У приятеля в гараже сидели хорошо. В железной печке жарко горели березовые дрова, совсем легкий дегтярный дух действовал успокаивающе, позывал ко сну. И чтобы совсем не сомлеть, Семеныч засобирался домой. Приятель отговаривал:
-Ну и куда ты, время-то всего нет ничего, только за полдень перевалило, посидим еще часок-другой, пображничаем.
Но Семеныч решительно поднялся и стал одеваться:
- Костя, пойду я. Тут у тебя уснуть недолго.
- И что ж такого, ну и поспи часок, не на работу же, а дома всегда будешь.
Константину явно не хотелось одному время коротать в гараже. Он изрядно поднимал температуру в помещении, так как сын попросил его об этом: вернется с работы, машину надо поставить на смотровую яму, поглядеть, что-то подстукивает внизу, в теплом-то куда как хорошо и сподручно лазить под машиной.
Семенычу и не хотелось бы вроде уходить от друга, но что-то повлекло его на воздух, будто кто-то звал его, ждал его, просил, чтобы пришел.
Семеныч и Костя дружили давно. Вместе в одной бригаде работали в кислотном производстве, заработали вредность и в пятьдесят лет ушли на пенсию. Годы еще не большие, в пятьдесят лет мужик еще - мужик. И здоровья вроде бы хватало, не жаловались, по больницам не ходили, а - пенсионеры. Даже признаваться людям вроде бы неудобно как-то было. Пенсионеры - это согбенные, шаркающие ногами старички да старушки, а эти орелики, от морд хоть прикуривай, а тоже пенсионеры. Можно сказать, что Семеныч и Костя как-то даже тяготились своими статусами, сами себе не любили признаваться, кто они. Вот и ходили друг к другу, посиживали то за чайком, то за чаркой, обсуждали, куда бы на работу податься. А куда подашься? Предприятия еле-еле дух переводят, сокращение за сокращением рабочих. Молодых сокращают, а пенсионеров тем более - получили свое и помалкивайте. Хоть сторожами куда взяли бы, а то ведь учиться надо теперь на сторожа, экзамены сдавать, и станешь уже называться не сторожем, а охранником, чоповцем. К тому же зима надвигается. Обдумывали Семеныч и Костя куда весной им податься, может, в какую строительную бригаду возьмут подсобниками. Стенку они не сложат, по дереву тоже не горазды, а раствор месить и подавать почему бы и нет, наука невеликая. С этим они справятся.
2
Ноябрьское предзимье обдало Семеныча холодом. Морозный ветер гонял по земле серый сухой снежок. Неприветливо было вокруг.
" Вт уж снег ляжет и кончится это..." Что это - Семеныч не стал додумывать, подбирать слово, не хотелось.
Напротив скотоубойного пункта с машины сводили лошадь, Она осторожно сошла по трапу на деревянный помост, с помоста, опять по трапу сошла и ступила на землю.
Семеныч остановился возле знакомого мужчины, хозяина скотобойни, который вместе с водителем грузовика сводили на землю лошадь, спросил:
- На колбасу?
- Куда ж еще, - ответил мужчина, повязывая на шею лошади обороть.
Лошадь повернула голову в сторону Семеныча и продолжительно посмотрела на него. Она будто пыталась узнать в нем кого-то своего, привычного, который возьмет вот ее и отведет в родную конюшню. В Семеныче вдруг стало проявляться какое-то еще неосознанное тепло, что-то в нем зашелестело, как луговая трава на ветру, вроде бы кто-то стал на него глядеть со всех сторон одновременно, невидимый за воздухом, а глядит. Выжидательно глядит. Будто подталкивает к действию. Молча. Нехорошо даже сделалось на душе у Семеныча. И не ожидая от себя, спросил:
- Сколько же стоит лошадь?
- А тебе не все равно, сколько она стоит, - ответил мужчина, помедлил, достал из кармана бумажку. - Вот, по накладной... Да не особо дорого. За что платить-то, погляди на нее, кожа да кости. В цене - мясо. А это...
Мужчина махнул рукой и потянул за повод:
- Пошли, убогая.
- Подожди, - остановил Семеныч, - что, ныне и забьете?
- Нет, пусть на базу ночь постоит, опорожнится, а уж утром тогда на забой.
- Стой. А если я тебе заплачу за нее. Ну, сколько по накладной есть - столько и заплачу. К тому ж на магар подкину, на литровку. Как?
Мужчина остановился, внимательно стал вглядываться в Семеныча, сказал:
- Чудно что-то. Тебе-то зачем она нужна, эта шкетина?
- Это мои проблемы! Ну, что, уступишь лошадь?
Мужик оценивающе еще раз осмотрел лошадь, наверное, прикинул, сколько возни с ее забоем да сколько, вдруг, можно недобрать при продаже на колбасную, там тоже мужики ушлые, пытаются цену сбить.
- Да отдавай, отдавай Петр Васильевич. С ней ведь завтра весь день потратишь, а нам вон куда еще ехать, в Степное. Помнишь? - подталкивал водитель своего начальника.
- А что ж, можно и отдать за ее цену-то. Мне ее за долги всучили. Откажешься, лошадь не возьмешь - ничего не получишь. Вот и... Да бери! Бери! Деньги чтобы ныне были. Завтра - поздно. Понял? Ныне.
3
Семеныч чуть не рысью побежал назад, к Косте. И про холод забыл. Костя домой еще не ушел, дотапливал печь. Удивленно посмотрел на друга:
- Ты чего? Раздумал домой идти?
- Понимаешь, Константин, как это тебе сказать, даже не знаю, лошадь хочу купить. Лошадь.
Константин отступил на шаг и еще удивленней уставился на Семеныча.
- Ну, не смотри на меня так, не сбрендил я. Лошадь там. Завтра забьют ее. Такая тощая лошадка. А посмотрела на меня и мне показалось, что из нее, из глаз ее все родственники мои близкие и далекие смотрят, все мои деды и прадеды испытующе глядят, вроде того, что вопрошают - ну и что же ты, отступишься от лошади, от кормилицы нашей древней. Веришь, так и смотрели, так и спрашивали молчаливо, с укором даже. Ну, вот я к тебе и направился. Давай купим эту лошадь. А? Давай. Не согласишься - я один ее куплю. Побегу деньги искать. Займу у одного, у другого, с пенсии отдам. Давай, помогай мне.
- Так, лошадь купим, и чего же будем с ней делать?
- Чего-нибудь будем. Ездить на ней будем.
- Это где же, по городу? Чудак человек, да во всем нашем городе уже ни одной лошади нет. Где на ней ездить, когда машины вплотную друг за другом идут. Не понимаю тебя. Как ты представляешь это?
- А я по-другому представляю. Зачем нам город. У нас лес рядом. Речки в лесу. Ягоды. Грибы. Орехи. Да мы лошадку-то запряжем, сядем и покатили на рыбалку. Не на рыбалку, так за ягодами, за орехами. А грибы? То мы пешком неподалеку ходим, а на лошадке-то мы с тобой куда уедем? Далеко уедем. Да куда захотим - туда и укатим. Грибов-то сколько нарежем в нехоженом месте? Возом будем возить домой. Вот тебе и заработок. Всех своих обеспечим на зиму, а к магазину станем с ведрами - грибы за милую душу пойдут. То же ягоды, орехи. Да мало ли. Травы всякие набирать станем. Вон один мужик веники банные летом вяжет, а зимой у него нарасхват они идут. Ныне любителей баньки сколько развелось, что мужики, что бабы в баню дуром лезут. И каждому веничек дай. Кому березовый, кому дубовый. А мужик тот - он особые веники вяжет, травинки между веток пропускает: зверобойчик, душичку и другие прочие. Его веники спросом пользуются не малым. А мы что, хуже того мужика? Ты поразмысли, Костя. В общем так, считай, лошадь наша. Деньги нужны. Ты как?
- Да как я. Есть немного. На всю лошадь не хватит, а третью часть возьму на себя. Очень уж ты заманчивую картину нарисовал - машины не нужно.
- Да что машина! - воскликнул ободренный поддержкой друга Семеныч.- Машина. На запчасти давай, на бензин давай, на всякие там техосмотры давай. А чуть грязь - и куда ты на ней. А лошадь есть лошадь. Ей в любую погоду дорога доступна. Кормочку только подкидывай. А мы за лето что ж, не навозим сена, что ли. Сам говорил в прошлом году, сколько же травы пропадает в лесу и в лугах. Косить ее некому стало. А мы с тобой в две косы-то... Нет, что ни говори, а лошадь нам с тобой нужна. Так, говоришь, на треть у тебя есть? Надежно?
- Да хоть сейчас. До квартиры вот только дойдем. Приготовил на ремонт квартиры, но раз такое дело неотложное к тебе привалило, то что ж, пойдем. Остальные вот только где брать.
4
Семеныч жил в своем домике на окраине города. Улица - в один ряд дома - окнами глядела на лес. Машины сюда заходили редко, потому перед оградой росла трава. У самых деревьев напротив каждого дома имелись скамеечки, а у некоторых даже беседки. На скамеечках и в беседках обычно летом перед сумерками собирались соседи, обсуждали свое житье-бытье.
Семеныч представлял лето, соседей на скамеечках, и тут же ходит, щиплет травку его лошадь. Красота да и только.
Он шел домой, к жене, соображая на ходу, как с ней повести разговор о покупке лошади. Знал, разговор простым не будет, и готовился к нему, обдумывал, что да как скажет. Попутно зашел на скотобойню. Лошадь стояла в углу загонки, схоронясь за стеной от злого ветра. Хозяина нигде не было видно, не иначе как в доме, в тепле сидит. Подойдя к лошади, Семеныч потрепал ее за холку, погладил по выпирающим ребрам, приговаривая:
- Ничего, ничего, потерпи, я или завтра рано утром приду за тобой, а если повезет, то и вечером заберу тебя. У меня сарай хороший. Поразберу там немного и поставлю тебя. Там ветра нет. Тебе хорошо у меня будет. Потерпи.
Жена стряпалась в кухне. От газа, от парящих кастрюль было жарко и влажновато. Семеныч разделся, зашел в кухню:
- Хлопочешь все?
- Как всегда, - ответила Оля, кушая из ковша варево. - Как Константин там?
- Да как всегда. В гараже сидит, печку топит. Пока сын на работе. А вернется, машину поставит, и Константин долой, пошел домой. Я, Оль, это... Даже не знаю, как сказать.
- Говори, как есть. Чего мнешься?
- Лошадь хочу купить, - выдохнул Семеныч.
И Ольга захлебнулась варевом, прокашлялась:
- Охренел, что ль! Какую лошадь? Да ты по жизни рядом с ней не стоял. При чем тут лошадь.
- Да погоди ты, погоди, - загорячился Семеныч. И рассказал, как увидел лошадь, как она глядела на него глазами всех его предков, как ему не по себе сделалось.
Ольга пристально поглядела на мужа, выключила газ под кастрюлями.
- Ты, это... Ты никому ни гу-гу про это, только мне?
-Тебе. Да еще Косте.
- И все, зашей рот, больше никому.
- Да почему ж, что в этом такого? Я вот когда ребенка плачущего увижу, то мне так и кажется, что на меня через его глаза все предки глядят с упреком - почему это ребенок плачет, успокой его. Я же это не придумываю, я натурально это вижу.
- А я говорю, не рассказывай больше никому. Понимаешь? Сумасшедшим хочешь предстать? Так и в дурке оказаться можно запросто.
- Да при чем тут дурка? Дело же говорю, лошадь хочу купить. Ты как, спонсируешь меня?
- Чем, ковшом вот этим горячим?
- Ладно тебе, ковшом... Сколько денег мне можешь дать?
- Ни копейки.
- Оль, ну хочешь - на колени встану. Никогда не вставал, а теперь вот встану.
Семеныч и впрямь встал перед женой на колени.
-Ну, не выкуплю я лошадь, то мне и жить-то незачем станет. Понимаешь? Вот что-то случилось со мной, что все, что до нынешнего дня было - это куда-то в глубину ушло, а лошадь так и стоит передо мной, так и смотрит на меня выжидательно. Не понимаю сам, будто заболел я. Одно знаю, не выкуплю лошадь - жить мне незачем станет. Все, от всех своих предков я оторванный человек. А этого делать никак нельзя, оторванности никак нельзя допускать, она в нас должна из поколения в поколение вестись, связь эта потомственная, родовая. Держать ее надо. Мне Константин третью часть дает. На ремонт готовил. Но подождет ремонт. А мы, Оль, лошадушку свою в тележку или в санки заложим, сядем с тобой рядышком на разостланный ковер и покатим по лесным дорожкам . А? И опять станем молодыми. Что машина? Мертвечина! А лошадушка наша... Ты только представь, Оль. А?
Долго они проговорили, смеркаться уже стало. Насчет того, что из глаз животного на человека смотрит все прошлое, с этим Оля согласилась, добавила даже, что собака посмотрит ей в глаза и будто в самую глубину души проникнет, теплом душа обольется.
Перешли на ровный разговор, вдумчивый. Наконец Ольга сказала:
- Ты у Константина не бери, пусть он квартиру ремонтирует. У меня есть запасец, да пойду к маме, попрошу у нее. Про лошадь говорить не буду, скажу, что шубу приглядела. И нечего Константина припрягать, у нас чтоб своя, только наша лошадь была.
- Да ведь обидеться может Костя-то. Друг, скажет, а в долю не взял.
- Обидится он. Обрадуется твой Костя. И пусть приходит к лошади, отгонять мы его не станем же.
5
За лошадью они пошли вместе. Оля прихватила с собой буханку хлеба, солички, и покрывало. Пока шли она все допытывалась:
- Цветом какая она?
- Да черная вроде бы. Точно, черная.
- Вороная, значит. Черными бывают собаки да кошки, а лошадь - вороная.
- Откуда ты все это знаешь?
- Оттуда, из деревни. Я где родилась-то? В Марьевке, в колхозе. Это вы, городские, ничего этого не знаете, а мы, деревенские, знаем. Матка или меринок?
- Тоже спросила. Сама же говоришь, что мы, городские, ничего не знаем. Откуда мне знать, кто она.
- Эх, Господи, Господи. Все-то ты видишь, но ничего не говоришь.
Постучали в дверь, вызвали хозяина наружу. Тот удивился:
- Что, до утра не могли подождать?
- Деньги здесь отдать или в дом зайдем, - спросила Оля.
- Чего ж впотьмах-то, в доме рассчитаемся.
Рассчитались, на магарыч дали, как обещал Семеныч.
- У вас, поди, и зернеца-то ей нет? - спросил хозяин.
- Если у тебя есть, то одолжи, - ответила Оля.
- Ведерко насыплю. Овес. Лошадь без овса не лошадь. Подставляй сумку.
Семеныч подставил сумку, хозяин из мешка аккуратно ссыпал в нее овес.
- Завтра овса добудем, - говорила Оля. - К дядьке своему схожу, у него овес должен быть. Он коз пуховых держит, а прежде чем пух с них драть - им зерна дают недельки две, пух шелковистей делается. Попрошу, не откажет.
Лошадь все так же стояла понуро, прячась за стенкой от ветра.
- Ну, как тебя, Вороной, что ли? - подошла Оля к лошади. - Покушай хлебушгка нашего.
Она отламывала от буханки, посыпала солью и давала лошади. Сначала Вороной брал робко, но скоро раскушал хлеб, потянулся к нему.
- Ну вот, так-то оно лучше. Семеныч, накинь на него покрывало. Оно в сумке у меня было. Пойдем домой, Вороной.
И они теперь уже втроем пошли по темным городским улицам в свой пригород. Оля вела лошадь за обороть, Семеныч шел следом за ними. И все удивлялся на жену:
"Гляди ты, ее как подменили. То зашумела, закричала копейки не дам, к дому не подпущу, а то сама теперь ведет лошадушку нашу. Чудной народ эти бабы, пойди вот, разберись в них".
В груди у Семеныча все теплее делалось от мыслей об Оле. Знал ведь, не сомневался - самостоятельная баба, надежная, а вот такую, хозяйку, ведущую в поводу лошадь, даже представить не мог. Скажи кто ему еще в полдень об этом - не поверил бы.
6
В ужин выпили водочки, обмыли приобретение. Оля, как всегда, стопочку, чтобы поддержать мужа, Семеныч же накатил по полной три раза. И успокоился. С любовью поглядывал на жену. И как всегда в такие минуты их домашнего застолья, жалел ее:
" Что в жизни она видела? Деревню свою? Колхоз? Да и в городе-то не легче. Работа. Восемь тонн продукции перетаскай, загрузи на втором этаже в смеситель, да эти же восемь тонн выгрузи уже на первом этаже. И все на горбу своем, иначе нельзя, взрывоопасно. И все за одну смену. Детей двоих вырастила. Внуки вон уже скачут. Мне прошлым летом как ловко за воротник воды холодной кружку вылили, думал кипятком сварили, а это ледяная вода. Озорники".
Еще Семеноч подумал о том, что внуки лошадь живую не видели, а теперь пусть смотрят на нее сколько угодно.
И потянуло Семеныча в сон. Начал поглядывать на кровать. Вскоре захрапел под одеялом. Все, управился. Этим он отличался от жены: сделал то, что можно сегодня сделать, и успокоился, а что будет завтра, то будет завтра, чего о нем ему думать сегодня.
Оля долго глядела в темноту, говорила сама с собой:
" Ничего, как-нибудь с Божьей помощью настроимся, не все враз, ныне хомут приобрели, завтра вожжи, дугу... Месяц, ну, от силы два, и я его откормлю и отпою. Сказать надо Семенычу,когда меня дома не будет, пусть не вздумает давать ему холодной воды, подогревает пусть. К ним, как и к людям, простуда липнет, зубы рассыпаются от холодной воды. В сарае наспех зубы у него проверила - он не старый, лет пяти-шести, не больше. Плечи и спина потерты. Нерадивый хозяин был у него, сбрую не по нему одевал. Вот и потерли".
В доме было тепло, уютно. Это располагало к добрым мыслям, надеждам на будущее.
Оля любила порассуждать рядом со спящим мужем, в одиночестве, чтобы не мешал он ходу ее мыслей и представлений.
" Весна придет, мы и пчелок заведем. Врач, который у мамы был - он пчеловод. У него пасека большая, хороший приработок к его невеликой зарплате. Говорит , что на нашем месте пчел водить - благодать. Лес рядом, луг, река за лесом. Не много, а десяток ульев можно смело поставить, цветов всяких пчелкам хватит. Помочь с обустройством пасеки обещал. И нечего думать - ах, без работы остались. Они все там, начальники наши, без работы останутся, а мы пока не инвалиды, мы еще ой-ой. Как это без работы при полном здравии можно оставаться? Земля есть, лес есть, здоровье есть - чего еще надо? Теперь вот лошадь еще есть Работай - и все у тебя будет".
Она поднялась, оделась потеплее и пошла в сарай к лошади. Ей не терпелось пообщаться с ней, погладить ее.