"свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи..."
Где дух не водит рукой
художника, там нет искусства.
Леонардо да Винчи
Все художественное эстетично, но
не все эстетичное художественно.
А. Ф. Лосев
В современном мире господствует средние величины. Большинство людей открывает истины в теленовостях. Не так уж и все, конечно, не так уж и всё...
Среди текущих слов попадается и "художественное". Кому-то оно кажется устаревшим или слишком наукообразным из скучной лекции о возвышенном прошлом искусств. Непривычная красота художественности может даже расстроить притертый вкус толпы. А ведь "художественному" свойственна неожиданность и противоречивость.
"Художественное" не потерялось в живом языке. Оно не утратило ни глубины смыслов и чувств, ни свежести чувств и смыслов. Но многие вполне обходится без художественных впечатлений.
Наше поколение доживает упадок доставшейся ей части истории художественной культуры. Быть может, в смещении времен достался случай жить в сумятице бунтующих художественных идей. Потом, наверное, объяснят... Одно несомненно, размеренная поступь художественной культуры не поспевает за предметной культурой, вещным миром. Все меньше тех, кто спешит синхронизировать душевные порывы со стилем. Художники все больше погружаются в себя. Так вкус толпы не столь и важен им. Крикливых лозунгов все меньше. Государства научились кормить правителей без вмешательства в красоту... "Пролеткульт" давно не на слуху! Но пролетарская нетерпимость в бессознательном маргиналов "стоит на запасном пути..."
Нынче время постпродакшн художественной культуры. Массы ворочаются героическим невежеством. Чиновничье шарахается, "как бы чего не вышло", от проделок авторов. Но правильный уход за мнением толпы совершает чудеса и, если не исцеляет, то умиротворяет тяжесть исхода. Эпоха безболезненных страстей! Но нужно ли удивляться, ведь на то и площадь, чтобы быть балагану.
Читателя, надеюсь, постпродакшн никоим образом не раздражает. Это публичный рецепт счастья для тех, кто родом из средних величин, кому надоело обмирать в показном благоговении перед искусством. И не перед кем, все вокруг свои. И что толку с того, что оно вечное... Классика в ментальности широких масс уже не элитарна. Выбора давно нет между шоу и музеем. Нынче и принцы крови не чураются экстаза массовых зрелищ. Демократия системно влила красную кровь масс всем. Вершины духа округлились и не склонны далеко отрываться от подножия. Рынок... Художества и подделки на равных в перфомансе околоискусств. Про и контра неразличимы в ядре инсталяции, в мультимедийном проекте. А уж в заявке нового имени, в товаре двуликий Янус герой нашего времени... Впрочем, рынок попирает художественное без нужды, мимоходом...
Когда идеи свергают богов, "художественное" ютится невидимо на интеллигентских задворках. "Строители нового мира" потом находят и ему место. Вспоминают традиции, обращаются к опыту, учат... Находят пользу в "художественном"! А как же, ведь любая информация лучше усваивается на позитивном эмоциональном фоне. ...И приспосабливают к пропаганде. Но в просвещении художественное обходят, не тратятся за зря. А оно живет, пробивается в массы... И здесь нее пустили на самотек, придумали "художественную самодеятельность", пошлую иммитацию искусств.
Постпродашн "художественного", подаренный рынком общуству, последовательно отменяет бесценность культуры. Духу, равно как и вещам, назначается цена. Рынок нынче награждает произведения "художественным", как медалью за породу. Достоинства художественного не обязаны что-то значить. Спрос - вот критерий.
Притворные медийные знатоки заучивают тексты из неразговорных слов и рекламируют публике "художественное" как товар. Впрочем, в народе исстари чтят непонятное, тайные знаки, мудреные научные термины и мистерии. Они не понятны, но интонации, с которой их произносят, доверяют.
Не знания, а интонация несет силу "художественного" в массы. Теоретиков вытесняют промоутеры. Профессиональные открыватели тайн заполнять водою доверчиво воспринимающие сосуды. Никто не догадывается, что тайных смыслов художественного вовсе нет и никогда не было.
Не существует ни меры, ни способов определения художественного. Знатоки, эксперты не могут подтвердить фактами объявления о сокровенных смыслах художественного.
Во-первых, в произведениях художественного нет. Во-вторых, художественное в человеке, в чувственном восприятии, в переживании, воображении, фантазиях.
Человек ощущает художественность формы, когда созерцает ее, ни для какой пользы или без практической цели. Она привлекательна ему без нужды житейской именно только для созерцания. "Художественное" побуждает творить нечто из ничего, вещь из материала.
Восприятие автора очувствляет материал. Высокое и низменное, удачное и ничтожное, мастерское и дилетанское... Очувствляет всегда, пусть и с разной силой впечатления. Красота, оригинальность, вкуса определяют глубину чувственного переживания.
.......
Сегодня мало кто выясняет смыслы слов, которые слышатся вокруг искусств. Публика их прикидывает. Явление не новое. Михаил Шолохов показал его в монологе деда Щукаря: "...многие слова я и без всяких прояснений понимаю. К примеру, что означает монополия? Ясное дело кабак. Адаптер - означает: пустяковый человек, вообче сволочь и больше ничего. Акварель - это хорошая девка, так я соображаю, а бордюр - вовсе даже наоборот, ... гулящая баба, антресоли крутить - это и есть любовь..."
В туссовке смыслы второстепенны. Лексика сигналит: "я свой". Иосиф Бродский приводил пример от Андрея Платонова, который писал о нации, "ставшей жертвой своего языка, а точнее - о самом языке, оказавшемся способным породить фиктивный мир..."
Мы живем в этом мире.
Обратимся к словарям, продолжим исследование.
Новый словарь русского языка: "Художество. 1. устар. Искусство. // Изобразительное искусство. 2. перен. разг. Дурной поступок, проделка, выходка".
В авторитетном этимологическом словаре русского языка Макса Фасмера ни слова о худо́жественном.
Словари настаивают, "художественное" относится к искусству. Только Библейский словарь растолковывает "художества" как особенность искусного ремесла. Ремесло, как известно, не искусство. Впрочем, понятия "искусство" и "ремесло" имеют общего предка, древнегреческий термин "технэ".
В Истории античной эстетики А.Ф. Лосев, говоря о значении "технэ" у Платона, среди множества формулировок предлагает такие, как "некоторого рода привычка или навык что-нибудь делать", "ремесло, но только максимально точное, методически организованное и потому прекрасное", "не только "искусство"и даже "наука"". Аристотель этим словом обозначает кроме искусств, еще и архитектуру, врачебное искусство, математику.
В английском, французском, немецком и многих других языках нет терминов, адекватных русскому "художество". Все они отсылают читателя к слову "искусство".
Ясности нет... В словарях Даля, Ушакова определения слова "искусство" ничем не отличаются от других. Художество объясняют тем, что оно искусство, а искусство называют художественной деятельностью. Только в Толковом словаре Ожегова сделана попытка выбраться из замкнутого круга уверток от прямого ответа. Там "искусство" определено как "творческое отражение, воспроизведение действительности в художественных образах". Термин объяснен букетом других, требующих, в свою очередь, не столько объяснения, но исследования. Не исчерпывающе, но облако возможных смыслов определено.
Словарь Webster "художеству" внимания не уделяет, а "искусство" трактует как род деятельности. Искусством он предлагает означать сделанное, то есть, овеществленное. Но не всякое, а то из многого, что сработано с фантазией и мастерством. Осмысление этого суждения возвращает читателя к толкованиям термина "технэ". Определение Webster охватывает и искусство, и ремесло, и искусность, мастеровитость при создании чего угодно для чего угодно. Но вот о душевном волнении, об искусстве как форме сознания, направляющего искусные движения руки художника, ничего не сказано. Нет ответа на вопрос: а предшествовали ли искра, вдохновение, идея, наконец, план той деятельности? Есть ли название тому, что в головах художников предвосхищает мастеровитый труд, Webster или не знает, или ограничился сказанным.
Безусловно, человек задумывался о том, почему мы восхищаемся плодами деятельности, не пригодными ни для чего полезного. И почему мы употребляем термины "искусство", "художество", "художественный" как пояснительный знак к особым вещам, созданным человеком? И еще почему мы говорим "произведение искусства", подчеркивая, что произведение не годно ни для чего, но сделано по велению искусства в человеке.
Теперь к изобразительному... Форму изображения описать словами можно. Не настолько точно, чтобы по описанию можно было воспроизвести фотографию или картину. Кажется, если подробно описать форму деталей и структуру их взаимного расположения, то, по кирпичику можно было бы построить "здание" изображения. Для получения четкого изображения и описания должны быть однозначны и определенны. Но этому противится сущность слов. Каждое из них имеет обширные поля смысловых толкований, куда уж тут определенность.
И в изображении нет смыслов. Смыслы только в словах. В фотографии, картине только материал. Свет отражается от материала произведения и доносит мышлению информацию о форме. По этой информации мышление "строит" образ изображения. Процесс "возникновения" и местонахождения изображения в мышлении имеет простое научное объяснение. Вслед за древними предками, поддаемся иллюзии. Изображение воссоздается мышлением в нашей голове в результате анализа энергий фотонов, отразившихся от произведений. Но нам, кажется, что мы видим его именно в фотографии или картине.
Изображение - лишь образ в нашей голове, построенный на световой информации от чего-то внешнего. Мы видим внутри себя то, что кажется нам, мы видим во внешней среде. Мы пониманием что изображено. Собственно, наше мышление изображает только то и только потому, что признаки внешней формы опознаны мышлением. В предыдущем опыте мы уже "видели" подобные углы, скругления, изгибы и так далее.
Для понимания сущности изображенных предметов и процессов, их распознавания и идентификации важен культурный опыт зрителя. Фотография, как достоверно известно, не передает информацию о форме с той точностью и достоверностью физических параметров, как фиксирует наши глаза. Но по обычаю мы приучаемся так видеть мир, как его интерпретирует фотография. Светочувствительные материалы ограничены и не способны зафиксировать даже всю видимую глазом информацию. Впрочем, и глаз способен регистрировать не весь поток фотонов, отразившийся от предмета.
Человек придумал технологию хранения данных о состоянии формы предмета. Фотоаппарат, объектив, фотоматериалы, программы обработки изображений сохраняют и изменяют данные для изображения, приспосабливая их к нашей субъективности.
Человек "видит" пониманием. Различает принятую глазом информацию на основании опыта взаимодействия с предметным миром с раннего детства. В течении жизни он дополняет, уточняет опыт наукой, культурой окружающей среды, верой, мистикой...
Мы рассматриваем мир и видим не совсем то, что, как нам кажется, есть. Иногда мы "видим" и совсем не то, что там в действительности есть. "Видим" мы то и так, как наше мышление, не осознаваемо для нас, понимает информацию от того, что есть.
Изображение, естественно, не передается словами. Но "художественное" чувственно исследуют и образ представления о художественности объекта описывают словами. Изображения интерпретируют. Образ изображения представляют сходным по чувственному отражению образом текста. Описанное словами "изображение" переполнено дополнительными смыслами слов, которые не участвуют в тексте. Опыт, практические исследования помогают определить степень достоверности изображения, созданного мышлением по описанию. Слова имеют весьма высокий уровень субъективности. Но мы же, в конце концов, понимаем друг друга. Сложнейшими идеями мы обмениваемся, исключительно, с помощью речи. И инженерные идеи изготовителей фотоаппаратов, оптики, технологий фотографии опираются на предшествующий опыт миллионов инженеров и художников. Есть значимая мера участия всего общества, множества поколений людей в создании каждого изображения. Субъективность - это естественная основа мировосприятия в человеческой культуре. Это природа. Объективность - лишь идеал. Его образ уже безмерно субъективен только потому, что мы его обсуждаем.
Осмысление изобразительных произведений, в отличие от вербальных текстов, отдано зрителю. Зритель понимает увиденное так, как понимает его именно он и как мог понять только он. Совпадения пониманий естественны, поскольку культура всеобща. Общность культуры определяет поле смыслов понимания формы, границы и вариации ее действительного существования. Но каждый из нас делает самобытный отбор из множества различных интрепретаций понимания формы.
Художественное - это впечатления о форме. Сила переживания художественных впечатлений зависит от зрительского таланта, вкуса и культуры.
2
Словоискатель, словесный хахаль
Слов неприкрытый кран,
Эх, слуханул бы разок - как ахал
В ночь половецкий стан!
"Емче органа и звонче бубна..."
Марина Цветаева
Смело можем называть любое произведение художественным. Правда, это не добавит художественного его зрителям. Но зато этим мы можем публично обозначить персональное отношение к этому произведению. Другие же вполне могут обойти его безразличием.
Оценки всегда персональны. Но когда высказывания повторяются то там, то сям, их, с некоторой натяжкой, считают общественным мнением. Впрочем, каждый из числа согласных с тем мнением, вполне может иметь свою, несколько отличающуюся от общей, точку зрения. Общественное мнение может претендовать на признание художественности за произведением еще и потому, что даже и не ознакомившись с произведением, мы предощущаем его значимость - ведь нам уже про него что-то рассказывали. Любой человек может по навеянным ему признакам художественного более-менее точно, но отделить художественные произведения от прочих. Кстати и к примеру, Цветаев, который создал музей изобразительных искусств им. Пушкина в Москве, наверное, не знал ничего про то, что говорят в Париже про Ренуара и купил обширную коллекцию его произведений для музея. Это уж потом все обрадовались, что они очень даже художественные. А раньше только Цветаев и проникся.
В литературоведении "тома библиотек" посвящены признакам художественности. Художественный стиль речи, например, объясняют наличием в произведении образности, нестандартности, эмоциональности, экспрессивности, динамизма, яркой авторской индивидуальности. Заметим, "образность, нестандартность, эмоциональность, экспрессивность, динамизм..." это то, что человек чувствует, но не может объяснить как на его физиологию и мышление подействовали те или иные художнические инструменты. В принципе, объяснить можно, да зачем отвлекать зрителя или читателя от созерцания, когда он весь пребывает во власти чувств. Профессор М.Н.Кожина, добавляет к перечислению еще и переживания "художественно-образной речевой конкретизации", если попроще выразиться, то это обозначает то, что высказывание уточняется средствами языка не только подробным описанием смысла, но и с помощью, например, разнообразных тропов.
Для определения художественного в литературе давно и незаметно неясные и неконкретные чувства исследователи описывают словами. И, если н глубоко разбираться, то описанием содержания чувств они с пониманием не касаются.
Слово - это знак. Он придуман человеком и определенно, и контекстно, и иносказательно указывает на что-то реальное. Делаются попытки и для изобразительного подобрать таких же удобные посредники. С лингвистической точки зрения эти вымученные придумки могли бы выглядеть так, как если бы слово стул проглядывало бы в каждом изображении стула. Чепуха, конечно... Но исследователи пытаются конструировать знаки художественного. Не очень получается. Чувство можно описать, но информацию конкретного чувствования объяснения все равно не передадут.
Впрочем, нас интересует причины, вызывающие в нас ощущение художественного, а не интерпретации. Художественное изобразительных искусств скрыто в природе изображения. Описания артефактов художественного возможно только при значительном упрощении. Описание ощущений индивида статистически недостоверны. Чувства-то динамичны. Для лучшего результата нужно суммировать и усреднить данные об ощущениях многих индивидов. А это уже ни что иное, как общественное мнение.
Но в начале нам не мешает понять на какие признаки чувственного переживания изображения предки указывали словами. Речь идет не о первоязыке. Нам нужны признаки очувствления, а не очувствление признаков.
Cамым всеобъемлющим и надежным критерием художественности в литературе лингвисты полагают "околотекстовый" (М.Ю. Сидорова) Обозначен текст как роман - на обложке, в каталоге или в подзаголовке, - и все, он воспринимается художественным независимо от приемов и средств, которыми он сделан. Но в газете выдержки из него будут воспринимать как документ, даже если в нем автор использует приемы художественной прозы. Радиопостановка по мотивам фантастического романа Герберта Уэлса о нашествии марсиан была воспринята населением "околотекстово", как комментарии действительных событий. Можно наоборот изменить восприятие документа, подав его как придуманный сюжет.
Есть ли в изобразительном "околотекстовое" влияние на художественность произведения? Безусловно. Помести картину, фотографию в музее, галерее, да и на улице, среди развешенных на продажу и "художественность" будет предопределена в общественном мнении. Но и не только. "Околотекстовость" придает еще и качество художественному. Одно дело разместить картину в музее и совсем другое на уличном развесе. В музее та же картина будет восприниматься куда как значительнее в плане художественности. "Околотекстовое" влияние есть в рекламе, в искусствоведческой трепотне "об про искусство", в новостях. Объявили "про искусство", показали стены с картинками, назвали имя автора и "околотекстовость" сработала. Но и на рынке "околотекстовость" влияет на спрос.
В "околотекстовости" одно только сообщение о том, что какой-то объект поместили на территорию, которую считают территорией искусства, оказывает мощное воздействие на чувственное восприятие. "Чем глубже это вторжение, тем в большей степени объект получает признаки художественного произведения. Возникает имя автора, биография, история школы или направления - вся та совокупность качеств, которые являются необходимыми атрибутами произведения." (В. Подорога)
Кант установил разрыв между сложившимися в общественном мнении представлениями о системе, о нормах изящных искусств, искусств о прекрасном, и чувственным переживанием эстетического. Между возвышенным и безобразным, структурированным и бесформенным. Кант пришел к выводу, что художественность впечатлений создается в нас не в момент восприятия. Мы получаем художественное извне, усваивая опыт коллективного, а не индивидуально. Потому, что вкус, суждение вкуса вырабатывает не сам в себе человек, а сообщество (через воспитание, общение, научение...).
Художественно ли то или иное произведения определяет все же довольно обособленное сообщество. Не самые умные или умелые или знающие. Но любой круг... Независимо от профессий, но только из удовольствия общения, далекие от искусств люди вырабатывают, сами того не желая и специально этим не занимаясь, мнение о качестве конкретного произведения, о художественности стиля, метода... Да всего, что ни есть. При этом возникают неразрешимые коллизии. В одном кругу называют "дешевкой", "безвкусицей" те же предметы, что в другом кругу вызывают восхищение. Так случается и тогда, когда в устоявшуюся среду стилей искусства пробивается новый. По этой же причине процветают пошлые художества ширпотреба. Их несметно, от мелочной торговли до типовых интерьеров, гипсовых фонтанов и даже стандартно красивых яхт. Стандартная красота... Вкус нормы своего круга.
Литератроведение дарит нам возможность представить вам признаки художественности текста: экспрессивность, индивидуализированность речи, тропы, синтаксические фигуры, мотивированность, логическая связность элементов, указывающих на понимание целого, сочетаемая с алогичностью положений, "приращение смыслов", забвение действительности, "чутье всеобщности сквозь конкретные образы", связанные необходимой и своеобразной абстрактности в ней, подразумевания из вне текстового пространства, взаимодействие и взаимопроникновение прямых и поэтических значений слов, внушение впечатления настоящести изображаемого, несмотря на явные фантазмы формы, способности возбуждать поэтическую деятельность у самого воспринимающего...
Можно догадаться, что все они имеют место и в изобразительных искусствах.
М. Бахтин писал, что "поэзия как бы выжимает все соки из языка, и язык превосходит здесь себя самого". В изобразительных искусствах авторы "выжимают все соки" из формы предметов и формы их взаимного расположения и компоновки, чтобы превысить собственную доказательность как бы существования, свидетельствование собой о себе.
Инструменты и приемы искусства не выражают готовую авторскую мысль. Средствами художественной выразительности создается иллюзорная среда, бесконечно похожая на настоящую, но невозможная или как бы невозможная, но почти настоящая. Иллюзия настоящести должно возбуждать чувства и мысли, имеющие значение для зрителя в его настоящем.
Но "ощутимость формы, специфичность искусства выражается не в самых элементах, входящих в произведение, а в своеобразном пользовании ими" (Б. Эйхенбаум) Здесь следует понимать форму не как оболочку вещи или группы вещей, а как полноту проявления объекта.
Мы еще сталкиваемся с тем, что произведение не всегда эмоционально заражает, вовлекает в текст, в форму изображения зрителя и читателя. Это касается не только обычной публики, но и деятелей искусства. Лев Толстой не любил Шекспира. Бунин не признавал поэзию Блока. Марина Цветаева не любила Чехова, а любила Ростана... Несмотря на влияние общественного суждения у каждого человека есть своя избирательность в отношении к авторам и их произведениям. Это еще раз подтверждает, что содержание произведения искусства не есть нечто раз и навсегда созданное, а нечто, создающееся постоянно в каждом акте восприятия. В свое время Гете высказал Шопенгауэру удивительную по проницательности мысль: "Вы думаете, что света не было бы, если бы Вы его не видели? Нет, Вас не было бы, если бы свет Вас не видел".
Художественное ограничено в средствах. Карло Гоцци утверждал, что всю историю мирового искусства можно описать с помощью тридцати шести повторяющихся сюжетов. С этой идеей соглашались Шиллер и Гете. Это положение обосновывали многие исследователи.
В. Шкловский выдвинул иную точку зрения: "произведение искусства воспринимается на фоне (других) и путем ассоциирования с другими произведениями искусства. Форма произведения искусства определяется отношением к другим, до него существовавшим формами...
Но не только пародия, а всякое вообще произведение искусства создается, как параллель и противоположение какому-нибудь образцу. Новая форма является не для того, чтобы выразить новое содержание, а для того, чтобы заменить старую форму, уже потерявшую свою художественность". Отметим слова: "...потерявшую свою художественность"!
В. Шкловский для укрепления своей точки зрения еще цитирует Ф. Брюнетьера: "из всех влияний, действующих в истории литературы, главное - влияние произведения на произведение"
Приведем еще важные суждения В. Шкловского, где он пишет, что "не следует бесполезно умножать причины или, под предлогом того, что литература есть выражение общества, смешивать историю литературы с историей нравов. Это две совершенно разные вещи"... В. Шкловский, анализируя образ "дон Кихота", пришел к выводу, что его "тип" был сработан Сервантесом в процессе разработки романа. В. Шкловский подчеркивал господство конструкции, сюжета над материалом: "попадая в стих, слово как бы вынимается из обыкновенной речи, окружается новой смысловой атмосферой, воспринимается на фоне не речи вообще, а речи именно стихотворной" и на то, что образование боковых смыслов, нарушающих обычные словесные ассоциации, представляет собой главную особенность стиховой семантики. Художественное заставляет автора изменять первоначальному плану творения, низвергать героев и нарушать канву событий, увлекаясь в неведомое окончание.
Если читатель понимает, что все в этом мире связано, то закономерности, выявленные в одних искусствах, он непременно найдет и в других. Найдет и вооружится ими.
Но и беспредельная самобытность - путь к не восприятию.
Красота (ожидаемый признак художественности) не имеет никакого объективного представительства. Красоты без людей и вне человека нет. Каждый обладает своим собственным самобытным пониманием красоты. Людей объединяет общее смысловое поле понятий важных элементов культуры человеческого, в том числе и для понимания красоты. Общее существует, несмотря на различие культур и уровней вкуса. Понятие красоты у индуса из деревни нисколько не менее "правильно", чем у специалиста в искусствоведении. Они различаются и, вместе с тем, имеют сродство в основах. Культурное окружение формирует у каждого отдельное ощущение красоты, но, странно, как люди из другой культуры способны улавливать красоту, художественность в формах незнакомой им, но человеческой культуры.
Отличительной особенностью художественного стиля речи можно назвать употребление особых фигур речи, так называемых художественных тропов, придающих повествованию красочность, силу изображения действительности. (Заметим, для размышления об изобразительном это не менее существенно) В языке их пара десятков разновидностей. Это слова и фразы, которые используются в переносном значении. С их использованием смыслы в воображении читателя множатся, связываются, смысловые поля расширяются, сюжет подхватывается читательскими фантазиями, иными словами, говоря, впечатление художественности усиливается. Тропы в изобразительном так же есть, как и иллюзии настоящести в не настоящем. Например, как если бы нарисовать стул из ниток. Или расцвечивать предметы в фотографии нереальными цветами, или расплавлять форму предметов среди других с четкими очертаниями...
Рассуждения о художественном образе есть в учении Аристотеля о "мимесисе". Он утверждал, что художник в произведениях подражает жизни.
С онтологической точки зрения, то есть, с точки зрения понимания причин существования всего сущего, художественный образ есть идеализированный факт идеализированного бытия. Это как бы приукрашенная схема объекта, аллегорический проект разработки объекта. По этому поводу М. Бахтин писал, что "мрамор статуи - не плоть, которую он изображает" И, нужно продолжить, что двухмерное изображение объемного мира - не пространство, а рассказ о событии - не само событие и так далее. "Художественный образ не совпадает со своей вещественной основой, хотя узнаётся в ней и через неё" - отмечал М. Бахтин.
Обмениваясь мнениями, мы передаем сообщения о художественном образе. А они ни что иное, как знак и как средство смысловой коммуникации. И чаще всего мы обмениваемся этими смыслами "околотекстово". Из общественной копилки вкуса мы пополняем запасы эстетического персонального вкуса и возвращаем эти смыслы с персональными отношениями обратно в общественное мнение.
С точки зрения гносеологии, то есть достоверного знания, художественность образа это домысел, придумка, украшающий форму, снятую (в прямом фотографическом или переносном смыслах) с формы объектов реальности . Аристотель отмечал, что о существовании фактов, предъявляемых искусством, нельзя сказать ни "да", ни "нет".
Художественный образ эстетичен. Если он возник в мышлении, то он непременно красив, выражен целостно, воспринимается экспрессивно и вовлечен в развитие своей формы в воображении. Эстетика - это проекция мировозрения на бытие формы. В разные исторические времена форма получает "лучшие оценки" в общественном мнении за эффектные успехи и достижения в создании современных (для каждого из времен) художнических форм. Форма не фактографична, не казуальна, хотя ей пытаются придавать конструктивные черты науки. И практика ее не материальна. Все ее факты измышлены. Она не может быть подтверждена опытом и потому это не наука.
А. Потебня показал две первопричины художественности образа: метонимию (троп, между прочим), когда признак формы замещает форму и метафору (тоже троп), в которой форма изображенная притягивает по ассоциациям к осмыслению и другие объекты. А. Потебня полагал, что художественный образ в изобразительных искусствах, больше тяготеет к метонимии, поскольку любое воспроизведение бытия - это проект, конструируемый художником из материалов бытия, то есть, линиями и пятнами он формирует детали изображаемого как бы настоящего. Инструменты и материалы фотографии искажают настоящее. Художник фотографии отбором и приемами углубляет ненастоящесть. Он завлекает зрителя иллюзией как бы мира настоящего, но вводит его в "мир рамки". Он порой придает ненастоящести "мира рамки" большей иллюзорной схожести с настоящим, почти растворяет в как бы настоящем. Или создает "мир рамки" в виде гротеска, пародии или пересмешничества над настоящим. Или переносит настоящесть в изобилие иносказаний сказки... Метод создания фотографического художественного образа един, пути различны, эффекты порой противоположны, иллюзии непременны.
3
"Дайте мне дорожной грязи и я нарисую Вам тело Венеры."
Эжен Делакруа
"Красота в природе - это прекрасная вещь, а красота в искусстве - это прекрасное представление о вещи." Иммануил Кант
nbsp;
"В конце концов никто не может из вещей, в том числе и из книг, узнать больше, чем он уже знает." Фридрих Ницше
И знатоки проносятся порой мимо произведений не любуясь... Прекрасному свое время.
Этюды про пустяковины обыкновенного, которыми, как первым криком младенца, любители объявляют свое появление в свет фотографии, не удерживают внимание зрителя. Чувствам нужен драйв, нужны щекочущие воображение стимулы.
На фотосайты тысячами карточек валятся изобразительные слюнявчики и подгузники фотолюбителей. Их погремушки - фотоаппараты и технологии обработки. Некоторые, кажется, приближаются к пределу возможного. Но они бесчувственны и художественное создать не могут.
Новички могут, но не умеют. Они долго и мучительно, урывками будут учить то, что сделано было до них. Самые упорные узнают. Но и из них только небольшой части повезет узнать, что для "художественности" нужна еще малость сумасбродства, запредельной впечатлительности, потустороннести чувствования, презрения к традициям, которые при том следует уважать. Эти малости, именуемые способностями или талантом, плюс искусное владение техникой ведут к художеству.
Средний любитель рунета и без этой малости бацает приличные карточки. Гениальной заряженности конструктива и функциональности аппарата и дураку хватает для производства "приличных" "карточек". Средний отнюдь не туп и не воловат. Он сметлив, настойчив, наблюдателен. Цену красоты ему услужливо подсказывает память. Изообилие приятных мелочей природы, ну, скажем, света, падающего на листья, его подсознание уже обозначено красотой. Изобретать не нужно. И "средний", тысячный в очереди к природе, скопирует эту красоту и назначит ее искусством.
Образы такого "падающего света" и такого "пожелтевшего листа" бетонно затвердели в "средних" образцами красоты. И откуда им знать, что красота художнической формы вторит, но не повторяет красоту природы. Назойливое и надоедливое бесконечное повторение в этюдах необходимо для обучения. Чрезмерное школярство уплощает красоту. Она переходит в обыкновенное. Красоте недостаточно совершества формы. (Обучение исследует форму) Красота очувствляется и очувствляет смысл вещи в мире изображения, иллюзии мира, в духовном переживании. Красота придает смыслам глубинное интуитивное ощущение цельности, законченности наблюдаемой картины мира, в природе или в произведении.
Те, кто не понятен окружающим, странны. Но ведь всем странно то, что неживые образы произведений могут впечатлять красотой больше, чем плоть, послужившая созданию той красоты. Так повелось, что никто не учит созерцать красоту, но всем дано ее переживать. А некоторые, вовсе ниоткуда, достигая озарения красотой, способны заоблачно воспарять над естеством.
Никто, подчеркну, никто никогда не ошибался для себя красотой. И находят ее все без труда. Только и того, что в разном. Странно и то, что большинство ставит свой вкус выше прочих. Для себя бы ладно, но в обычае презрение к тем, кто не находит красоту в том, где находят ее они. Странны художники и загадочны из стремления. Они стараются красотой для тех, кто не обучен ее ценить и очувствляют красоту, подражая и послушно следуя за общественным мнением.
Мы не знаем, когда красота появляется в нас. Мы понимаем, что вызвана она необходимостью существования. Мы даже в детях не всегда замечаем, как развивается в них способность удовольствоваться бесполезной силой красоты. Однажды и вовсе незаметно они перенимают и способность чувствовать органичность в единении ужасного и красивого. Ощущение красоты начинается с удовольствия любования формой вещи. Но никто не догадывается даже, что никогда никто не достигает точности в своих оценках красоты.
Ощущение красоты стремительно. Оно вдруг возникает из художественности впечатления.
Но искусству недостаточно "художественного". Ему необходима и новизна впечатлений. Искусство обнаруживается как самородок в породе художественных стараний. То, что уже было, вполне может наслаждать художественным, но искусством не становится. Хотя очень похоже...
Искусство никого ни к чему не обязывает. Правда, в этом, после лет советской пропаганды, народ сомневается и учит сомневаться этому новые поколения. И о том, что художество трудно, не каждый слыхивал. Цены на аукционах на произведения искусств колеблют эту уверенность трудового народа, но и здесь сбрасывают вину на испорченность вкусов имущих. Просвещения у нас такое. Зрителем быть никто не учит. Персональный рост культуры в перечнях профессий не значится. Дело личное. Как здоровье.
Природа не наделила человека художественными ощущениями. Художественное воспитывается. Где понимаю - целенаправленно и осмысленно прививая вкус, большей частью, интуитивно, бессистемно, случайно, обрывочно, подхватывая пошлое, "красивенькое"...
Красоте изъяны не вредят. Красота даже поврежденная не убывает. Совершенство же исчезает при малейшем изъяне. Потому красота и не есть совершенство.
Художественное рождается в созерцании. Художественному безразлична функция вещи, но нашему впечатлению от совершенства функции вещи не безразличны художествнные впечатления от нее. Форма вещи не связана с ее функцией. Но и дефектная или даже бессмысленная функция не может умалить красоту формы.
Природа человека такова, что мы почитаем изысканно точную, безупречную функциональность предметов в качестве совершенства. Совершенство для нас связано функциональностью предмета и продолжает себя в использовании человеком Предмет, который мы мысленно наделяем функцией "доставлять удовольствие при созерцании", создается для красоты. Вот "доставка" искусства и должна быть функционально совершенной для полноты ощущения искусства произведения. Скажем, музей, а не коридор учреждения...
Ожеговская формула, кроме всего прочего, срабатывает еще и в зависимости от состояния созерцателя. Человеческий организм требователен к качеству, но позволяет себе и капризы настроения.
Художественное очень лично. При этом, публично награждая произведение эпитетом "художественное", мы оцениваем или испытываем значимость произведения для окружающих. Для себя называть не нужно, переживаешь и только.
Наш опыт подсказывают, что не все присвоят эпитет "художественное" симпатичному опусу с листочками, снятому в парке. Художественно переживать будут, конечно, многие, но даже отъявленные маниловы не будут этим упиваться до самозабвения. Неподготовленная публика желает восторгаться копиями натуры. Художественность не в том, как сделано произведение, а в том, как отзывается на него личный опыт зрителя. ...А кто не проживал осень? Желтая листва, печальный свет... Природа трогает нас, ее часть. Изображения природы вызывают художественные переживания, но редко их называют художественными. Уж как кто назовет, дело другое, нас это не касается. Зрителю для сильных художественных переживаний формы нужна рукотворная красота
Природа ощущений понятна, но невыразима. Чувства могут достигать такой силы, что разум запаздывает со смыслами. Озарение пьянит, воодушевление рвет пределы может вырваться внезапным возгласом наружу... Мощь впечатления преодолевает сдержанность... Но оставляет в душе покой и надежду... И это воодушевление может раскрыть ожеговское "воспроизведение в художественных образах". Подобное случается в уединении созерцания. Страстно в молчании...
Нет ни ощущений, ни смыслов, которые указывали бы на отдельное от всего "художественное". Мы ощущаем "художественное" как странно абстрактные особенные удовольствия от созерцания формы предметов или процессов. Они не связаны с извлечением какой-либо пользы или с предвкушением ее. Обычное удовольствие от необычно бесполезного. Автор расставил изобразительные стимулы, которые приковывают внимание зрителя и, развиваясь в мире переживаний, наслаждают зрителя. Значимость предмета не важна. Им может быть зубная щетка, строение, танец, живописное полотно с батальной сценой или фотография ржавой гайки, среди прочей дребедени.
Замечено, что длительное созерцания может усилить впечатление художественности. Зритель сосредотачивается. Он погружается в себя, конструирует на основе удовольствий от формы мир. В этом мире призрачные неуловимые иллюзии переполняются едва уловимыми осмыслениями и небывалыми свойствами. Все там служит удовольствию. Зритель погружается в рассматривание и становится частью фантазии, поглотившей его. Увиденное в изображении вызывает без явной причины давно отложенное важное в памяти, подсознание подтолкивает физиологию наддать эндорфинов мозгу, стимулируя развитие впечатлений. Совсем не обязательно, что зритель свяжет созерцаемое со смыслами туманного образа воспоминаний. Просто, может защемить...
"Художественное" вовсе не некая болтушка из чувств. Это не переход сонливой рассеяности в истому восхищения как ответ на настойчивое хождение по коридорам музея.
Вкусного угощение тоже дарит сытое удовлетворение. Оно чувственно? Несомненно! Так что же, и это художество? А ведь это самое что ни на есть переживание "действительности в образах". Действительность здесь - вкусная еда. А образ переживания - сытое довольство. Так художественно ли это? Говорят же о кулинарном искусстве... Реальная чувственность приземляет пафос проповедников.
Чувства указывают на художественные впечатления и в полезном. Искусный повар вполне может создать блюдо, достойное чувственного переживания. Мы отдаемся вкусовым наслаждениям,... но и связываем их ощущения с формой блюд и обстоятельств. Мы обманываемся окружающей культурой как образом мира, реальность которого в действительности соткана из наших привязанностей, привычек, обычаев и традиций. Ведь и некоторые цветовые соотношения ингридиентов еды могут вызывать вовсе не съедобные предвкушения.
"Художественное" - это чувственный ответ мышления на преодоление обыкновения. "Художественное" - не переживание удовлетворенного желания, но возбуждение созидающих сил. Художественное восприятие не имеет направления и смысла, не требует вмешательства воли, но одного только покоя созерцания для порыва ветра перемен.
"Художественное" очень личное. Оно не обременяет человека целью. Эпитет "художественное" указывает на то, что это явление создано во благо. Публика не принимает на себя обязанность отвечать на художественные дары. Но милостиво позволяет художнику ее наслаждать...
"Приобщиться к цивилизации - дело весьма нелегкое. Для этого есть два пути: культура или так называемый разврат. А деревенским жителям то и другое недоступно. Вот они и закоснели в добродетели"
Оскар Уайльд
Если говорят "художественное", подразумевают "хорошее".
В определенный период взросления каждый их нас проживает период овеществления идей. Дети наощупь материализуют прообразы не вещественного духа. Так они усваивают связь между представлениями о форме предмета и самим предметом. Некоторые из них не останавливаются и развивают интуитивное понимание в осознанные идеи. В конце концов, наступает ощущение справедливости в том, что хорошее исчерпывающе реализуется в "художественном". Не у всех. И не всегда.
Случилось как-то в этих краях революционным массам перекраивать историю. Досталось тогда и "художественному" за его несправедливую близость к имущим классам. Одержав победу, неимущие назначили художникам место среди "производительных сил". Фотография тогда была вне профессионального цеха художников. Пролетарии считали ее аристократической забавой. Ее даже запрещали, но обнаружив способность к мистификации и склонность к подмене собой фактов и документов, приставили фотографию к пропаганде и агитации. Для прочих утилитарных применений фотографов записали в кустари - одиночки... без мотора.
Но жизнь, хотя и стесненно, продолжалась. В те годы ученый с мировым именем Л.С.Выготский в книге "Психология искусства" сделал важный вывод для понимания существа "художественного". Он пришел к выводу, что эмоции, возникающие при восприятии произведений искусства, не побуждают нас, к действиям, в отличие от реакций на возбуждения в обычной жизни, но направляют чувственные переживания вовнутрь для развития фантазии и игры воображения.
Где-то в опыте у нас разложены "по полочкам" представления о красоте, о совершенстве и обо всем прочем, что мы называем вкусом. Вкус есть у всех. И каждый, даже если он вовсе и не интересуется произведениями искусства, запросто назначит любому из них меру художественного. Эта мера, конечно, будет субъективной, его собственной, но сделанные разными людьми оценки о художественности произведения вполне могут и совпадать. Не удивительно, ведь в единой культуре живем. Вкус каждого из нас формируется вкусом окружающих. Просвещаясь. будущие поколения не особенно интересующихся искусством доберутся к уровню вкуса нынешних просвещенных. Альберто Моравиа писал: "Процент неграмотных - величина постоянная, только в наше время неграмотные умеют читать" Этому соотношению ничего не мешает сохранится и в следующих поколениях...
"Художественное" придумано человечеством. Но не равно и беспорядочно распределились обязанности поддержания "художественного" в обществе между нашими родителями, учителями, не нашими теоретиками, критиками, промоутерами, галерейщиками, продюссерами и прочими пошляками, бездарями и демагогами в СМИ, публицистами, меценатами, доброхотами и, наконец, между всеми. Ведь мы, кроме всего прочего, зрители. Все мы имеем представления о художественном. Все человеческое нам не чуждо, пусть и в разной пропорции, далеко не всегда разумной.
Культура художественного неоднородна и противоречива. В ней находят место взаимоисключающие взгляды и неисчислимые способы выражения. Это фантастический и отчасти заумный, пошлый и безответственный бульон идей, из которого, в конце концов, выплескиваются новые художественные явления..
Художественная среда самоценна. Разными сторонами она соприкасается с рынком. Жизнь показала, что художественная среда вполне обходится без рынка. В такие периоды авторы едва выживают, но дух их не мельчает и, пока живы, даже творческая сила в них не иссякает, а идеи крепнут.
Рынок предметов художественной культуры приспособил категорию духа - "художественное" - указывать на ценностные свойства предмета. Успех на рынке определяется завоеванием места. Имя мелькает, его узнают, начинает стабильно продаваться товар. Качество произведений оценивается продажами. Но "художественное" не качество предмета. Рынок использует его как украшение товара. История знает имена, блиставшие на рынке, но по прошествии времени канувшие в безвестность архивов.
Зритель созерцает художественные произведения может сравнивать, осмысливать их, становясь на путь критика. Он может исследовать "художественные" достоинства, искать образные или аналитические решения, толковать художественные переживания. Аристотель утверждал, что критик важнее художника. Со справедливостью этого утверждения можно и не соглашаться, что я, например, и делаю. Примечательно другое, проблемы "художественного" волновали уже древних.
Огромная удача, если автор встречает благосклонного критика, заинтересованного в его творчестве. Критики стимулируют творческий рост. Конечно, речь не идет о "критике" дилетантов и примитивов, включая и зазубривших термины и цитаты "знатоков".
Заметим, благожелательный критик - явление редкое, но не исключено, что и мифологическое. В былые времена критиками были учителя и заказчики. Учитель... Сегодня этот институт почти растворился в просветительской индустрии.
Л.Н.Толстой сформулировал условие и структуру существования искусства, как общественного явления, специфической среды: автор - произведение - зритель. В этом триединстве учителю назначено место первого зрителя.
Массовое просвещение создало иллюзию роста "художественности" в самообучающейся любительской массе. Всему и во всем есть учителя. В любительской массовке есть знатоки и профаны, выскочки и усердные книжники... И каждый из них учитель. Средне арифметическому фотолюбителю достается средне арифметический учитель... Любительская среда культивирует середняков. Они говорят о стремлении в мир искусства, но в действительности их мир ограничен ремеслом. Если кто еще не знает, скажу, что и в ремесле есть много места "художественному". Но отличается от искусства критериями. Даже красоту формы ремесло видит иначе, ограничиваясь совершенством очертаний.
Фотографическая туссовка интернета состоит из ремесленников духа. Художественные достижения некоторых несомненны. Они восхищаютя филигранным владением инструментами, изысканными техниками, точной фиксацией природных явлений, сцен на улицах, выражений лиц, павильонной мастеровитости, смело преодолевают опасности в поиске событий... Ремесленники заслуженно гордятся достижениями художественного в восприятии своих произведений. Примеры великолепной ремесленной фотографии мы видим в студийной портретной съемке старых мастеров, в современной рекламе, в "современном искусстве"...
Есть и особенный сорт творческой продукции, который можно назвать "любительским искусством". Это и не искусство вовсе. Это "художественная" (тут уж никуда не деться...) компиляция приемов, методов, стилей произведений искусства, соединенная в разных комбинациях. Но искусство, прежде всего, идея "художественного", а не художественный прием. Но вот это они надергать из произведений не могут, поскольку "художественное" должно быть в них и в них же долны сотворятся идеи художественного. Не очувствленный идеями художественного, любитель так и останется конструктором художественных приемов.
Грань между искусством и ремеслом не идеальна. Художественность впечатлений, чвственность создают трудности. Критерии, определяющие принадлежность к ремеслу или искусству, вполне конкретны в образах. Но велики неточности и ошибки определения в связи с пристрастиями субъективности.
Субъективность... Пошлость субъективности особенно ярко проявляется, когда настаивают на достоверности персонального мнения. Требуется громадная надменность и высокомерие, присущие и даже необходимые профессии критика, чтобы браться за исследования ремесленных идей в произведениях искусства.
И факты подделки произведений (а подделки - это образцы ремесла) окончательно устанавливают, все же, не в искусствоведческих диспутах, даже не совпадением мнений экспертов, а физическими аналитическими методами. Рынок продаж произведений искусств вносит большущую сумятицу в наши представления об истине творчества.
А ведь проблемы-то и нет. Нет искусства в окружающем мире. Искусство в нас. Свое чувственное восприятие мы отдаем во власть идеи искусства в себе и так определяем, насколько приблизилось к ней произведение искусства. Произведения существуют вне нас и мы наивно полагаем, что и искусство нам достается извне.
Функция искусства в нас в том, чтобы развивать мышление. Произведения искусства материал, энергия для осуществления функции. Идея красоты искусства не имеет практической пользы для человека, но наслаждение от произведений искусства делают мышление способным приводить человека к большей пользе во всех своих делах.
Совершенное "художественное" является нам гармонией между идеей и вещью, ее воплощающей.