Вечерять закончили, и дед с внуком Иваном устроились на диване. Они любили эти тихие вечерние часы, когда можно было всласть наговориться, и завязали разговор о земле, хлебе, посевной и уборочной, о станичных и вообще казачьих делах.
- А как убирали хлеб раньше наши предки? - спросил куженок деда.
Тот задумался, словно погружаясь в прошлое, а потом сказал:
- Ну, уборку хлеба могу вспоминать только по рассказам матери. У меня отец и мать - это одно лицо. Это была основная ответственность казачьего рода, чтобы сжать хлеб. Жали косами, косы для хлеба называли крюками. Это была конструкция с длинными зубцами-граблями, резали серпами, вязали снопы.
Казаки косили на валок, а казачки вязали снопы. И мужчины, и женщины, и даже беременные, даже больные по-женски - все выезжали на уборку хлеба. Чтобы меньше потерь было, следовало быстро скосить колос, связать его в снопы, составить их так, чтобы дождь не затек и пшеничка не проросла, а сам колос не осыпался. Хуторские наделы были за Каменной балкой. Это примерно пять - шесть километров, если не больше от Калитвенской станицы. Там сеяли пшеницу и просо. А потом запрягали быков в арбы - надо было перевезти снопы домой в хутор.
У каждого казака на хуторе должен был быть половень, по-украински - клуня. Это ворота въездные, которые раскрываются со стороны база так, чтобы арба проехала. Привезли снопы, обязательно сложат на правую или на левую сторону, как хозяин спланирует. Этот хлебушек в снопах дождя не боится, и хозяин продолжает другие необходимые работы. За половнем - ток. Он вымазывался глиной, а лошадь запрягалась в каток. Снопы клали колосьями к центру с обеих сторон тока, и ребристый каменный каток гоняли по снопам.
После катка подымали снопы и уже цепом добивали. Это палка метр двадцать сантиметров длиной, соединенная сыромятными ремнями с палкой сантиметров шестьдесят. Ею и бьют до темна. Устали, попадали на эти снопы и спят. Только зорька занималась, вставали и опять. Неделю и боле работали. Потом, если веялка была, веяли, если не было, подымали в ведре на ветер и сыпали на землю. Урожай с десятины собирали до двадцати центнеров. Десятина - чуть меньше гектара.
Они говорили еще долго. Потом Иван положил голову на дедовы колени, и уснул. Старик перенес его на кровать, раздел и укрыл теплым ватным одеялом. Иван проснулся, но потом повернулся на бок и снова погрузился в сон. Поцеловав внука, дед ушел из спальни.
Сначала в мутнеющем сознании Ивана мелькали какие-то причудливые образы, никак не выстраивающиеся в осмысленное сновидение. Потом он увидел ветхого годами старика, который присел на завалинку рядом с куренем и поманил его пальцем. Иван долго не шевелился, а внутренне напрягся, ибо уже знал, что если приснился упокоившийся и зовёт с собой, то это означало близкую смерть. Тогда старик подошел к нему и сказал:
- Я твой пра-прадед, от меня вреда не будет. Это только мать или отец могут позвать с собой. Рано тебе внучек. Я хочу показать, как мы хлебопашеством занимались.
Сон тугой петлей отключил реальное сознание. Иван полетел в какую то черную дыру и вдруг, сквозь пелену раннего утреннего тумана, увидела свой двор. Он мягко опустился на землю у плетня, что ограждал скотный баз, и, словно в кино о прошлой жизни, увидел всё, что там происходит, да настолько ярко и четко. Ветхий пра-прадед отошел в сторону, уселся на поваленное дерево, достал кисет с бахромой, набил табаком сделанную из вишневой чурки трубку и сказал:
- Из живности было у нас до революции три лошади, восемь коров, три пары быков, больше сотни овец. Земли нарезали нам под сто гектаров, ещё виноградный сад площадью один гектар и сенокосы. Сеяли мы пшеницу, ячмень, гречиху, просо, кукурузу, были и бахчи с дынями, арбузами, тыквами и кабачками. Большое хозяйство требовало и огромных усилий, поэтому семья наша была большая из одиннадцати человек: меня с женой - твоих пра-прадедов, моей ещё живой матери, трёх сыновей с жёнами и двух дочерей. С раннего утра вся наша казачья семья начинала трудиться и работала, до седьмого пота. Ты сам всё увидишь. Ветхий дед глубоко затянулся табаком и исчез в клубах выпущенного дыма.
Иван поворачивается и видит, как его пра-прадед с пра-прабабкой ещё до восхода солнца выходят из куреня, крестятся. Бабушка в длинном балахоне, а дедушка в казачьих шароварах, в белой посконной рубахе и чувяках поверх чесанок из козьей шерсти. Солнце ещё не взошло и время доить коров, пока муха не села.
- Буди молодых, - говорит пра-прадед, а сам идёт в угол база.
На веранде появляются сначала сыновья и тоже крестятся, а следом и женщины с цыбарками. Казачата в этот ранний час досыпают. Молодые казаки, задают корм скотине, а казачки доят коров. Потом скотину гонят за баз, там пастухи уже собирают хуторское стадо.
- Диду, у вас сверх нормы три головы в стаде, - говорит один из пастухов, с перекинутым через плечо длинным пастушьим кнутом и войсковой фуражкой на голове. - На той неделе ваша очередь кормить нас.
- Погодь, я тебе деньгами отдам, - отвечает пра-прадед и кличет одного из сыновей. - Митька, принеси деньги пастухам.
Такса известна. Пастух молча прячет деньги за пазуху и уходит.
Начинается суетливый крестьянский день. Вчера казаки накосили колосьев с поля, обмолотили их и привезли домой мешочек зерна. Вчера же и размололи его в муку. Глава семьи, довольный результатом, сообщил домочадцам:
- Урожай ноне - сам пят.
- Это как, дедуня? - переспросил куженок-казачок.
- В пять раз больше, чем сеяли, дитятко, - дед погладил казачонка по вихрастой голове.
Едва встав, две старые женщины немедля месят тесто и пекут в русской печи подовый хлеб. Если хлеб получится вкусным и пышным, то завтра семья поедет косить всё поле.
Пышный хлеб вынули из печи, его аромат щекочет ноздри. Вся семья собирается за столом к завтраку. В большие глиняные миски казачки наливают парное молоко, один из казаков нарезает только что испечённый хлеб. Произнеся краткую молитву и перекрестившись, все едят горячий хлеб, ложками хлебая молоко.
- Хорош каравай, - говорит глава семьи, - завтра едем в поле. Готовьтесь.
Казаки собирают инвентарь, а женщины запасают провизию: картошку, сало, яйца, рыбу, овощи. Отдельная забота специальный самовар-кухня, в котором за счет специальной перегородки можно готовить сразу два блюда. В одной половине кипятили чай, а в другой готовили кондер - густой суп с пшеном, заправленным салом, маслом, или сваренном на сухой рыбе.
Сон, что кино, в нём времена смешиваются, и вот уже Иван видит, как его предки на подводах едут в поле. Сначала подновляют оставшийся от весеннего сева шалаш, потом раскладывают по ямам продукты.
Перед началом жатвы начинается обряд благодарения: кладут на поле хлебную соль, затем срезают три раза по три колоса и, заткнувши их за спины, приговаривают:
- Чтоб наши спины не болели.
Нажавши первый сноп, добавляют в него прежде сжатые колоски. С этим снопом обходят по краю поля, ударяя им об землю и приговаривая:
- На сто колен и на тысячу.
После приступают к жатве. Казаки, широко замахиваясь, проходят по полю с косами, а казачки, одни режут колосья остро наточенными серпами, другие вяжут скошенные колосья в снопы. Работа тяжелая, пыльная, но на душе у казачьей семьи радостно, оттого и песни играют. Есть хлеб - будет сытой зима.
Тут же начинают обмолачивать часть скошенного зерна. Впрягают лошадь в молотильный каток, пускают по круглому току, да цепами, прикрепленными к длинным палкам, ударяют по лежащим колосьям. Потом свезут обмолоченное зерно на станичную мельницу-ветряк...
С утренним пробуждением Ивану трудно будет вспомнить сон, он быстро сотрется из памяти. Разве что вспомнится, как кузнец подкову ковал и от искр у Ивана слепило глаза - а это утреннее солнце, оно прямо бьет в окна куреня.
Начинается новый день, новые радости, новые заботы. Как хорошо! И всё во славу Господа!
