Lib.ru/Современная литература:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
ИЗ НЕНАЗВАННОЙ КНИГИ 1993 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ [ написано К. Григорьевым. - Сост. ]
Константин (Константэн) Григорьев... Человек-легенда... Услышав это имя, дамы на всей территории бывшего Союза неожиданно впадают в состояние, близкое к обмороку, причем могут оставаться в странном оцепенении много часов подряд.
Вот как описывает зарубежный корреспондент один из подобных случаев: "... в прошлом году ей был присужден титул "мисс Вселенная"! Мы говорили с этой русской девушкой, наверное, обо всем на свете - о водке и о политике, о проблеме абортов и о лунных затмениях... Однако стоило мне упомянуть имя хорошо известного на Западе русского поэта Константэна Григорьева, как девушка покачнулась и, закатив глаза, со стоном рухнула на паркет, увлекая за собой стоявший на скатерти драгоценный сервиз флорентийского стекла, который тут же со страшным грохотом превратился в бесполезную груду сверкающих осколков... Полчаса спустя мне удалось привести красавицу в чувство, но с тех пор я больше не отваживался на подобные эксперименты..." ("Нувель Обсерватер", 1992 год).
Так что же это за человек, одно имя которого, подобно жестокому смерчу, так терзает невинные березовые рощицы девичьих душ?
Его сценическое имя - Константэн.
Он молод, остроумен и хорошо образован. Сейчас он живет в Москве и, несмотря на дружеские уговоры западных коллег, не собирается в ближайшее время покидать Россию. В 1993 году успешно закончил московский Литературный институт, до этого жил в Ленинграде, еще ранее - в городе Балхаш (Казахстан). Константэн элитарен насквозь, но при этом очень трудолюбив, если дело касается творчества. Автор одиннадцати книг стихов и четырех романов, Командор-ордалиймейстер и Магический Флюид наипрестижнейшего в столице Ордена куртуазных маньеристов, музыкант, работавший в таких коллективах, как "Бахыт Компот" и "Творческое бессилие", автор множества текстов для прогрессивной рок-группы "Оазис", актер кино, меломан и обладатель редчайшей фонотеки, член Дворянского собрания, почетный кавалер Всероссийского Клуба самоубийц, Константэн почти всегда непредсказуем в своих творческих порывах, что дает нам право применительно к нему усомниться в справедливости афоризма Жюля Ренара: "Поэт - словно кузнечик, на разные лады поющий одну и ту же нехитрую песенку".
Пример тому - книга, которую вы держите в руках.
Листая ее снова и снова, поражаешься прихотливым скачкам необузданного воображения поэта, быстро меняющимся философским и гражданским убеждениям, завораживающим хитросплетениям парадоксальных образов и неустанному экспериментированию.
Однако о чем бы ни писал этот автор, одной теме он предан глубоко и серьезно. Это тема Любви и Смерти, их удивительного по красоте и трагичности вечного противостояния. Ведь еще Эдгар По заметил, что лучшим образом в любой области искусства является смерть молодой и мистически прекрасной женщины.
Из газеты "Афиша" (г. Москва, 1991 г.): "Вглядитесь получше в это молодое
лицо - жаль, что на черно-белой фотографии не видна мефистофельская огненно-рыжая шевелюра Константэна, снимок не передает и его сложную натуру, совмещающую куртуазный маньеризм с любовью к тяжелому интеллектуально-психологическому року... ...Любовь Григорьева к кладбищам, смертям, кошмарам и прочим ужасам восходит, видимо, к его страстной любви к "хэви метал", несколько сот кассет которого Константэн слушает всё свободное от книг и стихов время..."
Из листовки под волнующим названием "Куртуазная рулетка", выпущенной Институтом послушниц при Ордене куртуазных маньеристов: "...рыжий фавн Григорьев был личностью загадочной. Никто не знал, чем завлекал он в свои сети доверчивых христианок. Рыжая борода ли была тому причиной или что другое... Только доподлинно известно, что женщины, отдававшие ему самое дорогое, неизменно сходили с ума. "На совести усталой много зла", - не без удовольствия сознавался молодой мизантроп...". <...>
А в этой книге - напоминаем еще раз - самим поэтом подведены итоги активной творческой деятельности за десять лет.
ОТ АВТОРА
В эту книгу я включил те стихотворения и тексты песен, которые, вне зависимости от времени их написания, больше всего нравятся мне именно сейчас, осенью 1993-го года.
В основном это ранее не публиковавшиеся стихи и нигде, за редким исключением, не звучавшие песни.
Мне очень важно дать им вторую жизнь, ведь по самой своей сути они не имеют никакого отношения к андерграунду. Просто так получилось, что мне очень долгое время не удавалось пробиться с ними - отчасти потому, что я катастрофически ленив и всегда прилагал минимум усилий для этого, отчасти - потому, что лгать в искусстве, то есть писать не для Вечности, мне казалось и кажется несерьезным делом. А произведения, написанные с расчетом на условное пребывание в абстрактной - Вечной - сфере чистого искусства, почему-то не котируются в нашем безумном мире.
Итак, я утверждаю, что моим стихам уготована долгая и счастливая жизнь.
Я всегда работал на Вечность,
Это сложно, но я старался.
Надеюсь, что вы, мои читатели, выживете вместе со мной, попав ненадолго - пока читаете эту книгу - в тот вакуум, где образы искусства живут очень долго, не теряя при этом блеска и свежести, и где бесследно исчезают люди, не имеющие соответствующего интеллектуального оборудования для их восприятия (ну загнул, брат! - К.Г.).
Жизнь - коротка, искусство - вечно.
До свидания.
Костантин Григорьев,
г. Москва, октябрь 93 года.
Постскриптум:
Кстати, если искусство - действительно мир, параллельный обыденной реальности, действительно некий вакуум, населенный призраками лучших человеческих идей, то я большую - и самую значительную - часть своей жизни провел именно в этом мире.
Меня с вами не было.
Но зато сейчас ты со мной, читатель.
Надень волшебные очки и, может быть, ты увидишь в параллельном мире чистого искусства то, что вижу я.
А если не увидишь - что ж, значит, волшебные очки тебе достались фальшивые.
Такое бывает очень часто. Однако мы заболтались... В путь!
**************************
ЭРМИТАЖ
Пыльная зелень растений
Из рам вылезала и гасла,
И Тенирса грубые тени
Казались гвоздями в масле.
Дорогою чистой родник полз,
Кувшин разбитый черпал тишь,
И Снейдерса каменный голос
Сочился из розовых крыш.
Казались тучи селедками
На зеленом бархате неба,
И Рубенса шепот короткий
Казался инеем хлеба.
Ворочались камни так тяжело,
Что собаки замирали и вздрагивали,
И Брейгеля снежные хлопья
Падали мне на лицо.
БУРЯ
Они выходили из буи
И в буре опять пропадали,
И видел я в каждой фигуре
Смятение каменной дали.
И видел я в каждом дыхании
Мир пристальный, обруч лесной,
Сплетенье ветвей и внимания
И холода луч выписной.
И падали с края морозы,
И там обернулись лисой
Фламандские белые розы
С блестящей и крупной росой.
ЗАСНЕЖЕННЫЙ ВОЛК
В камине бушевал огонь, в наперстке
Был белый палец, да, и мальчик пел,
Хозяин сеттера похлопывал по шрстке,
И мясо жарили, и жир шипел.
Проворный фартук протирал бокал хрустальный,
И натирали пол, с доски стирали мел,
И красное вино, и золотой лимон, и дальный
Шум атласа старинного место здесь имел.
Но громкий вскрик и хлеб ломает гордый,
И мальчуган иголки растерял,
И волк заснеженный подслеповатой мордой
Обледеневшие ворота отворял.
Пустая площадь, легкая поземка,
И волк восходит в небо, как луна,
И комната в литье полупотемка
Струится вслед - стена, еще стена...
Стенание встревоженной хозяйки,
Старание ползущего вина,
А волк хохочет в небе без утайки,
Перевернувшись, словно времена.
И все кругом стреножено метелью,
То рея вверх, то упадая ниц...
И доктора, склонившись над постелью,
Вытаскивают волка из ресниц.
ПТИЧЬЯ ЛАВКА
Покинув лавочку страдания,
Покинув лавку дичи,
Я посещаю вас, создания
Прелестнейшей породы птичьей.
О, ваших голосов настольные
Затверженные наизусть,
Твержу баллады колокольные
И ошибиться не боюсь.
Мне нравится, как чистый виноград
У вас трепещет в чистом горле,
Как я порой бываю рад,
Что соловей неразговорлив!
На буйность бешеного дуба
Хотел бы выпустить я вас,
Но эта клетка зримо груба
И перегрызен последний лаз.
По льду, скользя и падая,
Мне не идти за вами вслед,
Я теряю последнего брата -
Соловей мой, источник бед.
СТРАНСТВУЮЩИЙ ДУБ
Он вспыхнул ворохом листвы,
И, вздрогнув, удивились Вы.
Вы вышли из кареты Лета
Известняковый на уступ,
И выстрелом из арбалета
Казался странствующий дуб.
Он был из прелести изваян,
Резной листвою знаменит,
Познавший шорохи развалин
И пустоту полночных плит.
У Петрокрепости тенистой
Он целовался с синевой,
И удивлялись теннисисты
Перемещениям его.
Он насмотрелся Боттичелли,
Изящно ручку изогнул,
И деревянные качели
Между ветвями протянул.
И вот, коричневый, как вальдшнеп,
Усеян розами ветров,
От Петрокрепости все дальше,
Все ближе к крепости веков.
Поющий, он идет навстречу,
Приглашая меня идти рядом.
ПРОГУЛКА
Лошади блестящий глаз,
Летом вынырнув из тьмы,
Вдруг уставился на нас,
Как на лошадь смотрим мы.
В нем качался лунный шар,
В нем ломались дерева,
Лошадь совершила шаг -
С неба рухнула сова.
На солому быстро сев,
Выезжали на мысок,
Скрежетал, туда осев,
Под колесами песок.
А хозяин дико пел,
Песня чудная была,
И, шарахаясь от тел,
Лошадь ела удила.
В море черное вбежав,
Мы смеялись, речь лилась,
А повозка, задрожав,
К белой башне понеслась.
Звезды капали с небес,
Я запел, и в этот миг
Мы увидели - как лес -
Мы увидели плавник.
САДОВНИК
Вчера здесь ливни шелестели, казалось от луны светло,
И листья мокрые блестели, подрагивая тяжело.
Печальные цветы горели в переплетениях корней,
Пятном зеленой акварели бродил задумчивый Корней.
Сегодня здесь тепло и гулко, и пахнет свежею водой,
Но не выходит на прогулку садовник с длинной бородой.
В саду деревья постарели, луна качается, седа.
Пятно зеленой акварели размыла осень навсегда.
ЭНЕРГИЯ СИНТЕЗИРОВАННОГО ИСКУССТВА
Блюм:
Над черным прудом нависшая зелень,
Красный кирпич, летние фонари,
Беседка, обособленно горящие светляки.
Эк ее хватило-то как - сразу с моста в луну.
Ужели всё музыка?