"Я вижу, что жизнь моя представляет собой единое целое.
Преследовать безостановочно одну и ту же цель -
в этом тайна успеха. А что такое успех?
Мне кажется, он не в аплодисментах толпы,
а скорее в том удовлетворении, которое получаешь
от приближения к совершенству.
Когда-то я думала, что успех - это счастье. Я ошибалась.
Счастье - мотылек, который чарует на миг и улетает".
Анна Павлова
Судорожное прерывистое дыхание вдруг сменилось одним глубоким вздохом. С этим вздохом ушла жизнь, полная радостей и невзгод, смеха, нежности, любви, да и бог весть чего еще. Всякой мишуры, вперемешку с подлинным благородством и всплесками высоких чувств. Жизнь, похожая на тысячи других.
И неважно, что это была жизнь знаменитой на весь мир балерины. Перед лицом смерти мы все становимся равными. В этом плане смерть самый успешный революционер. Да, и, в конце концов, разве не из одного теста мы все слеплены? Чуть больше или меньше внешней привлекательности, чуть больше или меньше жизненного успеха, смелости, верности, лени, таланта, трудолюбия...
В общем, всего того, что дал нам при рождении Господь и чем мы заполняем свою жизнь. А вот какой она будет - зависит во многом от нас, как бы мы ни сетовали на превратности судьбы. Это похоже на захватывающую игру: судьба ставит перед нами преграды, оснащает жизненный путь разнообразными ловушками, но она всегда дает нам шанс. Другой вопрос - все ли мы способны воспользоваться им, выстоять в этой борьбе, все ли мы способны дойти до цели и не свернуть с пути, не сломаться на полдороге, не завыть от кажущейся безысходности? Не только свою шкуру спасти, но еще и помочь кому-то? Да, вопрос!
И все-таки, почему кто-то достигает высот, хотя при рождении вроде бы ничто этому и не способствовало, а кто-то, родившийся в рубашке, да еще с серебряной ложкой во рту всю жизнь влачит жалкое существование, да еще и ропщет на свою несчастную судьбу? А кто-то, подобно рыбе-прилипале живет только в симбиозе.
Сара
Сухопарая старая дева, застывшая у смертного одра знаменитости, казалась идеальной моделью для статуи Скорби. Но если бы кто-то мог прочесть ее мысли, он бы весьма удивился тому коктейлю из желчи и презрения, приправленному малой толикой жалости, который переполнял почтенную даму.
В своем роде эта особа постбальзаковского возраста тоже была знаменитостью. Едва достигнув 18-летнего возраста, она покинула родительский кров, чтобы примкнуть к движению суфражисток. Всю жизнь она боролась с мужским шовинизмом, отстаивая равноправие полов. Став репортером крупной газеты, добилась того, что именно ее репортажи печатались на первых страницах. Статьи, подписанные псевдонимом "Скорпион", всегда вызывали ощущение шока у публики. Она переворачивала все с ног на голову, ниспровергала авторитеты и открывала таланты, прозябающие в безвестности. Ее ненавидели и боялись, но никто не смел закрыть перед ней двери. У нее был нюх на сенсации, и она не боялась скандалов, в нее безумно влюблялись, несмотря на ее жесткий характер и невзрачную внешность, но она предпочла одиночество. Это был ее выбор, о котором она никогда не жалела.
В то время как ее сверстницы купались в любви, упиваясь ароматами духов и блеском бриллиантов, она наслаждалась, вдыхая аромат сплетен и погружаясь в бездну разнообразных интриг. Наивысший экстаз для нее заключался в яркой и хлесткой строке репортажа. И ради этого она не пощадила бы даже родную мать.
Бледная, почти прозрачная иссохшая фигурка, лежащая на смертном одре, не вызывала у нее ни жалости, ни душевного трепета. Глядя на восковое крошечное личико, ставшее неожиданно таким умиротворенным, она не испытывала никаких эмоций, ее волновало только одно: найти отправную точку своего посмертного репортажа. Заказ есть заказ. Хотя сама она предпочла бы что-нибудь более пикантное. Но ее начальство, услышав о смертельной болезни знаменитой балерины, рассудило иначе. И вот она здесь. И даже застала агонию несчастной танцорки.
Знает она этих попрыгуний! Сначала слава, цветы, поклонники, а затем беспощадно надвигающаяся одинокая старость, о чем всегда предупреждают синяки под глазами и морщины на увядающем лице, которые невозможно скрыть в ослепительно - беспощадном свете софитов. Этой еще повезло. Умерла раньше, чем пришло забвение.
Глупенькое, легкомысленное существо, рожденное только для того, чтобы служить утехой пресыщенным сластолюбцам, - она вместила в себя все, с чем Сара боролась всю свою жизнь.
Что это она там бормотала перед смертью? - нахмурила лоб журналистка. - Что-то о своих последних покупках - дорогих платьях от известных кутюрье. Жалела, что купила их, что лучше бы потратила деньги на своих девочек. Наверное, бредила, никаких детей у плясуньи не было, это уж журналистка знала точно. Мужа, и того не было, только импресарио, который по совместительству выполнял оные функции. Тьфу, пропасть! Эти служительницы Мельпомены и Терпсихоры вечно пребывают во грехе. Уж сколько грязных историй об этой так называемой богемной жизни она наслушалась, аж тошнит. Эта дамочка тоже не исключение из правил.
Ну что ж, пора приниматься за работу. Время не ждет, репортаж должен быть горяченьким, с пылу с жару, иначе какой в нем смысл. Журналистка бросила быстрый взгляд в сторону импресарио. Тот легким и нежным прикосновением закрыл покойнице глаза и теперь сидел рядом с изголовьем, откинувшись в кресле. Надо поговорить с ним. Ишь, сидит, переживает, что ж, на этом тоже можно сыграть, она умеет вытягивать невероятные подробности в самых, казалось бы, неподходящих условиях. Сара Голдман деликатно кашлянула и, прижав к сердцу слегка увядшие лилии, сделала шаг в сторону сломленного горем мужчины.
Виктор
Виктор сидел и обреченно смотрел в пространство, ничего не видя вокруг. Мир рухнул в одну минуту, и теперь он не знал, как жить дальше.
Однажды он сделал шаг, определивший всю его дальнейшую жизнь. Так и бывает - совершаешь заурядный поступок, не ожидая серьезных последствий, а оказывается, что именно этот поступок был краеугольным камнем, на котором потом выстроилась вся твоя дальнейшая жизнь...
Молодой красавец, занимающий важный пост в Сенате, богач и заядлый театрал, любимец женщин познакомился с молоденькой танцовщицей. Друзья рассказали, что недавно она отвергла притязания одного из великих князей, что ведет замкнутый образ жизни, провозгласив себя "монахиней" от искусства. Занятно... А вот в него влюбилась сразу же. Лестно...
Снисходительно ответил на чувства девушки. Завязал ни к чему не обязывающий роман. Анна же предалась любви со страстью, необычной для молодой и неопытной девушки. И на какое-то время его это захватило: новизна ощущений, ее успех на императорской сцене, поклонники с цветами, завистливо заглядывающие вглубь кареты. Все это как-то возбуждало, придавало пикантность несколько пресной жизни последних лет. Он даже снял Анне квартиру с большим репетиционным залом.
Правда, сам в эту квартиру стал заглядывать все реже и реже. А Анна ждала - часами просиживала у окна, прислушивалась к звонку в передней, ложилась спать далеко за полночь, когда надежды на то, что он придет уже не оставалось... В общем, его чувства испарялись в обратной прогрессии ее успеху на сцене. Чем ярче проявлялся ее талант, тем холоднее становился он. А ведь должно было быть наоборот. Чем успешнее женщина - тем она желаннее в глазах толпы. А он со временем начал тяготиться этой связью.
Ему, в общем-то, всегда нравились другие женщины: мягкие, белокожие, окутанные сладкими ароматами дорогих парфюмов. А Анна была их полной противоположностью: костлявая, смуглая, с мрачным блеском в глазах. В минуты страсти или когда он встречал ее после спектакля, до него доносился запах пота: горького, как полынь, - и тогда он раздраженно морщился. В общем, как ни грела его самолюбие мысль о том, что он обошел великого князя, - желание освободиться от надоевшей любовницы было сильнее.
И Анна это почувствовала. Но обманулась в одном - решила, что может вернуть его чувства, заставив ревновать. Ну, просто смех! Отправилась в турне по Америке с Мишкой Мордкиным - у того морда смазливая, да и ходок он известный. Только вот не учла Аннушка двух вещей. Нельзя вызвать ревность у того, кто давно охладел. И нельзя крутить роман с тем, у кого ревнивая жена под боком. В общем, вышел какой-то водевиль. Жена Мордкина устраивала скандалы, давала интервью желтой прессе, в которых обвиняла Анну во всех смертных грехах. Анна упорно продолжала цепляться за Мордкина, делая вид, что ее эта грязь не касается. По всему миру разошлись фотографии из балета "Вакханалии", на которых она с Мордкиным изображала безумную страсть. Долго это, конечно же, не продлилось. Вскоре начались скандалы. Анна отказывалась танцевать с Мордкиным, а его жена тут же кидалась в редакцию очередной бульварной газетенки, чтоб сообщить миру о том, что знаменитая Павлова мстит ее мужу за то, что тот отверг ее притязания...
Друзья услужливо пересказывали ему эти сплетни, а в доказательство подсовывали под нос фотографии и газеты с истеричными интервью мадам Мордкиной. Но его это все совершенно не волновало. Он вообще решил остепениться, нашел подходящую невесту, даже успел в нее влюбиться. И вдруг все закончилось. Неудачная сделка, растрата казённых денег, тюрьма. От него все отвернулись. Друзья и родственники не спешили на помощь промотавшемуся баловню судьбы. И тут из-за границы неожиданно вернулась Анна, внесла за него огромный залог. Это потом он узнал, что эти деньги она получила за кабальный контракт, заключенный в Англии. Потребовала, чтоб ей сразу же выплатили всю сумму контракта...
Он был выпущен под подписку о невыезде и почти сразу же покинул Россию. Уехал вслед за Анной - без паспорта, без будущего. О чем он тогда думал? Ни о чем. Просто хотел убежать. Животный страх гнал его из России. Он убегал от тюрьмы, воспоминания о недолгом пребывании в которой преследовали его в страшных снах всю жизнь.
И только во Франции, проснувшись в один солнечный день свободным человеком, хотя и без денег, он понял, как эфемерна эта свобода. Он навсегда превратился в раба этой маленькой хрупкой женщины - раба, имевшего над своей хозяйкой магическую власть, раба, ненавидящего ее порой до белой пелены в глазах. А в глубине этой ненависти таилось нечто, напоминающее иступленную страсть...
Анна... Нет, она ничего не забыла и ничего не простила. Но и освободиться от своей любви не смогла. Так они и жили вместе. Во грехе. Анна отказалась выйти за него замуж. Она вообще изменилась. Из тихой скромницы выросла скандальная примадонна. Она закатывала сцены по любому поводу, легко выходила из себя и не стыдилась проявлять дурное настроение при посторонних, вымещая на нем все свои обиды за прошедшие годы. Выгоняла с криками и проклятьями его из своей спальни, а потом горько плакала у него под дверью, могла наброситься с бранью при слугах, расцарапать лицо. Потом в раскаянии соглашалась на все...
Он тоже не остался в долгу. Будучи бухгалтером и импресарио труппы, он составлял гастрольные графики. Тут он и отыгрывался: заключал совершенно немыслимые контракты, отправляя Анну в дикие места, куда иногда нога и менее известных артистов не ступала. Там и условий то для танца не было никаких - ну ничего, она все выносила без жалоб и сетований. Танцевала, танцевала, танцевала. Не делала никаких различий для тех, перед кем выступала. Ей было все равно: члены королевской фамилии, миллионеры, клерки, фермеры, ковбои, скромные поклонники Терпсихоры... Важен был сам танец. В этом для нее заключался смысл жизни.
А в чем был смысл его жизни? Ведь не в том же, чтоб заниматься всю жизнь делами незаконнорожденной актрисы и ее балетной труппы? Разве об этом он мечтал, для этого получил блестящее образование? Для чего все это было? Как могло получиться так, что для него не нашлось другого дела? Почему единственная работа, которую он обрел, стала работа жалкого импресарио?
Маргерит
Сара внезапно остановилась. Положив лилии к ногам покойницы, она решила пока не тревожить Виктора. Слишком отрешенный у него был вид. Она решила сначала пообщаться с горничной, всхлипывания которой были слышны из соседней комнаты. Сара по опыту знала, что такой эмоциональный всплеск может оказаться весьма полезным. В минуты душевных волнений человек способен наболтать много такого, о чем будет сожалеть впоследствии. А вот журналисту это только на руку. Да и кто лучше слуг знает все секреты своих хозяев?
- Скажите, милочка, вы не могли бы приготовить для меня чашку чая, - закинула пробный шар Сара. - Месье Дандре обещал дать интервью, ну, это для некролога, но сейчас не время. Надо дать ему возможность проститься, он совершенно убит горем. Видимо, они с мадам Павловой очень любили друг друга... - Сара сделала многозначительную паузу.
Служанка, почувствовав, что от нее ждут какого-то ответа, перестала всхлипывать и вытаращила глаза.
- Ну да, конечно, они же были почти что муж и жена... - она замолчала и начала нерешительно теребить передник.
- Вот, вот, почти, - пропела Сара и, доверительно склонившись к служанке, понизив голос, продолжила. - Я вот никак не пойму, почему же они все-таки не поженились? Я слышала, что их роман длился более 20 лет. Говорят, что они часто ссорились. Возможно, в этом причина их нежелания вступить в законный брак? Чувства угасли, а деловые отношения - не повод для брака. Как вы думаете? Вы же жили с ней много лет, - Сара взяла из рук оторопевшей от ее напора горничной чашку и отхлебнула глоток безвкусного холодного чая. - Какой хозяйкой она была? Наверное, доброй. Ведь сама она вышла из небогатого сословия. Наверное, к слугам она относилась более человечно, чем все эти богачи. Вам повезло... - Она снова сделала многозначительную паузу.
- Вот уж не сказала бы!- прорвало горничную. - Мадам вовсе не отличалась добротой. А уж если ссорилась с барином, то и нам доставалось. Могла и уволить ни за что. Повод подходил любой, например, к барину кто-то из нас отнесся слишком внимательно в ее доме, а он, барин, тут никто, ее не спросили, а только она тут все решает. Ну и пошло-поехало. Вещами швыряется, кричит на всех. Тут и барину под горячую руку достанется - отвесит такую пощечину, что на другом конце дома слышно. - Служанка перевела дух, а потом задумчиво добавила. - Но, знаете, она очень отходчивая была. Зла ни на кого не держала. Мы ее, в общем-то, любили...
- Да, странно, на вас кричат, вас бьют, а вы продолжаете любить... - подлила маслица в огонь Сара. Но на служанку это уже не произвело впечатления. Она нахмурила брови и недовольно буркнула:
- А я и не говорила, что она нас била. Она покричит, покричит - и успокоится. А потом переживает сильно. - Служанка шмыгнула носом. - Я же говорю, что ее все любили, даже животные. А ведь их не обманешь, животные всегда чувствуют, какой человек на самом деле. Вот, знаете, - оживилась она - В поместье мадам в Англии живет лебедь. Его выдрессировал один из гостей мадам и эта птица, как только видела, что мадам приближается к пруду, сразу же спешила ей навстречу, а когда мадам садилась на берегу, лебедь вскарабкивался ей на колени и обвивал своей шеей ее шею. Вот вы где-нибудь такое видели? Ой, что же теперь с этим лебедем будет? - Служанка снова расплакалась, растирая платком по лицу сопли и слезы. - Эта птица была так привязана к мадам! А вдруг он умрет с горя?
- Кто? - удивилась Сара. - Месье Дандре?
- С чего вы взяли? Я о лебеде говорю. Вы знаете, это удивительная птица. После смерти своей половинки, она умирает. У мадам такой номер был, назывался "Умирающий лебедь"... - Сара в этом месте быстро прервала служанку.
- Мадам была скорее половинкой месье Дандре, а не лебедя. А Виктор умирать не собирается, хотя и очень огорчен смертью мадам Павловой.
- Напрасно Вы так. Этот лебедь был очень привязан к мадам, может быть даже сильнее, чем к своей половинке, - снова захныкала служанка.
Сара брезгливо наблюдала за ней, размышляя о том, что фантастический рассказ о любви птицы и балерины вряд ли впишется в ее статью. Итак, что же еще можно извлечь из этой курицы в белом чепчике?
- Скажите, дорогуша, перед смертью мадам Павлова говорила что-то о своих девочках. А я и не знала, что у нее есть детки! - Сара придала своему хитрому костистому лицу умильное выражение.
Служанка перестала всхлипывать и подняла на журналистку покрасневшие от слез глаза.
- Так это она о своих воспитанницах говорила. Мадам на свои деньги купила дом под Парижем и поселила там русских девочек-сирот. Их учат разным наукам, одевают, кормят. Мадам лично следила за тем, чтобы дела в этом приюте шли хорошо. А несколько девочек-сирот живут у мадам в поместье. Их учат танцам, и мадам, когда бывала дома, тоже с ними занималась. Ой, что же с ними со всеми теперь будет, - снова запричитала служанка.
- Сара досадливо поджала губы. Ее раздражало бесконечное нытье служанки, хотелось побыстрее собрать информацию и покинуть этот дом.
- Ну, благотворительность теперь в моде, - прервала она плач служанки, - для многих состоятельных людей это хорошая реклама.
- Ну, а сами-то вы что-нибудь жертвуете нищим? - вскинулась вдруг служанка. - Одеты вы неплохо, работаете в дорогой газете, деньги неплохие получаете, реклама и вам бы тоже не помешала. Так как у вас с благотворительностью дела обстоят?
Сара, опешив от ее неожиданности, вышла на минуту из роли сочувствующей леди и резко ответила:
- Не собираюсь поощрять тех, кто не желает работать. Мне мои деньги достаются потом и кровью, почему я должна делиться с тунеядцами?
Служанка посмотрела на нее с вызовом.
- Мадам деньги тоже не просто доставались. Вся жизнь в разъездах. Почти каждый день на сцене. Иногда чуть ли не в сараях танцевала, ноги подворачивала. И ничего, лекарства выпьет - и снова танцевать. А деньги заработанные - то французским воинам, пострадавшим в войне, то Красному Кресту отдаст. А то в Россию пошлет. Там вот голод недавно был - она голодающим огромную сумму передала. И в школу свою балетную в Петербурге ученикам все время что-то передавала. Вот так и жила. Себя не щадила, никогда концерты не отменяла. - Служанка замолчала, а потом задумчиво добавила:
- Барин вот ругал ее, что она о будущем не думает, не копит деньги на старость, говорил, что век балетного танцовщика короток, что нужно быть осмотрительнее с тратами. Но мадам его не слушала. И вот оно как случилось. Не дожила она до старости...
Раздавшийся в прихожей звонок спас Сару от необходимости продолжать разговор со служанкой. Оставшись одна, журналистка перевела дух и попробовала сосредоточиться. Четко сложившейся в голове образ капризной примадонны начал расплываться под обилием неожиданных фактов.
Нина
В комнате сгустились тени. Город медленно погружался в сумерки. Саре вдруг показалось, что печаль и тоска, переполнившие комнаты гостиницы, вырвались наружу, накрывая скорбью, как тенью, мирный город Гаагу.
Задумавшись, Сара не сразу заметила, как в комнату вошла привлекательная молодая женщина с заплаканными глазами. Сделав несколько шагов, она в нерешительности застыла посреди комнаты.
- Извините, я ожидала застать здесь месье Дандре. Маргерит успела мне только сказать, что Анна умерла, а потом с плачем убежала на кухню, и я...
- О, месье Дандре прощается с покойной. Я была рядом с ним, когда Мадам Павлова испустила дух, а затем оставила его, сами понимаете... - Сара сделала многозначительную паузу. Те, кому приходилось часто общаться с Голдман, знали, что деликатности в ее характере столько же, сколько у носорога, но незнакомцев часто обманывала ее лисья обходительность. Вот и эта дамочка сразу же раскисла.
- Да, такое горе, бедный Виктор, мы все ему так сочувствуем. - Девушка, очевидно, приняла Сару за родственницу Дандре, - Он чудесный человек, знаете, вся труппа к нему обращается за советами, и не было случая, чтоб он не помог. - Девушка говорила несколько сумбурно, как всегда бывает, когда беседуют два незнакомца. - А как он любил Анну! Он ей посвятил всю жизнь.
Сара изобразила сочувствие так, что ей бы позавидовала ее тезка Сара Бернар. Перед этим живым участием и скорбью не устоял бы никто. Девушка не стала исключением. Она сразу же почувствовала расположение к этой доброжелательной даме средних лет.
- Я Нина Кирсанова, танцовщица труппы Анны. Знаете, ведь Анна предчувствовала свою смерть. Она еще вчера просила меня сходить в церковь и помолиться о ней. - У девушки предательски задрожал голос. - Но мы все равно не верили, что она умрет. Нам она казалась, - Нина замялась, - почти бессмертной. Она никогда не отменяла гастроли. Даже когда однажды после спектакля почувствовала страшную боль в ноге, и врачи подозревали тогда перелом косточки на пятке, она все равно вышла танцевать. Мне кажется, она верила в целительную силу танца, верила, что пока она будет на сцене, с нею ничего не случится. Вот и после этой дурацкой аварии поезда под Дижоном. Нам пришлось тогда пройти большой путь пешком до станции. Все легко одеты, а на улице жуткий холод. Уже в Париже Анна почувствовала себя плохо, но поступила, как всегда, - не отменила гастроли.
- Да, Маргерит мне рассказывала, как предана она была танцу, как объездила с гастролями весь мир...
- О, если бы вы знали, как нас принимали повсюду. И это только благодаря Анне. Знаете, что она придумала? Она специально знакомилась с музыкальной культурой страны, куда мы выезжали, и включала в репертуар танцы этих народов. Конечно, вольно стилизованные под народные танцы. Все - таки мы же балетная труппа и пропагандировали искусство классического танца. И нас везде принимали на "ура".
В Мексике мы долго не могли покинуть сцену, публика неистовствовала, после исполнения мексиканского танца они нам всю сцену завалили своими огромными сомбреро.
А в Индии вообще случилось чудо! - у Нины дрогнул голос и перехватило дыхание. - После индийского танца в исполнении Анны все зрители упали на колени и воздели руки вверх. Представляете, они поклонялись ей, как божеству! Я наблюдали из-за кулис и плакала. Знаете, слезы текли из глаз, и я ничего не могла поделать. Я пережила настоящий катарсис...
-Да интересный инцидент, - растерялась Сара. Ситуация выходила у нее из-под контроля. Все эти истории, рассказанные у смертного одра балерины, начинали складываться в какую-то рождественскую сказку о прекрасной и доброй Золушке, а Сара не собиралась отбивать хлеб у последователей Андерсена и Шарля Перро. Оставалась, правда, еще надежда на Дандре.
Меж тем, Кирсанова стала прощаться. Она еще что-то бормотала о том, что должна выйти сегодня вместо Павловой в "Амарилле", ведь спектакли не отменили, но Сара ее уже не слушала.
Оставшись одна, она попробовала привести в порядок свои мысли и нащупать ту ниточку, на которую сможет нанизать бусинки-факты. Пока, к сожалению, ничего не вырисовывалось. Сара не привыкла так работать. Все эти панегирики в честь звезды - не для нее. Она привыкла писать острые репортажи, такие, которые пронзали сердце, переворачивали душу. Только это имело для нее ценность. Каждая строчка, как пуля у опытного стрелка - должна иметь свою цель. Какой бы ни был собранный материал, - хороший или плохой - он должен иметь свой нерв - тогда никто не скажет, что это мусор...
Хлопнула входная дверь, а через несколько секунд в комнату робко заглянули новые персонажи - мужчина атлетического сложения и хрупкая женщина с яркой внешностью.
Петр и Фелия
Саре не нужно было напрягать воображение, чтобы понять, кто эти люди. Конечно же, собратья умершей по артистическому цеху. Может, хотя бы из них можно будет выжать что-нибудь пикантное. Судя по немому вопросу на встревоженных лицах, они еще ничего не знают о кончине Анны. Чутье, как всегда, не подвело Сару.
- Извините нас за вторжение, но дверь была не заперта, а горничной нигде не видно. Мы зашли перед спектаклем справиться о здоровье Анны. Есть ли какие-нибудь изменения?
- Увы! У меня для вас неутешительные новости. Анна скончалась менее часа тому назад.
- Ах! - вскрикнула девушка и прижала кружевной платочек к ярко накрашенным губам. Тень сожаления промелькнула по лицу молодого мужчины, хотя он оказался более сдержан в проявлении чувств.
- Еще раз извините нас и передайте Виктору соболезнования от Пьера Владимирова и Фелии Дубровской. Мы знали, что Анна тяжело больна, но все-таки рассчитывали на ее выздоровление.
Сара вцепилась в молодую пару как бульдог.
- Присядьте на минутку, - она подхватила молодую женщину под локоток. - Пьер, ваша спутница страшно бледна, ей нельзя в таком состоянии выходить. Здесь есть чай. Он, правда, остыл, но пара глотков поможет ей оправиться. Вы должны меня извинить за то, что я так неосторожно обрушила на вас страшную новость.
Изумленная ее напором, молодая дама позволила усадить себя в кресло. Она вовсе не была так потрясена, как об этом лепетала старая дева, однако и разубеждать в этом родственницу Дандре (а кто ж это еще может быть?) не стала. Мужчина, назвавшийся Пьером, тоже был слегка обескуражен.
- Вы знаете, нам нужно идти, скоро спектакль. Я думаю, Фелии станет лучше на воздухе.
Меж тем Фелия, почувствовав себя в центре внимания, не смогла устоять перед соблазном. Она закатила глаза и откинулась в кресле, изображая дурноту. Эффект от сцены был поразительным. Пьер начал обмахивать ее каким-то журналом, а Сара принялась отпаивать чаем. Ее не смущало, что сама она уже сделала из этой кружки несколько глотков. Фелия наслаждалась ситуацией. Вся сцена отдавала такой фальшью, что это почувствовала не только циничная журналистка, но и Владимиров. Он попробовал как-то оправдаться.
- Знаете, мы - артисты - такие зависимые существа, что любая неприятность подобного рода нас выбивает из колеи. Мы же не можем существовать сами по себе. Нам нужны труппы, с которыми мы можем выступать. А последние годы были какими-то неудачными. Года два назад мы танцевали у Дягилева, а после его смерти пришлось искать новое пристанище. Мы думали, что у Павловой нашли нужную гавань, и вот, придется снова что-то искать...
Сара понимающе покивала головой.
- Да, страшная трагедия для всей труппы. Я вижу, как вы все были заинтересованы в этой работе. До вас приходила Нина Кирсанова, она тоже была ужасно расстроена. Она даже не могла говорить...Я хотела ее расспросить об Анне, я ведь ее совсем не знала, но Нина торопилась, у нее спектакль.
Петр выглядел смущенным.
- Мы тоже вряд ли сможем вам много рассказать. Мы с Анной всего два года. Знаете, мы ведь все учились в Петербурге, мы с Фелией, Анна... У нас даже учителя были одни и те же. Только она закончила учебу на 10 лет раньше нас. А работать и она, и мы начинали в Мариинском театре, у Дягилева вот она тоже работала - но задолго до нас. Видите, вроде бы много общих воспоминаний, но друзьями мы не были. Поэтому не знаю, какими историями я могу поделиться. Вот разве только как партнер.
Владимиров задумался, пытаясь привести в порядок растрепанные чувства. - Мы с ней "Жизель" много раз танцевали. И вот что я вам скажу - она была необыкновенной партнершей. Рядом с ней я забывал о том, что это спектакль, что рядом со мной находится обыкновенная земная женщина. Во втором акте это была невесомая тень, которая парила над землей. Не знаю, как ей это удавалось, но я настолько увлекался танцем, что совсем не чувствовал ее веса...
- Пьер, нам пора, - капризно вмешалась в разговор Фелия, почувствовав, что уже не она в центре внимания. Легким и фантастически грациозным движением молодая женщина поднялась с кресла. Внезапно что-то привлекло ее внимание, она протянула руку к букету нежных белых тюльпанов и вытащила один цветок.
- Это на память. Вы же не возражаете? Теперь это будет правильно -четное количество в вазе. - Фелия жестко посмотрела прямо в глаза журналистке. - Анна обожала тюльпаны, а этот сорт специально вывели к ее приезду голландские садоводы. Назвали ее именем. Хотели порадовать перед гастролями, но не получилось. При встрече Анне было уже не до цветов. - Она повернулась к спутнику. - Нам пора.
-Да, дорогая, - заспешил Владимиров, предлагая ей руку. Они почти уже вышли из комнаты, когда Петр внезапно оставил жену и вернулся к Саре.
- Знаете, мне она иногда напоминала ребенка. Не знаю, как вам это объяснить, - засмущался он. - Анна была во всех отношениях деловой женщиной. Она казалась лишенной любой сентиментальности. Но бывали моменты... Эти лебеди в ее саду, она с ними забавлялась, как дитя. И еще она так любила Рождество! Не просто как праздник. А так, как ...как его любят в детстве. Дарила всей труппе подарки... Словно хотела разделить с нами свою радость...
Для меня самым ярким впечатлением стали гастроли в Австралии. Анна уже бывала там, и австралийцы ее очень ждали. Мне кажется, что они и балет узнали и полюбили благодаря ей. Они называли ее величайшей танцовщицей современности. Эти спектакли были трудными - за 4 месяца более 120 выступлений. Нагрузки колоссальные. Я до конца жизни не перестану удивляться, как она могла все это переносить. Никогда и ни в чем она не давала себе поблажки.
- А ведь ей было уже 48 лет,- вклинилась в разговор незаметно подошедшая Фелия. Иногда после спектакля она еле волочила ноги. Я смотрела на нее в гримуборной и не узнавала: она выглядела на 10 лет старше. Вздувшиеся жилы на руках, серая нездоровая кожа, черные тени на половину лица под тусклыми глазами. Но как же она преображалась на сцене! От нее невозможно было отвести глаз - просто магическое преображение. - Фелия замолчала, и Владимиров поспешил заполнить паузу:
- Вся труппа и весь репертуар держались на ней. Конечно, она не могла выступать одна на протяжении всего спектакля, поэтому в труппу набирали еще танцовщиков. Но все мы не обольщались - зрители приходили увидеть Анну Павлову. Ее успех просто ошеломлял. Помню, к нам все время приходил за кулисы молодой художник - Стэнли Паркер. Он делал зарисовки танцев Анны, а еще наброски портретов участников ее труппы. Так вот он говорил, что танец Анны - это одно из проявлений божественного в нашей жизни, совершенная красота, и ему не хватает, к сожалению, таланта, чтобы запечатлеть это счастье, которое он испытывает от ее танца, запечатлеть и передать потомкам...
- А вот я еще помню прекрасные воздушные пирожные, придуманные австралийскими кулинарами. Представляете, они их назвали в ее честь - "Анна Павлова". - Голос Фелии потеплел. - Знаете, благодаря участию Анны наша труппа была какой-то особенной. Мы с Петром работали в разных труппах, вот у Дягилева, например, его ведь тоже все знали и ценили, но такого отношения, к себе, как в труппе Анны, мы не встречали нигде. Она была особенной...
Петр и Фелия уже давно ушли, а Сара как зачарованная продолжала путешествие по лабиринтам тех воспоминаний, которыми сегодня поделились с нею друзья отошедшей в иные миры танцовщицы.
К действительности ее вернуло легкое покашливание над ухом. Сара подняла глаза и увидела бледное лицо склонившегося к ней Виктора Дандре.
- Вы хотели поговорить со мною об Анне? - тихо и без надрыва спросил он.
Сара
Сара растерялась. Пожалуй, впервые в жизни она не знала, с чего начать интервью. Сегодняшние разговоры распахнули для нее дверь в мир, где жили странные создания, ведущие жизнь перелетных птиц. Сара не понаслышке знала о существовании этого мира. Среди героев ее репортажей были известные актеры, оперные певцы и даже звезды кафешантанов. Как правило, трудностей с написанием статей у нее не возникало. Все эти несчастные создания для нее были на одно лицо. Ущербность во всем - вот тот диагноз, который она им ставила. Все разговоры только о том, как на них посмотрели, удалось ли сорвать овации, чей успех значительнее, кому досталось больше букетов, у кого поклонники богаче и влиятельнее...
Этот случай все перевернул с ног на голову. Чем больше она собирала информации, тем меньше понимала, о чем должна писать.
Во-первых, где зависть - одно из самых сильных чувств в артистической среде? Где эта повелительница актерских душ, умело сталкивающая лбами партнеров, не делая исключений между родителями и детьми, братьями и сестрами, мужьями и женами? Где интриги, козни, продуманные до мелочей и выполненные с иезуитской дотошностью? Почему никто не говорит ей об этом? Почему все рассказывают притчи из сборника религиозных нравоучительных историй? Или это потому, что "о покойниках только хорошее?" Сара всегда оспаривала эту истину. Жизнь человека, если уж становится достоянием гласности, должна служить примером: либо идеалом для подражания, либо разоблачением порока. Третьего не дано. То, что она сегодня услышала, не вписывалось в эти рамки. Это была странная история.
Клеймя в своих статьях порочность мира кулис и его обитателей, Сара обычно использовала собранные факты, как возможность еще раз указать людям правильную дорогу, которая обязательно приведет к всеобщему благополучию. У нее была своя "Утопия", свой "Город Солнца", в котором все люди должны были трудиться на благо общества и способствовать его процветанию.
В этом обществе признавались только настоящие духовные ценности. Здесь не было места не только неравенству, но и разврату. Она сознательно выпячивала такие качества своих "героев из мира искусств", как лицемерие, завистливость, порочность, тщеславие и суетность, чтобы показать читателям убожество мира богемы. При этом на заднем плане всегда рисовались картины иного образцового мира, куда все должны стремиться.
В этом обществе театру отводилось особая роль. Он должен был стать местом просвещения, местом, где царила бы подлинная духовность, где людям прививались бы идеи высокой нравственности. Все эти варьете, кабаре, балеты нужно было выбросить на свалку истории. Ибо что это, как не едва прикрытое попустительство разврату, все эти полуголые плясуньи, изображающие фей, нимф и, тьфу, всяческую нечисть? Чему может научить такое искусство? Какого рода статьи можно посвящать его адептам?
Именно в этом ключе Сара и собиралась написать свой репортаж. Конечно, особых сенсаций не предвиделось, но вот порезонерствовать немного можно было. Уж больно много внимания в последнее время стали уделять псевдоискусству. А ведь существует столько проблем, к которым нужно и должно привлечь внимание масс: безработица, нищета, безграмотность народа, политическая нестабильность.
А тут руководство всеми уважаемой и влиятельной газеты заказывает репортаж о приезде знаменитой балерины - женщины, жизнь которой не может быть примером! Это настоящий вызов ей, Саре Голдман! Они хотели историю в духе гламурных журналов для скучающих дам из общества? Тогда это не к ней! Она не из тех, кто пасует перед трудностями. Она выведет на чистую воду и любовника звезды, и ее саму, сколько бы сказок ей тут ни наплели. Она напишет правду о жизни Анны Павловой.
Виктор
Мужчина с усталыми потухшими глазами устроился в кресле напротив. Судя по отрешенному виду, его мысли блуждали далеко и от этой комнаты, и от навязчивой собеседницы. Но Сару не смущали подобные мелочи.
- Месье Дандре, я уже говорила, что мне поручили написать репортаж об Анне. Речь на тот момент шла об интервью, теперь можно говорить только о некрологе.
Виктор поморщился от слегка завуалированной грубости, прозвучавшей в коротко обрубленных фразах Сары. Он интуитивно почувствовал неприязнь, исходившую от этой мужеподобной особы.
- Да, я понимаю, некролог необходим, хорошо, если его напишет профессионал. Надеюсь, вы таковым являетесь, - колко, в тон журналистке ответил он.
Заметив враждебность Дандре, Сара поняла, что допустила ошибку и решила сменить тон.
- Месье Дандре, я только пытаюсь понять, какой была Анна. Вы правильно сказали, что нужен профессионал. Я и есть профессионал, поэтому собираю факты, разговариваю с разными людьми, которые знали ее, любили, работали с нею бок о бок... Поверьте, Ваша искренность необходима мне, ведь именно Вы знали ее лучше других.
- Да, вероятно, я знал ее лучше других, возможно, даже лучше ее самой.
- Вы были ее мужем? - в лоб спросила Сара.
Виктор вздрогнул как от удара и сурово посмотрел в глаза журналистке.
- Да! - резко и коротко выдохнул он. - Мы обвенчались в России. К несчастью, боюсь, что документы об этом событии не сохранились. Вы же знаете, в России случилась революция. Свой брак мы не афишировали, да и фамилию Анна не меняла - весь мир знал ее, как знаменитую Анну...
- Наверное, сохранились свидетели, которые подтвердят сей факт, и тогда Вы сможете быть утверждены в правах наследования.
- Меня не волнуют деньги, - солгал Виктор. Конечно же, это было не так. Нужно было быть полным кретином, чтобы отказаться от всего того, что было нажито за эти годы не без его, кстати, участия. Другой вопрос, что откровенничать об этом с мымрой в безобразно сидящем на ее сухопарой фигуре твидовом костюме он не собирался. Виктор скорбно прикрыл глаза и продолжил. - После смерти Анны все потеряло для меня смысл. Да и свидетелей, как мне кажется, уже нет в живых. Репрессии, знаете ли, у меня на родине, устранение классовых врагов...
- Понимаю, понимаю, - участливо покачала головой Сара. - Ну, да не будем останавливаться на бюрократических проволочках. Для нас Вы, как муж мадам Павловой, являетесь бесценным источником информации. Расскажите мне то, что на Ваш взгляд будет интересно читателям. Только не будьте тривиальным. Мадам была очень талантливым, известным всему миру человеком. Это то, что лежит на поверхности, то, о чем писали уже не раз газеты, то, что известно каждому поклоннику ее танца. Я же хочу услышать нечто эксклюзивное, хочу попасть, если можно так выразиться, в заповедную зону Ваших воспоминаний.
Виктор усмехнулся, и Сара верно оценила это мимолетное движение лицевых мышц.
- Я не настолько наивна, чтобы поверить в вашу полную откровенность. В душе каждого из нас есть закрытые комнаты, ключи от которых мы глубоко спрятали, либо вообще потеряли. Расскажите то, что можете рассказать, ведь теперь, когда Анны нет в живых... - Она сознательно не закончила фразу, давая Виктору возможность правильно оценить ситуацию.
За этой фразой стояло многое: теперь вы можете безбоязненно рассказывать самые невероятные истории - их некому будет опровергнуть, теперь вы можете показать себя с самой выигрышной стороны - и это станет для вас хорошей рекламой, в общем, много того, что Сара умело скрыла в долгой паузе.
Виктор задумался. Сегодня он не был готов к этим самым возможностям, скрытым в предложении Сары Голдман. Возможно, потом, когда утихнет боль и пустота внутри заполнится звуками и смыслом - возможно, тогда он озаботится собственной судьбой и подумает о рекламе. Но сегодня перед лицом трагедии в нем заговорило все лучшее, что было воспитано его благородными предками. Он не в состоянии был лукавить. То, что было сильнее его, выворачивало наизнанку его душу и выносило на поверхность все, что было похоронено под ворохом обид, измен, разочарований. Подобно вулкану, взорвавшемуся после долгой спячки, он принялся выбрасывать из недр своей памяти то, что хотел забыть навсегда, всю эту историю странной и трагичной любви.
- Вы удивлены, мадмуазель Голдман? - в его голосе звучала горечь, - Вы ожидали услышать нечто более тривиальное? Эта история мало похожа на те, которые Вы слышали? В ней мало безоблачного счастья и света, она пахнет полынью, а не цветочными ароматами светских будуаров? Аист не приносит розовощеких деток в клювике, а влюбленная пара не обменивается умильными взглядами за чайным столом? Да, с позиции обывателя это нелепая история, но это история настоящей любви, любви, которая проросла в нас так глубоко, что мы и сами не подозревали об этом, пока не попробовали вырвать ее из себя. И вот тут-то оказалось, что вырывать приходится куски самого себя - вместе с мясом, кровью, желчью, нечистотами и частицами бессмертной души. Хотя Вы, наверное, ни во что подобное не верите. Это написано на Вашем лице - печать невостребованной добродетели. Не Вам раскрыть нашу горькую тайну. Не Вам рассудить нас с Анной!
- Почему Вы мне это рассказали, месье Дандре, - тихо спросила Сара.
- Не знаю, - искренне ответил Виктор. - Может быть, когда-нибудь , я пожалею о своей откровенности . В одном я уверен твердо и вряд ли когда-нибудь поменяю свое мнение: она была необыкновенной женщиной! Наши потомки, может быть, даже назовут ее великой...
- Ее? Плясунью, развлекающую толпу? - изумилась Сара. - Я согласна, что у мадам Павловой было доброе сердце, что она была щедрой женщиной, много жертвующей на благотворительность, но сам род ее занятий не может вызывать восхищения у благоразумных людей...
- Благоразумных? - несколько истерично расхохотался Виктор. - А я не говорю о них. Разве понять им Анну, им ли под силу разгадать ее тайну. Какой прок от этих здравомыслящих граждан? Что они дадут вечности - подарят свое унылое благоразумие? Нет, мадам, этот мир прекрасен благодаря таким, как Анна. Знаете, она говорила, что успех - это приближение к совершенству. Понимаете: успех был для нее важен только потому, что приближал ее к совершенству. Может этот постулат и ошибочен, но она в него верила. Она была невероятной, непостижимой, восхитительной женщиной!
Я никогда не мог понять некоторых вещей. Уверен, Вы, несомненно, очень благоразумная женщина, так помогите мне найти ответ: как эта женщина, не получившая никакого образования, могла на равных беседовать с королями? И уж поверьте, это они искали ее общества! Как эта маленькая плебейка, никогда не придававшая значения своему гардеробу, могла стать законодательницей мод? У Вас есть ответ?
Виктор успокоился и продолжил - Одно время у нас в труппе работала Вера Каралли. Красавица и невероятная модница. Вероятно, это имя вам мало знакомо, а вот в России она была не менее яркой звездой, нежели Анна. Она снималась в кино. В сюжетах обязательно присутствовал танец. Так вот, я думаю, что в некоторых российских медвежьих уголках Каралли была любима и ценима поклонниками прекрасного, а вот имя Анны Павловой они, может, и встречали в светских хрониках газет, но вот оценить волшебство и магию ее танца вряд ли могли. Так вот, Верочка все время пыталась научить Анну правильно одеваться. Она никак не могла понять, почему Анна так равнодушна к этому делу.
А мне иногда было просто смешно: да Анне достаточно было сняться на фото в простой шали, чтобы назавтра все модницы искали такие же шали. Однажды она придумала платье свободного покроя, состоящее из нескольких кусков шифона, наложенных один на другой, - так Вы не представляете - начался настоящий бум на подобные платья.
Ох, эта Верочка Каралли! Она постоянно ругалась со мной, требуя, чтоб ее имя писали такими же крупными буквами, как и фамилию Анны. Но это было невозможно, в труппе Анны Павловой не могло быть других звезд. Это мог позволить Дягилев со своей антрепризой. Но наша труппа не была собранием равных по величине звезд. Это была труппа Анны Павловой. И только ее.
- И все-таки я не пойму, месье Дандре, - прервала его воспоминания Сара. - Как можете Вы говорить с восхищением об Анне, да еще называть ее великой? Вы, мужчина! Для Вас и Вам подобным, такие женщины, как Павлова, всего лишь игрушки, рожденные для изысканных развлечений. Будьте честны, и признайтесь, наконец, что это так. Какими бы достоинствами ни отличалась мадам Павлова, ей никогда не подняться до высот Складовской-Кюри.
- Вы так и не поняли, - устало ответил Виктор, - что именно она, а не Складовская, сделала невозможное - заставила весь мир признать то, что женщина может быть во всех отношениях выше и сильнее мужчины. - Он резко поднялся, давая понять, что разговор окончен.
- Мне надо зайти в театр, посмотреть, все ли в порядке. Я дал распоряжение - сообщить о смерти Анны. Хочу быть со всей труппой в этот день.
Они вместе дошли до театра, и Сара вслед за Виктором вошла в здание. Она не понимала, зачем. Непонятные чувства, обрывки разговоров, противоречивые мысли переполняли ее. Ей казалось, что во всей этой истории не хватает одной-единственной фразы, какого-то знака, чего-то такого, что поможет ей приготовить из этого кавардака обрывочных воспоминаний аппетитное блюдо.
Внезапно печальные звуки мелодии Сен-Санса вырвались из духоты зала и медленно поползли по фойе. Виктор вздрогнул.
-К-кто? - заикаясь, произнес он. - Это ведь танец Анны. Кто посмел?
Раздвинув портьеры, они буквально ворвались в зал и потрясенно застыли. На пустой сцене под музыку медленно кружил луч прожектора. По лицам людей в зале катились слезы...
В эту минуту Сара по достоинству оценила фразу, сказанную одним русским писателем: "Красота спасет мир". Может, и не спасет полностью, но защитит его. Защитит от равнодушия и душевной слепоты. Людям нужна красота, чтобы уметь оставаться людьми, а еще им нужны легенды, потому что благодаря им жизнь становится прекраснее...
Сара пока еще не знала, каким будет начало ее репортажа, но твердо была уверена, что закончится он так: "Ее последними словами были: "принесите мне костюм лебедя. Только коду ...играйте медленнее..."