С чего же начать? Эта история началась несколько лет назад, в конце лета, когда я вернулся в родной город из продолжительной командировки в Гамбург. Там я читал лекции по истории русского искусства студентам университета, профессором которого являюсь и поныне.
Пожалуй, чтобы не утомлять читателя, я не стану вдаваться в лишние объяснения, а сразу перейду к уголовному делу.
- Рассказываете, - потребовал следователь, когда я сел за стол напротив него в кабинете для допросов.
И я начал так:
- Приехал я из Гамбурга, подхожу к двери своей квартиры, а ключи не подходят. Думаю: что за шутка? Ни один, ни другой в замки не лезут. Тогда рассмотрел я тщательно заделанные следы взлома и ремонта. Замочные вставки были сменены. Я позвонил в свою квартиру, уверенный, что в ней никого быть не может. Так и есть: никто не открыл. Пришлось вызвать аварийную. Мастер приехал скоро, проверил мои документы, чтобы удостовериться в моральной чистоте моих намерений, и открыл дверь профессионально быстро.
- Почему вы сразу не поинтересовались у соседей, что произошло? - спросил следователь.
- Да, прежде чем вызвать аварийную я, конечно, позвонил в соседние квартиры. Одну, другую, третью. Никого дома не оказалось. Приехал-то я в одиннадцать утра. Все разошлись по своим делам. Но послушайте, - продолжил я, все более увлекаясь объяснениями, - вошел я в квартиру, осматриваюсь, ничего не понимаю. Как будто бы ошибся этажом или домом. Ирония судьбы какая-то. Но скоро опомнился: в прихожей люстра моя. Сам покупал и вешал. Она - не перепутать. Я прошел в комнату. И тут ничего не узнаю. Совершенно чужая квартира. Недавно сделан ремонт. Мебель, посуда, на полу валяются мячик, плюшевый заяц, детская книжка. На окнах нет никаких занавесок. Цветок на подоконнике стоит. Понимаете, у меня никогда не было цветов. Что за новость? В спальне в чужом шкафу все женское и детское. На кровати, тоже не моей, шелковый халат в бабочках, бюстгальтер, стопка поглаженного детского белья. У меня душа от ужаса сжалась. Тогда я решил вызвать полицию. Думаю: кто-то отжал у меня квартиру. И все утешался: полиция приедет, разберется. Я запутался в сумбуре из мыслей, от которых у меня все переворачивалось внутри, но осознать произошедшее не получалось. Участкового долго не было. Пока я ждал, стоя у окна в кухне, из прихожей вдруг донесся шорох. Я обернулся и увидел женщину с пакетами продуктов в руках. Полнотелая, но не толстая, все в меру, стрижка с крылом черных прядей, ниспадавших на правый глаз, на щеках румянец. Она так и замерла у кухонной двери в оцепенении и смотрела на меня с испугом и недоумением. Я вопросительно воззрился на нее. Она глаза выпучила и, наконец, заговорила: "Вы что здесь делаете? Вы кто такой?" Я сказал, что живу здесь. Вернулся из командировки. А вот вы что здесь делаете, это мне хочется знать не меньше вас. Я переступил с ноги на ногу. Дамочка эта испугалась еще больше: "Не подходите ко мне!" А я и не собирался. И она продолжила: "Убирайтесь! Я полицию вызову!". Вся раскраснелась от волнения. Губы дрожат, пакеты в руках нервно шелестят, боится сделать движение. Я сказал, что полицию уже вызвал. Вот, жду, сейчас приедет. Дальше между нами разговор состоялся возбужденный, путанный, скандальный. Нас крепко понесло. Уже и не помню, какую чушь мы друг другу наговорили. Что-то вроде: "Это моя квартира!" - "Нет, это моя!" - "У меня Свидетельство есть". - "У меня тоже документы в порядке"... И так далее, в том же тоне, пока не появилась полиция. Участковый. Дальше вы все знаете из протокола. В конце концов, я заявил, что с места не сойду. Мне некуда идти. Эта квартира - единственная моя собственность. А из личных вещей только чемодан. Женщина в свою очередь кричит, чтобы я убирался. Ей с ребенком тоже некуда идти. А родители живут в деревне за тысячи километров. И почему вообще она должна уходить из собственной квартиры? Я в ответ: "Потому что приобрели ее незаконно. Я квартиру не продавал"... Накричались мы, пока участковый разбирался в чем дело. Женщина эта даже охрипла. И ей потребовался стакан воды. Пакеты она все-таки на пол поставила. Налила себе воды из чайника, выпила. А потом встала, руки на груди сложила и к полицейскому обратилась с просьбой разобраться поскорее и выставить меня вон. А тот составил свои бумаги, дал нам по очереди в них расписаться и посоветовал никому никуда не уходить, а как-то договориться по-мирному. До суда. Но какой тут может быть мир? Участковый уехал, а мы остались, продолжая спорить, потому что не знали, что теперь делать. К вечеру эта дама опомнилась, что давно пора бежать в сад за ребенком, но оставить меня в квартире не захотела. Позвонила своей знакомой с работы, все ей со слезами объяснила и попросила ее привести сына домой. После этого мы не говорили. Сидели, молчали, поглядывали друг на друга врагами. Надо было что-то придумать. Наконец явилась приятельница с мальчиком. Эта на вид хрупкая, невозмутимая и уверенная в себе дама оказалась с пониманием и рассудила: "Пока идет следствие, живите здесь вместе. Благо, что квартира двухкомнатная". Сказала так и удалилась по своим делам. Пришлось мне наспех врезать замок в дверь спальни. Женщина перенесла кое-какие вещи из гостиной, накормила ребенка ужином, после чего заперлась с ним. А я устроился ночевать на ее диване в гостиной. Разумеется, ни я, ни моя горемычная сожительница не спали. Я слышал, как она там ворочается, вздыхает, всхлипывает. У меня всю ночь кружились в голове бессвязные мысли. И только под утро задремал. Как быть дальше? Как разрешить вопрос? Как вернуть свое жилье?.. Эти отчаянные вопросы утюжили мой мозг. Где мои мебель, бесценные книги, картины, вещи? Осень. У меня не осталось никаких зимних вещей. Утро долго не наступало...
- Вашим делом поручено заниматься мне, - сообщил следователь. - Сразу скажу, будет тяжело. Порадовать вас ничем пока не могу. Эта гражданка Потемкина с ребенком законный приобретатель квартиры.
- Но как же так? Откуда она взялась? Этого не может быть! - возмутился я.
- За время вашего отсутствия мошенники продали квартиру трижды. Вероятно, использовали вашу электронную подпись. Это мы проверим. Опытный вор в любом законе найдет лазейку. Последний хозяин на сделке присутствовал. Все документы Потемкиной на право собственности действительны. Вам придется набраться терпения.
- Но у этой квартиры только один законный владелец - это я. Почему она перед сделкой не проверила регистрацию? Ведь меня никто не выписывал. Почему не общалась с соседями? Почему не вызвали подозрения оплаченные квитанции? У меня оформлен автоплатеж. Почему?
- Вы меня спрашиваете?
- Мне больше некого спросить. Эта Потемкина не разговаривает со мной. Если я чего скажу - срывается на крик: "Заткнись! Не хочу с вами говорить! Оставьте меня в покое!"
- Во всем разберемся. Чем все закончится для вас - пока не знаю. Возьмите себя в руки. Если обойтись без шуму, газетных статей и телерепортеров нам, может быть, удастся выйти на след мошенников. Но скажу сразу, если это случится, то не значит, что они тут же вернут все деньги пострадавшей - этой Потемкиной, а вам - все ваше имущество.
- Что ж, придется мне ходить по мебельным салонам, комиссионным магазинам, съездить на свалку, - с досадой промолвил я. - И выкупать свои книги у букинистов.
- А почему вы, уезжая на длительный срок, не поставили квартиру на пульт охраны? - поинтересовался следователь.
- Надо было, - покачал головой я. - Не в первый раз уезжал. Раньше как-то обходился.
- На сегодня довольно, - сказал следователь, хлопнув ладонями по столу. - Вы свободны.
- Я буду бороться. Слышите? Я верну свою квартиру, - сказал я на прощание.
- До свидания!
Я вышел из кабинета в полном разочаровании. В коридоре столкнулся взглядом с Потемкиной. Она тоже явилась на допрос. О чем будет говорить? Как оправдываться? На чей стороне закон?
Дома в разрисованном хулиганами лифте я решил примкнуть к их шутовству. Из-за какого-то отупения от гнетущего чувства безысходности пришло мне это на ум. Под нацарапанным на стене кабины емким выражением "П...ц" я ключом начертил первую палочку. Так, словно Робинзон, я буду отмечать здесь прожитые дни страданий.
Чувствовал я себя прескверно. Обманутым. С Потемкиной мы жили как под электрическим напряжением: бессонные ночи, наполненные суетными раздумьями, скандалы на кухне, страх оказаться на улице. Эта женщина сведет меня с ума. Мне надоело испытывать перед ней унижение. Устал чувствовать себя человеком ей омерзительным. Вечерами следит за мной на кухне. Не дает мне чайник воду вскипятить. Подозрительная. Боится, что подсыплю ей чего-нибудь или проникну к ней в комнату и выкраду все документы. Глупая она, безмозглая. Так и порывается наброситься на меня с кулаками. Бывало, натерпимся до такого накала, что в иной день срываемся.
- Суд аннулирует вашу сделку, - убеждал я Потемкину. - Квартира приобретена вами с нарушением законодательства.
- Неправда! - резко сказала она. - Все документы в порядке.
- Вы купили это жилье у мошенника.
- У настоящего хозяина.
- Какой он хозяин? И месяца здесь не прожил. Мошенник. Любой здравомыслящий покупатель бы усомнился. Сколько раз перепродана эта квартира? Разве не повод для подозрений? Куда вы смотрели, когда приходили оплаченные квитанции? О чем думали?
- Думала, прежний хозяин переплатил, и теперь, пока эти деньги не выберут...
- Дремучая простота!
- Цена была приемлемой.
- Сколько подозрительных моментов! А вы?..
- На моем месте мог оказаться любой.
- В моем случае тоже.
- Сделкой занимался опытный риэлтор.
- Вы теперь сами себя обманываете. Пытаетесь мне доказать то, во что сами больше не верите. Мошенники занимались вашей сделкой, а не риэлтор. Так что собирайте свои вещи. Мне скоро вернут мою квартиру. А вам придется отправиться в деревню к родителям.
- Да никуда я не поеду, - сквозь зубы процедила она. - Это моя квартира. Здесь мой ребенок в доле.
- Следствие проверит вашу регистрацию и аннулирует ее.
- Да у вас даже Свидетельства нет.
- Нет, - с раздражением подтвердил я. - У меня вообще ничего, кроме этого чемодана, больше нет. Квартиру всю вычистили. Хорошо, паспорт со штампом регистрации с собой.
- Значит, кроме паспорта у вас никаких документов нет, - подытожила она.
Я замешкался с ответом, гнев переполнял меня, я с трудом подавлял его. Старался держаться уверенно, спокойно, с достоинством. Но эти ее слова возмутили меня:
- Что же, по-вашему, я должен на улицу теперь идти?
- А мне плевать, куда вы пойдете. Может, вы специально все подстроили. Может, вы в доле с мошенниками.
- Чего?!
- Что слышал. И некоторую сумму с продажи получили. А квартиру теперь пытаетесь заполучить обратно.
- Знаете что, это мое единственное жилье. Я еще не потерял голову, чтобы связываться с жульем, рисковать. Как вы вообще додумались?
- Это не я. Это расследование по нашему делу. Я сегодня говорила со следователем.
- Ах, вот оно что! - вскричал я. - Ну, конечно, следствие должно проверить все варианты преступления. И будьте уверены. Проверит. Убедится в моей правоте. Суд вернет мне квартиру. Так и знайте!
- Это мы еще посмотрим. Я мать и буду отстаивать права свои и ребенка.
- Послушайте, вы! Я живу здесь больше десяти лет. С какой стати я должен идти на улицу?
- Это еще надо проверить.
Она вся раскраснелась от злости. Встала передо мной - кулаки в боки - боевая курица. Я едва не подскакивал на месте, готовился к отражению физического нападения.
- Следствие все проверит, - как мог спокойно ответил я. - Так что скоро вы освободите мою квартиру и вернетесь к родителям.
- И не подумаю!
- К родителям!
После этого она бросила на меня взгляд полный черной ненависти, развернулась и
ушла к себе в комнату в сильном смятении. Я остался курить у окна.
Только бы выдержать это дерзкое противостояние, думал я,
только бы не сломаться, доказать свою правду.
Дальше уже некуда.
Там только
дно.
Следствие
тянулось медленно,
словно дни пыток в камере.
Растягивалось как тетива, и было неизвестно,
то ли все лопнет, то ли выстрелит метко. А мошенники, как вскоре
выяснилось, растворились в небытие, будто туман в первых солнечных лучах.
Мы с Потемкиной стойко терпели друг друга. Хотя встречались лишь по вечерам на кухне, уставшие. От переживаний у меня совсем не стало аппетита. Ел кое-как. Похудел. И однажды она это заметила.
- Кусок в горло не лезет, - ответил я.
- Давайте, хотя бы вам яичницу на завтрак пожарю, горячий бутерброд к чаю сделаю. А то истощаете совсем. До суда не доживете.
- Доживу, и не надейтесь.
На другое утро она оставила на столе яичницу, бутерброд с ветчиной и стакан апельсинового сока. Она уходила раньше меня: вначале в сад с мальчиком, а потом на работу. Тогда я почувствовал искренность в ее заботе о моем здоровье, сел за стол и умял все до крошки. Пришлось вечером после рабочего дня в институте зайти в магазин и купить продуктов таких же, какие на меня были утром израсходованы. Деньгами рассчитаться я из какой-то своей скромности или неловкости не решился. Еще платить ей. Я эту дуру в кухарки не нанимал.
Вечером того дня, заметив про себя, что он от завтрака не отказался, Потемкина успокоилась. Я с благодарностью отдал ей пакет. Продукты она приняла с неловкими словами смущения: не надо было. Но я улыбнулся, мол, все в порядке. Мы оба чувствовали какую-то досаду после всего, что с нами произошло, какое-то нелепое наше сожительство, с которым вдруг смирились, будто два подопытных зверя в одной клетке. Нам некуда было бежать. И возникло доверие. Словно перекинулся между нами мостик над пропастью непримиримой вражды.
Потемкина перестала запираться в спальне. Ей больше не грезилось, что я однажды ночью подкрадусь к ней и задушу. Хмурое лицо ее теперь прояснилось. Готовила она вкусно. И между нами повелось: я доставляю продукты, а она готовит; так что толкаться на кухне нам обоим стало незачем.
В свои тридцать шесть я никогда не был женат. И потому привык рассчитывать на себя одного. Готовил, стирал, ходил по магазинам - все сам. Я даже не предполагал, что однажды в моем доме так внезапно может появиться женщина, которая возьмет часть забот на себя. Даже большую часть. И не был готов к такому раскладу. Это судьба распорядилась: насильно толкнула к сожительству. Теперь, по приходу с работы, мне нечем было заняться, образовалась пустота, которую я вскоре заполнил чтением газет на диване. Зато меня ждал вкусный и сытный ужин. Спорить о нашем квартирном вопросе мы перестали: казалось, давно уже все обговорили, и тема исчерпалась. Хотя вопрос затянулся. Оставаясь нерешенным, он вдруг перестал тяготить нас, мы притерпелись к обстоятельствам. И в самом деле: я-то в чем виноват? Она, конечно, не глупая, понимает, какую ошибку совершила, вот только признать ее вслух была неспособна.
Мальчик ее, Ваня, все то время меня почти не беспокоил. Я видел его только вечером, за ужином, а потом он отправлялся в комнату играть в телефоне перед сном. Моих вещей, которые можно было бы мне назло сломать - в квартире не водилось. Разве что единственный чемодан с одеждой он трогал. Застежки ему нравились. И он этими застежками щелкал. Меня это вовсе не раздражало. Я понимал, ребенку не хватает мужского внимания и общения. И он искал путь к моему сердцу. Я не запрещал ему щелкать застежками. Пускай хоть совсем их сломает. Но эти его попытки притянуть к себе мое внимание оказывались безуспешными. В те короткие минуты, когда мы оказывались вместе, он тщательно изучал меня, словно я какое-то невиданное существо. Остерегался. Бывало, своими большими глазами он выглядывал из-за двери, оценивал мое настроение. А потом, осмелев, выходил, и пока я сидел на диване с карандашом за бумагами, рукописями, конспектами, он маячил, надеясь увлечь меня в свой мир. Я же, занятый работой, делал вид, будто не замечаю его. Щелчки замков на чемодане все еще не раздражали меня. Прошло много времени, прежде чем Ванино упорство пересилило. У меня больше не осталось терпения, чтобы оставлять его без внимания и не реагировать на его робкие приглашения поиграть. Щелчки чемоданных замков продолжали звучать. Они мерещились мне. Но не раздражали.
Однажды Ваня показал мне свои рисунки. Специально принес их для меня из детского сада. Я похвалил его. Более счастливого ребенка я в своей жизни не припомню. С этого вечера между нами завязалась дружба. Теперь мы рисовали, лепили из пластилина, читали перед сном. На его день рождения я подарил ему большой пластмассовый бульдозер. Чтобы, наконец, оставил в покое мой чемодан. Тут я победил. С новой игрушкой Ваня не расставался все последующие вечера. Щелчки замками прекратились.
Потемкина, наблюдая нашу возню, не противилась возникшим между нами добрым отношениям. Она сразу смекнула, что вот ведь сынишка без отца растет. А тут такой удобный случай. Пускай общаются. Этот профессор в детских вопросах неплохо разбирается.
Так шло время. Месяц за месяцем тянулось наше судебное разбирательство. Слишком много препятствующих обстоятельств возникало на пути решения этого невыносимого квартирного вопроса.
Новый год мы отметили втроем веселой компанией. Я даже позволил себе шутить по нашему вопросу. И Потемкина отвечала с простодушным смехом.
- Вот вернут мне квартиру посреди зимы, - говорил я. - Куда вы пойдете? Все дороги в вашу сибирскую деревню замело. Раньше надо было.
- Чёй-то вернут, - отвечала Потемкина румяная от выпитого вина. - Я мать-одиночка. А вот вам придется берлогу себе отстроить, да поторопитесь, пока снег не сошел.
- Я тоже хочу строить берлогу! - обрадовался Ваня неожиданной перспективе новой забавы.
- Сиди, глупый, замерзнешь в берлоге той, - осадила мать.
- Не замерзну, не замерзну, - весело передразнил Ваня. - У нас бульдозер есть. Согреемся.
- Он отца своего не знает. Вот и лезет к вам. Вы уж построже, - предупредила меня Потемкина.
- Ничего, справимся, - ответил я.
- Да мы и не жили с ним, с отцом его, никогда. Так, по глупости вышло. Встречались несколько месяцев. Привез меня в город, а потом бросил. Козлина. Испугался, что забеременела. Почти год обитала, где придется, по подругам распределялась, работала сутками на двух работах. Родила. Жили, где придется, мыкались четыре года. Кое-что сумела на квартиру собрать да отец с матерью, спасибо, хорошо помогли, брат старший ради меня свою дачу продал, тетя Шура добавила, дед Лёня с внучкой подкинули, соседка Нина одолжила, племянница Света сколько могла выслала, директор птицефермы Андрей Васильевич премировал, дядя Женя... - говорит, а у самой слезы текут. - И вот купила.
- Значит, я уйду.
- Куда ты уйдешь?
- Буду во дворе жить в палатке.
- Мам, я тоже в палатку хочу, - услышал Ваня.
- Прекрати, - сердито поглядела на него. - Тебе уже спать пора.
- А Новый год? - насупился Ваня.
Вместо ответа мать ко мне с игривой интонацией обратилась:
- Так я, что ж, должна к тебе в палатку на ночь забираться? Холодно. Не май-месяц еще.
- Согреемся и в палатке, - ответил я.
- А люди вокруг, - заметила она. - Люди, что скажут?
- Мария, нам нужно все серьезно обдумать, - сказал я.
И тут по телевизору начали передавать бой Курантов. А я даже не успел шампанского разлить. Я - за бутылку. Маша - скорее бокалы подставлять. Хлопок, пробка прочь, зашипела пышная пена, и потекло, заструилось ароматное вино. А мы все смеемся-заливаемся. Так со смехом Новый год и встретили.
Наконец Ваня заскучал, осовел, и мать увела его в спальню. Я тем временем убрал со стола лишнюю посуду и разложил по тарелкам оставшиеся картошку, котлеты, салат. И стал ждать. Вернулась Маша скоро. Поздно уже, ребенок уснул мигом, и надо было приглушить телевизор. А потом заболтались мы да все со смехом и подтруниванием.
- Это ж надо, как Господь Бог людей соединяет, - заметила мне Маша. - Через преступление.
- И не такое бывает, - ответил я.
- Как это мне повезло квартиру-то вместе с тобой купить. Кому рассказать - не поверят.
- Поверят, в такую нелепость обычно верят.
- Вот жизнь-то какая.
- А помнишь, что ты на суде говорила: "Он, наверное, с мошенниками заодно"?
- Помню.
- Значит, меня арестуют.
- Я сама тебя, Алексей, арестую. Больно уж привязалась к тебе. Живи у меня, сколько хочешь.
- Не я у тебя жить буду, а ты у меня.
- Да ладно, какая теперь разница.
- Никому, Маша, мы тут не нужны. Так и знай. Много людоедов кругом. Сами во всем разберемся.
- Разберемся.
По глазам ее, по улыбке, по тому, как она говорит, я угадывал, что она давно переборола все сомнения. Я поймал себя на мысли, что перестал сердиться на нее, и обнаружил в себе вдруг открывшиеся к ней чувства. Без иронии и лукавства полюбил ее. И вот в этот новогодний вечер я сказал ей об этом. Маша скромно опустила глаза, зарделось ее лицо, дрогнули губы. Справившись со своими чувствами, она посмотрела на меня и улыбнулась. И в этой ее улыбке прозвучал безмолвный ответ.
- Значит, бог с ней с квартирой, после праздников мы это следствие прекратим, - предложил я.
- Да, мой хороший, прекратим, - сказав так, она разволновалась.
Тогда я поднялся из-за стола, подошел к ней и, обняв, поцеловал в зардевшуюся щеку.
- Жить будем вместе.
- Ваня-то обрадуется. А то он все боится, что ты от нас уйдешь.
- Ему нужен отец.
- А ведь он до сих пор не крещеный.
После Рождества мы заявления свои из прокуратуры отозвали. А следователю объяснили, что решили другое заявление подать - на бракосочетание. Тогда нас искренне поздравили и безнадежное уголовное дело закрыли. После этого на меня нашло светлое облегчение, словно бы наконец одолел трудную задачу, которая долго казалась неразрешимой. Я осознал, что настало такое время, когда начинаешь чувствовать себя окрыленным. Слава богу, теперь все уже позади, и я обрел желанное спокойствие.
Ваню мы крестили. По выходным всей семьей ездим гулять к морю. Машу я устроил в институт лаборантом, а то маляром она надрывно кашляла. Надышится за день красками, растворителями, пылью и кашляет. И это единственное, что меня в ней раздражало.