Собака она ничья, то есть общая. Поэтому и кличка у нее была такая - Шельма. Это за мудрость ее и за хитрость так прозвали. Хозяин так не назвал бы, всех собак называли хорошими именами - Гордый, Верный, Сигнал, Дамка, Найда, а эту, уличную - Шельма. Она обижаться на столь неблагозвучную кличку не могла, не дано ей было обижаться, а потому на Шельму отзывалась с удовольствием и благодарностью.
Собаки ее породы необидчивые. А порода у нее была очень даже метисная. Прородители - чистые охотники. На зверя ходили. Родители - наполовину охотники. А в ней от охотника только четвертая часть, а остальное произведение улицы. Но нрав и рост имела доброго охотника: рослая, лопоухая, таких почему-то телками зовут.
Хозяйские собаки в лесхозе или были посажены на цепь, или охраняли дом за высоким забором, откуда им на улицу хода не было. А Шельма отвечала за всю улицу, на которой стояли двенадцать добротных домов работников лесхоза.
Ни кто ее не обязывал к этому, но постепенно она сама определила для себя границу ответственности и исправно исполняла самой же ей узаконенные обязанности. Она ходила или бегала трусцой с одного края, от конторы лесхоза, до другого края поселка, заходила с тыльной стороны огородов, высматривала, нет ли чужаков. Когда же определяла, что поселку ничто и никто не угрожает, шла к пилораме, ложилась на кучу опилок и отдыхала полчасика. Без ее надзора ни кто не мог въехать или войти на территорию поселка, а так же уйти или уехать из поселка. Она обязательно присутствовала при этом.
Лаяла редко, но по делу. Ее хрипловатый лай предупреждал всех собак в поселке - будьте настороже, чужаки пожаловали. И хозяйские псы тут же настораживали уши, выглядывали в щели заборов - кого это там занесло в поселок.
Еще одно дело она вменила себе - не отпускать детей в лес без присмотра. Зимой ли, летом ли направятся дети в лес - Шельма не пропустит этого. Встает со свей мягкой постели и пошла следом за ними. И отгоняй ее, и ругай - не поможет. Сделает вид, что отстала, не интересно ей, куда они пошли, а сама невдалеке идет за ними следом или сбоку, не теряя детей из вида.
И если какая мамаша забеспокоится:
- Ой, ребятишки в лес ушли, что-то долго их нет, как бы не заблудились.
Но ее тут же кто-либо успокоит:
- Не волнуйся, Шельма следом за ними пошла.
- А, ну если Шельма, то нормально.
Хлеб свой она отрабатывала.
А жители поселка Шельму уважали.Ей хоть детей оставляй на присмтр. Каждый не забывал покормить ее. Поэтому Шельма не бедствовала.Жадной не была, ела аккуратно, с достоинством.
В зимние холода она коротала дни и ночи возле пилорамы, зарывшись в опилки.
Еще одним достонством Шельмы было то, что она два раза в год приносила
завидных щенков. Не плодовита вроде бы, только трех или четырех щенков приносила, но выкармливала их с любовью. А подросших их с благодарностью разбирали лесники из соседних лесхозов или жители частного сектора райцентра, что находился в пяти километрах от лесхоза. Даже магарыч ставили лесникам
за щенка, и распивали тут же вместе на крыльце конторы.
Партнер -жених -муж у Шельмы был вот уже сколько лет один и тот же. По каким-то своим особым приметам он узнавал о том, что Шельма ждет его.И он вспоминал о ней, и направлялся из райцентра в лесхоз на недельку.
Это был помесь овчарки с водолазом. Собака сильная, рослая, серьезная.
Явившись в лесхоз, он скоро разгонял вьющихся возле Шельмы ухажеров.
Им разрешалось сидеть в отдалении и наблюдать, как любятся Шельма и этот
пришелец.
Очередные щенки появились у Шельмы в начале июня. Четыре штуки. Шарообразные. Лобастые, кривоногие.Все кобельки. Лесники одобрили ее приплод: щенки сильные, этих скоро разберут.
Первому Косте леснику позволили взять щенка. Шельму заманили в сенцы конторы, дверь заперли от греха. Мало ли что придет ей в голову, покусать может.
Шельма поняла, что ее провели, забеспокоилась, заметалась в сенцах Но все тщетно, не выскочишь наружу.
Костя выбрал первенца, самого крупного. А потому объем магарыча был удвоенным. Так запросил Лукич, сторож лесхозовский, который, по его словам, помогал Шельме поднимать щенков, ставить на ноги. Спорить с Лукичем не стали, помогал и помогал.Знали его аппетит, особенно на халяву. Распили как полагалось, на крыльце, на широких лавках. Вышел лесничий, бухгалтер, товаровед - все по стопке пригубили, поздравили Костю с приобретением щенка. И когда Костя на мотоцикле уехал, увез щенка в дом лесника, который стоял на перекрестке двух лесных дорог километрах в пяти от лесхоза, то выпустили Шельму. Собака считать не умеет, ей что четыре, что три, главное, живы-здоровы А оставшиеся щенка не долго думая, подбились под мать и, поталкивая в вымя, принялись сосать. Шельма стояла сгорбатясь над щенками, с удовольствием отдавала молоко.
Одного за другим разобрали всех щенков. Шельма осталась одна. Она явно тосковала и к тому же болела. Вымя у нее висело полное молока.
Некоторое время спустя Костя приехал в лесхоз. Мужики поинтересовались - как щенок-то? Назвал как?
- Сынком назвал, - ответил Костя.
-Что это так? - подивился Лукич. -Собаку-то. Сынком? Ну, помню, у Егора с Кирюшей Братка был. А этот - Сынок
- Да так на ум взбрело. Не я, главное, жена назвала. Скучает по ребятам, не иначе. А Шельма-то где?
- Да где ж ей быть, вон в тени под кустиками полеживает.
Костя сходил к кустикам, поглядел на Шельму. И стал рассказывать подошедшим мужикам:
- Привез щенка. Ну, Сынком назвали его. Во дворе у меня колесо от трактора лежит. Посадил внутрь, чтобы не ушел далеко. Ночью завизжал. Ладно, три дня повизжишь и забудешь мать. А он не забывает. И четвертый день визжит. И пятый. Что-то не так, говорю жене. Щенок по матери три дня тоскует. А этот как за язык подвешенный визжит и визжит.И не ест почти. Молоко опять осталось недоеденным. А ночью меня жена толкнула под бок: гляди-ка во двор-то. Гляжу. Лунно. Светло. Кто-то у колеса стоит. Сначала-то на волка подумал. а пригляделся - нет, не волк, мать пришла к Сынку.
Запрыгнула к нему в колесо, он тут же под нее, и сосет, сосет. Вон чего он визжал -то, говорю жене, кормит она его. Надо же, за пять километров прибегает кормить. Уведет ведь домой.
Вышел на крыльцо - она стрелой от щенка. И ушла где-то наружу. Ночью глядеть не стал. Щенка в сарае запер. Утром вышел посмотреть, где же это она нашла ход-то. Забор-то у меня новый, плотный. Гляжу, а в углу подкоп. Вот , значит, где она себе путь проделала. Забил подкоп, землю утрамбовал. А Сынка на цепочку посадил, чтоб не увела. Что же вы думаете, на другое утро в другом углу подкоп. Значит, опять приходила кормить.Жена говорит, оставь ее, пусть кормит. А я ей говорю, она привыкнет здесь и не пойдет в поселок. Ныне ночью калитку приоткрытой оставил. Пусть приходит и кормит. Нечего подкопы-то делать. Такие вот дела.
Лукич позвал:
- Шельма, а ну, иди-ка сюда.
Она поднялась и пошла к людям как-то виновато, нехотя, повиливая хвостом, будто понимала, о чем говорил только что хозяин ее сынка. Остановилась в шаге,
но глаза на людей так и не подняла. Всем видом показывала: простите, виновата.