Горегляд Анатолий
Линия Судьбы

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 2, последний от 12/03/2021.
  • © Copyright Горегляд Анатолий (glane@bk.ru)
  • Размещен: 12/09/2005, изменен: 17/02/2009. 566k. Статистика.
  • Роман: Проза
  • Скачать FB2
    • Оценка: 5.87*12  Ваша оценка:

    Дорогие читатели!

       То, что я представляю на ваш суд, -- воспоминания очень симпатичной дамы. Мы познакомились в подмосковной больнице, в которой она находилась после сложной операции и готовилась к другой, еще более сложной. Я приходил в себя после трудной зимы. Ирина Владимировна редко вставала с кровати. И я проводил целые дни рядом с ней, записывал воспоминания. Через месяц родные забрали ее в Москву. Я выписался и тоже уехал домой. Договорились встретиться через пару месяцев и продолжить работу. Дома я стал перечитывать записи, показалось интересно. Не стал ничего править и приукрашивать. Решил напечатать как есть. Может быть, получилось не очень литературно, зато все правда. Если есть какие-то неточности, все на совести Ирины Владимировны. Имена и фамилии я тоже не стал менять.
       Итак, перед вами первая часть воспоминаний. То, что удалось записать. Если после второй операции Ирине Владимировне станет лучше и она будет в состоянии рассказать о своей дальнейшей жизни, обязательно запишу и дам почитать вам. История удивительная. Хотя уверен, в наше бурное время бывают и похлеще. Помню, когда учились в институте, с друзьями сокрушались: вот, мол, досталось нам скучное время. Ничего не меняется, не происходит. Глупые. Тогда мы и не подозревали, что жили в счастливые, безоблачные дни. Теперь вот имеем все, по полной программе. Ну, да ладно. Хотите -- читайте. Не хотите -- не читайте. Нынче время такое: каждый делает, что пожелает.
      

    Анатолий Горегляд

    Апрель 2000 г.

    Часть I

    Глава I

       Сначала было слово. И слово это было -- жизнь. Именно так назвала свое пребывание в Москве моя тетя Лена. Она приехала к нам погостить, когда мне было тринадцать лет. Жили мы тогда в небольшом рабочем поселке в Саратовской области. Родители мои были рабочими: мама -- ткачихой на текстильной фабрике, отец -- механиком там же.
       Наш небольшой дом стоял на окраине поселка. Родители вели свое хозяйство: были куры, два поросенка, три собаки и две кошки. Летом сажали картошку, чеснок, огурцы и помидоры. Одним словом, жили в достатке, в трудах, в заботах.
       Тетя Лена навестила нас летом, во время своего отпуска. Приехала отдохнуть от суматошной Москвы и от своего мужа. Ей нравилось спать долго, а после сна пить молоко с черным хлебом. Потом она умывалась и уходила в лес. Иногда брала меня с собой.
       Мы бродили по сказочно тихому лесу, и тетя рассказывала мне про жизнь в столице. Тогда я узнала про театры, кафе, выставки и про многое другое.
       После этих прогулок я заболела Москвой. Однажды, перед своим отъездом, тетя сказала, что я могу приехать к ним в Москву в любое время. Еще она сказала, что здесь, в глуши, такой красивой и умной девушке делать нечего. В Москве у них трехкомнатная квартира на двоих. Досталась она в наследство от родителей мужа. Одну комнату она может выделить мне. В Москве я могу поступить в техникум или пойти работать.
       Наверное, тогда и было посеяно зерно, которое проросло и определило всю мою жизнь. Тетя уехала, а я начала постоянно думать о далекой и загадочной Моск­ве. Я стала чаще смотреть телевизор, дольше обычного задерживаться у зеркала. Иногда, когда родителей дома не было и в школу надо было идти ко второму уроку, я прямо из постели шла к большому трюмо в родительскую спальню. Я стояла голая перед зеркалом и, как обезьяна, кривлялась. Тогда у меня была детская стройная фигурка, маленькие груди и не испорченное краской лицо. Мне было всего четырнадцать лет, но уже тогда я испытывала странные и непонятные желания.
       Мне очень нравился наш учитель географии. Наверное, поэтому по географии я была круглой отличницей. Я просто не могла себе представить, как бы чувствовала себя, если бы не выучила задание. Каждый урок географии был для меня праздником. Дома я особенно тщательно готовилась к нему. Причем это касалось не только предмета. Я гладила свои вещи, стирала белье. Подол­гу делала прическу. Весь урок я не сводила глаз с Валерия Дмитриевича. В школе он преподавал всего второй год. До этого он учился в Москве в институте. И сознание этого еще больше располагало к нему.
       Валерий Дмитриевич был среднего роста, на вид -- почти юноша. Красивым его, пожалуй, не назовешь. Но его отличали какой-то шарм и море обаяния. Он говорил тихо, вкрадчиво. Голос его был грудной, с легкой хрипотцой. Иногда, когда он рассказывал нам о заморских странах, я от удовольствия закрывала глаза и погружалась в тихое блаженство. В такие минуты вся плоть моя трепетала. Тогда я еще не понимала, отчего мне становилось жарко, и я открывала глаза. Иногда наши взгляды встречались. Тогда меня словно чем-то обжигало внутри -- я опускала глаза. Мне становилось стыдно. Я была почти уверена, что учитель все понимает и смеется надо мной.
       Однажды, это было в конце апреля, Валерий Дмитриевич спросил, кто умеет рисовать. Руку подняли отличница Наташка Ефимова и я. Сделала это скорее бессознательно. Учитель попросил нас с Наташкой остаться после уроков.
       До конца занятий было еще три часа. Их я провела в каком-то бреду. О чем шла речь на уроках, я просто не понимала. Когда прозвенел последний звонок, весь класс с гиком и улюлюканьем бросился вон из школы. Через минуту в огромной комнате остались мы вдвоем с Ефимовой. Наташка сразу принялась делать домашние задания на завтра, а я сидела, подперев голову руками, смотрела на портрет Брежнева, болтала ногами и глупо улыбалась.
       Минут через пятнадцать появился Валерий Дмитриевич. Он был без галстука и со свернутым рулоном ватмана в руке. Наташка сидела ближе к нему, и, наверное, поэтому он сразу обратился к ней. Он сказал, что ему поручили выпустить стенгазету к Первому мая. Потом он попросил Ефимову подойти к нему и долго показывал ей, где разместить заголовок, статьи, фотографии. Оказывается, все статьи и картинки он уже подобрал. Когда Ефимовой стало все ясно и понятно, он сказал, что она может идти домой. Настала моя очередь.
       -- Ну что ж, Рагулина, садитесь ближе.
       Я молча встала, взяла портфель и подошла к первой парте.
       -- Смелей, смелей, усаживайтесь.
       Валерий Дмитриевич широко улыбался. Мне было не до смеха. Человек, которого я искренне, по-детски любила, остался со мной один на один. Будто сквозь сон, я слушала, как он рассказывает мне о том, что нужно сделать с заметками и картинками. Кажется, их надо было обвести рамками, подчеркнуть заголовки и что-то еще. Когда он закончил, я молча взяла со стола бумажки и положила их в портфель.
       Учитель направился к выходу, но, будто что-то вспомнив, на секунду задержался у двери и повернулся к столу:
       -- Кстати, Рагулина, все хочу вас спросить. Почему вы так внимательно рассматриваете меня на уроках?
       Уж и не знаю, откуда у меня в тот момент взялась смелость, только я, уперевшись глазами в пол, еле выдавила из себя: "Потому что вы мне нравитесь, Валерий Дмитриевич". Какое-то время мы оба молчали. Первым подал голос учитель. Он говорил о том, что когда учился в школе, то думал только об уроках и о футболе. И только футбол помешал ему окончить школу с золотой медалью. С горечью он говорил о том, что сейчас страдает от того, что никто в поселке не играет в футбол. Затем Валерий Дмитриевич рассказал, что живет в пятиэтажном общежитии фабрики. Там у него отдельная комната. Все бы ничего, но, когда наступают на фабрике дни получки, хоть вой, сокрушался он. Рабочие устраивают пьяные оргии, и длится это не меньше недели, пока не пропьют все деньги. В такие дни находиться в общежитии невозможно. Пьют все: и мужчины, и женщины. Я от родителей слышала, конечно, что иногда фабрика по нескольку дней простаивает. Но они никогда при мне не обсуждали тонкостей этого вопроса. Наш дом находился на окраине поселка. Неподалеку стояла школа. Сама я редко бывала в поселке, поэтому и не могла знать всего, что там творится. Наш разговор прервался неожиданно. Валерий Дмитриевич предложил мне на другой день принести заметки для газеты после уроков ему в общежитие. Я молча согласилась и подождала, пока он выйдет из класса. После этого я попробовала расслабиться и села за парту. В ушах я слышала его вкрадчивый голос. Потом сознание нарисовало, как я завтра пойду к нему. Почувствовала, что щеки стали красные, по телу разлилось приятное и незнакомое чувство неясной радости.
       Остаток дня и половину ночи я думала о нем. Тогда мне казалось, что этого человека я не разлюблю никогда. И как это мне повезло, что я влюбилась так рано и так сильно. Заснула под утро утомленная, но счастливая.
       В половине восьмого разбудила мама. Конечно, снился он. С трудом проснулась и заставила себя подняться. Волнующее чувство праздника уже не покидало меня. Умывалась, одевалась, собиралась как во сне. Уроки в тот день тянулись нудно и долго. Я сидела отрешенно, ничего не слыша и не понимая. Думала о своем. Это был настоящий праздник. На дворе светило солнце. Длинные сосульки заглядывали в окна нашего класса. Они искрились и переливались, словно бриллианты. Как чудесно все складывается. И в природе, и в жизни, и в душе -- весна.
       После уроков я почти бегом бросилась домой. До встречи с любимым у меня оставалось часа полтора. Быстро поела и начала примерять мамины вещи. Наконец, выбрала новый цветной свитер и выходную мамину юбку. Все это было немного великовато, но смотрелось здорово. Потом я слегка надушилась из маминого флакона.
       Без пяти три я подходила к общежитию. Необъяснимое беспокойство не покидало меня. Когда поднималась на третий этаж, на секунду задержалась, мелькнула мысль вернуться домой. Неведомая сила захлестнула и понесла дальше. Как только я постучала, дверь открылась. Наверное, Валерий Дмитриевич ждал у двери. Он пропустил меня, прикрыл дверь и предложил снять пальто. В комнате у стены стояла большая металлическая кровать. Напротив -- шкаф для вещей. У окна -- круглый стол. Еще здесь были четыре стула и тумбочка с телевизором.
       Мы пили чай, и преподаватель географии взахлеб рассказывал об институте, о Москве. Теперь он обращался ко мне по имени и даже называл Ирочкой. Неожиданно он сменил тему и начал говорить обо мне. Получалось, что в школе я самая красивая девушка. Выгляжу я старше своих лет. Как бы между прочим он спросил, сколько лет мне на самом деле.
    И тогда я соврала. Сказала, что мне вот-вот будет шестнадцать. На самом деле в тот год мне должно было исполниться только пятнадцать. Еще я сказала, что пошла в школу не в семь, а в восемь лет. Мне показалось, что ответ обрадовал учителя, и он зачем-то подвинул стул ближе ко мне. Потом все закрутилось в каком-то вихре. Сначала Валерий Дмитриевич провел своим пальцем нежно по моей щеке. Потом я вдруг почувствовала молочный вкус его мягких губ.
    Я целовалась впервые в жизни. Это было так сладко и приятно -- жуть. Когда он начал гладить рукой мою грудь, стало трудно дышать. Аккуратно и нежно он снял с меня свитер. А когда стал целовать груди, меня затрясло. Помню, как он подвел меня к кровати и начал медленно раздевать дальше. Я плыла в мутных водах дикой страсти. Когда мы оказались оба голые под одеялом, почувствовала, что и он дрожит. Потом он долго целовал и ласкал меня. Затем -- провал. Очнулась я от дикой боли. Резкая, пронзительная, она сковала низ живота. И вдруг через эту боль я почувствовала его. Нежное, трепетное чувство охватило меня. На какой-то момент боль отступила. Потом вновь острый приступ. Я вскрикнула. Валера замер. Это продолжалось бесконечно долго. Не знаю, что больше я испытала в тот первый раз: боль или радость?
       Домой я шла одна. Праздничного настроения не было. Была тупая боль и опустошенность. Я не могла делать уроки. До вечера я пролежала на спине на своей кровати с открытыми глазами. Пыталась осознать, что же произошло. Не ужиная и не раздеваясь, я заснула и проспала до утра. Сон был глубокий, без сновидений.
       Утром я встала сама и отправилась умываться. Тупая боль в животе заставила сразу вспомнить все, что произошло вчера. Ни отчаяния, ни тоски я не испытала. Легкая грусть и смутная радость разлились по телу. Я сладко потянулась и отправилась убирать постель. Здесь я с ужасом обнаружила, что вся простыня в крови. Я слышала, что родители уже встали и занимались своими делами. Аккуратно свернула простыню и положила под подушку. После школы я долго ее отстирывала и положила сушить. Простыня быстро высохла на батарее. На второй или на третий день боль прошла, пришла легкая грусть по уходящему безоблачному детству.

    Глава II

       С Валерой мы встречались через день у него в общежитии. И всегда это заканчивалось постелью. Однажды он признался, что в Москве у него остались жена с маленьким ребенком. Я не придала этому серьезного значения. Я была увлечена им до сумасшествия и думала, что это счастье продлится всю жизнь.
       Родители мною занимались мало. Они приходили с работы усталые и сразу включались в домашние хлопоты. На единственного ребенка у них времени просто не оставалось. Наверное, поэтому они так и не решились завести мне брата или сестру. В своих заботах они не заметили, как их дочь стала женщиной.
       В конце мая родителям сообщили, что я регулярно хожу в общежитие. Они без труда узнали, у кого я бываю. Начались разборки. Два раза я убегала в слезах из дома. Потом они пошли к Валере и долго там о чем-то разговаривали. В тот день я их не дождалась, заснула. Утром как ни в чем не бывало пошла в школу, после школы -- к Валере. Впервые он встретил меня холодно и сказал, что надо поговорить.
       Говорил только он. Из всего сказанного я поняла, что о наших отношениях знают не только мои родители, но и директор школы. Валере поставили условие: или он прерывает отношения со мной, или уезжает. Он решил уехать, сказал, что это для него легче. Я не спорила, сидела молча. Впервые он не стал меня целовать. Не помню, как пришла домой. В каком-то тумане сделала уроки и сразу легла спать.
       Валера уехал из поселка в начале июня, аккурат перед моим днем рождения. Со мной не попрощался. В последние дни он даже перестал здороваться и разговаривать. Мне это было непонятно. Тогда я переживала первую любовную драму. Жила, словно во сне. Все делала медленно и вяло. Приходила домой из школы и сразу ложилась на постель. Так в платье до вечера и лежала. Родители меня не трогали. Думаю, они понимали, что со мной происходит. Когда Валера уехал, я три дня не вставала с постели. Не ела,
    не пила. Мама вызвала участкового врача. Доктор ничего не обнаружил и сказал, что это обыкновенная хандра.
       На четвертый день я начала вставать, немного поела. Через неделю пришла в норму и даже пошла в кино в поселок. Молодость брала свое. Валера начал потихоньку ускользать из моего сознания. Однажды вечером, кажется, это было в начале июля, мама пригласила меня за стол. Ужин почему-то она накрыла в комнате. Обычно мы ели на кухне. Отец, насупившись, уже сидел за столом. Он и начал разговор первым. Говорил тихо, но решительно. Сказал, что я уже большая и взрослая. Настолько взрослая, что про мои приключения знает весь поселок. В такой ситуации, продолжал отец, и мне, и им будет трудно жить. Поэтому они решили, что мне нужно уезжать в Москву, к тете, и поступать в техникум.
       В душе я ликовала. Об этом я не смела даже мечтать. Но виду не подала, продолжала сидеть, опустив голову, молчала. Мама заплакала и начала меня уговаривать. Она говорила, что я единственный ребенок и они очень переживают за мою судьбу, хотят, чтобы все сложилось благополучно. Обещала навещать меня, помогать деньгами и продуктами. Говорила она и о том, что я могу в любое время приезжать домой. Отец ее поддержал и обещал навещать меня в Москве.
       В столицу я приехала перед самыми экзаменами. Едва успела сдать документы. Два первых экзамена сдала на "хорошо". Последний был математика устная. Получила двойку и в тот же день забрала документы. Вечером мы сидели втроем за чаем и решали, что делать. Тетя с мужем перебрали уйму вариантов, когда наконец дошли до курсов машинописи и стенографии при МИД СССР. Меня это сразу увлекло, и назавтра я уже сдала документы.
       Здесь тоже было нужно держать экзамены. Кроме того, была еще загвоздка. На курсы принимали только с московской или подмосковной пропиской. Помог Сергей Иванович, муж тети. Он за два дня сделал мне временную прописку. Кроме того, я написала заявление о том, что в случае окончания курсов не буду претендовать на работу в Москве. Мое заявление взяли, но сказали, что зачислят в том случае, если я сдам экзамены и будут свободные места. То есть если моск­вички не наберут нужных баллов.
       Ох и поволновалась я в те дни. Конкурс был пять человек на место. Не знаю уж как, но мне удалось по всем предметам получить четверки. Одним словом, зачислили. Тетя по этому случаю устроила семейное торжество, накрыла стол. Сергей Иванович пил маленькими рюмками водку, а мы с тетей -- вино. В тот вечер я узнала, что тетин муж работает заместителем главного инженера крупного авиационного завода.
    О том, что тетя работает в районной библиотеке, я знала давно. Мне было на них интересно смотреть и слушать. Это были по-настоящему интеллигентные люди. Они не позволяли себе грубо выражаться, подчеркнуто вежливо обращались друг к другу. Ели не спеша, с ножом и вилкой. Все это казалось мне в диковинку.
       Тетя и ее муж были одногодками -- чуть-чуть за сорок. Сергей Иванович выглядел очень хорошо. Может быть, оттого, что каждое утро делал зарядку, а по субботам совершал длительные пробежки. Он был стройный и интересный мужчина. Тетя казалась немного старше, хотя за собой тоже следила.
       Шел конец восьмидесятых годов. В Москве было трудно с продуктами. Но, как ни странно, стол у нас всегда ломился от еды. А уж в тот вечер особенно: и дорогая рыба, и мясо, и копченая колбаса. В магазинах ничего этого в то время не было. От хороших напитков и закуски мои родственники стали разговорчивыми. Сергей Иванович рассказал о новых секретных разработках на заводе. Тетя, смеясь, поведала о том, как, пользуясь связями мужа, достает продукты.
       Здесь и я решила расслабиться и рассказала свою печальную историю. Решила так: поскольку это мои родственники, то скрывать нечего. Поэтому рассказала обо всем. И о том, что влюбилась в учителя, и о том, что спала с ним, и, наконец, что это главная причина, по которой я оказалась у них.
       После моего рассказа тетя сразу сменила тему, а дядя Сережа как-то странно и подолгу начал смотреть на меня. Тогда я не насторожилась, не придала этому серьезного значения. Потом мы пили чай с пирожными и слушали классическую музыку. Разумеется, я ничего не понимала, но уже тогда поймала себя на том, что умею подстраиваться. Глядя на родственников, я поднимала глаза к потолку, закрывала их, делала умное, сосредоточенное лицо. Спать легли поздно. Наутро я уехала домой -- погостить пару недель и собрать все необходимое для учебы.
       Родители встретили меня радушно. Они очень обрадовались, когда я рассказала, где буду учиться. Думаю, не все они поняли, но такие слова, как Москва и МИД, были в нашем поселке убойные. Время пролетело быстро. Я подолгу спала, потом бежала на речку, плавала, опять спала.
       В конце августа я вернулась в Москву. Родственники к моему приезду обустроили комнату. Сюда они поставили письменный стол дяди Сережи, принесли диван. Шкаф для одежды здесь уже стоял. Раньше здесь размещалась их спальня. Теперь они спали в рабочем кабинете Сергея Ивановича. В общем, все устроилось славно. Родители дали мне с собой немного денег. Их мы с тетей все истратили на обновки. Тогда купить что-либо приличное было трудно. Но оказалось, что у тети было много знакомых. Они и помогли.
       Первого сентября я пошла на занятия во всем новом. Как сейчас помню, я надела черные на высоком каблуке английские туфли, расклешенную серую юбку и белую блузку. Волосы у меня тогда были длинные, до плеч. Их я распустила, немного подвела ресницы, припудрила щеки. Кажется, тогда я впервые себе понравилась в одежде. До этого я нравилась себе только в голом виде. Да, да, именно тогда, с первого дня учебы, я начала всерьез стараться выглядеть нарядно и красиво. Мне начинало нравиться, когда мужчины обращали на меня внимание.
       Программа обучения была очень насыщенной. Нам преподавали машинопись, стенографию, делопроизводство. Кроме того, за два года обучения нужно было пройти полный курс двух последних лет школьной программы. Причем в школьной программе главный упор делался на русский и иностранный языки. Я учила английский. Конечно, никакого сравнения с девочками из спецшкол моя подготовка не выдерживала. Но я начала проявлять характер и ночами учила уроки.
       С первых дней я с ужасом обнаружила, что попала сюда совсем случайно. Здесь учились дети сотрудников МИД, ЦК партии, Совмина и других интересных организаций. Многих после занятий поджидали черные "Волги". Меня однокурсники поначалу как-то сторонились. Но я не отчаивалась. Появился азарт. Я была уверена, что по своим физическим и умственным данным стою выше многих из них. И уже тогда я решила обойти их на трудной тропе жизни и занять свое место под солнцем.
       После второго или третьего месяца учебы мы начали потихоньку сближаться. Тогда я узнала, что почти все мои однокурсницы курят. Многие имели постоянных дружков, с которыми спали и развлекались. Кое-кто принимал наркотики. Были и такие девочки, которые неделями не приходили на занятия. Потом они рассказывали, как проводили это время в компаниях на охраняемых дачах. Из их рассказов выходило, что спать с мужчиной -- едва ли не самое безобидное и неинтересное занятие. Вот когда несколько пар одновременно делают это, да еще при этом колются наркотиками, вот это класс! Наслушавшись этих рассказов, я стала вести себя осторожней и осмотрительней. Уже тогда я поняла, что путь, по которому они идут, -- в никуда. Дальше -- пустота, мрак. Меня это очень пугало. И когда начали приглашать в компании, я поначалу наотрез отказывалась. Но однажды не устояла и согласилась.
       Случилось это в конце первого курса. Кажется, был май. Ну, конечно. Москва пробуждалась от зимней спячки. Кругом были улыбки, смех, радость. Хотя, казалось, повода для этого нет. В магазинах по-прежнему было пусто: ни продуктов, ни одежды. Но почему-то люди казались сытыми и довольными.
       К тому моменту я уже полностью втянулась в учебу. Ей я посвящала практически все время. Конечно, молодость давала о себе знать. Иногда я мечтала о принце. А бывало, снились эротические сны. После них я долго не могла прийти в себя. Тискала вспотевшими руками подушку, часто дышала. Тогда в этих снах, как правило, моим партнером был Валера. Странно, в то время мои чувства к нему растворились в суете и заботах. А вот поди ж ты, снился. Наверное, потому, что, кроме него, у меня никого не было.
       Может быть, из-за этих снов, или весеннее солнце растопило мои мозги, только уступила я уговорам подруг. Поначалу все выглядело скромно и пристойно. Лена и Маша были неразлучны с первых дней. Они болтали вместе на переменах, уходили одновременно домой, помогали друг другу на контрольных. Машу иногда после уроков ждала черная "Волга". Говорили, что они несколько лет прожили вместе в Варшаве. У Маши отец занимал крупный пост в советском посольстве. Родители Лены работали там же в торговом представительстве. Машины родители по-прежнему работали в Польше. Маша жила одна. Именно к ней и пригласили меня девочки. Была пятница, середина мая. Погода на дворе стояла совсем летняя.
       Маша жила в доме Совмина, в одном из престижных районов Москвы. Кажется, в Оболенском переулке. Мы доехали на метро до станции "Фрунзенская". А дальше пошли пешком. Это был очень зеленый и ухоженный район. На деревьях набухли почки, и кое-где появились маленькие листья. Мы громко разговаривали и смеялись. Меня захлестывала какая-то беспечная радость. Наверное, такое бывает у всех молодых. По дороге к Маше я узнала, что поводом сегодняшних посиделок явилось то, что один из ее дружков уезжает к родителям в Вену. А у этого дружка есть два приятеля. Они, оказывается, дружат давно. А сейчас учатся на втором курсе в МГИМО. Сначала я не понимала, о чем речь. Переспросила. Лена, смеясь, расшифровала, что МГИМО -- это Московский государственный институт международных отношений. Еще она сказала, что там учатся все их друзья. Об этом институте я раньше ничего не слышала. Но расспрашивать дальше не стала. Помню лишь, что после этих слов я притихла и шла молча, сосредоточенно думая, что, возможно, никогда больше в жизни не попаду в такую компанию. Уже на подходе к дому Маша как бы невзначай бросила, что у Максима сейчас делают в квартире ремонт, поэтому решили собраться здесь.
       Маша жила на последнем, седьмом этаже кирпичного дома. Четырехкомнатная квартира, несмотря на беспорядок, дышала достатком и благополучием. Мебель была со вкусом расставлена. Конечно, все было импортным и, как мне тогда казалось, очень дорогим. Мы уселись в гостиной в черных и мягких кожаных креслах. Девочки сразу закурили. А я начала соображать, что же ребята будут есть. Спросила у Маши. Та махнула рукой и показала на кухню.
       -- Родители вчера что-то прислали из Варшавы. Я не разбирала, все бросила в холодильник.
       -- Так, может быть, разобраться и что-то приготовить? -- предложила я.
       -- Не надо. Они все сами сделают.
       Маша уютнее устроилась в кресле и нажала кнопку пульта. Комната наполнилась леденящими звуками американского блюза. Помню, как я буквально погрузилась в трепетные стоны саксофона. Все вдруг стало безразлично. Существовала только эта музыка. Не знаю, откуда это накатилось на меня. Раньше я никогда всерьез не увлекалась джазом. Наверное, располагали обстановка и превосходное качество акустики.
       Вывел из этого оцепенения мелодичный и громкий звонок. Пришли ребята. Двое из них -- высокого роста, стройные, спортивные парни -- Максим и Андрей. Третьего звали Славик. Он был на голову ниже своих друзей и какой-то неприятный. Все трое поздоровались со мной за руку, представились. Мне показалось, что мое появление для них неожиданно. По выражению их глаз поняла, что эта неожиданность была для них приятной.
       Ребята принесли две большие сумки. В них оказались красное французское вино, виски и фрукты. Расположились здесь же, вокруг большого журнального стола. Девочки принесли с кухни фужеры. Мальчики расставили бутылки. И торжество началось.
       Пили часто, но помалу. В кресле рядом со мной оказался Максим. Он незаметно подливал мне вино и чистил апельсины.
       Курили все. Несмотря на то что окна в комнате были открыты, густой туман дыма не проходил.
       Сначала были тосты. Все дружно опрокидывали бокалы за то, чтобы Максим без приключений добрался до Вены. Потом пили за лето, за благополучие родителей. Дважды торжество прерывалось. Первый раз Маше позвонили родители из Варшавы. Второй раз был звонок из Берлина. Оказывается, ее дед был послом в ГДР. Маша звонко смеялась в трубку и рассказывала родственникам какие-то смешные истории. За те несколько минут, пока Маша говорила по телефону, Максим успел узнать обо мне все или почти все. Говорили шепотом, чтобы не мешать Маше общаться с родными. Выпитое вино, непринужденная необычная обстановка, внимание красивого юноши располагали к откровенности. Но уже тогда какое-то чувство подсказывало мне держаться настороженно и аккуратно. И тогда, и потом интуиция меня не подводила. Интересно, что я совсем не напрягалась, а скорее расслаблялась и говорила только то, что считала выгодным для себя. Например, в тот вечер я рассказала Максиму, что приехала в Москву из областного центра. Но не сказала, кем работают мои родители. Сказала, что живу у родственников. Они оба ученые, но не сказала, в какой области. Все это оставляло место для размышлений. Максим сам должен был додумывать то, что я скрыла. Уже тогда я знала наверняка, что его фантазия будет ему рисовать то, что он хочет. И я не ошиблась. Уже потом, когда прошло много времени, он признался мне, что все было именно так.
       Про себя Максим рассказывал мало. Учится на третьем курсе МГИМО, занимается спортом. Отец -- посол, мать -- домработница. Рассказал он немного и о своих друзьях. Они учились на одном курсе и на одном факультете. У Андрея отец занимал какой-то пост в МИД. А у Славика папа был начальником главка в Министерстве торговли Союза. Признаюсь, после этих слов у меня что-то внутри екнуло. Но это быстро прошло. Славик был немного ниже меня. Лицо его покрывали прыщи. Когда он смеялся, обнажались кривые, изъеденные кариесом зубы. На миг представила себя его девушкой и усмехнулась. Почему-то подумалось, что спать и целоваться с таким ужасно противно. Здесь, пожалуй, не помогут и папины связи.
       Наконец, Маша закончила разговор с родными. Опять включили громкую музыку и продолжали пить. Теперь пили просто так, без тостов. Фрукты закончились, закусывали сигаретами. Все темы для разговоров, наверное, были исчерпаны, поэтому сидели молча, расслабленно. От выпитого вина и от запаха дыма у меня разболелась голова. Но уходить, как ни странно, не хотелось. Хотелось подышать чистым воздухом. Я молча встала и вышла на балкон. Первые мгновения казалось: вот-вот упаду, так подействовал воздух. Едва пришла в себя, как рядом оказался Максим.
       Мы облокотились на балконные перила и долго смотрели вниз. Там, в уютном скверике между домами, мирно играли дети, на скамейках сидели дедушки и бабушки. Природа пробуждалась. Рядом стоял симпатичный парень. Впереди -- целая жизнь. Теплое, приятное чувство охватило меня. Казалось, вот-вот запою. Конечно, я не запела. И даже не заговорила. Заговорил Максим.
       -- Ира, а знаете, вы очень красивая и умная девушка, -- он говорил тихо, вкрадчиво.
       Почему-то мне его слова показались смешными.
       -- А что, у вас в институте таких нет? -- спросила я громко.
       -- Таких нет, -- грустно и обреченно произнес Максим. -- Есть или умные, или красивые. А таких, как вы, нет.
       -- И что из этого следует? -- продолжала я в своей манере.
       -- Не знаю, -- Максим как-то странно посмотрел на меня и накрыл мою руку своей. Я аккуратно высвободила ладонь.
       -- Максим, не надо. Во-первых, мы с вами почти не знакомы, во-вторых, я не из вашего института, -- мне показалось, что эти слова его озадачили.
       -- Но я вам нравлюсь? -- еще тише произнес он.
       -- Если вас сравнивать с вашими друзьями, то, пожалуй, нравитесь. А вот если выбирать из вашего института -- не знаю, -- все это я проговорила быстро и весело.
       -- Что ж, придется вам предоставить возможность пообщаться со студентами нашего института, -- сказал он. Я вопросительно взглянула на него.
       -- Не удивляйтесь и не пугайтесь. Просто я вас приглашу на один из вечеров.
       -- И когда это будет? -- теперь уже и я начала говорить тихо.
       -- Думаю, после каникул. Может быть, в сентябре, если нас не отправят на картошку, -- после этих слов я звонко рассмеялась.
       -- Вы хотите сказать, Максим, что после трех месяцев, проведенных в Вене, вы пригласите меня на вечер?
       -- Вы не ошиблись. Именно это я и хочу сказать.
       -- Что ж, поживем -- увидим, -- опять весело проговорила я. -- А теперь я с вами попрощаюсь. Уже половина десятого, а я позже одиннадцати домой не прихожу.
       -- Я провожу вас, -- уже громко и твердо произнес Максим.
       -- Как угодно, -- я не стала возражать.
       Мы открыли балконную дверь. Музыка так же громко продолжала играть. В гостиной оказались одни ребята. Они, небрежно раскинувшись в креслах, спали. Картина была неприглядная. Весь журнальный столик был завален корками от апельсинов, огрызками яблок, окурками. Между всем этим стояли пустые бутылки и грязные фужеры. В комнате по-прежнему висел плотный слой табачного дыма. Я аккуратно взяла с дивана свою сумку с учебниками, и мы направились к выходу.
       Машу и Лену мы увидели в едва приоткрытую дверь спальни. Обе были абсолютно голые. Они нежно, с чувством, ласкали друг друга. Расположились девушки на огромной красивой кровати. Еще я успела рассмотреть, что потолок был зеркальный, а стены комнаты -- черные.
       Мы тихо вышли и бесшумно закрыли за собой входную дверь. Шли по улице молча. Я не могла прийти в себя от увиденного.
       -- И так всегда, -- нарушил молчание Максим. -- Андрей и Славик напиваются, а Машка с Леной лесбиянствуют. Нормальные отношения их давно не интересуют.
       -- И поэтому ты решил проводить меня? -- я сначала не заметила, что перешла на "ты". Максим тоже сделал вид, что не заметил, но сразу подхватил мою инициативу.
       -- Нет, не поэтому. Повторяю, что ты необычная девушка. Ты нравишься мне. Только и всего, -- теперь я сообразила, что мы перешли на "ты". Отступать было поздно.
       На Комсомольском проспекте мы поймали такси и молча доехали до моего дома. Было без малого одиннадцать. Максим расплатился с водителем, вышел из машины, я -- следом. У нашего подъезда стояла покосившаяся скамейка. Днем на ней всегда сидели бабули. Сейчас она была пуста, и мы с Максимом удобно уселись на ней. Рядом с подъездом росла черемуха. Сейчас она цвела. И я всегда, возвращаясь домой, пока шла до подъезда, дышала этим ни с чем не сравнимым ароматом весны. В тот вечер этот запах оказался очень кстати. Максим что-то рассказывал про институт, а я думала о своем. Думала о том, что я ведь еще совсем юная, а уже столько видела в жизни. Сколько? А вот сколько. Я узнала, что такое любовь и страсть. Прочувствовала горечь и разочарование, когда мужчина уходит. Да, да, именно уходит. Только так я расценила то, что произошло с Валерой. Он меня обманул, соблазнил и бросил.
       Наконец мои мысли переключились на Максима. Что это, судьба, искушение или так, пустое? Не знаю. Если он общается с такими девушками, как Машка и Ленка, то его можно пожалеть. Хотя вряд ли. Он красив и элегантен. Я украдкой взглянула на него. Действительно, красив. И тогда я еще раз напомнила себе, что с такими ребятами надо держать ухо востро. С ними нельзя расслабляться. С ними надо играть. И только так их можно победить. Думаю, что в тот вечер я ясно поняла, кто я и что мне нужно делать. Потом у меня могли меняться настроение, обстоятельства. Но от главного решения, принятого тогда, я отступала редко.
       Как только я осознала это, все встало на свои места. Теперь мысли мои текли ровно, без надрыва. Я уже знала точно: если не Максим, то подвернется другой такой же -- красивый, с папой. Но в любом случае хозяйкой положения буду я. Иначе окажусь на огромной постели в черной комнате с зеркалом на потолке и буду ласкать лучшую подругу. Бр-р-р. От этой мысли меня передернуло. Я быстро поднялась и собралась уходить. Максим преградил дорогу. Мне стало весело.
       -- А если я закричу? -- вырвалось у меня.
       -- Все равно не отпущу, пока не поцелую.
       -- Максим, хочу тебя огорчить. С незнакомыми мужчинами я не целуюсь.
       -- А со знакомыми? -- насмешливо спросил он.
       -- А знакомых у меня еще не было. Разве что в школе. Но школьные привязанности быстро проходят, -- я звонко рассмеялась. Максим это понял по-своему и отступил. Путь был свободен. Я могла идти, но не хотела. Вернее, я не могла уйти просто так. Выручил Максим:
       -- Ладно, Ира, я не буду тебя задерживать, но хотя бы дай свой телефон.
       -- А нужно ли? -- медленно проговорила я и направилась к двери.
       -- Нужно, нужно, -- почти прокричал он. Я взялась за ручку двери, немного приоткрыла ее, замерла. Потом, как бы решив, отпустила дверь и резко обернулась.
       -- Хорошо, запоминай, -- я продиктовала номер телефона, бросила ему "пока" и скрылась в подъезде.
       В ту ночь я долго не могла заснуть. Сознание прокручивало детали минувшего вечера. Конечно, этот парень избалован девушками, факт. Наверное, он и сейчас рассчитывал на легкую победу. Что ж, сегодня он проиграл.
       Но выиграла ли я? Да, выиграла. И выиграю потом, если буду работать мозгами, а не эмоциями. С этой мыслью я и заснула.
      
      

    Глава III

       Лето пролетало быстро и незаметно. Тогда я по-настоящему отдохнула. Родители не нагружали меня домашними заботами. Всего одну зиму я пробыла в Москве, но и этого хватило, чтобы между мной и домашними образовалась маленькая дистанция. С этим я уже ничего не могла поделать.
       За все лето произошло, пожалуй, только два события, о которых стоит упомянуть. Первое случилось в конце июня. Было раннее утро. Разбудил надрывный сигнал машины. Спросонья не могла понять, в чем дело. Когда сообразила, что автомобиль сигналит у наших ворот, в ночнушке выбежала на улицу. Николай Иванович, водитель директора фабрики, выпалил, что звонят мне из советского посольства в Австрии. Я, конечно, сразу сообразила, кто звонит, и через минуту сидела в машине. Директор принял меня радушно и ласково. Это меня сильно удивило. Мы ведь с ним и знакомы-то не были. Конечно, я его видела на улице и знала, что он директор. Но меня он, кажется, тогда увидел впервые. Он сказал, что сначала позвонили из района. Потом -- прямо из Вены и спросили меня. Конечно, этот переполох поднял Максим. В душе я радовалась, что столько суеты из-за меня, но виду не подавала. Директор сказал, что, когда на другом конце провода узнали, что за мной послали машину, пообещали перезвонить.
       В огромном кабинете директора фабрики мы были вдвоем. Heмолодой уже человек, прошедший войну, работавший долго председателем исполкома нашего района, расспрашивал меня о жизни и учебе. Он не смог скрыть удивления, когда узнал, что я учусь в Москве на курсах МИД. Поговорили о родителях. Директор был о них хорошего мнения. Мы проговорили с час. За это время директору постоянно откуда-то звонили. Один раз он разговаривал даже с Москвой, с начальником главка министерства. Повторного звонка из Австрии мы так и не дождались. Я поблагодарила директора, извинилась и ушла домой. Про этот случай я почти сразу забыла. Директор не забыл. Родители рассказывали, что при каждой встрече с ними он спрашивал про меня, предлагал помощь, поддержку.
       В начале августа по поселку пронесся слух, что на фабрику приедет делегация из Финляндии. Ох, что тут началось. За неделю наш обшарпанный и забытый поселок превратился в ухоженный и цветущий городишко. Покрасили дома и заборы, разбили газоны, уложили кругом асфальт. Говорят, что работали специалисты не только из района, но и из области. Короче, вылизали все на славу. Накануне приезда делегации меня пригласили в комитет комсомола фабрики. Здесь я узнала, что директор поручает мне вручать хлеб-соль гостям и потом сопровождать делегацию до конца. Мне дали программу пребывания, где все было расписано по минутам. Там же назывались фамилии ответственных за то или иное мероприятие. Тогда впервые в жизни среди других ответственных лиц я увидела свою фамилию. Потом эта программа так и висела в родительском доме на самом видном месте.
       Наутро я оделась в самое красивое и нарядное платье, слегка припудрила лицо, подвела ресницы. Ровно в восемь все собрались в кабинете директора. Последние наставления и инструкции давал он сам. Здесь же, в кабинете, было несколько незнакомых людей. Они все слушали и делали пометки в блокнотах. Потом мне сказали, что это были сотрудники КГБ из области.
       Делегация опоздала минут на десять. Как сейчас помню, был прекрасный солнечный день. Я стояла впереди всех с большим полотенцем на вытянутых руках. На полотенце покоился каравай свежего хлеба, а в центре его -- маленькая солонка с солью. Когда я увидела кортеж машин, у меня дыхание перехватило. Это было как в кино. Впереди милицейская "Волга", на которой мигало все, что могло мигать. За ней еще одна такая же мигающая "Волга". Потом три черные "Волги", за ними черная "Чайка" и еще куча машин.
       Машины ровно встали в один ряд метрах в двадцати от нас. Взад и вперед сновали фото- и кинорепортеры. Главных гостей -- финского министра иностранных дел и первого секретаря обкома партии -- сопровождал молодой симпатичный парень. Потом я узнала, что это был заведующий международным отделом обкома. Когда все гости вышли из машин, им предложили подойти к нам. Мы двинулись навстречу друг другу. Впереди гостей -- финский министр, на полшага за ним -- секретарь обкома, а дальше -- остальные. Когда мы подошли друг к другу, я, широко улыбаясь, сказала заученные слова, передала хлеб министру и отступила в сторону. Министр надломил хлеб, немного съел и отдал его кому-то из сопровождающих. Потом все начали знакомиться. Переводчик еле успевал переводить. Но вроде все обошлось.
       Делегация долго бродила по фабрике, смотрела оборудование, общалась с мастерами, с рабочими. После этого в конференц-зале собрались инженеры и мастера. Они отвечали на вопросы гостей. Потом гости попрощались и расселись по своим машинам. Мы с директором, секретарем парткома, председателем месткома и комсомольским лидером устроились в фабричном "рафике". Кортеж под вой милицейских сирен отправился в пионерский лагерь. Он находился в пятнадцати километрах от нашего поселка. Там, конечно, уже ждали. Опять хлеб-соль, речи, прогулка по аллеям парка и обед.
       Обед был накрыт на террасе административного корпуса. Это было добротное деревянное здание с высоким шпилем. С одной стороны к нему подходили аллеи старинного парка. Противоположная сторона была обращена на огромное озеро. Красота необыкновенная. По чистому голубому небу медленно проплывали белые облака. Кругом -- тишина, в которую вплетались божественное пение птиц и звонкий треск кузнечиков.
       Гостей посадили лицом к воде. Нам достались места напротив. Стол был накрыт мастерски и по-русски щедро. Здесь были и рыба нескольких сортов, и запеченное мясо, колбасы, соленья. Кстати сказать, в стране тогда в магазинах ничего не было. Из напитков подавали запотевшую водку, охлажденный коньяк, вина, ликеры. Вода и напитки были тоже разных видов. Короче, такой роскоши я раньше никогда не встречала. Я сидела на левом крыле стола. Рядом со мной оказались Мария Антоновна, председатель профкома фабрики, и секретарь нашего райкома комсомола. На вид ему было лет тридцать. Довольно симпатичный и разговорчивый парень.
       Первым слово взял секретарь обкома. Он говорил много и гладко. Но вот о чем, я вспомнить не могу. Помню только, когда он закончил, все дружно захлопали и пропустили по первой. Потом говорил финский министр. Он говорил долго и нудно. Переводчица, картавя, едва успевала за ним. Ему не хлопали. Кто говорил потом, я не помню. Мария Антоновна и Николай, секретарь райкома комсомола, взялись за меня круто. Они то и дело подливали мне коньяк, заставляли есть.
       На горячее подали молочных зажаренных поросят. Николай аккуратно разделал мясо и положил нам с Марией Антоновной по большому куску.
       От выпитого начала слегка кружиться голова. Незаметно мы с Николаем перешли на "ты". После этого компания Марии Антоновны нам уже была не нужна, и мы общались вдвоем. Николай рассказал, что окончил в Ленинграде архитектурный институт, женился. Была возможность остаться в НИИ. Но он выбрал партийную карьеру и вернулся сюда. Жена тоже приехала. Сейчас его сыну уже пять лет. Надеется, что скоро уйдет на работу в обком. Расспрашивал обо мне. Сказал, что до этого события ничего про меня не знал. Впервые увидел мою фамилию, когда принесли утверждать список сопровождающих делегацию от фабрики. Время пролетело незаметно и весело. В конце обеда, который плавно перешел в ужин, Николай уже смело сжимал своей рукой мою ногу под столом. Говорил, что я самая красивая девушка не только в районе -- в области. Конечно, слушать это было приятно.
       В самом конце подавали чай, кофе и мороженое. Времени было уже около восьми вечера. Последний тост произнес, коверкая русские слова, финский министр. Смысл был такой: "Спасибо за радушный прием, до встречи на финской земле". Тогда меня буквально поразило: несмотря на то что выпито было очень много, пьяных не было. Все медленно поднялись со своих мест и чинно отправились через парк к машинам. Мы с Николаем замыкали колонну. И, как оказалось, неспроста. У Николая были служебные "Жигули", и он без труда усадил меня вперед рядом с собой. Мы подождали, пока последняя машина выехала за ворота, после чего тронулись в путь.
       Настроение было веселое и приподнятое. Да шутка ли сказать, я, совсем девчонка, оказалась в компании таких людей! Увидела так много нового и интересного, а теперь вот еду с молодым симпатичным руководителем района. На дворе стоял славный августовский вечер. Дневная жара спала. Легкий ветерок из окна обдувал и бодрил. Дорога была почти пустая. Мы весело болтали и от души смеялись. В какой-то момент машина начала прижиматься к обочине и останавливаться. Я поначалу не придала этому значения. Смысл происходящего дошел только тогда, когда мы совсем остановились, а рука Николая оказалась на моем бедре.
       -- Ира, а ты мне здорово нравишься, -- Николай говорил это, глядя мне в глаза и туго сжимая ногу.
       -- Ты мне тоже понравился, -- сказала я без задней мысли и взялась за ручку двери, чтобы выйти.
       Николай свободной рукой обнял меня за шею и потянул к себе. Признаться, я не сопротивлялась. Как сейчас помню его мягкие и пухлые губы. Я просто тонула в них. Он начал меня раздевать. Меня это не огорчило. Я сама буквально сгорала от желания. Помню, что хватило ума напомнить ему, что мы на проезжей части. Николай сразу отпустил меня и взялся за руль. Проехали еще метров триста и свернули в лес. Здесь было темно и уютно. Николай на что-то нажал под моим сиденьем -- и спинка плавно опустилась. Теперь я лежала на спине и рассматривала белую обшивку машины. Николай какое-то время смотрел на меня, молчал. Меня разбирало, и я начала беспокоиться. А что если он передумал и его здравый смысл руководителя взял верх? Сомнения мои оказались напрасны. Выждав минут пять, он начал осторожно ласкать меня. Начал с ноги, потом рука его поднялась выше. И тогда он начал целовать меня. Это было мучительно приятно. У меня закружилась голова, и, кажется, я застонала. Потом была бешеная и захватывающая игра. О, он, похоже, был искусным мастером любовных развлечений. И здесь, в неприспособленных "Жигулях", он умудрился три или четыре раза сменить позу. Он несколько раз подводил меня к завершению и каждый раз в последний момент останавливался. Это было и необычно, и больно, и сладко. В последний раз он не стал меня останавливать, он погнал дальше, все сильней и сильней. Думаю, что я кричала. Мы слились в каком-то диком, нечеловеческом порыве. И вот тогда Николай начал ласкать меня рукой и осторожно кусать соски. Меня переполнили радость и восторг. Казалось, я чувствую каждую его клетку, молекулу. Потом взлет, выстрел -- и тишина. Горячее блаженство разлилось по всему телу. Я его долго не отпускала. Лежали с закрытыми глазами, тяжело и порывисто дышали.
       Когда, наконец, мы освободились друг от друга, в лесу стало совсем темно. Николай неуклюже вылез из машины. Я не спеша надела на себя разбросанные вещи.
       В поселке мы были около двенадцати ночи. Николай высадил меня у заводоуправления и поехал дальше, в город. Договорились, что я позвоню ему на работу.
       Когда пришла домой, родители уже спали. Я тихо разделась и легла в своей комнате. Проснулась поздно, в хорошем настроении. На дворе, как всегда, светило солнце, захлебывались трелями птицы, звенели кузнечики. Жизнь пошла своей размеренной чередой.
       Николаю я звонить не стала. Дня через два я даже перестала о нем вспоминать. Так, мимолетное увлечение. Тем более он женат да на такой работе состоит. Зачем я ему? Он, наверное, рассудил иначе. Через неделю меня вызвали в правление фабрики. Ничего не подозревая, я вошла в кабинет директора. Когда рядом с директором увидела Николая, не смутилась, не растерялась. Поздоровалась и уселась на указанный стул рядом с ними.
       Разговор начал Николай. Он не смотрел на меня, вертел в руках ручку.
       -- Мы, Ирина Владимировна, посоветовались и решили направить вас на учебу в Москву.
       Здесь я искренне удивилась:
       -- Так я же уже учусь.
       -- Да, но мы направим вас в МГУ, -- громко проговорил Николай.
       -- Ничего не выйдет, -- сказала я и тут же продолжила, -- я ведь только через год окончу курсы и получу аттестат.
       -- Ну что ж, -- нашелся директор, -- значит, и дадим вам направление через год.
       -- Согласна, -- улыбнулась я и поднялась, чтобы уходить. Попрощавшись с директором и комсомольским лидером, я вышла на улицу.
       Николай догнал меня на выходе. Он предложил подвезти, и я охотно согласилась. Потом мы долго сидели в машине и разговаривали. Николай допытывался, почему я не позвонила ему. Расстраивать его не стала и сказала, что плохо чувствую себя. По этой же причине я отказалась от предложенной прогулки в лес. Вообще же я вела себя спокойно и ровно. И это, думаю, сильно озадачило моего ухажера. Уверена, что он привык к легким победам. Его обычным делом было отбиваться от назойливых красавиц. И вдруг ему не бросаются на шею, не клянутся в любви. Тогда в машине я отчетливо поняла: чем безразличнее он мне будет, тем сильнее я буду привязывать его к себе. Это такой тип мужчин, которые успели кое-чего добиться в жизни и привыкли все подчинять своим интересам. О, как я благодарна судьбе, что тогда уже начала понимать их суть.
       Николай уехал, поцеловав меня в щеку и получив обещание, что позвоню ему через два дня. Конечно, я опять не позвонила. Во-первых, он действительно был мне безразличен, во-вторых, хотела проверить свои догадки. Все вышло, как я предполагала. Он приехал на четвертый день и устроил мне скандал.
       Пришлось его успокаивать. Я положила его голову себе на колени и ласково гладила. При этом говорила, что он красивый и умный. Что у него впереди большая карьера. И в этот раз я отказалась ехать с ним в лес. Объяснила просто. Тогда, в первый раз, выпила лишнего и расслабилась. Потом я ему сказала, что неизвестно, чем вообще все это кончится.
       И тогда впервые на полном серьезе он признался, что любит меня. Говорил, что, если у нас родится ребенок, он оставит семью и женится на мне. На мои возражения, что сломается его карьера, не прореагировал. В тот раз он уже не просил меня звонить. Сказал, что приедет через пару дней.
       Приехал через день. И опять заверения в любви, обещания. Признаться, мне это здорово надоело. Правда, моим родителям, конечно, донесли, что к их дочери ездит начальство из района. Им это нравилось. Директор теперь с отцом здоровался за руку. Меня они ни о чем не спрашивали. Только однажды мама напомнила, что мне еще только семнадцать лет и чтобы я была поаккуратней с красавцами, а тем более -- с начальниками. Я пообещала помнить ее слова.
       Когда Николай начал ездить через день, я поняла, что не отдохну больше. Да и пора возвращаться в Москву, ведь уже была середина августа. Уехала я в тот день, когда он не должен был приезжать. Родителям я категорически запретила давать кому-либо мой московский адрес и телефон. Как глубоко я заблуждалась, думая, что на этом все кончится.
      

    Глава IV

       Итак, в середине августа я была уже в Москве. Родственники меня не ждали, но встретили приветливо. Мы допоздна пили чай с пирожными, и я рассказывала про наши сельские новости. Про Николая я, конечно, ничего не сказала. Под конец беседы меня очень растрогала тетя. Она сказала, что они с мужем целый год копили деньги на отдых. И вот теперь они уже купили путевки на сентябрь в Сочи, билеты туда и обратно, отложили деньги на разные нужды. Короче, у них осталась некоторая сумма, и они решили подарить ее мне. На эти деньги я могу купить себе что-либо из одежды. Родители тоже дали немного денег для тех же целей. Решили так, что по магазинам со мной сначала походят тетя и Сергей Иванович, а потом уж, если останутся деньги, буду ходить сама.
       Каникулы продолжались. Я подолгу спала, потом читала или ходила с тетей по магазинам. Мы купили очень нарядное платье и туфли. Правда, пришлось постоять в очередях.
       Сергей Иванович сумел взять отгул только через неделю. Вечером мы с тетей Леной обсудили, что мне нужно еще из вещей.
       Утром я встала пораньше, и мы с Сергеем Ивановичем отправились в ГУМ. Там я еще никогда не была. Поразили размеры магазина и огромные очереди. Людей была тьма, но суеты не было. Все спокойно ходили, разглядывали витрины, молча стояли в очередях. Здесь Сергей Иванович открылся мне с незнакомой стороны. Он ухитрился договориться с кем-то из очереди, и мы за каких-нибудь полчаса купили то, что хотели.
       Около двенадцати дня мы были уже свободны. Я держала в руках большую коробку с зимними финскими сапогами. Сергей Иванович нес пакет с итальянской шерстяной кофтой. Счастью моему не было границ. Мы смеялись и много шутили. Сергей Иванович предложил на выбор два варианта. Или поехать в Третьяковскую галерею, или купить шампанского и отправиться домой. Оба предложения мне понравились. О Третьяковке я много слышала и давно мечтала туда попасть. Но мне очень хотелось побыстрее примерить свои обновки. Решили ехать домой. Шампанское купили здесь же, на первом этаже ГУМа.
       Это было так здорово, словно в сказке. Я, молодая, красивая, с новыми вещами, шла по залитой солнцем улице 25 Октября. Было приятно замечать, что многие мужчины обращали на меня внимание. А некоторые останавливались и смотрели вслед.
       Дома я сразу натянула сапоги и надела кофту. Сергей Иванович, как завороженный, рассматривал меня и говорил комплименты. Потом мы поели и стали пить шампанское. Сергей Иванович включил музыку и в шутку пригласил меня танцевать. Я в шутку согласилась. И только тогда впервые я взглянула на него как на мужчину. Он был выше меня на голову. Спортивного типа, поджарый крепыш, выглядел лет на тридцать пять. А когда смеялся, становился просто неотразим. Ровные белые зубы светились здоровьем и чистотой.
       Дорогая туалетная вода, которой Сергей Иванович всегда пользовался, в тот день мне показалась особенно приятной. Мы медленно передвигались по комнате. Я была на вершине блаженства и не сразу заметила, как Сергей Иванович положил мне руки на бедра. От неожиданности я вздрогнула и подняла глаза на "родственника". Наши взгляды встретились. Это была забавная любовная игра. Я приняла ее бессознательно, необдуманно. Минуты две мы стояли на месте и ласкали друг друга глазами. Потом Сергей Иванович потянул меня на себя. Я не сопротивлялась. Когда наши губы встретились, меня затрясло. Я поняла, что уже не владею собой.
       Сергей Иванович снял с меня новую кофту, блузку. Он долго и страстно целовал меня в шею, в плечи.
       И это было так сладко и приятно! Потом он взял меня за руку и повел в спальню. Я шла по пояс голая, в новых сапогах и ни о чем не думала. Я сгорала от желания. Необычность ситуации делала мои ощущения сильней и острей.
       В супружеской спальне Сергей Иванович обнял меня за талию, слегка приподнял и опустил на спину прямо на покрывало. Сапоги и все остальное он снял с меня быстро, но аккуратно. Я была совершенно голая и совсем не стеснялась этого. Несколько секунд потребовалось ему, чтобы самому раздеться. Я увидела ладно сложенную фигуру и закрыла глаза. Конечно, я и раньше несколько раз видела его, когда он полуголый выходил из ванной. Но теперь было совсем другое. Теперь он был мой. Сергей Иванович стоял на коленях рядом с кроватью и целовал меня...
       Когда все кончилось, мы долго лежали молча. Сергей Иванович тяжело дышал и почему-то слегка постанывал. Я раскинула руки в разные стороны и еще переживала сладкие безумные мгновения. Немного отдохнув, мы приняли душ, пообедали и отправились как ни в чем не бывало в Третьяковскую галерею.
       Про то, что произошло, ни я, ни мой "родственник" ни разу в этот день не вспомнили. Меня это забавляло и радовало. Это был мой третий мужчина и первый, который не клялся в любви.
       В Третьяковку мы попали сразу. В тот день людей в музее было мало. Не спеша мы переходили из зала в зал. Сергей Иванович рассказывал мне про художников, про то, как писались картины. Слушала я невнимательно. Живопись меня мало интересовала. Думала о своем. О том, как буду жить. Ведь теперь надо врать тете, человеку, который приютил меня, кормил, одевал. Не могу сказать, что я сильно страдала. Нет. Просто чувствовала себя как-то неуютно и неловко.
       От грустных мыслей меня оторвали полотна Айвазовского. Не знаю, что со мной случилось, но перед каждой картиной я стояла по нескольку минут. Я раскачивалась вместе с волнами, закрывала глаза, уходила в себя, переживала сильное волнение. Раньше я не испытывала таких чувств. И вот теперь случилось. Сергей Иванович почти силой заставил меня идти дальше. Но больше меня ничего не заинтересовало.
       Домой мы вернулись часов в семь. Тетя уже приготовила ужин и ждала нас. Сначала я показала ей обновки, потом сели ужинать. Говорили о ГУМе, о Третьяковке, о предстоящем отпуске.
       Спать легли поздно. Минувший день оказался насыщенным, поэтому я заснула сразу и крепко. Никакие мысли меня не донимали. Да и о чем можно думать ночами в семнадцать лет? О любви? Возможно. Но я о ней не думала. Немного позже я поняла, что меня эта тема интересует совсем иначе, чем других. Но об этом позже.
       Первого сентября я, как и вся советская молодежь, пошла учиться. Большинство наших девочек выглядели превосходно: загорелые, отдохнувшие, нарядные. Они взахлеб рассказывали, как отдыхали в Крыму, в Прибалтике. Я слушала молча и делала вид, что мне это интересно. Им я не завидовала. Где-то в подсознании билось, что у меня все впереди.
       Их истории мне были скучны и неинтересны. На все вопросы по поводу моего отдыха отвечала, что была у родителей. Такой ответ, как правило, обрывал дальнейшие вопросы. Меня это устраивало. Разумеется, о моих приключениях я никому не рассказывала.
       Лена с Машей -- неразлучные подруги -- были все лето в Польше и, в отличие от других, отдохнувшими не казались. Они были бледные и измученные, с синяками под глазами. На переменах много курили, мало разговаривали и были какими-то подавленными. У меня к ним интерес пропал сразу, как только я увидела их в одной постели, тогда, в квартире у Маши. Они на дружбе не настаивали и в гости больше не приглашали. Только однажды сказали, что мною интересовался Славик Зубков, сын начальника главка из Министерства торговли. Меня это не заинтересовало, и развивать тему девочки не стали.
       Вообще программа учебы на втором, последнем, курсе была очень насыщенная. Приходилось заниматься по ночам, как и на первом курсе. За день я просто физически не успевала все сделать, подготовиться к завтрашним занятиям. Помню, тогда я решила полностью отдаться учебе. Ни театры, ни компании -- ничто меня в тот момент не интересовало. И я была настроена проучиться в таком режиме весь год. Но все получилось совсем не так.
       В десятых числах сентября позвонил Максим. Он только что вернулся из Вены. Мы разговаривали с ним минут сорок. Он настаивал на встрече. Сказала, что очень хочу его увидеть, но приходится много заниматься. Договорились, что будем созваниваться раз в неделю.
       В середине сентября тетя и Сергей Иванович уехали отдыхать. Стало намного легче дышать. Дело в том, что после того случая Сергей Иванович использовал любой момент, чтобы попытаться возобновить наши отношения. Я этого не хотела. Во-первых, я просто боялась тети. Во-вторых, тогда у меня случился мгновенный порыв. Больше он не повторялся. Это не значит, что я стала безразлична к ласкам, нет. Просто Сергей Иванович меня не интересовал. И я была неприступна. Труднее всего было по ночам, когда я в одной ночнушке сидела за письменным столом и входил он. Приходилось грозить, что закричу, взывать к его разуму.
       После их отъезда стало спокойнее. Но пришло другое беспокойство. Случилась задержка с месячными. Когда все сроки прошли, я позвонила врачу -- подруге тети. Ее телефон тетя мне дала, как только я приехала в Москву. Тогда я думала, что он мне никогда не понадобится. Мария Захаровна, так звали врача, осмотрела меня, сделала анализы и сказала, что я беременна. Мы вместе с ней вычислили срок. Получилось, что у меня есть еще две недели на раздумья. Потом -- или делать аборт, или рожать ребенка.
       Первые два дня я не спала. Не могла делать уроки. Лежала всю ночь с открытыми глазами и думала. На третий день стало легче. А через неделю позвонил Николай. Сначала я даже не узнала его голос и хотела бросить трубку. С трудом до меня дошло, что это наш районный комсомольский вожак. И здесь я решилась. Мне просто неоткуда было ждать помощи. А Николай позвонил как раз вовремя. Договорились встретиться назавтра в метро.
       Николая я узнала издалека. Его трудно было не заметить. Высокий, в элегантном костюме и с букетом роз, он резко выделялся из толпы. Меня он тоже узнал и пошел навстречу. Нежный поцелуй, добрые глаза и розы меня немного расслабили. И поначалу я чуть было не согласилась пойти с ним в ресторан. Спохватилась вовремя и сослалась на то, что много уроков и родственники ждут дома. Николай долго настаивал, потом сдался. Решили посидеть на улице. У станции метро "Краснопресненская" в небольшом скверике отыскали свободную лавку.
       Первым делом я потребовала, чтобы Николай объяснил, откуда у него мой телефон. Вопрос ему не понравился, и он пытался увести разговор в сторону. Не получилось. На другие темы я отказывалась говорить. И тогда он уступил. Оказывается, помогли его друзья из районного КГБ. Они узнали не только телефон, но и адрес, и все анкетные данные моих родственников.
       Поначалу я растерялась. Радоваться такому вниманию или огорчаться? Решила сделать недовольный вид и сказала, что мне не нравится, когда копаются в моих делах. Помню, тогда я впервые поняла, что есть силы, перед которыми нет никаких преград.
       Потом Николай рассказал, что вот-вот перейдет на работу в обком партии. Рассказал о районных новостях, которые меня мало интересовали. Как бы между прочим он сообщил, что в Москве остановился в "России" и всегда, когда приезжает сюда, останавливается в этой гостинице. Говорил о том, что не может забыть меня, постоянно вспоминает счастливые минуты, когда мы были вместе. Я его слушала и не слышала. Думала о своем -- как сообщить ему о том, что произошло.
       Сентябрьский день клонился к закату. Огромное солнце зависло над домами на Краснопресненской набережной. Кончился рабочий день, и толпы людей шли мимо детского стадиона к метро. Люди разговаривали, шутили, смеялись. Наверное, это были сотрудники Совмина России. По крайней мере шли они оттуда.
       У них все хорошо, думала я про себя и горько ухмылялась. Николай все говорил. Казалось, он никогда не закончит.
       Что ж, в комсомоле именно такие и нужны, подумалось мне. Оборвала я его в тот момент, когда он в очередной раз расхваливал свой гостиничный номер "люкс" и приглашал меня в гости.
       -- Ну вот что, -- начала я и прикрыла ему рот ладонью. -- Теперь послушай меня. До тебя у меня был только один мужчина. И было это год назад.
       После этих слов Николай замер, напрягся и стал внимательно смотреть на меня. Я продолжала:
       -- То, что произошло между нами, думаю, случайность, -- я говорила твердо и смотрела прямо в глаза Николаю. -- Хотя, честно говоря, ты мне нравишься. Но ведь это еще не повод, чтобы отдаваться тебе в первый вечер, правда?
       Он пожал плечами, но промолчал. Я опять заговорила:
       -- Думаю, что на меня повлияли вино и общая атмосфера, -- немного помолчав, я продолжала. -- В том, что произошло, я не раскаиваюсь, -- здесь я сделала большую паузу. -- Но появились проблемы. Я беременна.
       После этих слов мне стало значительно легче, и я опустила глаза. Пришла пора говорить Николаю. Он начал спокойно и уверенно. Мне даже показалось, что он не был удивлен.
       -- Ирочка, родная и любимая. Я очень рад, что так случилось.
       Голос у него был мягким и вкрадчивым. Николай зачем-то взял мою руку, поднес к губам и не отпускал.
       -- Завтра мы пойдем с тобой в загс и распишемся.
       -- И что потом? Поедем в родное село плодить детей и нищету?
       В этот момент я сама удивилась собственному голосу. Он мне показался грубым и жестким. Николай молчал и удивленно смотрел на меня.
       -- Так что ты предлагаешь? -- вырвалось у него.
       -- Я предлагаю сделать аборт и забыть друг друга.
       Казалось, к такому повороту он не был готов.
       -- Согласен только с первой частью, -- проговорил он после долгого молчания.
       -- А со второй? -- съязвила я.
       -- Я не хочу и не собираюсь с тобой расставаться.
       И вот тогда я ему не поверила. Подумала о том, что он, наверное, говорит это лишь только для того, чтобы не огорчать меня. Я ошиблась.
       В тот вечер Николай проводил меня до дома и речь о гостинице больше не заводил. На другой день мы встретились на том же месте, и Николай сказал, что договорился с одной из лучших клиник Москвы. Потом он уехал домой и вернулся через неделю, аккурат к тому дню, когда мне нужно было отправляться в больницу. Туда он отвез меня на такси и проводил до приемного отделения.
       Не буду пересказывать то, что я пережила в тот день. Это было ужасно. Думала, что умру от боли и стыда. Выжила. Николай встречал меня с розами. Не знаю, что со мной случилось, только, когда ехали в машине, мне вдруг захотелось ему излить душу. Я рассказала Николаю о том, что Сергей Иванович постоянно заигрывает со мной. И что я боюсь его не на шутку. Сказала -- и сразу пожалела. Николай собрался идти со мной в квартиру и выяснять отношения с моим обидчиком. Еле-еле удалось уговорить его не делать этого. При этом он взял с меня обещание, что как только подыщет квартиру для меня, я перееду туда.
       В этот раз прощались тепло. Пожалуй, впервые я поцеловала его сама и искренне.
       Два дня я лежала пластом, ничего не ела, только пила воду. Состояние было ужасное. Казалось, что жизнь кончилась и впереди -- пустота.
       На второй день приехала Мария Захаровна. Она осмотрела меня и сказала, что ничего страшного нет. А то, что происходит со мной, -- нормальная реакция на случившееся. Она приготовила обед и накормила меня. Потом долго сидела рядом и разговорами пыталась отвлечь от грустных мыслей. Перед уходом Мария Захаровна оставила справку для курсов и несколько успокоительных таблеток.
       На третий день мне стало легче, и я пошла на занятия. Девочки обратили внимание на мою бледность. Объяснение, что простудилась, всех устроило. Тем более и в справке было написано: ОРЗ.
       Не обошелся этот день без сюрпризов. После занятий меня ждал Максим. Он приехал на красных "Жигулях" и встречал с букетом гвоздик. Я этого не ожидала и сгоряча сразу села в машину. Потом я попросила его быстрей отъехать от подъезда. Кажется, нас никто не видел.
       Максим выглядел шикарно. На нем были темно-коричневый велюровый пиджак, светлые брюки, белая рубашка без галстука. Дополняли эту картину голубые глаза и черные с прямым пробором волосы. Я сразу забыла о своих неприятностях. Мне было весело и хорошо. Настолько хорошо, что я даже не спросила, куда мы едем. А Максим ловко управлял машиной и говорил, говорил без умолку. Остановились мы у красивого и ухоженного дома на Плющихе.
       -- Ну вот мы и приехали, -- сказал, широко улыбаясь, Максим и заглушил машину.
       В подъезде нас встречала консьержка. Она с интересом разглядывала меня, привычно кивнула Максиму. Мы молча вошли в лифт и поднялись на седьмой этаж. Дверь открыла пожилая домработница по имени Нюра. Максим нас сразу познакомил и провел меня в свою комнату. Она была небольшая. Письменный стол, тахта, книжный шкаф и все. Сначала квартира показалась мне не очень большой. Но когда Нюра позвала обедать и мы прошли на кухню, я поняла, что ошиблась. Одна кухня была метров сорок. Здесь свободно размещались три холодильника, необыкновенно красивый из темного дерева кухонный гарнитур и много-много другого.
       Обед был простым, но вкусным. Сначала Нюра подала салат, потом грибной суп и на второе -- кусок мяса с жареным картофелем. Причем подавала она уже готовые порции. Мне это понравилось и запомнилось надолго.
       После обеда Максим пригласил меня в гостиную. Она была рядом с кухней и примерно таких же размеров. В комнате висела шикарная хрустальная люстра, стояла небольшая горка с дорогой посудой, в углу размещался музыкальный центр. В центре гостиной стояли большой резной стол и в тон ему массивные стулья. Мы расположились на мягком плюшевом диване у большого окна, под ажурными голубыми шторами.
       Максим предложил мне на выбор несколько дисков. Тогда это была большая редкость. Таких проигрывателей просто ни у кого не было. Я предпочла избранные "Венгерские рапсодии" Листа. Не потому, что я прекрасно знала этого композитора. Однажды дома я по радио слышала что-то из Листа, и мне понравилось. Остальных композиторов я просто не знала. Выбор оказался правильным. Почти час мы сидели и молча плавали в волнах фортепианных композиций. Не могу сказать, что мне все нравилось. Но я старалась сделать вид, что понимаю музыку, переживаю. Потом Максим показал мне кабинет отца. Там стояли красивый письменный стол, два кресла и журнальный столик. Все стены комнаты были заставлены книжными шкафами.
       Рядом находилась спальня родителей. Такой огромной постели я никогда не видела. В квартире были две ванные комнаты, два туалета, холл и прихожая. Одним словом, я поняла, что советские послы живут достойно и красиво.
       Потом мы опять долго сидели в его комнате. Я рассказала о том, как к нам приезжал финский министр, и вообще обо всем, кроме главного, кроме Николая. Максим поведал о своих похождениях в Австрии. Слушала я его невнимательно. Я просто не могла представить всего того, о чем он говорил. Машины, виллы, приемы, ночные рестораны, театры, музеи -- все это было непривычно и выглядело сказкой. Я думала о своем. О том, что очень правильно поступила в прошлый раз, когда мы прощались с Максимом. Тогда я начала игру и даже не разрешила себя поцеловать. То, что я оказалась у него дома и домработница кормила нас обедом, говорило о том, что решение тогда приняла правильное.
       В тот день Максим вел себя вполне прилично. Он не приставал с поцелуями, подолгу внимательно и молча смотрел на меня. К таким взглядам я еще не привыкла. Мужчины меня все больше рассматривали жадно, с каким-то блеском в глазах. Сейчас -- совсем другое.
       Я просто терялась под внимательным взглядом Максима и опускала глаза. Наверное, это выглядело со стороны мило и наивно. Я понимала это и старалась изо всех сил, чтобы это было так, а не иначе.
       Часов в восемь я сказала, что пора домой, и стала собираться. Максим подошел к своему письменному столу и взял целлофановый пакет. За весь вечер я даже не обратила внимания на него. Максим не спеша подошел ко мне и протянул пакет.
       -- Это тебе из Вены. Посмотришь дома. Идет?
       -- Идет, -- я была удивлена и озадачена. Никто никогда не дарил мне ничего, кроме цветов. Я не знала, как вести себя, и по-настоящему смутилась. Мне показалось, что моя реакция понравилась Максиму.
       Перед выходом мы заглянули на кухню, и я попрощалась с Нюрой. На улице было по-летнему светло и по-осеннему прохладно. У подъезда кого-то ждала черная "Чайка". На скамейках здесь никто не сидел. "Наверное, не принято", -- подумала я. Максим быстро довез меня до дома. Сегодня он не пытался меня обнять или поцеловать. У подъезда он просто сказал мне: "Пока". Я немного подумала, потом поправила ему воротник рубашки и неожиданно поцеловала в щеку. Максим хотел что-то сказать, но я была уже в подъезде и ничего не слышала.
       В квартире я первым делом открыла пакет и посмотрела, что там. Это были французские духи, которых я никогда не видела. Еще я достала оттуда аккуратно упакованную белую блузку. Я сразу надела ее и с удивлением уставилась в зеркало. Блузка как будто была сшита специально для меня. Такой красоты я никогда не встречала. На этикетке я прочитала: "Версаче".
       Это была моя первая обновка от великого художника. Здесь меня охватил кураж, и я поснимала с себя все, кроме новой блузки. Я крутилась и танцевала перед зеркалом. Не знаю, что со мной было. Хотелось петь и кричать от радости.
      
      

    Глава V

       Жизнь потихоньку начинала входить в норму. Во всяком случае, мне так тогда казалось. Хотя где норма, а где не норма, понимать я стала гораздо позже. А тогда...
       Николай нашел мне однокомнатную квартиру в районе метро "Семеновская". Это была новая пятнадцатиэтажная башня. Моя квартира находилась на одиннадцатом этаже. Все было очень удобно. До метро -- пять минут. Магазин "Продукты" -- на первом этаже моего дома. Сколько Николай платил за квартиру, я не знаю. Да, признаться, меня это не интересовало. Вещи перевезла сама, пока тетя с мужем были на юге. На кухонном столе оставила записку, где написала, что получила место в общежитии.
       Дня через два после того, как я переехала, позвонил Николай. Я была в ванной и очень удивилась, когда зазвонил телефон. Его я никому еще не успела сообщить. Решила, что звонят хозяевам квартиры, и очень удивилась, когда услышала голос Николая. Говорили недолго. Он спрашивал, как я устроилась и как себя чувствую. В конце разговора как бы между прочим сказал, что в субботу будет в Москве, и если я не возражаю, то заедет ко мне в гости, посмотрит, как устроилась. Конечно, я не возражала. Я просто не могла себе это позволить. По сути, хозяином квартиры был он. Надо было чем-то жертвовать. Не могу сказать, что это меня сильно огорчило.
       После звонка Николая я долго сидела на кухне, пила чай и пыталась осознать свое новое положение. Начиналась совсем другая, взрослая, загадочная и непонятная жизнь. Что я могла сделать? Вернуться к родственникам? Там начнутся домогательства Сергея Ивановича. Вернуться к родителям? Той жизнью жить я уже не смогу. Снимать квартиру? На какие шиши? Тупик. Нет, все так, как и должно быть. Тогда у меня еще не было ни друзей, ни близких подруг.
       Единственный человек, с кем я могла посоветоваться, была Мария Захаровна. Ей я и позвонила без чего-то двенадцать ночи. Мария Захаровна очень удивилась, что я звоню так поздно, но выслушала внимательно. Договорились встретиться на следующий день.
       В этот раз я рассказала Марии Захаровне все. Не знаю, что на меня накатило, только держать в себе расчеты и мысли больше сил не было. Рассказала и про Николая, и про Максима, и даже про Сергея Ивановича. Выбора у меня не было. В тот момент я и не думала о том, что она может выдать все мои секреты тете.
       Мария Захаровна почти не задавала вопросов. Сказала, что понимает меня. Она не читала мне нотаций, не учила жить. И за это ей огромное спасибо. Дала всего два совета. Первый -- когда будет очень трудно, звонить ей. Второй -- предохраняться от беременности. Сказала она это так просто и обыденно, что я даже опешила.
       -- Ничего, ничего, Ирочка. Все через это проходят. Теперь ты не девочка, а женщина. Только и всего. И вести себя надо соответственно, по-взрослому.
       В пятницу знакомый врач Марии Захаровны поставил мне спираль. В субботу вечером приехал Николай.
       Впервые в жизни я принимала мужчину в своем доме. Сразу после занятий я заехала на рынок, купила овощей и солений. Время было застойное, поэтому на рынке было все и по доступным ценам. Потом я зашла в булочную и на последние деньги купила хлеба, сахара и дешевых конфет. Дома я первым делом протерла полы, смахнула пыль, приняла душ и начала готовить ужин. Тогда я еще толком ничего не умела. Стол получился скромным. Были помидоры, квашеная капуста, малосольные огурцы, маринованный чеснок, зелень. К самому приходу Николая я сварила картофель и пожарила кабачки.
       Николай пришел вовремя. С собой он принес большую сумку продуктов. Там были и колбаса, и разные консервы, икра и многое другое. С трудом запихнули эту роскошь в холодильник и сели ужинать. Николай ел с аппетитом, не спеша. Мне было приятно наблюдать, как он ест. Во-первых, у него это очень красиво получалось, а во-вторых, он ел то, что приготовила я. Мы пили чай и смотрели телевизор. Потом он долго рассказывал о районных новостях. Спать легли поздно. Хорошо, что завтра было воскресенье, и мы провалялись в постели до часу дня. Уехал Николай часов в шесть вечера. Перед уходом предупредил, что в следующую субботу, возможно, не приедет. Я проводила его до метро и вернулась к себе делать уроки. Задано было так много, что глаз не сомкнула до утра.
       В понедельник в половине девятого утра я сидела на своем месте на курсах. Первая пара -- английский. В тот день меня вызвали к доске, и я получила четверку. Что ж, неделя, как мне показалось, началась удачно.
       Во вторник после занятий меня встретил Максим. Он был очень взволнован и сказал, что звонил мне несколько дней подряд, не мог дозвониться. Пришлось рассказать, что теперь я снимаю квартиру и живу в другом месте. Конечно, я виновата, что не позвонила ему и не дала номер нового телефона. Просто с переездом было много суеты. Да к тому же до последнего момента я и сама не знала своего номера. Похоже, Максим поверил. Хотя на самом деле все было иначе.
       Уже тогда я чувствовала, что он начал мной интересоваться всерьез. А если так, то ни в коем случае нельзя было делать вид, что я им увлечена. Да, пожалуй, тогда я им еще не была увлечена. Просто мне очень захотелось вскружить этому парню голову, и я твердо решила добиться успеха. Именно такой сюжет я видела дома по телевизору. Это был какой-то иностранный фильм, где главным героем был парень, избалованный женским вниманием. В фильме его буквально "скрутила" дама на десять лет старше его. Так вот, главные принципы этой дамочки я тогда четко усвоила. Пришло время применить их на практике. Правда, мне, в отличие от дамы, было не тридцать семь лет, а всего семнадцать. Сути это не меняло. "Чем раньше, тем лучше", -- решила я тогда и сама удивилась собственному цинизму.
       Максим в этот раз был без машины и предложил пойти в кафе. Я чуть было не согласилась, но вовремя взяла себя в руки. Внутренний голос подсказывал, что пока рано расслабляться. Ни кафе, ни все другое от меня не уйдет. Но нужно потерпеть. Пришлось в очередной раз сослаться на кучу уроков. Да так в общем-то и было.
       Максим поехал меня провожать. Мы пропустили мою остановку и вышли на следующей. Долго бродили по безлюдному Измайловскому парку. В лесу было тихо и спокойно. По-летнему звонко щебетали птицы. Деревья уже начали желтеть. Беспокойная белка тревожно прыгала с ветки на ветку и забавно трещала при этом. Наверное, она напоминала нам, что скоро зима и гулять просто так по лесу -- безобразие. Надо что-то делать: запасать продукты, готовить жилье... Мы шли медленно и молча. Каждый думал о своем. Странно. Мы были еще так молоды, но уже о чем-то думали.
       Молчание нарушил Максим:
       -- Ты знаешь, Ирочка, а ведь в Австрии я каждый день помнил о тебе, -- он на секунду остановился, посмотрел на меня.
       Я продолжала идти, будто не слышала его слов.
       -- А в Москве ты о ком помнишь? -- я вовсе не хотела его обидеть. Подумала о том, что для серьезных разговоров время еще не наступило. Вот и решила отшутиться.
       -- И здесь я думаю только о тебе, -- мне показалось, что после этих слов Максим ниже опустил голову. А меня словно понесло куда-то.
       -- Ну и что же ты обо мне напридумывал?
       -- Вот именно напридумывал, -- усмехнулся Максим. -- Ты ведь мне ничего про себя не рассказываешь, вот я и придумываю.
       -- Ну например, что именно?
       Я почти смеялась. А он серьезно продолжал:
       -- Ну, мне кажется, что за тобой все время кто-то ухаживает. Иногда эти мысли становятся такими навязчивыми, что просто нет сил терпеть. Когда я был в Вене, отец заметил мое состояние. Пришлось рассказать ему про тебя. Это он через своих друзей раздобыл твой адрес и попробовал разыскать тебя в этой глуши по телефону.
       -- Да уж, помню, -- я громко рассмеялась. -- Все местное начальство стало после ваших звонков со мной здороваться.
       -- Ну и что в этом плохого? -- удивился Максим.
       -- Да и хорошего мало. В глубинке лучше, когда тебя мало знают. Тогда до тебя никому дела нет. А когда начинаются разговоры -- пиши пропало. Напридумывают, насочиняют такого -- жуть.
       -- Возможно, ты права, Ирочка. Но отец хотел мне облегчить жизнь.
       -- А в результате осложнил мою.
       -- Обещаю, что больше такого не повторится.
       -- Ладно, Максим, поживем -- увидим. А теперь давай возвращаться. Ты же знаешь, как много нам задают уроков.
       -- Знаю, знаю, -- грустно проговорил Максим. -- Нам, кстати, тоже не меньше вашего задают.
       -- Тем более, нам обоим надо делать уроки.
       Я весело закружилась, схватила его за руку и потащила в обратную сторону. Максим делал вид, что упирается, а на самом деле почти бежал за мной.
       Нам было легко и весело, и так мы добежали почти до самого выхода из парка. Остановил бег Максим. Он тяжело дышал и попробовал меня притянуть к себе. Не получилось. Я сделала вид, что не поняла его, и освободила руку. После этого мне показалось, что он обиделся. Какое-то время шли молча.
       Когда вошли в метро, он заговорил:
       -- Ира, а почему ты никогда не приглашаешь меня к себе в гости? -- его вопрос застал меня врасплох.
       Пришлось напрячься и собраться с мыслями:
       -- Максим, во-первых, в моей квартире не так интересно, как в твоей. Впрочем, она ведь вовсе и не моя. А во-вторых, мне кажется, что мы еще не так близко знакомы.
       -- Ирочка, но мы ведь знакомы уже полгода.
       -- Ну и что? Теперь мне надо бросить занятия?
       -- А при чем здесь занятия?
       -- А при том, что если ты начнешь приходить ко мне в гости, то мне уже будет не до занятий.
       После этих слов до меня дошло, что, наверное, я сказала что-то лишнее. Но отступать было поздно. Хорошо, что Максим, кажется, ничего не понял.
       -- Ну ладно, -- проговорил он уже мягче. -- Давай хотя бы встречаться раз в неделю.
       -- Согласна, -- весело проговорила я. -- Но не чаще.
       -- Хорошо, Ирочка. Давай для наших встреч выделим субботу.
       -- Нет, Максим. Суббота занята.
       Максим вопросительно взглянул на меня.
       -- По субботам ко мне приезжают родители.
       -- А если не приезжают? -- продолжал настаивать Максим.
       -- А если не приезжают они, то я еду к ним. Все. И давай субботу не обсуждать.
       -- Давай. А если в среду?
       -- В среду, пожалуй. В среду после занятий встречаемся и гуляем два-три часа.
       Я вышла на своей остановке и попросила Максима не провожать. Мне показалось, что он опять обиделся. Что делать? Помочь я ему ничем не могла, да и не хотела. Не могу сказать, что он был совсем мне безразличен. Просто он здорово проигрывал как Валере, так и Николаю. А я скорее бессознательно, чем осознанно, постоянно сравнивала и прикидывала.
      
      

    Глава VI

       В начале октября я позвонила родственникам. К телефону подошла тетя Лена. Она сказала, что вот уже неделю они дома и очень беспокоятся, как я устроилась. Кроме того, приезжали родители, привезли много продуктов и очень сокрушались, что не застали меня дома. Тетя сказала, что Сергей Иванович даже собирался звонить на курсы, узнавать адрес общежития. Но потом все решили, что это не очень хорошо. Родители уехали, продукты оставили. Договорились, что я на днях приеду, расскажу, как устроилась, и заберу продукты.
       К моему приезду тетя приготовила пельмени. Я привезла торт, а Сергей Иванович достал из бара бутылку вина. Кажется, это были "Черные глаза". В тот вечер мы здорово посидели. На какое-то время я отключилась и как бы забыла про наши с Сергеем Ивановичем отношения. Было очень тепло и уютно, по-домашнему. Тетя Лена взахлеб рассказывала об отдыхе. Как они купались, загорали и ездили на экскурсии. Я сообщила все новости с курсов. Куда устроились на работу девочки прошлого выпуска, кого отчислили за неуспеваемость. Когда пельмени съели, вино выпили и все новости друг другу сообщили, я собралась уходить. На часах было без чего-то десять. Сергей Иванович сказал, что проводит меня. Я наотрез отказалась. Тогда тетя категорически заявила, что одну меня она просто из дома не выпустит. Пришлось согласиться. Сергей Иванович подхватил две тяжеленные родительские сумки, и через пять минут мы уже сидели в такси. Доехали спокойно и быстро. Сложности начались, когда мы подъехали к дому. Надо было как-то объяснять "родственнику", что "общежитие" -- это однокомнатная квартира с мебелью, холодильником, телевизором и телефоном. Пришлось сочинять на ходу. А это не так просто. Короче, получилось, что квартиру эту мне снимал Валера, моя первая любовь. Трудно было начать. Потом я уже врала напропалую. И то, что Валера разыскал меня через директора фабрики. И то, что он теперь работает завучем в одной из московских школ. Не знаю, зачем я это все сочинила. Может быть, потому, что мне хотелось, чтобы все так и было. Но этого ничего не было. А Сергей Иванович слушал и, как мне тогда казалось, верил.
       Сергей Иванович вел себя поначалу вполне прилично. Он помог мне разобрать продукты и уложить часть из них в холодильник. То, что не требовало холода, мы расставили по шкафам на кухне. Я не стала предлагать Сергею Ивановичу чай. Напротив, я сказала, что у меня много уроков, да и вообще уже поздно. Сергей Иванович намек понял и заспешил домой. Но в прихожей, когда я его провожала, он резко, но легко обнял меня за плечи и попытался поцеловать.
       И вот тогда у меня началась истерика. Меня прорвало. Я начала рыдать и кричать. Говорила, что ему наплевать на меня. Его интересует только свой мужской интерес. А то, что, пока он грелся на солнце и купался в море, я делала от него аборт, ему все равно. И на то, что я должна врать родной тете, которая меня пригрела и приютила, ему тоже наплевать.
       Сергей Иванович провел меня в комнату, усадил на стул и долго успокаивал. Он говорил, что, конечно, во всем виноват только он один. Но ничего не может с собой сделать. Он влюбился в меня сильно и всерьез. Да и вообще, утверждал он, не влюбиться в меня, оказывается, невозможно. Я не только очень красивая, но, что важней, очень обаятельная и необыкновенная девушка.
       В тот вечер, похоже, его тоже прорвало, и он говорил то, чего я никогда до него не слышала.
       Во мне подкупает все: и детская непосредственность, и юношеская вспыльчивость, и наивная беспечность. Потом он говорил, что для того, чтобы искупить свою вину, готов для меня сделать все, что я пожелаю. Единственная его просьба -- не гнать его. Он сам знает, что я ему не пара, и постарается прекратить наше общение, но не сразу.
       Немного успокоившись, я ему сказала, что ничего от него не хочу. Конечно, как мужчина он мне тоже нравится, но... Но у меня своя жизнь и свои планы на будущее. Договорились так, что он мне будет изредка звонить с работы. И если у меня будет мало уроков, то, возможно, раз в неделю я разрешу ему заезжать. Тетя о том, что я снимаю квартиру, знать не должна.
       После его ухода я обнаружила на столе пачку денег. Сначала подумала, что Сергей Иванович их забыл случайно, но очень быстро поняла: оставил он их специально. Ну вот, грустно подумала я, один оплачивает квартиру, другой дает на жизнь. Не слишком ли кучеряво я устроилась в свои семнадцать лет? Если так дальше пойдет... А впрочем, плевать. Сейчас главное -- учеба. Все остальное -- шалости.
       Я быстро приняла душ, выпила чай и села за уроки.
       Жизнь постепенно вошла в свое русло, и я старалась не выбиваться из режима. На первом месте была учеба. Ей я отдавала все время. На втором месте шли мальчики. Их было трое: Николай, Сергей Иванович и Максим. За каждым был закреплен свой день, и, если он или я по какой-либо причине не могли встречаться в этот день, он, этот день, пропадал.
       С Николаем и Сергеем Ивановичем было просто. Они приезжали ко мне, мы пили чай, занимались любовью -- и привет. С Максимом все было значительно сложнее. Мы ходили в театры, музеи, много гуляли. Здесь каждую встречу я обдумывала и до, и после. Казалось, все идет хорошо. У нас сложились очень теплые и доверительные отношения. Раза два мы уже даже целовались в подъезде. Все шло по плану. Но, оказалось, всего предвидеть я не могла.
       Однажды на урок стенографии в нашу группу пришел директор. Пришел не один, а с каким-то представительным мужчиной. Они подошли к преподавательнице, что-то тихо ей сказали и сели на пустую заднюю парту. Были они у нас недолго, минут десять. Потом прошли по рядам. Когда проходили мимо меня, показалось, что гость посмотрел на меня как-то необычно, изучающе. Я не придала этому значения. Потом они вышли, занятия продолжались. И вот, выходя после уроков на улицу, я увидела нашего гостя в белой "Волге", что стояла на противоположной стороне улицы. Я его узнала, хотя он был в плаще и в шляпе. Узнал и он меня. Сразу вышел из машины и направился ко мне.
       -- Ирина Рагулина? -- голос у него был грубый, но красивый.
       -- Да-а-а, -- протянула я медленно и остановилась.
       -- Очень приятно. А я Юрий Ильич Кирсанов, отец Максима. Вот приехал в короткий отпуск и решил познакомиться с вами.
       Я не знала, что говорить, и неопределенно пожала плечами.
       -- Да вы не смущайтесь, -- Юрий Ильич улыбнулся, зачем-то поправил шляпу и взял меня под руку.
       -- Не смущайтесь и не пугайтесь, я не кусаюсь, -- теперь голос его стал намного мягче. -- Давайте мы с вами немного покатаемся и поговорим, а потом я отвезу вас, куда вы скажете. Идет?
       -- Идет, -- сказала я неопределенно и сразу добавила: -- Только если это будет недолго. У меня на завтра очень много уроков задано.
       -- Хорошо, хорошо, как скажете.
       Мы быстро перешли дорогу и уселись в машину. Юрий Ильич сел за руль, я -- рядом. Машину он водил здорово. Мы не спеша переехали Садовое кольцо и пристроились в хвост большой колонны.
       -- Ну вот, теперь можно поговорить.
       Юрий Ильич достал из кармана пачку "Мальборо", закурил.
       -- Да, так вот, значит, какая вы, Ирина Рагулина. Максим рассказывал про вас все лето. А вот представить вас я не мог.
       Он глубоко затянулся, переключил скорость и продолжал:
       -- Мы с вами еще и не разговаривали толком, но я уже чувствую, что влюбиться в вас можно запросто. Немудрено, что вы вскружили голову моему сыну.
       Меня как будто облили холодной водой. И я не выдержала, хотя старалась следить за собой:
       -- Я никому голову не кружила. Если вы говорите о Максиме, то, мне кажется, у нас с ним сложились вполне нормальные дружеские отношения.
       -- Да, да, именно это меня и пугает, -- Юрий Ильич посмотрел на меня и улыбнулся. -- Скажите, Ира, а кем работают ваши родители?
       Вопрос застал меня врасплох.
       -- А какое это имеет отношение к моей дружбе с Максимом?
       Я почему-то опустила голову и замолчала. Какое-то время молчал и мой сосед.
       -- Вы знаете, все, что касается моего сына, для меня имеет значение.
       -- Мои родители работают на фабрике. Отец -- начальник цеха, мама -- бригадир, -- откуда я это взяла, и сейчас не знаю. Врала автоматически.
       -- Странно, -- протянул Юрий Ильич, -- а по моим данным они -- простые рабочие. Но это не важно, -- спохватился он и продолжал: -- Так вот, Ира, представьте себе, что существует некоторая разница в том, как воспитываются дети послов, которые все время за границей, и дети простых рабочих в российской провинции.
       Какое-то время мы ехали молча. Наверное, и Юрий Ильич в этот момент что-то переживал, потому что мы едва не врезались в резко затормозивший грузовик.
       -- Да, так вот, -- продолжал он. -- Максима мы воспитывали и готовили к тому, что он выберет девушку из своего круга. Собственно, для этого мы и направили его в Москву. А ведь он мог учиться и в Вене, и в Париже. Но мы с женой решили, что будет лучше, если он окончит МГИМО. И вот представьте наше состояние, когда он приезжает в Вену и рассказывает не о том, как интересно учиться в институте и какие там необычные преподаватели, а о том, что познакомился с провинциальной девушкой Ирой. О том, какая у нее пленительная улыбка, какая стройная фигура, как тонко она понимает жизнь, и многое другое. Что я, по-вашему, должен делать, милая девушка?
       -- Не знаю, -- тихо проговорила я и опустила голову еще ниже.
       Казалось, я сгорю от стыда. Это была настоящая пытка. Я не знала, что говорить. Мне хотелось выскочить из машины и бежать, бежать, бежать. Мой сосед расценил мое молчание по-своему и решил, что можно переходить к сути.
       -- Вот, вы молчите. Надеюсь, понимаете, что выбрали ношу не по плечу. А если так, прошу вас, оставьте Максима как можно скорей. Не портите парню жизнь. Все равно ничего хорошего из этого не получится. Поверьте, я знаю. Я сам из рабочей семьи и всю жизнь карабкался по отвесной стене. Удержался, не сорвался и не хочу, чтобы мои дети теперь спотыкались на ровной дороге. Ну вот, -- тяжело выдохнул Юрий Ильич, -- главное я сказал. Теперь последнее. Я человек не бедный. Знаю, вам в Москве непросто. Готов помочь деньгами, сколько надо.
       Вот теперь я подумала, что провалюсь от стыда. Я просто опешила и сидела тихо, не двигаясь.
       Юрий Ильич понял все по-своему.
       -- Хорошо, -- продолжил он, -- возможно, вы не готовы к такому повороту. Тогда вот что. В Москве я буду еще две недели. Наш телефон вы знаете. Позвоните и скажите, что решили. Идет?
       Я молчала.
       -- Хорошо, хорошо, говорите, куда вас подвезти.
       -- Высадите у любого метро, -- еле слышно проговорила я.
       -- Вот и славно, -- Юрий Ильич крепче взялся за руль и прибавил газ.
       -- Да, и вот еще, -- как будто что-то вспомнив, заговорил он. -- Вы действительно красивая и достойная девушка. На курсах вы на хорошем счету. Думаю, у вас будет выбор из красивых и достойных ребят. Кстати, у меня в посольстве работает шофером молодой и неженатый парень. Хотите, познакомлю?
       Юрий Ильич вопросительно посмотрел на меня. Я продолжала молчать. Ох, лучше бы он этих последних слов не говорил. Внутри у меня начался ураган. Теперь я была готова рвать и метать. Теперь я точно знаю, что буду делать. Мою подавленность как рукой сняло.
       -- Хочу, -- громко смеясь, сказала я и посмотрела прямо в глаза своему соседу.
       Казалось, он не понял, о чем речь. Заморгал глазами, зачем-то снял шляпу. Мы опять чуть не врезались.
       Когда тронулись, и он, и я не возвращались к последнему вопросу. А зря. У него еще был шанс попытаться что-то изменить. Но он его не использовал.
       У метро я весело выскочила из машины, шаловливо помахала ему рукой и смешалась с многоликой толпой московского люда. Ни послов, ни их детей среди них, думаю, не было. А даже если и были, мне не до них. У меня сегодня встреча с Сергеем Ивановичем. Я опустила пятачок в автомат и почти бегом бросилась к подошедшему поезду.
      
      

    Глава VII

       Неприятный осадок после разговора с отцом Максима остался надолго. Несколько раз все повторялось во сне. Я просыпалась в холодном поту и долго приходила в себя. Максиму о визите отца я ничего не сказала. Возможно, он о нем ничего и не знал. Во всяком случае, в наших отношениях ничего не изменилось. Мы встречались раз в неделю. Причем Максим старался каждый раз придумать что-нибудь новенькое. Мы побывали на "Лебедином озере" в Большом. Посмотрели "Юнону" и "Авось" в Ленкоме. Посетили выставку живописи. В общем, обогащались культурно и общались духовно.
       В конце октября Николай перешел работать в областной комитет партии. Внешне он никак не изменился. Но я чувствовала, что у него начали появляться черты, которых раньше не замечала. Он стал, как мне показалось, более независимым, с одной стороны. И в то же время -- более замкнутым. Не знаю, что на него повлияло, но такие вещи чувствуются здорово. Мне, впрочем, было безразлично, как меняется его характер. Он по-прежнему платил за квартиру и привозил продукты. А все остальное -- ерунда, считала я. И ошиблась. Николай оказался не таким простым, как я думала.
       В конце ноября он сделал мне предложение. Николай решил развестись с женой, оставить ребенка и жениться на мне. Причем все было настолько серьезно, что он этот вопрос даже обсудил уже с начальством. Время было смутное, вторая половина восьмидесятых годов. Поэтому уже многое было можно. Николай рассказал, что его руководство дало "добро", а чтобы как-то сгладить ситуацию, его решили летом направить в высшую школу КГБ. Помню, в ту ночь мы с ним совсем не спали. Сидели на кухне, пили шампанское и разговаривали. Николай рисовал мне розовые картины будущей жизни. Я со всем соглашалась, поддакивала. Но окончательного ответа не дала. Сказала, что, во-первых, не готова. Во-вторых, хочу сначала закончить учебу, а потом все остальное. Договорились вернуться к этой теме в конце лета. Николай к тому времени определится с работой, а я -- с учебой. Вернее, наоборот. Он должен поступить учиться, а я -- найти работу.
       К концу года осложнились мои отношения и с Сергеем Ивановичем. И он тоже получил повышение. Из заместителей директора завода он стал заместителем министра. Теперь у него были персональная машина, кремлевская поликлиника, кремлевский телефон и еще куча всего. Это он мне рассказывал после своего назначения. Тогда он пригласил меня в ресторан -- "Берлин".
       Был заказан столик на двоих. Нас встретил и проводил к столику метрдотель. Все было красиво, вкусно и празднично. Мы много танцевали, смеялись. Сергей Иванович был в ударе. Казалось, он помолодел лет на десять. Он все время шутил и постоянно делал мне комплименты. В конце вечера метрдотель преподнес мне букет обалденных роз. Это был сказочный вечер.
       Конечно, после ресторана поехали ко мне. Сначала было все хорошо, ну, как обычно. А среди ночи начался серьезный разговор.
       Сергей Иванович вдруг начал ругать свою жену. Он припомнил все: и что одеваться не умеет, детей не рожает, плохо ухаживает за ним... Для меня это было очень странно и неожиданно. Я была уверена, что они живут дружно и ладно. Очень быстро удивление перешло в неприязнь к этому человеку. Я отодвинулась и уселась на краю кровати. Кажется, он ничего не заметил и продолжал свою странную речь.
       -- Ирочка, я долго, долго думал и решил, что мы должны быть с тобой вместе всегда. Ты молодая и красивая, умная и обаятельная. Я взрослый дядя и большой начальник.
       -- А что скажут мои родители, взрослый дядя? -- Казалось, вопрос озадачил Сергея Ивановича.
       Какое-то время он молчал, но быстро нашелся:
       -- Твои родители тоже будут довольны. Я обеспечу им сытую и спокойную старость.
       -- А тетя? -- не унималась я.
       -- И тетя будет довольна. Я ей оставлю квартиру. Она еще молодая женщина и сможет, уверен, быстро найти мне замену.
       После этих слов он стал мне просто невыносимо противен. Я вскочила и убежала в ванную. Там включила воду и уселась на пушистом коврике.
       В голове не умещалось услышанное. Как мог муж моей тети рассуждать так подло и цинично? А как я веду себя по отношению к ней? Намного ли чище и порядочней? Меня охватили жуткое волнение и паника. Такое было со мной впервые в жизни. И вот тогда наконец до меня дошло, что виновником того, что в Сергее Ивановиче открылись ужасные пороки, являюсь я. И за то, что может произойти в этой семье, тетя должна благодарить меня. Всему виной моя красота и порочность. Вот когда до меня дошло, что молодость и красота могут быть не в радость.
       Да, да, в семнадцать лет я начала понимать, что с этим даром надо обращаться аккуратно и осмотрительно. Так, в ванной, плача, сидя на коврике, я дала себе слово не разрушать семьи ни Сергея Ивановича, ни Николая. После этого стало легче.
       Через какое-то время я совсем успокоилась и вернулась в комнату. Сергей Иванович спал как ни в чем не бывало. Я легла аккуратно с краю и очень быстро заснула.
       Наутро я встала совсем спокойной. Теперь я точно знала, что встречаюсь с Сергеем Ивановичем в последний раз. По этому поводу я приготовила ему вкусный завтрак и старалась быть ласковой и внимательной. Он воспринял это по-своему и несколько раз пытался овладеть мною. Пришлось сказать, что плохо себя чувствую. Он поверил, быстро собрался и уехал. Ночной разговор так никогда и не возобновился. Может быть, потому, что я повода к тому больше не подавала.
       Месяца три Сергей Иванович звонил мне примерно через день. Раза два или три он приезжал к дому и встречал меня. Но я не изменила своего решения.
       После того раза я с ним даже не целовалась. Он перестал для меня существовать как мужчина. Денег я от него тоже не брала, хотя он настойчиво их мне навязывал. Теперь они казались мне очень грязными. Зато я стала часто звонить тете и почти каждую неделю отправляла письма родителям.
       Зима в тот год нагрянула как-то сразу, вдруг. Слякоть и грязь стояли недолго. Занятий на курсах было очень много. Времени просто не было. Даже в метро я читала учебники. А высыпалась нормально, только когда приезжал Николай. В воскресенье я могла позволить себе проспать до двенадцати часов дня.
       Незаметно проскочил ноябрь, за ним -- декабрь. Вот-вот Новый год. Но я об этом не думала. Вспомнила дня за три, когда уже на курсах только и разговоров было, кто где будет встречать его. Наверное, предполагалось, что я поеду к тете. Думаю, и они так считали. На всякий случай решила вечером позвонить им и уточнить.
       Опередил Максим. Он позвонил первым и сказал, что мы с ним идем встречать Новый год в Дом журналистов. Отказываться я не стала. Договорились о встрече в метро и распрощались.
       После этого я все же позвонила тете. Сначала она ничего не хотела слушать и настаивала на том, чтобы новогоднюю ночь я провела с ними в подмосковном доме отдыха. Пришлось все рассказать про Максима. Конечно, она и раньше слышала это имя, но не придавала значения. Когда тетя Лена поняла, что мальчиком я увлечена всерьез, сменила гнев на милость. Она сказала, что появиться в Доме журналистов я должна достойно. Поэтому завтра вечером она ждет меня у себя.
       Я положила трубку и разревелась. Я почувствовала себя воровкой и предательницей. Я предала человека, который заботится обо мне, как мать родная. Что может быть горше этого? В тот вечер я дошла до такого состояния, что готова была набрать номер телефона тети и все ей рассказать. Сдержалась с трудом. Уроки делать не смогла. Рано легла спать и сразу заснула.
       Среди ночи разбудил телефон. Звонил Николай. Мне показалось, что он навеселе. Сказал, что звонит с банкета. Отмечают защиту диссертации его начальника. Потом он сказал, что Новый год приедет отмечать ко мне. Сон с меня слетел моментально. Что делать? Ему я еще ни разу не отказывала. Выход нашелся сам собой. Сказала, что это невозможно. Приезжают мои родители, и я буду два дня -- тридцать первого и первого -- у тети. Николай сказал, что если мне родители дороже, чем он, то настаивать не будет. А новогодний подарок привезет в первую после Нового года субботу.
       На этом разговор и закончился.
       Всю вторую половину следующего дня я провела у тети. Перемерили, наверное, весь ее гардероб. Остановились на темно-синем итальянском платье. Конечно, оно было мне немного велико. И тетя его ушивала. Потом подобрали туфли на высоком каблуке. Когда Сергей Иванович пришел с работы и увидел меня в тетиных нарядах, опешил и, не раздеваясь, стоял молча несколько минут.
       Вернула его к реальности тетя. Она сказала, что заместитель министра не должен так долго смотреть на молоденьких девушек. Иначе пострадает обороно-
    способность страны. Она этого допустить не может и поэтому уводит его кормить ужином. Весь вечер мы весело смеялись и шутили. Уехала поздно, одна. Сергей Иванович и тетя посадили меня в такси и расплатились с водителем. В ту ночь я засыпала довольная и счастливая.
       Тридцать первое декабря выпало на четверг. По расписанию у нас был обычный учебный день. Но в начале второй пары всех собрали в актовом зале. Директор поблагодарил нас за хорошую учебу, пожелал новых успехов в новом году и сказал, что все свободны до понедельника. Зал буквально взревел от одобрения. Это был настоящий новогодний подарок. Три дня подряд мы еще ни разу не отдыхали.
       С почты я послала поздравительную телеграмму родителям. Потом поехала домой и часа три спала. Где-то около шести начала собираться. Приняла душ, сделала прическу, выбрала самое нарядное белье. К девяти я была полностью готова.
       Ровно в десять мы встретились с Максимом на "Библиотеке им. Ленина" и пешком отправились в Дом журналистов. Раньше я там никогда не была. Я даже не знала, что он, такой дом, вообще существует. Мороз был в тот вечер приличный. Наверное, градусов пятнадцать. Но, странное дело, он почти не ощущался. Кругом были веселые лица, море машин и везде праздничные, нарядные огоньки. Мы проходили мимо Военторга. Магазин работал, и там было много людей. А вот красивый голубой особняк. "Дом дружбы", -- прочитала я на блестящей табличке. И там светились все окна, неслась музыка.
       Мне казалось, что я не иду -- лечу. Я держалась за руку Максима. Тогда я думала, что это самая сильная и надежная рука в мире. Максим, как всегда, был красив и элегантен. На нем были серая с меховым воротником дубленка, темная высокая норковая шапка. Наверное, и я выглядела неплохо, потому что чувствовала, как многие прохожие останавливались и смотрели нам вслед.
       В Доме журналистов Максим предъявил строгой вахтерше приглашение, и мы вошли в теплый и шумный вестибюль. В раздевалке была небольшая очередь. Пока ждали, я с интересом наблюдала за людьми. Оказывается, здесь все друг друга знали. Разодетые дамы и потертые с небрежно повязанными галстуками мужчины поздравляли друг друга с Новым годом и постоянно целовались. С удивлением увидела несколько знакомых по телевизору лиц. Кажется, один из них был расплывшийся Бовин. Последнее время он часто вел по телевизору политические передачи. Мелькали лица знакомых артистов и незнакомых красавцев. Короче, это был настоящий праздник.
       У Максима здесь тоже нашлись знакомые. Один был совершенно лысый, с очень симпатичной женой. Представился он просто: посол Круглов. Другой оказался инструктором ЦК партии. Он почему-то пришел без спутницы. Третий -- очень суетливый мужчина средних лет. Ничем особенным он не выделялся. Жена у него была тоже какая-то серая и бесцветная. Но он оказался выше всех. Максим шепнул мне на ухо, что это заместитель председателя КГБ. Все трое были друзьями отца Максима и почему-то подолгу и с интересом разглядывали меня. Думаю, они соображали, чья я дочь. Максим меня представлял просто: "Ира, моя девушка". А дальше, братцы, думайте что хотите. Вот они и думали. Здесь присутствовали и знакомые Максима по институту, хотя и немного. Я запомнила только одну пару. Кажется, это были дочь секретаря ЦК КПСС Ольга Русакова и ее дружок, если не ошибаюсь, то ли Подосинкин, то ли Подберезкин. А запомнила я их потому, что этот самый Подосинкин, или как его там еще, очень быстро напился как свинья и грязно ругался. Но я отвлеклась.
       Наверное, мы были симпатичной парой. На нас почему-то постоянно смотрели. Ну, о своем наряде я уже рассказала. Максим был в черном классическом костюме и в ослепительно-белой сорочке. Темно-сиреневый в белый горошек галстук и точно такой же платок в нагрудном кармане очень ему подходили. Он был высок, строен и аккуратно подстрижен.
       Сначала всех пригласили в Мраморный зал. Когда все расселись, на сцену вышел секретарь Союза журналистов. Он говорил нудно, но недолго. Поздравил всех с Новым годом и пригласил в ресторан.
       Мы оказались за одним столом с совершенно незнакомой парой. Потом выяснилось, что это был редактор подмосковной газеты "Ленинское знамя" Гусев с женой. Первые тосты -- за уходящий год, за журналистов, за Горбачева.
       За десять минут до Нового года включили большой телевизор, и Михаил Сергеевич поздравил всю страну с грандиозными успехами. Ровно в двенадцать все встали и под бой кремлевских курантов начали чокаться. Потом мы ели, опять пили, танцевали и общались с редактором областной газеты. Наверное, он неплохой человек, но, как мне показалось, уж очень нудный.
       После часа ночи я начала замечать, что взоры журналистов все чаще устремляются в мою сторону. Причем это были не просто доброжелательные взгляды. Это были стрелы искушенных и ловких самцов.
       Не буду скрывать, мне было лестно такое внимание, но рядом был Максим. Я чувствовала постоянно его тепло и совершенно не реагировала на забавы распутных журналистов.
       Где-то часа в три атмосфера в ресторане круто изменилась. Над столами зависли клубы табачного дыма. Начались пьяные песни и непристойные возгласы. Оставаться там было уже небезопасно. Мы распрощались с милой четой Гусевых. Максим обменялся с редактором телефонами, и мы очень быстро покинули пристанище самой честной и правдивой, неподкупной советской журналистики.
       Когда мы вышли на улицу, думала, задохнусь от свежего и чистого морозного воздуха. Долго приходили в себя, а потом бесстыдно целовались взасос здесь же, у самого входа в Центральный Дом журналистов. Нас никто не одернул, не сделал замечания. Казалось, так можно было простоять всю ночь. В тот момент я по-настоящему любила Максима и готова была сделать любую глупость. Но этого не потребовалось. Максим первым пришел в себя и повел меня на Калининский.
       Сказка продолжалась. Высотные дома переливались тысячами разноцветных огней. Над проспектом сияли невообразимо красивые гирлянды. Москвичи не спеша прогуливались по проспекту. Пели песни, смеялись, распивали шампанское. Катались на санках там, где было хоть немного снега. Наверное, тот Новый год я не забуду никогда. Но это было только начало.
       Мы прошли почти весь проспект и повернули направо, на Садовое кольцо. Здесь я впервые увидела американское посольство. Там почти во всех окнах горел свет. Перед посольством стояла большая елка и висел огромный американский флаг.
       Машину мы поймали быстро и через двадцать минут были у моего дома. Теперь я даже толком не могу объяснить, как все тогда получилось. Максим меня ни о чем не спрашивал. Он просто вошел со мной в подъезд, а потом -- в квартиру. Я не успела ни о чем подумать, как оказалась в его объятиях. Мы даже не сняли пальто, стояли и целовались в прихожей. Сколько это продолжалось, не знаю. Только на этот раз первой остановилась я. Заставила Максима снять пальто, разделась сама. Потом быстро вскипятила чайник и усадила его на кухне. Мы долго пили чай с простой карамелью и смотрели друг на друга. Оба молчали. Наверное, любые слова в те минуты были бы лишними. Потом я отодвинула чашку, медленно встала и подошла к окну. Многие окна в доме напротив еще светились. Неужели там еще празднуют... Продолжить свою мысль я не смогла. Крепкие руки аккуратно и нежно обхватили меня, развернули... Мне показалось, что я проваливаюсь. Да, да, именно проваливаюсь. Такого сильного чувства я давно не испытывала. Максим, словно игрушку, подхватил меня на руки и отнес на кровать.
       Проснулась поздно. На часах было около двух дня. Лежала тихо, боялась пошевелиться. Куда-то делся вчерашний праздник. Неясное беспокойство охватило меня. Рядом -- родной и близкий Максим. Но что я теперь, после этой ночи, должна делать? Как вести себя с ним? Я очень, очень боялась потерять его. Не знаю почему, но именно такие мысли лезли в голову. Наверное, от них и тревога. Оттого что боялась потерять этого славного мальчика. Ничего умного тогда я не придумала и решила просто быть собой.
       Теперь мне не поможет никакая роль. И если я ему нравлюсь такая, какая есть, значит, все нормально. Я аккуратно выбралась из постели и отправилась в ванную. Потом поставила чайник и сбегала в магазин за пирожными.
       Максим проснулся около трех. Пока он был в ванной, приготовила ему яичницу. Мне показалось, что в тот день он был немного смущен. Возможно. Ведь он так долго добивался меня. Завтракали молча. Когда пили чай, меня прорвало. Я взахлеб вспоминала минувшую ночь. Рассказывала о своих впечатлениях. Максим слушал внимательно и только изредка перебивал. Когда речь зашла о друзьях отца, я дала каждому характеристику и неожиданно для себя сравнила их с Юрием Ильичом. Максим сразу насторожился. Откуда я знаю, как зовут его отца? Врать мне не хотелось, и я рассказала о моей встрече с ним. Рассказала все, в мельчайших деталях и подробностях. Максим долго молчал. Нервничая и переживая, он крутил в руке чайную ложку и почему-то смотрел в окно. Потом он совсем тихо заговорил:
       -- Ты знаешь, Ирочка, они с мамой серьезно сватают меня с восьмого класса. И каких только невест мне не приводили. И дочек министров, и внучек заведующих отделами ЦК, и племянниц членов Политбюро. Все они жеманны и противны. Как правило, курят и пьют. И это в лучшем случае. А в худшем -- колются и предпочитают любить себе подобных. Да ты их видела. Помнишь вечер у твоих однокурсниц?
       Я утвердительно кивнула, а он продолжал:
       -- Так вот, моим родителям на их шалости наплевать. Отец говорит, что спать можно с любой девицей. А жениться нужно только на той, которую он покажет, -- Максим помолчал. -- На этой почве у меня с ними постоянные конфликты. О тебе они просто слышать не хотят, -- Максим внимательно посмотрел на меня.
       Я опустила глаза:
       -- И что же мы теперь будем делать, Максим?
       -- А ничего. Мы будем так же встречаться, как встречались. Я не хочу, чтобы ты из-за меня бросила свои курсы. Весной я сдам сессию и переведусь на вечерний факультет. Пойду работать. Ты тоже закончишь свою учебу, получишь распределение. Тогда и решим, что делать дальше.
       Я вспомнила, что у меня нет прописки, и ни о каком распределении речь идти не может. Но промолчала.
       -- Знаешь, Максим, я согласна с тобой. Давай ни о чем не думать, ничего не менять. Мы ведь с тобой и знаем-то еще друг друга мало. Так что твое предложение мне нравится. Спасибо тебе за прекрасный Новый год. Не знаю почему, но мне кажется, что такого праздника у меня уже никогда не будет.
       Максим улыбнулся. Он нежно погладил мою щеку и притянул к себе:
       -- Ирочка, у нас с тобой будет много праздников...
       Сладкий поцелуй не дал ему продолжить мысль.
       Праздник продолжался...
       Была только пятница, а занятия начинались в понедельник.
      
      

    Глава VIII

       Максим уехал в субботу днем. После его ухода я обнаружила в кухне на столе маленькую коробочку. Под ней была открытка. Читаю: "Любимая Ирочка! Поздравляю тебя с Новым годом. Пусть он принесет тебе только радость и счастье. Твой Максим". Открываю коробочку -- и... дыхание в ту минуту у меня остановилось. О такой красоте я не могла даже мечтать. Кольцо с маленьким бриллиантом. Оно напомнило мне утреннюю каплю росы. От него повеяло нежностью и теплом. Я схватила кольцо, надела на палец и закружилась по комнате. Кажется, я что-то пела. Потом я стала звонить Максиму. Его еще не было дома. Звонила каждые пять минут.
       Когда он поднял трубку, я растерялась. Что говорить?
       -- Максим, я, я, я... Ну, в общем, большое тебе спасибо за подарок. Я так рада...
       -- Ирочка, и я рад, что он тебе понравился. Это кольцо я купил в Вене специально для тебя. Тогда я и решил, что подарю его, когда это произойдет. Это случилось. Я тебя люблю и крепко целую.
       Он повесил трубку. А я продолжала стоять с прижатой к уху трубкой и напряженно вслушивалась в прерывистые гудки. Он меня любит! От Максима эти слова я услышала тогда впервые. Конечно, он говорил мне много приятных слов. Но то, что любит, -- впервые. И я была уверена тогда, уверена и сейчас, что именно так и было. Он меня любил. Это было взаимно. Мы оба были молоды, счастливы и наивны. Конечно, никакое счастье не может быть само по себе. Ведь всегда рядом что-то происходит, все взаимосвязано и зависит друг от друга. Вот и я в тот вечер вдруг поняла, что не могу быть счастливой до конца, без остатка. Причин было много. Но главное -- я поняла, что не смогу теперь встречаться с Николаем. Наверное, это было наивно и по-детски, но изменять Максиму я не хотела и даже не представляла, как бы это у меня получилось. Но если я откажу Николаю, он может отнять квартиру. Тогда придется возвращаться к родственникам. А там свои проблемы.
       Отвлек от грустных размышлений телефонный звонок. Звонила тетя Лена. Сначала она поздравила меня с Новым годом. Потом слегка пожурила за то, что я не нашла времени позвонить им. И, наконец, сказала, что завтра, в воскресенье, они с Сергеем Ивановичем ждут меня к обеду. Тетя сразу предупредила, что отказываться бесполезно. Я согласилась.
       Часа два в субботу я поспала и потом до утра делала уроки. В воскресенье, в назначенное время была у тети.
       Праздник продолжался...
       Как всегда, был шикарный стол. Тетя увлеченно рассказывала, как они с Сергеем Ивановичем встречали Новый год в цековском доме отдыха. Как там было весело и красиво. Называла она фамилии известных деятелей, с которыми они общались. Но самым главным для меня было то, что тетя решила отдать мне насовсем свое синее платье и туфли, в которых я встречала Новый год. Это было так неожиданно и приятно, что я расплакалась.
       Конечно, меня мучил и угнетал стыд оттого, что я так подло поступила с ней. Но открыться ей, попросить прощения я не решалась. Тетя поняла мои слезы по-своему и начала меня успокаивать.
       Это был не единственный подарок, который они мне приготовили. Когда я немного успокоилась, Сергей Иванович разлил шампанское и начал произносить тост. Он говорил о том, что у них с тетей почти нет родственников. А самые близкие -- это я и мои родители. Говорил о том, что они с тетей нас очень любят и желают нам добра и счастья. Я слушала внимательно и, признаться, во многих его словах видела двойной смысл. С одной стороны -- азартно, игра. С другой -- опять обманываю тетю. Но вот Сергей Иванович сменил тему. Он заговорил о том, что я очень много занимаюсь. А они с тетей знают, как трудно учиться и жить в общежитии. Они прошли через это. Поэтому они решили, что я должна жить в нормальных условиях. После этих слов я вся напряглась. Мне показалось, что Сергей Иванович решил меня вернуть обратно к ним. Разумеется, чтобы продолжить со мной игры и развлечения. В этот момент я готова была вновь разрыдаться и рассказать всю правду тете. Но получилось совсем не так. Сергей Иванович сказал, что при их министерстве есть гостиница, где останавливаются директора заводов и республиканские министры. На самом деле это вполне нормальные ухоженные квартиры с мебелью и всем необходимым. Сергей Иванович уже договорился с начальником хозяйственной службы, и я могу в любой момент въехать в квартиру.
       Вот это подарок! Вот это Новый год! Ух, у меня перехватило дыхание. Словно в сказке, сбываются все мои желания. Я подняла бокал с шампанским и сказала, что очень люблю и тетю Лену, и Сергея Ивановича. И что даже не представляю, что бы делала без них.
       Уроки воскресным вечером я делать не смогла. Слишком сильные эмоции пришлось пережить. Я даже не приняла душ. Долго лежала обессиленная, с открытыми глазами. Думала о том, что совсем недавно была сельской девчонкой в российской провинции. Мылась в бане раз в неделю. А теперь вот не приняла душ вечером -- и как-то не так себя чувствую. Два года назад ждала, когда мама принесет к субботнему ужину конфеты из сельпо. А теперь вот наслаждаюсь сиянием настоящего брильянта. Время идет, размышляла я. Но не слишком ли быстро я взрослею? Нет ли здесь какого-либо подвоха? Уж больно складно все получается. Так, с детской улыбкой и взрослой тревогой, я и заснула в тот день. А утром начались обычная суета и гонка.
       Дня через два я перевезла вещи в свое новое жилище. Квартира располагалась в кирпичном семиэтажном доме на Малой Грузинской улице. Совсем рядом находилась станция метро "Белорусская". У меня был шестой этаж и окна выходили во двор. Мебель в однокомнатной квартире по тем временам стояла просто шикарная. Финская стенка, мягкие кресла, уютный торшер. В ванной комнате -- импортная сантехника, розовая плитка, голубая ванна, коврики, зеркала. Конечно, ни в какое сравнение с прежней эта квартира не шла. И я буквально окунулась в этот уют и комфорт.
       В первый же день я позвонила Николаю и сказала, что необходимо встретиться, но не как обычно, а в метро. Он пытался выяснить, что случилось. Сказала только, что нужно поговорить. Договорились встретиться в субботу. Потом я позвонила Максиму и сказала, что переехала на новую квартиру. Назвала ему номер телефона.
       Была последняя суббота января. Скоро каникулы. Мороз стоял зверский. Я куталась во что могла. Тетя подарила мне теплый свитер и рейтузы. И все равно было холодно. Занятия закончились как обычно, и до встречи с Николаем у меня было еще два часа. В руках я держала две сумки. Одна -- с учебниками и тетрадями. Вторая -- с халатом, тапочками, бритвой и зубной щеткой Николая. Мы договорились встретиться на "Белорусской". Домой мне по такому морозу идти не хотелось. Решила подождать в метро. На "Белорусской" выбрала самую дальнюю лавочку и стала делать уроки.
       Несколько раз со мной пытались заговорить юные любители легких знакомств. Но, не встретив с моей стороны взаимности, они быстро уходили. Николай задержался на четверть часа. Он долго извинялся и все пытался меня поцеловать. С нескрываемым удивлением он понял, что это не так просто. Мы вернулись на мою лавку, уселись и долго молчали. Николай, наверное, чувствовал: что-то произошло; пытался обнять меня, взять за руку.
       -- Не надо, прошу тебя, не мучай меня, -- я сказала это тихо, не глядя на него.
       -- Что случилось, Ирочка? -- Николай подался вперед и попытался заглянуть мне в глаза.
       -- Случилось, случилось, -- и вдруг меня понесло. Я и сейчас не пойму, как это у меня получилось. -- Коленька, я тебе благодарна за все. Только теперь вместе мы никогда не будем.
       Я подняла глаза и посмотрела на него. Мне показалось, что он стал бледным и каким-то маленьким, но сдержать себя я уже не могла:
       -- Я полюбила другого человека и выхожу за него замуж. Теперь я живу у него. Здесь твои вещи и ключ от квартиры, -- я протянула ему пакет. Он молча взял.
       -- А что делать с продуктами, которые я привез? Они в гостинице.
       Я пожала плечами и встала, собираясь уйти. Николай схватил меня за руку и силой усадил обратно:
       -- Нет, Ирочка, прошу тебя, не уходи так сразу.
       -- Как это не уходи, если я уже ушла? -- я действительно сильно удивилась.
       -- Да нет. Я понимаю, что ты ушла совсем. Не уходи сейчас, отсюда. А вообще давай на прощание зайдем куда-нибудь и хоть бокалом шампанского отметим наше расставание.
       Не знаю, что тогда со мной случилось. Возможно, я просто пожалела его. А может быть, поняла, что так просто он меня не отпустит. Только я согласилась, и мы отправились в "Якорь". Был такой ресторан рядом с Белорусским вокзалом.
       Всегда, когда вспоминаю тот вечер, меня бросает в дрожь. Есть отчего. Начиналось все пристойно. Сначала Николай заказал шампанское, мандарины и мороженое. Выпил он эту бутылку практически один. Я не успела оглянуться, как появились коньяк и салаты. Потом все завертелось, как в немом фильме. Официант подносил новые порции и уносил пустую посуду. За час-полтора инструктор областного комитета партии напился так, что мне просто стало страшно. Потом он начал плакать и клясться в любви. Говорил, что уже все спланировал на десять лет вперед, что я буду самой счастливой женщиной.
       Еле-еле мне удалось его вывести на улицу и усадить в такси. До "России" рукой подать. Но он умудрился заснуть. Растолкать его помог водитель. Кое-как довела его до подъезда. Но оказалось, что его подъезд на противоположной стороне. Минут сорок обходили огромную "Россию". В номер "люкс" мы ввели ответственного партийного работника вместе с горничной. Он молча, не раздеваясь, повалился на постель. Я положила в кресло пакет с его вещами и почти бегом бросилась к выходу.
       На зимние каникулы Максим улетал в Вену, а я уехала в свой далекий поселок. За неделю отоспалась и отъелась. Родители не донимали меня разговорами. Наверное, они понимали, что я живу уже совсем другой жизнью и общего у нас осталось совсем мало. Первые дни отец пытался рассказать что-то о фабрике, о поселке. Но мне это было совсем не интересно. И он не настаивал. Мама все время хлопотала по хозяйству. А я спала и очень сожалела, что в нашем деревенском доме нет ванны с горячей водой. На дворе мороз продолжал лютовать. Так я и провела каникулы, не выходя из дома.
       В Москву я приехала за день до начала занятий. А Максим вернулся только через неделю. У студентов каникулы были больше, чем у нас.
       Февраль и март пролетели незаметно. Это была счастливая, беззаботная пора.
       Тогда у меня были всего две привязанности: Максим и учеба. И я только этим и жила. Изредка я навещала тетю. Пару раз была у Марии Захаровны. Она одобрила те изменения, которые произошли в моей жизни. Дала мне несколько медицинских советов.
       С тетей Леной у нас состоялся долгий и серьезный разговор по поводу Максима. Ей я рассказала все о нем, о его семье, о позиции его отца. Тетя пыталась уговорить меня расстаться с Максимом. Она уверяла меня, что на каком-то этапе может наступить кризис. Тогда Максим все вспомнит и займет позицию отца. Вот тогда мне действительно будет трудно. А сейчас отказаться от этой дружбы -- пустяк. Никакие аргументы на меня не подействовали. После того разговора я даже какое-то время была обижена на тетю. Как можно не понимать родную племянницу? В конце концов она махнула на мою любовь рукой и пустила все на самотек. Более того, в середине апреля в воскресенье они пригласили нас с Максимом на обед. Тогда-то Максим и узнал, что мой "родственник" -- заместитель министра. Думаю, это во многом определило мою дальнейшую судьбу. Внешне он никак не изменился. Мы продолжали также раз в неделю встречаться. Ходили в театры, в гости. После встречи Нового года вместе, ну, как муж и жена, мы ни разу не были. Максим не проявлял настойчивости. А я считала неприличным самой приглашать его к себе. Так продолжалось до середины мая, когда Максим сделал мне предложение. Конечно, я сразу согласилась.
       Из Вены срочно прилетел Юрий Ильич. Из нашей глубинки приехали мои родители. Всем руководил Сергей Иванович. Встречу родителей провели в квартире тети. Мы с Максимом в ней не участвовали и ни в какие финансовые дела посвящены не были. Я и сейчас не знаю, кто сколько и за что платил. Родители и, конечно, тетя решили, что расписаться мы должны в середине июня. Тогда Максим сдаст сессию, а я окончу курсы, получу аттестат зрелости и диплом специалиста. Кроме того, решено было, что жить после свадьбы мы будем у Максима. А в свадебное путешествие поедем в Париж. Это взял на себя Юрий Ильич. Что касается моей работы, вопрос остался открытым. Юрий Ильич настаивал, чтобы я сразу поступала в МГИМО. Мои родители осторожно и тихо высказали предположение, что мне надо отдохнуть после курсов. Но тетя и Сергей Иванович поддержали предложение по поводу института. Все дела с моим поступлением взялся утрясти отец Максима. Думаю, что на этой встрече наша с Максимом судьба на ближайший десяток лет была определена. Не учли одного -- жизнь ломает все планы и прогнозы.
       Перед тем как вернуться в Вену, Юрий Ильич решил встретиться со мной. Встреча состоялась в их роскошной квартире, в кабинете хозяина. Теперь тон у Юрия Ильича был совсем другой. Вообще он был совсем не похож на того человека, который вез меня в "Волге" и курил "Мальборо". О той встрече он не вспоминал. А говорил он о том, что Максим -- их единственный ребенок и вся надежда на него. Еще он говорил, что от нас с Максимом требуется только создать нормальную семью и растить детей. Все остальное они сделают с помощью друзей и родственников. Юрий Ильич очень боялся, чтобы Максим не попал под дурное влияние своих сверстников-однокурсников. В общем, самые радужные перспективы. А задача совсем простая: создавать крепкую советскую семью. Признаться, я была немного удивлена. Он так много внимания уделял таким понятным вещам.
       Но я ведь для этого и выхожу замуж, чтобы создавать семью. А для чего еще?
       Тогда мне это было непонятно. Только потом, много позже, кое-что стало проясняться.
       В конце мая я сдала экзамены и получила аттестат зрелости и диплом курсов. Распределять меня никуда не стали. Для этого я написала заявление на имя директора курсов. Расписываться мы с Максимом должны были двадцать пятого июня. А первого июля у меня начинались вступительные экзамены в МГИМО, на факультет международной журналистики. Ни об институте, ни о факультете раньше я ничего не слышала. А вот поди ж ты, судьба распорядилась. Моими документами для поступления и всеми формальностями занимался какой-то сотрудник МИД. Я его видела только два раза. Когда отдавала фотографии и подписывала автобиографию.
       Четвертого июня, в день моего рождения, мы собрались у тети Лены. Нас было всего четверо. Тетя с мужем и я с Максимом. Максим подарил мне огромный букет роз и очередное очень красивое и дорогое кольцо. Тетя и Сергей Иванович вручили пакет с деньгами. Это было очень кстати. Траты были ужасные. День рождения превратился в заседание штаба по проведению нашей свадьбы. Здесь, в тесном кругу, мы решали в основном мелкие вопросы: во что я должна быть одета, какие кольца покупать, кого пригласить в загс.
       Вопросов было много. И все их мы в тот вечер обговорили. Когда вышли от тети, долго и жадно целовались в подъезде. И тогда Максим предложил мне переехать жить к нему. Я обещала подумать и позвонила вечером тете. Она меня вразумила и сказала, что если я не хочу прослыть среди родственников Максима шлюхой, то ни в коем случае не должна соглашаться.
       Я позвонила Максиму. Ему я сказала, что хочу, чтобы он хорошо сдал сессию. Это первое. Второе -- мне надо морально подготовиться к тому, чтобы жить вместе с ним. Третье -- мои родители и родственники не поймут меня, если я до свадьбы перееду к нему. Кажется, Максим со всем согласился. Мы тепло распрощались и пожелали друг другу удачи.
      
      

    Глава IX

       Расписывались мы в Грибоедовском загсе, что рядом с Чистыми прудами. Тогда это был один из самых крутых загсов. На мне было белое платье. На голове -- маленькая белая шапочка и сзади от нее -- легкая накидка. Платье было не такое огромное, как у других невест. Оно слегка расклешивалось книзу и чуть-чуть не доходило до колен. Белые лакированные туфли на высоком каблуке дополняли наряд. Ну и, конечно, я сделала прическу в дорогой парикмахерской. Короче, сама я себе в тот день нравилась. Думаю, и другим. Максим был не менее элегантен, одетый в английский фрак, "бабочку" и черные лаковые туфли. Регистрация была назначена на три часа пополудни. А встречу гостей мы назначили в загсе в половине третьего. Тогда случилось маленькое происшествие. "Волга", на которой мы ехали с Максимом в загс, столкнулась с рейсовым автобусом. Авария была пустяковая. Я на этот случай не обратила внимания. А зря. Вся дальнейшая жизнь -- пример того, что просто так ничего не происходит.
       Короче, мы опоздали на пятнадцать минут. Родственники и друзья нервничали и уже начали думать о плохом. Однако ничего страшного не случилось. Мы только пропустили вперед одну пару.
       Через несколько минут нас повели в зал. Вспоминаю это как плохой сон. Шаблонные слова, глупые вопросы, просьба фотографа улыбнуться. Да еще вот эти наставления: "Теперь вы муж и жена, должны любить друг друга". Ну просто бред какой-то.
       Потом мы вышли из зала и пили шампанское. После этого все расселись по машинам, и кортеж двинулся к центру. Впереди мы с Максимом на черной "Чайке". На капоте машины как-то укрепили букет роз. Смотрелось здорово. Черная машина и красные розы.
       Кортеж подъехал к Александровскому саду, и мы с Максимом положили цветы к могиле Неизвестного солдата. Сказали, так надо, такова традиция.
       После этого поехали по Москве. Фотограф нас фотографировал на Воробьевых горах, у памятника Маяковскому, у МИД и даже у Театра кукол.
       Ровно в шесть кортеж из семи машин въезжал в распахнутые ворота мидовского особняка. Кажется, он находится на Рублевском шоссе, рядом со станцией метро "Кунцевская". В дверях особняка нас встречали родители. Мои вручили Максиму хлеб с солью. А отец Максима дал мне тугой конверт.
       -- Это вам на первое время, -- Юрий Ильич улыбнулся и сделал шаг в сторону.
       Мы, довольные и счастливые, вошли в фойе.
       Гостей было уже много. Все пили легкое вино, ели орехи и курили. К Максиму выстроилась очередь. Его поздравляли и жали руку. Заодно улыбались и мне.
       Без чего-то семь всех пригласили в банкетный зал -- огромное помещение с красивыми люстрами. Весь зал был уставлен столами, которые ломились от еды. Нас проводили в центр главного стола. Рядом расположились родители. Потом все не спеша заняли свои места. Здесь я впервые увидела, что на каждом месте стоит бумажка с фамилией. Потом это стало нормой. А тогда...
       Первым говорил Юрий Ильич. Говорил долго и громко. Потом попросили сказать тост мою маму. Но она категорически отказалась. Вместо нее сказал Сергей Иванович. Говорил толково и кратко. Да и вообще в тот вечер он превзошел себя. И мне даже показалось, что я немного грущу о нем. Потом говорили друзья Юрия Ильича. Я их не слушала. Сначала поела сама, потом стала кормить родителей. Бедные, они ведь не знали, как держать нож, вилку. Признаться, и я бы этого тоже не знала, но на курсах все это нам преподавали.
       Теперь о подарках. Делалось это так. Тот, кто выступал, после громких слов подходил к нам и вручал подарок. Максим брал его, благодарил и отдавал официанту. Тот относил очередную коробку в отдельную комнату. И так весь вечер. Подарки были разные. Например, поэт Рождественский прочитал стихи, которые сочинил для нас. Они и сейчас у меня хранятся. А какая-то известная певица спела песню и передала нам текст. Были и писатели, которые на своих книгах писали нам посвящения. В фойе постоянно играл оркестр. Для танцев делались специальные перерывы.
       Мы с Максимом уехали в одиннадцать. Поехали ко мне. Решили несколько дней, пока его родители в Москве, пожить у меня. А потом насовсем переехать к нему.
       Эта ночь мне показалась слаще новогодней. Может быть, потому, что я все время думала о нем? Может быть. В ту ночь мы совсем не спали.
       В девять утра позвонила Ольга Николаевна, мать Максима, и сказала, что они ждут нас к завтраку. Кроме того, надо разобрать подарки. Мы с Максимом собрались быстро, поймали такси и через двадцать минут были на месте.
       От родителей Максима я позвонила тете Лене. Там нас тоже ждали и мои родители, и родственники. Пообещали быть к обеду. В общем, неделя пролетела в бестолковой суете. А тридцатого июня я с утра уже была на собеседовании в приемной комиссии МГИМО.
       Молодые симпатичные мальчики задавали мне интересные вопросы. Например, почему я решила поступать в МГИМО? Или почему я решила стать журналистом? Или какая форма правления в Англии? Или где Чайковский писал свой Первый концерт?
       Разумеется, ни на один из этих вопросов я не ответила. Как, впрочем, и на большинство остальных. Хорошо, что накануне со мной провел беседу Юрий Ильич. Он посоветовал мне не нервничать и отвечать спокойно: не знаю. Я так и делала. И знаете, собеседование я, оказывается, прошла успешно.
       Первый экзамен был сочинение. Тему не помню. Помню, по рядам ходили мальчики и следили, чтобы никто не списывал. Так вот мальчик, ходивший по нашему ряду, незаметно сунул мне отпечатанное мелким шрифтом сочинение. Потом он все время прикрывал меня от преподавателей. В результате по сочинению я получила пятерку.
       На экзамене по английскому языку все было строго. Сидели две солидные и неподкупные дамы. Они предлагали абитуриенту вытащить билет, назвать его номер и садиться готовиться. Кроме меня, в комнате были еще трое или четверо ребят. Минут через пятнадцать после того, как я взяла билет, в комнату без стука вошел щуплый седой мужчина. Он склонился к одной из преподавательниц и что-то зашептал ей на ухо. Потом они вместе посмотрели на меня, преподавательница одобрительно кивнула, и он вышел. Уже потом я узнала, что это был декан факультета. По английскому я получила четверку. На истории все повторилось, но мои знания оценили пятью баллами.
       Короче, из двадцати возможных я набрала девятнадцать баллов. И это была проходная оценка. Через неделю мы с Максимом читали списки поступивших. Очень легко отыскали мою фамилию. Сначала я не поверила своим глазам. Читаю еще раз. Рагулина Ирина Владимировна. Ошибки нет. Я сильно сжала руку Максима и неожиданно для себя при всех поцеловала его в щеку. Я была так рада и счастлива, что готова была запеть. Максим, видя мое состояние, поспешил отвести меня в сторону.
       Тогда я подумала, что на меня свалились две большие удачи в жизни: вышла замуж за Максима и поступила в институт. А все было совсем не так. Просто я случайно попала в страну чудес.
       И чудеса только начинались.
      
      

    Глава Х

       Самолет приземлился точно по расписанию в парижском аэропорту "Шарль де Голль". Мы быстро прошли таможню и оказались в городе. Поразили чистые и ухоженные машины. Очень быстро нас отыскал сотрудник советского посольства, и на его "Вольво" мы отправились в город.
       Я сидела в свободном салоне роскошной машины и думала о своем. За окном мелькали чистенькие и симпатичные предместья Парижа. Из динамиков лилась приятная негромкая музыка. Рядом сидел красивый и сильный мужчина, которого я любила. Могла ли я еще год назад подумать, что выйду замуж, поступлю в МГИМО и вот так буду ехать по Франции?..
       В июне мне исполнилось только восемнадцать. И такое счастье. Я зажмурилась, ущипнула себя за ногу -- больно. Значит, это не сон. Все наяву. Я в Париже.
       Дипломат привез нас в посольство и проводил к послу. Тот принял сразу в своем огромном кабинете. Здесь было очень тихо и уютно. Обратила внимание, что все окна закрыты и зашторены. В кабинете было прохладно. Наверняка работал кондиционер.
       Очень симпатичный, но уже немолодой посол усадил нас в мягкие кресла и попросил подать кофе. Мы пили крепкий и вкусный напиток с необыкновенным печеньем, которое таяло во рту.
       В кабинет вошел молодой человек лет двадцати пяти. Посол представил его. Это был третий секретарь протокольного отдела. Потом посол сказал, что жить мы будем в посольстве. За нами круглосуточно закреплена машина с водителем. А дипломат из протокольного отдела будет нас везде сопровождать. Он прекрасно знает язык и покажет нам все достопримечательности Парижа.
       -- Думаю, сегодня вам следует отдохнуть. А завтра с утра начинайте. Владимир Иванович вам все расскажет в вашем номере.
       Мы поблагодарили радушного посла и вышли из кабинета.
       За две недели мы объездили и обошли весь Париж. Посетили самые модные картинные галереи. Побывали в самых дорогих и престижных ресторанах. Дважды были на приеме в советском посольстве. Там познакомились с французскими и русскими знаменитостями.
       Почти каждый вечер мы вдвоем с Максимом уходили гулять в город. Сильное впечатление на меня произвел ночной вид Эйфелевой башни. Казалось, кружева башни плелись вручную, на спицах. Прожекторы так здорово высвечивали ее, что она казалась игрушкой. Хотелось взять ее в руки. Один раз мы попали в Китайский квартал. Хорошо, что Максим прекрасно знал английский. Иначе, думаю, нам бы пришлось нелегко.
       Побывали мы и на Пигале, улице парижских проституток. Это было так необычно и откровенно, что я поначалу растерялась. Видели мы и гомосексуалистов -- мерзкое зрелище. Ну, конечно, главное -- это наша культурная программа. Мы побывали в национальном оперном театре "Опера Националь". Были на спектакле модного театра "Шанз Елизе". Слушали песни Мирей Матье в театре "Олимп".
       Конечно, мы накупили себе кучу вещей. И я умудрилась еще приобрести подарки родным. Не знаю почему, но о деньгах у нас с Максимом разговор не заходил. Денег было столько, сколько нужно. И я не задумывалась, откуда они берутся.
       Две недели пролетели весело и незаметно. Перед отъездом посол пригласил нас к себе на ужин. Была теплая, домашняя атмосфера. Жена посла -- немолодая и очень полная дама -- угощала нас пельменями. Мужчины пили русскую водку, а мы с хозяйкой дома пробовали разные сорта сухих французских вин. Сначала нас расспрашивали про то, что мы увидели в Париже, что понравилось. Потом -- про Россию. Что там происходит, и куда все катится. Стыдно признаться, но только тогда, в Париже, я узнала, что в России что-то происходит. Дома, в Москве, я ничего не замечала. Максим рассказывал послу о слухах, которые ходят вокруг ЦК, о тревожной обстановке в армии, о растущем недовольстве политикой партии в народе. Мы с женой посла сидели молча и только многозначительно переглядывались. Наверное, она что-то понимала, а я только делала вид. На самом деле мне давно, с детства, было известно, что партию и правительство ругают. Но ругают втихую, по углам. У нас в поселке такие речи можно было услышать от пьяных мужиков. Да еще родители по вечерам за ужином шептались. Иногда случайно удавалось подслушать. А здесь, в Париже, пожалуйста. За столом, в полный голос. Так, потихоньку, самоучкой я начинала постигать маленькие тонкости больших игр.
       В аэропорт нас отвозил тот же сотрудник посольства на той же "Вольво". До Москвы мы долетели спокойно, без приключений. До начала занятий в институте еще оставалось чуть больше недели, и мы с Максимом решили навестить моих родителей.
       Конечно, наш поселок -- это не Париж и даже не его пригород. Но есть и у нас свои прелести. Родители к нашему приезду вычистили и освободили свою большую комнату. Да и вообще весь дом привели в порядок. От неожиданности я поначалу даже растерялась, не узнала родного дома. Все было чистенько и аккуратно. А то, что стены и пол не крашены, выглядело даже очень симпатично. Мама и папа оформили отпуск. Так что все время, пока мы у них были, они посвятили нам.
       Мы спали очень долго, до одиннадцати-двенадцати. Потом умывались и пили молоко со свежим хлебом. После этого шли в лес. Собирали грибы, ягоды. Но чаще просто бродили, слушали птиц и наслаждались тишиной. Оказывается, Максим даже не представлял, что в России есть такие сказочные места. Обедали мы все вместе часа в три. Потом отдыхали, читали и занимались всякой ерундой. В восемь часов мы садились за ужин. Каждый день на столе в это время появлялась водка. И ни разу Максим не отказался. Я, конечно, думала, что это нормально, не обращала внимания. Мама иногда делала замечания отцу, чтобы он поменьше себе наливал, немолодой уже. Но отец махал рукой и продолжал опрокидывать стопки. Максим не отставал. В начале застолья они всерьез обсуждали государственные проблемы. Говорили о сельском хозяйстве, промышленности, о внешней политике. Конечно, рассуждения отца были просты и незатейливы. Но это было как бы отражением голоса народа. Думаю, поэтому Максим его внимательно слушал. Но когда они приступали ко второй бутылке, отец начинал ругать фабричных начальников и местную власть. Максим и здесь ему поддакивал. Часов в одиннадцать мы с мамой уходили спать, а они говорили до часу-двух ночи. Так продолжалось почти каждый день. Хорошо, что было лето и они сидели на террасе. Иначе прокурили бы весь дом.
       Не обошлось без маленького приключения. Однажды утром я проснулась от частых автомобильных гудков. На часах было около девяти. Максим спал как убитый. Вчера они с отцом побили все рекорды и легли спать около трех утра. Я выглянула на улицу -- и обомлела. Рядом с нашими воротами стояли красные "Жигули", а рядом с ними -- Николай. Мамы дома не было. С трудом удалось расшевелить отца. Спросонья и после выпитого он долго не мог понять, в чем дело. Когда дошло, как был, в трусах и в майке, выскочил к областному начальнику. Не знаю, какие слова он говорил инструктору обкома, только тот через пять минут уехал.
       В Москву мы возвращались с легким сердцем и тяжелыми сумками. Везли варенье, яблоки, овощи. Максим не раз порывался оставить сумки в поезде. Говорил, что все без проблем можно купить на рынке. Но я настояла на своем. Все привезли и разместили по шкафам.

    Глава XI

       Первого сентября мы отправились в институт. Благо он находился на одной линии метро с нами. Мы садились на "Фрунзенской" и доезжали до "Проспекта Вернадского". Учились мы с Максимом на разных факультетах. Он отправился к однокурсникам, а я пошла разыскивать свою группу.
       На курсе нас было всего человек сорок. Курс разбивался на две академические группы. А те, в свою очередь, делились на языковые. В моей языковой группе было пять человек. Мы изучали два иностранных языка. Первый -- английский, второй -- испанский. По какому принципу распределяли по группам, я не знаю. В группе были три девочки и двое парней. Мы, конечно, сразу познакомились. Их фамилии мне ничего не говорили. Через какое-то время, когда мы сошлись поближе, я узнала, что одна девочка -- дочь заместителя председателя КГБ, вторая -- внучка министра, а третья -- дипломата. Мальчики были тоже не из простых. Один -- сын секретаря ЦК Белоруссии, а второй... А вот второй был член КПСС, после армии, из рабочих.
       Короче, попала я в компанию славную, в которой ухо надо было держать востро. Максим предупредил, что особенно надо быть осторожной с этими, кто из рабочих. Как правило, они "стучат" куратору из КГБ. Я никак не могла поначалу понять: о чем можно "стучать"? Потом мне объяснили, что КГБ должен знать все. И климат на курсе, и настроения отдельных "лидеров", наклонности и слабости детей и внуков "самих".
       Во попала! Ужас! Но это только начало! Что было потом! К примеру, когда я была уже на третьем курсе, в институте раскрыли группу гомосексуалистов во главе с проректором. Во смеху! Политический вуз. КГБ с первого дня держит всех под рентгеном -- и на тебе, пожалуйста! Но я что-то слишком далеко убежала. Вернемся назад, на первый курс.
       Не могу сказать, что учиться мне было очень интересно. Чаще всего было скучно на лекциях. И уж совсем невыносимо на стенографии и машинописи. Два года на курсах я занималась этими предметами всерьез, профессионально. И на тебе -- снова здорово. Где-то на третьем занятии сказала преподавателям, что окончила курсы МИД, и меня освободили от этих предметов. Основательно и серьезно я занималась только иностранными языками. Максим меня предупредил, что это самые главные предметы на всех факультетах. Здесь у меня ниже четверки отметки никогда не опускались. Старалась я конспектировать и учить все остальные предметы, но главными всегда были языки.
       Первую сессию я сдала хорошо. На зимние каникулы мы уехали в мидовский подмосковный дом отдыха. Весь дом отдыха был занят студентами. Большинство, конечно, были из нашего института. И здесь я впервые увидела повальное пьянство. Пили все: и ребята, и девушки.
       У нас был отдельный номер на третьем этаже. Так вот Максим уходил куда-то часа в три дня и возвращался поздно ночью, когда я спала. Я просыпалась от страшного запаха перегара. И так каждый день. Я стала одна ходить в кино, в бар. Днем он спал до обеда, а я гуляла по прекрасному зимнему лесу. Конечно, меня не оставляли без внимания. Были и томные взгляды, и намеки, и приглашения. Мне все это казалось странным. Ведь там, в той среде, все друг друга знают. И если бы я позволила себе с кем-то посидеть за коктейлем, то, думаю, разговоров было бы много.
       Максим пил до последнего дня. Позже, уже в институте, мне сказали, что их компания играла в карты и пьянствовала. Причем были там только ребята. Меня это не насторожило, скорее обрадовало. Женщины не были замешаны. Как глубоко я была не права, узнала значительно позже.
       Сразу после Нового года Максим завел разговор о ребенке. Я удивилась: ведь мы с ним сразу после свадьбы решили, что детей не будет, пока я не окончу институт. Почему он хочет ребенка именно сейчас, он не объяснял. Я оказалась в трудном положении.
       Поехала советоваться с тетей Леной. Туда же пригласили Марию Захаровну как главного специалиста по женским делам. Беседовали долго. Взвешивали все "за" и "против". Сошлись на том, что ребенка до окончания института заводить не надо. Мария Захаровна заверила нас с тетей, что по женской линии у меня все в порядке и я могу родить хоть сегодня. Но абортов больше делать нельзя. Рискованно. Значит, надо оставлять все как есть. Главный тетин аргумент был таков. Детей я могу нарожать за свою жизнь кучу. А МГИМО -- это подарок судьбы. И окончить институт должна достойно и в срок.
       Решили так. Максима я огорчать не буду. А буду постепенно оттягивать решение этого вопроса. Якобы по женским делам. Когда приехала от тети, сказала ему, что была у Марии Захаровны, консультировалась по поводу родов. Она мне сделала анализы и говорит, что где-то чего-то не хватает. Надо попить какие-то лекарства и подождать годик.
       Максим был раздражен. Таким я его не видела. Он сказал, что все мои знакомые -- сельские знахарки. А лечиться и наблюдаться я буду в поликлинике МИД. Спорить я с ним не стала. Попила чай и легла спать. Он расположился в кабинете у отца. Такого тоже раньше не было. Почти всю ночь я не спала. Я по-прежнему его любила и очень переживала от его фокусов.
       Тогда, ночью, я решила, что буду полностью отдаваться учебе. Это я поставила на первое место. Все остальное время и внимание -- Максиму. Он шел под пунктом два. Но об этом вряд ли догадывался.
       Постепенно отношения наладились, и Максим, кажется, смирился, что рождение ребенка откладывается. Мы по-прежнему ходили раз в неделю в театр или на концерт. Изредка бывали в гостях у его друзей. Иногда заезжали на обед к тете. В обычные дни все по дому делала Нюра. И обеды, и магазины, и прачечная -- по ее части.
       Наша с Максимом главная задача -- не опаздывать. Я старалась. У Максима это получалось редко. Все чаще он стал задерживаться по вечерам. А два раза после Нового года вообще не пришел домой. Первый раз мы с Нюрой обзвонили утром всех его знакомых -- глухо. Невыспавшаяся и нервная, я пошла в институт. Как просидела занятия -- не знаю. Прихожу домой, а он как ни в чем не бывало лежит на диване в кабинете отца, курит и читает книгу. Он даже не извинился в тот раз. Просто сказал, что был у приятеля за городом на даче и опоздал на последнюю электричку. Я сделала вид, что поверила, и ушла спать в нашу комнату.
       Вообще же на многие вещи я стала смотреть иначе. Многое стала понимать. Максим мне уже не представлялся таким идеальным, как раньше. Оказывается, у него было много слабостей и недостатков. Одно то, что он много курил и пил, не могло проходить бесследно. Это тянуло за собой кучу неприятностей. Поначалу я все терпела и принимала как должное. Но все чаще стала задумываться о последствиях такой жизни.
       За это время мы очень подружились с домработницей Нюрой. Ей было без малого семьдесят лет. И почти половину жизни она провела в этой семье. Она очень любила Юрия Ильича. Любила так, что не замечала недостатков. И часто рассказывала мне о нем.
       Много интересного узнала я и о матери Максима -- Ольге Николаевне. В молодости она была лучшей подругой дочки крупного советского руководителя. И поэто-
    му Юрий Ильич в тридцать пять лет стал послом. Рассказала Нюра и о том, что у них был еще ребенок, девочка. Она умерла в семь лет. Трагедия была страшная. Нюра, когда вспоминала эту девочку, всегда плакала. Когда у меня было не очень много занятий, а Максим задерживался, мы могли часами сидеть с Нюрой на кухне, пить чай и разговаривать. Тогда мне казалось, что она и ко мне прониклась каким-то участием.
       Стала я многое понимать и в институте. Розовое покрывало постепенно сползало. Под ним оказалась такая плесень и гниль, что и говорить страшно. Ну, то, что на факультете журналистики не было ни одного журналиста среди преподавателей, -- это еще цветочки. Но то, что бывший ректор, доктор наук, поступил в институт по поддельному аттестату зрелости, -- это что-то. Тот же ректор во всех анкетах писал, что он партизан и награжден орденами и медалями. А на самом деле -- не партизан, не награжден. И этот человек несколько десятков лет учил детей самых главных руководителей страны. А раскололи его очень просто. На очередных вступительных экзаменах он отказал в приеме дочке какого-то среднего чиновника из КГБ. Тот оказался мужиком ушлым. Затребовал личное дело ректора и все проверил. Члена коллегии МИД, чрезвычайного и полномочного посла, доктора наук по-тихому разжаловали и отправили в захудалый НИИ рядовым сотрудником. Теперь на его месте другой доктор, сын очень крупного чиновника из ФСБ. Этот, наверное, уже не подкачает, из своих. Ну, если все рассказывать об этой кузнице кадров для работы за пределами страны, времени надо много. Возможно, когда-нибудь займусь этим. А пока -- только о себе.
       Окончила я первый курс без троек. Максим перешел на пятый тоже без "хвостов" и задолженностей. Четвертого июня отметили мое девятнадцатилетие.
       Стол готовили мы с Нюрой. А пригласили тетю с Сергеем Ивановичем, двух моих подруг по институту и троих приятелей Максима. Вечер прошел здорово. Мы много смеялись, пели песни, танцевали. Максим был сама любезность. Я даже забыла все обиды и решила, что у нас все стало на свои места.
       Тогда же Сергей Иванович рассказал мне, что намерен перевезти моих родителей жить в Москву. В их министерстве есть лимит на прописку. Конечно, в основном принимают людей молодых, перспективных. Их берут на работу, дают квартиры и прописку. Мои родители никак не подходят под эти нормы, но у них родственник -- заместитель министра. Я не придала этому разговору большого значения. Решила, что дядя, выпив лишнего, выдавал желаемое за действительность. Об этом разговоре я скоро забыла.
       В конце июня мы улетели в Вену. Там пробыли до конца августа. Про это фантастическое путешествие можно написать отдельную книжку. Мы объездили Австрию вдоль и поперек. Обошли все достопримечательности Вены. Страна сказочная. Конечно, все это благодаря отцу Максима, его связям и авторитету.
       Омрачало нашу жизнь только одно обстоятельство. Максим здорово пил. И тогда мне показалось, что он начал поддаваться этому страшному недугу. При родителях он еще как-то держался, и они ничего не замечали. Я несколько раз пыталась завести разговор на эту тему. Но и Юрий Ильич, и Ольга Николаевна шутили и говорили, что все мгимовцы проходят через эту шалость. Про другие свои подозрения я не стала им ничего говорить. Зачем? Чтобы они подумали, что я настраиваю их против сына? Да, кроме того, они ведь могли меня обвинить и в том, что я не умею управлять им. Да, не умела и не знала, что мне делать.
       Двадцать девятого августа мы прилетели в Москву. Первого сентября пошли в институт. В тот же день Максим не позвонил и не пришел домой ночевать.
       Мы с Нюрой сидели всю ночь на кухне и ждали его. Нюра пыталась меня успокаивать, а я рассказывала ей про Австрию. Не знаю, как получилось, но я выложила ей в ту ночь все про Максима. Все, что накипело и что угнетало меня постоянно. Про его пьянство Нюра сама все знала. А вот о том, что он стал очень редко со мной жить как с женщиной, она слышала впервые. Ей первой я поведала об этом. Нюра сильно опечалилась. Она решила, что у ее любимца появилась новая девушка. Попробовала ее успокоить. Сказала, что уверена: во всем, что происходит с ним, виновато пьянство. О своих подозрениях насчет того, что Максим постоянно находится в обществе симпатичных мальчиков и что из этого следует, я говорить Нюре не стала. Да она, наверное, и не поняла бы, о чем речь.
       Максим пришел под утро. Он не стал нам ничего объяснять. Попил холодной воды и отправился спать. Вид у него был помятый и жалкий. Нюра сразу отправилась в свою комнату, а я начала собираться в институт.
       Дня через три после этого случая вечером раздался телефонный звонок. Подошел Максим и сразу позвал меня. Незнакомый женский голос попросил внимательно выслушать. Потом эта дама или девушка сказала, что знает Максима давно и хочет ему только добра. Ну а дальше началось такое, что я не могу даже пересказать. Короче, она говорила, что у Максима есть несколько мальчиков, с которыми он живет. Дама хотела мне рассказать, где и как это происходит, но я бросила трубку. Минут пятнадцать я сидела у телефона и приходила в себя. Мое сознание отказывалось принимать то, что я услышала. Наверное, для нормальной психики такие вещи недоступны.
       Короче, я решила никому не говорить про этот звонок. Более того, заставила себя забыть про него, как про дурной сон. Тогда я еще раз напомнила себе, что на первом месте -- учеба. И как бы все ни складывалось, я учусь только на втором курсе. Максим -- на последнем, ему проще.
       В конце сентября я созвонилась с Марией Захаровной, купила коробку шоколадных конфет и отправилась к ней. Говорили долго. Она была вторым человеком, которому я рассказала о проблемах с Максимом. Мария Захаровна внимательно выслушала и сказала, что решение мое не нервничать по этому поводу правильное. Во-первых, я ни на что не смогу повлиять. Если у Максима произошли какие-то изменения, то дело это не одного дня или даже года. Наверняка все началось давно. Ну а в том, что у меня нет постоянного мужчины, большой проблемы она не видит. Для здоровья в моем возрасте от этого только польза. На всякий случай она посоветовала пока оставить спираль. Мы тепло распрощались и договорились созваниваться каждую неделю.
       Октябрь в тот год был холодный и дождливый. И погода как бы отражала все то, что происходило в душе: смятение, отчаяние, неопределенность. Отношения с Максимом становились все более натянутыми. Хотя в последние два дня я опять почувствовала в нем мужчину. Но это был уже не тот Максим, что год назад. Удивительно: прошло так мало времени -- и такие изменения. Именно над этим вопросом я размышляла хмурым октябрьским утром.
       В метро было тепло и уютно. Я спустилась по эскалатору вниз и втиснулась в первый вагон поезда. В это время людей всегда много. Но я никого не замечала. Думала о своем. И так я была увлечена своими мыслями, что даже сначала не почувствовала, как меня кто-то взял за руку. Когда дошло, вздрогнула, повернулась. Прямо передо мной стоял Николай. От неожиданности я чуть не вскрикнула. Мне показалось это таким нереальным и непонятным, что я не могла сначала ничего сказать. Вид у меня был, наверное, странный. На первой же остановке мы вышли. Это была станция "Спортивная". Мы молча бродили по платформе в поисках свободной скамейки. Когда нашли и сели, первым заговорил Николай.
       Он долго извинялся за тот последний вечер, когда напился и я вынуждена была провожать его в гостиницу. Потом он рассказал, что учится на втором курсе высшей школы КГБ. Изучает два иностранных языка. С женой не живет, но и не развелся. Изредка навещает дочку. Здесь, в Москве, он живет в общежитии. Вот и все его новости. После этого пришлось рассказать про себя. Наверное, Николай оказался рядом очень кстати. Мне надо было кому-то излить душу, выплеснуть все, что накопилось. Их школа, оказывается, находилась недалеко от нашего института. Он тоже ехал на занятия. И вот случайно мы встретились.
       Я рассказала Николаю все: и кто мой муж, и кто его отец. Объяснила, как поступила в МГИМО, что тоже учу два языка. Поведала ему и самое грустное -- что жизнь не складывается из-за того, что муж пьет. Но долго распространяться на эту тему не стала. И уж, конечно, промолчала о наших интимных отношениях.
       Николай начал меня успокаивать. Он говорил, что ребята из МГИМО этим и отличаются, что много пьют. Такова традиция. Дипломатам надо учиться много пить -- это их работа. Они должны уметь перепить своего собеседника, получить нужные сведения, запомнить их и потом изложить на бумаге. Кто проходит это испытание, тот дипломат. Кто не проходит -- извините. Я не спорила, молча слушала.
       Потом мы вспоминали наши шалости на природе. Поговорили о поселке, о фабрике. Мне не хотелось с ним расставаться. Думаю, и он не рвался уйти. Но время поджимало. Я и так пропустила одну пару. И это впервые за все время. Напоследок я продиктовала Николаю свой телефон и чмокнула его в щеку. Уже садясь в поезд, обернулась. Он так и стоял, ошалелый и счастливый, смотрел в мою сторону. Только когда двери закрылись, я вспомнила, что ему, как и мне, ехать до "Вернадского".
       После встречи с Николаем я стала как-то спокойнее. Тогда я ясно ощутила какую-то поддержку. И даже не поддержку. Я поняла, что у меня есть в жизни запасной путь. И это, наверное, очень много значит. Я стала еще больше заниматься и иногда думать про Николая. Про нашу встречу я никому не рассказала.
       Да и кому это могло бы быть интересно?
      
      

    Глава XII

       Сергей Иванович выполнил свое обещание. В ноябре родители переехали в Москву. То, что произошло, мог сделать только заместитель министра. Причем время для этого было самое подходящее. Конец восьмидесятых. Разброд и шатание в обществе. И на этом фоне Сергей Иванович сумел пробить им и прописку, и квартиру. А работать он устроил их на своем авиационном заводе в районе станции метро "Динамо".
       С тридцатого ноября отец приступил к работе мастером в цехе оснастки. Мама в этом же цехе начала работать инструментальщицей. Жилье они получили в сталинском заводском доме в районе "Сокола". Министерские хозяйственники сделали в двухкомнатной квартире капитальный ремонт. Какой-то подмосковный военный завод завез туда списанную, но очень приличную мебель. Теперь мои старики жили в одном из престижных московских районов, на Песчаной улице. До метро они шли минут семь. А до работы добирались за двадцать--тридцать минут.
       Сергей Иванович перед самым праздником 7 ноября организовал нам с Максимом экскурсию на завод, где работали родители. На проходной нас встречали директор завода и секретарь парткома. У Сергея Ивановича были срочные дела, и он не смог сам приехать. Нам показали два цеха ширпотреба. Здесь делали мощные пылесосы и только начавшие входить в моду бытовые микроволновые печи. Потом нас провели в цех, где работали родители. Это был огромный корпус. Здесь в три ряда стояли разные станки. Был жуткий шум. Все двигалось и гудело. Конечно, я ничего не поняла и не запомнила из того, что говорил директор. Родители в тот день не работали. Думаю, это и хорошо. Наше появление их бы смутило. После осмотра директор повел нас в свою столовую. Это был небольшой зал в административном корпусе, рядом с его кабинетом. Стол был на славу. Казалось, мы не на заводе, а в дорогом ресторане. Из крепких напитков подавали армянский коньяк. У Максима и директора завода нашлись общие темы. Они отдыхали в Крыму в одних и тех же санаториях. Когда изрядно выпили, мне показалось, что обед может затянуться. Пришлось сказать, что у нас срочные дела. Максим зло посмотрел на меня, но возражать не стал. У проходной директор усадил нас в свою машину и сказал, что в багажнике для нас припасены маленькие сувениры. Когда приехали домой, водитель вручил нам две огромные картонные коробки. В одной был пылесос, в другой -- микроволновая печь.
       Новый год мы встречали у родителей, в новой квартире на "Соколе". Были только свои: родители, тетя с мужем и я с Максимом. Еще я уговаривала поехать с нами Нюру. Но она наотрез отказалась. Сказала, что уже давно привыкла отмечать этот праздник в одиночестве, за чашкой чая.
       Готовить стол маме помогала тетя Лена. Она же доставала продукты. В магазинах тогда ничего не было. Но люди как-то устраивались. Были продовольственные заказы на предприятиях. Тогда ведь все заводы и фабрики еще работали. Мы с Максимом должны были купить напитки. В винных магазинах стояли огромные очереди. Максим выбрал самый легкий путь. Пошел в дипломатический магазин и купил все на доллары. Я хотела устроить ему по этому поводу скандал, но вовремя передумала. Ведь деньги не мои, и я не вправе ему диктовать, как их тратить. Было немного обидно, что муж давно не делал мне подарков. А на доллары можно было купить что угодно. Тем более что у него было официальное разрешение ими пользоваться.
       В тот вечер мы не стали брать такси и поехали на метро. Я рассматривала лица людей. Интересно было видеть и то, кто что везет. Странное дело. Магазины пустые -- а все едут с огромными сумками. В руках -- цветы, торты, шампанское. Откуда все это? Кругом довольные, веселые лица. Смех, улыбки, сытость и благополучие. Доехали мы очень быстро. Около десяти были на месте.
       Пока мы с тетей Леной помогали маме на кухне, мужчины разговаривали. Хотя мне было и непонятно, какие общие темы могут быть у заместителя министра оборонной промышленности и мастера завода. Около одиннадцати все уселись за стол.
       Первым взял слово мой отец. Он был очень возбужден. Он благодарил Сергея Ивановича за работу, за квартиру, за все. Они с матерью всю жизнь мечтали немного пожить в Москве. Последнее время смирились с судьбой. Решили, что умирать будут в своем доме в поселке. И вот те на! Такой подарок! Еще отец говорил, что на заводе Сергея Ивановича уважают и ценят. Он как заместитель министра курирует завод. Я видела, как после этих слов тетин муж расплылся в довольной улыбке. Думаю, ему было очень приятно услышать такие слова от простого рабочего. Здесь я поймала себя на том, что плохо знаю своего родного отца. Оказывается, и он может говорить нужные слова в подходящий момент.
       Потом слово взял Сергей Иванович. Он говорил, что уходящий год был очень трудным, но будущий ожидается еще труднее. Всем нам надо приготовиться к тяжелым временам. Никто его слов всерьез не воспринял. Настроение у всех было приподнятое, праздничное.
       Без десяти двенадцать по телевизору стал выступать Горбачев. После двенадцати мы налегли на закуски и смотрели праздничный "Голубой огонек".
       Про этот Новый год, пожалуй, можно было бы и не вспоминать, если бы не одно обстоятельство. Где-то после двух ночи все разбились по парам, по интересам. Максим с отцом соревновались, кто больше выпьет. Тетя Лена и мама уселись в кресла под торшером и о чем-то тихо и увлеченно судачили. Мы с Сергеем Ивановичем смотрели телевизор. Ни пить, ни есть уже не хотелось. Сергей Иванович попросил меня помочь ему приготовить чай, и мы отправились на кухню.
       Пока чайник закипал, сидели за столом, заваленным грязной посудой, разговаривали. Здесь нас никто не слышал, и, наверное, поэтому Сергей Иванович решил меня вызвать на откровенность.
       -- Ирочка, мне в последнее время кажется, что у вас с Максимом не все складно получается.
       Вопрос застал меня врасплох. Я была уверена, что Сергей Иванович в курсе всех моих проблем. Но, видно, тетя не рассказывала ему о наших секретах.
       -- А в первое время вам как казалось? -- не знаю почему, но мне захотелось ему нагрубить. Может быть, потому, что у него уж слишком гладко все шло.
       -- Твоя ирония неуместна, -- казалось, он рассердился.
       -- А твои вопросы уместны? -- я начинала закипать. -- С Максимом мы живем уже полтора года, а ты только теперь решил узнать, как у нас складываются отношения.
       -- Да, ты права, -- голос Сергея Ивановича стал намного тише. -- Этим мне надо было поинтересоваться давно. Но уж коль я признал свою вину, ответь на мой вопрос.
       Я задумалась и, посмотрев на дверь в комнату, заговорила:
       -- Ты знаешь, Сережа, у нас не только ладно не получается. У нас никак не получается. Да, да, не удивляйся. Мне кажется, что как женщина я перестала интересовать его.
       -- Не понял, -- Сергей Иванович удивленно посмотрел на меня.
       -- Вот и я не понимаю. Вроде во мне ничего не изменилось за полтора года. Может быть, я ему надоела?
       -- А зачем же ты живешь с ним?
       Вопрос застал меня врасплох.
       Действительно, зачем? Об этом я просто никогда не думала.
       -- Сергей Иванович, но ты же знаешь, как я поступила в институт. Это первое. Второе -- все это время я живу в их квартире, на деньги отца Максима. Третье -- все минувшее лето я провела в Австрии. Думаю, ты понимаешь, что это стоит недешево. И после всего я должна бросить Максима -- и куда уйти? В общежитие?
       -- Ну, это не вопрос, -- Сергей Иванович улыбнулся. -- Дело не в квартире. Дело в том, что чем дольше ты будешь у них жить, тем больше будешь чувствовать себя обязанной. А это осложняет семейную жизнь.
       -- И что ты предлагаешь? -- я действительно не понимала, к чему он клонит.
       -- Я предлагаю тебе спокойно взвесить все "за" и "против". Только после этого принимай решение. При этом имей в виду, что у тебя есть родственники.
       Сергей Иванович встал. Встала и я.
       -- Да, Ирочка. Ты должна всегда помнить, что я помогу тебе в любой ситуации.
       Меня эти слова очень растрогали. Я наклонилась вперед, обхватила его голову и крепко поцеловала в губы.
       -- Спасибо, Сереженька. О таких вещах не забывают.
       Я резко повернулась, чтобы выйти из кухни. В коридоре мелькнула спина мамы. Уверена, что она все слышала и видела. Внутри у меня похолодело. А если бы это была тетя Лена? Развивать эту мысль не хотелось.
       Я спокойно, как ни в чем не бывало, вошла в комнату и села на свое место. Мама никогда про этот случай не вспоминала и даже не намекнула мне, что о чем-то догадывается.
       Все-таки удивительные это создания -- простые люди. Такт, честность, порядочность у них дело обычное. И, наверное, поэтому они очень многого в этой жизни не понимают. Не понимают?
       А может быть, не принимают? Возможно. Наверное, и живется им легче оттого, что не видят они всей грязи и подлости. А если и видят, то не замечают. Проходят мимо и следуют своей дорогой.

    Глава ХIII

       В середине января мы с Максимом опять уехали на две недели в мидовский пансионат "Юность". Перед этим у нас состоялся серьезный разговор. Я предупредила Максима, что если он не прекратит пить, то нам будет трудно продолжать жить вместе. Еще я ему сказала, что если для него водка дороже меня, то я не буду ему мешать и просто уйду. Думаю, он понял, что я не шучу. Пытался мне что-то объяснять, доказывать. Но в конце пообещал бросить пить, отказаться от этой заразы.
       Первые три дня в пансионате он держался. Мы вместе катались на лыжах, ходили в кино, отдыхали. Тогда мне показалось, что все возвращается на свои места. В конце третьего дня у него кончились сигареты, и он спустился в бар. Наверное, это была моя вина. Не надо было мне его отпускать одного. Вернулся он на другой день весь помятый и бледный. Не извинился, не умылся, повалился спать. Вечером все повторилось.
       Однажды ночью у меня сильно разболелась голова. Наверное, сказывалась нервотрепка из-за Максима. Болела так, что заснуть не могла. Решила сходить к дежурной медсестре на первый этаж. Когда возвращалась, пришлось подниматься по лестнице. Ночью лифт не работал. На часах было около трех. Мы жили на четвертом этаже. На третьем в каком-то номере шумно гуляли. Песни пели так, что слышно было на первом.
       Проходя мимо третьего этажа, я скорее автоматически, чем сознательно, заглянула в коридор. В нос ударил резкий запах дорогих сигарет. Почти в самом конце коридора стояла пара. Они держались за руки и о чем-то тихо разговаривали. Я хотела идти дальше, но что-то заставило меня задержаться. Всмотрелась внимательнее. Показалось, что это Максим. Я видела, как они начали нежно и чувственно целоваться. И только тогда до меня дошло, что это были два парня. Мне стало не по себе, и я попятилась. Бегом поднялась на свой этаж, влетела в номер и зачем-то закрыла дверь на задвижку. Потом я залезла под одеяло и накрылась с головой. Меня трясло. Пыталась внушить себе, что ошиблась. Не могла. Хоть света было мало, в том, что это ребята, я была уверена. Вот насчет Максима могла ошибиться. Только этим удалось себя успокоить. Не помню, как заснула. Проснулась рано, вся разбитая. Весь остаток ночи снились кошмары.
       Днем, после обеда, я собрала свои вещи и уехала в Москву. Нюре объяснять ничего не стала. Сказала, что неважно себя чувствую и поэтому решила провести остаток каникул дома.
       До начала занятий оставалась неделя. Я никому не звонила. Целыми днями учила языки. Вечером мы с Нюрой смотрели по телевизору "Новости", а потом до ночи пили чай. Нюра рассказывала про свою нелегкую жизнь. Мне было тепло и уютно. Ее простые истории успокаивали, заставляли на какое-то время забыться.
       Максим приехал за день до занятий. Он сделал вид, что ничего не произошло. Я ему подыгрывала. Хотя мне стоило это большого труда. Он не пришел в нашу комнату ни в первую ночь после каникул, ни во вторую. Вот тогда я уже не сомневалась, что ночью видела его. И тогда же я впервые всерьез подумала о том, что, возможно, ошиблась, когда согласилась выйти за него замуж.
       В первый день учебы я позвонила из института тете и после занятий отправилась к ней. Проговорили с ней долго. Рассказала все. И о пьянстве Максима, и о его странных наклонностях. Тетя пыталась меня успокоить. Объяснила ей, что не это мне надо. Надо понять, что происходит и где источник всего. И вот тогда тетя открыла мне глаза. Ее рассуждения я привожу по памяти. Но, думаю, ничего не упустила.
       Разложение и вырождение нашей верхушки идет уже во втором поколении. Послов тетя Лена почему-то тоже отнесла к верхушке нашего общества. Так вот, эти люди шли к власти очень трудным путем. Причем часто они не брезговали никакими средствами в достижении цели. Получив все: власть, признание, деньги, -- они не получили главного. А главное -- это возможность здраво и нормально рассуждать. В погоне за благами они не успевали думать. Ну а на воспитание детей у них просто не оставалось времени. Формула их отношения к детям такова. Мы жили плохо, тяжело. Так пусть хоть наши дети поживут нормально. И для них, для детей, они делают все. Дают деньги, устраивают в институты, покупают квартиры, дачи, машины. Молодые люди получают все просто так, не прилагая к этому никаких усилий. Они не знают цены прекрасному. Очень рано они понимают, что им в этой жизни можно все. И начинают рано пить, вступать в интимные связи. Многие из них становятся алкоголиками, окончательно спиваются. А ранняя и беспорядочная половая жизнь пресыщает. Начинается поиск новых острых ощущений. А это прямой путь к извращениям и наркомании. Вот отсюда все и идет.
       -- Я думаю, -- продолжала тетя, -- что Максим, когда женился на тебе, был уже испорчен. Но он искренне хотел вырваться из этого порочного круга. Об этом же говорит и то, что он хотел ребенка. Но вырваться значительно труднее, чем попасть туда. Вот он и бьется.
       Еще тетя сказала, что моя психика не готова к таким нагрузкам. Поэтому-то я так тяжело переживаю все. Тетя Лена посоветовала мне попробовать дать Максиму еще шанс. Она искренне считала, что он пытается выйти из трудного положения. А если я не могу ему помочь, то должна хотя бы не мешать. Договорились так, что я буду делать вид, что ничего не знаю, не понимаю и не догадываюсь. Постараюсь быть к нему внимательной и ласковой. А главное, и здесь наши взгляды полностью совпадали, -- это учеба. Независимо ни от чего я должна хорошо учиться и окончить институт. Не могу сказать, что от тети я летела домой на крыльях. Но мне стало намного спокойнее. Тогда мне казалось, что многие вещи я поняла. Я стала проще реагировать на то, что прежде меня выводило из себя. Теперь я раньше ложилась спать, не ждала Максима и не распивала чай с Нюрой.
       В феврале неожиданно нагрянули родители Максима. Юрий Ильич получил новое назначение. Его перевели послом в Испанию. Пробыли они в Москве чуть больше недели. Конечно, они ничего не заметили. Да и не старались ничего увидеть. Они были слишком заняты своими делами. Домой приезжали только спать. А утром их опять ждала у подъезда машина. За все время мы ни разу вместе не пообедали, не поужинали. И Максим, и Нюра к таким визитам привыкли. Мне же все это показалось ненормальным. Уехали они так же внезапно, как приехали. Ни я, ни Максим их не провожали. Максим в то время начал работать над дипломом. А у меня, как всегда, занятий было невпроворот.
       Весь март Максим работал над дипломом. В основном он сидел в кабинете отца. Изредка уезжал в институт, в библиотеку. Отношения наши стали постепенно опять налаживаться. Ни в феврале, ни в марте не было случая, чтобы он не пришел ночевать. Каждый вечер мы вместе ужинали, пили чай. Больше всех этому радовалась Нюра. Она старалась изо всех сил, чтобы угодить нам. Уверена, она любила Максима больше, чем родная мать. И очень болезненно переживала все его фокусы. В этот период часто звонили родители Максима. Они подолгу расспрашивали о наших делах, рассказывали о Мадриде. Наверное, им было скучно на новом месте, не успели еще обзавестись друзьями, вот и звонили.
       Все государственные экзамены Максим сдал без троек. Защита прошла успешно. Потом им вручили дипломы. Отмечали окончание института ребята в "Праге". Было шумно и весело. Пришли все их преподаватели, декан, его заместители. Многих я знала. Некоторые вели у нас занятия. Максим был занят друзьями. Так что мне приходилось развлекаться самой. Старалась вести себя достойно и танцевала только с преподавателями. Домой мы уехали на такси около двенадцати ночи. В то время рестораны работали официально до одиннадцати часов.
       Через неделю Максим вышел на работу в МИД. Ему сразу присвоили дипломатический ранг атташе и начали оформлять в советское посольство в Париж. Французский у него был второй язык, но знал он его превосходно. В конце августа мы уехали в Париж. Максим -- дипломатом политического отдела, я -- его женой. В институте удалось договориться, что два первых месяца меня не будет. Приеду первого ноября. Конечно, помог Юрий Ильич. Он позвонил декану, и все было улажено.
       В Париже нас встретили очень тепло и радушно. Сразу выделили роскошную двухкомнатную квартиру. Там было все, даже посуда. Максиму дали машину. Правда, не новую, но вполне приличную. Кажется, это был "Фольксваген". Сразу же нашлись приятели. С кем-то Максим жил в Вене, с кем-то дружил в Москве. И все как один окончили МГИМО.
       Там, в Париже, я немного вкусила "прелестей" семейной жизни. Нюры не было. И поэтому готовить завтрак и ужин приходилось самой. Кроме того, надо было кое-что стирать и убирать квартиру. Меня это нисколько не утомляло, наоборот, нравилось.
       Первое время Максим часто звонил из своего кабинета. Постепенно начал втягиваться в работу, звонки стали реже. Почти сразу вечерами к нам начали приходить гости -- дипломаты посольства с женами. Как правило, это были натуральные пьянки. Через какое-то время и нас стали приглашать. Но Максим не всегда брал меня с собой. Я его понимала. Не вписывалась я в эти попойки. Там надо было пить и вспоминать о беззаботной жизни. Вспоминать мне было нечего, а пить так, как пили они, я не умела и не хотела. На одной из "посиделок" я познакомилась с женой первого секретаря Мариной Вершининой. Мне показалось, что она чувствует себя не в своей тарелке. Разговорились. Все именно так. Ей так же, как и мне, эти застолья были противны. Но приходилось участвовать. Марине было за тридцать, мужу -- около сорока. Их двое детей остались в Москве у родителей Марины. Отец мужа был тоже дипломатом и работал в Англии. С Мариной мы как-то сразу подружились, и она взяла надо мной шефство. За сентябрь мы обошли с ней весь Париж. Пока мужья работали, мы гуляли по городу.
       И где мы только не были. У Марины был старенький "Рено", и мы катались на этой машине с утра до вечера. Мы побывали в замке Рамбуйе. Архитектура XIV века просто поразила. Замок находится в пятидесяти километрах от Парижа. Приехали туда рано и провели почти весь день. Это была просто сказка. Съездили мы и в Версаль. Марина сказала, что здесь особенно красиво во время ночных праздников, когда работают все фонтаны, а в Театре королевы и Дворцовом парке идут спектакли. Но и днем здесь можно ходить бесконечно. В архитектуре строений, в планировке парков и скверов прослеживается история Франции от Людовика XIV до наших дней. Побывали мы на Эйфелевой башне. В прошлый раз я видела ее только ночью. Теперь мы были днем на самом верху. Париж -- как на ладони. Зрелище потрясающее. Уходить не хотелось. Марина сказала, что с этой высоты в триста метров открывается вид на девяносто километров. Потом мы обедали в ресторане на первом этаже башни.
       Посетили мы и Сорбонну, и шедевр средневековой французской архитектуры легендарный собор Парижской Богоматери. Побывали на площади Согласия и на Монпарнасском кладбище. Ну и, конечно, побродили по Монмартру.
       Два дня бродили по Лувру. "Мона Лиза" потрясла. Сокровищница Сен-Дени поразила. А весь комплекс оставил неизгладимое впечатление. Мне казалось, что по Лувру можно ходить месяцами, не устанешь, не надоест. Были мы еще на Елисейских полях. По-моему, это самый роскошный проспект Парижа. Он тянется от площади Согласия до Триумфальной арки на площади Звезды. Побывали в Бастилии.
       Конечно, все вспомнить и обо всем рассказать не смогу. Но то, что увидела, останется на всю жизнь. Думаю, такого сильного впечатления на меня уже ничто не произведет. Возможно, я была молода и открыта для впечатлений. Возможно, я просто ничего такого раньше не видела. Но точно то, что я была потрясена и счастлива. За совсем короткий срок Марина мне показала столько, сколько я, наверное, за всю жизнь не увижу.
       С Мариной мы не только путешествовали. Эта женщина оказалась мне близкой по духу. Частенько, когда наши мужья пили, мы уходили в какое-нибудь тихое кафе и сидели часами. Марина рассказывала о своей жизни, я -- о своей. Ее муж, как и Максим, сын дипломата. Окончил МГИМО. Мастер спорта по гимнастике. Жили они дружно и счастливо. Но вот последние лет пять пристрастился к спиртному. Теперь не оттащить. Что делать, Марина не знает. У нее нет специальности. А оставаться с двумя детьми на попечении родителей она не может. Родители -- простые люди и живут на пенсию. Тогда я подумала о том, что, наверное, у всех людей свои проблемы. И мои трудности, возможно, не самые страшные. Когда Марина услышала мою историю, не удивилась. Все, что я рассказывала, ей было знакомо или по своей жизни, или по жизни подруг. Советов мне она никаких не давала. Только сказала: если бы ей сейчас выбирать, с ее опытом, она бы ушла от Максима не задумываясь.
       С Максимом мы виделись только ночью. Вернее, я просыпалась, когда он ложился спать, и сразу засыпала. Он меня не спрашивал, где я бываю, что вижу. Гости к нам приходили все реже. Раза три или четыре он брал меня на приемы. Там я познакомилась со многими дипломатами. На меня они произвели приятное впечатление. Уже тогда у меня выработался рефлекс оценивать мужчин по тому, сколько они пьют. Так вот пили они немного. Хотя и Максим на приемах держался. Не знаю, сколько он выпивал вечером у друзей, но приходил он всегда сам. Работу ни разу не проспал. Возможно, что посол и не знал, что его сотрудники "балуются" спиртным. Только меня это не успокаивало. Я приехала в Париж на два месяца и была уверена, что мы проведем их с Максимом. А провела я их с Мариной.
       Улетала я с тяжелым сердцем. Провожали Максим и Марина. Накануне мы с ней ходили по магазинам и накупили кучу вещей.
       Максим говорил мне какие-то скучные вещи и просил приехать к нему на зимние каникулы. Я сказала, что постараюсь. Он холодно поцеловал меня в щеку и поднес сумки к таможенному посту. Потом мы расцеловались с Мариной. И я ушла.
       Всю дорогу до Москвы пыталась понять: я больше радуюсь тому, что увидела в Париже, или огорчаюсь поведением Максима? Странно. Еще два года назад вряд ли задумывалась бы над такими вещами. Париж, встречи, приемы, прогулки. Муж пьет? Глупости! Пусть хоть упьется! Но если он дает такую жизнь! О чем можно еще мечтать? Оказывается, можно! А не слишком ли я высоко поднимаю планку? Что я могу в свои двадцать лет дать ему? Постирать шмотки? Помыть посуду? Приготовить ужин? Выглядеть хорошо на приеме? И этого достаточно? А что еще? А еще, может быть, мне надо пить столько же, сколько и он, и при этом лесбиянствовать с женами его дружков-дипломатов? Бр-р-р. Меня начало тошнить. Стюардесса принесла воды. Полегчало. Так я ничего и не придумала. А вот и Москва. Самолет сильно качнуло, и он пошел на посадку.
       Встречали меня тетя Лена и мама. Они приехали на машине Сергея Ивановича. Когда прошла таможенный досмотр и вышла к ним, разревелась. Ужас! До чего ж я стала сентиментальной. Тетя сказала, что больше чем на неделю меня отпускать нельзя. Мама молчала. И у нее, как мне показалось, глаза были влажные.
       Нюра меня ждала. Максим ей позвонил и сказал, что я вылетела. Она, правда, не рассчитывала, что приедут еще мама и родственница. Но пирогов и чая хватило на всех. Мы сидели в огромной кухне, пили чай, и я рассказывала про Париж, про посольство, про Максима. Встали из-за стола только часов в восемь вечера. А прилетела я в Шереметьево в час дня с минутами. Всем трем я вручила подарки. Нюре -- красивый большой платок. Тете Лене -- комплект французского постельного белья. Маме -- шерстяную кофту. Сказала, что привезла подарки отцу и Сергею Ивановичу, но им отдам сама.
       Утром следующего дня, кажется, это было двадцатое октября, я была уже в институте, и жизнь закрутилась, вошла в свой размеренный, четкий ритм. Учеба навалилась на меня всем грузом пропущенных занятий. Меня не было в институте почти два месяца. Пришлось напрячься и наверстывать упущенное. Изредка я отрывалась, чтобы поговорить с Нюрой или позвонить в Париж. Максиму звонила редко. Чаще -- Марине. Она мне рассказывала о парижских новостях и полунамеками -- о поведении мужа. Дела, как я понимала, там шли не блестяще. Пьянки продолжались. Меня это огорчало, но не расхолаживало. Скорее, наоборот. Я еще усерднее занималась и ни о чем другом не думала.
       Расслабилась только на 7 ноября. Вернее, на эти праздники. Там получилось вместе с выходными четыре дня отдыха. Тетя Лена пригласила меня поехать с ними в подмосковный цековский дом отдыха. Сказала, что у меня будет отдельный номер и не будет никаких проблем. Я собрала в портфель учебники, попрощалась с Нюрой, позвонила родителям и отправилась на природу.
       Погода стояла мерзопакостная. Дождь вперемежку со снегом забивал стекла машины. Дорога была очень скользкая. Но водитель Сергея Ивановича, Сергей Татарников, в прошлом кандидат в мастера спорта по автогонкам, справлялся. Ехали тихо. Разговорами водителя не отвлекали. Каждый думал о своем.
       Приехали мы в дом отдыха к обеду. Нас сразу разместили в номерах. Комнаты были рядом на четвертом этаже нового шестиэтажного корпуса. Мы быстро переоделись и спустились в столовую. Обед оказался вполне сносным. Мы поели и заказали блюда на два последующих дня. В столовой людей было мало. Наверное, не все еще подъехали. Вечером были танцы, я пообещала тете, что составлю им с Сергеем Ивановичем компанию. Приняла душ и уселась за уроки. Занималась часов до пяти. Потом меня сморил сон. Разбудила тетя Лена. Мы быстро поужинали, и я уже собиралась опять засесть за учебники. Сергей Иванович напомнил, что теперь у нас по плану танцы. Мы решили не заходить в номера и сразу отправиться в танцевальный зал. Конечно, я не успела накраситься и одета была по-спортивному: джинсы, свитер, кроссовки.
       Людей было немного. Играл оркестр, и массовик-затейник что-то говорил с эстрады. Здесь у Сергея Ивановича оказались знакомые. Несколько человек подходили к нему, здоровались. Кто-то кланялся издалека. Большинство людей были одеты по-вечернему: в темных костюмах и длинных платьях. Несколько пар уже двигались в такт музыке на середине зала. Тетя Лена сказала, что это танцы для своих. Здесь все друг друга знают, а приходят, как правило, поговорить и отдохнуть. Нас приглашал Сергей Иванович. Сначала он два танца станцевал со мной. Потом стал приглашать тетю Лену. Я стояла одна и невнимательно разглядывала людей.
       Когда рядом со мной оказался мужчина, я не поняла, в чем дело и чего он хочет. С трудом дошло, что меня приглашают на танец. Согласилась я, наверное, от неожиданности. Когда начали танцевать, стала рассматривать своего кавалера. Он оказался не так стар, как показалось вначале. Пожалуй, лет тридцать пять, решила я. На нем были элегантный темно-синий костюм, белая рубашка, красивый галстук. Дорогая и приятная туалетная вода как бы подчеркивала его хороший вкус. На лицо он не был симпатичен. Скорее, наоборот. Маленькие глаза, большой нос, залысины. Зато у него были приятные манеры и очень красивый голос.
       -- Меня зовут Анатолий, -- он произнес это так просто и наивно, что я чуть не рассмеялась.
       -- А меня -- Ира, -- весело и громко проговорила я и хотела уже уходить. Танец кончался, а это знакомство казалось мне смешным. Но уйти от Анатолия оказалось совсем не просто. Он крепко сжимал мою руку и как-то беззащитно улыбался.
       -- Вы знаете, Ира, а я меньше трех танцев с одной девушкой не танцую.
       -- Это почему? -- я искренне удивилась и еще больше растерялась.
       -- А потому, что только за три танца я успеваю узнать все, что мне нужно, а потом решаю, что делать дальше.
       -- И что вам нужно? -- я начинала злиться.
       -- Совсем немного. Мне надо знать, какие напитки вы пьете, какие сигареты курите и сколько лет вашим детям.
       -- Думаю, я вам не подхожу, -- сказала я громко и попыталась освободить руку.
       -- И все же вы не ответили, -- Анатолий улыбался и, как ни странно, теперь казался симпатичным.
       Начался новый танец, и я не знаю, как это получилось, но я стала с ним опять танцевать. Что-то в нем располагало, и я решила продолжить разговор:
       -- Знаете, Анатолий, я действительно вам не подхожу. Во-первых, я люблю только крепкие напитки. Но не спиртные. Пью чай и кофе. О сигаретах сказать ничего не могу -- не курю. Что касается моих детей, то здесь тоже проблема. У меня их нет.
       -- Вот и прекрасно, Ирочка, первый экзамен вы прошли успешно, -- Анатолий еще раз широко улыбнулся и попытался притянуть меня к себе. Ну уж нет. Этого у него не получится. Я уперлась, как баран, и держала его на пионерском расстоянии. А он, вместо того чтобы огорчаться, еще больше улыбался. Потом он говорил, что ему нравится, что я в джинсах и в кроссовках, что на мне нет краски и помады. Признаюсь честно, он меня заинтересовал, и от третьего танца я уже не отказывалась. Правда, я держалась от него так же далеко, но зато мы вовсю болтали и смеялись.
       После пятого танца я подвела Анатолия к родственникам и познакомила. Потом тетя мне говорила, что и на нее этот парень поначалу не произвел никакого впечатления. Танцы продолжались. Анатолий не отходил от меня ни на минуту. Потом тетя Лена и Сергей Иванович отправились спать. А мы пошли в бар и просидели до часу ночи. Как выяснилось, Анатолий совсем не пил и не курил. Мы ели мороженое, пили кофе и сок.
       Анатолий много рассказывал о себе. Он работал в каком-то секретном отделе Совмина СССР. В семьдесят шестом году окончил математический факультет МГУ. Работал в КГБ и в ЦК партии. Был женат, развелся. Есть сын, с которым он постоянно общается. Живет один в двухкомнатной квартире.
       Пришлось рассказать свою историю. Не все, конечно, а так, штрихами. Он очень огорчился, когда узнал, что я замужем и что мой муж -- дипломат, живет и работает в Париже.
       После бара Анатолий проводил меня до номера. Он не лез целоваться, не делал никаких намеков. Мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись. Я приняла душ и уселась за учебники. Просидела до утра. На завтрак не пошла -- проспала. Обедали втроем. Тетя Лена и Сергей Иванович шутили и говорили, что мне полезно иногда танцевать с незнакомыми мужчинами. По крайней мере отосплюсь. Еще Сергей Иванович говорил, что замужние девушки не должны проводить ночи с мужчинами. Люди могут неправильно расценить. Мне пришлось отшучиваться.
       Анатолий поджидал нас у выхода из столовой. Он поздоровался со всеми сразу. И запросто при всех предложил мне побродить по парку. Я сразу согласилась и отправилась к себе одеваться. Сегодня Анатолий уже не казался мне несимпатичным. Наоборот, у него был мужественный, спортивный вид, стройная, крепко сбитая фигура. Правда, он немного сутулился. Но это я ему сразу простила и смирилась. Тогда я уже точно знала, что людей без недостатков не бывает. И пусть это будет его главный порок.
       Бродили долго. Противный моросящий мелкий дождь, порывистый холодный ветер, слякоть располагали к мирным беседам, откровенности. Я рассказала о своей последней поездке в Париж. О том, как была потрясена красотой и богатством города. Анатолий больше слушал и иногда вставлял свои замечания. Мне показалось, что Париж он знает не хуже меня. Хотя никогда там не был. Вообще складывалось впечатление, что он знает все. Но старается не раскрываться, чтобы не выглядеть смешным и умным. Мне это нравилось. После ужина мы пошли в кино, а потом немного посидели в баре. В тот день я объяснила ему, что пропустила много занятий и должна наверстывать. Он охотно с этим согласился и проводил меня до номера. Я села за уроки, но включиться сразу не смогла. Долго думала о своем новом знакомом. Настораживало то, что уж больно спокойно и уютно я себя чувствую с ним. Не так же хорошо мне поначалу было с Максимом? Здесь я одергивала себя и говорила, что это совсем разные вещи. Максим -- мой муж, и я должна его терпеть такого, какой он есть. Анатолий -- случайный знакомый и не более того. Завтра мы разъедемся и никогда больше не увидимся. От этой мысли я немного успокоилась и стала заниматься. Опять просидела почти всю ночь, но утром встала вовремя.
       После завтрака мы опять бродили по парку. Прогуляли до обеда. Когда подходили к корпусу, он сказал, что сразу после обеда уезжает, дела. Еще он говорил, что ему было очень приятно провести время с такой умной, интересной и красивой девушкой. Он бы с удовольствием продолжил наше общение, но не имеет права. Девушка замужняя. Именно поэтому он и не просит у меня телефона, не назначает свидания. Но он надеется, что, может быть, когда-нибудь девушка вспомнит о нем и позвонит. И на тот случай, если это произойдет, он дал мне свои телефоны. И домашний, и служебный.
       Напоследок я сказала, что он тоже очень приятный собеседник и я эти два дня отдохнула прекрасно. Еще я поблагодарила его, что он уделил мне столько времени. Что касается телефона, то сказала, что, наверное, не позвоню ему. Я люблю своего мужа и не хочу за его спиной вести какие-то игры. Ему я слишком многим обязана и ценю это. Анатолий выслушал это с улыбкой. Казалось, он ничуть не огорчился. Короче, расстались мы так же непринужденно, как и общались. Он уехал после обеда, мы -- после ужина.
       Нюра меня ждала и скучала. Максим ни разу за три дня не позвонил. Меня это сильно огорчило и расстроило. Позвонила сразу Марине. Она сказала, что все в порядке и что вчера в посольстве был рабочий день. Это немного успокоило, но я решила сама больше ему не звонить. Попили с Нюрой чаю, и я рассказала про дом отдыха. Про Анатолия умолчала. Зачем ее расстраивать?
       Утром я уехала в институт. Началась учебная лихорадка. Недели две я ни о чем не думала, ничего вокруг не замечала, только училась и звонила родителям. В конце второй недели я выдохлась. Помню, пришла в субботу с занятий, приняла душ -- и сразу в постель. Нюра видела мое состояние. Она не стала меня будить ни к ужину, ни к завтраку. Проснулась только к обеду в воскресенье. Обедали долго. Нюра увлеченно рассказывала мне очередную историю из своей жизни. Я делала вид, что слушаю, а сама думала совсем о другом. Максим за эти две недели ни разу не позвонил. Звонили несколько раз его родители, Марина, тетя Лена, мама. А он -- ни разу. Было непонятно, что происходит. Пока была занята учебой, об этом не думала. Теперь же мне показалось это таким нелепым и обидным, что терпеть дальше было неприлично. Решение созрело сразу и окончательно. Дождалась, пока Нюра закончит свой длинный рассказ, и перехватила у нее инициативу. Немного поговорили про институт, про Максима. Потом я переключилась на родителей и сказала, что папа неважно себя чувствует и ему нужен уход. Мама днем на работе и не может помочь ему. Я тяжело вздохнула и сказала, что, наверное, придется неделю-две пожить у них, помочь родителям. Нюра меня поддержала и сказала, что это -- святое дело. Решили, что завтра, в понедельник, после занятий я соберу кое-какие вещи и поеду к ним.
       Ни в воскресенье, ни в понедельник Максим не позвонил. Вечером в понедельник я переехала к родителям на "Сокол". Родители меня ни о чем расспрашивать не стали. Они освободили мне полностью большую комнату и предоставили полную свободу действий. Во вторник приехала тетя Лена. Наверное, ей сообщила мама о моем переселении. С ней мы говорили долго. Кажется, она поняла все и одобрила мое решение.
       Нюре я звонила каждый день. Она, бедная, не знала, как связаться с Максимом, а сам он так и не звонил. Через две недели я ей сказала, что папе полегчало, но я решила еще побыть у родителей. Кажется, она все поняла и больше ни о чем не спрашивала.
      
      

    Глава XIV

       Максим начал звонить в начале декабря. Думаю, он от своих родителей узнал, что я живу на "Соколе". Теперь, наверное, ему стало обидно. Как так, девочка-бесприданница сбежала от него -- красавца дипломата. Похоже, я задела его мужскую гордость. Началась истерика. Теперь звонили на "Сокол" все: и Максим, и его родители, и Марина. Я к телефону не подходила, а родителей просила врать. То я у родственников, то на дополнительных занятиях, то в магазине. Очень скоро они поняли, в чем дело, и звонки прекратились. Изредка по ночам звонил Максим. Подходила к телефону мама. Она говорила, что я очень устала и будить меня нельзя. Честно говоря, я уже и не представляла, о чем бы могла говорить с Максимом теперь, когда говорить не о чем.
       Конечно, жизнь брала свое, и мне иногда даже снились эротические сны. Главным героем там обычно был Николай. Я просыпалась среди ночи, возбужденная. Шла на кухню, выпивала воды, потом отправлялась в ванную и только после этого засыпала вновь. О том, чтобы в то время завести с кем-то роман, не могло быть и речи. На это не было времени. Кроме того, я понимала: случись что, никто меня в институте не прикроет. Из института отчисляли часто. Как правило, это была или аморалка, или неуспеваемость.
       Ноябрь и декабрь проскочили незаметно. Впрочем, как один миг пролетел весь год. И опять вот-вот наступит новый, а я, как всегда, ни о чем не думала, не беспокоилась. Двадцать девятого декабря позвонила тетя Лена и пригласила меня в дом отдыха. Я отказалась. Приглашали однокурсники в ресторан -- отказалась. Я здорово вымоталась с занятиями, и хотелось преподнести себе какой-то новогодний подарок.
       Помню, тридцатого вечером сидела дома и размышляла на эту тему. В голову ничего не приходило. И я была уже в отчаянии и хотела звонить тете. Про телефон, который мне дал Анатолий, я никогда не вспоминала. И надо же, именно теперь вспомнила. Набрала его номер просто так, ни на что не рассчитывая и ни о чем не думая. Он почти сразу подошел. Узнала его приятный, чуть хрипловатый басок.
       -- Алло, я слушаю, говорите, -- такое начало меня немного озадачило.
       -- Алло, это Анатолий? -- спросила я тихо и, пожалуй, испуганно.
       -- Совершенно справедливо, это я, Анатолий.
       -- А это Ирина.
       Тишина. И вдруг радостно и громко:
       -- Ирочка, ну, конечно, я вас сразу узнал.
       -- Не похоже, -- рассмеялась я в трубку. -- Я случайно вам не мешаю?
       -- Ира, как вы можете так говорить? Мне кажется, если вы даже захотите, то не сможете помешать.
       -- Ну, это вы просто меня плохо знаете.
       -- Что вы, Ирочка, я знаю вас хорошо и уверен, что вы решили поздравить меня с Новым годом.
       -- Вот здесь вы угадали, но не до конца. Я хочу не только вас поздравить, но и узнать, где вы его будете встречать.
       Казалось, мой вопрос застал его врасплох. Но он быстро пришел в себя и продолжал:
       -- Вообще-то я Новый год не встречаю и Старый не провожаю. Так уж как-то повелось.
       -- И что же вы делаете?
       -- Да ничего, сижу один дома. А в десять часов ложусь спать.
       -- Вот и чудесно. Я хочу посидеть с вами до десяти, а потом уеду домой. Идет?
       -- Идет, -- медленно и растерянно проговорил Анатолий.
       -- Ну вот вы и растерялись. А говорите, что знаете меня. Признайтесь: такого поворота вы не ожидали.
       -- Не ожидал, Ирочка, но очень рад. Думаю, вы не пожалеете.
       -- Хорошо, посмотрим. Говорите, где вы живете.
       -- Метро "Аэропорт".
       -- Ух ты, да это же совсем рядом.
       -- Конечно, если вы живете на "Динамо" или на "Соколе". Но вы говорили, что живете на "Фрунзенской".
       Пришлось сказать, что я временно живу у мамы на "Соколе".
       -- Так как я вас найду?
       -- А меня искать не надо. Я встречу вас в метро у последнего вагона, если ехать от "Сокола". Идет?
       -- Идет, идет. Скажите, Анатолий, а что мне захватить с собой?
       -- Ирочка, у меня все есть.
       -- Это как? Вы же сказали, что не празднуете.
       -- Правильно, не праздную. Но, во-первых, у меня всегда все есть и без праздников. А во-вторых, завтра у меня будет настоящий праздник. Такие девушки, как вы, встречаются редко. А приходят в гости не чаще одного раза в сто лет.
       Я рассмеялась и продиктовала номер родительского телефона.
       -- Если вы, Анатолий, передумаете, то позвоните сюда и предупредите.
       -- Нет, Ирочка. На это не рассчитывайте. Завтра ровно в восемь вечера жду вас в метро.
       Я положила трубку и долго сидела в кресле. Ну вот. Столько времени держалась, чтобы такое отмочить. И как это у меня вырвалось? А разве учеба для меня сейчас не главное? Главное! Так в чем дело? Надо расслабиться? Отдохнуть? Глупость! Надо работать и работать. И так я распустилась в последнее время. Все бытовые дела за меня делают родители. Мне остается только заниматься. Несколько раз я порывалась набрать номер Анатолия и сказать, что пошутила. Но так и не собралась. Спать легла рано. И засыпала с трудом.
       Тридцать первого мы сдавали зачет по истории зарубежной печати. Принимал зачет заместитель декана Юрий Павлович Матюхин. Милейший человек. Мне он поставил зачет "автоматом" и пожелал счастливого Нового года. Новогодние подарки начались. После зачета я побежала на Калининский покупать подарки родителям и родным. Это оказалось несложно. Сложно было с Анатолием. Я просто терялась и не знала, что ему подарить. Порывалась купить красивый галстук, но не была уверена, что это вполне прилично. Часы? Дорого. Удивительное дело. Это было время, когда в магазинах почти ничего не было. А поди ж ты, подарок мужчине не могла выбрать. Остановилась на черной кожаной папке. Тогда они только входили в моду. Производство было советское, поэтому стоила она недорого. Но выглядела очень внушительно и солидно. Потом я поехала на "Фрунзенскую", поднялась к Нюре и поздравила ее с Новым годом. Ей я подарила теплые вязаные носки. Нюра все время плакала и спрашивала, когда я вернусь. Я отшучивалась и говорила, что пусть пока еще помучаются со мной родители. Нюра рассказала, что приезжали опять на неделю Юрий Ильич и Ольга Николаевна. Очень ругали Максима и переживали, что я ушла. Максим по-прежнему не звонит. Наверное, у него много работы, сокрушалась Нюра. Я не стала ее переубеждать. Расцеловала и убежала.
       Родителей дома еще не было, и я спокойно могла сделать свои дела. Кстати, тогда же я пересчитала все оставшиеся деньги. Оказалось, что их совсем мало. Как и на что буду жить дальше, не представляла. Пока жила с Максимом, о деньгах не думала, не считала. Теперь придется напрягаться. Сознание того, что большинство людей живут от зарплаты до зарплаты, оптимизма мне не прибавило.
       Однако на календаре тридцать первое декабря. Сегодня Новый год, а я хандрю. Быстро приняла душ и стала собираться. Времени было в обрез. У меня оставалось всего два часа.
       Около семи позвонила мама и сказала, что они только выходят с папой с работы. Зайдут в магазины и потом домой. Я напомнила ей, что к восьми должна уйти. Подарки для них оставлю на столе. Ночью буду звонить. Мы поздравили друг друга с наступающим Новым годом и распрощались.
       В половине восьмого я стояла перед зеркалом одетая и рассматривала себя. А что, вполне даже ничего. На меня смотрела высокая, стройная, молодая и красивая девица. Темно-коричневая длинная дубленка едва прикрывала черные на высоком каблуке замшевые сапоги. На голове у меня был темно-синий платок. А в руке -- пакет с папкой для Анатолия. Выглядела я вполне прилично, строго и элегантно. Ничего лишнего, все подобрано со вкусом и по размеру.
       На улице людей поубавилось. Погода стояла не новогодняя. Слякоть, грязь. Через пять минут я была около метро. Здесь мне надо было пройти мимо церкви. Мимо нее я ходила дважды в день. Утром и после учебы. И никогда ничего не чувствовала. А вот тогда, именно тридцать первого декабря, очень захотелось войти. Взглянула на часы. Успеваю. Подошла к воротам -- открыты. Прошла во дворик, подошла ко входу -- открыто. Вошла. Внутри она казалась огромной. Во многих местах у икон горели свечи. Людей было немного. Шла служба. Пел хор, и священник читал молитвы.
       Мне показалось это странным. Как же так -- вот-вот Новый год, а здесь идет служба. Тогда я многого не знала и не понимала. Я постояла у входа, потом подошла к красивой большой иконе. Наверное, это была Богородица. Неумело перекрестилась и приложилась лбом к холодному стеклу. Я видела, как старушки целовали ее, но я не решилась. Минут через пять вышла на улицу и спустилась в метро.
       Анатолия я узнала сразу. На нем были черное и длинное классическое пальто, клетчатый серый шарф и дорогая шапка. По тем временам одет он был хорошо. Но поразило меня не это. В руках он держал три огромные розы. Тогда цветы зимой были большой редкостью. Мы встретились как старые знакомые. Анатолий запросто чмокнул меня в щеку, которую я бессознательно подставила. Там же, в метро, он вручил мне цветы, а я ему -- пакет с папкой. На улице я запросто взяла его под руку, и мы весело зашагали по раскисшим от соли и дождя тротуарам.
       Анатолий жил на третьем этаже пятиэтажного кирпичного дома. Мы разделись в небольшой прихожей и прошли на кухню. Здесь было очень уютно. Вся мебель -- светлых тонов из натурального дерева. Веселые и длинные занавески создавали ощущение покоя. Анатолий сразу показал комнаты. В одной стояли большая двухспальная кровать, шкаф и телевизор. В другой -- стенка, диван, два кресла и письменный стол. Все это показалось мне симпатичным и уютным. Немного удивило, что не было елки. Анатолий сказал, что от нее бывает много сора. Но он обязательно покупает каждый год елку сыну.
       Потом мы поставили в воду цветы и стали накрывать стол на кухне. Собственно, все уже было готово и стояло в холодильнике. Надо было только достать и расставить. Не могу сказать, что стол получился шикарный. Нет. Но мне он понравился. Было много солений, овощей и фруктов. А вот шампанское было крымское. Такого раньше я никогда не пробовала.
       Перед тем как сесть за стол, я позвонила родителям. Маме сказала, что я рядом, на "Аэропорте", и что буду еще звонить.
       Около десяти Анатолий включил тихую приятную музыку, зажег свечи -- и мы сели на кухне за праздничный стол. В тот день Анатолий был в ударе и говорил не переставая. Первый тост был за год уходящий. Анатолий сказал, что в уходящем году были радости, огорчения, но самым большим сюрпризом года он считает встречу со мной. Конечно, было приятно слышать это. И вообще, как я могла не разглядеть его сразу? Да ведь он еще показался мне поначалу и несимпатичным. Кошмар! Это был не вечер -- сказка! Анатолий рассказывал много о студенческих годах, о родителях, о сыне. Но ни разу не упомянул о работе. И тогда, и потом все, что связано с его работой, было наглухо закрыто.
       Потом мы отправились в спальню и слушали поздравление Горбачева, лежа на кровати. После этого вернулись на кухню и под бой курантов пили шампанское и целовались. Кофе пили, сидя в креслах в его кабинете. Здесь он меня совсем растрогал, когда стал на колени, а голову опустил мне на ноги. Потом он гладил мои руки и говорил, что это самые красивые руки в мире. После этого мы долго целовались, и он отнес меня в спальню...
       В себя я пришла около пяти утра. Родителям звонить было поздно. Анатолий спал, а я сидела одна на кухне в его огромном красном халате, пила шампанское и умирала от счастья. Немного огорчало то, что в эту новогоднюю ночь я не предохранялась. Сразу после Парижа Мария Захаровна посоветовала мне дать возможность организму отдохнуть. Встреча с Анатолием не была запланирована. Все произошло...
       Вот именно. А как все произошло?
       Не знаю. Не могу понять. Только в ту ночь мне было очень хорошо и спокойно.
       Утро было легким и беззаботным. Анатолий приготовил завтрак. Я приняла душ и пришла на кухню. Здесь и следа не осталось от ночного застолья. Все было чисто и аккуратно Толик -- теперь я его так называла -- был весел и ненавязчив. После завтрака я не спеша оделась и собралась уходить. Толик меня не удерживал. Второго он работал, а у меня был экзамен по первому языку.
       На улице слегка подморозило и было очень скользко. Но мы решили идти пешком до "Сокола". И опять, как вчера, я взяла его под руку. Было тепло и спокойно. Толик проводил меня до самого подъезда и сказал, что вечером позвонит.
       Он звонил каждый вечер. Я рассказывала, как идут экзамены и обо всех институтских новостях. Встречались часто, но были вместе недолго. Я приезжала к нему, и потом он провожал меня до дома. На зимние каникулы я никуда не поехала. Предложений было много, но не хотела оставлять Толика одного. Все каникулы я практически провела у него. Утром готовила завтрак и отправляла его на работу. Потом ложилась и спала часов до двенадцати. После этого до трех-четырех убиралась в квартире, стирала. Потом занималась языками. Обычно он приходил часов в семь, и к этому времени я готовила ужин, если он не звонил с работы и не предупреждал, что вечером куда-нибудь идем.
       Толик показал, где лежат его деньги, и сказал, что я могу тратить столько, сколько надо и на что надо. Отчета он требовать не будет. Кроме того, он вручил мне ключи от квартиры.
       Мы часто куда-нибудь выбирались. Или в театр, или на концерт, реже -- в ресторан. Если были дома, то после ужина смотрели по телевизору "Новости", а потом пили чай на кухне и подолгу разговаривали. Наверное, это правильно, что к хорошему человек привыкает быстро. Вот и я быстро и незаметно втянулась в этот режим. Да так крепко, что жизнь дома с родителями мне уже казалась в тягость.
       В конце февраля стало ясно, что я беременна. Срочно созвали очередное совещание у тети Лены. Мария Захаровна категорически утверждала, что аборт делать нельзя. Тетя говорила, что у меня нет другого варианта. Я всех выслушала и сказала, что решу сама через несколько дней.
       На другой день я была у Толика. Настроение у меня, конечно, было грустное. Он сразу заметил это и начал выяснять, в чем дело. Упираться не стала и все рассказала. Нет, не все. Не рассказала про опасения Марии Захаровны. Толик до конца меня не дослушал. Крепко обнял, расцеловал и сказал, что будем рожать. Никаких возражений он слушать не хотел. Еще он сказал, что, если я буду возражать, он запрет меня в квартире и не будет никуда выпускать. Даже в институт. С ректором насчет академического отпуска он обещал договориться. Я понимала, что это шутка, но было очень приятно. В тот вечер я не пошла домой. Тогда я поняла, что всерьез влюблена.
       Через неделю, в воскресенье, Толик был у нас в гостях на обеде. Родителям он очень понравился. Мама потом говорила, что в нем чувствуется мужской, крепкий характер. Отец очень удивился, что он не пьет водку, но осуждать не стал. Не помню, с чего зашел разговор, только Толик сказал, что у них прекрасная дочь и что он очень любит меня и ценит. Получилось, вроде как свататься приходил. Но это не так. Просто, как мне кажется, он оказался очень порядочным парнем и не хотел понапрасну огорчать родителей. Положение ведь было более чем щекотливое. Я все еще была замужем за Максимом. Анатолий настаивал, чтобы я скорей разводилась. Да я и сама была не против. Но что будет с Максимом, с его командировкой? Толик убедил меня, что отец Максима все уладит. И он будет так же работать в Париже.
       После этого я позвонила Максиму. Разговор был тяжелым. Мне показалось, что в тот момент у него кто-то был. Все же мне удалось убедить его, что развод необходим и что он должен прислать официальное согласие для суда. Максим, не простившись, бросил трубку. И это оставило неприятный осадок. Таким я его не знала.
       В конце марта Нюра получила письмо для меня. Там был официальный документ, что Максим не возражает против развода, и маленькое письмо. Максим писал, что очень сожалеет, что все так случилось. Но он меня всегда любил, любит и будет любить.
       Меня письмо не растрогало, не взволновало. Оно было какое-то казенное, официальное. Максима в нем я не увидела. Может быть, это и хорошо. Все формальности с судом взял на себя Толик. В середине апреля нас развели. А третьего мая мы расписались. Скромную свадьбу устроили в одном из небольших залов ресторана "Советский". Были мои родители, Анатолия, тетя Лена и Сергей Иванович, две мои самые лучшие подружки из института, друзья Анатолия, его родственники и Мария Захаровна.
       Мама Толика, Клавдия Сергеевна, отвела меня в сторонку и тихо попросила, чтобы я не разлучала Толю с сыном. Мне показалось это смешным. Как я могла их разлучить? Но я серьезно пообещала ей не делать этого. Запомнила я выступление начальника Толика, адмирала Станислава Васильевича Берибулова. Очень симпатичный дяденька. Так вот он сказал, что знает Анатолия уже десять лет. И за все эти десять лет он, Анатолий, не принял ни одного неправильного решения. Но из всех правильных решений самое правильное -- женитьба на девушке Ире. Все выпили за это стоя. Ну что еще можно вспомнить? Конечно, Толик был ко мне очень внимателен. И это все видели. И подруги, и родители, и родные.
       После свадьбы я перевезла свои вещи к Толику. Теперь по воскресеньям мы обедали или у родителей, или у тети Лены, или у родителей Анатолия. Удобно. В будни ходили в театры. Короче, семейная жизнь совсем ничего не изменила. Когда Толик видел, что я зашиваюсь с учебой, сам стирал и готовил. Мне он даже приносил чай на письменный стол. Мы так же, как и раньше, каждый день смотрели "Новости" по телевизору.
       Это было время, когда Горбачев объявил перестройку, а Ельцин вышел из Политбюро. Кругом шли бесконечные дискуссии. На улицах стали появляться торговцы. Торговали всем. От спичек до велосипедов. Анатолий по секрету рассказывал, что обстановка в стране крайне напряженная.
       Апрель пролетел незаметно. В мае в институте началась сессия. Теперь я старалась реже ходить туда. Только по необходимости. Шел пятый месяц беременности, и мне казалось, что все на меня смотрят. Мой день рождения отметили тихо, дома. Толик подарил огромный букет роз и английские черные замшевые туфли. Где он отхватил такую красоту, не могла понять. В Совмине у них, конечно, были свои кормушки. Но даже там, думаю, в то время таких вещей не было.
       Четырнадцатого июня я сдала на "отлично" последний экзамен весенней сессии и перешла на четвертый курс. В тот же вечер Толик отвез меня на служебной машине в Березки. Там, в дачном поселке рядом с Ленинградским шоссе, находилась дача его родителей. Дача -- это громко сказано. На участке стояли небольшой, но теплый дом, баня, сарай, туалет. Да еще и колодец. Наша с Толиком комната была на втором этаже. В самом центре была печь, которая топилась на первом этаже. Стояли двухспальная кровать, письменный стол и два кресла. На первом этаже были спальня родителей, кухня и темная терраска. Утром Анатолий уехал на работу, а я осталась с его родителями.
       Александр Никанорович, в прошлом врач, уже лет пять был на пенсии. Очень симпатичный и умный человек. Первую половину дня он читал газеты и книги. Вторую -- занимался хозяйством. Каждый вечер он топил мне баню, и я мылась. Потом мы ужинали и смотрели на терраске телевизор. После этого я поднималась к себе и ждала Анатолия. Он приезжал около девяти, ел, ополаскивался в бане, и мы шли гулять. Клавдия Сергеевна ничего делать мне не давала. Она стирала мое белье, следила за чистотой в комнате. Когда стало совсем трудно и я не могла наклоняться, она даже мне мыла ноги. Это было очень трогательно. Клавдия Сергеевна, как и ее муж, была врачом. Иногда, когда Толик задерживался, она поднималась ко мне и рассказывала, каким он был шалуном в детстве.
       Их участок находился в самом лесу. Несколько вековых елок росли рядом с домом. Это было и красиво, и необычно. В общем, большую часть того лета я провела очень тихо и спокойно. Несколько раз приезжали мои родители и тетя Лена с Сергеем Ивановичем.
       В конце лета обстановка в Москве стала резко накаляться. Каждый день были митинги, демонстрации, а в конце августа на улицах появились танки. Толик стал все чаще задерживаться. Правда, он говорил, что ему ничего не грозит. Но мы с Клавдией Сергеевной очень переживали и подолгу засиживались на лавке в саду или у меня в комнате. Раза два он вообще не приехал ночевать. Но прислал свою машину. Водитель нам говорил, что все в порядке, отдавал сумки с продуктами и сразу уезжал.
       В сентябре меня перевезли домой и со мной сидела мама. Она взяла отпуск и весь его посвятила мне. Толик был очень занят. Он приезжал домой на два-три часа и опять убегал на работу. Правда, он каждый час звонил, но я очень беспокоилась за него.
       Родила я в конце сентября. Мне показали красное сморщенное и крохотное личико. Это была моя девочка. Боль и неприятные ощущения сразу отпустили. Малышку почти тут же унесли. Принесли букет роз и поставили рядом на тумбочке. Конечно, они были от Толика. Передать то, что я тогда чувствовала, у меня не хватает слов. Я была счастлива и заснула в какой-то блаженной истоме.
       Через неделю нас выписали. Девочку назвали Светой. Так захотел Толик. К нашему приезду его кабинет превратился в детскую комнату. Здесь первое время жили мы втроем -- я, Света и Толина мама. По утрам к нам приезжал Александр Никанорович -- отец Толи. Он выполнял все наши поручения: ходил в магазины, аптеку, на рынок.
       Ровно две недели я была привязана к дому. Потом Клавдия Сергеевна настояла, чтобы я пошла в институт. И я пошла. Теперь моей главной заботой было кормить Свету. Все остальное делали родители.
       Пока я занималась родами, в стране произошли огромные события. Оказывается, жить мы стали не в СССР, а в России. А перед этим был какой-то путч.
       В общем, я тогда не успевала следить за событиями. Новости смотреть было некогда. Я или учила уроки в спальне, или занималась Светулькой.
       Толика мы старались беспокоить как можно реже. Он по-прежнему много работал и приходил домой поздно. В общем, до Нового года и дома, и в городе была война в буквальном смысле. Весь дом у нас был завален пеленками, памперсами, бутылками и еще чем-то.
       В Москве продолжались митинги, собрания. Горбачева сменил Ельцин. Весь город вышел на улицы -- торговать. Каждый день менялись какие-то начальники. Стали мелькать фамилии Бурбулиса, Полторанина, Гайдара, Чубайса.
       Наша дочь родилась одновременно с новым государством. Это я осознавала только в редкие минуты отдыха. Как правило, это было в субботу или в воскресенье. К концу года Толик стал намного свободней. И мы даже пару раз выбрались в театр. Вообще же он как-то изменился. Я этого не видела -- чувствовала. Он стал менее напряженным, более разговорчивым. Часто шутил, смеялся. У него появился радиотелефон. А перед Новым годом он стал ездить на новых "Жигулях". Теперь нередко среди ночи раздавались телефонные звонки, и он подолгу вполголоса с кем-то разговаривал.
       Новый год мы, конечно, были дома. На ночь остался в Светиной комнате Александр Никанорович. Ему мы поставили раскладушку. Первого января нас навестили тетя Лена и Сергей Иванович. Принесли подарки, немного посидели. Тогда я узнала, что Сергей Иванович уже не заместитель министра. Его министерства больше нет. А он -- юный пенсионер. Смешно и грустно. Потом они долго шептались с Толиком в спальне. А мы тем временем всей честной компанией пили чай. Света как будто чувствовала, что праздник, и в тот день нас мало беспокоила.
       После обеда приехали мои родители. Мама объявила, что с первого февраля она уходит на пенсию и будет заниматься только ребенком. Меня это очень обрадовало. Я видела, как устает Клавдия Сергеевна, и очень переживала, что из-за учебы не могу ей помочь.
       Приезжала к нам и Мария Захаровна. Она осмотрела Светулю и сказала, что ребенок здоров и развивается нормально. Без нее мы, конечно, этого не знали. Потом мы с ней шептались в спальне. Ее беспокоила моя семейная жизнь. Пришлось успокоить и сообщить, что теперь я наблюдаюсь в цековской поликлинике. Там мне и сделали то, что надо для регулярной семейной жизни. Марию Захаровну удивило то, что ЦК уже нет, а блатные медицинские учреждения работают. Она взяла с меня слово, что в сложных ситуациях я буду по-прежнему обращаться к ней.
       Около пяти вечера Толику позвонили по мобильному телефону. Разговор был короткий, но он сразу собрался и уехал. Вернулся часа в два ночи очень усталый и взволнованный. О том, что произошло, он рассказывать не стал. Попил чаю, принял душ, лег и сразу заснул.
       После Нового года такая жизнь превратилась в норму. Он стал нервным, взвинченным. И, мне кажется, чего-то ждал или боялся.
      
      

    Глава XV

       Зимнюю сессию я сдала на "отлично". Не было даже четверок. Хотя всего-то было четыре экзамена. Но все равно приятно. После последнего экзамена, а это было тринадцатого января, я отправила Клавдию Сергеевну домой. Она упиралась и говорила, что еще может пожить. Но я настояла. Думаю, она вымоталась. Бессонные ночи, никакого режима, постоянные постирушки -- в ее годы тяжеловато. До первого февраля со Светулей занималась сама. И тогда поняла, что правильно поступила с Клавдией Сергеевной. Александр Никанорович по-прежнему приезжал по утрам и отправлялся сначала за детским питанием, а потом по магазинам.
       Деньги теперь ему выдавала я. А брала их там, где оставлял Толик. Удивляло то, что их было очень много. И я даже не решалась их считать. Теперь, когда я все время находилась дома и занималась только хозяйством, начала многое замечать. Холодильник буквально ломился от деликатесов. Анатолий каждый день привозил сумку с продуктами. Раньше такого не было. В квартире стали часто появляться новые вещи. В комнату Светы он купил на пол импортный ковер. В спальне сменил телевизор. Раньше у нас был ленинградский, теперь -- японский. Появились видеомагнитофон и стереосистема. Сразу после Нового года нам очень быстро установили металлическую входную дверь. Все это по тем временам было большой редкостью и стоило очень дорого. Но и дорого купить ничего было нельзя. А здесь -- пожалуйста. Не жалел Анатолий денег и на вещи. Мне купил потрясающую лисью шубу. Себе -- канадскую дубленку. И все это, похоже, не на последние деньги.
       Однажды я его спросила, кем он теперь работает. Толик отшутился -- сказал, что его должность засекречена. Больше мы к этой теме не возвращались. А в феврале у меня началась учеба, и я ушла в нее полностью. Со Светой теперь занималась моя мама. А мы все были у нее на подхвате. Жизнь потихоньку начала входить в какой-то ритм. Из института я приезжала рано и час-полтора занималась хозяйством. Мама в это время спала. Потом я садилась за учебники, она сидела со Светкой. Вечером приезжал Анатолий и привозил продукты. Мы с ним ужинали, смотрели "Новости", пили чай и разговаривали. Спать ложились поздно. Анатолий просвещал меня по поводу того, что происходило в стране. Он говорил, что наконец России достался достойный лидер, который очень быстро выведет ее в передовые мировые державы. Его и мой отец были совсем иного мнения о Ельцине. Конечно, я больше верила Анатолию. Он был мне ближе по духу. Да и вообще жизнь, казалось, стала интереснее.
       В марте впервые после моих родов Анатолий пригласил меня в Большой театр на "Жизель". Я очень волновалась и долго готовилась. Это был мой первый выход в "свет" после длительного перерыва. В тот день я пришла пораньше из института и сразу начала собираться. Мне казалось, что после родов я немного располнела. Но когда начала мерить платья, оказались все впору. Я не хотела выглядеть чопорной дамой и надела серый деловой костюм. Потом я сбегала в парикмахерскую и сделала укладку. Накрасилась, надушилась и к пяти была уже полностью готова. Анатолий позвонил в половине шестого и сказал, что выслал за мной машину. В шесть я вышла на улицу. У подъезда стояла огромная блестящая черная и высокая машина. Я прошла чуть дальше и стала ждать. Вдруг сзади меня тронули за локоть.
       -- Ирина Владимировна? -- я оглянулась. Здоровый детина без шапки с прической "ежик" был суров.
       -- Да, я.
       -- А мы вас ждем, -- детина пошел вперед и распахнул заднюю дверцу большой машины.
       Я молча влезла и уселась на заднем сиденье. Внутри машина казалась еще больше. Впереди под приборной доской мигали какие-то огоньки. Детина сел рядом с водителем и скомандовал: "Поехали". Машина плавно тронулась. Потом он взял телефон и набрал номер.
       -- Алло, Анатолий Александрович, это Кабан. Мы отъезжаем от дома.
       Что ответил мой муж Кабану, я не слышала. Я была ошарашена и немного подавлена.
       Анатолий встречал нас у левой колонны Большого театра. Кабан сопровождал нас до входа в театр, внутрь он не вошел. Мы прошли в раздевалку. Время еще оставалось, и мы купили программку. Наши места были во втором ряду партера. Так близко я никогда не сидела. Пока мы пробирались к своему месту, два или три человека поздоровались с Анатолием. Меня это немного удивило, и, когда сели, я спросила, кто эти люди. Анатолий сказал, что это предприниматели. Тогда это слово только начало входить в наш язык. Что оно означало, я не знала, но уточнять не стала. В перерыве мы гуляли по театру, зашли в буфет и выпили сока. Там с Анатолием поздоровались еще двое мужчин. Здесь уже Анатолий, как мне показалось, с гордостью представлял: "Моя жена". Они обменялись парой ничего не значащих фраз, и мы разошлись. Когда вышли из буфета, Анатолий сказал, что первый был министр печати Полторанин, второй -- заместитель председателя Моссовета Арджанов. Честно говоря, тогда я просто не осознала, кто были эти люди. В фойе я несколько раз останавливалась у зеркала и делала вид, что поправляю прическу. На самом деле любовалась собой. Признаюсь, было приятно, что мужчины на меня постоянно смотрят. Думаю, Анатолий все видел и, наверное, тоже радовался. Могу признаться, что я испытывала гордость не только от собственного вида. Было страшно приятно, что рядом -- сильный, элегантный и очень модный мужчина. Анатолий был всегда "в форме"... Он сам следил, чтобы с вечера или я, или мама прогладили ему чистую рубашку. Туфли он чистил сам. И обязательно каждый день гладил брюки. Он не терпел малейшей небрежности в своей одежде. И если ботинки начинали принимать немного поношенный вид, он их выбрасывал. То же самое было и с костюмами. В общем, кажется, мы были достойной парой.
       После спектакля нас прямо у входа встречал Кабан. Он опять открыл мне дверь машины и помог подняться в кабину. Анатолий сел рядом, на заднее сиденье. Кабан впереди, с водителем. Мы ехали по улице Горького. На Пушкинской скопилось много машин. Мы двигались в левом ряду и остановились на красный свет в хвосте большой колонны. Красный свет все горел и горел. Неожиданно Кабан тихо произнес: "Вперед". Наш автомобиль взял резко влево и на большой скорости по встречной полосе понесся к перекрестку. Где-то взвыла сирена. Я краем глаза посмотрела на Анатолия. Он сидел спокойно и, казалось, дремал. На перекрестке показался милиционер. Он пятился от нашей машины и быстро крутил своим жезлом. Мимо него мы пронеслись на большой скорости. Мне показалось, что он отдал нам честь. А сирена все преследовала нас. И только тогда до меня дошло, что сирена эта неслась из нашей машины. Через десять минут мы были дома. Кабан распахнул передо мной дверь и помог выйти. Анатолий пожал ему руку, и машина сразу уехала.
       Потом мы долго пили чай и обсуждали балет. В самом конце я попыталась снова заговорить о работе Анатолия. На этот раз он был более откровенен и сказал, что теперь у него своя фирма. Что за фирма, он не стал уточнять.
       Та поездка в Большой театр как бы открыла сезон наших походов по общественным местам. Мы стали бывать на концертах, посещать рестораны. Были даже на правительственном приеме в Кремлевском Дворце. Нас стали приглашать на свадьбы, дни рождения. Менялись охранники, водители, машины. Нередки стали случаи, когда продукты привозил не Анатолий, а какие-то люди. Вообще, надо сказать, что проблем у нас значительно поубавилось. Теперь мы могли позволить себе то, о чем раньше и не мечтали. Например, я наняла женщину, которая приходила на два часа в день, мыла посуду, полы, протирала пыль. Светуле мы покупали самые дорогие и редкие вещи. Наблюдались у врачей мы со Светой в самой дорогой и престижной поликлинике, бывшей цековской. Туда же Анатолий устроил своих и моих родителей. День моего рождения и окончание четвертого курса института мы праздновали пышно в загородном ресторане. Было много цветов, подарков. Все гости приехали на дорогих иномарках.
      
      

    Глава XVI

       Когда закончились официальные мероприятия, прошли праздники, мы отправились на дачу. Конечно, можно было уехать и раньше, но Анатолий предупредил, что там идут строительные работы.
       Перемены я увидела, уже подъезжая к участку. На фоне зеленого леса резко выделялся новый кирпичный забор. Он был крепкий и высокий. За ним была видна только крыша старушки дачи. Глухие железные ворота оказались закрыты. Охранник вышел из машины и нажал кнопку звонка. Очень быстро открылось маленькое окошечко, а вслед за ним распахнулись металлические створки ворот. В самом дальнем углу участка стоял деревянный вагончик. Здесь теперь постоянно жили два охранника. Они регулярно сменялись. Пищу готовили себе сами. Так что хлопот особых с ними не было. На глаза они старались попадаться как можно реже, но мы постоянно ощущали их присутствие. Кроме забора и вагончика, на даче ничего не изменилось. Признаться, меня это немного удивило. Но я не стала задавать Анатолию вопросы. Решила, что такой забор и содержание охраны стоит кучу денег. И за то спасибо. Еще на даче появился сотовый телефон. Кроме того, на участке постоянно находилась дежурная машина. Все охранники имели водительские права. Еще одно маленькое новшество. Продукты на дачу привозила специальная машина каждый день. Нам оставалось только составлять список. С этой машиной мы могли отправлять белье в стирку и в чистку. Удобно.
       Разместились мы, как и прошлым летом. Внизу жили Толины родители. А мы втроем -- наверху. В это лето я много читала. Со Светулей занимались Клавдия Сергеевна и Александр Никанорович. Я видела их счастливые лица и понимала, что для них внучка значит очень много. Даже не знаю, что бы они делали, если бы пришлось жить одним.
       Анатолий, как правило, приезжал поздно или совсем не приезжал. Правда, не было ни одного случая, чтобы он не позвонил. Вообще он звонил очень часто и по-прежнему был внимателен и ласков.
       Продолжались наши походы по увеселительным местам. Раз или два в неделю мы обязательно куда-то ходили. Делалось это так. За день или два он предупреждал меня о том, что нас пригласили, и говорил куда. Я начинала готовиться.
       К такой праздной жизни быстро привыкаешь. Я не была исключением. Мне страшно нравилось менять наряды, делать прически, хорошо выглядеть. Думаю, не последнюю роль играла моя молодость. Во всяком случае, на приемах я редко встречала женщин моложе и элегантнее. За счет молодости и красоты я частенько знакомилась с приятными и полезными людьми. Наверное, у меня появились и враги. Это и неброские жены, и деловые, но не первой свежести дамы. Их завистливые и враждебные взгляды я ощущала всегда. Анатолий меня успокаивал и говорил, что, пока он со мной, никто не посмеет мне ничего сделать. Я не удержалась и съязвила. Спросила, что будет, если его не будет со мной. Шутка оказалась глупой. Анатолий растерянно посмотрел на меня, пожал плечами и сказал, что не променяет меня никогда ни на кого. Больше я так не шутила.
       Самым крутым в то лето оказался прием в "Президент-отеле". Прием давал посол Белоруссии. Третьего июля -- День независимости Белоруссии. Уж какие там дела были у моего мужа с этой страной, не знаю, только собирался он на этот прием тщательно и задолго. А я обновила свой гардероб. Купила очень красивое испанское черное платье. Оно казалось простым, но сидело безукоризненно. А когда я надела туфли на высоком каблуке, получилась просто картинка. Ну и, конечно, прическа, маникюр и прочие штучки, это само собой.
       К "Президент-отелю" мы подъехали на белом "Мерседесе". Охранник быстро нашел в списке номер нашей машины и открыл ворота. Мы вышли у входа в отель и по большой лестнице поднялись на второй этаж. Здесь встречали посол с женой и дипломаты посольства. Посол очень тепло поздоровался с Анатолием. Оказывается, они были знакомы. Раньше посол работал союзным министром. Кажется, его фамилия Даниленко. Это мне уже потом рассказывал Анатолий.
       Какой-то дипломат проводил нас в зал, к столу. Всего было три зала. И, как я поняла, для гостей трех разных уровней. Мы оказались в самом маленьком, но в самом престижном. Позже сюда пришли посол, Лужков, Шахрай. Были и другие известные лица.
       Потом, когда прием начался, подошли руководитель протокола МИД Чернышев с женой. Это был единственный человек, кого я знала. С этой парой я встречалась на приемах еще с Максимом. Интересно, что жена Чернышева, Наталья Ильинична, руководила кафедрой международной журналистики на нашем факультете. Она, конечно, меня узнала, чуть улыбнулась и слегка кивнула. Тогда я про себя подумала, что все-то у них отработано и продумано. Ни одного лишнего движения, жеста.
       Белорусский стол оказался на высоте. Здесь было все. Но главное, чем поразили братья из ближнего зарубежья, -- обычные драники из картофеля со сметаной. Вот это было действительно лакомство. Когда обстановка немного разрядилась, в фойе заиграл национальный белорусский ансамбль. Начались беседы, шутки, тосты. На этом приеме я впервые познакомилась с Лужковым и Шахраем. Они оба были очень низкого роста и оба без жен. Сначала я ощущала некоторую неловкость. Но это быстро прошло. Анатолий общался с ними запросто и чуть ли не на "ты". Потом мы подошли к послу. Мне показалось, что он немного косит. Во всяком случае, понять, куда он смотрит, было невозможно. Анатолий сказал, что если бы раньше было известно, какие роскошные приемы будет устраивать Белоруссия, то Беловежское соглашение подписали бы еще десять лет назад. Посол возразил и сказал, что белорусы всегда славились своим гостеприимством. Именно поэтому добрая половина секретарей ЦК партии была из Белоруссии. Говорили еще о чем-то. Но самое главное для меня -- это то, что и Лужков, и Шахрай, и Даниленко сказали Анатолию, что у него очень красивая и элегантная жена. При этих словах я опускала глаза и краснела. Думаю, это придавало мне еще больше шарма.
       В самом конце мы с бокалами в руках прошли по двум другим залам. Анатолий изредка останавливался и обменивался двумя-тремя фразами с какими-то людьми. Примерно через час мы уехали. Перед нами на черной "Волге" с тремя семерками уехал Лужков. Сзади и спереди его "Волгу" сопровождали джипы с охраной. Мы уехали на белом "Мерседесе". Охранник у нас был один, на переднем сиденье, рядом с водителем. Джипов вовсе не было. Но мы от этого не страдали. Выпитое вино и праздничная атмосфера вскружили нам головы, и мы поехали не на дачу, а домой.
       Едва закрылась входная дверь, как мы оказались в объятиях друг друга. Каким-то чудом Толик не порвал на мне новое платье. Но тогда мне было это безразлично. Я так любила его в такие минуты, что могла пожертвовать всем. На даче нам все время приходилось сдерживаться и не шуметь. Любой шорох там был слышен. А здесь, дома, мы могли делать что угодно. И делали.
       Из подъезда мы вышли часа через два. Было около десяти вечера. В начале двенадцатого были на даче. Все, кроме охраны, спали. Мы не стали никого будить. Тихо поднялись к себе, разделись, легли и сразу уснули.
       Все лето я провела в основном на даче. Конечно, кроме тех дней, когда мы выезжали с Толиком "в люди". Иногда к нам приезжали мои родители. Мама, как правило, оставалась на несколько дней и спала в комнате отдыха в бане. Папа уезжал на работу. Несколько раз приезжала тетя Лена с мужем. В то лето я отдохнула, как никогда. Рядом были Светуля, Толик, родители. Были достаток и спокойствие. О будущем я не думала. Казалось, так будет продолжаться всю жизнь. Я была счастлива и беззаботна.
       В конце июля Толик сделал мне очень дорогой подарок. Кольцо с большим бриллиантом стоило, наверное, кучу денег. Не знаю, кто радовался больше этому подарку -- я или он. Потом он начал дарить мне дорогие штучки каждый месяц. Это было приятно, но уже не так интересно, как в первый раз. В конце августа на каком-то приеме я случайно узнала, что Толик владеет сетью ювелирных магазинов. Поначалу я испугалась, но ему ничего не сказала. Потом привыкла. Бриллианты -- как наркотики. Раз наденешь -- и потом все время хочется примерять новые.
       В конце августа мы с Толиком вернулись в Москву. Светулю с дедушками, бабушками и охраной оставили на даче. Решили наведываться туда по выходным. С первого сентября я пошла учиться. Это был последний, пятый, курс. С первых дней я начала думать о дипломе и о государственных экзаменах. Не думала о том, где буду работать. Наверное, предполагала, что Толик устроит.
       В сентябре Свете исполнился год. К счастью, погода стояла солнечная, и мы накрыли стол на даче в саду. Гостей было немного. Все прошло тихо, по-домашнему. Светулю мы посадили на ее любимом стуле во главе стола. Рядом сели бабушки. Мы с Толиком оказались в торце с другой стороны.
       Сентябрьское солнце еще грело и немного расслабляло. Когда все уселись, первым взял слово Сергей Иванович. Он говорил о том, что год в жизни взрослого человека -- пустяк. Но в жизни ребенка -- вечность. В конце он пожелал Светуле, чтобы ее детство продолжалось как можно дольше и чтобы у нее как можно быстрее появились сестренки и братики. Все дружно чокались, смеялись, закусывали. Светуля держалась минут сорок. Потом начала капризничать. Бабушки унесли ее в дом.
       Потом были шашлык из осетрины, чай, кофе и мороженое. Атмосфера была непринужденная. Гости гуляли по участку, сидели на лавочке, секретничали. В общем, все прошло мило и пристойно.
       Однажды в начале сентября Анатолий сказал, что вечером заедет за мной в институт. Я удивилась. У нас была договоренность, что никаких "блатных" вариантов в институте и рядом с ним не должно быть. При этом я всегда вспоминала, как неприятно смотреть, когда кто-нибудь из студенток садится в черную "Волгу", "Чайку", "ЗИЛ". Зависти никакой, скорее брезгливость. Так вот я не хотела, чтобы ко мне у кого-то было такое же отношение. Короче, договорились, что он будет ждать меня на машине в переулке у метро. На все мои вопросы, куда поедем, он отвечал: "Увидишь". Подумав, я решила, что Толик намерен мне показать один из своих магазинов. А может быть, даже предложит что-нибудь выбрать. Он ведь так и не догадывался, что я знаю о его работе. Короче, я настроилась на очередной дорогой подарок.
       В институте я немного задержалась. До метро пришлось бежать. Темно-синий "Мерседес" стоял в условленном месте. Я плюхнулась на заднее сиденье, и машина сразу тронулась. Когда немного отдышалась, Толик протянул мне букет темно-красных роз. Я поцеловала его в щеку и спросила, что это значит. Толик закатил глаза и сказал, что у нас сегодня праздник. Поскольку мне казалось, что я знаю, с чем связан этот праздник, расспрашивать дальше не стала. Уже привычное чувство приятного предвкушения едва будоражило и одновременно убаюкивало. Я придвинулась вплотную к Толику, обхватила его руку и щекой уткнулась в плечо. Тогда, в машине, я подумала о том, что, наверное, никогда не смогу разлюбить этого человека. И не только потому, что он делал дорогие подарки. Он заботился и любил меня так же сильно, как и я его. Это была редкая и счастливая совместимость, подогреваемая достатком и благополучием. Тогда мне казалось, что моя жизнь -- счастливый случай, удача.
       Все эти размышления и переживания не мешали следить за дорогой, я видела, как с Вернадского мы перед метромостом свернули на Воробьевку, а там и на Ленинский. У кинотеатра "Ударник" мы взяли вправо и под мостом развернулись. Я подумала, что едем в "Президент-отель". Но неожиданно машина остановилась у одного из подъездов знаменитого Дома на набережной. До "Ударника" оставалось метров двести. Охранник открыл дверь и помог выйти. Анатолий взял меня под руку и подвел к подъезду дома.
       Код был сложным. Но, оказалось, охранник знал его наизусть. Он ловко набрал какие-то цифры, и мы втроем вошли в подъезд. На лифте поднялись на седьмой этаж.
       Здесь Толик подвел меня к черной металлической двери, достал из кармана связку ключей и начал уверенно вставлять ключи в многочисленные замки. Когда дверь открылась, пропустил меня вперед. Я не знала, что и думать. В нос ударил приятный аромат каких-то благовоний. В конце коридора показалась женщина средних лет. В руках она что-то держала. Анатолий очень быстро помог мне снять плащ и подвел к даме.
       -- Ирина Владимировна, поздравляю вас с новой квартирой и желаю счастья вам и вашей семье. -- Женщина протянула мне небольшой каравай горячего хлеба. Я растерянно отдала Толику розы, взяла хлеб. Я ничего не понимала и стояла молча. Первым нашелся Толик. Наверное, он понял мое состояние и решил разрядить обстановку. Он взял у меня хлеб, вернул цветы.
       -- Ирочка, это теперь твоя квартира. А Вера Дмитриевна будет помогать нам с тобой вести хозяйство и следить за Светулей. Наши родители будут по-прежнему находиться с девочкой. Здесь места всем хватит.
       Я начала понимать, что происходит. К такому повороту я не была готова. Потом мы втроем сидели на огромной кухне и пили чай. Когда потрясение немного прошло, пошли осматривать квартиру. Всего было семь комнат. Это не считая прихожей, кладовок и других подсобных помещений. Окна трех больших комнат выходили прямо на Кремль и на Москву-реку. Это были гостиная, гостевая спальня и тренажерный зал. Окна нашей спальни, комнаты Светули, кабинета Анатолия и комнаты Веры Дмитриевны выходили во двор. Интересно, что шум с улицы не доносился. Как объяснил Анатолий, рамы были сделаны по спецзаказу в Финляндии и состояли из четырех слоев особого стекла. Воздух в квартиру поступал через кондиционеры -- очищенный, заданной температуры. Кондиционеры привезли из Германии. Вся квартира была обставлена дорогой темной мебелью. Евроремонт. Здесь были две ванны и два туалета. Они сияли чистотой и свежестью. Все готово к переезду. Висели чистые полотенца, лежали мыло, зубная паста, щетки, коврики. Все было продумано до мелочей. И даже в холодильниках на кухне были запасы продуктов. Толик предложил остаться в новой квартире. Но я не могла. Слишком сильными оказались впечатления. Надо было успокоиться, прийти в себя. А это было возможно только на старой квартире. Вера Дмитриевна проводила нас до машины и вручила мне небольшую сумку.
       -- Здесь, Ирина Владимировна, ваш ужин и завтрак. А завтра я жду вас к обеду.
       Захотелось расцеловать эту женщину. Но я сдержалась.
      
      

    Глава XVII

       Через неделю мы уже всей семьей жили в новой квартире. Светуле, разумеется, было все равно, где жить. А вот мои родители, так же как и я, не могли долго прийти в себя от увиденного. Теперь у меня постоянно были две помощницы: Вера Дмитриевна и чья-нибудь мама. Дедушки приезжали по мере необходимости. Мы им специально придумывали какие-то задания, чтобы они не чувствовали себя одиноко. На самом деле все крутилось и без их помощи. Я с головой ушла в занятия и попросила Толика пореже отвлекать меня на развлекательные мероприятия. Попросила просто так, без всякой задней мысли. Кажется, он пошел мне навстречу, но я об этом горько пожалела.
       Единственное послабление я делала себе сразу после занятий, когда три раза в неделю ходила в бассейн "Чайка". Тот самый, что возле станции метро "Парк культуры". В ноябре темнеет рано, и когда я выходила на улицу после плавания, было совсем темно. В тот день я немного задержалась в институте и плавала дольше обычного. С хорошим настроением, бодрая и веселая, я вышла на воздух. У перехода через улицу стояли несколько человек. Горел красный свет. От нечего делать я стала рассматривать проезжающие машины. Наш "Мерседес" я узнала сразу. Он резко выделялся на фоне других машин своей чистотой и нарядностью. Захотелось выскочить на дорогу и поднять руку. Еле сдержалась. На переднем сиденье узнала знакомое лицо охранника. На заднем -- рассмотрела Анатолия. За ним мелькнуло еще чье-то лицо. Показалось, что женщина. Все остальное происходило как бы не со мной. Я выскочила на проезжую часть и подняла руку. Остановился невзрачный "жигуленок". Водитель согласился подвезти. Думаю, из "Мерседеса" меня никто не заметил. Сразу за переходом здесь поворот налево. И когда я садилась в "Жигули", "Мерседес" уже скрылся за поворотом. Его мы догнали в районе АПН. Сегодня там, кажется, пресс-центр МИД России и агентство "РИА-Новости". Водителя я попросила ехать за "Мерседесом", не отрываться, но и не приближаться. Дала ему для начала десять рублей. Думаю, он был доволен. Мы миновали Смоленскую площадь, площадь Восстания. Перед Маяковкой взяли вправо и, не заезжая в тоннель, выскочили на улицу Горького. Здесь проехали Пушкинскую площадь и, не доезжая Моссовета, свернули вправо. "Мерседес", немного попетляв по переулкам, остановился у невысокого дома. Первым вышел Толик. Он протянул руку и помог выйти даме. Конечно, в темноте я не могла рассмотреть ее лицо. Но, судя по движениям, это была молодая женщина. Меня бросило в жар. Дальше было хуже. У дверей подъезда Толик обнял барышню за плечи и крепко поцеловал. Потом он открыл ей дверь, пропустил вперед и... вернулся в машину. "Мерседес" уехал, а мы остались. Я была так подавлена, что не могла сообразить, куда теперь ехать. Думаю, водитель понял мое состояние -- не беспокоил. Стояли молча минут пятнадцать. О чем думала, не помню и не хочу вспоминать. Огромного труда мне стоило собраться и попросить водителя подвезти к библиотеке Ленина. Какими-то переулками он привез меня к Военторгу. Дала ему еще десять рублей и молча вышла. Зачем пошла в Военторг, не знаю. Наверное, потому, что не знала, куда идти дальше. К родителям? К Анатолию? Прошла все четыре этажа магазина. Рассматривала все, но ничего не увидела. Прогулка помогла. Я немного пришла в себя и стала даже рассуждать. Во-первых, не пойти к Анатолию я не могла. Там мой ребенок и там мой дом. Устроить ему сейчас скандал и обнаружить, что я следила за ним, -- глупо. Это ничего не даст, а только разозлит его и сделает более осторожным. Нет, нет и нет. Причины того, что произошло, я должна искать в себе. Может быть, я что-то не так делаю. Недостаточно ласкова, сексуальна. А ведь может быть, что это его старая любовь, с которой он не может расстаться. Одним словом, у меня хватило ума сделать вид, что ничего не произошло. От библиотеки я пешком пошла домой. Дул противный осенний ветер, и моросил мелкий дождь. Когда оказалась на середине моста через Москву-реку, мелькнула мысль броситься вниз. И никаких тебе проблем! Сама себе усмехнулась. Это самый простой путь. А кто будет растить Светулю? А ухаживать за родителями? А бороться за Анатолия? Дел много. После этих мыслей я уже намного веселее зашагала к своему новому дому. Еще на мосту увидела, что в гостиной горит свет. Все нормально. Мужчинам иногда надо прощать их шалости. И эта истина пришла ко мне в самом конце короткого пути, перед подъездом дома. А впереди была неизведанная, загадочная дорога длиною в жизнь.
       В начале декабря Толик показал мне место, где в январе начнется строительство нашего коттеджа. Место даже зимой было сказочно красивым. Участок находился на берегу Москвы-реки. Здесь уже стояло несколько готовых особняков. Мы ходили по заснеженному полю и представляли, какая красота будет открываться из окон дома летом. Толик с увлечением рассказывал, где будут размещаться бассейн, теплица, дом для обслуги. Всего под участок было отведено тридцать соток. Как он умудрился отхватить столько земли в таком престижном месте, на Рублевском шоссе, для меня было непонятно. Хотя в России, похоже, наступило такое время, когда за деньги делалось все. А денег у Анатолия хватало. Он по-прежнему регулярно дарил мне драгоценности. Все остальное было тоже в порядке. Я одевалась в самых дорогих и модных магазинах. Их с каждым годом становилось в Москве все больше.
       Тогда мне казалось, что там одевается вся столица. Изредка, правда, я слышала, что существуют какие-то рынки. И там будто бы можно купить что угодно и недорого. У меня такой проблемы не было. Я покупала, что хотела и сколько хотела, но дорого. После Нового года стало еще проще. Мы с Толиком начали летать на выходные в европейские столицы. Улетали вечерним рейсом в пятницу. Возвращались в воскресенье. Мы побывали в Лондоне, Париже, Праге, Вене, Будапеште. Как правило, там нас встречала машина, привозила в самую роскошную гостиницу, где мы ужинали. В субботу утром мы делали закупки в самых дорогих магазинах, вечером ходили в театры. В воскресенье -- экскурсии по городу, обед и отлет. Однажды, это было в начале февраля, когда мы возвращались из Лондона, в самолете у меня начался очередной прилив нежных чувств к Толику. Мы сидели рядом. Он читал газету, я делала вид, что сплю. Не знаю, что на меня накатило. Я обняла его, нежно поцеловала в щеку и вдруг неожиданно спросила:
       -- Толик, милый, а у тебя, кроме меня, кто-нибудь есть?
       После этих слов я замерла. Мне стало страшно и непонятно, зачем я это сделала. Он немного помолчал. Потом посмотрел мне в глаза, улыбнулся и спросил:
       -- Сказать честно?
       Я утвердительно кивнула головой. Толик отвел глаза, помолчал еще немного и, наклонившись к моему уху, прошептал:
       -- Если честно, то никого.
       Я еще раз нежно чмокнула его и отвернулась. Сама не знаю, отчего появились слезы. Я не хотела, чтобы он их видел. Уткнулась в иллюминатор. Яркие звезды переливались и сверкали, словно бриллианты. Стало спокойно и весело.
       Тот февраль принес мне не только радости, но и огорчения. Да еще какие! Поначалу я не обратила внимания на задержку в моем женском цикле. Такое бывало и раньше. Но когда прошли все сроки, побежала в поликлинику. Марии Захаровне звонить не стала. Там бы начались вздохи, обсуждения, волнения. А у меня через два месяца защита диплома. Целыми днями я сидела в библиотеке. В поликлинике мне определенно и уверенно сказали, что у меня вполне нормальная беременность. Ну, спасибо! Только этого мне сейчас не хватало. Что делать? Признаться, жизнь, которой я жила в те дни, меня вполне устраивала. С ребенком занимаются домработница и родители. Выходные мы проводим в сказках, сочиненных Анатолием. В обычные дни я с увлечением пишу диплом, хожу на занятия и в магазины. Что нужно еще девочке двадцати двух лет, вчера приехавшей из провинции? Еще одного ребенка? Ну, нет! И тогда я самостоятельно приняла решение. Я решила сделать аборт. Уверена: ни Толик, ни родители, ни тетя не разрешили бы мне этого. Но им я ничего не сказала. Не сказала и Марии Захаровне. К тому времени у меня уже появились собственные связи и в этой области. О том, что я сделала аборт, никто не узнал. Правда, я пролежала после него три дня дома. Но все обошлось. Толику и Вере Дмитриевне сказала, что плохо себя чувствую. И попросила не беспокоить. Конечно, психологическая нагрузка оказалась большая. Недели две я не находила себе места. Но постепенно все улеглось. Дела захлестнули, и жизнь покатилась по обычному руслу.
       Март и апрель пролетели незаметно. В мае начались государственные экзамены. А в июне я защитила диплом. После защиты у института ждал Толик. В руках -- традиционный букет алых роз. Счастливые и довольные, пошли искать машину. Он оставил ее в переулке, но в каком, забыл. Ходили минут сорок. Нашли. Я была на седьмом небе. Окончила такой институт! Дома ждал сюрприз. Собрались родственники, и был накрыт праздничный стол. Пока мы с Толиком переодевались, он успел вручить мне очень тонкой работы браслет из платины. Я ничего не могла с собой поделать, переполняли чувства, заставила его раздеться. Розовые и счастливые, мы вышли к столу. Родные нам хлопали, а Светулька испуганно моргала. Так много людей она еще не видела. Праздновали долго и весело. Под конец даже пели песни и танцевали. Гости разъехались после двух ночи. Толик заранее вызвал три машины, и они развезли всех по домам.
       Наутро мне никуда не нужно было идти, и я нежилась в постели до двенадцати. Около часа позвонил Толик и сказал, что завтра он увезет Светулю и Веру Дмитриевну на дачу. А послезавтра мы с ним пойдем смотреть мою работу. Но куда именно, он не сказал. Я сгорала от любопытства. Придумать ничего не могла. Я просто не знала, что буду делать, куда бы ни пришла. Я ведь ничего не умею. Знаю два иностранных языка. Это хорошо. В дипломе будут только две четверки. Прекрасно! По специальности я журналист-международник. Здорово! А что дальше? А дальше было вот что. Мы с Анатолием приехали на Неглинную улицу. Машину с водителем и охраной мы оставили у Щепкинского училища и дальше пошли пешком. Толик сказал, что так нужно.
       Остановились мы у красивого дома, что стоял немного в глубине за массивным металлическим забором. Прошли через калитку, подошли к дому. Читаю: "Центральный банк России". Ничего не понимаю, но молчу. Когда рядом Анатолий, я спокойна. Главное, что он все понимает и знает. В правом крыле -- бюро пропусков. Подали паспорта, и нам выписали бумажки. В проходной нас ждала девушка. Она провела к заместителю председателя правления банка. В приемной сидели люди, наверное, ждали, когда их примут. Под их взглядами я почувствовала себя виноватой, но сделать ничего не могла. Вместе с девушкой и Анатолием мы сразу прошли в кабинет. Начальник оказался симпатичным человеком средних лет. Они с Анатолием долго трясли друг другу руки, после чего Толик представил меня. Потом оживленно болтали. Вспоминали Совмин, общих знакомых, какие-то случаи из жизни, смеялись. Думаю, это продолжалось минут сорок. Еще минут двадцать пили чай. И только когда они наговорились и собрались расходиться, обо мне напомнил Анатолий. Начальник подошел к своему столу и по внутренней связи спросил у кого-то, как обстоят дела с двумя единицами в Управлении информации. Ему ответили, что все в порядке и приказ подписан.
       -- Вот и все, -- сказал начальник. -- Вы, Ирина Владимировна, передайте через экспедицию анкету и заявление о приеме на работу. Заявление должно быть написано на имя председателя. А просите вы его взять вас на работу на должность специалиста в Главное управление информации. С какого числа -- решайте сами. Должность для вас уже открыта и будет ждать столько, сколько надо. Все остальное -- мои проблемы. Зарплата будет начисляться с числа, которое вы укажете в заявлении. Ваш оклад -- тысяча триста долларов в месяц. Минус налоги. Где-то около тысячи вы будете получать чистыми. С начальником управления я переговорил. Это мое хозяйство. Так что, если будут проблемы, прямо ко мне прошу, без звонка, без стука.
       Он широко улыбнулся и протянул руку. Потом он попросил Толика заехать через месяц и обсудить кое-какие дела. Я ничего не успела спросить. Через пять минут мы были на улице. Мне показалось, что я увидела сон. Нет, не сон. Все наяву. Вот и огромный градусник на стене висит. И температура двадцать три градуса по Цельсию. И на часах сейчас тридцать одна минута двенадцатого. Чудно! Я переживала, мучилась. А меня даже не спросили, что я умею. Не сказали, что буду делать. Ничего себе начало трудовой деятельности. И сразу тысяча долларов!
       После посещения банка я дня три приходила в себя. Потом было новое потрясение, которое затмило банк. Я все чаще стала замечать, что Анатолию нравится делать мне разные подарки вдруг, неожиданно, не предупреждая. Так было и в этот раз. Утром через три дня после посещения банка Толик сказал мне, что сейчас придет машина и мы поедем. Я, естественно, спросила куда. Он улыбнулся и сказал: "Увидишь". Была суббота, и я решила, что поедем на дачу. Собственно, я по-дачному и оделась. Джинсы, майка, кроссовки. Брать ничего из квартиры не надо было, поскольку Толик все вещи вместе со Светой и Верой Дмитриевной уже перевез туда.
       Поехали по Ленинскому проспекту. На кольцевой свернули вправо. Мне это не показалось странным, хотя раньше мы ездили через центр, по Ленинградке. Но когда мы с кольцевой свернули на Рублевское шоссе, я поняла, что едем на новую, строящуюся дачу. Удивленно посмотрела на Толика. Он утвердительно кивнул, улыбнулся и поцеловал меня. Сегодня мы ехали в огромном черном джипе. Впереди, как всегда, водитель и охранник. Мы сзади, за темными бронированными окнами. Кстати, теперь все машины стали покупать только в такой комплектации. Обязательно темные и бронированные окна. Зачем все это нужно, мне было непонятно. Толику видней.
       В этот раз мы добрались до участка значительно быстрее, чем зимой. Хотя машин, несмотря на утренний час, было много. С Рублевки мы свернули на маленькую, всю в зелени бетонку и остановились у огромных металлических ворот. За высоким кирпичным забором просматривался роскошный краснокаменный особняк. Я решила, что Толик хочет сначала навестить каких-то своих знакомых, сидела молча. Когда машина остановилась, охранник подошел к воротам, что-то сказал в маленькое окошко. Металлические створки медленно стали расходиться в разные стороны. Теперь дом был как на ладони. Это даже не дом -- скорее средневековый замок. В высоту он был примерно этажа в четыре. Вокруг центральной части располагалось по кругу несколько башенок. В них были окна, похожие на бойницы, узкие и высокие. Между башенками и центральной частью располагались переходы-балконы. Мы подъехали по асфальтовой дорожке прямо к центральному подъезду этого роскошного особняка. Странно, что никто нас не встречал. Анатолий вышел из машины, открыл мою дверь.
       -- Прошу, Ирочка, выходи. Это наш новый дом.
       Я не могла двинуться с места. В голове -- винегрет. Ничего не понимаю. Разве зимой мы здесь были?
       -- Толик, я не узнаю это место. Неужели эту красоту сделали за три месяца?
       -- Ирочка, не за три, а за четыре с половиной. Это первое. Второе. Работали турки, и не за рубли, а за доллары. Самое трудное -- это подвести зимой коммуникации. А сложить и отделать коробку по чертежам и проекту для них дело пустяковое. Дом они собрали за месяц. С отделкой немного повозились. Но, как видишь, вроде все в порядке.
       Толик подал мне руку, я выпрыгнула из машины, осмотрелась. Готов был уже и дом для прислуги. Двух-
    этажный аккуратный оштукатуренный домик стоял в лесочке метрах в ста от особняка. Оттуда уже бежала женщина. Толик представил меня так:
       -- Елена Александровна, это ваша хозяйка, моя жена Ирина Владимировна. Прошу любить и слушаться.
       -- Очень приятно. Давно ждем вас, Ирина Владимировна. Анатолий Александрович очень много о вас рассказывал. Так что, мне кажется, я вас уже давно знаю.
       На вид Елене Александровне было лет сорок пять. Выглядела она очень аккуратно и подтянуто. Я подала ей руку:
       -- Знаете что, Елена Александровна, договоримся так. Звать вы меня будете Ирой, -- женщина широко улыбнулась и в знак согласия кивнула головой. -- Ну а насчет того, что вы меня будете слушаться... посмотрим. Для начала я бы хотела вас слушаться и у вас учиться.
       Нашу беседу прервал Толик:
       -- Ладно, ладно, барышни. У вас будет время поговорить. А теперь, Елена Александровна, показывайте хозяйство.
       Женщина поднялась по мраморным ступенькам на крыльцо, открыла массивную дверь и пропустила нас в дом. Я, конечно, смотрела иностранные фильмы, видела сама, как живут богатые люди за границей, но такой красоты представить себе не могла. Сначала мы вошли в светлый зал. По-нашему это называется прихожей. Здесь вся мебель была сделана из светлых пород дерева. Было учтено все: куда поставить обувь, повесить одежду, где привести себя в порядок. Никаких излишеств. Все рационально, строго и изящно. В середине размещалась большая клумба, где росли красивые цветы. Клумба подсвечивалась самостоятельно и придавала всей комнате праздничный вид. Шкафы, зеркала, столики размещались по стенам. Люстры не было. Свет был сделан так, что источников его видно не было.
       Потом мы прошли в гостиную первого этажа. Так назвала комнату Елена Александровна. Прежде всего поразили размеры. Комната казалась просто огромной. Толик сказал, что в ней сто шестьдесят квадратных метров. Здесь был полумрак. На больших окнах висели плотные темные шторы. Все стены и потолок были темно-синего цвета. Паркет и мебель -- тоже в темных тонах. По стенам -- мягкие диваны, кресла, столики, телевизоры, бары... В центре зала, как и в прихожей, -- огромный цветник. В самом центре его -- огромная светлая мраморная ванна, в которой множество фонтанчиков. Все они работают и ненавязчиво, успокаивающе журчат. Каждый подсвечивается и переливается в разноцветных лучах. Вокруг фонтанов расположились полукругом три цветника.
       Потом мы пошли на кухню. Стенка-горка делит ее пополам. С одной стороны -- сама кухня, где плиты, холодильники, моечные машины, с другой -- огромный продолговатый стол со стульями. Здесь же -- киноэкран и киноаппаратура. Осмотрели мы и ванную, и подсобные помещения, и тренажерный зал. Спустились в подвал. Здесь гараж на пять машин с подъемниками и оборудованием. Сауна с восьмиметровым бассейном. Прачечная, гладильная и кладовые, кладовые, кладовые.
       Поднялись наверх. Всего было три жилых этажа, а не четыре, как казалось с улицы. Отделка на втором и третьем была полностью закончена. Но не было мебели и оборудования. Толик сказал, что уже все закуплено и стоит на складах. В понедельник начнут завозить и устанавливать.
       -- В конце июля, Ирочка, после Испании, мы переедем сюда жить.
       -- После какой Испании?
       Толик озадаченно почесал затылок, улыбнулся:
       -- Эх, проговорился. Хотел сделать тебе сюрприз -- не получилось. Через неделю мы с тобой улетаем на двенадцать дней отдыхать. Думаю, тебе понравится.
       -- Толик, милый, так мне же надо готовиться.
       Я схватила мужа за руку и прижалась щекой к его плотному и теплому плечу.
       -- Ничего не надо, Ирочка. Покупки сделаем в Барселоне. А сейчас твоя задача -- закончить формальности с институтом и работой. Все остальное -- мои проблемы.
       Кажется, тогда я прослезилась. Чтобы выразить мое восхищение этим человеком, просто не хватало слов. Мы походили еще немного по участку. Рабочие заливали фундамент под теплицу. А бетонная ванна двадцатипятиметрового зимнего бассейна уже была готова. Постояли на берегу Москвы-реки. Она протекала внизу, под небольшим обрывом, метрах в тридцати от нашего участка. Толик заказал проект беседки и дубовой лестницы, которая будет спускаться к пляжу.
       После осмотра мы тепло распрощались с Еленой Александровной. Я попросила ее держать все в боевой готовности уже в последних числах июля. Дорога до другой дачи оказалась длинной. Толик дремал, а я не могла прийти в себя от нахлынувших чувств. Именно тогда мне пришло в голову, что просто так такие подарки получать от жизни невозможно. Диплом, работа, квартира, дача, Испания: не слишком ли много? Тогда меня вдруг охватил страх. Да, да, вполне серьезно. Наверное, это был первый сигнал какой-то болезни. Но я этого не поняла. Всю дорогу я боялась, что машина врежется и мы разобьемся. Слава богу, все обошлось. На втором этаже старенькой дачи я попыталась сразу заснуть. Не получилось. Тогда я все рассказала Толику. Он громко рассмеялся, обнял меня и сказал, что такое бывает и с ним. Как правило, это связано с усталостью: я наверняка переутомилась с дипломом и с экзаменами.
       -- Ничего, родная. В Испании у нас с тобой будет возможность расслабиться и забыться. Говорят, там самые лучшие курорты. Вот мы с тобой и проверим. Хорошо?
       -- Хорошо, любимый, -- я нежно поцеловала и по привычке уткнулась носом в его теплую упругую руку.

    Глава XVIII

       Наш самолет вылетал из Шереметьева-2 в двенадцать с минутами. Очень удобный рейс. Вставать можно не очень рано. Никаких вещей мы с собой не брали. С родителями и Светулей попрощались накануне. В девять тридцать мы спустились к машине. Погода была солнечная и безветренная. Июль в этом году был по-настоящему летним. Температура днем не опускалась ниже тридцати. Москва блаженствовала в мутных водах великой перестройки и в густых клубах испепеляющей жары. Было воскресенье, и машин на улицах поубавилось.
       В это лето все строили дачи. В магазинах появились строительные материалы, и стоило все еще не очень дорого. Да что дачники. Вся Москва покрылась строительными лесами -- строилась, реконструировалась. Казалось, конца этому не будет. Слишком высокий темп взяли городские власти. Картина была удручающая, безрадостная.
       Но все это так, между прочим. Я сидела, как всегда, на заднем сиденье рядом с Толиком. Голова моя покоилась на его плече. Было спокойно и уютно. За неделю я сделала все, о чем просил муж. Получила диплом. Теперь я дипломированный журналист-международник. С Центробанком удалось тоже все утрясти. С первого августа приступаю к работе. У меня уже есть постоянный пропуск и рабочий стол с креслом и телефоном. Из Испании мы вернемся в двадцатых числах июля. Десять дней у меня будет для того, чтобы обжиться в новом особняке на Рублевке. Надо перевезти туда Светулю, решить, кто из родителей будет там постоянно жить, а кто приезжать.
       Толик просил меня прикинуть, сколько нужно разъездных машин на каждый день. Над этим тоже стоит подумать. В общем, дел хватит. Все эти заботы меня радовали. Однако это потом. Сейчас -- Испания. Я сильнее сжала руку Толика и неожиданно поцеловала его в нос.
       -- Ирочка, что еще тебе приснилось? -- он нежно погладил меня по голове.
       -- Ничего, милый. Просто я тебя люблю все больше и больше.
       -- И я тебя.
       Толик обнял меня своей сильной рукой и прижался щекой к моей макушке. Я была так счастлива, что, казалось, могу захлебнуться в этом океане блаженства.
       В Шереметьеве мы, как всегда, пошли в зал для особо важных персон. Это просто так называется. Здесь надо платить за человека по сто или пятьдесят долларов. Никакой толчеи, нет очередей. К самолету подвозят в пустом автобусе. Сопровождает сотрудник аэропорта. В салон мы, как правило, заходили первыми.
       В Барселону прилетели точно по расписанию. Встречал представитель туристической компании с машиной. Через час сорок мы входили в свой номер в роскошном пятизвездочном отеле. Гостиница находилась прямо на побережье в одном из уголков Коста-Бравы. Это на самом юге испанской провинции Каталонии.
       Сначала мы приняли душ и немного отдохнули. Потом спустились с пятого этажа на первый, где находился ресторан. После обеда отправились на море. Такого ласкового солнца, как здесь, на юге Испании, я нигде не встречала. Мы с Толиком, словно дети, играли и прыгали в море, а потом долго нежились на солнце.
       Перед ужином в номер позвонил наш гид и рассказал о планах на ближайшие дни. Толик согласился с программой, и мы отправились ужинать. В этот вечер мы никуда не пошли. Сказался перелет.
       На следующий день мы уже были в норме и отдали себя в распоряжение экскурсовода. Кстати, это был русский парень. Он работал по контракту летом в турагентстве, а на зиму улетал в Россию. За первую неделю мы обошли весь город. Побывали в парке Гуэлья, на Олимпийском стадионе, у памятника Колумбу, погуляли по знаменитой Рамболе. Ездили в Барселону, Жирон. Здесь осмотрели кафедральный собор, побывали в еврейском квартале. Описывать это нет сил. Разумеется, все безумно красиво. Но больше всего нас, русских, поражают идеальная чистота и порядок. Побывали мы и в театре-музее великого Дали. Это в тридцати пяти километрах от Жирона. Здесь собраны картины всех стилей и направлений мастера. Походили по Маринселенду и его главной достопримечательности -- парку водных аттракционов. Ходили целый день и не устали. Поразил огромный дельфинарий. Смотрели шоу с попугаями, морскими львами, дикими птицами. А в следующее воскресенье -- два часа незабываемой знаменитой корриды. Она проходит в Барселоне на арене стадиона "Монументал".
       Всю вторую неделю мы решили только купаться и загорать. Наш гид согласился. Тем более что все экскурсии мы оплатили вперед. Единственное, на чем он настоял, так это чтобы мы посмотрели восьмидесятиметровый тоннель под морем. Это было и страшно, и прекрасно. Стекла, отделяющего тоннель от моря, не чувствуется. Как будто идешь по дну морскому. Совсем рядом проплывают огромные акулы. Устроители аттракциона утверждают, что здесь собрано более восьми тысяч разновидностей рыб.
       За два дня до отъезда мы отправились в самый известный и большой универмаг Барселоны -- "Эль Корте Инглес". Здесь мы провели почти целый день. Больше всех устал наш гид. В его задачу входило не только переводить, но и носить коробки. Я накупила много вещей для себя. Ведь с первого августа я на службе. И, конечно, мне хотелось хорошо выглядеть. Покупала все -- от белья до осеннего пальто. Одела и Толика. Его я заставила мерить дорогие и модные костюмы. Кроме того, накупили ему кучу рубашек, галстуков, несколько пар шикарной обуви. Не знаю, как у него хватило терпения, но он выдержал до конца.
       После универмага наш номер в гостинице оказался весь заставлен коробками. В субботу пришлось купить несколько больших дешевых сумок. Туда мы аккуратно сложили все обновки.
       В воскресенье днем мы были в Москве. Толик вызвал в аэропорт две машины. В одну мы погрузили сумки. В другой уехали сами. Москва встретила нас такой же теплой погодой. Все воскресенье мы разбирали наши обновки. Толик позвонил на новую дачу Елене Александровне. Дом был уже полностью меблирован и готов к нашему приезду. Елена Александровна сказала, что теплица и бассейн тоже почти готовы. Там идет внутренняя отделка и установка оборудования. На старой даче было все без перемен. Светуля чувствовала себя нормально. Сейчас с ней сидела Толина мама Клавдия Сергеевна. Мои родители были дома. У отца поднялось давление, и мама ухаживала за ним.
       Вера Дмитриевна доложила, что в квартире все в порядке. Правда, ей не понравилось, что несколько раз звонили по городскому телефону и спрашивали Анатолия Александровича. Следуя полученным инструкциям, она никому ничего не объясняла. Но настырный мужской голос пытался выяснить, где Толик и когда будет. Он представился школьным приятелем Анатолия, но назвать имя и фамилию отказался. Именно это и насторожило домработницу. Толик сразу позвонил в свою службу охраны. Там сказали, что знают про эти звонки. Все они записаны. Но "школьный товарищ" все время звонил из автоматов и из разных районов города. Начальник охраны сообщил, что с завтрашнего дня Анатолия будет сопровождать еще одна машина с охраной, а у подъезда круглосуточно будет дежурить сотрудник службы. Все это Толик пересказал мне. Какое-то время сидели молча. Странно, подумала я, его так трудно чем-то огорчить, а здесь... старый знакомый... Ну, позвонит еще, объявится. Обстановку разрядила Вера Дмитриевна. Она позвала к столу. Время было позднее. Пора ужинать и спать. Конечно, ужин был не из испанского ночного ресторана, но вполне сносный российский.
       Толик спал в эту ночь беспокойно. Несколько раз вставал, шел на кухню, возвращался и подолгу лежал с открытыми глазами. Такого я раньше за ним не замечала. На все мои вопросы отвечал шутками, гладил меня, целовал. Утром он рано уехал на работу. Я проспала до двенадцати. Вера Дмитриевна сказала, что Толик звонил уже три раза. Будить не велел. Попросил перезвонить, когда встану. Я сразу позвонила ему на мобильный. Толик просил меня съездить на новую дачу и убедиться, что там все готово для нормальной жизни. Если все так, то завтра я должна самое необходимое перевезти из квартиры туда. А в среду надо будет переправить туда Свету и Клавдию Сергеевну. Это первое. Второе. Возможно, он дня два не приедет ночевать. Пока мы грелись в Испании, скопилась уйма дел. Необходимо все срочно разгрести и разобрать завалы. Если сегодня и завтра не удастся выбраться домой, то обязательно будет вечером в среду. Тогда мы еще раз вместе посмотрим, что отвезти на Рублевку. И потом уже будем постоянно жить на новой даче. Я положила трубку и пересказала наш разговор Вере Дмитриевне.
       -- А что будет со мной? -- чуть слышно спросила женщина.
       -- Ничего, -- меня ее вопрос даже удивил. -- Вы так и будете жить и работать в этой квартире. Зарплата прежняя, условия старые. Станет намного легче, но ничего страшного. Сегодня легче, завтра труднее. Правда, Вера Дмитриевна?
       -- Правда, -- так же тихо ответила женщина и смущенно отвернулась. Мне показалось, что она прослезилась. Но разводить сантименты у меня не было времени. Надо было исполнять поручение мужа. И так я сегодня проспала полдня. Надо наверстывать упущенное.
       Толик действительно два дня не приезжал домой. Но он регулярно звонил и интересовался, как идут дела. Я докладывала ему все подробно и обстоятельно. Дом был готов полностью. Вся техника работала исправно. Горячая и холодная вода подавалась на все этажи. Продукты были завезены и рассортированы по кладовкам и холодильникам. Комплекты белья куплены, постираны и сложены в шкафах. Было очень много охранников. Но Толик сказал, что так надо.
       В среду утром я была на старой даче. Клавдия Сергеевна и обслуга уже приготовили все, что надо было везти на Рублевку. Светуля бегала по двору и ни в какую не хотела уезжать отсюда. После того как вещи погрузили в "рафик", ее с большим трудом удалось заманить в джип. Правда, доехали спокойно, без плача. А там уже Елена Александровна приняла на себя удар и не отходила от Светули, пока она не привыкла к новым условиям. Слезы появились, когда я собралась уезжать. Мои клятвы, что завтра утром я опять появлюсь, не действовали. Так и уехала я с тяжелым сердцем, оставив рыдающую Светулю на руках у Клавдии Сергеевны.
       Толик приехал около восьми вечера. Мне показалось, что он за два дня похудел и осунулся. Ему я об этом не сказала. Зачем расстраивать? Часа полтора мы просматривали шкафы и полки и складывали то, что он считал нужным увезти на дачу. Вещей собралось не много. Завтра утром я отвезу их на Рублевку и останусь там до конца месяца. А это почти десять дней. Толик будет приезжать туда каждый день. Но в первый день на свою новую работу я отправлюсь с квартиры в Москве, на метро. Так решила я сама. Толик не возражал. В тот вечер мы дольше обычного сидели за ужином. Завтра мы как бы вступали в новую жизнь. Позади суета, нервотрепка, неопределенность. Впереди стабильность, достаток, покой. После чая мы отправились в разные ванны. Когда я вошла в спальню, Толик лежал на спине с открытыми глазами. Теперь, казалось, его усталость прошла. В глазах играл хорошо знакомый огонек. Ночник мы выключать не стали. Любовь и страсть поглотили нас на всю ночь.
       Будильник разбудил ровно в семь. Мы немного поворочались и встали. В восемь мы уже завтракали. А в половине девятого в дверь позвонили охранники и унесли в машину сумки. Мы не спеша допили чай, отдали распоряжения Вере Дмитриевне и направились к выходу. Погода, как и все дни, была прекрасная. Веселое утреннее солнце задавало настроение на весь день. Когда выходила на лестничную площадку, немного удивилась тому, что два охранника стоят на площадке между этажами. Их силуэты четко вырисовывались на фоне яркого солнца. Пока я вызывала лифт, Толик все еще переговаривался в полуоткрытую дверь с Верой Дмитриевной. А вот и лифт. Скрипучий и шумный, он остановился на нашем этаже. Когда открылась дверь лифта, показалось, что он все еще трещит. "Ну и старье", -- пронеслось в голове. Я вошла в кабину и повернулась. Толика не было. Я сделала шаг к двери и хотела позвать его. Но то, что увидела, заставило меня замолчать и попятиться. Толик раскинул руки в стороны и сползал по двери, как бы цепляясь за нее. В дверях стояла Вера Дмитриевна, глаза ее были полны ужаса. Послышались еще какие-то щелчки, и Толик почему-то начал неестественно дергаться. Все это продолжалось доли секунды. Когда до меня дошло, что происходит что-то жуткое, я с криком выскочила из лифта и подхватила почти лежащего Толика. Руки утонули в чем-то липком и теплом. Я опустилась на колени, уткнулась носом в его спину и стала жалко скулить. Толик молчал и, казалось, меня не слышал. Потом я потеряла сознание. Меня занесли в квартиру, уложили на диван и дали что-то выпить. Проснулась я только к вечеру.
       Разбудило веселое щебетание Светули. Глаза открыла с трудом и долго приходила в себя. Первое время понять ничего не могла. Я лежала в спальне, одетая, на своей постели. Рядом на стуле сидела мама. Несколько раз в комнату заглядывала Вера Дмитриевна. Постепенно я начала вспоминать, что произошло. Страшная догадка прошла. Каким-то чужим голосом я заговорила:
       -- Мама, а где Толик?
       Несколько секунд мама молчала и с удивлением смотрела на меня. Потом она закрыла лицо руками и отвернулась. Плечи ее начали дергаться. И тогда мне стало совершенно ясно, что произошло непоправимое. Ни слез, ни истерики у меня не было. Мне вдруг подумалось, что теперь самой сильной в этом доме должна быть я. Быстро встала, поправила постель и вышла из спальни. Маму успокаивать не стала. От этого она могла бы только еще больше разволноваться. В квартире было гнетуще тихо. Только Света продолжала голосить в гостиной. Все остальные сидели на кухне и делали вид, что пьют чай. Здесь были родители Толика, мой отец, тетя Лена с мужем и две домработницы. Меня сразу усадили за стол и налили крепкого чая. Первой со мной заговорила Клавдия Сергеевна -- мама Толика:
       -- Ирочка, вам было так плохо, что мы не стали вас будить. Но теперь надо срочно решить несколько вопросов, -- глаза у Клавдии Сергеевны были красные. Чувствовалось, что говорит она сквозь слезы, с большим трудом. -- Толик лежит в морге в Склифосовского. Мы уже там были. Две пули попали ему в голову, и поэтому санитарам придется поработать с лицом.
       Она приложила к глазам платок, несколько раз всхлипнула и продолжала:
       -- Всей организацией похорон занимаются друзья Толика. Нам надо решить, где мы его похороним.
       -- А где мы можем?
       -- Да где угодно, -- Клавдия Сергеевна немного помолчала и продолжала: -- Конечно, кроме Новодевичьего. Друзья Толика сказали, что это не вопрос. Нам надо только решить, где, на каком кладбище он будет лежать.
       Мы долго обсуждали эту грустную тему. Клавдия Сергеевна предлагала Ваганьковское. Центр Москвы, всегда можно подъехать, навестить могилу. Тетя говорила о Николо-Архангельском. Мои родители молчали. Они были подавлены случившимся. Да и в Москве ничего еще толком не знали. Остановились на Хованском. Не помню, кто предложил, кажется, тетя Лена. Все согласились, что там, наверное, тихо, спокойно и совсем близко от города.
       В эту ночь все остались спать у нас. Не знаю, как их разместила Вера Дмитриевна, только меня никто не беспокоил. Мы в эту ночь были со Светулей. Она заняла место Толика, рядом со мной. Когда она уснула, я приступила к самому страшному. К утру надо было собрать и передать охранникам вещи Толика, в которые его оденут. В эту ночь я не спала. К утру подушка была вся мокрая от слез. В нее я зарывалась, когда сдавали нервы. Кажется, они сдавали каждую минуту.
       Я перебрала все его вещи. Отбирала все только новое, срезая этикетки. Это были и французские трусики с майкой, и итальянская белая рубашка, и самый модный галстук. Костюм положила в отдельный пакет. Это была темно-коричневая с отливом классическая тройка. Обувь я подобрала под костюм. Коричневые замшевые мокасины мы привезли из Испании. Ну и, конечно, все остальное: носки, запонки... набралось четыре пакета. Их я и отдала утром охраннику.
       Когда он уехал, я еще около часа лежала с открытыми глазами. Светульку рано, как только она проснулась, забрала Клавдия Сергеевна. Я лежала одна. Мысли путались, карабкались друг на друга, пропадали. Тогда утром я впервые с момента трагедии подумала о том, что ведь произошло убийство и между этажами были не охранники, а убийцы. Но вчера за столом никто даже не поднял эту тему, не поинтересовался, кто убийцы, нашли ли их, и что все это значит.
       Часов в десять все опять собрались на кухне за столом. Вера Дмитриевна и Елена Александровна приготовили вареники, геркулесовую кашу и чай. Ели молча. Сергей Иванович, тетин муж, сказал, что вчера в девять часов в телевизионных новостях сообщили об убийстве молодого предпринимателя. Назвали фамилию Толика. Показали даже подъезд нашего дома. С утра начались звонки. Знакомые и приятели спрашивали, где и когда прощание, похороны. Мы толком ничего еще не знали. Вот-вот должны подойти друзья и все сообщить.
       Действительно, минут через двадцать пришли ребята. Их было двое. Я их прекрасно знала. Они почти всегда были с Толиком вместе. Один, Вадим, его заместитель. Другого звали Саша. Он был чуть старше Толика. Работал раньше в КГБ. Сейчас он президент крупной нефтяной компании. Их усадили за стол, напоили чаем, и они рассказали нам, как идут дела с организацией похорон. Ребята сообщили, что в морге все вопросы решены и заграничный дубовый гроб туда уже доставлен. Завтра в семь часов они заберут Толика из морга и привезут в офис. Там будет прощание до двенадцати дня. Оттуда все на автобусах и машинах отправятся в храм, где Толика будут отпевать. Потом -- на кладбище. Могила будет сегодня готова на "старом" Хованском кладбище, в самом начале главной аллеи. Дубовый крест установят сразу после захоронения. А потом по эскизу, который мы им предоставим, ребята закажут памятник. С кладбища все поедут в ресторан "Прага". Там накроют стол на двести человек. Вот и все. Нам всем с цветами и в надлежащем виде надо быть в офисе к десяти часам. Машины будут стоять у нашего подъезда с половины девятого. Ребята попросили на всякий случай записать номера их мобильных телефонов. А телефон Толика они отдали мне.
       Еще Вадим сказал, что сейчас у нашего подъезда стоят четыре "Форда", которыми мы можем пользоваться сегодня до ночи. Ребята допили чай и собрались уходить. Я проводила их до лифта. Уже заходя в лифт, Вадим сказал, что обо всех делах мы с ним поговорим в понедельник.
       Пока возвращалась на кухню, думала о том, что сказал Вадим. Однако надо было начинать что-то делать. Через час я уже была в своем ателье. Закройщица снимала с меня очередной раз мерки. Художница-модельер предлагала рисунки траурного платья. Все должно быть сегодня вечером готово. Потом я поехала к своему ювелиру и купила у него большой золотой крестик с цепочкой. Это для Толика. Вадим сказал, что крестик обязательно должен быть надет на него перед отпеванием.
       После этого я попросила водителя отвезти меня на Хованское кладбище. Походила внутри ограды между могилами. Искать, где роют могилу для Толика, я не стала. Около четырех я уже была дома. Через час тетя Лена и Сергей Иванович привезли венки и цветы. Постепенно собрались все. Опять тихий чай, слезы и бессонная ночь.

    Глава XIX

       Я ничего не могла с собой поделать и все утро субботы провела у зеркала. Правда, тетя Лена еще в четверг занавесила все зеркала в доме. Пришлось свое немного приоткрыть. Ну не могла я плохо выглядеть на похоронах Толика. Думаю, и его бы огорчило, что жена сникла и опустилась. А я после двух бессонных ночей и бесконечных слез была бледная, с синяками под глазами и опухшими веками. Часа полтора я приводила лицо в порядок. Потом долго одевалась. Приталенное длинное платье, черная с большими полями и вуалью шляпа, черные на высоком каблуке туфли и черные колготки -- все это подчеркивало не только глубину трагедии, но и мою красоту и молодость. Ну и пусть! Может быть, это и не совсем верно. Но тогда мне хотелось, чтобы и друзья, и враги Толика видели, какая у него жена. Пусть они ему завидуют и после его смерти. Знаю, знаю. Глупо и по-детски это звучит. Но было все именно так. Когда я последний раз подошла к зеркалу, мне стало страшно. Не слишком ли шикарно выгляжу? В черную замшевую сумочку я положила черные тонкие перчатки, крестик для Толика и его любимую туалетную воду.
       В девять все были готовы, цветы и венки разложены по машинам, и наш небольшой кортеж тронулся. Ехать было недалеко. Субботнее утро, машин мало. Доехали быстро. Тогда, в день похорон мужа, я впервые увидела место, где он работал. Это был небольшой двухэтажный особняк в центре старой Москвы, рядом со станцией метро "Кропоткинская". Дом находился за глухим забором. Во дворе уже стояло около десятка иномарок и несколько автобусов. Меня встречал Вадим. Он помог выйти из машины и потом постоянно был рядом. Ко всем родственникам были прикреплены люди, которые их сопровождали и оказывали любую помощь.
       Больше всего меня поразил гроб, в котором лежал Толик. Таких я еще никогда не видела. Он был темно-коричневый, какой-то круглый и блестящий. Крышка была откинута в сторону только наполовину. Темно-коричневый костюм Толика очень подходил к цвету дерева. И это были мои первые мысли, когда я вошла в большую комнату на первом этаже особняка. Вадим меня предупредил, что прикасаться к лицу мужа не надо. Оно все загримировано. Иначе было нельзя, много повреждений. Я отдала Вадиму крест, а сама подошла к гробу. Конечно, это был Толик. Но грим его страшно изменил, и он казался старше. Я стояла минут десять. Слез не было. Потом я вспомнила про туалетную воду и побрызгала ему волосы, пиджак, рубашку и белую подушку. Провела ладонью по волосам. И только тогда до меня наконец дошло, что передо мной... Нет, Толика я не могу так называть. Просто я поняла, что он никогда больше не будет моим. Волосы и голова были твердые как камень. Это был уже не мой Толик, а кто-то другой. Мой остался там, в спальне, веселый и щедрый, страстный и ненасытный. Мне стало трудно дышать, и я опустилась на один из стульев, что стояли рядом.
       Минут через пятнадцать вошли наши родители. Бедная Клавдия Сергеевна. Наверное, ей тоже сказали, что к лицу сына прикасаться нельзя. Она облокотилась на гроб, опустила голову и так простояла минут сорок. Наверное, и она все слезы уже выплакала. Потом начали приезжать прощаться знакомые и друзья. Они заносили венки, цветы, проходили мимо нас и останавливались в другом конце зала. Знакомых было очень много, но я их не рассматривала и ничего не понимала. Осознала только слова моего будущего начальника, зампреда Центробанка. Он немного задержался у гроба, пожал руки родителям, подошел ко мне:
       -- Ирочка, я разделяю ваше горе. Но первого августа мы ждем вас на работе, -- он говорил тихо, но внятно.
       Я попыталась улыбнуться и сказала: "Спасибо".
       Людей собралось так много, что последние уже не смогли войти в зал и ждали на улице. Ровно в двенадцать огромная колонна двинулась к храму. Я сидела рядом с гробом в автобусе. Впереди шла машина ГАИ, за ней два грузовика с венками. Храм вместил всех. Кажется, это была церковь рядом со станцией метро "Новослободская". Толика отпевал пожилой и очень симпатичный священник. Все держали в руках зажженные свечи. Как сейчас помню слова священника: "Упокой, Господи, душу раба Твоего убиенного Анатолия..." И потом еще в конце: "Во блаженном успении вечный покой..." Вот тогда я дала волю слезам. Держаться не было сил. Кажется, плакали все. В конце, после отпевания, священник сказал, что кончилась земная жизнь усопшего. Начинается вечная жизнь бессмертной души. И за нее мы все, оставшиеся в этом временном земном мире, должны молиться. И только так теперь мы можем помогать безвременно ушедшему рабу Божию Анатолию. Эти слова я запомнила на всю жизнь. И именно с них, с того момента, началось мое робкое приобщение к Церкви Христовой. До кладбища я ехала, как под наркозом. Слова священника не выходили из головы. Значит, душа его живет, значит, он с нами... На кладбище было очень жарко. Здесь устроили небольшой митинг. Выступили человек пять. Я ничего не слышала, да и не слушала. Смотрела на Толика. Стали прощаться. Первой подошла Клавдия Сергеевна. Ее с трудом удалось оторвать от сына. Отец Толика Александр Никанорович погладил его по лбу и отвернулся. Теперь была моя очередь. Я прижалась к родным губам мужа. Они были холодные и твердые. Но я ведь знаю, что его душа жива, жива.
       -- Толик, милый, я люблю, люблю тебя. Ты мой, мой. Любимый. Прости за все, слышишь, я не хотела тебя обидеть. Слышишь? Слышишь? Слышишь?
       Кажется, меня тоже с трудом оторвали от гроба. Я смутно помню, как люди проходили мимо. Потом крышку закрыли, и я бросала сырую землю в холодную могилу. После этого -- пустота и безразличие. Я делала все, что говорил Вадим. Садилась в машину, выходила. Входила в какую-то дверь, поднималась по лестнице. Большой зал, огромный стол. Рядом родители Толика и мои. Есть ничего не хочется. Мама говорит, что поесть надо. Чего-то ем, потому что надо. Кто-то что-то говорит.
       Как это глупо. Сидеть надо до конца. Но это сверх моих сил. Когда гости начинают понемногу уходить, уезжают родители. Через полчаса Вадим проводил меня до машины. Со мной поехала тетя. О чем говорили в машине, не помню. Помню, Светуля встречала в прихожей. И опять я разрыдалась. Вера Дмитриевна увела ребенка к себе, а тетя Лена раздела и уложила меня в постель. Я долго лежала с открытыми глазами. Все мысли крутились вокруг Толика. Тогда я вдруг ясно поняла, что жизнь кончилась.
      
      

    Глава XX

       В первую ночь после смерти Толика я спала глубоко и спокойно. Сказалось то, что две предыдущие ночи не спала. Разбудило яркое солнце, которое светило в глаза. Я потянулась и перевернулась на другой бок. Рядом было пусто. Я сразу все вспомнила. Но это было уже где-то далеко, в тумане. Почему-то подумалось, что я еще совсем молодая. Только что окончила институт. У меня роскошная квартира, особняк. Растет славная девчушка, дочь любимого человека. Родители живы и здоровы. Сама красива и привлекательна. Что еще нужно? Зачем гневить Бога и говорить, что все плохо? Нет. Все хорошо, и жизнь только начинается. Наверное, это была самозащита от истерики. Я заставила себя собраться, быстро встала, приняла душ и взялась за дело. Теперь я старшая в этом доме, и распускаться нельзя. Иначе начнут хандрить все. На часах было без чего-то восемь. Я вошла в комнату к Вере Дмитриевне. Светуля уже сидела на ковре и играла с куклами. Веру Дмитриевну пришлось разбудить. Пока она готовила завтрак, я занималась со Светой и одновременно звонила по телефону. Из гаража вызвала машину. Позвонила маме и сказала, что скоро поеду на новую дачу и заеду за ними. Долго думала, звонить ли Клавдии Сергеевне. Может быть, не беспокоить ее в эти дни? Решила звонить. Они с Александром Никаноровичем не должны чувствовать себя одиноко. Я была права. Клавдия Сергеевна очень обрадовалась моему звонку и сразу согласилась ехать на Рублевку. Я ей продиктовала номер телефона диспетчера и попросила пользоваться машиной в любое время. Как ехать на новую дачу, все водители знают, проблем не будет.
       На даче ворота нам открыл, как всегда, охранник. Елена Александровна встречала на крыльце дома. Минут двадцать родители ходили по первому этажу и рассматривали обстановку. А нам со Светой Елена Александровна тем временем показывала второй этаж. Теперь здесь все было по-домашнему уютно и тепло. На окнах висели занавески, стояла мебель, лежали ковры. Сначала мы осмотрели спальню. Она была обставлена финской мебелью из натурального дерева. Немного непривычно для нас. В комнате Светы были и пианино, и стол для занятий, и даже качели. Здесь же, на втором этаже, был рабочий кабинет Толика с огромным письменным столом. Толик рассказывал мне, что стол этот -- конца XVIII века. Сделан из бука. А находился он в одном из подвалов Казани. Оттуда его и привезли. Реставраторы занимались три месяца. Рядом -- тренажерный зал, душ, ванна, туалет. В огромном холле -- большой телевизор, музыкальный центр, мягкие диваны, кресла, ковры и много-много цветов.
       На третий этаж мы не пошли. Там находились четыре меблированные спальни для гостей. Я предупредила Елену Александровну, что к обеду будут еще родители Анатолия, и отпустила ее заниматься хозяйством.
       Потом пошла к себе и начала разбирать сумки, которые складывали еще вместе с Толиком. Опять сдавило грудь, подкатились слезы. Расслабляться нельзя, рядом ребенок. Быстро переоделась и со Светой вышла на улицу. Сначала мы осмотрели бассейн. Если бы мне кто-нибудь до этого сказал, что в Подмосковье могут делать такие штуки, не поверила бы. Бассейн и теплица их соединял примерно одного размера. Расстояние между ними было метра три. В центре большой стеклянный переход. В бассейне три дорожки. А сам он выложен голубой плиткой. Поэтому вода казалась синеватой. Светуле было все интересно, и мы обошли всю водную чашу. Потом долго гуляли по ухоженным дорожкам парка. Светуля все порывалась сорвать розы, но натыкалась на шипы и отдергивала руку.
       Часам к двенадцати приехали родители Толика. Мы тепло поздоровались, и я провела их в дом. С Еленой Александровной они уже были знакомы. Но в доме еще не были. Похоже, им, как и моим родителям, эта сказка понравилась. Когда они осмотрели первый этаж, я всех четверых отправила на третий этаж выбирать себе комнаты. С ними пошла Елена Александровна. Мы со Светой включили телевизор и уселись в мягкие кресла.
       Обед был простым, но вкусным. Все разговоры крутились вокруг новой дачи. Только один раз Клавдия Сергеевна подняла грустную тему. Она спросила, какой памятник я хочу поставить на могилу Толика. Над этим я еще не думала. Больше про Толика в тот день не говорили. Хотя, конечно, каждый думал о нем. Не вспомнила, наверное, только Света. Она носилась колесом по двору и визжала.
       После обеда все отдыхали в своих комнатах. Свету взяла к себе Клавдия Сергеевна. Потом чай, прогулка по саду, ужин и сон.
       В эту ночь я спала плохо, беспокойно. Снились какие-то кошмары и Толик. Я несколько раз просыпалась и подолгу не могла прийти в себя. Постепенно успокаивалась. Здесь было очень уютно. Слабый свет уличного фонаря. Птицы заливались трелями. И никаких тебе посторонних шумов.
       Елена Александровна разбудила ровно в шесть, как я и просила. В семь пришла машина, а в восемь я уехала в Москву. Без пяти девять я входила в офис. Вадим был уже на месте и ждал. Он усадил меня в мягкое кресло, сам сел напротив. Секретарша принесла кофе и печенье.
       -- Ну вот, Ирина, теперь мы остались одни, -- он немного помолчал, размешивая сахар в чашке.
       Я впервые внимательно рассматривала этого человека. Он был слегка лысоват, немного смугл и вполне симпатичен. Думаю, он был старше Толика лет на десять. Или так выглядел. Одет изящно, со вкусом. Бледно-голубая сорочка с короткими рукавами. Темно-синий однотонный галстук. Часы он почему-то носил на правой руке. На левой -- аккуратная золотая цепочка. Не массивная и кричащая, а тонкая и изящная.
       Вадим продолжал:
       -- То, что произошло, мы с Анатолием предвидели. Нет, не так, -- поправил он себя. -- Мы допускали такой вариант. На нас наехали его бывшие начальники из КГБ. Стали выкручивать руки и требовать долю прибыли. Я был согласен, Анатолий -- ни в какую. Он считал, что их заслуги в наших делах нет никакой. Поэтому пошли они подальше! Теперь они будут наезжать на меня. Но и на этот раз они ничего не получат. Теперь-то уж я им ничего не дам. И это будет для них самое хорошее. Потому что сейчас получить от меня они могут только по нескольку граммов свинца.
       От этих слов я поежилась, а он продолжал:
       -- Но, Ирина Владимировна, не для этих разговоров я вас пригласил. Когда мы с Анатолием обсуждали варианты развития этого дела, как я уже говорил, предвидели и такой. Поэтому каждый из нас составил завещание. Подлинники хранятся у нотариуса. У меня есть копия завещания Толика, и я хочу вас ознакомить с документом.
       Вадим поднялся, подошел к столу, взял красную папку и протянул мне:
       -- Читайте, Ира. Что непонятно -- спрашивайте.
       Вадим пригласил секретаршу и попросил никого с ним не соединять. Отключил он и мобильный телефон. Мне пришлось сделать то же самое, хотя поначалу я и не понимала, для чего все это. И только когда углубилась в документ и стала его серьезно осмысливать, поняла, что он был прав. С такими документами надо знакомиться спокойно, без суеты. Так мы просидели часа три. Я изредка задавала вопросы, и Вадим отвечал. Нас никто не беспокоил. Только два или три раза приносили кофе.
       Если изложить кратко, то из завещания следовало вот что. Вся недвижимость, кроме аэропортовской квартиры, оставалась мне. Квартира -- родителям. Дача была записана на отца Толика и не требовала завещания. Все наличные деньги надо разделить между мной и его родителями поровну. Вадим пояснил, что я должна привезти ключи от сейфа Толика, и если там есть деньги и другие ценности, их разделят пополам. Все счета и проценты с них в банках России и за ее пределами Толик оставил Светуле. Она сможет ими пользоваться после восемнадцати лет. Вся прибыль и контрольный пакет акций предприятия принадлежат мне. Но есть оговорка. Прибылью я смогу пользоваться только по истечении десяти лет. Ого, тогда мне будет уже за тридцать. Зачем она мне потом? Дальше. За мной остается три "Мерседеса". Их обслуживание, зарплата водителям, бензин и прочее -- все должно оплачиваться из прибыли. Квартира, дача, счета в магазинах, прачечных, мастерских оплачиваются тоже из прибыли. Причем независимо от того, в какой стране это происходит. Короче, я богатая, но без наличных денег. Да, вот еще что. Организацией руководит Вадим, но контрольный пакет акций у меня. Причем я не имею права ни продать его, ни подарить, ни передать другому лицу. В случае разорения предприятия остаток денег на счете делится пропорционально вкладам и перечисляется на мой счет, с которого я опять не могу ничего получить. Красота! Но это лишь в двух словах. На самом деле там много пунктов. Не забыл Толик и своего сына. Мне показалось, что Толик учел все. Странно, что он никогда мне не рассказывал об этом. Вадим сказал, что Анатолий не хотел омрачать мне жизнь.
       -- Да, Ирочка, еще насчет денег. Анатолий долго сомневался по поводу наличности и все-таки решил, что вы должны работать независимо от того, как сложится ваша дальнейшая жизнь. Думаю, он отдавал себе отчет в том, что вы слишком красивы и очень обаятельны для того, чтобы остаться одной. Так вот, он не хотел, чтобы в случае несчастья к вам липли сутенеры и всякая нечисть.
       Я понимающе кивнула и грустно улыбнулась:
       -- Думаю, после Толика я долго буду приходить в себя.
       -- Не зарекайтесь, Ира. Вы молоды и поэтому уязвимы. Опыт придет с годами. Вот тогда сорите деньгами. Да, кстати, чуть не забыл. -- Вадим подошел к столу и достал из ящика толстый конверт. -- Это вам. Здесь двадцать пять тысяч "зеленых". На поминках, когда вы ушли, друзья Анатолия решили, что вам на первых порах эти деньги пригодятся. -- Вадим протянул мне конверт. -- И последнее. У вас есть мой мобильный телефон. Звоните в любое время дня и ночи. По любым вопросам. Следите внимательно за Светой. Если что заметите, сразу звоните мне. Когда мы с Анатолием составляли наши завещания, то пообещали друг другу в случае чего не оставлять без внимания семьи. Хотя бы первое время. Теперь мы с вами встретимся, когда вы привезете ключ от сейфа. Кстати, тогда и посмотрите, где сидел ваш муж. Сегодня я уже просто не могу, Ирочка, дела.
       Вадим поднялся. Мы тепло попрощались, и я, ошарашенная и отрешенная, уехала на дачу.
       Все эти несколько дней, что оставались до начала моей работы, провела на даче. На меня вдруг напало какое-то безразличие ко всему. Ложилась спать рано, вставала поздно. Проводила два-три часа со Светулей, обедала и опять ложилась. Понимала, что это ненормально, но сделать ничего не могла. Все дела встали. Хотя какие дела? Мои личные? Но ведь все мои личные дела были связаны с Толиком.
       Кажется, только числа двадцать восьмого я нашла в себе силы, вызвала машину, взяла ключи от сейфа Толика и уехала в Москву. Из машины позвонила Вадиму. Он был на месте. Показалось, что очень обрадовался, когда сказала, что еду к нему. Комната Толика оказалась немного больше, чем у Вадима. Она располагалась в другом крыле особняка. Секретарши в предбаннике уже не было, и Вадим сам открыл дверь в кабинет. На большом черном столе в красивых рамках стояли фотографии. Слева -- мы со Светулей, справа -- родители Толика. Я немного посидела в его мягком кожаном кресле. Показалось, что здесь еще пахнет его туалетной водой.
       Вадим не стал приглашать свидетелей. Думаю, он правильно сделал. Я ему полностью доверяла. Сейф оказался небольшим. Он стоял рядом со столом для телефонов с левой стороны. Открывал Вадим, а разбирала я. В нем было два отделения. Все нижнее аккуратно заполняли пачки денег. Здесь были и рубли, и доллары. В верхнем отделении прямо у дверцы я увидела небольшой пистолет. Рядом -- две обоймы с патронами. Вадим объяснил, что это "Вальтер" времен войны. В левом дальнем углу лежала папка с документами. В правом -- несколько красивых коробок из-под украшений. Начали с папки. Я перелистала бумаги, ничего не поняла и отдала их Вадиму. Пистолет я трогать не стала. Это меня вообще не касается. А вот коробки достала, разложила на столе, открыла. В каждой оказалось дорогое украшение. Всего было четыре кольца моего размера. Одно колье, брошь и два браслета. Интересно, что на каждой вещице висел ярлычок с ценой. Цены были запредельные. Когда Толик мне дарил драгоценности, он, конечно, ценники срезал. Поэтому я не знала точной цены подарков. Вадим молча закрыл коробки, сложил их в целлофановый пакет и протянул мне.
       -- Ирочка, я точно знаю, что это все предназначалось вам. Распоряжайтесь ими, как считаете нужным.
       Потом мы начали считать деньги. Считали долго. Оказалось сто шестьдесят тысяч долларов и примерно столько же по курсу в рублях. Решили так. То, что в долларах, я сразу отдам родителям Толика. А рубли Вадим переведет в "зеленые" и отдаст мне. Потом я вдруг вспомнила, что послезавтра девять дней, потом сорок, а следующим летом -- год. Вадим сказал, что намеревался эти мероприятия оплатить из своего кармана. Ну уж нет. Я настояла на том, что это должны сделать я и его родители. Договорились так. Все поминки Толика оплачиваются из этих денег, а организацией занимается Вадим. Что затрачено на похороны и уйдет на памятник, он возьмет из прибыли предприятия. Пришлось опять доставать из сумки пачки долларов, пересчитывать рубли. В общем, закончили мы все это где-то к двум часам.
       Домой я ехала усталая, но довольная. Хандру как рукой сняло. Кроме того, я начала потихоньку вникать в дела, появились собственные деньги.
       На даче не обедали, ждали меня. Сначала я прошла в свою комнату. Приняла душ, переоделась и спустилась к столу. Очень кстати в этот день на даче оказались родители Толика. Им после обеда я и вручила пакет с долларами. Конечно, рассказала, сколько денег было всего и сколько мы с Вадимом вычли из общей суммы и на какие цели. О завещании Толика я им рассказывала раньше. Когда я им сказала, сколько долларов в пакете и что это значит в переводе на российские рубли, они растерялись. Им просто некуда было девать такую сумму. А ведь еще надо было продавать аэропортовскую квартиру. А это по тем временам не меньше пятидесяти тысяч "зеленых".
       -- Ирочка! -- Голос у Александра Никаноровича казался слабым, нерешительным. Чувствовалось, что он сильно волнуется. -- У нас никогда таких денег не было. Да нам они и не нужны. На еду и на оплату квартиры нам вполне хватает пенсии. А больше нам тратить не на что.
       -- Александр Никанорович, но вы же можете их просто держать на счете в банке, и вам будут идти проценты. -- В тот момент я была уверена, что именно так и надо делать.
       -- Нет-нет, Ирочка. Мы с Клавдией Сергеевной решили просить вас хранить эти деньги у себя. Когда нам они понадобятся, будем обращаться к вам. Проценты нам не нужны. Надеюсь, что бы ни случилось, вы ведь не оставите нас.
       Он вопросительно посмотрел на меня, потом на жену. Мне с трудом удалось в тот момент удержаться и не разрыдаться. Я молчала. А он продолжал:
       -- Но это, Ирочка, еще не все. Мы хотим просить вас разрешить нам не продавать аэропортовскую квартиру. Уж коль нам эти деньги ни к чему, те -- тем более. Поэтому помогите, пожалуйста, оформить квартиру на Светулю. У нас, кроме нее, ведь никого не осталось. А потом, если все будет нормально, будем просить вас сделать там полный ремонт за наш счет.
       Александр Никанорович замолчал. В комнате повисла гнетущая тишина. Слышно было, как под окном жужжала муха да со двора доносился звонкий смех Светули. Мы сидели в моей комнате на втором этаже. Первой взяла себя в руки я:
       -- Хорошо. Давайте пока так и решим. Дальше жизнь подскажет, что делать.
       Внутренне я даже удивилась своей рассудительности. Я взяла пакет с долларами, положила его в шкаф, а оттуда достала пакет с украшениями.
       -- Клавдия Сергеевна, -- я говорила громко и уверенно. -- У меня есть встречная просьба к вам.
       Родители Толика переглянулись и вопросительно посмотрели на меня.
       -- В этом пакете женские украшения. Они лежали в сейфе Толика, там, где были деньги. Вадим считает, что все они предназначались мне. У меня такой уверенности нет. Но дело не в этом, -- после этих слов я замолчала и вопросительно посмотрела на моих собеседников.
       -- Ирочка, мы уже пожилые люди, и нам ничего не надо, -- голос Клавдии Сергеевны был по-прежнему тих. Кажется, она поняла, о чем речь.
       -- В таком случае, если вы не выберете себе что-либо, я возвращаю вам пакет с долларами.
       -- Ну, хорошо, Клава, я думаю, надо согласиться, -- Александр Никанорович строго посмотрел на жену. Она пожала плечами.
       Я аккуратно открыла коробки и разложила их на столе. Уверена, что они никогда такой красоты не видели. Клавдия Сергеевна с испугом и трепетом перебирала в руках драгоценности. Разглядеть цену на этикетках она без очков не могла. Кольца ей, конечно, не подошли по размеру. Ожерелье было явно не для нее. Остановились на брошке. Я незаметно сорвала ценник и вручила ей коробку. С этим трудным делом было покончено. Мы тепло расцеловались, вспомнили еще раз Толика и, вытирая слезы, вышли из комнаты.
       На девять дней родственники и друзья собрались в той же "Праге". Зал был другой, значительно меньше. Было человек сорок. На этот раз я высидела до конца. На поминках был и мой начальник, друг Толика, зампред Центробанка. Он мне напомнил, что послезавтра у меня первый рабочий день. В ответ я грустно улыбнулась и сказала, что помню и жду этого дня с нетерпением.
       Конечно, главные разговоры были вокруг Толика. Тогда я узнала, что он помогал очень многим людям. Причем не всегда это были люди нужные. Скорее, наоборот. Самые простые и обездоленные просили у него помощи и поддержки. И похоже, что он никогда никому ни в чем не отказывал. Был тост и за родителей Толика, которые воспитали прекрасного сына. Выпили и за мое здоровье. Кажется, предложил Вадим. Он говорил, что прожили мы с Толиком недолго, но это было светлое и радостное время. Еще он сказал, что Толик долго ждал встречи со мной и был уверен, что именно такая девушка ему попадется на пути. Он был безмерно счастлив, когда родилась дочка. После этих слов мне стало невыносимо больно. О чем говорили дальше, я не слышала. Разволновалась и вышла из зала.
       В тот раз, после поминок, со мной на дачу поехали мои родители. Была пятница. В понедельник мне на работу. И они решили посидеть со Светулей. В дороге у папы разболелся живот. Мама дала какие-то таблетки. Полегчало. Папа жаловался, что последние два месяца у него после еды такое постоянно. Мама сказала, что врачи смотрели, делали анализы и решили: это возрастное. Скоро мы приехали на дачу, и я про этот разговор забыла. В воскресенье после обеда я вызвала машину и уехала на квартиру в Москву.

    Глава XXI

       Вера Дмитриевна разбудила меня ровно в шесть. Пока я принимала душ, она готовила завтрак. Больше часа я приводила себя в порядок, одевалась. А это было непросто. Надо было сделать так, чтобы выглядеть неброско, но со вкусом, элегантно. Я только что похоронила мужа, но не потеряла контроль над собой. Это главная мысль. Разумеется, надо было еще учитывать, что на дворе жаркое лето. Все это я помнила, но, увы, есть еще нормы и правила. Поэтому пришлось надеть черные туфли и колготки. Потом я надела черную в меру короткую итальянскую юбку, а сверху темно-бежевую приталенную рубашку навыпуск.
       Вере Дмитриевне мой вид понравился. Она призналась, что иногда смотрит журналы мод и что я очень похожа на девушку из журнала. Деловой стиль элегантной дамы. Так она выразилась. Я была не так довольна своим видом, как Вера Дмитриевна, но ничего менять не стала. В четверть девятого я взяла свою сумку и вышла на улицу. До Неглинной от моего дома полчаса ходьбы. Без десяти девять я уже сидела за своим рабочим столом.
       В небольшой комнате, кроме меня, работали еще два сотрудника. Мой стол стоял у окна, к которому я сидела спиной. Два других стояли от меня справа и слева. Сотрудников я не знала. Когда мне показывали комнату, их не было. Рядом со столом разместились три телефона. На каждом были таблички: городской, внутренний, зампред. Вот и славненько. У меня еще было десять минут, и я позвонила родителям. Мама сказала, что у них все в порядке. В среду она везет папу делать последнее исследование -- гастроскопию. После этого они решили съездить в Сочи. Будут оформлять путевки. Они никогда на море не были. И вот теперь, под конец жизни, решили посмотреть, что это такое. Потом я продиктовала номер своего рабочего телефона и повесила трубку. И очень кстати. Сразу после этого в комнату вошел небольшого роста лысоватый крепыш. На вид ему было лет пятьдесят. Он прошел к столу справа от меня, поставил на пол портфель и низко поклонился:
       -- Мое почтение. Меня зовут Игорь Сергеевич. Работаю здесь три года. Женат, двое детей. Не курю, не пью, спортом не занимаюсь. А вы, как понимаю, наша новая сотрудница.
       -- Здравствуйте, Игорь Сергеевич. Меня зовут Ирина Владимировна. И я действительно ваша новая сотрудница, -- я слегка привстала и поклонилась.
       -- Ну, я буду вас звать Ирой, если не возражаете.
       -- Конечно. Мне даже приятно.
       На этом наши любезности закончились. В комнату вошел третий и последний пассажир. От неожиданности я чуть не вскрикнула. Такую яркую и откровенную мужскую красоту нечасто встретишь. Темноволосый, под два метра детина не вошел, а влетел в комнату. На меня он не обратил никакого внимания. Коллеге напротив бросил: "Привет, Игорь". Он сразу прошел к столу и прилип к телефону. Игорь Сергеевич, как бы извиняясь, тихо проговорил:
       -- А это цвет русской журналистики -- Олег Беглов. Он очень талантлив и умен, -- Игорь Сергеевич хитро улыбнулся и принялся разбирать бумаги на столе.
       Итак, рабочий день начался. До обеда мы почти не покидали своих мест. Игорь Сергеевич что-то писал. Олег постоянно звонил и выяснял отношения с девицами. Я делала вид, что читаю газеты. Перед самым обедом меня вызвал начальник отдела. Его комната находилась рядом с нашей. Виктор Михайлович был подчеркнуто вежлив. Он предложил кофе и усадил меня в мягкое кресло. Потом долго рассказывал о том, чем занимается отдел. Оказывается, все начальники внимательно изучают ежедневные и еженедельные обзоры прессы, которые готовит отдел. Кроме того, выпускаются различные аналитические записки, готовятся подборки статей, есть много другой работы.
       Виктор Михайлович сказал, что моя главная работа будет заключаться в подготовке материалов для аппарата зампреда Строкова. После этих слов я немного напряглась. Это был друг Толика, тот, который брал меня на работу. Кроме обзоров прессы, я буду готовить справки, доклады и все, что потребуется. Это, так сказать, главное направление работы. Еще я буду вести досье по определенной тематике и встречаться с журналистами. В мою задачу будут входить подготовка и распространение среди журналистов материалов, связанных с работой банка и с теми направлениями, которые ведет Строков. А это иностранные инвестиции и региональная политика Центробанка. В общем, от начальника я вышла ошарашенная и прибитая. Столько информации в один прием я еще не получала. В институте, конечно, ничего похожего на то, чем предстояло заниматься, нам не преподавали.
       Как только я вошла в свою комнату, Игорь Сергеевич схватил меня за руку и повел обедать. Оказывается, он специально задержался и ждал меня.
       После обеда меня вызвал к себе зампред Строков. Игорь Сергеевич объяснил, как найти его кабинет, и пожелал успеха. Кажется, он был слегка озадачен тем, что меня в первый день работы приглашает к себе сам Строков. Секретарша зампреда сразу пропустила меня в кабинет. Юрий Васильевич вышел из-за стола и долго жал мне руку. Потом мы уселись в мягкие кресла и нам подали кофе.
       -- Ну, как ваши первые впечатления от работы? -- тихо спросил мой собеседник.
       Я сделала глоток крепкого приятного кофе и начала рассказывать о том, что узнала за сегодняшний день. Впечатлений оказалось много. Думаю, Строкову было неинтересно, но он делал вид, что внимательно слушает. Когда я закончила, зампред начал рассказывать о работе банка. Теперь мне было неинтересно и непонятно, о чем речь. Зато я имела возможность внимательно изучать своего высокого покровителя.
       На вид ему было лет сорок. Красавцем его не назовешь. Скорее, наоборот. Крупные некрасивые черты лица, большой лоб и залысины делали Строкова даже немного комичным. Зато у него были приятный грудной бас и красивая юношеская фигура. Когда он рассказал про банк, плавно перешел к воспоминаниям о Толике. Он вспомнил несколько забавных историй из институтской жизни. Немного рассказал о своей семье, детях. Здесь, как я поняла, у него не все складывалось. С женой они фактически не жили уже несколько лет. Но ради детей не расходились. Делали вид, что семья существует. Мне было скучно и непонятно, зачем он все это рассказывает.
       Неожиданно Юрий Васильевич вернул разговор к работе. Он сказал, что я буду работать непосредственно на него. Он мой главный начальник. Начальник отдела -- так, для проформы. Все возникающие вопросы и проблемы я должна решать с ним. Меня это немного озадачило, но я промолчала. В самом конце Юрий Васильевич сказал, что очень любил Толика. Поэтому считает своим долгом поддерживать меня хотя бы на первых трудных порах. Ну а для того, чтобы развеять мою скорбь, он будет изредка приглашать меня в театры и рестораны. Кажется, только тогда до меня дошло, чем вызван его интерес ко мне. А что, вполне логично. Молодая, красивая, образованная, обеспеченная девушка без комплексов. Да еще без мужа, да еще в подчинении. Ну чем не подарок судьбы? Я внутренне содрогнулась, но вида не подала. Мы тепло попрощались, и я тихо вышла из кабинета. Показалось, что немолодая секретарша как-то по-особенному взглянула на меня.
       Игорь Сергеевич и Олег были на месте. Мое появление их немного озадачило. Думаю, они обсуждали меня. Первым заговорил Игорь Сергеевич. Он начал некстати говорить мне комплименты. Олег уже не болтал по телефону. Он делал вид, что пишет, но постоянно украдкой поглядывал на меня. Ситуация показалась мне забавной, и я решила им подыграть. Когда Игорь Сергеевич в третий раз сказал, что мне очень идет темный костюм, я заметила, что зампреду он тоже понравился. После этих слов Олег уже не стесняясь начал в упор меня разглядывать. А Игорь Сергеевич попытался съязвить, спросил, что еще понравилось Строкову. На что я без смущения ответила: "А еще ему понравилась моя прическа, духи и то, что я окончила МГИМО без троек".
       Кажется, последняя фраза их окончательно доконала. Оба сидели подавленные и тихие. Они старались изобразить, что заняты работой. А на самом деле переваривали полученную информацию и соображали, как дальше себя вести со мной. Наверняка они уже знали, что мою должность создавали под меня и стол с креслом поставили не просто так. Короче, конец дня прошел спокойно. Коллеги мне не досаждали, и я занималась своими делами. Игорь Сергеевич предлагал чай. Но я отказывалась и делала вид, что увлечена работой.
       Ровно в шесть все трое встали и направились к выходу. Игорь Сергеевич немного замешкался, и получилось так, что на улицу мы вышли вдвоем с Олегом. Полуденный зной обдал жаром, словно мы вошли в банную парилку. Миновали ворота и пошли по тротуару, болтая о каких-то пустяках. Неожиданно Олег взял меня за руку и заставил остановиться.
       -- Ира, я хочу подвезти вас до дома, -- он потянул меня к ярко-синему нарядному "Опелю".
       -- Нет, нет, Олег, что вы! Я с незнакомыми мужчинами в машинах не катаюсь, -- конечно, говорила я это в шутку, но он понял серьезно.
       -- Ира, так я же не мужчина, а ваш коллега, -- после этих слов он выпустил мою руку и выразительно посмотрел на меня.
       -- Ну что ж. Это меняет дело. Но сегодня меня уже ждет другая машина.
       Я натянуто улыбнулась и решительно зашагала прочь. Избалованный девушками и родителями, юный повеса остался стоять на тротуаре рядом со своей роскошной машиной. Кажется, это называется облом. Сегодня мальчику не повезло. И кто ему внушил, что красивое лицо, широкие плечи и иномарка -- это все, что нужно для женщины? Не знаю. На меня этот парень сильного впечатления не произвел. Ну разве что жаль его немного. Пустой он, что ли.
       Не знаю, как я выдержала и прошла по центру через это пекло. Особенно жарко было на мосту перед домом. Солнце палило беспощадно, укрыться негде. Там я почти бежала. Дома я сразу забралась в ванну и сидела минут сорок в прохладной воде. Потом, завернувшись в полотенце, слушала в кабинете Толика музыку. Вера Дмитриевна смешала вишневый сок с холодным боржоми. Красота! Сказка! Блаженство!
       Часа через полтора я пришла в себя, немного перекусила и позвонила на дачу. Так началась моя самостоятельная трудовая жизнь.
       В среду перед обедом позвонила мама. Она говорила спокойно, но я почувствовала: что-то случилось. Утром они с папой были в больнице, где ему сделали гастроскопию. Мама сказала, что все хорошо, но она просит меня после работы заехать к ним. Предлог был безобидный -- давно не виделись.
       Когда мои сослуживцы ушли на обед, я позвонила в гараж и заказала на шесть часов машину. Обедать, конечно, не пошла. Не знаю, как дождалась конца работы. Беспокойство было сильное. Мама меня ждала и приготовила свежий душистый чай. Папа отдыхал в комнате, и мы устроились на кухне. Работал вентилятор. Солнце зашло за угол дома. Мне показалось, что в квартире было прохладнее, чем на улице. Только теперь, усевшись на мягкий диванчик на кухне, я немного пришла в себя. Мама мне показалась поначалу вполне спокойной. Мы пили вкусный чай, ели пирожные и болтали о пустяках. Я рассказала о первых впечатлениях от работы, об ухаживаниях Олега. Про зампреда, конечно, умолчала. Мама слушала невнимательно и как-то отрешенно. Но когда я сказала о зарплате, она закашлялась и чуть не поперхнулась.
       -- И это сразу после института такие огромные деньги дают? -- не могла она сдержаться.
       -- Дают, дают, но не всем, а только отличникам.
       Я рассмеялась, а мама долго качала головой и прикидывала в уме, сколько это будет в переводе на рубли. Потом она, что-то вспомнив, напряглась и пристально посмотрела на меня:
       -- Ирочка, у нашего папы рак желудка, -- проговорила она это совсем тихо и медленно, четко выговаривая каждое слово.
       Я не могла двинуться, не могла отвести взгляда от маминого лица. Мое сознание отказывалось понимать смысл услышанного. Наконец я немного пришла в себя и заговорила:
       -- А врачи не могут ошибаться? -- мои мысли метались в поисках выхода.
       Мама немного помолчала, потом заговорила:
       -- Женщина, которая делала анализ, сказала, что ручается за правильность диагноза на девяносто восемь процентов. Кроме того, она взяла еще какой-то анализ в самом желудке и отправила его в лабораторию. Результат будет через пять дней. Но она посоветовала не дожидаться его, а срочно искать больницу, где согласятся сделать операцию.
       -- Неужели все так серьезно? -- собственный голос в ту минуту мне казался чужим.
       -- Ирочка, я думаю, что все значительно серьезней, чем мы можем с тобой предположить.
       -- И что же делать? -- я была на грани срыва. Мама это видела.
       -- Прежде всего надо взять себя в руки. Если мы с тобой расслабимся, нам никто не поможет. Это первое. Второе. Сейчас мы допьем чай, и ты поедешь домой. Оттуда звони всем своим друзьям, но в первую очередь Сергею Ивановичу. Я думаю, у него остались связи, и, возможно, он придумает что-нибудь. Я звонить не могу. Папа ничего не знает. Он думает, что у него обострилась язва желудка.
       Через час я была дома. Вера Дмитриевна накрыла стол и ждала меня с ужином. Пришлось извиниться. Я закрылась в кабинете Толика и позвонила тете Лене. Она сразу набросилась с вопросами о работе, о Свете. С трудом удалось ее остановить и перейти к главному. Поначалу тетя не могла понять, о чем идет речь. Когда поняла, начала плакать и причитать. Трубку взял Сергей Иванович. Пришлось и ему еще раз объяснить, в чем дело.
       Сергей Иванович сразу все понял и спросил, что от него требуется.
       -- Сергей, надо спасать папу. Прошу тебя, включи все свои связи и придумай что-нибудь.
       Сергей Иванович позвонил через час. Он сказал, что договорился с академиком, директором онкологического центра на Каширке. Завтра отца заберут туда и сделают все, что надо. Я сразу перезвонила маме и сказала, чтобы она подготовила папу к больнице. Только после этого я смогла принять душ. Потом мы долго сидели с Верой Дмитриевной на кухне и пили чай. Конечно, и ей пришлось рассказать все. Бедная. Мне кажется, она очень переживала за меня. Не успела я оправиться от одного удара -- и на тебе, получай еще один.
       Операцию отцу сделали через неделю. Ему вырезали полностью желудок, селезенку и еще что-то. Профессор, который делал операцию, сказал, что теперь все в порядке. Папу мы забирали на пятый день после операции. Это было во второй половине августа. А в начале октября он умер.
       После похорон я отвезла маму на дачу. Там теперь постоянно жили родители Толика и Светик. Я приезжала на выходные. А будни по-прежнему коротала с Верой Дмитриевной.
       Пока папа болел, я ничего вокруг не замечала. Правда, на работе удавалось отключиться полностью. Это была моя отдушина. Мне страшно нравилось делать обзоры газет, готовить справки, записки. Раза три или четыре Строков вызывал меня к себе, угощал чаем, говорил комплименты и приглашал в театр. В последний раз, когда уже было просто неудобно отказываться без причины, рассказала про отца. Юрий Васильевич сразу извинился и предложил свою помощь. После этого ни разу не вызывал. А прошло уже недели три, и я начала беспокоиться. А что? В принципе он мне начал нравиться. Тем более что никто больше интереса ко мне не проявлял. Ну разве что Олег Беглов. Да, этот парень, похоже, влюбился в меня не на шутку. Иногда он целыми днями сидел, подперев лицо руками, и смотрел в мою сторону. Не думаю, что у него были глубокие чувства ко мне. Просто девочка оказалась не по зубам. А к этому он не привык. Кроме того, наверняка его "подогревали" мой безупречный внешний вид и дорогие духи.
       Через неделю после похорон папы я набралась смелости и сама позвонила по прямому телефону Строкову. Странно, он оказался на месте и поднял трубку.
       -- Ирина Владимировна, слушаю вас, -- я немного опешила.
       -- А откуда вы знаете, что это звоню я?
       -- О, это очень просто. У меня высвечивается ваш номер.
       -- А какой у меня номер?
       -- Ваш номер семь.
       -- Здорово. А если бы я не сняла трубку, вы бы так и не позвонили, Юрий Васильевич? -- теперь немного помолчал он.
       -- А как ваш отец?
       -- Мы его похоронили неделю назад.
       -- Простите, Ира, я ничего не знал.
       -- Да нет у меня к вам никаких претензий. Просто вы очень давно меня не приглашали к себе. Вот я и подумала: может быть, вам что-либо не нравится в моей работе?
       -- Ну что вы, Ирочка. Пока все блестяще. А не приглашал я вас только потому, что не хотел быть назойливым в трудное для вас время.
       -- Итак, теперь вы меня приглашаете?
       В этот момент мой голос мне самой был противен. Пожалуй, вот так внаглую я впервые в жизни навязывалась мужчине. Хорошо, что в комнате никого не было.
       -- Разумеется, Ирина Владимировна. Завтра в одиннадцать ноль-ноль я жду вас у себя.
       Я повесила трубку, подошла к окну и долго смотрела, как люди, кутаясь в плащи и укрываясь зонтами, бегали по тротуарам под противным мелким осенним дождем.

    Глава XXII

       Весь тот вечер я провела в основном у зеркала. Не знаю, что на меня нашло. Перемерила все костюмы, туфли, плащи. Долго выбирала белье и переставляла с места на место флаконы с духами. Наверное, я просто соскучилась по этим обычным женским делам. Смерть Толика и папы выбила меня из нормального ритма повседневных забот. Нет, я не перестала следить за собой. Но делала это скорее автоматически, по привычке. В тот вечер все было осознанно и в радость, и я с удивлением разглядывала себя в зеркале. Горе никак не отразилось на моем лице. Я была по-прежнему молодой и красивой. Почему-то мне стало весело и хорошо. Тогда я подумала, что грех обижаться на жизнь. Да, не стало близких мне людей. Но ведь остались мама, Светик, тетя, родители Толика. У меня есть все, о чем в моем возрасте можно мечтать: квартира, деньги, работа, дача, здоровье, молодость и красота. Почему я должна каждый день хоронить себя? Все, точка! Прочь печаль и хандру. Вперед, к новым успехам и победам!
       Белье, костюмы, туфли -- все валялось вперемежку на полу, на постели. Я не стала ничего убирать, набросила халат и отправилась на кухню. Вера Дмитриевна сидела за столом, читала какую-то газету. Думаю, мое появление ее испугало.
       -- Вера Дмитриевна, а что у нас сегодня на ужин? -- я проговорила это громко и весело.
       Вера Дмитриевна медленно повернула голову в мою сторону и тихо произнесла:
       -- Как всегда, Ирочка. Творожок, кашка и чай.
       -- Не пойдет, Вера Дмитриевна. Жарьте мясо, делайте салат и открывайте бутылку красного "Бордо". Завтра у меня тяжелый день, и я хочу подкрепиться. Потом, Вера Дмитриевна, после ужина я отдохну в ванной, а вы, пожалуйста, наведите порядок в моей спальне. Идет?
       -- Идет, Ирочка.
       -- Да, вот еще. Завтра обязательно разбудите меня в шесть утра. Мне надо основательно подготовиться к работе.
       -- Хорошо, хорошо, Ирочка. Все сделаю, -- Вера Дмитриевна вскочила со стула и уже вовсю копошилась в холодильнике.
       Я, довольная, отправилась в кабинет Толика звонить. Сначала я заказала на утро машину к подъезду и предупредила, что она мне нужна будет целый день. Потом позвонила на дачу. К телефону подошла Елена Александровна. Там все было в порядке. Две бабушки и Света гуляли в саду. Александр Никанорович читал в гостиной газету. Позвонила тете Лене. Подошел Сергей Иванович. Тетя Лена пошла в магазин. С Сергеем Ивановичем разговаривать не хотелось. Попросила передать тете, что все в порядке.
       В шесть утра я уже была на ногах. Правда, вчера мы с Верой Дмитриевной проговорили за бутылкой вина до часу ночи. Но это никак не отразилось на моем утреннем настроении. После душа я надела новое французское белье и темно-синий итальянский шерстяной костюм. Темные колготки и черные на высоком каблуке туфли подчеркивали красоту ног и совершенство фигуры. В восемь я была в парикмахерской, а без пяти девять выходила из машины прямо у банка. У меня было шальное настроение, и я решила не прятаться по углам, не скрывать своего достатка и благополучия. Пусть все, кто хочет, видят мою машину. Тем более что шел дождь и было прохладно. Мои коллеги уже сидели на местах и просматривали свежие газеты. Сначала я протянула руку Игорю Сергеевичу, и он, как всегда, нежно и трогательно поцеловал ее. Олег как-то испуганно посмотрел на меня и почему-то отвернулся.
       Я сделала вид, что ничего не заметила, поправила у зеркала прическу и уселась за свой стол. В комнате было темно, пришлось включить настольную лампу. Пролистала несколько газет, но ничего не увидела. Вернее, не могла сосредоточиться. Непонятное возбуждение, которое накатилось вчера вечером, не проходило.
       Без пятнадцати одиннадцать я молча встала, еще раз взглянула на себя в зеркало и вышла из комнаты. В огромном холле людей было мало. Мои каблуки звонко врезались в кафельный пол. Этот звук был мне приятен. Мне надо было подняться на следующий этаж. Можно было на лифте, но у меня оставалось время, и я решила пройти по лестнице. Здесь, как всегда, стоял густой табачный дым. Курили и мужчины, и женщины. Я появилась неожиданно. Ни на кого не глядя, начала подниматься по широкой лестнице. Почему-то была уверена, что мой вид их обескуражил. Обернулась. Все точно. Они стояли в немом оцепенении и, задрав головы, смотрели на меня. Стало смешно и весело. Я помахала им рукой и скрылась за дверью.
       В приемной Строкова сидела незнакомая секретарша. Увидев меня, она поинтересовалась, записана ли я на прием к зампреду. Хорошее настроение вмиг слетело. Похоже, что Строков ничего ей не сказал о моем визите, и именно это огорчило. Невольно подумала, что он, возможно, забыл. Дама скрылась за массивной дверью и через секунду распахнула ее.
       -- Прошу, Юрий Васильевич вас ждет.
       Показалось, что она чем-то недовольна. Но теперь я хотела на нее плевать. Я даже не взглянула в ее сторону. Прошла в кабинет гордо и старалась широко улыбаться. Строков вышел из-за стола и встречал у двери. Секретарше он успел бросить:
       -- Никого со мной не соединять и не пускать. У меня серьезный разговор с Ириной Владимировной.
       Вот теперь мое самолюбие было удовлетворено. Теперь я улыбалась натурально, без натяжки. Сегодня Строков мне показался вполне симпатичным и совсем не лысым. Наверное, я уже присмотрелась к нему. На нем был черный, из тонкой ткани, элегантный, слегка приталенный костюм. Безупречно белую рубашку украшал темно-бордовый одноцветный галстук. Сильный и приятный мужской парфюм немного кружил голову. Строков взял меня под руку и повел к мягким кожаным креслам.
       -- Ирочка, я думал, что это утро никогда не кончится, -- его грудной бас ласкал слух. Я повернула голову и вопросительно посмотрела на него. -- Я вполне серьезно, -- продолжал Строков, -- вчера после вашего звонка я словно потерял рассудок. Все время думаю о вас. Я даже спал сегодня плохо. А это, Ирочка, дурной признак. Ох, дурной! -- сокрушался Строков.
       Признаться, я не знала, как реагировать на такие заявления. Тогда ведь я была совсем молодой и играть с мужчинами только училась. Мы уселись в кресла друг против друга. Немного помолчали. Потом Строков открыл бар, достал два фужера и красивую бутылку вина.
       -- Давайте, Ирина Владимировна, выпьем с вами за разбуженных мужчин и дремлющих женщин.
       -- Разбуженный мужчина -- это, как я понимаю, вы. Но почему вы решили, что я -- дремлющая женщина?
       Строков немного помолчал, потом заговорил:
       -- Вы знаете, я очень любил Анатолия и всегда желал ему только добра. О покойниках плохо не говорят. Да и не знаю я ничего про него плохого.
       Несколько секунд сидели молча. Потом он открыл вино, наполнил фужеры и продолжил:
       -- У него был один недостаток -- он много работал.
       -- Для мужчины это не недостаток, а достоинство.
       Мне показалось, что сказала я это слишком резко.
       -- Согласен, Ирина Владимировна. Но уж если взялся обладать таким сокровищем, как вы, необходимо чем-то жертвовать.
       Теперь Строков смотрел на меня в упор. Я опустила глаза. Он понял это по-своему.
       -- Давайте выпьем, Ирочка, за то, чтобы ваша красота и очарование сверкали как можно дольше и освещали нам путь. Ибо идем мы по темной, неизведанной дороге, впереди -- ничего: ни целей, ни маяков. И только вы или такие, как вы, освещают нам темную изрытую дорогу. Если не вы, Ирочка, мы или упадем в пропасть, что слева, или врежемся в скалу, что справа.
       Строков замолчал. А я только теперь обнаружила, что моя рука накрыта его влажной большой ладонью. В тот момент мне показалось, что через эту руку проходит электрический ток. Почувствовала, что щеки краснеют и сердце забилось чаще.
       Вдруг Строков убрал руку и поднял бокал:
       -- Итак, Ирочка, за вас, за вашу красоту и обаяние.
       Молча выпили. Строков не спускал с меня глаз. Казалось, он видит меня насквозь. Стало немного страшно, волнение не проходило. Вино оказалось очень вкусным, слегка терпким.
       -- Ну вот и славно, -- Строков поставил пустой бокал на журнальный столик.
       -- Теперь, Ирина Владимировна, давайте поговорим о приятном. Нельзя же все время грустить. Понимаю: вы пережили очень трудное время. Тем более теперь надо расслабиться, отдохнуть.
       То, о чем говорил Строков, было и понятно, и приятно. Но я подумала, что сдаваться так сразу -- плохой тон.
       -- Юрий Васильевич, что вы имеете в виду? -- я подняла глаза на него и стала ждать.
       Строков соображал быстро:
       -- Ну, для начала, думаю, нам надо сходить в театр.
       -- Так, это -- для начала, -- медленно проговорила я и опустила глаза. -- A что потом?
       -- Потом я бы пригласил вас вкусно поужинать в ресторан.
       После этих слов Строков медленно накрыл мою руку своей теплой ладонью. Опять электрический ток пробежал по всему телу. Кажется, я вздрогнула. Строков понял это по-своему. Он ловко выпрыгнул из кресла и опустился на колени у моих ног. Потом он нежно целовал мои руки и одновременно гладил бедра. Мне было приятно и необычно смотреть на голову начальника сверху. Оказывается, на макушке у него была тоже лысина. Меня это не смутило и не расстроило. Постепенно ласки Строкова становились все настойчивей и жарче. Он стал целовать мои ноги. А его руки уже нежно ласкали грудь. Стало трудно дышать, и я откинулась на спинку кресла. Все остальное происходило в каком-то тумане и забытьи. Сопротивляться ему у меня не было ни сил, ни желания.
       Строков оказался очень сильным и опытным мужчиной. Ласки его были так страстны и приятны, что, казалось, все происходит во сне. В реальной жизни такого быть не может. Сначала Строков стоял перед креслом на коленях. Потом он перевернул меня на живот. Потом положил спиной на журнальный столик...
       В какой-то момент показалось, что дверь открылась и в кабинет заглянула секретарша. Возможно, только показалось. Точно утверждать не берусь. Потом долго сидели, истерзанные и обессиленные, в креслах.
       Когда сознание начало возвращаться, стало стыдно. Я вскочила, отвернулась и очень быстро привела себя в порядок. Строков тоже не заставил себя ждать. Через пару минут мы как ни в чем не бывало сидели на своих местах и спокойно разговаривали.
       -- Ирочка, думаю, теперь мы уже можем перейти на "ты", -- Строков внимательно посмотрел на меня, и я в очередной раз опустила глаза.
       -- Ну, ладно, ладно, Ирочка. Не расстраивайся, все нормально, -- он опять нежно погладил меня по руке и продолжал: -- Конечно, на людях мы будем вести себя, как и раньше. Наши личные отношения будут для всех пока секретом. Согласна?
       Я грустно улыбнулась и тихо проговорила:
       -- А что, у меня есть выбор?
       -- Конечно, Ирочка. Если ты думаешь, что я буду пользоваться своим служебным положением и принуждать тебя к чему-то, ты ошибаешься.
       Мне показалось, что Строков говорит откровенно. И здесь я решила, что упускать такой случай нельзя. Я медленно сняла его ладонь с моей руки, слегка выпрямила спину и, глядя прямо в его глаза, заговорила:
       -- Юрий Васильевич, как человек и руководитель вы мне нравились всегда. Сейчас я узнала вас как сильного, опытного мужчину. -- Я видела, как Строков начал едва заметно ерзать в кресле. Значит, мои стрелы ложатся точно в цель. Я продолжала: -- Конечно, если бы не несчастье с Анатолием, мне и в голову бы не пришло, что такое может произойти между нами. Но уж если случилось, так тому и быть. Не буду вам врать и говорить, что влюблена в вас по уши. Но вы мне очень нравитесь, и я хочу сходить с вами в театр.
       После этих слов я широко улыбнулась и встала.
       Строков тоже поднялся. Мы стояли рядом, друг против друга. Теперь слова были не нужны. Строков резко обхватил меня за плечи и жадно впился в мои расслабленные, мягкие губы.
       Когда я выходила из кабинета, секретарша как-то странно посмотрела на меня. В ее глазах не было осуждения, не было вопроса. Они показались мне отрешенными и слегка затуманенными. Наверное, она все-таки заглядывала в кабинет. "Вот пусть теперь и страдает", -- подумала я и быстро закрыла за собой дверь.
       Только подходя к своему кабинету, я почувствовала, что здорово устала. Устала и физически, и морально. Время было обеденное. Можно было спокойно отдохнуть и прийти в себя. С такими мыслями я и вошла в наш уютный и теплый кабинет. Оказывается, радовалась я рано. В комнате оказался Олег. Меня это удивило.
       -- Олег, а почему вы не обедаете?
       Юноша грустно посмотрел на меня и глухо проговорил:
       -- А потому, что я жду вас, Ирина Владимировна.
       Я уселась в свое кресло, вытянула ноги и сладко зевнула.
       -- И с какой такой целью вы ждете меня, Олег Юрьевич? Может быть, вам помочь составить обзор газет?
       Я еще раз зевнула и весело посмотрела на своего соседа.
       -- Ира, а вы жестокий человек. Мне ведь совсем не до шуток.
       Олег опустил глаза и медленно поднялся со своего кресла. Меня это начало забавлять, и я перестала улыбаться.
       -- Я не знаю, что со мной случилось, только вот уже две недели я не сплю ночами. Вчера чуть не врезался во встречную машину, -- Олег вышел из-за стола и подошел вплотную к моему креслу. -- Ирочка, я влюбился в вас как мальчишка.
       После этих слов он манерно опустился на колени и лбом уткнулся в мою руку. До меня дошло, что, возможно, мальчик не шутит. Как быть? Не так часто в моей короткой жизни приходилось слышать такие признания. В какой-то момент меня накрыла теплая волна легкого волнения.
       -- Ну что вы, Олег. Вы красивый, молодой, преуспевающий юноша. Любая девушка мечтает встретить такого на своем пути.
       -- А вы, Ира? -- Олег поднял голову и уперся в меня своими большими красивыми глазами.
       -- А я, Олег, об этом не мечтаю, -- сказала и пожалела. Моя свободная рука легла на пышную прядь волос.
       Олег понял это по-своему и начал быстро целовать другую руку. И опять, как совсем недавно в кабинете Строкова, по всему телу прошел электрический ток. Я плохо понимала, что происходит. Олег уже целовал мою шею, уши. Вот встретились наши губы. Почувствовала, как слабею и становлюсь совсем беззащитной. Я обхватила Олега за плечи, а он вовсю уже ласкал мои груди. В какой-то момент я увидела большие часы, что висели над дверью нашей комнаты. На часах было без пяти два. Тогда до меня дошел весь ужас происходящего. Сейчас в дверь войдет Игорь Сергеевич или еще кто-нибудь. Обеденный перерыв кончается. А здесь такое... Завтра весь Центральный банк будет смаковать эту историю. Я с силой оттолкнула Олега, застегнула платье -- и бегом к зеркалу. Кошмар, волосы взлохмачены, губная помада расползлась по подбородку. Я не видела, что делал Олег. Да и не очень меня в тот момент это интересовало. За три минуты я привела себя в порядок. Ровно в два сидела как ни в чем не бывало за своим столом и внимательно просматривала газеты. Олег тоже делал вид, что работает. Правда, ему это плохо удавалось. Он постоянно поднимал голову и затуманенным взглядом смотрел в мою сторону.
       Минут через десять явился Игорь Сергеевич. Он, как всегда после обеда, был немногословен. Позвонил жене, откинулся на спинку кресла и сразу заснул. Это был его ежедневный ритуал. После работы на улице ждал Олег. Всю вторую половину рабочего дня мы с ним не обмолвились ни единым словом. Я очень быстро забыла обо всем. Олег, похоже, успокоиться не мог.
       -- Ирина Владимировна, ну хоть сегодня разрешите, я вас подвезу.
       Я остановилась. Погода стояла противная: мокрый снег, ветер, холод. В глубине сознания мелькнула мысль: "А что, может, и впрямь прокатиться? Пусть мальчик позабавится". На эту одну шальную мысль сразу появилось три возражения. Кругом знакомые люди, пойдут разговоры, дойдет до Строкова. Нужно мне это? Нет. Сяду, поеду, вскружу парню голову. Кому это надо? Не знаю. И, наконец, в трех шагах меня ждет теплый и уютный "Мерседес". Там никаких напрягов, села -- и уже дома.
       -- Знаешь, Олег, -- я специально перешла на "ты", как бы подчеркивая дистанцию, -- забудь про то, что случилось сегодня во время обеда. Это мой тебе серьезный и добрый совет. У нас с тобой могут быть только рабочие отношения.
       Он не успел ничего возразить. Я рванула так, что через секунду уже сидела в своей машине. И только теперь с меня как бы слетело дикое напряжение. В этот момент почему-то вспомнила про Светулю. И, повинуясь какому-то порыву, попросила водителя ехать на Рублевку. Из машины позвонила Вере Дмитриевне и предупредила, что к ужину не приеду и ночевать останусь на даче.
       Светуля с мамой встречали у ворот. Наверное, Вера Дмитриевна предупредила их, что я еду. Я вышла из машины, и мы крепко расцеловались. До дома шли пешком. Светуля забавно семенила впереди и взахлеб рассказывала о своей жизни. Мама держала меня под руку и осторожно ступала по липкому снежному месиву. Почти физически ощутила, как окутывает спокойствие, подкрадывается сонливость.
       Елена Александровна в своем неизменном белом переднике встречала в дверях. Она отрапортовала, что ужин готов и ждет нас. Полчаса ушло на то, чтобы принять душ и переодеться. Потом мы долго ужинали, смотрели телевизор и пили чай.
       В начале одиннадцатого позвонили. Я только что уложила Светулю и собиралась поговорить с мамой. Не получилось. Елена Александровна сказала, что приятный мужской голос спрашивает меня. Это было странно и непонятно. Если звонили водители, охрана, товарищи Толи, они всегда представлялись. Значит, кто-то чужой. Но я никому не даю номера своего домашнего телефона. А уж дачный телефон знают вообще единицы. Когда услышала голос Строкова, все поняла. Ему этот телефон, наверное, дал еще Толик.
       Юрий Васильевич извинился за поздний звонок и сказал, что не может заснуть. Я сделала вид, что не понимаю, и спросила, по какой такой причине сон не идет к нему.
       -- Ирочка, как только я закрываю глаза, появляешься ты. Это какой-то бред. Ничего подобного со мной раньше не случалось. Как ты считаешь, что я должен делать?
       -- Юрий Васильевич, вы такой взрослый дядя и большой начальник. Что могу я советовать такому опытному и умному человеку? -- меня это начало забавлять.
       -- Прежде всего, Ирочка, прошу, не называй меня на "вы". Мы же, кажется, договорились, что сохранять официальные отношения будем только на людях. Сейчас мне действительно плохо, и я прошу твоей помощи.
       -- Ну хорошо, Юра. Если все, что ты говоришь, серьезно, то и я тебе кое-что скажу. Для меня наша сегодняшняя встреча тоже не прошла бесследно. Не буду тебе врать и говорить, что ты мой второй мужчина в жизни. До Толика у меня был первый муж. А до первого мужа еще двое превосходных парней. Так что некоторый жизненный опыт есть и у меня. Но признаюсь честно: с таким сильным мужчиной я встретилась впервые. И мне непонятно, почему ты, такой молодой и красивый, один. Неужели у тебя нет женщины? -- здесь я оборвала свой монолог и притаилась.
       Строков тоже молчал.
       -- Ну что же. Твоя откровенность, Ирочка, и меня обязывает. Конечно, у меня были женщины, и немало. Долгую жизнь мы прожили с женой. Но мне всегда в женщинах чего-то не хватало. Или нежности, или обаяния, или культуры, или чего-то еще. Сегодня мне показалось, что я впервые встретил женщину, где есть все. Если все не так и я ошибаюсь, мне будет горько признаться в этом. Что ты скажешь, Ирочка?
       -- Юра, милый. Понимаю, что шутки сейчас неуместны. Обещаю, что постараюсь не разочаровывать тебя. А ты обещай, что постараешься заснуть и ни о чем не думать.
       -- Хорошо, Ирочка. Обещаю. Да, чуть не забыл. На субботу я взял билеты в Большой на "Лебединое озеро". Надеюсь, ты ничего не запланировала на этот день?
       -- Конечно, нет, но хорошо, что ты предупредил. А теперь -- спокойной ночи.
       -- Спокойной ночи, Ирочка.
       В эту ночь я спала плохо и часто просыпалась. Снился Толик. Встала с тяжелой головой, разбитая и утомленная.
      
      

    Глава XXIII

       В субботу мы были в театре. Тогда я впервые осталась ночевать у Юрия Васильевича. Он жил один в четырехкомнатной квартире в бывшем цековском доме рядом с Пушкинской площадью. Раньше эту квартиру занимал секретарь ЦК КПСС с женой. Теперь вот живет зампред Центробанка. Квартиру он купил недавно. А до этого жил с семьей в загородном коттедже.
       От театра до дома мы шли пешком. Легкий морозец слегка подсушил улицы. Я держала Строкова под руку. Мне было тепло и уютно в моей легкой и длинной норковой шубке. Хорошо, что я предусмотрительно надела осенние высокие сапоги. Конечно, в театре я переобувалась. Юрий Васильевич выглядел тоже элегантно. На нем были очень модное черное пальто, белый шерстяной шарф и меховая высокая шапка. На нас обращали внимание прохожие и часто оглядывались. Понятно, время было смутное, перестройка, нищета кругом. А здесь такая пара, да ночью, да когда всех грабят. Но я как-то спокойно чувствовала себя рядом со Строковым. Внушал он уверенность своим видом. Вот уж не думала, что так быстро найдется замена Толику. Хотя, конечно, замена была неравноценная. Но это было лучше, чем ничего, факт.
       В тот вечер мы решили немного погулять и прошли через весь центр. Вся Москва стояла в строительных лесах. Когда ездишь в машине, этого не замечаешь. Теперь же показался странным и необычным такой размах. Юра мне все разъяснил. Оказывается, городу выделяются из бюджета страны огромные дополнительные средства на реконструкцию столицы.
       -- Конечно, московское руководство на этом сильно греет руки, -- Строков на секунду остановился, осмотрелся и опять потянул меня за руку.
       Какое-то время он молчал, как бы раздумывая, потом заговорил снова:
       -- Мы вынуждены переводить им огромные деньги. А они их крутят и переводят на счета зарубежных строительных компаний. Контроля никакого. Не удивлюсь, если через несколько лет выяснится, что у них миллионные долларовые вклады в западных банках.
       Да, времечко!
       Строков не спеша достал из кармана пачку "Мальборо", поднес зажигалку, затянулся.
       -- Юра, а что плохого в том, что город меняет свое лицо? Ведь Москва будет еще красивее и моложе, -- я говорила искренне и уверенно.
       -- Ирочка, а ты знаешь, в каком состоянии находятся так называемые "хрущевки"? Нет, не знаешь! А как выглядят система водоснабжения и коммуникации города, знаешь? Нет, не знаешь! А я знаю.
       Мне показалось, что Строков разнервничался. Он вынул еще одну сигарету и закурил.
       -- Так вот, -- продолжал он. -- Я бы на месте градоначальников начал бы с канализации, но с нее много денег не получишь. Да и не видна эта работа. А вот реконструкция кольцевой дороги и подземный город на Манежной площади -- это да, грандиозно! Но главное -- здесь деньги. И немалые.
       Мы поднимались вверх по Пушкинской улице. Несмотря на вечернее время, здесь постоянно проносились огромные грузовики со строительными отходами. Людей на улице было мало. Кругом мусор, строительный хлам. Дома одеты в леса. Освещение слабое, а кое-где его вообще нет. Мне стало не по себе. Я сильней прижалась к руке Строкова и потянула его вперед.
       В воскресенье мы встали рано, позавтракали, и я вызвала машину. Строков просил не уезжать. Честно говоря, мне и самой не хотелось, но я обещала навестить Светика. Договорились, что следующие выходные мы проведем вместе.
       Строков проводил меня до машины, и я уехала. Сначала заехала домой, переоделась. Потом поехала на дачу. Там собрались все родственники. Были мама, родители Толика, тетя и Сергей Иванович. Светуля была в ударе. Так много гостей уже давно не было. Она носилась по этажам с новыми игрушками, верещала и всем рассказывала стишок про паука, который выучила вместе с Еленой Александровной. К вечеру пошел снег. На дворе середина ноября. Самое противное и темное время года. Я уехала около семи. По дороге завезла домой тетю и Сергея Ивановича. Дома была в половине девятого. Около десяти позвонил начальник управления из банка. Сказал, что надо обсудить серьезный вопрос, и попросил приехать на работу в половине девятого. Сухо попрощались, и я повесила трубку.
       Раньше мне никогда никто с работы не звонил. Что случилось? Это меня начало беспокоить. Хотела позвонить Строкову, но вовремя спохватилась. Решила не посвящать его в свои производственные дела. Тогда я была еще наивной и думала, что в состоянии сама ориентироваться во всех вопросах. Потом перезвонила в гараж и перезаказала машину на сорок минут раньше. Вера Дмитриевна разобрала мне постель, и я очень быстро заснула.
       Начальник управления задержался на пять минут. Пришлось подождать в приемной. Секретарши еще не было. Ясно, рабочий день начинается в девять утра. А приходить заранее у нас не принято. Крендель, как мы его звали, явился без двадцати пяти девять.
       Это был небольшого роста, немного сутулый и сухой старикашка. На вид -- около семидесяти. Но он был личным другом председателя и поэтому сидел на своем месте уверенно и, как ему казалось, надежно. Крендель пригласил меня в кабинет и сразу приступил к делу. Начал он с того, что ему очень нравится, как я работаю. Оказывается, за короткий
    период я показала себя как творческий и организованный сотрудник. Еще он говорил, что при каждой встрече с зампредом Строковым выслушивает самые лестные отзывы обо мне. Короче, он, Крендель, решил назначить меня на должность начальника отдела. Такого поворота я не ожидала. Еще он сказал, что руководство банка мою кандидатуру тоже одобрило. Для меня все это показалось таким странным и необычным, что я не ответила ни да, ни нет. Договорились с Кренделем, что завтра я ему сообщу свое решение.
       Строков позвонил мне по прямому телефону около одиннадцати. Мои коллеги были рядом, поэтому пришлось ломать комедию.
       -- Юрий Васильевич, в выходные я подготовила краткий обзор теленовостей по нашей теме.
       Строков, кажется, все понял:
       -- Да-да, Ирина Владимировна, и что?
       -- Хотела бы вам показать его.
       -- Добро. Жду прямо сейчас, а то в одиннадцать у меня совещание.
       Для убедительности я взяла со стола какую-то папку и почти бегом выскочила в коридор.
       Юрий Васильевич вышел из-за стола, и мы поцеловались. Он, как всегда, был элегантен и свеж. Безупречно белая сорочка, красивый галстук, приятная туалетная вода.
       Я очень живо и эмоционально пересказала ему разговор с Кренделем, после чего Строков долго чесал затылок, улыбался и курил.
       -- Ну, не думал, что ваш Крендель такая лиса, -- наконец заговорил он. -- Всю эту операцию с твоим назначением, Ирочка, придумал, конечно, я. А не говорил тебе по причине того, что хотел сделать сюрприз.
       -- Юра, а в чем суть сюрприза? В том, что мне придется больше работать и меньше видеть тебя? -- я вопросительно посмотрела на него.
       -- Знаешь что, давай для начала сядем, -- он потянул меня за руку и усадил в уже знакомое кожаное кресло. Сам устроился напротив. -- Так вот. Во-первых, ты будешь получать на пятьсот "зеленых" больше.
       Я шумно фыркнула и улыбнулась. Строков, как бы не замечая моей иронии, продолжал:
       -- Но это не главное. Главное, что ты переходишь в другое качество. Должность заведующего отделом -- номенклатурная. То есть ты уже как бы в резерве руководства. Выводы делай сама.
       -- Ну, хорошо, -- я сделала вид, что удовлетворена его ответом. -- А что будет со Степановым, с моим предшественником?
       -- Его я перевожу на повышение в другое управление.
       -- Юра, а это мне надо? -- в моем вопросе не было ни тени лукавства.
       -- Надо, надо, Ирочка. Ты все поймешь немного позже. Ну а ваш Крендель пусть пока порезвится. Ему осталось недолго.
       Строков загадочно улыбнулся, поднялся и взглянул на часы. Разговор был окончен.
       В среду вышел приказ о моем назначении. В четверг я уже сидела в отдельном кабинете на том же этаже. Теперь мне надо было руководить работой семерых творческих сотрудников. Кроме того, за мной осталась подготовка обзоров прессы для Строкова.
       По утрам у меня на столе лежали теперь не только газеты, но и всевозможные служебные документы. После обеда каждый день мне приносили папку с документами, где стоял гриф "Для служебного пользования". Я их сразу же просматривала, расписывалась в журнале, и курьер забирал бумаги.
       В десять утра каждый день один из руководителей банка проводил планерки. И на них я должна была присутствовать. Сначала на меня там смотрели как-то подозрительно. Уж слишком сильно я выделялась и молодостью, и нарядами. Постепенно привыкли.
       Теперь я часто стала оставаться на работе до восьми, до девяти вечера. В будни старалась после работы поехать на Рублевку к Светуле. Выходные все чаще проводила со Строковым. Раза два мы летали в Париж, один раз -- в Мадрид. Юра был щедр и широк, как Толик. Только вот откуда у него были деньги, я понять не могла.

    Глава XXIV

       В начале декабря Юру пригласил в гости на дачу один из зампредов правительства. Фамилия известная, громкая. Строков предупредил меня дня за два. Но я особенно не готовилась. Как всегда, было много работы, и я едва успела освободиться к шести, как договаривались. Поехали на служебной машине Строкова. Это была новая черная "Волга" с мигалкой и сиреной. Дорога знакомая. Ехали по Рублевке. Строкову я показала поворот к моему дому. В ответ он что-то недовольно пробурчал и отвернулся.
       Дача вице-премьера оказалась в самом конце Рублевки. Там, где конезавод "Горки-10". От него еще в сторону километра три. Въезд на территорию дачного поселка охраняют вооруженные люди. Ворота самого участка открывались автоматически. Такого я еще не видела. За воротами опять охрана с автоматами. Участок небольшой, да и дачка так себе. Не в пример нашей. С виду небольшая, невысокая.
       Хозяин встречал на улице. Странно было видеть этого известного человека в спортивной куртке, в шапке. Привыкла видеть его по телевизору в галстуке, серьезным. И вот он рядом, широко улыбается, море обаяния.
       Домик оказался не таким простым, как выглядел снаружи. Жена хозяина, Екатерина Львовна, сначала показала нам второй этаж: светлая и просторная спальня, рабочий кабинет хозяина, гостиная, санузел и еще две-три комнаты. Все было аккуратно, чисто, нарядно, продумано до мелочей и тонкостей. Начиная от розового цвета штор до ласковых и мягких многочисленных ковриков. На третьем этаже находились спальни двоих взрослых сыновей. Туда мы не пошли. По деревянной простой лестнице спустились вниз. Здесь нам показали сауну, джакузи, бильярдный зал и кухню. Здесь же была гостиная с зеркальным потолком.
       Огромный стол был накрыт на четыре персоны. Горели свечи. Мы сели напротив четы вице-премьера. Юра, как всегда, очень мило за мной ухаживал. Помнится, в тот вечер мужчины пили армянский коньяк, а мы -- французское шампанское.
       Сначала были общие разговоры о погоде, собаках и детях. Потом немного коснулись Центробанка. И вот здесь, когда сильный пол немного расслабился от коньяка и деликатесов, произошел разговор, который я запомнила надолго.
       Наверное, надо сказать, что это был конец девяносто второго года. Так называемая перестройка набирала силу. Это первое. Второе. Как я поняла, Строков и вице-премьер были большими друзьями. Они вместе оканчивали авиационный институт и оба занимали солидные посты в комсомоле. Поэтому скрывать друг от друга им было нечего. Ну а уж если Строков привез с собой на такой ужин даму, то и ей доверять наверняка можно. Короче, после пятой или шестой рюмки вице-премьера понесло. Как-то сам собой разговор перешел к экономике, к тому, что сейчас происходит.
       Говорили о развале Советского Союза и разрыве всех производственных связей. Вице-премьер назвал это катастрофой. Юра согласился. Екатерина Львовна попыталась возразить и сказала что-то о рынке и о помощи Запада. Ну, здесь ее муж разошелся всерьез. Он говорил о том, что раньше только слышал о планах Запада развалить Союз. Слышал, но не верил. Теперь он находится в самом центре этого процесса, но сделать ничего не может.
       -- Ничего сделать не могу не только я -- не может никто, -- здесь, при свете свечей, в загородной тишине, его голос звучал громко и пророчески. Он продолжал: -- Сегодня я убежден, что мощь и сила Запада рухнет очень быстро. У них просто нет источников к существованию. И в этой связи встает вопрос о доступе к ресурсам других стран. Каких? А вот таких. Чем плоха Россия? Плотность населения низка, просторы огромны, а запасы природных ресурсов сказочны. Именно поэтому они готовы сегодня вкладывать любые деньги в наш развал, в разложение общества,
    в наркоманию и пьянство. И то, что сейчас происходит у нас, -- это только начало их страшного плана.
       Хозяин замолчал. В комнате повисла гнетущая тишина, которую нарушила Екатерина Львовна:
       -- А что будет потом, Валер?
       -- А потом начнется деление и дробление самой России. Мы будем поедать сами себя во имя того, чтобы ослабленными, обессиленными достаться Западу. А теперь выпьем.
       Мы подняли бокалы и, не чокаясь, пригубили.
       Через несколько минут подали горячее, и серьезная тема немного отступила. Но ненадолго.
       -- Так что же нам делать? -- нарушила молчание жена вице-премьера.
       Тот перестал жевать, отложил вилку и почему-то внимательно посмотрел на меня.
       -- Юрий Васильевич, -- медленно проговорил хозяин дома. -- Извини за грубость, но мы зашли слишком далеко.
       Вице-премьер зачем-то постучал ножом по своему бокалу и продолжил:
       -- Да, так я надеюсь, Ирина Владимировна -- наш человек, и о том, что я сейчас скажу, из ее уст никто не узнает, -- он улыбнулся. -- Хотя даже если узнают, никто ей не поверит. Короче, Юра, тебе предстоит трудное дело. Мы тебя ценим как крупного специалиста и своего человека. Так вот, послезавтра ты вылетаешь в Хельсинки. Визит неофициальный. Там твои следы затеряются. Оттуда ты рванешь в Европу. Погуляешь по банкам, наладишь контакты, обговоришь схемы. Тебя будут сопровождать трое офицеров из КГБ. В тонкости операции они не посвящены. Их задача -- тебя охранять. Через две недели ты вернешься в Финляндию. Оттуда поездом -- в Москву. На вокзале тебя встретят и отвезут в Кремль. С того дня ты будешь работать на двух работах. Официально ты остаешься на своей должности. Неофициально -- советник правительства по связям с финансовыми загранучреждениями. Думаю, объяснять тебе ничего не надо. Если все пойдет успешно, то через два-три года судьбой России будем распоряжаться мы.
       Хозяин замолчал. Было слышно, как в огромном аквариуме булькает и пузырится вода. Меня в тот момент сковал страх. Я поняла, что услышала то, что слышать не должна была.
       Здесь, за этим столом, два человека кроили судьбу России на ближайшие годы. А может быть, на столетия? Хотя о чем это я? Ведь не было сказано ничего конкретного. Не названо ни одной цифры, ни одной фамилии. Увы, все было понятно.
       Стало холодно, и я зачем-то накрыла руку Строкова своей ладонью.
       Потом были фрукты и чай. Никто больше не вспоминал и не затрагивал страшную тему.
       Уехали мы со Строковым около одиннадцати. Из машины я позвонила на дачу. Елена Александровна сказала, что все уже спят и что у них все в порядке. В эту ночь я осталась у Юрия Васильевича.
       Потом события начали развиваться так стремительно, что я не успевала их осмысливать. Через неделю вышел приказ о моем назначении заместителем начальника управления. Строков уехал в Финляндию. Перед этим мы ужинали в ресторане и ночевали у него. Юра напомнил, что все, о чем шла речь на даче вице-премьера, -- государственная тайна. Еще он сказал, что теперь я занимаю высокий пост и, кроме того, общалась с руководством страны. Поэтому, возможно, за мной будут следить. Но не затем, чтобы выслеживать, а затем, чтобы охранять. Меня эта новость позабавила.
       После отъезда Строкова в Финляндию я полностью отдалась работе. Ее было много. Больше всего хлопот доставляло то, что приходилось отвечать за публикации в прессе. Это было время, когда свобода слова захлестнула все издания. И моя главная задача была поставить заслон любой утечке информации из банка. Это первое. Второе. Я должна была запускать информацию, которая была выгодна банку. Причем это могла быть и откровенная ложь. Существовал специальный фонд для подкупа журналистов и оплаты их услуг. С этим проблем не было. Например, через "Московский комсомолец" мы могли напечатать что угодно. Там все, начиная от главного редактора, кончая рядовым журналистом, "брали". Кстати, сам Павел Николаевич Гусев несколько раз звонил мне и предлагал свои услуги. Я с ним разговаривала любезно и подолгу. На самом деле общаться с таким человеком было противно. Мои убеленные сединой сотрудники рассказывали, что это был типичный комсомольский выкормыш. Причем еще до перестройки он не скрывал своих привязанностей. Ездил в Африку на охоту, коллекционировал ружья, девушек и очень мало занимался газетой. А уж когда началась перестройка -- пришло его время.
       Мой кабинет теперь находился рядом с кабинетом Строкова. У меня и у начальника управления была одна секретарша, пожилая и опытная Мария Леонтьевна. Еще у меня был кремлевский телефон АТС-2 и оклад в две тысячи долларов. По тем временам совсем не плохо. Наличные деньги мне были нужны на косметику, вещи и всякие мелочи.
       Декабрь в тот год выдался морозным и снежным. Пока Строков был в командировке, я старалась каждый день ездить за город к Светуле. Она меня ждала и не ложилась спать. Если было поздно, я садилась у ее постели и читала сказку. Если удавалось приехать пораньше, то все вместе ужинали. Так было и сегодня, в первую декабрьскую пятницу. Еще днем сюда приехали тетя и Сергей Иванович. Мама и родители Толика находились здесь постоянно. Женщины помогали Елене Александровне по хозяйству. Мужчины читали газеты, смотрели телевизор и играли в шахматы. Ужинали, конечно, все вместе. Ради такого случая я перенесла ряд дел на субботу и приехала с работы пораньше.
       В доме было тепло и уютно. Все собрались в гостиной за большим столом. В камине весело трещали дрова. Без умолку щебетала Светуля. Елена Александровна выставила на стол две бутылки крымского вина.
       По такому случаю Сергей Иванович взял слово. Он говорил о том, что в России происходят чудовищные события. Эти события как бы проецируются на нашу семью. У нас, как и в стране, произошло ужасное. Убили Анатолия, умер мой отец. Но мы продолжаем жить без отчаяния, с надеждой. И эту надежду подаю им я. Так выразился Сергей Иванович. Еще он сказал, что я сделала головокружительную карьеру и у меня большое будущее. В общем, выпили за мое здоровье.
       Потом все по очереди начали рассказывать о том, что происходит в Москве. Я слушала и удивлялась. Мне все было интересно. И что в магазинах начали появляться разные импортные продукты, и что транспорт в Москве теперь работает безобразно и движение в метро иногда останавливается на полчаса.
       Александр Никанорович рассказал, что слышал, как в очереди открыто ругают Ельцина. Раньше такого не было. Все это к добру не приведет, сокрушался Толин отец. Русскому человеку такую свободу и вольницу давать нельзя. Его, русского человека, надо постоянно бить и держать в узде. Тогда толк будет. А иначе пойдет вразнос и сметет все на своем пути.
       Когда мне эти разговоры надоели, взяла Светулю и уложила ее спать. Потом я отправилась к себе, приняла ванну и забралась под одеяло. На часах было ровно девять. Решила посмотреть новости и включила телевизор. Смотрела невнимательно, думала о завтрашней работе. Очнуться и прислушаться заставила информация с Финского залива. Там пограничники арестовали яхту. На борту судна оказался бывший госсекретарь Бурбулис с сыном. Направлялись они вроде как в Финляндию. Но ни виз, ни разрешений у них не было. Все это было странно и нелепо. Никаких объяснений не последовало. А я почему-то вспомнила разговор на даче у вице-премьера. И сразу увязала этот случай с командировкой Строкова. Тем более что он так и не позвонил.
       Я испытывала странное чувство. Как будто волновалась и в то же время была спокойна. Выключила телевизор, свет в комнате и стала смотреть в окно. Там ярко светил уличный фонарь и падал снег.
       Мысли о Строкове сменили мысли о себе. Даже если с ним что-нибудь и случится, что из того? Я уже вполне самостоятельна. Окончила МГИМО, родила ребенка, имею дом, дачу, деньги, работу. Люди, прожив всю жизнь, не имеют и сотой доли того, что мне удалось получить за несколько лет. Так ли уж я сегодня завишу от Строкова? Конечно, я не уверена, что долго продержусь без него в должности. Но ведь остаются друзья Толика. Да и у меня самой стали появляться кое-какие связи. Незаметно заснула. Проснулась рано. Приняла душ, позавтракала, поцеловала Светулю и уехала на работу.
       Строков появился в двадцатых числах декабря. Он вошел без предупреждения. Я только что вернулась с оперативки у председателя. Строков задержался на неделю, и я очень беспокоилась. Плохо то, что позвонить я никуда не могла. Все было покрыто глубокой тайной. Мы долго целовались и говорили друг другу какие-то глупости. Потом Строков достал из кармана брюк маленькую коробочку. Сердце у меня сильно забилось, и я увидела очаровательное колечко. Пришлось продолжить поцелуи. Разговоры оставили на вечер. Юра пригласил в ресторан. А через неделю мы с ним пошли на новогодний правительственный прием в Большой Кремлевский дворец.
       Кажется, это было двадцать седьмое декабря, четверг. На работу я не пошла. Решила привести себя в порядок. Встала поздно, позавтракала и отправилась в парикмахерскую. После парикмахерской мы с Верой Дмитриевной часа два выбирали платье и туфли. На этот раз победила классика. Черное с высоким воротом шерстяное платье было как бы чуть-чуть великовато мне. Оно было с поясом и сидело немного с напуском. Но это не нарушало красоты фигуры. Туфли я уже привыкла носить замшевые. Это была очень элегантная пара на высоком тонком каблуке. Ну и, конечно, черные колготки, небольшая брошь с брильянтами. Сверху решила набросить совсем новую темную норковую шубу. Вера Дмитриевна долго смотрела на меня, а потом сказала, что по одежде я выгляжу не хуже принцессы Дианы. А с учетом моей фигуры и молодости -- лучше.
       Строков заехал за мной около шести. А через пятнадцать минут мы вышли у Кутафьей башни Кремля, что находится рядом с Манежем. Здесь движение регулировали два милиционера. Машины подъезжали одна за другой, высаживали разодетых пассажиров и отъезжали. Было морозно, но холода я не чувствовала. Мы поднялись по каменной мостовой к Кремлю и вошли в бывший Дворец съездов. Быстро разделись и вернулись в огромное фойе. То, что я увидела, потрясло.
       Это был не только парад политической элиты, но и выставка нарядов и украшений. На женщинах были в основном бархатные длинные платья и килограммы золота, платины, бриллиантов. Здесь царила дорогая провинциальная безвкусица. И это в то время, когда массы людей вышли на улицы продавать последнее. Простой народ был озабочен тем, как кормить детей и стариков. А здесь собрались "сливки" общества, от которых зависит то, как будем жить дальше, куда пойдет страна. Поисками хлеба насущного они не озадачены. Они выше этого!
       Без чего-то семь всех пригласили наверх. Кажется, на пятый этаж. Там в огромном зале были накрыты столы. Мы со Строковым оказались в середине зала. Когда все уселись, вышел Ельцин. Пришлось еще раз вставать и долго хлопать. Потом он говорил красивые слова о демократии и счастье народа. Выпили, поели. А выпить и закусить здесь было что. Столы буквально ломились от деликатесов. Минут через сорок Строков пригласил меня прогуляться. Мы взяли бокалы с вином и двинулись по рядам. Таких, как мы, было много. Так, наверное, здесь принято.
       Мы подходили к каким-то людям, Строков здоровался, они поднимали бокалы, вставали, и мы вместе выпивали. В глубине зала играл оркестр и красивые голоса пели песни. Тогда я не без гордости поняла, что Строков знает здесь всех или почти всех.
       Мы выпили с Шумейко, с Полтораниным, с Шахраем. Они оказались очень приятными и общительными людьми. Во всяком случае, в мой адрес не прекращался поток комплиментов. Я видела, что Строкову это нравится. Потом мы вернулись на свои места и стали рассматривать публику. По ряду напротив проходил один очень молодой генерал-полковник. Он был небольшого роста, с красным лицом и имел очень неприятный, надменный вид. Спросила у Юры, кто это. Строков поморщился и сказал, что это Громов.
       -- Этого гнуса не любят ни в армии, ни в народе...
       Строков хотел мне что-то рассказать про него, но не успел. Сзади с бокалом в руке оказался очень симпатичный и подтянутый мужчина средних лет. Он легко коснулся плеча Строкова и заговорил:
       -- Юрий Васильевич, обещал заехать, поболтать -- и все впустую.
       Строков, услышав голос, моментально вскочил и повернулся. Пришлось встать и мне.
       -- Юрий Владимирович, так до вас же невозможно дозвониться. Кремлевки снимает секретарша и все время говорит, что у вас заседания.
       -- Бывает, бывает, Юра. Но я тебя жду. Давай-ка выпьем за твою очаровательную девушку и за то, чтобы в следующем году нам все-таки встретиться.
       Мужчины рассмеялись, весело чокнулись и выпили. Я последовала их примеру. Когда остались одни, Юра сказал, что подходил секретарь Совета безопасности Ю.В. Скоков -- умнейший человек и блестящий политик. Еще Юра сказал, что у Скокова большое будущее, поскольку его ценит и любит Ельцин.
       В тот вечер Строков познакомил меня с министром иностранных дел Козыревым и его политическим советником Галиной Сидоровой. Оказывается, она тоже оканчивала журналистику в МГИМО, но значительно раньше, чем я. Мы долго вспоминали знакомых преподавателей, а в конце обменялись визитками.
       Очень неприятное впечатление произвел Гайдар.
    У него был испачкан лацкан пиджака, и вообще он казался изрядно навеселе. Гайдар отпустил в мою сторону какую-то неприличность, потом осмотрел меня с ног до головы и что-то прошептал на ухо Строкову. После чего Юра извинился, взял меня под руку и повел к выходу. Перед самым выходом я обернулась. Зал дошел до кондиции и гудел. Оркестра почти не было слышно. Народ гулял. Неслись тосты, звенели бокалы, лилось вино. Страна находилась на марше перестройки.
       В нижнем фойе нам вручили большой целлофановый пакет с продуктами. Подарок правительства. Строков ухмыльнулся, но пакет взял. На улице было морозно и здорово. Мы спустились по брусчатке к Манежу, отыскали свою машину и поехали кататься по Москве.
       Мы сидели со Строковым на заднем сиденье. Сегодня я заказала свой "Мерседес". Строков не имел права пользоваться такими дорогими машинами. У него была служебная "Волга". Я посчитала, что возвращаться вечером после правительственного приема на "Волге" -- дурной тон. Оказалась права. В "Мерседесе" было тепло и приятно. Разговаривали мало. Вообще Строков не любил в присутствии обслуживающего персонала обсуждать что-либо. А уж тем более правительственный прием. Я смотрела в окно и думала про себя. Выпитое вино давало о себе знать: слегка кружилась голова. Наверное, это был первый вечер после смерти Толика, когда я о нем не думала. В тот вечер я потихоньку начинала мечтать. Все больше и больше нравился Строков. Его солидность и авторитет внушали уверенность в завтрашнем дне. С ним я чувствовала себя защищенной. Нравилось и то, что он всегда спрашивал про Свету, про маму. На Воробьевых горах мы остановились у смотровой площадки. Москва в легкой морозной дымке лежала внизу. Море желтого света и несколько больших дымящих труб. Вот и вся картина большого города. Строков подошел сзади, обхватил меня за плечи и прижался к щеке. Так стояли долго. Каждый думал о своем. Домой приехали около часа ночи. В тот вечер поехали ко мне. Тогда Строков познакомился с Верой Дмитриевной. Мне показалось, что они понравились друг другу.
       Утром мы не стали вызывать машину, отправились на работу пешком. В районе Большого театра я попросила Юру пойти другой дорогой. К банку мы подошли с разных сторон и в разное время. Глупо. Зачем? Ведь вчера на приеме мы не скрывали своих отношений. Ну и что? Пока там разберутся что к чему, пока сообразят, пройдет время. А там, смотришь, и что-то изменится. Именно с такими мыслями я вошла в свой кабинет. Вошла -- и остановилась. В моем кресле сидел Крендель. Мой прямой начальник, руководитель департамента.
       -- Здравствуйте, Виталий Викторович, -- я проговорила это медленно и неуверенно. В голове пронеслось, что, наверное, моего Строкова сняли с работы за связь с подчиненными, а Крендель пришел снимать меня.
       -- Здравствуйте, Ирина Владимировна.
       Крендель, увидев меня, слетел с кресла, подбежал и подал руку. Такого он раньше никогда не делал. Опять шальная мысль шарахнулась в сознании: "Строкова назначили председателем банка". А Крендель меж тем схватил мою шубу и очень аккуратно повесил ее в шкаф.
       -- Так что, Виталий Викторович, случилось? -- я смело и уверенно подошла к своему креслу и уселась.
       -- Да ничего не случилось, Ирина Владимировна, -- Крендель немного замялся и продолжал: -- Мне, Ирина Владимировна, через два года на пенсию уходить.
       -- Ну и что? -- я по-настоящему удивилась.
       Я точно знала, что он уже давно на пенсии.
       -- Так вот, если начальство решит меня освободить, то не выгоняйте меня совсем, Ирина Владимировна.
       Мне стало не по себе. Конечно, у Кренделя были свои недостатки. И я о них знала. Но все его считали прекрасным и опытным руководителем, профессионалом в своем деле.
       -- А почему вы решили, что вас освободят?
       -- Да так, ходят слухи, что приказ о вашем назначении уже лежит у председателя.
       Признаюсь, после этих слов я почувствовала себя так скверно, будто меня застали за воровством. Я не знала, что говорить. Строков со мной такие вещи не согласовывал. Все получалось будто бы естественно. Но и ежику бритому было понятно, что просто так такие назначения не происходят.
       -- Виталий Викторович, со мной на эту тему никто не разговаривал. А если такое произойдет и если что-то будет зависеть от меня -- обещаю: все сделаю, чтобы вас не обидеть.
       Крендель горько улыбнулся, сказал "спасибо" и тихо вышел.
       Крендель оказался прав. Дня за два до Нового года меня вызвал председатель. Сначала он рассказал о том, какие планы у банка на следующий год. Потом я рассказывала, какие направления и шаги следует предпринять для того, чтобы банк был у всех на слуху и на виду. Председателю, похоже, понравились мои рассуждения. И он сразу перешел к делу. Сказал, что с первого января нового года я назначаюсь начальником Департамента общественных связей и информации.
       Еще он говорил о том, что в стране идет трудная и болезненная ломка. Нужны новые идеи и новые люди. Потом он сказал, что мое назначение было бы немыслимо при старых порядках. Но теперь это нормально. Хотя я должна понимать, что мне дается большой аванс и надо доказать делом, что решение руководства банка не ошибочно.
       Потом председатель спросил меня, какие есть просьбы. Просьба была одна. Оставить Кренделя заместителем. Председатель сразу согласился. Вот и все.
       Я вышла в приемную ошарашенная и никакая. На стульях сидели люди, ждали приема у высокого начальника. Прошла мимо, не замечая их. Потом я долго сидела в своем кабинете и думала. Не поднимала телефонную трубку и никого не принимала.

    Глава XXV

       Тридцать первого декабря банк работал. Мы со Строковым освободились около шести вечера. В моем "Мерседесе" заехали домой, и Вера Дмитриевна нас накормила. После этого я приняла душ, переоделась, и мы поехали по магазинам. Купили огромную собаку для Светули, китайский халат для мамы, подарки для родственников и обслуги. На дачу приехали около десяти вечера. Светуля, когда увидела подарок, стала прыгать и кружиться по комнате. За огромной собакой ее не было видно. Мама тоже обрадовалась подарку. Здесь же я познакомила всех со Строковым. Родители Анатолия его хорошо знали и очень обрадовались, что он приехал. Мне кажется, поначалу они даже не поняли, какие у нас с ним отношения. Потом, когда сели за праздничный стол, все начало проясняться. Первый тост говорил Сергей Иванович. В тот вечер он был необыкновенно весел и остроумен. На дачу приехал в спортивном костюме и выглядел вполне молодым и крепким.
       -- Прошу, прошу всех налить, -- весело проговорил Сергей Иванович и поднялся со стула. -- Да, так вот и кончается этот непонятный и странный год. Вообще, когда происходят такие вещи, как развал империи, ломаются судьбы поколений и эпох, -- все это болезненно и грустно, -- Сергей Иванович помолчал. -- Все, что происходит в России, как в зеркале отражается на нашей семье. В этот год мы потеряли мужа Иры и ее отца. И тот, и другой были совершенно разными, но прекрасными людьми. И в этот же год мы стали собираться в этом прекрасном доме, а Ирочка окончила институт и сделала головокружительную карьеру. Подозреваю, что не без помощи Юрия Васильевича, -- Сергей Иванович поклонился в нашу сторону, а Строков скромно потупил глаза. -- Я хочу предложить тост за то, чтобы такие годы, как этот, появлялись в нашей жизни как можно реже. Хотя их, конечно, не избежать. И я считаю, что уж пусть мы будем жить немного хуже, но чуть-чуть дольше. И за это предлагаю выпить.
       Все молча пригубили и заработали вилками. За столом было тихо. В глубине зала работал телевизор да без умолку верещала Светуля. Она бегала под мигающей елкой и таскала за собой собаку. Я с грустью подумала о том, что Сергей Иванович стареет. Такой тост он уже однажды говорил.
       Без десяти двенадцать слушали Ельцина. Всенародно избранный и любимый говорил о том, что главные трудности позади. Теперь у россиян начинается новая интересная и содержательная жизнь. Сергей Иванович пытался комментировать Ельцина. Остальные молчали. Когда начали бить куранты, все встали и начали чокаться бокалами с шампанским. Около часа Елена Александровна и Толина мама подали горячее. После горячего все вышли на улицу и гуляли по ярко освещенным дорожкам парка. Светуля к этому времени уже спала. Потом был чай с огромным тортом, который привезла тетя. Около трех ночи все отправились спать. Я показала Строкову его комнату. Ему постелили на диване в кабинете Толика. Думаю, все догадались о наших с ним отношениях, но надо было соблюдать правила хорошего тона. Я дождалась, пока Строков лег в постель, поцеловала его, пожелала спокойной ночи и ушла к себе. Заснуть долго не могла, думала о Толике. Сон пришел около пяти. А в восемь разбудила Светуля. Пришлось вставать и заниматься с ней.
       Обедали около часа. Готовить обед Елене Александровне помогали все женщины. На столе по традиции было красное вино и для мужчин -- водка. Как и накануне, были тосты. Но настроение у всех было, как мне показалось, намного лучше, чем вчера. Строков уже был своим и громко переговаривался с Сергеем Ивановичем. Когда подали второе, позвонила охрана ворот. Оказывается, подъехали "Жигули" с прицепом. На прицепе какой-то станок, закрытый брезентом. Водитель "Жигулей" назвал мою фамилию и сказал, что это новогодний подарок. Все шумно стали обсуждать эту новость. Я никаких подарков не ждала. Это было подозрительно, и Сергей Иванович уже собирался идти к воротам и отправлять машину обратно. Здесь вмешался Строков. Он сказал, что хотел сделать сюрприз, попросил привезти финский снегоход в подарок Ирине Владимировне. После этого Елена Александровна позвонила на проходную и разрешила пропустить "Жигули".
       Все оделись и вышли на улицу. Когда сняли брезент, в прицепе действительно оказалась странная машина. Там был руль, сиденья. А вместо колес -- гусеницы, как у трактора. Водитель открыл задний борт прицепа, подставил специальные деревянные салазки и уселся на снегоход. Тот завелся сразу и аккуратно съехал с прицепа. Все обступили диковинную машину и рассматривали ее с интересом. Кто-то усадил Светулю на сиденье, и она с трудом дотянулась до руля. Строков предложил мне прокатиться с ним. Мне это понравилось, но стало страшно. Тогда он сел за руль и плавно тронулся. Строков объехал вокруг дома и подъехал к нам. Светуля кричала и плакала, так ей хотелось прокатиться. Я подошла к машине. Ведь эта штука моя, думалось мне, вот я и должна попробовать ее в деле.
       Помню, в тот момент ярко светило солнце, кругом лежал белый снег, тишина успокаивала. И только снегоход тихо и монотонно урчал. Я решительно подошла к сверкающей новой голубой машине, чуть приподняла шубу и удобно уселась на мягкое сиденье. Строков показал мне, как включать скорость. Светуля уже сидела сзади. Не помню кто, кажется, Сергей Иванович, подхватил ее под руки и снял с машины. Ее место занял Строков. Я пару раз газанула и довольно ухмыльнулась.
       Юра обхватил меня сзади за талию и громко скомандовал: "Трогай". Я зачем-то посмотрела по сторонам. Светулю держала за руку тетя. Девочка ревела навзрыд и что-то бормотала. Сергей Иванович о чем-то оживленно разговаривал с Александром Никаноровичем. Клавдия Сергеевна держала под руку Елену Александровну. Мама стояла одна у крыльца и, как мне показалось, что-то кричала в мою сторону.
       Строков еще раз повторил: "Трогай".
       Я включила скорость и плавно отпустила сцепление. Снегоход тронулся и начал быстро набирать скорость. Меня охватили дикий восторг и возбуждение. Кажется, я даже что-то запела, так хорошо и весело начинался новый год. Я не стала сворачивать за дом, а направила машину прямо на аллею, что вела к реке.
       В конце аллеи, перед спуском к калитке, дорожка расходилась вправо и влево. Я прибавила газ, и снегоход будто подпрыгнул и захотел вырваться из-под меня.
       Чувство неописуемое! Я управляю сильной машиной. Чуть больше газа -- вперед, вперед, вперед!
       Строков что-то кричал мне в ухо. Я ничего не понимала. Упивалась скоростью и солнцем. А вот и поворот.
       Я не убавила газ, не выключила сцепление. Просто резко повернула руль вправо. Он повернулся, но нас по инерции потащило вперед. Я даже не успела испугаться. Нас на дикой скорости боком несло под обрыв. Мы двигались по диагонали, и ничего нельзя было сделать.
       Это странное чувство, когда ничего не можешь сделать и несешься навстречу неизбежности. В этом месте, внизу, перед забором стояли огромные елки. Одна из них и остановила наш полет. Помню, как быстро мы неслись вниз, как я попыталась еще круче вывернуть руль вправо, попробовала сбросить газ. Потом сильный удар -- и тишина.
       Глаза открыла от боли в левой руке. Попыталась приподнять голову. Удалось. Первое, что увидела, -- мой новый снегоход. Он как бы обнял елку и прогнулся в месте удара. Строков лежал лицом вниз. Моя левая рука находилась рядом, но болела дико. Приподняла чуть выше голову. Светлая шуба была почему-то красного цвета. А снег вокруг меня был алым.
       Вот на пригорке показался Сергей Иванович. Он увидел меня, обернулся и замахал руками.
       "Как славно начался этот день", -- подумала я и провалилась куда-то.
      

    Березки, Подмосковье,

    апрель 2000 г.

    Часть II

    Чем выше мораль,

    Тем ниже нравственность

    Иммануил Кант

      
      
      

    Глава I

       Последние дни просыпалась в каком-то тумане. Зеленый ночник слабо светил из дальнего угла больничной палаты. На часах -- половина третьего. В последний месяц это стало нормой. Я просыпаюсь среди ночи и подолгу лежу с открытыми глазами. Мысли приходят самые разные. Но чаще всего вспоминаю Анатолия. Реже -- Строкова. Бедный. Ему так и не удалось отойти от страшного удара. Врачи сделали все, что могли. Но у него оказались задеты жизненно важные пути в позвоночнике. Долго он не мучился. Через две недели после аварии его похоронили. Об этом мне сказали не сразу. Думали, буду сильно переживать. Не без этого. Но все быстро прошло. Другое дело -- Анатолий. Его я вспоминаю каждый день. Часто он приходит во сне. Тогда я просыпаюсь в холодном поту и подолгу не могу прийти в себя.
       Вот и сегодня снился Толик. Было лето, и мы втроем плавали на лодке. Толик медленно работал веслами и смотрел на меня влюбленными глазами. Светуля сидела на носу и болтала ногами. Я крепко держалась руками за борта лодки и раскачивалась из стороны в сторону. Яркое солнце светило в глаза. Приходилось жмуриться. Иногда голова Толика загораживала солнце, и он получался как бы в ореоле света. Состояние покоя и благополучия приятно волновало. Но это длилось недолго. Его сменило сильное беспокойство. Толик смотрел прямо на меня. Какое-то время я выдерживала его взгляд. Потом опустила глаза.
       Чувство вины и безысходности нарастало все сильней. Откуда это? Я ведь ему никогда не изменяла. Никогда?
       Никогда! В этот момент поднялся ветер. Не ветер -- шторм! Лодку закрутило. Светуля закричала. Толик начал сильно работать веслами. Я оцепенела от ужаса. Вот-вот мы перевернемся, что тогда?
       Кошмар прекратился, когда открыла глаза. Зеленый свет ночника сразу успокоил. Немного пришла в себя и еще раз прокрутила в сознании сон. Что здесь главное? Солнце? Вода? Толик? Светуля? Нет, нет, не то. "Я ему не изменяла!" Вот после чего начался шторм. Не изменяла? А Строков? Ведь он был его товарищем. Имела я право спать с ним? Что, не хватало денег? Но Толик оставил их мне столько, что хватит на три жизни. Может быть, не хватало ласки или секса? Но для этого вовсе не обязательно соблазнять товарища мужа. Да к тому же еще и почти сразу после смерти Толика. Все, что случилось потом, не расплата ли за мою измену? Мне было хорошо. А о нем, о его душе я подумала? А если она жива и он все видит? Каково переживать все это? Ведь ничего сделать он уже сам не может. Теперь его защищают небесные силы. Какие? Господь, Царица Небесная? Разве это важно? Главное, его защищают. А то, что я не погибла, о чем это говорит? Может быть, Господь дает мне шанс исправиться, искупить измену? Может быть. Но разве это можно отмыть? Наверное, нет. Но можно попробовать. Можно, если удастся выбраться из этой больницы.
       Было около пяти, когда меня сморил сон, и я опять провалилась куда-то. Разбудила медсестра. Укол, потом градусник, таблетки, завтрак -- и пошло, поехало...
       Вот уже и март кончается, а я еще ни разу не встала с больничной койки. Неделю назад сделали третью, кажется, последнюю операцию. На этот раз врачи занимались ногой. Неправильно срослись кости, пришлось ломать и все начинать сначала. Господи, когда все это кончится? Опять ревела, уткнувшись в подушку. Хотела повернуться, нельзя. Нога на вытяжке. Но ничего, заслужила. Обижаться надо только на себя. Придумала себе сказочку и начала играть. Доигралась! Получи!
       Все это время, что в больнице, почти каждый день рядом мама. Она стеснялась ездить на дорогих машинах и пользовалась только общественным транспортом. Добираться сюда, на Мичуринский проспект, совсем не просто. От "Киевского" остановок шесть надо проехать на троллейбусе. Потом пешком по ветру и морозу. В выходные приезжали родители Толика со Светулей. Заезжали тетя с Сергеем Ивановичем. Несколько раз были Вера Дмитриевна и Елена Александровна. Они восхищались больницей и говорили, что никогда раньше ничего подобного не видели. Понятно. Это ведь владения Кремля. Простым людям такой уровень недоступен. А мне, за деньги -- пожалуйста. Об этом позаботился еще Толик. Он оплатил и поликлинику, и больницу на несколько лет вперед. Теперь, говорят, так не разрешают. Но он успел. И поэтому у меня отдельная палата с телевизором и телефоном. А врачи и сестры не отходят ни днем, ни ночью.
       Только в конце апреля, когда сняли гипс и отменили кучу уколов, я начала вставать с постели. Потом, потихоньку, с помощью мамы и костылей пошла. Сначала в коридор. А когда стало тепло и сошел снег, начала выходить на улицу. Во время таких прогулок познакомилась с Линой Румянцевой. Лина лежала здесь чуть дольше месяца. Лечили ей язву желудка. Мы были обе молоды. В таком возрасте плохое быстро забывается. Весна нам вскружила голову, и мы подолгу сидели на скамейке, грелись на апрельском солнце, смеялись. Смеялись по любому поводу. Как будто не было трех месяцев отчаяния, бесконечных операций, гипса, тревоги. После таких веселых дней подолгу не могла заснуть. Плакала и опять вспоминала Толика.
       Как-то мы с Линой в очередной раз грелись на солнце. Снег почти сошел, но трава еще не успела появиться. Птицы вовсю щебетали и поднимали своим пением настроение. На соседней лавке сидели три пожилые женщины. Они громко обсуждали вчерашний американский фильм, ругали телевидение и Ельцина. Чуть дальше, заложив руки за спину, медленно и важно прохаживались дяденьки-пенсионеры. Раньше они были большими начальниками. А теперь вот, как все, болеют и страдают. Изредка мимо нас проходили посетители. Они с тяжелыми сумками заходили в главный подъезд больницы и через час-полтора выходили уже налегке. Быстро и суетно они спешили к проходной, садились в ожидавшие их машины и уносились в свой призрачный и бестолковый мир. Мы с Линой смотрели им вслед. Иногда Лина позволяла себе что-нибудь отпустить вдогонку. Так было и сегодня. Мимо, почти бегом, пронеслась норковая шуба. Она что-то бубнила себе под нос и все время поднимала руку, чтобы посмотреть на часы. Возраст ее приближался к шестидесяти. Но она была в превосходной форме, изысканно одета, а главное, довольна собой и жизнью. Об этом говорил весь ее вид: и походка, и выражение лица, и все остальное.
       -- Мама вице-премьера, -- Лина проговорила это как-то грустно, медленно растягивая слова.
       Фамилию вице-премьера она не назвала. Но, кажется, я догадалась. Лина продолжала:
       -- Сегодня она думает, что вокруг нее крутится мир. Ей звонят, ее возят на машине, с нею советуются. Она может замолвить слово перед сыном, может переговорить с его друзьями. Она может все. Сегодня она -- царица. Завтра Ельцин даст мальчику по попке, и он окажется президентом фонда ненужных проблем. Тетя осядет на даче. Никто ей уже не позвонит по мобильнику. Ей станет грустно и обидно. Она начнет быстро стареть и еще громче ругать Ельцина, -- Лина звонко рассмеялась. Женщины с соседней лавки удивленно посмотрели на нас.
       Я пожала плечами и виновато улыбнулась:
       -- Знаешь, Лина, а ведь она счастлива сейчас, когда нужна людям. И будет счастлива потом, когда будет нужна сыну. Гораздо хуже будет, если что-либо случится с ее мальчиком.
       Лина непонимающе дернула головой:
       -- А что может случиться?
       -- Да что хочешь, -- я проговорила это совсем грустно.
       Наверное, Лина поняла, что задела мое больное место:
       -- Ирочка, извини, может быть, я что-то не то сказала.
       Я разревелась. А потом рассказала ей про Толика. Это был наш первый серьезный разговор. Раньше мы с ней ничего личного не обсуждали. Тогда я призналась ей, где работаю, где живу и почему попала в больницу.
       Мы просидели на улице часа три. Ни на кого не обращали внимания, а только разговаривали. Хотя скорее это был монолог. Я рассказывала, Лина слушала. Где-то около часа, когда уже собрались уходить, на дорожке, что вела к проходной, появились две интересные фигуры. Мужчины. Один был метра два ростом. Высокий и крупный, он уверенно и свободно переставлял длинные ноги. Сзади семенил сутулый и невзрачный старик.
       -- Ба, да это Крендель, мой заместитель. От неожиданности я приподнялась. Встала и Лина. Крендель был уже рядом. Он вяло пожал мою руку. Целовать не стал. Внутри у меня что-то оборвалось. Значит, плохие новости. Крендель, слегка помявшись, заговорил.
       -- Знакомьтесь, Ирина Владимировна. Это наш новый заместитель председателя правления банка.
       Только теперь я внимательно посмотрела на здоровенного крепыша. У него были короткая стрижка "бобрик", ослепительно белая рубашка и красивый галстук. Тонкая туалетная вода органично дополняла портрет. Новый начальник запросто протянул мне огромную ладонь и представился:
       -- Круглов Леонид Петрович.
       Он слегка поклонился. По инерции представилась и я. Хотя зачем, не знаю. Думаю, Круглов не только прочитал мою анкету, но и знал все слухи, которые наверняка вокруг меня роились.
       -- Ну что же мы стоим? -- суетился Крендель. -- Пойдемте в комнату. Там можно поговорить. Вы ведь лежите в отдельной палате, Ирина Владимировна?
       -- Конечно, в отдельной, -- я снисходительно улыбнулась Кренделю, приготовила костыль и уже было собралась двинуться к корпусу. Остановил новый зампред:
       -- Виталий Викторович, не суетитесь. Нам ничто не мешает поговорить здесь, на свежем воздухе. Думаю, юная дама нам поможет в этом, -- зампред натянуто улыбнулся и посмотрел на Лину.
       Она все поняла и собралась уходить. Потом вдруг подошла вплотную ко мне, сжала руку и тихо проговорила:
       -- Ира, спокойно. Волноваться тебе нельзя. Я рядом и помогу в любой ситуации.
       Думаю, и Крендель, и Круглов слышали, что она сказала. Мне даже показалось, что она не особенно и скрывала. Странно, но после ее слов мне стало как-то спокойно. Вот ведь сила внушения. Умеют некоторые люди этим инструментом пользоваться, умеют. Я опять опустилась на скамейку. Круглов сел справа от меня, Крендель -- слева. Первым заговорил Круглов.

    Глава II

       -- Ирина Владимировна, мы знаем, насколько напряженна ваша работа, -- Круглов помолчал, достал из черной кожаной папки какие-то бумаги, перелистал и продолжал: -- У руководства банка к вам никаких претензий нет и быть не может, -- он поднял голову, повернулся в мою сторону и посмотрел прямо в глаза.
       Наивный, чистый и открытый взгляд. Именно такие, наверное, бывают у самых отъявленных подлецов и циников. Такие с улыбкой могут убить, оклеветать, растоптать. Да, да, именно об этом я подумала в ту минуту. Он продолжал:
       -- Поскольку претензий у нас к вам нет, но с объемом работы ваши заместители не справляются, мы решили перевести вас временно на другой участок. А когда вы выйдете на работу, мы рассмотрим возможность вашего возвращения. Правильно, Виталий Викторович?
       Крендель кивнул. Глаза он так ни разу и не поднял. Мне стало все ясно. Камень свалился с души. Все так просто и тихо. Никаких напряжений.
       -- И куда вы думаете меня временно перевести? -- спросила я весело и даже, кажется, слишком громко.
       -- Если вы не возражаете, то в группу советников председателя банка, -- Леонид Петрович проговорил это тихо и не очень уверенно. Напрасно он пытался играть. Я была готова ко всему. Здесь же, на лавке, на кожаной папке Круглова я написала заявление с просьбой о переводе на другую должность. Поставила число и подпись. Круглов нарочито медленно убирал заявление в папку. Потом мы немного поговорили о погоде, о весеннем севе. О том, кто придет на мое место, я спрашивать не стала. Да и не очень мне это было интересно. Посидев для приличия еще минут десять, гости откланялись, пожелали быстрого выздоровления и ушли. И только теперь, глядя вслед этой странной паре, я подумала о том, что они даже ради приличия не принесли ни цветов, ни фруктов. Вот тебе и Крендель! А я ведь его пожалела, не выставила за двери банка, оставила своим заместителем. А он на цветы денег пожалел. А может, постеснялся Круглова? Возможно. Наверное, за время болезни и после смерти Строкова я стала так опасна, что со мной боятся даже поддерживать нормальные отношения. Теперь стало понятно, почему за все время с работы никто не позвонил. Хотя нет, вру. Звонил несколько раз Олег. Похоже, он всерьез в меня влюбился. Говорил какие-то глупости и все порывался приехать в больницу. С трудом удалось отговорить. Но совсем отделаться от него, наверное, будет трудно.
       Вечером мы долго сидели в палате у Лины. Пили чай, смотрели телевизор, разговаривали. Возможно, в ответ на мою откровенность Лина рассказывала о своей жизни. Ее муж работал за границей в Германии. Официально числился сотрудником Российского консульства. Но фактически, как я поняла, работал на ФСБ. Лечение в Германии было дорогим, и поэтому залечивать свои болячки Лине пришлось на родине. Да и случай подвернулся подходящий. Мужу присвоили очередное звание полковника, и он вот уже второй месяц находился в Москве. Лину он навещал регулярно. Приносил фрукты, соки и цветы.
       Борис Ярославович был жизнерадостным и абсолютно раскованным человеком. Странно. Раньше я думала, что все шпионы хмурые и неразговорчивые. А здесь на тебе. Веселый, разговорчивый и очень остроумный человек. Он был высокого роста, широкоплечий, но почти лысый. Это его совсем не портило. Открытое добродушное лицо, большой лоб и смеющиеся глаза делали его очень симпатичным и обаятельным.
       Да, еще Лина в тот вечер с грустью рассказывала мне о том, что там, за границей, ей здорово надоело. Меня это страшно удивило. Как может надоесть за границей, да еще в Германии. Оказывается, может. Глаза у Лины стали совсем грустными. И почти шепотом она продолжала рассказывать:
       -- Конечно, немцы живут совсем по-другому, в свое удовольствие. Там все продумано до мелочей и тонкостей. Там, можно сказать, земной рай, -- Лина улыбнулась, нахмурилась и сладко потянулась. -- А здесь, -- Лина зачем-то обвела взглядом палату, -- а здесь, Ирка, помойка, вонючая клоака, -- последние слова она почти прошептала, и уже громче, -- помойка, но своя, родная, знакомая до боли.
       Я удивленно подняла глаза. Лина поняла мою озабоченность и продолжала:
       -- Их райская жизнь нас, русских, не касается, -- Лина усмехнулась. -- У нас свои законы. К примеру, мы с Борисом откровенно разговаривали только ночью, в ванной. При этом включали все краны. Шум воды заглушает речь. Но мы все равно боялись и шептались. Обсуждали то, что происходит в России, в Германии, в посольстве.
       Лина немного помолчала и продолжала:
       -- В Германии мы боялись всех: и немцев, и своих. В немцах мы видели только врагов. Так нас учили, к этому готовили. В своих -- стукачей и завистников. В общем, наша жизнь там -- кошмар. И поэтому для меня здесь, в России, -- рай. Здесь мои друзья, родители, дети. Мы иногда встречаемся, пьем вино и расслабляемся. Странно, в России я не боюсь фээсбэшников. Наверное, потому, что здесь они -- друзья. А там -- коллеги. Фу, ерунда получается. Кстати, Ириш, только сейчас вспомнила. У нас есть вот такой парень, -- Лина подняла руку и показала большой палец. -- А что, он генерал, молод, красив, холост. Ой, Ирка, я тебя обязательно познакомлю с ним. Это идея!
       Теперь пришла пора усмехнуться мне:
       -- Линочка, я не хочу ни с кем знакомиться. Лучше Толика все равно никого не будет. А худшего мне не надо. Да и за худшего я, видишь, чем заплатила. Так нужно мне это?
       -- Нужно, нужно, -- не унималась Лина. -- И потом, ты не думай, он не нищий. А работает... -- Лина подняла над головой руку и вытянула палец.
       -- Линочка, мне этот разговор неприятен, -- я поднялась с мягкого кресла, подхватила красивую палку, на которую опиралась, и потихоньку пошла в свою палату. Тогда я и предположить не могла, какое продолжение будет иметь этот разговор.

    Глава III

       Лето в тот год выдалось просто жутким. Горело Подмосковье, и над столицей постоянно висел смог. Иногда доходило до того, что из-за дыма не видны были верхние этажи домов. В горле першило, глаза слезились, нервы были напряжены, и казалось, что вот-вот где-то что-то ухнет или взорвется. По мелочам это случалось каждый день. Падали вертолеты, свирепствовали чеченцы, убивали бизнесменов и политиков. Ну откуда взяться хорошему настроению? Работа? Да! Теперь я вернулась в банк и каждый день ходила на работу. Светка? Да! Я видела ее каждый день. После работы они вместе с мамой встречали меня у ворот дачи. На даче я забывалась и отдыхала. Все остальное время -- гонка, напряжение, нервы.
       Примерно такие мысли роились в моей ушибленной голове вечером тридцать первого августа. Я стояла с небольшой спортивной сумкой у вагона N256 венского поезда Москва-Прага. Неяркий желтый свет пробивался через сумерки теплого вечера. Меня никто не провожал. Немного грустно. Но я сама попросила маму остаться дома со Светулей. А больше провожать и некому. Разве что Олег с работы. Он все никак не может успокоиться и донимает меня своим вниманием.
       Ну, наконец! Дверь вагона открылась, и появился нарядный проводник. Как положено у нас, в России, за полчаса. Поезд отходит в двадцать один тридцать. В девять, пожалуйста, входите. У меня билет в первый класс. Но это значит, что могут на второе место в купе посадить еще одного человека. Пришлось проводнику дать пятьдесят долларов, и вопрос сразу же был закрыт. Бросила сумку и устроилась у окна. До Вены тридцать шесть часов. Есть время подумать, осмотреться.
       Странно. Кажется, только вчера я вышла из больницы, пошла работать. И словно во сне пролетело лето. Сегодня уже тридцать первое августа. Что сделано? Да ничего! Это как? А вот так. Наверное, в больнице я здорово соскучилась по нормальной жизни. Это первое. Второе. Сразу после того, как пришла в себя -- операция за операцией. Ни я, ни врачи не надеялись на благоприятный исход. И то, что я после такого удара смогла нормально двигаться и соображать, -- промысел Божий, не иначе. Ну, не живут люди после таких травм. А здесь на тебе!
       В первый день на работу пошла пешком. Маршрут известный. На улице было совсем тепло, и поэтому оделась легко, но нарядно. Вечером накануне съездила к массажистке, сходила в парикмахерскую. Перед выходом проторчала у зеркала минут сорок. Не могла оторваться. Картинка получилась -- что надо! На дворе теплынь и солнце, солнце. А еще улицы вымыты, и от них -- легкий пар. Людей мало, красота! Казалось, не иду -- лечу. Так было легко, весело и забавно. Словно ничего не было позади. Ни смерти Толика, ни смерти папы, ни страшного удара, ни больницы. Было только то, что есть. И это приятно волновало и возбуждало.
       Мне, в мои-то годы, когда все впереди, когда Светуля уже вовсю щебечет, когда мама здорова и о деньгах не думаешь... Грустить о прошлом? А было ли оно, прошлое? Да, было! Но это только то, что связано с Толиком. Все остальное -- пустое. Хотя как сказать. Ведь говорят, что отрицательный результат -- тоже результат. И уж теперь я точно знаю, что хорошо, а что -- плохо.
       Ух ты, я так разволновалась, что и не заметила, как поезд тронулся. Вот и славно. Позади остались полуосвещенный вокзал и редкие провожающие на перроне. Стало немного грустно. В Австрии меня никто не ждет. Никому я там не нужна. Но и мне никто не нужен. С такими грустными мыслями под стук колес быстро заснула.
       Утром пила чай и смотрела в окно. Потом был Брест и наглые белорусские таможенники. О них я много слышала, а вот знакомиться не захотела. Поэтому сразу дала сто долларов и закрыла дверь купе.
       Очень симпатичными и приветливыми оказались мальчики из польской таможни. Они много шутили, смеялись и здорово подняли настроение. Вообще, Польша из окна поезда показалась очень милой страной. Какие-то уж слишком ухоженные у них домики и участки. Нет российского безумного размаха, нет домов-замков. Зато на каждом балконе море цветов. Сельхозугодья -- ровные и чистые квадраты. А вечером, когда проезжали очередное польское селение, с удивлением рассмотрела кладбище. Картина потрясающая -- море огней. Это на каждой могилке -- свечка. Очень трогательно.
       Вспомнила, что сегодня суббота. Значит, поляки по субботам поминают усопших?
       Потом, ночью, была Чехия, а утром -- Вена. Меня, разумеется, никто не встречал. Разыскала справочное бюро и узнала, что мой поезд Вена-Венеция через час. Взяла билет и уселась на холодном металлическом стуле в небольшом вокзальном кафе. Чашка крепкого кофе и свежий бутерброд с ветчиной здорово помогли. Теперь можно было спокойно осмотреться. Время раннее, людей мало. Когда прибывал очередной пригородный поезд, люди не спеша проходили вокзал и направлялись в город. Никаких толп и давок. Ничего такого, что видела раньше на московских вокзалах, когда ездила к родителям.
       Минут за сорок к перрону подали чистенький красный состав. Нашла свой вагон и заняла место в уютном ухоженном купе. Здесь шесть сидячих мест. Спинку сиденья можно откинуть. А шторки на стеклянных дверях зашториваются, и становится совсем спокойно и славно. Иногда в купе кто-то заглядывал. Но, увидев меня, войти никто не решался. Может быть, здесь так принято. Перед самым отходом вагон заполнили веселые молодые ребята -- солдаты. Я забеспокоилась: теперь начнутся пьянка, песни, непристойности. Переходить в другой вагон времени не оставалось. Да и не знала я, можно ли это делать. Опасения оказались напрасными. Мальчики в сущности, дети -- вели себя спокойно. Лишь иногда смеялись и тихо пели солдатские песни. Сходили они на разных станциях, и в окно я с удивлением рассматривала их высокие, натренированные, складные фигуры. А лица при этом добрые и приветливые.
       А еще я видела сказочные заливные луга, игрушечных коров, которые на них одиноко паслись. Видела игрушечные, необыкновенно красивые домики. А рядом с ними и на балкончиках -- красные цветы. Море цветов. Видела аккуратно уложенные рядом с домиками поленницы дров. Похоже, вся Австрия -- сказка. Здесь ничего земного. Ни одной соринки вдоль дороги, ни одной помойки, развалившегося дома, сгнившей машины. И как люди здесь живут? Кстати, а где они сами, люди? Их совсем мало. Хотя в небольших городках, которые проезжали, кто-то садился в поезд, кто-то выходил.
       В Фельден -- конечный пункт моего назначения -- приехали около одиннадцати утра по местному времени. Здесь у вокзала стояла пара такси, одно из которых и привезло меня в отель "Морак". Гостиница трехзвездочная. Стоит на берегу озера Вертерзея. Кстати, и другие отели здесь в основном расположены на берегу озера. Озеро и есть главный источник отдыха и развлечений. Однако все это в сезон. А я приехала в сентябре, когда здесь тишь и покой.
       Поселили меня в номере на третьем этаже, окнами во двор. Ну и славненько. Я быстро разобрала свой небольшой скарб, приняла душ и отправилась прогуляться.
       Для того чтобы попасть в город, надо долго идти по набережной озера. Озеро, как и все здесь, -- сказка. Запросто плавают лебеди, утки и даже рыбы. Серьезно. Огромные рыбины подплывают прямо к берегу, не боятся. А еще на озере много лодок, яхт, катеров, катамаранов. Как я уже говорила, гостиницы и ресторанчики тянутся вдоль озера. Некоторые кафе устроены на сваях прямо над озером.
       Неожиданно захотелось есть. Выбрала симпатичный ресторанчик с видом на озеро. Заказала суп-крем и кофе со сливками. Что было вкуснее, не могу сказать. Об австрийских супах слышала еще в Москве. Но чтобы было так вкусно, не ожидала. Кофе растянула надолго. Сидела в какой-то прострации. Кругом цветы и вода. Если люди -- обязательно улыбаются. Машины движутся тихо. В кафе нет надрывных звуков безумных мелодий. Тишина и покой.
       Вот ведь как странно устроен человек. Еще полгода назад у меня было единственное желание -- выжить. И вот теперь я уже хочу жить, полностью сознавая всю греховность помыслов и желаний. После кофе отправилась дальше. Навстречу шли почтенные граждане свободной и независимой Австрии. Как правило, они были в возрасте и с женами. Граждане, увидев меня еще издали, уже не выпускали из поля зрения. Они сверлили меня старческими лукавыми глазами и, наверное, вспоминали молодость. Затылком чувствовала, что почти все оглядывались. Взгляды их жен были не менее выразительны, но не столь дружелюбны.
       В первый день я обошла почти весь городок. Посетила магазины, узнала расписание движения пароходов, выяснила условия проката лодок. Вечером ела фрукты и смотрела телевизор. Удивительно. Никаких американских боевиков-ужасов. Спокойные просветительные и культурные программы, новости, спортивные передачи...
       Утром разбудил телефон. Звонила мама. Выслушала грозную отповедь за бездушие и безразличие. Оказывается, я должна была звонить каждый день по несколько раз.
       -- Мамочка, ну ты же знаешь, что я перенесла тяжелую травму головы. Могу кое-что и забыть. И потом, кричать на меня нельзя. А главное, здесь так хорошо!
       -- Ирочка, ну мы же со Светой тебя любим, скучаем, беспокоимся.
       -- Ладно, ладно, все поняла. Теперь буду звонить каждый день.
       Потом я поговорила со Светиком, приняла душ и убежала на завтрак. Это был шведский стол на первом этаже, в ресторанчике гостиницы. Здесь познакомилась с русскими врачами. Они, оказывается, ездят сюда каждый год. Вот ведь как славно живут наши доктора. А говорят, у них маленькая зарплата.
       После завтрака каталась на водных лыжах. Этому развлечению меня научил еще Толик. На берегу я выбрала симпатичный катер, которым управляла немолодая дама. Она очень быстро поняла, что мне нужно. Метрах в трехстах от пирса, прямо в открытой воде, ее небольшая база. Там я надела спасательный жилет и лыжи. Отсюда и стартовала.
       Сначала каталась на двух лыжах, потом на одной. Продолжалось это около часа. А удовольствие -- на десять лет. Передать словами, что испытывала, невозможно. Где-то вдалеке, где озеро сходится с небом, поднимается веселое солнце. Над озером стелется тонкая полоска тумана. Ни рыбаков, ни пароходов -- полная тишина и штиль. Волнения и ветра нет совсем. И только я несусь на огромной скорости. Все тело, все мышцы напряжены и работают. Когда немного освоилась, начала уходить вправо, потом влево. Если резко поворачивать, то из-под лыж вырывается веер воды высотой метра в три. И вот через этот веер пробивается восходящее солнце. Сказка!
       Дама, что за рулем, все время наблюдает за мной в зеркало. Меня захлестнул азарт. Поднимаю высоко большой палец правой руки. Это значит, надо прибавить скорость. Легкий рывок -- и вперед! Резко увеличивается сопротивление воды, мышцы напрягаются еще больше. Ну и что? Это же здорово! Поднимаю еще палец. Еще быстрей! Ух, ты. Вот это да! Вот это жизнь!
       С одним из поворотов я не сумела справиться и на полной скорости плюхнулась на спину. Лыжи вмиг соскочили. Фал (трос) из рук не выпускаю и несусь на спине. Фантастика! Остановила это безумство австрийка. Когда увидела меня на спине, сбросила скорость, и я оказалась в воде. Вода показалась теплой и нежной. И здесь я с ужасом обнаружила, что нет лифчика. Лифчика и трусиков. Все нормально. Такое случается часто. Искать их теперь бесполезно. А вот и катер. Я забралась внутрь, закуталась в полотенце, и мы поплыли обратно.
       Женщина взахлеб что-то говорила и с восторгом смотрела на меня. А я не могла отдышаться и дрожала. На базе я натянула на себя шорты, и мы отправились на пирс. Договорились, что я буду кататься каждое утро. Конечно, обманула. На следующий день я просто не смогла встать с постели. Болело все. Провалялась до обеда и потом еле-еле дошла до ближайшего кафе. Зато на следующий день я опять утром каталась на лыжах.
       Первые выходные сентября по всей Австрии празднуется День урожая и праздник вина. Наш городок не стал исключением. В центре соорудили специальные лотки и помостки для селян, в которые уже в пятницу привезли бочки с вином, фрукты, овощи. А еще здесь в это же время проходит парад мотоциклов "Харлей". Сюда, в небольшой городок на юге Австрии, съезжаются мотоциклисты со всего мира. И вот представьте себе: в центре небольшого городка народ пьет дешевое свежее вино, а по узким улицам носятся сверхмощные мотоциклы. Сколько их, сказать трудно. Много. Очень много. Зрелище сказочное, фантастическое.
       Было время обеда, и я выбрала небольшой ресторанчик в центре городка. Села так, что наблюдала парад мотоциклистов, как в телевизоре. Мимо на огромной скорости проносились сверкающие на солнце массивные "Харлеи". Каждый мотоцикл -- произведение искусства. Многих успела рассмотреть минувшим днем, когда они только собирались и стояли на обочинах дорог, у тротуаров. Наездники этих стальных коней -- публика экзальтированная, творческая. Вот, например, несется ковбой в шкуре медведя. За ним сразу четыре мотоцикла с наездниками во всем голубом. И на головах у этих мальчиков, если так можно сказать, голубые парики-ежики. Фу, противные шалуны. Дальше -- лихой ковбой, затянутый в черную кожу. А спиной к нему, на заднем сиденье -- необыкновенная красотка с длинными открытыми ногами. Девица одета очень ярко и вызывающе. Все ее прелести навязчиво бросаются в глаза -- ноги, грудь, бедра.
       После обеда вернулась в гостиницу и безмятежно спала. Вечером смотрела фантастическое представление. Кажется, это называется цветомузыка. На озере установлена специальная аппаратура, подсветка, фонтаны. В результате, когда все это заработало, из воды начали получаться разные красивые штучки. И даже лица людей ясно смотрелись на фоне темного неба. Конечно, все это было красиво и величественно, но уж больно непривычно и странно. От этих картин становилось как-то не по себе.
       Домой после концерта шла немного обескураженная и потерянная. Не сразу заметила, что почти вплотную сзади шел еще кто-то. Почти интуитивно обернулась и увидела двух симпатичных высоких мальчиков. От неожиданности остановилась.
       Ребята не обратили на меня внимания. Они весело болтали по-немецки и держались за руки. Я как завороженная смотрела им вслед. Невольно подумалось, что прошла молодая пара. Так и есть. Пара. Один из мальчишек жеманно раскачивал бедрами, а ноги переставлял чуть замедленно, кокетливо. Стало опять не по себе. В гостиницу идти не хотелось. Нашла на набережной тихую лавочку, уселась, поджала под себя ноги и стала смотреть на озеро.
      
      

    Глава IV

       Из Фельдена уезжала дождливым утром, без сожаления и тоски. На вокзал приехала заранее и с полчаса ждала своего поезда. И опять в который раз удивлялась чистоте и порядку. У них это норма. Ну почему у австрийцев так чисто и ухоженно, а у русских везде грязь и запустение? В институте в какой-то книжке читала, что Россию подкосила смута 17-го года. Хорошо, но ведь с той поры прошло достаточно много времени. Так и не можем оправиться? Так и не можем! Наверное, у наших людей уже укоренилась двойная мораль, тройные стандарты. И тезис, что все вокруг мое, перерос в свою противоположность. И теперь это уже не вытравить ничем. Теперь это уже на генетическом уровне наследуют целые поколения. И надо же было этому облезлому козлу и усатому таракану так опустить страну. Вот что делают бесы и их пособники. Вот и поезд. Ну наконец-то. А то от этих страшных мыслей можно свихнуться.
       Когда поезд прибыл в Вену, был вечер. Я нашла свободное такси и назвала гостиницу "Граф Штадион". Машин на улицах было мало, добралась быстро. Из всей поездки запомнила только витрину публичного дома. Мы остановились перед светофором, и витрина оказалась перед окном машины. Очень симпатичные девочки любых национальностей -- негритянки, китайки, мулатки -- раскованно двигались за большим окном. Такого я не видела даже в Париже. Придумано здорово. И никаких тебе недозволенностей. Все в рамках. Но будь на моем месте мужчина, уверена, не отказал бы себе в удовольствии посетить это заведение.
       Наутро у меня была намечена экскурсия по городу. Должен был приехать автобус с русскими туристами. Приехал только экскурсовод -- Игорь. Родом из Днепропетровска. Симпатичный парень. Тринадцать лет он мотается по миру. Последние семь живет в Вене. Женился, родился сын. Похоже, что здесь он осел. Игорь возил меня по городу на своем "Мерседесе", и казалось, что живет он здесь с детства. Он знал буквально все. Отвечал на любой вопрос.
       Особенно запомнилась летняя резиденция Габсбургов -- дворец Шенбрунн. Архитектурный ансамбль был построен в ХVI веке. Сейчас это превосходный музей. При входе в него выдают диктофоны с записью экскурсии на любом языке. Я ходила по королевским покоям и слушала пояснения на русском языке.
       Посетили мы и крепость Хофбург. Игорь показал площадь, где Гитлер выступал в тридцать восьмом году прошлого века. Площадь вмещает около двухсот пятидесяти тысяч человек. А слушать бесноватого собралось более трехсот тысяч. И это расходится с официальной версией о том, что австрийцы не любили и не поддерживали своего земляка.
       Проехали мы мимо солдатских казарм на Ринге. Знамениты они тем, что проектировщики забыли нарисовать туалеты. А выяснилось это только тогда, когда все было построено, и тысячи солдат готовы были занять места в казармах. И это говорит о том, что аккуратные и внимательные австрийцы иногда бывают рассеянными и расслабленными.
       Посетили и городок ООН на другом берегу Дуная. Издалека я увидела красивую башню с золотым шаром наверху. Оказалось, что это новая высокотехнологичная фабрика по переработке городских отходов.
       Закончил экскурсию Игорь в центре. Показалось, что он не хотел со мною расставаться. Точно. Предложил пообедать в модном ресторане. Пришлось слукавить. Сказала, что на вечер намечено много мероприятий. На самом деле я здорово устала, и мне ничего не хотелось. Пожала ему руку и выскочила на улицу.
       Перекусила в первом же попавшемся кафе. Потом быстро разыскала улицу Мария Хильфельштрассе. Об этой улице мне рассказали в Москве. Здесь сплошные магазины. Усталость вмиг испарилась, и я буквально растворилась в юбках, в блузках, в обуви, в подарках.
       Из последнего магазина мне помогали выходить продавцы. Они же вызвали такси. Это, кстати, одно из отличий Вены от других столиц. Такси поймать, вытянув руку, здесь невозможно. Только по телефону. Но зато это всегда быстро и надежно. Продавцы загрузили мои пакеты в машину, а через пятнадцать минут таксист помог занести их в лифт. Из лифта в свой номер на четвертом этаже обновки и подарки я носила сама.
      
      

    Глава V

       Восточный вокзал в этот раз показался мне уже родным. Знакомые киоски, эскалаторы... Носильщиков здесь нет. Есть очень удобные тележки. Надо опустить монету, отстегнуть тележку от стойки -- и она твоя. Так я и сделала. Поезд стоял уже у перрона, и я сразу нашла свой вагон. Двери других -- пражских, варшавских вагонов были распахнуты настежь, и приветливые проводники встречали пассажиров. Двери московского вагона оказались едва прикрытыми. И я попыталась выяснить, можно ли заходить в вагон. И сразу получила порцию российского сервиса:
       -- Ну, чо, не видно, посадки нет. Сажаем ровно за полчаса.
       Разговор был окончен. Я даже не увидела, кто говорил.
       Пришлось стоять и ждать у вагона. Минут через пять вышли двое проводников. Одному лет тридцать, другому, думаю, под сорок. Оба сразу закурили и начали обсуждать, кто что успел купить в городе. Причем матерились через слово. Мне, конечно, и на мат, и на курево их плевать. Но только эта мразь уж слишком рафинированно выглядела. Белые рубашечки, галстуки, пиджаки. Думаю, эта категория госслужащих досталась нам от советских времен. Эти ребята, уверена, работают и на ФСБ, и на пограничников, и на таможенников. Им все равно, кому "стучать". Лишь бы "стучать", и при этом чтобы их не трогали. Грустно, конечно, что после травмы я не могла лететь на самолете -- с одной стороны. А с другой -- насмотрелась такого, чего с высоты в десять тысяч метров никогда не увидишь. Чего стоит, к примеру, продажность и коррупция белорусских таможенников. А рожи -- с каждой можно писать пособие по психологии и театральному искусству одновременно. А впрочем, пошли они подальше... Надеюсь, никогда больше их не увижу.
       Почти всю дорогу до Москвы проспала. На Белорусском встречала машина. Водитель сложил пакеты в багажник, и мы медленно тронулись в сторону Рублевки. Время было около шести вечера, машин -- тьма. Моросил мелкий дождь. Я прижалась к прохладному стеклу "Мерседеса" и разглядывала людей. Все куда-то спешили с напряженными измученными лицами. Конечно, это не Вена. Нет добродушных улыбок, спокойствия. Есть напряжение, суета и злость. Где-то впереди гудели машины, сзади начала завывать сирена. Наверное, "скорая" не могла пробиться через пробку. А серая и злая масса людей все двигалась и двигалась. Люди шли в метро после напряженного трудового дня. Они ни на кого не смотрели, ничего не замечали. Они спешат домой, чтобы накормить детей, поесть самим и прилипнуть к телевизору. И так -- каждый день. Лишь в субботу и воскресенье что-то меняется. Тогда нужно стирать за неделю накопившееся белье, пылесосить ковры, чинить машину, а вечером опять смотреть телевизор.
       Светик и мама встречали на крыльце дома. Здесь, как и в Москве, моросил противный дождь. Пока водитель заносил в дом пакеты, мы уселись в мягкие кресла в холле первого этажа. Светик без умолку трещала, мама с какой-то грустью смотрела на меня. А я пыталась определить, в каком из пакетов подарки для них. Конечно, сразу найти не удалось. Зато их терпение было награждено достойно. В четвертом пакете оказались кроссовки, майки, куклы для Светули. В следующем -- кофта и туфли для мамы. Вот это была радость, настоящий праздник! Светуля носилась в новых кроссовках с куклой на руках по всему дому. Мама долго стояла у зеркала и поправляла кофту. Чуть позже Елена Александровна пригласила всех за стол. Ей я тоже вручила подарок -- темно-бордовый шарф.
       На душе было тепло и спокойно. Я опять дома, среди своих. Светуля продолжала без умолку щебетать, мама сосредоточенно уминала сосиски, а Елена Александровна суетилась вокруг стола. Потом позвонила тетя и пообещала приехать с Сергеем Ивановичем в выходные. Мама Анатолия собиралась навестить нас уже завтра.
       После ужина мы долго гуляли по саду. Дождь прекратился. Было свежо и приятно дышать. Мама рассказала, что, пока я была в Австрии, звонила жена Строкова. Она хотела поговорить со мной. Когда узнала, что меня нет, разговорилась с мамой. Главный вопрос, который ее беспокоил, -- не оставил ли Юра что-либо мне в наследство. Мама как могла успокоила ее. Сказала, что я была знакома с ее бывшим мужем очень недолго. И он ничего, кроме приятного отношения к себе, не оставил. Это ее, как считает мама, немного успокоило. Но в конце разговора она намекнула, что хотелось бы получить какую-то компенсацию за потерю кормильца. Не знаю, откуда у мамы взялась смелость, но она посоветовала обратиться в органы социальной защиты. Больше эта дама не звонила. После этого сообщения мне стало не по себе, и я ушла отдыхать.
       В тот вечер я долго принимала ванну, потом попросила принести чай, валялась на диване и слушала Моцарта. В Австрии он в каждом кафе, ресторане. Это немного успокоило. Но когда улеглась в постель, опять появились Строков и его жена. Возможно, она права. Это я убила ее мужа. Я и должна, наверное, нести какую-то ответственность перед ее семьей. Эти мысли были мучительны и навязчивы. Я крутилась, сбрасывала с себя одеяло, но ничего не помогало.
       Отвлек от этого кошмара телефонный звонок. Я испуганно схватила трубку, напряглась. Звонила Лина.
       -- Ирка, ты куда пропала? Я звоню тебе каждый день по мобильнику.
       Я тяжело вздохнула и сразу заговорила:
       -- Линочка, а я была несколько дней в Австрии. Решила расслабиться после больницы. А чтобы никто не отвлекал, мобильник оставила дома. О тебе, конечно, не подумала. Прости, если можешь.
       -- Ладно, Ириш, уже забыла. Слушай. В субботу у меня небольшой сабантуйчик, и я тебя приглашаю. Придешь?
       Я молчала и думала. Лина не выдержала:
       -- Ты чего молчишь, Ир?
       -- Да вот вспоминаю, какие у меня планы на субботу.
       -- Знаешь что, Ирочка. Ты даже не вспоминай, бесполезно. У меня день рождения, и не простой. Мне ровно тридцать. Представляешь? Уже тридцатник! Так что, уж будь добра, наведайся, хоть на полчасика. Идет?
       -- Уговорила, хитрюга. Обязательно буду.
       Я записала адрес, узнала, в котором часу сбор. После того как положила трубку, мысли потекли совсем в другом направлении. Теперь я стала думать о том, как оденусь, где буду делать укладку... Дело в том, что до субботы всего два дня. А завтра я обещала уже появиться на работе. А надо ведь еще подумать о подарке. Или вот проблема. С кем идти? Со Светой, с мамой, одной? Хотя это не очень красиво. А при чем здесь красиво? Меня пригласили, а я решаю, с кем идти. И идти ли вообще.
       Вот ведь как мало надо человеку. Позвонила подруга, пригласила на день рождения, и мысли сразу потекли в другую сторону. Я даже не успела все толком обдумать. Спокойный, приятный сон окутал меня со всех сторон, и я провалилась в темное безмолвие.
      
      

    Глава VI

       Суббота выдалась солнечной и теплой. Я долго нежилась в постели и предвкушала приятную суету. После легкого завтрака и такой же легкой зарядки я поднялась к Светуле и к маме. Их, сонных, я чмокнула в обе щеки и пулей спустилась вниз. Машина ждала у подъезда. Отъезжая, успела крикнуть Елене Александровне, что буду, возможно, очень поздно. Пусть все ужинают и ложатся спать без меня. А завтра -- все по плану.
       Я опоздала всего на десять минут. И то только потому, что неожиданно попали в пробку на Красной Пресне. Удивительное дело. Там, в районе Ваганьковского кладбища, где выезд на Хорошевское шоссе, дорогу переделали. Казалось, движение должно стать лучше. Должно! Но стало значительно хуже. Не знаю, кто у Лужкова просчитывает транспортные потоки и дает рекомендации. Но только, будь на то моя воля, вышвырнула бы таких специалистов подальше от Москвы. Кроме вреда, они ничего не приносят.
       Да и вообще, если говорить о переустройстве столицы за лужковский период, то, думаю, надо многое осмыслить. Не все однозначно. Боюсь, что славный муж своей бывшей секретарши Бабуриной принес в город больше огорчений, чем радости. Это поначалу народ был в восторге и голосовал девяноста девятью процентами за него. Сегодня, когда продажность и мерзость городских чиновников стала очевидной, думаю, мало кто решится поддерживать этих ворюг.
       Ну что-то меня не в ту степь понесло нынче. И о чем это я? Ведь собралась на день рождения к Лине. Правильно? Только вот попали на своем "Мерседесе" в пробку, и вывернуло меня по этой причине наиз-
    нанку. Хотя мне ли, с моими связями и достатком, ругать Лужкова? Это пусть неимущие и те, кто за чертой, ругают власти. Мне грех жаловаться. Имею все в избытке и в изобилии.
       Итак, к нужному дому на Садово-Кудринской, что расположен вплотную к планетарию, мы подъехали в десять минут седьмого. Я с трудом вышла из машины. Дело в том, что на мне было черное французское платье. Оно очень короткое и здорово обтягивает фигуру. Поэтому задирать ноги и выбираться на тротуар в нем не совсем удобно. Ну, если о платье, то и о другом. Платье дополняли черные колготки и черные замшевые туфли. Из украшений надела одно недорогое, но очень симпатичное кольцо и аккуратное, но безумно дорогое колье -- подарок Толика. Кроме того, мне сделали прическу с короткой стрижкой. А еще я попросила покрасить волосы "в пепел". Ну, разумеется, подкрасила глаза, губы. Что делать, годы идут. И теперь это уже необходимо, особенно после больницы.
       Да, так вот смазливая длинноногая, да еще на высоких каблуках девица выгрузилась из "Мерседеса" на Садово-Кудринской. Конечно, кое-кто из прохожих прибалдел и стоял, раскрыв рот, наблюдая эту картину. Вслед за мной шустро выскочил уже не молодой, но еще и не старый водитель. Он достал из багажника огромный букет алых роз и небольшую картонную коробку, перевязанную широким красным бантом.
       Вот такая странная парочка вошла в аккуратный подъезд дома и, миновав консьержку, поднялась на второй этаж. Лина встретила в дверях. Ее узнала с трудом. Понятно. По больнице мы ведь ходили в тренировочных костюмах. А здесь встретились преуспевающие дамы. Расцеловались. Лина не скрывала своего восторга:
       -- Ирка, ну ты хороша, ничего не скажешь! На улице я бы тебя никогда не узнала.
       -- Лина, милая моя, а уж ты до чего нарядна, жуть! Твоя красота ослепляет! -- я забрала у водителя коробку и передала ее подруге вместе с цветами.
       -- А это, Линусик, тебе кукла, для твоей будущей малышки. В тот момент показалось, что в глазах подруги что-то блеснуло. Может быть, слеза? Да нет, наверное, просто показалось.
       Смеясь и разговаривая, мы вошли в большой холл. Здесь горничная забрала у Лины подарки, а мы пошли дальше. В большой уютной комнате за накрытым столом сидели человек семь. Бориса -- мужа Лины --
    я сразу узнала и кивнула головой в его сторону.
       -- Ну вот, это моя новая подруга. Познакомьтесь, Ирина Владимировна, -- Лина проговорила это громко и весело. Я поклонилась и натянуто улыбнулась.
       Лина провела к одному из двух свободных стульев. Справа оказался мужчина лет сорока пяти. Слева женщина примерно такого же возраста.
       Я уселась на свое место, Лина -- напротив. И сразу мне представила гостей. Оказалось, что женщина слева -- жена друга Бориса. Ее муж сидел с нею рядом, но с другой стороны. А справа, ну надо же, тот генерал, о котором я уже и забыла. Тот самый, о котором Лина рассказывала в больнице. Правда, Лина представила его как начальника управления. Но я поняла, что это он. Генерал был один. Вот только я забыла, что там у него с семьей. Была ли она у него? А дети? Хотя какое это имеет значение. Мне с ним не жить. А для одноразового ухажера он, пожалуй, сойдет.
       Краем глаза попробовала оценить соседа. Ну, не Ален Делон, ясно. Хотя открытое, спокойное лицо, большой лоб, чувственные губы выдавали в нем человека интересного, без изъянов и плохих наклонностей. А это в наше время уже немало. Сергей Петрович чувствовал себя раскованно. Его пиджак висел на спинке стула. Красивый галстук был немного приспущен. На рукавах белоснежной сорочки -- маленькие изящные запонки. Ну а самое приятное -- от генерала исходил тонкий аромат мужского свежего парфюма. Кажется, это были Issey miyake. А что? Он вполне может нравиться.
       -- Итак, что вам положить, милая барышня?
       Я сделала вид, что не поняла, к кому обращен вопрос. Медленно повернула голову. Генерал внимательно смотрел на меня. Выдержала паузу, тихо проговорила:
       -- А положите, что считаете нужным, -- я опустила глаза и вернула голову на прежнее место.
       -- Хорошо, с этим я разберусь сам. А что юная дама предпочтет из напитков?
       Определенно голос соседа мне начинал нравиться. Да и от внимания столь навязчивого я уже немного поотвыкла. Меня это стало забавлять, и я согласилась подыграть:
       -- А что взрослый и обаятельный мужчина посоветует? -- я опять повернула голову, посмотрела с вызовом в его глаза и скромно опустила голову. Раньше этот прием работал без осечек. Посмотрим, как теперь.
       -- Для начала рискну предложить прекрасной соседке немного коньяка, армянского розлива. Я уже успел попробовать. Превосходный напиток, рекомендую.
       -- А я, пожалуй, соглашусь. И вообще я привыкла слушаться старших. Они ведь умные и добрые, плохому не научат. Правда? -- в этот раз я не повернула голову. Сказала чуть тише, глядя в собственную тарелку.
       -- Вот это правильно, -- генерал тоже стал говорить немного тише. -- Я беру над вами шефство на весь вечер. Идет?
       -- Идет, -- это я проговорила уже совсем тихо.
       Итак, уже с первых минут знакомства мы определились в симпатиях. Такого со мной уже давно не случалось.
       Застолье шло своим чередом. Все дружно произносили тосты за Лину. Очень скоро дошла очередь до меня. Я говорила о том, что знаю Лину недавно. Но, для того чтобы узнать хорошего человека, надо совсем мало времени. Хорошие люди открыты и понятны. С ними легко и просто. Вот за это и выпили.
       Когда первый круг с тостами закончился, решили перекурить. Мужчины пересели ближе к камину, чтобы дым сигарет уходил сразу в вытяжку. Женщины остались за столом. А мы с Линой пошли осматривать квартиру.
       Комната, в которой проходило застолье, была самой большой. Рядом, за декоративной перегородкой, располагалась кухня. Там -- барная стойка, большой стеклянный стол, цветы. И кухня, и комната выходили окнами на Садовое кольцо. Но шума машин слышно не было. Похоже, что на окнах стояли трехслойные звукоизоляционные стеклопакеты. Из большой прихожей мы попали в небольшую комнату -- кабинет хозяина. Дальше по коридору располагалась ванная, за ней большая спальня.
       Лишней мебели нигде не было. Все было функционально, практично и элегантно. К примеру, в спальне стояли одна большая кровать, зеркальный шкаф и две тумбочки у кровати. Мы с Линой уселись на мягкий матрац и начали болтать. Я уже заканчивала свой рассказ об Австрии, когда в дверях появился мой сосед по столу. Сейчас он был в пиджаке. Галстук аккуратно затянут. Он был высокий, стройный и изящный. Еще за столом я обратила внимание на его красивые и ухоженные руки. Лина сразу почему-то вскочила, а я продолжала сидеть.
       -- А вот и Сергей Петрович.
       Генерал широко улыбнулся. Ох, как ему шла эта улыбка. В груди у меня защемило, а генерал заговорил:
       -- Да, это действительно я, милые девушки. Сергей Петрович Стрельцов. Скрывать мне нечего. В неблаговидных делах не участвую, в порочных связях не замечен, -- генерал еще раз улыбнулся.
       Не успела я и рта раскрыть, а Сергей Петрович уже сидел рядом со мной.
       -- Ну, ребята, похоже, я здесь лишняя, -- Лина сказала это как-то тихо и, мне показалось, испуганно. При этом она пятилась к двери. Через секунду она просто испарилась. И что я должна была делать в такой ситуации? Правильно! Именно так я и поступила. Я встала и собралась тоже покинуть спальное помещение. Но силы оказались неравные. Сергей нежно взял меня за руку и спокойно посадил на место. Сопротивляться было бесполезно, да и не хотелось. Что это? Выпитый коньяк или почти годовалое отсутствие мужчины? А может быть, обаяние генерала? Наверное, и первое, и второе, и третье.
       -- Итак, что вы скажете в свое оправдание? -- генерал вопросительно и очень серьезно посмотрел на меня. От него пахло сладким и приятным табачным дымом. Ну, здесь, похоже, моя ушибленная голова совсем закружилась, и меня понесло...
       -- А я не буду оправдываться. Сознаю, что виновата и прощения мне нет, -- я сидела, низко опустив голову, и не спеша раскачивалась из стороны в сторону.
       В тот момент я думала о том, как приятно сидеть рядом со взрослым обаятельным мужчиной. Может быть, и не так страшно, что он не очень богат. Зато так мил... Его руку на своем бедре ощутила не сразу. Когда дошло, слегка дернулась, но притихла. Разве мне не приятно? Притвориться ханжой и недотрогой? Зачем? Притаилась и ждала, что будет дальше. Ждать пришлось недолго. Генерал потянул меня к себе, развернул. Опять эти чуть усталые, умные глаза. Генерал сверлил меня взглядом.
       -- Ирочка, вы мне очень нравитесь. Боюсь, что вам удастся вскружить мне голову.
       После этих слов он обхватил мою талию. Стало немного жарко. Более того, ощутила сильное волнение. Неужели я еще на что-то способна?
       -- Сергей Петрович, и вы мне нравитесь. У вас очень красивые глаза и голос. А еще мне по секрету сообщили, что вы генерал. Никогда не думала, что бывают такие молодые генералы, -- выпалив это, смущенно опустила глаза. Думаю, в этот момент генерал слышал стук моего сердца. Казалось, его слышно даже на улице.
       Генерал потянул меня к себе. А вот и его губы. Немножко жесткие, но сладкие. Меня затрясло. Я обняла его за голову. Потом провал. Нет, вот опять губы, глаза, нос. Голова кружится. Я упираюсь руками в его грудь. А его руки уже там, где положено.
       -- Ирочка, дорогая, ты мне очень нравишься, -- он сказал это каким-то надрывным голосом.
       Я упираюсь в грудь сильней.
       -- Нет, Сергей Петрович. Нет, это дом моей подруги. Мы ведь в гостях... я не хочу...
       В какой-то момент генерал ослабил руки, и я вскочила. Меня продолжало трясти. Поправила платье, подошла к зеркалу. Надо было успокоиться, прийти в себя. Так выходить из спальни нельзя.
       Генерал сидел на кровати, обхватив голову руками. Я подошла к стене и стала напротив него.
       -- Сергей Петрович, давайте будем благоразумны и приведем себя в порядок. О нас могут подумать невесть что.
       -- Например, что мы нормальные люди, -- усмехнулся Сергей Петрович. При этом он откинулся назад и уперся руками в кровать. -- Ну и что, юная леди, мы теперь будем делать?
       -- А теперь, взрослый обольститель, мы немного придем в себя и сядем как ни в чем не бывало за праздничный стол. Надеюсь, Сергей Петрович, вы не забыли, зачем сюда пришли?
       -- Ну как же, под таким контролем разве можно забыть? Вы мне тактично напомнили и указали место, -- генерал опустил глаза.
       -- А вот это напрасно. Я вовсе не хотела вас обидеть, -- мне стало жаль его. Я подошла и опять села рядом. -- Сергей Петрович, вы же не хотите, чтобы о вас кто-то говорил, что вы не можете себя сдерживать? Правда?
       -- Пожалуй, так, -- генерал поднял голову и улыбнулся.
       -- А я не хочу возбуждать грязные разговоры о человеке, который мне нравится. Это нормально?
       -- И это нормально, милая девушка, -- генерал еще раз улыбнулся, резко встал и подошел к зеркалу. -- А что, вы, пожалуй, правы, Ирочка. И я рад, что познакомился сегодня не только с красивой, но и с умной дамой. Пойдемте к столу, и пусть все видят, что мы с вами оба благоразумны. Вы правы.
       После перерыва мы с генералом пили только красное сухое вино. Когда пошел второй круг тостов и подошла моя очередь, я пожелала Лине и Борису Ярославовичу обзавестись самым большим украшением жизни -- ребенком. При этом, конечно, сказала о собственной жизни, которую просто не представляю без Светули, без ее шалостей, наивности и трескотни. Когда говорила, краем глаза видела, что тема эта интересна и генералу. Он несколько раз поворачивал голову в мою сторону и вообще, похоже, нервничал. Ничего, пусть знает мои мысли и то, что главное в моей жизни -- ребенок. Сказала и задумалась. А так ли это? Разве в тот момент Светка была главным? Если честно, нет. А что же тогда?
       После смерти отца, Толика, Строкова, после больницы я стала как-то иначе смотреть на мир. Раньше мне казалось, что достаточно достигнуть определенного материального благополучия -- и все. Дальше можно жить по накату. В тот вечер у Лины я вдруг подумала о том, что просто сытая жизнь меня уже не интересует. Теперь для меня важно что-то другое. Впервые за последние несколько месяцев я почувствовала себя здоровой, полноценной, молодой и красивой женщиной. Тогда, в тот вечер, я как бы скинула с плеч тяжелый груз комплексов, оставшихся после смерти Анатолия, после аварии.
       В тот вечер я ясно осознала то, что настоящая жизнь впереди. И для этого у меня все есть. И внешность, и голова, и образование, и достаток. И тогда я впала в какой-то кураж. Не знаю, что на меня нашло. Я просто дико захотела Сергея.
       Мы не стали дожидаться чая. Лине я сказала, что спешу домой к ребенку. Генерал, конечно, отправился меня провожать. Мы вышли на улицу и долго целовались прямо у подъезда.
       Потом на Садовом кольце поймали машину и поехали на третью Фрунзенскую, к Стрельцову. Время было около девяти вечера. На дворе -- тьма. В машине тепло и комфортно. Ненавязчивая музыка едва доносилась из задних колонок. Генерал оказался таким заводным, что остановить его было невозможно. А когда и во мне проснулась женщина, получилось нечто страшное. Мы буквально терзали друг друга на заднем сиденье старенькой "Волги". То, что не отдались друг другу, было скорее случайностью.
       Водитель подвез прямо к подъезду огромного сталинского дома. Сергей расплатился с водителем, и мы вошли в подъезд. Деревянный и скрипучий лифт поднял нас на седьмой этаж. Когда Сергей открывал дверь, руки у него тряслись. А я тихо смеялась. Как только дверь за нами захлопнулась, он схватил меня в охапку и начал целовать так, что в глазах потемнело. Потом здесь же, в прихожей, начал раздевать. Попыталась возразить. Тогда он взял меня на руки и отнес в спальню...
      
      

    Глава VII

       Сергей заснул в пять утра. Я лежала с открытыми глазами и смотрела в зеркальный потолок. Что и говорить, картина была хоть куда! Одеяла, простыни, подушки валялись на полу. А мы -- на голом матрасе. Сергей -- лицом вниз, раскинув руки. Я лицом вверх, тоже раскинув руки. За эту ночь я, кажется, раз семь бегала в ванную комнату. Не знаю, сколько времени он не имел женщины. Похоже -- вечность. Генерал набросился на меня, как лютый зверь, и терзал всю ночь. Тело мое ломило хуже, чем после водных лыж. Я не могла двигаться, просто лежала и лениво думала.
       Конечно, Сергей как мужчина -- подарок. У него красивые руки, фигура, грудь. Он искусный и страстный любовник. Но стал ли он мне дорог за эту ночь? Нет. Он даже не стал мне близок. Хотя всю ночь мы были одним целым. И в этот момент я вдруг вспомнила, что вчера даже не позвонила домой. Мама, наверное, не спит и сходит с ума.
       С огромным трудом удалось подняться. Еще раз сходила в душ, оделась. Сергей спал в той же позе. Не стала его беспокоить, тихо вышла и прикрыла дверь в спальню. Только теперь, пробираясь по коридору, обнаружила, что квартирка вполне симпатичная. Здесь две комнаты и кухня. Одна комната -- спальня, вторая -- гостиная. Успела заметить, что в гостиной стоял большой стол, рояль, камин. А что, неплохо для одного человека. Я нажала на ручку, вышла и захлопнула за собой дверь. Скрипучий лифт доставил на первый этаж. И вот я уже на воле.
       Как только вышла на улицу, казалось, задохнусь свежим воздухом. Усталости никакой. Наоборот, какое-то возбуждение и бодрость. Хорошо, что вчера взяла с собой теплую кофту. Очень пригодилась. На улице было прохладно. Вышла на Комсомольский проспект, поймала машину. Около шести была дома. Как и предполагала, мама не спала. Она сидела в холле первого этажа в ночной рубашке, закутавшись в теплый плед. Когда увидела меня, поднялась. Заметила, как она смахнула слезу. Я подошла, обняла ее за плечи, прижалась к щеке. Какое-то время обе молчали. Первой заговорила мама.
       -- Ирочка, ты ведь одна у меня осталась.
       -- Знаю, знаю, мамочка. Прости, я больше так не буду.
       Мы долго пили чай, болтали о Светке, о хозяйственных делах. Часов в восемь, когда проснулась Светуля, я отправилась в свою комнату спать. Кажется, я успела раздеться. Но душ точно не принимала. Я просто рухнула на свою огромную постель и забылась в глубоком и спокойном сне.
      
      

    Глава VIII

       Разбудила мама. На часах было около двух дня.
       -- Ирочка, вставай. Через полчаса обед. Приехали Клавдия Сергеевна и Александр Никанорович. А со вчерашнего дня тебя ждут тетя и Сергей Иванович.
       Я сладко потянулась, чмокнула маму в щеку и убежала в душ. Тело по-прежнему ломило так, словно меня всю ночь били ногами. Особенно болел низ живота. Понятно, отвыкла я от этих упражнений, а здесь -- сразу, на тебе. После душа я внимательно осмотрела себя в зеркало. Вроде никаких следов минувшей ночи нет. Вот и хорошо. А вообще-то я по-прежнему ничего! И фигура, и лицо, и грудь -- пэрсик! Ну, хватит. Внизу ждут, надо бежать. Я даже не стала краситься и сушить волосы. А зачем? Все свои. Что не так -- простят. Схватила мелкие подарки из Вены -- и бегом вниз.
       За столом уже сидела честная компания. Пришлось всех обойти, поцеловать и вручить сувениры. Сергею -- ликер "Моцарт". Тете -- кружка и конфеты "Моцарт". Родителям Толика -- то же самое. Потом Елена Александровна начала подавать дымящийся борщ. Светик, как всегда, щебетала, чтобы ей дали тарелку поменьше. А я начала рассказывать про сказочную страну -- Австрию. Все слушали внимательно, не прерывая. Только Сергей Иванович иногда задавал вопросы, да Светик вставляла свои реплики.
       После обильного и вкусного обеда мы пересели за другой, стеклянный стол, поближе к камину. Здесь были расставлены чайный сервиз, варенье, мед, конфеты, торт. Наверное, все эти сладости привезли гости. Ну, конечно, в пятницу вечером ничего этого еще не было. Я устроилась поближе к камину, налила крепкого чая и приготовилась слушать Сергея Ивановича и тетю. Теперь пришла пора им рассказывать. Они были две недели на Кипре и привезли кучу впечатлений. Не успела я сделать первый глоток -- появилась Елена Александровна и энергично замахала руками. Понятно, меня к телефону. Странно, по воскресеньям мне, как правило, никто не звонит.
       -- Алло, это Ирина Владимировна Рагулина? -- приятный мужской голос повис где-то вдалеке.
       Вот ведь штука, не узнала я собеседника.
       -- Да, это я. А кто, простите, звонит?
       -- Вот как? А мне казалось, что мы немного знакомы.
       Меня начало это раздражать.
       -- С немного знакомыми мужчинами не разговариваю! -- я положила трубку и вернулась к столу. А еще сказала Елене Александровне, чтобы больше к телефону не подзывала.
       Через десять минут все повторилось. Я собиралась уже отругать домработницу, но она сказала, что звонят с работы. Поверила, подошла. Тот же голос, что и в первый раз:
       -- Ирочка, если ты еще раз бросишь трубку, я приеду и отшлепаю тебя по попе. Это Стрельцов.
       -- Фу, противный мальчик. Где ты достал мой телефон?
       -- Ирочка, при встрече я тебе расскажу, где работаю, и ты не будешь больше задавать мне бестактных вопросов. Идет?
       -- Идет.
       -- Хорошо. А теперь слушай внимательно. Сегодня мы с тобой идем в Большой на "Жизель". Начало, как всегда, в девятнадцать. Жду тебя без четверти у третьей колонны. Все ясно?
       -- Не все. А если я не успею?
       -- Успеешь. Найми такси и скажи водителю, что я разрешаю ему ехать по встречной полосе.
       -- Сергей, а ты хоть знаешь, где я нахожусь?
       -- Знаю, знаю, детка. Ты на Рублевке. Поэтому быстрей собирайся, хватай тачку и лети сюда.
       -- Хорошо, постараюсь успеть, -- я опустила трубку и медленно пошла в комнату. Откуда он все про меня знает? Неужели Лина информирует? Сомнительно. Тогда кто? Так ничего и не решив, я подошла к столу.
       -- Вы знаете, позвонили с работы. Нужно срочно писать доклад председателю банка. Поэтому я должна уехать. Елена Александровна, позвоните в гараж и вызовите еще одну машину для наших гостей. Дежурную я забираю. Кто там у нас сегодня?
       -- Валерий Петрович, -- громко проговорила женщина.
       -- Хорошо, пусть готовится. Через полчаса выезжаем, -- я виновато улыбнулась всем сразу и медленно поплелась на второй этаж. Светуля, конечно, увязалась со мной. Но я не слышала ее щебетания. Думала о том, как быстро и непредсказуемо меняется все в этом мире.
       Когда я была уже почти готова и рассматривала себя в зеркале, вошла мама. Вошла и замерла.
       -- Ирочка, ты такая красивая!
       -- Мамочка, а ты что, впервые видишь меня?
       -- Да нет, просто ты хорошеешь день ото дня!
       -- И слава Богу, -- я еще раз взглянула на себя в зеркало. Темно-зеленый переливающийся атлас широкой юбки здорово гармонировал с черным топиком от кутюр и с черными на высоком каблуке туфлями. В дополнение к этому шла черная элегантная сумка на левом плече, браслет и дорогие часы. Часы, конечно, подарок Анатолия. Но я почему-то решила их надеть. Мой вид был настолько необычен, что замолчала даже Света. Я посмотрела на часы и чуть не вскрикнула. Все, бегу! Быстро чмокнула Светку, маму. Уже в дверях успела попросить ее позвонить в московскую квартиру и предупредить, что приеду на ночь туда. Потом схватила на ходу плащ и пулей вниз. Машина стояла у крыльца. Я плюхнулась на заднее сиденье и захлопнула дверь. Кажется, не успела даже сказать "до свидания" гостям. Ничего, свои люди, переживут.
       -- Валерий Петрович, умоляю, срочно к Большому театру. Да, нам разрешили нарушать правила.
       Валерий Петрович что-то пробурчал под нос, и машина рванула вперед.

    Глава IX

       Я опоздала на пять минут. Сергея узнала сразу. Среди иностранной чопорной шушеры и своей московской нечисти, торгующей билетами, он выделялся здорово. Высокий, худой, изящный. На нем был очень красивый темно-синий костюм с двумя разрезами, темно-бордовый галстук и такого же цвета платок в нагрудном кармане пиджака. Я подошла сзади и взяла за руку. Он даже не вздрогнул. Медленно повернулся и спокойно поцеловал меня в щеку.
       Сначала мы посетили буфет и выпили по бокалу шампанского. Потом отправились в свою ложу. Она оказалась прямо напротив сцены. Сергей сказал, что здесь в свое время сидел Сталин с гостями. Ложа была огромной, человек на тридцать, но в ней находились только мы.
       Когда начался спектакль, Сергей, как школьник, начал приставать ко мне. Было забавно, не скрою, но очень хотелось посмотреть балет. Не каждый день ведь бываю в Большом театре.
       После спектакля Сергей хотел меня опять отвезти к себе на Фрунзенскую. Но я категорически отказалась и пригласила к себе. До дома дошли пешком. От Большого это пятнадцать минут. В дверях встретила Вера Дмитриевна. Увидев Сергея, даже не удивилась. Вот что значит воспитание. Она сразу пригласила нас к столу и накормила традиционными сосисками. После ужина сидели в гостиной и слушали Моцарта.
       -- А что, Ирочка, ты неплохо устроилась. Об этой твоей квартире я ничего не знал.
       Я напряглась, задумалась:
       -- То есть ты хочешь сказать, что обо мне ты уже что-то знал?
       Теперь задумался Сергей.
       -- Конечно, знал, -- Сергей пересел в кресло напротив, взял мою руку и тихо заговорил:
       -- Ирочка, я руковожу закрытым управлением. Вопросы, которыми занимаюсь, связаны с государственной безопасностью. Поэтому я обязан быть все время начеку. К сожалению, уже были случаи, когда на меня пытались выйти люди, работающие на разведки других стран.
       После этих слов мне стало страшно, и я поежилась.
       -- И ты решил на всякий случай проверить меня? -- я вопросительно посмотрела на Сергея.
       -- Не я решил, Ирочка. Таков порядок, и я здесь ничего не могу изменить.
       Этот разговор меня сильно расстроил. Показалось, внутри что-то оборвалось. Причем склеить или сшить то, что оборвалось, будет очень трудно. Продолжать эту тему не хотелось.
       -- Сергей, поскольку обо мне ты уже все знаешь, расскажи о себе. Если, конечно, твоя личная жизнь не является государственной тайной.
       -- А что тебя конкретно интересует?
       -- Ну, хотя бы, где твоя семья? Ты ведь уже взрослый мальчик.
       -- Вот именно, мальчик, -- Сергей усмехнулся, поцеловал мою руку. -- Ты знаешь, Ирочка. Мне сейчас сорок пять. Возраст солидный. У меня все есть: и положение, и работа, и кое-какие сбережения. А вот семьи нет. Зато есть ребенок.
       -- Это как? -- я сделала вид, что удивилась.
       -- А так. Когда мне было тридцать, одна дама решила, что я очень подхожу на роль отца ее ребенка. И родила. Это был конец советского периода. А тогда за этим делом очень следили, тем более в органах. Наш главный принцип: пошалить можешь, но следов оставлять не имеешь права. Я здорово рисковал. Но все обошлось. И теперь я даже не могу себе представить, как бы жил без моего Олега. Недавно ему исполнилось пятнадцать, и я подарил ему мобильный телефон.
       Я слушала Сергея, и казалось, сейчас говорит совсем другой человек. Теперь он был мягким, добрым и заботливым отцом.
       -- Сергей, а жена?
       -- А что жена? Во-первых, она мне не жена. Мы никогда с ней не жили. Я регулярно приезжаю к Олегу, привожу продукты, даю деньги.
       -- И между вами ничего не происходит? -- меня это всерьез заинтересовало, и я посмотрела ему прямо в глаза.
       -- Ирочка, -- Сергей отвел глаза в сторону. -- Давай не будем ворошить прошлое. Ведь нам с тобой хорошо. Верно?
       -- Верно, -- я тихонько высвободила свою руку.
       -- Тогда молчок, -- Сергей приложил свой красивый палец к моим губам. Немного помолчали. Сергей потянул меня к себе и усадил на колени. Это был сладкий и волнительный поцелуй. Как в первый вечер.
    Я вся размякла. Потом сжалась в комок и затаилась на его груди. Сергей нежно гладил по голове, целовал уши, шею, нос, глаза... Казалось, конца этому счастью не будет. Ошиблась. Ненавязчивый, но настырный сигнал заставил Сергея выпрямиться.
       -- Алло, слушаю. Да, хорошо. Все материалы готовы. Есть! К утру доклад будет лежать на вашем столе, -- Сергей опустил телефон в карман брюк, виновато улыбнулся, встал, поправил галстук:
       -- Ну вот, Ирочка. Мне пора.
       -- И куда тебе пора, мой дорогой?
       -- На работу, ты ведь все слышала.
       -- Жаль. Я думала, ты останешься у меня.
       -- Ирочка, но это же не последняя наша встреча?
       Я пожала плечами:
       -- Кто знает? Меня в этой жизни уже ничто не удивляет, -- я медленно поднялась, выключила музыку и пошла провожать Стрельцова.
       В коридоре у лифта на мой вопрос, кто ему звонил, Сергей назвал фамилию. Мне опять стало не по себе. Когда двери лифта закрылись, я испуганно метнулась в свою квартиру. Бр-р-р. И что меня все время затягивает туда, куда нормальные люди не ходят? Ну зачем мне это надо? Все так! Но интересно, жуть! И ведь не за всеми ухаживают дяденьки, которым по ночам звонят такие люди. Не за всеми. Факт!

    Глава X

       Сергей позвонил в понедельник днем на работу. Я не стала выяснять, где он раздобыл телефон. Зачем? Все было и так понятно. Вечером мы были опять в театре, а ночевали у меня. Во вторник ужинали в модном ресторане. Закончили около трех ночи и поехали к Сергею.
       Короче, к концу недели я уже плохо себе представляла жизнь без этого человека. Стыдно сказать, но за всю неделю я не нашла времени навестить дочь. Мамаша! Ничего себе! Но что делать? Сергей не давал мне передышки. За эту неделю я растеряла все килограммы, что набрала в больнице. Теперь все платья на мне висели, как на вешалке. Сергей этого не замечал. Мне кажется, до встречи со мной у него было одно занятие и одно увлечение. И первое, и второе помещалось в одном флаконе. Это была работа. Теперь ему приходилось разрываться на два фронта.
       Иногда вечерами на Сергея находил приступ откровения, и он рассказывал мне о своей работе. Мало того, он почти дословно цитировал речи и выступления главных политиков. И это не все. Сергей пояснял, каков истинный смысл того или иного текста. Тот смысл, который не виден простому человеку, но который должен увидеть любой политик.
       Мне было это не только интересно, но и очень полезно. Теперь многие аналитические записки, которые я писала руководству, имели совсем другой вид. И это быстро заметили наверху. Стали приглашать на беседы, на консультации. Так я потихоньку "въехала" в политические проблемы. В конце второй недели общения с Сергеем мы уже о многих вещах говорили на равных. А по некоторым вопросам я уже высказывалась самостоятельно. И каково же было мое удивление, когда через день-два я, прочитав в газете очередное выступление, находила собственные мысли.
       В начале ноября, примерно через месяц после нашего знакомства, я впервые разрешила генералу приехать на Рублевку. Конечно, он давно заочно знал всех моих родных. Особенно Свету и маму. Мы приехали на моей машине в пятницу после работы. Елену Александровну и маму я заранее предупредила, что будет гость. Ужин был приготовлен с учетом этого обстоятельства.
       Сергей привез всем подарки. Маме -- цветы, Светику -- очередную куклу, Елене Александровне -- новый детектив. Похоже, Светику взрослый дядя сразу понравился, и она буквально ходила за ним по пятам. Бедная девочка. После Толика она готова цепляться за любого мужчину. Ей нужен папа. Я ее понимаю. Но что можно сделать? Кто может заменить родного отца? Никто!
       Все добрые дяди -- это суррогат и дешевая подделка. Дети сначала увлекаются, а потом, распознав подделку, грустят и страдают.
       В тот вечер Елена Александровна постаралась, и стол был накрыт со вкусом. Были салаты, закуски, овощи. Из горячего -- запеченный с яблоками гусь. Были красное французское вино и сок для Светы.
       Ужинали долго. Сергей рассказывал забавные истории о разных странах. Мама слушала, раскрыв рот. Светик часто перебивала и почти ничего не ела. А я смотрела на всех немного грустными глазами и пыталась предугадать, что мне уготовано в очередной раз. Надолго ли Сергей пришел в наш дом?
       После чая мама увела Свету спать. Елена Александровна суетилась рядом, мыла посуду на кухне. А мы с Сергеем удобно устроились в мягких креслах, пили вино и грелись у камина.
       Пролетела, канула в Лету еще одна суетная и бестолковая неделя. Впереди два дня отдыха и ничегонеделания. Эти выходные мы с Сергеем решили провести здесь, за городом...
       Разумеется, при условии, что его никуда не вызовут. По предварительным прикидкам получалось, что ему в этот раз дадут отдохнуть.
       -- Ну что, Ирочка, как ты оцениваешь мою работу за прошедшую неделю?
       -- Сергей, дорогой, а нам что, больше не о чем поговорить? -- я всерьез рассердилась.
       О работе мы говорили с Сергеем в последнее время постоянно. Причем не о моей работе, а о его. И вдруг меня словно током ударило. Возможно даже, то была не моя мысль, а чья-то, посланная мне во спасение. Я вдруг ясно поняла, что говорю совсем не то, что нужно. Для таких людей, как Сергей, работа -- все. И чем больше с ними о ней говоришь, а еще лучше -- хвалишь их, тем больше они привязываются к собеседнику. А мне, похоже, в последнее время захотелось его привязанности. Быть может, я просто привыкла к нему? Ведь у нас, женщин, это очень быстро происходит. Я широко улыбнулась, привстала и подвинула свое кресло ближе к нему.
       -- Сергей, извини, я не права. На самом деле мне очень нравится твоя работа. Более того, сама хотела тебе многое сказать.
       -- И что же? -- Сергей внимательно и, как мне показалось, с иронией посмотрел на меня.
       -- Ну, например то, что Сам в последнее время заметно изменился в лучшую сторону.
       -- Да? Это интересно! -- Сергей немного опустился в кресле, сделал глоток вина и стал смотреть на горящие в камине дрова.
       -- Сегодня наш рулевой просто огурец! Он уже не делает непродуманных заявлений, хорошо выглядит, не вмешивается в политические дрязги. Он выше этого. Он над схваткой. И это мне лично симпатично. Думаю, в этом есть и твоя большая доля участия.
       -- Да, Ирочка, наверное, ты права. Спасибо тебе за теплые слова. Мы действительно стараемся и много сделали за последний год.
       Сергей помолчал, сделал глоток вина и продолжал:
       -- Все это так. Но наше управление отвечает за внутреннее направление. И здесь для меня все ясно и понятно. Я вижу плюсы и минусы. И на минусы я могу как-то влиять и исправлять ситуацию. На ситуацию, связанную с поведением Самого в том или ином контексте.
       Сергей опять замолчал. Казалось, он собирается с мыслями и не решается что-то сказать.
       -- Генерал, смелей, смелей, -- я потрепала Сергея по голове. Он попытался улыбнуться. Не получилось. И вот тогда, похоже, он наконец принял какое-то решение.
       -- Хорошо, Ирочка. На днях я обсуждал с руководителем твою кандидатуру.
       -- Мою кандидатуру? Зачем? -- я действительно была удивлена.
       -- На предмет твоей работы в группе советников.
       -- И что? -- я иронически ухмыльнулась.
       -- А ничего. Все нормально. Теперь тебя будут проверять соответствующие инстанции.
       Теперь пришла пора помолчать мне. Я не могла никак сообразить, как реагировать на заявление Сергея. Он ведь со мной даже не посоветовался.
       -- Сергей, а ты уверен, что я соглашусь на эту работу? Сегодняшняя должность меня вполне устраивает. У меня приличный статус, я имею много свободного времени при хорошей зарплате. Что я буду иметь там? Нервотрепку? Оклад госслужащего? Постоянное прослушивание моих переговоров и просматривание личной жизни? Нет, милый. Ты поспешил. Мне такая головная боль не нужна.
       -- Ирочка, ты ведь ничего не знаешь о том деле, которым тебе, возможно, придется заниматься. Представь только на минутку, что у тебя появится возможность влиять на умы миллионов людей. Причем ты должна будешь просчитывать и их реакцию на твои выдумки. Каково? Будет у тебя в жизни шанс заняться таким делом? Сомневаюсь! Это первое. Второе. Диапазон твоих возможностей расширится раз в пять. Ну, например, у тебя будет постоянная машина со спецномерами, с мигалкой. На тебя будут работать целые институты. По твоему звонку губернаторы будут вставать по стойке смирно. А что касается прозрачности жизни и постоянного контроля за ней, то ты слишком преувеличиваешь. Во-первых, таких тотальных наблюдений уже не устраивают. А во-вторых, ну и что? Ты не извращенка, не наркоманка, не готовишься насильственно заменить правящий режим. Чего тебе скрывать? Нечего. Пусть ребята смотрят и слушают. Это, кстати, очень организует, -- Сергей выпалил все на одном дыхании. После этого он громко выдохнул, откинул голову назад, потянулся. -- Думай, Ирочка. Ты ведь всегда можешь отказаться. Да и вопрос этот еще не решен окончательно. Так что мы с тобой говорим о возможном варианте.
       -- Ну вот и славно, -- я сделала большой глоток вина и тоже откинула голову. -- Сергей, а какие перспективы у меня после этой работы? -- Я говорила вверх, ни к кому не обращаясь.
       -- Ирочка. Я думаю, все зависит от конкретного человека. Если человек -- голова, пойдет дальше в гору. Если человек -- карман для денег, его отодвинут в сторону и предоставят возможность кувыркаться в одиночку. А если человек -- красивая дама, да еще с головой, думаю, здесь возможны самые разные варианты.
       Последние рассуждения Сергея меня, не скрою, заинтересовали. Думаю, именно в этот момент он забросил зерно, которому суждено будет прорасти и дать всходы.
       -- Сергей, а сколько сейчас времени?
       -- Девочка моя, уже половина третьего.
       -- Ого, похоже, мы с вами немного задержались, Сергей Петрович. Какие будут предложения?
       -- Надо срочно принимать душ и забираться под одеяло, -- Сергей быстро вскочил на ноги и сладко потянулся.
       Я тоже встала.
       -- Вот только спать мы с тобой, милый, сегодня будем в разных комнатах.
       Он удивленно посмотрел на меня.
       -- Да, да, Стрельцов. Здесь мы должны соблюдать приличия. Здесь мама и ребенок. Да, кроме того, похоже, у меня начались проблемы со здоровьем. Ну, не обижайся. А еще и Светка обязательно придет ко мне в семь утра.
       Я обняла Сергея за шею и нежно поцеловала в губы. Ну вот. Одно прикосновение, а он уже весь горит. Вот так всегда.
       -- Сережа, дорогой, успокойся. Ну, у нас еще все впереди, правда?
       -- Правда, правда, моя девочка. Тогда последний раз. Он опять впился в мои губы и не отпускал. Здесь уже и меня дрожь пробила. Еще чуть-чуть, и мы, похоже, предались бы греху прямо здесь, у камина. Но что-то в последний момент у Сергея повернулось в сознании, и он прекратил это безумие.
       Я проводила Сергея в его комнату, вернулась к себе. Приняла душ, немного посидела в кресле, легла и заснула моментально.
      

    Глава ХI

       В конце ноября меня пригласили на беседу. Погода в Москве в это время года настолько безобразна, что хочется выть и кусаться. Изморось, холод, ветер, дождь со снегом, тоска. И вот в такое хмурое утро я подъехала к Старой площади.
       Машину оставила напротив Политехнического музея. Спустилась в переход. Слепой певец исполнял советскую лирику. Голос приятный, спокойный. Стало намного легче. Вышла к подъездам. Кто-то мне говорил, что раньше здесь было сердце Советского Союза -- ЦК КПСС. Теперь -- сердце России. Хотя, если всерьез, и тогда, и теперь -- это скорее прямая кишка, а не сердце. Через эти подъезды проходит все дерьмо. Сердце, легкие, кровеносная система и мозг страны, уверена, -- совсем в другом месте. Скорее на Соловках, в монастырях, в деревнях, там, где осталось немного совести и что-то еще от людей.
       Вот такие грустные и странные мысли роились в моей ушибленной голове в то хмурое ноябрьское утро. И откуда они вообще берутся, не имею понятия. Ну да ладно. Хватит скулить и прибедняться. Не из моих уст должна литься эти лирика. Правильно! Но вот я взялась и пишу книжку. А те, кто в российской деревне доит коров и растит хлеб, никогда ведь не прочтут ее. А поэтому и не узнают, что они -- это сердце и легкие страны. Да и не надо им этого знать. Живут среди навоза и грязи, но зато чисты душой. Добры и наивны. Их легко обмануть, обобрать. И мы это успешно делаем. Однако каждому свое. Зато им сто граммов леденцов к празднику -- в радость. А меня уже и теплый "Мерседес" с телевизором не успокаивает. А вот и нужный подъезд.
       Высокие деревянные двери открываются с трудом. Маленький тамбур. Еще дверь, еще тамбур. Еще дверь. Большой холл. Два прапорщика проверяют пропуска. У меня только паспорт. Посмотрели в свои списки, потом на мое лицо, еще раз на паспорт: "Проходите". Прошла. Оставила пальто в раздевалке и на лифте поднялась на третий этаж. Здесь ковры и тоже огромные двери. Нашла нужную, открыла, вошла. Секретарь, не поднимая глаз, указала на стул. Села. Ровно в десять секретарь по селектору доложила, что Рагулина в приемной. Еще десять минут пришлось подождать. Потом зашла в громадный кабинет. Слева, вдоль окон длинный стол со стульями для заседаний. В торце, с другой стороны, стол поменьше. На нем настольная лампа и стопки бумаг. За столом -- сам начальник. На вид довольно молодой, но, похоже, утомленный жизнью товарищ.
       -- Проходите, Ирина Владимировна, не стесняйтесь, -- хозяин кабинета поднялся с кресла и вышел мне навстречу. Он был без пиджака, в белой рубашке с галстуком. Немного толстоват, невысокого роста. Но в целом ничего. Я протянула ему руку. Он представился. Фамилия известная. Часто мелькает в прессе. Его комментарии я постоянно читаю в газетах. Но вживую вижу впервые. Он из тех, кто делает большую политику, но при этом предпочитает не светиться.
       Мы уселись друг против друга за маленьким столиком, что стоял вплотную к его рабочему столу. Какое-то время большой начальник сидел молча и сверлил меня своим пронзительным взглядом. Наконец, рентген закончился, и он заговорил.
       -- Примерно так вас и представлял, Ирина Владимировна.
       Я вопросительно посмотрела на него:
       -- Это как?
       -- А так. Вы молодая, красивая, энергичная, целеустремленная и тщеславная дама.
       Его слова немного озадачили.
       -- Ваша характеристика должна меня обрадовать? -- я вопросительно посмотрела на собеседника.
       -- Да нет. Такой цели я перед собой не ставил. Просто это те качества, которые вам очень пригодятся на новой работе.
       После этих слов опять тишина, рентген. Я тоже молчу. Понимаю, что каждое лишнее слово в этом кабинете может обернуться против меня.
       -- Ирина Владимировна, -- собеседник сощурил глаза и продолжал: -- У меня есть несколько вопросов. Я внимательно изучил вашу биографию. Там все чисто и понятно. Вот только почему, выйдя второй раз замуж, вы не взяли фамилию мужа?
       -- Ну, здесь все просто, -- я с облегчением вздохнула. -- Тогда мне казалось, что с фамилией Криворот мне будет трудно жить.
       -- А потом? -- теперь улыбнулся мой собеседник.
       -- А потом мое мнение на этот счет не изменилось.
       -- Хорошо. Вы были посвящены во все сферы деятельности Анатолия Александровича? -- опять пронзительный взгляд.
       -- Думаю, что нет. Анатолий рассказывал мне то, что считал нужным. Не исключаю, что какие-то вопросы оставались за рамками наших разговоров. А сама я излишним любопытством не страдаю.
       Я посмотрела на свои длинные ухоженные пальцы. Перевела взгляд на руки собеседника. Короткие пухлые пальчики. Ногти подстрижены под корень. Нет, этот дядя определенно не в моем вкусе. Похоже, он это понял.
       -- Ну что же, Ирина Владимировна. Больше вопросов у меня нет. С завтрашнего дня вы назначаетесь консультантом в группу советников.
       После этих слов я с трудом сдержала себя.
       -- Как с завтрашнего? Я ничего не сказала на работе, да и вообще так вопрос не стоял.
       -- Ирина Владимировна! -- голос собеседника стал жестким. -- Вашему руководству в банк я позвоню. Это не проблема. Приказ о вашем назначении уже подписан. Думать и согласовывать надо было раньше.
       Чиновник резко поднялся. Я, разумеется, тоже.
       -- Все технические вопросы вы согласуете на шестом этаже в комнате номер...
       Разговор был окончен.
       Я еще раз протянула руку противному дядьке и не спеша вышла из кабинета. Вот дела. И глазом не успела моргнуть! Все за меня решили! Ну, держись, Стрельцов! Устрою тебе разнос!

    Глава ХII

       В тот день в банке я появилась только после обеда. Уже на первом этаже встретила Кренделя. Хотела пройти мимо. Так делала все последнее время. Этот человек стал мне неприятен, и я испытывала даже некоторую брезгливость при виде его. Но сегодня он, как мне показалось, испуганно посмотрел на меня и подошел сам.
       -- Здравствуйте, уважаемая Ирина Владимировна, -- Крендель неуклюже поклонился.
       -- Здравствуйте, Виталий Викторович.
       Я машинально протянула ему руку, а он припал к ней и начал целовать.
       -- Виталий Викторович, что случилось? Меня назначили председателем правления банка?
       Крендель оторвался от руки, сделал шаг назад, закатил глаза:
       -- Зачем вы обижаете старика? Я всегда хорошо к вам относился, Ирина Владимировна.
       -- Ну ладно, ладно, Виталий Викторович. Будем считать, что так и было, -- я натянуто улыбнулась, вскочила в открытую дверь лифта, нажала нужную кнопку.
       Не успела выйти из лифта -- перехватил помощник председателя банка. Ну, понятно, ребята из Кремля слов на ветер не бросают. Наверняка был звонок -- и вот засуетился муравейник. У председателя уже собрались заместители. В том числе и тот, что приезжал с Кренделем в больницу. Меня долго убеждали, что я талантливый, перспективный сотрудник. Говорили, что уже почти готов был приказ о моем назначении на прежнюю должность -- начальника управления. Но, увы, я оказалась нужнее на более важном и ответственном посту.
       А еще мне вручили почетную грамоту и тугой конверт. Вот так провожают людей нынче на повышение. Да, еще сказали, что я в любой момент могу вернуться сюда на работу. Ну здесь-то уж я им, конечно, не поверила. Вранье это и насмешка. Ясно помню, как Толик меня устраивал сюда. А потом Строков опекал. Ни одного, ни другого уже нет рядом. И все разговоры на эту тему -- пустое.
       Зашла я в тот день к бывшим коллегам в управление. Олег Беглов и Игорь Сергеевич сидели в той же комнате. Мы пили чай и болтали обо всем подряд, как в старые добрые времена. Олег так и не женился. Изредка он посматривал на меня, кажется, осуждающе. Ну чем я могла ему помочь? Советом? Ему это не надо. Любовью? Это не надо мне. Ничем! Так и ушла, поцеловав по-дружески в щеку одного и другого.
       Потом наконец пришла в свой уже тоже бывший кабинет, собрала в два пакета бумаги и спустилась вниз. Из машины позвонила Стрельцову и Вере Дмитриевне, сказала, что еду на Рублевку.
       С Неглинки выехали без чего-то семь. И сразу попали в пробку на Садовом кольце. День был насыщенным, суетным. Устала здорово. Смотреть телевизор не хотелось. Попросила водителя включить тихую музыку, а сама прижалась к холодному стеклу и стала смотреть на улицу. Дождь не прекращался, кажется, уже сто лет. Слякоть и безнадега во всем. В согнутых фигурах москвичей, в постоянно работающих дворниках машин, в жирных струях воды, стекающих по окнам иномарок.
       Вот и закрылась еще одна страница биографии. Страница? А может быть, биография закончилась? Писать о той работе, к которой должна приступить уже завтра, у нас как бы не принято. Хотя сегодня на дворе уже совсем другое время. Нет секретов, нет норм, законов -- ничего. Есть только личный интерес. Везде и во всем. Будет ли мой интерес способствовать продолжению пустой жизни? Трудно сказать, посмотрим.
       Посмотрим завтра. А сегодня, пожалуй, можно подвести некоторый итог прожитого времени. Вот уже лет пятнадцать, как я впервые появилась в этом вертепе под названием Москва. А началось мое знакомство с подлости и обмана. Спать с мужем родной тети -- это ужасно. Меня передернуло, и я сильней прижалась к холодному стеклу.
       Моя жизнь в Москве началась вместе с великой перестройкой, с развалом очередной империи зла. Казалось, на месте разрушенной обители лжи и порока должны зацвести райские сады. А что получилось? Страшно сказать! Телефонный звонок нарушил мои невеселые размышления. Звонили с новой работы и просили завтра приехать на час раньше. Ну, думаю, началось! А что, ради такой работы надо чем-то жертвовать. Так, кажется, сказал Стрельцов.
       Да, так на чем это я остановилась? Ха, остановилась! Если бы! После мужа тети были другие дяди. Хотя, нет, постойте. Потом были мальчики. Ну, конечно, первый муж Максим. Благодаря его папе закончила МГИМО, пожила за границей. Выжала из этой семьи все, что можно, и ушла. Молодец, умница девочка. Получила все, что хотела, -- и в сторону. А Николай Блохин? Помните первого секретаря нашего сельского райкома комсомола? Где он сейчас? Интересно! И ему я тоже морочила голову. Ну, вот опять отвлекают. Этот телефон не дает сосредоточиться. Снова звонок. На этот раз звонили из гаража. Надо же как у них все грамотно! Спрашивали, куда утром подавать машину. Адрес на Рублевке их совсем не смутил. Сказали, что за полчаса до выезда машина будет на месте. Назвали номер и модель транспорта. И то, и другое, похоже, очень высокого уровня.
       Ну вот. А потом был праздник по имени Толик. Верно говорят, что хорошего много не бывает. Его бывает или мало, или очень мало. В моем случае было очень мало. Немного успокаивает то, что Светик постоянно мне о нем напоминает. А так бы... Но Толик, скорее, исключение из правила. Потом был Строков. Продолжение хорошей работы, подарки и... облом. Облом в прямом и в переносном смысле. Теперь появился Стрельцов. Новая работа и весьма туманные перспективы. Хотя, если судить по номеру и модели служебной машины, перспективы неплохие. Итак, все мужчины в моей жизни как бы трамплины для перехода в другое качество. И даже первый опыт -- Валера, учитель географии, -- и тот сыграл определенную роль в моем развитии. Именно его "уроку" я обязана тем, что так рано определилась с истинной стоимостью одного мужчины. Исключение -- только Анатолий. Но он -- мужчина необычный.
       Опять звонок. Мне это начинает надоедать.
       -- Алло, слушаю внимательно.
       -- Ирочка, привет. Я только что освободился и лечу к тебе, -- голос у Сергея был взволнован.
       -- Стоп, стоп, дорогой. Что случилось?
       -- Ничего, Ирочка. Просто я соскучился.
       -- Это что значит? Мы ведь только утром расстались.
       -- Ну и что? Для меня это большой срок. Я не видел тебя целый день.
       Сергей говорил вполне серьезно и горячо. А мне было смешно и грустно одновременно. Смешно от того, что такой высокий чин -- генерал -- влюбился в меня, как школьник. А грустно от того, что его любовь меня нисколько не волновала, не радовала. Мне было безразлично. От этой мысли я сама ужаснулась. Бр-р-р, кошмар! Дожила девушка!
       -- Ты знаешь, Сереж, у меня сегодня был очень тяжелый день. Боюсь, завтра будет то же самое. Кроме того, мне очень рано вставать, а я хочу еще поговорить с мамой.
       -- Ну ладно, Ирочка. Но завтра я тебя просто так не отпущу. Идет?
       -- Идет, милый, -- я отключила телефон и опять прижалась лбом к холодному стеклу.
      
      

    Глава ХIII

       К дому подъехали без чего-то девять. Два часа добирались, дела! А ведь зима еще не началась. Что будет в декабре? А что будет? Будет как всегда. Московские власти будут делать вид, что чистят дороги. А автовладельцы воображать, что ездят по ним. Хотя разве такую езду можно назвать нормальной? Конечно, нет. Но не надо забывать, где, в какой стране живем. У нас здесь все так. И если бы только дороги огорчали, можно было бы пережить. Опять я лезу не в свои проблемы! Что мне до всех? Рублевку чистят исправно и регулярно. Не захочу терять время -- пожалуйста, роскошная квартира в самом центре. Что еще человеку надо? А надо поскулить, поплакаться. Вот ведь как странно ведем себя, право! Ну все есть! Ан нет, дай потрепаться да поплакаться. Эх, натура! Стыдись, ушибленная! А еще лучше -- прокатись пару раз в часы пик в троллейбусе, да подожди его минут сорок на морозе. Может, тогда трепаться перестанешь. Это я сама себе говорю. Не обращайте внимания. Что-то я вообще после больницы стала много болтать. Стареем, знать, стареем...
       После ужина пошла укладывать Светулю. Она уже стала совсем большой девочкой. Хотя без любимой куклы не ложится. А вот сказки ей почему-то не нравятся. Теперь ей подавай житейские истории. Наверное, насмотрелась этой муры по телевизору. Там на каждом канале странные истории под названием "ток-шоу" с утра до вечера крутят. И надо же такие глупости выдумывать, жуть берет. А дети смотрят и глотают. Вот и подавай Светуле на ночь что-нибудь этакое, из жизни. А где это "из жизни" взять? Не буду же я ей рассказывать про свои любовные истории. Не буду!
       Сегодня Светик сменила тему. Сегодня ее беспокоит, почему дядя Сережа давно не приезжал. На ходу пришлось сочинять, что у дяди Сережи очень серьезная работа. А что за работа? А во сколько он заканчивает ее? А когда начинает? А где он живет? А есть ли у него дети? А где я с ним познакомилась? А какая у него машина?
       Светик заснула около двенадцати. И только это меня спасло. Похоже, она, в отличие от меня, всерьез увлеклась Стрельцовым. Меня это не шибко обрадовало. Хотя кто знает, как сложится жизнь. Может быть, он именно то, что нам со Светиком нужно?
       Мама, как всегда, ждала внизу. Я медленно спустилась по крутой лестнице, тихо подошла, обняла ее за плечи.
       -- Мамочка, почему ты не спишь?
       Мама повернула голову, и я увидела тревогу в ее глазах.
       -- Не знаю, дочка. Может быть, погода влияет. Что-то как-то неуютно. То ли кости ломит, то ли сердце болит, не могу понять, -- она виновато улыбнулась и опустила глаза.
       Мы уселись на мягком диване, укрыли ноги теплым пледом, помолчали.
       -- Ну как там Светка, замучила тебя разговорами?
       -- Не разговорами, а вопросами. Теперь ее интересует Сергей Петрович.
       -- Ну надо же, бедная девочка. Ты знаешь, Ирочка, мне иногда кажется, что она соображает и чувствует лучше нас.
       Мама подвинулась ко мне еще ближе.
       -- Да? Я этого не замечала. Хотя, может быть. Когда это случилось с Толиком, она перенесла сильный стресс. И, возможно, все органы ее маленького организма заработали сильней и лучше. Они как бы защищали ее от психических перегрузок. Ну а когда механизм запущен, остановить его уже сложней, -- я улыбнулась и обняла маму за плечи.
       -- Ирочка, ты говоришь как-то сложно. Я не все понимаю. Но, наверное, ты права. Меня вот только беспокоит то, что как-то по-взрослому она рассуждает. А вопросы задает -- жуть. Я даже теряюсь и не знаю, что отвечать. Хорошо, Елена Александровна всегда рядом. Она человек образованный. С ней шибко не забалуешь.
       -- Мамочка, а ты не давай Светке часами сидеть у телевизора.
       -- Ирочка, а что же здесь нам еще делать? На улице сейчас сама знаешь как. А ходить здесь некуда. Ну, могу я на часик-два отвлечь ее рисованием или еще чем. А потом?
       -- Да, это проблема. Я раньше об этом не думала. Хорошо, постараюсь продумать этот вопрос.
       -- Ладно, ладно, Ирочка. Особенно не напрягайся. Делай свои дела. А мы уж здесь как-нибудь справимся. Кстати, как там у тебя на работе, что Сергей Петрович?..
       Ну вот и подобрались мы к главным темам. Я крепко чмокнула маму в ухо, прижалась щекой к ее плечу и тихо начала рассказывать о том, что случилось вчера. Мама тяжело вздыхала и изредка смахивала слезу. Когда перешла к разговору о Сергее, на часах было половина четвертого.
       В пять я поднялась к себе и начала заниматься подготовкой к выезду на работу. Спать уже не хотелось. Да и усталость прошла. Нет, правда. Это же великое дело! За ночь я выговорилась вся, без остатка. И мама все выслушала, не прерывая. Своим молчанием она как бы одобрила все то, что я делаю. И даже если ей что-то и не понравилось, она промолчала. Только вот плакала часто. Плакала и молчала.
       После этой ночи мама стала мне еще родней и ближе. Теперь по крайней мере я точно знаю, что она в любую минуту выслушает и поймет. Поймет и не осудит. Кто еще способен на это? Никто!
      
      

    Глава ХIV

       Как и обещали, за полчаса до выезда черная представительского класса "Ауди" стояла у подъезда. Охране я вечером назвала номер машины, и ее сразу пропустили. На крыше стояла синяя мигалка. А номер -- загляденье, с большим российским флагом. Добрались минут за сорок. И это несмотря на то, что дорога была довольно скользкая и машин в это время уже порядочно. Андрей -- совсем молодой мальчик -- вел машину уверенно и нагло. На гаишников он просто не обращал внимания. Да и они, похоже, старались не замечать нашу машину. Как только я села на заднее сиденье и мы познакомились, Андрей спросил, когда и у какого подъезда мы должны быть. За пять минут до названного срока я входила в массивные двери бывшего ЦК КПСС.
       Без одной минуты восемь секретарь принесла в мой кабинет чай и приготовилась записывать указания. Их было совсем мало. Подготовить список документации, которую я обязана получать ежедневно. Собрать сотрудников моего аппарата в одиннадцать часов. После обеда, то есть после часа, попытаться соединить с руководителями ведущих телеканалов и газет. Вот и все. Я натянуто улыбнулась уже немолодой и, похоже, опытной сотруднице. Та молча развернулась и вышла.
       Минут пятнадцать я мерила свой кабинет шагами. Подходила к огромным окнам, выглядывала на улицу. На площади стояло несколько машин. Чуть дальше поток двигался вниз, к Китайгородскому проезду, к набережной. Еще дальше машины шли от Солянки к Лубянской площади. Ну вот. И добралась я, наконец, до самого центра страны. Дальше только Кремлевская стена и все, что за ней. А что за ней? Узнаем, узнаем. Похоже, секретов много. Но вот нужны ли они мне? Скорее нет, чем да. Чем меньше знаешь, тем лучше спишь. Истина известная, расхожая.
       В половине девятого наконец пригласили на совещание, которое вчера назначалось на восемь. Совещание проходило у заместителя начальника управления. В огромном кабинете собрались человек двадцать. Все уселись за большим столом, что стоял вдоль зашторенных окон. Большинство людей я знала в лицо. Со многими сталкивалась по работе в банке. Теперь все мы входим в так называемую группу советников. Собрание вел хозяин кабинета. Это был немолодой уже человек. О нем я много слышала, но встречаться не доводилось. Он был известен тем, что почти всю жизнь провел на телевидении и знал его досконально. Впрочем, и его все знали. И как я поняла чуть позже, все сюжеты с участием первых лиц на телевидении шли с его согласия. Но если он не одобрял планируемый показ, настаивать было бесполезно. Никто, кроме него, этот вопрос решать не имел права. А может быть, просто не брали на себя ответственность? Может быть. А он брал и не боялся.
       Собрание началось с того, что ведущий представил меня. Я сидела в самом конце стола. Но оказалось, что мое место не там. На планерках я должна буду сидеть рядом, первой по левую руку от ведущего собрание. Мне пришлось встать и рассказать о своей не шибко богатой биографии. Ни вопросов, ни комментариев не последовало. После того как я заняла свое место, ведущий объявил о том, что я буду заниматься телевидением и газетами. Потом перешли к разбору вчерашних новостей, к плану сегодняшних и завтрашних меро-
    приятий, к подготовке плана на следующую неделю.
       Планерка длилась около часа. Потом я пила кофе в буфете. Это заведение здесь на три порядка выше, чем в банке. И это понятно. Традиции, да и многие люди из обслуги остались еще с советских времен. Кофе был горячий и крепкий, выпечка свежая и вкусная. На выходе из буфета меня окликнули по имени. Автоматически обернулась. В зале сидели человек семь. Все за разными столиками. Знакомых не увидела. Но вот какой-то мужчина улыбнулся мне и жестом пригласил подойти. И только подойдя к нему, я узнала Николая Блохина. Не помните? Ну как же. Первый секретарь нашего сельского райкома. Это был тот самый Николай, который хотел развестись с женой и связать жизнь со мной. А когда понял, что ничего не получится, напился, а мне пришлось из ресторана везти его в гостиницу. Ну, вспомнили?
       Кофе и пирожное пришлось повторить. Плохо. Если буду так расслабляться, быстро потеряю форму. А без этого, без привлекательности мне сейчас никак нельзя. Впрочем, и раньше тоже.
       Николай выглядел вполне прилично. Он совсем не изменился, симпатичный и ухоженный. После того как мы расстались, он все-таки развелся с женой. Закончил высшую школу КГБ. Сейчас работает заместителем министра в правительстве Московской области. Два года назад Блохин женился второй раз на двадцатилетней девочке. Живет в собственном коттедже в Барвихе. В Москве имеет шестикомнатную квартиру на Плющихе. В общем, у него все -- чики-пики. Все как у нормальных людей.
       Пришлось рассказать о своих приключениях. Когда Николай услышал, что я вдова, показалось, в глазах его загорелся лукавый огонек. Но когда узнал, где и кем я теперь работаю, огонь погас. Наверное, решил, что приключений со мной ему достаточно. А попадать под постоянное наблюдение спецслужб ему, понятно, не хочется. Ясное дело, содержать молодую жену, особняк в Барвихе, квартиру в Москве и дочь от первого брака хлопотно. Нужно крутиться. Крутиться в мутных водах областной администрации -- одно дело. А под рентгеном спецслужб -- совсем другое.
       Напоследок Блохин для приличия спросил, в каком кабинете я сижу, записал телефон, оставил свои координаты. Договорились через недельку созвониться. Но, думаю, ни ему, ни мне это не нужно. Так, случайная встреча с забытой, порочной юностью. Бывает, случается...
       Секретарь нервничала. Оказывается, мне звонили уже и телевизионщики, и газетчики. До совещания еще оставалось немного времени, и я попросила соединить с наиболее настырными. На столе лежали бумаги, о которых говорила утром. Это уже приятно. Первое впечатление не обмануло. Похоже, с секретарем сработаемся.
       Пресса звонила на уровне первых заместителей. Главный вопрос, не меняется ли программа мероприятий первых лиц. А самый главный -- необходимо "засветиться" перед новым куратором, установить контакт, прогнуться. Я с удовольствием приняла их правила игры и установила контакт.
       В одиннадцать секретарь доложила, что аппарат собрался. Пригласила всех в кабинет. Пятеро молодых людей уселись за рабочим столом. Две девушки и трое парней. Второй раз за это утро пришлось пересказывать биографию, отвечать на вопросы. Здесь, в этой компании, они были. Но все вопросы касались только работы. К половине первого совещание закончили. Обед. Опять кабинет. Около четырех позвонил Сергей. Поздравил с первым днем работы и, между прочим, спросил о планах на вечер. Договорились в семь встретиться в центре и вместе поужинать в ресторане.
       Где-то около пяти вызвали к руководителю такого уровня, что дальше уже просто некуда. В общении он оказался прост и доступен. Главный вопрос -- с понедельника заступаю на "боевое" дежурство. Что это значит? А это значит, что всю неделю я буду работать только на Самого. И здесь я обнаружила первые серьезные расхождения во взглядах на этот предмет. Когда соглашалась на работу, была уверена, что формула общения с первым лицом будет другая. И руководить будут не мной, а я. Поднимать этот вопрос не стала. И правильно сделала. В конце концов решила: все зависит от меня. Как поставлю работу, таков и будет результат. А сейчас спорить и убеждать -- дело пустое, неблагодарное, а пуще того -- опасное. Можно вмиг оказаться с той стороны огромных входных дверей.
       Потом мне долго рассказывали, как я должна себя вести, куда смотреть, как красить глаза, какой длины должна быть юбка и много других глупостей. Вот именно, глупостей. Я все их добросовестно записала в блокнот. Получилось страниц пять указаний. И все это не пустые слова. За мной будут наблюдать и делать выводы. Возможностей "проколоться" предостаточно.
       Расстались с большим начальником без чего-то семь. Сразу из коридора набрала телефон Стрельцова и сообщила, что задерживаюсь. Договорились встретиться в восемь в ресторане.
       Это был грузинский ресторанчик в подвале большого дома в районе Чистых прудов. Мы заняли столик в самом дальнем углу. Я села спиной к залу. Стрельцов, соответственно, -- лицом. Я понемногу начинала понимать его приемы. К примеру, он устроился так, что свободно обозревал весь ресторан и вход в него. При этом за мной его почти невозможно было разглядеть. Наверное, и мне придется перенимать его опыт. Похоже, на этот раз я влипла в серьезную историю.
       Сергей выглядел уставшим. Неужели это результат того, что вчера я не захотела встретиться? Мне стало жаль, и я накрыла его ладонь своими руками.
       -- Сережа, дорогой, что-нибудь случилось?
       Он сощурил свои красивые глаза, улыбнулся.
       -- Ирка, глупость какая-то, -- немного помолчал. -- Не могу понять, в чем дело. Как только тебя нет рядом, наступает бессонница. Сегодня спал часа полтора. Что делать?
       Он выразительно посмотрел на меня.
       -- Сережа, я же не доктор. Ну что можно сказать? Сегодня я приступила к той работе, на которую ты сам, мой милый, меня определил. Уверена, ты знаешь, что это за работа и как я должна выглядеть. Ну, знаешь, Сергей, признавайся, -- я потрепала Стрельцова по шевелюре. -- А кроме того, уже на следующей неделе мне поручили дежурство.
       -- Что-о? -- Стрельцов от удивления привстал. -- Это поручают только опытным сотрудникам, кто проработал не менее двух лет в аппарате.
       -- Ничем не могу тебе помочь, дорогой. Мне уже объявили, что следующая неделя моя.
       Сергей опустился на стул, задумался.
       -- Ирка, конечно, это здорово! Ты сразу выходишь на самый верх. Но ведь это страшная ответственность. Справишься? -- он опять начал буравить меня своими глазищами.
       -- Стрельцов, скажи честно, за кого ты больше боишься -- за меня или за себя?
       -- А при чем здесь я? -- искренне удивился Сергей.
       -- Ну, как же, рекомендация ведь твоя.
       -- Э, мать, эти подходы давно уже не работают. Теперь каждый отвечает за себя. Я тебя рекомендовал, верно. Но за дальнейшее отвечают ребята, которые с тобой работают. И случись что не так, ответственность на них.
       -- Вот те на! А ты, Стрельцов, значит, за меня уже не отвечаешь? -- я поджала губы и откинулась на спинку стула.
       -- Отвечаю, отвечаю, но только после работы, -- он широко улыбнулся и больно ущипнул меня за колено.
       Я хотела рассердиться и сказать что-нибудь обидное, но принесли холодные закуски, вино. Наверное, мы оба здорово притомились и проголодались. С остервенением набросились на пищу и о работе в этот вечер уже не вспоминали.
      
      

    Глава ХV

       Неделя пролетела в каком-то вихре. Я крутилась как заводная с утра до ночи. Постоянные встречи, переговоры, звонки, совещания. Про личную жизнь забыла. Домой приезжала, когда Светуля уже спала. Уезжала -- она еще спала. Со Стрельцовым удалось поговорить пару раз по телефону. Правда, он настаивал на ежедневных встречах. Но это было сверх моих сил. Думаю, он обижался и грустил, но вида не подавал.
       Надеялась в пятницу пораньше освободиться. Но ничего не вышло. Пуще того. Оказывается, дежурная служба, та, что заступает на неделю, по установившейся традиции первую планерку проводит в субботу. Вот и отдохнули! В субботу повторилось примерно то же, что и в первый день моей работы. Такой же большой кабинет. Такой же большой начальник. Сегодня здесь собрались все направления, которые обеспечивают деятельность Самого. От каждой службы присутствовал один человек, тот, который на грядущей неделе, включая следующее воскресенье, будет работать в команде дежурной службы. Здесь были представители пресс-службы, безопасности, протокола, быта, питания, медицины, транспорта, секретари. А еще имиджмейкер, советник -- это я, связь и кое-кто еще.
       Недельный план мероприятий мы начали обсуждать в одиннадцать утра. Я старалась задавать меньше вопросов. Хотя не все мне было понятно. Но выглядеть новичком не хотелось. Поэтому больше молчала и впитывала, как губка, все, о чем говорили люди, умудренные опытом. Закончили в три пополудни. Как только вышла с планерки, включила мобильник. И сразу позвонил Сергей. Он был взволнован.
       -- Ирочка, что случилось? Не могу до тебя целый день дозвониться. Звонил на Рублевку. Твоя мама сказала, что ты на работе. Звоню на работу -- тишина. Мобильный тоже молчит.
       -- Сергей, а ты разве не знаешь, что у дежурной группы планерка по субботам?
       -- Конечно, знаю, Ирочка. Только вот я неделю тебя не видел и забыл все на свете.
       Я рассмеялась. Мне стало по-настоящему смешно. Генерал теряет голову из-за какой-то там девицы. Сергею мой смех показался неуместным. По-моему, он обиделся.
       -- Хорошо, хорошо, Ирочка. Когда ты освободишься?
       И в этот момент он вдруг показался мне беззащитным. Мне опять стало его жаль.
       -- А я уже свободна. Хочешь, приезжай ко мне домой. Посидим, перекусим, а вечером куда-нибудь сходим. Идет?
       -- Идет, идет. Через полчаса я буду у тебя.
       -- Ну, не так быстро, Сергей. Я только вышла с планерки. Надо зайти к себе, сделать кое-какие дела. Давай через час.
       Стрельцов приехал с огромным букетом бледно-желтых роз. Мы долго целовались и молчали. Похоже, что этот дядя все-таки отвоевывает себе местечко в моем сердце. Удивительно, как это ему удается? Да еще так быстро.
       Вера Дмитриевна накормила нас горячим и вкусным обедом. Кофе перешли пить в гостиную. По традиции включила Моцарта. Уселась в кресло, прикрыла глаза. Я действительно здорово устала за эту неделю. Сергей сидел напротив и смотрел на меня. Когда дальше молчать стало неприлично, открыла глаза.
       -- Итак, дорогой, чем ты меня сегодня побалуешь, куда поведешь?
       Стрельцов смотрел на меня затуманенно-пылким взглядом и долго собирался с мыслями.
       -- Ирочка, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
       Усталость как рукой сняло. Я вцепилась руками в подлокотники, подалась вперед.
       - Что? -- показалось, это "что" я простонала. -- Выйти замуж? Опять? Но разве нам с тобой плохо? Тебе чего-то не хватает? А у меня ребенок. Понимаешь, ре-бе-нок ! Я не могу, не имею права менять ей пап каждый год, -- выпалила все это на одном дыхании. И сразу притихла. Кажется, Сергей здорово испугался. Во всяком случае, заговорил он тихо и как-то невнятно.
       -- И это я понимаю, и многое другое, Ирка. Только пойми и ты меня. Я уже не молод и не могу менять привязанности так часто, как это делал лет двадцать назад. А это решение, которое принял, не спонтанно, не вдруг. Всю минувшую неделю, что мы с тобой не виделись, я думал. И наконец понял, что без тебя, котенок, я просто не смогу дальше жить, -- Сергей подошел ко мне, опустился на колени и положил голову мне на ноги.
       Когда-то такое у меня уже было. Когда? Где? Ну, не важно.
       -- Сережа, и как же ты такой весь генеральский и взрослый, с огромным опытом и связями увлекся дамой с ребенком, с кучей забот и проблем? Уверена, любая двадцатилетняя красавица мечтает о таком мужчине с генеральскими погонами, -- теперь я говорила тихо, как бы успокаивая расшалившегося ребенка. Я нежно гладила его красивые волосы и руки.
       -- Ирочка, я не увлекся тобой.
       Вот те на! Моя рука остановилась, повисла в воздухе. Это как понимать? Он мной не увлекся! Ну, это уже слишком! Только я собралась разразиться суровой тирадой, как Сергей вновь заговорил:
       -- Я не увлекся, я заболел тобой. А проще говоря -- влюбился! Как школьник из десятого "Б", -- он поднял голову, улыбнулся. -- Ну ты хоть веришь мне?
       Я молчала и продолжала гладить ухоженную руку с длинными, красивыми пальцами.
       -- Отвечай, юная обольстительница, веришь или нет?
       -- Сережа, а разве можно верить фээсбэшнику? У вас ведь извращенный образ мышления. И даже если ты сейчас так думаешь, это не значит, что через неделю ничто не изменится. Например, начальство прикажет тебе меня разлюбить. И ты обязан будешь так поступить. Что, разве не этому вас учили?
       -- Ирочка, ты говоришь глупости. Во-первых, никто не может мне диктовать схему личной жизни. Это ты начиталась дешевых детективов. А во-вторых, я всерьез думаю о том, чтобы послать эту службу подальше и навсегда. Есть очень интересные предложения. И если ты согласишься выйти за меня, перейду в коммерческую структуру, -- Сергей усмехнулся. -- Я понимаю, что содержать такую даму непросто.
       Ну вот, наконец-то он приступил к озвучиванию разумных мыслей. Мне это начинало нравиться.
       -- Сереженька, твоя работа и достаток здесь ни при чем, -- я должна была сохранить лицо и старалась, как могла. -- Повторяю, не хочу лишний раз травмировать ребенка. А вообще, дай мне спокойно провести первое дежурство. Потом и поговорим, -- я наклонилась и поцеловала его в голову. -- А теперь скажи, куда ты поведешь меня сегодня.
       -- Если честно, сегодня я не хотел тебя никуда вести. Я так соскучился, что не хочу ни с кем тебя делить. Давай проведем этот вечер вместе, дома. Хочешь, поедем ко мне.
       -- Ну, Сергей, похоже, мы уже начинаем жить по-семейному.
       Меня это устраивает. Мы даже мыслить стали одинаково. Я тоже за то, чтобы отдохнуть сегодня.
       В этот вечер мы смотрели телевизор, слушали музыку, пили чай. Спать легли поздно, а встали в двенадцать следующего дня. На Рублевку, конечно, не поехала. Около двух, после обеда, я выпроводила Стрельцова и занялась подготовкой к работе. Завтра мой рабочий день начинается в семь утра. И так всю неделю. Ничего себе, богема! А куда денешься? Все по-честному и на добровольной основе. Никто за руку не тянул.
      
      

    Глава ХVI

       Понедельник пролетел как во сне. Кажется, я ничего полезного не сделала, но каждая минута была занята. В среду готовилось большое выступление Самого по телевидению. И все мои мысли были направлены только на это. Мне постоянно докладывали, как идет подготовка текста. Имиджмейкеры без конца звонили и согласовывали цвет костюма и галстука. Его, цвет, надо было увязать с настроением текста. Им нужен текст. Звоню директору института, чьи сотрудники готовят выступление. Тот со слезами на глазах умоляет дать еще пару часов на доводку материала. Первый канал телевидения просит установить свою камеру. Звоню в пресс-службу. Те ни в какую не соглашаются. Наконец, уговорила. Теперь надо согласовать этот вопрос с охраной и с протоколом. Перезвоны, переговоры, нервотрепка и суета. Я даже не сумела пообедать. И это при том, что весь мой маленький аппарат носился как ошпаренный.
       Освободилась в начале двенадцатого ночи и сразу позвонила маме. Там все в порядке. Домой хотела пройти пешком, но сил уже не было. Секретарь вызвала машину. Да, кажется, днем звонил Стрельцов. Но я даже не извинилась. Сказала, что, когда освобожусь, перезвоню. Не перезвонила. Ладно, поймет, надеюсь.
       Первая половина вторника прошла в том же полуобморочном режиме. Где-то около двенадцати дня принесли чистый и готовый к употреблению текст выступления. На четырнадцать часов назначена моя встреча с Самим. Я должна объяснить суть вопроса и изложить предложения служб. Кроме того, должна обратить внимание на те моменты, которые выходят за рамки его постоянных привычек. Например, цвет галстука в этот раз должен быть серым. Лицо -- сосредоточенным, и никаких улыбок. На все это мне отводилось одиннадцать минут.
       Если скажу, что коленки мои дрожали, когда с папкой в руках я ждала вызова, -- ничего не скажу. Возможно, действовала бессонная ночь. Я даже выпила две таблетки снотворного. Не помогло. Не уснула. Хотя утром чувствовала себя вполне прилично.
       Кабинет оказался не таким огромным, как можно было предположить. В глаза сразу бросилось, что окна плотно зашторены. И это на территории Кремля! Здесь-то чего бояться? Ан, нет, не положено! Трясучка моя не проходила. Сотрудник протокола представил меня человеку, сидящему в глубине комнаты за рабочим столом. Почему-то на столе была включена зеленая настольная лампа. Она немного отвлекала.
       Сотрудник протокола, закончив очень краткое представление, позвал меня к столу и усадил за маленький приставной столик, сам уселся напротив. Хозяин кабинета оказался слева. Ужасно хотелось его рассмотреть. Вот он, рядом, рукой подать. Но напротив -- протокол, который смотрел то на меня, то на свои часы. Весь свой текст я выпалила за три минуты. Начались вопросы. И только теперь я услышала его настоящий голос. Теперь можно и, пожалуй, нужно было изредка посматривать в его сторону. И голос, и внешность оказались вполне нормальными. Веселые и даже игривые глаза никак не сочетались с высоким положением. И еще я с ужасом поймала себя на том, что мальчик вполне привлекателен. А с учетом его положения он скорее неотразим. Фу, фу, фу! И придет же такое в голову в такую ответственную минуту. Прогнала прочь эти гнусные мысли, сосредоточилась. Смотрю на часы. Пять минут пролетело как один вздох. Осталось шесть.
       И здесь Самого как будто прорвало. Он начал просматривать свое завтрашнее выступление и задавать вопросы. Моя задача -- просто и по существу отвечать. Что я и делала. Сначала вопросы сыпались как из рога изобилия. Мне показалось, что он играет. Ну, не может руководитель такого уровня задавать такие наивные вопросы по внутренней политике. Он или ничего не знает, или дурачится. И то, и другое не мое дело! Лучше об этом не думать. Взглянула на часы. Ух ты, да мы уже на две минуты выбиваемся из графика. А конца не видно.
       Минут через пять вышколенный протокольщик посмотрел на Самого и постучал своим пухленьким пальчиком по часам. Тот его сразу осадил.
       -- Ну вот что. Мне надо еще полчасика пообщаться с Ириной Владимировной. А вы идите, занимайтесь своими делами. Мы, уверен, сами справимся.
       Ну, брат, ты даешь! Вот такая шальная мысль пронеслась в моей голове. Во-первых, он запомнил, как меня зовут. А ведь только один раз протокольщик вскользь в самом начале назвал мое имя. Что это могло значить? Нет, нет, нет! Только не это! Не хочу я нравиться ему! Это не мой уровень! Не на-а-а-до! По-мо-ги-те! Протокольщика как ветром сдуло. Ну надо же, что творится! Оказывается, протокол и график можно ломать вот так, запросто. После того как ушел сотрудник протокола, мы очень быстро закончили с вопросами по выступлению. И тогда он начал задавать мне вопросы, никак не связанные с государственными делами. Например, очень быстро выяснилось, что я вдова и у меня есть дочь. Поинтересовался, как я устроилась на работу, кто рекомендовал. Здесь лукавить было нельзя. Да и чего ради? Хотя неужели он не мог заглянуть в мою анкету? Мог. Но если он будет заглядывать в анкеты такой мелюзги, как я, то времени на государственные дела не останется вовсе. А если специально затребует мою анкету, даст повод для разговоров. Да, так вот, после того как выяснилось, что я не замужем, направление разговора резко поменялось.
       Теперь его почему-то интересовали мои увлечения, занимаюсь ли я спортом, хожу ли в театры... А еще нам принесли поднос, на котором были чашки с дымящимся чаем, бутерброды с икрой, печенье, конфеты. Теперь он уселся напротив меня, где сидел протокольщик. Мне уже не надо было крутить головой. Это плюс. А минус, что от прямого взгляда в таком положении деться некуда.
       Итак, мы пили чай, ели бутерброды и болтали о жизни. Вернее, болтал мой собеседник. Я старалась молчать и открывала рот только тогда, когда надо было отвечать на вопросы.
       Наша служебная встреча закончилась через полтора часа. Вот это да! Страшно подумать. Я, провинциальная, глупая девчонка, отняла у такого человека полтора часа времени. Хозяин проводил меня до двери, пожал руку. Сказал, что завтра я должна быть на записи его выступления. И все!
       Секретари и помощники смотрели на меня без интереса и внимания. Кое-кто вообще не поднял головы. Вот это школа! Всем вроде как наплевать, что график работы поломан. Задерживаются все мероприятия на полтора часа! На полтора! Не на полторы минуты, что уже скандал, на полтора часа!
       На Старую площадь пошла пешком. Дождь вперемежку со снегом забивался под шарф, прилипал к пальто, цеплялся за щеки. Шла, никого и ничего не замечая. И даже выходя из Кремля, кажется, не показала пропуск. Что было со мной там, сзади, за высоченной стеной? Может быть, все сон, иллюзия, бред? Но ведь я ясно слышала его голос, видела руки, глаза. Он смеялся открыто и задорно. Иногда хмурился, задумывался. Он живой человек! И, похоже, совсем не глуп. Правда, и выдающегося ума я не обнаружила. Но где шкала, по которой можно определить степень и количество ума? Нет ее! Есть только метод сравнения. А с кем сравнивать? С предшественниками? С заграничными аналогами? С Анатолием? Со Строковым? Ну, вот. Потихоньку, потихоньку стала подбираться к сути. Оказывается, есть с кем сравнить. Но не пришла пора. Да и вообще о чем это я? Пообщалась немного с большим начальством, а в голове уже роятся всякие мысли. Вот что значит ушибленная голова. Недаром говорят в народе, что в цековских больницах уровень лечения невысок. Почему? А потому, что врачи там блатные. И подбирались туда не по способностям и талантам, а по звонкам. Именно так! Иначе чем объяснить, что лечили меня почти полгода, а репа не работает. А если бы работала, стали бы мозги выдавать такую глупость? Сравнивать Строкова с Самим! Чушь!
       Секретарша как-то странно улыбалась и докладывала уж больно слащаво. Наверняка ей уже все доложили. Ну и плевать. А что, собственно говоря, я такого плохого сделала? Отвечала на вопросы, выполняла свою работу. Может быть, мне теперь у всех просить прощения? Не дождетесь! Пошли вы...
       -- Мария Захаровна, в шестнадцать ровно совещание аппарата. Должны быть все и плюс телевидение (второй канал), главные редакторы четырех-пяти газет, до кого дозвонитесь. У меня все.
       Секретарь удивленно повела плечами и вышла. Ничего, ничего, привыкайте к порядку. А то все улыбочки да намеки. Вот пару человек уволю, тогда все встанет на свои места. Только теперь ощутила страшный голод. Ну что там два бутерброда с икрой? А сколько волнений. Срочно обедать! До совещания полтора часа. Время есть. Я пулей выскочила из кабинета и, не сказав ничего секретарю, отправилась в столовую.
      
      

    Глава ХVII

       Работу в этот странный вторник я постаралась закончить пораньше. Около девяти уже была дома, в московской квартире. Усталость валила с ног, но завтра у меня опять встреча с Ним. Хотя не встреча, а возможность его увидеть и самой показаться еще раз. А это значит, что выглядеть я должна безупречно. Ну, как всегда, только чуть-чуть лучше.
       После ужина перебрала весь гардероб. Отрыла ни разу не ношенные замшевые на высоком каблуке туфли. Откуда они у меня появились, так и не могла вспомнить. Маникюры, педикюры, прически, утюжки и прочая суета продолжались до часа ночи. Между дел умудрилась позвонить на Рублевку. Там, конечно, волнуются. Дня четыре уже не навещала их. Пообещала среди недели выбраться. Немного огорчило и озадачило, что не позвонил Стрельцов. На него это не похоже. Ну, хорошо, днем занят на работе. А вечером? Удивительно. Последнее время он всегда звонил.
       Когда все дела закончила, приняла душ и -- в постель. Думала, не усну. Сознание постоянно прокручивало детали дня минувшего. Наверное, переоценила свои возможности. Уснула вмиг. Проснулась от музыки мобильного телефона. Долго томилась и не могла понять, что происходит. Включила ночник. На часах три с четвертью ночи. Звонит Стрельцов.
       -- Ирочка, прости, не разбудил?
       -- Сергей, а ты хоть знаешь, который час?
       -- Знаю, знаю, скоро утро.
       Мне показалось, что где-то играет музыка, шум, гам.
       -- Стрельцов, а ты откуда звонишь? -- Сон, как рукой сняло.
       -- А звоню я из ресторана, Ирина Владимировна, -- только теперь до меня дошло, что он здорово пьян.
       -- Сережа, что случилось, почему ты в ресторане?
       -- А у меня поминки.
       -- Поминки? В три утра поминки?
       -- Представьте себе, Ирина Владимировна, случается в нашей жизни и такое, -- Стрельцов громко рассмеялся.
       Мне стало не по себе. Какой-то бред!
       -- Ну вот что, дорогой. Если ты не хочешь рассказывать -- твое дело. Только прошу тебя: больше мне по ночам не звони. Ты ведь знаешь, какая у меня работа. Я должна выспаться.
       Стрельцов опять безобразно рассмеялся:
       -- О, про вашу работу я знаю! Знаю, Ирина Владимировна, наслышан! Спокойной ночи, -- он бросил трубку, а меня затрясло.
       Неужели Сергей насочинял себе глупостей? А почему нет? Ему наверняка доложили о минувшей встрече с глазу на глаз. Рассказали и о продолжительности ее. И он, бедный, напился. Мне стало по-настоящему жаль его. Но перезванивать не решилась. Выяснение отношений могло бы затянуться. А завтра я должна выглядеть отдохнувшей и свежей.
      
      

    Глава ХVIII

       Право, не знаю, что делать, как быть. Продолжать рассказывать честно и дальше все, как было? А можно ли? Если расскажу и тайное станет явным, что тогда? Не повредит ли это Ему? Не произойдет ли несчастный случай со мной? Наверное, нет. Ведь публиковать эти свои записи я не собираюсь. А что будет потом, на все воля Божия. Если родные пожелают, после моей смерти пусть публикуют. Не пожелают -- быть тому. И никто никогда не узнает о том, что случилось с провинциальной девушкой, замахнувшейся на место под солнцем аж в самом граде Москве. Итак, рискнем? Рискнем, чего там! И без того уже много наговорила. Поехали дальше.
       Конечно, в то утро заснуть не получилось. Ну как я могла спокойно спать, сознавая, что близкий человек в беде? А Стрельцов был в беде. Сначала насочинял себе небылиц, а потом стал усугублять этот бред спиртным. Но что я могла сделать, как помочь ему? С этими грустными мыслями проворочалась до половины шестого утра. Когда поняла, что уже не засну, приняла душ и стала готовиться к работе.
       Наверное, так и надо всегда поступать. В каждой ситуации находить выгоду и полезность. Я быстро успокоилась и стала не спеша приводить себя в порядок, одеваться. Получилось славно.
       Я долго рассматривала себя в зеркале и искала, за что можно зацепиться, к чему придраться. Не нашла. От кончиков ногтей до каблуков шикарных туфель все было чики-пики, экстра-класс! Ну и настроение, соответственно, сразу изменилось. Почему-то захотелось петь и танцевать. И то, и другое проделала перед зеркалом, но быстро.
       Когда я появилась на кухне, домработница замерла с тарелкой каши в руках.
       -- Ну что, Вера Дмитриевна, не узнали? Ничего, бывает, привыкайте. Но кормить все равно придется.
       Женщина тряхнула головой, еще раз взглянула на меня, улыбнулась и привычно засуетилась.
       На работе я была около восьми. Заварила крепкий кофе, разобралась с бумагами. Потом минут пятнадцать собиралась с мыслями, пыталась успокоиться. Давно я так не волновалась. А в чем, собственно говоря, дело? Меня пригласили на запись выступления. Ну и что? Если бы не пригласили, могла бы сама прийти. Это моя работа. Но почему волнение, суета? Здесь, в рабочем кабинете, я с ужасом обнаружила, что образ Стрельцова ушел куда-то на задний план. Я о нем не думала, не вспоминала. Как же так? Совсем недавно он мне звонил. Человек попал в беду, а мне хоть бы что. Вот она, женская психология. Поманил пальцем начальник повыше рангом, и все! Однако это самопоедание мне быстро надоело. Прочитала несколько свежих документов -- и опять к зеркалу.
       Как будто все на месте. Прическа не нарушена, краски на лице не видно. Темно-коричневый деловой костюм сидел, словно влитой. Ох, как мне нравится смотреть на себя! Здесь все молодо, красиво, изящно. А ведь всего полгода назад я ревела белугой перед зеркалом. Нет, правда, так и было. Тогда я была бледная, неухоженная, потерянная. В то время я думала, что никто никогда на меня уже не посмотрит. А здесь такие люди, такие взгляды! Что происходит, господа? Эх, ладно, все это глупости и суета.
       С трудом оторвалась от зеркала, вернулась за стол. Запись была назначена на девять. Мне позвонили в половине девятого. И через пятнадцать минут я входила в комнату-студию.
       Работа уже кипела вовсю. Помещение было разделено как бы на две половины. Одна -- там, где стояли несколько столов, стулья, осветительная техника и камеры. На второй половине размещались кресла для ассистентов, советников и наблюдателей. Я тихо села в кресло во втором ряду.
       Здесь уже сидели десятка полтора людей. Напротив нас, на другой стороне зала, за одним из столов сидел Сам. Трое специалистов занимались его внешностью. Выравнивали и "доводили" лицо, занимались прической и одеждой.
       Когда с подготовкой закончили, Сам пересел за рабочий стол. За его спиной -- государственный флаг. На столе -- телефоны и разные канцелярские мелочи. Включили освещение, режиссер скомандовал: "Камера", -- и запись началась.
       Сам изредка заглядывал в текст, но больше говорил не по тексту. Минут через десять он закашлялся, и съемку остановили. Выключили свет -- и сразу вокруг него засуетились люди. Промокали салфетками лоб, поправляли галстук, давали таблетки, наверное, от кашля. Потом все повторилось.
       Иногда ловила себя на том, что я -- букашка, насекомое, случайно залетела в открытую форточку этой студии. Студии, где делается большая политика, где кроится история государства. Стало как-то не по себе и захотелось раствориться или незаметно выскочить, улететь с чужого праздника. С трудом сдерживала себя, хваталась за кресло, заставляла сидеть спокойно.
       Иногда, когда случались перерывы в записи, казалось, что Сам посматривает в мою сторону. А может быть, мне просто этого хотелось? Скорее всего, так. Вся эта комедия продолжалась часа два. Когда запись закончилась, никто почему-то не расходился. Оказывается, первым должен был выйти из студии Сам. А он мешкал, тянул. Уже и грим с лица убрали и отпустили галстук, и забрали текст выступления. Казалось, он чего-то ждет. Ну вот, наконец, к нему подошел шеф протокола и выслушал короткую инструкцию. После этого протокол повернулся в нашу сторону и громко сказал, что все свободны.
       Я вместе со всеми, не спеша, направилась к выходу. Но что это? Ко мне подошел протокольщик и почти шепотом попросил задержаться. Когда все вышли, протокол подвел меня к Самому. Рядом суетились операторы, ассистенты. Сам поднял глаза, безразлично взглянул на меня. Внутри все похолодело.
       -- Ирина Владимировна, у меня к вам несколько вопросов. Так вот, чтобы не терять время, давайте вместе пообедаем и все обсудим. Юрий Фомич вас проводит, -- он резко развернулся и направился к выходу.
       Шеф протокола глазами показал мне следовать за ним. Все продолжали работать как ни в чем не бывало. А меня словно укололи наркотиком. Как там, в больнице, перед операцией. Я ничего не понимала, ничего не видела. Я шла по узким и высоким коридорам Кремля. Впереди -- широкая спина протокола и неизвестность. "Ох, Ирка, доиграешься, просто так тебе это не пройдет!" -- неслось в моей слабой, ушибленной, но красивой и ухоженной голове.
      
      

    Глава ХIХ

       Это была обыкновенная большая комната. Стол, шесть стульев. Два места сервированы. Мы сидели напротив друг друга. Официантка меняла приборы и подавала еду. Сначала закуска, затем первое, второе, десерт, кофе. На столе -- вино и коньяк. Но мы ничего не пили. Разговаривали тихо, без напряжения. Он часто улыбался и шутил. Сначала мне пришлось все рассказать о себе. О мужьях, об институте, о банке. Он слушал внимательно. Но казалось, что все знал обо мне. Иногда ловила себя на том, что собеседник, делая вид, на самом деле не слушал. Вернее, не слышал меня.
       Дважды нашу беседу пытался нарушить протокол. Но каждый раз был удостоен такого взгляда, что дверь за ним сразу закрывалась. Когда поняла, что ничего нового о себе не расскажу, начала сама задавать вопросы. Конечно, и я все о нем знала. Поэтому старалась нащупать интересную и неопасную тему. Поговорили о его детстве, о родителях. Казалось, что оживился, говорил увлеченно и, пожалуй, искренне.
       Постепенно вышли на обычные, волнующие всех проблемы. На то, что происходит со страной, с людьми. И вот тогда я поняла, что это самая волнительная для него тема. Оказывается, он все знает и понимает. Понимает и страдает. Страдает и пытается найти выход. И вот тогда я впервые увидела в нем нормального человека. В тот момент до меня дошло, что он умный и сильный, но очень одинокий человек. Это были счастливые минуты, и мне захотелось растоптать приличия, условности и расцеловать его. Думаю, он заметил мое состояние и еще больше распалялся. Кажется, в тот раз мы поговорили обо всем. Не затрагивали только семью. Он не касался этой темы. Я не настаивала.
       Обедали мы в тот день часа три. Под конец, когда, как мне показалось, мы стали намного ближе и понятней друг другу, я позволила себе взглянуть на часы. Это был сигнал. И он понял. Свидание заканчивалось. Вот-вот его заберут и отведут в другой, далекий и непонятный мир. Он проводил меня до двери, протянул руку. Его ладонь мне показалась влажной. Вот он совсем близко. Вот его глаза, нос, уши. А это что? А это губы... губы... губы... Возможно, мне это только приснилось. Но я чувствовала его губы! Сон закончился так же внезапно, как начался. И опять моя рука в его ладони. А он вполне спокойно и уверенно, но тихо и вкрадчиво говорит:
       -- Ирина Владимировна, спасибо вам за обед, за то, что выслушали, а может быть, и поняли. -- Я опустила глаза. А он держал мою руку и продолжал: -- А еще я бы хотел с вами поужинать. Ну, скажем, через пару дней. Можно?
       Я подняла глаза и опустила. Кино да и только! И где я набралась этого кокетства и жеманства? Фу, противно! А он про свое:
       -- Итак, вам позвонят. Я пришлю машину.
       Свидание окончено. И опять узкие и высокие коридоры, ковры, брусчатка, куранты...
       На работу заходить не было смысла, и я пешком отправилась домой. На улице уже опустились сумерки, начался ветер, пошел мелкий снег. На мне была легкая шуба и туфли на высоком каблуке. Не было ни головного убора, ни шарфа, ни платка. Думаю, в тот день, а вернее, вечер на дворе было градусов семь мороза. Я ничего такого холодного не ощущала. Не замечала людей, вообще ничего. Я была там, с ним. Прокручивала еще и еще раз нашу беседу. Вспоминала глаза, губы... Я даже не помню, как пришла домой, открыла дверь, повесила шубу и сразу отправилась в ванную.
      
      

    Глава ХХ

       Вера Дмитриевна успела сказать, что несколько раз звонил Стрельцов и что ужин готов. Какой ужин? Какой Стрельцов? И о чем это она толкует? Я сбросила одежду прямо на пол и забралась в горячую ванну. Ну вот, теперь я дома. Теперь можно расслабиться, отдохнуть. На ум ничего не приходило. Какой-то приятный фон, как в детстве, и пустота, пустота... Прикрыла глаза и сразу провалилась. Начала сна не помню. Только оказалась я в ресторане за одним столом со своими тремя бывшими мужьями. Вернее, с двумя -- с Максимом и Толиком. Третий был Строков. Не муж. Но вел себя наравне с другими. Сидел важно, с серьезным лицом. Музыка играла громко и противно. Мужья что-то говорили, пытаясь перекричать шум, перебивая друг друга. Строков тоже порывался вставлять реплики. Все ругали меня. Но за что, понять было невозможно. Чувствовала себя скверно и подавленно. Ковыряла вилкой в тарелке и никак не могла вникнуть в смысл претензий...
       Наконец мне это надоело, и я сильно ударила вилкой по пустому бокалу. Шум в зале почему-то сразу прекратился. Мужья замолчали. Все смотрели на меня. А я не знала, что нужно делать. Это было невыносимо мучительное состояние. Я готова была сорваться и закричать. Чувствовала себя на грани срыва. И вдруг из глубины зала, из-за оркестра послышался знакомый женский голос. Сначала приглушенно, потом все четче и ясней -- звали меня. И это немного отвлекло, ослабило напряжение.
       Открываю глаза и ничего не могу понять. Яркий свет, зеркала, вода, пена. Стоп, стоп, стоп. Да я же в собственной ванной. Фу, гора с плеч долой. Ну надо же, такая чушь приснилась. Кошмар! Рядом Вера Дмитриевна. В руках у нее телефон. Ах, вот в чем дело. Так это она звала меня. Опять неприятное чувство шевельнулось внутри. Наверняка звонит Стрельцов. Ну что они все на меня навалились? Неужели так и не дадут отдохнуть?
       -- Ирина Владимировна, звонит ваша мама с Рублевки.
       Голос домработницы мне показался взволнованным. Сразу взяла трубку.
       -- Ирочка, у Светика поднялась температура. Только ты не волнуйся. Похоже, мы с ней сегодня перегуляли.
       -- Какая температура? -- проблемы, которые секунду назад одолевали, оказались далеко за кадром.
       -- Тридцать девять.
       Я чувствовала, что мама волнуется и, возможно, что-то скрывает от меня.
       -- Так, мамочка, слушай внимательно. Закутай Светика потеплей и не отходи от нее. Я сейчас звоню в нашу неотложку. "Скорая" будет минут через сорок. Думаю, и я подъеду к этому времени. Без меня -- никаких уколов, никаких таблеток! Все ясно?
       -- Все ясно, доченька, ждем тебя.
       Через двадцать минут я была готова и встречала машину у подъезда. Специально вызвала служебный транспорт, чтобы в дороге не было никаких проблем. На улице -- морозно и ветрено. На душе -- тревожно и сумрачно. Поеживалась на холоде, наблюдала, как толпы веселых, возбужденных людей проходили мимо. Они смеялись и обсуждали что-то. Наверное, закончился спектакль в Театре эстрады. Люди спешили домой, на отдых. Странно. Поймала себя на том, что завидую им. Наверное, у них немного проблем, если позволяют себе среди недели ходить в театр. Сейчас их задача -- доехать побыстрей домой. Там поужинать и лечь спать. Завтра -- на работу. Потом выходные -- и все сначала. Просто. А у меня так закручено, так наворочено -- жуть! А тут на тебе, Светуля заболела. И уже нет кроме этого других забот. Здесь, на ветру, я с горечью поняла, что предаю ребенка. Свалила все на маму, на родных. А сама лишь изредка заезжаю проведать. Привезу подарок, поразвлекаюсь час, другой -- и опять сюда, в бесконечный и бестолковый круговорот. А эти постоянные романы!.. Не разобралась с одним, другой уже на подходе. И что дальше? Куда это приведет? Неизвестно. Но как же
    с этим расстаться? Азарт, интриги, любовь... Вот-вот.
    А ребенку нужны мать, теплые слова, забота, ласка. Тем более Светику, без отца. А я ей вместо себя разных дядек привожу, к которым она даже привязаться не успевает. И так мне стало обидно и горько от этих мыслей, что не сдержалась, разревелась. Да как сильно! Народ стал обращать внимание. Пришлось зайти опять в подъезд.
       Через три минуты подъехала машина. Объяснила водителю, в чем дело. Он включил мигалку, и мы очень быстро добрались. "Скорая помощь" уже стояла у дома. Врач прослушала и осмотрела Светика. Я разрешила сделать укол, забрала рецепты, выслушала рекомендации доктора и проводила до машины. Со Светиком сидела недолго. Потом она заснула и спала спокойно. Похоже, что температура стала снижаться. На часах было около часа ночи, и мама настойчиво отправляла меня спать. Напрасно! Я была уверена, что не засну. А пить снотворное не хотелось. Слишком часто я стала баловаться этой штукой. Врачи в больнице предупреждали, что можно незаметно пристраститься к этой гадости. Тогда -- беда!
       Мы сидели с мамой на мягком диванчике в комнате Светика, негромко переговаривались. Нервозность и напряжение прошли, и мы обсуждали хозяйственные дела. Решали, как лучше Светика готовить к школе. Время летит незаметно. Не успеем оглянуться, а ей уже в первый класс. А там только загибай пальцы, считай годы да вытирай слезы. В доме было тепло, на душе спокойно. Рядом -- мама, дочь. В делах -- порядок, в кошельке -- достаток. Не заметила, как начала засыпать. До конца расслабиться, однако, не удалось. Около двух позвонил Стрельцов. Подошла к телефону мама. Она решила, что звонят с работы, и разбудила меня. Разговаривать при маме не стала. Взяла трубку и ушла в свою комнату.
       Сергей опять был пьян. Но говорил в этот раз более уверенно и твердо. Мне даже показалось, что агрессии было значительно меньше, чем в прошлый раз. Он рассказал, что имел неприятный разговор с начальством. Его обвинили в том, что он крутит романы на работе. Потребовали прекратить. Глупо, конечно. Но что делать. И генералам иногда приходится выслушивать упреки. А еще он сказал, что обо мне уже поползли слухи. Ну вот этого я терпеть не стала. Уверена, что мой телефон прослушивается. Стрельцов об этом, разумеется, тоже знал. Но, кажется, ему на это было наплевать. А мне -- нет. Меня все больше затягивала эта странная игра. Пообещала Стрельцову позвонить днем и отключила телефон.
       Ну вот, пришлось-таки принять таблетку. Иначе таких перегрузок просто не выдержать. Проснулась в восемь и долго соображала, что делать. На работу я опаздывала. Позвонила секретарю и сказала, что приеду к обеду. Потом навестила Светулю. Мама всю ночь провела в ее комнате, на диванчике. Температура спала, и малышка все порывалась встать с постели. Пришлось долго объяснять, что этого делать нельзя. Кормила ее кашей, читала сказки. Часа через полтора она заснула. И только тогда дошло, что служебная машина поджидает меня с семи утра. Послала Елену Александровну за водителем. Сама отправилась в ванную.
       Завтракали втроем: я, водитель и мама. После завтрака я часа полтора приводила себя в порядок. А к часу приехала на работу. Хотя, если честно, это было совсем не обязательно. Без меня все крутилось и двигалось, как и должно. От моего присутствия мало что зависело. Все это так. Но где-то в глубине сознания все время крутилась мысль, что меня должны пригласить на ужин. Поэтому, если будут искать, должна быть на месте. Уверена, что разыскали бы меня где угодно. Но, увы, уж так устроены мы, грешные. Страхуемся, где не надо. А неприятности поджидают, как правило, там, где меньше всего их ждем. Как только опустилась в рабочее кресло, захлестнула суета и мелочовка. Звонки, посетители, письма, бумаги... Дом и личные проблемы сразу ушли на второй план. Когда напряжение спало, позвонила Стрельцову. Он сразу взял трубку. Показалось, что ждал моего звонка. Сергей был трезв, но взвинчен до предела. Говорил намеками, косноязычно. Поняла, что тучи над ним сгустились сильно. Утром опять вызывали к руководству, грозили и требовали выполнять приказ. Да, да, именно приказ -- прекратить со мной всяческие контакты. Когда до меня дошел смысл его слов, стало жутко, захотелось сразу опустить трубку. Но вот так запросто бросить человека не посмела. А он, как и ночью, настаивал на встрече. Пришлось долго убеждать, что, во-первых, на этой неделе я дежурю и работаю допоздна. Во-вторых, болеет Светлана. И мне после работы надо ехать сразу к ней, на Рублевку. Не уверена, что мои аргументы показались ему убедительными. Он как-то безучастно согласился, и мы договорились созвониться на следующий день.
       Теперь, когда каждый мой шаг, каждый вздох под наблюдением, надо соблюдать особую осторожность. Со Стрельцовым нельзя делать резких движений. Он из категории тех, кто может вмиг наломать дров, а потом всю оставшуюся жизнь расчищать завалы. Для себя решила тянуть и потихоньку отдалять его от себя. Трудно, а что делать? У меня есть выбор? Нет! Тогда вперед, но аккуратно и мягко, с улыбкой и спокойно. Нервничать и суетиться нельзя, сразу наделаю ошибок.
       На ужин меня в тот день так и не пригласили. Не пригласили и на следующий. А в пятницу я уже не ждала приглашения. Мне вдруг стало ясно, что не пригласят. И я даже поняла почему. Советники Самого нарисовали хозяину жуткую картину. Где главным злодеем -- была моя персона. Описали они ему и мое непостоянство, и коварство, и алчность. А общественное мнение, если кто узнает? Нужны ему эти проблемы? Конечно, нет! Он живет совсем другими радостями. Там власть и могущество. А это те наркотики, от которых лекарства не существует. И над этим лекарством никто не работает. Почему? Да потому, что спроса нет. Ну, кто, скажите на милость, признается, что стал великим, самым умным, самым сильным? Никто! Так не с чем бороться? Не с чем! Ну, и порядок.
       И вот когда я все это поняла, стало намного легче. Ну куда меня занесло? Куда я полезла? Зачем мне это надо? Нервы пощекотать и только? Разумно? Глупо! Зато теперь успокоилась. Теперь стало хорошо и свободно. Как будто -- гора с плеч.
       Спокойно сходила в столовую, сытно пообедала. Потом позвонила на Рублевку. Сказала, что буду сегодня пораньше и привезу что-нибудь вкусненькое на ужин. Вспомнила наконец, что два дня не общалась со Стрельцовым. Эх, курица! Давай быстрей восстанавливай отношения! Странно, на работе его не оказалось. Мне как-то туманно объяснили, что его нет, а когда будет -- неизвестно. Мобильник оказался отключен. И все, пропал человек! Я начала волноваться, попыталась навести справки. Не тут-то было. Везде, куда бы ни звонила, как-то странно разводили руками и вешали трубки. Когда поняла, что не найду, начала размышлять и анализировать, что могло произойти.
       Размышления прервал резкий звонок прямого телефона. Этот номер никто, кроме родных, не знает. Что случилось? Я сняла трубку и замерла.
       -- Алло, Ирина Владимировна, вы слышите?
       Приятный мужской голос был мне не знаком.
       -- Да, да, я слушаю.
       -- Вас беспокоят из ресторана.
       Что за ересь, какой ресторан? Я ничего не могла понять и слушала дальше.
       -- Ирина Владимировна, вы заказывали столик на сегодняшний вечер?
       Все в порядке. Фу, ну, наконец-то! Мне захотелось выпрыгнуть из кресла и носиться, носиться по кабинету. Молчала и слушала дальше.
       -- В шесть часов за вами придет машина. Водитель доставит вас на место. Вы подтверждаете свой заказ?
       -- Да, конечно, -- проговорила я это почему-то холодно и отрешенно.
       -- Ну, тогда до вечера. До свидания.
       -- До свидания.
       Трубку на том конце опустили, а я продолжала держать ее у уха. Держала и слушала короткие и сладкие гудки. Я не хотела расставаться с этой трубкой, не хотела ничего слышать кроме этих коротких гудков...

    Глава ХХI

       В ту пятницу время от звонка из "ресторана" до шести вечера я провела словно в бреду. Делала все скорее автоматически, чем осознанно. Успела все: навестила парикмахерскую, маникюрный кабинет, приняла душ, надела самый дорогой и любимый
    костюм.
       В три минуты седьмого позвонил водитель, и я спустилась вниз. Машина стояла прямо у подъезда. Это был "БМВ" представительского класса с затемненными окнами. Я уселась на заднее правое место. Молча тронулись. Кажется, от волнения я даже не поздоровалась с водителем.
       Выехали на Варварку. Потом повернули налево и между гостиницей "Россия" и мостом через Москву-реку выехали к набережной. Здесь на стрелку -- направо и вдоль Кремлевской стены понеслись в неизвестность. Я боялась не только говорить -- шевелиться. Миллион раз я ездила этой дорогой. А в тот день ехала, как в первый раз. Я даже не пыталась предположить и представить, куда едем. Просто смотрела в окно и отмечала в сознании, что проезжаем. Вот храм Христа Спасителя. А это французское посольство. Машина неслась по осевой полосе, не соблюдая никаких правил. Мне кажется, были включены световые спецсигналы. Уж больно резко шарахались от нас в стороны и встречные машины, и те, кто ехал с нами в одном направлении.
       А вот и Крымский мост. За ним на другой стороне Москвы-реки -- Парк культуры. Справа, чуть дальше -- генеральный штаб. Перед Лужнецкой набережной повернули направо -- и сразу в левый ряд. На Комсомольском, на стрелку -- налево и полетели по Метромосту. За ним, в правый ряд -- на Воробьевы горы. Здесь налево, к трамплину. Нет, едем дальше. На развилке, где начинается Мосфильмовская улица, мы развернулись, заняли правый ряд и свернули в незаметный переулок.
       Странно. Я здесь никогда не была. Что это за дома? Вот опять налево. Глухие высокие заборы. Остановились слева у железных ворот. Они сразу начали открываться, и мы въехали в очень симпатичный садик. Проехали по кругу, вокруг клумбы, и остановились у подъезда небольшого двухэтажного особняка.
       -- Вам сюда, -- это были единственные слова, сказанные водителем.
       Я вышла и поднялась по ступенькам к двери. Обернулась, машина уже выезжала из ворот. Кругом поздняя осень и тишина. Неяркие фонари освещали бетонные дорожки. В тот момент я почему-то подумала о Светуле. Что будет с ней, если со мной что-то случится? Зачем я приехала сюда? Здесь так пусто и одиноко. Кому я, кроме ребенка и мамы, нужна? Все это пронеслось в сознании в доли секунды. Я повернулась к дому, взялась за массивную ручку и потянула дверь на себя.
      
      

    Глава ХХII

       Он стоял чуть в глубине холла, на невысоком пандусе. Как всегда безупречен, при галстуке, причесан. На лице -- дежурная улыбка.
       -- Ну, Ирина Владимировна, смелей! Здесь никого, кроме нас с вами, нет. Ой, вру, -- он неестественно засмеялся. -- Есть повар. Она же официантка, она же прислуга...
       Я медленно прошла вперед и перед ступенькой остановилась.
       -- Нет, нет, мы будем ужинать в другой комнате, -- он протянул руку.
       Я, скорее машинально, подняла свою. Руки встретились, и мелкая дрожь прошла по всему телу. Я сняла пальто, и мы прошли в большую комнату в левой части первого этажа. Здесь стоял огромный стол, человек на тридцать. Но накрыты были только два крайних правых места. Огромная хрустальная люстра заливала все ярким светом. Плотные бежевые шторы закрывали наглухо окна. Мы уселись в мягкие удобные кресла. Сразу появилась дама лет тридцати пяти. Она ловко открыла бутылку французского красного вина и наполнила бокалы. Потом принесла поднос и с него накладывала на наши тарелки салаты, рыбу, другие закуски. Дама появлялась каждые пятнадцать минут. Она убирала использованную посуду, приборы и ставила все чистое. На горячее нам подали по куску тушеного мяса и рагу из овощей. Разговаривали мало. И все -- по делу.
       Например, он спрашивал, какое впечатление у меня осталось от записи его выступления. Пришлось немного приукрасить. Кажется, ему это понравилось. А еще интересовался моими впечатлениями о сюжетах с его участием, которые показывает ежедневно телевидение. Здесь нужно было не переборщить. И я сделала парочку критических замечаний. Удивительно, он меня слушал и даже кивал в знак согласия. Чудеса! Постепенно я осмелела и расслабилась до того, что стала давать советы по поводу костюмов, рубашек, галстуков. Когда спохватилась, было поздно. Как я могла потерять контроль? Ведь над его экипировкой работает целый отдел. А тут я влезла. Глупость. Хотя, показалось, и эти рассуждения он выслушал внимательно.
       На мороженое и кофе мы перешли в другую комнату. Здесь же, рядом, ближе к выходу. Комната была значительно меньше первой. Окна так же плотно зашторены. В углу -- торшер, телевизор. Большой свет не включен. Здесь мы уселись в мягкие кресла, так что находились напротив друг друга и при этом видели, что происходит на экране телевизора.
       Вот тут-то я точно потеряла контроль над собой. И к этому все располагало. Тишина, полумрак и покой. Обслуга в эту комнату почти не заходила. Кофе остыл, но нас это не смущало. Мы говорили о скоротечности жизни, о том, что если бы пришлось начинать жизнь сначала, то, возможно, нужно было идти другим путем. Мы говорили -- это громко сказано. Конечно, все это говорил он. А я, затаив дыхание, слушала. Такого ведь не услышишь по телевизору, не прочитаешь в газетах. А еще он говорил, что только в суете и работе можно забыться и на какое-то время отключиться от страданий и переживаний. Почему? Да потому, что, видя глубину ямы, в которой все мы оказались, понимаешь: выбираться оттуда не десять и не двадцать лет. Что делать, как быть? Ответов нет. Вернее, они есть. Их много. Но все они со знаком минус. И, понимая это, приходится лукавить и делать вид, что если не завтра, то уж послезавтра люди станут жить лучше. А это бред и химера.
       Потом он говорил о том, что веры у людей не осталось совсем. Никто ни во что не верит. Ни в Бога, ни в царя, ни в себя. И это самое страшное. Не верит руководство, средние слои общества, народ. А без этого реанимация невозможна.
       В какой-то момент мне стало не по себе. Ну, не для этого же он пригласил меня сюда. Не для того, чтобы озвучить то, что на душе. А почему бы нет? Почему этот одинокий и несчастный человек не может отдохнуть и при этом раскрыть душу? А то, что он выбрал меня, -- великая честь. И я должна такое ценить. Сформулировав это, я стала еще внимательней слушать, кивать головой, поддакивать. При этом старалась смотреть в глаза. Хотя он, увлекаясь рассуждениями, частенько уводил взгляд в сторону.
       Не знаю, сколько это продолжалось. Час, полтора. Только чем больше его слушала, тем ближе и понятней мне становился этот человек. И вот тогда я с ужасом подумала о том, что он мне вовсе не безразличен. Но, самое страшное, поняла, что те, кто был раньше, недотягивают до него ни в каком сравнении. И Толик? И Толик! И Стрельцов? И Стрельцов! На секунду прикрыла глаза: "Ирка, ты что, с тобой играют, это все обман!" Открыла. Да нет, все по-честному. Вот он, напротив. Говорит. Взгляд чистый, честный. Врет? А кто ж его знает, мужик ведь. Эх, ладно. Нравится он мне -- и все тут! А обманет -- его проблемы.
       Так мы сидели еще с полчаса. Потом я аккуратно взглянула на часы и с ужасом обнаружила, что уже без четверти двенадцать. Мобильный телефон я выключила перед отъездом. Наверняка меня уже разыскивают. Что делать? Да и нормы приличия ведь существуют. Улучив момент, я извинилась и сказала, что уже поздно и мне пора. Кажется, он только и ждал этого. Мы встали. Он подошел ко мне:
       -- Ирина Владимировна, спасибо за прекрасный вечер.
       Он улыбнулся, не натянуто, расслабленно, натурально. Я протянула руку. И опять сильный импульс пробежал по всему телу. Я вздрогнула. А он обхватил за плечи и потянул к себе. И опять, как тогда, губы, губы, губы... И провал, пустота от счастья. Такое бывает? Бывает! Все остальное -- в бреду. Вспоминаю с трудом. Кажется, это была еще одна комната на этом же этаже.
       Сознание включилось часа в четыре утра. Мы стояли в холле у выхода из особняка. Теперь это был уже родной и близкий человек. Ну, мне так казалось. Он что-то говорил и показывал на машину, что внизу у подъезда. Мы не целовались. Я вышла на улицу и села в машину. Посмотрела в окно на входную дверь. Она закрыта, и никто не машет мне вслед. Ну и правильно. Разговоров и так не избежать. Я назвала водителю адрес. Через сорок минут машина остановилась у подъезда дома на Рублевке.
       На часах было ровно пять утра. Суббота.
      
      

    Глава ХХIII

      
       Просыпалась трудно и долго. Когда открыла глаза -- без малого одиннадцать. В комнате темно, как ночью. Это нормально. Зимой что на Рублевке, что в Москве -- одно и то же: темень, тоска и отчаяние. Но в тот день я проснулась в хорошем настроении. Рядом стоит мама, это она меня разбудила. Поначалу, конечно, возмутилась. Мама видела, что я приехала домой под утро. Могла бы дать поспать. Но сердиться на нее не могла. И на темень мне было наплевать. И вообще все до фонаря! Господи, похоже, я, наконец, всерьез влюбилась. На меня накатились воспоминания минувшей ночи. Я зажмурилась и потянула на голову одеяло. Тревожный голос мамы заставил напрячься, замереть.
       -- Доченька, там внизу твой, ну, как его, Сергей, а по отчеству забыла...
       Я откинула одеяло и уставилась на маму, словно впервые увидела.
       -- Стрельцов?
       -- Ну да, он самый. Говорит, что вы договорились встретиться. Я, правда, ему сказала, что ты немного приболела, поэтому еще не вставала.
       -- А что он?
       -- Сказал, будет ждать, когда проснешься.
       Сознание мое металось в поисках выхода. Как быть, что делать? Ничего придумать не смогла. Да и вообще, наверное, пришла пора объясниться. Получается так, что встречаться мне с ним больше нельзя. Я не спеша приняла душ. Немного посидела у зеркала. В голову ничего не шло. Любая мысль о Стрельцове упиралась в минувшую ночь. И все! Тупик. Наконец я набросила на плечи халат и спустилась вниз.
       Стрельцова я не узнала. В кресле сидел семидесятилетний старик. Седой, симпатичный, но старик. Кажется, мы не виделись всего неделю. И все! Чужой человек. Я внутренне удивилась своим мыслям. Но отступать нельзя. Теперь только вперед! Я устроилась в кресле напротив. Не поцеловала его, не обласкала словом. Просто плюхнулась в кресло -- и тишина. Ну разве так ведут себя с людьми, нашептывал внутренний голос. А Сергей от такой встречи еще больше постарел, осунулся. Только теперь я увидела, что он не брит, под глазами мешки. А это еще что? Да от него же разит спиртным! Вот это да! Вот это генерал!
       -- Сергей, что случилось? Почему ты приехал без звонка? -- проговорила я это быстро чужим, незнакомым голосом.
       Стрельцов внимательно посмотрел на меня, виновато улыбнулся, развел руками:
       -- Для начала дай что-нибудь выпить и оплати такси. Машина стоит у ворот уже час.
       Не знаю, как я сдержалась после таких слов.
       Ситуацию разрядила Светуля. Она с криком слетела со второго этажа и сразу кинулась в мои объятия:
       -- Мамочка, я думала, ты спишь, поэтому не шумела.
       -- А я и спала, малышка. Вот, дядя Сережа разбудил.
       Светлана посмотрела в его сторону, поздоровалась. Потом стала щебетать без умолку. Пришлось на помощь позвать маму. Она увела ребенка на второй этаж. А Елена Александровна принесла водки и ушла к воротам расплачиваться с таксистом.
       Стрельцов выпил подряд две рюмки. Показалось, что его руки дрожали. "Допился, -- неслось в голове. -- Ну и что? Не я ли тому виной? Ну, ладно, потом с собой разберусь. Сейчас надо решать с ним".
       -- Сергей, так что случилось? -- я опять строго и вопросительно посмотрела на генерала.
       -- Ирочка, случилось то, что и должно было случиться, -- теперь у него на щеках заиграл румянец, и он немного повеселел. -- Меня вышвырнули с работы, отняли машину, дачу.
       -- За что? -- от удивления я даже привстала.
       Стрельцов ухмыльнулся и налил себе еще водки. Теперь его руки не дрожали.
       -- Формально за то, что я не справляюсь со своими обязанностями, -- он опять улыбнулся, опрокинул рюмку и сразу продолжил: -- А неформально за то, что кручу роман в сферах государственных интересов. То есть залез со своим свиным рылом в царские угодья, -- он рассмеялся громко и неприятно.
       Я вся ушла в кресло. Говорить мне не хотелось, да и нечего было. Решила послушать. Ему наверняка сейчас обязательно надо высказаться, излить все, что накопилось. Ждать пришлось недолго.
       Он пропустил еще рюмку, съел бутерброд, немного помолчал и заговорил.
      
      

    Глава ХХIV

       -- Ирочка, кажется, я уже говорил тебе, что мне исполнилось сорок пять, -- Стрельцов помолчал, зачем-то посмотрел на потолок и продолжал: -- К этому времени у меня все было: и работа, и положение, и достаток, и даже взрослый сын. Единственное, чего не было, -- человека, с которым хотелось бы вечером, после трудной работы попить чая, выговориться, быть услышанным и понятым. И вот в сорок пять я встречаю такого человека -- женщину, которой готов подарить все, что приобрел в жизни, -- Стрельцов посмотрел на меня. Это был трезвый, осмысленный взгляд.
       Я поежилась. Мне стало вдруг ясно, что он все знает.
       -- Да, так вот, -- продолжал генерал. -- Я нашел то, что искал сорок пять лет. А мне говорят: отходи, не твое. Как быть? Что делать? При этом я четко понимаю, что тягаться с такими силами неразумно. С одной стороны. С другой -- привык, что все в жизни надо брать трудом и силой. Понимаю и то, что у тебя, моя девочка, в этой игре нет будущего.
       Теперь пришла пора мне с удивлением посмотреть на Стрельцова. Что я и сделала.
       -- Сергей, ты о чем говоришь?
       -- О чем? Да ты все прекрасно понимаешь. Ну, ладно, можно было бы, наверное, такие шалости простить человеку, который болеет и страдает за людей. А этот?
       -- Ты не знаешь его, не говори так!
       Эти слова сорвались с языка помимо моей воли. Я их почти прокричала и сама испугалась. Испугался и Сергей. На какое-то время он притих, но быстро пришел в себя и вновь заговорил:
       -- Хорошо. Я его не знаю. Надеюсь, и он меня тоже. Тогда просто послушай. Мне надо высказаться. А потом я уйду и оставлю тебя в покое. Согласна?
       -- Согласна.
       -- Мне надо это кому-то рассказать. Я не могу больше держать такой кошмар в себе. Меня раздирает на части, но что я могу сделать? Ничего. Мне никто не поверит. Да и ты, похоже, не очень доверяешь мне в последнее время. Но я должен выговориться. Иначе просто чокнусь, -- Сергей смахнул со лба обильную испарину, провел тыльной стороной по подбородку и продолжал: -- Полгода назад мой человек из ФСБ передал документ -- шифрограмму нашего агента из Вашингтона. Почему мне? Да потому, что если бы она пошла обычным порядком, то не дошла бы до Самого. Вернее, ее направили, согласно инструкции, по инстанциям. А копию передали мне. Как и предполагаешь, до Самого документ не дошел. Я выждал месяц. А потом передал ему копию. Он бегло просмотрел бумагу, сложил и сунул себе в карман. Больше он ни с кем на эту тему разговора не заводил. А я, естественно, этот вопрос не поднимал.
       -- Так в чем дело, Сергей? -- я начала терять терпение. Этот пьяный бред мне порядком надоел, и, если честно, я мучилась вопросом, как бы побыстрее его выставить за дверь.
       -- Ирочка, не торопи меня. Это очень серьезно. В той бумаге речь шла о том, что развал Советского Союза -- только начало стратегического плана поглощения России финансовой структурой со штаб-квартирой в Нью-Йорке. Все, что происходит сегодня: разложение страны, убийства, бюрократизм, разруха, -- все подчинено одной глобальной цели. Мировые средства массовой информации внедряют в сознание людей мысль, что главный источник зла на планете -- Россия. От нее все беды, и от нее можно ждать чего угодно. И это продолжается уже долго. И именно поэтому сегодня к русскому человеку, я подчеркиваю, к русскому, а не к россиянину -- везде в мире негативное отношение. Зато если ты еврей, немец, чеченец -- ты жертва. А вот если русский -- преступник. Стереотип этот уже создан. И теперь наступает следующая фаза, -- Сергей замолчал.
       Молчала и я. Признаться, мне эта мысль показалась интересной. Разумеется, я знала о планах Вашингтона. Но все это было на уровне разговоров. А так, чтобы конкретно, встречаться не удавалось.
       -- Итак, Сергей, в чем суть следующей фазы? -- я заставила себя улыбнуться и посмотрела внимательно на Стрельцова. Он был жалок и ничтожен. Наверное, алкоголь перестал действовать. И теперь я отчетливо увидела опухшее, небритое лицо, слипшиеся волосы, пересохшие губы...
       -- Ирочка, а ты меня еще любишь? -- Сергей попытался улыбнуться. Не получилось. Получилась нелепая гримаса, с которой он и застыл.
       -- А как ты думаешь?
       Я сощурила глаза и посмотрела в его сторону. Грустное зрелище. И с этим человеком я спала! Ужас!
       -- Я думаю, ты меня презираешь, -- Сергей сказал это очень тихо.
       Мне опять стало жаль его:
       -- Ладно, Стрельцов, не говори глупости. Скажи лучше, что там дальше.
       Сергей с трудом выдавил из себя кривую усмешку и вновь заговорил:
       -- Югославия и Ирак -- это все тренировки и отработка тактики. Стратегическое направление -- Россия. Здесь все источники жизни: сырье, продукты, дешевая рабочая сила. За счет России Америка протянет еще долго. По крайней мере они так рассчитывают. И не только протянет, будет управлять миром, диктовать свои законы и порядки. Именно потому они закачивают в Россию огромные деньги. Это для того, чтобы развратить, криминализировать и обескровить страну. Посмотри, к примеру, что делается на телевидении. Что ни фильм -- то американский. Что ни новость -- то из Америки.
       Следующим этапом будет случайный или криминальный маленький взрыв ядерного оружия где-нибудь под Воронежем. В результате половина населения города погибнет. Срочно соберут Совет Безопасности ООН. В Россию пошлют спецкомиссию для изучения положения с ядерным оружием. Выводы будут неутешительными. Россия взрывоопасна, криминальна и безрассудна. Как быть? Выручат, как всегда, американцы. Они предложат выкупить все ядерные заряды. И здесь же найдется второй Чубайс, который подсчитает и объявит, что каждый россиянин получит по тысяче долларов за продажу ядерного оружия. Народ, конечно, поверит. Точно так же, как и тому, что получит автомобиль "Волга" по итогам приватизации.
       Итак, ядерное оружие или вывезут, или уничтожат на месте. Что, впрочем, одно и то же. А потом Россию поделят между Китаем, Америкой, Турцией и т.д. Подходи и бери! И все! Конец империи зла. Да здравствует демократия и мировой капитал! С того момента и начнется мировое господство финансовой группы со штаб-квартирой в Америке. А русские, те, кто получит по тысяче долларов за ядерный щит бывшей родины, смогут купить на эти деньги по одному метру земли в любом месте бывшей России. Причем землю только на участках, отведенных под вывоз строительного мусора, и с правом аренды на девяносто девять лет. Здорово? Вопрос. А нерусские? Ответ. А нерусские к тому времени все купят недвижимость во франциях и испаниях. Вот так, Ирочка. И запоют наши дети и внуки американские гимны и немецкие марши. Вот такую информацию я и передал нашему красавцу. И -- молчок!
       Сергей говорил что-то еще. Но я уже не слушала. Теперь, когда смысл рассказа мне стал ясен, мне захотелось одного -- лечь и поспать. А для этого надо выставить Сергея.
       -- Ну вот что, Сергей Петрович. Я тебя выслушала. Теперь мое слово, -- Стрельцов замер, а я продолжала: -- Ты мне наговорил много интересных вещей. Спасибо. Но сегодня суббота. Мой ребенок все еще болен. Да и я себя неважно чувствую. Поэтому сделаем так. Я даю тебе свою машину с водителем. Ты едешь домой, отсыпаешься и приводишь себя в порядок. В понедельник у меня обычный рабочий день. Часов в семь вечера мы с тобой встретимся и обо всем поговорим. Но при одном условии.
       -- При каком? -- Сергей спросил это едва слышно.
       Думаю, его напугала моя решительность и твердость.
       -- Ты, мой милый, будешь трезв, выбрит и, как всегда, элегантен. Идет?
       -- Идет, Ирина Владимировна.
       Сергей опять скривился в грустной улыбке и, не прощаясь, поплелся к выходу. Уже с лестницы, поднимаясь на второй этаж, я крикнула Елене Александровне, чтобы она вызвала машину и не давала больше ему водки.
       Заснуть долго не могла. Решала, кому из сотрудников в понедельник поручу заменить все номера моих телефонов: и дома, и мобильные, и на работе. А сегодня вечером предупрежу охрану, чтобы Стрельцова больше сюда не пускали. Нет меня дома -- и все тут! А телефоны -- не работают. С этим разобрались. Пошли дальше. Почему за ужином Сам ничего не сказал мне про эту бумагу? А кто я такая, чтобы мне говорить? А может быть, Стрельцов врет? Вряд ли. Какой ему смысл сочинять такие навороты, да еще на больную голову? Никакого! Тогда что? А ничего. Поживем -- увидим. Может, мне еще и расскажут. Сил думать и рассуждать дальше не было. Я закрыла глаза и опять провалилась в глубокий, безмятежный сон.
      
      

    Глава XXV

       Потом была лютая зима и постоянные ожидания звонка дяди с приятным голосом. После звонка приходила машина и увозила меня в очередной особняк. Случалось это, за редким исключением, раз в неделю. Каждый раз я подолгу выслушивала страстные и эмоциональные откровения. Потом высказывала несколько собственных мыслей по поводу очередного выступления или по другому поводу. На мои высказывания отводилось времени значительно меньше. Но зато меня тоже внимательно выслушивали, а иногда даже следовали моим советам.
       О том, что рассказал Стрельцов, разговор не заходил. Да и подзабыла я тонкости той странной истории. Сам Стрельцов неожиданно пропал и больше меня не беспокоил. Иногда я вспоминала о нем, делала слабые попытки разыскать, но текучка отвлекала.
       Весной мы стали встречаться чаще. Мне показалось, что, кроме всего прочего, появились внутреннее взаимное влечение и потребность общаться. Я стала более раскованной. Позволяла себе больше говорить и даже задавала разные, не всегда приятные вопросы. Иногда мы гуляли по весенним аллеям особняков.
       Однажды, когда в очередной раз прогуливались в неярком свете ночных фонарей на очередной госдаче, не сдержалась. Устроила нечто вроде скандала. Говорила о том, что уже немолода. Что жизнь проходит, а главное дело женщины -- семья. Говорила о том, что чувствую себя воровкой, которая крадет чужое счастье. Говорила еще что-то. Он молчал, слушал. После того вечера встречи стали редкими. А в начале июня меня вызвали для беседы в одно очень интересное учреждение. Там сказали, что есть мнение направить меня послом в одну из центральноевропейских стран. Внутри у меня все оборвалось. Это конец! Не помню, как приехала на Рублевку, как провела ночь. Была истерика, вызывали "скорую". Неделю лежала пластом.
       Постепенно стала приходить в себя. Осмыслила все и взглянула на ситуацию со стороны. И вдруг поняла, что только теперь, возможно, я начну по-настоящему жить. Творческая самостоятельная работа. Встречи, приемы, интриги, суета. Ну чем не жизнь? Дура, дура, дура...
       Неделю валялась и ревела над своим счастьем!
       Ну вот, когда все это осознала, открылось второе дыхание. Я начала активно готовиться. В июле вышел указ о моем назначении. А в первых числах сентября мы со Светиком отправились поездом с Белорусского вокзала в страну пребывания. Вещи отправили багажом раньше. Маму я попросила приехать через месяц. На вокзале провожали родственники: тетя с Сергеем Ивановичем, родители Толика и, конечно, мама. А еще были какие-то чиновники из МИД и из посольства той страны, куда мы ехали...
       Поезд тронулся ровно по расписанию. Светик смеялась и махала руками. Я плакала и прижимала платок к глазам. Ну что, Россия, прощай или до свидания? Потом мы долго сидели у окна, пили чай и болтали о пустяках. Через час позвонила мама. Сказала, что они с тетей и с Сергеем Ивановичем уже на Рублевке. Теперь они там будут жить вместе, пока мы не вернемся. Квартиру в центре пришлось сдать.
       Заснули поздно. Часа в два. Никаких мыслей, никаких планов, никаких надежд.
       Может быть, там, в Европе, что-то появится. Может быть... Поживем -- увидим...
      

    Москва,

       июнь 2003 г.
  • Комментарии: 2, последний от 12/03/2021.
  • © Copyright Горегляд Анатолий (glane@bk.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 566k. Статистика.
  • Роман: Проза
    • Оценка: 5.87*12  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.