То, что я представляю на ваш суд, -- воспоминания очень симпатичной дамы. Мы познакомились в подмосковной больнице, в которой она находилась после сложной операции и готовилась к другой, еще более сложной. Я приходил в себя после трудной зимы. Ирина Владимировна редко вставала с кровати. И я проводил целые дни рядом с ней, записывал воспоминания. Через месяц родные забрали ее в Москву. Я выписался и тоже уехал домой. Договорились встретиться через пару месяцев и продолжить работу. Дома я стал перечитывать записи, показалось интересно. Не стал ничего править и приукрашивать. Решил напечатать как есть. Может быть, получилось не очень литературно, зато все правда. Если есть какие-то неточности, все на совести Ирины Владимировны. Имена и фамилии я тоже не стал менять.
Итак, перед вами первая часть воспоминаний. То, что удалось записать. Если после второй операции Ирине Владимировне станет лучше и она будет в состоянии рассказать о своей дальнейшей жизни, обязательно запишу и дам почитать вам. История удивительная. Хотя уверен, в наше бурное время бывают и похлеще. Помню, когда учились в институте, с друзьями сокрушались: вот, мол, досталось нам скучное время. Ничего не меняется, не происходит. Глупые. Тогда мы и не подозревали, что жили в счастливые, безоблачные дни. Теперь вот имеем все, по полной программе. Ну, да ладно. Хотите -- читайте. Не хотите -- не читайте. Нынче время такое: каждый делает, что пожелает.
Анатолий Горегляд
Апрель 2000 г.
Часть I
Глава I
Сначала было слово. И слово это было -- жизнь. Именно так назвала свое пребывание в Москве моя тетя Лена. Она приехала к нам погостить, когда мне было тринадцать лет. Жили мы тогда в небольшом рабочем поселке в Саратовской области. Родители мои были рабочими: мама -- ткачихой на текстильной фабрике, отец -- механиком там же.
Наш небольшой дом стоял на окраине поселка. Родители вели свое хозяйство: были куры, два поросенка, три собаки и две кошки. Летом сажали картошку, чеснок, огурцы и помидоры. Одним словом, жили в достатке, в трудах, в заботах.
Тетя Лена навестила нас летом, во время своего отпуска. Приехала отдохнуть от суматошной Москвы и от своего мужа. Ей нравилось спать долго, а после сна пить молоко с черным хлебом. Потом она умывалась и уходила в лес. Иногда брала меня с собой.
Мы бродили по сказочно тихому лесу, и тетя рассказывала мне про жизнь в столице. Тогда я узнала про театры, кафе, выставки и про многое другое.
После этих прогулок я заболела Москвой. Однажды, перед своим отъездом, тетя сказала, что я могу приехать к ним в Москву в любое время. Еще она сказала, что здесь, в глуши, такой красивой и умной девушке делать нечего. В Москве у них трехкомнатная квартира на двоих. Досталась она в наследство от родителей мужа. Одну комнату она может выделить мне. В Москве я могу поступить в техникум или пойти работать.
Наверное, тогда и было посеяно зерно, которое проросло и определило всю мою жизнь. Тетя уехала, а я начала постоянно думать о далекой и загадочной Москве. Я стала чаще смотреть телевизор, дольше обычного задерживаться у зеркала. Иногда, когда родителей дома не было и в школу надо было идти ко второму уроку, я прямо из постели шла к большому трюмо в родительскую спальню. Я стояла голая перед зеркалом и, как обезьяна, кривлялась. Тогда у меня была детская стройная фигурка, маленькие груди и не испорченное краской лицо. Мне было всего четырнадцать лет, но уже тогда я испытывала странные и непонятные желания.
Мне очень нравился наш учитель географии. Наверное, поэтому по географии я была круглой отличницей. Я просто не могла себе представить, как бы чувствовала себя, если бы не выучила задание. Каждый урок географии был для меня праздником. Дома я особенно тщательно готовилась к нему. Причем это касалось не только предмета. Я гладила свои вещи, стирала белье. Подолгу делала прическу. Весь урок я не сводила глаз с Валерия Дмитриевича. В школе он преподавал всего второй год. До этого он учился в Москве в институте. И сознание этого еще больше располагало к нему.
Валерий Дмитриевич был среднего роста, на вид -- почти юноша. Красивым его, пожалуй, не назовешь. Но его отличали какой-то шарм и море обаяния. Он говорил тихо, вкрадчиво. Голос его был грудной, с легкой хрипотцой. Иногда, когда он рассказывал нам о заморских странах, я от удовольствия закрывала глаза и погружалась в тихое блаженство. В такие минуты вся плоть моя трепетала. Тогда я еще не понимала, отчего мне становилось жарко, и я открывала глаза. Иногда наши взгляды встречались. Тогда меня словно чем-то обжигало внутри -- я опускала глаза. Мне становилось стыдно. Я была почти уверена, что учитель все понимает и смеется надо мной.
Однажды, это было в конце апреля, Валерий Дмитриевич спросил, кто умеет рисовать. Руку подняли отличница Наташка Ефимова и я. Сделала это скорее бессознательно. Учитель попросил нас с Наташкой остаться после уроков.
До конца занятий было еще три часа. Их я провела в каком-то бреду. О чем шла речь на уроках, я просто не понимала. Когда прозвенел последний звонок, весь класс с гиком и улюлюканьем бросился вон из школы. Через минуту в огромной комнате остались мы вдвоем с Ефимовой. Наташка сразу принялась делать домашние задания на завтра, а я сидела, подперев голову руками, смотрела на портрет Брежнева, болтала ногами и глупо улыбалась.
Минут через пятнадцать появился Валерий Дмитриевич. Он был без галстука и со свернутым рулоном ватмана в руке. Наташка сидела ближе к нему, и, наверное, поэтому он сразу обратился к ней. Он сказал, что ему поручили выпустить стенгазету к Первому мая. Потом он попросил Ефимову подойти к нему и долго показывал ей, где разместить заголовок, статьи, фотографии. Оказывается, все статьи и картинки он уже подобрал. Когда Ефимовой стало все ясно и понятно, он сказал, что она может идти домой. Настала моя очередь.
-- Ну что ж, Рагулина, садитесь ближе.
Я молча встала, взяла портфель и подошла к первой парте.
-- Смелей, смелей, усаживайтесь.
Валерий Дмитриевич широко улыбался. Мне было не до смеха. Человек, которого я искренне, по-детски любила, остался со мной один на один. Будто сквозь сон, я слушала, как он рассказывает мне о том, что нужно сделать с заметками и картинками. Кажется, их надо было обвести рамками, подчеркнуть заголовки и что-то еще. Когда он закончил, я молча взяла со стола бумажки и положила их в портфель.
Учитель направился к выходу, но, будто что-то вспомнив, на секунду задержался у двери и повернулся к столу:
-- Кстати, Рагулина, все хочу вас спросить. Почему вы так внимательно рассматриваете меня на уроках?
Уж и не знаю, откуда у меня в тот момент взялась смелость, только я, уперевшись глазами в пол, еле выдавила из себя: "Потому что вы мне нравитесь, Валерий Дмитриевич". Какое-то время мы оба молчали. Первым подал голос учитель. Он говорил о том, что когда учился в школе, то думал только об уроках и о футболе. И только футбол помешал ему окончить школу с золотой медалью. С горечью он говорил о том, что сейчас страдает от того, что никто в поселке не играет в футбол. Затем Валерий Дмитриевич рассказал, что живет в пятиэтажном общежитии фабрики. Там у него отдельная комната. Все бы ничего, но, когда наступают на фабрике дни получки, хоть вой, сокрушался он. Рабочие устраивают пьяные оргии, и длится это не меньше недели, пока не пропьют все деньги. В такие дни находиться в общежитии невозможно. Пьют все: и мужчины, и женщины. Я от родителей слышала, конечно, что иногда фабрика по нескольку дней простаивает. Но они никогда при мне не обсуждали тонкостей этого вопроса. Наш дом находился на окраине поселка. Неподалеку стояла школа. Сама я редко бывала в поселке, поэтому и не могла знать всего, что там творится. Наш разговор прервался неожиданно. Валерий Дмитриевич предложил мне на другой день принести заметки для газеты после уроков ему в общежитие. Я молча согласилась и подождала, пока он выйдет из класса. После этого я попробовала расслабиться и села за парту. В ушах я слышала его вкрадчивый голос. Потом сознание нарисовало, как я завтра пойду к нему. Почувствовала, что щеки стали красные, по телу разлилось приятное и незнакомое чувство неясной радости.
Остаток дня и половину ночи я думала о нем. Тогда мне казалось, что этого человека я не разлюблю никогда. И как это мне повезло, что я влюбилась так рано и так сильно. Заснула под утро утомленная, но счастливая.
В половине восьмого разбудила мама. Конечно, снился он. С трудом проснулась и заставила себя подняться. Волнующее чувство праздника уже не покидало меня. Умывалась, одевалась, собиралась как во сне. Уроки в тот день тянулись нудно и долго. Я сидела отрешенно, ничего не слыша и не понимая. Думала о своем. Это был настоящий праздник. На дворе светило солнце. Длинные сосульки заглядывали в окна нашего класса. Они искрились и переливались, словно бриллианты. Как чудесно все складывается. И в природе, и в жизни, и в душе -- весна.
После уроков я почти бегом бросилась домой. До встречи с любимым у меня оставалось часа полтора. Быстро поела и начала примерять мамины вещи. Наконец, выбрала новый цветной свитер и выходную мамину юбку. Все это было немного великовато, но смотрелось здорово. Потом я слегка надушилась из маминого флакона.
Без пяти три я подходила к общежитию. Необъяснимое беспокойство не покидало меня. Когда поднималась на третий этаж, на секунду задержалась, мелькнула мысль вернуться домой. Неведомая сила захлестнула и понесла дальше. Как только я постучала, дверь открылась. Наверное, Валерий Дмитриевич ждал у двери. Он пропустил меня, прикрыл дверь и предложил снять пальто. В комнате у стены стояла большая металлическая кровать. Напротив -- шкаф для вещей. У окна -- круглый стол. Еще здесь были четыре стула и тумбочка с телевизором.
Мы пили чай, и преподаватель географии взахлеб рассказывал об институте, о Москве. Теперь он обращался ко мне по имени и даже называл Ирочкой. Неожиданно он сменил тему и начал говорить обо мне. Получалось, что в школе я самая красивая девушка. Выгляжу я старше своих лет. Как бы между прочим он спросил, сколько лет мне на самом деле. И тогда я соврала. Сказала, что мне вот-вот будет шестнадцать. На самом деле в тот год мне должно было исполниться только пятнадцать. Еще я сказала, что пошла в школу не в семь, а в восемь лет. Мне показалось, что ответ обрадовал учителя, и он зачем-то подвинул стул ближе ко мне. Потом все закрутилось в каком-то вихре. Сначала Валерий Дмитриевич провел своим пальцем нежно по моей щеке. Потом я вдруг почувствовала молочный вкус его мягких губ. Я целовалась впервые в жизни. Это было так сладко и приятно -- жуть. Когда он начал гладить рукой мою грудь, стало трудно дышать. Аккуратно и нежно он снял с меня свитер. А когда стал целовать груди, меня затрясло. Помню, как он подвел меня к кровати и начал медленно раздевать дальше. Я плыла в мутных водах дикой страсти. Когда мы оказались оба голые под одеялом, почувствовала, что и он дрожит. Потом он долго целовал и ласкал меня. Затем -- провал. Очнулась я от дикой боли. Резкая, пронзительная, она сковала низ живота. И вдруг через эту боль я почувствовала его. Нежное, трепетное чувство охватило меня. На какой-то момент боль отступила. Потом вновь острый приступ. Я вскрикнула. Валера замер. Это продолжалось бесконечно долго. Не знаю, что больше я испытала в тот первый раз: боль или радость?
Домой я шла одна. Праздничного настроения не было. Была тупая боль и опустошенность. Я не могла делать уроки. До вечера я пролежала на спине на своей кровати с открытыми глазами. Пыталась осознать, что же произошло. Не ужиная и не раздеваясь, я заснула и проспала до утра. Сон был глубокий, без сновидений.
Утром я встала сама и отправилась умываться. Тупая боль в животе заставила сразу вспомнить все, что произошло вчера. Ни отчаяния, ни тоски я не испытала. Легкая грусть и смутная радость разлились по телу. Я сладко потянулась и отправилась убирать постель. Здесь я с ужасом обнаружила, что вся простыня в крови. Я слышала, что родители уже встали и занимались своими делами. Аккуратно свернула простыню и положила под подушку. После школы я долго ее отстирывала и положила сушить. Простыня быстро высохла на батарее. На второй или на третий день боль прошла, пришла легкая грусть по уходящему безоблачному детству.
Глава II
С Валерой мы встречались через день у него в общежитии. И всегда это заканчивалось постелью. Однажды он признался, что в Москве у него остались жена с маленьким ребенком. Я не придала этому серьезного значения. Я была увлечена им до сумасшествия и думала, что это счастье продлится всю жизнь.
Родители мною занимались мало. Они приходили с работы усталые и сразу включались в домашние хлопоты. На единственного ребенка у них времени просто не оставалось. Наверное, поэтому они так и не решились завести мне брата или сестру. В своих заботах они не заметили, как их дочь стала женщиной.
В конце мая родителям сообщили, что я регулярно хожу в общежитие. Они без труда узнали, у кого я бываю. Начались разборки. Два раза я убегала в слезах из дома. Потом они пошли к Валере и долго там о чем-то разговаривали. В тот день я их не дождалась, заснула. Утром как ни в чем не бывало пошла в школу, после школы -- к Валере. Впервые он встретил меня холодно и сказал, что надо поговорить.
Говорил только он. Из всего сказанного я поняла, что о наших отношениях знают не только мои родители, но и директор школы. Валере поставили условие: или он прерывает отношения со мной, или уезжает. Он решил уехать, сказал, что это для него легче. Я не спорила, сидела молча. Впервые он не стал меня целовать. Не помню, как пришла домой. В каком-то тумане сделала уроки и сразу легла спать.
Валера уехал из поселка в начале июня, аккурат перед моим днем рождения. Со мной не попрощался. В последние дни он даже перестал здороваться и разговаривать. Мне это было непонятно. Тогда я переживала первую любовную драму. Жила, словно во сне. Все делала медленно и вяло. Приходила домой из школы и сразу ложилась на постель. Так в платье до вечера и лежала. Родители меня не трогали. Думаю, они понимали, что со мной происходит. Когда Валера уехал, я три дня не вставала с постели. Не ела, не пила. Мама вызвала участкового врача. Доктор ничего не обнаружил и сказал, что это обыкновенная хандра.
На четвертый день я начала вставать, немного поела. Через неделю пришла в норму и даже пошла в кино в поселок. Молодость брала свое. Валера начал потихоньку ускользать из моего сознания. Однажды вечером, кажется, это было в начале июля, мама пригласила меня за стол. Ужин почему-то она накрыла в комнате. Обычно мы ели на кухне. Отец, насупившись, уже сидел за столом. Он и начал разговор первым. Говорил тихо, но решительно. Сказал, что я уже большая и взрослая. Настолько взрослая, что про мои приключения знает весь поселок. В такой ситуации, продолжал отец, и мне, и им будет трудно жить. Поэтому они решили, что мне нужно уезжать в Москву, к тете, и поступать в техникум.
В душе я ликовала. Об этом я не смела даже мечтать. Но виду не подала, продолжала сидеть, опустив голову, молчала. Мама заплакала и начала меня уговаривать. Она говорила, что я единственный ребенок и они очень переживают за мою судьбу, хотят, чтобы все сложилось благополучно. Обещала навещать меня, помогать деньгами и продуктами. Говорила она и о том, что я могу в любое время приезжать домой. Отец ее поддержал и обещал навещать меня в Москве.
В столицу я приехала перед самыми экзаменами. Едва успела сдать документы. Два первых экзамена сдала на "хорошо". Последний был математика устная. Получила двойку и в тот же день забрала документы. Вечером мы сидели втроем за чаем и решали, что делать. Тетя с мужем перебрали уйму вариантов, когда наконец дошли до курсов машинописи и стенографии при МИД СССР. Меня это сразу увлекло, и назавтра я уже сдала документы.
Здесь тоже было нужно держать экзамены. Кроме того, была еще загвоздка. На курсы принимали только с московской или подмосковной пропиской. Помог Сергей Иванович, муж тети. Он за два дня сделал мне временную прописку. Кроме того, я написала заявление о том, что в случае окончания курсов не буду претендовать на работу в Москве. Мое заявление взяли, но сказали, что зачислят в том случае, если я сдам экзамены и будут свободные места. То есть если москвички не наберут нужных баллов.
Ох и поволновалась я в те дни. Конкурс был пять человек на место. Не знаю уж как, но мне удалось по всем предметам получить четверки. Одним словом, зачислили. Тетя по этому случаю устроила семейное торжество, накрыла стол. Сергей Иванович пил маленькими рюмками водку, а мы с тетей -- вино. В тот вечер я узнала, что тетин муж работает заместителем главного инженера крупного авиационного завода. О том, что тетя работает в районной библиотеке, я знала давно. Мне было на них интересно смотреть и слушать. Это были по-настоящему интеллигентные люди. Они не позволяли себе грубо выражаться, подчеркнуто вежливо обращались друг к другу. Ели не спеша, с ножом и вилкой. Все это казалось мне в диковинку.
Тетя и ее муж были одногодками -- чуть-чуть за сорок. Сергей Иванович выглядел очень хорошо. Может быть, оттого, что каждое утро делал зарядку, а по субботам совершал длительные пробежки. Он был стройный и интересный мужчина. Тетя казалась немного старше, хотя за собой тоже следила.
Шел конец восьмидесятых годов. В Москве было трудно с продуктами. Но, как ни странно, стол у нас всегда ломился от еды. А уж в тот вечер особенно: и дорогая рыба, и мясо, и копченая колбаса. В магазинах ничего этого в то время не было. От хороших напитков и закуски мои родственники стали разговорчивыми. Сергей Иванович рассказал о новых секретных разработках на заводе. Тетя, смеясь, поведала о том, как, пользуясь связями мужа, достает продукты.
Здесь и я решила расслабиться и рассказала свою печальную историю. Решила так: поскольку это мои родственники, то скрывать нечего. Поэтому рассказала обо всем. И о том, что влюбилась в учителя, и о том, что спала с ним, и, наконец, что это главная причина, по которой я оказалась у них.
После моего рассказа тетя сразу сменила тему, а дядя Сережа как-то странно и подолгу начал смотреть на меня. Тогда я не насторожилась, не придала этому серьезного значения. Потом мы пили чай с пирожными и слушали классическую музыку. Разумеется, я ничего не понимала, но уже тогда поймала себя на том, что умею подстраиваться. Глядя на родственников, я поднимала глаза к потолку, закрывала их, делала умное, сосредоточенное лицо. Спать легли поздно. Наутро я уехала домой -- погостить пару недель и собрать все необходимое для учебы.
Родители встретили меня радушно. Они очень обрадовались, когда я рассказала, где буду учиться. Думаю, не все они поняли, но такие слова, как Москва и МИД, были в нашем поселке убойные. Время пролетело быстро. Я подолгу спала, потом бежала на речку, плавала, опять спала.
В конце августа я вернулась в Москву. Родственники к моему приезду обустроили комнату. Сюда они поставили письменный стол дяди Сережи, принесли диван. Шкаф для одежды здесь уже стоял. Раньше здесь размещалась их спальня. Теперь они спали в рабочем кабинете Сергея Ивановича. В общем, все устроилось славно. Родители дали мне с собой немного денег. Их мы с тетей все истратили на обновки. Тогда купить что-либо приличное было трудно. Но оказалось, что у тети было много знакомых. Они и помогли.
Первого сентября я пошла на занятия во всем новом. Как сейчас помню, я надела черные на высоком каблуке английские туфли, расклешенную серую юбку и белую блузку. Волосы у меня тогда были длинные, до плеч. Их я распустила, немного подвела ресницы, припудрила щеки. Кажется, тогда я впервые себе понравилась в одежде. До этого я нравилась себе только в голом виде. Да, да, именно тогда, с первого дня учебы, я начала всерьез стараться выглядеть нарядно и красиво. Мне начинало нравиться, когда мужчины обращали на меня внимание.
Программа обучения была очень насыщенной. Нам преподавали машинопись, стенографию, делопроизводство. Кроме того, за два года обучения нужно было пройти полный курс двух последних лет школьной программы. Причем в школьной программе главный упор делался на русский и иностранный языки. Я учила английский. Конечно, никакого сравнения с девочками из спецшкол моя подготовка не выдерживала. Но я начала проявлять характер и ночами учила уроки.
С первых дней я с ужасом обнаружила, что попала сюда совсем случайно. Здесь учились дети сотрудников МИД, ЦК партии, Совмина и других интересных организаций. Многих после занятий поджидали черные "Волги". Меня однокурсники поначалу как-то сторонились. Но я не отчаивалась. Появился азарт. Я была уверена, что по своим физическим и умственным данным стою выше многих из них. И уже тогда я решила обойти их на трудной тропе жизни и занять свое место под солнцем.
После второго или третьего месяца учебы мы начали потихоньку сближаться. Тогда я узнала, что почти все мои однокурсницы курят. Многие имели постоянных дружков, с которыми спали и развлекались. Кое-кто принимал наркотики. Были и такие девочки, которые неделями не приходили на занятия. Потом они рассказывали, как проводили это время в компаниях на охраняемых дачах. Из их рассказов выходило, что спать с мужчиной -- едва ли не самое безобидное и неинтересное занятие. Вот когда несколько пар одновременно делают это, да еще при этом колются наркотиками, вот это класс! Наслушавшись этих рассказов, я стала вести себя осторожней и осмотрительней. Уже тогда я поняла, что путь, по которому они идут, -- в никуда. Дальше -- пустота, мрак. Меня это очень пугало. И когда начали приглашать в компании, я поначалу наотрез отказывалась. Но однажды не устояла и согласилась.
Случилось это в конце первого курса. Кажется, был май. Ну, конечно. Москва пробуждалась от зимней спячки. Кругом были улыбки, смех, радость. Хотя, казалось, повода для этого нет. В магазинах по-прежнему было пусто: ни продуктов, ни одежды. Но почему-то люди казались сытыми и довольными.
К тому моменту я уже полностью втянулась в учебу. Ей я посвящала практически все время. Конечно, молодость давала о себе знать. Иногда я мечтала о принце. А бывало, снились эротические сны. После них я долго не могла прийти в себя. Тискала вспотевшими руками подушку, часто дышала. Тогда в этих снах, как правило, моим партнером был Валера. Странно, в то время мои чувства к нему растворились в суете и заботах. А вот поди ж ты, снился. Наверное, потому, что, кроме него, у меня никого не было.
Может быть, из-за этих снов, или весеннее солнце растопило мои мозги, только уступила я уговорам подруг. Поначалу все выглядело скромно и пристойно. Лена и Маша были неразлучны с первых дней. Они болтали вместе на переменах, уходили одновременно домой, помогали друг другу на контрольных. Машу иногда после уроков ждала черная "Волга". Говорили, что они несколько лет прожили вместе в Варшаве. У Маши отец занимал крупный пост в советском посольстве. Родители Лены работали там же в торговом представительстве. Машины родители по-прежнему работали в Польше. Маша жила одна. Именно к ней и пригласили меня девочки. Была пятница, середина мая. Погода на дворе стояла совсем летняя.
Маша жила в доме Совмина, в одном из престижных районов Москвы. Кажется, в Оболенском переулке. Мы доехали на метро до станции "Фрунзенская". А дальше пошли пешком. Это был очень зеленый и ухоженный район. На деревьях набухли почки, и кое-где появились маленькие листья. Мы громко разговаривали и смеялись. Меня захлестывала какая-то беспечная радость. Наверное, такое бывает у всех молодых. По дороге к Маше я узнала, что поводом сегодняшних посиделок явилось то, что один из ее дружков уезжает к родителям в Вену. А у этого дружка есть два приятеля. Они, оказывается, дружат давно. А сейчас учатся на втором курсе в МГИМО. Сначала я не понимала, о чем речь. Переспросила. Лена, смеясь, расшифровала, что МГИМО -- это Московский государственный институт международных отношений. Еще она сказала, что там учатся все их друзья. Об этом институте я раньше ничего не слышала. Но расспрашивать дальше не стала. Помню лишь, что после этих слов я притихла и шла молча, сосредоточенно думая, что, возможно, никогда больше в жизни не попаду в такую компанию. Уже на подходе к дому Маша как бы невзначай бросила, что у Максима сейчас делают в квартире ремонт, поэтому решили собраться здесь.
Маша жила на последнем, седьмом этаже кирпичного дома. Четырехкомнатная квартира, несмотря на беспорядок, дышала достатком и благополучием. Мебель была со вкусом расставлена. Конечно, все было импортным и, как мне тогда казалось, очень дорогим. Мы уселись в гостиной в черных и мягких кожаных креслах. Девочки сразу закурили. А я начала соображать, что же ребята будут есть. Спросила у Маши. Та махнула рукой и показала на кухню.
-- Родители вчера что-то прислали из Варшавы. Я не разбирала, все бросила в холодильник.
-- Так, может быть, разобраться и что-то приготовить? -- предложила я.
-- Не надо. Они все сами сделают.
Маша уютнее устроилась в кресле и нажала кнопку пульта. Комната наполнилась леденящими звуками американского блюза. Помню, как я буквально погрузилась в трепетные стоны саксофона. Все вдруг стало безразлично. Существовала только эта музыка. Не знаю, откуда это накатилось на меня. Раньше я никогда всерьез не увлекалась джазом. Наверное, располагали обстановка и превосходное качество акустики.
Вывел из этого оцепенения мелодичный и громкий звонок. Пришли ребята. Двое из них -- высокого роста, стройные, спортивные парни -- Максим и Андрей. Третьего звали Славик. Он был на голову ниже своих друзей и какой-то неприятный. Все трое поздоровались со мной за руку, представились. Мне показалось, что мое появление для них неожиданно. По выражению их глаз поняла, что эта неожиданность была для них приятной.
Ребята принесли две большие сумки. В них оказались красное французское вино, виски и фрукты. Расположились здесь же, вокруг большого журнального стола. Девочки принесли с кухни фужеры. Мальчики расставили бутылки. И торжество началось.
Пили часто, но помалу. В кресле рядом со мной оказался Максим. Он незаметно подливал мне вино и чистил апельсины.
Курили все. Несмотря на то что окна в комнате были открыты, густой туман дыма не проходил.
Сначала были тосты. Все дружно опрокидывали бокалы за то, чтобы Максим без приключений добрался до Вены. Потом пили за лето, за благополучие родителей. Дважды торжество прерывалось. Первый раз Маше позвонили родители из Варшавы. Второй раз был звонок из Берлина. Оказывается, ее дед был послом в ГДР. Маша звонко смеялась в трубку и рассказывала родственникам какие-то смешные истории. За те несколько минут, пока Маша говорила по телефону, Максим успел узнать обо мне все или почти все. Говорили шепотом, чтобы не мешать Маше общаться с родными. Выпитое вино, непринужденная необычная обстановка, внимание красивого юноши располагали к откровенности. Но уже тогда какое-то чувство подсказывало мне держаться настороженно и аккуратно. И тогда, и потом интуиция меня не подводила. Интересно, что я совсем не напрягалась, а скорее расслаблялась и говорила только то, что считала выгодным для себя. Например, в тот вечер я рассказала Максиму, что приехала в Москву из областного центра. Но не сказала, кем работают мои родители. Сказала, что живу у родственников. Они оба ученые, но не сказала, в какой области. Все это оставляло место для размышлений. Максим сам должен был додумывать то, что я скрыла. Уже тогда я знала наверняка, что его фантазия будет ему рисовать то, что он хочет. И я не ошиблась. Уже потом, когда прошло много времени, он признался мне, что все было именно так.
Про себя Максим рассказывал мало. Учится на третьем курсе МГИМО, занимается спортом. Отец -- посол, мать -- домработница. Рассказал он немного и о своих друзьях. Они учились на одном курсе и на одном факультете. У Андрея отец занимал какой-то пост в МИД. А у Славика папа был начальником главка в Министерстве торговли Союза. Признаюсь, после этих слов у меня что-то внутри екнуло. Но это быстро прошло. Славик был немного ниже меня. Лицо его покрывали прыщи. Когда он смеялся, обнажались кривые, изъеденные кариесом зубы. На миг представила себя его девушкой и усмехнулась. Почему-то подумалось, что спать и целоваться с таким ужасно противно. Здесь, пожалуй, не помогут и папины связи.
Наконец, Маша закончила разговор с родными. Опять включили громкую музыку и продолжали пить. Теперь пили просто так, без тостов. Фрукты закончились, закусывали сигаретами. Все темы для разговоров, наверное, были исчерпаны, поэтому сидели молча, расслабленно. От выпитого вина и от запаха дыма у меня разболелась голова. Но уходить, как ни странно, не хотелось. Хотелось подышать чистым воздухом. Я молча встала и вышла на балкон. Первые мгновения казалось: вот-вот упаду, так подействовал воздух. Едва пришла в себя, как рядом оказался Максим.
Мы облокотились на балконные перила и долго смотрели вниз. Там, в уютном скверике между домами, мирно играли дети, на скамейках сидели дедушки и бабушки. Природа пробуждалась. Рядом стоял симпатичный парень. Впереди -- целая жизнь. Теплое, приятное чувство охватило меня. Казалось, вот-вот запою. Конечно, я не запела. И даже не заговорила. Заговорил Максим.
-- Ира, а знаете, вы очень красивая и умная девушка, -- он говорил тихо, вкрадчиво.
Почему-то мне его слова показались смешными.
-- А что, у вас в институте таких нет? -- спросила я громко.
-- Таких нет, -- грустно и обреченно произнес Максим. -- Есть или умные, или красивые. А таких, как вы, нет.
-- И что из этого следует? -- продолжала я в своей манере.
-- Не знаю, -- Максим как-то странно посмотрел на меня и накрыл мою руку своей. Я аккуратно высвободила ладонь.
-- Максим, не надо. Во-первых, мы с вами почти не знакомы, во-вторых, я не из вашего института, -- мне показалось, что эти слова его озадачили.
-- Но я вам нравлюсь? -- еще тише произнес он.
-- Если вас сравнивать с вашими друзьями, то, пожалуй, нравитесь. А вот если выбирать из вашего института -- не знаю, -- все это я проговорила быстро и весело.
-- Что ж, придется вам предоставить возможность пообщаться со студентами нашего института, -- сказал он. Я вопросительно взглянула на него.
-- Не удивляйтесь и не пугайтесь. Просто я вас приглашу на один из вечеров.
-- И когда это будет? -- теперь уже и я начала говорить тихо.
-- Думаю, после каникул. Может быть, в сентябре, если нас не отправят на картошку, -- после этих слов я звонко рассмеялась.
-- Вы хотите сказать, Максим, что после трех месяцев, проведенных в Вене, вы пригласите меня на вечер?
-- Вы не ошиблись. Именно это я и хочу сказать.
-- Что ж, поживем -- увидим, -- опять весело проговорила я. -- А теперь я с вами попрощаюсь. Уже половина десятого, а я позже одиннадцати домой не прихожу.
-- Я провожу вас, -- уже громко и твердо произнес Максим.
-- Как угодно, -- я не стала возражать.
Мы открыли балконную дверь. Музыка так же громко продолжала играть. В гостиной оказались одни ребята. Они, небрежно раскинувшись в креслах, спали. Картина была неприглядная. Весь журнальный столик был завален корками от апельсинов, огрызками яблок, окурками. Между всем этим стояли пустые бутылки и грязные фужеры. В комнате по-прежнему висел плотный слой табачного дыма. Я аккуратно взяла с дивана свою сумку с учебниками, и мы направились к выходу.
Машу и Лену мы увидели в едва приоткрытую дверь спальни. Обе были абсолютно голые. Они нежно, с чувством, ласкали друг друга. Расположились девушки на огромной красивой кровати. Еще я успела рассмотреть, что потолок был зеркальный, а стены комнаты -- черные.
Мы тихо вышли и бесшумно закрыли за собой входную дверь. Шли по улице молча. Я не могла прийти в себя от увиденного.
-- И так всегда, -- нарушил молчание Максим. -- Андрей и Славик напиваются, а Машка с Леной лесбиянствуют. Нормальные отношения их давно не интересуют.
-- И поэтому ты решил проводить меня? -- я сначала не заметила, что перешла на "ты". Максим тоже сделал вид, что не заметил, но сразу подхватил мою инициативу.
-- Нет, не поэтому. Повторяю, что ты необычная девушка. Ты нравишься мне. Только и всего, -- теперь я сообразила, что мы перешли на "ты". Отступать было поздно.
На Комсомольском проспекте мы поймали такси и молча доехали до моего дома. Было без малого одиннадцать. Максим расплатился с водителем, вышел из машины, я -- следом. У нашего подъезда стояла покосившаяся скамейка. Днем на ней всегда сидели бабули. Сейчас она была пуста, и мы с Максимом удобно уселись на ней. Рядом с подъездом росла черемуха. Сейчас она цвела. И я всегда, возвращаясь домой, пока шла до подъезда, дышала этим ни с чем не сравнимым ароматом весны. В тот вечер этот запах оказался очень кстати. Максим что-то рассказывал про институт, а я думала о своем. Думала о том, что я ведь еще совсем юная, а уже столько видела в жизни. Сколько? А вот сколько. Я узнала, что такое любовь и страсть. Прочувствовала горечь и разочарование, когда мужчина уходит. Да, да, именно уходит. Только так я расценила то, что произошло с Валерой. Он меня обманул, соблазнил и бросил.
Наконец мои мысли переключились на Максима. Что это, судьба, искушение или так, пустое? Не знаю. Если он общается с такими девушками, как Машка и Ленка, то его можно пожалеть. Хотя вряд ли. Он красив и элегантен. Я украдкой взглянула на него. Действительно, красив. И тогда я еще раз напомнила себе, что с такими ребятами надо держать ухо востро. С ними нельзя расслабляться. С ними надо играть. И только так их можно победить. Думаю, что в тот вечер я ясно поняла, кто я и что мне нужно делать. Потом у меня могли меняться настроение, обстоятельства. Но от главного решения, принятого тогда, я отступала редко.
Как только я осознала это, все встало на свои места. Теперь мысли мои текли ровно, без надрыва. Я уже знала точно: если не Максим, то подвернется другой такой же -- красивый, с папой. Но в любом случае хозяйкой положения буду я. Иначе окажусь на огромной постели в черной комнате с зеркалом на потолке и буду ласкать лучшую подругу. Бр-р-р. От этой мысли меня передернуло. Я быстро поднялась и собралась уходить. Максим преградил дорогу. Мне стало весело.
-- А если я закричу? -- вырвалось у меня.
-- Все равно не отпущу, пока не поцелую.
-- Максим, хочу тебя огорчить. С незнакомыми мужчинами я не целуюсь.
-- А со знакомыми? -- насмешливо спросил он.
-- А знакомых у меня еще не было. Разве что в школе. Но школьные привязанности быстро проходят, -- я звонко рассмеялась. Максим это понял по-своему и отступил. Путь был свободен. Я могла идти, но не хотела. Вернее, я не могла уйти просто так. Выручил Максим:
-- Ладно, Ира, я не буду тебя задерживать, но хотя бы дай свой телефон.
-- А нужно ли? -- медленно проговорила я и направилась к двери.
-- Нужно, нужно, -- почти прокричал он. Я взялась за ручку двери, немного приоткрыла ее, замерла. Потом, как бы решив, отпустила дверь и резко обернулась.
-- Хорошо, запоминай, -- я продиктовала номер телефона, бросила ему "пока" и скрылась в подъезде.
В ту ночь я долго не могла заснуть. Сознание прокручивало детали минувшего вечера. Конечно, этот парень избалован девушками, факт. Наверное, он и сейчас рассчитывал на легкую победу. Что ж, сегодня он проиграл.
Но выиграла ли я? Да, выиграла. И выиграю потом, если буду работать мозгами, а не эмоциями. С этой мыслью я и заснула.
Глава III
Лето пролетало быстро и незаметно. Тогда я по-настоящему отдохнула. Родители не нагружали меня домашними заботами. Всего одну зиму я пробыла в Москве, но и этого хватило, чтобы между мной и домашними образовалась маленькая дистанция. С этим я уже ничего не могла поделать.
За все лето произошло, пожалуй, только два события, о которых стоит упомянуть. Первое случилось в конце июня. Было раннее утро. Разбудил надрывный сигнал машины. Спросонья не могла понять, в чем дело. Когда сообразила, что автомобиль сигналит у наших ворот, в ночнушке выбежала на улицу. Николай Иванович, водитель директора фабрики, выпалил, что звонят мне из советского посольства в Австрии. Я, конечно, сразу сообразила, кто звонит, и через минуту сидела в машине. Директор принял меня радушно и ласково. Это меня сильно удивило. Мы ведь с ним и знакомы-то не были. Конечно, я его видела на улице и знала, что он директор. Но меня он, кажется, тогда увидел впервые. Он сказал, что сначала позвонили из района. Потом -- прямо из Вены и спросили меня. Конечно, этот переполох поднял Максим. В душе я радовалась, что столько суеты из-за меня, но виду не подавала. Директор сказал, что, когда на другом конце провода узнали, что за мной послали машину, пообещали перезвонить.
В огромном кабинете директора фабрики мы были вдвоем. Heмолодой уже человек, прошедший войну, работавший долго председателем исполкома нашего района, расспрашивал меня о жизни и учебе. Он не смог скрыть удивления, когда узнал, что я учусь в Москве на курсах МИД. Поговорили о родителях. Директор был о них хорошего мнения. Мы проговорили с час. За это время директору постоянно откуда-то звонили. Один раз он разговаривал даже с Москвой, с начальником главка министерства. Повторного звонка из Австрии мы так и не дождались. Я поблагодарила директора, извинилась и ушла домой. Про этот случай я почти сразу забыла. Директор не забыл. Родители рассказывали, что при каждой встрече с ними он спрашивал про меня, предлагал помощь, поддержку.
В начале августа по поселку пронесся слух, что на фабрику приедет делегация из Финляндии. Ох, что тут началось. За неделю наш обшарпанный и забытый поселок превратился в ухоженный и цветущий городишко. Покрасили дома и заборы, разбили газоны, уложили кругом асфальт. Говорят, что работали специалисты не только из района, но и из области. Короче, вылизали все на славу. Накануне приезда делегации меня пригласили в комитет комсомола фабрики. Здесь я узнала, что директор поручает мне вручать хлеб-соль гостям и потом сопровождать делегацию до конца. Мне дали программу пребывания, где все было расписано по минутам. Там же назывались фамилии ответственных за то или иное мероприятие. Тогда впервые в жизни среди других ответственных лиц я увидела свою фамилию. Потом эта программа так и висела в родительском доме на самом видном месте.
Наутро я оделась в самое красивое и нарядное платье, слегка припудрила лицо, подвела ресницы. Ровно в восемь все собрались в кабинете директора. Последние наставления и инструкции давал он сам. Здесь же, в кабинете, было несколько незнакомых людей. Они все слушали и делали пометки в блокнотах. Потом мне сказали, что это были сотрудники КГБ из области.
Делегация опоздала минут на десять. Как сейчас помню, был прекрасный солнечный день. Я стояла впереди всех с большим полотенцем на вытянутых руках. На полотенце покоился каравай свежего хлеба, а в центре его -- маленькая солонка с солью. Когда я увидела кортеж машин, у меня дыхание перехватило. Это было как в кино. Впереди милицейская "Волга", на которой мигало все, что могло мигать. За ней еще одна такая же мигающая "Волга". Потом три черные "Волги", за ними черная "Чайка" и еще куча машин.
Машины ровно встали в один ряд метрах в двадцати от нас. Взад и вперед сновали фото- и кинорепортеры. Главных гостей -- финского министра иностранных дел и первого секретаря обкома партии -- сопровождал молодой симпатичный парень. Потом я узнала, что это был заведующий международным отделом обкома. Когда все гости вышли из машин, им предложили подойти к нам. Мы двинулись навстречу друг другу. Впереди гостей -- финский министр, на полшага за ним -- секретарь обкома, а дальше -- остальные. Когда мы подошли друг к другу, я, широко улыбаясь, сказала заученные слова, передала хлеб министру и отступила в сторону. Министр надломил хлеб, немного съел и отдал его кому-то из сопровождающих. Потом все начали знакомиться. Переводчик еле успевал переводить. Но вроде все обошлось.
Делегация долго бродила по фабрике, смотрела оборудование, общалась с мастерами, с рабочими. После этого в конференц-зале собрались инженеры и мастера. Они отвечали на вопросы гостей. Потом гости попрощались и расселись по своим машинам. Мы с директором, секретарем парткома, председателем месткома и комсомольским лидером устроились в фабричном "рафике". Кортеж под вой милицейских сирен отправился в пионерский лагерь. Он находился в пятнадцати километрах от нашего поселка. Там, конечно, уже ждали. Опять хлеб-соль, речи, прогулка по аллеям парка и обед.
Обед был накрыт на террасе административного корпуса. Это было добротное деревянное здание с высоким шпилем. С одной стороны к нему подходили аллеи старинного парка. Противоположная сторона была обращена на огромное озеро. Красота необыкновенная. По чистому голубому небу медленно проплывали белые облака. Кругом -- тишина, в которую вплетались божественное пение птиц и звонкий треск кузнечиков.
Гостей посадили лицом к воде. Нам достались места напротив. Стол был накрыт мастерски и по-русски щедро. Здесь были и рыба нескольких сортов, и запеченное мясо, колбасы, соленья. Кстати сказать, в стране тогда в магазинах ничего не было. Из напитков подавали запотевшую водку, охлажденный коньяк, вина, ликеры. Вода и напитки были тоже разных видов. Короче, такой роскоши я раньше никогда не встречала. Я сидела на левом крыле стола. Рядом со мной оказались Мария Антоновна, председатель профкома фабрики, и секретарь нашего райкома комсомола. На вид ему было лет тридцать. Довольно симпатичный и разговорчивый парень.
Первым слово взял секретарь обкома. Он говорил много и гладко. Но вот о чем, я вспомнить не могу. Помню только, когда он закончил, все дружно захлопали и пропустили по первой. Потом говорил финский министр. Он говорил долго и нудно. Переводчица, картавя, едва успевала за ним. Ему не хлопали. Кто говорил потом, я не помню. Мария Антоновна и Николай, секретарь райкома комсомола, взялись за меня круто. Они то и дело подливали мне коньяк, заставляли есть.
На горячее подали молочных зажаренных поросят. Николай аккуратно разделал мясо и положил нам с Марией Антоновной по большому куску.
От выпитого начала слегка кружиться голова. Незаметно мы с Николаем перешли на "ты". После этого компания Марии Антоновны нам уже была не нужна, и мы общались вдвоем. Николай рассказал, что окончил в Ленинграде архитектурный институт, женился. Была возможность остаться в НИИ. Но он выбрал партийную карьеру и вернулся сюда. Жена тоже приехала. Сейчас его сыну уже пять лет. Надеется, что скоро уйдет на работу в обком. Расспрашивал обо мне. Сказал, что до этого события ничего про меня не знал. Впервые увидел мою фамилию, когда принесли утверждать список сопровождающих делегацию от фабрики. Время пролетело незаметно и весело. В конце обеда, который плавно перешел в ужин, Николай уже смело сжимал своей рукой мою ногу под столом. Говорил, что я самая красивая девушка не только в районе -- в области. Конечно, слушать это было приятно.
В самом конце подавали чай, кофе и мороженое. Времени было уже около восьми вечера. Последний тост произнес, коверкая русские слова, финский министр. Смысл был такой: "Спасибо за радушный прием, до встречи на финской земле". Тогда меня буквально поразило: несмотря на то что выпито было очень много, пьяных не было. Все медленно поднялись со своих мест и чинно отправились через парк к машинам. Мы с Николаем замыкали колонну. И, как оказалось, неспроста. У Николая были служебные "Жигули", и он без труда усадил меня вперед рядом с собой. Мы подождали, пока последняя машина выехала за ворота, после чего тронулись в путь.
Настроение было веселое и приподнятое. Да шутка ли сказать, я, совсем девчонка, оказалась в компании таких людей! Увидела так много нового и интересного, а теперь вот еду с молодым симпатичным руководителем района. На дворе стоял славный августовский вечер. Дневная жара спала. Легкий ветерок из окна обдувал и бодрил. Дорога была почти пустая. Мы весело болтали и от души смеялись. В какой-то момент машина начала прижиматься к обочине и останавливаться. Я поначалу не придала этому значения. Смысл происходящего дошел только тогда, когда мы совсем остановились, а рука Николая оказалась на моем бедре.
-- Ира, а ты мне здорово нравишься, -- Николай говорил это, глядя мне в глаза и туго сжимая ногу.
-- Ты мне тоже понравился, -- сказала я без задней мысли и взялась за ручку двери, чтобы выйти.
Николай свободной рукой обнял меня за шею и потянул к себе. Признаться, я не сопротивлялась. Как сейчас помню его мягкие и пухлые губы. Я просто тонула в них. Он начал меня раздевать. Меня это не огорчило. Я сама буквально сгорала от желания. Помню, что хватило ума напомнить ему, что мы на проезжей части. Николай сразу отпустил меня и взялся за руль. Проехали еще метров триста и свернули в лес. Здесь было темно и уютно. Николай на что-то нажал под моим сиденьем -- и спинка плавно опустилась. Теперь я лежала на спине и рассматривала белую обшивку машины. Николай какое-то время смотрел на меня, молчал. Меня разбирало, и я начала беспокоиться. А что если он передумал и его здравый смысл руководителя взял верх? Сомнения мои оказались напрасны. Выждав минут пять, он начал осторожно ласкать меня. Начал с ноги, потом рука его поднялась выше. И тогда он начал целовать меня. Это было мучительно приятно. У меня закружилась голова, и, кажется, я застонала. Потом была бешеная и захватывающая игра. О, он, похоже, был искусным мастером любовных развлечений. И здесь, в неприспособленных "Жигулях", он умудрился три или четыре раза сменить позу. Он несколько раз подводил меня к завершению и каждый раз в последний момент останавливался. Это было и необычно, и больно, и сладко. В последний раз он не стал меня останавливать, он погнал дальше, все сильней и сильней. Думаю, что я кричала. Мы слились в каком-то диком, нечеловеческом порыве. И вот тогда Николай начал ласкать меня рукой и осторожно кусать соски. Меня переполнили радость и восторг. Казалось, я чувствую каждую его клетку, молекулу. Потом взлет, выстрел -- и тишина. Горячее блаженство разлилось по всему телу. Я его долго не отпускала. Лежали с закрытыми глазами, тяжело и порывисто дышали.
Когда, наконец, мы освободились друг от друга, в лесу стало совсем темно. Николай неуклюже вылез из машины. Я не спеша надела на себя разбросанные вещи.
В поселке мы были около двенадцати ночи. Николай высадил меня у заводоуправления и поехал дальше, в город. Договорились, что я позвоню ему на работу.
Когда пришла домой, родители уже спали. Я тихо разделась и легла в своей комнате. Проснулась поздно, в хорошем настроении. На дворе, как всегда, светило солнце, захлебывались трелями птицы, звенели кузнечики. Жизнь пошла своей размеренной чередой.
Николаю я звонить не стала. Дня через два я даже перестала о нем вспоминать. Так, мимолетное увлечение. Тем более он женат да на такой работе состоит. Зачем я ему? Он, наверное, рассудил иначе. Через неделю меня вызвали в правление фабрики. Ничего не подозревая, я вошла в кабинет директора. Когда рядом с директором увидела Николая, не смутилась, не растерялась. Поздоровалась и уселась на указанный стул рядом с ними.
Разговор начал Николай. Он не смотрел на меня, вертел в руках ручку.
-- Мы, Ирина Владимировна, посоветовались и решили направить вас на учебу в Москву.
Здесь я искренне удивилась:
-- Так я же уже учусь.
-- Да, но мы направим вас в МГУ, -- громко проговорил Николай.
-- Ничего не выйдет, -- сказала я и тут же продолжила, -- я ведь только через год окончу курсы и получу аттестат.
-- Ну что ж, -- нашелся директор, -- значит, и дадим вам направление через год.
-- Согласна, -- улыбнулась я и поднялась, чтобы уходить. Попрощавшись с директором и комсомольским лидером, я вышла на улицу.
Николай догнал меня на выходе. Он предложил подвезти, и я охотно согласилась. Потом мы долго сидели в машине и разговаривали. Николай допытывался, почему я не позвонила ему. Расстраивать его не стала и сказала, что плохо чувствую себя. По этой же причине я отказалась от предложенной прогулки в лес. Вообще же я вела себя спокойно и ровно. И это, думаю, сильно озадачило моего ухажера. Уверена, что он привык к легким победам. Его обычным делом было отбиваться от назойливых красавиц. И вдруг ему не бросаются на шею, не клянутся в любви. Тогда в машине я отчетливо поняла: чем безразличнее он мне будет, тем сильнее я буду привязывать его к себе. Это такой тип мужчин, которые успели кое-чего добиться в жизни и привыкли все подчинять своим интересам. О, как я благодарна судьбе, что тогда уже начала понимать их суть.
Николай уехал, поцеловав меня в щеку и получив обещание, что позвоню ему через два дня. Конечно, я опять не позвонила. Во-первых, он действительно был мне безразличен, во-вторых, хотела проверить свои догадки. Все вышло, как я предполагала. Он приехал на четвертый день и устроил мне скандал.
Пришлось его успокаивать. Я положила его голову себе на колени и ласково гладила. При этом говорила, что он красивый и умный. Что у него впереди большая карьера. И в этот раз я отказалась ехать с ним в лес. Объяснила просто. Тогда, в первый раз, выпила лишнего и расслабилась. Потом я ему сказала, что неизвестно, чем вообще все это кончится.
И тогда впервые на полном серьезе он признался, что любит меня. Говорил, что, если у нас родится ребенок, он оставит семью и женится на мне. На мои возражения, что сломается его карьера, не прореагировал. В тот раз он уже не просил меня звонить. Сказал, что приедет через пару дней.
Приехал через день. И опять заверения в любви, обещания. Признаться, мне это здорово надоело. Правда, моим родителям, конечно, донесли, что к их дочери ездит начальство из района. Им это нравилось. Директор теперь с отцом здоровался за руку. Меня они ни о чем не спрашивали. Только однажды мама напомнила, что мне еще только семнадцать лет и чтобы я была поаккуратней с красавцами, а тем более -- с начальниками. Я пообещала помнить ее слова.
Когда Николай начал ездить через день, я поняла, что не отдохну больше. Да и пора возвращаться в Москву, ведь уже была середина августа. Уехала я в тот день, когда он не должен был приезжать. Родителям я категорически запретила давать кому-либо мой московский адрес и телефон. Как глубоко я заблуждалась, думая, что на этом все кончится.
Глава IV
Итак, в середине августа я была уже в Москве. Родственники меня не ждали, но встретили приветливо. Мы допоздна пили чай с пирожными, и я рассказывала про наши сельские новости. Про Николая я, конечно, ничего не сказала. Под конец беседы меня очень растрогала тетя. Она сказала, что они с мужем целый год копили деньги на отдых. И вот теперь они уже купили путевки на сентябрь в Сочи, билеты туда и обратно, отложили деньги на разные нужды. Короче, у них осталась некоторая сумма, и они решили подарить ее мне. На эти деньги я могу купить себе что-либо из одежды. Родители тоже дали немного денег для тех же целей. Решили так, что по магазинам со мной сначала походят тетя и Сергей Иванович, а потом уж, если останутся деньги, буду ходить сама.
Каникулы продолжались. Я подолгу спала, потом читала или ходила с тетей по магазинам. Мы купили очень нарядное платье и туфли. Правда, пришлось постоять в очередях.
Сергей Иванович сумел взять отгул только через неделю. Вечером мы с тетей Леной обсудили, что мне нужно еще из вещей.
Утром я встала пораньше, и мы с Сергеем Ивановичем отправились в ГУМ. Там я еще никогда не была. Поразили размеры магазина и огромные очереди. Людей была тьма, но суеты не было. Все спокойно ходили, разглядывали витрины, молча стояли в очередях. Здесь Сергей Иванович открылся мне с незнакомой стороны. Он ухитрился договориться с кем-то из очереди, и мы за каких-нибудь полчаса купили то, что хотели.
Около двенадцати дня мы были уже свободны. Я держала в руках большую коробку с зимними финскими сапогами. Сергей Иванович нес пакет с итальянской шерстяной кофтой. Счастью моему не было границ. Мы смеялись и много шутили. Сергей Иванович предложил на выбор два варианта. Или поехать в Третьяковскую галерею, или купить шампанского и отправиться домой. Оба предложения мне понравились. О Третьяковке я много слышала и давно мечтала туда попасть. Но мне очень хотелось побыстрее примерить свои обновки. Решили ехать домой. Шампанское купили здесь же, на первом этаже ГУМа.
Это было так здорово, словно в сказке. Я, молодая, красивая, с новыми вещами, шла по залитой солнцем улице 25 Октября. Было приятно замечать, что многие мужчины обращали на меня внимание. А некоторые останавливались и смотрели вслед.
Дома я сразу натянула сапоги и надела кофту. Сергей Иванович, как завороженный, рассматривал меня и говорил комплименты. Потом мы поели и стали пить шампанское. Сергей Иванович включил музыку и в шутку пригласил меня танцевать. Я в шутку согласилась. И только тогда впервые я взглянула на него как на мужчину. Он был выше меня на голову. Спортивного типа, поджарый крепыш, выглядел лет на тридцать пять. А когда смеялся, становился просто неотразим. Ровные белые зубы светились здоровьем и чистотой.
Дорогая туалетная вода, которой Сергей Иванович всегда пользовался, в тот день мне показалась особенно приятной. Мы медленно передвигались по комнате. Я была на вершине блаженства и не сразу заметила, как Сергей Иванович положил мне руки на бедра. От неожиданности я вздрогнула и подняла глаза на "родственника". Наши взгляды встретились. Это была забавная любовная игра. Я приняла ее бессознательно, необдуманно. Минуты две мы стояли на месте и ласкали друг друга глазами. Потом Сергей Иванович потянул меня на себя. Я не сопротивлялась. Когда наши губы встретились, меня затрясло. Я поняла, что уже не владею собой.
Сергей Иванович снял с меня новую кофту, блузку. Он долго и страстно целовал меня в шею, в плечи.
И это было так сладко и приятно! Потом он взял меня за руку и повел в спальню. Я шла по пояс голая, в новых сапогах и ни о чем не думала. Я сгорала от желания. Необычность ситуации делала мои ощущения сильней и острей.
В супружеской спальне Сергей Иванович обнял меня за талию, слегка приподнял и опустил на спину прямо на покрывало. Сапоги и все остальное он снял с меня быстро, но аккуратно. Я была совершенно голая и совсем не стеснялась этого. Несколько секунд потребовалось ему, чтобы самому раздеться. Я увидела ладно сложенную фигуру и закрыла глаза. Конечно, я и раньше несколько раз видела его, когда он полуголый выходил из ванной. Но теперь было совсем другое. Теперь он был мой. Сергей Иванович стоял на коленях рядом с кроватью и целовал меня...
Когда все кончилось, мы долго лежали молча. Сергей Иванович тяжело дышал и почему-то слегка постанывал. Я раскинула руки в разные стороны и еще переживала сладкие безумные мгновения. Немного отдохнув, мы приняли душ, пообедали и отправились как ни в чем не бывало в Третьяковскую галерею.
Про то, что произошло, ни я, ни мой "родственник" ни разу в этот день не вспомнили. Меня это забавляло и радовало. Это был мой третий мужчина и первый, который не клялся в любви.
В Третьяковку мы попали сразу. В тот день людей в музее было мало. Не спеша мы переходили из зала в зал. Сергей Иванович рассказывал мне про художников, про то, как писались картины. Слушала я невнимательно. Живопись меня мало интересовала. Думала о своем. О том, как буду жить. Ведь теперь надо врать тете, человеку, который приютил меня, кормил, одевал. Не могу сказать, что я сильно страдала. Нет. Просто чувствовала себя как-то неуютно и неловко.
От грустных мыслей меня оторвали полотна Айвазовского. Не знаю, что со мной случилось, но перед каждой картиной я стояла по нескольку минут. Я раскачивалась вместе с волнами, закрывала глаза, уходила в себя, переживала сильное волнение. Раньше я не испытывала таких чувств. И вот теперь случилось. Сергей Иванович почти силой заставил меня идти дальше. Но больше меня ничего не заинтересовало.
Домой мы вернулись часов в семь. Тетя уже приготовила ужин и ждала нас. Сначала я показала ей обновки, потом сели ужинать. Говорили о ГУМе, о Третьяковке, о предстоящем отпуске.
Спать легли поздно. Минувший день оказался насыщенным, поэтому я заснула сразу и крепко. Никакие мысли меня не донимали. Да и о чем можно думать ночами в семнадцать лет? О любви? Возможно. Но я о ней не думала. Немного позже я поняла, что меня эта тема интересует совсем иначе, чем других. Но об этом позже.
Первого сентября я, как и вся советская молодежь, пошла учиться. Большинство наших девочек выглядели превосходно: загорелые, отдохнувшие, нарядные. Они взахлеб рассказывали, как отдыхали в Крыму, в Прибалтике. Я слушала молча и делала вид, что мне это интересно. Им я не завидовала. Где-то в подсознании билось, что у меня все впереди.
Их истории мне были скучны и неинтересны. На все вопросы по поводу моего отдыха отвечала, что была у родителей. Такой ответ, как правило, обрывал дальнейшие вопросы. Меня это устраивало. Разумеется, о моих приключениях я никому не рассказывала.
Лена с Машей -- неразлучные подруги -- были все лето в Польше и, в отличие от других, отдохнувшими не казались. Они были бледные и измученные, с синяками под глазами. На переменах много курили, мало разговаривали и были какими-то подавленными. У меня к ним интерес пропал сразу, как только я увидела их в одной постели, тогда, в квартире у Маши. Они на дружбе не настаивали и в гости больше не приглашали. Только однажды сказали, что мною интересовался Славик Зубков, сын начальника главка из Министерства торговли. Меня это не заинтересовало, и развивать тему девочки не стали.
Вообще программа учебы на втором, последнем, курсе была очень насыщенная. Приходилось заниматься по ночам, как и на первом курсе. За день я просто физически не успевала все сделать, подготовиться к завтрашним занятиям. Помню, тогда я решила полностью отдаться учебе. Ни театры, ни компании -- ничто меня в тот момент не интересовало. И я была настроена проучиться в таком режиме весь год. Но все получилось совсем не так.
В десятых числах сентября позвонил Максим. Он только что вернулся из Вены. Мы разговаривали с ним минут сорок. Он настаивал на встрече. Сказала, что очень хочу его увидеть, но приходится много заниматься. Договорились, что будем созваниваться раз в неделю.
В середине сентября тетя и Сергей Иванович уехали отдыхать. Стало намного легче дышать. Дело в том, что после того случая Сергей Иванович использовал любой момент, чтобы попытаться возобновить наши отношения. Я этого не хотела. Во-первых, я просто боялась тети. Во-вторых, тогда у меня случился мгновенный порыв. Больше он не повторялся. Это не значит, что я стала безразлична к ласкам, нет. Просто Сергей Иванович меня не интересовал. И я была неприступна. Труднее всего было по ночам, когда я в одной ночнушке сидела за письменным столом и входил он. Приходилось грозить, что закричу, взывать к его разуму.
После их отъезда стало спокойнее. Но пришло другое беспокойство. Случилась задержка с месячными. Когда все сроки прошли, я позвонила врачу -- подруге тети. Ее телефон тетя мне дала, как только я приехала в Москву. Тогда я думала, что он мне никогда не понадобится. Мария Захаровна, так звали врача, осмотрела меня, сделала анализы и сказала, что я беременна. Мы вместе с ней вычислили срок. Получилось, что у меня есть еще две недели на раздумья. Потом -- или делать аборт, или рожать ребенка.
Первые два дня я не спала. Не могла делать уроки. Лежала всю ночь с открытыми глазами и думала. На третий день стало легче. А через неделю позвонил Николай. Сначала я даже не узнала его голос и хотела бросить трубку. С трудом до меня дошло, что это наш районный комсомольский вожак. И здесь я решилась. Мне просто неоткуда было ждать помощи. А Николай позвонил как раз вовремя. Договорились встретиться назавтра в метро.
Николая я узнала издалека. Его трудно было не заметить. Высокий, в элегантном костюме и с букетом роз, он резко выделялся из толпы. Меня он тоже узнал и пошел навстречу. Нежный поцелуй, добрые глаза и розы меня немного расслабили. И поначалу я чуть было не согласилась пойти с ним в ресторан. Спохватилась вовремя и сослалась на то, что много уроков и родственники ждут дома. Николай долго настаивал, потом сдался. Решили посидеть на улице. У станции метро "Краснопресненская" в небольшом скверике отыскали свободную лавку.
Первым делом я потребовала, чтобы Николай объяснил, откуда у него мой телефон. Вопрос ему не понравился, и он пытался увести разговор в сторону. Не получилось. На другие темы я отказывалась говорить. И тогда он уступил. Оказывается, помогли его друзья из районного КГБ. Они узнали не только телефон, но и адрес, и все анкетные данные моих родственников.
Поначалу я растерялась. Радоваться такому вниманию или огорчаться? Решила сделать недовольный вид и сказала, что мне не нравится, когда копаются в моих делах. Помню, тогда я впервые поняла, что есть силы, перед которыми нет никаких преград.
Потом Николай рассказал, что вот-вот перейдет на работу в обком партии. Рассказал о районных новостях, которые меня мало интересовали. Как бы между прочим он сообщил, что в Москве остановился в "России" и всегда, когда приезжает сюда, останавливается в этой гостинице. Говорил о том, что не может забыть меня, постоянно вспоминает счастливые минуты, когда мы были вместе. Я его слушала и не слышала. Думала о своем -- как сообщить ему о том, что произошло.
Сентябрьский день клонился к закату. Огромное солнце зависло над домами на Краснопресненской набережной. Кончился рабочий день, и толпы людей шли мимо детского стадиона к метро. Люди разговаривали, шутили, смеялись. Наверное, это были сотрудники Совмина России. По крайней мере шли они оттуда.
У них все хорошо, думала я про себя и горько ухмылялась. Николай все говорил. Казалось, он никогда не закончит.
Что ж, в комсомоле именно такие и нужны, подумалось мне. Оборвала я его в тот момент, когда он в очередной раз расхваливал свой гостиничный номер "люкс" и приглашал меня в гости.
-- Ну вот что, -- начала я и прикрыла ему рот ладонью. -- Теперь послушай меня. До тебя у меня был только один мужчина. И было это год назад.
После этих слов Николай замер, напрягся и стал внимательно смотреть на меня. Я продолжала:
-- То, что произошло между нами, думаю, случайность, -- я говорила твердо и смотрела прямо в глаза Николаю. -- Хотя, честно говоря, ты мне нравишься. Но ведь это еще не повод, чтобы отдаваться тебе в первый вечер, правда?
Он пожал плечами, но промолчал. Я опять заговорила:
-- Думаю, что на меня повлияли вино и общая атмосфера, -- немного помолчав, я продолжала. -- В том, что произошло, я не раскаиваюсь, -- здесь я сделала большую паузу. -- Но появились проблемы. Я беременна.
После этих слов мне стало значительно легче, и я опустила глаза. Пришла пора говорить Николаю. Он начал спокойно и уверенно. Мне даже показалось, что он не был удивлен.
-- Ирочка, родная и любимая. Я очень рад, что так случилось.
Голос у него был мягким и вкрадчивым. Николай зачем-то взял мою руку, поднес к губам и не отпускал.
-- Завтра мы пойдем с тобой в загс и распишемся.
-- И что потом? Поедем в родное село плодить детей и нищету?
В этот момент я сама удивилась собственному голосу. Он мне показался грубым и жестким. Николай молчал и удивленно смотрел на меня.
-- Так что ты предлагаешь? -- вырвалось у него.
-- Я предлагаю сделать аборт и забыть друг друга.
Казалось, к такому повороту он не был готов.
-- Согласен только с первой частью, -- проговорил он после долгого молчания.
-- А со второй? -- съязвила я.
-- Я не хочу и не собираюсь с тобой расставаться.
И вот тогда я ему не поверила. Подумала о том, что он, наверное, говорит это лишь только для того, чтобы не огорчать меня. Я ошиблась.
В тот вечер Николай проводил меня до дома и речь о гостинице больше не заводил. На другой день мы встретились на том же месте, и Николай сказал, что договорился с одной из лучших клиник Москвы. Потом он уехал домой и вернулся через неделю, аккурат к тому дню, когда мне нужно было отправляться в больницу. Туда он отвез меня на такси и проводил до приемного отделения.
Не буду пересказывать то, что я пережила в тот день. Это было ужасно. Думала, что умру от боли и стыда. Выжила. Николай встречал меня с розами. Не знаю, что со мной случилось, только, когда ехали в машине, мне вдруг захотелось ему излить душу. Я рассказала Николаю о том, что Сергей Иванович постоянно заигрывает со мной. И что я боюсь его не на шутку. Сказала -- и сразу пожалела. Николай собрался идти со мной в квартиру и выяснять отношения с моим обидчиком. Еле-еле удалось уговорить его не делать этого. При этом он взял с меня обещание, что как только подыщет квартиру для меня, я перееду туда.
В этот раз прощались тепло. Пожалуй, впервые я поцеловала его сама и искренне.
Два дня я лежала пластом, ничего не ела, только пила воду. Состояние было ужасное. Казалось, что жизнь кончилась и впереди -- пустота.
На второй день приехала Мария Захаровна. Она осмотрела меня и сказала, что ничего страшного нет. А то, что происходит со мной, -- нормальная реакция на случившееся. Она приготовила обед и накормила меня. Потом долго сидела рядом и разговорами пыталась отвлечь от грустных мыслей. Перед уходом Мария Захаровна оставила справку для курсов и несколько успокоительных таблеток.
На третий день мне стало легче, и я пошла на занятия. Девочки обратили внимание на мою бледность. Объяснение, что простудилась, всех устроило. Тем более и в справке было написано: ОРЗ.
Не обошелся этот день без сюрпризов. После занятий меня ждал Максим. Он приехал на красных "Жигулях" и встречал с букетом гвоздик. Я этого не ожидала и сгоряча сразу села в машину. Потом я попросила его быстрей отъехать от подъезда. Кажется, нас никто не видел.
Максим выглядел шикарно. На нем были темно-коричневый велюровый пиджак, светлые брюки, белая рубашка без галстука. Дополняли эту картину голубые глаза и черные с прямым пробором волосы. Я сразу забыла о своих неприятностях. Мне было весело и хорошо. Настолько хорошо, что я даже не спросила, куда мы едем. А Максим ловко управлял машиной и говорил, говорил без умолку. Остановились мы у красивого и ухоженного дома на Плющихе.
-- Ну вот мы и приехали, -- сказал, широко улыбаясь, Максим и заглушил машину.
В подъезде нас встречала консьержка. Она с интересом разглядывала меня, привычно кивнула Максиму. Мы молча вошли в лифт и поднялись на седьмой этаж. Дверь открыла пожилая домработница по имени Нюра. Максим нас сразу познакомил и провел меня в свою комнату. Она была небольшая. Письменный стол, тахта, книжный шкаф и все. Сначала квартира показалась мне не очень большой. Но когда Нюра позвала обедать и мы прошли на кухню, я поняла, что ошиблась. Одна кухня была метров сорок. Здесь свободно размещались три холодильника, необыкновенно красивый из темного дерева кухонный гарнитур и много-много другого.
Обед был простым, но вкусным. Сначала Нюра подала салат, потом грибной суп и на второе -- кусок мяса с жареным картофелем. Причем подавала она уже готовые порции. Мне это понравилось и запомнилось надолго.
После обеда Максим пригласил меня в гостиную. Она была рядом с кухней и примерно таких же размеров. В комнате висела шикарная хрустальная люстра, стояла небольшая горка с дорогой посудой, в углу размещался музыкальный центр. В центре гостиной стояли большой резной стол и в тон ему массивные стулья. Мы расположились на мягком плюшевом диване у большого окна, под ажурными голубыми шторами.
Максим предложил мне на выбор несколько дисков. Тогда это была большая редкость. Таких проигрывателей просто ни у кого не было. Я предпочла избранные "Венгерские рапсодии" Листа. Не потому, что я прекрасно знала этого композитора. Однажды дома я по радио слышала что-то из Листа, и мне понравилось. Остальных композиторов я просто не знала. Выбор оказался правильным. Почти час мы сидели и молча плавали в волнах фортепианных композиций. Не могу сказать, что мне все нравилось. Но я старалась сделать вид, что понимаю музыку, переживаю. Потом Максим показал мне кабинет отца. Там стояли красивый письменный стол, два кресла и журнальный столик. Все стены комнаты были заставлены книжными шкафами.
Рядом находилась спальня родителей. Такой огромной постели я никогда не видела. В квартире были две ванные комнаты, два туалета, холл и прихожая. Одним словом, я поняла, что советские послы живут достойно и красиво.
Потом мы опять долго сидели в его комнате. Я рассказала о том, как к нам приезжал финский министр, и вообще обо всем, кроме главного, кроме Николая. Максим поведал о своих похождениях в Австрии. Слушала я его невнимательно. Я просто не могла представить всего того, о чем он говорил. Машины, виллы, приемы, ночные рестораны, театры, музеи -- все это было непривычно и выглядело сказкой. Я думала о своем. О том, что очень правильно поступила в прошлый раз, когда мы прощались с Максимом. Тогда я начала игру и даже не разрешила себя поцеловать. То, что я оказалась у него дома и домработница кормила нас обедом, говорило о том, что решение тогда приняла правильное.
В тот день Максим вел себя вполне прилично. Он не приставал с поцелуями, подолгу внимательно и молча смотрел на меня. К таким взглядам я еще не привыкла. Мужчины меня все больше рассматривали жадно, с каким-то блеском в глазах. Сейчас -- совсем другое.
Я просто терялась под внимательным взглядом Максима и опускала глаза. Наверное, это выглядело со стороны мило и наивно. Я понимала это и старалась изо всех сил, чтобы это было так, а не иначе.
Часов в восемь я сказала, что пора домой, и стала собираться. Максим подошел к своему письменному столу и взял целлофановый пакет. За весь вечер я даже не обратила внимания на него. Максим не спеша подошел ко мне и протянул пакет.
-- Это тебе из Вены. Посмотришь дома. Идет?
-- Идет, -- я была удивлена и озадачена. Никто никогда не дарил мне ничего, кроме цветов. Я не знала, как вести себя, и по-настоящему смутилась. Мне показалось, что моя реакция понравилась Максиму.
Перед выходом мы заглянули на кухню, и я попрощалась с Нюрой. На улице было по-летнему светло и по-осеннему прохладно. У подъезда кого-то ждала черная "Чайка". На скамейках здесь никто не сидел. "Наверное, не принято", -- подумала я. Максим быстро довез меня до дома. Сегодня он не пытался меня обнять или поцеловать. У подъезда он просто сказал мне: "Пока". Я немного подумала, потом поправила ему воротник рубашки и неожиданно поцеловала в щеку. Максим хотел что-то сказать, но я была уже в подъезде и ничего не слышала.
В квартире я первым делом открыла пакет и посмотрела, что там. Это были французские духи, которых я никогда не видела. Еще я достала оттуда аккуратно упакованную белую блузку. Я сразу надела ее и с удивлением уставилась в зеркало. Блузка как будто была сшита специально для меня. Такой красоты я никогда не встречала. На этикетке я прочитала: "Версаче".
Это была моя первая обновка от великого художника. Здесь меня охватил кураж, и я поснимала с себя все, кроме новой блузки. Я крутилась и танцевала перед зеркалом. Не знаю, что со мной было. Хотелось петь и кричать от радости.
Глава V
Жизнь потихоньку начинала входить в норму. Во всяком случае, мне так тогда казалось. Хотя где норма, а где не норма, понимать я стала гораздо позже. А тогда...
Николай нашел мне однокомнатную квартиру в районе метро "Семеновская". Это была новая пятнадцатиэтажная башня. Моя квартира находилась на одиннадцатом этаже. Все было очень удобно. До метро -- пять минут. Магазин "Продукты" -- на первом этаже моего дома. Сколько Николай платил за квартиру, я не знаю. Да, признаться, меня это не интересовало. Вещи перевезла сама, пока тетя с мужем были на юге. На кухонном столе оставила записку, где написала, что получила место в общежитии.
Дня через два после того, как я переехала, позвонил Николай. Я была в ванной и очень удивилась, когда зазвонил телефон. Его я никому еще не успела сообщить. Решила, что звонят хозяевам квартиры, и очень удивилась, когда услышала голос Николая. Говорили недолго. Он спрашивал, как я устроилась и как себя чувствую. В конце разговора как бы между прочим сказал, что в субботу будет в Москве, и если я не возражаю, то заедет ко мне в гости, посмотрит, как устроилась. Конечно, я не возражала. Я просто не могла себе это позволить. По сути, хозяином квартиры был он. Надо было чем-то жертвовать. Не могу сказать, что это меня сильно огорчило.
После звонка Николая я долго сидела на кухне, пила чай и пыталась осознать свое новое положение. Начиналась совсем другая, взрослая, загадочная и непонятная жизнь. Что я могла сделать? Вернуться к родственникам? Там начнутся домогательства Сергея Ивановича. Вернуться к родителям? Той жизнью жить я уже не смогу. Снимать квартиру? На какие шиши? Тупик. Нет, все так, как и должно быть. Тогда у меня еще не было ни друзей, ни близких подруг.
Единственный человек, с кем я могла посоветоваться, была Мария Захаровна. Ей я и позвонила без чего-то двенадцать ночи. Мария Захаровна очень удивилась, что я звоню так поздно, но выслушала внимательно. Договорились встретиться на следующий день.
В этот раз я рассказала Марии Захаровне все. Не знаю, что на меня накатило, только держать в себе расчеты и мысли больше сил не было. Рассказала и про Николая, и про Максима, и даже про Сергея Ивановича. Выбора у меня не было. В тот момент я и не думала о том, что она может выдать все мои секреты тете.
Мария Захаровна почти не задавала вопросов. Сказала, что понимает меня. Она не читала мне нотаций, не учила жить. И за это ей огромное спасибо. Дала всего два совета. Первый -- когда будет очень трудно, звонить ей. Второй -- предохраняться от беременности. Сказала она это так просто и обыденно, что я даже опешила.
-- Ничего, ничего, Ирочка. Все через это проходят. Теперь ты не девочка, а женщина. Только и всего. И вести себя надо соответственно, по-взрослому.
В пятницу знакомый врач Марии Захаровны поставил мне спираль. В субботу вечером приехал Николай.
Впервые в жизни я принимала мужчину в своем доме. Сразу после занятий я заехала на рынок, купила овощей и солений. Время было застойное, поэтому на рынке было все и по доступным ценам. Потом я зашла в булочную и на последние деньги купила хлеба, сахара и дешевых конфет. Дома я первым делом протерла полы, смахнула пыль, приняла душ и начала готовить ужин. Тогда я еще толком ничего не умела. Стол получился скромным. Были помидоры, квашеная капуста, малосольные огурцы, маринованный чеснок, зелень. К самому приходу Николая я сварила картофель и пожарила кабачки.
Николай пришел вовремя. С собой он принес большую сумку продуктов. Там были и колбаса, и разные консервы, икра и многое другое. С трудом запихнули эту роскошь в холодильник и сели ужинать. Николай ел с аппетитом, не спеша. Мне было приятно наблюдать, как он ест. Во-первых, у него это очень красиво получалось, а во-вторых, он ел то, что приготовила я. Мы пили чай и смотрели телевизор. Потом он долго рассказывал о районных новостях. Спать легли поздно. Хорошо, что завтра было воскресенье, и мы провалялись в постели до часу дня. Уехал Николай часов в шесть вечера. Перед уходом предупредил, что в следующую субботу, возможно, не приедет. Я проводила его до метро и вернулась к себе делать уроки. Задано было так много, что глаз не сомкнула до утра.
В понедельник в половине девятого утра я сидела на своем месте на курсах. Первая пара -- английский. В тот день меня вызвали к доске, и я получила четверку. Что ж, неделя, как мне показалось, началась удачно.
Во вторник после занятий меня встретил Максим. Он был очень взволнован и сказал, что звонил мне несколько дней подряд, не мог дозвониться. Пришлось рассказать, что теперь я снимаю квартиру и живу в другом месте. Конечно, я виновата, что не позвонила ему и не дала номер нового телефона. Просто с переездом было много суеты. Да к тому же до последнего момента я и сама не знала своего номера. Похоже, Максим поверил. Хотя на самом деле все было иначе.
Уже тогда я чувствовала, что он начал мной интересоваться всерьез. А если так, то ни в коем случае нельзя было делать вид, что я им увлечена. Да, пожалуй, тогда я им еще не была увлечена. Просто мне очень захотелось вскружить этому парню голову, и я твердо решила добиться успеха. Именно такой сюжет я видела дома по телевизору. Это был какой-то иностранный фильм, где главным героем был парень, избалованный женским вниманием. В фильме его буквально "скрутила" дама на десять лет старше его. Так вот, главные принципы этой дамочки я тогда четко усвоила. Пришло время применить их на практике. Правда, мне, в отличие от дамы, было не тридцать семь лет, а всего семнадцать. Сути это не меняло. "Чем раньше, тем лучше", -- решила я тогда и сама удивилась собственному цинизму.
Максим в этот раз был без машины и предложил пойти в кафе. Я чуть было не согласилась, но вовремя взяла себя в руки. Внутренний голос подсказывал, что пока рано расслабляться. Ни кафе, ни все другое от меня не уйдет. Но нужно потерпеть. Пришлось в очередной раз сослаться на кучу уроков. Да так в общем-то и было.
Максим поехал меня провожать. Мы пропустили мою остановку и вышли на следующей. Долго бродили по безлюдному Измайловскому парку. В лесу было тихо и спокойно. По-летнему звонко щебетали птицы. Деревья уже начали желтеть. Беспокойная белка тревожно прыгала с ветки на ветку и забавно трещала при этом. Наверное, она напоминала нам, что скоро зима и гулять просто так по лесу -- безобразие. Надо что-то делать: запасать продукты, готовить жилье... Мы шли медленно и молча. Каждый думал о своем. Странно. Мы были еще так молоды, но уже о чем-то думали.
Молчание нарушил Максим:
-- Ты знаешь, Ирочка, а ведь в Австрии я каждый день помнил о тебе, -- он на секунду остановился, посмотрел на меня.
Я продолжала идти, будто не слышала его слов.
-- А в Москве ты о ком помнишь? -- я вовсе не хотела его обидеть. Подумала о том, что для серьезных разговоров время еще не наступило. Вот и решила отшутиться.
-- И здесь я думаю только о тебе, -- мне показалось, что после этих слов Максим ниже опустил голову. А меня словно понесло куда-то.
-- Ну и что же ты обо мне напридумывал?
-- Вот именно напридумывал, -- усмехнулся Максим. -- Ты ведь мне ничего про себя не рассказываешь, вот я и придумываю.
-- Ну например, что именно?
Я почти смеялась. А он серьезно продолжал:
-- Ну, мне кажется, что за тобой все время кто-то ухаживает. Иногда эти мысли становятся такими навязчивыми, что просто нет сил терпеть. Когда я был в Вене, отец заметил мое состояние. Пришлось рассказать ему про тебя. Это он через своих друзей раздобыл твой адрес и попробовал разыскать тебя в этой глуши по телефону.
-- Да уж, помню, -- я громко рассмеялась. -- Все местное начальство стало после ваших звонков со мной здороваться.
-- Ну и что в этом плохого? -- удивился Максим.
-- Да и хорошего мало. В глубинке лучше, когда тебя мало знают. Тогда до тебя никому дела нет. А когда начинаются разговоры -- пиши пропало. Напридумывают, насочиняют такого -- жуть.
-- Возможно, ты права, Ирочка. Но отец хотел мне облегчить жизнь.
-- А в результате осложнил мою.
-- Обещаю, что больше такого не повторится.
-- Ладно, Максим, поживем -- увидим. А теперь давай возвращаться. Ты же знаешь, как много нам задают уроков.
-- Знаю, знаю, -- грустно проговорил Максим. -- Нам, кстати, тоже не меньше вашего задают.
-- Тем более, нам обоим надо делать уроки.
Я весело закружилась, схватила его за руку и потащила в обратную сторону. Максим делал вид, что упирается, а на самом деле почти бежал за мной.
Нам было легко и весело, и так мы добежали почти до самого выхода из парка. Остановил бег Максим. Он тяжело дышал и попробовал меня притянуть к себе. Не получилось. Я сделала вид, что не поняла его, и освободила руку. После этого мне показалось, что он обиделся. Какое-то время шли молча.