Головных уборов Семен не признавал: каким-то непостижимым образом все головные уборы, которые он надевал на свою голову, настолько уродовали его внешний вид, что... Сестра, которую он очень любил, как-то раз решила подарить ему шляпу. Тогда в магазине Семен, увидев в зеркале себя в шляпе, а под шляпой - свой, облупленной картошкой, нос, плюнул и навсегда отказался от головных уборов, исключая меховушку для зимних холодов. Сечас же она была ни к чему, потому что летний день в лесу был прекрасен: пели птицы, благоухали запахи разнообразных трав, вдали куковала стереофоническая кукушка. Семен поднял с земли кошелку, полную черникой, пригладил пятернёй торчащие вихры и отряхнул от лесного мусора и паутины свой видавший виды спортивный костюм. Где-то справа раздался звук треснувшей ветки и Семен слегка вздрогнул. Конечно, он был не совсем из робкого десятка, но хорошо помнил, как три года тому назад несколько часов кругами водил его леший по этому же лесу. День тогда был пасмурный, по солнцу определиться было невозможно, к тому же он прихватил с собой железную флягу с самогоном. Однако, когда он в третий раз вышел к круглой яме с водой, оставшейся от снаряда со времен войны, стало не по себе. Тогда-то он и увидел сбоку узкую тропку, которой раньше не примечал, и она его вывела к веселому светлому ручейку, возле которого были установлены две крепкие скамьи, а над ними был сложен шатер-сруб из новых, недавно срубленных бревен. Около скамеек чернело потухшее кострище. "Дела, - подумал он, - новые русские себе место для отдыха сварганили. Ну и хорошо". Он присел на скамейку, вынул недопитую флягу из сумки с грибами и завернутую в кусок полотенца краюшку хлеба. Потом попил чистой водички из ручья на дорожку и отправился домой. На этот раз он уверенно вышел к краю леса и только тут сообразил, что в том месте, где он блуждал, не было сроду никакого ручейка. Эта мысль не давала ему покоя несколько дней и он, не вытерпев, отправился к тому ручейку снова, но, как не искал, не мог его найти. И потом он несколько раз проходил мимо того места, но ручеек со скамейками исчез, как и не было его. Сидор, зажиточный мужик, дом которого стоял в низинке на краю деревни, тогда и растолковал ему, что это так леший людей водит, и Семену еще повезло, что удалось домой вернуться. Но сегодня день солнечный и леший играть не должен.
Итак, пригладив вихры, Семён отправился домой. Он давно уже привык к своей холостяцкой жизни и на разные выдумки, вроде красивых пейзажей, внимания никогда не обращал. Развернувшись, Семен решительно зашагал через низкий кустарник в сторону от Сухого оврага. На одной из полянок, среди травы, матово и призывно блестели в солнечном луче чёрные ягоды "вороньего глаза" и это было странно, потому что обычно они предпочитали расти в одиночку.
"Вот сатанинская сила, - подумал он без злости, - и откуда берется-то". Нагнувшись, Семен сорвал пару ягод и, раздавив одну, понюхал. В нос ему ударил смрадный отвратительный запах. Такого даже он не вынес и, от неожиданности, выронил отраву из рук, едва не разроняв всю свою чернику. Его замутило и сейчас же ему показалось, что рядом, за кустами, мелькнул тонкий женский силуэт. Наклонившись, он вытер мхом руки и огляделся. Никого. "Тьфу ты! От этой гадости что хочешь померещится!", - пробормотал он под нос и отправился дальше. Настроение, в принципе, было хорошее: черники набрал много, потому что успел в лес раньше соседки Матрёны, которая часто успевала обобрать раньше всех ягодные и грибные места. Может быть поэтому ей и дали прозвище "Вороний глаз". Дома Семена ждала и благоухала баклажка подоспевшей бражки. Он для этого случая еще вчера занял у Матрены кусок хорошего сала. Он усмехнулся про себя: и наградят же люди прозвищем. Да ещё и рассказывают о ней всякие небылицы. Лично он против Матрёны ничего не имел, потому что, по-соседски, они часто выручали друг друга в разных хозяйственных мелочах и никогда серьёзно не ругались.
Войдя в избу, Семен стянул свои старые керзовые сапоги и сразу занялся подготовкой вечернего удовольствия: зачерпнув из кошелки тарелкой чернику, размял ее деревянной ложкой, доставшейся ему еще от бабки, и отправил в банку с брагой, добавив немного сахару. Потом, отмыв черные от ягоды руки, занялся делами по хозяйству. Телевизора и радио у него не было. Телевизор дорого стоил, поэтому он, в их глухой деревне, был только у Сидора, да и то, по мнению Семена, зря. Свет в деревне часто отключали, а программу можно было смотреть только одну и то, как утверждал Сидор, если подходящая погода. И кафтан греет, коль шубы нет, а Семену и без телевизора хорошо.
Скоро стемнело. Пока то, да се и петух прокричал.
Первую кружку, полную до краев, он любовно поставил на стол, рядом с нарезанным салом и большим куском хлеба, и некоторое время ей любовался. Потом взял кружку обеими руками, понюхал и стал пить маленькими глотками. По телу медленно прошла теплая волна, и его неприбранная изба стала казаться нарядной и уютной. Вторую кружку он цедил, уже блаженно развалившись на стуле, и привычно наблюдая, как окружающее стало понемногу вращаться вокруг него в плавном танце. Он так бы и уснул, сидя на стуле, если бы не услышал
как поблизости, в сенях, раздались легкие шаги, и скрипнула дверь. Он повернул голову и осоловевшими глазами уставился на гостью. В фокусе его зрения постепенно проявилось длинное белое платье. Потом длинные же распущенные по плечам белокурые волосы, большие глаза на бледном лице и тонкие руки, сжатые на груди...
--
Здравствуй Сема, - тихо и ласково произнесла гостья, - что же не подождал меня в лесу, или не понравилась?
--
Притомился, родной. Некому и присмотреть-то за тобой. Давай-ка я тебя причешу.
Гостья подошла к Семену очень близко, достала деревянный гребень и стала причесывать его непослушные, свалявшиеся волосы. Пахло от нее сухим теплом, земляникой и еще чем-то неведомым, от чего сердце Семена сначала ухнуло куда-то вниз, потом бешено заколотилось, а дыхание занялось огнем. Причесав ему голову, гостья поцеловала его в щеку и села рядом. В голове Семена появилась мысль "И угостить нечем", но он не смог ее удержать и некоторое время сидел неподвижно, не решаясь посмотреть в сторону гостьи. Но потом, все же, слегка повернул к ней раскрасневшееся лицо и, неожиданно для самого себя, стал рассказывать ей про свою некудышную холостяцкую жизнь. Про былые обиды, тяжелую и нудную работу, которой не видно было ни конца, ни края, про сестру, которая давно уже переехала в город и редко пишет. Она спрашивала обо всем, смотрела ласково, гладила его легкой рукой и говорила:
--
Ничего, родной мой Сема, подумаем вместе, может быть и придумаем что-нибудь вдвоём? Я помогу, отведу от тебя все печали. Кончились сегодня, горемыка, твои беды.
--
А как звать то тебя, милая?
--
Любовью зови.
--
Эх, Любочка. На что тебе такой бобыль-замухрыжка как я? Мне, видно, так жить - на роду написано.
--
Что ж? Всему когда-нибудь приходит конец. Пора и тебе успокоиться. Вон, гляжу, истосковался весь.
--
И-и-э-эх! Погоди-ка, маленько.
Семен поднялся с места, и, легонько пошатываясь, пошел в угол, где было навалено разное тряпьё. Покопался там и вернулся к столу с цветным платком, купленным по случаю для сестры, и колечком, которое он нашел в прошлом году на дороге возле автобусной остановки. Платок он набросил Любе на плечи, а колечко положил рядом с ней на столе. Любочка расправила платок, погладила Семена по щеке, и так они сидели, глаза в глаза, говорили и не могли наговориться. Семен не помнил, как заснул. Во сне счастливая улыбка так и сияла на его лице.
Когда под утро он с трудом открыл глаза, за окнами светало. Всё тело было налито какой-то нехорошей, тошнотворной болью. Боясь пошевелиться, он повел по избе одними глазами. Рядом с ним, на табуретке, спала его соседка бабка Матрена с накинутым на плечи цветным платком, а перед ней, на столе, матово поблескивая, лежало его колечко. Семен хотел позвать её и не смог. Дыхание выходило из груди тяжело и со свистом. Он посидел немного, глядя перед собой остановившимся взглядом, потом, преодолевая боль, оперся локтями о стол, затрясся беззвучно и заплакал.
Во дворе кричали петухи.
Олег Григорьев
С Ч А С Т Ь Е
Фантастический рассказ.
" Ходи изба, ходи печь - хозяину негде лечь! " - Эта присказка всю ночь крутилась в голове. Так и не сумев заснуть, Олег Петрович, крепкий, высокий мужчина сорока лет от роду, с легкой сединой на висках, еле дождавшись пяти часов утра, вышел потихоньку из дома. Стараясь не стучать, прикрыл за собой калитку и прошел по единственной улице в конец деревни. Предвкушая удовольствие от рыбалки, спустился по разбитой проселочной дороге к берегу пруда, где уже сидели рыбаки, размотал удочки, сбивая с осоки обильную росу, и... Тут-то это и началось. Откуда ни возьмись, из лесочка, на ближайшем пригорке, начало выкатываться колесо. Цвета оно было малинового, высотой метра, примерно, три и двигалось очень медленно. "Да пошли они все!" - подумал он без настроения, и сначала решил не обращать на это внимания. Но потом, когда все его соседи-удочники, окружив колесо, начали что-то кричать и отчаянно жестикулировать, ему захотелось подняться с места и пойти посмотреть. Однако место, которое он выбрал, было очень удобное и настоящее солнце уже стало пригревать. Пока он колебался, Володя, сын соседа из дома напротив, вырвался из кучки народа и помчался к берегу, запинаясь о кочки длинными ногами. Магнитофон фирмы "Sony", уже давно печально известный всей деревне, надрывался, как всегда, "тяжелым роком".
- Олег Петрович! - кричал он, - Олег Петрович, идите скорей сюда!
- Что случилось?
- Олег Петрович, оно - к вам... Володя совсем запыхался.
- Кто?
- Это... счастье. Колесо вон это.
- Ну ладно, пойдем, посмотрим.
В голову сразу и одновременно пришли многие ситуации из фантастических романов и рассказов, прочитанных в детстве и потом, но для выводов, пока, не хватало данных.
- Оно говорит, что к вам, я хотел предупредить. Оно не быстро катится, - объяснил Володя и замолчал. Видя, что Олег Петрович идет медленно, он бегом возвратился к толпе, окружавшей колесо. Когда Олег Петрович подошел поближе, магнитофон Володи, вдруг, замолчал. Он удивленно защелкал кнопками управления, но безрезультатно.
Олега Петровича сразу пропустили в круг любопытных зрителей и он подошел к колесу. Перед ним возвышалось нечто матовое, скупо поблескивающее и притушенное туманной малиновой дымкой.
- Осторожно, Петрович. Оно током бьет, - предупредил Кузьма, пожилой и очень худой мужик из крайнего дома, доставая папиросы из кармана телогрейки.
- Олег Петрович? - раздался, вдруг приятный женский голос со стороны колеса.
- Д-да, - не сразу сообразил тот, что обращаются именно к нему.
--
Олег Петрович, я должно вам сообщить, что направляюсь к вашему дому, чтобы принести вам Счастье.
Слово "Счастье" было произнесено как бы с большой буквы.
- А зачем, почему мне? Кто вы, откуда? - спросил совсем не удивленный адресат, оглядываясь, чтобы найти источник женского голоса.
- Я и есть Счастье. Когда я пересеку линию, ограничивающую территорию вашего участка, то Счастье придет в ваш дом. Пришло я из леса, разве вы не заметили?
- Почему же? Заметил.
- Очень хорошо. Тогда ждите и не волнуйтесь.
"Калина красная, калина вызрела, я, у залёточки, характер вызнала..." донеслось из Володиного магнитофона. Он поморщился и опять защелкал кнопками, и опять безрезультатно.
- Спасибо, - невнятно проговорил Олег Петрович и пошел обратно к своей удочке.
- Петрович, куда? Тебе же счастье привалило! - хрипло выкрикнул Кузьма и, не то засмеялся, не то закашлялся от дыма своей папиросы, от чего глубокие морщины на его лице превратились в складки.
"Счастье, счастье..." - повторял про себя Олег Петрович слово, не окрашенное пока никаким смыслом. Он остановился, похлопал себя по карманам в поисках сигарет, но вспомнил, что курить он бросил полгода назад, а снова начинать травиться не имело смысла. Хотя очень хотелось. Он оглянулся на колесо, которое успело уже немного продвинуться впред: "Дурацкое положение, - пронеслось в голове, - пойду рыбу ловить ".
Тем временем, народу возле колеса прибывало, из толпы раздавались крики, хохот.
- Кузьма! Ты, что ль, себе пятое колесо прикатил? - услышал Олег Петрович громкий голос Жуковой, самой бойкой женщины в деревне, перед которой пасовали все авторитеты, - кати ко мне на двор, сейчас мы его приспособим!"
" Ну вот и Александра, теперь вся Россия узнает", подумал счастливец, почему-то с облегчением. Он чувствовал, что колесо не его не обманывало, но не понимал, почему именно его кто-то выбрал для этого непонятного и дурацкого эксперимента. Все происходящее сейчас вокруг было слишком нереально, чтобы удивляться или поверить. Ждать надо было.
Народу все прибывало на берегу и скоро, возле него, опять появился Кузьма:
- Петрович, к тебе участковый идет, сообщил он и присел рядом на кочку.
Олег Петрович почувствовал, как от шеи по спине потек неприятный холодок.
- Здравствуйте, Олег Петрович, - подал руку подошедший милиционер. Участковый уполномоченный Сергеев, коренастый, громкоголосый человек, предложил выяснить " некоторые обстоятельства".
- Давай удочку подержу, - засуетился Кузьма.
Олег Петрович отдал ему удилище и отошел с милиционером в сторонку. Что он мог сказать, что ответить? Ничего он не знал, не предполагал и не мог припомнить. Когда участковый ушел, Кузьма отдал обратно удочку, постоял минуту молча, потом почесал в затылке и пошел обратно к колесу.
Было уже не до рыбалки, но "счастливец" все еще сидел, глядя на поплавок, который также неподвижно дремал возле кустика осоки. Запыхавшись, подошла жена с дочкой.
"Все знает", - возникло в голове.
- Так и будешь сидеть? - спросила Раиса, тяжело дыша, - к нам такое чудище катится, еще дом сожжет, надо же что-то делать! Олег!
- Мебель что ли выносить? Да успокойся ты, ничего не случится.
Он заметил, что, поодаль, лицо Кузьмы высунулось из толпы.
- Теперь он говорит, что ничего не случится, продолжала греметь Раиса, - а ты о дочери подумал? Счастье ему привалило, с женским голосом, а мы, значит, уже не в счет? Просила десять раз калитку починить, а он опять с удочкой кукует!
- Раиса, перестань. Как будто я это все затеял. Могу я хоть во время отпуска отдохнуть?
- Да тебе хоть все огнем гори! Хватит! Ухожу к маме в Алексеевку! Тебе, со счастьем, и без нас хорошо будет.
Подхватив заревевшую дочку на руки, жена быстро пошла к дому.
"Ничего, посердится - отойдет, - успокаивал себя Олег Петрович, - вот и началось "Счастье".
Ближе к полудню, из города приехали какие-то очень деловые люди с приборами. Что-то измеряли, прикидывали. На все вопросы Олег Петрович раздраженно отмахивался: "Да отстаньте ребята, ничего я не знаю!"
По расчетам выходило, что колесо должно докатиться до его участка примерно через сутки, но раздражение изнутри уже подкатывало нестерпимо. Собрав удочки, Олег Петрович встал и, не обращая ни на кого внимания, и не отвечая на шутки соседей, пошел домой. "Расцвела сирень черемуха в саду...", - звучала ему в спину любимая песня. Соседский Володя сидел рядом со своим магнитофоном на пригорке и грустно глядел на летящие в небе облака.
Раисы с дочкой дома не было. Дверца платяного шкафа распахнута. На полу, возле дивана, валялась потрепанная дочкина кукла. Олег Петрович поднял ее, посадил на подоконник и присел к столу, стараясь унять жжение, появившееся в груди. Потом жжение прошло и на душе стало, почему-то, легко и спокойно. Верилось, что все обойдется. Тихо тикали часы на стене, гремела цепью соседская собака, где-то далеко прокричал петух.
Перед сумерками у калитки остановился автобус.
- Петрович! - услышал он голос Кузьмы. Олег Петрович воткнул лопату в грядку и медленно подошел к калитке.
- Петрович, тут к тебе, - солидно сообщил Кузьма, пыхтя, и дымя длинной сигаретой.
- Тихогоров, - представился стоявший рядом высокий бородач, с лицом студента и лихо тряхнул, в рукопожатии руку Олегу Петровичу, - мы из института электроники. Разрешите на вашем участке приборы поставить. Потрясающее событие, Олег Петрович, мирового значения!
- Ну уж нет, ставьте свои приборы где хотите, а на огород я никого не пущу, извините.
Олег Петрович сам не знал, почему ему были неприятны эти люди, но упорно стоял на своём и на уговоры не поддавался. Он отошел от калитки и опять принялся работать лопатой. Постепенно ученые о нем забыли и заговорили о чем-то громко и сбивчиво:
- ...гигантская температура и устойчивость, - доносились до него слова:
- ...но трава даже не обугливается...
- ...шестьдесят три вольта...
- ...сквозь материальные предметы, и само, как бы, не материально, но влияние поля...
Автобус укатил. Поднялась пыль, как будто потревоженная гулом мотора, и постепенно осела в тишину.
Стемнело.
"Со стороны колеса доносились голоса", - вдруг срифмовалось в голове у Олега Петровича. Он чертыхнулся и начал стелить постель. Окружающее казалось ему нереальным и, в то же время, потрясающе обычным.
Напоследок он подошел к забору и посмотрел в сторону феномена.
Всю ночь, как из ведра, лил дождь и гремел гром. Олег Петрович просыпался, счастливо вздыхал и, перевернувшись на другой бок, засыпал опять. Ему снилось, что он летит высоко над землей, смеется и удивляется, что люди внизу не замечают его полета, но он все летел и летел в огромном небе и при полном безветрии...
Утром его разбудил гул голосов.
- Не надо его будить. Для чистоты эксперимента...
Он приподнялся, взглянул в окно и первое, что он увидел, был рыжий кот Пират, который, припадая к земле, как под обстрелом, подкрадывался к кусту малины и, вдруг, прыжком, исчез в нем. Дальше на огороде, правда только вдоль забора, стояли странные треноги с шарами, изоляторами, кружились диски и еще что-то сверкало. Рядом с приборами, и на улице, стояли люди в белых халатах. Возле председательской "Нивы" блестела лакированная черная "Волга", поодаль, за кустами, стояли два больших желтых автобуса с открытыми дверцами.
- А ну вас!.. - вполголоса сказал Олег, натужно вздохнул и сел на кровати, - делайте, что хотите. Тьфу!
Он плюнул, в сердцах, на половицу, потом, стараясь не смотреть в окно, принес ведро воды и начал мыть пол.
- Приготовиться! - раздался, усиленный динамиками, хорошо поставленный баритон, - внимание в момент контакта!
В следующее мгновение обои в комнате заиграли всеми оттенками изумруда. Бросив тряпку, Олег подбежал к окну. То, что он увидел, напрочь его потрясло: вся изгородь его участка светилась чудным зеленым цветом. Оттеняя его, возле правого углового столба светилось малиновое трехметровое колесо, у которого теперь появились спицы. Но самым удивительным было другое: с огорода, да и со всего обозримого пространства, вдруг, исчезли все приборы, треноги и лаборанты в белых халатах. Все это оказалось обратно в автобусах, а бородач-командующий руководил отъездом.
Ребята, вы куда? - хватал его за рукава Кузьма, - а если оно того, взорвется?
- Простите, гражданин, - солидно отозвался тот, - наша группа закончила прополку свеклы и нам пора ехать!
Гул моторов очередной раз взметнул дорожную пыль и машины пропали за холмом. Возле участка не было больше ни души. Накренившееся колесо бросало на грядки розовые блики.
Олег бросил тряпку через плечо на пол, насвистывая цирковой марш, перекинул ноги через подоконник и соскочил в огород.
--
Будьте здоровы, Ребята! - громко сказал он и вразвалочку, руки в карманы, медленно пошел к колесу.
Вблизи колеса дышать было необычайно легко. Олег Петрович чувствовал и ласковое тепло, и приятную прохладу, а преобладало именно то состояние, которого хотелось.
--
И что же дальше? - спокойно проговорил Олег.
--
И дальше все будет в порядке, - проговорил приятный женский голос, - задавайте вопросы по мере их появления.
Вопросов, почему-то, больше не было. Он немного походил по участку, не зная за что приняться. Возле забора снова возникла фигура Кузьмы. Видимо, нейтрализовать до конца его влияние было невозможно.
--
Петрович!.. - выдохнул он, неуверенно шаря руками возле куста сирени, но калитки в заборе там уже не было.
--
Не трогай, убьет! - весело крикнул ему Олег и Кузьма сразу отдернул руки, как от кипятка.
--
Ты сам-то как? Нормально? - спросил он для порядка, продолжая глазами искать в заборе калитку. Помолчав, сообщил:
--
Александра говорит - Раиса у матери ночевала, а уж ругается-а-а... Молодая жена - она тово...
--
Ну и что дальше?
--
Да что, я ничего... Кузьма был в состоянии какого-то, не проходящего, сомнамбулизма. Постояв минуту, он что-то проворчал себе под нос, махнул рукой и, тяжело ступая, ушел восвояси. Олег долго бродил по огороду, счастливо вздыхая. Каждый кустик клубники приподнялся над землей, рдея чистыми, не попорченными, ягодами. Сорняки исчезли вообще, будто бы их и в природе совсем не существовало, также как и около кустов крыжовника, малины и прочих огородных растений. Вернувшись в дом, он сразу понял, что полы окрашены свежей краской, обои на стенах стали новыми и целыми (исчез подклеенный кусок за печкой из обоев другого цвета), с пола исчез весь мусор, с полок - пыль и грязь, из углов на потолке в сенях - паутина. Постель была заново застелена и сверкала белизной.
К вечеру стало ясно, что ход колеса сильно замедлился, и что оно прекратило перемещение по земле и, наклоняясь, поднимается вверх и разворачивается своей плоскостью по направлению движения. Просвет, между ним и землей, увеличивался незаметно для глаза. Это было очень похоже на восход солнца, несмотря на то, что настоящее солнце уже собиралось садиться за горизонт. Олег Петрович долго сидел на скамеечке возле террасы и наблюдал, как красиво оно садится, как изменяются краски вечернего неба, густеют тени в саду и затихают птичьи голоса. Он, вдруг, осознал, как удачно расположен его дом: отсюда открывался очень красивый вид на речку, протекавшую справа, под холмом, а слева, в сторону запада, было видно очень далеко, и горизонт заканчивался, по кромке ржаного поля, темной зубчатой полоской леса. А потом ему захотелось спать.
Следующие дни протянулись одной сверкающей полосой. Отлично высыпавшийся, он вставал рано, с восходом солнца, приветствовал веселое малиновое колесо, остановившееся точно над трубой его дома, наблюдал, занимаясь обычными утренними делами, как все вокруг просыпается и оживает под лучами восходящего светила. Все у него получалось легко и просто. Он вскопал заросший дерном уголок сада, на котором перед этим исчезла стена могучих зарослей крапивы, причем земля оказалась мягкой как пух и совершенно не оказывала сопротивления лопате. Потом оказалось, что с яблонь исчезли испорченные листоверткой листья, и ему не нужно было этим заниматься. Впервые у него появилось свободное время. Он принес из дома маленький столик, поставил его возле скамеечки в саду и подолгу сидел там, прислушиваясь к неспешному течению мыслей, или листал старые журналы и книги.
Однажды, проснувшись утром, он ощутил неясную тревогу. Присмотревшись, он заметил движение по обоям каких-то серых теней. Быстро одевшись, он выбежал на улицу и увидел, что его малиновое колесо склонилось низко к противоположному краю огорода и уже почти касается земли. Не замечая времени, Олег Петрович наблюдал, как оно бледнеет, постепенно уменьшаясь в размерах. Подул прохладный ветер, небо подернулось серой дымкой и потемнело. Сзади скрипнула калитка. Обернувшись, он увидел идущего к нему Кузьму в сопровождении соседского Володи, державшего молчавший магнитофон.
--
Ты как, Петрович? - Спросил Кузьма, неуверенно озираясь вокруг. Только сейчас Олег Петрович увидел, что на его участке царило полное запустение. Давно не поливаемые растения пожелтели и поникли на потрескавшуюся землю, покрытую сорняками. В углу огорода, возле висевшей на одной петле калитки, высилась поломанная крапива над слегка поцарапанным лопатой дерном. Володя поставил магнитофон возле крыльца, и они втроем пошли по участку, не говоря ни слова. Зашли в дом. На замусоренный грязный пол неприятно было смотреть, все покрывал толстый слой пыли.
--
А где, - полюбопытствовал Володя, - где, это самое, счастье-то? Спохватившись, они бросились к задней калитке и только успели увидеть, как удаляющееся колесико моргнуло последний раз малиновым светом и исчезло. Все трое дружно вздохнули и долго молчали, бессмысленно глядя по сторонам.
--
Может быть, это и не счастье было вовсе? - опять спросил Володя. Олег с Кузьмой поглядели на него, переглянулись и, вдруг, дружно захохотали, держась за бока и вытирая слезы. Володя смотрел на них, недоумевая, и неуверенно улыбаясь.
Соседи ушли, и Олег Петрович остался один. Он вошел в дом, сел на не застеленную кровать и глубоко задумался. Он не заметил, как стемнело на улице, и очнулся только, когда в окно полыхнуло неоновым светом, покатились тяжелые раскаты грома, а по крыше застучали крупные дождевые капли. В доме напротив привычно гремел Володин магнитофон. Поежившись от порыва холодного ветра, Олег Петрович встал и закрыл окно. Потом подошёл к столу, открыл толстую тетрадь в клеточку, куда давно записывал некоторые мысли и достал из стола ручку. "В тетрадку все пишешь! Лучше бы огород полил!" - послышался ему голос жены. Открыв чистую страницу, Олег Петрович задумался на минуту и начал писать: