Иван Дмитриевич, Ваня, и его помощница уже совершенно точно и уверенно подбирали вещи, которые, как они считали, подойдут мне. В завершение пили чай с конфетами. Купил, за два часа рассуждений о торговле, современном бизнесе и моде, коричневое осеннее пальто, шарф к нему, коричневые брюки и замечательную зимнюю куртку. В первую очередь эта фирма отличается качеством материала, из которого они шьют, это фирменный знак.

Ну вот, осталось мне что-то написать об "Александринке" и о необычной встрече на обратном пути в Москву. В театре фестиваль, на афишах четыре спектакля: "Укрощение строптивой" -- это сама "Александринка", "Танго" Мрожека -- Польша, израильский спектакль "Враги. История любви" и, наконец, "Женитьба Фигаро", привезенная "Комеди Франсез". Естественно, рвался я на "Комеди Франсез" -- пытался попасть в Париже, не удалось, но оказался на израильском спектакле. Ну, конечно, все или почти все тут наши бывшие соотечественники. Поставил Евгений Арье, который двадцать лет назад эмигрировал и превратился там в крупнейшего режиссера.

Занятная была публика, много молодежи, но весь партер занимали люди, пришедшие поддержать своих. Пьеса на еврейскую тему, послевоенные эмигранты ищут родственников, воспоминания о войне, о газовых камерах, надрыв. Попутно молодой человек, беженец, живущий с чиксой-служанкой, которая в Польше его спасла, с любовницей, тут же находится и его жена. Все очень и очень неплохо, подробно, но все по внешней оболочке жизни. В главной роли Исраэль (Саша) Демидов.

В вагоне ехал в одном купе с чрезвычайно умной и интересной женщиной -- Аллой Ивановной, она филолог, много мне рассказала интересного. Будем, наверное, дружить, тогда и напишу.

27 сентября, понедельник. Все и всегда точно знающая Н.Д. Дементьева в вагоне сказала мне, что полпоезда загружено московскими телевизионщиками, едущими в Питер на церемонию "ТЭФИ". Я что-то никого не разглядел, но о церемонии запомнил. И вот сегодня из передачи по радио узнал, что церемония не только состоялась, но и в какой-то степени стала необычной. Можно было только порадоваться, что приз получил фильм "Подстрочник" -- я видел этот фильм -- он грандиозный, и я об этом в Дневнике писал, -- режиссер фильма Олег Дорман от премии публично отказался. Главный мотив: "Среди членов Академии, ее жюри, учре-дителей и так далее -- люди, из-за которых наш фильм одиннадцать лет не мог попасть к зрителям". По этому поводу высказался, осудив Дормана, обвинив его в неинтеллигентности, возглавляющий телеакадемию М.Е. Швыдкой. Но радио не уточнило, что же еще сказал неинтеллигентный Дорман.

К моей радости, "РГ" на первой полосе напечатала эту речь дословно. Привожу здесь ее финал.

"На людях образованных, думающих, лежит ответственность перед теми, кто не столь образован и не посвятил себя духовной деятельности.

Получив в руки величайшую власть, какой, увы, обладает у нас телевидение, его руководители, редакторы, продюсеры, журналисты не смеют делать зрителей хуже. Они не имеют права развращать, превращать нас в сброд, в злую, алчную, пошлую толпу.

У них нет права давать награды "Подстрочнику". Успех Лилианны Зиновьевны Лунгиной им не принадлежит".

Днем ездил в "Дрофу", завозил Киселеву А.Ф. билет члена СП России, а потом поехал в Институт повышения квалификации, читал лекцию чиновникам, находящимся там на курсах.

Утром продолжал читать книгу о Чайковском, сложный был человек. Сижу также, как проклятый, над Словником и готовлюсь к двум завтрашним семинарам.

28 сентября, вторник. Свершилось -- Лужков ушел в отставку. Все случилось неожиданно, вроде бы президент находился в Китае, накануне Лужков прилетел из Австрии с горного курорта и заявил, что в добровольную отставку не пойдет. Но утром появились сообщения в Интернете, а на кремлевском сайте повис соответствующий указ, затрубило "Эхо". Формулировка президентского указа самая жесткая: отрешен от должности в связи с потерей доверия президента. Поступило из Китая и президентское разъяснение: "отрешение" означает увольнение.

Вечером по ТВ показали всю "церемонию", толпящихся в мэрии седовласых, как правило, чиновников, которые собрались и на совещание, и чтобы поздравить начальника с днем рождения, и их замешательство. Тогда же объяснили, что еще накануне отъезда Лужков побывал в Кремле, где ему предложили два варианта его отставки -- почетный, если отставка добровольная, то есть он напишет заявление, и жесткий вариант, который и произошел. Сейчас возникает много вопросов: почему Лужок так поступил? Ощущение, что Кремлю не очень хочется ворошить прошлое, где могут вскрыться многие "ненужные" обстоятельства.

Совещание на Тверской, 13, назначенное на 10 утра, состоялось с небольшим опозданием. Вел его Ресин, фигура мне не симпатичная. Именно его президент и назначил временно исполняющим обязанности столичного градоначальника. А тем временем в сопровождении, видимо, своего главного конфидента, народного артиста СССР И.Д. Кобзона Лужков садился в машину. Что будет дальше?

Оба семинара прошли довольно успешно. На одном разбирали Мишу Тяжева, 36-летнего актера, который пошел учиться литературе, на другом -- рассказ Марины Савранской. И там и там мне было интересно. Тяжев, конечно, житейски человек опытный, да и пером владеет -- его небольшие миниатюры скроены ловко, хотя и не всегда прописаны. Но мастерство начинается тогда, когда именно для трудных мест находятся точные слова. Рассказ же Марины хорош тем, что она "в чертеже" справилась с замыслом. Для нее это большая победа, потому что даже здесь у нее прежде не всегда получалось. Это, конечно, еще и моя виктория -- чему-то научил, сюда бы теперь плотное и не казенное слово! За Марину я немножко успокоился.

29 сентября, среда. После семинара на следующий день всегда наступает упадок сил. Долго вставал, готовил еду, разбирал бумаги у себя на письменном столе. Работа опять была не главная, проклятый Словник. Здесь приходится платить большие деньги, сначала за сам Словник, за список имен и фамилий, а потом еще столько же, чтобы разнести нумерацию страниц, а потом еще месяц ежедневно сидеть и все уточнять и проверять. Среди дня ездил на трамвае в баню, ехать пришлось долго, и в пути читал "РГ", которую вынул из ящика. Последнее время читаю не каждый день, а здесь много интересного. Собственно для меня и для Дневника.

Естественно, есть какие-то материалы о Лужкове, но чего это все читать, это все лишь стенания по поводу, а не по сути. Путин вот обмолвился, что надо бы Лужкову налаживать контакты с президентом, значит, из-за неумения обращаться с президентом, который моложе старика Лужкова на тридцать лет, отрешили? Теперь оказалось, что уволили Лужкова не из-за того, что недоглядывал в хозяйстве, когда и стоимость нового жилья в Москве заоблачная, и стоимость строительства дорог в четыре раза дороже, чем во всем мире, а по политическим мотивам. Ну да ладно, я сегодня не об этом, и даже не о прекрасном монологе, который на "Эхо Москвы", по поводу все той же недобровольной отставки Лужкова, произнес Саша Проханов. Это я уже услышал, когда после семи вернулся домой. Между тем, было сказано, что именно лужковский ОМОН стрелял в 1993-м.

Пока ехал, с жадностью читал большое интервью с Жоресом Алферовым. В этом интервью чувствуется огромное сомнение этого много жившего и много повидавшего человека в быстроте, грезящейся нашему президенту в его задумке со Сколковом. Недаром под заголовком, который сам по себе настораживает вопросительной интонацией -- "Как повенчать науку с бизнесом", стоит еще и такое: "В чистом поле инновации не рождаются, считает академик Жорес Алферов". Это при том, что академик -- один из сопредседателей Консультационного совета в Сколкове.

30 сентября, четверг. Встал в половине шестого, потому что надо было ехать в Обнинск -- сегодня должны были привезти заказанные две недели назад окна для дачи. Дача моя, которую, казалось бы, строил совсем недавно, уже ветшает.

1 октября, пятница. Прежняя работа, делавшаяся без особого энтузиазма, -- "космический рассказ", а я написал очерк "Цензура и Гагарин", -- кроме значительного, уже истраченного гонорара, -- получила продолжение. Я отправляюсь в Париж на презентацию книги. Компания, казалось бы, едет не вполне дружественная. Подчеркиваю это, чтобы сказать, в какой мы подчас сами себя загоняем тупик, давая разгуляться фантазии. Итак, кроме хитреца Анатолия Королева, с которым у меня отношения добрые, едут Сережа Чупринин, с которым многое натянуто, и бывший институтский выпускник Володя Березин. Володю хорошо помню по прежним временам -- скрытность, амбициозность, самоуверенность. Ну, если это иметь в виду, то возмужал, пополнел, стал бриться наголо, но сильно не изменился. По-прежнему расчетливым, осмотрительным, излишне осторожным показался мне и сегодня, как и раньше, Толя Курчаткин. А вот Сергей Иванович оказался совершенно иным. Возможно, это возраст, когда нечего уже делить, а возможно, параллельно прожитая жизнь и общая литературная молодость, но как-то мы подобрели друг к другу. Летели -- это французская экономность, так дешевле -- через Копенгаген, значит, организовались большие паузы и на пересадках, и на посадке, разговорились, разболтались. С.И. даже вспомнил название статьи в "Литературке", -- это была первая статья обо мне -- "Сергей Есин, прозаик", в верстке название статьи, снизив ее значение, изменил, кажется, Изюмов.

На датских авиалиниях, и когда летели в Копенгаген, и когда пересели на рейс до Парижа, нас не кормили. Мы это отнесли исключительно на счет датской упрямой расчетливости. За особую плату развозили чай и соки.

Встречали в Париже нас некто Жак, позже оказавшийся прекрасным режиссером, и молчаливая и худенькая Мари. К чести французов и к удовлетворению неимущих русских писателей, тут же, в аэропорту, нам выдали суточные, по 150 евро, к которым никто до окончания командировки не притронулся -- за все платили французы, даже за такси до гостиницы от Космического центра, где была наша штаб-квартира. Тут же в аэропорту выдали и по роскошному большому зонтику. В Париже и окрестностях шел дождь. Правда, зонт свой на следующий день, в центре им. Шарля де Голля, я потерял. Чуть позже потерял и свой роскошный шерстяной шарф, а еще раньше, в Копенгагене, на пересадке лишился крошечного перочинного ножа, подаренного мне Женей Сидоровым. "Досмотрщики" в Евросоюзе, оказывается, работают и на "прибытии".

В Париже, как я и раньше замечал, все рядом. Добрались до отеля довольно быстро. Это почти в центре, отель называется "Appia Laffayett Hotel". Мы тут же побросали портфели и сумки, и нас сразу повезли в ресторан. О Сидорове я вспомнил недаром. Во вторник, во время семинарского дня, когда все мастера собираются на кафедре, Женя заглянул в факс, небрежно валяющийся у меня на столе, и -- о, знаток светской жизни! -- сказал: вас повезут в очень хороший ресторан. Здесь же прозвучало и русское название -- что-то вроде "Свиная ножка". Пока копирую из "Программы пребывания" его название -- "Pied de Cochon".

Сам ресторан находится в центре, напротив "классического" фасада церкви Святого Евфставия, которую мы подробно осмотрели с С.П. в августе. Существует ресторан много лет, и в первую очередь здесь занятный интерьер: зеркала по стенам и на потолке. На этих зеркалах роскошные стеклянные люстры и светильники. Все это украшено стеклянными цветами и гроздьями винограда. Кормежка тоже была выше всякой похвалы. Всем предоставили индивидуальный выбор. Я взял, описываю теперь с вожделением: луковый суп на закуску и бифштекс "а-ля татар", как основное блюдо. Это сырое рубленое мясо со специями. Это блюдо раньше всегда подавали в Доме журналистов в Москве, но прежде я никогда такой вкусноты не попробовал. На десерт заказал "подлинный" "крем-брюле". Употребляю слово "подлинный", потому что это не привычное для нас мороженое, а нечто другое. На небольшой сковородке подают сладкий яичный крем под горячей карамельной пленкой. Вино было превосходное. Сидели почти до часа ночи, пока ресторан, который работает круглые сутки, не опустел.

2 октября, суббота. После вчерашних гастрономических безумств я все еще жив. Поднялся в восемь утра. В девять пошел на разведку бесплатного французского завтрака. Наш отель, как и летом, всего две звезды, но уютно, чисто, а стол показался мне и пообильнее. Больше сыра, есть какие-то фрукты, финики, чернослив, печенье. Здесь круассаны уже не нормированные -- у каждого на тарелке, а "налом" -- россыпью. Здесь же молоко, кукурузные хлопья, вареные яйца.

Наше расписание, которое нынче называют программой, было известно еще в Москве. До основного действия, которое произойдет в пять часов -- презентация новой книги, -- нам предстоит прогулка по Парижу, обед и посещение Центра Жоржа Помпиду.

Все основные туристические объекты в городе вроде я знаю и здесь ничего нового не увидел -- площадь Вандом, Гранд-опера, бульвар Клиши, окрестные кварталы, Монмартрский холм, но благодаря знанию Парижа в первую очередь именно Жаком, и сведениям моих очень образованных спутников, каждый что-нибудь добавлял, вдруг открылись новые перспективы. Париж, конечно, неиссякаем. Но знаменитая базилика Сакре-Кер, оказывается, построена в ознаменование победы буржуазии над Коммуной. Именно с этого Монмартрского холма генерал Галифе нашел новейший способ борьбы с повстанцами -- расстрел из артиллерийских орудий. Был изобретен принцип. Потом метод успешно показал себя в Чили и во время расстрела нашего Белого дома. От грома пушек восставшие разбегаются. Я так и вижу этого кривоногого генерала, любующегося делом своих орудий. Однако холм оказался не только прекрасным командным пунктом, но и идеальной точкой обзора. Если глядеть на уже знакомые здания сверху, то макет города оживает. Ты ведь прекрасно представляешь дома, которые чуть мерещатся в дымке. Пантеон; крылатые, отливающие золотом ангелы, на крыше оперы Гарнье; небоскреб на Монпарнасском холме. Поворачиваешь голову -- и видишь Эйфелеву башню.

На нашем маленьком автобусике едем дальше. Оказывается, рассказывает Жак, ночная жизнь уже ушла с площади Пигаль и ближайших к ней кварталов, теперь она растворилась в других потаенных местах Парижа. Здесь теперь живет интеллигенция.

Либеральная интеллигенция, как всегда, повинуясь, когда убеждениям, а когда конъюнктуре, сегодня еще защищает общечеловеческие ценности. Но ее раздражает огромное количество алжирцев и выходцев из Африки. Теперь также выяснилось, что платить огромные, иногда до 40%, налоги эта интеллигенция тоже не хочет. В автобусе идет разговор по жаркому национальному вопросу. Здесь положение еще серьезнее, чем у нас. Большое число негров, вьетнамцев и других жителей разных стран прекрасно ассимилировались в Париже. Негр-француз сидит, например, в обменном пункте в аэропорту. Именно такой черный парень выдавал нам наши суточные и очень при том был собою горд. Но, как известно, многие вчерашние инородцы живут на пособие, не работают, обрекая государство на экономию по отношению к своим коренникам. Разговор понемногу накаляется. Примеры летят с разных сторон. В какой-то момент вступает Анатолий Королев, который все читает, по памяти приводит цитату из книги бывшего президента Франции Валери Жискар д'Эстена. Тут же в автобусе Анатолий обещает мне в Москве эту цитату выписать.

Цитат, собственно, две, обе резонируют и в нашу, российскую сторону, надо только слова "Франция" и "французы" заменить на "Россия" и "русские".

"Недостаток знаний и великодушие подталкивают французов к тому, чтобы они приняли на себя вину за бедственное положение, в которое попала большая часть мира, в частности Африка; при этом забывали о том, что в нашей стране живет 1% населения Земли и потому наши возможности явно ограничены! Любую меру правительства, направленную на сокращение незаконной эмиграции, изображали как беспричинный отказ принять участие в глобальной борьбе против нищеты".

Вторая цитата конкретизирует предыдущую.

"....надо избежать проявлений во Франции и в остальной Европе непредсказуемых реакций со стороны народов, ощущающих угрозу, которую создают демографический упадок и ослабление идентичности.

Бывший канцлер Германии Гельмут Шмидт недавно поделился со мной следующим принципиальным пророчеством: "Если правительства окажутся неспособными проводить рациональную политику иммиграции, мы рискуем увидеть почти везде приход к власти -- через 20, 50 лет -- правительств, ставленников авторитарных правых сил, и развал Евросоюза"".

Еще вчера, вспомнив спокойную манеру держать себя, и наши короткие разговоры по телефону, подумал, что наша вожатая Катрин Иванов -- это на французский манер -- человек очень непростой. Скоро выяснилось, что это не только натура и воспитание. Вот здесь и вспоминаешь мысль Булгакова о породе. Мадам Катрин из рода Татищевых, но подробности опускаю, потому что сразу вскрылись вещи необыкновенные. Она с детьми оказалась во время знаменитого штурма в театре на Дубровке в Москве. Особо долго по этому поводу г-жа Иванов не распространялась: я, мол, пробыла там пять часов, а люди по 57 часов, у них такого права больше. Но, судя по всему, сила впечатления и от этого пятичасового плена вместе с двумя детьми, от которых ее тут же отделили, была так велика, а воспоминания так жестоки, что во время этого короткого разговора слезы выступили у нее на глазах. Спасло ее и детей иностранное гражданство и точно выстроенная линия поведения. Но все это рассказ о событиях 2002 года, что позволило кому-то из коллег задать вопрос об отношении Катрин к покойной Анны Политковской.

Отношение крайне негативное. Катрин привела в качестве примера выступление покойной Политковской по французскому телевидению. С ее, видимо, согласия звук под "картинкой" о теракте на Дубровке был отключен, создавалось впечатление, что люди просто собрались и благостно сидят в театре.

В Центре Помпиду на пятом этаже нам показали выставку современного искусства. Просторные, светлые залы, все чрезвычайно современно, чисто, просторно. Кажется, выставка, которую мы посетили, посвящалась современной женщине. По крайней мере, посетителей встречали две, обозначенные на панно как женщины, огромные фигуры с маленькими головами и мотком то ли шерстяных ниток, то ли переплетенной проволоки между ног. Этот монстризм впечатлял, по поводу каждого экспоната можно было бы что-то придумать, "дофантазировать" вложенное художником содержание. Интересна и знакова была реакция на этот счет Чупринина: "Мой возраст уже позволяет сказать, что подобное искусство меня уже не интересует, это молодым можно было прикидываться, что ты в этом что-то понимаешь". Дальше кто-то добавил: здесь называется искусством все, что художник объявляет искусством.

Затем мы обедали в каком-то милом ресторанчике напротив отеля "Девиль". В это время под звуки барабанов и труб на улице демонстрировали очередную толерантность. Народ скучно брел, не обращая внимания на этот китайский содом, выстроенный рядами с барабанами и флейтами.

Сама церемония презентации проходила с обычным официальным размахом. Посла России не было, но выступал от имени посольства молодой человек Алексей (или Александр?) Карпов, который во время речи умудрился не произнести ни одного живого слова. Порадовался я только тому, что встретил Ирину Ивановну Сокологорскую. Она передала мне несколько экземпляров своего журнала, в том числе и с отрывком из давней повести В.С.

Ужинали возле здания Хлебной биржи, и опять сытно и довольно долго. Но вино и ресторан были похуже, чем накануне, хотя посуды и размаха больше.

3 октября, воскресенье. И опять я остался жив после нерасчетливого гостевого ужина. Вставать пришлось рано, но проснулся еще раньше назначенного для себя времени и сразу схватился за принесенные вчера из Центра книги. Во-первых, конечно, порадовался, что Ирэна Ивановна в одном из номеров журнала перевела два отрывка из повести Вали, которую в свое время печатал "Новый мир". Как бы она, бедняжка, была этому рада. В ближайшее время съезжу на кладбище и ей об этом расскажу. Напечатала Ирэна Ивановна и мой маленький рассказ из "Литературки" -- "Новые кроссовки". Здесь же номер с рассказами студентов, которые очень давно отбирал для журнала я сам. Есть материал и моего выпускника Андрея Коротеева. Обидно, что все это слишком поздно до Москвы доходит, а ведь могло уже давно кого-то порадовать. И.И. Сокологорская говорит, что с кем-то эти журналы в Москву посылала... Памятуя, что и авторефераты из Челябинска тоже до меня не дошли, я верю в некоторую фатальность моей корреспонденции в институте.

После журнала Ирины Ивановны взялся уже за совместную книгу, естественно, первым делом за собственный очерк. Два эпизода отсутствуют. Нет большого куска, связанного с военной и космической цензурой, и вырезан мой личный эпизод с Гагариным. Это, конечно, очерк обескровило, лишило уникальности и почти превратило в дежурное сочинение. Отчего-то я даже не очень расстроился. Теперь на вполне законных основаниях я могу напечатать полностью этот очерк в России. Но почему французы столь щепетильны? В совместной книге и -- цензура! Потом, уже после завтрака С.И. Чупринин рассказал, что именно со стороны французов была активно проявлена политическая редактура. Вроде бы даже один из материалов слетел с формулировкой "русофобия". По словам С.И., французов волновали не ужасы ГУЛАГа и КГБ, а негативное отношение к сегодняшней действительности, шевеление ФСБ. Аргументом могло стать предисловие нашего министра культуры.

Обратный полет -- двухчасовое сидение в скучной Варшаве, хождение по магазину беспошлинной торговли. О грандиозности аэропорта во Франции я уже писал. Купил для подарков четыре упаковки сыра камамбер. Из аэропорта довольно быстро доехал до дома.

4 октября, понедельник. Владимир Ресин, ставший исполняющим обязанности мэра, предложил перенести памятник Петру Первому. Меня восхитила эта инициатива ближайшего помощника и, наверное, доверенного лица. Это уже высокий, почти государственный градус предательства. Ах, как не хочется этому исполняющему обязанности уходить вслед за своим патроном! Я-то хорошо помню, что именно Ресин отвечал за строительство в Москве.

По радио все время разговоры о политической судьбе Лужкова. Довольно быстро определилось, что баллотироваться на пост президента он не станет. Но в своем скором интервью, которое Лужков дал Альбац, бывший мэр сказал, что он будет создавать общественное движение. По этому поводу на "Эхо" долго и смачно комментировали взгляды Лужкова как демократа.

Ездил на работу, там все относительно спокойно, давали зарплату, в том числе выдали значительную премию за мои летние труды. Взял свертки -- для меня и Ю.И. -- с одеждой, присланной из Питера. Позвонил Ю.И., он пообещал сегодня же приехать и забрать свою долю. В связи с этим сразу же принялся что-то готовить. За полтора часа сварганил уху, две рыбьи больших головы у меня лежали в холодильнике, и нажарил сковородку котлет из индейки. В качестве резерва у меня была еще коробочка сыра, купленного в аэропорту. Еще две таких коробки я подарил Н.В. и Е.Я.

Ю.И. пробыл что-то около часа, обсудили все последние со-бытия.

5 октября, вторник. Пока утром готовил завтрак и брился, слушал радио. Лужков по-прежнему основная тема. Конечно, в окружении чиновничьих взяток, милицейского произвола, пожаров и прочего. Ресин уволил префекта Митволя.

Вечером в новостях сказали, что у Лужкова новая работа -- теперь он декан на факультете в каком-то международном институте, которым руководит бывший до Лужкова мэром Москвы Гавриил Попов. Мэр на телевизионной картинке выглядит бодрым и уверенным. На голове -- кожаная кепка.

Как обычно по вторникам, провел два семинара. Сначала разбирали небольшие рассказы актера Михаила Тяжева. Это очень профессиональная работа, хоть сейчас ставь на защиту. Есть вещи просто виртуозные. Моя задача теперь -- помочь определиться с общим направлением.

Разбирали также первый вариант замечательного романа Саши Осинкиной. На сей счет семинар разделился. Здесь много снов, мистических исканий. В романе действуют две очень занятные сестры-школьницы, которые занимаются магией. Старые предания и родовые заклятия. И главное, все это не девичьи досужие, из литературы, придумки, а писательская внутренняя продукция.

На следующий раз определили Сему Травникова, но, кажется, втихаря он прозу, как когда-то Керамов, писать перестал, будем обсуждать его стихи.

6 октября, среда. Еще вчера почти в шесть часов вечера позвонили из Обнинска, с фирмы, где я заказал три окна для дачи, -- надо быть завтра в девять часов, приедет мастер. Пришлось встать в половине пятого утра, правда, минут тридцать что-то доковыривал в Дневнике о своих парижских впечатлениях и посмотрел несколько страниц монографии о Чайковском, но выехал около шести. Пульс московского трафика сейчас таков, что быстро проехать можно только рано утром и поздно ночью.

Доехал за два часа, уже вполне рассвело. Было интересно наблюдать в пути, как постепенно открывалось небо. Всегда в подобных случаях невольно думаю: а увижу ли такой же восход еще, не последнее ли это мое раннее утро? Впрочем, ехал с трудом, глаза почти слипались.

На даче в девятом часу оказалось солнечно, но морозно, ботва на кабачках уже пожухла, но петрушка, морковка, сельдерей и последний зеленый лук на грядках еще мужественно держат оборону. Бочка воды возле теплицы замерзла.

Сразу как приехал, в своей маленькой комнате возле террасы включил электрокамин и тотчас заснул. Спал до десяти, а в одиннадцатом часу позвонил по телефону мастер. Я объяснил ему, как проехать, и минут через двадцать он появился. Это был опять сравнительно молодой парень. Крепкий, скорее светлый, с простым русским лицом и очень умелыми руками. Зовут Ваня, местный, обнинский, окончил институт, инженер-физик и технолог. Узкая специальность -- обслуживание атомных станций. Парень оказался очень открытый и общительный, и я взялся ему помогать, чтобы его послушать. Не женат, пока раздумывает, потому что нет жилья. Сразу сказал, что насколько помнит и со слов отца, при советской власти было лучше. Пожаловался на медицину, заболеть страшно. Опять связал это с рождением ребенка -- как только рождался у молодых ребенок, на производстве почти сразу давали квартиру. Об ипотеке даже не говорили, и так нам было ясно, что это кабала и при ипотеке за квартиру придется заплатить в два раза дороже. После окончания вуза по прямой специальности не работал ни единого дня. То мастером на заводе, то где-нибудь на мелкой фирме.

С моими окнами возился до четырех, попутно я поил его чаем с сушками, сделал он все по-провинциальному тщательно. Расстались хорошо, но в связи с нашими разговорами вспомнил вчерашнюю передачу по радио. То была, так сказать, дуэль на тему истории: Илюхин и Сатаров. Говорили о перевороте 1993 года, о штурме Белого дома и прочем. Мысль Илюхина несложна: Ельцину страна досталась не после Гражданской войны, с работающей промышленностью. Илюхин также весьма убедительно доказывал, что в стране произошла не демократическая революция, а государственный переворот. Ельцин к этому времени Верховным Советом был отстранен от должности. Вторая мысль Илюхина была тоже до боли знакомой. Перестройка готовилась не для того, чтобы дать столь часто упоминаемую свободу, а чтобы поделить и приватизировать госсобственность. Опять ассоциация по смежности. Новые владельцы Норильского комбината город содержать не хотят. Вспомнил Сашу Ханжина.

7 октября, четверг. На "Эхо" молодые ведущие все утро издевались над срочным вступлением исполняющего обязанности мэра в "Единую Россию". Одновременно 74-летний чиновник дал интервью "Комсомольской правде", в котором сказал, что сам мэром стать не хочет, а видит на этом месте человека на 20--25 лет моложе и все равно из какого города: из Москвы, Рязани, С.-Петербурга. Хочет, хочет! А интервью этот друг и помощник Лужкова дает так, будто уже заранее знает, что его обязательно прочтет Медведев, Путин или хотя бы жена Медведева. Вчера этот лавирующий чиновник отменил два проекта, связанных с именем Лужкова. Строительство двора-атриума над Провиантскими складами напротив метро "Парк культуры" и строительство депозитария напротив дома Пашкова.

Я несколько раз до отставки видел Лужкова и Ресина вместе, сколько подобострастия выказывал второй по отношению к первому!

В десять тридцать поехал на Большую Никитскую -- отсюда мы вместе с Максимом Замшевым должны поехать куда-то за город в пансионат "Газпрома". Там собрали совещание писателей "Газпрома" и его дочерних предприятий и, так сказать, писателей и поэтов-любителей, работающих в этой системе. Само по себе дело это благородное. Действительно, почти каждый крупный завод или фирма с известным брэндом содержит свою футбольную команду или спонсирует какой-либо вид спорта. Богатый "Газпром" еще и помогает человеку строить свой внутренний мир. Раньше подобное можно было встретить во многих местах, теперь в пионерах идет "Газпром".

За нами прислали, как и обещали, машину. День оказался солнечным, время дня, когда пробок поменьше. Домчались -- мигом. Я уже много лет не ездил в этом направлении и удивился переменам. Все-таки надо отдать должное: на моих глазах Москва стала другим городом. Последняя моя поездка по этим местам -- это с Валей, когда мы ездили в какой-то дом отдыха московского правительства. Тогда это было узкое шоссе, забитое машинами. Сейчас все по-другому. На выезде из Москвы огромный, висящий на вантах и гигантской арке мост через Москву-реку, потом бесконечный туннель, просто космические дорожные развязки. Видимо, богатых людей много: вдоль всей дороги -- а ехали почти 60 километров -- стоят особняки, дорогие дома, кирпичные заборы с вознесенной на них мотками колючей проволокой.

Неизгладимое впечатление оставил и пансионат "Газпрома". На воротах объявление, что водитель должен выйти из машины и предоставить машину для осмотра. Нас из машины не выводили, ввезли без осмотра, но потом заставили зарегистрироваться: фамилия, имя, год рождения. Территория -- некий парадиз, чем-то напоминающий, но в других, более серьезных масштабах, Дом кинематографистов в Болшеве. Но и еще что-то похожее видел я -- это уже когда еду на дачу -- городок теперь уже "Госбанка". Из-за забора тоже видна почти дворцовая площадь, корпуса, особнячки. Особнячки, в которых здесь проистекает жизнь, -- это особый разговор, я заглянул в один из номеров, чтобы помыть руки, -- вполне европейский комфорт, тянущий здесь на две-три звезды.

Собственно, до встречи с участниками семинара, до мастер-класса нас накормили обедом, потому что подошло время. Кормят хорошо, лучше, чем в свое время кормили в Болшеве: рыба под маринадом, грибной суп с фрикадельками, мясной рулет -- второе было по выбору, я взял рулет -- с гарниром из макарон и вареной тыквы. На третье был солдатский компот и виноград. За обедом встретился с другими, так сказать, руководителями. Большинство мне хорошо знакомо по прежним дням. Здесь Володя Крупин, всегда доброжелательный и готовый помочь, Лев Котюков, который вел весь этот корабль. До начала хорошо поговорили с Георгием Добышем, главным редактором газпромовского литературного журнала "Литературный факел". Начали с темы актуальной -- с Лужкова, закончили темой сегодняшней -- Лукашенко. И я, и он Лукашенко симпатизируем. У меня это осталось еще с того времени, когда я был в Белоруссии. Порядок, чистота на улицах -- это незабываемо. Георгий кое-что мне добавил. Во-первых, что Лукашенко любят в Белоруссии и, безусловно, его выберут при любом раскладе и любой зарубежной пропаганде. Он в своей республике восстановил все то, что было хорошего при советской власти, и не пустил в республику иностранный капитал. Сохранил "батька" и все преференции для людей труда. Георгий объясняет и возникшую относительно недавно очередную распрю между Москвой и Минском, двумя столицами союзного государства. Москва, естественно, попросила признать Южную Осетию и Абхазию, "батька" сказал, что это закроет путь его промышленности на Запад, готова ли Россия эти потери компенсировать? Россия, по словам "батьки", на это пойти не смогла. Думается, главная претензия к Лукашенко одна: его глубокая народная популярность. В случае возникновения уже не де юре, а де факто союзного государства Россия-Белоруссия и общих выборов, с большой вероятностью можно предположить, что критикуемый постоянно белорусский "батька" может эти выборы выиграть.

""Газпром" -- народное достояние". Мне нравится этот слоган, часто появляющийся перед новостями по НТВ вместе с прелестным газпромовским клипом. Очень красиво и вселяет надежды. Но принадлежит это достояние нам по-разному. Я лишь включаю газ, а теперь еще и знаю, что господин Миллер, руководящий "Газпромом", в год, в качестве бонусов за хорошее руководство отраслью, получает 160 миллионов рублей.

О самом мастер-классе я не говорю, здесь все прошло достаточно удачно.

8 октября, пятница. Остался дома, чтобы доделать Словник, но все время появляются все новые и новые уточнения. Возился весь день, завтра утром все же решил поехать на дачу.

9 октября, суббота. Выехал рано, с расчетом заехать еще в Обнинске на рынок за капустой. Каждую осень я квашу ее килограммов пятнадцать, ставлю в холодильник, а осенью в ведре на балкон, и к весне весь запас постепенно исчезает. Мне нравится рынок посередине Обнинска -- он многолюдный, веселый, мне это вообще напоминает жизнь.

На даче, естественно, вся бригада -- Маша и Володя -- отчаянно еще спала, а С.П. где-то худел и, как потом выяснилось, бегал в лесу. А на террасе и в передней громоздились снятые с окон рамы. Еще раньше я решил поставить вторые стекла в спортзал, чтобы сделать зимой его теплее. Занимался этим, подгонял и устанавливал весь день, а в перерывах перечитывал прекрасную повесть Сергея Юрского "Вырвавшийся из круга".

10 октября, воскресенье. Уехал с дачи довольно рано, в два часа. Совсем не веду последние дни Дневник, потому что жизнь пошла мелкая. Обожгла вычитанная картина смерти Чайковского. Общество стихийно восприняло это как национальную катастрофу.

"Александр III, узнав о смерти Чайковского, как это следует из дневника великого князя Константина Константиновича, был "очень огорчен" и взял на себя все расходы по его погребению, поручив ди-рекции Императорских театров распорядиться похоронами. Сохра-нилась резолюция на письме министра Императорского двора Илла-риона Воронцова-Дашкова к императору, в котором тот спрашивает разрешения на это: "Конечно, можно. Как жаль его и что за досада!" Такие знаки внимания говорят об исключительном отношении монар-ха к композитору. До тех пор имелось только два примера особой вы-сочайшей милости к отходившим в лучший мир деятелям искусства; оба они связаны с Николаем I, который написал письмо умиравшему Пушкину и почтил посещением похороны Карамзина".

Какие все-таки разные властители России. Пас в сегодня.

11 октября, понедельник. "РГ" вышла с анонсом: президент сделал свой выбор. Из списка "длинного", предложенного ему "Единой Россией", он выбрал четыре кандидатуры. Сразу скажу, обошлись без Ресина. Не по этому, конечно, поводу он сказал в интервью: "Я и сам не знаю, зачем я вступил в "Единую Россию"". Мы тоже не знаем, зачем он это сделал сразу после отставки Лужкова, но догадываемся. Так вот, Ресин, который на следующий день после отставки своего соратника и, похоже, бывшего друга сразу же замутил с переносом памятника Петру, потом отменил другие выношенные решения Лужкова, скорее всего, своими внешне странными действиями отвлекал внимание от другого... Боюсь, что главный "заводила" в строительстве новой Москвы и разрушении старой был именно он, ласковый и не знающий "зачем он вступал" старичок. Для меня единственным подходящим лицом в этом списке была лишь Людмила Ивановна Швецова. Больше всего я на этом месте боюсь Левитина, министра транспорта. У меня к нему заскорузлая нелюбовь еще со времени гибели в Иркутске дочери Распутина.

Все утро потратил на то, что резал и квасил капусту. Очень активно в этом мне помогал Саша. Во второй половине дня поехал по дальнему маршруту -- гараж на Пресне, институт и Союз писателей на Никитской. Здесь на правлении был поставлен вопрос об увеличении первичного взноса для поступающих в союз. Мне понравилась мысль, что Союз писателей это не клуб пенсионеров. Первоначальный взнос за членство в корпорации -- 10 000 рублей.

По телевизору показали Медведева в Сколково вместе с Арнольдом Шварценеггером. Мне кажется, что для главы огромного государства это мельтешение перед артистом-силачом еще более мелковато. Наши цари ни перед кем не заискивали. Реально ощутимо начало выборной кампании президента. Мне не кажется, что Медведев удачно повторяет все предвыборные шаги Путина. Путин делает это органичнее. Как все и предполагали, сдача власти не пройдет безболезненно. На экранах уже появилась и жена Медведева Светлана.

Последнее время, когда езжу по Москве, невольно много думаю о Лужкове. Все-таки как много он для Москвы сделал! Мне теперь и силуэт нового Сити, возвышающийся над городом, нравится. Для того чтобы построить новую кольцевую дорогу, филиал Большого театра, возвести стеклянную крышу над торговыми рядами возле Красной площади -- для всего этого надо было взять на себя ответственность, иметь волю. Сегодня культура дружно принялась его ругать.

12 октября, вторник. Утром пришлось влезать в костюм, потому что еще накануне в институте на своем столе я нашел пригласительный билет на прием по случаю двадцатилетнего юбилея "Российской газеты". Праздновать будут в Доме приемов на Ленинских горах. Я там, в этом таинственном святилище, никогда не был, но квартал напротив "Мосфильма" на берегу Москвы-реки привлекал меня своей пустынной загадочностью еще со времен Хрущева, когда здесь был построен правительственный птичник -- много отдельных вилл и общая парадная кормушка. Что за стенами? Но все случившееся дальше очень похоже на меня. Когда после всех семинаров я подъехал к назначенному дому 42, то обнаружил полную, безо всякой таинственности, пустоту. Закрытые ворота и листья на асфальте -- я перепутал дни. Прием был назначен, оказалось, не на 12 октября, а на 12 ноября. Сколько уже раз я так с налету попадался!

Три часа "детского" семинара прошли как по маслу. В конце ребята мне даже похлопали. В семинар я постепенно вдвигаю идею более целостного охвата действительности. Все пишут картинки и зарисовки, причем научились делать это достаточно ловко. От ребят исходит энергия и желание что-то узнать. Иногда их суждения так точны и оригинальны, что просто развожу руками. Я объяснил, что лучше свои мысли все же формулировать письменно. Ребята выступают с цитатами, все время заглядывая в конспекты. Мне бы теперь освоить их имена и фамилии, но делаю я это все с трудом. Набоков недаром на своем семинаре в Америке просил студентов сидеть на раз и навсегда занятых ими местах. Почти у каждого на столе стоит компьютер.

На "взрослом" семинаре было меньше, чем обычно, народа. Я это предполагал. Повесть Юрского довольно большая, я всегда спрашиваю детали прочитанного. Еще раз выяснил, что целиком повесть прочли только несколько человек, поэтому говорить было почти бесполезно. К сожалению, вновь подтвердилось и то, что наши студенты почти не читают современной русской литературы. В крайнем случае, они что-то просматривают модное. При опросе только Антон Яковлев назвал современного автора, которого прочел, но это была "Метель" В. Сорокина. Круг чтения наших студентов -- это зарубежная литература. Когда я, перебрав множество имен и заглавий, назвал "Марбург" -- роман мастера, который, казалось бы, должны были прочесть, выяснилось, что его прочли только два или три человека. В этом было какое-то даже эгоистическое бесстыдство.

Уже уезжая с работы, встретился с Русланом Киреевым. В этом году он -- председатель Букеровского жюри. Рассказал, что прочел около сотни романов, что за бортом "короткого списка" осталось много громких имен и что у него есть ощущение значительности того, что пишут отдельные авторы. А наши студенты ничего не читают! Что касается "Букера", то в этом году решение жюри может оказаться очень любопытным -- при удивительной честности Руслана другого быть и не может!

13 октября, среда. Молодой человек 18 лет, сын предпринимателя из Чечни, студент МГИМО, на дорогом джипе заехал ночью в Александровский сад, развернулся возле Вечного огня и уехал. Догнали только на Цветном бульваре. Показывал девушкам Москву. По этому поводу "Эхо" устроило голосование среди слушателей.

Утром ездил по большому маршруту: сначала отвозил диск с "Марбургом" Максиму Замшеву, вроде бы обещали в Баку напечатать, потом отправился в институт забирать рукопись Дневника и Словника. В институте заходил к З.М. Кочетковой насчет академической справки для дочери Лени Колпакова -- доучиваться у нас она не хочет, а пойдет в институт, где сейчас собирается преподавать Лужков. На заочке говорил с Сашей Великодным и вроде придумал ему тему для диссертации. Экзамены у него все сданы, и если возьмется за тему, то напишет довольно быстро. И ему все знакомо, и мне.

Вечером звонил Олег Ильющенко, студент самого первого моего набора. Бог ты мой, моему бывшему студенту уже 44 года! Сколько же тогда мне? Писателем он, конечно, не стал, но женился на шведке и теперь живет человеческой жизнью в Стокгольме. Его жена недавно защитила докторскую -- не такую, как у нас, облегченную -- диссертацию, теперь хотел бы тоже поступить в докторантуру и Олег. Нужна моя устная рекомендация. Пока он учит шведский, английский, последние полтора года сидит на пособии по ребенку. У них с женой сын, вот он его и нянчит. У шведов это возможно. Сразу все всколыхнулось. Это тот семинар, где были Виталик Амутных и Саша Чернобровкин.

14 октября, четверг. Очередной пожар в Москве в административном здании, на первом этаже которого началось возгорание, приведшее к жертвам, пропускаю. Пожар в районе Таганки, на Марксистской улице. Из легкой почти болтовни ведущих на "Эхо Москвы" выясняется, что вчерашний юный чеченец, заехавший на джипе в Александровский сад возле Кремля, обучается в МГИМО платно и практически отчислен, потому что не посещает занятий, у него "хвосты". Как всегда за последнее время, в эфире снова возникла так греющая душу радиостанции тема: надо ли в Москве строить мечети? Потом с этим вопросом обратились к радиослушателям. Очень хорошо ответил некий парень из Казани, позиционирующий себя как мусульманин, что, в принципе, инородцы -- термин этот он, правда, не употреблял -- должны вести себя скромнее. Прошелся и по платкам женщин в Москве, и по бородам мужчин, приезжающих с Кавказа. А помолиться, при необходимости, можно и дома. Тоже из этой передачи: а чего вы так о мечетях заботитесь, о верующих? Вот, дескать, в Грозном мысль о том, что для русских надо бы выстроить еще одну церковь, не возникает.

Другая тема привлекла мое внимание. Какой-то конфликт возник у "знаменитого" правозащитника Кучерены с ГАИ. Комментировавший по "Эхо Москвы" это происшествие А.А. Пикуленко сразу пробурчал: какой же это, дескать, правозащитник, с талоном на запрет досмотра его автомобиля! Сразу же еще отметил, что при всей нелюбви народа к ГАИ все Интернет-сообщество встало на защиту гаишника, а не Кучерены.

Весь день до пяти был дома. Добил до конца Словник к Дневнику, в котором оказались пробелы, что-то делал по хозяйству, а потом прочел несколько рассказов Саши Осинкиной. Она куда-то их сдает для печати, и у нее попросили рекомендацию мастера. Как и любой заряженный провинциал, Саша обладает редкой настойчивостью. Во вторник дала рассказы, уже в среду позвонила: прочли ли? Вот сегодня и прочел. Все, конечно, в рассказах не так весело и ясно, как в весенний день, но Саша бесконечно социально и художественно богата. Может быть, уже ее существование оправдывает мои пятилетние мучения с этим курсом. В рассказах все не могу сказать, что мрачно, а как-то тупиково, но написано мастерски. Мне уже так никогда не писать. Теперь буду волноваться за ее будущее, лишь бы она была подальше от своих героев из нашего бытового подполья.

Вечером по приглашению Юры Кимлача ходил в "Сатирикон". Там новый спектакль "Вечер с Достоевским". Это театральная версия "Записок из подполья". Ставил Валерий Фокин, играет, проводя 1 час 40 минут на сцене, Константин Райкин. Сказать что-нибудь трудно -- невероятно выразительно, почти гениально, да просто гениально. Правда, много техники, которая временами делает чрезвычайно эмоциональную игру актера чуть холодноватой. Великолепную работу этих двух звезд нашего театра -- Фокина и Райкина -- поддерживает и не менее талантливый Боровский. Все начинается почти случайно, Райкин выходит с книгой, дескать, просто почитать публике текст. Тут даже выскакивает какая-то дамочка с букетом. Уже потом и букет начинает играть и дамочка оказывается актрисой... Уже второй раз я вижу, что во время спектакля на сцену, почти как действующих лиц, выводят музыкантов, небольшой ансамбль. Первый раз это было у Бородина... В Константине Райкине меня поражает его одержимость театром и верность ему. Со мною на спектакль ходил Юрий Иванович, он добавил интересную деталь. Во время его работы в министерстве Райкин был один из немногих, которые не мельтешили, и ничего не просил. После спектакля в зале встретили Льва Додина, чуть с ним поговорили. Кажется, Додин в Москве хлопочет о строительстве для своего театра нового здания. Я в его театре в Петербурге никогда не был, но, по словам Юрия Ивановича, помещение там скромное и не соответствует значению этого художника. Вспомнил в связи с этой встречей Витю Семакина, который когда-то, когда у обоих карьера только начиналась, ездил с Додиным в командировку в Болгарию. Тогда они, казалось, выходили на равных, Витя не считал себя мельче... Дальше не продолжаю -- горько.

15 октября, пятница. Погнал на дачу, надо было бы купить доски, чтобы кончить с окнами, да и в городе как-то пусто и печально. Доски с некоторым трудом купил. Надо было, чтобы потом не возиться, купить доски именно в ширину 10 см., но как назло на трех строительных или четырех строительных рынках, мимо которых проезжал, были или чуть шире или уже. Обратил внимание, что везде между палатками и складами жуткие рытвины и грязь, так сказать, само муниципальное пространство запущено. Как по этим улочкам и проулочкам люди ходят, а машины по рытвинам ездят -- никого не волнует. Какой-то Миргород. Торгует много смуглых людей, а с ними приходят и привычки лукавого восточного базара.

На даче сразу поел, а уже потом стал сгребать листья и немножко повозился на террасе со стеклом. Зима идет, и я по обыкновению утепляюсь. Погода осенняя и скорее хорошая -- то светит солнце, а то потом идет мокрый снег. Петрушка и сельдерей еще мужественно стоят, но завтра начну что-то делать с остатками огорода. Еще нагло зеленеют и лук со щавелем.

Телевизор опять не смотрел, а там, судя по газетам, иногда бывает что-то интересное. Лежал, читал газеты, которые поднакопились, в частности, читал "Литературку". Номер открывается занятным материалом о Горбачеве -- он опять получил в Германии какую-то очередную премию. Немцы не перестают его благодарить за воссоединение и стремительный вывод войск, которые он выводил зимой в чистое и заснеженное русское поле. Материал, написанный одним из бывших диссидентов, работавшим на "Свободе", чрезвычайно ироничен. Премию на этот раз Горбачев получил за достижения в экологии. Автор говорит о том, что на всем постсоветском пространстве, благодаря деятельности, в том числе, и Горбачева, экология заметно улучшилась -- промышленность если и работает, то в четверть силы. Среди прочего автор приводит и такой факт, поразивший меня. "Журнал "Русский репортер" констатирует: "В РФ уже 208 заброшенных городов, в которых практически никто не живет, и вряд ли когда-нибудь будет жить"".

К девяти часам затосковал и пошел к телевизору в большую комнату. По одной из программ уловил какое-то внимание к Собянину. Наверное, как аналитики и предполагали, президент выбрал Собянина. Но вот что получается: а с чьей инициативы "Единая Россия" в своем списке пометила Собянина? Значит, можно допустить, что остальные лица внесены в качестве декоративных украшений? Ах, сказал бы Давид Самойлов: "Русское тиранство -- дилетантство"!

16 октября, суббота. Чтобы было хорошее настроение, надо просто написать несколько страниц в так трагически повисшее повествование о Вале. Обилие разных необходимых для продолжения дел доводит иногда меня до безумия. Дневник бросить не могу, потому что слишком много в него заложено, и бросить, перестать его писать -- это сдаться. Я все время в рефлексии: не ошибаюсь ли я с Дневником, затрачивая на него столько сил? Все пишут романы, которые выдвигаются на премии, а значит, авторы мелькают хоть в каких-то списках. Читатель моего Дневника -- человек гипотетический. Я льщу себя надеждой, что, может быть, через двадцать или тридцать лет хотя бы исследователь литературы или историк поднимет ветхую обложку. Книжка о В.С., которая сначала хорошо пошла, вдруг встала, и что-то во мне оборвалось. Хочется быстрого результата, а тут еще и то, что я так люблю и что неизмеримо легче, чем литература, -- дачные дела, огород, утверждение домашнего быта. Хорошо, что последнее время нарисовался Саша и взял на себя быт. А страх возраста и быстрой смерти -- опасность недоделать, что уже начал и что надобно завершить. Огромное количество времени уходит на приведение в порядок дневников за прошлые годы -- когда умру, они никому не станут нужными, превратятся в мертвую бумагу. Все эти мысли разрушают и парализуют меня. Но вот собрался и утром написал пару страничек книги о В.С. -- и все вдруг ожило.

Между тем, кое-что на даче сделал и по хозяйству. Провожу дальнейшее остекление террасы, выкопал целую гору сельдерея, несколько кустов его пересадил в горшки, которые поставлю дома, немножко прибрался, вытащил из гаража зимние шины, в понедельник буду в институте ставить. В наше время никогда не угадаешь -- до Москвы просто летел, а перед самой Москвой торчит плотная и длинная автомобильная пробка.

Угнетает семинар: разбирали стихи Семена Травникова на семинаре Олеси. Эти стихи я не вполне понимаю, пусть разбираются специалисты. Я думаю, что и ребятам будет полезно раз за пять лет посидеть на полном поэтическом семинаре. Дома не утерпел и во время еды включил телевизор. Большая передача с Маратом Гельманом, он, по словам некоторых критиков, сделал Пермь культурной столицей России. Здесь же на передаче, кроме оппонентов Марата, которые скорее считают, что он распили-вает бюджет, сидел и пермский министр культуры по фамилии, кажется, Мильграм. Оппоненты говорили довольно определенно, Марат гневался. Лег спать довольно рано -- завтра вставать в 4.30., а в 6.45 отходит "Сапсан" на Питер. Едем, как обычно, с Ю.И. Бундиным.

17 октября, суббота. Самое интересное в наших с Ю.И. поездках -- это разговоры в поезде. Намолчавшись по одиночке пару недель, мы буквально вцепляемся друг в друга. Но передать наши разговоры почти невозможно, их надо бы стенографировать. Здесь политика, культура, экскурсы в историю, воспоминания о прочитанном. Юрий Иванович вообще человек очень информированный, иногда он делится своими воспоминаниями о былой службе разведчика. Питер он знает хорошо, это его родной город, и гулять по городу с таким рассказчиком и таким вожатым просто одно удовольствие. В этом смысле Петербург, как Париж, город неисчерпаемый. Вдобавок ко всему, здесь, как и в Париже, можно поесть на каждом углу. Мы начинаем замечать и восторгаться этой особенностью непосредственно с момента приезда.

Стало традицией, что мы завтракаем в огромном кафе "Щелкунчик" прямо на вокзальной площади. Здесь самообслуживание, недорого и невероятно широкое меню. Ничем похожим Москва, особенно возле ее вокзалов, похвастаться не может. В Москве все дорого, а набор, как у нерадивой хозяйки, всего несколько блюд, да еще и подороже, и порции стараются положить поменьше. В Москве, городе приезжих, везде стремление сорвать, обмануть, завысить цену. Здесь же в наборе блюд есть и дорогие и довольно изысканные вроде прожаренных свиных ребрышек, но есть и каша овсяная и каша рисовая, которые стоят гроши. Кстати, ни в одном из трех или четырех пунктов питания, где мы за день побывали, нет среди обслуживающего персонала ни одного азиата или выходца с Кавказа. Даже в японском кафе возле "Александринки" официантка, о которой мы подумали, что она кореянка или японка, оказалась буряткой.

День выдался истинно петроградский, дождик поморосил. В большой музей идти не хотелось, я вспомнил, как мы с С.П. в Амстердаме ходили в Музей пыток, и предложил посмотреть недавно открытую экспозицию в Юсуповском дворце, посвященную убийству Распутина. Дошли до дворца, где еще относительно недавно находился Дом работников просвещения. Все отреставрировано, все блестит. В день бывает лишь одна экскурсия по распутинским местам, в 1.45, подождали в какой-то пирожковой. Опять подивились местному общепиту, который и во время всеобщего дефицита был лих на выдумки и качество. В основном, как мне показалось, народ валит в Юсуповский дворец с мыслью, довольно точно выраженной в свое время Ильфом и Петровым: как люди жили! Но билеты в сам дворец стоят 300 рублей, а за небольшую экскурсию по распутинским местам берут всего 120. И меня и Ю.И. интересовала история.

Я много обо всем этом читал, прочел, кстати, и мемуары Юсупова. Побывали в двух комнатах -- в одной, верхней, собрались заговорщики, в числе которых был врач, и, между прочим, один из великих князей, а в комнате внизу, куда спускаются по винтовой лестнице, находились Юсупов и сам Григорий Распутин. Все эти восковые фигуры и не очень подробный рассказ экскурсовода меня не слишком убедили, но зато увидел ряд интересных фотографий, например, Вырубовой, Мануйлова, князя Андроника...

Нас выпускали через особый, находящийся в подвале, коридор. Стены и сводчатый потолок выложены из уже потерявшего свежесть, как подмоченный сахар, кирпича -- вот тут была подлинность, середина XVIII века, архитектор Тома.

"Александринка" вычищена и элегантна, как всегда. Золото блестит. Капельдинеры в бабочках и белых перчатках. Я подумал, что скорее всего именно на этой сцене стояла великая балерина Истомина. "Одной ногой касаясь пола, другою медленно кружит, и вдруг прыжок, и вдруг летит..." Пространство, где обычно находится оркестровая яма, освобождено, на этом месте несколько дополнительных рядов, а на самой сцене экран, на котором будет возникать текст пьесы. Сердце у меня трепещет: знаменитая французская пьеса, знаменитый французский театр! Ради этого и приехал -- спектакль "Комеди Франсез". Величественный, в бакенбардах, капельдинер кричит: "Господа, третий звонок!" Мы сидим в четвертом ряду, театр полон, ложи без блеска, но тоже полны, с четвертого яруса свешиваются головы. Возле наших кресел, на проходе, какой-то молодой человек с плотницким складным метром меряет ковровую дорожку. Это уже Фигаро, жалуется невесте на слишком маленькую комнату, в которую их селят после свадьбы, -- маловата комнатенка и слишком близко от покоев графа. Взвивается занавес. Я еще надеюсь на великолепное наслаждение... Довольно сухая сценография, неплохие актеры, блестяще поставленная речь, отчетливо до сухости, никаких роскошных костюмов, несколько простоватая графиня, староватый, с лысинкой граф. А где политический смысл, который мы так любим? Запрещенная пьеса, которая так продвинула Французскую революцию... Спектакль показался мне довольно обычным. Настолько обычный, что я даже не стал покупать программку, понадеявшись на ту, что у меня уже есть дома. Но поменялось отношение к пьесе. Это прелестное сочинение, в котором узнавания, тайны, переодевания, измены, клятвы. Все для кассы и для народа. Знаменитый монолог и несколько соответствующих реплик лишь вкраплены в текст.

18 октября, понедельник. Приехал домой что-то около десяти утра. Днем пересилил себя и все же дозвонился до Андрея Парватова. Мне нужна поддержка Департамента культуры на орден. Договорились встретиться. Проходил мимо Большого театра и, остановившись, долго разглядывал колонны, двух босоногих летящих муз с лирами над портиком, колесницу Аполлона после реставрации. Наверху, над квадригой, исчез герб СССР, но появился двуглавый орел с царской короной. С чувством удовлетворения отметил, что две мраморные мемориальные доски, одна о выступлении в Большом театре Ленина, с левой стороны от главного входа, и доска об учреждении СССР -- справа, сохранились.

19 октября, вторник. Утром очень неплохо -- в конце студенты даже похлопали -- провел семинар. Обсуждали довольно слабый материал Дарьи Хрипуновой -- "Семнадцать дней безумия". Честно говоря, я даже был удивлен, как я ее взял на курс -- всего 50 баллов. Психиатрическая больница, какие-то видения, западная литература. Но одно очевидно: девочка словом владеет, дар у нее есть. Дар редкий. Говорил именно о содержании, о подлинности увиденного писателем. В связи с этим -- как тенденция -- пригодились и питерский театр, и коридор в Юсуповском дворце.

В час состоялся объединенный семинар с Олесей Николаевой. Сеня Травников читал стихи. Я решил, что здесь двойная польза -- пусть мои послушают, как работают в соседнем цехе. Искусство подворовывать у поэзии -- это элемент искусства прозы. Семена обсуждали третьим. Сначала шел мальчик Саша Заев. Стихи у него в подборке довольно невзрачные. Оппонентом была безусловный лидер семинара Галину Рымбу. Я по обыкновению вел маленький протокольчик, который сейчас и публикую. "Поэтика заимствования, информационный шум, незавершенность, Почему-то в стихах Саши ничего не происходит. Галина демонстрирует известное определение поэзии. Лучшие слова в лучшем порядке. Стержень поэтического текста постепенно исчезает. Отсутствие поэтического повода. Слабая человеческая энергетика стиха. Олеся Александровна дает очень точный совет -- это и моя точка зрения, я ведь слышал эти стихи -- что надо быть в стихах без жалости к себе и предельно откровенным. О.А. говорит также о том, что современная поэзия переориентирована на зрительское -- чтение! -- восприятие. А поэзия начиналась как голосовое искусство!.

Ну, Саша, зайчик, будь откровенен и ничего не бойся!

Потом уже обсуждали саму Галину Рымба. Она представила большую подборку, которая, конечно, для второго курса была очень значительна. Еще до обсуждения Олеся Александровна говорила мне о Рымбу как об очень серьезном явлении. Отчасти, но только отчасти, это так. И по поводу милого мальчика Заева, и по поводу Рымбу мне пришлось сказать несколько слов. Что касается первого, то здесь лишь талантливые пробы, много случайного и, главное, что очень верно отметила Николаева, боязнь выйти на самого себя. Как я понимаю, здесь могут возникнуть неожиданности. Вспомнил Серебряный век. Что касается Галины, то я был вынужден ее предупредить, что та подражает своему руководителю, работает в том же экстатическом жанре лирического заклинания. У студентки есть врожденный дар номинации. Она знает, какие предметы надо окликнуть, и пользуется этим слишком свободно, часто неточно.

Что касается Семы, он очень неплохо читал свои стихи, но О.А. приняла их очень сдержанно. Стихи перенасыщены мыслью, иногда слишком плотны и тут становятся не стихами, а собранием философских афоризмов. О.А. интересно говорила о модерне, который когда-то начинался как контр-искусство, как некое ответвление от главного. Теперь он претендует на главенствующую роль, на основного ценителя. Это отчасти относилось к претензии стихов Семена.

Я был рад этому обсуждению, потому что во время него очень хорошо вник в эти стихи и вычленил из них действительно собственные Семеновы стихи и мысли. В дипломе может появиться раздел с заголовком "Сокровенные мысли". Я вспомнил афоризмы Ренана.

Почти успел домой к вечерним новостям -- передавали как раз о том, как чеченские боевики взяли парламент в Грозном. Потом позвонила Маша из МХАТа -- умер поэт Нефедов. Совсем недавно я сидел с ним на дне рождения Т.В.Дорониной. Он был на десять лет меня моложе, но у него, как и у меня, была астма.

20 октября, среда. Опять сидел и правил Дневник уже по отработанному Марком тексту. Он и не представляет, как мне в этом помог. Решил каждый день делать по одному месяцу. Если о дневниках, которые меня волнуют, то есть и еще одно известие. Сегодня звонил Ю.И. Бундин, он поговорил с Ленинкой, там готовы принять мои неизданные дневники и черновики на хранение. Но есть и еще новость. Пришло письмо от Владимира Дмитриева из Госфильмофонда, он опять интересуется, когда выйдет следующий выпуск моих записок.

Сегодня в обстановке немыслимой торжественности объявили, что три основных наших оператора сотовой связи снизят чуть ли не вдвое плату за предоставление роуминга по России и в странах бывшего Союза. Ощущение, что наше руководство чуть ли не силой заставило сделать это акул сотового бизнеса. Но средства массовой информации тем и хороши, что неумны, болтливы и несогласованны. Тут же выяснилось, что по сравнению со всем миром наша сотовая связь стоит в 3--6 раз дороже. Есть и еще мотив для такой удивительной доброты наших сотовых олигархов. Я уже давно заметил, что из-за границы никто по нашему роумингу звонить не желает. Все предпочитают покупать в чужой стране карту или искать каких-нибудь иных операторов. С.П., как я помню, в Москву на работу звонил через Эстонию -- так было намного дешевле. Такого непорядка и утечки доходов либеральная тройка сотовых тузов терпеть не могла!

Перед сном еще посижу с отредактированным Дневником.

21 октября, четверг. На конференцию, посвященную Горшкову, которую я же в свое время и придумал, не поехал -- ею практически никто не занимается и уже давно ничего, кроме лепета студентов на ней и не слышно. Но все же написал несколько страниц в "Валину книгу". Может быть, действительно, получится. Каждый строит мавзолей исходя из средств, которыми располагает, и материала, которым владеет. В глубине сознания я тоже вижу пирамиду, которую, может быть, еще никто не строил в честь своей жены. Валя бы меня за это высказывание осудила.

Еще утром, вспомнив старое, наварил большую кастрюлю борща. А если есть борщ, то надо звать гостей. Попытался позвать Машу из МХАТа и мою Ксению, но Ксюша лежит больная. Может быть, приедет Ю.И. Исключительно на борщ, да и то лишь на двадцать минут. Позвонил Максиму Лаврентьеву, тот обещал привезти новый номер "Литературной учебы" с моей статьей.

Сегодня, как ранее и обещал Платонов, в Московской Думе должно было состояться избрание мэра. Радио уже с утра по этому поводу проявляло полную готовность. Пока, после работы над текстом, я ходил на рынок и в мастерскую за очками, оно, избрание, и состоялось. Все быстро, быстро, быстрее даже, чем ожидалось. Предполагалось, что инаугурация с участием президента состоится в 18 часов, но она уже состоялась в 16. И мэр, и президент на два голоса говорили, что надо сохранить социальные стандарт и достижения. Как я понимаю, свою задачу Собянин -- новый мэр -- видит в том, чтобы сохранить исторический облик Москвы, сберечь ее парки, решить вопросы жилищно-хозяйственного комплекса и, главное, наладить транспорт, дороги. Эта транспортная проблема в Москве стала чуть ли не основной, ибо правители видят ее из окон своих автомобилей и на нее им жалуются их дети, внуки, жены, любовницы и любовники.

Собянин обещал резко не менять управленцев, но все же пригрозил "ротацией кадров".

Кстати, все они не промах. Когда последний раз я был в институте, почти вымершем в отсутствие ректора, удравшего куда-то на духовную разборку, мне рассказали -- каждый рассказывает, что видит, слышит и что прочел в желтой прессе -- будто у Собянина, которому 52 года, у дочки квартира в Москве в 200 кв. метров и жена по фамилии Рубинчик. Истинное состояние вскрывается лишь тогда, когда человека со скандалом или без скандала выгоняют, также как и другие подробности.

Итак, инаугурация состоялась. Нелюбимый мною Шендерович на просьбу прокомментировать избрание мэра сказал, что это не избрание -- прислали наместника. Также сказал, что у Лужкова, в силу того, что его все-таки раньше именно избирали, был остаток легитимности, по крайней мере москвичи чувствовали, что это их мэр. Сказал также о барственном хамстве Лужкова в последние десять лет и об исчезновении в его поведении остатков демократизма.

Поговорили на радио также о том, что Европейский суд в Страсбурге признал неправомочной позицию московских властей, когда они много лет подряд запрещали гей-парады. Это уже чисто фраза Шендеровича, он вспомнил в связи с этим и о нацменьшинствах. Для него, конечно, все нацменьшинства сводятся лишь к одному, но все же: "Когда в государстве плохо меньшинству, то не так хорошо и всему обществу". А потом перешли к цепи назначений, которые последуют после освобождения Собяниным своего места в правительстве. Впрочем, здесь ничего неожиданного не было. Еще сегодня утром "Российская газета" оповестила, что освободившееся место главы аппарата правительства РФ займет секретарь президиума Генерального совета партии "Единая Россия", вице-спикер Госдумы Вячеслав Володин. По поводу этого назначенца Шендерович сострил, что на нем пробы ставить негде. Я бы сказал по-другому -- чего-с изволите...

Впереди еще новости по ТВ, увидим.

22 октября, пятница. Вчера вечером был у меня Максим Лаврентьев -- привозил новый номер "Литучебы" с моей небольшой статьей. Еще утром, как писал, наварил целую большую кастрюлю борща, кормить было чем. Звал через Максима еще и Сережку Арутюнова, но у того нездоров ребенок -- с работы скорее домой. Максим был без Алисы, которая сейчас в Липках. На этот раз, наверное, четвертый, если не пятый, она поехала туда уже как прозаик. К сожалению, ее повесть, за которую она в прошлый раз да еще под псевдонимом получила премию "Дебюта", я не читал. Но кажется, она днями выходит, мне это чрезвычайно интересно. Алиса девочка совершенно не простая.

Говорили с Максимом весь вечер, было интересно. В том числе и о его новых поэмах-притчах. В его поэзии, тесно связанной с русской национальной традицией, мне все интересно. Практически это единственный современный поэт, который меня трогает. Возможно, потому, что я прозаик, а его стихи, как правило, всегда сюжетны. От его стихов остается не только поэтический шум, но и некий смысловой остаток. Я его всегда запоминаю. В связи с этим домашним прослушиванием я подумал: как мало нынче поэтов, которые приносят в этот мир еще и запоминающиеся поэтические формулы. Пушкин весь состоял из них -- осень у него "унылая пора, очей очарованье". У него все значительно -- "вот бегает дворовый мальчик..." Как ловко мы оперируем теперь его формулами.

После ухода Максима сразу стал читать журнал. Начал, естественно, с той части, где продолжается дискуссия о жизни нашего института. Мы, конечно, от нее отмахиваемся, дескать, караван идет, но кое-что в ней полно необходимых значений. Свою статью об институте ни цитировать, ни целиком, как бывало раньше, приводить не стану. Но из набора разных высказываний приведу кое-что из Сережи Самсонова, новой нашей звезды. Он учился у меня, и последнее время я на него обижался, дескать, забыл и прочее. Наверное, напрасно.

"Я пришел в Литературный институт в конце прошлого века и тысяче-летия, и первое, что мне сказали на пороге: "Чувак, занятие литературой -- проигранная жизнь". Никто тебя не прочитает и не вспомнит, и от твоего пребывания на этой земле останется лишь черточка в граните между да-тами рождения и смерти. Не будет ни Ривьеры, ни брызг шампанского, ни хаты в центре города, ни дачи в его окрестностях. Ну, может быть, только семья. Есин так сказал, в то время правивший самодержавно. Я полагаю, что сейчас он новым своим студентам говорит на первом семинаре дословно то же самое. И просто одни "моют уши компотом" -- другие же запоминают накрепко. "Группа товарищей", учившихся в период с 1998-го по 2003-й, запомнила. Это был хороший урок метафизического мужества, зачета по ко-торому не сдают ни в одном из вузов и начатки которого мне были препо-даны на семинарах Есина и специальных курсах Болычева. Все решают конкретные люди, а не формы обучения и планы Минобразования".

Что касается всего журнала, а я просмотрел только его первую половину, то мне показалось, что он отчасти либерализировался, в нем стало меньше барственного почвенничества, я думаю, здесь влияние на Максима Алисы и ее друзей. Но, впрочем, впрочем...

В обед вместе с С.П. поехали в Гуманитарный институт на вручение Бунинской премии. 22 октября -- день знаковый. На этот раз героями дня были поэты и переводчики. Надо бы не забыть, что свой гениальный перевод Лонгфелло Бунин уже выполнил к 25 годам. Об этом сказал Григорий Кружков, -- получивший Большую премию за перевод. Вторым "большим" лауреатом стала Лариса Васильева. К ее стихам я довольно равнодушен, а ее "Кремлевских жен" считаю работой скорее коммерческой, нежели творческой. Кружков говорил очень интересно, сопоставлял стихи Бунина и Фроста. Оба написали о старике в пустом доме. Культура уже тогда становилась никому не нужной по обеим сторонам океана.

Премию "За вклад" получил Володя Костров. На церемонии, а потом и на приеме была Галина Степановна Кострова, вот уж видеть кого я всегда рад. Прием был неплох, С.П. долго и, кажется, сладко говорил с Мариной Ивановной Николой, а я успел перемолвиться словом с Ю. Воротниковым. Он смутно, через издательство "Вече", с которым Фонд работает, обещал финансировать печатанье дневников. Полагаю, этого не произойдет, мой тезка С.Н. Дмитриев не такой уж простой человек, чтобы печатать что-либо без дополнительного стимула. Видел свого ректора и его двух сыновей. Федя, кажется, не может устроиться, а жаль, парень он неплохой и певец яркий. Не могу не сказать, что председателем жюри был неповторимый мой сосед Бэлза. Перемолвился также с Игорем Черницким и Колей Романовым. Коля пел песню об Андреевском флаге, которую написал на стихи Кострова. Делает он это, как всегда, неплохо. Наблюдая за его судьбой, отчетливо понимаю, как много значит быть принятым на телевидении. Поет много лучше, чем разные наши "европевцы".

Дома опять чуть ли не до трех ночи сидел над Дневниками.

23 октября, суббота. По дороге в Обнинск, куда отправился вместе с С.П., заезжали на строительный рынок и в "Перекресток". В "Перекрестке" затоварились продуктами и С.П. и я на ближайшую неделю, а на строительном рынке я купил электрические лобзик, шуруповерт и был счастлив от своей решительности. Стану теперь доделывать на даче окна. Дорога, когда вдвоем, пролетает быстро. Разговаривали в основном о протесте французов против пенсионной реформы. Правительство увеличило пенсионный возраст только на два года -- и вдруг такая широченная волна протеста! Все это каким-то необычным образом отражается в головах наших соотечественников. Несколько дней назад в магазине я слышал, как пенсионер говорил об этом протесте продавщице, а она ему согласно кивала, и оба сокрушались, что наши так не могут. Не могут, действительно... Впрочем, в стране, по крайней мере в Москве, что-то нагорает. Вот уже назначен митинг с требованием отставки правительства Путина.

С.П. считает, что во Франции начинается социалистическая революция. Надо сказать, что какие-то признаки народного недовольства -- о людях своего круга не пишу, мы уже обуржуазились, -- намечаются и у нас. Вечером телевидение рассказывало о налете во время какого-то музыкального фестиваля. Конечно, уже нашли мнимых зачинщиков, но много здесь шло и от самодеятельности, от того, что молодежи нечем заниматься, что у нее нет никаких перспектив.

Собираю листья, сношу в компостную яму, вечер посвящу обзору прессы. Газеты только просматриваю, но кое-что в них есть.

Во-первых, главный санитарный врач Онищенко приводит данные об алкоголизме среди населения. Порогом, за которым наступает своеобразное нравственное и физическое крушение в народе, является 8 литров в год, в пересчете на абсолютный алкоголь, на душу населения. Мы умудрились выпить в 2008 году -- 10.0, а в 2009-м -- 18.0. А ведь еще в девяностом начинали всего-навсего с 5.38!

В "Литературке" интересная статья о встрече рок-музыкантов с президентом. По этому поводу в прессе уже было достаточно много иронических замечаний. Газета озаглавила свой комментарий по этому поводу так: "Пустой звук. Говорившим с президентом рокерам было нечего сказать". У газеты, вернее у ее автора, оказались претензии и по составу участников. У артистов не оказалось каких бы то ни было социальных вопросов к президенту. Ну, чего с них возьмешь, артисты-то неплохо устроенные. Макаревич, Гребенщиков, прочие гении времени... Выход саперов на тщательно разминированное поле. Всласть поговорили музыканты лишь о Химкинском лесе, по поводу коего все уже давно решено.

В "РГ" довольно подробный комментарий об идущей переписи населения. Уже кое-что вскрылось, впрочем, ожидаемое. Цитирую статью "Есть ли жизнь в деревне? Корреспонденты "РГ" переписали забытые поселения". В основном разговор идет про недалекое Подмосковье. "В Грязях, куда отправились корреспонденты "РГ", прописаны всего четыре человека. Остальные -- московские дачники". Описание этих четырех жителей -- ужасно, но это детали, которые из брезгливости не хочется приводить. Однако есть в статье и некоторые обобщения, свидетельствующие о подъеме экономики и общего благосостояния. "С карты страны уж исчезли одиннадцать тысяч названий деревень. Сколько их исчезнет после этой переписи?". Сколько? Об этом, видимо, нам расскажут ученые из Сколково. Это "РГ" за 22-е, а вот в той же газете за 21-е есть занятная колонка на военную тему.

Депутаты от ЛДПР инициировали обсуждение в Думе закона, по которому можно было бы освобождать от армии призывников, внесших в казну 1 миллион рублей. К счастью, Дума эту смелую инициативу отклонила. Не могу не перечислить депутатов-инициаторов: Максим Рахмистров, Юрий Коган и Юрий Напсо. Страна должна знать своих героев. Эта довольно сильная инициатива Думы прозвучала на фоне ликования по поводу закрытия ряда военных училищ. За этой радостью все позабыли, что училища выпустили много и гражданских специалистов.

В последней "Литературке" большая статья "Весь народ был за красных". Появление статьи, видимо, реакция на многочисленные разговоры, что большевики в 17-м и в Гражданскую войну победили исключительно благодаря своим заговорам и террору. У автора статьи все получается по-другому.

В конце дня опробовал лобзик, напилив облицовку на окна.

24 октября, воскресенье. Две странички в книгу о Вале. В конце дня, когда приехал в Москву, разговаривал с Леной, сестрой В.С.. Я совершенно правильно определил -- у Валиной могилы на Донском кладбище была именно Лена. Я обычно цветов не ношу, Валя цветы не любила, но все-таки хожу часто. Лена рассказала несколько достаточно трагичных историй о своей попытке сдать квартиру. Ее взгляд довольно стороннего человека на нашу действительность безжалостен: поколение чудовищное, у ребят, которым сейчас 30, 40 лет, то есть выросших при этом режиме, нет ни совести, ни бога, ничего кроме денег. В ее квартире молодая предпринимательница хотела не только жить, но еще и устроить парикмахерскую. Возник вопрос: для кого? Ответ напрашивается сам по себе: на их улице работают три борделя.

С дачи уехали в три часа. На въезде в Москву, перед Киевским шоссе, возле Кольцевой дороги минут двадцать стояли. Терпеливый милиционер сдерживал поток возвращающихся дачников. Потом по опустевшей Киевской трассе, как видение, пролетел кортеж правительственных машин -- вот тебе и "синие ведерки"!

25 октября, понедельник. С утра читал работу первокурсника Антона Рябинина "Художник", парень слукавил и раздал не по 25 страниц, как мы договаривались -- это размер вступительной работы, а страниц по 50--60. Я-то с наслаждением и восторгом прочел, а как все остальные? Вот теперь весь день думаю, как завтра вести семинар. На одном занятии сразу два курса. Мои пятикурсники будут, наверное, ошеломлены. С такой работой смело можно идти на защиту и бесспорно получить "с отличием", но как они, интеллигенты, взгреют парня за талант!

Вечером должен был приехать Саша из Хургады, но когда я ложился спать, его еще не было, видимо, задержали самолет. Я предвкушаю, что нагружу на него, пока он в отпуске, еще и квасить пятнадцать килограммов капусты. За неделю его отсутствия я ничего не чистил, не пылесосил, не убирал. Идеально убранная квартира надолго аккумулирует порядок.

26 октября, вторник. Все получилось, как я и предполагал. Сдвоил я семинар исключительно по одной причине: обсуждать у пятикурсников нечего, все "еще не готовы", все чего-то "доканчивают". Практически я не волнуюсь только за Осинкину, Марка Максимова, Сашу Киселеву, Светлану Глазкову. Все, что связано с прозой у вечно молчащих девиц, для меня в тумане, который пока не хочу ворошить, потому что просто боюсь. Страшит меня и Нелюба, у которой все в полном порядке будет с грамматикой, синтаксисом, согласованием, но, судя по отрывку, ею представленному, вся ее писанина окажется сухим деревом. Самое любопытное, что наиболее слабыми девицами оказались именно те, что у меня на приемке получили практически непроходные баллы. Поступили или платно, или взяли "свое" на проклятом ЕГЭ, или применили какой-то административный маневр. Будьте прокляты в литературе успешные отличницы! Кстати, прошел слух, что взяли в аспирантуру Настю Клюкину. Ю.И. Минералов уверяет всех, что она "готовый филолог". От выбора своего коллеги я пришел, по меньшей мере, в недоумение. Поистине, "хромые внидут первыми"...

На семинаре произошло все так, как я и предполагал. В середине даже возник некий конфликт между обсуждавшимся Антоном Барановым и Сашей Нелюбой. Антон припомнил ей ее хамское поведение на приемной комиссии. Все забыли о редком для нас, интеллигентов, содержании, о "мясе" прозы, а кинулись на грамматические ошибки и некоторые нестыковки. Практически повесть Антона "Художник" при всех ее ошибках в мелочах -- достойное продолжение исповедальной прозы журнала "Юность". Мои пятикурснички полностью отыгрались за свои неудачи. Как ни странно, первокурсники, кроме самого Баранова, отпора дать не смогли. Правда, неплохо огрызнулся Тяжев.

Семинар продолжался два часа, а в 12.30 уже началась кафедра. Как обычно, она у меня проходит за 15--20 минут. На этот раз говорили об интенсификации работы со студентами. Надо было что-то кафедре делать, чтоб было о чем писать в отчетах по гранту. Я внес два предложения: а) в один из вторников собрать небольшую конференцию для всех творческих семинаров -- "Премиальная политика в России". Именно у нас работает основной костяк и тех, кто премии раздает, и тех, кто премии получает. Вопросы, ответы. б) в институте попытаться организовать устный журнал "Вчерашний выпускник". Об этом я практически уже договорился, все обговорил, когда у меня в гостях был Максим.

В три, оставив машину в институте, поехал в "Литературку". Отвез в подарок Полякову Ленинскую книгу. Полякова на месте не было, кажется, номер уже подписали, и в кабинете у Колпакова шла скромная пирушка. Сидел Вислов, которому исполнилось сорок пять, и Александр Кондрашов -- его колонку я постоянно читаю. Видимо в награду, он подарил мне два своих романа.

Как иногда хочется выпить! Но еще вчера ночью почувствовал, что опять заболеваю. Съел бутерброд, поговорили о московских делах, о театре. Саша Вислов хотел бы, чтобы я написал статью о театре Константина Райкина. Не знаю, не знаю, мало информации, никогда не встречался.

Судя по всему, товарищи Лужкова слили его без оглядки. Уже в новом правительстве Собянина возникли первые назначения. Первым замом стал Ресин, недаром о нем так уважительно говорил Медведев, на социалке осталась Л.И. Швецова. На страничке, посвященной новым назначениям, в Интернете значками помечены начальники из прежнего, лужковского аппарата и бойцы, работавшие с Собяниным ранее. Такие тоже есть, в их числе и 34-летняя Анастасия Ракова, ставшая его заместителем и руководителем его аппарата. Прошел слух, что Лужков ездил за визой в английское посольство, будто Батурина уже там -- наконец-то выяснилось, что у них в Лондоне собственность, от которой раньше чета открещивалась.

Во время нашего застолья вошел Александр Неверов. На свою беду. А перед этим говорили о моем юбилее, о том, что хорошо бы написать большую статью о моих дневниках и пр. и пр. Но вошел Саша Неверов и оказался жертвой начальнического произвола. Колпаков сказал, дескать, Александр Вениаминович, пишите... Завтра отошлю в "Литгазету" книги "Дневников". Все-таки такой объем: с 82-го по 2010!

Вернулся в институт, напечатал объявление о вечере и решил -- завтра. Максим, Алиса и Сережа -- готовы.

Несмотря на появление нового мэра, опять с большим трудом пробирался через транспортные пробки.

27 октября, среда. День проходил согласно принятому не мною плана -- в 15 часов Диссертационный совет. Ночь была плохая, под утро, когда уже стало совершенно нечем дышать, еле встал, потому что еще на даче, видимо при зарядке, потянул поясницу, и разбил меня теперь радикулит, долго над раковиной выкашливал мокроту. До двух часов перемогался, готовился, не поехать нельзя -- за диссертацией всегда кто-то стоит, и клуб выпускников практически уже готов и отменить его -- значит прослыть треплом. Заранее я договорился, что час посижу на Совете, а потом пойду на клуб. Свое обещание я даже, если можно так сказать, перевыполнил. Послушал начало докторской, потом пришел к завершающей части защиты нашей выпускницы Оксаны Шевченко. Обе диссертации, особенно докторская, а здесь научным консультантом был Ю.И. Минералов, оказались очень качественные. Дискуссии прошли интересно. До ухода на клуб я посмотрел и авторефераты, а в докторской и сам текст. Бросилось в глаза, что будущий доктор раза четыре в списке литературы упомянула своего научного консультанта и один или два раза даже вспомнила его жену. По этому поводу очень остроумно (это уже в пересказе коллег) высказалась всегда сохраняющая научную и человеческую ясность М.О. Чудакова. Она сказала о возникающей неловкости, когда имя научного руководителя пять раз подряд стоит в списке библиографии в непосредственной близости от Аристотеля. Но она же интересно высказалась и по поводу диссертации о творческом пути Юрия Кузнецова, опубликовав собственный мемуар о встрече с В.В. Кожиновым и его женой Еленой Ермиловой. Для многих соль этого эпизода была не вполне ясна, но я прекрасно просек суть. Ну, не любил маркитантов покойный Юрий Поликарпович! Но какой был поэт!

На клубе, который проводили в четвертой аудитории, собралось человек двадцать пять. К моему удивлению, все прошло помимо предварительной договоренности. Сережа Арутюнов не стал читать "новые стихи", а Максим Лаврентьев -- "эсхатологическую поэзию", но Алиса довольно слаженно рассказала о новой, липкинской литературе. Ребята произнесли по манифесту: литература и время. Сергей говорил об обманках в современной поэзии, Максим -- о трудностях "после Литинститута". Уходя из аудитории, я увидел, что на фамилии Сережи следы от губной помады -- поцелуй.

28 октября, четверг. Меня прихватило весьма прилично, хорошо, что еще вчера утром по телефону, услышав, как я разговариваю, Лена сразу посоветовала мне начинать пить антибиотики. Сижу дома, пью амоксиклав, мажусь финалгоном от радикулита, слабость. Иногда пытаюсь что-то поправить в Дневнике, читаю. Василевский подарил десятый номер "Нового мира", надо бы было взяться за него, но Володя Крымский снова принялся выпускать свой журнал "Проза с автографом", и я оставил "Новый мир" на потом.

Просмотрел нечитаные газеты. Во вчерашней "РГ" любопытное сообщение. Наталья Солженицына отредактировала "Архипелаг Гулаг" для школы: сделала из трех томов один. Это обязательное, по программе, чтение. Не представляю, как даже этот один том школьник будет читать, как воспримет он, прочтя, этот очень специфический материал. Что школьник станет думать о русской истории? Выбивается из истории весь советский период и заменяется лагерями, ссылками, расстрелами. Точно так же из моего поколения выбивали все позитивное, что все же было в царской России. Бедная история, ее насилует, как проститутку, каждый режим!

Вечером заходил Юрий Иванович, кормил его борщом, говорили о деле Тухачевского и вспомнили о деле Григория Распутина. И там и там есть новые аспекты. Весьма убедительно звучит предположение, что в преддверии революции именно англичане приложили все силы, чтобы сначала внушить мысль о необходимости устранения Распутина, а потом помогли заговорщикам найти друг друга. Юсупов, кстати, учился в Англии. А Тухачевский мог оказаться жертвой безграмотных чиновников в НКВД. Где-то в конце 30-х, дабы выманить из-за кордона бежавших эмигрантов, сколотили ложный заговор военных. В легенду вплели несколько громких имен, а потом дела сдали в архив, но не исключено, что позже лжепоказания сыграли свою роль.

29 октября, пятница. Продолжение спора о работе Антона Баранова, начавшееся во вторник, получило своеобразное окончание. На своей почте, куда я захожу не каждый день, нашел такое письмо.

"Только добралась до дома, решила написать письмо.

Во-первых, хотела попросить прощения за то, что я и мои друзья поставили вас между двух огней: между нами и первым курсом, заставили выбирать, кто прав в споре, похожем на спор философов. Из одного угла кричат: "Материя ничто, первична идея"; а из другого в ответ: "Ничего подобного, материя -- вот сущность вещей". Так и у нас: можно писать, не зная правил русского языка, или нельзя -- каждый найдет сотни аргументов и контраргументов, как и в споре о том, должен ли быть писатель хорошим человеком. Спор, конечно, увлекательный, но бестолковый, а оттого бестолковым получился и сегодняшний семинар.

Мы, пятый курс, конечно, допустили колоссальный промах: начать надо было не с критики (какой бы то ни было), а с вопросов. Мы, я в том числе, настолько увлеклись поиском "козявок", что даже не додумались спросить у автора: а кто он вообще, сколько ему лет, почему он стал писать именно о детстве, что он вообще пишет, много разных вопросов о тексте можно было бы задать. И тогда стало бы ясно, что к чему -- где задуманный прием, а где случайность.

Обиделись мы совсем не из-за того, что вы нас не поддержали на семинаре, дело в другом. Мальчик этот очень самолюбивый, и как это часто бывает с самолюбивыми людьми, вполне доволен собой, самоуверен. Понятное дело, без напора и наглости делать в нашем институте нечего -- заклюют и обворуют, но всему есть свой предел. Мне показалась, что он пришел в институт не учиться -- а блистать.

Вы же нас всегда учили все выверять и проверять: даты, возраст, реалии, а не сидеть на семинаре самодовольно. Учили нас внимательно слушать критику, вы часто очень жестко с нами расправлялись. Ну было дело, обижались мы, конечно, дулись. А потом, когда мы смотрели на все это с определенной степенью отстраненности, на временной дистанции, оказывалось, что все было верно.

И сегодня так получилось, что вы сами противоречили тому, чему учили нас пять лет. Ведь что понял этот парень из сегодняшнего семинара: пришли какие-то бездари и стервы с пятого курса, обосрали, наговорили глупостей, к тексту отношения не имеющих, а мастер, напротив, похвалил меня, сказал, что я молодец и что ничего делать не надо. Как он был довольным собой, так и остался, а мы просто растерялись: как же так, нас же учили...

Не знаю, значит ли для вас что-то мое мнение об этом, да здесь это и не важно. Я постаралась кратко изложить дело так, чтобы под этим письмом мог подписаться весь семинар".

Сочинил ответ. В последней фразе письма моей студентки присутствует, как я понимаю, какая-то пакость.

"Естественно, прочел. Не очень понял, кто писал, Марина? Я ведь зла не держу, но для себя отметил, что главному я вас так и не научил -- читать, да и, пожалуй, сочувствию. Дело не в "козявках", а в неумении разглядеть иную жизнь. Естественно, я раздражен невысокой художественной практикой курса и постоянно соизмеряю ее с уровнем высказывания. Я волнуюсь за ваши дипломы, но надеюсь, что все обойдется...

С.Н.".

Объявили о некоторых предложениях нового мэра. Он определенно не из строительной мафии. Никакого строительства новых дорог. Давайте сначала освободимся от обсеменивших все наши дороги и пути в Москве торговых киосков и палаток. Давайте построим достаточное количество стоянок, чтобы не ставить машины вдоль дорог в два ряда. Еще одно предложение нового мэра я выслушал с полным восторгом: а почему бы госчиновникам не начинать работу не в девять утра, а в восемь. Здесь Собянин сослался на мировую практику.

На дачу из-за болезни не поехал, у Володи машина не в порядке, значит, и С.П. никуда не уедет. С.П. приходил ко мне, купил на Черемушкинском рынке баранью ногу, и мы ее жарили.

Уже чуть ли не в полночь начал смотреть фильм Василия Сигарева "Волчок".

30 октября, суббота. Утром две "приятные во всех отношениях дамы" принялись обсуждать на "Эхо Москвы" "манифест" Н.С. Михалкова и телевизионную передачу, в которой Н.С. в поединке сошелся с Дмитрием Быковым. Видимо, Михалков говорил о неком поспешном реформировании в стране. Издевались дамы по-всякому, даже приводили тексты Островского из его комедии "На всякого мудреца..." Это во мне вызвало желание обратиться к первоисточнику. Кстати, кое-что совпадает, по крайней мере, по автору -- сегодня, выполняя поручение "Литгазеты", иду смотреть в "Сатириконе" "Деньги" по пьесе Островского...

Как ни странно, спектакль меня несколько разочаровал. Не помог и "временной оживляж", внимание куда-то уходило. Но я всегда ищу в театре дополнительных смыслов. Я бы не сказал, что меня смутила сцена. В эстетике театра -- предельное осовременивание классики. По бокам огромные контейнеры, в которых в наше время не только перевозят грузы, но и часто проживают люди. В центре сцены -- железнодорожный шлагбаум, а в лавочке Епишкина располагается вполне современный бар. Потом по крышам строений пробежится местная банда, что-то напомнив: Отрадное или Кузьминки. А может быть, из "Трехгрошовой оперы", которая когда-то шла на этой сцене?

Особенность пьес Островского -- поразительная и образная речь персонажей. Здесь тоже много говорят, возникают, как всегда у Островского, какие-то проблемы, выявляется расстановка сил и соответствующие любовные линии, а также векторы стяжательства и выгод. Но почему-то на сей раз все эти полные прямого и тайного смысла речи не вызывают прежнего интереса. Хотя ведь широко известно, что нет ничего более современного и животрепещущего, чем классическая пьеса. Недаром власть во все времена с подозрением относилась и к бессмертному "Ревизору" и к искрометному "Горю от ума". Публика всегда искала в подобных пьесах другого смысла. Здесь этого не происходит. Или я не часть этой публики?

1 ноября, понедельник. Буквально заставил себя остаться дома, чтобы разобрать рукописи и немножко посидеть над теперь уже своей правкой той части дневников, которую прочел Марк. Он проявил при правке излишнюю деликатность и робость. Его отменный вкус и опыт читателя давали ему право на бульшую отвагу. Нет, он поделикатничал, пометил одной краской затемненные места, другой -- ошибки и просчеты, а даже определенные и явные мои недописки в словах предоставил править мне. Но при всем прочем, работу проделал громадную, все причесал, "промыл", ввел некоторый грамматический порядок, и теперь мне даже доставляет удовольствие идти по отмеченным местам, а в некоторых случаях -- упрощать синтаксис. Вот этим и был занят, правда, немножко почитывал Стендаля, удивляясь каждый раз силе, с которой он затягивает читателя, почти не пользуясь доступными красотами стиля и метафорами. Как сильно, но ведь это проза интенданта.

Вечером приезжали Валера с Наташей. Я обещал отдать своему племяннику пяток костюмов, которые уже не ношу. Ну а Наташа пристроилась к мужу, чтобы хотя бы мельком взглянуть на теперь уже возможно и скорое наследство. Если, конечно, я не перепишу завещание. Поговорили и о тех переделках, что устроили новые владельцы на даче в Сопове. Внизу, в той части, которую я называл "мемориальной", как оставшуюся от покойного брата Юрия, там сделали ванную и туалет. А верхний зал разгородили на три комнаты. Два моих племянника обзавелись девушками -- каждому теперь нужно по комнате. Валера долго говорил, что и люди и государства должны жить для будущего.

Мой племянник один из самых умных людей, мне знакомых, его рассуждения о сегодняшнем дне удивительно точны. Говорили, как обычно с ним, о текущем моменте. Он вспомнил некие высказывания Николя Саркази о судьбе нынешнего капитализма. По сути, он уже мертв и даже труп его уже разложился. Европа и весь мир отчетливо это понимают. Китайцы добились в экономике поразительных результатов именно потому, что сумели перестроиться, но не дали развалить то, что уже было наработано. Рынок есть рынок, однако у них не разрушена партия и не запятнана кликушами от пропаганды история, значит -- нация едина. В этой связи поговорили и о небывалых волнениях во Франции по поводу увеличения сроков выхода на пенсию. Интересно, что и молодежь тоже сразу сообразила, как это все их коснется. Пенсионеры позже уйдут на пенсию, значит, к моменту окончания молодыми школ и университетов, к моменту их зрелости рабочие места будут заняты.

2 ноября, вторник. Забавное, если иметь в виду предыдущие явления, сообщение прошло сегодня по радио. Записываю близко к тексту. Оказывается, германский канцлер Ангела Меркель во всеуслышание заявила о крушении мультикультурной политики в ее стране. Вот тебе и нападки на людей, о которых раньше били в колокол! Инородцы не ассимилируются в Германии, эмиграционная политика провалилась. В радийном комментарии есть мысль о том, что раньше что-то подобное могли высказывать только маргинальные круги, а вот сейчас об этом говорит канцлер. В связи с этим я вспоминаю и манифест Михалкова и наконец-то разрешенный в Москве "Русский марш". Некоторые "горячие" мысли Михалкова я нахожу совершенно справедливыми, в частности, его сопротивление внезапной и быстрой модернизации. Еще проживем с десяток лет, хватим лиха и тогда, может быть, вспомним михалковский манифест.

Опять изменил своему правилу "один день -- одно дело". Утром снова объединенный семинар -- первый и пятый курсы, потом в два часа просмотр во МХАТе на Тверском нового спектакля, потом на машине в Даниловский монастырь -- сегодня клубный день. Быть к 18.30. Все для меня важно, все играет для меня значение, все части романа моей жизни и все части моего Дневника, -- ни от чего отказаться не могу.

На этот раз, возможно наученные прошлым опытом, мои пятикурсники были подобрее. Кстати, не умея в интригах мыслить мгновенно, только сейчас сообразил, что прошлые выступления против работы Антона Баранова, конечно, отчасти, пожалуй, даже не совсем осознанно, были организованы Сашей Нелюба. В памяти вдруг всплыло, как она жаловалась на парня еще летом, когда работала в приемной комиссии. Вспомнил, как она почти на правах администрации советовала мне его не брать в семинар. Уже в приемке у них был конфликт. Но тогда я это мимо сознания пропустил, а вот теперь все вернулось. А уж, прочитав текст, с характером и отрицательной харизмой Саши настроить ребят трудностей не составляет. Да и настраивать не надо, надо сделать несколько замечаний. Аудитория нервная, восприимчивая, рефлектирующая. Да и паренек в глазах "старших" вел себя не лучшим образом. Здесь, как в армии, "деды" и "салаги".

Рассказы Яны Хабибуллиной, которые обсуждались сегодня, по общему содержанию и рисунку, конечно, не сильнее барановской прозы, но все пошло по-другому. Больше ругали свои, первокурсники. Ругать есть за что. Есть в этих детских рассказах определенная вторичность тона, знакомая, "детская" интонация, но есть и точные находки, определенная и необходимая для литературы доброта, наблюдательность. Ксения Фрикауцан так и сказала: хороший старт. Надо, кстати, с ребятами поговорить относительно критики в искусстве. С ней нужно быть предельно осмотрительным. Не устраивать из чужой судьбы и чужой работы собственного бенефиса. Я все время говорю ребятам, что в литературе необходимо уметь держать удар, но и бить надо не как в бандитской драке, где сразу перо под ребро.

МХАТ на Малой сцене очень неплохо поставил спектакль по повести В. Распутина "Деньги для Марии". Общее впечатление нравственной свежести и чистого глубокого вдоха. С собой на просмотр взял двух студентов -- "старшего" Антона Яковлева, потому, что попался по дороге, и "младшего" Мишу Тяжева, с первого курса, потому что он профессиональный актер. Вот Миша, как профессионал, и сказал, что сработали актеры очень здорово. Действительно, первоначальное отчуждение, когда кажется, что и одежда не та, и обувь не эта, и не люди это живые, а актеры, быстро сменяется доверием и сопереживанием персонажам. Для меня всегда показательно, в каком состоянии духа я ухожу со спектакля. Для самочувствия настоящее искусство всегда живительно. Это касается всех искусств, если сделано хорошо. Выходишь и обогащенный, и отдохнувший. Когда же искусство, как тупое ремесло, то и сидеть неудобно, и стоять плохо, и все болит, и домой плетешься, точно старая лошадь.

Мое приглашение на просмотр каким-то образом связано с материалом, недавно появившимся в "Новой газете". Мне этот материал передали в театре распечатанным из Интернета. Это некое досье, подписанное инициалами. Из текста ясно, что автор досье -- оно огромное, занимает до двух десятков страниц -- с Вал. Распутиным хотя бы был знаком и когда-то у них состоялся разговор. Скорее всего, автор из писательской среды. Материал собран огромный, но подан все же, несмотря на видимость объективности, тенденциозно. Реакция для человека из соответствующего круга понятная. Распутин, как в свое время Шолохов, мешает в установке приоритетов: кто среди современных писателей первый, кто второй... Этой моей немудреной мысли я нашел подтверждение, как ни странно, даже за кулисами театра Т.В. Дорониной, на доске объявлений. Там помещен большой типографский плакат с автографами ста самых популярных людей России. Я сразу отыскал двух своих хороших знакомых -- Доронину и Распутина. Остальным-то это обидно! Смысл досье -- не такой-то уж Распутин и великий писатель...

Автора в первую очередь раздражает русское направление в творчестве и выступлениях Распутина. Что не свойственно "Новой", так это следующий вывод: а не из-за наличия ли некоего своеобразия крови писатель так настроен?

"Вообще же можно выстроить догадку, отчего В.Г. так зациклился на русской национальной теме. Может, это от хорошей порции у него нерусской крови, как это часто бывает в подобных случаях? В лице писателя добрые критики давно уже приметили некую "примесь коренной сибирской породы", этакую "тунгуссковатость", и то правда -- дед его из туземцев".

Дальше -- и больше, и оскорбительнее. На тексте явственно проступает желтизна. Ощущение, что автор зациклился на вопросах чистоты крови и расы.

"Вообще эта "тунгуссковатость", ну или как там еще ее назвать, очень важна в русской культуре. Я не раз уже про это писал, вскользь. В России такие вот метисные лица, полурусские-полуазиатские, с монголоидным прищуром и белой кожей, со скулами, но и с голубыми или серыми, русскими водочными бесцветными глазами -- они на каждом шагу, и их обладатели необычайно заметны в истории, в культуре. Это Лев Толстой, Достоевский, Шукшин (тоже сибиряк, кстати), Слава Курицын (с Урала), Сельянов, Пелевин, Баширов. Само собой, Вампилов, товарищ В.Г.".

Мне скучно реферировать чужую статью, хотя у меня есть и несколько иное объяснение и для аварии самолета, на котором летела в Иркутск дочь Распутина Мария. Существует и другая оценка последних рассказов этого выдающегося мастера. По-другому я смотрю на повесть Распутина "Дочь Ивана, мать Ивана". Она, кстати, признана в Китае лучшим переведенным на китайский язык зарубежным произведением литературы в последние годы. И все же не могу не остановиться на одном смелом рассуждении автора обзора в "Новой газете". Боюсь, что здесь много сказано верного.

"Я глубоко сочувствую русской идее, я всячески желаю русским успехов и удачи, я русским как украинец, живущий много лет в Москве, -- не чужой, хоть сами они держат меня за чужого. Но, кажется, я не видел еще ни одного вменяемого русского национального идеолога. Никто из них не может мне объяснить, отчего бы русским не устроиться на работу в той же Москве, почему они доверяют это, к примеру, киргизам и таджикам.

Чаще всего -- уж давайте сразу быка за рога -- русские националисты обижаются на евреев, что те их сбили с пути. Ну, допустим, что это так. И вот я представляю себе, как два еврея строят 140 русских, и те делают, что им скажут. (Как известно, в России с населением 140 с чем-то миллионов человек евреев всего 2 миллиона.) Ну и в чем же тогда вина этих евреев, что русские выстроились к ним в очередь за получением указаний? Любой бы рад иметь на посылках 70 бесплатных добровольцев... пусть даже и пьющих".

Это я все написал уже поздней ночью после спектакля и после клуба.

Все гадают, почему Москва вдруг стала свободна от автомобильных пробок. Два дня я езжу почти как в старое время: машин мало. Помогли ли административные действия нового мэра, предложившего московским чиновникам работать с восьми и приказавшего разрушить все палатки, выстроившиеся вдоль дорог и загораживающие проезд? Или, ожидая четыре выходных дня, предприимчивый народ еще с прошлой пятницы слинял заграницу и по подмосковным усадьбам?

Домчался до Даниловского монастыря за полчаса. В программе -- встреча с академиком Александром Сергеевичем Исаевым. А.С. в правительстве Н.И. Рыжкова командовал Комитетом по лесу. Ничего особенно неожиданного в докладе не было. Еще раз в доказательной форме было рассказано, как сильно повредил общему хозяйству Лесной кодекс, какие невиданные бедствия принесет разгосударствление лесных массивов. Была убийственная статистика. Выигрыш от сокращения 70 тысяч лесников обернулся летней катастрофой.

Переношу кое-что из записной книжки. Еще до доклада -- не с моей ли подачи? -- заговорили о сталинском плане преобразования природы. Тогда сразу после войны были устроены лесополосы и высажены леса по многочисленным оврагам на Русской равнине. В то время, по сообщению Исаева, были отпущены большие деньги, и они не были распылены и разворованы, а теперь вот мы пользуемся результатами того проекта.

Исаев дезавуировал точку зрения, согласно которой пожары случились из-за аномальной жары. То, что произошло в этом году, -- явление и типичное и закономерное. Статистика говорит, что в Европе подобное случается раз в 20 лет. В Сибири такие масштабные пожары, по статистике, случаются значительно реже. По России -- 10% пожаров в Сибири, 90% в Европейской части. С пожаром можно бороться, если заметить возгорание и принять меры в первый же день. В прошлом "молодой" пожар тушили специальные силы, существовал специализированный воздушный десант. В 1978 году пожары имели масштаб, сопоставимый с нынешним, но тогда не сгорело ни одного дома. Сегодняшняя катастрофа связана с тем, что с 2000 года практически уничтожена лесная служба. Сгорело чуть ли не 120 населенных пунктов.

В мае, когда началась засуха, власти не пошевелились. В июне губернаторы докладывали, что всё под контролем. Далее Исаев говорил, что у Шойгу огромные силы, но его техника для тушения лесных пожаров не приспособлена, она слишком громоздка. На борьбу с огнем в этом году затрачено 12 миллиардов рублей.

Очень подробно говорил Исаев о законодательной политике. Сегодня она практически оставляет лес беззащитным. После 10 лет аренды "зеленка" может теперь становиться собственностью арендатора. Этим собственником может стать даже иностранец. Последние законы "вырвали" лес у государства. Проводником этого направления был премьер-министр Касьянов. Одну из самых вредоносных поправок к закону он подписал 21 февраля, а 23 он получил отставку. В свое время Путин два раза не подписал закон о прямой приватизации леса. Из нового Лесного кодекса удален пункт о лесоустройстве. У Грефа была идея о сдаче лесов в аренду на 99 лет.

Финны создали свое государство на лесе. Их земельные наделы -- это практически наделы леса. В США половина лесов была частной, но сейчас государство все выкупает, а тамошняя лесная служба имеет право наблюдать и за частными лесами.

Последнее из еще многого, что есть в моем конспекте. Засуха распространялась и на Белоруссию, но там ничего не горело. Там, как и в Татарстане, сохранилась модель советской лесной службы. И последнее -- о торфяниках, которые хотят залить водой: торф горит и при небольшом количестве воды.

Сидевший рядом со мною знаменитый генерал Бобков написал в моей записной книжке: "Причина пожаров -- сгорела советская власть".

После доклада были вопросы, за ужином произносились речи. Кстати, замечательно умно говорил мой сосед по столу Александр Владимирович Захаров -- как написано в нашем клубном реестре, старший вице-президент Сбербанка.

3 ноября, среда. Мои боли за грудиной и кашель то пропадают, то возникают вновь. Сегодня опять тихая, солнечная погода, настроение получше, решил поехать к Лене. После своей неудачной попытки сдать квартиру Лена в воскресенье уезжает. Долго сидели у нее на Песчаной, пили чай. Я уже давно ни у кого не был в гостях по-домашнему, с вареной картошкой, сладостями, которые я позволил себе есть, и тем обволакивающим уютом, который могут создать только женщины. Опять говорили о Европе, о Германии, о Москве. Лена, пока этот месяц жила в столице, в отличие от меня внимательно слушала радио и смотрела телевизор. Теперь рассказывает мне про Лужкова. Дело здесь даже не в каком-то гигантском дворце в Лондоне, приобретенном, по слухам, лужковским семейством. Там теперь идет ремонт, строят бассейны, теннисные корты -- осовременивают это средневековое строение. Бог с ним и с каким-то роскошным поместьем в Австрии, хотя скорость, с коей служивые люди так быстро богатеют, изумляет и лечит от социального романтизма. Речь Лена повела о московских дорогах. Оказывается, проведенный в Финляндии анализ материалов, из которых делаются покрытия наших дорог, показал какое-то чудовищное воровство на дорогостоящих компонентах. Это все равно как если бы сливочный торт делали на солидоле. Откаты при строительстве дорог в Москве достигали 60% от их стоимости. По мнению прессы, эти деньги распределялись по всем этажам московской власти.

Ездил на электричке в Звенигород к одному собачнику, у которого две суки ротвейлера. Мысль о том, чтобы взять щенка, меня не покидает. Иногда мне кажется, что с появлением новой Долли из дверей своей комнаты выйдет и Валя. Собачник мне не понравился. На обратном пути в электричке старый человек чистым и хорошим голосом пел советскую песню. Это была песня о последнем московском извозчике, когда-то исполнявшаяся Леонидом Утесовым. Достал бумажник и дал певцу пятьдесят рублей. Весь день провел как воскресенье.

Еще во вторник у себя на столе на кафедре я нашел большой книжный том -- это Володя Крымский возобновил свой альманах "Проза с автографом". Принялся сегодня по-настоящему читать материал Леонида Иванова "Сборище гениев". Это собранные в Пестром зале ЦДЛ самооценки наших доблестных писателей. Я хохотал и радовался как безумный и решил расширить свой Дневник за счет чужой наблюдательности. Но какова смелость Иванова! Браво!

"-- В одном журнале написали, что я великий! Вот так вот!

Юрий Коваль вообще ежедневно, как молитву, повторял:

-- Мои гениальные холсты. Мои гениальные, божественные тексты.

Как-то, во время подобных пафосных тирад, Мазнин вознес руку над головой:

-- Тоже мне гений! "Каштанку"-то никто из вас не написал! И вообще хватит орать! В стране, где жили Пушкин и Толстой, надо вести себя тихо!

Надо отдать должное Мазнину -- после этого он уже никогда не заикался о своей гениальности и с каждым годом вел себя все тише, а на свое пятидесятилетие и вовсе произнес сникшим голосом:

-- ...Я в искусстве не наследил.

На что Адрей Кучаев резко бросил:

-- А надо было наследить!"

4 ноября, четверг. Мои путешествия снова закончились кашлем и ознобом. Как всегда в этих случаях, у меня начинается паника. Если бы, как о счастье, я думал, что это только бронхит... Сижу дома, опять листаю дневники, отредактированные Марком. Для себя решил: буду редактировать месяц дневников за два-три дня... Сейчас у меня в работе 2004-й (эта часть уже практически в типографии, у Алексея Козлова), 2007-й у Максима, он в Словник вставляет номера страниц, 2008-й и 2009-й пока просто лежат у меня. Для облегчения выпусков я больше не стану делать развернутый Словник -- только перечисление фамилий и имен.

Еще вчера объявили, что умер В.С. Черномырдин. Конечно, жалко, как было бы жалко любого человека. Средства массовой информации говорят о нем восторженно, как о первом помощнике Ельцина. Мне любить Черномырдина не за что -- это он, бывший член ЦК, переустраивал Россию на капиталистический лад.

Стал смотреть почту и Интернет. В "Литературке" напечатан манифест Михалкова, о котором много теперь говорят, и на первой полосе в рейтинге помещена информация о выходе в свет моей книжки "Смерть титана".

Что касается манифеста, то я даже не смог отыскать тех пассажей, о которых говорило "Эхо", одни общие слова, совершенно очевидно, написанные не самим мэтром. Но за всеми очень знакомыми фразами, против которых не попрешь, стоят и желания самого Михалкова. Он бы, как я понимаю, хотел жить так же привольно, с присными, прислугой, кучерами, конюшней, дворней и деньгами из бюджета на фильмы, как он живет и сейчас. Михалков привык всегда дружить с властью. И лучше, чтобы эта власть была строго персонифицирована -- с такой всегда, нежели с коллективной, дробной, легче договориться. "Мы считаем, что верховную власть в России следует мыслить как единую и единственную, правовую и правдивую власть. Прототип такой власти исторически нам близок и понятен. В настоящее время он конституционно закреплен и представлен в должности Президента России". Ах, эти верные бояре Михалковы! При этом все, что придумано президентом, то отныне и должно существовать, причиняя как можно меньше беспокойств. "В будущем в России должны остаться три политические партии, могущие реально бороться за власть: консервативная, либеральная и социалистическая". Естественно, Михалков не против частной собственности, да и как без нее. "Частная собственность должна существовать наряду с государственной, общественной и другими формами собственности". Ну, это уже, положим, было, а вот один из объективных исторических принципов Михалковым отменяется: "Революция как принцип и способ решения политических, экономических, культурных и социальных проблем нами отвергается". Чувствую по всему, накаркает Михалков. "Мы, -- уже в самом конце пишет он, -- за прогрессивное налогообложение. Однако это не значит, что успешный предприниматель, добросовестно платящий налоги труженик и социальное государство должны плодить и содержать профессиональных дармоедов"... Повторю, что мысль Михалкова о реформах мне близка. "Мы убеждены -- тот, кто ратовал и ратует в России за скорые реформы, тот не понимает природы российской государственности...". Можно было бы выписать и кое-что еще, но и этого хватит.

Михалков называет себя просвещенным консерватором -- это занятно. В Интернете новое сообщение от Сары. Она улетает завтра в Дублин в 11 часов утра, приглашает меня утром в "Президент-отель" с нею позавтракать. Это значит, я завтра на дачу не поеду, что, может быть, из-за моего кашля и к лучшему. Зная наши порядки, я уже начал нервничать, предвидя, как буду проходить в этот самый "Президент-отель". Боязнь любого учреждения -- это еще от советской власти.

Продолжаю развлекать своего возможного читателя. Опять Леонид Иванов, из альманаха Володи Крымского. Теперь новый персонаж. Кстати, мой знакомый, когда-то преподавал в Лите.

"Симпатичный толстяк Ашот Сагратян выглядел преуспевающим: одет с иголочки, походка размашистая, усы в завитках, не шевелюра, а цветущий куст; во всем облике -- непомерная уверенность в себе. Как-то поведал мне, что достал французские краски и голландские кисти и начал писать новую серию цветов.

-- Год рисую фиалки и делаю к ним рифмованные подписи. В моих стихах ценные мысли, высокие чувства, богатые слова. Гениальные вещи! Сейчас не продаю. Через два-три года каждая картинка будет стоить состояние. Заходи в мастерскую, в мой запасник мировых духовных ценностей. Мои картины уже закупил Нью-Йоркский музей. Сейчас у меня выставка в Доме медиков. Но две картины стащили. Каждая по десять тысяч долларов. Я сходил в церковь и поставил свечку, чтоб воров настигла смерть... Потом будет выставка в Доме композиторов, потом в Доме ученых...

Сагратян был моим хорошим приятелем, но я все боялся -- если дело так пойдет и дальше, он кончит не в этих домах, а в другом доме".

5 ноября, пятница. Приехал на Якиманку немного раньше девяти. Как я и предполагал, просто так в отель не войдешь. Такого, чтобы нельзя было без расспросов пройти к портье, нет ни в каком другом отеле мира. Позже, когда мы об этом поговорили с Сарой, она сказала, что одной из причин низкого рейтинга Московского университета является охраняемый милицией вход, чего нет ни в одном нормальном западном университете. Причина всему подобному лежит только в одном -- в социальной и культурной неустроенности страны. И милиция плохая, и в школе воспитывают и учат плохо, и народу некуда податься. Занятно, что много лет подряд наша Дума, цена которой известна всем, сопротивлялась тому, чтобы пиво приравнять к алкогольным напиткам. Пивные бароны и все, кто с ними был денежно связан, через депутатское лобби этому сопротивлялись. Но вот страна допилась, доходы других отраслей бизнеса из-за этого пьянства оказались под угрозой, и Дума на ограничение в продаже пивка все же соглашается. Имеет значение и то, что короли пива деньгами напитались и в жизни уже устроились. Пора им превращаться в респектабельных граждан.

После некоторого скандала я все-таки добрался до гостиничного холла и до Сары. Охранники, когда я выложил им свои доводы, резонно мне ответили, что отелей и университетов в мире много, а президент у нас один, поэтому и порядки специальные.

Сара с увлечением рассказывала о церемонии награждения. Награждали русистов из нескольких стран. Все происходило в Кремле в Георгиевском зале, потом был обед, потом концерт. От Медведева Сара почти в восторге. За обедом она сидела за одним столом с президентом и Патриархом. Патриарх Саре тоже понравился. К сожалению, она разлила стакан красного вина -- официант взглянул на нее с ненавистью. Вся эти благостная картина продвижения русского языка ассоциировалась у меня со вчерашним телефонным звонком из Германии корреспондента Сергея Дебререра.

Сергей несколько лет назад делал со мною интервью. Сравнительно недавно, что-то около года назад, встретившись в бывшем СП СССР на каком-то интернациональном совещании, он рассказал мне о некой русской школе в Гамбурге. Школа вроде бы работает, город дает помещение, оборудование, но по немецким законам вроде бы в подобных случаях нужно еще хотя бы символическое финансирование страны языка. Переписка с МИДом и Минобром идет уже несколько лет. Все пока безрезультатно, все тонет в яме текущих дел. Недавно по телевидению Сергей слышал выступление Михалкова, который прекрасно говорил о русской культуре. Сергей хотел бы отыскать его мобильный телефон, чтобы попробовать предложить, предполагая влияние Михалков на власть, что-то сделать для этой школы. Вечером, встретившись с Леней Колпаковым, -- об этом чуть ниже -- я попытался достать телефон. Леня сказал, что дозвониться невозможно, трубку берут секретари и помощники. Даже Поляков, редактор "Литературки", не смог недавно напрямую связаться с мэтром.

С Сарой говорили о мультикультурной политике в Европе, об университете. Сейчас вообще мало молодых людей, которые хотели бы заниматься русским языком. Мало и студентов, желающих связать свою жизнь с русистикой. Правда, в Ирландии русский сделался даже слишком доступным. Там сейчас 150 000 человек наших бывших соотечественников. Дания тоже стала охотно впускать к себе на постоянное жительство русских, не получивших соответственного гражданства в Латвии, Эстонии, Литве.

Позавтракали в гостинице, был шведский стол. Как с гостя, с меня взяли за завтрак 1100 рублей. Сара заплатить просто не дала. "Мне некуда девать русские деньги, которые мне выдали за билет".

Вечером Леня позвал меня на концерт Михаила Плетнева. Это опять было что-то грандиозное. Первым действием были "Леонора" Бетховена, симфоническая поэма Рихарда Штрауса "Дон Жуан" и магнетическое "Болеро" Равеля. Дирижировал гениальный Кент Ногано, и здесь главное -- какое-то поразительное движение оркестра по определенному знаку дирижера. После антракта за пульт встал сам Плетнев, все первое отделение просидевший вместе со своим директором на первом ряду первого яруса. Тогда же я сделал вывод, что в Зале Чайковского акустика все же лучше, чем в Большом зале консерватории. На этот раз под руководством Плетнева, работавшего, как обычно, без партитуры перед глазами, наизусть, оркестром были исполнены "Вариации и фуга на тему Генри Перселла" Бенжамина Бриттена и собственно плетневская "Джаз-сюита". Впечатление неимоверное, публика в конце готова была хлопать хоть еще тридцать минут, если бы маэстро волевым жестом все это не прекратил -- показал, чтобы оркестр уходил со сцены.

После концерта я попал еще и на фуршет -- оркестру 20 лет. Всласть поболтали с Поляковым и Колпаковым, была еще жена Юры Наташа, но и поели тоже хорошо. Шашлык из семги был выше любых похвал, чего обычно на подобных фуршетах не бывает, еды и питья хватило всем. Просветленный и возвышенный искусством, поехал на метро домой.

6 ноября, суббота. Утром отправился на дачу грести листья, обрезать сучья и отсыпаться. По Киевскому со скоростью свыше ста км доехал за час двадцать минут. Начал читать огромную и скучную, особенно поначалу, работу Марка Максимова.

События дня. Избили до полусмерти корреспондента "Коммерсанта" Олега Кашина. Он в больнице, в искусственной коме. Как корреспондент он, в основном, освещал митинги, уличные шествия, деятельность диссидентов и т.п. Предполагается, что это месть за профессиональную деятельность. На Кубани в одной из станиц сразу вырезано 12 человек взрослых и детей. Это произошло в фермерском доме, но главной жертвой, на которую и было, видимо, нацелено все преступление, стал коммерческий директор одной из крупных ростовских фирм, торгующей подсолнечным маслом. И, наконец, третье -- против депутата Госдумы Ашота Егиазаряна возбуждено уголовное дело по статье "Мошенничество". Егиазарян сейчас, и уже давно, за границей, возвращаться, чтобы себя защитить, пока что-то не собирается. По версии следствия, беглый армянин похитил деньги, выделенные на строительство гостиницы "Москва", и средства, предназначенные для возведения торгового центра на Рублевке.

Не могу не процитировать дальше "избранные места" из воспоминаний Леонида Иванова "Сборище гениев". Еще раз поздравляю его и редактора альманаха "Проза с автографом" Владимира Крымского.

"Кстати, то, что говорила поэтесса мужу, слово в слово, даже еще мощнее, но в узком кругу, повторял своей жене поэт Евгений Рейн:

-- Я -- гениальный еврейский поэт, а ты русская б...! (понятно, в пылу женам и не то отчебучивают; в Англии, вроде, до сих пор есть закон, разрешающий и лупить жену, но до одиннадцати вечера, чтобы не мешать соседям).

Рейн обычно не говорит, а вещает; громовым голосом произносит категоричные, рубленые фразы (они -- как некие проповеди из загробного мира -- их никто не смеет опровергнуть), но, будучи прекрасным собутыльником, громовержец, выпив и размякнув, уже выступает менее пламенно, позволяет спорить с собой, оговаривается -- "на мой взгляд"; бывало, даже подтрунивал над своими первыми стихами -- "принес Пастернаку уродливые стихи". Известное дело, выискивать в человеке плохое не так уж и сложно, гораздо труднее разглядеть хорошее, и ко многому в Рейне можно придраться (к примеру, на вечере современной поэзии расхваливал дюжину еврейских поэтов и при этом не упомянул ни одного русского), но позднее, на вечере памяти поэта Юрия Кузнецова, сказал:

-- Двадцатый век начался с Блока, а закончился Юрием Кузнецовым".

7 ноября, воскресенье. Вот я и закончил читать Марка Максимова. Немножко вместо зарядки погреб листья, а все остальное время читал. Скучное, многословное сочинение с массой скрытых заимствований. Это опять очень начитанный мальчик, вторичный по видению, но вполне овладевший техникой. Даже кое в чем талантливый, наблюдательный, цепкий. Блестяще, например, пишет окружающее: пейзажи, натюрморты, обстановку, погоду. Ему бы, при такого сорта таланте, внимательно следить за действительностью и аккуратно ее аранжировать. Видно, что прочел Достоевского, и слава того, уже освоенная рефлексия, притягивает. Абсолютно уверен в своей неповторимости и гениальности. Некий Родя играет в шахматы со своим дядей, потом отправляется в путешествие, встречается с некой Аглаей, ее соседом мальчиком Васей, потом становится знаменитым, потом... Почему-то становится предсказателем, через много лет опять встреча с Аглаей... Две цитаты -- из Мандельштама и из Пастернака. Вдобавок ко всему, эту повесть Марк Максимов пишет под псевдонимом -- Марк Карналь. Мамина фамилия, что ли? Но восторги перед некоторыми абзацами Марка у меня были.

Имею я право, после некоторого занудства со своими учениками, побаловать себя и своего вероятного читателя нравами уже сложившихся писателей? Продолжаю представлять, чтобы в памяти затвердилась эта фамилия: Леонид Иванов, "Сборище гениев".

"Как-то в Пестром зале, кивнув на мужа И. Скорятиной (секретаря писательской организации), Передреев гаркнул:

-- А это что еще за г...но за нашим столом?!

Супруг Скорятиной был тихим, скромным инженером -- в тот вечер он просто зашел за женой и впервые оказался в литературном обществе; на столь хамские слова он только и нашелся, что плеснул кофе в морду поэту. Передреев сжал кулаки и вскочил, готовый ринуться в драку. К счастью, за столом сидел журналист и прозаик, автор исторических романов Юрий Федоров. Спо-койный, немногословный, но четкий в высказываниях, он являл собой пример выдержки и такта и тем самым гипнотически действовал на окружающих; при нем редко кто позволял себе бесцеремонные вольности, не говоря уже о хулиганских выходках -- не случайно все звали его по имени-отчеству, даже маститые литераторы (такая почтительность -- исключение в клубе, где как раз панибратство, а то и открытое неуважение к возрасту и титулам -- почти что норма). Так вот, этот Федоров в молодости занимался боксом и имел хорошо поставленный удар левой -- тем ударом он и уложил Передреева на пол".

Этот отрывок выбрал я совершенно не из-за того, чтобы как-то опустить Передреева -- очень хорошего поэта, я с ним не был, в отличие от персонажей предыдущего цитирования, знаком, но был знаком и с Инной Скорятиной, редкой красоты и доброжелательности женщиной, и с Валентином Скорятиным, ее мужем. Он, может быть, и был инженером, но также был очень хорошим и точным журналистом. Я с ним работал, характер он имел своеобразный, жестковатый, увлекался футболом, кажется, иногда вел по радио трансляции матчей и очень серьезно и дотошно занимался фактом смерти В.В. Мяковского, у него, кажется, была своя версия...

8 ноября, понедельник. В первой половине дня одним махом сразу сделал три дела: взял наконец-то подписанное Худяковым представление на орден, заехал к Бундину, поздравил его с днем рождения и подарил ему деловой портфель -- он чиновник и писатель, пусть хранит ценные бумаги, а потом заезжал к Лене Колпакову в газету, передал ему для Неверова книгу В.К. Харченко. Затем мы с Леней пообедали в небольшом армянском ресторанчике "Виноград", и я вернулся домой.

Читал прессу. Порадовало, что Медведев вернул на доработку в Думу и Совет Федерации закон о митингах и демонстрациях, как неконституционный. В законе предполагалось, что заявку на митинг и демонстрацию не может подавать лицо, имеющее административное замечание. Это означало полное всевластие чиновника. И с наслаждением прочел рецензию на концерт оркестра Плетнева. Я пропускаю добрые слова, сказанные вначале о гениальном дирижировании Кента Нагано, этой мега-- звезды, работающего с оркестром. Сердце корреспондента отдано Плетневу.

"Но особенно яростным оказа-лось совпадение музыкантов со своим худруком Михаилом Плет-невым, исполнившим "Вариации и фугу на тему Перселла" Бритте-на и собственную "Джаз-сюиту". С первого же звука дирижер и ор-кестр предстали как одно "тело", где каждый жест, дирижерская реакция тут же подхватывались и отыгрывались музыкантами. А на "бис" с масштабом, достойным Красной площади, был исполнен визитный номер РНО -- "Славян-ский марш" Чайковского. И, положа руку на сердце, мало что мо-жет прийти на память, равное тому исступленному музыкаль-ному союзу РНО и Плетнева, сви-детелем которого стала публика на юбилейном гала".

Вечером же написал заказанную мне "Литгазетой" страничку к юбилею М.П. Лобанова, подпись под фото.

"Михаил Петрович Лобанов уже давно никого не удивляет, когда, без задержек и пауз, почти вбегает на верхний этаж Лита, где расположена кафедра литературного мастерства. Здесь знаменитый критик и публицист работает почти пятьдесят лет. Не удивляют и лобановские книги и статьи, которые с завидной регулярностью выходят в свет. Библиографию вряд ли стоит приводить, она у друзей и врагов -- и тех, и других у Лобанова достаточно, -- на слуху. От самой первой его знаменитой статьи, по поводу которой заседал ЦК КПСС, до последних мемуаров "В сражении и любви". Слово "любовь" в этом ставшем привычным лобановском словосочетании пропустить не следует...

Меня лично если не удивляет, то восхищает в Лобанове другое, чисто производственное.

Как уже давно известно, заочники всегда в Литинституте пишут лучше и ярче ребят с очного отделения. Это и понятно: они приходят, как правило, в вуз, вооруженные тем, что мы называем знанием жизни, а ребята с очного очень часто попадают сюда прямо со школьной скамьи -- это, вопреки творческой логике, позволяет закон об образовании. Так вот, у профессора Литинститута Лобанова, а ведет он исключительно заочников, студенты всегда -- даже среди заочников -- лучшие. Не буду сравнивать мастеров -- все они опытны и имениты, но есть какой-то лобановский феномен в поиске русского таланта и воспитании его в слове. Как это он умеет, я не знаю, впрочем, преподавание любой творческой дисциплины, это не только знание -- и собственный опыт, но и некоторая магия. В этом ряду уже отмеченное слово "любовь" не лишнее: без любви нет ни мастера, ни ученика.

Со своими учениками Михаил Петрович разговаривает очень просто. Он почти не употребляет иностранных слов и редко пользуется понятиями зарубежной литературы, которую, однако, прекрасно знает. Его литература -святоотечественная. Говорит Лобанов в той манере, которую так любят в Англии и не любят у нас в правительстве и на телевидении: так иногда повторяя и проминая слово, что возникает ощущение только что возникшей мысли. Так оно искреннее и доходчивее.

Лобанову в эти дни исполняется 85 лет и, прошедший войну солдатом, литинститутский профессор и писатель не собирается сдаваться, потому что по-прежнему чувствует себя победителем.

Сергей Есин,

заведующий кафедрой литературного мастерства

Литературного института им. А. М. Горького,

профессор, доктор филологических наук"

9 ноября, вторник. Утром пришлось ехать сначала в Дом журналистов, а потом уже в институт. В Домжуре состоялось заседание коллегии по жалобам на прессу. На этот раз пожаловался бывший преподаватель физкультуры в Академии тонкой химической технологии им. Ломоносова Александр Алексеевич Плескачев, и сразу на две газеты -- на "МК" и на "Известия". Вначале вся ситуация у меня вызвала даже брезгливость. Преподаватель брал за зачеты по физкультуре взятки, был изобличен, судим, какое-то время отбыл на поселении, освобожден, собственно, все закончилось, забудьте. Сидел перед нами шестидесятилетний человек и требовал, казалось бы, мелкое: чтобы "Известия", напечатавшие официальное сообщение, объяснили ему возникновение заголовка "Любовь к взяткам обернулась для столичного преподавателя четырьмя годами тюрьмы", а "МК" -- приблизительно такие же вольные красоты стиля и возникновение еще одной -- всего в "МК" по тому делу было три заметки -- "промежуточной" газетной информации, которая, по мнению Плескачева, сыграла в его судебном процессе некую детонирующую роль. Мы, сидящие за столом, все время просили быть ближе к сути дела, то есть газетной публикации, а вот сидящий напротив нас все время склонялся рассказать сложности процесса над ним. В деле его действительно просматривались какие-то неувязки. Вскоре выяснилось, что суд был и впрямь настолько странноват, что им заинтересовалась знаменитая передача "Человек и закон". С неохотой мы стали передачу, записанную на диске, смотреть. Вот тут все и сошлось. С моей точки зрения, человека осудили не вполне справедливо. Если вкратце -- кому-то понадобилось это место, кому-то понадобился зал, в котором преподаватель, специалист по каратэ, вел свою секцию. И это был вольный или невольный случай, когда средства массовой информации стали фактически орудием преступления. Как-то все сразу подобрели к жалобщику, мелькнула мысль о том, что поверженный человек продолжает сражаться за свою честь...

Особое впечатление от всего этого оставляет суд. На экране, кстати, показали молодого следователя. Надо не забывать, что каждый из нас в любой момент может оказаться в руках подобных людей. Плескачев, кстати, сказал, что он попал еще и под волну борьбы со взяточничеством в вузе.

Из Домжура шел пешком. К счастью, из дома я прихватил бутерброд с отварной говядиной, по дороге его съел, а уже в институте выпил чашку кофе из автомата. Буквально за несколько минут до семинара забежал на кафедру Царевой, там уже второй день празднуют день рождения З.М. Кочетковой -- успел ухватить еще два куска торта.

Семинар первого и пятого курсов, на котором обсуждали повесть Марка Максимова, прошел также во всеобщем молчании, как в свое время обсуждение Саши Нелюбы. Кстати, большинство семинаристов материал Максимова так и не прочли. Некоторые осилили только три-четыре страницы. Самые заядлые мои разговорники и любители чистого искусства -- Нелюба, Матвеева, Абрамова, Травников, Савранская -- просто не пришли. Для меня повесть Максимова -- пустой, а может быть, и болезненный звук. У него о себе, как мне кажется, самые высокие представления. Я пять лет ему талдычу: ближе к жизни, меньше Томаса Манна, ближе к себе и к своей стране. Юра после семинара спросил у меня: "Еврей ли Марк?" Я ответил: "Не знаю". У дотошного Юры к этому вопросу особое отношение...

Перед обсуждением я раздал всем по листочку бумаги и попросил высказаться о повести Марка. Теперь буду разбираться. Первой свой отчет сдала Ксения:

"Прочитала все, но:

1.Вдумчиво и основательно 25-30 страниц.

2.Следующие 30 страниц -- мучительно и слезно.

3.Последние 20 страниц -- по диагонали (я против самона-силия).

Первое и самое верное впечатление: эталон многословия.

Считаю, что нужно нещадно урезать наполовину (а то и больше). За счет громады лишнего создается фальшивая глубина

О чем:

Путешествие во сне и наяву аморфного аутичного Родиона. "Дорога из никуда в никуда". Могло бы получиться хорошо, но получился странный винегрет".

Но хватит о грустном, тем более что порция, которую я одним махом, при чтении, наметил в воспоминаниях Леонида Иванова в альманахе "Проза с автографом", подходит к концу:

"В восьмидесятых годах в ЦДЛ появился новый отряд гениев. Именно в ту пору моими друзьями (и одними из лучших собутыльников) стали динамичные, всезнающие Николай Климонтович и Вячеслав Пьецух; они тоже по разочку сообщили мне, кем являются на самом деле, да еще объяснили, почему именно: первый -- потому что "умней и образованней других", второй -- потому что у него "новая проза -- импровизации на тему" (а я-то, темный, считал, что истинное искусство -- это прежде всего традиции, преемственность и, конечно, сюжетность). Этих прозаиков объединяла нешуточная мужская притягательность: и тот и другой ходили с высоко поднятой головой, стремительно, прямо-таки рассекая воздух; в застолье оба держались как нельзя лучше: говорили легко, без всяких затертых словечек, их оценки были хлесткие и точные, как попадания в десятку. Ну а "контактный" взгляд и полуулыбка-полуусмешка завершали дело -- мужчины в их обществе меркли, а женщины на них так и висли и от волнения чуть не падали в обморок. Ко всему, и Климонтович, и Пьецух были профессиональными тусовщиками -- без них не обходилась (и сейчас не обходится) ни одна выставка, презентация -- и понятно, подобный житейский фейерверк для многих является предметом зависти.

Кое-кто находил в текстах Пьецуха всего лишь залихватскую журналистику и антироссийский уклон, а у Климонтовича к этому еще добавляли самолюбование и откровенную, до пошлости эротику".

В "Вестях" услышал о новом скандале в нашем искусстве. Главное действующее лицо -- министр. На сей раз это попытка назначить сверху в цирк на проспекте Вернадского, действующий много лет успешно и художественно полноценно, некого бывшего клоуна на должность руководителя. Средства массовой информации связывают происходящее с желанием чиновников привязать успешный и самостоятельный цирк к громоздкой системе "Росгосцирка". Все это мне напомнило попытку поставить ректором РАТИ бывшего танцора Шерлинга. Как и в том случае, коллектив устроил обструкцию министерской инициативе. Но какая любовь у министра к Шерлингам!

10 ноября, среда. Часа полтора вставал, готовил завтрак, принимал лекарства, что-то внес в Дневник и поехал в "Дрофу". Наталья Евгеньевна, мой редактор по "Маркизу", прочла одну треть -- две главы. Чтобы не забыть -- она собирается в краткий отпуск, -- решила со мною эту правку согласовать. Конечно, в "Дрофе" все идет довольно медленно, в "Терре" все бы уже давно было напечатано, но какая замечательная разводка рукописи, как талантливо замечены все повторы, исторические неточности, какое огромное терпение при чтении! Местами мне было стыдновато за собственный текст, тоже мне доктор филологии! Еще раз порадовался, что не поторопился с печатаньем и пошел на некоторую отсрочку, зато получу текст, за который не надо будет переживать.

Дамы в редакции по своей доброте меня еще и напоили чаем с разными разностями, которые мне не следовало бы есть.

Уж в машине, по дороге в институт, подумал, что хорошо бы по этой правке написать какую-нибудь студенческую курсовую работу. Меня не убудет, но для студентов это было бы полезно.

Взял рукопись Дневника за три месяца 2009 года, которую после меня и Марка просмотрел Лёва -- что бы я делал без своих друзей! Дома до позднего вечера сидел за компьютером, просматривал правку Дневника за июнь, идет медленно. Также написал коротенькое письмо Марку, чтобы он в будущем смелее орудовал с моими текстами.

11 ноября, четверг. Весь день приводил в порядок дневники и написал страничку в книгу о Вале. По радио объявили о новой русской сенсации: 11 русских разведчиков, высланных из США, -- это результат предательства нашего полковника Щербакова, который много лет работал в Американском отделе Службы внешней разведки. Раскопал это все "Коммерсант". Потом выяснилось, что вроде бы его дочь уже давно живет в Америке. Когда предавал, то ведь отчетливо понимал, чем все это могло закончиться для большого количества людей. Но каков и аппарат, следящий за кадрами! С другой стороны, если так воруют депутаты и сенаторы, то почему бы и мне не воспользоваться тем, чем я владею. Здесь есть возможность вспомнить Жванецкого: каждый крадет то, что охраняет. А что касается людей -- это не в счет.

Вечером ходил на концерт оркестра Олега Лундстрема в зале Академии музыки им. Гнесиных. Кстати, с этой фамилией вспомнился и эпизод, как с работы прибежал оживленный отец и сказал, что теперь меня будут учить музыке. Отец тогда был заместителем военного прокурора Москвы, начальником судебно-гражданского отдела, и в его распоряжении находилась вся, практически, жилплощадь Москвы. Тогда же было произнесено имя -- запомнил, как экзотическое, мудреное, а детская память цепкая -- Елена Фабиановна Гнесина. Видимо, тогда еще не старушка, она обратилась к отцу, скорее всего по поводу квартиры для кого-то из своих друзей или учеников. Тогда же мы взяли напрокат пианино. Подумать только, 43-й год! Пианино забрали, когда арестовали отца.

Концерт шел по программе абонемента "Джаз со всеми остановками". Дирижировал Борис Фрумкин, общее направление -- "На волне Бенни Гудмена". Исполняли исключительно американских авторов, имен -- тьма. Это особая область жизни, отношений и искусства. В оркестре сидели почти исключительно русские парни -- трубачи, саксофонисты, барабанщик, контрабасист и играли очень здорово. Едва ли не каждое соло встречалось аплодисментами. Но публика, в основном, была немолодая. Валя джаз любила, и этот концерт ей бы понравился. Мне тоже почти все понравилось. Но невольно начинаю сравнивать с симфонической музыкой, с концертом РНО, на котором я недавно был. Нет, джаз вовсе не "музыка толстых", но, конечно, это музыка поверхности, земли, травы, асфальта. Симфоническая музыка, как правило, идет вглубь, к корням, поднимает в тебе пласты раздумий об истоках, о сути, о смысле жизни.

12 ноября, пятница. Сегодня пришло новое письмо от Толи Ливри. Последнее время он довольно много писал об обструкции, которой он подвергается по инициативе местных славистов. Мне все время казалось, что здесь есть сильные преувеличения. Но вот сегодня последовало новое письмо, и есть смысл процитировать, тем более что оно отчасти касается и меня. Эти "выходцы из России" чувствуют чужака!

"Дорогой Сергей!

Пишу Вам, как говорится на нынешнем дурном русском, "вдогонку".

Вы, возможно, слышали, я переписал мою российскую книгу ("Алетейя") о Набокове на французский и опубликовал ее в Париже 10 дней назад.

А тут известие о премии Алданова!

И меня пригласили на парижское радио, пригласили не только как исследователя, но и как русского поэта-прозаика. Ну, я и им дал, разумеется, "нашу" книжку стихов -- там ведь несколько стихотворений по-французски.

Заговорили о критике. Тут же -- мгновенно! -- кто-то позвонил "из Сорбонны", когда я был в прямом эфире, и повторил, слово в слово, ту мерзость из "Литературной учебы".

Я сразу же их и разнес. Это ведь мой теперешний семинар, что я преподаю в Университете Ниццы, называемый "Как ученый, живущий за счет мертвых писателей, клевещет на живого писателя-конкурента в университете".

Указал нападки на Вас. Например, как "критик" -- исполнитель "заказухи" -- не заметил Пушкина и Лермонтова (тут я процитировал и Пушкина и Лермонтова), более того, как заказчики -- профессора -- не заметили этих Пушкина с Лермонтовым! Перебрал нападки на Вас, что Вы, мол, "не читали стихов перед тем, как писать предисловие" -- то есть низведение "критиком" Вас на свой собственный бескультурный уровень...

Другими словами, дорогой Сергей, все все помнят, все отслеживают, всегда наготове, и только и ждут, чтобы снова ударить и влить яд.

Держитесь! Ваш Анатолий".

Занятно, но это вселяет и оптимизм -- хоть и не любят, но читают и следят.

Медведев сейчас в Сеуле -- туда съехалась "двадцатка", и все пытаются спасти капитализм, который под гнетом кризисов издыхает. Все ждут признаков окончания кризиса и нового взлета экономики. Медведев устроил пресс-конференцию и довольно уверенно, в незабываемом стиле Путина, ответил на вопросы.

Вечером возникли колебания: куда ехать? С одной стороны -- премьера в Малом театре с 84-летней Быстрицкой, куда меня звал Саша Колесников, с другой -- прием по поводу 20-летия "Российской газеты". Здесь привлекает возможность не только разглядеть вблизи правительственный бомонд, посетить фуршет, но и увидеть Дом приемов на Воробьевых горах. То самое место, где состоялся знаменитая встреча Хрущева с деятелями искусства.

Естественно, полетел на Воробьевы горы, где для меня многое в новость. Прекрасно организованное дело, встреча у ворот; называешь фамилию, а тебе в ответ, быстренько сверившись с гроссбухом: "Проезжайте, Сергей Николаевич!". Удивила четкая расстановка всех машин по стоянкам и дорожкам. Здесь действовала бригада парковщиков человек в десять-пятнадцать. Дом приемов стоит на самом урезе Воробьевых гор -- хорошо видно масляное мерцание реки и огни стоящего напротив стадиона "Лужники".

Официальная прямота приема была разбавлена несколькими "читателями газеты в штатском", стоящими на лестнице, и, конечно, замечательной выпивкой и закуской. Все происходило в двух огромных залах "имперской" архитектуры. Действие, что происходило на сцене, пропущу: выступали редактор газеты и ее директор, потом Нарышкин, Табаков, Л.И. Швецова и кто-то еще. Речей их никто не слушал, в основном все отмечались в сознании друг друга -- были приглашены, отмечены -- и вели между собой деловые разговоры. Ощущение, что ты в телевизоре, лица все узнаваемые. Кто-то шепнул: "Сзади тебя Зюганов". Обернулся -- действительно, Геннадий Андреевич. Чуть поговорили, попросил прислать новый роман о Ленине. Поговорил также со Швецовой, которая, как обычно, добра и располагающа, и с прелестной женщиной Л.Б. Юферовой. Встретил Пашу Басинского и нашего Варламова. У Паши добрый ли взгляд на меня? Он ждет результата "Большой книги", где он со своим Толстым в фаворитах, догадывается, как я отношусь к подобным "ЖЗЛ"-романам, считая их легкой добычей.

Отдельный, по традиции, взгляд на еду. Фуршет формально был выше всех похвал. Но что-то завернутое в морской язык оказалось слишком жирным и холодноватым. Перепела -- еда для меня непривычная, но всего остального и хорошо знакомого много, как и официантов, буквально возникающих из ниоткуда, чтобы убрать "несвежую" тарелку и опорожненную рюмку. Бутерброд с рыбой и стакан хорошего апельсинового сока я употребил еще в аванзале. Здесь же встретились и поговорили с Сережей Чуприниным, вдруг вспомнившим о бараньей ноге, которую он когда-то ел у нас с Валей дома, и с Александром Кабаковым, автором романа "Невозвращенец". И тут все время сновали официанты с подносами бутербродов с красной икрой и десертами. Что касается последних, то я полакомился красной смородиной. И где только растут такие крупные гроздья? Наверное, их привозят из Израиля.

Разогнавшись на фуршете, дома, как только приехал, по инерции съел три хорошо зажаренных блинчика с мясом.

13 ноября, суббота. Труба позвала и сегодня. В три часа началась церемония присуждения премии "Москва-Пенне". Это уже не в первый раз, церемония отработана. Но на сей раз Е.Ю. Сидоров выбил у минкульта денег поменьше, и впервые мы все, жюри, работали бесплатно. Обещанная за чтение чуть ли не сорока романов тысяча долларов куда-то улетела.

Перед этим заезжал в институт, там сегодня рабочий день. Виделся с ректором, потом с Мих. Юрьевичем, взял список совместителей и почасовиков, чтобы сделать им полугодовую премию, которая выкраивается из гранта, у Алексея взял рукопись Дневника-2004, дабы сверить внесенную правку. Заодно твердо решил, что на обложке выпуска "2004" будет снимок А. Василевского "Колодец", а на обложке "2009" -- портрет собаки Музы, она стала институтским мифом.

Пропускаю самоидентификацию авторов в Большом зале ЦДЛ. В финал вышли трое -- Личутин, Курчаткин, Юрский. Я вошел в зал, когда Юрский что-то говорил о самоиронии и отвечал на вопросы. Утром я еще раз просмотрел его повесть и в целом был готов. Что касается представления авторов, то мы уже давно разделились: Турков взялся за Личутина, Сидоров за Курчаткина, я согласился представить Юрского. Народа было немного, приблизительно половина зала. Потом я об этом сказал в речи.

Женя говорил больше возвышенно, чем по существу курчаткинского романа "Цунами", но это, правда, в формате выступления. Как всегда, глубок и обстоятелен был Турков. Я, как обычно, выступил скорее с политической, нежели литературной речью.

Начал я со статистики. Итальянский город Пене с его двенадцатью тысячами жителей организовывает международную премию, а Москва, в которой жителей больше примерно на 12 миллионов, принимает ее в неполном зале. Попутно сказал, что, как известно, вышедшие мемуары Буша-младшего напечатаны тиражом 1,5 миллиона экземпляров. А разошелся ли бы сейчас тираж мемуаров Медведева, если бы они вышли, хотя бы в 150-тысячном количестве экземпляров? Сомнительно. К этому привела наша культурная политика. Вот и на церемонию вручения международной премии мы не можем собрать 400 человек. Потом немножко говорил о самой повести как о выражении российского протеста.

Голоса распределились так: Курчаткин -- 25; Личутин -- 73, Юрский -- 76. Как и прошлый раз, разница была минимальной. За Юрского голосовал еще и его имидж актера. Но такое разделение -- напомню, что и Распутин победил своих мощных соперников, Петрушевскую и Искандера, тоже с минимальным счетом -- видимо, соответствует делению нашей литературы на патриотическое и так называемое демократическое крыло. Как попал слабый роман Курчаткина в "короткий" список -- для меня это загадка, в "длинном" списке были вещи и покруче.

Опять фуршет -- неважный, но пирожные с кремом были выше всяких похвал.

В девять часов вечера, как раз к бане, я попал на дачу. Володя крепко отхлестал меня веником. Лег в одиннадцать спать.

14 ноября, воскресенье. С вечера начал читать работу к семинару. Леша Гамалеев не утерпел и подложил к тем вещам, которые шли как приемный экзамен, еще и кое-что новенькое. Все, что он пишет, это довольно интересно, но царит абстракция -- все в поднебесье, в неком горнем мире. Утром все дочитал и понял, что сразу же забуду. Но все же это какой-то особый мир, может быть, молодежи уже неинтересны бытовые подробности. Много цитат из Гребенщикова и других знаменитых наших и зарубежных певцов.

Для себя уже давно заметил, что вечер вторника воспринимаю как субботний или пятничный вечер -- завтра свобода, но уже в пятницу лезу в Интернет доставать новый текст и постепенно весь погружаюсь в атмосферу следующего семинара. Как начну, что скажу, что станет главной мыслью, как оценю текст? Проворачиваются стратегия и тактика. Так теперь будет продолжаться сплошь до вторника. Тексты стараюсь читать раньше, чтобы заработало подсознание.

Часиков в одиннадцать сделал в спортзале зарядку и пошел гулять по поселку. Ходил минут сорок, пока не обнаружил дачу, на которой рабочие устанавливают металлические защитные жалюзи. Я все это осмотрел. Ни от чего подобные жалюзи не спасут, но создают иллюзию защищенности. В общем, я затащил замерщика к себе, выбрали с ним тип материала, теперь в понедельник позвонят из Обнинска, скажут цену этой затеи.

С дачи уехали довольно рано: в понедельник у Володи день рождения, а ему еще надо исправить в доме у С.П. душевую кабину, неожиданно потекшую. За ремонт С.П. обещал 2000 рублей -- этого как раз хватит, чтобы устроить ему в Отрадном праздник. Все, что делает по хозяйству или по строительству Володя, он делает на редкость тщательно и аккуратно. Но, тем не менее, я расстроен, что на вновь поставленные пластиковые окна мы не прибили облицовку.

Вечером долго сидел за компьютером и читал дневники за 2009 год. Читаю я их уже вслед за Марком, иду, в основном, по его следам, но также правлю, сокращая, свое многословие.

Вечером на канале "Культура" вдруг наткнулся на творческий вечер С. Юрского. Он на телевизионной публике читал М. Булгакова -- первую сцену из романа "Мольер" и один диалог Счастливцева и Несчастливцева из "Леса" А. Островского. Оторваться не мог, что-то завораживающее: и сам текст и как это читал Юрский.

15 ноября, понедельник. Все утро проверял, внесли ли правку в Дневник, потом старательно прочел всю верстку Словника, опять нашел в нем неточности и ошибки, сделал все тщательно, как мог.

Утром же вынул из почтового ящика номер "РГ". Ну, опять встреча с тем же самым. Мне кажется, что впервые правительственная газета столько места отдала премии маленького города Пенне. В этом, конечно, большей частью "повинна" фигура Юрского, но не будем забывать и о текущем Годе Италии в России.

В обед поехал в институт. Написал бумагу на премию по остаткам гранта для почасовиков и совместителей. Отправил, вернее, подготовил книги для отправки Марку и Сереже Дебреру. Потом отдал уже вычитанную и проверенную рукопись Дневника за 2004 год Алексею и договаривался с Альбертом Дмитриевичем относительно "чаепития" в день моего юбилея. Из-за того, что табельный день приходится на субботу, официальную часть решили проводить во вторник. Начнем где-то в 16.30, после занятий. Смета такова: 120.000 рублей сам стол, чтобы не заботиться ни о чем, но еще надо будет купить 60 бутылок водки и 45 бутылок белого и красного вина. Пил чай с Е.А. Табачковой и составлял первый, приблизительный, список гостей. Постараюсь свалку больше не допускать, институт будет не весь, позову только тех, кого хотя бы отчасти могу называть друзьями.

К семи часам поехал на вечер В.Г. Бояринова в ЦДЛ. Накануне мне по этому поводу, приглашая, еще раз звонил Максим Замшев, а перед тем и сам Бояринов. Коллективные усилия аппарата увенчались успехом -- такого количества народа в ЦДЛ я уже не видел давно. Мест в зале буквально не было, я сам стоял у стеночки. К чести организаторов, вечер оказался очень неплохим. Сначала показали большую телевизионную передачу, в которой Бояринов и читал стихи, и сажал дерево, и парился в бане. На всякий случай дом, в саду которого сажали дерево, не показали. Потом уже сам герой передачи читал стихи, выступали люди с приветственными речами. Начал В.И. Гусев, высоко оценивший и поэтический талант юбиляра, и его способности организатора. С этим можно согласиться, стихи традиционные, неплохие, но ощущение исчерпаемости их запаса, все на последнем пределе.

Я помню, у Бояринова были две прелестные девицы-дочки, обе закончили институт. За одной из них ухаживал Сережа Мар-тынов.

Уж после полуночи, включив телевизор, на канале "Культура" пересмотрел старый фильм Зархи, еще с Лановым и Татьяной Самойловой, "Анна Каренина". Фильм -- учебник по реализму и писателя и кинорежиссера. Актеры, особенно Гриценко (Каренин), Саввина (Долли) и Плисецкая (Бетси Тверская), выше каких-либо разговоров. Но на какой убедительной бытовой подкладке покоится сам этот безукоризненный текст! Обязательно об этом расскажу и на семинаре.

16 ноября, вторник. У пятикурсников опять нет материала, опять мы читаем работы первого курса. Я, естественно, зол, тем более что встал очень рано, перечитал "абстрактные" рассказы Алексея и просмотрел с фломастером в руках отзывы, которые ребята писали на работу Марка. Я попросил ребят указать, сколько каждый из них прочитал страниц. Особенно разозлился на неумный, как всегда, и уклончивый отзыв Володи Репмана. Он, который учится на третьем курсе уже второй год, прочел всего 10 страниц. А тут и он сам, через десять минут после начала занятий, стучится в дверь. Вот теперь-то я его на семинар и не пустил, хотя всех опаздывающих первокурсников пока пускаю. Под горячую руку вместе с ним попала и Вера Матвеева. Здесь сердце у меня чуть щемит.

Первую половину семинара провел за анализом этих самых ребячьих отзывов, делал два по пять минут перерыва через каждый час. Во время первого, на секунду, чтобы узнать о результатах моего письма, зашел к ректору. Лучше бы и не заходил. В кабинете сидела довольно большая компания: Маканин, Солонович, сам ректор и Женя Сидоров. Я сразу понял, в чем здесь дело, развернулся и ушел. Потом, чтобы подтвердить свою мысль, спросил у секретаря. Собрался комитет по Италии -- видимо, в предвидении Года России в Италии. Разозлился жутко. Прошлый раз я спустил, когда, выбирая делегацию в Италию, Тарасов взял только что пришедшего к нам на работу Королева. Теперь -- затаил за пазухой камень.

Какой удивительно нелояльный человек, какой двойственный и Е. Солонович! Был ли бы без меня один ректором, а другой был ли бы вообще в институте? Весь итальянский пляс у нас начался именно с меня. Говорил после на кафедре с Сидоровым об этом случае. Женя с грустью заметил, что он уже привык к подобному к себе отношению, после того как перестал быть министром.

17 ноября, среда. Пошел утром за газетой. В "Литературке" моя небольшая заметочка о М.П. Лобанове под фотографией с его учениками, в "РГ" информация об экстрадиции из Таиланда в США Бута. Информационный шум по этому поводу начался еще вчера. Вечером Е. Альбац рассказала о том, какие усилия Россия делает, чтобы Бута передали Отечеству. Сегодня по "Эхо Москвы" говорили даже, что якобы Таиланду предлагалась взамен нефть по демпинговым ценам. Альбац, кстати, распространялась о том, что вся наша дипломатическая суета связана лишь с одним -- со сведениями, которыми Бут располагает. Здесь же проводилась аналогия с тем, как мы старательно вытаскивали из Швейцарии, из-под носа у США, бывшего министра атомной энергетики Евгения Адамова. Как человека и даже как соотечественника мне, конечно, Бута жалко. Но каждый сам строит свою судьбу, и в его судьбе было не только служение Родине, но и очень большие деньги.

Весь день по радио твердят о невероятном воровстве, возникшем при строительстве нефтепровода в Китай. Здесь потери государства выражаются в миллионах долларов.

Днем ходил к нотариусу и наконец-то написал завещание.

К семи часам отправился по приглашению Коли Головина во вновь открываемый ресторан "Экседра". Ресторан этот находится на Славянской площади, бывшей площади Ногина, в том проулке, между церковью и министерством, на здании которого висит мемориальная доска Орджоникидзе, по которому я часто ходил в Министерство культуры, пока его аппарат не переехал в здание, где раньше сидел Швыдкой. В этом мрачном проулке как раз рядом с минкультом существовал, а может быть, и сейчас существует, какой-то грязный кабачок, в котором поет и -- сужу по рекламе, виденной несколько лет назад, -- показывает "ножку" какая-то никому не известная "парижская звезда". "Экседра" как название -- это причуда Николая, без памяти любящего Италию. В этом смысле ресторан интеллектуально проулок украсил.

На подобном мероприятии я никогда прежде не был. Но все оказалось довольно занимательно. Присутствовало человек триста. Для меня люди все незнакомые, но, кажется, имели место молодые телевизионные лица. Леня Колпаков, душою рвавшийся на открытие, все же не приехал, потому что отправлял жену в командировку. Перемолвиться словом было не с кем. Само помещение просторное, в духе конструктивизма тридцатых годов: прямые линии и много "воздуха". В интерьер обещали добавить еще что-нибудь "римское". Уже привезли зеркала и картины. Когда повесят -- увидим. Два обстоятельства делали эту презентацию очень забавной, да и содержательной.

На столах, когда всех попросили в центральный зал, никакого вина не оказалось. Стояла только минеральная вода: звали, дескать, не на выпивку, а чтобы попробовали, чем здесь кормят, какова кухня, и чтобы рассказали потом товарищам. Вот это-то и было основным действием и, надо сказать, довольно захватывающим. Описываю. Сначала серия закусок. Они не все равноценные, но, скажем, стерлядь, фаршированная икрой, или рыбный рулет -- это так же уникально, как картины старых мастеров. Лучшим блюдом, конечно, в этой серии была утка, тоже чем-то нашпигованная или нафаршированная. В Париже, на мой взгляд, она была похуже. В серии закусок и в подразделе "горячие закуски" вне всяких сравнений были блинчики с семгой и, кажется, следами икры. Очень вкусно! Правда, на обычные блинчики не похоже, скорее особый, скрученный батон, внутри которого расползающаяся под языком начинка, а сам батон особым образом нарезан. К блинчикам был еще, конечно, подан соус.

Горячего предложили два блюда, одно -- рыбное, где в оболочку из масляной рыбы была погружена, казалось, вся хвостатая фауна Средиземного моря. Испугавшись слова "масляная", от этого восхитительного блюда я отказался, имея в виду, что жирное особенно есть не рекомендуется, но, в основном, из собственного снобизма. Запах и восторженные восклицания моих соседок по столу подчеркнули мою дурость. Но вот зато следующее блюдо порадовало бы и настоящего ценителя: на фундаменте небольшой котлетки из телятины возвышался пласт котлеты из курицы, а уже сверху все венчал кусочек фуа-гра. Этакая пирамида, как в сказках у братьев Гримм. "Бременские музыканты".

В ту небольшую паузу, когда всех пригласили в зал, но кормежка еще не началась, задергался мой телефон:

"Дорогой Сергей Николаевич! Тут нижегородские писцы хотят провести местный литсеминар под вывеской "Проводится при поддержке Литинститута" -- и готовы за деньги пригласить одного вашего преподавателя, на Ваше усмотрение. (Еще будет пара местных литераторов.) Что ответить им от Вас? Возможен такой финт? Сердечно Ваш Захар Прилепин".

К сожалению, не сохранился мой ответ в телефоне. По памяти это выглядело так:

"Дорогой Захар! Кого Вы хотите: прозаика или поэта? В принципе это возможно, надо говорить с ректором. Часто о Вас вспоминаю. С.Н."

Тут же получил ответ.

"Ура! Напишу завтра, полетел в Новосиб. Перечитываю Вас в деревне, какую Вы все-таки нашли волшебную интонацию для дневников! Воровал бы, если б мог!"

18 ноября, четверг. Торговца оружием Бута уже перевезли в Нью-Йорк. Пресса прямо пишет, что здесь его ждет долгая тюрьма, но, думаю, Россия предпримет еще какой-нибудь финт, чтобы вытащить своего эмиссара. Отношение у меня к быстро сориентировавшимся соотечественникам, торгующим оружием, естественно, сложное. Я не желаю добра нашей молодой буржуазии. Вторая газетная новость -- переписка по поводу отлучения Толстого между С.В. Степашиным как председателем Книжного союза и Православной церковью в лице одного из ее иерархов, архимандрита Тихона. Переписка опубликована в "РГ". Степашин спрашивает, действует ли еще "отлучение". Архимандрит Тихон толково отвечает, что Толстой сам поставил себя в положение человека, от церкви отрекшегося, а значит, церковь здесь сделать ничего уже не может. Церковь еще раз показала свою последовательность, да и отношение -- простите меня, Лев Николаевич, -- к конъюнктуре, хотя Тихон прямо говорит: "Во всей истории русской литературы нет более трагической личности, чем Лев Толстой..." Но теперь, пожалуй, мои размышления. Церковь, государство, оппозиция к ним и к власти, потакание ходам интеллигентского мышления -- вот верный ход к популярности. Насколько я понял, всю петрушку с выманиванием из своих нор на чуждую им дискуссию придумал Паша Басинский, самый возможный лауреат "Большой книги". Его статья венчает эту маленькую газетную дискуссию, и оживляя интерес к проблеме и напоминая о собственной Пашиной книге.

День был чрезвычайно тяжелым. Говорят, уже три дня на солнце бушуют магнитные бури. Я кашляю, сижу дома, почти не работается. Дневник смертельно надоел, но бросить его будет можно только ради какого-то крупного замысла.

19 ноября, пятница. Удивительный сегодня под утро видел сон. Будто бы я взасос и очень сладко целовался с Людмилой Петрушевской. Целовался сладко, как никогда. Во сне же мелькнула мысль, что мы с нею были очень на лицо похожи. Стал думать, к чему бы это? С Людмилой Стефановной я раньше, в молодости, работал, потом один раз встретился с нею в троллейбусе. Потом узнал, что она живет в Израиле. Сна немного испугался: мне ли это какая-то весть или Л.С. заболела? Теперь несколько дней буду слушать радио и внимательно читать прессу. Если уж речь зашла о самом страшном, то цеховая и даже родственная разобщенность в одном большом городе чудовищна. Когда последний раз был в ЦДЛ, то с горем узнал, что умер прозаик Рогов. Я его знал, несколько раз разговаривал, наконец, читал. Так быстро все происходит, и узнаешь обо всем лишь случайно.

Сегодня проснулся менее тяжело, чем вчера, но не рано. Уже третий день подряд свирепствует магнитная буря, люди моего возраста чувствуют себя разбитыми. Днем собирался пойти на встречу писателей с председателем Госдумы, на которую меня звали от имени Юры Полякова. Встреча должна быть посвящена авторскому праву в Интернете. Писатели, конечно, хотят с этого получать мзду. Я отчетливо представляю, как будет происходить разговор, и даже сочинил заранее следующую речь.

Я бы начал ее с того, что сейчас мы много говорим о трагически-знаменательной дате в русской литературе -- уходе Л.Н. Толстого из Ясной Поляны. А, собственно, что стало причиной этого поступка? Среди многих назову один -- освободить свои сочинения от гнета авторского права, сделать их доступными народу. Это, так сказать, посылка, а дальше рассуждение о том, что ни один читатель серьезную и значительную книгу в Интернете еще не прочел. Читал ли кто-нибудь именно по Интернету "Улисса" или "В поисках утраченного времени"? Так о чем мы хлопочем? О том, чтобы свое мыто получали детективщики и поставщики желтой литературы?

Но эту речь произнести мне не удалось. Куда-то я запесочил клочок бумаги с координатами: куда и во сколько идти и прочее. Да и вчерашний кашель еще меня донимал, а в семь вместе с Сашей Колесниковым мне надо было идти на спектакль. Твердо решил после утреннего сна, что не стану утром работать с Дневником, не стану ничего читать, а буду продолжать делать рукопись книги о Вале. Этим и занимался часа два или три. Все время думаю, что когда Достоевского приперло быстро сдавать "Игрока", то он пригласил стенографистку, которая позже стала его женой. Я бы тоже не отказался многое диктовать, но как и с кем это устроить? Нужен помощник. Обрадованный, что ушел от политической суеты, написал несколько страниц в книгу о Вале.

Теперь о "Турандот". Пьесу в театре им. Пушкина поставил Костя Богомолов. Это третий спектакль, который я смотрю в его постановке. И надо сказать, при всем прочем, я не жалею, что сходил. Недаром в программке нет имени Гоцци. Спектакль сделан как диалог героев старого венецианца и Достоевского. Ну, возможно, что-то и понимает здесь зритель, вернее, силится понять, но иногда мне кажется, что сами актеры не представляют глубин, которые должны были бы им открыться. Хорошо помню, что и в спектакль по Булгакову в театре Гоголя, по "Театральному роману", Богомолов всадил кое-что из стенограмм работы с актером Станиславского. Там тоже понимал только зритель. Практически все это оставалось вне эмоциональной ткани спектакля. И здесь два часа без перерыва зритель проскучал, тщетно пытаясь соединить крупицы разных смыслов. Можно скачать, что это -- глава из пособия по позднему постмодернизму. Вот здесь, в полном отрицании увиденного, -- моя добыча. На выходе, у гардероба две культурные девушки обменивались мнениями: "Худшего спектакля в Москве я еще не видела..." Нет, худший, наверное, впереди, здесь же -- холодный, как прошлогодний студень. Студень с поминок.

Выйдя со мною на бульвар, Саша необыкновенно интересно рассказывал о Таирове. Не все так, оказывается, просто было с закрытием Камерного театра. Театр действительно после войны не попадал в ногу со страной, но и как личность Таиров был настолько своеобразен, что актеры недаром на него навалились. Есть на этот счет нечто интересное в мемуарах актера Хмельницкого, дочь которого в наше время была ректором ГИТИСа.

20 ноября, суббота. Опять долго и болезненно спал и около одиннадцати поехал на дачу. Вечером накануне долго читал своего любимого Фейхтвангера -- "Лисы в винограднике". Взял книгу довольно случайно, а оторваться не мог. Мне все буквально плывет в руки -- здесь, конечно, вырисовывается одна из тем ближайшего семинара. Мы все требуем от литературы некого специфического аспекта, некой замысловатой словесной и философской игры, открытия новых человеческих черт, какой-то мрачной подпольщины. А вот написать вразумительную книгу, с ясным сюжетом, с многочисленными интересными разговорами -- не можем. Все замахиваемся на события, а классики писали истории. Я уже не говорю здесь об Истории с большой буквы. Здесь мысль и о столь модной сейчас серии "ЖЗЛ". Все эти документальные книги с многочисленными цитатами по художественному впечатлению не стоят ни рассказов Фейхтвангера, ни даже скромных по исполнению полотен Пикуля и Балашова. Там все запомнилось надолго, здесь -- переживания только во время чтения, а потом все тонет и исчезает.

Ездить туда уже не хочется, погода мерзкая, холода все не наступают. Главная цель -- отдать деньги за роль-ставни, что я собираюсь поставить на три окна.

Брать у меня, кроме безделушек Вали на втором этаже, нечего. Но будет жаль обычного бытового хулиганства и разбитых стекол. Все стоит баснословно дорого -- месячная зарплатя. А ведь платим за порядки в стране, за воздушную реформу переназвания милиции в полицию. Суть, уверен, останется та же. Режим существует уже двадцать лет, а спроса с него все нет и нет. Купил за три с лишним тысячи дешевый ящик для газового баллона. Раньше все копил на операцию Вали или на свою старость, а теперь плюнул. Жизнь не предскажешь, но пусть хоть старость пройдет в иллюзии комфорта.

После розыска конторы, которая все это строительство организует, приехал уже поздно к обеду. Володя, как всегда аккуратно и не спеша, заделывает оконные откосы, обнажившиеся после того, как вставили в проемы пластмассовые трехслойные окна. Маша пьет пиво. С.П. привез новый телевизор, подаренный им мне ко дню рождения. Маша в него уставилась и философствует. После обеда проглядели в телевизионной записи несколько выпусков клуба КВН. Все это искрометно, мило, но подо всем лежит ординарная пошлость, тон которой задают члены жюри своими победными оценками и неумолкаемым и транслируемым хохотом. Потом, уже поздно вечером, принялись смотреть какой-то фильм о том, как четверо молодых людей -- две девушки и двое парней -- потерпев кораблекрушение, попытались вплавь добраться до земли и трое из них были растерзаны акулой. Только жертвы и усилия всех позволили остаться в живых одному. Фильм снабжен аннотацией, что сделан он по следам реальных событий. Я не люблю жестоких фильмов, где заведомо просчитывается гибель героя. Это особенность западного менталитета -- западный человек готов сражаться за победу и за жизнь, а русский в первую очередь готов умереть.

21 ноября, воскресенье. Наконец-то выпал снег. "Зимы ждала, ждала природа..." Утром выглянул в окно -- на крыше снега пальца на два. На земле его пока нет, видимо, к утру растаял. Погреб листья, срезал последний урожай петрушки, в земле все же оставил корешки, чтобы весной была хоть какая-нибудь зелень. Ощущение, что я все-таки немножко от своей хвори избавился, хотя вечером кашлял, как сумасшедший. Вероятно, от сигаретного дыма -- Маша с Володей курят. С.П. их, правда, гоняет, а в связи с наконец-то легко открывающимся новым окном стали чаще в большой комнате, где телевизор, проветривать.

22 ноября, понедельник. Провел спокойное лечебное утро: сок из морковки, яблока и имбиря. Творог и кофе на молоке, чуть-чуть почитал "Журнал теоретика" Владимира Гусева. Опять крепко подзарядился, Гусев очень умный и наблюдательный человек. Эрудиция его почти безгранична. Но это очень русский талант, без всякой лирической и беллетристической показухи, без "оживляжа", предельно экономен, мысль и только мысль. Совершенно неоцененный теоретик и мыслитель, и оцененным никогда не станет. Не потворствует, не заигрывает.

К двум часам поехал на открытие мемориальной доски Евгению Ароновичу Долматовскому. Еще на той неделе позвонил Н.Н. Добронравов, поэт тоже со знаменитыми стихами и песнями, муж Александры Николаевны Пахмутовой, и предупредил об открытии. Вспомнил и о моем надгробном слове на похоронах. Я будто бы тогда сказал, что в любой другой стране похороны поэта такого масштаба превратились бы в национальные... Я уже ничего этого не помню, но все еще ясно осознаю и значение Долматовского в нашей советской культуре, и вспоминаю о моей с ним в последние его годы дружбе. Удивительно, что Долматовский погиб почти так же, как и мой отец, -- попал под автомобиль на тихой 3-й Фрунзенской улице, где и жил. Отец -- на Ленинском проспекте, возле собственного дома.

На всякий случай продумал, что скажу, если попросят.

Вся церемония заняла тридцать пять минут и оставила во мне своеобразное впечатление. Не попросили. Доску вроде бы ставили с разрешения городского начальства, во всяком случае, был Женя Герасимов, глава думской комиссии. Он и выступал, как и положено, первым. Потом А.Н. Пахмутова и Н.Н. Добронравов -- по очереди. А дальше все пошло по какому-то особому, семейному плану.

Оказалось, что доску поставил за свой счет пасынок Евгения Ароновича Максим Безруков. Это сын Мирославы Ивановны Безруковой, последней жены Е.А., которая, кажется, была еще и его студенткой. Я хорошо ее помню, помню, с какой настойчивостью она занималась делами покойного мужа. Правда, забыл, присутствовала ли она, когда мы открывали в институте памятную, имени Долматовского, аудиторию. Она рано умерла.

Мемориальная доска хорошая, красивая, большая, видимо, влетела наследнику в копеечку. Но стоящая рядом со мною Галя Долматовская, тоже дочь, сразу мне объяснила: Максиму принадлежит 50 процентов авторских, а ей только одна шестая. Я, правда, тут же шепотом у нее выпытал, много ли это денег. В каждый год по-разному, но деньги большие... В Дневник эти цифры не вношу.

Сдернули покрывающее гранит и бронзу полотно.

Вел церемонию какой-то энергичный и несколько развязный хлопец. Называя очередного выступающего, он заканчивал призывом массовика: ваши аплодисменты! И опять, когда все завершилось, я спросил у пасынка покойного поэта: "Максим, а кто вел всю церемонию?" Огромный, рослый и, видимо, простодушный Максим сказал: "А мы наняли фирму, которая занимается...". Слово "корпоратив" произнесено не было.

После Пахмутовой и Добронравова речь произнесла жена Максима Безрукова Марина. Потом выступил сосед по подъезду, пожилой пенсионер, рассказавший, что в годы перестройки где-нибудь в метро Долматовский мог услышать и брань по своему адресу. Потом от композитора Фельцмана передали его композиторский привет, передал зубной врач, который еще и пишет стихи. Последним выступил внук поэта. Внук, по его словам, никогда дедушку не видел, и прочел приличные случаю стихи, но написанные не дедом. Потом -- это было очень своеобразное и по-своему знаменательное место в церемонии -- этот мальчик, Володя Безруков, который или актер, или учится на актера, начал петь. Он пропел от начала до конца, безо всякого аккомпанемента, знаменитую песню "Комсомольцы-добровольцы" на слова Долматовского. На респектабельной и вполне буржуазной 3-й Фрунзенской, аукаясь о стены домов, слова прозвучали величественно и провидчески.

Садясь в машину, я внутренне произнес свою невостребованную речь: "В Москве часто последнее время устанавливают мемориальные доски, даже памятники. Но не так часто складывается, что доски и памятники обеспечены народной памятью. Здесь как раз обратный случай. Стихи Долматовского, разбитые на двустишья, выхваченные из контекста фразы, остались цельными смыслами в глубинах народной памяти и превратились в формулы нашей любви, дружбы, верности и патриотизма. Долматовский почти всю жизнь проработал в Литинституте и остался живым в сознании десятков своих учеников".

Довольно быстро вернулся домой. По радио много говорят об убийстве в станице Кущевская и о действиях нового мэра Сергея Собянина.

Как в анекдоте: два события, хорошее и плохое. Позвонила Марина Лобанова: вышел "Маркиз". В "Роман-газету" "Маркиза" сдавали в усеченном на одну треть виде. По словам Марины, в редакции какие-то сложности с деньгами, возвращают рукописи, вот, дескать, и сократили, никого не спрашиваясь. Я полагаю, что прочли и выбросили или кусок, связанный с Басковым переулком, где в детстве проживал Путин, или кусок, связанный с кражами в "Эрмитаже". В среду тираж будет в редакции. Мне самому интересно, почему сократили. В свое время, в самом начале, точнее в первой книге, до боли как у меня срубили пол-листа в повести. Тогда причина была иной -- экономия бумаги. Я ведь также помню, что Наталья Евгеньевна отредактировала лишь две главы. Что скажет она, когда дойдет до соответствующих глав?

Написал письмо Марку.

"Дорогой Марк! Получил от Вас дружескую трепку, с которой совершенно согласен. Но здесь Ваш менталитет, Ваша аккуратность и Ваша последовательность. Я живу совсем по-другому. Иногда и письмо-то могу прочесть лишь мельком и в лучшем случае заложить его в стопочку -- письма. Я где-то прочел, что у Блока была отлично отлаженная бухгалтерия: чуть ли не реестр "входящего" и "исходящего". Его объяснения -- иначе все превратится в хаос. Это у Блока, при наличии толики терпеливой немецкой крови. Меня, как я, наверное, Вам писал, извиняет только то, что, во-первых, только одного Дневника я в год пишу 400 или 500 страниц, кроме всего прочего, читаю верстки и "набиваю" впечатления, а во-вторых, дорогой Марк, и это относится лишь к Вам, я ведь, когда пишу Дневник, все время думаю о том, что Вы -- первый мой читатель, в известной мере Дневник и адресован Вам, Вы еще и самый верный мой читатель.

Теперь, Керзон, по порядку. Ваше предыдущее письмо замечательное, я его перечел и много взял для параллельного собеседования. Я ведь не очень верю в диалог, который все воспринимают как вопросы и ответы. Я всегда и повсюду думаю только о своем и на свое же отвечаю. Но "думанье о своем" не означает отсутствие переживания за других, мучительных воспоминаний, даже страданий.

Как я завидую Вам, Марк, что Вы не имеете такого гнусного, как у меня, честолюбия, чтобы не уметь остановиться. Как я завидую людям, которые читают, размышляют, вспоминают. Я всегда гнусно функционален. Вчера ночью протянул руку, достал том "Лисы в винограднике", такое получил удовольствие, но дочитать после тридцати лет паузы нет времени. Только мельком, прочитав несколько сцен с Туанеттой и Франклином, подумал: во вторник использую на семинаре.

Я не могу бросить институт и творчество своих студентов, иначе я развинчусь, по русской привычке разленюсь, опущусь. Моэм предупреждал: не бросайте работу, это лучший наблюдательный пункт. Меня очень еще волнует и вопрос денег -- на нашу пенсию прожить невозможно, а даже свое имущество, чтобы жить, я продать не сумею. В моей стране на все надо потратить такие неимоверные усилия, что лучше сдаться сразу. Мы, русские, живем не для того, чтобы победить, а чтобы сдаться, но с Богом и с ладом в
своей душе.

Чтобы покончить со вторым письмом, сразу скажу, что Вы невероятно помогли мне с Дневником-2009. После Вас здесь уже можно что-то делать. Я перечел Вашу правку уже наполовину, убираю, по возможности, многословие, эпитеты, местоимение "я". Для меня будет невероятное подспорье, если Вы возьмете на себя также и Дневник-2010. После Вас мои записки читает еще Л.И. Скворцов. Если Вы позволите, то на одном из титулов я бы хотел поблагодарить Вас за помощь, а? Вот Достоевский, когда его приперло, взял и нанял стенографистку. У нас в Москве с усложненной жизнью, с огромными концами, с неверными представлениями о труде это невозможно. С какой радостью я бы за десять минут просто отдиктовал это письмо!

Ваше предыдущее письмо, скорее литературное послание, было невероятно интересным. Здесь много для меня поучительного, и Вы очень удачно подбрасываете мне некоторые пассажи. С самого начала пойти, с конца или выхватить что-нибудь из самой середины? Я пометил маркером, и Вы очень верно употребили слово "реминисценции". Что касается "жидов", то о них писать и думать надоело. В моем Дневнике за 2010 год есть несколько цитат из Куняева. В частности, он размышляет о завещании В.И. Ленина. Если бы моя книжка о Вожде (вожде -- как на сердце ляжет) выходила бы вот сейчас, а не летом, когда я отдал книгу в печать, не перечитывая, я бы дополнил ее двумя пассажами. Первый -- почему в своем "Политическом завещании" Ленин захотел расширить ЦК, и второй -- об угнетении православной церкви. В первом случае ему осточертели его вечно спорящие соратники, вышедшие, как правило, все же из низов еврейства, а не из культурных, -- извините за бранное слово -- элитных еврейских слоев.

Что касается православных, то это Вы еще найдете. Спасибо за Бартенева. "Нежидовских газет, государь мой, нет и не может быть". "Я газет не читаю и вам заказываю". Не правда ли, как это рифмуется с "читатели газет, глотатели пустот"? Кстати, недавно был на юбилее "Российской газеты" в Доме приемов правительства на Ленинских, ныне опять на Воробьевых, горах. Кормили неплохо, но поехал потому, что именно в этом Доме Хрущев гонял интеллигенцию, а она друг друга предавала. Реминисценции!

Пока всё, не буду Вас томить. В среду вечером еду в Ульяновск на три дня. Зачем? Не знаю, не к Ульянову. Здесь просто сияют два ненавистных мне имени: Яковлев и Коротич. Остальное допишу завтра. С.Н. Не перечитываю, не обижайтесь".

23 ноября, вторник. Еще с лета, когда я читал приемные работы, меня очень заинтересовала авторша текста, в котором действие происходит где-то на юге Франции, в помещичьем доме. Здесь привлекают два обстоятельства. Во-первых -- сама абсолютно реалистическая манера, где-то схожая с манерой Толстого и Мопассана, а во-вторых -- удивительная особенность автора, создающего образы героев без какой-либо характерности. При столь объективистском, свободном письме герои возникают как бы из воздуха, а точнее из-за того, что автор их чувствует и ими дышит.

Автором оказалась молоденькая девочка, действительно начитавшаяся Мопассана и Золя и еще в детстве сконструировавшая себе чужую жизнь. Теперь в ее компьютере, кажется, уже целая повесть.

Семинар прошел довольно быстро -- я долго говорил о неисчерпаемости реализма XIX века. Почему же мы читаем книги того времени с таким удовольствием.

В понедельник вышла из больницы Надежда Васильевна, и сразу у нас все закрутилось. В два часа провели конференцию о премиальной политике в России в области литературы. Замечательный по глубине и подготовленности доклад сделал С.И. Чупринин. Здесь была и история вопроса, и сегодняшняя жизнь многих премий. Главный из приведенных фактов -- есть закрытые премии и открытые. В "закрытых", как, например, нынешняя Государственная премия, нет никаких "коротких" и "длинных" списков, а только решение. К закрытым премиям принадлежит и "Триумф". С.И., занимающийся этим вопросом, говорил о что-то около 500 премиях в России, но выступивший вслед за ним Сидоров увеличил эту цифру до 1200. Потом выступали Василевский и Киреев. Зал слушал как никогда. Я также понял из речи С.И. Чупринина, что общая премиальная тенденция давать не случайным людям, -- куда они деваются потом? -- а действующим литераторам. С.И., который долго работал в формате Госпремии России, признал, что при выборе писателя все-таки имела место его политическая, в частности, демократическая ориентация.

"К сожалению, дорогой Марк, я не прочел ни одного из рассказов Георгия Демидова. Мне бесполезно что-либо искать, читать специально, хотя иногда я это и делаю. Но теперь, с Вашей наводки, я уже ничего, подписанного этим именем, не пропущу. Книга сама должна приплыть ко мне. В этом же абзаце, где Вы упоминаете Демидова, есть и еще несколько, видимо, дорогих Вам имен. Коротич, конечно, талантливый человек, но ведь "редиска", предатель, циник и сукин сын. Любимец советской власти, он одним из первых ее предал, а какой был убежденный публицист, какой доказательный и искренний! Где он сейчас, ведь мог бы остаться в литературе. Что получил, кроме колбасы? Что касается кумира нашей продажной интеллигенции А.Н. Яковлева, то это ренегат и тоже сукин сын, нашей интеллигенцией уже почти забытый. И не пачкайте бумагу, вспоминая Ф.Ф. Кузнецова! Кстати, он, как и Яковлев, с деревенскими корнями, а каков! Вы же знаете, что он в свое время, пытаясь достичь своих маленьких корыстных целей, втянул меня в суд с неким головорезом от литературы. У меня есть претензии к объективности и вкусу и других перечисленных Вами персонажей. Может быть, это правильно, что следует не любить людей, которые не любят меня? Я все простил, но ничего не забыл.

Очень похвально, Марк, что Вы бываете на похоронах, я не люблю людей, которые придумали мотивы, чтобы не ходить на прощание с упокоенным. Иногда такое аукается. Только вчера на меня нагрянули телевизионщики, которые снимают фильм о Левитанском, с которым я работал. Они вспомнили о моей статье по поводу его смерти. А о моем позавчерашнем походе на открытие мемориальной доски Е.А. Долматовскому Вы еще прочтете в моих дневниках.

Я уже знаю, кому я передам мою библиотеку, но вот удивительно-- параллельное мышление -- я сейчас тоже обеспокоился экслибрисом. На ряде книг у меня стоит печать, которую в свое время сделала мне Барбара, -- "из книг С.Н. Есина", но есть и очень хороший ex libris, сделанный прекрасным гравером и учеником Фаворского Юрой Космыниным. Ваш пассаж о книгах Вишневецкого меня вдохновляет. Как тускнеют вещи и книги, когда человек уходит!

Пометки мои на Вашем письме заканчиваются. Если Вы позволите, я перешлю, для поднятия Вашего и моего авторитета в глазах пишущего молодняка, абзац, связанный с премией Алданова, моему приятелю Ливри. Кстати, он написал мне, что в конкурсе Вы принимали участие, это прибавит веса в его собственных глазах -- великое дело объективность жюри. Вчера, кстати, мы в институте говорили о премиальной политике в России. Со всеми выступающими Вы, хотя бы заочно, знакомы -- Чупринин, Киреев, Сидоров, Василевский. Было невероятно интересно.

Бронзовая табличка -- это особый разговор. Я бы за любые деньги повесил такую табличку на один из стульев в Доме кино. Но бронза в России в публичном месте не живет. В свое время возле Девичьего монастыря отломали бронзового гусенка в композиции, которую жена старшего Буша (кажется) подарила городу, а потом отломали и руку у брозовой Турандот возле театра Вахтангова.

Теперь о книге Семена Ефимовича Резника -- я ее с почтением приму и тут же пошлю какую-нибудь свою. Дайте совет.

Книга для Вас уйдет из Москвы, видимо, сегодня -- на работу вышел экспедитор. А вот "Колокол" пока не выходит. Последний номер, в котором была заключительная глава "Маркиза", вышел тиражом в 200 экземпляров. Это уже как бы самиздат.

Соне мой особый низкий и почтительный поклон. Дружески обнимаю. С.Н.".

25 ноября, среда. Как же я не люблю собираться в дорогу! Поезд отходит в 19.08. Весь день сидел за письменным столом, перебирал бумаги, собирал вещи, потом начал читать роман Максима Замшева "Избранный". Сразу видно, что Максим не зря у нас учился, отдельные выражения, образная система -- высокого качества, но общая структура и задача сочинения -- сугубо коммерческие. В Париже наши соотечественники ищут "наследство" батьки Махно. Любовь, обстановка, отдельные персонажи -- все это не в счет, все это написано даже значительно выше и лучше, чем требуют законы беллетристики и рынка. Талантливый молодой человек, но хочет сегодняшней известности и денег.

У вагона встретились с Володей Крымским. Инициатива этой поездки исключительно его. Для меня этот человек всегда представлял загадку. С одной стороны -- бизнесмен, у которого в свое время в руках были и заводы и агентства недвижимости, а с другой стороны -- он писатель и издатель. Несколько лет назад начал издавать большой журнал "Поза с автографом". Об этом журнале я уже писал. Он вкладывал в журнал деньги, но, кажется, московские писатели, по своему обыкновению, обошлись с ним не очень ладно. Теперь он журнал возобновил, номер печатался в Ульяновске, и вот Володя решил устроить там же презентацию. Я в ней основной гвоздь, тем более, что я еще оказался и умельцем ленинской темы. В редколлегию и совет журнала Володя опять набрал литературных бонз, в надежде, что кто-нибудь ему поможет. Я отчетливо понимаю, что дело это вполне безнадежное, что палец о палец никто не ударит, но об этом Володе не говорю.

В вагоне попутчиками оказались два парня родом из Ульяновска: Паша и Роман. Возвращаются из Москвы, где целый месяц работали в бригаде у отца Романа -- проводили и запускали отопление. Роману идти в армию, он недавно окончил школу или колледж, а Павел уже окончил институт. Работы настоящей и прилично оплачиваемой в Ульяновске найти невозможно. Специальность Павла связана с компьютерами и авиастроением. В Ульяновске когда-то была серьезная промышленность, сейчас она почти умерла. Перспектив у молодого человека на хорошую работу, на возможность купить квартиру -- никаких. Павел сейчас устраивается в Москву на работу в одно из подразделений ФСБ. Уже восемь месяцев идет проверка. Что меня поразило, так это любовь к своему городу. Видимо, она существует у всех россиян, а особенно у тех, кто покрутился в Москве. Рома собирается в армию на контракт. Это удел провинции, хорошо зарабатывающая Москва служить не хочет.

26 ноября, четверг. Событий, может быть, мелких для постороннего глаза, столько, что я не знаю, как со всем этим справиться. Я все же редко бываю в провинции, а здесь все сошлось: политика, экономика, культура. Всё, естественно, сосредотачивается на людях, на их возможностях, внутренней хватке. Хотелось бы эту запись построить на ряде портретов, но получится ли, не возникнет ли просто ряд информаторов?

На вокзале нас встретила еще молодая, по-русски дородная, но вполне живая и быстрая дама -- Вера Викторовна Матвеева. Она приятельница Володи Крымского, но еще и заместитель директора департамента культуры в областном правительстве. Сразу записываю, что с директором Татьяной Александровной нам еще предстоит встретиться завтра. Ведает Вера -- она позволила так себя называть -- областной и районными газетами, сама журналист и в прошлом главный редактор областной газеты. Сразу ошарашила -- расписание трудное, поэтому, говорит, давайте начнем с того, что вы, может быть, и не увидите. Жилка журналиста и коллеги. "Посмотрим наш новый мост, проедем по мосту старому, и я вам покажу, где находится Арсенал". Мне сразу вспомнились репортажи по телевидению, небольшой разговор в поезде с попутчиками Романом и Павлом. Один из них, то ли Павлик, то ли Роман, помнится, сказал, тоже вспомнив о катастрофе на Арсенале, что там, дескать, только десять официальных жертв, а он слыхал, что морги в двух больницах были переполнены.

Вот и Волга-река. Наша машина -- Вера с шофером Андреем ездит на старенькой "Волге", на которой вскоре вышло из строя отопление, -- спускается вниз с одной террасы на другую -- сам-то город стоит на горе -- и, наконец, мы въезжаем на огромный, прочный мост через реку. Тяжелые, все в заклепках, фермы. Чем-то этот мост похож на наш Крымский. Среди десятков тысяч заклепок стоит, по преданию, одна -- золотая, ее ищут до сих пор. Мост памятный. Именно в этот мост, кажется, в пятый или шестой, несудоходный, пролет врезался теплоход "Александр Суворов" -- тоже всенародная трагедия, уже тогда становилось ясно, что в нашем "Датском королевстве" что-то не в порядке. Мост старый, еще дореволюционный, называется "Императорский", для того времени он был просто циклопическим -- четыре километра. С него, если глядеть налево, вдалеке, но отчетливо виден другой, новый мост. Собственно, там уже не Волга, а Куйбышевское водохранилище -- это только автомобильный мост, и в нем уже 12 километров. Новый мост называют "Президентским". Вечером я вспомню об этом названии и подумаю: есть ли здесь ирония? Мы тогда будем в гостях у одного из местных, ну, без иронии скажем так, олигархов, у Николая Петровича, и, когда речь зайдет об этом мосте и его двадцатилетнем строительстве, он пренебрежительно, но твердо скажет: "Не мост, а переправа". Тут же вспомнит о том, как первый губернатор, он же еще в прошлом и первый секретарь обкома, когда рассматривался проект моста, довольно небрежно этот проект упростил, лишив сооружение еще одного полотна, проложенного, так сказать, по второму этажу. В свою очередь, этот рассказ вызвал у меня другую ассоциацию. Я вспомнил здание ТАСС у Никитских ворот и чей-то рассказ, будто это очень непростое по архитектуре здание должно было иметь этажей в два раза больше. Однако в процессе планирования выяснилось, что из верхних окон будет просматриваться квартира кого-то из членов Политбюро, проживавшего где-то на Бронной или на Спиридоновке и, значит, снайпер метким выстрелом уложит члена наповал. Тогда начальственный карандаш, подобно мечу Александра, разрубил клубок проблем, а заодно и архитектурный проект по высоте на две части.

Патронный завод, до которого мог долететь из начавшего взрываться Арсенала снаряд, находится на берегу между двумя мостами, а справа от "Императорского" как раз Арсенал. Здесь уже все обросло мифами. Из них можно выклинить несколько мотивов. Новый губернатор Морозов, как только началась эта трагическая эпопея, сразу приехал на место, но вот военное начальство искали чуть ли не десять часов. Очень боялись, что начнут взрываться фугасы и снаряды, заправленные не только взрывчатыми веществами, но, слава Богу, хоть с этим обошлось...

Наше расписание действительно оказалось трудным -- провинция, если ей попадается Москва, жмет ее, как только может. Сразу же после моста повезли на местное телевидение. Там у меня состоялась двадцатиминутка с одним из местных журналистов. Это была телевизионная запись о якобы уже прошедшем "круглом столе", посвященном 60-летию местной писательской организации. Вел все это здоровый упорный парень, а передача называлась "Один на один". Среди нескольких тем звучала вовсю и тема ленинская. Значит, мой роман, только что вышедший в издательстве "Терра", известен и здесь. В Ульяновске тема эта приобретает особый оттенок -- земляк, и в связи с этим возможно более свободное истолкование. Чем, сказать по совести, я и занялся.

Как обычно, я не очень запоминаю, что говорю, но мне обещали сделать копию передачи. В Москве послушаю и, если окажутся какие-нибудь интересные фрагменты, обязательно вставлю в Дневник. Здесь не было никаких телефонных звонков зрителей, эсэмэсок с порицаниями или каверзными вопросами. Надвигался на меня только плотный парень-ведущий. Но для меня-то на миру и смерть красна -- чем больше давят, тем в ответах я агрессивнее и прямее. Тем более, что здесь я все знаю и убеждения мои прочные и проверенные.

А теперь, уважаемый читатель, вставка.

"Е.К.: Давайте отложим эту тему. Только еще один вопрос, если можно. Определите в двух словах, каков он, тот Ленин, о котором вы писали.

С.Е.: Во-первых, это человек очень высокой образованности. Во-вторых, это человек, который взялся руководить государством, будучи сам блистательным экономистом. И очень неплохим философом. В-третьих, этот человек, в отличие от многих других вождей, проявлял удивительную внутреннюю смелость. Несколько раз сидел в тюрьме. Посмел идти по крошащемуся льду Финского залива. В любой момент был готов рискнуть собственной жизнью".

О роли писателя в современных условиях:

"С.Е.: Действительно, роль писателя поменялась, писатель перестал быть тем, кем он был в советское время, -- жрецом культуры, философом-провидцем, светочем, иногда советчиком государства. Перечисления его сакральных функций можно множить. В известной мере писателя исключили ныне из жизни. Мы все много говорили про советскую цензуру, но вот знаменитый писатель, бывший главный редактор "Нового мира" Сергей Павлович Залыгин, говорил, что писать надо уметь так, чтобы цензура тебя не трогала. У меня цензура, продолжал Сергей Павлович, за всю мою жизнь в лучшем случае страницу выдрала, да и то по отдельным фразам, по словам. Мы действительно умели писать именно таким образом. Писателям, которые ощущали себя на уровне журналистики, было, конечно, сложнее. Сейчас на смену той цензуре пришла гораздо более жуткая цензура -- экономическая.

Е.К.: С этим трудно не согласиться.

С.Е.: Писателю сегодня очень тяжело. Предприниматель хочет печатать только те книги, которые немедленно раскупаются, а мы знаем, что все это не подлинная литература и, как следствие, фальшивая книжная политика. В конце девятнадцатого века в книжных лавках Берлина свободно можно было еще приобрести книги, выходившие при жизни Гете. Вот, десятилетиями лежали книги в книжных магазинах, но, когда у читателя возникала в них потребность, он мог их найти.

Е.К.: Но издателя можно понять.

С.Е.: Всё и всех можно понять. И советскую цензуру можно было понять.

Е.К.: Как я прочитал в пресс-релизе, который был приурочен к этому литературному четвергу, ваше отношение к современной литературе большей частью скептическое, не совсем вас современная литература радует.

С.Е.: Я думаю, что любая формулировка страдает некоторой однобокостью. Я вот участвую во многих конкурсах и комиссиях. Да, когда тебе приходит 40--50 книг, то ты раздражен, но довольно быстро понимаешь, что 35 книг достаточно плохие, но зато несколько книг бывают блистательны. Другое дело -- говорю, как участник премиального процесса, -- что не всегда премии и прочие награды находят настоящих героев. Здесь дело кастовости, дело тусовок, дело чисто экономических интересов членов жюри, все прочее... О чем догадываетесь вы, как догадывается и наш с вами телезритель, если, конечно, вообще обращает на это внимание.

Е.К.: Вы сказали об отношении издателя к писателю, об отношении читателя к издателю. А как правильно? Возможно ли как-то по-другому в текущих экономических условиях?

С.Е.: В данном процессе присутствуют все же только два основных персонажа. Это писатель и, конечно, читатель. К читателю есть определенные претензии. В том числе у писателя и у общества есть большие претензии к телевидению, которое очень, мягко говоря, своеобразно воспитало нашего читателя нового поколения. Есть большие претензии к школе, к школьной программе по литературе. Есть, наконец, претензии к уровню учителей литературы. Учителя, безусловно, стараются, но, с другой стороны, гуманитарные предметы скручивают, а мы отчетливо понимаем, что очень часто на гуманитарной почве вызревает и нечто совсем другое. В конце концов, ведь есть примеры, когда, скажем, спутники Сатурна или Марса сначала отыскала в своих сочинениях именно литература. По-моему, это парадоксальное предвидение состоялось в одном из английских романов. Таких примеров множество. Почитайте того же Хлебникова -- вы ахнете, обнаружив у него, например, в поэме "Ладомир" довольно четкое описание Интернета, сотовой связи и прочего. Недаром в 1960-е годы в ходу было такое выражение: "физики и лирики". И "физики" как раз были лучшими читателями.

Е.К.: Ну, а если перефразировать слова Залыгина о том, что писать надо так, чтобы обходить всякую цензуру, то, получается, сегодня нужно писать так, чтобы быть актуальным, и тогда все ограничения и трудности, о которых мы сейчас говорим, просто тебя не коснутся. Это же ведь тоже талант?

С.Е.: Я с вами согласен, но все-таки подо всем нынешним, так сказать, поверхностным, видимым творчеством теперь лежит экономика. Вот, скажем, я ругаюсь на читателя, ругаюсь на школьного учителя, но, если школьному учителю надо после уроков идти копать картошку на огороде, то как он пополнит запас своих знаний? Если стоимость книги в магазине непомерно завышается, то сможет ли позволить себе раскошелиться человек с зарплатой нынешнего гуманитария? При мне мою книгу принесли в книжную лавку, тут же на нее повесили еще 38 процентов от цены издательства, тоже немалой. И она тут же стала непокупаемой. У среднестатистического читателя нет возможности купить такую книгу. Издатель не может ее переслать во Владивосток -- не выгодно, к тому же при пересылке цена возрастает уже до небес. Издательские процессы ограничены Москвой и Санкт-Петербургом. Что здесь делать? Это уже воля общества. Это воля правительства. В этом смысле у нас большие претензии к современной власти".

Потом пошли вопросы про библиотеки и книги, но все основное я уже сказал. Ну, брезгую я Интернетом, люблю книги...

Сразу же после телевизионной записи на той же машине Вера повезла нас в Ленинский мемориальный центр, где сдала на руки директору Алексею Валерьевичу. Здесь я еще раз убедился, какое легкомыслие было отсылать в набор книгу о Ленине, не перечтя ее и что-то не добавив. Но, правда, добавить было к тому времени особенно и нечего. Подписывая во вторник накануне отъезда "Смерть титана" Г.А. Зюганову, я пометил два пункта, которые я мог бы в роман добавить сегодня, развив их: отношение к церкви и величина состава ЦК. Теперь, после экскурсии по мемориальному центру в Ульяновске, появилась масса деталей, которые украсили бы книгу, сделали бы ее героев и ту далекую эпоху более понятными. Но дело в шляпе, книга издана.

Когда я только сошел с поезда, ничего не мог вспомнить из моего прежнего пребывания в Ульяновске. Будто кто-то стер урок на грифельной доске. Сам ленинский дом помню, обстановку в нем помню, а вот города не помню. Но раз уж наши хозяева так настаивали -- пошел в Ленинский мемориал. Мемориал выстроили к 100-летию со дня рождения В.И., в 1970-м, я его, когда ездил с выставками по Поволжью, значит, видеть вживую еще не мог. Но столько раз видел на фотографиях, в разных альбомах. Здание огромное и величественное. Но сейчас оно выглядит как океанский корабль, выброшенный на мелкий берег. Здесь все было рассчитано на поток народа, экскурсии с пароходов летом, на автобусные и железнодорожные экскурсии со всего бывшего Союза зимой. Обидно, что такой объект с поразительным не только ленинским, но и общеинтеллектуальным потенциалом работает в толику своей мощности. Но это первое и очень общее впечатление. Что запомнилось? Во-первых, огромная картина Белютина "Похороны вождя" -- это фрагмент того самого полотна, которое экспонировалось на выставке московских художников, разгромленной Хрущевым. По эмоциям, ярости цветовых пятен очень здорово. Я подумал, что нужно было обладать определенной смелостью и дерзким художественным вкусом, чтобы музею эту картину купить. Вопреки всем разговорам о том, что Крупская была некой серой мышью при Ленине, она, как свидетельствуют документы, так же, как и Ленин, окончила школу с медалью. И это были не те медали, которые в наше время упорные родители выбивают для своих чад. Отец Ленина, Илья Николаевич Ульянов, тоже в Астрахани закончил школу с "золотом".

В витрине два аттестата двух выпускников Симбирской гимназии -- В.И. Ульянова и А.Ф. Керенского. Один все же с четверкой по логике, другой, Керенского, со всеми пятерками. В семнадцатом году Александр Федорович был самым популярным человеком в России. Чуть позже Ленин оказался самым известным человеком XX века. Разница в возрасте у двух выпускников Симбирской гимназии -- одиннадцать лет. В семнадцатом Керенский был эсэром. Отцы обоих были выходцами из крестьян, оба стали штатскими генералами, получили потомственное дворянство, много встречались по службе, а дети разошлись во взглядах... Во всех мемуарах Керенский яростно протестовал, что он бежал из Петрограда в женском платье. Нет, он бежал переодетый в солдатскую форму. Есть где-то пассаж и о смерти Керенского чуть ли не в женском абортарии, но, к счастью, этого не произошло. Сын Керенского стал строителем самого длинного моста в Европе.

Алексей Валерьевич рассказывал о некоторых советских идеях Ленина, называя их на современный лад "национальными проектами". Осуществление ленинских проектов, надо заметить, шло более удачно, нежели теперь путинских и медведевских. Проект электрификации, проект ликвидации безграмотности, даже НЭП -- оживили российскую экономику. НЭП -- это был проект по сращиванию частной и государственной собственности.

Сразу же после экскурсии в одном из залов начался "круглый стол". Здесь было все: и современное состояние литературы, и Ленин, и сегодняшняя экономика, и Литинститут. Были собраны писатели, студенты, библиотекари -- всего человек сто. К сожалению, не велось ни аудио-, ни видеозаписи. Занятно то, что здесь вспоминался не только мой "Имитатор", но и старый мой рассказ "При свете маленького прожектора". По мнению одного из выступающих, в рассказе был дан некий сигнал обществу. Похоже, я стал писателем старых людей. Был еще один символический момент, отображающий и положение дел в культуре, и мои собственные перспективы как писателя. В зале, где проходила встреча, была устроена небольшая выставка моих книг. Иногда я даже поражаюсь, как много я написал. Тут оказались даже журнальные публикации -- все взято из областной библиотеки. Правда, все эти книги и журналы вышли до Перестройки. А потом и книги не доходили, и библиотеки не покупали.

Обед пропускаю, он был средний, хотя и проходил в ресторанчике, принадлежащем сыну одного из предыдущих губернаторов. Но потом -- я ведь недаром писал, что провинция любит жать Москву, когда она ей попадается, -- был еще часовой эфир на местном радио. Здесь уже начались вопросы слушателей, споры, довольно напористая ведущая Валерия, чем-то напомнившая мне Ксению Ларину. Все, кажется, прошло неплохо, позже Вера Викторовна мне говорила, что ее по телефону спрашивали, где она отыскала таких напористых парней? Разговаривали в эфире мы вместе с Володей Крымским.

Вышли из студии где-то уже в девятом часу, и тут нас ждал большой автомобиль. Началось, может быть, наиболее интересное. Но сначала не могу не описать само помещение, в котором размещалась студия. Это был огромный завод, где раньше делались какие-то приборы и устройства для подводных лодок, для оборонки. Теперь завод влачит довольно жалкое существование, пытается как-то перепрофилироваться, рабочие места потеряны. И здесь есть смысл представить нового персонажа -- Николай Петрович, бизнесмен, бывший военный, активный деятель Перестройки, друг предпоследнего губернатора Шаманова и вице-губернатор во время управления последнего. Он еще и друг нашей Веры Викторовны.

Я впервые в большом частном особняке. Долгий проход через какие-то комнаты, холлы -- это все какие-то служебные помещения, в которых днем сидят служащие, -- наконец, проходим в жилую часть, в большую комнату, видимо, гостиную. Николаю Петровичу на вид лет 60 с небольшим. Плотный, уверенный, хорошо формулирующий. Знакомимся с женой -- очаровательная молодая женщина Елена. Она приготовила угощенье. На столе -- сыр, тарталетки с салатом, что-то мясное, грецкие орехи, марципаны, и, естественно, выпивка и чай. Елена по профессии дизайнер, у пары двое сыновей, которые, вероятно, спали; обоим мальчикам до 10 лет. Прекрасные, дружно живущие люди, кажется, есть и любовь, и взаимное уважение. Николай Петрович рассказал случай. С семьей летом они ехали на дачу. Остановились у шлагбаума, впереди тоже машина, тоже семья. Мальчики впереди стоящей машины едят мороженое. Доели, потом берут и отдают бумажки от мороженого, мама тоже отдала, а папа все это собрал и выбросил в окно. Николай Петрович так объяснил ситуацию: "Мне необходимо было дать урок и своим детям". В общем, не очень молодой человек вылезает из-за руля, собирает лежащие на дороге мокрые клочки бумаги и вбрасывает в открытое окно шофера стоящей перед ним машины. Разъяренный водитель, он же глава семейства, медленно собирает эти же бумажки, выходит, поворачивается и вдруг оторопевает: дорогая машина, а вдруг сзади еще и охрана? Трусливый, но взволнованный обыватель не знает, как поступить, и вдруг швыряет слипшийся комок в багажник собственного автомобиля. Разрядился.

Много было еще проговорено в этот вечер, надо бы записать, но сил никаких нет.

26 ноября, пятница. Утром за нами в гостиницу заехал университетский профессор Олег Робертович Самарец, мне предстоит -- я же писал, что из москвичей только масло не жмут, -- прочесть некую лекцию перед студентами-журналистами. Ну, я приблизительно знал о чем -- ничто так не действует на молодых честолюбивых людей, как собственная биография. Это я на час, с привлечением разных эпизодов, делать умею. Хорошие девочки и мальчики, им надо объяснить, что по многу раз объясняют собственные преподаватели, что нужны знания, нужно читать литературу, меньше лазить в Интернет, а больше в тома классики, нужно воспитывать себя, наблюдать за тем, что происходит вокруг, но главное -- выращивать в себе личность. Из чужих уст все кажется более доходчивым и справедливым.

27 ноября, суббота. Все самое интересное происходит без меня. Приехал на вокзал в Москве в 9.30. Почему в субботу утром так много народа в метро? Куда все едут? Но, тем не менее, умудрился сразу почти сесть. Читал в метро "Шерлока Холмса", все ту же книжку, что читаю с августа, язык, конечно, уже не выучу никогда, но удовольствие каждый раз приходит. Дома включаю радио и уже заранее раздражен голосом Ксении Лариной. Варю себе толокно на обезжиренном молоке и слушаю.

Мое толокно, которое я томлю в коротковолновой печи, перекипает, и я напрягаюсь. Перед следующей субботней передачей -- сетку трансляции я знаю наизусть -- блок коротких известий. Опять новый взрыв на железной дороге в Дагестане. Сообщение прервано, дорогу ремонтируют, на месте взрыва воронка в два метра. Подала в отставку Людмила Шевенкова, глава избирательной комиссии в Иркутске. Именно ее дочь несколько месяцев назад -- я хорошо помню эту историю, показанную телевидением, -- сбила на своем автомобиле двух женщин, одна их них скончалась. Дочери главы избирательной комиссии суд дал три года поселения, но с отсрочкой на 14 лет -- до совершеннолетия теперь уже ее дочери. Общественное мнение было взорвано. Теперь после этой отставки назначен пересуд.

Около трех часов дня уехал на дачу. Опять очень затруднен выезд из Москвы. Ощущение, что МКАД превратилась в дорогу между огромными супермаркетами -- вот оно, главное развлечение москвичей в субботу.

28 ноября, воскресенье. Поздно ночью начал и сегодня утром дочитал материалы к двум завтрашним семинарам. Главное, что чтение не вызывало у меня протестной скуки. Это романтический рассказ Димы Иванова, который, наверное, войдет в его дипломную работу, и серия рассказов-зарисовок Глеба Горячева с первого курса. Здесь все пострашнее -- наркоманы, асоциальные элементы, гибнущая молодежь. Что любопытно, при всей разности восприятия в принципе один и тот же герой -- без веры, без надежды, только с диким ощущением свободы. Буду думать, что послезавтра говорить.

Днем, еще до отъезда в Москву, звонила из Италии Вера Сидорова. Оказывается, они с Женей сейчас на церемонии вручения премии в замечательном Пенне. Из москвичей там, кажется, еще Миша Семерников, Володя Личутин, Анатолий Курчаткин. И вот вчера на городской площади с Женей вдруг стало плохо, он упал и "буквально на наших глазах стал уходить". Взвали "скорую помощь", до ее прибытия кто-то стал делать ему искусственное дыхание. Довольно быстро он отошел, но во время искусственного дыхания ему повредили ребро. Женя волнуется за семинар во вторник, но пока он в больнице, и ему никуда ехать нельзя.

Умер Владимир Маслаченко, футболист, вратарь, телекомментатор, 72 года. Не страшно умирать, а страшно недоделать свой жизненный урок.

29 ноября, понедельник. С утра ездил в институт, надо было отвезти рукопись дневников за июнь, июль и август 2010 года Пёве. Он читает все сквозняком после меня и Марка. В институте рассказывали о прошедшем ученом совете, где представляли новый учебный план. Основной нажим на кафедру общественных наук: жмут историю, латинский язык; как я понял, есть стремление подсократить теоретические аспекты русского языка. Но язык все-таки наша основа, так что я в своем отношении к нашим новшествам еще не определился. Очень изменилась жизнь, наши выпускники подолгу не могут найти работу, а мы их не снабдили ни навыками журналистики, ни навыками корректуры, ни навыками преподавания.

Когда был в институте, заходил в книжную лавку. Рыться в книгах я не люблю, слишком велик соблазн, а стать, как все, просто счастливым читателем я не могу.

Вернулся довольно рано домой и сел за компьютер, продолжая точить до глубокой ночи сентябрь прошлого года.

Вечером звонил только что прилетевший Миша Семерников, рассказал мне в тех же подробностях, которые я слышал от Веры, всю грустную историю Жени Сидорова. Новое здесь только то, что все в порядке с давлением, вроде в порядке кардиограмма, есть связная и отчетливая речь, может быть, это что-то нервное, переутомление, обойдется. Вера и Женя пока в Италии. Я полагаю, что по дороге Вера и Женя все же заедут в Париж, который они оба так любят.

Расцвела у меня на подоконнике на кухне орхидея, подаренная мне два года назад моей ученицей Катей.

30 ноября, вторник. Вечером вчера С.П. прислал эсэмэску -- умерла Белла Ахмадулина. Утром встал с этим известием и, пока ехал, все время вспоминал уже покойную Беллу Ахатовну. Последний раз несколько лет назад я встретил ее в резиденции посла Германии. Это был какой-то праздник, накрытые столы, вино, закуски, много людей. Совсем недавно ей присудили Государственную премию, это была первая в ряду премия, обеспеченная очень большой суммой денег. Писатели тогда озверели, а я, помню, послал телеграмму Петровскому, председательствовавшему в комитете, поздравляя с точностью выбора. В посольстве я говорил, что очень рад этой премии. Б.А. была в черном платье и черной большой шляпе. Мы поговорили, тогда же я поразился тому, как внимателен к ней ее муж Борис Мессерер.

Этой же вестью в институте меня встретила Олеся Николаева, она жительница Переделкино. Она же сказала, что уже много лет, как и В.С., покойная была на гемодиализе. Бедные женщины.

День выдался трудный. Утром провел семинар у первого курса, в два часа -- у пятого. Готовился долго, были цитаты, интересные дискуссии. На пятом курсе обсуждали Диму Иванова, на первом -- Горячева, который учится уже во второй раз. В чем-то тексты похожи -- в обоих герои не размышляют, а действуют.

Вечером по ТВ показали церемонию произнесения Медведевым ежегодного послания Госдуме. На сей раз он говорил о демографической ситуации в России. Мне показалось, что в этом было много молодой демагогии. Если родится третий ребенок, то надо давать земельный участок родителям. А сколько стоит дом? А какова детская смертность? Все это говорилось с огромным апломбом. Предложение взятку и откат заменить 100-кратным штрафом вместо посадки в тюрьму мне не кажется радикальным. Ощущение оберегания вороватых, а их в государственном аппарате, который Медведев же и возглавляет, тьма. Неубедительной мне кажется и статистика Медведева: Ахматова, Некрасов, Чехов, Гагарин -- каждый из них был третьим ребенком в семье. Ахматова и Некрасов -- дворянские дети, Чехов -- не из неимущей, а из купеческой семьи, а у Гагарина повитухой была советская власть.

1 декабря, среда. Утром сел и добил редактуру Дневника за сентябрь 2009 года. В последние дни я упустил много времени, теперь приходится наверстывать. Это значит, все время в сознании держать несколько векторов работы: дневник сегодняшнего дня, книга о Вале, редактирование дневников за прежние годы, собственно сама работа. Остается еще дом, день рождения, надвигающийся как шторм, и где-то на периферии книга в "Дрофе".

Вечером по "Культуре" Борис Мессерер говорил о своей покойной жене, о редком у них совпадении вкусов в искусстве и в оценке людей. Очень точное наблюдение. Тут я вспомнил Валю -- на этом же держалась и наша с нею жизнь.

Завтра тяжелый день: обед в посольстве Франции, вечером вручение Букеровской премии. В Москве уже второй день жуткий мороз. Утром было минус 22 градуса.

2 декабря, среда. Максим Лаврентьев -- возможно, я об этом уже писал, -- недаром меня упрекал, что теперь я редко вписываю в свои тексты разнообразные меню званых обедов и ужинов. Я, конечно, догадываюсь, что о еде, деньгах и смерти любой всегда читает с особым удовольствием. В свое время, когда страна почти голодала, был особый смысл не забывать меню кремлевских куртагов, но и теперь...

Утром, в 12 часов в роскошном ресторане "Провинция" на Октябрьской площади обедал за счет Французской республики. Это продолжение все того же французского "космического" проекта. Я с некоторым патриотическим смущением отметил, что в этом вопросе мы существенно отличаемся от французов, которых традиционно обвиняем в бытовой жадности. И в Париже они нас широко и радушно встречали, а теперь еще радуют и кормят в Москве.

Обед давали от имени французского посланника. Занималась всем энергичная мадам Катрин, а с французской стороны, кроме нее, присутствовали еще и некоторые старые знакомые. Наши были почти в полном составе: Курчаткин, Березин, Чупринин, Королев и я. Общения особенно не получилось, но зато всласть наговорились друг с другом. Толя Королев, наш ласковый телятя, присосался к Катрин, Толя Курчаткин, говорящий по-английски, вел себя, как и положено классику, молчаливо и надменно, я разговаривал с Чуприниным. Иногда мы обменивались деловыми речами. Я благодарил и сравнивал, иногда осуждал; Сережа Чупринин с одной из французских литературных шишек планировал совместный номер.

Чупринин же рассказал о скандале с повестью Германа Садулаева. Садулаев дал очень своеобразное интервью "Комсомольской правде". Суть его чеченские оппоненты не без помощи московского телевидения свели к тому, что, дескать, после того как из Чечни уехали русские девушки и молодым чеченским парням некуда оказалось сливать свою молодую энергию, они стали бегать по лесам и там оказывать друг другу услуги интимного характера. Московский телекомментатор, работающий по законам желтой прессы, в интервью с президентом Чечни задал ему вопрос на эту тему. Кадыров ответил так, как только и должен был ответить, понимая или не понимая, что его спровоцировали. Дальше в дело вмешались другие чеченские начальники, начав разъяснять, что, мол, Садулаев незаконнорожденный и что надо найти его родных, чтобы те объяснили своему родичу, как надо себя вести и что говорить. Между тем, последняя повесть Садулаева -- одно из лучших произведений, написанных о чеченской проблематике. Все это было проговорено в связи с сегодняшним букеровским обедом, "коротким" списком, в который Садулаев входит, и объявлением букеровского лауреата.

Но -- к меню. Сама книжка меню была умопомрачительна по объему и изыскам. Я лично был скромен: морковный свежевыжатый сок со сливками, сырный суп с креветками, куриная котлета со свежими овощами, капучино.

Но было еще много другого, от чего из вежливости пришлось отказаться. Я берег деньги Французской республики. Теперь предстоит еще отчитаться за Букер. А работать когда?

Только что вернулся домой и сразу сажусь за компьютер. Я пришел к твердому убеждению, что жалеть себя надо еще меньше, и каждый вечер, как бы ни устал, добивать Дневник за сегодняшний день. Если этого не сделать, то утром начнет сосать чувство неудовлетворенности; садишься за компьютер, начинаешь вспоминать вчерашний день, тратишь два часа лучшего творческого и рабочего времени. Чайковский работал только по утрам, он считал, что все, что ты сделал после утренних рабочих часов, неживое, тебе придется это переделывать. Итак, у меня сегодня день Большого меню.

С него опять и начну.

Большая тарелка, на каждого, с дорогой рыбой. Семга, осетр горячего и холодного копчения. Сливочное масло.

Горячая закуска, нечто невероятно вкусное, на ломте бакла-жана.

Основное блюдо. Кусок жареного мяса или роскошное "морское ассорти": морской гребешок, мидии, шпинат, креветки.

Десерт -- тарталетка с кремом и свежей малиной. На этой же тарелке какое-то сладкое размазанное пятно и рюмка с восхитительным кремом.

Все это пиршество проходило, как всегда, на Смоленской площади, в отеле "Золотое кольцо". Почему-то с огромным удовольствием я виделся и разговаривал со всеми своими коллегами и безумно был рад их встретить. Был отчего-то грустный Максим Лаврентьев с Алисой, Наташа Иванова, похорошевшая, в своем парадном, расшитом цветами платье, Сергей Филатов, по-восточному добрый со всеми, стайка молодых критикесс, которые уже понимают, что будущее будут диктовать они. За столом номер девять, где сидел я, соседями были Ира и Слава Пьецухи, Толя Королев, Николай Афанасьев и Сережа Сибирцев. Рядом со мною сидел отец Михаил Ардов. Как ни странно, мы с ним разговорились, когда я сказал, что я его читатель, хотя и не всегда с ним согласен. Потом подумал, что надо быть справедливым: именно Ардов сохранил объемный до осязаемости облик Анны Ахматовой. Лидия Чуковская -- честь и хвала этой замечательной женщине -- сохранила точные слова. Все-таки я вижу Анну Андреевну в халате, величественную, возлежащую на кушетке в доме на Полянке. За это Ардова поблагодарим.

Болел я за двух финалистов, которых читал, в первую очередь за Маргариту Хемлин, и Германа Садулаева. Оба они вошли в "короткий" список. Я был абсолютно уверен в полной искренности Руслана Киреева, председательствовавшего в жюри, но победили не мои фавориты, а Елена Калядина с романом "Цветочный крест". В шорт-лист вошел также мой таллинский знакомый Андрей Иванов. Премию Юрия Долгорукого он тогда не получил -- я всегда говорил, что в премиальном деле нельзя доверяться рецензентам, работы должны читать члены жюри. Правда, и Маргарита Хемлин на премию "Русский Букер" была представлена не теми прелестными рассказами и повестями, что я прочел в "Знамени", а романом "Клоцвейг".

Вот аннотация "Цветочного креста", взятая мною из буклета.

"Первое впечатление -- речевого шока от того, что должно выглядеть языком русского XVIII века. Автору кажется, что нравы тогда были проще, разговор откровеннее, запретов меньше. Или, вернее, запреты были другими, в чем и приходится убедиться вологодской Джульетте, лишь на одну ночь обретшей своего Ромео в образе странствующего скомороха".

На Смоленской площади долго ждал троллейбуса и, не дождавшись, пошел до метро "Парк культуры" пешком. Температура градусов 17--18 мороза.

Дома. В Интернете на "Рамблере" висит информация. Видимо, взята с сайта "WikiLeaks". Авторство приписывается американскому послу, еще в прошлом году в своей депеше написавшему, что мэр Лужков не только не борется с коррупцией, но и сам связан с криминальными структурами. Там же, в новостях, сообщение о том, что жена Лужкова Елена Батурина провела несколько часов в какой-то лондонской каталажке при аэропорте. Кстати, дочери Лужкова и Батуриной переводятся из МГУ. Умненькие дочки будут учить английский язык и заканчивать образование -- в Лондоне.

3 декабря, пятница. Утром ходил на почту и перевел Вите 10 тысяч рублей. Он звонил два дня назад и жаловался, что у него полетела на машине коробка передач, а надо каждый день возить ребенка в детский сад. С.П. меня, конечно, ругает, называя "благотворительным фондом". Но напротив меня портрет В.С. -- Витя был последний, кто видел ее живой. А потом, после почты, уже не останавливаясь, отправился сначала в банк, потом в "Литгазету", отвез Лёне экземпляр "Маркиза", затем на метро добрался до "Баррикадной" и, значит, попал в Дом литераторов.

Гражданская панихида по Ахмадулиной уже началась. Зал и верхнее фойе были заполнены. Внизу -- полные гардеробы, на лестнице целая гора оберток от цветочных букетов. Стоящий рядом со мной в дверях зала Белза сообщает: лучше всех говорили Рейн и Битов. Рейна я еще допрошу на работе, а речь Битова, может быть, напечатают. Сложилось впечатление, что поминают Беллу только "левые" силы. Вел церемонию Женя Попов, потом выступали Витя Ерофеев, Алла Гербер, режиссер Хржановский. Витя произнес очень хорошее слово -- надменность. Покойная была надменна к пошлости. Алла Гербер сказала о ее недосягаемости -- это тоже было неплохо.

Очередь прощающихся двигалась от дверей Большого зала к сцене очень медленно. Гроб огромный, с какой-то фирменной монограммой. Лицо, напротив, небольшое, округлое, с розовой помадой на губах мертвой. Такого же оттенка помада была и на губах покойной В.С.. Все это происходило под непрерывное чтение стихов -- живой, божественный ее голос остался. Стихи-заклинания. И все это -- навеки.

Вся сцена Дома литераторов заставлена венками. Наверное, стоял там и венок от нашего института. Когда, пройдя мимо гроба с покойной, я спускался по лестничке в зал, то невольно обратил внимание: последним в ряду стоял венок с черными лентами, на которых было написано: "От правительства Татарстана".

Тот же Бэлза сказал, что похороны Ахмадулиной оказались "смазаны" вчерашней радостью по поводу победы России в конкурсе на проведение в 2018 году чемпионата мира по футболу. Подготовка уже началась, и к вечеру по радио передали, что в ближайшее время в стране будет построено 500 футбольных полей с всесезонным покрытием. Промелькнула информация из Ульяновска, где я был совсем недавно. Там построена или будет построена фабрика, которая и станет производить эти самые покрытия. Мы превращаемся в футбольную страну. Зрелища стоят дорого, но все же значительно дешевле, чем медицина и образование.

В институте взял зарплату и приехал домой. Вечером надо идти в посольство. Пробок в Москве, по-моему, еще больше.

Вечером ходил на прием по случаю завершения года Франции в России во французское посольство. Это в резиденции посла, когда-то я здесь уже был. На сей раз удалось рассмотреть парадные залы, хорошо освещенные. Все с дорогой купеческой роскошью, но не только богато, а и красиво. Выступление официальных лиц пропускаю; видел Людмилу Улицкую и рад был невероятно. Она все-таки выкарабкалась из своих болезней. Говорят, в этом смысле в Израиле врачи творят чудеса. Немножко покормили; я ел то, что мне не положено, -- мясо и сладкое. Что касается людей на приеме -- все любимцы французской публики. Маканин, отчаянно хромающий после болезней и больниц, все тот же Курчаткин с бородой классика и в красном на шее шарфе, Сеславинский, произнесший неплохую речь и пошутивший по поводу "WikiLeaks". Был еще Володя Березин и масса других знакомых лиц, у которых я никак не мог рассмотреть бирку с фамилией. Из разнообразных разговоров два довольно интересных. Это с Ниной Литвинец, которая, оказывается, написала некие записки от имени Миледи о негодяях трех мушкетерах и мерзавце д'Артаньяне. Слушал Нину Сергеевну в полном восторге. Дюма -- один из самых любимых писателей моей юности. Потом как-то случайно познакомился с Катей Семеновой, живущей в Петербурге и возглавляющей там какой-то фонд. Она помнит меня еще со времен вручения Бунинской премии. Оказывается, именно она получала премию за Людмилу Петрушевскую. От нее я узнал, что Людмила сейчас в Москве и в данный момент поет в каком-то клубе. Ах, как хотелось бы посмотреть!

В стране каждый день случается что-то ужасное, однако мне уже надоело это фиксировать. По крайней мере, не сегодня. Никогда при советской власти не было такого блатняка и преступлений, но как достало об этом писать!

4 декабря, суббота. Твердо решил день просидеть дома. Неутомимая молодежь все же на моей машине уехала на дачу. После вчерашнего мороза температура за окном внезапно и резко поднялась, потеплело до трех градусов. Самое главное -- прочел и поправил, как мог, это уже после Марка, еще один месяц дневника за 2009 год -- октябрь. В понедельник октябрь и сентябрь, два готовых месяца, отнесу Лёве.

Слушал радио, когда готовил и ел, а все остальное время смотрел телевизор. Боже мой, сколько пленительной пошлости! Основной поставщик в субботу и воскресенье того, что смотреть стыдно, но что я все равно смотрю, это НТВ. Сегодня -- о любви и сексе молодых мальчиков и взрослых женщин. Все это заканчивалось драками, поножовщиной и смертями.

В Москве совершил аварийную посадку самолет, едва только вылетевший в Махачкалу. Два человека погибли, один из них -- родной брат дагестанского президента Магомедсалама Магомедова, что-то свыше семидесяти отправлены в больницу. Надо бы опять начать писать материал о В.С.

6 декабря, понедельник. Как и вчера, целый день опять просидел дома. Неплохая погода, а дышать тяжело. К счастью, вспомнил о турбухалере, приборе для ингаляции, и пульмикорте -- это уже лекарство. Все это для исключительных случаев прописал мне врач. Срок годности пульмикорта закончился еще в 2006-м году, но рискнул -- действие он оказал мгновенное. Производство Швеции, вот так.

Еще в пятницу начал думать, что духовный потенциал иссяк, почти ничего не читаю, но как-то к утру все подтянулось, опять возникло желание высказаться. Не только ни одного дня без строчки, но и ни дня без события. Что за странная у меня душа -- яростно рефлектирует на все, что происходит. Правда, во всем я вижу некое общественное предательство прошлого. Но это еще и предательство поступательности исторического процесса. Я абсолютно уверен, что человечество снова дотянется до прежних высот, но когда? Не верю я ни в частную собственность, ни в тот порядок в стране, который установился сейчас. Но не зависть ли здесь к тому, что одни сумели, а я все же не смог? Радио "Эхо Москвы" со ссылкой на какой-то источник и, кажется, все же в беседе с одним из своих героев, сообщило, что В.В. Путин -- самый богатый человек в Европе, его состояние достигает 4 миллиардов рублей.

Утром по тому же радио рассказали о качестве перевозок на кавказских авиалиниях. Старые самолеты, раскуроченные кресла, вонища и грязь. Из Махачкалы несчастный самолет, разломившийся при аварийной посадке в "Домодедово", уже из Махачкалы вылетал не в полном порядке. Однако все же самолет с рейса не сняли, ведь он как-то долетел до Москвы! Прибыль -- прежде всего! Здесь не было конкуренции, пассажирам просто не из чего было выбирать. Единственная авиалиния с Москвой. Я не удивлюсь, если позже расскажут, что компания "Авиалинии Дагестана" -- истинный виновник трагедии -- принадлежит кому-нибудь из местных правительственных воротил. Кстати, из тех же источников -- цена билета чуть ли не такая же, как и до Новосибирска. Летайте только богатые, какую прибыль возьмешь с бедных! Символично, однако, что из двух сразу же погибших пассажиров один -- брат президента Дагестана, а другая -- мать члена Конституционного суда РФ. Грешно об этом так думать, но судьба как бы догоняет тех, кто причастен, даже косвенно, к нынешним порядкам...

Вчерашний день ознаменовался для меня еще двумя событиями. Здесь нет никаких внешних действий, все связано с тем, чем я живу. Я, кажется, опять поменял привязанности и теперь снова, хотя и выборочно, принялся читать "Литературную газету". Тут две статьи. Первая -- замечательная, я ее вырежу и сохраню, это статья Александра Белинского о покойной Белле Ахмадулиной. Она написана не профессиональным филологом, а профессиональным читателем и крупным режиссером. Вот так и надо писать, собирая материалы всю жизнь. Цитату очень трудно выбрать, ибо статья по постоянному напряжению мысли -- вся цитата. Я выбрал эпизод, где мысли народного артиста Белинского подкреплены высшим поэтическим авторитетом: "...Твардовский повез меня в ресторан ВТО, здание на улице Горького, где очень вкусно кормили. Здесь-то и состоялся разговор, который я, к счастью, записал. Отрывок, касающийся Ахмадулиной, привожу с абсолютной точностью.

Я: Кого, Александр Трифонович, из нынешних молодых поэтов вы жалуете?

Твардовский (через паузу): Все-таки Ахмадулину.

Я: Можете сказать почему?

Твардовский (опять через паузу): У нее самый богатый запас слов, у этой татарки. Она слышит рифму, где ее никто не слышит. В ее стихах неожиданные рифмы. Они возникают, когда их совсем не ждешь".

Прочитав эту большую, на целую полосу, статью я очень серьезно задумался над тем, чтобы прочесть ее вслух на своем семи-наре.

Теперь, собственно, второе, но здесь даже не одна статья, а две. Повод, правда, один -- последнее присуждение премии "Большая книга". Получил ее Павел Басинский. Автор первой статьи -- Елена Семенова. О другом тексте -- чуть позже.

Абзац из статьи Семеновой:

"Первое мес-то досталось Павлу Басинскому за документальный роман "Лев Толстой: Бегство из рая", что вполне справедливо как с точ-ки зрения качества этого труда, так и в общем свете нынешнего года, когда отмечается столетие ухода великого русского писате-ля и мыслителя.

Но в целом нынешний се-зон премии лишь обострил воп-росы, которые "Большая кни-га" вызывала ранее, и отнюдь не развеял впечатление, что в шорт-листе год за годом появ-ляются одни и те же имена. Ведь даже достойный Павел Басинский будто очереди на первую премию дожидался -- с 2008 года, когда был в числе фина-листов с книгой "Русский ро-ман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина"".

И еще абзац:

"Если ознакомиться с харак-теристиками произведений-финалистов на сайте премии, в глазах неминуемо зарябит от постоянного упоминания того, что сочинение такое-то сочета-ет в себе признаки всех жанров разом и вдобавок, подобно ро-ману Пелевина, является совсем не тем, чем кажется на первый взгляд. Конечно, синтетический жанр в наше время весьма по-пулярен, равно как и произведения-обманки-перевертыши, но трудно представить, что на российских просторах не появ-ляется других романов. А разве не удивительна постоянная сла-бость к произведениям скорее литературоведческим, чем худо-жественным?

Сомнение в объективнос-ти "раздачи слонов" в рамках самой крупной не государс-твенной, но, если так можно сказать, лоббируемой государс-твом литературной премии может возникнуть уже на уровне "оценщиков". Ни для кого не секрет, что, несмотря на боль-шое жюри (около 100 человек), состоящее из литераторов, де-ятелей культуры, научных ра-ботников, журналистов и предпринимателей, "длинный список" премии тем не менее формируется по мнениям сове-та экспертов, состав которого не меняется год от года. При-страстие жюри к авторам ли-бо столичным, либо уже дав-но и плотно эмигрировавшим заметно до такой степени, что становится удивительно: неуж-то книги пишут только в Моск-ве и в заграничных далях? А поскольку это не так, то кому и зачем нужно с таким упорством год от года внушать публике обратное и выдавать награды литераторам из узко-го круга, провоцируя шуточки на тему "бутовского полигона" в честь заместителя главного ре-дактора "Нового мира"?"

Теперь очень ироничная, но порой и двойственная по мысли статья Льва Пирогова.

"И, как водится, о приятном. Нынешнюю церемонию "не почтили присутствием" сразу трое писателей: Олег Павлов, Борис Евсеев и занявший третье место Виктор Пелевин (любопытно, лишат ли его за неуважение денежной премии, а если нет, примет ли он ее). В номинации "Честь имею" победа досталась Чехову. (Интересно, а он бы пришел?)

Думается, из "непочтивших" следует составлять специальный синодик, чтоб не перезабыть. Скоро их будет больше (жизнь-то движется к лучшему).

А если вспомнить, что "Большая книга" доставалась уже за Пастернака, за Алексея Толстого, Солженицына (и Солженицыну), а теперь вот за Льва и -- Чехову, выстраивается какая-никакая политика, какой-никакой сюжет.

Будут ли давать Достоевскому? Или нет -- учитывая историческую бесперспективность его воззрений на польский вопрос?..

Будут ли давать за Белинского (в следующем году двести лет, время не ждет) или мелковат?"

Определенно эти две статьи надо, чтобы полностью извлечь их сатирический смысл, читать вместе. Конечно, когда "Большая книга" расписывается в том, что художественной литературы в России нет, а есть только "ЖЗЛ", это нехорошо. Но все-таки Павел Басинский "Литературной газете" ближе, чем многие другие. В какой-то мере Лев Пирогов защищает своего автора от высоколобой публики. А чем, дескать, почти наш Павел хуже?

А начинается статья Пирогова таким образом:

"У Пашкова давали "Большую книгу". Как водится, не тому. Виктор Топоров, Ольга Тимофеева, Майя Кучерская, Андрей Немзер -- лучшие умы посетовали: нет, дескать, у Павла Басинского того огонька в глазах, без которого..." Вот после этих строк и говори, что мы разучились писать своим особым, когда ни одна цензура не придерется, языком...

Теперь большой абзац, некой, возможно, литературной правды. Лев Пирогов проходится по замечательным книгам, в свое время отобранным "Большой". Начинает он с риторического вопроса:

"В самом деле, зачем существуют премии? Затем, чтобы в условиях, когда книг стало так много, что их никто не читает, отбирать наименее ненужные, так сказать. "Большая" трудится над этим вопросом уже пять лет. Так какие же пять книг рекомендуют нам с вами взять на необитаемый остров?..

Смешно, да.

"Так ведь других нет!" -- с горячностью возразит иной Михаил Бутов, и я опять согла-шусь: какая модернизация, такая десталинизация. Какое время, такие песни. Возьмем на остров пару лишних лопат. И все же. Что случилось в этом году?

Ведь терпели же, когда побеждал халтур-ный "Асан" (за пару дней до объявления результатов голосования к нам в редакцию позвонила девочка-пиарщица: "Хотите ин-тервью с Владимиром Маканиным, который послезавтра получит "Большую книгу"?" Понабрали дур.) Терпели, когда премия расхо-довалась на попытки хоть как-то растрясти астрономический тираж "Даниэля Штайна..." Улицкой (домохозяйки думали, будет по-честному, про любовь, а там оказалась сплошь пропаганда ценностей; неликвидно-го Штайна приходилось сжигать ночами во дворах обер-канцелярий в Спасоглинищевском и на Малой Бронной). В общем, все четыре года терпели, проявляли классовую буржуазную солидарность..."

И вот теперь можно поделиться некоторой ассоциацией, возникшей у меня после посещения букеровского обеда, после приема во Французском посольстве, где был собран цвет нашего литературного сообщества, после прочтения этих двух статей в "Литературной газете" о свойской церемонии "Большой книги".

Эта ассоциация связана у меня с книгой Альфреда де Виньи "Сен-Мар, или Заговор в царствование Людовика XIII". В одной из последних глав рассказывается о премьере пьесы "Мирам" всесильного кардинала Ришелье. Премьера состоялась в новом парижском дворце кардинала "Пале-Рояль", в том зале, где сейчас, кажется, играет "Комеди Франсез". На торжественную премьеру собрался весь двор во главе с королем, но всесильный кардинал, видя, как перед ним охотно раболепствует вся Франция, совершил ошибку. Он впустил в свой дворец, в качестве зрителей, парижскую чернь. По обычаю времени, знать занимала ложи, а чернь стоя наблюдала за спектаклем из партера.

"Ришелье хотел показать, что он не боится суда общественного мнения для своего творения, и потому по-зволил допускать в залу всех без разбора. Теперь, однако, он уже в этом каялся, но было слишком поздно. Действительно, холодность беспристрастной публики не уступала даже холод-ности самой пастушеской трагедии. Напрасно театральные пастушки в драгоценных уборах и башмаках с высочайшими красными каблуками, стоя на цыпочках и придерживая двумя пальчиками украшенные лентами посошки, напрасно придворные дамы, нагибаясь в ложе, всеми силами старались выразить свой восторг и пытались даже падать в чрезвычайно лестные обмо-роки, -- угрюмый партер не подавал никаких признаков жиз-ни, кроме мерного покачивания длинноволосых черных голов. Во время первого и второго акта кардинал покусывал губы и делал рассеянный вид, но молчание, в котором прошел третий и четвертый акт, оказалось свыше его сил; родительское сердце его было уязвлено очень жестоко; он велел приподнять себя и в неловкой и смешной позе, наполовину высунувшись из ложи, начал делать знаки своим придворным приятелям, обращая их внимание на лучшие места и подавая пример аплодисментов, пример, которому следовали только некоторые ложи. Невозмутимый партер, однако, молчал пуще прежнего, он решитель-но предоставлял поле деятельности актерам и высшим слоям общества, а сам продолжал сохранять упорный нейтралитет".

Вот так, мне кажется, обстоят дела и с так называемыми премированными престижными премиями книгами. Начиная с печально знаменитого "Сундучка Милашевича" Марка Харитонова, получившего первый Букер из рук Аллы Латыниной. Я этого не забыл. Судя по всему, такой же популярностью пользуются и другие произведения избранного кружка авторов. Придворные лопочут, партер -- угрюмо молчит.

Но случилось и другое, что заставило меня сосредоточенно думать, и думаю я об этом до сих пор. Я просмотрел фильм Виталия Манского "Девственность". Когда-то в "Правде" писал об этом очень талантливом и остром режиссере. Здесь -- новая работа, опять все глубоко и серьезно. Показ этот состоялся в рамках гордоновских ночных сеансов, и мне было одинаково интересно и смотреть сам фильм и потом слушать его обсуждение.

Манский -- документалист, фильм его так и был сделан как документальный с художественными обобщениями. Во время кастинга в передачу "Дом-2" были отобраны три молодых девушки. Сколько стоит девственность, на каких условиях героини могут с ней расстаться? Вся троица -- профессионалки, приехавшие покорять Москву. Дальше -- их судьба. Самое сильное место -- это "кухня", режиссерский пульт "Дома-2", когда показывают, под чей свист действуют тамошние герои.

Не менее интересным, чем сам фильм, было его обсуждение. Таково или не таково поколение? Думаю, что краски в общем-то сгущены. Но -- какими бы в действительности ни были эти девушки, не очень-то морально и этически чисто было ставить их в подобные условия. За соблазны мы тоже ответим перед Всевышним. Дети же!

6 декабря, понедельник. Поехал в институт, чтобы передать Лёве новую порцию текста. Как никогда я теперь так отчетливо и трагически понимаю, что такое каждый день жизни. Даже одного дня, чтобы сохранить наработанное за многие годы, мне может не хватить. Но надо было еще проконтролировать Алексея Козлова: именно сегодня должны были быть готовы пригласительные билеты на мой дорогостоящий юбилей. Придумал я все это неплохо, хотя за основу держал так понравившуюся мне фразу в пригласительном билете Дженниффер Джонсон -- "никаких подарков". Сюда я еще добавил -- "и никаких цветов". Вся эта "композиция" как раз помещалась в современный длинный конверт. Лицевой обложкой стала фотография, сделанная в Гатчине Сережей Павловым, эта же фотография, видимо, пойдет и в "Литературке". Текст моего приглашения для гостей такой:

"Мне исполняется 75, самое время поблагодарить Господа Бога за эту милость и как следует гульнуть. Жду Вас во вторник 21 декабря в кафе "Форте" (здание института со стороны Бронной) в 16 часов 30 минут. Никаких подарков и цветов. Спасибо. Ваш Есин".

Первым приглашение получил довольно внезапно забежавший на кафедру Андрей Василевский. Он, оказывается, приготовил мне подарок. В 12-м номере "Нового мира" в рамках книжной полки, которую он самолично ведет, Андрей сочинил небольшую рецензию на книжку Веры Константиновны Харченко. В рецензии этой есть определенная игривость, и я, понимая, какое стадо Андрей пасет, вижу здесь два смысла.

"В.К. Харченко. Дневники С.Н. Есина: синергетика жанра. М., НИЦ "Академика". 2009 (на титуле -- 2010), 176 стр.

В главе "Феномен сплетни" читаю: "Отрицательный материал о других придает дневниковым записям пикантность "новизны" по принципу "я знаю то, чего вы не знаете"". В повседневном языке слово "сплетня" имеет отрицательные коннотации, но не в данном контексте. Будущий исследователь литературной жизни, особенно литературного быта нашего времени, в поисках источников непременно обратится к многотомным дневникам Сергея Есина. Я понимаю, зачем Есин пишет дневники и зачем он их почти сразу обнародует (впрочем, в эпоху блогов этим уже трудно удивить), я не очень понимаю, зачем сегодня писать отдельную книгу об этих дневниках. Но поскольку изучением творчества Есина В.К. Харченко занимается более десяти лет и выпустила о нем три книги, то... все логично. Итак: "Специфика ансамбля функций в дневнике". Как то: Аутопознавательная функция. Летописная функция. Резервативная функция. Стилепоисковая функция. И трогательное: "С чем мы не согласны -- это с критическими замечаниями Сергея Есина в адрес евреев" (стр. 87)".

Садистски рад, что досталось и В.К., я ведь ее предупреждал, что эту фразу надо снять. Меня она не трогает, и я-то знаю, по отношению к кому я делаю критические замечания. А вот у В.К. положение сложнее -- во фразе, которую она так опрометчиво написала, -- и безвкусие, и какая-то этическая недостаточность. Будем, значит, хлебать!

Что касается Андрея у меня нет к нему ничего, кроме благодарности. По обстоятельствам и почести.

Уж коли случайно вышел на эту тему, то должен сказать, что она не проходит мимо наблюдателей. Во время букеровского обеда ко мне подошла моя таллинская знакомая, приехавшая вместе с одним из претендентов. Она, оказывается, тоже прочла мои дневники и вот теперь тоже, зоркая, интересуется, что это меня так волнуют в моих дневниках евреи? Я ответил искренне и правдиво. Я сказал, что воспитывался в доме, в большой московской квартире, в которой было два туалета и сто человек жильцов. Половина из них была евреями, и я никогда не задумывался над тем, кто христианин и кто иудей. Это продолжалось до тех пор, пока я не пришел в литературу.

Вспомнились эпизоды о том, как в журнале "Юность" я должен был ждать, когда пропустят то Аксенова, то Алексина, то другого автора, более близкого к Мери Лазаревне Озеровой, завотделом прозы.

7 декабря, вторник. Новости дня. В либеральной и гордящейся своей демократией Англии пока арестовали, а потом собираются депортировать в Швецию теперь уже знаменитого блогера Джулиана Ассанжа. Скандал с его знаменитым сайтом "WikiLeaks" идет уже несколько недель. Дело в том, что Ассанж запустил в Интернет секретную переписку американской дипломатической службы. Пока мы рады, но после американцев должна наступить и наша очередь. Я уже, кажется, писал, что надежды многих людей в России связаны именно с западным, американским правосудием и общественным мнением. Вот собираются же они там у себя заблокировать счета тех наших начальников, которые прямо или косвенно сыграли свою отрицательную роль в деле Сергея Магницкого, погибшего в тюрьме. И Кобзона какие-то юридические власти в США не пускают на Брайтон-бич. Наверное, потому, что поет советские песни.

Сегодня провел два семинара. Я все-таки боюсь опять соединять первый и пятый курс. От умудренного пятого распространяется какой-то тлетворный дух всезнания и дешевого снобизма.

В десять на первом курсе разбирали рассказ Жени Яковлевой "Голос крови". Это тот рассказ, про жизнь волков, что мне понравился и запомнился еще во время приемки. Что касается текста, то главное в нем -- своеобразие видения. Молодой волк в том числе рассматривает и жизнь людей. С содержанием, с мыслью дело обстоит хуже. Как-то рассказ ни к чему не причаливает. В конце, будто кадр из наивного американского боевика, девочка, подобравшая раненого волчонка, превращается в огромную, до неба, медведицу. Детали, детали, которые ведут в никуда.

Но то лишь заключительная часть трехчасового семинара. Вначале я долго опрашивал, какие события произошли в мире, рассказал, как писатель на все должен смотреть, напомнил, что свой сюжет "Бесов" Достоевский вынул из колонки происшествий в газете. Потом я попросил Мишу Тяжева прочесть вслух огромную статью А. Белинского про Ахмадулину. При чтении я время от времени останавливал его, комментировал события и объяснял, что стоит за именами.

Второй семинар был посвящен рассказу Светланы Глазковой "Хлеб". Светлана из скромного, взятого чуть ли не с натяжкой бакалавра превратилась в лидера семинара. Этот рассказ -- судьба, маленький поселок или городок возле Москвы, семья, коммуналка. Удивительные истории про каждого из нас. Хороший, точный язык, удивительное умение не торопиться все вывалить перед читателем сразу. Завидую.

8 декабря, среда. Все утро радио говорит о вчерашнем шествии болельщиков "Спартака" по Ленинградскому проспекту. Они шли с транспарантами и файерами. Среди плакатов -- это кажется "Эхо Москвы" беспокоило больше всего -- был и такой: "Россия для русских". Поводом к демонстрации послужило убийство кем-то из кавказцев русского парня -- болельщика "Спартака". Только под нажимом общественного мнения было возбуждено уголовное дело. Пресса заговорила, что милиция, естественно, не даром, обычно кавказцев покрывает и отпускает в их кавказские джунгли. Но попробуй русский укради банку консервов! По данным милиции, болельщиков было около 1000 человек, они остановили движение на Ленинградском проспекте.

Выходил из дома стричься в парикмахерскую напротив "Газпрома", где я стригусь много лет. Отслюнявил уже 620 рублей плюс 100 рублей "в руку".

Удалось пару страниц написать для книги о Вале, чую приближение финала. Звонил из Германии Сережа Дебрер, перезвонит завтра -- нужно большое интервью.

Вечером смотрел по "Культуре" совместный концерт французского и русского балетов. Раздобрел, но еще хорошо прыгает Цискаридзе, очень понравилась одна француженка с какой-то необыкновенной техникой и поразительными, будто в замедленной съемке, движениями, но фамилии не запомнил.

9 декабря, четверг. В институте сегодня некое действо -- 100-летие со дня рождения А.Т. Твардовского. Что-то вроде чтений. Приглашены гости, в том числе и по моей наводке -- С.Н. Лакшина. Но еще когда уходил во вторник из института, попалась небольшая книжечка М.О. Чудаковой -обзорный, на 50 страниц, очерк о поэте. Сразу принялся читать, и это было великолепное, духоподъемное чтение. Большая Мариэтта Омаровна искусница! Великолепно описан довоенный период. На меня произвела впечатление провинциальная писательская борьба. С каким талантом писатели расправлялись именно со "своими", всегда выбирая очередной жертвой наиболее талантливого из своей среды! Литераторы одними из первых усвоили принципы новой советской демагогии.

"14 июля 1934 года в смоленской газете "Большевистский молодняк" появляется статья В. Горбатенкова о Твардовском -- "Кулацкий подголосок". И она не остается одинокой. Смоленские литераторы методично попрекают молодого поэта его происхождением и тем, что происхождение, по их мнению, проступает в стихах". О, родина!..

"В 1939 году 29-летний Твардовский получает орден Ленина; его поэма попадает в школьные и вузовские программы и, по легенде, достается ему на экзамене в ИФЛИ. В Смоленске собратья-литераторы взялись было по привычке прорабатывать поэму, но пришли к выводу, то после ордена Ленина это несвоевременно..."

Вот еще одна цитата из работы маститого историка литературы, но начинается она с дневниковой записи А. Бека, здесь не только почти вся молодая трагедия поэта, но и занятная картина времени.

"Он говорит: "Никогда еще в самые тяжелые для меня дни не было у меня таких сомнений в справедливости нашего строя, как сейчас. Я порвал с отцом и матерью, зная, что социализм прав, принял с радостью все, что несет новый строй, принял во имя высшей человеческой справедливости, и сейчас все это подточено, все взбаламучено. Я знал, что если ты работаешь, если ты предан, тебе ничего не грозит, ты твердо стоишь на земле при социализме, а сейчас это убеждение рухнуло. Можешь быть честным, преданным, и вдруг тебя все же захватит мясорубка".

В этой уверенности до поры до времени ("если ты предан...") -- отличие второго поколения литераторов советского времени (рожденных в 1900-х годах) от первого (рожденных в 1890-х годах). Никто почти из старшего поколения -- тех, что встретили "минуты роковые" взрослыми людьми, -- не чувствовал себя в полной безопасности: у каждого за плечами была личная биография, которая могла утянуть за собой. У второго поколения грехи были только отцовские, от них можно было освободиться, например, отказавшись от родителей. Так, сразу после революции евреи-литераторы первого поколения, покидая свои дома в черте оседлости, объявляли порой и о разрыве с родителями -- мелкими торговцами и т.п. Так поступил и Твардовский, и надеялся, что его теперь не "захватит мясорубка"".

К двум часам приехал в институт, посидел на кафедре, побывал у Л.М., где сказал, что никогда в нашем институте атмосфера не была такой таинственной и закрытой, всюду тайны, и пошел на чтения.

Первой выступила дочь Твардовского. Начала с благодарности всем, кто присутствует "по долгу службы, по учебному долгу, по собственному почину". Сообщила, что вышли дневники за 1960-е годы, когда поэт был главным редактором "Нового мира". Теперь волнуется за выход дневников 1950-х годов. Говорит о непомерной цене на книги.

Как ни странно, зал внимательно слушает кусочки из уже давних историй литературы. Дочь рассказывает о том, как проходило празднование юбилейных торжеств. "Незабываемой для меня была поездка в Ржев". Здесь Твардовского знают все. Я подумал, что в провинциальных городах, как нигде, цепко держатся за все, что относится к их истории и быту. Город стал известен чуть ли не на весь мир благодаря поэту: "Я убит подо Ржевом...".

Юбилей подтвердил, продолжает дочь, что Теркин заслонил собой все творчество поэта, даже другие поэмы. Поэма "За далью даль" заклеймена как "советская". Говорит, что из современной поэзии исчезла поэзия труда. В этой поэме, где много раздумий, нет "попытки" сразу заклеймить Сталина. Имя, "оторвавшееся" от личности вождя. "Мы все ему обязаны победой, как он победою обязан нам".

Следующей выступающей Тарасов объявил Светлану Николаевну. Лакшина сменила прическу, выглядит чуть помолодевшей, но ходит, чувствуется, плоховато. Начинает она с того, что многие прежние литературные баталии ушли в песок, кому, дескать, это теперь нужно. Перед ней поставлена тема: Твардовский, Солженицын и Лакшин. А вот это еще кипит. Когда все начиналось, никто не мог подумать, что скромный учитель математики станет миллионером, вернется победителем из США и начнет топтать "Новый мир", который его выпестовал.

Интересует ли сейчас кого-нибудь такое литературное событие, что "Архипелаг ГУЛАГ" будут изучать в школе? Светлана Николаевна зачитывает цитату из Лакшина:

"Уже много было выступлений в печати против традиций классики, которая якобы несла тлетворную идею русской интеллигенции, идею критики и разрушения, и положила начало всем революциям. А я всегда говорил и повторю с охотой, что если бы Сталину в свое время пришла в голову простая мысль: запретить преподавание в школе русской литературы и дети бы не проходили -- пусть примитивно, обуженно, -- Толстого, Пушкина, Чехова, -- выросли бы поколения, совершенно незащищенные перед этим миром тотального мышления, идеологии лагерей. Благодаря литературе сохранились нравственная идея, норма, понятие о здоровой душе".

Крепко и надолго сказано.

При советской власти в школе не изучали ни "Записки из мертвого дома" Достоевского, ни чеховской книги о сахалинской каторге, не преподавали и другие подобные сочинения, которые могли бы убийственно свидетельствовать против царской России. Приводит любопытную аналогию: не накликай на себя! Картина Судного дня находится далеко не в каждой церкви. Дальше С.Н. вспоминает об истории фрески Страшного суда в соборе в Костроме, где венчались на царствие Романовы. Когда фреску начали создавать, в город пришла чума, и работу остановили. Когда решили, в преддверии празднования 300-летия воцарения царствующей династии, продолжить работу, то династия эта была обезглавлена и навсегда выкорчевана из Земли Русской.

Рассказывает о появлении знаменитой книги Солженицына практически из почты "Нового мира": "Письма, пришедшие на "Один день Ивана Денисовича" Солженицын выносил из редакции чемоданами". Любопытно по технологии: разбирать почту Солженицын поручил сорока добровольным помощникам, найденным после публикации "Ивана Денисовича".

А.Т. был человеком очень проницательным, он довольно быстро разглядел характер Солженицына. "Бодался теленок с дубом".

Ответ Лакшина на книгу Солженицына при жизни первого не был напечатан. С.Н. говорит о тотальном сокрытии правды. Эти статьи Лакшина стараются не упоминать даже в библиографии серьезных изданий. Нет упоминаний этих статей, например, в книге Сараскиной о Солженицыне, нет и в библиографии словаря "Писатели ХХ века". Редактор так объяснил этот факт: "Мы не хотели огорчать Александра Исаевича".

Что меня удручило. При всем внимании зала в начале этого действа моя юная соседка писала стихотворение, другая соседка все время рассылала эсэмэски, а трое или четверо на креслах сзади меня с открытыми ртами по-детски спали. Ребята переутомлены, а мы, памятуя, что нам надо усилением работы со студентами отчитываться за грант, все громоздим на них новые и новые мероприятия.

10 декабря, пятница. Сидел почти весь день дома -- приводил в порядок Дневник и сделал две страницы в книгу о Вале. Почему-то решил, что именно сегодня во МХАТе премьера спектакля по повести В.Г. Распутина "Деньги для Марии", и поперся в театр. Подобная путаница у меня не впервой. Я живу не числами, а днями недели. Значит, я для себя решил, что спектакль состоится в пятницу. В качестве компенсации посмотрел "Свидание в июне" Вампилова. Удовольствие получил. Как обычно, сидел и внимательно следил за сюжетосложением. Одной интриги все-таки мало, все получается, только когда вырисовывается еще и характер. Но пьеса уже устарела, у молодежи сегодня другие интересы. И кому кроме нас самих, людей самого старшего поколения, нужны воспоминания о нашей молодости? Я все могу оправдать во МХАТе, оправдаю и этот спектакль: классическая пьеса в театре классики. Играют, как всегда, отменно. Все хороши: и Андрей Чубченко, и Максим Дахненко. Как у этих первых актеров хватает сил почти каждый день выходить на сцену?

Обидно, что ошибку я не смогу исправить -- "Деньги для Марии" будут завтра, а несколько дней назад звонили из Обнинска: "Удобно ли, если мы пришлем мастеров монтировать ставни в субботу?" Именно субботу еще раньше я у них и выпрашивал. А ведь у меня были серьезные планы о спектакле написать, тем более что именно сегодня я перечел статью о Распутине в "Новой газете".

В качестве еще одной компенсации -- фрагмент из "Литературки". Переписываю его сюда не потому, что хочу в очередной раз зафиксировать чью-то ругань и присоединиться к одному из лагерей. В чужом я очень часто вижу подтверждение своего мнения. Да и последнее не так уж спроста.

Владимир Иванович Новиков написал книгу о Блоке, а исследователь из Санкт-Петербурга Виктор Захаров выступил по этому поводу со статьей "Побойтесь Блока". В.И. Новикова я упоминал в дневниках неоднократно, отношусь к нему скорее хорошо, хотя он по отношению ко мне допускал разные легкие выпады, в основе которых память о проигранных в свое время Владимиром Ивановичем выборах на должность ректора.

Виктор Захаров и ругает, а иногда и хвалит Новикова. Но больше всего рецензенту в Новикове и его книге не нравится дешевый, казенный антисоветизм. Мне это тоже не нравится, поэтому и вписываю цитату:

"... пафос автора заходит уж сов-сем далеко -- тут уже и о Блоке нет речи, сводятся счеты с прошлым, вот новый выпад в адрес давней революции: "Может быть, нынешнее неблагополучие российской жизни -- следствие революционного удара теперь уже почти столетней давности" (стр. 313). Какое глубокое утверждение!.. Только зачем так далеко ходить? А вдруг это неблагополучие -- следствие недавних ударов власти по народной жизни в 1985-1991 годах, в 1993 году, в 1998 году и так далее?

Мы бы не стали останавливаться на противоречивых чувствах автора книги о Блоке к советскому, если бы они не возникали уже почти беспричинно в разных частях книги. Приятно быть борцом, когда бороться уже не с чем. Например, вот таким образом: "...в результате "неслыханных мятежей" в стране воцарилась тоталитарная власть, она еще долго продолжала лицемерно пользоваться революционной риторикой..." (стр. 95).

Может быть, это не главное в книге о Блоке, но тем досаднее, что трагическая судьба великого поэта используется для сведения ложнополитических счетов. Кстати, коммерческий антисоветизм -- черта многих авторов, сочиняющих биографии наших великих соотечественников, живших в XX веке. Особенно отличился в этом смысле А. Варламов, издавший в "ЖЗЛ" книги о Пришвине, А. Толстом, Грине, Булгакове".

11 декабря, суббота. В семь утра встал, заехал за С.П. и вместе с ним отправились на дачу. К одиннадцати часам должны были подъехать монтажники: я хотел бы сделать роль-ставни еще и не потому, что они спасут от бытового воровства, а с ними станет в моем кукольном доме теплее.

Рабочие приехали уже после двенадцати, и моя мечта выехать в Москву где-то в три или в четыре, чтобы успеть к спектаклю, испарилась. Много и злобно размышлял о малом бизнесе, жадном и не берегущем время клиентов. Именно поэтому он в России, в тот момент думалось мне, никогда и не поднимется с колен. Но потом приехали рабочие, два молодых парня, вынули инструменты, сняли с багажника разные металлические балки и детали и довольно быстро принялись монтировать. На улице довольно холодно. Приплясывая в легких ботиночках на морозе, слесаря работали до семи, не переставая. Мне даже пришлось во дворе им устраивать дополнительное освещение.

Уже во время небольшого перерыва, когда ребята пили чай, узнал, что в Обнинске действует свыше 40 фирм по замене окон. Узнал также, что в основном фирма, на которой работают эти пацаны, весь материал получает из Белоруссии. Ребята говорят, что у белорусов изделия и заготовки значительно качественнее, чем у китайцев или турок. Кстати, у меня в машине потек бачок тормозной жидкости. Пластмассовая безделушка за две копейки, а вот, полетела. Это особенность нашей автомобильной техники. Пришлось заезжать уже перед Москвой к какому-то частнику-армянину. Я люблю армян, если не банкиры, не писатели и не государственные деятели, -- сделал все быстро, четко, деньги взял небольшие.

Дома, включив радио, сразу узнал массу нового. В наше время радио, телевидение и Москву нельзя бросать надолго. Филя Киркоров побил женщину-режиссера во время репетиции церемонии вручения некой премии. Но главное, как считает радио: футбольные фанаты и "националисты" устроили в знак протеста против гибели своего товарища от ножа кавказца демонстрацию на Манежной пощади. Уже вторую, первая была на Ленинградском шоссе. Это ни для кого не секрет, что очень часто своего земляка мощная диаспора может откупить у милиции. На сей раз милиция под подписку о невыезде отпустила четырех друзей убийцы, участвовавших в драке. Радио возмущалось тем, что демонстранты шли с "националистическими" лозунгами. Лозунги ни разу не цитировались. Всех радовало, что ОМОН не был пущен в дело и молча терпел наскоки на себя. Кстати, была разгромлена новогодняя елка, стоящая на площади, и разбиты игрушки. Надо ли говорить: какое счастье, что ОМОН не вмешался! С моей точки зрения, гибель парня -- это только внутренний и горячий повод. На его месте мог бы оказаться почти каждый из демонстрантов. Суть демонстрации -- униженное положение окраинной молодежи, не имеющей работы. Проблема мигрантов, работающих за копейки, это еще и проблема штрейкбрехеров, позволяющих хозяевам не платить за простую работу, которую вполне могли бы исполнять и соотечественники, достойную и положенную плату. Но нет, детишек, видите ли, кое-кому надо учить в лондонах и парижах!

12 декабря, воскресенье. Мне кажется, что я уже не могу что-либо читать, не думая, какую пользу принесет это чтение моим студентам. Наверное, уже писал, что люблю исключительно "для себя" читать Лиона Фейхтвангера, особенно его историческую беллетристику. Сейчас снова взялся за "Лисы в винограднике". И любимая с детства страна, и прекрасная, вдоль и поперек известная вроде бы эпоха. Но и здесь набрел на чудесное открытие.

Я часто ребятам говорю, как важно, не рифмуя ни с кем, выбрать имена героям. Тут надо учитывать все, от начальных букв -- два имени, начинающихся на одну и ту же букву уже нежелательны. Объясняю, что почти невозможно имя Евгений -- его "застолбил" Пушкин, или фамилия Печорин -- она навсегда в сокровищнице Лермонтова. Но это все мои скудные примеры, нужен еще классик, на чей авторитет можно было бы опереться. Классик пожаловал.

Вольтер в глубокой старости возвращается из Ферне в Париж и встречается с Бомарше.

"-- Знаете ли, мой дорогой друг, -- сказал ему Вольтер, -- что без вас я вряд ли написал бы "Ирэн"? Успех вашего "Цирюльника" убедил меня испробовать мое старое перо. Правда, ваше великолепное произведение меня несколько и огорчило. В моей пьесе вы найдете священника по имени Леонс. Поначалу он назывался Базиль. Но с тех пор как Базиль появился на подмостках, имя его вызывает мысли, несовместимые с мрачным нравом моего старого священника. На ближайшие века имя Базиль принадлежит вам, друг мой".

Из дома почти не выходил. Правда, утром был в магазине, где торгуют автомобильными деталями, купил шланг с крепежом. Кстати, если в будущем еще понадобится менять радиатор, узнал, что стоит он сравнительно недорого: 1500 рублей. Ну, еще купил куриное филе -- сварил очень неважный плов, забыв положить в него специи.

За рабочим столом сидел недолго, но написал несколько страниц в книгу о Вале и вдруг обнаружил, что, кажется, первую часть я уже заканчиваю. Читал еще книгу Юрия Хмельницкого "Из записок актера таировского театра". Это отец Марины Хмельницкой, бывшего ректора ГИТИСа. Книга и выпущена в 2004 году издательством ГИТИСа. Детей надо заводить хотя бы для того, чтобы было кому потом печатать твои книги. Интерес к этим запискам возник, когда мы с Сашей Колесниковым шли мимо Камерного театра к метро. Вот тут Саша мне и начал рассказывать, как актеры, втихаря от начальства, принялись строить жилищный кооператив, и потом пришлось об этом рассказать начальству. Тут необходима прямая речь очевидца:

"Прошел год. Поднимались этажи -- стройка станови-лась реальностью. Это было видно всем, в том числе и дирекции. В один прекрасный день дирекция театра при-гласила к себе наше правление. Нам сказали: "Поскольку у вас кооператив не утвержден и стройка идет от лица те-атра, то будем считать этот будущий дом -- домом театра, следовательно, комнаты и квартиры будут распределяться по нашему усмотрению. Мы, конечно, посчитаемся с ва-шим мнением, но у нас свои требования и свои планы".

Стало сразу ясно, чем это нам грозит. Решено было пока не конфликтовать, не возражать, со всем соглашать-ся, но всеми силами добиваться утверждения кооператива и продолжать как можно интенсивней строительные работы".

Дальше я делаю некоторый монтаж из отдельных фраз автора, находящихся на одной странице. Зачем я вообще ввожу этот эпизод в свое повествование? Ситуация характерная для всех советских времен и в известной мере демонстрирует, в каких условиях и кем двигалось вперед прославленное советское искусство.

"Стройка близилась к завершению, но вдруг останови-лась: нужны были немалые дополнительные средства, что-бы окончательно все завершить. В этой ситуации дирекция заявила, что на это денег нет, да мы и не очень хотели одалживаться, чтобы оконча-тельно не попасть в зависимость от дирекции. Молодец Гортинский -- нашел одно крупное учреж-дение, связанное с авиационной промышленностью, кото-рое соглашалось нас финансировать. Но потребовало це-лый этаж. Мы пошли на это, увеличив надстройку еще на этаж".

Я выпускаю здесь невероятную активность будущего народного артиста СССР Жарова.

"Вновь работа закипела. Неожиданно на стройке, кото-рая еще не была закончена, но близилась к завершению, появились А.Я. Таиров и директор театра Л.И. Изольдов. Руководство театра, не стесняясь присутствия наших пред-ставителей, стало прикидывать, кому что предоставить, как перекроить квартиры. Решили две самые большие со-единить и отдать Александру Яковлевичу и Алисе Георги-евне, другие две поменьше -- Изольдову, еще одну -- ко-му-то из управления по делам искусств. Мы поняли, что плодами наших усилий и трудов могут воспользоваться другие".

Но картина не будет полна, если я не впишу сюда заключительную сцену. Этот дом интересует меня еще и потому, что в нем, кажется, живет М.Е. Швыдкой. Но в принципе, разве эти сцены не могли бы претендовать на полноценный фарс?

"Тут начался настоящий детектив. Когда наконец Жаров положил в боковой карман пиджака утвержденный устав "Жилищного кооператива работников Камерного театра", радости не было конца. Одно важное сражение мы выиграли! В то же время прекрасно понимали: пока окончательно не будет закончена стройка, не будет сдана Госкомиссии, пока все не будем прописаны, всякое может произойти. Руководство, узнав об утверждении коо-ператива, могло бы причинить массу неприятностей, закрыть вход на стройку, наложить вето. Поскольку стройка начиналась от имени дирекции, все бумаги печатались на бланках театра, могла случиться тяжба. Неизвестно, чем бы могло все кончиться. Поэтому об утверждении коопе-ратива знали только члены правления и до времени хра-нили это в строгой тайне. Нашему правлению надо воздать должное -- на последнем этапе стройки проделали удиви-тельную работу. Сумели в течение двух дней сдать дом Госкомиссии, получить право на заселение и договориться с домоуправлением о срочной прописке всех жильцов. Каждому актеру, работнику театра, кому предназначалась та или иная комната или квартира, было строго внушено: если он хочет получить свою площадь, должен хранить полное молчание о завершении стройки и утверждении кооператива. Ни один человек, конечно, не проговорился!

Следующий, не менее важный, этап -- вселение -- был организован так. С 12 часов ночи после спектакля каждо-му было определено время для въезда, причем категориче-ски запрещалось приезжать с большим количеством ве-щей -- один небольшой чемодан с едой и самым необхо-димым. Первую ночь спать на газетах.

В доме два подъезда, выходящие на Тверской бульвар. У каждого подъезда должен дежурить ответственный член правления -- встречать прибывшего счастливца, лично провожать до его квартиры, вручать прописанный паспорт и ключи.

Я дежурил у первого подъезда. Так как лифт еще не был пущен, то провожал каждого пешком, но с такой лег-костью взлетал на 5, 6 и 7-й этажи, как будто у меня вырос-ли крылья, а затем -- вниз за следующим".

13 декабря, понедельник. Вчера в эфире очень много и тревожно говорили о происшествии на Манежной площади. Вышло пять или шесть тысяч человек, как считается, болельщиков "Спартака". Все это закончилось массовыми выступлениями молодежи. Как я понял, они испугали и власть, и СМИ. Вчера телевидение причину этого объяснило следующим. Шестого декабря компания русских ребят встретилась на остановке с группой молодежи с Кавказа. Кто к кому привязался -- пока неизвестно, но во время этой молодежной разборки один из кавказцев из травматического оружия убил москвича Егора Свиридова. Кстати, русские ребята редко ходят с оружием. Конфликт обострился после того, как пятеро из группы кавказцев были сразу же отпущены под расписку о невыезде. Это сценарий вчерашнего дня. Сегодня через СМИ выяснилось следующее. Оказывается, видимо, по звонку одного из задержанных, на нескольких машинах приехали представители диаспоры. Они или угрозой, или за деньги -- это вскоре должно стать известным -- вырвали у следователя своих земляков. Собственно, последнее и стало внешней причиной всех дальнейших выступлений. Глубинная причина острее. За всем -- экономика, ничтожные деньги и возможности. У нас права человека -- для богатых. Мне кажется, обстановка накаляется и будет еще накаляться. Не забудем, что в 1993 году все происходило в первую очередь в атмосфере человеческой исступленности. Вчера же показали поющего по-английски на благотворительном вечере Путина.

Радио "Эхо Москвы" весь день говорило об инциденте на Манежке. Всех пугает лозунг "Россия -- для русских". Несколько кавказцев было побито. Невероятно ангажированно вели передачу Елена Геворкян и Владимир Роменский. Мне думается, что вся история в центре Москвы есть первый вздох будущей революции.

В Кемеровской области чуть ли не 250 солдат оказались в госпитале с каким-то простудным заболеванием. Есть мнение, что это связано с новой, не приспособленной к русским морозам формой, созданной Юдашкиным.

Уже два дня читаю рассказ своей студентки Софьи Ланчу "Не дышать".

14 декабря, вторник. На кафедре, уже после семинара, довольно долго говорили с Самидом Агаевым о событиях на Манежной. Оба пытались досмотреться до причин. Их очень много, главная из них -- власть. Гастарбайтеров мы собирали не из желания им помочь, а чтобы экономить вдвое, а то и втрое на рабочих, на стройках. Вот так возникла нынешняя система оплаты труда, лишившая места многих москвичей. Каждый приезжий -- это штрейкбрехер. Я по этому поводу мог бы рассуждать много и долго. Самид рассказал о том, чего я и не знал. Об ожесточении, с которым иногда били инородцев. Это очень не похоже на русских. ОМОН буквально отбивал несколько молодых кавказцев от толпы. Они засунули ребят под машину "скорой помощи", а сами встали вокруг.

Потом некоторых кавказцев разъяренные молодые буквально вытаскивали из вагонов метро. Произошло это именно внизу под площадью, ибо по недомыслию разрешили всей возбужденной толпе войти на станцию метро "Охотный ряд".

Софья Ланчу сделала очень хороший материал и, как любое сильное произведение, он вызвал много споров не всегда со справедливыми посылами. Естественно, здесь постарались Вера Матвеева и Саша Нелюба.

Часов в пять уже был дома. Сел за редактирование Дневника, осталось уже немного.

15 декабря, среда. Встал в шесть часов и сначала принялся читать роман Демидова в 10-м номере "Нового мира", а потом накормил себя и пошел к компьютеру редактировать декабрь прошлого года.

Два события произошло утром: во-первых, С.П. прислал уже прочитанную, с помеченными для сокращения местами, работу о Булгакове Ан. Королева, а также еще и талантливо и зрело написанное предисловие. Я бы наверняка так широко и последовательно подобного не написал. Второе -- вышла "Литературная газета" с огромным первополосным моим снимком и большой статьей Александра Неверова -- "Некабинетный ученый". В своей статье Александр Неверов вернулся к годам моего ректорства и спасения института. Довольно много здесь цитат из моей книжки "В сезон засолки огурцов". Думаю, что эта статья не принесет мне доброжелателей среди писателей и не прибавит любви в институте. История пишется, чтобы ее забыть.

Вечером назревала новая схватка между русскими ребятами, которых пресса называет "националистами", и молодыми кавказцами. Милиция, однако, была уже готова. К району Киевского вокзала стянули ОМОН. Задержали 800 человек. Многие были с оружием: и травматика, и просто ножи и отвертки. Это общая картина: мы все время, глядя на отдельные безобразия в стране, говорили, ссылаясь на социальный опыт и протестную энергию французской и английской молодежи, о пассивности и равнодушии наших ребят. Вот и дождались...

Первая волна дала о себе знать два года назад в Кондопоге, а теперь уже штормит. Боюсь, что еще будет и буря. Оба раза действие разворачивалось по одному и тому же трагическому сценарию. Кавказцы начинают как победители, а потом возникает единство местного населения. В вышедшей вчера "Литературной газете" по поводу выступления на Манежной площади внушительно написано: "И надо, наконец, понять, что в призыве "Россия -- для русских" не ксенофобское отношение к другим этносам, а отчаяние и боль оскорбленного и униженного народа, которому неуютно и даже страшно жить в стране, носящей его имя".

ОМОН оттеснил всех с площади. Как эхо событий, прошли драки в других районах Москвы. Иногда кавказцы, почувствовав лихую силу безнаказанности, били даже милицию. Подобная стычка между 12 выходцами из южных республик и группой милиционеров произошла на станции метро "Юго-Западная". Иногда милиция отбивала темноволосых подростков у озверевшей толпы. Одну такую сцену на Манежной площади показало телевидение. Смуглолицые ребятишки жались друг другу за спинами омоновских амбалов. Когда я это увидел, то не смог сдержать слез.

Звонил из Германии Сергей Дебрер, просит интервью для газеты. В России у меня уже давно никто о подобном не просит. Довольно долго с Сергеем обо всем говорили. Договаривать будем завтра, а пока слепили некоторую модель.

16 декабря, четверг. Утром добил Дневник за 2009 год, теперь декабрь должен прочесть Лёва. В свою очередь Саша, уже давно принявший на себя секретарские обязанности, внимательно переносит всю правку с бумажного варианта на компьютер. Постепенно я буду усложнять ему задачу, пока справляется.

К двум приехал в институт. На моем столе уже лежал очень трогательный приказ ректора -- и думали, и старались, и искали формулировки -- мне благодарность и 10.000 рублей. По аналогичным поводам никому больше не давали. Одновременно с этим и указание из ректората провести собрание кафедры по выдвижению возможных кандидатов на пост ректора. Проведем.

Насколько я понял, первоначально ректорат хотел устроить выборы по упрощенной процедуре, то есть безальтернативно и по докладу ректора, но пришло письмо из министерства с указанием не только сроков, но и характера -- выборы должны быть альтернативными. Когда стал разбираться, обнаружил, что ректорат каким-то образом изменил условия выборов. У нас не менялся, я говорю о содержательной части, устав института, но почему тогда поменялись условия выборов? Если в прошлый раз на должность ректора мог претендовать даже человек со стороны, то нынче -- только штатный сотрудник, проработавший в институте не менее пяти лет. Ректорат вроде бы уже выдвинул в качестве претендентов Стояновского и Ужанкова, но последнего пришлось с выборов снимать, он работает у нас недостаточно долго. По словам Ужанкова, с которым я увиделся несколько позже, зоркость проявила Л.М. Ее можно понять, она обжилась с нынешним ректором, не хочет никаких перемен.

В институте я продолжаю свой клуб выпускников. На этот раз звал Женю Лесина и Аню Кузнецову. Пришли, как всегда точная Аня, и Елена Алимовна -- послушать. Студентов -- у них начинается сессия, вечером какие-то дополнительные лекции -- было немного, но поговорили интересно, у меня возникло чувство удовлетворения. Анна со знанием дела рассказала о нашем премиальном процессе, на фоне которого вдруг возникают "Дом, в котором..." Мариам Петросян, "Уроки рисования" Михаила Когана и "Каменный мост" Александра Терехова -- большая литература, вернее, литература большого стиля. Любопытна и, уже обрастающая ниточками собственного мифа, биография Анны.

Прозу она писать не перестала. Сейчас ей пришлось удочерить дочь своей подруги, и, кажется, этот новый опыт станет для нее материалом нового произведения.

Опять минут тридцать по телефону вместе с Дебрером ваяли газетное интервью для немцев. Первоначальный план сделать веселый рождественский материал поменялся.

Сегодня по Интернету пришло письмо от моего ученика Виталия Амутных. Оно просто меня всколыхнуло, заставив опять почувствовать себя молодым, полным надежд и желаний. Но это письмо не будет понятным, если здесь же не поставить и кое-чего из нашей прежней переписки. В известной мере мы оба кое в чем виноваты. Виталий, по своему южному обыкновению, пишет мне только тогда, когда ему что-нибудь надо. А тут у него вышел роман "Русалия", довольно успешно распространяемый "Террой", роман напечатавшей. На книгу прекрасную рецензию написал Илья Кириллов. Мне Виталий роман не прислал, а ведь и я бы, если бы это было сделано своевременно, как-то постарался бы печатно виталиево произведение отметить. Мой возраст не позволяет чужую книгу искать по магазинам. По этому поводу, имея в виду и некоторую обиду Виталия, написал ему довольно резкое и не очень справедливое письмо. Виталий мне ответил "юбилейным" посланием. Я -- ему, он снова мне сегодняшним письмом, которым я горжусь.

"15 декабря, 2010. С Днем рождения, уважаемый Сергей Николаевич! Желаю Вам счастья, здоровья, а также упроченья таких природно присущих Вам качеств, как доброта, отзывчивость, внимательность, неизбывное стремление пособить, протянуть руку помощи, поддержать, безвозмездно опекать, готовность в любой момент прийти на выручку, всячески споспешествовать и благоприятствовать любому творческому порыву своих учеников, защищать и отстаивать их, ничего не боясь, оборонять от каких угодно каверз судьбы. И, конечно, хочу поблагодарить за ту простоту и открытость, которые, по праву, снискали Вам славу самого что ни на есть душевного человека. И пусть же ни одно движение Вашего щедрого благодушия не останется неотблагодаренным. Виталий А."

Я ему написал короткий ответ.

"Дорогой Виталий, ну зачем столько иронии, столько сарказма! Ты только подумай: мне-то уже 75, просто нет сил. Я всегда любил и люблю тебя. Часто вспоминаю твои поездки в Москву на семинары из Днепропетровска. Не злись, все придет, в том числе и слава. С.Н.".

Сегодня, я получил ответ от Виталия.

"Дорогой Сергей Николаевич, если бы я не испытывал к Вам самой искренней любви, если бы Вы были мне совершенно безынтересны, как писатель, как личность, как старший товарищ, -- зачем бы я вновь и вновь возвращался и памятью, и душой именно к Вам? Это первое. Второе. 75? Да какая разница? Возраст -- это все только игры ума. Третье. О славе. Зачем мне слава? Какая слава? Этого мне все равно уже не успеть. Но есть Идея. Есть дорогие моему сердцу люди, жизнь которых способна эта Идея поддержать и упрочить, вот ради этого можно еще пожить. А слава... Теперь на это смотрю как-то... со стороны, как на ребяческую игрушку. И наконец, самое главное. От всей души поздравляю Вас с Днем рождения! И выбросьте из головы эти мысли о "75-ти". Во всяком случае, в "Твербуле" никаких свидетельств усталости я не нашел.

Обнимаю.

Виталий А.".

17 декабря, пятница. Непосредственно перед моим днем рождения Валя послала мне привет -- утром позвонил ее товарищ по диализу Николай Павлович, отставной адмирал. Он прочел материал в "Литературке", интересовался "Маркизом" и "Твербулем". Помнится, он всегда меня читал.

Утром министр внутренних дел Нургалиев заявил, что в случае несанкционированных выступлений милиция может применить водометы и слезоточивый газ. Одновременно власть -- испугались, что арестуют зарубежные счета? -- сообщила, что к чиновникам, виновным в гибели Магницкого, могут применить административные меры. По радио одно за другим сообщения об аресте кавказцев, затевавших в последние дни многочисленные драки. Русским тоже достается. Свою сгущенную аргументацию всех последних событий я приведу чуть позже, когда будет готово интервью. Мне показалось, что в нем я сказал все просто и достаточно подробно.

Днем ездил в институт -- взял небрежно сделанную верстку книги о заочниках. С этими книгами какое-то несчастье. Леша Козлов настолько замотался с многочисленными работами, которые он делает, и увлекся ими, что бедных заочников поставил на самый дальний план. Книги проходят так медленно, что к следующей верстке уже начинаешь полностью забывать текст.

В пять часов у книголюбов открывал выставку Николая Егорова. Хорошие работы -- много библейских сюжетов, с ними рабо-тать трудно после Доре, и отличные серии, связанные со "Словом о полку Игореве". Но то все в бессмертной стилистике Фаворского.

Вечером добрался наконец до газет. Все как всегда, но в "РГ" любопытный материал из истории Франции. Есть какое-то кокетство с заголовком: "Во Франции ушли с головой в историю. Ученые раскрыли загадку Генриха IV". На Генриха я, так любящий историческую Францию, немедленно клюнул. Вот в чем оказалось дело. Во время революции могилы французских королей были осквернены. В газете промелькнула подробность. Не решаюсь брать на себя ответственность, поэтому цитирую.

"Как известно, Генрих Наваррский был похоронен в королевской усыпальнице в Сен-Дени. В 1793 году его гроб вместе с другими захоронениями был вскрыт по приказу революционных властей. Некоторые считают, что это было своего рода народной местью монархам. На самом деле они искали свинец, которым изнутри были выложены гробы. Останки же королей были сброшены в общую могилу. Именно тогда от забальзамированного тела была отсечена голова Генриха IV".

Дальше с этой головой был проделано несколько торговых операций. Уже в наше время она была атрибутирована и, видимо, скоро вернется на свое место в королевскую усыпальницу. Но каково -- свинец! Материальное обеспечение народной ненависти. Наше время, правда, не лучше. При перезахоронении с мундира Сталина были срезаны золотые пуговицы.

Прочел текст Жени Максимович, грамотная возвышенная сплетенка.

18 декабря, суббота. Первым позвонил Лёва, потом Луганский, потом Ле-ня Колпаков. Последний рассказывал, как Надя, жена Рейна, командует его юбилеем. По-говорили о судах Полякова и Переверзина. Потом я рассказал о президи-уме Московского отделения с вечно воздерживающимся при голосовании Гусевым. Практически весь день был густо покрыт телефонными звонками. Я думаю, что звонивших было не меньше двух--сот пятидесяти. Два те-лефона -- домашний и сотовый -- работали попеременно, а то и параллельно. Особенно трогательно, когда эти звонки шли откуда-нибудь из Сибири и Дальнего Востока, от полузабытых учеников. Позвонил, в том числе, Вася Попов из Иркутска. В этом беспокойном поле было две паузы: я созвонился с С.П., он подошел и вместе с ним мы сходили в небольшой кавказский рес-то-ранчик возле метро "Университет". Выпили две литровых кружки пива, а также съели по супу и по порции мантов, я еще пил чай. Остатки трапезы, запакованные в коробку, принес домой.

Мой день рождения ознаменован еще и совершенно неожиданным выступлением совсем юной молодежи. Телевидение их не очень показывало, потому что, видимо, как и я, не очень понимало генезис выступлений, то есть кто ими управляет, кто предводительствует, какова внутренняя природа их недовольства. На этот раз это не окраина, студенты и маргиналы, а ученики 8--9-х классов. Крестовый поход детей. У них, судя по заявлению "Эхо Москвы", тоже националистические лозунги. Кстати, радио, под водительством оголтелой Ксении Лариной, уже провело передачу "Откуда берутся юные нацисты?" Ребята, мальчики и девочки, собрались возле Телецентра, а когда они -- в "несанкционированном порядке" -- двинулись в Останкинский парк, милиция стала хватать их. Всего было взято 1200 человек и изъято два служебных пистолета и около 20 ножей.

Любопытно здесь, что наша власть своего добилась -- нашу инертную, с русским "как вывезет" менталитетом молодежь раскачали. И это не сытые прокремлевские бычки и телочки, которых подвозят к месту выгула на автобусах, а молодежь вполне самодеятельная...

На экране телевизионная тусовка продолжала спорить, имеет ли право Филипп Киркоров бить женщин -- это у него, судя по всему, хобби -- или все же такое право ему не дано. Филипп -- "король" эстрады не ровен час допрыгается, как французский монарх, до чего-то похожего на гильотину.

Кроме текста интервью, присланного из Германии, ничего не читал.

19 декабря, воскресенье. Днем, созвонившись с В.А. Прониным, ходили в Музей изобразительных искусств им. Пушкина -- там выставка "Дети в мировой живописи". Прошлись еще по залам импрессионизма. Шестьдесят лет, как я периодически посещаю этот музей, а знакомые лица на картинах все не стареют. Опять будто побывал в молодости.

20 декабря, понедельник. Ездил в институт, занимался уточнением деталей в Дневнике и книгой выпускников. В институте уже царит предсессионная суета. Встретил по дороге от метро Ваню Пушкина, направлявшегося домой делать какие-то контрольные работы. Какую тьму письменных заданий дают нашим студентам -- и еще хотят, чтобы они стали писателями! Ваня обещал прислать мне список того, что он должен в ближайшее время сдать.

Вечером позвонил писатель Сергей Николаевич Семанов. Когда-то были знакомы, в свое время я даже как-то повлиял, чтобы с него сняли партийное взыскание, практически лишившее его работы по специальности, но потом разошлись. Кое-что у меня в дневниках есть о его звонке М.О. Чудаковой, -- короче говоря, давно не разговаривали и не переписывались. Правда, я его, если попадался, читал.

С.Н. поздравлял меня с юбилеем -- слово отвратительное, трагическое -- но, думаю, еще и хотел поговорить, может быть, наладить отношения. Собеседник С.Н. интересный. Заговорили, естественно, о событиях на Манежной. Довольно быстро вышли на популярную сегодня и во все времена теорию заговора, некой организующей силы. Вспомнили Ленина, кружки революционеров, пропагандистскую деятельность. И вдруг само по себе определилось, что нынче, в эпоху Интернета, этого и не надо. Он -- главный организатор и основной пропагандист. Интернет вполне способен соединить и сорганизовать людей. Именно так, видимо, и произошло на Манежной площади. Власть делает все возможное, чтобы это выступление не стало рефлексом. Арестовано чуть ли не 1500 человек -- мальчиков и девочек. Как с воодушевлением сообщило радио, среди задержанных оказалось чуть ли не 200 уклонистов от военной службы. Их тут же отправили в армию, и большинство подальше от дома, в дальние районы. Это уже просвещенная государственная мстительность. Второе, о чем вели разговор, это о терминологии, в которой средства информации ведут с нами свои душевные разговоры. Часто употребляется слово "погром". Складывается ощущение, что его накликивают из последних сил. Какие погромы, когда ни одного ларька не разбили, и какие националисты! В конце разговора пришли к неутешительному выводу, что наш молодняк, по всей видимости, только входит во вкус забастовок и протеста. Протестовать им есть против чего, надо ждать новых выступлений.

Вечером звонил Лене Мушкиной, звал ее на свой день рож-дения.

21 декабря, вторник. День начался с подарков и закончился подарками. Я обожаю подарки, в которых есть выдумка и понимание моего характера. Как только вошел в аудиторию, так первый подарок сразу и появился, и был он безукоризнен по вкусу -- это растение, похожее на фикус, в эдаком небольшом гамаке. Не без иронии, но с пониманием и моего возраста, и того, что я люблю.

Обсуждали рассказ Жени Максимович. Женя очень красивая, сильная, с прекрасной фигурой девушка. Мне всегда казалось, что она ведет какую-то отличную от сверстниц самостоятельную жизнь. В ее характере всегда была и какая-то демонстративность: обычно сидела в аудитории на первой парте и, как правило, перед ней лежала какая-нибудь зарубежная переводная книга. Во время обсуждений чужих текстов любила почти напоказ что-то писать или читать, всем своим видом объявляя: справлюсь со всем сама!

Конечно, несмотря ни на что, хотелось, чтобы и этот ее материал получился, но он не получился. Это смесь Лолиты наоборот и дамского западного романа. Путешествие молодой девушки, почти девочки в Париж со своим любовником-отчимом. Интеллектуальную канву сочинения составляет поиск героиней своей полумифической польской идентичности. Написано по фразам неплохо, но тут другой мир и другое, нежели у русской литературы, восприятие действительности.

В час тридцать прошла кафедра, на которой мы тихо и быстро выдвинули в ректоры на будущий год Б.Н. Тарасова. Чего-то бузила, желая разговоров и интриг, Галя Седых, но все закончилось мирно и скромно.

Как описать свой день рождения -- не знаю. Я одновременно был сценаристом, спонсором, объектом действия, гостеприимным хозяином и распорядителем. Народа было значительно больше, чем я первоначально планировал, приятные люди постепенно набежали. Сперва мне показалось, что народа будет даже меньше -- кто-то заболел, Рейн уехал в Питер, Поляков не смог снизойти по каким-то очень важным обстоятельствам. Коллеги были милы, отзывчивы. Пришла Олеся Николаева, которой -- детей и внуков у нее тьма -- всегда трудно надолго отлучаться из дома, Леша Варламов, Рекемчук, Самид, Саша Сегень, -- практически вся кафедра. Приехали Н.Л. Дементьева, как всегда роскошная в общении, Сережа Яшин с женой Еленой Качалаевой. От Т.В. Дорониной подарок -- Чубченко с друзьями спели куплеты.

Тронул меня Борис Есенькин, также не преминувший меня поздравить. Явились Андрей Порватов, Володя Гусев, Максим Замшев. Мне, несмотря на хлопоты, было тепло и весело. Приезжал вместе с Игорем Львовичем и Натальей Евгеньевной Александр Федотович Киселев.

Кормили и поили вне критики, по крайней мере, все напились вволю. Институт уже соскучился по таким общим праздникам и веселился, как мог. Не хватало только танцев, да горячее подали поздно, когда кое-кто уже ушел, да сладкое как-то улетело. Лично я, Леня, Алексей Соболев, Юрий Иванович и Андрей Порватов уходили последними. Соболев рассказывал совершенно необыкновенные по остроумию и остроте анекдоты. Здесь я подумал, что неплохо бы завести в Дневнике соответственную рубрику, но запоминаю я эти шутки очень плохо. Также посетила меня мысль, что анекдоты, надолго в стране умершие, вдруг воскресли.

Венцом всего вечера оказался рассказ Лены Мушкиной о нашей с нею переписке пятидесятилетней давности и речь Володи Кострова, вспомнившего мой маленький роман "Имитатор" и сказавшего, что появление в русской литературе подобного типа и характера так же значительно и символично, как и появление такого героя, как Иван Африканович в "Привычном деле" Вас. Белова. Тут же вечером мне рассказали, что моя дорогая Лена Мушкина долго допытывалась у всех: институт ли устроил Есину такой дорогой и замечательный праздник или Есин решил напоить весь институт? Персонажи, у которых Лена это спрашивала, отвечали довольно уклончиво, типа -- ну, наверное, наполовину, Есин и институт, или, наверное, какие-то были здесь спонсоры. Но все это закончилось в тот момент, когда собеседницей Елены стала уже чуть набравшаяся Светлана Киселева, которая ей и отрезала: "Конечно, Есин всех поит. До Есина никто таких праздников не устраивал и после него никто и никогда уже не устроит".

Наверное, около одиннадцати Валера привез меня вместе с горой подарков домой. Пакетами и подарочными сумками был заставлен весь коридор. Решил не ложиться спать, пока все не разберу. Судорожно пытался вспомнить, кто что подарил. Но это задача не из легких.

22 декабря, среда. Отчет о подарках на вчерашнем дне рождения немного позже, а пока о какой-то патологической ненависти, с которой утром о Путине говорили в радиопередаче Матвея Ганапольского. Дело в том, что вчера В.В. встречался с футбольными фанатами. Я новости об этом по ТВ, естественно, вчера не видел. В общем, Путин с молодежью поговорил, а потом на автобусе вместе с ними поехал на кладбище на могилу Егора Свиридова. Популистский характер этого факта очевиден, но ясно и его миротворческое значение. Во всяком случае, ясно, что это поступок человека, чувствующего свою ответственность за положение в государстве. Скорее даже поступок монарха и отца народа, нежели премьер-министра. По сему поводу можно высказать соображение, впрочем, оформившееся еще и ранее, что премьер-министр по многим статьям переигрывает президента. Очевидно также, что симпатии Ганапольского скорее на стороне Медведева. Так вот, после различных словесных манипуляций Матвей по "Эхо" объявил голосование среди слушателей на тему: "Совершил ли этот поступок Путин от души?", пошутив, мол, если у него, конечно, есть душа... Забавно, но итогов голосования так и не объявили, сказавши, что аппаратура вышла из строя. Я думаю, что в этот момент позвонил на эфир главный редактор Алексей Венедиктов, разумный человек, и предостерег -- не делайте глупостей. У меня вся затея с этим голосованием и комментарий Ганапольского вызвали чувство брезгливости.

В комнату В.С. составил все бутылки -- это коньяк, виски, а иногда и более изысканные напитки вроде каких-то настоек и ликеров. Всего 13 бутылок, среди которых, как Монблан, возвышается 4,5-литровая бутыль, подаренная Леней Колпаковым от имени "Литературной газеты".

Итак, разбираюсь с остальными подарками.

1.Большая подкова в коробке с декоративным сеном.

2.Библия, в футляре.

3.Книга Роберта Батлера "Панорама средневековья". Прекрасное и дорогое издание. Буду теперь мучиться: кто же подарил? Наверное, Борис Есенькин.

4.Такая же роскошная книга Стеффорда Клиффа Жиля де Шабанье "Стиль жизни".

5.Огромное подарочное издание о Марфо-Мариинской обители милосердия.

6.Книга Неи Зоркой "Кино, театр, литература". Это, наверняка, очень интересно.

7.Аня Кузнецова подарила раздвижную книжную полку для рабочего стола, о которой я уже давно подумывал.

8."Исторический словарь", подаренный А.С. Орловым.

9.ЖЗЛовское издание "Мусоргский" Сергея Федякина.

10.Большой том писем Алексея Суворина.

11.Подтяжки итальянские, модные, буду носить.

12.Роскошные зимние рукавицы из меха хорька -- подарила Лена Богородицкая. Она всегда придумает что-нибудь немыслимое. Полагаю, что по стоимости это как мотоцикл.

13.Подстаканники и ложки -- это "Дрофа", похоже, что чистое серебро.

14.Прелестная "визитница" с рисунками и вензелями.

15.Глиняный горшок с крышкой -- чудный подарок Леши Козлова, я уже прикинул, что буду тушить в нем парадное мясо.

16.Приехавшая внезапно, в парадном туалете, Инна Люциановна преподнесла коробку чая в музыкальной шкатулке.

17.Темные очки какой-то самой последней и экстренной моды -- очень нужный мне для поездки в Таиланд дар Саши Великодного.

18.Запонки невероятной элегантности -- от Гали и Володи Костровых.

19.Три флакона зарубежного парфюма, это подвигнет меня на ведение светской жизни.

20.Светлана Киселева тоже сделала и полезный и оригинальный подарок -- эвкалиптовый веник.

21.Андрей Порватов подарил стенные часы, стрелки у которых идут в обратную сторону Идея прекрасная, но разве жизнь поймаешь с помощью такой уловки?

22.Мой племянник с Наташей подарили мне, как всегда, что-то умное, но полезное. Прибор, который, ионизируя серебро, лечит в том числе и астму. Посмотрим.

23 декабря, среда. Время убыстрилось, а результаты моей деятельности за день стремительно уменьшаются. Утро прошло как-то вяло. Днем ездил в институт: заседание совета по защите диссертаций. Докторская -- об историзме в работах академика Василия Буслаева, кандидатская -- о драматургии Ахматовой. Во втором случае это наша Елена Коробова.

Никогда не ожидал, что вокруг фигуры Буслаева завяжутся такие отчаянные бои. Значительно спокойнее держать его за великого фольклориста. Был даже, несмотря на большое количество положительных внешних отзывов, один отрицательный. Но это с кафедры, где диссертантка работала, что понятно. Консультантом диссертации был В.И. Гусев, чьему авторитету и интуиции, безусловно, стоит верить. Перед защитой я не могу не сказать, что Гусев не волновался. Практически дело выправила М.О. Чудакова, пропевшая величальную и Буслаеву, и диссертантке. Научная репутация Чудаковой безукоризненна -- ее ни на что склонить невозможно. К чести защищавшейся, она еще и занимается выпуском полного собрания сочинений знаменитого филолога. Это накладывает дополнительный фактор зависти. Судя по докладу, исследовательница подняла многие еще не напечатанные работы покойного филолога.

Что касается нашей Елены Коробовой -- это, конечно, очень локально, но мило и занимательно. Здесь руководил процессом Борис Леонов. Все в основном крутится вокруг "Поэмы без героя", которую Ахматова хотела превратить в некое балетное либретто, сделав основными героями куклу-актерку (то есть Судейкину) и паяца (Всеволода Князева). В подходящий момент я даже задал вопросы, среди которых один был особенно неудобным: каковы по объему были эти наметки либретто, -- понимая, что их было всего несколько страниц. Другой мой вопрос был тоже не без коварства. Имелся ли хотя бы в далеком прицеле какой-либо композитор, готовый на это либретто написать музыку? Тут я вспомнил, какие указания давал Петипа Чайковскому во время создания "Спящей красавицы".

В девятом часу вернулся домой и заглянул в Интернет, чтобы посмотреть почту. Здесь оказалось кое-что занятное. Во-первых, письмишко от Юры Беликова из Перми, как говорится Маратом Гельманом, "культурной столицы России". Как удивительно он со своей культурной политикой прижился возле местного министра культуры! Вот что пишет Юра:

"Сергей Николаевич! Не знаю, верно ли я записал Ваш электронный адрес, но все равно шлю свой непритязательный экспромт, оброненный в честь вашего юбилея:

Там и тут мелькает околесина,

что "не пропадет наш скорбный труд".

-- Пропадет! А "Дневники"-то Есина,

те, ей-богу, вас переживут.

Обнимаю. Юрий Беликов".

На интернетовской почте еще и поздравление от Центральной библиотеки Гатчины. Благодарят за многолетнее сотрудничество. Любопытно, что гатчинская бюрократия, с которой я работал многие годы, мне тактично поздравления не прислала. Так же, как и Генриетта Карповна, если она, не дай бог, не заболела. Это мне кажется и занятным и знаменательным. Библиотекари на своем поздравлении поместили и фотографию своей библиотеки, и фотокарточку с моим выступлением перед читателями.

Как я уже привык, в почте лежало и письмо от Владимира Дмитриева из Госфильмофонда. Люблю его письма, потому что за ними стоит какая-то непростая память о Вале и интерес к моим дневникам. Владимир не мой единомышленник, и это делает его письма особенно занятными и мне полезными. Себя лучше видеть стереоскопически. Впечатываю отрывок.

"К сожалению, обстоятельства так сложились, что, за исключением старого "Имитатора" и "Дневников", я не читал других Ваших произведений, даже "Смерть титана". Разумеется, это гадкий факт моей, а не Вашей биографии. Пожалуйста, извините меня.

Мы с Вами, как я понимаю, по-разному оцениваем события политической и литературной жизни, что не мешает мне относиться к Вам с глубоким уважением, тем более, что в своих предпочтениях Вы несравненно менее агрессивны, чем другие представители т.н. "патриотического лагеря", и наверняка более талантливы.

Я всегда с чувством грусти вспоминаю о Валентине Сергеевне, о которой Вы замечательно написали в своем дневнике. Дай Вам Бог благополучно закончить книгу про нее. Она этого безусловно заслужила.

Я прав насчет своего знакомого немца. Он наконец-то мне написал и подтвердил получение двух книг от Вас. Прочитать их не смог из-за недостаточного знания русского языка, да и неинтересен ему профессиональный анализ текстов. Вы уж на него не сердитесь. Он немолодой и, как я догадываюсь, не очень хорошо чувствующий себя человек.

Когда выйдет новый том Ваших дневников?"

24 декабря, четверг. Видимо, ректор куда-то уезжает, так как время ученого совета, всегда строго начинавшегося в 15.15, на этот раз перенесено на 14.50. Все прошло быстро, приобретя характер некого административного миража. Главное, что утвердили двух "претендентов" на должность ректора: самого БНТ и Стояновского. З.М., которая, как всегда, возглавляет комиссию по выборам, после совета сообщила, что все кафедры сдали выписки из протоколов своих заседаний по выдвижению. Кафедра Тарасова сдала протокол с панегириками в адрес своего заведующего. Кажется, особенно сладка песнь Джимбинова. Певец во стане русских воинов!

Что касается других пунктов повестки дня, то отчет об аспирантуре состоялся в усеченном варианте, так как из-за многочисленных пробок на дороге, ставших не признаком, а непосредственным атрибутом московской жизни, Соленко, аспирантурой руководящая, опоздала. Но дела у нее обстоят очень неплохо, ждем. В затянувшейся паузе я повторил то, с чем выступал и в прошлом году. Тезисы были простые: как обычно, мы зачетную сессию начали раньше, когда еще идут творческие семинары; наши студенты невероятно перегружены разнообразными письменными работами, которые преподаватели им дают, исключительно нагнетая себе часы. Как некую иллюстрацию к сказанному, привел список, данный мне пятикурсниками.

-- История зарубежной критики (Можаева) -- письменная работа по анализу худ. произведения в призме какой-либо (и самостоятельно извлеченной из какого-либо источника) теоретической концепции или направления.

-- Теория языкознания (Сиромаха) -- конспект по учебнику экзаменационных вопросов.

-- Практическая стилистика (Сиромаха) -- конспект по учебнику экзаменационных вопросов.

-- С/к по зарубежной литературе (Кешокова, Казнина, Черепенникова) -письменная работа.

-- Риторика (Михальская) -- письменная работа.

-- Практика (о которой сообщают в разгар семестра) и отчет о ней.

Я также отметил, что мы искусственным путем создали себе еще одни каникулы, устроив между последним зачетом 28 декабря и первым экзаменом 11 января двухнедельную паузу. Меня все стали уверять, что это все власть, ей ведь зимой хочется подольше погулять в Куршавеле.

Вечером сварил большую кастрюлю борща.

Завтра в 12 часов по телевизионным каналам президент Медведев будет подводить итоги года -- даст интервью директорам трех центральных телевизионных каналов. Я со своей стороны начинаю подводить итоги года сегодня.

Вечером с Интернета снял письмо Сергея Дебрера. В качестве подарка -- западно-рождественского и юбилейного -- он шлет мне "линк" интервью, над которым мы с ним работали несколько дней назад. Это интервью в расширенном виде будет завтра в нью-йоркском "Русском базаре" и в бесплатно распространяемой по всей Германии рекламной газете со смешным "папиросным" названием "Наша марка". Но смех смехом, а тираж у нее под 200 тысяч, и читает ее все трехмиллионное русское население Германии!

Сегодня я, пожалуй, чтобы не загромождать Дневник, дам только первую половину интервью. Заголовок:

Сергей Есин: "У нас в России не капитализм, у нас власть капиталистов. А все остальное феодализм...".

"Известный российский писатель Сергей Николаевич Есин беседует с обозревателем "РГ/РБ" Сергеем Дебрером о наиболее заметных российских событиях 2010 года.

-- Чем вам запомнился ушедший год, Сергей Николаевич?

-- Прежде всего тем, что начали сбываться самые мрачные прогнозы. И сбываться они начали не в 2010 году -- этот процесс начался намного раньше. Наступило время, когда после кажущегося благоденствия стали вспухать один за другим чудовищные "волдыри". Крушение самолета в Иркутске, пожар в пермском клубе "Хромая лошадь", техногенная катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС, взрыв на шахте "Распадская", унесший жизни около ста шахтеров, массовое убийство в краснодарской станице Кущевская, засилье криминала в городе Гусь-Хрустальный, да и, наконец, недавние события на Манежной площади в Москве. При кажущемся различии у всех этих чрезвычайных происшествий одни и те же истоки.

-- Поясните вашу мысль, пожалуйста.

-- Взять иркутскую авиакатастрофу -- одну из серьезнейших такого рода в современной России. Я ее принял очень близко к сердцу, потому что тем рейсом летела дочь моего товарища, нашего знаменитого писателя Валентина Григорьевича Распутина -- Маша. Самолет приземлился, но что-то там случилось, и он, докатившись до конца полосы, пошел дальше, где должна была быть большая резервная зона. Но ее не было -- там был бетонный забор, за которым стояли кирпичные гаражи. И самолет в них врезался и загорелся. В итоге из 203 человек, находившихся на борту, 124 сгорели. Но возникает вопрос: а что, никто из проверяющих-контролирующих-надзирающих годами не замечал, что резервная зона урезана?

То же и с "Хромой лошадью": в этом клубе бывали все местные начальники. И никто не обращал внимания на то, что окна там заложены кирпичами. Да, пожарные давали владельцам клуба предписание об устранении недостатков. Но никто не проконтролировал, выполнено ли то предписание. А с Саяно-Шушенской ГЭС вообще все очень просто: ремонтно-профилактические работы там проводила фирма, созданная чуть ли не директором этой ГЭС, и он сам у себя принимал эти работы. И что, этого тоже никто из вышестоящих не видел?

Или вот сейчас новый московский мэр Собянин заявляет, что деловой центр Москва-Сити на Пресненской набережной -- это градостроительная ошибка. А что, будучи с 2005 года руководителем администрации президента России, а с 2008-го вице-премьером и руководителем аппарата правительства РФ, он этого не видел? Он что, в другой стране все это время жил?

Так вот все эти и бессчетное множество других "недоглядов" -- они тлели, как подернутые золой угли в костре. Но чуть ветерок дунул, чуть их тронули -- они и полыхнули. Это все было заложено, когда людям давали возможность сколотить капитал на условиях "разрешено все, что не запрещено". Вот откуда пошло разрушение страны. Было отброшено и забыто все то, чего делать нельзя.

-- Вы упомянули события 11 декабря на Манежной площади. Почему вы их ставите в этот же ряд?

-- Так ведь нынешним событиям на Манежной предшествовали такие же, по сути, события в карельском городе Кондопога в 2006 году, вызванные массовым избиением горожан и убийством двух из них группой выходцев из Чечни и Дагестана. Население в Кондопоге всколыхнулось после того, как местные власти назвали происшедшее "бытовой дракой". События на Манежной вызвало не столько убийство кавказцами болельщика "Спартака", сколько то, что четверых задержанных милиция отпустила. А отпущены они были после того, как в отделение приехали их вызволять представители диаспоры. И то ли заплатили, то ли надавили, но факт, что следователь четверых задержанных отпустил. Сегодня его сделали чуть ли не главным виновником всех последующих беспорядков. Но беспорядки-то зрели! Не это, так что-нибудь другое спровоцировало бы их.

-- Можно ли назвать события на Манежной проявлением воли гражданского общества?

-- Нет. Манежная площадь -- от отсутствия в стране национальной идеи. Власть пыталась заменить ее футболом, и вот что получилось. И никаких заявлений власти по существу проблемы -- одни лишь причитания о "злобных разжигателях межнациональной вражды".

-- В четверг, 17 декабря, Путин в своем телеобщении с народом, отвечая на вопрос, когда в России появится идея, ради которой стоит жить и творить, заявил: "Мне кажется, что ради детей, ради внуков, ради России, ради нашей Родины всегда стоило, стоит сегодня и будет стоить в будущем жить и творить. Как бы мы здесь ни выдумывали нашу национальную идею, надо сказать прямо: ничего ближе человеку нет, кроме своей земли, своих близких, своей собственной страны".

-- Это абсолютно верный постулат, как казалось бы. Но человек не может жить только ради будущего. Детей нельзя воспитывать, каждый день рассчитывая, сколько денег выкроить на молоко, сколько на хлеб, на учебники и в чем ребенка отправить в школу. Это ведь тоже государственные проблемы. Но вместо их немедленного решения прикрываются будущим. Мое поколение устало от этих разговоров. Мое поколение уже давно должно было жить при коммунизме. Мое поколение уже должно было счастливо жить при капитализме. Но капитализму вот уже более 20 лет, если отсчитывать от закона 1988 года о кооперации в СССР, а мое поколение все еще живет, как и положено жить российским беднякам. Идеи не из этого складываются. Идеи складываются, как ни странным покажется, из консолидации правящей элиты и деятелей культуры. Но элита только обещает: "Вот мы сделаем". Но что она способна сделать, если у сегодняшней власти нет экономики -- экономику она сдала богатым людям. У нас не капитализм -- у нас власть капиталистов. А все остальное -- феодализм.

-- Ну а где же пресловутые деятели культуры?

-- А деятели культуры дружно подпевают власти. Это их обычное поведение, на другое их не хватает. В России со времен крушения советской власти не было создано ни одного крупного произведения, которое бы прочла вся страна. Ни одного, понимаете? У нас разрушена книготорговля. Мы гордо заявляем, что у нас выходит огромное количество книг. Но выходят-то все они крошечными тиражами! А цены! Книга стала безумно дорогой. Я помню, как пришел недавно в книжную лавку, куда только что завезли мою книжку. И владелец лавки сразу же накинул на ее цену свои 38%. И книжка стала непокупаемой. То же касается и учебников -- они тоже стали очень дорогими, потому что учебник родители все равно купят своим детям, никуда не денутся. У нас изменился читатель. Да, многие читают в Интернете. Но в том, что людей "посадили" на Интернет и футбол, -- в этом опять-таки виноваты мы, деятели культуры. Сегодня страну объединяет телевизор. Но основой этого объединения является пошлость. Телевидение изуродовало нашего нового читателя. Школа приохотить его к чтению не способна. У меня как у педагога огромные претензии к нашей школе".

25 декабря, пятница. Спокойно и тихо занимался Дневником и ждал телевизионного выступления Медведева. У него по сравнению с Путиным другой формат, чиновничий. Не непосредственный контакт с народом, а беседа через посредников. Этими посредниками, как и в прошлом году, стали директора трех основных федеральных каналов, чиновники. Сидели все за круглым столом, было немножко дико видеть известных телевизионных деятелей напудренными и припомаженными. Речь Медведева была чрезвычайно спокойна, взвешенна, округла. Видимо, он был хорошим преподавателем и хорошо знает право. Только при помощи закона и традиционного суда в нашей стране, по мысли президента, можно что-то исправить. Мне кажется, что в нашей стране суд и традиционное право -- это инструмент богатых, у которых есть средства и время, чтобы долго и всласть судиться. Руководители каналов аккуратно подыгрывали президенту и не выходили за рамки прямых и некорректных вопросов. Только один раз Кулистиков спросил о Ходорковском, но вопрос был сформулирован таким образом, что, дескать, вот как Ходорковский многие поступали, а сидит из олигархов только он один. Мне показалось, что ответ Медведева, по сути, не отличался от ответа Путина. Медведев сказал, что, мол, с точки зрения суда вина Ходорковского доказана, но если кто-нибудь принесет или представит доказательства аналогичной вины другого олигарха, то и этот "новенький" будет сидеть. Все остальное было по логике власти и раскрыто с ее точки зрения. Дети, замечательное МЧС, достижения договора о стратегических вооружениях с Обамой.

Днем ездил на трамвае в баню. По дороге долго читал английский роман и газеты. В "РГ" на первой полосе заметка "Кому праздник, кому убытки. Во что обойдутся казне рождественские каникулы". Вот цифры: убытки по стране в 840 миллиардов рублей, бюджету это обойдется соответственно в 144 миллиарда. Я бы эти цифры пропустил, как не имеющие ко мне отношения и как заоблачные. Но рядом напечатана другая циферка, потрясающая своей ничтожностью, хотя и напечатана она лишь для сравнения. "Все расходы на культуру, заложенные в федеральном бюджете на 2011 год, составляют 72 миллиарда рублей".

Вторая заметка в сегодняшнем же номере -- это вполне справедливое заявление Евгения Евтушенко, который в интервью Павлу Басинскому требует свободу для поэта Владимира Некляева, баллотировавшегося на пост президента на недавних выборах в Белоруссии. Но это -- выборы и оппоненты "батьки" Лукашенко, коего ни российские СМИ, ни российские власти не любят за советские порядки в его стране. Ни бандитизма, ни плохой еды, ни разных других наших "демократических красот", -- за что любить? Лукашенко выиграл у чуть ли не десяти кандидатов со счетом 79 с копейками процентов. Естественно, все недовольны, хотя известно, что даже "вбросить" можно не больше 10 процентов голосов. В связи с этим демократы и либералы устроили еще до окончания подсчета демонстрацию и пытались совершенно "законно" штурмовать здание парламента, выбив двери и пр. Интеллигенцию, возглавляемую кандидатами в президенты, встретил ОМОН и побил. Владимира Некляева арестовали и тоже побили. Но Некляев, оказывается, еще и поэт, и на этом основании поэт Евтушенко требует для него свободу.

Начал писать я все это также и потому, что в цитате из предисловия к сборнику Некляева, которое написал Евтушенко, есть такие слова: "Недавно у одного поэта я вычитал повеселившую меня фантазию: прижизненно опароходывать своих современников. В его снах наяву величаво проплывают в виде океанских лайнеров, парусников и даже крейсеров все его соратники по литературной тусовке, превращенные в мощную флотилию..." Не лукавит ли Е. Евтушенко насчет поэта или одни и те же образы приходят на ум разным людям? Вот как у меня заканчивается роман "Твербуль":

"Я лечу и повторяю имена мастеров, преподавателей и просто служащих здесь людей. Забыть ничего и никого невозможно. Я врубаю их в свою память на всю жизнь, и они несутся за мной, как воздушные змеи на ниточке на бульваре за маленькой девоч-кой, одетой в розовое платье. В какое время вы живете и жили? С кого начать? С тети Тони, разливающей бесплатный суп в столо-вой? С библиотекарши Нины Лакаровой, готовой всегда не только отыскать нужную книгу, но и прийти на студенческую защиту? Или с заведующего общежитием Сергея Ивановича Лыгарева? Всегда улыбается, но ведь и поселит, найдет койку, защитит, если надо, позвонит по междугородному твоей маме! А с кого развернуть полк знаменитых институтских мастеров, ведущих семинары? Мы в первую очередь -- их ученики. Но маленькая девочка в своем во-ображении уже превратилась в Гулливера, на якорных цепях тяну-щего боевые корабли. Что там мы тащим за собой в будущее, какие мысли, какие и чьи книги возьмем мы в нашу расстилающуюся жизнь? Ну, что? В списке кораблей есть фрегат "Владимир Орлов", в трюме которого не только "Альтист Данилов", "Аптекарь" и "Бубновый валет", но, наверное, главное и незабываемое -- некий особый тайный взгляд на действительность, потом растиражиро-ванный и присвоенный многочисленными тайными подражателями. Я почему пишу "тайный"? Потому что это особенность ли-тературного процесса -- спереть по возможности незаметно и постараться сделать все, чтобы подлинный автор стал фигурой умол-чания. А за фрегатом -- еще пара мощных судов -- крейсер "Алек-сандр Рекемчук" со своими тяжелыми орудиями дальнего боя и отличной локационной и оборонительной техникой. Кто из проходивших на этом борту службу молодых и уже не молодых офицеров только не смотрит с палуб! Вон машет кепкой Роман Сенчин, совсем недавний выпускник Рекемчука. А уже тоже почти классик. Привет, Рома, счастливого плавания! Тут же и миноносец "Руслан Киреев", где хороший ход, отличные машины и высокая точность каждого выстрела. Его, мастера, даже не последний вы-пускник, а просто пятикурсник Антон Тихолоз за повесть "Без от-ца" в "Новом мире" получил уже не одну премию. Но мои видения на этом не заканчиваются.

За якорную цепь новый Гулливер тянет еще и десантный ко-рабль "Владимир Костров". Здесь полные трюмы готовых к вы-садке на любой территории и у любых берегов морских пехотин-цев. Здесь же и подводная лодка "Евгений Рейн", и быстроходная яхта "Олеся Николаева". Но в этом особенность флота: иногда и с вполне мирной яхты полыхнет такое!.. А подводная лодка наве-дет такого шухера!

В непобедимой армаде, конечно, много кораблей, но есть и суда только что с верфей, к названиям которых мы еще не привыкли. Ну кому что-нибудь скажет ялик "Сережа Арутюнов", хотя лю-бовно тесала, конструировала и складывала его покойная Татьяна Бек? Поэтесса и бывшая баскетболистка. Судьба уже наградила это новое в поэзии имя званием лауреата премии Бориса Пастернака. Не слишком ли много премий и не слишком ли вольно премии маркируют поэтов? А швертбот "Алексей Тиматков", контуры ко-торого обведены с такой точностью и таким изяществом, что и пи-сать ученикам-семинаристам молодого мастера приходится на этом уровне?

"Я список кораблей прочла до половины", а уже появились два, может быть, самых знаменитых корабля действующего флота. И хорошо действующего. Это авианосец "Профессор Вишневская" и ракетный крейсер "Михаил Лобанов". Какие биографии! Сколь-ко видели два этих, "прошлого века", человека! По творчеству одного в свое время принимал решение ЦК КПСС, а другая держит в своих руках всю драматическую литературу. Если бы повесть моя уже не была закончена, с какой бы радостью соединил я ее с кол-легой Островским. Помним, помним мы эту, не очень молодую, да-мочку со старинными брошками величиной с блюдца. Так граци-озно она обычно дремала во время читки пьес студентами на своем семинаре, что казалось, тигрица уже обломала все зубы. Только у настоящих, а не у поддельных светских тигриц есть дар: просы-паться в нужный момент и в нужном месте и протягивать свою мощную лапу... "А что ты там, миленькая, наворковала про своего Кузмина во второй картине?"".

Ну, а теперь можно и вернуться исключительно в наши дни и продолжить интервью с Сергеем Дебрером.

"-- Как вы оцениваете состояние национальной политики в России?

-- Да нет ее -- национальной политики. Национальная политика, на мой взгляд, должна опираться на национальную экономику. Но о какой экономике может идти речь, если, к примеру, в том же телеобщении с народом Путин, обещая возродить малую авиацию, объявляет о снижении таможенных пошлин на самолеты этого класса. Но почему их нужно завозить из-за рубежа? А потому, оказывается, что наша промышленность их больше не выпускает, поскольку разрушена та промышленность. Но зачем ее разгромили? И кто этим занимался? Этими вопросами Путин не задается.

В основе событий на Манежной тоже лежит экономика. Вот лишь один штрих: чтобы получать сверхприбыли, наши работодатели завезли в Москву огромное количество гастарбайтеров, которым платили треть положенной зарплаты. Но москвичи-то на такую зарплату работать не идут! Отсюда огромное количество обездоленной молодежи с московских окраин. Она-то и подтянулась на Манежную. И еще: наша власть не умеет наказывать. Я не уверен, что парень-кавказец посмеет вести себя в Берлине так, как он ведет себя в Москве. Эти ребята рассматривают Москву как какие-то джунгли, где можно повеселиться и поохотиться. Вот недавно был случай: молодой чеченец заехал на своем джипе к Вечному огню. Не посмотреть -- ему развернуться нужно было. Как выяснилось, он платный студент-первокурсник МГИМО, очень плохо учившийся. Но у него дорогая машина, у него деньги, и он убежден, что деньги решают все.

-- А разве деньги в сегодняшней России все не решают? О масштабах коррупции, поразившей страну, говорил на днях и президент Медведев. Правда, первый раз он объявил ей войну еще в июле 2008 года, когда утвердил Национальный план противодействия коррупции. А со времен Ельцина, с апреля 1992 года, на эту тему было издано свыше 30 указов и постановлений высших органов государственной власти и управления. Но воз и ныне там.

-- Такое обилие указов вполне объяснимо: тема-то для российской власти больная. И Медведев, и его окружение прекрасно понимают, рухнет страна -- рухнет и их личное благополучие. Естественно, что власть хочет продержаться как можно дольше. Но чтобы победить коррупцию, нужна политическая воля. Сейчас у нас часто вспоминают Шарля де Голля: за одну ночь он сменил во Франции всех судей.

-- Было на кого менять.

-- Да, у них было. Наверное, я не патриот сегодняшней России. Меня, например, радует, что Европа занялась делом Магнитского (как радует и то, что кое-кого из наших деятелей не впускают в Израиль и Штаты). Недавняя инициатива европейских парламентариев -- закрыть въезд в Шенгенскую зону шестидесяти российским чиновникам, причастным, по их мнению, к смерти Магнитского, и арестовать их банковские счета -- это очень эффективная мера. Похожее предлагал в свое время известный деятель ельцинского движения, журналист Олег Попцов: у коррупционеров и их родственников делать полную конфискацию, запрещать любую работу на госслужбе и в бизнесе и делать их невыездными -- чтобы не могли воспользоваться наворованными деньгами на зарубежных счетах. Но на это нужна политическая воля, которой нет. Зато Совет Федерации один за другим сотрясают скандалы. Как это занятно: сенатор, за которым криминальный шлейф... Вот сегодня Путин, отвечая на вопрос, почему не избирают губернаторов, говорит: "А чтобы не допустить во власть криминал". Но это же смешно! Почему криминал доходит до таких вершин? Почему его по дороге не срубают?

-- Грустное у нас получается предновогоднее интервью, Сергей Николаевич.

-- А нечему особенно радоваться. Я страстно хочу, чтобы в 2011 году не повторилось все то, что произошло в 2010-м и предыдущих годах. Чтобы сегодня мы извлекли урок, чтобы мы наконец перестали заниматься показушной внешней политикой, а сосредоточились на внутренних проблемах страны.

-- Вы полагаете, это реально?

-- Я по натуре своей романтик-идеалист.

-- Чего вы ждете от 2011 года?

-- Очередных кульбитов власти. Потому что главное для власти -- сохранить свои несметные богатства и отвернуться от трагедии "сегодня". Министры-капиталисты -- это про них: взгляните на налоговые декларации их и их жен. Откуда эти несметные богатства? Украдены, конечно же. Сегодня об этом не принято говорить в глаза нашим олигархам, которые держат страну как общак. Но их же собственные дети им это припомнят. Их дети будут за них страдать. Если только эти дети сами не сделают новой революции. Весь ход истории доказывает, что революции обычно делают дети богатых.

-- Чего вы уж точно не ждете от будущего года?

-- Точно не жду войны -- ни гражданской, ни какой другой в нашей стране.

-- Спасибо за интервью, Сергей Николаевич. Примите самые искренние поздравления с вашим 75-летием и с наступающим Новым годом!".

26 декабря, воскресенье. Все утро занимался Дневником, а потом поехал на метро в Большой театр -- естественно, на новую Малую сцену. Вчерашний снег растаял, перед Малой сценой, наверху, на подиуме буквально идет дождь. Полюбовался на почти вышедший из ремонтов Большой театр. Сегодня утром дают "Иоланту", оперу, которую я хорошо знаю, потому что много раз в юности ее слышал тогда еще в филиале Большого, располагавшемся в нынешнем Театре оперетты. Пригласил меня сегодня Паша Быков -- Иоланту поет его жена Екатерина Щербаченко. Наверное, год назад он знакомил меня с нею в фойе "Геликон-оперы". С того времени много уже чего утекло, Паша сходился и расходился с Екатериной, делал операцию на щитовидной железе, даже ездил стажироваться в Америку. А Екатерина с тех пор выиграла мировой оперный конкурс, который до нее выигрывал из российских певцов только Дмитрий Хворостовский.

Встретились с Пашей у театра. Погода все же странная -- еще лежат остатки снега, мороза нет, и начинается дождь. Паша, как певец, в зимней шапке с опущенными ушами. После операции он выглядит неважно, да и сам он жалуется, что не набрал еще прежней энергетики. О самом театре, в котором я был и во время его открытия, уже не говорю, только замечу, что подобные современные здания, сделанные в два счета под старинные, очень быстро ветшают.

Теперь о спектакле. Пели все просто прекрасно. Голос у Щербаченко обладает магией подлинной страсти, обволакивает и завораживает. Я же давно в опере не плакал, а тут поверил сказочному сюжету и как-то заново пережил. Кое-что из смыслов, ускользавших ранее из моего полудетского сознания, когда все поют вместе, наконец-то, хотя и с трудом, на английском, я прочел на боковых экранах. Теперь это делают во многих театрах. Много думал о Чайковском, о его поразительном гении. Его сила даже не в мелодиях, а в как бы вздыхающем в рыданиях, оркестровом аккомпанементе.

Дома слушал радио, потом переносил Лёвину правку в текст Дневника. Файл оказался какой-то не тот, пришлось все сверять. Путаницы в файлах и мигающих огнях электроники я боюсь больше всего.

26 декабря, воскресенье. По Discovery целый час смотрел передачу о молочной промышленности, фермерстве, торговле молоком в Англии. Конечно, в жизни не так все определенно, как в этой передаче, но как мы и в этом смыле отстали от всего мира! Нам бы справиться с тем, к чему мы призваны и что мы генетически умеем, а мы все ГЛОНАСС да ГЛОНАСС, президент наш, вон, хвалится айфоном, подаренным ему президентом американским.

Весь день занимался рукописью Дневника. Погода странная: термометр на нуле, а идет дождь. Я так с Дневником торплюсь, будто предполагаю, что уйду уже завтра. Тело свое жалко. Как через все щели будет пробираться в мир память?

В десять вечера решил поехать в "Метро". Взял с собою, чтобы мне ассистировал, Сашу. Доехали, несмотря на метель и снег, довольно быстро. Правда, почти тридцать минут откапывали из-под снега и льда машину. Большая стоянка перед магазином вся завалена снегом, утопая в грязном полужидком снегу, беспорядочно стоят автомобили.

В царстве оптовых покупок пробыли часа два. Нагрузили две больших тележки -- основной упор сделали на химию, растительное масло, томатную пасту, окорока, молоко и овощи. Саша, как и Витя, по-современному быстро и ловко разбирается с продуктами, ярлыками, наклейками с ценой и сроком годности.

27 декабря, понедельник. Утром ходил в банк за деньгами для Лени Колпакова, попросившего у меня взаймы какие-то крохи, чтобы свозить куда-то в случайно подвернувшуюся зарубежную поездку внука. Газета у них распущена на каникулы, Юра Поляков один уезжает в Чехословакию дописывать роман, а его жена Наташа тоже вывозит дочь и ее семью с внуком. Леня заезжал ко мне домой, пили чай, долго и сладко поговорили о театре, литературе, газете, институте, политике. Среди прочего высказал мысль, что в соревновании в популярности на экране Путин безусловно переигрывает президента и, согласно народной идентификации, он чаще, чем Медведев, оказывается "своим".

Вечером прочел рассказы моего первокурсника Рябинина. Завтра наверняка начнут говорить, что слишком легко читается. Свежо и искренне. Талант всегда и отличается тем, что работает легко, играючи.

Вот отзывы, который прислал Сергей Дебрер, на наше с ним интервью.

"Имя: Виктор. Дата: пятница, 24 декабря, 2010 г. Время: 02:25.

Совершенно согласен с автором: выступление русских на Манежной площади -- это хоть какая-то возможность сказать, что мы русские, это наша Родина, нам ехать некуда; даже если бы и были деньги, я никуда бы не уехал. Виктор.

Имя: Ирина. Дата: пятница, 24 декабря, 2010 г. Время: 14:24.

Гастарбайтеров пригласили, а объяснить им, что они к нам приехали и должны жить по нашим законам, а не по своим, не потрудились. А коррупцию они нам и принесли, я работала в этих республиках в советские времена, тогда у них покупалось все: дипломы, места на службе. А теперь они приехали к нам и завели это все у нас, устроились на все теплые места на госслужбе, в школах, поликлиниках. Еще чуть-чуть и некому будет ни лечить, ни учить по-нормальному и некому пожаловаться. Что надо делать? Заставить диаспоры работать с приезжими, а их заставлять через экзамены подтверждать свои дипломы, которые в большинстве купленные.

Имя: Сказов. Дата: пятница, 24 декабря, 2010 г. Время: 14:54.

Очень умно и по делу. Пока, увы, главенствуют двойные стандарты: что дозволено приезжим юпитерам, того не позволено местным жителям...

Имя: Аппа. Дата: понедельник, 27 декабря, 2010 г. Время: 17:47.

С большим интересом прочитала интервью, где освещаются почти все проблемы России, захлестнувшие страну в последнее время. Чувствуется, что Сергей Дебрер -- талантливый журналист, потому что вопросы поставлены очень актуальные и точные, без ухода от острых тем. Суждения и позиции Сергея Есина по многим вопросам заслуживают внимания. Ждем на Вашем сайте новых интервью Сергея Дебрера с интересными людьми".

28 декабря, вторник. Мое выступние на ученом совете в четверг оказалось провидческим. Из-за рано начатой зачетной сессии, из-за испуга из всех студентов семинара пятого курса было лишь трое -- Ксения, Семен и Женя Максимович. Семен сидел с компьютером и делал письменную работу к зачету по риторике, который сегодня в час. Ксюша, как я понял, пришла из чувства благодарности и помня, что в начале следующего семестра она может оказаться в больнице. Ни о чем не говорю -- не мои тайны, но девушку отчаянно жалко.

Первый курс был почти в полном составе -- мне нравится, что всегда, никогда не прогуливая, приходят более старшие ребята; "мальки" "болеют" или срочно учат латынь. Обсуждали сегодня Лешу Рябинина. У него небольшие, казалось бы, простенькие рассказы. У всех ощущение, что все тут лежит на поверхности. Кстати, у меня точно такое же впечатление. Но мне так просто и ясно уже не писать никогда. Леша обладает той волшебной наивностью и уверенностью в собственном даре, которым обладал Шукшин. Здесь чувство, ум, но пока не хватает культуры. У Леши есть качество для современного писателя редчайшее -- любовь к людям и понимание взаимозвязанности человеческого бытия. В качестве иллюстрации впечатываю себе в Дневник маленький рассказик Леши. Этого я никогда раньше не делал.

Я замочу тебя

"Я замочу тебя. Да, замочу. От меня сложно убежать, спрятаться. Ты не сможешь скрываться от меня всю жизнь. Однажды я тебя настигну. И замочу. Не стоит на меня обижаться. Ничего личного. Ты мне даже начал нравиться. Но это не меняет ровным счетом ничего. Встреча наша неизбежна. И когда она произойдет, а она произойдет непременно, я замочу тебя. У тебя есть близкие, друзья. Их я замочу тоже. Кто знает, быть может, даже раньше, чем тебя. Может, тебя обрадует тот факт, что твоих врагов я замочу тоже. Невелико утешение, но все же. Скажешь, что у тебя нет врагов? Брось... Враги есть у всех. Порой даже ближе, чем ты думаешь. Сможешь ли ты замочить меня? Не смеши. Я -- дождь. Я замочу тебя".

На этот раз я употребил новый прием. Разделил семинар на "дифирамбистов" и "филиппикианцев" и рассадил их по разным сторонам аудитории. К сожалению, "длинноголовые" к Лешиным рассказам отнеслись без моего энтузиазма. Сережа сказал, что ему в этой литературе мало информации. Ах, наши мальчики и девочки, начитавшиеся переводной литературы! Ксения обрушилась на язык, на грамматические ошибки и "бедный" лексикон. Она даже нарисовала на листе ватмана занятную картинку: критик избивает автора словарями. Картинку эту я обязательно сохраню, чтобы сделать из нее обложку для какой-нибудь из книг Дневника*.

Получил зарплату и большую годовую премию; кажется, на этот раз не забыли и меня, когда делили государственную шкуру.

Сегодня во МХАТе на Малой сцене опять идут "Деньги для Марии". Я втайне, не очень в это веря, все же думаю, что напишу статью об этой премьере. Но волнует она меня еще и в связи с какой-то грязноватой статьей Игоря Свинаренко, напечатанной в "Новой газете". Генеральную репетицию я уже видел, идти сегодня, то есть возвращаться еще раз в центр, очень не хочется, но все же решил пойти.

Дома часа два сидел, окончательно приводя в порядок рукопись Дневника за 2009 год, уже читанную Марком и Лёвой, потом снова отправился в город.

О спектакле я уже писал, все хорошо. Случайная в целом публика, попавшая в Малый зал уходила счастливой от совершенно другого удовольствия, которое она получила вместо рассчитанного. В программке я сделал кое-какие заметки. Академия, внутренняя сила -- и этим все сказано.

Не предварительный ли это диагноз нашей судьбы? Деньги, деньги...

Уже несколько дней передвигаюсь по городу без машины. Москва вся засыпана снегом. Аэродромы не принимают и не отправляют самолеты. Особенно плохое положение в "Шереметьево", где находится главная база Аэрофлота. Вчера в ситуацию вмешался министр транспорта Левитин. Мне это показалось смешным: не слишком ли поздно он проснулся? В аэропортах спекуляция водой и продуктами. Как обычно, стремясь не потерять клиентов и прибыль, компании не дают пассажирам информацию о времени вылета. Ждите!

29 декабря, среда. Теперь над Москвой свирепствует снежная буря. Все завалено снегом, центральные проспекты задыхаются в автомобильных пробках. Но русские не были бы русскими, если бы прислушались к призыву власти не высовываться на своих машинах на улицу.

Наше русское злорадство, когда мы наблюдали завленную снегом Европу -- дескать, теперь побудьте в нашей шкуре, разрешилось коллапсом на наших собственных аэродромах в Москве. Судя по сообщениям прессы, в аэропортах скопилось несколько десятков тысяч человек. В Подмосковье десятки населенных пунктов без света и тепла. Оборваны провода высоковольтных передач и повалены опоры. Из-за снега и выхода из строя нескольких подстанций аэропорт "Домодедово" прекратил работу. Вечером по телевизору Путин давал декоративный разгон министрам. Почему, дескать, не объявили, что "Домодедово" закрыто, а гнали и гнали туда пассажиров? В этот момент показали лицо уважаемого министра транспорта Левитина. Не голодный человек. Он был занят другим. Кстати, выяснилось, что самый главный человек по "Шереметьеву" в этот напряженный момент оказался в отпуске в Швейцарии. Обилие народа, собравшегося в свой зимний отпуск за неделю до начала официальных "каникул", тоже удивляет. У нас такая бездна рантье?

После трех суток ожидания вчера в час ночи из Симферополя прилетел сын С.П., маленький Сережа. У С.П. завтра утром лекция и зачет, на машине через метель и сугробы в "Шереметьево" не проедешь, да и аккумулятор у меня на машине разряжен, так что меня от встречи избавили, хотя я и был готов перехватить крестника. Поехал за Сережей рано утром Володя.

Весь день сидел дома, выходил только для того, чтобы сгрести с машины снег.

30 декабря, четверг. Наконец-то снова взялся за книгу о В.С. Теперь уже предстоит собственно "сборка". Сначала хотел отдать машинописный текст, сделанный по моему рукописному, кому-нибудь, чтобы отсканировать, перевести в электронный вариант. А потом вспомнил свой старый принцип по возможности: делать самому черновую работу и засел за сканер и компьютер сам. Времени, конечно, жалко, но очевидна и польза: одновременно выправляю ошибки и все корректирую. Именно при такой спокойной и монотонной работе приходят новые мысли и повороты. Естественно, в душе все поднялось. Во вторник или в среду, чуть потеплеет, поеду в крематорий, навещу своих вечных защитниц: маму и Валю.

Практически всем этим занимался весь день, одновременно разбирал бумаги на письменном столе, варил овощи для салата, наводил порядок.

27-го началось оглашение приговора по делу Ходорковского. Довольно быстро стало известно, что суд признает олигарха виновным, интрига теперь в следующем: сколько дадут? Все разговоры в прессе и СМИ сводятся только к одному: остальные, дескать, олигархи, создававшие свои богатства таким же путем -- на свободе, а бедный Ходорковский, поднявший руку на власть, должен сидеть. Судя по тому, что 28-го напечатала "НГ", схема "преступления" до боли типичная почти для любой компании и вряд ли ею не пользуется какая-либо из существующих больших компаний. Вот текст из газеты, дальше я сотворю небольшой комментарий.

"В приговоре сказано, что Ходорковский и Лебедев руководили организованной группой, совершавшей преступления в нефтяном комплексе. Обоих обвиняют в том, что они зарегистрировали подставные фирмы в офшорах для облегчения совершения преступлений.

Из того, что зачитывал судья, стало понятно еще одно обвине-ние, которое суд считает доказанным. Оно в том, что "ЮКОС" составлял фиктивные договоры купли-продажи нефти и скупал продукцию у своих же "дочек" по явно заниженным ценам.

Судья Виктор Данилкин до обеда успел зачитать обвинение
о хищении с 1998-го по 2000 год. По его словам, суд считает доказанными факты хищений около 500 миллиардов рублей у "дочек" "ЮКОСа" и 147 миллионов тонн нефти".

Что на все это сказать, кроме уже сказанного? В моей памяти реакция Медведева, заявившего, что, как он полагает, мнение суда по крайней мере по первому делу вполне адекватно, но если, дескать, нечто подобное в документах появится в Администрации президента или у генерального прокурора, то и другие олигархи будут сидеть. Но здесь ведь два, как мне кажется, момента. Само дело "ЮКОСа" возникло именно с подачи верхних этажей власти. Это первое. А второе -- это наши бесконечные рассуждения о профилактике преступлений. Все тенденции законодательства из Кремля были видны сразу, оно и создавалось богатыми людьми для богатых или чтобы еще не очень богатые законодатели наконец-то разбогатели. Все можно было у "ЮКОСа" прекратить немедленно: "комплекс" играл по предложенным правилам государственного воровства.

31 декабря, пятница. Первую половину дня опять занимался рукописью. Снова всплыла моя молодость и страх не успеть доделать задуманное. Уже ночью понял, как я одинок и насколько мало кому нужен. Телефон, в отличие от прежних лет, практически молчал. По телевизору шли довольно однообразные программы, основной почерк которых составили лишь пародия и ирония. Но это основной почерк и нашего сегодняшнего искусства: заново изобрести ничего не можем. Пародируем советскую власть, пародируем советские песни, вкладывая в них новое содержание, пародируем первых лиц, потому что не в состоянии высказать им в лицо накопившиеся претензии. Но в какое поразительно интересное время для наблюдателя мы живем!

Закончу Дневник этого года соображениями по "WikiLeaks" -- новейшему открытию времени. История в ее конкретном изводе уже известна -- что-то на своем сленге говорят дипломаты, кто-то слишком много зарабатывает. Замечательный либеральный публицист Леонид Радзиховский по этому поводу в одном из предновогодних номеров "РГ" написал большой материал. В нем интересно все и все влечет к размышлению, потому что сама проблема симптоматична.

"Редакция журнала Time назва-ла "человеком года" создате-ля сети Facebook 26-летнего миллиардера Марка Цукерберга. А читатели Time назвали "человеком года" Джулиана Ассанжа. Итого: вне Интерне-та героев нет, борются легитимно-солнечная и маргиналь-но-теневая стороны И-нета.

Думаю, что в Историю ухо-дящий год виртуальной эры войдет как "викигод".

Собственно, Ассанж не сде-лал ничего принципиально но-вого. Как известно, энтузиасты приносили ему ворованные диски. Что ж, украсть письмо и напечатать в газете умели и 200 лет назад... Но Ассанж обозначил наступление новой эпохи: поставил старые, всем известные вызовы во весь рост. И тем самым перефоку-сировал Систему. Кто задолго до 11 сентября не знал про шахидов? Все знали. Но после 11 сентября "почуяли горелый за-пах" совсем иначе... В каком-то смысле подобный эффект произвел и "ВикиЛикс". Поста-вил мир на уши и стал нарица-тельным словом.

В чем "заслуга" (или заслу-га) "ВикиЛикс"? Он слил в Интернет не одно пикантное письмо -- это и правда баналь-ность. Нет. Он взорвал пере-мычку тайны -- и хлынули все секреты. Что, разумеется, было технически невозможно до появления Интернета. И тем самым показал новое качество Цивилизации. А именно: не от-дельный секрет разоблачается, а -- секретов больше нет. Они "ликвидированы как класс"".

Собственно, дальше Радзиховский говорит о том, что все мы теперь под контролем. Все записывается, любой телефонный разговор можно "найти". Где наша личная жизнь? Теперь она на виду, и только благодаря условной скромности власти еще не в Интернете. Но я не забыл и максиму: "Вне Интернета героев нет". Я недаром последнее время бьюсь над своими дневниками. В ближайшее время отправлю их туда, куда давно предлагает мне их отправить Лямпорт, -- в Интернет. Правда, скандала не произойдет.

Именной указатель

Абалкин Леонид 250

Абдразаков Ильдар 228

Абрамович Роман 151, 203, 213, 232

Август Вильгельм 33

Авербух Марк 49, 51, 74, 99, 132, 161, 204, 205, 209, 233, 310, 319, 335, 337, 344, 400, 413, 421, 432, 437-439, 448, 449, 451, 462, 469, 515

Аверинцев Сергей 31

Аверченко Аркадий 256

Агаев Самид 177, 188, 245, 488

Агафонова Татьяна 47, 93

Айги Геннадий 186

Аксенов Василий 63, 257, 477

Акунин Борис 151

Александр II 173

Александр III 389

Алексеев Михаил 215

Алексеева Людмила 229, 293

Алентова Вера 6

Алешкин Петр 344

Аликевич Анна 230

Алиса (см. Ганиева Алиса)

Алферов Жорес 378

Альбац Евгения 35, 385, 440

Альберт (см. Сергачев Альберт)

Амутных Виталий 156, 299, 343, 393, 491

Ананьев Анатолий 222

Анатолий, сосед С.Н. Есина 37, 114, 295

Анашенков Юрий 86, 242, 243, 247

Андреев Владимир 180, 182, 214, 337, 338, 365

Андреев Леонид 83

Андропов Юрий 64

Анненский Иннокентий 83

Аннинский Лев 23, 49, 82

Антонов Алексей 77, 220, 262, 297

Апалков Александр 241

Арагон Луи 142

Ардов Михаил 304, 466

Аржанов Сергей 238

Арканов Аркадий 155

Арутюнов Сергей 4, 35, 37, 175, 158, 218, 220, 403, 410, 509

Архангельский Александр 7, 8, 80, 306

Архипова Ирина 3, 4, 73, 76, 77, 102, 225, 228

Арцыбашев Сергей 219, 357

Ассанж Джулиан 477, 518, 519

Афанасьев Анатолий 215

Афанасьев Юрий 310

Ахеджакова Лия 166

Ахмадулина Белла 288, 333, 463, 467, 468, 471, 478

Ахматова Анна 31, 75, 333, 464, 466, 500

Ахметова Галия 225, 348

Ашот (см. Вартанян Ашот)

Бабанова Мария 219

Бабкин Михаил 96

Бабченко Аркадий 81, 82

Багдасаров Роман 115

Бадалян Карина 260

Баженов Георгий 344

Бак Дмитрий 217

Бакиев Курманбек 150

Баландина Татьяна 234

Баланчин Джордж 256

Балашов Эдуард 31, 333, 445

Бальзак Оноре де 94

Бальмонт Константин 83

Бандера Степан 63, 101

Баранов Антон 408, 411, 415

Баранова Надежда 177, 180, 218, 224, 239, 279, 450

Баранова-Гонченко Людмила 240, 241

Барбара (см Кархофф Барбара)

Барков Анатолий 110

Барметова Ирина 105

Барто Агния 248

Барщевский Михаил 229. 268, 293

Басаев Шамиль 106

Басилашвили Олег 304

Басинский Павел 43, 115, 134, 150, 306, 307, 334, 344, 435, 442, 471, 473, 507

Басков Вячеслав 238

Басков Николай 148, 448

Бастрыкин Александр 48

Бастрыкина Ольга 199

Батлер Том 99, 499

Батурина Елена 5, 61, 356, 361, 363, 367, 409, 467

Бегбедер Фредерик 185

Бедекер Карл 209

Безруков Сергей 304

Бекетов Никита 153

Бекетт Сэмюэль 24

Беклицкий Леонид 238

Беликов Юрий 500, 501

Белинский Александр 471, 473, 478

Белоброва Лариса 227

Белов Василий 80, 497

Белый Андрей 83

Белых Никита 164

Беляков Сергей 134

Берг Альбан 137

Бергман Ингрид 55

Бердников Лев 145, 153

Бердяев Николай 83

Березин Владимир 379, 465, 469

Березовский Борис 117, 119

Берия Лаврентий 241

Беркли Джордж 24

Берроуз Уильям 269, 270

Бертман Дмитрий 32, 137

Бессмертных Мария 74

Биевец Оксана 234, 262

Билан Дима 148, 228

Битов Андрей 81, 83, 468

Блок Александр 58, 66, 83, 86, 184, 264, 341, 342, 359, 426, 448, 482, 483

Блудилина Наталья 31

Блудилин-Аверьян Игорь 31

БНТ (см. Тарасов Борис)

Боборыкин Петр 184

Бобров Александр 211, 212

Богомолов Владимир 20, 21

Богомолов Константин 444

Богородицкая Елена 94, 499

Богуславская Зоя 178, 179, 229, 232, 243, 357

Бойко-Великий Василий 310

Болтакова Ирина 236

Болычев Игорь 31, 404

Бондарев Юрий 42, 73, 120

Бондарева Алена 93, 256, 358

Бондарчук Федор 99

Бондарь Владимир 169

Боос Георгий 60

Борисова Дарья 140

Бородин Алексей 111, 214, 337, 340, 365

Бородин Леонид 216

Бородина Ольга 102, 228

Бояков Эдуард 211, 234

Бояринов Владимир 46, 103, 157, 159, 176, 438, 439

Боярская Елизавета 304

Боярский Михаил 304

Бояшов Илья 43

Брехт Бертольд 137

Бржезовский Михаил 167

Бриннер Юл 55

Бродский Иосиф 54, 55, 63, 64, 99. 157, 159, 186, 201, 211, 212, 227, 234, 280, 288, 333

Броневой Леонид 110, 182

Брюсов Валерий 83, 341, 342

Букхардт Якоб 209

Булгаков Михаил 81, 86, 124, 252, 330, 344, 382, 438, 444, 483, 489

Бундин Юрий 39, 161, 162, 360, 371, 374, 375, 394, 396, 397, 400, 410, 427, 497

Бунимович Евгений 36

Бунин Иван 83, 90, 150, 184, 256, 404, 469

Бурятский Саид 132

Бусыгин Андрей 72

Бут Александр 442

Бутов Михаил 473

Бушин Владимир 105

Быков Анатолий 368

Быков Дмитрий 65, 93, 121, 148, 157, 320, 344, 412

Быков Павел, критик 230, 368

Быков Павел, певец 32, 39, 102, 137, 512

Бэкон Френсис 17

Бэлза Святослав 104, 404, 468

В.С. (см. Иванова Валентина).

Вазари Джорджо 209

Вайда Анджей144, 287

Вайль Курт 137, 325

Вайль Петр 324

Ваксельберг Виктор 151

Валенса Лех 144

Валя (см. Иванова Валентина)

Вампилов Александр 262, 417, 482

Ван Бронкхорст Джованни 275

Ванслов Виктор 256

Ваншенкин Константин 190

Варламов Алексей 81, 115, 134, 146, 231, 240, 344, 435, 483, 497

Вартанян Ашот 47, 48, 50, 75, 98, 157, 168, 169, 180, 182, 219, 272, 279, 287, 305, 360, 372, 422, 425

Василев Владимир 47, 48, 302

Василевский Андрей 27, 119, 120, 123, 157, 209, 272, 303, 410, 436, 451, 452, 476

Василенко Светлана 128, 133, 244

Васильев Анатолий 83

Васильев Владимир 45, 151

Васильев Павел 161

Васильева Лариса 206, 404

Васильева Надежда 141, 147

Васильев Юрий 214

Веллер Михаил 92, 148

Венедиктов Алексей 36, 498

Верди Джузеппе 127, 225, 228

Верещагина Людмила 248

Верхолашин Артем 198

Верченко Юрий 176

Веселовская Екатерина 36, 40, 45, 165, 180, 348, 385

Вигилянский Владимир 279, 281, 304

Визбор Юрий 66

Виноградов Валерий 266

Виноградов Виктор 90

Виноградов Георгий 193

Винчи Леонардо ди сер Пьеро да 313

Виролайнен Любовь 114

Вислов Александр 408

Витя (см. Вотинов Виктор)

Вишневскя Инна 84, 93, 94, 97, 100, 101, 113, 147, 157, 159, 165, 173, 177, 178, 179, 182, 193, 243, 285, 357, 478, 509

Владимир Ефимович (см. Матвеев Владимир)

Вознесенский Андрей 65, 229, 232, 234, 235, 243, 244, 288, 333

Возчиков Владимир 66

Войнович Владимир 65, 92

Волгин Игорь 71, 118, 191

Волков Игорь 213, 238

Володин Вячеслав 111, 402

Володя (см. Рыжков Владимир)

Волос Андрей 78

Волчанский Андрей 180

Вольский Виктор 42, 44, 116

Вольтер 485

Ворожцов Никита 118

Воронцов Андрей 66, 67

Воротников Юрий 404

Вотинов Виктор 73, 153, 189, 205, 207, 249, 295, 348, 467, 513

Вульф Вирджиния 60

Вульф Виталий 219, 220, 234, 357

Выжутович Валерий 7

Гаврилин Валерий 359

Гагарин Матвей 145, 146

Гагарин Юрий 132, 133, 234, 378, 464

Газданов Гайто 256

Гай Германика Валерия 32, 257

Гайдар Егор 51, 250

Галахов Олег 214

Галахов Сергей 345

Галковский Дмитрий 83

Галя, секретарь БНТ 104, 351

Гандлевский Сергей 83, 217

Ганиева Алиса 105, 134, 214, 215, 403, 409, 410, 486

Ганичев Валерий 155, 207, 244

Ганапольский Матвей 334, 335, 339

Гасунс Марк 298, 299

Гафт Валентин 345

Гвоздева Инна 53

Геббельс Йозеф 33

Геладзе Екатерина 65

Гельман Марат 396

Генрих VI 316, 320, 326, 328, 493

Герасимов Валерий 195

Герасимов Евгений 340, 446

Гербер Алла 468

Геринг Герман 33

Гесс Рудольф 33

Гиммлер Генрих 33

Гиппиус Зинаида 256

Гитлер Адольф 33, 40, 41, 101, 161, 223, 253, 255, 256, 287, 334

Гладилин Анатолий 63, 64

Гладков Геннадий 373

Глазкова Светлана 94, 407, 478

Глазунов Илья 261

Глазьева Марина 199

Глемп Юзеф 15

Гнесина Елена 433

Говорухин Станислав 174

Гоголь Николай 33, 75, 151

Годенко Михаил 191

Годенко Надежда 245

Голенко Жанна 157, 160, 213, 218

Голикова Татьяна 103

Головин Николай 440

Голомазов Сергей 180

Голубничий Иван 157, 159

Голышев Виктор 211

Гольдсмит Оливер 23

Горбаневская Наталья 359

Горбачев Михаил 215, 350, 395

Гордеев Вячеслав 48

Гордеева Оксана 201, 256

Гордин Яков 217

Гордон Александр 134, 201, 210, 212, 227, 233

Горелов Александр 239

Горелова Мария 102

Горохов Андрей 245

Гороховская Ольга 260

Горшков Александр 90, 246, 401

Горький Максим 40, 53, 60, 134, 135, 142, 154, 196, 341

Готье Теофиль 326

Гофман Ефим 126

Гранин Даниил 63, 216

Гребенщиков Борис 405, 437

Греф Герман 98, 372, 419

Гречман Виктор 39

Грибанов Борис 63-65

Григорович Юрий 171, 197, 220

Григорьев Владимир 155, 344

Грин Александр 81, 483

Гриценко Николай 439

Грицман Андрей 56

Грозный Иван 95

Громов Борис 305

Грызлов Борис 111

Гуголев Юлий 24

Гулегина Мария 102

Гумилев Николай 83, 184, 223

Гусев Владимир 46, 103, 147, 157, 159, 176, 213, 215, 217, 218, 244, 245, 333, 438, 446, 494, 497, 500

Гусев Павел 72

Гюго Виктор 326

Данилкин Лев 85, 216

Дарькин Сергей 227

Дворкин Александр 96

Дворкович Аркадий 187, 372

Дебрер Сергей 423, 438, 478, 490, 491, 503, 509, 513, 514

Дедков Игорь 35

Дементьев Андрей 40

Дементьева Наталья 92, 217, 373, 374, 376, 497

Демидов Исраэль 376

Демидов Георгий 451

Демидова Алла 99

Денев Катрин 140, 141

Державин Гавриил 198

Дерипаска Олег 47, 50

Джигарханян Армен 242, 276

Джойс Джеймс 16. 22, 24, 29, 90, 317

Джонстон Дженнифер 8, 24, 33

Дизбрехт Дмитрий 110

Диккенс Чарльз 288

Дмитриев Владимир 285-287, 295, 372, 400, 501

Добронравов Николай 446, 447

Добыш Георгий 388

Довлатов Сергей 63, 64, 258

Доде Альфонс 326

Додин Лев 83, 394

Долматовский Евгений 197, 446, 447, 451

Донцова Дарья 148

Дорман Олег 376

Доронина Татьяна 33, 34, 40, 53, 75, 110, 178, 181, 201, 202, 207, 210, 220, 234, 337, 345, 355, 356, 400, 416, 497

Дорошевич Влас 184

Достоевский Федор 16, 44, 48, 60, 81, 156, 394, 417, 426, 443, 444, 449, 473, 478, 481

Дохненко Максим 40

Дубинская Алла 86, 89, 243

Дупак Николай 191

Дюдеван Аврора 315

Дюжев Дмитрий 264

Дюма Александр 212, 313, 326, 327, 339, 348, 470

Е.Я. (см Веселовская Екатерина)

Евгения Александровна (см. Табачкова Евгения)

Евко Аэлита 74

Евсюков Денис 7

Евтушенко Евгений 40, 63, 64, 71, 205, 206, 261, 288, 333, 341, 507, 508

Егоров Владимир 215

Екатерина I 145

Екатерина II 266

Елена Алимовна (см. Кешокова Елена)

Елизавета Петровна, императрица 153

Елизаров Михаил 118, 119

Ельцин Борис 35, 51, 67, 95, 119, 144, 343, 346, 347, 350, 361, 374, 386, 387, 421, 510

Ельцина Наина 343

Ерофеев Виктор 79, 118, 156, 281, 468

Есенькин Борис 206, 497, 499

Жданова Варвара 413

Жилина Наталья 232

Жуков Василий 252, 253

Жуков Георгий 196, 255, 256

З.М. (см. Кочеткова Зоя)

Зайцев Вячеслав 190

Зак Анатолий 7

Залыгин Сергей 25, 456, 457

Замостьянов Арсений 341

Замшев Максим 103, 115, 127, 157, 159, 350, 387, 392, 438, 452, 497

Заславский Григорий 181, 214, 340

Засулич Вера 164

Засурский Ясен 35, 278

Захаров Марк 110, 111, 181, 291, 220, 340, 348

Захарова Александра 110

Збруев Александр 111

Зельдин Владимир 45

Злобина Екатерина 259

Зонтаг Сюзан 54

Зоркая Мария 31, 178, 182

Зоркая Нея 178, 499

Зоя Михайловна (см. Кочеткова Зоя)

Зуев Борис 199

Зуев Василий 155

Зульфикаров Тимур 156, 170

Зурабов Михаил 103, 127, 251

Зюганов Геннадий 203, 435, 458

И.Л. (см. Вишневская Инна)

Иванов Всеволод 222

Иванов Георгий 256

Иванов Дмитрий 462, 463

Иванов Леонид 420, 422, 425, 426, 431

Иванов Сергей 372, 373

Иванова Валентина 3, 11, 24, 36, 42, 47, 49, 55, 58, 60, 62, 66, 70, 73, 78, 86, 93, 102, 104, 116-119, 124, 135, 138, 139, 153, 166, 186-189, 192, 205, 210, 225, 231, 236, 238, 242, 243, 247, 249, 269, 270, 273, 278, 281, 285, 287, 291, 292, 294, 296, 297, 337, 339, 340, 345, 347, 354, 355, 383, 387, 395, 396, 401, 406, 420, 432, 433, 435, 443, 445, 463, 464, 467-469, 478, 482, 485, 492, 498, 501, 517

Иванов Леонид 420, 422, 423, 425, 426, 431

Иванова Елена 220

Иванова Мария 147

Иванова Наталья 65, 79-82, 91, 217, 466

Иванов-Таганский Валерий 126

Иванцова Людмила 243

Игнатьев Алексей 205

Игорь, родственник С.Н. Есина 73, 136, 190, 207, 275, 278, 345

Иличевский Александр 43

Ильин Иван 17, 231

Илюмжинов Кирсан 187

Илюхин Виктор 386, 387

Иоселиани Джаба 15

Ипатова Татьяна 227

Исаев Александр 418, 419

Исаев Егор 186

Истархаков Владимир 7

Иствуд Клинт 55

Кабаков Александр 80, 206, 278, 435

Кабанов Михаил 34, 356

Кабыш Инна 71

Кадышева Надежда 127

Казаков Михаил 14

Казаков Юрий 106

Казанова Джованни Джакомо 138

Казинцев Александр 59, 60

Калмыков Дмитрий 262

Калмыкова Ольга 242

Калягин Александр 179, 345

Камблья Кирка Мак 21

Камчатнов Александр 90

Кандинский Василий 256

Кантор Максим 233

Карапетян Сак 199

Карасев Александр 272

Карелин Алексей 92, 96, 103, 139, 146, 149, 182, 189, 200

Карпов Анатолий 187

Карпушкина Людмила 221

Карханина Людмила 135

Кархофф Барбара 132, 135, 451

Касаткина Наталья 47, 48, 302

Каспаров Гарри 187

Качинский Лех 149

Каччари Массимо 54

Кентон Ольга 231, 262

Кешокова Елена 224, 491, 502

Кибиров Тимур 83, 217

Ким Анатолий 169, 170

Кимлач Юрий 394

Кин Лариса 236

Киреев Руслан 157, 176, 215, 256, 263, 264, 392, 451, 452, 467, 508

Кириллов Илья 343, 491

Киркоров Филипп 80, 296, 484, 495

Кирноза Зоя 143

Кирпонос Михаил 255

Киселев Александр 75, 133, 143, 224, 252, 256, 344, 376, 497

Киселева Александра 199, 407

Киселева Светлана 168, 169, 498, 499

Китовани Тенгиз 15

Кичайкина Анна 248

Климентьев Валентин 356

Климонтович Николай 431

Клинтон Билл 298, 369

Клюев Николай 12, 43, 58, 66, 370

Клюкина Анастасия 119, 239, 240, 407

Кобзон Иосиф 80, 354, 377, 477

Кобозева Мария 221

Коваль Юрий 420

Ковский Вадим 90

Кожедуб Алесь 42

Кожемяко Виктор 34, 356

Кожинов Вадим 410

Козак Дмитрий 372

Козак Роман 231

Козлов Алексей 91, 175, 193, 262, 300, 348, 350, 421, 475, 493, 499

Козлов Леонид 256

Козлов Юрий 155

Козыренко Олег 50, 57

Колесников Александр 171, 182, 243, 261, 264, 434, 443, 485

Колобов Евгений 191

Колпаков Леонид 23, 76, 110, 164, 238, 351, 360, 392, 408, 409, 424, 425, 427, 440, 494, 498, 513

Кондакова Надежда 241, 244

Кондина Ольга 228

Кондратов Сергей 52, 62, 206

Кондрашов Александр 408

Конев Иван 256

Кончаловский Андрей 231

Коржавин Наум 63

Корнблат Александр (см. Таиров Александр)

Корниенко Наталья 154

Коробейникова Елена 40

Коробова Елена 500

Королев Анатолий 124. 133, 142, 148, 165, 176, 179, 188, 209, 212, 217, 218, 231, 239, 326, 379, 381, 439, 465, 466, 489

Космынин Юрий 75, 452

Костин Андрей 372

Костин Владимир 43, 167, 179, 191

Костров Владимир 34, 135, 333, 341, 359, 366, 404, 497, 499, 508

Кострова Галина 34, 135, 499

Котюков Лев 388

Кочеткова Зоя 31, 123, 137, 143, 147, 232, 267, 392, 430, 502

Крапивина Маргарита 160

Красников Геннадий 220, 222, 321

Кривин Феликс 309

Кривошеев Григорий 104, 105

Кружков Григорий 404

Крупин Владимир 40, 215, 367, 388

Крым Анатолий 128

Крымов Дмитрий 219

Крымский Владимир 410, 420, 422, 425, 452, 453, 460

Крюков Никита 84, 85

Куденко Эра 297

Кудрявцев Виктор 211

Кузнецов Феликс 115, 176, 451

Кузнецов Юрий 46, 215, 280, 351, 357, 410, 426

Кузнецова Анна 114, 129, 130, 491, 499

Кузьмина Ольга 230

Кузьминов Ярослав 163

Кузякова Надежда 102

Куинджи Татьяна 137

Кулистиков Владимир 506

Кулмин Александр 173, 177

Кулько Олег 228

Куняев Сергей 12, 17, 43, 58-60, 66, 136

Куняев Станислав 143, 215, 244, 353, 369, 370, 499

Купер Гэри 55

Куприн Александр 184

Курицын Вячеслав 417

Курчаткин Анатолий 215, 379, 436, 437, 462, 465, 469

Кучерена Анатолий 393

Кучерская Майя 473

Кушнер Александр 56, 64, 83, 217, 288

Кырова Полина 302

Кюстин Астольф 58, 59, 104, 135, 136, 142, 143, 148, 172, 201

Л.И. (см. Скворцов Лев)

Л.М. (см. Царева Людмила)

Лаврентьев Максим 35, 99, 105, 134, 160, 214, 215-217, 284, 300, 341, 348, 401, 402, 403, 404, 408-410, 421, 464, 466

Лавров Игорь 292

Лазарев Лазарь 63

Лакарова Нина 508

Лакшин Владимир 480, 481

Лакшина Светлана 116, 479, 480

Лановой Василий 439

Лансачек Эван 84

Лапин Сергей 287

Ларина Ксения 99, 138, 337, 346, 460, 461, 494

Ларионов Арсений 42

Латынина Алла 303, 475

Латынина Юлия 132

Лебедев Сергей 517

Лева (см. Скворцов Лев)

Левинзон Леонид 206

Левитин Игорь 390, 516

Левитин Михаил 178, 181, 340

Леденев Сергей 97

Ледях Геннадий 47, 48

Лей Роберт 33

Лена (см. Иванова Елена)

Лена (см. Рыжкова Елена)

Ленин (Ульянов) Владимир 64, 95, 124, 190, 216, 230, 241, 328, 369, 370, 371, 399, 435, 449, 455, 458, 459, 495

Леонов Борис 166, 500

Леонов Леонид 81

Леонович Владимир 134

Леонтьев Авангард 40

Леонтьев Валерий 296

Леонтьев Михаил 14

Лепс Григорий 297

Лепский Юрий 54

Лесин Евгений 491

Лещенко Лев 109, 110, 113

Ливанов Василий 373

Ливри Анатолий 113, 114, 129, 334, 433, 452

Лидин Владимир 171

Лимонов Эдуард 81, 93, 174, 177, 229, 293, 368

Лисковая Оксана 284

Лиснянская Инна 217

Литвинец Нина 469

Литовцев Игнат 158, 159, 272

Личутин Владимир 215, 436, 462

Лобанов Михаил 157, 191, 220, 258-260, 428, 429, 440, 509

Лобанова Марина 201, 203, 448

Ломова Александра 259

Ломоносов Михаил 125, 127, 198, 230

Луганская Софья 157, 158, 160, 494

Лужков Юрий 4-7, 41, 47, 51, 52, 61, 62, 177. 178, 216, 266, 305, 311, 340, 354, 356, 358, 361, 363, 364, 367, 368, 372, 377, 378, 384, 385, 387, 388, 390-392, 402, 408, 409, 419, 467

Лукашенко Александр 194, 388, 389, 507

Луков Владимир 88, 113, 143

Лукьянов Павел 353

Лунгин Павел 86, 96

Лундстрем Олег 433

Лунин Юрий 257

Лурье Самуил 56, 217

Лучин Андрей 373

Лыгарев Сергей 508

Людовик XIII 325-327, 474

Людовик XIV 315, 316, 327, 330

Люкель Вили 132

Лямпорт Ефим 519

Магницкий Леонтий 230, 231

Магницкий Сергей 189, 477, 493

Магомедов Магомедсалам 469

Майзель Евгений 211

Маканин Владимир 65, 66, 81, 109, 151, 215, 439, 469, 473

Макаревич Андрей 405

Макаров Анатолий 211

Максим (см. Лаврентьев Максим)

Максимов Марк 93, 94, 120, 407, 425, 426, 430

Максимова Вера 243

Максимович Евгения 166, 494, 496, 514

Макушинскнй Алексей 56

Малер Густав 324, 325

Малецкий Юрий 56

Маликов Евгений 359

Мало Кирилл 345

Малягин Владимир 159, 306, 357

Мамедов Афанасий 78

Мамонов Петр 96

Мандельштам Осип 31, 154, 223, 333, 338, 426

Манский Виталий 475

Мария Валерьевна (см. Иванова Мария)

Марк (см. Авербух Марк)

Марк (см. Максимов Марк)

Марков Георгий 103

Мартынов Леонид 288

Мартынов Сергей 358, 439

Мартынова Ольга 80, 81, 120, 121

Марченко Алла 75, 82

Маршак Самуил 205

Маслов Сергей 249

Маслюков Александр 6

Масхадов Аслан 106, 117

Матвеев Владимир 27, 169

Матвеева Вера 174, 177, 430, 439, 453, 458, 460

Матвиенко Валентина 372

Мацкало Ольга 268

Маша (см. Рыжкова Мария)

Маяковский Владимир 142, 317

Мгеладзе Георгий 14

Медведев Армен 211

Медведев Дмитрий 3, 62, 73, 88, 95, 112, 131, 137, 150, 151, 166, 195, 197, 198, 268, 286, 301, 303, 308, 334, 337, 338, 340, 350, 354, 367, 368, 387, 390, 391, 408, 423, 427, 434, 436, 464, 498, 503, 506, 510, 513, 517

Медведева Елена 252, 259

Медведева Наталья 174

Медведева Светлана 137, 367, 387

Медичи Екатерина 313, 326

Медичи Мария 315

Мейерхольд Всеволод 83

Мелихов Александр 114

Менделеев Дмитрий 66

Меньшикова Екатерина 260, 262

Меньшов Владимир 6

Мережковский Дмитрий 17, 83, 256

Меркель Ангела 194, 197, 414

Мессерер Борис 463, 464

Месхиев Дмитрий 46, 131

Минералов Юрий 91, 123, 130, 240, 246, 375, 407, 409, 497

Минкин Александр 95

Миронов Евгений 126, 173

Митволь Олег 41, 385

Михалков Никита 135, 181, 292, 412, 414, 415, 421, 422, 424

Михалков Сергей 42, 176, 244

Миша (см. Стояновский Михаил)

Мишарин Александр 67, 227

Млечин Леонид 35

Мнацаканян Сергей 114

Модестов Валерий 147, 207, 256

Можаева Алла 262, 502

Моисеев Игорь 198

Мокин Александр 239

Мокрицкий Сергей 166, 181

Мольер Жан-Батист 315, 330, 438

Монро Мерилин 55

Мориц Юнна 222, 223, 315

Морозов Дмитрий 66

Морозова Анна 74

Моцарт Елена 36, 42

Муравьева Ирина 206

Мурадели Вано 359

Мурадов Георгий 109

Мураками Харуки 185

Муратов Павел 209

Мусоргский Модест 231, 499

Мутко Виталий 271, 273

Мушкина Елена 497

Набиуллина Эльвира 163

Набоков Владимир 56, 129, 356, 391, 433

Набоков Дмитрий 113, 114

Нагибин Юрий 209

Надежда Васильевна (см. Баранова Надежда)

Назаров Дмитрий 264

Налепин Алексей 134

Налич Петр 228, 229

Наполеон Бонапарт 95, 324

Нарынбаева Сабина 211

Наталья Евгеньевна (см. Рудомазина Наталья)

Натансон Георгий 178, 181

Науменко Александр 39

Неверов Александр 39. 40, 276, 409, 427, 489

Невзглядова Елена 56

Некляев Владимир 507

Нелюба Александра 101, 280, 283, 384, 407, 415, 430, 489

Немзер Андрей 5, 56, 217, 473

Немирович-Данченко Владимир 34, 83

Немцов Борис 4, 51, 61, 62, 347

Нерлер Павел 31

Нетребко Анна 102

Нетте Теодор 142

Никитин Владимир 74

Никола Мария 143

Николаева Олеся 71, 157, 191, 217, 235, 240, 288, 367, 399, 400, 463, 497, 509

Николай I 136, 350, 390

Николай II 95

Новгородцев Сева 277

Новиков Владимир 217, 482, 483

Новиков Дмитрий 105

Новожилов Генрих 38

Носков Николай 297

Нострадамус Мишель 41

Нургалиев Рашид 308, 493

О'Нил Юджин 24

Обама Барак 194, 364, 507

Оболонков Алексей 237

Образцова Елена 4

Обухова Надежда 76, 77

Оганян Альберт 367

Огнева Наталья 302

Огонек (Пинхасова) Катя 249

Огрызко Вячеслав 46, 99, 215, 216

Озерова Мери 477

Окуджава Булат 40

Онищенко Геннадий 303, 405

Ореханова Галина 110, 207

Орлов Владимир 231, 234, 262, 285, 306, 334, 508

Орлова Любовь 31

Осинкина Александра 98, 101, 385, 393

Островский Александр 57, 198, 413, 438, 509

Охлобыстин Иван 96

Охлопков Николай 162

Ошанин Лев 197

Павлов Дмитрий 255

Павлов Олег 100, 472

Павлов Сергей 475

Павлов Юрий 63

Панжинский Александр 84, 85

Папян Левон 89

Папян Юрий 89

Парфенов Леонид 6

Пастер Станислав 258

Пастернак Борис 31, 71, 154, 223, 330, 333, 337, 344, 426, 472, 509

Пастушенко Юрий 154

Патрушев Николай 372, 373

Паунд Эзра 54

Пахмутова Александра 80, 446, 447

Пахомов Юрий 529

Певцов Дмитрий 219

Пек Грегори 55

Пелевин Виктор 83, 151, 417, 472

Переверзин Иван 103, 176, 241, 244, 352, 353, 494

Переяслов Николай 128, 177, 188, 245, 246, 306

Петр I 17, 74, 95, 145, 146, 153, 265, 280, 384, 390

Петракова Анна 213, 217

Петросян Мариам 119, 491

Петрушевская Людмила 65, 66, 436, 442, 469

Печегин Андрей 199

Пиаф Эдит 317

Пикассо Пабло 97, 317

Пикуленко Александр 393

Пикуль Валентин 445

Пирогов Лев 472, 473

Писеев Валентин 97

Пичул Василий 3

Платонов Андрей 31, 81, 154, 223

Платонов Владимир 125-128, 401

Платонова Ирина 155

Плахов Андрей 135, 141

Плескачев Александр 429, 430

Плетнев Михаил 40, 274, 276, 278, 281, 282, 287, 288, 351, 352, 424, 427, 428

Плисецкая Майя 375, 439

Плющенко Евгений 79, 84, 88, 183, 228, 271

Познанский Александр 361

Покровский Борис 42, 44, 45, 183

Поляков Юрий 23, 40, 74, 99, 134, 148, 176, 241, 243, 351, 352, 408, 424, 425, 443, 494, 497, 513

Полякова Наталья 43, 425

Пономарев Лев 354

Понькин Владимир 32, 137

Попмадур, маркиза 330

Попов Василий 218, 220, 240, 494

Попов Гавриил 51, 385

Попов Евгений 80, 468

Попов Игорь 50, 57

Попов Михаил 115

Попцов Олег 111, 112, 307, 308, 511

Портной Леонид 47

Потанин Владимир 47, 103

Потемкин Александр 82, 115, 246

Прилепин Захар 80, 81, 92, 441

Приставкин Анатолий 107, 242, 248

Пришвин Михаил 81, 300, 483

Прокофьев Сергей 171

Пронин Владислав 143, 302, 346, 495

Просалов Анатолий 346

Проскурин Петр 215, 287

Проханов Александр 67, 90, 215, 378

Прохорова Ирина 352

Прошутинская Кира 144

Пуатье Диана де 313, 314, 326

Пугачева Алла 26, 45

Путин Владимир 3, 7, 35, 38, 50, 60, 62, 70, 95, 137, 138, 144, 150, 152, 166, 181, 194, 198, 213, 229, 281, 292, 298, 301, 305, 334-336, 338-340, 344, 350, 354, 358, 367, 368, 372, 378, 387, 391, 405, 419, 434, 448, 470, 488, 498, 505, 506, 509-511, 513

Путина Людмила 133-135, 137

Пушкин Александр 16, 17, 40, 43, 74, 81, 158. 198, 223, 300, 304, 375, 390, 403, 420, 434, 481, 485

Пушкин Иван 27, 495

Пьецух Вячеслав 431, 466

Пьявко Владислав 4, 39, 75, 76, 102, 228

Радж Ольга 34

Радзинский Эдвард 65, 352

Радзиховский Леонид 232, 518, 519

Райкин Константин 394, 408

Раппопорт Ксения 304

Распутин Валентин 34, 40, 80

Рассадин Станислав 63, 65

Рахманинов Сергей 102, 256, 258

Рахмонов Муртаза 281

Ревич Александр 106

Резник Семен 452

Резникова Евгения 247

Рейман Леонид 152

Рейн Евгений 157, 159, 176, 179, 191, 211, 212, 227, 240, 341, 425, 426, 468, 494, 497, 509

Рекемчук Александр 224, 257, 497, 508

Рем Эрнест 33

Ремизов Алексей 256

Ренуар Жан 312

Ренуар Огюст 312

Репман Владимир 165, 268, 366, 439

Ресин Владимир 377, 384, 385, 387, 390, 408

Ришелье Арман Дан дю Плесси 326, 330, 474

Рифеншталь Лени 33, 40, 41

Робинсон Айрис 21

Робинсон Питер 21

Робски Оксана 293

Родионов Александр 257

Роднянская Ирина 217

Родченко Александр 317

Розанов Василий 83, 236

Рокоссовский Константин 256

Романов Николай 191, 359, 404

Росляк Юрий 372, 373

Ростовцева Инна 147, 157, 158, 176, 288

Ростропович Мстислав 214

Рубальская Лариса 4

Рубина Дина 65, 206

Руденко Белла 4

Рудкевич Владимир 356

Рудковская Яна 271

Рудомазина Наталья 307, 432

Рузвельт Франклин Делано 126

Рукавишников Александр 214

Руперт Ольга 288

Рыбас Станислав 230

Рыжков Владимир 4, 109, 173, 183, 186, 191, 192, 218, 227, 228, 247, 259, 269, 271, 304, 335, 339, 345, 354, 389, 412, 437, 445, 446, 516

Рыжков Николай 37, 38, 94, 252, 253, 255, 418

Рыжкова Мария 109, 173, 183, 191, 247, 259, 260, 335, 339. 354, 389, 445, 446

Рябинин Алексей 513, 514

С.П. (см. Толкачев Сергей)

Саакашвили Михаил 58, 293

Саббило Иван 31

Савельев Артем 145

Саввина Ия 439

Савранская Марина 74, 79, 377, 430

Садовничий Виктор 4, 200

Садулаев Герман 106, 107, 116, 120, 469, 466

Садур Нина 310

Салбиев Аким 54

Салтыкова Людмила 176

Самойлова Татьяна 439

Самсонов Сергей 403

Санд Жорж 315

Санин Олег 115

Сара (см. Смит Сара)

Сараскина Людмила 306, 482

Саркисян Игорь 66

Саркози Николя 322, 353

Сарнов Бенедикт 63, 65

Сатаров Георгий 386

Сафонов Эрнест 215

Сванидзе Николай 220, 293

Свиридов Георгий 358

Свиридов Егор 488, 498

Севинье, мадам 326

Севрюков Егор 294, 358

Сегень Александр 59, 325, 497

Седых Галина 78, 157, 158, 221, 239, 288, 496

Семанов Сергей 495

Семенова Марина 243

Семиновский Роман 119

Сенчин Роман 85, 216. 272, 508

Сергачев Альберт 51, 175, 263, 438

Сергеев Алексей 262, 263

Сердюков Анатолий 195, 301, 360

Серебрякова Зинаида 256

Сердючка Верка 80

Сибирцев Сергей 466

Сидельников Николай 183

Сидоров Евгений 78, 79, 119, 159, 176, 187 232, 260, 262, 341, 379, 380, 435, 436, 439, 451, 452, 463

Сидорова Вера 235, 462

Силкин Владимир 157, 159

Симонов Константин 103, 201, 202, 214

Синкевич Валентина 205

Скатов Николай 215

Скворцов Лев 96, 160, 207, 235, 238, 432, 449, 469, 475, 490, 494, 512, 515

Скобрев Иван 84

Слиска Любовь 87

Слободкин Павел 3, 73

Смелянский Анатолий 73

Смирнов Владимир 104, 106, 201, 224

Смирнова Наталья 85

Смит Сара 16, 20-22, 29, 351, 423, 424

Смоктуновский Иннокентий 162

Собчак Анатолий 95

Собчак Ксения 294

Собянин Сергей 395, 401, 402, 408, 409, 412, 448, 504

Соколов Александр 62

Соколов Ярослав 73, 358

Соколов Саша 186

Сокологорская Ирина 317, 383, 384

Солженицын Александр 83, 186, 290, 306, 472, 480-482

Солженицына Наталья 343, 410, 472

Солнцев Роман 105

Соловьев Владимир 64, 363, 364

Соломин Юрий 72, 182

Солонович Евгений 439

Солоухин Владимир 246

Сорокин Валентин 42, 246

Сорокин Владимир 83, 150, 151, 392

Сталин Иосиф 64, 65, 95, 126, 144, 155, 191, 230, 233, 240, 241, 253-256, 343, 361, 370, 480, 481, 494

Станиславский Константин 83, 444

Стеблов Евгений 180

Степанова Мария 83

Степашин Сергей 266, 271, 442

Стоун Ирвинг 249

Стояновский Михаил 101, 132, 147, 149, 168, 169, 177, 246, 268, 272, 295, 299, 337, 341, 348-350, 356, 357, 491, 502

Стуров Владимир 302

Суворов Александр 454

Сулькин Олег 55

Сурин Алексей 200

Сурина Полина 200

Сурков Алексей 31

Сурков Владислав 82

Сухарев Дмитрий 359

Сычева Лидия 169

Сюлли Максимильен де Бетюн 326

Табаков Олег 50, 83, 219, 357, 435

Табачкова Евгения 52, 353, 438

Таиров Александр 178, 181, 444, 486

Тарасов Борис 31, 35, 53, 91, 104, 105, 116, 133, 157, 160, 163, 178, 181, 214, 257, 286, 306, 341, 357, 367, 439, 480, 496, 502

Темиров Игорь 8, 348, 350

Тимашева Марина 211, 234

Тимофеева Ольга 473

Тимошенко Семен 255

Тимошенко Юлия 70

Титаренко Михаил 37, 38

Титков Александр 267

Тихоненко Борис 42

Ткачев Александр 227

Толкачев Сергей 4, 10, 16, 23, 25, 27, 28, 30, 70, 78, 90, 109, 131, 134, 142-144, 147, 148, 158, 160, 168, 173, 176, 179, 181, 183, 186, 191-193, 206, 224, 227, 230, 233, 236, 238, 239, 247, 250. 259, 260, 261, 269, 271, 272, 282, 294, 303, 305, 306, 311-313, 316-318, 323, 325-327, 329, 333, 335, 338, 345, 348, 353, 354, 357, 380, 389, 397, 401, 404, 405, 412, 437, 445, 446, 463, 467, 483, 489, 494, 516

Толмачева Ирина 206

Толстой Алексей 81, 145, 472, 483

Толстой Владимир 115, 134

Толстой Лев 16, 48, 66, 67, 81, 83, 151, 197, 206, 220, 344, 417, 420, 442, 443, 450, 471, 481

Томский Николай 31

Тополь Эдуард 92

Топоров Виктор 473

Торопцев Александр 217, 220, 239, 243, 248, 249

Травников Семен 79, 385, 396, 399, 400, 430

Тредиаковский Василий 230, 231

Трепов Дмитрий 129

Триоле Эльза 142

Трифонов Юрий 264

Троцкий Лев 91, 142, 241, 317, 371

Трутнев Юрий 152

Трушкин Анатолий 40

Тулеев Аман 203, 213

Тулуз-Лотрек Анри де 112

Тургенев Иван 16, 48, 90, 206

Турков Андрей 36, 40, 190, 198, 257, 276, 282

Тухманов Давид 296, 359

Тяжев Михаил 377, 385, 478

Уайльд Оскар 11, 73

Угешич Дубровка 294

Угрюмов Владимир 232

Ужанков Александр 53, 257, 360, 491

Уланова Галина 48, 275

Улицкая Людмила 121, 468, 473

Успенский Николай 184

Фадеев Александр 49, 103, 204, 205

Федоров Алексей 37

Федотов Александр 73

Федотов Евгений 40, 356

Федякин Сергей 134, 499

Феллини Федерико 113

Фетисов Вячеслав 97

Филатов Сергей 118, 466

Фирсов Владимир 157, 160

Флярковский Владислав 365

Фокин Валерий 161, 162, 394

Фоменко Петр 83

Форбс Лесли 30

Фрадков Михаил 372, 373

Франциск I 313, 314

Фрейндлих Алиса 110

Фридман Михаил 103

Фрикауцан Ксения 79, 94, 349, 415

Фриу Клод 317

Фурсенко Андрей 204

Хабибулина Яна 415

Хазанов Борис 56

Хазанов Геннадий 294

Халтурин Степан 164

Харитонов Марк 475

Харлов Владимир 52, 241, 242

Харченко Вера 42, 142, 149. 153, 205, 287, 427, 476

Хатников Александр 345

Хворостовский Дмитрий 76, 102, 197, 228, 512

Хемлин Маргарита 81, 466, 467

Хессин Борис 66

Хини Шеймас 24, 27

Хлебников Велимир 311, 457

Хмельницкая Марина 219, 485

Хмельницкий Борис 444

Ходорковский Михаил 37, 293, 506, 517

Хржановский Андрей 201, 203, 211, 468

Христенко Виктор 103

Хруцкий Эдуард 243

Хрущев Никита 1906, 129, 350, 391, 434, 450, 459

Худяков Сергей 214, 219, 427

Хуциев Марк 341

Царева Людмила 53, 91, 123, 147, 157, 284, 337, 351, 357, 430, 480, 491

Цветаева Марина 31, 223, 330, 333

Цискаридзе Николай 349, 478

Чайка Елена 199

Чайка Юрий 199

Чайковский Александр 374

Чайковский Петр 325, 360-362, 377, 386, 389, 428, 466, 500, 512

Чаянов Александр 252, 259

Чевычелов Николай 47, 207, 302

Челлини Бенвенуто 209

Черкасова Елена 230

Черницкий Игорь 191, 404

Чернова Анастасия 220

Черномордик Вера 212, 227

Черняховский Иван 255

Черчилль Уинстон 21, 126

Чехов Антон 33, 34, 58, 75, 83, 92, 110, 216, 264, 365, 464, 472, 481

Чехов Михаил 55

Чигиринская Лика 118. 120, 199

Чижова Елена 131

Чиркунов Олег 226

Чкония Даниил 56

Чубайс Анатолий 51, 136, 216

Чубченко Андрей 34, 40, 482, 497

Чудакова Мариэтта 79, 81, 122, 142, 161, 207, 232, 409, 479, 495, 500

Чуковский Корней 71, 248

Чупринин Сергей 56, 114, 183-186, 188, 214, 216, 222, 379, 383, 384, 435, 450-452, 465

Чурикова Инна 181

Чухонцев Олег 83, 217

Чучалин Александр 77

Шаймиев Минтимер 41

Шайтанов Игорь 134, 143

Шаляпин Федор 76, 77

Шанцева Татьяна 227

Шаргунов Сергей 193, 194

Шаров Владимир 43

Шатров Михаил 219

Шафаревич Игорь 18, 19, 59

Шварц Евгений 307

Шварц Елена 83

Шварц Исаак 7

Шварценеггер Арнольд 390

Швыдкой Михаил 222, 235, 373, 376, 440, 487

Шеварднадзе Эдуард 15, 245

Шевцова Людмила 340, 390, 408, 435

Шевченко Борис 238

Шевченко Злата 271, 366

Шевченко Тарас 129

Шевчук Юрий 229

Шекспир Уильям 164, 171, 198

Шенталинский Виталий 204

Шервуд Ольга 131

Шергова Галина 66, 208

Шеффер Генрих 97

Шимитовский Владимир 228

Ширвиндт Александр 40

Шишкин Михаил 83, 206

Шкловский Виктор 142

Шлиман Генрих 249

Шолохов Михаил 186, 416

Шорохов Алексей 31

Шостакова Лиза 42

Шоу Бернард 24

Шпеер Альберт 33, 287

Шубин Лев 81

Шувалов Григорий 239, 240

Шувалов Иван 153

Шувалов Игорь 163

Шувалова Ольга 163

Шукшин Василий 99, 417, 514

Шульженко Клавдия 193

Шустер Савик 129

Щаранский Натан 369

Щеголев Игорь 40

Щербаков Вячеслав 274

Щербаченко Екатерина 512

Щиголь Лариса 56

Эбонаидзе Александр 128

Эгалите Филипп 315

Эдлис Юлиу 63

Эппель Асар 334

Эшпай Андрей 214, 341

Юкавский Герман 44

Юнгвальд-Хилькевич Георгий 266

Юнкова Евгения 212, 217

Юнусов Дамир 78

Юрий Иванович (см. Бундин Юрий)

Юровский Александр 208

Юровский Яков 208, 332

Юрский Сергей 211, 389, 392, 436, 438

Юрьева Алла 153

Ющенко Виктор 63

Ягибекова Генриэтта 139

Язов Дмитрий 105, 255

Якимов Евгений 50, 57

Якобсон Роман 142

Яковлев Александр 450, 451

Яковлев Антон 129, 132, 349, 392, 416

Яковлева Евгения 477

Яковлева Татьяна 181

Янукович Виктор 68-70, 72, 87, 101, 166, 194

Ясулович Игорь 166, 181, 340

Яшин Сергей 180, 345, 346, 497

© Copyright Есин Сергей Николаевич (rectorat@litinstitut.ru) Обновлено: 22/11/2015. 1441k. Статистика. Эссе: Публицистика Дневник Скачать FB2

Есин Сергей Николаевич Дневник. 2010 год.

Есин Сергей Николаевич
Дневник. 2010 год.