Есин Сергей Николаевич
Дневник. 2012 год.

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • © Copyright Есин Сергей Николаевич (rectorat@litinstitut.ru)
  • Обновлено: 21/12/2015. 1475k. Статистика.
  • Очерк: Публицистика
  • Дневник


  • Сергей Есин

    ДНЕВНИК-2012

      
       1 января, воскресенье. Сборы в дорогу для меня самое трудное и нелюбимое. Надо не забыть три комплекса необходимых вещей: что носить, чем лечиться, что читать, как работать. О том, чтобы остаться без работы, речи идти не может, и так полжизни пробездельничал, а сколько мог бы написать. Понятие "как работать" в наше время, скорее, означает "на чем". Расшифруем: надо взять большой компьютер, маленький компьютер, на котором я пишу на пляже, и к ним кучу "аксессуаров" -- зарядные устройства, переходники, удлинители, причем надо учесть, какая в стране система подключения. Еще надо взять деньги, туалетные принадлежности и прибор для измерения сахара в крови. Это уже технология жизни в старости. Старость, которая не хочет смириться с положением вещей. Как хорошо было в молодости: можно было уехать в командировку с одним портфелем.
      
       Внимание! Дневники Сергея Есина, обнимающие пространство с 1985-го, издаются и в книжном варианте. Их можно приобрести, позвонив по телефону 8 903 778 06 42.
      
       Проснулся после новогодних гуляний, не поздно, часов в десять. Вот еда была хорошая, включая баранью ногу, зажаренную в духовке, и свежий пирог по рецепту Лены Богородицкой. А телевидение было таким дряхлым, и это по всем каналам. По "Культуре" маэстро Спиваков и вечная Безродная, а везде Филя Киркоров, Коля Басков и обрамление из певцов и артистов, которые являют себя зрителю последние двадцать лет. Постаревшая рама режима. На этот раз не было Аллы Пугачевой. Ответ власти на ее временную любовь с Михаилом Прохоровым или месть самой примадонны? В выступлении президента не было ни одной запоминающейся мысли.
       О какой-то образной системе я уже и не говорю.
       В занудливых сборах в отпуск было одно утешение: я все время прерывался, чтобы почитать книгу Дзеффирелли. Делаю отметки, чтобы потом сделать выписки. Невероятно талантливый человек, но и судьба вела. В восемнадцать лет оказаться возле такого пораґзительного покровителя, как Лукино Висконти.
       Перед отъездом из дома успел еще залезть в интернетовскую почту. Два очень милых письма -- Дмитриев, Резник.
       2 января, понедельник. Перелет до Индии оказался не таким простым, как мне казалось. И самолет улетел вовремя, и кормили прекрасно. Главная причина -- соотечественники. Слева от меня, я сидел в проходе, -- в боинге в одном ряду сидят десять человек, разделенные двумя проходами: 3-4-3 -- итак, слева расположилась молодая пара, видимо муж и жена. Она безумно кокетничала и капризничала со своим спутником, то склонялась к нему, почти тыкаясь мордой ему в пах, то вытягивала ноги, забрасывая к нему на колени, при этом постоянно толкая меня вбок. Как здесь заснуть? Справа, через проход, расположилась другая молодая компания. Здесь было две пары, которые решили, что все должны принять участие в их начавшемся празднике. А какой в России праздник без крепких напитков? Молодняк принялся пить, как только самолет оторвался от взлетной полосы. Бутылки, купленные в магазине беспошлинной торговли, пустели, а "раскрепощенные" голоса становились громче. Все было сдобрено вульгарным хохотом, предполагающим какое-то общее понимание. Кто-то из пассажиров, пытавшихся урезонить скандальный молодняк, сказал: ржете, как лошади.
       Индия встретила традиционным мусором на улице, "бакшишем" и разбитыми автобусами. Индийские ребята в аэропорту за подноску чемодана требуют расплачиваться рублем. В автобусе работал нерегулируемый кондиционер. Я пытался заткнуть холодом дышащее жерло шапкой, так в автобусе ее и забыл. Через час сквозь пространство, полное мусора, нищеты и чудес, которые предполагает Индия, мы приехали в наш, расположенный в стране пляжей отель. Гоа, кстати, являясь одним из самых маленьких штатов, дает в бюджет чуть ли не двадцать процентов всего бюджета государства.
       Я всегда думал, что это какая-то португальская колония на островах, наподобие Новой Зеландии. Приехали в отель -- и сразу в царстве английских газонов, пальм, показательной чистоты и бесконечного ряда молодой, всегда улыбающейся прислуги. Архитектура отеля традиционна для климата и задач. Огромная территория, аванзал, в котором расположена рецепция, -- здесь фонтаны, диваны с подушками, восточная нега. Словно паук, рецепция караулит все примыкающие к ней длинные двухэтажные корпуса. Номера традиционно прекрасные для отеля такой стоимости и звездности. Из окна, с балкона, -- пальмы, разгуливающие по газону цапли. Цапли небольшие, таких я часто видел в Египте. Напастью здесь являются вороны. Они тащат со столов, на террасах ресторана ложки и мобильные телефоны. Любят также развешивать по пальмам лифчики наших соотечественниц, украшенные блестками. Терраса ресторана отгорожена от остального мира нейлоновой, почти невидимой сеткой. Проникают, залетая, как штурмовики, через дверные проемы.
       От вчерашней встречи Нового года остался роскошный, весь трепещущей фольгой павильон на танцевальной площадке. Ветерок с моря дует постоянно. На пальмах висят огромные, серебряные звезды. Павильон уже разбирают.
       Но праздник не заканчивается. Вечером состоялась большая пати на берегу. На площадке расставили столы. Можно было брать любую рыбу и морепродукты, которые тут же готовило с десяток поваров. Изобилие стоило по 50 долларов с носа. Повара жарили огромные королевские креветки, разрезанные вдоль на две половины. Это выдается за лобстеров. Мы с С.?П. взяли еще и бутылку "Кьянти", о котором несколько раз упоминалось в книжке Дзеффирелли.
       Потрясло сорокаминутное шоу "акробатов из Африки". Чего только парни не вытворяли со своими телами под громкую музыку! "Шаг" у одного из парней был больше, чем у Цискаридзе. Ребята только не показывали фокусы. Жонглировали, демонстрировали чудеса баланса, акробатики, глотали огонь, занимались эквилибристикой. Чудо как хороши! Номер мирового класса для Парижа, Лондона, Нью-Йорка, но дикие, не раскручены.
       3 января, вторник. Поход в ресторан, который не на территории отеля. Это на берегу реки, почти как в Тайланде. Широкая река, пароходики, вольная жизнь, замечательный обзор. Ели легкий суп из морепродуктов, но курицу принесли несколько сыроватой, в броне из панировки. Есть не стали, ушли злые. От еще не схлынувшего московского раздражения пошли по шоссе в соседний поселок. Все, как обычно, курортные магазинчики, кое-что на вывесках по-русски. Дама, которая днем лежала возле нас на пляже на лежаке, все время читала книгу. Я ведь любопытный, всмотрелся в обложку: "Банда".
       4 января, среда. Совершенно неожиданно вчера днем, встретившись с нашим гидом Олей, решились поехать сегодня на большую двухдневную экскурсию в древний, заброшенный город Хампи.
       Пишу поздно вечером: позади уже и подъем в пять утра, и шестиґчасовый путь, и потрясающая экскурсия по древнему городу -- вот уж о чем не жалею. Когда выбирали экскурсию, Сережа очень точно определил этой самой Ольге: мы все-таки преподаватели, мы должны что-то принести и своим ученикам. Заплатить пришлось дорого, но решили не париться, не мелочиться, ехать на легковой машине, с удобствами. Кроме гида, будут сидеть не пять человек, впритирку, а только четверо. О спутницах, если получится, расскажу попозже, в принципе милые и современные девахи, отдыхают они в Северном Гоа. Там менее комфортабельно, но вольнее: танцы, травка...
       Утром в шесть тридцать подъехала машина, японский вен. Я уже сделал зарядку, поплавал в бассейне. Рассвет еще не наступил. Гида на эту экскурсию звали Юля. Молодая, лет тридцати -- тридцати пяти женщина, потом оказалось, что возраст у нее предпенсионный. Юля работает "вахтовым методом". Восемь месяцев, курортный сезон, в Индии, которую изъездила практически всю, а четыре месяца -- в Москве. Сразу заговорили о московских ценах. Из многого, рассказанного Юлей, врезался в память некорректный афоризм: "В Индии ощущаешь себя белым человеком". Остальное не запомнилось. Сразу скажу, пожалуй, так тесно и так близко я с Индией, побывав в ней раза четыре, не соприкоснулся. Вся ее нищета и ее необыкновенные богатства промелькнули передо мной. Во-первых, дороги: в Индии невероятно разветвленная их сеть. Показательно, что на этих дорогах, в отличии от российских, чаще встречаешь грузовики, нежели легковые машины. Особенно грузовиков было много, пока мы не выехали из штата Гоа. В этой его части земля красная, иногда бардового цвета. Тут же все об Индии знающая Юля пояснила, что, оказывается, не на туристах Гоа стал одним из самых богатых штатов. Эта самая земля содержит такое огромное количество железа и марганца, что ее выгоднее всего не использовать под земледелие, а выскребать экскаваторами, грузить на огромные грузовики. Дальше -- в порт и в Японию на переработку. Оттуда все это возвращается новенькими автомашинами. Этот импорт и является самой доходной статьей бюджета. Утренняя цепь этих огромных грузовых автомобилей запомнилась. На втором месте по доходам стоит рыболовство, туризм -- только на третьем. Тем временем машина уже едет по нелегкому серпантину через горы. То, что мы видим по бокам, стена зелени -- это джунгли, сухие, колючие. Где-то в глубине этих зарослей, по словам Юли, могут лежать деревеньки.
       Уже перевалили хребет, отделяющий Гоа от другого штата Индии -- Карнатака. Здесь можно поближе увидеть сухие тропические джунгли Индии. Вдоль все той же довольно узкой асфальтированной дороги стоят небольшие поселки и деревни. Двери открыты -- виден негустой пролетарский быт. Шкафов нет, потому что нет лишней одежды. Штаны или сари единственные, выстираешь и носишь дальше. Спят на полу, значит, нет и кроватей. Детей -- до десяти в семье. Дети -- это в будущем содержание в старости, а пока рабочие руки. Школа -- двенадцатилетка, обучение бесплатное.
       В школе ребенка два раза в день кормят и бесплатно одевают. Вот для меня и разрешилась загадка. В довольно бедной Индии все время вижу стайки одинаково одетых в школьную форму детишек.
       А армия, а атомные исследования, а вооружение, корабли, огромные металлургические комбинаты, невероятные успехи в компьютерной технике? И тем не менее в почти полуторамиллиардной Индии половина населения живет за чертой бедности, кормясь на две-три рупии в день. Это лишь горсть риса. Рис -- 12 рупий за килограмм. Есть специальные магазины для бедных. Четверть населения живет на заработки, как у нашего водителя, в пятьдесят американских долларов в месяц. Но, боже мой, какой же это отчаянный ездок, наш с пузцом водитель! Ему лет сорок, почти ежедневно он мотается по стране, преодолевая по пятьсот?-?шестьсот километров. Средний класс -- это врачи, архитекторы, их заработки до полутора тысяч долларов в месяц. Самая востребованная сейчас в Индии специальность -- инженер. Высшее образование здесь, между прочим, платное и доступно далеко не всем -- 200-300 долларов за семестр. Что бы, интересно, делало наше правительство, если бы имело дело с миллиардным народом?
       Из делового. В Индии низкие банковские проценты на открытие дела. Банк, значит, не самая главная, как у нас, персона в экономике. В парламенте есть силы, способные обуздать безудержную власть прибыли. Отчетливо представляю, что, когда наше правительство входит в парламент с очередной законодательной инициативой, оно никогда не будет действовать против своих собственных интересов как капиталистов и владельцев крупного бизнеса. Кстати, самое время вспомнить, что бывший министр связи и массовых коммуникаций господин Рейман, вместо которого сейчас министрует господин Щеголев, под судом в Штатах. Опять приходится думать, какие надежды я возлагаю на американскую, израильскую и европейскую Фемиду. Но стоит опять вернуться в Индию.
       Низкий процент налогов, который платит мелкий и новый бизнес. Он начинает их платить, только перевалив за определенную сумму доходов. Естественно, дифференциальная шкала налогообложения. Сколько, оказывается, в мире моделей, а наши так называемые парламентарии все выдумывают, дабы исподтишка потрафить в первую очередь большому олигархическому бизнесу.
       Старый мой тезис -- мы ездим за рубеж, чтобы в чужом зеркале увидеть себя. Тем временем разговор в машине, которая уже идет по сухому плоскогорью в штате Карнатака, с автомобильных дорог соскользнул на дороги железные. Здесь опять много и нового и поучительного. Переполненный вагон с пассажирами на крыше, который стал одной из экзотических деталей мирового кинематографа -- это лишь одна сторона проблемы. Но вот и другая -- Индия обладает самой развитой сетью дорог в мире. Слава тебе, Англия! В этом смысле мы с ней похожи. Мы тоже оставили нашей Средней Азии большое и дорогое наследство. Но Индия обладает еще и самой низкой стоимостью пассажирского проезда. Переполненные поезда -- это невероятно дешевые электрички и местные линии. Крестьянин едет на сезонные работы в соседний штат и, как обычно здесь бывает, со всей семьей. Это тоже гастарбайтеры, но только с другой степенью эксплуатации, чем у нас. По дороге, на ремонте дорог мы видели крытые пальмовым листом или пластиком палатки этих странников нужды. Вся Индия, как когда-то Советский Союз, ездит, передвигается. Кроме, словно у нас в гражданскую войну, "веселых" поездов, существует и вполне привычный для нас железнодорожный транспорт. И плацкартные места, и скоростные поезда. Но и тут, имея в виду именно огромные пространства страны и ее пеструю социальную и этническую картину, цены на железнодорожный проезд удивительно низкие. Переезжайте, смешивайтесь. Естественно, здесь есть и минусы -- билет можно купить только за два месяца до поездки. Иностранца могут внести в лист ожидания.
       Я не специалист описывать красоты природы. Тощие коровы и буйволы, иногда появляющиеся на дороге обезьяны, как у нас куры, в пыли, отдыхающие на обочине. Но уже давно пошла ровная местность, с буквально вырванными у природы полями. Пальм уже и нет, для них здесь высоковато, а в почве мало воды. Здесь хлопчатники.
       Мне кажется, что я специально отодвигаю время, когда придется начинать что-то говорить о цели путешествия. Это комплекс дворцов, храмов, крепостей и рынков Хампи. ЮНЕСКО недаром взяла комплекс под охрану. Надо представить лунный пейзаж, в котором расположены уже и рукотворные объекты. Полагаю, что ни описания, ни телевизионная съемка не передадут впечатления. Все, действительно, надо видеть.
       Лунный пейзаж окружен каменным забором и металлической сеткой. За ними, между каменными громадами, есть и пальмовые рощицы, и небольшие банановые и хлопковые плантации, даже деревеньки. Собственно, все это столица древней империи или крупного королевства, которое образовалось где-то в четырнадцатом веке и в шестнадцатом веке, когда государство пало под натиском монголов, прекратило существование. Именно это государство несколько веков сдерживало монгольский натиск от вторжения в Южную Индию. Естественно, есть целый клубок мифов и свидетельств о битве, в которой предатель-оруженосец подрезал сухожилия у королевского слона. Потом о падении самого города, который взять боем было невозможно, а посему взяли предательством -- предатели-слуги открыли завоевателям ворота. Город, действительно, взять невозможно, но здесь надо вспомнить другую стариннейшую легенду.
       Я и не осмелился бы, да и не смог по незнанию переложить огромную "Рамаяну", но один эпизод напомню. Демон украл у божественного Рамы его жену Ситу и спрятал ее на Цейлоне. Цейлон сейчас Шри-Ланка, я когда-то здесь побывал. (Из местного ботанического сада долго хранился у меня листик с дерева, которое, путешествуя, будучи наследником престола, цесаревич Николай посадил на острове). Рама отчего-то не может отыскать жену и не в состоянии перебраться на Шри-Ланку. И тут ему на помощь приходит царь обезьян, любимец индийского эпоса Хануман.
       Хануман издавна живет в этом удивительном месте. Я уже сравнил это место с лунным пейзажем. Лунным, потому что на земле такого быть просто не может. Огромные валуны, будто бы сложенные руками великанов в отдельные горки. Валуны с трех-- и двухэтажный дом, а иногда и с дом в пять этажей. Вот этими-то валунами Хануман, царь обезьян, со своими помощниками и забросал морской пролив, отделяющий Шри-Ланку от Индии. Неплохая, надо сказать, работенка.
       И вот теперь, когда масштабы определены, вношу последнее уточнение -- в этой долине больших валунов и был выстроен огромный город, являвшийся одновременно и царской резиденцией, и огромным святилищем. Но опять это надо видеть: на всех вершинках, притаившись между валунами, или стоят прямо на них маленькие -- только повернуться троим, -- или побольше, для сотни верующих, каменные храмы. Индия -- страна многобожья, всем богам нужно по собственному дому. Здесь божьи дома, открытые всем теплым ветрам, строили из гранита и преимущественно на базальтовом основании. Эти маленькие храмики, как ласточкины гнезда, прицепились на каждой, как я уже сказал, вершинке. Огромные храмы, крепости со стенами из гранитных плит, королевский дворец и цитадель -- это все внизу.
       Начали осмотр с храмового комплекса. Мы все смотрим для того, чтобы описывать или чтобы любоваться? Исключительно для памяти -- перед храмом, его двором, воротами, навершием над воротами, вдоль огромной дороги каменные стойла для лошадей, которые приводили сюда на продажу, -- конный рынок. Меня потом также потрясет во дворце огромный каменный слоновник для королевских слонов, этих танков далеких эпох. Опять для памяти -- невероятной тяжести каменная повозка-храм, для праздничной поездки божества, на каменных же колесах. Дух захватывает. Наконец сам храм, в котором каменные скульптуры и барельефы рассказывают историю страны и о культах ее верований.
       5 января, четверг. Утром мы все, как миленькие, сидели в холле гостиницы. Вчера вечером "состоялся" закат, который мы наблюдали с высоченной каменной трибуны, на которой король принимал парады своего победительного войска. Сегодня утром предполагался бесплатный спектакль -- рассвет. Опять через просыпающийся город -- все поднимаются рано, чтобы до наступления изнурительной жары сделать побольше, -- мимо уже знакомой королевской цитадели, мимо царской купальни (написал ли я, что купальня была одна на двух цариц?), мимо циклопических стен крепости едем к какому-то высокому скалистому холму. На его вершине оставленный служителями храм Шивы. Вот здесь я снова почувствовал свой возраст. Подниматься пришлось по оползшим гранитным ступеням быстро. Восход солнца даже не скорый поезд, который начальник станции все же сможет, если необходимо, задержать. Несколько раз стукался головой о гранитные перекрытия. Наконец выбрались на плоскую крышу, а здесь нас уже ждала целая стая обезьян -- этих приученных к дани с туристов побирушек. Здесь же в каком-то углублении скрывался и сам таинственный Хануман. Это был небольшой человечек, в маске, в хорошо пригнанном костюме обезьяны. За небольшие деньги с этим Хануманом можно было сфотографироваться. Немножко позже, проходя уже по плато, все усеянное маленькими храмами, мы наткнулись и на храм самого Ханумана. Портрет и облик игрушечного "стажера" был скопирован с древнего оригинала.
       Здесь же, на крыше храма Шивы, уже были две или три небольшие группы туристов. Страсть наших туристов запечатлеть себя на историческом фоне или в сокровенном месте общеизвестна. Покормили обезьян, сняли друг друга на фоне лунного пейзажа. И тут над кромкой гор показалось красное и совсем, казалось бы, нежаркое солнце. И -- покатилось, покатилось, расширяясь, набираясь жары и цвета.
       Если исключить эстетическую компоненту, магический смысл, который всегда содержится в торжестве света над тьмой, все это очень напоминало появление вагона метро из глубины тоннеля. Сначала светящаяся точка, а потом она, постепенно разгораясь, уже слепит глаза. А поезд уже на перроне. День также краток, как остановка поезда. Впрочем, как и жизнь. Не успеешь оглядеться, а в туннеле, как уголек сигареты, лишь краснеет стоп-сигнал последнего вагона.
       Пожалуй, впервые для меня немножко приоткрылось индийское искусство. В этом смысле гид Юля оказалась опытным и профессиональным специалистом. За шесть или семь часов, которые мы провели в машине, нам был представлен пантеон индийских богов, рассказано о боге-хранителе, так сказать боге-традиционалисте Вишну и о боге-разрушителе Кришне. Есть еще, конечно, и высшее, все создавшее существо Брахма. В общем, диалектическая триада, которой характеризуется и христианство, сохранена и царствует.
    У главного действующего лица, вернее, больше и активнее всех действующего лица триады, у бога Шивы, есть десять перевоплощений, аватары. Аватары отвечают на запросы времен. Есть даже аватара, которая носит имя Будды. Шива принял это имя и эту сущность, чтобы проверить подлинность веры в индуизм верующих людей. Здесь, конечно, можно порадоваться поразительной изворотливости и самой древней религии, и ее толкователей, готовых отвечать на любой вызов времени.
       Снова, как козы, спускаясь, пропуская этаж за этажом, по гранитным, как плиты на Аничковом мосту в Ленинграде, ступеням, на каждом этаже, казалось бы, покинутого храма можно было видеть небольшие пирамидки из осколков камней. Это до сих пор супружеские пары строят пирамидки, обращаясь с молением к Шиве послать ребенка мужского пола. Храм покинут, но бог еще живет в развалинах. Именно сын в дальнейшем должен поднести огонь к погребальному костру отца и матери. У меня в этом отношении незавидная доля.
       Второе, на что неизменно обращаешь внимание и на горе, и взбираясь к храму Шивы, это постоянное, усиленное, видимо, вполне современной аппаратурой пение. Совсем рядом с древнейшим храмом основного божества стоит огромный храм одной его ипостаси -- любимцу народа богу Раме.
       Здесь все традиционно: огромный двор, окруженный неприступными стенами, ворота, что-то вроде обелиска на входе, галереи для паломников, алтарь. . . Изнутри храма все время слышится пение и какие-то ударные, отбивающие ритм. Это эпизод за эпизодом монахи поют "Рамаяну", и так на протяжении чуть ли не тысячи лет. Служба не прекращается ни на минуту. Монах-чтец меняется каждые два часа. Служба не прекращалась, даже когда пришли древние монголы. Здесь побоялись, незнакомый бог. . .
       Существенный эпизод, который я пропустил, как раз касающийся монголов, а точнее, прихода в Индию мусульман.
       Большинство больших храмов, которые я видел, исполнены по одному чертежу. Гранитный, ну, каменный низ, вся алтарная часть, внутренние залы, где выбиты в камне фигуры индуистского пантеона. Много каменных колонн, поддерживающих каменные перекрытия потолка. А на этом монументальном основании -- знакомые по книгам и репродукциям, многоярусные навершия. Они обычно возводились из кирпича и чаще всего облицовывались керамическими пластинами. Здесь же стоят керамические фигуры богов и праведников. Видимо, это безумно смущало ранимую мусульманскую душу. Коран не разрешает реалистических изображений человеческого образа. Ну, кое-что удалось сбить и на нижних, "каменных" этажах. Но индивидуальная работа с непослушным, а часто очень упорным камнем тяжела, значительно проще пустить все на поток. Технология была простая, но научно выверенная. Если в алтаре на пару дней развести костер, а потом все сооружение полить водой. . . И самому большому храму комплекса, и храму Рамы это довелось испытать.. . И храму, который мы рассматривали вчера, с каменной колесницей, тоже.
       Основное -- не столько сохранить в памяти, унести на собственной сетчатке облик чужих стран и иного искусства, а пережить все это. Переживания не стираются, в нужный момент они всплывают в душе соответствующим откликом. Поэтому дальше все в схеме. Сильнейшие впечатления перекрывают более слабые.
       Что же дальше?А дальше наша прогулка шла мимо банановой рощи, а за ней храм, храм тому предмету, ставшему неким символом возобновления жизни, при виде которого боярышни, героини романа Алексея Толстого, смущались. "А вы, девы, не косоротьтесь, лист у мужика фиговый". В силу особого, стыдливого отношения вход в небольшой храм, похожий на цветочный ларек, зарешечен. В обхват предмет больше бочки для горючего, на иностранный манер называемой баррелем. Обводы приблизительно те же, но чуть шире. Кому из-за решетки, когда мал маневр для руки, удастся ухитриться и забросить монетку на узкий обвод, -- тот счастливец. Я оказался -- тот!
       В состоянии счастья со своей группой я отправился осматривать другой гигантский, но действующий храмовый комплекс. Здесь что-то вроде монастыря. Идет служба, толпы верующих берут входные билеты, здесь же дети. Обещали слона, который за денежку, которую получает служитель, творит благословение. Вернее, передает. Со слоном очень хотелось познакомиться, но слона увели купаться на реку. Показали, очень издалека, какую-то золотую маску, весящую шесть килограммов. Но самое главное -- не тронутую монголами огромную одиннадцатиэтажную башню. Это, конечно, одно из чудес средневековой архитектуры. На стене этой башни, обращенной к Священному холму, где стоял небольшой храм Хануману, с лицом и раскраской маленького лицедея из храма Шивы. На этой же стене сохранились кое-какие поучительные позы и эпизоды, почему-то не шокировавшие завоевателей. Это некие фрагменты Камаґсутры -- каменной поэмы о плотской любви. Правда, было высоковато, в деталях не рассмотрел. В Индии есть целый храм, посвященный этой теме. Когда я впервые, лет сорок назад, побывал в Индии, продавались напечатанные на фотобумаге затертые снимки некоторых знакомых по жизни сцен. Хотелось купить и привезти в Москву экзотические сюжеты как некое доказательство синхронности человеческого воображения, но привезти было "стремно". Я был тогда молодым специалистом. Очень надеюсь, что за тот крошечный отрезок жизни, который оставит мне судьба, мне удастся еще этот храм увидеть.
       Продолжая тему, должен поёрничать: видимо, из-за каменных любовных сюжетов этот храм облюбовали обезьяны. Они прыгают по стенам и выпрашивают бананы. Милые, естественные создания. Во дворе храма впервые за эту поездку я увидел скорченного от проказы или полиомиелита мальчишку, ползающего по каменным плитам. За что, Господи?
       В семь часов вечера мы были уже в своем отеле, на берегу океана.
       6 января, пятница. Утром над пляжем пролетел вертолет. Долетел до конца пляжной зоны, до реки, -- все в порядке, повернул обратно. Вечером вдоль пляжа всегда разъезжает джип. Это, как мне кажется, какие-то пограничные службы. После теракта два года назад в Бомбее даже в крупных отелях охрана на въезде сует под днище машины зеркало: нет ли прикрепленной к днищу мины?
       Пляжный день начался. Утром приходится занимать под зонтиками место. В 7.?40 начинают выдавать пляжные полотенца. В это время какой-нибудь русский деятельный старичок или еще крепкая теща раскладывает на всю семью и знакомых полотенца по свободным лежакам.
       Когда приходишь к морю после завтрака, начинается время пленительных разговоров русских соседей по пляжу. Дамы, обычно самые простонародные, вдруг оказавшиеся на вершине или на полувершине социальной пирамиды. Дамы делятся впечатлениями о пребывании на Карибах, Мальдивах, в Египте и Турции. Анонимная соседка сегодня рассказывала, что начала свою деятельность с того, что научилась делать маникюр и наращивать ногти. Я подумал, что скоро дама начнет продюссировать какого-нибудь певца вроде Димы Билана, как Яна Рудковская. О плотных пузатых мужьях, присутствующих тут же, их профессиональных занятиях дамы помалкивают. У меня ощущение, что все они знают такие слова, как "откат", по многу раз уходили от налогов, "кидали" друг друга и способны ради лишнего рубля на многое.
       Весь день на пляже, с небольшим выходом в спортзал. Вечером довольно рано лег спать, но у рыбного ресторана на берегу снова собрали дискотеку, и через мощный динамик долетают удары контрабаса.
       По Интернету одна новость: грубые подтасовки Чурова на прошедших выборах. Так утверждает Интернет.
       7 января, суббота. Теряюсь, с чего начать, канун Рождества.
    С впечатлений от книги Олеси Николаевой, которую она мне подарила к моему дню рождения, или с торжественного ужина, который был организован для постояльцев?.?. Ужин, конечно, был включен в стоимость пребывания, т. е. мы за него уже заплатили. Праздники в отеле -- это всегда героические усилия распродать по высоким ценам дорогое вино и поднять прибыль.
       В книге многое смущает. В том числе и сам ход небольших рассказов, в которых происходят чудеса. Все это написано в том невинно-простонародном жанре, "для простых", который обычно подвергался иронии у интеллигенции. Смущает и "микст" этого, казалось бы, полукоммерческого повествования с торжественным объявлением всех регалий автора. Здесь и премия "Поэт", и участие в Пен-центре, и преподавание в Литинституте. Все должно создать ощущение достоверности рассказанного и значительности рассказчика. Рекомендована к публикации эта "книга рассказов" не Пен-центром, а Издательским советом Русской Православной Церкви. Прочел несколько рассказов. Все достаточно грамотно, хотя часто с натяжкам, заставляющими предполагать, что здесь не только о случившейся истории, но и о некоем писательском предприятии. Ни себя, ни мужа Олеся Александровна не забывает. На всякий случай цитирую то, что меня давно интересовало, историю пары выпускников Лита, тем более, что помню: рассказ Андрея Плахова -- в юности это общая компания, а Андрюша парень был веселый.
       "Вообще-то мой муж, ныне отец Владимир Вигилянский, происходит из обширного священнического рода. Сама фамилия его имеет консисторское происхождение -- такого рода благозвучными фамилиями награждали особенно отличившихся в учении семинаристов, и они становились Благовещенскими, Вознесенскими, Богоявленскими, Преображенскими, Успенскими или Рождественскими. Вот и благочестивый предок моего мужа был поначалу просто Губин,
    а потом стал Вигилянским"
    .
       К книге сложилось снисходительное отношение. Мне даже стало немножко совестно -- "Дорогому Сергею Николаевичу Есину --
    в день его рождения -- дружески и любовно Олеся Николаева".
       Но вот дальше все со мной произошло прямо по невинным приемам этих самых рассказов. Последнее время я много думал о мужестве Вали, так и ушедшей из жизни, по ее признаниям, атеисткой. Но в церковь она, когда что-нибудь с ней случалось, все же ходила. Чуда никто из нас из своей жизни не исключает!
       Читаю весь день книжку про чудеса. Но вдруг в мирских и суетных в своей основе дневных размышлениях возникает параллельная мысль, и на мгновенье эта мысль меня просто ослепляет. Но здесь опять нужен подход и пояснения.
       Боже мой, я уже, пожалуй, год мучаюсь, что после "Маркиза" у меня не приживается ни одна романная тема. Периодически появляются разные идейки, но, почирикав у меня в голове несколько дней, отсыхают. Генеральное намерение, конечно, живет давно, это большой многоплановый семейный роман. Как это сделать? Где и как отыскать главного героя? И опять основное в современной романистике -- ход? И вдруг этот ход, способный вобрать историю моей семьи, возник! Он прост, для меня привычен, для современной литературы неожиданный. Все это возникло как некое послание. Воздух сгустился, меня накрыли сразу тысячи знакомых событий.
    Я вижу, как всё привести в порядок. Потом всё отхлынуло -- я опять под зонтом, на раскаленном солнцем пляже. Запомнил, боюсь доверить добытое (или, точнее, подаренное) даже дневнику. Может, боюсь сглаза?А между тем пляжный день закончился.
       Все, о чем я написал, мне было необходимо отметить, чтобы, собственно, перейти к событию дня, невероятному, которое я тоже попытался как следует запомнить.
       Итак, весь отель, все постояльцы были позваны на праздник. Рождество было наше, не католическое, но о самом событии не упоминалось, оно подразумевалось. Праздник шел по той же модели, по которой и прошедший "Рыбный базар". Мы с С.?П. опять взяли бутылку относительно дорогого вина. Креветки, кальмары, рыба, овощи, фрукты, салаты. Ешь сколько хочешь. Так называемый концерт был, если вежливо сказать, "не вполне нехорош". В практически краденых из кинофильма "Присцилла, королева пустыни" костюмах русские девицы сначала изображали за что-то зарубежное, потом переоделись и вышли в кокошниках -- здесь у них вышло еще хуже. В танцах ноги у них не хотели подниматься. Диджейка была отвратительной, со вкусами глубокой провинции, которая следит за тем, "что в Москве модно". Потом, когда вышли местные фокусники, все со мной и началось.
       Стараюсь быть объективным, по возможности объяснить все материальными факторами. В это время один из прожекторов, направленный на сцену узким лучом, начал мигать. Теперь только факты. Первой меня окликнула Клавдия Макаровна, покойная мать С.?П. Она не возникла как фигура, но возникла как присутствие. Ощущал ее явление, лицо, слышал ее голос. Ее появлению предшествовало мое воспоминание о том, как из больницы я внезапно приехал на защиту кандидатской диссертации Сергея Петровича. Тогда она мне и запомнилась. Сейчас она сказала мне, чтобы я следил за ее сыном, и тут же, как в кино, начала быстро, отдаляясь, уменьшаться. А потом один за другим стали появляться все мои покойные родственники. Я видел всех не в размытости и неопределенности сна, а как бы окруженными дополнительным светом, в какой-то стереоскопической явственности. Они все были в прекрасном настроении, с живыми красками на лицах. По очереди их лица возникали передо мной, а потом отдалялись, и возникало новое лицо. Приходили по очереди мама, отец, старший брат, обе бабушки, тетки, мой отчим, покойная моя теща... Возвращаясь после праздника к себе в номер, я почувствовал, что я плакал.?
       Вот такая произошла со мной чудесная история. Навеянная книжкой Олеси Николаевой?
       8 января, воскресенье. В наше время, когда жизнь так политизировалась и от политики зависит твоя собственная жизнь, без политических новостей жить невозможно. Это первый отель из всех зарубежных, в которых я побывал за последнее десять лет, где не работает российский канал телевидения. Приходится покупать часы пользования Интернетом и так собирать новости. В Интернете новости пока две. Обращение патриарха по случаю Рождества и заявление бывшего министра финансов Алексея Кудрина. Патриарх призвал власть прислушаться к мнению народа. А народ в лице интеллигенции хочет перевыборов в Думу. Тезис патриарха свидетельствует, что положение серьезное. Но патриарх, оставаясь опытным царедворцем, сказал, что народ, дескать, общается с той властью, которую олицетворяет низшая чиновничья клика. Это работники жэков, муниципалитетов, обслуживание. В подтексте: высокая власть не виновата, все мелкие чиновники... Виновата, виновата, Ваше Святейшество! Высокая власть устанавливает порядок.
       В заявлении Кудрина, когда-то одного из ближайших друзей Путина, интересно другое. Его тесное слияние с оппозицией, в первую очередь направляющую свой удар против когда-то друга. Кудрин утверждает, что Чуров, если не напишет прошение об отставке, очень подведет правительство. Как будто сам Кудрин, многие годы деньгами России подпитывавший экономику Америки, здесь ни при чем. А что может произойти с режимом, если именно сейчас будет отправлен в отставку председатель Центризбиркома? Это было бы равносильно официальному признанию выборов в Думу нелегитимными. Как в домино, может все повалиться. И тем не менее меня больше волнует замаскированный факт предательства.
       Вечером по пляжу дошли до соседнего курортного поселка, покупали майки для подарков. В большом курортном универмаге довольно пустынно, качество местных товаров уступает европейскому, но дешевизна туземная. В перерасчете на российские рубли, майки из неплохого хлопка по 450 рублей. А вот предметы туристической роскоши в цене. Небольшой, по типу молитвенного, коврик, почти такой я привез из Афганистана, но из шелка, стоит 2200 евро. А ковер во всю комнату -- 22 с половиной тысячи долларов.
       Поужинали в местном ресторане, а потом ехали обратно на такси. Такси -- это вообще мелочь, а в некурортном ресторане цены в два раза ниже, чем в отеле. Тот же уровень обслуживания, те же салфетки и тарелки, но цены ровно в два раза ниже. Правда, как в отеле, здесь не выдают крупных королевских креветок за лобстера.
       Днем на пляже занимался дневником, после обеда в номере на большом компьютере правил новый текст о Вале. На пляже часто думаю о ней, она все умела ценить, как бы она была всему рада. Слышишь ли ты меня?
       9 января, понедельник. Ни в одной стране нет утра роскошнее, чем в Индии! Жара уже отошла, на траве и листве влажная прохлада. Состояние земного рая. С балкона видно, как по ухоженным газонам, над которыми день и ночь трудятся, выпалывая вручную сорняки, садовники, бредут важные до гротеска белые цапли. Но пора идти занимать места на пляже, хотя знаю, будет свободно: народ, приезжавший на Новый год и захвативший Рождество, уже поразъехался. Навстречу по дороге, ведущей на пляж, идет пара лет сорока и рассуждают о товаре, о том, что сначала надо осмотреться, а потом брать. Если встречаешь иностранца, он, стараясь опередить тебя, говорит "гуд монинг", у него моцион. Наши идут с каменными лицами, как бояре, постоянно борющиеся за свое первородство. Я здороваюсь со всеми, с одними, потому что приятно напомнить себе, что утро доброе, с другими, потому что занятно нарушать их выражение каменного величия. На пляже, занимая лежаки, две российские дамы с лицами непрестанно думающих о деньгах переговариваются о прошедшей экскурсии. Рефреном звучит: "За что я заплатила 125 долларов?" Некоторы дамы, похоже, знают цену конкретного стояния в мороз и в жару у прилавка на рынке.
       Море накатывает вал за валом на низкий песчаный берег. Здесь осоґбенно не поплаваешь, как в бухтах Египта. Никаких оградительных буйков и флажков. В воду входишь, почти не чувствуя разницы температур, только ощущение молодой легкости тела. Валы накатывают, солнце уже высоко, жизнь прекрасна, но так коротка...
       Днем опять переносил на компьютер свою новую работу о Вале, новые подробности всплывают. Не слишком ли много я пишу о себе?
       Потом начал читать книжку Алисы Ганиевой, впрочем, я эту книжку почитываю уже несколько дней подряд. В ее повести "Салам тебе, Далгат" замечательный язык. Сюжета, может быть, и нет, но есть и время и столь любимый мной Дагестан. Ганиева, пожалуй, этой повестью становится лидером не только молодежной русской прозы, но и безусловным лидером прозы дагестанской. Проза сразу существенно помолодела. Все эти описания стариков и старух, а я все это раньше высоко ценил, объективно и катастрофически обветшали. Жизнь вообще очень молодая штука. А если вспомнить прозу русскую, то Ганиевой удалось написать молодого героя без традиционных прибамбасов маргиналов в сознании и поведении. Мы все видим глазами веселого и вполне современного парня, который не является моделью Сэлинджера или Миллера. Парень из еще недавно советского Дагестана.
       Книга Алисы вообще очень занятная. Здесь и результат, и высшие достижения, и истоки бытия писателя. Кроме небольшой повести, здесь еще и очерки о Дагестане, воспоминания детства и молодости -- быт и этнография. Дагестан, теплый, веселый, живой. Не литературная площадка для упражнений в эпосе или фольклоре, а пространство для жизни и счастья. Молодежь всегда хочет приключений и счастья. Если говорить о документальной части книги, то она подлинна и полна современных и очень старых подробностей. С точки зрения даже примитивного литературоведения сразу заметно, как документальный материал послужил основанием. Я сразу подумал, как много Алисе дали родители и советская застойная жизнь. А я вот, не выучив в молодости, все учу и учу английский язык. Счастливые родители.
       10 января, вторник. Кажется, рождественские каникулы благотворно сказываются на политической жизни России. В Интернете все чисто, -- после взрыва в Москве в каком-то из ресторанов. Пострадало тридцать пять человек. Сначала было твердо заявлено, что это не теракт, а взрыв газа, но вчера пришло сообщение, что в ресторане готовят исключительно на электрических плитах.
       11 января, среда. Отель функционирует в соответствии с рейсами самолета. То на пляже прилив, то несколько дней никого нет и можно не занимать места под грибками. Есть немцы, англичане, но в основном русские, украинцы, казахи. Казахи обычно породистые, с четкими навыками европейской жизни. Среди русских-- обычно пузатенькие мужички с хитрыми пройдошистыми глазами. Обычно дородные супруги, внимательно следящие, чтобы за их деньги их не обделили. О том, чтобы похудеть, как я полагаю, думают постоянно, но за завтраком едят неимоверно. Завистливо глядя по утрам на натюрморты, которые они выстраивают на своих тарелках, я думаю об их отваге.
       Для меня отдых это возможность поработать, наконец, набраться сил опять-таки для работы. Хоть какая-то диета, физические упражнения, чистый воздух. Продышусь немного и снова поеду в целебную московскую атмосферу.
       Жизнь писателя, для которого собственное сознание -- это инструмент работы, тесно связана с его самочувствием. Невыспавшаяся голова плохо варит, боль и слабость оттягивают замыслы. Как хорошо было в юности, когда на работу собирался за полчаса и можно было две ночи подряд не спать. А вот теперь невозможно два дня обходиться без утренней гимнастики, а в отпуске, хочешь не хочешь, нельзя не ходить в спортзал.
       12 января, четверг. Вчера вечером решили не ехать на общем автобусе в аэропорт, а взять такси. Наш отель чуть ли не последний в линии, значит, с нас и будут начинать, будем мотаться по всем курортным местам, пока не заберем всех, выезжать придется чуть ли не за пять часов. Аэропорт маленький, только четыре стойки для регистрации. Автобусы должны приходить по расписанию. Но на такси можно приехать и чуть позже. Утром я поднялся рано, луна еще гуляла по небесам. Чтобы потом с С.?П. не создавать сутолоку в ванной комнате, отправился купаться на море. На берегу в ресторане, на террасе охранники играли в домино, стуки об стол и азартные выкрики разносились по берегу.
       Луна наворожила отлив, кромка воды отступила. На песке вдоль кружева прибоя лежала огромная, метров в сто пятьдесят рыболовная сеть. Издалека я подумал, что это сбитые в длинный жгут морские водоросли. Но на волне покачивался баркас, а справа раздавались крики какой-то тяжелой слаженной работы. Это в темноте рыбаки доставали из "кошеля", которым завершается сеть, и складывали улов.
       Море было теплым, но ласки никогда в море я не ощущаю. Море всегда вызывало у меня ощущение его враждебности. Это еще более, непонятная и неисследованная стихия, чем даже небо. Оно прародитель и хранитель жизни. Если когда-нибудь на земле жизнь исчезнет, то возобновится она в море.
       Прощай, свободная стихия. Последний раз искупался. В моем возрасте всегда неизвестно: не в последний ли раз в жизни?..
       Ну вот, пора выполнить мои гастрономические долги. На этот раз на завтрак пошел и С.?П. Обычно утром он не ест. Я -- тарелку ананасов, папайи и арбуза, все это, как принято, постругано на кусочки и готово к немедленному потреблению. Дальше я обычно съедаю две пиалы йогурта. Потом такую же миску пориджа, а если по-русски, овсяной каши, разваренной до однородной жидкой массы.
       С пориджа можно начать и другую тему. Как плотно английский язык прижился в многоязычной Индии. В Индии пять официальных государственных языков. Сейчас, с развитием туризма, когда-то для кого-то и враждебный, как язык поработителей, английский служит неоценимую службу. В любой школе с первого класса, кроме, так сказать, родного, "натурального", учат английский. Это я невольно к тому, с какой легкомысленной быстротой наши бывшие национальные республики отбросили русский язык. А здесь и проблема миграции, и московских гастарбайтеров, и науки, торговли, обучения, в конце концов уровня культуры этих стран. Хотите загибаться и быть странами второго сорта -- ешьте свое сало, пейте свой провинциальный бальзам, ходите в своих тюбетейках, продавайте свой лавровый лист. Но здесь и наши управленцы хороши -- тему не развиваю, о наших правительственных чиновниках и нашей "под себя" политике все давно известно.
       Но продолжим завтрак. Кроме еды, здесь прекрасное поле для наблюдений. А я ведь все о соотечественниках. Когда-нибудь меня признают таким же русофобом и ненавистником современной России, как маркиза Кюстина. Соотечественников из интернациональной толпы выделить совсем нетрудно. Дамы к завтраку выходят в двух ипостасях: простушек в чем-то воздушном, прозрачном, почти в ночнушках. Другой распространенный вид российской женщины за завтраком: ей как бы недодали. Лицо замкнутое и грозное. Это -- матрона, как правило, мать семейства и бизнес-леди. Она одета в необъятные шорты и в руках держит полную тарелку. Ее не обманешь, продукт она выбирает почти по его стоимости. Здесь обязательно поджаренная ветчина, какие-нибудь картофельные битки и "сладкий буфет". Такие дамы любят рассуждать на пляже о диете и фитнесе. Они надеются на специальные таблетки и готовы соблюдать диету "с завтра".
       Русские немолодые мужчины все как один хотят, чтобы на заграничных курортах их принимали за иностранцев. Все они исключительно носят майки с лейблами разных стран мира. Ценятся -- Филадельфия, Бали, Нью-Йорк, Австралия и другие, трудноґдоступные из-за большой стоимости места. Мужчины, как правило, возмущаются, когда их не понимают таксисты или официанты в ресторане. Благородные люди... Пару дней назад один такой несколько перекормленный, но в прекрасных шортах мужчина поражался, что таксист не понимает его богатого русского языка.
       Мужчины не едят фруктов, редко едят овощи. Кухня для них --это сытность: ветчина за завтраком, омлет с ветчиной или сыром, хлеб, жареная картошка. На пляже мужчины пьют много пива, говорят о сортах виски, называя "вискарем" и бренди, а вечерами ходят в ближайшую лавочку за дешевым, но прекрасным ромом "Старые монахи" -- семилетняя выдержка, гонится, естественно, из сахарного тростника.
       Я все время себя окорачиваю в еде, стараюсь не ходить за ту сторону прилавка с блюдами, который распластался после планки "Nо vegetаblе". Там жарят яичницу болтунью и глазунью, жарят блины с различной начинкой, там замученная на сковородке ветчина, как елей, источающая канцероген, и там огромный набор сладких блюд -- боже мой, как же на Востоке мужчины любят сладкое! Я все время думаю о "сладкой стороне", как, наверное, евнух думает о гареме, и вспоминаю покойную Валентину: "Есин, не ешь варенье банками -- наживешь диабет". При диабете рекомендуют ничего сладкого, ничего жирного, ничего жареного. Понятно?
       С левой стороны прилавка с разными названиями и с разными приправами, иногда в неожиданных сочетаниях, блюда, приготовленные из кукурузы, гороха, фасоли, картофеля, грибов, перца, помидоров, капусты и лука. За десять дней все, естественно, надоело, но если прокрасться еще дальше, к самой стене, есть другое англо-американское изобретение -- кукурузные, овсяные и прочие хлопья. Рядом стоят кувшины с горячим молоком. Обычно в Москве я пью молоко жирностью только в 0,5%, а здесь черт с ним...
       Вкус молока и этих самых "шоколадных" хлопьев стоит у меня на губах все полтора часа до аэропорта. О такси я уже сказал. Шофер, естественно, говорит на английском, значит, хорошо учился в школе. Они с С.?П. болтают. Вся дорога, без единого просвета, застроена домами. Это богатые виллы, дома победнее, дома бедные, магазины, лавки, лавчонки. Все в зелени, кустарники, много пальм. Вот они здесь и живут, полтора миллиарда. Лишь несколько раз проезжаем мимо полей, в основном это рис, значит, в воде стоят женщины и высаживают в жидкую грязь нежные стебельки. Непрекращающаяся цепь домов -- это, конечно, цепь городков и поселков. Хаотичность лишь видимость. Я уже на малых примерах убедился, какой в Индии прекрасный административный порядок и учет.
       О чем только не подумаешь, пока едешь на машине по дороге с левосторонним движением! Правая нога инстинктивно все время пытается нажать на несуществующий тормоз, и не напишешь, пока летишь почти семь часов в самолете.
       В гостинице мы почти каждый день меняли доллары на местную валюту: это на воду, чаевые, на ром "Старые монахи". Здесь нет никакой самодеятельности, каждый раз молодой портье составлял бумагу, платил нам строго по курсу и выдавал квитанцию. Ощущение, что в Индии компьютер работает как ни в какой стране мира. Не успел пообедать в пляжном ресторане -- достаточно назвать номер своей комнаты -- счет уже на рецепции. И все точно так же быстро и точно в аэропорту.
       На подъезде вдруг огромный лагерь жалких палаток. Самый нищенский быт, крыты эти хижины тряпьем, полиэтиленовой пленкой, промасленными пакетами. Все вокруг усеяно этими рваными пакетами. Если Индии когда-нибудь суждено будет пропасть, она утонет в полиэтилене.
       На подъезде к аэропорту наш водитель, все время ехавший в обычной рубашке, надел форменную куртку -- полиция может оштраґфовать. Дальше все привычное: действительно небольшой аэропорт, четыре стойки, быстро работающий паспортный контроль, еще пока беззаботные лица пассажиров -- посмотрим, какими они будут в Москве. Тесный, маленький, отвратительный магазин беспошлинной торговли. Здесь, будто все время испытывали жажду, наши туристы кинулись покупать спиртные напитки. Женщины встали в очередь в ларек, где продавались косметические крема и притирания...
       13 января, пятница. Кажется, вчера я все же немножко простудился. Все прошло довольно удачно. С небольшим опозданием приземлились. Что-то у нас все же меняется. Очень быстро прошли и паспортный контроль и получили багаж. Уехать из Шереметьева теперь тоже проблем не существует. Видимо, даже очень состоятельные люди предпочитают ездить не на машинах через пробки, а электропоездом до Белорусского вокзала. Скоро и эта проблема из моих дневников уйдет. Довольно долго на "Белорусской" ждали шофера, некоего подрабатывающего узбека, который регулярно возит нас к электричкам на Белорусский или на Павелецкий. Тут я немножко и простудился, но утром принял "терафлю" и, кажется, пришел в норму. Сегодня иду на показ мод к Зайцеву. Главное, мне обещано "закулисье". Возможно, опять придется писать -- уже прошло пять лет, и у Зайцева снова грядет юбилей.
       Дома все в порядке, на хозяйстве я оставлял Сашу, цветы политы. Орхидеи, которые распустились в начале декабря, еще цветут скромным порочным цветением. Все постирано и вымыто, холодильник пустой. Вечером, возвращаясь от Зайцева, куплю продукты. Сразу же, как приехал, принялся читать Дзеффирелли, читал, наверное, до двух. Утром проснулся, как привык, в шесть и опять принялся дочитывать, закончил все около двух часов. Оставил много закладок, многим буду пользоваться на семинаре, кое-что еще включу и в "текущий день". В понедельник, когда поеду на работу, передам лаборантке книгу, чтобы она сделала выписки, пока одну цитату перепечатываю сам.
       "В речи, произнесенной в Организации Объединенных Наций в 1961 году Джон Фицджеральд Кеннеди говорил о политкорректности, которая уже тогда начала отравлять мозги и души. По его словам, политкорректность -- "это не что иное, как отвратительный конформизм, настоящий тюремщик свободы мнений и первый враг распространения новых идей. Величайший механизм, который порождает культуру, вдыхает в нее жизнь и дает силы, никакого отношения не имеет к этим молчаливым ползучим правилам поведения, ограничивающим свободу ума".
       Утром же проверил свою интернетовскую почту. Есть небольшое письмо Марка Авербуха, в котором он переводит на меня просьбу Олега Павлова -- о нем у меня достаточно много было в дневниках -- о присылке для него моего романа "Затмение Марса". В Интернете романа нет. Я тут же пишу Олегу -- он выпускник нашего института и когда-то у нас с ним был конфликт.
       "Уважаемый Олег, Марк Авербух, наш общий знакомый, переслал мне Вашу просьбу. Я, наверное, найду один экземпляр "Затмения". Если удобно, я оставлю на Ваше имя на проходной знакомого Вам Литинститута. Всегда помню наши с Вами уже дружеские разговоры, все остальное ушло. У нас в институте опять выборы, но все происходит в такой невероятной секретности, что я просто развожу руками. Может быть, такова сейчас жизнь? Мне это не близко, если книжка вам действительно нужна, напишите. С Рождеством и успехов. С. Н. "
       С Николаем Головиным мы договорились, что я приеду что-то к пяти, мне покажут закулисье Дома моды, покажут суматоху "предпоказа", изнанку и кухню. Так оно и получилось, я даже содрал и сохранил бумажку, в которой были расписаны все выходы манекенщиц и манекенщиков. Сначала шли, сгруппированные фамилии модных "эскадронов", мужских и женских. Названия тем показов были такие:"Женские пальто", "Мужские пальто", "Нарядные женские комплекты", "Меха", "Серые мужские костюмы", "Вечерние комплекты", "Нарядные костюмы", "Роскошный вечер", "Невеста". Потом шел раздел ФИНАЛ. Это выглядело так --
    1. "Толпа ребят в сером. Проходят толпой, назад по одному.
    2. 4-ка ребят в вечерних костюмах. Вперед и назад 4-кой. 3. 5-ка девочек. Идут вперед клином, назад по одной! 4. 5-ка девочек. Идут вперед клином, назад по одной. 5. Смена музыки. Выходит ручеек наружу из остальных девочек и остается на сцене. Выходит Ромаха с шефом и идут вперед. Девочки выстраиваются в коридор по парам. 6. Выходит 4-ка в нарядных костюмах по логотипу и в случае необходимости помогает шефу с цветами.
    Потом идет самая фантастическая фраза -- 7. Отвал через центр по одной!
       Все это я перед тем, как добыть эту бумажку, наблюдал из зала, одновременно делая небольшие заметки в записной книжке. Что здесь главное, понять, конечно, трудно, но неимоверно притягательное в каждой зайцевской коллекции имеется. Но здесь надо сразу сказать, что по своей сути, по тому, как он видит человека, Зайцев абсолютно и подчеркнуто русский художник. Ах, как недаром он родился в Иванове! Но и как русский подлинный самородок все же выбился в самые верхние уровни жизни! Второе это, конечно, его внутреннее видение как художника сосредоточено не на фойе Большого театра, позванивающего подлинной бижутерией, не на модных концертах и эстраде, а в первую очередь, -- дальше скажу парадоксальное -- на городских окраинах. Все очень ярко, красочно, но не из самых дорогих тканей и с очень простым покроем. Я невольно сравниваю его с другим, так сказать парадным и официально признанным модельером. Если бы все же Зайцеву доверили одеть армию, то уж наверняка она бы не замерзала -- вот и еще один момент, связанный с происхождением и видением художника.
       В итогах зайцевского времени есть и символическая деталь. Ну, мы, конечно, иногда все по утрам видели замечательную передачу по первому каналу "Модный приговор". Сейчас ее ведет историк моды Васильев. Я-то помню, как все это лет пять назад начиналось. Зайцевский помощник Николай Головин еще только выбивал у телевидения график и какие-то для своего шефа деньги, (о деньгах чуть позже, хотя разговор о них не панское дело), а Зайцев тем временем точил концепцию. Потом, когда я увидел первые передачи, я внезапно встретился со своей старой знакомой и замечательным знатоком культуры, бывшим министром Натальей Дементьевой. Она тоже только что эти передачи видела. И, захлебываясь, мы стали говорить об этом. То, се, се, то и, наконец, о невероятном социальном смысле этого проекта. Это ведь не сшить балахон для звезды или скроить из обрезков ткани эстрадное платье для исполнения под фанеру. Научить развращенное модными глянцевыми журналами поколение одеваться достойно. Я опять почему-то вспомнил наших подмосковных и московских девочек с окраины. Милые, будьте красивыми!
       Этим показом начинается юбилейный 50-й год работы Зайцева в искусстве. Здесь приходится итожить все и говорить о том, что Зайцев-модельер невольно затушевывает другого Зайцева -- художника. Мне ли не видеть то, что подпирает творчество великого, по крайней мере самого знаменитого модельера России! Мой дом тоже завален коробками с рукописями, папками с неразвернутыми мыслями и картотечными ящиками с выписками. Я отчетливо понимаю, на чем стоит моя романистика и публицистика, да и педагогика. Так вот, за, так сказать, ярким и нарядным зайцевским подиумом стоят ежедневные зайцевские штудии.
       Видимо, тот огромный очерк, который я написал о нем пять лет назад, дал мне некое право заглянуть в зайцевские тайники и лаборатории. В огромном Доме моды несколько комнат заняты зайцевским живописным архивом. Ну, конечно, здесь есть и эскизы к спектаклям, и наброски со ставшим потом классическим имиджем многих артистов и эстрадных групп. Первый балахон нашей, как любят выражаться на НТВ, примадонны сшил и нарисовал Зайцев, первый облик артистов еще молодой и тогда "революционной" "Машины времени" хранится в тех же запасниках. Но там же еще и две огромные коллекции -- живописные "видения" художника и серия его "фотографической" живописи.
       Свою первую премию я получил в тридцать с небольшим за фотографию. За неделю я, любитель, снял альбом о воюющем Вьетнаме. Потом я понял, что писатель и фотограф -- это две разные профессии. Но понимание, как ставить свет и что такое тень, что такое мимолетное и мгновенно возникающее, осталось. Зайцев свои удивительные фотографические картины компонует из своих же, с подиума моделей и аксессуаров профессии. Я здесь вспомнил Рембрандта, так любившего в свои счастливые годы покупать дорогие восточные ткани, причудливые раковины и изысканные сосуды. Ближе всего эти фотографические полотна, в которых земные модели, так же как и в искусстве живописи, перевоплощены в символы, ближе всего они к недавно показанному у нас Караваджо. Зайцев, видимо, видел его картины много раньше нас.
       Кажется, мне вообще невероятно в жизни повезло: в Бахрушинском музее открывается выставка, связанная с юбилеем Юрия Григоровича, я о нем тоже писал, в том числе и статью в его юбилейный каталог, но вслед будет открыта и выставка работ Зайцева. Я с некоторой грустью смотрел на груду работ, из которых для выставки отобрана лишь маленькая толика. О, исконное наплевательское отношение к работающим рядом с нами гениям! Куда все это денется позже? Я отчетливо вижу, как наследники довольно быстро ликвидируют мой большой архив, расчищая пространство для жизни. Почему интересно, сейчас не делают никаких движений музеи? Ну, наверно, в ивановском музее что-то хранится. В свое время Майя Плисецкая сумела передать свой архив в ЦГАЛИ, ей повезло. Но ведь и из государственных архивов пропадают документы, как пропали несколько страниц блоковского "Возмездия". В этом смысле грустные итоги.
       После показа состоялся "для своих" небольшой фуршет наверху, в служебных покоях. Как всегда, колбаска, фрукты, орехи, вино. Что-то попивала молодежь. Внучку маэстро я уже знал, здесь был еще и замечательный паренек, его внук Атон. Антон за столом как-то крепко выдавал одному из прихлебателей. Самое сложное мне в моей будущей статье будет написать финал.
       14 января, суббота. Рановато я встаю и поздновато ложусь.
    В электронной почте потрясающее письмо от Олега Павлова. Я просто ахнул от его благородства и широты.
       "Сергей Николаевич! Благодарю вас! Книгу, к счастью, отыскал и заказал через букиниста. Но в электронке её не оказалось, единственная ваша книга, которой почему-то нельзя скачать в сети, а то я в переездах и перелётах, то есть привык читать так, как пассажир. Да, очень жалко, что мы после Парижа больше не пересекались, оказалось так неожиданно много общего во взглядах. Та история всё равно на моей совести -- пожалуй, большей ошибки я не совершал. Помню ещё Гатчину, вашу тогда помощь. По институту я тоскую временами, вот и это -- отрезал себя от места, в котором, собственно, появился на свет. Очень переживал смерть Евдокимова и то, что с ним не встречался -- в общем, по той же причине. Да, от слова "выборы" тошнит. Назначали бы, да и всё, если институт государственный. Выборы на должности в учебных заведениях -- абсурд. Только интриги. Прочитал у вас в Дневнике историю с Открытым миром, как я в Америку не полетел. . . Посмеялся. . . Как они ловко, оказывается, вывернули. . . Требовал я денег? Вот смешно. Я в последний почти день отказался, когда они сказали, что я должен подписать некое обязательство, что-то в таком духе. . . Среди пунктов было, что я не должен смотреть в глаза женщин, так как это будет считаться сексуальной агрессией. . . Что я не должен подавать первым при рукопожатии руку. . . Ну и всё такое, в американском духе. Сказали, только подпишите, ну что это как бы формальность. Но вот я их тогда и послал. Рабское вообще ненавижу. Да в общем я и то не понимал, почему за работу в рамках этой программы они ни копейки не платят только на том основании, что я не гражданин США, то есть права не имею работать в США, и прочее, зелёной карты. При этом меня-то даже припугнули. Намекали, какими могут быть последствия моего отказа. . . Что будут впоследствии проблемы с получением американской визы. Так что так. Такой вот Открытый мир. Ну, желаю вам здоровья, душевного покоя в Новом году. Если всё-таки есть у вас возможность выслать текст книги в любом формате -- был бы признателен. С уважением, Олег Павлов".?
       Весь день занимался дневником, ходил в фитнес-центр, взял годовую карточку. Это возле Черемушкинского рынка. Здание какого-то в прошлом НИИ, теперь там на первом этаже казино, а на втором фитнес-центр, сауна, массажные кабинеты, парикмахерская, все что "белому человеку" надо. Вечером приходил Игорь, и тут у меня возникла некая мыслишка насчет пьесы. Я привез ему из Индии штаны, он привез мне из Киева торт. Но, конечно, если говорить насчет пьесы, ничего не напишу.
       15 января, воскресенье. Наше радио и телевидение все время подкидывают мне примеры для аналогий. Вчера утром по своему любимому "Эху" местные специалисты долго рассказывали в детской передаче, как ребенку, который случайно остался на улице или отбился от родителей, надо быть осторожным и особенно остерегаться взрослых. В связи с этим вспомнил прекрасный довоенный фильм Татьяны Лукашевич с Раневской "Подкидыш". В советское время и ребенок не пропадал ,и проблемы, что ребенок может пропасть на улице, не было.
       Сегодня, когда днем на кухне включил телевизор, увидел "Кубанских казаков". И сразу возникло несколько мыслей по поводу этого, когда-то разруганного интеллигенцией фильма. Он теперь уже превратился не просто в послевоенный фильм-утешитель, а в некий фильм-эталон -- так жили при Советской власти. Не так в послевоенных деталях, но так по духу!
       Днем ходил на фитнес. Перед Дневником у меня еще есть задолженность, это цитаты из газет, которые я прочел, вернувшись в Москву. Как всегда, выбираю лишь то, что соответствует моему настрою. Из предновогоднего номера, из статьи Арсения Замостьянова. Арсений пишет о внедрении праздника новогодней елки в советской России, но внезапно в его статье оказывается небольшой пассаж о Вертинском. Ну, это уж моя добыча. Оказывается, и этот артист и жуир не смог в своем творчестве обойти Сталина.
       "В 1934-м, в эмиграции, Вертинский тосковал о русском заснеженном Рожґдестве:
      
       Время унесло тебя с собой,
       Рождество страны моей родной...
      
       А потом, на Родине, стал привыкать к советскому новогоднему торжеству. "Мы на ёлку повесим звезду", -- писал он в 1945-м. Елочные звезды в ту пору повторяли очертания рубиновых звёзд Кремля. Между прочим, "Доченьки" перекликаются с другим советским озарением Вертинского -- песней о Сталине "Чуть седой, как серебряный тополь". Единство размера, мотива, времени и места написания. И вера в чудеса под запах мандаринов -- рождественские, новогодние".
       Но в статье Замостьянова меня ожидал и еще улов. Я все время в молодости думал о том, как люди добивались высоких постов и, значит, возможности к творческому росту. Валя всегда с огромным пиететом говорила о руководителе своего Союза кинематографистов. Здесь предыстория.
       "Вот вам еще новогодняя история: в фильме Льва Кулешова "Сибиряки" (1940) дети под Новый год решают разыскать затерянную в Сибири трубку Сталина. Им снится, что Сталин прикуривает эту трубку от пионерского костра, который устроили прямо в Кремле, возле Царь-пушки. В фильме есть атмосфера ожидания чуда, поиска Святого Грааля в образе сталинской трубки".
       Но пора заканчивать с искусством. Вот социология, правда, в своеобразных формах медицинской статистики. Это уже один из номеров "Российской газеты" этого года. Порадовали. Начинается все с большого вреза:
       " 37 процентов мужчин от 45 до 60 лет прекращают половую жизнь. 90 процентов имеют какие-либо отклонения от нормы в эректильной функции".
       Это интервью с ведущим урологом России. Вот фрагмент.
       "Дмитрий Пушкарь: Именно так. Опрос показал, что около 70 процентов мужчин в возрасте до 60 лет отмечают наличие выраженных возрастных симптомов. Более половины из них имеют избыточный вес. Около 20 процентов страдают депрессией. Нас, урологов, также интересует мочеиспускание. Примененная нами анкета суммарного балла симптоматики выявила нормальные показатели лишь у 37 процентов опрошенных".
       Вечером звонил Владислав Александрович. Среди прочего говорили с ним о том, что Горбачев подписал избирательные листы на должность президента Явлинскому. Цезарь пишет приветственное письмо Бруту.
       16 января, понедельник. Утром пришлось лететь в Институт. В три ученый совет, на котором должны утверждать список претендентов на должность ректора. У нас, кроме Самида Агаева, Михаила Стояновского и Александра Ужанкова, еще один претендент -- это Юрий Леонидович Воротников. Я его знаю, он в свое время вместе со мной получал премию Бунина. Воротников чл.-корр. и может создать серьезную конкуренцию. Я читал его повесть, про его молодые солдатские годы, повесть очень неплохая. Судя по всему, Воротников идет по наводке министерства. Многие из членов ученого совета его знают: когда-то Воротников работал в Институте Русского языка, а потом сделал успешную карьеру в аппарате академии. Об этом свидетельствуют даты его автобиографии. Через год после защиты докторской диссертации он уже чл.-корр РАН. Полагаю, это рекорд для Книги Гиннесса. Но у Воротникова есть существенный недостаток -- ему уже 61 год.
       Серьезные прения возникли вокруг заявления Самида. По правилам и квалификационным нормам у него нет научного звания.
    Я тем не менее его защищал -- эти нормы не соответствуют характеру нашего вуза. В свое время я, дескать, был избран ректором, не имея ученого звания и научной степени. Я понимал, что Самид немножко увлекся, и не надо было ставить его в условия отказа. Если бы он прошел как кандидат, то менее обидным было бы, если бы его сняло с выборов министерство. А, скорее всего, ближе к голосованию он бы и сам снял свою кандидатуру. При голосовании я был единственным "за". Мой мотив -- это преподаватель с моей кафедры.
       И наконец, кое-что уже не земное -- несколько слов о космосе и несколько слов о проблемах воздушного транспорта. И там и там, все очень занятно. Сегодня затонул в океане аппарат "Фобос-Грунт", автоматическая космическая станция, которая должна была долететь до Марса и взять пробу грунта, чтобы доставить ее на Землю, со спутника Марса Фобоса. Проект обошелся России в 5 миллиардов рублей. Но станция далеко не улетела -- не сработала следующая ступень.
       Российская газета почти накануне этого бесславного приземления берет интервью.
       "Прилетели! Что делать и где "точка невозврата"? Об этом корреспондент "РГ" беседовал накануне 105-летия со дня рождения легендарного Главного конструктора Сергея Королева с разработчиком проектов экспедиции на Марс и Луну, ведущим конструктором по пилотируемым ракетно-космическим комплексам для высадки на Луну и космической программе "Энергия-Буран" Владимиром Бугровым.
       Мы уже полвека эксплуатируем ракету и корабль "Союз", созданные Королевым. Вряд ли для полетов на станции нужно создавать новый корабль. Чтобы летать без происшествий, достаточно организовать эффективный контроль за выполнением требований существующей технической документации.
       РГ: Может быть, и здесь человеческий фактор?
       Владимир Бугров: Насколько мне известно, да. В одном случае полетное задание многие годы составлял ветеран, и, когда он ушел, его молодой помощник сделал роковую ошибку. А в другом случае старый, опытнейший сварщик выполнял последний сварной шов на магистрали, не поддающийся контролю. Но после его ухода помощник, хотя и имел уже необходимый опыт, все-таки допустил некачественную сварку".
       Ах, этот человеческий фактор! У российских авиаторов другая проблема. Но тот же человеческий фактор -- здесь же несколько возвышенный -- "схватить!" Здесь -- это опять из "НГ " -- комментирует мой добрый знакомый Сергей Вадимович Степашин:
       "Я давно хотел попросить ФАСТранс разобраться со стоимостью авиабилетов, как эта организация делает на бензиновом рынке. Мне часто приходится летать в командировки, честно говоря, жалко бюджет Счетной палаты. А людям каково платить из своего кармана? 35 тысяч рублей стоит билет до Сочи. Тысячу долларов! За эти деньги можно съездить в Турцию на 10 дней с полным пансионом. В Петербург тоже летать дорого. Посмотрите, в Европе нет таких сумасшедших цен! Почему? Нет такого монополизма на рынке пассажирских авиаперевозок".
       Тема "давно хотел спросить" несколько раз присутствовала в огромном интервью Председателя Счетной палаты. Он удивительно четко формулирует то, что у всех в недоуменных мыслях:
       "Сейчас все говорят о Петре Аркадьевиче Столыпине как о великом реформаторе, даже есть премия Столыпина. Вспомните, чем он занимался в экономике в начале прошлого века? Монопольку-то на водку он ввел. И золотой червонец появился. Я не призываю сейчас вводить монополию на водку -- слишком кардинально. А по поводу спирта меня никто не переубедит. Лет семь прошло, как мы первую записку готовили со всеми выкладками проверок Счетной палаты. Сначала с нами согласились. Но я же понимаю, есть люди с большими деньгами, которые не хотят монополии на спирт. Видимо, сегодня у них больше аргументов, чем у меня. Но я все-таки надежды не теряю".
       17 января, вторник. Меня удивляют мои ученики, которые часто жалуются: я бы написал и роман, и пьесу, и рассказ, но нет сюжета, нет, говоря профессиональным языком, информационного повода. Поводов и сюжетов всегда тьма. Вон Достоевский написал "Бесов", возбудившись от газетной заметки. Я пишу, собирая иногда разные сведения, в надежде, что кто-нибудь "возбудится" от моих наблюдений. А вот и повод, чтобы организовать еще один сюжет.
       Итак, Борис Березовский, наш лондонский сиделец, обратился к патриарху Кириллу, видимо полагая себя общественным деятелем, с призывом инициировать бескровную, так сказать, духовным путем смену власти. Об этом сказала утром любимая радиостанция. Ну, что здесь добавить: человек, сытый мамоной, обращается к человеку веры и духа. Значит, соизмеряет духовные и материальные потенциалы. В связи с этим -- ах, как мне бы хотелось обойтись без такого привычного в моих записках выражения "в связи с этим", но как по-другому соединить почти несоединимое? Соединяю.
    В связи с этим, вспомнил я одно местечко из доклада Евгения Примакова в "Меркурий-клубе":
       "Несомненный интерес представляет собой "процесс года" -- так бы я назвал лондонский суд, разбирающий иск Березовского к Абрамовичу. Меня, я уверен, как и большинство соотечественников, потряс обмен признаниями на лондонском суде. Абрамович заявил, что поэтапно выплачивал Березовскому 2, 5 миллиарда долларов за то, что тот обеспечивал ему "крышу". Об уровне этой "крыши" говорят показания Абрамовича, что он может назвать своим другом бывшего главу Администрации президента Александра Волошина. Подтверждением этих слов является появление в суде и выступление Волошина в пользу Абрамовича.
       Березовский, в свою очередь, утверждает, что он придумал и "пробил" схему нефтяной компании "Сибнефть", как известно, образованной указом президента Б. Н. Ельцина на базе одного из самых современных советских нефтеперерабатывающих заводов в Омске, и богатейшего месторождения "Ноябрьскнефтегаз". Все это, по словам Березовского, было выкуплено Абрамовичем за 100 с лишним миллионов долларов, полученных в кредит. В дальнейшем тот продал тому же государству компанию за 13 миллиардов долларов. Березовский подал иск, претендуя на часть этой суммы, т. к. он, по его словам, был акционером "Сибнефти". Абрамович отрицает это, и тут всплывает еще одна своеобразная "деталь": владельцы крупнейших компаний не значились их акционерами. Отсюда прямой вопрос: а вообще платили ли они налоги государству?"
       Днем у меня в гостях был один из давних выпускников института Паша Косов. Я отлично его помню и в свое время принимал участие в его судьбе. Паша из ближнего Подмосковья, я, кажется, пристраивал его работать в буфете в гостинице -- сейчас все эти начинания благополучно рухнули, я вообще полагаю, что гостиница превращается в полусемейное предприятие нашей администрации, -- потом он защитил очень неплохой диплом у М. П. Лобанова. Паша иногда мне позванивал и всегда очень интересовался тем, чем я занимаюсь, что пишу. Сам Паша, как он рассказывает, "для денег" работает в журнале, связанном с торговлей и потребителями, а "для души" снимает в какой-то компании кино. В частности, он участвовал в съемке фильма о "Мих. Кузмине". И тут курьез, Гатчина этот фильм не взяла, а ведь должна была бы, потому что свой, петербургский, и похоронен там. А вот теперь Паша и его продюсер хотели бы снять фильм по моим дневникам. Занятно.
       Паша пробыл у меня часа два, я кормил его борщом и поил чаем, он принес мне щедрые подарки -- шерстяные носки, чай и шоколад, который привез из Львова. Сегодня же разговаривал по телефону с Сергеем Кондратовым -- у него все же возникла мысль издать небольшим тиражом мой пятитомник.
       Ближе к вечеру был в институте, заезжал в гараж на "Белорусской", а уже после восьми ходил в фитнес-клуб. Пока все это мне приносит определенную бодрость, может быть, мне и удастся чуть разносить свое очень немолодое тело.
       18 января, среда. Опять приходится начинать с газетной информации. Утром вынул из ящика газету. На первой странице "Проект. Минюст избавит российские законы от норм времен СССР. СОВЕТСКОЕ НА ВЫНОС". Не читая еще статьи, подумал, что этого надо бы простым гражданам остерегаться больше всего. Уже практически вынесли бесплатное высшее образование, бесплатную медицину, бесплатное распределение жилья, бесплатное курортное обслуживание, полярные надбавки к зарплате и многое другое. Писателям и людям творческого труда надо остерегаться "выноса" их льгот на дополнительную площадь. Эту льготу утвердили еще, кажется, в 1937 году.
       Из других газетных новостей это "Литгазета", которая напечатала несколько статей о нашем премиальном процессе. В том числе и разгромную статью на новое произведение собирательницы почти всех наших премий Ольги Славниковой. Достаточно убедительно. Можно только поражаться, с одной стороны, бесстыдству писателей либеральной клики, с другой -- грустной лояльности, с которой наши писатели патриотического лагеря относятся к их творчеству. Все находим какую-то закономерную справедливость.
       Что меня и радует и восхищает, это внезапно возникшая переписка с Олегом Павловым. Он, кстати, упоминается в статье в "Литгазете" нашего выпускника Березина. Именно Олег отнес в "Новый мир" небольшой рассказ Березина "Риф". Я до сих пор помню этот, очень плотно написанный, "кубинский" рассказ. Просто поразительно, как с Павловым мы одинаково многое чувствуем, и как наша литературная общественность обходится с нами. Надо бы отвечать им тем же. Ну, я и цитирую письмо Олега Павлова. Цитирую ту его часть, где он пишет о моем предложении подумать, не захочет ли Павлов у нас преподавать, если освободится место.
       "Последнее, раз уж самое важное, то есть про Литинститут... Я очень тронут вашим предложением. В деньгах и положении я в общем, слава Богу, не нуждаюсь, но всё мне очень дорого там, даже не объяснишь как. В последние годы я только и делаю, что веду мастер-классы и прочее, отсюда столько поездок, востребован -- но не в России. И приходят грустные мысли: что просто кого-то развлекаю, не более. Чужая почва, всё чужое. Но и вести семинары в Липках я отказался, скажем, из-за того, что Липки стали чужим мне по духу литераторским клубом. Литинтитут -- да, родное. Столько взял сам -- и могу, ну и даже должен вернуть, отдать".
       В своем письме Олег Павлов тепло отзывается о моих Дневниках. Он все-таки признанный метр словесности и даже, в отличие от меня, уже не нуждается в работе, которую я боюсь бросить. Для меня это лестно, и не думаю, что Павлов с его начитанностью здесь лукавит.
       "От вашего "Дневника" не отказался бы, принял бы с благодарностью -- да, я читал его в сети, почти все выпуски, которые находил. Похож он в чём-то на дневник Островского (не комсомольца -- а русского нашего Шекспира), по типу, по мышлению: множество бытовых подробностей. Этот дневник есть в полном собрании его сочинений. Я, кстати, "Дневник ректора" ваш купил, есть в моей библиотеке. Не знаю уж почему, но читаются как детектив: медленное течение частной жизни".
       Дневники Павлову я уже послал.
       Весь день перепечатывал остатки рукописи моих воспоминаний о нашей с Валей жизни и смотрел кино. Это фильмы, которые мне принес на дисках Игорь. Собственно, из трех фильмов посмотрел два -- "Императорский клуб" и фильм, в названии которого есть слово "Бархат". Полагаю, что все это фильмы знаменитые. Что касается "Бархата" -- это наверняка, здесь проблема молодежи, судьба рок-певца, сексуальная доступность и все прочее. Для меня это еще и взгляд на современную молодежную культуру. "Императорский клуб" -- это американская элитная школа, быт, учитель, сытая и удобная атмосфера для учения и самоусовершенствования. Здесь еще и много для меня интересного о преподавании римской истории.
       Событием дня стал вечером звонок Олеси Николаевой. Оказывается, Варламов не прочь бы баллотироваться на должность ректора. Конечно, этой работы, как и любой административной, он не знает, но "если бы С. Н. ему помогал и советовал, он бы ректором быть готов". Я объяснил О. А., что самое главное во всем этом, это та таинственная атмосфера, в которой наши выборы проходят. Ректор своим стремлением придать всему таинственность, видимо усвоенному в институте военных переводчиков, где он в молодости учился, поставил всех в сложное положение -- никто, кроме него и его присных, к выборам подготовиться не успел. Никто не знал, что год назад ректору договор подписали только на год, потом на собрании три месяца назад он внушил всем, что ему срок продлят, а когда не продлили, он опять промолчал.
       Мы не успели ни подготовиться, ни как следует переговорить. В сложившейся ситуации мы смогли лишь остановиться просто на человеке честном и порядочном, который не станет тянуть одеяло на себя, -- это Стояновский. А теперь, ответил я О. А., все уже поздно, итоговый, по выдвиженцам, ученый совет уже состоялся.
       19 января, четверг. Закончил перепечатку рукописи и что-то вписывал в дневник, и так почти весь день. А в пять встретился у подъезда с С.?П. и поехали в Дом союзов. Мише Ножкину 75 лет. Огромный, на три часа, вечер с поздравлениями, подарками, горой цветов и возвышенных слов. Вечер вел сам Михаил, много пел, сердечно и талантливо. По большом счету, одной строчки "Я так давно не видел маму" было бы достаточно, чтобы уже попасть в историю литературы. Но оказывается, что и шлягер моей молодости "Опять от меня сбежала последняя электричка" -- дело его рук.
       В Колонном зале встретил знакомых. Было много военных, публика, естественно, была, скорее, патриотическая. Поговорили с
    Г.?Н. Селезневым, его, как в свое время и меня, быстренько от всего освободили. Я спросил Г. Н., видел ли Ресина, он сказал, что видел. Ресина, оказывается, пока ни в какой комитет не включили, но вроде бы тот собирается возглавить организацию или комитет по строительству нового здания Госдумы. Я чуть ли при этом известии не стал хохотать. Вспомнил о том, как щуку пустили в воду. Ресин, по словам некоторых моих корреспондентов, имена которых я не хочу называть, сдал Лужкова немедленно и полно. Ну вот за это и был награжден званием депутата Госдумы по списку "Единой России", а следовательно, депутатской неприкосновенностью.
       Дома уже был что-то в десять часов. Принялся готовить и смотреть телевидение. Сражались два кандидата на должность президента -- миллиардер Михаил Прохоров и коммунист Геннадий Зюганов. Зюганов талдычил одно и то же. Кое-какие зюгановские заготовки я уже слышал. Значительно интересней говорили его ассистенты. В частности, любопытен был пассаж о продаже Прохоровым какого-то металла за рубеж, теперь у нас он стоит во много раз дороже, чем прежде. Приперли его к стене "залоговыми аукционами". Кстати, было сказано, что свою собственность многие олигархи приобрели по стоимости в 2--3 процента от ее подлинной. Очень заискивающе и подобострастно к хозяину выступал прохоровский "ассистент" Ярмольник. Я понимаю, подадут, но зачем так уж унижаться? Кажется, Прохорову помогала наша выпускница Ксения Соколова. Блестящая была девушка.
       За время дебатов я в своей мультиварке замастырил мясо с овощами.
       20 января, пятница. Еле успел сделать зарядку и позавтракать, как пришлось мчаться в Малый театр. В одиннадцать у подъезда директора мы договорились встретиться со Славой Зайцевым. У него сегодня в пошивочном цеху "разбор этюдов". Я не ожидал, что будет так интересно. Увидел пошивочный цех Малого театра, потом обувную мастерскую. Еще раз убедился, сколько труда надо вложить в спектакль. В Малом Андрей Житинкин ставит пушкинскую "Пиковую даму". Видимо, здесь какая-то занятная концепция. Подробностей сейчас в дневник не вношу, все это, наверное, попадет в мою статью. Сколько разных условностей надо соблюсти при создании костюма! Например, Э. Быстрицкая носит только высокий каблук, а такой-то актер не носит белые панталоны?-- слишком пышен с кормы.
       После театра зашел, чтобы "убить время", в роскошный, как Кремлевский дворец, ЦУМ. Потом мы договорились встретиться с Андреем Мальгиным и Леной. Невероятное количество самых знаменитых фирм и домов моды. Но почти на всех стендах висит "Распродажа", цены снижены, как правило, на 50 процентов.
       С Андреем обедали в "Кофемании" на Трубной. Накормил он меня до отвала. Грустно, что он уезжает, приглашал меня во Флоренцию. Среди прочего, Андрей рассказывал, как из его фильма, который Валерий Усков снимает на телевидении, вырезают фамилию Бабеля. Бабель был человеком своеобразным. Но телевидению хочется, чтобы все оказались жертвами режима и были бы кристально честными людьми. Я думаю, что все идет от отсутствия культуры и подлинных знаний.
       Вечером, после того как целый день позволял себе излишки за столом, пошел в фитнес-центр.
       21 января, суббота. Все очень до предела просто. Утром почти до двух часов сочинял статью о Зайцеве, так что могу включить сюда, в Дневники, отдельные отрывки.
       В три часа у меня было "чаепитие" в Доме литераторов по поводу Вл. Высоцкого. Пригласила меня Юлия Маринина, наша недавно с блеском защитившаяся аспирантка. А в семь презентация книги Игоря Черницкого. Книгу мне Игорь прислал. Большая часть занята мемуарами его матери, связанными с довоенной жизнью и войной. Сами по себе мемуары очень интересные, хотя и написаны нейтральным языком. В книгу включено множество фотографий военной и довоенной поры. Предисловие Вл. Кострова и ноты Коли Романова. Я бы, может быть, и не поехал на эту "встречу с читателями", но, несколько дней назад, забежав в Дом литераторов, обнаружил, что мое имя внесено в афишу.
       "Чаепитие" символически состоялось на втором этаже в Дубовом зале, это кабинеты, где был когда-то партком, а рядом парикмахерская. Я давно в эту часть ЦДЛ не заходил и был потрясен, как нынче все там ухожено, выглажено, реставрировано. Говорят, здесь самый дорогой ресторан Москвы. Кажется, здесь обедали и Путин, и Медведев со своими высокопоставленными гостями. В общем, Высоцкого долго в святая святых Союза писателей не пускали, а вот сейчас устраивают здесь чаепития.
       Народу было довольно много. Началось все с фильма о Высоцком, который недавно проходил по экрану. Не повредила ли этому фильма та разнузданная реклама, которую устроил Первый канал? Я сказал, что даже этому среднему фильму реклама пошла во вред. И в первую очередь потому, что Первый канал уже не первый раз рекламирует как выдающуюся свою среднюю продукцию. Мы теперь народ уже тертый.
       Я говорил о работе Высоцкого на радио.
       Успел вернуться домой и снова к семи приехал в ЦДЛ. Картина разворачивалась просто замечательная. Игорь со сцены говорил о своих трудностях в кино, о планах на новый фильм. Я, уже после Кострова, сказал о книге и учебе Игоря и Николая в институте. Потом был большой концерт, очень неплохих и рангом пониже артистов. В зале сидела пожилая публика, которая привыкла проводить в живом общении время в ЦДЛ. О книге, по-моему, все забыли. Впрочем, внизу она продавалась -- 300 рублей экземпляр.
       22 января, воскресенье. К семи часам поехал на творческий вечер Александры Николаевны Пахмутовой в Большом зале Московской консерватории. Естественно, были, как говорится, все... Я, кстати, оказался в Консерватории впервые после ремонта. Мне показалось, что она выглядит лучше, чем "реставрированный" Большой театр. Больше строгой подлинности, вкуса. Хорошо все, кроме туалета, который перенесли вниз, в вестибюль. На том месте, где раньше был мужской туалет, теперь буфет.
       Что сказать о самом концерте -- такой помпы и собрания сил я уже давно не видел. Симфонический оркестр Министерства обороны, хор Свешникова, хор Консерватории, концертный рояль, за которым сидела сама Ал. Ник. Ну, естественно, просто гора цветов и, если бы их постоянно не убирали, из-за них не очень высокую Ал.?Ник. просто не было бы видно. О шлягерах былых времен не говорю: они всем известны и стали частью нашего сознания, но было несколько новых песен, написанных буквально накануне, которые, как и прежние мелодии, истомили душу. Вот тебе и ответ -- стареют ли большие таланты?
       Из бытовых наблюдений мне показалось, что Ал.?Ник. переживала за мужа Николая Добронравова, который сидел на самом почетном месте, на проходе шестого ряда по соседству с директором Консерватории Алекс. Серг. Соколовым. И она так была рада, когда в каком-то месте зал устроил овацию и ему. Много было молодых певцов с прекрасными голосами, правда, не всегда они дотягивали до скрытого трагизма, который во многих пахмутовских песнях. Но все равно, пели все замечательно, а особенно старая гвардия Кобзон и Тамара Гвердцители.
       Так уж получилось, что хотя у меня и было два билета, но ни С.?П., ни Жуган, которые были на это событие ангажированы, со мной не пошли, но взамен я получил удивительного соседа, который вполне искупил их отсутствие. Рядом сел Валера Белякович, как всегда, одетый в какую-то рубашонку, потертые джинсы, похожий не на народного артиста России, а на рабочего склада, но, как и всегда с удивительной точной оценкой в искусстве. Здесь он довольно многое откомментировал.
       В перерыве Валера рассказал мне удивительную историю. В день землетрясения и аварии на станции Фукусима он в Японии вел последнюю репетицию спектакля "Гамлет". Сам он в этом спектакле играл Полония. В момент одной из смертей по ходу спектакля должны трястись и двигаться колонны. Как лес, который двинулся в "Макбете". Валерий всегда требовал, чтобы это делалось интенсивно, но тут вдруг он увидел, что колонны ходят ходуном, цепи трясутся и звенят. Это было землетрясение.
       Я, конечно, не утерпел и спросил Беляковича, ну, а как премьера спектакля? Оказывается, спектакль состоялся. Отменили поезда, зрителей, кроме двоих, на спектакле не было. Для них и играли.
       23 января, понедельник. Утром, спокойно приготовившись жарить себе на завтрак сырники, я включил радио и понял, что привычка последнее время не смотреть телевизор сыграла со мной дурную шутку. Уже почти два месяца не езжу на дачу, а там всегда в субботу был просмотр "разоблачительных" программ по кино. Итак, пока вчера я наслаждался концертом Пахмутовой и сладостным общением с Валерием Беляковичем, я пропустил потрясающую передачу все по тому же разоблачительному НТВ. Они, оказывается, дали подборку сюжетов, как и где наши замечательные либералы и подлинные демократы проводили Новый год. Судя по тому скрипу, который раздавался со стороны "Эха Москвы", передача была невероятно ударной. Защитники народа и их личная жизнь.
       "Не успели отгреметь последние праздничные салюты в честь нового, как его еще называют "эпохального" 2012-го, как уже появились первые сообщения об отдыхе известных политических и не только деятелей России. Очень наглядно эту информацию преподнес канал НТВ. Представители отечественного шоу-бизнеса, политики и даже нашумевшей за последнее время оппозиции провели праздник где угодно, но только НЕ  в самой России. Получается весьма интересная и отчасти даже пикантная ситуация. Знаменитости нашей страны, крича с экранов телевизоров и заголовков газет о своей пламенной любви к нашей Родине, предпочитают встречать праздники не дома, а за бугром, причем, чем дальше, тем лучше. Не знаю, случайно ли, но первая ассоциация у режиссеров программы указывает на празднование 80-летнего юбилея М.?С. Горбачева в Лондоне. Видимо, мода первого президента праздновать дни рождения подальше от столицы была с легкостью подхвачена и "бравыми оппозиционерами". Президент канувшей в Лету сверхдержавы празднует свой юбилей в цитадели геополитических соперников России. Туманный Альбион для них, судя по всему, имеет свою специфику.
       Всем нам хорошо знакомый блогер Алексей Навальный, изрядно пошумев на площадях и проспектах нашей столицы, тоже не стал исключением и отпраздновал Новый год, как и положено, в солнечной Мексике, ненароком залетев на огонек в Нью-Йорк.  Ну да ладно, у нас все-таки демократия, летай куда душе угодно, были бы деньги, как говорится. Но одно дело, когда какая-нибудь светская львица вроде Ксении Собчак летит в Куршавель, и совсем другое, когда страстные "любители" и "защитники" народа проводят там значительную часть своего времени. Вот, например, очень уж примечательна позиция оппозиционеров Б. Немцова и Е. Чириковой. Первый празднует Новый год на островах, катаясь на серфинге. А защитница химкинского леса, в свою очередь, путешествует по филиппинским джунглям. И после отдыха они  дружно идут на поклон в посольство США к новому послу г-ну Макфолу, уже успевшему "отметиться" на Украине и в Грузии. Надо полагать, ходили они думы думать о России-матушке, как же ей бедной и несчастной дальше жить. Так, по крайней мере, утверждают оба наших героя. Немцов, как выяснилось, просто очень любит отдыхать на море. Теперь понятно, откуда у него такой "серьезный" багаж знаний относительно строительства олимпийских объектов в Сочи.
            Отдельно стоит сказать и о реакции Евгении Чириковой на простой вопрос корреспондентов: "Цель вашего визита в посольство США?" Ответ был более чем прозаичен, позволю процитировать: "Я иду, чтобы у нас начал работать закон". Что ж, картина маслом! Законы Российской Федерации смогут заработать только при условии посещения представителями оппозиции органов дипломатической службы иностранных государств. Звучит, по крайней мере, странно, не находите?"
      
       Сырники уже были замешаны и ложились на сковородку, но тут последовали удивительные вести. В первой выборке документов с подписями в поддержку Явлинского на выборах президента обнаружилось 26 процентов неточностей при норме в 5 процентов. Но у Явлинского есть еще шанс, потому что у него есть большое количество "страховочных" подписных листов, и это дает возможность провести экспертизу второй выборки. Ну, естественно, по этому поводу радиостанция тотчас же устроила опрос и голосование. Среди устно "опрошенных" один из слушателей прямо сказал, что Явлинский врун и обманщик. Вспомнили здесь его старое утверждение, что в юности он был чуть ли не боксером, и его программу 500 дней. Но была еще одна новость. "Эхо", "Огонек" и несколько других близких по духу организаций организовали свой рейтинг самых влиятельных женщин России. Забавно, что в нем на одном из первых мест прелестные балаболки Ксения Собчак, Миткова, Сорокина, Юлия Латынина, Тина Канделаки. И там же дамы-тяжеловесы -- Матвиенко, Тимакова, Набиуллина, Голикова, Батурина. Не услышал я только имени Анфисы Чеховой.
       Но это все, с точки зрения моего внутреннего мира, совсем не основные события дня. Утром я прочел замечательную статью Александра Разумихина в "Нашем современнике", а вечером ходил в театр Станиславского и Немировича-Данченко -- там "Каменный цветок" Григоровича, 85 лет. К сожалению, мэтр накануне так заболел, что пришлось отменять не только его визит в театр, но и поездку в Японию, которая должна была состояться через два или три дня. Теперь я несколько дней, пока Григорович не поправится, я буду волноваться. Попутно: к нынешнему юбилею Большой театр выпустил новый буклет о мастере -- здесь повторно напечатана моя статья о нем и английский ее перевод.
       Спектакль произвел на меня в этот раз еще большее впечатление, чем раньше. Ну, конечно, самое главное, это музыка Прокофьева, она грандиозна, и, слушая ее, начинаешь понимать второсортность современных композиторов. Как обычно, во время спектакля пришел ряд мыслей. Во-первых, конечно, что создана вся эта удивительная хореография молодым человеком в 30 лет. Вот когда так интенсивно работаем, тогда и живем до 85-ти, и дай Бог, еще будет жить долго и долго. Но вот балет-то уже живет 55 лет! Во-вторых, я подумал, какое счастье, что это удивительно русское сочинение возникло. Сегодня ничего подобного уже невозможно -- русские корни стираются. А теперь это все, как балеты Петипа, станет неким эталоном, который будет тиражироваться многие годы. Это особенность классики, она становится самой жизнью. Ну а в-третьих, здесь сконцентрирован весь Григорович. Здесь и "Спартак", и "Иван Грозный". Но каков слом -- после первых сцен к полуабстрактным построениям картин "в горе". Как это было невероятно, просто обжигающе, современно. Здесь я тоже увидел поиски времени. В 60-е искали и русскую идентификацию, и возникали новые тенденции в поисках элементов в физике и химии.
       24 января, вторник. Уже несколько раз я слышал, как наша интеллигенция возмущается некой репликой Путина по поводу Бориса Акунина. Покопался в Интернете и, наконец, нашел. Вот как в Интернете это выглядело.
       "Писатель Борис Акунин (Григорий Чхартишвили) участвует в акциях протеста, поскольку является этническим грузином. Об этом на встрече с главными редакторами российских СМИ заявил премьер-министр Владимир Путин. "Понимаете, люди ведь действуют по самым разным соображениям. Вот, например, мы все любим писателя Акунина. Он пишет очень интересные, для меня во всяком случае, вещи. Это экранизируется. Он, насколько мне известно, этнический грузин. Я понимаю, что он мог не воспринимать действия России во время известного кризиса и событий на Кавказе, а, по сути, вооруженной борьбы между Грузией и Россией, когда Россия вынуждена была защищать югоосетин и наших миротворцев, на которых напали и просто убили", -- сказал Путин".
       А дальше это выглядело так.
       "О национальности Акунина Путин заговорил в контексте разговора о диалоге между властью и оппозицией. Он заявил, что готов встретиться с общественными деятелями, участвующими в Лиге избирателей, однако, по его словам, "приглашение к диалогу остается без ответа". Главный редактор радиостанции "Эхо Москвы" Алексей Венедиктов спросил Путина, почему бы ему не встретиться с членами Лиги избирателей. "Я не исключаю. Мы готовы, и я лично готов, и мои коллеги готовы с ними встретиться и поговорить. Не один раз приглашали, кстати сказать, некоторых из тех коллег, которых вы назвали сейчас пофамильно. Не один раз, ни разу не пришли", -- сказал Путин".
       Здесь же я нашел и текст самого Акунина, достаточно обидно высказавшегося о нынешнем премьер-министре.
       "Неизбежно возникнет ситуация, когда низы больше не хотят, верхи вконец разложились, а деньги кончились. В стране начнется буза. Уходить по-хорошему Вам будет уже поздно, и Вы прикажете стрелять, и прольется кровь, но Вас все равно скинут. Я не желаю Вам судьбы Муамара Каддафи, честное слово. Откосили бы, пока еще есть время, а? Благовидный предлог всегда сыщется. Проблемы со здоровьем, семейные обстоятельства, явление архангела. Передали бы бразды преемнику (по-другому ведь Вы не умеете), а уж он бы позаботился о Вашей спокойной старости", -- пишет Акунин".
       И здесь подумаем, имеем ли мы право на человеческую обиду? Кстати, всю эту композицию я решил выписать лишь после того, как сегодня же услышал, с какой настойчивостью по "Эху" говорили о том, что на табличке в Ростове-на-Дону убрали слово "евреи" и, кажется, слово "холокост". Я знаю, что многие это понятие отрицают. Про себя этого сказать не могу. Но если действительно именно здесь было уничтожено 17 или 20 тысяч евреев, то почему об этом не писать? Вызванные по телефону ростовские власти и зам. Председателя Думского комитета Тамара Плетнева коряво и плохо оправдывались. Все нажимали, что, дескать, и русские и евреи -- это граждане СССР. Тогда вопрос и к белым и красным, почему из паспортов убрали графу "национальность"? Все это, как некую двойную игру, я связываю с проблемой Путин--Акунин. И, если все граждане СССР, то почему же во время семидневной войны -- я тогда работал на радио -- все мои интеллигентные знакомые и сослуживцы ходили с горящими глазами: "Как наши намылили арабам шею!" А ведь тогда СССР поддерживал именно арабскую сторону! Кого сейчас поддерживает Акунин?
       Мне кажется, что сейчас несколько человек, так героически поддерживающие оппозицию и создающие Лигу защиты избирателей, -- это Акунин, Улицкая, Быков, -- в первую очередь поддерживают свои книжные продажи.
       В "РГ" утром прочел гороскоп на "Стрельца" -- это мой знак: "Вам нужно принимать события и людей такими, какие они есть,?--
    с их достоинствами и недостатками". Я и принимаю все соґбытия
    ?-- стало известно, что Б. Н. Тарасову все же продлили срок его ректорства -- ну и слава Богу, не будет этой трепки с выборами. Отмечу только, что добивался он этого до последней минуты! Второе, что тоже надо принять, -- привезли, наконец, книгу о Вале. Издали ее превосходно. Двадцать пачек уже дома. Ура!
       Из событий дня -- побывал на презентации двадцатого тома "Русского архива". Проект этот, конечно, грандиозный. Затеял его в самом начале перестройки Алексей Налепин, которому посчастливилось оказаться одноклассником Никиты Михалкова. Я знаю этот проект и тома "Русского архива" много лет. Очень жалею, что не начал в свое время собирать. В частности, когда кое-что мне понадобилось для романа "Твербуль", я обратился к Алексею и тут же получил искомый том.
       Состоялась презентация в Историческом музее. Впервые я заходил в музей не через парадный вход, а через служебный, от "хвоста лошади Жукова". Сразу же восхитился порядку и строгости музея. Служебный вход устроен таким образом, что при желании можно снять несколько рам и вкатить сюда хоть баллистическую ракету. Никаких ступеней, а покатый каменный подиум. Не успел переступить через порог, как тут же меня поразил какой-то объективный порядок, свойственный настоящей науке. По бокам широкого прохода стояли половецкие каменные бабы -- и много, оставили, бедные, голой половецкую степь -- и за стеклом, видимо перевезенный из соседнего здания Московской думы, где раньше располагался музей Ленина, известный и узнаваемый ленинский автомобиль. Царские-то кареты и возок Петра Великого в экспозиции -- это уже само собой.
       Народу было много -- "ведущие специалисты архивов, музеев и академических институтов России" -- и я сразу же почувствовал, что оказался в своей атмосфере. К сожалению, был без записной книжки, поэтому кое-чего не зафиксировал. Но зато помню, как Никита Михалков рассказал, что с Налепиным играли в самодеятельности что-то по "Молодой гвардии". И вот тут Никита, к ужасу директора школы и преподавателей, на сцене начал стрелять из стартового пистолета, который школьник "изъял" у своего великого отца. Совершенно удивительным было выступление Сигурда Оттовича Шмидта, которому уже сильно за 90. Он пришел своим ходом, да еще с какой-то академической комиссии, но какая память -- все до фамилии и имени отчества! -- какая ясность ума! В частности, среди многого, он говорил о дворянской культуре, которая в принципе позже оказалась разночинной. Ведь в России каждый, кто оканчивал в то время университет, получал личное дворянство. В том числе, говоря о дворянской культуре, академик Шмидт говорил о декабристах, движение которых сейчас подверглось критики. Говорил о значении их дела, которое послужило нравственным идеалом для несколько поколений. Здесь был приведен интересный пример. Недоросль Фонвизина и декабристы -- это люди почти одного поколения. Шмидт особо сказал о статье в некой центральной газете, в которой было сказано, что, дескать, царь был такой милосердный, что казнил только пятерых мятежников. Вспомнил академик и последовавший на такую экстравагантную точку зрения ответ. Автор статьи -- если мне не изменяет память, А. М. Турков, -- достаточно убедительно "прополоскал" эту царскую милость. Прелестно на этой пресс-конференции выступил сравнительно молодой исследователь Константин Писаренко. Это о происках Франции, которая в 1748 году чинила "неудобства" России. История всегда повторяется в своих основных, векторных действиях. Но как плохо мы ее, под влиянием однотонного преподавания, знаем. До сих пор в честь плохо упоминаемого, как гонителя Пушкина, Александра Бенкендорфа в Голландии устраиваются какие-то конференции и сборы. Он освобождал во время войны 1812 года их города. Названия городов не записал.
       26 января, четверг. В три часа ученый совет. Пришло письмо из министерства об отмене выборов ректора. Собственно, этому и было посвящено наше собрание. Все как-то заранее обрадовались, но я сразу сообразил, что это не радостное продление срока, а просто после окончания договора могут прислать "исполняющего обязанности", которого мы потом и выберем. Об этом я на совете и говорил. Не смог умолчать и о таинственной привычке ректора не информировать ученый совет ни о своих планах, ни о своей финансовой политике. Даже о том, что ему в свое время "дали год", мы узнали лишь в сентябре, когда от нас под расписку потребовали верности начальнику и рекомендации для него на выборы в академию. Два в одном флаконе. Но наоборот -- сначала ополаскиватель, а потом шампунь. Сначала общее собрание, а потом задним числом решение о созыве этого собрания ученого совета. Интересно, что, оказывается, об одногодичном сроке договора с ректором с самого начала знала Зоя Михайловна. "Мне в министерстве сразу сказали, будем заключать договор на один год!"
       Мою концепцию о возможном развитии дела вечером подтвердил и Ю. И. Бундин, который на один день приехал в Москву. Среди прочего спросил: можно ли брать Астватацурова, чтобы вести в их университете семинар по литературному мастерству? Я единым духом выпалил: "В Ленинграде это самая лучшая кандидатура!"
    Ю. И., когда я рассказал ему о коллизии с избранием у нас ректора, подтвердил мои опасения. Именно так в их университет пришел нынешний ректор. Правда, судя по рассказам Ю. И., не всегда министерские предложения оказываются самыми плохими.
       Кормил Ю. И. остатками своего фирменного борща, куриными котлетами с картошкой и кислой капустой и яблочным пюре. Утром опять немножко работал над очерком о Зайцеве.
       27 января, пятница. Утром ездил в РИА Новости, там состоялась пресс-конференция по поводу очередной инициативы Путина. К своему, видимо, удивлению, Путин обнаружил, что уровень чтения и соответственно культурный уровень нашей молоди резко снизился. В связи с этим наш будущий президент внес свежую на этот раз культурную инициативу. Необходимо составить список из 100 книг, которые должен прочесть школьник. Естественно, наши средства массовой информации на этот импульс с необыкновенной скоростью откликнулись.
       Ну, конечно, меня в первую очередь, когда позвали, удивила не инициатива Путина, а сама обстановка в здании. На каждом повороте по роскошной девочке, которые, все как одна, в красных чулочках и форменных платьицах. Не в том мире живу я сам!
    В свое время, я помню, как с помощью И. Волгина мы составляли список произведений, которые, по нашему мнению, должен знать абитуриент, поступающий в Литинститут. Но здесь формализация имела право -- поступление именно в то учебное заведение, в котором занимаются литературой. Здесь, наверное, другое -- совершенствование школьной программы. Либерализм в культуре ни до чего хорошего не доведет.
       В пресс-конференции участвовала милая девушка, кажется, лучший учитель русской литературы, Максим Замшев, который научился говорить округло, а иногда и содержательно, Витя Ерофеев, борзый волк эфира, и я. Первому мне слово и дали. Я, по своему обыкновению, повернул всю дискуссию в другую сторону. Список, дескать, список, его всегда можно будет составить, но главная фигура в школе -- это все же учитель, и от него в первую очередь все зависит. Если учитель будет копать, чтобы прокормить семью, картошку и брать лишние уроки, чтобы подработать, а не занимать свое свободное время повышением квалификации, то ничего путного из этого не получится. Опять вспомнил Серафиму Петровну Полетаеву, свою первую учительницу, и Ирину Хургину, которая преподавала нам литературу в 7 классе школы рабочей молодежи.
       Днем заезжал в Институт, отослал несколько книг о Вале и кое-что положил на проходной. Вечером опять пек пирог по рецепту Богородицкой. Закончил и отослал Лене Колпакову очерк о Зайцеве. Мое время на кухне делится между плитой и радио.
       По радио, а я слушаю только одну станцию, активная и упорная пропаганда против Путина. Вчера вечером, правда Д. Медведев, встречаясь с журналистской молодью на факультете в МГУ, сказал, что последние выборы в Думу были самыми чистыми, но, ссылаясь на некоторые другие нарушения, либералы утверждают, что и выборы президента будут такими же. От выборов на должность президента по совершенно, видимо, формально справедливым мотивам отстранили Явлинского. У нас, конечно, странно воспринимается закон. Если он не в твою пользу, то это обязательно "политическая составляющая". Еще есть хорошее слово "провокация", но это, как правило, возникает, если налицо обычное воровство. Так вот еще одна "провокация". Кого мы выбираем! Из Интернета:
       "В Москве задержали депутата совета муниципального образования округа номер 54 Санкт-Петербурга, при котором обнаружили кейс с 30 свертками гашиша общим весом примерно три килограмма. Об этом 27 января сообщается на сайте Следственного комитета РФ. 32-летний депутат Дмитрий Лариков был задержан в ночь на 26 января у дома 43 на Митинской улице. Задержание производили сотрудники управления Госнаркоконтроля по Московской области".
       Я не забыл, кстати, и сейфа госпожи Слиски, заместителя Председателя Госдумы.
       29 января, воскресенье. Около пяти по Москве, а я со своим вечным спутником С.?П. уже в Израиле, в Эйлате. Студенческие каникулы заканчиваются, что-то хочется увидеть и еще: деньги, конечно, значат многое, но далеко не все. Может быть, мы, на мое астматическое счастье, смылись от жестоких морозов, которые пришли в город? Итак, Эйлат, небольшой город и порт, о котором часто упоминает пресса. Аэропорт одноэтажный, но и самолет тоже не самый крупный боинг.
       В Москве предупреждали, что будет крупный шмон, досматривают не только ручную кладь, но и багаж. Предупреждали, будьте внимательными и вежливыми, при досмотре все терпите. Рассказали даже анекдот, будто бы один паренек, когда его спросили, почему у него в багаже так много презервативов, лихо ответил в том смысле, чтобы, дескать, с н о ш а т ь в Израиле всех евреев. Фраза, конечно, была позаковыристее. Его не пустили, развернули обратно. Но, к нашему удивлению, вещи подали на ленту транспортера почти мгновенно, а таможенники только лениво сопели и даже не взглянули в нашу сторону.
       Естественно, все говорят по-русски. Шофер, очень немолодой человек, все время заводивший в нашем маленьком автобусе Моцарта и Баха, сразу предупредил, что повезет нас длинной дорогой, потому что более короткий путь закрыт, он проходит ближе к Египту, в той стороне строятся какие-то новые укрепления. В связи с египетской революцией и победой фундаменталистов на выборах положение усложнилось. Уже сейчас туризм в Египте уменьшился вдвое. Длинная дорога дала нам возможность и многое увидеть, и многим поразиться. Еще из самолета было видно, что это наконец-то именно те библейские виды, о которых мы столько читали. Сморщенная коричневая земля в складках гор, в распадках хранится нежный голубоватый туман. В моем представлении именно по такой земле бродил со своими овцами и козами Моисей. Удивление вызвали замечательные дороги, те признаки цивилизованной жизни, которые внесло время. Прекрасные дороги, обработанные поля и огромные пальмовые рощи, наверняка посаженные лет сорок-пятьдесят назад. Деревья стояли стройными рядами, так, чтобы между ними свободно мог пройти трактор.
       Часа через полтора показались сначала пригороды, а потом и сам Эйлат. Вполне современный город, расположенный на предгорьях, окружающих большую лагуну. Моря, собственно, мы еще и не отыскали. Из нашего отеля "Царь Соломон" видны кусочки воды, стоящие у причалов яхты. А из номера -- вполне хорошего, после того как мы его поменяли, и вершины гор, утром опять ставшие бурыми. Отель огромный, территория сравнительно небольшая, пишу из вежливости, практически маленькая, между крыльями отеля несколько бассейнов, амфитеатр лежаков для постояльцев. Расположили нас вначале в номере, находящемся над рядом огромных гостиничных кондиционеров. Всё буквально дрожало. Сергей Петрович со своим безупречным английским отважно пошел на переговоры, которые закончились его скорой, как семидневная война, победой -- за 110 долларов нас перевели в другое крыло.
       Кормят здесь прекрасно, а главное, вдоволь, как на Сицилии, бесплатных напитков. Вино, красное и белое, пиво и соки. Пока записались на экскурсию в Иерусалим. Кажется, мы еще готовы соблазнить друг друга на дорогую экскурсию в Пе?тру.
       30 января, понедельник. Утром после завтрака -- о завтраке чуть ниже особо -- отправились гулять. В Эйлате погода хмуровата, солнца нет, падает что-то вроде дождя. Для местных жителей это почти невероятное. Город небольшой, но прелестно расположен, как римский амфитеатр, только не вокруг арены, а вокруг небольшой бухты. С местной географией можно справиться сразу. Непосредственно возле бухты гроздь роскошных отелей, набережная, даже огромный пустырь, для будущего, наверняка, такого же роскошного и монументального строительства. А где древний Эйлат? А его, кажется, и не было, но устную историю его нынешнего возникновения я расскажу.
       Прогулка по прекрасной и пустой набережной напоминала прогулку по зимней Ялте. Но уровень отелей другой. Огромные многоэтажные монстры дорогого отдыха, похожие на те, которые изображены на снимках из Лас-Вегаса, или на те, которые я видел живыми глазами в Атлантик-Сити. Поражают скорее не отели, а роскошные и огромные пальмы, которым, наверное, лет по семьдесят. Они лучше всего говорят о стабильности. Все отели стоят не на первой линии, а отступя от набережной. Внизу полоса роскошных магазинов, баров, кафе, везде уже ни на кого не действующие надписи "sаlе" -- не сезон. Прохожих почти нет. На набережной только уборщики -- или арабы, или негры. В ресторане отеля на уборке посуды -- почти сплошь арабы и молодые негры. В этом смысле, как в Москве, -- на тяжелой и грязной работе безответные гастарбайтеры. Если проходит стайка молодых израильтян, то они шумливы, как голуби. Я уже давно приметил, еще в самолете, что израильтяне ведут себя почеркнуто свободно и раскованно, каждый как бы утверждает своим поведением и гонором собственную личность и причастность к избранному народу. Я самый избранный!
       В два часа по предложению нашего "ответственного гида", который нас встречал и будет провожать, у которого мы вечером записались на экскурсию в Иерусалим (150 долларов с брата) и у которого мы, скорее всего, запишемся на экскурсию в Иорданию (это будет уже по 300 с носа) -- она, оказывается, рядом: флаг, на мачте в соседнем с Эйлатом иорданском городе, виден из любой точки, -- так вот, этот самый гид, которого зовут Петр, предложил подарок фирмы -- бесплатную экскурсию по городу. В два часа дня мы на нее отправились. В маленьком автобусе вместе с еще двумя парами российских туристов. Ну, как известно, простых подарков от туристических фирм не бывает. Вчера же, когда Петр обмолвился, что после экскурсии нас приведут на фабрику "эйлатского камня", я сразу смекнул, что это, конечно, в дни затихания туристского сезона просто торгово-рекламная акция. А разве не каждая экскурсия в Израиле заканчивается подобной акцией -- на фабрике бриллиантов в Хайфе я уже побывал много лет назад.
       Экскурсия оказалась хотя и короткой -- 55 минут, включая посещение фабрики, -- но интересной. Здесь не только коммерция, но, возможно, и какая-то государственная программа -- показать достижения. А они есть. Огромный порт, куда практически, по словам гида, поступают все японские легковые машины. Дальше они идут на Ближний Восток и в Европу уже по земле. Через город, кстати, волной идут трейлеры. Я посчитал: на каждом по 12 машин. В городе 50 тысяч жителей, но в пик сезона проживает до 3 миллионов. Нет смысла говорить об отелях, дельфинариях, нефтяном порте, куда из Америки поступает вся нефть, и прочее, и прочее -- за всем этим огромные деньги. Но все это я воспринимал на фоне разговора, который произошел еще до обеда.
       Утром, как я уже рассказывал, мы с С.?П. довольно долго гуляли. Мне нравился город, разглядывал вывески, названия отелей. В этих названиях библейские имена. Наш отель назывался "Царь Соломон", видели бар под названием "Моисей", какое-то заведение под названием "Ирод". Названия в основном на английском языке и на иврите. Не забывают и русский. Большое объявление -- "Выставка недвижимости" и в одном из магазинов над прилавком с обувью -- "Трогать можно". В середине пути попался винный магазин, с особым вниманием мы его обследовали и, покупая бутылку местного вина, разговорились с хозяином и продавщицей. От них услышали удивительную историю возникновения Эйлата. Здесь, по словам наших откровенных собеседников, была арабская деревня в Иордании, неподалеку от пропускного пункта между Израилем и Иорданией. Этот пункт был чуть ли не в сегодняшнем городе, и вот в это место приехал где-то в 48-м, кажется, году первый президент Израиля Бен-Гурион. Побывав здесь, Бен-Гурион (он, кстати, уроженец России) решил, что это пространство жизненно необходимо для Израиля. Это выход государства к другому морю. Дальше состоялся, как сказали наши легкие собеседники, самозахват. Милые люди при этом улыбались, но говорили: "Было ваше, теперь это наше".
       31 января, вторник. Географию лучше всего, естественно, изучать не по карте. Мне наиболее точно и образно география ложится именно во время путешествий. Так продолжим? Уже в автобусе, когда ехали к Иерусалиму, я узнал, что наш самолет два дня назад приземлился именно в пустыне Негев. Заметано, как говорит молодежь, образ в сознании, в голове. Один из военных аэропортов, который потом переформировали в гражданский. Едем к Иерусалиму вдоль иорданской границы. Слева одни горы, справа -- другие, уже Иорданские. Граница идет по водостоку огромной долины. Впереди -- Мертвое море. До Иерусалима что-то около четырехсот километров. Гид предупредил, чтобы мы не интерполировали наиболее бедную Восточную и южную часть Израиля, по которой мы едем, на все государство. Эта часть наиболее бедная и промышленно неразвитая. Дескать, по утрам в западной части страны, в районе Хайфы, Иерусалима или Тель-Авива, выстраиваются многочасовые пробки. Рассвет еще чуть набухает, но все вокруг почти безлюдно и серо. Ни одного стебелёчка, почти ни одного деревца. Водосток в долине ложился так, что все воды поступают в Мертвое море. Мертвое море мелеет, за год его глубина уменьшается приблизительно на метр. Всему есть свои причины. Раньше в Мертвое море поступали воды из реки Иордан, но уже много лет в районе Кинеретского озера была выстроена плотина и полноводная река превратилась в речушку. Воды расходятся на нужды сельского хозяйства и городской жизни. Экологи по этому поводу молчат. Я вспомнил и о когда-то нашем Аральском море.
       Во всей безжалостности света дня встало, наконец, и Мертвое море. Слепящая кольчуга долины. Дорога бежит по бесконечно пустынному берегу, окаймленному белой кромкой соли. Как не эстетические, пропускаю химические комбинаты и соляные разработки. Огромные белые кучи -- это поваренная соль, розоватые -- с присутствием марганца, а в серых кучах, с металлическим отливом -- кажется, бром или какой-то другой, необходимый для жизни металл. В этих районах, по крайней мере в этой долине, существовали легендарные библейские города: и Иерихон, и Содом, и Гоморра. Археологи постепенно доказывают существование всего, о чем ранее писала Библия. Наш русскоговорящий гид Володя (он откуда-то с Украины, два раза подчеркнул, что не еврей) рассказывает для непосвященных эти библейские легенды, даже показывает что-то похожее на соляной столп, в который превратилась любопытная жена Лота. Все ахают и разглядывают. В автобусе 53 человека. Уже сразу по вопросам, и позже, когда мы приехали в Иерусалим, и началась уже другая серия вопросов по православию и христианству, я поражался неграмотности и необразованности имущих соотечественников. Какие времена, такие и люди. Кажется, никто не только не открывал Библии, но никто не держал в руках и Евангелия.
       Море, кажется, так крепко пересохло, что теперь как бы образовалось их два -- одно мелкое и небольшое, а другое -- побольше. Между "морями" довольно значительное болото и канал, который подпитывает одну часть водной глади за счет другой. Есть проект среднюю часть моря, дабы уменьшить испарение, совсем "обсушить".
       Курортная часть Мертвого моря -- рукотворный оазис. Слово "оазис" я узнал из школьной программы, когда был совсем маленьким, уже потом было прочитано стихотворение Лермонтова про три пальмы. Земля, правда, там была аравийская. Знает ли современный школьник слово "оазис"? На берегу стоят несколько дорогих отелей. Здесь пальмы, цветы, все, естественно, на искусственной подпитке. К каждому цветку подведена трубка, по ней по капле сочится вода. Объяснения нашего гида о лечебных свойствах грязей, солей и климата Мертвого моря я слушал с большим интересом. Если бы был богат, то, конечно, летом уехал бы сюда на месяц, но можно и зимой. Море здесь чуть ли не на четыреста метров ниже уровня мирового океана, воздух перенасыщен кислородом. В воздухе парят молекулы брома, йода, какие-то другие очень полезные молекулы, просто рай для астматиков. Автобус тем временем тормозит.
       В раю для имущих нам разрешили побыть 30 минут -- съесть в кафе свои завтраки, которыми снабдили еще в гостинице, вымыть в туалете руки, и желающие могли сбегать к самому морю. Вода на ощупь будто бы мыльная -- это от огромного количества щелочи. Естественно, дверь с дверью с кафе, где мы расположились со своими коробками с завтраками, работал магазин. Здесь чудодейственная косметика местного производства. Дамы, конечно, заворковали там. По преданию, где-то здесь, в районе Мертвого моря, в библейские времена существовало селение, в котором местные знахари готовили невероятный эликсир, дающий почти бессмертие. У знахарей пытались рецепт снадобья выведать. Они не выдавали, тогда всех знахарей вместе с их секретом поубивали. Картинки для нашей жизни типичные.
       Меня поразило, как много я за один обхват узнал и увидел. Как обо всем этом я мечтал со школьных лет! По дороге в Иерусалим -- ехать почти четыре часа -- на гребне горы показали и знаменитую крепость Масада. Легенд о ее осаде римскими легионерами и о стойкости ее защитников, решивших убить себя и свои семьи, но не сдаться врагу, ходит множество. Выпускники военных училищ и академий Израиля именно на территории этой крепости -- снизу туда сейчас ведет фуникулер -- принимают присягу. Смысл клятвы и присяги общепонятен: лучше умрем, чем еще раз отечество попадет в зависимость от захватчика. Бедное отечество попадало в эту зависимость неоднократно. Так вот, рассказывая легенду о защитниках, наш гид неожиданно восхитился упорством не самоотверженных ее защитников, а римских легионеров. С одной стороны крепость стоит на огромном, резко обрывающемся утесе, а вот с другой -- на краю глубокого, чуть ли не сто метров ущелья. Воды и питья у осажденных израильтян было вполне достаточно. Крепость казалась неприступной. Дотошные римляне четыре месяца подряд корзинками носили и закидывали ущелье камнями. И -- закидали. Это тоже стойкость.
       Но вот уже и белый Иерусалим.
       Есть на свете вещи, которые не стираются из памяти со временем. Иерусалим такой же белый и конкретный, каким я его впервые увидел лет 25 назад. Тогда автобусом приехал из Хайфы. По пути гид рассказывал о некоторых зданиях -- там министерство, там кнессет. На этот раз скорее паломничество, чем экскурсия. Тогда не было обзорной площадки на холме, под зданием университета. Отсюда гид показал город. Различимы были и Храмовая гора, и монастыри, темным пятном выделялся Гефсиманский сад, Хевронское ущелье. Потом многое удалось разглядеть, когда мы медленно, преодолевая городские автомобильные пробки, спускались вниз, чтобы ехать в Вифлеем. Поразили раскопки на вершине горы. Небольшое остаточное, раскопанное археологами захоронение, -- норы в податливом камне, куда, как правило, по двое закладывались покойники. Все это потом приваливалось каменной плитой. Могилу Христа, нашла императрица Елена именно потому, что она была одиночная. Над этими древними пустыми могилами стоит университет, тут же огромная каменная плита, на которой помещены списки жертвовавших на университет, это те, кто внес в казну не менее одного миллиона долларов. С некоторым восторгом справедливости гид указал на фамилию беглого олигарха и бывшего ректора РГГУ Леонида Невзлина. "Его ищет Путин!"
       И все же, и все же! Самое сильное впечатление, как и в прошлый раз, тоже из окна автобуса, огромное древнее кладбище, раскинувшееся в центре города на склонах Хевронского ущелья. По склону многие и многие тысячи могил с почти одинаковыми надгробиями. Мне дорога такая постановка жизни, когда в центре города может находиться кладбище. Разве мертвые не все время присутствуют в нашей жизни? Впрочем, здесь есть какая-то ритуальная хитрость. Упокоенные на этом кладбище вроде бы без особых проверок попадут сразу в рай. Опять сведения от гида: могила здесь стоит от 500 тысяч до 1 миллиона долларов. Опять в голове шальная мысль: не здесь ли похоронен отец нашего В. В. Жириновского?
       Собственно город мы больше не увидим. Мы ведь не на экскурсии, а почти в паломничестве. Автобус едет к изначальной точке христианского мира и русской веры -- в город Назарет. Здесь родился Христос, библейский рассказ все знают. В Назарете я не увижу ничего нового, это много раз виденное и по телевидению и хорошо запомнившееся по первому моему посещению. Почему же одно долго и крепко хранится в нашей памяти, а другое исчезает? Тогда все было неожиданно и непривычно -- святые места еще не было принято показывать по телевизору. Показывали некие исторические места. Я, как русский человек, не могу быть атеистом. Во всех этих местах, у всех вех священных и всех памятных знаков святой истории я про себя повторял и повторяю только одно: Господи, дай мне веру. Дай мне веру безоглядную и всеобъемлющую, какой владели все мои предки. Господи, помоги мне обрети себя и Тебя, Господи!
       Обстановка святых мест для меня была хорошо и подробно знакома. Я помню низкий вход в храм Рождества, почти лаз. Наш гид Володя тут же все разъяснил. Раньше вход был устроен по-другому. Как и многое на Святой земле, храм был построен Святой Еленой. Уже позже он был и разрушен турками, и перестроен крестоносцами. Вход в первом храме был высокий и торжественный. Позже, когда святые места были захвачены турками, вход в храм, вернее огромные храмовые ворота были реконструированы. На храмовой площади в то время расположился базар, и, чтобы лихой джигит не смог заехать в храм на лошади или верблюде, ворота уменьшили, превратив в дверь, а потом и в некий лаз. Сейчас я все это разглядывал заново. Главное было прочувствовано давно, теперь я восхищался открывшимися совсем недавно первозданными, Константиновых времен, мозаиками и замечательными цельными колоннами. Что же видели эти темные, как кровь, камни?
       Теперь о стенах, которые отгораживают эту область Палестины город Назарет от соседнего Иерусалима. Бетонные, в три или даже четыре человеческих роста плиты и огромные, охраняемые солдатами ворота. Раньше этого не было. А вот сначала в магазин за сувенирами, а уже потом в Храм -- так было и в прошлый раз. Тогда это невероятно меня раздражало, теперь я стал терпимей, люди всегда хотят видеть что-то вещественное, производное от их переживаний. Многое изменилось, если так можно сказать, в идеологической обстановке. Раньше я не слышал, что святые места -- это те места, где весь товар, который вы купили в местном магазине, может быть освящен сам по себе, без помощи священника. Покупайте, покупайте, покупайте!
       Снова в Иерусалим. Здесь -- Храм Гроба Господня. Наконец-то я ответил себе на вопросы, которые не мог разрешить, когда я впервые побывал в этих местах. А где же, собственно, каменная скала, где Голгофа? По гениальному промыслу императрицы Елены вся скала заключена, как в футляр, в здание храма. На самых нижних этажах храма, уже на довольно значительной глубине, можно увидеть ее святое подножье. Судя по всему, присвоив звание святой, Церковь не очень любит уточнения и подробности. Сохранению большинства святынь Палестины мы обязаны этой властной женщине, которая видела вещие сны и к которой приходили видения. Именно она приказала разрыть основание скалы, и под грудой наслоений нескольких веков нашли когда-то сброшенные после казни три креста. На одном распяли Христа, на двух других разбойников, которые рядом с ним тогда тоже стали святыми. В огромном храме сохранились все упомянутые в Библии места скорби: поругание, когда с Христа сорвали одежду, осмеяние -- "ты Царь Иудейский", место самой казни -- это наверху, на втором этаже храма. Здесь виден кусок скалы с трещиной, куда вставляли кресты с распятыми на них разбойниками. Место, где стоял крест с телом Господа Иисуса Христа, скрыто под алтарем. Чтобы прикоснуться к святые и ощутить пальцами вечный трагический холод этого место, надо опуститься на колени и проползти под покров. Я пишу об этом так подробно, чтобы как можно крепче сохранить все в собственной памяти. Но здесь же есть, но уже внизу, место Святого Воскресения. Это каменное ложе, на котором лежал всегда живой, но на тот момент безжизненный. Это отполированный тысячами ладоней камень. Он так же, как камень, которым была завалена пещера, заключен в особую часовню. Все подлинное, но время многое не пощадило. Храм ведь несколько раз разрушался. Турки пытались срыть пещеру, осталось только основание. Потом этот храм, как и Храм Рождества, был восстановлен, правда в меньших объемах, крестоносцами. О подлинности мест говорит, что внизу, в подвалах найдены остатки старинной каменоломни и еврейского кладбища. Господи, как мало мы знаем в своем суетливом тщеславии. Но я все-таки иду по своим поверхностным впечатлениям. Здесь же, в храме, есть еще и место миропомазанья -- большой камень, на котором был умащен, в соответствии с обычаем, покойный. Каждое место занимает отдельную часть в нашем сознании, над каждым курится дым святости и многих рассказов. Здесь все это рядом, для жизни Бога нужно много и пространства и времени, а человеческая смерть умещается на малом пространстве. Господи, говорю я постоянно себе, помилуй и дай веру мне в Тебя и в собственную бессмертную жизнь.
       1 февраля, среда -- 2 февраля, четверг. Когда событий нет, то волей-неволей вспоминаешь о чтении. Да я и не перестаю читать: в самолете, в постели, возле бассейна. Но я помню время, когда за обедом мы читали. Подперев книжку батоном. Тогда на каждой кухне не стоял телевизор.
       3 февраля, пятница. Как добросовестный хроникер, говорю: поездка в Петру обошлась каждому из нас по 300, без малого, долларов на человека. Во-первых, конечно, эти деньги ничего не значат. Я сравниваю с бесценным, что мы увидели в этой поездке. Во-вторых, эта значительная сумма позволяет задуматься, что же такое индустрия туризма, как много она может означать в экономике страны. Ну, в данном случае двух стран. Для того чтобы увидеть легендарную Петру, надо из Израиля выехать и оказаться в другом государстве, в Иордании, а потом снова вернуться в Израиль. За таможенные услуги, как нам сказали, отдельно пришлось заплатить по 55 долларов с человека. В чью казну эти доллары попали, я не знаю, но это не пустые деньги.
       Я ошибался, когда по дороге из аэропорта в отель? объяснял С.?П., что кромка беленьких домов и поселков, которая идет по стороне долины, где уже Иордания, это сплошная нищета. Я предполагал, что здесь скудная жизнь крестьян и скотоводов. Как только рано утром мы пересекли границу, пройдя не такие уж простые формальности, я убедился, что мое знание о жизни страны -- книжное и воспитанное нашей пропагандой. Вспомнил, и как довольно уничижительно во время первой "ознакомительной" экскурсии наш гид рассказывала о стоящем напротив Эйлата иорданском порте Акаба. И порт, и город Акаба -- это свободная зона, а сам город (впечатления, когда мы уже возвращались из экскурсии и останавливались в нем уже поздно вечером) не сильно уступает Эйлату. Кстати, и многое другое в жизни и этой страны, и вообще Востока -- это плод чьей-то дефамации. И на иорданской части Мертвого моря стоят химические заводы, все же большая часть этого моря принадлежит Иордании. Здесь, в Иордании, тоже есть прекрасная горсть отелей, где лечатся этой водой и этой целебной грязью. Но это все общие соображения -- пока наш автобус мчится по скоростной магистрали в глубь страны. Параллельно шоссейной дороге идет железнодорожный путь, по которому из Иордании вывозят драгоценные для сельского хозяйства фосфаты. По запасам и добыче фосфатов Иордания находится на одном из первых мест в мире. Железная дорога построена еще турками, чтобы возить паломников из порта Акабы в Мекку. А что касается дорог шоссейных -- это в основном местная "самодеятельность" -- это сделали инженеры-железнодорожники, учившиеся в основном в Советском Союзе. Наш иорданский гид Мухаммед, плотноватый мужик лет 45-ти, уже в постсоветское время учился на Украине и получил специальность менеджера по туризму. Он не глуп, как видим, образован, и не только по диплому, его русская речь свободна, хотя и не совсем правильна. В тех сведениях, которые он дает, много исторической науки, а не сказочных вымыслов.
       Горная часть Иордании оставляет ощущение невероятной мощи природы. Так измять, буквально как бумагу, тяжелые складки массивных хребтов не подвластно никаким земным силам. Боюсь, что не подвластно это и силам атомным. Никаких растений, живая только дорога, пробитая в этих местах непонятно как. Как автомобилист, я подметил, что дорога тщательно ухожена, все трещины залиты битумом. Опять невольно вспомнил нашу жизнь, у нас дорога от одного ремонта до другого, а тем временем трещины разрастаются, выбоины расширяются, а деньги, отпущенные на повседневный ремонт, раскрадываются. Я не уверен, что этот дикий горный пейзаж я могу сравнить с чем-нибудь подобным и доступным моему воображению. Такая мощь, космическое безлюдье и самоотрешенность не достижимы ни нашему Кавказу, ни даже Памиру. Впрочем, я видел и Тибет. Здесь совсем другое -- непослушное, самостоятельное, дикое и отчужденное от человеческой жизни.
       Через горную часть, все время как бы поднимаясь, машина мчит, пока не въезжаем на удивительное плоскогорье. Это пустыня с легендарным названием, таким же как в Израиле Негев. Огромное плоскогорье, разрезанное долиной, по которому раньше протекала полноводная Иордань. Сравнение этого участка нашего пути и местности уже найдено до меня. Это пустынное, мрачное даже под солнцем и сейчас холодное пространство усеяно отдельно высящими скальными образованиями, именно отсюда, думаю, -- "лунный пейзаж". Слова эти произнесены нашим гидом. Лунный пейзаж величествен каждую секунду своего существования, когда ты проносишься мимо него, но он не живет в конкретных деталях. Он удивляет, пугает, поражает, как некоторое абстрактное начало или вечность. Вечность, как категория внечеловеческая, всегда пугает.
       Гид показывает отдаленную гору с небольшой белой точкой на макушке. Это мечеть над могилой одного из библейских персонажей, брата Моисея -- Ааарона. Путь на вершину этой горы, по словам гида, занимает 4,5 часа.
       Где-то здесь на сходе с этого горного плато, в его середине-- весь 250-километровый путь запомнить невозможно -- первая торговая по пути к Петре и в глубь Иордании точка. В голом каменном месте большой крытый рынок. Сразу и магазин, и буфет, и туалет. Судя по огромному набору вещичек и сувениров, которые могли бы приглянуться нетребовательному туристу, этот центр торговли и гигиены рассчитан исключительно на приезжих. Торговля здесь от одного туристического автобуса до другого. 20 минут -- техническая остановка. Я довольно долго хожу от прилавка к прилавку. Мне этот этнографический музей дает возможность понять, чем и на что живет народ. Наконец, я подхожу к большому прилавку с кольцами, браслетами, перстнями, серьгами. Все из серебра, не очень дорогое, но сделано по неповторимо индивидуальным лекалам. Бирюза, какие-то желтые камни, серебряные кружева оплеток и оправ. И тут внезапно сердце у меня замирает -- входит тупая игла. Я вспоминаю о Вале, ее кольца и браслеты, которые я раздал после ее смерти. Все это до сих пор стоит у меня перед глазами. С.?П., который тоже бродит где-то рядом, подходит ко мне -- он тоже, глядя на эту витрину, вспомнил о В. С.
       Теперь Петра -- этот удивительный комплекс, созданный союзом человека, сделавшего невероятное, и природой, только чуть пошалившей. Природа чуть, по каким-то внутренним швам раздвинула огромный горный массив, человек обжил и освоил пространство между скалами. Одно немедленно стало ясно: наше телевидение, бессчетное количество раз показавшее и главную достопримечательность этих мест -- храм "Сокровищницу", совершенно не в состоянии передать ни величия этих мест, ни величия человеческого гения.
       В природе человека есть стремление умолчать о самом дорогом и откровенном. Видимо, человек останавливается, не способный передать величие прочувствованного. Я тоже не могу адекватно описать то, что я видел, хотя, кажется, забыть ничего не смогу. Повторяю, видел я за жизнь, пожалуй, очень многое. Приблизительно два километра шли мы по очень узкому ущелью, которое вело во вход, а может быть, и выход в удивительный город. В начале этого ущелья в скалах были видны тщательно отделанные входы в пещеры. Это были гробницы. Здесь тоже возникал вопрос: почему ни в одной из гробниц археологи не нашли ни одной человеческой кости? Или: как люди могли жить в такой удивительной близости к мертвым? Но это уже не для моего носа. По словам нашего гида, существует 26 версий истории происхождения и бытования этого города.
       Ущелье расширилось до довольно большой площади. В одной из скал (в них площадь, как в колодце) был вырублен в отчетливо римско-греческом стиле огромный, высокий и глубокий храм. По недомыслию аборигенов, впервые после пяти веков забвения в песках открывших этот храм, они решили, что в некой вазе, в сферическом украшении, венчающем постройку, они найдут казну правителя. Начали стрелять, что-то покололи, испортили форму. Покинув эту площадь, ущелье недолго продолжалось, демонстрируя все новые и новые места захоронений и молений. А потом открылась широкая долина. Ну, здесь была атрибутика целого римского города. Широкая улица с крытой галереей, несколько огромных храмов. Кое-что, и не малое, в этой долине было расчищено за счет американских денег, которые не так прилипают к рукам американских миллиардеров, как у наших. В городе, по подсчетам, проживало около 30 тысяч человек, а 9 тысяч зрителей помещалось в местном театре. Все как привычно, как я видел в Афинах, в Трое, на Сицилии и в Испании.
       Вот именно у театра характер нашей экскурсии изменился. Еще раньше нам предложили: возвращаться или пешком по тем же местам и через то же ущелье, по которому мы уже шли, к началу пути, или -- туризм и коммерция неразделимы -- за сто шекелей с каждого носа сеть верхом на ослика и отравиться через раскопки наверх к месту общего сбора. Но это уже совсем другие мысли и совсем другие виды.
       На осликов мы садились у античного театра. Ослик подводили к одному из фрагментов античной колонны. И с него уже надо было взобраться в седло. Пришлось вспомнить юность -- я тогда ездил верхом в каком-то клубе проката на Бегах в Москве. Наконец, самое последнее. Не очень богатые, по крайней мере значительно беднее, чем американцы, иорданцы начали расчищать это ущелье, в котором заблудилась древняя Петра, еще в 60-х годах. Все было засыпано песком на 5--9 метров. Но ведь дорыли до римских мостовых, до водопровода, который шел по бокам ущелья. Но сколько же народа теперь кормит этот туризм!
       4 февраля, суббота. Ни на одну минуту я не забывал, что в Москве должны были состояться несколько митингов. Но то телевидение, тот русский канал, который владеет зарубежным пространством, работает очень своеобразно. Здесь, в отличие от нашего внутреннего телевидения, которое иногда прерывает свои пляски и оптимистический вой, здесь пляшут и поют почти без перерыва с утра и до вечера. Это тяжелое дело -- у себя в номере с включенным телевизором видеть шуточки двух старых мужиков, переодетых бабками, и мелодекламацию той части телевизионной стаи, которая называет себя поющими. Наконец, в десять часов вечера поющий и пляшущий шабаш прекратился, и достаточно развернуто, но с никогда не известной достоверностью показали несколько митингов. На этот раз оппозиция объединилась: коммунисты, националисты, мироновцы и кто-то еще прошли своим шествием и отмитинговали на Болотной, но огромный, явно (по сведениям телевидения и по картинке) больший митинг состоялся на Поклонной горе. Это уже митинг в защиту Путина! Наконец, митинг двух старых союзников -- Новодворской и Борового -- на проспекте Сахарова -- это уже жалкое зрелище. Здесь была какая-то ничтожная и оскорбительная для организаторов явка, чуть ли не триста человек. Митинги и за "честные выборы", и в защиту Путина, то есть "не дадим развалить Россию", "нет оранжевой революции", прошли, как следует из телевизионных новостей, по всей стране. Мне кажется, здесь противоборство идеологий двух этносов. Русские не хотят идти под ярмо либералов, которые в значительной части представлены еврейской интеллигенцией. А тем временем Путин испытанным путем объезжает всю страну, меняя свой курс. Мне кажется, он наконец-то почувствовал свое одиночество от команды. Она, конечно, сдаст его на съедение тут же, как только ей придется выбрать.
       Если разбираться в феномене, почему Путин, рейтинг которого понижался месяц за месяцем, так быстро набирает былую популярность, заключается, на мой взгляд, именно в тенденциозности оппозиции к нему. Жириновский -- это "свой", Зюганов -- привычный, но вот возникла трибуна, состоящая из людей иных, в том числе и иных этнических взглядов на жизнь страны. Вот тут страна и ощетинилась.
       5 февраля, воскресенье. Замечательно и очень четко долетели до Москвы. Самолет был полупустой, я сразу расположился на трех креслах. И взасос принялся читать "Голубое сало" Вл. Сорокина, которое у меня на полке простояло лет десять, прежде чем до него добрались руки.
       Некоторое удовольствие получил в аэропорту. Наконец-то узнал, что такое израильский досмотр, о котором так много говорят. Все четко, досконально, стоят огромные, невиданные мною ранее аппараты, в которых просвечивается багаж. Задают вопросы. Встречался ли с кем-либо в Израиле, не везешь ли чью-нибудь посылку, не трогал ли кто-либо твой компьютер. Именно точность постановки вопросов говорит, что это не досужее любопытство или сбор данных о личности, а только безопасность. Сам аэропорт чист, приветлив, роскошный магазин беспошлинной торговли, много места. За окном ходят молодые люди с автоматами.
       Теперь о Сорокине, начал я читать еще утром. Человек это невероятно талантливый, его пять кусков текста, вправленные в роман, -- это замечательные и очень точные стилизации Толстого, Платонова, Ахматовой, Чехова. Идея романа тоже блестящая. Это добыча некоей вечной материи -- голубого сала, -- которая возникает только в процессе творчества, в данном случае писателей. Люди будущего клонировали классиков, и клоны "голубую" материю и произвели. Замечательно написана по языку. Дальше начинается новый виток этого романно-детективного действия и пошла ретроспекция прошлого, перемененного с будущим. Надо бы заметить, что саму идею о необыкновенном материале, который выращивается только на Земле, -- человеческой душе, я читал у кого-то из американских фантастов.
       Надо ли рассматривать вторую часть "Сала", как некую компенсацию перверсии? Нет. Это просто отмена всех и всяческих тормозов. И уж конечно, все, что связано со Сталиным. Сталин -- легкая добыча для современного беллетриста. Но, к сожалению, здесь испаряется и самое лучшее, что есть в Сорокине, -- это его язык. Выбранные места.
       ...Хрущев осторожно расстегнул ему брюки, сдвинул вниз полупрозрачные черные трусы, выпуская на свободу напрягшийся смуглый фаллос вождя. Послюнив пальцы, граф принялся ими нежно теребить сосок Сталина, а сам двинулся губами вниз по телу вождя -- к наливающемуся кровью фаллосу.
       ...Член графа целиком вошел в анус Сталина. Сжимая левой рукой яйца вождя, граф взял правой рукой его за член и стал не быстро мастурбировать.
       -- Ты... это... ты... -- замычал Сталин.   -- Что дядя делает с мальчиком?
       -- Дядя ебёт мальчика в попку,   -- жарко шептал Хрущев.
       -- Как? Как? Как?
       -- Сладко...
      
       ....Обнимая сзади Сталина, Хрущев перевалился с ним на бок на край кровати.
       -- Аджуба!  -- срывающимся голосом позвал граф. Появился Аджуба с золотым потиром, украшенным шестью крупными сапфирами. Опустившись на колени возле кровати, он подставил потир под багровый член Сталина.
       -- Приказ мальчику: кончай!  -- прорычал Хрущев. Они кончили одновременно, с криками и стонами. Аджуба ловил потиром густые порции сталинской спермы.
       -- Не поехал! Не поехал!  -- закричал Сталин высоким голосом.
       -- Да! Да! Да!  -- рычал граф, дергаясь всем телом и вгоняя член в трепещущий зад Сталина.
       Моя мысль об отсутствии тормозов, вероятно, верна. Но и брезгливость возникает: ах, так называемая литература! Особенно это заметно, когда в азарте от прошлого, которое можно трахать как хочется, автор берется за фигуры если не святые, то несколько отличные от других персонажей. Сын Сталина Яков -- фигура совершенно не запачканная, он погиб в фашистских лагерях, а Надежда Аллилуева, вторая жена Сталина, или была застрелена мужем или застрелилась сама. Сцена между пасынком и мачехой. Пошло и грязно -- всё.?
       Надежда Аллилуева и Яков Сталин лежали на громоздкой двуспальной кровати красного дерева и курили. Необъятная восьмикомнатная квартира Якова была погружена в темноту. В сильно захламленной спальне на тумбочке горел синий ночник и стояло серебряное ведерко с бутылкой шампанского...
       ...она провела пальцем посередине его лба, носа и губ.  
       -- Ты и так худой, как щепка.
       -- А это плохо?
       -- Мне нравится. Я люблю между ребер целовать,   -- она стала медленно целовать его грудь, спускаясь к ребрам.
       -- Его ты тоже любишь между ребер целовать?
       -- Сейчас укушу,   -- пригрозила Надежда.
       -- Только не за яйца,   -- зевнул Яков и кинул папиросу в ведерко. Окурок зашипел во льду.
       ...Надежда стянула простыню с бледного-синего от света ночника тела Якова, осторожно взяла в руку его член. -- Родным по крови надо все прощать.
       -- Он полуродной. И полубезумный.
       -- Он вышел отсюда,   -- Надежда взяла вялую руку Якова и прижала к своим бритым гениталиям, -- значит -- родной,
       Она сжала безвольную руку Якова бедрами и опять взяла его член:
       -- Жаль, что я тебя не родила.
       -- А ты попробуй с Васей. У него толстый хуй. В отца. Не то, что у меня. Хочешь попробовать?
       -- Пока нет, -- ритмично сжимая бедрами его руку, Надежда ласкала член. -- Ты меня сегодня не хочешь?
       Какая слюнявая гадость!
       6 февраля, понедельник. Утром поехал в Институт. Все довольно тихо, посмотрел расписание, поговорил с начальниками. Главное -- поговорил с Лешей Антоновым. Здесь и его русские пристрастия, с которыми, я надеюсь, он справится. Но главное, ему надо начать работать над своей докторской диссертацией. Тему он придумал замечательную, она близка и мне. Возможно, я стану его научным консультантом. Заходил в магазин к Василию Николаевичу. Он просит мою книгу о Вале, но я почему-то не очень хочу ее продавать. Попутно выяснил у него (он совсем недавно заказывал моего "Маркиза" в "Дрофе"), что тираж практически распродан -- осталось на складе 70 экземпляров, распродан также весь тираж и "Марбурга", немножко осталось "Твербуля". Меня это поражает, это при отсутствии интереса к чтению. С работы заезжал к
    В. А. Пронину, отвез ему книгу о Вале, он в ней тоже участвовал, а потом в "Ашан" за продуктами. Дома по Интернету получил письмишко от Славы Баскова.
       "Уважаемый Сергей Николаевич, книга прочитана. Читал без отрыва. Предисловие "Никогда не забыть" -- самостоятельное произведение, которое можно издавать отдельно. Написали превосходно, забирает. И все остальные части книги требуют превосходных степеней. Библиография -- очень необычно, и тоже читается. Само название книги "Ее дни..." не просто чудесное. Тонкое, печальное. Валентина Сергеевна была человеком, о котором всего сказать невозможно, такое ощущение, что о ней не сказано главное. Мой скромный вклад в воспоминания кажется наиболее убогим. Знал бы, какой значительной выйдет книга, написал бы что-то более значимое. Необычно еще и то, что мсье Колпаков упомянул меня, -- чем тронул. Не знал, что я такая важная птица. Отдельно нужно сказать об оформлении -- обложка прекрасная и внутри все замечательно. В наше время это большая редкость -- правильно сделанная книга. Насчет нашего телефонного разговора. Мне никакой помощи не требуется, ни в чем. Живу прекрасно. Хочу подарить Вам книгу, которая должна выйти, но не знаю, выйдет ли: все время ей что-то мешает в плохой работе типографии, так мне говорят. И еще: ненавижу слово "талантливый". Вспоминая Валентину Сергеевну, крикнул бы: "Не-на-ви-жу!" Она темпераментно кричала о том, кто в книге назван К. -- в связи с историей кончины Богомолова. С нежными чувствами некто Басков".
       Но это не первый отзыв. Уже позвонил Максим Замшев, которому я книгу послал еще до поездки в Израиль, позвонила и Лена Мушкина, Зоя Кочеткова сказала, что плакала, читая отдельные страницы...
       По "Эху Москвы" с некоторой грустью говорят о том, что, скорее всего, Путин победит на выборах. Правда, сегодня опубликовали список доверенных лиц Путина. Многие из этих популярных лиц мне просто отвратительны, и, зная многих, я понимаю, почему они взяли на себя эту почетную миссию. Нет, я прекрасно понимаю, почему... Наверное, потом будут говорить своим либеральным друзьям, что не могли отказаться, что, дескать, вынуждены были пойти на это из-за коллектива...
       7 февраля, вторник. К одиннадцати приехал в Институт. Собственно, приехал, чтобы побывать на семинаре у Вл. Юрьевича Малягина. Были некие сигналы о его не очень обязательном чтении студенческих работ. Наших студентов иногда не поймешь: то они требуют мастера, то требуют няньку. Сегодня занятия были с заочниками. Началось все с опроса, потом потихонечку переместилось в дискуссию. Я по своей привычке записывал.
       Вопрос преподавателя: что за последнее время поразило? Семинаристы, видимо, еще не съехались, в аудитории четверо студентов. Первой решилась отвечать Люся. Она беременная и заговорила о том, что не может устроить в школу, в первый класс старшую дочку. Теперь не так, как было раньше. Существует электронная очередь. Сначала надо встать в нее, потом ребенка отвести на тестирование. Они еще по-русски плохо говорят. Тестирования дочка боится. Школы разбиты по районам. Видимо, около места, где проживает эта молодая женщина, школа с каким-то уклоном. А ей бы хотелось устроить дочь в самую простую школу, но это уже другой микрорайон.
       Ксения: собирается идти работать в литчасть в театр. Смотрела в театре ( специально театр не называю) моноспектакль, сделанный по сонетам Шекспира. Сонеты, конечно, совершенно гениальные. Читает их обнаженная актриса, в чем мать родила. Опять -- имени режиссера я специально не называю. Опять, но уже другой режиссер, сын знаменитого театрального режиссера и театрального критика. Спектакль называется "Горки-10". Это что-то про Ленина, и действуют какие-то куклы. Девушка сказала о смерти молодого драматурга Вадима Ливанова. Я его помню, учился у нас.
       Руслан: Рассказывал о своих встречах с кинопродюсерами. Все хотят в первую очередь житейской истории. Руслана поразил фильм Андрея Звягинцева "Елена".
       Лиля: На нее подействовали отдельные наши преподаватели. В частности, она назвала Игоря Болычева. Я вспомнил, что именно Болычева, правда вкупе со мной, называл в своей статье о Лите и Сережа Самсонов. Лиля говорила и о нобелевской речи Бродского.
       Потом довольно интересно говорил Малягин о своем чтении на одном из конкурсов молодых пьес. Одна из самых распространенных моделей с таким набором действующих лиц: проститутки, маньяки, гомосексуалисты. Все ориентируются на телевидение. Многим кажется, что если взять дно общества, то уже получится драма. 80 процентов -- это чернуха.
       Ситуаций в жизни действительно не много, но герой всегда неповторим. Героем не может быть человек со слабой волей. Еще максима Малягина:
       -- Пьеса пишется с конца.
       Малягин задал своим студентам, как домашнее задание, такой этюд: "А я ведь хотел начать жизнь сначала!"
       Домой приехал довольно рано. Жарил рыбу, испек пирог, слушал радио и попутно телевизор. Проблемы все те же, самый креативный класс волнуется за политических заключенных. По их сведениям, их 34 человека. Первым в списке стоит Ходорковский. В Думе произошел какой-то скандал с криками, в центре, естественно, Жириновский. Из предвыборных новостей: Зюганов, Миронов и Прохоров отказываются вести дебаты с доверенными лицами Путина, который сам на дебаты идти не желает. Будут, наверное, друг с другом дискутировать доверенные люди.
       Сегодня в книжной лавке Василий Николаевич сказал мне, что бывший министр финансов, в котором нет ни капли чьей-нибудь, кроме русской, крови, перешел в иудаизм. Полез проверять в Интернет, ничего нет. Вторая новость уже книжная -- из Южной Кореи затребовали мою монографию, легшую в основу диссертации. Тиража уже нет, но я начну поиск.
       8 февраля, среда. Утро провел на диете: выжимал морковный сок, ел, как Бабкина, морковные котлеты, а приехал в Институт и нажрался у Евгении Александровны конфет. С утра еще читал статьи наших преподавателей об этюдах. Полностью задание выполнила только Олеся Александровна. У нее все формально в порядке. Арутюнов отлично написал самую первую статью -- каждый должен написать по три материала. О самом испытании "художественный этюд", потом выбрать этюд одного из студентов и написать на него рецензию. Интересно написал и Андрей Василевский.
       В Институте благостная тишина, основной поток студентов начинает только завтра. Ректор сидит и смотрит по Интернету вчерашнее выступление Жириновского. Кто-то мне объяснил: Жириновский вроде бы хотел в рамках предвыборной кампании встретиться со студентами и преподавателями Лита. Это вполне возможно, все теперь зависит от решения ректора. Встретил Светлану Викторовну, она сказала, что обрыдалась над моей книжкой. Вспоминала, как она кричала на свою больную мать, как, дескать, у меня хватало терпения. Дома в электронной почве было письмо от Т. В. Дорониной. "Дорогой Серёженька! Спасибо за замечательный сюрприз, за Вашу "Валентину". Я Вас поздравляю, что ещё одно Ваше талантливое детище обнародовано, и будет читаемо, и будет иметь большое воздействие на читателя. Что касается моего, пока ещё поверхностного впечатления -- это драматическое, почти трагическое изложение дней Вашей жизни с названием "Самоотречение". Ваше чувство так несовременно и странно для сегодняшнего дня. Я плакала, какую бы ни открыла страницу Вашей трудной и отчаянной борьбы за жизнь другого человека. Вы, сами по себе, являетесь дивным исключением из всех сегодняшних знакомых мне талантливых людей. Всем сердцем, всей душою болею за Вас и желаю Вам скорейшего возрождения. Вы источили себя физически и, по-моему, даже потеряли вкус к тому, что названо не то что "радостью жизни", а просто жизнью. Ещё раз поздравляю. Вам желаю сил. Ждём Вас на "Грибном царе" , который будем играть на большой сцене. Надеюсь, что смогу, наконец, вручить Вам подарок, который не сумела вручить на Ваш День рождения, и просто увидеть Вас, и обнять Вас, и порадоваться, что Вы рядом. С любовью. С восхищением. Ваша талантливость всегда удивляла меня своей непохожестью, откровенностью и чистотой. Татьяна Доронина".?
       9 февраля, четверг. Утром написал довольно невнятный ответ Марку Авербуху на его вчерашнее письмо. В его письме я бы отметил три положения, имеющих общее значение. Все я их выпишу. По своему обыкновению, выписываю именно потому, что согласен с автором.
       "В тот же вечер дома по "Планете" передавали концерт из произведений Арно Бабаджаняна. Слушая его, я испытывал глубокое чувство вины за свой грех молодых лет: я не воспринимал поэзию Р. Рождественского (большинство песен Арно написано на его стихи) как значительную, вневременную, считал его закупленным властью поэтом. Сейчас, спустя десятки лет я, наконец, понял, насколько глух, близорук, предвзят был в своих суждениях, насколько мир его поэзии способен обогащать духовную составляющую человека, что он воистину ко мне "дошел через хребты веков и через головы поэтов и правительств".
       Второй отрывок касается фильма нашей с Марком юности "Свадьба с приданым". Свою ниточку Марк начал разматывать с того, что узнал, в Москве скончалась актриса Малого театра Елена Витальевна Доронина.
       "О Елене Дорониной я ничего не знал, но вот ее отец, Виталий Доронин, застолбил-таки рубец в моей детской памяти, да и у кого нет? Смешной, лукавый, нагловато-обаятельный Курочкин из "Свадьбы с приданым" -- невозможно его забыть. Тем обиднее было спустя четверть века прочитать всего лишь две строчки о его кончине на 4-й странице "Правды". И почему-то это, незнамо зачем, тоже запечатлелось. А Курочкин остался навсегда благодаря куплетам на музыку Мокроусова и на слова Алексея Фатьянова. И вот когда я теперь, стариком, говорю, про себя или вслух, слова этих куплетов, у меня -- не смейтесь -- дух захватывает. До какой же степени надо жить внутри своего времени, внутри русской народной речи и души, как надо понимать и чувствовать это слово, чтобы суметь неповторимо выразиться вот таким "сором":
       Мне б ходить, не унывая,
       Мимо вашего села,
       Только стежка полевая
       К вам навеки привела.
       Или
       Для такого объясненья
       Я стучался к вам в окно --
       Пригласить на воскресенье
       В девять сорок пять в кино. (о-бал-деть!)"
       Вот если бы так еще уметь писать прозу! И наконец, последнее, в котором я нашел подтверждение собственных мыслей.
       "Иду дальше, по твоему письму. Жаль, что не сошлись в восприятии и месте Высоцкого в культуре его эпохи. Слишком мы разнимся в жизненном опыте и мировоззренческих установках. Это не рассуждения о лучшем и худшем: лишь признание факта. А вот с чем я полностью солидарен, так это с твоей оценкой бурлящего бульона на улицах. И как бы были мне неприятны Кургинян с Шевченкой, но нельзя никому другому, кроме Путина, сейчас вручать власть: ни, прости меня, Зюганову -- скрипучему охраннику преступного коммунизма, ни душевнобольному Жирику, ни Миронову -- избраннику самого себя. Прохоров же говорит правильные и толковые слова, но ему еще лет 10--15 предстоит тяжело поработать, собрать партию, овладеть массами, -- словом, проделать работу Ленина -- мне этого уже не видать".
      
       О Путине я пишу довольно часто, он похож на медведя, обвешанного лающими собаками. Путин отмахивается лапой. Правда, последнее время он как-то занервничал, все время проводит какие-то встречи. Я уже не говорю о его списке доверенных лиц, в которых артисты и спортсмены. Артисты должны принести голоса зрителей, а спортсмены -- болельщиков? Я при подобном раскладе поступил бы наоборот. Вчера Путин встречался с руководителями разных конфессий. Те избиратели, которые имеют разум и опыт, проголосую за него. Путин недаром говорил о радиостанции, которая просто объявила ему войну. Но, впрочем, и на боевой станции бывают исключения. Сегодня выступал Михаил, кажется, Хазин -- просто блестящий аналитик. Среди прочего повторил и недавний тезис Путина об олигархах и приватизации. Примеры из лондонской тяжбы Абрамовича и Березовского. Общество не признает легитимной прошедшую приватизацию. При этом все говорят, что не надо революции и выступлений масс. А Ленин революцию называл праздником истории. У меня-то ощущение, что если что-то быстро не поменяется, то революция может грянуть. Недавно об это говорили в Институте. Я ведь отчетливо понимаю, что в этом случае я, одинокий и старый человек, наверняка пострадаю. И все же чувство справедливости во мне клокочет: пусть сильнее грянет буря!
       Днем поехал в "Литгазету", чтобы отвезти Лене Колпакову книгу о Вале, а после сходить на выставку Семена Кожина. Выставка в специальном аукционном зале Торгового двора. Прелестный зал начала прошлого века, модерн. Ходили, наверное, с час. Живопись, как и театр, обладает какой-то витальной силой и выпрямляет психику. Прекрасные пейзажи России, Англии, Ирландии. Среди работ дом Лоуренса Оливье и Вивьен Ли -- об этом доме я читал у Дзеффиррелли. К сожалению, здесь далеко не все, что Семен написал -- нет оригинала огромной акварели из Ирландии, которая висит у меня дома. И нет многих полотен, которые репродуцированы в его большом альбоме. Я пообещал Семену позвонить Мише Фадееву, может быть, Миша, как первоклассный галерейщик, ему поможет с продажей. Все это в манере академической, от которой никогда не устаешь, живописи.
       Звонил С. Чупринин -- они выдвигают Ваншенкина на премию Москвы. Я боюсь, что это повредит Максиму. Так мы никогда ни одного молодого не пробьем.
       10 февраля, пятница. Весь день томился дома, правда, практически утром ходил в фитнес-центр. Жизнь стала неинтересной, без крупных идей и желаний. Так что-то невнятное, между дневником, который вдруг стал скучным, и телевизором. Смотрю только Disсоverу. В стране нагнетается обстановка с выборами. Насколько я понимаю по списку доверенных лиц
    В.?В. Путина, культуру теперь будут поддерживать, исключительно руководствуясь набранными персоналями.
       Вечером ездил в ЦДЛ, там состоялась московская часть Романовского фестиваля. Предполагалось тихое течение и воспоминания о группе шестидесятников. Звала Надежда Кондакова, которая на родственном уровне с одним из помощников губернатора. К сожалению, довольно длинна была "отчетная" часть в представлении костромской культуры. Я в первую очередь имею в виду выступления редакторов местных журналов и библиотек. Возможно, это было связано с присутствием губернатора, сравнительно молодого человека Игоря Слюнявина. Губернатор был одет в почти спортивную курточку, джинсы и полумолодежную обувь. Я кому-то сказал, что мы, дескать, достаточно стреляные воробьи, чтобы не догадаться, что в этом есть игра. К сожалению, игра не самого высшего класса. Путин это делает и тоньше, и с большим вкусом. Отчасти я был раздражен и этими отчетами, и выступлением Лисневского, который замолол о личном приказе Ленина о расстреле царской семьи. Сразу захотелось ответить и по этому поводу и по поводу так называемого расстрела священников. А потом в своем очень неплохом выступлении губернатор стал говорить об интеллигенции, которая всегда держит "фигу" в кармане против власти, о достижениях последнего времени в области культуры в Костроме, о том, что "приходится кормить" большое количество неработающего населения. В общем, давайте мириться, разожмем свои фиги, протянем руку власти. И тут я сорвался и по поводу власти крикнул с места, что рады бы, если бы власть не была бы бессовестной властью капитала и олигарха. К счастью, я довольно быстро овладел собой, но тут уж мне пришлось идти к трибуне.
       Начал я -- крендели опускаю -- с того, что в Романовском фестивале меня в первую очередь волнует его суть -- Кострома. Что касается любви к Романовым, то мы помним не только телеграммы Николая в Кострому во время празднования 300-летия Дома Романовых, но и расстрел демонстрации рабочих в 1905 году в Петербурге и рабочих в 1912-м в Бодайбо. Кстати, по этому поводу очень хорошая статья была в последнем номере "Литературной газеты". Вообще номер был очень хорош еще и за счет прекрасной статьи Николая Скатова, посвященной Пушкину. Но -- к моей речи... Дальше я говорил о материальном выражении в экономике каждой человеческой жизни. Он всегда больше, чем человек проживает, так что всех пенсионеров мы недокармливаем. А потом рассказал, что даже в нищей Костроме в советское время существовал сгусток имен общероссийского значения. Вспомнил всех своих знакомых -- Шувалова, Дедкова, Бочкова, Куранова. Существует ли сегодня такой цветник имен? Поиронизировал по поводу упоминания в речах ораторов нынешнего губернатора. До этого Костров интересно сравнивал упоминание в прессе имени Пушкина и Путина. Естественно, в горячке главное, с чего завелся, не сказал, по крайней мере, не ответил Лесневскому. Сидел рядом с Мариной Кудимовой -- в ней нашел союзницу по поводу хорошего вкуса и хорошего, ясного письма. Интересно выступил, но, как всегда, взвешенно и точно Юра Поляков. Это были два примера из его опыта ведения телевизионной передачи. Сначала ему молодая критикесса Юзефович сказала по поводу Бунинской премии, которую получил Личутин, что это премия "маргинальная", а потом сделали замечание -- не привлекайте старых поэтов -- зритель, дескать, любит молодые лица.
       Вечером звонил Валентин Клементьев, кажется, мне удастся пробить ему премию. Это будет за "Грибного царя". Он замечательный актер. Днем, когда я по этому поводу переговаривался с Т.?В. Дорониной, она предложила еще и режиссера, почти расстроив мой план.
       11 февраля, суббота. Разгребал огромное количество бумаг у себя на столе, это заняло несколько часов. Днем заходил Яша Сегал -- наш с Валей друг счастливых лет. Подарил ему книгу о Вале и дневники. В принципе все недаром. Я ведь еще не дописал новую часть своего манускрипта о наших с Валей счастливых днях, т. е. после того, как мы второй раз поженились. Яша после перестройки много лет работал курьером в разных фирмах, и вот два года как он на пенсии. Кажется, не так хороша, как хотелось бы, его жена Галя. С возрастом ее глючит.
       Сегодня день памяти Ирины Константиновны Архиповой. Днем в храме отслужили в ее память, говорят, очень хорошо пели ее коллеги. А вечером в Рахманиновском зале Владислав Пьявко устроил концерт. Было на улице холодно, что-то около 20. Сумел по телефону уговорить С.?П. Он подошел что-то к пяти, принес мне рыбу, которую купил в Теплом Стане, и мы с ним поехали. Машину оставили у театра Марка Розовского. Я еще раз как-то подумал, каким образом под достаточно средний театр получено и отремонтировано такое роскошное здание. Вот что значит дружить с мэром и либеральными властями.
       В программе концерта стояло так -- все вокальные сочинения Свиридова. Одни поют Массне и Верди, а кто умеет, не забывает и о Свиридове. Я думал, что это будет просто хороший концерт, но оказалось, что я присутствовал при явлении искусства. Каким редким умением выхватить мелодию из сердца обладал этот ученик Шостаковича! И какой редкий сплав музыки и поэзии ему удавался. Иногда не знаешь, кто кого ведет. Но надо еще сказать, что и аккомпаниатором, и автором всего проекта была замечательная пианистка профессор Елена Савельева. Про себя отмечу: еще и очень красивая женщина. Все соединилось к успеху. Свиридов -- к чести композитора отмечу -- писал свои шедевры не на слова все время присутствующих на телевидении Резника и переводчицы с японского Рубальской, а на стихи Пушкина, Блока, Есенина, Маяковского, Лермонтова и тоже очень неслабого и, как и все предыдущие авторы, отчетливо национального, Александра Прокофьева. Все нарастало от номера к номеру. Овацией проводили уже первых исполнителей певиц Екатерину Маркову и Анну Викторову, потом с невероятной точностью и силой пел Владимир Байков, красавиц-бас. Ему великолепно аккомпанировал на флейте-пикколо Артем Науменко. Молоденький, почти хрупкий мальчик с виртуозным мастерством. Надо бы мне это имя запомнить. Когда на сцену вышел хор имени А. В. Свешникова и спел три хора из музыки к трагедиям А. К. Толстого, я думал, что это уже апогей концерта. Выше уже подняться, казалось, невозможно. Тем более, что дальше в программке значилась "Страна отцов", поэма для тенора и баса на слова А. Исаакяна. Мыслилось так: дежурная музыка гения на тему дружбы народов. Вот это и стало неповторимой кульминацией вечера. Ну, естественно, пел и В. И. Пьявко. Удивительно, но эта поэма с 53-го года, когда ее исполнили в Ленинграде, больше не пелась. Я думаю, что это связано с отсутствием нужных голосов. Какую божественную перекличку устроили Байков и Пьявко! Но и какой божественный смысл при этом высекался из стихов Исаакяна, которые так просто и значительно перевел Блок.
       Не могу умолчать и о небольшом инциденте. Где-то в середине Пьявко не смог взять трагически высокую ноту, которую надо было еще взять, не подъезжая к ней, а раз, с перепадом. Он ее не взял. И тут случилось как в цирке, когда атлет не уходит с арены, пока не исполнит во второй раз смертельный трюк. Владислав Иванович остановился, аккомпаниатор вернулась на несколько тактов назад, и этот крик с отвесной горы наконец-то прозвучал. Какой был триумф!
       12 февраля, воскресенье. В Москве жуткий холод. Ездил на Ленинградский вокзал покупать билеты в Ленинград себе и Леве Аннинскому. Мы едем в Гатчину на встречу с писателями, с нами. Все стало проще, очередей в кассах никаких, вокзал -- не могу сказать, что полон пассажирами. Но вот в вестибюле метро на Комсомольской площади -- отогреваются -- огромное количество бомжей и нищих.
       Сижу дома, не читаю и не пишу, лениво просматриваю Интернет. Воруют генералы и полковники, и их сажают. Как тенденция -- за последнее время много детских самоубийств. Сегодня -- "в Москве школьница выпала с 23 этажа" Несколько дней назад в подмосковной Лобне две 14-летние девушки покончили с собой. А в селе Тамбовка Амурской области во дворе своего дома повесился подросток. А несколько дней назад опять выпрыгнул из окна московский подросток. Мы опять и здесь чуть ли не первые по всему миру.
       Вчера по телевидению, которое почти не смотрю, показали встречу Зюганова с подмосковными текстильщиками -- Павловские платки. В процессе встречи выяснилось, что в форме наших военнослужащих нет ни одной капли ткани с русской шерстью, какой уж здесь русский текстиль. Так талантливо наше Министерство обороны расходует народные деньги. Обязательно эту информацию постараюсь вставить в свой новый очерк о Зайцеве.
       Так как телевизор смотрю мало, то сегодня устроил себе день просмотра. Самое любопытное -- это реакция лучших людей страны на два предвыборных предложения В. В. Путина. Аудитория состояла еще и из самых богатых людей -- промышленники и деловые люди. В первом случае Путин поднял тему о приватизации 90-х. Боже мой, какие телевизионная камера показала кислые лица в дорогих итальянских костюмах! Во втором случае, обращаясь почти к такой же аудитории, В. В. Путин спрашивал у итальянских костюмов, как они относятся к налогу на роскошь? Какое здесь раздалось упоительное хихиканье! Какие подмигивания, наш-то что творит!
       13 февраля, понедельник. С утра выбирал цитаты из книги, которую уже читаю несколько дней. Это огромный том документов и публикаций, посвященный истории возникновения и ситуациям вокруг Сталинских премий. Выписывая цитаты, я обратил внимание, что книжка стоит 1000 рублей, но стояла бы мертвым грузом, если бы случайно не попала мне на глаза. В этом и еще одно преимущество традиционных библиотек перед разными электронными приборами. Уже глаз на полках рифмует смыслы. Естественно, кое-что интересное и поучительное для себя и времени нашел. Например, злорадство соратников по искусству, когда начались первые неприятности в Камерном театре, которым руководил Таиров. Театр поставил пьесу Демьяна Бедного "Богатыри", в которой издевательски освещено Крещение Руси.
       Ценин, заслуженный артист Камерного театра: "До тех пор, пока не кончится монархия в нашем театре, до тех пор, пока единолично все вопросы будет решать Таиров, не считающийся с ведущими работниками театра, до тех пор театр будут преследовать политические провалы".
       Станиславский, народный артист СССР: "Большевики гениальны. Все, что делает Камерный театр, -- не искусство. Это формализм. Это деляческий театр, это театр Коонен".
       Леонидов, народный артист СССР: "Когда я прочел постановление комитета, я лег в постель и задрал ноги. Я не мог прийти в себя от восторга: как здорово стукнули Литовского, Таирова, Демьяна Бедного. Это страшней, чем 2-й МХАТ".
       Яншин, заслуженный артист МХАТа: "Пьеса очень плохая. Я очень доволен постановлением. Нельзя негодными средствами держаться так долго. Сейчас полностью выявляется вся негодность системы Таирова. Чем скорее закроют театр, тем лучше. Если закрыли 2-й МХАТ, то этот нужно подавно".
       Хмелев, заслуженный артист МХАТа: "Совершенно правильное решение. Руководство видит, где настоящее искусство, а где профанация его. Надо ждать за этим решением ликвидации Камерного театра. Этому театру делать больше нечего".
       Кедров, заслуженный артист МХАТа: "Если закроют Камерный театр, одним плохим театром меньше будет".
       Станицын, заслуженный артист МХАТа: "Это театр, в котором плохо играют, плохо поют, плохо танцуют. Его нужно закрыть".
       Самосуд, художественный руководитель Большого театра: "Постановление абсолютно правильное. Камерный театр -- не театр. Таиров -- очковтиратель. Идея постановки "Богатырей" порочна. Демьян Бедный предлагал мне эту пьесу еще в Михайловский театр, но я от нее отказался".
       Мейерхольд, народный артист республики: "Наконец-то стукнули Таирова так, как он этого заслуживал. Я веду список запрещенных пьес у Таирова, в этом списке "Богатыри" будут жемчужиной. И Демьяну так и надо. Но самое главное в том, что во всем виноват комитет и персонально Боярский. Он меня травит".
       Фамилии говорят и за себя, и за тексты.?
       В этой же книжке есть замечательный эпизод, связанный со Сталиным, о котором так много последнее время пишут и в основном с эпитетом "кровавый". Этот эпизод можно назвать так: "Как возникла Сталинская премия".
       "В тридцатые годы чем дальше, тем больше культ Сталина разрастался до невероятных размеров. Любое слово вождя, где бы оно ни было произнесено, немедленно подлежало публикации. И каждый раз -- будь то его выступление на съезде, статья в газете или изданные миллионными тиражами книги, в приемную Сталина привозились аккуратно запечатанные пачки новеньких банкнот -- очередной гонорар.
       Все деньги, которые поступали на имя Сталина, Поскребышев складывал в огромный металлический шкаф, который стоял в приемной. Однажды, это было в начале 1939 года, после того, как из издательства в очередной раз привезли новую порцию денег, Поскребышев стал укладывать их в шкаф и уронил несколько пачек на пол. Он опустился на колени, принялся их подбирать, и в это время в комнатку вошел Сталин. Он молча посмотрел на пачки денег в банковской упаковке, лежащие на полу, на испуганное лицо Поскребышева и буркнул:
       -- Зайди!"
       Дальше, после того как Поскребышев объяснил, что это за деньги, Сталин созвал членов Политбюро для традиционной разборки:
       "-- Как позволяет вам ваша партийная совесть получать деньги за то, что вы говорите или пишете от имени партии? У нас есть талантливые писатели, ученые, но мы им не платим столько, сколько платят вам. Поэтому предлагаю все, что вы получили за партийные публикации, немедленно вернуть в бюджет. И начнем с меня. Видите, -- в приемной уже сидят люди и принимают деньги. И сегодня же оформим постановление, запрещающее издательствам выплачивать гонорары за выступление или печатные публикации членам и кандидатам в члены Политбюро, членам ЦК, а также наркомам и замнаркомам".
       Любопытно, можно ли кого-либо из наших министров или просто больших начальников оттащить от денег? Для завершения сюжета сообщу: именно во время этой сталинской разборки кто-то из соратников предложил: а почему бы этими деньгами не начать финансировать некую премию... Дальше какой-то счастливец выдавил из себя слово: Сталинская.
       Продолжение этого сюжета -- следует. Книга недочитана.
       Днем приходила девушка-корреспондент из "Вечерней Москвы". Довольно быстро выяснилось, что она заочница из нашего института -- Женя Коробкова. Договорились об интервью мы чуть ли не две недели назад, когда я был в ЦДЛ на утреннике в честь Высоцкого. Мороз сегодня стоял для Москвы непривычный -- чуть ли не тридцать градусов. Сразу потащил Женю на кухню греть и пить чай. Моя студентка, начитавшись моих дневников, где я довольґно мноґго пишу о собственной кулинарии, пришла со щедрыми дарами, я даґже застеснялся. Здесь был кусок сыра, какое-то печенье, которое я до сих пор не раскрыл, и банка жареной таллиннской кильки в томате. В качестве интеллектуального презента Женя вручила еще и пять номеров "Тонкого журнала", который, кажется, она и выпускает. У нее надежда на то, что у меня бывает много пишущего народа, так надо журнал раздавать. Я в свою очередь вытащил коробку конфет и собственного изготовления яблочный джем. Кто кого?
       Прихлебывая чай, начали разговаривать. Женя вынимает крошечный диктофон, я говорю, что журналисты экстра-класса обычно работают без диктофона. Рассуждаем об институте, об искусстве, я начинаю что-то рассказывать из своей практики. А до этого договорились, что газетный материал будет как бы из двух параллельных записей: моей и Жени. У Жени, кажется, есть хвосты за пятый курс, во мне заговорил преподаватель, и я объясняю, что не следует тянуть, а надо переходить к дипломной работе. Незаконченный институт не даст возможности по-настоящему заняться работой. Говорим о карьере, о том что в начале жизни закладывается фундамент всему, что сделано будет потом. Но, как обычно, я не очень помню, что я говорю в свободном полете. Все у Жени в ее диктофоне, потом увидим, что я наговорил.
       Прощаясь, я пытаюсь всучить Жене какой-нибудь бутерброд, приедете в редакцию, попьете чая. Думаю, хорошо, что я вчера купил какого-то копченого мяса, хлеб есть. Но у Жени другой план: она соглашается на банку моего собственного -- яблоки тоже свои -- джема. "Буду поить дам в редакции чаем, приговаривая, что это собственный есинский джем".
       У меня в плане сегодня еще два дела: сходить в финтнес-центр возле Черемушкинского рынка и подготовиться к семинару, который состоится завтра. Довольно долго читаю во второй раз дипломную работу студентки и готовлю выдержки и цитаты, необходимые завтра для небольшой вступительной лекции. Студентов ведь надо учить не только литературе, но и как наблюдать и совершенствовать жизнь. Отбираю с десяток цитат из разных книг, вокруг которых буду уже строить свои учебные сюжеты. Мне очень нравится одна история, которую рассказал в своей "Автобиографии" знаменитый театральный режиссер Дзеффирелли. Это о том, как два знаменитых американца -- министр юстиции Роберт Кеннеди и актер Ричард Бартон поспорили, кто из них лучше знает Шекспира. Цитату я назвал -- "Лицо политика".
       "И тут между Ричардом и Бобом возник спор, кто лучше знает Шекспира. Ричард, как настоящий ас, разумеется, счел этот вызов оскорблением, но у него оказался достойный противник. Оба знали наизусть сонеты Шекспира. Что их знает Ричард, я вполне мог предположить, но никак не думал, что Роберт Кеннеди, человек, с головой погруженный в политику, продемонстрирует такое прекрасное знание английской поэзии. В конце концов Ричард проиграл. Последним заданием было прочитать наоборот, с последней строки до начала, знаменитый сонет. Роберт проделал это с легкостью, как самую обычную вещь на свете, Ричард ошибся и сдался".
       Ну, а теперь надо идти в спортзал. Очень не хочется. Но студенты не любят неподтянутых и дохлых людей.
       14 февраля, вторник. Приехал довольно рано на работу, ни Ксении, ни Надежды Васильевны еще не было, но появился А. Е. Рекемчук и сразу же начал говорить о вчерашнем диспуте между Никитой Михалковым, сыном знаменитого поэта Сергея Михалкова, и Ириной Прохоровой, сестрой бывшего члена КПСС и нынешнего миллиардера Михаила Прохорова. А. Е. уверял, что Прохорова была активнее, наступала, буквально не давала слова сказать Михалкову, но оба были мелковаты. Возможно. Впрочем, многие говорят, что Прохоров -- это опять проект Путина и Кремля, и участвует он во всей этой канители, во-первых, чтобы не оказаться Ходорковским, а во-вторых, близость к власти -- это всегда близость к деньгам. Я, к сожалению, этой передачи не смотрел.
       Возможно, я бы и не вспомнил об этом разговоре, но вечером получил письмо от Ефима Резника, и в нем опять об этом замечательном диалоге. Вот как видится это издалека. В Америке тоже идут предвыборные страсти. Цитату даю с "захлёстом".
       "У нас вовсю идет предвыборная кампания, мы очень опасаемся, что Обама будет переизбран, и каких дров он нарубит в следующие четыре года, страшно подумать. Он уже загнал богатейшую страну мира в долговую яму, из которой ей не выбраться за пять--
    десять лет, число "бедных" под его мудрым руководством удвоилось, средний класс потерял уверенность в завтрашнем дне и т. д. Он представляет новые налоговые льготы "среднему классу", натравливает плебс на богатых, все глубже запускает руку в пенсионный (и медицинский для пенсионеров) фонд, что мы на себе чувствуем, платя за медицинские страховки все больше и больше. Но его популистские лозунги популярны, а у республиканцев не видно сильного кандидата, который мог бы ему противостоять. Но до ноября еще далеко, так что остается надеяться.
       Кажется, аналогичная ситуация в России. Сегодня посмотрел дебаты между Никитой Михалковым как представителем Путина и г-жой Прохоровой как представителем Прохорова, длились они целый час, но я досмотрел до конца. Г-жа выглядела гораздо ярче и напористее, но поразило мелкотемье разговора. О чем она говорила? Что библиотеки в провинции давно не пополнялись. И с этой хохмой они идут в президенты!  И вообще, что это за дебаты между "представителями", а не самими кандидатами? Какая-то пародия".  
       Семинар, я еще не устал, прошел довольно успешно. Первую разминочную часть зачитывал различные кусочки из Дзеффирелли, которые все у меня, для связи со временем, поименованы. "Культура" -- это о том, как за год после войны из руин подняли Ла Скалу и как долго реставрировали Большой. Или "Организация успеха", или "Как надо работать в юности", или "Мемуары, переписка, автографы", или "Политический деятель", или "Отношение с Богом", или "О чем стоит писать" (это комментарий над высказыванием
    Л. Толстого). После этого занимались разбором дипломной работы Лилии Кошененковой. Ну, здесь, как обычно, я скорее защищал автора от молодой группы. По своим ребятам я жутко скучал, работа сейчас для меня просто спасение от бездны пустоты, стоящей рядом. Маша Полетаева носит новую прическу, половина головы у нее выкрашена в красный цвет. Но, тем не менее, замечательно разобрала работу. Я давно заметил, чем талантливее студент, тем ответственнее относится к рутине учебы. И совершенно великолепную рецензию, умную, образную, написал Антон Баранов. Он сравнил прозу Лилии с фильмом немого кино. Дальше говорили, как все это озвучить.
       Довольно много занимался будущей кафедральной книгой об этюде. Пока все хорошо делает наш молодняк. Как ни странно, почти на одном очень высоком, но резко индивидуально, уровне. Отличников выделю -- Толкачев, Арутюнов, Агаев. Олеся Николаева тоже все как по нотам сделала.
       В Институте пробыл до семи часов. В шесть пришлось идти и открывать подготовительные курсы. Есть обстоятельства, когда приходится говорить почти то же, о чем говорил раньше, и почти в тех же выражениях. Как это раздражает.
       Вечером опять, вместо того чтобы смотреть телевизор, читал книжку о сталинских премиях, наконец-то добрался до знаменитого разговора Сталина и Эйзенштейна. Выбрал кусочки, которые как-то меня взволновали. Сталин ведь не всегда был, как сейчас его огульно хотят представить, неправ.
       Россия все-таки особая страна, и присловье "что русскому хорошо, то немцу смерть", возникло не случайно.
       "Сталин. Царь Иван был великий и мудрый правитель и если его сравнить с Людовиком XI (вы читали о Людовике XI, который готовил абсолютизм для Людовика XIV?), то Иван Грозный по отношению к Людовику на десятом небе. Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния. В показе Ивана Грозного в таком направлении были допущены отклонения и неправильности. Петр I -- тоже великий государь, но он слишком либерально относился к иностранцам, слишком раскрыл ворота и допустил иностранное влияние в страну, допустив онемечивание России. Еще больше допустила его Екатерина. И дальше. Разве двор Александра I был русским двором? Разве двор Николая I был русским двором? Нет. Это были немецкие дворы".
       О проблемах экономики в Средние века.
       "Замечательным мероприятием Ивана Грозного было то, что он первый ввел государственную монополию внешней торговли. Иван Грозный был первый, кто ее ввел, Ленин второй".
       Сталин как "крутой" историк.
       "Сталин. Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким, можно, но нужно показать, почему необходимо быть жестоким.
       Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал... Нужно было быть решительнее".
       К проблемам православия в 30-е годы.
       "Молотов. Исторические события надо показывать в правильном осмыслении. Вот, например, был случай с пьесой Демьяна Бедного "Богатыри". Демьян Бедный там издевался над Крещением Руси, а дело в том, что принятие христианства для своего исторического этапа было явлением прогрессивным.
       Сталин. Конечно, мы не очень хорошие христиане, но отрицать прогрессивную роль христианства на определенном этапе нельзя. Это событие имело очень крупное значение, потому что это был поворот Русского государства на смыкание с Западом, а не ориентация на Восток.
       Об отношении с Востоком Сталин говорит, что, только что освободившись от татарского ига, Иван Грозный торопился объединить Россию с тем, чтобы быть оплотом против возможных набегов татар. Астрахань была покорена, но в любой момент могла напасть на Москву. Крымские татары также могли это сделать.
       Сталин. Демьян Бедный представлял себе исторические перспективы неправильно. Когда мы передвигали памятник Минину и Пожарскому ближе к храму Василия Блаженного, Демьян Бедный протестовал и писал о том, что памятник надо вообще выбросить и вообще забыть о Минине и Пожарском. В ответ на это письмо я назвал его: "Иваном, не помнящим своего родства". Историю мы выбрасывать не можем..."
       О плановой экономике в искусстве.
       "Эйзенштейн говорит о том, что было бы хорошо, если бы с постановкой этой картины не торопили. Это замечание находит оживленный отклик у всех.
       Сталин. Ни в коем случае не торопитесь, и вообще поспешные картины будем закрывать и не выпускать. Репин работал над "Запорожцами" 11 лет.
       Молотов. 13 лет.
       Сталин (настойчиво). 11 лет".
       Плохо я себе представляю трех наших последних президентов, так свободно говорящих об истории и искусстве.
       15 февраля, среда. Каждый день просыпаюсь с благодарностью господу, что дал мне прожить еще один день. Но все у меня, в смысле возможностей, сильно уплотнилось, сил остается все меньше и меньше. Практически успеваю только вести дневник и немножко читать. После каждого моего похода в спортивный зал приходится чуть ли не целые сутки отлеживаться. Конечно, кризис со здоровьем у меня наступил в те годы, когда тяжело болела Валя, и я совсем запустил себя.
       16 февраля, четверг. Утром довольно долго говорил с Леной Мушкиной, а потом отвечал на письмо Павлова. С прошлым письмом он прислал мне еще и некоторую свою публицистику, касающуюся сегодняшнего времени. Это, безусловно, замечательная аналитическая работа, но мы с Павловым договорились обходиться без цитат в моем дневнике. Кстати, в своем ответе я написал мотивы, по которым я часто кого-либо цитирую.
       "В обычной ситуации я бы, -- писал я в письме к Павлову, -- конечно, выписал отдельные фрагменты из этой работы себе в Дневник. Во-первых, потому, что точно сформулировано то, что не смог сделать я. Во-вторых, здесь присутствует феномен обычного цитирования, когда под влиянием чужих слов поворачивается, углубляется, обогащается смыслами собственный текст. А в-третьих, и самое главное, в достаточно резких чужих высказываниях ты как бы заслоняешься чужим именем, одновременно солидаризируясь или полемизируя с автором".
       В шесть часов в институте состоялось празднование 60-летие Александра Камчатнова. Все происходило в 60-й аудитории. Собственно, было накрыто два стола -- за одним наши институтские, за другим -- его старые соратники по пединституту. К моему удивлению, не было ни Ю. И. ни И. Г. Минераловых. Я что-то сплел в приветственной речи, соединив свои поздравления со старыми обидами, когда, сосредоточившись лишь на знаках препинания, А.?М. не дал возможности моему студенту Антону Соловьеву получить диплом с отличием. Я становлюсь мстительным, когда дело касается моей работы и моих студентов.
       17 февраля, пятница. Плоскость моей жизни, похоже, перемещается в сферу телефонных звонков. Уже ночью, почти в двенадцать позвонил Валерий Усков, кинорежиссер и Валин друг, и мы с ним довольно долго поговорили о книге и его собственной жизни. Книжку он просто боится читать. У него почти такая же, как и у нас с Валей, ситуация -- нет детей, они вдвоем с женой. Валерий сейчас снимает фильм по сценарию Андрея Мальгина. Здесь были какие-то неувязки, связанные с играми телевидения, и он жаловался, что без автора, которого скрывают, ему было трудно. Как обычно, телевидение что-то "понаправило", и теперь сложно свести концы с концами.
       Вчера вечером звонил Юра Скворцов, голоса которого я не слышал лет, пожалуй, пятьдесят. Он много лет работал на телевидении на канале "Культура", и, возможно, я напрасно его в своих дневниках в чем-то упрекал. Он получил книгу о Вале, голос был молодой и ясный. Еще раз я убедился, что очень часто я сам себя прячу в какую-то клетку.
       Вчера же был еще любопытный звонок. Это набрала мой мобильник Люда Шустрова, исполнительный директор нашего Союза книголюбов. Звонила секретарь Сеславинского. У Сеславинского в конце февраля день рождения, кажется, исполняется 48 лет. Почти в приказной форме было высказано пожелание обеспечить международные поздравления от зарубежных организаций, с которыми мы работаем. Я полагаю, что придать себе вес Сеславинский решил перед сменой власти. Все правительство должно уйти в отставку. А на его просвещенной совести и взлет Димы Быкова, и Акунина, и Улицкой, и многих других интеллигентов, так недовольных русским президентом. Хотим Ходорковского!
       А утром был звонок от моей ученицы Оксаны (Бенедиктовны) Гончаренко из Сибири. Она в свое время блестяще закончила Лит. Я вообще слежу за своими учениками. Два ее рассказал уже были напечатаны в журнале "Сибирские огни". Сейчас она учится в аспирантуре и пишет о старообрядцах и их жизни в 1937 году.
       Был также звонок от Ильи Кириллова. Мы с Леней Колпаковым волновались уже много месяцев -- парень совсем пропал. У него умерла мать, и просто он оказался в жуткой депрессии, из которой только что начал выходить. Илью беспокоит современное положение в России, он боится, что "оранжевые силы" все-таки "посунут" Путина. Ах, как бы мне здесь пригодились цитаты из Олега Павлова!
       Весь день читаю большую работу "Овраг" Миши Тяжева. Более талантливого и зрелого ученика у меня еще не было. Это уже второй вариант чрезвычайно хорошо сделанной вещи. Миша всегда готов что-то дописать, но он плохо подготовлен к тому, чтобы свою работу выскребать и полировать до положенного блеска.
       И наконец, под вечер созвонился с Леней Колпаковым. Мы перетирали последние новости, и вот на мои сведения, связанные с Ильей, он сказал: "А Илье передай, все закончится еще в первом туре". Мне кажется, что последние события очень сильно изменили и Путина. Хотя, как у нас, у русских, заведено, он, опять став президентом, начнет поддерживать своих прямых и тайных недругов.
       Леня сообщил мне и еще одну, совершенно неприличную новость: Г. Б. Волчек сдала своего директора, 89-летнего Эрмлера, освободила его от работы, не найдя возможности как-то обойти административные требования. Он больше 30 лет занимался театром "Современник" и самой Г. Б. с ее маникюршами, СПА, бытом и искусством. Но знаменитый администратор без работы оставался не более часа. Его тут же взял к себе Олег Павлович Табаков. Браво, Лёлик!
       18 февраля, суббота. Утром завершил начатое вчера знакомство с книгой о легендарном редакторе "Вечерней Москвы" Семене Индурском, отце Веры и тесте Жени Сидорова. Собрал ее небольшим тиражом Е. Ю. Для меня она -- ворота в собственные воспоминания, редакция на Чистых прудах, привычные проблемы, знакомые люди. Здесь же и толковые воспоминания самого Индурского, которому сейчас бы исполнилось 100 лет. Это хорошо знакомая мне система доказательств и правил советской журналистики. Из материалов, которые помещены, для меня много интересного в воспоминаниях Ю. Изюмова. Здесь есть фрагменты, которые мне пригодятся, если буду дописывать книгу о Вале. Очень славно о деде написал его внук Дима -- с редким чувством и сердечностью.
       К часу поехал к Леве Скворцову. У них с Таней сегодня 55 лет со дня их свадьбы. Из "посторонних" был только Юра Апенченко и я -- остальные это внуки и дети. До застолья, которое началось что-то около двух, прошла небольшая процедура в ЗАГСе. Это рядом, буквально в трех шагах от дома. Всех завели в специальный зал, усадили юбиляров, гости расположились вокруг. Суетились фотограф и оператор телесъемки -- результаты их неимоверного труда чуть позже подарят. Молодая женщина -- возможно, даже студентка на приработке из общежития театральных училищ МХАТ и Вахтанговского театра, соседствующего с ЗАГСом, -- с выражением прочитала возвышенный текст. Текст прерывался двумя "подарочными" фрагментами музыки. Как грустное воспоминание прозвучал вальс Мендельсона. В конце юбилярам вручили письмо мэра С. Собянина, отпечатанное на роскошной бумаге и с замысловатой подписью.
       На "торжественную" часть приезжала дочь Левы и Тани Ира со своим сыном Андреем и маленькой внучкой. Иру я помню еще плотненькой и старательной девочкой с упрямым личиком и толстой косой. Андрюша так сильно похож на своего отца, которого я тоже помню еще с момента, когда он за Ирой ухаживал, что я сначала подумал, не Виктор ли? Но Виктор сослался на болезнь и не приехал -- они, Ира и он, в некотором материальном конфликте с родителями. После церемонии Ира с сыном и внучкой погрузились в машину и уехали.
       На что я обратил внимание в ЗАГСе -- народу было много. Все, как одна, невесты были в умопомрачительных платьях, свидетели с нелепыми лентами через плечо и нелепым на лице выражением, подружки и друзья пестро одеты. У подъезда стояли длинные американские лимузины. Но все же возникало ощущение какого-то неорганичного праздника. Официальная заученная церемония, которой придается искусственный теплый характер. Попытка соединить торжественную и на век церемонию в церкви с гражданской записью не удается. Во всем есть какая-то искусственность и натужность. И последнее наблюдение. Я ведь сейчас три раза в неделю хожу в дорогой фитнес-центр. Так вот, там молодежь -- девушки и юноши красивее, увереннее и стройнее. Почему?
       Дома за пиршественный стол сели на кухне в огромной цэковской квартире Левы. Из-за нее у брата и сестры конфликт, в который оказались вовлечены и родители. Довольно быстро Саша, Левин внук и сын Ярослава, сына Левы и моего крестника, уехал по каким-то делам, с ним же уехала и его невеста Полина... Скорее всего они освободили площадку для стариков. Но зато как же хорошо оказалось всем нам, ровесникам. Ярослав и Лена, которые сегодня были как бы принимающей стороной, удивительно мило и убедительно дополняли разговоры и наши воспоминания. Нашу компанию еще разделял огромный пес, который все время культурно лежал под столом на полу и не попрошайничал.
       Конфликт между братом и сестрой, естественно, из-за огромной и дорогой квартиры, в свое время полученной дедом. Каждая сторона считает себя правой. Родители поддерживают сторону сына, и аргументы их тоже точны.
       Я-то еще помню небольшую квартиру -- Лева всегда жил с родителями -- на Кутузовском проспекте. Я пропадал у Скворцовых все время после того, как развелся с Валей. Там всегда говорили: "Не выливайте оставшийся суп, придет Есин и доест". А вот Юра Апенченко, который знает Леву со школы, когда они оба учились в войну в Иванове, вспомнил, как Лева с родителями жил на улице Левитана в трехкомнатной квартире. Отец Левы тогда был, кажется, или заместителем министра финансов или заведующим сектором в ЦК КПСС. Семья занимала две комнаты, в третьей жил еще один заместитель министра финансов. Это, видимо, было вскоре после войны.
       Многое мы втроем вспомнили про нашу советскую жизнь. А вот Ярослав с Леной вспоминали, как в этом году самостоятельно совершили поездку по США, взяв в аренду машину. И еще, конечно, много раз вспоминали о своей последней поездке в Вену, где они были на Венском новогоднем балу. Всего Ярослав был в Вене 19 раз.
       Во время всего этого застолья -- о кормежке чуть позже -- я и подумал, вот тут бы на всем этом материале и написать пьесу. Но только, как и предыдущая, пьеса у меня опять получится о семейном разделе. И все же, и все же...
       Давно я так вкусно и сытно не ел. Начали с салатов из дорогого магазина "Азбука вкуса", потом шли венские сосиски, купленные там же. Сосисок я вообще не ел лет пять-шесть. Все закончилось роскошным, привезенным из Вены в специальном деревянном ящичке, тортом. Производитель этого немыслимого лакомства -- фирма "Захер". У меня вообще есть целая теория гастрономического вкуса. Его невозможно запомнить. Но когда ты пробуешь что-то похожее, то можно вспомнить прежний вкус в этот момент. И -- вкус невозможно описать. Это было что-то необыкновенное.
       Итак, будем думать о пьесе. Не поссорюсь ли я после этой пьесы с Левой и Таней? Кстати, чтобы многое стало ясным, Ярослав работает деканом в одном из самых престижных вузов страны. Очень занятно он рассказывал, как публично вручал диплом своему сыну.
       Уже от Скорцовых, оставив машину около их дома, я пошел в Дом кино. Там сегодня премьера фильма "Поручик Ромашов", который поставил Игорь Черницкий. Мне еще надо было занести в Дом кино книги. По-прежнему раздаю книгу о Вале. Сразу можно было отметить замечательные организационные способности Игоря: зал был переполнен, столько народа обычно здесь бывало, когда в советское время давали какой-либо зарубежный фильм. Публика в основном не кинематографическая, ветераны труда и войны, суворовцы, студенты.
       Первая половина была просто прекрасна. Грамотный и крепкий советский кинореализм. Зал сидел не шелохнувшись. Изображение было хорошим, и главное, зрители соскучились по внятной, литературной русской речи. Все, наверное, удивлялись, разве еще снимают фильмы по русской классике? Вот здесь Игорь просто молодец. Несколько сцен на уровне большого стиля, большого кинематографа. Это сцена на балу с актрисой Малого театра Дмитриевой, это сцены Ромашова с актрисой Бабенко, это замечательные военные сцены с Михайловым и Ступкой. Хуже обстоит с Анатолием Просаловым, Ромашовым. Здесь Игорь что-то из Анатолия выбил монтажом, в отличие от двенадцатисерийной версии. Появился наклевушек характера, позволившего существовать всей истории.
       Но здесь началась вторая часть. Такой художественно неубедительный конец! Пошли дурацкие, под плохого Булгакова "видения" Ромашовым собственной смерти, потом без страсти и цыганской красоты сцена в таборе, потом пьяное отпевание солдата-самоубийцы. Доконала меня "любовная сцена" Ромашова и Шурочки. Все ненатурально, а по сути антихудожественно. Если бы фильм еще минут на 20 сократить! Кстати, и скромная музыка Коли Романова тоже неплоха. И романс хорош, и мазурка.
       Уже несколько дней, как проклюнулись ростки сельдерея. Это уже почти рассада.
       19 февраля, воскресенье. Не прекращающаяся до вторника работа начинается у меня с воскресенья. Я перечитываю тексты на семинар во вторник, перепечатываю тексты присланных мне по Интернету студенческих этюдов. Одновременно мучаюсь однообразностью работы, разбираю бумаги, слоняюсь по квартире, продумываю план семинара, готовлю что-нибудь на кухне, слушаю радио. "Эхо Москвы" продолжает планомерную и тенденциозную борьбу с Путиным. Но это было вчера, будет завтра и будет послезавтра. Кстати, Алексей Венедиктов отказался быть доверенным лицом Путина на президентских выборах. Последовательно! Смешно, конечно, подобное ему и предлагать.
       Прочел материал Алексея Рябинина. Опять подивился чистоте письма этого мальчика, которого вышвырнули у нас после первого курса, теперь он учится опять на первом курсе, но на заочном. Все при этом ссылались на министерские правила и инструкции. Правда, инструкции все писаны не для творческого вуза. Прочел отчеты студентов за прошлый семестр, которые мы должны ставить на сайт. Все довольно кисло, наши девочки как-то ловко умудряются обходить суть и концентрируют внимание на обстановочном моменте: Есин встал, Есин "кидается яблоками" -- это осенью я привозил из своего сада яблоки и "премировал" лучшие этюды. Но, как правило, это мои "старшие" пятикурсницы, отставшие от прошлого семинара.
       20 февраля, понедельник. В совершенном унынии от дня за столом и компьютером после шести пошел в фитнес-центр. Это всегда поднимает настроение. Молодые люди сражаются за пляжную красоту и уверенность мышц, девушки за стройность, пожилая негритянка, спускающая пятый пот на беговой дорожке, борется со своим весом, старые люди за возможность умереть внезапно и без болезней. Полтора часа в спортивном зале почти привели меня в порядок. Остывая после душа и раздевалки, сел в холл, почитываю своего вечного Холмса, как тут на телефон пришло сообщение от Миши Тяжева: "С. Н., в "Новой газете" напечатана рецензия на ваши Дневники". Я перезвонил Мише. Он работает, вернее, подрабатывает вечерами в театре -- сидит в гардеробе и иногда в массовках выходит на сцену. Миша говорить не мог. Тут же позвонил С.?П., постоянный читатель газеты. Газета у него была, его дом рядом с фитнесом, я зашел. Ждал я всего чего угодно, но уж не добра...
       Ничего подобного в жизни я о себе, пожалуй, и не читал. Можно только мечтать о такой рецензии, о такой точности и таком проникновении в материал, о такой филологической добросовестности. Недаром недавно я обратил внимание на то, как Захар Прилепин отбирает и с каким блеском рецензирует книги в "Новом мире". Он и стал автором этой рецензии на Дневники. И вот опять по поводу совсем недавно написанного -- о нашей литинститутской системе -- во время встречи с губернатором Костромы я увидел Ваню Волкова, о стихах которого писал Захар. Ваня, изумительный поэт, ведь тоже не окончил Лита.
       Но еще до того, как я пришел к С.?П., потому что терпеть до завтра было невозможно, позвонил Женя Сидоров. Рецензию он уже прочел. Женя, аналитик, человек не только тертый в литературе, но и чрезвычайно опытный: "Это чрезвычайно для тебя важно, это взгляд писателя другого поколения. Притом, писателя популярного и востребованного молодыми".
       Выписываю не самое комплиментарное, а наиболее полезное и новое для меня. В конце цитаты будет суждение о Сети. Как точно!
       "Согласен я или не согласен с точкой зрения Есина (а я, как правило, согласен), безусловно одно: эти дневники станут одним из наиважнейших свидетельств о наших днях. Притом что никаких сенсаций и сплетен о тайных интригах тут нет вовсе.
       Я сам читаю уже, наверное, том восьмой или девятый, наверняка знаю, что ничего оглушительно нового не узнаю, когда прочту очередную есинскую "летопись" за год, -- и тем не менее меня не оторвать от этого чтения.
       Но почему?
       Я вот сказал "ничего нового не узнаю" -- но, с другой стороны, что мы такого нового узнаём, когда судорожно листаем бесконечные перекрестные ссылки Сети? Что от этих знаний остается спустя неделю, день?"
       То, что я знал о себе сам и что давно принял за установку, прочитав нечто подобное в дневниках Гиппиус. Пишите малое, повседневное -- большое запишут и без вас.
       "Есин подходит к временам с какой-то другой стороны. Явно неглупый человек поставил себе задачу не мыслить глобально -- и такой подход вдруг открыл что-то до сих пор не сформулированное никем.
       "Я пишу не дневник, а летопись обывателя", -- признаётся Есин.
       Тут нет никакого кокетства -- несмотря на то что слова эти произносит автор многих романов (как минимум один из которых, "Имитатор", имеет статус культового), лауреат премий, председатель жюри кинофестивалей, до недавнего времени ректор Литинститута, и прочая, и прочая.
       Что такое, в конце концов, дневники Пришвина или Чуковского -- которые вдруг осветили самую важную и страшную часть XX века совсем иначе, чем до этого литература и публицистика? Это именно свидетельства не столько участников событий, сколько наблюдателей, которые, как им самим казалось, находились на кромке истории.
       Но выясняется, что с этой кромки многое видно куда лучше. В деталях скрывается не только дьявол, но и дух".
       А теперь мне надо объяснить, почему я занимаюсь таким циґтиґрованием, которое очень похоже на самовосхваление. Я не принадлежу к какой-нибудь мафии, к кружку литературных единомышленников, которые, расталкивая всех, продвигают только своих. Я не стараюсь и не умею занять себя в политике, чтобы, подобно Акунину, Быкову или Улицкой, получить то "паблисити", которое создает видимость славы и так помогает в книжной продаже. У меня нет ни детей, ни близких, которые со временем будут шевелить мои рукописи и пытаться отыскать справедливость. Я обо всем должен позаботиться здесь и сейчас.
       "Есин нашел (придумал? создал?) очень сложный интонационный рисунок для своих дневников.
       Привычных дневниковых примет в виде бесконечного сведения счетов с друзьями и недругами (с друзьями -- чаще), откровенной злобы и неустанной мстительности (привет и поклон Нагибину, хотя не только ему), самотерзания и тайного самолюбования -- всего этого у Есина вроде бы и нет.
       Вроде бы... Потому что ирония, сарказм, раздражительность -- всё это присутствует, но будто бы на пятой горизонтали. Тяжкое, неприятное, горькое -- всё это, как лекарство, почти без остатка растворяется в тихой интонации.
       Есин откровенен, но не навязывает читателю свои откровения. На какие-то потайные вещи он время от времени намекает -- и этого внимательному читателю оказывается достаточно. Хорошая, умная недоговорённость -- главная отличительная есинская черта.
       Притом что вовсе нет ощущения, что автор "Дневников" боится кого-то обидеть.
       Он не сводит счеты, но и не строит ни с кем отношений. Какие еще отношения! Такая длинная жизнь за плечами, поздно уже начинать, надо было минимум на полвека раньше...
       "Сейчас мы уже завидуем не славе и удачливости, а тому, где кого похоронят",  -- походя, роняет Есин.
       В "Дневниках" Есин не беседует с потомками: мы видим тут полное отсутствие пафоса. Нет ссылок на свою прошлую правоту -- и вообще лобовой, чванливой уверенности в собственной правоте. Нет смакования своих былых и недооценённых (или оценённых) заслуг. Ненавязчивая афористичность, словесная жестикуляция еле заметная -- и оттого еще более точная".
       По большому счету это описание моего рефлектирующего, довольно слабого характера. В смысле стиля, как сложится. Я своим ученикам все время говорю, что без собственного стиля и собственного "литературоведения", т. е. понимания, что такое литература, писателя нет. Я ведь по-другому и писать не могу, а как бы иногда хотел писать хотя бы как мои ученики. Но на стиль надо еще "намотать" и собственные неудачи, и страдания, и зависть, и желание все это перетерпеть.
       Ну, примеры, которые Захар Прилепин приводит, я опускаю. В конце концов, даже из средне написанной книги набрать что-то всегда можно. Делает это Прилепин с мастерством опытного журналиста, хотя за этим стоит вкус и неизменная черта крупного писателя, сострадание к чужой боли. Я привожу, чтобы не красоваться, только важные для меня выводы. Надеюсь, что аспиранты, так полюбившие мои дневники, будут теперь цитировать.
       "Восхитительно ровная, стоическая, мудрая интонация.
       На самом деле, сложнейшая гамма чувств, бешеный рисунок кардиограммы и огромная человеческая страсть заключены в этом ровном, с тихой полуулыбкой голосе.
       Такой голос настраивается целой жизнью".
       Эта не вполне радостная для старого человека мысль вполне совпадает с моим собственным литературоведением -- стиль шлифуют и создают годы.
       21 февраля, вторник. В Музее геологии собирали клуб Н. Рыжґкова.
       22 февраля, среда. Все утро, до часа не поднимаясь с постели, читал небольшую книгу Славы Баскова "Роковая фальшивка". У нее подзаголовок "Москвы 1937" из Москвы 2012 года". Это о хорошо мне знакомой книге и часто мною цитированной, Лиона Фейхтвангера. С поистине гениальной прозорливостью Слава уловил то же, что при неоднократном чтении смутно ощущал и я. Какую-то удивительную стилистическую слаженность. Как переведено, какие точные, слишком точные формулировки. Как все упаковано! Уже с первых страниц Басков не скрывает, что не только переводчиком, если это переводилось, но и автором является советский чиновник и достаточно знаменитый писатель Сергей Третьяков. Третьяков и Фейхтвангер знакомы, Третьяков свободно говорит и пишет по-немецки, почти дружит с Брехтом. Выдвигается достаточно убедительная теория, что в силу привычек и особенностей сталинского режима Фейхтвангер может, как и многие иностранцы до него, не вернуться. Если, если... Книга о Москве -- пропуск на родину. Тем более что только что в Москве побывал Андре Жид и описал особенности жизни не так, как хотели бы в Кремле.
       Одним словом, писатель плохо разобрался, куда он едет, чтобы договориться о переводах книг, пьесах, о сценарии фильма по своему роману. Кстати, позже такой фильм был создан кинорежиссером Рошалем по роману "Семья Оппенгейм".
       Сначала все это кажется достаточно сконструированным, но Басков приводит достаточно точные аргументы -- я в изложенное верю, не Фейхтвангер, другое лицо со знаниями и интересами Третьякова. Благородство советского высокопоставленного чиновника в Союзе писателей? Некоторое сомнение у меня вызывают соображения о мотивах Третьякова. Здесь, конечно, было еще честолюбие, карьеризм, возможность руками зарубежного писателя свести свои счеты с недругами по искусству. Сомнение вызывает и намерение Третьякова написать памфлет на строй. Человек он был слишком хорошо встроенный в режим, печатался в "Правде". Здесь просто некоторая творческая неудача и переоценка и своих сил, и собственной защищенности именем Фейхтвангера -- "писателя-антифашиста". Своды не сошлись, полагаю, что не только Сталин это увидел и был раздражен.
       Кстати, как дотошный исследователь, Басков дает к своей небольшой книжке некоторые приложения, в которых вся ситуация просматривается чуть иначе, вернее, дает возможность к более просторным толкованиям. Здесь Слава как подлинный и настоящий еврей, не щадит никого -- ни своих, ни чужих. Все невероятно интересно -- почти сто страниц прочел единым дыханием. Какова интуиция, каковы знания и какова настойчивость! Многое интересно и в дальнейшей судьбе писателя, иммигрировавшего в США. Фейхтвангер -- это тот мировой классик, которого в юности я читал чаще всех. У Вали на полке лежит пять или шесть его книг.
       Читая книжку Баскова, вспомнил, естественно, и книжку С. Резґника о Вл. Дале. Можно было бы написать так: у русских писателей, не скрывающих своего еврейского происхождения, все-таки велика настойчивость постоянно отыскивать истину.
       Две новости. Одна плохая, другая трагическая.
       Как же все-таки упорно на всех этажах наши люди борются за власть! Такая страсть возникает не только из стремления во власти себя реализовать, проявить свои возможности. Но из понимания, что власть в России -- это еще и нечто большее, вплоть до возможности воровать и устроить свое благополучие. В городе Лермонтове Ставропольского края кандидаты в депутаты местных органов, которых не зарегистрировала местная избирательная комиссия, ворвались в здание администрации и организовали голодовку. Но здесь и другое, возможно более любопытное: как же всеми путями власть, уже получившая полномочия и возможность лакомиться медом, не хочет ничего отдавать! Как держится, как борется, на что только не идет!
       Теперь -- другое, я обоих знал.
       Умерла Людмила Ивановна Касаткина, а еще совсем недавно умер ее муж Сергей Николаевич Колосов. Кто-то еще на радио мне рассказывал, что уже в ГИТИСе Сережа Колосов, который ходил летом в красной маечке, приглядел себе девушку, которая к славе вывезет и его. Лучшие свои роли Касаткина сыграла в его фильмах. Телевидение назвало Касаткину великой актрисой. Ну, согласимся с этим. Но вот какое возникло размышление -- уже ушло несколько действительно звезд, действительно очень крупных актрис и актеров, но ведь на сегодняшнем горизонте нет никого, кто мог бы сравняться с ними по влиянию на публику. Всех этих милых, часто способных актрис, которые могли бы с ними конкурировать, я просто не вижу.
       23 февраля, четверг. Никогда я не могу рассчитать время: "Cапсан" в Санкт-Петербург отправляется только в 13.?30, а я вскочил уже в семь. Долго возился с уборкой на кухне, делал зарядку, без которой теперь обойтись просто боюсь, потом жал из морковки и имбиря сок, а потом уже пришел Миша Тяжев, чтобы помочь мне с сумками книг. Проводы. С Мишей съели омлет, принялись разговаривать. Меня всегда занимало, как студенты, которые чуть ли не весь день сидят на занятиях, так обо всем осведомлены. И о том, что какие-то девушки -- они борются за права женщин и против Путина -- под гитару что-то промурлыкали в Храме Христа Спасителя, и о том, как собирают народ на сегодняшние митинги, и о выступлении Патриарха. Потом Миша стал рассказывать какие-то театральные истории.
       Я все-таки вызвал Мишу пораньше, потому что не знал, как сегодня сложится утро. Уже в семь по "Эху Москвы" стали говорить о нескольких митингах, которые должны состояться. И в защиту Путина, и в поддержку его оппонентов. Будто бы с Урала едет, чтобы поддержать премьер-министра, несколько составов с рабочими. А еще о том, что вчера раскатывали по Садовому кольцу какие-то машины с белыми ленточками. Кажется, машины будут ездить сегодня. А какой тогда будет трафик? Это особенность сегодняшней Москвы: всегда неизвестно, доедешь ты до цели за час или за пятнадцать минут. Всегда неизвестно, перекрыли ли дорогу из-за манифестантов или шествия или транспорт держат, потому что едет правительство. Даже метро стало ненадежным.
       Сидим с Мишей беседуем, пьем чай, едим омлет, ждем Самида. Он должен отвезти меня на вокзал. Я рассказываю Мише, почему колеблюсь голосовать за Путина, хотя только за него и стоит голосовать.
       Самид, как и обещал, приехал около одиннадцати. До поезда два с половиной часа. Самид по-приятельски повезет меня на своей машине на вокзал. Москва совершенно свободная, да еще Самид, по старой привычке таксиста, везет нас путями быстрыми и короткими. Самид в каком-то смысле фигура показательная и в социальном, и в человеческом плане. Приехал в Москву из Ленкорани тихим пареньком, работал на ЗИЛе, закончил вуз, инженер-автомеханик, пока учился, прирабатывал таксистом. В начале перестройки организовал какое-то свое дело, поступил в Лит на семинар к Владимиру Орлову. А Володя всегда был мастером с очень высокой требовательностью. Что здесь: социальные условия или личность? Растолковывал это Мише по дороге.
       Самид не может забыть прошлогодней ситуации с перевыборами. У него нагорело, его волнует и будущее Института.
       До отправления поезда времени еще много, решаем заехать минут на сорок в парк ЦДСА и погулять. Пришвартовываемся со стороны Олимпийского проспекта. Парк теперь, оказывается, называется Екатерининским. На проспекте по случаю праздника и митингов много милиции, это хорошо: машину не угонят.
       Сегодня потеплело, что-то около 2-х градусов с минусом. В парке светло, ночью выпал снег. Дети катаются с ледяной горки, родители вытирают им носы. Ходим кругами втроем по парку и разговариваем. О литературе, о прошлом, гадаем, что же будет дальше, душа летает. Иногда в эти полеты вторгалась проза. Я рассказал о вырезке из газеты "КоммерсантЪ", которую Ашот бросил мне в почтовый ящик. Обычная "школьная история". В Лефортовском суде рассматривается дело бывшего ректора Московского института государственного и корпоративного управления Андрея Звягина и главного бухгалтера. Следствие считает, что они по липовым договорам списали свыше 86 млн рублей. Здесь целая история, до конца и неясная, но довольно типичная. По себе уже давно знаю: все мои разговоры неизменно возвращаются к двум вещам: о том, что я пишу, и о том, как обстоят дела в Институте. А у нас в Институте, как утверждают слухи, произошло следующее: пришел приказ из министерства вдвое сократить зарплату ректору и начальству. Я приблизительно догадывался, откуда берутся деньги для этих зарплат и каким образом, чтобы не было обидно, компенсируется даже господдержка, которая не полагается ни хозчасти, ни бухгалтерии. Но кто же распорядился так уплотнить довольство нашего начальства?
       Действительно, знает все только студенчество. Миша рассказал, что видел по телеку, как Путин говорил о необходимости поднять размер студенческой стипендии. Его спросили, а откуда взять деньги на это повышение? Путин сразу, и не задумываясь, ответил: уменьшить зарплату ректоров и проректоров. Нет, это я, пожалуй, буду голосовать только за Путина.
       "Сапсан" -- это, конечно, замечательное новшество. Две столицы стали ближе, и народу стало намного удобней. В основном ездят командированные и бюджетники -- это переливание денег из одной госструктуры в другую. У вагона встретил Леву Аннинского, ехать с ним одно удовольствие, сразу погружаешься в высокий строй ассоциаций, литературных реминисценций, воспоминаний. Скоро я окончательно буду знать весь казацко-еврейский строй его семейной биографии, сцепления там замечательные. Довеском -- вся история его студенческой дружбы с Натальей Дмитриевной Солженицыной. Я слушаю это уже во второй раз. Один университет заканчивали, вместе ходили в байдарочные походы. Два, кстати, соображения. Первое, Наталья Дмитриевна была чемпионкой Союза по гребле, возможно в юношеском разряде. Второе "кстати" касается университета, вернее, сразу двух -- Московского и Петербургского. По радио утром прозвучала такая история. Отчего это ректоры этих двух университетов не декларируют свои (возможно, университетские) расходы и доходы. Вроде бы забавно по этому поводу ответила прокуратура: университеты основаны еще Петром Первым и Елизаветой Петровной, и не нам вмешиваться в старые, еще царские законы.
       Литературные рассказы и сплетни очаровательны, под их аккомпанемент можно ехать хоть до Пекина. Но вот Лев Александрович немножко задремал, его медийное узнаваемое лицо стало печальным, и я принялся читать 2-й номер "Нового мира". Спасибо, конечно, Андрею Василевскому, что меня этим чтением снабжает, но очень журнал погрустнел, стал однотонным. Прозу и поэзию я в нем давно не читаю, но и критика увяла.
       Теперь осталось немного. Вот и Ленинград, названный теперь по-имперски Санкт-Петербургом.
       В гостинице не утерпел и включил телевизор. По "Культуре" шел какой-то фильм из эпохи Людовика XIV -- интриги Кольбера против своего начальника Фуке. Я это могу смотреть до окаменеґґния. Усилием воли переключил канал: на митинге в Лужниках выступает, открывая собрание, Собянин. Любите ли вы Россию? Огромный стадион отвечает, как он эту Россию любит. Потом -- воспринимаю все сквозь сон -- отвечает Собянин, как он Россию и Путина любит. Собянин Путина знает, Путин всегда держит обещания, и он настоящий мужик. Потом выступает -- свитерок под горло и куртка?-- помолодевший от жара политической борьбы Путин. Стадион ревет. Диктор говорит, что вместо заявленных 100 тысяч человек на митинг пришло 130 тысяч. За это на устроителей наложат штраф. Но небольшой -- 2 тысячи рублей. Прошлый штраф за митинг на Поклонной горе заплатил Путин. Кто сейчас?
       24 февраля, пятница. Нас с Левой поселили в самом центре Гатчины в старинном, полукруглом в плане здании, в котором еще чуть ли не в ХVIII веке помещался какой-то цейхгауз. Я всегда знал, что на первом этаже здесь был мрачноватый по убранству ресторан, но с очень неплохой кухней. Не один раз во время Гатчинского фестиваля нас там кормили. Оказывается, на третьем этаже, под самой крышей, существует еще и маленькая прелестная гостиница. Небольшие номера с отличной ванной комнатой, в которой стоит душевая кабина, c прихожей, с избытком тепла, провинциальной стерильной чистотой, хорошо простиранным и отглаженным бельем и просторной постелью. Вечером мы, конечно, хорошо поужинали за казенный счет (в поезде ели консервированный борщ, разогретый в буфете на микроволновке), полакомились запеченным в сыре судаком и салатом по-гречески, а утром нас еще накормили завтраком не хуже, чем в Париже. По крайней мере, круассаны были не хуже. Из русской добавки в меню был творожный сырок, но горячую воду для кофе пришлось брать из кулера.
       Уже утром выяснилось, что мы заняты только с часа дня. Отправились гулять по памятным местам. Для Левы это еще и некая память о его жене Шуре, маленькой женщине-птичке, которая умерла совсем недавно. С Левой они когда-то обошли весь город, все соборы. Город, кстати, несмотря на оттепель, производит впечатление хорошо вычищенного и ухоженного. Теперь уже мы с Левой отправились в памятное путешествие. В Павловском соборе я был впервые, это середина девятнадцатого века. Очень точна и выразительна скупая форма, деревянные, будто в хате, полы из тяжелых лесин. На канон поставил десяток свечей -- почти за всю родню, которую помню. В Покровском соборе я бывал и раньше, здесь такая же дорогостоящая простота и изящество, как и в Павловском. Здесь иконы с изображением Иоанна Кронштадтского и Марфы Гатчинской. В соборе идет ремонт, все сурово, через несколько дней начинается пост.
       В час пришла машина и мы поехали в библиотеку, через железную дорогу, мимо аэродрома, самого старого в стране, которому в прошлом году исполнилось сто лет.
       В этой библиотеке я уже был прошлый раз. Все такая же образцовая чистота, порядок, хорошая мебель, ощущение, что работа здесь не показная, на публику, а постоянная и серьезная. Старшеклассники -- первая встреча была с ними -- уже сидели. Вторая встреча была с библиотекарями, кажется, были и учителя, хотя учителя, самая консервативная часть провинциальной интеллигенции, ни на что ходить не любит. Встречи эти прошли хорошо, мы с Левой дуэтом, помогая друг другу, споря и часто не соглашаясь друг с другом, вели свою песню. Не очень высоко ценя себя, я все-таки предполагаю, что подобные встречи местной интеллигенции с информированными людьми из столицы как-то поднимают общий уровень. Кстати, библиотекари отмечают, что читать стали больше, и в частности молодежь. В общем, на двух этих встречах мы с удовольствием полетали.
       Самым интересным, однако, были разговоры с директором, Еленой Леонидовной Бабий. Это сильная, несмотря на взрослых дочерей, еще красивая, умеющая наблюдать и думать женщина.
       Сначала о некоторой, в связи с близостью к Ленинграду, экспансией в Гатчину людей из Средней Азии , но в основном с Кавказа. В классах уже больше черноголовых ребят, чем белобрысых. Рассказала Елена Леонидовна о недавней драке мальчишек. Черноголовые ребята пришли в библиотеку в своих тюбетейках. Им сделали замечание, что в России не принято находиться в помещении в головном уборе. А у нас принято! Кто-то из русских мальчишек сбил панамку с головы наиболее задиристого, началась драка.
       Много и других было случаев и рассказов. Елена Леонидовна, депутат и местного, и районного советов. Здесь тоже интересные, а часто и драматические случаи. Проблема медицины, которая не может из-за недостатка средств лечить всех как надо. Я вспомнил, что совсем недавно "Российская газета" вышла с таким заголовком: "Об онкологии". Об остальном молчу.
       Вечером Лева уезжает. Мы пообедали с ним в ресторане при гостинице. На питание нам положили по 500 рублей за еду на каждого. Вечером, проводив Леву, зашел в небольшой продовольственный магазин. Цены процентов на 20--30 здесь ниже, чем в Москве. Отборное куриное яйцо не 55, а 40 рублей, "Российский" сыр -- 210, кефир и молоко в картонных пакетах -- 32 рубля.
      
       В Европе сапожник, чтоб барином стать,
       Бунтует сапожник, привычное дело.
       У нас революцию делает знать.
       В сапожники захотелось.
      
       Это Растопчин, один из поэтов, предреволюционная эпоха. Все знающий Лева объяснил: Растопчиных было много. И заодно вскрыл неясную этимологию фамилии --"растопчня" -- растопка, "растопчин" -- истопник.
       25 февраля, суббота, первая половина дня. Утро, я ем булочку и пью чай. По телевизору патриарх Кирилл читает проповедь о мытарях и фарисеях. Убедительно, плотно, обращаясь скорее к сегодняшнему молодому поколению, нежели к старым людям, основному контингенту верующих. Вышел из гостиницы и сразу пошел в Покровский собор, он напротив. Последняя неделя перед постом. В соборе народу немного. На высоких хорах певчие поют: Господи, помилуй . . . Я опять просил веры. Слева на клиросе женщины исповедовались, я опять струсил.
       После собора пошел в большую прогулку по городу. Дошел аж до рынка, который за Павловским собором. Недаром купил две пары шерстяных носков. Еще раз убедился, как замечательно красиво и функционально был спланирован город. Вот и сейчас он удобен и напоминает город, а не просто большое торжище, как Москва. Уже почти перед самым отъездом в Вырицу забежал в дворцовый парк. Кое-какие из разрушающихся в парке павильонов огородили. На озере в огромной полынье масса уток, народ их подкармливает. Бродят и голуби, норовя что-нибудь отбить.
       25 февраля, суббота, вторая половина дня. В моем возрасте пора бы сосредоточиться только на себе, но меня еще волнует сама жизнь и характер ее извилистого течения. В час дня меня прихватил шофер отдела культуры. К сожалению, Даниил Мкртчан, нынешний начальник, молодой парень, который все это и организовал, заболел, и я так его и не увидел. Без провожатого я поехал на выступление в Вырицкую детскую библиотеку. Поездки без "надсмотрщика" иногда позволяют легче и скорее разговорить незнакомых людей. Так произойдет, когда позже этот немолодой дядька повезет меня в Ленинград. У меня ведь сегодня посещение театра и обед у Юрия Ивановича на его ленинградской квартире.
       В шоферских рассказах и исчезновение гатчинского Домостроительного комбината, вернее, переход его в другие руки. Во время этих волнений работа у водителя ушла. Да и кому мы теперь нужны, пожилые люди? И занятная, но все-таки сомнительная информация, что всех глав сельских поселений района, которые не обеспечили на парламентских выборах победу "Единой России", вынудили свой пост покинуть. В Вырице, куда мы едем, раньше была тьма пионерских лагерей и летних детских садиков, сейчас все пропало, участки скупили. Правда, мужичок, мой шофер, принадлежит к категории всем недовольных русских людей, которые так хорошо жили и работали при советском строе, а сейчас прошлую эпоху называют "совком". Как Юрий Кублановский, о котором я еще скажу.
       Детская библиотека -- это большой дом, бывшая школа. На первом этаже спортивные секции, а на втором библиотека. Встретила директор, очень милая и энергичная, уже на лице которой было написано, что она любит свою работу. Но все это читается и в самом здании, в порядке, на лицах еще двух ее сотрудниц, которые работают с детьми. Директора зовут Татьяна Николаевна, запомнить мне легко, так зовут Таню Скворцову. Сели пить чай и разговаривать, потом пошли смотреть залы и фонд. Как ни странно, переход библиотеки, согласно закону о муниципальном управлении, принес плоды. В прошлом году за 2 миллиона отремонтировали крышу, дают деньги на формирование фондов. Поселок маленький, всего 15 тысяч человек. Раньше работало несколько заводов, в перестройку они растворились. Жители ездят на работу в Ленинград, молодежь уже не возвращается. Но развернулось дачное строительство. Есть даже дачи, построенные по образцу царских дворцов, в синей краске, как дворец Екатерины в Царском Селе, и с золотом. Я в этот момент подумал о скромном налоге на роскошь, который нам обещает ввести Путин. Но чтобы обложить налогом такой дворец, надо чтобы его площадь превышала 1000 метров. По мнению Путина, который озвучил эти цифры, если площадь твоей дачи составляет лишь 999 квадратных метров, то это лишь средний класс.
       Из нового в работе библиотеки -- час устного чтения. Приходит уже привыкшая к этому ребятня, и им час читают вслух книжки.
       О самой встрече с читателями особенно не распространяюсь, было человек десять, и молодняка и людей старшего возраста. Самое главное, что и мне было интересно, люди живые, не угасшие. Школьники прибежали после уроков, потом пожаловались, есть хочется...
       Пропускаю обед у Юрия Ивановича и описание его квартиры, что-то у меня забрезжило и художественное, когда я все это увидел. В квартире раньше жили муж и жена, он дизайнер, она -- японка, потом уехали в Японию...
       Наконец-то я попал в театр к Додину. Пьеса на двух актеров мне хорошо знакома. Лонид Зорин -- "Варшавская мелодия". Играли -- Уршула Магдалена Малка, молодая актриса, видимо полька: акцент у нее природный, и Данила Козловский. Это было, конечно, потрясающе. Я еще никогда не видел, чтобы зал так молчал во время любовной сцены. Несколько огорчила меня вторая половина спектакля, скорее, своей идеологией -- русский человек на рандеву. Прелестный молодой, сильный парень превратился в обывателя... Это второй спектакль, который я видел в режиссуре Додина. Мастер, конечно, огромный, какие мизансцены, какие кружева он вытрясает из актеров.
       Оставшиеся два часа до поезда я потратил на прогулку по Невскому. Чем Москва отличается от Петербурга? Это город, конечно, аристократов, хотя и обедневших, но вежливых, подтянутых, щедрых к нищим, вежливых друг к другу. Москва -- это город купеческой психологии, и потом москвичи, как правило, свой город не любят. У ленинградцев -- культ города. Вот пример, который показателен для обоих моих тезисов. Около одиннадцати часов вечера зашел в Дом книги. Боже мой, какое огромное количество людей просто сидят на лавках, установленных в залах, и читают книги, которые стоят на прилавках. Листают самые дорогие художественные альбомы. Некоторые, чувствуется, сидят здесь давно. В Москве такое невозможно -- надо использовать для извлечения прибыли каждый клочок торговой площади! И вот, наконец, второе, -- какое невероятное количество книг именно о Петербурге на стеллажах и прилавках.
       26 февраля, воскресенье -- 27 февраля, понедельник. Два дня как-то слились, в них не было ничего необычного. А ничего и не возникает, если не читаешь, никуда не идешь, но мелкие факты жизни составляют ее фон и основу, которые по большому счету и являются жизнью. Для меня главное пока -- это мой дневник и мои студенты. Естественно, хочется какой-то иной свободы, больше времени, пусть так называемое "основное" ползет само, а ты в новых начинаниях, пишешь роман или придумываешь пьесу. Но все приходится тянуть, а, может быть, наиболее важное и интересное в жизни откладывать. Но надо было обработать свои ленинградские записи, в голове все время липнет и никак не складывается завтрашний семинар, потому что уже девять вечера, а Паша Мокрушин никак не пришлет своего рассказа. А когда его будут читать студенты? Дома еще лежит дневник за 2010 год и непрочитанные страницы за пять последних месяцев, вот их-то я и начал читать еще со вчерашнего вечера. А потом так страшно еще два дня или даже день пропустить спортзал. В моем возрасте аккумулятор может сесть совсем, и машина уже не заведется. Вот и ходил в фитнес на два часа, а потом в магазин и на рынок -- надо и есть и жить. А еще радио, мое традиционное "Эхо Москвы", которое, не переставая, говорит о выборной кампании в первую очередь Путина.
       Еще никогда выборная кампания не проходила так горячо. Легкость, с которой недавно ломалась Украина, а потом менялся режим в Египте и Ливии, разжигает. Все кажется таким близким и досягаемым. Ах, как недаром, говоря о жизни своих молодых героев, Толстой, Достоевский, Стендаль постоянно вспоминали Наполеона. Кто же все-таки сказал "Двуногих тварей миллионы, мы все глядим в Наполеоны"? В воздухе разлита ложная досягаемость власти. Но разлита и смертельная боязнь сильного и крепкого человека, долго и со второго ряда наблюдавшего за травящей его кампанией. Пока он никого не одернул. Как многолика и коварна демагогия демократического правления. Как в этом году агрессивны Зюганов, Жириновский и даже Миронов! Они уловили и почувствовали мнимую "возможность".
       Они так много и громко кричат, так много обещают, потому что твердо знают, что это у них последняя избирательная кампания. И главное, обещать можно что угодно, не считаясь с возможностями, все равно не изберут!
       Возвращаясь вчера из магазина, видел семейную пару. Очень немолодые пенсионеры гордо идут с белыми ленточками на груди. Чего хотят, что изменится в их жизни? 23-го в Москве в Лужниках состоялся огромный митинг в поддержку Путина. Вчера люди с белыми ленточками попытались создать "живое кольцо". Но само Садовое кольцо оказалось чуть больше, не сомкнулось. Больше боятся не прежнего Путина, а Путина с его новым опытом. Он начинает понимать, что, не дав народу новую надежду, поддерживая только капитал, ему и его власти придет конец.
       Вечером в понедельник, пока я мастерил себе в мультиварке плов, т. е. что-то резал, закладывал, посыпал, солил и перчил, я все время слушал "другую сторону". С каким-то деятелем "Единой России" вел по радио спор Гарри Каспаров. Я уже не говорю о непримиримости сторон, для некоторых Путин совсем нехорош. Резко Каспаров говорил о доверенных лицах Путина. В том числе сказал, что целый ряд фигур, которые стали доверенными лицами кандидата в президенты, потерялись в глазах либерального сообщества. Назывались, по-моему, только две фамилии -- Михалков и Табаков, подразумевалось иное. Стали доверенными лицами Путина люди, которых в своей среде считались своими, которые в беседах и закулисных разговорах, видимо, не ласково отзывались о премьере. Каспаров эту категорию людей определил, как "ищущих свои материальные и административные выгоды".
       28 февраля, вторник. Паша Мокрушин все же после девяти прислал материал. Я, честно говоря, этого материала боялся, так же как боялся и за самого расслабленного Пашу, но, сев читать, вдруг растерял все страхи и подумал, что я опять, как и в случае с Мишей Тяжевым, не ошибся. Это был прекрасный, правда, довольно коряво написанный рассказ о приезжем человеке в Москве -- "Нужны ли манекену соски?". Здесь не только офисная жизнь и быт ресторанной кухни. Небольшой рассказ почти описывает все течение нашей жизни. Как же мои ребята взрослеют не по дням! Степан, Глеб, Кирилл, Миша и Маша Поливанова встали на защиту даже Пашиной неграмотности. По этому поводу я, естественно, тоже прошелся. Теперь буду волноваться, не испортит ли.
       Утром, чтобы еще раз перечитать Мокрушина, я вскочил в шесть утра, но тут еще и развернул вчерашнюю газету. Здесь статья Павла Басинского о нашей бунтующей интеллигенции. Простят ли теперь это Паше либералы? В этом же номере и еще известие -- Олегу Павлову дали "за исповедальную прозу" премию Солженицына. Он это, конечно, заслужил, я помню, как он занимался солженицынской почтой в журнале "Москва".
       Почему в нынешней политической баталии на стороне действующей и, вероятно, грядущей власти -- несколько крупных режиссеров и руководителей театров, а на стороне оппозиции -- много писателей, причем очень разных, таких, как Эдуард Лимонов и Борис Акунин, Захар Прилепин и Людмила Улицкая, Герман Садуллаев и Дмитрий Быков? -- вот так Павел начинает. Пропускаю среднюю раскатку, и вот первый тезис:
       "Писатель в нынешних условиях, стоит ему только заикнуться о своей любви к власти, рискует потерять тех читателей, которые идут на Болотную, а тех, кто стоит на Поклонной, он вряд ли много приобретет. Да что говорить -- и так все понятно".
       Что говорить, например, о таком феномене, как "Гражданин поэт" Дмитрия Быкова и Михаила Ефремова, когда из ничего, из пустоты, из разреженного политического воздуха и малозатратных усилий, впрочем, весьма и весьма талантливых людей рождается и телешоу, и радиозаписи, и гастроли от Саратова до Лондона, и книга "на закуску". И вот уже принимаются заказы на торжественные "похороны" этого проекта в Крокус Сити Холле, где цена билетов варьируется от пяти (партер) до тринадцати (VIP-места) тысяч рублей.
       Ну разве, скажите, не выгодно бунтовать?
       Все остальное в статье, а есть пассажи занимательные, я опускаю.
       Семинар прошел удачно. Ребятам прочел и статью Басинского, и тот перечень позиций, по которым мы, по мнению ООН, "впереди планеты всей".
       -- Мы первые: по экспорту природного газа, по величине природных ресурсов, по разведанным запасам каменного угля.
       Первые -- по запасам леса, питьевой воды, по экспорту азотных удобрений, по физическому объему и экспорту алмазов и т. д.
       Но первое же место -- по количеству САМОУБИЙСТВ среди ПОЖИЛЫХ людей, детей и подростков.
       Первые -- по числу разводов и рожденных вне брака детей.
       -- по АБСОЛЮТНОЙ УБЫЛИ НАСЕЛЕНИЯ, по числу умерших от алкоголизма и табакокурения;
       -- по употреблению героина, по продаже ПОДДЕЛЬНЫХ ЛЕКАРСТВ, по количеству АВИАКАТАСТРОФ.
       Но! Однако!
       У нас -- 1-е место в мире по темпам роста числа долларовых миллиардеров и 2-е место -- по количеству долларовых миллиардеров после США и 67-е место по уровню жизни;
       Мы занимаем -- 111-е место по средней продолжительности жизни, 134-е место по продолжительности жизни мужчин.
       Может быть, нам действительно, нужна новая власть?
       29 февраля, среда. Не выспался, до двух ночи смотрел по "Культуре" фильм об английском короле Генрихе VIII -- отце королевы Елизаветы. Мне все любопытно, я стараюсь закрыть недостатки своего образования. Но какова политика канала -- все по-настоящему значительное идет только после 12 ночи. Я это подметил давно, до двенадцати они выполняют свои обязательства перед обывателем и рекламодателями, которые желают, чтобы их реклама была размещена исключительно среди пошлятины, которой не брезгует и этот канал.
       У нас идут выборы. Вместо самих кандидатов часто воюют в эфире их доверенные лица. Согласимся, что эффект иногда бывает чрезвычайно выразителен.
       "В ходе предвыборных дебатов между кандидатами в президенты Михаилом Прохоровым и Владимиром Жириновским последний устроил настоящий скандал, оскорбив доверенное лицо своего оппонента -- певицу Аллу Пугачеву. Примадонну российской эстрады политик включил в число политических "проституток" и посоветовал "сидеть молча".
       Конфликт начался, когда певица, присутствовавшая на съемках телепрограммы "Поединок", задала провокационный вопрос лидеру ЛДПР: "Владимир Вольфович, думаю, вы со мной согласитесь, что президент страны -- это лицо страны. Пример для подражания, пример для массы граждан нашей родины. У меня такой вопрос: когда вы хамите ну ладно мне, я к этому уже привыкла от вас, вы что хотите доказать? Когда вы врете нагло в эфире этой программы-- зачем?. . Если бы вы стали президентом, вы бы поменяли свою линию поведения?"
       "Я веду себя так, как я считаю нужным, -- парировал Жириновский. -- Мне имиджмейкеры не нужны. Мне разрешение, как Михаилу (Прохорову. -- Прим. ред.), никто не давал создавать партию, я ее сам создал".
       "Значит, это природное, да?" -- "Молчите! Я с партией..." -- "Не хамите мне" -- "Я с партией здесь. Я отвечаю. Вы молча должны сидеть. Все! Вы вопрос задали -- я отвечаю так, как я считаю нужным. Не нравится, убирайтесь вон!" -- "Не уберусь. Назло вам не уберусь" -- "Выведет охрана" -- "Я веду себя как певица, а не как певичка. Не ори на меня, будущий президент".
       "Я думала, что вы кружевник, политик, хитрый человек, а вы просто клоун и псих", -- заявила Пугачева Жириновскому. "Я такой, какой я есть. В этом моя прелесть", -- парировал либерал-демократ. В ответ певица назвала политика "позором нашей страны".
       Но это вчерашняя новость. Теперь наступило время сегодняшним.
       Пришла давно ожидаемая книга от Марка -- "Вокруг евреев". Это, скорее, опыт хрестоматии о русско-еврейских отношениях. По сравнению с первым изданием много добавок, буду читать. Основное для меня -- книжка вышла с моим предисловием. Я его прочел на свежую голову, кажется, неплохо. Сегодня же вышла "Литературная газета" с большим юбилейным материалом о Вяч. Зайцеве. В пятницу я приглашен на его юбилей во Дворец спорта, куда переехал концертный зал "Россия". Тоже прочел, и тоже самому себе понравилось. Но это не особенность стиля, а, скорее, преимущества возраста, когда ассоциации можешь тасовать в любой последовательности. В молодости так не получалось.
       Сегодня же ездил на троллейбусе в самый конец проспекта Вернадского, искал какую-то деталь для автомобиля. Должен сказать, что выделенная по инициативе нового мэра полоса для городского транспорта работает: на троллейбусе это действительно быстро.
       Свой дневник, как в свое время романы, я собираю по крохам. Вечером ходил в спортзал. Я уже писал, что народ в спортзале как бы другой, чем на улицах, особенно по окраинам. Район у нас не бедный, многие занимаются с тренером. Я уже не говорю о массажах, спа и других процедурах, которые проводятся где-то в недрах здания, за лакированными дверями по коридору, ведущиму в холл. Сегодня один дяденька, с брюшком, лет сорока--сорока пяти занимался с тренером Русланом кикбоксингом. Боже мой, с каким ожесточением он стучал по специальному щиту, который ему подставлял тренер. С такой ненавистью и ожесточением, будто лупил шпану, которая залезла в кассу к нему в офис, или отбивался от бандитов, пытающихся на дороге высадить владельца из дорогого автомобиля.
       1 марта, четверг. Утром пришло совершенно неожиданное письмо от Максима Лаврентьева. Все мои хлопоты, чтобы представить Максима на премию Москвы, оказались неудачными. Все опять уперлось в бумажку. В свое время Максим или не получил, или в порыве какого-то своего гнева выбросил членский билет СП России. А это, так как он сейчас не работает, потребовалось. Я пытался сговориться с некоторыми людьми, чтобы обойти все усложняющиеся и усложняющиеся требования московской бюрократии и помочь Максиму. Но вот письмо. И в этом году, как почти всегда, премию будут получать одни старики! В этом письме я, естественно, вырезал несколько фамилий, обозначив место, где они стояли, точками. Письмо печатаю в назидание себе и читающей молодежи.
       Дорогой Сергей Николаевич! Пишу Вам после долгого размышления. Дело касается премии Москвы, вернее того, что с нею связано. Некоторое время назад я пришел к убеждению, наблюдая за ситуацией в нашем так называемом искусстве, что мне жизненно необходимо максимально дистанцироваться от недобросовестных людей вроде ............................ и прочих, занимающихся... мягко говоря, занимающихся в области культуры устройством своих личных дел, ни с каким творчеством никак не связанных. В частности, я решил, что никогда не буду ничего принимать от этих людей, в том числе, разумеется, никаких поощрений. Так вышло, что Вы, Сергей Николаевич, немного знаете мою нынешнюю ситуацию. Должен сказать, что она гораздо хуже, чем я в том могу кому-либо признаться. Эти крайние затруднения, а также уважение к Вам, предлагающему мне таким образом помощь, едва не вынудили меня пойти против моих жизненных принципов. Очень уж соблазнительна была перспектива получить некоторую сумму денег, которая мне сейчас помогла бы решить самые насущные вопросы; к "лауреатствам" и прочим "медалям Чехова" я отношусь с сарказмом. Однако, как Вы правильно пишете в Дневнике, русский человек стремится не победить, а сдаться, но "в ладу с Богом с совестью". Это очень важный психологический нюанс, лежащий, кстати, в основе христианства. Дело в том, что в такой "сдаче" как раз и заключается подлинная победа, ибо ты побеждаешь не над другими людьми, а над собой, не над плотью, над низменным духом. Победа над собственными желаниями и страстями достойна, по-моему, даже и смерти. А я в мои тридцать семь лет, считайте, в символическом смысле уже умер. Если Байрон, Пушкин, Хлебников, Маяковский, Введенский и другие еще и физически не смогли перешагнуть этот странный возрастной рубеж, поставленный подлинным поэтам, а мне все же удастся, как пел Высоцкий, "проскочить", то все же я бы не хотел позорить свою смерть, пусть даже и символическую, предательством принципов и идеалов, которые одни только и составляют всю мою суть как поэта и человека, оправдывают мое существование перед Богом. Простите за пафос и многословие. Короче говоря, 1. Я не могу принять никаких наград от московской мэрии -- части той системы, которая грабит и насилует мою страну и мой народ, которая создала и поддерживает такие условия, когда я не могу нормально устроиться в жизни, не могу зарабатывать своим трудом. 2. Я не могу принимать никаких наград от комиссии, в которую входит товарищ ...... -- одна из самых очаровательно-гнусных тварей, встреченных мною в этой жизни. 3. Я не могу просить ............. поставить свою печать на этот ........... наградной лист. Я презираю ....... . и не могу допустить, чтобы всякое говно мне благодетельствовало. 4. Я не могу сам на себя писать характеристики -- это бесчестно. То, что никто об этом не узнает, не отменяет проступка перед собственной совестью. 5. Я не могу, наконец, быть спокойным, зная о Ваншенкине. Ему, старику, любая помощь сейчас гораздо нужнее, чем мне. Я прошу Вас в этом содействовать. Дорогой Сергей Николаевич, мне меньше всего хотелось бы Вас огорчить этим письмом. Прекрасно вижу и ценю Ваше ко мне расположение. Но благими намерениями выстелен путь в ад. Если мне и нужно что-то от Вас, то это связано не с премиями, а с вниманием, что Вы мне уделяете, а также с тем жизненным опытом, которым Вы делитесь со мною. Вот это уже стоит не смерти, а жизни. Простите, однако, что сразу не отказался от предложенного. Человек я все же довольно слабый. И, как слабый человек, оправдываюсь только крайней нуждой и др. и пр. Но закаляют нас не одни только жизненные трудности, но и противостояние соблазнам. Некоторых это закаляет так, что их и смерть-то по-настоящему не берет. А разве что-то может быть выше бессмертия? Если Вы понимаете меня и хорошо ко мне относитесь, то давайте при нашей следующей встрече обойдемся без разговоров на эту неприятную мне тему, да и в будущем никогда не будем больше заговаривать ни о каких премиях и наградах для меня -- мне они противны и не нужны. Ваш Максим.
      
       Днем состоялся ученый совет, новый проректор Игорь Курышев докладывал нюансы будущего строительства. Наша хозяйственная часть заговорила нормальным интеллигентным голосом. Все это разнесено по времени, я очень не уверен, что даже, как нам обещано, в конце 2012 года на нашу территорию придут строители. Меня расстроило, что не будет реставрировано основное здание. Все ведь и затевалось, чтобы со временем разгрузить этот знаменитый дом и привести его в порядок.
       Потом отчет декана М.?В. Ивановой о прохождении сессии. Чудовищные результаты на первом курсе. На втором назвали несколько человек, в том числе и моего Мокрушина. Он не сдал русский язык Е. Л. Лилеевой, которая к подобному относится отстраненно-академически. А я помню, как я возился с ее дочерью, которую могли отсеять по творчеству. А сколько внуков, правнуков и племянников наших преподавателей мы, нянчась с ними, выучили. Мы с Царевой попытались дать бой стремлению всех "неуспевающих" выбить из института. Мой тезис -- институт в первую очередь творческий. Нам должно быть стыдно, что из-за несданной в срок политэкономии мы исключили Е. Евтушенко. А почему в свое время ушел В. Пелевин? Л. М., в свою очередь, говорила, что, разогнав всех, мы потеряем контрольную цифру выпускников, и можем потерять институтскую субсидию. В пылу спора
    Л. М. сказала фразу, которая теперь надолго станет моим оружием: "Научить грамотности легче, чем научить писать". В свою очередь, я не только перечислил свои потери, а это прекрасные студенты, из которых могли бы получиться настоящие писатели: Баранова и Рябинина, но и в полемическом азарте назвал Тяжева, Доброхотова, Гладкова, Машу Поливанову-- вот, дескать, судя по всему, следующие жертвы деканата.
       Дома слышал, как на "Эхо Москвы" в беседе с Ольгой Журавлевой журналист Максим Шевченко сдирал кожу с либералов. Какой был блеск в его рассуждениях и оценках. К сожалению, я так говорить и думать не могу.
       В институте взял книжку Олега Павлова, которую он мне переслал через своих родственников.
       2 марта, пятница. Вчера вечером, после того как закрыл компьютер, звонила Олеся Александровна Николаева -- говорила, как ей понравилась книга о Вале, ее христианский дух. Именно это я и хотел бы услышать от любого своего читателя. Эту книгу должен был бы прочесть каждый. Почему же книгу издали таким маленьким тиражом! Удивилась, когда узнала, что тираж у меня практически дома и что книгу я напечатал за свой счет. Но вот что удивительно, книга, похоже, неплохо продается. По крайней мере, несколько дней назад Вас. Ник. попросил у меня еще две пачки "Ее дней".
       Вечером на мерседесе моего соседа с восьмого этажа Анатолия поехал на давно ожидаемый вечер Вячеслава Зайцева. Все происходило неподалеку, в Спортивном дворце, в Лужниках. Оказывается, именно туда сейчас переехал концертный зал "Россия". Мне кажется, я даже узнал те же люстры, подвешенные под потолок. Лед или что-то там внизу во время представлений закрывают огромными щитами. На них уже и ставят привычные по цвету красные бархатные кресла. Работа эта, конечно адова. Ну, а трибуны чуть "умягчены" алым бархатом. Уютно, красиво. Всего зал вмещает
    4,5 тысяч человек. На этот раз, кроме сцены, в зал через кресла, первые ряды которых были поставленные под углом, был брошен огромный подиум. Все-таки модельер!
       В каком-то смысле этот вечер был для многих показателен. Во-первых, показатель любви народа к Зайцеву и интерес к делу, которое он представляет, -- зал был полон, и, хотя, наверное, довольно много было приглашенных, билеты проданы. Впрочем, дешевые билеты от 700 до 1200 рублей были сметены еще в январе. Но ведь были и желающие заплатить 20?000 или 25?000 рублей, чтобы сидеть где-нибудь в ряду перед самим юбиляром или поближе к нему. Так ли будет обстоять дело у Юдашкина, который традиционно устраивает что-то похожее на 8 марта? Во-вторых, сам вечер по красоте, точному отбору номеров, по тому удовольствию -- о костюмах и нескольких дефиле я уже не говорю, -- которое зрители получили, был исключителен. Правда чуть длинновато, с 7 до 12 ночи, и зрители, кроме, конечно, старых гранд-дам на первых рядах, все это просидели. Началось все с очень бойкого и даже где-то искрометного выступления 97-летнего Зельдина, потом Цискаридзе, а дальше и пошло и пошло... Зельдин, собственно, и задал высокую ноту вечеру -- пел, как обычно, под "минусовку", а не под "фанеру", как многие эстрадные звезды, т. е. живьем. О костюмах, каждый из которых был фантастическим, я уже и не говорю. Кажется, было чуть ли не 120 манекенщиц и демонстраторов моды.
       Сидел я на этом замечательном вечере-концерте не просто так. В самом начале появилась мысль, что надо бы к двум моим большим очеркам о Зайцеве добавить что-нибудь еще и сделать книжку. Поэтому весь свой пригласительный билет испещрил мелкими заметками. Я люблю так работать, когда жизнь постоянно дает живые импульсы.
       Из занятного. Я, как автор нескольких статей, проходил как vip-гость. Это отдельный вход, раздевалка, бесплатный буфет с вином и прочими разностями. Но дело не в этом. В большой комнате, где расположились гости -- из людей непосредственно мне знакомых и крупных министр Авдеев, Г. Б. Волчек, Л. И. Швецова и многие другие с лицами смутно узнаваемыми, -- мы с Анатолием со своими рюмками и тарелочками стали возле стеночки. Но рядом находилась некая дверь, возле которой, не отходя, присутствовал молодой человек с жесткой осанкой спецслужб. Он как-то подозрительно рассматривал наше пирование. Потом я узнал, что на вечере, просидев пять часов, была жена Д. А. Медведева Светлана.
       4 марта, воскресенье. Свой гражданский долг я выполнил, уже вернувшись с Теплостанского рынка. Проголосовал. Ездил и, собственно сговорил меня, С.?П. Затоварились каждый для себя, под полную завязку. В том числе и огромной -- на двоих, на 8 кг семгой, -- которую я к вечеру засолил. Картошка, морковь, лук, творог, мясо, орехи, фрукты здесь иногда почти вдвое дешевле, чем у нас в центре. Уже вечером я об этом рассказал -- совет ближнему -- Сереже Арутюнову, который в этом районе и живет. У него на этот счет своя теория. В этом районе много войсковых частей, отдельные полки, школа военных музыкантов, полк комендатуры и т. д. Это влияние военных на местную власть. В конечном счете жены этих военных являются основными покупателями на этом рынке. Надо не забывать, что военные, видимо, и основные избиратели в этом районе. Все очень занятно.
       Вечером, слушая радиотрансляцию по "Эху" и наблюдая происходящее по телевизору, сравниваю с тем, что видел своими глазами. С некоторым недоумением ведущие радиостанции встречают рапорты наблюдателей, у которых все на избирательных участках в порядке. Но есть и места, где возникают у интеллигенции сомнения. В Дагестане, например, на одном из участков был произведен "вброс бюллетеней", и выборы на этом участке уже признали несостоявшимися. Я думаю, что здесь дело не в Путине, а в местных выборах, которые проходят параллельно. Заинтересованность, скорее всего, здесь. Я об этом сужу по своему участку, который у меня в школе напротив дома.
       Атмосфера была как обычно, спокойно взял два бюллетеня, за кого голосовать на выборах президента, мне было ясно давно, а вот с местными выборами было не очень ясно. Надо было оставить троих претендентов. Я оставил, вернее, отметил галочками двоих от компартии и единственного кандидата от "Яблока". Но вот любопытно. Когда я подошел к урне для голосования, то увидел человека, который в своей тетрадке отмечал каждого голосующего. Мне показалось это очень верным, по крайней мере, целесообразным: здесь уже не вбросишь. На всякий случай я поинтересовался задачей... И этот немолодой мужчина сказал, что он интересуется только выборами местной власти. Здесь важен каждый голос... Естественно, этот наблюдатель -- я поинтересовался -- хотел проконтролировать именно кандидата от "Яблока".
       Еще до радиосеанса я смотрел новости по НТВ. Показывали голосующих претендентов. Жириновский в красном пиджаке и красном галстуке, Зюганов, который сказал несколько слов о нарушениях. Тяжелое у Геннадия Андреевича положение: надо на ближайшие шесть лет и со властью ладить, и не переставать выказывать свою оппозиционность. Всех остальных -- дружную чету Медведевых и неженатого Прохорова пропускаю. Но вот после того, как вместе со своей женой -- это было показательно -- проголосовал Вл.?Вл., вдруг выскочило несколько девиц, которые скинули майки и обнажились. То ли у них на груди были пропутинские, то ли антипутинские лозунги, я не разобрал. Груди были хорошие. Девиц тут же готовая ко всему полиция приодела. Вот как, судя по Интернету, это произошло.
       "Мировой суд Гагаринского района Москвы арестовал активисток украинской группы FEMEN, устроивших 4 марта акцию на избирательном участке, где голосовал кандидат в президенты Владимир Путин с супругой. Девушки -- гражданки Украины -- были признаны виновными по статье 20. 1 (мелкое хулиганство).
       Трое участниц группы FEMEN днем 4 марта пришли на избирательный участок номер 2079 в Российской академии наук, разделись и, выкрикивая антиправительственные лозунги, попытались унести урны для голосования. Девушки были задержаны сотрудниками правоохранительных органов, дежурившими на избирательном участке.
       За несколько дней до этого и в Храме Христа Спасителя произошел приблизительно такой же инцидент. Забежали голые, но в масках девицы с радиоусиливющей аппаратурой, кричали: "Богородица, убери от нас Путина", потом скрылись".
       К девяти часа стало очевидно, что Путин побеждает. Будет один тур. Ну и слава Богу. Нужны ли мне перемены? Я ведь обуржуазился, только душа еще молодая и хочет достатка и счастья всему народу, а не только тем, кто что-то украл или приватизировал. В десятом часу показали митинг на Манежной площади в поддержку Путина. Плачущий Путин, вернее, Путин со слезами на глазах это... А что это означает? Не знаю. Очевидно только одно, если что-то в России не изменится, то волна пойдет на волну...
       Надо писать книжку про Зайцева, надо начинать роман...
       5 марта, понедельник. Утром, не поднимаясь с постели, два часа читал повесть Кирилла Долгополова "Великий человек". Ощущение такое, что читаю с устоявшейся репутацией работу знаменитого писателя. Никаких ни мыслей, ни замечаний у меня нет. Это дневник старшеклассника, который из своего села переезжает, чтобы учиться в лицее, в областной город. Его комплекс Наполеона, стремление кем-то стать, т. е. вполне реальные юношеские чувства, чтение, встречи с девочками и т. п., все чрезвычайно типическое для подобного возраста. Ни одного слова мата, ни одного движения к похабщине, ни одного лишнего описания. Почти холодное повествование, из-под которого и характер и время. Я уже предчувствую, как трудно будет вести семинар. Надо что-то будет придумывать вокруг.
       Ну, выборы, теперь уже официально, закончились, голоса подсчитаны, победил со счетом 68 % дорогой Владимир Владимирович. Из неожиданностей в этой избирательной кампании -- третье место у миллиардера Михаила Прохорова. Интеллигенция и богатые люди хотят во власть. Жириновский откатился на четвертое место, как он это переживет, не знаю. В Санкт-Петербурге, родном городе, Путин получил 58 процентов голосов, в Москве меньше 50 процентов. Еще раз подчеркну: именно обеспеченную Москву, с ее переменчивой интеллигенцией, у которой, как правило, отсутствует национальное русского чувство, но есть любовь к деньгам, Путин и его верный Сурков долгие годы пестовали.
       Мой тезис лучше всего иллюстрируют итоги выборов по щепетильному Лондону.
       "Михаил Прохоров получил большинство голосов россиян, принявших участие в голосовании на выборах президента России в Великобритании. Он набрал 57, 86%, на втором месте Владимир Путин -- у него 21, 78%. Голосование проходило на трех участках: в Лондоне -- в посольстве РФ и в торговом представительстве, а также в генеральном консульстве в Эдинбурге. Несмотря на проливной дождь, приняло участие рекордное количество избирателей --
    4 тысячи 867 человек".
       Теперь занятные детали, которые порой кое-что объясняют. Когда днем уходил в автомагазин -- покупать "дворники", то у соседнего подъезда встретил свою соседку-общественницу, о которой уже писал в дневнике: она каждое лето занимается расширением маленького садика у нашего корпуса. Цветы в течение всего лета, поочередно радуют глаз. Но сегодня речь не об этом. Эта пожилая женщина стояла возле подъезда и о чем-то разговаривала с молодым человеком. Молодой человек держал в руках лист бумаги. По привычке во все вмешиваться, начал разговор с незначащей сегодня фразы: "Поздравляю, вот у нас и новый президент". Тут же выяснилось, что молодой человек -- это внук, зовут Антон. Видимо, общественная деятельность в этой семье в крови. Внук был наблюдателем на выборах в нашей школе. И вот теперь он стоит в растерянности, потому что решает, куда ехать и жаловаться. Вчера поздно вечером он вместе с другими наблюдателями ознакомился с протоколом, в котором все было абсолютно нормально. Но уже утром обнаружили, что протокол претерпел серьезные изменения.
       Наслушавшись с утра "Эха Москвы", я сразу спросил:
       -- В пользу Путина?
       -- Нет, -- сказал мой сосед Антон, -- были приписаны голоса Прохорову.
       Вечером пошел в спортзал. Не могу с собой справиться, много ем, не могу отказаться от сладкого. К сожалению, пропустил протестный митинг на Пушкинской площади.
       6 марта, вторник. Двум темам, только двум посвящаю эту запись. Во-первых, семинару. В принципе он прошел благополучно, мне, как всегда почти повезло. Утром взялся читать небольшую книгу Олега Павлова -- "Записки больничного охранника". Я-то, наверное, лучший этой книжки ценитель, потому что, как никто, знаю эту жизнь. Восхищение вызывают два момента: точно найденная форма, без какого-либо художества, которая отвечает желанию публики, уже уставшей от изящных изложений, и второе -- удивительный реализм действительности. Примеры здесь можно было брать с любой страницы.
       Семинар, конечно, несколько смущала традиционность для всех темы взросления. Каждый, наверное, об этом уже написал. А тут Кирилл будто бы всех обокрал -- написал и точно, и "длинно", и художественно емко! Очень хорошо говорили Семен и Жуков.
       Не забывают меня и мои старые ученики: сегодня прибегали послушать Ксения Фрикауцан и Максим Лаврентьев.
       Самое увлекательное началось после семинара у нас на кафедре. Вспоминали, как вчера прошел митинг на Пушкинской. Утром я ухватил в Интернете, что митинг как бы уже лишился силы. На кафедре мои собеседники дополнили, что пришло народу значительно меньше, чем ожидалось, всего 13 тысяч человек. Максим, оказывается, был на трех митингах и эту мысль аргументировал так: "За последнее время народ насмотрелся на "вождей" на митингах и рейтинг Путина сразу повысился". К моему удивлению, очень резко по поводу складывающейся ситуации высказалась Олеся Николаева. Она вспомнила еще, как тянула руку, прося слово, на передаче у Владимира Соловьева. Я это видел, так же как видел и Волгина -- они оба выглядели как просители. Олеся рассказала, что сравнила всю ситуацию, с ситуацией, описанной в романе Достоевского "Бесы". Опять призывы к разрушению Петруши Верховенского, опять жажда "разбудить" Россию и вести ее неизвестно куда. Это было страстное выступление, на что я заметил Олесе Александровне, что это как раз ее тусовка... В литературе это можно, а в жизни, которая может повредить отдельным литераторам, этого нельзя? Но гнев на то, что происходит, на оппозицию у Олеси Александровны был прАведен и силен. Уже позже мне рассказали, что после этого ее выступления на ТВ ее телефон раскалился от брани. Ну, это естественно, "товарищи по работе". Оппозиция -- как вологодский конвой, шаг вправо, шаг влево... В связи с этим вспомнил Таню Бек, которая тоже себе позволила своеволие, высказалась, как думала...
       Митинга на Пушкинской, ни в телевизионной интерпретации, ни в переложении радиостанции "Эха Москвы", описывать не стану -- с чужих получится слов. Как тенденцию оппозиции -- поставим палатки, пусть будет как на Украине. Вот еще, засрут нам Пушкинскую площадь рядом с Институтом. В Институте рассказывали: гвалт стоял на улице в понедельник. Полиция тоже не зевала -- в половине десятого вечера после митинга все уже очистили, из института к метро можно было подойти свободно.
       7 марта, среда. Начну с анекдотов, которые не только снова появились после нескольких лет затишья, но, кажется, еще и расцвели.
       Анекдот первый: Американская академия киноискусства присудила Оскара за роль второго плана Медведеву Дмитрию Анатольевичу...
       Анекдот второй:
       Стишок, который нашла наша преподавательница. Стишок был написан в 1906 году, в Англии и тогда же переведен на русский. В Англии тогда, как у нас теперь, тоже что-то происходило:
      
       "Вы, приспешники короны британской,
       Что правите среди порока, карт и шампанского!
       Прочь! Демократии идет авангард,
       Чтобы править среди порока, шампанского и карт!"
      
       Ездил сегодня в Институт, там должен был сдавать комиссии мой Павел Мокрушин. Поехал, чтобы давить на преподов, но Паша, сукин сын, в институте не появился, вроде заболел и, зная, что я приеду, не позвонил. Но зато как-то вольно побеседовали в комнате у Людмилы Михайловны о нашей и общей жизни и о политике. Анекдоты тоже из этой аудитории. Народ приходил, уходил, пили чай.
       По поводу оппозиции мнения почти у всех общее. Когда коснулись так называемых приписок, то все были едины -- по Москве они как раз были в пользу Прохорова. Как иллюстрацию приводили данные по тем районам, где находилась Высшая школа экономики и ее общежития -- там процент голосов, поданных за миллиардера, был наивысший. Это как с Наполеоном, в то время многим казалось, что так быстро вбежать в гору для энергичного человека возможно. Сейчас многим кажется, что и миллиардером, если захотеть, и если ты учишься на экономиста, сделаться можно быстро. Но если миллиардер станет президентом, то это совсем не означает, что все автоматически станут богатыми людьми. Миллиардер хочет сохранить свои деньги, во-первых, а во-вторых, стать еще богаче. В принципе, кто по недомыслию, кто по социальному чутью голосует за тех, кто ему по мечтам ближе. За Прохорова как альтернативу всем остальным, голосовал наш Юго-Запад, да и вообще богатые районы, а вот на окраинах Москвы лидировал Путин.
       У Путина сейчас невероятно тяжелое положение. Ему надо решить, с кем он. Многие его обещания и слова не превратились в дело. Поговорили о нанотехнологии, о медицине, о росте демографии, о дорогах, об ипотеке. Но все время крутились вокруг последних событий. Вспомнили разноцветные пиджаки Жириновского, в которых он появлялся на разных каналах, то в красном, то в желтом. Вспомнили его льстивые и подобострастные поздравления новому президенту. Бывший третий стал четвертым, и теперь ему надо заново устанавливать отношение с самым главным. Ах, как ненадежна жизнь политика!
       С.?П., Маша и Володя вечером уехали на дачу. Я, наверное, махну туда завтра, когда дача согреется. Больше всего меня волнуют четыре банки соленых огурцов, которые я оставил в подвале.
       8 марта, четверг. В девять тридцать включил, как проснулся, радио -- ширится поддержка компании в защиту девиц из Рussi Riоt, которые сейчас находятся в узилище. Я об этом, кажется, уже писал. Дело в том, что еще до выборов несколько половозрелых девиц, как выяснилось, среди них были и молодые мамы, в масках и непотребном виде влетели вместе со своей радиоаппаратурой в Храм Христа Спасителя и прокричали панк-молитву "Богородица, убери Путина". Что-то было сказано и по поводу действующего патриарха. Прошло несколько дней бесстрашных певиц полиция разыскала, и вот теперь они ждут суда -- за хулиганство и оскорбление чувств верующих они могут получить срок. Либеральная общественность заволновалась. Утро Восьмого марта ознаменовано просьбами особо жалостливых христиан и публики, которая исповедует только голый либерализм, не судить лихих девчонок. Побаловались и баста. Во-первых, конечно, вряд ли суд даст не штрафы, а срока. Но бойкие девочки уже, как матерые правдолюбки, как политические заключенные, объявили голодовку. Во-вторых, я бы хотел увидеть, как отреагировали на что-то подобное, если бы подобные кощунственные действия были совершены в синагоге или мечети. В последнем случае, разорвали бы на месте. А в первом -- вряд ли бы заговорили о милосердии. Но дурам надо бы сначала покаяться.
       Утром все же уехал на дачу. Блаженная белизна и несгибаемое торжество зимы. По поводу праздника ребята -- с собой Володя и Маша прихватили еще и Саню Палагина -- пьют водку, но между этим очень важным делом, проявляя большое умение и сметку, привинтили мне к машине зеркала бокового вида. Также ребята модернизировали телевизор, переведя звук на акустический центр. С.?П. дежурит по кухне.
       Еще днем в честь праздника смотрели новую картину Романа Полянского "Резня". Две пары родителей встречаются по поводу драки, которую их сыновья устроили в школе. Здесь не только выяснение отношений, но и много ритуалов, кто перед кем должен извиниться. Все время идет скандал за скандалом, в которых обнажается ложь современной морали и интеллигентских ритуалов. Фильм хорошо сдублирован. Актерская разделка ролей просто великолепная. Одна из интеллигентных мам пишет книгу о трагедии африканцев в Дарфуре. А подравшиеся мальчики между тем помирились.
       9 -- 10 марта, пятница -- суббота. Пишу в автобусе, еду в Кострому. Еще на вечере в Доме литераторов я получил приглашение приехать на фестиваль в Кострому. Губернатор, как мне передавали, специально говорил, не забудьте позвать Есина. Не злобный губернатор. Выехали от ВДНХа в три часа на роскошном губернаторском автобусе ярко-синего цвета. На каждом месте под головой салфетка с костромским гербом.
       С дачи, из Обнинска выехал еще днем. В Москве нашла хандра. Все обмельчало, мое собственное писание не идет, да как-то и мыслей никаких нет. Подступает отчаяние, что все зависит не от времени, у меня, с годами, изменилось видение, поутихла душа. Но разве предугадаешь, когда снова поднимется мысль? А потом пошло, пошло... И опять появилась жадность и любопытство к текущей жизни. Опять возникла старая мысль, что не надо страдать, когда что-то пропускаешь. Если это нужно, оно само придет, отыщется, нагонит. Вечером пришел Игорь и принес диск с огромным, в четырех частях фильмом... про Путина. Фильм шел по телевидению, я пропустил.
       Сели смотреть, две части просмотрели. Диск я везу с собой, в Кострому. Как я неоднократно убеждался, фильмы, которые делает Би-Би-Си, часто, в силу своей творческой объективности, достигают у нас в стране обратного эффекта. Здесь вся история Вл.?Вл. И становится ясно: все, что он делал, шло на пользу России. Главное: Россию не расчленили, Чечня не ушла, даже олигархов приструнил. Ощущение, что, показанный накануне выборов, фильм прибавил Путину в рейтинге. Если об олигархах, то для меня здесь два знаменательных момента. Первый, наконец-то я увидел Невзлина. Какая сытая и самоуверенная физиономия. Тут же вспомнил, что видел его фамилию среди жертвователей Иерусалимского университета. Чьи деньги жертвовал? Гид тогда мрачно пошутил: "Их разыскивает Путин".
       Второе, это интервью с Ходорковским. Можно поражаться мужеству Ходорковского, который не дал себя вытолкнуть в эмиграцию. Его соображения относительно способов приобретения богатства: не нарушу закона, но использую лазейку и несовершенство законодательства.
       Рано утром в субботу вспомнил, что лежит нечитаная рукопись. Передал, с просьбой прочитать, мой хороший товарищ Виктор Вольский. Виктор Адольфович сразу признался, что это его сестра, она инженер-химик, сейчас тяжело больна.
       Испытанный номер -- утром взял в постель и сразу понял, что из постели не вылезу, пока не дочитаю. У меня ведь у самого есть роман о 1993 годе в Москве, о штурме и расстреле Белого Дома. Тут это все описано с другой стороны, подробности удивительные. Это очевидец от низа, от костров и толпы, непредубежденный и честный, который скорее должен бы все рассматривать с другой стороны.
       В книжке крепко достается многим знаменитым персонажам.
       Пора уезжать на встречу с "синим автобусом". Опаздывая, специально чуть задержался дома, чтобы услышать начало митинга, который неугомонные либералы устаивают на Новом Арбате. Судя по началу репортажа, это почти под окнами "Эха Москвы". С воодушевлением что-то антипутинское рассказывает Ксения Ларина.
       11 марта, воскресенье. Вчера вечером приехали в Кострому. С моста через Волгу она мелькнула огромным, светящимся ожерельем и ушла направо. Влево, на стрелке, где река Кострома впадает в Волгу, чуть видимый в сумерках Ипатьевский монастырь. В памяти долго останутся два светящихся на гребне высокого берега "корабля" -- университет и администрация губернатора. Город со времени, когда я побывал здесь лет двадцать назад, в начале перестройки, сильно разросся. Высокие новые дома, автомобили, реклама, привычные "интернациональные" вывески. Проехали почти через весь город, мимо вокзала и довольно скоро оказались в Козловых горах. Местечко, славящееся своей красотой на берегу Волги, о нем мне, как о чуде природы, рассказывал Витя Симкин. Здесь в заборах и выгородках, за шлагбаумом небольшой поселок, что-то вроде, как раньше бы сказали, обкомовской дачи -- "Губернский двор". Похоже и на Болшево, и на Комарово -- коттеджи, домики, павильоны, гостиницы.
       Утром встал рано, еще до завтрака, и обошел всю территорию, спустился к Волге. Какой плес и простор! Вдоль берега на снегу следы снегоходов, вдали черными точками застыли рыбаки.
       Снег удивительно белый, берег в соснах, почти у каждой дачи оборудованное святилище для ритуального приготовления русского национального блюда -- шашлыка. Дорожки вычищены. Накануне рассказали, что, пока губернатор-москвич не купил себе квартиры, в одном из домов здесь и проживал. В этом райском поселке отчетливо можно представить, почему так стремятся во власть.
       После завтрака колесо закрутилось. Марина Кудимова, Надя Кондакова -- наша предводительница, Роман Сенчин и Володя Костров уехали проводить семинар с молодыми писателями. У оставшейся группы экскурсия, а потом выступления в Доме народного творчества. Здесь собрали в основном студентов и пишущую молодежь. Ничего не описываю, пришлось все это под недреманным оком местного телевидения вести мне. Хорошо и точно Надя Кондакова собрала группу. Неожиданными были все: и Алиса Ганиева, и Максим Лаврентьев, и Миша Бойко, тот самый критик из "Независимой газеты", чье интервью с Лямпортом меня в свое время удивило. В два приема я и перечислил всю группу. Утром, правда, присоединились Бисер Киров с женой и критик-американист Николай Афанасьев.
       После нашего "интеллектуального концерта" повезли сначала в Художественный музей, а потом в Музей театрального костюма. Были и в частной картинной галерее, здесь выставка-продажа. Вспомнил, естественно, Семена Кожина, близкий жанр, но размашистее. Нарядная и выразительная живопись для быта и дома. Если бы были деньги и не затеваемый ремонт крыши на даче, что-нибудь обязательно бы купил.
       Закончился день в хорошо знакомом мне, как, впрочем, и Художественный музей, театре имени Островского. И театр и музей подремонтировали, привели в порядок. В музее я в молодые годы организовывал выставку художников, в театре шла моя пьеса. Театр после ремонта. Маленькая Александринка или Большой. Не уверен, есть ли что-либо подобное еще в России.
       С времен юности в Костроме многое приросло. В центре, как бы с другой стороны театра появился музей театрального костюма. Небольшой, занятный, со своей программой и концепцией. Театр существует в городе 200 лет, на театральных складах 12 тысяч костюмов. Показали костюмы к недавно шедшей на сцене "Снегурочке" А. Н. Островского. Для Костромы это, естественно, культовый драматург.
       В театре должна была идти "Гроза", но кто-то из актеров заболел, и на замену шел новый спектакль. Пьеса, сочиненная местными актерами. Некий не очень удачный перепев "Давным-давно" Гладкова. О женском героизме и участии в войне, и трусости, и мздоимстве. Пьеса к случаю: и к 8 марта, и к юбилейным дням войны 1812 года, а заодно и к выборам -- вечная в России тема воровства. Актеры отчаянно комикуют, условные характеры. В конце первого действия слабые, как юные сопли, аплодисменты. Остались на второй акт исключительно из вежливости. Зато театром я любовался весь вечер.
       После ужина в нашем "Губернском дворе", не очень обильного, немедленно стал смотреть телевизор. В Москве митинг оппозиции "За честные выборы". Когда уезжал, как уже писал, слышал по радио ликующий голос Ксюши Лариной, а потом и часть выступления Максима Виторгана. Его отец, актер Виторган, кажется, доверенное лицо Путина. Сын рассказывал, как, дескать, избирателей обманули. К власти не допустили команду честолюбцев, --
    В. Рыжков, Б. Немцов, М. Касьянов. Все они во власти уже бывали, а что сделали? Все участвовали в событиях 91-93 годов, все политики. Путин всегда был только чиновником. Полиция, по словам из телевизора, обещала перекрыть одну сторону проезжей части на Новом Арбате, если соберется около 50 тысяч человек. У кинотеатра "Октябрь" собралось что-то чуть больше пяти.
       12 марта, понедельник. Утром пришлось ехать в Галич, старый, почти легендарный город. Господи, как еще недавно слышал об этом городе от незабвенного Вити Бочкова. Прислали за нами из Галича "Волгу" с бесстрашным пожилым шофером Александром Валерьевичем. Летели по заснеженным дорогам, как ветер. День выдался пасмурным и снежным. Пролетали мимо обжитых и брошенных деревень. Поземка переметала дорогу, и я думал о том, сколько же сделали наши предки, чтобы обжить эти места, расчистить поля, сеять хлеб и сеять лен, в банях рожать детей. Потом я стал думать, скольким мы обязаны этим незаметным людям за то, что берегут эти места, хранят родину.
       Через три часа в низине показалось белое облако -- это огромное галическое озеро. На берегу стоит город, древние князья которого спорили с Москвой о верховенстве. Город особенно не разглядели, потому что машина покрутилась и въехала во двор районного Дома народного творчества. Ах, как жаль, что я органически почти не запоминаю имен, и в дальнейшем описании происходящих чудес могут случиться ошибки. Буду рисовать непоименованные картинки. В коридоре, довольно тесном, в стилизованных национальных костюмах три уже не очень молодые женщины с хлебом-солью в руках. Они еще и пели какую-то величальную гостям -- а разве я не написал, что ехал я на эти литературные посиделки с Надей Кондаковой? И пели так мило и душевно, что гости чуть ли не заслезились. Вообще все, что происходило, вызывало у гостей ощущение: не по чину величание. С другой стороны, было исполнено так искренне и органично, что невольно думалось: а будь на нашем месте премьер-министр, они и его так же, по такому же разряду встретили, потому что по-другому они не умеют. Да и вообще много разных мыслей посетило меня в этот день. Разделись здесь же, в коридоре, в каком-то стенном шкафчике. Моя "аляска" в соседство получила повешенную на плечики норковую шубу Нади. Об этой шубе, купленной в Берлине, был потом целый рассказ.?
       Уже вошли в комнату. Ну, конечно, это музей, горница в крестьянском доме, с половиками, с парадными элементами крестьянского быта. Музей, конечно, самодеятельный, все это наскребалось по деревням. Но из соседней комнаты опять послышалось пение?-- и там музей, и даже живые картины. Три уже знакомые женщины пели песню. Одна сидя на лавке, качала в люльке ребенка, другая пряла лен, третья лен теребила. Маленький номер для гостей.
    В песнях, оказывается, может оказаться что угодно, вплоть до технологии обработки льна. А мы лен сеяли, сеяли... Гости чуть подпели хозяевам и даже покружились с ними в хороводе. Потом принялись задавать вопросы.
       Музей оказался не вполне обычным, а, по-научному выражаясь -- интерактивным: маленький посетитель -- школьников сюда водят постоянно -- может потрогать любой предмет. В "мужском углу" мальчик примерится к плотническому инструменту, а в "женском" девочка покрутит ручку маслобойки. Тут же мы, конечно, узнали, что знали и без этого: денег в бюджете на подобные забавы и ребячьи шалости нет, но эти три женщины -- все они, конечно, в этом районном доме народного творчества работают методистами -- вместе со своим директором выиграли президентский грант в миллион рублей. Здесь бы сразу мне и сказать, что много позже, уже после того, как мы провели основную часть нашей работы, поговорили с местной интеллигенцией, Надя почитала стихи, я ответил на вопросы, выслушали местных писателей, съездили в краеведческий музей, о котором, если хватит терпения все описывать, я скажу чуть позже, нас в этой же комнате и накормили обедом, чем, как говорится, бог послал. По-домашнему, и, наверное, принесенной из дома снедью, но удивительно вкусно. Мои читатели последнее время сетуют: меньше я стал писать о еде. Выполняю их заказ. Винегрет, соленые огурцы, соленые помидоры, белые грузди, соленые рыжики, кислая капуста. Потом удивительно наваристый -- грибов не жалели -- грибной суп, отварной картофель с замечательной куриной котлетой, чай с мармеладом, медом, и моченой брусникой. За обедом я также получил два кулинарных рецепта. Я ведь в самом начале говорил об озере, которое знаменито своим ловом рыбы. Один рецепт -- как готовить фаршированную щуку (я, как оказалось в разговоре, готовлю фаршированную щуку по-еврейски), а другой -- как фаршировать судака на местный манер и запекать его в батоне.
       Но все-таки о главном -- в небольшом зале народа было человек пятьдесят. Наши с Надей выступления пропускаю, но говорили еще и местные люди, и говорили интересно. Есть здесь и свои писатели, и свои публицисты, и учительницы, которые пишут стихи, и читающие люди. С еще советских времен в местной библиотеке сохранилось десять моих книг. Я к этому списку прибавил еще три -- "Дневник. 2009 год", "Власть слова" и книжку о Вале "Ее дни". Библиотека, естественно, ничего не покупает -- на покупку книг президентского гранта нет, система государственного книгораспространения предусмотрительно государством уничтожена. Кстати, два примера. Сданная мною на комиссию в книжный магазин "Ее дни" по цене 160 рублей, по себестоимости, в магазине стоит 500, а в интернет-магазине -- 573. Второй пример прост, как детский сон: в настоящее время в Библиотеке Конгресса 37 наименований моих книг. На родине я иностранный писатель.
       Какие остались впечатления? Один из местных писателей Виктор Андреевич, житель этого маленького города Галича, в котором 17 тысяч жителей, привел в качестве примера нашей внутренней политики цитату из последнего номера "Литературной газеты". Это говорила госпожа Набиуллина, которая занимается нашим внутренним развитием. Суть этой цитаты в том, что, как в свое время "неперспективные деревни", у нас появились "неперспективные города". Госпожа Набиулина предлагает с городами поступить, как и с селом. Виктор Андреевич возмущен готовностью правительства так экономить на русской истории и русском будущем. Я тоже этим возмущен, потому что, когда ехал в Галич, наразмышлял, что люди в тех деревнях и селах, которые еще не бросили свои дома, охраняют целостность наших пространств, не дают нашей родине скукожиться до уровня разросшихся, как плесень, мегагородов. А после беседы с местными учительницами, журналистами и литераторами, после посещения небольшого краеведческого музея, в котором директор получает 12 тысяч рублей зарплаты и ведет серьезную научную работу, я подумал, что слишком уж мы надменно смотрим на нашу провинцию. Я подумал, что, замученные нашим телевидением и его представлениями о культуре прекрасного и глубокого в человеке, где самая красивая Ксения Собчак, а самый умный Виктор Шендерович, мы совершенно неверно представляем себе интеллектуальный уровень провинциалов. Не все они спились, не все опустились под тяжестью жизни, законодательства и равного налогообложения для бедных и супербогатых, очень многие еще держат советский уровень заинтересованности в общественной жизни и культуры. Кстати, недавние выборы президента дали здесь Путину 52 процента избирателей.
       14 марта, среда. Часа в четыре приехал домой, и сразу же на меня нахлынуло множество московских дел и событий. Раскрыл "Литературку" -- там прекрасная статья Сережи Арутюнова о "Маркизе". Или он сам или газета придумали исключительный заголовок: "Второе пришествие очевидца". Рядом со статьей Сережи большое письмо, нет, скорее статья преподавательницы из Стерлитамака и читательницы газеты по поводу новой работы Паши Басинского о Горьком. Не успеваю я ничего читать! А Паша, оказывается, уже успел написать 416 страниц "Страстей по Максиму Горькому. Девять дней после смерти". Преподаватель из Стерлитамака очень точно ухватила основной принцип по которому последнее время пишутся работы, которыми так интересуется публика: "Сама книга является всего лишь компиляцией, составленной из разнообразных текстов, принадлежащих близким А. М. Горького, публицистам, краеведам и т. д. " Цитату не продолжаю, для меня здесь важна тенденция -- как недаром иногда знаменитые, казалось бы, писатели чуть ли не каждый год пишут по толстенному тому. А они просто умненько все компилируют! Об ошибках, которые заметила читательница, тоже не пишу. Заканчивается эта обширная статья уже общим рассуждением, касающимся не одной книги. "Что касается меня, то решение принято: читать книгу Басинского о Толстом не буду! Не хочется думать, что жюри "Большой книги" ошиблось. А на столе у меня лежит роман очередного лауреата "БК" Михаила Шишкина "Письмовник". Надеюсь, повезёт..."
       Вообще много неожиданного и даже трагического случилось, пока я в Костроме занимался встречей с трудящимися. В Казани, например, полицейские при помощи бутылки из-под шампанского пытали в отделении милиции попавшего к ним в лапы человека. Изнасилование при помощи бутылки, человек умер. Теперь идет скандал, и в отделениях ставят камеры видеонаблюдения. В Москве идут страсти по поводу танцовщиц и певуний, пытавшихся осквернить Храм Христа Спасителя. Все это я прочел, взявши в руки "Российскую газету"
       Раздел про культуру и искусство, где безраздельно царствуют в кино Кичин, в театре -- Алена Карась, я уже давно не читаю, еще Кичина читать можно, а вот Алена, это такое сухопарое умничанье, что с души воротит. Не читаю я и Михаила Швыдкого, потому что всегда знаю, что у него в подтексте. Но вот общественно-криминальный отдел "Российской газеты" мне всегда интересен.
       Принялся слушать радио, разбирать вещи, варить из рыбьей головы солянку, благо с дачи привез две банки соленых огурцов. Огурцы, конечно, померзли, но в дело еще годятся. Вечером все-таки не смог удержаться и принялся опять смотреть сериал Анны Козловой. Девочка все-таки выгрызла себе место возле денежного телевидения. Весь немалый опыт, о котором я читал в ее романах, пригодился. Все-таки это интересно. Неужели все женщины такие или они таки внутри себя? Я, конечно, завистливо язвлю, но утерпеть не могу. В прошлой серии дети четырех или пяти лет играли презервативами и рассуждали зачем эти "шарики" нужны, а в сегодняшней был впервые на нашем экране продемонстрирован опыт куннилингуса. Не могу также не вспомнить, что очень давно, еще студенткой 3-го курса журфака Анна написала отрицательную рецензию на мой роман о Ленине. Недоступного для нее не существует.
       Пока варил солянку, слушал горячие дебаты по "Эху" о том, что обязательно необходимо, в первую очередь церкви, простить панк-певиц. На радио все размышляли: преследование их началось из-за того, что они не любят Путина, или потому что они спели и сплясали? К сожалению, я прослушал фамилию священнослужителя, с которым под рубрикой "Народ против" беседовали "привилегированные слушатели", говорил и отбивался он прекрасно. Но почему же народ против, чтобы этих музыкантш наказали? Может быть, их надо наградить? Совершенно справедливо замечено, что если бы их не забрали, то вполне был возможен и самосуд. У нас постепенно складывается порядок: общественное мнение может нажать на любой суд, и суд пойдет на попятную.
       15 марта, четверг. Вот новость в Интернете, свидетельствующая о том, как наши оппозиционеры любят родину и как далеко они могут пойти, чтобы осуществить свою страсть к власти. С этой патриотической ноты начался день:
       США не должны отменять в отношении России дискриминационную торговую поправку Джексона--Вэника без одновременного принятия закона о "Списке Магнитского", -- заявил оппозиционный политик и сопредседатель движения "Солидарность" Борис Немцов.
       Весенняя депрессия проходит по мне утюгом. Слово "весенняя" написал, а на улице 15 градусов холода. Сегодня у меня день торговли. В Москве на ВДНХ опять открылась книжная ярмарка. На машине ехать не рискнул, во-первых, куча времени, а в метро я читаю английский, во-вторых, куда на ВДНХ ставить машину. Пригласили меня мои давние знакомые и сослуживцы. В "Комсомольской правде" возник клуб "Ветеранов "Комсомольской правды". Кроме общественного интереса, которым поголовно заражены люди моего поколения, есть, наверное, и другой, но повторяю -- главное в общественном начале.
       Добрался за полтора часа, дорога знакомая, да и павильон, где обычно устраивают выставки, привычный. Стенд оказался довольно большим, книг тоже немало -- здесь и книги Ольги Кучкиной, и Людмилы Петрушевской, и многих других писателей далеко не последнего ряда. Авторы за прилавками, меняются каждый час, иногда к ним специально приходят "их" читатели. Кроме нескольких выставленных моих книг, которые при мне же и купили, пришлось подписать еще несколько, которых не было на лотках. Их специально принесли, чтобы получить автограф, собиратели библиотек не перевелись. Меня удивил томик с названием "Гладиатор", в нем два моих романа, этого издания у меня дома уже нет. Принесли также, чтобы подписать, миниатюрное издание, в котором была небольшая повесть "Незавершёнка". Так, может быть, как писатель я еще жив? При мне купили несколько экземпляров "Смерти титана", купили и "Логово вымысла". Это притом, что книги -- прошли через несколько рук -- были немыслимо дорогие. Том Дневников за 2009 год, которые я сдаю в магазин по себестоимости за 160 рублей,
    т. е. за цену его печати, в которую не входит ни перепечатка, ни мой гипотетический гонорар, стоит уже 400 рублей. Этот принцип распространяется почти на каждую книгу.
       К шести часам вернулся домой, готовил, обедал, слушал радио, смотрел передачу Малахова "Пусть говорят". Везде говорили исключительно о "Бунте киски" -- можно и так перевести название группы, в которой состоят бесстыдницы. Защитники, среди которых Марат Гельман и телеведущая Бакушинская, говорили о "художественном жесте". Видите ли, это протест против близости церкви и власти. А когда в начале перестройки Хануку праздновали в Кремле, это о чем говорило? А почему тогда никто не испортил праздника и не покричал что-то? В дискуссии по НТВ очень точен и аргументирован был Максим Шевченко. У Малахова точно говорил Николай Бурляев. Мне понравился мусульманский служитель, который говорил, что из девушек надо бы выгнать беса.
       Почти ничего вечером не читал и не писал, но зато опять смотрел сериал Германики. Все-таки надо отдать должное, что-то в этом сериале есть захватывающее. Теперь мы лучше знаем женщин. После того, как очень малые дети играли презервативами и разъясняли для телезрителей и друг для друга их назначение, в этой серии мы кое-что узнали о минете.
       16 марта, пятница. Старость -- это когда время хватает только на себя, чтобы каждый день запускать изношенный организм и, по возможности, поддерживать его. Замыслы и свершения во всем литературном блеске только в голове, уже писать не то что не хватает сил, но и не хочется. Есть слова, которые ты не можешь быстро вспомнить, обещания, о которых забыл. Час в день на зарядку, потому что без нее уже почти невозможно, случится -- и утром не заведешься! Через день, ну иногда через два -- в спортзал, иначе одряхлеешь, суставы перестанут гнуться, сахар взлетит. Вот на это и пустил свое утро. Правда, час еще почитал книгу журналиста "Комсомольской правды" Александра Анциферова "Функция Бонапарта. Путешествие из Октябрьского переворота в Ватерлоо". Читал с карандашом, много интересного. Здесь проводится до удивления точная мысль, о Термидорианском перевороте, который производится во имя того, чтобы достижениями революции, то есть тем, чего сумел добиться народ, могли воспользоваться народившиеся элиты. Напрашиваются аналогии с Францией и ее Великой Революцией. Но напрашиваются аналогии с нашим временем. Книжка вышла в 2009-м и, "горячего" сегодня здесь нет, но и оно соответствует старому правилу. Если Путин представитель олигархов и крупного чиновничья, то народившаяся новая буржуазия требует и для себя власти и собственности. Народ здесь не в счет. Народ среднего достатка ходит на митинги.
       Утром варил себе кашу, потом кофе, а перед этим выжимал грейпфрут, принимал лекарство, убирался в комнате, потом поехал за две остановки на спорт, попутно на Черемушкинском рынке купил замок для дачи, семена помидоров на весну и килограмм лука-сеянца на перо. Сажать буду рано. Часа два покрутился в спортзале, на обратном пути на рынке же купил творог, молоко, жидкое мыло, долго ждал трамвая, только успел пообедать, а уже надо было ехать в театр Гоголя на новый спектакль "Калека с острова Инишмаан", который уже со своими студентами поставил Сережа Яшин. Спектакль на малой сцене -- значит, начинается в
    6 часов. Драматург -- МакДонах.
       Все время помню наказ В.?С. не ездить одному -- уговорил С.?П., тем более, пьеса по его специальности -- ирландский драматург. Здесь еще одно соображение. Ехали мучительно долго, полтора часа, знал, что будет долго, но ехать после спектакля на городском транспорте просто мучительно. В каком-то смысле Москва перестала быть цивилизованным городом, в ней можно смириться, что долго едешь на работу и с работы, а уже в театр ехать и остаться в хорошем настроении невозможно.
       Теперь о спектакле. В каком-то смысле мне везет. Я все-таки дружу с талантливыми людьми, и они меня не подводят. В небольшом количестве московских театров есть спектакли такого напряжения и силы художественного воздействия. Яшин опять поставил замечательный спектакль. Все, казалось бы, очень просто: деревушка на острове, тетки, парень-калека, жители, фильм, который Голливуд снимает на соседнем острове, и вот этот паренек отправляется посмотреть эти съемки и, если повезет... Но опять какая-то сила в этой драматургии, где действие идет в далеком 34-м году, находить какие-то параллели и иллюзии с нашим временем. "Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?" Играют, как я уже писал, ученики Щуки. Играют редкостно, играют людей разного возраста, и играют почти без быта, возводя представление почти в символ времени. Как обычно, замечательны декорации Елены Качалаевой, она предложила такую композицию -- берег-причал. Человек всегда на обрыве. Таким большим и просторным зал малой сцены я никогда не видел. Выписываю фамилии нескольких молодых актеров только для того, чтобы потом, когда пройдет время, они могли бы сказать: прозорливый Есин отметил нас первым. Это, конечно, удивительно пластичный и обаятельный Константин Давыдов -- Билли, Иван Федотов -- Джоннипатинмайк, Михаил Гаврилов -- Малыш Бобби. Какие ребята, каким удивительным мастерством наградили их школа, учителя и судьба!
       Вернулся что-то в одиннадцатом часу, еще успел посадить в десять горшочков помидоры "Бычье сердце".
       17 марта, суббота. Утром собрался, вызвонил С.?П., и вместе отправились ко мне в Обнинск. Внезапно потеплело, вернее, теплело на глазах. Весь день собирал по разным углам инструменты и читал дипломную работу Светланы Глазковой. Достойно, плотно, в меру социально. Будет ли писать, не знаю, но писательница со своим видением получилась. Лучшее -- это небольшая повесть о жизни в маленьком городе. Какая, в принципе, жуткая жизнь, когда нет ни надежд, ни желаний.
       Несколько дней назад в Казани вскрылись кошмарно-трагические обстоятельства гибели пятидесятилетнего Сергея Назарова от пыток в отделении полиции. Его, как пишут и говорят в прессе, "изнасиловали бутылкой из-под шампанского". В больницу доставили с поврежденной прямой кишкой. Непосредственно в пытках участвовали пять полицейских, все они не старше 25 лет, все татары и все, так сказать, "выпускники современного политического режима". Довольно быстро выяснилось, что это не единственный случай и в Казани, и в стране. Любые попытки граждан, обращения в прокуратуру тонули в бюрократической волоките. Полиция, пройдя аттестацию, снова, как и милиция, чувствует себя безнаказанной. Но на этот раз, как и в Кущевке, всколыхнулась общественность.
       В соответствии с нормами исключительно российской демократии министр внутренних дел Татарстана получил выговор. Рашид Нургалиев, министр внутренних дел России, по бумажке прочел на коллегии речь, в которой утверждал новую мысль: человека никто не вправе лишать самого дорого для него -- жизни. Но есть новое -- отделение полиции, где все это совершилось и где все прошли переаттестацию, расформировали. Какой золотой жилы лишили 80 человек казанских полицейских! Проведут ли по этому поводу демонстрацию?
       Вчера увидел скандальную передачу по НТВ. Показана технология процесса сбора и активизации оппозиции. Конечно, не все так однотонно, как описывает телевидение, но резон все же был. Любая заваруха в стране делается в основном на деньги "соседа". Привели, в том числе, и реплику лидера той группы, которую называют "националистами" -- "лучше Путин, чем кто-нибудь из этих..." Понятно? Путин хотя бы по духу свой, справится ли он с олигархами, которых сам же и породил?
       18 марта, воскресенье. Все утром спокойно и вдумчиво читал. На этот раз своего замечательного Драгана. Чему этого парнишку из Молдавии еще учить, я не знаю. Хороший рассказ, полный необыкновенных подробностей. Здесь юношеская экскурсия двух молодых людей -- мальчик и девочка. Каким-то образом в пятнадцать страниц умница Драган включил все, в том числе и социальные вопросы, и тему отечества, и религию.
       Мои новые соседи по даче окончательно перестроили дом покойной Валентины. Лет десять строение стояло бесхозным и ветшало. Обрадовавшись, что не придется куда-то ходить и искать мастеров, сговорился с прорабом насчет новой крыши -- 250 тыс. рублей. Но время и отсутствие лишних хлопот для меня теперь важнее денег.
       19 марта, понедельник. Завтра день рождения у В. С. Я собираюсь устроить презентацию Валиной книжки в нашем кафе "Форте". Уже сговорился с Альбертом Дмитриевичем, сегодня созывал гостей. Планирую позвать человек 25. Ну, конечно, будет народ из "Литературной газеты", мои друзья из "Независимой", Максим. Дозвонился до Светланы Хохряковой, послал приглашение Вячу Баскову. К сожалению, не будет Жени Сидорова, он в Париже на книжной выставке. Дозвонился до Виктора Матизена, и он меня не обрадовал. Помимо своей работы журналиста он еще преподает в школе и иногда берет учеников. Естественно, его ученики все поступают. Судя по его книжке, которую я прочел уже давно, Витя замечательный, требовательный и веселый педагог. Но здесь для меня важен другой аспект, который касается и меня, и почти любого деятеля искусств: если хочешь в наше время заниматься любимым делом, выражать себя, писать или рисовать, то надо еще и зарабатывать именно на это деньги. А разве я работаю в Лите не для того, чтобы продолжать существовать как действующий писатель?
       Из политических новостей демарш Сергея Миронова. Он сказал, что его фракция будет голосовать против того, чтобы при президенте Путине премьер-министром стал Медведев. Миронову не нравятся эти перестановки. Медведев, дескать, прекрасный юрист, и он без работы не останется. Возможно, это мнение связано и с нежеланием Путина иметь в премьер-министрах человека, знающего жизнь в основном по компьютеру. Но обещание было дано... Это уже моя трактовка событий.
       Ну, видимо, весна: зацветает герань у меня на подоконнике в кухне.
       Засыпая, видел по ТВ разговор В. Познера с одним из иерархов Русской православной церкви. Спокойный, но на подтекстах разговор двух старых людей. Прекрасно. Познер признался, что он атеист, на что священник сказал, что, скорее, это не так, ибо он видит, как Познер интересуется вопросами религии разных и конфессий. Но, к сожалению, во время рекламной прокладки я заснул...
       20 марта, вторник. По обыкновению, в день семинара плохо сплю. Проснулся в шесть, почти до девяти метался по комнатам. Искал интонацию семинара и фантазировал план разбора текста Саши Драгана. У него многослойный и дышащий текст. Решил анализировать в первую очередь те многочисленные причины, которые делают текст интересным и заставляют читать. Довольно много говорил вначале о Костроме, о том, какой я ее застал через двадцать пять лет. Немножко, но лениво поговорили о политике. В два пошел обедать с ректором, а в четыре уже презентация.
       Разговоры за столом были все те же. На намеки о сокращении кафедры я вспомнил, что когда я пришел в институт, то кафедра Тарасова была совсем не такой обильной, как сейчас. Работало только трое -- сам Тарасов, Джимбинов и Карабутенко, Анита Можаева была на договоре. Заступился за нашу молодежь, которая выросла, а мы все не можем создать ей возможность, чтобы защититься. В свое время два раза по полгода ходили в отпуск Смирнов и два раза отпускали Джимбинова, а где их диссертации? А между тем и Федякин, и Болычев, и Казначеев, и Антонов, и Карпушкина -- сложившиеся, много знающие специалисты и ученые. Мотивы, почему заведующие кафедрами не гонят их на докторские защиты, мне понятны...
       В четыре часа провел презентацию книги о Вале. Было тепло и спокойно. Когда я принес в зал книги, то, повинуясь какому-то наитию, Володя, мэтр и распорядитель, положил их как раз на тот самый стол, за которым мы с Валей сидели, когда в последний раз вместе заехали к Альберту Дмитриевичу из Дома кино. Тогда играл джаз. Как Валя любила джаз, воспринимая его всем своим естеством! К сожалению, не приехал Матизен, позвонил Сережа Шаргунов -- ему надо забирать ребенка из детского сада, из "Независимой" не приехала Алиса и Миша Бойко, Марина Кудимова уезжала в Новосибирск на фестиваль, Саша Неверов был у врача. Владик Пронин просто не доехал, у Левы плохое самочувствие. Но зато был всегда верный в подобных случаях Андрей Василевский, приехал Максим, конечно, Леня Колпаков, Хорт, Лена Ягорунина, Светлана Хохрякова, пришел, завершив семинар, Паша Басинский, ну и институтские: Миша Стояновский, С.?П., который побыл до пяти и ушел вести свой семинар, Л. М. Царева, Е. А. Табачкова, Леша Козлов -- издатель и Вася Гыдов -- книгопродавец. Кого забыл? Всем благодарен, всем было хорошо, Альберт Дмитриевич "сочинил" прекрасный, обильный и вкусный стол, питья и еды было вволю. Милая моя птичка, где ты сейчас летаешь? Пишу, а у самого глаза на мокром месте.
       Утром "Эхо Москвы" не без символической ухмылки рассказало, что в избиркоме, к грядущей инаугурации вновь избранного президента подготовили проект нового президентского удостоверения. Оно будет отличаться от того, какое было вручено Медведеву. Новый документ имеет графу, позволяющую его продлевать.
       21 марта, среда -- 22 марта, четверг. Вчера Надежда Васильевна встретила меня известием, что в этом году сроки защиты дипломных работ так ужаты, что надо заранее пропустить хотя бы человек двадцать студентов-заочников, дипломные работы у которых готовы. Домой пришлось тащить не только полный рюкзак, но и сумку рукописей. Теперь сижу, вернее, лежу на диване и с перерывом на небольшое телевидение и спортзал читаю. Сразу, когда приваливает что-то интересное, настроение у меня поднимается. Я ведь веду летопись будущей литературы. За два дня начитал:
       Вострикова Светлана -- Довольно претенциозное для прозаического диплома название "Ключи. Связка воспоминаний". Это биографическая проза, несколько манерная по приему, казалось бы, искренняя. Традиционные для диплома детские и юношеские воспоминания. Узнаваемый быт, узнаваемое время... иногда щемит сердце. Правда, все, чтобы быть искренним, чуть-чуть на цыпочках, чуть старомодно. Чтобы собственные радостные восторги стали восторгами читателя, надо бы все чуть проще...
       Ильгова Дарья -- "Снимки" -- в основном стихи о любви. Здесь значительность высказываний и общая напряженность всего текста. Дарья -- ученица Г. Н. Красникова. Просто замечательное количество мест, которые можно восторженно цитировать, но я возьму, может быть и в ущерб более ярким строкам, целиком одно "проходное" стихотворение.

    Снимки

       Думаешь, и зачем он мне, будто я незрячий.
       Но такая в тебе любовь, когда он горячий
       Хлеб с твоей влажной слизывает руки.
       Думаешь, такой огромный, ну, шкаф ходячий,
       А на ухо ему нашептываешь: "Мой мальчик",
       И в глазах у него океаны немой тоски.
      
       Вечером прибегаешь, насквозь промокла,
       Дверью хлопаешь так, что в кухне трясутся стекла.
       Ты так выдохлась, что дрожишь и не можешь сесть.
      
       У него для тебя детской радости пара пачек,
       Ты хватаешь его за шею и плачешь, плачешь,
       Запуская ладони в густую собачью шерсть.
      
       В нем такое тепло, разве только что сила волчья.
       Из оравы друзей он единственный смотрит молча,
       Пока ты в припадке бьешься во все углы.
      
       Он единственный точно знает свое "место",
       С ним единственным можешь быть абсолютно честной
       И не ждать от него упреков и похвалы.
      
       Орлов Александр -- "Московский кочевник" -- это опять стихи. Стихи о Москве, воспоминания. Все в одном ритме, почти постоянно в одном размере, скорее высказывание, чем многокрасочная картина, скорее выкрик в ночи. Некогда подбирать материал, все сгодится. Иногда рифма не влезает в раму, раздается хруст стекла, но иногда все очень точно. И по выкрику и по смыслу.

    Московский кочевник

       Я сын громадных, вековых трущоб,
       Рожденный под "Прощание славянки",
       И методом ошибок, черных проб,
       Я собираю ветхие останки
      
       Страны, которой больше не вернуть --
       Господь навек детей ее оставил.
       И разъяснит грехопадений суть
       В своем Послании Апостол Павел.
      
      
       Мне снятся Воркута, Смоленск и Ржев,
       Могильник, затаенный в снежной чаще...
       От снулой яви утром ошалев,
       Я понимаю, сон мой настоящий.
      
       Путилина Юлия -- ну вот теперь пошла и проза. Юлия, кажется, сравнительно молодая женщина. Это ученица Алексея Варламова, который всегда работает точно. На этот раз -- неудача, есть такие случаи, когда сделать ничего невозможно, наверное, еще и студентка платная. В работе большая многословная повесть "Танго под звуки пианино", в конце какие-то кровавые рассказы и крошечная прелестная притча о коте, который ездит по морю на спине у кита. Повесть о художнике -- с полным незнанием технологии этого дела. Все как в американском сладком кино для фермерш. Какое-то движение в расстановке характеров все же есть. Но все вычитано, чисто, в прекрасной папке. В справке о себе, которую пишет студентка, все начинается со слова "творчество". С детства увлекалась творчеством.
       Ржешевская Мария -- "Книга снов моего отца". Здесь все бесспорно, это не собранные за пять лет стихи и рифмованные наброски, а подлинная и настоящая книга стихов со своим образом и со своею манерой, здесь взгляд. Бытовая, подчеркнуто расхожая интонация, но каждый раз смелое высказывание, точный поворот. Здесь еще и все время работающая мысль. . .
       Шулаков Сергей -- огромная дипломная работа "Новая литература. Критические статьи и рецензии". Руководитель здесь очень невнятный в повседневном обиходе Гусев, у которого всегда лучшие студенты. В принципе это обзор всей новейшей, а порой и модной литературы за последние годы. Я обязательно эту работу "заиграю", чтобы под рукой всегда был справочник. Замечательные сентенции, касающиеся многих писателей. Здесь Олег Павлов, Александр Иличевский, Владимир Сотников.
       Пропускаю все, что говорит Сергей Шулаков о романе Алексея Варламова "Купол". Это достаточно строго и определенно. Но вот что я выяснил из текста нашего дипломника. Город, в котором живут герои Варламова, в наше время накрыт неким куполом. Господи, я этим куполом накрывал нашу страну в романе "Казус, или Эффект близнецов. Однопартийный роман" чуть ли не двадцать лет назад. По крайней мере, роман уже стоял в моем "Избранном" в 1994 году. Ну, да ладно, начну с основной, как я ее понимаю, мысли. Люди, которые знают за собой, что умеют что-то писать и грамотно складывать слова, вообразили себя писателями.
       "Наш доверчивый читатель не заметил заговора. Еще недавно книги писали писатели, такие как, например, Сорокин. Затем стали писать критики и переводчики. Потом вымышленные персонажи: кто такие Мастер Чень и Борис Акунин, мы, положим, догадываемся, но даже судебные процессы, инициированные Эдуардом Тополем, и юристов не убедили в физическом существовании Фридриха Незнанского. А когда пишут издатели -- это, извините, как же будет существовать российская словесность? Скажут: и Некрасов сам себя издавал, да еще как! Но поэт Некрасов издавал еще и весь Золотой век поименно, а у нас -- каждый за себя. К тому же не очевидно, существует ли этот каждый". Это, конечно, удар по профессорской прозе, к которой отчасти принадлежу и я сам. Но, только, но только... Шулаков не боится и примеров, и, хочешь не хочешь, кое-что приходится цитировать с именами.
       "Шупляков Г. Ю. -- так автор обозначен в аннотации -- пишет, что сделал своим основным занятием странствия. Начинает он свои записки путешественника весьма оригинально: "Удивительный город Лондон". Там он встретил знакомую, которую знал по "библиотеке, где читал лекцию по литературе". Вот от тех, кто читает "лекцию по литературе" по библиотекам, вся и беда. Потому, что пишут они: "парни во фраках с рыжими париками", "в иллюминатор вплывает огромный мочевой пузырь озера", оксюморон, понимаешь, "моя буржуазная часть меня", в тридцать семь лет не могут избавиться от провинциальных оборотов вроде "поднял тост"... Еще в 60-е годы XIX века Афанасий Фет, служивший уездным мировым судьей, говорил купчине, который просил его "оборотить" судебное решение: "Ты где выучился таким мудреным словам? Что значит "оборотить"? Просьбы твоей я принять не могу, а оборотить тебя лицом к дверям, если желаешь, могу". Рискнем задать риторический вопрос: должен ли писатель, читающий "лекцию по литературе", чувствовать слово?"
       У Сергея Шулакова есть одно общее рассуждение, которое соприкасается с его мыслями о пишущих профессорах, оно мне кажется достаточно актуальным.
       "Это становится признаком современной литературы: человек угнетен обстоятельствами, принципиально лишен воли к действию. Если кто-то бережет свидетельства, что их жизнь была, если кому-то прошлое дает право и надежду хоть на какое-то существование, то героя Павлова и Иличевского эти квартиры, эта жена и могилы просто топят. Однако ответов на общий вопрос, в чем же дело, нет. Мир против тебя. Такую борьбу не выиграть.
       Общность мироощущения порождает текстовые идентичности. Темы, которые неподвластны автору, врываются в повествование и живут там своей жизнью -- развал СССР". Это действительно так, об этом невозможно не писать, это как родовая травма -- на всю оставшуюся жизнь, и у всех. Зачем разорили то, что, как выяснилось позже, так неплохо работало на простого человека, да и на всех.
       Конечно, многое и очень значительное в текстах я пропускаю. Но с какой жадностью я все это прочел!
       За эти два дня упорного чтения накопились еще кое-какие и факты из "внешней жизни".
       Еще вчера в Тулузе некий француз алжирского происхождения сначала расстрелял несколько военных, вернувшихся из Афганистана, а потом убил двоих детей и взрослого в еврейской школе. Месть правоверного. Его довольно быстро разыскали и 32 часа бездарно атаковали квартиру, в которой он затаился. Взять живым террориста, как хотела власть, не удалось. Во время штурма, отстреливаясь, он выпал из окна и оказался убитым попаданием в голову.
       Трагедия с тулузским стрелком разворачивалась на фоне удивительных событий, которые произошли в одной из вологодских колоний. Здесь преступника среди белого дня вывезли на вертолете, который перед этим был захвачен сообщниками. Довольно, правда, быстро этого бойца поймали. Но в каком мире мы все-таки живем! Но мир все-таки откликается и на мелочи. В приложении к "Независимой газете" в -libris'е ироничная констатация моей торговли на книжной ярмарке. "К числу событий не первой свежести можно отнести и презентацию второго издания романа Сергея Есина "Ленин. Смерть титана". Впрочем, писатель брал числом -- ИД "Комсомольская правда" представил все книги экс-ректора Литинститута". Есть и портрет. Ни в зеркало, ни на собственную фотографию уже смотреть нет сил.
       23 марта, пятница. Чем больше читаю наших заочников -- а в основном это пока их дипломы, -- тем отчетливее вижу существование двух литератур. Одна идет поверх всех потребностей общества, поверх традиций и даже внутреннего интереса читателя -- это литература "толстых журналов", премиальная литература (ну, литературу коммерческую, пошлую и низкую -- она существовала всегда -- я не беру в расчет), другая литература это литература глубинная, отечественная, тесно связанная с жизнью народа и с обстоятельствами жизни страны. Попутно расскажу как бы не связанный с этим сюжет. Вчера у меня был художник Семен Кожин. Среди прочего проговаривали о наших банках. И вот тут Семен развернул мне целую теорию о том, что на роль банкиров были еще в Средние века выдвинуты еврейские фамилии именно потому, что в списке недозволенного, который диктует их религия, ростовщичество не входит. Говорили также о роковой метке русского народа -- чувстве греха, которым живет каждый русский. Кстати, о еврейском капитале я, кажется, читал в одной из ранних работ Маркса, надо бы это посмотреть еще раз. Полный Маркс у меня на даче.
       Собственно, весь день до глубокой ночи читал дипломы, как всегда поражаясь таланту наших студентов-заочников.
       Кестер Александр -- "Словесность как искусство. Рассказы, критические заметки, рецензии". По этому поводу я даже написал что-то вроде маленькой рецензии.
       Как раз та часть этого диплома, о которой, казалось бы, говорит название работы -- теория и критика, -- показалась мне неинтересной, попросту скучной. Это-то я много раз читал и в более тонком исполнении. Критика, по сути, это иной вид поэзии, но это когда критика -- признание.
       Но вот несколько рассказов, где фантазия автора перемешана с жестким документализмом, вызвали у меня чуть ли не чувство восторга, настоящий, незаемный энтузиазм. Исполать, как говорится.
       Таких рассказов два -- "На скалистом берегу" и "Исповедь "ушельца". Здесь, конечно, надо иметь в виду первые страницы диплома, где рассказана история автора -- уроженца Эстонии, которого местная жизнь буквально вытеснила из своей среды. Ниже две цитаты, которые интересны мне как исследователю жизни.
       Оба рассказа как бы просвечивают местный быт, политику и коллективную нравственность бывшей советской республики. Первый -- о жизни бывших граждан Эстонии в качестве гастарбайтеров в Норвегии. Здесь и характеры, и приключения, и раздумья. А второй -- антифашистская антиутопия, в которой возникает много проблем, иногда созвучных и сегодняшним. Здесь умирание, пенсия, государство, безысходность, компьютерное управление.
       Милыми мне показались записки с собственного семинара. Любовь к Литу для меня всегда важна. Мы, безусловно, выпускаем профессионала, добротного и точного. Станет ли Кестер писателем, покажет время. Творческий человек состоялся.
       Кестер А. Н. "Словесность как искусство":
       "...на гребне перестроечной волны. Эстония отделилась и взяла курс на европеизацию в быту и американизацию во всех остальных сферах. Культурные связи с русскоязычным пространством рушились.
       Приоритетом развития образования в Эстонии стало внедрение и развитие прикладного образования, принятого за основу в капиталистическом мире".
       Сегодня же прочел еще одну очень неплохую работу -- "Люди новой морали" Ирины Николаевой, студентки Бориса Анашенкова. Очень неслабое сочинение, в первую очередь о школе. На меня оно подействовало сильнее, чем знаменитый фильм Гай-Германики. Проблемы все те же, вплоть до аборта и любви между десятиклассником и учительницей, но все это в каком-то естественном течении жизни.
       Прислал письмишко мой старый приятель Геннадий Клюкин -- познакомился я с Геннадием еще в Афганистане. Среди прочего, в его письме была занятная цитата:
       "Едва ли удивлю тебя, но намедни от У. Черчилля, 8-го герцога Мальборо услышал я: "Написание книги напоминает любовный роман: сначала она для вас развлечение, затем становится вашей любовницей, потом превращается в вашу госпожу и, наконец, в тирана". Господин герцог в этом деле кое-что понимает, в молодости был блестящим журналистом и написал несколько книг". То же самое я мог бы сказать о столь любимом мною учебном процессе. Потом забываешь, что ты уже и писатель, и мучаешься с каждым новым своим учеником.
       24 марта, суббота. Не могу выбросить из сознания вчерашнюю передачу по НТВ. Это был один из сильнейших ударов по нашей эстраде, которую -- мне кажется платно -- НТВ постоянно поддерживает. Здесь было вывернуто все, что только можно вывернуть: безголосые певцы, постоянные выступления под фанеру, заказ и организация "солистами" всех горячих материалов, даже, казалось бы, вопреки собственному имиджу -- в торговле все сгодится. Лишь бы твое имя не сходило с уст, идет даже подстроенная самим же исполнителем автомобильная авария. Думается, удар не случаен. Совсем недавно, в первую очередь, деятели культуры объявили передачу о прошедших митингах, выпущенную НТВ, подлогом. Ответный удар -- а кто у нас еще фальшивомонетчики! Я полагаю, что могут последовать и новые разоблачения. Впрочем, похоже, все затихает, по крайней мере, писатели уходят в кусты.
       А вот НТВшники, кажется, готовят ответный удар, который нанесут завтра вечером.
       Вчера позвонил подрядчик Слава, который ваяет мне в Обнинске новую крышу -- придется везти ему деньги, несмотря на жуткую занятость. День и ночь сижу над дипломными работами. А тут еще аккумулятор в машине разрядился, пока я его притащил в дом и подзаряжал, кое-что успел опять прочесть. Каждая студенческая работа требует не меньше двух, а чаще трех часов.
       Петина Анна -- "Смелодрамы" -- две довольно большие пьесы, обе держатся на формальном приеме. В одной отец-бизнесмен "заказывает" своего должника собственному сыну, а сын... ну и другие совпадения. Жизнь стала такой жестокой, что уже и в смерть, и в убийства мы стали играть. Другая пьеса "Все пройдет... и это тоже" -- "пьеса-балет", о некой эротической игре, которую затеяли молодой военный, у которого жена и дети, и молодая женщина-журналистка, у которой муж. Пьеса чрезвычайно "в слове" эротична. Отчасти пьеса напоминает то, что мы называем "сексом по телефону". Обе пьесы держатся на виртуозном владении Анной Петиной словом, легким светским диалогом. Сюда бы еще какого-то иного, кроме "личного", смысла. Символично, что в первой пьесе действующие лица: Художница, Киллер, Молодой бизнесмен, Зрелый бизнесмен, у них нет ни имен, ни почти биографии, а во второй: Она -- журналист, Он -- боевой офицер, майор внутренних войск, Его брат -- второстепенный персонаж без реплик, Её муж -- персонаж без реплик, почти все время присутствует на сцене в том месте, где стоит кровать. Анна Петина из семинара Владимира Малягина, как и следующая заочница Танунина Ирина.
       Кажется, именно по этому диплому -- одноактные пьесы (это не название диплома, а только жанр) мне предстоит выступить еще и оппонентом. Ну что? Чудесная маленькая пьеска для детей "Дурочка" -- кошка, мышка, мальчишка. Дедушка, бабочка. Мило, сердечно, с запахом моего собственного довоенного детства. Вторая пьеса -- здесь действуют Он и Она -- оба студенты, тоже некая головная игра, где любовь, ревность, шпаргалки, естественно, сотовый телефон. Действие происходит на автобусной остановке. Честно говоря, все было достаточно скучно, и все время думалось: чем это все закончится, кто же кого полюбил?
       В Обнинске идет снег, дорогу развезло. Новый наш комендант Шамиль ввел новые порядки -- ворота закрыты, сторожа открывают их только после звонка. Я обычно даю в этом случае 50 рублей.
       Дом стоит без крыши, рабочие положили на обрешетку какие-то доски и затянули все пленкой. Поверх пленки потом ляжет металлочерепица.
       До вечернего НТВ -- это многочисленные сюжеты о том, что в дорожных происшествиях всегда невиновным будет сын или любой родственник большого чиновника -- я еще прочел одну работу.
       Сергеева Зоя -- повесть "Вера". Это уже ученица Самида Агаева. И тут я опять подумал, как хорошо, когда что-то пишется без выкрутасов. В природе человека всегда есть желание слушать истории. Вот тут и разворачивается некая молодая история Веры. Вера, официантка, но учится, живет с неким пареньком Максимом, поддается соблазну с другим молодым человеком -- фотохудожником. Смысл -- почувствовать свое место в жизни, иногда место обычного человека.
       25 марта, воскресенье. В Обнинске идет снег. Довольно рано выехал, чтобы поспокойнее добраться. Долго разыскивал металлическую коробку с письмами отца моей матери из лагерей. Я помню, он писал ей много и часто, тогда ведь не переговаривались по мобильнику и не писали друг другу смс-ки. Об этой коробке я помнил всю свою жизнь, и вот время, кажется, для нее подошло. В разборе, вернее, в перепечатке этих писем мне обещал помочь Яся Соколов. Почерк у отца был старомодный, с вензелями и выкрутасами, а я, по своей нетерпеливости, разбирать чужие почерка не очень люблю. Я действую из двух побуждений. Первое -- сеанс заканчивается, и надо быть наготове, т. е. закончить все дела. Второе -- новый роман, семейный, уже бродит во мне.
       К четырем приехал с дачи и сразу включил телевизор -- "Евгений Онегин" Чайковского из Метрополитен-опера, но пело несколько наших -- в частности, Дмитрий Хворостовский. Оторваться уже не смог. Здесь у меня опять возникло некое соображение. Я впервые в этой опере вижу, что главным героем могла стать не только героиня -- Татьяна, симпатичное, милое и русское по своей целостности существо, но и сам Онегин. И дело не в том, что Хворостовский статен и хорошо несет внешний рисунок роли, он ее еще и полно поет. Вспомнил недавнее высказывание Майи Плисецкой, связанное с ее балетными трактовками: надо слушать музыку, в ней все есть. Действительно, как никто, Чайковский умеет быть близок к подлинному тексту литературы. Но и Татьяна была бесподобна.?
       Слушал оперу на кухне, кое-что поваривая и помешивая. В результате, кроме поразительных впечатлений от оперы, -- морковные котлеты, сырники и в мультиварке рагу из овощей с мясным фаршем.
       Вместо личной жизни -- каждый день телевидение. Я уже писал, что, рассчитывая на один определенный эффект, телевидение часто добивается обратного. Все-таки состоялась встреча оппозиции и обвинившей ее в продажности НТВ. Наконец-то я увидел всех людей, о которых всю весну слышу по радио. Не монстры. В эфире произошел театрализованный скандал. Вроде бы оппозиционеры ушли из студии, потом вернулись, все стали думать о стране, о будущем. Я попутно размышлял о стимулах эти протестантов, об их стремлении сесть на место нынешней власти и, по русскому обычаю, стать такими же, как эта власть. Но еще до этого, не в приґмиґрительной, а в обвинительной части передачи было высказано многое, и я окончательно уяснил -- не без, как и положено любой оппозиции, иностранных денежек поживают наши смелые оппозиционеры и оппозиционерши. НТВ-шники неплохо подготовились. Только американский конгресс выделил на обучение России демократии 200 миллионов серебренников. И говорите о своем бескорыстии!
       26 марта, понедельник. Как ни странно, к утру я худо-бедно, прочел все дипломные работы заочников -- 12 штук, среди которых есть и громоздкие, явно превысившие по объему регламент. И -- делать нечего -- все же решил, несмотря на усталость, прочесть еще и свою дипломницу -- Машу Бессмертную. Диплом она мне сунула в самый последний момент, и я совершенно не предполагал, что успею. И вот первая радость -- так по-новому, так густо, так необычно она написала жизнь молодой женщины, семью, интеллигентский московский душноватый быт. Когда читал, то невольно думал о самой Маше, ее бабке, знаменитой актрисе Ураловой, думал, что у меня никогда не было такой мирной и веселой молодости, такой свободы и беззаботности. В общем, порадовался, сходил в спортзал, а потом поехал на защиту.
       Я всегда говорил, что у нас традиционно проза заочников сильнее прозы ребят с очного отделения, но на этот раз сильной оказалась и поэзия заочников. Защита прошла интересно и довольно быстро. Итоги такие: одна четверка -- Юлия Путилина и пять "отлично" -- С. Вострикова, Д. Ильгова, А. Орлов, М. Ржешевская, С. Шулаков.
       Закончилась защита, и я быстренько поскакал домой дочитывать оставшиеся работы.
       27 марта, вторник. Я почему-то решил, что Алиса Ганиева сегодня на семинар не придет, и в некоторой панике уехал утром из дома. По предварительной договоренности, именно сегодня мы решили обсуждать ее повесть "Как живешь, Долгат?", за которую она получила первую премию на конкурсе "Дебют". Мое волнение было вызвано и тем, что, прочитав повесть с месяц назад, я отдал ее С.?П., и тут обнаружил, что к семинару почти все забыл.
       По дороге на работу про себя сверстал какой-то план. В запасе у меня было еще несколько этюдов. Прочел еще вечером: лучший, почти как всегда, у Маши Поливановой -- буквально несколько строк, но здесь и настроение, и задача, и все та же, обозначенная в задании весна, -- и очень хороший этюд у Алеши Костылева. Алеша, правда, на семинар не явился. Но все равно, приехал смурной.
       И вот тут-то совсем негаданно образовалась первая удача. Пришел мой студент-четверокурсник Денис Дроздов и подарил мне свою толстую и солидную краеведческую книгу "Большая Ордынка". Я тут же сунул в нее нос: без особых затей, но добросовестно, много интересного. А уже во время семинара опять некоторое везение: Алиса прийти не смогла, но как эксперт, редактор, переписчик и муж пришел верный Максим. Попутно не могу не сказать: два дня назад он по Интернету прислал мне свою новую маленькую поэмку -- сколько неизбывной и обжигающей горечи. Вот с Максимом мы семинар и повели!
       Женя Сидоров вернулся из Парижа, он был на сессии ЮНЕСКО. Очень занятно рассказывал о Парижской книжной выставке, куда он все-таки попал. Русскую литературу представляют три писателя, двоих я точно запомнил -- Захар Прилепин, Борис Акунин. Но основное на выставку слетелось все начальство: и новое московґское, которое решило показать себя, и республиканское, которое не может не жировать. Естественно, машет крыльями Сеславинский, и здесь же бессмертный и такой же мрачный, как ворон из Тауэра, Григорьев. Тут же, конечно, жены. Как же без них? Надо было бы голосовать не за Путина, ему, наверное, раскусить такой трудный орешек, как коррупция в культуре, не по силам.
       В четыре началась защита. Улов был пожиже, чем вчера. Пятерку получили А. Кестер, А. Петина, И. Танунина, четверку --
    И. Николаева, З. Сергеева, Е. Попкова. Кое-что пришлось натянуть, чтобы не портить праздник. Инна Ивановна Ростовцева, кажется, была (Е. Попкова, ее ученица, девочка не очень здорова) не очень довольна. Но я подумал, что, если бы Попкова со своими стихами попала в руки Андрея Михайловича, диплом и вообще могли снять с защиты. Переводы у нее, может быть, и были хороши (я не специалист), но о Боге надо писать или очень хорошо, или -- никак.
       28 марта, среда. Среда -- это мой традиционный выходной день. Утром пошел в спортзал, но решил не на традиционные занятия, а на почти двухчасовое занятие йогой. Измотался, конечно, до изумления, каждая косточка болит, но чувствую, что все это на пользу. Будем все раскачивать, гонка за выживание продолжается.
       К обеду приходил Павлик Косов, забрал несколько книг: он собирается делать документальный фильм обо мне, о дневниках и принес записанный на диске свой последний фильм -- о Михаиле Кузмине. Вечером я фильм посмотрел, дает представление об эпохе, очень мило все сделано, но трагизм этой судьбы почувствовать трудно. Деликатно кое о чем фильм стыдливо умалчивает. Но хрестоматийное стихотворение "Где слов найду, чтобы описать прогулку..." прозвучало. Не прозвучало, кому стихотворение было посвящено и ради чего написано.... Но все равно Павлик -- молодец, это еще одно подтверждение, что моя жизнь в Литинституте проходит не даром. Эти мальчишки, еще несколько лет назад писавшие вступительные этюды, уже специалисты, уже нашли свое дело в жизни и свою судьбу...
       Был Игорь Пустовалов со своими рассказами о театре, тоже принес мне несколько фильмов. Отбор Игоря всегда очень точен и он понимает, что меня интересует. На этот раз фильм Оливера Стоуна про президента Буша, в фильме и младший и старый. Фильм для меня любопытен показом механики управления и принятия решений.
       Было еще два звонка. Один трагический. Леня Колпаков, который в принципе, как газетчик, сидит на новостях, опять принес трагическую весть. Умер бывший редактор газеты "Культура" Юрий Белявский, чуть ли не 62 года, мало пожил. И хотя в душе у меня от этого известия горько, но не могу не сказать: погубил газету и в свое время жестко поступил с Валей. Сейчас они встретятся.
    В свое время, в отличие от неглупого Гусева, который на своей газете оставил знаменитый бренд -- "Московский комсомолец", этот любимец Михаила Швыдкого в названии газеты убрал понятие "советская", а уже не известную никому "Культуру" никто покупать не хотел. Вдобавок ко всему Белявский думал, что газету могут поднять какие-то новые люди, а все и всегда зависит в этом деле только от главного редактора, от начальника. Сужу по тем нескольким крупным коллективам, которыми я руководил.
       Вечером звонила Надя Рейн и требовала для Евгения Борисовича другой зарплаты. Я объяснял ей, что пока еще нет гранта, но он будет. Она пыталась мне сказать, что Рейн -- это что-то для института особенное, я ей в ответ, что у нас практически все преподаватели -- это калибр крупный. Я не думаю, что значение Кострова в русской культуре ниже, нежели значение Рейна. Но есть еще и другие, не менее значительные и именитые фигуры -- Киреев, Волгин, Варламов, Басинский, Николаева... Я, кстати, вспомнил, какие отписки он прислал мне к последней защите, да и на защиту не пришел.
       По Интернету получил письмо от Геннадия Клюкина из Ленинграда, вот опять кое-что интересное:
       "В ТВ сей момент -- обыски в домах у бывшего видного мента Суходольского, слинявшего уже на лечение в Израиль, он в Питере до недавного времени был самый-самый главный мент. И в этот же момент в крематории на Пискарёвке -- церемония прощания с бывшей судьей Суходольской. Тесен мир. . .  С респектом и уважухой -- всегда твой Г. Кл.?".
       Боюсь, что скоро все, кого ищет закон, соберутся в Израиле. Не выяснятся ли какие-нибудь странности в биографии петербургского мента и не пожертвует ли он что-нибудь в пользу Иерусалимского университета?
       29 марта, четверг. Еще не было девяти, как я на метро уехал из дома. До Сережи Кондратова, до "Терры" другим путем на машине не доберешься. До Рижского вокзала, а там на электричке две остановки до "Гражданской". Повез ему книжку о Вале, но наконец-то договорились об издании собрания сочинений. Договорились и об опытном составителе -- их же, терровский, главный редактор Владимир Георгиевич Степанов. Степанов и "Маркиза" читал, и выпускал второе издание "Ленина". Обернулся быстро, но в разговорах гнал и гнал, чтобы успеть на последнюю в 11.07, до перерыва, электричку. У Сергея одно из самых стабильно действующих издательств. Он все время что-то придумывает. Вот и теперь "вяжет" со своими помощниками какую-то интернетовскую сеть, где и книги будут продаваться, и оказываться другие услуги. Правда, по словам Сергея, денег вложить потребуется уйму.
       Когда начинаю думать, что Дневник мой совсем обмелел и писать практически нечего, жизнь всегда что-нибудь подбросит. В метро, а не был я там чуть ли не с выборов, купил "Новую газету". К счастью, она опять появилась, а совсем недавно, недели на три, по крайней мере, у нас на "Университете" через автомат газета не продавалась. Горячая газета, того и гляди от нее что-нибудь запылает.
       Всю дорогу "туда" читал "Новую газету", а обратно -- Шерлока Холмса на английском. Газета в принципе меня расстроила, она полна теми отвратительными фактами, которые принуждают бояться жить. И с каждым днем все страшнее. Если конспективно, то так.
       -- "Секретное ДТП с участием машины из кортежа министра Нургалиева расследовано не будет -- все документы изъяты и спрятаны". ДТП, кстати, случилось летом на 22-м километре Калужского шоссе, по которому каждую неделю я без кортежа езжу на дачу. Летом же появилась в "НГ" и публикация: "Тогда же "Новая газета" предположила: подобная секретность и суета связана с тем, что в машине из кортежа министра внутренних дел Нургалиева ехала его жена с подругой, на дачу спешили. Как теперь выясняется, мы были правы".
       -- На нескольких полосах о пытках, которым подвергают задержанных наши полицейские. На деталях не останавливаюсь, снова из газеты -- "О нравах в ведомстве г-на Нургалиева стр. 2-3. А на этих страницах и о самом министре, и о его подчиненном, министре Татарстана.
       Чтобы не тянуть, -- самое страшное, это некая дискуссия между гранд-дамами газеты Юлией Латыниной и Еленой Рачевой по поводу расстрела двух парней в Белоруссии. Еще недавно я думал о том, как сложно и тяжело бремя власти. Подписав приговор и отказав тем самым "террористам" в помиловании, Лукашенко взял на себя огромную ответственность. Я бы с грузом такого решения жить не смог. А если служебная ошибка? Да и вообще, своей подписью лишить человека жизни -- это не для меня, я слабак. Но тут выяснятся, -- все это в газете -- что система доказательств далеко не безупречна, возможно, это совсем не те парни. Но выпускница Литинститута Юлия Латынина батьку Лукашенко целиком поддерживает. Она даже протестует против реакции на расстрел, которая возникла в России. Как страшно и жить, и читать.
       В три часа в институте состоялся ученый совет. Как обычно, скучно, невнятно, приблизительно. Отчитывался ректор за период с сентября, когда состоялась эта удивительная конференция с просьбой коллектива министерству продлить срок для дорогого ректора, и по нынешний год. Объективности ради надо сказать, то что ректор, кажется, выбил строительство и деньги -- это немало. Но институт в глазах общественного мнения хиреет. Оживление вызвал только план А. Н. Ужанкова по книгам следующего года и вопросы аспирантуры. Мне показалось -- книги наших руководителей с мудреными названиями в начале списка, -- что план экономически не просчитан. Тут же, естественно, я начал говорить, вернее, теперь уже публично повторил свою старую мысль о нашей коллективной ответственности за нашу "молодежь" -- Федякина, Болычева, Антонова, Казначеева, Карпушкину. Мы, старики, застыли в своем любовании вовремя защищенных докторских диссертаций и совершенно не подгоняем, а иногда ставим искусственные преграды для защиты нашей молодежи. Они практически, по знаниям и опыту, давно доктора. Их работы и монографии в первую очередь надо бы печатать. Мне иногда кажется, что на этих ученых советах скандалю только я один. Всех раздражаю, от меня готовы отмахнуться, как от мухи.
       Но я высказывался еще два раза. Один раз при распределении руководителей аспирантов. Опять давали аспиранта Елене Алимовне, и мне пришлось напомнить, что и перед этим поручали тому же человеку двух или даже трех аспирантов -- все не защитились. Лично у меня надежд мало. То же самое происходило и с Станиславом Бемовичем. И в связи с этим я сказал, что мы совершенно заездили нашего проректора Стояновского, а не дать ли ему годовой оплачиваемый отпуск для завершения диссертации? Правда, потом Миша мне пожаловался: я так долго выбивал преподавательский грант, а теперь мне, значит, уходить и этих денег не получать? Я его понимаю, у него нерешенная проблема с жильем -- копит бедолага.
       Иногда я тороплюсь вернуться домой только потому, что тороплюсь что-то донести до Дневника. Не забыть записать. К сожалению, я запамятовал точное время заседания нашего клуба и пришел уже к середине большого выступления Михаила Леонтьевича Титоренко -- директора института Китая. Кое-что мне все же удалось зафиксировать, наверное с ошибками, на мой маленький компьютер, но главным здесь, на мой взгляд, было несколько рассуждений.
       Китай. Впервые: среднее образование -- 9 классов бесплатно. медицина -- бесплатно. Впервые -- 51% населения живет в городах и поселках. Огромные инвестиции Китай вкладывает в Казахстан и Туркменистан. Вклады в нашу экономику небольшие: не всегда верят в наш бизнес. Газопровод для Южной Кореи мы тянем через Китай.
       Предел, которого можно достигнуть при экономике экстенсивного типа и примитивного хозяйствования на селе. За высокие показатели Китай заплатил своей экологией. 80 % водоемов отравлено, дефицит воды. Добывают невероятное количество руды и угля. Каждый китаец должен посадить 4 дерева. Задача реорганизации экономики. Сборочный цех мира. Собственных брендов ґ-- всего 5 процентов. Задача перехода к интенсивной инновационной технологии. Огромные деньги тратятся на образование и науку.
    В прошлом году на 1-й курс университетов и институтов пришло 7,5 миллионов студентов. Китайцы активно стажируются и обучаются за рубежом.
       2 миллиона человек уже думает не по-китайски. Новый либерализм. Борьба кланов. Мы научились этому не у Советского Союза, а у Америки. Урбанизация. Слой безземельных крестьян. Свои участки земли они продали. Отбирают под строительство дорог и промышленных предпритий. Крестьянские волнения.
       Задача армии -- внутренняя стабильность, поддержание ее наряду с полицией и внутренними войсками. В некоторых районах -- дефицит рабочей силы. Демография: перевес мужской части населения над женским.
       Численность армии -- 2, 2 миллиона человек, 185 баллистических ракет. Космос -- на уровне СССР 1970-х годов. 750 тысяч войска -- вдоль границы с Россией, но основные силы -- против Тайваня. Следят за путями доставки сырья. Китай и Россия заинтересованы друг в друге. Никакой угрозы со стороны Китая в ближайшие 10 лет быть не может. Китай выступает как конструктивная сила.
       Теперь к "гуманитарной" части доклада. Это уже из моих рукописных записей:
       "Русские и китайцы похожи тем, что во всех делах у них главным является духовная составляющая". У нас -- совесть, богобоязнь, у китайцев -- предки, следование закону.
       "Если на одной из трех дверей будет написано "не входить", то русский сначала направится именно к этой двери, китаец -- никогда"
       "Китайцы всегда помнят добро, которое было сделано для них, но никогда не забывают и о зле"
       "Китайцу сложно придумать что-то новое, но если вы это новое придумали, то именно китаец доведет это новое до высшего совершенства".
       30 марта, пятница. Начну с письма. Это из Питера от Геннадия Клюкина:
       Сергей Николаевич! Ты не поверишь, только я написал тебе предыдущее письмо, где упомянул про Суходольского, не успел свой ноутбук закрыть, по ящику из-за спины слышу об ограблении московской квартиры Ростроповича, вынесли, как перечислено, немало, но! Охуенное НО! Сделать это в дни празднования 85-летнего юбилея, накануне открытия памятника ему! Бог с ним, вынесенным, но откуда столько цинизма? Сегодня же на открытии этого памятника ВВП на голубом глазу о своей с Ростроповичем дружбе рассказывает. А Галина -- всегда Галина!
    И заметь, в тот же день в Москве -- налеты на три ювелирных магазина и -- принцип зеркальной симметрии? -- столько же налетов на такие же магазины в Питере! Зато сколько разговоров о борьбе с коррупцией, сколько планов, программ по её побеждению. А Казань -- это же несмываемое тавро на роже Нургалиева, призывающего ещё в училище мента учить гуманизму! Скотство просто запредельное!
       Утренние известия. Ошарашил с утра Интернет. "Мать убитой в Брянске девятимесячной девочки Светлана Шкапцова после четырехчасового допроса призналась, что ее сожитель убил ребенка об угол кровати, а тело на следующий день сожгли".
       Сегодня у меня в Дневнике день Интернета.
       "На этой неделе The Wall Street Journal и Financial Times рассматривали схему получения доходов компании, принадлежащей Ольге Шуваловой, жене вице-премьера".
       И наконец, последняя, но трагическая новость. Сегодня жизнь самоубийством покончил Леонид Шебаршин -- генерал, один из бывших руководителей внешней разведки. Я его неплохо знал, несколько раз разговаривал -- он был членом нашего клуба. Хороший, сердечный человек. Хороший был, совестливый дядька. Я помню, как он мучился, когда после одного из клубных собраний его распек Николай Иванович -- не обеспечил явку.
       Ничего не пишу, ничего не читаю, но ходил в клуб. Днем на часок забегал Андрей Плахов -- я отдал ему книжку о В. С. Андрей замечательно рассказывал мне о сегодняшнем кино. В частности о провале "Дирижера" Павла Лунгина. Но "Эхо Москвы" об этом фильме, по своей привычке хвалить своих, уже трубит. По словам Плахова, сегодня в "Коммерсанте" ленинградский критик написал о фильме рецензию -- размазал.
       31 марта, суббота. Утром разбирал металлический ящик, который привез с дачи. В нем хранились мои ранние письма и бумаги. Я предполагал, что стану великим писателем и все мои бумажки пригодятся. Пригодятся, но исключительно только мне и моему щенячьему любопытству. Искал-то я, конечно, письма моего отца к матери и детям, буду шарить теперь по разным другим местам. Но, хотя отцовских писем не нашел, было много любопытного и забытого. Письма девочек, которые ухаживали за мной и за которыми я ухаживал, и даже мой, довольно безжалостный табель за первый класс. С подписью моего незабываемого классного руководителя Серафимы Петровны Полетаевой. Это еще одно доказательство, что не всегда из отличников и вундеркиндов получается что-то путевое. Я пишу об этом еще и потому, что у нас в институте каждый год мы собираем молодых гениев из Москвы и из провинции. Если бы видели мамаш, которые привозят своих талантливых дочек! Об этом мне довольно забавно рассказывал Леша Антонов. Впрочем, недавно и телевидение сказало, что в лучшем случае хоть что-то из этих гениев прорезывается в пересчете 1 к 10.
       В ящике много и другого интересного, письма Капитолины, актрисы, с которой я дружил в Ташкенте, Тани Лукьяновой, которая меня провожала в армию и которая потом исчезла из моей жизни, кое-что связанное с моей жизнью в кино и даже "кодекс поведения", который я вряд ли сочинил, скорее всего, откуда-нибудь списал. Занятно, что в принципе по этому кодексу я и живу.
       Вечером ходил в театр Покровского. Естественно, пригласил
    В. А. Вольский. В театре восстановили "Ревизора": как бы условно опера с музыкой Вл. Дашкевича и со стихами Юлия Кима. Конечно, получил большое легкомысленное удовольствие. Особенно хорош был Хлестаков -- сравнительно молодой парень, эдакий "русский тенор" -- Борис Молчанов.
       Если сказать, что это легкая музыка, что это мюзикл без каких-либо претензий на оперную глубину -- все прекрасно. Все весело, бодро, даже остро, но ни одной запоминающейся мелодии. Ощущение музыки к кинофильмам. Действительно остро, и коррупция, и сами фигуры -- между Путиным и Медведевым. "То флейта слышится, то будто фортепьяно". Почему-то вспомнил покойного Рафаила Вольского -- совершенно замечательно он одел всех артистов. Что стоит один фрак Хлестакова, расшитый маскарадными блесками.
       1 апреля, воскресенье. Утром ездил в "Ашан", запасался продуктами и овощами, которые не ем. Насколько все здесь дешевле, чем в лавчонках и магазинчиках на улице. Купил один килограмм посевного лука -- 68 рублей, а точно такой "штутгартский" лучок я купил в палатке "Семена" на Черемушкинском рынке. На рынке это стоило уже 150 рублей. Это особенность русской торговли или так везде в мире?
       В "Капитолий" -- здесь же и упомянутый "Ашан", и куча других магазинов, и целых семь кинозалов, -- ездил, естественно, на машине, потому что нагрузил кучу продуктов, упаковку минеральной воды и огромную коробку с молоком. Идет и новый фильм Павла Лунгина "Дирижер", о котором мы говорили с Андреем Плаховым. Какие-то восторги я читал об этом и в "Российской газете". Взял дешевый билет за 300 рублей.
       Лунгин стал специалистом по православию. Но этот фильм, действие которого происходит в Израиле, очень уж странный. Все сделано по прекрасным западным образцам. Чтобы восхитить обывателя. Огромные самолеты, комфорт роскошных гостиниц, широкие панорамы Иерусалима, святыни. Отец знаменитый дирижер, сын почти хиппи, флирт певца, богатые женщины, едущие в паломничество, кровь, смерть, надежда. Есть все вне контекста высокого вкуса. Хороша и достойна только музыка -- "Страсти по Матфею", написанная одним из иерархов нашей церкви. Под музыку и Иерусалим, видимо, и давали деньги. Сценарист -- тоже Лунгин. Я всегда просто физически страдаю, когда вижу что-то лживое на сцене, когда что-то корявое и с претензией читаю. Здесь все лживо: и актер, который делает вид, что дирижирует, и сама коллизия -- сын дирижера умирает в Иерусалиме, где отец дирижирует ораторией. Плохой текст, лживые ситуации. Даже знаменитый и превосходный актер Сергей Колтаков не вполне справляется с лживой и слащавой ситуацией. Что-то возникает лишь у Лены Мороз. По-настоящему интересный крошечный эпизод -- это когда снаряжают на теракт молодого террориста. Его стригут, моют, одевают, его обнимает отец. Душераздирающая сцена. А потом в нарядной толпе и раздается взрыв.
       Кстати, все красоты Иерусалима, страсти в музыке, самолеты, гостиницы и взрывы я смотрел в выходной день. На сеансе в 15. 30 в большом и просторном зале "набилось" не больше 10--12 человек. Если мы делаем блокбастер, так уж делаем!
       2 апреля, понедельник. Уехал из дома, не было еще и восьми. Отвез книги в "Терру" и довольно долго говорил с Владимиром Георгиевичем Семеновым -- главным редактором. Сначала в процессе разговоров возникла мысль располагать романы и вообще все материалы по "эпохам" -- застой, перестройка, постсоветское время, потом выкристаллизовался и писатель, который должен написать предисловие. У меня возникла мысль попросить Распутина, но вряд ли он меня читает, потом Захара Прилепина, это было бы интересно, потому что "молодой" должен был представить "старого", но сторговались на Володе Бондаренко. Вл. Георгиевич сказал, что Володя сделает быстро и четко. Аннинского, вследствие того небольшого гонорара, который издательство платит за подобные работы, я предложить не осмелился.
       Уже дома по радио услышал новости -- в Сибири разбился самолет, летевший из Тюмени в Сургут. Причины придумали к вечеру -- не облили самолет противообледенителем. Мельком сказали, что этому итало-французскому самолету, купленному и перекупленному, уже больше 20 лет. Наш бизнес постоянно экономит на "человеческом факторе". В итоге -- смерть. Уже давно заметил, что, защищая "экономный" бизнес наши эксперты обычно все сводят к ошибке пилотов или к "внешним причинам" -- не завезли соответствующих реагентов, -- так к устаревшим машинам меньше претензий.
       Встрепенулся президент, приказал сделать все возможное, чтобы наиболее тяжелораненых доставить в Москву. Когда случилась трагедия в клубе "Хромая лошадь", потерпевших тоже везли в Москву. В огромной Перми не хватило ожоговых мест, не хватило в огромной Сибири. В Америке чуть ли не в каждом штате огромные научные медицинские центры, известные на весь мир, в Германию мы постоянно отправляем в самые труднопроизносимые и плохо известные городки лечить больных с неизвестными широкой публике трагическими заболеваниями.
       По радиостанции "Эхо Москвы" постоянно, два раз в день слышатся призывы к гражданам помочь детям, которым нужна та или иная операция или дорогостоящее лечение. Звучат названия разных клиник, порой в малознакомых городах Германии, Америки и Израиля. Нужны деньги, деньги, деньги. "Им нужна ваша помощь!" Как хорошо сознавать, что эти деньги у наших сердобольных граждан порой находятся. Но здесь два вопроса: мы что, совершенно не можем лечить редкие заболевания у детей? И второй: у нас что, действительно, вся медицина сосредоточена только в Москве и нацелена только на лечение самых распространенных заболеваний?
       3 апреля, вторник. Утром взялся за 3-й номер "Нашего современника", который каждый раз присылает мне С. Куняев. Общее впечатление довольно безрадостное и по стихам, и по прозе. Ощущение, что С. Куняев передоверил журнал помощникам, сосредоточившись на собственных высказываниях. Женя Шишкин попробовал себя как публицист и культуролог. Вне разговора и вне критики.
       Работа самого Ст. Куняева интересна, филолог он опытный, знающий, начитанный -- филологическое образование в МГУ даром не проходит. В пять утра начал читать его большой материал, посвященный Анне Ахматовой, и, пока не закончил, остановиться не смог. А ведь у меня сегодня семинар, надо бы было что-то посмотреть еще и у своих учеников. Поначалу читал с раздражением?-- столько раз уже Анна Ахматова бита, ну чего придираться к манере. Но постепенно мысль Куняева прояснилась -- он замахнулся на весь Серебряный век, в силу ряда причин у нас почти обожествленный...
       Семинар прошел не без пользы. В очень любопытном материале Маши Бессмертной на все существенные ошибки ребята указали автору сами. В определенном смысле материал редкий -- современная послеперестроечная интеллигенция, в том числе и молодая. Ленивый круг ленивого личного прожигания жизни. Мне читать материал мешало знание реалий -- все время представлял себе актрису Евгению Уралову, бабушку Маши.
       Очень убедителен был как оппонент Юра Суманеев. Он, кстати, предложил занятный заголовок -- "Вишневый сад-2".
       Семинар закончил в 13.30, и сразу же началась кафедра. Обычные увещевания преподавателей следить за своими студентами, помнить, что мы их духовные наставники. В том числе поговорили и о будущем приеме и рецензировании. Олеся Александровна еще и до кафедры была возбуждена всей ситуацией, которая разворачивается вокруг девок, спевших молитву в Храме Христа Спасителя. До судебного разбирательства они находятся в изоляторе. Это, конечно, напрасно, но и, с другой стороны, совершен бесстыжий и даже смешной акт -- их признали "узницами совести". В силу своей православной позиции Олеся Александровна вынуждена этих певиц осуждать. Но проблема и шире -- дозволенность и границы искусства. По предложению О.?А. мы, видимо, проведем единый институтский семинар на эту тему 24 апреля.
       Вечером ходил в Колонный зал -- в рамках юбилея Растроповича состоялся концерт. Главным действующим лицом был большой симфонический оркестр им. Шостаковича и дирижер Юрий Темирканов. Сначала играли лядовскую "Кикимору", казалось бы, некоторая игра со звуком, звукоподражание, картинки леса, а потом все разошлось до небесных хлябей, стало мощно и плотно. Как, в принципе, рано началась "современная" музыка. Потом -- концерт Шостаковича для виолончели с оркестром. Автор посвятил Ростроповичу, так что это было в духе фестиваля. А главное в духе был еще и солист -- итальянец Энрико Диндо. Это артист с удивительным звуком и силой. Поразаительно, что концерт, написанный в 1959 году, звучит так трагически, будто создан только сегодня. Но все же, видимо, главным номером вечера стало "...alNiente" Гия Канчели. Музыка эта невероятной силы и выразительности. Я уже давно понял, что главное не воспринимать симфоническую музыку как некие картины... Сейчас для меня это все куски чувствований, на которые должна отзываться моя душа. Она отозвалась. Музыка так была хороша, что ее даже страшно слушать второй раз.
       4 апреля, среда. В нашей стране соскучиться трудно. Утром оглушило известие -- "почти пять часов понадобилось пожарным, чтобы потушить башню делового комплекса "Москва-Сити". Это одна из тех башен, которые смотрятся с метромоста как выпирающие из челюсти клыки на фоне спокойной картины Москвы, стадиона и Новодевичьего монастыря. Одна из тех башен, о которых, в самом начале своей карьеры новый мэр С. Собянин сказал, что это градостроительная ошибка. Вот как я скомпоновал по прессе картину пожара
       На 67-м этаже высотки загорелась деревянная опалубка, из-за ветра пламя быстро охватило несколько сот квадратных метров. Это два последних этажа постройки. С 30-го этажа мотопомпы пожарным пришлось на 67-й этаж тащить пешком. Лифты были отключены. В тушении пришлось задействовать вертолеты.
       Но и это не все. Среда для меня, после тяжелого вторника, некий день свободы, я дома, колесо к следующему семинару начнет крутиться в четверг или в пятницу. В этот день выходит "Литературная газета", и уже много лет я получаю домой "Российскую газету". Что нового? Начнем с правительственной газеты. "Семнадцать человек сгорело на строительном рынке на юге Москвы". А все очень просто: нажива -- двигатель и губитель жизни. На рынке существовал склад, владелец этого склада в своей квартире зарегистрировал 11 человек -- все они сгорели -- таджиков, но жили они все не в его квартире, а на складе, вместе с другими таджиками. Чтобы все думали, что на складе никто не живет, на всякий случай пленников наживы в металлическом складе запирали. Замок висел на дверях, все могли его видеть.
       Сюжет второй -- газета уже писала о гибели самолета в Тюмени, я тоже не прошел мимо. Главная причина -- все-таки лед, образовавшийся на стабилизаторе. Сэкономили на реагенте? Сэкономили на обслуживании? Газета пишет: шесть человек похоронят в Ханты-Мансийске, двоих -- в Сургуте, двоих -- в Нефтеюганске, одного -- в Твери, шестнадцать -- в Тюменской области. Это разброс прибыли и экономии.
       И наконец, третий эпизод "В Министерстве обороны украли 190 миллионов рублей. Ядерный откат". Откаты возникли при строительстве станции, которая могла бы фиксировать, в какой точке земного шара произошел ядерный взрыв. Вот так мы и живем, приватизация с ее основным лозунгом "Даже пойманный не вор!" продолжается и принимает новые формы!
       5 апреля, четверг. Через силу поднялся, выпил таблетку от давления, сахар в крови, чтобы не расстраиваться, измерять не стал. И снова лег на свой диван читать дипломную работу Кошененковой. Все довольно сносно, три рассказа: молодая женщина, маленькая девочка и девочка постарше. Все балансирует на грани между журналистикой. Но получилось интереснее, чем я предполагал. Ах, эта все пять лет промолчавшая девочка с последней парты!
       Кошененкова, кажется, была платной студенткой. В этом году платных студентов у нас будет намного меньше. Государство распорядилось, чтобы институты брали за обучение сумму, равную той, которая расходуется на обычного дневного студента. У нас это чуть ли не 112 тысяч в год. Значит, платных студентов на дневном отделении почти не будет. Кстати, меня несколько удивило, что на переводческом отделении эта сумма будет равна 130 тысячам рублей. Мне кажется, это стоит почти вдвое дороже. Среди прочего -- второй язык, небольшие группы.
       Днем ходил в спортзал, полтора часа занимался по полной программе, в том числе и 2 км на беговой дорожке. По дороге обратно на Черемушкинском рынке купил рулон армированной пленки для теплицы. Интересно, что пленка в одной и той же упаковке, тоже рулон, в одной палатке стоит 1250 рублей, а почти рядом -- 1000. Не будем националистами, но там, где пленка была дороже, меня, прежде чем назвать цену, смерил опытным взглядом какой-то полноватый восточный красавец.
       К семи часам вместе с С.?П. поехали в американский университет Туро в Москве на торжественный вечер, посвященный выпуску. Звал Роман Михайлович Мурашковский. В известной мере мы оба, и С.?П. и я, расплачиваемся за незабываемую поездку в Америку. С.?П. потом в этом университете преподавал. Да и вообще, многое у меня связано с Мурашковским и его женой Ренатой Лекач. Все было, как я уже видел. Вчерашние студенты в мантиях, кисточки на их шляпах, которые перекидываются с одной стороны на другую, потом выдача дипломов, крики и эти шляпы, которые подбрасываются вверх. Это все экономисты и менеджеры. Как правило, здесь выдают два диплома, американский и российский. Второй диплом стоит, кажется, на 100 тысяч рублей в год дороже. Чудесные парни и девушки. Но какая же им предстоит тяжелая в этом мире жизнь! Не принимаю я этой жестокой действительности. Мы, русские, попробовав даже нашего горького социализма, не хотим возвращаться в тот капитализм, который строят президенты и олигархи. Мне тоже, наряду с профессурой, пришлось говорить речь. Я напомнил студентам, что, наряду с миром выгоды, прибыли и цифр существует и другой мир -- литературы и искусства. В этом мире иногда делаются те открытия, которыми потом начинает дышать точная наука и экономика.
       За столиком, где я сидел, познакомился со своим соседом -- Александром Иосифовичем Медовым, человеком тоже немолодым. Он профессор МГИМО и вице-президент какого-то банка. Так уж случилось, что Александр Иосифович рассказал, что он только что с похорон своего ученика Леонида Шебаршина. Хоронили генерала на Троекуровском кладбище, по словам Медового, на похоронах были только люди из разведки и Примаков. Я спросил о
    Н. И. Рыжкове -- вроде его на похоронах не было. Я немного расстроился, что о дате похорон так и не узнал. Профессор МГИМО сказал также, что "Аргументы и факты" напечатали кое-какие интимные высказывания покойного. Не поленился, отыскал:
       -- Жизнь была бы занятной, если бы наблюдать её со стороны.
       -- У нас всё впереди. И эта мысль тревожит.
       -- Был бы рай, не было бы атеистов.
       -- Россия -- могучая гора, но каких же мышей она родила.
       -- Велика Россия, а отступать некому. Армии нет.
       -- Запад хочет от России только одного -- чтобы её не было.
       Второй рассказ А. И. -- был о пожаре на высотке -- А. И. наблюдал его из окна своей квартиры на Новинском бульваре. Гасили часа четыре. Обсудили с Медовым и заявление строителей высотки, что конструкции от огня не пострадали. Оба в этом как-то посомневались.
       Кажется, на легкой кормежке от местной кухни я переел овощного -- из морковки и баклажанов салата -- ночь плохо спал, и расстроился желудок. Я все время ожидаю, когда мой организм меня подведет, подставит ножку.
       Вечером звонил В. А. Пронин, поговорили с ним о моем последнем романе и об эвтаназии.
       С. Шойгу московские депутаты по предложению президента Медведева выбрали губернатором Подмосковья. По этому поводу многие говорят о его блестящей работе по предотвращению катастроф. Мне-то кажется, что министерство Шойгу было огромной черной дырой, в которую могли уйти любые деньги. По радио, которое по этому поводу устроило понятное "ликование", некоторые слушатели вспоминают о чугунных батареях для отопления, которые самолеты МЧС перевозили на восток. А современное состояние Подмосковья, тарифы на электроэнергию и газ, оформление и продажа земли -- это особая песня. Россия должна быть велика и обильна только для того, чтобы ее долго не смогли разворовать.
       6 апреля, пятница. Такая трудная весна. Авитаминоз или старость? Постоянно устаю, часто хочется лечь и просто смотреть телевизор. Так в конце жизни лежала и смотрела телевизор Валя. Может быть, она меня зовет? Вчера, возвращаясь из университета Туро, проезжал по улице Орджоникидзе мимо стены крематория, перекрестился. Представил себе зеленую керамическую банку, в которой ее пепел... А где-то поблизости пролетала ее беззлобная душа. Все время ожидаю, что опять в теле почувствую свободу и радость, а это все не приходит и не происходит.
       Еще вчера пришла новость, что бывший мебельщик Сердюков, ставший не только зятем первого заместителя премьера, уходит в отставку. Об этом поговорили и на "Эхе", почти по этому поводу, по крайней мере по поводу личности, написал мне из Ленинграда и мой приятель, еще недавно военный и афганец Геннадий Клюкин.
       "Завтра, собственно, без нескольких минут уже сегодня, даст Бог, съезжу на угол Боткинской и Сампсониевского, там будет сходняк протеста по поводу убирания ВМеД им. Кирова с её привычного места и выноса за пределы Питера в Сестрорецк. Этот сука Сердюков и сюда добрался, блядёныш. Народ в трансе, как можно российское национальное достояние вот так раздолбать? Пустить под нож то, что сотнями лет накоплено было, что даже фашисты не смогли разрушить? Ну, где она, эта замечательная 64-я статья советского УК -- измена Родине? Почему по ней ни Горбатый, ни Ельцин не прошли?"?
       Но должен огорчить и себя и Геннадия, потом появилось сообщение, что министр раздумал и, кажется, остается на другой срок.
       Собственно, всю пятницу читал дипломные работы. Сначала стихи Елены Лорес "Родословное дерево. Лирика" Это ученица Инны Ростовцевой. Несколько настоящих полетов по усредненному поэтическому тексту. По версификации все довольно однообразно. Скорее, не стихи, а гимны, однотонно по мысли. К сожалению, ни одного цельного запоминающегося стихотворения. Одни строчки. Но строчки дают ощущение выучки и профессиональной судьбы.
       Объемная дипломная работа "Время желтых икарусов" Хмелевского Артема Николаевича. Здесь два больших рассказа. "Слоник" -- мальчики в пионерском лагере, тепло, светло, с грустью. Что-то похожее на прозу Макаренко. Второй рассказ -- "Один день Дениса Ивановича" -- это почти абсурдистский день молодого рабочего. Хмелевский -- ученик Алексея Варламова. С каждым разом работа Алексея мне нравится все больше и больше. У его учеников есть размах, спокойная русская речь, какая-то классическая неспешность. В данном случае могу сказать -- большое это искусство описывать повседневность. Надо отметить и объективность тонна.
       Вот так весь день я и жил, пока Юра Беликов не прислал мне некий "опросный лист". Вот лист и вот ответ.
       "Важнейшее из искусств" ввело очень интересную традицию: празднование юбилеев культовых фильмов. Искусство кино сравнительно молодо, поэтому даже десятилетний возраст годится для широкого праздника. И это понятно, потому как следующее десятилетие может разжаловать фильм из ранга культовых. Поэзия, несмотря на почтенный возраст, в "важнейшие" выбиться не смогла. Хуже того, в последние годы разговоры о её смерти становятся всё громче и злораднее. Бесполезно доказывать обратное. Кто желает её похоронить, пусть хоронит. От поэзии не убудет. Но тем, кто уверен, что без поэзии нет России, хочется напомнить, что сто лет назад, а если точнее, 10 октября 1912 года Александр Блок написал восемь строк, которые, на мой взгляд, по сей день остаются самыми загадочными и завораживающими в русской поэзии.

    * * *

       Ночь, улица, фонарь, аптека,
       Бессмысленный и тусклый свет.
       Живи ещё хоть четверть века --
       Всё будет так. Исхода нет.
      
       Умрёшь -- начнёшь опять сначала,
       И повторится всё, как встарь:
       Ночь, ледяная рябь канала,
       Аптека, улица, фонарь.
       У Твардовского есть строки: "Вот стихи, а все понятно, все на русском языке...". В юбилейном стихотворении тоже вроде бы ничего сложного, ничего особенного, и всё понятно, но стоит вчитаться, и откроется бесконечное разветвление смыслов, напоминаний и догадок... А посему обращаюсь к друзьям (и врагам) поэзии с просьбой ответить на три вопроса:
       1. В каком возрасте Вы впервые прочли это стихотворение, и какое впечатление оно произвело на Вас?
       2. Не кажется ли Вам, что "вдохновенная загадочность" зачастую подменяется неряшливостью или продуманной невнятицей?
       3. "...Он не знает, не чувствует, что высоким стилем всё можно опошлить". Писал о Блоке Иван Бунин. Полвека спустя его практически повторил Иосиф Бродский: "...на мой взгляд, это человек и поэт во многих своих проявлениях чрезвычайно пошлый". Как Вы думаете, чем вызвана пренебрежительная оценка нобелевских лауреатов?
       Ну вот теперь и ответ.
       1. Первые две строки шедевра Блока, ещё не понимая и не догадываясь, что это шедевр, я, мне кажется, знал с невероятного измальства. Мы ведь ещё не проходили "Онегина", но уже знали -- "мой дядя самых честных правил", или "мороз и солнце", или "горе от ума". Русская речь полна знаменитых речений, впервые возникших под пером писателей. Но счастлив и поэт или прозаик, в языке которого имеются такие драгоценные самоцветы. И сразу скажем: у одних они есть, а у других -- нет. Этим, как правило, -- у которых "есть", -- отличаются классики. Ну, а само стихотворение я, конечно, впервые целиком услышал от взрослых много позже. Было время, когда взрослые стихами перебрасывались или даже просто, собравшись компанией, читали вслух. Тогда же я схватил и первый его смысл. Если коротко, то у меня ощущение, что это стихоґтворение я впервые услышал вместе со "Сказкой о золотой рыбке".
       2. В Литературном институте, где я преподаю, мне приходится очень много читать студенческих стихов. "Вдохновенная загадочность" -- "давно разоблаченная морока". Неподлинность содержания всегда бросается в глаза, она-то и есть "неряшливость и продуманная невнятица". В большой поэзии случайного ничего не возникает. Пушкин, как известно, писал кусками, пропуская то, что с налёта не получалось. Но ведь потом шла редактура -- и жёсткая. В каком-то смысле это короткое стихотворение Блока достигает гранитного лаконизма религиозных текстов. Слово "Библия" я написать постеснялся, да и побоялся. Но под "рябью канала" -- невероятная глубина, и дно этой самой рябью отражается на поверхности.
       3. У того же Блока есть такое выражение: "Все мы втайне враждебны друг другу". А уж когда мы говорим о писателях, этот постулат справедлив вдвойне. У Александра Александровича, как и у Горького, и Толстого, не было Нобелевской премии. И здесь мы опять сталкиваемся с невероятно тонкой материей. Да, были: "Жизнь Арсеньева", и "Деревня" (её антикрестьянский пафос и привлёк к Бунину внимание широкой дореволюционной публики), и прелестные маленькие рассказы, и замечательные стихи. Но Россия всё повторяет и повторяет: "Да, скифы -- мы! Да, азиаты -- мы..." Моя старая, ныне, к сожалению, умершая знакомая Фаина Абрамовна Наушюц, отсидевшая в наших лагерях, рассказывала мне, как в бараке своим товаркам читала наизусть Блока:
       Уж не мечтать о нежности, о славе,
       Всё миновалось, молодость прошла!
       Твоё лицо в его простой оправе
       Своей рукой убрал я со стола...
       Вот так, и только так... " и укрощать рабынь строптивых". Я думаю, моя точка зрения ясна. Я ведь тоже люблю стихи Бродского. У меня был самый первый томик поэта, вышедший в начале перестройки. Читал его на даче, прислонив к батону. Многое по ощущению помню: о домике у моря или "хорошо в империи родиться". Правда, неплохо? "И выезжает на Ордынку такси с больными седоками". Хорошо, ясно, но... не захватывает, не переходит в фольклор. А что касается "пошлости", понятием о которой всегда можно отгородиться или "списать" соперника, то Анна Андреевна Ахматова настаивала, что в каждом стихотворении неизменно должен находиться этот самый элемент. Как вишенка в коктейле. Но не синоним ли это яркости и народной доступности?
       7 апреля, суббота. В 11 часов пришлось ехать в Институт -- сегодня день открытых дверей. Все было почти как всегда. Конфеґренц-зал был, как обычно, полон. В основном сидели московские девочки с матерями и бабушками. Московские девочки, как известно их бабушкам и мамам, исключительно талантливы. Сначала ректор в своей академической манере описал и что за дом, и что за институт. Потом, тоже как обычно, выступили два декана, а затем я начал свою речь: "я должен сказать то, что должен сказать". Выступал два раза, второй -- об этюдах. Я, честно говоря, этот пункт программы проглядел. Хорошо, что Оксана перед началом положила мне в карман список тем, которые были на экзамене два года назад. Говорил о падении престижа профессии, о том, что писательство -- это не совсем женское дело, о необходимости учитьґся. Я говорил определенно и жестоко, не заискивая перед публикой; мне похлопали.
       Дома меня ждало новое известие. Вернее, я сам очень талантливо умею создавать себе сложности. В общем, внезапно позвонили с телевидения, с канала "Культура" -- "Игра в бисер", передача Игоря Волгина. Не смогу ли "поиграть" по поводу "Трех товарищей" Ремарка? Я, привыкший к грустному обороту жизни, сразу спросил: кто отказался? Я отчетливо понимал, что мой призыв -- это какие-то особые обстоятельства. Так оно и было. Милая девушка, видимо помощница Волгина, так мне и сказала: молодежь этот роман не читала, многие отказались. Потом я узнал, что надо работать завтра. Согласился, хотя понимал, что хлопот будет много.
       Сразу кинулся искать у себя "Трех товарищей" -- весь Ремарк у меня на даче, в комнате Вали. Опять вспомнил ее, она бы мне подсказала, если не что говорить, то на чем сосредоточиться. Но хорошо, что мой сосед, Анатолий Жуган, когда я позвонил за помощью, сказал, что сейчас он в городе, но зайдет куда-нибудь в книжный магазин и постарается роман мне купить. Да и С.?П. прислал мне по интернетовской почте текст.
       Читать я начал что-то в одиннадцать часов вечера. К семи надо было идти на спектакль в театр Калягина. Театр выдвинул молодого артиста Андрея Кондакова на премию Москвы. Пришлось ехать смотреть.
       Мне вдвойне было интересно, потому что спектакль "Похождение Шипова, или Старинный водевиль" был сделан по мотивам повести Булата Окуджавы. Эту повесть я как-то в момент ее выхода прочесть не смог. Сразу скажу, что актер Андрей Кондаков -- прекрасный актер, и говорит, и двигается, и обаятелен, и много энергии. С повестью тоже разобрался, она о некой царской, с переносом на наше время, бюрократии, а в частности полицейской бюрократии. И герой -- обычный мелкий оперативник, который дурачит начальство (правда, начальство позволяет себя дурачить) по поводу того, что якобы в имении Толстого в Ясной Поляне есть некая подпольная типография. По схеме очень неплохо и достаточно справедливо. Сделала пьесу наша выпускница Нина Садур. А теперь мне надо совместить замечательную игру хорошо натренированных актеров, великолепную постановку Сергея Грицая, где режиссерская блестящая находка на находке, и скучное и угрюмое действие. Кружева на потертом кафтане. Первое действие зал довольно угрюмо за всем наблюдал. Во втором все стало поживее, даже возникла в конце спектакля овация.
       Пришел из театра и до двенадцати ночи читал Ремарка. Правда, еще засыпал в мультиварку ингредиенты, составляющие "рис по-домашнему". Здесь рис, фарш, который надо было еще разморозить, лук, морковка и специи. Уже ночью пришлось закусить, хотя в театре добрая Люба угостила чаем с бутербродами. Обжора! Сахар завтра поднимется до семи!
       8 апреля, воскресенье. Ну, естественно, читал, не вставая со своего дивана чуть ли не до двенадцати. Сколько, оказывается, я помню еще с юности. Вот что значит проводить юность не возле Интернета или в клубе. Я ее угробил в Библиотеке Ленина. Сколько знаменитых фраз и устоявшихся образов. Вспомнил, естественно, и как после армии мы трое, с тех пор разошедшихся в разные стороны армейских друзей -- Володя, Дима и я, -- играли в трех товарищей. Водка была -- "кровавая Мэри", столовая -- "бистро". Довольно быстро обнаружил, что в этом романе, в отличие от "На западном фронте без перемен", есть и коммерческая составляющая. И наконец, -- как же подоили этот роман наши молодые тогда писатели: и Гладилин, и Аксенов. Ну что, если знаешь текст, то смело можно идти под телевизионные софиты.
       В два часа приехала за мной машина. К моему удивлению, съемки проходили на территории Подшипникового завода возле печальной Дубровки. Когда-то знаменитый завод весь выпотрошен, никаких станков и производств нет, а в огромных корпусах -- павильоны и студии. Материальное заменили иллюзорным. Сколько пропало рабочих мест! Опять возникла мысль: ради этого и совершалась перестройка и смена режима? Зато на довольно захламленной территории много сверкающих новеньких машин.
       На передачу пригласили четырех человек, двоих из которых я хорошо знал -- Владик Пронин, Толя Макаров, естественно, хорошо знаю я и Игоря Волгина, еще со времен "Комсомольской правды" -- это наш ведущий. Был еще известный германист и даже переводчик Ремарка Архипов. Я бы сказал, что подтвердила и администрация, что передача прошла хорошо. У всех были и свои мысли, и свои воспоминания, связанные с романом. Для себя я отметил мысль Архипова, который сказал, что писатель Битов заметно уступает Битову-эссеисту...
       9 апреля, понедельник. Утром на столе нашел подборку, которую мне еще в прошлый вторник дала заочница 3-го курса Оля Маркарян. Оля перевелась ко мне в семинар, не поладив с кем-то из наших преподавателей. Умненькая, все знающая девочка, видимо, культурных и в меру обеспеченных родителей. Была какая-то история с ее поступлением в вуз, выяснилось, что она учится сразу в двух институтах. На ученом совете ей не снизили плату, Л. М. говорила с вполне понятным раздражением. Детали пропускаю. Но сегодня стал ее читать -- такой талантливый и глубокий, с сердцем и душой человек! В подборке довольно большой материал о театральном закулисье. Я все это в натуре хорошо знаю, но как полно, как сердечно, как глубоко написано! Здесь же, в подборке, два небольших драматических этюда -- и нашим драматургам так волшебно писать не приходилось! Браво, Есин, не очень любящий пронырливость людей, принадлежащих к этому народу. Не с теми людьми, наверное, встречался.
       10 апреля, вторник. Собственно, сам семинар с обсуждением работы Антона Яковлева "Возвращение Драного кота" я пропускаю. Это попытка перенесения, впрочем довольно удачная, на нашу почву прозы Берроуза и Керуака. В начале семинара я довольно долго говорил о выпускниках-заочниках А. Варламова, хорошо знающих в силу биографии и возраста жизнь. Опыт у моих -- их 17--19 лет. Но говорил также о пространстве русской прозы, впитавшей в себя пространство христианского мировосприятия. Здесь меня многое смущает в моих учениках. Особенно талантливая "сладкая парочка" Маша Бессмертная и Антон Яковлев. Она -- из семьи театральной элиты, он -- полумаргинал откуда-то из маленького городка с Волги. Не слишком ли сильно я разрешал им "выражать" себя?
       Среди прочего много рассказывал и о том, как серьезная работа, проделанная в юности, может в зрелости упростить жизнь и сослужить добрую службу. Когда писал предисловие к "Войне и миру", то пользовался тщательно прочитанными еще в юности томами. Да и все мои телевизионные выкрутасы по Ремарку тоже наработки моей двадцатилетней поры.
       Днем на метро ездил в Международный торговый центр, в котором я никогда не был. Видел только издалека -- он навис над Кутузовским проспектом. Недавно верхние этажи одной из недостроенных башен горели. Кстати, есть точка зрения, что этот пожар возник не случайно. В связи с отливом некоторых рукавов денежного потока в сторону Сколкова строительство башен замедлилось. А противопожарные дорогие устройства внутри здания начинают работать, только когда здание построено и запущено целиком. Разве эффектный пожар не мог стать хорошим импульсом к срочному добавочному финансированию?
       С верхнего этажа из кабинета одного из моих приятелей -- имя специально не называю -- виден верхний, обгорелый этаж и невеселые окрестности. Метро -- рядом, но вокруг все изрыто. Практически на машине доехать сюда днем нельзя. Видно, как еле движется переполненное Третье кольцо. Краснопресненская набережная тоже забита. Видны также незаконченные башни. В одну из них, по слухам, вложила свои трудовые накопления дочь покойного президента Ельцина Татьяна Дьяченко. Ощущение, что в попытке создать еще один мировой финансовый центр бизнесмены и крупные корпорации привлекались сюда чуть ли не силком. А теперь также чуть ли не силком берут огромные деньги за аренду. Хочешь хорошо жить с каким-нибудь строительным банком или корпорацией -- арендуй у соответствующего собственника высокоэтажную площадь.
       В семь часов как члены комиссии по премии Москвы, мы с С.?П. уже в театре Вахтангова смотрим "Дядю Ваню" в постановке Римаса Туминаса. На премию представлены С. Маковецкий (собственно, сам дядя Ваня, Войницкий), В. Симонов (профессор Серябряков), Вл. Вдовиченков ( Астров). Спектакль, конечно, не мхатовский и, пожалуй, не чеховский. При его жизни и при другом строе его играли в приглушенных тонах, как внутреннюю трагедию, но здесь хоть, в отличие от Ленкома, весь текст произносится довольно точно. Есть какие-то -- что должно говорить о современности -- отдельные фортеля и номера, смысл которых я не очень понимаю, но в принципе, скорее, спектакль мне понравился. Самое главное, что актеры, выставленные на премирование, все как один играют безукоризненно. А что касается самого спектакля, то это во внимание не принимается -- спектакль этого театра нравится какой-то начальствующей даме в новом составе Департамента культуры, как в прошлый раз спектакль Ленкома нравился чуть ли не мэру, а если и не ему, то тоже начальникам. Отдадим честь и дружно проголосуем.
       Вечером включил около 12 ночи телевидение -- Вл. Познер и Алла Пугачева. У нее какой-то домашний вид, замечательно умная, сердечная и интеллигентная женщина, умеющая со стороны взглянуть на себя. Совсем иной образ, чем она же в каком-нибудь жюри рядом с любимой ею Лолитой.
       11 апреля, среда. Ходил в фитнес-центр, прочел дипломную работу очередной заочницы Алексея Варламова, приезжал вроде бы потерявшийся навсегда Саша Офицеров. С него и начну, уже почти десять часов вечера. Саша, оказывается, живет под Москвой в Красногорске, работает в "Правде" -- коммунистическим убеждениям он не изменил, у них с Таней уже трое детей, старшая дочь учится на юриста в бывшем Ленинском университете, а младшей два месяца. Саше 52 года, Таня, наверное, лет на десять его моложе. Первого ребенка они, кажется, зачали у нас с Валей в квартире, на нашем диване. Рассказывал о своей работе, в частности о "Правде", в которой из экономии все время сокращают работников. Саша в "Правде" числится самым молодым. За газету он болеет, страдает, что в газете слишком много нечитабельных, официальных материалов. Я его прекрасно понимаю, потому что знаю, как можно из просто политического материала сделать еще и материал читабельный. Но для этого нужен талант и желание.
       Диплом. Это Мария Ченцова, 35 лет. Несколько небольших рассказов, преимущественно с женской долей, и повесть "Побег" -- это, скорее, бытовая деревенская проза с сильными кусками. Общепринятого "художественного" здесь немного, но есть куски просто удивительные -- женщина рассматривает свое тело, или мальчик наблюдает рассвет, или мальчик с отцом ловит зимой рыбу. С огромной выразительностью и мощью.
       12 апреля, четверг. Утром в "Российской газете" большое открытое письмо производителей молока. Суть его: как достала их конкуренция, и в первую очередь Белоруссия. Она (конкуренция), видимо, очень обострилась после вхождения России и наших соседей в Единое экономическое пространство. В этом письме приводятся и многие другие факты. В частности, большое количество разных пищевых фальсификатов. Упоминалось здесь и пальмовое масло, и украинский сыр. Насколько все это справедливо, я не знаю, но в этой статье было несколько цифр, которые меня заинтересовали. Например, "рынок буквально завален белорусской молочной продукцией, изготовленной из молока стоимостью 9--10 руб. /кг". Далее так: "Чтобы хоть как-то конкурировать, российские переработчики вынуждены снижать закупочную цену на сырое молоко до 12--13 руб./кг". Но если все это так и такие цены реально существовали, почему я, постоянный покупатель молока, их не заметил. В лавках на улицах пакет молока стоит выше сорока рублей за литр, в магазинах почти пятьдесят. Кто же забирает разницу? Переработчик или торговля? И разве существует подобная разница в цене между закупкой и готовой продукцией где-нибудь за границей?
       Обо всем этом я бы не писал, если бы вчера не столкнулся со странной ситуацией в Интернете. Я решил проверить, как расходится моя новая книжка, написанная о Вале. Что же я обнаружил? Она стоит -- в книжном магазине на Тверской 450 рублей, в интернет-магазине -- 383 рубля в сети Озон -- 497 рублей. Но здесь надо иметь в виду следующие два обстоятельства. Я сдавал книгу в продажу по цене 160 рублей за том, ниже себестоимости.
       Днем обещал приехать обедать Вили Люкель из Марбурга, муж Барбары. Мы знакомы с ним и Барбарой уже чуть ли не 20 лет. С раннего утра я принялся готовиться, сходил в магазин, купил овощей, купил осетинский пирог, начистил и нажарил картошки и рыбу. Даже купил полкило ранней клубники. Поговорили о порядках в Германии и у нас. У них тоже реформируют образование. Вили говорил о лишних предметах в школе и об организации изучения иностранных языков. В том числе поговорили о государственном воровстве у нас и в Германии. Судя по всему, там ребята тоже не промах. Поговорили об умении правительства под влиянием общественности давать задний ход. Германия вроде бы решила избавиться от своих атомных станций...
       Вечером дочитал две дипломные работы, начатые еще утром. Стихи Александры Ковалевич (студентка Инны Ростовцевой) и прозу Ольги Богатовой "Зеленоградские окна" (семинар Алексея Варламова). Работы чрезвычайно по качеству средние. В гладких стихах нет ни одного крупного запоминающегося образа, в прозе много случайностей, несбитых фраз и тематическое однообразие. В стихах -- это, скорее всего поэтический путеводитель по городам и весям мира и Европы -- однородность почти школьной рифмовки, в прозе -- традиционная школа и подростковые страсти. Страсти эти отчасти рифмуются с фильмами Гай-Германики: семейные распри, рано взрослеющие школьники. Дети богатых тоже плачут.
       13 апреля, пятница. Я последнее время стараюсь не вылезать из постели, пока хотя бы часочек не почитаю. Утром просмотрел огромный словник, который Максим смастерил мне из дневника 2010 года -- это почти 60 страниц. В понедельник отнесу в издательство и сразу же возьмусь делать "Дневник-2011". Спасибо правительству, за грант -- это позволит напечатать то, что раньше тихо и спокойно печатали государственные издательства. В принципе, для этого гранты и даются, а не только для того, чтобы съездить в Грецию или во Францию. Кстати, попутно... Хотя мы с Олегом Павловым и пообещали друг другу не использовать наши письма, но -- без цитат -- скажу, что он достаточно высоко отозвался о зарубежной части моих дневников и советует собрать из фрагментов путешествий книгу. Возможно, я это и сделаю, но кто издатель? В этом вопросе я полный неумеха.
       Утром в Интернете -- я постепенно становлюсь его читателем -- под заголовком "Хлопонин заработал в 68 раз больше, чем Медведев и Путин" появился материал о заработках наших чиновников. Ах, как выгодно, оказывается, управлять... Кремль и правительство обнародовало доходы 87 своих самых высокопоставленных сотрудников. За 2011 год они получили в сумме 1, 2 миллиарда рублей. Президент и премьер отнюдь не чемпионы. Путин -- 3, 7 миллиона, Медведев -- 3, 4. Об Александре Хлопонине уже сказано -- 484 миллиона. Хлопонин, как известно, вице-премьер и полпред главы государства на Северном Кавказе.
       Есть кремлевский список -- в нем 62 человека, и список правительственный. Хлопонин, естественно, фигурирует в списках обоих. Большие доходы в этом году у вице-премьера связываются с тем, что он продал свои акции. Суммарный заработок "детей Кремля" 962 миллиона.
       Среди министров, правда, вслед за Хлопониным идет по размеру заработка глава Минприроды Юрий Трутнев -- 211, 6 миллионов. Это чемпионы. К ним подбирается Михаил Абызов, курирующий проект "большого правительства". На какие хлопоты не пойдешь, чтобы сохранить богатство, нажитое непосильным трудом!
    В 2011 году он чуть-чуть не дотянул до 100 миллионов -- всего
    98,6, видимо, помешали служебные дела. При этом он занимает
    76 строчку в рейтинге богатейших бизнесменов России 2011 года по версии журнала Forbes, оценившего его состояние в 1, 2 миллиарда долларов. Дальше заработки уже идут ничтожные. Глава администрации президента РФ Сергей Иванов в 2011 году заработал более 6,3 миллионов рублей. Его первый заместитель Вячеслав Володин -- более 3, 99 миллиона рублей. Секретарь Совбеза РФ Николай Патрушев -- более 11 миллионов рублей. Гроши!
       Совсем ничтожными оказались доходы и вице-премьеров. Так, первый вице-премьер Игорь Шувалов заработал 9,6 миллионов рублей, вице-премьер Владислав Сурков -- 5 миллионов рублей, вице-премьер Дмитрий Рогозин -- 4, 2 миллиона рублей, первый вице-премьер Виктор Зубков -- 3, 8 миллиона рублей, вице-премьер Игорь Сечин -- 3,09 миллиона рублей, вице-премьер Дмитрий Козак -- 3 миллиона рублей. Но то, что упускают мужья, вылавливают в гуще трудовой жизни их жены. Лидерство здесь, безусловно, сохранила Ольга Шувалова, получившая в 2011 году доход в сумме почти 365 миллионов рублей. Второе место по доходам среди жен мало зарабатывающих вице-премьеров у жены Суркова. Всего 125,2 миллионов рублей. Доходы супруги Зубкова составили 21,1 миллион рублей, жены Сечина -- 8,96 миллионов рублей, Козака --
    6,97 миллионов рублей. Талантливая семья -- талантлива во всем и в первую очередь в женах!
       "Кремлевские жены", по меткому определению Ларисы Васильевой, от "правительственных" не отстают. Так, супруга помощника президента РФ Аркадия Дворковича получила в 2011 году 45,5 миллионов рублей -- это в десять раз больше, чем заработал ее муж-экономист. Советует ли иногда муж-экономист, как следует поступать с капиталом, или, лежа в постели, супружеская пара ведет разговоры исключительно по вопросам искусства и нравственности? Пресс-секретарь главы государства Наталья Тимакова заработала 3, 9 миллиона, ее супруг -- более 30, 5 миллионов. Годовой доход полпреда президента в Приволжском федеральном округе Михаила Бабича составил 1,9 миллион рублей, его жены -- 71,1 миллиона.
       Наряду с решением внутрироссийских проблем, наши властные персоны умеют взглянуть и вдаль. Классики литературы говорили о широте и всемирной отзывчивости русского характера. Именно поэтому, кроме обширной российской недвижимости, у четы Хлопониных оказался домом с хозяйственными постройками в Италии. Шувалов, судя по декларации, арендовал дома в ОАЭ и Австрии и еще квартиру в Великобритании. В пользовании Абызова -- специалиста, как уже было сказано, по "народному правительству" -- числится квартира и гараж в Великобритании. Супруга уполномоченного при президенте РФ по правам ребенка Павла Астахова имеет квартиру в Монако. У жены помощника главы государства Сергея Приходько есть жилплощадь на Украине. Власть не назовешь неимущей. А сколько, при известной правительственной ловкости, скрыто! И разве тогда не понятно, чьи интересы эта власть энергично защищает!
       Перейдем к технике вельможных владельцев... По себе знаю, как интересно разглядывать, "как люди живут". Разглядываю. Семья Шуваловых может похвастаться еще и внушительным автопарком. Три Mercedes, Jaguar и Ford, советский лимузин ЗиЛ-41047 и даже ВАЗ-2101 -- знаменитая "копейка", дебютная модель Тольяттинского автозавода. В собственности четы Хлопониных -- Bentley, Jaguar, Mercedes, мотоцикл Harley Davidson и катер. Трутневы владеют машинами Porsche, Maserati, внедорожниками Volkswagen Touareg и Nissan Patrol, квадроциклом и снегоходом. За Абызовыми числятся не только автомобили Mercedes, Porsche, Aston Martin, мотоциклы Harley Davidson и BMW, снегоход Yamaha, но и вертолет марки Robinson.
       Как они с этим обилием машин, гаражей, квартир справляются, ума не приложу! И как все же проклятая госслужба отвлекает этих высокоталантливых людей от настоящих и очень прибыльных дел! Но интересно: чем богаче отрасль, которой чиновник управляет, тем значительнее его доходы. Мой дорогой бескорыстный читатель, набери в Интернете фамилию министра Трутнева, он занимается нашими недрами, и сделай свой вывод!
       Сегодня необходимо поехать на дачу, мастера вроде бы закончили мою многострадальную крышу, везти деньги. Размечтался провести в Обнинске два полных дня, съездить, наконец-то, на Пасху в сельский храм, но обстоятельства, как известно, сильнее нас. Вспомнил, что в пятницу обещал съездить в университет Туро к Роману Михайловичу Мурашковскому. Мне он и сам интересен, но он еще один из самых в моей жизни информированных знакомых. Был и повод -- вчера Р. М. исполнилось 65. Поговорили часок, перебрасываясь, как бродящими сюжетами, эпизодами из недавнего, но уже ставшего историей прошлого. Мне это особенно интересно, потому что Р. М. был в самом начале перестройки одним из консультантов Ельцина. Мурашковский самым подробным образом знал ту группу людей, которая потом, уже и официально, стала преступным сообществом. Он знал и дал характеристику Невзлину, был знаком с бывшим режиссером Гусинским, знаком с Березовским, Бурбулисом. Ах, как они все мечтали распилить Россию. Не удалось только по случаю. Много раз Р. М. встречался с Лужковым. Его всегда удивляло, даже когда все под Лужковым зашаталось, что мэр верил, что его все-таки тронуть не могут и что соратники и люди искусства, для которых он так много сделал, его не предадут. Ах, как, оказывается, предали! Вспомнили и Ф.?Д. Бобкова, который работал у Гусинского. Судя по всему, театральный режиссер на чем-то попался и стал осведомителем. Ну а потом уже, когда глава грозного 5-го управления оказался на пенсии, это был акт взаимности -- взял его к себе на работу. Здесь и еще был своеґобразный момент -- приятно иметь в прихожей значительное лицо.
       Многое о том, что рассказывал Мурашковский, в свои рассуждения о современной жизни не вставляю -- чужие тайны особого отношения. Но вот один эпизод, связанный с соседом Мурашковского по удачно приватизированной квартире -- а это знаменитый жилой дом на улице Косыгина, в котором жили первые лица советского истеблишмента. Итак, при Ельцине -- рассказываю, как запомнил, -- недолго был один министр внутренних дел, которому было поручено собрать компромат на всех значительных личностей эпохи. И внезапно оказалось, что на каждого из ельцинского и не ельцинского политического окружения есть компромат. Его, как ни искали, не оказалось только на Лигачева. Вот тебе и "Борис, ты не прав". Кстати, человеку без компромата исполнилось почти
    92 года. Спокойная совесть огромное в жизни подспорье.
       От Мурашковского пришлось ехать на Манежную площадь. Там у охранника храма св. Татианы был для меня билет на Пасхальную Патриаршую службу в Храме Христа Спасителя. Олеся Александровна Николаева не забыла моей просьбы. Ну а дальше поехал на дачу, хотя и только на один день, но все равно радостно. Я только удивляюсь себе, как нерасчетливо живу. Осталось жить с гулькин нос, а все равно ни от чего не отказываюсь, все впитываю, живу на полную катушку, будто, как в молодости, впереди расстилается целое поле жизни.
       По дороге на дачу крепко затарился в "Перекрестке": покупаю продуктов много больше, чем могу съесть, Это все испуганный атавизм военной бескормицы. Уже на подъезде к участку полюбовался крышей, такой же богатой, как у моих соседей. Не хотел отставать и, чтобы не тратить времени, особенно не торговался и взял тех же мастеров с прорабом Славой, что и они. Работа через дорогу, это бывший дом моей соседки Валентины. Как быстро исчезают последние следы, оставленные чьей-то жизнью.
       14 апреля, суббота. Утром было довольно мрачновато, но все равно хотелось скорее вскочить с постели и бежать на улицу. В уме я еще с вечера держал чуть подправить теплицу у забора и в маленькой теплице у дома посадить на зелень лук. И тем не менее я взял себя в руки и дочитал последнюю работу, кажется седьмую, к защите в понедельник. Это опять ученица Алексея Варламова?-- Екатерина Вайсфельд. Работа имеет общее название "Тверской король" и, судя по вступительной статье, очень интересный замысел. Сельские и городские дети, живущие летом где-то в тверском захолустье, и разные судьбы. Прелестный маленький Стас превращается в некоего короля криминала. Повествование ведется от имени героини, и поэтому любовная история. Это как раз интересные сцены, детские сцены несколько размытые, общие, где не получается символического значения. Есть стремление заселить все повествование, т. е. деревню, еще и жителями, но это, скорее всего, не получается, персонажи различаются именами и именами отчествами. Основной недостаток -- даже не верится, что это ученица Варламова, -- это почти полная разбалансировка речи. Ошибок и синтаксических, и смысловых немыслимое количество. По идее, надо бы до защиты не допускать, но просто жалко заочницу, у которой такие обширные планы. К концу повествования, правда, стилистика несколько улучшается... Может быть, дальше и пойдет?
       Теплицу поправил, лук посадил. Определенно в смысле физических сил чувствую себя лучше, чем в прошлый год. Приезжал прораб Слава, отдал ему деньги. Как поведет себя крыша, не знаю, по крайней мере, она красивая и вызовет определенный энтузиазм у соседей. Пока вся терраса залита водой, которая натекла, пока крыша была раскрыта, через утеплитель. Как все это высохнет -- не знаю. Слава обещал добавить еще сливы, поставили только два, да и те короткие. Но самое главное -- как следует ли утеплена крыша? Лампочка в кладовке под крышей -- оттуда все и можно проверить -- разбита.
       Уехал в 15 часов, домой приехал около 18. Пытался поспать, чтобы после дороги взбодриться. Я давно хотел попасть на Пасху в собор. Много раз я смотрел Пасхальную службу по телевизору и всегда считал подобные передачи одними из лучших. Но последнее время я все настойчивее ищу в себе некий внутренний слом, который принесет не головную, а подлинную веру. Я почему-то верю, что это придет, и постоянно ищу те ситуации, когда моя душа раскроется. Вот теперь уже точно я постараюсь, если, конечно, буду жив, прийти сюда же на следующий год именно потому, что в этом году все было не так удачно.
       Оказалось, что все пригласительные билеты на Патриаршую службу имеют несколько градаций. В центре храма и слева алтаря -- это для более привилегированной публики. Вход в эту часть собора через Нижнюю церковь. Слева, как раз напротив своего места, во время службы я даже увидел стоящих в специальной ложе Медведева с женой, Путина без жены и одинокого Собянина. Наверное, здесь, в храме, была собрана вся чиновничья элита несмотря на их грехи и веру. Все я увидеть не мог, потому что в "моей" части храма, между стоящей публикой попроще и передней частью, где собственно происходило все действие, было отгорожено еще некоторое пространство, на котором, как только началась служба поднялась со своей аппаратурой пресса. Они отгородили всю толпу верующих низшего разряда от происходящего. Путина и жену президента в красном платье и с белой накидкой я увидел только в какую-то щель между спинами и телевизионными трубами. Мы все слушали, но, правда, видели, когда кто-нибудь из священников, прислужников или сам патриарх выходил из Царских врат. Патриарх был значителен, возглашал с силой и внутренней уверенностью мхатовского актера. Я в этот момент перестал думать, носил ли он все-таки на руке драгоценные, стоящие целое состояние часы "Брегет", воспетые еще Пушкиным, или не носил? Я отзывался патриарху: "Воистину воскресе!"
       Ушел я из храма в начале второго часа и службу досматривал с прекрасным комментарием уже по ТВ дома. Эти передачи с простыми и одухотворенными лицами верующих у ТВ получаются всегда и неизменно.
       Собственно, расстроили меня не плохие и неудобные места, к этому я был готов, а окружающий меня народ, вернее несколько довольно случайно попавших сюда молодых людей. Не повезло. Во-первых, я узнал, что несколько активно протискивающихся всю службу вперед и вперед совсем юных девушек рассчитывали в первую очередь на то, что попадут в телевизионную камеру. Они аккуратно отжимали публику и медленно стремились в зону телевизионного обзора. Но Бог с ними и с их девичьим честолюбием.
       Второе, что меня просто удручало, это разговор двух молодых людей, стоящих передо мной, и некоего мужчины постарше, который им много объяснял за жизнь. Из их непрекращающихся разговоров я узнал, что один паренек, из Белоруссии учится на военного дирижера -- часть его, вернее, Военный музыкальный университет находится на Комсомольском проспекте. Другой разговорчивый паренек -- с Украины -- рассказывал о сложностях и ценах жизни у него на родине. Но инициатором оживленной беседы был все-таки мужчина постарше. Он рассказывал, как у них в Троицком был Путин. Для молодых провинциалов, которые видят перед собой вождя в непосредственной, а не телевизионной близи, это было невероятно интересно.
       На все это я, конечно, не обратил бы внимание, если бы во время этого разговора несколько священников по переменке не читали Евангелие. Я пытался вслушаться в слова, которые именно сегодня имели для меня огромное значение, но не мог сосредоточиться. Милое светское жужжание все время влетало в смысл. Правда, потом всю компанию с женской отчаянной решимостью отчитала моя соседка. Но сосредоточенные минуты были потеряны.
       15 апреля, воскресенье. Я уже не разбираюсь, высыпаюсь я или нет, бодрость -- вещь приходящая и случайная. Утренняя молодая бодрость уже давно отбушевала. И утро было тому серьезное подтверждением. Вчера звонил дежурный из гаража и сказал, чтобы я приезжал получить или внести какие-то деньги. На обратном пути около Лужников, уже с набережной зачем-то подъехав под мост, я запутался и прямо на дороге спросил у постового капитана, можно ли мне проехать налево. Но, когда я обернулся и повернул налево, передо мной оказалось три дороги. Впереди абсолютно пустое пространство, ни одной машины, ничего, за чем можно было бы последовать, и, направляясь вперед, я совершил ошибку: на полкорпуса въехал на сплошную линию. Сейчас же во всем разобрался и тут же получил некую беседу. Капитан, с которым я разговаривал, а вернее, который, как мне показалось, скорее, вымогал у меня некую "ссуду", все время называл меня "отцом". Тот словесный балет -- "отберу права на четыре месяца", "пусть вас суд прощает" -- я не описываю. Я тоже мастер влиять на психику и на подсознание. Я очень аккуратно заронил в нем тревогу, что справедливость не только колесо на разделительной полосе, но и некоторое его участие, когда он не предотвратил мою невольную ошибку. Отобрав мои водительские права, доблестный капитан сдался перед моей гипотетической жалобой, нежеланием что-то ему предлагать и прерывать доходное время. Стояло замечательное утро для охоты. Народ уже разговелся и возвращается домой. Почти у каждого можно спросить: "А ты вчера не пил?" И здесь -- уже можно брать все. А я предлагал ему писать акт, и еще неизвестно, как в дальнейшем себя поведу. Фамилию, должность и звание я уже спросил. Но суть все-таки не в этом. Права, вздыхая по неполученной выгоде, полицейский мне вернул. А вот его настойчивое "отец" теперь останется со мною, и видимо уже навсегда. Не смотрись в зеркало, отец!
       Весь день занимался Дневником, что-то варил, поливал рассаду, а вечером поехал в Центр драматургии, куда сейчас перевели с Таганки Центр Алексея Казанцева и Михаила Рощина. Центр теперь на Беговой, в том месте, где когда-то помещался театр "Вишневый сад". Оля Галахова, жена Анатолия Королева, оказалась здесь куратором нового театрального проекта. Формулирую по афише. Это пьеса Лукаса Берфуса "Путешествие Алисы в Швейцарию". Пьеса об эвтаназии. Смотреть, конечно, мне в моем возрасте было нелегко, но спектакль получился яркий и смелый по актерской игре. Вдобавок ко всему в Центре две знаменитые актрисы -- Ольга Яковлева, когда-то звезда А. Эфроса, и Елена Морозова, которую я знаю уже лет десять, еще с Гатчинского фестиваля. Когда прочел на афише, что постановка некой Виктории Звягиной, то подумал, что какая-то старая и матерая тетка. Оказалось, невысокая, миниатюрная девушка, ученица Леонида Хейфица. В спектакле есть несколько "толчковых" моментов, когда сердце поднимается к горлу, ради которых мы и ходим в театр. Кино может вызвать слезы, переживания, но никогда таких взрывов в душе. Мне еще во что бы то ни стало хотелось бы отметить некоего молодого, но прекрасно работающего актера Антона Кукушкина, который свою роль проводит на английском языке. Да и другой актер -- хозяин квартиры, в котором доктор вершит роль Бога, -- Кирилл Лоскутов тоже хорош.
       Вернулся домой и ел уже давно сваренную с луком и томатной пастой фасоль. Потом наелся кураги, завтра сахар опять будет высоким. Не могу без сладкого.
       16 апреля, понедельник. Утром дочитывал серию статей Станислава Куняева о Серебряном веке и его наследниках. Читается все это как детективный роман. Жало статьи направлено, скорее, на сегодняшний день и особо против так раздражающих Станислава Юрьевича "шестидесятников". Прошлому тоже крепко достается: за измену национальным традициям, за западничество, за моральный упадок. Собирая материал, видимо, всю жизнь, Куняев о многом напомнил. Есть, правда, за всем этим и оттенок собственной, личной горечи... В поэты эпохи выбились Евтушенко, Рождественский, Вознесенский, Окуджава. Но у этих эпохальных поэтов, так быстро отринувших власть, с которой они заигрывали, и которой льстили, в творческой биографии есть занимательные моменты. Все, оказывается, может быть за исключением Беллы Ахмадулиной, написали по поэме, а у некоторых и по несколько, о В. И. Ленине. Творец "пыльных шлемов" Б. Ш. Окуджава здесь тоже хорошо постарался. У меня возник вопрос: как же поэт может предать свое творчество? И предали, и забыли, и исколотили все каблуками.
       Достоинством статьи стал ее фон, количество подробностей. Кажется, Куняев собирал материал всю жизнь: растленная составляющая Серебряного века. Для себя отметил, что в высказываниях Иоанна Кронштадтского, приведенных в работе, очень много разумного и точного. Раньше эту фигуру я всегда воспринимал как сгущение всяческого мракобесия. Эстетический монолит, даже не монолит, а континентальная платформа "серебряного века" дала трещину...
       Сегодня утром отдал Леше Козлову печатать "Дневники-2010", обложкой, наверное, станет большой рисунок Ксении Фрикауцен. В три часа началась защита наших заочников. Собственно, в моих оценках, подтвержденных нашими оппонентами, ничего не изменилось. Если об оценках, то они, как я и предполагал, такие: "пять" -- Мария Ченцова, Артем Хмелевский, Ирина Хаустова, Евгения Лорес; "четыре" -- Александра Ковалевич и "три" -- Екатерина Вайсфельд. Порадовали меня наши оппоненты. Прекрасное ироничное профессорское выступление С.?П. Толкачева, таким свободным и раскованным я его еще не видел. Замечательную принципиальную и до некоторой степени убийственную рецензию написал Игорь Болычев на студентку Алексея Варламова. До этого у Алексея все шло довольно гладко. Не могу утерпеть, чтобы не выписать из нее кусок.
       "Дипломная работа Екатерины Вайсфельд вызвала у меня неподдельное изумление. Вот несколько выражений с первых страниц повести: "...в открытые окна взмыленного поезда врывается ветер, приносящий свежий запах ПРОЛЕГАЮЩИХ лесов и полей" (с. 4, даже если надо читать прИлегающих -- намного легче не станет); "...оставляя в боковом стекле поля с РАССЫПАННОЙ ПО НИМ СКОТИНОЙ" (с. 4). "По сей день количество деревянных домов намного превышает каменные пятиэтажки" (с. 5). "Деревня, ... раскинутая по двум берегам вдоль маленькой, тонкой речушки" (с. 6). "они <реки> вливаются друг в друга под перпендикулярным углом..." (с. 6). "...<Река> шире, чем та, что делит деревню на две части своими берегами (с. 7); "...чистое небо, не доросших до своей пиковой точки деревьев" (с. 7). Или "...медведь <, который> такими же охапками малину себе в рот кладет" (с. 26).
       Такое обилие, мягко говоря, стилистических неточностей допустимо в работе, поданной абитуриентом на конкурс в Литературный институт. Но как объяснить это в дипломной, выпускной работе?
       Никто не может добавить студенту способностей и таланта. Но научить его более-менее правильному русскому языку Литературный институт может и должен.
       Тем более, что у Екатерины Вайсфельд есть способности..."
       Продолжаю об оппонентах. Геннадий Красников еще раз меня поразил своей удивительной начитанностью и проницательностью, когда сказал, что через стихотворные тексты очень успешной Елены Лорес все же просвечивают заимствования.
       17 апреля, вторник. Когда ехал на машине в Институт, радио-FM все время передавало три новости:
       -- Думцы придумали новую кару для оппозиционеров, выходящих на митинги, -- мести улицу от 20 до 200 часов.
       Это так понятно: думцы охраняют власть и режим, который им удобен и выгоден. Богатые охраняют неизменность своего состояния. В связи с этим вставляю цитату из вчерашнего Интернета.
       В российской Госдуме 39 депутатов открыто показывают более одного миллиона долларов США дохода, полученного за 2011 год. Больше всего заработали представители "Единой России": из 237 членов фракции 23 зарабатывают от 30 миллионов рублей в год и больше. Семь миллионеров в "Справедливой России", в ЛДПР -- пятеро депутатов открыто признают себя долларовыми миллионерами, среди коммунистов их четверо.
       -- Трое подельников, среди которых один работник Министерства сельского хозяйства, кажется один из них даже директор департамента, похитили полмиллиарда рублей. Директор департамента находится в розыске.
       Эту ситуацию я даже не копаю. Что-то подобное происходит каждый день. Дня не проходит, чтобы не объявили о все новой и новой краже. Меня удивляет только одно: как же в России много денег, что до сих пор всего не раскрали!
       -- В Москве во время стройки "сложился" шестиэтажный дом. Погибли рабочие из Средней Азии.
       Недавно горела башня, теперь вот рухнул дом. Уже сказали, что это жадность предпринимателей. Самостоятельно наши "дельцы" решили надстроить один из цехов какого-то предприятия и превратить его в Торговый центр в шесть этажей. Жадность сгубила людей!
       Утром узнал, что в институт, на семинар к А. Сегеню, приезжает В. И. Хотиненко, знаменитый режиссер, фамилию которого я впервые услышал еще от Вали. Сейчас он заведует кафедрой режиссуры во ВГИКе, несколько лет назад Хотиненко снял фильм "Поп" по роману Саши. Встреча должна была состояться в 11часов, и такой случай я решил не пропускать. И мне интересно, и, думаю, моим ребятам.
       На семинаре провел обсуждение двух моих заочниц Оли Маркарян и Айгуль Нургалиевой за час. Все назначенные оппоненты -- Женя Былина, Миша Тяжев, Леша Костылев, очень точно все разобрали. Это уже старая моя песня -- как ребята выросли и как быстро умнеют и мужают. Семен высказал очень точную мысль, что Нургалиева пишет "насильственно литературным языком". Миша похвалил Олю, потому что дело это знает.
       В одиннадцать началась встреча с Хотиненко, но, честно говоря, сегодня я ждал от него большего. Интересно рассказывал о своем поступлении во ВГИК. Во ВГИКе всегда было три тура. Но вот фраза кинорежиссера: "Пришлось вводить 4-й тур, чтобы перебить баллы ЕГЭ". Дал нашим студентам один добрый совет: когда кажется, что совсем плохо, надо переждать. Трудности -- это всегда поиск новых решений. Препятствие -- всегда в творчестве подґсказка. Много говорил интересного про Интернет. Здесь к его мнению я решил прислушаться. С одной стороны, это мировая поґмойґка, а с другой -- и для кинематографиста и для писателя это шанс. Хотиненко вспомнил, что в советское время давали средства и для того, чтобы студент снял курсовую работу, и отпускали средства на диплом. Но теперь талантливый человек -- так изменилась техника -- может снять фильм чуть ли не на телефон. По мнению Хотиненко, литература постепенно будет уходить в Интернет. В Интернете тоже рождаются звезды. Считает, что кино -- это единственный современный вид искусства, все остальные себя исчерпали. Кино также двигает некоторый прогресс техники.
       На вопрос одного из наших студентов, что сделать, когда напишешь сценарий, Хотиненко ответил, что сначала сценарий надо застолбить в РАО. В кино, как и в жизни, очень много краж. Не надо Хотиненко путать с Бортко.
       Домой приехал достаточно рано -- в 13.40, по Центральному телевидению шла передача с моим участием, естественно, я все проворонил, но увидел одну свою реплику об ипотеке как о виде современного рабства для молодежи. Не могу сказать, что свеж!
       В Москве резко потеплело, подсохло. Кстати, мы все время ругаемся на гастарбайтеров, но никогда наш двор в эту пору не был такой чистый. Киргизы с утра и до вечера что-то скребут, перелопачивают, чтобы скорее таял снег, метут.
       18 апреля, среда. Сегодня юбилейный вечер Игоря Волгина, куда надо бы было сходить, но Алексей Варламов принес билет на церемонию вручения Горьковской премии. Здесь у меня долг -- я ведь тоже два года назад стал лауреатом. Было интересно, еще и в связи со сменой главного редактора в "Литературной учебе". После Максима Лаврентьева все тот же Алексей Варламов. Кое-что, конечно, изменилось и меняться в направлении обязательно будет, я это чувствую по осторожному и вдумчиво-сбалансированному подбору лауреатов. Публика тоже, безусловно, иная. Довольно таинственную историю с переносом зала и места вручения пропускаю: в конце здания ворота с калиткой, а дальше вход в белую дверь кафе "Шоколадница", предъявление паспорта. Сразу же встретил Сережу Чупринина и Наташу Иванову. Сережа: "Меня раньше сюда не звали, пришел посмотреть". Но раньше сюда не звали и Олесю Николаеву с Сашей Сегенем. Если сюда прибавить еще и кое-кого, помеченного в оглавлении первого номера "Литературной учебы", то невольно возникает мысль о некоторой компоненте писателей, близких к нашим церковным иерархам. Были даже люди из редакции "Нашего современника". Взглянув на это большое и хорошо подобранное по сглаженным противоположностям собрание, я решил, что быть Алексею и ректором Литинститута и возглавлять Союз писателей России. Это же стремление сбалансировать все стороны литературной битвы выразилось и в жюри -- председатель сам А. Варламов, члены жюри -- Олеся Николаева, Александр Кабаков, Лев Пирогов, Лев Данилкин. Боже мой, но как же все эти люди клановы и тенденциозны, объединить их могла только сложность времени и витающая в воздухе опасность. Теперь премии: все тот же роман "Вивальди" Миши Попова, который был отмечен премией "Москва--Пенне", стихи Юрия Могутина, не отец ли это Ярослава Могутина? По крайней мере, это муж дочери
    М. П. Лобанова, Марины. Премию также дали Николаю Скатову -- это литературная критика. Основная премия, так сказать, за общий вклад, как художника и писателя, нашла себя в лице Гарри Гордона -- отца постоянного ведущего церемонии Александра Гордона. Очень красивые формулировки не выписываю, даю по существу. Все уравновешено, все довольны.
       Всех выступлений не пишу, это было неплохо, но, естественно, самый большой интерес вызвало выступление Людмилы Александровны Путиной, так сказать хозяйки помещения и, в известной мере, ежегодной спасительницы премии -- в этом году она попросила бизнесмена Виноградова -- "премии помочь". Говорила она хорошо, искренне, точно, душевно и филологически грамотно. Я опять пожалел, что не взял с собой ручки. Кое-что я запомнил. Во-первых, чувство безусловного уважения к писательскому труду.
       После окончания церемонии Александр Гордон предупредил журналистов -- никаких съемок во время фуршета. Кормили, кстати, как всегда, хорошо. Я, несмотря на то, что поел дома ухватил несколько блинчиков с грибами, шашлык из рыбы и пирожное -- прости, мой диабет. До метро "Кропоткинская" шел пешком.
       Утром продолжал читать дипломы. Постараюсь в этом году сделать к экзаменам сборник "Проза заочников". Отчет о прочитанном сделаю чуть позже.
       19 апреля, четверг. Пропустил клуб Н. И. Рыжкова, что мне не свойственно -- это всегда знания о времени из первых рук. Но так уж сложились обстоятельства. Еще вчера позвонил Александр Кондрашов из "Литературной газеты" и попросил написать колонку о телевидении. В газете идея -- начать рубрику "Писатель и телевидение", я сначала начал себя страховать и пообещал сделать все это только в самом конце апреля, а потом что-то на меня накатило, и я решил: встану утром и напишу, несколько идей есть. Писал, естественно, от руки, потом все это долго перелагал в компьютере. Мне кажется, неплохо получилось, но вряд ли газета напечатает. Здесь и уже прошедшие события, и церковь, и обоюдоострый характер материала. Как свидетельство, что весь день не бездельничал, перепечатываю этот материал. Но здесь есть и еще один повод -- это образец, как личные, случайные и занесенные в дневник наблюдения могут переплавиться в публицистику.

    Телевизионный народ

       Я всегда полагал, что передачи, которые Первый канал ведет на Рождество и Пасху, неизменно оказываются передачами лучшими. Этот вывод я сделал еще давно, когда по романтическому отношению к телевидению смотрел почти все и неизменно всему доверял. Привязанность к этим "религиозным" передачам связывалась у меня, наверное, как и у многих из поколения атеистов, с поиском "якорей" в жизни, с попыткой обрести подлинность веры, которой обделило нас время. Но передача -- передачами, а подлинная жизнь -- жизнью. В этом году мне удалось на Пасху попасть на Патриаршее богослужение.
       Пригласительный билет в Храм Христа Спасителя по моей просьбе достала мне моя коллега, знаменитый поэт, по семейным связям близкая к крупному церковному чиновнику. Сразу я обнаружил, подойдя поздно вечером к храму, что некий билет или пропуск имеет несколько разновидностей. Одна -- это когда тебе можно прийти и слушать службу справа от алтаря, стоять как раз на той стороне, где обычно находится неизменно приезжающий на службу президент. Вход в этот придел храма через Нижнюю церковь. Через Нижнюю церковь запускают и ту часть благочестивой публики, которая будет стоять в середине -- собственно, ей будет виднее всего, и, раздвигая ее, пойдет Крестный ход во главе с патриархом. А вот со стороны Волхонки, через северный вход, ну и, естественно, через все рамочные детекторы пойдут остальные миряне, у которых была заветная бумага. У них обзор будет самый неважный, потому что между ними и центральной частью храма, за некоторой оградкой на специальном возвышении поместят прессу: объективы, микрофоны, камеры. Пресса загородит большую часть обзора. Но все равно -- я хотя бы здесь, говорю я себе -- будет видно, когда к началу Полунощницы приедет президент Д. А. Медведев с супругой, будущий президент В. В. Путин и московский градоначальник С. С. Собянин. Будет виден и амвон, и Царские врата, откуда будут выходить и патриарх Кирилл и священнослужители.
       Я пришел в храм часа за полтора до начала службы. То впечатление одухотворенности жизни, которое всегда у меня возникало при просмотре передач из храма, присутствовало и на этот раз. Оно связано было не только с праздничным убранством собора, добавочным телевизионным светом, но, в первую очередь, с возвышенно-торжественным выражением лиц верующих. Всех ли лиц? Об этом я и хотел бы написать, связав некоторые эпизоды происходящего с телевидением.
       Как обычно, верующие стараются подойти как можно ближе непосредственно к месту, где происходит все таинство. Это понятно, я тоже постарался стать поближе к тому барьерчику, который отделял верующих сектора, где я стоял, от прессы. От этого заветного барьерчика меня отделяло что-то рядов пять. Все вокруг сверкало -- пробовали свет, зажглись огромные паникадила. Справа от меня и чуть впереди на высоком помосте стояла стационарная телевизионная камера с мощным объективом. Несколько других камер стояло подальше, на хорах. Народ, отряхнув мирские заботы, прибывал волна за волной.
       Я не совсем точно чуть выше написал, что пришел в храм "к началу службы". Служба уже шла. Два священника, сменяя друг друга, замечательно ясно читали Евангелие от Иоанна, которое обычно читается в этот день. Ждать оставалось что-то около часа, и я приготовился сосредоточиться на этом чтении. Ни одно медленное чтение Евангелия не проходит для человека, особенно старого человека, безрезультатно. Осталось ведь не так много, и невольно начинаешь думать о непреходящем.
       Как же я себя корю за ту суетность мыслей, которая у меня здесь возникла!
       Сначала это были две совершенно юные девы, которые подошли со следующей волной верующих и встали почти позади меня. Я бы не обратил внимания на их таинственные перешептывания, если бы они смирно стояли на месте, но они еще хотели перемещаться и старательно начали свое настойчивое передвижение к первому ряду, отжимая пожилых людей. Они пользовались каждым выдохом стоящих рядом, чтобы хотя бы на несколько сантиметров протиснутся вперед. Я бы даже сказал, что совершали они это не только последовательно, но и даже безжалостно, оттесняя порою и детей. Я суетно начал приглядывать за ними и вдруг понял, что цель их не приобщение к тому, что является самым ценным и хранится в наших душах, а стать в непосредственной близости к телеобъективу, занять самую выгодную позицию под жерлом телевизионной камеры. Я буквально услышал это признание от них, когда они перешептывались, оттесняя меня, и оказались впереди.
       Вот тут я и подумал, какое ложное место заняло телевидение в нашей жизни. Общеизвестно: нет телевизионного экрана -- нет и актера, не выступает в каждой передаче -- нет писателя, не обруган и не развенчан на НТВ -- нет эстрадного певца. Эту мысль можно было бы развивать и дальше и аргументировать и аргументировать, называя имена, фамилии, псевдонимы, прозвища и степень звездности. Да и кого мы только не производим в звезды! Потенциала таких "величаний" не хватает даже на звездную пыль! Каждый, оказывается, хочет идентифицировать себя на телеэкране! Если меня не видно -- значит, меня нет. Есть в этом процессе даже жажда выказать свое косноязычие. И вот тут, обнаружив поразительный феномен страстной любви к телевизионной публичности, я вспомнил о той публике, которую телевидение так часто выдает за народ.
       Обычно этот народ предстает в качестве хлопающей в ладоши массы, располагающейся за спинами привычных телевизионных говорунов. Иногда мне кажется, что проявляет эта масса свое единодушие по команде режиссера. Иногда -- что, особенно не вслушиваясь в смысл разговора, она приветствует своими аплодисментами заведомо противоположные тенденции и мнения. Хлопает удачному словцу или смыслу? Тогда где же истина?
       Иногда -- эта телевизионная масса, рассаженная во втором ряду и третьем ряду, персонифицируется в некоторые страшные индивидуумы, как, например, в "народной" передаче вечно юного Малахова. Но это не мой народ! Пышные тетки с пышными "халами" на головах и с такой невероятной морально-этической определенностью. Они обсуждают порою то, о чем ни один порядочный человек не решился бы заговорить! Как они рвут друг у друга микрофон, и с какой невероятной силой утверждают себя как верные жены, идеальные матери, непримиримые граждане, честнейшие и бескорыстные работники. Сколько же они знают о том, как надо жить!
       И вот тут я невольно вспоминаю свою юность и первые приработки на "Мосфильме" в массовках. Первые в мои 16 лет заработки. Все это было не так просто. Надо было быть в добрых отношениях с "бригадиром", в соответствии с заданием быть одетым. Но нам никто не предлагал говорить. Тогда платили по
    3 рубля. Сейчас 300--500 рублей. Как-то оказавшись в Останкино на передаче у Александра Гордона, я видел этих пожилых и молодых женщин, старательно выстроившихся, чтобы занять места немых персонажей в студии. Здесь, конечно, и возможность к некоторому заработку, но и страсть к самоидентификации, которая, как многим кажется, без телевидения невозможна.
       Но безграничная власть телевидения заканчивается. Я, наверное, зря ругаю теток, приятельниц и конфиденток Малахова. Они ведь все говорят в соответствии с тем, что телевидение им же внушило. Сколько раз оно уже прокрутило и формы и образцы! Специалисты знают, что есть технологии, позволяющие достаточно энергично управлять через голубой экран любыми массами, интегрируя общественное мнение. Одинокий в этом мире человек не может справиться с телевидением. Но на смену телевидению приходит Интернет, к которому пока технологий подобрать не удается. И не удастся -- потому что здесь миллионы индивидуальных мнений. Как же это опасно для непопулярной власти.
       Ну, а что же делать с бедными девушками, которые так активно протискивались к телевизионной публичности? Простим их, может быть, они из ближнего Подмосковья, или Подмосковья дальнего, или с Украины, и им так хотелось, чтобы дома родные увидели их простенькие молодые мордашки.
       Вечером, уже перед сном, почти случайно включил телевидение. У Соловьева встречались старые телевизионные борцы: Никита Михалков и Виктор Ерофеев. Разговор, кажется, шел о церкви и отношения к ней либералов и демократов. Естественно, прямо ничего не говорилось. Витя, кажется, идентифицировал себя как русского христианского писателя. Все это было очень интересно, тем более, что в прошлой, когда-то знаменитой битве между этими "рыцарями" победил именно Витя. А вот теперь счет в пользу Михалкова и с сокрушительным результатом. Наше русское и выстраданное православие не замай! Этим мы ни с кем делиться не станем. Кое-что в этом сражении подразумевалось, но спор в основном шел о Русской православной церкви. Михалков говорил о редком напоре на нее либеральных сил. Состав этих либеральных сил хорошо известен.
       20 апреля, пятница. Занимался английским, что для меня совершенно бессмысленно, и ходил в фитнес-центр. Полил также какой-то химической гадостью рассаду, которую почти уничтожила тля. На пятницу и субботу обязательно надо уезжать из города.
       Вчера был у меня мой племянник Валера. Я его считаю одним из умнейших людей. Разговоры с ним всегда дают мне какие-то новые импульсы. Вот и сейчас решил, что пора что-то начинать делать серьезное, а не всю жизнь тратить на дневник. Я всегда помню и соображение П. Басинского, высказанное в одной из его статей: зачем Есин только это делает! Меньше обстоятельности бухгалтера и больше свободного времени для чего-то серьезного и нового. За вчера, позавчера и сегодня прочел четыре работы. Укладывается в сознании все это очень трудно.
       "Старые друзья" Яна Мищенко. Собрание небольших рассказов. Простые, точно и трогательные написанные истории. Скорее всего, 35-летний Ян получит свою пятерку. Я отобрал для книжки три рассказа и "отрывок из повести". Особенно тронул меня рассказ, который по смыслу трагически близок и мне: на помойку дети умершего читателя выкинули книги с пометками; герой рассказа приносит их домой. Такое было -- повторяюсь -- и со мной.
       "Перегонщики" -- маленькая повесть и рассказ" Ксении Маляевой. Повесть очень не женская, но написана просто замечательно. Это перегонщики и скупщики японских машин -- из Центральной России в Владивосток. Немножко жаль, что повесть внезапно заканчивается, читал бы и читал. Естественно, все в порядке по стилистикой.
       "Очарованный эстет" -- рассказы и глава романа Германа Арзуманова.
       "И будет еще день" рассказы Елены Котёлкиной.
       Руководитель всех четырех работ -- Михаил Петрович Лобанов. Для меня здесь всегда загадка -- пожилой человек, скорее публицист и теоретик, нежели прозаик, и всегда у него одни из лучших студентов.
       В четвертом часу поехал на дачу в Обнинск. Обещали приехать Володя и Саша. Володя хотел на своей машине поменять масло в двигателе и поставить летнюю резину, я решил примазаться к производственному процессу и попросить Володю сменить резину и мне.
       На участке все приобрело уже почти летний вид. Завтра утром буду чинить теплицу, сгребать старые листья и готовиться к майским посадкам.
       Телевидение и радио много говорят о суде над некой молодой женщиной, которая на автомобиле сбила мать и ребенка в Брянске. Оба погибли. Но и сегодня в Москве, тоже дама, опять сбила мать и ребенка. В Брянске виновнице дали четыре года колонии поселения. Это и много и мало. Мало -- ушло две жизни. Много -- а если нелепый случай? -- четыре года из собственной жизни. Московская нарушительница ехала по доверенности на дорогой машине отца.
    Я представляю, что в этом случае набегут адвокаты и будут уверять, что всему виной обстоятельства. В этих случаях надо поступать много строже. Не наказывать, а карать. Средства массовой информации опять заклекотали по поводу некой молодой дамы, в дымину пьяной, сбившей кого-то на Окружной. Здесь я без комментариев, потому что душа пылает. Кстати, наши законодатели и наш президент все время говорят о необходимости уменьшения наказания, особенно за экономические преступления. А мне кажется, что за это в наше время надо наказывать сильнее. Карать и лишать имущества. Сейчас воры думают, как обеспечить своих жен и детей, а жен и детей надо лишать всего незаконно нажитого.
       21 апреля, суббота. Пока ремонтировал теплицу, обратил внимание: насколько хуже армированная новая пленка, которую несколько дней назад я купил на Черемушкинском рынке, хуже и зыбче той, старой, которая у меня на теплице чуть ли не с советского времени. Погоня за прибылью наших предпринимателей творит вещи все хуже и хуже. Правда, упакована пленка вполне качественно, что и не снилось прежним временам. Практически на участке крутился весь день, с небольшими антрактами, во время которых что-то читал.
       Уже под вечер дочитал пятую работу, которую поставили на защиту в ближайшую среду -- "Поход обратно" Надежды Шапран. Ученица Ю. С. Апенченко подготовила собрание эссе. Практически это воспоминания о детстве, потом юности, есть своеобразное эссе об Арбате. Много на первый взгляд традиционного, с чем оканчивают наш институт большинство студентов. В работе отрывки интернетовских дневников, девичья, казалось бы, пустоватая переписка с подругами. За всем этим возникает новый взгляд на литературу, сегодняшний язык. Для меня здесь еще и раздумья, какую оценку предлагать на защите, "хорошо" или "отлично". Это означает, беру ли я эту работу в сборник или нет. Склоняюсь к "отлично", несмотря на то, что здесь много группового, даже страсть к Одессе. Очерк об этом городе я, наверное, в книгу и возьму. К сожалению, несколько раз в неплохой работе замечено употребление нецензурной лексики.
       Вечером по ТВ шла одна из моих любимых передач, которую интеллигенция, кажется, не очень жалует -- "Максимум". Часто особенно творческая интеллигенция в извивах поведения здесь видит себя. Мне иногда кажется, что по результатам подобной передачи где-нибудь во Франции могло бы уйти в отставку правительство, у нас как с гуся вода. Ну, в начале в некотором ироническом тоне о доходах наших министров и депутатов, "нажитых непосильным трудом". Фамилии те же: Трутнев, Хлопонин. Выяснилось, что долларовых миллиардеров немало и во фракции КПРФ. А потом все в том же веселом духе поговорили об удачливых женах наших крупных чиновников, которые заработали во много раз больше, чем их мужья. Как приятно, что жена идеолога Суркова в деле предпринимательства оказалась намного оборотистее своего мужа. Вот ведь как бывает...
       22 апреля, воскресенье. Ночью, часа в четыре проснулся. Как обычно, мое раннее пробуждение связано с беспокойством о несделанной работе. Последнее время меня беспокоит мысль, так ли мы ведем дело в институте. БНТ постоянно, как за спасительный круг, держится только за традиции. Я все время вспоминаю статью Димы Быкова: не сманиваем ли мы студентов в царство иллюзий? Не стали ли мы заповедником литературы? Специально, чтобы проверить себя, чтобы как-то не отстать, взял в библиотеке четыре номера "Знамени" -- как там? Журналы все-таки держат руку на пульсе. Всего, как в советское время, когда литературный процесс был един, прочесть не удается. А я читаю только "Наш современник" и "Новый мир". Так вот ночью принялся читать 2-й номер.
       Часа за полтора овладел небольшой повестью Даниила Смолина "Письма для ДАМ" -- аббревиатура расшифровывается: Дмитрий Анатольевич Медведев. Прекрасное, раскованное письмо, чуть-чуть, правда, в духе прочитанной накануне Надежды Шапран -- ассоциации, игра, резной язык.
       Потом я вдруг понял: несмотря ни на что, с содержанием здесь сложнее, как-то многозначительно заявленное вдруг скисает, и выясняется, что это все перебирание камешков на берегу, "игра в бисер", уже давно освоенная литературой. Это как и романы самого Дмитрия Быкова -- начинаешь с восторгом читать, а потом на середине бросаешь... Но это уже утренние соображения.
       Утром ездил на машине к святому источнику -- это что-то в километре от дома, через шоссе. Набрал в разные пластмассовые канистры и емкости что-то литров 150 -- это на половину лета. Источник я знаю давно, всегда здесь стоит очередь дачников, не желающих платить по 50 рублей за каждую 5-литровую бутылку в магазине "Перекресток". Мне нравится, что и сам источник, и небольшая часовня с бассейном, в котором купаются на Рождество, все это постоянно обустраивается. Появились новые ступеньки, сам источник забрали в аккуратный бетон. Для многих русских религия -- это не только наша отечественная традиция, но и смысл жизни, которая так разрядилась за последнее время.
       Днем еще умудрился прочесть в том же втором номере "Знамени" довольно большой рассказ Дениса Гуцко "Мужчины не плачут". Это совершенно другая манера, вот тот самый простенький реализм, от безоговорочного следования которому я буду во вторник остерегать своих ребят. Ищите еще и на других берегах. Однако этот рассказ о семейной жизни уже не очень молодых людей с детьми и изменами, в отличие от прошлого текста, не только с интересом читается, но и запоминается. Что-то здесь есть подлинное и настоящее. "Новые формы -- они для проформы; старые формы они для прокорма" -- это присловье моих молодых журналистских лет.
       В Москве был в шесть.
       23 апреля, понедельник. Вчера ничего не написал об огромном крестном ходе и молитвенном стоянии в защиту веры, которые состоялись в Храме Христа Спасителя в Москве и многих епархиальных храмах. Старт был дан историей с Pussy Riot, а потому уже вспомнили о нескольких актах вандализма по отношению к русским иконам. Кто это мог сделать? Или сумасшедший, или злобный иноверец. Здесь, на мой взгляд, не исключена и провокация. Судя по многочисленным выступлениям общественных деятелей, есть постоянно высказываемое мнение, что Россия -- страна четырех основных религиозных конфессий: православные, мусульмане, буддисты и иудеи. Можно согласиться с этим по форме, но не по существу. Россия -- это страна православного населения, которое традиционно с уважением относится к религиям населяющих ее народов. В этой связи я вспомнил рассказанный мне Евгением Самойловичем, моим приятелем, евреем, юристом и пушкинистом, рассказ, как он впервые со своей русской женой оказался в Иерусалиме. "Она пошла в Храм Гроба Господня, а я остался ждать ее снаружи, мне нельзя". Это образец и деликатности, и отношения к чужой вере. В этом мы, русские, очень похожи на евреев. Мы готовы возле чужого храма и обождать, во всяком случае я в мечети всегда при входе снимаю ботинки, а если бываю в синагоге, никогда не сниму шапку.
       Утром час занимался английским, а потом с наслаждением читал большую работу Оли Маркарян "Иван Александрович Гончаров как драматический цензор". Я очень рад, что не ошибся, когда взял Маркарян к себе в семинар. В статье не только очень любопытные наблюдения цензорской деятельности великого русского прозаика, но и масса разного интересного и лично мне. Во-первых, анализ статьи И. А. Гончарова "Мильон терзаний". Я-то еще со школьных времен полагал, что эту статью знаю -- не знал. Здесь особый раздел о так называемом "драматическом". Есть и места, подтверждающие и мои собственные, самостоятельно "добытые" мысли. Вот что пишет А.?Ф. Кони, вспоминая о долгожданной отставке Гончарова. "Он не был обеспечен материально, как Толстой и Тургенев, а этого обеспечения литературный труд, даже в самый разгар писательства Гончарова, давать не мог даже для скромной жизни... Поэтому ему ...пришлось занимать место цензора, быть редакторам официальной "Северной почты" и окончить службу по выслуге скромной пенсии в звании члена главного управления по делам печати". Как это все похоже и на наше время. Кстати, вот и иллюстрация. В "Знамени", о котором я только что писал, есть сноска перед рассказом и на Дениса Гуцко. "В настоящее время живет в Ростове-на-Дону, работает в деловом еженедельнике "Город N"". А это лауреат многих премий, и в том числе "Русского Букера".
       Но дальше:
       "То и дело Гончаров упоминает о таланте, а точнее, об его отсутствии в цензурируемых произведениях. Талант, в понимании Гончарова, равен правде -- часто в его рапортах слова "правда" и "талант" становятся контекстными синонимами и противопоставляются слову "ложь". Вот пример тому в отзыве Гончарова на пьесу Т. Маркова "Прогрессист-самозванец": "Если бы автор снял этически верный и художественный снимок с представителя высшего звания нашего времени, как делал в свое время Грибоедов в Скалозубе: но у автора нет такого таланта, и от того нехудожественные изображения дурных поступков... покажутся всякому преувеличенными, даже ложной клеветой (курсив мой?-- О. М.). Важно также отметить, что правда писателя, по Гончароґву,? -- именно художественная, то есть не формалистически буквальная, а сущностная, окруженная в преломлении художественного образа".
       Теперь к делам низменным, но для страны привычным. Воґруґют-с, причем в тех областях, где честь превыше всего. Из газеты "КоммерсантЪ":
       "Лефортовский суд Москвы вчера приговорил к пяти с половиной годам заключения и штрафу 1 млн руб. академика РАЕН, бывшего ректора Московского института государственного и корпоративного управления (МИГКУ) Андрея Звягина, признанного виновным в присвоении 80 млн руб. Судом установлено, что Андрей Звягин, будучи ректором МИГКУ, заключил ряд фиктивных договоров с несуществующими фирмами. Переведенные по договорам деньги он использовал в "личных целях и интересах третьих лиц, чем нанес значительный ущерб интересам учебного заведения на общую сумму более 80 млн руб.?". Я ведь, глядя на все, что совершается вокруг, и много лет проработав ректором, просто коллекционирую любую вороватость в нашей довольно беззащитной сфере.
       На этом утренняя сессия моей работы об освещении нашей жизни заканчивается -- ушел в театр, на "Саломею" у Виктюка. Позвала Лена Алхимова -- "богиня пианизма", которую я знаю и с которой дружу лет уже, наверное, двадцать. Уальдовскую "Саломею" я никогда не видел, хотя и читал, но основной, пожалуй, идет спектакль в ТРАМТе, в театре на Охотном ряду, рядом с Большим -- прямо на метро.
       Начну с конца -- невероятные овации, цветы, клики. Из программки, которую, к сожалению, потерял еще до начала спектакля, понял, что пьесу театр соединил с историей самого Оскара Уайльда -- суд, любовь к Бози и т. д. История очень для человека, занимающегося литературой, известная. Но в принципе мне смотреть все было довольно скучно. Ни особого смысла, ни крупных духовных переживаний не было. Зато актеры -- ах, как жаль, что программка потеряна, -- крутились, падали, кувыркались, делали акробатические упражнения виртуозно. Это особый театр, с особой, не близкой мне по-человечески эстетикой. Очень все красиво, актеры с обнаженными торсами, а актер, игравший и Саломею
    и любовника Уайльда, даже в плавках. Красные и белые плащи
    и т. д. Вдобавок ко всему здесь еще и "радиофицированная" речь через специальные микрофоны и с волнующим "эхо" и громкостью. То, что это зрелище в приобщении к культуре, -- очевидно, но уже отжившее для людей моего возраста. Смысл мифа о Саломее не очень просвечивает. Кстати, программка стоимостью 150 рублей в основном состоит из знаменитых рисунков Обри Бердслея.
       24 апреля, вторник. Семинар сегодня, "жалеючи" ребят, провел за 1 час 20 минут. Обсудили небольшой рассказик Миши Тяжева "Будь здоров, братан". Дима Жуков сказал очень просто: "Миша пишет как большой писатель". Отчасти, даже в целом, это вполне справедливо. Один день в жизни обычного пятидесятилетнего пьяницы в родном для Миши Нижнем Новгороде.?Недостаток рассказа -- в его традиционности. Но зато с какими поразительными деталями все это написано, как точно, с каким пониманием глубинной психологии. Из ребят во время обсуждения вытягивал отдельные детали, отдельные находки в языке и сюжете. Замечательное место, когда этот пьяный мужик уносит живой, в горшке цветок. Все отмечали, что рассказ не производит впечатления "чернухи" -- в нем нет злобы, и этот русский пьяный парень никому не приносит зла.
       Семинар провел быстро, чтобы дать ребятам возможность пообедать. В 12 часов у нас общеинститутский семинар -- "Границы искусства". К сожалению, все прошло не так хорошо и интересно, как могло бы быть. Еще две недели назад на кафедре Олеся Николаева, вся, впрочем как и мы, воспаленная историей с девицами, пропевшими непотребство в Храме Христа Спасителя, предложила провести подобную конференцию. Я вяло был против, полагая, что тема интересная, но проводить надо, когда все уляжется и мы сможем сосредоточиться на действительно важных вопросах. Но наше христианское большинство, -- а я ведь тоже христианин -- заворковало, что скорее, скорее... Олеся Александровна сходила к ректору, я устранился. На кафедре, по крайней мере, четверо преподавателей позиционируют себя как люди, непосредственно по своей деятельности связанные с церковью. Это Олеся Николаева, выступающая вместе с мужем, пресс-секретарем патриарха, по вопросам веры, это Владимир Малягин, работающий в церковной печати, это Саша Сегень, получивший премию патриарха и написавший роман "Поп", наконец -- пятый! -- Алексей Варламов. Я уже не говорю о ректоре и проректоре А.?Н. Ужанкове. Приглашала "выступающих" сама Олеся Александровна. Я мстительно помалкивал, потому что я сделал бы все совершенно не так, но, может быть, в этом я разбираюсь меньше. Ну, пусть, думаю, это собрание Олеся Александровна и ведет.
       Когда я вошел в конференц-зал, президиум был укомплектован: Алексей Варламов, Олеся Александровна и некий священник, кандидат филологии, защитившийся по творчеству Н.?В. Гоголя. Ректор сидел на последнем ряду, я на предпоследнем. Довольно быстро прибежал откуда-то со своих лекций и С.?П.; он тоже обещал выступить с сообщением на тему конференции. Он решил говорить что-то на свою тему -- о восприятии в мире Салмана Ружди с его романом "Сатанинские стихи". Забегая вперед, должен сказать, что он-то первым по-хорошему и взорвал аудиторию, заговорив об удивительной нетерпимости верующих. После него все и покатилось. К сожалению, многие из объявленных людей не пришли. Не было самых интересных: Ирины Роднянской, Светланы Семеновой, Максима Соколова.
       Сначала свои листочки прочел Алексей Варламов. Это было интересно, но по сути -- статья, которую Варламов или завтра напечатает, или уже напечатал. Тезис Пушкина. Потом опять с бумагой в руке в академической манере, будто на профессорской конференции, где важны только детали и все знают универсальный материал, выступила Рената Гальцева, потом монах, специалист по Гоголю. Все это было как во время собраний или пленумов в Союзе писателей СССР. Когда надо было не только высказаться, но, главное, потом "сдать" свой текст. Выступления немедленно печатала "Литературная Россия" или "Литературная газета". Потом встал Толкачев и, ни разу не заглядывая в бумагу, объяснил разницу между светским и религиозным взглядом на литературу. Здесь впервые почувствовался интерес зала. Но в самом конце своего выступления С.?П. все же в каком-то своем контексте произнес слова Pussy Riot. Немедленно взвилась Олеся Александровна. Ах, ах, запрещенные и неприличные слова. В конце выступления Сергею Петровичу несколько наших просвещенных преподавателей пытались задать какие-то вопросы, растекаясь в огромных словесных упражнениях. С.?П. внимательно слушал и постоянно спрашивал: где вопрос?
    А потом всех начала учить Галина Ивановна Седых. Среди ее ученых тезисов был один: русская литература, дескать, всегда была аполитична. И вот после скучной, длинной, нравоучительной речи нашей замечательной Галины Ивановны встала наша студентка Татьяна Потемкина из семинара Малягина. Из уст этой девочки все вдруг услышали некую иную трактовку инцидента в храме. "А если в стране уже нельзя высказаться о цинизме власти, захватившей страну?" Татьяна говорила об этом, как о продуманном. Это был иной взгляд на происходящее. Потом еще очень неплохо говорил и мой Жуков. "Что, мы разве не понимаем, зачем вы собрали эту конференцию?" Президиум начал всех окорачивать. Тут пришлось встать мне. Я сразу сказал, что все комментарии об инциденте в храме я предоставляю нашему академическому президиуму, но, во-первых, я бы возразил Галине Ивановне о характере русской литературы ХIХ века -- она сплошь была социальной и политической, а во-вторых, кому же позволено так затыкать на конференции рты студентам?
       25 апреля, среда. В три часа тридцать минут снова состоялась защита заочников. Ничего особенного, пожалуй, не было, все пятеро, я о них уже писал -- четверо М. П. Лобанова и одна студентка
    Ю. С. Апенченко, -- получили по четверке. Мне так хотелось что-то взять в сборник, но до твердой пятерки все-таки никто не дотягивал.
       Домой ехал на машине с Ашотом, говорили о всяких разностях, в том числе об институтских. Представление мое на орден лежит уже целый год. Связана эта тянучка с одним -- мы не можем получить из налоговой инспекции справку. От Ашота узнал о таинственной и неизвестный истории -- из-за неверного и несвоевременного оформления иностранцев на институт вроде был наложен огромный штраф миграционным ведомством в один миллион рублей. Вечером почти до трех ночи правил верстку Дневников за 2010 год.
       26 апреля, четверг. Пришлось с утра совершать выбор: идти на ученый совет или ехать на вручение премии Олегу Павлову. Скорее всего, ехать придется на совет -- служебный долг превыше всего. Павлову напишу коротенькое письмо. Кстати, вчера переговорил с ректором. Не станет ли он возражать, если я возьму Павлова на кафедру? Ректор сказал, что не станет, но посмотрел на меня внимательно. О давнем конфликте моем и Павлова он помнит.
    У творческих людей конфликты рассасываются быстрее -- написал "враг" новый роман, вот ты его уже и простил, потому что сам так написать не можешь.
       Придется отказаться и от похода с Леней Колпаковым в "Новую Оперу", где пройдет вечер, посвященный С. Бэлзе. А было бы очень интересно, это все-таки моя тусовка. Итак, день будет трудный, но утро началось с занятного и тоже "юбилейного" известия. Я ведь коллекционирую все, что связано с нашей творческой интеллигенцией.
       "Посольство США в Москве отказало депутату Госдумы Иосифу Кобзону во въездной визе на основании подозрений в криминальной деятельности или связях с лицами, совершившими преступления на территории США. Это пишет американский устроитель гастролей компания Russian-American Consulting Corporation. "Согласно существующему иммиграционному законодательству США, Иосиф Кобзон рассматривается как "иностранец, которому не положена виза из-за уголовной и связанной с ней деятельности и как лицо, тайно занимающееся (или занимавшееся) оборотом запрещенных наркотических или химических веществ"",  -- сообщила компания в пресс-релизе.
       Бедный Иосиф, уже все московские эстрадники побывали на Брайтон-бич, а его все не пускают!
       На ученом совете был отчет Л.?М. -- влезать в разные цифры и обстоятельства я не стал. Тенденция такова -- государство все больше и больше хотело бы, чтобы вузы жили за свой счет. Денег на содержание все меньше, а значит, в распоряжении у начальства все меньше и меньше возможностей для административных причуд. Ректор требовал, чтобы все проявляли инициативы. Я, конечно, не вытерпел и сказал, что обычно все придумывает штаб -- ректорат, именно потому, что он обладает всей информацией. Намек довольно прозрачный, ибо у нас в институте все покрыто тайной, как в воинской части. Такую же линию на таинственность держит и наш начальник штаба, Миша, который постоянно говорит о трудностях работы с бумагами и безумии министерских указаний. Ощущение, что начальство невероятно перегружено.
       Но это все присказки. Как тигра в засаде, я ждал -- "разное". В свяґзи с общим падением энтузиазма стало невероятно трудно весной и летом, когда начинаются защиты, кому-нибудь из преподавателей дать на рецензирование диплом. А их с каждым годом все больше и больше. Нам на кафедре литмастерства приходится, например, укладываться с несколькими десятками дипломов в короткий промежуток последней декады июня. Обычная отговорка: я занят, я перегружен. Но когда я заглянул в индивидуальные планы сотрудников, я обратил внимание: почти все кафедры взяли себе за защиту часы. Практически это означает, что везде была недогрузка. Кое у кого по 80 часов. А это, исходя из нормы, -- проза 10 часов, поэзия 6 -- по пять, шесть, десять дипломных работ. В норму входит и 3 часа процедуры защиты, на которую, как правило, никто не остается, предпочитая ограничиться рецензией.
       Энтузиазма мое сообщение не вызвало. Многие догадались, что может из всего этого последовать.
       Сразу же после совета поехал в театр Фоменко. Там сегодня "Театральный роман" -- самый модный спектакль заканчивающегося сезона. Спектакль с великолепной проработкой текстов. Здесь, в отличие от театра им. Гоголя, больше обращено внимание на слово, больше театральных иллюстраций. Роман-то все знаем почти наизусть. Впервые показаны и Поликсена Торопецкая -- Галина Тюнина и Августа Менажраки -- Мадлен Джабраилова. Чудные сцены-иллюстрации, кстати дословные и "у литераторов", и "в конторе театра". Но в театре у Яшина был совершенно другой, какой-то инфернальный Станиславский. Его играет совершено божественно Олег Гущин. Мне кажется, это было интереснее, чем у Фоменко. Но Максим Литовченко лепит образ основоположника очень сочно. И конечно, у Фоменко замечательная немая сцена, наоборот с "основоположниками". Внезапно они превращаются в кукол, и уже "середняк" Петр Бомбардов (его играет Никита Тюнин) управляется с ними, как опытный кукловод.
       27 апреля, пятница. Утром начал перечитывать диплом Маши Бессмертной. Не помню, чье это было высказывание, но было оно совершенно точным: хочешь сделать двойную работу -- передвинь начатое дело на завтра. Тут же написал на Машу рецензию. А после принялся готовиться к комиссии. Выход из дома -- это почти всегда остановка для твоей писательской работы. Какие бы ни были планы, ничего сделать не удастся, сил уже не хватит. На три часа дня назначено заседание секции литературы, театра и кино комиссии по премиям Москвы.
       Ехать решил на метро, и как всегда, покупаю в нижнем вестибюле какую-нибудь газету. Но, как всегда, мне идет всё само, идет в руку. В сегодняшнем номере "Московского комсомольца" большая статья о новом главе московской культуры Сергее Капкове. По мнению автора, Сергей Капков не больше чем удачный пиарщик и многим обязан своей дружбе с пишущей ордой. Все, что было сделано в парке Горького, ставшего отправной точкой в его головокружительной карьере, было проработано и намечено предыдущим руководством и коллективом. Мне подобное хорошо знакомо и даже прочувствовано. Что-то похожее "московскому чуду" Сергей Капков совершил и на Чукотке в Анадыре, раскрасив панельные пятиэтажки. Проблемы, по мнению автора статьи, остались, но теперь уже в нарядном виде.
       На комиссии самого Капкова не было, но, пробегая по коридору, я, кажется, краем глаза видел нового начальника -- в синем костюме, излучал энергию и демократизм. На комиссии минут двадцать присутствовала только его дама-зам. Мнение ее мне уже давно было озвучено -- болеет за "Дядю Ваню" в театре Вахтангова. Но в этой номинации у нас еще и Валентин Клементьев.
       Собственно, споры возникли только по двум пунктам: просвещение, где специалист по технике речи -- при явном перевесе в комиссии театральщиков и гитисовцев -- победил историка и культуролога. Что такое 19 томов "Исторического архива", выпущенного Налепиным, мало кто понял, а я при своей горячности всё же не смог этого донести. Против Валентина Клементьева агрессивно и прямо выступил Алексей Бартошевич. Внук Качалова назвал Клементьева актером зажатым, но главное, сказал, дескать, нельзя рассматривать актера вне контекста театра. Кроме меня, за Клементьева вступились мудрый и тонкий Володя Андреев, Сергей Яшин и новая дама-критик. Также недавно введенный в комиссию Сергей Голомазов искательно воздержался. Бартошевич несколько расстроился, что не было проведено никакого голосования. Собственно, расстановка сил видна. Как, оказывается, люди любят голосовать! Отчетливо представляю, что думает Бартошевич о нас, защищающих доронинский МХАТ. Правда, те же люди единогласно несколько лет назад поддержали его книгу о Шекспире. Я тут же рассказал, как в свое время мы после бурного обсуждения по Нееловой, когда все были "за", принялись голосовать втайную. Вот тут-то вдруг все волшебным образом поменялось. "За" не оказалось ни единого голоса. Моя аргументация была достаточно язвительной. Рассказал потом, какая возникла полемика, когда поставили "Вассу Железнову" с Дорониной. Но через три года после премьеры пришел в театр Вульф и сказал, что у Дорониной роль получше и ярче, чем у Веры Пашенной. На это Бартошевич не моргнув ответил -- Вульф многое врал.
       Естественно, никого из заинтересованных лиц оповещать об этом заседании не стану, есть еще президиум. Но уж дневника-то чего стесняться!
       28 апреля, суббота. Сагитировал С.?П. ехать со мною на дачу. Собирались выехать в 8 утра -- ни у него, ни у меня занятий нет. Но утром звоню, а он только еще просыпается. Тогда решил все по полному комплексу: зарядка, каша, чай и, как обычно в это время суток, радио, а это значит -- "Эхо Москвы". Все утро последовательно разбиралось две темы: отказ американского посольства в визе в США Кобзону и жестокосердное обращение с девчонками из Pussy Riot, которые сейчас в узилище ожидают суда.
       Кобзон, по словам радиоведущего, оказывается, уже 14 лет мается без американской визы. Его даже не пускали в Израиль. Сейчас певца ожидают в США наши соотечественники, среди которых есть и ветераны ВОВ. В общем, американцы не дают визу вопреки, так сказать, идеологическим намерениям певца -- 9 Мая не за горами, он едет встречаться и петь. Тоже мне союзнички! Разгневанный поведением американцев депутат Госдумы и бывший председатель думского комитета по культуре сказал, что непочтительное отношение к нему -- это плевок в Россию. Он также встретился с вновь избранным президентом В. В. Путиным и нажаловался на американцев. Путин принял певца. Как артист признался, по его собственной инициативе. В защиту всей российской оскорбленной эстрады выступило и Министерство иностранных дел и наш министр культуры Авдеев. Сдадутся ли американцы?
       Вот, собственно, этому и был посвящен опрос радиослушателей. Иногда мне кажется, радиостанция забывает, кто у нее в слушателях, и задает такие вопросы, что лучше бы их и не задавать.
    В звонках и смс-ках чего только радиослушатели не вспомнили про своего любимого певца. В том числе, что он уже давно простился со зрителями. Но соль процедуры с народным артистом, вновь избранным президентом и двумя министрами оказалась в другом. Радиостанция решила провести голосование: считают ли радиослушатели плевком в Россию, что Иосифу Давыдовичу не дали визу, или не считают? 90 процентов радиослушателей не считают, что Россия должна чувствовать себя оскорбленной. Ну, а что думаю я по деликатному вопросу о визе? У меня возникла мысль, что проклятый Госдеп, обвиняя в криминальном прошлом и дружбе с нехорошими людьми одного из членов партии "Единая Россия" и даже депутата, прошедшего в Думу от этой замечательной партии, хочет как-то солидаризироваться с абсолютно лживым тезисом, что это партия жуликов и воров. Идеологи, чиновники и певцы -- занятные люди!
       Разговоры относительно поющих и ныне томящихся в камере девиц были еще более захватывающие. Далеко не все радиослушатели решили продемонстрировать жалость. За православную церковь тоже многие были оскорблены и предлагали такой вариант рассмотрения вопроса: а не акт ли милосердия эта самая посадка? Иначе ведь могли бы и растерзать! Кстати, в это дело уже включен и нынешний президент. Вчера, когда он давал раскованное интервью пяти или шести каналам нашего телевидения, он, кстати, уклонился -- ах, это спасительное для юриста "пока не вынес своего вердикта суд!" -- от оценки поступков смелых девиц. Правда, заявил, что сам он по внутреннему строю консерватор. Сколько же неприятностей приносят стране поющие люди! Сегодня вслед за дискуссией о девицах комментатор "Эха" Антон Орех посетовал: четыре года, пока Д. А. Медведев управлял страной, мы считали его демократом, а он, оказывается, консерватор!
       Ну, а собственно, где здесь в этой вязи слов мое собственное мнение? Выпороть, побить камнями, присудить штраф или посадить на семь лет в тюрьму? Ну, в царское время, когда православие было основной конфессией и церковь не была оделена от государства, сослали бы исправляться в монастырь. Но почему в происшествие до сих пор не вмешалась церковь? Православные или не православные -- отлучить от веры! Бог у всех един, и соборное слово любой конфессии дойдет до его ушей. Пусть в этом мире и продолжают жить и петь без поддержки Высшего Судии.
       Ах, как хорошо и светло на даче. Повез с собою комнатные цветы часть рассады помидоров и сельдерея. Воду еще не дали, опустил в колодец насос, больше всего волнует строительный мусор, который надо вывозить, и весенние посадки. Опоздание на несколько дней здесь чревато, но опыт показывает, что вполне может еще пойти и снег.
       29 апреля, воскресенье. Лег спать рано, но, как всегда в конце месяца, ночь у меня получается бессонной. Проснулся около трех и до половины седьмого читал привезенные с собой газеты. Здесь я часто нахожу подтверждения своим мыслям о времени и литературе. А Павлик Басинский опять будет недоумевать, зачем я все это пишу. А затем! Итак, ночной обзор текущих газет.
       Во-первых, разгромная статья в "Литературке" по поводу "Дирижера" Павла Лунгина, показанного в пасхальные дни. Я-то все время думаю, что я брюзга и завистник. А оказывается, к "Дирижеру" плохо отнесся не только я. Возможно, Бартошевичу это кино-сочинение и придется по душе, а вот обозреватель Олег Пухнавцев нашел даже кощунственным.
       "Однако, кроме приземлённой истории отношений "отец -- сын" есть в фильме Лунгина другое измерение -- "Отец -- Сын". Не заметить символической нагрузки образа дирижёра, в облике которого угадывается Дирижёр-Отец, просто невозможно. Особенно учитывая параллельно развивающуюся тему Страстей Христовых -- "Тайной вечери", "Суда", "Распятия" и "Погребения". Особенно оказавшись в пространстве Иерусалима. В религиозном измерении фильма мы с недоумением и ужасом сталкиваемся с трактовкой Павла Лунгина. Получается, Отец доводит Сына до смертного греха -- самоубийства. Зритель следит за тем, как мучительно и запоздало наступает раскаяние Отца, зрителя убеждают: нет никакого оправдания этой Жертве".
       Я до таких выводов не дохожу, для меня все измеряется вкусом и правдой жизни. Вот ее-то я в фильме не нахожу. Ни в оркестре у великого дирижера, ни в Иерусалиме, в котором я бывал несколько раз, ни в условной компании еврейско-интернациональной молодежи, ни в целом во всей умственно выстроенной коллизии.
    Я уже не говорю о махании дирижера руками, достаточно один раз увидеть слитность жеста и музыки у Темирканова, чтобы во всем поддельном крепко разочароваться. Ну и теперь еще один пассаж, выхваченный из статьи обозревателя "Литгазеты". Так сказать финальный.
       "Как ни в чём не бывало, на голубом глазу, моральный авторитет, режиссёр фильма "Остров" рассказывает в многочисленных предпремьерных интервью, как ему удалось снять одну из сцен "Дирижёра" в храме Гроба Господня. С милым ехидством сообщает, что договорились с представителями почти всех христианских конфессий, между которыми разделён иерусалимский храм. Кроме одной. Отказала в съёмке Армянская церковь (за что, кстати, хочется поклониться всему армянскому народу)... И тогда дали денег сторожу. Сто долларов. Чтоб пустил без благословения. "Сто долларов" произносится с нажимом, указывая, видимо, на несопоставимость масштаба художественного замысла и суммы затрат...
       Да уж, действительно есть у Бога чувство юмора. Фильм "Дирижёр" получился ровно на сумму данной взятки".
       Самые простые истины посещают нас внезапно. Несколько дней назад слушал выступление бессменного, несмотря на смену мэра, спикера Мосгордумы Владимира Платонова. Как всегда, он размеренно и по-своему доказательно говорил о готовящемся в гоґродґской Думе законе о запрете пропаганды гомосексуализма и педоґфилии. Я-то, честно говоря, никогда не видел, чтобы кто-то эти шалости пропагандировал, но государственному человеку виднее. А если дети об этом и узнаюЄт, то в первую очередь от дядей и тетей, которые так любят об этом громко, чтобы все слышали, погутарить. Особенности этих разговоров в том, что говоруны не только выражают свою обеспокоенность, но еще и себя показывают. Я бы всего этого и не вспомнил (мало ли краснобаев охотится в эфире?) если бы не набрел ночью на заметку в "Российской газете" от 26 апреля. Статейка эта шла под рубрикой д о х о д ы. Дальше -- заголовок, собственно все разъяснивший. "Спикер Мосгордумы Владимир Платонов оказался лишь на третьем месте". Это третье место по заработку -- некоторые депутаты в добычливости спикера обошли. Если говорить в общем, то "вслед за чиновниками опубликовали сведения о своих доходах и депутаты Мосгордумы. Любопытно, что если в 2010 году слуги народа имели не более 6 миллионов рублей, то в 2011 некоторые их представители заработали в десятки раз больше". Данные о всех, а здесь есть вещи, наверное, и забавные, я выписывать не стану. Ситуация иногда такая же, как и с министрами: сами министры и их очень умные жены. Не стану выписывать размеры жилплощади и марки автомобилей. Зачем столько колес и зачем столько квадратных метров! Моя цель только: предводитель -- спикер Платонов, который всего лишь третий. Он заработал лишь 34 миллиона рублей или в 10 раз больше, чем в прошлом отчетном году. Как, оказывается, важно разговаривать с народом по радио и телевидению!
       Дачная жизнь протекает как дачная. Сажал лук и немножко пообрезал яблони. Занимался уборкой, слушал уроки английского по Драгункину. Думал о разном, но больше -- о конечном и о Боге.
    В Дневнике воевал с современностью.
       30 апреля, понедельник. После сеанса бессмысленного телевидения довольно рано принялся читать первый номер "Знамени". Прочел два обзора прозы и поэзии. Один, естественно, проза Натальи Ивановой -- "Быть притчей на устах у всех", другой -- Евгения Абдуллаева "Дождь в разрезе: о поэтах, премиях и манифестах 2011 года и многом другом". Обе статьи отменно хорошо. По привычке я еще что-то ковыряю против Наташи Ивановой, не умея забыть ее клановости, редкую преданность "своим" и уже ставший привычным для нее антисоветизм, но думает и анализирует литературный процесс она очень точно. Каюсь и за иронию в дневнике, не вполне справедливую, за ее обзор 2010 года. Тогда она, кажется, сравнивала Маканина с Чеховым. Или что-то в этом роде. Аналитик она все же прекрасный, да простит меня Михаил Петрович Лобанов!
       Из Н. Ивановой: "Писателем объявляет себя самозванец: тот, у кого вышла любая книжка. Я иногда думаю, что писатель (по сегодняшним понятиям) -- существо вне профессии. Но надо ведь как-то статусно назваться, особенно для всяких ток-шоу".
       Еще: "Книга стареет мгновенно. Теперь по свидетельству книгопродавцев, больше трех-четырех месяцев книга на полке не живет -- ее теснят другие, новенькие. Только из типографии".
       "Завидую музыкальным критикам. Читая их рецензии, даже краткие, обзоры и статьи, погружаешься в ремесло, следишь за тем, что и как, вглядываешься в вещество, взятое на просвет. Критика прозы, если чем-то и увлечена, так комментированным пересказом. Выяснением темы. Героев -- а то, что они есть персонажи, не всегда приходит в голову автору рецензии, статьи, обзора".
       И наконец, последнее. Ах, как Наталья Борисовна "не своих" не щадит. Прошлась и по Лимонову, и по Захару Прилепину. О последнем, как о писателе-патриоте, она процитировала С. Гедройца, а о Лимонове не без яда сказала сама: "Если они (новое поколение, не задетые постмодернизом. -- С. Е. ) от кого себя числят, так от Лимонова, -- но стиль Лимонова гораздо своеобразнее. Он был все-таки первой чайкой на помойке". Формально это не хуже, чем в свое время Алла Латынина назвала Александра Проханова "соловьем Генерального штаба".
       Уже на просторе ночи принялся читать "Набоков. Американские годы" Брайана Бойда. Естественно, подсунул мне книжку С.?П. Среди многого занятного и интересного есть и пассаж о его тщательной подготовке к каждому занятию со студентами в университете. Так ли уж долго и тщательно готовлюсь к встречам со студентами я? По крайней мере, в исполнении набоковского завета решил не откладывать на давний срок, а здесь же, на даче, дописать представление к защите дипломной работы Маши Бессмертной. Начинал я это еще в Москве.
       "Дипломная работа Марии Бессмертной с подчеркнуто тенденциозным названием "Сад хризантем" -- редкий зверь в нашем богоспасаемом заведении. Эта работа, даже несколько картин, из жизни интеллигенции, скорее небольшая панорама. Для удобства сочинение может быть названо повестью. Интеллигенция здесь действует не в том, чеховском значении, как интеллигенция врачей, землемеров, учителей, а совершенно новый, молодой тип. Я бы сказал, уставший, умственно обленившийся и, главное, --
    обуржуазившийся. Здесь уже нет мечтаний, поисков идеалов, даже призывов-- в Москву, в Москву! Мы в Москве.
       Собственно, в работе дипломницы представлена история семьи и сама семья, еще с некоторыми чувствами друг к другу, но уже без глубоких и общих связей. Каждый за себя, но еще действует ритуал, существуют диктуемые временем отношения.
       Уточняю, это особый вид отношений и особый вид родственных связей. Кажется, еще Набоков, в главах "Лолиты", посвященных госпоже Гейз, писал о приверженности определенного типа людей, выдающих себя за людей культурных и интеллигентных, к ритуалу, к определенным светским правилам, нежели к сердечности и состраданию. Так принято, так мы и поступаем.
       Свою героиню Бессмертная называет по фамилии -- Исакова, видимо, так это и принято в специфической среде, но зато мать героини -- только Ирина, а бабушка -- это остаток еще строгого, несгибаемого времени -- Анна. Символическое значение имен я опускаю.
       Небольшую повесть, скорее панораму, -- действие не развивается, а скользит, подчиняясь текущему, лишь изредка окунаясь в прошлое, которое всегда значительнее и крупнее настоящего, -- автор населила многими персонажами. Все они, естественно, люди вполне интеллигентных профессий. Персонажи так тесно спаяны между собой, их внутренние монологи так переплетены, а речи так однообразны, что Бессмертной пришлось создавать некий, как в пьесе, список действующих лиц. Не пространство, а мирок. Это еще одно указание читателю -- раздели, если сможешь, взгляни в зеркало, чтобы сравнить. Довольно безжалостное изображение, но запекшееся во времени. Иногда в своей панораме Исакова уступает место у рампы другим персонажам. Это Ира -- "мать Исаковой, в прошлом научный сотрудник, в настоящем финансовый аналитик". Отец Исаковой -- "издатель, авантюрист".
       Картины панорамы, предложенной Бессмертновой, сгруппированы в нескольких днях. Это подготовка к новой свадьбе матери героини и сама свадьба. Почти новая коллизия для русской прозы. Но ведь проза, какова и жизнь. Все остальное -- рефлексия героини и ее близких, и в этих ускользающих переливах возникают очень занятные сцены, характеризующие время и современный быт. Я не стану утомлять цитатами, кое-что удивительно забавно и страшно. Например, вечер прислуги в ресторане, находящемся почти на Красной площади. Или милое времяпрепровождение юноши и "отца-авантюриста" в кафе в Камергерском переулке. "Через полчаса Саша расплатился внутри и попросил официанта не будить мужчину в голубой рубашке: "Пусть погреется немного". Но есть и другие -- история деда и бабки, например, -- свидетельствующие о том, что героиня повести Исакова и сама Бессмертная, как ее кукловод и протагонист, обладают зорким зрением и чутким сердцем.
       Несколько слов об исаковской бабке, но это о прошлом.
       "Дообеденные часы всегда были посвящены занятиям. Исакова под страхом порки должна была писать сочинения -- о "Цыганах", "Герое нашего времени" или "Евгении Онегине". Они с братьями придумали писать таким мелким почерком, чтобы бабушка даже под лупой не могла их прочесть, за это, правда, доставалось еще больше. На следующий год у бабушки обнаружили рак на ранней стадии -- его быстро вылечат, но она, с былым упорством, так и будет твердить, что не верит врачам, предпочитая ежедневную зарядку".
       Собственно, здесь можно и закончить, хотя давно уже ни одна студенческая вещь не вызывала во мне такого страстного желания цитировать. Но мы ведь цитируем, когда смысл, высказанный другими, совпадает с собственным. У меня нет претензий к несколько усложненному языку дипломницы. В некотором смысле это повесть новаторская".
       1 мая, вторник. По телевизору, по НТВ, накануне была предпраздничная передача -- о женщинах, как они ведут себя на дорогах. Жуткие картинки. Какие-то демоны, как огрубела нация, и, как агрессивна бывает женщина, когда ее лишают некоего символа ее равноправия с мужчиной -- автомашины. А потом по другой программе видел какую-то передачу с дамами, которые пытаются шутить, как мужчины. Наш юмор (чего с него возьмешь?) он какого-то самого пошлого армяно-еврейского разлива, хотя часто и озвучивается русскими ребятами. Все крутится вокруг секса, перемены пола или размера "сокровища". Но вот когда "шутят" дамы, становится страшно. Не развиваю. А главное, почему выбрали таких уродливых, коротконогих? Есть особи, похожие на пьяных кавалергардов.
       Начитавшись про трудоголика Набокова, стал размышлять о своей судьбе. Опять что-то дают, выходят какие-то книги, романы, все дерутся за премии, а я, словно батрак, окучиваю поле со своей картошкой -- Дневники. Но какой-нибудь легкий, беллетристический роман в голову не идет. Перебрал в уме много разных вариантов и успокоил себя. Надо исполнять свой долг: у меня есть три намеченные большие работы: дописать о В. С. и нашей с нею жизни, сделать "Список Есина" и, может быть, решиться на "Семейный роман". Попутно буду "доводить", печатать дневники за прежние годы. Надо бы еще и кое-что почитать, понаслаждаться, подумать о себе...
       Теперь о праздниках. Судя по сообщениям по радио -- оно включается у меня на участке утром и развлекает меня весь день, -- наш народ снова стал ходить на демонстрации. В Москве было 14 разнообразных демонстраций и шествий. Единые профсоюзы (Шмаков) и "Единая Россия" (Путин и Медведев) объединились в Москве в огромное шествие, которое шло от Белорусского вокзала по Тверской улице. Дальше уже цитирую "Российскую газету". "Медведев и Путин возглавили колону на перекрестке Тверской улицы и Манежной площади и прошлись по Моховой". Шли недолго и "влились" почти у места их работы. Дальше газета бережно, как Священное Писание, приводит слова и того и другого, которыми они перебросились с людьми, шедшими впереди колоны. Допускаю, что люди были не специально подобранные, но уж впереди, конечно, шли проверенные. Смысловая необязательность этих реплик и с той и с другой стороны в колонне профсоюзов изумляет! "Как вам, при вашей занятости, так удается держать себя в форме?" -- народ. Ответ: "Больше надо работать!" -- власти и т. д.
       Совершив короткую пешую прогулку, Медведев и Путин, как простые парни, поехали в пивной бар "Жигули" на Новом Арбате. "Как обычные люди, они подошли к стойке раздачи, где Дмитрий Медведев выбрал отварной картофель с треской, а Владимир Путин -- жареную картошку и колбаски из баранины". Надо сказать, что, судя по меню, Путин роль простого парня играет лучше. На радостном большом фото в газете -- Путин и Медведев чокаются кружками с пивом. "Поднимем бокалы, содвинем их разом..." "Эхо" довольно подробно рассказало, как этот бар был подготовлен к визиту и какие снайперы и где стояли....
       Приехав в Москву, ходил в "Ашан". "Быстрый завтрак" -- порция йогурта и кукурузных хлопьев -- стоят в этом магазине чуть ли не на 10 рублей дешевле, чем в "Перекрестке".
       Уже засыпая, включил телевизор и увидел -- кажется, французский фильм -- "Коко Шанель и Игорь Стравинский". Я люблю фильмы про "ту" эпоху, а здесь прекрасные актеры и раздирающая душу история, как Стравинский при жене изменял с модисткой Шанель и в это время жил с семьей в ее доме. Затягивающая своей изысканной красотой обстановка в доме Шанель, все безумно красиво, невозможно оторваться. Показали два половых акта, первый несколько стыдливый -- в одежде, верхом возле рояля, а второй во всех подробностях со смаком и пониманием, что любит культурный зритель. Показали также Сергея Дягилева, в кабинете которого стоял какой-то парень со спущенными штанами -- я так и не понял: то ли Мясин, то ли Нижинский. Не дай бог, те же авторы будут делать фильм о Чайковском, что же они покажут!
       2 мая, среда. Утром к одиннадцати часам ходил на йогу. Это два часа невероятного мучения, но чувствую, как мои заплывшие косточки отделяются от наплывшего на них хряща. Все, естественно, болит, но болит радостно. Ходил натощак, так что, когда пришел домой, жадно набросился на тыквенную кашу на молоке. А уже потом принялся читать большую рукопись Алексея Антонова, которую он давно просил меня прочесть. Это рассказы, через которые просвечивает и биография и истории автора. Поначалу показалось, что все очень грамотно, но несколько старомодно.?
       Леша, конечно, блестящий преподаватель и замечательный говорун, но еще и талантливый писатель. Больше мне понравились "личные", из детства или юности, "пережитые" его рассказы, нежели репортажные, хотя и они очень забавны. Например, о поездке в Англию. А вот "личные" рассказы -- как точен и сердечен рассказик "Ганзон". Это об отверженном мальчике, рожденном, видимо, от немецкого солдата и ставшего капитаном второго ранга. Но из-под всего такая тоска по несведенной почти у всех жизни. Половину уже прочел.
       Интернет тоже не дает мне скучать. Вот я к нему и присосался. Сегодня вслед за списком доходов нашего богатого правительства опубликовали список и наших не бедных полицейских. Я скомпоновал одно из интернетовских сообщений.
       Самый богатый полицейский России работает начальником одного из управлений Бюро специальных технических мероприятий (БСТМ) МВД РФ. Как следует из сведений о доходах, опубликованных на сайте министерства, Виктор Григоров (номер 210 в списке) заработал в 2011 году более 28,3 миллионов рублей.
       Супруга полицейского начальника получила доход в размере шести миллионов рублей. Семья Григорова владеет двумя жилыми домами общей площадью 217, 6 квадратных метра, а также двумя квартирами площадью в 128 и 100 квадратных метров. Кроме того, в собственности полицейского находится автомобиль Audi A6 2007 года выпуска.
       Доход начальника управления более чем в девять раз превышает заработок министра МВД Рашида Нургалиева, который, по данным агентства "Интерфакс", получил в 2011 году 3, 1 миллиона рублей.
       В БСТМ работает еще один полицейский, чей уровень доходов значительно превышает заработок его коллег. Замначальника БСТМ Толочков С. В. (номер 802 в списке) получил в 2011 году чуть более 22 миллионов рублей. Кроме того, у него есть два земельных участка площадью почти 50 соток, две квартиры (123 и 56 квадратных метров) и машина Subaru Tribeka B9.
       Источники доходов Григорова и Толочкова в сообщении МВД не приводятся.
       3 мая, четверг. Вчера вечером опять читал обширную рукопись Алексея Антонова, смотрел по "Культуре" первую часть "Людвига" Висконти, а утром к одиннадцати все-таки рукопись дочитал. Самое слабое здесь сочинение о театре. Леша -- мастер постмодернистского письма с его бесконечными отсылками к другим текстам, плетет свою веревочку он виртуозно и может делать это бесконечно. И вот тогда наступает некий дефицит мысли. Я понимаю, что в этих кручениях он показывает время, но этих подробностей, вынутых как в музее на витрину, не хватает. Утром дочитывал очень славный последний раздел рукописи -- "Введение в москвоведение". По моему соображению, собранным сборником Леша хочет сразу закрыть брешь его молчавших в литературе двадцати лет и сразу стать знаменитым писателем. Так это не делается, так все происходит только в "Мартине Идене". Боюсь, что следующим этапом мне придется писать предисловие.
       Вчера вечером мне позвонил Сережа Арутюнов и порадовал меня. Оказывается, мое интервью, которое брала Женя Коробкова для "Вечерней Москвы", расползлось по Интернету чуть ли не в 120 сайтах. Для меня это урок: все надо делать весело. Придется также вставлять в дневник это интервью. Попробую снять копию, пока это у меня не получилось, буду просить нашу Ксению.
      
       "Если хочешь, чтобы тебя заметили, перво-наперво нужно "засветится" в летописи Сергея Есина.
       Так говорят в литературных кругах.
       Поставив перед собой задачу отразиться в дневниках, корреспондент "Вечерней Москвы" отправилась в гости к писателю, прихватив с собой банку "Кильки в томате".  Любимые консервы прошлой эпохи.
       Есин встречал гостей у дверей своей трехкомнатной квартиры и, проводив на кухню, поинтересовался,  не хочу ли я суп из зеленого горошка, приготовленный вчера вечером.  
       -- А я готовлю по книге "О вкусной и здоровой пище", -- сказал Есин и вытащил откуда-то большой зеленый фолиант.
       Корреспондент "Вечёрки" выдохнула. Кажется, разговор завязался.
       -- И о чем вы хотели со мной поговорить?
       -- О дневниках! Почему вы пишете дневники, а не блоги? Вы могли бы стать самым популярным "жежистом".
       -- Я отчасти  брезгую блогом. Помню, в прежние времена, когда только телевизоры появились, считалось, что "ящик" убьет кино, театр исчезнет и тому подобное. Но это предсказание не сбылось. Уверен, что и сейчас книжка удержится. Все  остальное исчезнет, а книжка -- останется.
        -- А вам не надоело тридцать лет писать дневники? Скучно же это.
       -- Бросить сложно. Я понимаю, что такого дневника, как у меня,  пожалуй, не было. Это как проект "Намедни", но в литературе. Да и терпения у меня побольше. Ни один исследователь потом без моих дневников не обойдется. Любая запись всплывет. Многие, о ком я написал, -- в первую очередь мои студенты -- станут европейски известными. Все и закрутится густым сиропом истории.
       -- Выходит, вы дневнику первостепенное значение уделяете? Я-то думала, что это побочный продукт между крупными вещами.
       -- У меня есть ощущение моего долга. Кажется,  что я живу до тех пор, пока этот урок не выполню. И вести дневник, особенно публичный, -- долг, причем очень тяжелый.  Два часа из жизни каждый день выбрасывать. Только кажется, что записывай все честно -- и будет дневник. А так не получится. Потому что нужна еще искренность. Особая искренность, которая  возникает   вместе с крупной  задачей. Нет  задачи -- нет искренности.  Поэтому нужно постоянно фильтровать и выстраивать, искать прием. Я не могу выстраивать "вчера" так же, как "сегодня"...
        -- То есть вы сейчас говорите о том, что ваши дневники -- это неправда?
       -- Ну почему же неправда. . . Я отчетливо понимаю, что бываю несправедлив по отношению к действительности и некоторым людям. Но ведь и я, в том числе, эту действительность формирую. Дневник-то публичный. А это как раз проверка  и на точность, и на искренность. Но иногда я почти сознательно изменяю реальность, потому что я еще и драматург.
       -- А Бог что, по-вашему, не драматург?
       -- И Бог драматург. И я драматург. Но мы по-разному записываем.
       (При упоминании Бога мне почему-то вспомнился Михалков, и я спросила Есина, почему он так похож на Михалкова. -- Е. К. )
       -- Так получилось. В молодости я был ужасно похож на Табакова, а теперь -- на Михалкова. У нас усы.  
       -- Хорошо питались?
       -- Ну нет, мне просто врач сказал, что надо похудеть, и я похудел. Думаете, мне доставляет большое удовольствие в мои-то 76 лет ходить в фитнес-центр два раза в неделю?
       -- Думаю, да, большое удовольствие. Вы блистаете на фоне коллег, которые выглядят не столь прекрасно.
       -- Нет, нет, мои коллеги добрые, хорошие и блистают умом.
       -- Ой, а как же писательский обычай -- в круг сойдясь, оплевывать друг друга?
       -- Это не моя привычка. Никогда я никого не опускаю! Я стараюсь поднять и понять! На семинарах в институте на бедную жертву -- студента, которого мы обсуждаем, --  набрасываются все, а моя главная задача как педагога -- отбить несчастного у кровожадной стаи. Вот я думаю о дипломной работе, которую завтра будем разбирать на семинаре. Девочка диплом написала, а все будут говорить, что это ужасно, отвратительно и все прочее.
    А я отыщу, за что похвалить.
       -- А зачем же вы тогда в дневниках на всю страну цитируете, что вы думаете о тех или иных работах абитуриентов? У одного рассказ сойдет, у другого -- черт-те что, у третьего -- туши свет.
       -- А что делать?  Людей, которые два слова не могут связать, надо уберечь от литературы. Чтобы не испортили жизнь себе и другим. Вот, кстати, почему вы работаете с диктофоном? Вы меня этим настораживаете. Все крупнейшие журналисты мира работают без диктофона. И без  блокнота.
       -- Я плохой журналист.
       -- Вы, плохой журналист, бутерброд ешьте, ешьте.
       -- Да я уже и так два съела.
       -- Ну а что вам мешает съесть третий? Я же никому ничего не скажу.
       -- Да уж. Знаю я вас. Не скажете -- так напишете в дневниках. Типа пришли из "Вечёрки", съели три бутерброда. От этого я стану европейски известной, и все закрутится густым сиропом истории. А мне будет стыдно.
       -- Может, и напишу. . .
       (В этот момент я возликовала в душе и подумала, что нужно закрепить успех. Килькой в томате, которая лежит у меня в сумке. Кажется, ее время настало. -- Е. К. )
       -- Сергей Николаевич! Я хочу подарить вам эту банку кильки в томате, чтобы вы написали рассказ "Килька в томате".  
       (Дедушка Лев Толстой учил нас делать пропуски. Следуя его учению, здесь я вынуждена сделать пропуск. Потому что Сергей Николаевич, кажется, сильно удивился. И, кажется, обещал написать рассказ про кильку. ("Вечёрка" будет следить за продолжением). А я (постучу по дереву) своего добилась. -- Е. К. )
       -- До свидания, Сергей Николаевич. Мне кажется, вы классный.
       Есин улыбнулся. И скромно ответил:
       -- Просто я хорошо знаю правила игры, в которую вы со мной играли.

    ДОСЬЕ

       Сергей Есин не только самый известный ректор легендарного Лита, но также классик литературы (читайте роман "Имитатор") и мастер семинара прозы вышеупомянутого Литературного института им. Горького. Он вроде Нестора-летописца.
       Начиная с 1984 года Есин регулярно ведет, и не менее регулярно издает, собственные дневники. За почти тридцатилетнюю историю существования издание снискало все литературные награды мира и стало одной из самых авторитетных летописей нашего времени".
      
       В три начались защиты. Мы договорились, что на этот раз я просто посижу, а председательствовать будет Андрей Василевский. Он все-таки поэт, его вкусу и принципиальности в учебном процессе я доверяю. К сожалению, у него, как у А. М. Туркова, нет домашних заготовок, но человек Василевский быстрый, что-то схватывает налету, во время защиты. Защита шла долго, четыре работы -- три часа, шли студенты Инны Ивановны. Могло бы опять обойтись без "отлично", но я практически у Василевского отбил Ирину Макарову, уже не самую молодую женщину, по специальности врача с довольно плотными стихами. И. И. Ростовцева, которая все-таки недовольна скромными результатами у своих студентов и моей критикой в ее адрес, не преминула в своем вступительном слове добавить, что Макарова стоит во главе своего медицинского центра. Второе образование, кажется, что литература может даться играючи, а на нее надо потратить жизнь. Строчки, конечно, были, но очень редко прорезывались среди них полные стихи. Но это вообще болезнь наших студентов. Кстати, умница Василевский, объявляя результаты, заметил руководителю медицинского центра, что у нее завышенная самооценка. Все остальное формально было чуть похуже. Сергей Гоникбер из Ленинграда -- три, "посредственно". Мне кажется, что с ним просто плохо работали, не привили культуру из одной строчки, из наклевушка мысли вытягивать стихотворение. Ксения Милюкова -- четыре, "хорошо". Наряду со средними стихами, у Ксении несколько талантливых критических работ. Хусутдинов Альфред -- тоже четыре, "хорошо". Очень средние стихи, но очень неплохие чеченские рассказы. Наверное, один из рассказов я возьму в книгу прозы заочников.
       Леша Козлов сделал словник; до поздней ночи я дома что-то сводил по его замечаниям.
       4 мая, пятница. Сходил к Черемушкинскому рынку в фитнес-центр. Занимался часа два и пришел домой, чтобы скорее поесть. На обед был суп из шпината и замороженных овощей со сметаной и вареным яйцом. Попозже выпил еще кружку цикория на молоке. Радостное от преодоления собственной лени чувство пропало, когда из Германии позвонил Юра Апенченко. Перед отъездом он признался мне, что его дочь Нюша, которая в Германии живет, договорилась о консультации с врачом. Юра все время кашляет, у него, как и у меня, астма, дело, конечно, не вполне в ней. Сегодня он сказал, что седьмого ложится на операцию. Кроме, конечно, волнения за него, теперь еще прибавится и работа -- придется доводить его семинар.
       Сегодня день письма и известий.
       Во-первых, наконец-то снова появился Владимир Дмитриев.
    Я всегда знал его за пунктуального человека, и его последнее молчание я начал расценивать как знак беды. Отчасти так оно и произошло, но сейчас дело идет на поправку. Его письма всегда интересны еще и в деталях, поэтому привожу почти полностью.
       "...Я более-менее прихожу в себя. Четыре дня в неделю езжу на работу, правда, пока практическґи полностью отказавшисґь от вечерних и ночных мероприятиґй, а также работаю над составлениґем ретроспектґив Международґного московскогґо. Жена категоричеґски запрещает мне пока ездить за границу, хотя сейчас у меня лежит 12 приглашениґй, в том числе важных, а иногда   очень важных и необходимыґх, например в Библиотекуґ Конгресса в Вашингтонеґ, но жену мою переубедитґь невозможноґ. Приходитсяґ подчинитьсґя. Книгу Вашу о Валентине Сергеевне я прочитал внимательнґо от начала до конца, и она мне понравиласґь не только материаломґ, но и очень точно найденной интонациейґ, не стесняющейґся ни патетики, ни сентиментаґльности. Такие книги -- редкость, так что за нее честь Вам и хвала. Кино сейчас практическґи во всем мире, не исключая нас и мои любимые Соединенныґе Штаты, как-то потеряло нерв и ощущение жизни. Ничего особенно интересногґо я не видел. Вышел ли очередной том Вашего Дневника? Пора бы. Я где-то прочитал, что Вы завершили (или завершаетеґ) свою новую прозу. Так ли это?"
       Второе письмо, которое тоже надо бы поместить, ибо оно о важном, о работе, пришло от Анатолия Ливри. Здесь о том деликатном моменте, как преподавание литературы и творческое мастерство. Именно о том приеме, который мы называем "пропуском". Занятно Анатолий озаглавил свое письмо: Интернет -- сатанинская машина.
       "Дорогой Сергей, Вы правы, преподаванґие данной паузы, её сути -- процесс на первый взгляд странный, почти невыполниґмґый. Вокруг нас практическґи не осталось ни единой ощутимой временной неровностиґ, за которую слушатель, студент мог бы зацепитьсяґ, остановитьґ на миг круговертьґ. Поэтому, если пользоватьґся общедоступґными диалектичеґскими орудиями, подобное перевоспитґание обречено на неуспех, -- мы просто окажемся в разных измеренияхґ. Чтобы избежать фиаско, начинать преподаванґие какой бы то ни было литературы необходимоґ с древних текстов (даже если аудитория не владеет греческим, латынью), и после несколькихґ месяцев вживания в книги Фукидида, например, или даже Лукиана (это чтобы упростить)ґ -- несвоевремґенность становитсяґ нормой, и уже "критик"-подёнщик или его собрат пошляк -- учитель языка (заделавшиґйся на Западе "славистомґ") вызывает у тех же студентов ухмылку презрения. Вечность становитсяґ"своей". С этого момента можно приступитьґ к обзору ломоносовсґкой"далековатґости". Впрочем, это, конечно, не для всех. Учение о всепроницании образованиґя -- такой же миф, как "свобода и равенство с братством"ґ, --теоретичесґки они возможны в масонской ложе (Толстой не согласен и с этим), но уж точно не в метиссироваґнном государствґе. Всего Вам наилучшего, ґАнатолий
       P. S. Heт, книги, о которой Вы пишете, у меня нет. С удовольствґием прочту её".
       В обед пришла почта. Но я, кажется, забыл написать, что "Литературная газета" все-таки напечатала мой материал, чуть-чуть подсократили и дали новый заголовок. "Народ камеры" вместо "Народа телевизора".
       Вечером поехал в театр Гоголя на премьеру пьесы Ольги Кучкиной "Мистраль". По программке сразу понял, что спектакль, как бы он не был поставлен, обречен на неудачу -- здесь конфликт между Гогеном и Ван-Гогом в Арли. В принципе, так оно и произошло. С самого начала спектакля мне было невероятно скучно. Очень неплохие тексты -- все взято из знаменитой переписки Винсента Ван-Гога со своим младшим братом Тео. Эти тексты с жадностью читались в книге, а здесь они не работали. Это при том, что почти все артисты играли выше всяких похвал. Правда, Мезенцев, игравший Винсента, был несколько староват для 27-летнего художника, но как запоминался. На премьере было много приглашенных театром художников. В том числе и роскошно выглядевшая Татьяна Назаренко, нарядна, свободна, даже изысканна, но уж и умна, конечно. Художникам, конечно, по крайней мере во время маленького приема в кабинете у Сергея Яшина, все нравилось, но вот знаменитая прима театра Светлана Брагарник (она по непосредственности и искренности своих высказываний так мне напоминает Валентину Сергеевну!) как-то засомневалась, что обычная публика спектакль поймет, кое-что она сказала и о геометрической драматургии Ольги Кучкиной, не привожу. То же самое, я полагаю, сказала бы по этому поводу и В. С.
       Оформила спектакль дочь Сергея Яшина и Елены Качалаевой. Это у них фирменный стиль. Станут хрестоматийными огромные вентиляторы, стилизованные под подсолнухи. Эффект невероятный.
       Вернулся из театра, часа два просматривал многострадальный словник и верстку "Дневника-2010".
       5 мая, суббота. Несмотря на ужасающее количество творческих долгов, еду на дачу -- весенние дни тоже не ждут: на подоконниках перезревает рассада. Пока собирался: рюкзак с рукописями, документы на машину и деньги, продукты, лекарства, упаковка растений, слушал "Эхо". Там, не уставая, очень мило ругают Медведева, не оправдавшего либеральных надежд. Основной тезис, как я понял, это отсутствие собственного характера. Человек принимает форму любого на него влияния. У меня, конечно, тоже есть претензии к уходящему президенту, хотя бы за детскую любовь к компьютерным играм, которые, по его мнению, должны были вывести страну на другой уровень, и ощущение, что игры с высшим образованием кому-нибудь пойдут на пользу, но у интеллигенции с радиостанции раздражение вызывает другое. Именно ей не дал жить, как ей бы и ее близким хотелось.
       На даче сажал сельдерей, читал книгу о Набокове и, как несчастный японец, любовался распустившейся сливой. Вот вечерние цитаты из книги о Набокове.
       "Настоящая музыка стиха, -- говорил он студентам, -- это не мелодия. Подлинная музыка стиха -- это та тайна, которая выплескивается за рациональную ткань строки".
       Вот как бы внушить это не только нашим студентам, но и некоторым преподавателям, которые расстилают длинные академические славословия вокруг примитивных виршей своих подопечных студентов. Вот она -- разница между теоретиками и практиками литературы.
       Своему редактору Набоков: "Я буду очень признателен, если вы поможете мне выкорчевать плохую грамматику, но мне бы не хотелось, чтобы мои длинноватые фразы обрезали слишком коротко или чтобы опускали те разводные мосты, которые я с таким трудом поднял. Иными словами, я хотел бы, чтобы вы ощутили разницу между нескладной конструкцией (что плохо) и некой особой -- как бы сказать -- извилистостью, какова есть мой стиль и которая только на первый взгляд может показаться нескладной или неясной. Почему бы читателю время от времени не перечитывать фразу? Это ему не повредит".
       Вот это -- тоже своему редактору -- но уже обо мне:
       "Как вы, вероятно, заметили, я часто делаю ошибки в именах, названиях книг, числах, но я очень редко путаю цвета". От себя добавлю: писатель весь держится не на формальном, а на прочувствованном, на эмоции. Цветов и переживаний мы не перепутаем.
       6 мая, воскресенье. Ну, как говорится, и денек! Радио до сих пор, а уже одиннадцатый час ночи, говорит о событиях на Болотной площади, возле "Ударника" и на Каменном Мосту. А начиналось все очень ясно и солнечно.
       Вчера, уже под вечер, началась гроза. Попутно отмечу, что моя новая крыша вынесла -- ее не снесло, и течь она не дала. Молния полыхала во всю, и дождь лил, будто отменили счетчик на воду. Даже телевизор, испугавшись стихий, отключился. Но утро оказалось на редкость теплым и ясным. Я выглянул в окно и долго смотрел на совершенно белые сливы -- они зацвели. Но расслабляться особенно было некогда.
       Ближайшие три дня полны, как сказала власть и пресса, любопытных событий. Во-первых, сегодня нам обещают "марш миллионов" -- шествие и митинг оппозиции, недовольной властью, выборами и, в основном, Путиным. Путин, конечно, выборы выиграл, никто не хочет, чтобы нами управлял Немцов, но ведь выборы прошли с большим количеством нарушений. Все это противно, как любой обман, размышляющий народ кипит. Но сегодня же, как объявляется (правда, чуть позже и не связанный с "маршем миллионов"), состоится другой митинг, замаскированный под культурґную программу (а на нее не требуется разрешения и согласований), на Поклонной горе. Это уже те, кто доволен властью и выражает доверие Путину. Этот митинг -- по телевизору показали: знамена с портретом Путина, другие знамена. Здесь есть, вернее, у этого митинга, имеется формальный повод -- год существования пропутинского Народного фронта -- этой счастливой затеи власти.
       Ах, как было бы все просто, если бы только этих два митинга! Но ведь на следующий день, т. е. завтра, мы увидим инаугурацию вновь избранного президента, а после этого, послезавтра на параде по случаю Дня Победы мы снова увидим уже облеченного почти царской властью, все того же человека, из-за которого тысячи людей противостоят друг другу. И это еще на фоне выборов во Франции, когда нынешний президент Николя Саркози, скорее всего, потеряет свой пост. Здесь все имеет символическое значение. Франция, судя по всему, движется к социализации власти, мы еще раз присягаем на верность капитализму. Я уже научился отличать риторику от денежного пафоса сегодняшней российской власти.
       Но пока день складывается довольно ловко. Утром продолжаю читать биографию Набокова и делать выписки. До меня книгу читал С.?П. и тоже делал пометки, но вот удивительно: как по-разному мы акцентируем интересные для каждого смыслы. Естественно, сделал зарядку, потом занимался Дневником, посадил огурцы, рассадил сельдерей, ездил на станцию встречать сына С.?П. Сережу, которого не видел с Нового года. Он замечательно рассказывал мне не только о своем студенчестве и жизни в общежитии, но и о своем приработке -- работал кассиром в каком-то американизированном предприятии общественного питания -- масло, в котором жарят картофель фри, меняют раз в сутки. Из первых уст. Но я все время хожу вокруг главного за сегодняшний день.
       Уже с утра "Эхо", которое гремит над нашим участком и сельскохозяйственными работами, обещает подробную трансляцию и интервью с участниками митинга на Болотной. Но какова власть -- потихонечку сдается, несмотря на близкую инаугурацию и репетиции парада, -- разрешила! В пять прекращаю копать, поливать, пересаживать и сажусь перед приемником. Уже заранее предвкушаю речи по этому поводу телевизионных каналов. Кстати, сегодня "Эхо Москвы" между делом обмолвилось, что их слушает до двух с половиной миллионов человек.
       Удивительная вещь -- политические новости, они слушаются с жадностью, но немедленно забываются. Кажется, у наших оппозиционеров не все получилось так ладно, как планировалось. Разрешить это не значит со всеми согласиться и пойти навстречу. Планировалось, видимо, и у властей; здесь наработанный опыт борьбы с народом большой. Потом оппозиция скажет, что полиция все время чинила препятствия во время прохода колонн. Искусственно замедлялся контроль каждого под рамочными миноискателями. Можно только себе представить, сколько здесь возникало раздражения. Полиция сошлется на нарушение демонстрантами условий. Что тоже справедливо. В тактику оппозиции, наверное, входило вызвать скандал, а фигурой умолчания -- жертвы. Возле кинотеатра "Ударник" оппозиционеры вдруг решили устроить незапланированную сидящую забастовку. Полиция, похоже, начала их теснить, тогда самые решительные пошли на прорыв. В сторону полиции -- такого количества ОМОНа, как утверждают, на улицах в Москве еще не видели; омоновцы в полной экипировке были похожи на космонавтов в открытом космосе -- в полицию полетели бутылки с зажигательной смесью.
       Вечером довольно иронично НТВ показало демократическое происходящее. Две постоянных ведущих, своим загадочным видом как бы демонстрировали, что не очень согласны с бунтарями общественного спокойствия. Любопытно, что на освещение событий послали не кого-нибудь из зубров журналистики, а совсем молодого корреспондента Малоземова. Впрочем, вел он себя довольно уверенно.
       Параллельно было показано и партийно-культурное гуляние на Поклонной горе сторонников Путина. Ах, много было флагов с профилем и анфасом нашего завтрашнего президента! Сколько же денег было потрачено на этот временный политический антураж!
       Но хватит о политике. Маленький Сережа уже давно жжет мангал. Шашлык и маринованные куриные крылышки шипят и румянятся. Сережа до этого уже раза три после своей студенческой голодухи поел и уже вскопал грядку.
       7 мая, понедельник. Ранняя утренняя новость -- это победа во Франции после 17 лет господства консерваторов социалиста Орланда. У нас -- свыше четырехсот арестованных после вчерашнего "марша миллионов". Чуть ли не тридцать полицейских пострадало, четверо госпитализированы. Выступивший по "Эху" депутат Гудков скажет о радикализации протеста, который может привести к дальнейшим обострениями. Власть не хочет пойти на малые уступки, молодые люди озлобляются. Тут же в утренних новостях радио сообщило меню приема, который состоится по случаю инаугурации президента. В меню будет "русский" акцент: крабы и икра. И почти до двенадцати часов радио будет говорить о зачистках на улицах Москвы. С восьми часов весь путь следования кортежа будущего президента был, как говорится, зачищен. Потом, когда телевидение начало все это показывать, беря довольно крупно: на улицах практически ни одного человека. По совершенно пустой Москве, словно эскадрилья истребителей в небе, мчится кортеж. Один длинный лимузин, два роскошных внедорожника с охраной, звено мотоциклистов. Красота необыкновенная. Правда, здесь нет ни одной отечественной машины. Наши генсеки все-таки ездили на лимузинах отечественного производства. Какова власть, такова и промышленность. Зато мы, пока делаем ракеты, заливаем нефтью Ангару.
       Абсолютно пустой Новый Арбат. В восемь часов в здание "Эха", которое именно в высотке на Новом Арбате, уже не пускали даже корреспондентов. Я невольно вспомнил коронацию Николая Второго. Более естественно было бы, если бы по пути праздничного кортежа стоял ликующий народ
       Сама инаугурация -- ассоциации не приходят случайно -- напоминала по своей пышности именно коронации. Пришел, и надолго. Весь в золоте Кремлевский Дворец, три тысячи ликующих приглашенных, стоящих по обе стороны пурпурной дорожки, по которой идет новый президент. Красное крыльцо, кремлевский полк, конный эскорт, потом молебен с участием патриарха. Речь Медведева, речь Путина -- все та же привычная риторика о величии России и благоденствии. Под аналогичые песнопения пол-России уже разворовали. Самое интересное -- это лица трех женщин: жены Медведева, жены Путина и жены покойного Ельцина. Мне показалось, что на лице Светланы, жены Медедева, был какой-то отблеск трагизма. Многое закончилось, я тут вспомнил реплику Андрея Мальгина в Интернете, как Светлана Медведева отдыхала возле Флоренции, практически возле дома, где живет Андрей.
       8 мая, вторник. Что-то сажаю на грядках, читаю Набокова, читаю повесть Миши Тяжева. Какой талантливый парень, но, к сожалению, по-прежнему нет начала. Вот так и проходит день. Параллельно в Москве встречаются, гуляют, протестуют оппозиционеры, милиция их хватает, ведет беседы и отправляет в суд. Из важного только одно: две фракции (коммунисты и справедливороссы) все же не проголосовали за Медведева на должность премьер-министра. Но ведь было единоросское большинство -- теперь окончательно ясно, за что и кто боролся. Но самое для меня интересное -- это новое "перекидывание" пышного депутата Митрофанова. В свое время он ушел от Жириновского, а теперь состоя в "Справедливой России", пренебрег общей партийной договоренностью и проголосовал за власть. Вот он -- герой нашего времени и герой литературы.
       Результат моего подробного чтения биографии Набокова, -- я решил взять пример с его писательского трудолюбия.
       9 мая, среда. Посмотрел Парад Победы и уехал из Обнинска. Парады эти, волнуясь и гордясь Отечеством, я смотрю всю жизнь. Но что-то в моей душе истончилось, а может быть, и исчезло. На фоне какой-то огромной ширмы, стыдливо закрывающей Мавзолей Ленина, стоят рядышком Путин и Медведев. Потом к ним присоединился упитанный министр обороны, которого так не любит армия. Что касается самого содержания парада, то он был почти как всегда. Но очевидно только одно: форма на солдатах, особенно в элитных частях, становится все более затейливой, а выправка приближается к балетной. Во всей обстановке наших всенародных торжеств с участием правительства я все время ощущаю мнимый имперский блеск. Правда, блеск этот чуть мешается с роскошью костюмерных Большого театра. О театре молвил не случайно, завтра вечером иду туда смотреть "Драгоценности" Баланчина.
       В Москве сварил суп из привезенного с дачи щавеля и плов из морепродуктов. Вечером был салют.
       10 мая, четверг. Я большой мастер изобретать для себя трудности и страдать по поводу своего места в литературе, жизни и прочих проблемах. В общем, накануне лег, вернее, заснул поздно. Утром вспоминал сон -- это был слон, взбиравшийся на гору. К чему бы? Проснувшись, поработал над Дневником, над новой рукописью и отправился в фитнес-центр. После истязания себя полежал, смотря по Discovery передачу о Британии в войне. Британцы мужественно приняли гитлеровские удары и ощутили огромную опасность от Германии значительно раньше нас. И с каким мужеством и патриотизмом держались! Было рассказано, как постепенно включалась в войну и Америка, которая первоначально не хотела ввязываться в дела на континенте. Как удивительно все же мы необразованны и как мало и необъективно школа рассказала нам о войне. Человеческое сознание и объективная мысль губится во имя сиюминутных политических целей.
       Совсем недавно прочел в "Российской газете" бесцветную рецензию -- принцип здесь: поддерживать все новейшее, зарубежное, и якобы новейшее -- на премьеру в Большом театре. Дают "Драгоценности" Дж. Баланчина. Еще раз убедился, в каком плену у легенд и удачных американских мифов мы живем. Собственно, балет состоит из трех одноактных балетов: "Изумруды" на музыку Форе, "Рубины", музыка Игоря Стравинского, и "Бриллианты" -- отрывки из Первой симфонии Чайковского. Мне это, особенно первый балет, было смотреть откровенно скучно. Я не могу настроиться на это абстрактное, "инструментальное" созерцание. Русский менталитет все время искал какие-то смыслы. А разум, напротив, утверждал, что создавался, вероятно, балет из-за ограниченных возможностей американской труппы и что на фоне полного тогда отсутствия в Америке школы и эти "гимнастические" балеты оказались явлением по-своему и стройными, и прекрасными.
       Чуток повеселее оказались "Рубины". Здесь я даже отыскал некую пародию на танец с четырьмя женихами в "Спящей красавице". Но, с другой стороны, здесь совершенно ясная американская школа ревю: под хороший темп молотим свои танцевальные однообразные песни. Баланчин, кстати танцевавший до революции в Мариинском театре, хорошо знал классический репертуар. А разве без "Лебединого" мог возникнуть с его "белыми" разводками балет "Бриллианты" Всегда рефлектируешь, не потерял ли зря времени. Конечно, нет, чудесная труппа Большого театра может протанцевать и телефонную книгу. Невероятное удовольствие в "Бриллиантах" доставил американский танцовщик Дэвид Хольберг, приглашенный в Большой театр. Попутно я вспомнил, что год или два назад Николай Цискаридзе писал в одном из интервью: дескать, в Большом театре нет ни одного мужчины-танцовщика, который мог бы станцевать принца! Вот такая фигура и появилась. Этот самый Дэвид уже прекрасно станцевал принца в "Спящей". В его танце ничего лишнего, даже пылинка на сцене на него не сядет, это прыгает и вертится какая-то чистая метафизика.
       В Индонезии во время показательных полетов разбился наш самолет Sukhoi Superjet100. Суперсухой. Много жертв -- 8 человек российских и чуть ли не 50 индонезийцев.
       11 мая, пятница. Встал рано, читал монографию о Набокове, отмечал цитаты. Утром сделал себе морковный сок, который, судя по "диетическому списку", мне разрешен. Когда покупал морковку в "Перекрестке", обратил внимание, что она какого-то невероятно большого, просто гигантского размера. Закралась мысль о турецком коммерческом земледелии, которое применяет немереное количество химикатов. Видимо, так оно и получилось: выпил этот с имбирем сок, и вдруг через полчаса меня замутило, замутило, пошла слюна, до рвоты еще не дошло. На всякий случай снова лег в постель, обнявшись с Набоковым. Подбираются цитаты, которые лишь, как обычно, подтверждают давно бродящее в душе. Вот по поводу "свободного стиха", который вдруг с легкой руки О. А. Николаевой, Г. И. Седых и И. И. Ростовцевой стал культивироваться у нас, выдаваемый за художественную тенденцию времени. Набоков, сам поэт, переводя "Онегина" на английский, не решился сделать это рифмованным стихом, Пушкин не укладывался, "свою подстрочную прозу он наделил ямбическим размером". Зачем? И вот что автор монографии пишет по этому поводу. Здесь же и об этом самом "свободном стихе".
       "Не то чтобы его перевод не был лишен огрехов. В теории он непреклонно боролся против перевода, как суррогата великой поэмы, но даже ему не удалось полностью избавиться от такого подхода. Свою подстрочную прозу он наделил ямбическим размером, заявив, что сохранение этого единственного признака стихотворной формы "скорее способствовало, нежели мешало верности перевода". В действительности он соблюдал правильный ритм не ради верности, а просто из нелюбви к свободному стиху и уверенности в том, что великая поэзия никогда не создавалась вне дисциплины формального размера".?
       Утром позвонил Паша Косов. Я уже писал, что наши бывшие студенты, скооперировавшись, ныне выпускают какой-то альманах. Я пожертвовал им "Дневник-2010", Паша все это сократил и отредактировал. Просвещенные соратницы Паши по издательской ниве прочли и потребовали Дневники расширить, сведя не к полутора месяцам, а хотя бы к одному кварталу.
       12 мая, суббота. С некоторым трудом поднялся и поехал на работу. Сегодня утром мне необходимо было встретиться с семинаром Апенченко. Все это я проделал быстро, все время, удерживая в сознании, что Юре на этих днях должны были сделать операцию. Когда семинары закончились, позвонила из Германии его дочь. Все, кажется, обошлось, подробности умышленно не пишу. Завтра или даже, может быть, сегодня его переведут из реанимации в палату.
       На своем семинаре я довольно быстро провел "телевизионный" опрос: вы -- комментатор и вам дана минута высказаться перед камерой. Занятно, что далеко не все сосредоточились на том, что видели на праздники по телевидению. Маша Поливанова рассказала, как 9 мая она с сестрой и детьми пошла в магазин, чтобы купить продуктов и ехать на дачу, а попали в дождь, ливневая канализация не работала, и они, счастливые, шли домой по лужам. Маша пришла сегодня разодетая по-праздничному. На ней: бархатное платье и металлический пояс. Правда, в ее хипповатом стиле платье это все было разодрано на кусочки, но все равно очень красиво.
       Я также узнал, что на праздники в Рязани почти не было на дорогах полиции, потому что перед праздниками чуть ли не весь состав этих разбойников провинциальных дорог посадили. Все за то же.
       Был комментарий и об инаугурации Путина. Ребятишки оказались зоркими: об одном из приглашенных гостей, который четыре раза протягивал Путину руку, поздравляя, а Влад. Влад. все его не замечал.
       Одна из девочек сделала комментарий об открывшемся бутике женской обуви, в котором пара дамских туфель стоит 40 тысяч рублей.
       Следующий семинар у меня через два дня. Не знаю, успею ли съездить на дачу. Вдобавок ко всему идут весенние холода, но огурцы у меня на даче без поливки погибнут.
       Дома, когда вернулся из института, нарезал окрошку и принялся слушать радио и смотреть телевизор. "Эхо" и федеральные каналы по-разному говорят о последних выступлениях оппозиции. Приводился замечательный факт, когда вроде бы омоновец бил сапогом в живот беременную женщину. Когда беременную женщину рассмотрели поподробнее, она оказалась мужчиной. В движении оппозиции, которая хочет только смены управленцев, а не режима, много неискреннего. Вчера политолог Хазин высказал мысль, которая уже давно посетила и меня: Путин уже не может управлять, опираясь только на олигархическую элиту. Что-то придется дать и народу, но все роздано, значит, надо будет у кого-то отнять. Но ощущение какой-то у власти паники не покидает. В последние дни своего правления Медведев что-то кинул той интеллигенции, которая чувствует себя обделенной, а вот теперь Дума панически пытается провести закон, ужесточающий проведение каких-либо митингов и демонстраций.
       Показали сегодня и знаменитого перебежчика Митрофанова. Он объяснял, почему он, справедливоросс, все же голосовал за Путина, пренебрегая корпоративной и партийной солидарностью. Все его умные аргументы уже забылись, а то, что он сначала "перебежал", а потом и предал, запомнится надолго. Такова партийная жизнь.
       Дома на почте в Интернете обнаружил письмо от Паши Косова. Мне ведь все время надо уверять себя, что жизнь не проходит даром. Поэтому письмо и его и его подружки переношу себе в Дневник.
       Сергей Николаевич! Вы интересовались, что же молодежь (уже относительно -- молодежь!) находит в ваших Дневниках. Я спросил у нашей Кати Злобиной, идейного вдохновителя и главного редактора альманаха "Артбухта", что личной ей нравится. Она ответила. Я думаю, вам будет интересно почитать. В ее ответе зрелые мысли, точные наблюдения. Очень во многом это сходится с моим восприятием Дневников. В первую очередь это касается ощущения Дневника как романа, а также "лирического героя" и, наверное, героя главного -- Времени. Обратите внимание на последнюю фразу -- очень образно и точно. С пониманием. Скажу смелую вещь. Мне почему-то кажется даже, что этот небольшой, отчасти на скорую руку фрагмент -- быть может, один из лучших отзывов о ваших Дневниках. Имейте в виду, когда будете готовить к публикации новый том, вдруг понадобится предисловие! Итак, что пишет Катя Злобина: "Я вообще очень, очень люблю документальные жанры, особенно дневниковые, я, во-первых, считаю, что это один из немногих нетупиковых путей развития современного романа, что именно обращение к дневнику, мемуаристике, документалистике, -- вот эта "личная призма", -- спасёт в свою чередь роман как жанр, в очередной раз вдохнёт в него новую жизнь, даст ему качественно иного читателя... Вообще, дневники сегодня -- чуть ли не единственный способ вернуть слову былую значимость, вес, вернуть доверие людей к литературе, напомнить, что русская литература -- не развлекательное чтиво,  а... школа духа, что ли. Вернет доверие -- к Слову и Личности. А всё остальное -- массовые технологии, никак от них не увернуться никакому таланту... Во-вторых, и это связано с "во-первых", -- мне нравится рассказчик, "лирический герой" этого Дневника. Это человек с потенциалом Нехлюдова, и знает об этом, но в шаге от этой колеи он неизменно останавливается... и выбирает оставаться вне, чуть сбоку -- и от толпы, и от идеального, жаждуемого, но почти никогда не сопрягаемого с собой... Такое... отстранение от полюсов -- и добра, и зла, и сует, и людей, несмотря на кажущуюся тотальную вовлеченность в толпу и беготню, в это беличье колесо житейское... А на самом деле он из него давно выпал и ищет другого, ищет и боится, что найдёт... потому и останавливается. Мне интересно за этим наблюдать, это интересный герой. Он способен, образно выражаясь, по воде ходить, и должен, а выбирает почему-то... самгинское репортерство и точку опоры -- только в Я... Но именно это и придаёт повествованию высокий градус внутреннего драматизма. И еще там есть один герой, за которым хочется наблюдать, как за давним знакомым, которого ты принимал за кого-то одного, а он вдруг оказался другим, и стало интересно за ним "последить из-за угла"... Этот герой -- время. Наше время... оно в есинском дневнике в мелочах живёт. В мнениях, в газетных цитатах и цитатах с телека, в реакциях, в казусах, в акцентах каких-то, связанных с житейскими наблюдениями... Это как коробка с детскими "драгоценностями" -- пуговицами, бусинами, камушками, рогаткой, фантиком, птичьим пером. Только принадлежит она взрослому "ребенку". Моя любимая книга была в детстве-- "Робинзон Крузо", и больше всего я обожала читать перечни принесенных героем с корабля вещиц... видимо, не изжилось:
    у С. Н. такие же перечни с "корабля времени", я не могу устоять. Вот, кстати, еще один хороший для него образ: Робинзон Крузо -- единственный спасшийся с корабля современности на острове Дневника".
    Паша.
      
       Внимание! Дневники Сергея Есина, обнимающие пространство с 1985-го, издаются и в книжном варианте. Их можно приобрести, позвонив по телефону 8 903 778 06 42.
      
       P. S. А я для сайта нашего альманаха хочу написать небольшой отзыв о "Валентине". Мне книга очень понравилась. Сергей Николаевич, вы для меня пример -- очень хочется, если доживу до такого возраста, оставаться таким же молодым, смелым, искренним и... простым. Простите за обилие комплиментов в этом письме!
       13 мая, воскресенье. Вечером иногда нет никаких сил, чтобы заниматься дневником, но утром уйдет свежесть, необходимость именно этих, сегодня близко лежащих слов, что-то придется вспоминать. Весь день сегодня вертелся вокруг объявленной несколько дней назад "контрольной прогулки". Нынешнее поколение, позабыв страх перед властью, который въелся в людей моего возраста, решило продолжить свою игру. Слишком уже легко, пользуясь редкой доверчивостью русского народа, удалось сменить и власть, и строй двадцать с лишним лет назад. А вдруг сможем опять? Сейчас, конечно, нынешняя городская интеллигенция строй менять не хочет, но вот власть, влияние, а отсюда и деньги вождей нынешнего оппозиционного процесса очень интересуют. Деньги они ведь и в пиаре, и в картинке на телеэкране.
       Я все-таки вырвался на дачу. Боялся, что засохнут мои без полива огурцы и новая трава заполонит участок, но все оказалось в порядке. Приехал уже в одиннадцатом часу. Сразу кинулся на огород и включил на полную катушку радио. Да, да, все то же! И все с тем же политическим и неутомимым ротвейлером -- Ксенией Лариной. И как она только не устает, разговаривая с разными людьми весь день. И Ксения не забыла о "контрольной прогулке", и я не забыл. Телевидение собралось с силами и, в силу объективности картинки, формулирует правдивее. Контрольная прогулка -- это писательская акция, писатели захотели проверить, не хватают ли омоновцы в их родном городе всех подряд прогуливающихся горожан. И вот писатели приглашают своих читателей в 12 часов собраться у памятника Александру Сергеевичу Пушкину и пройтись по бульварам до памятника Александру Сергеевичу Грибоедову. Список инициаторов был объявлен заранее -- Акунин, Быков, Улицкая, Макаревич, примкнуть должен был Зорин. Об этом же с одиннадцати часов заговорила и Ксения Ларина. Я взял карандаш и тут же, на летней кухне, записал основную формулировку "Самые знаменитые писатели России" . В уже перечисленный список попали на этот раз еще поэт Лев Рубинштейн -- это, кажется, "поэт на каталожных карточках", -- Михаил Веллер, выступления которого я вегда очень люблю слушать, Юлия Латынина, Людмила Улицкая.
       Вечером в одной из новостных программ Александр Проханов скажет о том, что здесь присутствовали люди как бы группы элиты, которые не считают интеллигенцию из других групп за достойных себе. Проханов скажет, что подобное может вызвать противодействие у другой группы людей, и тогда могут собраться люди других идеалов, могут появиться хоругвеноцы... Я излагаю все это своими словами, но все понятно. А потому тут же Михаил Веллер, которого так и не дождались на "прогулке", скажет о политической ангажированности всей этой акции...
       Вечером звонил из Ниццы Женя Сидоров: хвалил мою статью в "Литературке" -- "Народ камеры" и сказал, что на пару суток задержится во Франции. У него план: чуть освободить свое время, уйти на полставки и взять к себе в помощники Лаврентьева. Это было бы здраво, если у ректора есть разум, то он бодаться не станет.
       14 мая, понедельник. Пока ехал в машине с дачи, слушал вкратце изложенное интервью вице-премьера Игоря Шувалова. После того как был обнародован его семейный заработок, -- что-то
    10 миллионов рублей сам вице-премьер и 370 миллионов его жена -- это трудолюбивое семейство решило сдать свое имущество в анонимное трастовое управление. Заодно мы узнали, что гениальный бизнес жены Шувалова состоит в основном из покупки и продажи ценных бумаг. Теперь, дабы уничтожить какие-либо "признаки конфликта интересов", этим будут заниматься третьи люди. Как я по-плебейскому понимаю, вице-премьер не сможет теперь перед сном шептать жене на ушко, что надо бы купить, а что продать. В интервью очень интересны были трактовки вице-премьера морали и этики и зависимости этих факторов от политического времени.
       Весь оставшийся день читал студенческие работы, дипломы и разбирался с бумагами.
       15 мая, вторник. День сегодня невероятно плотный. Утром объединил два семинара: свой прозы и публицистику Апенченко. Разбирал статью о магическом реализме Владимира Орлова. Вся эта магия Орлову потребовалась, "чтоб современность выразить точней". Потом шел рассказ Никифоровой "Рюмка". Так зовут лошадь из конюшни конезавода. Безо всякого нажима, очень мягко, с любовными историями и деревенскими происшествиями Никифорова показывает разруху, которая пришла и в село и в государство. Там где, наверное, даже я воспользовался бы публицистикой, студентка обошлась полутенями. Чуть, конечно, страдает несколько усредненный язычок.
       После семинара пришлось долго сидеть с Антоном Яковлевым и спасать его диплом, что-то мастерить... Это все остатки прежнего моего не самого удачного курса. Потом так, все по мелочи: обедал с Мишей и ректором, говорили о молодых, недовольных выборами и Путиным, сидельцах, которые разбили своей бивуак на Чистопрудном бульваре. Мое домашнее радио о нем гудит, не умолкая. Ректор с его очень структурированным умом формулирует все политические слухи и мнения очень отчетливо, с гораздо большей убежденностью, нежели я. Сошлись на том, что вся эта веселая летняя команда не представляет, чего хочет, и не формулирует никакой позитивной программы. До трех с половиной часов, когда мне надо было уезжать из Института, подготовил к отсылке "Дневник-2009" для Юры Беликова и книги о Вале -- это для Гриши Заславского и Екатерины Барабаш.
       А в четыре часа в мужской пошивочной мастерской Малого театра состоялась первая примерка костюмов. Я продолжаю пасти постановку "Пиковой дамы". Все это вел Зайцев, костюмы получались умопомрачительные, я ловил каждое его слово и каждый жест. Все обрастало деталями и почти невидимыми уточнениями, которые превращали обычный театральный костюм в произведение искусства. Здесь же был Андрей Житинкин. Я обрадовался случаю и сказал, как мне нравится его "Горе от ума", а особенно сцены с Фамусовым и концертный номер с Быстрицкой. Уже потом догадался, что обмишурился, перепутав Житинкина с Сергеем Женвачом.?Какой стыд! Кстати, была новость и меня расстроившая: на премьере Быстрицкой не будет, она приболела и уехала подлечиться в Израиль. Играть будет приглашенная Вера Васильева. Ее я увижу завтра, во время женской примерки. Всю ситуацию я уже чувствую: Быстрицкая вернется, посмотрит, как сыграет Васильева, а потом сделает все по-другому. И это, как всегда, будет оглушительно. Сегодня через примерку прошло три человека: Германн, которого будет играть Дривень, Александр Вершинин -- Томский, Петя Жихарев, молодой, невероятного обаяния актер, играющий Сурина -- это надо посмотреть у Пушкина, и, наконец, Клюев, которого я знаю уже лет тридцать -- он был председателем нашего гаражного кооператива. Весь "протокол" этих примерок у меня в записной книжке. Как из всего этого я буду конструировать главу, еще не знаю, но меня все это невероятно увлекает. И превращение замысла в некую художественную реальность и сама технология-- пошив, кройка, подбор деталей. Оформляется, конструируется и шьется все, вплоть до ночной рубашки, в которой Германн будет в сумасшедшем доме.
       Дома смотрел телевизор, слушал радио и одновременно сначала готовил фарш из индейки, а потом и жарил котлеты. Уже перед сном уткнулся в "Литературную Россию", которую мне прислал Максим. Много, кстати, интересного. Во-первых, конечно, Павлов из Армавира, за которым я уже давно слежу и которого читаю. Он разбирает две книжки эссе и публицистики Дмитрия Быкова. Ругать-то ругаем, но ведь и внимательно читаем и анализируем. Когда художественный запал у писателя заканчивается, он идет в публицистику и политику. Порадовала меня, конечно, занятная статейка в газете о так называемой "Русской премии". Вот начало: "Эту премию для авторов, живущих за границей, но пишущих на русском -- существуй она лет восемьдесят тому назад, -- могли бы с помпой вручить Владимиру Набокову (когда он еще писал по-русски и верил в будущее литературы на родном языке), певцу роз и мемуаристу-фантазеру Георгию Иванову или, на худой конец, затворившемуся в Эстонии Игорю Лотарёву-Северянину". Вот, так сказать, нынешний премиальный, вместо гипотетического, урожай. Газета делает вполне очевидный акцент: "поощрили сразу десятерых: прозаиков Юза Алешковского (США), Марию Рыбакову (США), Дмитрия Вачедина (Германия), Дарью Вильке (Австрия), Сухбата Афлатуни (Узбекистан), Лену Элтанг(Литва) и поэтов Илью Риссенберга (Украина), Алексея Цветкова (США), Феликса Ченчика (Израиль)". Феликс, как я помню, определенно наш, Литинститутовский!
       16 мая, среда. Утром опять пришлось ехать в Малый театр. Сегодня примерка у Веры Кузьминичны Васильевой. Ожидая Зайцева, встретил ее у подъезда. Моложавая, подтянутая, элегантная. Примерка шла часа два -- четыре платья, все роскошные и элегантности необыкновенной. Зайцев мне признался, что примерка -- это его любимый процесс. Я наблюдал, как платья обрастали деталями. Здесь во время примерки, конечно, надо обращать внимание на удивительный персонаж -- Елену Игоревну Евстратову, начальницу мастерской. Именно она закалывает булавки, отыскивает из своих запасов кружева и ленты, ловит на лету пожелания мэтра. Глаз и вкус у Зайцева поразительный. Я уже не говорю о бестрепетной руке. Он кромсает рукава и полы туалетов прямо на живом человеке. Когда раздается характерный скрип разрезаемой ткани, мне становилось плохо. Особенно много об этом в Дневнике не распространяюсь, обо всем этом напишу очерк; заметки, фиксируя детали, заносил в записную книжку.
       После примерки попили чайку в артистическом буфете с артистическим пирожком с капустой. О ценах ничего не знаю: платил мэтр. Забыл описать его сегодняшний туалет. Это был пиджак, надетый поверх похожей на тельняшку маечки, довольно коротенькие шорты, которые, словно у шотландца, оставляли голыми коленки. Но были еще довольно длинные гетры с широкой алой окантовкой и под ее цвет уже на голой шее алый галстук-бабочка. Кстати, у мэтра, оказывается, мускулистые ноги футболиста.
       После примерки я еще успел съездить в Институт и снова вернуться в центр -- сегодня заседание президиума комиссии по премии. Ехал в Департамент культуры очень накаленный, но все сложилось хорошо: кроме "Вишневого сада", дали премию еще и Валентину Клементьеву, нашлось местечко и для "Российского архива". Сама комиссия проходила как замечательное собеседование единомышленников. Музыку представлял Олег Галахов, изобразительное искусство -- Рукавишников, я -- театр, литературу и кино. Это были все руководители секций. Володя Андреев над нами председательствовал. Он стал главой комиссии после смерти И. К. Архиповой. Новая начальница, введенная в президиум, она заместитель Сергея Капкова, Евгения Борисовна Шерменёва, на этот раз ничем не выявила своей страстной любви к "современному искусству".
       17 мая, четверг. Так важно читать "свои" газеты и слушать "свое" радио. Главная новость на "Эхе" -- это оппозиционеры. Ну, наконец-то, у нас стало, как в Америке тридцать лет назад!
    У Белого дома, как у них, пикетов еще нет, но вот с лагерями, палатками, спальными мешками и гитарами мы план выполнили. На Чистых прудах, где ликующая молодежь испортила газоны и все подзасрала, лагерь вчера утром полиция по решению суда закрыла. Адвокат Михаил Барщевский, который талантливо играет сразу за все команды, вчера же разъяснял, что он думает по повестке дня вечернего собрания чистопрудных оппозиционеров. Надо ли выполнять решение суда? Так много о судах говорили, призывая к правовому государству, что, оказывается, надо! Но тем не менее осознать это помогали вчера утром полицейские и ОМОН. Вчера же самые последовательные несогласные перенесли свой лагерь к Высотному зданию на площади Восстания. Тоже возле метро -- "Баррикадная" -- символично. Сегодня утром по радио один из корреспондентов рассказывал, как прошла сегодняшняя ночь у подножья высотки. Народа утром было не очень много -- почти дословно цитирую -- представители творческой интеллигенции и студенты -- около 60 человек. Если уж пишу эпоху, то надо писать добросовестно.
       Днем еще раз перечел дипломную работу Лилии Кошененковой и написал к ней представление мастера. Кажется, получилось неплохо. Днем ходил в фитнес и заходил за продуктами на рынок. Что касается всего происходящего вокруг, то лучшей добавочной иллюстрацией к этому может быть одно письмо и одна смс-ка. Начну с письма, которое из Перми прислал Юра Беликов. Все всегда сходится и соединяется. Накануне я прочел в Интернете большой материал о нем Е. А. Евтушенко. Если не забывать, что поэты редко хорошо говорят о собрате, то, наверное, этому мнению доверять стоит: Юра, конечно, и человек выдающийся, и поэт со своей речью, и журналист блестящий. Но вот его письмо.
      
       "Добрый день, Сергей Николаевич! Спасибо за добрые слова. Я недавно прочёл вашу статью в "ЛГ" по поводу телевидения и его насельников. Я это племя называю "хлопальщики". Очень точно вы про всё это сказали. Но ещё я к этому бы добавил: люди перестали стыдиться собственных мерзостей. Благодаря ТВ -- вываливают перед всем честным миром то, о чём надо говорить без свидетелей. А "свидетели"-то уж, конечно, все такие праведные! Малахов, иногда делая локальные добрые дела, между тем принёс вред пространству нравственности. А уж про его истошный голосок, когда пытается перекричать музыкальный фон, и говорить не приходится. С ТВ впрочем, как и отовсюду, ушли породистые люди".
      
       Теперь о необычной смс-ке, которая пришла мне днем на телефон. Номер был мне незнакомый, но я довольно быстро по стилю и интересу понял, что это один из моих студентов-заочников Леша Рябинин. Прочитав очень занятный текст, я сразу по адресу отправителя послал такое сообщение: "Леша Рябинин, это ты?" Довольно быстро получил ответ: "Да, Лёша Рябинин, скучающий на работе, читающий новости и от нечего делать, уж извините, надоедающий Вам..."
       Ребенка надо было успокоить, пишу: "Да что ты, Леша, ты очень все ладно пишешь, главное -- думаешь. Писал ли я тебе, какое вкусное ты передал мне варенье? Скоро увидимся, не за горами сессия". Вспомнил, как, уезжая после зимней сессии, Лёша оставил у меня на кафедре на письменном столе баночку из-под майонеза или горчицы с вареньем из райских яблочек. Было очень вкусно.
       Так что же, вправе теперь спросить любой читатель, такого написал мне милый мальчик Лёша Рябинин? Кстати, блестящий будет прозаик. Вот самый первый его текст. Если хотите, субъективное мнение народа:
       "Все же оппозиция правильные вещи делает, благодаря ей весь Тверской бульвар отреставрируют. Надо бы давно на территории Института фестиваль Свободы провести. Институт тоже давно бы отреставрировали, реконструировали..."
       Вечером приходил Игорь. Из театра он уже ушел, но как-то перебивается на маленьких эпизодах в кино. Его желание пробиться в мире эстрадной музыки невероятно. Все время занимается, записывается, ездит на какие-то сходки. Собственно, ради этой иллюзии и бросил работу, а ведь он очень хороший театральный актер. Обещал -- денег я ему дал -- заказать мне через Интернет в Англии штаны. Я совсем обносился, а студенты не любят, когда их профессор -- мерзкий старикашка. Успешность, пусть хоть и мнимая, их профессора -- это некая надежда на собственную судьбу. Игорь принес фильм Вендерса о Хемингуэе в Париже и фильм Фассбиндера.
       18 мая, пятница. Невероятное беспокойство из-за того, что ничего не пишу, кроме дневника. Машинка испортилась, шарманка перестала играть? Психологически все время устраиваю себе разные объяснения и уступки. Много работы, дипломные проекты, неустрой в квартире. Вот и сегодня организовал генеральную уборку в шкафу, собрав все летние рубашки и футболки в одну парадную стопку. Потом разобрал на столе, рассортировав книги и рукописи. Попутно, как обычно, слушал радио. А может быть, дневник сожрал все, чем я был богат? Мелкий, сиюминутный документализм подмял под себя иное видение? Как же я боюсь употребить по отношению к себе слово "творчество", которое так свободно произносят, говоря о себе, мои студенты!
       Из "внешних" новостей -- далеко не все крупные политики и известные чиновники готовы работать в правительстве обожаемого Медведева. Уже отказался знаменитый "киндер-сюрприз" Кириенко и не согласилась на должность вице-премьера по "социалке" Эльвира Набиуллина. Вечная, такая заметная на публике, уклончивость и неорганичная, "непородная" страсть к модному либерализму дали о себе знать. Медведев так и остался доцентом, ум которого набит уже готовыми и привычными решениями. Любовь к Интернету, с его верхними массовидными суждениями, оказалась заразной.
       Забыл написать о вчерашней передаче -- дуэль у Вл. Соловьева -- А. Проханов и Леонид Гозман. Слушал, уже засыпая, чуть ли не в первом часу. Все, что может своеобразно настроить массу все идет по телевизору в самые для простого народа неудобные часы. Естественно, Проханов выиграл у "либерала", обойдя в зрительских отзывах чуть ли не втрое. Главная мысль -- государство без настоящей цели мертво. Здесь же я услышал подтверждение своей давней мысли, что наша страна, пережившая социализм, по-другому, успешно уже жить никогда не сможет.
       В два часа, когда освободился С.?П., поехали на дачу. По дороге закипел тосол в радиаторе, к счастью, еще не выехали из Москвы и сумели добраться до техцентра в Кузьминках. Рядом находился магазин автодеталей знаменитой системы "Русь". Мастер написал список из пяти разных деталей, которые надо бы сменить. К моему удивлению, немедленно нашлось все -- собственно, из-за этого советская власть и рухнула. Дефицит, отсутствие джинсов и кока-колы и запрет евреям на выезд -- вот основные причины. А ведь все можно было бы наладить, даже всех выпустить за границу. Все равно все вернутся.
       Ремонт закончили что-то в восьмом часу. Ехали через бесконечные пробки. Этот праздничный режим обезумевшего капитализма, надеюсь, обрушится из-за пробок на дорогах и воровства. За сметаной к окрошке заезжали в магазин в городок Вороново. Здесь расположена какая-то знаменитая дворянская усадьба, в свое время реконструированная под совминовский санаторий. Пока С.?П. бегал в магазин, я рассматривал роскошное здание с колоннами, стоящее через дорогу. Это уже не княжеская постройка, а советский ампир. Обычный районный клуб. Года два назад я останавливался возле этого пустовавшего дома, потому что, уезжая с дачи, напился чая с молоком. Заодно осмотрел и разграбленное вместилище культуры. Зрительный зал, комнаты для кружковой работы, загаженное фойе, в котором, конечно, крутились районные танцы. Теперь дом свежевыкрашен -- здесь, судя по вывеске, гостиница, ресторан и какие-то еще объекты современной культуры. Так сказать, культурная политика налицо. В лучшем случае простому сельскому люду -- телевизор!
       20 мая, воскресенье. Блаженство на даче означает -- целый день на грядках. Переворошил, вытащив два больших бака сорняков, ту часть участка с тремя кустами заросшей травой и одуванчиками смородины, которая выходит на дорогу. Часа полтора орудовал, перетряхивая дерн вилами, и должен отметить, что еще два года назад мне это было не под силу -- сказывается благотворное влияние так удручающих меня занятий физкультурой в спорт-центре. Как бы только не сглазить!
       Днем подъехал на электричке сын С.?П. Сережа и крепко мне помог с грядкой под кабачки. Насыпали на старую грядку четыре мешка перегноя, перекопали и посадили туда семена. Если полные итоги, то еще прополол лук, привел в порядок маленькую теплицу, С.?П. и Сережа вывезли на дорогу несколько тачек битого мусора. Естественно, что-то слушал в это время по радио. Вслед за писателями двинулись по бульварам художники; наши хоккеисты вышли в финал мирового первенства. Путин своим справедливым президентским указом сократил число машин со спец-сигналами наполовину. Лучшие публицисты "Эха" сразу заговорили о популизме.
       Указ В.?В. начнет действовать с июля, сейчас середина мая. Поґдуґмать только, как сложно объявить об указе недовольным владельцам! Но подобные дальние сроки -- это наша тенденция. Надо подготовиться и найти иные возможности обойти закон. Закон, декларировавший министрам и крупным чиновниками показывать свои доходы, вступил в силу чуть ли не через полтора, если я не ошибаюсь, года. К этому времени все было переписано на ближайших родственников. А активнейшее сопротивление Думы принять закон о конфискации имущества в случае воровства у жулика и его семьи! Наш прошлый президент, наслушавшийся разных сказок от своих мудрых советников, все время борется с серьезными наказаниями в экономических преступлениях. Мораль здесь забыта. Президенту казалось, что это оживит промышленность и торговлю. Оживило? Может быть, исчезла коррупция? Еще никогда такое количество накопившихся денег -- почти всегда значит уворованных богатств не уходило за рубеж, как в этом апреле и мае. Здесь я полностью согласен с Александром Прохановым -- только самые жестокие наказания и конфискация могут вылечить наших вороватых соотечественников.
       Вечером на даче смотрели "Бойцовский клуб". Я услышал об этом фильме в передаче Антона Долина "Сто лучших фильмов". Заканчивал просмотр огромного фильма со знаменитым американским красавцем Бредом Питтом, откровенно скучая. Совершенно грандиозная идея о рукопашном бое как компенсации монотонной жизни современного человека потом переродилась в некое социально-террористическое построение. А самое главное, масса общих мест, видимо, нужных публике. Это -- обилие драк, фантазийный секс, элементы "красивой жизни". Подо все это подложена довольно жалкая философия. В некоторых случаях рассказ Долина интереснее картинок.
       Довольно рано приехал домой и -- письмо от Анатолия Ливри. Анатолий продолжает вести свою борьбу за чистоту русской литературы во Франции. Мы ведь в основном знаем, из кого формируются русские слависты на Западе. Настрадавшийся от наших соотечественников, Анатолий ведет свои расследования.
       "Дорогой Сергей,
       На днях одна из студенток моего семинара сподобилась на практическое применение моих лекций, сделав немало интересное выступление "Михаил Шишкин -- крупная <не>писательская карьера". В течение года я всего лишь даю аспирантам вехи -- как смотреть на литератора, -- а они уж сами, в меру своих способностей, продвигаются вперёд (одна аспирантка, даже покинув мой семинар, продолжает что-то писать обо мне -- не знаю, что она состряпает у коллеги-германиста).
       Так вот, девушка произвела любопытное расследование карьеры Шишкина, после которого выяснились простые, даже простецкие, но главное -- всё объясняющие факты.
       Оказывается, Шишкин, выучивши немецкий и французский в СССР, женился на швейцарской... славистке, -- сделав это в те, почти былинные времена, когда самыми первыми западными грантами ошеломляли постсоветских критиков-издателей (а уж Швейцария и по сей день -- Эльдорадо).
       То есть Шишкин попал в "культурологическую щель" (очень интересно для кандидатских или докторских работ Ваших студентов), когда, что бы он не написал -- приносило "максимальный доход". Так, если бы Шишкин исхитрился ухватиться за цюрихскую бизнесвумен, он бы сделался не писателем (тут премий и переводов ему не получить ни за что), а успешным бизнесменом: любая его российско-швейцарская сделка была бы выгодной".  
       Пропускаю ту часть письма, вернее, студенческого исследования, в которой говорится о механизме "ты мне -- я тебе". Некие швейцарские фонды постарались создать для своего любимца привилегированные условия именно в русской литературной среде. Фонды вроде бы финансировали и его переводы на иностранные языки..."
       "И, согласно французскому выражению, Шишкин -- доселе банальный переводчик при швейцарской полиции, каких сотни, -- "был поставлен на рельсы" ("раскручен" -- говорит моя аспирантка в Ницце -- она русская). . .
       Ну ладно. Только это ещё не всё.
       В Швейцарии есть закон : ты можешь просить гражданство, только если проживёшь в стране 12 лет (так, к примеру, недавно стал швейцарским гражданином я), однако, если ты женат на швейцарке и прожил с ней пять лет, начинай натурализацию.
       И Шишкин сделал всё, что надо: исправно тянул лямку ровно пять лет со слависткой-супругой (честь-честью, посвящая ей "произведения"), заполучил красный паспорт с белым крестом и... кинул её, уже ненужную бедняжку, -- полностью "раскрученный" ею. Не хотелось бы упоминать квази непечатного выражения, которым пользуется моя студентка, да только словцо это вошло в её диссертацию, став, следовательно, научным термином -- "интермальчик (от "интердевочки") -- псевдолитератор", так называет она Шишкина.  
        Выслушав всё это, я понял верность древней истины: никогда не стоит мараться, всё можно получить не сгибая хребта. Спокойно занимаясь своим делом (раздавая, ради развлечения, оплеухи ничтожествам), приходишь к тому же, что и вечно мельтешащие карьеристы, -- и даже к большему, оставаясь при том незапятнанным: "Сами предложат и сами всё дадут" -- заявляет булгаковский Сатана, конечно лучший знаток перипетий издательско-славистской проституции.
       До меня, кстати, дошёл смысл его ухаживаний за мной в 2002 году: Шишкин думал, что попал на очередного послушного слависта Сорбонны, который дисциплинированно продолжит "генеральную линию", установленную, через фонды, его супругой -- станет анализировать его, полные глубокого смысла, творения. Ан, опростоволосился! Оттого и тогдашняя, 2003 года, "недоумённая агрессивность" Шишкина ко мне, автору "Выздоравливающего": понятно, Шишкин чуть было не засветился с несистемным учёным! А такие, как Шишкин знают: карьера -- вещь хрупкая, раз оступился, и всё полетело к чертям; потому, кстати, столько скуки в карьеристских "романах" -- заумным занудством обороняются от мира. Умора!"
       21 мая, понедельник. Отменили ученый совет, который должен был состояться сегодня, в понедельник, в честь "нового тура" лицензирования института. Мог бы на день остаться на даче, столько бы всего сделал. Вышел на балкон, под окном на газоне, вернее, в крошечном скверике, цветет белая сирень. В этом году я особенно остро ощущаю весну, удивляюсь каждому новому росточку и каждому ее проявлению -- каждый день может быть последний и за каждый, просыпаясь, я благодарю Бога.
       Собственно, у нас две новости -- наши хоккеисты выиграли первенство мира, и у нас новое правительство. Больше, чем шайбы, забитые Малкиным, меня интересует цены на бензин, которые растут.
       Выходил только вечером в фитнес, на йогу. С утра читал работы студентов, своих и Апенченко, на семинар. Днем, еще до обеда, приходил Антон Яковлев, и с его дипломом возился часа четыре. Хорошо, что предварительную работу я сделал еще в прошлый вторник. Среди многого, о чем в пылу работы переговорили, Антон похвастался мне, что библиотекарша показала ему то место в моих дневниках за 2009 год, в котором он был отмечен. Я немедленно это место нашел и удивился совпадению причин в большом и малом, которые двигают нашей общественной жизнью. А мы еще удивляемся, откуда берутся у нас оппозиционеры и как вспухает протест. Хорошо, что тогда все вопросы со студенческой столовой были улажены.
       Кроме семинара, завтра встреча с прибывшей из Америки Соней Ромой и поход с Сашей Колесниковым в Большой театр -- опять роскошный балет!
       22 мая, вторник. Опускаю сдвоенный семинар, на котором разбирали прозу и публицистику. Досталось Кате Писаревой, которая написала восторженный материал о юбилее театра Марка Розовского. Здесь, кроме восторгов еще и пассаж о краже у Розовского Товстоноговым спектакля "История лошади". Как молодой писатель все может принимать на веру! Уже Розовский, а не Ролан Быков основатель студенческого театра МГУ. Потом досталось моей Каранусовой -- она написала небольшой материал о театральном этикете. Разбирали также небольшой, но весь "сделанный", хотя и не без таланта, рассказик студентки из семинара Апенченко.
       Как всегда, в час тридцать началась кафедра. Не было тех, кто никогда и не бывает. Волгина, Сегеня, Кострова, Балашова. Кроме кафедральных историй, слушали доклад о современной поэзии Геннадия Красникова. Удивительно глубокий и знающий человек. По крайней мере, мне его доклад был очень интересен. Но сегодня утром по радио услышал такую фразу о современном состоянии поэзии, говорил кто-то из зарубежных, знаменитых поэтов. "Мы выпускаем сборники стихов тиражом 100-150 экземпляров, дарим их друг другу, ставим на полку и не читаем..." Но поэзия сейчас колыхается в Интернете, по подсчету специалистов, что-то около миллиона людей выставляют в Интернете свои стихи. Во времена Пушкина подобных писателей-профессионалов и любителей -- было около семи тысяч человек.
       Около трех пришла, как договаривались ранее, Соня Рома. Она пришла со своим третьим и, думаю, последним мужем. Это ирландец лет пятидесяти, родственник Юджина О'Нила, зовут Патрик. Уверенный в себе, крепко сколоченный человек, очевидно, что влюблен в жену. Соня невероятно похорошела. Поговорили с радостью и наслажденьем. Про ее пьесы, успехи, про ее нелюбовь к местечковому некультурному еврейству. Я посоветовал ей перевести на английский ее монографию.
       До того как уехал в театр, поговорили с ректором. Уходит на полставки М. П. Лобанов, я боюсь, чтобы у нас не оказался кто-нибудь из "нужных" людей. Один раз чуть уже не оказался бывший помощник Лужкова, тем более что недавно я видел его снова выходящим из нашего здания. Я за то, чтобы сразу же взять Олега Павлова. Кажется, здесь мы с ректором договорились. Павлов -- это наша школа, но главное, ректора привлекает его титулованность. Теперь моя задача взять на кафедру Максима Лаврентьева. Кстати, на состоявшейся сегодня кафедре о нем очень хорошо говорил Красников.
       Теперь несколько слов о международном фестивале балета. Было, как и в прошлом году, невероятно скучно, пока хорошо подготовленные девочки и мальчики катались по полу и что-то коряво изображали. Кризис балета -- это еще и кризис масштабной балетной музыки. Все, повторяю, было невероятно скучно, до тех пор пока в конце первого отделения не грянуло па де де из "Лебединого озера". Здесь двое "нидерландцев", причем дама с русской фамилией Анна Цыганкова, а вот кавалер натуральный -- Мэттью Голдинг. Второе отделение концерта было повеселее, модерна поменьше. Естественно, лучший номер всей программы -- это гран па из "Дон Кихота" с очень точной Евгенией Образцовой и просто невероятно техничным и артистичным Александром Волчковым. Это что-то потрясающее.
       Русские теперь в любом балете. Занятно, что в антракте ко мне подошла дама, которую я не мог вспомнить, назвала меня по имени-- отчеству и спросила, не моя ли дочь танцевала в только что промелькнувшем на сцене фрагменте из балета "Мария-Антуанетта". Это венский государственный балет, но в нем основной солисткой, балериной некая Ольга Есина.
       Что-то в антракте наговорил телевидению. И относительно русских имен в мировом балете, и относительно модернизма; зритель в балете его не приемлет. Русскому всегда и во всем нужен смысл, и, если его нет, мы его выскребаем из собственной фантазии. Кстати, вот что я не сказал, вернее, не смог доказательно вписать, но тогда просто сформулирую как мнение: даже в разных модернистских фокусах зарубежных новаторов мне всегда чудятся находки Григоровича. Я слишком давно смотрю его балеты. Мировой балет успешно усваивает "Спартака", "Щелкунчика" и "Легенду о любви".
       После длинного спектакля был еще и фуршет. Самой интересной для меня на нем фигурой был мой сосед Слава Белза. Он рассказывал, как всегда, удивительные истории. Например, когда праздновали 90-летие Игоря Моисеева, Ельцин вышел на сцену и, обращаясь к юбиляру, назвал его Борисом Моисеевичем. Тогда Ельцин сказал вещую фразу: "На сцене Большого театра даже президент может ошибиться".
       23 мая, среда. День начинался тускло, чуть похолодало, после вчерашнего безумия на банкете спал плохо. Утром, практически не вставая, принялся читать дипломы. А. М. Турков, видимо, опять не сможет прийти, садиться за стол председателя ГЭКа придется опять мне. Просматривать я не умею, читаю все от начала до конца. Режим защит очень жесткий, дневное отделение должно быть пропущено буквально за неделю, первая моя защита в понедельник, потом во вторник, а у меня еще поездка в Смоленск и собственный семинар. Прочел пока две дипломные работы. По обыкновению несколько слов:
       Лукоянов Эдуард. "Рассказы и повесть". Видимо, это лидер семинара Р. Киреева, парень уже печатался в "Новом мире" и взял "Дебют", что у студентов института приравнивается чуть ли не к Ленинской премии.
       "Прекрасная вязь событий и смыслов. Пытаешься их раздвинуть и углубиться, а там "немного" -- привычные филогемы времени с ударением на непонимание сегодняшней демократии, т. е. своеобразная, под традицию, конъюнктура. Исследование верхнего слоя человека, им сочиненного. И все-таки это царство ложной значительности. Наш мир как тюрьма. Так ли? Я этому мгновению не сочувствую. Впрочем, много остроумного. В одном из рассказов многовато таких слов, как фашисты, евреи, жиды..."
       Дядькова Дарья. "И месяц с правой стороны" (отрывки из романа, рассказы, миниатюры). Студентка Р. Киреева.
       "Слишком много в рассказах "родин", все путается, требует расшифровки, сопоставления; поездки, встречи, своя собственная биография почти без обработки претендует стать фактом литературы. Есть определенное многословие и упоение перед быстро набивающим текст компьютером. К сожалению, отрывки из исторического романа -- работа еще доинститутская. Боюсь, что не очень".
       А вот дальше, когда попил чаю и съел с томатной пастой и луком сваренные бобы, все пошло веселее. Во-первых, пришла "Литературная газета" со статьей Александра Неверова -- это рецензия на книгу о Вале. Как всегда, подробно, интересно, но, называя книгу сборником, что по форме справедливо, по существу Саша ошибся в одном: это, конечно, говорю уже как теоретик и доктор филологических наук, роман двух людей. Но у Неверова много других очень ценных и точных соображений. За пару дней до рецензии Неверова вышла и "Литературная Россия" с небольшой, но очень емкой рецензией Максима Лаврентьева.
       ".... Перґвая часть "Ваґленґтиґны" -- белґлеґтґриґзоґванґные восґпоґмиґнаґния соґстаґвиґтеґля -- абґсоґлютґно униґкальґна, доґступґна тольґко под этой обґложґкой и заґслуґжиґваґет, на наш взгляд, осоґбенґно приґстальґноґго вниґмаґния. Пиґсаґтель в этой своґей подґчёркґнуґто и с умысґлом неґудавґшейґся поґпытґке меґмуґаґров доґстиг чеґго-то больґшеґго, чем поґстаґновґки неґруґкоґтворґноґго паґмятґниґка люґбиґмоґму чеґлоґвеґку. Пеґред чиґтаґтеґлем, хоґтя бы даґже и не угґлубґлёнґным ни в творґчеґстґво Есиґна, ни в обґстоґяґтельґстґва его биґоґграґфии, обоґзнаґчитґся здесь, как на изґвеґстґной карґтиґне Маґлеґвиґча, неґкий преґдел, пеґред коґтоґрым осґтаґнавґлиґваґютґся, заґмиґрая, исґкусґстґво и раґзум чеґлоґвеґчеґсґкий, но коґтоґрый всё же преґодоґлим -- люґбоґвь".
       Потом позвонила критик Татьяна Никитина, с которой мы встреґтились на комиссии по премиям Москвы. Я, оказывается, на комиссии подарил ей две свои последние книги -- она прозвонила мне, сказав, что я очень хороший писатель. Мнение Татьяны Никитиной я сознательно выразил не точно, не дословно, неловко. А уж потом, когда включил телевизор и стал делать зарядку, то услышал, что в Баку на Евровидении полуфинал выиграли наши "Бурановские бабушки" -- самодеятельный коллектив немолодых женщин из Удмуртии. И тут я от счастья заплакал.
       Волохова Ульяна. "Сто первый километр" (цикл рассказов). Студентка А. Торопцева.
       "Ряд рассказов, точных, в литературных традициях, почти без новизны, и юношеских и профессиональных. Хорошая, достойная работа. Протянут общий сюжет. То через взрослых, то через детей. Зима, лето, сельские жители, интеллигенция, деревня, без особой привычной чернухи. Это достоинство. На старте: нужно обновление видения. Лучше о детях, это ближе. Рассказ "Данилыч" -- в нем неясен проступок. Что сотворил? Ребятишки выросли и задумались!"
       24 мая, четверг. Опять, не вылезая из постели, принялся читать диплом Анны Кочневой. Особенность преподавания нашего института и первых вещей, как полагаем, будущего писателя -- это описание собственного детства или, в лучшем случае, юности. В далекие советские времена, когда предполагалось, что Союз писателей растит смену, на последнем, пятом году этот Союз посылал нашего студента куда-нибудь на просторы родины (все стремились уехать подальше, на Камчатку или в Сибирь) и платил за все проклинаемый ныне либеральными писателями тот же Союз писателей. Теперь мы этого лишены, бюджет института, все время сокращаемый, по крайней мере, нам все время об этом на ученых советах говорят, предлагая подтягивать пояса и готовиться к сокращениям штатов, нам такой возможности не предоставляет. Итак, еще одно детство.
       Колчева Анна. "Суббота" (проза). Студентка Р. Киреева.
       Медведева Екатерина. "Приоткрывая дверь" (рассказы, миниатюры, эссе). Студентка Р. Киреева.
       "Короткие описания, вбирающие в себя конкретную жизнь персонажей. Это стереоскопические фотографии, где по краям изображение размыто и туманится. Действие в середине снимка позволяет представить картину в целом. Но чаще об этом боковом действии мы скорее догадываемся. Другая аналогия этому целому, то есть корпусу написанного, -- разглядывание через банку с водой, влияние движения еще видится, но звуки уже не проникают. Здесь возникает мысль: насколько все это органично для автора. Подсказка есть -- это большое, написанное вполне отчетливым языком эссе о Димитрии Бакине. Сразу возникает некоторая холодность к предыдущим текстам, попытка рассмотреть, так ли совершенны они по языку, словоупотреблению, стилистики. Тем не менее, это работа высокого класса. Скорее всего "5".
       Возвахова Елена. "Сны начала века" (повесть-эскиз). "Монологи для Платона" ( реплики).
       "Сны начала века" (повесть-эскиз) -- скорее, даже подзаголовок. Чем мне запомнится этот диплом, так манерным письмом, "Сердце ухнуло в самый низ живота, перекатываясь леденящим, пупырчатым шаром; день оглушительным паровозом подкатил к самой главной своей станции и, визжа колесами, мягко замедляя ход, окатывая Дениса горячей испариной -- потные ладони пришлось судорожно вытирать о фельдшерский халат...". Это молодой фельдшер пробует наркотики.?
       Я не уверен, что "с взведенным", лежащим в кармане шприцем можно гулять по городу. Все довольно банально, и все лишь эскиз -- это все повесть-эскиз. "Монолог для Платона" -- много веселее, хотя у этого "Монолога" стоит подзаголовок "реплики". Летящие рассуждения об искусстве, кино, живописи, литературе. Не очень глубокие, но часто трогательные".
       Иванова Юлия. "Дни и ночи сомнений". (Рассказы и истории). Студентка Р. Киреева.
       "Собственно, диплом делится на две части: то, что называется рассказами, и истории. Рассказы при всех беллетристических "нехитростях" -- это, скорее, очерки, где воспоминания детства, юности, рассказы родственников -- очень знакомая уже почти для всех дипломов интонация. Чуть разреженный и подукрашенный писательскими радостями газетный слог. А вот истории -- это поинтереснее. Точно, стилистически все чисто, но без открытий, без вспрысков адреналина. Найден чудесный ход: различные сказочные животные -- лисы, бобры, лоси, даже росомахи -- готовят на кухне, сплетничают, занимаются спортом. Гастрономические рецепты. Я бы сказал, очень мило для начала. Но писательское начало еще впереди".
       Приходил Олег Павлов, мой старый недруг, которого я пытаюсь взять в институт. Наше неприятие друг друга рассеялось как дым. Написал заявление, которое я в понедельник отнесу ректору. Долго и невероятно сладко говорили о нашей писательской жизни, об истоках нашего конфликта, о современной ситуации в литературе. Ощущение у меня удивительной зрелости Олега и его волчьей интуиции. Говорили что-то часов пять, как иногда знания делают нас свободными. У Олега есть две интересные идеи, связанные с тем, что я пишу (по своему обыкновению и в отличие от моих студентов, слово "творчество" не произношу). Во-первых, я об этом уже писал, -- книгу зарубежных путешествий: после Гончарова, по словам Олега, с его "Фрегатом "Паллада"" такой книги не было. И второе-- не менее для меня интересное -- из выписок из дневников и "Сезона засолки огурцов" сделать новую "педагогическую" книгу.
       Вечером не утерпел и влез в малаховскую передачу "Пусть говорят". Здесь разбиралась очень интересная коллизия. Сын начальника республиканского в Адыгее ГАИ, 20-летний Аскер Чернозиров на дорогой иномарке, на скорости в 130 км/час протаранил скромные "Жигули". Сразу погибло двое мальчишек 17-ти и 20-ти лет. Лихой сын начальника, по специальности фельдшер, сразу после столкновения вместо того, чтобы помочь истекающим кровью мальчишкам, бросился звонить папе. Дело возбудили только через 10 дней, когда весь Интернет оказался полон комментариев. Приехал защищать племянника дядя, тоже, кажется, полицейский. Папа, сославшись на служебную командировку, не рискнул. Боже мой, какая дерзкая попытка всем заткнуть рот и вытащить родственника! Максим Шевченко, участвовавший в передаче, высказал приблизительно следующее. Надо бы новому министру Колокольцеву, слава Богу пришедшему, наконец-то, на смену Р. Нургалиеву, начать с того, чтобы посмотреть, кто у него работает. Папу, в звездах ГАИ, на фото показали, колоритная фигура. Занятные вопросы задавала публика: почему так летают по дорогам молодые люди, на чьи деньґги куплены такие дорогие машины?
       Ну, и прочел еще один диплом. Это опять студентка Р. Киреева -- Висола Султанова -- "У вод стремительной реки Вахш". Проза.
       "Это рассказы маленького очевидца войны в Таджикистане. Это не возвышенно -- трагичный "Хуррамабад" Волоса, а скорее, репортаж, детское, а потом юношеское видение. Если о Таджикистане -- есть подробности для меня новые и бесспорные. Про отрезание голов не вспомню, а вот (цитата стр. 40) говорящая деталь. Здесь же и быт интеллигентных таджиков в России -- торгуют. Тема второй родины, России, но здесь и чванство новых соотечественников автора. Чистое, без претензий, письмо. Скорее, "5".?
       25 мая, пятница. Встал рано, сходил на полтора часа в фитнес-центр, потом собирался и, естественно, забыл приготовленный маленький компьютер. В два часа уже подошла машина, но с девушками, с которыми мне надо было ехать -- Еленой Алхимовой, моей старой знакомой, "богиней пианизма", как я назвал ее много лет назад, и фантастической певицей Катей Нешевой, -- мы договорились встретиться в три возле метро "Университет". Почти до трех поил чаем Славу, шофера старенького Volvo и, по своему обыкновению, "снимал показания". Ему что-то 35 лет, у него трое детей, лет двенадцать назад он переехал, "когда русских стали считать ни за что, не за людей", из Киргизии, на родину своей матери, в Хмелиту, это десяток километров от Вязьмы. Объективности ради, Слава подчеркнул, что старые киргизы говорили молодым националистам: что вы, дескать, делаете? Русские нас хоть ссать стоя научили! Рассказывал, как в самом начале перестройки в несколько дней разграбили огромный, кажется, самый большой в СССР ковровый комбинат, занимавший несколько гектаров, на котором стояло самое дорогое в мире оборудование. Подъезжал к зданию огромный кран, снимали с крыши бетонные плиты, а потом через эти проломы грузили оборудование. Так растаскивают -- это тоже Славина мысль -- дома, когда внезапно умирает хозяин. Оборудование это уходило в Китай, на переплавку. Оказывается, не только Европа жирела на нашей перестройке, кое-что доставалось и сопредельным странам Востока.
       Замечательно ехали втроем, правда, было жарковато: в этой модели кондиционер отсутствует. Уже под вечер приехали в Хмелиту, и я потихоньку начал обалдевать. Глядя на эту, восстановленную почти в прежнем блеске богатую усадьбу, я думал о том, что уже и сейчас мы имеем весьма смутное, скорее по кино, представление в каких декорациях разворачивалось действие русской литературы. Но вот окончательно сгинут эти старые дома аристократов, и наше воображение окажется окончательно обезвоженно. Огромный дом, стоящий на холме, роскошная, почти как во французских особняках лестница, встречными волнами спадающая со второго этажа в роскошный парк. Липы так высоки, что я даже не поверил: липы ли это? С другой стороны -- не менее величественный парадный двор с круглой клумбой и подъезд. Карете на полной скорости, со взмыленными лошадями здесь было где развернуться. Дом принадлежал очень богатому дядюшке нашего великого драматурга
    А. С. Грибоедова. Вероятно, говаривают современники, Фамусов -- это именно хозяин этого имения. Хозяин жил здесь, давая балы соседям, развлекаясь сам и развлекая провинциальное общество, с ранней весны и до поздней осени. На дорогу, которую мы преодолели за три или четыре часа, раньше требовалось три дня.
       О, Минское шоссе -- узкое и забитое, вечно осторожно перестраиваемое, -- это особая песня нашего мелкого видения хозяйственных проблем. Автомобильное окно в Европу! Кстати, когда после Вязьмы мы свернули на Хмелиту, молчаливый шофер Слава начал рассказывать. Вот он, тугой узел истории. О самой Вязьме уже не говорю. Сначала проехали знаменитое Богородицкое поле, на котором во время последней войны происходил прорыв наших войск, попавших в окружение. На дороге возле этого поля строится новый монастырь. Возле уже почти достроенного собора, как огромный золотой шлем витязя, стоит еще не поднятая позлащенная центральная глава с крестом. Но это не все: по этой же дороге, чуть не доезжая Хмелиты, расположена была еще и маленькая бедная усадебка Нахимова. Флотоводец родился именно здесь. И почти тут же то знаменитое село, где практиковал молодой врач Михаил Булгаков. Многие перипетии его "Морфия" проистекали уже в Вязьме. Я, между прочим, впервые опубликовал в советское время этот рассказ по радио. Цензура, помнится, навострила уши.
       Поселили нас в чудной маленькой гостинице, расположенной в одном из четырех кирпичных флигелей усадьбы. Кормили тоже здесь, особый разговор о прекрасной "хозяйке гостиницы" -- она же администратор, и повар, и все на свете -- Людмиле Григорьевне. Господи, ну как же было вкусно: щи из щавеля, фаршированный мясом и рисом перец. На всякий случай я в разговорах за столом кое-что вызнал. Например, в соленые огурцы не следует класть ни петрушку, ни сельдерей, но нужно обязательно добавить пару дубовых листиков. В крошечном номере спал как объевшийся кролик.
       26 мая, суббота. Не скрою, это позднейшая вписка в Дневник, в тот день сделать ничего не удалось. Сначала сам праздник, потом дорога домой, потому уже в Москве усталость, обязательное телевидение, а потом накатил и следующий день. Но что запомнилось -- замечательный парк вокруг роскошного барского дома. Парк и стал центром гуляния. В здании, восстановленном со всей прежней вельможной пышностью, небольшая выставочка: разрушенная во время войны усадьба, стены, обгорелые глазницы окон. Все восстановлено, кажется, во время работ министром культуры Жени Сидорова. Все-таки что-то власть делает! В парадном дворе показывали чудеса выездки, кажется, здесь живет какая-то молодая дама, которая то ли чемпион по этому виду спорта, то ли мастер спорта. Ребятишки катаются на лошадках, дама блистает в сложных трюках.
       Основное гуляние -- в парке. Здесь раскинулась ярмарка с поделками и местными сувенирами, шашлыками, пирожками, блинами, мороженым и т.?д. На лестнице и площадке перед ней -- основные торжества. Всё началось с традиционного для провинции девичьего хоровода и разных танцев с мужичками и без них. Парней, как всегда, недоставало. Здесь же с речами выступало местное начальство, самодеятельность и московские актеры. Особенно хороша была на этой самой, почти подлинной лестнице сцена из "Горе от ума" Грибоедова. Играли молодые актеры Малого театра Глеб Подгородинский и его партнерша Полина (фамилии не запомнил). Глеба видел в спектакле и знаю его отца. Великолепный актер, прекрасная пара. На этой же лестнице что-то умное с привлечением большого количества грибоедовских цитат, которые я помню с юности, сплел под аплодисменты и я. Здесь же, на площадке перед лестницей, "под фанеру" что-то пела московская звезда Мирошниченко, предварительно устроив администрации небольшой скандал: дескать, обещали закрытый зал. В закрытом зале дворца -- это уже для зрителя утонченного и интеллектуала, я с восторгом слушал романсы и арии из опер. Пела Катя Нешева, а моя богиня пианизма ей аккомпанировала. Дамы были роскошно, как маркизы, разодеты. Блеснули!
       Потом был быстрый, перед отъездом обед, деревенский, но невероятно вкусный. Увозил тот же шофер.
       В машине умильно глядел в зеркальце над переднем стеклом на молодую актерскую пару -- Глеба и Полину, расположившуюся на заднем сиденье -- они сразу что-то начали читать, еще мы не успели отъехать от Хмелиты, я тоже открыл очередную дипломную работу.
       Олеся Мацкало -- "Узлы", повесть. На этот раз это была ученица А. Рекемчука. Наверное, одна из очень неплохих работ этого года.
       "Я довольно много пишу о современном языке и новых формах. Работа О. Мацкало в этом смысле самая традиционная. И тем не менее, прочтено мной с невероятной жадностью. Это еще один пример того, как реализм может всплыть до высших проявлений жизни. Семейная история наших дней. Молодая женщина в наши дни, после того как распался Советский Союз, в Казахстане. "Узлы" -- это и название повести -- все, что осталось от жизни и работы (правда, остались еще и взрослые дети). Все замечательно написано. Мне кажется, что можно и "5", но есть и некоторая формализация сюжетного строения".
       Уже поздно ночью принялся смотреть Евровидение. Получат или нет наши "Бурановские бабушки" первое место? Получили второе, после гениальной шведской певицы с каким-то феноменальным голосом. А бабушки тем временем уже стали народными артистками Удмуртии, и к их Дому культуры обещали провести хорошую дорогу, а сам Дом отремонтировать. Умеем реагировать на международный интерес. Для меня "не победа" этих лихих старушек, поющих по-английски в своих этнографических сарафанах и музейных монисто, была предопределена. Как слышал неприлично захваливающий наших футболистов репортаж, уже сразу говорил -- проиграют! Какая-то моральная нестыковка была во всем этом мероприятии. Старость, как аттракцион.
       27 мая, воскресенье. Утром передали письмо Ходорковского премьер-министру Англии с предложением не впускать во время Олимпиады в Англию 306 российских чиновников. Среди них, как я услышал, Генеральный прокурор Юрий Чайка, Владислав Сурков, небезызвестный "глава молодежи" Якименко и "главный волшебник", как его называет либеральная пресса, Владимир Чуров. Это все персонажи, по мнению Ходорковского, причастные к нарушению прав человека. Ах, как хочется взглянуть на этот список полностью! Но почему такой аскетизм? Где наши прославленные воры, наши коррупционеры, наши депутаты с их заляпанной грязью депутатской неприкосновенностью? Петра Первого нет на эту неприкосновенность! Вечером объявили, никакого списка Ходорковский не предлагал и не писал. Клевета, дескать, западной прессы. Но как талантливо придумано!
       Естественно, вчера поздно вечером начал, а сегодня еще в постели дочитал дипломную работу Киры Самойленко. Это опять ученица Руслана Киреева.
       "Весь строй дипломной работы искусственно усложнен. Это, как мне кажется, в первую очередь связано с отсутствием серьезного "внешнего" содержания. Мир только вокруг героини -- автора, только ее жизненные и бесценные переживания и подробности. Хорошо это или плохо, не знаю. Мне это было читать довольно скучно, хотя отдельные сцены запомнились. Героиня и ее друг у еврейского гетто в Польше, несколько сцен у моря.
       Собственно, здесь две небольшие части: первая -- это семейные воспоминания о бабушках и прабабушках, за историями которых трудно уследить. Впрочем, один образ точно есть -- слепая старуха, разбирающая только что заколотую свиную тушу. Вторая повесть -- это рефлектирующая девочка и девушка. Все с некоторой болезненностью, с претензией жизни, с явным ощущением своей исключительности.
       Исключителен ли диплом? Для меня он, в известной мере, традиционный: юное болтливое дитя добропорядочной семьи. Здесь всегда вундеркинды. К стилистике и "академической" насыщенности не имею претензий. Между "5" и "4", ближе к "4".
       К шести поехал на премьеру "Пиковой дамы" в Малый театр. Ставил Андрей Житинкин, он же писал пьесу, т. е. дописывал Пушкина. Появились даже некоторые новые линии: служанка Маша, которая выходит замуж за дворецкого; получила новые дополнительные слова сама графиня; карточными терминами обогатился Чекалинский. Как я понимаю, задача Житинкина была показать, а что же происходило, помимо жесткой канвы действия, у Пушкина. Если существовала такая история, то на каком "соре" лежал классический сюжет. В меру сил это и было показано, публика все равно всех перипетий и текста не знает. Следили за знаменитым сюжетом с невероятным интересом. Житинкин все это еще оживил веселой линией служанки и дворецкого. В самом конце спектакля была довольно продолжительная овация и крики восторга. Я тоже покричал, когда вышел А. Дривень, актер, играющий Германна. Это бесспорный успех молодого актера, и успех крупный, правда, по отношению к нему Житинкин проявил определенную щедрость: у актера много подлинного пушкинского текста. Как ни странно, довольно успешно, не всегда определяясь и постоянно стараясь быть милой, красивой и аристократкой, сыграла графиню Вера Кузьминична Васильева, кое-где получалось даже неплохо. Я смотрел на все это, одновременно разворачивая в своем сознании и спектакль, и то, чем я последний месяц занимался -- костюмы Зайцева. Костюмы, может быть, если говорить о деталях, были лучшим в спектакле. Было бы, бесспорно, получше, если бы режиссер дал, хотя бы мне, поправить замечательный текст, который сам Житинкин написал. Но он тоже почти гений и молодец. Естественно, все лакуны и драматургии, и игры латала гениальная музыка Чайковского. Графиня даже спела знаменитый романс. Жалко, конечно, что сейчас совершенно нет времени, чтобы взяться за очередной очерк о Зайцеве, а потом многое забудется. Завтра защита, послезавтра семинар и защита. Как бы все это выдержать, а у меня не читаны тексты к семинару и осталась одна дипломная работа. Надо сейчас ее читать, а старые глазки слипаются.
       28 мая, понедельник. Утром успел дочесть еще одну, последнюю дипломную работу. Она оказалась и самой лучшей. Начинал читать еще вчера после театра. Лег, и сон ни в какую. Отчетливо ночью осознал, что в три защита, а на следующий день, во вторник, и защита, и два семинара, надо ставить зачеты, а потом снова два или три дня подряд пойдут защиты очного отделения. Все это свидетельствует о нашем бездарно сделанном учебном плане. Кафедры борются за свою нагрузку и громоздят последнюю сессию как только могут.
       Заранкина Лана Юльевна . "Тридцатый день осени" (повесть).
       "Видимо, это одна из лучших работ, которая попалась мне в этом улове. Я довольно много пишу о первых, детских воспоминаниях, которые становятся основой для многих работ. Но все, оказывается, решает не только тема, но и подход.
       Здесь, собственно, тоже -- воспоминания о летней даче, бабушках, дедушках, братьях и сестрах, но одновременно это еще и распад семьи, разрушение давних связей. Есть конкретный символ: деление большого дачного участка, два забора и два новых дома, возникших на прежнем дачном пространстве. Героиня -- имени ее мы не узнаем, пытается в собственной памяти сохранить былое. Трагическое мироощущение нависает над этим блестящим повествованием. Некое подобие лесбийской темы, тактично вплетенное в ткань, оставляет впечатление лишь штриха жизни одинокой героини, так и не покинувшей своего счастливого детства. Работа, несомненно, заслуживает отметки "отлично", "пять".
       Защита. К двум, с запасом, поехал в институт. Встречался с Лешей Козловым, который, конечно, пока ничего не сделал, потому что "рассчитывал встретить вас завтра". Вместо этого попил чаю с Евгенией Александровной.
       На кафедре говорили о разных литературных разностях. Кто-то много интересного рассказывал о первой международной конференции по Белле Ахмадулиной в музее Пушкина. В частности, о выступлении нашей Гали Седых, которая проблистала в своем нравоучительном репертуаре и там.
       Защита проходила в двух залах: в одном -- сидоровский семинар и вел все А. М. Турков, в другом -- семинар Р. Киреева, и вести все пришлось мне. В последнюю минут у меня сняли одну девочку, не сдавшую госэкзамена, и всего оказалось только пять. Вот список: Возвахова Елена (пять, отлично), Дядькова Дарья (четыре, хорошо), Иванова Юлия (четыре, хорошо), Лукоянов Эдуард ( пять, отлично) Медведева Екатерина (четыре, хорошо).
       После того как я объявил оценки, я перешел в другой зал. Там очень ловко Е. Ю. Сидоров и А. М. Турков расправлялись с со своими дипломниками. Очень хорошо говорил Сидоров, во время "моей" защиты его не было, но его рецензии были безукоризненны: короткие и конструктивные. Так как у меня были мои письменные заготовки, я обратил внимание, что часто мы с ним сходились даже в формулировках.
       Из остальных новостей -- это то, что я услышал утром по радио, когда ехал в машине. Еще до этого несколько дней назад Ашот положил мне в почтовый ящик "компромат" на нового министра культуры Владимира Мединского. Здесь и защита докторской диссертации, и своеобразная позиция по поводу выноса тела
    В. И. Ленина из мавзолея, и занятный послужной список. В листках, вынутых из-под принтера, есть и портрет нашего нового начальника, и, рассматривая его, я узнал в нем человека, очень неплохо выступившего по ТВ в дни, когда проходили разные митинги, по крайней мере, его позиция была близка моей собственной. А сегодня по радио сказали, что новый министр освободил от должности Екатерину Чуковскую, курировавшую кино. Если эта кураторша дала деньги на фильм "Дирижер", то я приветствую это перемещение. Но, собственно, вспомнил я об этом потому, что радио обеспокоено тем, что новый министр назначил Ивана Демидова своим замом на место Е. Чуковской. А Иван Демидов, по словам радиовещания, близок к православным кругам. Меня это тоже не смущает. Но в связи с этим я опять вернусь к нашим сегодняшним защитам.
       Как я уже написал, после своих защит я перешел в зал, где защищался семинар Е. Ю. Сидорова, и потихонечку сел возле Андрея Василевского. Андрюша нервничал, потому что ему надо было выступить рецензентом, а потом бежать на жюри по премии патриарха. Я сразу сказал, что наверняка премию получит Олеся Николаева. На что Андрей поведал, что на прошлом заседании того органа, который присуждает премии, кто-то сказал, обращаясь к присутствующему на высоком собрании патриарху, что, конечно, имя Олеси Николаевой украшает короткий список, но как откомментирует это пресса? Поэтесса замужем за пресс-секретарем патриарха отцом Владимиром Вигилянским. Патриарх, которому не чужда ни одна человеческая реакция, расхохотался. Кстати, вспомнил: патриарх принимал огромное участие в восстановлении Хмелиты, о которой я писал. Рассказал мне об этом сегодня
    Е. Ю. Сидоров.
       29 мая, вторник. День оказался плотным. Утром сдвоенный мой и Апенченко семинар -- это до половины второго, потом ходил к Алексею Козлову -- смотрели с ним обложку к Дневникам за 2010 год. Семинар провел по неожиданному ходу. Попросил всех ребят написать самоотчеты, и уж тут, как Игнатий Лойола, "поанализировал" и эти самые отчеты, и то, что каждый сделал за год. Разобрал также тексты двух студентов из семинара Апенченко. Дима Иванов, с его рассказом, как обокрали фронтовика. Рассказ очень сконструированный и очень газетный, правда, парень стоящий, пытливый и активный.
       В два часа ходил вместе с ректором обедать, а уже потом началась защита дипломов: в одной аудитории вел защиту А. М.?Туркґов, а в другой -- это семинар Киреева и две студентки А. Е. Рекеґмчука?-- пришлось вести защиту мне. Результаты такие: Лана Заранкина (пять, отлично), Олеся Мацкало (четыре, хорошо), Кира Самойленко (хорошо, четыре), Висола Султанова (пять, отлично), Маргарита Урчева (пять, отлично). Во время защиты было несколько очень хороших и весомых выступлений наших преподавателей, оппонентов. Хорошо о стиле и мировоззрении говорил С. Б. Джимбинов, он оппонировал Самойленко. Я до сих пор помню его выступление о Бунине на одной из конференций.
       Из событий дня выделить могу лишь одно. Утром передали, что было совершено покушение на Сергея Асланяна, корреспондента радио. Я смутно его помню, потому что в мое время он уже работал на радио или же мне о нем что-то говорила покойная Валя. Не смертельно, но довольно тяжело ранили ножом. Причину установили довольно быстро: несколько дней назад Асланян по одной из радиостанций делал автомобильный обзор и вдруг отвлекся и довольно смело начал рассказывать историю пророка Магомета. Мне, не мусульманину, было ясно, что так и в таких выражениях о пророке даже чужой религии рассказывать нельзя. Я все время помню толстовскую максиму: когда ты слышишь имена Магомета, Христа или Будды, стань и внемли. К концу дня, когда Асланяну сделали операцию в Склифе и он смог дать какие-то разъяснения, всё и выяснились. Кто-то по телефону его вызвонил на лестничную площадку и там со словами: "Ты недруг Магомета!" нанес несколько ножевых ударов.
       Завтра в три часа у меня тоже защита, четверо моих ребят. Утром еще надо будет заехать в Общество книголюбов. Ничего не пишу, ничего не читаю.
       Премию Патриарха Олесе Николаевой присудили. Может быть, даже и пожалели: отец Владимир Вигилянский сейчас в больнице, по словам Олеси Александровны, его положили, чтобы исключить какой-то очень серьезный диагноз. Пошли отцу Владимиру исцеление!
       30 мая, среда. Вчера вечером, несмотря на усталость, все-таки написал два своих представления на своих учеников -- на Антона Яковлева и Светлану Глазкову, не понадеялся на экспромт. Такие экспромты у некоторых наших педагогов меня удивляют.
       Утром -- а в спортзал из-за редкой плотности на работе я уже не хожу неделю -- сделал зарядку и в 12 поехал. Мне еще предстояло -- в центре, где-нибудь на Кузнецком мосту, машины не поставишь -- съездить к книголюбам. Люда Шустрова, председатель исполкома, решила выдвинуть меня в общественный совет телевидения. Я отчетливо понимаю, что ни в какой совет не попаду, да, честно говоря, и не хочется, но надо, чтобы наш Союз книголюбов как-то в обществе присутствовал. Очень быстро из Института доехал на метро, взял документы и не утерпел, обратно не пошел к станции метро на Кузнецкий мост, а прогулялся мимо Большого театра к Охотному ряду. С каким наслаждением я разглядываю теперь Большой, как прекрасно покрасили, какая красота фасада, и как окультурили весь закоулок и проход со стороны сцены между домом Хомяковых и театром. Центр Москвы не в пример окраинам получил какую-то сказочную красоту. Кстати, когда ехал сегодня на машине из дома, то обратил внимание: теперь на газонах проспекта Вернадского сажают цветы, чистят, работают уже не женщины, как прежде, а сплошь мужчины, по виду из Средней Азии.
       Сегодня на защиту было вынесено четверо моих студентов, двое студентов Ю. Апенченко и студентка Е. Сидорова. Естественно, при таком раскладе вел защиту А. М. Турков, а "поэтическое" крыло в другой аудитории вела Олеся Николаева. Защита у нас проходила очень энергично, и А. М., который для меня всегда был главным экспертом проверки качества нашей работы, уже в самом конце, когда мы подводили итоги и ставили оценки, высказал удовлетворение уровнем и строем защит, противопоставив сегодняшние работы вчерашним. Особенно он хвалил работу Светы Глазковой, с придуманным мною заголовком "Конвейер". Светлана получила пятерку, так же как и Маша Бессмертная, у которой оппонентом была сама М. О. Чудакова. Со слов Маши, которой последнее время пришлось общаться со своим оппонентом, передаю мнение Чудаковой о нашем новом главе московской культуры Сергее Капкове -- для Капкова человек, возраст которого больше сорока, в искусстве уже не существует. Но, возможно, это лишь преувеличенные слухи. Пятерку получил и Антон Яковлев, с которым мне пришлось довольно долго возиться. В отличие от рецензии С.?П. мнение
    А. Б. Можаевой было не так апологичным: ей показалось, что собственную поставленную задачу Антон выполнил не до конца, но согласилась, что каждый кусок текста написан уверенной рукой. Возможно, что кое-что в этом тексте напрасно убрал и я, отчего он стал менее цельным.
       Вечером приходил учить меня готовить вегетарианские голубцы Игорь, принес и диск с прекрасным фильмом Вуди Аллена "Полночь в Париже", где современный герой попадает в Париж Скотта Фицджеральда и Хемингуэя. Если не забуду, обязательно покажу фильм студентам в начале следующего учебного года.
       31 мая, четверг. В одиннадцать началась последняя защита дневного отделения. Было пять дипломов, и все прошло быстро и поучительно. Когда защиту ведет А. М. Турков, все как-то подтягиваются. Защищались студенты Р. Киреева, А. Варламова, Г. Седых. "Отлично" получил лишь Александр Журов, защищавшийся с критикой. Я мельком заглянул в диплом -- там статьи, печатавшиеся в наших толстых журналах, о Романе Сенчине, Олеге Сивуне, Наталье Ключаревой, все это новая проза. Прекрасно, обстоятельно и энергично представлял своего студента Алексей Варламов. Я всегда удивляюсь, откуда Алексей берет время для подобных развернутых выступлений -- он и в университете преподает, и у нас, и ведет "Литературную учебу", вот и ректором хотел бы быть.
       Другой диплом, который я прихватил для домашнего чтения, -- это диплом студентки Киреева Юлии Черемных: здесь какой-то новый тип безбашенной и очень вольной девицы. Меня заинтересовало, что действие происходит в Испании. А не съездить ли мне туда летом? Как-то на описание этой страны подтолкнули меня разговоры с Олегом Павловым. Посмотрим, что в этом дипломе. Но такая у меня бездна чтения.
       Останавливаюсь на защите Феди Шульмана, потому что чуть ли не трое представителей этой фамилии закончили наш вуз. Федя, кажется, свободно говорит по-немецки и знает английский, а по-русски говорит с небольшим акцентом. Кажется, свое детство и юность парнишка провел в Германии. Кто уж туда из его родственников эмигрировал, не помню. Галя Седых, которая с его родней приятельствует, объясняла, но я не понял. Паренек пишет небольшие рассказики в духе ОБЭРИУтов, но без их харизмы и напора. Не самой высокой пробы проза. Это и было указано при обсуждении. В связи с этим уже в комиссии (такое подражание не самый тяжелый путь в искусстве) зашел разговор о покойном представителе подобного направления, о Пригове. Я: "Это облегченный путь в литературе!". Сидящий рядом Руслан негромко: "Если это литература".
       Для полноты статистики: защищались еще с приличными дипломами Евгения Хавторина и Юлия Черемных -- тоже "четверки".
       Вечером я собрался в театр Ермоловой -- Володя Андреев зовет посмотреть его "Мордасовские страсти". Домой после защиты ехать смысла уже не было: в три пятнадцать ученый совет, а спектакль в семь, это в десяти минутах пешего хода по улице Горького, сейчас она снова Тверская. Походил по институту, поговорили с ректором по защитам, потом на эту же тему я сделал сообщение и на совете. Потом поговорил с И. А. Гвоздевой, она слегка пожаловалась, что с отменой у нас латыни ей стало труднее на первом курсе говорить об истории Древнего мира. Инна Андреевна сказала: "Вы, Сергей Николаевич, уже вошли в историю тем, что ввели в институте латынь".
       На ученом совете произошел маленький инцидент. БНТ уже довольно давно, видимо в противовес Региональному объединению писателей Литературного института -- это было мое, ныне заброшенное детище -- создали Объединение выпускников Литературного института во главе с Александром Ольшанским, тоже нашим выпускником. Кажется, Александр работал вместе с БНТ в "Молодой гвардии". Гвардеец к гвардейцу. О качестве прозы и публицистике писателя не говорю -- традиционно. Сейчас он ведет еще у нас, на ныне коммерческих Высших литературных курсах, семинар прозы. Раньше этот семинар вел Леонид Бородин. Уровень все время повышается. Взяли Александра Андреевича преподавать на курсы, не согласовав и не посоветовавшись с заведующим кафедрой литературного мастерства. Ректору всегда виднее.
       Так вот, это объединение существует уже несколько лет. На ученом совете ректор зачитывает просьбу этой организации оплатить какие-то ее расходы. Не очень большие. Я уже приготовился в единственном числе поднять руку "против", как встала с совершенно бледным лицом Людмила Михайловна Царева и произнесла небольшую речь. Смысл ее в том, что созданные при других вузах подобные организации обычно заняты тем, что ищут для вузов спонсорскую помощь, деньги, изыскивают бюджетную или коммерческую поддержку. За несколько лет наше объединение только пользуется нашими телефонами, нашими факсами и принтерами, сидит в комнатах института... В общем, она, как ответственная за наше институтское "довольствие", против каких-либо выплат. И я, не успев Л. М. свою речь закончить, на последних звуках ее голоса громко сказал: "Позвольте к вашему "против" присоединится". Из своего угла пробасил Лева Скворцов: "Ну, вот и решили..."
       У Андреева в театре -- хороший спектакль. Приехала из Калининграда Оля, сестра С.?П. Она -- страстная поклонница театра и в частности Андреева, ходили втроем. Размашисто, густо, прекрасные житейские краски. Это не вполне спектакль театра, потому что есть приглашенные актеры, антреприза. В частности невероятно виртуозно, обаятельно, а местами и даже рискованнно играла Елена Шанина. Хорош, был и вторая приглашенная звезда, Марат Башаров. Что касается Андреева, то в первой сцене, когда он появился, я даже вскрикнул -- не узнал. Не рамолик, а просто задерганный окружающими добрый, не очень умный, но с сердцем -- это фирменный знак Володи -- старик. В этом его какое-то принципиальное отличие от актеров, игравших роль Князя.
       В антракте и после окончания спектакля ходил к Володе в артистическую уборную. Не только для того, чтобы поздравить, но и чтобы показать Ольге ее кумира. Володя как-то грустно говорил, что несколько обделен -- слова, конечно, были другие, -- потому что вне группы, вне кружка, вне какой-либо мафии. Здесь мы с ним, конечно, похожи.
       Таня Скворцова в скоростном порядке вычитала "Дневники-2006". Каким же я был легкомысленным человеком, что так запустил печатание дневников, все надеялся на издательства и связи, а надо было надеяться на себя. Давно не писал Марку Авербуху и Семену Резнику, как там они?
       1 июнь, пятница. Сначала сухие сведения: в России 686 мультимиллионеров, выходим на мировой уровень, побеждаем. Катастрофически падет отечественный рубль, мои небольшие сбережения, наверное, тоже рухнут, но у меня нет времени, чтобы суетиться и бегать, перекладывая рубли в доллары и обратно. Что еще? В Думе проходят слушания по законам, существенно ограничивающим возможность проведения всех митингов и демонстраций. Строгие согласования, огромные штрафы. Штрафы сначала определялись совершенно невозможные, чуть ли не в 1 миллион. Это понятно, думское большинство, состоящее в основном из очень небедных людей, соизмеряет со своими доходами. Сейчас штрафы несколько уменьшили. Как власть борется за свою стабильность, она готова пойти на все! Наш ОМОН в отличие от нашей армии имеет все самое совершенное из оборудования и средств самозащиты, чтобы бороться с налогоплательщиками. Платить -- можно, требовать -- нельзя.
       Утром приезжал Павлик Косов, они, в их журнале институтских выпускников "Артбухта", хотят дать уже не отрывок из дневника, а скомпоновать всю первую половину года. Я Паше в свое время дал файлы без января. Вместе с Пашей искали по компьютерам пропавший файл, нашли. Порассуждали во время завтрака вообще о феномене моего "Дневника". Я это связываю с двумя обстоятельствами. Первое, это, конечно, моя вовлеченность в общественную и художественную жизнь -- читателю (не хочу пугать точным, но получившим отрицательную коннотацию словом "обыватель") это интересно. Но читатель чувствует, особенно немолодой, что я не могу согласиться с этим режимом, я выражаю его накипевшее, обывательское. Мы жили при социализме, нам есть с чем сравнивать.
       С Пашей договорился о редактировании 2011 года и поиска в Дневниках "путешествий". Я выполню заветы Олега Павлова: он советует собрать из моих дневников все путешествия по разным странам и сделать отдельную книгу.
       Весь день просидел за Дневниками, вставлял написанные рецензии, читал взятые в институте дипломные работы с прошлой защиты, потом, уже вечером, пошел в фитнес на йогу. Пришел через три часа свинченный, как болт, и немедленно лег спать.
       2 июня, суббота. Утром так все тело болело, что почти до часа дня не вылезал из кровати. Зато прочел внезапно, только позавчера сданный мне диплом внучки Мариэтты Омаровны -- Жени Астафьевой. Она написала очерки о нескольких членах своей семьи, и это оказалось очень удачным. У меня на семинаре она старалась писать документальную прозу, и, естественно, мой просвещенный семинар, выпуска прошлого года, налетал на нее за недостаток "художественности", а в основном за то, что она "внучка". Как правильно, что я всегда доверяю своей интуиции.
       У Астафьевой все начинается чуть ли не с начала ХVIII века, а заканчивается нашими днями. Естественно, документы не сохранились, но их отсутствие с избытком восполняют многочисленные и мне (а я ведь этим интересуюсь) неведомые подробности. Всё отметил на полях и, может быть, выпишу.
       Уже в пятом часу поехал в Обнинск поливать огурцы и проверить теплицу, смотреть помидоры. Ждал Игоря, которого я соблазнил баней. Игорь ушел из театра, подрабатывает мелкими эпизодами в кино и готовится к штурму эстрады. По крайней мере, по его словам, что-то делает с музыкой и словами. Его стихи я читал, по мысли это всегда неплохо. По дороге Игорь меня просвещал, что значит быть русским человеком, и говорил, что в любом виде творчества должна присутствовать страна и твое к ней отношение. По дороге в "Перекрестке" купили продукты, немного импортного пива и бутылку итальянского "Кьянти". У молодежи невероятная забота о собственном здоровье, чистоте и качестве продуктов. Мое поколение к этому относится спокойнее и терпимее. Мы все экономим на себе, носим старую одежду, доедаем несвежую еду, но у нас много всего того, во что надо вложиться: собственность, книги, обслуживание квартиры, мне еще надо постоянно платить за типографию. Несколько дней назад я окончательно сдал Алексею Козлову "Дневники-2010" -- это обойдется в 160 тысяч. И вот тут возникает справедливая мысль -- знаменитый президентский грант, который предназначен на поддержку в первую очередь преподавателей, на интенсификацию их работы со студентами, у меня именно на это и уходит: мои амбиции как писателя и моя летопись студенческого взросления. В этом смысле интересно, как тратят эти немалые деньги наши остальные преподы?
       Основная масса народа уже проехала. У нас на дороге в этом году снова ремонт. Перестраивают мост в деревне Воробьи, это уже почти под Обнинском. Я представляю, сколько машин здесь будет в часы пик. Температура не очень высокая -- градусов десять-двенадцать, небо хмурое. В даче, конечно, благостно и уютно. Естественно, топили баню, правда, после прошлогодней прочистки печки и дымоходов отошла штукатурка и все дымит. Телевизор не включается, это, может быть, и к лучшему. Новые фильмы, которые Игорь подобрал для меня, посмотрю в Москве. Вот несколько цитат из биографии Вл. Набокова. Это огромная книга Брайана Бойда. Отбираю, как всегда, свое и для себя.
       "Настаивая на лучшем, он ценил и просто хорошее, будучи "самым нетребовательным преподавателем" в Стэнфорде и расхваливая все, что хоть отдаленно напоминало приличную прозу. Только варварская писанина порой вызывала у него легкую насмешку, хотя зачастую он обращался к аудитории с просьбой помочь ему понять, о чем говорится в той или иной работе". Мне кажется, что это и мой метод преподавания.
       "Теперь он пожаловался Эдмунду Уилсону, как ему надоело, что его книги "окутаны молчанием, как драгоценные камни ватой. Бурный энтузиазм отдельных читателей, от которых я получаю письма, смехотворно несоизмерим с отсутствием интереса к моим книгам у моих беспомощных и бесполезных издателей..." -- видимо, на определенном этапе это судьба многих неплохих художников.
       Иногда мне кажется, что Набоков что-то сказал и о моих Дневниках, которые вдруг стали публичным чтением. Я ведь тоже в них не пишу свою жизнь.
       "Успех некоторых автобиографий определяется их откровенностью и полнотой -- кажется, будто памяти дали возможность выговорить все ее секреты на бесконечную магнитофонную ленту. Набоков поступает иначе: в отличие от своих сосредоточенных на себе повествователей, от своих Германов и Кинботов, он не исходит из того, что его жизнь, просто потому, что это -- его жизнь, должна быть интересной и занимательной для других. Цель Набокова не в том, чтобы рассказать о собственной жизни все, но в создании произведения, которое самой художественностью своей формы сможет выразить глубочайшие его убеждения в полноте гораздо большей, нежели дотошнейшее воспроизведение всех запомнившихся событий и эпизодов".
       3 июня, воскресенье. Замечательно выспался и утром пошел рассматривать свои достижения фермера. Они не высоки. В прошлый раз Маша кое-что сделала на грядках, я, пока молодежь спит, прополол в теплице огурцы и их полил. Дождь моросит, на улице довольно холодно. Игорь встал довольно рано, говорит, что хорошо выспался и, как и я, отметил, что в первую очередь это за счет стерильной ночной тишины. Вдвоем, в две руки мы довольно быстро рассадили кабачки, подвязали помидоры, все позакрывали и уже в два, торопясь первыми стать в очередь к мосту, уехали. Прекрасно отдохнули и по даче много сделали. Если пропустить весну, летом все будет неинтересно и скучно. А так приятно накопать пучок зеленого лука, чтобы взять его с собою в Москву.
       Приехали бы часа на два позже, если бы не моя рискованная привычка ездить по обочинам. Против этого же я громко протестую, когда это делают другие.
       Дома посмотрел два фильма -- об американском поэте Аллене Гинзберге и о французском художнике Модильяни. В фильме несколько раз говорилось, что Модильяни еврей. Это не повышает ценность его портретов, но портреты эти с юности мне до безумия нравились. Игорь сказал, что мне понравится больше фильм о Модильяни, но все произошло наоборот: фильм о Модильяни -- это коммерческий, в привычных красках и в привычных декорациях 20-х годов в Париже, фильм, а вот Гинзберг -- это фильм-признание. Впервые я понял, в чем смысл его поэзии и его "нового взгляда" на американскую действительность.
       В фильме о Модильяни есть занятный эпизод из детства художника. Он, мальчик, живет с родней, родня -- отец, не платит налогов и приходит полицейский, чтобы арестовать имущество. Но в законе сказано, что все, что находится на кровати беременной женщины, принадлежит ей и не может быть описано. Так вот на этой огромной кровати был свален весь скарб этой еврейской семьи -- кровати, люстры, столы, стулья, швейная машинка...
       Пришло два письма. Одно очень сердечное и точное от Олега Павлова, он уезжает в Казахстан и делится планами, другое от Юры Беликова из Перми.
       Сергей Николаевич, приветствую! "Дневник", который вы мне отправили, благополучно дошёл. Огромное спасибо. А я вот могу подбросить новых дровишек для печки Вашего Дневника. В журнале "День и Ночь", во втором номере (в ЖЗ он уже есть, но сам журнал пока не добрался до читателей), опубликован наш диалог со Станиславом Куняевым. Я прикрепляю файл, чтобы вы прочли. Дело в том, что этот диалог был уже выставлен в Журнальном Зале (виртуальная версия толстых журналов), но вдруг, под давлением одного из держателей, Марине Саввиных было заявлено, что после "таких" материалов, как диалог Беликова с Куняевым, журнал "День и Ночь" могут отлучить от Журнального Зала. Ну, разумеется, инкриминируют антисемитизм. Марине Саввиных, по совету одного нашего общего знакомого, даже пришлось согласиться на то, чтобы "заблокировать" этот материал. То есть он там обозначен, а открыть нельзя. Правда, его скачали уже другие Интернет-ресурсы. Вот такая прелюбопытная семибоярщина наших дней под названием ЖЗ. Теперь напрашивается вопрос: ЖЗ -- это что за закулиса?
       Возможно, я буду в Москве 4-го июня -- на Комсомольском проспекте, 13 намечена презентация 2-томной антологии (издано в Вероне) "Слово о Матери", где есть мои стихи. Начало в 15. 00. Если вдруг совпадёте, буду рад Вас увидеть.
       4 июня, понедельник. Вчера рано лег спать и рано же, около пяти, проснулся. В постели продолжал читать книгу Брайана Бойда о Набокове. Пометил несколько цитат, постоянно завидуя не только работоспособности, таланту и предприимчивости Набокова, твердости в ведении его дел жены Веры, но и обстоятельствам и условиям издательского дела. Потом встал и пошел в кухню. Солнце брызнуло через открытую дверь в коридор из дальней комнаты. Значит, штора откинута и Валя проснулась. Дорогая, продолжай все время напоминать о себе. Еще в субботу утром я составил список неотложных дел. Здесь первым пунктом идет интервью "Литературной России". Позвонить Максиму, чтобы он приезжал, и я бы ему все это наговорил? Но потом вспомнил о привычке Набокова требовать письменные вопросы и письменно же на них отвечать. Вопросы были. Сел за компьютер и просидел весь день, выходя только заплатить за Интернет, и в семь вечера сходил в спортзал. По дороге заглянул на рынок: лежит на развале для меня новый, но 2006 года издания огромный "Толковый энциклопедический словарь". Поиграл в знакомую игру: если "я" в словаре есть, то куплю. Купил -- 500 рублей.
       Вот первая часть моего интервью, отвечаю на вопросы Максима Лаврентьева.
       -- Серґгей Ниґкоґлаґеґвич, Лиґтеґраґтурґный инґстиґтут у мноґгих его ныґнешґних выґпуґскґниґков осґтавґляґет чувґстґво неґудовґлеґтвоґрёнґноґсґти. С кажґдым гоґдом приґбавґляґетґся чисґло тех, кто не наґшёл своґеґго пуґти в лиґтеґраґтуґру, хоґтя бы и став обґлаґдаґтеґлем дипґлоґма по спеґциґальґноґсґти "лиґтеґраґтурґное творґчеґстґво". Чаґсґто обґщаґясь с выґпуґскґниґкаґми давґних, ещё соґветґских лет, я виґжу больґшую разґниґцу межґду ниґми и теґпеґрешґниґми дипґломґниґкаґми как в заґверґшёнґноґсґти, проґявґленґноґсґти творґчеґсґкой судьґбы, так и в уровґне наґлиґчеґстґвуґюґщих знаґний -- обґщеґэсґтеґтиґчеґсґких, обґщеґобґраґзоґваґтельґных. Неґужеґли прав Дмиґтґрий Быґков и Лиґтинґстиґтут не нуґжен и даґже вреґден пиґсаґтеґлю? Что он сейґчас моґжет предґлоґжить и что даґёт ему, кроґме доґкуґменґта о неґкоґем высґшем обґраґзоґваґнии?
       -- Чувґстґво неґудовґлеґтвоґрёнґноґсґти в перґвую очеґредь осґтавґляґет жизнь. И наґша обґщеґстґвенґная, и экоґноґмиґчеґсґкая, и пиґсаґтельґская. Есґли на Боґлотґную плоґщадь хоґдит так наґзыґваґеґмый "средґний класс", банґковґские слуґжаґщие и неґбольґшие чиґновґниґки, то это не озґнаґчаґет, что даґже таґгильґские танґкоґстґроґиґтеґли, поґлуґчив обоґронґный заґказ, то есть раґбоґту, безґмерґно счаґстґлиґвы от тоґго, что им всеґгда поґлаґгаґлось по праґву раґбоґчеґго класґса, без изґлиґяґний паґтґриґоґтиґчеґсґких чувств. Мой евґрейґский друг в Амеґриґке, наш бывґший соґотеґчеґстґвенґник, пиґсал мне в разґгаґр всех неґсоґгласґных марґшей, что в поґдобґных усґлоґвиґях Пуґтин -- лучґшая канґдиґдаґтуґра в преґзиґденґты. Коґнечґно, лучґшая, но тольґко отґчаґянґно подґдерґжиґваґюґщая олиґгарґхов и крупґный каґпиґтал. Всё осґтальґное -- проґизґводґное. Наґшеґму наґроґду, есґли исґклюґчить мелґких лаґвочґниґков и крупґных хриґсґтоґпроґдавґцев, полґвеґка живґшеґму при соґциґаґлизґме, столь близґкоґму его обґщинґноґму дуґху, ниґкогґда уже не поґлюґбить, даґже заґгриґмиґроґванґные, мерґзоґсґти каґпиґтаґлизґма. А вы, Макґсим, мне о пиґсаґтеґлях!
       Пиґсаґтеґлям в наґшей страґне стаґло так же неґуґютґно, как и тем, кто паґхал ныґне заґраґсґтаґюґщее поґле, кто кажґдый день хоґдил в цеґха Втоґроґго шаґриґкоґподґшипґниґкоґвоґго заґвоґда, сеґгоґдня преґвраґщёнґные в гиґгантґскую стуґдию для съёґмок теґлеґвиґзиґонґных проґграмм и сеґриґаґлов. Для тоґго чтоґбы найґти свой путь в лиґтеґраґтуґре, наґдо лиґтеґраґтуґру иметь. Вы могґли бы приґвеґсґти хоґтя бы одґно крупґное лиґтеґраґтурґное явґлеґние на уровґне тоґго, что поґставґляґла русґская лиґтеґраґтуґра в соґциґаґлиґсґтиґчеґсґком изґвоґде, за поґследґние двадґцать лет? Тольґко не гоґвоґриґте мне об Акуґниґне и Донґцоґвой! Пусть пеґред ниґми заґисґкиґваґют и осґтеґреґгаґютґся их в Кремґле. Я наґзоґву вам, Макґсим, два имеґни, коґтоґрые руґкоґвоґдят наґшей лиґтеґраґтуґрой из двух приґвычґных циґтаґдеґлей лиґтеґраґтурґной влаґсґти -- с Комґсоґмольґскоґго проґспекґта и из доґма на Поґварґской: В. Гаґниґчев и И. Пеґреґверґзин. На этих меґсґтах когґда-то быґваґли Горьґкий, Феґдин, Фаґдеґев, Тиґхоґнов, Марґков, Бонґдаґрев... Когґда мы на одґном из плеґнуґмов пеґреґбиґраґли, коґго бы мы хоґтеґли виґдеть своґим пиґсаґтельґским наґчальґниґком, я выґскаґзал предґпоґлоґжеґние, что это долґжен быть пиґсаґтель с таґким имеґнем, чтоґбы из уличґноґго такґсоґфоґна он мог бы дозґваґниґватьґся в Кремль до перґвых лиц гоґсуґдарґстґва. Фаґдеґеґва Стаґлин приґниґмал по его просьґбе, а встреґчалґся ли Ваґня Пеґреґверґзин хоґтя бы с Сурґкоґвым? И что они обґсужґдаґли: ноґвый роґман Лукьґяґненґко или выґсеґлеґние журґнаґла "Дружґба наґроґдов" из Доґма Росґтоґвых? Коґму нужґно лиґтеґраґтурґное творґчеґстґво на фоґне одиґнаґкоґвых, как ореґхи, теґлеґвиґзиґонґных сеґриґаґлов и одґноґобґразґных, как зубґная боль, деґтекґтиґвов и экоґноґмиґчеґсґких доґстиґжеґний Векґсельґберґга? Сеґрьґёзґная лиґтеґраґтуґра не позґвоґляґет пиґсаґтеґлю экоґноґмиґчеґсґки жить. Вот вам циґтаґта из норґмальґноґго, заґпадґноґго каґпиґтаґлизґма, это из огґромґной двухґтомґной моґноґграґфии Брайґаґна Бойґда о Наґбоґкоґве:
    "А в стекґлянґной башґне на Авеґню-Амеґриґка Эд Буґхер выґраґбаґтыґвал усґлоґвия доґгоґвоґра межґду Наґбоґкоґвым и "Макґгроу-Хилґлом": аванс
    в 250 000 за одинґнадґцать книг, гоґноґрар 17,5 проґценґтов с перґвоґго тиґраґжа и, вмеґсґто приґняґтых 50 проґценґтов с проґдаґжи изґдаґний в мягґкой обґложґке, от 65 до 80 проґценґтов авґтоґру". Обґраґтиґте вниґмаґние на слоґва "вмеґсґто приґняґтых". Франґцуґзы гоґвоґрят: чтоґбы сдеґлать раґгу из зайґца, наґдо иметь хоґтя бы кошґку. Лиґтеґраґтуґра, коґнечґно, это плод больґших усиґлий авґтоґра, но, поґвтоґряю, не гоґвоґриґте мне, что она деґлаґлась в манґсарґдах. Русґская лиґтеґраґтуґра деґлаґлась и по имеґниґям; соґветґская -- в доґмах творґчеґстґва, ныґне отґняґтых и проґданґных, в дачґных поґсёлґках пиґсаґтеґлей, в гоґсуґдарґстґвенґных изґдаґтельґстґвах, почґти в кажґдом из коґтоґрых был отґдел по раґбоґте с творґчеґсґкой моґлоґдёґжью. В изґдаґтельґстґвах соґветґской поґры, межґду проґчим, не краґли раґди "собґстґвенґниґка" приґнадґлеґжаґщее инґтелґлекґту пиґсаґтеґля. На выґпуґщенґную книжґку пиґсаґтель мог проґжить три гоґда до слеґдуґюґщей, а вы мне, Макґсим, всё о "проґявґленґноґсґти творґчеґсґкой судьґбы"!. .
       -- Так что же всё-таґки Лиґтинґстиґтут?
       -- По Дмиґтґрию Быґкоґву, наш инґстиґтут смаґниґваґет мальґчиґков и деґвоґчек в лиґтеґраґтуґру. Я долґго разґмыґшґлял над его стаґтьґёй во всеґгда таґком серґвильґном "Огоньґке", и в ней быґло мноґго поґлезґноґго. Но смаґниґваґет русґских мальґчиґков и деґвоґчек русґская доґля -- проґстиґте мне почґти заґпреґщёнґное в наґше вреґмя опґреґдеґлеґние "русґские"?-- русґская лиґтеґраґтуґра, до сих пор в наґшей страґне цеґняґщаґяґся наґряґду с боґжеґстґвенґным отґкроґвеґниґем. Моґжет быть, в инґстиґтуґте и слеґдоґваґло бы учить, как пиґсать поґваґренґную книґгу или наґбиґвать из инґтерґнеґтовґских быґсґтґрых циґтат биґоґграґфии знаґмеґниґтых пиґсаґтеґлей и обґщеґстґвенґных деґяґтеґлей. Раґбоґта эта, неґплоґхо опґлаґчиґваґеґмая, восґтреґбоґванґная кульґтурґныґми масґсаґми, но, правґда, треґбуґет опґреґдеґлёнґной сеґтеґвой и изґдаґтельґской шуґсґтґроґсґти... Но вот чеґму не учат в Лиґтеґраґтурґном инґстиґтуґте, так это диґкоґму анґтиґсоґвеґтизґму, тоґже неґплоґхо опґлаґчиґваґеґмоґму и восґтреґбоґванґноґму. Мы не глуґмимґся ни над собґстґвенґной исґтоґриґей, ни над собґстґвенґным проґшлым, мы тщаґтельґно его расґсмаґтґриґваґем. Мы гоґвоґрим о кульґтуґре, о римґской и греґчеґсґкой деґмоґкраґтии, о креґпоґстґном праґве, о лиґбеґраґлизґме цаґрей и жёґстґкоґсґти поґборґниґков своґбоґды, мы гоґвоґрим о неґизґбежґном и поґмним, что русґская лиґтеґраґтуґра наґчаґлась со "Слоґва о заґкоґне и блаґгоґдаґти". Как бы ни был нуґжен влаґсґти заґкон о миґтинґгах и штраґфах, но над ним нужґна ещё блаґгоґдать, форґмуґлиґруґеґмая обґщеґстґвом.
       -- Вы долґгие гоґды возґглавґляґли инґстиґтут -- в саґмую, поґжаґлуй, сложґную для неґго поґру, есґли не счиґтать наґчаґла соґроґкоґвых гоґдов проґшлоґго веґка. Как воґобґще удаґлось доґкаґзать, в том чисґле и влаґсґтям приґдерґжаґщим, неґобґхоґдиґмость суґщеґстґвоґваґния столь спеґциґфиґчеґсґкоґго творґчеґсґкоґго вуґза -- по всей своґей, скаґжем так, приґроґде расґсадґниґка каґкоґго-ниґкаґкоґго, а инаґко -- и своґбоґдоґмысґлия?
       -- Есть веґщи, от коґтоґрых гоґсуґдарґстґво, мняґщее сеґбя кульґтурґным и циґвиґлиґзоґванґным, отґкаґзатьґся не моґжет. Я отґчётґлиґво предґставґляю, что таґкой деґяґтель наґшей страґны, как Греф, неґнаґвиґдяґщий Доґстоґевґскоґго, о чём есть его пубґличґные приґзнаґния, заґкрыл бы не тольґко муґзеи этоґго пиґсаґтеґля, но, моґжет быть, спаґлил бы и все его книжґки. Доґпуґсґкаю, что каґкой-ниґбудь иной иноґроґдец в праґвиґтельґстґве смог бы доґкаґзать, что Больґшой теґатр слишґком доґрог для страґны с огґромґныґми заґпаґсаґми нефґти и гаґза и слеґдоґваґло бы его пеґреґпроґфиґлиґроґвать в торґгоґвый центр. Все тут же наґчаґли бы предґставґлять, каґкой поґлуґчитґся преґкрасґный маґгаґзин. В кажґдой лоґже по торґгоґвой паґлатґке, в парґтеґре -- дельґфиґнаґрий, а в лоґже царґской можґно бы усґтґроґить авґтоґсаґлон! Но -- приґзрак межґдуґнаґродґноґго осужґдеґния тут же заґброґдил бы среґди светґлых умов. В Лонґдоґне -- Коґвент-Гарґден, в Нью-Йорґке -- Меґтґроґпоґлиґтен-опеґра, а в Паґриґже -- и Гранд-опеґра и Опеґра-Баґсґтиль... Отґстаґвить авґтоґсаґлон!
       Наґверґное, что-то поґдобґное могґло проґнеґсґтись в экоґномґных умах и наґшей влаґсґти по поґвоґду Лиґтинґстиґтуґта в наґчаґле пеґреґстґройґки. Тем боґлее, что сканґдал выґзваґло и моё изґбраґние на должґность рекґтоґра. Тогґда в моґде быґли "деґмоґкраґты", так быґсґтґро и удачґно поґсдаґвавґшие свои партґбиґлеґты в обґмен на ноґвые блаґга. Люґдей, неґприґязґненґно отґноґсяґщихґся ко мне, быґло всеґгда преґдоґстаґточґно. Заґкрыть тогґда инґстиґтут ниґкаґкой трудґноґсґти не предґставґляґло. Вуз был веґдомґстґвенґный, и доґвольґно быґсґтґро его "влаґдеґлец", Соґюз пиґсаґтеґлей СССР, преґкраґтил всяґкое фиґнанґсиґроґваґние. Я проґпуґсґкаю моё письґмо к Егоґру Гайґдаґру, коґтоґрый что-то в этом воґпроґсе соґобґраґжал и проґявил воґлю и муґдґрость. Но хоґчу отґмеґтить лоґяльґность по отґноґшеґнию к инґстиґтуґту бывґшеґго его рекґтоґра, а тогґда миґниґсґтґра кульґтуґры, Е. Ю. Сиґдоґроґва и удиґвиґтельґную быґсґтґроґту реґакґции и гоґсуґдарґстґвенґную хватґку тогґдашґнеґго миґниґсґтґра обґраґзоґваґния Киґнеґлёґва. Это быґла ещё инерґция соґветґскоґго миґроґвозґзреґния -- инґтелґлиґгенґция и пиґсаґтеґли нужґны. Уже поґтом проґзвуґчаґли приґзыґвы восґпиґтыґвать роґбоґтов, меґнеґдґжеґров, а не спеґциґаґлиґсґтов с круґгоґзоґром и кульґтуґрой. С соґдроґгаґниґем предґставґляю, что бы мог сдеґлать с инґстиґтуґтом ныґнешґний соґветґник преґзиґденґта Фурґсенґко. Лиґтинґстиґтут стал гоґсуґдарґстґвенґным и единґстґвенґным инґстиґтуґтом исґкусґстґва в сфеґре Миґниґсґтерґстґва обґраґзоґваґния.
       -- Что быґло трудґнее всеґго соґхраґнить из траґдиґций Лиґта?
       -- Траґдиґция всеґгда опиґраґетґся на раґзум и лоґгиґку жизґни, траґдиґция -- не в заґстывґших форґмах, а в поґниґмаґнии заґпроґсов жизґни. В Лиґте, наґприґмер, ниґкогґда не преґпоґдаґвалґся курс наґучґноґго атеґизґма, но быґло очеґвидґным, что без воґвлеґчёнґноґсґти в обґщеґстґвенґную жизнь, в соґциґоґлоґгию и поґлиґтиґку пиґсаґтель суґщеґстґвоґвать не моґжет. Мы пеґреґстаґли преґпоґдаґвать обяґзаґтельґную исґтоґрию парґтии, но соґхраґниґли каґфеґдґру обґщеґстґвенґных наґук. В деґвяґноґсґтые у нас поґбыґваґли, встреґчаґясь со стуґденґтаґми, Пуґтин, Зюґгаґнов, Луґкаґшенґко, Жиґриґновґский, Явґлинґский, Стеґпаґшин. На обґщий разґвал обґраґзоґваґния в страґне мы отґвеґтиґли ввеґдеґниґем лаґтыґни на перґвом курґсе и усиґлеґниґем комґплекґса русґскоґго языґка: диґаґлекґтоґлоґгия, стаґроґслаґвянґский, исґтоґриґчеґсґкая грамґмаґтиґка, стиґлиґсґтиґка. Когґда в страґне реґшиґли, что пеґреґводґчиґки с укґраґинґскоґго, эсґтонґскоґго, лиґтовґскоґго, таґдґжикґсґкоґго, узґбекґсґкоґго языґков нам не нужґны, поґтоґму что эту "пеґреґводґную" лиґтеґраґтуґру, в соґотґветґстґвии с ноґвыґми веґяґниґяґми пеґчаґтать не хоґтеґли, у нас поґявиґлись сеґмиґнаґры пеґреґвоґдов с анґгґлийґскоґго, франґцузґскоґго, итаґльґянґскоґго и неґмецґкоґго. Межґду проґчим, теґперь и Итаґлия, и Герґмаґния проґявґляґют заґинґтеґреґсоґванґность в суґщеґстґвоґваґнии этих спеґциґальґноґсґтей у нас, в Росґсии.
       -- Теґперь вы наґблюґдаґеґте за тем, что проґисґхоґдит в Лиґте, не из рекґтоґраґта, а с каґфеґдґры лиґтеґраґтурґноґго маґсґтерґстґва, расґпоґлоґженґной этаґжом выґше. Что ноґвоґго и как даґлеґко видґно отґтуґда? Наґскольґко хоґроґшо, по мнеґнию бывґшеґго руґкоґвоґдиґтеґля, справґляґетґся со своґиґми обяґзанґноґсґтяґми ноґвый рекґтор? Чувґстґвуґеґте ли вы сеґбя всё ещё внуґтґренґне свяґзанґным со всем до меґлоґчей, что проґисґхоґдит внуґтґри и воґкруг инґстиґтуґта?
       -- Начґну, доґроґгой Макґсим, с той чаґсґти ваґшеґго коґварґноґго воґпроґса, коґтоґрый каґсаґетґся ноґвоґго рекґтоґра. Рад бы расґскаґзать вам что-ниґбудь "поґотґвґраґтиґтельґнее", чеґго и треґбуґет соґвреґменґная пресґса, но не моґгу. В своё вреґмя, спраґшиґвая в конґце моґеґго треґтьґеґго сроґка рекґторґстґва, на поґроґге собґстґвенґных 70 лет (это преґдельґный срок руґкоґводґстґва высґшим учебґным заґвеґдеґниґем, один из никґчёмґных наґших заґкоґнов), неґкоґтоґрых наґших преґпоґдаґваґтеґлей, а такґже друґгих деґяґтеґлей лиґтеґраґтуґры и жизґни, о том, не хоґтят ли они балґлоґтиґроґватьґся на эту должґность, я предґлоґжил поґдуґмать об этом и заґвеґдуґюґщеґму каґфеґдґрой заґруґбежґной лиґтеґраґтуґры проґфесґсоґру
    Б. Н. Таґраґсоґву. Кстаґти, не заґхоґтеґл стать рекґтоґром ни главґный реґдакґтор "Ноґвоґго миґра" Анґдґрей Ваґсиґлевґский, ни главґный реґдакґтор "Лиґтеґраґтурґной гаґзеґты" Юрий Поґляґков. И вот чеґрез две неґдеґли, проґсчиґтав свои возґможґноґсґти, Б. Н. отґвеґтил, что гоґтов балґлоґтиґроґватьґся. В изґвеґстґной меґре ноґвый рекґтор -- моя канґдиґдаґтуґра, и поґэтоґму -- ниґчеґго "жаґреґноґго". В суґде заґпреґщеґно свиґдеґтельґстґвоґвать проґтив сеґбя. Но одґно очеґвидґно: смеґна высґшеґго наґчальґстґва в люґбых обґлаґсґтях жизґни неґобґхоґдиґма. Кажґдый ноґвый чеґлоґвек приґноґсит в упґравґлеґние что-то ноґвое, и, как бы выґсоґко ни цеґнил я каґчеґстґво своґеґго упґравґлеґния, мноґго очень люґбоґпытґноґго внёс в жизнь инґстиґтуґта и Таґраґсов. Кое в чём та траґдиґция, о коґтоґрой вы, Макґсим, гоґвоґриґли в наґчаґле наґшей беґсеґды, соґхраґниґлась -- по крайґней меґре, в адґмиґниґсґтґраґтивґной чаґсґти упґравґлеґния. Буґдуґчи прежґде члеґном колґлеґгии Миґниґсґтерґстґва кульґтуґры, как тольґко заґшёл на колґлеґгии разґгоґвор о том, что поґсле орґкеґсґтґров преґзиґдент выґдеґляґет гранґты для теґаґтґральґных вуґзов, я тут же наґпиґсал заґпиґсґку миґниґсґтґру А. Соґкоґлоґву о вклюґчеґнии в этот спиґсок и Лиґтинґстиґтуґта. Тогґда этоґго доґбитьґся не удаґлось, но позґже, в слеґдуґюґщие три гоґда, на коґтоґрые грант даґётґся, это у ноґвоґго рекґтоґра поґлуґчиґлось. Преґдыґдуґщие рекґтоґры тольґко мечґтаґли о реґсґтаґвґраґции исґтоґриґчеґсґкоґго здаґния инґстиґтуґта и строґиґтельґстґве во двоґре ноґвоґго учебґноґго корґпуґса, коґтоґрый приґмыґкал бы к соґседґстґвуґюґщеґму теґаґтґру имеґни Пушґкиґна. Во вреґмя моґеґго руґкоґводґстґва быґли подґгоґтовґлеґны перґвые эсґкизґные проґекґты этой реґконґстґрукґции. Таґраґсоґву же удаґлось доґбитьґся выґдеґлеґния деґнег снаґчаґла на очень доґроґгое проґекґтиґроґваґние, а поґтом и на строґиґтельґстґво. Но ведь тот перґвый, отґправґной эсґкиз до сих пор виґсит в рекґтоґраґте на видґном меґсґте. Я уже не гоґвоґрю о неґкоґтоґрых друґгих веґщах. Чеґго нам счиґтатьґся, есґли в моё вреґмя быґло бюґдґжетґных деґнег знаґчиґтельґно меньґше, но заґкоґны по исґпольґзоґваґнию внеґбюґдґжетґных средств быґли поґвольґнее.
       Для меґня Лиґтинґстиґтут -- меґсґто не тольґко, как гоґвоґрят, наґмоґленґное, но и родґное. За свою жизнь я раґбоґтал, за исґклюґчеґниґем шкоґлы да неґбольґшоґго перґвичґноґго стаґжа в "Мосґковґском комґсоґмольґце" и "Комґсоґмольґской правґде", тольґко ещё в двух меґсґтах: на Госґтеґлеґраґдио, где я выґрос с корґреґсґпонґденґта до главґноґго реґдакґтоґра звуґкоґвоґго журґнаґла с плаґсґтинґкаґми "Круґгоґзор", а поґтом стал и главґным реґдакґтоґром Лиґтеґраґтурґно-драґмаґтиґчеґсґкоґго веґщаґния, и в Лиґтеґраґтурґном инґстиґтуґте. Карґтиґна везґде поґвтоґряґлась. В инґстиґтут я приґшёл старґшим преґпоґдаґваґтеґлем и стал рекґтоґром поґсле опґреґдеґлёнґных угоґвоґров и деґмоґкраґтиґчеґсґких выґбоґров. Кажґдое из этих мест раґбоґты я любґлю, поґтоґму что в них соґсреґдоґтоґчиґлась вся моя жизнь и все мои инґтеґреґсы.
       Теґперь о виґде со втоґроґго этаґжа. Раньґше, когґда я был рекґтоґром, чаґсґто в саґмом наґчаґле заґняґтий в сеґнях возґле входґных двеґрей в инґстиґтут увеґщеґвал опозґдавґших стуґденґтов. Теґперь я смоґтґрю боґлее своґбодґно на опозґдаґния и неґсданґный заґчёт по исґтоґриґчеґсґкой грамґмаґтиґке. Грамґмаґтиґку, коґнечґно, наґдо сдаґвать, но осґновґное всё-таґки у нас -- творґчеґстґво, ручґка-встаґвочґка, строчґки на буґмаґге. Я не моґгу скаґзать, что на каґфеґдґрах у нас соґбраґлись теґперь саґмые лучґшие сиґлы страґны, ведь когґда-то быґваґли здесь и Реґфорґматґский, и Ржиґга, и Шамґбиґнаґго, и леґгенґдарґный Радґциг, и Таґхо-Гоґди, и Виґноґграґдов, но и сейґчас каґфеґдґры очень сильґные. Высґшую планґку дерґжат М. Чуґдаґкоґва, Л. Скворґцов, знаґмеґниґтый слоґварґник и учеґник Ожеґгоґва, учеґник Лотґмаґна Юрий Миґнеґраґлов, учеґник Пеґтґра Ниґкоґлаґеґва Влаґдиґмир Гуґсев. И всё же соль Лиґта в каґфеґдґре лиґтеґраґтурґноґго маґсґтерґстґва. В конґце конґцов, в конґсерґваґтоґрии игґрать на скрипґке учит не теґоґреґтик, а пракґтик, и оперґное пеґние преґпоґдаґют не по учебґниґку, а пеґреґниґмаґют у стаґроґго маґсґтеґра, коґтоґрый каґкиґми-то веґдоґмыґми тольґко ему и учеґниґку приґёмаґми объґясґняґет, как дерґжать диґаґфрагґму и "поґсыґлать звук в маґсґку". Каґфеґдґра очень неґмоґлоґда, как отґмеґтиґла в своґём инґтерґвью "Лиґтеґраґтурґной Росґсии" наґша выґпуґскґниґца и отґветґстґвенґный сеґкґреґтарь приґёмґной коґмисґсии Окґсаґна Лиґсґкоґвая. Это траґдиґциґонґно -- моґлоґдёжь хоґчет ноґвых мест и двиґжеґния, но иноґгда апґломб моґлоґдёґжи преґвосґхоґдит её возґможґноґсґти. Осоґбенґность маґсґтеґра на сеґмиґнаґре не в том, чтоґбы поґблиґсґтать единґстґвенґный раз пеґред ауґдиґтоґриґей, не в том, чтоґбы доґтяґнуть сеґместр, а нужґно всеґгда быть ноґвым, инґтеґресґным, наґчиґтанґным, вдохґновґлёнґным, ежеґнеґдельґно встреґчаґясь со стуґденґтаґми на три чаґса по вторґниґкам. В этом смысґле я увеґрен в Евґгеґнии Рейґне, Олеґсе Ниґкоґлаґеґвой, Русґлаґне Киґреґеґве, Алекґсанґдґре Реґкемґчуґке и мноґгих друґгих наґших преґпоґдаґваґтеґлях. За их спиґнаґми огґромґная жиґтейґская и лиґтеґраґтурґная пракґтиґка. Это не вполґне верґно, о чём пиґшет Лиґсґкоґвая, что каґфеґдґра творґчеґстґва не обґновґляґетґся. За поґследґнее вреґмя к нам приґшли таґкие пиґсаґтеґли, как Паґвел Баґсинґский, лаґуґреґат мноґгих лиґтеґраґтурґных преґмий, канґдиґдат наґук, наш выґпуґскґник. Приґшёл Алекґсей Варґлаґмов -- лаґуґреґат Буґкеґра и преґмии Соґлжеґниґцыґна. Сейґчас я веґду пеґреґгоґвоґры о том, чтоґбы на каґфеґдґру приґшёл наш выґпуґскґник, коґтоґроґму я подґпиґсыґвал дипґлом в перґвый год своґеґго рекґторґстґва, Олег Павґлов. Блиґсґтаґтельґное имя в наґшей лиґтеґраґтуґре. Но я хоґроґшо поґмню, как очень инґтеґресґный и ещё моґлоґдой пиґсаґтель, поґслуґжив у нас на каґфеґдґре неґскольґко лет, скаґзал: это не моё. Чтоґбы преґпоґдаґвать на каґфеґдґре маґсґтерґстґва в Лиґте, наґдо иметь не тольґко жеґлаґние, но и таґлант пеґдаґгоґга, пракґтиґку и внуґтґренґнюю доґбґроґту, даґбы уметь отґбить очеґредґноґго пиґсаґтеґля-стуґденґта от цеґлоґго сеґмиґнаґра его тоґваґриґщей.
       Что ещё видґно со втоґроґго этаґжа? В инґстиґтуґте маґлоґваґто -- скаґжем укґлонґчиґво -- гласґноґсґти, рекґтор у нас чеґлоґвек молґчаґлиґвый, люґбит слуґшать, не реґаґгиґруя на гоґвоґряґщеґго, -- царґская приґвычґка. А проґрекґтоґры, виґдиґмо, поґлуґчиґли расґпоґряґжеґние молґчать. До укаґзаґний преґзиґденґта и Дуґмы ещё даґлеґко -- кто виґдел каґкие-ниґбудь штатґные, комґмерґчеґсґкие или друґгие доґкуґменґты, выґставґленґные на сайґте Лиґтинґстиґтуґта? Не отґриґцаю, моґжет быть, и не наґдо знать, скольґко поґлуґчаґет хоґзяйґстґвенґник и не доґплаґчиґваґют ли ему, чтоґбы не быґло обидґно, до уровґня гранґта, цель коґтоґроґго в перґвую очеґредь -- преґпоґдаґваґтель. Но знать хоґчетґся -- пиґсаґтель, воґобґще, чеґлоґвек люґбоґпытґстґвуґюґщий и всё отґдаст за изуґчеґние тайн чеґлоґвеґчеґсґкой приґроґды.
       5 июня, вторник. Утром доделал, наконец, интервью, вечером отошлю все Максиму.
       Как всегда, все перепутал и к трем часам поехал в Институт, защита не состоялась, она только завтра. Но встретился с Юрой Беликовым, приезжавшим на один день в Москву. Он немножко пополнел, все так же энергичен и прям. Передал Юре книгу о Вале, а потом пошел обедать в нашу столовую с начальством.
       В пять в Геологическом музее состоялось заседание клуба. На этот раз гостем был протоиерей Всеволод Чаплин. В музее выставка скульптуры -- я ее посмотрел после заседания -- все это для очень богатых интерьеров: позолоченная бронза, металл, много блеска. Столы поэтому расставлены несколько по-другому. Чаплин говорил в микрофон, слышно было плохо. Его доклад назывался -- "Церковь и общество. Проблемы, дискуссии и сотрудничество". Я задал протоиерею три вопроса, упаковав все в небольшую речь:
       -- В своем выступлении вы очень много уповали на помощь телевидения в христианском просвещении масс. Раньше церковь ограничивалась амвоном и словом священника. Меня несколько смущает подобная постановка. Не смогли ли вы эти сомнения развеять?
       -- Вы много говорили о божьих карах, которые нас ждут за неправедные поступки. Не кажется ли вам иногда, что церковь значительно суровее Господа Бога?
       -- Теперь, сказал я, вопрос, который вам, наверное, задавали неоднократно: о молодых девушках и молодых матерях, которые побесчинствовали в Храме Христа Спасителя. Почему церковь уповает на мирские власти, а не применяет свою силу? Например, отлучение от церкви. Прожить жизнь, зная, что ты лишен покровительства Господа Бога очень трудно, почти невозможно.
       Опять то, что протоиерей Чаплин говорил, было очень плохо слышно, я запомнил: кары, которые упомянуты в Ветхом Завете, значительной сильнее, чем в Новом. Или наоборот?
       После заседания очень хорошо кормили, особенно вкусна была баранина, которую я ем очень редко.
       Вечером позвонила Лариса Георгиевна Баранова-Гонченко. Завтра, в день рождения Пушкина коммунисты проводят свой митинг, посвященный его дню рождения и сохранению русского языка. Я отнекивался от выступления, Пушкин не совсем моя тема, потом все-таки согласился. Буду думать, заодно посмотрел, чем так все же недоволен верный, как Руслан, Костырко.
       "Да, я знаю: из-за того, что русская монархическая элита отказалась идти на службу большевикам, Ленину пришлось мобилизовать местечковое еврейство. И полтора миллиона евреев поняли, что их судьба зависит от того, устоит ли Россия. И они бросились на защиту советской России с яростью племени, которое получило громадную власть над этим государством. Но революция происходила с двух сторон: не только со стороны заговорщиков-революционеров, но и со стороны народа. Народ хотел перемен в не меньшей степени, чем заговорщическая элита". Ну это, предположим, мы уже читали, и этот тактический план В. И. Ленина хорошо историкам известен. С. Ю. Куняев повторяет то, что уже давно стало достоянием общественности. Но вот еще один пассаж на знакомую тему и тоже много раз в Интернете проходивший.
       "Двадцать лет органами госбезопасности руководили революционеры еврейского происхождения. Вот все кричат: "ГУЛАГ-
    ГУЛАГ-ГУЛАГ!" А кто стоял во главе ГУЛАГа? В тридцать седьмом году -- Ягода, а у него -- три заместителя: один по фамилии Берман, другой -- Раппопорт и третий -- Плинер. Двадцать седьмого ноября тысяча девятьсот тридцать шестого года в газете "Известия" опубликовали указ о награждении комиссаров госбезопасности первого, второго и третьего рангов орденами боевого Красного Знамени, Ленина и так далее. Их было сорок четыре
    человека. Из них двадцать один, то есть практически пятьдесят процентов, -- люди еврейского происхождения. Это верхушка ГУЛАГа.
    Это комиссары госбезопасности -- высший орган карательной власти. А на всех остальных -- русских, азербайджанцев, грузин, латышей, литовцев, украинцев -- приходились другие пятьдесят процентов. Такова история русской революции. И поэтому, когда в тысяча девятьсот тридцать седьмом году это неравновесие в ЧК-ОГПУ-НКВД Сталин исправил, для либералов, особенно -- еврейской ориентации, тридцать седьмой год стал самым кровавым и трагическим годом в истории России".
       К этому уже я, пытаясь сохранить некую объективность, могу добавить лишь следующее: а кто доносы писал друг на друга? Кто, не переставая, жаловался? На соседей, потому что у них на три квадратных метра площади больше? На начальника, потому что у того дома в борще была наваристая кость, на сослуживца, потому что его жена ходит в шелковом платье? Давид Самойлов замечательно в свое время сказал: "Ах, русское тиранство -- делитантство". Но продолжим проверять Куняева и Беликова на верность линии "Нового мира", в лоне которого и воспитывается наш горячий Костырко. Опять С. Куняев. На этот раз он говорит о писателях.
       "Приведу небольшую цитату из книги "Жрецы и жертвы Холокоста", где я полемизирую с Марком Дейчем: "Так что честь советского еврейства в разборках на тему "Кто виноват" спас из писателей, может быть, единственный праведник Юрий Домбровский. Да ещё в какой-то степени Валентин Катаев, если вспомнить "Уже написан Вертер" (после чего он был объявлен антисемитом). Остальные -- Борщаговский, Гроссман, Чуковская, Хенкин, Галич, Разгон (да несть им числа!), ну и конечно же Дейч с Резником, -- эти десятилетиями надрывались, чтобы всю кровь 1930-х годов взвалить на русского человека, на "вологодский конвой"...
       И наконец, последнее, и я, и Куняев можем спать спокойно, литературу оставили нам.
       "Я думаю, что, поскольку умная часть современного русофобствующего еврейства поняла, что печатная продукция и толстые литературные журналы нынче не властвуют над умами -- сейчас над умами властвует телевидение, все главенствующие позиции были захвачены в "ящике". Возьмите любые программы: там -- Якубович, Познер, Прошутинская, Соловьёв. . . Я говорю только о тех, о ком знаю определённо. Если взять двадцать более или менее популярных телепередач -- это даже хуже, чем в тридцатые годы в НКВД. Там было лишь пятьдесят процентов. А тут -- все семьдесят-восемьдесят".
       6 июня, среда. Наконец-то наша Дума приняла скандальный закон о штрафах и других административных действиях во время демонстраций и митингов. Поле для легальной оппозиционной борьбы сужается. Не приведет ли это к внезапным народным возмущениям? Закон Дума приняла чуть ли не в 12 ночи: думская оппозиция всячески сопротивлялась и, применив методы "итальянской забастовки", завалила собрание минутными "поправками", которые имела право озвучить. Оппозиция хотела бы, чтобы закон не был принят до 12 июня, когда она намечает огромный "марш недовольных". В свою очередь, Дума, подчиняющаяся советам Кремля и Белого дома, желала бы обратного: суровый закон и немедленно! Одни хотят власть поменять, другие власть не отдают. В процессе обсуждения думское большинство -- а это сплоченные, как муравьи, единороссы -- приняло закон, сокративший время для выступлений до 30 секунд. Весело живем! Приняли! Ночью этот закон прошагал по Дмитровке в Совет Федерации и уже к обеду был принят. На заседании Совета Федерации с просьбой отложить обсуждение закона выступила сенатор Нарусова, еще раньше председатель Совета по правам человека при президенте обратился к президенту поставить на закон свое "вето". Теперь интрига: как поступит Путин?
       Утро началось с сенсации. Новый министр Владимир Мединский -- ой, какой быстрый министр! -- предложил переименовать несколько московских улиц, в частности названных в честь, как он считает, "цареубийц", можно ведь их считать и борцами с самодержавием и с царизмом. В числе претендентов на новые названия и Великий князь Сергей Александрович, тот самый! "Эхо Москвы" тут же откомментировало: "Фигура очень неоднозначная"
       В институте сегодня опять защищались заочники Варламова, как быстро пролетели шесть лет. В принципе защита прошла довольно удачно, но Алексей, который пишет прекрасные и большие представления на работы, недостаточно работает с самими текстами. Я посоветовал ему, как это делаю я, проходиться по всему тексту с фломастером. Подчеркивать все штампы, безвкусицу и стилистические ошибки, а уже потом еще раз читать. А вот представление можно делать скромнее, разберутся оппоненты. Кстати, все оппоненты -- это И. Болычев, С. Агаев, А. Михальская и А. Камчатнов сегодня прекрасно работали.
       В какой-то момент защиты я побежал, как еще вчера пообещал Ларисе Георгиевне Барановой-Гонченко, на праздник, который в день рождения Пушкина КПРФ устраивала по поводу сбережения русского языка. Все это происходило с другой стороны памятника Пушкину, так сказать за его спиной. Был оркестр, хорошо пели романсы артисты оперетты, выступали функционеры-депутаты. Все выглядело довольно безвкусно, записные ораторы безбожно орали и говорили общие слова, невероятно взвинченно говорил о русском языке с привычной митинговой экзальтацией режиссер Бортко. Мне от всего, ожидая своей очереди, было даже неловко. В какой-то момент, когда некий ветеран педагогики минут на 15 завернул плоско написанную речь, я даже хотел уйти, но дотерпел. Хотел бы заметить, что все эти записные ораторы со значками депутатов были одеты в такие дорогие итальянские пиджаки, которых мне вовеки не носить. Я говорил коротко. Свое выступление я написал еще утром. Вся эта суета заняла у меня много времени, которое можно было бы использовать с большей пользой.
       "Сегодня мы празднуем не только день рождения Пушкина. Он не был физически великим. Он был небольшого роста. Его дух был велик! Его поэтический талант был огромен. Владимир Набоков, русский писатель, полагал, что по мощи и охвату в мире существует лишь два одновеликих поэта -- Шекспир и Пушкин. Пушкин невероятно много сделал для того, чтобы мы почувствовали себя русскими и единым народом. Пушкин создал не только язык, но и систему понятий, на которых мы говорим. Глядя на сегодняшнюю политическую погоду, мы сокрушаемся: "Буря мглою небо кроет..." Когда мы вспоминаем о вожде начала перестройки, мы говорим: "Властитель слабый и лукавый..." Когда мы думаем о моральной стойкости русской женщины, мы вспоминаем пушкинское: "Я другому отдана и буду век ему верна".
       Весь русский язык, вся наша речь пронизана воспоминаниями, формулами и мыслями Пушкина. Я часто вспоминаю сказку о "Рыбаке и рыбке". Когда старик и старуха уже почти жили во дворце, старухе немедленно захотелось фанты и свободного выезда за границу. Вот и живет теперь старик в старой пятиэтажке, а на отдых в Испанию ездит не он со старухой, а его внучка.
       Что мы приобрели? Платное высшее образование. Кабальную ипотеку вместо жилья. Замечательную бульварную литературу. Квалифицированную, и даже очень, медицинскую помощь за большие деньги.
       А что на это все ответил бы Пушкин? Пушкин утверждал: "Россия вспрянет ото сна". Народ и справедливость -- непобедимы!"
       До некоторой степени этот митинг, с обилием коммунистических аксессуаров и громом микрофонов, поверг меня в ужас. И не одного хорошо прилаженного к новому смыслу выразительного и всепроникающего слова! Лишь привычные формулы и до отчаяния устаревшие лозунги.
       В институте в конце дня зашел на кафедру к Л. М., там сидела Маша Зоркая, близкая подруга Олеси Николаевой. Зашел разговор об отставке мужа Олеси Александровны с поста пресс-секретаря патриарха. Маша очень все подробно, как затвержденный или внушенный рассказ, все нам поведала: про болезни и про личное прошение. Отец Александр, заболевший недавно и потерявший чуть ли не двенадцать килограммов веса, случилось это как раз перед заседанием жюри Патриаршей премии, сейчас он вроде чувствует себя хорошо, анализы никаких отклонений -- ну и слава Богу -- не нашли. Однако уже в 12-м часу ночи Интернет вдруг выкинул такое:
       Руководитель патриаршей пресс-службы протоиерей Владимир Вигилянский отправлен в отставку со своей должности. Соответствующее решение было сегодня принято Патриархом Московским и всея Руси Кириллом, сообщает РБК. На место Вигилянского назначачен диакон Александр Волков, ранее работавший замруководителя пресс-службы патриарха. Сам Вигилянский теперь будет занимать пост настоятеля храма святого Василия Великого в подмосковной деревне Зайцево.
       Эксперты связывают уход Вигилянского с должности, которую он занимал с 2005 г., с чередой скандалов, преследовавших РПЦ в последнее время. Сам он эту информацию категорически опровергает. По его словам, это было личное решение. "Я сам попросил патриарха меня освободить от этой должности, на которой я был более семи лет"  -- цитирует протоиерея "Росбалт".
       Вечером еще ездил на презентацию новой книжки Максима Лаврентьева "Писатель и смерть" в книжный магазин на площадь Дзержинского, "Библио-глобус". И зал, и обстановка нижнего этажа -- место всех презентаций, -- все очень знакомо. Такое обилие книг в этом магазине работу писателя просто обесценивает. Особенно много альбомов и всего красочного, что так любит наша публика. Народа много, Максим в черной рубашке и белых джинсах выглядел красавцем, каким он и является, и очень хорошо говорил. Тут же, на примере Максима, я понял, как тщательно надо готовиться к подобным встречам. Кстати, я, несколько позабыв, что на этой презентации много людей, которые были и на предыдущих разговорах с Максимом, повторил байку о поступлении Максима в институт. Максим, между делом, об этом тоже язвительно сказал. К счастью, в моей небольшой речи было и кое-что новое: это констатация, что Максим -- это уже сложившееся имя. Потом, через пару часов, невероятно воспитанный и тактичный Максим перезвонил мне. Я поблагодарил его за возможность у него кое-чему научиться, а он в ответ сказал, что когда ведет на публике разговоры, то ему все время кажется, что он повторяет мою манеру и даже жесты.
       7 июня, четверг. Уже четыре года, как умерла Валя. Ложился спать с думой о ней и проснулся вспоминая. Господи! Пишу утром, только пробило восемь. Сейчас схожу в фитнес, потом вернусь домой, потом на Донское кладбище, а потом в институт на новую защиту. Попутно все по тому же моему радио "Эхо Москвы" насладился маленьким политическим спектаклем. Оказывается, когда в Совете Федерации проходило без обсуждения голосование по закону о митингах, демонстрациях и репрессиях за их нарушение, с протестом выступила не только мать Ксении Собчак, но и другая мать -- Льва Пономарева. Вспомнил тут грибоедовское "и сам с ключом, и сыну ключ оставил". Но дело даже не в этом, вспомнил исторические параллели. В свое время великие князья первыми нацепили себе на грудь алые банты революционеров, а уже во время советское основными диссидентами стали детишки воеґначальников, вождей, академиков, министров, так сказать, элиты. Да, здравствует новая буржуазная элита, ей еще предстоит многое!
       Когда выходил около двенадцати с фитнеса, то купил две белых, как сказала продавщица, "метровых" розы.
       На Донском невероятный покой и тишина. Я опять отругал себя за то, что, когда была возможность достать здесь клочок земли, чтобы поставить своим родным крепкий и большой камень и чтобы в дальнейшем хватило под ним места и мне, этого не сделал. Постоял возле плиты, на которой уже для моего имени места не осталось.
    А кто потом будет возиться, чтобы заказывать новую плиту?
       Защита -- шесть человек -- проходила довольно долго. Как ни странно, лучшим в этом заводе был многострадальный ученик С.?П. -- Оширов, парень откуда-то из Сибири. В его дипломной работе была та дерзость, тот полет воображения и фантазия, которую я так ищу в своих учениках и, как правило, не нахожу.
       После защиты напросился в гости к С.?П. Там мы очень хорошо и вкусно поужинали и даже посмотрели какой-то старый фестивальный фильм Шредера из запасов Интернета -- "Богоматерь убийц". Жуткая история из колумбийской жизни. Молодежь рождается и вырастает, чтобы быть убитой. Уже дома немножко посидел за компьютером.
       8 июня, пятница. Утром проснулся в ужасном настроении, зарядку делать не стал, потому что вечером в восемь пойду на йогу, а вместо этого по рецепту В. С. принялся варить утреннюю кашу и на обед суп из привезенного с дачи щавеля. К половине одиннадцатого в мозгах развиднелось, и я сел за "новый роман" о вещах, и вдруг все стало как-то выпукло и легко. Главное -- не пересиливать возможности, и если я могу писать только о своем личном, пережитом, то, значит, надо об этом и писать. Но моя недавно зашевелившаяся идея о театре, тоже еще, как бывало раньше, с некоторыми моими, видимо, сугубо "головными" идеями не умерла, и, как ни странно, я продолжаю об этом думать. Картина Большого театра, в партере которого расположился дельфинарий, а в ложах... Вот в этом-то и загвоздка: кем населить ложи и как выправить весь роман? Много попутно думаю об очередном очерке в книгу о Зайцеве.
       Днем ездил в центр: во-первых, встретился с Егором Анашкиным и что-то говорил по тексту его какого-то родственника, который хотел бы поступить в гуманитарный вуз; потом мы вместе с Егором ходили навестить так еще и не оправившегося от инсульта Юру Авдеева. Но я сделал и еще одно важное дело: дошел от старого цирка до Кузнецкого Моста и купил целый рюкзак разных вегетарианских продуктов в открывшемся там специализированном магазине. На всех этикетках с соевым фаршем и соевым гуляшом и котлетами написано: "Произведено из генетически немодифицированных ингредиентов".
       Как же перестроился, стал современным и буржуазно-приятным центр города. Выросли административные дворцы из стекла и стали, а старые особняки превратились в частные палаццо. Центр Москвы стал удивительно разнообразно московским. Я отчетливо понимаю, какая городская окраина стоит за этими вымощенными брусчаткой тротуарами Неглинки. Ах, как со временем все это загудит...
       После фитнеса долго и счастливо занимался готовкой разных блюд из купленных на Кузнецком Мосту изысков из сои в пакетах. По радио бурно шло обсуждение самого последнего события -- Путин, жалко объясняя, что мы ни в чем не превысили тех карательных и денежных норм, которые уже имеются у западных стран, подписал закон о митингах и общественных протестах. А потом принялся смотреть футбольный матч из Польши между чехами и Россией, где мы победили со счетом 4:1. Я все-таки полагаю, что содержать несколько футбольных и хоккейных команд, которые вызывают энтузиазм у болельщиков, значительно дешевле, чем обеспечивать народ жильем и работой.
       9 июня, суббота. Утром весь изломанный и побитый проснулся после вчерашнего занятия йогой. Зарядки никакой не делал, а принялся читать "Наш современник". В журнале всегда блестящие, отвечающие моим представлениям публицистические статьи и почти нет прозы. Кстати, недавно мы с Ильей Кирилловым говорили о романе Шишкина (он прочел, а я нет), меня буквально поразило, что наши мнения -- я по старым впечатлениям -- совпали: нет мысли, только описательные и, надо сказать, неплохо сконструированные шалости, шестидесятые или семидесятые годы. Пока Евгений Шишкин будет на месте заведующего отделом прозы, он все будет равнять по себе и соизмерять со своей мелкостью.
       Итак, начал со статьи Сергея Небольсина о Петре Палиевском. Сергей всегда отличается нестандартным походом ко всему, что он сейчас пишет. О значении самого Палиевского, которому в эти месяцы исполняется 80 лет, мне говорить бессмысленно, его значение для нашей культурной и общественной жизни очевидно, но в статье Небольсина есть поразительные детали, мимо которых я не могу пройти. Вот сцена в шереметьевском аэропорту в 1978 году. Вот это и выписываю, предоставив все остальное энциклопедии.
       В зале царила толкучка. Где-то на скамейках вдруг обнаружился и Лазарь Ильич Лазарев-Шиндель из Союза писателей СССР или из "Вопросов литературы" (я этого точно не скажу, но знал его с детства и по "Литературной газете"). Тяжело раненный фронтовик, коммунист, марксист и по духу даже ифлиец, он провожал очередного члена семьи в Нью-Йорк. Толпилась еще и шумела некая чернокожая молодежь.
       Вообще, просматривалось любопытное деление среди живших страстями и идеями времени. Все, кто из колоний -- те хотели выглядеть как колонизаторы: чтобы джинсы, темные очки, пробковый шлем или панама и крайне непринужденный вид. Все из Восточной Европы -- чтобы внешне тянуть по меньшей мере на Западную; и все из ГДР -- чтобы вроде из ФРГ, Австрии или Швейцарии.
    И т. п. Поведенческие стратегии и практики.
       Прочел также утром статью Александра Разумнихина о новой книге воспоминаний Даниила Гранина. Здесь двойственность его позиции Героя Социалистического Труда и члена Ленинградского обкома партии и орденоносца сегодняшнего режима, награжденного даже высшим орденом России орденом Андрея Первозванного. Статья едкая, четко выявляющая небезвыгодное своеобразие этого положения. Цитировать из чужой статьи, хотя и занятные вещи, не стану, но есть один пассаж Разумнихина. Я об этом не догадывался. Он начинается с общего размышления о писателе, сконструированного на материале книги Даниила Гранина "Все было совсем не так", это почти припевка из Высоцкого: "Нет, ребята, все не так, все не так, ребята". Это коммунальная жизнь и детство "сына портнихи".
       "Полагаю, этот отрывок, где фигурируют невозможность писателя "повести жену в хороший ресторан" и желание "иметь маленькую отдельную квартиру", не требует комментария. Для того, чтобы согласится с Граниным, признать, что таким, как он, надо совсем мало, мне, в прошлом работнику Госкомиздата СССР, -- пишет А. Разумнихин, -- надо забыть одно существовавшее в ту пору негласное правило присуждения писателю звания Героя Социалистического Труда. Он должен был иметь такие тиражи, которые приносили советской стране многомиллионные прибыли и одновременно делали самого автора миллионером. И такими списками Госкомиздат располагал". Воистину век живи, век учись и узнавай новое об известном.
       Вот так я сидел и почитывал журнал. В двенадцать приехали Володя и Маша, я погрузил на его машину свою беговую дорожку, которой я окончательно перестал пользоваться, после того как заґґписался в фитнес-клуб и после того, как в квартире появился "велосипед", и отдал им ключи от дачи. Уже после трех, с заездом за продуктами, поехали вместе с С.?П. -- за рулем сам. На даче, в ожидании спиртного, уже во всю шла работа: косили траву и пропалывали грядки.
       10 июня, воскресенье. Проснулся около восьми, уснул после десяти, слышал, как за стеной Маша что-то втолковывала ребятам и гремел телевизор. Перед сном начал читать "Русский Дневник" Джона Стейнбека, который Станислав Куняев с гениальной прозорливостью редактора через шестьдесят лет после первой публикации вдруг печатает в "Нашем современнике". Какая удивительная и насколько точная послевоенная картина жизни в СССР -- Стейнбек побывал в России в 1947-м. Американец -- я ведь очень все хорошо помню своей молодой памятью -- не только выписал верные картины, но и написал дух советского единства и настрой народа. Какая предстает эпоха. Какие послевоенные картины народного энтузиазма и сплоченности.
       Решил опять выписать три цитаты. Это послевоенные наши города, высотные здания, Сталин и то, чего мы ныне лишены, -- курортный отдых летом.
       Американский писатель в послевоенном Киеве.
       "Мы прошли через разрушенный и уничтоженный центр города. В музее есть планы нового города. Мы все отчетливо сознавали, как жизненно важна для советского народа надежда на то, что завтра будет лучше, чем сегодня. Здесь в белом гипсе была изготовлена модель нового города. Должен вырасти грандиозный, невероятный город классических линий из белого мрамора, с огромными зданиями, колоннами, куполами, арками, гигантскими мемориалами. Гипсовая модель будущего города занимала большую часть одного из залов. Это будет Дворец Советов, это -- музей. Опять, как всегда, музей.
       Капа говорит, что музей -- это церковь русских. Им нравятся величавые и богато украшенные здания. Они любят чрезмерность. В Москве, где нет никакой надобности в строительстве небоскребов, поскольку пространство неограниченно и ландшафт этого не требует, они все-таки планируют строительство высоких зданий в нью-йоркском стиле, хотя, в отличие от Нью-Йорка, в этом нет надобности".
       Следующая цитата -- это к нашему русскому спору о личности и делах Сталина. Свидетельство из-за океана.
       "Во всей истории нет человека, которого бы так почитали при жизни. В этом отношении можно вспомнить разве что Цезаря, но мы не сомневаемся, имел ли Цезарь при жизни такой престиж, поклонение и богоподобную власть над народом, какой обладал Сталин. То, что говорит Сталин, является для народа истиной, даже если это противоречит естественному закону. Его родина уже превратилась в место паломничества. Люди, посещавшие музей, пока мы там были, переговаривались шепотом и ходили на цыпочках".
       Следующий фрагмент дневника Стейнбека, это не о модной для нынешнего письма Грузии, а о по-настоящему социальном государстве, которым была Советская Россия.
       "Поезд спустился к Черному морю и шел параллельно ему. Все побережье -- гигантский летний курорт. Каждый клочок земли занят под большой санаторий или гостиницу, и даже с утра пляжи заполнены купальщиками, ведь это место, куда приезжают отдыхать почти со всего Советского Союза.
       Теперь наш поезд, казалось, останавливался через каждые несколько футов. И на всех остановках с поезда сходили люди, которые приехали в один из санаториев. Это отдых, к которому стремятся почти все русские рабочие. Это вознаграждение за долгий тяжелый труд; здесь восстанавливается здоровье раненых и больных. Глядя на пейзаж, на спокойное море и теплый воздух, мы поняли, почему люди по всей России все время повторяли нам:
       -- Подождите, вот увидите Грузию..."
       Вечером жарили шашлык; наряду с шашлыком традиционным, кусочки замаринованного мяса, Володя на этот раз сделал и люля-кебаб, который я так люблю. Молодежь, Маша была в первых рядах, пила водку и пиво, я и С.?П. красное сухое вино. Праздник начался часов в восемь и продолжался почти до четырех. Я, как всегда, посмотрел еще какое-то американское кино и передачи по НТВ. Я так и не понял: в этих субботних и воскресных передачах об эстраде больше пиара или разоблачений? У меня все-таки возникает ощущение, что ничего безобразнее и гнуснее внутренней жизни нашей эстрады не существует. Невероятное количество продюсеров и менеджеров еврейского происхождения -- сейчас об этом говорят открыто, уже не скрываясь за русскими фамилиями.
       Часа в два ночи ребята с Машей ушли слушать музыку в машину. Я, естественно, не мог заснуть, все время думая, что же мне утром скажут омузыченные соседи. В четыре часа вышел посмотреть: музыка играет, Маша уже, оказывается, ушла в дом, а Володя и Саша под аккомпанемент ревущей музыки спят в машине как младенцы.
       11 июня, понедельник. Ну, наконец-то последовали и давно ожидаемые новости. Я никогда не думал, что Путин спустит те унижения и ту подчас несправедливость, которую допускала во время выборов по отношению к нему оппозиция. Наши шустрые демократы попали в ловушку, которую они готовили другим. Хотите суда, следствия, долгой юридической разборки? Получайте. Сегодня с утра, конечно, всезнающее "Эхо" передало, что у десяти оппозиционеров были проведены обыски и все они получили повестки на завтра в Следственный комитет. Весь день, пока я возился с рассадой и поливкой, радио говорило о тех из своих любимцев, к которым на обыск допустили адвокатов, и тех, к кому адвокаты не попали. Нормального рядового слушателя, конечно, можно удивить, что у каждого протестующего противника путинского режима уже есть наготове адвокат. Не бедные, значит, люди протестуют! Иногда адвокаты становились чем-то похожими на радиоведущих. Они, от входных дверей, вели свой репортаж и рассуждали, можно ли признать результаты обыска с понятыми, но без адвокатов или нельзя.
       Наконец -- моя грядка с луком уже прополота, помидоры в теплице уже политы -- передали, что обыски заканчиваются. У Навального обыск шел 12 часов, забрали и сложили в мешки телефоны, жесткие диски от компьютера, бумаги, говорят, даже диски с фотографиями детей. Ксении Собчак -- ей, памятующей о верности Путина памяти ее отца, -- мнилась собственная безнаказанность, однако обыск состоялся и у нее. Возможно, искали что-то связанное с "Домом два", эротической передачей, но нашли полтора миллиона евро, разложенных по конвертам. Или она сама за какие-то услуги получала деньги в конвертах, или так их разложила, чтобы кого-то благодарить за специальные услуги. Для меня, как для обывателя, здесь много вопросов. Сама знаменитая телеведущая сказала, что ее доход составляет два миллиона в год и она не доверяет банкам. Конечно, каждый имеет право не доверять системе, которую так лелеет государство, но сколько с этой суммы, если ведущая молодежной передачи и политический деятель их действительно получила, она не заплатила или заплатила налогов?
       Поздно вечером уехал с дачи, надо читать, писать Дневники, читать верстку за 2009 год, присланную Павлом Косовым, что-то приготовить себе на неделю. Наконец, нельзя запускать фитнес.
       12 июня, вторник. День так называемого, "марша миллионов". А не пишу ли я историю всех высказываний "Эха Москвы"? С утра выслушал все памятки и инструкции, которые радиостанция давала москвичам, пожелавшим в марше участвовать, и рассказала, где и как будут поставлены металлические воротца -- металлоискатели, через которые можно будет пройти на митинг. Проханов вчера по радио отчитал Ганапольского за его некоторую нетактичность, это попутно, но самое главное, как и всегда, высказал мысль государственника -- подобные собрания и митинги разрушают и государство, и единство нации. А вспомнил обо всем этом, потому что, судя по радиорассказам, сил для поддержания порядка брошено немало. Здесь и продуманная система допуска на митинги, и большое количество пропускных пунктов, и перекрытие целого ряда улиц, и огромные силы, которые, видимо, зарезервированы на случай разного рода инцидентов. Это, так сказать, экспозиция, прослушав которую, я отправился в фитнес-центр, а потом в магазин за продуктами.
       На самом "марше" была принята суровая декларация. Она включает несколько занятных пунктов: перевыборы в Думу и отставку Путина. Все это не больше, чем игра. Само шествие, по мнению устроителей "марша", собрало до 100 тысяч человек, по мнению полиции -- 18. Кадры митинга, которые показали, были не очень густые. По ТВ показали выступление Дмитрия Быкова, он иронизировал по поводу обысков и денег Собчак. Об этом ни радио, ни оппозиционеры стараются не говорить. Генерал Марков, отвечающий за информацию в полиции, сообщил, что денег -- это мои подсчеты -- в евро, американских долларах и рублях свыше 1,5 миллиона евро. Деньги расфасованы по ста пакетам. Кому Ксения собиралась их выдавать? Кстати, все мы, вероятно, думаем почти одинаково. Не успел я написать в Дневнике о налогах с этих запредельных для обывателя сумм, как в Интернете возникло сообщение, что налоговики заинтересовались, уплачены ли с этих сумм налоги.
       Приходил помогать мне с уборкой и готовить вегетарианские голубцы Игорь. Принес несколько страниц повести, которую он начал писать. Я поправил два-три абзаца, о его стихийных способностях мне известно даже из его смс-ок.
       Вечером, уже после 22-х смотрел футбол: Польша и Россия. Счет 1:1. Как мне кажется, счет оскорбительный для России, делившей Польшу три раза, и для Польши, когда-то владевшей и Киевом, и Смоленском.
       13 июня, среда. Утром нас всех порадовали тем, что после футбола состоялась грандиозная драка русских и польских болельщиков. Поляки орудовали цепями и железяками. Видимо, были подготовлены. Пишу пунктирно. Польские полицейские действовали решительно и забрали в каталажку чуть ли не 200 человек наших, но не миловали и своих, с утра заработали суды. Виноватые будут внесены в список "невъездных" в Шенгенскую зону. Днем по поводу наших болельщиков выступил МИД. В среду же начался скандал с председателем Следственного комитета Бастрыкиным. Он будто бы завез в лес и угрожал одному из сотрудников "Новой газеты". Последняя утренняя новость -- "по неосторожности" оказался разрушен компьютерный диск, на котором была запись знаменитого удара чемпиона мира Расула Мирзаева, после которого скончался какой-то московский паренек. Адвокат сказала: "Диск рассыпался и восстановлению не подлежит". Весь вопрос заключается в том, сколько лет чемпиону мира дадут, а диск -- это носитель факта.
       В три часа опять защита дипломных работ. Как в июне, однообразно выглядит мой дневник. Так что я пишу? Летопись Литинститута, нравов или что-то о себе? Я, мне кажется, в моем Дневнике самая неинтересная фигура.
       Здесь опять были две студентки А. Н. Варламова Жанна Пестова и Оксана Ткач -- это проза, обе получили по "четверке", и четверо студентов И. И. Ростовцевой -- Вера Дядькина, Павел Маркин и Кирилл Устьянцев -- тоже "четверка", но была и "тройка" -- Наталья Черненко. Дипломы перегружены, в первую очередь недоделанные мастерами, могли быть сокращения.
       Я постоянно выписываю из грандиозной монографии Бройда цитаты о Набокове и из Набокова. У меня два принципа этих выписок: или то, что мне понадобится в учебном процессе, или те черты характера Набокова, в которых я вижу и отражение своих. Не является ли эта общность, в известной мере, типической для профессии?
       Стр. 110. "Набоков часто путал имена и фамилии".
       Стр. 608. "Набоков не любил музыки, живо интересовался живописью, но был равнодушен к абстрактному искусству".
       Стр. 772. "Мои сложные сборы в дорогу,  -- писал Набоков в дневнике,  -- странно соотносятся с моими муками над сочинением предложения".
       Все просто один к одному. Не люблю современную музыку, не могу с ходу запомнить имени и фамилии, оскорбительно для человека ошибаюсь, сборы мои в дорогу мучительны, правда, я редко мучаюсь над фразой.
       14 июня, четверг. В три часа опять состоялась защита, это уже предпоследняя. Было шесть студентов Г. Н. Красникова. Еще когда Геннадий Николаевич семинар набирал, я обратил внимание, как ровно и чисто все подобраны, каждый со своим голоском, со своей интонацией. Такими же чистыми и ясными ребята оказались и на выпуске. Я бы сказал, целая небольшая школа. Вот для истории отечественной литературы списочек: Елизавета Батутова, Алексей Болдырев, Антон Копач. Все ребята получили по "четверке", оценки без натяжек. А вот трое остальных -- Роман Ненашев, Яна Соловьева, Снежана Холодова -- отличники. А как сложится уже в жизни, не знаю.
       В процессе защиты было несколько, как я их называю, "парений духа". Андрей Василевский, со ссылками на классический балет говорил о новом языке и поэзии и литературы. Я, как балетный зритель, кое-что видавший, ответил, что лучшее, что есть в современном модернистском балете, -- это скрытые цитаты из классики и Григоровича. Было занятно. Кстати, очень сегодня интересно, с полным и ясным пониманием поэзии говорил Эдуард Балашов. Должен сказать, что я с чувством обожания отношусь ко всем преподавателям, к их интеллекту и опыту, нашей кафедры. Возник небольшой конфликт у И. Ростовцевой и А. Туркова -- но это все обостренное чувство справедливости у Андрея Михайловича, который при всей своей редчайшей деликатности может так ударить, что не встанешь.
       Сегодня же позвонили из ЦДЛ -- наступает новый сезон премии "Москва--Пенне". Пришлось заезжать за целой сумкой книг. Столько уйдет время, но это единственная возможность увидеть либеральную картину современной литературы. В ЦДЛ с удивлением узнал, что мои книжки потихонечку продаются, просили следующую серию. Отвезу в понедельник.
       Вечером почти с упоением смотрел матч Ирландия--Испания. Я, по своему обыкновению, болел за самых слабых, за ирландцев, которые не забили ни одного гола, но которым гордые испанцы накидали целых четыре. Но ведь не десять! С чувством раздражения во время телевизионной трансляции слушал комментарий Андрея Голованова. У наших футбольных комментаторов две схемы освещения матчей: если это свои, то непомерное хвастовство, "вера в победу" и шапкозакидательство, если "чужие", то комментатор немедленно начинает хвалить и превозносить заведомо сильнейшего.
       15 июня, пятница -- 16 июня, суббота. Все-таки днем в пятницу уехал на дачу. Хорошо, что успел сходить в фитнес-клуб. Особенно не перегружался. В раздевалке обратил внимание на характер "мужских разговоров". Уже никаких разговоров о театре, журнальной новинке или скандальной премьере в театре -- все только о деньгах, о процентовках, платежках. Такие же разговоры по телефонам, еще занятнее разговоры с женщинами. Ощущение, что говорят роботы: одни и те же ласковые имена и словесные формулы.
       Всю субботу и воскресенье читал работы студентов-заочников, которые Юра Апенченко оставил мне в наследство. Ему успешно сделали операцию на легком в Германии еще в мае. Я с ним разговаривал пару дней назад. Даже обещал прислать характеристики на своих студентов, но семинар с заочниками остался на мне. За субботу прочел перевод повести японца Ясунари Кавабата "Снежная страна", сделанный пятикурсницей Еленой Чикония. Перевод этой повести нобелевского лауреата уже есть -- я посмотрел в Интернете, -- но студентке я благодарен за то, что повесть прочел. Невероятно просто, но сильно и для меня ново. Судя по интернетовскому образцу, перевод нашей студентки не лучший. Крошечный другой материал Чкония "Чашка чая" меня не воодушевил.
       Прочел также довольно большую работу Ю.?А. Гришанкова "Яблоневый город". Здесь в центре повествования фигура современного сезонного рабочего. Правда, без отрицательной коннотации, которая традиционно привязывалась к этому понятию в советское время. Скорее в образе этого молодого деревенского парня Бориса, мастера на все руки, есть некий протестный акцент. Удивительно, но этот акцент есть почти у всех наших студентов, особенно более зрелых заочников.
       По саду и огороду почти не работал, огурцы растут плохо. Связано это, в первую очередь, с плохими семенами, которые продают в нарядных пакетиках. Пакетики стали красочными, но государство этот сектор хозяйства уже не контролирует.
       Вечером сидел у телевизора, который (НТВ) выплевывал семейные мерзости олигархов и их бывших жен, и писал "переводные" характеристики на своих студентов. Роман опять стоит, чужая работа забивает свою собственную.
       17 июня, воскресенье. Увлекшись передачей о мерзостях нашей эстрады и настоящих и бывших жен олигархов, пропустил, оказывается, основное, самое главное: наши вчера играли с греками. Сегодня по радио господин Фурсенко, брат того Фурсенко, который реформировал нашу, безукоризненно работавшую систему образования, сказал, что наши футболисты проиграли грекам потому, что греки плохо играли, мы поэтому не могли показать свое виртуозное умение. Вот у испанцев, когда они осмысленно перекидывали в одно касание мяч друг от друга, когда бегали, как кони, и понимали друг друга, как братья, есть это виртуозное умение. Но испанская команда в основном и составлена из испанцев, практически из одной команды, из Барселоны. А у нас -- капитан живет в Англии и работает там, всех остальных выдрали из разных мест. Огромная страна с десятком институтов физкультуры, и тренера могли отыскать только в крошечной Голландии. Это так же показательно, имея огромные ресурсы, наш президент ездит на автомобиле иностранного производства. Не было фанты и кока-колы, но и в Китай, и в Вашингтон во время визитов первых наших лиц привозили очень выигрышно казавшуюся "Чайку". Впрочем, в Кремле, в Грановитой палате тоже не русские стоят царские раззолоченные карты, а французские и английские. О любимое наше Средневековье!
       Утро, пока бродил по участку и устраивал точечный полив в теплице с помидорами, а радио гремело, было интересным. Сначала детские передачи, которые я так люблю, а потом и Ксения Ларина. Превозмогая обожание, она разговаривала с режиссером Кириллом Серебренниковым. Кроме чего-то фундаментального было много текущих театральных историй. Например, что новый режиссер театра Ермоловой Олег Меньшиков снял из репертуара чуть ли не 26 спектаклей. Дай Бог и ему и театру счастье, но это мне напоминает перестройку. Пользуюсь автомобильной аналогией -- на ЗИЛе сейчас, кажется, выпускается "Рено". Среди прочего было сказано, что театр под руководством Олега Павловича Табакова, театр Евгения Миронова, был назван еще один театр, но я выпустил его из памяти -- это театры осознанно ориентированы на буржуазного продвинутого зрителя. Ну, вот и дождались. Вот тебе и социально ориентированное государство!
       Чтобы не стоять два часа перед ремонтируемым мостом, уехал с дачи уже в два часа и довольно быстро долетел до Москвы. Вечером ходил на фитнес, а потом смотрел НТВ-шников. Это все увлекательные разговоры с оппозицией. Занятно, что прозвучало новое определение "Единой России" -- партия бизнеса.
       18 июня, понедельник. Мне что, каждый день начинать с песни об одном из двух Фурсенок? Утром едкое "Эхо" под грецкий орех разделало футбольного руководителя. Даже провели голосование, не пора ли ему досрочно уйти из руководства федерации? У него, правда, по уставу еще впереди три с половиной года, но говорят о досрочных перевыборах. Что касается мнения слушателей радио, то чуть ли не девяносто шесть процентов предлагают и второго брата отправить в отставку. Правда, фамилия непотопляемая: братик, который так весело экспериментировал с лучшим когда-то в мире образованием, сейчас помощник президента. Образование обозревает как орел с самого верха. Говорили еще, что Ксении Собчак может быть предъявлено обвинение в неуплате налогов. Одновременно разъяснили закон, который составлен -- а депутаты кто! -- таким образом, чтобы неплательщик ограничился лишь первым испугом, особенно если он не платит впервые!
       За час до последней в этом году защиты дипломов пришлось собирать преподавателей, участвовавших в защите в мае. Пришел, как высший судья, и А. М. Турков. В тот день защищались поэты, за председателя сидел А. В. Василевский. Я хорошо помню обстоятельства той защиты. Мы все имели неосторожность поставить "тройку" Сергею Гоникбергу, молодому парню, ученику И. И. Ростовцевой. Но конфликт возник только теперь. Что предшествовало? Здесь уж все вспоминали, что помнили. Разговор Надежды Васильевны, заведующей учебной частью, и Инны Иваґновґны, мастера. Ростовцева жаловалась, что Гоникберг очень слаб. Естественно, никто и ничего бы и не вспомнил, если бы не конфликт. Но на самой защите были две разгромные рецензии -- С. М. Казначеева и А. П. Торопцева. В одной из них предлагалось диплом не принимать. Помнится, на защите, несколько укоряя
    И. И. в слишком обширном дипломе, который можно было почистить, убрать слабые места, сделать компактнее, я, тем не менее, говорил, приводя отдельные цитаты, что у Гоникберга есть некий поэтический дар. Он кое-что видит, но не умеет доделать стиха. В подтексте осталось: в этом ему мастер не помогает. Здесь была определенная объективность. Ростовцева -- теоретик, а не практик. Я, как заведующий кафедрой, пытаюсь все снивелировать. Как только после окончания защит мы пришли на кафедру, я сразу же, чтобы не возникло слово "двойка", до обсуждений, сказал:
    Гоникбергу -- "тройку". Я боялся, что кто-то из оппонентов мог упереться. И тут И. И., спасая честь своего академического мундира, позволила со мною не согласиться -- "четверку", "хорошо". Тем не менее, опросив всех, и прислушиваясь главным образом к мнению оппонентов и председателя комиссии (поэта по характеру дарования и опытному оценщику -- все-таки Василевский редактор центрального литературного журнала) мы поставили самоуверенному малому "удовлетворительно".
       Несколько дней назад Сергей пришел к ректору с двумя обидами: ему показалось, что "тройку" ему поставили, текстов не читая, а вторая -- якобы даже не обида, а некая скрытая угроза: защита дипломов прошла, дескать, до госэкзаменов. Такую практику инструкции не поддерживают, но существует специфика вуза и особенности учебного процесса. Оставляю в стороне, откуда наш выпускник узнал некоторые тонкости.
       Это все присказки. Сегодня собрались в прежнем составе, но с прибавлением М. Ю. Стояновского. Ректор, видимо как обычно, оказался в делах. Уже высказанные аргументы не привожу. Говорили и Казначеев, и Торопцев. Василевский пояснил, что уровень оценок часто зависит и общего уровня защищавшихся в тот день. Говорил и я, в первую очередь о том, что спасли молодца от "двойки".
       Не могу кого-нибудь из преподавателей обвинять в подзуживании бедного парня, но на этом совещании Инна Ивановна упорствовала в своем амбициозном желании получить для своего студента "четверку". Будто обещала или произвела его на семинаре в гении. Пришлось снова уже при Стояновском тряхнуть аргументами. Благо здесь был и Торопцев, и Казначеев -- оба с просторными рецензиями. Последний аргумент в дискуссии был за А. М. Турковым. Он потихонечку во время наших споров листал дипломную работу. Он сказал приблизительно так: дескать, даже он, Турков, достаточно критически относящийся к деятельности Б. Н. Ельцина, не смог бы говорить о покойном в таком тоне:
       Умер великий вождь,
       Беспалый и пьяный,
       Славой победы над варварами влекомый,
       Двери открывший в храм
       Вечному хаму,
       Ныне  лежит во гробе
       В склепе Лужкова.
      
       Нам запретили о мёртвых
       Глаголить плохо
       Людях, но ведь из правил есть исключенья.
       К тому же, к чему заперты --
       Скользя, эпоха
       Вихрем прошелестела,
       И уж не петь мне.
       Ах, эти упорные и настойчивые ученые дамы. Я, между тем, взял личное дело молодого поэта. На этюде, который он писал шесть лет назад во время приемных испытаний, рукой Инны Ивановны стоит почти безнадежное " - ", и неуверенное " + " и опять-таки ее роспись. Значит, она сама колебалась, брать ли молодого человека к себе в семинар или не брать, не могла нащупать потенциал. Такие вот грустные дела.
       На этот раз защита прошла донельзя удачно. Было две "пятерки" -- Алсу Шамсуварова "Проза про жизнь" и Ульяна Волохова "Сто первый километр" (цикл рассказов). Здесь мы чуть-чуть натянули. О Волоховой очень точно и хорошо говорил Павел Басинский. Он отметил у Волоховой типичные черты русской прозы, с ее презумпцией страдания за всех. Вообще, я каждый раз умиляюсь, слушая наших преподавателей. Много нужно времени и сил, чтобы вывести подобную литературоцентричную породу людей. Елена Токарева, Елена Железнова получили по "четверке".
       Лучшим в этом дивизионе дипломников был не самый молодой ВикторТиматков. Все отмечали его очень простой русский язык.
       19 июня, вторник. Утром передали, что сформулирован длинный список наблюдательного совета Общественного телевидения. Кажется, это 25 персон, от этого числа власть оставит лишь 19 и "приплюсует" сюда имя председателя. А вот когда назвали ряд людей, вошедших в этот пусть и большой список, я порадовался, что не влез в эту кашу. Дело в том, что недели две назад мне позвонили из моего Общества книголюбов. Дескать, С. Н., мы предполагаем выдвинуть вас в этот совет Общественного телевидения. Я даже сначала согласился, съездил за анкетой, но все застопорилось, когда нужно было брать у нотариуса доверенность или ехать самому за получением справки об отсутствии судимости. Времени не было, но самое главное, меня затерзали раздумья. А что из себя будет представлять это Общественное телевидение, управляемое советом? Я, много лет проработав на Всесоюзном радио, уверен, что все решает один человек -- главный редактор. Пример у меня собственный: я пришел в большой коллектив в литдрамвещание, никого не увольнял, и холодная, консервативная редакция вдруг забурлила и стала застрельщиком всего вещания. В общем, к нотариусу я не ходил, общественных нагрузок у меня и так хватает, а сегодня появился список членов совета, который сейчас комментируют. Ну то, что здесь есть Олег Павлович Табаков -- это понятно, он везде. А дальше -- знаменитый котовод Куклачев и самые мощные в стране писательские силы -- писательница Донцова и писательница Устинова. Какие здесь могут быть комментарии? Умница В.?Позґнер?-- отказался. О себе -- слава Богу, не вляпался.
       Утром ездил в Институт, проводил семинар с пятикурсниками Ю. Апенченко. Отнес еще две пачки книги "Валентина" в книжную лавку. Кстати, в Интернете есть список моих книг и их чудовищная, грабительская стоимость. "Валентина" -- 500 рублей. "Твербуль" -- 475 рублей. "Смерть титана" -- 432 рубля. "Маркиз" -- 399 рублей. "Дневники-2004" -- 379. "Дневники-2009" -- 353. "Власть слова" -- 271. "Маркиз" также в разных магазинах идет как подарочное издание -- от 581 до 675 рублей. Поставил два зачета, трем девицам, в том числе и переводчице, о которой писал, зачет поставил условно, с переаттестацией осенью. Надо бы было остаться на презентацию альманаха, который выпускает Рекемчук, но плохо себя почувствовал, вернулся домой.
       Резал на кухне окрошку, слушал, как адвокат Михаил Барщевский -- слуга народа и власти -- комментирует обыск у Ксении Анатольевны Собчак. Все, конечно, недовольны изъятию у нее больших денежных сумм, разложенных по конвертам, и готовят для нее разумные ответы для следственных органов, которые слишком много хотят знать. Именно это надоумило меня прочесть статью публициста Исраэля Шамира, которую мне предложил посмотреть, зная мой интерес к подобным вещам, один из наших преподавателей. "Вопрос о законности или незаконности хранения налички в особо крупных размерах вообще не должен нас занимать. Еврейский анекдот рассказывает о женщине, принесшей селедку к раввину и спросившей, кошерная ли она. "Кошерная, но воґняет", -- ответил раввин. Мы не знаем, кошерные ли эти деньги, но они смердят". Как все-таки обилен Интернет! А разве я могу обойтись без цитирования!
       "Честные люди не хранят честно нажитые деньги наличкой под матрасом. Это делают наркодилеры, воры, проститутки, террористы, неплательщики налогов. Такое количество нала уже само по себе криминально в большинстве так называемых "цивилизованных" стран после принятия законов против отмывания денег в 2001 году". Как все-таки интересно читать чужую любопытную публицистику, сколько узнаешь!
       "В кругах московского бомонда ее стали звать "Ксюшей Общак", намекая, что нал в ее распоряжении шел на нужды оранжевого фонда. Мы не знаем, так ли это. Дочка покойного мэра Ленинграда-Петербурга, который приватизировал половину города не без интереса для себя и спасся от тюрьмы только благодаря бегству за границу, наверняка может и сама финансировать революции, хотя навряд ли станет. Она выросла в криминальной группировке, которая делала российскую политику коробками из-под ксерокса, полными долларов".
       Вечером по каналу "Mezzo" слушал классическую музыку, недолго. Обратил внимание, что последнее время большинство дирижеров стали еще и телевизионными деятелями -- они все на своем лице вызывают соответствующие переживания. Эта искусственность для опытного зрителя очевидна.
       20 июня, среда. Утром отгулял в фитнесе, к сожалению две недели йоги не будет -- замечательный тренер Владимир Буйневич, который с редким энтузиазмом по два часа за время занятий пьет из нас соки, уехал в отпуск. Значит, встречусь с ним только в июле, когда вернусь из Испании. Это опять С.?П., который, в отличие от меня умеет планировать будущее, предложил мне компанию. И, слава Богу, у меня не будет забот с вещами, языком в гостинице и ресторане, обществом и дорожными хлопотами. Какое счастье после московской нервной суеты десять дней просидеть в автобусе.
       Собственно, после этой физической разминки целый день проґґсидел дома над версткой "Дневника-2006". Как правильно, что я придержал с его печатаньем, кое-какие институтские страсти утряслись, но и сейчас он при появлении из печати вызовет некоторое внутри института волнение. Но я в том возрасте, когда нет смысла править правду момента в соответствии с сегодняшней конъюнктурой. Литературная формула, придуманная покойным Юрой Додолевым -- "что было, то было" -- для меня действует неизменно. Решил каждый день до отъезда читать по одному месяцу. Повторяю, раньше бы я лишь просмотрел корректорскую правку, которую внесла Таня Скворцова, а вот нынче после уроков, которые я извлек из книги о Набокове, внимательно читаю сам. Но, правда, мне и самому интересно, подробности возникают замечательные. Это ведь тот год, когда я перестал быть ректором, а авторитет в новом качестве надо было завоевывать. Но зато открылась такая панорама лиц в новом освещении! Неужели я все забыл и простил!
       Вечером довольно рано лег спать, несмотря на то, что у меня целая сумка чтения для конкурса Пенне, перед сном взял новый роман Эдуарда Лимонова "Сыры". Как просто, как значительно, как захватывающе, как человечно. Ну, могу же я читать не только то, что, якобы, читать нужно, но читать, что мне нравится!
       21 июня, четверг. После двух часов чтения верстки, "Дневников-2006" во время завтрака открыл вчерашнюю "Российскую газету". Здесь большая статья Павла Басинского о попытке Вани Переверзева выселить из знаменитого особняка на Поварской журнал "Дружба народов". Я об этом уже писал в Дневнике, когда пришел в редакцию журнала и не только не обнаружил ее на привычном месте, но вообще еле ее отыскал. Собственно, вся эта Международная организация, сделавшаяся по воле сухой юриспруденции правопреемницей Союза писателей СССР, уже давно стала выморочной, ибо, по сути, обслуживает не пространство, когда-то знаменитое своей литературой, а лишь несколько членов так называемого президиума или правления. Кто постоянно ездит по различным странам и встречается с зарубежными коллегами? Где крупные писатели? Все это смешно. Весь знаменитый особняк превратился в один огромный ресторан, арендные деньги с которого идут на обслуживание небольшой группы людей. Литература пропахла шашлычным соусом. Вторую статью на полосе "Культура" в "РГ" пропускаю. Это обычная колонка М.?Е. Швыдкого, в которой традиционного обнаруживается стремление нравиться не только интеллигенции, но и власти, которая его так неплохо содержит. В этом отношении М.?Е. очень схож с другим общественным деятелем, с адвокатом Михаилом Барщевским. На этот раз М.?Е. пишет о концерте в Астане по случаю завершения международного форума "Евразийская культура в новом мире". Статья несколько напоминает аналогичные статьи в газете ЦК КПСС "Советская культура" -- все очень хорошо! Правда, эта газета никогда бы не позволила, даже со ссылкой на Льва Гумилева, говорить, что "пассионарность русского народа была связана с рабской психологией".
       В три часа в Институте началась церемонию вручения дипломов. Я чуть ли не плакал: уходят навсегда Маша Бессмертная, Антон Яковлев и Света Глазкова. Церемония прошла на редкость сердечно. В президиуме сидели три ректора -- кроме меня с Тарасовым, еще и Евгений Сидоров. Я вспомнил свою старую мысль о быстром интеллектуальном взрослении, но замедленном художественном, наших студентов и на этом построил свое выступление. Никогда еще я не получал так много цветов. Все, естественно, раздал нашим женщинам.
       До собрания говорил с Сидоровым -- он рассказал мне о своем выступлении на презентации альманаха Рекемчука. В общем, Женя сказал то, что мелькнуло и у меня в сознании, когда я этот альманах просмотрел: это не институтское дело, а только семинара Рекемчука, куда чуть добавили стихов студентов Олеси Николаевой и Галины Седых. Много проходит мимо кафедры. Я понимаю, потому что побаиваются моего довольно строгого суда. Женя рассказывал и о своеобразном выступлении Гали Седых на конференции о Белле Ахмадулиной в Пушкинском музее среди очень именитых и ученых гостей. У всех сложилось впечатление, что Галя выступает от имени Института.
       22 июня, пятница -- 23 июня, суббота -- 24 июня воскресенье. Ну в пятницу, уже днем, как обычно, выехал на дачу. Самое главное, что и до пятницы, и в субботу, и в воскресенье читаю верстку дневника за 2006 год. А тем временем столько всего ускользает. Наверное, самое интересное -- в политике. Уже после голосования закона о выборах губернаторов власть невероятно элегантно закон обошла. Не дожидаясь альтернативных выборов, пока действовало старое законодательство, некоторых губернаторов переназначили. Теперь принят новый закон -- о выборах мэра Москвы. Возможно даже самовыдвижение. Но и этот закон обложен такими условиями, что ни одному самовыдвиженцу, не обладающему целым штабом и массой денег, не выдюжить. По Москве, например, надо заручиться согласием и поддержкой чуть ли не сотни муниципальных депутатов. Даже КПСС со своей знаменитой шестой статьей в Конституции так судорожно не держалась за власть. Но и это не все, надо бы сказать точнее: так панически не боялась, что эту власть скинут.
       25 июня, понедельник. Сегодня в три будут вручать дипломы заочникам. Ребята еще на той недели принесли и мне трогательное приглашение. Выехал из дома довольно рано, сразу после двенадцати. Еще надо было подписать книги -- что-то экземпляров 60 моего старого сочинения "Власть слова", -- которые я решил подарить нынешним выпускникам. Книги в ректорате на заочке были уже с надписями: такому-то и такому в день окончания Литературного института. Теперь нужен мой автограф. Все это своим уставным почерком сама написала Зоя Михайловна Кочеткова, декан.
    В каком-то смысле она как клушка над своими студентами. Я отмечаю только, что всегда она присутствует на всех защитах своих студентов.
       Церемония вручения прошла с редкой сердечностью. Я опять что-то говорил, естественно, что я делаю всегда, стараясь не повторяться. Опять была небольшая выпивка после собрания. Я опять за рулем, но съел бутерброд с красной рыбой.
       Из других событий -- получил книгу от Гали Ахметовой "Живой литературный текст" с рядом статей о межтекстовых связях в современной литературе. Мельком просмотрел большую статью о "Маркизе", увидел еще несколько других статей об иных авторах и подумал: вот человек сидит где-то в глуши, почти на границе с Китаем, во всяком случае, не в центре с бьющей через край интеллектуальной жизнью, а делает, и делает качественно и быстро, ту работу, которую не делают наши московские специалисты. Естественно, я в первую очередь подумал о наших институтских ученых. Хотел последнее слово заключить в кавычки, но потом раздумал.
       Было еще одно "литературное событие" и несколько общественных. Из "литературных" -- это разговор с Олесей Александровной. Чтобы оставить ей полную ставку, я специально дал ей возможность добирать в этом году семинар. Но она, оказывается, пятого уезжает с мужем на отдых. "Вы уж, Сергей Николаевич, за меня почитайте этюды". Кое-что во время вечернего разговора ей сказал довольно резко. А у меня все так -- то за И. Л. Вишневской я веду полгода семинар, то работаю председателем комиссии на защитах, то веду семинары за Юру Апенченко. А впереди у меня у самого не очень-то много.
       Из дел общенародных -- кажется, уходит со своего поста и второй Фурсенко, футбольный. Кроме проигрыша нашей сборной, его обвиняют в лоббировании самого дорогого тренера последнего чемпионата Европы Дика Адвоката и в скверной работе с командой, презрительно относящейся к болельщикам. Закормленные ребята. Кроме этого, сегодня, когда ехал на работу, по радио-FM слышал об одном чиновнике, директоре одного из сибирских промышленных комбинатов, связанных с переработкой и атомного топлива, уличенном в коррупции в "особо крупных размерах". При обыске у него обнаружили 80 миллионов рублей и 3 кг золота. Размах просто сибирский.
       26 июня, вторник. Утром все-таки набрался решимости и пошел в фитнес-центр. Все обстояло нормально, я бы сказал как всегда, если бы ни одно: я, кажется, подсел на передачи, которые по радио ведет профессор Жаринов. Передачами этими меня снабдил, как и всегда, Сергей Петрович. В своих передачах профессор Жаринов рассказывает о привычных тайнах Европы и нашей цивилизации. Это Возрождение, холера в Европе, папская власть, Парацельс, протестантизм и Лютер и многое другое. И тут убеждаюсь, что нет у меня университетского образования, ничего я из этого обширного культурного фона нашей цивилизации не знаю, ничего не читал, в университете учили плохо и поверхностно.
       Дома прочел две работы, сданные на конкурс, на публицистику. Как ни странно, обе работы достаточно интересные, хотя по сути вторичны, т. е. сделаны на основе книжных материалов.
       27 июня, среда. Разговаривал по телефону с Юрой Апенченко, он все еще в Германии, у дочерей и пробудет до конца августа. Кажется, операция прошла довольно успешно. Я спросил Юру, не постригли ли его, имея в виду, что обычно при химиотерапии у пациента выпадают волосы. Кажется, все в порядке, раз в неделю врачи его колют чем-то другим.
       Уже в половине десятого выехал из дома. В одиннадцать в Доме журналистов должно начаться заседание Общественной коллегии по жалобам на прессу. Москва, как всегда, полна машин, а особенно центр, поэтому -- и потом убедился, что правильно сделал, -- машину поставил в институте, а в Дом журналистов пошел по бульварам пешком. Кстати, на Никитском бульваре теперь, как раньше, машину уже не поставишь. Обычно, когда еду в театр Маяковского или в Консерваторию, я именно здесь машину и оставляю. На новеньком театре Марка Розовского, где раньше жил Огарев, а потом был Кинотеатр повторного фильма, висит бесконечное количество афиш, и на каждой с разинутым в улыбке ртом главный режиссер Марк Розовский. Это болезнь наших главных режиссеров -- свой театр обклеивать своими портретами.
       Коллегию на этот раз созвали по поводу жалобы на НТВ правозащитника и исполнительного директора ООД "За права человека" Льва Пономарева и правозащитницы, члена Общественной палаты и президента Фонда "Холокост" Аллы Гербер. Алла, моя старая с Валей знакомая, из нашей молодости. Это жалоба "на нарушение журналистской этики, публичную клевету и диффамацию". К этим двум протестующим общественным деятелям примкнули со своим особым заявлением Алексей Симонов, президент Фонда защиты гласности, и Павел Гутионтов, председатель Комитета по защите свободы слова и прав журналистов. Вполне понятно, что их неприятие и раздражение вызвали передачи НТВ, связанные с митингами и протестами, -- "Анатомия протеста" и "Заграница им поможет".
       Дискуссия в самом начале была интересной -- к сожалению, не было ни самой Аллы Гербер, ни Павла Гутионтова. Для себя, прочитав экспертное заключение, я выделил четыре для меня бесспорных момента: а) несбалансированность всех "за" и "против" -- тенденциозность передач; б) инсценировки, выданные за натурные съемки -- об этом очень хорошо в прессе сказал Павел Лобков, я ему, как профессионалу и как сам профессионал в этом деле, верю; в) незаконное получение информации. Об этом тоже очень хорошо было написано в заключение. Но с этим я сталкивался и сам, когда, помню, приехало ко мне НТВ по поводу брата покойной Раисы Горбачевой, который учился у нас в институте. Они спрашивали у меня обо всем, но нужна им была фраза о КГБ.
       В процессе дискуссии особенно Пономарев сокрушался, что после внушений телевидения народ начинает верить, что любая протестная акция всегда возникает на деньги иностранного государства. Вот тут мне и удалось довольно удачно вставить реплику. За последние годы наша пресса, вспоминая революцию 1917 года, ленинский вагон, да и Польскую революцию, внушила народу, что по-другому, как на деньги, зарубежного супостата, революция и не делается. Так что с этим теперь уже ничего не поделаешь, за что боролись, на то и напоролись.
       28 июня, четверг. Несколько дней назад по телефону позвонил Андрей Мальгин -- они с Леной на несколько дней приехали из Италии в Москву. Это какие-то формальные дела, я не очень разобрался, или паспорт или что-то похожее. Квартиру они уже продали, когда приезжают, останавливаются за городом, у себя на даче, это даже, скорее, загородный дом. Я был у них и загородом. Решились Лена и Андрей на переезд после трагической смерти их дочери. Тогда они усыновили очень милого таджикского мальчонку и переехали под Флоренцию. Много раз звали меня на недельку к себе, но я так и не собрался. Теперь под итальянским солнцем воспитывают сына.
       Мальгин один из очень талантливых и острых людей, из всех, которых я знал. В Москве у него, как я понимаю, есть еще и творческие дела. Валерий Усков, кинорежиссер, который дружил с Валей, снимает по сценарию Андрея телевизионный сериал. Андрей замечательно информированный человек, встреча с ним -- это целый ворох сведений, акцентов, историй. Я слушаю его всегда, как провозвестника новостей. Именно на сегодня, несколько дней назад мы договорились встретиться, но не утром -- Андрей должен еще приехать из загорода.
       Я так и рассчитал, что к десяти подъеду к Зайцеву в Дом моды. Зайцев через Николая Головина звал меня к десяти на завтрак. Маэстро приезжает из своего загородного имения рано, занимается на свежую голову делами, а в десять у себя в кабинете завтракает. У нас уже давно есть договоренность, что к его юбилею в марте следующего года я напишу о нем книгу. Собственно два очерка о Зайцеве уже написаны и прошли в "Литературной газете", а два или три я должен написать где-то в этом году. Я еду с визитом, но одновременно собираю и материал.
       "Званый завтрак" не описываю, наверное, это все будет в книге. Завтрак состоялся в кабинете -- и наша стариковская овсяная каша, творог, сыр, кофе, конфеты и парадная банка красной икры. Я не отказывался ни от чего. Попутно много расспрашивал о технологии замыслов, о конъюнктуре в их мире, а главное, о его работе с театральными режиссерами. Здесь для мне внезапно всплыло, что знаменитую постановку Плучека "Женитьба Фигоро" в театре Сатиры оформлял именно Слава Зайцев.
       С Мальгиным встретились на Каретном ряду, я довольно удачно поставил машину, и вместе отправились пить кофе в ближайшее, на углу кафе. Говорили о московской жизни, скрытую чиновничью и привилегированно часть которой Андрей знает лучше, чем я. Когда вышли на Садовое кольцо, я -- это уже в процессе разговора -- указал на огромную этажерку, которая уже много лет строится на углу Долгоруковской и Садового кольца и спросил, кто же это много лет строит. Андрей, будто был готов к моему вопросу, сразу же ответил: Сергей Полонский. Тут же последовали и разъяснения, начал строить, но, оказалось, что бумаги на землю или что-то подобное не до конца были оформлены. Андрей довольно долго рассказывал мне о чудесах, которые творятся на нашем телевидении. Как у него принимали сценарий, как пытались убрать из титров его фамилию, не показав ему, из сценария убирали сцены и переименовывали действующих лиц. Скрывали сценариста от режиссера -- вместе они уже были силой, которая могла и протестовать. В общем, почти фокусы Кио. Рассказал Андрей и сюжет своего сериала -- сталинская эпоха, предательство интеллигенции, аресты, работа органов. Я очень захотел этот фильм посмотреть. Подарил Андрею несколько своих книг -- читать, наверное, будет Лена. Писатели только пишут, читают их жены и потом рассказывают писателям.
       Был еще итоговый ученый совет, -- везде успел, потому что на машине и начало лета -- машин в Москве стало поменьше -- но я торопился домой: играли Италия и Испания. Успел прочесть еще двух девиц, которые собрались идти на публицистику. Средне.
       30 июня, суббота. Начну с признания, что это уже не вполне дневник. С большим трудом почти через год выуживаю из себя и формирую прежние впечатления. Как обычно, подвела технология, о прекрасное время, когда ты ни на что не надеялся, а только на авторучку и блокнот. Тогда ничего не терялось и ничего не пропадало. Если о технологии, то я только первых лет восемь писал свои дневники на бумаге, дальше пошел компьютер. Правда, именно компьютеру я обязан тем, что дневники, которые, я думал, так и будут похоронены в моих архивах, стали явлением публичным. Довольно случайно один из файлов дневников оказался напечатанным на бумаге. И тут, уже как профессионал, я обнаружил, что это то, что мы называем текстом. Причем текст, имеющий тенденцию быть публичным. Так, собственно, и начались Дневники. Потом компьютеры стали усовершенствоваться, я стал брать с собой в дорогу маленький компьютер, в котором соединилось всё: и кинокамера, и фотоаппарат, и телефон, и Интернет, и многое другое, чем я никогда не умел пользоваться. На этом маленьком компьютере я и писал все свое путешествие по Португалии. В Португалию я стремился попасть, как ни в одну страну мира. Это была одна из самых последних поездок за границу моей покойной жены. Она с таким восторгам рассказывала о Лиссабоне, о Коимбре, городе университета и студентов, что я заболел этим путешествием. Но главным для меня была какая-то мистическая встреча с навсегда минувшим. Именно эти записи за несколько дней я почти все по ошибке размагнитил. Но впечатления были сильны и память это тоже компьютер, основные файлы в виде бледных теней остались. Были еще первоначальные наброски.
       В программе, которую дает турагентство, стояло: "Прибытие в аэропорт в Барселону". Но сначала -- вылет. Рейс был утренний из Домодедова. Задержка небольшая, но в зале ожидания сразу почувствовалось, что мы еще на родине. Народ в летнее время, как правило, с детьми, замотался, сесть некуда, сразу же стало ясно, что большая часть предназначенной для пассажиров площади отдана несчитанным ларькам и дьюти-фри. Приоритет выгоде, а не удобству пассажиров. В потерянных файлах, наверное, есть, что я в дороге читал и чем кормили. Все это, конечно, позабыто, но в Барселоне (это начальный пункт маршрута) довольно долго собирались по группам. Ждали, правда, недолго рейсы из других русских городов. Может быть, мне будет позволено на старый лад называть Российскую Федерацию Россией.
       Это всегда занятно -- кто будет спутниками, какой появится гид. В прошлый раз был замечательный парень, окончивший университет в Твери. Но в качестве гида пока появилась дама, которая объяснила, где магазины, когда и где она нас будет кормить -- это уж мы не пропустим, и распустила до вечера. Вечером -- всем раздали билеты -- мы на поезде уезжаем в Мадрид. Нам даже облегчили туристскую жизнь. Вещи сразу же из аэропорта отвезли на вокзал, никакой возни с отелем и распаковыванием чемоданов. На вокзале довольно долго изучали испанскую систему, как сдавать вещи в боксы камеры хранения.
       Барселона -- город уже знакомый и с давней историей. В своих достопримечательностях город нескончаем. Недаром в прошлый раз довольно спокойно решил не идти внутрь знаменитого собора Саграда Фамилия. Во-первых, старая моя песня -- это повод приехать еще раз. Существовало и второе: впечатление было так велико, что, казалось, внутренний вид этого грандиозного, но не до конца построенного здания, могло его поколебать. Внутри собор, его летучий интерьер, значит для мировой художественной мысли не меньше, чем его невероятная архитектура. Но при всей своей выразительности ошарашивающий интерьер продуман с немыслимой тщательностью. Вот он, тот часто невнятный и многосложный модерн, который здесь становится неповторимой классикой. Ощущение легкости и летучести этой груды металла и бетона. Не улететь бы вместе с ним.
       Как и прошлый раз прошлись по Рамбле -- это бульвар от центра, от сквера с фонтанами и символической скульптурой, ограниченного огромными магазинами (так ни разу ни в один магазин и не зашел) до набережной, до памятника Колумбу. Мореплавателю-генуэзцу со своей высоченной колонны прекрасно видно, как с утра до ночи кипит, торгует, жульничает и веселится плотно набитая, как баранья кишка вкусной начинкой, Рамбля. В середине бульвара существует, примеченный еще раньше, небольшой переулок, в котором стоит один из дворцов, построенный все тем же знаменитым Гауди по заказу землевладельца и промышленника Эусебиа Гуэля. Описать, как приснившийся сон, почти невозможно. Здесь плотно увязана испанская древняя парадность с мрачностью изысканного декора. На очень небольшой площади бывшей маслобойни Гауди выстроил целый дворец. Недаром во время строительства дворца здесь побывал король и провел три часа. Укоренял легенду?
       Здесь все диковинно: зал для приема гостей и тут же домашняя часовня, скрытая за огромными декоративными ставнями. Не знаешь, чему больше удивляться: высоте идущего через несколько этажей зала или подвалу со встроенной в него конюшней и каретным сараем. В отличие от сегодняшнего времени, где красота лишь подчеркивает, как в унитазе, функциональность, здесь и ванная комната и унитаз -- это мир непростых образов и даже переплетений смыслов. Все это долго будет жить, существовать в сознании, маркируя подлинную гениальность и самобытность творца. А еще есть крыша, терраса, подъезд, вестибюль и парадная лестница.
       Центр и апофеоз дня после всех прогулок и просмотров -- это обед в закусочной, скорее маленьком ресторане, который по-русски назывался "Корова Бака". Здесь я позволил себе побезумствовать на русский лад, несмотря на стремление возраста "не перегружаться". Шведский стол не для слабых духом. А может быть, жизнь состоит не только из серьезных переживаний, но и из маленьких радостей? Какой уж был суп, я не помню, второе тоже не задержалось в памяти, но можно было брать, сколько влезет, мороженого. Корова не подвела.
       Вокзал в большом городе -- это особая песня. Все в Барселоне кажется очень понятным и простым, но только если ты с этого вокзала ездишь каждый день и не раздумываешь, как открыть бокс в камере хранения. В конце концов, и здесь победит русская смекалка. На вокзале я еще купил фарфоровую кружку, чтобы в номере пить из нее чай. Теперь в Москве это у меня любимая кружка.
       Наверное, в поезде я что-то читал, но теперь вспомнить, что именно, просто невозможно. В окне вагона сначала маячило море, а потом пошел то сельский, то производственный пейзаж, то римский амфитеатр. Все это часа два или три, пока не оказались на вокзале в Мадриде. Вокзал новый, огромный, будто рассчитанный на всех будущих гастарбайтеров из Африки и новых граждан ЕС из Польши, Венгрии и Болгарии. И вот первое преимущество не прямого репортажа, а написания задним числом по памяти: позже я хорошо этот вокзал рассмотрел и узнал его название -- Атточа. Тот самый вокзал, где несколько лет назад произошел теракт, потрясший мир.
       30 июля, понедельник. Вспомним вечного Пушкина: "Достигли, наконец, и мы ворот Мадрида". Туризм дело нелегкое, спал как убитый, а проснувшись, обнаружил, что ночевали мы в том же отеле, что и в прошлом году. Это напротив, но уже другого вокзала в центре города. Я хорошо этот вокзал помню, в прошлом году мы искали там какую-нибудь хорошую и сытную еду. Здесь вокзал, как наш "Капитолий" на Юго-Западе Москвы: и "Ашан" и магазины, и игровой центр и даже фитнес. От гостиницы буквально с крыльца виден королевский дворец, а из окна с нашего пятого или шестого этажа -- зеленые парки, какая-то речка вдалеке и, как на некоторых картинах Гойи, зелено-голубые горизонты окраин.
       Самое занятное -- завтрак в этом, видимо принадлежащем туристической фирме, отеле. Очень большой зал в подвале, здесь утром одновременно заправляется пара сотен туристов. Все, конечно, без особых разносолов, подчиняясь требованиям пролетарского туризма, но есть почти все, к чему человек привык дома. И сосиски, и сыр, и какой-то сок, и творог, и нарезанные фрукты, и яичница, и яйца "вкрутую". Огромная столовая с массой, в основном, пожилых людей, которым надо бы питаться по-другому, полегче. А может быть, пора и дома сидеть?
       Ну, что, сегодня уже другой, чем прошлый раз Мадрид, так сказать, проездом. Вперед, в Португалию, как раньше говорили, на окраину Европы! Едем по самому центру, я не успеваю крутить головой: фонтаны, высотки средней величины, широкие улицы, еще сохранившиеся дворцы знати, в которых ныне -- знак времени -- банки. Город напряжен, как после бомбежки. Вчера должен был состояться футбольный матч. В поезде, когда ехали, половина пассажиров что-то слушала и комментировала. Кажется, это был полуфинал на первенство мира между Германией и Испанией. Старая "Барса", оказывается, победила. Только мой крепкий сон в гостинице сгладил шум от всенародного ликования. Вокруг некоторых фонтанов еще неубранные со вчерашнего вечера полицейские заграждения. Во всем мире настоящий болельщик обязательно залезет в фонтан во славу своей любимой команды!
       Я в Мадриде уже третий раз и давно заметил, что каждый гид имеет свое представление, что надо показывать туристу. Наш новый гид (наконец-то нам его показали) немолодой, неплохо говорящий по-русски испанец, кажется, он реэмигрант, воспитывался в Советском Союзе, решил, что нам необходимо показать огромный монумент, посвященный Сервантесу и Дон Кихоту. Мы, конечно, рассчитывали, что ранним утром у памятника мы окажемся одни в возвышенной атмосфере культуры и преклонения перед литературой, но все оказалось живее и интереснее, нас встречала жизнь. Со ступенек монумента неразлучных героев классики, стоящего в небольшом сквере, поднялась такая колоритная молодая пара, что, кажется, я их запомнил на всю жизнь. Он и она, в рваных джинсах, растрепанные и, как говорят у нас, в жопу пьяные. Но милые и доброжелательные, в пластиковых бутылках, которые были у них в руках, еще булькало, обещая продолжение банкета. На всякий случай попросили у нас денег. Сколько же они за ночь выпили за победу своей команды! Но и сквер был тоже изумительно хорош, казалось, вчера через него прошло целое войско и каждый боец оставил после себя пластмассовую бутылку, окурок или пластмассовый пакет. Наша милая пара, видимо проведшая здесь ночь, это были последние бойцы армии. Взглядом прошлого хозяйственника я прикинул, что для вывоза всего этого пластикового мусора понадобится не иначе, чем грузовой КАМАЗ.
       Ах, как хотелось бы здесь в тени поваляться на пока пустых лавках и, лежа, изредка прикладываясь к хорошо темперированной бутылке, побеседовать с каменными Санчо и его долговязым хозяином. Господи, в этот момент судорожно думал я, мысленно листая замечательный подарочный том "Дон Кихота", доставшийся мне с юбилея "Российской газеты", с чего начать? Я же в Испании, которая немыслима (как Россия без Пушкина и пшенной каши) без Сервантеса, Дон Кихота и Санчо Пансы. С доблестного начала романа, где автор, еще не представляя себя классиком, обращается к некому, наверняка придуманному вельможе, герцогу Бехарскому и среди прочего ставит актуальный и ныне и для испанской, и для современной русской литературы вопрос: а судьи кто?
       Ввиду того, что Вы, Ваша Светлость, принадлежа к числу вельмож, столь склонных поощрять изящные искусства, оказываете радушный прием всякого рода книгам, наипаче же таким, которые по своему благородству не унижаются до своекорыстного угождения черни, положил я выдать в свет Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского под защитой достославного имени Вашей Светлости и ныне, с тою почтительностью, какую внушает мне Ваше величие, молю Вас принять его под милостивое свое покровительство, дабы, хотя и лишенный драгоценных украшений и учености, обычно составляющих убранства произведений, выходящих из-под пера людей просвещенных, дерзнул он под сенью Вашей Светлости бесстрашно предстать на суд тех, кто, выходя за пределы собственного невежества, имеет обыкновение при разборе чужих трудов выносить не столько справедливый, сколько суровый приговор, -- Вы же, Ваша Светлость, вперив очи мудрости своей в мои благие намерения, надеюсь, не отвергнете столь слабого изъявления нижайшей моей преданности.
       Какова фраза!
       Или мне все-таки начать с научного неслабого комментария московского профессора, которым предуведомлен подарочный том романа? Здесь я тоже не могу промолчать, потому что согласен с маститым профессором.
       "Над Дон Кихотом, разумеется, смеялись", -- размышляет Достоевский в заметке "Меттернихи Дон Кихоты" (1877), посвященной вопросам русской внешней политики, отношениям России с европейским миром. Но образ героя Сервантеса и здесь не оставляет писателя: Дон Кихоту он уподобляет Россию. Но Россия для неба -- не просто Дон Кихот, а Рыцарь, не забывающий о том, что он и "Алонсо Кихано Добрый", человек благоразумный и даже по-своему "хитрый": "Теперь, кажется, уже исполнились сроки, и Дон Кихот начал уже не смешить, а пугать... Он несомненно осмыслил свое положение в Европе и не пойдет уже сражаться с мельницами. Но зато он остался верным рыцарем. А это-то всего для них и ужаснее".
       Семь лет спустя в знаменитой речи о Пушкине Достоевский вспомнит о перекликающейся с "Дон Кихотом" пушкинский балладе "Жил на свете рыцарь бедный", особо отмечая в русском гении дар "всемирной отзывчивости". Умение "снимать противоречия, извинять и примирять различия", "братское стремление к воссоединению людей": эти свойства русского характера, воплотившиеся, по мысли Достоевского, в Пушкине, -- залог великого будущего России. Те же идеалы заключены и в романе Сервантеса, который имеет смысл вслед за Достоевским заново прочитать русским людям".
       Цитирование -- это, конечно, уже дома, вставные новеллы, подчеркивающие ученость автора, а пока осматриваем монументальную бронзу, с ужасом оглядываем футбольный мусор и сердечно прощаемся с молодой парой. Им еще можно понежиться в густой тени листвы и истории, а нам -- в знойную Ламанчу. Туризм это непрекращающаяся работа -- что у нас там по плану дальше?
       Я уже в третий раз еду в Толедо. Ассоциации все те же, укорененные, привычные. Древняя столица испанских королей, Алькасар, королевский дворец, разбитый артиллерией во время Гражданской войны и снова восстановленный. А по дороге буду опять в сухом до ломкости воздухе ловить так и неуловимые признаки выжженной Ламанчи. Пока как последний привет Мадрида -- огромный стадион Марраканы. Я разглядывал этот стадион, как огромное доисторическое чудовище. Какие крики восторгов и гнева вылетают порой из этого бетонного чрева! Про сухую и пыльную Ламанчу многого в "Дон Кихоте" не прочтешь. Из окна кондиционированного автобуса даже Ламанча своими роскошными дорогами вызывает зависть.
       Процедура знакомства с Толедо хорошо известна. Город появляется на пространстве бронзовеющей от перегрева долины как детский сон. Дрожание в раскаленном воздухе башен, куполов и старинных стен сейчас возьмет и исчезнет. Так же, но это уже у нас, в России, медленно и зыбко Суздаль появляется среди хлебных полей. Но вот рисунок становится все отчетливее, купола круче, а башни и стены мощнее. Толедо, как зуб в старой челюсти, вырос на скале каменистой равнины, которую пересекает река. Но сначала вид сверху. Путник со своей котомкой медленно подходит к мерцающим вдали куполам, но вдруг...
       Автобус вдруг, подставляя свой незащищенный бок артиллерийскому залпу с городской стены, поворачивает и мчится куда-то влево. Город то снова возникает, то пропадает, и тут справа, по ходу, как выпущенный из клетки львенок, начинает бушевать в каменных берегах река. Со смотровой площадки город как на ладони. Сколько историй, легенд, героических мифов и гражданских разочарований сгрудилось на этой тесно застроенной скале. Я, как всегда, начинаю вспоминать о большом бинокле, который кому-то отдал то ли для посещения театра, то ли для разглядывания горгулий на соборе Парижской Богоматери. Бинокль к хозяину не вернулся. Придется обходиться и щурить близорукие взоры. На этот раз у нас в программе и посещение кафедрального собора, купол которого возвышается над лесом колоколен и башен. Идеология растаяла как дым перед лицом реальностей. Стены города стоят как раз над рекой. Поток довольно буйный, намытая рекой полосочка берега невероятно узка, щетинится зеленая травка. Я невольно представил себе далекие времена и задумался, а где, интересно, местные женщины полоскали белье? Я уже второй раз вижу с одного высокого берега другой, со стоящим на нем древним, вошедшим в историю и мировые мифы городом. Делаю необыкновенные психологические усилия, чтобы по возможности всю картину вбить себе в память, но твердо знаю: останется немного, может быть купол, который я так и не разглядел без бинокля, желтоватые мощные стены реставрированного Алькасара, в котором сейчас военное училище. Это вроде того, что у нас -- кремлевские курсанты? И еще я нашел шпиль колокольни церкви Санта-Томе, в которой находится знаменитая картина Гойи "Похороны графа Оргаса", -- картину и маленький храм я видел еще в прошлый раз. Еще, конечно, запомнится вся в движении река с узкой полоской берега. Последний взгляд -- пора в автобус, впечатления нормированы и заранее оплачены, надо не потерять.
       У каждого гида свои тайные расчеты, прошлый раз мы довольно бойко поднялись наверх на специальном эскалаторе. Автобус ушел и будет через пару часов ждать нас на другой стороне города, а нам почему-то надо подниматься по крутому съезду пешком. Но любопытному интересно все. Навстречу паломникам с фотоаппаратами падают средневековые дома и домики с окнами, закрытыми ставнями, и балкончиками -- "ножку дивную продень". Наконец -- кажется, что я напрасно пишу это слово, потом объясню, -- мы достигаем небольшой почти треугольной площади. Балкончики, решетки, горшки с цветами, кажется, в середине фонтан, по краям торгуют мороженым. Чарующий под навесами и деревьями, вросшими в скалу, полдень. Расчетливо, как кот, слизываю подтекающий стаканчик восхитительного мороженого, а в это время гид рассказывает, что на этой площади в средние века не только проходили городские торжества, но иногда, чтобы повеселить горожан, инквизиция жгла какую-нибудь ведьму или последователя дьявола. Без каких либо аллюзий вспоминаю, что в городе есть пара еврейских синагог, остаток сомнительных финансовых привилегий -- только евреи в христианском мире могли давать деньги в рост, а деньги были нужны всегда.
       Стаканчик облизан и отброшен в урну, и тут появляется -- облюбованный нашим гидом на этой старинной площади магазин сувениров. Это нам кажется, что нас привели на старинную площадь, нас подвели к сувенирам. Как за годы, что я здесь не был, выросли обороты, и как расширился туристский бизнес. Но как все помельчало, таких огромных в позолоте и инкрустации ножниц, для резки бумаги, на прилавке уже нет. Еще с первого, советского визита в этот город у меня на письменном столе лежат такие "парадные" ножницы. Так приятно изображать из себя "писателя". Есть, конечно, и здесь ножницы, тоже в золоте, но небольшие, пожиже. Зато изобилие колечек, цепочек и того блеска, который интересен только на прилавке, а уже дома начинает томиться в самых пыльных коробочках на туалетном столике. Меня все это, как и обычно, раздражает, но я держусь, и с толпою медленно двигаюсь вдоль прилавка, пока буквально не натыкаюсь на небольшого фарфорового, чуть меньше локтя в высоту, Дон Кихота. Если всю жизнь собираешь фарфоровые фигурки, изображающие персонажей литературы, то как не обрадоваться такой встрече. Он несколько пыльноватый, литература, кажется, не в чести и в испанском магазине. Я плачу евро, долго ищут коробку, смахивают с нее пыль, теперь мы будем путешествовать всю дорогу вместе.
       Все уже позади -- огромный, самый большой и самый главный в Испании католический собор -- это основной объект экскурсии, дальше все под горку, узкие улочки, магазинчики, стены монастырей, стены старых дворцов, кованые решетки, массивные, -- словно крепостные -- ворота особняков. Жарко, но обычные литературоведческие фантазии в шальной голове бродят. Как же в таких каменных ловушках томилась феодальная молодежь! Но вот уже крохотный город весь пройден, пологий спуск к реке, через которую каменный и массивный перекинут мост, -- окна нашего автобуса блестят напротив. Теперь прямая дорога на запад, впереди еще один испанский городок с античной -- сужу по путеводителю -- подкладкой и впереди Португалия. Дон Кихот в коробке на багажной полке, лежит под самым кондиционером.
       Надо бы о пейзаже, но в эпоху телевидения, когда каждый себе режиссер, о пейзаже говорить трудно. Пожалуй, он даже нов, расхожую цитатку для сравнения я уже приготовил.
       "Тут глазам их открылось не то тридцать, не то сорок ветряных мельниц, стоявших среди поля, и как скоро увидел их Дон Кихот, то обратился к своему оруженосцу с такими словами:
       Судьба руководит нами как нельзя лучше. Посмотри, друг Санчо Панса: вон там виднеются тридцать, если не больше, чудовищных великанов, -- я намерен вступить с ними в бой и перебить их всех до единого, трофеи же, которые нам достанутся, явятся основою нашего благосостояния. Это война справедливая: стереть дурное семя с лица земли -- значит верой и правдой послужить богу".
       Вместо мельниц, правда, как и в Италии, и в Германии, и на Сицилии, пейзаж одухотворяют огромные ветряки -- три лопасти пропеллера на огромной бетонной подставке. Это все нормы Евросоюза. Кажется, ветряная энергетика уже играет существенную роль в общем балансе. Почему они могут, а мы нет? Здесь, конечно, много вопросов, опять обращенных скорее в сторону собственного отечества. А что с нами станет, когда закончится газ? И не очень ли мы разбрасываемся природными богатствами, буравя родную землю газопроводами? Ровная, будто проложенная вчера дорога, ровный пейзаж, скорее степной, нежели каменистый. Где кучи мусора и горы ржавого железа, так удачно аккомпанирующие нашему русскому пути? Вот что значит мало земли, которая вся уже поделена. Трава, конечно, уже посерела и пожелтела. Огромная равнина с редко стоящими не очень высокими кряжистыми деревьями -- это пробковые дубы. В принципе почти любую европейскую страну можно пересечь за день пути.
       Но день еще в зените, а перед нами уже следующий пункт программы -- город Мерида.
       С юности я помню очень милую песенку, которая пела певица, эмигрировавшая потом в Америку или Канаду. Главная стихотворная строка там, собственно и сделавшая всю песню, -- "Долго будет Карелия сниться". Здесь у меня образовался даже какой-то жизненный штамп, и многие мои впечатления пошли под этикеткой -- "будет сниться!" Будет сниться эта провинциальная Мерида, мост через реку, построенный еще римлянами, вид через реку, колонны и храмы уже давно сгинувшей цивилизации. Сгинувшей, но не пропавшей. Мне всегда казалось, что от греческой и римской эпохи остались лишь осколки, по которым я учился все это любить еще в детстве, в музее им. Пушкина. Оказалось, что это не совсем так. Даже древний Рим, казалось бы, затертый средневековьем с его христианскими постройками и соборами, еще до недавнего времени существовал почти в целостности, если бы Муссолини не проложил по центру Рима дорогу, по которой могли бы идти его легионеры фашизма. Сколько же тогда полетело! Это уже с возрастом я стал понимать, что эти остатки крепко вжились в тело Европы, и всегда будут будоражить нашу память. Мы ведь всегда думали, в соответствии с учебниками истории, что римский мир -- это Италия, но это еще и обширная Римская империя. Между прочим, первый император, римский диктатор Сулла, был из Испании. Как же живучи эти старые камни, провинциальная Мерида теперь еще долго будет показывать мне волшебные сны.
       Мерида -- последняя ночевка в Испании, завтра смена флага.
       31 июля, вторник. В Европе границы обставлены не так торжественно, как у нас и как мы привыкли. Какая там проверка паспортов! Автобус, кажется, даже не притормозил. И -- то ли на дороге мелькнул какой-то пропускной пункт, то ли не мелькнул, но вроде бы уже Португалия. Характер пейзажа, правда, чуть поменялся. Вместо каменистой и жесткой пустыни пошли довольно веселые холмы, покрытые кое-где травкой. Португалия для меня страна совершенно неизведанная, даже в университете, сдавая студентом разные экзамены, я каким-то образом сумел сдать зарубежную литературу, не читая знаменитый португальский эпос Камоэнса "Лузиады". Вообще-то это эпическая поэма о плавании Васко да Гамы в Индию, но внутри есть еще и одна душераздирающая любовная история. Спишу-ка я для колорита краткое переложение этой любовной истории прямо из путеводителя, написанного каким-то немцем. Но вот что я твердо знаю: в древности вся эта местность называлась Лузитания, во время Филиппа II испанские короли прибрали соседнее королевство к рукам, и именно отсюда отплывала Великая армада, чтобы сместить бывшую Филиппову невесту Елизавету Английскую с трона и искоренить на Британских островах протестантизм. Помню также, что во время Второй мировой войны Португалия сохраняла видимость нейтралитета, а столица Лиссабон была наводнена шпионами всех воюющих стран. Истории здесь происходили поразительные. Уже при мне существовала не только диктатура Франко, Пиночета, но и Салазара -- это уже португальский диктатор. О футболе знают все. Теперь любовная история, проливающая свет на привычки, характер, любовь и характер власти.
       "Любовный роман Инес и Педру описан в бессмертных "Лузиадах" Камоэнса. Начался он в 1328 г., когда наследник престола Педру влюбился не в кастульскую принцессу Констансу, предназначенную ему в жены, а в ее придворную даму Инес. Любовь не осталась без ответа, и когда Констанса вскоре умерла, принц официально объявил о своей связи с испанкой, которая родила ему двух сыновей. Однако отец Педру, король Афонсу IV, всячески препятствовал этому союзу. Он подослал к Инес, жившей с сыновьями в усадьбе неподалеку от Коимбры, наемных убийц, которые и закололи кинжалами всех троих. Когда король через два года умер, месть Педру было ужасна. У убийц, еще живых, было вырвано сердце. Труп его любимой Инес был эксгумирован, обряжен в королевские одежды и посажен на трон в кафедральном соборе Коимбры. Виднейшие сановники должны были присягать убитой с целованием руки. Затем с факельным шествием мертвую Инес перенесли в Алкобасу".
       С Алкобасой мы вряд ли разберемся, а пока автобус идет, для меня вся эта земля -- римская империя. Я твердо знаю, что еще до того, как мы через огромный, известный по иллюстрациям и видовым фильмам мост через реку Тежу въедем в Лиссабон, нас впереди ждет еще почти античная Эвора.
       В конце концов, я не обязан строго идти за гидом или разъяснениями путеводителя. Город Эвора, который возник вскоре после испанской границы, знаменит своими церквями и соборами. Здесь, как сообщает путеводитель, в ХVI веке вспыхнула какая-то местная разновидность средневекового ренессанса. Все 30 соборов и католических храмов не осмотришь. Каждый из них чем-то нов и затейлив, не говоря уже о торжественности, неприступности и величии, но надо быть специалистом и в каждом из них долго простоять, чтобы запомнились детали. Все постепенно сливается в один сплошной полутемный неф, какую-то условную "розетку" над дверями, которые иногда лучше называть вратами, почти общий, скорее как портал, выставленный в музее им. Пушкина в Москве, нежели как в натуре, вход. Иногда останавливает какая-нибудь гладкая, упершаяся ввысь стена. Как же они такое построили! Как сумели, как сделали! Но город с 1986 года объявлен ЮНЕСКО памятником мировой культуры. Конечно, в первую очередь, как гнездо церквей, шпилей, колоколен, роскошных алтарей и старинных особняков. А может быть еще и потому, что здесь единственный хорошо сохранившийся в стране античный храм. Почти целиком, не громадина в виде Пантеона в Риме или замызганного взглядами туристов храма Афины на Акрополе. Нет, средней величины, так сказать, вполне "рабочий" храм, посвященный прекрасной богине Диане. Высокая платформа, а на ней 14 коринфских колонн. Храм, наверное, и спасся, потому что был небольшим, его не стали растаскивать на строительный материал, для других построек, его сразу под что-то приспособили, долгое время здесь была скотобойня.
       Русский человек, увидев и услышав от гида такое, всегда вспомнит свое отечество. Это счастье, если в деревенской церкви со старинными росписями власть устроит хранилище зерна, значит, будут следить за крышей. Хуже, если просто бросят храм на произвол судьбы и начнут тогда бывшие истово верующие растаскивать стены на дымоходы и печи. Колизей ведь пострадал не только от волнений почвы, нет ли камешков или кирпичиков с его стен во многих римских строениях, вплоть до папского собора?
       Напротив Храма Дианы огромный, даже элегантный епископский дворец, выкрашенный желтой охрой. Вот так и глядят друг на друга две эпохи, два мировоззрения. Богиня-охотница, люди в тогах и просто в хитонах мне ближе, интереснее, может быть потому, что я лучше знаю ту литературу, и больше читал об античном времени.
       Обязательным туристским объектом является находящаяся возле городского парка церковь св. Франциска, здесь есть что-то вроде капеллы или хранилища, декорированное человеческими костями. Подобное, возможно, из-за возраста, я не люблю. Здесь даже люстра сделана или разукрашена позвонками или какими-то иными косточками когда-то живших людей. В свое время в Палермо, осматривая знаменитые катакомбы, с мумиями и набальзамированными, "как живые", трупами, я выскочил оттуда довольно быстро и пошел искать могилу писателя де Лампедузе. Когда монахи монастыря св. Екатерины на Синае через три года после похорон вырывают братские кости, моют их и складывают в реликтварий, то это не только урок братии, что жизнь коротка, но и отсутствие земли на кладбище. Кругом -- камни. Если бы укротить свое любопытство и заставить кое-что не видеть!
       Сегодня мне еще предстоит многое пережить. Путешественник в прежние времена, сидя в коляске или, как д'Артаньян, верхом на лошади, в каком-то смысле был в лучшем положении. Он мог все рассмотреть, остановиться, подумать. Потом, у него меньше объектов, которые ему надо описать, раньше путешественнику дозволено было и врать -- пойди, проверь. А сейчас достаточно клика в Интернете, чтобы вывести тебя на чистую воду. Мне предстоит еще описать подъезд к Лиссабону и вечернюю, так поразившую меня прогулку.
       Въезд в любую столицу, да и в любой город, связан с каким-то серьезным волнением. Все равно куда -- в Рим, в Нью-Йорк, или даже в Калугу. Это относится и к подлету на самолете. Что там окажется за низкорослым пригородом или за кружевом железнодорожных путей? В сознании уже все есть, образ города уже воздвигнут, а что на самом деле?
       Воздух вроде посветлел, может быть, близкий уже океан, словно зеркало, отбрасывает свет на облака? Автобус тоже вроде прибавил ходу, почувствовав близкий отдых. Мир, расположенный между холмами, стал ярче и стремительнее. И вдруг впереди раскинулась водная гладь и огромный через нее мост. Практически это устье реки Тежу, на которой, как Лондон на Темзе, стоит Лиссабон, но такое это устье полноводное и вольное, что скорее это залив. Океан -- это, по ощущению мощи, всегда океан, не море. Эта поездка по мосту незабываема, как особые впечатление, когда ты понимаешь небрежную мощь природы и изворотливость человеческого терпения и ума.
       Лиссабон невероятный город. Мы остановились не в самом центре, поэтому можно было насладиться спуском пешком через весь город, к берегу, к океану, к королевскому дворцу, стоящему на самой продуваемой ветрами в мире площади. Здесь заросший тропической зеленью бульвар с тротуарами, собранными как мозаика из плотной керамической плитки. Потом лифт, который поднимает из ущелья -- улицы -- на вершину, на плато, где и площади, и памятники, куда-то наверх, где начинается новый праздник со сменой караула у здания то ли штаба, то ли военного министерства. Как интересен мир, как грустно его покидать. Но вернемся немножко назад.
       Я уже давно заметил: попутно с объяснениями экскурсовода, добавлениями путеводителя надо создавать свою схему виденного. С чужого языка, как говорит знаменитый преподаватель английского языка Александр Драгункин, переводить "на свой". Где же нас всех выгрузили из автобуса, чтобы мы успели свершить прогулку по городу?
       Туризм постоянно упрощается, становится все более аскетичным. Вместо медленного хождения с "Бедекером" из церкви во дворец, а потом на площадь к памятнику герою, а потом к знаменитой лачуге, в которой родился святой... Вместо всего этого ты проносишься в кондиционированном автобусе мимо чужих жизней и чужих историй, ничего не запоминая и, главное, ничего не успевая пережить. Основное правило организованного туризма -- как можно дольше держать туриста в автобусе. Чтобы что-то запомнить, я уже давно применяю свой метод: создаю свое страноведение и стараюсь пользоваться своей топонимикой.
       Конечно, Португалия далекая страна. Сначала кое-что из задержавшихся в памяти высказываний знаменитого странника ХIХ века лорда Байрона:
       "Мы отплыли из Фельмута 2 июля и через четверо с половиной суток очень благоприятного переезда, достигли Лиссабона, где и остановились. Этот город не раз был описан, хотя и не заслуживает описаний. За исключением вида на Тахо, очень красивого, да нескольких церквей и монастырей, в нем нечем любоваться кроме грязных улиц и еще более грязных жителей". Суров был романтический поэт, не увидел произошедших после губительного землетрясения перемен.
       Да и у русской классики кое-что найдется. По крайней мере, у Блока есть и про Миссину и про Лиссабон.
       Вот с невероятной трагедии Лиссабона мы и правда мельком начали. Год известен -- 1775, кстати, в День Всех Святых. Удружили Святые! Бедствие для тогдашней Европы, еще не слышавшей в Первую мировую вздохов Большой Берты, а во Вторую эха атомного взрыва, прогремевшего над Японией, было огромным. Еще жили Кант и Вольтер, оба ужаснулись и откликнулись.
       Город лежал в развалинах, как Минск или Берлин после войны. Но, как и Москве, которой по свидетельству героев Грибоедова, "пожар способствовал примного к украшенью", Лиссабон превратился в современный город. Когда говорят о землетрясении, вспоминают и маркиза Помбаля. Возле его памятника нас и высадили из автобуса. Прекрасная незабываемая прогулка-пробежка. От площади Россио -- два фонтана и памятник маркизу на высокой колонне. Маркиз и рядом послушный лев, с гривой и хвостом. Лев усмиренный. Помбаль, как много раз позже упоминаемый барон Ноккер, перестроивший Париж, выстлал центр Лиссабона бульварами. Помбаль выстроил на руинах современный город. Прямые улицы, спускающиеся к морю, и улицы поперечные. Никакой средневековщины! Это широченный бульвар, спускающийся к морю -- пешеходная часть -- незабываемое теперь место. Он весь выстлан не бетонными, по моде Собянина, кубиками, как в Москве, а дорогой цветной изразцовой плиткой. Мастера, клавшие эту плитку, намостили такие роскошные вензеля, что по ним страшно ходить. Это все равно что по Зимнему дворцу ходить без войлочных тапочек. А вековые деревья на бульваре, а тропическое шуршание пальмовых листьев над головой! Что я пропустил -- это на той же площади, что и маркиз со львом и два фонтана -- на месте оперного театра стоял когда-то дворец Святейшей Инквизиции. Куда же без истории!
       Без воспоминаний об инквизиции в Лиссабоне не обойдешься. Кроме маркиза Помбаля, очень много для строительства и украшения города сделал, конечно, не диктатор Салазар, а его, скажем так, необычайное время. Не будем проводить привычные параллели, но и высотки в Москве, ставшие вдруг замечательными памятниками архитектуры, тоже соединяются в нашей памяти не с легкокрылым демократическим временем. Кстати, и легендарный мост через реку Тежу тоже был построен при кровавом диктаторе Салазаре. О такой далекой Португалии мы мало что знаем!
       Лиссабон, его центр, а иногда и боковые улицы покрыты не только уже описанной красочной плиткой, но еще и удивительной из белого камня и черного гранита брусчаткой. Это не современное машинное производство, когда электричество алмазными пилами, как бумагу, режет камень, это чуть ли не кровавое средневековье -- это все работа рабов разного цвета кожи, вывезенных из колонии. Надо помнить, что Португалия первое в мире государство, обладающее колониями, так сказать, первая колониальная империя. О Васко да Гаме чуть позже, хотя намечаемая встреча с ним так и не состоялась -- его могилу увидеть нам не удалось.
       Но вот волшебный бульвар закончился, уткнулись опять в какую-то площадь, на которой памятник -- конечно королю, -- опять фонтан, гарант свежести, и роскошное модернистское здание кинотеатра, превращенное в привычный универсам. Товарами всегда торговать проще, чем культурой. Потом еще какие-то улицы, -- не начинает ли пахнуть океанической свежестью? -- и мы ныряем, словно в Риме, под триумфальную арку. Понятие "триумфальная арка" здесь тоже уместно -- 300 лет городом владели римляне, а до этого греки, а до греков финикийцы. Какая же старая эта земля! Мы в это время еще, кажется, были сарматами.
       Через арку попадаем, даже не попадаем, а врываемся на совершенно великолепную площадь. Мне кажется, самую просторную в мире. Площадь бесконечна, словно морская отмель, и величественна, как стартовая площадка космических кораблей. Такой же была Манежная площадь в Москве. Чтобы не соблазнять народ митингами и протестами ее на всякий случай застроили. Здесь -- почти квадратная площадь, одна сторона которой упирается в море, в бесконечный океан. Просто декорация оперного спектакля.
       Площадь называется Prаса do Сomеrcio. Вполне понятно, бухта, торговля, колониальная держава, сотни кораблей. Прибытие и отбытие под королевским контролем. На месте площади когда-то был королевский дворец, сгинул в землетрясение. Сразу вдоль берега, за площадью полоса знаменитых корабельных доков. Здесь идет соревнование не на жизнь, а на смерть за право и возможность ремонта самых больших танкеров в мире.
       Площадь, кажется, невозможно заполнить; гулкое, ветреное пространство современной жизни. Ну и истории, конечно.
       На площади у здания почтамта в свое время убили последнего короля и его наследника. В королевских династиях современному человеку разобраться трудно. Я только помню, что во время Наполеона, который добрался и сюда, королевская семья Браганцев вся целиком погрузилась на суда и уехала в свои колонии.
       Итак, мы на площади, и здесь у меня в сознании возникла четкая планировка Лиссабона. Если стоять спиной к океану и лицом к триумфальной арке, то есть -- правая часть, где ходят трамваи, и есть левая. Именно здесь для нас возникнут два туристских атґтракґциона.
       Собственно та часть с бульварами и площадями, которую мы прошли, -- это большая долина. Справа и слева чуть ли не дикие горы, но это все тот же город громоздится и лепится ласточкиными гнездами. Справа от долины -- на скале -- знаменитый средневековый замок, его мы не увидим, туризм, в отличие от путешествия, дело поверхностное. И главное, чтобы легко и безопасно было дорогостоящему автобусу. Под замком знаменитый и очаровательный старинный квартал, но это завтра, а сегодня туристское освоение левой части. К лифту, товарищи!
       Лифт сооружен не только, чтобы сверху, с его верхней площадки взглянуть на город, на бухту, полюбоваться железной хребтиной башни, по которой вверх-вниз ездит платформа. В этой башне и самом лифте есть что-то от самого любимого парижского детища Эйфеля. Главный объект -- это развалины церкви Карму. Глядя на толщину кладки стен, на мощные, словно крепостные, контрфорсы, на цемент и камень, в неразрывной связи спрессованные временем, понимаешь, как умели строить на века. Тут же видишь обломанные, как зубы у профессионального бойца, арки, сдвинувшиеся с мест и надломанные каменные столпы, понимаешь, что силе природы не может противоборствовать даже Божья стойкость. Эти законсервированные металлом и бетоном руины -- памятник невиданному лиссабонскому землетрясению. Тряхнуло как при атомном взрыве.
       Наверху просторно и почти тепло. Здесь небольшой сквер, невероятной мощи и возраста деревья; старики, играющие на железных скамейках и за железными столами в домино -- интернациональную игру пожилых людей. И здесь же туристы, нескромно, как мухи, толпящиеся со своими фотоаппаратами. Конечно, это не Букингемский дворец, но тоже развод караула. Генеральный штаб или Военное министерство? А какое это имеет значение? Исторический балет, оставшийся в прописях средних веков. Какая выправка, какая молодцеватая стать, как горит на угасающем солнце медь, какие шапки и палаши. Здесь нет кордебалета, одни солисты. Публика это любит. Женщины примеривают молодцов к своим годам, мужчины восхищаются молодечеством. А солнце между тем постепенно угасает.
       1 августа, среда. Утро началось с нечто невероятного -- экскурсии на трамвае по западной части города. Как этот небольшой вагончик на узких, словно в шахте, рельсах взбирается на холмы и увалы, застроенные старыми домами, я не знаю. Наверное, это под силу только электричеству, конная тяга наверняка здесь бы не одолела. Дринькает, уже забытый в Москве, особый, дребезжащий трамвайный звонок, ходит кондуктор, трамвай часто останавливается, но проявляет редкое упорство. Сходят или входят хозяйки с сумками, остановки частые, улица узкая, видно, что происходит на вторых этажах жилищ. На балконах цветы, старые ящики, иногда колесо от машины. Люди везде живут одинаково скромно. Как и мы, но мы сейчас притворяемся расслабленными туристами, а дома, как и эти хозяйки, будем из "Ашана" таскать сумки с продуктами. Между домами иногда показывается кромка воды -- не моря, а океана. Когда начинаешь думать, что на Западе аж до Америки никакой земли нет, захватывает дух.
       Обратно в центр идем пешком. По дороге несколько старых церквей, в путеводителе такие даты их постройки, что теряешь сознание. Но знаю, что впечатлений так много, что все перемешается, многое уйдет, ценно лишь то, что пережито сегодня, сейчас. Трамвай в Москве почти вывели, а какой удобный транспорт. И Москву извели, классическую.
       День, судя по розданной всем памятке, состоит из посещения целый гирлянды объектов. Поездка на трамвае состоялась, о подобной поездке восторженно рассказывала Валя. Это была ее последняя в жизни поездка за рубеж, дальше уже только поездки в больницу.
       Второе в памятке -- посещение монастыря иероменитов в Белено, но это рядом, практически в городе. Здесь шедевр сугубо португальского, несколько вычурного стиля "эмануэлино". Монастырь не пострадал от землетрясения. Начали строить в 1500 году, как благодарственное приношение Богу, что провидел путь в Индию. Орудием этого провидения стал Васко да Гама. Здесь целый клубок историй, которые придется рассказывать, потому что в монастырь мы не попадем.
       Насколько я понимаю, монастырь этот по своему значению что-то вроде португальской Троицко-Сергиевой лавры: и религиозный и культурный центр. А в этот день там принимали некую правительственную делегацию. Наш гид, когда мы к монастырю подъехали, воспринял, как мне показалось, нашу неудачливость с облегчением. Мы только потолкались на огромной зеленой, полной волшебных цветов и кустарников лужайке и, облизываясь, послушали рассказ экскурсовода. Когда-то, оказывается, никакой лужайки -- размером она с несколько футбольных полей -- не было, а река подходила к тому месту, на котором стоит монастырь. Здесь, на краю бухты, из которой уходили искать счастья и фортуны португальские корабли, стояла часовня Святого Георгия, в которой Васко да Гама молился в ночь накануне отплытия. Такое все-таки задумал невиданное ранее предприятие! Меня всегда -- больше исполнения -- волновала дерзость любого замысла. А в те времена на подобное и можно было решиться, только уповая на поддержку и волю Господа. Кто же знал, что Африка где-то на юге все же заканчивается, а по ту сторону за Африкой плещется еще один океан. Год? Пожалуйста -- 8 июля 1457 Васко да Гама отплыл. В сентябре 1459 -- вернулся. Морской путь в Индию это в то время было даже больше, чем открытие Тюменского нефтяного месторождения. А чтобы делало сегодняшнее наше правительство, если бы советская власть не нарыла столько этой нефти? В общем, Васко сплавал и приплыл, в той же часовне его встречал король Мануэль I и пообещал, в честь открытия построить монастырь.
       Монастырь на реке Теже промелькнул белоснежной лентой, не менее величественной, нежели лента Вестминстерского аббатства. Строили, правда, 20 лет, ухлопали уйму денег, но по Сеньке и шапка. Португалия в это самое время была самым богатом государством Европы. В монастыре (тоже не видел) и могила короля Мануэля I и могила Васко да Гамы. И могила, вернее памятный знак, обозначающий могилу без "хозяина", кенатаф, Камоэнса. Поэт погиб во время чумы и был захоронен в общей яме. Такой же кенатаф есть и в Вестминстерском аббатстве поэту Байрону, тело которого покоится в провинциальной Англии. Поэт, правда, не пожелал, чтобы английские черви грызли его тело, но это уже воля друзей.
       Но пора возвращаться к перечислению туристических целей. В списке, кроме монастыря, есть еще знаменитая Беленская башня, хорошо известна по передачам по телевидению, а потом еще самая западная точка Европы мыс Кабу-да-Рока, после этого делаем еще один рывок и оказываемся в Синтре, городе королей и мавров.
       Я, честно, такие большие программы не люблю, здесь не хватает времени что-то осмыслить, что-то запомнить, а потом, часто страна для меня рассматривается через призму литературы, а эту литературу я не знаю.
       Башню, как очень расхожее, "телевизионное" место, пропускаем. По-своему она очень хороша и с виду, до начала эры пороха, неприступна. Башня белая, с узкими, разукрашенными средневековой геральдикой бойницами. С такой башни хорошо ругаться с осаждающими ее солдатами, показывать им неприличные жесты и своими телодвижениями выказывать противнику презрение. Башня долго стерегла бухту, а потом превратилась в чудесную тюрьму и каземат для политических противников. Эта традиция жила до середины ХIХ века. Рядом с Башней стоит Монумент Первопроходцам -- памятник былой славе. Здесь в переплетении крестов и морских эмблем в размашистом героическом стиле запечатлены эти мощные и уверенные в своем праве покорять, открывать, грабить, управлять, отправлять на костер, превращать в рабов, -- в общем, цивилизовать -- эти самые португальские Первопроходцы. Моряки, конечно. Чтобы всех идентифицировать, надо, как минимум, окончить местную среднюю школу. По стилю это очень напоминает стиль героический, отечественный, 60-х годов. В подобной манере памятник погибшим в Войну студентам и преподавателям на Остоженке, напротив Лингвистического университета в Москве. "Первопроходцы" поставлены еще при диктаторе Салазаре. Диктатура всегда любит возвышенное.
       Самый западный мыс -- это недолгое путешествие на автобусе, все рядом, это тебе не Россия. Описывать памятники, памятные знаки, даже Маяк, как на мысе Рок, занятие неблагодарное и даже мелочное. А вот впечатление, которое на тебя это место произвело, сложно, его надо сформулировать. Маяк на каменистом обрывистом мысу, домик, где туристы могут укрыться от ветра, обязательное кафе -- в церемонию туризма входит неизменное оставление денег, это подтверждает статус объекта, все это слишком просто. Все время дует, приходится, несмотря на лето, надевать куртку. Даже говорить нелегко, слова будто прибиты к гортани. Эта холодная разрежённость воздуха, постоянное перемещение воздушных масс, эти редкие птицы, сносимые ветром, и главное ощущение инфернального простора впереди -- незабываемо. И четыреста лет назад, и четыре тысячи лет однообразная, словно песня веретена, мелодия ветра, и тот же жуткий простор впереди. Как нигде понимаешь вселенную и свою смертность... Передохнем, строимся, в автобус!
       Теперь Синтра, когда-то мавританский город. Что уж там мавры делали, до тех пор, когда король Альфон Генрих в 1147 году -- дата из путеводителя -- штурмом взял и город, и крепость? Но мавры не были дураками, город с одной стороны разбили неподалеку от Лиссабонской бухты, а с другой -- в отрогах не очень высоких гор, где всегда прохладно. "Облаков летучая гряда", если смотреть снизу из долины, где лежит столица, всегда курится над блаженной Синтрой.
       Байрон Синтру называл, несколько меняя фонетику. В том же самом письме к матери, где Байрон нелестно отзывался о столице, он пишет и о Синтре, и его описания никогда не сравнятся с моими по свойственной классику смелости, прелестной живости.
       "Зато селение Цинтра, милях в пятнадцати от столицы, является, может быть, красивейшим местом во всей Европе; оно славится красотами всякого рода как естественными, так и искусственными. Среди скал, водопадов и пропастей виднеются дворцы и сады; монастыри повисают над бездной, вдали видны море и Тихо... Дикая прелесть западных шотландских гор соединяется здесь с пышной зеленью южной Франции. Поблизости, милях в десяти вправо, находится дворец Мафра, который составляет гордость Португалии и мог бы составить гордость любой страны по великолепию, но отнюдь не по изяществу. При нем монастырь; монахи имеют большие доходы, довольно любезны и понимают по-латыни, так что мы долго беседовали; у них богатая библиотека, и они спрашивали меня, есть ли в Англии книги!"
       В городе три знаменитых туристических объекта -- это летний королевский дворец, в который мы не пошли, но который видели издалека. Дворец знаменит своими кухонными трубами над королевскими очагами. Будто это не дворец, а плавильный цех металлургического комбината. Этакие высоченные конусы. Вот, наверное, во дворце жрали!
       Два других объекта -- это, практически, два дворца, и при каждом из них знаменитый парк. Шло отчаянное соревнование между родовой аристократией и новой буржуазией. С одной стороны, немецкий муж одной из португальских королев, принц Фердинанд фон Саксен-Кобург-Гот, с другой -- английский миллионер Фрэнсис Кук. Кто из них начал первым, я не знаю, но денег на эти прихоти ушло, я думаю, в масштабах тех лет, чтобы потом стать громкими туристическими объектами, не меньше, чем на Сочинскую олимпиаду. Будет ли сочинский спортивный бетон в будущем приносить какие-нибудь доходы, я не знаю. Как, впрочем, и многие. Рассмотрим достижения миллиардера и принца.
       Итак, принц перестроил старинный монастырь, стоящий на скале, в еще один королевский дворец, а вдоль горного склона высадил похожий на рай ботанический парк. Здесь есть даже хвойный лес из японской сосны и китайского тика. А миллионер в трех километрах от Синтры купил огромную скалу, возле нее тоже построил дворец в мавритано-индийско-готическом стиле, -- простим искусствоведам кудрявость слога -- весь комплекс является воплощением викторианского ориентализма. Викторианское время, как известно, как и сама королева, вкусом не отличались.
       В этом дворце я побывал, много комнат, дорогих материалов, -- ничего не запомнил. Но вот когда шли к замку Кука, я вдруг увидел кафе с надписью "Байрон". Это как встретить знакомого человека. Буду копаться и искать, когда, с кем поэт здесь встречался. Строили дворец английские архитекторы, сад, о котором чуть дальше, -- английские садовники. Сад чудо, как хорош. Описать сад почти невозможно. Если о ботанических раритетах, то первоначально высажено было около 3 тысяч экземпляров. Уцелели некоторые деревья-гиганты. Здесь бесконечные лестницы, туннели, лабиринты, озера, пруды, видовые площадки.
       Синтру, которой не было в нашей программе, мы, кажется, получили взамен пропущенного из-за государственного визита монастыря.
       2 июля, четверг. Уже и не помню, где мы ночевали, кажется, все-таки в Лиссабоне. Потому что в моей справочке, данной турагентством, значится: "Трансфер в Порто с короткой остановкой в Фатиме, одном из самых важных центров паломничества католической церкви, места чудесного явления Богородицы и интересных прорицаний". Сразу скажу, что одно из этих прорицаний -- будущая революция в России. Не слабо. Но сначала все-таки Порто, второй город по величине Португалии, давший название стране. Это от Лиссабона все выше по карте и выше, на север. Значит, из окна -- разнообразные виды местной не очень богатой жизни. И самое главное -- туристы тихо и смирно сидят в автобусе, а время, становящееся уже коммерческой единицей, неумолимо идет
       Порто, как и Лиссабон, стоит на берегу и тоже в устье большой реки, пробившей себе русло через горную оторочку океана. Было очень заметно, что автобус не без натуги, но поднимается вверх. Река справа, почти в каньоне, дома лепятся один к другому. Сразу же стали видны склады и красные цистерны -- это тот самый, знаменитый на весь мир портвейн, который в Англии мужчины пьют после званого обеда. Раньше так пили, сейчас пьют все без особого регламента.
       Порто постоянно соперничал с Лиссабоном, в названии города, которое чуть ли не от арабов через римлян звучит "теплая бухта". Город всегда был политически своеобразным, не любил знать, потому что понятие знатности здесь формировалось иным способом -- деньги. Что-то похожее на купеческую республику. Несколько веков подряд родовая королевская знать не имела права здесь селиться, а жить -- не больше трех дней, да и король, когда приезжал, был гостем в епископском дворце.
       Возникновение богатства было вполне закономерно. Через Порто шли морские пути на север -- во Фландрию, позже в ганзейские города, а с севера на юг -- в Испанию, Италию, за шелком и пряностями в страны Востока. Надо не забывать, что морские перевозки всегда были самыми дешевыми. Огромные деньги в Порто заработали во время крестовых походов -- здесь проходило снабжение сушеной и соленой рыбой. Никаких консервов еще не было.
       Связь Порто с Англией возникла давно и возникла в силу политической необходимости. Возникшее в начале второго тысячелетия христианское графство Порто было лакомой целью для соседнего Кастильского королевства. Надо было к кому-то прислониться. Союзническая дружба с Англией юридически была закреплена в конце четырнадцатого века договором и женитьбой португальского короля Жуанна I с девицей из знаменитого английского рода Ланкастеров. С этого момента многое в Португалии стало делаться благодаря английской сметке и предпринимательству. В пример -- сын Жуанна и Филиппы Ланкастерской, родившийся через несколько лет после этого брака, оказался тем самым Генрихом Мореплавателем, который провожал и встречал Васко да Гаму. Вот и не верь теперь в наследственность и национальные качества.
       Все это я собрал из уцелевших записей и каких-то путеводителей. В этих случаях и самому многое становится ясным: от появления портвейна, на мировую продажу которого в свое время англичане получили преимущества, до положения Португалии во время Войны.
       Землетрясение Порто минул, поэтому в отличие от Лиссабона все осталось в сетке глубокой старины, без той "реставрации", которая способна уничтожить не только город, но и государство. Спас город и современный закон, связанный с исторической собственностью, по которому не очень-то выгодно вместо старых особняков возводить многоэтажные гостиницы. Государство доплачивает собственникам при ремонтах. Естественно, без нашей русской волокиты и, наверное, без отката. А впрочем, почти везде воруют.
       Видели мы, в принципе, мало, тур организован скорее по принципу "я там был", нежели "я видел". Общее представление холодной и постоянной тревоги. Поэтому в историческом центре -- собор похожий на крепость, башня, огромная башня из гранита, епископский дворец со стенами как в Петропавловской крепости. По идее, смотреть город надо с побережья Атлантического океана, медленно, словно хозяйка просо, через пальцы, пропуская улицы, особнячки, особняки, дворцы. Где-то далеко, вне туристической зоны, существуют еще жилые кварталы. Как там? Вот в центре автобус поставить некуда. Во время посещения собора возникает ощущение подлинности, возникает оно, когда смотришь на огромные из серебра иконостасы. Столб позора, сохранившийся еще со Средневековья, вызывает желание возобновить традицию и на своей родине.
       Собственно, отчетливо помню склады этого самого знаменитого портвейна и замечательный двухъярусный мост, построенный Эйфелем через реку Дору. Кажется, это старший брат Эйфелевой башни в Париже -- именно здесь Эйфель сформировал ряд принципов своих конструкций.
       Хорошо помню также замечательный железнодорожный вокзал Сан-Бенту. Там удивительные, покрытые замечательными изразцами стены. Внутри хорошие лавки и сладостная прохлада.
       Вечером в гостинице на ужин дали жалковатый салат из не могу сказать даров -- неизвестных сюрпризов моря. Все приготовлено будто для деликатных микроскопических исследований. Есть следы помидоров и скромно наструганная морковка. Это по широте русской души мы спустили. Зато чуть позже С.П. на двух языках, английском и испанском, устроил мини-скандал: почему в четырехзвездочном отеле нет в номере мыла. Номер был, правда, хороший, с веселыми занавесками, на которые были прикреплены алые ленты. Чтобы не забывали портвейн?
       4 июля, суббота. Добросовестный туризм это невероятно тяжелое дело. Но здесь ты часто начинаешь понимать, как и из каких осколков собирается цивилизация. Нам предстоит сегодня нечто для нынешнего века невероятное. Ведь есть ощущение, что все мифы и легенды складываются где-то далеко, за хребтом существующего времени. Но "чудесное", оказывается, живет и рядом. 13 мая 1917 года у нас еще не "свершилась" Октябрьская революция, а уже маленькой сельской девочке, пастушке Лусие, явилась Дева Мария, Богородица.
       Богородица появилась на вершине огромного дуба. Говорила с детьми и сделала определенные предвидения. Одно из них касалось России. Нельзя сказать, что не было свидетельств. Маленькая девочка, которая была с младшими братьями, попросила Богородицу и впредь ее не бросать. Богородица приходила каждый месяц, 13-го числа. Предсказала, что младшие умрут. Показала преисподнюю. Приходила полгода. Это предыстория.
       Уже в наши дни здесь был создан огромный религиозный комплекс. Все ориентировано на массы людей, на свободу, на воздух. Главная площадь всего комплекса в два раза, наверное, просторнее, чем площадь перед храмом св. Петра в Риме. Слева огромный собор, я бы сказал, чистая классика. Там и могилы двух ребят-свидетелей Явления Богоматери. Их уже причислили к лику святых. Сама Лусия дожила до 98 лет. Уже под старость уехала в Испанию в монастырь. Старые люди всегда ищут покоя и тишины.
       Выходя из собора, я, как православный, находясь, правда, на несколько иной территории, все же перекрестился; я оставляю церквям борьбу за чистоту символов. Нас всех соединяет вера в Евангелие и трагедия, которая случилась на Святой горе. А уж как пойдет наша молитва и как она дойдет -- это определяют богословы. У меня есть вера в то, что лучший путь -- это все-таки путь отцов и матерей.
       Справа от площади -- другое огромное сооружение. Дойти -- значит все время находиться в сгущенной атмосфере раздумий о своем месте в этом мире и мере за свою жизнь. Вошли через боковую дверь -- двери здесь всегда почти ворота -- огромный зал, с расположенными полукругом скамьями. Это не парадный зал по случаю. Людей много, возвышенная атмосфера чистоты и сосредоточенности. Поют. С кафедры священник или кантор руководит пением. Кто знает, что человек вспоминает в самые высокие минуты жизни? И когда он по-настоящему бывает свободен?..
       Здесь, на территории комплекса, вообще много поют. Вот и еще одна капелла со священником, проповедью и согласным, все вместе, пением -- но это уже капелла на воздухе. Еще правее огромный, хотя и почти рядом Зал церковных соборов.
       После возвышенного -- грешное. Туризм держится и на возвышенном, и на плотском. Куда уж без него. Миновать дегустацию каких-то местных вин -- нет, нет, без этого мы уехать не можем. С каким радушием встречают в этих залах посетителей. И каждый вновь прибывший ощущает, что он единственный и его давно здесь ждали. Все расселись за столами и, словно провизор, ведущая дегустацию местная дама, все объясняет, превращая алкоголь в эстетическую субстанцию. Тяжелые с виду, но не такие уж вместительные рюмки. Но уже зато точно можешь поклясться, что знаешь вкус настоящего портвейна и можешь его отличить от изделия московского винного завода. Четыре рюмки настоящего портвейна и две рюмки настоящего ликера. Все это, как утверждается, с выдержкой в восемь и двенадцать лет. Напитки очень коварные и маскируют свою сущность каким-нибудь заморским кофе и миндалем. Кофейный ликер, миндальный ликер, все это как звучный бубен цыганки. И все это по-настоящему вкусно. Но как эти божественные напитки усыпляют бдительность и вызывают стремление тянуть и тянуть это время и замечательные наслаждения. А дегустация -- это еще и магазин, похожий на пещеру Аладдина, только уставленную бутылками. И вроде надо отблагодарить услужливых хозяев. Портвейн и ликер -- это ведь тоже приобщение к культуре и проникновение в уклад другой страны. Давно забыт возможный перевес багажа при возвращении на родину. Со счастливыми лицами турист покупает...
       Дорога на то и создана, чтобы узнавать новое о знакомом. Настоящий португальский портвейн, который английские лорды пили после обеда, производится из 80 сортов винограда. Здесь все не просто и не везде нужный виноград растет. В долине реки, где склоны обложены какого-то рода кварцитом -- камень нагревается днем и медленно отдает тепло ночью -- мало колебаний температуры, и днем и ночью она почти одна и та же. Там наверху, возле виноградников, созревшие гроздья мнут. Готовые бочки на плотах спускаются вниз по течению. Из этого и состоит экономика -- река не требует мзды за перевоз. Правда, уже давно работает построенная специально для транспортировки вина железная дорога -- 180 километров. Потом это вино долго млеет под крышами специального склада: набирает сахаристость, то ли густой аромат, который так полюбился на берегах Альбиона. Технология сложная и не замешанная ни на химии, ни на немедленной прибыли. Хочешь не хочешь, а невольно вспоминается и уже зарубежный "Агдам", и легендарный советский портвейн "777".
       5 июля, воскресенье. С невероятным нетерпением после вчерашнего разгрузочного ужина ожидал завтрак. Нет, как везде: яичница, сыр, разные булочки, кукурузные хлопья, даже охлажденные арбуз и дыня. Но так крепко во время своих путешествий и на многие годы задружившись с английскими утренними привычками, нигде в Португалии я не встретил "пориджа" -- классической на воде овсяной каши.
       У нас давно отработана метода по захвату мест в салоне автобуса. Один четко ориентируется на автобус, сторожит, когда тот подойдет, и старается стать поближе к его не торопящимся открыться дверям, второй с обоими чемоданами, а часто еще и с рюкзаком загружает вещи в багажник. Поставить надо так, чтобы потом легко и свободно вынуть.
       Сразу за городом расстилается невероятная по своей широте долина. Так много на белом свете места, а мы все ютимся в перенаселенных городах. На горизонте огромные лениво вращающиеся ветряки. Я бы смотрел и смотрел в эту скучную даль, в которой растворяется время, на сухое пространство, в мареве которого небо сливается с землей. Почти космический пейзаж, почти ничейная земля. Я давно уже приметил: если нет человеческого хозяйствования, то нет и ухоженных, дышащих влагой земель.
       Половина народа, утомленная природным однообразием, спит. Ко второй половине путешествия и гид устает, профессиональная броня вежливости с него спадает, как латы с турнирного бойца. У гидов здесь есть свои безошибочные приемы -- это старые костюмные фильмы "про эпоху", к которой его турист приобщился, а теперь готов радостно восклицать, увидев знакомую башню или услышав имя, которое он теперь уже знает. Каждый современный автобус-лайнер оснащен тремя или четырьмя телевизорами вдоль прохода. В Испании всегда показывают что-нибудь про Хуану Безумную или ее сына Карла V, в империи которого никогда не заходило солнце, хороши также фильмы про Эскориал, Филиппа II. Наш доблестный гид тоже что-то запускает историческое. Мантии, кафтаны, золотые цепи, исторический квартал в Барселоне, где на ступенях королевского дворца католические короли Фердинанд и Изабелла с почетом встречают Колумба. Дары, корзины с экзотикой, индеец с перьями в волосах, раскрашенный по ориентальной моде колумбового времени.
       Особенность плохого исторического фильма в том, что от него невозможно оторваться. Тем временем гид, сидящий на скамейке передо мной, перебирает какие-то бумажки, а потом счастливо засыпает.
       Наконец мы переваливаем границу. Снова страна, в которой мне все интересно, наверное, и потому, что название почти каждого города я уже встречал в литературе. Для русского человека любая граница наводит священный трепет на душу. Всегда -- этого, конечно, нет у европейцев -- думаешь: пропустят, не пропустят? Что скажут, будут ли смотреть багаж, как начнут сличать фотографию на паспорте? И португальские, и испанские пограничники меня разочаровали. Да и вообще, где граница, где внушительное здание и намеки на оборону? Какие-то павильончики, никакой проверки. Автобус лениво пытался остановиться, но, видимо, кто-то дал ленивую отмашку, чего уж там, и мы уже в Испании. Что там пишет нам турагентство? Один из самых старых университетов в Европе? Ну, это мы, как культурные люди, знаем и сами.
       Саламанке есть чем удивлять. Иду по впечатлениям, а не вслед экскурсии. Конечно, это местная Главная площадь, огромный квадрат, ограниченный со всех сторон однотипными зданиями. Очень похоже на площадь Вогезов в Париже. Все эти площади прекрасны, но каждая по-своему. Как и в Париже, здесь прохладная аркада по всему периметру, над которой три этажа. Две противоположных стороны, украшенные более роскошно -- Муниципалитет и Королевский павильон. По всему периметру скульптурные портреты самых знаменитых людей Испании, ее культуры и науки, и портреты тех, кто управлял страной. В том числе и портрет диктатора Франко -- здесь политический строй не отменяет историю. Мы потолкались на этой прекрасной площади и пошли к университету. Сейчас университет потерял былую славу. Все очень просто и вписывается в логику жизни. После возвращения королевской власти на какое-то время правительство -- власть всегда боялась образованных людей -- университет закрыло. И если раньше университет входил в то же перечисление, что и Сорбонна и Болонья, то это время отхлынуло. А ведь это был первый университет в Европе со своей публичной библиотекой. О былой славе университета свидетельствует то, что именно университетские математики разработали календарь, названный по имени папы Григория, грегорианском. Мы им пользуемся.
       В самом начале истории лекции в университете Саламанки читались по церквям и монастырям, потом были выстроены несколько зданий. Главное здание сейчас стоит в лесах ремонтов, но основное поле "аттракциона", которым университет развлекает студентов уже чуть ли не пятьсот лет, осталось. Это огромное скульптурное панно, на котором среди черепов, листьев, разнообразных фигур надо найти крошечного лягушонка. Нашел -- и можешь смело идти на экзамен.
       Еще одно достопримечательное место -- это римский мост. Красиво, как и почти все у римлян, вечно. Во время войны, когда Наполеон менял Бурбонов на Бонапартов, несколько пролетов моста разобрали.
       Что еще? Памятник Колумбу. Именно здесь мореплавателя допрашивали о содержании его странноватых идей. Об архитектурных стилях не говорю, это сложно. Именно в Саламанке существовал какой-то миф о человеке без тени. Неплохо этой легендой потом поживилась литература. Самое интересное в Саламанке -- это центральная улица магазинов, начинающаяся прямо за площадью. Но до этого я увидел сравнительно небольшой дом, как бы обособившийся своими смыслами -- это архив гражданской войны. Резиденцией Франко во время той войны была именно Саламанка. Вот где, наверное, настоящие истории и чудеса.
       Нас распустили на Плас Майор на два часа. Какое это блаженство?-- побродить по знаменитому городу. Я понимаю, что ни Москва и ни Париж, но почему в центре и на торговых уличках так много народа. Во время всей поездки, повиновался старому правилу, все время держал глаза выше линий витрин. Но витрины тоже иногда привлекательны. Как только появилось время, появилась необходимость купить какие-то подарки. А еще надо все время держать тренированный глаз: не появится ли где-нибудь в витрине фарфоровый (читатель-то наверняка забыл, что я собираю фарфоровые фигурки героев литературы, а я-то об этом не забыл) -- не появится ли где-нибудь фарфоровая Кармен или какой-нибудь Учитель Танцев. Между прочим, на скамейках университета сидели и Сервантес, и Лопе де Вега, и Кальдерон. Попили кофе, поели мороженое, в котором в отличие от московского не чувствуется пальмовое масло, даже купили куртку и две майки и вдруг... Бедный Акакий Акакиевич Башмачкин -- с него сняли шинель. У меня внезапно в центре города на моем "командировочном" ботинке оторвалась подошва.
       Я думал, что ботинки эти вечные. Я их купил в Германии лет десять-двенадцать назад, но носил только за рубежом. Ботинки топтали землю Германии, несколько раз за время службы они побывали в Китае, на Востоке, в Таиланде, в Мексике и даже Индии. Улетая куда-нибудь зимой, достаточно было надеть шерстяной носок. Это были светло-коричневые полные закрытые ботинки на довольно толстой подошве. Они не болтались на ноге, но не были тесны. Летом в них не пылились ноги и при целом дне нагрузки не болели. Казалось, им нет износа.
       6 июля, понедельник. День обещали большой, поэтому подняли на полчаса раньше, чтобы все съели грустный казенный завтрак -- две булочки, ну, чай, кофе.
       Пейзаж за окнами автобуса поменялся. Сначала шли поля, огромные огороды. По огородам, над капустой и другими овощами, медленно прокатывались на своих огромных колесах поливальные машины. Потом земля пошла суше, здесь уже нелегкую почву украшали спрессованные блоки сена или соломы. Все меняется на глазах. Теперь уже огороды и огромные поливальные машины, неутомимые как волы. Через зной и солнечное убийственное сияние подъехали к легендарной Авиле -- городу святой Терезы. Город знаменит еще и тем, что вопреки прогрессу, гнувшему через колено все Средневековье, целиком сохранил городские стены и башни. Башен 88, городских ворот 9, а длина стен 2,5 километра. В свое время что-то было отвоевано у арабов, те при строительстве воспользовались еще римскими каменными блоками. Арабы использовали опалубку. На кромке стены, вроде выступа, бойница?-- рыцарский сортир, внизу под ним ров. Свободное падение! В щелях между камнями тысячи стрижей. Все попытки по-настоящему, "взаправду" узнать, как жили в средние века, невероятно трудны. Кто жил? Рыцарь или смерд? Лишь иногда история открывает свои бытовые, порой такие увлекательные тайны.
       Здесь настоящий рай для киносъемок про рыцарей, инквизицию и прекрасных дам, томящихся в башнях. Что бы здесь могли наснимать изобретательные советские киношники, привыкшие изображать все средневековье при помощи оставшихся кусочков старины в Риге и Таллинне! Что касается святой, то здесь все подлинно, легенда не очень давняя, все умещается в пять столетий, через три года святой исполнилось бы 500 лет. И на подъезде к городу, и на выезде из него показывают небольшой холм, до которого совсем юной девочкой будущая святая добралась вместе со своим братом, чтобы стать мученицей. Юную пару кандидатов в святые, правда, вернули обратно, но какова сила убеждений! Это тебе не немедленное прозрение старых членов партии перед светом капитализма и владением госсобственностью. На холмике в полутора километрах за стенами города, на дороге в Саламанку, где нашлись дети, сейчас стоит часовня. Просто советские дети -- бежали на помощь христианам, воюющим с маврами. Чук и Гек? Или: "Он дом свой покинул, пошел воевать, чтоб землю крестьянам в Гренаде отдать". О религиозной деятельности святой Терезы Авильской практически ничего так я и не узнал, но она написала "Автобиографию", которая до сих пор пользуется в Испании огромной популярностью. Незначительному, тусклому человеку хорошей книги не написать. Есть сведения, что Филипп II любил читать книгу святой. А диктатор Франко держал мумифицированную руку святой возле своей постели.
       Соборы при быстром туристском хождении особенно не запоминаются, вход везде платный, в пересчете на русские рубли дороже, чем в музей изобразительных искусств им. Пушкина, и никаких скидок для российских пенсионеров. Запомнился, правда, кафедральный собор и по прохладной тени, которыую он отбрасывал, и потому, что его стены были похожи на крепостные. На центральной городской площади, которая по обычаю называется Пласа де Майор, по воскресеньям рынок. В средневековых улочках современные магазины.
       Выезжали из города по той же дороге, по которой маленькая святая вместе с братом отправлялась в прерванное путешествие, мимо памятной часовни на четырех столбах -- впереди знаменитая Сеговия.
       На один день, конечно, многовато. Солнце потихонечку стронулось с зенита. Сижу в автобусе, с надеждой не расплескать только что увиденное и с тревогой, куда же я помещу впереди уже почти мелькающее. И отечественная и зарубежная география медленно устанавливается в сознании человека. В замечательной "Испанской балладе" Фейхтвангера все время мелькают разные названия местностей. Но где на географической карте Кастилия, где Лион, ну, Андалузия -- это вниз по географической карте, там жарко, на юг, а Баскония, свободолюбивые баски, детишек баскских шахтеров во время Гражданской войны привозили в Союз, а баски -- это вверх, это север. Так вот, сейчас мы едем по самой настоящей, звонкой и сухой, как кастаньеты, Кастилии. Мадрид-то уже близко. Пейзаж суше и гористей -- Сеговия лежит где-то в седловине горной гряды.
       Я иногда бываю рад, когда из большого списка достопримечательностей, следующих через запятую, что-то удается не увидеть. Во-первых, для меня это означает, что жизнь еще не закончена, догоню, еще увижу, вернусь. А во-вторых, ощущение от только что увиденного бывает так огромно, что лишь бы суметь это одно впечатление унести в охапке.
       Что ждет? Все-таки королевский курорт, много знаменитых церквей, собор. Разве Версаль не окружен цепью особняков знати? Значит, и здесь крутые особняки, оставшиеся от "золотого века". Здесь в свое время располагались кортесы -- со школьного времени помню, что так в Испании назывался парламент. А королевский дворец -- знаменитый Алькасар. И, в конце концов, именно в Сеговии Изабелла была провозглашена королевой. Та, которая мылась только два раза в жизни. Третья четверть бурного пятнадцатого века.
       Все иногда объективно складывается против туриста. Все вперились в знаменитый римский акведук. И никого ни на какие дворцы оттащить возможности просто не было. День клонился к вечеру, и еще существовало неизменное правило: шофер без длительного отдыха мог работать только определенное количество часов.
       Акведук -- это что-то невероятное. Я-то видел уж всего, даже римского и греческого достаточно. Здесь в первую очередь поражает дерзость римских инженеров и поразительный расчет. Все скроено будто при помощи лазерных меток -- точность, как при конструировании и постройке сверхзвуковых самолетов. Малейшие отклонения разрушают всю постройку. Статистика:
    800-метровый слабонаклоненный гранитный желоб, по которому
    медленным самотеком текла вода, покоится на 166 арках и 120 колоннах, сделанными из гранитных блоков. Высшая точка -- 30 метров. Сооружение возведено без применения цемента и строительного раствора. Только сила тяжести! Стоит уже около двух тысяч лет.
       Что не увидел, покидая Сеговию, кроме дворцов и церквей? Дом-музей Антонио Мачадо и Музей колдовства. Разве литература не вид колдовства?
       7 июля, суббота. После вчерашней поездки из Мадрида на поезде снова в Барселону, в восемь утра, наконец-то автобусом уехали на море в Лорет де мар. Это уже северный берег, который считается более молодым и более заводным. Все здесь кажется поскромнее и поспокойнее. Правда говорят, что это место большой тусовки, в городе есть целая улица с залами дискотек. Все танцуют.
       Вчера всю дорогу от Мадрида до Барселоны царапал впечатления в маленький компьютер, но и за три часа всего записать не успел. Напоследок остались еще два залета после музея Тиссена. Ну как здесь было не заглянуть, когда не только две знакомые и великие фамилии, но еще и манящая надпись -- "Вход бесплатный". На той же стороне улице, где выставлены коллекции Тиссена, стоит огромный выставочный зал. Все блестит, светится и даже сверкает. Народа много, есть и пожилые люди, специально пришедшие на "культурное мероприятие", много молодежи, которая все разглядывает, переговаривается, ведет себя довольно шумно. Но кто знает, как культура входит в наше сознание? Есть шанс, создана предпосылка. Во-первых, это выставка знаменитого итальянского художника, архитектора, дизайнера и даже археолога ХVIII века Джованни Пиранези -- целый этаж. Это поразительный пример "художника в стол": он много начертил и спроектировал задний, но мало построил. С его именем связано понятие "бумажная архитектура". Но какого захватывающего качества! Воплощенный замысел всегда беднее полета карандаша. Во-вторых, здесь же знаменитый англичанин, глава "Озерной школы" Уильям Блейк, выставка которого зимой прошла в Москве. Есть возможность сравнить, и сравнение не в пользу Москвы. Там, правда, на Блейка стояла очередь, но шла она параллельно с выставкой шести или десяти картин Караваджо. Очередь надо было отстоять, но в Москве не было притягательного -- бесплатно. В Мадриде дело не только в деньгах, но и в готовности государства дать старому -- утешение, а молодому -- шанс приобщиться и приохотиться к культуре. Здесь же, на Прадо, между музеем Тиссена и выставочным залом, расположено министерство с удивительным для нашей российской ситуации названием -- Министерство здравоохранения, социальной политики и равенства.
       Но, кажется, мы уже приехали, автобус тормозит. И мне здесь нравится. В самом городе отели стоят уже не вдоль линий, а как в средневековом поселении, почти один к одному. Отель у нас скромнее, чем обычно, три звезды, но все вполне в норме: балкон, чистое, хотя и не новое белье, кондиционер, поднимающийся навес на балконе -- главное все работает. Естественно, цены за "излишки" значительные. Сейф в сутки стоит 4 евро, Интернет -- 4 евро, лежак на пляже -- 5 евро, зонтик от солнца -- 5 евро. Цены на дневную кормежку от 8.50 до 15-20. Жить раз в году так можно.
       8 июля, воскресенье. Прекрасный, хорошо оборудованный городской пляж. Я невольно по атмосфере и оснащенности сравниваю с Ялтой и Сочи. Все по-другому -- это, видимо, связано с менталитетом народа. Очень много молодежи, и, глядя на них, понимаешь, что впереди даже и физически другое поколение. Много и детей, и пожилых людей, и вот здесь для меня загадка -- никто никому не мешает. Семнадцатилетние девы лежат, раскинувшись "топлес", а пожилые дамы про них не сплетничают и не шипят. Девки ходят черт знает в чем, но и кавалеры бродят с открытым торсом. В винном магазине, полном искрящимся алкоголем, наблюдал молодую даму, упитанную, как римский гладиатор, и одетую, как стриптизерша -- синий бюстгальтер и синие же крошечные трусики. Говорила по-русски. В связи с этим, протягивая параллель дальше, привожу объявление, которое на русском языке лежало в нашем номере: "Уважаемые гости! В нашем отеле не принято посещать ресторан вечером в купальном костюме или шортах. Благодарим за понимание".
       Утром после того сильного интеллектуального допинга, которым меня снабжают лекции профессора Жаринова, слушаю постоянно, продолжаю писать свою сагу о вещах. Сделал два эпизода: о кресле, которое мне подарил Витя Симакин, и эпизод о серебряном кораблике -- подарок от актеров костромского театра после премьеры.
       На пляже под зонтом читал последний роман Эдуарда Лимонова "В Сырах", начатый еще в Москве. Судя по той простоте, с которой он пишет о себе, и тому волнению и феномену узнавания, с которым все это читается, Лимонов, наверное, действительно самый лучший современный писатель. Возможно, "самый лучший" -- это и самый откровенный, самый безжалостный к себе. Вот фрагмент об умирающем отце.
       -- Какой пить, в лёжку лежит, ссохся весь, мать говорит, голова ссохлась, как старый орех. Еле говорит. Мать с ужасом призналась мне на той неделе по телефону, что адски устала, что ждёт, чтобы он умер. Что ей унизительно видеть его, когда-то красивого, обаятельного, беспомощно лежащего на полу, измазанного дерьмом... Это она, с которой вместе прожили шестьдесят два года, ждёт его смерти!
       Выписываю второй фрагмент, потому что мой сводный брат, которого отец прижил, уже находясь в лагере, так и не нашелся. Но здесь же и некоторые мотивы и биографии писателя, и эпоха.
       -- С моей мамкой он прожил год, -- сказал Юрий.
       -- Вот как печален, некрасив и даже страшен конец таких вот героев, как наш батька. Интересно, что он о своих орденах Красной Звезды молчал, может, стеснялся, что они не на фронте получены.
       -- А почему у отца карьеры в армии не получилось? Насколько я знаю, он ведь проходил в старших лейтенантах чуть ли не лет двадцать. И только перед уходом из армии звание капитана получил, так ведь? Как так, ведь он же умница был...
       -- На эту тему отец никогда не высказывался, как и на многие другие темы. Я подозреваю, что он, пусть он и был младшим офицером, принадлежал к какой-то подавленной и расстрелянной чекистской группировке. Его оставили на свободе и живым только потому, что он был простой исполнитель.
       И наконец, -- книгу Лимонова можно всю разнести на цитаты, и все читается -- абсолютно невероятный "лирический" фрагмент о себе. Но чего здесь больше: откровенности или специфического хвастовства?
       Что она обо мне думала? Грубее и проще. Она порой кричала грубости во время наших с нею любовных утех. "Давай, кобель!" -- было её боевым кличем. "Давай, кобель!" Поскольку кобелю был уже шестьдесят один год, ему нравилось.
       Она стала ко мне приезжать. Мне нравилось, что она неизвестна, что работает в магазине, что у неё нет маникюра и ногти просто острижены, и даже есть заусенцы. Мне нравились её красноватые кисти рук, тощие ножки и ручки. Обезжиренная попа. Вот такой я человек. Мне всё это нравилось. Представьте.
       Всё было обычно более или менее одинаково, каждый её приезд. Встреча на полутёмном Ленинградском (я в кепке на глазах, чтобы не узнали), проход по перрону до "Волги", охранники вокруг, уселись в машину, ride через тёмный ещё город, и мы у меня. Вино и еда на кухне, затем переход в большую комнату в кровать. Сотрясение кровати...
       9 июля, понедельник. О еде. В первый день мы обедали в каком-то маленьком ресторанчике на набережной. Это так называемое меню с набором блюд на первое, второе и десертом. Кажется, это было что-то около восьми евро. Но луковый суп, который я заказал, был невкусный, а рыба "под майораном" сухой. Завтрак и ужин -- у нас полупансион -- нам полагается. Все среднее по вкусу, скорее традиционное. Утром: ветчина, молоко, корнфлекс, яйца, кофе. Вечером -- один плохенький суп и мясо, рыба, овощи и салаты. Вечером накрахмаленные скатерти, салфетки. При этом на каждом столе табличка. Цитирую русский текст: "Уважаемые господа! Убедительная просьба не выносить из ресторана продукты питания, в противном случае ваш официант или мэтр зала будет вынужден выставить вам счет на сумму вынесенных продуктов. Для консультации по этому вопросу обращаться в дирекцию отеля". Бывшие товарищи стали господами, а прихватывать, что плохо лежит (есть соответствующий дворовый эквивалент), не разучились.
       Днем в смысле еды мы предоставлены сами себе. Наша проблема заключена не только в том, чтобы поесть не очень дорого, но чтобы по возможности не набрать веса. Мои особые трудности -- это несильный диабет, значит, меньше белого хлеба, жирного майонеза, нет свинине и сладкому. Выход нашелся, который устраивает все наше маленькое сообщество. Мы нашли ресторанчик, где хорошо делают средиземноморский салат. Как говорится, объясняю: на большой тарелке подушка из зеленого салата, на которой нарезанные пластинками помидоры, чуть-чуть замаринованная морковка (соломкой) кусочки тунца, креветки, нарезанное кружочками яйцо, чуть спаржи и все это полито неким соусом.
       Дочитал книгу Лимонова и опять восхитился умению превратить свою жизнь в литературу. Конечно, нужна жизнь, и она у Лимонова так же авантюристична, как жизнь Казановы. Среди прочего любопытного здесь есть и эротическое и скандальное. А именно, женитьба на актрисе и скандальный развод. Лимонов довольно безжалостно пишет о своей бывшей жене. На одном из приемов Эдуард знакомил меня с нею, она не показалась мне тогда такой экстравагантной, как он о ней пишет. Но сколько бы Лимонов не писал о себе как о политике, в первую очередь он писатель, и именно этому его жизнь и посвящена. Заметно, впрочем, это у любого писателя -- стремление сформулировать и создать миф.
       На пляже написал небольшую главку в новую книгу -- "Японские вазы"; потом учил английский, который никогда не выучу, но учить буду.
       За время, пока мы не смотрели телевизор, на Кубани прошло страшное наводнение, погибло много больше сотни жителей. Партия Миронова собирается инициировать отзыв губернатора Ткачева. Конечно, это им не удастся, но для меня давно очевидно, что начальственный народ надо чаще менять. Тоже ведь, наверное, уже миллиардер или миллионер?
       10 июля, вторник. Мир удивительно стандартизировался. Сейчас -- пирсинг и тату. У каждой обнаженной девушки на пляже на пупке обязательно какая-нибудь металлическая погремушка, а на спине или руке экзотический цветок или что-либо позаковыристее. Попадаются и надписи, и китайские иероглифы. Молодые дамы, как правило, загорают без купальников, я уже не говорю об элементарных приличиях, мне это даже нравится. О раке, о болезнях они и не думают. Ребята от девушек не отстают, наглядевшись по ТВ на разукрашенных татуировками футболистов, мальчики иногда раскрашивают свои руки до плеч. Ни мальчики, ни девочки не думают о том, как их кожа будет выглядеть, когда им будет по семьдесят. Из особенностей пляжной моды одна тенденция. Мужчины практически перестали носить узкие плавки, на всех купальные трусы почти до колен. А вот дамы сзади сузили свои трусики до ленточек, которые тонут в сочных ломтях. Один раз, заплывая подальше в море, я почти наткнулся метрах в двадцати от берега на трех выгребавших девиц. Впечатление, что в море плыли три загорелые задницы.
       Отпуск подходит к концу, очень хорошо лежится на пляже под зонтом. Здесь у меня три занятия: продолжаю писать свой новый роман, в котором фигурируют вещи моей юности и детства, учу английский, простая логика которого нравится мне все больше и больше, и несколько раз за день плаваю. Такие исчезнувшие со временем пласты памяти -- я думал, что навеки! -- поднимаются в сознании, что я начинаю понимать: ничего не исчезает, все остается где-то в глубинах, надо только уметь все это извлекать. Опять написал несколько новых фрагментов -- "Старинный буфет" и "Офицерская шинель отца".
       Вечером из запасов С.?П. смотрели дивный английский фильм "Без иронии". Тьма иронии, замечательные актерские работы, а главное -- удивительная заполненность кадра и подлинность всех вещей, обстановки, одежды. Фантастически, не хуже чем у Феллини, подобраны персонажи, и каждый играет, как бывший мхатовский актер. Не буду красть, это принадлежит С.?П.: "Чего же вы хотите, театр в Англии начался за триста лет до нашего. Уже при Елизавете существовало множество профессиональных театров, а Иван Грозный в это время увлекался не театром, опричниной".
       11 июля, среда. Под дверь номера еще вчера подсунули записку -- надо освобождать номер до десяти часов, а на доске объявлений не было никаких сообщений о нашем отъезде в аэропорт. Наконец, после объяснений с портье появилось следующее -- автобус будет в 5.30 утра. Но вот на эти случаи и нужен С.?П. с его холодной хваткой уверенного в своих правах человека. Наш самолет, если ничего не случится, должен отбывать в 18.05. Это что, сидеть в аэропорту 12 часов? С.?П. сделал три решительных звонка в компанию, и уже через полчаса пришло новое сообщение -- автобус будет у вас возле гостиницы в 12.?45. После завтрака мы отправились на большую прогулку по городу.
       В автобусе я опять слушал лекции и выступления Жаринова. Он очень информированный человек. На вопрос одной из слушательниц о передачах Михаила Веллера он ответил очень уклончиво, но отметил его эклектизм, стремление говорить обо всем что угодно и некоторую истеричность любого его выступлений.
       Рейс на два часа отложили, сидим, ждем посадки в самолет. Я колеблюсь, сегодня днем позвонил В.?А. Вольский, а потом Сергей Бирюков из "Труда". Я обещал В. А. написать предисловие к книге его сестры, которую прочел в рукописи весной, а для "Труда" сделать две страницы о Евтушенко -- юбилей. Еще мне нужно писать роман, вести дневник, написать предисловие к книге Алексея Антонова и новый очерк о Славе Зайцеве, вычитать Дневники за 2006 год и многое другое. С чего начать? Сейчас закрою файл дневника и что-нибудь начну...
       12 июля, четверг. В самолете читал "Литературную газету", которая в одном номере умудрилась напечатать две фотографии своего главного редактора. Это не прибавляет популярности. В ту же завистливую тему -- газета несколько изменила свой взгляд на замечательную пару тружеников на книжной ниве -- Владимира Григорьева и Михаила Сеславинского. Я связываю это с тем, что на этот раз и Юру Полякова, и Леню Колпакова та, что мы раньше называли "Госпечатью", свозила в Нью-Йорк, на книжную выставку. Но вернусь к номеру газеты, которую прихватил из Москвы и только что открыл. Материалов в ней интересных много, но меня заинтересовала блестящая статья А. Кондрашова о книге сына покойного Юры Додалева о телевидении. Не стану даже читать книгу -- Женя Додалев с юности писал блестяще, -- ограничусь несколькими выписками, которые очень талантливо нашел в книге Кондрашов. Я ведь в одиночку и, как всем кажется, под одеялом воюю со старыми ветряными мельницами. Кстати, если уж речь зашла о мельницах, то скульптурка фарфорового Дон Кихота, которую я купил в Толедо, благополучно долетела до Москвы в своей коробке, обложенная моими носками, майками и трусами.
       Домой попал только в три часа ночи, а уже в девять утра поехал на метро в Институт смотреть публицистику, которую, замещая болеющего Апенченко, читали А.?Н. Торопцев и Г.?А. Красников. Это заняло у меня часа четыре. Красников читал очень внимательно, делая пометки и маргиналии, Торопцев, видимо, просматривал, но оба, конечно, оценки чуть завысили. Оба не видят, что в большинстве работ стиль позаимствован из канцелярского обихода, интернетовских блогов. Завтра надо идти на апелляцию по творчеству.
    К этому нас обязал закон, но какое бесстыдство, идти и доказывать мастеру, что он обязан тебя полюбить.
       В институте, прямо с утра сели с ректором править список тем к экзамену по этюду. Б.?Н. Тарасов не без оснований три темы попросил меня убрать, но три мы потом и поставили. Убрали, пожалуй, как школьную, тему: "Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собой признанным..." (А. С. Пушкин). Убрали также "Московское княжество сегодня" и сходное "Третье татаро-монгольское нашествие". Вместо этого общий список обогатился тремя предложениями ректора, я с ним согласился:
       "Раскольников сегодня, кто он?"
       "Как выглядят типы гоголевских персонажей "Мертвых душ", "Ревизора" и "Женитьбы" в нашей действительности?"
       "Мы все глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы, для нас орудие одно..." (А. С. Пушкин)
       Часа три просматривал работы по публицистике, которые Геннадий Краников и Александр Торопцев уже прочли. Оксана Лисковая не выполнила своего обещания дождаться меня. Скорее всего, оценка достаточно объективна, хотя, как я уже писал, в ряде случаев завышена. Много внутренних интернетовских повторов, а самое главное, как правило, плохой, почти казенный язык. Этот язык стал повседневностью и поэтому стал казаться почти нормой. Красников читал, оставляя замечания на тексте и довольно вразумительные рецензии, У Торопцева в основном классическое "что-то есть" или другая, близкая к этому оценка.
       Из разговора с ректором выяснил, что он, вслед за нашими преподавателями, полагает, что в этом году студенты интереснее и много ярче, чем в предыдущие годы, хотя и иронизировал насчет некоторой восторженности в рецензиях Рекемчука, который иногда пишет, что, дескать, это уже литература ХХI века. Я эту восторженность Рекемчука и упования ректора не разделяю. В литературе век начинается с изменений в общественном мнении.
       На обратном пути из института у метро купил квас, зелень на окрошку. Слушал радио, которое опять говорило о том, что государство неповоротливо и приводило в пример помощь пострадавшим при наводнении на Кубани. Много разговоров и вокруг нового закона о клевете, за который теперь будут присуждать штраф до 5 миллионов рублей. А кто собственно клевещет? Средства массовой информации на ворующих чиновников, на ворующих или жульничающих депутатов, на начальников, которые купили себе дипломы. Не каждую истину можно доказать в суде. Ощущение, что правящая верхушка, чиновники, правительство, банкиры, олигархи и крупные собственники делают все, чтобы посеять страх в народе.
       Вечером, с тяжелой головой от недосыпа, но подчиняясь силе ответственности, все-таки мазал что-то в компьютере. Пытался создать некую обещанную мною статью о Евтушенко для "Труда". Не мое это дело, недаром я отказывался. Но постепенно, с трудом, но все пошло. За основу взял свою старую статью в "Независимой газете" и разукрасил ее выдержками из дневника и какими-то новыми мыслями, но все это надо еще точить и приводить к общему языковому ряду.
       13 июля, пятница. Практически опять не выспался, еще дает о себе знать смена часовых поясов. Подвозил мой сосед Толя Жуган -- поехал в институт. В 10.30 в соответствии с нелепым законом об образовании "апелляция на творческую работу". Все, кто недоволен поставленной оценкой, будут требовать разъяснений. Все это похоже на то, когда тебя девушка не любит, ты ей не подходишь, ты ей даже противен, она не хочет с тобою дружить, ты ей неинтересен, у тебя, по ее мнению, плохо пахнет изо рта, а ты все ее домогаешься. Почему ты меня не любишь, не хочешь за меня замуж и не желаешь со мною целоваться? Для мастера работа будущего ученика как первая встреча, которая определяет все.
       На лестнице, почти на каждой ступеньке стояла какая-нибудь миленькая девица, часто с мамой или с папой. Это все обиженные гении или искатели чистой справедливости. Запомнилась самая первая, которой А.?Е.? Рекемчук поставил, кажется, только 50 баллов. В работе какая-то молодежная лагерная тусовка с гомосексуальной темой. Посмотрел первую страницу -- вполне в духе Селенджера и очень неплохо. Я даже заколебался в точности оценки. Потом, когда с мать дочкой ушли, стал просматривать дальше: такая пошлость в описании секса, что я брезгливо все читать бросил. Опять -- уже по другим работам -- сделал вывод, что мало обращали преподаватели внимание на язык. Некоторых ребят надо бы просто отсеивать. С работами, которые "обжаловались", было довольно просто. Открываешь на любой странице, подчеркиваешь штампы, нелепицы, привычные обороты, и, собственно, разговор заканчивается. Хорошо, что я накануне прочел и внимательно просмотрел все работы публицистики. Рядом со мною сидел
    А.?Е. Рекемчук, который прочел чуть ли не 150 работ прозы и практически отверг очень мало.
       На обратном пути домой заходил на Кузнецкий Мост, снова купил кашу "Похудайку" из льняного семени, пельмени со шпинатом. Торопился домой, потому что ждала неоконченная статья.
       Я уже давно знаю, что на любую работу надо потратить определенное количество времени и только тогда возникнет настоящий результат. Недаром я довольно долго над статьей кружил, добиваясь единого дыхания и стиля. Любое произведение должно быть как картина хорошего мастера-живописца: не только все фигуры выписаны, но каждая деталь сгармонизирована с целым. Любой текст должен светиться, быть единым -- не разломишь. Вечером отослал текст на сайт Сергея Бирюкова.
       14 июля, суббота. Консультация по этюду, которую я даю каждый год, состояться должна только в три, поэтому утром полетел в фитнес-центр, чуть-чуть там побегал, по разику сделал упражнения. Все время помню, что силы надо сохранить для консультации. О консультации, как я ее поведу, с чего начну? Во всяком случае начну с роли языка в литературе и с излишних надежд, которые иногда молодые люди питают по отношению к занятию литературой. Сегодня, кажется, моя сороковая консультации по этюду -- по две в год, для очников и заочников.
       Прошло удачно, народа было чуть меньше, чем обычно, в проходах не стояли. На консультацию пришел и А. Е. Рекемчук. Я мог догадаться, что мои слова о некоторой стилистической недостаточности, "нерусскости" современной прозы ему вряд ли понравятся. Я также говорил, кроме того, как писать этюд и о темах, какие могут возникнуть. Александр Евсеевич с присущим ему молодым романтизмом, говорил о том, какие замечательные работы он прочел, и даже о том, что он чувствует дыхание литературы ХХI века. Я этого дыхания пока не чувствую. Но от Александра Евсеевича мы уже слышали другое жизнеутверждающее соображение о детях индиго. Дети есть, литературы пока нет.
       Где-то только в шестом часу погрузился в машину и уехал в Обнинск. Помня о том, что в Воробьях ремонтируют мост, поехал по Киевскому шоссе, и здесь, как и всегда, несколько не новых рассуждений. Ах, какое роскошное и быстрое шоссе. И вот первый вывод. Его довели до внуковского аэропорта, а потом и до следующего за ним -- правительственного, потом еще довольно долго строили прекрасные развязки и расширяли полосы, чтобы это европейское шоссе довести до аэропорта частного, потому что начался капитализм. Потом роскошное шоссе дотянули до Селятино, чтобы, как говорится, сразу убить двух зайцев: обслужить ареал чиновничьих дач и иметь под рукой военные дивизии, стоящие в этих местах. Приблизительно такая же обстановка на любом шоссе, выходящем из Москвы: правительственные дачи и быстрая доставка армии в случае волнений.
       На дороге, на 41-м километре шоссе появилась новая табличка: "Кончилась граница Москвы", но парадокс заключается в том, что через пяток километров эта же новая, медведевская Москва появляется вновь. Идет какая-то чересполосица! Я полагаю, что, как только по московским ценам распродадут и выкупят землю, она снова может превратиться в провинциальную. В прессе уже писали, что никакого конкретного плана для строительства новой Большой Москвы нет. Зато есть инициатива.
       На Киевском шоссе, по которому я езжу очень редко, потому что люблю более малолюдное Калужское, для меня много нового и много размышлений. У поселка Киевский строят новый стеклянный переход, но вот что удивительно: вкопанные опоры не подразумевают расширение дороги. Ах, эта новая Большая Москва!
       Каким мог бы стать город, если бы не ломали того, что получилось у предков. Если бы сохранили Москву как город, состоящий из отдельных районов, разделенных зеленью. Было бы что показывать и на что сзывать иностранцев, если бы не порушили "сорок сороков". Кстати, уровень туризма в новой, как любят говорить пропагандисты, России не достиг и советского -- 1,5 миллиона против 2,5 миллионов. А что касается наших дорог и выездов из Москвы, то это все яркое свидетельство неразумной экономической политики. Выезды забиты огромными магазинами, в которые москвичи, не имеющие дач, по воскресеньям ездят как на экскурсии: посмотреть, как люди живут. Наши дороги и теснота на них связаны и с тем, что в начале перестройки мы впихнули в Россию весь металлолом зарубежного автопрома. Ну, кажется, выговорился...
       Мои вечные спутники все в сборе, Володя уже спал, С.?П. сидел за компьютером, Маша вышла меня обнять, дыша не только туманами, но и свежим пивом.
       15 июля, воскресенье. Как я и ожидал, за месяц, что я не был на участке, все заросло, а в теплице с помидорами поднялся тропический лес из сорняков. Как всегда бывает в подобных случаях, не знаешь, за что браться. В теплице с огурцами запустение, плетни лежат на земле и подниматься не хотят. Соседи уже героически едят огурцы, а у меня только первые цветочки. Зато красная смородина после полной воды весны отдувается за всех. Маша, еще до моего приезда, вчера набрала килограмма четыре, полиэтиленовый мешок лежит в холодильнике. Я утро тоже начал со сбора смородины. Потом, когда приехал домой, еще часа два сидел на кухне слушал радио и чистил ягоды. Раньше мы это делали вдвоем с Валей, она была человеком стремительным, и вдвоем у нас это получалось быстро.
       "Эхо Москвы" практически слушал целый день. Я работаю в теплице или кошу траву, а радио оповещает о жизни.
       Вечером в Москве Алексей Венедиктов интервьюировал по радио министра обороны Грузии -- "Мы их глазами". В интервью грузинский министр раз десять употребил слово "оккупация", имея в виду Южную Осетию и Абхазию. Сомнительными мне кажутся и утверждения, что в Грузии цветет пышная демократия и окончательно побеждена коррупция. Потом довольно долго, собрав интернетчиков, говорили о новом законе: о клевете, детской порнографии, как это отразится на журналистике и развитии Интернета. Убедительна была мысль, что распространителей детской порнографии и призывов к юношескому суициду -- это очень закрытое сообщество -- лучше искать и наказывать полиции, закрытие сайтов мало что дает.
       А я чищу смородину и раскладываю ее, чтобы заморозить.
       К одиннадцати часам, накрутившись по теплицам и просидев три часа за рулем, я окончательно сморился, крепко закусил творогом с молоком и лег спать. По привычке, чтобы заснуть, сначала включил Discоvery -- фильм про Атиллу, короля гуннов, потом переключил на Первый, здесь "Золотой граммофон" -- награждали любимого певца моего соседа Григория Лепса. Застал самый конец, вели все это неизменный Ургант и похожий на куклу Барби Сергей Зверев. И тут же, на финальной песне, поползла по экрану лента: через несколько минут будут передавать специальный выпуск "Новостей". Я сразу понял -- Путин снова приехал в Крымск.
       Вся передача была разделена на две части: Путин с простым народом и потом Путин проводит совещание с начальством. В первой было ясно, что он "свой", знает жизнь, знает экономику, знает трудности простых людей. Крошечный эпизод: Путин рукой остановил охранника, пытавшегося отжать от него старого и какого-то сморщенного человечка в майке. Во второй части становится ясно, что вся система ни к черту не годится. Главное, все врут, многих, если бы местное начальство было поразворотливее, удалось бы спасти. Народ говорит, что не было оповещения, а ведь о возможной катастрофе было известно чуть ли не за два часа. Начальство уверяет, что какие-то оповещения все-таки были. Стоит отметить, что замечательно подобострастно, чутко улавливая волю главы государства, ведут себя министры-соратники. Путин оборвал губернатора Ткачева, когда тот, отвечая на конкретный вопрос, начал с благодарности президенту.
       16 июля, понедельник. Приехал в Институт минут за сорок до экзамена. У Оксаны, как всегда, образцовый порядок, мне досталась четвертая аудитория. Народа было не очень много. Хорошо, что я пришел с компьютером -- опять правил пропущенные места в дневнике. Что меня удивило. Во-первых, так волнуясь за конкурс, некоторые абитуриенты сдали свои работы уже через два часа. Это были две девочки, работы были неважными. Во-вторых, это та широта, с которой абитуриенты подбирали себе темы. Позднее я соберу полную статистику, но только у меня из 15 тем были использованы шесть. Затем неожиданные наблюдения, которые я сделал в шестой аудитории. Там писали абитуриенты, отобранные Г. Седых и О. Николаевой. Из 27 абитуриентов девочек было 23 и только 4 мальчика.
       Домой пришел усталый, но, чуть-чуть полежав, отправился к восьми часам на йогу. Тренер, который проводит двухчасовые занятия, сказал мне, что впервые видит человека, который в моем возрасте делает такие упражнения. Стараюсь.
       17 июля, вторник. До самого вечера из дома не выходил, написал два больших фрагмента в новый роман, дочитал все этюды, сделал рецензии. По большому счету в лучшем случае в институте по своим внутренним качествам могут учиться только двое.
       Вечером был мой ученик Яся Соколов, принес мне два фильма и арбуз. Я кормил его сочиненной сегодня тушеной капустой и котлетами из индейки. Радио говорит на прежние темы. Яся взял черновики фрагментов нового романа и обещал перевести рукописный текст на компьютер.
       Сегодня же читал и писал рецензии на студентов по экзамену "этюд". Вот что удивительно: те девочки, которые закончили всю работу и весело сбежали с экзамена за два часа, написали довольно скверно, скорее посредственно. В общем, все соответствовали оценкам, которые я раньше поставил. Замечательно написала девочка по фамилии Баранова, это настоящий писатель. Отлично написали и те два парня, которых я отметил, читая присланные сочинения. Талант спрятать трудно, когда это не просто способности, а врожденный дар к слову.
       Лежит книга Лени Быкова из Екатеринбурга, которую начал и которая меня захватила на даче, привез в Москву, а времени нет.
       18 июля, среда. Во что бы то ни стало решил и сегодня пойти на йогу -- по средам наш поразительный руководитель Володя ведет йогу с одиннадцати часов. Сам урок обычно начинается минут 15 двенадцатого и идет до часа. Занимаемся в огромном зале, много женщин, они гнутся лучше и свободнее. Я-то человек в основном с домашней работой, но как много, оказывается, людей, которые свободны и по утрам. Дамы собираются минут за пятнадцать до занятий -- разговоры о Хорватии, Черногории, Испании, иногда о ценах. Володя, фамилия у него, как я обнаружил на стенде, Буйневич, наверное, белорус, очень здоровый и, похоже, очень добрый человек. Кажется, ему все это не в тягость, и занимается он, и нагружает себя не меньше, чем нас. Ему уже за пятьдесят, йогой занимается больше двадцати лет, все эти стойки, кручения, стояния, закинув одну ногу за голову, для него не представляют никакой трудности. На футболке у меня, на груди минут через десять растекается серое пятно -- пот. Я смотрю на часы, стрелка движется удивительно медленно, я говорю себе, что еще через пятьдесят минут уйду, но, когда стрелка переваливает за час работы, убеждаюсь, что все-таки дотерплю до конца. Потом как уставшая лошадь, собрав свой коврик, иду к трамвайной остановке, все болит. Правда я уже чувствую, что спина у меня не просто закостеневшая доска, а вся состоит из отдельных косточек. Перед йогой утром лучше ничего не есть, мечтаю, что приду домой и наварю остаток пельменей со шпинатом, которые еще лежат у меня в холодильнике. Утром, еще до ухода в фитнес-центр начал еще один кусочек в роман, мечтаю: что-то поем и стану продолжать. Но не тут-то было. За пельменями я почему-то вспоминаю, что вчера или позавчера говорил с главным редактором "Терры" Степановым и тут, повинуясь инстинкту, решаю позвонить Сергею Кондратову. Звоню, меня с Кондратовым соединяют всегда быстро и без обычных секретарских дознаний. Поговорили о моих дневниках, о всероссийском читателе, которого отучили читать. Но, видимо, читатель, привыкший к телевидению, не может на чтении, требующем определенных усилий, сосредоточиться. А потом я напомнил Сергею о его обещании в этом году издать мое собрание сочинений. Решили, что он напомнит об этом главному редактору Степанову, а я, в свою очередь ему позвоню. Но не успел я положить трубку, как буквально через несколько минут раздался звонок уже от Сергея Кондратова. Он переговорил со Степановым, они, оказывается, буквально завтра сдают в печать каталог изданий будущего года, и что же я, дескать, телился? Если я хочу успеть, то завтра в десять утра проспект издания моего собрания сочинений должен быть в издательстве. Меня удивило, что Степанов, с которым я говорил совсем недавно, мне об этом не сказал. Много странного бывает в жизни у издательских работников.
       Меня самого поразило, что этот проспект я сумел сделать буквально за несколько часов. Я уже давно знал, что рано или поздно от меня такая работа потребуется, это очень непросто -- распределить большое количество текста, повинуясь какой-то логике, по томам. Надо было также высчитать объем каждого произведения. Получилось так.
       Сергей Есин -- собрание сочинений в 5 томах.
       Известность к Сергею Есину пришла еще в советское время, но и сегодня писатель продолжает занимать одно из престижных мест в отечественной литературе. В собрание сочинений вошло восемь романов из двенадцати, написанных писателем. Среди них и опубликованный в начале перестройки в "Новом мире" и ставший бестселлером "Имитатор", и роман "Смерть титана" -- история угасания В.?И. Ленина. Есин -- социальный писатель, что не ново для русской литературы, однако во всем, что он пишет, сохраняется высокая марка подлинного качества. На протяжении полутора десятков лет С.?Н. Есин был ректором Литературного института -- а это, надо сказать, не самая плохая наблюдательная площадка. Именно мистической жизни этого учебного заведения посвящен его роман "Твербуль, или Логово вымысла".
       Сергей Есин -- лауреат многих литературных премий, среди которых государственная премия правительства Москвы и Бунинская премия.
       Каждый том будет снабжен аннотацией и высказываниями литературоведов, писателей и общественных деятелей.
       1 том. "Имитатор. Записки честолюбивого человека" -- роман -- 7. 5 п. л
       "Гладиатор. Роман о любви и дружбе" -- роман-- 9 п. л
       "Соглядатай" -- роман -- 13 п. л.
       29, 5 п. л.
      
       2 том. "Сам себе хозяин" -- роман -- 7, 5 п. л.
       "Затмение Марса" -- роман -- 7 п. л.
       "Казус, или Эффект близнецов". Однопартийный роман" -- 15 п. л.
       29, 5 п. л
      
       3 том. "Твербуль, или Логово вымысла. Роман места" -- 16 п. л.
       "Отступление от романа, или В сезон засолки огурцов". Педагогические этюды и размышления об искусстве стать писателем" --
    9 п. л.
       25 п. л.
      
       4 том. "Ленин. Смерть титана" -- роман -- 26, 8 п. л.
       "Пир побежденных. Пища -- это ликующий стимул жизни" -- эссе -- 2 п. л.
       28, 8 п. л.
      
       5 том. "Маркиз" -- роман -- 21 п. л.
       "Марбург" -- роман 14 п. л.
       "В зоне Танатоса. Интервью о собственной жизни" 0, 3 п. л.
       Пришлось опустить все, что я написал до "Имитатора". А жаль: я стал известен читателю по прозе из "Юности".
       19 июля, четверг. Утром тревога погнала меня встать рано. Долго возился, понимая, что никого подводить не следует. Дождался девяти утра, снова позвонил Степанову, он прислал мне на смску электронный адрес. Я четко видел в адресе букву "q", но после целого дня переговоров все же это оказалась буква "g", и только вечером я все отослал в издательство.
       В институте сегодня в 12 у меня консультация с заочниками. Ребята все милые, много женщин среднего возраста. Но зал, в отличие от прошлых времен, не набит. Все довольно быстро, но под студенческие аплодисменты профессору, закончилось.
       В Институте меня ожидала "Литературная Россия". К сожалению, газета не напечатала всего материала, только отрывок, касающийся Литинститута. Вот теперь размышляю: включать ли это интервью в Дневник? Основная здесь заслуга, конечно, Максима: он составил хорошие вопросы. Дал экземпляр ректору. Он, конечно, обидится. Собственно, в пустоватой "Литературной России" два качественных материала -- это интервью, которое сделал со мною Максим Лаврентьев, и огромный материал -- будет продолжение -- Вячеслава Огрызко "Нас, может, двое". Материал посвящен Вадиму Кожинову и Юрию Кузнецову, я бы даже сказал с привлечением эпохи. Парадокс, в том, что именно сегодня я открыл, наконец, шестой номер "Нашего современника" -- там хулительная статья на Огрызко. Я ведь тоже был им почти ошельмован. И все же, и все же, это очень интересная работа, потому что интуитивно, может быть, не всегда доказанно, но Огрызко "ваяет" очень интересные выводы о неявных замыслах своих героев.
       Есть новость: в Москву на грузовой машине едет Витя Вотинов, забирать с дачи свой мотоцикл.
       20 июля, пятница. Плоховато спал, потому что все время держал в сознании, что не успел записать эпизод, который мне вчера рассказал Сережа Арутюнов. Он ведь не только наш преподаватель, известный поэт, но и рецензент моих дневников в печати. Как тонкий аналитик, Сережа, наверное, и рассказал мне свою историю с мстительным чувством, что она обязательно попадет в мой дневник. Сережа не ошибся.
       Сережа Арутюнов решил поехать на Украину с семьей, к родственникам. Семья, ребенок, подарки. Но на вокзале, взглянув на его паспорт, милые и пунктуальные украинские проводницы, предупредили: у вас могут быть проблемы на границе. Паспорт у Сережи был стареньким и довольно потрепанным, с подклеенной страничкой. Дело в том, что черноволосый, с характерной армянской внешностью Сережа (более русский по своему внутреннему статусу, нежели иные патриоты) всегда привлекал к себе внимание зорких стражей порядка: Кавказ! Паспорт в нервной и не всегда благоуханной милицейской руке, тщательное пролистывание, разочарование от упущенной выгоды. Ну какой документ выдержит эдакое? Перед поездкой на Украину Сережа затертые страницы подклеил скотчем.
       Поезд отошел, Сережа возмущался, нервничал, но через некоторое время, после того как поезд отошел от московского вокзала, украинские проводницы принесли ему бумагу, которую пассажир должен был подписать. Пассажир не станет предъявлять претензий, коли Украина его не впустит. Ну, как поступил бывший омоновец, воевавший в Чечне? Он в Туле сгрузил свою семью, жену, ребенка, подарки и, видимо, про себя сказал несколько добрых слов и отеґчественной милиции, и чужим пограничникам!
       Написал все это -- еще одно свидетельство нашего времени -- и быстро, быстро засобирался. Пришлось ехать к одиннадцати, а это значит, прощай какая-нибудь работа. Апелляция, все те же амбициозные и малоталантливые девочки, пытающиеся на словах объяснить педагогу, о чем они написали. Пишут только о своей исключительности, а уверяют, что именно то, что они написали, имели в виду Гоголь или Паскаль, обозначенные в темах этюдов. Иногда девочки приходят с мамой. У большинства развитая в штампах и общих местах письменная речь и масса уверенных в собственной непогрешимости слов, которыми они оперируют в устной речи. Каждая такая девушка говорит, словно диктор на телевидении. На апелляции сначала был А.?Е. Рекемчук, имеющий в сознании какой-то свой собственный план набора семинара, по крайней мере, у него тьма абитуриентов, по моим представлениям, с завышенными оценками. А.?Е. с такой готовностью повышал оценки, что у нас на этой почве произошла маленькая стычка. Довольно веселой и явно похорошевшей приехала из Словении Олеся Алекандровна и всячески мне пропагандировала местные курорты. В качестве наглядного доказательства подарила бутылку местного вина. Но речь до этого шла о минеральной воде...
       К трем поток искателей литературной славы иссяк, и я принялся второй раз просматривать рукопись книги Светланы Вольской о событиях осени 1993 года. Еще раз убедился, какая это талантливая книга. Вольская записала то, мимо чего многие из нас прошли, дескать, это не забудется. Многое забылось. Выпечатываю, потому что это было напротив института.
       "МХАТ Дорониной тоже темный, написано: "10 октября театр выходной". Это в воскресенье-то у театра выходной день? Да никакой он не выходной. Просто его прикрыли -- боятся, что придут наши, начнется митинг. Театр-то этот -- наш, единственный театр в Москве, который за нас, за парламент. Помню, в конце сентября, в последнем "Парламентском часе" выступала Доронина, сказала, что раздел МХАТа -- это политика правительства, четверо артистов из-за этого умерло. После нее Терехов говорил, что армия не на стороне Ельцина".
       Сделал и еще какие-то выписки и пометки, еще раз убедился, что писать надо всегда не откладывая, приходится делать дополнительную работу. Но здесь опять пришлось начатое отодвинуть. Еще неделю назад Лена Алхимова пригласила меня на спектакль Виктюка "Служанки". Спектакль, невероятно знаменитый лет 20 назад. Одна радость -- невероятно близко от института, в Детском театре у Яновской.
       Пожалуй, искусство Романа Виктюка мне не очень близко, оно слишком декоративно и не очень с далеким смыслом. От самого первого его нашумевшего спектакля "Мадам Баттерфляй" (я смотрел спектакль еще с Валей) в памяти остался только неповторимый контрґтенор Эрик Курмангалиев, ныне, как и Валя, уже покойный. От "Саломеи", символизма которой я не понял (как и необходимость перемешивать пьесу с трагически-пикантной биографией Оскара Уальда), помню только фотографию на программке -- лицо никогда не виденного мною раньше юного лорда, сыгравшего роковую роль в биографии английского классика. Тогда же поразила невероятная выучка актеров, среди которых, конечно, отличается Дима Бозин. В "Служанках" поначалу раздражало большое количество песен Далиды и Азнавура (так ли?), но потом захватила сама пьеса Жана Жене. Сартр -- цитирую по программке -- сказал невероятно точно. "Я еще раз понял, как велико значение драматургии в театре. Так пьеса захватила, хотя и мотивы, выражения и пристрастья знакомы по другим книгам Жене. Тема ненависти прислуги к господам -- классика, Жене только расширил эту палитру и докопался почти до самого грязного". То, что пьесу, все женские роли должны играть мужчины, не идея Виктюка, а гениальное указание автора -- иначе философия превратится в грязь и ненависть к женщинам. Та часть публики, которая полагает, что пьеса и спектакль с гомосексуальной направленностью, сильно разочарована.
       После спектакля пришлось сразу ехать на дачу. Как я уже писал, должен был приехать Витя за мотоциклом, который лет пять назад мы с Валей подарили ему на день рождения. Повезет он его на огромном трейлере, которым управляет его друг Саша. В час ночи я приехал на дачу, ребята ждали меня на дороге. Оставить на шоссе двадцатиметровый трейлер невозможно: разграбят кабину, в которой навигатор и рация, сольют солярку. Полтонны солярки, налитой в баки, стоит чуть ли не 15 тысяч рублей. Оказывается -- рассказы ребят -- существует такой вид промысла. Саша остался с машиной, а мы с Витей до шести разбирали мотоцикл. Потом -- авария местного разлива -- вытаскивали из канавы мою "Ниву", на которой мы должны были вывезти весь мотоцикл на дорогу.
       21 июля, суббота. На несколько часов поспать лег только в час дня. Сложность всей вчерашней операции с мотоциклом заключалась в том, что в трейлер мотоцикл среди других грузов поставить нельзя: там запечатанный груз. С невероятным искусством ребята подвязали раму мотоцикла под дно машины, рядом с запасными колесами. Все это -- невероятно тяжелое. А остальное: руль, бак, сидение, вилку, колесо, багажник, радиатор -- подняли и заложили в кабину, на заднее просторное сидение. В десять дня ребята уехали. Мотор от мотоцикла был у Вити под ногами. Я опять, как и три года назад, когда Витя уезжал, не удержался и заплакал -- это один из тех людей, который до сих пор связывает меня с Валей. Возможно, в ближайшее время Витя станет работать главбухом у себя в районном центре. Это значит, мои усилия были потрачены недаром -- выучил еще одного.
       22 июля, воскресенье -- 23 июля, понедельник. Рано пришлось ехать в Москву, потому что уже в час дня начиналось собеседование с поэтами. Продолжалось все до половины двенадцатого ночи. В принципе, был плохой первоначальный отбор, на авось, уезжая в отпуск, Олеся Александровна прочла, видимо, не очень внимательно, оставила все спорные случаи. А этюды уже читал Красников. Наши преподаватели уверяют, что в этом году абитуриенты сильнее, но у меня так не складывается. Низкий уровень школьной подготовки, низок кругозор. Твардовский, Симонов, Ахмадулина, Кузнецов -- это все неизвестное. При большом напоре могут вспомнить о Евтушенко. Единственная радость -- знают и помнят Есенина. Вот тебе и народные истоки поэзии. Но, правда, вспоминают Бродского, а в основном -- интернетовскую самодеятельную поэзию.
       Приблизительно то же, но еще в большей степени, происходило на следующий день у Рекемчука. А. Е. допустил до экзамена чуть ли не 80 человек. Даже ребята с 35 баллами, а это значит, что, в принципе, они вне профессиональных требований. В этой ситуации возможны ошибки. Правда, несколько человек было очень интересных. Я все время проглядывал и прозу, и этюды абитуриентов. У меня несколько иной принцип отбора, я больше обращаю внимание на внутреннюю пластику речи, на парение над фактом. Запомнился парень из Кущевки, хороший, чистый, по-юношески откровенный. Все осталось по-старому, все молчат и боятся. В крае население не любит губернатора Ткачева. Он -- один из самых крупных землевладельцев, в его собственности несколько птицефабрик. На Кубани какая-то история с падежом скота. Как мало мы знаем о том, что происходит в стране. Под вечер меня просто качало от усталости, а дома еще пришлось дочищать оставшуюся смородину.
       24 июля, вторник. Утром наделал из рисовой муки и привезенного с дачи кабачка оладьи. К девяти пришел Паша Косов, принес деньги за проданные книги и забрал читать Дневники за 2006 год. Оладьи ели со сметаной и о многом поговорили. Денег на кино по моим Дневникам Минкульт на этот год не дал. Страна ликующей бюрократии. Паша очень интересно рассказывал о статье экономиста Хазина о нынешней мировой экономике. Я уже давно приметил этого экономиста, как в свое время приметил Делягина. Очень интересна в Пашиной интерпретации -- сведения, наверное, из Интернета, который Паша хорошо знает, -- история разговора и вся ситуация с Бастрыкиным и журналистом "Новой газеты". Очень похоже на правду, и Бастрыкин в этой ситуации держался молодцом. В одиннадцать Паша ушел, я принялся читать две огромные статьи Огрызко в "Литературной России" -- это история противоборства в 60-е годы "либералов" и "консерваторов". Оценки, которые редактор нынешней "ЛР" дает некоторым писателям, говорит о том, что сам Огрызко никогда художественную прозу не писал. Его, конечно, есть за что ругать, и ругать будут. Но основа для правки и наращивания на нее мяса, основа для дискуссии есть, основной материал собран. Этого у трудолюбивого мастера не отнимешь. Встретился с именами своей юности и узнал о той борьбе конкретных интересов, о которых, читая тогда газеты, я и не догадывался. Занятным мне показалось наблюдение о том, что наши молодые "левые" -- Евтушенко, Рождественский, Ахмадулина -- умудрялись сдавать свои стихи соответствующего направления в зависимости от того, какого курса придерживался орган.
       Подобрал и отослал в институт темы этюдов для заочников. Получилось так, мучился со всем этим я часа четыре.
       Этюды, 2012, заочники.
       1. "Осенью минувшего года я вдруг неожиданно разбогател..." Возможные эпиграфы: "Богатство -- это тоска и забота. Тоска и забота" (Марк Твен, "Приключение Гекльберри Финна", 1884 год).
       2 "Однажды в субботу я услышал по радио запись народного хора..." (Хор им. Пятницкого, Северный народный хор, Казачий хор, ансамбль им. Александрова и другие). Судьба русских народных хоров и хор как судьба.
       3. "На Красной площади всего круглей земля..." (О. Мандельштам). Не устарело?
       4. "Скажи-ка, дядя..."
       5. Моя собственная версия закона об образовании.
       6. Тверской бульвар, 25. а) мифы и легенды. б) попробуйте придумать свои.
       7. "Лидер -- продавец надежды" (Наполеон I). Применим ли этот тезис к внесистемной оппозиции?
       8. Памятники (Лермонтов, Пушкин, Гоголь, Блок, Булгаков и
    т. д.) заговорили со мной.
       9. У алтаря -- твоя молитва...
       10. Морская корова в литературе будущего.
       11. Большой театр в 2112 году.
       12. "В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань..."
       -- А если очень осторожно?
       13. "Внимание! Наш самолет совершит жесткую посадку!"
       14. Мой друг -- фейсбук.
       15. Монолог ненапечатанной книги.
       16. "Вася, как вы думаете, о чем поет этот соловей?. . "
       "Жрать хочет, оттого и поет" (М. Зощенко).
       17. За редким исключением непризнанный гений -- это миф.
       Собственно на этом рабочий день и закончился. А ведь надо еще написать предисловие к книге С. Вольской! Завтра с утра надо ехать в Институт, и, значит, опять не удастся пойти на йогу. Сходил, поразмялся на снарядах, покрутил беговую дорожку. Дома сварил суп из дачного щавеля и, пока варил, а потом ел, слушал очень интересную передачу про маккартизм в Америке 50-х. В общих чертах я об этом все знал, но интересны детали, приводимые умными собеседниками.
       Сначала о нашем стремлении во всем походить на Америку. Это не совсем так, власть и настоящая финансовая и промышленная элита не очень всего этого хотят. Свобода слова, свобода собраний, независимый суд -- все это может создать для власти большие трудности.
       Теперь о климате в Америке в шестидесятые. Вопрос был в надежде на контрастный ответ, а получилось все наоборот. В Америке в то время процветал антисемитизм. В университетах была квота на еврейскую молодежь. В университеты старались не брать еврейских профессоров. Сейчас, правда, все наоборот. Во время маккартизма профессоров, заподозренных в коммунистических пристрастиях, выгоняли из крупных университетов. Но их охотно брали к себе небольшие университеты для черных. Вот такова американская жизнь.
       25 июля, среда. Все-таки утром отыскал в Интернете номер "Труда". Еще раз убедился, что журналистика -- довольно бесчестное дело. Естественно, от моей статьи о Евтушенко осталась история выдачи старому поэту диплома. Подстраховавшись, интеллигентный Сережа Бирюков заказал отзывы еще и Демидовой, еще и Павлючику, еще и кому-то еще. Вот и получились макароны. Меня об этих сокращениях не предупредили. День, когда я писал статью, был потрачен, дабы Сережа Бирюков комфортно чувствовал себя в глазах начальства. Вторая новость имеет уже несколько дней стажа: в "Литературной газете" сменилась дирекция, и газету мне уже не присылают. Это не только означает, что я, постоянный автор, перестану быть в курсе жизни этой газеты. А кстати, пишу я в нее уже полтора года бесплатно.
       26 июля, четверг. Старость, удивительное состояние, ты буквально ежедневно чувствуешь, как силы убывают, знаешь, что это такое, но все надеешься: это плохая погода, вчера поволновался, переел, вспышка на солнце, неприятности на работе. Но проходят вспышки и магнитные бури, стабилизируются отношения на работе, начинаешь меньше есть, а все по-прежнему. Усталость, ломит в спине, нет радости -- это грех! -- от жизни. Единственное утешение -- по-прежнему работает голова, сознание придумывает разные комбинации, ум фиксирует молодость и прекрасное. Неужели все кончилось? Надежда на то, что агония продлится достаточно долго, и ты сумеешь ее запечатлеть. А может быть, просто переутомился за последнее время.
       Неутомимый С.?П., поборник здорового образа жизни, буквально силой заставил меня уехать на дачу. Ехать я не очень хотел, потому что надо было написать давно обещанное предисловие к книге Светланы Вольской. Прекрасно сделанная книга о днях штурма Белого дома и последующих событиях. Здесь требовалась определенная игра смыслами, в общем трудная работа. Я приноравливался написать это предисловие уже давно, нашел необходимые цитаты. Но дикая жара, недельная усталость, невозможность сосредоточиться, масса того, что надо бы еще срочно сделать... Но -- поехал.
       К счастью дорога была полупустой. Приехал на дачу и сразу будто-бы попал, как говорится, в рай. Ели бы в этом раю бедный Адам обрел прежнюю силу и здоровье! Помидоры почти за четыре дня посохли, огурцы, которые вроде бы полил раз сосед, не растут. Правда вызрела смородина, но сил ее обирать никаких нет. А долг, а долг?.. Сел за компьютер и что-то складывал, почти до семи часов.... А там уже обязательные телевизионные новости. Из чего-то летнего -- это встреча в Киеве патриарха Кирилла. Из толпы репортеров, быстро скинув майку с криком: "Изыди!" в объятия патриарха бросилась какая-то украинская феминистка. Но здесь феминизм замешен еще на некой самостийности и официальной неприязни интеллигенции к России. Новый пресс-секретарь Патриаха с энтузиазмом бросился обнаженную правозащитницу ловить. Я думаю, что с такой прытью прежний пресс-секретарь патриарха отец Владимир Вигилянский, бывший либерал, бегать бы по полю не смог. Вот тебе и ротация кадров. Патриарх был как всегда, невозмутим.
       Перед отъездом из Москвы опять взял в руки номер "Литературной России" и тут обнаружил, что объявлен длинный список "Букера". Но там же и состав жюри. В жюри: Председатель Правления Фонда "Пушкинская библиотека" Мария Веденяпина, поэт Владимир Салимон, режиссер и сценарист Павел Санаев... Председателем этой команды стал "питерский критик" Самуил Лурье. В самом длинном списке 24 человека, в основном это одни и те же люди, которые к каждой сессии "Букера" или "Большой книги" пишут по роману. Весь материал газета расположила на второй странице, назвав его "Букеровская эволюция". Эволюция видимо заключатся в том, что в жюри еще включили Романа Сенчина. Я ожидаю, чем это все закончится.
       27 июля, пятница. Утром все-таки предисловие добил. Температура на улице опять выше 30 градусов. Из чтения -- только несколько десяток страниц из книги Леонида Быкова. Это большая работа, связанная с поэзией Серебряного века. Какая-то новая и современная мысль; читается как художественная литература. Что-то я пометил, потом начну выписывать цитаты.
       Новости есть в околополитической жизни. Это связано с председателем следственного комитета Бастрыкиным. Небезызвестный оппозиционер Навальный уверяет, что Бастрыкин имел бизнес в Чехословакии и даже право на жительство. Естественно, письмо Путину и всем кому положено: снимите Бастрыкина с руководства комитетом! Но прессу надо не только читать, а радио не только слушать, пресса обладает даром проговариваться, а телевидение в погоне за рейтингом и, конкурируя, кое-что выбалтывает. Выяснились некоторые корешки: оказывается, оппозиционер Навальный проработал помощником губернатора Никиты Белых. Зачем такой альтруизм? Но надо терпеливо ждать, когда все может разъясниться. Вечером Бастрыкин дает интервью, в котором рассказывает, что совсем недавно на служебном совещании он отчитал соответствующее управление по Кировской области за то, что они прекратили дело о хищении в "Кировлесе" с участием главного оппозиционера. А как не закрыть, когда Бастрыкин далеко, а Никита Белых близко. У меня, впрочем, есть и свой комментарий этого обстоятельства: государство совсем не против, чтобы крупный чиновник немножко подворовывал, но в этом случае не занимайтесь общественной деятельностью. Но есть и другая точка зрения: сначала разбогатей, а уж потом занимайся защитой гражданских прав.
       Сегодня в 12 ночи открытие Олимпийских игр в Лондоне. Медведев уже там.
       28 июля, суббота. После вчерашнего приступа нездоровья, проснулся, как молодой. На даче хорошо начинаешь себя чувствовать только на третий день -- Москва, дорога, первые дачные заботы, надо срочно полить, закрыть, завязать, заплатить и пр. Кроме зарядки и небольшой работы со штангой, возился с поливом, уборкой и тем, что называется хозяйством. В третий раз начал читать на английском адаптированного Холмса. Движение есть, но такое микроскопическое. Я помню сказанное Катей Чаковской об английском своего отца -- изучал его всю жизнь. До обеда, когда надо было уезжать, я сумел еще написать один эпизод в новый роман и открыл "Бесконечный тупик" Д. Галковского, который обещал привести с дачи Паше Косову. Открыл и сразу понял, что читал эту книжку раньше, совершенно к этому чтению не подготовленный. Сколько же было прочитано без должного осмысления! Галковский, конечно, в первую очередь философ, но и какие литературоведческие блески! Еще раз прослыву антисемитом, но все-таки процитирую, некий пассаж о Бабеле:
       "Революция носила расовый характер. Периферийная местечковая культура внезапно оказалась в центре духовной жизни государства.
       Хотя, конечно, и не так уж внезапно. Упаковывались кошёлки и чемоданы, ехали из Бердичева и Жидачева в Москву, Питер. Но в столицах было много народа. Гражданская война решила и эту проблему".
       С мечтой о столичной жизни осуществилась и мечта о "белой женщине". Дальше у Галковского идет подробное и убедительное объяснения этого тезиса. Через страницу увлекательного и точного литературоведения -- я люблю Бабеля, видимо за его эротичность и точность языка, поэтому читал с упоением -- итак, через страницу крепкий, как брусчатка на Красной площади, литой абзац:
       "Тоска прошла. Сам Бабель, служа в ЧК, а потом в Конармии Буденного, с лихвой утолил мечты голодной молодости, имея русских женщин всех видов, возрастов и, главное, сословий (хотелось чего-то возвышенного). Это ведь суть его. Бабель порнограф, причем порнограф вдохновенный. Тут естественная еврейская черта к грубой эротике. Куприн в "Яме" по заказу писал и по-русски чопорно, нудно, нравоучительно. Это доведенная до бездарной пародии тема русского секса, тема русских проституток, передовых и осознавших себя, чуть ли не с партийным билетом в чулке или в бюстгальтере".
       Здесь еще полстраницы изумительного литературоведения с привлечением примеров из Л. Толстого и Мопассана и последний крошечный абзац.
       А у Бабеля:
       "Она пошла к начдиву, неся грудь на высоких башмаках, грудь, шевелившуюся, как животное в мешке".
       Это эротично, это видишь. Вот кому бы Мопассана переводить. Он и переводил. И вообще начал писать не на русском, а на французском языке"
       В Москве выяснился новый поворот в деле Бастрыкин--Навальный, которому Ю. Латынина пророчит быть президентом России. Письмо Навального на имя Путина, президент переслал, с указанием разобраться, в прокуратуру, ненавистнику Бастрыкина генеральному прокурору Чайке.
       Самое интересное начинается, а я завтра улетаю.
       29 июля, воскресенье. Сборы, как всегда тягостные, перелет, пропускаю. Вена.
       30 июля, понедельник. Прямо с утра повезли в легендарный загородный дворец австрийских императоров Шёнбрунн. Кто же мог предположить, что когда-нибудь я это увижу? Из моего советского детства это глядится или невероятной удачей, или небывальщиной. Это был полуреальный мир, который существовал где-то в мифическом пространстве литературы, живописи, больших альбомов по искусству, исторических фильмов, а может быть, и не существовал.
       Возле гостиницы сразу после завтрака пришвартовался автобус, и появилась наша гид -- крупная немолодая женщина с очень неплохим русским языком. Как я понял, она вместе с мужем и была владелицей бюро, которое принимало русских туристов. Довольно быстро от нее узнал, как надо учить иностранные языки. Наша дама гид призналась: русский она изучает так: три слова в день. Только три слова.
       Вена, судя по первым впечатлениям, город небольшой. В прочем, рядом с Москвой почти все мировые столицы небольшие города. Путь от нашего отеля в центре до Шёнбрунна был непродолжителен. Но по дороге -- посмотрите направо, посмотрите налево -- и знаменитый Ринг, как и во многих городах Европы, широкий бульвар, проложенный на месте бывших городских стен и валов, и легендарная Опера и многое другое. В этот момент у меня в памяти возникали и сцены из кинофильмов, и сцены из романов и повестей?-- все о Вене или об ее бывших импетраторах. Сколько здесь всего приключилось и в мировой истории и в культуре!
       Как обычно, вышли из автобуса -- по опыту знаю, здесь надо не вздыхать и охать, а собраться и внимательно выслушать гида, а лучше его записать -- и сразу же начались объяснения о месте встречи после экскурсии. По какой дорожке, через какие калитки или ворота надо проходить, чтобы снова всем встретится. Все записали. Наконец -- оглянемся.
       Парадные дворы всех дворцов, которые я видел, близки одним?-- они все вымощены крепким и прочным булыжником. Что парадный двор Версаля, что полукруглая площадь перед Гатчинским дворцом Павла Первого. Шёнбрунн строился после Версаля, была мысль переплюнуть французов в роскоши и величии. Об этом наглом намерении французы австрийцам не забыли -- Наполеон, почти как хозяин, в Шёнбрунне ночевал два раза, а Вену брал, кажется, даже без выстрелов. Существует прекрасное описание, как отчаянный храбрец Мюрат во время войны вступил на охраняемый австрийцами мост.
       Эти парадные дворы хороши когда тебя везут в карете четверней и доставляют прямо к парадному подъезду, с этим еще можно смириться и простить чужое величие, но идти пешком всегда жарко?-- в этом смысле двор неудобен.
       В качестве "комплимента" -- перед парадными дверями играет духовой оркестр -- свое зрелое и оглушительное мастерство демонстрируют японские туристы. Молодежь, в белых рубашечках, трубы блестят. Это у них принято -- собираться целым оркестром и только дай поиграть! В литературе идет борьба за читателя, в музыке -- за серьезного слушателя.
       Во дворце культ императрицы Марии Терезии, великой правительницы, собственно говоря, и слепившей империю, а потом и миф Габсбургов. У туриста, путешествующего с экскурсией, остается иллюзия, что он побывал в том или ином дворце и все о нем знает. На самом деле бедный странник, он, остерегаясь отстать от группы, просто проходит через один полутемный зал в другой и все время думает, какие здесь проходили балы и какие зафиксированы исторические встречи. Ничего особенного, ни тени Марии Терезии, ни тени Меттерниха. Во дворце 1441 помещения -- 40 залов и переходов открыты для публики. Тяжелая парадная позолота, шторы, стараются не пропустить света. Комната Наполеона как-то в память не запала, но зато хорошо помню его маленькую, почти детскую постель в одном из дворцов Флоренции.
       Мария Терезия, как и другая собирательница империи, королева Виктория была очень плодовита -- у нее было 11 детей. Как и Виктория, вышла замуж по большой любви. Возлюбленного мужа императором не сделала, как и Виктория, он у австрийской императрицы пошел, кажется, по искусству. Правда, императоры в отличие от "социально ориентированного государства" отчетливо понимали, что блеск, уверенность, да и патриотизм во вверенной империи зависят от культуры, от умения ее кормить и поддерживать. Последнего ребенка Мария Терезия родила в 41 год. Детей, по обычаю того времени, сама не кормила, а сразу сдавала то ли кормилице, то ли воспитательнице. Портрет этой воспитательницы соседствует в картинной галерее с портретами знати и монархов.
       При всей своей государственной занятости императрица один час в день неизменно проводила с детьми. Располагают ли сегодняшние родители таким часом, не знаю, думаю, нет. С четырех лет высокородных детишек учили просить разрешение у матушки-императрицы отклоняться, просто так, взбрыкнув, ребенок убежать, чтобы играть в солдатиков или куклы, не могли. Отличительная черта Габсбургов -- выдающаяся вперед челюсть. Этот подарок в
    XV веке преподнесла одна чешская принцесса. Передавался этот священный знак династического отличия в основном по мужской линии. Подбородочек был и у казненной во время революции французской королевы Марии Антуанетты. Что-то я читал из ее переписки с матерью, а потом старшим братом-императором. Сдал брат сестренку во имя государственных интересов. В мире в разных странах сейчас 500 Габсбургов.
       Где-то читал, -- опять возвращаюсь к чадообильной императрице, -- что воспитывались высокородные дети в строгости. Также где-то прочел и о том, как императрица все время спускалась, чтобы посоветоваться с предками, в склеп к ее дорогим покойникам. Однажды кресло, вернее канаты, на которых волшебное кресло опускалось в подземелье, оборвались. Императрица ушиблась. Литература ли это или исторический факт, не знаю.
       Практически все исторические деятели, представленные миру, это лишь мифы, которые создали историки и писатели. Известно также, что императрица была скупа, по крайней мере, умела считать. Одна из гостиных дворца называется "Миллионная". Это -- миллион гульденов. Показываются не сами залы, а скорее как их отреставрировали.
       Что произвело впечатление, это уже за историческими стенами, -- это огромная парадная лестница, поднимающаяся по холму, как в обиталище богов. Но это уже с другой стороны дворца, на природе. Увидели лишь кроху, все остальное -- сады, оранжерея, замечательный травяной партер, на котором летом иногда строят сцену. Здесь поют знаменитые оперные певцы. Трансляции на весь мир. Это я видел по телевидению. Как тогда пела наша Анна Нетребко!
       Свой автобус после посещения дворца мы все-таки нашли в многометровой цепи из ему подобных. Что, интересно, ожидают люди разных культур от подобных поездок. Постепенно от пышной женщины, которая ежедневно учит по три русских слова, узнаем кое-что из ближней, уже забытой истории. Вену бомбили и американцы, и англичане. Англичане с природной ненавистью, а американцы -- ничего не понимая в искусстве.
       За окном автобуса -- подлинная история. У меня в записной книжке так и написано: еврейский квартал, Фрейд и Цвейг жили через дорогу. Цвейг -- писатель моей юности, собственно, может быть, с него начиналось знакомство и с довоенным миром Европы, и с западной литературой. Еврейская тема -- это особая сказка Вены. Уже в наше время вся эмиграция из России в Израиль шла через Вену. Наконец-то я узнал, что Пратер это не огромная тенистая аллея для прогулок в конных экипажах, а городской сад, когда-то модный и даже аристократичный, потом простонародный, работало колесо обозрения. В садах и парках Шёнбрунна теперь можно погулять, но когда что-то из императорских угодий было впервые открыто для публики, некая дама упрекнула Франца Иосифа -- дескать, впустил в парки чернь, а раньше мы были среди своих.
       Может рухнуть все, можно пропустить любое мероприятие и любой самый знаменитый памятник, но турист обязательно должен пообедать.
       В самом центре, возле памятников погибшим в войну евреям, почти напротив есть некий знаменитый ресторан, существующий чуть ли не 100 лет. Предвкушаю -- венский шницель! Ресторан практически не в подвале, очень похоже на буфет в Малом театре, когда смотришь на буфет из нижнего фойе. Но это все-таки больше похоже на "Макдоналдс" и рассчитано на неиссякаемый конвейер туристов. И невероятное разочарование -- традиционный "венский шницель" жарится, оказывается, во фритюрнице, в масле. Как часто, интересно, они это масло меняют? Надеюсь на строгое исполнение австрийцами закона. Цены венские: шницель -- 12,50 евро, сок грейпфрута -- 4,30.
       Первый полный день в Вене необыкновенно длинный. Следующее легендарное место -- Венская опера. Есть счастливцы, которые даже что-то в опере слушают. Мой крестник, сын моего друга Льва Скворцова, Ярослав, который часто бывает в Вене, слушал здесь оперы смотрел балеты. Я с трепетом, вместе с сотнями других туристов, смотрю только зал. Сцена открыта, видны кулисы вплоть до задней кирпичной стены. Во время знаменитых Рождественских балов сцену, кажется, или опускают, или разбирают, или она тоже становится площадкой для танцев. Это балы дебютантов, возможность небедной молодежи приглядеться к сверстникам: а вдруг! Билеты -- от 200 до 18.500 евро. Молодые претенденты на участие, кажется, проходят бесплатно. Существует конкурсная комиссия, отбираются лауреаты.
       Архитектура и внутренний стиль здания -- не из самых любимых мною образцов, это крик денежных мешков и буржуазии. Многие годы здесь дирижировал Густав Малер. В войну Опера, естественно, была разрушена, зал, разбитый почти на 70%, восстановили, но фасадная часть -- подлинная! Здесь я вспомнил описание Дзеффирелли разрушенного миланского театра Ла Скала. Война любит ходить по театрам.
       В фойе -- это как раз и есть фасадная, "подлинная" часть -- много мрамора, солидного блеска. Но это не Большой театр с его строгим табелем о рангах. Роскошный Чайный салон перед императорской ложей за 1700 евро сдается. В антракте, пуская пыль в глаза, в можно принять своих приватных гостей. Побывал и в клетке, из которой птичка улетела.
       Автобус медленно движется от дворца к дворцу. Балкон, с которого выступал Гитлер, здание Академии, куда молодой Гитлер так и не смог поступить. Следует бояться людей, не сумевших исполнить своих предначертаний.
       Теперь -- сердце старой монархической Австрии -- комплекс дворцов Хофбург. Здесь как в Кремле, пока его не расчистили под Дворец Съездов, а еще раньше под новое здание с куполом возле Спасских ворот, под здание Сената. Тогда здесь тоже все было вперемешку: дворцы, монастыри, соборы. Хофбург -- это старые и очень старые дворцы, построенные за последние лет так за 500. Все, дворцы, манежи, капеллы, казармы -- все принадлежало императорской семье. Хорошо бы походить внутри, помечтать, почитать надписи, здесь за особую плату разнообразные выставки -- то, что так любит публика: короны и драгоценности, выставка, связанная с императрицей Сиси, которую публика стала боготворить после того, как ее в знаменитом сериале сыграла Роми Шнайдер. В одном из этих зданий и знаменитая школа верховой езды. Огромный манеж, на котором лошадки выделывают почти балетные номера. Всадники, все, как на подбор, во время конных ристалищ все изображают на лицах полную, волшебную незаинтересованность. Я это тоже видел по телевизору, потому что я регулярно смотрю канал "Культура". В одном из этих дворцовых дворов, глядя на довольно скучные дворцовые фасады -- от Австрии всегда немножко потягивает казармой, -- можно также подумать о дворцовых интригах. Или о любви тоже -- о томлении плоти молодых принцесс и принцев, вынужденных подчиняться и строгому регламенту и императорскому этикету. Тяжелая это была жизнь.
       Как только выйдешь из лабиринта императорского быта за ворота, то сразу впереди необыкновенный дом почти безо всяких украшений, голый, как чищеная рыба. Это памятник архитектуры, который надо рассматривать и цокать от восторга языком. По мне, воспитанному на хрущевских пятиэтажках, а потом на конструктивном московском лаконизме, -- дом, как дом. Однако -- в туризме основное легенды и миф -- говорят, что старый император Франц Иосиф даже отказался выходить в город через эти ворота, чтобы не осквернять свой взор видением этой архитектурной геометрии. Так в Европе рождался строительный функционализм.
       Сразу за воротами -- Михаэлерплац, площадь, на которой расположен этот самый ненавистный императору дом, в котором сейчас современное святилище, -- банк. На площади и церковь Святого Михаила. Церковь особенная, это как бы домовая церковь для императорской прислуги. Для лакеев, кучеров, горничных, прачек, поваров, официантов, швейцаров, парикмахеров -- в дворцовом штате состояло З600 человек. Удобно, церковь сразу за воротами дворца, все перед глазами.
       Еще на выходе из Шёнбрунна была показательная жилая комнат императорского лакея -- пенал с узкой кроватью, комод, умывальный кувшин и таз, щетка для волос, на вешалке висел и костюм. Вот так жила челядь, которая посещала храм.
       Храм просторный, по стенам много мемориальных досок. Здесь практически все на костях. Нашел доску Метастазио, знаменитого либреттиста. Вспомнил Стендаля, том его сочинений о музыке и живописи в Италии. Как писали, а главное, как чувствовали! Куда все это подевалось?
       "Большинство людей легко пренебрегает изяществом. Заурядным натурам свойственно ценить лишь то, чего они втайне слегка побаиваются. Отсюда -- всеобщее преклонение перед военной славой, а в театре -- склонность к трагическому жанру. В литературе эти люди довольствуются мыслью о тех трудностях, которые пришлось преодолеть автору; вот почему Метастазио пользуется сравнительно скромной известностью, если принять во внимание его заслуги. Всем посетителям Парижского музея понятна картина Тициана "Мученичество святого Петра", но очень немногие воспринимают "Святого Иеронима" Корреджо; им нужно пояснить, что это красота, проникнутая таким изяществом, -- все-таки подлинная красота, в этом отношение женщины, менее подавленные повседневным бременем чисто практических расчетов, стоят гораздо выше мужчин.
       Музыка должна пробуждать наслаждение, а Метастазио был поэтом, писавшим для музыки".
       На выходе из церкви бросил взгляд на знаменитое кафе Демель, сюда мы еще обязательно вернемся, время уже давно обеденное. Какой же диабетик пройдет мимо сладкого!
       "Чумная колонна" -- это трагическая страница истории города. Про чуму в средние века не говорю, она способна была ополовинить город. "Чумная колонна" это благодарственный памятник избавления, чума в Средние века была, может быть и почище атомной бомбардировки. Тут же коленопреклоненный, в мантии император Леопольд, отец Марии Терезии. Именно он утвердил "прагматическую акцию", в результате которой его наследницей стала дочь?-- наследников по мужской линии у Леопольда не было. Здесь же неподалеку, когда улица переходит в площадь, -- собор Святого Стефана. У собора огромная прохладная тень. Возле каменной громады, на просторной площади на специальной подставке небольшой вылитый из меди макет собора. Все в точности -- шпиль, окна, украшения, скульптура. Это для тех несчастных, которые лишены зрения -- здесь они могут обо всем узнать, быстро проводя по поверхностям пальцами.
       Дальше наша экскурсия предполагала, что мы все пойдем в салон поддельных камней и драгоценностей Сваровски, но что значат поддельные цацки для двух мужиков. Меня больше увлекало легендарное кафе "Демель". Все те же легенды утверждали, что здесь готовились такой кофе и пирожные, что из Дворца был сделан подземный ход, чтобы стареющий усатый император Франц Иосиф мог без помех лакомиться.
       Кафе действительно замечательное, но до кофе и пирожных дело пока не дошло, любопытство брало верх. Сначала полюбовались изысканной и разнообразной "отделкой" того, чего диабетик должен беречься -- кухня, на которой изготовлялись немыслимые вкусности, была за стеклом. Зрелище невероятно соблазнительное. Но я уже знал, что в легендарном кафе есть еще и музей венской кулинарии. Комнаты, в которых стояли древние приспособления для смешивания ингридиентов и формочки для выпечки, находились внизу, их никто не стерег, и мы с удовольствием побродили возле древних "мясорубок". Человечество не дремало никогда, и усовершенствования кухне шли в ногу с изобретениями орудий защиты и умерщвления себе подобных.
       В знаменитом кафе, но за столом на улице, чтобы разглядывать публику, я впервые попробовал "настоящий венгерский гуляш" -- империя-то была австро-венгерская. Гуляш был чудо как хорош.
       До ужина еще оставалось время. С.П. в Вене уже был раньше и, во что бы то ни стало, решил показать мне некоторые достопримечательности, которые он запомнил, когда в наши чумные 90-е сам как переводчик возил туристов. Прогулка по Вене, когда ты бросаешься от одной мемориальной доски к другой и перебегаешь улицу, чтобы взглянуть, кому поставлен памятник, сама по себе замечательна. Но наконец-то мы пришли к барочному чуду к церкви Карлскирхе. Купол, объемы, площадь перед храмом, две огромные боковые колонны, невероятная, граничащая с пошлостью, пышность интерьера потрясают. Сколько труда! Но еще острее запомнилось другое. Все ведь большие города стоят на своих кладбищах. Пока шли к этим двум колоннам, на одной из стен я увидел большую мемориальную доску, скорее даже настенный памятник. На этом месте было кладбище, на котором был похоронен Вивальди. Вот все и замкнулось, в Венеции я был в церкви, в которой Вивальди служил. Поразил меня и находящийся неподалеку памятник изобретателю корабельного винта. Фамилии не записал.
       31 июля, вторник. С раннего утра на автобусе едем в Мельк легендарное и знаменитое с XI века аббатство, стоящее на Дунае. С.П. раньше с туристами побывал в нем и рассказывает, что это чудо барочной архитектуры. Меня же еще больше привлекает, что монастырь упоминается в романе "Имя розы" Умберто Эко. Именно в легендарной библиотеке этого монастыря была найдена рукопись английского монаха Адсона, от имени которого ведется повествование. Роман в былое время, как и почти все, что переводилось у нас из Эко, производил на меня большое впечатление. Вместе с Валей когда-то на закрытом просмотре в Доме кино видел и фильм по этому роману, но в фильме больше детектива, нежели культуры и культурологии.
       Автобус довольно быстро выбрался из центра города. Привычные для моей жизни понятия давно изменились. Богатые венцы уже давно покинули свой роскошный центр и переместились, свив себе комфортабельные современные гнезда, за Дунай. Венский лес, в котором Карла Доннер распевала под цокот копыт вальсы, превратился в убежище богачей. Лес лежит на другой стороне голубого Дуная и с шоссе, в дымке, смотрится местом действия давно минувшей сказки.
       Особое искусство в туризме это как в кулинарии, растягивать и длить, оттягивать удовольствие. Есть параллель в современной эстраде: перед основным номером программы всегда бывает длительная "разогревка". Но в туризме все это еще и совмещено. "Санитарная" по времени, проведенным туристом в автобусе, остановка соединяется с новой достопримечательностью. Подтягивая штаны, выходя из туалета, турист видит еще и магазин с сувенирами.
       А разве по дороге в легендарное аббатство не существуют сказочные маленькие городки? Маленькие эти городки, пуговички на былом средневековом кафтане страны, тоже хотят не просто демонстрировать туристам свои средневековые прелести, крошечные домики с черепичными крышами, ухоженные садики и похожие на игрушечные церковные колокольни, они жаждут еще и туристского кошелька и стабильности жизни. А стабильность там, где работа. Рабочее место -- бог современной экономики.
       Иногда, когда я вижу огромные и изысканные шедевры барокко, а неподалеку скучные домики бедняков, мне кажется, что Бог, видя эту новую роскошь, навсегда ушел к бедным. Но бедные иногда тоже умеют устраиваться.
       Итак, наша первая остановка -- и первый такой городок. Ах, если бы я еще вписал название, а не надеялся на несовершенную свою память.
       На все мы еще смотрим жадными, неуставшими глазами. Храм, повторяющий собор Святого Петра в Риме, но в три раза меньше. Просторно, гулко, нет никакой охраны, можно даже пройти в ризницу, чтобы увидеть огромные старые шкафы, а в них облачения священников. Все по-деревенски просто. Освобождали город от немцев войска Третьего Украинского фронт, установили порядки, пробыли месяц, потом сдали город англичанам.
       Небольшая площадь, окруженная домами местной знати, а за храмом, видимо, какое-то феодальное строение, в котором сейчас детская музыкальная школа, здесь учат играть почти как в консерватории, на 28 музыкальных инструментах. В большом торжественном зале школы даются зимние балы, на которые собирается вся округа. Меня всегда интересовал уклад жизни, и я знаю, что это большое искусство -- сплести провинциальную жизнь, чтобы она была увлекательной и полной.
       Вот и еще приметы местного быта -- детей в школу иногда возят с дальних хуторов за 22 километра. Зима, снегопады этой доставки не отменяют, ставят цепи на колеса. Кроме зимних балов, здесь есть еще и приют. И, наконец, нечто пикантное. Хутора, где от хутора к хутору идет дорога, соревнуются на лучшее оформление фасадов. Здесь подстриженная зелень, яркие цветы, выставочные газоны. Всем этим по традиции занимаются женщины. Но вот в чем фокус: если женщина не работает, то муж, кроме содержания дома, должен давать жене "карманные" деньги -- 350 евро.
       Здесь неподалеку от центральной площади -- вот и еще одна черта жизни, продемонстрированная пунктуальными австрийцами, -- удивительное учреждение, совместившее пекарню, магазин, кафе и крошечный кемпинг туристов. В Европе свой счет на достопримечательности, пекарня существует 350 лет. В войну пекарню разбомбили, но вернулся с войны хозяин, и все началось по законам жизни.
       После небольшой сутолоки возле рукомойника всех рассадили за столы, и под аккомпанемент рассказов о том, как пекутся торты и содержится предприятие, раздали всем по бумажному фунтику с сахарным кремом и прянику -- каждый мог сделать любой рисунок, я расписался. И пока в духовках эти пряники допекались и крем на них застывал, все пили чай и каждый получил, на выбор, по куску торта. По скверной привычке все подсчитывать и выводить социальную экспоненту, заглянул, как бы между делом, в магазин. Кусок торта стоит 2,50 евро. Расписной индивидуальный пряник, каждому на вручили выходе, теперь пряник будет стоять у меня на книжной полке. Наверняка, съем, как только остро захочется сладкого.
       Аббатство сначала поиграло своими куполами, а потом стало наползать массивными башнями и стенами. Не менее впечатлительно, чем Псков, но, конечно, все отремонтировано, блестит, хвастается порядком. Запомнился огромный квадратный двор, очерченный трех или четырехэтажными корпусами, с фонтаном посередине. Солнце уже нещадно палило, и наш несколько огрузневший, привыкший к кондиционеру в автобусе турист старался идти вдоль стены, ловя тень. Несмотря на жару, все время старался думать. Неужели эти дома, монашеские корпуса полны, или пустуют? Мы ведь знаем, как быстро разрушаются здания, когда в них никто не живет. Нет, оказывается, все это общежития чуть ли не особой какой-то при монастыре консерватории.
       Пропускаю, ибо это можно посмотреть на каком-нибудь видовом канале, роскошный прохладный собор. Ощущение невероятной государственной роскоши, много золота, живописи, роскошная скульптура -- цветение барокко. А вот мимо маленькой ремарки нашего всезнающего гида пройти не могу. Оказывается, монахи-бенедиктинцы каждый день читают вслух устав своего ордена. Вот бы что-то подобное внедрить ну хотя бы у нас в институте, где любая административная бумажка или приказ ректора -- государственная тайна. А так иногда хочется кое-что узнать, ну, например, не получает ли завхоз больше заведующего кафедрой?
       С моей точки зрения в аббатстве Мельк есть несколько поразительных объектов, которые нужно и посмотреть и не забыть. Основной -- это, конечно, легендарная библиотека -- несколько двухсветных высоких залов с галереями, на которых тоже стоят книжные шкафы. О самих книгах не говорю -- ну что можно увидеть, продвигаясь туристским шагом, стараясь не отстать от своей группы. Но в те несколько минут, которые даются для свободного полета, надо обязательно выйти на балкон, чтобы с высоты посмотреть на расстилающиеся вокруг поля, на спокойный и широкий Дунай, на городок, притаившийся в тени скалы, на которой стоит аббатство. Это незабываемо и будет помниться всю жизнь.
       Библиотека -- вне каких бы то ни было описаний. Эти поразительные резные шкафы, антресоли, витрины, в которых выставлены древние манускрипты. Что то подобное по общей красоте и массивности я видел, пожалуй, в Российской национальной библиотеке, в Санкт-Петербурге. Книга раньше всегда существовала в монументальном обрамлении, в золоте, в коже, в драгоценных книжных шкафах, теперь десятками, как трамвайные билеты, она без малейшего почтения существует в наших электронных планшетах.
       Второе -- это винтовая роскошная лестница, по которой предстоит спускаться из библиотеки. Внизу установлено особое круглое зеркало, впечатление необыкновенное.
       И еще два объекта, на которые мало кто обращает внимание, сосредотачиваясь на шитых золотом митрах в музее аббатства, на драгоценных посохах аббатов, на дарохранительницах и прочих прекрасных предметах. В музее можно увидеть изобретенный в царствование экономного Иосифа "многоразовый" гроб. Это гроб, с открывающимся в ногах днищем -- при наклоне закутанный в саван покойник аккуратно ложился в могилу. Скорее всего, именно в таком гробу хоронили Моцарта. По крайней мере, что-то подобное этому я видел в фильме Милоша Формана "Амадей". Механику я хорошо рассмотрел.
       В коридоре второго этажа -- мимо этого все обычно проходят?-- есть огромная галерея портретов владетелей этими землями -- портреты Габсбургов и Бабенбергов. Портреты, в силу того, что они все одного размера и в стандартных рамах, конечно, не подлинные. Но, хотя бы мельком, взглянуть на огромный ряд мужчин и женщин, живших до нас, начиная где-то с десятого века невероятно интересно. Как менялись одежда, оружие, драгоценности, выражение лиц.
       Дальше едем по другой стороне Дуная -- большая светлая река, не торжественный и мощный Рейн, а скорее наша Волга. Здесь, как и на Волге с россыпью ее городов, все тоже поделено на "туристские отрезки". Большой жирный кусок -- столица, Вена; кусок поменьше, но со знаменитой историей -- аббатство Мельк, где мы только что побывали; и, наконец, маленький, но такой сладкий кусочек?-- городок на Дунае -- Дюренштайн. Совмещаем здесь приятное с полезным -- обедаем в какой-то харчевне, под навесами, увитыми виноградом, с деревенской незатейливой, под народ, сервировкой. Город, конечно, маленький, но два монастыря, стены, башни, в берег бьется волна. Есть пристань, и мимо нее идут прогулочные и туристские пароходы и даже к пристани причаливают. Кукольное средневековье.
       Ликующие фигуры то ли ангелов, то ли святых на вершине барочной колокольни. Монастыри опустели, здесь снова можно вспомнить императора Иосифа II, закрывшего чуть ли не 70 монастырей. А мы все Петр, царь Петр! Идеи секуляризации витали в воздухе. Мы все клянем Петра Первого, а просто царству нужны были монастырские земли и солдаты. Прирост империи всегда замешен на деньгах и солдатской крови.
       Город или макет города, необыкновенно точный, словно в музее? Да нет, настоящий! В центре крошечная мэрия, несколько, видимо, рабочих комнат, в городе проживает одна тысяча человек. При такой заселенности трудно изобрести большую бухгалтерию. В связи с этим вспомнил посещение в Москве администрации Центрального округа. Приехал договариваться насчет газовой трубы, которую надо было протянуть через наш институт в ресторан напротив. Почему-то по этому поводу мне звонил телевизионный король Эрнст. В той московской администрации меня просто заворожила административная роскошь кабинетов и блеск новейшей компьютерной техники. Куда уходят деньги!
       А наш комфортабельный автобус на набережной разводит пары. На обратном пути выскочили в центре города -- это уже снова Вена и успели заскочить до закрытия в Художественный музей. Это особая статья, особый разговор. У меня уже целая коллеция толстых (заметим, вспоминая условия перевозки авиапассажиров) книг, каталоги музеев мира, в которых я побывал. Особенно я люблю каталог испанского музея Прадо -- там тоже Габсбурги.
       Что там Романовы с их прекрасным Эрмитажем! Тут Габсбурги, в империи которых не заходило солнце. Какие под этим солнцем собирались коллекции! Тициан рисовал и Карлов, и Филиппов! В Вене сначала выстроили роскошное, просто образцовое здание и в нем поместили собрание картин имперской семьи. Занимался этим, кажется, муж императрицы Марии Терезии, к правлению его старались не допускать, ворошил искусство, строил музей и делал императорских наследников. Залы высокие, светлые -- в залах старые знакомцы, по альбомам и дорогим книгам. Все это так одухотворено, что думаешь -- может быть это сон?
       Совершенно без сил на метро добрались до Западного вокзала. Наша гостиница в десяти минутах ходьбы. Вокзал за границей это почти всегда еще и культурный и торговый центр. Разборчиво выбирали, где бы перед сном поужинать. Остановились на итальянской системе быстрого питания. Все в пакетах, бумажных мисках, как в "Макдоналдсе", но с оттенком домашней пищи. Взяли легендарный итальянский суп "минестроне" и равиоли с сыром и шпинатом. Пиво было баночное. Все около тридцати евро.
       1 августа, среда. Вместо того чтобы бегать по роскошным магазинам Вены, пить пиво где-нибудь в Зоопарке или в парке "Тиволи", все-таки решились и отправились в платную и дополнительную экскурсию в Грац. Здесь свою роль сыграла и прелестная книжка Лиона Фейхтвангера "Безобразная герцогиня" -- мое юношеское чтение. Там Тироль, Каринтия, все эти когда-то самостоятельные горные страны, которые в свое время расчетливые и рачительные Габсбурги прибрали к рукам. Уже в Москве отыскал запомнившийся мне с юности отрывок. Правда, относится он не Грацу, здесь я напутал, а к Тиролю.
       "Через высоты Кримлер-Тауерн, невзирая на отчаянный январский мороз, перебиралось пятеро мужчин. Они проваливались в снежные котловины, вылезали из них, ранили лицо и руки о лед и камни. Из ущелий, с обманчивих снежных полей стократно, беззвучно, на каждого дышала смерть. Два медведя издали следовали за ними, убегали, снова подкрадывались, принюхиваясь. Так пробивались путники вперед три дня, пока, наконец, возле деревни Преттау не набрали на первое человеческое жилье.
       То были Рудольф, герцог Австрийский, господин фон Раппах, его гофмейстер, господин фон Лассберг, его камерарий, и двое слуг". Герцога могли опередить".
       Вот как приращивались богатства и присоединялись страны.
       Всего так много, и все так занятно и так долго живет в виде историй, картин, кинокартин и книг в нашей отечественной культуре, что я не успеваю записывать. Да и что записывать, если современный туризм превратил путешествия в поездки и даже прогулки. Цепляюсь за старые камни, чтобы возбудить в себе нетленный дух истории. Еще давно, когда я только начал ощущать себя писателем, я понял, что надо расставаться с фотоаппаратом. Глаз, а не фотопленка формирует особые впечатления. Их, конечно, много меньше, чем кадров при сегодняшней технике фотографирования, но они со временем разрастаются, обрастают иными словами и надеждами. Из множества не могу пропустить одного -- знаменитого замка. Возможно, здесь произошла какая-то путаница у меня в предварительных записях, и замок этот должен стоять в ином дне путешествия, но пусть стоит здесь. Я только помню, что автобус наш, преодолевая почти опасную крутизну, спускался вниз с каких-то возвышенностей, мелькали отдельные фермы, домики с ухоженными садиками и цветочными горшками с алой геранью. Гид что-то говорила о разных местных обычаях.
       Замок тем удивительный, что существует уже тьму веков, и ни разу не был завачен или разорен. И основное -- замок стоит не на горе, не на высокой скале, с которой можно горделиво оглядывать окрестности и бросать вызов войскам противника, надвигающимся из долины. Двадцать одно поколение сиятельных потомков Герберштейнов владели замком. Сколько награбили, насобирали и натащили!
       Во время бесконечных войн, без конца катившихся по стране, замок часто не находили, чтобы, как тогда водилось, не только взять и разрушить, но и пограбить. Вот так этот удивительный замок и дожил до наших дней. Сейчас им владеет какая-то графиня, даже, кажется, еще молодая. Существует семейная легенда о путешествии одного из носителей громкого имени в Россию. Недаром фамилия владельцев мне показалась смутно знакомой. Несколько раз в рассказе гида, который аккомпанировал спуску автобуса в эпоху феодализма, прозвучала история некой графини, у которой было 11 детей. Но восемь человек из этой почти дюжины оказались живыми. Если старое время, то удивительно -- смертность среди детей была огромной, если новое -- то откуда такая аристократическая плодовитость в эпоху контрацептивов? Что касается сегодняшних наследников, здесь какая-то сложная комбинация, и, вроде бы, все оказалось в руках единой, у графини наследницы. А та, или ее советчики, оказались предприимчивыми. Чего вокруг замка и в его феодальных владениях только нет?! Замок прирастал не сверху, а снизу. И небольшой зоопарк, и роскошный цветник, лабиринт, небольшой водопад и детский городок. Парк развлечений, куда хорошо на воскресенье приехать вместе с женой и детенышами.
       С верхней развлекательной площадки к замку ведет, как спуски в московском метро, длинный коридор, вымощенный кирпичом, меченым имперскими орлами -- это все ХVI век. Парк, розарий, цветник -- это все грубая пища, начинается десерт. Коридор довольно длинный, как я понимаю, по нему могла проехать и карета. По бокам -- открытые проемы для воздуха и света, через них просвечивается зелень и высокое цвета разбавленного молока небо.
       Я сразу вспомнил знаменитый мост над Арно, по нему проходил коридор, который Медичи проложили от Синьории до своего дворца на другой стороне реки. Это мечта -- в тот коридор я так и не попал.
       Замок пережил три этапа строительства. Второй -- это прелестный закрытый двор с фонтаном посередине. Собственно дворец ХVII -- ХVIII веков, скромные реминисценции барокко. В одном из крыльев небольшого дворца жилые покои владелицы. Все остальное пространство -- сад, двор, сам замок -- открыто для платного посещения. Если английская королева по билетам впускает посетителей в свой доставшийся ей от предков дом, то почему этого не должна делать австрийская графиня? Налоги, расходы... Все это историческое пространство, если представляется случай, сдается под свадьбы и корпоративные вечеринки.
       Нас на втором этаже галереи, -- как раз напротив -- через двор -- окна частных покоев хозяев, -- напоили местным вином из пластмассовых бокалов. Входит в обслуживание. Вино среднее, не из графских подвалов.
       После приветственного фуршета -- сам замок. Сначала парадная зала: с большими портретами первых владельцев, генеалогическим древом, уходящим в почву библейских времен и "папским" камином -- это, кажется, приданое за одной из папских родственниц. В следующем покое развернута необычная выставка верховых седел -- рыцарские седла всех времен, арабские, редкие дамские седла и даже два верблюжьих. Парадный зал сдается под музыкальные концерты. Есть еще приватные комнаты хозяев. Здесь печка и спальня. Дамы спальню хотят увидеть. Наш гид успокаивает: это делается за деньги и по предварительной записи.
       Все это впечатлило даже несколько больше, чем замки Луары и Виндзора. Здесь теплее, ближе к повседневному быту. Мы ведь уже знаем почти все из быта и королей, и трех мушкетеров. Показали комнату слуг, средневековый туалет, сброс из которого прямо с башни в пропасть, поэтому за века каменная стена побелела. В замковой кухне вся посуда исключительно синего цвета -- на синюю посуду не садятся мухи. Есть кастрюля, которая закрывается на замок. Тут я, естественно, вспомнил Диккенса.
       Но пора возвращаться к поездке в Грац.
       Ехали довольно долго, обедали, перехватывали специального по городу гида. В свое время Валя, побывавшая в Граце, была в восторге от города. Для меня всегда чужой восторг, если в нем нет чего-то конкретного, недействителен. Валя, которая пробыла в городе в лучшем случае сутки, говорила как раз о всем городе, как дети, которые не могут объяснить, чем им нравится именно эта игрушка. Теперь я свою покойную жену прекрасно понимаю, это город, в котором, во-первых, есть все: и река, и гора с замком, и парк на горе и внизу красные черепицы, трамвай, старинные дворцы, торговый дух старого бюргерства. Я и многое другое здесь не перечислил. А во-вторых, здесь живет еще и история. Она, как кукушка, откликается эхом на каждом углу.
       Главная достопримечательность -- ее показывают снизу -- это замок, крепость на высокой скале. Высокую скалу, штурмуя замок, Наполеон не взял. А ведь был мастер виртуозных штурмов и решений военных задач. Скала оказалась высоковатой, артиллерия не взяла. На вершине, в стенах, но виденная снизу, стоит башня с часами. Здесь все, естественно, полно легенд. Но кажется, посещение верхнего города у нас в экскурсии не предусмотрено. Но и внизу хорошо, хотя, сразу признаюсь, мне еще удастся взглянуть на город и сверху.
       По центральной улице, которая как раз под горой, ходит трамвай, позванивает и все начинает казаться не таким уж недоступным и даже родным. Грац -- боже мой, как все перепуталось?-- когда-то был "городцом", слово потом съежилось, славянские племена, населявшие эти места, куда-то ушли, все онемечилось и обавстриячилось. А вот какая-то живая, как мне кажется, славянская, несколько растрепанная теплота осталась. Все необычно, с уважением и теплом к прошлому. На некоторых домах скульптуры, другие расписаны рисунками рыцарей и их дам. Жизнь не должна быть унылой и скучной. Сразу повели в городской парламент -- в самом центре и невероятно знаменитое здание. Роскошный двор, на котором так, наверно, удобно было устраивать чествования и торжественные приемы. Камень, солнце, просто кружевные, кованые из металла водостоки. У входа в здание на специальном деревянном брусе, как раньше лошади, "прикованы" велосипеды. Это для служебного пользования муниципальных чиновников, вернее, для служебных разъездов -- бери и езжай.
       Что еще? Дом Кеплера, знаменитого астронома. Гид, который, как известно, все знает, сказал, что Кеплер прошел пешком чуть ли не всю Германию от городка, в котором родился, а это в 30 километрах от Штутгарта, до Граца. Сюда его в возрасте 24 лет пригласили читать лекции. В те времена великие ученые очень любили ходить по Германии, Ломоносов тоже по Германии прошагал немало. Как же мы мало знаем и мало помним. Кеплер установил несколько законов, по которым движутся планеты, в том числе, что они вращаются не кругами вокруг Солнца, а по некоторым эллипсам. Здесь в Граце молодой Кеплер женился на вдове мельника, которая была на 18 лет его старше. Разве можно без этого сделать какие-либо открытия! Но, впрочем, в Праге тоже есть дом Кеплера.
       В Грац есть еще и дом Леопольда Захера. Ну, родился он, правда, чуть ли не на Украине, но университет оканчил в Граце, где в 19 лет стал доктором права. Неплохо? Я стал доктором в 75, да и романы стал писать позже, чем Леопольд Захер. Правда, тот всемирно прославился, написав свой роман "Венера в мехах". Великое это дело?-- открыть что-нибудь еще несформулированное в человеческой природе. Мазохизм -- это по фамилии писателя.
       Что-то было еще, река, мост через нее, остатки какой-то древней резиденции с сохранившейся винтовой лестницей. Жарко, солнце, уже не полуденное, в голове гудит, меня все-таки привлекает это вид с вершины, от башни с часами. Но вот нас, наконец, распускают. Так я наверх, может быть, и не пошел, но гид сказал, что роскошную в скале лестницу выдолбили во время последней войны русские пленные. Уже в наше время в скале пробили штольню.
       Поднимались все-таки, щадя мой возраст, в современном лифте, установленном в этой самой штольне. Скоростной и просторный, как в высотном здании лифт-болид -- 2 евро. В шахте лифта прохладно, до дрожи, век бы отсюда не уходил. Наверху роскошный парк, скамейки, павильоны, кусты, газоны, спортивные площадки.
       Спускались по лестнице, ничего с собой поделать не мог, все время думал об этих русских пленных, вспоминал фильм Бондарчука "Судьба человека", там тоже, кажется, каменоломня. Чем, интересно, и как пленных кормили, работа тяжелая.
       Вот это запомнилось гораздо острее, чем остатки королевских и императорских дворцов.
       Ужинать, когда приехали, решили в ресторане при гостинице. Летом стараюсь мясо не есть. Взяли по вегетарианской пасте -- тарелка невероятного размера, зеленоватые плоские макароны, залитые белым соусом, несколько разрезанных пополам помидоров черри, не лучше тех, что я выращиваю у себя на даче. Вкус почти божественный. Но к этому не только местный фирменный десерт?-- особо свернутые блинцы со сливовым вареньем, но еще и по бокалу пива. Это меня и доконало. Не успел заснуть, как проснулся от сильнейшей боли в левой руке и плече. Подумал, что "это самое", уже хотел будить Сергея, представил чужую "скорую помощь", выпил снотворное и утром уже проснулся здоровым. Ужин обошёлся в 45 евро, 5, согласно обычаю, дали на чай.
       2 августа, четверг. Кажется, с семи завтрак в нашем добропорядочном ресторане, потом "с вещами", -- автобус большой, с двумя этажами, экономные австрийцы соединили несколько групп -- едем дальше, в Тироль, на родину Моцарта, в Зальцбург. По дороге последний взгляд на так и неосвоенную Вену и, пользуясь паузой, что-то правлю и дописываю фразы в компьютере. В девять часов я внезапно, оторвавшись от своих записей, взглянул в окно автобуса. Четкий и ясный квадрат, как батальон на плацу, проплыло знакомое аббатство Мельк. Как же врезаются в чужую жизнь эти простенькие славянские словечки -- "мелкий", "мелководный". Дунай тоже брызнул взмахом сабли.
       Около десяти первая остановка. Остановки на маршрутах диктуются не только емкостью мочевых пузырей пассажиров, но и нормами времени, которые шофер может просидеть за рулем. Двухэтажный наш автобус причалил к большой дорожной стоянке. Здесь, конечно, и магазин, и кафетерий, и туалеты, которыми можно пользоваться бесплатно, и распродажа сувениров невысокого качества. А за этим центром, где все собрано под одной крышей, стоит только выйти снова на улицу, поразительный вид, будто созданный опытным средневековым художником. Так ясны краски, так четко очерчены поля, так богат и упорядочен мир. Всю эту изобильную картину трудно сравнить с заросшими бурьяном полями Псковщины и Костромы. Но скошенное сено и в России, и в Австрии пахнет одинаково живительно. Я уже заранее знаю, что эту прогулку вокруг торгового и туристического центра я и буду потом вспоминать. Огромную, тянущуюся к горизонту долину, расчерченную квадратами полей, пунктиром дорог и густой зеленью небольших рощ. Какая упорядоченная, роскошная и однообразная в своей регулярности жизнь. Нужна ли мне такая? Но хорошо, что где-то она есть, значит, есть куда и зачем стремиться.
       В Австрии только 2% жителей занято в сельском хозяйстве. Попутно маленькое соображение, которым поделилась наша первый гид Елена, энергичная крупная и совсем немолодая немка, когда мы ехали в Мельк, та самая, которая каждый день учит три новых русских слова. С некоторой иронией она сказала, что теперь, дескать, все за австрийцев, что сажать на полях, сколько сажать, решает Европейский Союз, то есть Брюссель. С.П., который анализирует каждое сказанное слово словно компьютер, сразу сказал: это и есть плановая экономика.
       Во время больших автобусных туров гиды обожают включать телевизор и показывать какую-нибудь, с их точки зрения, историческую по теме экскурсии картину. Еще вчера начали показывать картину "Сиси", про знаменитую австрийскую императрицу Елизавету. Я, который так всегда любил исторические фильмы, сразу должен отметить и мещанскую пошлость сюжета и мещанскую же помпезность в показе исторических реалий. Какие балы, какие дворцы и какие туалеты у дам и кавалеров! Но, должен отметить, что подобные фильмы, как и плохое телевидение, затягивают. Вчера фильм не досмотрели, сегодня, после остановки, коллективное вече решило: продолжить. И все же я не пропустил, чтобы не заметить огромную скалу, под которой стоит Зальцбург. Как Ялта под срезом высоких скал. Только моря нет.
       Кажется, приехали. Вещи, как всегда, в камеру хранения, в отеле, расположенном рядом со зданием железнодорожного вокзала, наше время начнется через несколько часов. До центра минут двадцать пять пешком.
       Собственно, сам город под огромной скалой, на вершине которой огромный ощетинившийся замок. Было что охранять, выше по реке разрабатывались огромные подземные месторождения соли. Я еще в Москве видел по каналу Discovery передачу об этих соляных копях. Соль из Зальцбурга в Средние века расползалась по всей Европе. Пушистое, как деревенский зайчик, барокко во всей Европе держалось на деньгах рабов и присвоении добавочной стоимости.
       Под скалой, вернее между скалой и текущей вдоль нее рекой, сам город. Как и любая река в горах, она не манит искупаться -- быстрая, с не текущей, а стремящейся водой. Несколько мостов, а чуть выше по реке и чуть ниже, обтекая гору-скалу, прячется уже другой, современный Зальцбург.
       В два часа дня, когда жара, встав в зените, придавила всех к земле, началась экскурсия. Новый экскурсовод, худая от внутреннего трепета женщина, сразу же объявила, что смотреть в Зальцбурге особенно нечего. Моцарт город особенно не любил, даже очень не любил, но кое-что интересное трепетная женщина нам все же показала.
       Ну, предположим, дом, где родился Моцарт, находится в самом центре, на центральной улице. Значит, не из бедной семьи. Перед домом толпа, полагаю, что половина в ней никогда Моцарта и не слышала и не отличит Моцарта от Бетховена. В квартире подлинных вещей почти нет, может быть, только скрипка, на ней играл вундеркинд, который вопреки правилу, оказался гением. Ну, мы в квартиру и не пойдем. Подлинная квартира в старом городе. А в новом городе, дом в котором семья придворного музыканта, переехала и заняла чуть ли не этаж, он вообще "новодел", потому что настоящий дом в войну разбомбили. Туда мы тоже не пойдем. В окнах "исторического дома", на третьем этаже, призывно на ветру трепещут музейные занавески.
       Жарко, город, его исторический центр небольшой. Вот знаменитый епископский сад "Мирабель" с брутальными скульптурами из белого ноздреватого камня. Глядя на эту мощную скульптуру, почему-то увиделся сытый, массивный служитель церкви полной рукой разрезающий брызжущий соком кусок мяса. Я вспоминаю, что здесь перед войной жил Стефан Цвейг, сыгравший такое огромное значение в жизни моего поколения, мы читали его с юности. Мельком, рассказывая о достопримечательностях, экскурсовод показывает на заглубленные в противоположный скале высокий холм и долину -- это там, виллу Цвейга сразу после войны купил какой-то американец. Экскурсия продолжается.
       Вот один собор, вот другой. Медная линейка, вделанная в тротуар и дорогу, отделяет территорию, принадлежащую собору, от городских улиц. Забежав сюда, преступник мог претендовать на спасение. За спиной собора короткое, зажатое между скалой и зданием, кладбище. Меня страшат эти "экспозиции" и туристские группы, проходящие по головам и телам спящих навеки людей. Заходим в огромный собор. Я замечаю объявление, что завтра в соборе -- кафедральном! -- будет исполняться местными силами "Реквием" Моцарта.
       За собором большая площадь, фонтан, несколько вдалеке дом, в котором после смерти великого и бессмертного композитора вдова Моцарта уже с другим мужем прожила чуть ли не два десятка лет. Какие-то новые детали, и легенда о нищем Моцарте, захороненном на кладбище, где могила его затерялась, постепенно развеивается. После похорон вдова второй раз посетила кладбище только через семнадцать лет и не смогла найти место захоронения... Все очень просто, а когда мужа хоронили, в Вене шел проливной дождь... дождь стирает все следы...
       Вечером выбрались в старый город, чтобы поесть. И опять вдоль одной улицы, вдоль другой... Возле собора, лежащего у нас на пути, -- это уже другой собор -- какое-то широкое объявление, протянут плакат. Я даже в Москве перехожу на другую сторону улицы, чтобы узнать, чья это мемориальная доска. В соборе сегодня тоже играют Моцарта. И, как и в Шёнбрунне -- перед дворцом, когда мы там побывали, играл веселую музыку Моцарта какой-то молодежный любительский оркестр, состоящий из молодых японцев, -- здесь концерт давали тоже японские музыканты, на этот раз солисты. Зашли, послушали, бесплатно, народа немного.
       В Зальцбурге идет Моцартовский фестиваль
       Я пытался отыскать виллу Стефана Цвейга, но что-то сбился с переулка. Толпа небрежно, по-летнему одетых туристов. Рассекая эту толпу, идет вкраплениями другой сорт людей. Дамы на каблуках, в хорошо сидящих платьях, степенные мужчины в костюмах и не в сандалиях, а в ботинках. Это публика дорогих концертов и оперных спектаклей. Большое культурное и коммерческое предприятие -- Дни Моцарта. Завтра мы, может быть, сходим на "Реквием" Моцарта, который будут исполнять в Соборе. На дверях собора, как тезисы Лютера, я видел объявление: цена билета на "Реквием" --
    20 евро. Но только что, на доске объявлений конторы, распространяющей билеты, я видел ценник на другие музыкальные мероприятия Моцартовского фестиваля. "Волшебная флейта" -- свыше 500 евро. Искусство исключительно для людей состоятельных, нам -- телевидение.
       Для ужина нашли какое-то кафе, столики в Еврейском переулке, напротив пятизвездочного отеля Altstabt.
       3 августа, пятница. Во сне видел Эдуарда Лимонова, он давал пресс-конференцию. Запомнил его слова, сказанные обо мне: "Меня все время удивляет Есин". Имелось, по моему мнению, в виду что, дескать, Есин все время по-иному что-то пишет.
       На улице с утра дождь. Примета, о которой говорила вчера наш гид, претворилась в жизнь: если струя фонтана на площади падает на лицо мальчика -- это к ясному деньку, но вчера струя заваливалась мальчику на спину.
       Со свежими утренними силами мы отправились отыскивать виллу Стефана Цвейга. Вчера утром наш гид лишь царственным взмахом руки указала направление. Краешек строения, кусочек красной черепичной крыши, мелькал довольно высоко над центральной улицей в курчавой растительности крутого холма. Поднимались довольно долго, по дороге зашли в какой-то храм и полюбовались видом сверху города. Музея никакого нет, вилла -- частная собственность, купил после войны какой-то американец. Ищем.
       Сориентироваться довольно трудно, в качестве опознавательных знаков были: первый поворот после дома-новодела, в котором якобы жил Моцарт, какой-то на пути арки, после которой "прямо по дороге" и "рукой подать". Оказалось, что С.П. еще не забыл своего немецкого языка. Я уже знал, что писатель, эмигрировавший в 1938 году в Штаты, в сорок втором оказался в жесточайшей депрессии и покончил жизнь самоубийством. Но я себе не мог и представить, что так символичен окажется путь к его дому. Мне иногда кажется, что судьба предвидела все. Буквально напротив ворот виллы, когда-то принадлежащей писателю, стоит капуцинский монастырь. В щели забора разглядывали места, где жил великий писатель.
       Пропускаю экскурсию в замок на горе. Интересно, средневеково, много народу. Башни, стены и императорский сортир.
       Вечер сегодня занят -- "Реквием". Днем, покупая билеты, разузнали: все свои, хор собора, оркестр -- местный, любители и профессионалы, и соборный органист тоже свой. Перечислены были и солисты, но что толку разбираться с чужими, если не Нетребко. Билеты без точно обозначенных для слушателей мест, только в зависимости от зоны. Правда, мы взяли чуть подороже, в той части собора, который ближе к алтарю. Да и подошли пораньше. У С.?П. редкая способность по-рыцарски отстаивать свои ленные права. В конечном счете, оказались на первом ряду, непосредственно перед дирижером.
       Пишу все это почти как репортаж. Справа в правом приделе выстраивается один хор, слева -- другой. На солее, расположился оркестр. В соборе не жарко. Хористы и оркестранты в белых рубашках и смокингах, дамы в строгих черных платьях. На балкончике почти в алтаре и собственно над нами будут петь солисты. Первая скрипка дает свое "ля" органисту. Орган вздохнул...
       Ели на центральной площади какую-то вегетарианскую пасту. Буквально рядом стояла будка, в которой продавали простую еду для людей иного достатка. Сосиски или жареные колбаски -- 3,5- 4,5 евро за порцию.
       Возвращаясь домой, все-таки не утерпел и снова проверил, как идет жизнь у богатых любителей искусства. На дверях бюро по распространению театральных билетов стояло: "Волшебная флейта", завтра в 16 часов, билеты по 540 евро за место.
       4 августа, суббота. Путь из Зальцбурга в Мюнхен, здесь двухэтажный автобус, объединили несколько групп. О качестве немецких дорог я узнал, когда впервые выехал по туристской путевке в Европу. Широкая двухпутная и ни одного, ни одного перекрестка со светофором, и ни одной дикой лавочки с какой-нибудь водой или сувенирами на обочине. Всему свое место и всему свое время. У нас снова новый гид и новый вид доверительности в разговорах с туристами. Гида зовут Миша, он еврей из Днепропетровска, общительный. Как и большинство гидов, уверенно повторяет сведения из путеводителя. Когда город был основан, кто правил, какие династии. Как только они смогли это запомнить и как умеют произнести, будто бы только что выкопали из своей памяти. Гиды любят делиться соображениями, как себя вести и как и что покупать. При слове покупать русский автобус обычно замирает. У меня ощущение, что людей, которые ничего не хотят покупать в стране, а едут исключительно из собственного интереса, почти не бывает.
       Но вот мы уже въезжаем в Мюнхен. Это пока окраины. Зеленый холеный город, низкие зеленые же садики у небольших домов, уже на горизонте телевизионная башня, бывшая олимпийская деревня, превращенная в жилые кварталы. Сразу же в памяти трагическая история о гибели спортсменов израильтян.
       Здесь необходимо сделать признание: чем экскурсия или просто прогулка интенсивнее, чем больше они занимают времени, тем лаконичнее записи. В гостиницу иногда приходишь уже без ног, а силы, чтобы открыть компьютер, исчезают.
       Сколько же цветов и зелени! Вот канал, который прокопали пленные турки! Миша говорит об этом с такой гордостью, будто именно он брал этих турок в плен. Этих каналов раньше было 11 километров, и они соединяли все королевские дворцы. Ныне от этих каналов осталось только чуть больше двух километров водной глади. В общем, экскурсия была обширной и содержательной, хотя в голове и перепуталось, что же я видел из окна автобуса, а что уже пешим ходом.
       Город полон туристов, приходилось продираться через беспечную и сытую толпу. Но здесь нужен еще эпитет -- толпу хотя и разгоряченную сосисками, летним днем и пивом, но благожелательную.
       Особо Миша напирал на времена уже новой истории и в особенности на времена Гитлера. Не тихий был человек. Кажется, мы проедем по всем местам, которые стали известны именно в связи с его именем. Первая стычка, когда он бежал и ему дали пять лет, это в центре, там случилась какая-то затвауха. Знаменитая пивная, потом зал, где прозвучало речь Геббельса, спровоцировавшая "хрустальную ночь". Миша рассказал также о новой синагоге, построенной уже после войны в Мюнхене.
       У нас не очень много в программе разнообразия, мне кажется, составители, хорошо зная вкусы публики, все время в голове имели слово "магазин". Но что же я клевещу на моих соотечественников, а не сам ли в центре города купил себе летние ботинки фирмы "Кампер" Зато есть свободное время, чтобы побродить по окрестностям. Вперед, в диковинные легенды Средневековья.
       Передавать весь королевский блеск этого города бессмысленно. Все это можно найти и в путеводителе. Занятно, что все властелины, корольки, владетельные князья и разбогатевшие на торговле солью епископы, как и современные обыватели, которые строят, одеваются, покупают машины с оглядкой друг на друга, строили и созидали, вспоминая, как образец, Версаль или Мадрид с его Эскориалом. Впрочем, бывший сначала герцогский, а потом королевский дворец с его десятью дворами, стоит посмотреть. Это бесконечная цепь залов, лестниц, переходов, украшенных картинами и драгоценной мебелью. Какую за века накопили бездну, а ведь еще норовили что-то вывезти из снежной России. Ах, походить бы здесь не торопясь недельку, рассматривая каждый экспонат и старательно уминая его в своей памяти.
       Но я давно выстроил модель: если не увижу сегодня, значит вернусь. Впрочем, могилу самого знаменитого, как считается, "выродка" из тысячелетних вековых наростов Виттельсбахов, короля Людвига Второго, обязательно посмотрю. "Выродок" больше всего знаменит своей любовью к музыке, театру и искусству и этим прославил фамилию.
       Завтра едем смотреть самое причудливое из рожденных его прихотливым гением творение -- замок Нойшванштайн. А пока?-- дежурные объекты большой европейской истории: знаменитый самый высокий собор Фрауэнкирхе, то есть собор Святой Богородицы, площадь Мариенплац, театр, причудливую вереницу дворцов знати, Нимфенбург, загородный дворец короля и герцога, который оказался внутри города, музей ВМW, похожий на крышку от бензобака.
       Во время первого, еще автобусного объезда уже видели "паутину" знаменитого мюнхенского олимпийского стадиона. Потом эту архитектуру начали повторять во всем мире. В который раз прослушана история погибших во время нападения террористов израильских пловцов и о том, что на следующий день, во время которого были отменены соревнования, только советские спортсмены не пришли на митинг в память жертв расовой и религиозной нетерпимости. Потом была прослушана занятная история с дачными домиками почти в середине огромного города.
       Кажется, именно после сноса некоторых малозначительных объектов Олимпиады образовалась огромная площадь. Естественно, к ней сразу потянулись руки строительных фирм. Но нужно ли было застраивать город с многовековой историей многоэтажными гигантами? Это тебе не Москва, которая теперь стоит "под сенью" нелепого Сити. А если все-таки небоскребы понадобятся, то землю под них, решили мюнхенские любители пива, мы зарезервируем. А дальше поступили совершенно гениально: раздали по 250 квадратных метров земли не очень богатым горожанам. А эти самые горожане, терпеливые и педантичные австрийцы, развели на метрах и свои сады, и свои весьма продуктивные огороды. Это почти в три раза по площади меньше, чем мой дачный участок в 100 километрах от Москвы. Условие было одно -- никаких домов, в лучшем случае сторожка, чтобы поставить грабли и лопату и переждать дождь.
       Как же пышно все это после Олимпиады разрослось, какой сад, какие кабачки, огурцы и помидоры, сколько радости. Правда, владельцы знают: если городу все-таки земля понадобится, им придется со своими зелеными угодьями расставаться. Смогли бы наши чиновники на что-то подобное решиться, и как скоро наш предприимчивый гражданин стал бы возводить на своих 250 квадратах кирпичную крепость для сдачи внаем!
       Но, кажется, наша экскурсия уже подходит к концу. Мы у самой знаменитой мюнхенской пивной. Сначала Миша говорит о пиве, что еще в незапамятные времена один из герцогов издал указ о качестве пивоварения. Ведь и пальцы плохому пивовару за худое пиво могли отрубить. А мы все еще штрафуем за "паленку"... Наконец Миша говорит главное. Именно в этой пивной Гитлер объявляет всю программу. "Майн кампф" уже написан в тюрьме, в почти комфортабельных условиях, откуда Гитлера выпустят не через пять лет, как было определено судом, а через девять месяцев.
       Миша получает свою порцию аплодисментов. Наша группа засыпает экскурсовода вопросами, где и что купить... У нас по плану завтра экскурсия в легендарный замок Нойшванштайн, а в понедельник -- последний день нашего пребывания в Мюнхене. Старая пинакотека выходная, значит, сегодня. Если припуститься хорошей рысью, то можно прибежать за два с половиной часа до закрытия.
       Богатства изумительные, но лучше бы ограничились одним залом. Но зато "галочка" поставлена -- "был", "видел". На выходе есть прелестное кафе -- и булочки, и кофе.
       5 августа, воскресенье. Как стремительно все-таки меняется время. Я помню первый показ фильма Висконти "Людвиг" в Москве. Показывали сначала усеченный вариант, гораздо позже я увидел полный. Многое прояснилось в зарубежной культуре, впервые на экране я увидел такие фигуры, как Вагнер и фон Бюлов. Какие странные и запутанные отношения бывают даже у великих деятелей, кумиров мирового искусства! Здесь мы называем их причудами и шутками гения, а случись подобное с людьми простыми, мы бы назвали подобное гадостью и подлостью. В фильме была еще и подлинная атмосфера -- великий режиссер и по рождению герцог Висконти, фамилия почти такая же древняя и великая, как и у Виттельсбахов, -- подлинная атмосфера жизни на самом верху. Прямо скажем, жизнь нелегкая, и был еще главный герой, легенда и фетиш уже почти досягаемого времени -- баварский монарх Людвиг, ставший королем в 18 лет, молодой красавец гренадерского -- почти два метра! -- роста. Если бы было только это, вряд ли был в Доме кино, ныне опустевшем и ставшим Домом кинематографистов, такой лом публики. Провела Валя, с ее поразительными киношными связями. А фильм был еще и о власти, об ее ответственности и о том, что она, вопреки моде и бюргерской психологии, все-таки может. В фильме достаточно подробно был показан и знаменитый замок Нойшванштайн, построенный, как мечта, несчастным королем Людвигом.
       Вот сегодня мы в этот замок и едем. Об этом архитектурном чуде я слышал, естественно, еще очень давно, когда не ведал ни о каком Людвиге.
       Любая длительная поездка за границей всегда обрастает массой подробностей. Это пейзаж, такой непохожий на тот, в котором ты живешь всю жизнь, наконец, это чистая и размеренная жизнь, которой ты никогда не жил. Почему же на родине не так?
       В длительной поездке на автобусе от одного туристического объекта до другого всегда этим был недоволен, но есть и преимущество. Считается, что здесь турист не только пьет пиво или шнапс, но и размышляет, разглядывает удивительные подробности чужой страны.
       Мюнхен стоит, в общем-то, на равнине, но по мере того, как крепкий и не требующий частых ремонтов немецкий асфальт сдается под колесами автобуса, горы из синей дымки постепенно выплывают, это все, наверное, Альпы. Здесь пока поля, будто прорисованные по схемам в учебнике агрономии. Все дороги, естественно, обсажены деревьями. Ландшафт меняется. Слева по ходу надвигаются предгорья, втягивая автобус в долину уже между гор. Не так все просто. Горные вершины, спящие во тьме ночной, тоже должны работать. Может быть, зимой с них скатываются лыжники, но сейчас лето и над долиной парят, вспорхнув откуда-то с горы, дельтапланеристы. Фуникулеры и лыжные подъемники не простаивают. Справа -- пейзажи с сусальных немецких открыток -- домик в розах, широкое поле, роскошный огород с морковью и капустой, вдалеке, нет, не мельница, а линия электропередач, мелькает старым серебром вода -- озера. Ну, вот, кажется, и замок. Автобус вкатывается в довольно узкое ущелье -- а замка, оказывается, два. Слева -- выкрашенный в светлые тона замок-поместье родителей, это была летняя резиденция, а справа, много выше крыш родительского дома огромный замок Нойшванштайн -- новый лебединый утес. Этажи, башни, каминные трубы -- все воздвигнуто почти на неприступной горе. Сказочная, но невероятно трудоемкая красота. Сколько народа, наверное, погибло на этой стройке.
       Естественно, я вспомнил и смерть низложенного короля Людвига, и обвинения его в огромных тратах, и многое другое, часто нечеловеческое, в этой истории. Но вот, что интересно: огромные затраты баварских властителей и королей вдруг через многие годы обернулись такими огромными доходами от туризма и музейного дела. И бедный, с гомосексуальной ориентацией, король Людвиг в этом всенародном бизнесе -- одна из главных приманок.
       Сам замок, конечно, стоит посмотреть. Внутри он оформлен в ложноклассическом немецком стиле. Древненемецкая мифология, воспетая гениальным Вагнером в его операх, часто в вагнеровской интерпретации, на многих стенах замка. Героические мифы и романтические сказки. Возможно, в детстве будущего короля перекормили сказками. К наследному принцу родители специально приглашали великого датского волшебника -- самого Ганса Христиана Андерсена. Задурил мальчику голову оловянными солдатиками!
       Замок более величественен снаружи, чем прекрасен изнутри. Бюргерам это нравится, это расширяет сознание и создает ощущение приобщённости к истории и культуре.
       Из верхних окон и террас видно обширное озеро, освещенное солнцем. Здесь на озере с лебединым названием побывал Чайковский. Возможно, местные пейзажи -- природу композитор любил и любил подолгу гулять -- как-то вдохновили его создать поразительные лебединые мелодии.
       От нижней площадки, где сгрудились сотни автобусов, до верха, до входа в замок надо ехать по узкой дороге на специальном автобусе-челноке. Здесь, как вокруг и повсюду, очередь. Но вот сверху можно спуститься пешком, и таинственная, в листве эта дорога запоминается. По пути можно в ресторане поесть -- вкусно, но не дешево.
       Ехали обратно, когда над озером туман начал расстилать свои беленые холсты. А над горами все еще клубились отважные дельтапланеристы.
       6 августа, понедельник. Почти сразу как проснулся, получил сообщение от Миши Тяжева из Москвы: в "Российской газеты" большая статья Паши Басинского о моей книге "Валентина". А потом мы с С.П. пошли смотреть дворцы Виттельсбахов, но по дороге завернули в гигантскую церковь Св. Михаила. Я только успел на ходу вымолвить, что надо бы посетить родовую усыпальницу Виттельсбахов, как тут же появилась церковь. При всем аскетизме наружной части храм поражает своим внутренним убранством. Это, как написано во всех путеводителях, самая крупная ренессансная церковь к северу от Альп. И -- невероятной ширины бочкообразный свод. Кажется, шестнадцатый век, когда каменное строительство в России только начиналось.
       Я уже писал, что по ощущению немецкие католики ближе всех к Богу. И, наверное, они к Богу щедрее всех. Их скромные с виду церкви внутри почти предел изящества, размаха и роскоши. Как же надо благодарить судьбу, что на истоке жизни удалось все это увидеть. Но еще предстояло спуститься в крипту, в помещение под алтарем, которое стало усыпальницей властелинов Баварии и Швабии на шестьсот лет. Но у немцев величественное и повседневное ходит в одной упряжке. За спуск вниз, за выражение уважения к покойникам -- 2 евро.
       Описывать опять не буду, похоже и на порядок в Архангельском соборе Кремля, на Сен-Дени в Париже, в Петропавловском соборе в Санкт-Перербурге. Здесь чуть построже. Специально спросил у старичка-смотрителя: покойники лежат в своих металлических саркофагах или мы видим только надгробия? Старичок утверждает, что тела в саркофагах. Смерть уравнивает всех, и все же становится сразу заметным, что один саркофаг среди других, принадлежащих баварским герцогам, курфюрстам, а потом и королям больше, пышнее и возле него единственного стоят живые цветы. Это саркофаг Людвига Второго, подарившего Баварии туризм и фестиваль в Байройте. Сразу становится ясно, как крепко в сознании немцев укоренилась мысль о несправедливости совершенной над королем,?-- король не утонул, короля Лебедя, как считала публика, убили.
       7 августа, вторник. Как человек объективный и, возможно, справедливый, должен сказать, что выгрузились в Москве в Домодедовском аэропорту, прошли паспортный контроль и получили багаж даже быстрее, нежели где-нибудь за границей. Кому-то покажется -- я ведь часто летаю -- сегодня я пишу о нашей авиации одно, а завтра другое, пишу, как было. Здесь бы сразу мне схватиться за статью Павла Басинского, о котором я тоже пишу много и по-разному, но уж коли назвался человеком справедливым, то вот одна встреча в самолете. Транспорт, случайный попутчик -- это всегда тема для литературы. На этот раз история, которая могла бы стать некой темой в конце ХIХ -- начале ХХ века.
       Рядом со мной ехала молодая женщина, лет 30-ти, а с нею замечательный крепкий и воспитанный паренек 4-х лет. Мальчика зовут Борей и, хотя ему только 4, он прекрасно справляется и с управлением кнопкой громкости -- во время полета по внутреннему телевидению показывали мультики. Вот попутное соображение. На наших самолетах всегда что-нибудь не работает, всегда чего-нибудь не хватает, либо пледа для зябнущего пассажира, либо рыбы во время кормежки и, как правило, не работает бортовое телевидение. Во время двухчасового рейса -- летели не чартером, а регулярным немецким рейсом -- немцы не выпендривались в кулинарных изысках, а дали большой бутерброд: сыр и помидор между двумя ломтями "зернового" хлеба. В Германии в некоторых местах пекут чуть ли не 200 сортов различного хлеба. Я почти такой же зерновой хлеб покупаю по цене свыше 100 рублей за 500 грамм. Хлеб финский, рубли российские, мы, видимо, такого хлеба выпускать не можем -- балую этим финским хлебом свой отечественный диабет.
       Мать четырехлетнего Бори зовут Катей, она вместе с сыном летит в Белгородскую область к своим родителя. Ее муж Андрей -- я все разузнал, долгие годы работы журналистом выработали свои приемы интервью -- ветеринар, у него своя крошечная клиника на окраинах Мюнхена. Андрей старше Кати на семь лет. Дальше без кавычек вставляю, что запомнил из разговора, болтали все два часа. В Германии лучше работать на себя, пока Андрей работал в чужой клинике, получал гроши. Андрей недавно получил немецкое гражданство -- без гражданства нельзя работать адвокатам, врачам, ветеринарам, юристам.... Катя гражданка России. Сама Катя окончила в России университет -- она математик и очень в свое время хотела работать у "Сименса". Отец и мать инженеры, естественно в перестройке были почти без работы. Но выяснилось, что нужно хорошо знать немецкий язык. Катя, только что окончившая универ, на год нанимается в немецкую семью, полное погружение. Сейчас она с брезгливостью относится к русским, которые, проживая в Германии, плохо и неправильно говорят по-немецки. Через два месяца "полного погружения" ее заела тоска, и она вышла на просторы Интернета. Тут же нашел Андрей, он оказался чуть ли не из тех же мест, пересекались одноклассниками, встретились. Иногда приходилось, когда у Андрея образовалась собственная клиника, помогать ему при операциях на животных. В Германии Андрей защитил диссертацию. Родители старые, надо что-то предпринимать, ввозить в Германию их пока невозможно...
       Теперь статья Павла Басинского, о которой мне еще в Мюнхен присыл сообщение Миша Тяжев.
       Павел начинает свои размышления со времен "русского постґмодернизма", когда за текст принималась любая практически надпись, и идет довольно пристальное рассмотрение моей книги именно с этой стороны: а литература ли это?
       "Вновь я задумался над этим, когда недавно прекрасный прозаик, руководитель кафедры литературного мастерства в Литературном институте Сергей Есин подарил мне книгу "Валентина" о его покойной жене, известном кинокритике Валентине Ивановой". Пропускаю все подходы и повороты, выбираю лишь то, что мною было давно ожидаемое, что повторяет мою собственную самооценку. Идет разбор структуры книги. "Далее идут выдержки из "Дневников" Есина, которые уже выходили и продолжают выходить отдельными книгами и которые критика давно считает одним из самых заметных и необычных явлений современной литературы -- все-таки литературы!" Кончается неким эмоциональным восклицанием. "Вот такая книга..."
       Она оставляет ошеломляющее впечатление. Не побоюсь сказать, что я давно не читал вещей, до такой степени пронзительно-достоверных, пугающе-достоверных и, я бы даже сказал, беззаконно-достоверных. Судить о ней по законам литературы невозможно.
       Не менее сильное впечатление оставляет "Дневник" Сергея Есина. Но в какой-то момент ловишь себя на том, что это читать НЕЛЬЗЯ. "Ко времени диализа В. С. (Валентина Сергеевна Иванова. -- П. Б.) немножко разошлась. В весе она все-таки прибавила -- 47,300. Когда уходил из больницы, на лотке купил ей новые шерстяные носки взамен тех, которые чуть прохудились...".
    "Я вошел в зал (диализа. -- П. Б.), увидел Валю и тут же заплакал..." "Самоходом в метро поехал к В. С. и вдруг застал ее хотя бы улыбающейся мне..."
       И это, поверьте, еще не самые откровенные цитаты".
       Чуть ниже. "Читая книгу (а она захватывает против воли!), я часто ее откладывал и задавал себе тот же самый вопрос, который прозвучал в предисловии Льва Аннинского: "За что?" Мне -- за что?! Почему я должен вникать в это безвыходное горе, в эту болезнь, на самом деле -- просто болезнь, да, страшную, но все-таки болезнь?"
       Павел Басинский опять возвращается к вопросу, который возникал в самом начале статьи. "Может ли это становиться "текстом", "литературой", выходить каким бы там ни было тиражом?" Дальше идет знаменитая цитата из чеховского "Крыжовника" о счастье и несчастье в человеческой судьбе. И наконец, последняя фраза: "Если это не литература, то что же тогда литература?!" Стоит обратить внимание, что в самом конце этой фразы стоит не только знак вопроса...
       За десять дней, что не был в Москве, волновался, что совершенно отстану от современной жизни. Особенно беспокоила Олимпиада, которую, конечно, показывали по всему миру, но, возвращаясь вечером в отель, не было никаких сил еще возиться с телевизором. Заграница для меня не отдых, а тяжелая работа, связанная с повышением собственного уровня. Но, вопреки моим опасениям, в Москве все осталось по-старому. Макаревич, чувствующий себя гражданином своей страны, написал Путину письмо о том, что откаты достигли 95 процентов. Но разве не эстрадники всю жизнь старались, давая откаты, не платить налоги? Об этом так много в свое время писала пресса. Начали судить девчонок PR. Безобразниц жалко, но, сколько бы они ни бормотали о политических намерениях, сам прецедент меня, как русского человека, ужасает. И не боятся Бога и не понимают, что православный храм для русского человека -- это его история, его культура, связь с предками и его надежды на защиту. Занятно слушать речи девочек с прекрасными дефинициями, написанные, видимо, для них лучшими правоведами. Не говорю о том, что, если бы свои заклинания они пропели в синагоге или в мусульманском храме... Теперь Олимпиада -- у нас успехи, сегодня получили золотые медали две наши синхронистки (плавание) и мы переместились с 9-го места на прекрасное 6-е. Вечером по телевизору видел, как наши баскетболистки в отчаянной борьбе проиграли бразильянкам матч и выбыли из надежды играть полуфинал. В Москве жара -- 32 градуса.
       8 августа, среда. Начал озираться по сторонам. Положение какое-то туманное, скорее, дымное. В этом году на смену центральным областям загорелась Сибирь. Горят леса и целые анклавы от Владивостока до вчерашней погорелицы Рязани. Я помню, как моя ученица Кения Фрикауцан рассказывала, что прошлым летом в Рязани дым стоял такой, что и по улицам было ходить трудно. Кажется, еще хуже в этом году в Томске. По телевизору, по официальным каналам показывают служебные кадры, как самолеты разбрызгивают над лесами воду, а по коммерческим каналам говорят о том, что каждый год государство выделяет на борьбу с пожарами и обновление техники миллионы рублей, но эти миллионы на местах успешно разворовывают.
       Не порадовало и космическое известие -- очередной, кажется четвертый в этом году, спутник попал в "молоко". Не вышел на заданную орбиту и через полгода сгорит и затонет в океане. По количеству космических неудач мы устойчиво держим твердое первое место в мире. Наши ответственные за космос товарищи известили, что причиной неудачи стала система подачи топлива. Пресса иронизирует: каждый автомобилист знает, как топливный шланг крепится к мотору. Символично -- и для всего российского управления, и в частности для космической отрасли, где мы всегда были впереди всей планеты, -- что наша ракета не долетела до цели именно тогда, когда американцы посадили свой космический корабль на Марс. Транслируют снимки "красной планеты" на Землю.
       Собственно, весь день утром ходил в спортзал (какие у меня жиры, чтобы называть спортивный зал фитнес-центром), занимался очерком в книгу о Зайцеве. Возможно, пошло, хотя очерк надо писать сразу, а не копить данные, которые забываются. В связи с этим звонил в свое постоянное справочное бюро по Зайцеву -- Николаю Головину. Он-то и сообщил трагическое известие -- умер Федя Чеханков. Я с ним был знаком не тесно, но весною перемолвились несколькими словами на премьере "Пиковой дамы". Все было довольно трагично: сразу инсульт, инфаркт, реанимация.
       Около десяти по Москве позвонил Сережа Яшин. Вчера его вызвали в Комитет по культуре и не продлили контракта. Эту тенденцию, конечно, несет наш новый председатель комитета, большой любитель современных форм в искусстве. Москва лишилась одного из лучших своих репертуарных театров. Но главное, как одинаково действуют, в соответствии с контрактом работодатель имеет право, не объясняя причин вышвырнуть залужённого человека на улицу. Театр, который обрел свое лицо, который был на подъеме.
       9 августа, четверг. Утро началось с плохого известия: умер Петр Наумович Фоменко. А я так и не видел у него "Войны и мира". Я это, как ни странно, рифмую с освобождением Сергея Яшина от обязанностей главного режиссера театра Гоголя и назначением на его место Серебренникова. Вот и еще одно место освободилось, очередного прогрессиста определят на освободившуюся должность. Правда, должности эти определяют духовную жизнь целого поколения. Что будет происходить в театре Гоголя, я приблизительно представляю. Кстати, как человек публичный и карьера которого держится в основном на этой публичности, Серебренников ответил в Интернете на свое назначение. Побывав в театре, он с театральным ужасом в первую очередь отметил, что на доске приказов увидел какую-то бумагу, напечатанную на пишущей машинке. Ну что же, в наблюдательности новому реформатору сцены не откажешь. Только боюсь, что мода на выверты формального театра уже закончилась или заканчивается, маятник опять качнулся в сторону интереса к духовной жизни человека, оставшегося без государства, семейной жизни и надежд на будущее.
       Слава Богу, на Олимпиаде мы уже передвинулись с 6-го на 5-е место и теперь претендуем на четвертое, на котором сейчас Корея. О том, чтобы догнать американцев или китайцев, и речи быть не может. Китай -- 31 медаль, а у нас -- пока -- 11. Вот дистанция нашего отставания в спорте.
       Твердо решил ехать на дачу и уговорил ехать С.?П., у которого тоже какие-то московские дела, поэтому выехать могли только где-то в два. До этого решил почитать газеты, нечитанная стопка накопилась возле ламы у телефона. Сил хватило только на вчерашнюю "Российскую газету". И вот -- давно уже не получал такого удовлетворения от полосы "Культура". Во-первых, конечно, от статьи Дмитрия Шеварова о Юрии Казакове -- вышел третий, последний том собрания сочинений. Много подробностей, но главное -- интонация. Вот родные, привычные с детства места. "Старые домики можно заменить новоделом, и будет "как бы старина". А людей не вернешь. Будто пьяный бульдозерист взял и срыл в России культурный слой. И больше нет тех людей, тех интонаций, тех запахов, красок и звуков, которые и делают некую местность на карте твоей родины".
       Если есть "во-первых", учил меня в детстве мой первый отчим Николай Константинович -- недавно, начав новый роман, я вспомнил его через пятьдесят с лишним лет -- должно быть и "во-вторых". Во-вторых, что-то нужное промелькнуло в колонке Швыдкого, которую я далеко не всегда читаю. Он пишет об открытии памятника Л. Гурченко на Новодевичьем кладбище и в этом сюжете сетует: "Загляните в любую интернетовскую поисковую систему и убедитесь, что информация о недавно умерших великих актерах, писателях, ученых полна омерзительной чуши, оскорбительной для пишущих и читающих". Направлена эта сентенция в основном, как я понимаю, на журналистов. "Дело не только в полуграмотности, мнимой образованности известной части юных рабкоров и рабов средств массовой информации, но в странной уверенности их работодателей, что общество живет только на уровне желез внутренней секреции". Ах, Михаил Ефимович, не слова ли все это?
       Ну и наконец, две информации с полосы "События и комментарии". В связи с тем, что сам недавно вернулся из путешествия: установлено, что американцы -- наихудшие в мире туристы. Правда, в опросе не участвовали русские или те, кого мы сейчас называем русскими. "39 процентов американцев признались, что крадут что-нибудь на память из отеля. Чаще всего "на память о поездке" забирают полотенца (28 процентов случаев), халаты (8 процентов), батарейки и подушки (5 процентов), а также пульты от телевизоров и зонтики (3 процента)".
       Вторая информация -- в Испании перестали оказывать медицинскую помощь нелегалам, приезжающим на работу.
       10 августа, пятница. В Обнинске. Утром, несмотря ни на что, не мог оторваться от книги Доминики Мишель "Ватель и рождение гастрономии". Книгу принялся читать еще в Москве, и, думаю, буду читать долго, как в свое время "Трех мушкетёров". Читал почти до одиннадцати часов утра. Какая будет пожива для моего Дневника, я люблю эту кудрявую и безжалостную эпоху. Как ни странно, за время моего отсутствия все в полный упадок не пришло. Соседи довольно аккуратно поливали, есть и огурцы, и помидоры, и кабачки. Рекордной в этом году оказалась свекла, несколько штук растет в теплице.
       Днем немножко повозился со своим старым проигрывателем. Теперь в маленькой комнате возле террасы, где я обычно и зимой и летом сплю, проигрыватель включается совершенно свободно. А пластинок, и игранных, и неигранных, как читанных и нечитанных книг -- тьма. Я всегда думал, что в опере Верди "Навуходоносор" только и существует знаменитый хор, мелодию которого я так люблю. Ну, чего возьмешь -- ранняя работа гения. Распечатал никогда не ставившийся на проигрыватель комплект -- господи, какая мощь, какая сила. Пели итальянские певцы. Но в этой опере уже весь Верди, но не композитор "Отелло", а молодой, победительный, яростный. Оторваться так и не смог. Каждую неделю -- по пластинке.
       11 августа, суббота. Завтра в институте собеседование, последний экзамен у заочников. Надо уезжать. Утро выдалось пасмурным, холодноватым. Полил огурцы и еще успел часика два посидеть за письменным столом наверху, в комнате Вали. Написал еще пару страниц в очередной очерк о Зайцеве. Это мне делать даже легче, чем писать Дневник. Дневник -- это, пожалуй, самая трудная моя работа, здесь нужна точность в мыслях, холодность формул и точность в цитатах, которые привлекают в дневник свидетелей.
       Выехали в час и довольно благополучно добрались. С собой прихватил чуть-чуть огурцов нового урожая и помидоры -- в этом году все какой-то желтый сорт. Небольшие, но вкусные.
       Дома сразу включил сначала радио, а потом телевизор. По радио -- мы заработали еще одну золотую медаль за спортивную ходьбу на 50 км и вышли на 3-е место. Ну и слава Богу, но разница в медалях между первым и третьем месте огромная. На первом месте сегодня американцы, которые все-таки обошли китайцев. Вчера еще по РТН говорили, что наши спортивные начальники прячутся от журналистов, а Сергей Иванов даже сказал, что это наш провал. Но сегодня Жуков, председатель Олимпийского комитета, приободрился и намекнул, что цыплят, дескать, считают по осени.
       Но все, что я написал, это, так сказать, побочные явления. Стержнем сегодняшнего дня стал театр. Видимо, вспоминая Петра Наумовича Фоменко, по "Культуре" показывают "Войну и мир", один из последних спектаклей мастера. Поначалу мне показалось, что это что-то модернистское: дамы в непонятной одежде, странные, почти конструктивистские декорации. Только поняв, что это за текст, я сразу вспомнил, что в свое время, когда у меня появлялась возможность спектакль посмотреть, я этого не сделал. Спектакль полностью смотреть не стал, какая-то условность в декорациях, уже очень немолодые тетки, несколько вереща, разыгрывают девочек. Все слишком шумно, скорее, коммунальная квартира, нежели аристократические покои и персонажи. Безукоризнен был лишь толстовский текст, всегда вызывающий во мне молодое волнение, но, приобретя определенную интонацию, текст потерял свое романтическое мерцание. Возможно, в театре это было все прекрасно, не каждый текст можно экранизировать, телевидение всему придает буквальное значение.
       Не успел я оторваться от телевидения, как мне звонит С.?П.:
    "В Интернете материал -- "Артисты театра Гоголя взбунтовались". Они резко, открытым письмом, адресованным Путину, Мединскому и многим другим начальникам жизни и культуры, выступили против назначения Кирилла Серебренникова их худруком. Артисты сравнивают назначение Серебренникова с рейдерским захватом. Серьезной и справедливой мне кажется та часть письма, в которой артисты пишут, что "назначение художественным руководителем Серебренникова, призывающего к свержению принципов Станиславского, отвергающего русский психологический театр -- это мощный толчок к гибели российского театра". Попутно выяснилось -- именно так утверждают актеры театра Гоголя, -- что у театрального гения нет высшего театрального образования.
       Кстати, из письма выяснилось, что Яшина сняли уже после того, как он на труппе объявил планы на следующий сезон. Мне кажется, что директор департамента культуры Москвы Сергей Капков думает, что смена худруков в московских театрах это то же, что и перестановка киосков с шаурмой в Парке культуры и отдыха им. Горького. Что Горький, что Гоголь -- начальству все равно. Капков прогрессист, любитель современненького.
       12 августа, воскресенье. Вчера вечером состоялось два телефонных разговора по поводу случившегося в театре Гоголя. Сначала звонил Сережа Яшин, а потом Олег Гущин. Мне невероятно жалко обоих. Выяснились подробности. Оказывается, весною Яшин и директор подмахнули дополнительное соглашение с департаментом культуры, в котором признавали возможность прекращения с ними контракта без объяснения причины. Это сдабривалось выплатой двойного месячного оклада. Сережа рассказывал, как с ним говорили в департаменте: уволим и так, составив акт, но без выходного пособия. Театр нужен для того, чтобы "облагородить" всю зону вокруг Курского вокзала, рядом Винзавод, в котором празднует Серебренников. Среди аргументов: вот рядом другой "завод", в одном из цехов которого проходят дискотеки. Там всегда все полно, а в вашем театре неполная заполняемость. Будем теперь петь и плясать. Кажется, дама, теперь занимающаяся культурой и театром, бывшая помощник режиссера.
       Олег Гущин, конечно, в ужасном расстройстве. Нажитый за многие годы репертуар -- рухнет. Я успокаивал его как мог, но про себя решил, что обязательно поговорю о нем и С. Брагарник с
    Т.?В. Дорониной. Если бы она их взяла, это был бы общественный жест, приобретение многочисленных поклонников и того и другого артиста и прибыток для театра.
       Утром опять собеседование -- это заочники: поэзия, драматургия, критика и публицистика. Из мастеров только Красников и Галя Седых. Она, уходя, кажется, ненароком похитила мои очки и теперь ищет их в своей сумке. Но может быть, очки просто исчезли со стола. В принципе набираем на заочное отделение еле-еле. Редкие мальчики, в основном девицы и пожилые дамы, желающие реализовать свои юношеские мечтания о поэзии и славе. У девиц все то же бубнение по поводу нереализованных усилий любви. С огромной радостью я вдруг услышал, как у одного паренька прорезалась традиционная для русской поэзии тема любви к России, к родине. Возникло что-то внятное и рубцовское, так оглушительно действующее на русское сердце. Было также двое ребят с ясной верой в христианского Бога-спасителя.
       Все это продолжалось до шести часов, а в семь в институт приходил Андрей Житинкин. Мы договаривались с ним давно, и он все-таки дал мне интервью по поводу своей постановки "Пиковой дамы". Я еще раз убедился, что крупный деятель искусства, режиссер всегда аналитик и мыслитель. Его интерпретация повести Пушкина поразительна. Германн -- это современный герой, желающий получить все и сразу. Замечательные наблюдения, касающиеся и пожилых актрис: очень щепетильно относится к сценам смерти. Когда Андрей стал говорить об Александре Дривене, сыгравшем Германна, я высказал мысль, что на этого молодого актера хорошо бы поставить Гамлета.
       13 августа, понедельник. Каждый раз поражаюсь: утром, когда буквально не могу встать, все-таки встаю, "разнашиваюсь" и делаю свое дело.
       Опять собеседование, с заочниками. Сегодня я, наконец, сформулировал, что еще вчера неосознанно, но поразило меня. Это почти пустая 24-я аудитория, в которой обычно сидят абитуриенты, ожидающие экзамен. Вот почему стали такими куцыми списки семинаров, лежавшие на столе комиссии. Раньше мы долго и придирчиво выбирали, кого в первую очередь взять, сегодня практически берем всех, кого допустили. Институт из института призвания превратился в институт ремесла. Над нашим немноголюдным собранием экзаменаторов все время витало: сумеем ли набрать столько студентов-заочников, чтобы закрыть контрольные цифры? На очном отделении приказ о зачислении уже подписан. Там все-таки был нехитрый конкурс. Ректор утверждает, что было все-таки три человека на место.
       Людмила Михайловна, не только наш коммерческий директор, но и наш аналитик, полагает, что снижение желающих заниматься на заочном отделении связано с расширением так называемого, дополнительного образования. К ранее полученному высшему образованию привязывается хвостик новой специальности. Три года, и у тебя уже два высших! Коллекционируй! Правда, многих наших возможных студентов оттягивают наши же Высшие литературные курсы. Занятно, что, как только я сделал курсы платными, меня от них оттеснили, практически они функционируют под патронажем нашего ректора, Л. М. и Оксаны. И все же, и все же, неужели когда-то один из самых престижных вузов потерял свою репутацию?
    А ведь когда я уходил, это было одно из наиболее часто упоминаемых в прессе высших учебных заведений. Тут же невольно вспомнил мой, в свое время разоренный начальством иркутский семинар. Худо-- бедно, а пять-семь хорошо подготовленных и уже отобранных студентов каждый год приходили!
       Что касается самого собеседования, оно закончилось необычно быстро, что-то к двенадцати. Как бы ни были просты наши вопросы и какие бы ни были нелепые ответы, мы-то знали, в отличие от несчастных и романтических, мало похожих на прежних абитуриентов, мы их возьмем.
       14 августа, вторник. После окончания Олимпийских игр, пресса занялась их анализом. Правительство, естественно, заговорило о невероятном успехе нашего четвертого места. Сравнивать и размышлять обо всем этом можно: у Китая, который на первом месте, 45 золотых медалей, а у России, которая на четвертом, 24. А вот теперь, по общему числу медалей, Россия занимает третье место, всего на 5 медалей отставая от Китая! А зато сколько у нас серебряных! Мы даже придумали замечательную формулировку: серебряные медали -- это упущенные по вине судей, обстоятельств, даже спортсмена! -- возможности. Ах, ах, по сравнению с Пекинской олимпиадой, у нас медалей даже больше. Правда, замечательными были последние дни! Наши синхронистки завоевали золото, и наши волейболисты сломали на "золотой игре" бразильцев. Ура!
       Если утром не за письменным столом или компьютером -- то день пропал. Накануне договорился со станцией техобслуживания. Был еще план купить в находившемся рядом магазине более современный радиоприемник для машины. Чтобы можно было включать не только диск, но и флешку. Шел дождь, взял зонтик и даже непромокаемую куртку. В подобных заведениях -- помню еще с первой моей машины, "ушастого" "Запорожца" -- всегда чувствуешь себя бесправным. Вперед проходят какие-то свои брутальные молодцы, знакомые слесарей, друзья администратора. Но, наученный опытом и С.?П., с собою взял и книги, и даже маленький компьютер. Так оно и получилось, стоял во дворе, и, хотя администратор Саша назначил мне приехать к половине десятого, на подъемник меня поставили не раньше двенадцати. С некоторым наслаждением почитал английский, потом что-то писал в компьютере и докончил главку "Баккара" в новый роман.
       С машиной все довольно безрадостно: ремонт, видимо, обойдется мне тысяч в пятьдесят--шестьдесят, именно такую цифру называл мне и Витя. Убиты все амортизаторы, нужны новые подшипники, свечи, что-то течет, но самое главное -- этот ремонт может начаться только после 1 сентября. Вся эта небольшая станция, находящаяся на Профсоюзном проспекте, уходит с понедельника в отпуск.
       Дома читал книжку статей Павла Басинского "Человек эпохи реализма". Невероятная литературоведческая вязь, когда литература предстоит единым, прочувствованным потоком. Главное в Басинском -- редкая для современного критика доброта и стремление, скорее, не "раскритиковать", а понять и по возможности простить, а критику всегда есть что прощать. В своей свободной, как у дворового мальчишки, манере Басинский позволяет себе походя говорить такое, что другому критику из, все-таки либерального, лагеря, никогда позволено не будет. Книжка опасна только одним -- она почти принуждает думать как Басинский. Принуждение к миру. Взял эту книжку у Васи в "Книжной лавке", теперь придется покупать, уже обещал дать почитать С.?П.
       Вечером был у меня в гостях Юрий Иванович Бундин, на два дня приехавший из Санкт-Петербурга. Обрадовавшись обстоятельствам, я, конечно, переел, и завтра поднимется сахар. Проговорили часа три, всласть. И о ленинградских делах, и о учебных, и о последних событиях в области культуры. Ю. И. интересно говорил, например, о "Дяде Ване" у Додина, который мне захотелось посмотреть после спектакля в театре Вахтангова.
       Среди многого, о чем мы переговорили, вспомнили, как ни странно, Тургенева, который был агентом правительства в Париже. Ю. И. где-то прочел, что уже как известный писатель Тургенев был принят царем, который якобы предлагал то, что мы называем "материальной помощью". В салоне Тургенева и Виардо, естественно, бродили самые свежие политические слухи и веяния. Но Тургенев, который, видимо, был очень опытный разведчик да вдобавок ко всему действующий исключительно в государственных интересах, отказался. Большие траты, дескать, будут его демаскировать.
       Вот на этом и попадаются многие наши чиновники: забывают о маскировке. Воровать значительно проще, чем потом тратить. А как, наверное, безрадостно тратить ворованное.
       15 августа, среда. Ну конечно, -- утром сахар 6, 9, "наужинался" с приятелем. Утром еле встал и твердо решил, что есть ничего не стану, пока не вернусь с йоги. Правда, еще до похода в спортзал успел посидеть над Дневником и очерком о Зайцеве.
       Два часа йоги сегодня не выдержал и ушел со второй половины, но и за это время успел потянуть спину. Но дай Бог начнется учебный год, все войдет в свою норму и начну заниматься регулярно, не пропуская.
       В сегодняшней "Российской газете" большая статья под умилительным названием "Бриллиант для Аллы". Это о строительстве огромного здания "Театра Аллы Пугачевой" в Санкт-Петербурге. Сосватала, вернее, протолкнула, вернее, поспособствовала реализации этого проекта Валентина Матвиенко -- вспомним Пушкина, который считал, что все женщины принадлежат как бы к одной нации. Англичане сделали проект, активисты и архитекторы не хотят, чтобы это здание на Васильевском острове превышало регламент -- 40 метров. Здание, как считает сама Алла, по форме похоже на бриллиант. Каждый сравнивает с тем, что ему знакомо и близко. Некоторые градостроители, увидев проект 70-метрового минерала, говорят, что здание будет напоминать булыжник. Как же надоела эта Алла, которая так хорошо пела. Теперь она суется во все проекты и сидит во всех телевизионных шоу.
       Естественно, продолжаю следить за тем, как разворачиваются события вокруг театра Гоголя. В "Российской газете" вразумительный материал с репликой самого Кирилла Серебренникова и Светланы Брагарник. Основное не в снятии Яшина. Кстати, как выясняется, не такой уж безоблачной была ситуация. Конфликт Яшина с Дорониной я пропускаю, но становятся ясны завышенные требования к вознаграждению за собственное литературное творчество. Возможно, Сергей этим увлекся. Как говорит газета, в прошлом сезоне была лишь одна премьера. Вот тебе и постоянное сотрудничество с Олей Кучкиной, которая, кстати, за приютившего ее режиссера в родной "Комсомолке" так и не заступилась. Но теперь все-таки о главном: актеры взбунтовались, если это коллективное письмо можно назвать бунтом, из-за двух фраз С. Капґкова (в дневнике уже есть некоторые пометы об этом деятеле): "Нам кажется, что данная площадка может иметь другую культурную жизнь. Это востребованное место, расположенное в центре города, но, наш взгляд, очень мало людей сюда ходят". И наконец, вторая, раскрывающая всю немудреную, но очень современную эстетику главы московской культуры: "Думаю, театр перестанет быть репертуарным. Это будет проектный театр, в котором будет работать несколько резидентов..."
       16 августа, четверг. Утром приходил Паша Косов. У него неподалеку контора какого-то рекламного журнала, и он раз в месяц у меня бывает. Как же иногда странно поворачивается жизнь. Я довольно много занимался им, заочником из Подмосковья, когда был ректором, и вот теперь его помощь для меня просто бесценна. Вот и опять он вызвался и прочел, уже после Левы и Тани Скворцовых, верстку дневников за 2006 год. Дневники -- это такой вид литературы, что, сколько бы ты их не читал, всегда найдутся и ошибки, и перепутанные числа, и авторские противоречия.
       С Пашей мы часто соревнуемся на почве кулинарии. Утром я его кормлю какими-то своими некачественными изделиями газовой плиты и микроволновки. Он тоже обычно что-то приносит. Сегодня с ироническим присловьем "Я вас по утрам объедаю" он принес блинчики с творогом. Паша по первой своей, доинститутской профессии повар. Глядя на него -- он уже сделал как сценарист несколько фильмов, копошится со своими сверстниками над каким-то альманахом, работает в журнале, занимается рекламой, вообще живет литературной жизнью, -- я начинаю с признательностью думать о нашем институте. Вооружаем.
       Блинчики были хороши, хотя и по упрощенному рецепту. Творог заворачивается в нарезанные полоски все того же армянского лаваша, но обязательно чуть-чуть на масле прожариваются. Паша признался, что кулинарное открытие не его, а его семидесятилетней бабушки. Бабушка сейчас на даче копает картошку и жалуется, что картошка плохо растет. Каково лето, такова и картошка. С надеждой узнал, что бабушке семьдесят лет.
       С разговора о бабушке как-то само повернулось на разговор о Пашином отце. Отец работает охранником, и у них с Пашей политический конфликт. Паша голосует за Путина, отец -- за коммунистов или Жириновского. У Паши есть аргумент: именно Путин вывел страну и нас из той жуткой нищеты, которую принесли девяностые годы. Я тоже помню это время, когда мы с Валей не могли позволить себе, в отличие от банковских служащих, ничего лишнего, и Валя стояла в очереди за продуктами, которые продавались у нас на Университете с грузовика. Лавка нищих.
       Паша также подробно и с примерами говорил о той нечеткой и недостоверной информации, с которой мы все живем. В том числе и об информации о Путине.
       Сам Паша ґ-- опытный интернетчик и рассказывал о диких историях фальсификации. Например, о будто бы имевших место высказываниях Гергиева во время гастролей в Лондоне о PR, Паша сказал, что по стилистике он сразу понял, что это не знаменитый дирижер, полез в его твиттер или на его сайт и нашел подтверждение. Живем в атмосфере тотальной лжи.
       "Эхо Москвы" с утра до вечера говорит о суде над тремя девчонками, спевшими панк-молебен в Храме Христа Спасителя. С удивительной настойчивостью повторяется музыкальная иллюстрация: "Богородица, Путина прогони..." Вслушиваясь, я понимаю, что поют они под рояль, значит, в храм пришли с уже записанной пленкой, с аппаратурой и с определенными политическими намерениями.
       Вторая тема: Ассанжу, тому самому парню из Австралии, который в прошлом году взорвал политический мир, опубликовав на своем сайте секретную переписку американских дипломатов, Эквадор дает политическое убежище. В Лондоне, который готов его выслать в Швецию, где он обвиняется в том, что трахнул какую-то девчонку без презерватива, он находится в эквадорском посольстве. Вся интрига заключается в том, что Ассанжа мстительно добивается Америка, там он наверняка получит пожизненное заключение. Швеция, по мнению специалистов, тут же предоставит Ассанжа американскому правосудию. У президента Эквадора особое отношение к Ассанжу и Америке.
       В два часа все-таки собрался и уехал на дачу. Володя, Маша, С.?П. уехали туда на машине Володи. За два последних дня очень сильно продвинулся очерк о Зайцеве. Я пишу об оформлении Зайцевым "Пиковой дамы" в Малом театре.
       17 августа, пятница. Известия не самые лучшие. Внезапно умер Гена Гончаренко, муж покойной Тани Хлоплянкиной. Звонила его дочь Катя. Валя и Татьяна дружили до самой смерти Тани. Я, буквально как вчера, помню, как мы стояли рядом с Валей на церемонии прощания. Кажется, это происходило в "Литературной газете". Таня лежала такая молодая, недоумевающая. Дружили Таня и Валя много лет, а были людьми разными. Таня была либералка и прогрессистка. Гена умер внезапно, кажется, оторвался тромб. Ему было 79 лет.
       Хамовнический суд все-таки приговорил девиц из Pussy Riot к двум годам колонии общего режима. Правозащитники негодуют. Возле здания суда собирались группы сторонников. Я это расцениваю только как некоторую победу русского самосознания: не глумитесь над церковью. Это не Путин восторжествовал в своей мести, а русская партия вспомнила о своем существовании.
      
       Внимание! Дневники Сергея Есина, обнимающие пространство с 1985-го, издаются и в книжном варианте. Их можно приобрести, позвонив по телефону 8 903 778 06 42.
      
       Занимался пропусками в дневнике, газетами и выкорчевывал разросшийся вдоль дома дикий виноград. Сломал электрический, действующий на аккумуляторах секатор, который купил зимой. Жалко, стоит почти две тысячи. И еще неприятность: когда ехал на дачу, от грузовика отскочил из-под колес камень, треснуло лобовое стекло.
       18 августа, суббота. Нет чтения, нет студентов -- нет и жизни. Оправдать прожитый день можно только тем, что написал еще одну главку в новый роман. Это -- описание письменного стола, и начал еще одну, это глава о настольных лампах. За этими двумя лампами (точно такие же стояли на столе у Сталина) пойдет неизбежное описание и его похорон. Пишу почти наугад, сойдется ли все в общую и слитную ткань? Яся Соколов, мой ученик, перепечатывает текст. Как и обычно, серьезные тексты я пишу от руки.
       В Сирии стреляют, а Москву волнуют все те же безбожницы, кощунственно распевавшие свои песни в храме. Общественность (к их числу я в первую очередь отношу людей, желающих поддерживать свой имидж на телевидении и в прессе, это все поющие, пляшущие, "разговаривающие с народом", "пишущие для народа") говорит о несправедливом суде. Наверное, их волнуют и эти девушки, но за этим -- тиражи, продажи, участия, в конечном итоге деньги. Компания во главе с Димой Быковым, которая так хорошо выступала во время выборов президента против Путина, заработала, говорят, разъезжая со своими агитками по стране, очень хорошо. Это по сведениям моего соседа по даче Сережи. У него, как и у меня, радио настроено на "Эхо Москвы", но, в отличие от меня, слушающего время от времени, его радиоприемник не умолкает. По сведениям Сережи, во время ожидания приговора у Хамовнического суда по делу "певиц" "всемирно известному шахматисту Гарри Каспарову" кто-то из полицейских двинул ногой или рукой в пах, в ответ "всемирно известный шахматист" укусил полицейского за палец.
       Вот еще анекдот, опять-таки рассказанный моим соседом, но на этот раз это Игорь, сын Володи Шиметовского. Медведев и Гудков между собою говорят о том, что уже достаточно, дом -- полная чаша все непосильным трудом добыли, теперь надо бы подумать и о народе. И вот один из них будто бы говорит: "Да, все есть, но душ по триста в хозяйстве не помешало бы".
       Вижу сны, позавчера видел маму, вчера, молодой, ездил куда-то в командировку.
       19 августа, воскресенье. Рано, чтобы не тащиться по забитому машинами шоссе, выехал с дачи. Надо заканчивать очерк и подготовиться -- завтра похороны Гены Гончаренко. По дороге слушал лекцию о запоминании какой-то психологини из Санкт-Петербурга.
       Дома слушал радио и ходил в баню. По радио все то же -- Pussy Riot. Задержание и укус Каспарова во время оглашения приговора и маленькая новость. В отставку ушел мэр Химок, на его место претендует Евгения Чирикова, которая долго занималась защитой Химкинского леса. У диссидентов страсть к власти, а вдруг! Но, кажется, на это место метит и Митволь. Чтобы покончить с Pussy Riot, выскажу соображение: упорство, с которым это дело выдвигается на авансцену общественной жизни, связано с тем, что в этом случае общественность ровным счетом ничего не добилась. Протест неудачен, но девок, конечно, скоро помилуют. Церковь, как только был вынесен приговор, обратилась к властям с призывом проявить милосердие.
       20 августа, понедельник. Проснулся рано, утром с час посидел над дневником, потом сел в машину и поехал на Хованское кладбище. Специально пишу слово "кладбище", потому что в разговоре с Катей именно это слово и прозвучало. Она еще добавила, что это, дескать, далеко, за Мосрентгеном. Заехал купить цветы и с Калужского шоссе, мимо оптового рынка довольно быстро -- потому что знал где -- доехал. Проехал еще мимо крематория, где, помнится, Елена Алимовна хоронила свою дочку. На кладбище, которое за крематорием, но ближе к Ленинскому проспекту, никого не нашел, но мне сказали, что есть еще два больших участка километрах в двух, возле церкви, там и контора. В конторе узнал, что на ближайшем участке с такой фамилией не хоронят, а на участке еще дальше, когда я подъехал, оказалось, в понедельник -- санитарный день. На всякий случай заехал все же в крематорий и там, уже после беготни, узнал, что десять минут назад с Геннадием прощались в "Среднем зале".
       Зал уже был пустой, служительница мне подтвердила, да, попрощались, довольно долго ожидали, когда все соберутся. Я попросил служительницу положить мои цветы покойному на гроб. Прощай, Гена! Кате написал смску. В конце концов, это был долг даже не перед ним, а перед собой.
       Но во время этого передвижения по пустым дорогам, в промежутках между огромными кладбищенскими участками обнаружил, как оказывается, велика Москва. Города мертвых огромны, с асфальтированными аллеями, дорогами, между ними курсируют автобусы. Все пространство между кладбищами занято оптовыми складами, стоянками большегрузных машин и большим количеством гранитных мастерских. Грустные мысли приходили.
       Не заезжая домой, отправился в "Ашан", покупал, покупал продукты, стиральные порошки и разную другую для хозяйства мелочь. Обнаружил, что молоко в супермаркете стоит на 10 рублей дешевле, чем в тех магазинчиках, в которых я его покупаю.
       Днем почти до девяти читал роман Юрия Арабова "Орлеан", опубликованный в "Октябре". С этого романа я принялся читать работы на конкурс Пенне. Это маленький, где-то в Кулундинской степи город с таким названием. Общая картина и настроение напоминает один из ранних фильмов Сакурова. Арабов замечательно владеет метафорой, наблюдением. Но все это сделано по старинной, скорее, журналистской моде. Много того нелепого и чудесного, что в свое время открыл Булгаков. Первый журнал обязательно дочитаю. Почему я почти не могу читать то, что на русской почве называют высокой литературой? Скучно и так далеко от главной выдумщицы любого времени жизни. Все эти парадоксальности, наверное, можно превратить в замечательные кадры кино. Но надо еще, чтобы актеры словесный материал примерили на себя и кое-что человеческое добавили. Русская настоящая классика живет без этих добавлений.
       Вечером опять пошел в "Ашан", съел там большой ролл-фиш и отправился смотреть французский фильм "Прощай, моя королева". Фильм сделан вроде по дневнику чтицы Марии-Антуанеты. Взято время Великой Французской революции. Сделано так, будто бы это самая первая оранжевая революция. Удивительным образом похоже и на события 1992 года. Невероятно интересно было наблюдать и повседневную жизнь дворцовых низов и верхов в Версале. В зале, конечно, сидело не больше пятнадцати человек. Американское кино отучило нас от кино умного.
       Я уже писал об амбициях Евгении Чириковой стать мэром Химок. Другой претендент на этот пост, Митволь, сказал, что это дискредитирует оппозицию. Чирикова, оказывается, уже выдвигала свою кандидатуру на предыдущих выборах. У нее три высших образования. Это уже караул, нездоровая психика.
       21 августа, вторник. Утром дочитал первую половину "Орлеана", настроение все то же. Отчасти интересно, но оставить это чтение можно в любом месте. Но в том же номере "Октября" набрел на статью Алексея Варламова об архиве Андрея Платонова и на статью Олега Кудрина, определившую "Дон Кихота" как, в известной степени, националистический роман. Есть в романе фрагменты о цыганах и морисках. Написано это не без литературоведческой наблюдательности, но все же это современная проекция человека, остерегающегося какой-либо национальной идентификации. Тенденция наших либералов. Что касается статьи Варламова, то сделано это смело и интересно. Здесь он знаток. Во-первых, выявлен сам фундамент личности Платонова, много любопытного о его семейной жизни. Но наиболее значительным для меня стал фрагмент, с которого статья начинается. Касается она не только истории с арестом сына Платонова, но и одного из либеральных кумиров перестройки Льва Разгона. Интересно, прочла ли эту статью М. О. Чудакова?
       Всю историю не привожу, не Платонов меня здесь интересует...
       "В 1994 году в "Литературной газете" был опубликован очерк Л.?Э. Разгона "Отрок Платон" -- одно из самых постыдных сочинений российской либеральной журналистики. Лев Разгон, зять Глеба Бокия, сотрудник ОГПУ с 1933 года, арестованный в апреле 1938 года, проведший в лагерях более 16 лет и ставший впоследствии одним из основателей общества "Мемориал", некоторое время находился в одной тюремной камере в Бутырках с 15-летним сыном Андрея Платонова -- Платоном Андреевичем Платоновым".
       Дальше идет довольно большой рассказ Л. Разгона об этом мальчике как бы о немецком шпионе... Разгон цитирует в кавычках речь парнишки, и из этих высказываний для неподготовленного слушателя возникает маленький советский гадёныш.
       Дальше Варламов пишет: "Анна Ахматова говорила, что за прямую речь в воспоминаниях надо подвергать уголовному наказанию. Случай Разгона -- тот самый. Скончавшемуся в 1999 году в возрасте 91 год мемуаристу не предъявишь уже ничего, и, возможно, не стоило бы тревожить его прах, когда бы речь в его "мемуарах", не шла о людях, не единожды оклеветанных сначала при жизни, потом после смерти.
       Все, что написал Разгон о Платоне Платонове, все, что опубликовала "Литературная газета", было ложью..."
       Днем дописал очередной очерк о Зайцеве, теперь осталось еще два. Вечером опять ходил в кино -- познание текущей жизни сериями. На этот раз "Вспомнить все", американский боевик, а может быть, триллер, а может быть, еще что-то другое, с актером, игравшим Александра Македонского в знаменитом фильме. Изображается наше будущее, на фоне которого разворачивается любовно-детективное действие. От фильма несет деньжищами. Все прекрасно, кроме смысла. Действие катится с такой стремительностью, что ни одной нормальной мысли возникнуть не может. Эдакая оглупляющая зараза сродни наркотику. Главное, я сам постепенно втянулся.
       22 августа, среда. С утра пошел на фитнес и плотно два часа позанимался. Возвращаясь через Черемушкинский рынок, купил светильник для бани и творог. В четыре должна была приехать некая китайская дама, поэтому долго колебался, не купить ли мне торт. Тут вспомнил о своем излишнем в крови сахаре и остановился на сушках. Потом пожалел, весь вечер ели их безостановочно. Дома на первом этаже у почтовых ящиков обнаружил пачку книг, кем-то оставленную возле лифта. Книги последнее время довольно активно выбрасывают. Вспомнил, как недавно, когда я уходил из бани, хотел оставить администратору "толстушку" "Вечерней Москвы", администратор очень вежливо сказал, что вообще не читает. Внутри меня все так и обмерло.
       Вот чем пополнилась моя библиотека, т. е., что выбрасывают: Эрих Фромм "Бегство от свободы", "Человек для себя", "Искусство любить"; Ф. С. Фицджеральд "Ночь нежна"; Альбер Камю "Миф о Сизифе"; Джордж Оруэлл "1984"; Владимир Набоков "Приглашение на казнь", "Камера обскура", "Защита Лужина". Вот оно, царство культуры и свободы.
       Днем, кажется, по наводке Олега Павлова милая молодая женщина Ли Синьмэй все же приезжала. По китайской традиции русистов, у нее есть еще и русский псевдоним -- Вера. Синьмэй получила грант от своего правительства на написание большой работы о российской литературе во время перестройки. Живет она в Шанхае, работает в университете. Сидели с нею четыре, а может быть, и пять часов. Пришлось вспомнить все свои романы, ответить на ряд вопросов, связанных с политикой и литературой. В самом конце нашего свидания она достала текст Солженицына, который сейчас переводит для какого-то издательства, и попросила объяснить ей некоторые языковые реалии. И тут я понял, что переводить этот текст почти невозможно, и подумал, что при переводе и мои романы превратятся в пошлую труху. Переводчику надо, чтобы было интересно, создавать свой текст над чужим текстом. А для этого самому надо быть писателем.
       Заходил вечером Игорь Пустовалов, говорили с ним о моих нераспространяемых книгах и болтали о жизни, искусстве и кулинарии. Забыл написать, что просмотрел все поправки, которые сделал Паша Косов в рукописи дневников за 2006 год. Помощь его просто бесценна, поправил довольно много и фактических и глазных опечаток, а главное, распределил все по шрифтам. Сделал он с такой же тщательностью, с какой в "Дрофе" делала это мой редактор Н. Рудомазина.
       23 августа, четверг. Довольно рано уехал на дачу. Во время дороги, по наводке С.?П. все время слушаю какие-то серьезные передачи, звучавшие ранее по радио. Их С.?П., вооруженный молодежным знанием компьютерной технологии, постоянно где-то выискивает из Интернета. На этот раз это были музыканты, рассказывавшие о Шуберте и Бахе.
       Главная новость сегодня -- драка в Санкт-Петербурге между русскими и дагестанцами. Троих кавказцев госпитализировали, шестеро русских в кутузке. Футбольные фанаты разошлись после победы "Анжи" над "Зенитом". Это происшествие мое неизменно любимое "Эхо" соединило с кампанией призывов к толерантности и борьбы с ксенофобией. Подробно рассказали, сколько сделают клипов на телевидении и плакатов. Деньги, естественно, огромные, занятно будет, если исполнителями работ станут... Молчу-молчу.
       По дороге заезжали в "Перекресток". Пиво, вино, еда, а потом уже в Воронове заглянули в большой магазин для дачников. Я купил С.?П. в подарок ко дню рождения шезлонг на его дачу. Машина была "затарена", как говорится, под завязку. Намечается большая выпивка. Володя и Маша подъедут завтра.
       Не успел разгрузиться, как соседи встретили сообщением, что только что видели меня по Центральному телевидению. Я догадался, что это передача, которую записывали еще в начале весны -- Укупник жаловался, что его кинули турецкие партнеры, пообещавшие квартиру на берегу Мраморного моря. За это Укупник предоставил физиономию, которая будет висеть в каком-то аэропорту на рекламном плакате.
       Вечером начал читать роман Павла Крусанова "Белый ворон". В соответствии с духом времени несколько фантастический сюжет. Некая немолодая серьезная компания отправляется в экспедицию, чтобы отыскать "Желтого зверя", о котором говорил еще сын Парацельса. Написано все очень плотно, но это все застольная литература, придуманная, рожденная литературой же. Правда, очень хорошо и даже ново описана некая компания, которая названа "стаей". Такие компании обычно сбивались в 60-х годах среди молодежи и уже не распадались многие годы. Все было похоже на нашу молодую компанию Игоря Любинского и Вити Шелягина.
       24 августа, пятница. В мире определенно дефицит новостей, политики в отпуске, бандиты купаются в море, телевизионщики гонят повторы. Основная новость -- это окончание суда над скандинавом Брейвиком. Ему дали 21 год тюремного заключения. По этому поводу было устроено несколько радио-опросов, не мало ли? Наши гуманисты в основном требуют смертной казни. Из поля зрения совершенно выпали мотивы, объявленные террористом: протест против возможной утратой шведами своей идентичности. В стране огромное количество эмигрантов. Брейвик, кстати, так и не признал своей вины. Никак не связываю одно с другим, но еще вчера по радио говорили о дефиците мечетей в Москве. По свидетельству радио, в Москве проживает от 1,5 до 2 миллионов мусульман.
       Экстренная новость пришла из Екатеринбурга, бывшего Свердловска. Там синей краской облили мраморный памятник первому президенту России Борису Ельцину, стоящий в центре, и посбивали надпись. По этому поводу "Эхо Москвы" опроса среди слушателей и голосований не устраивало. В следующих информационных блоках выяснилось, что месяц назад памятник обливали кислотой.
       Весь день разделил на "хозяйственную" и "творческую" части. Делал новую полку на террасе, вешал в подвале новую большую лампу. К бытовой, хозяйственной части отнес и празднование дня рождения С.?П. Бурно и весело, с обычной для С.?П. в этот день рефлексией, что мало сделано. "Творческая" часть, которую "разнес" между всеми этими делами, -- чтение повести Анатолия Неймана "Любезное отечество". Очень неплохо, местами я увлекался. История некоего выезда еще, кажется, советского полудиссидента в Америку, в провинциальный колледж для чтения лекций по русской литературе. Несколько искусственен сюжет, приглашение в колледж, решение героя через полгода вернуться в Россию, аккуратно вкрученная еврейская тема, без которой никак нельзя, но замечательно написана тема "русской литературы". Нейман, конечно, книжный человек. Он прекрасно сделал тот психологический раздрай, который в голове у каждого профессора перед лекцией, чувство собственного несовершенство, прекрасно описана так называемая русская эмиграция, да и американское общество тоже. После праздника -- пил мало, почти ничего -- не заснул, пока не прочел.
       " -- Почему ваше имя Нил?
       Все ответы были проигрышны. Он выбрал:
       -- Так ведь и вы -- Манефа... Пауза с улыбкой. -- Никифоровна.
       -- Сейчас все имена еврейские. Здесь -- поголовно, но и в погибшем отечестве -- большая часть. Дело не в Марках и Романах, а в иудейской вычурности. Нил. Было и прошло, русские так сейчас не называют. Признайтесь, есть в вас эта кровь? Есть, есть. Все русские, которые сюда приезжают, евреи. Поправка Джексона-Веника -- для кого?"
       Литература, ее настоящий извод, она почти всегда объективна, у художника всегда говорит подлинное.
       25 августа, суббота. Весь день кружился по хозяйству. С утра редактировал дневник, косил траву, в теплице выдергал ботву помидоров. Ребята весь день смотрят по телевидению американские фильмы, которые С.?П. скачивает в Интернете. Удивительно, уже утром ничего невозможно вспомнить. Какой бы не был у фильма смысл и задача, почти всегда есть стрельба, погоня и что-то происходит в автомобиле. Фильмы можно классифицировать по тому, сколько во время съемок будет разбито автомобилей. Но из-за всего этого вылезает американский образ жизни: скучный, бездуховный, подчиненный не логике жизни, а установленному порядку.
       Сны с моими навсегда ушедшими родственниками перестали сниться. Но почему-то постоянно вспоминаю маму, отца, брата, даже Татьяну Алексеевну, свою мачеху, и все мне напоминает о Вале. В каком изощренном виде ждет смерть меня? Но я неприлично много об этом пишу, это даже не по-божески. Ничего не страшно, ничего не жалко, но много недописанного. Еще не пришел к Богу, еще по-настоящему не поверил. Тем не менее, суечусь, думаю о работе, о книгах, о деньгах, о собственных удобствах. А наука со своими приборами, черными дырами, марсоходами уверяет, что Бога нет.
       Вечером долго читал "Ночь нежна" Скотта Фицджеральда. Это из тех книг, что я нашел у себя в подъезде. Как по-разному мы читаем и вычитываем. Остались впечатления юности, но они совершенно иные, нежели сейчас. Вот она, литература обеспеченных людей и о людях обеспеченных. Американская литература о жизни в Европе.
       26 августа, воскресенье. Утром все-таки закончил небольшую главку в новый роман. Все почему-то застопорилось на смерти Сталина, крошечный эпизод, как я пробрался в Колонный зал на народное прощание с вождем. Но, кажется, и это преодолел.
       27 августа, понедельник. С самого последнего собеседования раздумывал, как после такого, с точки зрения кафедры, не очень удачного набора, когда практически многих мастеров, которым нужны студенты, не было в Москве, а зорко за всех читал
    А.?Е. Рекемчук, разделить, чтобы никого не обидеть, наш "улов". Но все как никогда получилось тихо и мирно. А.?Е. безропотно отдал пятерку девиц в пользу Е.?Ю. Сидорова, О.?А. Николаева тройку девиц же передала в семинар И.?И. Ростовцевой, я решил никого не брать себе из семинара Апенченко.
       Слава Богу, наконец-то начинается работа. Обо всей этой дележке поговорил с ректором. Для подтверждения выводов и предположений прихватил Н.?В. Баранову. Она иногда мастерски умеет доносить до начальства не очень радующую его информацию, народный прямой стиль.
       Вечером сходил в фитнес, а потом занимался разбором писем, это я запустил. А письма на почте были любопытные.
       Во-первых, довольно большое письмо Вячеслава Баскова по поводу колонки, которую написала Е. Ямпольская. Ямпольская -- новый главный редактор "Советской культуры". Ямпольская осудила поступок этих PR, и во многом я с нею согласен. Слава, кажется, не согласен ни с чем. Но совершенно справедливо Слава пишет:
       "Газета "Культура" -- правопреемница "Советской культуры", органа ЦК КПСС. Но даже в советские времена там не решились бы назвать "всего лишь тусовкой", "деятелями" в кавычках Андрея Кончаловского, Марка Захарова, Эльдара Рязанова, Алексея Германа, Павла Чухрая, Олега Басилашвили, Евгения Миронова, Сергея Юрского, Игоря Квашу, Эммануила Виторгана, Николая Цискаридзе, Чулпан Хаматову, Лию Ахеджакову, Михаила Жванецкого, Юрия Шевчука, Бориса Гребенщикова, Андрея Макаревича. . . И противопоставить им -- кого? -- Ваенгу и Газманова? Заявить, что от всех этих людей пользы стране не больше, чем от Петросяна и Билана?"
       Я-то понимаю, что соединяет этих людей таких разных искусств и что каждый из них может потерять, не подписав письмо, впрочем, и подписав, каждый кое-что потерял. Пересол здесь, конечно, есть, но кое-что написано довольно точно.
       "Судя по наглости прессинга, Россию сегодня держат за нечто среднее между Сирией и Ливией... Их подопечные в масках, сами того не ведая, сорвали маски со многого и многих. Если поначалу кто-то верил в школярскую самодеятельность PR, то письма счастья, полетевшие в Россию со всех концов Западного мира, сгубили эту наивность на корню. Про гражданку Чикконе сейчас говорить не будем. При ее гонорарах (см. полосу 10 нашей газеты) она тараканом обрядится и толкнет со сцены пылкую речь против инсектицидов... Кто предан России -- про тех молчок. Кто Россию разваливает -- из-за таких вечно визг до небес".
       Пришло письмо от Славы Ханжина, который, несмотря на свой немолодой, как и у меня, возраст, интересуется и жизнью и литературой. Слава прочел моего "Маркиза", а потом прочел что-то у
    В. Аксенова, Кабакова и других авторов подобной направленности. Слава задает мне вопрос: почему так по-разному освещаются одни и те же события перестройки?
       Дорогой Слава! Отвечаю на вопрос, это не очень сложно. Все очень просто, в прикупе надо иметь два обстоятельства. Первое -- рост популяции, т. е. размножение народа. Стало ли русских в России больше? Второе -- стали ли россияне жить лучше? И Познер, и другие авторы, о которых ты пишешь, в силу целого ряда обстоятельств стали жить много лучше, по моему мнению, значительно лучше, чем  определено их внутренним потенциалом.  Одна из тем этих авторов -- как мы плохо жили, т. е. антисоветизм. Это сейчас, правда хуже, чем раньше, неплохо продается. Теперь о моей точке зрения, в известной мере выраженной в "Маркизе": я эту тенденцию, т. е. свободу и достаток не для всех,  увидел в самом начале перестройки и сразу же понял, что она делается в первую очередь честолюбцами, людьми эгоистического склада и людьми, непривычными к нашему русскому укладу жизни, где большее значение имеют правда и справедливость, чем несовершенный закон.   Я думаю, что сказал исчерпывающе.  
       Любящий тебя, С. Н.
       Р. S. У Юры Апенченко была операция, сделали ее в Германии, кажется, все прошло удачно. Дай Бог! Береги себя.
       И наконец, пришло еще письмишко от моего бывшего ученика Васи Близнецова. Он пишет о лете, о свидании с взрослыми детьми, о книге, которую он задумал. Люди живут по-разному и по-разному остаются свободными. Есть у Васи и такой пассаж:
       "На днях прямо перед сном представилась мне вдруг альтернативная реальность России: Президент у нас Прохоров, министр культуры -- Марат Гельман, в Большом театре поют Шнур и Пусси райот, а новости по Первом каналу ведет +100500 (вряд ли вы знаете этого интернет-матершинника, которого уже пригласили материться на телеканал "Перец", где у него теперь свое шоу)... От какого нервного потрясения я встал, выкурил подряд сигареты три-четыре и со словами "чур меня, чур!" уснул..."
       "Дорогой Вася! Нам обоим приходят одинаковые сны. Я где-то, то ли в дневниках, а скорее в публицистике, уже написал о Большом театре, в котором открыт магазин, а в партере дельфинарий. Ты продолжил это с Маратом Гельманом.
       Лето как-то прошло, ездил я много, но в какой-то момент размагнитилась большая часть моих наблюдений, которые потом я развертываю. А восстанавливать все нет времени. Как хорошо было старым, дворянским писателям, у них было время, потому что ботинки им чистили, и обед готовили, и Ванька кофей в постель подавал. Но мне все же грех жаловаться, а если я и недоволен собою, то потому что переедаю.
       Я чувствую, что в Болдино вы едете хорошей компанией. Не Миша ли Орлов здесь заводила? Я заранее завидую и думаю, а может рискнуть и, если, конечно, меня возьмут, примкнуть?
       Что касается твоей книги, которую мы все трусливо обошли,   то она уже была, а теперь надо писать и публиковать новую.
    В конечном счете ничего не забывается и ничего не проходит бесследно. Вот у меня две трети тиража "Валентины"  лежит дома, а в Интернете она уже 540 рублей, хотя я в магазин сдавал все по себестоимости -- 200. Но мы сами выбрали такую жизнь, а это лучший выбор из всех, что предлагает нам мир".
       Ну, и последнее сегодня высказывание. Занятная у нас оппозиция. Недавняя оппозиционерка Чирикова, закончившая два института, вдруг, когда освободилось место, хочет стать мэром. У наших оппозиционных депутатов -- отец и сын Гудковы, которые многие годы тихо занимались охранным бизнесом и всегда имели общественную трибуну, как только их с этим бизнесом немножко тряханули, тоже вдруг развязался язык. Дмитрий Гудков, депутат от "Справедливой России", принялся рассказывать про бизнес коллег по парламенту. Первым "обстрелянным" оказался заместитель секретаря президиума генсовета партии Андрей Исаев и еще четыре рядовых единоросса. Всего в списке депутатов, которые "имеют прямое отношение к бизнесу", 97 фамилий. Информация о них будет публиковаться раз в три дня. Медленный отстрел. В ЖЖ депутат утверждает, что Андрей Исаев с 2006 по 2010 год приобрел акции ЗАО "Ай Джи Пи Групп", один земельный участок в Московской области и один -- в Германии. У заместителя секретаря две квартиры и машино-место в Москве, два автомобиля Toyota и жилой дом площадью 340 кв. м. По мнению господина Гудкова, "ежу понятно, что господин Исаев приобрел это все не на депутатскую зарплату (по оценкам Дмитрия Гудкова, это около 2 млн рублей в год), а, скорее, на дивиденды от компании ЗАО "Ай Джи Пи Групп", акционером которой Исаев является.
       В этом же материале есть еще несколько имен, но что толку всех выписывать: странная страна, все хотят обогащаться, сохраняя мину честного человека. А уж чего здесь говорить о нашей Думе? Нет на них Сталина....
       28 августа, вторник. В добавление к предыдущему, вчерашнему -- еще и семейственность. Сегодня в Интернете -- "провинился" племянник знаменитого коммуниста и бывшего губернатора Орловской области Строева -- его задержали за шантаж полицейского. Племянник -- и редактор областной газеты, и еще владеет "Управляющей компанией центрального рынка", естественно, и очень талантливый, и одновременно очень деловитый. И ведь, наверное, такого почетного и такого денежного поста добился без помощи дядюшки! С рынком, как пишет Интернет, тоже были какие-то истории, а вот теперь потребовал от полицейского 1, 5 миллиона скромных российских рублей за сокрытие какого-то компромата.
       Весь день читал прекрасную работу питерца Валерия Попова "Плясать до смерти...". Наверное, это автобиографическая работа, но феноменально хорошо сделанная. Здесь, как в свое время у Варламова, рождение ребенка у очень современных родителей. А потом эта девочка росла, становилась другой, чем родители предполагали, раннее замужество, водка, гибель. И все это на замечательном фоне и жизни и времени. Русская литература вовсе не погибла...
       Идет большой напряг со стороны либеральной интеллигенции на Церковь. Без православной церкви русскому государству надо свертывать машинку.
       Вечером же начал читать повесть Фарида Нагима "Мальчик на шаре" и почти сразу задохнулся, как это молодо, современно, актуально и художественно выверено. Безусловно, по качеству прозы "Октябрь" вышел на первое место среди журналов. Вот тебе и дама-редактор. О содержании чуть позже. Но вот что вспомнилось.
       Обычно из Союза журналистов в те редкие дни, когда у нашей комиссии по жалобам на прессу заседания, я иду в институт пешком, и вот на бульваре меня окликает крепкий, высокий парень. Я сразу его узнаю по какой-то поразительной мягкости, внутренней скромности, а главное -- по великолепным, лучистым, светлым глазам. Это наш выпускник, кажется, татарин, который учился лет десять-двенадцать назад в Институте и диплом которому я в свое время подписал. Все сразу становится на место -- это Фарид, всплывает и фамилия -- Нагимов. У него все хорошо, живет в Москве, недавно стал работать в "Дружбе народов". Я потом долго был под впечатлением этой встречи -- такой чистотой, правдой и здоровьем пахнуло на меня. И вот повесть какого-то Фарида Нагима. Рассказ, близкий к документальному, но весь полный фаридовой чистоты и достоинства, о нескольких ребятах, уже сорокалетних, связанных отчасти с искусством, живущих, а иногда и прозябающих в Москве. Все сделано по главкам, почти справкам, каждая из главок названа по имени героя. И здесь же три больших эпизода. Поход бедолаг в какой-то ночной клуб, выступление " наших" и "других" на Пушкинской площади и большая сцена на стоянке автомобилей. Стоянку я сразу узнал, это то место, где работало целое поколение наших институтских выпускников. Здесь работал Валера Осинский, написавший прекрасную повесть, но так и не сделавший себе имя в литературе, здесь работал Сальников, который так и недоучился, и вот, оказывается, и Фарид. Какая работа, какой блеск, какая человеческая доброта. Есть еще соображение: пока мы, т. е. старшее поколение, колотим свои романы из умозрительных фрагментов, из отсветов прочитанных книг, люди сначала проживают биографию, трудную и почти безнадежную судьбу, а потом уже пишут.
          Днем в мэрии вручали премии лауреатам Москвы. Я рад был за Валентина Клементьева и за Алексея Налепина -- оба практически мои кандидатуры. Процедура несколько отличалась от ранее проходивших при Лужкове. Перестроили и парадные апартаменты. Исчез огромный стол посередине зала, т. е. все стало чуть проще, просто стояли в два ряда стулья. Оказалась закрытой и большая галерея с подарками прежнему мэру и Москве. Мэра Собянина не встретили, как в свое время Лужкова, продолжительными аплодисментами. Говорил Собянин недолго, но очень внятно. Не было и всхлипов в адрес мэра, хотя все до единого лауреаты выступали, что-то коротко и ярко говорили.
       На этот раз я пришел довольно рано, процедура началась чуть позже назначенного времени, поговорил всласть с разными знакомыми. В том числе с Женей Герасимовым и пришедшим с ним председателем Московской думы Платоновым. Им обоим озвучил, что Московская премия -- это, пожалуй, единственная не коррумпированная сверху до низа премия. Хотя, несколько раз нажим был, но я об этом писал. Самым интересным был коротенький разговор с Сергеем Маковецким. Я напомнил ему нашу Гатчину, он все прекрасно помнил, посожалел, что все это может прекратиться, и мы вместе вспомнили о предпоследнем фильме Прошкина "Живи и помни". Этому фильму я присуждал в последний раз Гран-при. Фильм был просто великолепным, с изумительными актерскими работами.
       И вдруг Сергей заговорил о бездарном прокате этого фильма и рассказал, почему фильм не попал на Берлинский фестиваль. Я бы не стал так прямо об этом писать, но разговор был не с глазу на глаз, нас слушали человек пять корреспондентов, и рядом стояли Герасимов, Платонов и Толкачев. Это почти прямая речь...
       Все из-за Швыдкого, который ненавидит Распутина. Фильм, опять-таки по словам Маковецкого, отобрали для Берлинского фестиваля. Отборщики говорят: дайте нам фильм Прошкина. Он им: фильм еще не готов. Они ему: мы фильм уже видели. Он им: фильм еще не имеет разрешительного удостоверения. Этот год, кстати, оказался -- все по словам Сергея Маковецкого -- годом, когда российское кино не было представлено на Берлинском фестивале. Не нашли фильма.
       Уже дома узнал о смерти Ю. И. Минералова -- рак легких. Еще до начала каникул, на последнем ученом совете я его видел, и он был вроде бы здоров. Жалко его, бедолагу, до слез...
       30 августа, четверг. Начал опять с предубеждением, диктуемым предуведомлением, напечатанным на первой странице роман Давида Маркиша "Тублиеры". "Давид Маркиш родился в Москве. Автор десятков книг, многие переведены на иностранные языки. Участвовал в арабо-израильской войне (1973), был советником премьер-министра Израиля И. Рабина по связям с русскоязычной общиной. По словам Д. Маркиша, его почти полная библиография, опубликованная в Лондоне, составляет статью страниц на двадцать картинками". Действие происходит в туберкулезном санатории в Дагестане. Попадает в санаторий некий Влад Гордин, почти диссидент и еврей. В санатории и организуется некое общество, по кальке с тамплиерами, больных туберкулезом. Все это на фоне недостатков прежнего, советского здравоохранения. Здесь же тема Кавказа, неприятие местным населением русских. Много, конечно, как я понимаю, и не справедливого, но уехавший рано за рубеж писатель волей-неволей должен оправдать свой отъезд с родины. Теперь подобных санаториев и вовсе нет. А приезжавшая недавно Лена, сестра Вали, по специальности врач-фтизиатор и доктор наук, рассказывала, как упорно мы в то время боролись с туберкулезом и как много его сейчас. Но, много в этом романе и точного. Естественно, еврей, герой романа, это всегда самый умный, самый предусмотрительный и самый сердечный. Чувствуется также, что написано человеком, зорко знающим ту, прошлую реальность. Как и положено для современного писателя, особенно уехавшего "туда" и "отсюда", много достается Ленину. Но не забудем и следующее -- создан особый, густо и плотно населенный мир. Это всегда невероятно трудно. Сделано все это -- а это вдвое труднее, чем с современными фантастическими вывертами -- в реальной манре.
       31 августа, пятница. Пришлось вставать в шесть утра. В восемь от института отходил в Люберцы автобус на отпевание и похороны Ю. И. Минералова. Народа собралось много: ученики, некоторые, далеко не все, кому следовало бы, преподаватели, а также ректор, кафедра покойного Ю. И. Все плохое мгновенно забылось, невероятно жалко покойного, а в памяти все время он еще молодой, энергичный, ожидающий лучшей жизни во время моих выборов. Кажется, после решающего голосования он был вместе с остальными заводилами -- Смирновым, Калугиным -- у меня дома. Вспомнил также, что именно Ю. И. Минералов придумал термин "писатели Литературного института".
       Довольно быстро выбрались из города и оказались в Люберцах -- Москва огромная, клочковатая, почти без стилевого различия, одна торговля. Минут тридцать ждали, когда привезут гроб с покойным. Собор новый. Отпевали в деревянной одноэтажной.
       Все омрачилось странным эпизодом. Когда в церкви к десяти часам уже поставили пять гробов с покойниками, панихиду не начинали еще сорок пять минут. Священник и причет ждали, когда подвезут еще один гроб. Священник выходил к дверям. В маленькой церкви народа собралось много. Привезли, когда служба уже почти заканчивалась. Поставили дорогой гроб с лежащим в нем мужчиной, открыли крышку. Не было ни цветов, ни провожающих. По окончании службы так же мгновенно унесли. Из тюрьмы? Кто-то пофантазировал: вор в законе.
       Добирался домой своим ходом. До "Выхино" автобусом, а потом с пересадкой на "Лубянке", до "Университета", на метро. Все время читал "Тублиеров", какой замечательный роман, вызывает ностальгию по прошедшим временам.
       На дачу уехал что-то около трех: великое дело -- хотя бы одну или две ночи в неделю спать под сенью деревенской тишины.
       1 сентября, суббота. Занят хозяйством: чистил засорившийся на кухне сток, готовил к зиме окна. Потом читал на конкурс, написал главку в новую книжку -- "Каслинское литье". Дочитал роман Маркиша и еще раз подумал, что наше литинститутское снобистское ощущение, что ничего, кроме былого, в литературе не происходит, очень далеко от истины. Покуксившись, литература принялась за дело, все, до сих пор мною прочитанное, это литература высокого качества. Естественно, на этом фоне много думал и о себе. Как обычно, преуменьшая свою роль в процессе и даже иногда сводя ее к роли самозванца. Ничего такого волшебного я, в отличие от других гонщиков на литературной трассе, не произвожу. А здесь недавно в связи со скончавшимся Игорем Квашой, показали второй раз его передачу "Линия жизни" -- подумал, что если бы мне довелось подвергнуться такой же операции, то я о своих романах говорил бы между прочим. Главное, по крайней мере уже точно заматериализованное в советской культуре, что я сделал -- это "Кругозор", многое чего открывший, и моя работа на радио. Вот о чем стоило бы поговорить.
       Еще со вчерашнего вечера всосался в роман Юрия Буйды "Синяя кровь". И опять -- литературно это очень здорово! Для меня неподъемно или у меня просто другое видение? Тогда почему я так радуюсь чужому успеху и так белой радостью завидую? Правда, все это чуть напоминает латино-американскую литературу. Правда -- уже обратное, -- все это отчасти напоминает историю знаменитой актрисы Караваевой, снявшейся в фильме Райзмана "Машенька". Правда, у всего блистательного повествования есть определенный привкус литературной фантазии и книжности.
       Вечером по НТВ опять была передача про нашу эстраду и про наших депутатов. Депутаты ведут себя как дети секретарей ЦК и обкомов в советское время. Еще хуже наши пузатые, старые и совсем неталантливые короли эстрады. НТВ делает, конечно, много, чтобы мы эту публику окончательно начали презирать.
       По радио вчера или даже позавчера передали -- отложилось, -- что облитый синей краской памятник Ельцину восстановлению не подлежит.
       Рано лег в постель, открыв повесть Георгия Давыдова "Алхимия". С упоением, причмокивая, читал с девяти до двенадцати часов ночи и еще ночью, когда проснулся и пытался, приняв снотворное, снова заснуть.
       2 сентября, воскресенье. Александр Бондурянский, которого я встретил на вручении премии Москвы, выполнил свое обещание и позвонил. Сегодня, в воскресенье, в Консерватории вечер, посвященный 100-летию со дня рождения Б. А. Покровского. Бондурянский добыл мне пригласительный билет. Я ведь все-таки автор последней большой юбилейной статьи, написанной при жизни Бориса Александровича. Утром пришлось сворачивать все хозяйство, и уже в десять выехал, пока дороги не забиты, в Москву.
       В Москве первым делом включил радио. Депутат Гудков, которого могут лишить депутатской неприкосновенности по письму генпрокурора Юрия Чайки, тоже с письмами обратился к некоторым членам Думы из фракции "Единая Россия", к которым он испытывает личное уважение: не голосуйте против меня. Оппонентом власти быть хорошо, имея депутатскую неприкосновенность!
       Вторая новость -- Британия все же вводит в действие Список Магницкого. В связи с этим выступления депутатов Думы, недовольных ситуацией, но на самом деле боящихся попасть под аналогичное. Я уже писал, что вся надежда у меня на западное правосудие. Занятно, что и британское правосудие, в зависимости от ситуации, у нас и плохое и хорошее. Но здесь надо сообщить и следующую новость. Закончился суд над Березовским, и был вынесен вердикт.
       Блистательная "Алхимия" -- это изобретение неким (в современной литературе, видимо, неизбежно) еврейским гением Самуилом Гофштаттером аппарата, который по фотографии или "с личным участием" на изобретенном им приборе психографе создает подлинный портрет исторического деятеля или даже существующего человека. Почти наше время, начало перестройки.
       Основное достижение здесь, конечно, невероятно изощренные стиль и манера повествования. Привет, посланный Томасом Манном, дошел до наших современников. Повесть снабжена прекрасными историческими деталями, комментариями и наблюдениями. Роскошно, свободно, интеллигентно, не для толпы, а, скорее, для гурманов литературы. Дочитывал уже в Москве. Браво! Но если бы мои студенты хоть что-либо читали!
       Концерт в Консерватории был изумителен. Очень милым оказалось начало, когда ректор А. С. Соколов вывел на эстраду свою профессоршу Ирину Масленникову, знаменитейшую когда-то певицу и жену Покровского. Безо всякой аффектации она и комментировала происходящее.
       Наибольшее впечатление произвел, естественно, дирижировавший несколькими номерами Геннадий Рождественский. Я еще не встречал дирижера, который бы так конкретно знал и распоряжался музыкой, обращаясь одновременно к каждому послушному и вдохновленному им инструменту. Кроме этого, Геннадий Рождественский сделал и великолепный доклад о творческом пути Покровского. В первую очередь он говорил о знании Покровским партитур, а не только клавира. Покровский в спектакле талантливо умел расставлять болевые точки. Рождественский говорил, что сегодняшний уровень оперной режиссуры его удручает и особенно незатейливое стремление переодеть героев оперы в костюмы современников. Он назвал это признаками дурного вкуса и утверждал, что это безумно скучно. Рождественский был так доказателен и остроумен в своих пассажах, что сидевшая почти рядом со мною Галина Вишневская не выдержала и выкрикнула что-то в поддержку оратора.
       В антракте немножко поговорил с А. С. Соколовым. Он рассказал, как в свое время не пустили "Зеркало" Тарковского на фестиваль. Условие фестиваля -- премьера. А тут запрещенный фильм взяли и быстренько показали, кажется, в Жуковском. Объясняли иностранцам: фильм в прокате.
       3 сентября, понедельник. Спал плохо, без машины приехал в Институт. Традиционный митинг, безликие речи, ощущение радости, что встретились. Моя собственная речь о таланте, который можно прожить в ощущении богемы. К митингу подоспел Яся Соколов и принес мне дивную ветку белых лилий. Это как-то выделило меня из всей нашей команды немолодых преподавателей. Впрочем, большинство наших мастеров блистательно отсутствовало. Кроме А. Рекемчука, меня и Ю. Апенченко, который после операции неплохо выглядит, был еще только А. Торопцев.
       4 сентября, вторник. Еще до похода в институт по радио услыґшал об инициативе Путина разрешить ведущим чиновникам оставаться на своих должностях до семидесяти лет. Раньше они должны были уходить на пенсию с государственной службы в 60, в исключительном случае в 65. Обозреватели это связывают с тем, что самому Путину скоро 60. С привычными людьми Путин расставаться не хочет.
       Раздраженный вчерашними отсутствиями, сделал внушения тем из преподавателей, кто попался под руку. Выгнал с семинара пятерых студентов, которых перевел на третий курс, так сказать условно. Среди условий было главное -- текст к первому сентября. Когда напишете, тогда и приходите. Если к первому октября текстов не будет, исключу за "профнепригодность". Вот списочек: Ланчу, Костылев, Хабибулина.
       На семинаре повторял возникший у меня недавно тезис о современном состоянии русской литературы -- она не пропала. Рассказывал о романах, которые я прочел, но особенно много о повести Фарида, которую и дал прочесть к следующему семинару. Отчетливо понимаю, что для того, чтобы это понять, нужен возраст.
       Днем приходил мастер чинить стиральную машину. Отломилась запорная ручка. О самом ремонте не говорю, по телефону -- адреса искал в Интернете -- уже освоил -- мне сначала сразу сказали --
    3,5 тыс. рублей. Но приехал -- это уже другая контора -- средних лет мастер-еврей Миша. У него все это оказалось значительно дешевле. Разговорились, пили чай, он инженер-электронщик, работал в Курчатовском институте, окончил МИФИ. Ушел, потому что практически не платили. Я подумал, что, когда человек, получивший такое элитное и дорогостоящее образование, не может найти нормальную работу, -- это преступление перед этим человеком и обществом.
       Вечером, до того как отправился в фитнес, который стараюсь по возможности не пропускать, т. е. ходить 2 раза в неделю, позвонил Лева. Обменялись с ним впечатлениями о первом дне в Институте. Лева -- на митинге он стоял рядом с Леоновым и Смирновым, сведения именно оттуда -- сказал, что в "Москве" вышел вроде бы роман Валеры Осинского, и в нем, в негативном плане, фигурирую и я. Теперь понятно, чему радовался и улыбался Смирнов. В логове неудачников всегда слишком много разговоров о коллегах. Лева сказал, что роман плохой, клочковатый. Я, естественно, читать не стану. Именно Валеру я все время привечал на своем курсе, он мой ученик. Приехал из Молдавии в тяжелые времена, устроил его комендантом в общежитие. Надо бы посмотреть, не писал ли я предисловие к первой его книжке? Но это уже второй роман, где моя персона -- главный герой. В романе Киреева я себя не узнал и даже прочесть это усложненное сочинение не смог как следует. Кстати, об этом писала мне Галия Ахметова. Тоже не узнала. Но, как занятно все возвращается. Я уже не говорю о банальном: никому не делай доброго, чтобы потом не пожалеть. Вспомнил майку, подаренную мне учениками с цитатой из Оскара Уайльда: "В наше время у каждого великого человека есть ученики, причем его биографию всегда пишет Иуда". Кто следующий?
       5 сентября, среда. Вчера утром принялся читать большой мемуар Вадима Ковского, опубликованный в "Звезде" в прошлом году: "В поисках потраченного времени, или Воспоминание об ИМЛИ". И утром всосался и уже вечером, после дня беготни, оторваться, пока все не закончил, не смог. Много прелестных и точных мет времени, характеристики знаменитых руководителей ИМЛИ. Лучший -- это внешне очень доброжелательный портрет нашего любимого Ф. Ф. Кузнецова.
       "Однажды, зайдя в кабинет Феликса, я увидел его какими-то новыми глазами: степенный и очень важный человек в дорогом кремовом костюме двигался неспешно, плавно возлагал руку с уголком белоснежного манжета на телефонную трубку, легким нажатием звонка вызывал вышколенную секретаршу и тихим голосом отдавал ей какие-то распоряжения. Казалось, даже холеное лицо его, с хорошо ухоженной бородкой, отливает каким-то нежным перламутровым оттенком".
       Длительное знакомство предполагало и пристальное наблюдение, постепенно выяснялось основополагающее. Фрагмент портрета, который я выписал, удивительно мне напомнил моего собственного нынешнего начальника. Типические люди в типических обстоятельствах.
       "Он просто старался не высовываться с инициативами, не подгонять время и безо всяких эмоций ожидал сигналов от хаотично и непредсказуемо меняющейся действительности, которая сама должна была подсказать ему, чего "еще нельзя", а что "уже можно". Я заваливал его предложениями и заявками. Поскольку сотрудники не знали, чем заняться, и сидели без плана, я убеждал его начать подготовку к новой "Истории литературы" издали: поручить каждому написать хотя бы пяти-шестилистную творческую биографию "забытых" писателей с упором на фактический материал -- "Хронику", "Библиографию", архив и т. п. За несколько лет можно было бы создать целую серию таких работ. Он молчаливо соглашался -- и не совершал ни единого действия в этом направлении".
       Ах, Вадим Евгеньевич Ковский, как замечательно вы все типизируете!
       Но вот другой портрет человека, почти забытого ныне, но в мое время имя его было у всех на устах. Это легендарный Дымшиц. Но талантливый человек, это всегда человек еще и справедливый. Это я уже о Ковском, но так приятно, что В.?Е. Ковский отметил еще и Б. Сарнова, который мне совершенно не близок.
       "Конечно, он был верным идеологом и верным службистом. Насколько он сам верил в то, что говорил, насколько искренне служил, сказать трудно (у людей такого сорта всегда есть множество способов обмана и самообмана). Тем не менее я не решился бы писать о нем в таком тоне, как это делает в книге "Случай Эренбурга" Б. Сарнов: "...нерукопожатый подлец Дымшиц, игравший в Германии роль советского Геббельса..."Взгляды и умонастроения Сарнова мне настолько ближе, чем позиции его антагониста, что этот "случай" ни в каких комментариях не нуждается, но мне трудно представить участника войны еврея Дымшица на руинах повергнутого Берлина -- и в роли Геббельса. К тому же я не служил с Дымшицем в советских оккупационных войсках, да и Нюрнбергский процесс над компартией, по-моему, не состоялся. Конечно, мои, как сформулировали бы сами единомышленники Дымшица, "абстрактно-гуманистические" рассуждения весьма уязвимы".
       Не мог я при чтении пройти мимо и другой фигуры, тактика поведения которой меня поражала и в иное время и при иных обстоятельствах.
       "Жизнь "втемную" была нестерпимой, и я попросил в дирекции тексты Синявского. Для аспиранта, да еще "иногороднего", решиться на это было далеко не просто. Книжки извлекли из сейфа, и посадили меня читать в укромном уголке кабинета Щербины. (Так же впоследствии выдавали особо настойчивым членам Союза писателей в парткоме, в дубовой комнате ЦДЛ, альманах "Метрополь".) "Город Любимов", сказать честно, никакого впечатления на меня не произвел -- проза Синявского показалась мне малоинтересной и искусственной.
       Во всей этой истории меня эмоционально и лично задевал лишь сюжет "Жизни под маской" и контраст между произведениями "Абрама Терца" и тем, что он писал в ИМЛИ "по плану" -- о пролетарской поэзии, о Горьком, о прозе периода Великой Отечественной войны и пр".
       Ничего не понимаю, как Терца-Синявского еще не изучают в школе!
       Пожалуй, самое большое достижение автора -- это стиль всего материала. Все вроде суховато, но с проблесками иронии и даже сарказма, но стиль в принципе точный и информативный. Я, конечно, со стороны эпоху воспринимал по-другому, нежели Вадим, но какие-то его аргументы, как видно из выписок, меня проняли.
       Вадим Ковский, который мне всегда нравился своей принципиальностью и мужской решительностью в высказываниях, всю жизнь занимался Александром Грином, кажется, и докторская диссертация у него была связана с этим писателем. Вот что он пишет о судьбе вдовы Грина. Но разве здесь только одна судьба? Здесь я невольно вспомнил о своей тетке, тете Тосе, которая жила в Таганроге. Вместе со своим мужем дядей Ваней, моим крестным, она попала в плен. А когда они вернулись, то дядю Ваню, который работал слесарем в порту, чуть ли не раз в месяц все продолжали вызывать и допрашивать, не шпион ли он. Причем представитель КГБ, с сыном которого я был приятелем, когда отдыхал у тетки, жил этажом ниже и был добрым соседом.
       "Крым был оккупирован, Нине Николаевне, с больной старухой-матерью на руках, уйти через перешеек не удалось, и она осталась на оккупированной территории со всеми вытекающими последствиями. В 1945 году она была осуждена за коллаборационизм на десять лет -- по отработанной Сталиным изобретательной схеме расправы государства с собственным мирным населением за то, что оно, государство, не смогло его защитить. Отсидев в лагерях десять лет, вдова вернулась к родному пепелищу по амнистии. Реабилитировали ее, не обнаружив состава преступления, спустя два десятилетия после смерти. (Иногда я думаю, что советская власть нашла действенный способ построения собственного "загробного мира", густо заселив его деятелями культуры и их родней: покойники вели там активный образ жизни -- их клеймили, оправдывали, награждали, исключали из учебников, возвращали и пр.?)"
       И наконец, последняя цитата из мемуара В. Е. Ковского. Здесь о том, как, помимо официального литературоведения, работало другое, народное:
       "...Владимира Сандлера, молодого тогда ленинградского любителя-библиофила, по специальности, по-моему, радиотехника, в течение ряда лет шедшего по следам достаточно запутанной биографии Грина и его окружения (это было характерное для нашего литературоведения явление -- пока советская власть какого-либо литератора травила и исключала из литературы, разыскательную работу брали на себя непрофессионалы, его поклонники). В 1972 году Сандлер издал в Ленинграде ценный сборник воспоминаний и документов о Грине, потом продал свой большой и нерасшифрованный архив (без каких-либо ссылок на источники публикуемых документов) созданному к тому времени Литературно-мемориальному музею Грина в Феодосии и навсегда исчез из нашего поля зрения, затерявшись на просторах Америки".
       Весь день занимался своей старенькой машиной. Из наблюдений -- опять встреча с рабочим классом и с нашим бизнесом. Поехал, предварительно договорившись, в небольшой техцентр, в Коньково. К тем мастерам, которые три недели назад, мне сказали, чтобы я приезжал к ним после первого сентября. Тогда, чтобы провести диагностику, о которой тоже я предварительно договорился, я ждал некого главу этого предприятия Сашу два с половиной часа. Сегодня я тоже ждал больше часа. Постепенно узнавал, что вчера у пятидесятилетнего Саши был день рождения дочки, что сын его учится за границей, я думаю, отсюда и цены, которые мастера пообещали взять с меня за ремонт. Вскоре выяснилось, что Саша не берет сотовый телефон, потом, что он поехал за какими-то деталями для другого зарубежного автомобиля на Варшавку. Постепенно я, конечно, накалялся. И вдруг возникла мысль, что несмотря ни на что (а в этом "что" главное -- непосредственное соседство техцентра с магазином, где продаются детали) я все-таки должен уважать и себя. И вот тогда, через час с лишним, я развернул машину и поехал искать другую пристань. Вспомнил про центр на Донской, где несколько лет назад я чинился, там, оказалось, обслуживают теперь только зарубежные марки. Нашел "чинщика" в бывшем таксопарке на улице Вавилова, напротив "Ашана". За деталями пришлось ехать снова в Коньково и на проспект Вернадского. Теперь о бизнесе -- пока Саша праздновал день рождения, его помощники распивали кофе. Именно в это время уехал и потенциальный клиент. В зарубежном капитализме мы взяли лишь самое плохое и скверное и сейчас это разрабатываем. А Путин тем временем летает журавлем.
       6 сентября, четверг. Все на свете интересное я пропускаю. Оказывается, идет парламентское разбирательство по поводу -- есть бизнес у депутата Гудкова или нет, вносятся предложения, чтобы родственники в парламенте не соседствовали: только кто-то один: или отец или сын. Французы присылают комиссара, чтобы встретиться с забавницами из PR, на Бородинском поле прошла реставрация сражения, а на узкой дороге, которая идет к полю, давка, но главное -- Путин летал на моторном дельтаплане, изображая из себя птицу и вожака молодых журавлей. Он только еще не ездил на слоне.
       До двенадцати занимался дневником, делал зарядку, названивал по телефону необходимым людям, а в двенадцать поехал на ВДНХ, на книжную ярмарку. На стенде "Комсомольской правды" выставлены для продажи книги бывших сотрудников газеты. Вроде бы у меня что-то похожее на презентацию. Ведет это все Людмила Семеновна и некоторые другие, малознакомые мне женщины. Книжки давал Вася Гыдов, цены высокие, мне было неловко, когда подходил и интересовался ценами народ. В связи с этим долго думал, как ловко обдирают публику книжные распространители. Надо обязательно ввести закон, чтобы издательство печатало на обложке отпускную стоимость экземпляра. Идея такая уже давно витает в воздухе, но как племя книжных продавцов и посредников сопротивляется. Несмотря на высокую цену, несколько книжек, тем не менее, продал. Подходили люди, которые знают меня по прежним публикациям. Писателю, уважающему свою профессию, трудно. Фоном -- масса книг, связанных с проблемой разбогатеть или с проблемой создания салата или замысловатого испанского блюда. Видел и толстые и хорошо изданные на отличной бумаге книги под названием "Пенис" и "Вагина". Какая уж здесь интеллектуальная конкуренция!
       Еще до того, как началась скромная презентация моих книжек, я совершенно случайно попал на презентацию книги Павла Басинского о Толстом. Я вошел в зал, когда Павел комментировал всю историю с литературным письмом Захара Прилепина товарищу Сталину и возникшей после этого ситуацией. Об этой ситуации Павел говорил с брезгливостью, т. е. в подтексте резкое разделение литературы на левых и правых. Говорил о том, что никого нельзя из-за того или иного литературного мнения сразу делить на сталинистов и антисемитов. Я восхитился позицией Павла и не смог не сказать несколько слов о книге, которую прочел, и самой позиции автора. Книга -- путеводитель по современной литературе, а Павла отличает от многих других заполошных читателей русское чувство справедливости.
       С выставки сразу поехал в центр к Виктору Адольфовичу Вольскому. Его мастерская в самом центре, в Романовом переулке, почти возле Кремля. В.?А. пригласил меня на спектакль Кремлевского балета "Дон Кихот", который Виктор Вольский вместе с покойным братом Рафаилом оформлял. Все рядом, спектакль идет в Кремлевском дворце съездов -- пользуюсь старой терминологией, -- поэтому минут сорок посидели в мастерской, пили чай. Виктор Адольфович замечательный рассказчик. Его манера тихая, спокойная, без показной эмоции. Но он многое помнит и главное, встречался с огромным количеством людей. Мы с ним во многих фактах искусства "совпадаем". Не могу утерпеть, чтобы не передать два эпизода. Первый -- сравнение двух режиссеров, с которыми работал и на репетициях которых подолгу сидел. Это Андрей Гончаров и Анатолий Эфрос. По мнению В. А., Эфрос все-таки режиссер головной, на его репетициях всегда ощущалась некая шахматная партия, Гончаров -- весь взрыв, импровизации, ощущение эмоционального пожара. Ах, как много в посмертной славе зависит от "болельщиков"!
       Наподобие Паши Слободкина, Виктор Адольфович все помнит, все имена и отчества, все фамилии, часто генеалогию. Этой его способностью я восхищаюсь.
       Второй эпизод связан с личностью Владимира Александровича Серова, в пору моей юности президента Академии художеств. Мне это все интересно, потому что, вернувшись после службы в армии, я работал в Художественном фонде РСФСР. Серов любил рисовать сюжеты не без конъюнктуры: революционную действительность и коридоры Смольного, "с бочком пробирающимся" через них Лениным, был по жизни свояком Ворошилова. И вот однажды, когда в его кабинете собрались, чтобы его сместить, доблестные соратники по Академии, он перед этим разговором набрал номер свояка: "Ну как, Клим, сегодня встречаемся у меня или у тебя?.. " Художникам была продемонстрирована поддержка президента академии первыми лицами государства. Так и отпала попытка "бунта".
       Заглянув в Интернет, чтобы узнать позабытое отчество Серова, я с удивлением узнал, что его "девичья" фамилия Раппопорт.
       От спектакля получил огромное удовольствие. Завораживающе, конечно, действует и музыка Л. Минкуса, которую недолюбливают снобы. Здесь, в первую очередь, нужно говорить о самом спектакле. Балет поставлен сначала Петипа, потом его восстановил Горский, а потом огранил Владимир Васильев. Вот тут и становится ясным, как живуча и как до сих пор действует спокойная и ясная, я бы сказал, простая реалистическая режиссура. Всему придан свой смысл. Отдельно надо бы говорить и о декорациях и костюмах Вольских. Именно этот художественный труд передвигает реалистический балет в отчасти мистическое произведение, каким "Дон Кихот" Сервантеса и является. Это фантастический занавес-аннотация, это задник цыганской картины с мельницами, похожими на космические корабли и фантастический веер, то ли из кружев, то ли из света, царящий над танцами сна Дон Кихота.
       7 сентября, пятница. В конце дня позвонили из телевизионной группы Игоря Волгина -- передача "Игра в бисер" предлагает поучаствовать в обсуждении хеменгуэевской "Фиесты". Сразу вспомнил Валю, ее трогательную любовь к этому роману, часто цитируемую ею фразу о "третьем быке, который на арене в этот день убил Педро Ромеро", и опрометчиво согласился. Через минуту, когда стал спрашивать, когда и где, уже пожалел -- завтра, правда, машину обещали прислать. Я хотел постепенно отказываться от любой деятельности, кроме Института и собственной работы. А тут в понедельник обещал поехать с клубом Рыжкова в Переславль-Залесский, во вторник после семинара надо ехать в "Правду".
       С большим трудом в огромном книжном развале отыскал второй том знаменитого издания 1959 года, отредактированного Иваном Кашкиным. Это книги из коллекции Вали. На первой же странице кем-то карандашиком подчеркнуты четыре слова Роберт Кон -- это один из основных героев, бокс -- это то, чем Роберт, чувствуя некоторую университетскую дискриминацию на всякий случай занялся, и еврей -- это национальность этого Роберта. Ничего начинал классик: прямо по болевым точкам того, американского общества!
       Но все это случилось уже, повторяю, вечером. А утром, когда я только собирался сесть за работу, раскручивая себя завтраком, уборкой на кухне, приведением в порядок разбросанных по всей квартире бумаг и книг, раздался телефонный звонок: Леша Козлов, ему, наконец, прислали сигнал "Дневник-2010". Приеду ли я посмотреть сигнал сегодня? Сначала я, вспомнив о несвойственном мне, но победительном рационализме, сказал, что возьму сигнальный экземпляр во вторник, а потом все-таки быстро собрался и полетел в институт. В метро, как и обычно, читал адаптированного по методу Ильи Франка "Шерлок Холмса", распутывание английского синтаксиса и запоминание незапоминающихся английских слов стало доставлять мне удовольствие. По-английски я, конечно, никогда не заговорю, но есть мнение, что изучение языка в пожилом возрасте помогает сохранить память и интеллект.
       Книга оказалась даже наряднее и лучше, чем я предполагал. На этот раз на обложке не некая многозначительная фотография, а яркий рисунок-плакатик, который сделала для одного из семинаров Ксения Фрикауцан. Рисунок сопровождает "частотный" словарь текста, сделанный на основе рассказа одного из моих на семинаре любимцев Леши Костылева: слово "глаза" у него в рассказе повторено 94 раза, "чувство" -- 38, а "любовь" -- 26. В общем, и трогательно, и смешно. Жалко, конечно, что книга не поспела к книжной ярмарке.
       Леша Козлов несколько слов сказал о прошедшем в четверг собрании коллектива. Оно шло чуть ли не пятнадцать минут. Ректор объявил о новом распоряжении министерства. Ресторан Альберта, "угольщики" во флигеле, туристическое агентство и "Книжная лавка" Васи Гыдова получили предписание выехать. До слез жалко "Лавку".?
       На обратной дороге к метро встретил Володю Харлова и Игоря Курышева, которые сейчас между собой делят ставку проректора по АХЧ, очень мило поболтали, но ни слова об институтских проблемах -- они, видимо, получили указание.
       Приехал домой и принялся читать "Фиесту". Из-за мифа и мачизма Хемингуэя вдруг показался ранимый и страдающий человек, немножко -- пьяница. Постепенно стал понимать, из чего складывается этот роман и интерес к нему. Отдельно -- особая роль "Фиесты" в жизни моего поколения.
       Попутно: варил суп и сотворил большую порцию голубцов. Но здесь помогал забегавший на два часа Игорь.
       8 сентября, суббота. Утром с перерывами дочитывал "Фиесту". Еще вчера вечером оно мне казалось неподъемным: и дочитать, и кое-что запомнить, и попытаться организовать свою концепцию, часам к двум все встало на место. Идти в фитнес не решился -- помню, что на передачу машина меня заберет около шести. Час помахал руками дома, покрутил велосипед, сделал несколько дыхательных упражнений, потом полез под штангу. На все это у меня ушло чуть более часа. Написал также небольшую главку о жирафах.
       Кроме меня, на передачу пригласили Михаила Веллера, Марину Давыдову и Фарида Нагимова. Я опять ахнул: жизнь состоит из парных случаев! Фарид, как выяснилось впоследствии, оказался наиболее подготовленным из всех нас. "Фиеста" -- его любимый роман, и в самом конце передачи он вынул большую фотографию, на которой оказались все прототипы, включая и самого Хемингуэя. Я опять поразился современному молодому мышлению: все имена и фамилии в иностранной огласовке произносились по памяти. Передачу "затравил", как мне кажется, именно я. Как только Волгин -- это ритуальный момент -- прочел первый абзац и произнес слово "еврей", я развил свою мысль, на чем держится роман и что, в известной степени, роман следует тогдашней конъюнктуре. Еврейская тема, по крайней мере, еврейский, раздражающий всех остальных персонажей герой, а дальше по "увлекательной компоненте" -- конструкция рыбалки, конструкция боя быков, крупные фрагменты этнографии, философское эссе о творчестве (тореадор Бельмонте), наконец, пленительная эстетика пьянства и кружения по жизни, что совершенно недоступно обывателю, но его же привлекает. Отдельно -- о журналистике как о специфическом образе жизни, это уже мое поколение.
       Фарид хорошо и доказательно говорил о гимне молодости в этом сочинении. Что тоже довольно точно. Марина мило не соглашалась со мной, читала цитаты, кажется, говорила еще о новой этике. Здесь у меня были свои соображения: под новой поведенческой моделью в глубине таился все тот же привлекательный мотив христианских заповедей. Миша Веллер, которого в его ощущении собственного интеллектуального превосходства над всеми переговорить невозможно и остановить тоже, на этот раз говорил большими очередями. Это история времени, сопоставление дат, то, что, как мне позже сказал Фарид, он много раз слышал на лекциях Джимбинова. Игорь Волгин, как всегда, давал всем что-то сказать. Я еще раз восторгался памятью своих присутствующих: все знали текст, а Фарид наизусть мог цитировать большие куски.
       Домой прилетел уже в девять часов. Почему я перестал смотреть телевидение?
       9 сентября, воскресенье. По ТВ с утра идет "Война и мир" Сергея Бондарчука. До этого мне позвонили относительно конференции в музее Толстого. Сначала я отнекивался, но потом вроде согласился и в этот же момент придумал, что стану говорить. Дескать, что плотнее всего, по сравнению с театром, кино и другими искусствами, включая даже историческую науку, запечатлел войну 1812 года Лев Толстой в своем романе. Но посмотрел батальные сцены у Бондарчука и подумал, что и через 100 лет, возможно, этот фильм будут показывать: никто так близко к плотной ткани повествования Толстого не подошел.
       Юбилейные события отмечают по всем каналам. По "Культуре" идет хорошо подобранная хроника этих же событий -- государственные празднества, -- но 100 лет назад. Императорская семья, Николай Второй в полковничьей форме, императрица с наследником, дочери царя -- все в шляпах с перьями. Целая куча старых придворных. Все очень похоже на сегодняшних первых и вторых лиц, толкаются, чтобы быть ближе к августейшему семейству, к царю. Семенят по обочине, обгоняя друг друга. Будто приехал сам Путин, и первые лица города пытаются попасть ему на глаза. Император, разговаривая с кем-то все время, как неуверенный в себе человек, теребит перчатки, делает лишние жесты. Показали несколько военных парадов. Это и произвело впечатление. Солдаты идут совершенно другим шагом, нежели на параде современные войґска. Мало тянут ногу, шаг походный, тяжелый, мужской. Вот так русские войска и дошагали до Парижа. Так мощно, так уверенно, так решительно. После парада 45-го года я не видел такой сосредоточенной военной мощи в людях.
       По телевидению -- трансляция пресс-конференции Путина во Владивостоке. Как всегда, прекрасно и элегантно отбивается от дурных вопросов. Отводит упрек траты огромных денег на этот саммит. Дескать, половина пошла на газопровод с Сахалина во Владивосток. К сожалению, сведений не дает, а сколько украли, сколько отжали, сколько ушло на откаты. Очень занятно ответил по поводу комментарий в Интернете Ксении Собчак на его полет с журавлями. Не думаю, что Путин -- человек мстительный, но кое-что он не забывает. Мне кажется, что долг по отношению к покойному Анатолию Собчаку, своему учителю и прежнему шефу, Путин выполнил и теперь свободен.
       Взял у мастера из ремонта свою машину. Не знаю, как получилось, но кажется, что мастер-армянин что-то поменял в моторе.
       10 сентября, понедельник. Всегда плохо сплю, когда утром предстоит какое-нибудь дело. В девять часов уже был у Совета Федерации, отсюда автобусом в Переславль-Залесский. Здесь выездное заседание клуба. Народа поехало мало, в клубе определенно после смерти М. И. Кодина назрел кризис. Возможно, все помельчало, одной протестной риторики недостает. Сел вместе с Геннадием Жуковым. И очень сладко и подробно проговорили до самого Переславля. В частности, собеседник увлеченно рассказывал не только о несовершенстве нашей промышленности, но о некоторых телевизионных передачах о китах, дельфинах и акулах. Оказывается, у акулы, которая живородящая, детеныш рождается уже вполне законченным хищником. Акула носит в брюхе сразу несколько детенышей. Причем рождается только один. Но "детеныш" в процессе внутриутробного развития уничтожает всех свои братьев и сестер -- съедает. Зато рождается самый сильный, самый агрессивный, самый здоровый. В акульем царстве, как в нашем бизнесе.
       До дискуссии и кормежки состоялась небольшая программа. Начали все с Спаса-Преображенского собора, заложенного еще чуть ли не Юрием Долгоруким, это XII век. Сейчас собор в силу разных причин (один раз роспись сгорела, другой -- ее сняли со стен, чтобы реставрировать, а потом она сгнила и превратилась в труху) стоит очищенный, по стенам и на куполе видны каменные блоки. Это создает ощущение полной подлинности и выглядит невероятно внушительно. Какая красота! Рядом земляной вал, опоясывающий город, он почти весь сохранился, это 8 км.
       Я через Переславль много раз проезжал, когда ездил в Ростов Великий или в Ярославль. Даже один раз вместе с Валей побывали в местных дачах, когда мы дружили с Калачевым. Хорошо помню, что именно здесь молодой Петр затеял играть во флот, но никогда не видел знаменитого ботика. Кроме низеньких мещанских домов, здесь еще пять или шесть огромных монастырей. Тоже "не разглядел". Один из них Горицкий -- на горе, проплыл огромный, величественный, не на много меньше, чем знаменитое Мелькское аббатство, в которое нас возили в Австрии. Как плохо мы знаем свою родину! Мелькнуло и огромное озеро, а вот и холм, на котором когда-то стоял ну назовем условно -- царский дворец. А Петру-то, Петру, когда он начал свое строительство потешного флота, было всего шестнадцать лет!
       Так называемый ботик -- это, скорее, небольшая яхта. Или под парусом, или садятся десять гребцов по пять с каждой стороны. Ботик помещен, как в каменный ларец, в специальный прочный, простоявший два века каменный павильон. Музею 200 лет исполняется в 2013 году. "Ларец" -- за счет ярославского дворянства, которое, в отличие от наших олигархов, было более податливы на траты для сохранения вех русской славы. На Плещеевом озере был целый флот -- и яхты, и галеры, и, кажется, даже корабль под названием "Орел". В этих местах Петр пробыл чуть ли не пять лет. Вот так приобретался и профессионализм, и опыт. В 1722 году Петр Первый снова оказался среди знакомых пейзажей, где он бузил в юности, и обратил внимание: его юношеский флот почти сгнил. Тогда, отчетливо сознавая историческое значение своего начинания, Петр пишет указ, предлагающий местному воеводе сохранить корабли как историческую и государственную реликвию. Практически это первый документ об охране памятников старины. Во всем первый! Корабли вытащили на сушу, сделали над ними навесы или сараи, но тем не менее потом это все сгорело. Каким-то образом сохранился этот ботик, который и обнаружил значительно позже губернатор.
       Заседание клуба прошло в охотничьем хозяйстве. Хозяин ґ-- член клуба Евгений Григорьевич Тарло. Он и делал доклад, посвященный земельным реформам в России и отчасти крестьянскому вопросу. Не могу сказать, что был от разговора в восторге, но информационно это было любопытно. Но все-таки и мне пришлось напомнить и о выкупе крестьянами земли, и о социальных итогах каждого шевеления государства. Но вот что я из всего вынес. Наши олигархи и очень богатые люди принялись вить свои "родовые" гнезда в виде имений и скупать землю. Причем хотели бы, чтобы все это еще и окупалось: вот и появляется в имении молочная ферма, большой промышленный огород, пасека. Но впрочем, но впрочем... Пока разъезжали по окрестностям Переславля, видели несколько бывших полей, заросших бурьяном и кустарником... С землей и соответствующими законами сложно, будто эти законы составлялись так, чтобы специально оставить в них возможности обмануть, недоплатить, присвоить. Не достроил дом, уже не платишь налога, нет точного юридического адреса, значит, -- не попал в налоговый список...
       Обратно я прицепился к машине Вячеслава Ивановича Черноиванова, и так замечательно с ним проговорили всю трехчасовую дорогу, что времени и не заметили. Среди многого -- техники, денег, социальных вопросов села -- возник разговор и о продовольствии. Я привел в пример Белоруссию, в которой сохранились все пищевые стандарты СССР. Об этом, так же как о дорогах и порядке, говорят все приехавшие оттуда. В ответ я услышал историю о нашем российском молоке. Оказывается, в современной молочной промышленности, со всего молока сначала снимается молочный жир, который идет на специальные нужды. А вот дальше жирность молока поднимается до привычных величин: 3,2; 2,5; 1,5 процента и, наконец, то молоко, которое я употребляю -- 0,5%, это за счет растительных жиров, пальмового масла. Если производитель не будет этого делать, то он не уложится в цену, которую требует от него продавец. Не начать ли ездить за молоком в Белоруссию?
       11 сентября, вторник. На семинаре довольно долго обсуждали повесть Фарида Нагиева "Мальчик под шаром". Фарид в это время сидел инкогнито на задней парте. В основном все эту повесть хвалили, я обратил внимание на некоторую растерянность -- а мы-то думали, что интересное есть только в зарубежной литературе! В заключение семинара я представил Фарида, и он очень толково оценил высказанные претензии. Но был один вопрос, который Фариду задали мои ушлые ребята. Они спросили, есть ли среди ваших знакомых писатель, по отношению к которому вы чувствовали бы себя антагонистом. Фарид тут же ответил, заметив, что с этим писателем он находится в добрых отношениях, -- Роман Сенчин. Имелась в виду, конечно, творческая манера и мировоззрение.
       Рабочий день на этом не закончился. Впереди зияли еще два события -- дискуссия в "Правде" о советской цивилизации и открытие выставки Виктора Вольского -- у него юбилей, 65 лет.
       В "Правде" Зюганов повторял все те тезисы, которые я слушал от него уже много раз. Экономика, цифры, сравнения. Мне даже показалось, что есть непонимание темы, по поводу которой мы собрались. Зюганов говорил о той "гигантской работе", которую проделали правдисты, чтобы архив "Правды" стал доступным,
    т. е. стал электронным. На этот счет у меня свои сведения. Это сделала по собственной инициативе, собирая подшивки газеты там, где только можно, но в основном в Германии, иностранная фирма. Подписка на доступ к этому архиву совсем не дешевая. Мы и здесь уступили свои приоритеты и выгоду.
       Сидели, естественно, все люди далеко не молодые. Из знакомых: Л. Г. Баранова-Гонченко, Б. Леонов, Володя Вишняков и другая "немолодежь". Молодняк представлял Арсений Замостьянов. Молодежь держала наготове свои напечатанные на компьютере тексты. Так как текста и времени у меня не было, и отчасти раздраженный, я решил начать первым и заговорил о человеческом ощущении прошедшей эпохи, которая сейчас видится не прошедшим временем, а некой законченностью. Свое выступление не привожу.
       Сразу же из газеты на метро махнул в центр, где в Гостином дворе, в клубе "Нефти и газа" открывалась выставка театральных работ Виктора Вольского. Сам клуб -- это несколько гостиных и других парадных помещений. Эскизы и живописные работы развесили по комнатам, и эффект получился замечательный. Для меня это не только хорошие, т. е. вызывающие внутреннее волнение, работы, но еще и воспоминания о спектаклях, многие из которых я видел. Но в клубе само открытие выставки совместили еще с двумя мероприятиями -- я не нахожу это противоестественным, -- поэтому слов мне никаких произнести не удалось, собственно, слова надо было произносить где-то уже в двенадцатом часу (здесь что-то и немецко-футбольное и что-то немецко-русско-газовое)
    я в это время уже уехал домой.
       12 сентября, среда. Весь день перемогался в нездоровье и интеллектуальной замутненности. Правда, успел, пройтись по сотне страниц верстки "Дневника-2006": делаю словник. Приходил мастер менять вместо системы АКАДО систему Билайн. Это паренек лет 22--23-х Нагим. Он лезгин из Дербента. Работал четко, быстро и собрано; самоучка. В Москве два года, в Дербенте никакой работы, как и положено, нет. Отец -- председатель колхоза. Колхозы сохранились, и власти внимательно следят, чтобы коллективное хозяйство не было растащено.
       Вечером поехал в МХАТ -- святой день -- день рождения Т. В. Дорониной. После летнего отдыха она прекрасно и бодро выглядит. На следующий год у нее круглая дата, Г. А. вроде бы пишет о ней книгу. За столом, мы сидели рядом, Г. А. об этом мне и рассказала, я в качестве ответного дара объявил, что между другими своими делами пишу книгу о Вяч. Зайцеве. Здесь мы поняли друг друга. Как всегда роскошный, но удивительно русский стол. К сожалению, я уже с лета перестал есть и мясо, и рыбу, а была и осетрина, и индейка, и жареный барашек. Но салаты, мой любимый рокфор и овощи вполне меня удовлетворили. Гости были почти те же, что и в прошлом году. Т. В. всегда говорит, что в отношении расширения списка она консервативна: несколько военных врачей из подмосковного госпиталя, Витя Кожемяко, редактор газеты "Слово" Линник, Леня Колпаков, всегда остроумно и легко говорящий, и ведущие актеры театра. За лето все помолодели, и я с любовью всех разглядывал.
       Естественно, так как все именинницу любят, говорили хорошо. Промелькнул тезис, который я предложил два года назад, -- Т. В. спасла классический русский репертуар. Я сегодня говорил о ее жизненной позиции как стоика. Все прошло хорошо и сердечно, цветов, как и обычно, надарили немыслимое количество. Я ушел немножко раньше, в конце вечера, по обыкновению Т. В. все эти цветы делит между женщинами.
       Вернулся домой, читал "Литературную газету". Леня Колпаков принес мне три последних номера. Самое интересное -- это очередная героическая атака, которую провел бесстрашный Юрий Поляков на ведомство Григорьева и Сеславинского. Господа много лет руководят и книжным рынком, и книжной конъюнктурой, вытаскивая к рампе писателей, близких по эстетике и мировоззрению. Они и их природный вкус и любовь к соответствующей литературе, в конечном счете, определили смысл и нашего рынка, с его невероятными ценами, накручиваемыми книгопродавцами, и "взлет" литературы. Собственно, Поляков печатает свои заметки и размышления с недавно прошедшей Пекинской книжной ярмарки. Позволю себе фрагменты.
       "...Удивил меня подбор книг, представленный российской стороной. Скажу прямо: к литературно-издательской реальности современной России этот, извините, ассортимент имел такое же отношение, как дружеское пение под рюмку к академическому хору Большого театра. Я, увы, не обнаружил многих достойных имён, и наоборот... Ну скажите, почему, например, уважаемый литератор Дмитрий Липскеров представлен в Пекине во всех дуновениях своего легкокрылого таланта, а книг Белова или Распутина нет вообще? Распутин, между прочим, самый сегодня почитаемый и изучаемый русский писатель в Китае".
       Поляков уже неоднократно писал о многонациональном характере русской литературы. Не обошел он этот вопрос и сейчас.
       "Разумеется, как всегда, организаторы напрочь забыли, что мы -- страна многонациональная, а следовательно -- многоязыкая. Даже странно господам из Агентства по печати напоминать, что книги у нас пишут не только на русском, но и на татарском, якутском, аварском... С большим трудом под грудой красочных Андерсенов и братьев Гримм удалось отыскать сборник ингушских сказок... "ЛГ", кстати, уже не раз писала о странной неприязни ведомства господина Сеславинского к литературам братских народов. Как-то не вяжется всё это с трубно провозглашённой задачей укрепления федеративных связей... За последние пятнадцать лет, -- продолжает Поляков, а я только ему вторю, -- я не припомню ни одной ярмарочной делегации, в которой были бы достойно представлены национальные писатели, зато бывших соотечественников, коротающих ностальгию сочинительством, в избытке. Одно радует: писатели-эмигранты на встречах с читателями бранят былое Отечество куда сдержаннее, нежели литераторы, имеющие российские паспорта. Эти уж (всегда примерно одна и та же компания) костерят Расею-матушку с её тандемами наотмашь...
    И заметьте, за казённый счёт!"
       Отдельный пассаж уделил Поляков "Большой книге", которую, по его словам, патронирует "высокий чиновник Агентства по печати Владимир Григорьев". На Пекинской ярмарке присутствует почти полный состав ее длинного списка. "О том, что "Большая книга" давно выродилась в либеральный междусобойчик, а опусы внезапных лауреатов вызывают коллективную оторопь и у читателей, и у книготорговцев, пишет теперь не только "ЛГ", но, пожалуй, вся разумная пресса". Это опять пишет Поляков, с которым я согласен. Дальше Поляков говорит о большом отряде известных и знаменитых писателей, недавно получивших правительственную премию. "В этом году премию получили блестящие писатели разных поколений: Андрей Турков, Юнна Мориц, Владимир Личутин, Валерий Воскобойников, Игорь Волгин... Имена! Вы думаете, я нашёл их книги на федеральном стенде? Ничуть не бывало... Да, обладатели правительственной премии, в отличие от баловней "Большой книги", обыкновенно не ходят на Болотную площадь, но разве это такой уж серьёзный недостаток, чтобы вот так открыто игнорировать авторов-лауреатов на федеральном книжном стенде? При этом, конечно, в избытке красуются книги сочинителей, "просящих бури", -- Улицкой, Быкова, Акунина..."
       В этом же номере газеты опубликована короткая заметка -- умер Хуан Коба, мы вместе с ним работали на радио. Хуан дружил с Визбором, замечательный был парень. Я всегда восторгался его точными и ясными оценками действительности. Хуан умер в Валенсии. Я помню, что мои дневники начались со дня смерти Юры Визбора, а потом пошли, пошли про жизнь, про мои обиды, про близких людей и искусство, а вот теперь они снова превращаются в мартиролог.
       13 сентября, четверг. В одном и том же коротком блоке новостей "Эхо" передало мнение Медведева, что бедным PR надо бы сократить срок, уж если наказали, и о том, что США направили к берегам Ливии два эсминца с ракетами на борту, потому что там разгромили то ли консульство, то ли посольство и убили дипломатического представителя. Причиной горячей нелюбви ливийцев к дипломатам США явился американский фильм, в котором не так показан пророк Магомет. Так попробуйте теперь сплясать в мечети!
       Был в институте, забирал часть тиража своих "Дневников-2010". А утром ходил в спортзал. Висит объявление, все закрывается
    20 ноября. Надо писать заявление о выдаче денег за неиспользованный период. Занятная история -- в огромном здании напротив Черемушкинского рынка раньше был какой-то НИИ. Теперь нижний этаж занят магазином "Перекресток", а во втором, где был фитнес-центр, будет японский ресторан. Ресторан строят и на первом этаже, в другом крыле. Вся остальная часть здания занята какими-то учреждениями. Пишу обо всем этом как пострадавший. Вот он, наш стабильный русский бизнес!
       14 сентября, пятница. Утром редактировал Дневник. Я обычно прошедший день записываю утром, а иногда и через день. Надо во что бы то ни стало писать Дневник вечером, даже через нездоровье и через силу. Утро надо оставлять на работу с романом, на настоящее дело. А впрочем, кто знает, где настоящее?
       Но продолжим чтение "Литературной газеты". Я иду исклюґчительно по первой полосе. А здесь статья под рубрикой "Читай Европу!" Здесь, конечно, судя по псевдониму, продолжение вчерашней темы: чувствуется своеобразный автор, у которого наболело, -- П. Хохловский. Хохловский переулок -- это адрес газеты. Скандал, по мнению автора, связан с присуждением премии "Читай Россию" за лучший перевод произведений русской литературы на иностранный язык. Премия государственная, т. е. за счет налогоплательщика. Но подтекстом -- все то же либерально-демократическое лобби и два чиновника, о которых и в моих дневниках много писано, -- Григорьев и Сеславинский, это, кажется, по их ведомству. Автор статьи согласен с жюри, когда оно дает премию за перевод "Анны Карениной" испанцу Виктору Гальего Баллестеро и приветствует переведенный на английский Джоном Элсвортом роман Андрея Белого "Петербург". Но вот две другие книги: перевод книги Дмитрия Пригова "Тридцать три текста" и "Пастернак" Дмитрия Быкова. Это, так сказать, экспозиция. А вот и некоторые суждения П. Хохловского:
       Персоналии
       "Пригов -- это миф, много лет раздуваемый либеральной критикой, заурядный комммерчески-провокативный проект "свободомыслия в России", за которым нет ни грана таланта, вкуса, даже усердия".
       Трое лучших
       "Номинация "Современная русская литература" насмешила уже на уровне шорт-листа. Три имени сияли здесь ослепительным светом абсолютной предвиденности. Три богатыря обязательного премиального ассортимента последних лет: Л. Улицкая, Д. Быков, В. Сорокин. При этом, чтобы угадать победителя, к гадалке не надо было ходить. Лучшей в номинации признана Элен Анри-Сафье (Франция) за перевод книги Д.  Быкова "Пастернак".
       Казенная премия активиста протеста
       "Среди множества наших известных писателей лишь единицы являются активистами Болотной площади. Но почему-то именно эти единицы и оказались среди номинантов. Ну и что этим хочет нам сказать власть?! Ведь премия-то казённая. Нет, решает, конечно, жюри. Но ведь жюри кто-то формирует?"
       Все замыкается на личности
       "Странное неприятие куратором Института перевода Е. Гениевой тех авторов, которые имели неосторожность посвятить себя русской теме, давно стало притчей в литературных языцех. Даже сорокинская "Метель", вероятно, показалась ей слишком русской. Теперь итальянские и французские читатели обречены наслаждаться белибердой Пригова и многословным самолюбованием Быкова, в очередной раз изумляясь загадочной славянской душе и зияющим высотам русской изящной словесности".
       Сегодня же Дума лишила Гудкова депутатского мандата. Где-то глухо прозвучало, что у Гудкова, кроме охранного бизнеса -- а это чуть ли не самый большой охранный бизнес в России, -- есть еще где-то и рынок. Охранный бизнес -- это значит, почти армейское подразделение. В случае с Гудковым -- это политика, но в принципе -- сигнал всем депутатам: помните о регламенте. Сложилось впечатление, что богатые люди и в депутаты идут, и за депутатской неприкосновенностью -- чтобы лоббировать свое дело. Таких, как Гудков, т. е. имеющих свое дело, как минимум половина Думы.
       Еще одно символическое известие, это две премии для PR. Одна "Сделана в СССР", здесь в жюри Марат Гельман и наша выпускница Ксения Соколова, которая, кажется, прирабатывает у Прохорова, а вторая -- пятьдесят членов Европарламента подписали письмо о выдвижении милых дам, которые баловались с курицей и плясали в храме, на премию Андрея Сахарова.
       15 сентября, суббота. Утром написал все-таки две главки в новый роман: "Чернильный прибор" и "Калейдоскоп", походил по огороду, съездил на родник за водой -- затарился, наверное, до поздней осени, а может быть, хватит и до весны. Главное, выспался, здесь другой сон. К телевизору почти не подходил, только в семь вечера посмотрел по НТВ "марш миллионов". Выступали, вернее, показали по ТВ Немцова, Быкова, Удальцова и Навального. Как я понимаю, Быков из писателя перешел в когорту оппозиционеров. Само по себе замечательно, что "марш миллионов" после событий ранней весны и лета все-таки собрали. Не побоялся народ, на власть это, конечно, действует. Маршрут был от Пушкинской площади до проспекта Сахарова. По мнению МВД, собралось
    14 тысяч оппозиционеров, по мнению самих митингующих, их было чуть ли не сто тысяч.
       Вот еще несколько выписок из "Российской газеты", которые я сделал несколько дней назад.
       "Производство отечественных шерстяных тканей за 20 лет сократилось в 20 раз. "На шерстяную "иглу" подсаживается армия, полиция, силовые ведомства. 30--40 процентов тканей для экипировки личного состава -- кителей, рубашек, фуфаек, фуражек, галстуков и т. д. -- уже зарубежного производства. Как правило, это ткани низкого качества".
       Занятная новость исходит от Жириновского -- он предложил освободить депутатов от декларирования доходов. Запахло жареным, и главный либерал побаивается.
       16 сентября, воскресенье. Вечером чем-то занимался на кухне, слушал радио и смотрел телевизор. Телевизор в моей комнате,
    т. е. система Билайн, на которую я сменил свое верное
    Акадо, уже отказала. Я сменил оператора на нового по просьбе С.?П., ему хотелось бы пользоваться привычным вай-фаем, когда он изредка приходит ко мне, и С.?П. соблазнил меня тем, что при этой системе можно какие-то передачи, чтобы их не пропускать, записывать.
       По миру идет волна мусульманского противостояния, которое возникло по ничтожному поводу. В Америке сняли фильм "Невинность мусульман", в котором, как следует из названия, не очень славно говорится и о мусульманах, и о пророке Мухаммеде. Громят посольства и жгут американские флаги. Началось все это, кажется, с Ливии, где убили американского посла Криса Стивенса. По фатальной случайности ливийский посол оказался именно тем человеком -- это мнение СМИ и нашей пропаганды, -- который стоял у истоков замысла ливийской революции. Из гроба Муаммар Каддафи отомстил своему недругу. Я почти уверен, что-то возникнет и в Ираке -- Саддам Хусейн тоже наблюдает за своей страной.
       Мне кажется -- мысль повторю, -- фильм стал лишь предлогом. Это реакция на внешнюю политику Америки и на самих американцев -- везде со своими деньгами и своей самоуверенностью.
       17 сентября, понедельник. Утром принялся писать небольшой материал о выставке Вольского. К счастью, написал это от руки. Когда попытался отправить Лёне в газету, материал куда-то вывалился. Когда исчезает материал из компьютера, всегда возникает чувство отчаяния. Но я сжал зубы и тут же перепечатал материал по оставшемуся черновику. Конечно, ушли кое-какие добавления, которые возникли при предыдущей перепечатке. Приходится вставлять этот материал в Дневник: в свое время я практически ничего не написал об этой выставке, а ведь Вольский -- один из моих друзей...
       В клубе "Нефти и газа" -- это в Гостином дворе, третья дверь, если идти с Ильинки по Хрустальному переулку, открылась выставка работ знаменитого театрального художника Виктора Вольского. Вольскому исполняется 65 лет, а закончил он постановочный факультет школы-студии МХАТ в 1972 году, значит, еще и 40 лет творческой деятельности. Повод и время отчета и самоотчета.
       В клубе нет специального выставочного зала, но эскизы и живописные полотна вписались в интерьеры гостиных и кабинетов клуба, так возвысили и утеплили общую атмосферу, что сожалеть нет основания. Впрочем, универсальность свойственна настоящему и подлинному искусству. Украшала же "Мона Лиза" интимные комнаты Франциска Первого.
       Я недаром вначале употребил слово "знаменитый". Виктор Вольский оформил такое большое количество самых прославленных постановок Большого театра, что уже само его имя стало синонимом качества. Но если бы мы помнили не только фамилии танцоров и певцов, а еще и фамилии художников! В каком-то смысле, камерная и неполная, эта выставка заставляет еще раз пережить былые впечатления от классики Большого: "Золото Рейна", "Юлий Цезарь", "Русалка", "Ифигения в Авлиде". Но сколько же мы позабыли!
       Расспрашивая художника о его творческом пути, натыкаешься на поразительные собственные воспоминания. В памяти до сих пор еще стоит "Банкрот" по Островскому, и здесь не только
    Н. Гундарева, В. Ильин и поразительная режиссура Андрея Гончарова, но В. Вольский. Это его оформление.
       Крупные художники всегда корреспондируются друг с другом, это неизбежные рифмы большого искусства. В Мюнхене, в Баварской опере с Фольке Шлендорфом Виктор Вольский выпускает "Леди Макбет Мценского уезда" Шостаковича, в Большом вместе с Еленой Образцовой "Вертера" Массне и в Большом же "Балду" того же Шостаковича с Владимиром Васильевым.
       Какие-то особенные творческие и, наверное, товарищеские отношения связывали Вольского с патриархом и классиком русской оперной сцены Борисом Покровским. В свое время, когда я готовил статью к юбилею мэтра, именно Вольский привел меня к нему в дом на Кутузовском проспекте.
       Совместные работы Покровского и Вольского на сцене Московского камерного оперного театра, носящего теперь имя Покровского, помнят тысячи слушателей и зрителей. Я-то помню не только название спектаклей, но и ту поразительную изощренность, с которой надо было действовать и постановщику, и художнику, чтобы разместить крупноформатные произведения мировой классики на крошечной сцене театра. И опять, это мои личные, пережитые впечатления, которые я перебираю, как скряга золотые монеты: "Дон Жуан", "Так поступают все женщины", "Свадьба Фигаро", "Волшебная флейта" Моцарта, "Коронация Поппеи" Монтеверди, "Виндзорские насмешницы" Отто Николаи.
       Сколько, оказывается, может вместить в себя жизнь талантливого человека! А все же, сколько? У меня -- девять или десять романов и Дневники за 25 лет. У Вольского -- 200 спектаклей в России и по всему миру. Многое он делал со своим старшим братом Рафаилом, который был ему и учителем и товарищем. Последний раз я видел в Кремлевском дворце их роскошную, но давнюю постановку "Дон Кихота". Удивительно, как маленький эскиз, повешенный на стенке в клубе, превратился в огромное полотно самой большой российской сцены.
       Наконец-то отослав этот материал, еще долго метался по квартире, раздираемый тысячью обязанностей. Очень трудно жить одному, не знаешь, за что браться, везде прорехи. Испортился еще и телевизор, подключенный к сети Билайн. Подключили меня два дня назад.
       18 сентября, вторник. Пришлось опять вставать рано: вместе с частью своего семинара еду на Бородинское поле. Это вдогонку прошедшим праздникам и торжествам по случаю юбилея. Из семинара едут четверо самых любопытных: Юра Суманеев, Яна Хабибулина, Глеб Гладков, Миша Тяжев. Юра сказал, что решил поехать, исключительно помня мое мимолетное соображение, которое услышал от меня на семинаре год или два назад. Я тогда обронил фразу, что с возрастом уже ничего не откладываю, может не сбыться. Я в этот момент про себя подумал: очень много из того, что я в свое время откладывал, к концу жизни стало сбываться. Тут же подумал, что, видимо, это опасно, кто-то мне подает знак, идут последние части кинофильма. Сколько же я раз думал: надо бы съездить на Бородинское поле. И почему я, собственно, не съездил в юности на Бородинское, когда в университете писал работу по батализму Толстого?
       Доехал довольно быстро. Сразу скажу об общем впечатлении -- оно грандиозно, начинает щемить в сердце. И еще, пропуская несколько часов, когда после первого осмотра самого поля мы заехали в Спасо-Бородинский монастырь. Я как-то оторвался от нашей группы и один зашел в пустой, еще в последних судорогах ремонта храм. Вдруг, в мгновенно возникшей тишине я будто услышал шорох от тысяч витавших вокруг душ.
       Но если по порядку, то все было так. Автобус стал почти на пустой автостоянке -- здесь же огромный каменный туалет и чуть дальше павильон -- сувениры и касса. Попытка добыть хоть какого-то экскурсовода закончилась неудачно. Совсем не милые и совсем не доброжелательные дамы у кассы сказали, что все
    30 экскурсоводов заняты, что экскурсии расписаны до декабря. Сувениров, правда, было много, все они были довольно качественные и дорогие. Можно, правда, было осмотреть музей. Купили билеты -- "взрослые" по 50 рублей, за наших студентов я заплатил по 20. Экспозиция хорошая, обстоятельная, много прекрасных бытовых деталей, мундиры, оружие, быт офицеров и солдат. Наконец-то увидел картечь начала ХIХ века. Пули тоже тогда были, как ядрышки, круглые. Здесь же портреты Наполеона, Кутузова. Походная разборная кровать, условно Наполеона -- из его обоза. Полководцы любили воевать с комфортом. Долго стоял над огромным макетом всего бородинского пространства. Битва-то шла не на специальном для этой битвы поле, а на крестьянских и помещичьих полях, с которых только что собрали (а может быть, и не успели) урожай.
       Неподалеку от музея, надо идти все время в горку, главный обелиск и главный памятник битве. Огромный подновленный обелиск, на котором выбиты имена Кутузова, Барклая де Толли и другие имена, здесь же, в каменной книге истории, приводятся и цифры погибших, цифры состава противостоящих друг другу армий. Здесь же могила Багратина, которую уже столько раз переносили и столько раз тревожили святой прах.
       Возле этого общего монумента (о других я не говорю, но сказать стоит, потому что все поле ими усеяно, ставили памятные знаки через многие годы те полки и те части, которые здесь воевали), сохранились и земляные валы и накаты, здесь стояли батареи. А под ними современные доты и траншеи, оставшиеся после последней войны. И тогда и сейчас плацдарм был ключевой и выбран для генерального сражения двух войск неслучайно. По земляным валам раскатаны пласты свежего дерна. Приживется ли под ногами тысяч туристов? Кстати, возле музея в парадном дворе, в котором стоят отбитые у французов медные орудия, дерн уже снимают. Праздник прошел, теперь недоделанные дорожки уже по-настоящему трамбуют и, наверное, снова этот дерн положат. Дай Бог, чтобы все простояло еще сто лет!
       Именно после поездки в Спасо-Бородинский монастырь я понял какую-то стратегию этой битвы, кто куда шел и за что дрались. Как известно, битва проходила не совсем на тех стратегических рубежах, как предполагало русское командование. Случай или стратегический гений Наполеона изменил, казалось бы, безупречную логику. Армии сражались на огромном пространстве. Между сражающимися частями текли реки и ручьи, трепетали рощи, стояли стога сена. Вот все это охватить трудно, так же как и все повороты битвы, вызванные случайностью или героизмом. Сердце, повторюсь, непривычно билось.
       Обратно ехать было тяжелее: перед Москвой выросли огромные пробки. Уже почти в Москве замечательно разговорились с Александром Зиминым о русской философии, о ее путях и ее современной интерпретации. Обсудили термин "патриотизм", на котором собираются выстроить нашу идеологию. Патриотизм -- это естественное чувство родины, врожденное, а не привитое. Надо только, чтобы Родина вызывала это чувство гордости и слитности с нею человеческой судьбы. Довольно долго рассуждали и о другом модном политическом термине -- о национализме. Национализм делит нас; Россия -- единый народ, надо говорить об общей культуре и общей исторической общности. Когда "Эхо Москвы" брезгливо говорит о русском национализме, оно замыкается в своем гетто.
       Чтобы не забыть, на обратном пути заезжали посмотреть собор в можайском кремле. Это просто какое-то чудо красоты! И как поставлен собор и как построен! Но по фасаду гуляют масонские звездочки. Внутри удивительная бедность, но чистота. Видимо, многие годы собор использовался под народнохозяйственные нужды -- слово "народ" должно было извинить все -- побиты полы, сняты стены между помещениями. Но на полу ковры и коврики, прикрывающие прораны, все очень по-русски и по-домашнему.
       Собор стоит на возвышении, окруженный оврагами. Внизу дома и домишки, кажется на одной из выставок я видел пейзаж с этим видом. Перед собором простой, но ухоженный цветник с нехитрыми астрами и мальвами.
       19 сентября, среда. Я уже писал о старшем Гудкове, которого лишили депутатского мандата, но, похоже, "для противовеса" Дума собирается лишить этих же знаков отличия кое-кого из правящей партии. Теперь общественное мнение постоянно будет требовать, как римляне гладиаторских боев, все новых и новых жертв. Жертвы стоят дешевле, чем медицина, образование и социальная защищенность. А если, поглядев на такое, Путин возьмет и распустит Думу? Вот это будет ход!
       Саша Офицеров прислал мне сегодня стенограмму наших разговоров в "Правде" -- Валя в "Советской культуре" обрабатывала этот материал значительно лучше. Витя Кожемяко, к сожалению, не использовал действительно новый и интересный фрагмент из моего выступления о "философском пароходе".
       Теперь несколько наших институтских новостей, о которых я узнал вчера. Ирина Георгиевна, жена Ю.?И. Минералова, устроила на кафедре поминки -- 9 дней. В институте положение сложное: все-таки у Ю.?И. было определенное имя и замечательная теоретическая подготовка. Я в свое время совершенно правильно поступил, назначив его заведующим кафедрой. Была у него и тенденция -- в русской литературе он отыскивал имена второго плана, и его аспиранты писали о них диссертации, приподнимая значение. Здесь, конечно, было и личное: покойный Ю.?И. в молодости был неплохим поэтом, но крупное имя не состоялось. Говорят, что Ирина Георгиевна на поминках говорила, что могла бы возглавить кафедру мужа. Но если на эту кафедру назначат Мишу, то у нас, в знаменитом институте, уже тремя кафедрами будут заведовать кандидаты наук, причем двумя основных литератур: ХIХвека и современной литературы. Энтропия крепчает.
       Положение в институте трудное: А.?Б. Можаева поехала в Прибалтику, где у нее какое-то наследство, и там разбила машину, теперь ждет, когда машину отремонтируют. Ваня Карабутенко-старший тяжело заболел и теперь в больнице, четвертый курс гуляет.
       И последнее, но событие для меня знаковое. Вернувшись вчера с Бородинского поля, я встретил во дворе Васю Гыдова. Он передал, что магазин "Москва" заинтересовался моими "Дневниками" за 2010 год, они собираются сделать небольшую выкладку моих книг. Хорошо, что я не увез домой весь тираж. Передал Василию еще две пачки.
       И уже совсем последнее. Несколько раз я делился с Пашей Косовым своими размышлениями о Дневнике, не очень ли он меня зажал? Но оказывается, не только меня посещали теоретические раздумья. Паша пишет: "Только сейчас дошли руки выписать вам цитату из дневника Пришвина (за 1915 год). Размышление на тему собственно дневника. Надеюсь, вам приглянется".
       Теперь Пришвин:
       "Поднимаются вопросы о примирении правительства и общества, о признании обществом государственного долга и правительством общественных начинаний. Столько пришлось пережить, что как посмотришь на себя тех времен, до войны, до революции -- не я, а бедное дитя блуждает там где-то в мареве. Как это ни странно, но именно теперь, во время великих событий, наступило время ценнейших интимных признаний: регистрация событий при нынешних средствах общения сделается механически сама собой, нынешний летописец освобождается от этой работы, участвуя в событиях или озираясь на них, он может быть занят исключительно личной судьбой. Как эта судьба совпадет с личной судьбой? Непременно совпадает. Вот у меня сейчас не хватает чернил, я посылаю в лавочку свою чернильницу налить ее за копейку (так это у нас водится), ко мне возвращается пустая чернильница:
       -- Лавочник велит сказать, что теперь налить чернильницу стоит пятачок.
       -- Почему же?
       -- Война! все вздорожало...
       Ложь, это ложь о чернилах, но я сделать ничего не могу и пишу теперь свои признания дорогими чернилами..."
       Вот и опять вспоминаю провидицу Зинаиду Гиппиус: пишите малое, большое запишут и без вас.
       Полагал, что на этом можно и закрывать компьютер -- день закончился, можно, как говорится, расслабиться, что я и сделал, даже выпил стакан красного вина, но внезапно зазвонил телефон. Дело в том, что через несколько дней, говорит Леня Колпаков, исполняется 25 лет со дня трагического события -- разлома МХАТа на две части. Что же осталось МХАТом, а что стало коммерческой антрепризой? Мне, честно, не очень хотелось этот материал писать, но моя дружба с "Литгазетой" не позволила отказаться. Сроки были небольшие, что я не люблю, потому что привык многое отдавать на работу подсознания и постоянного думания. Да и тема мне не очень знакома. Я позвонил секретарю Дорониной Веронике, и вдруг уже в седьмом часу вечера она мне перезванивает: Татьяна Васильевна может меня сегодня же принять.
       Проговорили до половины двенадцатого. Я исписал целый блокнот, хотя, конечно, за 25 лет многое ушло, да и Т. В. по своей доброте зла не помнит. У меня сложилось впечатление, что на этом первом развале была проведена репетиция будущего развала СССР. Но все началось с несколько своеобразного заявления О. Н. Ефремова. Тогда заканчивался ремонт исторического здания. Вот и родилась максима: историческое здание осталось на Камергерском, а дух МХАТа оказался на Тверском. Итак, заканчивался ремонт, играли в новом здании, и тогда Ефремов заявил, что в новое здание он возьмет не всех. Труппа стала слишком большой, не мобильной. Это было произнесено на художественном совете, в кабинете директора на пятом этаже, который я хорошо знал. Кабинет, в котором мы с Т. В. разговаривали, когда-то был кабинетом Олега Николаевича. Только одна Доронина на этом совете задала О. Н. вопрос: а что же станет с остальными? В планах Ефремова было и сокращение оркестра: он требовал больших затрат. Любопытно, что в составе этого совета было три драматурга: М. Рощин, М. Шатров и А. Гельман, а также театровед Смелянский -- тогдашний креативный класс. Вместе с Дорониной против такой селекции труппы выступил Михаил Рощин. Надо здесь иметь в виду, что труппа в то время состояла практически только из выпускников школы-студии, т. е. единая система, единое образование, единомышленники. Здесь можно, конечно, порассуждать о затаенной ненависти знаменитого актера и режиссера: в свое время, после выпуска, его ведь не взяли во МХАТ. Он прекрасно играл Ивана-дурака в Центральном детском театре. "Современник" и победное возвращение во МХАТ -- это все потом.
       Дальше всю эту эпопею раздирания знаменитого театра на две части приводить не буду. Да и Т.?В. вспоминать и травлю первых лет, и перипетии "разъезда", и дележки имущества было тяжело. Я представил себе, какой снова ушат грязи выльют на порог МХАТа на Тверском, и решил не писать статью. А материал у меня был: поразительная живучесть системы Станиславского, поразительная энергия и вера Дорониной в свое дело.
       20 сентября, четверг. Опять один из "крутых" плотных дней.
    В 12 часов надо быть на Общественной коллегии по жалобам на прессу?-- это в Союзе журналистов, зайти в Институт, отґґкрыть выставку студенческого экслибриса и миниатюрной книги в Междуґґґнародно
    м союзе книголюбов, а вечером еще и встретиться с Юрием Ивановичем. По моему обыкновению, надо все это не только пройти, но и записать.
       Суть дела на коллегии вкратце такова: много лет заведующей отделом расследований популярного и очень неплохого, даже острого еженедельника "Аргументы недели" была Надежда Васильевна Попова. Она была хорошим специалистом по отечественной и мировой атомной энергетике и много и остро об этом писала. Судя по ее статьям, в этой отрасли, возглавляемой знаменитым премьер-министром времен дефолта Кириенко, далеко не все благополучно. Я по своим юным годам помню, как закрыта и огорожена от прессы была эта область. Не всегда, правда, Попова, да и еженедельник могли отбиться от судов. Ведомство Кириенко богато, влиятельно и хочет постоянно ощущать себя пушистым и розовым. Но здесь и трусость информаторов, которые боятся ведомства, где подчас работают: говорят, но не едут на суды, и полная закрытость системы. Я также полагаю, что и плохая юридическая служба еженедельника. Мне это было заметно по ничтожному юристу, которая была на заседании. Но, тем не менее, все это в еженедельнике шло, общество было как-то проинформировано о слабости системы, шло, пока не случилась Фукусима. И здесь еще еженедельник заключил договор с Росатомом на 2 миллиона 700 тысяч рублей на информационную поддержку -- еженедельник должен был опубликовать 14 публикаций. Богатое атомное сообщество испугалось той же реакции, которая возникла после Фукусимы в Германии. Там быстро решили со временем вообще отказаться от атомного электричества. Поет тот, кто заказывает музыку. В общем, Попову убрали. И вот теперь уже семь месяцев в еженедельнике этот сегмент отечественной жизни, а положение здесь, если судить по публикациям и выступлению на коллегии эксперта, почти катастрофическое, не освещается. Решение коллегии определенно -- это конфликт между частными и общественными интересами. Сама Попова ничего не просит, в ней только бурлит правдоискательство и обида на потерю аудитории. Решение после нашего, уже закрытого обсуждения появится на сайте дней через десять--пятнадцать. Судьба пока к России благосклонна, а если. . .
       После коллегии заезжал в институт, там все спокойно и размеренно гладко, как в аптеке. Кажется, Мишу сделали исполняющим обязанности заведующего кафедрой. Мне кажется, это отступное, чтобы он не рос дальше. Все по-прежнему неясно и со столовой, и с "Книжной лавкой". Мне, конечно, обидно, что наработанное мною: и книжная торговля, и бесплатное питание -- может рухнуть.
       Следующим пунктом моей сегодняшней программы -- открытие двух выставок в Музее экслибриса. Это молодежный, студенческий конкурс -- по одну сторону зала, с другой стороны -- выставка миниатюрной книги. Это коллекционеры и старые любители. Значит, наш засыхающий Международный союз книголюбов еще действует. До открытия выставки поговорил с Людмилой Шустровой -- я, ничего не знающий, от взыскующего ока которого многое хранится в секрете, а Людмила -- председатель исполкома. Недавно на Всемирном конгрессе экслибрисистов в Финляндии Россию попытались лишить ее места. Людмила всегда меня информирует об этом задним числом. Ответственный секретарь исполкома Батлер, побывав в России, купил у кого-то коллекцию экслибрисов
    ХХ века и попытался ее вывезти. Его тормознули на таможне. Он, естественно, сразу, как любой западный персонаж, вспомнил и о правах человека, и о свободном обращении интеллектуальными ценностями -- исторические ценности в данном контексте не в счет. К чести Людмилы, она прояснила для членов исполкома ситуацию, но, оказывается, и международный чиновник похож на российского: Батлер самостоятельно начал чинить новые козни... Кстати, в личном разговоре он признался Людмиле -- с ее слов, -- что коллекцию все же вывез. Заплатил кому-то две тысячи или зеленых, или евро. Уж кому, не сказал: эксперту, или таможенному чиновнику.
       Выставка действительно интересная и любопытна экспозиция: молодежь с ее работами -- Москва, Орел, Нижний Тагил, Молдавия, и старые коллекционеры вытащили и показывают в витринах свои сокровища -- миниатюрные книги, некоторые сохранились еще и с войны 1812 года, это, естественно, книги духовные. Об этом я так и сказал, сказал также о том, что работы студентов -- это работа рукой. Эту же мысль потом развил один из старейших наших книжных графиков.
       После выставки пришлось лететь домой: на два дня из Петербурга приезжает Юрий Иванович, мы, как всегда, договорились с ним встретиться. Суп из овощей с недавно открытой мною соей я наварил еще утром. По дороге купил какие-то овощи для салата, сладкое -- Юрий Иванович любитель, поэтому не жался, не прапорщика встречаю, а генерала.
       Как всегда, хорошо и интересно поговорили. Вспомнили Сколково, где сейчас Вексельберг разворачивает огромное жилищное строительство, -- цены, конечно, будут повышены. А что будет потом в Сколково, мало кто знает, его, кажется, начали подзабывать, и даже Медведев -- сужу по ТВ -- к нано-технологиям и науке остывает. Юрий Иванович совершенно героически открывает в Петербурге вечерние литературные курсы, это в ранге дополнительного образования. Совершенно новая для Литинститута структура преподавания -- полтора месяца упор на теорию, яркие и молодые мастера. Хотя школа, конечно, должна быть значительно консервативнее, нежели современная практика, я это приветствую. Преподавать будут Аствацатуров -- это блестящий специалист по зарубежной литературе и лектор и Дмитрий Орехов -- восходящая писательская звезда и тоже ученый. Я заглянул в их привезенный для меня план -- это и спорно, и очень, очень интересно. Ю. И. привез мне и две новые книги этих молодых людей -- моя добыча ближайших дней.
       21 сентября, пятница. Утром позвонила Ирина Богданова, завлит театра Гоголя. Они в воскресенье с 3 до 5 часов митингуют у "нового" памятника Гоголю в начале Гоголевского бульвара. Рассказала, что звонили и Полякову, но он сказал, что надо было бы с ним раньше дружить, ставить его пьесы. Но это со слов Богдановой. Сергей Яшин две недели сидел на даче, потом ездил на неделю отдохнуть, заезжал в театр, устранился, труппа борется в одиночку. 30 октября они играют последний спектакль. Нынешний директор вызывает актеров и, порой угрожая, заставляет писать заявления. Несколько слов было сказано о некомпетентности нынешнего руководства московской культурой. У заместителя Капкова есть, оказывается, свой театральный фестиваль -- здание театра может стать хорошей площадкой. У Серебренникова, который пока за границей, но уже назначен, свой театр, буквально напротив, на "Винзаводе". Удобно. Труппа идет на улицу, такую же судьбу ожидает еще
    20 московских театров. Мечта Капкова и его аппарата -- превратить все возможные площадки в развлекательные центры. По мере того, как все хуже с культурой, промышленностью и политической системой, мы все упорнее пляшем, танцуем и развлекаемся.
       Днем все-таки уехал в Обнинск. Задачи у меня три: заделать после установки пластмассовых окон рамы, написать что-нибудь в роман и по возможности покопаться на огороде. Доехал довольно свободно, с заездом в "Перекресток" за продуктами на неделю (грейпфруты, лимоны, перец, консервированная фасоль, 4 бутылки "Биобаланса", замороженная грибная и овощная лазанья) и в Вороново -- за саморезами под дерево для окон.
       Вечером не читал, а смотрел по ТВ какой-то страх.
       22 сентября, суббота. Написал почти два законченных фрагмента в роман, привел в порядок одно окно на верхнем этаже из четырех, которые надо доводить после работы мастеров, и постоянно слушал новости. Бурления на Востоке и в Азии против фильма "Невинность мусульман", сделанного египетским коптом, перебравшимся в США. Здесь соединилось -- религиозный фанатизм, всегда связанный и со стремлением сохранить национальные устои, и вселенская, кроме российских либералов, ненависть к США, как мировом полицейскому и мироеду. Второй пакет новостей пострашнее.
       В Москве на дорогой машине -- почти всегда в громких и наиболее трагических автомобильных авариях участвуют дорогие машины -- некий 29-летний водитель Александр Максимов на скорости в 200 километров в час днем на Минской улице снес автобусную остановку. Погибли 7 человек, четверо в крайне тяжелом положении. Водитель был пьян, еле держался на ногах, но через четыре часа после аварии признался, что пил, не переставая, два дня.
       Мне кажется умышленным, что в подобных случаях почти никогда не называется, чем занимается водитель, на что живет и как зарабатывает.
       Второй случай. Несколько студентов таможенной академии опять-таки на очень дорогом "Лексусе" -- схема та же: дорогая машина у института, после окончания которого не проживешь в честной бедности, -- совершили наезд, машина сгорела и несколько трупов. Богатые автомобилисты убивают пешеходов!
       Вечером хотел поработать, но ввязался в просмотр последнего украинского хита "Страшная красавица". Малобюджетность картины вопиет, как и пошлость, но таков вкус зрителя.
       23 сентября, воскресенье. Утром в связи со вчерашними авариями ГИБДД опубликовало некоторые сведения. Всего за вчерашний день было 130 водителей, которые в пьяном виде ехали за рулем. Больше половины из них отказались проходить наркоконтроль. Это значит, чувствовали за собой или административный или денежный ресурс и полагали, что отмажутся.
       Опять порушился весь мой порядок -- сегодня с трех до пяти у памятника Гоголю на бульваре Театр имени Гоголя устраивает митинг. Сначала я было отказался приезжать, а потом решился, ну вот и пришлось вставать чуть ли не в семь, ехать в Москву, но я не жалею. Это, кстати, первый митинг, на который я пришел после перестройки и, опять повторю, -- не жалею. Я не знаю, кто там у них заводила, но театр, вернее, труппа в одиночку борется против махины московского правительственного невежества.
       Пришел к самому началу. Шел дождь, но зонтов на площадке возле памятника было с избытком. Здесь же, закутав свои камеры в полиэтилен, снимали телевизионщики, пять или шесть. Вел митинг Олег Гущин. Ни одного такого эмоционального и сделанного по законам восприятия митинга раньше я не видел. Из театра привезли низкий помост, который поставили перед памятником. На помосте стояла труппа и, перемежая песнями из своего спектакля "Дураки на периферии" по Платонову, стали предлагать выступать присутствующим. Кроме песен, здесь еще была небольшая хроника событий. Как о некомпетентных не разбирающихся в театре людях говорили о Сергее Капкове и его заме Шерменевой.
       У Евгении Шерменевой, оказывается, был какой-то театральный фестиваль, который она ведет. Прочли рецензии. Подробности о спектакле фестиваля -- словно побывал в публичном доме. Теперь у высокопоставленной дамы появился новый, широко рекламируемый театральный фестиваль "Территория". Каждый такой "смотр" связан с большими деньгами, нужны свободные прокатные площадки -- театр Гоголя для этого подходит. Из творческой истории заместителя Сергея Капкова стало известно, что она несколько лет проработала помощником режиссера во МХТе. Разве недостаточно, чтобы руководить театрами столичного города!
       Одним из первых выступал актер и телеведущий Павел Любимцев: это было блестящее, едкое, убийственное выступление. Удары шли и по глубокому мастерству Серебренникова. Выступил также Александр Бурдонский, Алексей Симонов, Андрей Яхонтов и Константин Щербаков. Я потом разговорился, и оказалось, что Эдик Графов, Костя Щербаков и я -- впервые на митинге за последние двадцать лет.
       На следующий день после того, как стало известно, что театр закрывают, ночью скончалась актриса театра Людмила Долгорукова. Родители привели на митинг ее крошечного внука. Мальчик держал плакатик, видимо обращенный к энергичному директору департамента культуры Москвы: "Сережа, зачем ты убил бабушку?"
       Дома включил радио: умер Павел Грачев, когда-то министр обороны, приведший танки к Белому дому. Будто бы он отравился грибами. Возможно и так, но, кажется, никого из былых танкистов уже не осталось в живых. Ему всего шел шестьдесят пятый год. У Павла Грачева была известная на всю Россию кликуха Паша-мерседес.?
       24 сентября, понедельник. До двенадцати сидел дома: ждал звонка из курьерской службы Билайна. Наконец после двенадцати дождался -- они привезут мне прибор только в пятницу. Деньги заплачены, но уже две недели телевизор не работает. Внедряет Билайн свою систему -- а это рост доходов -- значительно быстрее и старательнее, нежели ее поддерживает.
       Довольно долго читал два материала к завтрашнему семинару: бытовые, опять традиционные "Она" и "Она" Яны Хабибулиной. Узнал, о чем, правда, знал и прежде, но каждый раз удивляюсь: как рано наши девочки и мальчики начинают пароваться и жить взрослой жизнью. Вот взрослеют ли? Второй рассказ, возможно, поинтереснее. Взрослая, со своей жизнью девочка и "молодая" и тоже со своей женской жизнью -- папы нет -- 37-летняя "мама". В смысле понимания сегодняшних нравов оба рассказа интересны, написано все ровно, чисто, хотя и без ярких стилистических находок. Это современная тенденция, подмена писательского видения грамотным журналистским письмом. Сейчас все хорошие критики стали романистами, сегодняшняя "Российская газета" написала, что и Александр Архангельский написал роман. А несколько дней назад по радио рекламировали роман Марины Королевой, которая ведет на "Эхо Москвы" рубрику "Говорим по-русски". Выдержки, которые прозвучали как рекламные фрагменты, чудовищны по безвкусию. Все писатели-журналисты в пиаре пользуются любыми возможностями. Королева пиарит себя на "Эхе", потому что там работает, а Александр Потемкин -- я о нем уже несколько раз писал -- достаточно богат. Реклама его нового романа "Русский пациент" на "Эхе" начинается с многозначительного: "Для обогащения души и разума".
       Второй студенческий материал -- глава из будущего романа Дарьи Хрипуновой -- это что-то похожее на фэнтази, так нелюбимое и мною, и А. И. Рекемчуком. Довольно плотное письмо, есть стилистическое напряжение, но не всегда текст корреспондируется с сегодняшней жизнью -- а только здесь и лежит глубинный интерес к подобной прозе.
       Начал читать роман Дмитрия Орехова, который мне привез
    Ю. И. Бундин -- "Будда из Бенареса". Во-первых, увлекательно, во-вторых, очень информативно, в третьих, оторваться нельзя -- все ново, о чем мы знаем только понаслышке. А за этим определенный талант писателя. Без претензий и тягомотины, а как свежо!
       После окончания Бородинских торжеств судили главу поселения Бородино. Эта молодая дама сначала четыре участка земли "продала" своей матери и мужу, естественно, по бросовой цене. А потом, готовя новые коммерческие подвиги, большое количество гектаров сельхоз угодий перевела в земли, пригодные для дачного строительства. Подсчитан урон -- 25 миллионов рублей. Дали голубушке 5 лет, хотя прокурор просил 8, и присудили штраф. Что касается "нажитой" собственности, ничего не сказали, конфисковали ее или нет. Конфискации в нашей стране не любят.
       Адвокат, как всегда, заявил, что преступница не виновата. Она, дескать, не знала, что земли, которыми она управляет, "с обременением". А тем временем историческое поле нашей героической истории сужается.
       Еще одно соображение связано у меня с рекламой, которая постоянно звучит по радио "Эхо Москвы". Ведь если уже полгода говорят, что "взыскательные клиенты" могут купить с рассрочкой таунхаусы под Долгопрудным, значит, они плохо продаются, не так ли? А если "окна Баринов" каждый месяц утверждают, что их огромные скидки действуют только до конца месяца и в трехкомнатной квартире они эти окна ставят бесплатно, не означает ли это, что "окна" просто благотворительствуют?
       Миша Тяжев оказался в шорт-листе конкурса им. Астафьева.
       25 сентября, вторник. На семинаре рассказывал сначала об интервью Аллы Покровской на "Эхо Москвы": консервативность школы и не противоречащее этому стремление студента узнать как можно больше нового и даже модернистского. Смотрите, читайте, но только не кисните в Интернете. Потом заставил человек десять -- целый ряд в аудитории -- рассказать о трех событиях этой недели. Каждый раз растолковывал, как умел, подоплеку того или иного политического или экономического явления. Говорили о культуре и искусстве. И ребятам, и мне такая форма понравилась. Буду продолжать. Возникло это мое новшество из оброненного утром Апенченко моего старого призыва: воспитывайте личность, а уж писатель получится или не получится, это как решит судьба. Ребята соскучились по занятиям, говорили и обсуждали все довольно свежо. Наконец-то появился Володя Репман, но до сих пор нет Сережи Сдобнова.
       Довольно сложно было во время проведения кафедры. Ректор предложил послать кого-нибудь на обязательную учебу, т. е. повышение квалификации, и тут выяснилось, что Апенченко может поехать только через месяц, но он действительно только что сделал операцию, Балашов -- в больнице, у Киреева год назад сделали операцию жене, Костров -- плохо себя чувствует, Лобанову уже восемьдесят, у Николаевой болен муж, Рейну надо заниматься семинаром, потому что в сентябре его не было на работе, Рекемчук тоже не молод, и сейчас у него набрано в семинаре 60 человек, у Ростовцевой, по ее словам, больная дочь, Сегень после операции, Сидоров уезжает во Францию. Уже прошли эту обязательную учебу Есин, Толкачев, Королев, Михайлов и Агаев -- это те, кто поживее. Вот и опять посылаем Михайлова.
       26 сентября, среда. Живу с паническим ощущением, что ничего не успеваю, что дневник мельчает, роман не пишется. А жить и работать надо.
       После йоги пришел домой такой усталый, что ничего не хотелось предпринимать. Но заставил себя сначала съездить на трамвае в контору "Акадо" и расторгнуть договор, но это оказалось все быстро, а потом начать отвечать на письма. Во-первых, Сережа Арутюнов прислал небольшое письмецо с моим занятным фото -- он выудил фото где-то "Вконтакте" и уверяет, что я становлюсь фигурой студенческого фольклора. Второе письмо было от Людмилы Семиной, мы с нею вместе работали в "Комсомолке", а сейчас она ведет книжный клуб авторов газеты. Не очень хочется хвастаться, но ее письмо связано с ее взглядом на мою книгу о Вале. Кусочек я вставляю, но, скорее из-за некоего точного филологического пассажа.
       "Повторюсь: с "Валентины" началось для меня неожиданное вживание в Вашу жизнь. Не знаю, добивались ли Вы сами этого эффекта, хотелось ли Вам так сильно привязать к себе читателя, но я попалась. Есть еще один момент:  тайна Вашего письма. Не пойму, как Вам удается буквально околдовать читателя и совершенно с виду незамысловатой простотой изложения увести его в марево какое-то -- словно оказываешься в неведомом краю, где все узнаваемо, но при этом и не натуралистичное, а вроде как  сказочное. И вот уже летишь в высших сферах, чувствуя себя облагороженным, приобщенным к высокому..." Ключевое для меня здесь слово "марево", возможно, это мой метод -- что-то создать, освещая предмет с разных сторон, а явление сложить из деталей.
       Людмила прислала мне накладную, по которой я понял негустую продажу моих книг на ярмарке. Но здесь, как минимум, две-три наценки: издательская, наценка книжной лавки, ярмарочная.
       Вот что Людмила пишет относительно "Маркиза": "Отпускная цена -- 450 рублей, значит, мы должны были продавать за 500, что для формата ярмарки нереально. Спрос был, а цена отпугнула". Надо обязательно узнать у Васи, почем мы брали это в издательстве.
       Утро у меня сегодня начиналось с сообщения в Интернете о взятке, которую будто бы получил депутат Алексей Митрофанов. Рассказана целая история, которая случилась еще 12 мая... Но есть, братцы, депутатская неприкосновенность, и депутата отпустили. Днем в парламенте сведения опровергли, и, кажется, Митрофанова избрали председателем комитета по СМИ. Светский человек, тусовщик, телеведущий, жуир, замечательная фигура в парламенте и жизни!
       27 сентября, четверг. Не без упоения, как только проснулся, дочитывал книгу Дмитрия Орехова. Все волшебным образом переменилось, и теперь увлекает не только этнография, прекрасное, последовательное письмо, но и определенный житейский смысл: победа досталась не тому, кто начал, кто придумал и изобрел. Все очень похоже на сегодняшний день.
       В двенадцать дня в театре Сатиры показывали для общественности новый спектакль, премьера которого состоится завтра или послезавтра. Это по пьесе Николаи "Реквием по Радамесу" -- облегченная, однотонная, но для широкой публики увлекательная пьеса. Играют три знаменитые не очень молодые женщины -- Елена Образцова, наша оперная примадонна, которая, покинув оперную сцену, ушла в драму, Вера Васильева, известная еще со времен кинокартины "Свадьба с приданым" и неувядаемая пани Моника -- Аросева. Сюжет, конечно, бредовый -- две знаменитые оперные дивы и меломанка в доме для престарелых. Обе примадонны любили когда-то знаменитого оперного певца и стали и участниками и свидетелями его гибели. А от меломанки, как оказалось, он имел ребенка. Гвоздь постановки и пьесы -- пленительное сведение счетов и выяснение, кто лучше пел. Ставил все Виктюк, который начертил общую структуру. Для поддержки великих и дерзких старух вывели табунок мальчиков, которые сначала бегали по сцене в майках с портретом худрука театра Александра Ширвиндта, а потом в легкомысленных рубашечках. Как безошибочно действующий в любом спектакле фактор -- постоянно во фрагментах гремела оперная музыка и звучали голоса великих певцов. Иногда своим записям Елена Образцова талантливо подпевала. Я сидел близко, и, когда Образцова из зрительного зала в роскошном туалете под аплодисменты в начале спектакля пробиралась к сцене, я впервые так близко на живом человеке увидел такую выдающуюся коллекцию драгоценностей. Бриллианты сияют, в отличие от камней Сваровски, особым и неповторимым светом.
       В четыре состоялся ученый совет с вопросом о наборе. Оксана, а вслед за нею и ректор прославили свое неповторимое умение с барабаном и флейтами. Я, по обыкновению, высказал то, что думаю. Приводя цифры, забыли, сколько народа ушло, и забыли, что на заочное отделение брали практически всех. Я также говорил о том, что необходимо вернуться к старой системе счета баллов по семинарам. Надо идти по тому же пути, что и театральные вузы и консерватории. Мне отвечали, что они в Министерстве культуры, а мы в Министерстве образования. Бог нашей институтской администрации -- это бюрократия и буква. Вставшая после меня
    И. И. Ростовцева приводила примеры неравномерного распределения студентов между мастерами. Из эгоистических соображений отдельные мастера завышают оценки. Я вспомнил, как на апелляции О.?А. Николаева, несмотря на мое предупреждение этого не делать, повысила оценки одной абитуриентке-заочнице, а потом отказалась ее брать. Грустное у меня впечатление от всего этого.
       Совет, как всегда, безмолвствовал.
       В Институте тихо-тихо выполняют указания министерства -- освобождаются от арендаторов. Невероятно нервничает Альберт Дмитриевич: в столовую вложены огромные деньги. Я так надеюсь, что наши руководители что-нибудь изобретут.
       По второму вопросу повестки дня -- книгоиздание -- мне пришлось говорить о проекте "Проза заочников". Но вот что любопытно: сколько бы мы и чего не говорили, в институте ничего не решается. Проект провален.
       28 сентября, пятница. Как обычно восторгался умению "Эхо Москвы" не забывать и поддерживать "своих". Теперь они внедряют в сознание слушающего народа Машу Гайдар. Девушка с басовитым негибким голосом уже поработала чуть ли не вице-губернатором в Кировской области у Никиты Белых. Потом она поучилась, как в свое время "архитектор перестройки" Александр Яковлев, в Америке. А вот теперь идет на смену чуть свянувшей под правительственным напором Ксении Собчак. В качестве ведущего дочь Егора пробует силы на "Эхо".
       29 сентября, суббота. Твердо решил меньше заниматься садом, огородом, а больше новым романом. Поэтому с утра написал две небольшие главки, а днем, перемежая некоторыми хозяйственными хлопотами, все-таки принялся читать привезенный мне новый роман Андрея Аствацатурова "Скунс-камера". Это, как и в предыдущем его романе, скорее, не выдумка, а хроника жизни -- на этот раз очень молодой, детской и школьной. Здесь, конечно, тенденция современной литературы, которая устала от классических беллетризованных сюжетов. Каждый писатель пишет свою жизнь, но время потребовало подлинности. Эта былая подлинность маленького школьника и внука академика чередуется с выходами в сегодняшнее время. Внешне это все тот же блестящий лектор просветитель, записи которого я часто слушал в машине, но за этим и достаточно тяжелая жизнь где-то на окраине города, и многое другое. Читал практически как в детстве, запоем, с неудовольствием отвлекаясь на неотложные дела: баня, обед, ремонт дверей. Сделал и кое-какие выписки, свидетельствующие и о бесстрашии, и о трезвом взгляде на жизнь. Кое-что во вторник прочту и на семинаре. Например, кусок о том, как можно все-таки использовать бранную лексику в собственных текстах. Впрочем, мат давно уже стал в русском языке метафорой. Но сначала о названии книги.
       "Моего приятеля художника Андрея Сикорского как-то раз на Васильевском остановил молодой человек в джинсовой куртке с довольно интеллигентным лицом, которое выражало крайнюю озабоченность.
       -- Вы не подскажете, где тут у вас эта... камера скунсов?
       -- Какая камера? -- удивился Сикорский.
       -- Да этих, блин, скунсов. Хожу тут уже полчаса... всех спрашиваю... никто не знает. Мне дружбан... я к нему в гости приехал... сказал: сходи, типа прикольно. Только адрес не назвал... Сказал на Васильевском, поезжай, говорит -- там покажут.
       -- Я не знаю,  -- растерялся Сикорский.  -- Даже никогда не слышал про такую.
       -- Ну елки-зеленые,  -- расстроился парень.  -- Ну, там скунсов показывают.
       -- Скунсов?
       -- Ну да, скунсов, типа уродов всяких... в банках.
       -- Так, может, это... Кунсткамера?!"
       Теперь все же о бранной лексике. Рискну ли я завтра прочесть этот отрывок на семинаре? Научит ли пример чему-нибудь моих студентов? Это утренний разговор другого приятеля автора, фамилия которого Ванин, со своим другим приятелем литагентом Томом, живущим в Германии. По-моему я этого литагента помню, он живет во Франкфурте. По крайней мере, Саша Михайлов, когда я ездил в Германию, давал мне телефон некоего литагента, я еще удивился его американско-британскому имени.
       "-- Ты понимаешь,  -- стал поспешно объяснять Том.  -- Я вчера открываю атлас России, и мне попадается на глаза слово "Магнитогорск". И я чувствую, оно меня магнитом тянет.
       Ванин зевнул.
       -- Саша! Только я хочу знать... Даже спрашивать неудобно.
       -- Не стесняйся, Том, спрашивай! Как у тебя вообще дела? Как там наши книги?
       -- Дела хорошо. Там очень страшно?
       -- Не знаю. Нет вроде...
       -- Саша! Там могут убить?
       Ванин на секунду задумался.
       -- Знаешь, Том,  -- сказал он.  -- Россия -- это тебе не твоя Германия. И не Швейцария, куда ты с женой отдыхать ездишь. Это реальный пиздец. Тут полно всяких ебланов, и убить, в принципе, могут в любую минуту.
       -- А в Магнитогорске?
       -- А в Магнитогорске,  -- продолжил Ванин,  -- дела обстоят так же, как и везде в России... Только твои шансы быть убитым, наверное, немного возрастут. Я точно не знаю. Главное, Том, не шароебся, где попало.
       -- Что? -- не понял Том.
       -- Ну не ходи туда, где хулиганы.
       -- Саша! А если на меня нападут? Что тогда делать?
       -- Тогда... -- Ванин потянулся за сигаретами.
       -- Может, у вас, у русских, есть какое-нибудь волшебное слово? -- с надеждой спросил Том.  -- Специально для хулиганов?
       -- Специально для хулиганов? -- Ванин щелкнул зажигалкой и закурил.  -- Специального слова, наверное, нет... Особенно в твоем, Том, случае. О, слушай! Есть идея! -- Ванин оживился.  -- Если к тебе подойдут, знаешь что? Ткни в себя пальцем и громко скажи: "Распиздяй"!
       -- Как ты сказал? -- не расслышал Том.
       -- Распиздяй! -- повторил Ванин. -- Скорее всего, поможет.
       -- Саша! Продиктуй, пожалуйста, буквы. Я запишу".
       Андрей, как и многие русские писатели, не может просто так пройти мимо еврейского вопроса. Я даже предполагаю, что здесь есть и что-то семейное. А вот тут возникает: здесь действительно личное или все же писательский зуд объективности?
       Чтобы все было ясно, необходимы небольшие пояснения. В семье, где рос и воспитывался герой книги, мордатого и отчаянного мясника в магазине почему-то прозвали Осипом Бродским. Итак, маленького мальчика повели на балет в Мариинский театр, но культурную пилюлю подсластили походом в театральный буфет.
       "Мы ели пирожные за столом в больших креслах, и мама вспомнила, что не купила на завтра мяса, потому что у Бродского, сказала она, все закончилось.
       -- Бродский -- ворюга,  -- повторил отец.  -- И скоро им зайґмется ОБХСС.
       -- Что такое обэхаэсэс? -- спросил я.
       -- Знаешь, Верочка,  -- не обращая на меня внимания, продолжал папа, взяв двумя пальцами эклер.  -- Мне тут анекдот на работе рассказали. Оказывается,  -- ты меня слушаешь? -- в Советском Союзе есть два типа евреев. Недовольные и довольные. Недовольными занимается КГБ, а довольными -- ОБХСС.
       -- А что такое кегебе? -- спросил я".
       Папа вообще у Аствацатурова замечательно получился, эдакий, себе на уме резонер. Мальчик растет, к ним в класс приходит новая девочка, отчаянная зубрилка и ябеда. А мальчики в классе между тем организовали некое общество, называемое "Гвардейцы кардинала" в пику другому классному объединению мальчишек "Четыре мушкетера".
       "Инна Заяц, которой "гвардейцы кардинала" решили отомстить, появилась в нашем классе всего год назад. Помню, я пришел домой и объявил родителям, что у нас теперь в классе есть новенькая -- Инна Заяц. На это папа рассмеялся и сказал, что у Инны подозрительно русская фамилия. Что он имел в виду, я, честно говоря, не понял. Но мама сделала ему замечание, чтобы он прекратил "свои антисемитские выходки" и не морочил ребенку голову.
       -- Нет, Верочка, ну в самом деле,  -- оправдывался папа.  -- Есть такие фамилии -- подозрительно русские. Например, Заяц, Волк, Школьник, Учитель, Кремень.
       -- Что тут такого подозрительного? -- спросил я.
       -- Шучу, шучу,  -- смутившись, пояснил папа, встретив мамин недовольный взгляд.  -- Ты же знаешь, что шучу".
       30 сентября, воскресенье. Что-то часов в десять -- звонок от Саши Колесникова. Я -- в Обнинске. Не схожу ли я с ним в театр на Бронную -- там практически новый спектакль по пьесе Жана Ануя "Коломба". Выехал в два, предварительно накопав свеклы, которая еще теплится в огороде, и сельдерея. По совету Володи Рыжкова поехал сложным, но быстрым путем. До Чирикова по Калужскому шоссе, а потом двадцать лишних километров по бетонке до Киевского. А там уж, как ветер, по четырехполоске до Москвы.
       До первых впечатлений от спектакля небольшая история, рассказанная по радио. Переодевался, расставлял продукты по холодильникам, брился и слушал. Под вечер по Москве прокатилась дагестанская свадьба. Это кортеж из самых дорогих машин, в котором -- "Лексус", "Феррари", "Порш-Кайен", всего девять автомобилей, с песнями и стрельбой прокатился по Ленинградке. Веселые люди из Дагестана обстреливали из травматического оружия машины, которые пытались обогнать автомобили счастливых брачующихся. Остановить компанию гордых соотечественников из Дагестана удалось, только вызвав подмогу, у стен изумленного Кремля. Задержали 15 человек. Как всегда, когда дорогой автомобиль, ни фамилий, ни родственных связей средства массовой информации не выдали.
       Спектакль оказался вполне провинциальным, несмотря на, казалось бы, московскую труппу. Фамилий актеров не называю, режиссер -- Сергей Голомазов. Возможно, впечатление мне сломало воспоминание об игре Т. В. Дорониной в роли мадам Александры. Тогда же я подумал, какая глубокая пьеса. Теперь пьеса не показалась мне глубокой, но потом я понял, что это из-за отсутствия глубин в игре. Все очень мило, но нужно личностное и харизматическое начало и у актрисы, играющей мадам Александру, и у молодой актрисы, играющей Коломбу, и у актера, играющего Жюльена. Одних слов, сказанных с выражением, оказалось недостаточно. Это театр, в котором когда-то играл Михоэлс.
       Домой возвращался на метро, и несмотря на то, что я всю жизнь кручусь в этом районе, я никогда не знал местных проходных дворов. Шли с Сашей Колесниковым по дворам. В одном месте Саша заметил: "Здесь жил Рихтер". Иногда, проходя через эти проулки, можно было услышать, как звучит рояль.
       1 октября, понедельник. Все утро занимался дневниками, читал материалы Леши Костылева и Юли Каранусовой к завтрашнему семинару, ходил в спортзала, а уже около шести отправился в театр им. Бориса Покровского. Здесь сегодня премьера оперы Владимира Кобекина "Холстомер". Да, да, по Толстому.
       Днем воевал с Билайном. Две недели подряд их службы обещают доставить мне прибор, вместо бракованного, не работающего, который активирует телевизор. Каждый раз в понедельник мне звонит нетрезвая женщина и говорит, что они могут привезти мне этот прибор в субботу. Прошлый раз мы вроде бы договорились, что привезут в пятницу. Но никакого звонка и никакого курьера не было. В результате скандала мне самому придется ехать на Земляной Вал, сдавать испорченное оборудование и взамен получать новый комплект. Но послезавтра с 2-х до 4-х придет мастер все устанавливать. С каким энтузиазмом любая фирма заманивает к себе клиентов и как не хочет потом выполнять никаких обязательств, кроме получения с клиента денег. Билайн -- не исключение.
       Что касается ребят, то они меня не разочаровали: и у того и у другого есть тот подход к миру, который со временем, конечно, разовьется. Леша -- работа не закончена -- кажется, пишет сатирическое произведение из сегодняшней жизни, а Юля сделала свежий и яркий репортаж о службе в храме. Молодая женщина приходит в храм с матерью и вдруг начинает в нем петь и прислуживать. Выясняется, что здесь такая не она одна. Есть и довольно удачный бизнесмен: "Шесть дней в неделю работе, а седьмой -- Богу". У Леши, правда, огромное количество стилистических ляпов. Мне просто хочется взять и прочистить его сочинение -- как же оно заиграет. И все-таки я испытываю некоторую гордость: неужели я за два года научил своих ребят так интересно думать!
       Что касается премьеры "Холстомера", то это, безусловно, интересно. Здесь все получилось: и постановка -- Михаил Кисляров, и дирижер -- Владимир Агронский, и сценография -- каким-то невероятным способом Виктор Вольский превратил зал театра в огромную конюшню и даже выгородил место для луга. А как всех одел! Современные, молодежные прически и молодежный же с пряжками, ремнями и ленточкам "прикид". Но, главное, музыка. Уверен, что эта опера теперь пойдет гулять по свету, по крайней мере, по Европе. Здесь и невероятный, как бег табуна, ритм, и страсть, а главное, это давно не слышанная русская музыка.
       2 октября, вторник. Лег вчера в двенадцать, а проснулся, видимо крепко эмоционально устав, в четыре. Утром же прочел большое интервью Максима Лаврентьева. Оно во многом справедливо, но его героев отчасти мне жалко. Порой, как и положено поэту, Максим формулирует то, что все давно видят, но почему-то не говорят. Пока стер в порошок нашего ректора. Максим, в отличие от меня, слизняка, ничего не забывает. О том, что касается института, я молчу, хотя иногда во многом думаю так же, как и он.
       Утром же прочел и новое письмо Олега Павлова. У меня складывается с ним очень интересная и откровенная переписка, но мы договорились, что в своем Дневнике я ничего не цитирую. Пишем друг другу о жизни и о своем ощущении литературного процесса.
       Семинар длился три часа. Сначала я рассказывал о книжках, которые прочел, и не без успеха прочел цитаты из "Скунс-камеры". Не забыл и свой новый прием -- два-три события за прошедшую неделю. Сёма рассказывал, что, по его мнению сейчас возникают объединения либералов, либертианцев, т. е. геев и лесбиянок и лиц еврейской национальности, чтобы от лица этих объединений критиковать православную церковь или вменять ей какие-нибудь судебные иски. Машу Поливанову политика, по ее словам, вовсе не интересует, но ее волнуют школы, в которых учатся ее дети. В одной, дорогой -- казарменный порядок, в другой, где все -- попроще, дети чувствую себя значительно лучше.
       Мне понравилось, что ребята очень точны в общих оценках и что ни я не расхожусь с ними, ни они со мною. Это для меня важно.
       Половину дня занимался ремонтом телевизора. Опять Билайн...
       Перед сном все-таки залез в газеты, которые валяются на полу возле кровати. В частности, в "Независимую", которую давно не читал. Совет Федерации направил своё обращение в Минспорта: на каком, дескать, основании 11 футболистам "Зенита" было выплачено более 50% всех средств Регионального фонда социального страхования? Это значит, что зарплата, в соответствии с которой начисляются деньги за бюллетени, перевесила пенсии и мизерные зарплаты всех остальных жителей региона. Ленинград ли это, Ленинградская ли область? "Футболисты получили 162,2 млн. руб. в связи с легкими травмами в рамках страхования от несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний".
       Вторая заметочка еще интереснее. Она идет под заголовком "Хозяина" Pussy Riot ищут за океаном. Орден тамплиеров объявит награду за голову организатора скандального "панк-молебна". Я, кстати, недавно послушал запись лекции профессора Евгения Жаринова об этом старейшем ордене, в свое время связанном с Россией. Мы для них не чужие. Среди прочего -- членами ордена становятся, как правило, аристократы, люди древней и безукоризненной крови. Профессор заметил, что в ордене старательно смотрят, чтобы среди членов не было лиц еврейской национальности.
       3 октября, среда. Утром взялся за переписку Ремарка и Марлен Дитрих, а потом пошел в фитнес-центр. Я ведь ничего не "сжигаю", а просто стараюсь продлить свой творческий возраст. Что касается переписки, то она, видимо, была блестящей. Но остались только письма Ремарка, немногие письма Марлен, кажется, она в основном обходилась телеграммами, были уничтожены женой Ремарка. Конечно, это блистательный образец лирического письма, но одновременно чувствуется, что это еще и литературное письмо, рассчитанное на архив и позднее прочтение. Лирический накал и образная система часто повторяются, приобретая характер приема. В книжке, изданной больше десяти лет назад, хороший справочный аппарат и замечательное, беспощадное предисловие. Возникла мысль, не поговорить ли с ребятами на семинаре о литературном, даже личном письме?
       Занимался только чтением и отчасти Дневником. Вечером приходил, чтобы помочь мне по хозяйству, Игорь. Это мой "связной" по делам молодежи и состоянию современной эстрады. Здесь он все знает, потому что готовит себя к карьере некоего барда и рапсода. Дай Бог! Сейчас Игорь снова подал на продление вида на жительство. Рассказывал, какая невероятная бюрократическая тягомотина царит в учреждениях. Ты весь день стоишь в очереди, а когда под вечер попадаешь к инспектору, он обнаруживает ошибку в твоих документах и посылает тебя все переписывать. Но это совсем не означает, что он обнаружил все твои ошибки. По очереди на следующий день ты попадаешь уже к другому инспектору, и тот видит что-то новое. А потом ты оказываешься на следующий день у третьего специалиста, но уже половина пятого или шестого, в комнате собираются праздновать чей-то день рождения, со столов уже смахнули все бумаги, конторщику не до тебя: "Приходите завтра!" -- коронная фраза! И это с русскими людьми, родители которых родились в России. А вот несчастный парень, потому что отец выполнял свой воинский долг, родился в Германии, а потом отец был демобилизован на Украине. Здесь родители и осели. Я думаю, что, как родившемуся в Германии, Игорю было бы проще натурализоваться там. Но он хочет жить в России.
       Теперь о любви к России. Днем звонил Юра Кимлач, говорили о театре и о его поездке на Украину, в Крым на машине. Он в восторге, сравнивал суммы, заплаченные за поезд на семью, с тратами на бензин. В прошлом году он ездил в Крым на поезде. На автомобиле много выгоднее. Украинские бравые гаишники, когда ты едешь из Крыма, освобожденный от наличности, на тебя и не глядят. А вот когда едешь к морю, еще с полным кошельком, тормозят на каждом шагу. Единственная возможность с ними бороться -- вести себя твердо: никаких сговоров, если штрафуете, только через протокол и через кассу! Потрудитесь, пожалуйста!
       Среди многого Юра рассказал мне о встрече знаменитого изобретателя Фейсбука Марка Цукерберга со студентами МГУ. До этого он встречался с Медведевым и подарил ему майку. Пресса по этому поводу иронизировала, а я подумал, как это правильно. Что может подарить один богатый человек другому, как не какую-нибудь занятную безделушку! Приезжал Цукерберг за "мозгами", за компьютерными разработчиками. После этого, по словам Юры, телевидение опрашивало наших ребят с хорошими ясными лицами, готовы ли они поехать в благословенную Америку, чтобы там и работать. Все как один были бы счастливы от такого приглашения. И ни один не сказал, что хотел бы работать в России!
       Перед сном опять стал просматривать "Российскую газету". Под логотипом у газеты за вторник стоит: "Тенденция. Скоро 30 процентов учеников в классе будут составлять дети гастарбайтеров". Хочется сказать: Россия без русских, с одними россиянами! Второе сообщение, на которое я обратил внимание, это невероятный протест москвичей, когда они узнали что дагестанские молодцы, которых остановили лишь у Кремля, были отпущены с небольшими штрафами. Наша милиция опять спасовала пред Кавказом, проявив, прикрывшись якобы законом, крайнюю трусость. Наверное, испугались дорогих машин! На таком транспорте передвигаются только дети олигархов. Впрочем, одного из компании, Мурада Агаларова, посадили на 15 суток: у него обнаружили оружие. Кроме оружия, у "стрелка" свыше двух десятков зафиксированных ДТП. А все еще ездит с правами! Русская полиция -- самая гуманная во всем мире!
       Теперь несколько слов о женихе, потому что он почти мой собрат по литературе, а также очевидное свидетельство, почему баранами заниматься выгоднее, нежели заниматься плетением слов. Цитата. "...24-летний жених Артур Алибеков не только директор по развитию семейного предприятия в Подмосковье по разведению баранов. Он еще и поэт. Есть и стихи, посвященные Расулу Мирзаеву, обвиняемому в убийстве студента в московском ночном клубе. Что любопытно: он упрекает в черной неблагодарности: дескать, сначала гордились "своим" чемпионом по единоборствам, а затем предали". Конец цитаты, но не темы.
       И еще одна история то ли опять о низкой культуре, то ли о национальном менталитете. Я помню одно свое раннее высказывание о кавказцах, приезжавших в Москву в начале девяностых: они приезжали, как в джунгли, поохотиться и с добычей вернуться в родные сакли. Наверное, это соображение устарело, но, как говорит телеведущий Михаил Леонтьев, "однако"...
       Поздно ночью на станции метро "Парк культуры" корреспондент петербургской "Фонтанки" Кирилл Панченко вступился за двух девушек, к которым стали приставать кавказцы. "Поехали с нами -- мы знаем, вы все такие". Панченко сделал замечание, и началась драка. Пропускаю сюжет с ножом и соображение "трое против одного". Когда вмешалась полиция и всех молодых людей доставили в отделение, со стороны кавказцев, это были трое молодых чеченцев от 20 до 23 лет, прозвучали угрозы. "Ты отсюда живым не выйдешь, тебя встретят наши друзья". Потом полиция выяснила, что братом одного из нападавших был боевик, убитый во время спецоперации на Северном Кавказе. Юные чеченцы нигде не работали и проживали без регистрации.
       Отдельно можно сказать о визите московских байкеров к начальнику столичного ГУ МВД. Байкеров заверили, что ни одна клика не потеряется. Пора покупать мотоцикл!
       И наконец, самое последнее за этот трудный день. Учителем года объявлен Саша Демахин, окончивший Литинститут. Я его хорошо помню. После приемных экзаменов он подошел ко мне и советовался. Я, дескать, поступил и в РГГУ, куда все-таки мне идти?
       4 октября, четверг. После вчерашней йоги проснулся совершенно разбитый. Возможно, растянул связки в паху: в моем возрасте все дается не так легко. Я, правда, в отличие от молодых дам, с которыми утром занимаюсь, не могу выдержать полтора часа и ухожу раньше, и все же...
       Днем был в библиотеке им. Ф.?И. Тютчева на Чонгарском бульваре. Ездил на машине, это не очень далеко. Пришлось выполнять обещание, данное мною Анне Ивановне, местному библиотекарю еще два года назад. Было человек 60 народа, в основном пожилые люди, но четверть, по крайней мере, это школьники-десятиклассники. Говорил час, потом, как всегда, попил чаю. Меня радует, что все-таки идет какая-то культурная жизнь и работа. Когда вернулся, жарил оладьи из кабачков и рисовой муки и смотрел телевизор. Последняя порция сгорела, мне показалось, что газ я выключил... Старость надвигается со всех сторон.
       Ярослав Соколов прислал мне свой опус о Демахине. Цитаты.?
       "Самый импозантный премьер-министр Британии однажды заметил: "Не имеет смысла желать здоровья или богатства, потому как на "Титанике" все были здоровы и богаты. Желайте удачи!" За две тысячи километров от старушки Англии находится страна, где порой не имеет смысла уповать на удачу -- её предсказать сложнее, чем погоду. А в случае с некоторыми товарищами везение вообще неизбежно.
       С Александром Демахиным мы отучились пять лет, полных чудес, разбоя и гуманитарных наук. Литературный институт имени Горького -- место знатное, обязывающее держать марку. Молодой человек должен если не считать себя гением изначально, то хотя бы предполагать, что когда-нибудь займёт именную и блистательную высоту. Как мне помнится, Александр не рассуждал о будущих свершениях. Он просто сразу поступил в несколько творческих вузов, чем немало нас поразил. Писательство само по себе, а академическую нагрузку никто не отменял.
       Преподавали нам люди, по которым изнывали энциклопедии. На лекции можно было запросто отложить книгу и кинуться к окну, чтобы посмотреть, как в институтском скверике гуляет первый переводчик "Трамвая "Желание"". Саша стал достойным учеником Инны Люциановны Вишневской -- театрального критика и обворожительной дамы. Азартные дискуссии, интересные семинары и некая внутренняя алхимия закончились для Саши пьесой "Бабий дом". Студенты немедленно растащили её на цитаты, а взрослые сделали мудрее и выпустили лимерик о женском царстве на московские подмостки. Казалось бы, вот они -- слава и излишества, но Александр как ни в чём не бывало отучился с нами... и пропал. Нет, конечно, всё было нормально. Здесь напрочь отсутствует средневековая интрига: "А был ли драматург?" Просто Саша, едва встав с институтской скамьи, решил учить детей тому, чем дорожил -- изящным искусствам. Как вчера выяснилось, здесь он преуспевает.
       Тоже мне, удивил".
       5 октября, пятница. Утром все-таки пересилил себя и написал еще один фрагмент в новый роман -- "Фарфоровая ступка". Удивительно, потом этот мой почти этнографический маленький опус пошел совершенно в другую сторону и вывел на мое деревенское детство в эвакуации.
       Довольно долго решал, идти мне сегодня в институт на вечер, посвященный "выдающемуся ученому" Ю. И. Минералову, или нет. Все мое окружение по телефону заверещало, что я порчу всем субботу и воскресенье. Я себя успокоил тем, что без меня, наверное, покойный Ю. И. Минералов так бы и не стал заведующим кафедрой. Когда я пришел в институт, он работал на кафедре
    В. И. Гусева профессором. Потом вспомнил, сколько он мне сделал и дурного. Сплетни, разговоры, предположения. Последнее -- об этом я узнал много позже -- сняли со Смирновым свои подписи с письма министру, когда коллектив что-то за меня просил. Поехал на дачу. Надо готовиться к зиме. Но после долгих размышлений еще раз прочел интервью Максима -- и вот цитата о БНТ. Мой возраст предполагает, что я пишу то, что вижу, и не задумываюсь о внутренней конъюнктуре.
       то сказать о нынешнем Литинституте? Там сейчас ректором Борис Тарасов. Был скромный такой преподаватель. Доктор филологических наук, кабинетный тихоня, добренький старичок с белой бородой, похожий на Санта-Клауса, погруженный в Тютчева и Достоевского, Чаадаева и Паскаля. Вот он получил в руки власть. И вдруг (хотя почему "вдруг"? разве бывает по-другому?) под маской творческой отстраненности проступили неуемные амбиции и желание выдоить из своего ректорства все недодоенное ранее. И вот он уже аппаратчик. Плечи распрямились. Появилось нечто несокрушимое в манерах. С парадного подъезда не подойдешь... Пошли интересные книги его авторства. Их даже нельзя оценить с точки зрения вкуса -- просто книга, к примеру, состоит большей частью из чужих сочинений. Притом что это не учебник и не антология под его редакцией, а собственная книга под фамилией Тарасова. Сегодня этот человек полностью прибрал к рукам институт, который при всех оговорках должен выпускать писателей. Кого выпускает сейчас? Не понятно".
       Еще один фрагмент, не вполне справедливый, ибо профессии не учат ни в одном вузе. Инженер начинает разбираться в производстве, год проработав мастером в цехе, актеры, как правило, начинают с маленьких ролей. Но профессию быстро осваивают тогда, когда ее любят, когда к ней внутренне готовы, когда о ней много думают. Я пришел в "Московский комсомолец", ничего не зная, я объехал райкомы, разыскивая заявления комсомольцев, которые собрались ехать на целину, -- для первого материала я отыскал, наполовину "перемонтировав", только пять строк! Но через полгода или чуть больше я уже написал очерк на целую газетную полосу "Весь мир меня касается", по которой было сделано несколько курсовых работ на факультете журналистики в МГУ. Кто меня, собственно, учил? А кто меня учил писать романы? А как в юности мне не было дано написать отчет о конференции или о собрании, так я и до сих пор не умею писать подобную публицистку. Но вот обещанный фрагмент.
       "...Приходят с этими зачатками творческого огня, а их подсекают на корню, используют как единицы в учебном плане, где важно количество, а не качество студентов. Делают статистику. Самое опасное: абсолютно никого не интересует, куда эти студенты, выпустившись из института, пойдут потом. У самых стоящих из них нет никакой самопробивной мощи, то есть нет никаких шансов, перспектив найти работу по профилю. Нет и настоящего профессионального образования. Это не выпускники, а, простите за выражение, скорее, какие-то выкидыши. У меня, думаю, есть право на такую резкость. И я в свое время, будучи выпускником-выкидышем, был абсолютно не готов ни к редакторской, ни к иной литературной работе. Хорошо, у творческого вуза "нет задачи сделать писателя, ибо писателя делает Бог". Но сделайте вы хоть "литературного работника"! Обеспечьте грамотную практику! Думаете, она там есть? Ко мне в редакцию "Литучебы" приходили выпускники Литинститута, не умеющие писать, критиковать, вообще излагать мысли письменно, не видящие за собой элементарных ошибок. После этого стоит ли удивляться, что диплом института в последние годы абсолютно не котируется?"
       Одновременно с интервью Максима Сережа Арутюнов прислал мне и свое собственное. Я прочел и его. Выписываю фрагмент не только потому, что здесь есть несколько слов обо мне. Кому я, собственно, теперь нужен. А вот институт меня до сих пор интересует.
       "-- Говорят, что научить писать невозможно. Согласен ли ты с этим? Для чего тогда люди идут в Литературный институт? И насколько важна писательская среда для автора в принципе?
       -- Да только она и важна. Главный урок Литинститута -- не карабканья по стилистическим кручам, которые составляют основной предмет семинарских занятий, а пребывание с такими же, как ты. В зеркалах сокурсников отражаешься причудливо, и, если ты любим своими товарищами и уважаем ими, это и становится залогом будущего, который, как правило, оказывается потом умильным враньём самому себе.
       Но модель братства, не существующего в дикой природе, в Литинституте заложена и действует, и, по-моему, стоит проучиться все пять курсов, чтобы ощутить её хотя бы мельком и запомнить на всю жизнь.
       -- После окончания Литинститута студент Арутюнов превратился в преподавателя Арутюнова. Как прошло перевоплощение?
       -- Не сразу. Шесть лет я был вне Литинститута, работал, собирал три-четыре первые книжки. Когда одну из них отметили премией, кстати, мои же литовские учителя, ректор Лита Сергей Есин пригласил меня преподавать.
       Считаю это главным событием моей литературной жизни. Удивительно была угадана Есиным моя готовность к преподаванию: я из преподавательской семьи, язык подвешен, теоретическая база вполне себе ничего (готовился стать стиховедом). Начал с жаром, люди попались горячие, заполыхали с первой спички. Так и пошло".
       И последний фрагмент. Кому-то он может показаться противоречащим словам Максима Лаврентьева. Но мне кажется, что оба правы.
       "За что, на твой взгляд, можно критиковать Литинститут? Что необходимо менять?
       -- За то же, за что его следует хвалить, -- за инертность. Посреди моды на скотство, введённой господами либералами, Литґинститут отмахивается от "звучных новинок", как медведь от пчёл. Его программа архаична, преподавательский состав стар, но в этом-то и прелесть. В стенах Лита не хранятся, а насмерть бьются с эпохой скотства воспоминания и чувства эпохи литературоцентричной, жестокой, но прекрасной. Лично я бы ничего не менял. Жаль одного: когда старики уйдут, брать на их места будет некого. Современные "трендовые" литераторы практически поголовно безграмотны как этически, так и эстетически. Когда уйдут старики, Литинститут, по крайней мере для меня, закончится".
       6 октября, суббота. Все утро, вместо того чтобы, как обычно, бегать по двору, полоть грядки и наводить порядок, просидел, с наслаждением, за письменным столом. Написал две главки в новую свою работу -- семейный ли роман это, мемуары или что-то иное по жанру, я до сих пор не знаю. Правда, возникает предощущение, как все это теперь разложить.
       Вечером читал "Российскую газету" за несколько дней, следовательно, небольшой обзор.
       Сначала об опере "Холстомер". С Ириной Муравьевой, опытным и квалифицированным обозревателем, мы сошлись. Хотя был от музыки в восторге, но и я услышал некоторые реминисценции.
       "Композитора Владимира Кобекина уже называют "современным Верди", подразумевая количество написанных им опер -- два десятка -- и умение попадать во вкусы аудитории. Рассчитанный маневр композитора -- узнаваемое интонационное поле, в котором слышны реминисценции Стравинского и Шостаковича, Прокофьева, фольклора, песен, романсов, ритмов джаза и рока. Миксовая ткань, сориентированная на слуховую практику публики"
       Теперь второе -- и спектакль, и отчасти об оформлении Виктора Вольского, о котором практически промолчали, но которое блестяще.
       "Режиссер Михаил Кисляров из этого музыкального "калейдоскопа" создал сценически виртуозное действие, в котором смешались люди, кони, ржание, топот, танцы с "коленцами"... "житие" Холстомера -- от рождения до смерти, человеческие истории -- любви, измены, коллизии юности и старости, итога и начала".
       В материале уже за 5 октября о театре Гоголя. Из него следует, что и митинг, и те усилия, которые проявил театр, защищаясь от менаджмента Сергея Капкова, возымели результат: "На сегодняшний момент более чем половина труппы получила предложение о работе", -- рассказал глава департамента. Капков о Яшине: "Мы предложим ему пойти работать режиссером в один из наших московских театров". Но из этого же материала следует, что Капков понимает театр по-своему, не как лабораторию поисков новых смыслов. "Мы начнем первыми, а потом, как мне кажется, будут меняться федеральные театры". Везде будут петь танцевать и играть "проекты".
       И наконец, перед сном последнее -- это интернетовская цитата еще от 4 октября. "Зам. главы ГИБДД Башкирии задержан по подозрению во взятке". Всего-то дорожный начальник в своем служебном кабинете взял 25 тысяч рублей за содействие в присвоении некоему уфимцу красивого регистрационного номерного знака 888. К сожалению, ни фамилия этого "уфимца", ни его социальный статус обнародован, как обычно, не был. Это святые тайны богатых!
       7 октября, воскресенье. Приходится выезжать все раньше и раньше, чтобы, по возможности, без пробок доехать до Москвы. Мост через Пахру в Воробьях постепенно достраивают, да и наша полиция стала больше обращать внимание на порядок. Перед мостом уже не только бездушный, действующий с программируемым интервалом светофор, а и мокнущий под дождем полицейский, который наблюдает, с какой стороны машины надо бы придержать, а когда пропустить очередь. Правда, теперь приспособился ездить до бетонки, до Чирикова, а там двадцать километров в объезд до Киевского шоссе, до его отрезка с роскошной правительственной трассой. Как встарь, доехал до Москвы за два часа, был уже в два.
       Привычная дорога перестала казаться такой нудной, когда купил новое радио в машину и стал слушать записанные из Интернета лекции. Туда -- лекцию Дм. Быкова о Салтыкове-Щедрине и о типологии русской истории, обратно -- лекцию о Горьком. Возможно, Быков поступил совершенно правильно, перестав писать романы. Как аналитик Быков просто блестящ, слушал с восхищением. Ярослав Скворцов еще давно рассказывал мне, что Быков читает литературу в МГИМО, это мобилизует. Здесь и аналитическая глубина, и публицистический блеск. Большое это дело для профилактики старческого слабоумия пробыть два часа в дороге в возвышенной атмосфере высокого интеллекта.
       Дома сразу принялся варить овощной суп и печь шарлотку -- во вторник вечером придут мои прежние студенты, чем-то их надо будет кормить. Вино и другие напитки у меня есть. Одновременно, как всегда, слушал радио, смотрел и слушал телевидение, получал удовольствие. День мести телевизионным и радиоведущим. Сначала переводчик Маркеса Михаил Мишин -- как бы только не ошибиться с именами -- просто отхлестал Ксению Ларину с ее вечной и неуемной ненавистью ко всему, что было связано с советским временем. Сначала ей хотелось сказать, что не было советской литературы. О Шолохове, о Пастернаке -- один роман не сам написал, другой был русским писателем. Переводчик Маркеса отмахивался, как от комаров.
       Вечером более выдержанный и собранный Путин в большом материале по Центральному телевидению объяснял В. Такменеву, который и до этого навязчиво талдычил привычное, и про Ходорковского, и про оппозицию, объяснял разницу между премьер-министром и президентом. Тоже было интересно. Сегодня Путину 60 лет, опять мы увидели его в бассейне, как и десять или пять лет назад. Сегодня репертуар расширился -- и завтрак, и спортзал, которому можно позавидовать, и съемка в автомобиле. Сказал, что скоро на базе знаменитого ЗИЛа уже у нас появится автомобиль представительского класса.
       8 октября, понедельник. По инерции, продолжая праздновать день рождения президента, "Эхо Москвы" утром устроило опрос: "При ком жили лучше: во время перестройки, при Ельцине, или при Путине?" Мне понравился один из бизнесменов, который к неудовольствию ведущих говорил, что и согласовать проект у чиновников стало проще и вообще стало свободнее. Но были и другие мнения. От себя: "Жизнь, конечно, стала легче, денег больше, но счастья меньше". Утром же звонила Олеся Александровна: ей на банковскую карточку пришла зарплата, а президентского гранта за 2012 год, давно президентом подписанного, все еще нет. Я говорил, что писать ничего не надо: "Как мы напишем, а нас потом проверят и совсем по результатам этой проверки закроют".
       В пятницу по НТВ -- я видел -- показали вторую часть фильма "Анатомия протеста". Сегодня радио обрушилось на создателей. Идет война, стенка на стенку. Допускаю, что кое-что в фильме тенденциозно, но некоторые документальные кадры заставляют задуматься. Мы-то знаем, что ни одна революция не делается без зарубежных или своих денег. Сколько же было сказано о "запломбированном вагоне"! Теперь вроде бы что-то шлют наши недруги нашим революционерам. Напряг власти идет на Удальцова, но он все равно мне нравится, цели у него, думаю, все-таки чистые, и по духу он мне близок. Но сколько разговоров о его национализме. Где он, этот национализм? Нам, русским, видимо, надо стать нацменьшинством. Много также своеобразных разговоров идет и о Путине. Иногда я думаю, что всех протестующих больше всего раздражает, что он русский...
       9 октября, вторник. Семинар сложился из трех фрагментов. Сначала я довольно долго на примере "Фиесты", самого знаменитого романа Хемингуэя, рассказывал ребятам о "коммерческой" составляющей романа. Роман хоть и гениальный, а определенные пункты, которые заведомо должны держать читателя, имеются. Главный отрицательный герой -- еврей, второй, "совершенный" герой -- импотент, героиня при светском имидже -- почти шлюха. Да вдобавок ко всему у нее роман с 19-летним мальчиком. Все это, естественно, в обертке очень талантливого и опытного писателя. Вторая линия "завлекательного чтения" -- этнография, Испания, природа, ловля рыбы, бой быков, толпа в Памплоне, роскошная галерея выпивки и пр.
       Потом довольно долго играли в "три события недели". Каждый раз, если было необходимо, я события расширял, трактовал, старался, как я это понимаю, открыть второй смысл и сокровенную причину.
       В последней части долго и подробно обсуждали две главы романа, написанного Семеном Кузнецовым. Я опросил по этому поводу -- ребята должны учиться не только анализировать, но и высказывать свое мнение -- всех до одного ребят из семинара. Меня всегда радует, когда мнения интегрируются, приближаются к общему знаменателю, т. е. становятся объективными. Говорилось о некоторой картонности персонажей, их неодухотворенности, заданности сюжетных линий. Пока сказать, как все развернется, очень трудно. Но написано все с редким и формальным умением. Мне так уже не написать.
       Обедал со Стояновским в нашей столовой, заходил в "Книжную лавку" -- везде беспокойство, добьется ли институт права оставить хотя бы этих, так необходимых ему арендаторов. Альберт Дмитриевич говорит, что уже включил связи: своих именитых посетителей. А у него не только бывал Саакашвили, но и праздновали свой день рождения дочери наших главных вождей. Борис Николаевич теперь часто к Альберту Дмитриевичу заходит и спрашивает: ну, как? Это, конечно, не мой характер, я бы пошел напролом по начальству сам. Все боятся некой дамы, которая заведует в министерстве Департаментом госимущества. Я за обедом, тоже удрученный этими обстоятельствами, Стояновскому говорю, а может быть, мне позвонить и попросить помощи у С.?В. Степашина. Стояновский ответил уклончиво, что, дескать, сейчас Тарасов сопротивляется и сдерживает... Время, конечно, упущено, но дай Бог, чтобы сдерживание состоялось. Про себя подумал, что можно было бы попросить двух знакомых мне сенаторов -- Дементьеву и Рыжкова.
       Вечером пришли ребята с моего курса выпуска 6-го года, Яся Соколов, Алена Бондарева, подгреб Максим Лаврентьев. Я варил суп и кашу с мясом и овощами -- по рецепту "мультиварки" и накануне испек шарлотку. Вино у меня было, Максим мужественно не пил. Ребята рассказывали о жизни, вспоминали институт. Я уже вне литературной ситуации -- вот они обо всем судят играючи. Вслушиваюсь в шорохи уходящей жизни. Яся, выдумщик, по обыкновению, принес мне подарок -- в рамочке старый, бородатый девяностолетний Бернард Шоу в купальном костюме и со старинной доской для серфинга. Убаюкивают мой страх перед будущим. Я знаю, что Шоу уже довольно далеко за девяносто умер, потому что сломал ногу, повредил шейку бедра, когда в саду копал грядки. Кстати, в субботу буду проводить эксперимент на своем огороде.
       10 сентября, среда. Встал рано, после вчерашних излишеств, сахар большой -- 6,6. Написал главку в то, что я называю новым романом, на самом деле это становится просто мемуарами, а впрочем, посмотрим... Главка о двух карельской березы креслах, которые я купил у Тани Хлоплянкиной. Но еще до этого свалилась с полки, которая возле моего дивана, книжка Семена Резника "Сквозь чад и фимиам", я и начал ее читать. Главу, посвященную книге
    Л. Сараскиной о Солженицыне. Умение Семена составлять слова и трактовать факты, вынимать из-под всего истину просто завораживает. Написал ему коротенькое письмо. А вчера послал ему "Дневники-2010". Также отправил книгу Гале Ахметовой, Марку Авербуху в Филадельфию, Виталию Амутных в Днепропетровск и Игорю Лаврову в Фастов, это под Киевом, оставил на вахте книги для Натальи Евгеньевны Рудомазиной и А. Ф. Киселева. На этот раз в институте никому не дарю, надоели мнения людей, которые сами не пишут, но недовольны. Это вызывает во мне раздражение. Лучше не раздражаться.
       Вечером Мосгорсуд освободил после апелляции, т. е. сделал ее наказание условным, Екатерину Самусевич. Несколько дней назад она отказалась от адвокатов, которые защищают всю троицу -- от Виолетты Волковой и Фейгина. Мотив был такой -- вместо того чтобы защищать, они пиарются. Новый адвокат, видимо, что-то суду доказала, ссылаясь на телевизионные записи, да и сама Самусевич проявила некоторое раскаяние. Две остальные девушки будут отбывать свой срок в колонии общего режима.
       Забегал помочь мне с компьютером Игорь Пустовалов и очень интересно обо всем высказался. Говорили о Pussy Riоt и новой акции Ксении Собчак -- она вместе с Евгенией Чириковой и телекамерой пыталась провести собрание избирателей в движущемся троллейбусе или автобусе. Транспорт поломался, собрание не состоялось. Обсудив все эти происшествия, а также недавние митинги и гуляния, Игорь сказал: все это напоминает ему какие-то новые серии "Дома-2".
       11 октября, четверг. Утром пришлось ехать в Дом журналистов на коллегию по жалобам на прессу. Но это не все. Я также наметил заехать в институт. Леша Рябинин, мой заочник, уезжает, а мне надо обязательно прочесть его материалы.
       На коллегии довольно быстро разобрались с двумя делами. Во-первых, с жалобой некой еще молодой дамы, живущей в Англии и сменившей перед этим литовское гражданство на британское. Она жалуется на один из сайтов Интернета, который опубликовал, чуть упростив и "оживив" под собственную, информацию МК о том, как эта дама, находясь на фестивале в Витебске, не выключила камеру на концерте певицы Аллегровой. Или выключила, а охранник не понял ее и развернул эту камеру на 180 градусов и испортил штатив. Молодая дама, между прочим, наезжает на фестиваль уже не первый раз и с собою привозит не только штатив, но и складной стул. Будто бы дама писала письмо министру культуры Мединскому и требовала лишить певицу Аллегрову звания народной артистки. А она, дескать, не требовала. Все это сделано на основе информации МК. Здесь, собственно, "во-вторых". Сайт-то хоть чуть ли не пять раз употребил слово "якобы". В общем, какая-то чушь, за которой отчетливое стремление "иностранки", отлично говорящей на русском -- беседа шла по скайпу, -- пропиариться и оказаться у истоков скандала. На большой скандал все это не потянуло. В своем решении мы это отметили, а также падение уровня журналистского высказывания.
       Вторая жалоба была еще нелепее. В Тульской области живет некоторый человек, который на своем сайте размещает местные новости, а вот районная газет "Знамя" эти новости, выдавая за свои, перепечатывает. Ну здесь все ясно, запорхало слово "плагиат". Народ стал смотреть на Интернет как на поле безответственной и свободной охоты. Ай нет, товарищи, -- это тоже некая система, со своими правами и правилами, в том числе и авторским правом и ответственностью.
       Леша Рябинин дал мне два небольших рассказа, написанных в разных манерах. Вот когда он пишет как бы от имени героя, это интересно. Один из таких рассказов-монологов с юным героем, я предложил расширить до повести -- пусть будет цепь историй. А вот в другом рассказе Леша предстает, как беллетрист -- это много хуже. Эти "ответил", "промолвил", "подумал", "решил" он писать не умеет и никогда не сможет -- не дано, это для молодых дам с "невероятным внутренним миром".
       Собственно, основное событие дня произошло у меня, человека, не умеющего бродить по Интернету, поздно вечером, почти ночью. Довольно давно Лева Скворцов рассказал мне о каком-то литературном письме Сталину, которое будто бы написал Захар Прилепин. Я Леве на работе оставил несколько экземпляров "Валентины", а он в ящике моего стола газету "День литературы" с текстом Захара. Одновременно я удивился довольно путаному материалу Юры Полякова, который он напечатал в своей газете. Я хорошо помню, как несколько лет назад он говорил мне о Прилепине как о новом явлении, а тут в этом материале отчего-то вдруг вспомнил о возможном дальнем и непрямом родстве Прилепина с кремлевским Сурковым. Здесь же некие соображения о псевдониме писателя.
       Письмо было размещено на сайте "Свободная пресса" еще
    30 июля и, оказывается, обросло огромным количеством комментариев. По поводу этих комментариев в "Дне литературы", который издает и редактирует Володя Бондаренко, был напечатан большой материал того же Захара. Значит так, целая полоса: "Письмо товарищу Сталину", "Стесняться своих отцов" -- блестящий комментарий по поводу комментариев и ответ оппонентам самого Захара с подзаголовком "По поводу всего" и традиционная рубрика "Заметки Зоила", которую ведет Володя Бондаренко. Газета вышла в августе. Но каково молчание прессы, какова не информированность в нашем институте и на кафедре, которой я руковожу! Начну с "заметок".
       Я так же, как и Бондаренко, сначала воспринял материал исключительно и только как материал, направленный и против наших либералов, так любящих материальное обеспечение, и либеральных устремлений, и против клики олигархов и крупных собственников, разворовавших страну. Мотив известный, но только выписанный с невероятным и еще невиданным блеском. Начинается с эпиграфа Бориса Слуцкого.
       Социализм был выстроен. Поселим в нем людей.
       Теперь пошел сам текст. Мы помним, к кому он обращен?
       "Мы поселились в твоём социализме.
       Мы поделили страну, созданную тобой.
       Мы заработали миллионы на заводах, построенных твоими рабами и твоими учёными. Мы обанкротили возведённые тобой предприятия и увели полученные деньги за кордон, где построили себе дворцы. Тысячи настоящих дворцов. У тебя никогда не было такой дачи, оспяной урод".
       Даже следующие абзацы при жадном и быстром чтении не вызвали у меня какой-то настороженности, что все это написано в том числе и про другое.
       "Мы продали заложенные тобой ледоходы и атомоходы и купили себе яхты. Это, кстати, вовсе не метафора, это факт нашей биографии.
       Поэтому твоё имя зудит и чешется у нас внутри, нам хочется, чтоб тебя никогда не было.
       Ты сохранил жизнь нашему роду. Если бы не ты, наших дедов и прадедов передушили бы в газовых камерах, аккуратно расставленных от Бреста до Владивостока, и наш вопрос был бы окончательно решён. Ты положил в семь слоёв русских людей, чтоб спасти жизнь нашему семени.
       Когда мы говорим о себе, что мы тоже воевали, мы отдаём себе отчёт, что воевали мы только в России, с Россией, на хребте русских людей. Во Франции, в Польше, в Венгрии, в Чехословакии, в Румынии и далее везде у нас воевать не получилось так хорошо, нас там собирали и жгли. Получилось только в России, где мы обрели спасение под твоим гадким крылом.
       Мы не желаем быть благодарными тебе за свою жизнь и жизнь своего рода, усатая сука.
       Но втайне мы знаем: если б не было тебя -- не было бы нас.
       Это обычный закон человеческого бытия: никто не желает быть кому-то долго благодарным. Это утомляет! Любого человека раздражает и мучит, если он кому-то обязан. Мы хотим быть всем обязанными только себе -- своим талантам, своему мужеству, своему интеллекту, своей силе".
       По сути, это достаточно точное и справедливое описание действий и слов нашей либеральной интеллигенции в сегодняшнее время. Что здесь особенно нового? Талантливый писатель написал блестящий памфлет, сердцевиной которого стал поиск этической и политической справедливости. А разве не так и разве это неправда?
       "Мы говорим -- и тут редкий случай, когда мы говорим почти правду, -- что ты не жалел и периодически истреблял русский народ. Мы традиционно увеличиваем количество жертв в десятки и даже сотни раз, но это детали. Главное, мы умалчиваем о том, что самим нам нисколько недорог ни этот народ, ни его интеллигенция. В сегодняшнем семимильном, непрестанном исчезновении населения страны и народной аристократии мы неустанно и самозабвенно виним -- какой очаровательный парадокс! -- тебя! Это ведь не мы убили русскую деревню, русскую науку и низвели русскую интеллигенцию на уровень босяков и бастардов -- это, не смейся, всё ты. Ты! Умерший 60 лет назад! А мы вообще ни при чём. Когда мы сюда пришли -- всё уже сломалось и сгибло. Свои миллиарды мы заработали сами, своим трудом, на пустом месте! Клянёмся нашей мамой.
       В крайнем случае, в отмирании русского этноса мы видим объективный процесс. Это ведь при тебе людей убивали, а при нас они умирают сами. Ты даже не успевал их так много убивать, как быстро они умирают сегодня по собственной воле. Объективность, не так ли?
       Ещё мы уверенно говорим, что Победа состоялась вопреки тебе.
       Правда, немного странно, но с тех пор в России почему-то ничего не получается вопреки. Например, она никак не становится разумной и сильной державой ни вопреки, ни даже благодаря нам и нашей созидательной деятельности. Опять парадокс, чёрт возьми.
       Мы говорим, что ты сам хотел развязать войну, хотя так и не нашли ни одного документа, доказывающего это.
       Мы говорим, что ты убил всех красных офицеров, и порой даже возводим убиенных тобой военспецов на пьедестал, а тех, кого ты не убил, мы ненавидим и затаптываем. Ты убил Тухачевского и Блюхера, но оставил Ворошилова и Будённого. Поэтому последние два -- бездари и ублюдки. Если б случилось наоборот и в живых оставили Тухачевского и Блюхера, то бездарями и ублюдками оказались бы они.
       Как бы то ни было, мы твёрдо знаем, что ты обезглавил армию и науку. То, что при тебе мы, вопреки тебе, имели армию и науку, а при нас не разглядеть ни того, ни другого, не отменяет нашей уверенности.
       Мы говорим, что накануне ужасной войны ты не захотел договориться с "западными демократиями", при том, что одни "западные демократии", как мы втайне знаем, сами прекрасно договаривались с Гитлером, а другие западные, а также отдельные восточные демократии исповедовали фашизм и строили фашистские государства. Мало того, одновременно финансовые круги неземным светом осиянных Соединённых Штатов Америки вкладывали в Гитлера и его поганое будущее огромные средства.
       Мы простили всё и всем, мы не простили только тебя".
       Я споткнулся только в следующем абзаце, мельком налетев и проехав через знаковые слова "наше местечковое сознание".
       "Тебя ненавидели и "западные демократии", и "западные автократии", и эти самые финансовые круги и ненавидят до сих пор, потому что помнят, с кем имели когда-то дело.
       Они имели дело с чем-то по всем показателям противоположным нам. Ты -- иная точка отсчёта. Ты другой полюс. Ты носитель программы, которую никогда не вместит наше местечковое сознание.
       Ты стоял во главе страны, победившей в самой страшной войне за всю историю человечества.
       Ненависть к тебе соразмерна только твоим делам.
       Ненавидят тех, кто делает. К тем, кто ничего не делает, нет никаких претензий. Что делали главы Франции, или Норвегии, или, скажем, Польши, когда началась та война, напомнить?
       Они не отдавали приказ "Ни шагу назад!". Они не вводили заград-отряды, чтобы "спасти свою власть" (именно так мы, альтруисты и бессребреники, любим говорить о тебе). Они не бросали полки и дивизии под пули и снаряды, ни заливали кровью поля во имя малой высотки. Они не заставляли работать подростков на военных заводах, они не вводили зверские санкции за опоздание на работу. Нет! Миллионы их граждан всего лишь, спокойно и ответственно, трудились на гитлеровскую Германию. Какие к ним могут быть претензии? Претензии всего мира обращены к тебе".
       При втором чтении становится очевидным, что достаточно справедливые претензии Захара обращены к той части либеральной интеллигенции, которая ведет или пытается вести за собой весь еврейский этнос. Вот, собственно, об этом написал и Володя Бондаренко.
       Статья -- комментарий Захара -- так же глубока, точна и остроумна, как и его письмо. Его оппоненты выглядят в статье смешными, несправедливыми, трусливо остерегающимися потерять поддержку своего клана. Захару лучше на язык и перо не попадаться. У меня лично никогда не хватило бы ума, таланта, наконец, смелости написать такое же письмо, но здесь же я говорю: по сути я примыкаю к любому положению написанных Захаром строк.
       12 октября, пятница. Вчера поздно вечером позвонил Саша Колесников. В ноябре в Большом театре состоится премьера вновь возобновляемого спектакля Юрия Григоровича "Иван Грозный". Саша вспомнил, что как-то я рассказывал, что Соня Давлекамова, с которой я работал на радио, отвела меня на генеральную репетицию "Ивана". Это, значит, сказал Саша, случилось в феврале 1975 года. Не напишу ли я небольшой материал в буклет, который театр готовит к премьере? Мне показалось все смутным, но Саша что-то мне принялся рассказывать об этом балете, и в моем сознании вдруг замерцало... Я без обещания хорошего и устраивающего всех результата согласился, но решил, что писать буду где-нибудь на той недели. А вот проснулся, с мыслью, что надо идти в фитнес, но почему-то, еще не вылезая из-под одеяла, взял блокнот и принялся писать... К половине третьего все было уже готово. Осталось только перепечатать на компьютере, подработать, уточнить и переслать... Посмотрим, что получилось...
       "У балета Большого театра новая премьера. Большой театр дышит глубоко, как левиафан, и от его дыхания часто сотрясается весь художественный мир. Возобновляется "Иван Грозный", знаменитый балет, поставленный на музыку Сергея Прокофьева.
       Я все хорошо помню из того, давнего времени. Смерть композитора в марте 1953 года в один день со смертью И.?В. Сталина. Я, мальчишка, пробирался по крышам и дворам, один из которых примыкал к Художественному театру, чтобы миновать огромную очередь в Дом Союзов, в котором был выставлен гроб с телом генсека. Но тогда же я, оказывается, проходил мимо дома в Камергерском переулке, в котором жил покойный Прокофьев. Практически под окнами его квартиры. Сейчас на доме висит мемориальная доска. "Правда" об этой космической утрате мирового искусства молчала, занятая государственными похоронами, короткое сообщение о смерти российского гения появилось позже.
       Помню, как сразу же после войны, в 46-м или в 47-м в школе 50 в Померанцевом переулке, где я тогда учился, показывали фильм Сергея Эйзенштейна "Иван Грозный". Никогда раньше в школе фильмов не показывали -- привезли специальную установку. Фильм -- как государственная акция. Сталин видимо ощущал определенную рифму между собой и русским царем. Вторую часть "Грозного", как известно, запретили. Слишком уж откровенны были аллюзии: уже немолодой Грозный, пляски опричников, красавец-актер Кузнецов -- Федька Басманов.
       Уже после смерти Сталина я видел этот фильм, вторую его серию, в несуществующем ныне кинотеатре в саду возле театра Сатиры. Кинотеатр остался в памяти людей -- он описан в романе Булгакова "Мастер и Маргарита". Музыка к фильму, к обеим сериям, была Прокофьева, как и в другом, любимом нами, мальчишками, предвоенном фильме "Александр Невский": "Вставайте, люди русские, на смертный бой, на смертный бой..." Музыка от двух серий "Грозного" и стала музыкой к знаменитому балету. Мир вообще состоит из многозначительных совпадений, искусство пытается понять их и осмыслить.
       В Большом премьера "Ивана Грозного" состоялась зимой 1975 года. Я видел лишь генеральную репетицию, состоявшуюся несколькими днями раньше. Может быть, это был подарок к моему дню рождению -- я тоже зимний? Меня буквально протащила на этот просмотр коллега, работавшая, как и я, на радио, балетный критик Соня Давлекамова. Она тоже понимала, что в искусстве иногда возникает титаническое движение эстетических и смысловых ... Ну, пластов... Время-то было какое! "Одним словом, счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые". Так, кажется? Такое ли уж это было счастье? Но сколько же это время дало нам счастливых минут ожидания и предвкушения...
       Но, кажется, я еще не произнес ключевое слово -- Григорович. Имя, и тогда обеспечивавшее не только качество, но и иные смысловые и художественные озарения.
       В будничный и дневной час увидеть Большой театр изнутри тоже значительные впечатления. С кресел и ало-бархатных барьеров лож только что сняли покрывавшие их холщовые чехлы. А эта судорожная тревога, ощущаемая даже в судорожных движениях капельдинеров, которые на ярусах брали у тебя пальто. Внизу, в партере, перемещение почетных ценителей, знаменитых балерин и чопорной министерской публики, привыкшей скорее казнить, чем миловать. Ох, как в то время не любили исторических аналогий! Иногда, впрочем, даже всевидящий и произвольно толкующий любую художественную дефиницию министерский чиновник умолкал перед искусством. Слухи уже разошлись -- все ждали, подтвердятся ли они.
       В одном то время было необыкновенно счастливым. Новую смысловую и художественную эстетику пробивала когорта великих художников. Могу, конечно, предъявить и некоторые имена: от Висконти и Феллини до Маркеса и Маньяни, а у нас от Тарковского, Сергея Бондарчука до Распутина, Белова, Товстоногова и Дорониной. Здесь же -- в прижизненных небожителях -- и мастер, сделавший для мирового хоровода балета не меньше, чем в свое время сделал Петипа. Так и хочется сказать, вобрав множество значений, Юрий Мариусович! Да простит мне мастер эту нескладную шутку!
       Внизу, в партере сухо горел неяркий свет у режиссерского столика. Так хотелось рассмотреть это воплощение легенды и уже миф, не получилось! И тогда значение Григоровича было вполне определенно. Но время шлифует и уточняет уже воздвигнутое. Впрочем, иногда время и отменяет прежние надежды. И такое мы видели. Большой художник -- это всегда четко прочерченная линия через всю жизнь. Это всегда пламенная, но одна страсть.
       Музыка была до слез знакома и пережита уже с суровых детских лет. Она уже давно перестала быть сложной, а превратилась почти в собственную мелодию.
       Потом пошел тяжелый, в тканых гербах занавес. Сейчас, после ремонта, занавес другой.
       Уже тогда, переживая балетные сцены, которые я, как дыхание, впитывал с ярусов, возникла мысль, ставшая ныне почти традиционной: а так ли однотипен и понятен Грозный, как его рисует подручная историческая наука и школьное преподавание? Тогда же в сознании сверкнула мысль: как, оказывается, можно сплести музыку, политику, игру судеб и ощущение сегодняшнего дня, не произнося ни единого слова. Танцы с правдой и историей.
       Ивана Грозного танцевал Юрий Владимиров, Курбского, неизменного героя трагедии Грозного -- Борис Акимов, а Анастасию -- поразительная Наталья Бессмертнова.
       Как всегда, сильные художественные впечатления сплетаются в комок, который долго стоит в груди, постепенно рассасываясь во множество значений. На сцене не витал "образ" знаменитой переписки царя со сбежавшим подвижником. Но противостояние -- роскошный рыцарственный Запад и собирающий многонациональные силы Восток -- уже зрело. И все усмиряла, утепляла и почти соединяла несоединимое Анастасия, юная царица... Излом рук, трагический изгиб шеи -- в царице, как в блоковской незнакомке, жила эта вечно русская, пленительная женственность. . .
       Через несколько десятков лет в зале Кремлевского дворца я сидел рядом с Натальей Бессмертновой, и опять на премьере ее мужа -- давали "Корсара". Титаническая работа по объединению всех исторических линий русского балета продолжалась -- у Григоровича, казалось, были неиссякаемые силы. Шепотом мы о чем-то с Бессмертновой переговаривались, и я не мог поверить, что сижу с ней рядом -- те же руки и тот же лебединый полет шеи. Потом, когда буквально через несколько месяцев она внезапно от нас навсегда ушла, я сразу подумал о Юрии Николаевиче. Как же тяжело -- знаю и сам -- после многих лет жизни рука в руке остаться одному.
       В свитке впечатлений, оставшихся после той генеральной репетиции, когда, как оглашенные, как выброшенные на берег, мы ходили в антракте по фойе и больше всего боялись что-то растерять, сверкали разные сцены. Но громче и значительнее всего -- ставшая потом мировой классикой и растасканная по чужим постановкам сцена -- ансамбль "Звонари". Какое счастье, что ты это видел одним из первых, как бы еще при рождении, еще в едином порыве, еще не "замыленное" чужими, часто завистливыми суждениями и сумел все это пережить!
       Тогда мы еще не думали, что наш мир способен перемениться и ключевое слово "перестройка" редко употреблялось и не имело сегодняшнего смысла. Это сейчас, пережив "гласность", мы можем философствовать: дар предвидения? Вот тебе и балет!
       При первом или при десятом просмотре "Грозного" всегда надо иметь в виду, что сотворен балет гением музыки и гением хореографии, и с одним из них мы оказались современниками.
       Ну и что дальше? Я почти наверняка знаю, что нынешнюю балетную партитуру "Ивана Грозного" Юрий Григорович вряд ли изменил. Классику, даже собственную, не принято редактировать. Но уверен, что в сегодняшнем спектакле будут и новые значения. Очень немолодой художник на пороге своего 85-летия все равно остается нашим взыскующим современником".
       В три часа дня уехал на дачу. Леса вдоль дороги поредели, потеряв листву. С какой-то удивительной грустью, но будто бы впервые, изредка отрываясь от руля, я глядел на эту возвышенную гордую красоту!
       По дороге вспомнил крошечный вчерашний эпизод. На подходе к институту встретил Андрея Василевского. Андрей прочел повесть Миши Тяжева, которую я ему отсылал. Сказал, что очень хорошо, но, дескать, для диплома, до "Нового мира" недотягивает. Я позволил себе с Андреем не согласиться. Я восхищен, как он неуклонно, но молча ведет свою позицию. Не расшифровываю.
       На даче воду еще не отключили.
       Лег в уже согретую электроодеялом постель что-то в десять часов и просмотрел, чтобы сделать выписки, "Российскую газету" за последние дни.
       13 октября, суббота. День оказался на удивление длинным, а вдобавок ко всему довольно теплым и солнечным. Сгребал листы, спал, бродил по участку, выкопал сельдерей, чистил теплицу и разбирал полку в маленькой комнате. Так как давно отношусь к жизни как к спланированному кем-то уроку, то найденные во время этого разбора мои старые фотографии долго разглядывал; почти уверен, что в ближайшее время эти фотографии зачем-то понадобятся. Но вот новости, которые вычитал вчера:
       -- В конце туристического сезона Турция решила, что теперь может временно поссориться с Россией: взяли и с истребителями посадили самолет, летевший в Дамаск. Уверяют, что обнаружили по каким-то локаторам оружие.
       -- Умер знаменитый сценарист Эдуард Володарский. Много раз слышал это имя от Вали, знаком с ним не был.
       -- Умерла Ада Якушева, первая жена Юры Визбора. Я ее хорошо знал, мы работали почти рядом -- она на радиостанции "Юность", я -- в "Кругозоре". Мне всегда казалось, что первые импульсы дала Визбору именно она. Ей было 79 лет. Кажется, потом она была замужем за Максимом Кусургашевым.
       -- В Кузбассе, в Ленинске-Кузнецком один предприимчивый человек, предприятие которого хранило зерно государственного запаса, этот запас продал и украл чуть ли не 14 миллионов рублей.
       -- Одну из двух главных премий "Ясной Поляны", "большую номинацию", получил Валентин Распутин. Номинация называется "Современная классика". А кому еще давать эту премию? Но "малую номинацию" с символическим названием "ХХI век" неожиданно получил за книгу "Назовите меня Христофором" неизвестный мне Евгений Касимов.
       14 октября, воскресенье. Из-за боязни пробок с дачи выезжаю все раньше и раньше. К половине третьего уже был дома. Сразу принялся готовить: рулет с творогом и сельдереем и шарлотку с яблоками с моего участка. Потом вспомнил, что еще не перепечатан текст о Григоровиче, и принялся за работу. Вечером же говорил по телефону с Олегом Павловым, который мне кое-что рассказал о скандале, который случился на вручении премии "Ясная поляна". Ох, как недаром, оказывается, я сделал выписку. Поляна оказалась с пятном. Судя по всему, бой за "ХХI век" должны были вести Юрий Буйда и Олег Павлов. Оба имели серьезные шансы. В жюри у обоих кандидатов были серьезные лоббисты. Кажется, наибольший шанс имел Юрий Буйда, роман у него очень неплохой, но в силу ряда обстоятельств ему премию не дали. Он находился в Израиле. Но премию не получил и Олег. Как он предполагает, главным его антагонистом был влиятельный Игорь Золотусский. Олег рассказал, что, номинируя участников шорт-листа, в который вошел и Олег Павлов, и Юрий Буйда, один из членов жюри (порядок с номинациями почти такой же, как и на премии Пенне--Москва: члены жюри аргументируют свое отношение к работам) Игорь Золотусский позволил себе какое-то некорректное высказывание об Олеге, что, дескать, самые громкие имена не являются гарантией качества прозы.?
       В этот момент Павлов отказался и от поощрения как участник шорт-листа, и от дальнейшего участия в конкурсе. Я еще, конечно, полезу в Интернет.
       Слазил -- улов. Большое высказывание Юрия Буйды на страничке в Фейсбуке. Как-то Анатолий Королев рассказал мне, что будто бы, когда издательство Ирины Прохоровой, сестры миллиардера Прохорова, напечатав его роман, заплатило ему не деньгами, а экземплярами его же книги, он чуть ли не разнес издательство. Парень прямой. Итак, Юрий Буйда:
       "А теперь, друзья, я вынужден открыть вам одну окололитературную тайну. До вчерашнего дня победителем премии "Ясная Поляна" в номинации "XXI век" был роман "Синяя кровь". Об этом мне сообщил недели две-три назад один очень уважаемый член жюри, позвонил, рассказал о том, что жюри проголосовало единодушно за "Синюю кровь", и попросил присутствовать 10 октября в Бетховенском зале Большого театра. Я сказал, что не смогу (о причинах здесь говорить не хочу и не могу, но они были серьезными). Вчера получил письмо с просьбой приехать на церемонию: оргкомитет готов оплатить мое путешествие из Израиля в Москву и обратно. При этом мне было сказано, как и раньше, что решение жюри останется неизменным. На что я сообщил, что это невозможно. То есть приехать не могу, и причины более чем серьезные. И вот сегодня выясняется, что жюри, которое две-три недели назад единодушно проголосовало за "Синюю кровь", вчера (или, может, сегодня) проголосовало за то, чтобы не давать "Синей крови" главную премию ИЗ-ЗА НЕЯВКИ АВТОРА. То есть мотивировка может быть иной (деньги дает Samsung, он хозяин-барин, надавил: нельзя же главную премию не вручать в присутствии корейского посла и т. п. ), но суть именно такая. Книгу сначала премировали, а потом в премии отказали автору. Я не стал бы про всю эту хрень рассказывать, но, кажется, это случай беспрецедентный даже в нашей литературной жизни. От премии, причитающейся финалисту (30 тыс. руб. ) я был вынужден отказаться официально, потому что играю в любые игры, кроме позорных. И еще: я не стал бы об этом рассказывать, если бы не был уверен в каждом своем слове. А Владимиру Ильичу Толстому. . . ну не знаю, что и сказать..."
       Есть еще статья Буйды или интервью в "Известиях".
       15 октября, понедельник. Утром пришлось идти в фитнес, а потом весь день провел дома. В первую очередь дочитывал роман Буйды и ходил чинить очки.
       С некоторой робостью вечером позвонил Саше Колесникову: как там материал об "Иване Грозном"? Сегодня написанное показалось мне уже не таким значительным, как еще несколько дней назад. Вставил я все это в дневник, потому что там есть черты эпохи, непридуманное. Саша мне ответил: "Все уже в наборе".
       16 октября, вторник. Две главы романа "Чувствительная" первокурсницы Инны Ивановой, которую кто-то из мастеров не взял в свой семинар, и она досталась мне, не предполагали развернутого обсуждения. Скорее здесь при обычном течении событий предполагалась показательная порка -- дело происходит в Америке, сумасшедший дом, девица, больная аутизмом, следователь, который что-то расследует, а потом ее похищает -- начинается почти "Лолита", но пока без секса. Полный набор того, чем пользуется современная массовая литература. Но это все со всей строгостью должен был сказать я. Я поступил наоборот, вызвал к доске девочку (кстати, милый, бойкий и необидчивый ребенок) и попросил семинаристов задавать ей вопросы. На основании этих вопросов из аудитории я выписывал, формулируя, на доске основные штампы и общие места. После этого очень интересно выступили Семен Кузнецов, Маша Поливанова и Ирина Усова с подробными рецензиями. Семен -- будто словил то, что я хотел сказать -- для первого курса это очень неплохо.
       Как обычно, я перед семинаром, для разминки, произнес небольшую речь. На этот раз она состояла из трех частей. Вначале об истории, случившейся со мною, когда я ехал на дачу и хотел быстренько проскользнуть по обочине мимо медленно рассачивающейся пробки. И каждый раз впереди идущий дорогой автомобиль чуть выдвигался вбок и мне этого не позволял. Причем этот принципиальный водитель и сам не стремился обойти всех без очереди. Я сразу понял игру и пристроился сзади. Но то же он каждый раз делал все с новым и с новым бойким автомобилем. И все пристраивались потом в общую очередь. Как этот эпизод трактовать и как свести его к литературе, я не знал. В этом и признался. Довольно много потом говорил о романе Буйды "Синяя кровь", а в частности, еще и читал отрывок о холодном рационализме настоящего художника. Третьим эпизодом стал мой рассказ о том, как надо себя вести молодому художнику при первых публикациях. Здесь пришлось воспользоваться собственными примерами. Это я рассказывал, имея в виду Мишу Тяжева. Миша предполагал, что его с его новой повестью, которую я похвалил и которую сейчас лоббирую, внесут без поправок в журналы, а там сделали замечания. Миша, как любой художник, нервничает, бьет копытом.
       В разделе семинара, который я бы назвал "три случая за неделю", Юра Суманеев очень интересно говорил о новом нобелианте китайском писателе Мо Янь. Сам мальчик дошел, что Нобелевская премия по литературе -- это всегда политика. Мы с ним -- для назидания всем -- прошлись по всем русским "нобелям". Правда, китаец свою получил с блестящей формулировкой: "За его умопомрачительный реализм, который объединяет народные сказки с современностью".
       Вечером, где-то в десять, по "Культуре" стали показывать "Игру в бисер". "Играли", как я писал, с романом Хемингуэя "Фиеста". К моему удивлению, из того немногого, что я говорил, вырезали, кажется, только "пейзаж". А это -- ловля форелей, роща, обстановка, необычная испанская природа. Еще одну "познавательную" сторону романа, что так любит публика. Мое очень острое начало, давшее начало спору -- может быть, не специально замысленное, но так уж у автора получилось: отрицательный герой еврей, как и положено американской традицией той поры, когда антисемитизм в Америке цвел. Положительный герой -- любящий импотент, основная героиня -- леди, спавшая со многими, и в конце изменившая с мальчиком. Чем не канва для любого сегодняшнего коммерческого романа? Все дело, конечно, как эта канва прописана! Я, конечно, был достаточно косноязычен, но не пулял готовыми абзацами из учебников и монографий об истории романа. Тут же мне во время передачи позвонила Н. Л. Дементьева -- ах, ах, как ты хорош! Чуть позже пришло из Норильска письмишко от Саши Ханжина: "Дорогой Сережа, рад был увидеть тебя в телепередаче "Э. Хемингуэй "Фиеста".   Выглядел ты симпатично и сказал мало, но очень хорошо. Счастливо! Обнимаю. Слава". Позвонил и Владислав Александрович Пронин, сказал, что, если бы я еще избавился от лишних слов... Но избавиться я не могу, потому что никогда не готовлю речей и цитат. С точки зрения Пронина, лишним в квартете оказался Веллер. Ну, здесь уже ничего не поделаешь, правда, когда начинаешь "раздевать" его напористую речь, то вряд ли услышишь что-то новое и самим изобретенное.
       Наверное, до часа после передачи редактировал словник к "Дневникам-2006". Потом лег спать и еще видел куски какого-то иностранного фильма о Робинзоне Крузо. Смотрел фильм уже под некоторым другим углом -- вот он, герой эпохи протестантизма. Я, кажется, становлюсь учеником профессора Евгения Жаринова.
       17 октября, среда. Ходил на мучительную йогу, возможно, торопясь домой, простудился. К ночи кашель и ощущение подступающей температуры. Посмотрим, подействует ли на меня "Терафлю". Занимался дневником, читал "Знамя" с рядом интересных статей, надо бы выписать цитаты, но как-то нет сил. Обратил внимание на два обстоятельства. Первое, в стране действительно непорядок. Порядок, я полагаю, только в администрации президента, по нему все и судится. Боюсь, что при всей моей любви к действующей власти, поддерживать надо любые ветви оппозиции -- внутри все прогнило, у общества нет ощущения взлета. А вот что касается правительства, власти и средств массмедиа, то они с их патологической боязнью русского национализма и вообще русского, дождутся фашизма, если сами его и не организуют в соответствующих рамках.
       На Кубани директор одной из сельских школ не разрешила девочкам-школьницам приходить на занятиях в хиджабах. По этому поводу начались разнообразные манифестации в СМИ.
       Много говорят об инициативе Медведева через парламент запретить курение во всех общественных местах. Ну, с этим я еще могу согласиться, но наш замечательный, мыслящий исключительно абстрактными фигурами и стереотипами, премьер-министр договорился до повышении акциза на курево до уровня -- 150 рублей за пачку. Видимо, он не представляет, на какие деньги живет народ. Все время проводят аналогии с Западом, кроме одной: их средний уровень жизни. Я представил себе Володю, зарабатывающего развозом дорогой косметики по адресам. При его зарплате такая цена почти невыносима, но бросить курить он не сможет. Медведев, как известно, о своих новшествах оповещает всех через Твиттер. Он вообще мастер компьютерной жизни. Четыре года, пока он был президентом, он ее нам прививал. Стало нам после этого жить легче?
       18 октября, четверг. Вчера писал об отсутствии в обществе ощущения взлета, а сегодня московская программа порадовала, что ощущение взлета есть. В Доме музыки звезды нашего балета что-то станцевали на западную музыку, имена, так как ими я не интересуюсь, не запомнил. Но запомнил цену на билеты -- 18 тысяч рублей. Телевидение, не стесняясь, об этом говорит.
       Это я услышал по телевидению, а как только встал и включил радио, то Мария Гайдар затеяла театрализованный спор. Суть спора -- нужно ли говорить о государственно-образующей роли русского народа в России? В России как бы все получилось вследствие некого волшебного плюрализма? Словечко, которое первым вытащил из философских словарей Горбачев.
       К одиннадцати часам поехал на комиссию по жалобам на прессу. Выехал пораньше, но все равно опоздал. Сначала не мог поставить машину возле Дома журналистов и пришлось ехать в Институт. Шел дождь, две остановки решил проехать на троллейбусе. Тверской бульвар весь забит, троллейбуса так и не дождался. На личном транспорте не проедешь, а общественный, кроме метро, существует, как мне кажется, виртуально.
       Рассматривалась жалоба двух граждан на НТВ. В рамках "журналистского расследования" показывали сюжет о собаке, которая покусала людей, или даже о двух собаках. Все было натянуто, кусала одна собака, а показывали другую. За всем поразительная журналистская недобросовестность. Не исключено, что так эти замечательные деятели поступают и с другой информацией, жизненно для нас важной. Я говорил о том, что "собаку не отменишь", как не отменишь в нашей жизни автомобиль, который тоже и калечит, и убивает людей. Говорил об ответственности не только владельца собак, но и тех людей, которые к собаке со своим сюсюканьем подходят. В частности, когда родители не следят за маленькими детьми. Один из членов комиссии очень точно сказал, имея в виду НТВ с его бесконечным показом по пятницам и субботам мира телевизионных и эстрадных звезд, что эта компания искусственно разжигает у людей недовольство и зависть к роскошной жизни.
       В Институте, куда я пришел после заседания коллегии, чтобы потом идти на показ новой коллекции Зайцева в Манеже, новости довольно печальные. Столовую все же могут закрыть, а книжная лавка, наверное, уедет в подвал, в столярку. Это, конечно, неразумно, особенно если освобождается флигель, окна которого выходят на Тверской. В этом случае мог бы постепенно уйти тот запас книг, напечатанных в институте, которые сейчас гробятся на складе. Мне грустно наблюдать, что все, что я в свое время сделал, постепенно распыляется.
       Весь институт уже знает, что заместитель министра не подписал представление на орден нашему ректору. Возможно, это несправедливо. Теперь Ашот пишет то же представление на имя другого зама, статс-секретаря министерства. А вдруг пронесет, очень хочется. Кстати, сегодня же Ашот сказал, что полпред по Московскому региону аналогичное представление на меня подписал, теперь все пойдет в министерство. Тарасову не везет, его опять не выбрали в академики, как, впрочем, и Ужанкова: за одного было два голоса, за другого ни одного. Но ведь мне тоже не дадут ни "Букера", ни "Поляну", ни "Большую книгу" -- не свой.
       В четыре часа ушел на дефиле, которое проводит Зайцев в Манеже. Наконец-то я увидел Манеж после перестройки, производит внушительное впечатление. Наверху повторение знаменитых деревянных конструкций, которые сгорели. Внизу появились лифты и большой гардероб. Помню знаменитые выставки, которые там проходили.
       Коллекция, которую маэстро представил на суд публики, называется "Ностальгия". Это зайцевское представление о навсегда прошедшей эпохе 60--70-х годов. Обидно, что нынешнее поколение и не может себе вообразить то ощущение счастья и безопасности, в котором мы жили. Особенно хороши были такие близкие Зайцеву, народные, простенькие костюмы. Я чуть ли не заплакал, когда на подиум выбежали девушки в коротеньких белых платьицах. Потом пошли парадные и молодежные костюмы. Я сидел рядом с Николаем Головиным, и, значит, было у кого спросить. Те роскошные, но недорогие ивановские ситцы, в которых выходили девушки, уже не выпускаются -- заводы и фабрики их не производят, это остатки. В этой коллекции Зайцев много экспериментирует с павловскими цветными тканями. Девушки в платьях из них выглядят роскошно, как юные розы на длинных стеблях.
       19 октября, пятница. Сначала про погоду, потом про текущую жизнь, потом что осталось на грохотах дней. В Москву, по мнению погодных прогнозистов, возвращается бабье лето. Сегодня уже градусов 14, а завтра обещают чуть ли не 18. Правда, радость эта недолгая, уже в понедельник погода начнет портиться, холода будут нарастать, как зубная боль, и в четверг, когда мне утром надо будет выезжать, может пойти мокрый снег. В обычной ситуации поездка в Ленинград меня бы радовала, но, кажется, у меня обычный осенний бронхит.?
       Утром обидная трата времени на быт: пылесос и разбор книг на стеллажах в большой комнате. Радио, естественно, включено. Чуть ли не со слезами к обеду -- встал по-стариковски в половине шестого -- набрал две большие сумки брошюр, каталогов, плохой поэзии, которую уже читать не стану, в основном студенческой, которую уже просмотрел, на выброс. Пока занимался вытиранием пыли и перекладыванием книг с полки на полку, возникла завистливая мысль: как хорошо и покойно было дворянским писателям, которые всегда жили с кухарками. Античным писателям тоже было неплохо -- высокая эта роскошь диктовать свои мысли хорошо вытренированному рабу...
       Пока я листал, вырывал страницы с посвящениями и складывал ненужное в корзины, радио одну за другой хоронило новации нашего прежнего президента Дмитрия Анатольевича Медведева. Уже отменили его новаторский переход на зимнее время, идет борьба за изменение закона о промиллях за рулем, а вот теперь уже почти похерили переселение массы чиновников из центра во вновь образованные районы. Мне всегда казалась эта затея бессмысленной, а теперь выяснилось, не по силам бюджету.
       Впрочем, вечером Медведев вновь будет смотреть на нас с экрана своими крупными, как сливы, карими глазами и под молчание министров предлагать что-то сугубо логическое, но почти невыполнимое. Его либеральные затеи осыпаются вместе с осенними листьями. Тем не менее, вечером действительно Медведев предложил создать годовой план приватизации госсобственности. Это не только даст добавку в бюджет, но и позволит поднять эффективность управления. Я вспомнил об ивановских ситцах, о которых говорили с Николаем вчера. Фабрики приватизировали, на них, наверное, варят пиво, а ситцев уже нет. Иваново -- покупал у метро -- выпускает льняные простыни, почти просвечивающиеся и похожие на марлевые. Все новшества на фоне новых и новых работ экономистов, за которые им присуждают Нобелевские премии, о роли государственного управления в экономике.
       Медленная варка экономической каши идет на фоне политической грызни. Передавили бы они друг друга! Мать Ксении Собчак Людмила Нарусова покинула здание Совета Федерации, в котором она -- это исключительно ее личные заслуги! -- была то сенатором от Тувы, то сенатором от Брянской области. Вслед за справедливоґроссом Гудковым-старшим уходит из Думы депутат от "Единой России" Кнышев. А вот подозрения со многих других, что и они занимаются бизнесом, сняты. Наши депутаты почти все люди состоятельные, но вот Кнышев, бедный, попался.
       И последнее из политики: методично, одного за другим, после паузы на выборы и потери оппозицией темпа власть разыскивает энтузиастов маршей протестов и потихонечку предъявляет им обвинения в сопротивлении полиции и берет за шкирку. Вот эта сторона нашей жизни построена четко и хорошо. К юридической, т. е. судебной, ответственности привлечено уже 19 человек. Терпеливые, но мстительные. О советское, беззаботное время!
       Часам к одиннадцати закончил слушать радио и чистить библиотеку и почти до трех просидел над словником к "Дневнику-2006". Алексей Козлов, расставляя возле имен страницы, нашел большое количество ошибок, вот я и стал все проверять.
       20 октября, суббота. Проснулся весь в поту, ночью болело горло. Усилием воли заставил сделать зарядку, хорошо, что на улице тепло. Утром вспомнил, что именно 20 октября умерла мама. Это особенность человеческой психики: как только даже у старого человека что-нибудь заболит или возникают мысли о смерти, он вспоминает мать. Будто и сегодня может защитить. А я уже прожил на свете на 10 лет больше, чем мама, и на двадцать, чем брат.
       Довольно много думаю о романе Буйды "Синяя кровь", который, конечно, хорош. Если уже серьезно, то видно и влияние латино-американской литературы, и определенный журнализм, и документальность. Я понимаю, что прототипом стала актриса Караваева и ее трагическая история. Но сколько в романе тонких наблюдений, как точно написано и с каким размахом! Конец романа меня просто потрясает -- это перечисление предметов, принадлежащих героине. Практически я уже почти год повторяю то, о чем написал Буйда -- я пишу роман о вещах, которые останутся после меня.
       Утром наверху, в комнате Вали, написал еще одну главку -- "Диван, как в музее". Это о диване, на котором спала моя собака. Над ним сейчас висят четыре фотографических портрета Вали, а над ними еще и огромная акварель Семена Кожина с пейзажем из Ирландии.
       Днем принялся обедать (кормлюсь еще во дворе, на летней кухне), услышал выступление Льва Абрамовича Додина. Передача идет под рубрикой "Культурный шок", и неизменно ее ведет бывшая не очень успешная, по мнению моих знакомых, актриса, а ныне известнейший политический деятель либерального толка Ксения Ларина. Ее позиция всегда самая современная, а что касается остального, она про все слышала. Как хорошо, что находятся люди, которые способны твердо отвечать на ее либеральный бред. Как актриса, она, конечно, с особым энтузиазмом вымещает все свои неосуществленные мечты именно на родной сцене. Надо, конечно, сказать, что самый трудный театр -- это реалистический с его психологической рефлексией, в которую -- в лучших образцах -- он втягивает и зрителя. Но как же совсем недавно на два голоса Кения Ларина пела с Кириллом Серебренниковым, настоящим антагонистом психологического театра. Здесь дуэта на знакомую тему не получилось. Додин определенно сказал, что он за русский театр, за театр психологический, за театр репертуарный. Он даже "против" ( милая Ксюша подбросила, в рамках своего видения, вопросик), чтобы театр превращался в шоу. Против разных экранов на сцене, громкоговорителей, телевизионных трансляций. Пусть театр остается театром. В доказательство своей мысли Додин привел примеры митингов во время революции. Огромные площади слушали и Ленина, и Троцкого. Не существовало никаких усилителей, они говорили своими голосами. И площади их слышали, потому что вслушивались, хотели услышать. В театре люди тоже должны хотеть услышать актеров. Дальше Лев Додин говорил, что современных, с их криком и форсированными радиоголосами, заводил люди не слышат. Люди в театре должны разглядывать человеческое лицо, а не готовым, с "нужными" переживаниями, в увеличенном виде его должны показывать зрителю на экране.
       У замечательного режиссера -- сужу, потому что видел не один у него спектакль, -- есть еще одна справедливая мысль о разных жанрах в искусстве. Все может существовать: и театр и шоу, но в театральной иерархии у всего должно быть свое место. И вот дальше Додин рассказал эпизод из своей молодой жизни. В Ленинграде он попал на выступление группы американских писателей высокого ранга, типа Стейнбека, были названы еще какие-то подобные имена. И вдруг в зал вошел еще один американец. И наш все знающий зал зашелестел: Артур Хейли, Хейли. Но этот американский и очень популярный у нас в то время писатель, вместо того чтобы сесть в президиум со своими товарищами, садится где-то в последних рядах. Естественно, потом его спрашивают: как же так, вы такой знаменитый?
       Ответ Хейли: я детективщик, а эти ребята представляют литературу...
       У нас самый знаменитый в стране писатель -- Дарья Донцова.
       21 октября, воскресенье. Еще вечером начал просматривать газеты, но сон сморил. Что-то я перестал читать газеты в Москве, а привожу стопку на дачу. Иногда непрочитанным делюсь с соседями, но кое-что попадается. Это моя особенность: все попадает мне в руки нужное и в соответствующее время. Само приходит, ничего не ищу и не добиваюсь. Это становится моим принципом жизни. В "Литературке" выхватил довольно занятный материал "Хватит наивности". Это письмо в газету, составленное неким Михаилом Чижовым из Нижнего Новгорода.
       Чижов начинает с цитаты из статьи нашего аккуратиста при всех режимах Александра Ципко. Здесь Ципко задается вопросом, почему в "путинскую эпоху (Путин -- "классический русский центрист, европеец, рыночник, но одновременно -- воцерковленный русский патриот, оберегающий российскую государственность как самоценность, дитя столицы Российской империи") центризм не укрепился ни идейно, ни политически". На все свои вопросы автор письма из Нижнего Новгорода отвечает цитатами из философа Константина Леонтьева. При помощи цитат из Леонтьева Чижов берется утверждать, "что именно потому и не укрепился, что Путин -- европеец". Письмо обильно снабжено мыслями Леонтьева. Например -- это о прославляемом направлении политической мысли:
       "Либерализм везде одинаково враждебен тем историческим началам, в дисциплине которых вырос тот или другой народ. Либерализм есть отрицание всякой крайности, даже и самой высокой, всякого стеснения, всякого стиля. Он везде один, везде одинаково отрицателен; везде одинаково разлагает нацию медленно и легально, но верно... И чем честнее либерализм, чем он искреннее, чем неподкупнее, тем вреднее".
       Но есть в письме и некоторые выводы самого автора, так скаґґзать, собственные. Приходится, несмотря на мое сочувствие
    В. В. Путину и его работе, кое с чем соглашаться.
       "Способен ли Путин стать не европейцем и возродить "свирепую государственность", подобную той, что существует ныне в Китае? Хочет ли он, согласно совету Ципко, выдвинуть преемника с русскими традиционалистскими убеждениями? Может ли он создать партию, "которая бы консолидировала центристские силы России"? Сомневаюсь. Путин -- либерал..."
       Теперь самый конец письма, здесь определенные выводы и о сегодняшнем времени, и о несладком будущем.
       "Сейчас Россия "строит" так называемый монетаристский тип капитализма по модели чикагского профессора Фридмана, самый бесчеловечный и внесоциальный, тот, который даже США не решаются у себя ввести. У них работает именно госкапитализм, модель которого была принята ещё Рузвельтом в 30-е годы. Есть три очевидные меры, без которых Россия не воспрянет: прекратить отток денег из страны, ввести прогрессивный налог на доходы, полностью конфисковать имущество пойманных взяточников. Надежды на это никакой нет".
       Домой, в Москву приехал часа в три. Вынул из почтового ящика два листочка бумаги -- это Ашот положил новый список комиссии -- и сразу же принялся за окончание редактуры словника к "Дневнику-2006" -- кажется, все готово. На ночь глядя проглядел еще подборку в той же "Литературке" о Захаре Прилепине. В газете уже второй выпад против писателя. Идет разговор о "перекрестном опылении". Дескать, Захар хвалит одних, а те, в свою очередь, "выводят его в люди": издания, поездки и т. д. Я этого не нашел, все это самодостаточные люди, даже наша недавняя студентка Полина Клюкина. Чем она-то могла помочь Захару? Если кто ее и "двигал", так это не Захар, а Алексей Варламов, она его ученица. С ее мнением я соглашусь: "Захар Прилепин обладает что называется божественной точностью прицела". Я уже давно считаю две его большие работы одними из самых лучших за последнее время -- "Санькя" и "Патологии". А как совсем недавно мне по телефону хвалил последнюю книгу Захара В. А. Пронин! Он-то уж в этом понимает.
       Теперь о комиссии, в которой я работал несколько лет. Новый министр культуры с русским до глубоких корней именем Владимир Ростиславович избрал привычный для новых времен путь по формированию комиссии -- только "директора" и "председатели". Институтов, фондов, комитетов. Нет и Бриля, который неплохо разбирался, как надо дудеть в трубу, ни Павла Слободкина, который знал, кто как играет и с какими успехами закончил Консерваторию, нет даже бывшей балерины и, кстати, директора Хореографического училища. Нет, как бывало, художественного руководителя Малого театра Ю. Соломина, но есть ректор Школы-студии Мхат Смелянский. В связи с тем, что О. П. Табаков отстаивает интересы своей корпорации в кремлевской комиссии, то все замкнулось, как говорится, мертвой хваткой. Зато министерскому аппарату и чиновникам, близким к искусству, никто не станет мешать. Будут довольны и дамы из аппарата, теперь они смелее, гарантируя результат, смогут принимать и наградные дела, и вместе с ними цветы, конфеты и маленькие подарки.
       22 октября, понедельник. Я все-таки предполагал, что удастся от моего традиционного осеннего бронхита вылечиться "Терафлю". Не получилось, утром опять проснулся с полными легкими отвратительной слизи. Утром принялся звонить врачу. Записался на 16 часов к терапевту. Моя попытка, даже как астматика, записаться к пульмонологу оказалась безрезультатной. Пульмонолог принимает раз в неделю, и записаться к нему можно только по записке терапевта один раз в месяц -- 25-го числа. А это все-таки очень непростая, даже показательная поликлиника. Точно так же диабетик должен обязательно пройти через фильтр терапевта. Тем временем наши молодые врачи, которых выпускают мединституты, работают менеджерами по продажам или рекламными агентами.
       Меня уже давно так не прихватывало, тем более что выхода никакого -- в четверг рано утром надо ехать в Ленинград, а во вторник -- как ни крути -- вечером быть в институте. После восьми в "Фаланстере" состоится семинар.
       В поликлинике оказался у моей старой знакомой Смирновой -- это немолодая женщина, хороший и дотошный врач, как мне показалось, сочувствующая старикам. Они несчастные и обездоленные, новых идеалов нет, нет и денег, потому что к времени не приспособились, а старые идеалы все растворились в рыночной экономике. Смирнова начала меня ругать, когда узнала, что булькаю в груди и кашляю я уже четыре дня. Мое "Терафлю", которое приносит временное облегчение, лишь заталкивает болезнь вниз. Сразу принялась, как и в прошлый раз, выписывать мне целый список лекарств. Немножко повеселев, я поехал домой, купил по дороге лекарства, подумал, что если бы ни достижения современной медицины, то каждое такое заболевание могло свести в могилу. Это грешно, но я о смерти и о покойниках слишком много думаю. Все время снятся какие-то странные, с видениями близких и умерших родственников сны.
       По дороге в поликлинику и обратно -- ехал на машине -- все время слушал радио. Российские органы схватили помощника Льва Пономарева Леонида Развозжаева в Киеве и перевезли в Россию. Все это в рамках расследования "Анатомии протеста-2". Суд на два месяца санкционировал арест. Где-то он крикнул: "Меня пытали". Потом выяснилось, что он просто пришел, как говорят среди судейских, "с чистосердечным признанием" на 10 листах. Власть старательно и методично чистит оппозицию. У оппозиции, судя по последним выборам, нет поддержки в основных, производящих слоях народа. Банковские служащие, неудачники гуманитарных профессий или удачники, которым кажется этого мало и которые хотели бы, чтобы их держали по другому рангу, -- вот это и есть протестующие силы.
       23 октября, вторник. Утром ездил в поликлинику сдавать анализы и на рентген. Результаты рентгена, сказали, у врача. А впрочем, я уже ничего не боюсь. Сегодня 10 лет со дня знаменитого теракта на Дубровке. Я хорошо помню тот день, потому что сидел на встрече интеллигенции с Лужковым. Там это все и объявили. Вся страна, затаив дыхание, тогда следила за ситуацией. Мы знаем, чем все закончилось: штурмом с применением таинственного газа. Сейчас, воспрянув, оппозиционные силы потребовали нового расследования. Воспользовавшись этим, я заглянул в Интернет. А что меня интересует? Только детали.
       По словам Кобзона, для переговоров террористы из числа присутствовавших попросили Немцова, Хакамаду и самого певца. Кандидатуру Лужкова они завернули с порога: московский мэр был им не нужен. Да и цену за свою голову, по меркам террористов, столичный градоначальник запросил немыслимую -- находившихся в зале женщин и детей. Кобзон сообщил директору ФСБ Патрушеву об утвержденных бандитами кандидатурах. Тот дал "добро". Патрушевское "добро" стало для Немцова полной неожиданностью...
       "Когда мы с Хакамадой шли в театральный центр, Немцов весь как-то сжался, вдруг начал бегать, хвататься за мобильный, потом замедлил шаги. . . -- вспоминает Кобзон. -- Не очень-то он стремился попасть в центр... Точку в метаниях Бориса Ефимовича поставил Кобзон. "Промедление смерти подобно, -- отрезал он. -- Сейчас они оскорбятся, что мы не идем, шлепнут кого-нибудь, и на нашей совести все это будет. Пойдем, Ирина, вдвоем".
       А к чему это я? К портрету самого энергичного оппозиционера.
       Сегодня объявили об аресте имущества и зарубежных активов бывших начальников Банка Москвы. Один -- Андрей Бородин был президентом, а другой -- Дмитрий Акулинин -- его замом. Хорошо поживились руководители. Следствием заморожено 400 миллионов долларов, которые принадлежали Бородину. Понимая особенности "в поте лица добытого", Бородин хранил все это в Швейцарии, Бельгии и Люксембурге. Грамотных людей видно по почерку.
       Днем, хотя намеченный у меня семинар состоится лишь в восемь вечера: я договорился со знаменитым книжным магазином "Фаланстер", где все это будет происходить, поехал в институт заранее. Сдал словник и очередную правку к "Дневникам-2006". В Институте заходил в наше кафе. Альберта жалко, он двадцать лет создавал свое дело, а теперь его надо бросать. Платное питание для студентов тоже было организовать и юридически задокументировать нелегко. Несколько лет назад мы правом обедать бесплатно лишили заочников. Разницу аренды Альберт стал выплачивать в институт деньгами. Я прочел бумаги, которые Альберт написал в министерство. Они составлены довольно коряво, и министр образования вряд ли догадается, какую роль это кафе играет в культурной жизни города. Нет ни слова о главном: о социальной роли, о студентах, о прецеденте -- двадцать лет кормил бесплатно, а теперь перестал. Другая бумага, подписанная многочисленными людьми культуры, вряд ли сыграет. Знаковых имен в ней нет -- ни Саакашвили, который здесь побывал, окруженный охраной, во время визита в Москву, ни подписей дочерей Путина -- одна из них, кажется, даже справляла здесь свой день рождения. А ведь все можно сохранить, и я понимаю, как это можно бы сделать.
       В восемь часов, как договаривались, начался семинар в магазине "Фаланстер". Ребята, за небольшим исключением, как миленькие, собрались в 19.30 во дворе Института, и строем мы пошли по улице Горького. Я уже писал, что в магазине охватывает оторопь, так много замечательных книг. Вел беседу (история торговли, книга в СССР и теперь, бестселлер, литературный процесс, провинция, наценка -- все то, что так ребятам необходимо) владелец магазина и главный здесь специалист Борис Александрович Куприянов. Кое-что я записал, было интересно.
       24 октября, среда. Утром, как всегда к девяти, пришел Паша Косов -- через два часа ему к начальнику, который живет на Мичуринском. Паша принес мне журнал "Артбухта", в котором мои дневники за 2012 год. Как всегда, славно с Пашей поболтали, он рассказывал о поездке в Голландию, куда ездил с женой, я о своих последних мелочах и об Институте.
       Целый день маялся, пил таблетки. Читал в одном из прежних номеров "Литературного обозрения" большую статью Казаровецкого о Шекспире. Достаточно убедительно и объемно: "Шекспир -- дело семейное". Только потому, что англичане оставили очень полные архивы, можно, оказывается, докопаться до всего. Приведу сведения, многих, наверное, шокирующие. По мнению ряда исследователей у королевы-девственницы было три сына и одна дочь. Приводятся достаточно толковые доказательства, почему об этом не говорили, хотя дети воспитывались в приличных домах. Одним из ее сыновей был Кристофер Марло, и вот вроде бы ему и дочери Елизаветы принадлежит основной корпус произведений Шекспира. Шекспиром не был актер из Эйвона.
       Читал также книгу "Двойная жизнь" -- это сочинения Готфрида Бенна, подарил Игорь Болычев.
       25 октября, четверг. Уже утром стало ясно, что в этом состоянии ехать нельзя. Половина пятого утра, время волка. Спал, конечно, плохо, хотя лег вовремя, проснулся совершено разбитый. Еще раз ощутил, что значит и болезнь, и старость. Был в ужасе, что, предстоит еще бриться и принимать душ. Каждое движение причиняло страдание, все через силу, хотелось только одного -- плюнуть на все и лежать. Грудь полностью забита, воздух в легкие почти не проходит. С ужасом начал думать о том, что с тяжелым портфелем надо будет идти до метро. Опять в этом состоянии болезни и немощи вспомнил Валю и маму уже в последние времена их жизни. Поднявшись и встав с постели, я бреду по квартире циркулем, чтобы не упасть, широко расставляя ноги, и так же, как Валя, стараюсь убрать из багажа любую мелочь, которая его утяжеляет. Не взял зарядное устройство ни для телефона, ни для компьютера. Пока еле-еле добрел до метро, несколько раз подумал, что ехать неразумно.
       В метро, в первых поездах еще пусто, немножко подремал, но все равно через вокзал и по перрону к моему вагону тащился с усилием. Мое место в вагоне оказалось под номером 13.
       Уже в вагоне чуть оклемался, удалось даже поспать. Тут позвонил Ю.?И. И как хорошо, что разбудил. За окном уже совсем светло. Проезжали мимо какого-то увала, покрытого березовым лесом. Природа стоит сдавшаяся, беззащитная, уже готовая к холодам и зиме, уже смирилась. Мне бы придумать, что сегодня говорить.
       Сразу с вокзала -- только забросили вещи в гостиницу, все та же "Октябрьская", в которой я жил, когда писал роман о Ленине, -- пешком с Юрием Ивановичем пошли в Университет культуры. Это почти через весь Невский, мимо Клодтовых коней, писательской лавки. Зашли в лавку, как можно было бы предположить, никаких писателей, кроме нескольких питерских да модно-тусовочных москвичей, на прилавках нет. Впрочем, почти за семьсот рублей купил том писем Бодлера. Книжная продавщица с гордостью сообщила, что скоро откроется четвертый торговый зал, вот тогда, дескать, будут и писатели. Надо ждать не нового зала, а власти, которая захочет навести порядок и в этом.
       Ах, как повезло с погодой. Солнечно и ясно, все видится через почти сгустившуюся прозрачность воздуха, будто на город опустили увеличительное стекло. Прогулка под неспешные разговоры от "Октябрьской" до Троицкого моста, перед которым стоит бронзовый Суворов со шпагой в руках. Здесь я наконец уяснил, что только Фонтанка вытекает из Невы и что Мойка и канал Грибоедова -- это все рукава, прорытые в зыбкой, болотистой почве. Наконец, что канал, ограничивающий с другой стороны Летний сад, -- это Лебяжья канавка. Вот так и шли к Неве, справа Лебяжья канавка, а слева Марсово поле. Ах, как соблазнительно было бы все это огромное пространство застроить доходными домами! Но в городе на Неве не нашлось такого, как в Москве, энергичного мэра и такого энергичного зама по строительству -- Марсово поле, площадь с самым большим еврейским кладбищем в середине, как иногда здесь шутят, осталась. В середине площади действительно есть несколько могил -- в свое время здесь были похоронены бойцы и жертвы революции.
       Вот так мы шли вдоль Марсова поля почти до Невы, и здесь огромное, как мне всегда казалось, унылое строение, выкрашенное в блекло-оливковый цвет. Сколько же раз я проходил мимо этого, занимающего целый квартал дома, и никогда не знал: первое, что это ленинградский "кулек", Университет культуры. Я уже так привык к заштатному положению нашего московского Университета культуры в Химках, что и не мог подумать, что может быть по-другому. Никак я не ожидал, что университет может располагаться в роскошном дворце князей Ольденбургских. Это второе, и слово "роскошный" здесь произнесено не случайно.
       Я всегда забегаю вперед, стремясь к результату, здесь недостатки моей манеры письма. И теперь я многое пропускаю. Кабинет Юрия Ивановича прекрасно обставлен, если сравнивать по жалким меркам нашего института. Я к главному: огромный дворец, здесь, собственно, два дворца, соединенных в один -- Салтыкова и Ольденґбурга. Обе фамилии знамениты, обе семьи близки царскому роду.
       Примемся за восторги. Какой роскошный зал для заседаний ученого совета! Какие потолки, стены, люстры и мебель! Вот она, знаменитая и дотошная школа петербургских реставраторов! Сколько вбито денег! В каком все содержится порядке! И здесь первый вывод, напрашивающийся вспоминая наше институтское затертое и жалкое здание: как это прекрасно, что ленинградские студенты учатся в атмосфере почти царской роскоши. Культура вообще проистекает из достатка.
       Но далеко не все я сказал. Есть еще и другой высоченный роскошный, наверное актовый, зал, в котором происходит защита дипломных работ. Можно только представить, как одетые в сарафаны девушки-певицы распевают русские песни или романсы в зале, слепящем царской роскошью. Но есть еще и парадная лестница с почти женским изгибом на ее решающих маршах. Ой, сколько же здесь еще "но"! В одном зале принц музицировал с Александром III, а в другом зале А. С. Пушкин вызвал на дуэль Дантеса. Кстати, здание хорошо было Пушкину знакомо, еще по юным временам, когда он повесничал, бегал на свидания к графине Фикельмон и прятался на лестнице в какой-то нише. Кстати, о нишах и извивах архитектуры. В известной мере архитектуру удалось сохранить потому, что в свое время во дворце не стали устраивать хранилище хомутов или клуб домашних работниц, а отдали под жилье пролетариату. Отчетливо представляю, как это могло случиться, потому что и сам много лет жил в подобных условиях. Наш дом в Гранатном переулке, принадлежавший когда-то градоначальнику, большой дом с залом, вестибюлем и огромными комнатами был перегорожен вдоль и поперек непрочными перегородками. Мой друг Витя Шелягин, например, жил в верхней части бального зала; фриз с конями, колесницами и воинами в греческих шлемах находился на уровне обеденного стола. А вот если бы здесь размешался сборочный цех или просто советский офис, всю красоту и лепнину на стенах просто бы затерли от греха подальше. Одним словом, во дворцах принца Ольденбургского и графа Салтыкова многое, помимо тенденции времени, сохранилось. Все эти соображения, по крайне мере многие, не просто спонтанно возникли в моей умной голове. Здесь я транслирую моего внимательного и многознающего вожатого по дворцам русских аристократов, сравнительно молодого, но, как ни странно, живого человека и доцента Артема Попова. Он специалист по античной Греции, умен, обаятелен и тактичен.
       Вот и пришло время поговорить о питерцах, которых мы совсем недавно называли ленинградцами. Если вы с приятелем едете в не очень полном метро и не смогли сесть рядом, кто-нибудь из пассажиров обязательно предложит: давайте я пересяду, вам разговаривать будет удобней. Я уже не говорю, что ленинградец не оставит вас в беде на улице, не только объяснит, куда надо идти, но и, если надо, проводит.
       Я всегда думал о том, что, приезжая в Санкт-Петербург, ты всегда оказываешься не только в другом городе, но и почти на другой планете, с другими отношениями между людьми. Есть мнение, что к внутреннему, человеческому климату города -- я невольно постоянно сопоставляю его с Москвой -- причастна его "здоровая" -- вот и словечко найдено! -- архитектура. Пропорции Санкт-Петербурга были навсегда определены: высота домов -- 20 метров, ширина проезжей части 20 метров. У улицы Росси именно такие пропорции: длина улицы 200 метров, ширина 40. Москва тоже раньше дышала, когда город составляли островки -- усадьбы, окруженные просторами и лесами. Естественно, здесь же жили и нормальные люди. Потом захотелось много респекта при малых возможностях. Коммуникации стоили всегда дорого. Москва уплотнялась внутри и уплотнилась до того, что уже не стало где плюнуть. В этой плотности народ озлобился и ожесточился. И основная заслуга здесь лежит на последних годах с мудрым Ресиным, который при Лужкове вдумчиво курировал московское строительство.
       Вечером открыли литературные курсы. Я -- "свадебный генерал". Народа была целая аудитория, говорили по очереди все: Юрий Иванович, потом Андрей Аствацатуров, потом Дмитрий Орехов, промолчала лишь Ксения. О ней бы надо написать особо -- и знания и обаяние, и такт. Молодая команда Юрия Ивановича -- это особый разговор, как быстро они эти курсы слепили и собрали народ. У нас так быстро и энергично это не получается.
       26 октября, пятница. Утром в ресторане -- завтрак входит все в те же, заплаченные за номер 2700 рублей, -- я сдержанно, но твердо показал, на что способен человек, выросший в голодные годы войны. От диеты не отступал, никакого мяса и, по возможности, сладкого. Ел и за того парня: немного овощей, помидоры, перец, огурцы, потом овсяную кашу на воде, потом немного творога, потом свежие фрукты: киви и ананас, потом выпил чаю и съел кусок от самого воздушного из множества тортов. С этой стороны русский сервис не должен иметь упрека. В Питере сегодня начинается -- естественно, в Таврическом дворце -- Всемирный съезд (конгресс?) соґотечественников. Кто будет выступать, суровый Путин или лиґбеґральный Медведев, я не знаю, пообещают чего-нибудь невыполнимого оба. Пишу к тому, что со мною за столом сидел крепкий и хорошо одетый мужчина, я не утерпел и "снял с него показания". Он из Калининграда, видимо человек влиятельный, со связями и положением, сказал, что его попросили на конгрессе (съезде?) сделать доклад. Значит, человек информированный. Начал с Бооса, за которым давно недоброжелательно слежу. "Боос много сделал для области, но был барин, поэтому его недолюбливали". Я перешел к Польше, с которой для пограничной торговли не даром открыли пропускные пункты. Телевидение много говорило, что поляки часто ездят к нам за недорогим бензином. А наши, оказывается, с той же настойчивостью мотаются в Польшу за продуктами -- чуть ли не вдвое дешевле.
       Утром с Ю. И. согласно ранее разработанному плану ездили в Купчино, в салон, где у нынешнего проректора Университета культуры 30%-ая скидка. Суконный бушлат, который я ношу, и парадное коричневое пальтишко, и еще три курки, в том числе "Аляска" -- это все оттуда, и опять-таки со скидкой. Встретила нас, как родных, прежний консультант. Чтобы быть кратким, констатирую: два вязаных жилета, то, что я всю жизнь называл пуловером, серые брюки, синий пиджачок, фирменный, под коричневые брюки ремень, и прихватил еще пару ботинок. Все это привезут в Москву, но мне надо будет съездить куда-то на Дубнинскую. Правда, в результате всех этих манипуляций и суеты потерял перчатки. В Гостином дворе позже купил за 2.300 еще лучше.
       Из плохого: звонила Галина Степановна Кострова -- Володя попал в реанимацию. Голос тревожный, что-то нехорошее.
       На "Сапсане" около восьми вечера уехал в Москву. После покупок уже один совершил огромную прогулку -- ноги до сих пор болят -- через Марсово поле, по Миллионной улице, через весь Невский до Московского вокзала.
       27 октября, суббота. Не могу сказать, чтобы проснулся бодрым. Когда вчера шел домой, попал под пронизывающий ветер. Утром кашель усилился, внутри меня что-то все время ворочается и хрипит, будто там поселился неунывающий зверек. В понедельник идти к врачу, где, в том числе, и итоги рентгена. Вот и узнаем, какая у зверька порода, лишь бы был не хищник. Как передавал в своей передаче профессор Жаринов мнение одного англичанина: "Я не боюсь смерти, мне будет обидно оказаться не в том месте". Жить надо, сколько положено, но так грустно расставаться с книгами, с мучительным писанием каждый день дневника.
       Навещает меня только С.?П., днем он сварил борщ, и я выцедил почти две тарелки, без гущи. От укоризненного взгляда С.?П., который утверждает, что от пыли у меня в доме и мертвый еще раз окочурится, я стал наводить порядок и все финтифлюшки, которые мои гости называют антиквариатом, прятать в шкафы. Из накопившихся, всегда казавшихся нужными бумаг три сумки С.?П. отнес на помойку. И привычка смотреть телевизор, и привычка слушать "Эхо Москвы" -- все это из-за болезни пропало.
       В газетах:
       1. "Средняя зарплата московских финансистов почти 100 тысяч в месяц". Это главные люди. В сфере образования средняя зарплата -- здесь уборщица и директор школы или даже вуза -- 38,6 тысяч рублей, в здравоохранении и представлении социальных услуг -- 44,2 тыс.
       2. "В России резко возросло число детских самоубийств" (РГ,
    24 окт. )
       3. "Пьяная москвичка устроила громкое ДТП" (РГ, 25 окт. "толстушка")
       Подробности: "За рулем мерседеса была 21-летняя студентка 5-го курса РГГУ Кристина Белякова ( по паспорту Асафова)". Карьера: "Кристина вышла замуж за гостя столицы с юга, быстро развелась, воспитывает 1, 5-годовалую дочь". Об алиментах ничего не говорится, а жаль... Юридический аспект: "Права получила от матери на 18-летие". Последовательность характера: "4 раза ее штрафовали за превышение скорости от 20 до 60 км/час". Это было только начало: "Зафиксирована одна авария по ее вине". Из глубин человеческих отношений, или опять след с юга: "...мерседес", которым девушка управляла по доверенности, оформлен на армянина из Курской области, приятеля ее матери".
      
       Газета пишет, что страничка студентки Беляковой "В Контакте" была оперативно удалена. Но из Интернета ничего нельзя удалить, чтобы потом специалисты не нашли: "На удаленной странице Кристина обсуждает свой социальной статус, сообщая, что носит обувь, стоимость которой равна чьей-то месячной зарплате, а стоимость ее счетов в ресторанах равна чьей-то пенсии: "А мне по...й" Чем сердце успокоится: "Показательны комментарии в ЖЖ: "Буду рад почитать ее обновленную страничку: чем сегодня на зоне кормили, какое меню, сколько стоит. Креативный, блин, класс. Хозяева жизни, "айфона" и аккаунта в "Твиттере".
       В четверг, еще в Ленинград -- об этом я уже писал -- звонила Галина Степановна Кострова: у Володи, ее мужа, плохие дела, его повторно взяли в реанимацию. У Володи русский характер, несмотря на болезнь, он созванивался со мной, и мы решили, что он устроит семинар у себя в Переделкино. Заодно и наши ребята увидят этот рай небожителей от литературы. Звонила Елена Алхимова, звала в театр, но главное -- у Володи Кострова пока все обошлось. Он в реанимации, его прооперировали, но слава Богу -- не рак, а кишечная непроходимость. Больных сейчас много.
       28 октября, воскресенье. Наконец-то взялся за книгу Ал. Потемкина, которую все время советуют покупать "для обогащения души и разума". Занятно, что без слова "обогащение" автор -- а реклама на "Эхо Москвы" наверняка с его волеизъявления -- обойтись не мог. Книгу взял в нашей "Книжной лавке", посмотрю и верну. Предисловие Льва Аннинского. Лева -- большой мастер писать за большие деньги хорошие рецензии, и здесь он тоже не подкачал, по крайней мере, в одном он прав.
       "Все -- сверху донизу. До самого низа: известно, сколько стоит снять тёлку на ночь, сколько на месяц, да хоть бы на год, расписав ее услуги по часам в распорядке дня. А при первом снюхивании на крутой тусовке -- сколько официанту за то, что отнесет записку, сколько гардеробщику за бирку, сколько парковщику за автомобиль, сколько дежурной команде ментов за охрану".
       Я не утверждаю, что другие стороны жизни Александр Потемкин знает так же хорошо, он мастер крутых современных ситуаций и прямых аналогий. Мне это неинтересно, это все знают, это не бередит мою душу, мне подавай подтексты и многомерную художественную вязь, о многом, переглядываясь с автором, мы догадаемся.
       Правда, еще хлеще у Левы была восторженная рецензия на сборничек выдающегося нашего председателя Литфонда Ивана Переверзина.
       29 октября, понедельник. Впервые за последнюю неделю проснулся с ощущением, что болезнь отступает. До одиннадцати часов шевелился, а потом поехал к врачу Смирновой. Все удалось сделать быстро и четко. Такое ощущение, что пациенты нашей привилегированной клиники постепенно, на радость Минздраву и бюджету вымирают. Помню, сколько народа было в советское время! Смирнова -- прекрасный врач. Это крупная, уже со взрослыми детьми женщина, скорее всего, но здесь я могу и ошибиться, принадлежит к еврейской интеллигенции. Вот тебе и "каждый еврей кровопивец и эксплуататор". Сегодня, кстати, еще не поднявшись с постели, читал книжку Резника -- там это самое частое обвинение. Я с нею встречаюсь уже не первый раз, и всегда -- как немедленно возникает в театре ощущение первоклассного артиста, как на первых же страницах новой книги ощущение совершенного писателя -- от общения и внимания к деталям у Смирновой сразу возникает мысль, что ты в хороших и теплых руках. Лекарства мне еще продолжать пить, но -- этим меня порадовала врач -- хрипов и хлюпаний в легких меньше, рентген -- я за него боюсь больше всего -- оказался без изменений, а анализы крови и прочего нормальные. Предостерегла и просила распространять, что все должны обязательно раз в год делать рентген -- каждый третий по стране болен.
       Вечером позвонили из "Российской газеты" -- Ядвига Казимировна Юферова. Она заместитель главного редактора, но еще и преданный и верный человек. Я помню ее на похоронах Саши Щуплова. Ядвига сказала, что исполняется 65 лет со дня рождения
    В.?К. Егорова. В подтексте значилось, в прежние времена от желающих поздравить бывшего министра культуры не было бы отбоя, а вот ныне... Я сразу сказал, что напишу, и через пятнадцать минут все было готово. Принимающая материал стенографистка не вытерпела и сказала мне: "Великолепно". Интонация, конечно, в материале была, но я сам отчасти сознавал -- не формат.
       30 октября, вторник. Кажется, я поторопился сделать благоприятное заключение о своей болезни. С вечера принялся кашлять, проснулся с заложенным носом и хлюпающей грудью. Два часа понадобилось, чтобы привести себя в порядок. Ни о какой зарядке речи уже не идет.
       На семинаре обсуждали старые рассказы -- в основном фантастика -- Глеба Гладкова. Накануне я прочел их одним махом. Это тот случай, когда, несмотря на самый экстравагантный сюжет, выразительность слова делает его реальным и осязаемым. Я еще раз поразился, что не ошибся в Глебе в самом начале. Его отношение к делу и к своей судьбе с каждым днем становится все серьезней.
       Но Глеб и его рассказы были вторым номером. Сначала я довольно невыразительно, потому что чувствовалась общая усталость, рассказывал ребятам о своей поездке в Санкт-Петербург, а потом продемонстрировал два сюжета на еврейскую тему. Сначала о том, как московский еврей Семен Резник спас репутацию В. И. Даля, которого ретивцы объявляли автором научного труда -- невежество в нашей стране никогда не умолкало -- о ритуальных убийствах евреями христианских младенцев. А потом о книге Вячеслава Баскова, который -- я об этом писал у себя в дневнике -- доказал, что книга Фейхтвангера о Москве писалась не им, возможно, только просматривалась. Все это мне понадобилось, чтобы создать определенный фон и вслух прочесть виртуозно написанное "Письмо товарищу Сталину" Захара Прилепина. Для меня, конечно, это не антисемитское письмо. Еврейская проблема лишь очередной "поворот винта". Она, конечно, присутствует в материале, но сам материал о либеральной оголтелости интеллигенции, о неумении людей взглянуть на вещи чуть шире.
       Вообще сегодня какой-то странный день. Пришел домой, позвонил Лене Колпакову, поговорили о новостях, и он мне рассказал о целой полосе Володи Бондаренко в их газете, которую тот написал по поводу карусели, которая возникла вокруг фильма Сергея Урсуляка. В Гатчине, как председатель жюри, я лоббировал на Гран-при фильм Урсуляка и пробил. Новый фильм Сергея я не видел, а судя по статье Бондаренко, -- сразу же отыскал в Интернете и прочел -- весь пафос критика был направлен не против фильма, а против тех оценок литературы Гроссмана, которые вокруг фильма появились. Когда-то покойный Александр Борщаговский говорил мне, что "Жизнь и судьба" значительнее, чем "Тихий Дон", и не уступает "Войне и миру". В этом духе, по мнению Вл. Бондаренко, все и выступали. Роман вышел давно и прошел без особого ажиотажа, я прочел какие-то главы, Валя читала и хвалила. Все как бы, выступая перед очередной серией фильма, хотят отметиться в своей интеллигентности. Большинство, конечно, не читали -- "роман я не читал, но скажу", -- но все высказались, к сожалению, список не приводится.
       Гроссман, по словам Бондаренко, типичный советский писатель, живший при нескольких режимах, даже удачливый. В какой-то момент войны в Бердичеве у Гроссмана немцы убили мать. Именно это, по мнению Бондаренко, заставило Гроссмана осознать себя еще и еврейским писателем. В общем, надо статью читать, пересказывать бессмысленно, в ней много и точного.
       Дома, чтобы порадовать за последнее время вконец затравленного Захара Прилепина, написал ему смс-ку: дескать, как своеґобразный образец публицистики я целиком прочел его "Письмо" на семинаре. В ответ через полчаса пришло следующее: "Сергей Николаевич! Я получил ваши подарки! Оцените ситуацию: вышел из почты, сел в машину и 15 минут не трогался: немедленно начал читать дневники за 2010 год. Так и стоял под знаком "Стоянка запрещена". Поклон вам!" Талантливый человек талантлив даже в смс-ках!
       Видимо, у Прилепина тоже совпало: забирал с почты мою бандероль, и тут пришло сообщение. Вот что любопытно и что, пожалуй, определяет писателя -- для писателя нет мелочей. Любую свою смс-ску Захар оформляет как крошечное художественное произведение.
       31 октября, среда. С погодой что-то невероятное. По Америке, по ее востоку с невидимой энергией прокатился ураган Сэнди. Картинки страшные, воды нагнало в прибрежные города так, что по улицам даже видели плывущих акул. В Нью-Йорке городские тоннели затоплены, света нет, а значит, и связи. Наши телевизионные ведущие все упирают на неработающий Интернет. Им все надо переписываться!
       Утром передали, что Ю. П. Любимов, знаменитый когда-то режиссер, несколько дней назад попавший в больницу, впал в кому. Очень жалко, как и любого человека. Любимову в сентябре исполнилось 95 лет, и он, как и Зельдин, был нашей надеждой пожить побольше. В Большом театре отменили репетиции оперы "Князь Игорь", которую Любимов ставил. Недавно в театре Вахтангова прошла любимовская премьера спектакля по роману Достоевского "Бесы". Паша Косов чуть ли не за 800 рублей купил на спектакль билет. Кажется, они с женой до конца не досидели, по его словам, многие уходили. Паша сказал, что единственное, что напоминало былое новаторство Любимова, это оговорка в имени одного героя. Его фамилия Липутин, а актер, игравший эту роль, все время первые две буквы не выговаривал. Старые и пошлые советские номера!
       Утром прочел статью Евгения Сидорова в "Московском комсомольце": я ему дневник, он мне свою последнюю статью, но обещал и новую книжку. Статья называется "Безыдейщина", с подзаголовком "Тихие мысли". Это большое эссе, написанное эпикурейцем Евгением, как и положено эпикурейцу: и ясно, и грустно, и с присущей возрасту усталостью. Прелестно он стал писать. Несколько созвучных мне мыслей я хотел бы выписать.
       Фразы
       "В русскости уже заложен полиэтнический состав".
       "Ну, что де делать, если сегодня русские евреи стихи пишут лучше, чем русские русские?"
       Литературные частности
       "Открываю "Новую газету" за 27 января 2010 года и наталкиваюсь на обсуждение романа А. Потемкина "Кабала" ( автор -- не только писатель, но и неслабый бизнесмен, проживающий на Рублевке). Между тем известные наши критики, литературоведы видят в Потемкине "удивительную разностороннюю ренессансную личность с изощренной литературной техникой, заставляющую вспомнить не только Гоголя и Достоевского, но и Кафку, и Булгакова, и Набокова".
       Уж не пародия ли это, думаешь ты, переводя дух после подобных ошеломляющих аттестаций (конечно, пародия!) Но, нет, автору отзывы нравятся, все всерьез, все на продажу. И только чувство иронической печали не позволяет назвать имена коллег, сотворивших этот литературный перформанс".
       Кто эти критики и литературоведы, мне доподлинно известно.?
       Футбольные частности
       "Как же болеть за русский футбол, когда в ЦСКА главный -- ивуариец Думбия, в "Спартаке" -- бразилец Веллитон, в "Зените"?-- португалец Данни?
       А где же наши? Они в "Арсенале" и в "Тоттенхэме" по-родному посредственны".
       Философская ремарка
       "Теоретики постсоветского извода попытались сбросить Маркса с корабля современности, опрометчиво посчитав, будто он основоположник марксизма-ленинизма, а заодно и коммунистической государственной практики (критерия истины). Лучше бы внимательнее почитали Эриха Фромма, замечательно верно писавшего об антропологии Маркса. Мавр не сделал своего дела. И уходить не собирается".?
       Почти из дневника Е. Ю. Сидорова
       "На вечере в ЦДЛ, посвященном столетию А. Т. Твардовского, выступал вместе с Ваншенкиным, Евтушенко, Турковым, Друцэ, министром Авдеевым.
       Памятника в Москве так и не поставили. Есть Бродский, есть Высоцкий, есть Окуджава. А создатель "Василия Теркина" памятника, видимо, не достоин".
       Вот тебе и своеобразие "русскости".
       Днем ходил в поликлинику, опять новые анализы, как-то треґвожґно отнесся ко мне врач-эндокринолог -- это все тревоги диаґбета -- как с потенцией, как часто бреюсь? С потенцией значительґно хуже, бреюсь ежедневно, если не на даче, тогда вырастает отвратительная седая щетина.
       Пришел домой и сразу же включил заранее записанную о Версале передачу. Это время Людовика ХVI и Марии-Антуанеты. Судя по исторической концепции фильма, события Великой французской революции возникли в результате слабохарактерности самого короля. Он прекрасно понимал, что финансовый крах королевства, предшествующий бунту и революции, можно было бы предотвратить. Для этого нужно было обложить все сословия налогом. Все три знаменитых министра финансов Людовика ХVI советовали одно и то же, равные налоги на все сословия, богатые должны платить в соответствии со своей собственностью. Ситуация, чем-то мне напоминающая отечественную. 13% от дохода, которые платит наш народ и наши олигархи -- это та же ситуация. Рано или поздно она обязательно выльется в волнения.
       Уже поздно вечером в Интернете сообщение: Ю. Любимову лучше, вывели из комы. Значит, надо самому идти на "Бесов". До половины второго сидел и читал верстку словника из "Дневника-2006". Видимо, чтобы меня подбодрить в этой работе, Максим Лаврентьев переслал мне рецензию из "Литературной России" на "Дневники-2010". Занятно, что "Литературная газета", в которой у меня вроде бы только друзья, о новом томе дневников сказала только в "Списке книг, присланных в редакцию".
       "Очередной том Дневника -- добавка к так полюбившимся многим (а многим уже давно набившим оскомину) откровениям экс-ректора Литературного института. Привлекает уже, так сказать, обёртка этой для кого-то горькой "конфетки" -- вынесенный на обложку плакат одной из есинских учениц, исполненный ею чуть ли не в процессе творческого семинара. А под обложкой -- ирландские и французские впечатления писателя, каждодневный русский быт -- утреннее прослушивание радио "Эхо Москвы", вечерние просмотры новостных каналов, "Discovery" и теледуэтов под управлением Владимира Соловьёва, поездки на дачу и с дачи, экзамены в институте; попутно выдаются десятки и сотни метких характеристик деятелям культуры и искусства, политикам и чиновникам, историческим персонажам и нашим современникам, иной раз совершенно, на первый взгляд, ничем не примечательным -- врачам в поликлинике, парикмахерам, продавцам, гаишникам, гастарбайтерам. "Наверное, самое трудное в работе писателя -- изображать жизнь в формах самой жизни". Остаётся, конечно, место и для форм литературы. Можно позавидовать Есину -- настолько по нашим временам широк и разнообразен круг его постоянного чтения: несколько газет и "толстых" журналов, вступительные и дипломные работы и книги, книги, книги... Театр -- ещё одно немаловажное "место силы". Но главное не места, а люди в них. Самые разные. Вот далеко неполный список, я бы сказал, шорт-лист есинских героев (и антигероев): Евгения Альбац, Джулиан Ассанж, Елена Батурина, Зоя Богуславская, Владимир Гусев, Татьяна Доронина, Марк Захаров, Владимир Костров, Юрий Лужков, Владимир Маканин, Дмитрий Медведев (и ВВП, конечно!), Борис Пастернак, Иван Переверзин, Юрий Поляков et cetera, et cetera... Ну и, разумеется, присутствует традиционный "конёк" Дневника -- описание гастрономических изысков".
       Как хорошо было бы, если бы рецензии на очередной том выходили раньше, чем том напечатали -- не было бы раздумий, что ставить на последнюю обложку. Что? Какой текст? Какую фотографию?
       1 ноября, четверг. На "Эхо Москвы" сегодня с утра аврал -- обсуждают какие-то недомогания В. В. Путина. Кажется, после полета со стерхами у президента что-то со спиной, с позвоночником. Известно, что он почти не выезжает из Ново-Огарево и отменил ряд официальных визитов. В связи с этим компания комментаторов на "Эхо", в которую привлекли и А. А. Венедиктова, немедленно заговорила о принципе: ядерная кнопка у человека, сосредоточенного на своей боли и раздраженного ею, о необходимости общества знать... Вспомнили о подтасовке официальных документов -- не у нас! -- о заболевании первых лиц. Например, Миттеран, у которого был рак простаты, сумел просидеть два срока, тщательно скрывая -- спецслужбы помогали -- свое заболевание. Здесь вспомнили и Ельцина, его "открытость", когда он плясал чуть ли не с инфарктом.
       Со вчерашнего вечера остался должок. Это занятная переписка, которую я в свое время проглядел: после показа по НТВ "Анатомии протеста-2" между Венедиктовым и гендиректором НТВ Владимиром Кулистиковым. Все это бродило по блогам, а "Комсомолка" вытащила на свет. Как иногда переписка разоблачает, извивы стиля все подсвечивают. Кулистиков пишет очень смешно, намекая на определенную этническую хлопотливость, намекая на таинственность взлета "Эха" к заоблачным высотам Нобелевки и пр.
       "Канал НТВ показал фильм, где упоминаются, в частности, журналисты радиостанции "Эхо Москвы" Владимир Варфоломеев и Матвей Ганапольский, а также я, Алексей Венедиктов, -- написал один. -- Однако, вопреки правилам корпоративный этики, в этом фильме НТВ не упомянуто, что вышеозначенные журналисты работают на радиостанции "Эхо Москвы". Мы с Вами входим в один холдинг -- Газпроммедиа, и такое не упоминание является явным пренебрежением интересами нашего с Вами акционера. . . Обращаюсь к Вам, Владимир Михайлович, с настоятельной просьбой -- в случае повтора фильма НТВ "Анатомия протеста-2" потребовать от своих журналистов НТВ обозначить принадлежность Владимира Варфоломеева, Матвея Ганапольского и Алексея Венедиктова к радиостанции "Эхо Москвы". Можно в стихах..."
       Владимир Кулистиков с ответом не тянул, вскоре разместил на сайте НТВ:
       "Не скрою, ошеломлен. От Вас, без двадцати восемь Нобелевского лауреата, россияне ждут каких-нибудь великих злодейств, а Вы меня, ничтожного чижика, едите. И за что? Вас, видите ли, должным образом не потитуловали. Да ведь сделано это, уважаемый Алексей Алексеевич, исключительно из крайнего почтения к Вам и Вашим коллегам. Не титруем же мы Альберта Эйнштейна профессором Принстонского университета, а Платона -- преподом Афинской академии. Что касается Владимира Владимировича Путина, то мы его вообще никак не титруем, и ничего, не жалуется, открытых писем не пишет. Вы, Алексей Алексеевич, как и весь коллектив "Эха Москвы", давно вылупились из тесной скорлупы должностей и профессий и стали достоянием народа и истории. Мы, впрочем, люди НТВ, тоже. Хотя народ у нас другой, не малый, а следовательно, и история будет иная -- долгая. Так чего ж нам с Вами грозить друг другу холдингом и акционерами, как каким-то барыгам из малого бизнеса? Не лучше ли, пока у Вас осталось время, продолжить наше подковерное сотрудничество? Оно, помнится, не раз кое-кого выручало. . . А что касается фильма, чего повторяться? Снимем новый и назовем всех, кого и как пожелаете..."
       Какая прелесть, сколько подтекстов, сколько иронии и намеков, порой не очень здоровых, но "оба парни бравые, оба хороши". Боюсь, что теперь на "Эхо" ждут нового фильма от господина Кулистикова. Но какой стилист пропадает!
       Вечером ездил вместе с Жуганом -- а значит, комфортно на его роскошном мерседесе в РАМТ на премьеру "Скупого" Мольера. Поставил спектакль Егор Перегудов. Наконец-то я понял принцип, как в свое время играли пьесы Мольера. Это невероятная импровизация, игра со словом, обыгрывание любой ситуации. Правда, иногда режиссер чуть заигрывается и становится скучновато. Чтобы как-то довинтить небольшую пьесу до полного спектакля, внесли что-то из Булгакова и отрывки из Плавта. К сожалению, постановщики спектакля вышли на бис скопом, человек пять, кто из них Перегудов, не разобрал. Хотелось бы, чтобы был моложе. Схема спектакля знакомая, отчасти постмодернистская: на сцене и "сцена", и актерские уборные, приемы обнажены. Все играли просто чудесно, потому что мало чего играли. Неповторим был Алексей Блохин -- Гарпагон и Рамиля Искандер -- Фрозина, женщина на все руки. Да все были чудные, не выписываю фамилии, чтобы потом не мучиться над словником.
       Выходил из театра, встретил Гришу Заславского. Он рассказал о своем "неудачном" выступлении в Общественной палате. Рассуждали по поводу списка, который был составлен для обязательного чтения школьникам. Гриша посмел сказать, что на две трети этот список состоит из зарубежной литературы. Как же, по его словам, на него налетели. Из возразивших бедному отцу, воспитавшему троих детей, я запомнил фамилию Марины Давыдовой. Кажется, она его ругала за такое непонимание мировых ценностей.
       2 ноября, пятница. Есть две новости, как говорят в Одессе, одна плохая, а другая очень плохая. Из плохих -- это та неутомимость, с которой наши чиновники продолжают воровать где только можно. Обезумев, наши начальники, резвящиеся возле денег, уже не видят ничего, правда как говорит русская пословица, на хитрую лисицу и карабин с винтом. Естественно, разные финансовые опыты я наблюдаю повсюду, даже в учреждении, которое мне близко. Но здесь скорее мелкое подтыривание, там приписка, там постарались для родственника, а там такое совместительство, за которым сутки должны состоять в лучшем случае из 36 часов, чтобы энтузиаст выполнил все свои нагрузки. Но, собственно, я не об этом, а о завлекательном сообщении в прессе: "Министр обороны Анатолий Сердюков может быть допрошен в качестве свидетеля по делу о мошенничестве с имуществом подконтрольного Минобороны ОАО "Оборонсервис" -- пишет в четверг газета "Коммерсант". Дальше в том же материале о пяти уголовных делах. Как и в любой возбуждающей ситуации, не обошлось без дамы. "У фигурантки дела Евгении Васильевой, экс-главы Департамента имущественных отношений Минобороны РФ, были изъяты 3 миллиона рублей, драгоценности и антиквариат". Я могу объяснить дамское безоглядное воровство только одним: любовь к антиквариату! Спасала, бедняжка, продавая по сходной цене и, видимо, не без выгоды, бывшие оборонные объекты и затихающие НИИ. Детали этой истории обворожительны. Высокопоставленной даме всего
    32 года, а уже ворочает миллионами. У нее квартира из многих комнат, и по всем этим комнатам оперативники насобирали 1500 цацек в виде алмазов, сапфиров, бриллиантов и прочего, что дама -- видел портрет -- с прекрасным, открытым и свежим лицом собрала за годы своего непосильного туда. Каких же ей сейчас найдут адвокатов! Но есть и еще пикантный момент: когда утром в квартиру пожаловали оперативники, в ней они встретились с министром обороны. Детали -- это бог литературы!
       Но, как известно, только потяни, откроются бездны -- над цитируемым мною сообщением висит другое, имеющее уже космический характер. Это беседа с заместителем Генерального прокурора, Главным Военным прокурором Сергеем Фрединским. Он отмечает, что уклонистов от службы стало меньше, меньше стало и насилия над солдатами, а вот воровство и коррупция в армии приобрели "космический характер".
       Нынешняя пятница у меня -- день кино. Пришел к обеду навестить болящего Игорь, принес творог и молоко и, как обычно, на дисках пару фильмов. Досмотрели два фильма Дэвида Линча, которые почему-то оба останавливались после часового показа: "Дорога в никуда" и "Синий бархат". Я еще раз убедился, как важен в искусстве почерк художника. Чем почерк самобытнее, тем смелее можно крутить самый неправдоподобный сюжет. То же самое и в литературе: взгляд художника способен удержать внимание зрителя даже при чудовищных деформациях жизни -- все равно будет по-своему правдиво и убедительно. А уже часов в девять принялись смотреть очень простой, но почему-то захватывающий фильм "Чтец". Это послевоенная Германия: 15-летний мальчик встречается с тридцатилетней женщиной, бывшей надзирательницей в лагере. Дальше целая жизнь и у того и у другого. Детали описывать не хочется, они существенны. Действие держится на истории, рассказанной очень просто, казалось бы, безо всяких затей, но как смотрится.
       Вся моя компания еще днем умотала на дачу. Я решил ехать завтра днем, чтобы оказаться в теплом доме.
       3 ноября, суббота. Еле прорвался через поток машин. Любое московское шоссе, даже самое лучшее, напоминает бутылку с узким горлышком. Горлышко на этот раз оказалось почти в Апрелевке, пробирался через пробку почти час. По дороге, вырулив по бетонке после Апрелевки на Калужское шоссе, -- дальше, если продолжать ехать по Киевскому, то "горлышко бутылки" будет тянуться вплоть до Наро-Фоминске -- в Воронове, в магазине оплатил дверь, которую собираюсь поставить в маленькой комнате. Она должна сверху закрывать металлическую дверь от которой с террасы несет холодом.
       После сильных дождей, выпавших за последнее время, наши дачные участки почти все оказались затопленными. Мой участок еще на некотором возвышении, а вокруг все похоже на рисовое поле, залитое водой. По воде плывут грядки с тусклой осенней зеленью. Кашель у меня еще окончательно не прошел, но очень надеюсь на комнату, в которой от камина тепло и на электрический плед, на котором сплю.
       Приехал к обеду, здесь все сразу закрутилось, вернее голова пошла кругом. Надо заниматься садом, спустить воду из бойлера в бане, надо читать студенческие работы, и надо еще написать хотя бы маленькую главку в новую книгу. От поднявшейся воды колодец полон почти до краев, в подвале вода не пройдешь и в сапогах. И во чтобы-то ни стало надо поставить на машину новую резину. Здесь я надеюсь на Володю, он будет менять резину у себя на машине, по традиции безропотно поменяет колеса и на моей. Пока после обеда все уселись смотреть кино.
       Выбрали дублированный американский фильм "Папа досвидос" -- самый пошлый фильм из всех, который я когда-нибудь видел. Все шуточки не то что ниже пояса, а уже на уровне пяток. Мальчик, совсем мальчик, обрюхатил свою учительницу, а потом, прошло время и он встречается со своим, почти ровесником сыном. Просто невероятная пошлость, до спокойного восприятия которой мы постепенно продвигаемся. Видимо, это и есть народное американское кино.
       В девять часов я уже спал.
       4 ноября, воскресенье. За ночь невероятно потеплело, за окном термометр показывает десять градусов. Встал чуть ли не в пять часов, темно. Экспериментами со временем, который над страной начал проводить, будучи еще президентом, Дм. Анат. Медведев привели к тому, что так сказать географический полдень, когда солнце в Москве находится в самой высокой точке, приходится на 14 часа 30 минут дня. Не знаю, есть ли здесь какая-то экономия электроэнергии, но угнетение человеческой психики налицо. Я просыпаюсь в пять, это соответственно означает, в семь. Вся моя компания благополучно дрыхнет.
       5 ноября, понедельник. Опять с утра напрягся и сделал не только зарядку, но и написал новую небольшую главку. Что в результате у меня получится и получится ли вообще, не знаю. Но в процессе работы вдруг замелькал другой ракурс -- некого биографического расследования. Тут же и вывод, если бы я все строгал быстро, как поначалу мне хотелось, то к этому обогатившему сюжет выводу я бы не пришел.
       По-прежнему тепло, из комнаты наверху, из комнаты В. С. -- наш заросший сад и вдалеке старые сосны. Пейзаж за последние тридцать лет поменялся, появились новые детали, и сосны уже не кажутся такими одинокими и величественными. Утром же принялся читать газеты, которые привез из Москвы. Ну что, возникает некоторый обзор прессы.
       Во-первых, выяснилось -- "толстушка" РГ за 25 октября, что у дорогих лекарств существую дешевые эквиваленты, я, как человек экономный, было разинул рот, но оказалось, что все-таки лучше покупать лекарства дорогие, они надежнее. Значит лекарства для богатых и бедных. "Если, к примеру, речь идет о банальной простуде с заложенным носом, то можно и не покупать спрей Отривин за 200 рублей, а обойтись примитивным нафтизином -- рублей
    за 10. Но пользоваться им можно недолго -- сушит слизистую носа, вызывает привыкание". Лучше быть богатым и жить долго.
       В "МК" небольшая заметочка о том, как в Казани полицейские связали отца четырех детей "ласточкой". Это руки сзади притягиваются к ногам и тогда "пациент", мучаясь от боли, не доставляет полицейским никаких хлопот. Полицейские, отработав налаженный прием, связали, а их черствый "пациент", чтобы доставить молодым людям неприятности, взял да умер.
       Есть также сообщение, что "богатейшим человеком России по версии агентства "Блумберг" стал Виктор Вексельберг, тот самый, который несколько лет назад купил коллекцию яиц Фаберже. Царские яйца пошли на пользу.
       Но наибольший интерес у меня вызвало интервью с моим старым знакомцем А. М. Турковым. Сначала я пропустил это интервью -- все о том же, о Твардовском. Но Андрей Михайлович, повинуясь своему характеру и возрасту, кое-что умеет говорить прямо.
       6 ноября, вторник. С утра обсуждали заочника Ярослава Васильева. Девицы у нас сейчас пишут рассказы о гомосексуалистах, а вот ребята -- дамские романы. Что-то подобное сочинил и Ярослав, в добавку ко всему действие у него происходит в Германии, героиня беременная, и у нее с подругой что-то происходило своеобразное. Все это довольно средне, хотя по пошлости и по обилию штампов вполне в духе названного жанра.
       Васильева я на семинаре разбирал уже в третью очередь, а вначале что-то читал ребятам из моего собрания цитат, потом играли в "три события недели", да еще я заставил весь семинар в духе последних известий написать некий материальчик об институте.
       Не могу утерпеть, чтобы не вставить хотя бы пару небольших ребячьих сочинений. Это студенческая реакция на инвективу Минобра, объявившего Литинститут "неэффективным" учебным заведением.
       Маша Поливанова:
       "Литинститут никому не нужен. Зачем власти учебные заведения, где развиваются способности размышлять и делать выводы? Незачем. Обществу тоже -- если понимать под обществом бегущую вокруг толпу, недовольную затхлым бытом и беспросветным будущим.
       Только общество, на самом деле, это почти человечество, у него помимо рук, ног и прямой кишки должны быть душа, сердце и кровь. А этого не будет, если не будет литературы, истории и способности понимать это и связывать.
       Постепенно за Литинститутом сойдут на нет все гуманитарные и художественные заведения -- останутся программисты, бухгалтеры, менеджеры -- люди мира продаж, их задача считать и подсчитывать. Государство любит деньги, деньги любят счет.
       Коровы дают молоко, куры -- яйца, овцы -- шерсть. Кто-то должен это потреблять".
       Глеб Гладков:
       "Одно слово -- позор. Наши "царьки" от Путина до Мизулиной решили, что после них -- хоть потоп. Мол, мы нашлепаем по вашим хавальникам своими педофильскими обвислостями, а потом благополучно сыграем в ящик все, а вы ищите нас на небесах.
       Решили -- нужны инженеры! Хотя, казалось бы, зачем? Нефть все равно собираем только с поверхности, и единственное полезное ископаемое, которое откапывается, -- картошка. А эти суки, народ, чего-то на завод не идут, не хочет в шахты гад этот, электорат. А ведь сам нас выбрал. И ишачить, паскуда, не хочет! Хочет комфорта, как в Европе. Выкуси! И решили царьки, чем улучшать условия труда на фабриках -- ну, медицина там всякая, страховка, надбавки, безопасность, пенсия и прочие буржуйские капиталистические девиации -- лишить просто людей, сволочей неблагодарных, свободы выбора.
       "Взял лопату, филолог хренов! И в навоз с головой, живо! Это шахта, менеджерик! Выход наружу только при предоставлении рубцов и струпьев! Завидуй мертвым, и тихо, сука, а то мы все слышим!" И пошла кутерьма -- ЕГЭ (единая государственная экзекуция) и платное образование, завышенные баллы, слияние вузов, основы религиоведения (или как там этот обезьяний кал называется?). Народ хотят сгноить как этнос, хотя мы и так в последнее время ну вообще не пассионарны, обездарить, отупить, забыдлить. Будем скоро все как один молиться Богу или вообще Аллаху и считать 2х2 на калькуляторе.
       Есть одна надежда, простой природный принцип -- запретный плод сладок. Когда они запрещают алкоголь, табак, наркотики, субкультуры, порнуху, суицид и педофилию они на самом деле это все пропагандируют. Теперь они хотят запретить нам думать и выбирать свою стезю; надеюсь, разозлившиеся на такую несправедливость, мы назло им, как всегда, по-русски, возьмемся за ум, за книгу, за сладкую истому возможности познавать и выбирать.
       Вам не нужны гуманитарии? Вас никто не спрашивает. Идите лучше почитайте, что о вас пишут на заборах, если еще умеете читать".
       У остальных близко к этому, только Ваня Пономарев, так сказать, как гений проблистал "в молоко": "Мне откровенно безразлично, сознательно ли портят репутацию гениальной ошибке Горького или же бессознательно вставляют в колеса палки". Так и написал и синтаксис и подбор слов автора.
       Потом довольно долго с Лешей Козловым возились над обложкой 2006 года. Получилось так: на фоне талонов, которые в свое время Светлана Викторовна раздавала ребятам на бесплатные обеды, в симпатичном овале моя скульптурная полугротесковая фигурка, сделанная к 70-летию Володей Пучковым, и занятный заголовок "Дневник Не-Ректора". Все вместе поможет народу проглотить, что я о нем написал после выборов. Кстати, сегодня у
    З. М. Кочетковой день рождения. Как в былые годы, я уже на день рождения не зван, но книжку "Дневник-2010" ей подарил. Надпись тоже сделал знаменательную: "З. М. Кочетковой с пожеланием дальнейшего общественно-политического и административного роста. Сколько лет, сколько зим?" По крайней мере, нам двоим все понятно, остальные догадаются.
       Сегодня вечером иду в Большой театр на генеральную репетицию "Ивана Грозного", поэтому домой уехал пораньше и в машине поймал очередную сенсацию. Ох, недаром я, наверное, так старательно выписывал о воровстве в Минобороне. Сегодня Путин отправил в отставку замечательного министра-мебельщика Сердюкова и вместо него назначил Сергея Шойгу. Как же мало в запасе людей, если бедного Шойгу, только что назначенного губернатором Подмосковья, уже перебрасывают на оборону.
       7 ноября, среда. Вот и говори себе: утром, несмотря ни на что, сяду за стол и напишу еще одну главку в роман! Сказал это себе и включил радио, а там, на "Русской службе новостей", в искусно организованной хамской манере Сергей Доренко излагает такие разности, что ни о какой дополнительной работе кроме Дневника и речи быть не может. Оказывается, так поразившая меня своей молодой напористой предприимчивостью Евгения Васильева уже, по слухам, покинула пределы Родины. К вечеру оказалось, что заболела и находится где-то в больнице. Доренко рассказывал о нескольких молодых дамах, которых экс-министр обороны привел с собою в министерство из налоговых служб, где он с ними работал прежде. Вроде бы именно этот дамский коллектив участвовал в исчезновения из военного бюджета трех миллиардов рублей. Крутизне и вороватости наших чиновников удивляться не перестаю, но каковы и дамы! Министр в ближайшее время может быть допрошен по делам продажи министерской собственности как свидетель, но не исключено, что статус его может вырасти до статуса подельника. По мнению Доренко и его в эфире собеседников, у внезапно заболевшей красотки и директора департамента Минобороны Евгении Васильевой квартира стоимостью в 10 миллионов долларов и прочих авуаров -- драгоценности, картины, так полюбившийся новой элитой антиквариат -- на сумму в 4 миллиона долларов. Если все же убежала, то, видимо, на заранее и хорошо унавоженную солдатскими деньгами почву! Сердюков, который, видимо, помог прелестной чиновнице и заболеть, оказался рыцарем! Но существует мнение, что лишнего свидетеля лучше было бы убрать подальше.
       Обама выиграл выборы. Это не просто выбор народом демократа, а выбор человека социально ориентированного, обещающего навести порядок с налогами и сохранить куцую систему социальной помощи. Это не президент богатых. Здесь действует мировая тенденция, и очень скоро наша зажравшаяся до лошадиного ржания власть это почувствует на своей пегой шкуре.
       Днем съездил на рентген в поликлинику, а вечером второй раз пошел в Большой театр на генеральную репетицию "Ивана Грозного". Ощущение ошеломляющее. Кажется, Григорович что-то в этом балете подсочинил, все стало и глубже, и значительнее. Наверное, единственный балет, к которому в России не надо писать содержание: содержание и так все знают. Возможно, много лет назад это был балет о тяжелой роли тирана и государственной элите, сейчас это о власти и ее государственном бремени. Элита стала еще хуже. Особенно хороши, как, впрочем, всегда у Григоровича, массовые сцены. Взятие Казани, два войска с бунчуками и хоругвями, вестники победы и лики смерти с косами. Может быть, где-то здесь зарыта русская идея? По крайней мере, такого русского спектакля Москва давно не видела; столичная интеллигенция будет недовольна. По поводу битвы с иноземцами из татарского каганата может прийти протестующая дипломатическая нота. Большой театр, как с ним и случается, вздохнул глубоко. Простит ли общественность крест на груди у Ивана и крест, на котором царь распинает сам себя в финале?
       Я уже не говорю о гениальном обрамлении спектакля -- о звонарях. Для меня первые видения, которые появились в сознании художника -- это самое главное, это земное чудо. Совсем для меня нынешнего иным стал и дуэт Ивана с уже мертвой Анастасией. Ивана успешно "делает" Владислав Лантратов, сын того танцовщика, который блистал в театре Станиславского и Немировича-Данченко. Очень неплоха Ольга Смирнова, но я помню Наталью Бессмертнову. Лучший в спектакле, наверное, был Денис Родькин. Когда он зависал в прыжке, то сердце замирало. Правда, во втором действии, в сцене бегства из него будто бы выпустили воздух. Но все равно, когда на поклонах раздался крик "Браво!" -- это был я со своего 17-го ряда.
       Когда шел от метро к Большому театру, то от памятника Марксу гремел митинг, который проводили по случаю годовщины Октября, а утром неувядающий Доренко по "Русскому радио" запулил: "Вышли мы все из народа". Эхо все катится...
       8 ноября, четверг. Вчера, когда возвращался из театра, в почтоґвом ящике был ксерокс из "Российской газеты" со статьей, комґментиґрующей решение министерства о неэффективных вузах. Ашот положил мне ксерокс с припиской красным карандашом. Статья называется "Удар по репутации". И это, действительно, довольно обидно и страшно. Главное -- в этот список надо было не попадать -- в этом и заключалось искусство. Утром я посмотрел и статью, которую газета напечатала накануне -- это, конечно, просчет министерства. Достаточно справедливо по этому поводу пишет Швыдкой: "Уверен, что к питерской Академии театрального искусства, к Московскому архитектурному институту, Литинституту и Ростовской консерватории можно предъявить немало претензий, -- но это старейшие учебные заведения России, где учат лучше -- и много лучше, чем во многих зарубежных вузах. Если им не хватает баллов по ЕГЭ, то это вполне естественно: виртуозам баянистам, артистам или скрипачам не надо знать высшую математику. А то, что этим институтам не хватает квадратных метров, -- то это вина государства". Насчет метров: я бы, начиная строительство, уже давно перевез ректорат в наш флигель, вот тогда метраж может стать побольше.
       9 ноября, пятница. С утра сел писать главку в новый роман о жизни в Гранатном переулке и о художнице Елене Павловне. Все постепенно разрастается и захватывает все новые и новые подробности. В перерывах что-то делал по хозяйству, разбирал архив, слушал радио. Вот так и собирался закончить день, как внезапно позвонил Леня Колпаков -- у него есть билет в Большой театр все на того же "Ивана Грозного". Оказывается, канал "Культура" после вчерашней премьеры купил весь спектакль и пригласил свой актив, авторов и сотрудников. После спектакля обещали еще и фуршет. Кажется, канал празднует свой юбилей. От соблазна уйти не смог, предположил, что всех увижу. Так оно и случилось. Мой билет?-- я ведь пишу еще и хронику времени, а что будет через десять или пятнадцать лет интереснее деталей! -- так вот, билет в 14 ряд партера самый последний ряд 17-й, на нем стоит с обеих сторон прохода лишь по пять или шесть кресел, обходится зрителю в 6.300 рублей. Увидел, обновил знакомство, переговорил с массой людей. Было интересно, живо, почти молодо.
       Но сначала о небольшой сценке, которую видел перед началом спектакля, когда стоял под портиком, ожидая Леню. Мимо меня как-то бочком, бочком, особенно не привлекая к себе внимания, уже пробежал Николай Цискаридзе, тихонечко прошли другие узнаваемые лица большого искусства, как вдруг со стороны РАМТа у портика затормозила большая легковая машина, и начался балет выгрузки значительных лиц. Сначала с переднего места выскочил охранник и подбежал к задней левой двери, потом вышел шофер и открыл заднюю правую дверь. Я ждал американского посла, премьер-министра, жену премьер-министра, наконец, владельца "Норильск-Никеля" или металлургического комплекса Череповца, но это оказался лишь продюсер Пригожин. Выгрузилась из машины и его жена, певица Валерия. Сопровождаемые зонтом, который держал над ними охранник или другое подчиненное лицо, группа прошествовала к входу в театр. Так несут зонт над Патриархом или над Путиным. Большой театр -- это, действительно, Крокус-Сити, никто на эту группу жадных и привычных для них взглядов не бросал.
       О самом балете -- как и хорошую книгу, хороший балет надо пересматривать несколько раз -- возникают все новые и новые детали, драматургия, проясняется и становится все надежнее. Если бы научиться так, как Юрий Николаевич ставит свои балеты, писать книги -- одни живые символы, не путаться в быте. Мне показалось, что сегодняшние исполнители ролей Грозного и Анастасии были интереснее, тех, что я видел в среду. Здесь было меньше похожего из "Спартака" и больше русского психологизма. Денис Родькин опять танцевал Курбского. К сожалению, не смог купить в антракте программу и не купил буклета, а когда моя соседка его листала, увидел свою статью.
       Из делового -- встретил М. Е. Швыдкого и поговорил с ним о закрытии клуба "Форте", он обещал помочь, взял у меня визитную карточку и обещал позвонить. По этому поводу мы обрабатывали М. Е. вместе с моим соседом Бэлзой -- о клубе Альберта Дмитриевича знает вся Москова. Позвонит ли? Как-то тепло поговорил с тремя, знаю давно, дамами: с Таней Земсковой, с которой когда-то вели "Книжную лавку", с Н.?Д.? Солженицыной, с которой делал когда-то материал на телевидении, когда она только что приехала на разведку в Россию -- как умна, обаятельна, как проста в разговорах. На меня произвел впечатление ее недавний разговор с Путиным относительно сокращения часов на изучение русской литературы. Это был не разговор вообще, а вполне конкретное суждение -- больше часов, почти солдатское требование. Имеет, между прочим, право. Н.?Д. убеждала меня в том, что происходящее в образовании -- это не следствия научного подхода и поиска оптимальных решений, это лишь выполнение поставленных коммерческих задач.
       Встретил и Н.?Л. Дементьеву, именно она первая мне сказала о моей статье в буклете.
       Особый разговор мог бы состояться по поводу фуршета, который по уже возникшей традиции состоялся в нижнем, мраморном зале -- лифты, мрамор, официанты, хорошая еда, ее много. Но как-то я потерял все речи и слова, которые были произнесены. Мы с Леней, Юрой Поляковым и его женой Наташей очень неплохо устроились под лестницей за столиком, в относительном безлюдье. Мимо нас официанты все время что-то носили, и можно было поживиться пирожком или какой-нибудь слойкой. Я нажимал на то, что есть мне нельзя: на блины (добыл и красной икры) и на сладкие разности.
       Что-то интересное мы потом говорили с Юрой Поляковым. Он тоже начал писать дневник, но, кажется, по структуре совершенно другой. Говорили о статье Володи Бондаренко по поводу фильма по роману Гроссмана. И в частности об оценках, которые по доброте душевной дает этому роману еврейская интеллигенция. Говорили о том многословии и повторах, которые свойственны Володе Бондаренко. Но это я уже слышал, что Юра отредактировал статью, убирая повторы и навязчивые еврейские мотивы.
       В какой-то момент к нашему столику подошел руководитель канала "Культура" Сергей Шумаков -- довольно милый, усатый, как и я, человек. Что-то заговорили о толерантности. Тем более что пару дней назад Путин и... Я вспомнил цитату из Кеннеди, которую выудил у Дзеффирелли: "Политкорректность -- это не что иное, как отвратительный конформизм, настоящий тюремщик свободы мнений и первый враг распространения новых идей".
       В балете буквально в том же ряду, где мы сидели с Леней Колпаковым, обнаружил Мишу Трофимова -- режиссера из Питера. Восемнадцать лет назад мы с Мишей делали первое открытие Гатчинского фестиваля "Литература и кино". Теперь Миша уже признанный мэтр, его из Ленинграда вместе с его шефом Беллой Курковой пригласили на праздник канала "Культура"
       10 ноября, суббота. С утра Ксения Ларина и Ирина Пиотровская беседовали на разные темы: в основном по поводу выборов в Америке. Насколько у них демократичнее и лучше. Обеим, кажется, не нравится Обама. Они, конечно, обе не расистки, но Обама, скорее, социалист, чем капиталист. Мармон Ромни, конечно, лучше. Ксения вздыхала: а когда у нас будет, как в Америке? А никогда, потому что мы не Америка. Но если бы хотя бы стали Россией! Я хочу, как и положено русскому, любить свою власть, потому что, как и любой русский, полагаю, что она от Бога, и хочу жить своей русской жизнью. Правда, власть так у нас ворует, как нигде. В Египте "Братья мусульмане" хотят убрать с государственного герба орла и обязательно поместить надпись: "Нет бога кроме Аллаха и Магомед пророк его". Мы говорим о русской православной церкви в России только в контексте еще трех важнейших религий. А вдруг в нашей многонациональной стране заденем своей природной любовью к православию мусульман, евреев или буддистов? Где бы оказались евреи, если бы в войну не было бы православия!
       О воровстве, которое стало у нас просто космическим. Невероятные кражи в Министерстве обороны, когда молодые дамы распродавали базы, аэродромы и жилой фонд, уже ушли в рейтинге воровства во вчера. Сегодня говорят о невероятных кражах во Владивостоке. Это связанно со строительством объектов, прошедшего сбора руководящей элиты Тихоокеанского региона. Какой талантливый у нас на поиск различных вороватых схем народ! Честно говоря, я с нетерпением жду утра: оно обязательно принесет с собой новую весть о мздоимстве. Пересажают ли когда-нибудь всех? И что станет с бывшим министром обороны? Но какой удар по престижу президента нынешнего и президента прежнего. Прежний президент осторожно промямлил, что реформы у прежнего министра шли. Воровство идет как сопутствующий товар! Вороватые бояре при Петре Первом это голуби, но они знали, что царь может все имущество отписать в казну, и их самих отправить на плаху. Наши же власти все время уменьшают наказания за экономические преступления.
       Но что-то я все о глобальном, да о глобальном. Сегодня по пути на дачу, в Вороново, в магазине, у меня пропал бумажник. Было в нем семь тысяч денег и три кредитные карты. Карты успел заблокировать, но были какие-то документы, рецепты, пропуск в фитнес. Отчетливо помню: малые несчастья хранят нас от больших. Правда, малые несчастья досаждают порой больше, чем крупные. Получать новые карты, блокировать социальную карту и т. д. Но какая за всем этим человеческая грязь!
       Приехал и горюю, анализирую. Постепенно пришел к выводу, что в пустом магазине, конечно, мой бумажник ухватили не молоденькие продавщицы -- все это произошло мгновенно. Буквально через минуту вернулся, богобоязненные бабки уверяли меня, что бумажник я положил в задний карман. Я всегда знаю, что мои обидчики всегда крепко страдают. Господи, прости им, может быть, им деньги нужны больше. Но не смог не вспомнить эпизод из своего детства, когда в войну жил у тетки в Калуге. Нам для коровы привозили воз сена и, сбросив его, по ошибке продавцы сбросили мешок с двумя или тремя хлебами. Я хорошо помню, что, когда крестьяне-продавцы вернулись, а мешок уже был обнаружен, моя бабушка-баптистка и тетка объясняли продавцам, что никакого мешка не видели и ни о каком мешке не слышали. Может быть, это особенность русского характера? А как бы я поступил, если бы нашел подобный бумажник? Скорее всего, я бы испугался Бога.
       Вечером в передаче НТВ "Максимум" снова зашел разговор о выборах в Америке. Оказывается, "наш" Брайтон Бич весь проголосовал за Митта Ромни, они против Обамы. Одна наша бывшая соотечественница сказала: "Я люблю богатых". Еврейскую даму вполне можно понять. Она определенно не социалистка.
       11 ноября, воскресенье. Несмотря на плохое настроение, все же заставил себя подняться в комнату В. С. и написать еще одну главку в новую книгу. Это была глава, связанная с моим портретом, написанным Володей Семеновым. Потом довольно долго мы с Володей Рыжковым прилаживали раздвижную дверь, которую я купил для маленькой комнатки. В комплекте не оказалось ручки и специальных пластмассовых заклепок, которые держат части двери.
       Довольно быстро приехал домой, что-то читал, смотрел телевизионные передачи. Удивительно, как все быстро забывается. Но вот твердо и на всю жизнь запомнил одно: бывший генеральный директор банка "Москва" Бородин, расхаживая по своему необозримому английскому поместью, рассказывал корреспонденту о том, что его дело -- это дело заказное и политическое. Больше всего меня интересовало даже не то, каким образом молодой человек так чудовищно быстро и невероятно сладко разбогател, а не сын ли это того самого Бородина, деятеля режима Ельцина, который потом ремонтировал Кремль и которого с таким трудом наша дипломатия при помощи всей государственной машины выцарапала из объятий зарубежных судов? Или однофамилец?
       12 ноября, понедельник. Утром побежал, пока не приехала Лена, восстанавливать различные документы. Должен сказать, на это я обратил внимание еще вчера, что банки -- я имею в виду процедуру телефонного отключения банковской карточки -- работают как часы. Но это и понятно, коммерческая организация, заинтересованная в клиенте. Утром, когда я пришел в банк, чтобы заняться восстановлением своих банковских карточек, я в этом еще раз убедился. Но каково же было мое изумление, когда почти то же самое обнаружил и в организации, которая раньше называлась собесом. Почти мгновенно, четко, вежливо, без беготни по кабинетам не только поставили на очередь смены социальной карты, но и дали временную, чтобы я бесплатно ездил на московском транспорте.
       Прилетел после всех моих путешествий домой, Лена еще, как хотела, к 12-ти не приехала, но в Интернете было любопытное, потому что это опять рейтинге вузов. Галя Ахметова пишет:
       "Уважаемый Сергей Николаевич! Я знаю, что в понедельник будет собрание в Литературном институте в его защиту. Я пытаюсь тоже хоть что-то сделать -- через Интернет.  
       В нашем городе ситуация трагическая. Наш вуз закрыли -- обманным путем. Потом присоединили его к вузу, который реально является неэффективным. Нас убило то, что мы вуз педагогический. А борьба направлена именно против системы образования, и прежде всего -- против педагогического образования, тем более -- против образования в провинции. Я, конечно, что-то успела сделать в жизни. А молодежь наша уезжает из города -- в крупные города, за границу.  
       ...Наш вуз уже погиб. Даты жизни: 1938 -- 2012. Нас могут присоединить, например, к Иркутску. Смешно думать о перспективах. Нас могут просто ликвидировать. Обыкновенная принудительная абортация с последующим бесплодием.
       Наверное, этого мало для Литературного института -- но я с Вами. Надо попытаться отстоять хотя бы один вуз. Силы и умы есть. Я тоже подпишусь под резолюцией в защиту Литературного института им. А. М. Горького".
       Что-то к часу дня приехала Лена. Она прилетела из Берлина буквально на два дня, чтобы тоже, как и я, что-то сделать в собесе, взять справку. У них в Германии сейчас у русских пенсионеров вычетают из немецкого пособия сумму, полученную от российского правительства в качестве пенсии. С утра она уже обегала несколько учреждений и тоже была потрясена четкой работой отечественного собеса.
       Сели с ней обедать, потом пили чай, разговаривали. О 13% подоходного налога, которые платим мы. Я подтрунивал над Еленой. Вот теперь доктор наук, сидит на шее у немецкого народа. Елена весьма резонно возражала: ее дочь и муж дочери, оба высокооплачиваемые врачи, платят этих налогов по 40%. Потом говорили о нашей эстраде. Лену, как и меня, раздражает бесконечное присутствие на эстраде Иосифа Кобзона. Ну, меня-то понятно, но ее-то... Поговорили о бытовом антисемитизме, сошлись, что он в России сходит на нет, и, если бы не раздражение нашими некоторыми олигархами и нашей почти сплошь специфической эстрадой, совсем бы исчез... Замечание Елены о евреях как об очень талантливом народе я было совсем пропустил. Но Елена сказала, что 27% нобелевских лауреатов евреи. Это люди торы, привыкшие всю жизнь к перебиранию ее постулатов, вот и вытренировались...Я сказал, что Нобелевская премия -- это, как и все наши литературные премии, явления довольно специфические, политизированные и групповые....
       А тем временем в Литинституте шло собрание. Тарасов выступил в академической манере. Как все понимают, ничего экстраґординарного не произойдет, все останется на своем месте. Пытались погорячиться студенты, но наши осторожные чиновники сделали все, чтобы остудить их пыл. Выступая на собрании, Толя Королев отметил, что речь о вузах с признаками неэффективности -- это речь о вузах, расположенных в лакомом центре. Он же заметил, что в Москве наш доблестный руководитель московской культуры г-н Сергей Капков слил пять детских театров, и все это театры, исключительно находящиеся в центре города.
       После недавней оглушительной новости о воровстве в Министерстве обороны появилась новая, может быть, даже более финансово-емкая. По версии Следственного комитета, начальство над системой спутникового наблюдения и ориентирования ГЛОНАСС, вместо того чтобы систему совершенствовать и модернизировать, украло свыше 6 миллиардов рублей (не долларов). Полный набор нехитрых приемов: фирмы однодневки, родственные фирмы, двойные или тройные зарплаты.
       13 ноября, вторник. Забыл взять из дома цитаты из Туркова о Твардовском, поэтому утром на семинаре выкручивался. Успех имел рассказ о высадке у Большого театра из машины Пригожина и Валерии, супружеской пары. Немножко рассказал ребятам об "Иване Грозном", в основном о своих размышлениях о литературе во время этого просмотра. Потом обсуждали рассказы Вани Пономорева. Беда мальчика в том, что считает себя гением и пишет размашисто, на века. А вы потом расшифровывайте! Но за всей этой бравадой просвечивается и ум, и наблюдательность. Вот если бы он все это изложил в коротеньких эссе, в рассказиках что ли. Беда наших ребят, что они ничего не читают, в крайнем случае, смотрят зарубежное кино.
       Домой приехал довольно рано, ждал Лену, а тем временем из яблок, привезенных с дачи, варганил две стеклянные миски шарлотки. Особенность: мало сахара, и все это с рисовой и гречневой мукой. Получилось нормально.
       14 ноября, среда. Утром Лена уехала. Из того, о чем мы с нею проговорили, -- это о коррупции в медицине. В частности, она говорила об одном из мединститутов в Москве, который регулярно попадается на взятках, но с такой же последовательностью в нем ничего не меняют. Диплом врача можно получить, не очень много зная и умея, но регулярно выплачивая нужные суммы. Я напоминаю, что Лена -- сама доктор медицинских наук, так что в этом разбирается. Говорит, что если бы она в свое время не уехала в Германию, то, наверное, погибла бы. Ее сразу же оперировали по поводу рака одной из почек. Она же уверена, что большое количество смертей в наше время обусловлено в том числе и некомпетентностью врачей.
       Для меня сегодня день оказался тяжелым и бессмысленным. Утром чуть-чуть почитал английский да прочел материалы ребят об институте, собираюсь сделать стенгазету. А так весь день ездил. Сначала в банк узнавать номер своего счета и реквизиты банка, потом -- в фитнес-центр, который должен именно в банк перевести деньги за неиспользованные дни (удобный для меня фитнес возле Черемушкинского рынка закрывается), потом поехал в банк, где у меня заблокирована зарплатная карта. Пытался встать на Ленинском проспекте возле какого-то ресторана, замаскированного под украинское гостеприимство, но тут вышел молодой таджик, ряженный под запорожца. Я начал над ним иронизировать и почти издеваться. До сих пор стыдно. После банка поехал через Садовое кольцо в район моей юности Бескудниково, на Дубнинскую улицу. Именно туда доставили купленные мною в Ленинграде вещички. Бескудниково из советских дальних выселок превратилось в обычный городской квартал, много всего застроено, поднялась зелень. Дмитровское шоссе все застроено. Вместо кирпичного пенька, который остался возле одного из секретных заводов во время реконструкции Москвы сразу же за Савеловским вокзалом, поднялась красивая звонница. Порадовался. А уже потом, получив свои свитера и пиджаки, заехал в институт, куда должны были принести мне билет на поезд в Ленинград, а потом дальше в Гатчину.
       Судя по всему, понятие "неэффективный вуз" для Лита, архитектурного, Университета печати и педагогического университета отбили. Ректор мне сказал, что уже переговорили с Фурсенко, который сейчас советник президента, и с другими чиновниками. Похоже, что смогут отбить и кафе "Форте" и столовую, слишком уж влиятельные люди отмечали здесь свои праздники. По мнению Алика, с нашим ректором в министерстве говорили цинично и пренебрежительно. БНТ в этой ситуации мне жалко, не знаю, как бы здесь повел себя я сам. Я уверен в одном: главное -- не трусить и ничего не бояться, дальше чтения лекций никуда не пошлют.
       Из новостей передали мнение Степашина, что во время распределения госзаказа по стране разворовывается триллион рублей.
       15 ноября, четверг. Как проснулся, принялся за книгу Евгения Сидорова "Записки из-под полы". Проглядывал часа два, буду, наверное, читать подробно. Здесь замечательные емкие характеристики и времени, и людей. Практически это плотный и сильный мемуар, который не потеряется. Здесь много ситуаций, неизвестных широкой публики. Мне это особенно интересно, потому что я тоже веду свою "летопись обывателя", чужой точный взгляд делает видение стереоскопическим.
       К поезду, который отходит в 12 ночи, меня провожал С.?П. Погрузили две пачки книги "Валентина" и несколько томов новых, за 2010 год дневников. Ехали на метро. Уже позже понял: сделал напрасно, любая материальная заинтересованность ограничивает мою свободу и делает меня неестественным. Чем занимался весь день? Потихонечку писал дневник, прочел рассказ Миши Тяжева "Звонок отца" -- собственно, Миша блестяще овладел бытовым, с деталями и символическими фигурами умолчания письмом, ему надо искать другие формы и развернутые сюжеты. Прочел также рассказики своего новенького Даниила Трофимова -- мальчик переводится ко мне из семинара А. П. Торопцева. Здесь, конечно, великолепный современный язык, но слишком большая плотность событий и действия. Возьму с радостью. Я перед мальчонкой в долгу, текст потерялся, долго не мог дать ответ, беру ли я его в свой семинар. Перечитал также тексты студенческих высказываний по поводу рейтинга министерства по вузам. Здесь лучшие Глеб Гладков, Маркарян и Маша Поливанова -- буду делать стенную газету.
       Гатчинцы взяли мне билет на "Стрелу" в первый класс, это значит с утренней кормежкой. Интересным оказался сосед -- рослый, красивый парень, по его собственным словам, "компьютерный гений", "белый хакер". Парень откровенный, сильный, доброжелательный, свободный. Любит баню, по непонятной случайности из Обнинска. Едет в Санкт-Петербург, а оттуда самолетом в Гоа, отдыхать. Поговорили, я заснул, Максим, так зовут паренька, отправился в другой вагон к друзьям пить виски.
       16 ноября, пятница. В пять часов дня, на традиционной перед фестивалем пресс-конференции я прямо сказал, что сейчас это не тот фестиваль, который мы задумывали и который вели тринадцать лет. Раньше был фестиваль, который обнимал, соединяя, два самых мощных крыла современного искусства -- кино и литературу, а сейчас получили крошечный провинциальный фестиваль кино, каких уже сотни. Но это только тезис, который обосновывается многими примерами. Уже нет по-настоящему больших писателей, которых я привозил, уже нет на фестивале и студентов Лита, которые несли для своих сверстников примеры иной жизни. Кстати, из учредителей исчезла не только "Терра". Исчез из учредителей и Литинститут.
       Я предполагал, что и моя отставка как постоянного председателя жюри четыре года назад, и все изменения во внутренней, ставшей более блатной и коррупционной жизни фестиваля, связаны с появлением в качестве директора бывшей актрисы Татьяны Агафоновой. Именно тогда началась экономия на главном, на народной сути фестиваля. Как, наверное, сладко, не оглядываясь, пилить бюджетные деньги! Между прочим, иногда через детали лучше видно целое, -- как рассказал Миша Трофимов, в прошлом году Таня Агафонова всех, как говорится, "наколола", не заплатила за работу.
       В этом году Минкульт практически денег не дал -- новый директор, потеряв интерес к уже убитому проекту, документов в свое время не отправил. Чтобы не потерять фестивальную кантилену, область, район и город сложились и решили провести XVIII фестиваль за общий счет. Фестиваль пройдет без жюри и профессионального конкурса, определит победителя среди четырех экранизаций конкурс зрительских симпатий.
       Как ни странно, вот что значит опыт и долгое следование традиции -- открытие фестиваля прошло просто блестящее. Власть в районе сменилась, вместо Худолайнена, переместившегося на повышение, руководить районом стала Елена Викторовна Любушкина. Открывать фестиваль приехала и Зоя Желдина, она заместитель начальника департамента культуры области. Женщины говорили просто блестяще, мягко, без административных клише и точно. Может быть, демократия и нормальная власть придет к нам из провинции? Наш привычный Калугин, районный глава, тут тоже не подкачал.
       В этом году основной мыслью фестиваля стал юбилей основания СССР, 90 лет. Все возвращается: тоска по утраченной большой родине и даже ее старые песни. Не утратившими обаяния шлягерами прозвучали узбекско-русские песни в исполнении Натальи Нурмухамедовой и грузинские, которые пела Ия Нинидзе. Обе артистки невероятной энергетики и исключительных голосов. С какой, наверное, обидой смотрят эти бывшие богини пения на безголосых звездочек современного телевидения? Начался концерт тоже с очень неожиданной женщины. Объявили Елену Скороходову -- "актрису, драматурга, поэта и барда". Можно себе представить, какую я при этом в душе скорчил рожу. Но девушка начала со стихов, потом что-то пела, и за всем этим стояла такая точность, такой артистический аскетизм в выражении позиции, что я просто развел руками. Потом, уже несколько позже, Елена подарила мне свою книжку. Любовная лирика -- здесь то, что я неимоверно ценю в писателе -- предельная искренность.
       17 ноября, суббота. В половине второго ездил в Вырицу, на встречу с читателями поселковой библиотеки. Говорил обо всем: о налогах, о литературе, о фестивале, даже о премьере "Ивана". Устал страшно, потому что выложился по-настоящему. Но это моя особенность, я говорю хорошо, когда говорю искренно и о себе.
       Туда и обратно вез шофер Дима. По дороге большие поля, заросшие бурьяном, раньше они были засеяны какой-то культурой. В самом поселке домики дачной архитектуры и современные дворцы новой буржуазии. Дима рассказал, что один из местных богачей выстроил здесь резиденцию по модели Царскосельского дворца. Я пожалел, что не увидел. Дима говорит, даже окраска и позолота. Будто дворец стоит в конце улицы, поднимаясь над лесом. Подходы охраняются автоматчиками. Но будто бы на всю эту обеспеченную большими деньгами красоту можно взглянуть, написав в Интернете: Вырица, царскосельский дворец. Интернет будто бы откликнется.
       После встречи с читателями здесь же, в библиотеке, показали крошечный музей Ивана Ефремова -- в Вырице до сих пор сохраняется тысячу раз проданная дача отца писателя, которую так и не удалось превратить в музей. В музее, который разместился в библиотеке, пишущая машинка писателя, его "рабочий, экспедиционный ящик". При помощи металлических колец и ремней ящик прикреплялся к седлу. В ящике -- инструменты геолога, записные книжки, сапоги.
       После встречи мне еще подарили большую коробку конфет "ручной работы с начинкой из фруктов и орехов". Конфеты эти производят сейчас на местном металлическом заводе, где уже давно лишь одно, но очень для нынешнего времени актуальное производство -- сдача в аренду площадей.
       Вечером в кинотеатре "Победа" состоялся показ картины Игоря Черницкого "Подпоручик Ромашов". Игорь представлял все это размашисто, несколько заигрывая с залом, почти упоенно. Я посмотрел самое начало, ярко, но чуть многословно, с театральным размахом орудовал покойный Ступка, не Шурочку, а Попрыгунью играла очень талантливая Алена Бабенко, мило, с пустыми глазами носил армейскую фуражку Толя Просалов. Публике все это должно было понравиться.
       После показа фильма Коля и Игорь дружно и весело продавали диски со своими фильмами. Я их не осуждаю, это стало законом творческой жизни. Но сам к книжному прилавку не подхожу. Я тоже привез несколько пачек книг, их продает вместе со своими краеведческими книгами и буклетами Андрей Бурлаков и его молодой помощник Александр. Александр из очень простой деревенской семьи, собирает у артистов и знаменитостей фестиваля автографы. Я написал о необходимости начинать строить свою жизнь с детства.
       18 ноября, воскресенье. Я много раз бывал в знаменитом гатчинском парке, как-то даже принимал участие в воскреснике по его уборке, пилил и жег сучья. Раньше, когда во время первых фестивалей жил в гостинице "Академическая", через весь парк ходил в кинотеатр на показы фильмов, но, оказывается, парка по-настоящему так и не видел. Я всегда здесь бывал лишь весною, на излете зимы, все в снегу и теряющих силу сугробах. Но какая невероятная, неувядаемая красота живет в этом парке в последние дни осени. Озера налиты до краев, видна строгая, продуманная география каналов, низин, мостков, павильонов, охраняющих высоты. Возможно, это самый красивый парк в мире, по крайней мере, самый грустный. Все утро провел, изучая левую, дальнюю от дворца сторону. Может быть, парк так хорош потому, что он еще и, оставаясь парком английским, очень русский.
       Обедали в кафе "Шанхай" вместе с Таней и Володей Сотниковыми. Они очень дружная пара, и я ими восхищаюсь. После обеда меня опять посадили в машину и повезли в поселок Пудость, на встречу с читателями сельской библиотеки. Все прошло душевно, сердечно, даже с некоторым воодушевлением. Собралось около десятка немолодых женщин, та сельская интеллигенция, которая еще не сдалась и которая не хочет сдаваться. Одна женщина -- местный семейный врач, другой, самой пожилой, 92 года. Кстати, до этого, пока не исполнилось 90 лет, эта бабушка работала смотрителем в зале французской живописи на втором этаже в Эрмитаже. Ясная память, крепкий ум, сама выбралась из дома и поднялась на второй этаж Дома культуры. Вот образец мужества. Каждый день два часа на дорогу: автобус, электричка до Санкт-Петербурга, метро. Проговорил почти вчерашнюю программу: две культуры, народ и правительство, образование и культура. Повторился, но с некоторыми вариациями. Кстати, все библиотеки, в которых я побывал в Гатчинском районе, содержатся в идеальном состоянии. Мало только современных книг, но вот что любопытно: стоят почти все мои книги доперестроечной поры. Нет сегодняшних. Но зато есть целый, у двери, у входа в библиотеку стеллаж с дамскими романами. Это то, что местные женщины купили, прочли -- выбросить жалко, дома держать бессмысленно, -- принесли в библиотеку. Мне рассказали, часто немолодые читательницы, как правило не снимая курток или пальто, прямо тут же возле двери -- я быстренько, быстренько! -- разыскивают еще не читанное и снова улетают по своим неотложным делам. Все здесь мне было интересно, говорил так же подробно и обстоятельно, как с самой взыскательной публикой. Но должен признаться, что самые интересные разговоры у меня были в машине, когда меня везли из царской Гатчины в провинциально-финскую Пудость. Шофер, муж директора и единственного работника библиотеки Натальи Георгиевны Остнен, физкультурник, тренер, наконец, потомственный финн, он-то и рассказал мне много любопытного. Случайно я запомнил даже его имя, потому что в имени были необходимые культурные ассоциации, его зовут Вильо Адамович. Сначала о земле, это та самая загадочная Ингерманландия, о которой я столько читал в бумагах Петровской эпохи. Со слов Вильо Адамовича, эти места с неплохими для сельского хозяйства землями исконно занимали славяне, потом земля перешла к шведам, которые, чтобы земли не пустовали, переселили сюда трудолюбивых и настойчивых финнов. Те пустили корни, стали здесь своими и после петровской Реконкисты. Вот и уверяй теперь, что русские были не толерантны! Большинство местных населенных пунктов до сих пор носят финские названия. Немного, но коренные финны еще живут в этих местах. Но горемычный народ! В 1942 году всех финнов выселили в Финляндию, репатриировали, но после окончания войны потребовали, чтобы Финляндия наших исконных финнов вернула. Здесь нужны были бы подробности мытарств, которые перетерпела, возвращаясь, семья моего собеседника, но они обычные и советские, и сталинские. Некоторые возвращались уже через всегда необъятную Сибирь. Пропущу этот эпизод, как и эпизод с родным, построенным дедом домом, который пришлось отсуживать у новых жильцов. Занятен и в чем-то даже знаменателен, как человек советского мировоззрения, этот Вильо Адамович. Ну, во-первых, он активист финского содружества, значит, встречи с соотечественниками, поездки, разговоры, во-вторых, он энтузиаст и своих мест, и возрождения русского спорта. Где наша знаменитая лапта, где городки, в которые с увлечением в молодости играл еще Ленин? Как быстро все исчезло. Где волейбол, в который с утра резалась летом молодежь во дворах? Сейчас молодежь, уставившись в свои телефоны, нажимает в автобусах и в метро кнопки, а бегают и стреляют виртуальные солдаты. Но есть еще русские селенья, в которых физруками работают финны. В этом самом поселке с названием Пудость не только несколько площадок для игры в городки, но и живут два чемпиона мира по этой игре. Здесь культивируется и другой, уже чисто финский вид спорта -- метание сапога. Я об этом тоже много интересного услышал.
       Господи, есть же праведники в наших забытых богом и измученных селах!
       Вечером, после ужина, успел посмотреть последнюю часть фильма Мирзоева "Борис Годунов". Все в современных костюмах, смотрят телевидение с царским умиранием две семьи, рабочая и семья интеллигентов, обжигающе интересно. Многие зрители ругаются, другие взахлеб хвалят. Мне записали из Интернета диск, приеду в Москву, посмотрю и, если понравится, покажу студентам.
       19 ноября, понедельник. Утром сразу после завтрака прочел отрывок из романа Миши Тяжева -- ощущение, что он пишет за весь семинар, накопилось. Это история преуспевающего чиновника, который переменил жизнь, ушел от привычной административной и бытовой суеты. Миша невероятно хорошо и ясно по-русски пишет. Нет ни клочка прозы вне затягивающей читателя образности, но все как-то ровно, со спокойной наблюдательностью, без безумного прорыва, без вопросов над традициями.
       Сразу же после обеда поехал в районную библиотеку -- там шло маленькое празднество: юбилей директора Елены Леонидовны, я об этой женщине писал год или два назад, когда приезжал с Аннинским на встречу со зрителями. Ездил я вместе Еленой Анатольевной, директором кинотеатра. Мой тезис был очень прост, выступал как некий ревизор, который видел не одну районную библиотеку, за которые наша именинница отвечает, и нашел, что за библиотеки нашей власти можно не беспокоиться. Вот только бы книгами их еще снабжать. Но это не к власти, а к правительству.
       А уже из районной библиотеки, через железнодорожный переезд, в новую школу номер восемь. Кстати, школа просто идеально построена, классы, зал, вестибюли. Там обсуждалась идея Никиты Михалкова о 100 фильмах, которые, по мысли режиссера, должны посмотреть в школе. Мысль мне так же не близкая, как и мысль о 100 книгах, которые каждый школьник должен прочесть. Насмотрелся я на предложения наших мэтров жизни и культуры!
       20 ноября, вторник. Но я все-таки вернусь обратно. Еще до отъезда из Гатчины посмотрел фильм Александры Стреляной "Суходол". Это по мотивам рассказа Ивана Бунина с тем же названием. Рассказ помню плохо, и первые несколько кадров меня занудили, ну, подумал я, все утонет в этнографии. Но потом развернулось кино редкой тонкости. Теперь ношусь с идеей показать фильм своим студентам. Надо будет созваниваться с режиссером, да и рассказ еще раз перечитать. Если бы можно было с такой же выразительностью и тонкостью, в последовательности деталей что-то делать и в литературе. Картина очень сильная, если бы было настоящее, а не зрительское жюри, наверняка взяла бы Гран-при. Показательно, что продюсер у Стреляной Алексей Учитель, режиссер очень крупный. Помню, что писал письмо в его поддержку на Государственную премию
       Уезжал из Гатчины в десять вечера вместе с Игорем Черницким и Николаем Романовым, у ребят масса вещей, тяжелые сумки с картиной, костюмы, даже два букета роз, которые они везут в Москву. Уже перед самым Ленинградом выяснилось, что ребята забыли свои билеты на поезд. Здесь Коля проявил себя как прекрасный администратор, недаром столько лет не только актерствует, поет песни и пишет музыку к фильмам Черницкого, но еще и директорствует на его картинах. За двадцать минут Коля получил у администратора вокзала дубль своих билетов, и мы благополучно уехали. Вот тут я, может быть, впервые оценил значение Интернета.
       В вагоне нас всех ждало первое разочарование -- это оказался экспресс, мягкие полки, прекрасное белье, утром кофе и яблоко, но не международный класс, а обычное купе на четырех человек. Ребятам было очень трудно разместить свои вещи, ну а я перетерпел. Ночью три раза поднимался, пил снотворное. Скорее всего, все это явление не экономии и жадности, а местной невнимательности. Вспомнил, естественно, Генриетту Карповну, которая за всем внимательно следила.
       Прямо с вокзала с тяжелым рюкзаком отправился в институт. Разбирали наметки романа Миши Тяжева "Город". Собственно, мнение было у всех общее -- вещь незаконченная, написана неровно. Я говорил о беллетристическом начале у Миши -- он хотел бы, чтобы его услышали. Сегодня же добрая весть пришла из "Октября": с сильными сокращениями, правда, но взяли в производство Мишин рассказ "Овраг".
       В институте все более или менее спокойно. Нас и Архитектурный институт исключили из списка неэффективных вузов. По этому поводу ректор приказом организовал комиссию, которая должна будет мониторить наши творческие достижения.
       21 ноября, среда. Пока я разгуливал по Ленинградской области и не смотрел телевизор, здесь случились разные события. Прошла огромная по многим странам забастовка трудящихся, которые не молчат, когда их лишают тех социальных благ, которые завоевали их отцы и деды. Другая новость: во Франции прошла манифестация против возможности людей, состоящих в однополом браке, усыновлять детей. К этой акции хотели примкнуть и украинские молодые дамочки, которые пилили в Киеве крест и обнажались по любому случаю. Их местные католики чуть ли не побили. Хорошо бы наши борцы за равноправие конфессий это запомнили. Но все это не главное, опять началась борьба между Палестиной и Израилем. ХАМАС из сектора Газы шлет самодельные ракеты, Израиль бомбит с самолетов. "Российская газета" -- только что прочел -- приводит подробности: "По Израилю было выпущено более 850 ракет. 100 запусков окончились неудачей, еще 250 ракет были сбиты батареями системы "Железный купол". Остальные разорвались на израильской территории, 60 -- в жилых районах". Это все о железе, но есть и трагическая гибель людей.
       В связи с этим не могу не вспомнить, что совсем недавно в Москве Путин с кем-то из первых лиц Израиля открыл музей, в названии которого было слово "толерантность".
       И опять не все события. Но я быстренько, мимолетом. Американский конгресс отменил поправку Джексона--Вэника, связанную с ограничениями в торговле, но принял поправку, которую скоординировали с так называемым делом Магницкого. Мальчики и девочки, которые должны были следить, чтобы юрист Магницкий не умер в тюрьме, недосмотрели. Теперь им не будет въезда в США, и они не смогут пользоваться финансовыми системами в США. Если бы еще американский Конгресс принял что-либо подобное относительно наших воров, коррупционеров из большого начальства и против начальства, которое ставит этих веселых ребята руководить денежными потоками. Я всегда радуюсь, когда в Америку кого-нибудь не пускают.
       И наконец, последнее. Вчера позвонили с "Эха Москвы" и пригласили на канал в субботу в передачу Ксении Лариной поговорить о "неэффективных вузах". Я страшно удивился, я ведь "не в формате" этой радиостанции, сужу по тем, кого они приглашают. Но к сегодняшнему дню смелые люди одумались и позвонили, чтобы забрать свое приглашение. Вот так и живем, в блеске славы и признания заслуг!
       Но это все сведения и размышления. А день-то прошел в ожидании телевидения, которое приезжало ко мне два раза. Сначала Первый канал, а потом РТВ. Видимо, где-то я отсветился на телевидении, а возможно, даже и в дневниках в высказываниях относительно Виктора Пелевина. Ему исполняется полтинник, и вот средства массовой информации встрепенулись. Обоим каналам я пытался отказать, что, конечно, было правильно. Что касается РТВ, то я честно их предупредил, что вечером будет еще и Первый. Кстати, на слух перепутал и решил, что это НТВ, которому я, как постоянный зритель, просто не посмел бы отказать. Правда, опрометчиво согласившись на вторую камеру, я на помощь позвал С.?П., потому что именно у Пелевина в недрах ночного института произошла мистическая встреча с С.?П. В общем, опять по тому же мистическому случаю же С.?П. вошел в квартиру именно в тот момент, когда появилась камера. Он был разгорячен, потому что в этот день прочел что-то три или даже четыре лекции, и на камеру говорил просто прекрасно. Умно, напористо и сюжетно.
       22 ноября, четверг. Утром все-таки дописал главку в новый роман, которую начал еще вчера, а главное, все уточняется и уточняется общая концепция. Возле главки "Зеленый гарнитур" возникла главка "Ножницы из Толедо" и поднялся сюжет о коптской иконе. Довольно много читал английские тексты -- все одни и те же о Шерлоке Холмсе.
       К шести тридцати поехал на Вишняковский переулок, это между станциями метро "Павелецкая" и "Новокузнецкая". Там в Музее истории московского образования -- видел мельком, но, кажется, музей прекрасный -- должна была состояться презентация альманаха "Артбухта".
       23 ноября, пятница. Утром, не поднимаясь с постели, принялся обстреливать "Артбухту" -- прочел рассказ Кирилла Яблочкина "Город с музыкой и без". Здесь развод двух молодых людей, написанный с такой тонкостью и с такой глубиной, что я позавидовал, что уже не пишу подобную прозу, а все про себя, да про себя. Кирилл, видимо, тоже пишет на основе грустного собственного опыта, но точно и с какой щемящей грустью. Я ведь еще читаю молодую прозу, потому что плохо знаю их жизнь, так отличающуюся от моей молодой. Если все наши молодые выпускники пишут подобным образом, то какова же жизнь, которая прижала их по интернетовским сайтам и тысячам рекламных агентств? Обязательно буду читать весь альманах сквозняком.
       Вчера вечером посмотрел записанный на диске сюжет с моим и С.?П. участием по новостной программе РТВ. Это образец низкого, почти надпольного уровня нашей телевизионной журналистики, связанный с культурой. Задача -- все вывернуть и все свести к пошлости. Здесь у меня два слоя размышлений. Во-первых, я так долго работаю в этой сфере, чтобы понять: из тех соображений, которые высказывали С.?П. и я, можно было бы сложить замечательную картину об очень известном писателе. Всё пропустили: и его влияние на молодежь, и социальные открытия, и даже талант. Вряд ли, наученный грустным опытом, еще раз когда-либо соглашусь на подобный телевизионный эксперимент. Во-вторых, это уже не относится к девушке, которая все это монтировала. Она, кстати, выпускница университета Мориса Тореза, переводчик с французского и, возможно, еще и журналистка. Французский и культура страны не помогли. Так вот, молодая дама забыла у меня кипу интернетовских выписок о Пелевине. Как много, оказывается, предопределено семьей. Я в свое время порадовался, когда Пелевин рассказал мне, что знает английский и сам кое-что из своего переводит для Интернета. Оказалось, сужу по доставшимся мне цитатам, мальчик центровой, жил в центре, мать -- время-то советское -- директор гастронома, среднюю школу окончил тоже в центре, и не простую, а специальную, с английским уклоном.
       Утром же позвонил ректору, чтобы сказать, что прочел его интервью в "Литературной России", которое очень точно, я об этом уже писал. Одновременно рассказал об "Артбухте", он в ответ мне сказал о статье Лаврентьева там же под названием "Не эффективен!". У меня настроение испорчено на весь день. БНТ сообщил мне, что все возмущены -- я допускаю, но как бы намекает на какую-то мою здесь вину за тексты Максима. Между прочим, полгода именно непосредственно он работал с Максимом, когда тот был его секретарем. Вот тогда Максим, видимо, и почувствовал характер и почерк своего начальника.
       Вечером все-таки посмотрел "Бориса Годунова", который поставил Мирзоев. Удивительная картина с удивительным вечным текстом Пушкина. Практически я впервые понял и текст, и то, чем Пушкин руководствовался, когда его писал. Какие, оказывается, монологи! Правда, не все ровно получилось, иногда Мирзоев заигрывается с современностью. Военные "современные" сцены с Григорием Отрепьевым. Совершенно фантастичен Мерзликин и очень хорошо сам Годунов -- Суханов.
       24 ноября, суббота. Беспокойство опять подняло меня рано. Надо было еще раз освежить в памяти повесть Фарида Нагимова -- сегодня "клубный" день". В Доме литераторов выносится решение по конкурсу Москва--Пенне. До отъезда успел еще написать страничку в небольшую новеллу "Ножницы из Толедо" и послушать радио. Власть всегда меня радует. Здесь два события, оба позволяющие задуматься над характером людей, которые нами управляют.
       Во-первых, высшие эшелоны. Премьер-министр будто бы предложил увеличить штрафы на дорогах за нарушение скоростного режима, а проступков, осложненных выпивкой, чуть ли не до 500 тысяч. Это свидетельствует, что юрист уже давно забыл, что такое зарплата и как люди, не относящиеся к чиновникам и властному окружению, живут. Во-вторых, т. е. вторая новость. Милая дама Евгения Васильева, проходящая по делу мошенничества и воровства имущества Министерства обороны, не была, как пятеро ее подельников, помещена в тюрьму -- дела касаются сотен миллионов,  --
    а отделалась домашним арестом в своей многокомнатной квартире. Ей не разрешили говорить по телефону и встречаться с какими-либо людьми. Васильева, правда, пыталась получить свободу под залог 15 миллионов рублей, но строгий суд этого не разрешил. Кстати, для Васильевой, я думаю, штраф за превышение скорости не был бы столь обременителен, как для рядового московского бомбилы. Но все равно, бедная и несчастная -- ей придется жить в квартире, из которой уже вывезли шедевры русской живописи, принадлежащие Министерству обороны. Голые стены с панорамными
    окнами!
       Еще не успел войти в Дом литераторов и поговорить с начальниками, как понял, что все уже решено -- победит Валерий Попов, атмосфера готова. Народа на этот раз было чуть меньше, чем обычно. К трем часам, когда все члены жюри по очереди выступили, представляя своего претендента: А. М. Турков -- Буйду, я -- Фарида, Сидоров -- Валерия Попова, -- подъехала гроздь итальянцев, которые, несмотря на финансовые трудности, любят хлебосольную Москву. Лучше всех из наших лауреатов выступал Фарид, но участь его в присутствии немолодых дам из библиотек была предрешена. Слово "мудак" в его речи и полное отсутствие жалостливых сюжетов и значительных лиц сделали свое дело. Голоса распределились так: 83 -- Попов, 59 -- Фарид, 37 -- Буйда. Таков глас народа, и к этому надо прислушиваться. В этом году от каждого из членов жюри потребовали четкой формулировки. Я в машине позабывал все: и курсовую работу Миши Тяжева, из которой хотел процитировать, и собственную формулировку. Домашняя заготовка была такая: "За удивительный оптимизм в выражении сегодняшних болотных мерзостей жизни и проявленное при этом высокое литературное мастерство". Но когда бумажки под рукой не оказалось, а формулировку вспомнить не удалось, сочинил новую, исходя из текущего момента: "За высокое терпение в жизни и в литературе и духовную силу все это наблюдать".
       Суббота и воскресенье -- это возможность наблюдать всю эту болотную мерзость, впившись в телевизионный экран НТВ. Артисты предают друг друга, пиарятся, чиновники воруют, трясущийся от гражданского гнева Маркелов по очереди выводит их на свет божий, но жизнь не меняется.
       В Сибири в одной из колоний арестованные подняли бунт. Но в центре всего происшествия с осужденными, с плакатами на крыше и родственниками у стен колонии -- некий бывший вор в законе, которого держат в изоляторе. Вроде бы в изоляторе его пытают и избивают. Потом этого молодца грузинской национальности показали, спрашивают, били или нет, он говорит -- не били. То, что в наших тюрьмах и колониях администрация чувствует себя совершенно свободной от каких-либо человеческих норм поведения, это как бы само собой разумеется. Любое такое происшествие заставляет власть постепенно наводить порядок.
       25 ноября, воскресенье. Какой, оказывается, у нас огромный бюджет, все его никак не разворуют. Вскрылись новые подробности боевой компании бывшего министра обороны, который по делу о космическом воровстве в своем министерстве проходит пока как свидетель.
       26 ноября, понедельник. Весь день маялся.
       27 ноября, вторник. Институт встретил меня большим рулоном -- это стенная газета, которую сделал Леша Костылев. Мы просто наклеили тексты, которые написал на следующий день после того, как министерство обнародовало свою инвективу о нашем вузе. Тогда министерство признало институт неэффективным. Сейчас, правда, эту свою оценку министерство забрало обратно, сославшись на то, что при анализе были применены неадекватные методики. Газета вышла с аншлагом "...датское это дело". Один слог в начале аншлага я велел Леше пропустить. На разминку для ребят рассказал о прессе в защиту института и остановился на мысли Лаврентьева о геронтологической составляющей: в искусстве все часто случается наоборот: с возрастом приходит опыт и огромные знания.
       Обсуждали Даниила Трофимова, парня из семинара Торопцева, которому у "детей" неинтересно. Мне этот самый Данила -- он сидит у меня в аудитории с осени -- нравится. В принципе ребята тоже к его текстам отнеслись хорошо. Лучше всех говорил, как обычно, Степа. Кстати, кто хотел бы что-то в институте получить, получают. Вечером, возвращаясь в институт после клуба Рыжкова, я опять встретил и Степу, и Диму Жукова. Кроме моего семинара, они организовали еще и какой-то свой, где выступают на заданные темы и потом читают на эти же темы стихи.
       На клубе было два доклада, оба пугающие своей конкретикой. Первый -- "Геология: минерально-сырьевые проблемы России". Здесь о безрадостных результатах хозяйствования новой власти рассказывал вице-президент Российского геологического общества Леон Ваганович Оганесян. Во-первых, не так уж хорошо у нас обстоит дело с запасами нефть -- 10--13 %, а газ -- 30% . Если эти запасы пересчитывать, согласно мировой практике, на количество населения, то мы лишь на 9 или 10-м месте.
       Миф о том, что у сырьевой державы не могут быть высокоразвитые технологии -- не те, дескать, интересы. В США все в порядке и в смысле добычи, и в развитии нанотехнологий. Объем разведанного и добываемого сырья = индикатор развития промышленности.
       О почти полном отсутствии сегмента разведки в современном хозяйствовании. Об этом на клубе уже говорили, и я об этом писал. Из названия современных структур исчезло слово "геология". Закон о недрах стал законом о лицензировании. Зарубежная техника заместила не самую плохую советскую. Раньше отечественная промышленность выпускала в год 360 столов глубокого бурения нынче в лучшем случае 5. Тут же было отмечено, что знаменитая сверхглубинная скважина на Кольском полуострове была пробурена при помощи отечественной техники, отечественным инструментом. Что-то интересное Оганесян рассказал о бурении через 2700 метровый слой воды хребта Ломоносова в Северном Ледовитом океане -- наше ли современное это достижение или достижение прошлых дней, не понял, а переспросить было неудобно.
       Геологию надо иметь как строку в бюджете. В свое время геологи предупреждали, что борта каньона Саяно-Шушенской ГЭС расходятся, нужны были соответствующие постоянные наблюдения. Сегодня геологи предупреждают о возможности геологических подвижек в Сочи. Современная геология стал неимоверно дорогой. На 8 работающих -- 1 управленец. Раньше на партию из 20 человек --
    1 начальник партии, который отвечал за все. Все страны финансируют свою разведку и геологию за счет добытого. Канада отчисляет на геологию 12% стоимости каждой тонны нефти, а Россия -- 1,6.
       Поразительная история открылась с газом. Я все время интересовался, почему наши зарубежные партнеры с такой настойчивостью требуют снижения цены на газ. Оказалось, что Европа, пока Миллер кис над своими газовыми богатствами, хорошо поработала, а у нас уже наблюдается нехватка сырья.
       Вторым докладчиком был академик Ран и директор Геологического музея им. Вернадского Юрий Николаевич Малышев. Он начал с того, что по цифрам угольная промышленность никогда не имела таких результатов, как нынешняя. Но резко выросла транспортная составляющая цены за уголь. Наша промышленность в основном работает на газе. Но за это время кое-что случилось в Америке. По крайней мере, американцы продают свой газ за 80$ за 1000 кубометров, а мы Украине за 460$. Так что же произошло в Америке? Она научилась в промышленных масштабах добывать газ из сланцев. Этот газ они стали сжижать и отправлять в Европу. Европа потихонечку переводит свои электростанции на газ. Но Америка не забыла и свою угольную промышленность. Вместо того, чтобы ее заморозить, как сделали бы наши промышленники, Обама распорядился построить два огромных порта, через которые этот уголек катит в Европу. А тем временем стоимость перевозки нашего угля из Кузбасса на Восток все дорожает. Тонна перевозки угля в Австралии -- интегрированное, как я понимаю, расстояние --
    4 доллара, у нас 17 долларов. По мнению докладчика, в ближайшее время может возникнуть кризис в Кузбассе.
       В этот момент я вспомнил забастовки шахтеров и их каски, которыми они стучали по асфальту возле Белого дома.
       Для меня новостью оказалось и то, что, например, в ЮАР уже давно производят дизельное топливо и бензин из своего бурого угля. Что в Нидерландах нельзя построить дом, если в его конструкции не будет предусмотрено снабжение теплом и энергией за счет солнечной или любой иной энергии. Правда, в Белгородской области -- это рассказал Н. И. Рыжков -- есть завод, который перерабатывает навоз и отходы мясной промышленности в газ и электричество.
       В этом месте много знающие наши клубные мужики завелись и стали вспоминать, что в стране раньше было сделано и какие могли бы появиться технологии, если бы новое время не забросило все, кроме прибыли.
       Записал далеко не все и многое, наверное, перепутал.
       Вечером передали об итогах конкурса "Большая книга". У меня все это уже не вызвало гнева или внутреннего протеста, но все происходящее свидетельствует об обмельчании отечественной литературы. "Большая книга" окончательно превратилась только в большие деньги. Первым оказался Даниил Гранин, который написал что-то о своей военной юности, наверное, это неплохо. Показали 92-летнего мэтра, он несколько сдал с того времени, когда я встречался с ним в Париже. Вторым лауреатом стали создатели книги об Аксенове -- Александр Кабаков и Евгений Попов. На сцене они выглядели очень занятно. О национальности большинства лауреатов не говорю, русские в России, видимо, действительно разучились писать. И наконец, еще одним лауреатом стала Мария Степнова с романом "Женщина Лазаря". Это я еще буду читать, все остальное с восторгом будет читать русский читатель. И -- набираться ума. Символично, что ставшая знаменитой и уже переведенная на десяток языков книга архимандрита Тихона "Несвятые святые", вошедшая в шорт-лист "Большой книги", премии не получила. Не тот у архимандрита статус. Степнову я знаю -- это прекрасная наша студентка Ровнер.?
       Расцвела и вторая орхидея: я развожу цветы на окне в кухне. Какое удивительное божье создание! Сколько изящества, неповторимости и модернистской красоты! Цветок очень своеобразный. Собственно, под цветком большой, нарядный, тоже белого цвета, мешочек -- для сбора росы, дождя или чтобы залетело насекомое, и растение потом его съело. О красота, о искусство!
       28 ноября, среда. Утро для меня началось с того, что я отметил: с каким раздражением один из телевизионных ведущих говорил о том, что президент Обама, вместо того чтобы договариваться с оппонирующими ему республиканцами, поехал по стране, чтобы, встречаясь с избирателями, протолкнуть свою идею о значительном повышении налогов с 2 % сверхбогатых американцев. Из русских новостей это еще вчерашнее обвинение экс-министра сельского хозяйства Елены Скрынник в мошенничестве. Сегодня в "Комсомольской правде" она оправдывается. Как и все дамы, которых в чем-то обвиняют, Елена Скрынник сейчас больна. В связи с этим вспомнил и другую больную: Евгения Васильева, находящаяся под домашним арестом, требует, чтобы к ней допустили повара, врача, горничную и кого-то еще. Страдать с удобствами!
       Утром же злобствовал по поводу течения нашей культурной жизни, заполнял дневник, ездил на Рижский вокзал брать электронный билет для поездки в Ригу. Начал обдумывать присланные вопросы, которые могут поднять на "круглом столе" в цивилизованной Риге. На всякий случай проконсультировался у А. С. Орлова и Оли Зайцевой -- зарядился мыслями об истории. Мне и самому интересно, как я сумею отбиться.
       В Москве первый в этом году снегопад. Поехал на вокзал на метро и по дороге купил "Новую газету". Уткнулся и не меньше часа -- туда и обратно -- читал о происходящем в первую очередь на нашей земле. Принципиально, конечно, ничего нового, но какие детали. Юлия Латынина прекрасно разобралась с медведевской инициативой об огромных штрафах на дорогах. "Фактически Дмитрий Медведев объявил 52 миллионам избирателей (примерно столько автомобилистов в России), что отныне их машина (и квартира, если машина столько не стоит) является условной собґственностью, отобрать которую может любой пожелавший того гаишник". Повеселился и по поводу новой занятной истории в Минобороне. Здесь новый герой -- Александр Елькин, так удачно руководивший уборкой почти всех казарм и штабов российской армии. Ни один следователь никогда до конца не распутает этого дружески-родственного узла, в который завязались миллионы и миллиарды налогоплательщика. А так как я плачу 13 процентов от того малого, что у меня есть, то мне обиднее, чем миллиардеру, у которого отнимают его "большое" от "очень большого". И последний материал -- прочел не все -- связанный с поразительной историей спаянности власти, суда и беззакония. Это некое семейное дело, которое газета рассматривает. Здесь высокий -- это мне близко -- чин в системе образования, ректор, правда, три раза побывавший начальником штаба по выборам по Санкт-Петербургу В. В. Путина. Это надо читать, чтобы понять всю безысходность гражданина судится с человеком, облеченным властью и связями. Попутно -- это закон парных случаев, я ведь недаром двумя или тремя страницами выше писал о нефти и ее добыче -- выяснилось, цитирую: "...и в российской и в деловой прессе его имя ("героя" материала газеты. -- С.?Е. ) иногда упоминается с фамилией Путин...... (имярек -- С.?Е. ) иногда пользуется репутацией наставника и личного друга президента, поскольку в далеком 1997 году в его институте еще никому не известный Владимир Владимирович защитил кандидатскую по экономике". Самое интересное дальше -- тема диссертации: "Стратегическое планирование воспроизводства минерально-сырьевой базы региона в условиях формирования рыночных отношений".
       Вечером приходил помогать убираться Игорь и принес на диске "Фауста" Сокурова, фильм, о котором я столько слышал. Отношение сложное, хотя бы потому, что фильм весь сделан на немецком языке и разговоры героев, в том числе знакомые и знаменитые максимы, переводятся. Мне ясно, что здесь еще и нерешенные проблемы адекватной интерпретации. Есть кое-что из аллюзий знаменитого кинематографа предшественников, но в основе это, конечно, картины огромной силы. Все достаточно далеко от оперы Гуно, хотя имена все те же. Грязное, отвратительное Средневековье, совсем не похожее на то, что демонстрируется в Прадо и Старой пинакотеке. Мефистофель совсем не в нарядном алом бархате -- отвратительный, бесполый и грязный старик-ростовщик. Начал Сокуров фильм с мужского скрюченного полового члена на расчленяемом исследователем Фаустом трупе, а закончил так же крупно, как галактика, показанном женском лоно. К очень большой, как ожидалось, философии я здесь еще не пробился.
       29 ноября, четверг. Сбор в дорогу для меня самое тяжелое, стащил все нужное на диван, возьму с собою немного, на машине, как решал раньше, до института, где сегодня и ученый совет, и моя запланированная встреча со студентами, не поеду. Москву по Шаболовскую вышку заваливает снегом, по радио уже передали, что за ночь оказалось без вылета чуть ли не 100 рейсов. В политике тоже накатывает... По "Эхо Москвы" Мария Гайдар поражается, почему, дескать, мы на Ассамблее Объединенных наций поддерживаем Палестину, а ведь в Израиле живет столько наших соґотечественников! Потому и поддерживаем, что соотечественники Маши Гайдар не взяли в эту прекрасную жизнь всех остальных, а наслаждаются только сами.
       Утром почти поругался с С. Ю. Куняевым. Кое-что высказал из накопившегося о нашей с ним дружбе и о моей растаявшей дружбе с его журналом. Но все-таки на его вечер 4 декабря придется идти. Стасик, как и положено русскому деятелю и писателю, всегда играет только в одни ворота. Я для тесно спаянной компании, конечно, чужой. Но я уже ожесточился, мне ничего и никого не надо.
       Пишу уже в поезде Москва--Рига. Как ранее писал, уезжаю на конференцию, связанную с годом истории. Почти до двух был дома: зарядка, уборка, дневник, сборы. В 3.15 -- ученый совет, но я
    в 3.30 я показывал своим ребятам "Бориса Годунова". Не знаю, как мои мальчики и девочки к фильму отнесутся. Здесь кое-что надо бы знать из истории, то время: семейную хронику Ивана Грозного, что-то о его сыновьях, немножко о Борисе Годунове и его сестре и детях. Все это читатели и современники Пушкина помнили и знали назубок. Тем не менее, я снова посмотрел этот фильм Мирзоева с жадностью и удовольствием. Крохоборничать не стану, допускаю, что есть зрители, которым фильм активно не нравится.
       После фильма заходил в ректорат, чуть схватился с ректором. Чего я его задираю? Все из-за статьи Максима, в которой мой дружок крепко пересолил в оценках. В неподходящее время он ударил по институту. Весь рикошет полетел в меня. Я вообще сегодня руглив. Утром схватился по телефону со старшим Куняевым, а в ректорате сказал ректору, что был оскорблен его намеком на мое руководство публицистикой Максима. БНТ в ответ: он, дескать, только попросил прочесть меня его статью. Может и так, но за много лет я научился разбираться в подтекстах. В институте тревожно, сейчас возникает проблема архива, который беспорядочно перевезли в общежитие. Я вспомнил, как много я в первые годы занимался архивом. Потом из этого возникла и книга "Они учились в Литинституте". Как-то все удачно начатое испарилось.
       Побывав в институте, начал жалеть, что последнее время мало общаюсь с коллегами. Столько узнаешь именно из разговоров. Миша Стояновский сразу же порадовал меня неким заявлением ученого совета филфака МГУ "О реформе образования, ее итогах и перспективах".
       В поезде -- опять теория парных случаев -- взялся за газету, которую успел вынуть, уходя из дома из почтового ящика. Здесь, почти целая полоса, посвященная только что прошедшему конкурсу "Большая книга". Деньги там крутятся большие, их, кажется, дает Петр Авен. Занятная получается статистика. Лидером "народного" голосования стали, естественно, не получившие никаких премий "Несвятые святые". В Интернете книга получила 486 голосов. Я не люблю все виды народного голосования, ибо здесь и некомпетентность, а часто оголтелость голосующих в Интернете. Но как часто и эксперты в своем вердикте аргументируют только к групповой принадлежности и товарищеской сплотке. Премированная книга Попова и Кабакова получила в том же интернет-голосовании
    13 голосов, но зато признана, тем не менее, достойной 1,5 миллиона рублей. Знаменательно, что роман Вл. Маканина "Две сестры и Кандинский", который, правда, на этот раз не вошел в шорт-лист и который не стал лидером и в только что прошедшем конкурсе Москва--Пенне, романы которого так упорно на протяжении многих лет внедрялись в сознание читателя и во все премиальные списки, в электронном голосовании получил тоже всего 7 голосов. Впрочем, в подобном голосовании я бы не получил и двух!
       30 ноября, пятница. После замечательных перестановок и игр Медведева со временем, пока он был президентом, временная разница между Москвой и Ригой выросла до двух часов. Как только рассвело, принялся смотреть в окно. Все в снегу, елки, нетолстые березы. Ухоженный лес, вычищенное околодорожное пространство, прибранные дачные поселки, хутора. Отличительная черта-- возле одиноких домов на полях и возле одиноких дачных коттеджей нет ни загородок, ни заборов.
       Вокзал в Риге оказался почти напротив Дома Москвы, дошли за пять минут. На вокзале, выходя из вагона, познакомился еще с одним москвичем, приглашенным на "круглый стол". Мужик, кажется, ничего, кроме РГГУ, преподает еще и в Школе-студии МХАТ, у А. Смелянского. Нас встретили, все в Доме Москвы показали, внизу -- буфет, наверху будут проходить заседания, в трех минутах ходьбы -- гостиница. Параллельно Латвия проводит семинар с учителями русского языка. Сюда из Москвы и Питера тоже приехали специалисты.
       О гостинице. Так роскошно я еще, пожалуй, не жил. Высота огромного номера метров шесть, никаких пыльных ковров, роскошный паркет, окна ванной комнаты и самого номера выходят на центральную улицу, на парк, в ванной белые халаты, в самом номере -- корпусная, ручной работы мебель. Гостиница с огромными холлами, нет коридоров с выстроившимися вдоль них номерами, все как-то перетекает из одного пространства в другое.
       До назначенного первого сегодня интервью, а потом "круглого стола", ходил по городу. Почему я Ригу не оценил в юности? Спокойная, уверенная в себе столица, отчасти, как мне показалось, похоже на нецентральный Париж. Вечером первое впечатление подтвердилось. После "круглого стола" с коллегами, небольшая профессорская компания, человек пять-шесть, пошли в легендарный Домский собор на концерт: орган и певица. Собор поражает своим преодолением местных довольно скудных возможностей. Такую махину построили на равнине. Но и такого мощного органного вздоха я в жизни еще не слышал. Целый час сидел, слушал музыку, рассматривал старые перекрытия. После войны крыши здесь не было, все было реставрировано .
       После концерта всей компанией пошли ужинать в подвал, существовавший с ХIII века. Свечи вместо электричества, официанты в каких-то рясах, менестрели с лютнями и дудочками. Справился с собой и отказался заказывать такую соблазнительную свиную рульку. Ее подают обжаренную на металлическом блюде, зажатую в какие-то пыточные тиски. Ел луковый суп и печеные овощи.
       1 декабря, суббота. Сначала завтрак, потом прогулка по Риге. Вечером узнал, что роскошный дом, в котором расположена гостиница, раньше был домом Союза писателей Латвии, а еще раньше, до 40-го года, принадлежал некой даме, "королеве латвийской прессы". Ее взяли, как рассказывали, с представительного буржуазного бала и сразу отправили в Сибирь. Королева умерла там, как сообщила моя рассказчица, от голода. Пишу об этом потому, что узнал: после отделения от СССР в Латвии прошла реституция -- всем собственникам вернули их владения. Об этом чуть позже.
       Завтрак был подстать высоким звездам отеля. Я и сейчас, уже вечером, вспоминаю об этой трапезе с новым вожделением. Мясо (то, что называют грубым словом "нарезка"), семгу, источающую жир, селедку, наверняка откуда-то из Норвежского моря, омлеты с беконом, яичницу, сосиски -- все изыски простонародья -- опускаю. Начал с фруктов: ананасы, хурма, фруктовым салатом пренебрег. Потом овощи -- помидоры, огурцы. К сожалению, как-то не уместилось в моем меню такое соблазнительное рагу из фасоли. Обилие блюд всегда подрезает решительность. Потом настала очередь роскошного латвийского творога. Дорогие мои ученые дамы, за стол которых я подсел, порекомендовали еще и блинчики с яблоками. Я съел парочку, уступив привычному приоритету -- каше, этим буду наслаждаться завтра. Но была еще тарелка мюсли с молоком. Кофе, две чашки, что же касается сладкого десерта, который мне есть, конечно, не следует, я все же съел.?
       После завтрака посидел возле телевизора. Еще не схлынула волна, связанная с достижениями соратниками Елены Скрыник, как возникло новое дело -- петербургские коммунальщики вместо новых труб проложили старые, но "обновленные". Опять говорят о миллиарде украденных рублей; миллионы в пачках, которые изъяты у умельцев, аресты. Меня в подобных громких историях теперь интересует одно: а не спускаются ли потом эти громкие дела должные успокоить народ, на тормозах? Ворон ворону... Большие деньги -- это всегда лучшие юристы...
       Кроме воровских известий, посмотрел фрагментарно передачу Вяземского, которую он много лет ваяет для наших умных подростков. В конце передачи Вяземский беседует с немецким дипломатом, окончившим МГИМО, в котором Вяземский работает. И вот профессор спрашивает бывшего студента что-то о России и Германии, делая упор на немецкую, в отличие от русской, научную взыскательность и немецкую же, в отличие от русской, мастеровитость. И вот немец втолковывает русскому профессору, что в XVIII веке Германия считалась страной философов и романтиков, а в ХХ стала страной прогресса и науки. Неунимающийся русский профессор допрашивает простодушного немца, начнет ли когда-нибудь Россия так же хорошо делать, как немцы, автомобили? А немец отвечает, что страна, освоившая космос, естественно, рано или поздно справится и с этим. Не сомневайтесь, профессор!
       Незначительный эпизод я, наверное, не занес бы себе в дневник, если бы за завтраком не услышал истории почти аналогичной. Это рассказала модератор за нашим "круглым столом". В Каире, на одной из книжных выставок, так любовно собираемых ведомством нашего замечательного Владимира Григорьева. В бизнесе нет ничего более интересного, чем руководить книжным делом. Букв много, таланты определяются на сведущий глазок. Итак, в Каире на "круглым столе" один из египтян стал говорить, что Египет помнит и строительство Асуанской плотины, и многое другое, в чем выражалась помощь Египту СССР. Тут же вскочил один из наших демократических мальчиков-писателей и стал памятливому египтянину и всему Египту объяснять: все это было совсем не так. Так и не назвала -- я долго пытал -- фамилию юного бойца, но мы еще раз посетовали и на подбор российских участников на подобных встречах, а заодно и на оформление русских стендов.
       Ну да ладно, пора идти смотреть Ригу, уточнять то, что вчера увидел в снежном полумраке. Вчерашние впечатления подтвердились. Рига -- город, который стоит любить, он ясный, удобный и отчетливо помнящий свое прошлое. Соборы здесь не хуже, чем в Центральной Европе, народ в целом доброжелательный и вежливый. Никто не рявкнет, и каждый готов помочь. Побывал на центральной площади. Рвался в обозначенный во всех проспектах Дом братства черноголовых. Двери там не поддались, здесь теперь канцелярия президента, раньше вроде был музей. Буквально напротив новое здание -- это тоже музей. Здесь (сужу по огромным панно на входе и текстам) как бы приравнены две оккупации -- фашистская Германия и присоединение к СССР. Ну, естественно, политически нелояльное к новому строю население -- в Сибирь. Но существовали еще и газовые камеры.
       Уже начинаются новогодние елки, в городе предрождественские базары -- рукавицы, носки, шапки, глинтвейны и горячий ром, мило, сердечно, предложат попробовать, подробно объяснят, как пройти. Вспомнил о молодом мэре Риги -- о нем много у нас писали -- Ниле Ушакове. Молодец. Кстати, не в самом центре, не в парадной старой Риге еда намного дешевле, чем в Москве.
       Вечером ходил в знаменитый Рижский русский драматический театр. Утром во время своего блуждания по старой Риге я, естественно, нашел театр, но билеты на сегодняшний вечер были распроданы. Вечером шел "Лес" Островского. Даже поклянчил у кассирши, сказав, что из Москвы, все равно -- нет! Но жизнь всегда в разнообразных зигзагах. В половине второго я в Доме Москвы давал интервью и во время беседы обмолвился, что не достал билета. И тут милая и симпатичная журналистка Юля Александрова принялась названивать подруге. Она решила через подругу достать телефон администратора театра. Разговор с подругой состоялся такой:
       -- Продиктуй, пожалуйста, мне телефон Бастиной.
       -- Наташи? -- это уже я. Наташа Бастина была старой и многолетней подругой Вали. И Валя бывала у нее в Риге, и Наташа бывала у нас в Москве. Валя еще раз послала мне привет.
       Юля Александрова, кстати, рассказала мне о реституции в Латвии. Это было страшное время. Людей выселяли с судебными приставами. Находились родственники бывших владельцев, судились. Сначала битва шла за первые этажи, которые можно было сдать под офисы и магазины. Юле, которая попала в первую волну, в общем повезло, она не без помощи нового владельца из Америки или Канады сумела купить себе квартиру в другом районе.
       Встретились с Наташей Бастиной уже в театре. Место, конечно, нашлось в директорской ложе, почти над сценой. Ощущение, что Наташа не постарела, элегантна, одета в модную в этом сезоне крупную клетку, остра, все помнит, все знает. Вспомнили Валю, нашу молодость.
       Теперь о спектакле. Уже афиша вызывает интерес. Мальчик спиной, в зеленых трусах, на загорелой спине нарисована зеленая елка, и нарядная молодая женщина лицом к зрителю -- Гурмыжская. Этих спин, формальных приемов, двигающихся по сцене фигурок, вдруг возникающих предметов, скрипок, труб и прочего на сцене многовато для вполне реалистической пьесы классического театра. В спектакле мне многого не хватало, психологизма, сокрушительной подлинности. Немалый зрительный зал был набит, слушали с невероятным вниманием, будто самую популярную пьесу русского репертуара узнавали впервые. В антракте ни один зритель не ушел, что часто случается в Москве. Но пьеса и магия языка Островского так сильны, что в общем-то, ничего больше и не надо. Пожалуй, лучше всех была Гурмыжская (актриса по фамилии Российская), которая несла основную массу текста. Российская играла просто, женственно. Мне показалось, что актриса видела на сцене в этой роли Доронину -- или это просто русская стать, манера и внутренняя сила?
       Театр очень ухожен, чист, лифты, как в Большом, современные кресла и мемориальное фойе на втором этаже -- старая Рига.
       2 декабря, воскресенье. Номер у меня до 12 часов дня, это расчетный час, а поезд на Москву в 16.?45. Опять столкнулся со спокойной латышской доброжелательностью. Утром: "Можно оставить у вас в гостинице вещи?" -- "Да, нет проблем". Парень-портье поднялся из-за своей стойки, открыл кладовку, поставил мой портфель. Бродил часа три по городу, устал, вернулся в гостиницу: "Можно я минут сорок посижу у вас в холле?" -- "Да сидите хоть до утра". Как же я к этому не привык.
       Сегодня обошел старый город со стороны Даугавы. Излучина реки, три моста один за другим, крепость, береговые бастионы. Заходил в несколько соборов. На домах надписи: XVII -- ХIХ век, на соборах есть дата и покруче -- век ХIII. День воскресный, все соборы полны: и католический собор, здесь служба на латышском, и в другом католическом соборе -- служба на польском, много верующих и в англиканской церкви на набережной.
       Сегодня утром по ТВ выступал патриарх -- хорошо говорил и о нападках на церковь, и об образе жизни русских людей, который каждая церковь защищает. Вчера заходил и в православный храм в центре Риги, и народа много, здесь невероятная лепота. Хорошо жить в согласии с собой, хорошо жить с верой. Веру не выбирают, с нею рождаются, наследуют от отцов. И какое счастье, если вера тебя находит.
       Зашел и в городской, возле Домского собора, музей. Музей очень подробен и обстоятелен. Сохранили, что особенно ценно, недавний быт. Даже нарядное платье, в котором латышский президент Вайра Вике-Фрейберга принимала президентскую присягу. Но здесь я, скорее, не о музее, а о некой встрече. Рига -- особое место. Еще в первый день, на выходе из Домского собор, меня окликнуло двое молодых людей: "Вы Есин? А мы из Гатчины, любим вас еще по тем временам". В музее другая встреча. Как на мой голос недавно в Москве на улице "нашлась" Таня Тронина, так и сегодня в пустом музее подходит девушка -- Маша Ульнова, недавняя студентка. Уже опубликовала два романа. Девочка была очень талантливой. Поболтали, потом Маша отправилась досматривать музей, а я поплелся к гостинице.
       Все закончилось, пора перестраивать сознание, еду в Россию.
       3 декабря, понедельник. Довольно легко на метро добрался до дома. Невероятное количество снега, которое выпало в Москве два дня назад (сужу по передачам телевидения), движение было полностью парализовано, растаяло, пришла оттепель. Как только добрался до дома, сразу же стал читать рассказы Маши Поливановой -- отчаянно по этому поводу волновался, ведь завтра семинар. Работа просто прекрасная, мне ничего подобного не написать. Это история и молодой женщины, и ее семьи, и ее окружения, и ее времени. Время, естественно, наше, перестроечное. Много эротики, но такой блеск в деталях и характеристиках. Теперь все время буду думать, как бы это напечатать. Отлегло. Приблизительно составил план завтрашнего семинара: что говорить ребятам на разминке, чем завершать. Чем проза сильнее и цельнее, тем обсуждать ее сложнее. Материал Маши большой, читал и наслаждался долго.
       Уже к вечеру стал просматривать стопку газет. Начал с "Литературки". На первой полосе два маленьких интервью по поводу проблемы перевода: мое и Максима Кантора, чью книгу я так еще и не прочел. В моем интервью, которое я давал по поводу юбилея знаменитого переводчика Любимова, кое-чего нет, сократили, наверное, потому, что были переклички со статьей Архипова внутри номера. Но моя жизнь состоит из парных случаев. Открываю теперь уже "Российскую газету" и здесь огромное интервью Кантора. Он, оказывается, уже давно живет в Германии. Я не устаю выписывать в дневник все то, с чем я абсолютно согласен. Но почему все остальные не понимают простенькой логики событий и жизни? Интервью называется так: "Русский путь" по Максиму Кантору. Россию ждут тяжелые времена, считает известный писатель и художник. И если это осознать, то выход найдется. Вопросы, которые задавал в Берлине Владислав Снегирев, я опускаю.
       "С детских лет мне вбивали в голову, что жить только для себя -- стыдно. Первое, чему меня научил отец, это тому, что каждый человек состоит из других людей. Это была одна из его любимых мыслей. Человек может состояться как личность, только если он понимает, что состоит из других людей.
       Рисование дало важную для писателя вещь: опыт жизни среди людей. Писатель -- это не профессия, писатель должен иметь ремесло, через которое узнает жизнь: журналиста, врача, солдата, моряка. А я вот был художником.
       Я воспользовался первой профессией как инструментом описания мира: захотел пересмотреть, как эстетика двадцатого века влияла на историю. Я вдруг увидел ложность авангарда, его встроенность в тоталитарную модель, его лжереволюционность и почти сразу увидел контуры будущего романа".
       Пожалуй, это стоит все прочесть на семинаре, который состоится во вторник. Здесь и миросозерцание, и профессия писателя. Следующая цитата связана с умением писателя брать человека во всей его совокупности. Снегирев спрашивает -- все же привожу и вопрос: "Как вы работаете? Как держите в памяти такой колоссальный массив информации?" Максим Кантор отвечает, приводя примеры своей поразительной эрудиции:
       "К примеру, мы знаем, что генерал Плиев во время войны блестяще командовал кавалерийским корпусом, но он же отдавал приказ о расстреле рабочих в Новочеркасске в 1962 году. Сравните Геринга 14-го года, 23-го года и 43-го. И так далее".
       Следующий фрагмент интервью связан с нашей экономикой. Это и мои мысли. Главный грех времени -- это стремительное разрушение нашей деревни, сложившегося уклада. С другой стороны, писатель говорит о той же нефти, к разговорам о которой мы так привыкли.
       "Как можно ориентироваться на тот способ производства, который занимает 2% населения? Сколько людей занято на добыче нефти? Миллион? Два миллиона? Скорее всего, не больше. Чем Россия жила до нефти? Сельским хозяйством. А на нефти занято 2% населения. Куда же вы остальных денете? Они не нужны. Не нуж-ны! Это население можно было занять трудом на целине, занять войной, занять производством и строительством страны, но сейчас у этих людей нет и никогда не будет работы. А денежные пособия государство выделять им не может, их взять неоткуда".
       Но и на этом мои неожиданности, связанные с пришедшими во время моего отсутствия газетами, не закончились. В той же "толстушке" РГ целая полоса посвящена лучшим книгам ярмарки non/fiction. На полосе пять книг, выбранных -- перехожу на цитирование -- "корреспондентом газеты известным литературным критиком, которые нельзя пропустить". Мини-рецензии к книгам разнесены по рубрикам: "путешествия", "роман", "история", " искусство". Мои дневники за 2010 год -- под рубрикой "непридуманное". Но самое обидное, что, скорее всего, моей книги на выставке нет: Вася, который дневники распространяет, на выставке на этот раз книг не продает.
       4 декабря, вторник. В Дом литераторов пришел чуть раньше, чем было бы надо. Сначала планы у меня были прискакать домой, поесть супа, а уже потом двинуть на вечер Куняева. Но пришлось писать бумагу с предложениями: по каким именно пунктам и параграфам министерству следует анализировать эффективность нашего вуза, ходил к Леше за первой версткой "Дневников-2011", потом замечательная секретарь ректора Лариса Петровна сканировала мне документы, заходил обедать к Альберту -- время куда-то утекло.
       Когда я уже оделся, чтобы уходить, закончился семинар у Руслана Киреева, и мы как-то всласть с ним поговорили. Началось все с букеровского обеда, куда нас обоих пригласили. Я его спросил, куда идти. Мудрый и добрый Руслан: "Если стоишь в афише, то иди к Куняеву". Ах, это чувство долга и обязательства уже истончившейся дружбы! Руслана очень удивила премия Гранину по "Большой книге", говорил о гранинском предыдущем тексте, который он охарактеризовал как недостаточный. Руслан-то сказал энергичнее. Вспомнили здесь Алеся Адамовича и многое другое... Руслан признался, что ему неинтересно писать о плохом и нездоровом.
       На вечер Куняева народ буквально прорывался, не было только конной милиции. Это, наверное, в первую очередь его читатели, но и читатели "Нашего современника", видящие в журнале и свое прошлое и свою, хотя и мифическую, защиту. В фойе встретил Мишу Попова и довольно подробно с ним поговорили и о сегодняшнем "Букере", о "Большой книге". На букеровский обед я довольно подло не пошел, а ведь обещал. Полагаю, что там было бы не менее интересно, нежели в ЦДЛ. Мишу так же порадовал псевдоним, под которым укрывалась третья после Гранина, Александра Кабакова и Евгения Попова, -- о них писал и раньше -- лауреатка "Большой книги". Это наша выпускница Марина Ровнер. Девка, впрочем, была очень неплохой, я ее припоминаю. Не знаю уж, из русских немок -- сужу по фамилии-- или из талантливого к слову еврейского племени. Если так, то мысль Жени Сидорова, которую он сформулировал по частному поводу в своих записках -- "ну что делать, если еврейские поэты пишут стихи лучше, чем русские", -- можно интерполировать и на русскую прозу.
       Миша пытался допросить меня и о Гранине, и я пересказал ему свой разговор с Русланом Киреевым. Заодно вспомнив и другую подробность, поведанную мне, беспамятному, Русланом: Гранин удивительным образом в счастье и довольстве прожил при всех режимах.
       Зал был, естественно полон, Куняев жив, находчив, энергичен. По обыкновению, написанный текст зачитал Валентин Распутин. Его, конечно, встретили приветственным воем. Выступающие были знакомые, некоторые по старой памяти под рев зала выступали в жанре заклинаний. Читали письмо Захара Прилепина к Куняеву, наконец-то я увидел архимандрита Тихона, молодой красавец в рясе. О журнале, как о крепости, и Куняеве, как о бойце, говорил Зюганов. Замечательно пел хор Сретенского монастыря, сам Куняев читал свои стихи, его стихи читал и Валя Клементьев, какой-то маленький мальчик спел знаменитую "Летят перелетные птицы". Народ с невероятной энергией реагировал и на эту песню, и на знаменитые песни и романсы, которые исполнялись -- мы это любим, а по телевидению только Лолита, Дима Билан, Боря Моисеев и Киркоров. Я выступал скучно и неинтересно, под самый конец. Если бы знал распорядок, мог еще забежать и на "Букер".
       Как я все это выдерживаю, не знаю, пришел домой уже в одиннадцать, на фуршет не остался. Когда я сходил со сцены, то шофер Куняева сунул мне в руку красный талончик -- выпить и закусить. Внизу гардеробщицы, важные как придворные дамы королевы, ворчали, что вечер затянули, а еще пойдут выпивать, а когда дамы придут домой, совершенно неизвестны. За хранение портфеля в гардеробе они берут 10 рублей, на этот раз у меня было только 20, обычно, даю 50. Строю из себя барина.
       И все же о главном в прошедшем дне, но уже в моей жизни. Женя Сидоров написал мне очень трогательную записку. Писатели Москвы, это один из московских союзов, посмертно присудил Вале премию "Венец" за книгу, которую мы с нею, конечно, написали вдвоем, "Валентина". Бедная моя Валя, хоть что-то, хоть посмертно отмечено из ею сделанного. 14-го числа эту премию будут вручать. В этот день я приезжаю из Вильнюса, куда опять устанавливать дружбу и взаимопонимание между народами я уезжаю сразу после семинара 11 декабря. Не слишком ли на меня все накатывает?
       5 декабря, среда. Пока мы отмечали юбилей С. Куняева, умер Василий Иванович Белов, великий русский писатель. Помню, с каким восторгом я читал его "Привычное дело", опубликованное в журнале "Север". Сколько было радости узнавания и недавнего прошлого, и себя, и -- совершенно новый, какой-то волшебно-русский и позабытый язык. Какой был удивительно деликатный и тактичный человек! Совершенно не чинясь -- было уже давно, -- пришел ко мне на семинар, подарил мне старый литинститутский значок. Удивительно, что перед самым началом вечера Куняева мы с ним говорили о Василии Ивановиче. Было известно, что он совсем недавно упал с постели и спиной обжегся о батарею, но вроде все обошлось. Как все повернулось, никогда еще я не испытывал такой печали по уходящему от нас писателю.
       Утром воевал с компьютером. Выпечатывал документы для фонда Москвы. Это к отчету: и по новой поездке в Вильнюс, и по предыдущей -- в Ригу. Видимо, все так обострилось с самозванством и отправкой за госсчет по разным направлениям знакомых и родственников государственных деятелей, что и у меня для отчетности попросили копию моего докторского диплома. В качестве иронической фигуры я послал не только докторский и профессорский диплом, но и копию диплома о высшем образовании. Все это отнимает время, жизнь, конечно, интересна, но собственная работа стоит.
       К трем часам поехал в Московское отделение -- там правление. Надо было подтвердить расходы на установку новой системы пожарной безопасности. Деньги, естественно, не малые, старой установке всего семь лет. Организация попала в те же нежные тиски, в которые в свое время попадал Институт. Милый и обходительный инспектор: не сделаете, попадете в плановую проверку, что, естественно, пострашнее пожара, а если решите делать, то лучше всего договор заключить с определенной организацией. Организация, как правило, тесно связана с советчиками. Схема не только знакомая, но даже уже рутинная.
       Заходил и в институт -- там происшествие: плохо с З. М. Кочетковой, правда, сегодня в Москве невероятно низкое атмосферное давление.
       Еще завтра предстоит большое часовое интервью по "Русскому радио" на "за рубеж", согласовывали вопросы. Надо сказать, что наши соплеменники за рубежом -- шустрые ребята, и у них еще сохранился интерес к жизни и литературе, который почти потерян жителями сытой и развращенной телевидением метрополии, нашими.
       6 декабря, четверг. Утром занимался дневниками и написал главку в книжку -- "На зеленом ослике". Это о небольшой иконке, которую я привез из своей первой поездки в Египет. Ездили тогда вместе с молодым Сашей Сегенем и Костей Ковалевым. Иконка из коптского храма.
       Дома весь день -- а это значит работа. В четыре часа у меня назначен эфир на радио, на Пятницкой. "Мне здесь все на память приводит былое и юности давней привольные дни". Это какая-то своеобразная передача, которая на русском языке идет чуть ли не на весь мир. Как ни странно, все оказалось очень интересно, да и я был в ударе. Еще вчера мне продиктовали вопросы, которые пришли по Интернету, они мне показались интересными, но ведущий все повернул по-другому. Здесь надо отдать должное ведущему Армену Оганесяну. Он работал почти в мое время на радио, ему, как и мне, было интересно то время. Прошедшее или непрошедшее? Возможно, когда 18 декабря -- приурочено не к моему дню рождению, а такова технология и уже объявленная очередь -- материал появится в Интернете и эфире, что-то я из текста использую.?
       Вечером мне на диске принесли фильм о знаменитом модельере Иве Сен-Лоране, я его и смотрел, размышляя об известности, славе и умении в этом мире пробиваться. Как-то в этот момент много думал о смерти. В фильме показано, как после кончины модельера его спутником жизни продается их совместная коллекция. Мне не нравится, когда прижившиеся друг с другом вещи растаскивают по разным углам. Так раньше, во время рабства и крепостного права, разным владельцам продавали членов одной семьи.
       7 декабря, пятница. Еще несколько дней назад начал читать роман Марины Степновой "Женщины Лазаря". Самое первое впечатление -- что-что, а словом девушка, наша выпускница, владеть умеет. Литинститутская выучка. Довольно быстро выяснилось: при всем блеске метафор и самого изложения, все это про некого еврейского гения Лазаря Линдта, ученого, мальчиком-самоучкой оказавшимся в кругу научной элиты. Видимо, у Степновой есть какой-то семейный материал. Кроме этого Линдта, есть еще и другие персонажи, написанные иногда просто с блеском, но за всем повествованием некая жизненная неправда и слишком много слюней.
       Кое-что -- уже не боясь прослыть антисемитом -- я выписал. А если российские писатели еврейского происхождения так много говорят о русском народе, о своей жизни в России, постоянно при этом самоидентифицируясь, почему я не имею право так же свободно рассуждать об участии представителей этого народа в моей жизни?
       Повторю, читается роман даже с некоторым воодушевлением, но это поначалу, постепенно вот эта самая глубинная демонстрация превосходств одного народа над другим, коренным, становится все явственнее. Остановился на 135 странице, наверное, дочитывать не стану, хотя уже сейчас в плену чудесных находок, исторических деталей и поразительных подробностей, которые раскопал в совместной истории автор. А может быть, и дочитаю.
       Вечером по телевизору, по НТВ, все шло и шло наше отечественное безобразие. Я не писал, что Медведев давал интервью нескольким каналам. Среди прочего его спросили и об обыске в доме режиссера, который создает некий фильм об оппозиции. В ответ -- медвежья песня о верховенстве закона и прочее, что можно было бы деликатнее. Уже выходя из студии, в адрес сотрудников Следственного комитета, проводивших обыск, так сказать, интимно прозвучало слово "козлы". По этому поводу Следственный комитет сделал заявление и позволил себе не согласиться с премьер-министром. Уже несколько раз я слушал комментарий политологов, что Медведев судорожно ищет свой электорат. Пожилые люди и пенсионеры -- это Путин, а вдруг получится с интеллигенцией?
       8 декабря, суббота -- 9 декабря, воскресенье. Все время, конечно, думаю о семинаре, который должен состояться во вторник. После него почти сразу же я уезжаю на поезде в Вильнюс, значит, не позже вечера в понедельник надо собраться. В понедельник утром надо быть у Зайцева -- там совещание по книге, которую я и пишу и не пишу, а вечером же в понедельник надо съездить в больницу к В. А. Пронину. Пару недель назад он неудачно выходил из автобуса и сломал ногу. Самое, что может быть страшное -- шейка бедра. Звонил, у него температура. Не дай, конечно, Бог, но я вспомнил тут Барбару, которая после такой же операции пролежала в постели несколько лет. Ей занесли в рану инфекцию и потом вынимали из сустава протез, глушили инфекцию, а потом снова делали операцию. Бедный Владик!
       Собственно, основное за два дня занятие -- это сначала чтение диплома Иры Усовой, а утром, еще до завтрака и зарядки, читал большой рассказ Владимира Артамонова "Дела семейные". Чей это студент, я уже не помню, но отказать не посмел. Читал как зав. кафедрой или как известный писатель? И у Иры, и у Володи дела в основном все же семейно-молодежные. У Володи -- молодой мужчина под властью своей жены, ситуация почти трагическая, жизнь из-под палки. У Иры три рассказа, и в каждом какая-то семейная неустроенность. Вот девушка в семье без отца и со своим чувством к маленькой сводной сестре, родное ("Время покажет"). Потом -- молодая пара из разных социальных слоев, с трудом притирающаяся друг к другу, некий "пробный брак" ("На постоянной основе"), и третий рассказ -- опять-таки молодая и даже счастливая пара, но с ребенком, и приезд к ним из пригородов тещи ("Вызов принят"). Везде, кстати, плохие заголовки и везде почти критическое отношение к жизни. У обоих тексты чистые, у Иры плохо с пунктуацией, но язык у нее чуть больше "цепляет", у Володи за простотой словесных рядов (скорее, из-за этой простоты) выползает трагизм.
       В конце дня разговаривал с Сашей Колесниковым, все его хворобы, кажется, обошлись. Он уже дома и, как всегда, в работе. Я, собственно, позвонил Саше, потому что из газет узнал, что у Юрия Николаевича Григоровича прошла операция на сонной артерии. Он, кажется, уже вышел из реанимации и даже звонил в театр. Немножко поговорили о прошедшем "Грозном", я вспомнил о мимолетном, пробежавшим у меня в душе чувстве, у всех тогда в театре был праздник, будто бы все в этом возобновлении "Грозного" участвовали. С Сашей поговорили и о "Пиковой даме", которую он уже посмотрел. Я обязательно вставлю его мнение в свой очерк. Он полагает, что Житинкин, всегда несколько склонный к гламуру, на этот раз поставил, "как написал Пушкин", лишив "Пиковую даму" того мистицизма, который возник вокруг этой повести после оперы Чайковского. По мнению Колесникова, очень хороша и В. К. Васильева, милая старушка, ставшая центром прелестного анекдота. Это, если этого у меня нет, я добавлю, а также парочку эпизодов из книги Ю. Пирютко.
       Но последняя новость, которой меня "наградил" очень информированный Саша, была менее веселой. В свете этой новости подтвердилась мысль моих студентов: для "деятелей" значение имеет не то, что какой-то вуз "неэффективный", а старинный особняк, в котором он находится. Боюсь, Министерство образования и культуры действуют по сценариям, которые засветило Министерство обороны. У элиты пошла мода на особняки, это хорошее вложение. Саша сказал, что в ближайшую среду Министерство культуры закрывает пять НИИ направления культуры. В том числе и институт Истории искусства в Козихинском переулке. Роскошное и только что отреставрированное здание. Кажется, закрывают и Институт истории кино. Дай, Бог, чтобы информация Саши не подтвердилась.
       10 декабря, понедельник. Под вечер выбрался из дома, поехал в 35-ю больницу, чтобы навестить Владислава Александровича Пронина. Несколько дней назад ему сделали операцию. Писал ли я, что у него, скорее всего, несчастья возраста -- выходя из экскурсионного автобуса, сломал шейку бедра на правой ноге. Больница далеко, где-то за метро "Семеновская", нашел с трудом, и то от метро "Партизанская" вез таксист. Владик, несмотря на свое положение, бодр. Металлический протез обошелся ему в 90 тысяч, но, похоже, все позади, теперь он только ждет, когда затянутся все болячки и волнуется: пойдет или нет? Я теперь, естественно, буду волноваться.
       Лежит Владислав в общей палате, здесь же человек шесть разного люда, и старики и молодежь. Тумба возле его кровати заставлена бутылками с водой и соками и дарами -- ученики и друзья. Поговорили о последних событиях в образовании, о новом министре, который еще недостиг такой славы, как минувший Фурсенко, но, так же, как и министр культуры, быстро набирает очки. Среди прочего мы оба, почти в одних лет -- оба, кстати, люди наблюдательные и с темой знакомые, сошлись на том, что мы все время жалуемся на здравоохранение, а оно, судя по этой обычной городской больнице, не так уж плохо. Я судил и по больнице, в которой лежала Валя, и по этой, в которой сейчас находится Владислав. Чисто, порядок, вежливая охрана, работают лифты, судил и по многим другим признакам, которые говорят о некотором благополучии.
       На долгом пути в больницу и обратно читал в метро "Новую газету" -- вестник современной жизни. Среди прочих критических и достаточно доказательных материалов особо интересными мне показались два, оба, в известной мере, касались или того, чем я занимаюсь, или созданы людьми, близкими к моей профессии. Сначала о прекрасной статье Юрия Арабова: "Я лишь за честный разговор". Здесь есть и подзаголовок -- "Знаменитый сценарист и писатель задает неприятные вопросы и власти, и оппозиции", и выделенная краской и шрифтом ударная мысль: "Нам не хватает честности, причем всем. Момент слишком ответственный, чтобы продолжать врать про крепнущую Россию или про то, как из ничего, из кричалок -- возникнет вдруг разделение властей. "Из ничего и выйдет ничего", -- написал когда-то один неглупый англичанин".
       Собственно, вся статья состоит из абзацев, которые можно было бы цитировать. Но я ведь цитирую только то, с чем внутренне согласен. Я тоже абсолютно и полностью верю в то, что решает проблему только вопрос о собственности. Итак! Но перед этим: небольшие истории, рассказанные Арабовым, конечно гипотетические. Путин, дескать, захотел порядка и решил все разделить: исполнительную власть и судебную. Судебная власть подумала.
       Фрагмент один. "И скоро на стол президента легла лаконичная записка. В ней сообщалось, что в связи с независимостью судов репрессиям в ближайшее время как административным, так и уголовным за экономические преступления должны быть подвергнуты около 10 миллионов человек, причем часть из них принадлежит высшей административной элите. В конце записки делался вывод: характер собственности, сложившейся в РФ за последние 20 лет, не предполагает разделения властей и независимости судов, потому что первым вопросом подобных судов будет вопрос об этой собственности, как она раздавалась "своим" за бесценок и к каким последствиям, экономическим и политическим, это привело".
       Президент не перестает прилагать усилия, чтобы разделить власти. Тогда, дескать, никакой коррупции не будет. За министрами, судейскими начнет наблюдать некоррумпированный парламент.
       Фрагмент два. "В начале осени президент пригласил к себе в Завидово В. Чурова. Похвалив его за недавние выборы и высоко оценив работу Центризбиркома, он заметил тем не менее, что готовит указ о роспуске Думы и ее перевыборах на общепринятой демократической основе под широким международным контролем и без известных "каруселей", за которые будут давать тюремные сроки.
       В. Чуров горячо согласился с подобной постановкой вопроса. Однако в конце разговора не преминул заметить: если новую Думу избрать относительно "честно", то кто будет законодательно охранять собственность, сложившуюся за последние 20 лет? Кто нажитое сбережет? Президент на это ничего не ответил, заметив только, что "волшебник" от математики может написать короткую записку со своими соображениями, это и будет наилучшей формой дискуссии.
       "Волшебник" думал сутки, краснел и потел, но все-таки написал кое-что. В этом "кое-что" он, со свойственной ему прямотой заявил следующее: характер собственности, сложившейся в РФ за последние 20 лет, не предполагает свободных выборов в Государственную думу, так как подобная "честная Дума" сразу же поставит вопрос об этой самой собственности, в которую упирается вся наша экономическая и политическая система".
       И вот теперь развлекательный, а может быть, даже что-то объясняющий пассаж, фрагмент номер три.
       "Взберется, например, на вершину вертикали горячо любимый Прохоров. Симпатичный, высокий и спортивный. Риторика поменяется. Суды станут менее жестокими, это правда; журналисты переведут дыхание, но принципиально изменить "почву" этот новый премьер не сможет, потому что сам из нее растет и пользуется ее соками. Человеку, тем более богатому, несвойственно подрубать самого себя, -- вот в чем штука".
       По поводу второй, так поразившей меня в "Новой газете" статьи ничего цитировать не стану. На цветном снимке сравнительно молодой человек, я бы даже сказал парень с простым русским лицом, без галстука, с волосами по-есенински раскинутыми на пробор. Это Владимир Бурматов, первый заместитель Комитета по образованию Госдумы. Он еще заведующий кафедрой политологии и социальных коммуникаций Российской экономической академии имени Г.?В. Плеханова, он кандидат наук. Его кандидатская диссертация, по мнению газеты, похожа на плагиат. В газете названы десятки страниц списанного от "а" до "я" текста. А ведь наверняка заведующий кафедрой собирался еще защищать и докторскую диссертацию и, наверное, уже или заказал или написал сам, тем более, что опыт списывания имелся.
       11 декабря, вторник. Встать пришлось очень рано. Вчера после поездки в больницу так устал, что сразу лег. В Институт поехал на машине и решил, что оставлю ее на три дня в институтском дворе.
       Семинар прошел довольно быстро, ребята уже в ожидании сессии. В Институт дотащить мой портфель, довольно тяжелый от книг, пришел Игорь. Добрались довольно быстро с ним до вокзала, а потом выяснилось, что я перепутал билеты (для меня любая временная путаница -- дело обычное ): посмотрел время отправления на билете из Вильнюса и понял, что четыре часа надо еще где-то провести. Вещи оставил в камере хранения и с Игорем отправился в его бюро миграционной службы. Это чуть ли не на Речном вокзале. Посмотрел: естественно, сидят в основном кавказцы, молдаване и киргизы. Игорь бьется с паспортом уже два года. По паспорту, по гражданству он украинец, но по обоим родителям русский. Мы все пытаемся вызволить из заграницы своих соотечественников, а прописываем и выдаем паспорта в основном Кавказу и Средней Азии.
       Поезд отходил около семи. Видимо, литерного вагона в поезде не было, купили мне билет в вагон купированный. Ехал в купе один. Часов в девять позвонил Леня Колпаков, сразу сказал: умерла Вишневская. У меня в душе все обмерло, Галина Павловна. Жизнь определенно мелеет.
       12 декабря, среда. На перроне встретил меня молодой парень, лет тридцати -- тридцати пяти, высокий, с ясным лицом, хорошей выправкой, хорошей речью. Порывался взять у меня портфель, посадил в машину, сам за рулем. Сразу выяснилось, что, как раньше говорилось у нас, нацмен: Заур Валерьевич, посольство.?
       Быстро поехали, Вильнюс в первом снегу, пряничные, уютные дома, еще мало прохожих, по Москве семь утра. Город, судя по всему, небольшой, но будто бы я не знал об этом раньше. По дороге быстрый комментарий: это -- ратуша, это -- русская церковь, здесь памятник Пушкину и его деду "арапу Петра Великого", потому что, по преданию, Арапа крестили именно здесь. Через десять минут машина уткнулась почти в дверь гостиницы. Это опять, как в Риге, европейское великолепие, но еще и с литовской стариной и современным дизайном. Старый, чуть ли не ХV века четырехэтажный дом, когда-то квадратный, в середине построек двор превращен в огромный холл. Внизу молодой портье, вежливый и предупредительный, как дипломат. В холл выходят окна коридоров и балконы. На балконах тропическая, в горшках зелень. Здесь же, словно ангел прозрачный и бесшумный: парит между этажами лифт.
       Но до номера я еще так и не добрался, -- мое время начинается с двенадцати. Бизнес, даже идеологический, пускает пыль в глаза, на всем экономит. Я уже прочел в своем на гостиницу ваучере: мое проживание обходится московскому правительству в 235 евро в сутки.
       Довольно уютно расположился на диване в холле и читаю первую верстку дневника за 2011 год. Словник взялся делать Игорь, я его уговорил попробовать силы, у него вторая половина верстки. "Дипломат" обещал подъехать к половине одиннадцати. В одиннадцать у нас начинается первое мероприятие -- открытие выставки книг российских издательств. В половине одиннадцатого, не дождавшись Заура Валерьевича, отправляюсь разыскивать библиотеку имени Адама Мицкевича. Вот тут меня и ждет первое разочарование.
       Довольно быстро нахожу библиотеку, на доме, кроме вывески, еще и мемориальная доска. Здание не новое, ремонт еще, видимо, не подоспел, народу никого, на втором этаже в зале стоят стулья, на столах какие-то работницы только начинают раскладывать книги. Тут же выясняется: я забыл перевести часы, значит, в моем распоряжении еще два с половиной часа прекрасного и бодрого утреннего времени. Ура!
       Начинаю с того, что в банке меняю 3 тысячи рублей на 240 литов. Теперь можно и позавтракать, тут же нахожу некое, видимо, не для бедного люда кафе и изображаю из себя богатого и изысканного человека: кофе латте и творог с брусничным вареньем. Трудностей с заказом никаких, девушка-официантка понимает и русский, и английский языки. Завтрак стоит 18 литов, два лита оставляю в залог русско-литовской дружбы. Иду смотреть город. Я люблю, когда сразу могу почувствовать "ядро" города, понять, как он начинался, и откуда. Город открылся и восхитил сразу, но только что же я видел и разглядел в нем раньше, тридцать с лишним лет назад?
       Ах, как все просто, вниз от университета, к реке, здесь на вершине огромного холма знаменитая башня Гедиминоса, символ литовской власти. Боже мой, а как мощно и красиво! Почти под башней огромный католический храм с фигурами святителей на фасаде, монументальная тишина внутри. Река, холм, замок, посад внизу... Как-то все стало ясно и с географией.
       К одиннадцати часам, как и определено, подошел к библиотеке. Мероприятие оказалось значительно более людным, чем в Риге. Хорошо, что по дороге прихватил и несколько своих последних книжонок. В зале много женщин самого учительского вида. На столах довольно много русских книг. В основном это альбомы, книги по русской истории с иллюстрациями, книги про то, что называем мы про царей, немножко общемировой классики: Достоевский, Тургенев, Стендаль. Среди томов небольшая книжечка "Рассказы и стихи русских писателей". Здесь все мне знакомое еще с первого класса -- "Серая шейка", "Филиппок", классика. Но ведь 65 лет назад, когда подобные книги впервые пришли мне в руки, авторы заключенных в них произведений были если не почти мои современники, то современники моих родителей, еще живых бабок. На этом я позже и построил свою речь.
       Открывал выставку -- она посвящена Году российской истории -- президент Ассоциации книгоиздателей России, он же крупный издатель Константин Васильевич Чечнев. Говорил хорошо, хотя оперировал растущими цифрами тиражей и изданий, которые легко можно было оспорить. Правда, привел и трагическую цифру, опровергающую все достижения: 43% населения не читает вообще, ни газеты, ни книги. Вот тебе: "Мы не рабы, рабы -- не мы!" Уже темные и неграмотные рабы!
       Я сказал, что меня удивило, что среди почти пятисот представленных здесь книг нет ни одной книги современного писателя, но именно с современных эпохе писателей и начиналась мировая слава русской литературы.
       Где-то, через час начался "круглый стол". Очень ловко, как и в прошлый раз, вела его Наталья Владимировна Голубева. Много оказалось любопытного, собеседники-то с российской стороны уникальные. Во-первых, говорун и ректор Института русского языка им А.?С. Пушкина Ю.?Е. Прохоров -- привыкший работать в женском коллективе, он способен ублажить любую аудиторию. Здесь же Олег Зимарин, директор издательства "Весь мир" -- уникальный специалист по современной истории. Но и среди литовцев люди блистательные. Много было интересного и по русской и по литовской истории. Среди прочего: данные по захоронениям периода Первой мировой войны более полные, нежели войны Отечественной, документация велась более тщательно. Говорили довольно много и о русском языке. Но учителя во все времена -- это публика особая. Одна дама-учительница, она же, кажется, и переводчица сказала, что из классики, например из Достоевского, надо убирать весь словесный "мусор", оставлять одну действенную "энергетику". Я отвечаю ей, что ничего с собой поделать не могу, люблю мусор.
       Вечером пришлось говорить еще раз -- уже в другом зале и даже в другой части города, за рекой. Встретился весь народ, участвующий в мероприятиях по продвижению русского языка в странах Балтии и наших книжных программ. Народа было много -- в основном учителя русского языка, которых собрали чуть ли не со всей Литвы. Здесь же и дипломаты, и общественные деятели. Как всегда, роскошно и разливанно говорил златоуст Ю. Е. Прохоров, о русском языке, о его методике. Мне тоже пришлось что-то сказать, говорил в основном о том, что за изучением языка существуют и тексты великой литературы, человек -- это всегда новый текст.
       В моем роскошном номере на ночь разобрали мне постель и положили на ночной столик шоколадку. Завтра под шоколадку для горничной положу десять литов.
       13 декабря, четверг. Все мои общественные дела завершены, время сегодня до отхода поезда свободно. Я совершил замечательную прогулку по Вильнюсу. Мои скоропалительные, практически еще вчерашние выводы подтвердились, когда я забрался на башню Гедиминоса. Сама башня стоит на высоком, возле реки холме, когда-то ее окружали крепостные стены, на противоположной стороне крепостной территории от башни -- развалины дворца великого князя. Башня прибрана, отреставрирована, в ней тепло, хорошая лестница, наверху видовая площадка. И вот тут сразу становится ясно: уже давно городские власти рассчитали и спланировали -- в отличие от беспорядочного якобы планирования Москвы -- так, чтобы оставить в покое старый город, а все строительство, включая и современное высотное, перевести на другую сторону реки. Я даже представить себе не могу, какой бы красивой была Москва, если бы ее оставили в тех принципах, которые привел де Кюстин в своих записках.
       Ночью опять выпал снег, дворники борются со стихией, крыши белые, на тротуарах мокро. Долго гулял, заходя в церкви и храмы, между делом купил пару дорогих носков, вроде бы себе, но, наверное, подарю, когда в субботу поеду собирать материалы на книгу к Зайцеву в Каблуково.
       В три часа благополучно отбыли в Москву. Я и Олег Александрович Зимарин в третьем вагоне, Прохоров в первом. Встречу назначили в семь в вагоне-ресторане. Я опять ехал в четырехместном купе один, разбросав по всем полкам свои вещи. И здесь самое время сказать о пограничниках и таможенниках. То ожесточение и приступы национальной индивидуальной самости куда-то исчезли. Все чрезвычайно доброжелательно, быстро и четко. Ребята улыбались, девушки были милы.
       14 декабря, пятница. Через полчаса после прибытия поезда был уже в Институте. Давно в не "мой день" я не был в Институте -- ходят ребята очень плохо. Мне удивительно больно, что, как и я, они не получат в Институте того сокровенного, не получив которое, до сих пор страдаю и я сам. Я испытываю страдание оттого, что они не ходят, недополучают, чем будут пользоваться всю жизнь. Теперь сразу перехожу к конференции Московского союза писателей.
       Пришел довольно рано, потолкался внизу в вестибюле. Здесь встретился с Леной Мушкиной, потом возникла моя старая ученица Рада Полищук. Она Рада, а я был рад. Подарила мне книжку со знаковым названием "Старый лапсердак". Девы были рады за меня, а я все время переживал. Тьма знакомых, очень много лиц своеобразных, много людей, о которых я весьма спорно писал в Дневнике. Но ведь практически по своей эстетике и по письму большинство ближе мне, чем мои товарищи по "русской" партии. А вот теперь они мне дают премию, как я полагаю, особенно не препираясь. Кое-кого вижу в фойе и зале как бы из другой идеологической области. Романа Сенчина в этот раз выберут одним из секретарей союза. Конференция идет под те же мысли, что и любая писательская конференция. Сидоров очень правильно говорит, что до сих пор не принят ни закон о культуре, ни закон о писательском труде. Мы, если не работаем, так сказать, никто. Выступающий Марк Розовский говорит, что болен Витя Славкин и в самое ближайшее время у него закончатся деньги. Здесь же, что с огромным трудом проводят совещания молодых писателей. Я сам с такого совещания, где познакомился с Бондаревым. Какая-то смутная тяжесть у меня на душе, подумываю, получит ли Сидоров какой-то выговор, что наградили человека из другого союза.
       Наконец, после двух часов работы все заканчивается. Выбрали главою союза опять Женю Сидорова, здесь он неутомим. Начинают церемонию премирования. Сначала назвали Сережу Чупринина за его словарь, я совершенно с этим согласен, это единственный бредень, который ухватывает ускользающее время. Потом награждают Марину Кудимову -- здесь и судьба, и жизнь в литературе. Потом объявляют меня. Премию дают нам -- это меня устраивает, и это объективно правильно -- Вале (посмертно) и мне. Пока я иду к сцене, решение созревает.
       Мне уже вручили и диплом, и конверт с деньгами. Женя держит в руках тезисы и очень точно говорит. Я всего не записал, а когда я в трансе, я ничего не помню. Надо бы выпросить у него его бумажку. Я все время думал -- станут говорить: сделал литературу даже из смерти жены. Но я чувствую, что у меня за спиной Валя. Я, наконец, говорю. Я почти каюсь, что был резок и часто несправедлив, я говорю, как часто Валя поправляла меня, говорила о моей предвзятости. И наконец, я говорю последнюю фразу: "И сейчас Валя у меня за спиной говорит: "Есин, -- она всегда звала меня по фамилии, -- ты обойдешься без этих денег". Мы с Валентиной Сергеевной решили отдать эти деньги в пользу молодых писателей Москвы". Я положил эти деньги на стол президиума, все окончилось. Были хороши казенные пирожки, вина я не пил: за рулем.
       Вечером я еще умудрился сходить в РАМТ на пьесу по трилогии Юджина О'Нила "Траур Электре к лицу". Как всегда, у А. Бородина это интересно. Зал был почти полон. Это редчайший случай, когда современный драматург пишет эпос, а современный режиссер и актеры этот эпос могут воплотить на сцене. Актеров не перечисляю, но, может быть, основным героем спектакля стоит назвать художника -- я его знаю давно -- Станислава Бенедиктова. Его движущиеся колоны, залы и портики постоянно напоминают о последнем пределе чувств, как в греческом эпосе.
       15 декабря, суббота. С одного корабля на другой. К сожалению, пришлось пропустить премьеру в театре Покровского "Альтиста Данилова", это еще и триумф моего старого товарища Владимира Орлова. Но так складываются мои дела и дела В. Зайцева, что совершенно необходимо поехать в Каблуково посмотреть дом, в котором Зайцев уже несколько лет живет. Жилище, которое всегда у творческого человека еще и гнездовье его замыслов, много может дать для опытного наблюдателя. Я помню, как в свое время мне помогло, что не очень опытная охрана Цеденбала -- главы в то время правительства -- запустила меня одного в его кабинет. Вещи и памятные предметы отчетливо проецируют привязанности и взгляды хозяина. Поездку описывать не стану, в конечном счете, она окажется в моем очерке. Но без этого небольшая книга о Зайцеве, которую собираются выпустить к зайцевскому юбилею, не получится. Пока отмечу два момента. Первый -- это редкое одиночество художника, оставленного один на один с завершением своей жизни, и второе -- три с половиной часа мы ехали обратно по Ярославскому шоссе: русские дороги.
       Уже дома смотрел по телевизору плебейскую историю "любви" и развода колбасного короля Агурбаша и его жены певицы. Выросло какое-то новое племя людей, для которых не существует моральных устоев. Вроде не воруют, вроде с виду приличные люди, но как умеют больно делать друг другу, как предают то, чему поклялись.
       16 декабря, воскресенье. "Отмокал" от вчерашней поездки в Каблуково. Вечером устроил длинную готовку яблочной шарлотки и голубцов с соей и красным перцем. Смотрел американский фильм: полицейские, сексуальный маньяк, Лос-Анджелес.
       17 декабря, понедельник. Еще ночью почувствовал себя неважно, заложило нос, дышал через все время пересыхающее горло. Вчера из дома не выходил, простудиться было негде. Правда, и вчера, и сегодня на улице мороз -- 17--15 градусов. Сесть рано за компьютер было тяжело -- дело не в физическом недомогании, когда болеешь, мозг работает совсем по-другому. Лежа в постели, принялся читать "Дон Жуана" в блестящем переводе Татьяны Гнедич. Какой лакомый текст, сколько в нем современных автору "прозаизмов" и как это вписано. Невольно думаешь о некоем соотнесении текста Байрона к тексту "Евгения Онегина", некоторое следование здесь очевидно, но у Пушкина такой пленительный русский, национальный акцент, это перекрывает все.
       Днем, кроме того же "Дон Жуана", занимался Дневниками и начал новый очерк для книжки о Зайцеве. Как-то даже разогнался, но все равно -- и не жалею -- пришлось ехать в Институт. Позвонил Вася Гыдов, чтобы я принес ему несколько экземпляров "Дневников-2009", а в 17.30 Миша Тяжев показывает спектакль, который он поставил.
       По дороге встретил несколько человек наших ребят -- Сему Кузнецова, Диму Жукова, Сашу Драгана , всех предупредил о спектакле, но все они отправляются на лекцию по современной поэзии Данилы Давыдова. Я знаю, как труден и неповторим в одинокости своих усилий театр, и мысленно я записал их в "предатели" своего товарища. Две армейские каски я доставал для Миши во МХАТе недаром -- спектакль получился. Я бы даже сказал, что это значительно интереснее, чем в свое время делал Дьяченко. И пьеса современная -- Фернандо Аррабаль "Пикник", и сделал все Миша ново и остроумно. Пьеса, конечно, антифашистская с элементами абсурдизма. На передовую приходят родители солдата, и здесь же появляется случайный пленный противник. Молодцы. Маленькую ролишку сыграла даже наша Маша Поливанова. Со своей брошкой из донышка поварешки, превращенного в брошку, она выглядела настоящим ангелом смерти, считающим убитых.
       Вечером читал газеты. Самое интересно -- это эмиграция Депардье из Франции в Бельгию. Мотив один, он не хочет платить так называемого "налога на роскошь", действие которого начинается с 1-го января. По нему надо с каждого миллиона прибыли платить государству 80%. В Бельгии миллионеры платят меньше -- только 50%. Телевидение подает это как некий занятный эпизод, потому что поступок нового эмигранта премьер-министр назвал "жалким". В ответ Депардье отказался от французского гражданства, он теперь человек мира и Европы. Мы в России все это воспринимаем совершенно по-другому. Наш капитализм особый, пока Путин управляет государством и существует современная система выборов, ничего подобного у нас быть не может. Мы при своем воровстве, взятках и 13%, которые платят и богатые, и бедные. Надо бы написать еще про манифест футбольных фанатов "Зенита", но посмотрим, как все это выльется.
       18 декабря, вторник. Несмотря на день рождения, утром, как обычно, по вторникам еще провел и семинар. К счастью, несмотря на 17 мороза, машина завелась, я погрузил свои пять коробок с вином и поехал, всю закуску обещала купить Надежда Васильевна. На семинаре вслух прочел заданный ребятам абзац --"Конец света", потом поставил перед ними вопрос: отвечает ли писатель за то, что происходит в его отечестве? Этот уровень ответственности постепенно падает во всем и в том числе и в обществе. Каждый за себя, мы уже не едины. В связи с этим прочел и пару кусочков текста Ю. Арабова, а потом и некоторые фрагменты статьи Евгения Примакова в "РГ". Цитаты из Ю. Арабова у меня в Дневнике выше, а вот теперь я оставляю в стороне все чрезвычайно любопытные рассуждения Е. Примакова о либерализме и неолиберализме и ворую из его статьи подобранные им факты и фразы.
       *** "Бывший советник президента России Андрей Илларионов пишет о так называемых либералах 90-х годов: "Люди, провозглашавшие отделение собственности от власти, на практике захватывали госкомпании, государственные здания, получали госфинансирование, добивались вначале пониженных ставок арендной платы, а затем и полного освобождения от платежей государству".
       *** "Политика псевдолибералов потерпела полный провал -- им принадлежало авторство дефолта в 1998 году, переросшего в экономический кризис, чуть не обрушивший Россию в пропасть".
       *** "За двадцать с лишним лет частнопредпринимательские структуры не пошли на серьезные инвестиции в обрабатывающую промышленность, в реиндустриализацию страны".
       *** "Имеет место и огромное неравенство в доходах. По данным, приведенным в октябре 2012 года в докладе Global Wealth Report, на долю 1% самых богатых россиян приходится 71% всех личных активов -- в 2 раза больше, чем в США, Европе, Китае, в 4 раза больше, чем в Японии. 96 российских миллиардеров владеют 30% всех личных активов российских граждан. Этот показатель в 15 раз выше общемирового".
       *** "Наши неолибералы, конечно, не выступают против подъема жизненного уровня населения. Однако они не согласны с необходимостью широкого маневра в экономической политике, чтобы сделать больший упор на решение социальных задач. Не способствует этому и распространение частнособственнической инициативы вширь -- на здравоохранение, образовательные учреждения, на коммерциализацию науки с тем, чтобы она самофинансировалась. Разгосударствление во всех этих областях рассматривается неоґлибералами как магистральное направление развития России".
       Все это заняло не больше часа, а потом мы перешли на заочку, и я показал ребятам давно обещанный фильм Вуди Аллена "Полночь в Париже". Ребят повзрослее (Мишу, Машу, Глеба) позвал и к себе на кафедру, выпить рюмочку. В течение дня, практически, были все, и закуски и выпивки хватило, опять нанесли подарков, которые теперь в ближайшее время буду использовать. Лева написал, как всегда, 77 -- по числу прожитых мною лет -- строчек нескончаемой баллады. Начал читать при ректоре, и кое-что последний мог принять на свой счет. Мне определенно кажется, что в нашем ректоре два человека: один милый, тонкий, даже отзывчивый, и его я люблю, а другой какой-то подземный человек, который, как крот, тайно и под землей копает и копает.
      
       Тревожно мне: а вдруг да пробил час,
       И я свой стих пишу в последний раз? --
       И потому, хоть строчки и увёртки,
       Спешу сложить их в те же две семерки...
      
       По случаю счастливого момента
       Мы поздравленья ждем от Президента,
       А как не ждать? Он -- друг Литинститута,
       И это, согласитесь, очень круто.
       Не потому ли строгий Минобраз
       Сменил на милость гнев на этот раз?--
      
       Мы вновь в разряд вернулись "эффективных",
       Не думая о силах дефективных,
       Которые набились так кругом,
       Что не страна у нас, а форменный дурдом!
      
       Ты мог стать сам (идея не надута!)
       Почетным Президентом Института
       И что-то сделать для родимых стен
       В эпоху постоянных перемен.
      
       Не будем сравнивать тебя с верхами,
       О качествах твоих мы знаем сами.
       Ты с них (с верхов) примера не берешь
       И, как они, по жизни не идешь.
      
       Дома, когда приехал, бросив машину в институте, около семи, телефонные звонки не прекращались до глубокой ночи. Но главное, нашелся мой дорогой Мамай.
       19 декабря, среда. Собственно, уже три дня болею, кашляю, из носа течет, к врачу не иду, что-то пью и по-русски надеюсь на чудо. Вчера еще во время дня рождения немножко выпил. Утром приходил Паша Косов, принес мне в подарок банку огурцов и деньги за три проданные книжки. Позавтракали и, как обычно, потолковали. Я уже давно обратил внимание, насколько еще вчерашняя молодежь умнее и глубже меня, но почему-то и ребятам со мною интересно.
       Среди прочего, когда говорили о Прибалтике, Паша, который там тоже был недавно, рассказал и о своих наблюдениях, и о недавно прочтенной статье западного автора. Оба (и этот автор, и Паша) говорят, что, конечно, и в Риге, и в Таллинне, и в Вильнюсе хорошо, и светло, и чисто, и нарядно, но страна почти пустая, полмиллиона молодых людей уехали из своих стран на заработки в Европу. "Западный автор" полагает, что для Евросоюза бывшая наша Прибалтика -- это резерв молодой рабочей силы. Вспомнил Чивера, который говорил, что родом из Прибалтики лучшие кучера.
       К трем часам поехал в Институт -- здесь сегодня встреча с Натальей Дмитриевной Солженицыной. Зал набился, как и предполагали, полный, слушали ее, муху было бы слышно, но встреча могла стать интересней, если бы БНТ не построил выступление гостьи вокруг премии Солженицына. Завершая, он даже особо и многозначительно отметил, что Фонд дает свои премии не только писателям и литературоведам, но и мыслителям. Именно так в последнее время он себя идентифицирует. Мне показалось, что ради всего этого встреча и была затеяна. Теперь буду ждать появления у нас Сараскиной, это тоже член Фонда Солженицына. Н. Д. на удивление располагает и доброжелательна к любому человеку, это ее отличает от многих. Кое-что я коряво записал.
       Солженицын, оказывается, в молодости хотел стать актером. Его будто бы приняли в Ростове-на-Дону в студию Завадского, но в какой-то решающий момент он голосом дал петуха.
       О помощи узников еще ГУЛАГа современным "политзаключенным" -- "сейчас много богатых людей, пусть они и помогают Ходорковскому".
       Говорила о том, что у них в Фонде постоянное жюри. Почему постоянный состав? У нас постоянная цель. В связи с этим я вспомнил, что Гатчинский фестиваль развалился, как только устроители стали искать в жюри "разнообразия".
       Фонд, который учредил Солженицын на гонорары от "Архипелага", правительством Швейцарии был освобожден от налогов.
       О сыновьях -- подробно и с видимым удовольствием.
       Коснулась своего последнего разговора с президентом. Он у нее: "Как в школе изучают Солженицына?". А она ему в ответ об изучении в школе русской классической литературы.
       Надо надеяться только на себя.
       20 декабря, четверг. Больной, раздраженный, слушал четырехчасовую пресс-конференцию В.?В. Путина. Все было довольно интересно: география, проблемы, люди из провинции, как они выступали. И все же самое интересное были вопросы. "Эхо Москвы" насчитало: вопросов было 63 и 8 очень неудобных для президента. В ловкости и умении отвечать ему нет равных. Из неудобных вопросов о дамах из Минобороны, я их называю "дамами из Военторга", вопросы по воду воровства во Владивостоке, а главным образом вопросы по поводу решения нашей Думы в качестве "ответной акции" на американский закон Магницкого, по которому наши правоведы, судьи и другой персонал не будут ездить в Америку и не смогут пользоваться американскими банками, аннулировать недавнее соглашение об усыновлении детей. Других возможностей ущемить американцев у нас нет. Ну, давайте запретим их начальникам держать деньги в наших банка, но наши банки снились им в гробу. Как об этом скучно писать! Такая демагогическая подлость!
       "Новая газета" по этому поводу подготовила целый номер, который начался с аншлага: "Интеллигентная американская семья возьмет на воспитание умственно отсталого депутаты Думы".
       Пришел к выводу, что в следующем году надо писать Дневник как-то экономнее, короче, чтобы он меня окончательно не задавил.
       21 декабря, пятница. Пью антибиотики, не выхожу из дома, на кухне горит газовая горелка, в комнатах по электрокамину, пишу четвертый очерк о Зайцеве. Сегодня звонила Ирина Львовна из "Терры", они потихонечку сдают мое собрание сочинений в набор, теперь все дело за Бондаренко. Я почти уверен, что он ничего не сделал, патриоты обычно заняты только собой.
       Во вторник, на дне рождения, который я отмечал в институте, Андрей Василевский подарил мне 12-й, только что вышедший номер "Нового мира". Довольно лениво начал его читать, а потом разогнался. Здесь пока я увидел две прекрасные публикации, правда, все из прошлого. Это несколько переводов стихов Эзры Паунда, американского поэта, переведенных Майей Кононенко. Я-то Паунда до этой публикации не читал. Но суть публикации составляют комментарии Кононенко. Сразу стало ясно, как мало мы образованны, как мало знаем, как небрежно относимся к собственному духовному миру.
       Вторая публикация -- это многолетняя переписка Виктора Шкловского со знаменитым деятелем "Нового мира" времен Твардовского писателем Александром Марьямовым. К сожалению, я снобистски пропустил начало публикации в предыдущем номере. Здесь и некоторые замечательные высказывания обоих писателей, но основное -- писательский быт. Дома творчества, мелкие интриги, жены, домработницы и прочее. Отметил пока два поразивших меня места.
       Вот 4 ноября 1970 года Шкловский пишет Марьямову: "Доканчиваю книгу об Эйзенштейне. 60 лет работаю, но все еще трудно. С Грозным трудно, он Сергеем Михайловичем двоедушно написан. Нравилась ему опричнина и Федька Басманов и изобретательность Ивана на разные дела".
       А немного раньше, в апреле, Шкловский в письме тому же адресату из той же казенной Ялты замечает: "А внизу ночью поют соловьи, а мы спим. Весна и две пасхи прошли как не видели: наша, да и их, христианская". Так кто так рано начал все делить, я бы никогда так не написал: ихняя, иудейская, а потом наша.
       22 декабря, суббота. День еще тяжелее, чем вчера. На улице температура падает, в доме холодно, пью по совету племянника Мих. Мих. Бжезовского Юры "Суммамед" и жду, когда Мих. Мих. приедет. Лениво на компьютере строгаю последний очерк о Зайґцеве, мне интересно. В подобных сочинениях всегда много и себя, несчастного. Оба у финала.
       Невероятную реакцию вызвал закон нашей просвещенной Думы об отмене усыновления российских детей гражданами Америки. Здесь все невпопад. К моему удивлению, за этот закон проголосовали и коммунисты, и эсэры. Конечно, лучше, если бы наши дети остались у нас, но до сей поры мы не знали, что с ними, больными и искалеченными, делать, и с облегчением дарили их американца. Значит, ничего значительного не нашлось, чтобы ответить американцам? А сыр да бор из-за прецедента: а если и дальше американцы копанут наши счета, да не дай Бог еще расскажут, сколько денег мы украли. В свою очередь, американцы подзуживают: мы готовы доработать соглашение. А мы все про одно: за экономические преступления надо по головке, по головке... Пора головы отрубать!
       Счастливым событием дня стало появление Ю.?И.?Бундина со своим другом еще по Счетной палате Сергеем Петровичем. Еще из Ленинграда Ю.?И. мне позвонил и сказал, что приедет в пятницу вечером, а в субботу зайдет ко мне с кем-нибудь из друзей, и все вместе мы отправимся праздновать мой день рождения в какой-нибудь ресторан. Зашли, собирались побыть часок, но все вместе мы как вгрызлись в сладкую тину политики и нынешних дней, что пробарахтались в ней чуть ли не до одиннадцати вечера. К счастью, подгреб С.?П., который тихонько разогревал одну за другой пиццу, -- хорошо, что их было несколько в моих запасах, -- и, как опытный человек, подливал всем в стаканы.
       Друга Юрия Ивановича зовут, как и С.?П., Сергеем Петровичем. Я его знаю еще со дня проводов Ю.?И. в Ленинград, когда он осиротил Счетную палату. Еще в тот раз он поразил меня спокойным, доброжелательным отношением к жизни и четкими о ней понятиями порядочного и безукоризненно честного человека. Кстати, именно этот Сергей Петрович и раскопал те безобразия в Пенсионном фонде Санкт-Петербурга с выплатой десятку футболистов огромных, многомиллионных сумм за ушибы пальчика, за ссадину на коленке или синяк на попке. Вообще довольно много говорили о нашей пенсионной системе, которая хотя вся в постоянных реформах, но работает из рук плохо. Фонды, которые накапливаются, практически не работают на пенсионеров, а только лишь на сами фонды. Разошлись вечером в полном восторге друг от друга.
       23 декабря, воскресенье. В одиннадцать вечера начали показывать фильм "Березовский". Это довольно точное напоминание о 90-х годах, когда чуть ли не целое государство оказалось под властью доктора-математика. Неужели мне опять писать о еврейском начале в государственном воровстве! Но в любом разговоре с представителем этой нации Березовский почти всегда останется прав. Сколько же, оказывается, происходило за нашими спинами, когда в институте мы считали копейки и на фестиваль в Гатчине вкладывали свои деньги. Березовский как убийца, как мошенник, как преступник, как трус, как международный аферист. Какой негодяй, какой вор! С Березовским все закончено, теперь пускай с ним разбирается Британия. Этот фильм, который, видимо, создавали и долго, и основательно, и не жалели на него деньги, посылает очень существенный сигнал нашим либералам. Во-первых, все зафиксировано, электроника все запомнила, и сведения о каждом, как подводные мины, на тросиках висят в глубине фарватеров. Во-вторых, дан сигнал и ряду действующих и сейчас -- все они сидят, разговаривают или умильно глядят в глаза Мазарини из Жмеренки.
       Весь день сидел за компьютером и не без удовольствия дописывал четвертый очерк о Зайцеве. К моему удивлению, уже страниц восемь--девять.
       24 декабря, понедельник. Вчера вечером дозвонился наконец-то до Мих. Мих., и он пришел ко мне меня лечить. В общем, кажется, во время болезни я вел себя правильно. Мих. Мих. накормил молочной кашей, сварив в литре 0,5-процентного молока стакан мюсли. Мих. Мих. только что был в Вене и с радостью рассказывал о своих впечатлениях и походах в музеи. Я вполне разделяю его восторги и радуюсь его крепости. Погутарив со мною до половины второго он бодро зашагал к какому-то своему малолетнему больному. Мих. Мих. уже 78 лет. Дал мне список лекарств, которые надо захватить с собою во Вьетнам.
       Днем читал "Дон Жуана" Байрона, так плотно поработавшего в ХIХ веке на русскую литературу и написал несколько страничек в очерк о Зайцеве. Теперь осталось два эпизода -- "ужин на кухне" и "компьютерный цех".
       Вечером был сосед Толя Жуган, он, как и положено джентльмену, приехал из французских Альп. Катался на лыжах. Поговорили с ним о Березовском. Я объяснял ему, что меня, русского человека, не интересует, что "тогда не было законов" и "все так поступали". Меня волнует, что по отношению к русским была допущена огромная несправедливость. Толя на своем "Мерседесе" завтра отвезет меня на работу. Обещал в конце рабочего дня захватить меня и обратно. В Москве 25 градусов ниже нуля.
       25 декабря, вторник. Несмотря на уговоры людей близких, все-таки пошел в институт на семинар. Как и положено 3-му курсу, ребята уже ничего не пишут, но подвернулся маленький рассказик Миши Тяжева о замученном жизнью таксисте, и, никого не предупредив, я решил его обсудить. Народа было немного: и холод, и начинающая уже сессия. Сегодня, кстати, наш новый физкультурник ставил зачеты по физо. Если бы Путин, который так ратует за физподготовку, только смог увидеть, как занимаются физкультурой молодые интеллектуалы. Как же здесь не вспомнить энтузиаста Виктора Андреевича Тычинина, которого мы так удачно вытолкнули!
       Рассказ у Миши, как произведение литературы, очень неплохой, он мастерски пользуется деталями провинциального быта, тянет сюжет. Но это, как мне показалось, старое время, очень я боюсь, чтобы ребята не остались в прошлом. И многие останутся, потому что не знают модернистской классики. А она часто дает импульс. Собственно, об этом я с ребятами и говорил.
       26 декабря, среда. С.П., который живет в производственном аду (он преподает в нескольких вузах и время у него рассчитано поминутно), все-таки уговорил ехать меня в "новогоднее окно" за рубеж. Долго все перебирали, и я согласился ехать во Вьетнам. Я был во Вьетнаме в 1968-м году, шла война, был, естественно, во Вьетнаме северном. Улетаем послезавтра, я даже еще успеваю на ученый совет, закрываю все свои дела и можно ни у кого не отпрашиваться. Сложно, правда, будет, как всегда, собраться.
       27 декабря, четверг. И вчера, и почти до отъезда на аэродром что-то читал, вычитывал, собирал бумаги, чтение в дорогу. Не хочется улетать с грузом обязательств. Основные сложности были с подведением всех итогов и подчисткой всех мелочей книги о Зайґцеве.
       Как никогда домодедовский аэропорт не подвел с взлетом-вылетом. В Москве холодно, теплые куртки снимали уже в самолете. Салон полон, все кресла заняты. Когда уже сидел, то вдруг увидел, как мимо меня протискивается полный немолодой вьетнамец со смутно-знакомом лицом. Кажется, это знаменитый Саша, который окончил наш институт, и сейчас один из боссов во вьетнамском Союзе писателей и переводчиков. Несколькими словами успели перемолвиться. Почему я с таким трудом запоминаю лица и фамилии? Несмотря на это, узнал у Саши, что мой ученик -- опознали его по косвенным данным и признакам -- уже настоящий классик. Вьетнамец -- это самый ранний мой выпуск того семинара, который достался мне от Володи Крупина.
       Хорошо лететь на Восток, кормят три раза, всю дорогу почти спишь, а прилетаешь утром, жизнь прибывает на один Божий день.
       28 декабря, пятница. Хорошо помню прилет в Ханой 45 лет назад. Оглядываясь назад, я думаю, какую все-таки насыщенную и интересную жизнь я прожил. История гармошкой сжимает прошедшее, убирая подробности и даты. Представляет ли кто-нибудь из современного молодняка, что означает в то время выезд за рубеж и выезд в воюющую страну. С Китаем мы тогда не дружили, во Вьетнам прямых пассажирских рейсов не было. До Пекина на современном реактивном самолете (возможно, это был даже
    ТУ-104), а из Пекина -- под крылом весь Китай -- через всю страну, с остановками, на ИЛ-14 во Вьетнам. И тут не все так просто, до последнего перед границей с Вьетнамом китайского города с аэродромом. Здесь несколько часов остановки. Оставшийся отрезок пути -- непременно ночью, в иллюминаторе практически ничего не видно. Полагали, или это было на самом деле, что американский истребитель мог сбить пассажирский самолет.
       Тогда в первый раз я не видел ни аэродрома, ни аэропорта. Считалось, что на аэродроме стоят советские и вьетнамские боевые самолеты. Встречала и отвозила в гостиницу посольская машина. Я не видел ни Меконга, ни моста через Меконг, через который надо было обязательно проехать.
       Кажется, я приехал в совершенно другой Ханой и совершенно другой Вьетнам. Уж что точно Вьетнам отвоевал, так это современную жизнь. Многоярусные дорожные развязки, в центре огромный отель, в котором нас поселили. Тьма народа прежняя, вот что показательно: каждый что-то несет, везет, нет праздного человека. И главное -- велосипед со звоночком сменил шустрый мопед. Из старых времен помню: сплошная масса велосипедистов на центральных улицах, тесно, но, не сбивая друг друга, как в муравейнике. Слишком долго здесь не был, надо искать другие координаты и другие слова.
       В Ханое в прошлый раз город делился на "туземную" и "французскую" часть. Французская -- центр, "посольский квартал". Собственно, и по городу тогда я не ходил. Гибель или ранение корреспондента -- это еще один международный скандал. Вдоль всех городских улиц были вкопаны в тротуар высокие бетонные кольца. Такие кольца у нас теперь закладывают в колодцы на дачах. Возле каждого кольца крышка. От обстрела с воздуха пулеметом спасало. Помню даже, когда я ночевал где-то в провинции, причем койка стояла в сельском храме, рядом с кроватью было вкопано такое же бетонное кольцо. Тут же лежала и неизменная бетонная крышка. Только молодость позволила заснуть рядом с золочеными буддисткими химерами.
       Отель со всеми удобствами и элементами восточной роскоши. Я взглянул в окно со своего девятого этажа -- старая, центральная часть города. Тогда, сорок с лишним лет назад я жил в гостинице, построенной еще французами. Не помню, было ли произнесено слово колония, когда я говорил о "французском квартале", но его все время надо иметь в виду, так же как и многолетнюю борьбу вьетнамцев за свою свободу. Боролись против всех. В гостинице тогда был поразительный, как мне объяснили, еще оставшийся от французов порядок и старые вьетнамцы-официанты, вышколенные этим порядком. В холле стояло глубокое кожаное кресло, в котором любил сидеть старый Грэм Грин, знаменитый английский писатель. Его роман о Вьетнаме "Тихий американец" был и читаемым и любимейшим в моей юности.
       Сегодня у нас экскурсия по городу. Это все я уже видел много лет назад. Пагода на Одном Столбе, чудный павильон, стоящий на небольшом пруду. Как и обычно, возле подобных строений выстраиваются какие-то древние легенды, которыми пестрят путеґводители. Потом были знаменитые пагоды, Храм литературы и храм на озере Возвращенного меча. Легенду о старой черепахе, вернувшей со дна озера волшебный меч герою, я помню до сих пор. В трудные минуты народ живет этими легендами, и они помогают ему побеждать.
       За сорок с лишним лет все показалось чуть мельче озеро, а храмы стали ниже, легенды по-пржнему хорошо вписываются в знакомый антураж. И поразительный флер всех времен -- мелкий, еле складывающийся в капли дождь, мокрый туман все застилал. Какие-то зенитки стояли возле озера, и совсем не было в центре народа. А здесь, как у нас на Красной площади в воскресный день. Возле пагоды на Одном Столбе продавали экзотический фрукт, который нельзя было не попробовать, что-то похожее на клубнику. Возле Храма литературы мы тоже закусили чем-то народным. Народа молодого и веселого везде полно. А тогда было грустное и одинокое озеро с притаившейся на ее дне черепахой.
       Огромное впечатление производил комплекс, связанный с увековечивания памяти Хо Ши Мина. Как ни удивительно, я видел Хо Ши Мина в Москве. Посольство Северного Вьетнама тогда находилось на углу улицы Малой Никитской и Садового кольца, в особняке, в котором совсем недавно жил Берия. Я жил в доме, который стоял неподалеку, вот и увидел старенького, но непреклонного дедушку Хо, судьба наворожила, мальчишки ведь любопытный народ.
       Сам мавзолей в огромном поле ранних весенних желтых и красных тюльпанов. Один человек может, оказывается, переворошить жизнь целого континента. Здесь почти такая же, как была раньше в Москве у мавзолея Ленина, церемония смены караула. Нам повезло, увидели удивительно красивых ребят в белой, сверкающей, кажется с красным, форме, чуть похожей на форму американских моряков. Чеканя шаг, молодцы меняли друг друга на постах. В каждом не меньше 180 сантиметров росту, молодой народ за последние сорок лет крепко вырос, значит, лучше кормятся, лучше здравоохранение. Может быть, в этом и заключается смысл той борьбы, которую вел народ -- за лучшую долю.
       Ужинали в каком-то ресторанчике рядом с гостиницей, просто, вкусно и обжигающе горячо. Вечером надо было бы сходить еще в знаменитый театр марионеток на воде, но слишком устали и поднялись спать на свой девятый этаж.
       29 декабря, суббота. Сегодня мы едем на экскурсию по заливу Халонг. Может быть, самое знаменитое по красоте и необычайности место на земле. Я так мечтал увидеть этот залив в прошлый раз. Но тогда запутанная старая дорога туда занимала чуть ли не день. А сейчас, как говорит путеводитель, по новому скоростному шоссе -- лишь около трех часов.
       За окном номера плотный утренний туман. По опыту знаю, чуть позже он рассеется, пейзаж начнет проявляться, как в ванночке фотобумага под воздействием проявителя.
       Гостиница, конечно, очень современная, но по-современному и утрамбована. Ресторан и кухня как раз над нами, с раннего утра слышны шаги и как двигают мебель. С. П., который со студенческих времен спит с подушкой на голове, ворчит на вьетнамский сервис. Только завтрак его немножко приводит в норму. Завтрак в добротном ресторане, шведский стол, когда все на выбор и всего множество -- что-что, а вот еда во Вьетнаме в любом месте прекрасная -- это всегда битва между разумом -- ешь меньше и больше проживешь -- и инстинктами. Побеждают, всегда в союзе с какими-нибудь жареными с креветками блинчиками, не разум и рекомендации диетолога.
       Выезжаем из города под непрерывный рокот нашего гида Саши. Лет сорок, сносно говорит по-русски. Как и китайцы-переводчики и специалисты, имеющие дело с русскими, вьетнамцы берут себе постоянные русские псевдонимы. Наш переводчик -- Саша. Наконец-то я чуть смогу рассмотреть окрестности. Ханой окружен дамбами, дорога проложена через весь город. Часов, наверное, восемь утра, но для вьетнамцев это разгар дня -- встают они обычно в пять, в полшестого, в шесть уже открываются рестораны и места, где можно поесть. За окном уличная торговля: рынки цветов, рынки продуктов, рынки, где продают ширпотреб -- и везде огромное количество народа, велосипедов и мопедов. Саша объясняет, что у них во Вьетнаме в экономике -- капитализм, но политический строй?-- все тот же коммунизм, у них почти все, как в Китае. Я думаю, что именно поэтому они и развиваются так стремительно. Но о Китае чуть позже. Коммунистов во многомиллионном Вьетнаме всего 4 миллиона, но все до одного вьетнамские министры -- коммунисты. Я-то по старой памяти знаю, что коммунисты воровали меньше, чем либералы и демократы. Я уже писал о том, что мог украсть секретарь обкома. Дать без очереди квартиру и машину сыну, путевку за рубеж. Директор завода или завхоз в школе могли украсть больше. По словам вьетнамца Саши, президент республики -- это лишь третье по значению в государстве лицо, второе -- премьер-министр, первое -- глава партии.
       Учатся вьетнамцы чуть ли не с трех лет -- детские сады, потом пятилетняя и семилетняя школы, потом, если повезет, университет. В Китае, как я знаю, поступить "на бюджет" трудно, во Вьетнаме тоже ЕГЭ, надеюсь, без такого же чудовищного, как у нас обмана. В университетах есть и платные студенты. После своей записи в блокноте: "пятнадцать долларов в месяц" -- я поставил вопросительный знак. Но "раньше все было бесплатно". Дальше опять мои записи, ловлю со слов вьетнамца Саши. "Медицина есть. В центре города больница для крупных чиновников и партийной верхушки".
       Из города наконец выехали, дорога -- сплошь "торговые точки", низкие домики, за ними поля. Налог с "торговой точки" всегда брался -- это я знал еще раньше -- с величины прилавка, с ширины дома. А так как во Вьетнаме почти каждый дом -- это торговая точка, то дома узкие, растут в глубину: "торговый зал", дворик, в котором днем иногда работают, а за ним мастерские, склад и жилые комнаты. Опять Саша: "Народ растет, а земля нет. Люди переселяются в горы, осваивают новые участки, живут вдоль рек".
       Все разделано, как по школьной линейке, -- трактора, но иногда и бык с сохой. Довольно часто в полях попадаются захоронения. Хорошо ухоженные, с крестами, с алтарями, с протопанными к ним семейными тропами. Помню, в Китае, где на многих полях также похоронены предки, с этим связаны огромные проблемы. Много населения, но мало земли. Во Вьетнаме есть, конечно, и специальные кладбища, но здесь, на собственном поле -- это бесплатно.
       Проезжаем мимо целого комплекса современных заводских построек. Не уверен в названии фирмы, но точно помню, что это один из мировых брендов. Этот самый бренд выкупил у крестьян землю на 50 лет. Но в договоре указано преимущество крестьян на получение работы.
       Наш Саша довольно много говорит о помощи Советского Союза. Это крепко запало. Вообще у меня впечатление, что вьетнамцы не очень любят говорить о своей древней истории. Она достаточно сложна, двояка, чтобы не сказать темна. От Ханоя до границы с Китаем 180 километров, а вся история Вьетнама -- это борьба с "китайскими захватчиками".
       Первая остановка на пути к Халонгу -- это неизменная шелковая фабрика. Туристский объект, женщины обязательно что-то купят. Мне интересна процедура разматывания кокона, кормление личинок шелкопряда, старинные станки.
       Хочешь-не хочешь, и как бы ты ни был жаден до жизни за окном, но в автобусе невольно иногда засыпаешь. Это как в кино -- некая между сюжетами перебивка. Когда просыпаешься -- пейзаж меняется. Мы уже, оказывается, проехали рисовую провинцию. Вьетнам, как известно, одна из рисовых житниц мира. Перед рисовыми полями вдоль дороги идет неизменная торговля. Сколько народа, столько же и торговли. Иногда -- это выставка обуви прямо на тротуаре. Один ботинок за другим, десять метров ботинок -- и ни одного покупателя.
       Дорога демонстрирует экономику: огромная, с подъездными путями ТЭЦ, потом -- вдоль дороги сотни метров фарфоровых изделий, где-то здесь фабрика, потом угольные шахты и угольный разрез. Дорога от угольной пыли черная. На холмах, уже вдалеке от шоссе в теплом мареве проплывают дворцы -- новая буржуазия не дремлет. Но на каком-нибудь здании или шахтной башне можно увидеть и старую масонскую эмблему "серп и молот". Давненько я не видел серпа и молота!
       Это на карте узкая полоска дороги всего в пять сантиметров, а вживую едешь и едешь в окружении местного транспорта, похожего на наши "Газели", но в основном байки и велосипеды. В освоении малой передвижной техники вьетнамцы гениальны. В военное время по знаменитой "Тропе Хо Ши Мина" через горы, джунгли и долины с коммунистического Севера на американизированный демократический Юг они на велосипедах умудрялись перевозить чуть ли не артиллерийские орудия. Сейчас много возят на байках.
       Целая стопка коробок с яйцами на заднем сиденье мотоцикла. Деревянная клетка с сидящими в ней, как солдаты на плацу, курами.
       С трудом могу прочесть латинские буквы в мудреных названиях вьетнамских городов на придорожных знаках. Город -- это почти всегда промышленность. Слева огромная металлическая масса -- трубы, многоэтажные градирни, мощное пыхтение. Если и существовал когда-либо дракон, то его мощность ни в какую не шла с промышленной махиной. Объяснили: коммерческий вклад русского бизнеса. Проехали город. Справа по ходу автобуса уже низкая долина, из-за которой проблескивает море. Скалы на фоне моря, будто с картинки для вышивания болгарским крестом. Быть на земле такого не может!
       Потом все мельчает, и машина уже мчится к причалу. Одесский рыбный порт -- классический балет по сравнению с цыганскими плясками пристани Халонга. Сотни автобусов стекаются к этому времени из Ханоя и курортных местечек. Но существует график и строгая очередность отбытия сотен небольших корабликов. Здесь, естественно, нет никаких лишних и "левых" пассажиров, из-за перегруза которых на Волге потерпела крушение наша злополучная "Булгария" год назад. Но пока не наступил "морской" порядок, толпы пассажиров перекатываются по небольшой площади перед молом. Все как обычно: зазывалы, местная торговля, лавки с сувенирами. Неожиданным может оказаться молодая дама-вьетнамка почти в бальном параде, с ожерельем на шее и сапогах на высоком каблуке. Она, разодетая как на бал, собирает плату в мужском туалете. Наконец наступает погрузка.
       Все остальное, саму поездку на маленьком суденышке, скалы, высунувшие свои, похожие на плавники дракона, спины из морской пучины, ощущение величия божьего мира, и вечности природы --это неописуемо. Это неповторимо ни в кино, ни на телевидении. Это все будто первый день рождения мира. Природа творит сама для себя, человека -- еще нет.
       Вечером С.П. заглянул в Интернет. Кажется, мы вовремя убрались из Москвы. Домодедовский аэропорт уже сутки не выпускает самолеты. В порту скопились тысячи пассажиров. Что-то случилось и в только что перестроенном Внуково, домодедовскому аэропорту пришлось взять на себя все прибывающие во Внуково рейсы.
       30 декабря, воскресенье. Как ни странно, промочив накануне ноги, я не заболел. Сыграли роль вовремя принятые меры. А может быть, мое страстное желание попасть в Хюэ. Как я стонал, когда во время первой поездки я не смог попасть в легендарную столицу вьетнамских королей. Я ждал чего-то удивительного и необыкновенного. Главным для меня и в той поездке была эта столица. Мечтать полезно. Но там отчаянно стреляли. К этому времени я уже достаточно насмотрелся разрушенных ударами католических храмов -- среди вьетнамцев много католиков. Побывал на пресс-конференции со сбитыми американскими летчиками. Огромная фотография с этой конференции до сих пор висит у меня на даче. Там же где-то хранится вьетнамский арбалет. В Ханое во время воздушной тревоги, вместо того, чтобы, как предписывали правила, убраться в подвал, в бомбоубежище, я выполз на гостиничный балкон. Это самое незабываемое. Прямо надо мной, будто перевалив конёк крыши, низко-низко прополз американский реактивный бомбардировщик. Я разглядел его металлическое оперение и, мне кажется, даже разглядел в кабине летчика. Вот они-то и долбили Хюэ.
       Вьетнам с Севера на Юг -- почти две тысячи километров. Есть железная дорога, нас отправили до Хюэ самолетом -- это расстояние, наверное, чуть меньше, чем от Москвы до Ленинграда.
       В культуре и архитектуре Вьетнама многое от своего вечного врага, а ныне друга -- от Китая. Собственно, и независимость Вьетнам получил лишь около тысячи лет назад. После огромного Запретного города в Пекине Императорский город в Хюэ кажется скромнее. Надо только сразу понять, что здесь другой акцент. Я бы назвал его боевым. Запретный город тоже окружен стеной, но здесь стена и парадные Южные ворота кажутся массивнее и надежнее, чем стена и парадный вход с площади Тяньанмэнь.
       Экскурсия начиналась с "династических пушек". Огромные бронзовые стволы, похожие на стволы корабельные пушки в Севастополе, на 14-й батарее, где воевал Толстой. Даже больше, что-то они означают, кажется, они отлиты из пушек очередных повстанцев.
       Как я понимаю, в Пекине, в Запретном городе, Сын неба ничего не опасался -- вокруг лежала умиротворенная и покорная империя. В вечно воевавшем с Китаем, и с другими соседями (а здесь, кроме Китая, Камбоджа, Лаос и Таиланд) Вьетнаме положение другое. Рядом с дворцами -- огромная цитадель. Память удерживает ведь только неправдоподобное: толщина стен цитадели 20 метров. Дворцы самого императора или императриц (естественно, почти все "новодел"), реставрированы после культурной экспансии американских борцов за демократию.
       Во время экскурсии все время мелко и занудливо шел дождь, лакируя листья пальм, крыши дворцов, цветники. Дворцы императриц, дворцы сановников и женщин императора. Везде красный цвет, флаги, драконы, иероглифы, везде охрана. О системе экзаменов для чиновников (не говорю, что-то подобное было и в Китае), но интересно, смог ли бы наш губернатор написать стихотворение? На Востоке четко уже в древние времена знали, что все начинается с гуманитарного знания.
       Выходили через Южные ворота -- всего в Императорском городе ворот кажется, десять. Это, конечно, пониже Спасской башни, но помассивнее: здесь есть специальные, личные ворота для Императора, специальные ворота для слонов Императора...
       Короткая поездка по Ароматной реке на огромной лодке. Это тоже входит в экскурсию. Мягкие пейзажи по берегам, удивительная цветовая гармония, тепло. Невольно думаешь, что в этот момент каждый росток и каждая былинка счастливо растет. Середина дня, мысли постепенно от вечного переходят к сиюминутному, к обеду. Но как я почти забыл вписать в свой компьютер о главном -- это, конечно, пагода Тьен Му на берегу.
       Семь этажей пагоды символизируют семь реинкарнаций Будды. Пагода не старая, ее начали строить в самом начале XVII века. В Китае, в Сиане я видел пагоды и повыше, и постарше. Здесь же прелестный, радующий глаз сад, дорожки, цветники, павильоны, синий автомобиль. И тут же обожгло -- этот снимок я помню всю жизнь, так же как и снимки сожженного американцами вьетнамского селения Сонгми. Буддийский монах в огнях пламени на перекрестке Сайгона. Здесь развернулась история. В 30--40 годы буддийские монахи возглавили движение протеста против колонизаторов. В 1963 году немолодой монах Ти Куон Дук сел в свой синий автомобиль и поехал в Сайгон. Там в центре города, чуть ли не напротив президентского дворца, он совершил акт самосожжения. Вот это чувство долга и чувство патриотизма! Разве такое забудешь?
       Много в своих записях пропускаю.
       После обеда наша группа разделилась: одни отправились пробовать и искать современную жизнь, самые стойкие -- на экскурсию к императорским захоронениям. Я, конечно, предполагал, что будет даже почище утренней экскурсии. Я видел знаменитые Минские могилы в Китае, под Пекином, и это не менее величественно, чем Великая Китайская Стена. Памятные сады и парки императоров Вьетнама меня не разочаровали. Китай брал тишиной организованного пространства, великими просторами и горами далеко вдали. Казалось, что души императоров парят над сепаратными просторами. Хорошо организованное пространство вечности. Во Вьетнаме -- эти парки, пруды, рощи и павильоны покоряют каким-то грустным изяществом.
       Под дождем мы ходили по трем комплексам императорских гробниц. В принципе это огороженное и заповедное место. Хорошо уместились в памяти два комплекса. Это гробница императора Ты Дыка, здесь много вкуса, покоя, хорошая архитектура, романтичность. Сам император -- философ, поэт, -- писал даже исторические сочинения. Он так любил эти места, что прожил здесь, практически на собственном индивидуальном кладбище, 16 лет. Есть озеро с островком и мостиком. Экскурсовод обязательно покажет место, где император ловил рыбу. В качестве пикантной добавки: у Ты Дыка было 104 жены. Но не следует расслабляться и сентиментальничать, этот культурный и начитанный император так заездил свои шесть тысяч рабочих, которые возводили его мавзолей, что в 1866 году -- вот дата сооружений и граница средневекового феодализма -- рабочие взбунтовались.
       Кажется, именно на территории этого погребального комплекса, в одном из изысканных павильонов был устроен необычный аттракцион. Можно было сфотографироваться в халате императора или императрицы и при этом воссесть на императорском же троне. Очень безвкусно, но разве нашего соотечественника это остановит? Нашлись и император, и императрица, я уж не знаю, как на нашу рослую публику удалось найти золотой халат подобающего размера. Трон, на который присели император и императрица, предательски затрещал.
       И все-таки самой запомнившейся была гробница императора Кай Дыня. У безвкусицы тоже есть своя эстетика. Это уже почти наше время -- постройка была завершена в 1931 году, мы уже строили социализм. Тут уже мало выверенной веками гармонии, не обошлось и без плохо вписавшейся европейской монументальности. К центральному зданию, одинокому храму, ведет огромная и крутая лестница, почти как в Зимнем дворце, только по бокам каменные драконы. Внутри храма -- бронзовая в полный рост статуя императора, в боковых помещениях, стены которых украшены мозаикой из осколков фарфора и зеркал, фотографии владыки, кое-какие его вещи. Сколько же фарфоровых чайников разбили при строительстве, чтобы сохранить рисунок! Император, судя по фотографиям, любил пышность и любил наряжаться, руки унизаны перстнями. Гид, когда я рассматривал фотографии подошел, и шепнул: ... Нет, не стану уподобляться депутату Мизулиной, которую эта проблема так интересует...
       31 декабря, понедельник. Утром мне испортили настроение спутники. Некая придирчивая дама, очень ловко оттеснив меня у дверей автобуса, захватила место, которое я уже считал своим. В туризме обычно рассадка пассажиров в автобусе, которая определяется в первый день, не меняется. Люди привыкают к месту, оставляют на своем кресле кое-какие мелочи. Но что возьмешь с русской дамы-победительницы. Ставшая победительницей, она возьмет свое, но превратившись в бизнес-вумен, она уже никогда не войдет в горящую избу.
       Из Хюэ сегодня 150-километровый путь на юг, через Дананг. Через окно автобуса, затянутое утренней испариной, видно довольно скверно. Потом потеплело, развиднелось, показалась сначала дорога с нескончаемыми торговыми лавками, потом мелькнуло морское побережье, горы. Дальние горы, как и всегда во Вьетнаме, приобретают характер нереальности, будто вышитые на шелке. Потом промежутки между домами стали занимать поля с рисовыми чеками. Гид опять сказал, что Вьетнам по экспорту риса занимает второе место в мире, уступая только Таиланду.
       Характер пейзажа меняется, вписываются все новые и новые детали. Появившийся широкий и, видимо, мелкий залив прямо по воде рассекли широкие квадраты, отчасти похожие на рисовые чеки. Здесь выращивают креветок. На мелких местах разбросаны какие-то предметы, похожие на кегли. Может быть, это вешки, отмечающие расставленные сети? Я опять не угадал. "Если бросить в воду колесо от мотороллера, то на нем всегда поселятся устрицы". Как разнообразен и непознаваем мир в его хозяйственных связях, приемах жизни и выживания. Под каждой "кеглей", оказывается, устричная колония.
       Проехали через туннель длинною в шесть километров и стоимостью в 250 миллионов долларов. "Стоимость" дома, предприятия, моста или электростанции -- это неизбежная ремарка любого гида во Вьетнаме. Обещанный еще вчера серпантин через горный перевал отменяется, скользко -- недавно прошел дождь.
       Но вот, как волшебный мираж, замерцал третий по величине город страны Донанг. Название города я помню еще из сводок Вьетнамской войны. Здесь базировались американские истребители и бомбардировщики, бомбившие Северные территории. Жадно, словно пытаясь разглядеть старые призраки, вглядываюсь в широкое прибрежное пространство. Пролетела и взлетная полоса, и какие-то ангары -- гид пояснил: это еще американские постройки, теперь склады. Я все еще живу прошлым и думаю стереотипами моей юности -- гнездо стервятников.
       Даже стойких российских туристов вьетнамские гиды не желают расстраивать тяготами прошлой жизни. Или все слишком быстро забывается? Мы прокатили знаменитую демилитаризованную зону, так ничего и не услышав об американской базе Кесань, которую войска Северного Вьетнама осаждали три недели, ни о мосте Хьенлонг, над которым разгорались битвы американских и "северо-вьетнамских" летчиков, ни о туннелях Виньмока. Я уже отчетливо представлял туннели, в которых пряталась от бомбардировок целая деревня, тысяча человек. Но нас привезли в небольшой городок Хойан. Когда-то это была бухта, куда приставали корабли из Азии и Европы, потом бухта обмелела, а городок остался, старый, почти весь китайский, прелестный, но после того, как я раз пять побывал в Китае, не очень для меня интересный. Но я ходил вслед за всеми и по улицам, и по крытому мосту, заходил и в синтоистский храм, и в буддийский. Это был последний день года.
       За свою взрослую жизнь я второй раз встречаю Новый год вне дома. Первый раз это было на Кубе, купались в море, у меня даже состоялась маленькая интрижка с одной кубинской дамой. А вот теперь во Вьетнаме. Уже счастье, что уехали от родного, неизбежного, как русская коррупция, российского телевидения. Еще раз видеть полунагую Лолиту, вечного Кобзона, молодящегося Лещенко, неунывающую Валерию, в перьях Киркорова и натурального блондина Баскова, изображающего золотой голос России, -- это невыносимо.
       Встречали Новый год вместе с другими группами туристов в ресторане, в гостинице. Началось все с коктейля в половине восьмого, а потом перешли в зал, места все были расписаны. Хорошая, легкая и вдоволь еда и фрукты. А на сцене милые местные девочки и мальчики -- ресторанная самодеятельность -- пели песни на английском, реже на вьетнамском языке, танцевали, разыгрывали немудреные игры и наивные шарады, все было безыскусственно и сердечно. Дети веселились вместе со взрослыми. Мы выпили с С.П. бутылку местного красного вина и в одиннадцать часов ушли в свой номер. Еще раз подумал, почему наше праздничное, написанное под привычных "мастеров искусств" телевидение так внутренне принижает, сажает человека, а тут легкие народные и полупрофессиональные песенки так расправляют увядшие крылья...
      
       Внимание! Дневники Сергея Есина, обнимающие пространство с 1985-го, издаются и в книжном варианте. Их можно приобрести, позвонив по телефону 8 903 778 06 42.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       172
      
      
      
      

  • © Copyright Есин Сергей Николаевич (rectorat@litinstitut.ru)
  • Обновлено: 21/12/2015. 1475k. Статистика.
  • Очерк: Публицистика

  • Связаться с программистом сайта.