Гелиг Аркадий Хаймович
О времени и о себе

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • © Copyright Гелиг Аркадий Хаймович
  • Размещен: 30/10/2012, изменен: 30/10/2012. 294k. Статистика.
  • Эссе: Проза
  • Скачать FB2
    • Оценка: 7.72*6  Ваша оценка:

      
      

    А.Х. Гелиг

    О ВРЕМЕНИ

    И

    О СЕБЕ

      
      
      
      
      
      
      
      

    Санкт-Петербург

    2011

      
      
      
      
      
      
      
       Аркадий Хаимович Гелиг
      
       В конце пути некоторых людей одолевает желание, чтобы информация, которую они приобрели в течение жизни, не пропала и послужила как следующему поколению родственников, так и, возможно, историкам. Дело в том, что, хотя все мемуары страдают субъективизмом авторов, их совокупность позволяет составить объективное представление об эпохе.
       Думаю, что среди моих сверстников нет человека, которого не коснулось хотя бы одно из трех событий эпохи: Великая Отечественная война, сталинский террор и национальный вопрос. Меня коснулись все три.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Посвящается моим детям -

    Катюше и Виталику

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    Содержание

    Стр

        -- Детство 5
        -- Блокада 25
        -- Эвакуация 37
        -- Первые послевоенные голы 46
        -- Университет 61
        -- Завод 80
        -- Годы застоя 89
        -- Крушение советской власти 128
        -- Туризм 143
        -- Садоводство 157
        -- Послесловие 160
        -- Воспоминания Лидии Дмитриевны
       Крутковой 171
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    ДЕТСТВО

      
       Мама, Лидия Дмитриевна Худякова (06 02 1905 -13.07.1983), родилась в С-Петербурге. Мой прадед по материнской линии Иван был крестьянином Тверской губернии. Имеется выцветшая фотография крестьянина Семена - отца моей бабушки по материнской линии. Дед, Дмитрий Иванович Худяков (1869-1939), родом из деревни Лосевки Стоянцевской волости Корчеевского уезда Тверской губернии переехал в Петербург и работал служащим на табачной фабрике "Шапшал", которая находилась на углу Среднего проспекта и 9-ой линии В.О. Дед был хорошим столяром-краснодеревщиком. Сохранился сделанный им раздвижной обеденный стол, на котором я спал, когда жил с мамой на ул. Рентгена. Если его опрокинуть и отвинтить 18 медных винтов, то нижняя доска снимается и открываются два тайника, а также надпись - "Привет мастеру, который будет ремонтировать стол". После смерти мамы стол переехал на дачу к Жене. Остался также сделанный дедом шкаф из палисандрового дерева, которое не набухает при влажности и не рассыхается. В нем тайник находился под потолком. Чтобы в него попасть, надо было отвинтить шурупы. Когда жучок съел доску пола, то я на пол переставил доску с потолка, и открылось пространство под потолком.
       Жили дед с бабушкой Таисией Семеновной (1871-1937) в пятикомнатной квартире на пятом этаже (Конная 5/3, кв. 14) с сыном Евгением ( погиб на фронт в первую мировую войну) и дочерьми: Ольгой (1898-1960), Валентиной (1900-1975), Людмилой (1901-1991), Лидией (6.02.1905-13.07.1983 ) , Милицей (1907-1985) и прислугой (женщиной из деревни).
       Жили на 1 руб. в день. По воскресениям тратили 3 рубля и пекли пироги. На работу дед ходил пешком: экономил деньги и не садился на конку. Во время гражданской войны семья от голода спасалась в деревне. При возвращении в город поезд попал в аварию, и дед повредил ногу. Поэтому он ходил с палкой, которую сам вырезал из дерева и отполировал. Эта палка сохранилась, ею пользовалась мама и, возможно она еще пригодится когда-нибудь Соне: мне она коротка. Просьба ее сохранить как семейную реликвию. Умер дед в 1939 году от "грудной жабы", т.е. стенокардии. Бабушка умерла осенью 1937 года от "удара", который с ней случился в Знаменской церкви во время молитвы, как я думаю, за моего папу, который был арестован в июне 1937 года. Эта церковь, стоявшая на месте современной станции метро "Площадь Восстания", была взорвана перед войной, что не было отражено на немецких картах. Поэтому немцы вместо Московского вокзала бомбили кварталы, расположенные возле Владимирского собора.
       Ольга после операции по поводу рака груди умерла через пару лет от тромба. Мама и все остальные тети умерли от сердечно-сосудистых заболеваний
       Следующее поколение: сын Ольги Евгений Михайлович Шапошников (1923-1998), сын Милицы Герман Серафимович Соколов (родился в 1934г.) и я.
       Папа Хаим Шаевич Гелиг родился в городе Веру бывшей Лифляндской губернии 13 июня 1899 года. Он окончил Ленинградский Политехнический институт и работал сначала в конструкторском бюро паровых турбин Ленинградского металлического завода, а потом на Кировском заводе. Есть фотография, на которой запечатлены его родители: Шая (умер в 1934г.) и Раша (расстреляна немцами во время оккупации), он, подросток и его старшие сестры: Тони (была расстреляна вмести с двумя детьми немцами во время оккупации), Ревекка (умерла в 1965г.), Фрида (умерла в 50 -ые годы, ее дети: Лева Розенблюм (сын Залик род. в 1945г, живет в Штутгарте с женой Атой, их дети - Габриель и Рута), дочери: Рая Розенблюм и Эстер Поташник (1923-2001)) и Лина (дети: Яков Якобсон, Эстер Якобсон и Бася Якобсон). Все папины родственники умерли от сердечно-сосудистых заболеваний, кроме расстрелянных и умершего от рака Якова. Во время войны Эстер Поташник и Ревека успели эвакуироваться из Таллина, а Рая осталась живой потому, что была перед войной посажена в лагерь за то, что ее отец до прихода Красной Армии владел лавкой.
       Папа был весьма добрым человеком. Однажды в гостях один подвыпивший знакомый стал к маме приставать. Она его довольно резко отшила. Когда возвращались домой папа сказал: " Ну зачем ты, Лидусь, так резко с ним. Ну выпил человек, с кем этого не бывает".
      
       Мама после окончания школы поступила на физико-математический факультет университета. Она училась в группе физиков в то время, когда на физмате учились многие из тех, кто потом делал бомбу. В то время профессора и студенты были дружны и часто составляли одну компанию. Как-то они катались на яхте и попали в штормовую погоду. Мокрые и озябшие они вместе со своим профессором Владимиром Ивановичем ворвались в квартиру его отца академика Ивана Петровича Павлова, где были радушно приняты.
       На первом всесоюзном съезде физиков мама сделала доклад по своей дипломной работе, которую она выполнила под руководством будущего академика Лукирского. Он был потом репрессирован во время "большого террора", но затем выпущен и после войны получил в дар от государства дачу в академическом поселке в Комарово. Мама в 70-х годах снимала у его вдовы половину сторожки, в которой был водопровод и канализация.
       Среди маминых профессоров был Юрий Александрович Крутков, который сделал ей предложение. Но она вышла за моего папу. После возвращения из заключения Ю.А. в 48 году женился на маме: в загсе на вопрос, что ей писать в заявлении, ответили, что она вдова. Кстати, в то время это был единственный способ узнать о судьбе осужденного "на 10 лет без права переписки"
       Ю.А.Крутков был известным физиком, членом-корреспондентом Академии наук СССР. В историю науки он вошел главным образом благодаря спору с Эйнштейном, в котором тот признал свою неправоту. 31 декабря 1936 года Юрий Александрович не пришел к нам на встречу Нового Года, не позвонив. В то время, если человек не приходил, как было запланировано, то ожидавшие его понимали, что он арестован. Ю.А. рассказывал, что после пытки бессонницей он уже "созрел", чтобы все подписать. Но тут при пересменке следователей произошла заминка, и он получил два часа для сна, чтобы снова бороться со следствием. Кстати, одним из следователей был брат его студентки. Ю.А. получил 10 лет.
       Сначала Ю.А. сидел в лагере с уголовниками, которым рассказывал романы, за что они его уважали и оставляли в бараке уборщиком. Потом его перевели в "шарашку" Туполева, где он занимался аэродинамическими расчетами. Об этом периоде есть публикации свидетелей. Затем его перевели в Сухуми в другую "шарашку", где он занимался расчетами процесса получения изотопов урана. За эти работы ему и еще двум сидевшим с ним немецким физикам (Гайнцу Барвиху и Густаву Герцу) в 1952 году дали Сталинскую премии "за выполнение особого задания правительства" Один из этих физиков потом опубликовал книгу "Rote atom", в которой описал этот период. Познакомившись с американскими архивными материалами, он обнаружил, что расчетами системы отделения изотопов урана, которые они выполнили втроем за три месяца, в Америке занималась целая лаборатория.
       Из Сухуми Ю.А. был переведен в Москву, где жил в тюрьме и на работу ездил на трамвае в сопровождении охранника. Как-то один из пассажиров опознал его, обрадовался и удивился, что он на свободе: "Юрий Александрович? Это Вы? А ходили слухи, что Вы арестованы". Ю.А. смотрел на знакомого и ...молчал. Потом Ю.А. смеялся: " Он решил, наверное, что я сошел с ума". Однажды, в толчее Ю.А. потерял сопровождающего, вернулся в тюрьму, а туда его не пускают. Пришлось ждать, пока не прибежал бледный, взмыленный охранник.
       В 47 году Ю.А. был освобожден без права жить в областных центрах. Он поселился в Сосново и ездил оттуда в университет читать лекции. Потом в результате хлопот университета Ю.А. прописали временно (на три месяца) в квартире рядом с мат-мехом. Там его часто навещал академик В.А.Фок, Д.Р.Меркин, оппонентом по докторской диссертации которого Ю.А. был, его ученик В.С.Новоселов и др. В этой же квартире жил Сергей Васильевич Валландер с женой и двумя детьми.
       Однажды, когда пришло время явиться в милицию для очередного продления прописки, Ю.А. лежал с сердечным приступом. "Органы" не поверили заключению университетского врача и прислали своего. Эта женщина по просьбе мамы сказала Ю.А., что она консультант из академической больницы.
       Каждые три месяца хлопоты о прописке возобновлялись. Трепка нервов, связанная с этой неопределенностью, окончательно подорвали здоровье Ю.А., и летом 52 года его положили в спецкорпус Куйбышевской больницы на Литейном. В палате с Ю.А. лежали советские и партийные чиновники, которые иногда рассказывали политические анекдоты. Ю.А. в таких случаях шептал на ухо маме, чтобы она была осторожной, так как это "подставные утки".
       Однажды в палату вошли двое в штатском и спросили, кто здесь Крутков. Ю.А. решил, что пришли за ним. Но они поздравили Ю.А. и торжественным голосом прочли указ о присуждении Сталинской премии "за выполнение особого задания правительства". Ю.А. воспрянул духом, так как появилась надежда на полную реабилитацию и возвращение к нормальной жизни. Однако, эти хорошие новости пришли слишком поздно и 12 сентября 1952 года Ю.А. не стало. Похоронили его на Шуваловском кладбище в могилу годовалой сестры, скончавшейся в конце 19 века.
       В студенческие годы мама увлекалась медициной, у нее был друг - слушатель Военно-медицинской академии Максим Юльевич Раппопорт, который в блокаду спас меня и тетю Лелю. Мама посещала анатомичку, также ее научили выслушивать пневмонию и т.п. Все это ей пригодилось в жизни.
       На последнем курсе мама проходила практику в Палате мер и весов (у технологического института). Однажды, сотрудники лаборатории низких температур, к которой мамам была прикреплена, думали, как создать установку, на которой можно равномерно нагреть эбонитовый диск. Мама нагрела его вручную с требуемой точностью, и ее взяли в эту лабораторию на работу после окончания университета.
       Заведовал этой лабораторией сын знаменитого Менделеева. Он был холостяком, ходил в рабочей одежде и имел странную привычку за обедом первое, второе и компот складывать в одну тарелку. Поэтому обычно он сидел за столом в одиночестве. Умер он, кажется, в 36 году. Я запомнил этот день потому, что к нам пришел мамин сослуживец, который, узнав, что мама уехала на похороны и он опоздал, стал со мной играть в регулирование движения моего трехколесного велосипеда. Мама мне потом рассказывала, что в скорости он был арестован.
       Я родился в ночь с 12 на 13 октября 1931 года. Лез не головой, как все нормальные дети, а ее противоположностью и обошелся маме наложением 7 швов. Жили мы тогда на Кирочной улице рядом с домом Красной Армии (ныне Дом офицеров), занимали в коммуналке одну комнату. В памяти сохранился лишь обеденный стол, на котором иногда папа раскладывал чертежи, и желтый платяной шкаф, с верхней полки которого мама доставала вкусные желтые груши, которые привезла с юга. Мама рассказывала, что на станциях поезд осаждали голодные люди, которые в окна протягивали руки с просьбой куска хлеба. Это был устроенный Сталиным голодомор, когда у крестьян отбирали все зерно, не оставляя на жизнь. И вымирали целые деревни.
       К нам приходила бонна. Я садился на скамеечку у ее ног и она учила меня немецкому языку. В четырехлетнем возрасте мне достаточно было показать на окно и сказать один раз "das Fenster", чтобы я его запомнил. К сожалению, эта особенность детского восприятия не сохранилась с годами. Лето 36 года я жил на даче в Веребье (по Московской ж.д.) вместе с бонной. Занятия продолжались.
       Зиму 36-37 года мы уже жили в кооперативной квартире на Тверской улице (д.16, кв.87) . Этот дом был построен для ИТР (инженерно-технических работников) на паях: часть денег дало государство, а часть платили сами. Папа, будучи инженером, в то время получал 1200 р. в месяц, а мама всего 500 р. И то это был персональный оклад, данный ей как
       женщине-ученой. Заведующий ее лабораторией получал 400р. Так Сталин "ценил" науку до того, как американцы взорвали бомбу. В квартире было 3 комнаты и небольшая четвертая без окна с отдельным входом из коридора, в которой спала Дуня, которая присматривала за мной и варила обеды. Я ее очень любил и говорил, что, когда вырасту, женюсь на ней.
       Бонна целый день проводила с нами - маленькой группой, с которой она гуляла в Таврическом саду, обучая немецкому. Обедали мы по очереди в домах участников этой группы. В результате такого интенсивного изучения немецкого я свободно на нем заговорил и во время разговора даже думал на нем.
       Мама с папой иногда поднимались этажом выше к соседям, с которыми сдружились. У них была дочка - мой одногодок. Пока взрослые занимались своими делами, мы с ней играли в детской. Однажды мы устроили соревнование - кто выше написает на стенку. Конечно, победил я. Мы прекрасно понимали, что поступаем плохо, и за это нам попадет, если взрослые войдут. Думаю, что это было первое проявление детской сексуальности.
       Летом 37 года я снова жил на даче в Веребье. Как-то ночью вдруг папа меня будит, сует шоколадку и говорит, что он срочно уезжает в командировку. Если бы не неожиданная шоколадка (меня никогда ночью ею не угощали), то я бы не запомнил момента ареста папы. После ареста папу привезли домой, где мама собиралась на работу. (Они брали отпуск поочередно). Был произведен обыск. Разумеется оружия и т.п. не нашли, хотя мама сказала им, указывая на ящик с моими игрушками, что там спрятаны ружье и танк. Во время обыска мама упрекала руководителя группы, не жалко ли ему невинных людей. На что он ей бросил: "А кто меня пожалеет?" Впоследствии мама узнала, что он также был репрессирован.
       Лето 37-го года в Ленинграде было особенное: террор достиг своего пика. Склады были забиты конфискованными вещами. Поэтому иногда вещи опечатывали, но не вывозили. У нас даже не опечатали. Мама в трамвае как-то была свидетелем того, как пожилая женщина вслух плакала: "Зятя и дочь взяли, все опечатали. Как мне жить с внуками?".
       Мама пошла к директору Кировского завода, где работал папа, чтобы получить причитающиеся папе деньги за какую-то публикацию (сборник, атлас?). На что ей в грубой форме было сказано, что ей ничего не причитается. Вскоре мама узнала, что он был также арестован. В другом учреждении, где папе причитались деньги за какое-то совместительство, бухгалтер сказал, что без доверенности от папы маме деньги не даст. Тогда директор ему приказал: "Сейчас же рассчитайтесь с Лидией Дмитриевной, под мою ответственность".
       Террор касался не только интеллигенции. После крушения советской власти в "Вечернем Петербурге" печатались списки расстрелянных в Ленинграде. В этих списках большинство составляли не интеллигенты, а крестьяне, рабочие, механизаторы и т.п.
       Как было спастись от террора? Единственный способ заключался в том, что, узнав об арестах сослуживцев, друзей либо родственников, срочно все бросить (учебу, работу, квартиру) и уехать в провинциальный городок - районный центр, находящийся далее 100 км. от областного центра. То есть отправиться добровольно в административную ссылку с чистым паспортом (у административно высланных в паспорте в графе "на основании каких документов выдан паспорт" стояло " согласно приказу НКВД N.. от..." Высланные не имели права покидать место ссылки и должны были еженедельно отмечаться в милиции). Но для этого надо было быть весьма решительным человеком и, кроме того, понимать, что арестовывают не за преступления, а для выполнения плана (спущенной сверху разнарядки) по количеству разоблаченных "врагов народа". Одного такого человека я знал и расскажу о нем ниже.
       Неоднократно я слышал о такой истории. Известного психиатра вызвали в Кремль для консилиума в связи с болезнью Сталина. Врачи в отдельной комнате обсуждали состояние больного, каждый говорил о симптомах, относящихся к своей специальности. Психиатр очень в этот день устал и, не подумавши, брякнул: "по моей части - это тривиальна паранойя ". Сказал и, увидев, как вытянулись лица других врачей, понял, что совершил непоправимое. Он вышел из кремля, отпустил ожидавшую его машину, позвонил из автомата жене, что он исчезает и чтобы она его не искала. За ним пришли, устроили засаду, прослушивали телефонные разговоры жены, но все безрезультатно. Дело было поставлено на полку с другими "глухарями". Через несколько лет пришел молодой сотрудник, который заинтересовался этим делом. Он задал себе вопрос: что бы он сделал, будучи профессором-психиатром, оказавшись без документов и денег. Очевидно, что стал бы симулировать потерю памяти и лег бы в какую-нибудь периферийную больницу, скорее всего в ту, где работает его бывший ученик. Были запрошены все районные больницы, и несчастного психиатра нашли. Всего за несколько месяцев до смерти "отца народов" были расстреляны "симулянт", врач больницы и ...секретарь райкома.
       Папа был реабилитирован в 1956 году. Меня пригласили в Большой Дом и выдали составленное Смольнинским загсом свидетельство о смерти 18 января 42 года "от крупозной пневмонии" При этом сказали, что "сами понимаете, время военное, лагерные условия..." Второе свидетельство о смерти тот же загс выдал мне после крушения советской власти, в котором сказано, что папа был расстрелян 18 января 1937 года. Впоследствии в архиве Большого Дома мне показали стопу папок (групповое дело шпионов), в которых были и материалы, касающиеся папы. Из них я узнал, что он окончил курсы красных командиров в Гражданскую войну (видимо до поступления в Политехнический институт). В протокол второго допроса его рукой вставлены смягчающие фразы типа "велись разговоры, которые могут быть квалифицированы, как критика советской власти". Потом целых две недели допросов не было (наверное, оказывалось физическое воздействие), а затем: "Гражданин Гелиг, вы обратились к руководству с раскаянием... " И тут папа сознается, что он составлял ошибочные чертежи таких-то деталей, чтобы вызвать аварию. Я жалею, что не переписал название этих деталей. Может быть, он указал несуществующие детали. Ведь сознался же один военный, что он "сломал ось канала ствола орудия" Затем была очная ставка с руководителем "шпионской группы" профессором Вимблатом. На этом допросе Вимблат отрицает все, что наговорил Гелиг. В конце я прочел список приговоренных к Высшей мере - расстрелу (там были и женщины). У каждой фамилии карандашом поставлены галочки. Приложена справка, подписанная лейтенантом ..., что приговор приведен в исполнение.
       Руководитель группы "шпионов" Вимблат ни в чем не сознался, его дело было выделено в отдельное производство и через некоторое время он был осужден на 8 лет. После войны пришло письмо от хозяйки, у которой ссыльный Вимблат жил. Она просила выслать денег на лекарства для него. Деньги отослали, но они вернулись обратно, т.к. Вимблат умер.
       Почему руководитель группы не был расстрелян? Дело в том, что он быль холостяком, и его нельзя было шантажировать репрессиями, которым будет подвержена его семья, если он " не сознается". Судя по всему, папа ради спасения мамы и меня пошел "на сотрудничество со следствием" и "сознался" в том, что ему инкриминировали. Этим можно объяснить, что маме даже дали свидание с ним в кабинете следователя, где папа сказал маме, чтобы она отреклась от него, если потребуется, ради спасения сына. Кроме того, Виблат при Советской власти уже раз сидел и знал, что признание подследственного равносильно подписанию себе смертного приговора, поскольку "признание - царица доказательства". Ведь улик у следствия не было. Возможно, благодаря такому поведению папы маму не отправили в лагерь, а лишь административно выслали из Ленинграда. Не было и конфискации имущества. Но это, наверное, объясняется тем, что все склады уже были забиты мебелью и вещами репрессированных.
       От папы на память остались карманные мозеровские часы и автограф (Ch Helig) на книге Стодолы по регулированию (на немецком языке). В Публичке имеется атлас турбин, автором которого является Х.Ш.Гелиг.
       !8 января 1938 года маме сообщили, что папе дали 10 лет, а она должна в 24 часа выехать из Ленинграда с разрешением жить не ближе 100 км. от областных центров. Она села в поезд и поехала в черноземную зону, т.к. там жизнь дешевле. В поезде сосед-военный посоветовал ей город Бобров, где он проводит обычно отпуск, т.к. там рыбалка и дешевый базар.
       В Боброве маму никуда не брали на работу и она написала письмо Сталину, что не может попрошайничать и просит ее направить в лагерь, где будет работа. Каково? Но тогда мама не знала, что означает советский лагерь, где на общих работах более трех месяцев не выжить. Письмо, естественно, попало в райотдел НКВД. Маму пригласили и спросили, где ей отказали в работе. Она ответила, что на малярийной станции требуется лаборант, с обязанностями которого она, будучи физиком-экспериментатором, справится, но ее не берут. "Идите туда и оформляйтесь" Заведующий станцией оказался прекрасным человеком. Годовой отчет мама им составила так (со стат-
       обработкой, графиками и т.п.), что в областном центре удивились.
       В Ленинграде расстрелянных хоронили главным образом на специальном кладбище НКВД, которое называется "Левашовская пустошь" (там захоронено около 40 тысяч). Во время войны леса там еще не было, и летчики, пролетая над ним на задание, иногда видели, как из грузовиков высаживали заключенных ...а затем зарывали ров. После крушения советской власти на этом кладбище еще сохранились колеи, наезженные грузовиками НКВД. Я их видел. Сейчас это обихоженное мемориальное кладбище, на котором родственники погибших и целые организации поставили памятники. Сначала это были лишь привязанные к деревьям дощечки с указанием фамилий и дат, иногда с фотографиями.
       Сейчас помимо индивидуальных памятников поставлены имеющие, несомненно, художественную ценность групповые памятники: православным русским, полякам, украинцам, евреям (доска папы стоит справа от памятника), немцам, литовцам, эстонцам и т.д. Отдельно стоит памятник расстрелянным ассирийцам (выгравировано более сотни фамилий, очевидно, все ассирийцы, жившие в Ленинграде), расстрелянным глухонемым (допросы велись с помощью сурдопереводчика). Впечатляет стоящий напротив входа в кладбище памятник в виде гильотины.
       Ежегодно весной и осенью Мемориал на выделенных городом автобусах устраивает поездки на это кладбище родственников и знакомых расстрелянных. Начинаются эти поездки с опускания в Неву венка с набережной Робеспьера недалеко от памятника построенного скульптором Неизвестным в виде сфинкса, у которого одна половина лица, обращенная к находящейся на другом берегу Невы знаменитой тюрьме "Кресты", является голым черепом, а другая, обращенная в сторону города, благополучно - равнодушная. На другой стороне этой набережной напротив сфинкса поставлен памятник Ахматовой.
       Как-то в газете я прочел заметку полковника, занимавшегося реабилитацией. В ответ на вопрос, всех ли расстрелянных реабилитировали, он рассказал, что не всех, и привел пример. Не был реабилитирован сотрудник НКВД, по халатности которого были напрасно расстреляны 20000 человек: он перепутал списки осужденных "по первой категории" (расстрел) и "по второй категории" (лагерь).
       В Публичке есть комната, в которой работает Анатолий Яковлевич Разумов. Он занимается подготовкой к изданию обществом "Мемориал" томов, в которых печатаются списки казненных, а также фотографии и воспоминания. Январю 1938 года посвящен отдельный том. Есть там и папа. Когда я впервые попал в эту комнату, то меня поразил стеллаж во всю стенку и до потолка, заполненный аналогичными томами, изданными в различных городах СССР.
      
       Итак, мама уехала в ссылку, а я остался в Ленинграде. Ситуация! Надо приютить сына одной из пяти сестер. Бездетная тетя Тина, кстати, моя крестная (мои родители атеисты разрешили бабушке крестить меня), не взяла из-за возражения мужа - дяди Володи. Бездетная тетя Люся не взяла потому, что они с дядей Мишей - геологом ездят в экспедиции. Тетя Миля, живущая в дедовской квартире вместе с мужем - дядей Симой (Соколовым) и трехлетним сыном Германом не взяла, видимо, потому, что у них одна комната. Взяла меня тетя Леля, занимавшая в той же квартире с туберкулезным лежачим дядей Мишей одну комнату. Но у нее была вторая 16-метровая комната, где жил сын Женя. К нему меня и подселили. Он был на 8 лет старше меня, чуть не был выгнан из школы за то, что в раздевалке подрался с учителем. Бегал на лыжах, дрался с ребятами, выточил себе финку, которую во время блокады мы отдали дяде Максу. Несмотря на то, что Женя был спортсменом, у него хватило ума не вступить добровольцем в лыжный комсомольский батальон, отправляющийся на Финскую войну.
       Летом 1938 года меня Соколовы отвезли к маме в Бобров, где я с ней прожил зиму 38-39 года и лето 39 года Я хотел маме помогать экономически. Подрядился на малярийную станцию, где она работала, крутить порошки с акрихином. Помню, как после изготовления сотого порошка, директор позвал меня в кабинет и торжественно вручил заработанный мною рубль.
       В Боброве жил интересный человек с фамилией Петров-Кремнев. Это был весьма интеллигентный человек, жил в собственном доме, где комнаты были отгорожены вместо стен книжными полками, у нас в школе он вел географию. Кроме того, он читал лекции о международном положении советским чиновникам. Был заядлый рыбак и говорил, что переехал из Москвы в Бобров "ради рыбалки". Думаю, что это был один из тех немногих интеллигентов, которые, когда начался террор, нашли в себе волю бросить все (и квартиру, и интересную работу) и вовремя уехать из центра на периферию, то есть отправиться в добровольную ссылку (с чистым паспортом).
       Летом в выходные дни, если была хорошая погода, все сотрудники отправлялись на лодках вверх по течению реки Битюг. Там купались, играли в шахматы, ели, загорали. На базаре огурцы, помидоры, арбузы были дешевы, поэтому стол пикника был обильным.
       В августе 39-го года я вернулся в Ленинград. Ехали мы с Женей, в Москве была пересадка и мы "прокутили" денежную заначку, которая была дана мамой на случай непредвиденных обстоятельств. В сентябре я пошел в первый класс той же школы, где учился в девятом классе Женя. К этому времени я уже был влюблен в креолку Луизу, невесту Мориса Джеральда, из книги "Всадник без головы" Майн-Рида. Как-то потом мне попалась эта книга, и я увидел вновь портрет этой дамы. Она оказалась настолько непривлекательной, что я понял причину моей детской любви: сентиментальные отношения молодых героев и трагический конец жениха Луизы.
       Уроки пения проводились для двух классов одновременно в одной комнате. Я по пению имел 5 за то, что молчал и не хулиганил: так учительница оценила мои музыкальные способности. Однажды, томясь от безделья, я обратил внимание на девочку, которая тоже не пела и скромно перебирала складки плиссированной синей юбочки. Я изменил креолке и влюбился в эту девочку. На перемене я узнал, в котором она классе, но познакомиться не решался. Вздыхал в стороне и поделился своими чувствами с Женей. Он сделал серьезное лицо и сказал, что об этом расскажет директору школы. Как я переживал! По дороге в школу бегал вокруг него и умалял не выдавать меня. И вдруг ...на следующий учебный год она оказалась в нашем классе. Я решил, что это из-за меня. В действительности, конечно, родители перевели ее к нам потому, что наша пожилая Алексаннасанна была хорошим педагогом. Звали мою любовь Тамара Большакова. Как-то ее соседа по парте спросили, как звали героиню прочитанного рассказа Он встал и брякнул: "Тамара". Все засмеялись, поскольку, оказалось, что он не слушал рассказ. Но я - то знал, почему он назвал это имя! Чтобы мы меньше болтали на уроках, нас часто пересаживали друг к другу. Однажды учительница предложила мне пересесть к Тамаре. Я обалдел от счастья и...отказался. На встречу Нового 41-го года я вместе с одноклассниками был приглашен родителями одного из нас к ним домой. Была елка, шарады, фанты... Я выиграл деревянные шашечки. Тамара, стоя у елки, пела "Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону, уходили комсомольцы на гражданскую войну ..." Я сидел на диване напротив нее и млел от счастья, считая, что эту песню она поет для меня.
       Осенью 39 года маме разрешили приехать в Ленинград на похороны дедушки. Есть фотография, на которой мама, я, тетя Леля, тетя Люся и дядя Макс. Во время этого краткого пребывания в Ленинграде мама хотела со мной пойти в цирк. После обеда надо было идти, но я никак не хотел доесть второе. Мама сказала, что если я не доем то в цирк не пойдем, хотя пропадут билеты. Никакие слезы не помогали. Тогда тетя Леля, чтобы спасти ситуацию, доела за меня второе. Мама сказала: ну раз ты доел, то мы пойдем в цирк. Я расплакался, и промямлил, что доел не я, а тетя Леля. Мама сказала, что за то, что я оказался честным, мы идем в цирк. Потом, будучи взрослым, я спросил как-то маму, неужели она пожертвовала бы цирком, если бы я не сознался. Она ответила, что ради того, чтобы я стал честным человеком, она лишила бы себя удовольствия пойти в цирк с сыном, которого так давно не видела.
       Я принадлежу к тому типу людей, для которых врать некомфортно. Но я встречал людей, для которых наоборот соврать - раз плюнуть. А чтобы сказать правду, надо сначала подумать: не окажется ли правда невыгодной в какой-либо ситуации.
       Мама из Боброва обратилась в НКВД с просьбой разрешить ей переехать в Лугу, находящуюся дальше 101-го километра от Ленинграда. Она ждет ответа и вдруг видит сон, как она приходит в милицию к своему "куратору". Тот открывает правый ящик стола, достает разрешение и поздравляет. Отмечаться у куратора она должна была через несколько дней. (Каждый административно высланный был обязан раз в неделю отмечаться в милиции). Она не могла дождаться своего приемного дня и утром пошла в милицию. Куратор удивился тому, что она пришла не в "свой день". Мама рассказала сон. Куратор побледнел, открыл правый ящик стола, достал разрешение и поздравил маму.
       Мама рассказывала еще об одном случае проявления телепатических способностей. Она готовилась к экзаменам с приятелем, который надоел ей со своими объяснениями в любви. И вот она посмотрела ему в глаза и мысленно сказала: если ты действительно любишь, то выпрыгни из окна (они занимались на втором этаже) И вдруг он вскочил на подокойник. Мама закричала: "Ты что делаешь!" На что он ей ответил: "Но ведь ты этого хотела".
       На майские праздники 41-го года меня отвезли к маме в Лугу, куда она перебралась из Боброва. Есть фото моего присутствия на демонстрации. Тогда мама впервые сказала мне, что папа в тюрьме. До этого я знал, что он в длительной командировке и даже получал от него подарки.
       Как мы жили с тетей Лелей и Женей на одну ее зарплату счетовода и пенсию за умершего дядю Мишу? По утрам постоянное блюдо - разогретая на сковородке пшенная каша, посыпанная сахарным песком. Мама, конечно, помогала как могла. Иногда мама присылала из Боброва окорок. Это был праздник!
       Весной 41-года мы срочно сменяли две комнаты на Конной улице на одну 22-ух метровую комнату с двухметровым коридорчиком на втором этаже в квартире 18 дома 9 на углу ул. Рубинштейна и Пролетарского переулка. Дело в том, что Женя должен был после окончания школы идти в армию и одну из комнат у нас должны были отобрать.
       В коммунальной квартире, кроме нас, было еще 6 семей. Поэтому в уборную по утрам была очередь, коммунальный телефон в коридоре тоже часто был занят. В ванной комнате, окно которой выходило в кухню, жила вожатая трамвая. В кухне была одна раковина на всех и дверь на черную лестницу: эта квартира была частью большой квартиры, которую после революции разделили на две. Через несколько месяцев после переезда кончилось мое детство: началась война.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    БЛОКАДА

      
       Днем 22 июня 1941 года я играл с ребятами в войну на даче в Старой Деревне. Вместе с мамой в Боброве в ссылке жила ссыльная Валентина Николаевна, мать которой жила в Старой Деревне, где имела двухэтажный деревянный дом, корову, огород. И на лето меня отправили к ней. Первый месяц войны запомнился лишь одним эпизодом. Мы пошли в магазин, началась воздушная тревога (учебная), нас загнали в бомбоубежище, и вдруг мы услышали удары по рельсу (сигнал химической тревоги). А противогазы мы оставили дома. Хотя мы и знали, что, скорее всего, это учебная тревога, но было неуютно.
       Я вернулся к тете Леле. Женя окончил десятый класс и поступил в инженерное училище, которое находилось в Инженерном (Михайловском) замке. Мы и Клара (его школьная подруга, негласно считавшаяся его невестой) там его навещали, но скоро их отправили на фронт "для приобретения практического опыта", а вернее для прикрытия бреши в нашей обороне под Смоленском. Через 6 месяцев Женя стал лейтенантом и демобилизовался осенью 1945 года в чине старшего лейтенанта (из-за строптивого характера он не получил должного продвижения по службе и ряда заслуженных наград). Тетя Миля с Германом эвакуировались от предприятия, где работал дядя Сима. Мы с тетей Лелей были внесены в список эвакуируемых как родственники, но тетя Леля вдруг заболела (высокая температура) и мы остались. Никто не знал, что будет блокада ...
       Ввели карточки. Сначала продуктов по ним давали достаточно, но в сентябре после начала блокады все внезапно стало исчезать. Вчера кто-то сказал, что в буфетах при кинотеатрах можно купить пирожные, а сегодня их уже нет. Соседка, занявшая у нас два яйца неделю назад, смогла отдать долг лишь куском хлеба. В гастрономе на углу Невского и Владимировского еще продавали сухой квас. Тетя Леля купила несколько пачек и ела его с чаем (мне она давала бутерброды с тертым зеленым сыром). Вторично квас уже было не купить. Почему в эти дни мы не запасли продуктов? Думаю, что жмых и тем более столярный клей, из которого мы потом варили студень, еще можно было купить. Во-первых не было денег. Но их можно было достать, срочно что-нибудь продав. Во-вторых (и это самое главное!), никто не представлял, что это не временные трудности, как сообщала официальная пропаганда, а начало длительного блокадного голода.
       Помню зарево над крышами: горели Бадаевские склады продовольствия. Счастливчики потом добывали там сладкую землю. Считалось, что немцы, разбомбив эти склады, обрекли город на голод. Недавно я прочел, что на этих складах было такое количество продовольствия, которого хватило бы городу всего на несколько недель. Одной из причин того голода, который выкосил около миллиона граждан, явились, как ни странно, плохие отношения Первого секретарь Ленинградского обкома Жданова и наркома Косыгина. В день начала войны 22 - го июня на железных дорогах страны скопилось много эшелонов с зерном, направлявшихся в Германию. Косыгин предложил Жданову переадресовать эти эшелоны в Ленинград, путевые и складские возможности которого позволяли разгрузить эти эшелоны. Однако, Жданов отказался, не желая помогать Косыгину в его работе.
       В первый месяц блокады Клара дала нам рабочую карточку (у них в семье с едой было лучше, чем у нас). 1 сентября я пошел в 3-ий класс новой школы. Занятия очень быстро перевели в бомбоубежище. Сначала нам в школе давали по булочке, однако, скоро эта лафа кончилась, да и занятия прекратились. Начались бомбежки. Сначала мы бегали в бомбоубежище. Когда выходили во двор, то видели красные разрывы зенитных снарядов и слышали стук осколков по крыше. Но скоро привыкли к налетам и вместо бомбоубежища сидели в нише, которая была в капитальной стенке в нашем коридорчике. Если рухнут перекрытия, то в этой нише можно спастись. Тетя Леля при налете заставляла меня читать акафесты. Однажды мы почувствовали, что вдруг зашатались стены и зашуршала штукатурка, осыпаясь за обоями. Это в соседнее здание школы, где находился госпиталь, попали две бомбы по 250 кг. Верхние два этажа этого четырехэтажного здания были разрушены. Под артобстрел я ни разу не попал, но помню, как однажды шел по набережной Фонтанки к тете Люсе и слышал вой снарядов, пролетавших над Фонтанкой.
       В эти осенние дни ходили слухи, что немцы займут город. Однажды мы, услышав грохот танков, идущих по Невскому, подумали, что это немцы. К счастью это были наши танки, которых передислоцировали с одного участка фронта на другой через центр города. Пришел дядя Сима и сказал, что после взятия города трое суток дается армии на его разграбление. Поэтому важно продержаться эти три дня, а затем появится оккупационная администрация.
       Наша комната (20 кв. метров) соединялась с общим коридором небольшим (2 метра) коридорчиком. Было решено, что дверь в общий коридор заложим дровами: немцы подумают, что это дровяной склад. Все жильцы квартиры соберутся в нашей комнате. На случай пожара к сундуку, стоящему около окна была привязана веревка, по которой предполагалось спуститься во двор, благо мы жили на втором этаже.
       Окно было оклеено полосками бумаги, а между верхними рамами поместили детский матрац. Шпингалеты окна не были закрыты, чтобы в случае несильной взрывной волны окно могло распахнуться. Кроме того, окно было занавешено тяжелой плотной портьерой.
       Отключили электричество. Чтобы не сталкиваться лбами, стали носить на груди картонные кружки, покрытые светящимся составом. Замерзли водопровод и канализация. Воду возили на саночках с Фонтанки, благо до нее было всего метров 200. Нечистоты сливали в большую ледяную кучу, образовавшуюся во дворе. Наступили морозы. Сожгли женины лыжи. Пришел дядя Сима и распилил дубовый письменный стол. Топили буржуйку, труба которой выходила в топку стоявшей в комнате круглой печки. Как-то я увидел, что в подворотне разгрузили дрова и остались щепки. Я мигом сбегал за тазом и их собрал.
       Теперь о главном - о голоде. Как мы выжили? Это, конечно, чудо. Обменяли буфет на бутылку рыбьего жира, меховую куртку - на 400 гр. хлеба. Жалели, что в свое время выбросили трупик замерзшего квартирного кота. Однажды дядя Макс, приехавший с фронта в командировку, взял меня на ужин в Дом Красной Армии (на углу Литейного и Кирочной), где нам дали по блюдечку жареной картошки! Дядя Сима как-то за стахановский труд получил талоны в столовую, находившуюся на Невском в здании Думы, и взял меня. Там нам дали по тарелке супа, а свободных ложек не оказалось. С тех пор я всю блокаду носил с собой ложку, которая, к сожалению, так мне и не пригодилась.
       Осенью дядя Макс взял меня к себе на фронт. Помню, как проснулся в вещевом складе какого-то госпиталя, откуда меня на попутной машине собирались доставить к дяде Максу. Посреди комнаты стоял изможденный мужчина и примерял чье-то обмундирование, по-видимому, умершего раненого. Он просил, чтобы его не выписывали, так как он настолько слаб, что не сможет дойти до фронта
       Я жил неделю с дядей Максом и его овчаркой Эриком в деревянном доме в каком-то пригороде. Видимо, это было в самом начале блокады, так как Эрик еще был жив. Потом Эрик пропал (кто-то его съел), и дядя Макс жалел, что у него в свое время не поднялась рука его пристрелить. Хозяин дома за ударный труд получил медаль и для ее вручения был вызван в Смольный. Там всем вызванным дали по стакану сладкого чая и по двум бутербродам.
       Я играл с дочкой хозяина, а она таскала маленькие луковички (лук севок) и угощала меня. Пару луковиц я привез домой, но тете Леле не сказал! Она, конечно, об этом узнала по запаху. Голод превратил меня, в общем-то доброго мальчика, в голодного зверюшку. Вообще, самое страшное в голоде не смерть, а часто предшествующая ей ломка психики. Труднее всего голод переносили юноши 15-16 лет. Спастись, в отличие от 17-летних, уйдя в армию, они не могли. Некоторые, слабовольные, сходили с ума на почве голода, и тогда разыгрывались страшные сцены, когда сын набрасывался на сестру и мать, пытаясь вырвать у них пищу изо рта. И они мечтали о его скорой смерти. Поэтому, когда я вижу, как Виталик, придя домой, не может подождать 20 минут до обеда и набрасывается на бутерброды, у меня портится настроение: я представляю описанную выше картину с его участием.
       Однажды я был один дома, а на столе стояла маленькая белая фарфоровая рюмочка с рисом для нашего будущего обеда. Я съел одно зернышко. Затем решил, что будет незаметно, если я съем еще одно зернышко... И вдруг обнаружил, что осталось только полрюмки риса. Я перетаскал по зернышку все цитварное семя, зерна которого были покрыты сладким налетом и использовались для изгнания глистов. Вылизал пузырек с глицерином.
       Второй раз дядя Макс взял на фронт уже зимой меня вместе с тетей Лелей. Повар части, зная что к Раппопорту приехала "жена с сыном", наливал супа полный котелок и каши клал больше нормы. Конечно, это объяснялось тем, что дядя Макс был не рядовым врачом, а главным терапевтом армии.
       Я вспоминаю все случаи подкормки для того, чтобы объяснить, как произошло чудо, что мы выжили. Помню, что зимой однажды дядя Макс привез немного пахнущих бензином сухарей. Весной привозил нам с тетей Люсей в банке прокисшую кашу, которую он постепенно для нас собирал.
       В Рождество я пошел в Старую Деревню. Помню, когда шел через Кировский мост, видел замерзший труп. Родственники Валентины Николаевны меня немного подкормили. В одной из комнат за роялем лежала замороженная часть коровы. А под стулом в коридоре стояла латка со шкварками.
       Новый 42-ой год мы встретили с тетей Люсей. Запомнился он котлеткой, которую сделали из полученного по карточке кусочка мяса. Дяди Миши уже не было. В декабре мы с тетей Люсей отвезли его на саночках в стационар, который помещался в Октябрьской гостиницу. Через пару недель он умер. Тетя Люся зашила его в пальто и простыню, и мы отвезли его на саночках на Волковское кладбище, где похоронили рядом с бабушкой и дедушкой. У нас имеется его записная книжка, в которой он вел блокадный дневник. Читать его тяжело. Не выбрасывайте этот раритет! После войны я как-то обнаружил в ящике тумбочки блокадные карточки, оставленные при эвакуации летом 42-го года. И по легкомысленности выбросил, о чем жалею.
       Полученные по детской карточке 100г. сахара я уговорил тетю Лелю сменять на Кузнечном рынке на килограмм дуранды (кокосового жмыха). Однако, дуранда оказалась настолько горькой, что есть мы ее не могли и сменяли на 100г шоколада. На этом же рынке видел женщину, безуспешно предлагавшую старинные золотые часы за 8 кг. любых продуктов.
       Тетя Леля устроилась санитаркой в госпиталь на Лиговском проспекте (Рабочая карточка: 250 гр. хлеба!). Больше, чем одну неделю она не выдерживала и садилась на бюллетень. Раненые (особенно лежащие) ее любили, так как она была работящей и очень чистоплотной. Помню, как однажды она принесла подарок от раненного: кусочек граммов 20 сливочного масла, завернутого в синюю тетрадную обложку.
       Как-то в апреле вечером я заснул, не дождавшись тети Лели, ушедшей на рынок. Поскольку в комнате постоянно была минусовая температура, то мы спали в зимнем пальто и под всеми одеялами. Проснулся часов в 6 утра, а ее нет. На такой случай было предусмотрено, что я должен идти к дяде Симе на Конную улицу. Я по улице Рубинштейна вышел на Невский, в парикмахерской погрелся у буржуйки и "поджарил" на ней имеющийся у меня кусочек хлеба. И вдруг увидел, что по Невскому идет трамвай. Это был первый день его пуска. Я сел в него и стал понемножку есть свой хлеб. И тут одна из пассажирок попросила меня этого не делать, так как у нее от запаха хлеба кружится голова. Пришел я к дяде Симе в момент, когда он собирался на работу. Решили так. Я возвращаюсь домой и, если тетя Леля не придет, то вечером перебираюсь к дяде Симе. Дома я застал тетю Лелю, которая вечером вернулась с рынка с большой жердью, но достучаться не смогла и заночевала в квартире на первом этаже.
       Наступила весна, и в грязи я пару раз обнаруживал разбухшие горошины, которые, обтерев о штаны, съедал. В результате дизентерия. Я настолько ослаб, что не мог сидеть на горшке и, конечно же умер бы, если бы дядя Макс не прислал с оказией с фронта мне сульфидин. Я встал на ноги и тетя Леля отвела меня в Военно-медицинскую Академию.
       Там в палате дистрофиков я пробыл около месяца. В палате нас было человек 14 в возрасте до 18 лет. Я был единственный ходячий и осуществлял обмен между больными. Дело в том, что при последней (необратимой) стадии дистрофии пропадает аппетит, и человек ищет разнообразия в пище. Кто-то менял ложку каши на кусочек хлеба и т.п. Рядом со мной лежал 16-летний мальчик, у которого был психоз: он не мог сам мочиться. Сестра держала горшок и говорила ему "пись, пись". Однажды врач сказал, что мне выписано мясо. Я обрадовался, вспомнив довоенное жаркое. Но утром мне дали две десертные ложки варенного молотого мяса. Я тут же сменял его на хлеб у соседа.
       Между нами, больными, и нянечками была борьба за еду умерших. Помню, как утром на тумбочке умершего ночью стояла тарелка с застывшей рисовой кашей, а рядом лежала ложка с кашей, которую он, видимо, не смог проглотить. Мы быстро доели эту кашу: я обносил всех и выдавал по пол-ложки. Как-то вечером принесли плачущего годовалого ребенка. К утру он затих. Пришли сестры с носилками, на которые положили умершую 18-летнюю девушку и трупик младенца. До сих пор стоит перед глазами длинное худое белое тело с черными волосами на голове и лобке и на нем почему-то сине-розовый младенец.
       Окно палаты выходило во двор, и мы наблюдали, как приезжал грузовик и рабочие в масках грузили на него трупы из сарая (одни - скелеты, обтянутые кожей, другие - вздувшиеся от водянки). В больнице я настолько подкормился, что смог приходившей во двор тете Леле бросать из окна завернутые в бумагу кусочки хлеба. При выписке мне дали бутылку соевого кефира, к которому я был уже равнодушен, а тетя Леля не могла удержаться и выпила его в подворотне.
       Наступило лето и мы поехали в эвакуацию. На Финляндском вокзале нам выдали по куску хлеба, чтобы мы не умерли по дороге и привезли на берег Ладожского озера. Там погрузили на самоходную баржу и привезли в Осиновец. Выгрузили на мол, и тут начался налет. Все побежали к берегу, но мы с тетей Лелей остались с вещами, которых было много, так как Тетя Леля, помня поездку в деревню во время гражданской войны, взяла с собой то, что нас подкармливало в эвакуации в Боброве (нитки, мулине, иголки, материю, тетради, карандаши и т.п.)
       Так для нас закончилась блокада. На память о ней мне досталась гипертония. Это слово я впервые услышал, когда на медосмотре при поступлении в университет, замерив 140, меня спросили, не гипертоник ли я. Однако, я стал ее ощущать лишь с 30 лет. Второе последствие - отсутствия чувства сытости. Я могу, пообедав, продолжать есть до наступления чувства отвращения к еде. Третье - притупление чувства брезгливости. Если я вижу раздавленную крысу, то в отличие от нормальных людей, не испытываю отвращения. Я начинаю думать, что бы мы с ней сделали зимой 42 года (опалили, кишки промыли и в суп ...)
       Заканчивая воспоминания о блокаде, стоит заметить, что были в блокадном городе люди, которых страшный голод не коснулся. Так я как-то прочел воспоминания корреспондента, летевшего в блокадный город на самолете. Он нечаянно сел на какой-то мешок и услышал возглас: "Ты что делаешь? Ведь там персики для Жданова!" На одном из стендов с блокадными фотодокументами я увидел фотографию, на которой был изображен мужчина в белом поварском колпаке, держащий в руках противень с ромовыми бабами. А под фото надпись: "Лучший пекарь. Декабрь 1941г." Ну и, наконец, случай, описанный Наташей Крандиевской - женой писателя Алексея Толстого, жившей в доме 23/59 по Кронверкской улице. Она блокадной зимой 1942 года с сыном поднималась по лестнице и увидела, что в приоткрытой двери квартиры 108 (там жил Попков) в мусорном ведре лежит кусок выброшенного белого батона. И это в то время, когда детям и иждивенцам выдавали 125 грамм черного глинообразного хлеба в сутки.
      
       Многие задавали себе вопрос: почему немцы за один месяц с небольшим дошли (вопреки сложившемуся благодаря кинофильмам впечатлению часть немецкой пехоты шла пешком, а припасы и вооружение везли на повозках) от западной границы до Луги (всего 140 км. от Ленинграда)? Мне известны несколько версий ответа на этот вопрос.
       Первая принадлежит Сталину (ее учили в школе): агрессор всегда имеет преимущество за счет внезапности. Этот постулат не выдерживает критики. О какой внезапности можно говорить при наличии большого количества донесений разведки?
       Вторую версию опубликовал в книге "День-М " (АО "Все для вас.1994)" наш бывший разведчик Резун (псевдоним Суворов). Она заключается в том, что Сталин сам приготовился напасть на немцев в июле, а Гитлер нанес упреждающий удар. Среди многочисленных доказательств, приведенных Резуном, есть и неопровержимые. Это выдвижение наших госпиталей и аэродромов к границе, а также приказы, содержавшиеся в секретных пакетах, которые командиры полков и дивизий должны были вскрыть в случае начала войны. В этих приказах было расписано, к какому часу или дню надо занять тот или иной польский город. На мой взгляд упреждающий удар по изготовившимся к наступлению гитлеровским войскам был бы оправдан. Что касается обвинения в этом случае нас в агрессии, то после нападения на Финляндию наша репутация хуже бы не стала.
       С Резуном спорит историк Марк Солонин. (Марк Солонин "22 июня, или когда началась Великая Отечественная война? М.: "Яуза" 2007)". Он считает, что в июле Сталин еще не был готов нанести упреждающий удар по немецкой армии. Наши неудачи в 41 году он объясняет следующими факторами.
       1. Несмотря на большое количество наших войск и техники безграмотный командирский корпус (большинство грамотных и опытных офицеров было репрессировано Сталиным перед войной) не смог противостоять хорошо обученным и опытным немецким офицерам. 2. Сдача в плен трех миллионов в первые месяцы свидетельствовала о том, что они не хотели защищать советскую власть. Лишь зверства немцев подняли народ на борьбу.
       Правдивая объективная история Великой Отечественной войны не может быть написана до тех пор, пока полностью не откроют секретные архивы, и не вымрет поколение участников войны. Например, недавно я узнал, что почти в то же время, когда происходило знаменитое Сталинградское сражение, под Ржевом в неудачной наступательной операции, которой командовал Жуков, мы потеряли больше, чем немцы в Сталинградском котле. Об этом сражении, наверное, вообще бы умолчали, если бы там не сдался в плен генерал Власов. А о том, что Прагу в мае 1945 года от немцев освободили власовцы до прихода наших танков, я узнал лишь недавно.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    ЭВАКУАЦИЯ

      
       В Осиновце нас погрузили в теплушки и повезли в Ярославль. По дороге кормили. Те, кто не мог удержаться и сразу все съедал, заболевали и даже умирали. Тетя Леля разрешала есть только небольшими порциями, и мы доехали нормально. В теплушке не было ведра для туалета, и оправление естественных надобностей производилось на ходу поезда в открытую дверь Человека при этом, естественно, держали за руки. В Ярославле нас погрузили на пароход, с которого мы сошли в Ульяновске, так как направлялись к маме в Дрожжановский район. В Ульяновске мы несколько дней жили в доме колхозника: ждали подводу от мамы. Купили на базаре килограмм картошки, сварили и впервые с начала блокады ею полакомились. Но тетя Леля и тут не разрешила ее съесть сразу.
       Приехал на подводе Офият из больницы, где мама работала фельдшером, и мы поехали. 90 километров мы ехали два дня. Ночевали под открытом небом под телегой, слыша, как хрустит наша лошадь. Ну все, как в повести А.П.Чеховоа "Степь". Офият погонял лошадь, видимо, не зная ее родного языка, русской матерной фразой и тут же повторял ее по-татарски ("анангыс сегим") Вообще, чисто матерное ругательство, насколько мне известно, есть только в татарском и русском языках (в последний оно, по-видимому, пришло из первого во времена татаро-монгольского ига).
       Как мама попала в Дрожжановский район? 22 июня она находилась в Луге (работала на малярийной станции). Во время обороны Луги летом 41-го года, вошедшей в историю Отечественной войны, как "Лужский рубеж", где удалось на некоторое время задержать наступавших немцев, мама, как и все медработники, занималась ранеными. Оттуда она была эвакуирована в Татарстан. Эти лихие дни она описала в своих воспоминаниях.
       В Дрожжановской районной больнице было всего два врача - эвакуированные из оккупированных областей женщины. Мама, будучи физиком-экспериментатором, была оформлена фельдшером, ездила в деревни на эпидемии тифа, вела амбулаторный прием, в частности и венерических больных (она обучилась необходимым татарским фразам, например, "юбка кютер, штан сал"), принимала неосложненные роды, зашивала полученные в пьяной драке раны и т.п. Пригодились полученные в студенческие годы элементарные медицинские знания.
       Мама встретила нас и ужаснулась, когда стала нас мыть. Она говорит, что не ожидала увидеть такие скелеты. Я мог руку полностью засунуть за ключицу, а также через живот щупать позвоночник. К нашему приезду мама запасла сливочное масло и мед, и мы быстро стали избавляться от дистрофии. Я пошел в 3-ий класс школы. Учительницей у нас была татарская девушка, которая закончили лишь 7-ой класс. Мама ужаснулась, когда обнаружила, что я перепутал операции перемножения дробей и их деления. Оказалось, что так нас научила учительница. Кстати, по программе это проходят в 5-ом классе.
       Ребята, с которыми я играл, курили. Я тоже попробовал, закашлялся. Мама, обнаружив запах табака, поступила мудро. Она не запретила курить, а рассказала, что сама по глупости начала курить в студенческие годы и не может теперь бросить. Что я уже большой и сам должен решить, буду ли я гробить здоровье, или останусь некурящим. Я выбрал второе, и, когда мне предлагали закурить, я гордо отвечал, что я некурящий.
       Рядом с больницей находилось поле, где маме, как и другим сотрудникам, был выделен участок под картошку. Вскапывали его сохой, а окучивали тяпкой сами. Осенью мы сняли урожай и этим кормились всю зиму.
       В августе 44-го года маме прислали вызов из Бобровской малярийной станции, где она работала лаборантом во время ссылки до войны. Был зарезан поросенок, которого мы завели напополам с женой погибшего на фронте начальника военкомата, и мы поехали с Офиятом в обратный путь в Ульяновск. Кстати, когда из Сталинграда приходили плохие вести и была вероятность его захвата немцами, Офият в полу-шутку, в полу-серьез говорил, что после того, как немцы его возьмут, они (татары) будут нас эвакуированных "мал-мала резать"
       Всю дорогу я тащил нашего кота. Ему надоедало сидеть на руках, а идти на веревке за телегой он не хотел. В Ульяновске на станции он, почувствовав запах грызунов, исчез (к нашей радости) в багажном сарае. Сесть в поезд, даже имея билет и вызов (без вызова билеты не продавали), нам с первого раза не удалось, и мы заночевали на полу в доме кассирши. С ней, а также с носильщиком, который на следующий день с большим трудом сунул нас с вещами в тамбур поезда, мы расплатились мясом поросенка.
       В Боброве мы сначала остановились у Нюси, с которой мама работала на малярийной станции еще до войны, а затем перебрались в дом Скрябиных, в котором мама жила до войны во время ссылки. Я пошел в четвертый класс.
       В городском парке, где мы с ребятами играли, была церковь, в которой до войны был склад. Теперь церковь стояла пустая и служила отхожим местом для прохожих. Написанные на стенах картины с библейскими сюжетами были изрешетены автоматными очередями. Бобров не был оккупирован немцами, но оказался в прифронтовой полосе, Население было эвакуировано, и в оставленных домах квартировались наши военные. Сын наших хозяев до войны был учителем, и у него было много книг. Когда хозяева вернулись, то обнаружили, что книги были использованы для прикрытия куч в одной из комнат, которую солдаты, видимо, не желая выходить на мороз, использовали в качестве уборной. Было разбито зеркало. Наверное, ради обломка, который забрали с собой для бритья.
       Мама стала заведовать малярийной станцией вместо заведующего, ушедшего на фронт. Основным источником снабжения и станции и нас была лошадь, приписанная к малярийной станции. Помню, как-то мама, чтобы заработать корм для лошади, подрядилась возить картошку с огородов, и у нее заболело сердце. Мешки, которые она грузила, были тяжелые.
       По четвергам и воскресениям был базар, на котором тетя Леля выкладывала перед собой принесенные для продажи карандаши, иголки, нитки и прочие вещи. Затем я подходил к ней, брал наторгованные деньги и покупал картошку, ведро которой стоило 150-200 рублей. Эвакуированным давали по карточкам 400 гр. хлеба. Сахара не было, но можно было варить сахарную свеклу. Как и в Татарстане нам был выделен участок земли за городом, на котором мы растили картошку.
       У малярийной станции были лодки для работы бонификаторов, которые поливали заводи и болота специальной жидкостью для уничтожения личинок комаров. Есть две разновидности комаров (куклес и анофелес) Одни садятся на тело горизонтально и безвредные, а другие садятся под углом в 45-60 градусов. Это малярийные комары, которые переносят от больных к здоровым возбудителя малярии. Летом лодки сторожил, круглосуточно живя в курене, где хранились весла, старик. Я приносил ему мамины папиросы (тайно брал их у мамы) и за это получал лодку. Дело в том, что мама не разрешала мне одному кататься на лодке. А когда я спрашивал, почему до войны, когда мне было 8-9 лет, мне разрешалось кататься одному, то она отвечала, что к маленькому хулиганы не пристанут.
       В нашем доме жила пожилая женщина - кассирша кинотеатра. Когда привозили кино, я по вечерам сопровождал ее на работу, смотрел фильм, и мы вместе возвращались домой. Зрители в кинотеатре были в основном раненые из госпиталя, некоторых приносили на носилках,
       В мае 44 года после окончания 4-го класса родители учеников сделали нашей учительнице подарок. Он состоял из стеклянной простой вазы, в которой лежало 18 яиц (больше не собрали), покрытых салфеткой с вышивкой, и торта, который испекла тетя Леля из собранных припасов.
       Летом 44-го года нас 5-7-классников повезли в колхоз на сбор колосков. Поселили в амбаре. Среди нас был парень по фамилии "Письменный". Он очень любил спать, и мы над ним издевались. Например, привязывали к нему котелки, ложки и прочие звенящие предметы, сшивали его штанины, а затем будили криком "пожар". Он вскакивал и тут же падал со звоном. Однажды, мы обвязали его щиколотки веревкой, перебросили ее через окно в стене, отделяющей наши закрома от коридора, и медленно подняли его почти вертикально вниз головой. Но он не проснулся!
       В проходе спали девочки с учительницей, а мы спали в закромах. Однажды старшие мальчишки договорились ночью похитить одну смазливую девчонку, а мы малолетки собирались быть "наблюдателями". Но все спокойно проспали до утра. Как-то рано утром, когда часть уже встала, а лежебоки еще досыпали, один мальчишка втихаря лег на освободившуюся девчоночью постель и дождавшись, когда учительница оказалась рядом, стал демонстративно потягиваться. Представляю самочувствие учительницы, которая за нас отвечала.
       В колхоз нас везли на студобеккере, которым управлял курсант автомобильной школы. В Бобров для обучения военных шоферов завезли поставляемые по Ленд-Лизу студобеккеры, шевроле (двухосный грузовик), доджи (открытая машина немного больше виллиса) и виллисы. Обратно из колхоза нас лихо вез тот же курсант, а его наставник пьяный спал в кабине.
       Летом мои руки обсыпали цыпки. Ни чистотел, ни завязывание над ними узелков не помогали. Помогло другое средство. Вырыл ямку под створками ворот (там, где они сходятся), положил туда яблоко и закопал левой пяткой. И цыпки прошли, что свидетельствует об их нервно-психологической природе.
       Был у меня в школе друг Леша Котов (местный житель). Он сделал управляемые сани. Сзади два конька по краям поперечной перекладины, а спереди один конек, который мог поворачиваться и управлялся либо ногами, если ехал один седок, либо руками, если один лежал, а другой на нем сидел. На этих санях мы съезжали по улице из центра города к реке. Нас иногда так разгоняло, что приходилось вываливаться на обочину. Летом мы естественно играли в войну, бегали купаться и воровали соседские яблоки.
       .
      
       Осенью 44-го года началась реэвакуация. Но мы с тетей Лелей запоздали с оформлением документов и остались в Боброве до лета 45-го года. Осенью я пошел в пятый класс. Был, как и Леша, отличником и когда весной 45 -го года пришла разнарядка на путевки в Артек, то нас включили в группу счастливчиков. Нам сказали, что мы должны утром собраться у школы с запасом еды, которой нам бы хватило до Воронежа, где нас объединят с ребятами, ехавшими из Москвы, и будут кормить всю дорогу.
       Когда я пришел к школе, то выяснилось, что я не еду, так как мое место отдали сыну Героя Советского Союза. Я расстроенный вернулся домой и с горя стал поедать свой завтрак. Вдруг примчался Леша и кричит мне в окно: "ты едешь!". Оказалось, что моего конкурента не пустила его мама. До Воронежа мы доехали с нашей сопровождающей, а там нас сдали москвичам. И тут выяснилось, что до Симферополя нас кормить не будут! Мы пошли на базар и на все имеющиеся у нас деньги купили буханку хлеба. На ней мы и ехали пару суток, ощущая запах домашних пирожков, которые ели москвичи.
       В Симферополе нас сразу повели в баню, а одежду сдали в "прожарку". Затем накормили и посадили в автобус. Дорога в то время еще не была асфальтирована. В одном месте она была размыта, нас временно высадили из автобуса и сказали, что там внизу в темноте шумит море, которого большинство из нас никогда не видело.
       В Артеке мальчишек поселили в Верхнем лагере, а девчонок - в Нижнем ("Суок-Су"). На следующее утро повели в столовую. На каждом накрытом на четверых столике лежало четыре пайки хлеба. Мы ходили вокруг стола, не решаясь, у какой пайки остановиться. К концу сезона нам уже клали хлеб общей кучкой. Пионеры были разного возраста, аж до 16-17 лет. Пионервожатая была лишь на пару лет старше.
       Наш заезд был второй после открытия лагеря и продолжался до середины мая. В первый заезд двое пионеров подорвались на мине, выброшенной волнами на песок. Поэтому нам не разрешалось уходить из лагеря. В свободное время я увлекся рисованием (фотоаппаратов у нас не было). Зарисовал и беседку Соловьева, и Одалары (две скалы в море), и Аю-Даг (медведь-гору, у подножья которой расположен Артек) В это время проходила Ялтинская конференция, на которой Сталин, Рузвельт и Черчиль договаривались о послевоенном устройстве мира. К нам в Артек приехала жена Черчиля, высокая стройная женщина в военной форме. Нас собрали на костровой площадке, где мы слушали ее выступление и скандировали приветствие детям Англии. Как-то весь лагерь в походном строю повели в Гурзуф, где показали Ботанический сад и накормили из походной кухни. От этого несложного перехода у некоторых поднялась температура, настолько мы были ослаблены.
       Однажды нас в 6 утра разбудил горн. Мы вскочили и, пока в трусах бежали для построения, обсуждали причину тревоги: наверное, война с Америкой. Нас построили и руководитель лагеря, сообщив об окончании войны, продекламировал: "Победа, какое великое слово - оно как огонь зажигает сердца - оно трепетать заставляет любого - оно вдохновляет на подвиг бойца!". Обратно нас отправляли по частям. К нашему сожалению, воронежских отправили в тот день, когда должна была состояться экскурсия на гору Аю-Даг. Нас предупреждали, что гора эта коварная. Если по тропинке на нее забраться, то трудно найти тропу для спуска и приходится ждать подмоги из лагеря. Поэтому мы одни туда не лазили.
       На пути от Воронежа до Боброва мы возвращались в вагоне, где полки (не боковые) при подъеме смыкались и образовывали что-то вроде второго яруса. Я больше таких вагонов не встречал, а они экономичны, так как на втором ярусе образуется еще одно спальное место над проходом между нижними полками. Мы сидели на втором ярусе, играли в карты и не заметили, как вор вырезал в чемодане одной девочки, на котором она сидела, дырку и украл какие-то вещи.
       На обратном пути произошла первая у нас с Лешей размолвка. Нам выдали в дорогу сухой паек, в котором было грамм 100 шоколадных конфет! Мы решили их не съедать, а привезти домой. Но в дороге мы к ним прикладывались, и так получилось, что Леша все свои конфеты съел, а у меня они остались. Он не смог простить такого моего "вероломства". В Боброве, хотя экзамены уже прошли, нам в табель выставили отличные отметки. Летом мы с Лешей так снова и не подружились, а в августе мы с тетей Лелей уже вернулись в Ленинград. Вскоре и мама переехала в Лугу и стала там заведовать малярийным пунктом.
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    ПЕРВЫЕ ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ

      
       Осенью 45-го года мы с тетей Лелей вернулись в Ленинград. Комната наша перед эвакуацией была опечатана, как комната военнослужащего, и поэтому не была ни разграблена, ни занята. Я пошел в 6-ой класс 219-ой школы, находящейся рядом на Пролетарском переулке и уже восстановленной после войны (два верхних этажа были разрушены во время блокады). Запомнился наш классный руководитель Протопопов, учивший нас истории. Он каждый раз спрашивал не только заданный урок, а любой урок из прошедших. Поэтому мы все время повторяли весь материал и к экзаменам не готовились. Он, видимо, для повышения своего авторитета, допускал в разговоре с нами неформативную лексику. Запомнилась математичка, которая никогда не повышала голоса, но каким-то образом нас гипнотизировала: в классе стояла тишина.
       Я, видимо, для самоутверждения, направо и налево сыпал нецензурные выражения. Дескать вы все тут маменькины сынки, а я, приехавший из Боброва, "повидавший жизнь". И вот, однажды, в ответ на мою очередную тираду Боря Вишневский презрительно спросил: "Ну и что ты этим хочешь сказать?" Презрение, которое я увидел в его глазах, сразу отбило у меня охоту материться. Кстати, когда через полвека моей больной теще потребовался какой-то препарат, то его помог достать нам Боря Вишневский, ставший к тому времени доктором медицинских наук, заведующим лабораторией в институте пульмонологии.
       При советской власти было две медицинские службы. Одна, под эгидой 4-го управления, - для номенклатуры. Там было полное лекарственное обеспечение, в том числе и зарубежными препаратами. Другая - для народа. С принципиальным различием этих служб мы столкнулись, когда моя теща Тамара Ивановна в безнадежном состоянии лежала в больнице с сепсисом и врач сказала, что спасти ее могут только зарубежные антибиотики, к которым отечественные бактерии не привыкли. Знакомые в США достали эти антибиотики, но как их привезти? Таможня говорит, что пропустит только, если будет документ из больницы, что они необходимы, но их в СССР нет. А больница такую бумагу дать не имеет права, так как "Минздрав СССР советских людей обеспечивает качественными лекарствами". Что делать? Пошли на риск. Лекарство прислали с оказией. И вот прибыл самолет. Идет женщина, в руках сумка, а на плече другая маленькая, плотно забитая флаконами с антибиотиком. Таможник посмотрел на пассажирку и... потребовал открыть сумку, которая в руках. Так случай спас мою тещу вопреки препятствию со стороны советской власти!
       Я стал ходить во Дворец Пионеров, благо он находился рядом (через мост). В судостроительном кружке мы занимались изготовлением корпусов для моделей. В гимнастическом кружке меня научили обращаться с перекладиной. Я освоил упражнение "вис, прогнувшись". В 9-ом классе я ввел в заблуждение учителя физкультуры, выполнив это упражнение с первого захода. Он решил, что я способный и пригласил в гимнастический кружок.
       У нас мальчишек было две забавы. Первая - лазать на Исаакиевский Собор. Сейчас пускают только на смотровую площадку у основания купола, а тогда можно было по внутренней винтовой лестнице забраться на купол. Там наверху стоит небольшое строение (вроде часовенки) с крестом. Окна часовенки были заколочены фанерой, но мы ее отгибали и влезали внутрь. Там был лишь строительный хлам. А вот возвращение назад было испытанием храбрости. Надо было из окна спрыгнуть на смотровую площадку глубиной метра полтора и отгороженную о бездны лишь низенькими перилами.
       Вторая забава - это ракеты. В праздники на стрелке Васильевского острова выстраивали красноармейцев, которые по команде пускали ракеты, образуя фейерверк. Мы выменивали у них ракеты на папиросы, а ракетой можно было насладиться двумя способами. Первый: вынуть ракету из картонного патрона, поскоблить ее и образовавшуюся стружку поджечь. Получается яркое цветное пламя. Затем отдельно сжигается порох и взрывается пистон. Второй способ менее безобидный. Мы ездили на кладбище, находившееся в Александро-Невской лавре, и там запускали ракету. Почему-то она, как правило, не хотела лететь вверх и носилась между могил, шипя и разбрасывая цветные искры.
       На площади Калинина около кинотеатра "Гигант" днем при скоплении зевак были повешены немецкие военные преступники. Тетя Леля запретила мне туда ездить, но я все же на следующий день поехал, вися на подножке переполненного трамвая. Закоченевшие трупы на меня блокадника никакого впечатления не произвели, а за ослушание я расплатился простудой.
       В это время я прочел трилогию Дюма ("Три мушкетера", "20 лет спустя", "10лет спустя"), "Айвенго" Вальтера Скота, "Агасфер (вечный жид)" Эжен Сю, "Янки при дворе короля Артура" и др. Читать я ездил к дяде Максу, у которого была большая библиотека, книги из которой выносить из дома не разрешалось. Конечно, в свои 15 лет я отставал в развитии от нынешних пятнадцатилетних, которые об Агасфере не слышали, но зато в курсе противозачаточных средств. Однако, они вряд ли сумеют сварить обед, что для меня не представляло труда (были бы продукты!).
       Вернулся демобилизованный Женя. После шестимесячного обучения в инженерном училище (с практикой в боях под Смоленском) он всю войну провоевал сапером. Сначала был понтонером. Во время наведения первой переправы он уцелел лишь потому, что, увидев как немецкие снайперы выбивают командиров, спрятал свои кубики (лейтенантские знаки различия) под солдатским ватником и работал как рядовой боец, продолжая руководить. Все же при наведении второй переправы его ранило, и после госпиталя он до конца войны работал минером. Благодаря своему независимому характеру, он, начав войну лейтенантом, закончил ее всего лишь старшим лейтенантом с двумя орденами Отечественной войны и четырьмя медалями. Солдаты его любили за справедливость и храбрость и вытащили к своим, когда его ранило.
       Он рассказал такой случай. Наши саперы ночью на ничейной полосе ставили мины и нарвались на немецкую разведку. Началась рукопашная. Ни те, ни другие не применяли огнестрельного оружия, чтобы не навлечь на себя огонь с обеих сторон. Бились кулаками и ножами. Женя был ростом 187 см и сильным, поэтому уцелел. Но после войны, когда видел какую-либо драку, просил его уводить, т.к., войдя в раж, мог голыми руками убить человека.
       На меня пятнадцатилетнего мальчишку произвел впечатление и другой рассказ. Женя вместе с ординарцем шел по улице только что освобожденного города. Вдруг по ним сверху автоматная очередь. Они вбежали на чердак и, бросив вперед гранату, туда ворвались. Оказалось, что по ним стреляла молодая женщина в эсесовском мундире. Прежде, чем ее застрелить, они ею воспользовались.
       Перед демобилизацией Женя продал свой трофейный мотоцикл и все деньги истратил на "отвальную". Когда же он вернулся домой, то был поражен нашим голодным существованием. Чтобы отметить возвращение, продали трофейные часы.
       Вернулся Женя с женой Катей, медсестрой, которая выходила его в госпитале, когда он отказался от ампутации ноги. В 46 году она родила Таню. С Женей они разругались, и Катя исчезла на три года. Таню выходила тетя Леля. Когда Катя объявилась, то по суду забрала себе дочь. В это время Женя женился на Софье Яковлевне Рутенберг, которая до войны училась с ним в одной школе. Соня жила недалеко от нас в восьмиметровой комнате в коммуналке. Женя стал там ночевать. Кто-то донес, явился участковый и, застукав мужа у жены, предупредил, что в следующий раз оштрафует: нельзя жить без прописки. В результате произвели обмен: Соня переехала к нам, а Катя с дочкой в ее комнату.
       В той квартире сразу после войны делали ремонт пола в передней и обнаружили под паркетом тайник с золотыми украшениями. Вызвали милицию, те составили опись и увезли клад. При переписывании вещей клада милиционер вдруг взял из кучи одну вещь и подарил Соне.
       После переезда к нам Жени с Соней в 52 году родился Миша.
      
       Иногда приезжала мама из Луги и привозила картошку. Было голодно, так как по карточкам, которые еще не отменили ввиду неурожая, давали мало. Иногда в некоторые магазины выбрасывали крупу, либо муку, которые продавали без карточек. Очередь занимали с вечера, а утром при открытии магазина мужчины (в том числе и Женя) делали живой заслон у двери в магазин, чтобы никто не прорвался без очереди. В один из таких счастливых дней отоваривания без карточек я шел по внутреннему двору и вдруг перед самым моим носом разбилась большая глыба льда, сорвавшаяся с крыши. Ее осколки больно ударили по ногам. Если бы я оказался в этот момент на один метр впереди, то меня бы убило.
       Лето 46-го года я провел у мамы в Луге. В деревянном одноэтажном доме слева по коридору было чье-то общежитие, справа в первой комнате находился кожно-венерологический диспансер, вторая комната принадлежала малярийной станции, за ней была еще маленькая комнатка, в которой мы жили с мамой. Как потом оказалось, заведовал кожно-венерологическим диспансером дедушка Веры Смирновой, моей будущей аспирантки, которой тогда еще не было года, и которая жила с мамой в то лето в Луге.
       Вскоре, благодаря хлопотам академиков, маме разрешили вернуться в Ленинград, чтобы восстанавливать лабораторию низких температур. Мама поселилась у тети Люси, но скоро ее вторично выслали в Лугу. Сталин издал приказ об укреплении тыла, согласно которому всех ранее репрессированных и находящихся на свободе вновь репрессировали. Поскольку для развития атомной промышленности требовалось срочно восстановить лабораторию низких температур, то академикам удалось снова маму вернуть в Ленинград. Нам с ней дали комнату на территории Палаты мер и весов (около Технологического института).
       В маминой лаборатории создали установку, представляющую из себя моток стеклянных трубок, из которых насос часами откачивал воздух, чтобы создать нужный вакуум. И о ужас! Уборщица случайно задела трубочку, та дала трещину и вакуум исчез. Дело пахло "вредительством". Посадили бы всех. И маму как заведующую, и уборщицу, и других сотрудников, которые "видели и не донесли". Чтобы не сорвать график работ, воздух стали откачивать круглосуточно. А то, что инцидент остался без последствий, свидетельствует о том, что в их маленьком (всего несколько человек) коллективе не было осведомителя.
       В эти первые послевоенные годы научным работникам увеличили зарплату и дали дополнительный паек. Мама была прикреплена к спецраспределителю, находившемуся на Московском проспекте. Как-то, стоя там в очереди, я услышал, как один из покупателей разговорился с продавщицей: "Много ли в день у вас уходит бумаги?". "Целых 5 килограмм " - ответила она. "Так значит, вы ежедневно обвешиваете нас на 5 кг." - заметил он.
       Когда я вспоминаю о втором эпизоде, связанном с этим магазином, то у меня першит в горле. Я стоял на площадке трамвая, держа в руках сетку с яблоками. И вдруг интеллигентного вида мужчина обратился ко мне: "Мальчик, можно я возьму яблочко? ...Я их не видел с начала блокады".
       Перекос уровня зарплаты в пользу науки за счет техники сохранялся и в 60-х годах. Доцент, кандидат наук с 10-летним стажем получал 320 руб. Столько же получал начальник КБ на заводе, в подчинении которого находились сотни людей, и который "дневал и ночевал" на заводе. Правда, почти столько же он мог получить за перевыполнение плана выпуска продукции, внедрение новой технике и т.п.
       Как-то в Ленинграде проездом оказался офицер-однополчанин Жени. В качестве гида я свел его на ярмарку, которая занимала всю Первую Красноармейскую улицу между Московским и Измайловским проспектами. Громко играла музыка -"У бабушки было три внука - вот так штука, ха-ха-ха". В ларьках продавались (без карточек, по коммерческим ценам) сладости. Мне было куплено 100 гр. печенья, которого я не видел с довоенного времени. Возможно, из-за этого подарка я и запомнил эту ярмарку. Кстати, после расстрела первого секретаря обкома Попкова ходили слухи, что ему инкриминировали и устройство ярмарки без согласия Сталина.
       Летом 47 - года мы с мамой снимали дачу в Сестрорецке. Она ездила каждый день на работу и все хозяйство было на мне. Так что уже в 15 лет я научился и запасать продукты, и готовить. Как-то соседи взяли меня за брусникой. Мы доехали до Белоострова и 15 км шли пешком. Заночевали у костра, а утром стали собирать ягоды. Я набрал целую корзину (70 стаканов ягод). После "обеда" мы с грузом потащились назад на станцию и вечером вернулись домой.
      
       Я пошел в 8-ой класс новой школы и стал брать частные уроки немецкого языка у старушки-немки Антонины Фердинандовны фон Загемель, жившей на переулке Ломоносова недалеко от пяти углов. В одной квартире с ней жила мамина сослуживица. У нее была дочь Таня Линчевская - мой одногодок. Они всю блокаду прожили в Ленинграде. Спас их пес-спаниель, который был каких-то голубых кровей и поэтому получал паек. Но голод сказался на Тане: она практически не выросла.
       Немка была заслуженной учительницей и до войны была известна тем, что ученики ее класса на экзамене разговаривали с комиссией по-немецки. Она разработала свою грамматику. В ней, например, было 5 склонений существительных. Поэтому ее ученики, в отличие от других, могли правильно просклонять любое существительное. Эта грамматика хранится у меня в желтом блокноте. Не выбрасывать эту уникальную вещь! После двух зим занятий я мог сравнительно свободно изъясняться на бытовую тематику и писать сочинения. Поэтому в школе меня учительница не вызывала, а контрольные я помогал делать всему классу. В университете я стал изучать английский и подзабыл немецкий. Но кандидатский минимум я все же смог сдать и по-немецки (в тот год сдавали два языка). На заводе группа молодых инженеров стала заниматься частным образом разговорным немецким. Я ходил на эти занятия и снова развязал язык: мог рассказать, например, что я делал вчера. Теперь я снова утратил свой немецкий. Я не способен к языкам. К сожалению, Катя и Виталик в этом вопросе наследовали мои, а не Сонины способности.
       В 8-ом классе у нас был замечательный учитель математики Лев Абрамович Чернин. После окончания темы все должны были перерешать ВСЕ задачи из задачника и сдать ему тетради. Затем вызывал слабых к доске и давал задачу из решенных. Горе было тому, кто не мог решить! Таким образом, слабые ребята выучивали решения и потом сами могли решать аналогичные задачи. В результате такой тренировки мой приятель Боря Цозик, который имел в школе тройку по математике, будучи в последствии студентом 1-го медицинского института, подрабатывал частными уроками ...по математике.
       Я тоже потом занимался натаскиванием слабых учеников. Помню, как одна девица 8-го класса была настолько тупа, что я обучал ее правилам преобразования алгебраических выражений, применяя детсадовскую методику: "минус - это волк перед скобкой, который врывается за скобку и пожираете все знаки, превращая их в противоположные". Она сдала экзамен по математике, и тут ее мама попросила меня натаскать ее и по литературе. Я был на первом курсе и еще не забыл "лишних людей" и какие были руки у Печорина. Все это я ей разжевал и чудо: ей попалась эта тема и она получила даже 4. Ее мама решила, что у меня "легкая рука".
       В 9-ом классе нас перевели в новую только что построенную 281-ую школу. В газете об этой школе написали и даже привели ее фотографию. На фото перед ней был асфальт, на котором стояла легковая машина. А мы в это время добирались до нее по доскам, перекинутым через окружавшую ее канаву со строительным мусором. Так власти преподали нам урок на тему правдивости нашей прессы.
       В этой школе все два года нас учил истории Борис Абрамович Голощекин. Его фамилия соответствовала его обожженному лицу (он горел в танке). Каждый урок начинался с того, что он сажал на первую парту очередных "несчастных" и заставлял писать тезисы урока. Кроме того, тем, кто, отвечая урок, не мог ответить на вопрос "почему?", он ставил не больше тройки. В результате, благодаря ему, мы научились мыслить, анализировать и кратко излагать свои мысли.
       Математику преподавала Екатерина Алексеевна ("Като"). Ничем особенным она не запомнилась, кроме того, что в нее был влюблен Мика Полонский. Нам доставало удовольствие после звонка на перемену устраивать в дверях давку и прижимать его к ней.
       Физику преподавал Абрам Федорович Годин. По-видимому, он до фронта был инженером, а не педагогом. Поэтому на школьных задачах он иногда "зашивался", пытаясь решить их с помощью дифференциальных уравнений и интегралов. Нам это надоело, и мы после окончания 9-го класса подали директору петицию, которую все подписали, и сказали, что копию мы отнесем в РОНО. Я сейчас представляю его положение! Его и так шпыняли за то, что у него много учителей "некоренной национальности". Он нам сказал, что в армии за коллективный протест расстреливают. Что будет с нами, он не знает. Возможно, класс расформируют и нас разбросают по разным школам. Со своей стороны он нам обещает, что примет меры и в 10-м классе у нас будет хороший физик. Мы, естественно, в РОНО не пошли. А первого сентября следующего года обнаружили, что у нас физик тот же. Но это был другой человек! По-видимому, он летом серьезно занялся педагогикой и методикой. Потом я слышал, что он стал лучшим физиком района.
       Классный руководитель Гута Львовна Фридман, которая всю жизнь посвятила школе, не создав своей семьи, преподавала литературу не по учебнику: она читала нам лекции. Была строгим и принципиальным педагогом. За выпускное сочинение она мне поставила 4, хотя не было орфографических ошибок: по ее мнению тема была раскрыта недостаточно глубоко. Поставила она 4 и Аверьянову - другому нашему отличнику. Его мать устроила скандал и потребовала, чтоб его сочинение послали в РОНО на комиссию. Так и сделали, заодно послав и мое сочинение. Комиссия поставили нам обоим 5! И мы с ним получили серебряные медали. Мне дали не золотую при всех экзаменационных оценках 5 за то, что в третьей четверти по истории у меня была тройка.
       Наш выпуск 50-года был первым в этой школе, В актовом зале были повешены памятные доски с фамилиями медалистов. В следующие годы там появились и другие доски. Кстати, нашу школу потом окончил В.В.Путин.
       Мы учились в непростое время борьбы с низкопоклонством перед заграницей и расцветом лысенковщины. Помню, как в 10-ом классе при повторении материала 8-го класса Гута Львовна сообщила нам, что поэмы Пушкина нельзя называть "байроническими", так как не Байрон повлиял на Пушкина, а наоборот, Пушкин на Байрона. Володя Маранцман, который любил и знал литературу, стал ей возражать. Тогда Гута Львовна сказала ему: "Володя, ну как же ты не понимаешь, что..." Он ей ответил: " Вы пытаетесь убедить меня в том, что противоречит тому, что Вы говорили нам столь же убедительно два года назад". И Гута Львовна расплакалась! Кстати Володя Маранцман стал известным литературоведом, профессором и заведует кафедрой в Педагогическом институте им.А.И. Герцена.
       По физике в учебнике надо было переделывать имена Эдисона, братьев Райт и др. на Яблочкова, Можайского и др. Кстати, я потом узнал, что проведенные впоследствии расчеты показали, что самолет Можайского не мог летать при мощности установленной на нем паровой машины.
       Наибольший переворот был произведен в курсе биологии. Учебники были забракованы, учителей срочно переучивали... Нам сообщили, что Ламарк был прав: приобретенные признаки передаются по наследству, как доказал Лысенко. Один из академиков - физиков как-то съехидничал: "Если бы это было так, то не рождались бы девочки".
       Летом 48-года мы с мамой поехали в Бобров. Жили у Нюси вместе с ее племянницами. Одна из них лет 25, а другая 16 лет. Вторая готовилась к поступлению в культпросвет школу, где готовили директоров клубов, библиотек и т.п. Я натаскивал ее по всем предметам, она потом успешно поступила и прислала фото. А дочка второй племянницы как-то в семидесятых годах приехала в Ленинград и остановилась у нас. Ходила по магазинам. На меня произвело впечатление, как они с Соней упоенно раскладывали и рассматривали купленные детские вещи. Материнский инстинкт! Я проводил эту гостью на вокзал, и в купе при расставании она вдруг по-родственному бросилась мне на шею. Не знаю, что было в основе этого порыва, но мне было приятно, что я в свои 45 лет еще могу произвести впечатление на молодую девушку.
       Летом 49 года мы снимали дачу в Комарово, справа от железной дороги, рядом с дачей Улановой. Было удивительно встречать знаменитую балерину, идущую с авоськой в магазин. Летом 50-го года дачу снимали у Владимира Ивановича Павлова. На большом участке, принадлежавшем ранее его отцу - знаменитому физиологу И.П.Павлову, было три дачи. Одна к тому времени была продана, вторая принадлежала дочери И.П., а в третьей жили мы вместе с хозяевами. Сейчас там круглогодично живет Мила - внучка И.П. С ее дочкой Мариной Катя знакома.
       В девятом классе мама купила мне велосипед. Это была "mifa", поставляемая нам из Германии в счет репараций. На нем была торпедовская втулка на заднем колесе, ручной и ножной тормоз, а также динамо, которое питало электричеством переднюю фару (с переключателем ближнего и дальнего света!) и задний красный фонарь. Восторгу моему не было конца. Я гонял на нем по всей Петроградской стороне, ездил и в Комарово (50 км.). Научился я ездить на велосипеде еще летом 47 года в Сестрорецке самоучкой: взгромоздился на велик школьного товарища Миши Уреса, держась за забор и поехал.. Правда при первой поездке, чтобы слезть с него, я был вынужден подъехать к забору. Имеется методика обучения езде на велосипеде за два часа. (Я по ней обучил потом Соню). Ученик сначала, держась за руль и поставив ногу на педаль в ее нижнем положении, должен, отталкиваясь другой ногой от земли, научиться использовать велосипед как самокат. После того, как ученик научится держать равновесие на самокате, остается научиться на ходу перебрасывать ногу через раму и садиться на седло.
       Разгул государственного антисемитизма во время "дела врачей" меня не коснулся: я был уже студентом. А с мамой произошел такой случай. Она стала принимать принесенную из аптеки микстуру и почувствовала, что у нее необычный вкус (видимо, перепутали рецепты). Она вернулась в аптеку и сказала об этом. С провизором чуть не случился обморок. Она так стала благодарить маму за то, что она не сообщила об этом в "органы", что маме, бывшей высланной, стало не по себе.
       Я как-то был на конференции в Алма-Ате и разговорился там с пожилым евреем со странной фамилией Харлип, отцом моей знакомой Аси. Он был
       похож на испанца, что иногда вводило в заблуждение собеседников. Как-то он с женой ехал в Кисловодск по путевке. Вдруг, к ним в купе садится военный, весь искусанный комарами, и говорит усталым голосом: "Черт бы побрал этих жидов - пришлось в тайге срочно строить для них лагерь". Так что планировавшаяся Сталиным в конце жизни депортация евреев не является выдумкой. Для него депортация малых народов было делом привычным.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    УНИВЕРСИТЕТ

      
       Наступило лето 50-го года. Школа окончена. Куда поступать? Я хотел в Венно-механический институт, чтобы стать разработчиком оружия. Но Женя сказал мне, что сына "врага народа" туда не примут. Юрий Александрович заведовал кафедрой теоретической механики на математико-механическом факультете Университета, жили они с мамой в квартире при факультете вместе с секретарем партбюро факультета Сергеем Васильевичем Валландером. Так что на некоторую поддержку можно было рассчитывать.
       Сергей Васильевич во время войны был штурманом и участвовал в перегонке из США через Сибирь самолетов, поставляемых нам по Лендлизу. Он рассказывал, что однажды командир эскадрилии во время перелета приказал всем штурманам рассчитать время прилета на конечный пункт. Время, определенное Сергеем Васильевичем, отличалось от времени, которое рассчитали другие штурманы. Сергей Васильевич получил выговор от командира эскадрилии. Но, когда прилетели на конечный пункт, то оказалось, что время, определенное Валландером, было правильным. Дело было в том, что Сергей Васильевич, выпускник мат-меха, не пользовался штурманскими таблицами, а решил соответствующую геометрическую задачу, учтя те факторы, на которые не обратили внимание составители таблиц. После этого Валландера назначили штурманом эскадрилии.
       Сергей Васильевич предложил мне задачку: определить сколько различных ответов получится, если произвольным образом расставить скобки в последовательности n чисел, разделенных знаком деления. Я быстро решил задачу, после чего С.В. сказал мне, что я могу учиться на мат-мехе, но у меня два минуса: сын "врага народа" и национальность отца. Он посоветовал, чтобы Юрий Александрович обратился по поводу меня к ректору.
       Сергей Васильевич не был антисемитом, "пробил" профессорство Виктору Хавину и Гарольду Натансону, но считал, что "для справедливости" надо возродить имевшуюся при царе процентную норму приема в вузы. Его скандинавская фамилия иногда ему мешала, т.к. некоторые чиновники считали ее еврейской. Как-то он пошутил, обращаясь к Лазарю Моисеевичу Качанову: "Ну где справедливость? Ты Качанов еврей, а я Валландер - русский" Однажды Сергей Васильевич сказал мне - студенту, что к диамату надо относиться серьезно, т.к. без него в математике делать нечего. Так я и не понял, что он имел в виду. Когда во время выборов в Верховный Совет СССР Сталин выставил свою кандидатуру по Ленинскому избирательному округу, Сергею Васильевичу была оказана честь проголосовать за отца народов. Он был вынужден взять открепительный талон и, чтобы в 6 утра оказаться среди первых у дверей избирательного участка на другом конце города, заказать ночное такси. При отпевании его мамы в Никольском соборе Сергей Васильевич, чтобы не скомпрометировать себя как члена партии, был вынужден ожидать на улице. Сергей Васильевич много сделал для математико-механического факультета, за время своего деканства он удвоил прием студентов и штаты преподавателей.
       Чтобы подать документы в университет, нужно было получить справку из военкомата. Оказалось, что меня в свое время не поставили на учет как допризывника. Военком пытался эту неурядицу свалить на меня: "Бросьте ваши еврейские штучки!" И стал принуждать меня подать заявление в Петергофское военное училище. Мне хотелось ему сказать: "Посмотрите мою анкету. Кого Вы хотите рекомендовать в училище?"
       На математико-механический факультет университета в 50-ом году принимали 125 человек (две группы математиков, две группы механиков и одна группа астрономов). Моему однокашнику Льву Добрину поставили 2 за сочинение "Образ Сталина в советской литературе", для написания которого знания по литературе были не нужны. Сочинение не показали даже отцу Льва - полковнику МВД (Он был преподавателем марксизма в Военно-политическом училище погранвойск. Как-то он рассказал, как для проведения депортации крымских татар его с курсантами послали в Крым. Во все кишлаки одновременно рано утром пришли грузовики. На сбор давали 2 часа. Для членов партии и участников Отечественной войны исключение не делалось.) Террор 37 года родителей Льва непосредственно не коснулся. Однако, у его мамы уже в преклонном возрасте развился психоз: она стала бояться звонков в дверь и скрипа тормозов машин, останавливающихся около их подъезда.
       Чтобы "не проворонить" полукровок (если русский отец, то по отчеству и фамилии такого абитуриента не распознать) иногда на папках абитурьентов ставилась абривиатура "Л.Р." (ложный русский). В 70-х годах Лена (дочь моего приятеля-киевлянина Юры Чехового), при поступлении в МГУ в анкете о матери вместо Лариса Абрамовна Шапиро написала Лариса Александровна Чеховая. Ввиду украинского акцента Лены комиссия ничего не заподозрила, и Лену приняли. Однако, вскоре стали требовать, чтобы абитуриенты в автобиографии указывали девичью фамилию матери.
       Я, как медалист, должен был вместо экзаменов пройти собеседование. На первом собеседовании меня не приняли, т.к. "потерялось мое дело". На втором собеседовании снова не приняли: оказалось, что я не прошел медкомиссию, о которой никто мне не сказал. На третьем собеседовании я ответил на все вопросы и мне сказали, что примут, но только не на математику, а на астрономию. На астрономию был недобор, так как о спутниках еще ничего не было слышно. В августе меня вместе с остальными абитуриентами послали в колхоз. По возвращении я обнаружил себя в списках математиков. Потом мама сказала мне, что Юрий Александрович ради меня ТРИЖДЫ ходил на прием к ректору.
       Теперь, по прошествии почти 60 лет я понимаю, что мог остаться в группе астрономов и заниматься на кафедре небесной механики теорией устойчивости движения, которой я занимался все эти годы.
       В конце концов, 125 человек набрали за счет не прошедших на биолого-почвенный и химический факультеты. Гаповой за письменную математику поставили 2, но на устной натянули тройку и приняли. Она была абсолютно неспособна к математике и потом была отчислена.
      
       На первом курсе математический анализ нам читал Григорий Михайлович Фихтенгольц. Это был прекрасный лектор и педагог, внешне похожий на Жюль-Верна. Наши девчонки были к нему неравнодушны. В эпоху расцвета государственного антисемитизма его решили отстранить от заведования кафедрой и при очередном конкурсе вместо него избрать русского. Никто из порядочных математиков не подал на этот конкурс. Лишь алкоголик Волков, который читал нам матфизику, заявил, что он хочет получить кафедру Г.М.Фихтенгольца. Тогда кафедру, чтобы она не досталась Волкову, слили с кафедрой, которой заведовал академик Владимир Иванович Смирнов.
       Алгебру нам читал Дмитрий Константинович Фадеев. Прекрасный лектор, несмотря на плохую дикцию. О нем ходил анекдот. Он входит в деканат и, указывая на стену, говорит: "смотьите, кьепь, натуяйный кьепь". Его сын - Людвиг Фаддеев стал всемирно известным академиком, курирующим в РАН математику.
       Дифференциальную геометрию нам начал читать Адександр Данилович Александров, известный геометр, ставший впоследствии академиком. Он был незаурядным человеком, о котором ходило много историй. Например, будучи выбран в Верховный Совет ССР, он при каком-то голосовании после слов ведущего заседание - "Кто воздержался?" поднял руку ради эксперимента. Естественно больше его в никакие представительные органы советской власти не выбирали. Как-то в летнюю жару он позвал студентов сдавать зачет на крышу мат-меха. Я сам был свидетелем, как после дня мат-меха Данилыч, будучи в веселом настроении, собирался заколотить вход на факультет.
       После избрания Александрова ректором лекции нам дочитывал прекрасный математик Виктор Абрамович Залгаллер, который воевал на Ленинградском фронте и впоследствии написал правдивую книгу "Быт войны", которая у нас есть. У него был выдающийся нос. Во время его лекции обладающие также немаленькими носами Ольга Комарницкая и Каринэ Амбарцумян иногда сажали на свои носы вырезанных из бумаги человечков. Кроме того, как-то идя по улице, они вслух соревновались, кто лучше передразнит его голос. И, о ужас, оказалось, что он шел сзади и, разумеется, все слышал.
       После первого курса нас направили в колхоз в районе Копорья. Меня почему-то назначили бригадиром нашей группы. Мы занимались вывозкой леса. К трактору прицепляли сани, полозья которых представляли собой бревна. На сани грузили другие бревна - строительный материал. Когда сани тащили по дороге, то из под полозьев шел дым. Одних полозьев хватало всего на две-три ходки. Боря Самокиш попал под перекладину, соединяющую полозья. Его протащило несколько метров, пока трактор не остановили. Боря отделался ушибами и кровоподтеками. Председатель колхоза дал мне и комсоргу Виктору Хавину уздечку и сказал: " Идите к табуну, возьмите лошадь и везите Самокиша на станцию, где посадите в ночной поезд ". Когда пасущиеся лошади нас с уздечкой в руке увидели, то кинулись врассыпную. Мы долго за ними гонялись, пока не поймали какого-то доходягу.
       Нас учили на лейтенанта запаса на военной кафедре (ствольная артиллерия) и после второго и четвертого курса мы проходили сборы в военных лагерях. Мы должны были, в частности, научиться стрелять из карабина, пистолета ТТ и бросать гранату. С первым проблем не было, а вот бросать гранату нам не доверили. Нас посадили в окоп, и мы смотрели, как два лейтенанта брали из ящика гранаты РГД-33 и одновременно бросали за бруствер. (Это наступательные гранаты с радиусом поражения осколками до 30 метров.) Они стояли рядом, и я увидел, что один из них левша. Я испугался. Вдруг при броске их руки столкнутся? Так и произошло. К счастью, граната не выпала, хотя руку лейтенант и разбил. Одна брошенная граната не взорвалась и ее пришлось подорвать взрывпакетом.
       Из студенческих лет запомнился такой случай. Я проболтал лекцию Фаддеева по структуре матриц, а на следующей паре были практические занятия по этой же теме. "Кто выйдет к доске?" Группа замерла, а я мечтал провалиться под пол. Было очень страшно! Что сказать, если я окажусь у доски перед всей группой? Пронесло! Но этот страх и стыд я ощущаю и сейчас.
       Второй случай связан с экзаменом по алгебре, который принимал тот же Фаддеев. Я готовился по тетради Людки Грековой, так как своих записей не имел. Вижу теорему, а доказательства нет. Я решил, что она была дана без доказательства. И вдруг первый вопрос в билете - эта теорема. А было известно, что первый вопрос основной теоретический, а остальные обзорного типа. Что делать? Поскольку я остальной материал знал, то, как следует попотев, я эту теорему доказал. Когда я отвечал, Фаддеев удивился, внимательно выслушал доказательство и бросил: "Конечно, можно и так, но зачем так сложно?" Он поставил мне 5 с длинным, длинным минусом и сказал, что он надеется встретиться со мной еще на госэкзаменах. И, надо же, на госэкзамене я попал к нему и блестяще ответил на вопрос билета о теоремах существования и единственности решений дифференциальных уравнений. Но ларчик открывался просто: вопрос билета совпал с темой моей дипломной работы, и я в ответе привел теоремы Винтнера и Осгуда, которых не было в курсе. Руководителем моей дипломной был Николай Михайлович Матвеев, который не был сильным математиком, но был хорошим педагогом.
       То, что сейчас нет госэкзаменов - большое упущение. Лучше бы отменили дипломную работу, при написании которой вклад руководителя часто весьма значителен. Иногда возникает казус: руководитель оценивает работу на 4, а рецензент - на 5, поскольку не знает, кому, по существу, принадлежат результаты.
       В семидесятых годах один наш выпускник переехал в США и пришел на фирму в поисках работы. Его посадили в пустой комнате и дали дюжину задач из разных разделов высшей математики. Требовалось описать метод решения каждой задачи. Думаю, что сейчас средний выпускник с этим не справился бы, поскольку оканчивая кафедру дифференциальных уравнений, например, он наверняка подзабыл теорию вероятностей, которую проходил несколько лет тому назад.
       На курсе у нас был студент Петр К. Он не вступил ни в комсомол, ни в профсоюз и этим бравировал. Когда на собрании всего курса мы "единодушно" (попробовали бы иначе!) голосовали за очередную подписку на заем, либо приветствие Сталину, он не поднимал руку и ворчал: "идолопоклонники". Мне ясно, что он был осведомителем, а вел себя так вызывающе, возможно, для того, чтобы дать нам сигнал: "не болтайте при мне".
      
       Все праздники отмечались вечеринками на квартире у кого-нибудь из нашей "дефективной" группы. Дело в том, что на втором курсе создали "засекреченную" группу, которую обучали на первой советской ЭВМ "Урал 1" с "потрясающей" по отношению к арифмометрам скоростью - 100 операций в секунду. Студентам этой группы платили несколько большую стипендию, а по окончанию университета они все были распределены в закрытые города для работы в оборонных учреждениях. В нашей же группе оказались дефектные студенты (дети "врагов народа", ребята, жившие во время войны на оккупированной территории, незрячие, евреи и полукровки), Незрячий Изгаршев был очень больным человеком и вскоре отчислился. А Володя Мячин, несмотря на отсутствие зрения, прекрасно учился, и впоследствии защитил докторскую диссертацию. Курсом раньше нас учился Володя Зубов, который потерял зрение подростком, играя с боеприпасами. Он прекрасно ориентировался без палки и при выходе с мат-меха вовремя опускал голову, проходя под наклонившемся деревом. Будучи очень способным человеком, он закончил факультет за четыре года, женился на однокурснице и впоследствии стал известным ученым, членом - корреспондентом Академии Наук. Он создал новый факультет прикладной математики и процессов управления, о чем я расскажу ниже.
       Среди ребят считалось хорошим тоном, придя на демонстрацию, взять 100 гр. водки в ближайшем пивном ларьке. Девочки нас за это журили, тем самым подчеркивая нашу "мужественность". Я первого мая купил 250-граммовый пузырек водки, пришел домой и выпил перед зеркалом. Никакого эффекта! Вот, что значит 19 лет! После сдачи экзамена по топографии, мы свалили в забегаловку, пили водку с пивом, в качестве закуски была гречневая каша с молоком. В результате было страшное свинство (первое и последнее в моей жизни). Мой тезка Аркадий Рожков тащил меня пешком с Васильевского острова на ул. Рентгена, где я тогда жил один.
       Мой однокашник Боря Цозик учился на первом курсе 1-го мединститута и подрабатывал дежурствами в качестве санитара. Однажды он взял меня на дежурство. Мы, конечно, хотели попасть в родильное отделение, но пришлось по лестнице из приемного покоя на носилках тащить наверх в операционную больную с аппендицитом. Нам, как будущим медикам, разрешили присутствовать на операции. Я видел, как обколов новокаином операционное поле, врач сделал надрез и через очень узкую дырку вытащил кусок кишки, с которого аккуратно срезал продолговатый желтый отросток. Затем запихал через разрез в живот бинт, вытащил его, убрал кишку и стал зашивать. Нам сказали, что бинт запихивали для того, чтобы убедиться, что в животе нет гноя. Борис во время операции опозорился: поднял с пола и протянул хирургу выпавший из рук инструмент.
       На физкультуре я записался в секцию "коньки-вело". Преподаватель сказал, что я " как корова на льду", но за успехи в велоспорте (я даже выступил на городском соревновании гонок на 20 км, но на третий разряд "не дотянул") мне был поставлен зачет.
       Записался я и в мотосекцию. Мама сказала, что я получу мотоцикл "только через ее труп". Поэтому я с большим удовольствием посещал занятия в секции. Помню, как мы поочередно тренировались, делая на "макаке" К-125 (двигатель двухтактный 125куб. см) круги в тупиковом проезде рядом с филфаком. Одна старшая студентка сказала, что ее мотоцикл "не тянет". Преподаватель сказал мне: "посмотри, что там..." Я сел, проехал 20 метров и понял, что она забыла открыть заслонку карбюратора. Я, дурак, тут же об этом сообщил. А ведь мог под предлогом диагностики проехать целый круг!
       Как-то наша секция с ночевкой в палатках выехала на лесное озеро около Комарово. Рано утром я встал, и пока все спят, получив накануне разрешение, поехал кататься по лесной дороге. Вдруг въехал в глубокую песчаную колею. Я, не сбавляя скорости, решил оттолкнулся ногой от дороги. Только подумал об этом, как очутился лежащим на песчаной обочине в двух метрах от оставшейся с войны колючей проволоки. Мотоцикл при этом валялся на боку и дико ревел.
       Первый экзамен по вождению мотоцикла я завалил, т.к. " неуверенно делал восьмерку". Ко второму экзамену я так натренировался, что лихо рванул с места, быстро переключился на вторую, а затем третью передачу. Но гаишник придрался: "слишком близко остановился у трамвайной линии", пропуская несуществующий трамвай. Третий экзамен был сдан удовлетворительно. Уже тогда инспекторы зарабатывали на переэкзаменовках.
       Наступила весна 55 - го года. Я получил диплом с отличием и был вызван на предварительное распределение в деканат, где собрались представители разных организаций. Какой-то дурак (или провокатор) спросил меня, что значит 58-ая статья, по которой осужден мой отец. Я растерялся и промямлил, что это наиболее часто употреблявшаяся в то время статья. И тут другой (уже точно дурак ) крикнул: "контрреволюция". На предварительном распределении никто меня не взял.
       Из Педагогического института им. А.И.Герцена пришел запрос на двух человек в аспирантуру. Своих способных ребят "некоренной национальности" директор разогнал по сельским школам. И как анекдот, ему из университета прислали Гелига и Векслера. Моим руководителем стал прекрасный математик Соломон Григорьевич Михлин - профессор мат-меха и по совместительству профессор Герценовского института. Он спросил меня, чем бы я хотел заниматься. Я ответил, что хотел бы распространить теорию устойчивости Ляпунова на уравнения гиперболического типа. Он ответил, что можно заняться и устойчивостью тел, заполненных жидкостью, которыми также занимался Ляпунов. Я посмотрел работы Ляпунова по телам с жидким наполнением и испугался большого удельного веса механики в этих исследованиях. А зря! Эта тематика оказалась весьма актуальной (ракеты на жидком топливе, например). Мой будущий оппонент по первой защите докторской диссертации Валентин Витальевич Румянцев впоследствии даже написал специальную монографию по этой тематике.
       Соломон Григорьевич давал полную свободу аспиранту. Я как-то услышал, как он на вопрос аспиранта, что делать дальше, ответил: "Вы ученый или чернорабочий?" Когда оказалось, что мне требуются теоремы вложения в пространствах Соболева с дробными показателями, которых не было в литературе, то Соломон Григорьевич мне сказал: "Подойдите к Слободецкому: он их только что доказал".
       На распределении после окончания аспирантуры мне предложили Хабаровск, хотя были места в Петрозаводске и Мурманске. По совету знакомого юриста я написал в бумаге, которую мне дали подписать: "Не отказываясь от распределения вообще, отказываюсь от данного назначения по семейным обстоятельствам, изложенным членам комиссии". Дело в том, что Евгения Ивановна - бабушка жены была нетранспортабельна.
       Не выехав в Хабаровск, я пытался найти работу в Ленинграде. Когда я приходил в очередное НИИ, то спустившиеся ко мне сотрудники доброжелательно беседовали со мной (расспрашивали о тематике моей диссертации, рассказывали какие вопросы их интересуют). Но когда узнавали мое отчество, то лица их мрачнели и они говорили: " мы вам позвоним ". Звонят до сих пор.
       Однажды, в поисках работы меня представили академику А.А.Гринбергу, известному ученому в области теоретической физики и матфизики. Услышав тему моей диссертации, он сказал, что занимается не той матфизикой, которую мне преподавали на мат-мехе. В связи с этим мне вспомнился следующий эпизод, рассказанный мне Давидом Рахмильевичем Меркиным. Ольга Александровна Ладыженская (современная Софья Ковалевская) выступала в Доме Ученых на Неве с докладом о своих новых результатах по исследованию уравнений Навье-Стокса. После доклада, спускаясь по лестнице, Анатолий Исаакович Лурье, делясь впечатлением об услышанном докладе с Давидом Рахмильевичем, сказал: " Умная баба, да дурью мается: что мне от теорем существования обобщенных решений, если я не умею решить уравнение? А если я могу как-то приближенно его решить, и результат совпадает с опытом, то мне не интересно, существует ли решение с точки зрения О.А."
       Я устроился на Металлический завод, где главным инженером был Михаил Николаевич Бушуев-друг моего отца. Он во время "большого террора" находился в служебной командировке в Италии. Командировка заканчивается, а ее ему продлевают. Почему? Через некоторое время снова продлевают, но при каждом продлении приказ подписывают все новые люди. В итальянских газетах не было ни слова об массовых арестах в СССР, и Михаил Николаевич узнал, что, продлевая командировку, его спасали от неминуемого ареста, только вернувшись в Ленинград.
       Я, дурак, не скрывал о своем трудоустройстве, и в январе 59 го года (через несколько месяцев после поступления на завод) начальник отдела кадров сказал мне, что к ним пришел запрос из прокуратуры, почему меня (беглого) приняли без направления. Я тут же написал заявление об уходе, а он ответил через пару дней в прокуратуру, что Гелиг не числится на заводе. При этом он мне сказал, что если я улажу проблему с распределением, то меня вновь примут на завод. Через несколько месяцев он свое обещание сдержал.
       Я поехал в Хабаровск, не взяв подъемных. Была середина учебного года, и нагрузка уже была распределена между преподавателями без учета моего появления. Заведовал кафедрой доцент "некоренной национальности", который переехал в Хабаровск не по своей воле. Он работал где-то в европейской части. Его вызвали в райком и предложили либо партбилет на стол (за этим последовало бы увольнение и высылка за "тунеядство"), либо переехать в Хабаровск. Осенью к нему на кафедру по распределению после окончания аспирантуры приехал мой однокашник по аспирантуре Игорь Гельман. Он во время войны вместе с семьей оказался в румынском концлагере. Румыны, в отличие от немцев, евреев в газовые камеры не посылали, но отец Игоря там умер от голода. Игорь организовал на кафедре семинар по функциональному анализу и выделялся своими знаниями среди периферийных педагогов. Он сказал заведующему, что приедет еще Гелиг - " специалист по уравнениям с частными производными", и семинар укрепится. Это не вызвало восторга у заведующего, и он сказал директору, что кафедра во мне не нуждается. Директор Хабаровского пединститута был до вынужденного переезда в Хабаровск из Европейской части каким-то начальником по строительству. Он взял от меня расписку, что я не имею никаких финансовых претензий ни к Хабаровскому институту, ни к Министерству, и написал мне бумагу, что не нуждается в моих услугах и "разрешает следовать к месту жительства".
       Я прибыл в министерство, там удивились этой бумаге и сказали, чтобы я ехал домой и ждал их решения. Через пару недель я получил из министерства бумагу, в которой было 8 "не" ("не выехал вовремя" и т.п.), а в конце фраза: " министерство не считает возможным использовать меня на преподавательской работе и освобождает от распределения ". Я вернулся на завод.
       На четвертом курсе я женился на Ольге Комарницкой. Ее бабушка, с которой она жила, Евгения Ивановна была одногодком Сталина, которого она называла извергом и бандитом в то время, когда большинство считало его гением. Она была родом из Каменец-Подольска, ее муж Валериан Ипполитович Комарницкий был математиком, членом Императорского статистического кабинета, преподавал математику в вузах. (У нас есть его учебник по аналитической геометрии.) В 26 году он прилег на тахту после обеда и не проснулся. Удивительно, что лежавшие рядом с ним собачки не заметили смерти хозяина.
       Его сын Ипполит работал на Красном Треугольнике (химический завод на Обводном канале). Летом 37 года его сделали главным инженером, так как его предшественник оказался врагом народа. А через три месяца арестовали и его, осудили на "10 лет без права переписки". Жену Ангелину Степановну Гапонову вместе с сыном Кириллом погрузили в эшелон, набитый женами врагов народа с грудными детьми, и отвезли в Тобольскую тюрьму.
       Передо мной "Оперативный приказ Народного
       комиссара внутренних дел N 00486 от 19 августа
       1937 г." Читаю:
       17) " Жены изменников Родины, имеющие грудных детей, после вынесения приговора немедленно подвергаются аресту и без завоза в тюрьму направляются непосредственно в лагерь. Также поступать и с осужденными женами, имеющими преклонный возраст".
       21) "Грудные дети направляются вместе с осужденными матерями в лагеря, откуда по достижении возраста 1-1,5 лет передаются в детские дома и ясли наркомздравов республик".
       27) "...В списках дети перечисляются по группам, комплектуемым с таким расчетом, чтобы в один и тот же дом не попали дети, связанные между собой родством или знакомством".
       В "детском бараке" женщины лежали вместе с младенцами так тесно, что переворачивались все сразу. Одна из них дежурила всю ночь, отгоняя крыс, которых нападали на людей. Женщин почти не кормили, но для детей была детская кухня. Кирилл вскоре умер. Имеется свидетельство о его смерти, подписанное тюремным врачем. Думаю, что если когда-нибудь будет международный трибунал по преступлениям против человечности, совершенными тоталитарными режимами, такие свидетельства будут представлены обвинителями.
       После ареста Ангелины Степановны с сыном пришли и за дочкой - Ольгой, которой тогда было 5 лет. Евгения Ивановна закрылась с внучкой в своей комнате в коммуналке и сказала, что не откроет и не отдаст внучку. "Сотрудники", не решившись ломать дверь при жильцах, ушли, но скоро вернулись и подсунули под дверь бумагу, подписав которую Евгения Ивановна стала опекуном Ольги.
       Ангелина Степановна выжила в лагере благодаря тому, что работала в канцелярии, после войны вернулась в Ленинград и впоследствии была реабилитирована. Годовалый Кирилл реабилитирован не был, т.к. не был осужден. Вообще в процессе массовых реабилитаций возникало немало казусов. Например, Нина Александровна Зернина была выслана в Среднюю Азию за то, что была дочерью дворянина (генерала, скончавшегося до революции). Кстати, ее сестру не выслали, т.к. она, выйдя замуж, сменила фамилию. Нину Александровну долго не могли реабилитировать, поскольку ввиду пропажи каких-то документов получалось, что она переехала в Среднюю Азию по своему желанию. Как-то в филармонии она познакомила меня со своим приятелем, приехавшим в Ленинград в отпуск. Он представился: "Эрзя". Потом в Русском музее я видел его скульптуры, вырезанные из дерева.
       В начале войны Ольга эвакуировалась с "тетей Галей" (приятельницей своего отца) и ее сыном Ильей. После войны тетя Галя вышла замуж за Артемьева и Илья, будучи сыном "врага народа" известного ученого Гезехуса, после усыновления стал Артемьевым. Он с детства увлекался букашками и мушками, со временем стал членом-корреспондентом РАН по биологии и после перестройки стал носить двойную фамилию: Артемьев-Гезехус.
       Евгения Ивановна осталась и выжила в блокаду благодаря поддержке церкви. В начале века на благотворительных балах, в организации которых Евгения Ивановна принимала участие, она познакомилась с гвардейским офицером, который принял потом постриг и впоследствии после возрождения Сталиным патриархии стал Патриархом Алексеем. Его сестра после революции бедствовала и Комарницкие ей помогали. Когда Ольга была студенткой, церковь ежемесячно присылала "стипендию"1000 руб, (инженер на заводе получал 1200 р.) После окончания Ольгой университета в тот же месяц стипендия была уменьшена до 500 р.: канцелярия патриархии работала точно.
       Ольгу распределили в Артиллерийскую академию. Там, естественно, дочери "врага народа" не могли доверить преподавать математику и она по совету Давида Рахмильевича Меркина обратилась в Лесотехническую академию. Заведующий кафедрой математики Аристарх Константинович Митропольский, услышав ее фамилию, сказал, что с ее дедом работал в Императорском статистическом комитете, и принял ее на работу. Ольга была прирожденным педагогом. Бывали случаи, когда на экзаменах она напоминала студенту об ошибке, сделанной им в контрольной работе, написанной пару месяцев раньше. Она никогда не брала бюллетень и все гриппы и ангины проходила на ногах. В результате умерла от сердечного приступа в 57 лет.
       С Лесотехнической Академией у меня связан ряд воспоминаний. Кафедрой органической химии заведовал проф. Тищенко, который перешел туда из университета, забрав с собой свою богатую библиотеку, после того, как ему в очередной раз не дали взять в аспирантуру талантливого ученика по этнографическим причинам. Он жил один: его восемнадцатилетний сын погиб в горах. На кладбище альпинистов в Домбае есть его памятник. Тищенко ходил круглый год в рабочей прожженной кислотами одежде, принципиально не брал в аспирантуру лиц противоположного пола, свою зарплату тратил на покупку приборов и помощь бедным аспирантам, работал все лето без отпуска, но осенью в сезон охоты исчезал на пару недель. Умер он трагически. Ехал вечером в электричке. Ему стало плохо, и милиционеры решили, что это подвыпивший бомж. Особенно их разозлило, когда на вопрос, сколько ему лет, он ответил: "18". (Видимо, у него был спазм сосудов головного мозга, и его сознание было затуманено). Бравые ребята в форме забили старика, так что при похоронах гроб не открывали.
       Второе воспоминание связано с Лесотехническим заочным институтом, находившемся на базе Академии. Я там подрабатывал на почасовой и однажды вместе с еще одним математиком за рабочий день с 9 утра до 12 ночи (с часовым перерывом на обед) принял 129 человеко-экзаменов. Почти каждый студент-заочник в весеннюю сессию сдавал два экзамена сразу. Так что пред нами прошло около 70 экзаменующихся.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    ЗАВОД

      
      
       Итак, я поступил на Ленинградский металлический завод им Сталина в бюро регулирования паровых турбин (около 30 человек) - подразделения конструкторского бюро паровых и газовых турбин (800 человек). Заведовал нашим маленьким бюро Моисей Захарович Хейфец, любивший теоретические исследования. На заводе был Вычислительный центр, которым командовал выпускник мат-меха Дмитрий Сергеевич Москвин.
       В центре имелась аналоговая ЭВМ "ЭМУ 12", позволяющая интегрировать линейные системы 12 порядка с постоянными коэффициентами. Вертикальная панель была разделена на 12x12 ячеек коэффициентов, 12 ячеек начальных условий и 12 ячеек постоянных внешних сигналов. В каждой ячейке было три диска с цифрами, которые позволяли вводить информацию, содержащую три цифры, т.е. трехзначные числа. На экране мгновенно строился график решения системы дифференциальных уравнений .
       Вторая аналоговая ЭВМ позволяла интегрировать системы до 18 порядка, имела блоки запаздывания, произведений и нелинейных функций. В ней было большое количество усилителей, которые надо было постоянно ремонтировать. Поэтому день начинался с того, что включалась эта машина, на которой была набрана модель турбины. Если статика была правильная, то начинали исследования. В противном случае ждали, пока сотрудник настроит вылетевший усилитель. Этот сотрудник запомнился тем, что мог без труда держать голыми руками 220 вольт: настолько у него была сухая кожа.
       Дмитрию Сергеевичу удалось выбить фонды на первую отечественную цифровую ЭВМ "Урал 1" (100 операций в секунду!) Установка ее была настолько серьезным делом, что по набережной специально гоняли груженые самосвалы и записывали колебания здания. На этой машине выполнялись прочностные расчеты.
       Запомнился такой случай. Конструктор Анатолий Александрович Щетинин попросил меня рассчитать балку. Я сказал, что в курсе механики нам, математикам, теорию упругости не читали, Он мне ответил: "Возьми книгу по прочностным расчетам". Я открыл эту книгу и обнаружил, что надо было всего лишь решить краевую задачу для линейного дифференциального уравнения с постоянными коэффициентами, что я мог делать "с закрытыми глазами"
       Вообще у выпускника мат-меха в то время было некоторое математическое чванство: в какую бы отрасль его не забросила судьба, как только дело доходило до теории, все становилось простым приложением полученных знаний. Например, один наш выпускник попал к географам. Вник в их задачи и скоро стал кандидатом географических наук.
       Рядом со мной все эти годы работала Наталия Борисовна Овруцкая, которая в войну на Ленинградском фронте была связистом-перехватчиком немецких сообщений. Подружился я с Геной (Евгением Ароновичем) Любаном. Он окончил школу в гротескном 52 году и мог поступить только на энергомашиностроительный факультет Политехнического института и то только потому, что его отец был известным энергетиком и работал профессором на этом факультете. Гена был очень одаренным человеком со склонностью к теоретической физике.
       В гидравлической системе регулирования паровой турбины имелся трубопровод диаметром около 50 мм и длиной 12 метров. Описание динамики жидкости в нем одномерным волновым уравнением давало плохое соответствие с действительностью, т.к. не учитывало диссипацию энергии, вызванную трением жидкости о стенки. Чех Гануш предложил к правой части волнового уравнения добавить интегральный член. Гена подошел к этой задаче с позиций теоретической физики. Он сформулировал несколько аксиом и согласно им получил новые уравнения, в которые входили неизвестные функции, которые определялись опытным путем для каждого трубопровода.
       Занимаясь проблемой инвариантности систем регулирования, Гена "открыл" понятие правого обратного оператора, который известен в функциональном анализе, с которым Гена не был знаком. О своей работе по инвариантности нелинейных систем он рассказал на семинаре Владимира Андреевича Якубовича, и она была напечатана в Докладах Академии Наук. Гена - один из тех способных людей, таланту которых советская власть не дала развиться.
       Я благодарен начальнику бюро регулирования Моисею Захаровичу Хейфецу за то, что он однажды меня направил в ночную смену, исследовавшую систему регулирования очередной изготавливающейся турбины. На стенде были размещены все сервомоторы (усилия, с которыми они должны открывать клапаны турбины, составляли порядка тонны). И вот, когда все запустили, то вдруг стенд начало настолько сильно трясти, что я подумал о начинающейся аварии. Поршни сервомоторов, каждый весом порядка 300 кг., с грохотом ходили от нижнего упора до верхнего. Причиной этих автоколебаний, как выяснилось, была ошибка в диаметре некоего отверстия в промежуточном золотнике. Этот факт был установлен Геной путем быстро проведенных расчетов, а затем подтвержден при разборке этого золотника.
       На заводе изготовление турбины в цеху сопровождалось "курированием" конструктором, который давал разрешение на отступления от технологии. Например, ему звонят из цеха и говорят, что металла А, из которого должна изготовляться деталь турбины, нет. Ждать, когда этот металл поступит на завод, нельзя, так как сорвется план выпуска турбины. Предлагают заменить металл А на металл Б. Конструктор отвечает, что тогда деталь больше двух месяцев не прослужит. Ему говорят, что это не страшно: потом поедем на станцию и отремонтируем. И конструктор разрешает на изменение технологии. Этот пример объяснил мне, почему изготовленные в СССР изделия, даже являющиеся копией выпускаемых за рубежом, менее надежны в эксплуатации.
       На заводе я сдружился с Лялей Ландман. Она тоже окончила мат-мех и была замужем за своим однокурсником Марком Ландманом. Мать Марка в блокаду работала шофером на Дороге жизни, пролегавшей по льду Ладожского озера. После войны она работала в газодинамической лаборатории мат--меха. Однажды, она стояла на улице в очереди около продовольственного магазина, Вдруг останавливается машина, выскакивают двое "в штатском", суют ее в машину и отвозят в Большой Дом. Ее вскоре выпустили, т.к. арестовали по ошибке. Но без зубов!
       Ляля прожила недолго. В свои неполных 30 лет она умерла от меланомы, выросшей на бедре после загорания на южном солнце. Как- то на мат-мехе я вдруг ее встретил, такая же рыжая коса... Оказалось, что это ее выросшая дочь. Она вместе с мужем потом уехала в США и вскоре умерла от той же болезни, что и ее мама.
       С Лялей связан один эпизод. Мы с ней как-то на моем запорожце после работы заехали в Разлив, где ее родственники снимали дачу. Ее трехлетний племянник залез на переднее сидение и с упоением гудел, пока мы разговаривали в доме. Через много лет нашей приятельнице Наде потребовалась дорогостоящая операция по замене тазобедренного сустава. Хэсед отказал ей в 6000 руб. которые обычно выделяют в таких случаях. Оказалось, что руководителем Хэседа был тот племянник Ляли. И деньги на операцию Наде дали.
       В нашем бюро были сотрудники, увлеченные туризмом, в частности, байдарочным. Как- то они взяли меня на субботно-вокресную вылазку. Мы разбили палатки возле какого-то озера на Карельском перешейке, катались по озеру, удили рыбу. На обратном пути, несмотря на поднявшуюся температуру, я нес до станции 5 км два тюка с байдаркой "Луч" на плечах общим весом 40 кг. Что значит 30 лет!
       В Ленинграде этих (а других наша промышленность не выпускала) байдарок в продаже уже не было. Мы списались с магазином в Тарту и в майские праздники на "Победе", перешедшей к Любану по наследству от его папы, поехали за лодкой. Оказалось, что магазин в праздники не работает. Что делать? И тут нам помог прибалтийский менталитет, еще не полностью уничтоженный советской властью. Мы пошли домой к директору магазина. Он ради нас открыл опечатанный склад и выдал нам вожделенную байдарку.
       На обратном пути Гена дал мне руль. Хотя я впервые управлял машиной, но навыков управления мотоциклом вполне хватило. В то время были запрещены гудки в населенных пунктах. Поэтому, когда мы въехали в какую-то деревню, то я, увидев толпу на своем пути, не стал гудеть, а выжав сцепление, нажал на акселератор. Люди, услышав рев машины, отскочили в сторону, а бедный Гена чуть не получил инфаркт: он не знал, что я выжал сцепление, и мгновенно представил сбитых мною людей.
       Вскоре мы пошли в первый поход на новой байдарке по р. Оредеж. Там местами мы слышали, как о дно байдарки стучат камни на мелководье. Мы, не обращая внимания на это по глупости гнали вперед до тех пор, пока не получили пробоину по стрингеру в 8 см. На зиму "умный" Гена спрятал лодку не просушив: он решил, что тогда резина не пересохнет. В результате брезентовый верх подгнил, но, несмотря на это, лодка прослужила еще многие годы.
       На заводе был автомобильный кружок по линии ДОСААФ (Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту") В нем готовили шоферов третьего класса (можно водить легковые машины и грузовики (без людей)). Перед заводом на набережной была площадка метров 80 на 50, к которой причаливали баржи для транспортировки громадных турбин. На этой площадке был сарай. Инструктор оставил меня и еще одного "курсанта" одних с грузовиком ГАЗ-51, чтобы мы напрактиковались въезжать задом в этот сарай, а сам ушел. Уж мы повеселились вдоволь! И в сарай въезжали, и шли рядом с ползущей на первой скорости машиной без водителя, управляя рулем через открытую дверь кабины. А ведь могло так случиться, что мы в лучшем случае утопили бы машину, а в худшем и себя.
       1961-ый год был для меня памятным. В апреле полетел Гагарин, а через несколько дней я защитил кандидатскую диссертацию. Защита состоялась с таким опозданием после окончания аспирантуры потому, что вышел закон об обязательной публикации результатов до защиты. Еще через пару недель я получил автомобильные права и в майские праздники на новом Москвиче-407 Мирона Поташник (мужа Эстер - моей двоюродной сестры по линии папы) вместе с ними проехал от Таллина до Пярну, где жила Рая
       (родная сестра Эстер, которая после ввода наших войск в Эстонию была отправлена в лагерь за то, что была дочерью владельца лавки. И это, вероятно, спасло ей жизнь, т.к. немцы ее бы расстреляли), а затем в Валгу, где жил Лева Розенблюм (родной брат Эстер, которого пощадили, не отправив в лагерь, ввиду находящегося на руках младенца). Заехав в мемориальное имение Барклая де Толле, мы вернулись в Таллин. Большую часть пути машину вел я и потом, когда стал опытным водителем, оценил тактичность Мирона, который иногда робким голосом говорил: "Может поможем машине?" (Я в то время еще не замечал стука клапанов при перегрузке двигателя).
       Выстояв многодневную очередь, я летом взял на прокат Москвич 407, на котором мы отправились в прибалтику. Поскольку я учился на грузовике, то не оценив глубину колеи, пару раз картером чиркал по камням. При возврате машины ее осматривают на яме. Там, конечно, увидели царапины на картере, но их мне простили за то, что я не сменил радиатор или что-либо более дорогое. Дело в том, что при плановой экономике был постоянный дефицит в деталях, и опытные водители "раздевали" прокатные машины, заменяя новые детали на изношенные.
       В октябре на мое тридцатилетие из Таллина приехали Мирон с Эстер, а также Бася и Эстер Якобсон (другие мои двоюродные сестры). Боясь, что машину упрут, я спал в ней во дворе.
       Октябрь следующего 1962 года запомнился следующим эпизодом. В коммунальной квартире на Обводном канале не было ванной, и я ходил в общественную баню. Однажды в семь вечера я сижу там в очереди и читаю в газете "Известия", что американцы в ООН выставили фотографии наших ракет, якобы размещенных на Кубе, а наш представитель заявил, что это провокация и фотографии фальшивые. Одновременно по радио я слышу, что Хрущев с Кеннеди договорились о том, что мы вывозим свои ракеты с Кубы взамен обещания Кеннеди не нападать на Кубу и удалить американские ракеты из Турции.
      
       . В ЛЭТИ я на почасовой оплате стал читать спецкурс по теории регулирования, а затем и курс матфизики. Однажды на мою лекцию по этому курсу пришел заведующий кафедрой. Я стал волноваться и вдруг почувствовал, что не смогу безошибочно закончить выкладки на доске. Тогда я перестал рассказывать и попросил студентов закончить выкладки. Сам же стал прохаживаться вдоль столов и смотреть, как они это делают. В результате я успокоился и с успехом завершил лекцию. Заведующему же я сказал, что иногда заставляю слушателей самих делать часть выкладок для тренировки, поскольку у них не предусмотрены семинарские занятия по этому курсу.
       На заводе мы перевели румынские статьи В.Попова о частотных методах исследования нелинейных систем и думали послать переводы известному корифею в теории управления М.А.Айзерману в Москву, но постеснялись. А жаль. Потом выяснилось, что он также их переводил. Я стал переносить частотные методы на системы с разрывными нелинейностями и посещать семинар Якубовича в университете, где рассказывал о нелинейностях, имеющихся в системах регулирования.
       В.А.Якубович предложил мне перейти в университет, и почти одновременно я получил предложение перейти в ЛЭТИ. Я выбрал университет, хотя и понимал, что переход туда с моим отчеством нетривиален. Все же благодаря помощи Владимира Ивановича Смирнова меня решили взять. Был объявлен конкурс на младшего научного сотрудника. Для участия в этом конкурсе от завода требовалась характеристика, которую начальник КБ мне бы не дал. Но тут на мое счастье он уехал в командировку, а его зам характеристику подписал. Когда я потом увольнялся с завода, то начальник КБ был раздосадован, что его так обошли. Весной 1963 года я перешел в университет на должность младшего научного сотрудника, потеряв в зарплате 100 руб.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    ГОДЫ ЗАСТОЯ

      
       Итак, я перешел в университет в лабораторию, которой заведовал Владимир Андреевич Якубович. Он окончил Московский государственный университет и, хотя две его студенческие работы были представлены в Доклады АН СССР, не был оставлен в аспирантуре, несмотря на хлопоты известных академиков. Дело в том, что он на комсомольском собрании выступил против проявления государственного антисемитизма в университете. Его распределили в закрытое НИИ в Ленинграде. Будучи весьма одаренным человеком, В.А. скоро защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертации. Защиту докторской попытался сорвать Н.П.Еругин, переехавший в Минск из Ленинграда после его избрания в Белорусскую академию наук. Он прислал в Ученый Совет письмо, в котором обвинял В.А. в плагиате. Совет создал комиссию во главе с академиком В.И.Смирновым. Я был на втором заседании Совета, на котором зачитывались претензии Еругина и ответы на них. Например, Еругин пишет, что преобразование "Ф" Якубович применил, не сославшись на работу Еругина "Е", в которой оно было описано ранее. Ответ: это преобразование впервые применил исследователь "К" в начале 19-го века. Затем оно применялось учеными "Л", "Г"... В результате защита прошла успешно. Надо сказать, что Еругин был не единственным ученым, который на склоне лет заболел манией "обкрадывания его результатов".
       Владимир Андреевич внес большой вклад как в теорию дифференциальных уравнений, так и в теорию управления. Достаточно сказать, что его статья 1962 года с частотной теоремой включена в сборник 25 статей, оказавших по мнению специальной международной комиссии ученых наибольшее влияние на развитие теории управления в XX веке. Он является членом-корреспондентом Российской Академии Наук. Как руководитель коллектива В.А. отличается высокой степенью демократизма. В отличие от некоторых авторитарных руководителей он не препятствовал своим сотрудникам заниматься исследованиями в направлениях, не соответствующих его интересам. Так, например, в группе доктора психологических наук Рады Михайловны Грановской занимались исследованием бионических систем обработки информации. В 1970 году на базе лаборатории была открыта кафедра теоретической кибернетики, возглавляемая В.А.Якубовичем.
      
       В университете я помимо научной работы в лаборатории руководил дипломными работами, аспирантами и периодически читал спецкурсы.
       С одним моим дипломантом произошел забавный случай. Он после окончания университета два года преподавал в одной африканской стране на французском языке. С коллегами - иностранцами он также мог общаться только на этом языке. Когда он вернулся и стал сдавать экзамены в аспирантуру, то завалил экзамен по французскому языку. Принимала экзамен Заславская, мать известного нашего математика, и мы обратились к ней с просьбой о переэкзаменовке. Но она сказала, что это бесполезно, так как он язык знает на уровне неграмотного дошкольника, который свободно общается на родном языке. Кстати, мне до сих пор служит бумажник из крокодиловой кожи, который он мне привез из Африки.
       Первыми моими аспирантами были Гена Леонов и Вера Смирнова. При зачислении в аспирантуру вдруг стали "тормозить" Веру. Я спросил декана Зенона Ивановича Боревича, в чем дело. Ведь она русская. "У нее мама еврейка" - с досадой ответил он. Все же Вера поступила в аспирантуру: помогли связи ее мамы, преподававшей на филфаке.
       Геннадий Алексеевич Леонов досрочно защитил кандидатскую и был оставлен при только что образовавшейся нашей кафедре. Это весьма способный человек, сочетающий в себе не только выдающуюся математическую эрудицию, но и незаурядные организаторские способности. Вскоре он защитил докторскую диссертацию, а через некоторое время стал членом-корреспондентом Российской Академии Наук. Многие годы он является деканом нашего факультета. Вера Борисовна Смирнова через некоторое время стала доктором физ-мат наук, профессором Архитектурно-строительной академии.
      
       В лаборатории мне приходилось заниматься кадровыми вопросами. Дефицитом были машинистки, поскольку процесс оформления статей и книг был до появления персональных ЭВМ весьма трудоемким. Я переманил из Военно-медицинского музея классную машинистку. У нее было двое детей и работа "от звонка до звонка" была для нее неудобна. У нас же она могла печатать дома. Разумеется, я посмотрел ее автобиографию и убедился, что она не еврейка (родом из какого-то белорусского села). Привел ее на кадровую комиссию, состоящую из директора института Г.П.Самосюка, парторга и профорга. Директор пробежал глазом ее документы и стал выяснять, не потребует ли она площадь. - Нет, она живет в двух комнатах. А не будет ли ей далеко ездить к нам? - Немного дальше. И тут разговор перешел на проблему обмена ее двух комнат. Я почувствовал, что тут что-то не так. Когда она вышла, директор сказал, что она нам не подходит. Почему? И тут он ткнул пальцем в ее документы: фамилия Бунич. Я говорю, что она из белорусского села, и это белорусская фамилия. А я знаю? - ответил директор.
       На место лаборанта не удалось взять Латышеву, жену профессора физического факультета только потому, что ее муж еврей. За нее хлопотал проректор, их однокурсник. Но сломить сопротивление начальника отдела кадров Катькало не удалось. Так я и не знаю, в чем причина. Возможно, Катькало хотел насолить ее мужу.
       Когда образовалась наша кафедра, то было решено взять на вакантную ставку ассистента способного выпускника Политехнического института Олега Кульчицкого. Анкета блестящая. Привожу его на комиссию. Отказ. Спрашиваю парторга Буравцева: "почему?" "Что-то мне его глаза не нравятся" - так он мне ответил. Я присмотрелся: глаза большие воловьи черные. По-видимому, его предки были молдаванами.
       Заканчивают нашу кафедру два очень способных студента, у которых уже есть публикации в солидных журналах. О первом - Любачевском даже разговор не затеваю, так как он еврей. Кстати, он устроился в конструкторское бюро, там по его алгоритмам сделали прибор, и он защитился по техническим наукам. Не видя дальнейших перспектив, он уехал в США.
       О втором - Александре Львовиче Фрадкове я сказал директору, что он так же, как и я русский (по матери). Тоже отказ. Александру Львовичу удалось устроится в Военмех. Там он защитил кандидатскую и докторские диссертации, а после крушения советской власти его пригласили заведовать лабораторией в Институте проблем машиноведения. Со временем он стал ученым мирового класса. Когда я уговаривал директора взять Фрадкова, он cказал мне, что без решения начальника отдела кадров Катькало это не сделать, а он, директор, еще не очухался от трехмесячной "осады" Катькало в связи с устройством на работу Кацева, который, будучи директором вычислительного центра в крупном оборонном институте, в качестве "приданного" добыл нам три строго фондируемые новейшие ЭВМ (М-220).
      
       Многие годы я в качестве заместителя В.А. курировал прикладные исследования по хозяйственным договорам с заводами и различными институтами, занимавшимися оборонной тематикой. С заводами договора были небольшие (порядка 30000 р. в год) А с так называемыми "почтовыми ящикам" (институты, работающие на оборону, иногда назывались "п/я N ") сумма хоздоговора была 100000-200000 р. Последнее происходило из-за затратного характера плановой экономики.
       Например, институт берется за создание прибора. Ему для этого выделено 6 миллионов. Себе на зарплату он может взять 1 миллион, т.к. фонд зарплаты ограничен. Определенный процент идет на научные исследования, В смету, ввиду оборонного характера исследований, включаются услуги смежников, лишь имеющих допуск к данной проблематике, в том числе наш университет (ЛГУ). Нам выделяется, например, 100 тысяч. Обычно в техническое задание (ТЗ) заказчик включает задачи, решение которых нужно для создания будущих приборов, а иногда и диссертаций руководства. Мы из этих 100 тысяч имеем право тратить на зарплату лишь 19 тысяч, так как фонд зарплаты университета ограничен. Кому идут эти 19 тысяч? Часть сотрудников, находится на хоздоговорных ставках. Если руководитель хоздоговора преподаватель, то ему можно платить за совместительство не более 1750 руб, (если он доктор наук). Исполнителям, находящимся на бюджетных не преподавательских ставках, платить хоздоговорные деньги нельзя. Поэтому мы за счет хоздоговоров помогали студентам, оформляя их на полставки лаборанта (37 р.) Как-то одновременно у нас "кормилось" около 40 студентов.
       Куда девать остальные деньги? Заказчик разрешал за счет хоздоговора ездить на конференции, " в которых рассматриваются математические задачи, связанные с темой хоздоговора". Поэтому мы изъездили почти весь Союз. Например, я был в Ереване, Тбилиси, Алма-Ате, Ташкенте, Самарканде (там известный специалист по проблеме центра-фокуса Куклес регулярно организовывал конференции по качественной теории дифференциальных уравнений), Москве, Рязани, Горьком, Тольятти, Перьми, Иркутске.
       Особенно запомнилось 3-ее Всесоюзное совещание по автоматическому управлению, которое проходило на лайнере "Нахимов" во время его круиза от Одессы до Батуми и обратно. Этот лайнер был одним из двух судов ("Великая Германия" и "Адольф Гитлер"), полученных после войны в счет репарации, впоследствии затонувший около Новороссийска в результате столкновения с сухогрузом. Он был переоборудован: добавлены каюты без окон с принудительной вентиляцией. В одной из них поместился я и еще трое участников конференции. На судне было и несколько десятков иностранных ученых, некоторые из них с женами. В том числе и известный Заде из США с женой-одесситкой, который хорошо говорил по-русски, так как покинул Баку в четырнадцатилетнем возрасте.
       Днем во время перерывов в заседаниях и вечерами на палубе образовывались небольшие группы людей, оживленно обсуждающих те или иные проблемы теории управления. Около каждой такой группы находился "гражданин в штатском", который внимательно слушал и даже фотографировал участников и то, что они писали. Однажды я увидел такую картину. Около бассейна сидели два ученых (наш и иностранец) и оживленно беседовали. Поскольку "гражданину в штатском" неудобно было сесть рядом с ними, то он, бедный, аж посинел, купаясь в бассейне за их спинами. Вечерами на палубе устраивались танцы. Как-то я пригласил полную черноволосую иностранку и стал с ней разговаривать на ломаном немецком. Было смешно, когда выяснилось, что эта женщина из Баку.
       Большие впечатления остались от поездки на Камчатку. Мы втроем (Владимир Андреевич, программистка Римма Васильевна Лазарева и я) полетели в Петропавловск Камчатский внедрять наши алгоритмы и программы распознавания акустических шумов моря. Нас встретили в аэропорту и на катере перевезли на другой берег Авачинской бухты, где находилась воинская часть, являвшаяся полигоном нашего заказчика по хоздоговору. Говорят, что размеры этой бухты таковы, что в ней можно разместить весь мировой флот. После того, как в ней однажды всплыла американская подлодка и стала нагло фотографировать береговые объекты, бухту перегородили специальной сетью.
       Нас разместили в квартире офицера, уехавшего в отпуск. Стены в кухне, ванной и туалете были оклеены этикетками различных вин и коньяков. Территория части была огорожена трехметровым забором, который зимой, как нам сказали, заносится снегом. В магазин спиртное завозилось нерегулярно и в узком ассортименте. Привезли водку - все пьют водку, привезли шампанское - все пьют шампанское. Весь лес в окрестности воинской части усеян битыми бутылками: их в магазине не принимают, так как перевозка дороже тары. Еще одно впечатление, оставшееся в памяти - это отсутствие змей. Говорили, что они не смогли приползти с материка на полуостров из-за вечной мерзлоты. Растительность на Камчатке также несколько отличается от флоры на материке. Например, папортник там выше человеческого роста.
       В выходной день слетать в долину гейзеров нам не удалось: была нелетная погода. Но зато нас "угостили" браконьерской рыбалкой. В сопровождении сержанта мы пошли за 30 км. к устью речки. По дороге нам встретились рыбаки, которые рассказали, что только что была облава и увезли целый грузовик браконьеров. Поскольку, как говорят, "снаряд дважды в одну воронку не падает", мы решились продолжить путешествие. И, действительно, в устье речушки, куда идет нереститься горбуша, мы встретили лишь одну семью. Стоит смрад от гниющей рыбы, брошенной в кустах после извлечения икры. Поставили палатку возле перекинутого через речку пятиметрового мостика, с которого и спустили сеть. За ночь в нее попало несколько рыб. Утром, забрав добычу, вышли на берег океана, сварили уху и на обнаруженной бочке стали ножом отделять икринки от пленки. Вдруг увидели катер, который остановился в 150 метрах от берега. На палубе стоит мужчина и рассматривает нас в бинокль. Мы решили, что это рыбнадзор, быстро упаковали рюкзаки и пошли от берега. Отойдя метров 200, мы увидели, что катер пошел дальше в устье речки. Это оказались браконьеры, так как в противном случае они бы причалили к нам.
       Вечером мы поставили палатку около какого-то ручья, который можно перейти по камешкам. Рано утром я вышел из палатки и увидел необычную картину. По ручью вверх против течения пробивалась рыбина, вся ободранная о камни и не испугавшаяся меня: ее материнский инстинкт оказался сильнее страха. Обычно рыба на нерест идет ночью, а днем пережидает в ямах. Эта рыбина почему-то опаздывала. Горбуши по этой речушке поднимаются в озеро, где нерестятся и затем погибают. Их трупы пожирают рачки, которыми потом питаются мальки горбуши. Окрепнув, мальки скатываются в океан и уплывают за тысячи километров на пастбище, где вырастают до взрослых рыбин, которые затем для нереста возвращаются в озеро, где они когда-то родились. Как они находят дорогу на родину?
       На обратном пути в аэропорту произошел забавный случай. Владимир Андреевич взял в буфете еду, поставил тарелку на стол и отошел за кофе. Когда он вернулся к столу, то увидел, что некий гражданин в грязной неряшливой одежде спокойно поедает его завтрак. На недоуменный вопрос, гражданин ответил, что он решил, что эта тарелка ничейная. Когда Владимир Андреевич пошел от него прочь, то вдогонку услышал: "Ей, начальник, подожди ...". Нам сказали, что это местный бомж, который кормится в аэропорту. В Ленинграде в то время еще бомжей не было.
       Помимо командировок на конференции деньги можно было тратить только для оплаты машинного времени на ЭВМ. Но тут загвоздка. Наш вычислительный центр не имел права продавать машинное время. Мы много работали в вычислительных центрах заказчиков, что было связано с закрытостью некоторых исследований. Но заказчик не имел права продавать нам машинное время, т.к. это означало бы, что он возвращает себе деньги, переведенные нам за выполнение хоздоговорной работы. Однако, другой п/я (не наш заказчик) мог продавать нам машинное время, которое нам было ненужно. В конце года наш бухгалтер Георгий Васильевич Жеванский сообщает мне, что на хоздоговоре N осталось 30 тысяч. Если их вернуть заказчику, то это будет означать, что смета работ по хоздоговору была завышена. Кроме того, у заказчика погорит план "освоения" денег по теме. Выход такой: получить липовый счет на 30 тысяч от организации, которая имеет право продавать университету машинное время. Что иногда и делалось. Все довольны, в том числе и начальник вычислительного центра, который нам выставил счет. Ведь получилось, что его машины меньше простаивали из-за поломок, за что его коллектив получал премию.
       Упомянутый Г.В.Жеванский был полковником запаса, воевал на Северном фронте замполитом и даже однажды ходил в составе лыжной разведгруппы в тыл к финнам. В одной комнате с ним сидел, исполняя обязанности сотрудника отдела кадров, другой полковник запаса - Сергей Афанасьевич Антипенко. Он, молодой и здоровый офицер, всю войну в тылу преподавал в военном училище и на фронте не был (о причине этого нетрудно догадаться). Поэтому между этими людьми отношения не были теплыми, несмотря на почти одинаковый возраст.
       Еще один человек, с которым мне приходилось сталкиваться по работе, был начальник первого отдела Сергей Иванович Григорьев. Он был с исторического факультета призван в армию в войска НКВД и в войну работал в СМЕРШЕ. Это был весьма приятный интеллигентный человек, ценитель балета. Как-то мы с ним обсуждали возрастные болезни, и он вспомнил, как когда-то вошел в кабинет, где его сослуживец вел допрос старого дряхлого университетского профессора, от которого сильно пахло мочой. "Я сказал ему (сослуживцу): "Ну отпусти ты его. Возьми поговорить кого-нибудь помоложе". Надо сказать, что обыденный спокойный тон, которым это было сказано, произвели на меня впечатление.
       С С.И.Григорьевым у меня в памяти связана одна история, которая хорошо иллюстрирует то время. Мы с Людмилой Кондратьевной Жуковой (я - руководитель, она - ответственный исполнитель) написали в специальном выданном нам в первом отделе блокноте отчет. Работа выполнялась по хоздоговору с техническим заданием под грифом СС (совершенно секретно), поскольку в ней были слова "турбулентный след подводной лодки". Нам напечатали этот отчет, а написанный в блокноте черновик сунули в машину, которая так измельчает бумагу, что восстановить текст невозможно. Но в акте уничтожения бумаг этот черновик не оказался! Что делать? С.И. говорит, что если черновик не уничтожен, а заактировать его уничтожение, то в случае его обнаружения подписавшему липовый акт, т.е. самому С.И. положено 8 лет, поскольку гриф СС. А вот, если бы гриф был с одним С (секретно), то виновный ограничился бы административным взысканием.
       Мне было поручено в переписке первого отдела найти упоминание этих слов в бумаге с грифом С. К сожалению, перелистав всю папку, я не нашел требуемого, хотя узнал, например, что приказ о командировании преподавателя военной кафедры на военные студенческие сборы является секретным.
       Тогда я пошел в БАН. И там мне повезло! На цветной глянцевой обложке американского журнала была фотография подводной лодки и надпись "Могут ли субмарины считать себя неуязвимыми?" А ниже в числе методов ее обнаружения был указан и "анализ турбулентного следа". После этого специальная комиссия приняла решение что я, руководитель хоздоговора, завысил гриф секретности, и понизила его до одного С.
       Другой случай мне рассказала приятельница, работавшая в Государственном институте прикладной химии. К ним пришли два молодых выпускника химфака. Назовем их А и В. Они работали в режимном помещении и в конце рабочего дня сдавали свои портфели с рабочими материалами на хранение. Утром пришел А на работу, получил свой портфель и не нашел в нем важной бумаги, касающейся исследования ракетного топлива. Он сообщил об этом начальству. Его посадили в отдельную комнату и велели описать весь вчерашний день по минутам (когда уходил курить, когда и с кем беседовал и т.п.) Затем на работу пришел В и обнаружил в своем портфеле эту бумагу. Он решил не подводить приятеля, которому попало бы за разгильдяйство, и стал его ждать. Но тот не пришел. В конце дня А сдал свой портфель с этой бумагой, решив ее отдать другу на следующий день. На следующий день Б не вышел на работу (он уже был изолирован спецслужбой). Тогда А отдал бумагу начальству. Его тоже изолировали, поскольку он не мог доказать, что не брал бумагу домой для копирования с целью передачи за рубеж. Друзья были изолированы до того времени, пока наша агентура за рубежом не сообщила, что эти секретные сведения до супостата не дошли. Ввиду этого вместо 8 лет тюрьмы друзья всего лишь лишились допуска к секретным документам и работы в этом учреждении.
       Поэтому тем, кто будет когда-либо связан с закрытой тематикой, следует запомнить, что никакую бумажку, обнаруженную на полу в первом отделе, поднимать нельзя, так как будет не доказать, что ее не выносили для копирования, например.
       Будучи связан с хоздоговорной деятельностью, я пришел к выводу, что одним из недостатков нашей плановой экономики являлось отсутствие рынка средств производства. На имеющиеся на счету предприятия деньги нельзя было купить нужное оборудование, если на него не были выделены фонды. Иными словами средства производства распределялись так же "по карточкам", как продукты населению в период войны и в первые послевоенные годы.
       Доходило до абсурда. Например, Государственному оптическому институту при создании нового прибора потребовались маломощные электромоторчики. По существующему порядку надо было послать на них заявку, чтобы их производство включили в план следующего года. Но тогда была бы сорвана разработка нового прибора. Что делать? Есть два способа преодоления гримасы плановой экономики. Первый - послать "снабженца" в другой город на завод, изготавливающий эти электромоторы, чтобы он там "договорился" с работягами, которые вынесли бы эти моторчики через проходную. (На каждом предприятии был такой "снабженец", который мог достать все). Второй путь - выписать своему сотруднику премию, чтобы он купил в магазине пылесосы, снять с них эти моторчики, а пылесосы выбросить. Так и было сделано.
       Кстати, через проходную можно было вынести все. На Ленинградском оптико-механическом объединении (ЛОМО), где работал Женя, был такой случай. С начальником охраны поспорили, что вынесут с завода пуд бронзы. И вот по окончанию рабочего дня в проходной появилась троица: двое волокли пьяного, который еле стоял на ногах. Вахтерша, проверив пропуска, их пропустила, пожурив: "Надо же так нарезаться в конце рабочего дня!" Под пальто у "пьяного" висела бронзовая пудовая деталь.
       Муля как-то наблюдал такую картину. На столбе, стоявшем на территории предприятия около забора, висел на кошках монтер и перематывал провод, который затем по другую сторону забора другой монтер наматывал на катушку. Прохожие спокойно шли мимо, не замечая алогичности поведения этих монтеров.
       Украсть у государства с точки зрения общепринятой морали не считалось зазорным, так как государство само обкрадывало свой народ. Это наглядно выяснилось после перехода к капитализму: зарплата сотрудников на частном предприятии существенно больше, чем у таких же сотрудников, работающих на государственном предприятии.
       Сложившаяся у народа в течение многих веков двойная мораль развратила народ. Нашу сотрудницу М. сразил инсульт на университетской железнодорожной платформе. Приехала скорая. Сослуживцы, открыв сумочку и увидев, что в ней кроме документов лежали деньги, постеснялись вынуть их для сохранности. При поступлении в больницу денег не оказалось. То, что санитары обкрадывают пострадавших, у нас является нормой, а не исключением.
       А вот в Японии иначе. После страшного землетрясения и цунами в Японии в обломках домов было найдено много сейфов, в которых оказалось в общей сложности около 80 миллионов долларов. И японцы сокрушались, что не во всех сейфах были документы, которые помогли бы найти владельцев или их наследников.
       Общественная собственность на средства производства означает, что производством распоряжается не владелец, а чиновник, который, как правило "тянет одеяло не на государство, а на себя". Один наш московский заказчик жаловался, что для трудоустройства своего родственника министр создал новое учреждение, которое просто переправляло бумаги от предприятий в главк и обратно. Но чтобы оправдать свое существование, сотрудники этого учреждения придумали новые формы документов, собираемых от предприятий, чем затруднили работу этих предприятий. Поступил бы так владелец фирмы?
       В ЛОМО выпускались фотоаппараты "Смена". Рынок ими насытился, произошло затоваривание, и при составлении плана производства на следующий год было решено, согласно рекомендации специального института, изучающего рынок, не увеличивать выпуск фотоаппаратов, а сократить его на 30 процентов. План положили министру для утверждения. Ему не понравилось, что по всем позициям план увеличен на 5-7 процентов относительно предыдущего года, а по одной позиции вдруг снижение на 30 процентов. Он взял красный карандаш и написал увеличение на 3 процента. Поступил бы так владелец фирмы? По-видимому, по такой же причине одно время вся страна была затоварена ручными швейными машинками Серпуховского завода.
       Планирование "от достигнутого", характерное для социалистической экономики, сковывало технический прогресс. СССР хвастался, что, выплавив 100 миллионов тонн чугуна в год, обогнал по этой позиции США. А в США в то время стали интенсивно развивать производство пластмасс, производство же металла сократили. Можно ли себе представить, чтобы при обсуждении плана на следующий период министр металлургической промышленности СССР предложил не возводить очередную домну и передать деньги в министерство химической промышленности, тем самым уменьшив фонд зарплаты своего министерства?
       Трудящиеся периодически получали премии за досрочное выполнение плана производства. Помню, как наш завод в конце года досрочно отгрузил турбину для строящейся ТЭЦ, хотя было известно, что Таганрогский завод котел для этой турбины изготовит лишь к лету. Вообще понятие "перевыполнение плана" при нормальной плановой экономике бессмысленно. Если выполнен план по производству болтов, то бессмысленно перевыполнять план по выпуск гаек.
       Из-за отсутствия конкуренции на внутреннем рынке наше гражданское производство не прогрессировало. Модели холодильников, автомобилей, радиоприемников, стиральных машин и т.п. не обновлялись десятилетиями. Единственно, что хорошо развивалось - это оборонная промышленность (благодаря конкуренции с аналогичной промышленностью ведущих капиталистических стран).
      
       Однажды меня позвали в деканат, где профессор Владимир Иванович Зубов рассказал, что он вернулся из Москвы с совещания по спецтематике и привез решение о создании в ЛГУ нового факультета прикладной математике. Это для присутствующих было, как гром среди ясного неба. Во-первых, потому, что деление математиков на "чистых" и "прикладников" весьма условно, так как, например, на мат-мехе большинство математиков, занимаясь развитием математических теорий, вело и прикладные исследования по хозяйственным договорам. Во-вторых, о готовящемся решении о создании нового факультета ни ректорат, ни партком университета не знали. Это решение организовал сам Зубов, используя свои связи в военно-промышленном комплексе, с предприятиями которого он долго сотрудничал, выполняя хоздоговорные работы и помогая их руководителям защищать докторские диссертации по спецтематике. На просьбу присутствовавших рассказать подробнее о принятом решении, он ответил, что ввиду секретности он сообщит об этом лишь декану Валландеру, и ограничился рассказом о скромном чаепитии, которое было устроено участникам совещания. Затем он с Валландером удалился в кабинет декана, где вместо рассказа пригласил того пойти пообедать.
       Вскоре было созвано расширенное заседание Ученого Совета мат-меха, на которое Зубов не пришел. Помню, что обсуждение ситуации, возникшей в связи с созданием второго математического факультета, было весьма бурным. Наш декан Николай Николаевич Поляхов даже сказал, что "существуют автомобили повышенной проходимости". Предлагалось принять решение, выражающее мнение Совета относительно создания нового факультета. Но присутствовавший секретарь парткома сказал, что такое решение - дело ректората. На новый факультет перешло несколько сотрудников с мат-меха в связи с тем, что там возникли новые кафедры.
       Однако, вскоре декан нового факультета В.И.Зубов был снят с этой должности в связи со следующим событием. Факультет разместили в тесном помещении старого здания рядом со Смольнинским собором. На Литейном проспекте Зубову приглянулся большой дом, в котором находилось офицерское общежитие. Благодаря своим организаторским способностям Зубов "пробил" решение Правительства о расселении этого общежития и передачи здания его факультету, обойдя ленинградские власти, которые с этим не согласились бы, поскольку строительство нового здания общежития и перестройка старого дороже, чем построить новое факультетского здания. Когда выяснилась причина невыполнения решения Правительства, то Зубов мгновенно лишился должности декана. Однако, до конца жизни он оставался неформальным руководителем факультета.
      
       В Перми Николай Викторович Азбелев ежегодно во время студенческих каникул устраивал конференции по функционально-дифференциальным уравнениям. Я и еще несколько ленинградцев их регулярно посещали. Поскольку дело было зимой, то мы набивали чемоданы маслом, сыром, замороженным мясом: в Перьми так же, как в других городах, кроме Москвы и Ленинграда, эти "деликатесы" практически не продавались. Помнится, как однажды, Николай Викторович рассказал, как ему повезло: он в Свердловске (ныне Екатеринбурге) оппонировал докторскую диссертацию и на следующий день по дороге на вокзал успел, выстояв очередь, купить в гастрономе курицу.
       Вечерами я брал у Азбелева лыжи и бегал по лыжне, которая проходила возле его дома - двухэтажного коттеджа, в котором жили две семьи. Как-то при морозе свыше 20 градусов мне дали на всякий случай спички, чтобы я мог разжечь костер в случае травмы. Конечно, эта лыжная прогулка могла плохо кончиться, так как в случае травмы я, не имея топора или хотя бы ножа, не смог бы развести костер. Прождав некоторое время, меня, конечно бы нашли. Но в каком состоянии? Этот мой поступок - явная глупость.
       В Перьми в краеведческом музее я видел деревянную статую Христа, сделанную в виде божка с восточным разрезом глаз, по-видимому в период перехода местного населения от язычества к христианству. Показали нам и находящиеся недалеко от Перьми знаменитые пещеры, в которых благодаря цветной подсветки подземные залы, озера и сталактиты выглядят очень красиво. Другая примечательность Перьми - наличие большого числа чайных, где к чаю всегда можно купить горячие бублики и разного вида булочки. Что касается столовых, то мясное блюдо стоило 1 руб (в Ленингнраде в столовой Публичной библиотеки столько стоил обед из трех блюд, включая и традиционную булочку с кремом). Столь высокую цену администрация столовой объясняла тем, что снабжение было недостаточным, и приходилось докупать мясо на рынке по цене в 3-4 раза большей государственной. Естественно, что такое положение было "золотым дном" для администрации, поскольку невозможно определить, из какого мяса сделана котлета.
      
       Как-то в Комарово я встретил заведующего лабораторией в Телевизионном институте, заказчика по одному из наших хоздоговоров, Илью Иоановича Цукермана. Оказалось, что он на своей машине на дачу привез ... Ахматову. Тесен мир! Вторично я встретил его на международной конференции по кибернетике в Ереване, куда мой доклад "Устойчивость нейронных сетей", думаю, приняли потому, что доклад с таким же названием прислал японец (который, кстати, не приехал). Мой доклад в тот день был последним, и меня спросили, нужен ли переводчик. Я решил, что имея текст доклада на английском языке, я как-нибудь его прочту. И переводчика отпустили. Но я не учел, что после доклада иностранные слушатели будут задать вопросы по-английски. Произошел конфуз.
       Во время борьбы с космополитизмом Илью Иоановича уволили с работы, но он, будучи волевым человеком, не пал духом и стал писать монографию.
       После смерти Сталина И.И. вернулся в институт, на последнем съезде КПСС он был назначен в президиум съезда. По-видимому, пришла разнарядка подобрать одного интеллигентного еврея, фронтовика, и выбор случайно пал на него. Погиб И.И. трагически: с него хотели снять кожаную куртку, он оказал сопротивление и получил травму, несовместимую с жизнью.
       Надо сказать, что смерть вождя народов повлияла на судьбу многих. Помимо спасения тех "врачей-убийц", которых не успели забить в НКВД до его кончины, она многих спасла от депортации. Одновременно в Ленинграде было уволено около сотни адвокатов "некоренной национальности". В их числе был Моисей Борисович Новиков, который родился в том же городе, что и мой папа. Его вызвали в милицию и сказали, что если он сам не уедет из Ленинграда, то его вышлют за тунеядство, поскольку он не работает. "Я работаю юристом-консультантом в автоколонне N.."-ответил Моисей Борисович. (Он там подрабатывал по совместительству). "Хорошо, мы проверим!" - сказали ему и отобрали паспорт. Но тут умер вождь, и М.Б. был восстановлен на работе. Самое любопытное в том, что Моисей Борисович был подкидышем в еврейской семье. А поскольку евреи своих детей не подкидывают, то своей неславянской внешностью он обязан, по-видимому, какой-то кавказской народности. Во время войны он оказался в оккупации с женой и двумя детьми в предгорьях Кавказа. Его и еще одного мужчину с подозрительной внешностью арестовали, и солдат повел их по горной тропе в комендатуру. И эти два хилых интеллигента спасли свои жизни, убив конвоира.
      
       На первом этаже нашего кооперативного дома на Бестужевской улице в однокомнатной квартире жила молодая женщина Лена. Как- то поздно ночью она позвонила в дверь нашей квартиры на пятом этаже и плача сказала, что, войдя в комнату после душа, вдруг увидела в окне мужчину, который смотрел на нее. Я, взяв своего эрделя Язона, спустился с Леной во двор, и мы пошли вокруг дома. Вскоре мы встретили милиционера с овчаркой, который патрулировал в нашем микрорайоне, рассказали ему о происшествии и вдруг увидели, как с выступа фундамента соседнего дома спрыгнул мужчина. Он сказал нам, что вылез из окна квартиры своей любовницы и в качестве документа предъявил рабочий пропуск в свой институт. Милиционер списал данные этого мужчины и отпустил его. Когда тот ушел, Лена призналась, что
       это тот человек, который смотрел на нее через окно, но она побоялась об этом при нем сказать. Милиционер обещал сообщить об этом инциденте на работу этого субъекта. В этой истории для современного жителя нашего города интересен сам факт ночного патрулирования милиционера с собакой.
       Несомненной положительной чертой советской власти, кроме хорошо поставленного школьного образования, была успешная борьба с преступностью. Некоторых иностранцев удивляло, что можно по Ленинграду гулять поздно вечером, не боясь ограбления. Государство также пристально следило за тем, чтобы не было и организованной преступности: не терпело "конкуренции".
       Отец Лены, Паченцев, был геологом и рассказал нам ряд историй из своей жизни. Однажды ему удалось передать письмо заключенного Лукирского его жене в Ленинграде. Того самого Лукирского, который был руководителем дипломной работы моей мамы, по результатам которой она сделала доклад на Первом Всесоюзном съезде физиков. Впоследствии Лукирский был освобожден, стал академиком и даже получил в академическом поселке в Комарово дачу.
       В распоряжении геологической партии имелся самолет У-2. Это был одномоторный биплан с двумя открытыми кабинами для летчика и пассажира со взлетно-посадочной скоростью всего 65 км/час и с крейсерской скоростью 130 км/час. Этот учебный самолет во время войны использовали для разведки, связи и ночных бомбометаний с малой высоты. Было даже женское подразделение таких самолетов. Однажды во время полета Паченцев увидел, что лопнула одна из стяжек крыла. Летчик стал снижаться, и тут лопается вторая стяжка. Летчик выключил двигатель и стал осторожно планировать, подыскивая лужайку для посадки. У обоих замерло сердце, так как осталась лишь одна стяжка и, если бы она тоже лопнула, то они бы разбились. И она лопнула, ...но в тот момент, колеса коснулись земли.
       После смерти Сталина его соратники стали делить портфели и переделывать министерства. В этом процессе забыли о геологических партиях и их финансирование прекратилось. Появился даже анекдот. Человек шлет в главк телеграмму: "Шлите деньги мать вашу выселяют из гостиницы". Паченцеву удалось сохранить коллектив, использовав этот самолет в качестве воздушного такси.
      
       В 1970 году я написал докторскую диссертацию. Возник вопрос, по какой специальности ее подавать - по механике или по теоретической кибернетике. В это время на мат-мехе была открыта кафедра теоретической кибернетики, возглавил которую заведующий нашей лабораторией В.А.Якубович. Было естественно, чтобы моя диссертация подавалась по теоретической кибернетике. Когда я выступал в Москве на семинаре моего будущего оппонента Валентина Витальевича Румянцева, он после доклада спросил, по какой специальности я собираюсь подавать работу. Узнав о наших планах, он сказал, что рекомендует идти не по кибернетике ("там склочный народ"), а по механике. Но мы с В.А. все же решили подавать по теоретической кибернетике.
       Зашита прошла успешно, но в ВАКе диссертация пролежала 5 лет, после чего ее направили для заключения в Ученый Совет МГУ. Там мне дали на выступление 10 минут, после чего Председатель Совета предложил принять решение, что работа не по математической кибернетики (за это время название специальности "Теоретическая кибернетика" было заменено на "Математическая кибернетика"), а скорее по механике и не содержит серьезных математических результатов. И тут, к моему удивлению, несколько членов Совета предложили убрать слова, содержащие оценку работы, поскольку она не по их специальности. Председатель стал настаивать на предложенной им формулировке, ссылаясь на то, что ВАК требует именно такой формулировки, но Совет его не поддержал. Вскоре меня вызвали на заседание экспертного совета ВАКа, где я не стал отнимать у них время на рассмотрение моей работы с целью отказа и написал заявление о том, что забираю работу "в связи с изменением названия специальности". Я оказался в большой компании отказников по этнографическим причинам, среди которых были люди, чьи работы были гораздо сильнее моей.
       Вся эта история научила меня, что когда надо принять судьбоносное решение, то не следует доверять эмоциям, а надо быть прагматиком.
       В начале восьмидесятых годов Валентин Витальевич Румянцев как-то встретил на конференции Владимира Андреевича и Г.А.Леонова и сказал им, что пусть Гелиг снова защищается, пока он в ВАКе. Я быстро оформил диссертацию, в которой лишь половину составлял материал первой диссертации, и защитил ее по механике. На этот раз ВАК не стал мурыжить мою работу, и я вскоре получил отрицательный отзыв черного оппонента. Он написал, что мой метод хуже другого, им указанного, не заметив, что тот другой метод требует аналитичности правых частей уравнений, а у меня они разрывны. Не заметил, что рассмотренные мной примеры показывают, что мои условия, будучи достаточными для любого порядка, являются необходимыми для задач невысокого порядка, изученных классиками, и т.п.
       Валентин Витальевич сказал мне, чтобы я не падал духом, ибо, чем абсурднее замечания, тем легче на них отвечать. Вскоре меня вызвали на Экспертный Совет ВАКа. Знакомый члена этого Совета посоветовал начинать десятиминутное сообщение с простого примера, который будет понятен и неспециалистам, и на котором надо продемонстрировать свои идеи. Так как после первых общих фраз слушатель, не являющийся специалистом в этой области, отключается. Я так и сделал. Пример заинтересовал ведущего заседание. Он спросил, есть ли внедрения. Я ответил что документы о внедрении были представлены при первой защите. Сказал, что сначала не собирался вторично испытывать судьбу, но после опубликования двух монографий все-таки решился. Какие монографии и где опубликованы? Я ответил. Что Вы кончали и кто был руководителем? Я сказал, что кончал кафедру Еругина, а в аспирантуре моим руководителем был С.Г.Михлин. И меня утвердили! Валентин Витальевич сказал мне потом, что я хорошо выступил, но и он при обсуждении "заливался соловьем".
       После получения докторской степени в 1986 году меня сделали ведущим научным сотрудником, а потом заведующим лабораторией.
       Ту эпоху хорошо отражает следующая история. Мой приятель Миша Вайман защитил докторскую диссертацию по устойчивости энергосистем. Председатель Экспертного Совета ВАКа по энергетике гордился тем, что через этот Совет не пропустил ни одной диссертации "инвалидов по пятому пункту" (в паспортах того времени был п.5 - национальность). Миша узнал, что некий Х написал резко отрицательный отзыв. И надо же: Х оказался знакомым Миши и сказал, что диссертацию ему не присылали. Тогда Миша, будучи членом партии, пошел в ЦК. Там куратор, узнав от Миши о подлоге, обещал разобраться. И разобрались. Создали комиссию, которая большинством голосов отказала Мише. Но после этой истории одиозного председателя Экспертного Совета сняли.
       Затем Миша написал две монографии и снова защитился в нашем Политехническом институте. Одним из его оппонентов был Г.А.Леонов. В дальнейшем Миша уехал в США, где организовал небольшую фирму по расчетам устойчивости американских энергосистем. В отличие от СССР, где энергосистемы развивались планово, в США они строились спонтанно. Поэтому после их объединения вопрос устойчивости энергосистемы стал весьма актуален.
       Миша был не единственным из моих знакомых, которые эмигрировали. Американцы добились от Л.И.Брежнева в обмен на какие-то экономические привилегии разрешения на выезд евреев из СССР на их "историческую родину". Началась массовая эмиграция из СССР. Евреям присылали липовые вызовы от яко бы существующих в Израиле родственниках. На основании этих вызовов разрешался выезд из СССР. После пересечения границы часть эмигрантов ехала не в Израиль, а в США. Некоторые жители СССР других национальностей использовали появившуюся возможность эмиграции. Ходил шутливый афоризм: "Еврейская жена не роскошь, а средство для передвижения". Вот типичный анекдот той поры. Чиновник спрашивает подавшего документы на выезд:
       - Зачем Вы уезжаете? Ведь у Вас здесь интересная работа, которая вряд ли будет Вам предоставлена там.
       - А я и не хочу уезжать, да родственники жены заставляют.
       - Так пусть они и едут!
       - Так ведь в нашей семье только я еврей.
       Другой анекдот, менее веселый.
       "Почему Вы хотите уехать, чего Вам здесь не хватает?" - спрашивает чиновник.
       - У вас неинтересная работа?
       - Нет. Работа меня вполне устраивает.
       - Может у Вас плохо с жильем?
       - У меня есть хорошая кооперативная квартира.
       - Нет дачи?
       - У меня есть домик на участке в 6 соток в садоводстве.
       - У Вас нет машины?
       - Есть "Москвич".
       - Почему же Вы подали документы на выезд?
       - ... Забыл.
       - Так что тебе надо еще, жидовская морда?
       - Вспомнил!!!
       В связи с еврейской эмиграцией запомнился один случай, рассказанный моей двоюрдной сестрой Эстер, работавшей в Таллиннской больнице. Один из их докторов подал заявление на выезд в Израиль. Как положено в таких случаях, было устроено собрание коллектива, на котором его заклеймили, он, естественно, отвечал, что ничего против советской власти не имеет и едет на свою "историческую родину". После его отъезда квартиру, в которой он жил с семьей, опечатали, а не отдали кому-либо, как обычно делалось в таких случаях. И всем стало ясно, что его отъезд связан с выполнением какого-то задания спецслужб.
       Сейчас, когда после крушения советской власти прошло уже два десятилетия, многие не представляют ощущение человека, живущего в клетке, из которой ни при каких обстоятельствах, даже для спасения собственной жизни, невозможно выбраться. Дело не в том, что практически невозможно поехать за границу в отпуск, например. С этим нетрудно смириться. А дело в том, что никто не может гарантировать, что когда-то во главе государства не окажется а-ля Сталин, который начнет отстреливать свой народ, либо а-ля Гитлер, который отправит в газовые камеры.
       Еврейская, да и вообще любая эмиграция - это трагедия, причем не только для людей, вынужденных покидать родину, но и для самой России. На эту тему мне нравятся два четверостишия Губермана.
      
      
       За глину, что вместе месили,
       За долю в убогом куске,
       Подвержен еврей из России
       Тяжелой славянской тоске
      
       Всюду меж евреями сердечно
       Теплится идея прописная -
       Нам Израиль родина, конечно,
       Только, слава богу, запасная.
      
       Работал у нас мой однокурсник Эдуард Иванович Нечипорук. Светлая голова! После его смерти один номер журнала, где он публиковался, был посвящен ему. У него была особенность: он мог прервать разговор на полуслове и отвернуться, погрузившись в свои мысли. Мы думали, что это невоспитанность, а оказалось проявление заболевания. Через некоторое время он стал бояться, что его отравят и со второй попытки окончил жизнь, выбросившись из окна.
       Наш способный выпускник Володя Харичев после армии вернулся к нам в лабораторию. Встречаю его как-то на улице, разговорились, и вдруг он резко прерывает разговор и уходит. Я вспомнил Нечипорука и подумал: неужели он тоже болен? К сожалению, это оказалось так. Через несколько лет он умер в психиатрической больнице.
       Были у нас и другие больные того же профиля. По-видимому, занятия математикой, развивая абстрактное мышление, иногда способствуют в то же время обострению некоторых находящихся в латентной фазе особенностей психики.
      
       Существуют люди, которых я бы назвал святыми или праведниками. Это добрые, отзывчивые люди, которые за всю жизнь никого не обидели и помогали всем, кто к ним обращался. Я встретил двух таких людей.
       Первый - это всемирно известный ученый и педагог, академик Владимир Иванович Смирнов. Когда наступила пора массовых реабилитаций, он обращался в органы с поддержкой репрессированных. И ему отвечали, что в деле уже имеется его ходатайство, написанное им еще тогда, в период массовых репрессий. На его похоронах было множество людей, которым он помог. Думаю, что без его помощи я не попал бы в 1963 году в университет.
       Второй такой человек - это Владимир Николаевич Фомин, с которым я рядом работал с момента своего поступления в лабораторию до его кончины
       Помимо перечисленных выше качеств праведника, он обладал незаурядными способностями, волей и колоссальным трудолюбием. Володя был очень принципиальным человеком. Как - то его включили в приемную комиссию. Ему дали список абитуриентов, в котором против некоторых фамилий карандашом были поставлены галочки, которым следовало поставить не выше трех независимо от качества ответа. Володя стер эти галочки и экзаменовал объективно. Больше его до приемных экзаменов не допускали. После крушения советской власти многие выбросили свои партийные билеты. Володя не выбросил и продолжал платить взносы, посылая их в редакцию "Правды".
       Однажды он пожаловался мне, что при вставании из-за стола испытывает боль в затылке. Я вспомнил, что когда мне проверяли поля зрения, то врач сказала мне, что глаза - это окошко, через которое можно "заглянуть в мозг". И я посоветовал Володе обратиться к офтальмологу. Тот сразу направил Володю к невропатологу, и была обнаружена опухоль. На консультации в Военно-медицинской академии сказали, что надо срочно оперироваться, пока опухоль не доросла до дыхательного центра. Пошли на консультацию в Поленовский институт. Там врач, только увидев, как Володя прошел по кабинету, сказал, что, несомненно, надо оперироваться. Но формально к экстренной госпитализации показаний нет, Володю поставят на очередь и возьмут через пару недель. Тогда мы с деканом Г.А.Леоновым пошли к проректору. Тот по "вертушке" (телефон спецсвязи со "Смольным" - так называли обком КПСС) позвонил директору Поленовского института. Директор сказал, что сейчас у него комиссия из райкома, но он перезвонит через 50 минут. И действительно, примерно через полчаса раздался звонок, и секретарша директора, записав данные Володи, сказала, чтобы он пришел через два дня на госпитализацию со справкой о санации рта.
       После операции помимо перекошенного лица у Володи стала часто подниматься температура. Посадили на гормоны. Через несколько лет не выдержало сердце. Эти последние годы Володя перенес мужественно, очень много работал, писал монографии. Говорил, что проживает вторую жизнь и надо успеть...
      
       Террора тридцатых годов, когда расстреливали по спискам ради выполнения плана на разоблачение "врагов народа", после смерти Сталина не было. Но мышление того же Хрущева, который на ХХ съезде КПСС разоблачил сталинский террор, было еще прежним. Так он приказал расстрелять из танков мирную демонстрацию рабочих Новочеркасска, вызванную одновременным повышением цен на продукты и снижением заработной платы (снижением расценок на производимые работы). Были жестоко подавлены восстания в лагерях, одно из которых описал Солженицын в произведении "Знают истину танки".
       Видный экономист Явлинский написал работу, в которой сделал нелицеприятный анализ советской экономики и предложил какие-то меры по ее оздоровлению. На очередном диспансерном обследовании ему сказали, что у него затемнение в легких и, возможно, туберкулез. Поскольку у него дома был маленький ребенок, то он испугался его заразить и согласился лечь в больницу для обследования. Там ему сказали, что нужна срочная операция. Его спас один из врачей, который сказал ему на ухо, что он абсолютно здоров и надо спасаться. Явлинский удрал из больницы, сделал снимки легких в нескольких организациях и предъявил их в больнице. И от него отстали.
      
       Вспомнился забавный случай. Игорь Гельман пришел в Горлит (так называлась организация, осуществлявшая цензуру) за разрешением на печатание автореферата своей кандидатской диссертации "Теоремы вложения в пространствах Орлича". Цензор сказал: "Оставьте и приходите завтра". Игорь, указав на заглавие автореферата, удивился, почему нельзя сразу подписать разрешение. На что цензор, показав на напечатанное на обложке слова "Ленинградский государственный университет", сказал: "Представьте, что в первом слове была бы пропущена одна буква. Тогда нас с вами посадили бы за оскорбление памяти вождя революции".
       При посылке статьи в иностранный журнал надо было параллельно в отдельном конверте посылать акт о несекретности. Цензор на таможне акт оставлял у себя и после этого пропускал письмо со статьей. Бывали и курьезы, когда акт оказывался в одном конверте со статьей. Цензор, разумеется, исправлял ситуацию. А вот тезисы на проводящуюся за границей международную конференцию надо было сначала посылать в Министерство за разрешением, а уж потом посылать два конверта. После крушения советской власти цензура была упразднена, но редакции некоторых отечественных научных журналов продолжают требовать акт о несекретности работы.
       Думаю, что несекретность работы должен гарантировать сам автор, а не комиссия, в которой может не оказаться специалиста по узкой тематике статьи. Ведь только автор и узкий круг исследователей в данной области может оценить, насколько опубликование результатов в открытой печати может помочь "супостатам" в развитии их оборонных исследований. Вспоминается случай, который мне рассказа известный гироскопист М. К нему обратились разработчики инерциальных систем навигации, в которых используются гироскопы, за помощью. Дело было в том, что известные классические уравнения механики, которыми они пользовались, оказались недостаточно точны. М. вывел новые уравнения, в которых были учтены те эффекты, которыми пренебрегали классики. Статья с этими уравнениями и заключением комиссии о несекретности была принята редакцией журнала "Прикладная математика и механика". Расчеты же, проведенные с использованием этих уравнений, удовлетворили разработчиков. Думаю, что если бы М. сам принимал решение о несекретности, то он, возможно, не опубликовал свои уравнения, поскольку от качества инерциальной системы навигации зависит точность попадания ракет в цель.
      
       Об Афгане. Как-то осенью к нам из Москвы приехал на пару дней Дима - брат Иры Волковой, с которой я познакомился в горных походах. Он пошел на выставку работ Глазунова в манеже и, к нашему удивлению, попал туда без многочасовой очереди. Мы знали, что он мастер спорта по стрельбе из пистолета и "работает тренером". Через несколько месяцев от Иры мы узнали, что в составе подразделения нашего спецназа он при штурме дворца Амина в Афганистане получил пулю в переносицу. Тогда же погиб врач из Военно-медицинской Академии. На гражданской панихиде, на которой Соня присутствовала, она узнала, что он погиб во время штурма дворца Амина во время оказания тому медицинской помощи. Таким образом, в посольстве, откуда врач был вызван во дворец, не знали о предстоящем штурме.
       Как-то я возвращался с конференции в Ташкенте, дыни сдал в сетке в багаж. Через несколько минут мне выдали эту сетку, так как она сорвалась с конвейера. В ожидании посадки на самолет мы (я, сослуживица и возвращающийся из Афганистана военный парень) срочно пожирали вкусные остатки дынь. Разговоров об Афгане парень не поддерживал. На вопрос, насколько правда, что, как пишут у нас в газетах, наши военные "раздают там книжки и подарки детям", он только улыбался. Потом я узнал, что им было запрещено рассказывать о том, что там было.
       Самом правдивым и, следовательно, оппозиционным был журнал "Огонек". Там было опубликовано интервью с прошедшим Афганистан военным. Два эпизода меня потрясли. Поступили сведения о том, что в каком-то доме живет моджахет. Подъехали к этому дому. Хозяина привязали к дереву и на его глазах бронетранспортер, которым управлял друг убитого моджахедами бойца, раздавил домишку вместе с детьми и женой моджахеда. Сердце хозяина дома не выдержало этого зрелища.
       Второй эпизод не менее страшный. "Входим в дом и сразу на женскую половину... Опозоренные афганки просят их убить. Ну мы бросили их в колодец, а следом гранату". Я сравнил это со зверствами немцев во время войны и пришел к выводу, что разгоряченная боем пьяная солдатня всех наций ведет себя одинаково.
       Потом вышел фильм "Афганский синдром" с Микеле Плачидо в главной роли. Начинается он с документальной сцены обряда обрезания младенца. Затем сцена, как моджахед убивает нашего раненного. Затем как наши захватили этого моджахеда, посадили в кабину подбитого грузовика, облили бензином и подожгли. Показано, как наши военные обоего пола приезжают на базар, чтобы отовариться импортными транзисторными приемниками, магнитофонами и прочим дефицитом, который в СССР продавался только в спецраспределителях (в Гостином дворе, например он назывался "Зеленой гостиной").
       Правдивые и талантливые свидетельства о войне в Афганистане содержатся в книге Сергея Никифорова "Без всяких правил" (записки солдата-срочника 1979-1981) СПб: Изд-во Кирцидели 2008. Автор был врачем в госпитале, где бинты стирались и потом дезинфицировались в спирте, являвшимся почти единственным имевшимся медикаментом. Как можно было послать "ограниченный" стотысячный контингент, не снабдив госпитали всем необходимым?
       Предпринятая нами попытка установить социализма в Афганистане при помощи военной силы была обречена на провал, так как крестьяне отказывались брать отобранную у богатых землю, следуя заветам корана " не брать чужое", и поддерживали моджахедов.
       Кстати, в том же "Огоньке" в эти годы я прочитал страшный рассказ о том, как несколько сосланных в Сибирь крестьянских "раскулаченных" семей погрузили на баржу и высадили где-то на таежный берег. И забыли о них! Уцелевшие после зимовки в землянках люди построили деревню и жили в ней до тех пор, когда рядом с ними не совершил вынужденную посадку маленький самолет геологов. Летчиков хорошо приняли и даже помогли им с починкой самолета. Но после того, как летчики рассказали начальству об отсутствующей на карте деревне, туда нагрянул отряд НКВД. Деревню сожгли, а жителей уничтожили.
      
       Немного о бюрократии, которая растет во всех странах, согласно закону Паркинсона ("Чтобы увеличить свой оклад чиновник создает группу новых чиновников, руководителем которой становится").
       Наш молодой сотрудник А.В.Мегрецкий работал в Швеции, находясь в неоплачиваемой командировке, которую потребовалось продлить. Его мама пришла со всеми документами в университет, но там не смогли найти приказа о его командировании. Зато обнаружили подписанный проректором приказ о командировании Нины Александровны Мегрецкой (его жены), которая никакого отношения к университету не имела. Как такое могло произойти? Моя версия такова. Когда Мегрецкий оформлял свою командировку, то собрав на представлении визы декана и отдела кадров, на стол девушки, занимающейся составлением приказа ректора, вместо своего паспорта положил по ошибке паспорт жены, благо они одного цвета. Девушка, продолжая болтать с подругой по телефону, раскрыла паспорт и вписала в приказ ту фамилию, которую увидела. Проректор, который не может знать всех сотрудников многотысячного коллектива университета, подписал приказ. Ну прямо, как в известном рассказе "Поручик Киже". Ясно, что в этой цепочке чиновников проректор является лишним звеном. Если бы приказ подписывал декан, то такого курьеза не произошло.
      
       Из двух наших зол ("дураки и дороги") первое наиболее опасно. Вспомним Норд-Ост. Пустили газ, не снабдив бойцов щтурмующего спецназа нужным количеством антидота и не проинструктировав их, что отравленных газом спасенных заложников нельзя класть на спину, так как они захлебнутся рвотной массой. А ведь министром здравоохранения был генерал, бывший начальник Военно-медицинской академии! Даже движение автобусов, эвакуировавших пострадавших, не сообразили организовать "по кругу", чтобы они не мешали друг другу.
       Второй случай. В семидесятых годах всем предприятиям и учреждениям города велено было составить списки на эвакуацию в случае войны. При том было указано, что дети едут вместе с родителями. Когда работа была закончена, выяснилось, что в списках детей почти в два раза больше, чем проживает в городе. Не знаю, был ли наказан дурак, написавший инструкцию по составлению списков, но через некоторое время вновь составляли списки по уже дополненной инструкции.
       В 2009 году вновь пришел приказ на составление этих списков и опять с дурацкой инструкцией. Я не выдержал и дозвонился до руководителя гражданской обороны университета. Он " успокоил" меня, сказав, что в университете люди грамотные и сделают, как надо. А другие учреждения "его не колышат", поэтому он передавать "наверх" мое замечание не собирается.
       Такое отношение к своему государству, к сожалению, характерно для наших чиновников - это результат многовекового рабства, которое в интеллектуальной сфере сохранилось до их пор. Чего стоят, например, толпы неверующих чиновников, стоящих в церкви со свечками в руках только потому, что их начальник верующий? Недаром народ их презрительно назвал "подсвечниками".
      
       В 1972 году я развелся с Ольгой и женился на Соне. Мы с ней абсолютно противоположные люди. Общее у нас лишь политические убеждения, любовь к детям и природе. Характер у меня мягкий, слабый - у нее сильный, Я легко адаптируюсь к изменяющимся условиям (такой тип характера описан у Чехова в рассказе "Душечка") - для Сони смена окружающей среды - проблема. Я неряха - она чистоплюйка до фанатизма. Я легко схожусь с людьми - она трудно. Я добрый ко всем - она лишь к близким людям. Я сухой человек (в школе учительница по литературе говорила мне, что мои сочинения похожи на доказательства теорем) - она полна эмоций. Я неспособен к языкам - она еще школьницей по собственной воле углубленно изучала английский. Я лишен комплексов, могу случайно брякнуть такое, за что потом стыдно, - она сильно закомплексована, я лентяй - она трудоголик. Я "жаворонок" (комфортно спать с 0 до 7), она - "сова" (комфортно спать с 3 до 10), я гипертоник - она гипотоник.
      
       В 1973 году в Военно-медицинской академии, где Соня работала переводчиком и где ее курировала подруга (кандидат медицинских наук по акушерству) при родах прошляпили девочку. (Подруга, придя утром на работу, сидела в буфете, когда Соня корчилась в палате).
       Есть вещи, которые "мастеровые" делают лучше, чем ученые. Когда рожала Карине Амбарцумян (дочь знаменитого астронома, президента Армянской академии наук В.А.Амбарцумяна, с которой я учился на одном курсе), то первые роды принимал "сам профессор" и ... удушил ребенка пуповиной. Естественно, что последующие роды доверили акушерке.
       Поэтому Катю (в 1974 году) и Виталика (в 1982 году) рожали в Снегиревском роддоме, где каждый день на свет появляется до десятка детей, и где вероятность прошляпить мала. Правда, там работала подруга жены моего двоюродного брата Жени, которая рекомендовала опытную акушерку.
       Интересно, как различные наши гены были наследованы детьми. Сильный характер Катя получила от Сони и бабушки Лиды, самостоятельность, раскованность, отсутствие комплексов - от меня. "Золотые руки" Виталик получил от Сониного папы, по степени неряшливости обогнал меня. Слабохарактерность и доброту - также от меня. К сожалению, оба они совы. Забавно видеть в детях отражение, как в зеркале, своих недостатков и достоинств.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    КРУШЕНИЕ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

      
      
      
       Невольно ум зайдет за разум,
       Такого мир не видел сроду:
       Огромный лагерь, весь и сразу
       Внезапно вышел на свободу.
       (Губерман)
      
       А была ли в СССР советская власть? Поскольку советы (районные, городские, да и Верховный Совет СССР) лишь штамповали те решения, которые принимал партийно-бюрократический аппарат, то он в действительности и управлял страной. Крушение этой власти началось с того момента, когда Горбачев разрешил свободные выборы. Как проходили выборы в СССР? Сверху спускалась разнарядка (Сколько партийных и сколько беспартийных, сколько мужчин и женщин, сколько комсомольцев, сколько рабочих и сколько интеллигентов должно быть избрано). Согласно этим требованиям райком составлял списки кандидатов. В бюллетене был только один кандидат. Для проведения голосования ко всем квартирам прикреплялись "агитаторы", которые не могли уйти домой, пока не проголосуют жители прикрепленных к ним квартир. Так обеспечивалась стопроцентная явка.
       Как подсчитывались результаты голосования, мне рассказала Ольга, которая однажды была членом избирательной комиссии. На стол вываливается из урны гора бюллетеней, и все бюллетени, на которых есть какая-либо надпись, члены избирательной комиссии должны (не читая!) передавать присутствующему сотруднику КГБ. После этого подсчитывается количество "за" и "против" и составляется протокол, в котором вписаны "нужные цифры". Например, проголосовало 98% избирателей, из них "за" 99,3%.
       Я думал, зачем гонять людей на такие "выборы"? Не проще ли было разрешить не ходить голосовать? По моему мнению, власть это делала для того, чтобы убедиться в управляемости населения, ну и для реноме страны.
       Как только были разрешены свободные выборы, народ отдал свои голоса не партийно-советской бюрократии, а новым людям, с которыми он познакомился на свободных предвыборных митингах. Первые секретари партийных органов, которых избиратели вычеркнули, были смещены. На их место пришли другие, более разумные люди. Советские органы возглавили демократически настроенные люди типа Собчака. Однако, у них не было достаточного опыта управления и решительности.
       Запомнился эпизод, когда пришедший к власти в городе Собчак решил прижать торговую мафию. В результате она объявила ему бойкот, перестала разгружать товарняки, на которых завозилось в город продовольствие, и Собчак "поднял лапки". Думаю, что генерал Лебедь в этой ситуации отдал бы под суд все торговое начальство, поставил на разгрузку солдат, а затем создал бы новое торговое ведомство, в которое не пустил жуликов.
       Говорят, что СССР развалили Ельцин, Шушкевич и Кравчук, подписавшие Беловежское соглашение. Это не так. Страну развалили Верховные Советы всех республик, которые утвердили это соглашение. А в этих организациях большинство составляли коммунисты.
       Мне понравились слова генерала Лебедяа о том, что во всей стране не нашлось ни одного секретаря райкома, который бы взял автомат и заявил, что не допустит снятия красного флага с райкома. Настолько советская власть, которая давно стала не советской, а властью верхушки КПСС, обрыдла народу. Помню, как при открытии нового корпуса университета в Петергофе был организован митинг. Шел дождь, но митинг не открывали, так как ждали секретаря райкома, который, приехав через 40 минут, не извинился, сказал десятиминутную стандартную речь и уехал.
       В СССР за границу, как правило, народ не выпускали. Чтобы получить разрешение на посещение конференции в капстране, надо было сначала неоднократно съездить в страну "Народной демократии" вроде Болгарии или ГДР. Однако, я знал профессора нашего факультета, на которого эти ограничения не распространялись. По-видимому, во время поездок он оказывал какие-то услуги спецслужбам. Интересно, что эту "эстафету" он передал сыну.
       Однажды Якубовичу из США оргкомитет конференции по дифференциальным уравнениям прислал приглашение выступить с пленарным докладом, приложив к письму авиабилеты в оба конца. Владимир Андреевич обратился в первый отдел за разрешением. И Григорьев ему отказал, сославшись на то, что среди многочисленных спонсоров конференции было НАСА.
       Для советско-партийных чиновников был организован круиз на теплоходе вокруг Европы. Сергею Васильевичу Валландеру, бывшему тогда проректором и членом бюро обкома, разрешили поехать вместе с женой только потому, что "в залог" оставалось двое детей.
       Можно понять беспокойство спецслужб, поскольку несмотря на принимаемые меры, люди оставались на Западе. В нашей квартире на Обводном канале жил радист, который работал в порту. Однажды он сообщил жене, что срочно уезжает в командировку, поскольку на каком-то корабле заболел радист. Вернувшись, он рассказал, что плавал вместе с Хрущевым в США. Несмотря на то, что члены экипажа были всячески проверены, в США один из них сбежал. Кроме побега на Запад ряда наших разведчиков, большой урон нанесли оставшийся во Франции замминистра электронной промышленности, который знал электронные шифры нашего оружия, а также летчик, перелетевший в Японию на новейшем истребителе.
      
       В августе 1991 года я жил на Мшинской. Вдруг в 6 утра вдруг меня зовет соседка. Я выглянул в окно: она стоит в рубашке. Что случилось? - Военный переворот. Приехал в Ленинград. Около вокзала народ бурлит. На стене воззвание, призывающее к сопротивлению.
       Начались бурные годы становления нового государства. Сильное впечатление на меня произвел штурм Белого дома в 93 году. Потом я узнал, что спецназ, привезенный к Белому дому, не хотел штурмовать. Тогда им выдали водки, а снайпер застрелил их лейтенанта. После этого они ворвались в дом. В это время из Белого дома вел репортаж петербургский репортер Невзоров. Он непрерывно сообщал о ходе продвижения спецназа; " Вот кричит раненая в живот насилуемая медсестра". Зная Невзорова, который ранее вел репортаж из Вильнюсской телебашни, я ему не поверил. Но потом прочел в газете свидетельства очевидца окончания штурма, в котором было упомянуто, что пронесли обнаженный женский труп.
      
       В "лихие" девяностые годы жить было трудно. Из-за уменьшения финансирования сотрудников переводили на часть ставки (от 0,1 до 0,7). Кроме того, оформляли отпуска без сохранения содержания. Питались мы в это время в основном овощами, которые я привозил с овощебазы , где они были дешевле. Сыра, колбасы и прочих "деликатесов" мы в то время не видели. Но назад в "совдепию" возвращаться не хотелось.
       Американский миллиардер Сорос для поддержки российских ученых выделил по 500 долларов каждому, кто имеет за последние 3 года публикации в любых зарубежных журналах, либо в ведущих российских, вошедших в специальный список. Академический журнал "Автоматика и телемеханика", в котором я традиционно публиковался, в этот список не попал. Но на западе выходил его перевод - "Automation and Remote Control". Я пошел в БАН и из "Mathematical Revue" и "Zeitschrift fur Mathematik" выписал библиографические данные переводов своих статей. Полученные доллары мы отложили "на черный день".
       Затем Сорос объявил конкурс на гранты в 4000 долларов на научные исследования. Мы (я, Чурилов и Кипнис из Челябинска) послали заявку, но нам сначала вежливо отказали в связи с недостаточным финансированием, указав, что фонд "оставляет за собой право дать нам грант, если будет дополнительное финансирование". И мы получили этот грант, из которого 800 долларов было передано на накладные расходы учреждениям, в которых мы работали. Полученные по гранту деньги были потом использованы при покупке комнаты Виталику.
       Затем мы с Чуриловым стали получать гранты Российского фонда фундаментальных исследований. Часть грантовских денег ушла на ремонт квартиры и оборудование нашей шестиметровой кухни, сделанное по нашим эскизам. Получилось очень красиво: оптимальное для зрительного восприятия сочетание симметричных и несимметричных форм.
       Надо сказать, что после крушения советской власти бюрократия не уменьшилась, а скорее возрасла. Неумные и неопытные министерские чиновники плодили бессмысленные распоряжения. Однажды при поступлении очередной порции денег по программе "Университеты России" пришла калькуляция, согласно которой предписывалось эти деньги тратить. Среди прочих в ней оказалась графа "оплата научных исследований, проводимыми другими учреждениями (субподрядчиками)". Чиновник не понимал, что глупо требовать от исследователя, чтобы он, доказав половину теоремы, поручил доказательство второй ее части субподрядчику. Пришлось заключить липовой договор с маленькой фирмой, организованной нашим выпускником, которая занималась продажей компьютеров, но в уставе которой были слова "проведение научных исследований".
       С Кипнисом связана забавная история. Я лежал по сердечным делам в Институте экспериментальной медицины, как вдруг в палату входит приехавший из Челябинска Кипнис и спрашивает Аркадия Хаймовича. Мы с ним были знакомы только по публикациям, а пришел он за советом относительно темы своей докторской диссертации. Вы бы видели, как изменилось лицо моего соседа - алкоголика, любившего поносить евреев: он считал меня русским. Любопытно, что потом он не только прекратил антисемитские высказывания, но даже стал хвалить евреев за ум и предприимчивость.
       В нашей палате лежал инженер-специалист по пластмассам. Он иногда на целый день уезжал на своем москвиче по делам своего бизнеса. В это время стали плодиться малые предприятия под эгидой райкомов комсомола. Он образовал такое предприятие "для борьбы со спидом", в каком-то цеху организовал производство цветных пластмассовых коробочек с антиспидовской надписью. Затем где-то доставал являвшиеся дефицитом презервативы (по 50 копеек пара), раскладывал их по коробочкам и поставлял их в торговую сеть, где они продавались по одному рублю и 40 копеек за коробочку. Так я был свидетелем зарождения капитализма.
       При институтах военно-промышленного комплекса стали создаваться "малые предприятия", также работающие на "оборонку". Наша хоздоговорная деятельность практически прекратилась. Последний наш стотысячный договор был заключен на условии, что 70% его суммы будет передана субподрядчику - малому предприятию заказчика.
       На мой непросвященный взгляд при проведении экономических реформ после прихода Ельцина к власти были допущены две ошибки. Главная - это залоговые аукционы, на которых народившимся капиталистам за миллионы были распроданы предприятия добывающей промышленности вместе с месторождениями, которые стоили миллиарды. Да, у этих ребят не было миллиардов. Но можно было, как предложил Явлинский, разницу в цене не дарить, а дать в кредит на большой срок и небольшие проценты. Тогда бы колоссальные доходы от экспорта ископаемых не достались бы полностью кучке будущих миллиардеров, а могли быть использованы в стране на ремонт разваливающейся инфраструктуры страны, развитие здравоохранения, сохранение и развитие научного потенциала и т.п. Ведь в результате непродуманных скоропалительных реформ из-за отсутствия финансирования даже закрывались метеостанции.
       Вторая ошибка (или преступление), когда в процессе принятия законопроекта о ваучерах, они вдруг перестали быть именными. В результате некоторые руководители предприятий их скупили и, став владельцами этих предприятий, стали распродавать оборудование, сдавать производственные помещения в аренду и т.п. вместо развития производства в условиях нарождающегося рынка.
      
       Одно лето мы с Катей жили на хуторе "Алиска". Добирались туда так. От станции Сосново на автобусе, а затем километров десять на складном велосипеде (рюкзак на спине, Катя на багажнике). На хуторе было много грибов, поскольку легковые машины туда не добирались. Осенью я туда ездил на велосипеде от платформы "шестьдесят седьмой километр" за дешевыми молочными продуктами.
       Женя Порошин как-то взял меня за клюквой. От платформы Лемболово 26 км на велосипеде (сначала по лесной дороге, затем по грейдеру, затем по старой заброшенной болотистой финской дороге) до Неодолимого болота. Так оно называется потому, что через него нельзя перейти на противоположную сторону, до которой больше километра. Клюква лежала в три ряда! За семь часов Женя набрал 60 литров, а я 40. Потом я неоднократно туда ездил, но такого урожая не встречал. Однажды, когда я один собирал клюкву, вдруг поcле очередного шага трава заколебалась, и я увидел волны уходящие от меня по поверхности болота. Я пошел назад, живо представив себе, как через пару дней в кустах обнаружили бы мой велосипед, а на болоте шапку и корзинку.
      
       Несомненной заслугой новой власти была ликвидация государственного антисемитизма. В паспорте ликвидировали "пятый пункт", которого нет в паспортах цивилизованных стран, Но на бытовом уровне антисемитизм будет всегда. В его основе лежит банальное человеческое чувство - зависть. Так уж получилось, что в результате тысячелетнего естественного отбора (прямо по Дарвину), вызванного многовековыми гонениями, интеллектуальный уровень евреев в среднем несколько выше, чем у других наций, развивавшихся в более комфортных условиях. Недавно я узнал, что до того, как в Германии было принято решение об "окончательном решении еврейского вопроса с помощью газовых камер", нацисты обратились к правительствам западных стран и СССР с предложением принять несколько миллионов евреев, высылаемых из Германии и оккупированных стран. И получили отказ!
       Благодаря крушению советской власти удалось взять на работу в нашу лабораторию (на 0,1 ставки ведущего научного сотрудника), доктора технических наук Зубер-Яникум Эврику Ефроимовну, самого удивительного человека, которого я встретил в своей жизни. В научных кругах она известна под псевдонимом Ирина Ефремовна Зубер. Родилась в 1939 году. Во время блокады отец, врач расположенного в Ленинграде госпиталя, побоялся эвакуировать по Дороге жизни через замершее Ладожское озеро двухлетнего ребенка и оставил при себе до лета.
       Она окончила десятилетку в 13 лет и поступила на вечернее отделение математико-механического факультета ЛГУ, поскольку на дневное отделение инвалиду по пятому пункту путь был заказан. В процессе учебы ей (отличнице) удалось перейти на дневное отделение, которое она закончила в 18 лет в 57 году. Это были годы, когда после разоблачения Хрущевым сталинских репрессий на XX съезде КПСС в период наступившей "оттепели" интеллигенция "развязала языки". Ира посещала кружок на квартире выпускника мат-меха Револьта Ивановича Пименова, где молодые люди пытались осмыслить исторический процесс, участниками и свидетелями которого они были.
       В комнате Пименова внезапно безо всякой просьбы хозяина отремонтировали окна, после чего в Большом доме на Литейном сотрудники КГБ записывали все разговоры посетителей Пименова. Некоторые участники кружка были арестованы, Пименову дали 8 лет, его жене -5 лет, Заславскому - 2 года. Ира, которой еще не исполнилось 18 лет, привлекалась в качестве свидетеля и содержалась в Большом доме, где она написала выпускную дипломную работу.
       После окончания университета по этнографическим причинам Ире многие годы не удавалось работать по специальности. Ей пришлось заниматься разработкой алгоритмов в производственных коллективах. Защитив кандидатскую диссертацию по физмат наукам и докторскую по техническим наукам, она стала известным специалистом по теории управления.
       Второе направления интересов Ирины Ефремовны - это художественные вырезки. Она является известным художником-силуэтистом, членом Союза художников, проиллюстрировала много книг, регулярно устраивает выставки своих произведений, проводит мастер-классы.
       Ира - трудоголик, а жизненные неурядицы ее мало интересуют. Забавная история произошла с ней при очередном обмене паспорта при советской власти. Получив паспорт, она его не раскрыла, а через некоторое время выяснилось, что в нем много ошибок. Она пошла в паспортный стол и там произошел приблизительно такой разговор с чиновником. Она - "Меня сделали на 5 лет старше". Он - " Так это хорошо, раньше начнете получать пенсию". Она - " Написано "русская", а я "еврейка". Он - "А вы собираетесь выехать в Израйль?" Она - "нет". Он - "Так зачем тогда менять?" Она - "Согласно датам развода и замужества я была три месяца одновременно замужем за двумя мужчинами". Он - "Ну кто обратит внимание на эту описку". Она - " я Зубер-Яникум, а в паспорте написано Зубер-Яникун". "Вот это серьезно" - сказал он. "Обратитесь в комнату N17" . Там оказалась большая очередь, и И.Е. пошла домой. Поэтому в метрике и кандидатском дипломе в конце фамилии стоит "м", а в докторском - "н".
       Еще одна черта характера Иры - это мужество, которое она проверяла, когда ходила по карнизу второго этажа школы или ложилась между рельс под приближающуюся электричку. Ира занималась подводным плаванием и однажды в результате быстрого подъеме с двадцатиметровой глубины надорвала легкие. Оставшиеся после операции 30% легких она ежедневными полуторачасовыми упражнениями развила до нормального объема.
      
       Катя в 91 году окончила 239-ю физматшколу, но пошла в медицину (возможно, сказались гены бабушки Лиды). Она решила поступать в Первый медицинский институт им. Павлова. Это было далеко не просто. Хотя она по биологии и химии была хорошо подготовлена, но пятый пункт двух дедов еще играл роль. Кроме того, этот институт славился взятничеством. Проходной бал двенадцать был известен заранее. До экзаменов составлялся список тех, кто его заслуживал (по разным причинам), и у тех, кто не попал в список, шансов сдать последний экзамен было немного.
       Племяннице одного нашего доцента, кстати, не являвшейся "инвалидом по пятому пункту", чтобы опустить ее средний бал и не принять, на последнем экзамене по биологии наглым образом поставили двойку, хотя она кончала биологический класс. Родители с протестом дошли до министерства, после чего ректор признал ошибку и посоветовал поступать на следующий год. Но эту девочку (назовем ее А) запомнили! Когда на следующий год А писала сочинение, то за пользование шпаргалкой выгнали из аудитории сидящую впереди нее абитуриентку. При этом один из листков шпаргалки остался лежать на полу. После этого подошли к А и стали ее выгонять за пользование шпаргалкой. Никакие объяснения, что шпаргалка написана не ее почерком, а почерком только что выгнанной девицы, и что тема шпаргалки не связана с темой сочинения А, не принимались во внимание. С А в коридоре была истерика. Потом она поступила в Педиатрический институт.
       Катю затормозили еще при подаче документов на медкомиссии, так как в медицинской справке из школы было сказано, что у нее нейродермит и ей нельзя иметь дело с химикатами. Сказались гены бабушки Лиды, у которой была экзема рук. Если бы мы это предвидели, то можно было попросить, чтобы в школьной медицинской справке этого не писали. На счастье в этом институте работала мать Катиного соученика по школе, и она добилась, чтобы Катю не занесли в черный список. При вторичной подаче документов их приняли с ограничением врачебной специальности (только терапевт). И вот последний экзамен по биологии, где Катю экзаменовали объективно и поставили 5. Это чудо можно объяснить лишь тем, что на предыдущих экзаменах переусердствовали, так занизив оценки абитуриентам, что у многих из них средний бал даже при хорошей оценке на последнем экзамене был ниже четырех.
       После окончания института Катя окончила интернатуру и ординатуру, защитила кандидатскую диссертацию и стала опытным кардиологом, имеющим опыт работы в реанимации.
       Виталик, еще когда мы с ним жили летом на Мшинской, рассматривал в микроскоп долгоносиков. Посещал биологический кружок во Дворце юного творчества (бывшем Дворце пионеров) на Невском, с которым участвовал в экспедиции на Белом море. В 8-ом классе пошли с ним сдавать экзамены в школу с медицинским уклоном, которую курировал Санитарно-гигиенический институт и в котором наряду с санитарным было и лечебное отделение. За сочинение двойка! Я стал просить переэкзаменовки, выложив все его грамоты за участие в биологических олимпиадах. И тогда завуч сказала: "Сочинение писать поздно. Пусть сейчас же идет в класс N сдавать физику". Сдал на 5. И его приняли.
       В начале 10-го класса решили перейти в другую школу (гимназию), медицинский класс которой курировал Первый медицинский институт (успешно сдавшие выпускные экзамены в этом классе попадали в список "избранных"). Хотя учебный год уже начался, директор школы, увидев его грамоты, согласилась принять Виталика.
       Но как быть на вступительных экзаменах с сочинением, за которое, ввиду неграмотности, больше, чем на 3 рассчитывать не приходилось? Виталику опять повезло. Еще до вступительных экзаменов он пошел на устное тестирование и получил 4. Поэтому он должен был сдавать лишь устный экзамен по литературе. Соня его здорово натаскала, и он получил даже 5.
       Закончив институт, Виталик прошел хирургическую интернатуру при Александровской больнице (еще будучи студентом он увлекся хирургией, дежурил в хирургическом отделении Токсовской больницы), а затем ординатуру по урологии на медицинском факультете университета.
       Поступить на единственное бюджетное (бесплатное) место ординатора на кафедре хирургии было непросто. Я читал на первом курсе этого факультета высшую математику. Мы с Виталиком пошли на прием к декану Петрову, который был одновременно завом кафедры хирургии. Побеседовав с нами, декан сказал, что ничего обещать не может, так как будет конкурс, но при прочих равных условиях у Виталика будет некоторое преимущество. Тогда по совету заместителя декана медицинского факультета, с которым у меня были прекрасные отношения, я обратился к нашему декану Г.А.Леонову, чтобы он замолвил словечко. Он сказал: "Зачем говорить с деканом? Дайте мне резюме Виталика и я поговорю с ректором Вербицкой". Учась в ординатуре, Виталик так себя зарекомендовал, что был затем принят в аспирантуру.
       Первую лекцию для первокурсников медицинского факультета я начинал с анекдота. Студент-медик спрашивает лектора: "Зачем врачам математика?" "Чтобы спасать людей" - ответил ему лектор. На следующей лекции студент снова подходит к лектору: "Я не понимаю, как математика может спасать людей". "Она не позволяет дураку получить диплом врача" - ответил лектор.
       Однако, в истории был случай, когда математика действительно спасла жизнь человеку. Известно, что сумма квадратов длин катетов прямоугольного треугольника равна квадрату длины гипотенузы (терема Пифагора). Если длины катетов 3 и 4, то длина гипотенузы 5. Иными словами, уравнение x в квадрате плюс y в квадрате равно z в квадрате имеет целочисленное решение x=3, y=4, z=5. В XV11 веке ученый Ферма сформулировал теорему о том, что если квадрат заменить любой другой целой степенью большей двух, то уравнение не будет иметь целочисленного решения. Несмотря на простоту формулировки теоремы все попытки ее доказать были безуспешными. Появились даже психические больные ("фермисты"), считающие, что они доказали теорему Ферма. Когда я работал на заводе, из Казахстана приехал человек по фамилии Слон. Он привез свое доказательство теоремы и подтверждение своей правоты в виде вырезки из районной газеты, в которой писалось, что школьный учитель Слон доказал знаменитую теорему. Один фермист сообщил в Ленинградский обком КПСС, что он доказал теорему Ферма с помощью диалектического материализма. На мат-мехе по просьбе обкома был созван семинар, на котором выступил этот человек. Ему указали место в доказательстве, где он "потянул себя за волосы". Но он ушел, убежденный в своей правоте.
       У специалистов созрело убеждение, что доказать эту терему методами современной математики невозможно. В 1908 году богатый немецкий предприниматель Вольфскель, любитель математики, решил покончить с собой из-за неразделенной любви. Он наметил застрелиться в полночь и сел писать письма. Закончив все дела, он увидел, что до рокового срока осталось еще два часа и, чтобы скоротать время, поднялся в свою библиотеку. Сев за стол, он стал листать новый поступивший математический журнал и обнаружил в нем статью, автор которой утверждал, что он доказал теорему Ферма. Поскольку доказать ее, по мнению Вольфскеля, было невозможно, то он стал искать ошибку. И ....не находил ее! Промаявшись несколько часов, он обнаружил, наконец, место, где автор статьи ошибся, и тут же сел писать письмо в редакцию журнала. Когда он закончил письмо, часы пробили 6 утра и стреляться расхотелось. И тогда Вольфскель завещал 100 тысяч немецких марок тому, кто докажет терему Ферма. Через 87 лет (в 1995 году) американец Уальс английского происхождения доказал эту теорему, сведя ее к другой проблеме математики. Завещанный же приз обесценился в конце первой мировой войны.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    ТУРИЗМ

      
      
       Автотуризмом я начал заниматься в 1961 году после получения прав. На прокатном москвиче проехал по Эстонии. На следующий год мы с Анри и женами взяли на прокат москвич и поехали по маршруту Эстония- Брест-Одесса-Киев-Ленинград. Первая ночевка была в лесу возле Таллина. Утром машина не заводится! Толкали ее метров 100 пока завелась.
       Приехали в Пярну, где у Анри его бывший студент был заведующим гаражем. Там нам прочистили систему зажигания, и мы поехали дальше. Захотелось искупаться, мы по узкой изгибающейся дороге, идущей по краю оврага, спустились на пляж. Обратно я решил подняться задним ходом. При повороте левое колесо повисло над пропастью. Когда мы вылезли из машины, то она стала качаться, стремясь съехать в пропасть. Стоим, держим ее за багажник и открытую дверь и думаем, что делать. Но тут подъехала другая машина и нам помогли.
       Приезжаем в Брест. По правилам проката надо через каждые 2000 км делать ТО-1. Подъехали к станции обслуживания. Очередь! Просим директора отметить на ТО-1, обещая, что сами смажем машину. Он согласился, но попросил все же после экскурсии в Брестскую крепость подъехать к нему " на всякий случай". Мы подъехали и сказали, что у нас все в порядке, только что-то развал передних колес несимметричный. Он посмотрел и ахнул: Один болт крепления цапфы переднего колеса отсутствует, второй болтается. Мы ехали на одном болте. Он спросил, с какой скоростью мы ездим. Ответ: 120 км/час, если дорога позволяет (больше из москвича не выжать). Он сказал, что мы "родились в рубашке", так как через 50-100 км колесо отвалилось бы, мы погибли, а его упекли за решетку, так как по документу машина только что прошла у него техосмотр. После этого он проверил всю машину, и мы поехали дальше.
       Поставили палатки на пляже под Одессой. И мы с Анри вечером поехали в город за продуктами. Вышли из магазина, поехали, а машина на третьей "не тянет". Ручной тормоз затянут! Плюнули на диски - шипят. Педаль тормоза проваливается. Поехали без тормозов по извилистой узкой дороге, считая, что заметим встречную машину по свету фар и успеем остановиться, выключив двигатель. И на этот раз все закончилось благополучно. Но могло быть и так, что из поездки никто бы не вернулся.
       Тут я вспомнил, как в колхозе нашу студенческую бригаду на работу возили на полуторке без тормозов. Мчались по лесной дороге и думали, что, попадись встречная машина или сваленное дерево, - и нам каюк.
      
       Байдарочным туризмом я начал заниматься, еще работая на заводе. Бывал на Вуоксе, в Литве, в Белоруссии (проплыли мимо Чернобыльской станции до ее взрыва), на Десне, Ветлуге, речках Ленобласти и многократно на Плюссе. Запомнился поход по Ветлуге. Река протекает по таежной местности, где недалеко расположены лагеря заключенных. Отец восемнадцатилетней участницы похода захотел со мной встретиться. Он мог дать нам охотничье ружье, но не советовал его брать, так как оно приманивало бы беглых заключенных, а решиться стрелять в человека мы бы не смогли. Беглых мы в этом походе не встречали, а вот комары были отменные. Ночью, как ни упаковывайся, они все равно проникали. Если во время санитарной остановки кто-то бежал в лес, то при выходе из него над ним был виден серый столб, который перемещался с той же скоростью, с какой бежал человек. Мы отсыпались днем на песчаных пляжах, образованных почти на каждом повороте реки.
       Хочу рассказать еще об одном забавном эпизоде.. В нашем "Луче" кроме меня плыл Сергей Крижанский, муж моей сослуживицы Рады, и какая-то невзрачная щупленькая молодая женщина, муж который был альпинист и отпуск проводил в горах. Спали мы в одной палатке. Спутница, видимо, была опытным туристом: аккуратно складывала свои вещи на своем участке палатки, пустой рюкзак клала в ноги (при холоде туристы туда прячут ноги). Ни мне, ни Сергею она понравиться не могла. Но вот между мной и Сергеем постепенно стало расти немотивированное раздражение. Мы даже из-за какого-то пустяка поругались в конце похода. Видимо, проявился находящийся в подкорке звериный инстинкт самца.
       Однажды, мы вечером наблюдали, как над горизонтом появился полушар, который стал медленно расти, заняв четверть неба. Через полчаса он пропал. Мы решили, что наблюдали испытания атомного оружия. Но потом оказалось, что это северное сияние, которое, кстати, я как-то наблюдал на Марсовом поле, но в виде не шара, а в виде расходящихся лучей.
       В те же годы на приполярном Урале пропала группа туристов. Их нашли мертвыми вокруг изрезанной ножами палатки. Видимо, потеряв рассудок, они пытались из нее выскочить. Причина выяснена не была, одна из гипотез - воздействие испытуемого нового оружия.
       При походе по Десне-чудеснице, как ее называют в путеводителе, запомнились два эпизода.
       На берегу мужик косит траву, а попадающиеся белые грибы складывает в кучу объемом ведра два.
       Идем по последнему встреченному по пути селу Брянской области. Садов нет. О свекле хозяйка одного из домов, куда мы обратились, помнит только, что когда-то ее сажала какая-то приезжая из Москвы. Картошки старой нет, а молодая еще не поспела. "Возьмите капусту", сказала она, вынеся полугнилой кочан. Мы отказались. "Ну тогда я его скормлю поросю" - сказала она. Проезжавший мимо на велосипеде колхозный счетовод сжалился над нами и привез сетку молодой картошки, которую он накопал на колхозном поле.
       Следующая остановка уже около украинского села. Кругом сады, с овощами и молочными продуктами проблем нет. Что значит менталитет народа! Ведь земля-то в этих двух селах одна и та же.
       При походах по Литве приходилось делать волоки из одного озера в другое. Некоторые более километра. И вот идешь по лесу, а вокруг благоухание лесной земляники! Продукты мы покупали у не знавших русский язык пожилых крестьянок следующим образом. С одной стороны выставлялось молоко, творог, сметана, яйца. С другой стороны деньги. И производился обмен.
       Однажды мы остановились возле хутора, в котором жил одинокий крестьянин, который имел, однако, двух коров. Поскольку власти разрешали иметь только одну корову на семью, то на хуторе была прописана взрослая живущая в городе семейная дочь хозяина. Надо ли после этого удивляться, что в прибалтике не любили связанную с приходом русских советскую власть?
       Как-то мы остановились на белорусском берегу озера. Пришли в деревню за продуктами. Было воскресенье, на завалинках полно нетрезвого народа. Молока ни у кого нет, так как мало кто держит корову, да и городских родственников на лето приезжает много. За молоком нас отослали на колхозную ферму. А за остальными продуктами посоветовали плыть на другой (литовский) берег озера. Приплываем туда: деревня вымерла. Никого, кроме детей нет: все в поле, несмотря на воскресенье.
       Еще один эпизод. В Литве остановились на берегу речки, завалили сушину, развели костер и готовим ужин. Вдруг к нам подходит лесник. Мы стали оправдываться, что дерево, которое мы спилили, было сухим. "Я видел" - сказал нам лесник. Можно себе представить, чтобы в России лесник так относился к лесу (знал каждое сухое дерево)?
       Менталитет народа определяется условиями существования. В России издавна лес - это враг, из-за которого через несколько лет зарастает поле, если его не обрабатывать. Вообще, на мой взгляд, такие характерные для коренных народов России черты характера, как лень, отсутствие бережливости, неряшество развились из-за неисчерпаемости ресурсов окружающей среды.
       Однажды мы делали несколько ходок, осуществляя волок с одного озера на другое. Прихожу с вещами на берег и вижу чужую двухместную байдарку, владельцы которой ушли в магазин. Когда они вернулись, то у невысокого худенького мужчины я увидел срезанную часть уха. Я его сразу узнал. Это был Муля (Самуил Владимирович Тиркельтауб), с которым мы ходили почти все дальнейшие походы. Он был старше нас, и мы его называли адмиралом.
       Это человек удивительной судьбы. Он 20-года рождения и войну встретил в войсках, расположенных на полуострове Ханко. Осенью 41-года эти войска по морю перевозили в Ленинград. Транспорт, на котором ехал Муля, подорвался на мине, но не затонул, а ввиду малой глубины сел на дно. Муля с другими красноармейцами стоял на палубе транспорта, когда в него попал снаряд, и носовая часть, где везли боеприпасы, взлетела на воздух. Осколок срезал Муле часть уха. Затем к кораблю подъехал катер с баржой. С катера в рупор на русском языке предложили пересесть на баржу после чего обещали расстрелять корабль. Наших красноармейцев было около батальона, все с личным оружием (винтовками и гранатами). И они решили, что в порту атакуют противника и прорвутся в лес, а затем к своим. Но баржу пришвартовали к длинному узкому молу, по которому произвести атаку было невозможно, так как пришлось бы бежать колонной шириной в несколько человек под пулеметным огнем.
       Пленных разделили на две группы. Одна попала к немцам, а другая к финнам. Муле, вылитому еврею, повезло: он попал в финский лагерь. Там очень плохо кормили, и люди умирали. Их навещал священник, который приносил церковные книги. Муля проштудировал библию и в результате еще более утвердился в своем атеизме.
       Через некоторое время финны стали продавать пленных фермерам. Поскольку с охотой разбирали сильных, а доходяг брать не хотели, то был установлен такой порядок. Пленным и фермерам раздавали номерки, а затем называли очередной номер. Когда выкрикнули номер Мули, то вышел высокий дородный фермер, рядом с которым Муля выглядел замухрышкой. Смеялись все, и продавцы, покупатели, и "товар".
       Муля стал батраком. Он выполнял всю крестьянскую хозяйскую работу. Ел он вместе с семьей хозяина. Питались они скромно, так как хозяин много продавал, чтобы увеличить свой капитал в банке. Товар (молоко, сметану, творог и т.п.) Муля на тележке отвозил на шоссе, где его потом забирал грузовик. Надо ли говорить, что в такой ситуации Муля не голодал? Он трижды бежал, его ловили, били, и возвращали к хозяину.
       Когда Финляндия в 44 году вышла из войны, пленных обменяли и Муля попал в наш лагерь. Поскольку пленению Мули было много свидетелей, то его через три месяца, как и других "ханковцев" отправили на фронт.
       Выйдя на пенсию в преклонном возрасте, Муля увлекся историческими исследованиями взаимоотношений России со Швецией и Финляндией. Работал в архивах и опубликовал несколько книг. Ветераны с обеих сторон совместно открывали памятные доски на местах бывших боев. Муля часто навещает своих финских друзей - потомков его бывшего хозяина.
      
       Безопасен ли байдарочный туризм? Если не пренебрегать правилами, то да. А если..., то можно утонуть и в ванной. Как-то плыли по узкой живописной речке. Далеко вперед ушла байдарка с мужчиной М и женщиной Ж. Перед ними деревянный желоб шириной пару метров и длиной 10 метров, по которому вода идет в обход мельничного колеса. В конце желоба вода через поперечное бревно небольшим водопадом (высотой 30-40 см) сливается в широкий мелкий разлив глубиной до метра с хорошо видимым песчаным дном. Солнечно. В разливе барахтаются ребятишки лет десяти. М и Ж решили не обносить байдарку, а пройти желоб на ней. На бревне байдарка села, ее мгновенно развернуло поперек потока и она опрокинулась в разлив. Глубина под водопадом примерно 2 метра, но всего через метр уже мелко. Ж, байдарка и вещи миновали водопад, а М схватил "огурчика". Он оттолкнулся от дна, выскочил на поверхность под водопад и снова хлебнул воды. Через пару таких кульбитов он потерял ориентацию и захлебнулся бы, если бы пацаны не подошли к нему и не вытащили его. Будь бы он в спас жилете, все окончилось бы благополучно и без неожиданной помощи.
       Второй случай страшно вспоминать. Мы заканчивали поход по Плюссе и перед тем, как на левом берегу разобрать байдарки решили искупаться, и пообедать на песчаном пляже на правом берегу. Я поплыл за дровами и когда пляж скрылся за поворотом в вдруг услышал громкий рев. Я поплыл назад и увидел, что на камне на другом берегу сидят Боря и Леня Что случилось? "Давай сюда лодку. Живо" - крикнул Боря. Я подплыл и увидел, что Леня сидит как пьяный. Оказалось, что он, взяв левой рукой за руку Наташу, а правой рукой Катю, решил с этими двумя девочками подойти к другому берегу и посмотреть, нет ли брода. Они пошли, но справа в песчаном дне оказалась яма, в которую Катя попала. Леня выдернул ее из ямы, но сам при этом оказался в водовороте. Почувствовав, что тонет, он издал тот рев. Боря бросился к нему и вытащил его на противоположный берег, так как до него было ближе.
       Повезло, что Боря был отменным пловцом (за свою жизнь спас более десятка человек). Он потом нырнул в эту яму и исследовал ее. Оказалось, что ее глубина была метра три и, не будь Бори, Леня утонул бы. Этот инцидент еще раз подтвердил необходимость соблюдать технику безопасности (Дно пляжа, где купаются дети, должно быть предварительно обследовано).
       Кстати, что такое нравственность? На мой взгляд, это техника безопасности, правила которой сформулированы в течение развития общества. Табу охраняют от нежелательных последствий, которые иногда невозможно заранее предвидеть Классический пример - случай, произошедший с моим приятелем В. Он работал старшим научным сотрудником НИИ протезирования и получал 220 р. в месяц. Ему предложили поработать курьером, который переносит драгоценности либо деньги от одного подпольного бизнесмена к другому. А вдруг остановят? Скажу, что деньги накопил на мотоцикл, а если это, скажем, золотое кольцо, то скажу, что это наследство умершей бабушки. Казалось, что все предусмотрено, и он, нарушив нравственную заповедь "бесплатный сыр бывает только в мышеловке" решил подзаработать: платили за одну ходку 50р., то есть, потеряв всего часа два-три, можно было заработать четверть месячной зарплаты.
       Два раза он успешно передавал эти посылки, а на третий, когда он нес в бумажнике какой-то золотой браслет, вдруг остановилась Волга, из нее выскочили люди "в штатском", схватили его, отобрали бумажник с находившимися в нем браслетом и паспортом, и уехали. Сначала, в момент ареста В. подумал, что это милиция, но когда они уехали, понял, что его ограбили. Паспорт скоро подкинули в почтовый ящик, а за утерянную ценную вещь он оказался должен 8000 руб. (Жигули тогда стоили 7500р.) Объехав всех своих родственников и друзей, он наскреб эту сумму, но затем на долгие годы обрек себя на тяжелый труд. Во время отпусков копал колодцы. Кстати, он сказал мне, что в случае несчастного случая ответственность несет работодатель, так как не обеспечил соблюдение техники безопасности (В колодце должна быть лестница, веревочная, если глубоко, по которой можно быстро подняться в случае прорыва плывуна).
       Вторая история на тему нравственности. Как-то летом на Карельском перешейке повариха детского садика обнаружила в котле с супом крысу. "Не выливать же" - подумала она и, утаив произошедшее, тщательно прокипятила суп. Дети умерли: крыса оказалась отравленной. Повариха повесилась.
      
      
       Горным туризмом я начал заниматься в 70-ом году, когда поехал с Юрой Чеховым и его четырнадцатилетней дочкой Леной на Кавказ. Мы встретились в Терсколе и в тот же день прошли по горной дороге километров пять. Вечером в палатке я почувствовал тахикардию и решил, что утром уеду домой. Утором я забыл об этом и мы пошли дальше. Через небольшой травянистый перевал попали в Домбай, а оттуда по натоптанной тропе через Клухорский перевал спустились в Сухуми.
       На следующий год я снова пошел в горы с Юрой, его женой Ларой, дочерью Леной и сыном Сашей (8 лет). По каменистой тропе мы поднялись на перевал Кой-Авган-Ауш и перед нами открылась красивая картина снежного склона к леднику. В горах я на крутых снежниках чувствовал себя уверенно и с удовольствием по ним съзжал, опираясь на альпеншток. Видимо, поэтому Юра образовал две связки (я с Леной и он с Ларой и Сашей). Я пошел зигзагом по крутому склону. Солнце, тепло, снег набух, не страшно. Передо мной наледь с метр шириной. Решил ее перепрыгнуть и мгновенно полетел вниз. Перевернулся на живот, навалился грудью на альпеншток и стал им пахать снег. Скорость спуска замедлилась и я бы остановился, если бы какая-то сила не рванула меня вниз (это меня обогнала Лена, которую я сдернул). После этого я покатился вниз и зарубиться не успевал. Вынесло нас через метров 80 на каменную осыпь. К счастью на спинах, поэтому рюкзаки спасли нас от увечья. Правда, Лена ушибла бедро и дальше шла хромая и налегке. Юра, увидев сверху эту картину, сбросил свой рюкзак вниз и спустился с Ларой и Сашей к нам. Мы были так напуганы, что потребовали, чтобы он нас всех страховал до ледника. Его рюкзак по мере скатывания вниз терял разные вещи и на лед скатился почти пустой. Мы поставили палатки тандемом и легли в спальниках спать. Меня до сих пор удивляет, как мы не простужались, ставя палатки на снег, либо камни. Ведь под собой был только складной матик толщиной в пару сантиметров и носильные вещи.
       Утром Юра полез вверх по снежному склону собирать вещи, выпавшие из рюкзака. Нашел все, кроме горелки от примуса. Поэтому примус горел как факел, но готовить на нем было можно. Позавтракав, пошли вниз по морене. Мы с Сашей ушли вперед и спустились на зеленую траву еще дотемна. Поставили палатку, Саша лег спать, а я стал ждать остальных. И вот ночью вижу, как в горах появился фонарик: они медленно спускались по тропе. Я полез к ним на встречу в кедах и без альпенштока. В результате вниз Юре пришлось спускать по крутой скользкой тропе не только Лену с Ларой, но и меня.
       Ошибка Юры была в том, что он связал двух неопытных новичков, не умевших страховать друг друга. Во-первых, надо было идти поочередно, а во вторых страхующий должен зарубиться и постепенно выпускать веревку, чтобы не дать поскользнувшемуся набрать скорость.
       Второе приключение было во время похода с Сониным участием. Спускаемся по каменной тропе вниз с перевала. Впереди, напевая, бежит Галя с Киева. И вдруг она подвернула ногу и не может дальше идти. Мы с Юрой поочередно несли ее вниз на спине, пока не встретили свана на лошади, который сопровождал ишака, нагруженного сыром. Сван за хорошие деньги посадил Галю на лошадь и пошел вниз. Когда мы спустились в селение, то никто ничего не знал о Гале. Утором мы нашли ее невредимую в каком-то складе, где она проспала ночь.
       Приехали в столицу Сванетии и положили ее в больницу. Но там ей даже не сделали рентген, и мы поехали в Сухуми, где киевляне отправились домой, а мы с Соней в Джупку, где на берегу поставили палатку и кейфовали несколько дней. Сухуми запомнился горячими хачепури с сухим вином и кофе, приготавливаемым на улице в джазве. А дни, проведенные в Джупке, незабываемы! Палатка стояла на пустынном пляже в нескольких метрах от воды. Как-то ночью заштормило, вода стала прибывать и пришлось срочно перетаскивать палатку на другое место. Я каждый день ходил по лесной тропе за 5 километров на базар, и мы объедались арбузами. Есть цветной слайд, где Соня с арбузом в руках сидит возле палатки.
       До нас на этом месте стояли палатки какой-то группы организованных туристов, и мы обнаружили оставленные ими крупы. Мы их забрали с собой: такое было отношение к продуктам в то время.
      
       Горный туризм завораживает красотой гор (они кажутся живыми великанами), а также прелестью физической нагрузки. Как-то после возвращения с гор, я поймал себя на том, что, задумавшись, прошел вверх по эскалатору метро. И никакой отдышки!
       А как прекрасна ночевка на перевале! Воду надо запасти вечером, так как к утру все ручьи замерзнут. А утром красота: одна долина еще в тени, а другая освещена солнцем.
       Я запомнил несколько заповедей горного туриста: не будь умней тропы (если она огибает осыпь, например, то, идя по прямой, больше проиграешь во времени), перед высокогорным ночлегом надо подняться немного выше, а затем спуститься в лагерь (так лучше проходит акклиматизация), карабкаться по крутому склону или скале легче, чем спускаться, так как при спуске не видишь, куда ставить ногу и т.п.
       Последний поход был в 78 году, когда меня покусала собака и по возвращению домой пришлось колоться от бешенства. Наивысшая высота, на которую я поднимался, была 3500 метров в Приэльбрусье и 4000 метров в Фанских горах. Давление я не мерил, но в горах у меня пропадал аппетит, что весьма удобно, учитывая, что все продукты несли на себе.
       В одной из местных книжек я прочел о двух историях, случившейся во время войны. Немцы осенью 42-го года дошли до главного Кавказского хребта, но, как писали в наших учебниках, пробиться через перевалы не смогли. Оказалось, что в действительности они выиграли бой за один из перевалов, отряд горных егерей спустился в долину и пошел по грузинской территории, не встретив сопротивления. Но что им было делать дальше? Развить успех немцы не могли, так как через перевал технику и войска не перебросить. И егеря вернулись назад.
       Группа немецких альпинистов поднялась до "Приюта одиннадцати" - дома, стоящего у подножья Эльбруса на высоте 4200 метров. Там была метеостанция, обслуживавшаяся семейной парой сотрудников, и обычно останавливались альпинисты перед восхождением на Эльбрус (5500м), Немцы собирались совершить восхождение на вершину Эльбруса и поставить там фашистский флаг, что они потом и сделали. Роте красноармейцев, находившейся в Терсколе (Это ниже поляны Азау, которая находится на отметке 3500м) было приказано выгнать немцев с Приюта одиннадцати. В летнем обмундировании со скатками шинелей через плечо и винтовками они пошли наверх по дороге, ведущей к леднику. К вечеру они дошли до ледника и пытались атаковать немцев. Те пулеметным огнем прижали бойцов ко льду. Ночью мороз на леднике 25 градусов и ветер. К утру в Терскол спустились лишь несколько оставшихся в живых обмороженных бойцов. После разгрома немцев под Сталинградом они спешно эвакуировали свои войска с предгорьев Кавказа, и наши альпинисты, совершив зимнее восхождение на Эльбрус, сняли фашистский флаг.
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    САДОВОДСТВО

      
      
       В 83 году мне дали 6 соток в садоводстве "Дружба" на Мшинской, заросших березой и сосенками диаметром не более 15 см. Летом 84 года Я стал его обрабатывать. Дорога от дома на ул. Ушинского до участка занимала около четырех часов (час в метро, два часа в электричке, 5 км от станции до участка на складном велосипеде). Я приезжал, в темпе валил лес и через 4 часа пускался в обратный путь. На следующее лето я завез стройматериал и дедовский шкаф из палисандрового дерева в разобранном состоянии. В качестве стройматериала были доски от ящиков, которые я собирал около магазинов всю зиму, а также доски от ящиков из под стекловаты, купленные Сониным папой на заводе.
       Я поставил палатку и начал строить дом (времянку.) Для фундамента я добывал валуны из земли. Каждый весил несколько сот килограммов, и я доставал их с помощью метода, которым пользовались жители острова Пасхи при установки каменных скульптур. Камень раскачивается ломом и в образовавшуюся щель кидаются камешки. Постепенно камень оказывается на поверхности. На камнях я выложил из бревен прямоугольник 3x4 (дом планировался площадью 12 кв. метров). Прямые углы я организовал с помощью египетского треугольника, соединив жерди 60см, 80см и 100см. Вертикальные трехметровые столбы устанавливал с помощью отвеса (в двух плоскостях поочередно). На односкатной крыше я использовал метровые доски, собранные на стройке около дома. Крышу покрыл двумя слоями рубероида, который был единственной покупкой за время строительства. Крыша протекла только через 20 лет. Стены были сделаны из досок, окна из ящиков из под стекловаты. Дверь была найдена на помойке.
       Весной 86 года я попал в больницу в прединфарктном состоянии и стал волноваться о судьбе посадок (малина и земляника). Ко мне в больницу приехал Толя (муж Иры Зубер). Я поделился своими волнениями, на что он сказал, что это "синдром невыдоенной коровы", взял у меня ключи от времянки, и с тех пор мы занимались участком вместе. На третий год был очень большой урожай земляники (мы сняли 11 ведер). Как-то я болел дома, и Толя привез мне ведро клубники, которую надо было срочно обработать. Сортируя ее, я не только наелся ее вдоволь, но и поел сверх того. В результате на следующий день покрылся безболезненными коричневыми волдырями. Через месяц они прошли, но я навсегда потерял интерес к этой ягоде.
       Посаженные мной яблони и сливы постепенно засохли. Выяснилось, что их уморила большая ель, которую я по глупости оставил в центре участка. Участок на Мшинской был продан и взамен куплен участок в том же садоводстве на имя Кати. Фактически, я обменял свой участок на другой. Операцией обмена-продажи занималась Лида, которая купила соседний с моим участок (с домом) и хотела расширить свою территорию. Несмотря на то, что все хлопоты она взяла на себя, мне пришлось дважды ездить в Лугу с ночевкой в гостинице, т.к. очередь к чиновникам занимают с вечера. Оформлять куплю-продажу можно и в Санкт-Петербурге, но это еще сложнее, т.к. тогда массу документов надо доставать в Луге и привозить в Питер.
       В 2001 году мы с Раей, сестрой Сони, купили дачу на 47-ом километре Сосновского направления в садоводстве Октябрьской железной дороги. Заплатили 5100$, кроме того, пришлось перестилать пол в одной из комнат и покрыть крышу новым шифером. Две с половиной старых яблонь сломалось от тяжести страшного урожая в 2002 году. Я посадил антоновку возле окна дачи, крыжовник и черную смородину. Малина и красная смородина осталась от старых владельцев. Возиться с посадками мне доставляет большое удовольствие.
       Говорят, что каждый человек должен за свою жизнь построить дом, посадить дерево и вырастить сына. Мне повезло: я это сделал.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    ПОСЛЕСЛОВИЕ

      
      
       Закончился 2010 год. Следующее десятилетие, по-видимому, будет последним в моей жизни. Но Катя и Виталик, я надеюсь, доживут до последней четверти XX1 века. Свидетелем чего они будут? Конечно, на Марс слетают и не один раз. Луну освоят в промышленном отношении, экскурсии туда станут регулярными.
       Информатика и ее материальные носители так быстро развиваются, что трудно что-либо предсказать. Очень скоро у человека будут очки, в которые он сможет увидеть собеседника, с которым происходит разговор по скайпу, посмотреть любую информацию из интернета, а также зрачком управлять компьютером.
       Пожилые люди будут носить миниатюрный приборчик, который будет постоянно контролировать физиологические параметры организма и в случае необходимости связываться с медицинским центром. Уже сейчас человек с больным сердцем может носить в кармане приборчик величиной с мобильник и в случае ощущения дискомфорта приложить его последовательно к четырем точкам груди. Снятую ЭКГ по мобильнику передать в медицинский центр, находящийся в Покровской больнице, и получить консультацию.
       К середине века освоят термоядерный синтез в промышленных целях, и человечество получит неиссякаемый источник дешевой энергии. Полученная дешевая электроэнергия позволит перевести все двигатели внутреннего сгорания на водородное топливо и коренным образом улучшить экологию, поскольку выхлопы таких двигателей состоят из воды. Уверен, что когда-нибудь люди научатся управлять гравитационным полем, как это делают "неопознанные летающие объекты".
       О перспективах биологии и биохимии неприятно думать, так как с одной стороны будут найдены способы лечения многих неизлечимых в настоящее время болезней, а с другой стороны - появится множество новых проблем, связанных с вмешательством в генные структуры флоры, фауны и человека.
       Возможно, будут хотя бы частично, разгаданы известные в настоящее время чудеса - наблюдаемые нами явления, которые не может объяснить современная наука. Это и гипноз, и передача мыслей на расстоянии, и предвидение, и телекинез.
       Как-то я слышал по радио рассказ известного артиста Николая Черкасова, который в составе делегации наших кинематографистов был в Индии. Они бродили с кинокамерой по базару и увидели следующую картину. Сидит старый индус с обезьянкой и веревкой. Вдруг он взмахнул рукой и веревка взметнулась вверх, застыв шестом. Потом обезьяна по шесту влезла наверх, отстегнула хвост и сбросила его вниз, отстегнула лапу и сбросила ее вниз... В конце сама спустилась вниз и веревка упала. Все это было заснято кинокамерой. Когда пленку проявили, то увидели такую картину. Индус взмахнул рукой и толпа стала смотреть вверх. Через некоторое время все опустили взоры вниз. Это документально зафиксированный сеанс массового бессловесного гипноза.
       Если в Х1Х веке человечество овладело паром, электричеством, в XX веке - атомной энергией и электромагнитным полем, то в XX1 оно, думаю, откроет информационное поле, а затем и связь информации с энергией. Тогда, возможно, наука объяснит и следующее чудо, описанное на стр. 187 книги Игоря Губермана "Пожилые записки" (Иерусалим. Агасфер. 1996): "Рони Маркусу немного за тридцать. Он для своих лет чуть полноват, у него пухлые щеки и добрая, слегка рассеянная улыбка. Но если его собрат по столь уникальному дару, Ури Геллер (тоже, кстати, из Израиля) богат и знаменит, то Рони не избалован даже интересом к себе. Как- то немецкие ученые вызвали его для исследований, написали о нем несколько статей, развели руками и оставили попытки разобраться. Рони щедро и привычно утоляет любопытство посетителей, по-детски радуясь их изумлению. Столовую ложку, которую он взял со стола (мы привезли с собой несколько штук из разного металла), можно с трудом согнуть двумя руками. Рони держит ее двумя пальцами правой руки, а левой кистью легко проводит по воздуху сантиметрах в пяти от нее. Он смотрит на ложку (а потом и смотреть перестанет, продолжая разговор), и ложка прямо на наших глазах начинает медленно сгибаться. Потом он ту же ложку таким же легким движением руки без всякого прикосновения завяжет узлом. Ложку, которую он закрутил вокруг ее оси, сделав ей винтообразный черенок, я унес на память. Ложка эта - из мельхиора, сотворить с ней такое без тисков и вручную - просто невозможно, ее даже не согнешь руками. В двух пальцах Рони (и вокруг движется рука, не прикасаясь) ложка плавно и легко поворачивалась вокруг своей оси, словно металл на время потерял, утратил свою твердость и прочность. Кстати о твердости. Одну из ложек (нами принесенных) Рони держит двумя пальцами за край черенка Она висит неподвижно, а он смотрит на нее, размеренно поводя второй рукой невдалеке. И где-то в середине черенка ложка становится настолько мягкой, что нижняя ее часть начинает слегка раскачиваться и отпадает. Так могло бы рассечь металл пламя газовой горелки или лазерный луч. Края на месте разрыва совершенно холодные. Мы все оцепенело смотрим. Перед нами зримо раздвигаются границы реальности. Рони говорит, что после таких сеансов ощущает некоторую усталость. А еще он говорит, что когда людей много, то ему работать легче: ему кажется, что он заимствует энергию у зрителей. Уже наслышавшись ранее о его способностях, я прошу его согнуть ключ, зажатый у меня в руке. Это впечатление я забуду нескоро: твердый латунный ключ в моем крепко сомкнутом кулаке вдруг шевельнулся и, разжав кулак, я увидел, что он согнут. У меня был загодя составлен перечень того, что я хотел увидеть, и Рони взял мои наручные часы. Положив их на ладонь, другой рукой он стал над ними делать вращательные движения, и часовая стрелка закрутилась по циферблату со скоростью секундной. Так же послушно закрутилась она и в другую сторону. И вопреки магнитным полюсам планеты с легкостью вращалась стрелка компаса (принесенного нами). Рони взял, не глядя, денежную купюру (тоже нашу, то есть заведомо случайную), зажал ее между ладонями, на краткое мгновение ушел в себя - и назвал одну за другой все десять цифр ее номера".
       Что касается предвидения, являющегося "путешествием по времени вперед", то кроме известного Мессинга, который, помимо прочего, предсказал и дату окончания Второй мировой войны, и дату своей смерти, периодически наблюдаются люди, обладающие в той или иной степени этими способностями.
       В Болгарии деревенская девочка Ванга попала в смерч и лишилась зрения. Через некоторое время обнаружилась ее способность предвидеть будущее. Со временем она стала всемирно известной предсказательницей, феномен которой изучался в ряде лабораторий Европы. Надежность ее предсказаний составляла 87%. Ванга, никогда не встречавшаяся с Ельциным, предсказала, что он победит на выборах, но у него будут проблемы с сердцем. Одна наша актриса так описывает посещение Ванги. Когда она стояла перед дверью, Ванга назвала ее по имени и пригласила войти. Затем Ванга сказала, с каким вопросом посетительница к ней пришла, и стала отвечать. До встречи с Вангой актриса никому не рассказывала о том, что она хотела бы узнать у Ванги. Ванга недавно умерла в возрасте 85 лет.
       На Республиканской школе по нейробионике (Канев, 1971) я познакомился с молодыми москвичами, которые на базе какого-то закрытого ( т.е. секретного) НИИ в Москве организовали лабораторию по исследованию паранормальных явлений. (Кстати, они за один день при помощи гипноза и специальной методики обучали вслепую печатать на пишущей машинке. Мы послали к ним лаборанта, и он овладел этим искусством). Будучи в Москве, я посетил эту лабораторию. Они рассказали мне следующую историю. В Подмосковье жила известная предсказательница, которая денег не брала, но любила выпить. Их сотрудник, назовем его С, прихватив бутылку коньяка, поехал к этой женщине. После беседы, провожая его, она сказала, что его лаборатория скоро сменит название, а он сменит квартиру. Естественно, С поделился этой информацией с коллегами. Вскоре при занесении ящиков с новым оборудованием разбили находящуюся у двери вывеску лаборатории. При заказе новой вывески, название лаборатории было изменено. Через несколько дней С вынимает из почтового ящика записку, в которой ему сообщают, что надо явиться в жилконтору в связи с переездом в новый дом. С жил в центре Москвы и не собирался никуда переезжать. Поэтому он справедливо решил, что это розыгрыш его коллег, и никуда не пошел. На следующий день он встретил управдома, который ему сказал: "Почему Вы не берете смотровые? Вы что не знаете, что наш дом отдают консульству?" И тут у С. стало кисло во рту. Открыв "кротовые норы", физики, возможно, наметили подход к объяснению чуда "путешествия по времени".
      
       Что касается нашего политического устройства, то в XX1 веке наша страна, вряд ли, полностью преодолеет рабство, поскольку оно у нашего народа на генном уровне. Ведь в течение всей многовековой истории страны лишь всего несколько месяцев (с февраля по октябрь 1917 года) народ жил без суверена - человека, который распоряжается бюджетом страны по своему усмотрению (строит лесополосы, сеет кукурузу в нечерноземье, штампует десятки тысяч танков, которые ржавеют под открытом небом, строит спортивные комплексы в субтропиках для зимних видов спорта ...) и жизнью любого жителя страны. Он назывался по-разному (Царь, Председатель Совнаркома, Генеральный Секретарь, Президент, Премьер Министр). Но это человек, который при желании может ликвидировать любого жителя страны, посадить его на любой срок, выслать из страны. Провалившегося на Западе нашего разведчика после его возвращения может расстрелять, а может и наградить. Суверены рангом пониже (первые секретари обкомов, губернаторы, мэры) обладают почти такой же властью "казнить либо миловать", но по отношению не ко всему населению страны, а лишь к жителям подвластной им территории.
       Помнится такой случай. Один молодой преподаватель нашего университета (назовем его X) работал на Кубе. Это было выгодно, т.к. платили "валютой" - чеками Внешпосылторга, по которым в специальных магазинах "Березка" можно отовариться дефицитом. Приехав на Кубу в следующем году, преподаватель обнаружил, что зарплата уменьшена, и, отказавшись подписать контракт, вернулся домой. На каком-то мероприятии в Кремле министр иностранных дел подошел к Первому секретарю Ленинградского обкома Романову и спросил его: "Что это у тебя в университете X выпендривается?" Тот позвонил в университет, и X был мгновенно (вопреки трудовому кодексу) уволен с преподавательской должности.
       Поэтому есть черта характера, которая присуща всем, за небольшими исключениями, россиянам. Это рабская психология. Большинство из нас при нажиме "сверху" прогибается, стремясь не потерять работу, либо свободу. Конечно, есть малочисленные исключения. Чем моложе поколение, тем таких исключений больше. Благодаря интернету, надеюсь, наша страна пройдет путь к демократическому способу устройства общества скорее, чем другие европейские страны, для которых этот путь занял столетия.
      
       О религии. Я согласен с физиком академиком Гинзбургом, что все люди верующие. Только одни верят в то, что бог придумал людей (создал их из идеи), а другие - в то, что люди придумали бога. Я принадлежу ко вторым. Гносеологические корни религии известны: когда человек оказывается в непредсказуемой ситуации, ему не остается ничего другого, как уповать на "высший разум". Недаром говорят, что перед атакой в окопе атеистов нет.
       Несколько лет мы проводили в г. Каменец-Подольске, где жили две старушки-сестры Евгении Ивановны Комарницкой. Они сдавали часть дома Игорю - настоятелю небольшой церквушки. Это был молодой красивый и умный человек. Он рано овдовел, а так как православный священник не может вторично жениться, то его будущее - постриг в монахи. Пока же ему не было отбоя от жен офицеров из стоящего напротив общежития. На его проповеди стекалось много народа, поскольку он обладал не только красивой внешностью, но и даром красноречия. Игорь мне объяснил, что причина его веры - страх смерти: "если не верить в загробную жизнь, то что остается?". Он учился на заочном отделении Ленинградской духовной академии, и ему предлагали хорошую карьеру в Киеве при условии сотрудничества со спецслужбами. Как-то я по его просьбе передал в Ленинграде его научному руководителю - профессору духовной академии какие-то документы. Ко мне вышел интеллигентного вида мужчина средних лет и учтиво поблагодарил за мою любезность. Вскоре в газете я прочитал, что этот человек публично отрекся от религии, а потом как-то встретил объявление о его публичной лекции на антирелигиозную тему. Через пару лет он умер от рака. Верующие были отомщены: отступника "бог наказал".
       Любопытная история со мной как-то случилась по дороге на работу. Я вышел из электрички и иду в толпе по платформе. Как вдруг слышу сзади возглас: "кто оставил папку?". Оборачиваюсь и вижу, как один мужчина держит над толпой мою папку с лабораторными документами (планы, отчеты, технические задания...). Я испытал шок, мигом представив последствия пропажи этой папки, и инстинктивно перекрестился: сказался автоматизм, выработанный мною во время блокады, когда тетя Леля заставляла во время бомбежки читать акафисты и креститься. Но этот невольный жест, конечно, не свидетельствует о моей религиозности.
       Если будет открыт закон перехода информации в энергию, а, следовательно, и в материю, то, возможно, объяснят "большой взрыв", в результате которого возникла наша вселенная. Тогда, если информацию назвать богом, то верующие формально будут правы. Что касается "загробной жизни", то об этом бессмысленно говорить, поскольку само понятие жизни в ходе развития науки непрерывно меняется. Однако, нельзя отрицать, как это ни кажется парадоксальным, возможность существования других информационных пространств. Для нас это кажется таким же чудом, как для Петра Первого возможность поговорить с Людовиком по скайпу и даже слетать к нему на обед на самолете (во времена Петра "самолетом" назывался плот, на котором переправляли войско через реку).
      
       О различии полов. Еще в школе, когда проходили ботанику, меня заинтересовал вопрос: зачем у высших организмов два пола? Ведь простейшие однополые организмы прекрасно размножаются, причем более интенсивно, чем непростейшие. И вот как-то я встретил статью, в которой излагалась следующая гипотеза. Для развития вида необходим не только его количественный рост, но и качественный. А качественный рост зависит от количества перекрестных связей. Биологи провели следующий эксперимент. В комнате поместили несколько крысиных семей. Их хорошо кормили и они быстро размножались. В соседней комнате содержали голодных кошек. Затем в стене было проделано отверстие, через которое крыса могла пролезть, а кошка нет. Через некоторое время не осталось крысиных самцов, а самки не пострадали. Пол "Ж" отвечает за количественный показатель: всех родившихся надо довести до зрелого возраста, чтобы они дали потомство. Пол "М" отвечает за качественный показатель: новое поколение должно иметь как можно больше различных признаков. Этим объясняется, что мужчины более склонны к заведению связей "на стороне", чем женщины. Поэтому мусульманская культура, разрешающая многоженство, на мой взгляд, прогрессивнее, чем христианская.
      
       Известно, что с возрастом время "бежит скорее", поскольку психологически оно зависит от воспринимаемой информации (старая дорога кажется короче новой). Однако, это касается не только настоящего времени, но и прошедшего. Я беседовал с Евгеньей Ивановной 1879 года рождения. А она в десятилетнем возрасте могла беседовать с восьмидесятилетним человеком 1809 года рождения, который был современником Пушкина. Считается, что биологические поколения меняются через 20 лет. Если у 30-летних взгляд на мир еще мало отличается от взгляда 20-летних, то 40-летние для 20-летних - это уже другие люди. Если ввести понятие информационного поколения, то такие поколения сменяются через 70 лет. И от меня до декабристов и Пушкина всего два информационного поколения, а до Алексея Михайловича - отца Петра Первого всего 4 поколения. Как сжалось историческое время!
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    ВОСПОМИНАНИЯ

    ЛИДИИ ДМИТРИЕВНЫ

    КРУТКОВОЙ

      
      
       Я родилась 6 февраля (по новому стилю) 1905 г. в Петербурге в семье служащего (заведующего сортировочным отделением табачной фабрики "Шапшал") Худякова Дмитрия Ивановича и Худяковой Таисии Семеновны. В 1922 году с отличием окончила Единую Трудовую Школу первой и второй ступени Смольнинского района. В 1928 году окончила физическое отделение физико-математического факультета Ленинградского университета. Будучи студенткой, работала по договору с Ленинградским Геологическим Комитетом по определению электропроводности руд и горных пород.
       После окончания университета в сентябре 1928 года была приглашена в аспирантуру при физической лаборатории Гидрологического института и одновременно поступила на должность старшего лаборанта лаборатории весовых приборов Главной палаты мер и весов. После постановления правительства о недопустимости совмещения учебы в аспирантуре с работой в других научно-исследовательских институтах в феврале 1929 года покинула аспирантуру и осталась работать в Главной палате мер и весов, в последствии именуемой Всесоюзным научно-исследовательским институтом метрологии (ВНИИМ'ом), где прошла путь от старшего лаборанта до старшего научного сотрудника. В 1936 году защитила кандидатскую диссертацию.
       16 июля 1929 года вступила в брак с Гелигом Хаимом Шаевичем. 12 октября 1931 года родила сына Аркадия.
       3 июня 1937 года муж был арестован и 13 января 1938года Военной Коллегией Верховного Суда СССР был приговорен по ст. 58 (пункты 9 и 11) к 10 годам лишения свободы с отбыванием их в дальневосточных лагерях, а я в феврале 1938 года была административно выслана из Ленинграда. Мне было предложено право выбора места жительства, и я по совету академика А.Ф.Иоффе выбрала Воронеж, так как по информации Абрама Федоровича в Воронежском университете была вакантной должность доцента на кафедре физики. Однако, в Воронеже меня не оставили и предложили выехать в любой район области. По совету встреченного жителя выехала в город Бобров, где хорошие климатические условия, дешевая жизнь и имеется педучилище, в котором можно устроиться преподавателем физики.
       В Боброве с большим трудом удалось снять комнату, так как местные жители боялись пускать к себе высланных. Найти работу оказалось еще труднее. В конце концов удалось устроиться лаборантом на Малярийную станцию. В его обязанности входила микроскопия крови на малярию. Приложив все усилия, ознакомилась с литературой и через неделю стала самостоятельно работать. Входя в курс работы на Малярийной станции, постепенно ознакомилась со всеми видами борьбы с малярией: уничтожением комаров и личинок в водоемах, профилактическим лечением лиц, проживающих в малярийной местности, и лечением больных. Стала замещать заведующего станцией и прошла стажировку в Областной малярийной станции (в Воронеже) по исследованию крови на малярию и фекалий на гельминты, а также по профилактике и лечению. Стажировку окончила с оценкой "отлично". По возвращении в Бобров пришлось организовать обследование детского населения на гельминты. Все это входило в мои обязанности лаборанта.
       Ставка лаборанта была очень маленькой и жить на два дома - приходилось высылать деньги на содержание сына, так как у сестры был тяжело болен муж и работала она одна, имея сына школьного возраста, - было очень трудно. Пришлось взять по совместительству должность счетовода. Этой работе уделялись вечера, особенно в конце месяца, квартала или года. Но и этого для жизни на два дома было очень мало. Пришлось брать заказы на диаграммы - эта работа производилась в выходные дни. Кроме того, весной и осенью, когда население обследовалось на малярию, надо было промикроскопировать тысячи мазков - это делалось в нерабочее время за отдельную плату. В Боброве была школа медсестер, и я стала там вечерами вести занятия по физике и математике. Итак, еще одна нагрузка. Это было очень тяжело, но и хорошо. Не только потому, что это давало возможность содержать сына и помочь сестре, но и потому, что не оставалось времени для горьких размышлений.
       Осенью 1939 года умер отец, и после трудных хлопот в Воронежском и Ленинградском НКВД мне разрешили приехать в Ленинград на похороны отца.
       В феврале 1941 года после длительных просьб мне было разрешено переехать в г.Лугу в 140 км от Ленинграда. Уволиться с работы на малярийной станции было не так просто. Заведующий заявил, что отпустить не может, так как "такими работниками не бросаются". Пришлось пойти к начальнику НКВД с просьбой о помощи. Но тот сказал, что помочь не может, так как право в данном случае на стороне заведующего малярийной станцией. И тут мне, пожалуй, впервые в жизни, пришлось прибегнуть к хитрости. Придя на работу, я сообщила заведующему, что он не имеет права меня задерживать: так, якобы, сказал начальник НКВД. Звонить в НКВД заведующий не стал и отпустил меня.
       В Луге я была принята на должность помощника маляриолога и на полставки лаборанта малярийного отдела в Межрайонной санитарно-эпидемической станции. Началась война. После первой бомбежки (11 июля) вылетели все стекла, пришлось переехать к знакомым.
       На вокзал стали прибывать эшелоны с ранеными. Необходимо было организовать эвакопункт. Комиссар пришел на санэпидстанцию за помощью. Дело было опасное, т.к. станцию все время бомбили. Поэтому нужны были добровольцы. Ими оказалась я и еще одна сотрудница. В первую очередь необходимо было доставить на станцию из больницы матрацы, медикаменты и прочее оборудование. Мы, превысив свои полномочия, приказали шоферу одного грузовика поехать с нами в больницу за грузом. Больница была на замке, в ней оставался только один сторож, который не согласился без приказа начальства выдать требуемое. Пришлось ломать замки (это сделал шофер-красноармеец) и брать необходимое. Приехав на вокзал, мы были встречены комиссаром, который стал отчитывать нас за самоуправство и заявил, что расстреляет за нарушение дисциплины. Мы струхнули. Но тут комиссар рассмеялся и сказал: "Молодцы. Только в следующий раз этого не делайте, так как можете сорвать операцию".
       После того, как на вокзале была налажена работа по оказанию первой помощи, я была откомандирована в поликлинику для организации приема малярийных больных вместо эвакуированных и мобилизованных врачей и одновременно в Лужскую больницу лаборантом. В больнице остались только одна врач-хирург (тоже административно высланная) и одна медсестра. Мне пришлось ассистировать во время операций, проводившихся во время бомбежек. Иногда стол с оперируемым передвигался в коридор, и врач, идя за медленно двигающимся столом, продолжал оперировать. После операции больных по возможности скорее отправляли в тыл.
       Бомбежки стали частыми, по несколько раз в день. Причем немцы со своей немецкой аккуратностью бомбили всегда в определенные часы. Началась массовая эвакуация населения. Но из медперсонала, кроме указанного хирурга и нескольких средних медработников, в том числе и меня, никого не осталось. Поэтому нам в эвакуации было отказано. Кстати, многие врачи и средний медперсонал перебрались в Ленинград в самом начале войны, и в Луге остались главным образом высланные. Немцы на окрайне города. Оставаться административно высланным нельзя, так как немцы постарались бы таких лиц использовать в своих интересах. Положение отчаянное. Звакуироваться без эвакуационного листка нельзя, а его, как медработнику, не выдают.
       10 августа ранним утром, кажется в 5 часов, началась сильная бомбежка всего города. Жители попрятались по бомбоубежищам (щели, вырытые во дворе, и подвалы - настоящих бомбоубежищ не было). Бомбежка продолжалась до середины дня. Сидящим в подвале людям казалось, что немцы вошли в город и едут на танках. Земля сотрясалась от грохота. Вот ритмичные звуки, как будто от двигающихся танков, стали нарастать и приближаться. Сердце разрывалось на части, в ушах такой шум, что голоса соседей не слышно. Очень страшно. Вот сейчас войдут немцы и тогда... Что тогда? Как удрать от них? Эта мысль не дает покоя. Вдруг этот грохот стал удаляться. Стало еще страшнее, т.к. все были уверены, что немцы, захватив Лугу, пошли дальше на Ленинград. В середине дня все стихло. Вылезли из подвала. Луга горит. Вдоль главной улицы - разрушения через дом. Отсюда становится понятным ритмичность грохота, происходивщего не от передвигающихся танков, а от систематической плановой бомбежки. Самолеты сбрасывали бомбы через дом. Дом, в подвале которого сидела я, оказался уцелевшим.
       На эвакопункте уже всем без разбора дают эваколистки: общая эвакуация. Но мне опять не дают талон: требуют открепительный талон из больницы. Надо бежать в больницу, а она находится на другом конце города, находящегося ближе к немцам. Очень страшно. На улицах ни души. Валяются трупы лошадей. Бежать еще далеко, да и есть ли кто-нибудь в больнице? Оказалось, что хирург самоотверженно выдает открепительные талоны. Талон получен! Обратный путь. Эвакопункт. Наконец, эваколисток в руках.
       Теперь вопрос - как эвакуироваться? Идти до станции Толмачево по дороге страшно: а вдруг немцы нагонят? Кроме того, дорогу бомбят и обстреливают с самолетов из пулеметов. Идти лесом страшно по другой причине: говорят, что лес заминирован. Раздумье. Почти все уже эвакуировались. Одна. Вдруг подходит знакомый офицер, только что поправившийся от воспаления легких (он лежал в соседнем доме и я ставила ему банки и доставала лекарства). Он предлагает мне пойти с ним в штаб. Пошли. Он несет мой самодельный рюкзак, в который я положила немного сахара, смену белья, два платья и две смены постельного белья. Больше нести я не могла, так как у меня в детстве был туберкулез коленного сустава. У штаба я встретила знакомую женщину, которая предложила вместе ловить попутную машину. С ней стало легче, так как она из местных жителей и у нее чистый паспорт. У меня паспорт с отметкой о высылке и меня в случае проверки могут, бог знает, в чем заподозрить. Машины не берут, так как едут по заданию. Женщина встречает знакомого начальника НКВД города Пскова, который помогает нам устроиться на военном грузовике. Но машина отвозит нас только до половины пути, далее она сворачивает в сторону. Вышли из машины. Спутница еле идет, так как только что переболела дизентерией, а вещей захватила много. У меня лишь небольшой рюкзак и портфель с документами. Пришлось помочь этой женщине, немного разгрузив ее.
       Встречаем попутную машину с партизанами. Они нас любезно подхватили, но вскоре высадили, не довезя до станции полтора километра, так как сворачивали в сторону. Машина уехала. Вдруг я вспомнила, что забыла в кузове портфель с документами. Кому- кому, а мне, ссыльной, без документов никак нельзя. В полном отчаянии стоим на дороге. Вдруг машина возвращается, партизаны на ходу сбрасывают мой портфель и удаляются, помахав нам руками. Мы машем им вслед. Спасибо! Большое спасибо!
       Наконец, добрались до станции Толмачево. На станции и возле нее яблоку упасть негде: всюду сидят и лежат эвакуированные. Поезда не ходят, так как путь разбомбили. Налетают немецкие самолеты и начинают бомбить. Все эвакуированные прячутся, кто - под крыльцо, кто - в кусты, кто куда, только лишь бы уберечься от осколков. Лишь ленинградцы, прибывшие для выкапывания противотанкового рва, с любопытством стоят и наблюдают. Они еще не понимают, что им грозит, и не понимают, что своими фигурами привлекают самолеты. С трудом удается заставить их спрятаться. Ночь мы с приятельницей провели у ее знакомой медсестры, которая осталась одна на всю больницу, и за заведующего, и за врача, и за медсестру, и за санитарку.
       Наутро медсестра уговаривает нас на больничной лошади, запряженной в телегу, эвакуироваться в деревню, в которую она отослала ребенка и которая стоит в стороне от главного тракта. Но я отказываюсь, доказывая, что в деревне легче попасть в лапы к немцам и надо ждать поезда. Наконец, подают поезд, и все эвакуированные, набив вагоны до отказа, уезжают в Гатчину. Там нас устраивают в привокзальном помещении и в 2 часа ночи тихо отдельными группами выводят с вокзала, сажают в поезд и отправляют на станцию Мгу. Оказывается, уже во время войны была проложена новая ветка, соединяющая Гатчину с Мгой, о которой немцы не знали. Из Мги поезд идет на Казань.
       Казань. На эвакопункте все эвакуированные из Луги получают направление в Дрожжановский район. Сначала на пароходе по Волге до Ульяновска, затем на телегах до районного центра. Где работать? В школах преподавание на татарском языке. Единственная русская школа укомплектована преподавательским составом. Остается больница. Главный врач, узнав, что я работала на малярийной станции, принимает на должность медсестры. Мне предоставляется комната, в которой кроме моей приятельницы, проживает медсестра.
       В этой больнице я проработала до октября 1943 года. Работать приходилось много (на полторы ставки, т.е. сутки дежурить, сутки отдыхать). Кроме того, вызовы врача в деревни за 7-10 километров выполнялись медсестрами, так как врачи были заняты в больнице и на медкомиссиях. Борьба с сыпным тифом, чесоткой и трахомой отнимала много сил.
       Летом 1942 года из блокадного Ленинграда приехала сестра Ольга с моим десятилетним сыном. Оба они в тяжелом состоянии: дистрофия второй степени. Хотя они уверяют, что за дорогу поправились, так как их хорошо кормили, но смотреть на них страшно. Сестра отечная, а сын представляет собой скелет, обтянутый кожей. Лица нет, торчат лишь одни большие глаза. Кормление начинается с диеты, часто но понемногу, с постепенным увеличением порций. И все же у сестры поднялась температура.
       В октябре 1943 года, получив вызов из Боброва, который отправил заведующий малярийной станцией после того, как немцы отошли от города (Бобров не был оккупирован), вместе с сыном и сестрой выезжаю туда. Уговоры заведующего больницей и начальника милиции (мне приходилось осматривать арестованных, отправляемых по этапу) остаться до окончания войны не поколебали мое решение ехать в Бобров. Все же ближе к Ленинграду, да и в Боброве осталось много друзей, приобретенных во время ссылки.
       В Боброве сначала была оформлена лаборантом, потом помощником маляриолога, а 20 апреля 1944 года - исполняющим обязанности заведующего малярийной станцией в связи с тем, что заведующий уехал на фронт. В этом же году, чувствуя близкое окончание войны, решаю, что нужно освободиться от заведования, чтобы легче было уехать в Лугу. Уговорив фельдшера Скоренко занять эту должность, оформляюсь поммаляриологом и заместителем заведующего. В сентябре 1945 года получаю разрешение Ленинградского НКВД переехать в Лугу. Старый заведующий, вернувшийся с фронта тормозит отъезд. Причин много: надо сдать дела, а для этого подыскать кандидатуру, потом необходимо отметить банкетом... Наконец, после банкета с трогательными речами выезжаю в Ленинград, где в Леноблздраве получаю назначение в Лугу на должность заведующего малярийным пунктом, который еще надо открыть.
       В освобожденной Луге свирепствует малярия, так как за время оккупации никаких противомалярийных мероприятий немцами не проводилось. Для пункта выделено две комнаты без мебели и оборудования. Большая для лаборатории, маленькая для моего проживания. Все надо начинать сначала. Купить ничего нельзя. Магазины не работают. С трудом удается укомплектовать штат лаборатории лаборантом, бонификатором и санитаркой. Обучать всех пришлось самой. За оборудованием приходилось либо посылать сотрудников в Ленинград, либо ехать самой. Каждая моя командировка - только с разрешения НКВД. Несмотря на то, что командировки очень тяжелые, так как за очень короткий срок (на долгий срок нельзя оставлять без руководства малярийный пункт) надо достать деньги, сделать закупки, получить всевозможные инструкции, я была счастлива, так как могла хоть короткий срок побыть с сыном.
       В декабре 1945 года я получила вызов из ВНИИМ'а , в котором я работала до высылки. Опять начинаются мучения. Облздрав не отпускает, мотивируя тем, что ответственные кадры освобождаются от работы только с разрешения Наркомздрава. Все же 15 декабря 45-го года меня увольняют и направляют в распоряжение НИИМ'а. В Ленинграде меня прописывают безо всяких затруднений, и я приступаю к работе. Однако, в феврале 46-го года меня вызывают в областную милицию и сообщают, что я проживать в Ленинграде не имею права, и предлагают подать заявление в НКВД об отмене высылки. Я подаю такое заявление с ходатайством ВНИИМ'а и академика А.Ф.Иоффе.
       Несмотря на то, что в областной милиции мне до ответа из НКВД разрешили проживать в Ленинграде, 13 февраля меня вызывает управдом, отбирает паспорт и под конвоем дворника препровождают в милицию, где мне сообщают, что я в 24 часа должна покинуть Ленинград, выехав на 101-ый километр. Я заявила, что в такой короткий срок не могу выехать, так как в моей лаборатории имеются платина и серебро, которые я должна сдать. А для сдачи обычно назначается комиссия. Если я не сдам эти ценности и они пропадут, то меня будут судить по уголовной статье. После такого разъяснения мне дали 48 часов, и 15 февраля я вновь выезжаю в Лугу, имея направление Облздрава на малярийный пункт.
       Однако, в Луге меня не прописывают, так как якобы за этот короткий срок пришло новое распоряжение о запрете прописки лиц, подобных мне. Вмешивается Лужский Горэдрав, который вручает мне ходатайство о прописке перед паспортным столом Областной милиции в Ленинграде. С этим ходатайством я еду в Ленинград. Там областная малярийная станция дает мне ходатайство перед начальником паспортного отдела Областной милиции. После всех этих хлопот меня, наконец, прописывают в Луге и я приступаю к работе в той же должности. В июле 46-го года я получаю телеграмму от сестры, что мне надо срочно явиться в паспортный отдел Областной милиции. Я получаю в Лужском НКВД разрешение на поездку в Ленинград. Там мне вручают документ об отмене высылки и говорят, что теперь я могу прописаться в Ленинграде и поменять паспорт на чистый. В районном отделении милиции меня прописали, но паспорт менять отказались под тем предлогом, что через 2 месяца кончается срок действия старого паспорта. Тогда и будет произведен обмен. Однако, документ об отмене высылки оставили у себя, несмотря на мой протест. Когда я спросила, что будет, если этот документ пропадет, мне ответили, что в милиции никакие документы не пропадают. Однако, когда я через два месяца пришла менять паспорт, тот же начальник паспортного стола заявил, что у них нет оснований менять паспорт и что никакого документа об отмене моей высылки у них нет. Тогда я, будучи предусмотрительной, предъявила копию документа об отмене высылки, заверенную в отделе кадров института. Наконец, у меня чистый паспорт!
       Теперь опять предстоит трудное дело: освободиться от работы в Луге. Ленинградский облздрав не отпускает с работы и предлагает обратиться в Наркомздрав. Кроме того, мне предложили найти заместителя. Поскольку с ленинградской пропиской я не могу быть на постоянной работе в Луге, Ленинградская областная малярийная станция с 24 июля переводит меня в свое распоряжение и откомандировывает на временную работу в Лугу для подыскания заместителя и сдачи дел. Наконец, 31-го августа 46-го года меня откомандировывают в распоряжение ВНИИМ'а, где я работала до 8 августа 48-го года, когда уволилась в связи с болезнью второго мужа Юрия Александровича Круткова.
       О своем первом муже я ничего не знала. Очевидно, он был осужден с отбыванием наказания без права переписки, хотя мне никто об этом не говорил.
       В начале 1947-го года через областной ЗАГС я узнала, что могу считать себя вдовой. Никаких подробностей о смерти мужа мне не сообщили. В 1957 году
       Х.Ш.Гелиг был посмертно реабилитирован. В свидетельстве о смерти сказано, что он умер от воспаления легких. Я тоже была полностью реабилитирована в январе 1957 года.
       С Ю.А.Крутковым я познакомилась в 1924 году в университете, где он читал нам лекции по теоретической механике. Более близкое знакомство началось с 1925 года, а через два года он сделал мне предложение стать его женой. Но я отказалась, так как в это время на горизонте появился Х.Ш.Гелиг, за которого я и вышла замуж. Знакомство с Ю.А. продолжалось и после моего замужества. Ю.А. был консультантом в Главной палате мер и весов, где я работала. Мы стали друзьями. Он часто бывал у нас дома и любил играть с моим сыном. Сдружилась я и с его сестрой Татьяной Александровной, что в дальнейшем помогло перенести горе после ареста моего мужа и ее брата.
       31 декабря 1936 года Ю.А. должен был встречать Новый Год в нашей семье. Кроме него, из гостей никого не ждали, так как мы только что переехали в новую кооперативную квартиру, которая еще не была благоустроена. К назначенному часу Ю.А. не появился, хотя всем была известна его аккуратность и исполнительность. На телефонный звонок в квартире Крутковых не отвечали. Муж добродушно посмеивается: "Изменил тебе твой Юрочка". А у самого какое-то тревожное состояние, как и у меня. После встречи Нового года я несколько дней не появлялась на работе, так как простудилась при переезде на новую квартиру. В первый же день моего выхода на работу появилась вся в слезах Татьяна Александровна, бросилась мне на шею и сообщила об аресте Ю.А. Выяснилось, что телефон не отвечал потому, что находился в кабинете Ю.А., который был опечатан. Юрий Александрович Крутков был арестован 30 декабря 1936 года.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       186
      
      
      
      
  • © Copyright Гелиг Аркадий Хаймович
  • Обновлено: 30/10/2012. 294k. Статистика.
  • Эссе: Проза
    • Оценка: 7.72*6  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.