Люди не примут правды, если поймут ее, но не поверят.
В. Блейк
Вообще-то вся эта история, которую вы так хотите услышать, порядком мне надоела. Вы журналист и вам, конечно, интересно. Но, поверьте, меня от этой истории ужас как тошнит. До того часто просят пересказывать, что я отполировал ее, будто кусок янтаря, внутри которого что-то таится - какой-то мерзкий червяк. Поэтому и тошнит. Ну, раз вы так настаиваете, тогда слушайте. Между прочим, журналистам я еще не рассказывал. Вам просто повезло.
Вы, наверно, тоже иногда чувствуете, как стремительно летит время. Вот именно, это особенно понимаешь, когда приходит горе. Ощущение, которое захватывает вас целиком, сковывает сознание и проникает в душу пульсирующей, тупой болью. А время торопится: кажется, будто вчера это случилось, а на самом деле месяцы прошли. И ничего не поделать. Время, если представить его форму, очень похоже на скорый поезд, в котором вы мчитесь сквозь туннель. Позади свет маячит, а впереди...
Жестокая весть. Она обдала меня жутким ледяным холодом. Когда это случилось, я, прямо скажу, был застигнут врасплох.
Я еще не успел опомниться и привести свои чувства в порядок после того, как Полина - это моя девушка - вдруг нашла себе другой идеал. Познакомилась с ним по Интернету. Этот ее новый друг страшно безобразен! Вы не поверите. Родятся же такие уроды! Волосы дикобразом, в ушах кольца, под нижней губой блестит какая-то заколка, а взгляд редкого дебила. Полина нашла его интересным человеком и совсем забыла обо мне, а ведь недавно мы были хорошими друзьями. Она очень симпатичная девушка: милое лицо, светлые локоны, красивые карие глаза. Но мы расстались. Боже мой, как нелегко пережить такое крушение мечты! Я тогда несколько ночей подряд не спал - вот как переживал. И скоро меня вдруг сразил новый удар, не менее тяжелый: я потерял своего лучшего друга.
Да, я безвозвратно терял друзей. Понимаете? Мне стало угрожать одиночество!
Позади три года в университете и столько же нашей с Родионом крепкой дружбе. Мы жили в соседних домах и ежедневно ездили в университет автобусом. Случалось, вместе опаздывали, прогуливали пространные лекции по философии, одновременно сдавали экзамены в сессию, вместе проводили каникулы. А теперь я один.
Я не перестаю думать о несправедливости моей судьбы и о тех странных обстоятельствах, о которых не желаю больше молчать. Удивляйтесь! Мой друг стал жертвой Virtualis - вероломной гадины, червяка, скрывающегося в лабиринтах компьютерной сети.
Этот рассказ - не придуманная мною история в свое оправдание, не документальное подтверждение алиби и ни в коем случае не исповедь. Я только лишь надеюсь на ваше сочувствие и понимание.
Я хорошо помню тот последний день, не потому что он был последним днем нашей дружбы, а потому что мы были счастливы тогда и ни о чем дурном не подозревали. Или, точнее, один из нас не подозревал. После успешно сданного зачета по математическому моделированию мы провели остаток дня в 'Причале' - в этом кафе всегда подают хорошие коктейли, и мы там частенько бывали. Иногда сидим и мечтаем. Особенно мы классно придумали, как откроем 'Internet-cafe'. В компьютерах Родион разбирался отлично. Он был лучшим на курсе программистом. Недавно он получил хорошую премию, победив на Региональном конкурсе защиты компьютерных программ. Но об этом речь впереди.
Вот он, тот вечер в 'Причале'. Помню, как мы рассуждаем, упиваясь новой замечательной идеей. Но приходит время расставаться, и нам обоим этого не хочется. Идем по пропитанной влажным сумраком улице и все продолжаем наш беззаботный разговор. Не замечаем, как темно и сыро вокруг. Заморосил дождь, и бледный свет уличных фонарей заблестел на мокром асфальте размытыми бликами. Мимо двигались тени - люди, спешащие к поездам на Северном вокзале. Вечер самый обычный, и дождь, и свет фонарей обычные - ничего такого, что могло бы внушать тревожные мысли. И мы не замечали ни мрака, ни дождя, нам было светло, пока мы были вместе и не желали расставаться. На удивление скоро подошли к моему дому на улице Брамса. 'Может, зайдешь, сыграем в новую игру-стратегию?' - предложил я. 'Нет, спасибо. Хочу поработать за компьютером', - ответил он.
На этом мы и расстались.
Ранним утром у меня раздался телефонный звонок. Громким глухим басом прозвучал голос отца Родиона: 'Миша, - сказал он, - зайди немедленно'. - 'Что-то случилось?' - В ответ я услышал пустые гудки.
Отец моего друга - отставной майор - человек строгих нравов. Жена его умерла, когда Родиону не было и десяти лет, и он посвятил свою жизнь единственному сыну. Майор по военной привычке поставил задачу: дать Родиону хорошее образование; он не жалел на это никаких денег, ни в чем сыну не отказывал, и они хорошо ладили.
Когда я вошел к ним в квартиру, мои старательные попытки развеять тревогу рухнули с последней надеждой. Меня встретил майор, от одного его взгляда я почувствовал беду, невероятный страх охватил меня, сковал дыхание. Майор проводил меня в комнату сына и рассказал: 'Вчера я вернулся домой поздно и сразу заглянул к Родиону. Он сидел за компьютером - мертвый!'
Я с трудом осознал его слова. Ведь я никогда не задумывался о смерти, мы с Родионом, даже не предполагали, что с нами может что-нибудь случится. Но теперь он мертв, а я последний, кто был с ним до последнего часа. И никаких улик преступления, ни ранений на теле, ничего такого, что могло раскрыть произошедшее с моим другом после того, как мы расстались в тот вечер. В его комнате все без изменений. Обычный порядок. И все молчало. Только на письменном столе мерцал экран компьютера - единственное, что жило в этой замершей, немой обстановке. Ни врачи, ни участковый, ни майор - никто не мог дать объяснения случившемуся. Но ведь должен быть убийца. Кто он?
Говорят, исследования трупа тоже ничего не прояснили: никаких внутренних патологий или видимых повреждений органов. По результатам анализов, отравление тоже исключалось. Жизнь покинула Родиона с последним дыханием - словно птица вылетела из клетки. Так могут остановиться часы, если забыть их завести накануне, но часы всегда можно вернуть к жизни: подкрутить пружинку, и стрелки продолжат свой медленный бег в замкнутом пространстве вечного круга.
Впрочем, я давно заметил, как Родион похудел, а однажды, когда он попросил меня прочесть новую вывеску над магазином на противоположной стороне улицы, я понял, что он стал хуже видеть. Мой друг слишком долго просиживал за компьютером, и тогда я считал это единственной причиной слабости его здоровья.
День похорон. Родственники, друзья, соседи пришли проводить Родиона. Я замечал обращенные на меня упорные, оценивающие, подозрительные взгляды. Может, мои расстроенные чувства отражались на лице и вызывали у всех нелепые подозрения. А может, это мне лишь казалось. Да, я был последний, кто общался с Родионом накануне его загадочной смерти. Но разве это повод для шепота за моей спиной? Горе, ощущение неловкости и коробящие приступы негодования смешались у меня внутри.
Гроб опустили в яму. Звонкое лязганье лопаты о землю, шорох сыплющихся сырых комков, всхлипы и рыдание женщин. Когда все закончилось, майор попросил меня зайти к нему домой. Его просьба не показалась мне странной, я мигом понял: он узнал что-то новое о смерти сына. Я пришел к нему вечером.
Дом погружен в глубокое уныние. Скорбь чувствовалась повсюду: в тишине его сумрачных комнат, в громком бое настенных часов, в котором мне чудились еще звуки погребального эха. Монитор компьютера, долго не приводимый к жизни, был накрыт хлопчатобумажной салфеткой - странно - с рисунком красных роз. В серой комнате эти розы на ткани ярко алели, так свежо, словно были живые. Чувствовался пряный запах осени, льющийся из открытого окна, за которым золотистым дождем опадала листва с соседней березы. Единственный луч, пробившийся сквозь мрачные тучи, проник в комнату и пополз по стене, осветил фотографии на стенах. Родион увлекался фотографией и в комнате он развесил свои лучшие снимки. Вокруг все то же безмолвие и тот же порядок. Немые свидетели окружали меня. Фотографии молчали и книги, и журналы на полках молчали, и монитор, накрытый салфеткой, тоже молчал.
Вдруг эта тишина внезапно разорвалась. Я вздрогнул от неожиданного стонущего скрипа - позади меня открылась дверца шкафа, я обернулся с какой-то нервной дрожью во всем теле. Это майор отворил дверцу, выдвинул ящик, в котором должно было бы лежать чистое белье, но там, кроме тетрадки, ничего больше не оказалось. Майор взял ее, толкнул дверцу локтем, и та закрылась с протяжным скрипичным визгом, словно кто-то провел влажными пальцами по обнаженному нерву. От этого звука у меня забегали мурашки по спине.
Майор был суров и немногословен. Он указал рукой, предложив сесть на стул возле стены. Я сел. Он подал мне тетрадь безо всяких объяснений. Это была тонкая тетрадка в клеточку. Я открыл ее и с удивлением проговорил: 'Это дневник?' Майор строго поглядел на меня и уточнил, что это дневник Родиона, и в нем записи вплоть до последнего дня его жизни, и что позвал меня он лишь за тем, чтобы я помог ему разобраться в некоторых странных вещах, описанных в дневнике, которые он не понимал, потому что не разбирался в компьютерах. Затем майор попросил меня объяснить, что это за шифры: file, sites, menu и другие ключевые слова. Ему казалось, что в них скрывается какой-то таинственный смысл и что, разгадав их значение, он узнает о гибели сына немного больше.
Я прочел несколько страниц дневника и понял: тетрадь - единственная вещь, которая способна раскрыть причину трагедии. Чтобы утвердиться в собственных догадках, мне нужно было забрать тетрадку с собой, изучить ее дома и подумать о дальнейших моих действиях. Но отдадут ли ее? Кажется, эти записки сына дороги страдающему отцу. Полистав тетрадь, я извинился, соврал, что не могу найти ничего определенного и, сославшись на усталость, пообещал, что если возьму дневник с собой, то смогу как следует все изучить и проверить на своем компьютере. Майор нехотя согласился, предупредив, чтобы я вернул тетрадь в полной сохранности. Ему тоже не терпелось узнать все, что касается гибели Родиона, и не хотелось эту тетрадь потерять - в ней последние строчки, сделанные рукой сына. Я же пообещал прийти завтра вечером и все объяснить.
Вернувшись домой, я немедленно взялся за дневник. Потом включил компьютер и проверил собственные предположения. Что случилось потом, я не помню.
Когда я очнулся, вокруг было темно. Поздний вечер. Компьютер тоже отрубился. Странные вещи, описанные в дневнике моего друга, оказались ужасными. Надо признаться, я тогда сильно струхнул. Но как объяснить все это майору? Во-первых, - соображал я, - он все равно не поймет меня правильно; во-вторых, обвинит меня в глупой фантазии. Ясное дело, кто же поверит в то, чего прежде не бывало, ну разве что сумасшедший? Эволюцию Дарвина тоже поначалу не все признавали, да и теперь многие ставят ее под сомнение. Нет, не стоит рассказывать майору - бесполезно. Вряд ли он поверит. Виртуальность для него и для следствия - все равно, что сказки из 'Тысячи и одной ночи'.
На другой день, прежде чем вернуть тетрадь майору, я снял с нее копию; листов было не очень много - десять с половиной. Я понимал, что записи Родиона мне еще могут пригодиться. Майору я ничего о своих догадках не сказал, вместо этого объяснил, что сам нахожусь в полной растерянности и пока не могу найти ничего убедительного. Он молча взял тетрадь и положил ее на стол рядом с компьютером, все так же накрытым салфеткой с рисунком красных роз. Потом я зачем-то спросил, много ли времени Родион проводил за компьютером. Майор, разумеется, ответил, много. А потом рассказал, что последний месяц сына невозможно было оторвать от этой дурацкой машины. 'Да он все свободное время просиживал за компьютером', - заключил майор. По его просьбе, я объяснил значение терминов, которыми загроможден современный язык: все эти file, sites, menu... то, что он хотел знать, надеясь найти в них какой-нибудь ответ. Но они мало что объяснили старому офицеру, и он обозвал их 'глупые иностранные словечки'; своей бессмыслицей они только раздражали майора.
Очень скоро меня вызвали на допрос к следователю. Он много расспрашивал, и некоторые вопросы казались мне нелепыми: что мы делали в тот последний день? Бывали у нас с Родионом ссоры? Спрашивал о врагах моего друга, о моих предположениях, относительно таинственной смерти, о наших увлечениях, о погоде, о моем здоровье и прочую чепуху. Я отвечал честно. Все понимали, что Дело это необыкновенное, новое и неразрешимое, но закрывать его все равно каким-то образом надо.
Прошла неделя, за ней другая. Я встречал майора, здоровался с ним, а он отвечал мне безмолвным кивком.
Что касается дневника Родиона, то я не расстаюсь с ним, а на ночь кладу под подушку. Многое в этих записях вам покажется странным. Я перечитывал дневник много раз и все думал о произошедшем, но главное было еще впереди. Да, забыл вам сказать. Я сделал копию дневника, прежде чем вернуть его майору. Говорил? Прошу прощения. Тогда вот эти записи:
5 сентября
Вчера я открыл кое-что увлекательное. Мой друг прислал мне по Интернету открытку 'просто так' - как он выразился в записке. У Мишки хороший вкус, - где он отыскал такую красотку? С тех пор, как он поссорился со своей девчонкой, он поступает довольно странно.
Сегодня меня повлекло к ней опять. Ее портрет открывался долго, словно испытывал мое терпение, и это так раздражало! А все-таки, не понимаю, что же меня так привлекло в ней? Откуда появилось такое нетерпение? Еще вчера, увидев впервые, поразился ее необыкновенной красотой. Она здорово взволновала мое сердце. А после, оставив компьютер, я весь остаток дня невольно обращался к ней - в памяти то и дело появлялся ее прекрасный образ.
Чтобы возвращаться к ней снова и не тратить драгоценное время в сети, я решил сохранить фотографию на Рабочем столе. Тогда я назвал документ 'Princess'. К сожалению, эта моя идея не прошла. Страничка сохранилась, но вместо нее осталась одна лишь черная рамка. Значит, и распечатать не удастся - получится такая же черная рамка и пустота внутри. Скопировать ее на страницу 'Word' тоже не удалось. Выходит, придется сидеть в сети, чтобы видеть ее каждый раз. Она так близка и в то же время так далека! Это недосягаемое совершенство.
6 сентября
Сегодня я вдруг обнаружил, что моя новая антивирусная программа не справилась со злостной инфекцией. Пропустила ее пару дней назад. Странно! Попробую отловить вирус еще раз. Видно, придется помучиться.
Я вновь открыл заветную страничку. Надо же, с каким трепетом я теперь ожидаю, пока загрузится этот портрет. Лишь только передо мной появилась Она, я чудесным образом чувствую какую-то радость, будто встретил любимого человека. Зато, когда я выключаю компьютер, образ ее еще какое-то время сохраняется в моей памяти, а потом наблюдаю, как он медленно тает в пространстве перед глазами. Я прилагаю самые большие усилия, чтобы удержать его как можно дольше. Но образ ее все равно исчезает, словно мираж, и оттого я чувствую разочарование, какой-то непонятный страх и одиночество. А что если обновят site и удалят ее портрет навсегда? Лезу в menu в поисках решения.
7 сентября
Глаза кошки. Что мы видим, рассматривая фотографию, сделанную талантливым мастером, и концентрируем свое внимание на этих глазах? Что за удивительный орган, подаренный кошке природой! Эти проникновенные, всевидящие как днем, так и ночью, всепоглощающие глаза кошки. Заглянешь в них и увидишь, как за обрамлением горящей зеленым сиянием роговицы, начинается черная бездна, в глубине ее - отблески света, словно это какая-то планета там, вдали, вращается. Кажется, весь мир сосредоточен в этом свете, бьющем изнутри глаз кошки. Он так завораживает! Отныне все мое внимание принадлежит ему, все окружающее перестает существовать, становится каким-то сюрреалистическим, один лишь мир внутри ее глаз реален. Глаза притягивают к себе таинственностью, а оказавшись в их власти, перестаешь чувствовать время. Я словно не один в комнате. Я с ней, и нам двоим хорошо.
Странно, ничего не получается! Проклятый вирус по-прежнему в моем компьютере! Эх, моя выдающаяся антивирусная программа остается бессильной.
Зато, просматривая другие странички сайта, я обнаружил адрес, по которому можно заказать любой из снимков или плакат, изданные Мадрасской художественной компанией 'Образ Индии'. Раз нельзя сохранить или распечатать, пусть мне пришлют фотографию по почте. Я готов заплатить, сколько потребуется.
11 сентября
Вчера вечером я написал сообщение и отправил его в 'Образ Индии'. В письме я выразил свой интерес к творчеству автора и ее 'Принцессе'. Написал, что еще не видел ничего прекраснее этого портрета. Я попросил выслать его на мой домашний адрес.
Сегодня днем я получил ответ. Наконец-то! Терпения не хватало его ждать. Отвечала секретарь. Она сообщила, что запрашиваемой открытки больше нет, и что я могу выбрать любую другую среди предлагаемых снимков на специальной страничке. В конце письма я прочел предупреждение: 'P.S. Будьте осторожны, в сети новый вирус!'
Вирус! Проклятье, вместе с письмом я отослал им вирус. Эта тварь по-прежнему в моем компьютере.
Трудно поверить в столь быстрое крушение мечты. Ведь мне нужна именно 'Принцесса Мирабаи'. Я написал снова, как одержимый пообещал, что заплачу двойную цену за нее.
Мне настолько дорога идея заполучить копию портрета, что только об этом я теперь думаю. Я даже присмотрел свободное место на стене, где повешу ее снимок. Страстное желание - порок. Но я не в силах с ним справиться.
Сегодня я снова открыл страничку и вновь проникся странным влечением к дивному изображению. Ее глаза, они магнитом притягивают. Вдруг, показалось, что гляжу я в эти глаза и не в силах оторваться от них. Так они завораживают своим живым блеском. Кажется, передо мною по-настоящему живое существо. Вот сейчас она прикроет свои глазки, нежно промурлычет и сойдет с экрана прямо ко мне на стол и станет тереться о мои щеки своим белоснежным пушистым мехом. Тут я почувствовал страсть и высшую степень наслаждения.
Ко мне кто-то вошел. Это был отец. Я быстро закрыл страничку, как будто на ней было что-то неприличное и, чувствуя необычную усталость, откинулся на спинку стула. Отец позвал ужинать. Глянув на меня, он заметил, что я бледный сегодня, и попросил измерить температуру.
Температура нормальная.
13 сентября
Сегодня я получил ответ из компании 'Образ Индии'. Они сообщили, что мое письмо будет передано автору, когда она вернется из своей поездки в Америку. Надежда вновь вселилась в меня. Боже, как я устал ждать!
И опять этот постскриптум: 'Осторожно, вирус!'. Да, он по-прежнему сидит в моем компьютере, и мне не удается от него избавиться. Впрочем, я не вижу какой-либо опасности от его присутствия.
И все-таки странно, ведь моя новая антивирусная программа признана лучшей, я даже получил за нее премию, а теперь она не может справиться с каким-то несчастным вирусом! Или не желает? Если все узнают, что в моем компьютере вирус - засмеют. Вот завистники обрадуются! Нельзя давать им повода для критики, а с вирусом я еще расправлюсь.
16 сентября
Мирабаи. Я писал это слово на столе во время скучной лекции по теории вероятностей; на окне, покрытом испариной осеннего дня; чертил палочкой на сырой земле, когда ждал Мишку на скамейке в парке после сданного зачета, - всюду вокруг меня звучало только ее имя. Мирабаи.
17 сентября
Ее глаза! Свет в их глубине указывает путь, как маяк. Быть может, это знак, манящий в мир новых открытий? Душа принцессы Мирабаи - в кошке. Века перерождений и испытаний, пока она не пришла в наш мир, мой мир. Значит, metempsychosis - реальность!
Каждый раз, когда мы вместе, я замечаю, как в моем сознании появляется легкость и чувство свободы. Никаких забот: они все улетучиваются. Профессор физики с его задачами, которые стали противоречить всем законам механики и электричества; химическая лаборатория, заполненная формулами реакций взаимодействующих веществ; коллоквиумы - эти никчемные испытания теперь в прошлом - все это осталось там, за пределами нового мира, который я для себя открыл.
1 октября
Со дня последнего сообщения из компании 'Образ Индии' прошли почти две недели. Ничего нового. Вымерли они, что ли! Надо снова напомнить о себе.
Это было трудное время, полное томительного ожидания. По возвращении домой из университета, я садился за компьютер и, прежде всего, открывал портрет принцессы. Мы проводили вместе с ней много приятного времени. Я разговаривал с ней, она отвечала. Да, я научился общаться с ней: нам нужно было лишь встретиться взглядом, и тогда мы пускались в длительные беседы. Наше общение было удивительным и трогательным. Мы говорили о... Странно, я не в состоянии повторить ни фразы! Ни строчки не могу записать в моем дневнике. О чем же мы только что так долго разговаривали?
2 октября
И так каждый день. Мы часами беседуем о чем-то, и общение нас очень увлекает. Словно во сне. Но едва мы расстаемся, я не могу вспомнить ничего из нашей беседы. Что говорила она, о чем спрашивал я? Не помню! Просто беда какая-то.
3 октября
Мне предлагают пересдать контрольную на следующей неделе. Да пошел он! Подлец. Ненавижу! Он удивляется моему равнодушию. А мне это больше не нужно. Достаточно. Жизнь - скучный способ существования, зато теперь я знаю другой.
Снова удивительная беседа с принцессой. Ни слова не помню, одни лишь ощущения прекрасного. Ее взгляд с экрана проникал вовнутрь меня и распространялся теплыми, ласкающими гифами, погружая мое сознание в неописуемый восторг, а тело знобило от нежной чувствительности, когда мягкие кончики ее пальцев касались моего лица. Язык без слов был понятен обоим. Впервые осознаю свое превосходство, обладая новым способом общения, и жду больших испытаний.
4 октября
Она изменилась: не ее это взгляд, ничего подобного я прежде не видел! Глаза власти. Я смотрел в них сегодня весь вечер и не мог оторваться, пока не проник в них всей душой. А потом я встал на краю, над пропастью, и едва не начал падать в черную бездну, но вдруг опомнился, выбрался.
5 октября
Поймав взгляд принцессы, я не смог от него оторваться и стал невольно уноситься в ту черную бесконечность, что начинается сразу же за зеленым сиянием роговицы глаз кошки. А впереди блеск тысяч звезд. Не страх овладел мной, не отчаяние - то было непреодолимое влечение. Я бросился в эту бездну с обрыва. Так началось мое путешествие среди звезд, указывающих своим сиянием путь к желанной цели; сердце билось во мне от волнения, дух забирало. Вот она связь времен! Я несусь сквозь время к чему-то изначальному, что хранится на той заветной почве моей непознанной сияющей планеты. Мирабаи. Она там, я знаю, она ждет меня. Я понимаю теперь, как душа находит свою новую обитель в живом существе, переселяясь. Моя милая принцесса, мы скоро будем вместе. Ты живешь во мне, и я думаю о тебе бесконечно. Ты, как распустившийся цветок, озаряешь ночную тьму, указывая мне путь к твоему сердцу. Только ты позволила мне поверить, что одиночеству можно изменить. Дождись меня! Я слышу твой зов, отчетливый твой сладкий голос. Я желаю тебя!
6 октября
Я снова устремляюсь к ней. Вокруг черная пустота. Нет больше терпения. Вдруг зазвонил телефон, с этим треклятым звонком я вернулся в прежний мир. Передо мной на экране все тот же портрет. Я закрыл его и поднялся из-за стола.
7 октября
Ничего примечательного. Одна темная пустота.
Эта черная бесконечность. Она душит, поглощает мое тело, как амеба в своих липких объятиях. Какое-то бесконечное падение.
Не нахожу другого определения, чтобы выразить то, что чувствую в себе и вокруг себя. Ничто так не удручает, как ощущение давящей пустоты, но теперь она позади, а впереди, я знаю, меня ждут.
8 октября
Пу-сто-та.
9 октября
Тьма и сияние звезд вокруг. Впереди - желанная земля, неизвестный мне мир.
Рассказать моему другу? Эта мысль впервые посетила меня вчера. Нет, извини, я не решился тебе рассказать. Зачем это тебе? Не вижу необходимости делиться своим новым увлечением даже с тобой. Ты любил. Ты счастлив. А я всегда чувствовал себя одиноким. О, знаешь какая это тоска, это даже трудно объяснить. Но нет твоей вины. Я нашел свой мир, и меня там ждут. Если бы я рассказал тебе о своем странном пристрастии, как нашел ее портрет, как полюбил ее, как проник в глубину ее взгляда, ты заявишь, что я сошел с ума, и не поверишь моим удивительным переживаниям. Попробуй, представь себе блуждание в чаще. Веришь, что дорога к дому где-то рядом, не останавливаешься, выбиваешься из сил, но ищешь ее, как одержимый. И что же? Что чувствуешь, когда вдруг впереди замаячит свет: радость? Прекрасно, ты устремляешься вперед, к этому свету, к теплому очагу. Стремление к дому - естественное желание любого нормального человека, где бы он ни был. А что же, когда наоборот? Верно, звучит странно. Вот я стремлюсь наоборот, потому что дом - это там, где тебя очень ждут. Значит, мой дом уже в Новом мире. А главное, это возможность раз и навсегда покончить со своим одиночеством.
10 октября
Вчерашнее путешествие в Новый мир отняло у меня силы. И сегодня, вернувшись, я чувствую себя разбитым. Ее власть безраздельна. Она увлекает меня. Скоро мы будем вместе. Как это трудно! Но цель стала ближе. Там, в вечной тьме, слышится монотонный звук вселенной: тихий шум, рожденный движением тысяч ветров. И снова хор, подобный пению в храме. Я приближался к цели, а вокруг лилась тихая неземная музыка. Она успокаивала меня.
Исчезло чувство пустоты! Какое это счастье! За спиной осторожно скрипнула дверь. Я вздрогнул и повернулся на звук, с трудом осознавая происходящее. В комнату вошел Мишка. Он двигался медленно, приближался ко мне, не ступая по полу, а плывя по воздуху, как святой в бледной дымке. Его взгляд застыл на моих глазах и выражал изумление. Когда он заговорил, я не сразу признал его голос: невнятный, точно с замедленно проигрываемого диска. Мною овладел страх. Я чувствовал, как стук сердца отдается в висках. Наконец, окружающая реальность стала восстанавливаться. Туман рассеялся. Мой друг тронул меня за плечо и уже заговорил в нормальном темпе. О, как удивлен он моим болезненным видом! Я сказал, что у меня, возможно, простуда.
11 октября
Все тот же мрак Вселенной.
12 октября
Мрак рассеялся.
Свершилось! Преодолел границы черной пустоты. Я нашел тебя, наконец-то мы вместе: богиня моя и я. Приветствую тебя, огонь моего сердца! Свет мой, цель всей жизни! Этот путь к тебе был слишком долгим. Как желал я познать страсть твоих объятий, сладких поцелуев, нежной ласки. Отныне я буду с тобой!
Мирабаи сказочно красива в своем шелковом сари цвета утренней зари. На ее тонкой шее поблескивает бриллиантами ожерелье, с ее мочек свисают серебряные серьги, а пальцы украшают перстни с рубинами, топазами, изумрудами - такой я увидел ее сегодня, впервые.
13 октября
Там, в Новом мире света и счастья, мы совершили прогулку верхом. Ее шелковые одежды были легки и струились, словно хвост белой кометы. Помню, мы мчались галопом по тенистой тропе бамбукового леса.
Как удивительна верховая езда! Это мой первый и удачный опыт. Не думал, что я вообще способен ездить верхом. Помню моего коня - стройный вороной красавец с короткой, как щетка, гривой. Лошадь принцессы Мирабаи была белая с большим красным бантом на пышном хвосте. Мы мчались лесом, пока не расступились высокие заросли, и тогда нам открылось озеро с розовыми лотосами и белыми лебедями. Мы двигались по берегу медленным аллюром, болтали и смеялись, и я все не мог насладиться красотой принцессы. Тонкие черты ее лица, умный взор, талантливые стихи, которые легко слетали с ее губ и пленяли меня: 'Прелестный мир открылся нам. Сюда не ведом путь врагам'.
Мы приблизились к великолепному мраморному дворцу, который стоял на поляне посреди тропического леса, такого густого, что отыскать сюда единственную тропу невозможно. Этот путь был известен только принцессе. Дворец - высокое здание из белого и розового камня с позолоченными куполами на башнях и колоннами на террасе. Два льва из белого мрамора стерегут вход во дворец.
Гордые павлины прохаживались по аллее среди пальм. Еще один сидел на большом вазоне с кустом жасмина и громко кричал. Мы спешились. Мирабаи, смеясь, увлекала меня за собой по коралловой дорожке, потом вверх по мраморным ступеням. Я следовал за ней в прохладные залы дворца. Там, у дверей, стояли черные слуги в белых камзолах и в желтых тюрбанах с гребнем, украшенных павлиньими перьями и самоцветами. Слуги-призраки отворяли перед нами двери и кланялись с глубоким почтением. Кроме нас с принцессой и этих богато разодетых слуг, во дворце больше никого не было.
Мы поужинали в большом мраморном зале при свечах на высоких тройных канделябрах. Нам прислуживал индиец с безразличным лицом. Он ставил перед нами блюда одно лучше другого: дымящийся белый рис, лепешки, жареные фазаны и зайцы, спелые сочные фрукты, орехи. Наполнял бокалы вином, красным, как рубин. Во дворце гулком и тихом мы провели дивную теплую ночь. В небольшой уютной спальне на кровати под шелковым балдахином мы играли и наслаждались друг дружкой, а обессилев, уснули в объятиях.
Вдруг я услышал шорох. Я очнулся и вернулся на Землю. Голова закружилась, и меня стошнило. Кисловато-горькая зеленая жижа выхлестнулась из меня с болезненным кашлем. Отец бросился вызывать врача. Упадок сил и лихорадочный приступ. Вечный холод окружил меня. Забавно: все пытаются найти причину моего недомогания в потреблении наркотиков. Но я ни разу этого не пробовал. Не надо врача. Мне уже легче. Просто мне больше здесь неуютно.
Этот серый мир тоски! Там, в своих путешествиях, пока реальная жизнь не вырывает меня из объятий принцессы, я по-настоящему счастлив.
Сегодня я впервые задумался над тем, как остаться там навсегда.
14 октября
Утром я и Мирабаи продолжили свое путешествие. Мы плыли в лодке под кровлей позолоченного хаудака, украшенного красивыми цветами. Черный полуобнаженный гребец управлял нашей лодкой, стоя на корме с длинным шестом. Он тоже был похож на тень.
Вместе мы покинули дворец навсегда. Принцесса призналась, что бежит от завистливых родственников, которые прокляли ее и преследовали за измену. Мы оба изгои своего времени, сумевшие открыть свой путь к счастью, не доступный больше никому. Пусть все осуждают наш побег. Теперь это не имеет значения.
Вокруг царство вечного, тропического леса, дивные птицы услаждали наш слух красивым пением, а впереди нам открылось пылающее в утреннем зареве бескрайнее море. Оно манило нас в вечность. И мы были свободны, счастливы и любили друг друга. Наша лодка, покорная тихому течению, уносила нас к новой настоящей жизни.
Вошел отец. С большим разочарованием я опомнился. Он что-то сказал, кажется, о том, что я слишком увлекся компьютером и совсем забыл об ужине. Но я не слушал его. Только теперь я понял: мне всегда не хватало именно той девственно чистой природы, о которой я до сих пор не имел никакого представления. Я решился: покину душный, искусственный мир, полный зависти, предательства, корысти, и останусь в Новом мире навсегда.
15 октября
Там настоящая жизнь!
Это была последняя запись в дневнике моего друга. На следующий день Родиона не станет. Запись от 9 октября, похоже, адресована мне. Кому же еще? Значит, знал он, что однажды наш вечер в 'Причале' станет последним.
В тот день, когда я возвращал дневник майору, я не сказал ему, что посланная мною открытка была инфицирована. Спустя несколько дней я решился вернуться к этой открытке и сам едва не увлекся образом кошки, ее красивыми глазами, ощутив манящую глубину ее ядовитого взгляда из заэкранного мира. Затем я увидел Полину, она позвала меня к себе и с удовольствием заявила, что уже сожрала своего очередного друга, и следующий - я. В ужасе я немедленно закрыл злополучную страничку и выключил компьютер. Похоже, вирус способен принимать любой облик, и теперь он сделал жертвой меня.
Поверьте, я осознал свою причастность к гибели друга лишь после того, как прочитал его дневник. Признаюсь, это я создал проклятый вирус и отправил его Родиону с пустячной открыткой. Нет, не Интернет с его безграничными возможностями виноват, - я виноват. Долгое время я не находил смелости это признать.
Все началось с конкурса. Я хорошо помню этот чертов конкурс. Родион стоял на сцене на фоне большого плаката 'Программист года' перед телекамерами и переполненным залом. Я сидел в первом ряду. Родиону вручили премию в конверте и долго поздравляли с победой, а я фальшиво улыбался. 'Почему победил он, а не я? Чем моя программа была хуже?' Но на мою работу даже не обратили внимания. Напрасно я потом старался отогнать от себя тщеславные мысли, тем более конкурс и награждение уже состоялись - все позади. А чувство безутешного негодования все сильнее и настойчивее накатывало на меня, расстраивало мои нервы. Мне было трудно держать себя в руках, вести себя, как ни в чем не бывало. Родион никогда не хвастался победой, напротив, делал равнодушный вид, когда речь заходила о ней. Казалось, все было как раньше, и только чувство зависти по-прежнему не давало мне покоя, с каждым днем все больше захватывало мои мысли в свои удушающие объятия. Это была зависть, бешеная, ослепляющая, непреодолимая. И я начал сдаваться.
Не понимаю, как чудовищно просто эта зависть воплотилась в смертоносной программе. Сидя за компьютером, я создал Virtualis так быстро и легко, словно мной руководил разум самого дьявола. В тот день меня воодушевляла одна единственная мысль: пусть повозится с вирусом лучший программист города, ведь он у нас умный. Так, ослепленный ужасной идеей, я создал проклятый вирус-убийцу.
Запущенный мной Virtualis уже скоро расползся по сети и доводил программистов до сумасшествия. Он быстро плодился и сам рассылался по всему свету, похищая души людей. Кто я теперь после этого? Подлец, а вдобавок к тому еще и жалкий трус. С тех пор как я узнал причину смерти Родиона, чувство вины гложет меня немилосердно. Прости, Родион, если слышишь меня. Я виноват, и теперь совесть будет поедать меня всю оставшуюся жизнь.
Но ведь я не мог представить себе, что какой-то компьютерный вирус окажется смертельным для человека.
С того дня, как я вернул тетрадь майору, я пытался создать ловушку для Virtualis. Бессонные ночи я проводил за компьютером, разрабатывая новые программы, но вирус по-прежнему оставался свободным и невредимым.
Хорошо было бы придумать такую программу, которая позволила бы человеку переноситься в прошлое. Только не на экране, а на самом деле. Классная была бы машина времени. Я бы тогда обязательно оседлал ее и вскачь отправился бы в прошлое - в тот самый момент, когда я сел за компьютер, чтобы создать Virtualis. Тут я бы треснул себя по башке и сказал: 'Что ж ты творишь, идиот этакий, немедленно прекрати это безумие! Ты погубишь всех и себя!' Тогда я бросил бы возиться с этим дурацким вирусом, и Родион остался бы жив. Это факт. Как много бы я отдал за такую программу машины времени.
Но реальность такова: самое худшее уже случилось. Родиона нет, и в этом виноват я. Доведенный до отчаяния, я больше не находил себе места и все думал о том, что должен признаться, заявить наконец об опасности Virtualis. Сначала я старательно отгонял от себя эту мысль, но вскоре она стала навязчиво преследовать меня. Я отдавал себе отчет в том, что когда все объясню следователю, меня осудят за покушение на жизнь человека. А однокурсники и родственники объявят меня чудовищем и убийцей. С другой стороны: не признаться - значит, молча наблюдать, как Virtualis, этот гад, призрачный и бесформенный как безобразная маленькая опухоль, но кровожадный как саблезубый тигр, продолжает свое обильное пиршество. И страшный аппетит его будет возрастать в геометрической прогрессии. Надо сознаться, - решился я наконец. - Нет больше сил унимать свою совесть. Сознаться во всем? Но что со мной будет? Посадят. Точно посадят, обвинят в доведении человека до смерти и посадят. Но если все-таки не признаюсь, вирус причинит много зла. Одному мне со всем этим кошмаром не справиться.
Недолго я спорил с самим собой и, в конце концов, решился. Измотанный мучительными размышлениями, я пришел к следователю и все ему выложил. И что вы думаете? Мне не поверили! Он был занят другими следственными делами, даже съехавшие на нос очки ему некогда было поправить. Он слушал меня и одновременно, не отрываясь, что-то писал, уверен, на другую тему. А потом вместо ареста он, якобы опытный следователь, выразил мне сочувствие в горе и посоветовал обратиться к психологу. Вы представляете? Какой же он опытный криминалист после этого! Не может опознать настоящего преступника, который сам явился к нему. Пса лысого ему надо ловить, а не преступников.
Что все-таки происходит? Мир как будто перевернулся с ног на голову! Или я на самом деле свихнулся?
'Хм! С чего это я взял? - спрашивал я себя по дороге домой из участка. - С какой стати с моей головой не в порядке? Разве я потерял рассудок? Кто сказал, что я потерял рассудок? Этот следователь? Да сам он потерял рассудок! Если он не желает выслушать настоящего преступника, значит, у него не все дома. А со мной пока все в порядке. Вот'.
Так я думал до тех пор, пока у меня не появилась новая беда. Меня атаковали печальные мысли. Они, как истребители, не давали мне покоя. Казалось, будто я пилотирую неповоротливым дирижаблем, а эти истребители пикируют, пытаясь вывести меня из себя. Откуда взялись эти навязчивые мысли? Каждый день ставил передо мной новые вопросы, один изощреннее другого, и заставлял разрешать их, словно математические задачи. Ни на чем другом я не мог сосредоточиться. Учеба не шла. И чем больше я думал о своем преступлении, тем уязвимее становился для мыслей-истребителей. А не думать совсем почему-то не получалось. Что за наказание!
Отношения с окружающими тоже складывались странно. Особенно меня удручали недомолвки, бросаемые искоса недоверчивые взгляды, из-за которых общение с близкими и знакомыми людьми стали мучительными. Все выглядело, на мой взгляд, очень подозрительным. Я строил догадки, что еще против меня могут задумать, и эти домыслы питали воображение, и оно, наконец, разыгралось. Меня мучили тревожные предчувствия. Мне представлялось, что скоро придется оправдываться перед следователем в том, что я психически здоров. Можно подумать, мое здоровье его очень волнует. Потом я зачем-то доказывал своим предкам, что не употребляю наркотики; с чего они это взяли? Но хуже всего было с Полиной: она-то уж точно пыталась разведать все, что касается моей причастности к убийству Родиона. Она специально задавала мне провокационные вопросы: а не хотел бы я получить премию вместо Родиона? - будто она судья. Неужели она обо всем догадалась? Значит, она тоже размышляет о мести. Такие вот бесконечные подозрения выводили меня из себя. Я старательно гнал их прочь, пытался думать о чем-нибудь другом, о приближении рождественских праздников, например, но печальные мысли все равно неотступно преследовали меня, ревниво вытесняли приятные мечты о рождестве и занимали все мое внимание. Я устал, мне хотелось что-нибудь с ними сделать, избавиться от них. Немедленно. Но избавиться не получалось.
Вскоре за мной установили слежку на улицах и в университете. Значит, следователь все-таки нанял агентов. Они следовали за мной всюду. По вечерам, забравшись в комнату, я часто слышал осторожные шаги и шепот за дверью. Это они - агенты: соседи так никогда, крадучись, не ходили. Агенты по крошкам собирали сведения: где я бываю, что ем, с кем встречаюсь и прочую ерунду; они доносили шефу и ждали его приказа, чтобы арестовать меня, а может быть даже... Аа-а! Меня хотели отравить! Отравить!.. Поэтому, когда на улицы опускался мрак, мне делалось жутко.
А зажженные фонари лишь плодили таинственные тени. Как-то раз неизвестный мне тип следовал за мной до самого дома. Оказавшись на пустынной улочке, я бросился бежать, но этот мрачный преследователь от меня не отставал. Тогда я остановился и в отчаянии закричал: кто ты? и что тебе нужно? Но он не ответил, а лишь в точности повторял мои движения. Мне это показалось отвратительным, я развернулся и зашагал прочь. Откуда у меня взялся двойник? За что он меня преследует? С тех пор я начал остерегаться ходить безлюдными вечерами и домой возвращался засветло.
Между тем, я продолжал работать над антивирусной программой, но у меня ничего не выходило: Virtualis по-прежнему стоял на боевом посту. Хищник в засаде. Я был уверен: он ждет меня и, может быть, вас. Да кого угодно.
Всюду на улицах сновали прохожие, они чем-то озабочены - наверно, тоже страдали от вируса. Я должен спасти их от этого жестокого врага. Что я сказал? Фу, иногда я несу какую-то чушь.
Но с каждым днем становилось только хуже. Навязчивые мысли, которые я называю 'истребители', то и дело выносили мне мозг! Они вызывали какой-то необъяснимый страх. Этот страх преследовал меня. И только дома я чувствовал свою безопасность, пока однажды в мою дверь не постучали; открывать или не открывать? Я все-таки отворил и ахнул от неожиданности: на пороге стоял Родион! Он был бледен как мертвец, на голове белая чалма с павлиньим пером; я тут же вспомнил, что Родион несколько месяцев, как лежит в могиле; откуда же он тогда взялся? Неужели коварная тварь из компьютера отпустила его, и он вернулся в наш мир живой и невредимый; я спросил его об этом, но Родион не ответил; некоторое время он молча таращил свои стеклянные глаза, а затем проговорил тихо, с укором: 'Предатель'; сказав так, он протянул вперед руки, схватил меня за горло и начал душить; я хрипел и орал до тех пор, пока не проснулся; сидя на кровати во тьме, я с трудом соображал, что это было, может, сон? Как вдруг сзади, чьи-то холодные пальцы тронули меня и стали нащупывать шею; мурашки побежали по коже от ужаса, я вновь заорал и снова проснулся. Сидя на кровати, весь в холодном поту, я пытался сообразить, когда закончится этот кошмар. Но кошмар уже закончился. Тогда я понял, что нет больше спасения, нигде, даже дома. С тех пор Родион посещал меня каждую ночь.
Много я пережил, но не прекращал борьбу в одиночку. Только теперь я должен был бороться и с вирусом, и с мыслями-истребителями одновременно. Я понимал, чтобы избавиться от мучительного воображения и страхов, я должен уничтожить проклятый вирус. Но пока это не удавалось, я нашел вполне действенный прием: атаковал первопричину и стал убеждать себя и близких во вредности денег. Вы понимаете, что я имею в виду?.. Не совсем?.. Я поясню. Деньги - это кандалы, или даже бич и хлеб в одном предмете. Все человечество свихнулось, как только придумало их. С того времени деньги творят зло: в них сосредоточена угроза цивилизации. Деньги нас губят! Начало распада души приходится на тот возраст, когда мы начинаем осознавать их цену. Вы, журналист, наверное, тоже догадываетесь: вирусы созданы теми, кто хотел разбогатеть на программах-ловушках. Денежная инфекция распространилась по всему миру. Считаю, деньги нужно собрать и сжечь, - все до последней бумажки, чтобы они больше не вызывали нездоровую зависть у хороших людей, чтобы у большого костра могли, наконец, согреться все бедные человеческие существа. Подобные боевые речи на некоторое время помогли мне отвлечься от печальных мыслей, что мешали сосредоточиться на борьбе с чертовым вирусом. И, в самом деле, очень скоро я и впрямь почувствовал себя уверенней.
Я убеждал себя в том, что раз смог запустить этот проклятый Virtualis, значит, смогу создать для него и смертельную программу-ловушку. А потом с ее помощью найду вирус, заманю его в угол и уничтожу. Надежда не оставляла меня. Я трудился для Родиона. И вот однажды свершилось! Недели терпения, расчетов, размышлений и упорного труда за компьютером помогли мне одержать победу. Наконец-то я создал мощную программу. Как только я запустил ее, борьба началась. Virtualis был обнаружен и тотчас пойман. О, как отчаянно он сопротивлялся, страшно визжал и рычал. Звуковые колонки разрывались от предсмертных воплей подыхающей твари. На экране я наблюдал, как этот мерзкий червяк вспыхнул ярким пламенем, а потом разлетелся на горящие куски и скоро бесследно пропал во мраке вселенной. Все было кончено. Меня ранило пылающими осколками, но не смертельно.
Теперь, в этой уютной палате для тяжелораненых я часто рассказываю мою печальную историю врачам и соседям - странным, но внимательным обитателям психиатрической больницы. Когда я заканчиваю, все хлопают в ладоши, улыбаются и хвалят меня за отвагу. Особенно всем нравится, что новую антивирусную программу я назвал в честь Родиона. Ведь он навсегда останется для нас лучшим программистом города. Вы согласны? А меня здесь называют великим героем, таким, как Кутузов. Помните, он спас Россию от нашествия армии Наполеона? Так вот, врачи у нас очень добрые, заботливые, обещают вылечить меня очень скоро, и когда мои боевые раны затянутся совсем, то меня отпустят на волю. Кстати, врачи охотно поддержали мою идею о костре из денег. Она им здорово понравилась. Вот будет праздник!
Но главное в моей истории не это, а то, что Родион жив и здоров! Он часто меня навещает. Это они с отцом, родственниками, друзьями сговорились и разыграли меня - хорошо проучили, на всю жизнь запомнил. Похороны особенно вышли натурально. А это путешествие, описанное Родионом в тетрадке, - всего-навсего романтический бред.
Ну, вот опять мои соседи кивают и просят рассказать историю еще раз, уже двадцать пятый раз - я посчитал. Конечно, я обещаю им повторить, но только завтра, а теперь нам пора укладываться спать.