Эти записи о знаменитой мокрушнице, бакинской убийце, женщине - чудовище Рите Чопур.
Среднего роста, кареглазая, с крутыми бедрами. Лицо в веснушках, без образования, едва умела писать. Взгляд простой и прямой, иногда боязливый, даже милый и невинный. Часто припадок веселости сменялся каким - то странным озабоченным выражением лица. После этого Рита становилась твердой, рассудительной.
Ее кроваво- криминальные похождения в Баку приходятся на 1914 - 1926 года. Рита стала грозой Баку еще при царе Николае Втором, ее арестовали, отсидела, побег, розыск, потом поменялась власть, пришли коммунисты, опять аресты, погони, кровь, и тому подобное.
Ее безнаказанность стала источником ее беспредельной распущенности. Как тут не вспомнить ее знаменитые слова, сказанные первому в Баку вору в законе Магерраму. Это произошло на улице Воронцовской в 1915 году, Магеррам косо поглядел на Риту, Рита же в ответ грозно выпалила:
- Не понтри Магер, все в запале давнысь! - сказав, Рита покрутила наганом у виска, потопала прочь, скрылась за углом.
Воры обомлели, обернулись, хлопали глазами.
Это было крещение Риты Чопур. Она часто пыталась подавлять невежество в Баку, считала, что культура в Баку 'отмирает'. По мнению многих экспертов, именно в тот период в Баку была надобность в криминальных элементах, так как при этом становился очевидным этап ликвидации прожорливости промышленников в обществе, его успешности социалистического строительства.
Было и немало сплетников, которые нарочно пускали утку о зловещей женщине - убийце. Как правило, Рита общалась с бендюжниками, щипачами, но чаще всего с мокрушниками, ибо сама была такой.
Ее дом сначала находился на Карантинной улице у Касумбековской мечети, потом она оттуда переехала, так как была в розыске. Это первая причина.
Но она часто меняла места проживания не только потому. Дело в том, что у нее было много поклонников, они были не только в стане криминального мира.
Ее полюбил некий Артем, физик по образованию, преподавал в лицее, до него она встречалась с педагогом физкультуры. Палитра ее любовных романов была разношерстной.
Ее образ разбойницы постепенно вырисовывался перед бакинцами, ее зловещая фигура достигла такой моральной отчужденности, что не могла допустить никакого контроля над своими действиями.
И все же, все- таки, как ни парадоксально прозвучит моя фраза, надо признать, что в некоторых действиях Риты имело место благородство. Рассказывает воровка - налетчица Сафура, близкая знакомая Риты.
- Рита была странной девушкой. Она могла спокойно застрелить двух мужиков на улице, глазом не моргнув при этом. А через пол часа мы с ней шли под дождем, у меня был зонтик, прижались друг к другу, быстрыми шагами двигались ко мне домой.
Вдруг навстречу шла женщина с грудным ребенком, они ужасно промокли, ибо были без зонта. Рита вырвала из моих рук зонтик, всучила этой женщине, мы потопали дальше. Мимо шли солидные джентльмены с зонтами, ни один из них не одолжил свой зонт бедной мамаше с ребенком. Вот так - с.
Да, воистину благородство - это локомотив души. А вот что говорит Николай Шевчук, бакинский ювелир начала XX века. Тесно общался с Ритой Чопур.
- Это был 1919 год, я был у Риты в гостях, стояла холодная зима, снега не было, но мороз был, трещал под ногами. Мы с Ритой сидели у камина, пили кофей, грелись. Вдруг в квартиру Риты ворвался незнакомый мне мужчина, Рита его встретила у порога, он ей передал большой сверток денег. Потом этот мужчина поведал, что их хлебник, некий Абдулла убит. Но деньги по праву полагались Рите. Рита огорчилась, взяла деньги, подошла к камину, бросила сверток в пылающий огонь. Деньги стали потрескивать.
- После смерти Абдуллы, мне не нужны кровавые деньги, - сказала она, присев рядом со мной. А тот мужчина и не удивился этому ее поступку, кивнув мне, ушел прочь.
Вот такая была Рита Чопур, она осталась загадкой криминального бандитского Баку начала XX века. Она не принадлежала к какой либо разбойной группе, Рита была одиночкой. Это была ее уголовная доктрина, которая не удовлетворялась, конечно, таким факультативным определением.
▪▪▪
Итак, предлагаем вниманию читателя выписки из архивных материалов допроса Риты.
Айдаев: Рита, вам уже 34 года, из них отсидели в тюрьмах 13 лет, неужели вам гулять на воле не нравится?
Рита: Нравиться, начальник.
А. Расскажите, как вы убили начальника товарной станции Кулиева Ярбалу?
Р. Застрелила.
А. Кто заказал это убийство?
Р. Не знаю, мне передали деньги, дали адрес.
А. С кем вы направились на это мокрое дело?
Р. С Улугбеком.
А. Как фамилия Улугбека?
Р. Шабаев.
А. Он кто по нации?
Р. Чеченец.
А. Дальше, говорите, рассказывайте.
Р. Встретились с Улугбеком на Телефонной улице, зашли в кабак, он пропустил сто граммов водки, двинулись в район Нижней Хребтовой улицы.
А. Какое оружие было при вас?
Р. Маузер.
А. Говорите Рита, я же не буду тянуть вас за язык. Рассказывайте!
Р. На Нижней Хребтовой вошли в переулок, там, на каменной лавке сидел сын Ярбалы. Улугбек спросил его, дома ли его отец? Тот ответил утвердительно. Улугбек сделал мне знак, чтоб я вошла первой. Я вошла в дом, звуки шли из кухни. Вытащила маузер, прошла на кухню. Кухня светлая, большая, с окнами на город. На подоконнике синий фикус. У окна стоял Ярбала, курил папиросу, рядом его жена грудью кормила ребенка. Я выстрелила в Ярбалу, он тут же рухнул на пол, жена его вскричала, прижав ребенка к груди. Я выбежала, Улугбека я уже не видела.
Выбежав на улицу, услышала, как лают собаки от выстрела.
Я пробежала ленинградскую улицу, спустилась вниз, к морю.
А. Улугбек где был?
Р. В тот день я его больше не видела. Нет, видела, но поздней ночью. Пока я бежала вниз, мне преградил путь милиционер в портупее, знаком сделал жест, 'Стой!', кричит. Я побежала прочь, он пустился вдогонку за мной. Сил мне не хватало, юбка мешала ногам, он почти меня настигал. Я остановилась, вытащила маузер, крикнула ему:
- Не беги за мной, убью ведь! У тебя дети, уходи прочь!
А он даже не слышал меня, как будто я шучу. Я выстрелила два раза, обе пули попали в живот ему. Он упал назад, на спину. Я перепрыгнула через железное ограждение, успела на трамвай. Там было многолюдно, никто ничего не понял. Растворилась в толпе.
А. Когда Улугбек пришел к тебе?
Р. В час ночи, я не могла уснуть. Он принес деньги. Расспросил, как да что. Мы сели пить чай.
А. Сколько он принес денег?
Р. Десять тысяч рублей. И тут же мне передал новый заказ. Надо было убить инкассатора. Он положил на стол конверт, там аванс был. После убийства надо было срочно испариться, уехать из Баку.
Я так и сделала.
А. Расскажите поподробнее об убийстве инкассатора. Как звали его?
Р. Джавадов Бахадур.
А. Вы одна пошли его убить?
Р. Да. Он сидел в ресторане, на площади Ган Тепе, это в Нижней Нагорной. Он был за столом с другом, они ели шашлык, пили водку. Я подошла вплотную, якобы вымаливаю деньги, он был совсем рядом. Выхватила из за пазухи маузер, выстрелила ему в лоб.
А. Дальше?
Р. Я убежала.
А. Вас не пытались остановить?
Р. Нет. Все оцепенели, кругом было молчание. Только на кухне тарелки разбились, это я слышала. Все, я убежала.
Вечером меня на вокзале провожал Магомед, там были его друзья Самед. Мы обнялись с Магомедом, я поднялась на ступеньки поезда, поезд нырнул в темноту. Вокзал остался позади.
17 октября.
А. Что вы скажете об убийстве на катере, летом прошлого года?
Р. Это был очередной заказ.
А. Кто дал заказ?
Р. Не знаю. Мне позвонил Магомед, договорились о встрече. Прогулялись по губернаторскому садику, присели на скамейке.
Он мне передал конверт с деньгами, сказал, что нужно срочно убить Валеру Арзуманова.
А. Кто он такой?
Р. Это был вор, отсидел в тюрьме. Ограбил кого - то, не знаю. Его заказали.
А. Когда вы его убили?
Р. Вечером, в середине августа. Я надела белое платье с красными узорами, нарочно приняла нарядный вид. Белые лакированные туфли. В белой сумочке маузер, я подошла к нему, присела рядом.
Улучила момент, когда катер дал гудок, я пришпорила маузер ему в бок, выстрелила в печень. Никто не заметил, было очень шумно, гудок катера. Много народа, кругом гешефтмахеры, плиточники, шпана всякая, рокот стоял.
А. И никто абсолютно вас не заметил?
Р. Нет. Он скосился на бок, будто спит. Я выскочила по рыхлому трапу на берег.
А. Дальше?
Р. Что дальше?
А. Куда вы направились потом, после этого убийства?
Р. Домой. Не выходила два дня. Потом приболела чуть, ветер сильный начался. Такой сильный ветер, что закручивал вверх корову, швырял ее в море. Я это видела сама. Испугалась, сидела дома дня три.
А. Потом, потом?
Р. Ну потом появился Шахмурад.
А. Вот этого я ждал. Он один пришел.
Р. Нет, с Нариманом. Они принесли мне денег, я дала червонец Нариману, он пошел в магазин, купил жратву. Тоска была нутряная, едкая. Надо было блажь эту снять. Мы накрыли стол, крахмальная скатерть, стали налаживать ужин, пунш, выпили, погабрили, погорчили, включили патефон, слушали музыку, обсуждали ближних. Шахмурад шепнул Нариману, они вообще говорили очень тихо, ничего не было слышно...
А. Дальше, Рита, что дальше. Быстрее говори!
Р. Нариман меня поманил на кухню, сказал, что надо убрать заместителя прокурора.
А. Как фамилия его?
Р. Не знаю. Звали Армен, он был армянин. Нариман мне тут же на кухне передал большой сверток денег, назвал сумму, сказал, это аванс. Детали будут позже.
А. Какие детали?
Р. Нариман любил слово 'детали', он утверждал, что 'Бог в деталях'. Он сообщил, что надо убрать Армена сегодняшней же ночью. Он мне приказал это. Я вернулась в комнату, выпила еще граммов 200 водки, легла спать. Стала готовиться к очередному убийству. Нариман с Шахмурадом уже ушли, я проснулась в 11 вечера. Через пол часа вышла на улицу, было душно очень. Рядом в сквере Орджоникидзе сидела старая фрейлейн с бонной, они нянчили 7 летнего малыша - азербайджанца. Прошла мимо, направилась к дому прокурора Армена.
Перед домом стояло двое парней, увидев меня, подошли, стали приставать. Это было рискованно, у меня в сумке маузер, мне не нужны свидетели.
Один из них подошел ко мне, сказал: 'Девушка, вашей маме зять не нужен?'
Я ничего не ответила, хотела войти в блок, но увидела швейцара, повернула за угол. Вижу, один их этих парней поплелся за мной. Остановил меня у черного дуба, схватил за рукав, привлек к себе.
Я стала отбиваться, он был крепким парнем, шепнула ему, что давай, встретимся завтра. Он не унимался, мне было больно, потом мы услышали милицейский свисток, он испугался, убежал прочь.
Я поправила прическу, пошла осматривать здание прокурора Армена. Знала, что половина первого ночи Армен приезжает домой с работы.
Вновь приблизилась к блоку, швейцар сидел перед большой дверью, курил цигарку. Синяя слоистая струйка дыма тянулась к выходу. Я вошла в блок, он на меня уставился, спросил, куда я иду. Я выхватила маузер, приставила ему в лоб.
'Тихо, молчи, убью а то!'
Он поник, стал дрожать. Спросила: 'Армен не подошел еще?'
Он мотнул головой. Я ему приказала зайти в свою будку, в углу подъезда находился его собачник, так называлась будка швейцара.
Он вошел туда, все еще дрожал. Я притаилась за дверью, сняла туфли, стояла босой, чтоб шума не было. На верхних этажах открылась дверь, женский голос, потом с шумом дверь закрылась. Тишина.
Минут через пять подъехал фаэтон, оттуда вышел тот самый Армен, помахал фаэтону, там сидело два человека. Фаэтон отъехал, Армен стал тихо приближаться к дому. Дверь парадной со скрипом отворилась, он вошел в блок, стал подниматься по ступенькам. Потом, вспомнив, что не заметил швейцара, обернулся, увидел меня. Я направила на него маузер.
Два хлопка, эхо выстрелов прокатилось по блоку. Одна пуля угодила ему в живот, он шлепнулся на ступеньки, стал кувыркаться вниз, охал, стонал от боли. Следующий выстрел в висок, подбежала босой, выстрелила, кровь брызнула в сторону. Я отлетела назад, чтоб не испачкаться кровью, обулась, всунула ноги в туфли, мигом пулей выскочила на улицу.
Стала быстрыми шагами шаркать, удаляться в темноту.
А. Вы получили остальную часть денег за это убийство?
Р. Да, утром пришел Нариман, принес остальные деньги. Мы с ним вышли к бульвару, было солнечно, военные музыканты играли марш, мимо проходили попы с длинными волосами.
Нариман купил мороженое и мне и себе, мы присели на лавочку, молча ели.
25 ноября 1927 года.
Айдаев. Рита, на прошлом допросе ты сообщила следствию, как пристрелила заместителя прокурора Баку, Армена Сафяна. За это ты получила 15 тысяч рублей.
Рита Чопур. Ни в этом дело, начальник.
А. В чем же?
Р. В том, что мне говорили: за каждого убитого армянина - 20 грехов долой! Вот и я стала снимать с себя грехи.
А. Но ты же не только армян убивала.
Р. Нет.
А. Ты освободилась из колонии в 1924 году. И тут же, буквально на следующий день после освобождения ты совершила серию кровавых убийств, это были дерзкие убийства. Поведай следствию в подробностях, как это было.
Р. Это было чисто случайно, стихийно.
А. Это был не заказ?
Р. Нет, не заказ. У меня как всегда в кармане был маузер, я пошла в магазин за покупками, готовилась к встрече гостей, я их пригласила домой в честь своего освобождения.
Я прошлась по улице Красина вниз, к судоремонтному заводу, оттуда пыталась направиться в черный город. Заметила, как за мной плетутся два чеченца, я их знала, они жили на Баилово, в верхнем дворе. Они обогнали меня, чеченец по имени Мурад пригласил меня к себе домой. Я отказалась, ответила, что некогда. Они были назойливы. 'На пять минут, всего лишь', - сказал мне Мурад.
Мы пошли к нему домой, комната светлая с видом на море. На столе татарский ужин, виноград, арбуз, рис, баранина. Чуть в углу стола водка. Вдруг на меня сзади набросился другой чеченец, стал мять под себя, казачить. Я поняла, что эти космачи меня привели сюда насиловать, козу заделать. Выскользнув из под него, я выхватила маузер, пустила пулю в лоб ему. На шум в комнату зашел Мурад. Я направила пистолет на него, он стал уверять меня, чтоб я не стреляла. Я выстрелила.
А. Зачем? Он же вас не трогал.
Р. Нет. Я поняла, что не смогу уйти оттуда, если не убью и его тоже. К тому же Шахмурад меня учил, что если вы не можете сделать выбор между двумя вещами, берите обе.
А. И эти чеченцы вам ничего не сказали?
Р. Мурад сказал: мало того, что дура, еще и психованная.
А. Дальше?
Р. Убежала из квартиры, бегом помчалась вниз, к крепостным стенам - Фортштадт. Там у моря стояли каменные глыбы, я присела туда, чтоб успокоиться, уединиться. Прошло минут двадцать, я заметила, как из бреши каменной брони протискивается человек, мужчина лет 30-35. Просунувшись, начал озираться по сторонам, я его не знала. Он заметил меня, стал приближаться ко мне, я стала нервничать. Чувствовала проклятие над убийцами. Вчера лишь освободилась, а тут уже два убийства. Причем и меня накамстролили, вся в синяках.
Он приблизился, стал разглядывать меня. Начал медленно приближаться, я отхожу.
А. Ты не знала кто это?
Р. Нет, совершенно не знала. У него на голове была бухарская каракульча, одет как мусульманин - простолюдин. Он стал подходить, показывая свои черные зубы. Я ему крикнула, чтоб он уходил, он не слушался, приказал мне, чтоб я его слушалась. Пятясь назад, я спросила его, что ему нужно, он ответил, что ему нужна я. Уже ощущала его дыхание, от него пахло потом. Это действительно страшно, когда в твое тело входит чужая жизнь.
Я выхватила маузер, направила на него и тут же выстрелила без предупреждения. Хлопок, потом дым, когда он рассеялся, я увидела его окровавленное тело, он ничком валялся на песке. Пуля попала ему в горло, разворошила всю шею.
Я выбежала к крутому откосу, увидела запряженный фаэтон. Заскочила внутрь, крикнула извозчику, чтоб вез быстрее меня к православному собору. Там было шумно, легко затеряться можно. Настал момент, когда звонили колокола, звонарь старый русский старался вовсю, потел и звонил. Шум стоял, звон разносился на много метров по округе. Я там выпрыгнула, пошла пешком. У собора скопились толпы горожан, шла церковная служба.
Мимо проходили скотины, Баку тогда пах смрадом, во всех дворах держали скот. Я завернула на Биржевую площадь, растаяла там в толпе.
Не знала куда деться, вдруг гляжу, идет мой знакомый парень, мы с ним встречались очень давно. Он зашел в банк, там стояла вывеска: 'Волго - Камский банк'. И тогда я решила ограбить этот банк, я с ума уже сходила, это я чувствовала. Банк находился рядом с бывшим турецким консульством. Не люблю я банки, хотела крикнуть всем: 'хороните люди деньги в сберегательных банках!'
Зашла в банк, тот парень потерялся из виду, там был трудящийся люд. Тоже произвол, нет? В общем...
А. К сути переходи, Рита, к сути!
Р. На меня стали подозрительно глядеть, я схватила за шкирку мужчину, он стоял рядом, выстрелила в воздух, все стихло. Быть или не быть, это, в самом деле, не вопрос. Все смотрели в нашу сторону. Подвела к кассе мужчину, прикрывалась им, скомандовала, чтоб кассир - мужчина в кожаной куртке дал мне денег. Он мне через лобовое стекло выдал пакет, я спросила его, сколько там, он ответил 30 тысяч рублей. Серый такой пакет, он сунул его в портфель, я стала собираться покинуть банк. Вдруг мужчина, которого я держала за воротник, ударил меня в лицо, в банке тут же началось оживление. Я поняла, что мне конец, начала дикую пальбу. Сначала выстрелила в лицо мужчине, которого держала, он рухнул на пол. Потом пустила пулю в глаз милицейскому, который приближался схватить меня, тот упал на спину, когда убегала - стреляла влево и вправо. Попадали еще человека три. Потом мне сказали, что еще двое умерло от шальных пуль.
А. Потом? Куда ты ушла оттуда?
Р. Стоял на улице фаэтон, кинула извозчику рубль, он меня подвез на улицу Бондарную, это недалеко от Губа - мейданы. У меня в руке портфель, а там, на площади много людей. Я тогда поняла, все что нужно для людей - это пистолет и деньги.
А. Ты так поняла жизнь, Рита?
Р. Да, так поняла, начальник. В жизни должны быть начало, середина и конец, но не обязательно в этом порядке.
А. Оригинально, Риточка. Но продолжай, что было дальше?
Р. Дальше уже ничего не было. Я пошла ко дну, старалась не высовываться.
А. И больше после освобождения не убивала никого?
Р. За прошедшую неделю нет.
А. Но ты забыла указать тюремную жизнь, ты написала в показаниях кое какие слова, там ты указала прелюбопытную вещь. Мы ждем, рассказывай.
Р. Я сидела в Подмосковье, в Воскресенске, там отбывало наказание много женщин. Господи, сколько же женщин сидит в тюрьмах, если б вы знали, начальник. Тюрьма - это правда, двадцать четыре часа в сутки, туда попасть легко, достаточно быть свободным человеком. Там я стала искать подруг, и нашла. Люди становятся сильными, когда они создают маленькую банду. Совсем маленькую, небольшую.
Короче, отсиживала свой срок, и подружилась с одной женщиной. Взрослой женщиной, ее звали Эльза, так ее величали в колонии, она пахановала там многих. Мы часто с ней уединялись, у нас была общая саватейка, савойка, гамура, Эльза никогда никого не сканила, не кыркалась, не горпогонничала, не разводила козлятник.
Она странно как - то заглядывала мне в глаза, расспрашивала меня обо всем. Мы иногда спускались с ней вниз, в чащу, там был ручей. Эльза склонилась к ручью, оперлась руками в сырой податливый бережок, долго, без жадности пила. Видела, как по ржавому дну гоняются друг за другом крохотные светлые песчинки.
'Как живые', - сказала она тогда. Это сильно на меня подействовало.
Она попала туда из Киева, ей было 50 лет, мы там отметили ее юбилей. Она поймала божью коровку, стала ее гладить на ладони, обернулась, мягко как - то мне сказала:
- Да, Рита, вот мы и прожили свою жизнь.
Я вздрогнула, она сказала как - то странно, посмотрев мне в самые глаза, пожала крепко мне рукав. Она продолжала:
'Не нажилась я, не устала. Не охота мне ложиться в нее, матушку. Но место надо уступать', сказала она, вздыхая.
Через неделю она умерла, а я узнала, что эта Эльза была моей матерью.
А. Как так? Вам выдали документы?
Р. Да. Ее завещание, фотографии, где я была совсем маленькой девочкой. Мне было лишь три годика, когда маму поймали за валютные дела с иностранчиком. И так и ушла по этапу в Сибирь, все злые лагеря отсидела маман. Вот и познакомились с ней в колонии, там и захоронили ее.
25 ноября, 1927 года. Выписка из архивного материала 12.679/2а.
А. После громкого убийства ювелира Зелимханова вы притаились в Сабунчах, на нефтяных промыслах. Там вы совершили еще ряд убийств. Расскажите подробнее об этом.
Р. Я скрывалась в домике дяди Назара, это у разукрашенной аркады, чуть дальше нефтехранилище братьев Нобель. Я находилась в розыске, чекисты искали меня, рыскали повсюду.
Иногда вечером с дядей Назаром ехали к Зыхской косе, вечера там были красивые, но пахло нефтью. И вот там я вынуждена была убить чекиста Малахова. Он почуял, откуда - то вынюхал меня, дядя Назар стоял рядом, он глядел то на меня, то на Малахова. Малахов был в кожаном пиджаке, сунул руку за пазуху, я его опередила, выстрелила в него тут же. Он упал с маленькой скалы в мазутную лужу, плюхнулся лицом вниз. У меня патроны кончились, а у чекиста был тот же маузер, что у меня. И наган в придачу. Я отшмонав его пиджак и брюки, взяла его оружие себе. Бедный дядя Назар, он хлопал глазами, глядел по сторонам, на меня, ничего не соображая.
В тот миг я верила, или хотела верить, что я сумасшедшая, иначе просто потеряла бы разум.
Я ушла от дяди Назара, пошла жить к своей подруге Зинке, она профуратка без кентухи, оставалась одна на мысе Солтана. Тоже недалеко от Зыха. Там было много причалов. Тот район Баку был рабочим, черный дым застилал небо, кругом нефтеочистительные заводы, склады машинных масел, жидкое топливо, повсюду заводские трубы.
Пассажирские суда, баркасы, лодки каспийских рыбаков...Я искала, где лечь на дно, планировала уехать в Туркменистан. Опять не судьба, и опять мокруха, вновь пришлось убивать и убивать. Видать, судьба, начальник.
А. Как это произошло?
Р. Мы в тот злосчастный день пошли с Зинкой в баньку 'Фантазия'.
У нее кенари водились, ну и поплыли в баньку. Кости размяли, купались, веником били себя, я любила баню. Рука руку моет, с ногами сложнее. Только в бане имеет смысл менять шило на мыло. В общем... Намылились оттуда в ресторан, пошли в 'Метрополь'. Поужинали с Зинкой в ресторане, покеросинили, там Зинка решила меня свести с одним амшари - иранским рабочим. Он мне мог бы помочь с переездом в Иран. Я уже и в Тегеран намылилась сбежать от чекистов. После ужина мы с ней направились на Базарную улицу, к этому иранцу. Он сидел у лавки мелких ремесленников, там мы его и застали. Такой бородатый, коцаный, с модным клифтом.
Он не тот, кто любит котовать. Зинка ему нашептала на ухо, он поднялся, мы направились в сторону рыбного пассажа. Иранец усадил нас в машину, мы уселись с Зинкой сзади, шофер нажимал на клаксон, предупреждал прохожих, мы помчались на машине в самый центр Баку, я избегала, пряталась от всех, а тут Зинка с этим амшари иранцем привезли меня в самую опасную точку, где меня просто замели бы так.
Приехали на Мясные ряды, амшари расплатился с шофером, мы нырнули в блок здания. Дом с большим куполом, это у садика Гаджи Мустафы.
Мы вошли в квартиру, комната большая, окна огромные, в рост высокого такого человека. За столом сидели бакинские аристократы, курили опиум, пахтач, пили гаширу. Комнаты аккуратные, богато убранные коврами. Кальяны из дорогого фарфора, мундштуки из сандалового дерева, слоновой кости, инкрустированные перламутром, нарядные щипцы из латуни. Времена НЭП - а.
В комнате царила тишина, мы с Зиной перешли в другую комнату, более темную комнату. Амшари иранец принял наркотики, через 10 минут он пришел в нашу комнату с неким Алекпером, работником газеты. Тогда я не поняла еще, что это засада, меня сейчас попухнут. Но и они не знали, что у меня за пазухой пистолет. Даже два пистолета.
Через пять минут в дверь позвонили, начался шум, мы с Зиной не видели, лишь слышали, что в соседней комнате переполох стулья падают, крики, потом я услышала выстрел, стало тихо. Алекпер повернулся в нашу сторону, тихо сказал: 'Это облава, чекисты пришли'.
Я тут же выстрелила в Алекпера, не знаю даже почему. Мне показалось, что он все организовал, значит он тухлятина. Рука сама стала палить, ворвалась в другую комнату, передо мной стоят трое в форме. Они увидели меня с маузером руке, один из них улыбнулся, не ожидали они от меня смелости. Без разбора стала пулять по ним. Три трупа тут же попадали, один влево, другой вправо, третий на меня.
Вышла в блок, там с винтовкой стоит молодой военный, совсем молод, он на шухере был. Ему было лет 20 от силы. Он поглядел на меня, я тут же пальнула в него, он неестественно упал, стал катиться по лестнице вниз. Мне не стало его жаль, большая разница, не хочет человек грешить или не умеет.
Я выбежала на улицу, перед блоком машина стояла, шофер сидел за рулем, читал газету. Через дорогу городская площадь, праздная публика, выстрелов никто не слышал.
Кругом гадальщики, шарманщики с говорящими попугаями, обезьянами. На площадях стравливали собак, устраивали петушиные бои. Многие увлекались боем баранов. Я многому научилась у зверей. В том числе никого не освистывать.
Стала канать по Каменистой улице в сторону Бакинского общественного клуба, там было много машин, отвозящих загород. Потом сбавила скорость, все оглядывались на меня, подозрительно же, девушка бежит.
Кандехаю быстрыми шагами, гляжу, машина стоит у обочины. Нырнула внутрь, шофер с чухой, архалуком, с большими усами.
'В Сураханы' - командую я. 'А может в Париж?' - издевается он.
Достаю маузер, прикладываю ему в лоб. 'В Сураханы езжай, камлюх, иначе кабурну'! - ору ему.
Он затрусил, завел машину, едем. Проехали по Малой Морской, это недалеко от дома, где я уложила несколько чекистов. Гляжу, несколько машин с лягашами едут туда по вызову. Я откинулась назад, еще раз пригрозила шоферу, чтоб без фокусов, мы выехали на основную дорогу в сторону Сураханов. Уже темнело, машина летела быстрее ветра, за поворотом в Забрат мы выехали к буровым установкам, впереди были дальники. Дорога проселочная, вдруг машину остановила группа парней. Я сразу поняла, кто они. Их было человек шесть, это бакинские головорезы, гочи, удалые парни, кустари, которые в конце прошлого века выгнали из Баку тифлиских кинто. Немного успокоилась, решила, что попала к своим.
Какая же я дура!
Шофер выпрыгнул из машины, стал показывать меня им, кричать, что я бандитка, тут же я услышала выстрел, пуля пробила ему висок. Он шлепнулся, как мешок сахарина.
Я стояла перед ними как на суде, даванулась, они оглядывали меня, облизывались, как голодные коты, увидевшие мышь. Доставать маузер не имело смысла, их было много, да и про маузер они пока не знали. Не ведали, что 25 летняя девушка может носить пушку, не понимали, что пол часа назад эта девушка угрохала семерых людей, четверо из них были чекистами.
Я попросила у них разрешения пройти в курсальник, в туалет то есть. Хотела выиграть время, чтоб давить маяк или дать винта. Тяжело найти негра в тёмной комнате, особенно если у него выколоты глаза и выбиты зубы.
Двое из них, такие филени, подошли ко мне, стали допытываться, держать базар. Трое сели в машину, прежде чем бросили тело шофера в канаву.
Минуты через три они уехали, со мной остался некий Бала ага, на вид крутой гочи, решил меня провожать. Вбитый в робу, угостил меня вафлюшками, ну, конфетами.
А. Рита, говорите нормальным языком.
Р. Да, начальник. Конфетами стал угощать. Я сама не знала, куда мне идти, соврала, что иду к тете, внешне я выглядела очень мило. Сама не могла налюбоваться в зеркало. Хотя я никогда не верю зеркалам и газетам. До чего же не похоже на правду то, что женщина видит в зеркале! Мы пошли по пустынной тропинке, уже было темно, я хотела по быстрому отколоться от этого Бала аги. Он стал держать мазу, а мне захотелось дернуть в глухую, заделать.
Обернулась по сторонам, никого, он что - то болтал, даже не подозревал о моем маузере. Чуть прошелся вперед, я выхватила пушку из за пазухи, еще на миг прислушалась. Никого! Эй! - крикнула ему, не хотела стрелять в спину. Только он повернул голову, прогремел выстрел. Один выстрел, и все, его больше нет. Он даже не успел подивиться, изумиться. Все в масть!
Я убежала оттуда в самый центр Баку, в бывший Мануфактурный магазин Фархад - заде, старый отель Метрополь. Там на первом этаже продавали шелк, а ночью сторожил мой старый товарищ Бахо.
Укрывшись парчой, я у него и заснула до следующего вечера.
29 ноября 1927 года.
А. Рита, как на тебя заново вышел Нариман?
Р. Он меня искал долго, потом я получила записку, он там написал, что ждет меня в фотографии Абашьяна. Я пошла туда, мы встретились Нариманом, он прямо там же в фотографии передал мне огромный сверток денег, наказал убить бывшего судовладельца Кужлева. Он вообще любил фикстулить. Мне это не нравилось.
Приложил к свертку его фото и адрес. Я уже устала убивать, мне все надоело, понимала, что скоро сорвусь. Нариман моргнул мне, исчез.
Я не торопилась изучать личность Кужлева, слышала о нем, что он спрятал много денег у своего друга, еврея Семы, темщика, скупщика этого. Еврей Сема был часовой мастер, в его мастерской был подвал, там он и хранил свои фишки и несметные богатства.
Мне передали, что Нариман хочет видеть меня. Назначил встречу на Торговой улице, прямо у дома Гаджи Раджабли. Нариман выглядел нервным, начал требовать от меня скорейшего выполнения заказа.
Я обещала выполнить заказ через два дня, объяснив, что плохо себя чувствую.
Чувствовала, что это мое последнее дело, поэтому пошла гулять во всю.
Деньги имела большие, а что их прятать?
Пошла к знаменитому дантисту Петру Ильичу, он жил вдоль Набережной, эта улица до революции называлась улицей Александра ll.
А. Почему же пошли к дантисту?
Р. Я была убеждена, что на тот свет нужно пойти с крепкими и чистыми зубами. К тому же хотела попасть на тот свет не с пустыми руками, хотела взять в загробный мир кое - что, иначе осталась бы на том свете с пустыми руками.
А. Что ты имеешь виду? Что ты хотела взять туда?
Р. Еще не решила.
А. Продолжай.
Р. Вот. Врач дядя Петя обелил мне зубки, я ему неплохо заплатила. Шнырять по городу боялась, я же в розыске была. Хоть и малость изменила внешность. Зашла в знаменитый ювелирный магазин 'Не-Не', это на Ольгинской улице, накупила себе кольца, серьги, медальоны, браслеты, топазы, жемчуга, всякие ожерелья. Напялила все на себя под кофту с пиджаком, сверху накинула шаль, поплелась на Красноводскую улицу в зимний клуб. Он сейчас дом офицеров. Тогда зимний клуб назывался.
Хорошее увеселительное заведение. Играла музыка, танцовщица плясала до утра, изысканная публика. Запахи аппетитных блюд щекотали ноздри.
Красота!
Перед входом в клуб в фойе стояло высокое зеркало, поглядела на себя, поправила прическу, драгоценности приятно давят меня вниз, глаза у меня были ясные и яркие, губы ало цвели на смуглом лице, тонкие брови размахнулись в капризном изгибе. Прямо как молодая богиня!
Гулять так, гулять, решила я, ведь скоро мне конец! И пошла по полную программу!
Там сидели военные, рядом двое промышленников, купцов, они пили вино, глядели на танцовщицу.
В сумочке все мое богатство, ассигнации всякие, денежки. Подозвала гарсона, всучила ему в ладонь целую тысячу рублей.
Заказала, пусть танцовщица танцует у меня на столе. Он оцепенел, но ушел выполнять заказ.
Через минуту танцовщица шаркала туфлями у меня на столе, разбивая тарелки каблуками. Я ей сунула в трусики дорогое ожерелье.
За сим, я ушла оттуда к своему старому хахалю. Его звали Дадаш, он был беден, стар и некрасив. Меня даже шалаболка Зойка теребила:
- Ритка, ты с ума спятила, дуреха! Найди молодого и богатого, зачем тебе этот урод Дадаш?
Она не понимала, что мне душа нужна, а не лицо. С лица вина не пить. В тот миг я неожиданно сдобрела.
Иду значит к Губа - Майдану, Дадаш жил у ресторана Гасана Первого, ресторан 'Коммуна'. Дадаш был пекарь, пек вкусный хлеб, от него несло мукой и хлебом, мне нравился этот запах.
По пути я накупила вина и всякую жратву. Озираясь, подошла к его дому, он был как всегда один. Меня встретил сухо, знал, что я в розыске.
Погуляли мы с ним вдоволь, прощаясь, я ему оставила два дорогих браслета. Он окаменел, поспешно отвел взгляд, я ушла.
Только потом, спустя месяц поняла, я забеременела от него, забрюхатела.
1 декабря 1927 года.
А. Что было потом, Рита?
Р. Поменяла свою дислокацию, пряталась от Наримана. Меня тошнило. Я не толкаю черемуху, начальник...
А. Рита, я же сказал, свой воровской слэнг попридержи, ты у следователя, я пишу протокол. Говори нормальным языком.
Р. Да, да, начальник. Я всегда тумакала на этом языке, то есть думала, хотела сказать. Я стремилась выйти на воздух, как назло в те дни пошли страшные дожди.
В тот вечер небо дико гремело, дождь лил и лил. С маузером
я не расставалась.
Неожиданно я вспомнила руки Артема, его благородные руки.
А. Кто такой Артем?
Р. Это был учитель физики, скромный парень лет 30, тихоход такой, преподавал в лицее. Он к моим делам не имел никакого отношения. Мне нравились его руки. Они были длинные, как у пианиста, без вен, теплые, гладкие. Я любила поглаживать их, если он разрешал. Помню, садились мы с Артемом на старый баркас, ехали по морю, встречая закат. Крепко сжимала я его руки, провожала солнце. Какая я была тогда счастливая.