Государство и социализм
Предисловие
Люди видят мир совсем не так, как он устроен. Лучшие результаты дает анализ того, что уже стало историей, чем ее предвосхищение.
Эта статья была написана тогда, когда, эпоха "строительства социализма" практически уже исчерпала ресурсы доверия. Отдельные "свершения" еще объявляли достижениями партии и кое-что даже собирались с размахом воплотить в жизнь. Но эпоха уже заканчивалась. Практического плана построения социализма никогда не было. Тем более не было и государственного устройства для этого экспериментального строя. Партия, взявшей ответственность за власть в империи, действовала спонтанно, по обстоятельствам, по ходу дела изменяя решения. Ведомое знатоками теоретического социализма общество покончило с частными собственниками в царской России. Но экономика капитализма в реальности сохранилась во все годы правления большевиков. Как ни странным может показаться, если судить как должно бы быть по пропаганде партии, капитализм в России только укрепился. Капитал из частных рук отдельных собственников времени царского правлении, минуя общество, перешел в управление одного собственника - государства. Народ с воодушевлением развалил структуры государства, цепляющегося за феодальные устои. Революционерам срочно нужно было что-то создать взамен, некую оболочку государственности, которая осаживала бы ретивых и позволяла бы поэкспериментировать со "строительством социализма".
Власть переменилась. О социализме в обществе уже были кое-как наслышаны, но толком ничего не знали. Очень малой части людей в России хотелось социализма. Большая часть общества, не имея знаний об этом предмете и не имея возможности познать этот предмет, хотела, чтобы было лучше, чем было и готова была верить в слова о лучшем. И не удивительно, что готовы были верить. Большинство обращенных в веру о коммунизме верили самозабвенно как в новоявленную святыню. Доказательства не требовались, слов вполне хватало. Основой созидания нового строя стала вера в то, что пропагандисты власти предлагали в качестве лучшего устройства жизни.
Слова ! Их можно пламенно бросать в толпу, ими можно разжигать огонь желания из искр надежды. Но одни и то же слова всеми понимается по-разному. Философы изводят кипы бумаги, чтобы объяснить их смыслы, но столетиями так и не находят полного взаимопонимания даже между собой. Народу же достаточно порой одной речи, чтобы принять за бесспорную истину одно лишь название. Но я не буду говорить о нравственном аспекте пропаганды - о создании формальных убеждений у человека в том, что он не может понять на уровне знаний, но может в это только верить.
Статья, я повторяюсь, писалась изнутри "эпохи отмирания" и поэтому содержит кое-какие неясности. По известному алгоритму, я кое в чем "в мыслях своих не мог тогда переступить границу". Теперь же названия совсем недавних идеалов вообще не имеют какого-либо значения в воспаленном общественном сознании. Толпа верующих некогда в слова "социализм", "коммунизм" стала яростным социальным атеистом. Общественная критика во многом утратила интерес к истине и выступает разоблачающим обвинителем.
Такое поведение критической мысли в обществе имеет серьезное основание. Ожидания общества не подтвердились. В принципе, никакого сущностного изменения общественно-экономического устройства не произошло в связи с "перестройкой" и позже с распадом СССР. Произошел дворцовый переворот чиновников в пределах коридоров власти. Наибольшим и значительнейшим событием стала передел собственности. Имперское государство чиновники разделили на отдельные государства. Собственность была перераспределена в пользу региональных государств под управлением групп чиновников бывшей империи. Небольшая часть крошек со стола номенклатуры, делившей территорию, досталась множеству средних и мелких бывших аппаратчиков КПСС, номенклатуры и совсем небольшого числа умельцев из среды частного предпринимательства. Для многочисленной региональной (в значительной степени - маргинальной)номенклатуры, жадно разевавшей рот на госсобственность, государственный пирог стал реально достижимой целью. Описанное многими авторами в анализе Французской революции стремление мелких буржуа (советских аппаратчиков, номенклатуры, чиновничества всех мастей,которые естественным образом стали новым чиновничеством в новом государстве) стать крупными. Действительной причиной кабинетной революции было ослабление центральной власти и укрепление экономического влияния вторых этажей центрального и регионального чиновничества. Провинциальный ограниченный в правах аппарат партии воспользовался ослаблением центра в собственных частно-предпринимательских интересах. Центральная власть ослабла не только утратой веры в возможность построения социализма. Иллюзия всеобщего счастья во всеобщем трудовом лагере таяла по мере того, как число охранников этого общества будущего благоденствия стало сравниваться с числом охраняемых от западного сглаза. Разумеется, ослабла в значительной мере потому что, центральная власть утратила свою основную силу, поддержку и опору в лице своего гегемона - безнадежно нищенствующего перед октябрем 17-го и долго еще "в начале пути" полуголодного полупролетария. При советской власти он так и не стал "полным, наконец" для теоретической чистоты помыслов а-ля советский "марксизм". Бывший почти пролетарским народ за годы беспощадной жизни в "своем" государстве немного прибарахлился. Несмотря на ужасы безжалостного правления пролетарий перестал им быть. Народ оброс собственностью и даже по мелочам землей. Люди довольно внушительно просветились и, в общем и целом, осмелели к дальнейшему накопительству. К критической точке смены вех народ идеологически был основательно подготовлен советской властью к замене государственного капитализма на рынок частной собственности. Капитализация общества отразилась в нервном поиске значительной частью общества доходного употребления тех возможностей, которые возникали из "улучшения жизни народа". Глупым партийным служителям веры в социализм было невдомек, что человек капитализирует все, что хоть сколько-нибудь превышает его простейшие потребности - образование, личную собственность, интеллект, совесть, наконец, как и многое другое. Социальная опора правящей КПСС, а следовательно и чиновничества, уже с 60-х годов стремительно видоизменилась и, изменившись в большинстве, перестала быть опорой. Опорой для партии служили уже не люди, как продукты экономической реальности, а пропаганда. Уже в конце 70-х те, кто еще хотел "построить" общество социальных гарантий, - потому что образовано знал, а не невежественно верил, - в состав рабочего класса входили только частично, а в "колхозном крестьянстве" таковых вообще не было. В 80-е , сформированное мощной пропагандой и верой, желание "строить социализм" в общество постепенно заменилось личной мотивацией жизнедеятельности. Кроме того, это произошло и по причине интуитивного понимания невозможности строить из негодного материала. В вероисповедании социализма осталась идея общества социально необходимых неравных возможностей. В 90-е эта идеология для большей части общества перестала быть жизненным стимулом. Общество разочаровалось в идеологии счастья, ускользающего в бесконечность, и обратились к идеям потребительского общества, сменив веру. Это показывает, к примеру, резкое возвращение к традиционным конфессиям.
Обществу еще предстоит серьезно накопить капиталов, чтобы перейти к состоянию уверенно в себе материального потребителя. Их называют "средним классом", но по существу они представляют собой зажиточную прослойку в обществе мелкобуржуазной справедливости, по примеру устройства большинства западных стран.
Социальные катаклизмы не отменили социализм. На этом этапе вера иссякла, а идеологии утратили значения жизненных ценностей. Общество еще не исчерпало капитализм.
Что хорошо, в случившемся, так это то, что общество получило возможность осознать, наконец, что "построить" общественный строй невозможно. Если общественные отношения нужно удерживать в рамках, то это не общественные отношения, а режим.
Что плохо, так это то, что общество, получив свободу каждому, утратило ощущение перспективы социальной свободы. Не удивительно, что так буйно разрослись идеи морального и в определенной степени правового принудительства живых людей во имя сохранения таких социальных "ценностей" как: национальное самосохранение, дух нации, всяческие корни, духовность, любовь к государству... Удивительно то, что люди, которые пытаются руководить такими процессами, считают себя избранными, сохранившими эти их "ценности". Своим согражданам право собственного выбора ценностей, считать по своему разумению и естественному стремлению, они не дают.
Нынешнее государственно-общественное устройство нужно обозначить как общество переходного состояния от общества государственной мелкобуржуазной диктатуры к обществу либерального капитализма. В этом переходном состоянии постсоветские государства уже не смогут пережить классический капитализм в полной мере, во-первых, потому что прошлая эпоха закрепила в общественном сознании потребность в социальной компенсации естественного неравенства людей, что, впрочем, в тот же период закрепилось и в западном обществе, а во-вторых, потому что производительные силы за период государственного мелкобуржуазного капитализма накопили достаточный потенциал для осуществления социальной компенсации.
Плачевное состояние экономики, значительное ослабление социальных гарантий - это не результат развала социализма, которого никогда и в помине не было, если, конечно, понимать под словом "социализм" не лозунг, а теоретическую модель, принцип. Это только естественный результат дезорганизации управления, ожесточенного дележа собственности государства при прочих малозначительных изменениях в структуре отношений общества с государством. И это же еще раз показывает мелкобуржуазную сущность государственности Советской Власти. Весь кажущийся жестким и крепким аппарат управления рассыпался тотчас же, как только его чиновники по мелкобуржуазной склонности своей стали раздергивать его на хутора. Вся экономика страны оказалась "вдруг" лично зависимой. После перестроечного закона "О кооперации в СССР" сильный удар управлению экономикой нанес чиновничий аппарат, прямо или косвенно перераспределивший часть доходов государства в частную собственность и вслед за этим перераспределивший еще большую часть интересов управления, а затем и собственности самого государства. То, что ранее принималось за социальное достижение - государственное планирование, жесткое структурирование экономики, социальные гарантии..., оказалось всего лишь корпоративным условием, результатом присоединения чиновников к "коллективному договору", то есть, к номенклатуре, Уставу КПСС...
Сегодня государственный аппарат по существу копирует прежнюю структуру и организацию управления. Власть все так же остается в значительной части лично зависимой. Но копии прежнего государственного устройства и чиновничества уже нет. К власти пришел значительно более капитализированный чиновник, который уже хочет нормального управления "своей" экономикой, социальных гарантий для спокойного извлечения доходов. Этот чиновник уже имеет отдельные интересы во власти, хотя как и прежде связан "коллективным договором". Но абсолют разрушен. За корпоративным единством государственных чиновников видна конкуренция частных интересов. И все же, проблема управления в переходный период состоит в том, что бывший номенклатурный чиновник все еще в мыслях своих не может переступить ту самую границу. Эту границу мелкий буржуа в облике чиновника сам переступить не может хотя бы и потому, что он ее не осознает. Это внутриутробное противоречие чиновника, где он, с одной стороны, стал уже не только извлекать доходы из эксплуатации государственной должности, как в прежние времена, но, с другой стороны, стал извлекать доходы из собственности, которую создал, использовав все то же корпоративное право на государственную собственность и ослабление влияния и контроля центральной власти.
Из статьи можно сделать второй вывод о том, что общественный строй "построить" невозможно. Впрочем, мне не встречались подходящие для цитат места у классиков, которыми можно было бы объяснить практику "закладывания фундамента" или "строительства" коммунистического общества как это заявляла КПСС. Человек, как показала история многих стран, существо убеждаемое, увлекаемое, но чрезвычайно последовательное в том, на что его подвигает социальная природа да и природа вообще. А природа, как известно тем, кто внимателен к ней, использует только свои реальные возможности и игнорирует пожелания, даже сами благие.
Общество может сделать и делает только то, на что оно имеет ресурсы - экономические, управленческие, научные, образовательные и природные. "Сделать" общество, на которое еще нет соответствующих ресурсов у общества, можно только на бумаге. На практике такая попытка приведет, как это было не раз, к необходимости принуждения к "созиданию" идеального образа жизни и к необходимости создания вероисповедания этого идеала для внесения в сознание людей искусственных этических норм. КПСС превратилась в конфессию, религия которой была построена на обычной философской литературе. СССР без преувеличения можно утверждать был самой клерикальной страной мира с самой экзотической религией. Коммунизм из весьма теоретического понятия был превращен в символ, подобно розге воспитывающий несмышленую толпу или подобно "карающему мечу" наказывающему отступников. Сегодня этот символ используется еще и как разменная карта в политической игре.
Но коммунистическую церковь отсоединили от государства, государство обнажило свою совсем не святую плоть и люди, с трудом прощаясь с бывшими комрелигиозными убеждениями, снова стали перед проблемой: строить будущее или жить в настоящем.
1996 г. Дополнено 2009 г.
Начнем с того, чем следовало бы окончить эссеистические заметки о сегодняшнем государстве, пришедшем к нам из дня вчерашнего и преисполненного уверенности в завтрашнем дне. Началом станет цитата из работы Ф. Энгельса "Происхождение семьи, частной собственности и государства" в переводе Ленина, которую он приводит в своей работе "Государство и революция":
"Государство есть продукт общества на известной ступени развития, государство есть признание, что это общество запуталось в неразрешимом противоречии с самим собой, раскололось на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно."
(Ленин продолжает цитату, и мы воспользуемся этим продолжением несколько позже).
Энгельс пишет, что таким государство было с самого его возникновения. Ленин соглашается с этим утверждением и подчеркивает такую же сущностную роль государства и в эпоху, следующую за капитализмом.
Но так ли это сегодня? (Сегодня - так мы говорим о Советском государстве, здесь и далее).
"Государство есть продукт общества..."
Во избежание разночтений уточним - есть ли сегодня государство в том виде и той сущности, о которых писали Энгельс и Ленин? Может быть общество изобрело что-то новое и это новое - это некая внегосударственная или постгосударственная форма?
Исходя из реальности, можно ответить: нет. Потребность - внутренняя и внешняя - в централизации всех форм управления обществом, необходимость в ограничении развития (или пресечения) тенденций, которые не отвечают интересам надстройки, приводят общество к реализации этих потребностей в деятельности ряда общественных институтов (правительство, министерства, армия, милиция...). Комплекс общественных институтов и образует то, что называется государством.
Нужно заметить, что ограничения во время формирования государства диктуются обществом, и все его институты, так или иначе, образуют аппарат, цель которого максимальное удовлетворение общественных потребностей. И уже во время формирования государства возникают противоречия между ним и обществом. Эти противоречия все более обостряются по мере развития общества. Основа конфликта в том, что общество не абсолютизирует тенденции, возможные пути развития, а государство соблюдает и укрепляет однажды выбранную норму. На определенном этапе все более ощутимо начинает диктовать ограничения обществу субъект государства. И здесь субъект всегда - дитя своего общества. Сначала общество нянчит его, воспитывает в лучших своих представлениях о морали, истории... Потом возмужавший субъект доводит эти правила до абсурда. Правила, по которым должны воспитываться только благородные герои, становятся иезуитским каноном, насилием над желающими новых правил и иного героизма.
Ограничения для себя диктует общество. Но тут же начинает тяготиться ими и выталкивать на поверхность, в самый опасный, кипящий слой непримиримых борцов с этими ограничениями. Если они победят, а такое случается, то победители торжественно воздвигнут новые ограничения для борьбы с невыносимыми старыми, которые через некоторое время станут еще более жесткими и унизительными. Тем более унизительными, что унижать будут тех, кто не щадил себя во имя торжества новых правил. Унизительно для человека просить позволения человеческому. Отдельные борцы слишком отдельны для общества. Как правило, они борются против, а не за. Однако, исключения из этого правила воистину удел героев.
Государственные институты предусматривают меры по охране общества от этих ретивых борцов. Государство, как сумма институтов, как аппарат, как субъект наконец, вообще рассматривает всякую борьбу против государства, как борьбу против общества. Государство стремится сосредоточить экономическую и идеологическую роль в своем аппарате и пропагандирует себя таким образом, словно субъект общества полностью олицетворен в субъекте государства.
Методы и формы функционирования государства как надстройки преемствуются из прошлого опыта деятельности государственных институтов. И если общество не находит методов непрерывного и успешного противодействия узурпации управления обществом государственными институтами, то общественное мнение, время от времени, прерывается свистом сабли - убедительным напоминанием о реальности.
В недрах общества, не имеющего еще сил для обуздания противоречий, рождаются проекты (в том числе и самые фантастические) по усовершенствованию названия того, что именуется государством, но независимо от перемены названия сущности своей не изменяет: "Народное", "демократическое", "свободное", "социалистическое", "общество справедливости" и т.д. Естественно, что потребность в этих идеологических вывертах, с одной стороны, вызывается тенденцией ничего, кроме названия, не изменять, а с другой - еще более возвысить и укрепить надобщественное положение государства.
Название может замаскировать, но не изменить сущность явления. Для истории, торжества по поводу смены вывески - не более писка комара в оркестре. Оркестр непременно исполнит реквием по государству.
То государственное, что имеется у нас сейчас, имеет свидетельство о рождении, где отмечена дата - 1917 год. В первое десятилетие госаппарат претерпел немало превращений. Отчасти и в названиях институтов отражались новые общественные тенденции. Само собой разумеется, что появились учреждения с совершенно невиданными ранее функциями. Затем, последовавшие изменения в общественной жизни страны, повлекли за собой восстановление некоторых форм, характерных для предшествующих государственных институтов, их функций и методов. Этот процесс нашел отражение и в названиях институтов. Современное состояние общества было названо "реальным социализмом". Это декларативное заявление, которое имеет уже свою резкую критику, тем не менее, состоит в исторической и политической связи с другим названием - "социалистическое государство".
В главе V "Экономические основы отмирания государства", ї3 "Первая фаза коммунистического общества" в работе "Государство и революция" Ленин пишет: "Но государство не отмерло совсем, ибо остается охрана "буржуазного права", освящающего фактическое неравенство". Это известный тезис Маркса о том, что требование всеобщего равенства на самом деле, в общественной практике означает сохранение неравенства. Не может быть равных возможностей у инвалида и здорового человека, у членов многодетной семьи и у членов бездетной и так далее, и тому подобное. Так и сегодня провозглашенное равноправие, но не подкрепленное реальным выравниванием возможностей, которые не зависят от усердия и трудолюбия граждан, привело и приводит к "фактическому неравенству".
Отметим еще и эклектику в соединении понятий: социализм и государство. Социализм - это первый шаг, начальный этап в борьбе за устранение эксплуатации, а государство - это система подавления, принуждения, эксплуатации, с помощью права, например.
Это противоречие имеет характер исторической неизбежности. У Маркса, в критике Эрфуртской программы, есть замечание о том, что рабочий класс, выйдя из недр капитализма, еще долго будет использовать благоприобретенные традиции и опыт, особенно необходимые на первом этапе строительства социализма. Да и социализм невозможно строить тайно, чтобы потом торжественно "на обломках самовластья" установить его на постамент. Социалистические тенденции зарождаются при капитализме и там же получают свое буржуазное своеобразие. Поэтому приходилось, приходится и еще придется "строить" социализм, преодолевая необходимую государственность.
Противоречие социалистического государства обусловлено его переходной сущностью, когда уже не капитализм, но еще не социализм. Не может быть никакой гармонии между социализмом и государством. Сегодня государство (в лице своих институтов и связей с обществом) не может существовать без социалистических отношений в обществе. Социализм, в свою очередь, нежизнеспособен без государственности, которая создавалась и приспосабливалась с учетом результатов революции. Экономическая и политическая власть капиталистов и помещиков подавлялась государством и уничтожалась.
Конструкция государства, что обеспечивала власть буржуазии, феодалов, монархии и духовенства, была очищена от скверны, несколько видоизменена, несколько дополнена и насыщена новым чиновничеством, задачей которых стало подавление прежних властителей и прежде всего наиболее сильных и опасных - буржуазии.
Еще раз подчеркнем - конструкция государства осталась прежней. В целом государство сохранило пирамидальную ведомственную структуру. На некоторых уровнях существует коллегиальность, но и при этом сохраняется принцип: государство - это централизация, как структура. На современном этапе развития производительных сил, чем выше уровень централизации, тем мобильнее принимаются решения и больше возможностей для максимальной концентрации сил и средств. Но при этом чем выше централизация, тем выше риск неверных выводов и неправильных действий, это связано с высокой зависимостью от уровня компетентности, тенденциозности и психологической готовности к принятию крупных решений.
Во всяком государстве большая централизация приводила к усилению политического господства предержащих власть в государстве и к усилению эксплуатации самых нижних слоев пирамиды. Последняя требует упрочения всей структуры, чтобы несозревшие низы в простодушном недовольстве своем не подрывали государственное совершенство. Государство упрочняется и становится неподвижным, неприспособляемым, общественные отношения приобретают склонность к пассивному реагированию, застою.
Застой подрывает экономику и тем самым создает предпосылку к неустойчивости государственной структуры. Когда неустойчивость становится очевидной и опасной, возникают ситуации прорыва, качественного скачка в новые политико-экономические структуры.
Мелкие прорывы происходят с заметной регулярностью (появление и исчезновение СНХ, укрупнения и дробления министерств, установление и разрушение связей между уровнями и вертикалями государственной конструкции). В какой-то мере они поддерживают жизнестойкость госструктуры, замазывая трещины на ее поверхности. Крупные прорывы - это всегда угроза всей структуре, выдержит ли. Подобная угроза возбуждает все механизмы государственности, весь чиновничий аппарат, благополучие которого гарантируется неизменностью функционирования государства, как испытанной, устоявшейся и обязательно регенерирующей структуры.
При переходе к социализму государство не может быть только аппаратом насилия. Социализация общественных отношений безусловно отражается в строении и функции государства. Но антагонизм проявляется с особой силой тогда, когда развитию общества препятствует надстройка несоответствием институтов государственности условию непрерывного обновления.
Государство - это не механизм с заводом. Государство - это люди. "Люди воображают, что делают необыкновенно смелый шаг вперед, если они отделываются от веры в наследственную монархию и становятся сторонниками демократической республики. В действительности же государство есть не что иное, как машина для подавления одного класса другим, и в демократической республике ничуть не меньше, чем в монархии. И в лучшем случае государство есть зло, которое по наследству передается пролетариату, одержавшему победу в борьбе за классовое господство". (К.М., Ф.Э. Соч. 2-е изд., т.22, с.201). Конструкцию государства, машину государства приводят в действие люди. Именно эти люди совершают зло государства. Люди эти - разного рода посредники между государством и той частью общества, которое создает материальную базу общества и государства.
Экономически всякий чиновник находится в постоянной, можно без преувеличения сказать, раболепной зависимости от качества структуры государственности, того качества, что гарантирует надежность положения, уверенность в будущем. Но это качество не совпадает с качеством экономических отношений в обществе. Качество государственности "направлено" не на совершенствование общественных функций государственных институтов, а определяет уровень внутреннего совершенства этих институтов. То есть, государство, как система учреждений и аппаратных отношений, всегда имеет тенденцию к саморазвитию, точнее можно сказать так: к развитию себя. Государство, в лице своих институтов, осуществляет всю полноту власти над обществом, экономикой и политической системой. Поэтому в качестве результата деятельности чиновника рассматривается не его действительный результат в общественных отношениях, в общественной жизни, но соответствие его деятельности основной доктрине или сумме правил, традиций, идеологических стереотипов. Интерес чиновника мотивирован интересами ведомства и направлен на совершенствование аутофункциональности ведомственных механизмов.
Чиновнику за службу платит государство, он возвращает рвением в службе, преданностью и верой.
И все же в государстве социалистического общества чиновник - это конфликт аппаратного государственного и гражданского общественного. Всякое общество делегирует в институты государства граждан. С отменой частной собственности на средства производства крупнейший собственник - государственный аппарат - впервые был насыщен теми, кто должен был привести общество к отмене всякого насилия, какой бы то ни было государственности. Вначале решающее действие на функционирование госаппарата оказывали социалистические тенденции, которые ворвались в госучреждения с новыми людьми и новыми отношениями в обществе. В самом начале государственная власть была направлена на осуществление диктатуры пролетариата, которая без остатка вписывалась в структуру государственности. Главное условие - диктатура пролетариата - выполнялось новыми людьми, которые внесли новое содержание с революционным сознанием. Это были граждане обновленного общества, но не чиновники.
Государственная машина оказалась превосходным механизмом для подавления сопротивления свергнутых классов. Новому обществу для развития нужны были новые структуры государства. Появились предпосылки для осуществления в обозримом будущем диктатуры пролетариата не только и уже не столько принуждением и наказанием, но уже в большей мере убеждением и общественной практикой. Для этого был необходим процесс передачи части функций пролетарского диктата от государства в руки общества, чтобы везде, во всем (где это было или появлялось) подавление, власть постепенно сменялись сознательным принятием социалистических норм в общественных отношениях.
Однако этого не произошло. Этому, кроме всего прочего, сопротивлялся уже и новый чиновник (о причинах его появления мы скажем ниже), этому противоречила реальная политическая тенденция государства. Диктатура пролетариата сначала стала диктатурой представителей воли пролетариата, затем диктатурой государства, аппарата управления и достигла пика в единоличной диктатуре.
На XX съезде КПСС впервые со времени революции государство социалистического общества было показано и как аппарат подавления общества. Но за простой констатацией фактов и некоторых наиболее неотложных и пропагандистских мер по ограничению диктата государства, аппарата не было теории. Борьба со следствиями, а не с причинами привела к рецидивам диктатуры представителей политических и экономических структур государства.
Вопрос диктатуры пролетариата был и остается важнейшим вопросом. Если раньше отношение к этому вопросу было пробным камнем, разделяющим марксистов и оппортунистов, то сегодня к этому прибавляется и выбор пути развития для общества. Никакие названия и торжественные обещания не оберегают общество от ошибок, если общество пренебрегает теорией развития общества.
Господствующая сила всегда продолжает действовать после подавления противодействия и этим создает господствующую над собой силу. Вовремя остановиться она не может, как учит народная мудрость. Сила эта господствует над обществом через государственные структуры и поэтому проявляется постольку, поскольку является силой государственного аппарата, системы, но не потому, что в этом есть общественная необходимость. Сила этой силы в автономности государственной структуры, отделенности ее от общества, в надобщественном положении системы управления.
Нужно заметить, что современное общество накопило достаточно неприязни ко всякого рода диктатурам, и упоминание о диктатуре пролетариата несет в себе недоверие, страх и протест. Чрезвычайно низкий теоретический уровень знания о проблеме диктатуры пролетариата, истории пролетариата, сущности пролетариата приводит к тому, что и пролетарии, каковыми является большинство нашего общества, не желают диктатуры пролетариата, единственная цель которой в истории - уничтожение эксплуатации и всякой диктатуры и власти. Впрочем, такому отношению способствует бытующая теория "марксизма" и чрезвычайно широко распространенная идеология, в которой марксизм служит ширмой, за которой "марксизм" превращен в иконостас, в религию. Но истинная сущность идеологии проявляется в делах тех, кто творит службу в этом храме лицемерия.
Диктатура пролетариата после смены власти должна была противодействовать мелкобуржуазным тенденциям. Эта борьба и определяет с политической точки зрения необходимость переходного периода от капитализма к коммунизму. В письме к П.В.Анненкову Маркс пишет, что "мелкий буржуа в развитом обществе, в силу своего положения, с одной стороны делается социалистом, а с другой - экономистом, то есть он ослеплен великолепием крупной буржуазии и сочувствует страданиям народа. Он в одно и то же время и буржуа и народ". Ниже Маркс добавляет: "мелкая буржуазия явится составной частью всех грядущих социальных революций". (М.К., Э.Ф. Соч. 2-е изд. т.27, с.411).
Вопрос в том, кто она - мелкая буржуазия в обществе, строящем социализм? Есть ли она вообще? И такая ли это сила, в противовес которой требуется диктатура пролетариата?
Частная собственность на средства производства в нашей стране формально уничтожена. Занятие частнопредпринимательской деятельностью пока еще преследуется законом. При этом и теоретически, и практически под частной собственностью и частно-предпринимательской деятельностью рассматриваются и форма собственности, и форма частнособственнических отношений, которые характерны были для деятельности средней и крупной буржуазии в дореволюционный период. Отношения мелкой буржуазии и частной собственности не стали объектом внимания.
Главным врагом в революционный и предреволюционный период была средняя и крупная буржуазия, а с мелкой буржуазией пролетариат заключил союз в борьбе против первых двух. Но после того, как враг был побежден, союз пролетариев и мелких буржуа распался. И нет оснований утверждать, что мелкие буржуа, как и мелкобуржуазность, испарились, прекратили свое существование. В тоже время в изменившемся обществе трудно обнаружить мелкого буржуа по карикатурным признакам мелких буржуа 20-х годов. "Не следует только впадать в то ограниченное представление, будто мелкая буржуазия принципиально стремится осуществить свои эгоистические классовые интересы. Она верит, напротив, что специальные условия ее освобождения суть в то же время те общие условия, при которых только и может быть спасено современное общество и устранена классовая борьба. Равным образом не следует думать, что все представители демократии - лавочники и поклонники лавочников. По своему образованию и положению они могут быть далеко от них, как небо от земли. Представителями мелкого буржуа делает их то обстоятельство, что их мысль не в состоянии преступить тех границ, которых не преступает жизнь мелких буржуа, и потому теоретически они приходят к тем самым задачам и решениям, к которым мелкого буржуа приводит его интерес и его общественное положение. Таково и вообще отношение между политическими и литературными представителями класса и тем классом, который они "представляют". (М.К. Э.Ф. Избранные соч. т.4, с.31). Изменились и традиционные представления о средствах производства. Правда, они изменились не у теоретиков, а у практиков. Появилось множество форм деятельности, которых не было в эпоху "классической" буржуазности нашей страны. Некоторые "старые" формы частной собственности успешно маскируются названиями, противоположными по смыслу. К тому же только в капиталистическом обществе необходимым условием нормального воспроизводства капиталистических отношений является юридическое закрепление права собственности на средства производства. Так как социалистическое общество не намерено воспроизводить капитализм, то нет как будто бы и необходимости в официальном заявлении своих прав на частную собственность. Но это не отменяет автоматически возможностей пользования частной собственностью. Вернее будет сказать так, что остается возможность пользоваться не частной собственностью, а общественной или государственной собственностью как частной.
7 ноября 1919 года в "Правде" и в "Известиях ВЦИК" была опубликована статья Ленина "Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата", где во второй главе сказано:
"В России диктатура пролетариата неизбежно должна отличаться некоторыми особенностями по сравнению с передовыми странами вследствие очень большой отсталости и мелкобуржуазности нашей страны". Ниже Ленин пишет, что "основные силы: буржуазия, мелкая буржуазия (особенно крестьянство), пролетариат". И далее: "экономика России в эпоху диктатуры пролетариата представляет из себя борьбу первых шагов коммунистического объединенного труда с мелким товарным производством и сохранившимся, а равно с возрождающимся на его базе капитализмом".
В чем состоит объединение труда и придание ему коммунистического характера?
Ленин пишет, что "во-первых, отменена частная собственность на средства производства, и во-вторых, пролетарская государственная власть организует в общенациональном масштабе крупное производство на государственной земле и в государственных предприятиях..." (Подчеркнем - "пролетарская государственная власть").
В чем состоит мелкотоварное производство, возрождающее капитализм? Каковы условия борьбы с мелкобуржуазностью?
Ленин называет "формы этой борьбы: мешочничество и спекуляция против государственной заготовки хлеба (а равно и других продуктов), - вообще против государственного распределения продуктов". Если власть в государстве пролетарская, то и государственное распределение, нужно понимать, должно производиться пролетариями и в интересах пролетариев. Такой предлагалась форма борьбы с мелкобуржуазностью в условиях 1919 года.
Мы почти привыкли читать строки социалистической истории с тем же отношением, как и к истории более далекого прошлого. Но и древние миры имеют непосредственное продолжение в нашей жизни. Что же говорить о пустяковом для истории сроке в 70 лет? Современникам сложно разобраться в окружающем их мире. Мешают наслоения традиций, огромное множество пережитков, которые непросто отделить от реальной необходимости, мешает непосредственность восприятия, чувственная природа человека, субъективность... Освободиться от несущественного, привнесенного извне помогает исследование условий, при которых формировались движущие силы общества, определение этих сил и установления направления этих сил и, в соответствии с ними, направления развития общества.
Прежде всего нас интересуют экономические условия формирования движущих сил общества. Одного желания развиваться в определенном направлении мало. В работе "Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии" Энгельс писал, что "никакая идея не может быть воплощена в жизнь, если она не подкреплена материальными средствами".
Тогда - в 1919 году - Ленин указывал на основную антикоммунистическую силу, которой следовало заниматься диктатуре пролетариата - мелкую буржуазию. Но сложность состояла в том, что "вследствие большой отсталости России и особенностей многоукладности, но и потому, что огромная мелкобуржуазность России в силу "стихийного сознания пролетариата" (см. работу Ленина "Что делать?") воспринималась пролетариатом как норма. Кроме того, пролетариат пополняется за счет разорившихся мелких буржуа. И потому мелкобуржуазное своеобразие - это неизбежное качество пролетариата.
Отвечая на записку о готовящемся предложении к съезду о кандидатских сроках в партию, Ленин подчеркивал зависимость пролетарского сознания от времени нахождения пролетария в среде сознательных товарищей по классу. Ленин считал, что в существовавших на то время условиях сознание работника становилось вполне пролетарским не менее, чем через 10 лет работы на крупном промышленном предприятии.
Индустриализация потребовала огромного числа рабочих рук. Откуда пополнялись ряды рабочих? Из крестьянства, разумеется. Мало того, что огромная мелкобуржуазность и многоукладность России окрашивала пролетариат своеобразием, мало того, что в последовавшей обстановке НЭПа влияние мелкобуржуазности на сознание пролетариата не уменьшилось, но ко всему возникла угроза ослабления единства пролетариата в связи с "разбавлением" пролетарской среды пролетаризованным мелкобуржуазным элементом. Крестьянин становился к станку как рабочий, но...
Но идеология пролетария ему еще была чужда. Он сразу же проникался пролетарской решительностью бороться за свои экономические права, благо дело - революция застолбила эти права, но он оставался индивидуалистом, отчуждающим себя от общественной собственности еще очень долго. От демократических требований, которые отражают (и этим ограничиваются) экономические требования, до проявления на практике коммунистического сознания путь не близкий. Индивидуализм - порождение мелкобуржуазной среды и в фабрично-заводской среде немедленно создает расслоение (по принципу большей или меньшей доступности к пользованию общественной собственностью), распределение сфер влияния с целью извлечения дополнительных благ из той же общественной собственности и, в конечном счете, создает новую аристократию в среде производителей и из числа производителей.
Коллективизация, безусловно, нанесла колоссальный урон мелкотоварному крестьянскому производству. Вместе с тем, условия для мелкотоварного производства не были устранены, да и цель такая не ставилась. Огромное количество ошибок и преступлений при коллективизации и в последовавший период не сделали коллективный труд монополистом в сельском хозяйстве. Крестьянский двор и по настоящее время с большим или меньшим успехом конкурирует с колхозами и совхозами. Главное же все-таки состоит в том, что как тогда, так и по сей день сохраняются условия возрождения капитализма - пусть на худосочном, подрубленном, но все еще живучем мелкотоварном производстве.
Огромное превышение крестьянства в составе населения страны и естественное пополнение из его среды рабочего класса обусловили в очень большой степени своеобразие диктатуры пролетариата и ее судьбу в государственной системе.
Победой над монархией, феодалами, буржуазией закончился первый этап революции и этап в исторической миссии пролетариата. Значение этого этапа для человечества состоит не только в реальности победы, в реальности движения к бесклассовому обществу, но и в том, что на политическую арену выходит последний из класса эксплуататоров. Ошибки и потери, связанные с недооценкой мелкой буржуазии - этого класса-хамелеона, должны предостеречь революционные силы от эйфории победы. Революционный этап, как бы не велики и не безвозвратны были потери, все же, как показывает современная история социализма, самый первый и самый легкий этап в труднейшем деле построения коммунизма. Да и по количеству жизней, с легкостью брошенных на "великие" свершения по мелкобуржуазной модели "социализма", последующие этапы революции подтверждают, что не все политические препятствия еще преодолены. Мелкая буржуазия особенно опасна тем, что не выступает открыто, но вползает, маскируясь близким своим к пролетарскому происхождением и положением.
Разруха, голод, проблемы мира и обороны поставили пролетариат перед необходимостью больших уступок своему ненадежному союзнику. Страна была в таком состоянии, что другого выхода не было, как только сделать ряд экономических уступок мелкой буржуазии. Не может быть вопроса: нужен или не нужен был НЭП? Необходим вопрос: является ли НЭП закономерным этапом пролетарской революции?
Избежать модели НЭПа может только та революция, которая совершалась в стране с достаточно высоким уровнем производительных сил и производственных отношений, и в которой эти достижения не были уничтожены. Достаточность уровня состоит в том, что все то, чем был полезен НЭП Советской России, можно было бы произвести на крупнотоварных производствах национализированных промышленных и сельскохозяйственных предприятий. Этого в России не было. Необходимые экономические уступки мелкой буржуазии неизбежно создавали те материальные отношения в обществе, в условиях которых мелкобуржуазное своеобразие диктатуры пролетариата не только сохранялось, но и усиливалось.
В жизни общества это своеобразие проявлялось в том, что реально диктатура пролетариата осуществляла свой классовый диктат очень ограниченно. Особенно явной и нетерпимой стала эта ограниченность в послевоенный период (1919-20 г.г.), когда общий враг был повержен, и на поверхность всплыли противоречия, о которых не вспоминали и которыми пренебрегали перед лицом большей опасности.
Мелкая буржуазия производила значительное количество продовольствия. Мелкая буржуазия была основным поставщиком рабочих рук для промышленности. Мелкая буржуазия была значительной политической силой, невежественной, инертной, неорганизованной, взнузданной, но подавляющей по удельному весу в составе населения страны. Ни экономические беды, ни политические репрессии, ни прочие бедствия не изменили коренным образом соотношение сил. Даже социализация крестьянства, что должно было бы быть естественным следствием коллективизации, существенно не подорвала условия сохранения мелкобуржуазности крестьянства. Среди прочих причин не последней была та, которая обуславливала особенности диктатуры пролетариата. Коллективизация проводилась методами, характерными для мелкой буржуазии, когда громкие фразы и пламенные речи сочетались с насилием, террором, невежеством. Мелкая буржуазия, терпящая бедствия в деревне, совершенно противоположным образом осваивалась в городе, вливаясь в рабочую и управленческую среду. Жила деятельно, активно, напористо, что также характерно для мелкой буржуазии. Имея влияние на пролетариат через экономические и социальные связи, пользуясь положением союзника в революции, в немалой степени благодаря огромному превышению своему по численности населения, мелкая буржуазия обеспечила себе прорыв в государственные институты, которые должны были служить опорой диктатуры пролетариата. Это делалось не обязательно в персональном представительстве мелких буржуа, хотя и это было - ведь крестьянская беднота оставалась представителем своего класса, пусть крайне левым, пролетаризированным крылом, но, тем не менее, мелкобуржуазным, - это делалось сначала только в лице тех, кого "представителями мелкого буржуа делает то обстоятельство, что их мысль не в состоянии преступить тех границ, которых не преступает жизнь мелких буржуа", затем все больше и больше прибывали представители "социалистической" деревни.
Присоединившись к диктатуре пролетариата наиболее прогрессивной частью - беднейшим крестьянством, батраками, рабочими - недавними выходцами из крестьян, мелкими ремесленниками, торговцами и т.д., еще до революции мелкая буржуазия подготовила доступ к политической власти. Не стоит только искать в происках мелкой буржуазии сознательное коварство. Это был естественный закономерный процесс, общественный процесс.
В истории не раз случалось, что мелкобуржуазные партии как только дело доходило до столкновения между буржуазией и пролетариатом, принимали сторону буржуазии. Хотя мелкая буржуазия, как переходный класс, приходилась своему старшему "брату"-буржуа родственницей, но, как говорится, такая родня - седьмая вода на киселе. Буржуазия нещадно и наравне со всеми эксплуатировала своих "меньших братьев". Те, которые держались на плаву, выдерживали конкуренцию и не пополняли ряды пролетариев, пребывали в нижайшем почтении к его преосвященству капиталу и сами, при случае, прибирали к рукам сограждан. Нередко нам сегодня приходится слушать рассуждения о совести, святом, великом... Но что есть совесть в рыночных отношениях? Товар. Не лучше и не хуже другого. Это прискорбно, но это реальность в мире, где товар отчуждается от его производителя.
И все же, как эксплуатируемая масса, мелкая буржуазия тяготеет к пролетариату и способна на некоторые жертвы во имя относительно общих идей, способна, не щадя живота своего в борьбе за собственность, которая хотя и не принадлежит ей, но могла бы принадлежать. Потому лозунг "Земля - крестьянам" наилучшим образом скрепил союз пролетариата и крестьянства в борьбе с монархией и буржуазией. Не лишне помнить при этом, что каждый крестьянин понимал этот лозунг в том смысле, что земля будет отнята и поделена между крестьянами. Союз был бы непрочен, если бы пролетарии настояли бы сразу на национализации и обобществлении земли. Крестьянин, мелкотоварный производитель и мелкий собственник, который не видел своей жизни, своего счастья иначе, чем в выгодной
продаже своей продукции на рынке, в выигрыше в конкурентной борьбе, в укрупнении хозяйства с целью получения еще большей прибыли, крестьянин, который не видел ничего дурного в эксплуатации своих ближних, этот крестьянин не принял бы идею обобществления земли даже на фоне памятной еще традиции перед революцией, традиции общинного землепользования. Да и ко времени революции патриархальный уклад, на котором в немалой степени держалась община, основательно сдал перед натиском буржуазных отношений в деревне. Опыт других, предшествующих революций показывает, что мелкий буржуа немедленно забывает свой союзнический долг, как только достигает своей свободы, свободы наживаться на эксплуатируемых пролетариях в условиях полной свободы действий, ведь главного конкурента - средней и крупной буржуазии уже нет. Какое-то время мелкотоварный производитель втихомолку пользовался своими союзническими правами, а когда тайное становилось явным, открыто вступая в борьбу, если пролетариат покушался на буржуазные права бывшего союзника.
В период гражданской войны после Октябрьской революции крестьянство, в целом, сносило все специальные условия войны, специальные в экономическом отношении. Но сразу же после окончания войны крестьянин предложил пролетарию такую экономическую альтернативу - голод, что не было иного пути, как снятие ограничений на пути мелкотоварного производства.
НЭП снял не только ограничения, созданные спецификой гражданской войны, но и часть политических ограничений победившего пролетариата, которые относятся к экономическим предпосылкам и условиям капиталистических форм производства и следовавших за ними производственных отношений эксплуататоров и эксплуатируемых и т.д. НЭП был не только вынужденной мерой, но естественным этапом развития пролетарской революции в условиях такой расстановки политических сил, где рабочий пролетариат ни экономически, ни простым большинством не мог противостоять бывшему союзнику, а теперь - отчасти противнику. О том, что насилием невозможно изменить экономическую и вытекающую из нее политическую ситуацию, можно судить по периоду 30-х, 40-х годов.
Земля не стала капиталом крестьянина. Пожалуй, это обстоятельство стало причиной и объяснением того, что коллективизация, несмотря на насилие и репрессии, все же стала реальностью и условием реальной жизни крестьян.
Однако ни коллективизация, ни индустриализация в корне не изменили политическую ситуацию в общественных отношениях, что совершенно естественным образом отражалось и в надстройке. Особенно важно подчеркнуть, что в политических и государственных документах не находило отражение истинное классовое расслоение. Практическая ситуация революционного периода стала теоретическим каноном и, исходя из теоретического предубеждения, последующая, коренным образом изменившаяся практика, подгонялась под модель. Рабочий и крестьянин по-прежнему считались союзниками, хотя мелкобуржуазная психология крестьянина и психология рабочего пролетария для удовлетворения потребностей требовали разных политических стимулов. Достаточное крестьянину было только этапом в достижении цели для пролетария. Так что союз этот был не только непрочен, но и недолговечен.
В 1939 году (Демографический энциклопедический словарь. М.: 1988) колхозников и кооперативных кустарей было 47,2%, а рабочих - 33,7%.
Семнадцатый съезд партии в 1937 году констатировал факт полного уничтожения последнего оплота капитала - кулачества. Был объявлен социализм. Религиозный марксизм торжествовал.
После всего этого классовой борьбе как будто бы и взяться было неоткуда. Буржуазии нет, кулачество - последний ее оплот по определению теологического марксизма - ликвидировано. Остались: рабочий класс, крестьянство и интеллигенция. Эта обезличивающая классовый характер классификация сохранена и ныне.
Кто он - рабочий класс?
"Основной наш грех состоит в принижении наших политических и организационных задач до ближайших, "осязательных", "конкретных" интересов текучей экономической борьбы, - а нам продолжают напевать: самой экономической борьбе надо придать политический характер!" (Ленин, Избранные сочинения, т.3, с.102).
Вообще трудно говорить о каком-либо классе, если в нашем государстве декларирован лишь один класс - рабочий и совершенно обойден молчанием вопрос о его противоположности. Правда, могло быть и похлеще, если бы вообще, например, не было бы объявлено о существовании классов в нашем обществе. Конечно, возникло бы множество проблем. Чей, например, авангард в таком случае правящая партия и партия ли эта организация, если она не представляет класс. Или зачем тогда некоторые государственные институты подавления, если мы достигли бесклассового общества и многие социальные недуги как будто бы прошли. С объявленной партией все обстоит весьма обоснованно. Небольшая теоретическая неувязка не может помешать. Да и большая помешать не может.
В Программе КПСС все же сказано: "образ жизни и характер труда крестьянства становятся все более сходными с образом жизни и характером труда рабочего класса. Преодоление различий между этими классами, утверждение в нашей стране общества без классов произойдут в основном в исторических рамках первой, социалистической фазе коммунистической формации".
Есть одно социальное явление, которому не нашлось места в Программе и которому отказывают в праве быть классом. Это явление называют бюрократией. И бюрократов, по недавним оценкам, около 18 миллионов, если причислить к таковым аппарат управления. Можно спорить о правомерности причисления всех управленцев к бюрократам. Но нельзя спорить с существующим положением в стране и признанием факта ответственности бюрократии за такое положение. И если бы не бюрократов было, если не большинство, то достаточное количество в среде управленцев, сравнимое хотя бы с порядком всего их числа, то и не шли бы мы к существующему положению с громом аплодисментов и фейерверком наград за несуществующие достижения в народном хозяйстве. Но все-таки, если бюрократия не класс или не представитель класса, то в чем же их сила и как они могут мешать классу рабочих осуществить свою революционную программу? К ответу на этот вопрос мы еще придем.
Мы много десятилетий говорим о буржуазной пропаганде, которая будоражит ересью умы и сбивает с пути истинного. Разумеется, в пропаганде всегда скрыты ловушки для неосведомленных или невежественных людей. Преувеличение значения пропаганды имеет еще и целью объяснить существующие социальные недуги не состоянием общества, а внешними причинами. В то же время вся западная пропаганда опирается на реальности жизни, на мелкобуржуазность классов и социальных групп. Если человеку достаточно для жизнедеятельности здравого смысла - обыденного сознания, то не составляет большого труда показать ему преимущества капиталистического строя перед капиталистическим хотя бы одним перечислением товаров и услуг, которые в одном месте есть, а в другом нет. Отсутствие теоретического знания сущности капитализма и социализма приводит обладателя мелкобуржуазного сознания к принятию на веру деклараций. Вот говорят - социализм, но я сам на себе ощущаю, как он относится ко мне. Мне такое отношение не нравится. Значит, делаю вывод, плохо там, где социализм. Но социализм ли это? Говорят: социализм, - повторяют вслед за другими название, не задумываясь о соответствии названия и сущности называемого. Противоречие между мелкобуржуазным мировоззрением и пролетарским возникает из противоречий между порождающими их экономическими отношениями. Экономические отношения же неочевидны, они нуждаются в исследовании. А имеющиеся противоречия можно не замечать, прикрыть названием. Преодоление противоречия требует нового сознания, научного мировоззрения, таких условий жизни, в которых недостаточно уже удовлетворяться одними названиями.
В одном из спектаклей 50-х годов было показано столкновение двух мировоззрений в лице двух соседей - председателей колхозов. Один из них показан как рутинер, другой - как новатор. Так вот, рутинер (по спектаклю его звали Галушка) говорил примерно так: "А на що мини той коммунизм, када мини и у социализми харашо? Кому трэба, хай туды идэ, а мы и тут харашо жывымо". Драматург отразил одну из значительных тенденций послереволюционной современности - удовлетворенность достигнутым социальным завоеванием, нежелание идти с рабочим пролетариатом до конца. Сегодня уже ставится вопрос о модернизации имеющихся достижений, приспособление их к уровню требований сегодняшнего дня. Вопрос о движущих силах, о расстановке политических сил, об изучении экономической основы этих политических сил не ставится.
И если уж буржуазная пропаганда успешно действует, то это еще один сигнал о том, что общество сохраняет реальные, не единичные и не случайные мелкобуржуазные отношения. Отчасти, это отношения между обществом и государством (в лице его чиновников и институтов). Отчасти, это конечно же крестьянин - мелкотоварный производитель. Отчасти, это горожанин, крестьянствующий горожанин, успешно сочетающийся с недостатками снабжения города продуктами. Отчасти, это чиновник, использующий должность в том же качестве, как и крестьянин не принадлежащую ему землю. И во всех этих частях огромное разнообразие, которое не изменяет сущности.
Противоречие между мелкобуржуазным мировоззрением и пролетарским возникает не в общении между людьми, но в самих людях. Оно возникает из экономических отношений между людьми, из отношений этих людей к средствам производства и их производственных отношений. Но внешне эти отношения могут иметь вполне благопристойный пролетарский вид, когда говорятся фразы о светлом будущем, об обязанностях каждого гражданина, о патриотизме, когда пожимаются руки и в президиум приглашаются люди, что называется, от сохи и от станка... Но при этом требуется "с полной отдачей" работать в крайне тяжелых и вредных условиях труда, тогда как выдвигающий это требование "с полной отдачей" трудится за столом в кабинете и почему-то получает больше. При этом оправданием такой странной диспропорции служит откровение, жалостливое откровение о том, что работают-де они за столом с утра до поздней ночи, но при этом как-то не упоминается, что происходит это в кабинете с кондиционером, в служебной машине.
Работать всегда нелегко. Но канули в лету наивные представления о капиталистах, которые сидят себе, ничего не делая, и жиреют на прибылях от эксплуатации пролетариата. Они, эти капиталисты, работают много и интенсивно. Но от этого они не перестают быть эксплуататорами, не перестают пользоваться лучшими условиями работы и жизни, чем пролетарии, не перестают быть лучше социально и экономически обеспеченными к старости, чем производители материальных ценностей. Мы можем вспомнить и царских министров-капиталистов, которые также много работали... Мы можем вспомнить и почитаемого Петра I, который также много и не покладая рук работал, не гнушаясь черной работы. Но при этом народ гнил заживо на строительстве Петрограда. Исторически нужное для государства дело делалось, последствия которого и сегодня очень ощутимы. Но народ погибал тысячами...
Но как же происходит эксплуатация пролетария мелким буржуа, если разумеется таковой имеется в нашей стране?
Крестьянин и крестьянствующий горожанин вкладывают свой труд (мелкий буржуа, как товарный производитель, лично участвуют в производстве товара, трудится, можно сказать, в поту лица) в производство на личном земельном участке товарной продукции, которую затем продает на рынке, в буквальном или переносном смыслах. Цена на товар определяется не себестоимостью товара, но конъюнктурой рынка. Но сегодня ситуация такова, что не столько конкуренция на рынке определяет рост цен (тем более это относится к малоконкурентноспособной продукции колхозов и совхозов, кооперативной торговли и еще в меньшей степени - государственной торговли), сколько покупательная способность населения и сдерживается только уровнем доходов населения.
Нужно учесть еще один немаловажный фактор, что сельхозпродукция производится на земле, являющейся общенародной собственностью, отданной в пользование. Не будучи владельцем средств производства, в первую очередь природных, крестьянин (и крестьянствующий горожанин) эксплуатирует эти средства и единолично присваивает доход от эксплуатации и тем самым выступает как мелкобуржуазный производитель, эксплуататор.
Точно таким же мелкобуржуазным производителем выступает по отношению к обществу и рабочий, и служащий, когда они производят товар для рынка (в большинстве случаев, для черного рынка, так как выполняют заказ и реализуют продукцию нелегально) на общественных средствах производства, присваивая себе весь доход. Не распределяя доход в соответствии с затраченным трудом и участием в производстве этого конкретного товара собственника средств производства - общество, рабочий или служащий выступают перед обществом опосредовано как мелкобуржуазные производители, эксплуататоры. Аналогично можно рассматривать и управленческий производственный аппарат, который так или иначе эксплуатирует еще и рабочую силу.
Чиновник - это новый тип мелкобуржуазного производителя, новый и необычный в сравнении с классическими формами производства. Нужно сказать, что новизна эта относительна, так как чиновник всегда был мелкотоварным производителем, но его роль в государстве становится особой лишь при исчезновении с арены более сильных классовых сил - помещиков, буржуа и т.п. Чиновник производит услуги (или превращает в производство услуг свои непосредственные производственные обязанности). Его товаром становятся услуги по приему на работу, по предоставлению работы с лучшими условиями труда или лучшей оплатой, услуги по внефондовому снабжению, услуги по тому, что он за определенную мзду - покорностью, услужливостью или деньгами не мешает работать или не выживает с работы, услуги по обращению товаров в теневой экономике, услуги по формированию планов, формированию цен, и так далее, и тому подобное. Чиновник, производя услуги, использует средства производства, предоставленные ему обществом через государственные институты. Он эксплуатирует не принадлежащую ему должность. Да и сама должность становится товаром и стоимость ее зависит от прибыли, которую эта должность приносит. Создание услуг на обмен или продажу приводит чиновника к необходимости эксплуатации производителя сверх общественно необходимого труда. Для этого существует множество законных и незаконных форм принуждения (работа в выходные, сверхурочно, с нарушением техники безопасности, технологии, условий труда, производственного быта, штрафы, снижение расценок, понижение разряда, создание условий труда, в которых невозможно работать без нарушений технологии...). Для этого существует механизм политического террора, когда работа объявляется высшей ценностью, а человек получается при этом вторичным звеном, придатком, живым механизмом по производству работ. И становится само собой разумеющейся вещью "отдать все силы на благо". Отдать все силы в мирном труде на благо чего-то такого, чем ему, обессиленному, уже не придется воспользоваться. И наконец, для того, чтобы заставить "ленивого работника", "охочего до длинного рубля", "стремящегося к сытой жизни", "несознательно относящегося к труду", "не понимающего заботы государства о нем", "летуне" и т.п. работать "на благо государства".
На благо тех, кто кормится при государственных должностях, создана прочная управленческая структура, обеспечивающая благоприятные условия для эксплуатации производителя материальных ценностей (и кроме того, множество внутриведомственных правил и норм). Самым главным элементом механизма эксплуатации нужно назвать систему мер по прикреплению работника к месту работы. Для этого усложнена процедура увольнения и приема. Прием на работу, например, поставлен в строгую зависимость от прописки, а перемена места в поиске лучшей работы сопряжена с потерей жилья, прописки и резким ростом трудностей при устройстве на работу. Получение жилья, в свою очередь, связано с необходимостью длительной работы на одном производстве. Организация производства такова, что для получения прав на так называемые льготы на жилье, необходимо доказать длительной работой лояльность ведомству и, разумеется, ведомственному чиновничеству.
Работнику деться некуда. Как бы там он ни сопротивлялся, но жизнь подталкивает его в учреждение, на производство, где придется набраться терпения и выдержать все унизительные процедуры и не один день. Нужно "показаться" в отделе кадров, "показаться" будущему начальнику... Это неизбежно и в лучшем варианте при полном наборе необходимых документов, в которых подтверждается лояльность работника производству, преданность столу, станку, верстаку тем, что не "слишком" часто менял место работы и место жительства, не конфликтовал, был послушен и т.п.
На производстве работник попадает в тотальную систему дисциплины труда. Этот отработанный десятилетиями механизм - лучшее средство для усмирения. Независимо от условий труда, техники безопасности, оплаты труда, простоев работник должен свято выполнять условия дисциплины труда, которые, в конце концов, сводятся к выполнению указаний и приказов начальников, независимо от их правомерности. Работник в таких условиях рассматривает производство как чуждое ему или даже враждебное. Чиновник же еще более концентрирует власть в своих руках, сосредотачивая все основные нити производства в своих руках. Ему тоже нелегко. Он должен платить дань своему начальству, например, обеспечивая выполнение плана "любой ценой", обеспечивая получение, например, реальной прибыли от должности и эксплуатации в виде, например, вырванных премий, обеспечивая вышестоящему начальству "план", который становится индульгенцией от нарушений и обеспечением дальнейшей эксплуатации должности и общества. Можно изменить условия и тогда нужно обеспечить не план, но что-то другое, например, условия самофинансирования. Разумеется условия и методы резко изменятся. Но изменится ли сущность эксплуатации, если не изменится отношение к средствам производства и производственные отношения? Нет. При капитализме самофинансирование полное, но эксплуатация сохраняется. И капиталист - не лапотный кулак-мироед. Это вполне благовоспитанный и миролюбивый господин. Он даже поощряет рабочего: ругай меня, критикуй, бей мою куклу, срывай злость, но работай. Он стремится обеспечить лучшие условия труда, примирить страсти..., но работай. Он готов поделиться частью прибылей, предоставляет где только можно полную свободу..., но работай.
Но пролетарий остается пролетарием, а эксплуататор эксплуататором.
Мелкобуржуазное сознание, мелкобуржуазные отношения - это реальность нашего общества. Эта реальность ежедневно воспроизводит себя в сложившихся мелкобуржуазных отношениях в обществе, ежедневно покушается на имеющиеся устойчивые коммунистические отношения. Эта реальность закреплена, с одной стороны, государственной системой (юрисдикцией, системой учреждений и кадров, системой финансирования ведомств и должностных лиц, подменой в сознании общественного государственным: все, что во благо государства - во благо общества и т.п.). С другой стороны, реальные мелкобуржуазные отношения не ограничены юридически. Государство не признает существование в себе мелких буржуа, но готово бороться с мелкобуржуазностью во всем, что не касается системы, чиновничьей иерархии.
Непризнание государством своей некоммунистической сущности и, наоборот, навязывание сознанию производителя убеждений в некоей коммунистической сущности государственности, поскольку, мол эта государственность выросла на хребте общества, строящего социализм, порождает соответствующую правовую систему, где, например, законы о правах граждан на свободы ничем не подкреплены и регуляция выполнения этих прав отдана всецело в руки государства. Эта реальность закреплена в государственных и политических документах. Это, например, ярко проявляется в декларации демократии вообще, демократии для абстрактного однородного общества, где "единый", "сплоченный" и "равноправный" народ сам себе будет творить власть. Ведь если нет противоположных классов, то непонятно, откуда возьмутся те, над кем нужно власть употреблять. Правда, нужно отдать должное популярности лозунга о демократии и непопулярности классовой борьбы и диктатуры пролетариата. Штыковая борьба классов, репрессии, подавление, уничтожение - это традиционные формы классовой борьбы в истории нашего государства, разумеется и привели к непониманию, а то и к ненависти ко всякому упоминанию о классах. Борьба классов ассоциируется в сознании общества с реками крови. К тому же "классовая борьба с буржуазным элементом" в нашей стране фактически осуществлялась самим буржуазным элементом. Пострадали в этой борьбе отчасти буржуазные элементы. Но основную часть потерь понесли пролетарские элементы, интеллигенция (преимущественно с коммунистическим сознанием). На уровне здравого смысла не могут быть приняты ни классовая борьба, ни диктатура пролетариата, ни отрицание демократии, как панацеи. Научное мировоззрение, мировоззрение марксизма не стало мировоззрением общества, как следовало бы ожидать при повальном охвате принудительными кружками, политпросами и высокосознательной говорильней. К тому же, как и классовая борьба и диктатура пролетариата, марксизм дискредитирован в глазах общества подменой сущности марксизма демагогией с марксисткой фразеологией. Эта подмена была осуществлена как раз в те годы, когда уничтожали людей под лозунгом классовой борьбы пролетариата с буржуазией. Эта подмена была сделана мелкой буржуазией, той новой послереволюционной мелкой буржуазией, которая пришла к власти от имени пролетариев и осуществляла власть от их имени над ними. Гуманизм - политика коммунистического общества в целом и каждого его члена в отдельности.
Гуманизм отрицает власть. Гуманизм отрицает и такую власть, которую маскируют абстрактным наименованием "власть народа". В свое время формула "власть народу" означала власть угнетенной части народа над угнетателями народа - монархией, помещиками и капиталистами. В понятие "народ" в этой формуле входили все, кого угнетали в царской России. Промышленный пролетариат был самой немногочисленной группой в числе угнетенных, хотя и самой передовой, организующей и самоотверженной.
После революции угнетенные слои, классы уже не выступают в единстве, но проявляют себя в обществе совершенно самостоятельно, добиваются своих, социально обусловленных целей, которые лишь на определенных этапах совпадают, как это и было во время революции и гражданской войны.
Когда был побежден общий враг, все угнетенные классы и прослойки потеряли в его лице объединяющую силу. Теперь это не единый народ, но сложный социальный конгломерат, который решил общую для всех задачу, и теперь составные его части оказались на пороге решения своих собственных социальных задач. Например, после совместной борьбы против монархии, крестьянство совсем не расположено было обобществлять земельные наделы, не в интересах крестьянства было и государственное распределение. Крестьянину, с его мелкотоварным производством, нужен рынок, а не сдача заготовок. И в этих очень важных для общества социально-экономических вопросах между рабочим классом и крестьянством не было единства и не могло быть, так как рабочему нужно было получить продовольствие по твердым и невысоким ценам. Для свободного рынка у рабочего средств не было, разруха и отсутствие специалистов не обещали в скором времени перемен к лучшему.
В условиях переходного периода, от совместной борьбы против общего врага к совместному сосуществованию, формула "власть народа" все более приобретала абстрактный смысл. Встал вопрос о том, какой части народа осуществлять власть. Тогда власть на себя взял пролетариат. Власть народа тогда называлась: диктатура пролетариата.
Сегодня, как мы уже показали, все еще нет условий (которые характерны для коммунистической фазы развития общества) для единства народа. Существуют значительные противоречия. Обострение противоречий может быть в случае стечения крайних обстоятельств, что возможно в условиях глубокого экономического кризиса и резкого обнищания пролетариев.
Сегодня призывы к демократии, то есть к власти народа, должны быть дополнены конкретизирующим комментарием: власти какой части народа и над какой? Ведь именно демократия вообще (что есть требование и условие мелкобуржуазных отношений) всегда преподносится правящим классом, как власть лучших, власть достойнейших. Правящая часть народа стилизуется под некий народ вообще. Народ представляется для понимания всем обществом как сумма идеальных праведников, когда нужно обосновать принадлежность правящего меньшинства народу, слить его с аморфной толпой. Праведники существуют лишь в воображении верующих. Из лучших побуждений демократия преследует и тех, кто ее осуществляет и поддерживает.
Создание социально образцового типа, среднего гражданина - это не прихоть. Это требование, вытекающее из попыток любой ценой и немедленно решить общественное противоречие или представление о противоречии. Это и один из нормальных процессов сознания, который, решая задачу, моделирует противоречие, которое обязательно лежит в ее основе и для этого находит противоположностям формы максимальной типичности среди всего многообразия конкретных проявлений. Такое обобщение - всегда образец для любого рода единичных проявлений противоречия. Однако перенос абстрактного метода решения задач в реальную жизнь влечет за собой отношение к людям, как к символам, равным среди равных, и отбрасывание лишнего.
Народ вообще, без частностей и особенностей, средний гражданин, образцовый во всех отношениях, элемент однородной модели общества - это еще и противопоставление человека, реального живого и внутренне противоречивого человека обществу. Противопоставление человека обществу - идея мелкобуржуазная, в которой отражена любовь к казенному нормированию людей в обществе, к формальному многообразию, это ханжеская вывеска всеобщей и всеохватывающей благопристойности по объявленному образцу. Любовь эта не из каких-нибудь там абстрактных созерцаний жизни, но вполне конкретная любовь к благам, доходам, получаемым с помощью эксплуатации собственности общества и членов общества на общественной земле, на государственном предприятии, на государственных и общественных должностях.
Противопоставление члена общества государству, которое представляет себя обществу как эталон общества, закреплено даже юридически. При этом само собой разумеющейся вещью считается приоритет государства перед обществом в лице его отдельных членов. Тому примером может служить, например, законодательство, где преступления против государства считаются более тяжкими преступлениями, чем преступления против членов общества.
Для всякого государства, как системы и аппарата, характерно пропагандировать себя в качестве единственно возможного способа осуществления целей общества и его членов. Так, в свое время, диктатура пролетариата была представлена обществу в лице государства. Хотя название оставалось, но диктатура пролетариата была заменена диктатурой государственного аппарата. То есть, государство, как изначально исполнительная власть, объявило себя органом, осуществляющим диктатуру пролетариата, узурпировав этим еще и законодательную власть, которая должна была бы остаться, и пролетариата для осуществления диктата. Государство охраняло завоевания пролетариата теперь уже не только от посягательств внешних и внутренних врагов, но и от самого пролетариата. Государство становилось единоличным собственником всей когда-то национализированной собственности. Государство, разумеется, "во имя лучшего будущего и т.п." становилось владельцем рабочей силы. Воспроизводством рабочей силы государство также занимается на правах собственника трудовых ресурсов, свидетельством тому история и современность трудового законодательства.
Небезынтересно вернуться ко времени II съезда партии и обратить внимание к "Проекту программы Российской социал-демократической рабочей партии". Абзац (Г), начало которого Ленин предложил изменить следующим образом: "В интересах охраны рабочего класса от физического и нравственного вырождения, а также в интересах повышения его способности к борьбе за свое освобождение", - далее следует продолжение: "Российская социал-демократическая партия требует(здесь мы снова прервемся и предупредим, что приведем лишь некоторые из пунктов абзаца):
3) полное запрещение сверхурочных работ;
4) воспрещение ночного труда (от 9 час. вечера до 5 час. утра) во всех отраслях народного хозяйства, за исключением тех, где он безусловно необходим по техническим соображениям;
7) установление законом гражданской ответственности нанимателей за полную или частичную потерю рабочими способности к труду, - потерю, происшедшую вследствие несчастных случаев или вредного воздействия производства; освобождение рабочего от обязательства доказывать, что указанная потеря произошла по вине нанимателя;
14) установление уголовной ответственности за нарушение законов об охране труда;
15) запрещение предпринимателям производить денежные вычеты из заработной платы, по какому бы поводу и для какого бы назначения они не делались (штрафы, браковка и проч.); ("Ленин, Избр.соч. М.1984, т.3, с.183-184).
Там же есть в абзаце (В) в пункте N8 указание на то, что республиканская демократическая конституция должна обеспечить после свержения самодержавия в числе других требований следующее: "предоставление каждому гражданину право преследовать всякого чиновника перед судом без жалобы по начальству".(с.183)
Приведены, конечно, выборочные пункты, но не потому, что в других пунктах нет ничего, что могло бы привлечь внимание читателя через 85 лет после включения коммунистами этих требований в свою политическую программу. Там можно прочесть и требование ограничить рабочий день восемью часами в сутки. Прошло 85 лет со дня включения российскими коммунистами требования ограничить рабочий день хотя бы восемью часами (так, кажется, нужно понимать ограничение - верхний предел) и прошло почти 105 лет с тех пор, как в Чикаго на съезде тред-юнионов было принято это революционное требование, направленное на ограничение наемного труда, вынужденного, неизбежного для поддержания жизни рабочего. Сегодня, спустя много десятилетий, это требование минимума стало нормой. Возможно, это все еще необходимость. Но трудящиеся воспринимают это как неизбежность. Восьмичасовой рабочий день сегодня - это одно из условий дисциплины труда. Есть работа, нет ли ее, но сиди. Таков закон дисциплины и, естественно, рычаг морального и материального принуждения, воспитания покорности, которая, в свою очередь, является одним из условий эксплуатации.
Так же обстоит дело и со сверхурочными, которые ограничиваются официально, но в реальности сверхурочные весьма распространены. Оплата по сверхурочным производится в обход сверхурочного тарифа, чтобы "не портить" статистику охраны труда. То же самое касается ночного труда, к которому кроме того привлекаются и женщины.