Lib.ru/Современная:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
ИСПЫТАНИЕ
Повествование
Новая книга члена Союза писателей России Виктора Гринимаера рассказывает о нескольких поколениях российских немцев с момента их поселения в Поволжье и других регионах России в 1760-х годах по настоящее время. В тексте приводятся правительственные документы, некоторые статистические данные и другой фактический материал, дополняющий описание событий и жизнеописание героев книги.
Автор предлагает первый вариант своего труда, работа над которым еще продолжается. Это не спешка, а простое желание скорее поделиться с друзьями-читателями теми находками, которые уже состоялись.
Немалую помощь в написании книги оказали поездки в места, где российские немцы селились по приглашению российских властей в Поволжье и Причерноморье и где еще сохранился тот неповторимый "немецкий дух", который поселенцы сумели там оставить за полтора-два века проживания в тех местах до их насильственного изгнания из родных мест всесильным режимом, подкрепленным безжалостным ГУЛАГом.
Пролог
Долго зрела в российских царских чертогах насущная мысль, пополнить народонаселение державы за счет вольных поселенцев завербованных из разных, по преимуществу - просвещенных, стран. Были готовы гораздо многие воззвания, декреты, призывы, манифесты... Не хватало только монаршей воли поставить под ними подпись. Великие князья, цари приглашали небольшие, а то и солидные по численности группы специалистов в той или иной области. Иван Грозный залучил десятки рудознатцев, оружейных дел мастеров, пристроив их к делу, привез из Ливонии большой полон, расселил его по немецким слободам, пополнил им воинские команда, укрепил отряд самого Ермака Тимофеевича. Петр Великий в свое время призвал на службу воинских начальников, кораблестроителей, мореходов, железных дел мастеров, зодчих...
Но давно настала пора заселить бескрайние, незаселенные просторы земли русской умелыми землепашцами и животноводами, знакомыми с более выгодными приемами земледелия и разведения домашних животных. Да и мастеровых людей бы поболее привлечь в Империю для развития ремесел, фабричного, мануфактурного и заводского промысла.
С воцарением новоиспеченной императрицы Екатерины царедворцы с новым пылом взялись за старые бумаги и планы, подправили и подали на подпись матушке-царице. Для начала решили обнародовать общий манифест, попытать реакцию, как иноземцев, так и своих оппозиционеров.
Манифест
императрицы Екатерины II от 4 декабря 1762 года.
"По вступлении нашем на Всероссийский Императорский престол, главным правилом Мы себе поставили, чтобы навсегда иметь Наше матернее попечение и труд о тишине и благоденствии всей Нам вверенной от Бога пространной Империи, и о умножении в оной обитателей. А как нам многие иностранные, равным образом и отлучившиеся из России Наши подданные бьют челом, чтобы Мы им позволили в Империи нашей поселиться, то Мы всемилостивейше сим объявляем, что не только иностранных разных наций, кроме жидов, благосклонно на поселение в Россию приемлем и наиторжественнейшим образом утверждаем, что всем, приходящим в Россию, Наша монаршья милость и благоволение оказана будет, но и самим, до того бежавшим из своего отечества подданным, возвращаться позволяем".
Этот Манифест не встретил больших протестов со стороны оппозиции, но и не возымел должного влияния на тех, к кому он был обращен, что царица сама признает в своем следующем Манифесте. Разве ж немец, даже при той безысходности, которая в то время царила в Европе после ряда прокатившихся по ней войн, тронется в неведомый путь, в неопределенность.
А царские приближенные, как и ожидалось, да и их противники восприняли основную мысль Манифеста как не только приемлемую, но и своевременную. В Россию потек жиденький ручеек переселенцев, никак не удовлетворявший потребности великой державы в новых жителях, несущих с собой из Европы новые умения, знания и опыт. Особенно в вопросах земледелия и ремесел.
Через полгода на стол Императрицы лег Манифест, поднявший огромную волну, приведший в движение десятки и даже сотни тысяч людей во многих странах Европы, на жителей которых он и был рассчитан.
Манифест
Императрицы Екатерины II от 22 июля 1763 года.
"О дозволении всем иностранцам, в Россию въезжающим, поселяться в которых Губерниях они пожелают и о дарованных им правах".
Мы, ведая пространства земель Нашей Империи, между прочего усматриваем наивыгоднейших к населению и обитанию рода человеческого полезнейших мест, до сего еще праздно остающихся немалое число, из которых многие в недрах своих скрывают неисчерпаемое богатство разных металлов; а как лесов, рек и озер, и к коммерции подлежащих морей довольно, то и к размножению многих мануфактур, фабрик и прочих заводов способности великие. Сие подало Нам причину, в пользу всех Наших верноподданных, издать манифест, прошлого 1762 года декабря 4 дня; но как в оном Мы о желающих из иностранных в Империи селиться, соизволение Наше вкратце объявили, то в пополнение оного повелеваем, всем объявить следующее учреждение, которое Мы наиторжественнейше утверждаем и исполнять повелеваем:
1) Всем иностранным дозволяем в Империю Нашу въезжать и селиться, где кто пожелает, во всех Наших губерниях.
2) Такие иностранные могут приезжать и являться не только в резиденции Нашей в учрежденной на то Канцелярии опекунства иностранных, но и в прочих Империи Нашей пограничных городах, где кому способнее, у губернаторов, а где оных нет, то и у главных городских начальников.
3) В числе иностранных, желающих в Россию на поселение, случаются и такие, которые для проезду своего не будут иметь довольного достатку, то оные могут являться у Министров и Резидентов Наших, находящихся при иностранных дворах, от коих не только на иждивении Нашем немедленно в Россию отправлены, но и путевыми деньгами удовольствованы будут.
4) Коль скоро прибудут иностранные в резиденцию Нашу и явятся в Канцелярию опекунства или в другой какой пограничный Наш город, то имеют объявить решительное слово намерение, в чем их желание состоит, записаться ль в купечество или в цехи, и быть мещанином на свободных и выгодных землях для хлебопашества и других многих выгодностей; то все таковые по их желаниям немедленное себе определение получать где и в которых именно местах Империи Нашей свободные и удобные к населению земли находятся, из последующего реестра видимо, хотя еще и несравненно более объявленного числа пространных земель и всяких угодий есть, на коих также позволяем селиться, кто только и где из оных для пользы своей сам изберет.
5) Как скоро кто из иностранных прибудет в Империю Нашу на поселение, и явятся в учрежденной для оных Канцелярии опекунства или в прочих Наших пограничных городах, то во 1-ом, объявя, как выше сего в 4 пункте предписано о желании своем, имеет потом всякий учинить по вере своей и обрядам, обыкновенную о подданстве Нам в верности присягу.
6) Но чтобы все желающие в Империи Нашей иностранные видели, сколь есть велико для пользы и выгодностей их Наше благоволение, то Мы соизволяем:
1-е. Всем, прибывшим в Империю Нашу на поселение, иметь свободное отправление веры, по их уставам и обрядам, беспрепятственно; а желающим не в городах, но особыми на порозжих землях поселиться колониями и местечками, строить церкви и колокольни, имея потребное число при том пасторов и прочих церковнослужителей, исключая одно построение монастырей, напоминая однако ж при сем, чтобы из живущих в России в христианских законах, никто и никого в согласие своей веры или сообщества, ни под каким видом, не склонял и не привлекал, под страхом всей строгости Наших законов, изъмля из сего разного звания находящихся в магометанском законе, прилежащих к границам Нашей Империи народов, коих не только благопристойным образом склонять в христианские законы, но и всякому крепостными себе учинять позволяем.
2-е. Не должны таковые прибывшие из иностранных на поселение в Россию, никаких в казну Нашу податей платить и никаких обыкновенных, ниже чрезвычайных служб служить, равно постоев содержать и словом заключить, от всяких налогов и тягостей свободы следующим образом, а именно: поселившиеся многими фамилиями и целыми колониями на праздных местах 30 лет, а желающие жительствовать в городах, тож в цехи и купечество, записываться в резиденции нашей в Санкт-Петербурге или близ оной лежащих местах Лифляндских и Эстляндских, Ингерманландских, Корельских и Финляндских городах, також в столичном городе Москве 5 лет, в прочих губернских, провинциальных и других городах 10 лет, но сверх того, еще каждому прибывшему в Россию, не для временного пребывания, но на поселение свободную квартиру на полгода.
3-е. Всем инстранным, прибывшим на поселение в Россию, учинено будет всякое вспоможение и удовольствие, склонным к хлебопашеству или другому какому рукоделию и к заведению мануфактур, фабрик и заводов, не только достаточное число отведено способных и выгодных к тому земель, но и всякое потребное сделано будет вспоможение по мере каждого состояния, усматривая особливо надобность и пользу вновь возводимых фабрик и заводов, а наипаче таких, коих доныне в России еще не учреждено.
4-е. На построение домов, на заведение к домостроительству разного скота, на потребные к хлебопашеству и к рукоделию инструменты, припасы и материалы выдано будет из казны нашей потребное число денег без всяких процентов, но с единой зарплатою и то по прошествии десяти лет в три года по равным частям.
5-е. Поселившимся особыми колониями и местечками, внутреннюю их юрисдикцию оставляем в их благоучреждении с тем, что наши начальники во внутренних их распорядках никакого участия иметь не будут, а впрочем, обязаны они повиноваться нашему праву граждаскому. Если же иногда сами пожелают от Нас иметь особую персону для опекунства, для безопасности своей и охранения, пока с собственными жителями опознаются, с доброй дисциплиной воинской Сальвогвардии, то им дано будет.
6-е. Всякому желающему иностранному в Россию на поселение, позволяем имение свое ввозить, в чем бы оно ни состояло, без всякого платежа пошлин, с тем однако ж, что оно для его собственного употребления и надобности, а не на продажу. А если же таковой сверх своего употребления, привезть что-либо в товарах и на продажу, то не более безпошлинно ввезть позволяется как по цене до 300 рублей каждой фамилии с тем, когда они в России не меньше десяти лет пробудут; в противном же случае при возвратном проезде взыскивать ввозные и вывозные настоящие пошлины.
7-е. Поселившиеся в России иностранные во все время пребывания своего ни в военную, ниже в гражданскую службу против воли их определены не будут, кроме обыкновенной земской, и то по прошествии предписанных льготных лет; а буде кто пожелает самоизвольно вступить в военную службу в солдаты, такому дается при определении в полк 30 рублей в награждении сверх обыкновенного жалования.
8-е. Явившиеся иностранные в учрежденной для них Канцелярии опекунства, или в прочих пограничных Наших городах, сколь скоро объявят желание свое ехать на поселение внутрь России, то даны будут им кормовые деньги, так и подводы безденежно до намеченного места.
9-е. Кто из поселившихся в России иностранных заведет такие фабрики, мануфактуры и заводы, станет на оных делать товары, каких доныне в России не было, то позволяем оные продавать и отпускать из Нашей Империи 10 лет без всякого платежа внутренней, портовой и пограничной пошлины.
10-е. Если же кто из иностранных капиталистов собственным своим иждивением заведет в России фабрики, мануфактуры и заводы, то таковому позволяем покупать надлежащее число к тем мануфактурам, фабрикам и заводам крепостных людей и крестьян.
11-е. Поселившимся в Империи Нашей иностранным колониями или местечками позволяем установлять по собственному их благоразсуждению торги и ярмарки без всякого побору и платежа пошлин в казну Нашу.
7) Всеми предписанными выгодами и учреждением пользоваться имеют не только приехавшие в Империю Нашу на поселение, но и оставшие дети и потомки их, хотя бы оные и в России рождены были, считая число лет со дня приезду их предков в Россию.
8) По прошествии вышеописанных льготных лет, повинны будут все, поселившиеся в России чужестранные, платить обыкновенные, без всякой тягости подати и службы земские нести, как и прочие Наши подданные.
9) Напоследок, буде б которые из поселившихся и поступивших в Наше подданство иносранных, пожелая выехать из Империи Нашей, таковым всегда свободу даем, с тем однако ж, при том изъяснением, что они повинны из всего благонажитого в Империи Нашей имения, отдать в казну Нашу, а именно: живущие от одного года до пяти лет пятую часть, а от пяти и до десяти и далее десятую, и потом отъехать, кто куда пожелает, беспрепятственно.
10) Ежели же некоторые из чужестранных, желающих на поселение в Россию, по каким особливым причинам, еще других сверх предписанных кондиций и привилегий востребуют, то о том могут они в учрежденную Нашу Канцелярию опекунства иностранных письменно или персонально адресоваться, от коей Нам обо всем с подробностью донесено будет, и Мы тогда по обращению обстоятельств, столь склоннее решение учиним, какого они от Нашего праводушия надеяться могут".
Этот Манифест императрица подписала 22 июля 1963 года.
И пошла, потекла река переселенцев из разных стран и княжеств Европы посуху и морем от европейских дальних берегов в глубь России-матушки, большей частью на Волгу реку, где в ее низовьях наметили царские служилые люди вольные земли, требующие неотложного заселения.
Гонимые кто религиозными преследованиями, кто разорительными набегами воинствующих в последние годы соседей, кто жаждой к новому, подписывали люди с царскими зазывателями обязательства и ехали в пункты сбора. Зазывательской кампанией были охвачены все европейские страны, но большей частью центрально-европейские княжества, графства, курфюрства и другие территории составлявшие Германский Союз, но не объединенные еще в централизованное государство.
* * *
Семь десятилетий спустя русская детская писательница Александра Осиповна Ишимова в своей книге "История России в рассказах для детей" дает такое простое объяснение тем давним событиям:
"Вскоре Екатерина нашла еще одно средство увеличить доходы государства и улучшить состояние многих областей его. Вы знаете, как обширны эти области, сколько почти каждая имеет земель незаселенных, необработанных, ожидающих только старательных жителей, чтобы сделаться плодоносными. И вот государыня предлагает некоторым из трудолюбивых обитателей Германии такие выгодные условия в случае переселения их в Россию, что они соглашаются оставить отечество. Им отводят обширные пространства в разных губерниях наших, особенно в южных, и через несколько лет необитаемые, дикие пустыни превращаются в богатые селения, где зеленеют сады и возвышаются каменные здания, где цветут искусства, ремесла, промышленность, торговля. Счастливое состояние этих селений вызывает из земли немецкой новых охотников ехать в Россию, и они уже посылают депутатов к императрице с просьбой о принятии их в число ее подданных. К таким поселенцам принадлежат гернгутеры, или Общество евангелических братьев, получившее от Екатерины во владение свое прекрасную степь в Саратовской губернии, на берегу Волги, недалеко от города Царицына. Они назвали свое селение Сарептой. Оно существует и теперь и, как при Екатерине, славится плодоносными полями своими и чистыми, добрыми нравами жителей. Несколько колоний создано было и около Петербурга".
* * *
Положительным примером благополучного устройства жизни на новом месте может служить колония Бальцер (русское название - Голый Карамыш).
Колония Бальцер (Balzer) основана 28 августа 1765 года в 80 километрах юго-западнее города Саратова в истоках речки Голый Карамыш (бассейн реки Медведицы) и названа по имени швейцарца Бартули Бальцера, хлебопашца из Гофзина (Hoffsin), избранного первым Шульцем (старостой) колонии. Русское название, как можно догадаться, происходило от названия речки.
Заселение колонии Бальцер происходило три года, после чего она росла и развивалась трудами и стараниями потомков первопоселенцев.
Первая группа в составе 10 семей (34 человека), прибыла на место 28 августа 1765 года, вторая - 2 семьи (15 человек) добралась только поздней осенью - 26 ноября того же года. Время для начала обживания нового места не самое удачное, впереди только долгая зима и никакой возможности произвести что-то из продуктов, запастись ими на зиму.
Третья группа - 23 семьи (83 человека) прибыла ранней весной, 28 марта 1766 года. Это оказалось самым благоприятным периодом заселения, можно было еще подготовить землю и что-то успеть посеять. Да и со строительством хозяйственных сооружений еще можно преуспеть до следующей зимы. В апреле-июле этого же года появилось еще четыре нетипично маленькие семьи по одному-два человека, общей сложностью всего 6 поселенцев.
Столь низкие темпы заселения в первые два года объясняются тем, что переселенческая контора, как это у нас часто бывает, погрязла в бюрократии, нерадиво исполняла высочайшее повеление и не успевала строить обещанные переселенцам дома. То жилье, что мало-мальски подводилось к завершению, тут же заселялось, чтобы поселенец сам доводил его до ума и сам охранял неиспользованные еще стройматериалы.
Самое массовое заселение колонии произошло в 1767 году, 18 июня - 45 семей, 1 июля - 17 семей и 8 августа - 20 семей. Население колонии за счет прибывших в этом году увеличилось на 239 человек. Столь бурное заселение в последний год, несмотря на отсутствие нужного количества жилья, произошло по простой причине, - в Германии среди власть имущих нарастало недовольство столь массовым отъездом из страны народа и готовились запретить его. Поэтому все, кто к этому времени уже были в пути или ожидали отправки в портах, в срочном порядке всеми возможными способами были вывезены в Россию. Тут уж Конторе пришлось подналечь с доставкой стройматериалов. Поселенцы сами активно включились в строительство собственного жилья.
Изучая географию мест исхода бальцерцев, видим, как она обширна, но в большинстве они были выходцами из юго-западной Германии. Самые первые семьи в 1765 году прибыли из Швейцарии и Курфальца (Рейнланд-Пфальц).
В 1766 году пополнение оказалось очень разнородным, по одной-три семьи прибыло из самых разных мест Германии и Швейцарии. Всего в том году заселилось 27 семей, что в сумме составило 89 человек.
1767 год характерен массовостью и большой однородностью прибывших. Причем, из 82 семей 76 оказались выходцами из княжества Изенбург (Isenburg), располагавшегося к востоку от Франкфурта-на-Майне. В их числе были Якель Генрих и Рерих Филипп, мои предки. Первый по вероисповеданию был лютеранином, а второй - реформатом, как абсолютное большинство новоселов колонии. Реформаты и лютеране - родственные течения протестантизма, они даже молиться ходили в одну церковь. Изенбуржцы в итоге составили около трех пятых всего населения Бальцера (77 семей - 64%, или 226 человек - 60%). Княжество Изенбург занимало не малую территорию, и переселенцы были из разных населенных пунктов, но лишь у нескольких человек переписчик уточняет место, откуда они прибыли - Дюдельсхайм (D?delsheim). Так же и у большинства, указывается только территория, страна, княжество и т.п.
Большинство указывавшихся в списках названий местностей, откуда были родом наши переселенцы, на современных географических и политических картах Европы не обозначены. Всё теперь изменилось в мире, мелкие населенные пункты поглотились большими городами, княжества, курфюрства и прочие территории вошли в новые, более крупные образования, государства, федеральные земли. Так, Изенбург оказался в составе земли Гессен, Курфальц - в Рейнланд-Пфальце и так далее.
Изучая списки других немецких колоний Поволжья, видим, что там люди селились также компактно совместно со своими бывшими земляками с небольшими вкраплениями выходцев из других земель и стран. Отсюда и большая разница в диалектах, на которых говорили, а кое-где и до сих пор говорят немцы из разных колоний, часто с трудом понимая друг друга. Диалекты эти здесь, в России, в значительной мере законсервировались и мало менялись почти два столетия, в то время как в Германии эти процессы шли очень быстро. Уже в 20-х - 30-х годах ХХ века германские филологи приезжали в СССР изучать средневековые диалекты различных местностей, из которых наши колонисты были выходцами.
Примерно треть семей прибывших в Бальцер оказались молодоженами в возрасте 17-23-х лет. Вероятнее всего, что они вступили в брак уже в пути. Некоторые из этих семейных пар, возможно, создавались в спешке, преследуя цель - получить подъемные, как им посоветовали многоопытные зазыватели и сопровождающие, так как холостяки подъемными не обеспечивались.
За три сезона в колонию прибыла 121 полная и неполная семья. Скудная информация, содержащаяся в списках, не дает исчерпывающие ответы на все вопросы, которые невольно возникают в голове, но очевидно, что в долгом пути некоторые переселенцы не выдержали испытаний свалившихся на них в долгой дороге, и они не доехали до цели своего путешествия. Некоторые семьи осиротели, появились вдовы и вдовцы.
Всего в Бальцер прибыло 377 человек, в том числе 196 человек мужского и 181 - женского пола. Из них детей до 18 лет было 153 человека. Основная масса переселенцев, 178 человек, находились в цветущем трудоспособном детородном возрасте от 19 до 40 лет. Людей старше 50-ти лет среди прибывших оказалось всего 21 человек. Но и среди этой возрастной группы почти все вели активную семейную жизнь, возглавляли крепкие хозяйства. Лишь немногие из них находились на иждивении взрослых детей. Первая же ревизия показала, что семьи возглавляемые пожилыми людьми встали на ноги на новом месте даже крепче молодых.
Из подсчетов следует, что средний возраст колонистов не превышал двадцать трех лет, к тому же многие семьи только-только состоялись, и ожидали своих первенцев. Подрастала молодежь, которая в ближайшие годы увеличила количество семей, хозяйств и населения. Бальцер очень скоро превратился в солидное селение с многотысячным населением.
Поселенцы колонии, прибывшие в 1765 и 1766 годах получили от конторы опекунства за иностранцами в Саратове денег от 30 до 150 рублей на семью. В 1767 году выдавали по 25 рублей, по 1-2 лошади и сбрую к ним. Всего получено 135 лошадей. Кроме того, 44 семьи получили по одной корове. Все это выдавалось в счет ссуды, которую в будущем предстояло вернуть.
При ревизии в 1768 году в хозяйствах уже насчитывалось 246 лошадей и 159 коров. Естественно, больше пополнились хозяйства у тех, кто жил здесь второе, третье лето, но и поселенцы 1767 года уже приобрели себе коров, а некоторые и лошадей. Правда, у 6 семей вместо полученных 2-х лошадей осталось по одной. Возможно, они у кого-то пали, или хозяева поменяли их на коров, статистика об этом умалчивает.
Кое-кто с самого начала стал заниматься не сельским хозяйством, а различными ремеслами и им более одной лошади в хозяйстве не было нужды держать.
У абсолютного большинства же поголовье, как коров, так и лошадей увеличилось минимум на одну голову. Каждая семья имела теперь от 1 до 4-х коров. В одном хозяйстве на третий год их имелось уже 16 голов. Коровы выступали в роли кормилиц. Излишки молока и молочной продукции шли на рынок, налаживался сбыт излишков в ближайший Саратов.
Ревизия установила, что каждая семья распахала и засеяла немалую за такой короткий срок площадь выделенной целины. Всего по колонии уже было распахано 223 десятины земли, и эта работа интенсивно продолжалась. Приехавшие в первый год основания колонии успели вспахать уже по пять десятин, а прибывшие в последний год от 0,5 до 1 десятины.
1768 год все уже завершали со своим хлебом, овощами. В достатке имелись молочные продукты. Скот кормился на пастбище до глубокой осени, а на зиму было заготовлено достаточное количество сена, которое приходилось добывать в оврагах, лощинах, неудобьях, где еще не начинали поднимать целину.
Переселенцы, переживая большие трудности, становились на ноги. Поднимали целину, осваивали огороды, совершенствовали свое жилье, возведенное на скорую руку в первый год. Теперь, пережив, кто одну, а кто уже три суровых местных зимы, колонисты знали, как надо готовиться к перезимовке. Утеплялись не только дома, но и помещения для содержания скота и овощехранилища.
По религиозному составу все население Бальцера оказалось протестантами, по крайней мере, главы семей. Только в отношении их имеются об этом сведения. Причем абсолютное большинство, более 100 глав семейств были реформатами, остальные - лютеранами. Несмотря на некоторые различия в отправлении религиозных обрядов лютеране, пока строилась их кирха, ходили молиться в молельный дом к реформатам.
Все колонисты обязательно давали своим детям начальное образование в школе непременно имевшейся, как и в каждой колонии, при кирхе.
Большинство колонистов при переселении записывались хлебопашцами, а иногда они не сами, а их зазыватели делали это, если даже они таковыми и не были, так как в это время предпочтение отдавалось крестьянам, им предоставлялись льготы, а зазывателей премировали именно за "хлебопашцев". Но были среди новоселов и люди других профессий, которые не изменили своему занятию даже ради выгод. Так в Бальцер поселили семьи главами которых были: хлебопашцы - 86, цеховые 3, кузнец - 1, ткач чулочный 1 и солдат - 1. У остальных 28 глав семейств профессия не указана, но это были или осиротевшие дети или овдовевшие женщины. Им ссуду не дали, и они прибились к другим, более крепким хозяйствам.
В конце XIX века Бальцер уже одна из крупнейших колоний немецкого Поволжья с развитым кустарным производством. В 1897 году здесь проживает 7 тысяч жителей, имеются лютеранская церковь, школа, больница, 32 лавки, 12 красилен, 20 колесных мастерских, 10 кузниц, водяная мельница, 8 сарпиночных предприятий, 10 кожевенных производств, 3 мелких кирпичных завода.
К Бальцеру тяготели все окрестные селения как немецкие, так и русские, здесь закупалось все производимое в городке и необходимое в хозяйстве. Сарпинку увозили на продажу в крупные столичные города, наряжали в нее тамошних модниц. Далеко славились кожаные и кузнечные изделия, колеса для крестьянских телег и барских карет. Одна из мельниц, принадлежавшая нашему предку, также обеспечивала горожан и селян прекрасной мукой. Местные предприниматели Бендеры построили в городе ткацкую фабрику, объединившую множество мелких предприятий. Эта фабрика стоит и работает второе столетие, обеспечивая горожан рабочими местами и своей продукцией. А Бендерам со временем стало уже тесно в родном селении, и они стали вкладывать свои возросшие капиталы в Саратове и других городах и селах.
С 1918 года Бальцер - город, административный центр уезда, затем кантона. Новые веяния сменили форму собственности, мой дед избавился от мельницы и превратился в служащего, в годы НЭПа он завел торговлю, от которой тоже вскоре пришлось отказаться в угоду требованиям времени.
В 30-е годы восстановлены, построены и введены в строй ремонтно-механический и маслозаводы, где трудилось по несколько десятков рабочих; ткацкая фабрика на 1200 человек рабочих, производившая 30 тысяч метров ткани в год и трикотажная фабрика на 960 рабочих, производившая 5600 штук трикотажных изделий в год. Многие наши родственники работали на этих фабриках. На одной из них работала мастером моя мама, а директором филиала другой была ее тетка, сестра нашей бабушки.
В 1939 году здесь проживает 15 800 жителей. Действовали кинотеатр на 350 мест, Дом культуры, библиотека, самодеятельный театр финансировавшийся государством. Помимо общеобразовательных школ имелись фельдшерско-акушерская школа и фабрично-заводское училище. Немцы составляли 94% населения города.
В сентябре 1941 года город опустел, предприятия встали, одуревшие от боли не доеные коровы метались по улицам, дико мыча, ища хозяев или хоть кого-нибудь, кто подоил бы их. Неприкаянно бродил остальной скот.
Население Бальцера, 94%, посадили в поезда, на баржи и повезли в ссылку в далекую Сибирь и Казахстан. Своего родного города никто из них никогда больше не увидел. Половина мужчин и немало женщин погибли в ГУЛАГовских концлагерях, много детишек тоже погибло, а еще больше, осиротело и попало в детские дома, потеряв всякую связь со своим народом, с национальными корнями. Оставшиеся в живых после войны были определены на спецпоселение "на вечные времена".
Обо всем об этом наш дальнейший рассказ.
Часть I
НАЧАЛО ПУТИ
В неведомые края
1765 год в центральной Европе завершался, как это часто здесь бывает дождями, слякотью, утренними морозцами. В День Святого Николауса семейство Бушей из затерявшегося на просторах Курфальца селения "сидя на узлах" окончательно решало свою дальнейшую судьбу. Сорокалетний Якоб уже почти решился, он поверил посулам русской императрицы, расписавшей в своем зазывательском Манифесте "льготы и привилегии", которые обрушатся на каждого, кто решится покинуть беспокойную Европу, замученную религиозными, междоусобными феодальными и прочими войнами, и поселиться в благополучной и благословенной, богатой плодородными целинными землями России.
После долгих размышлений Якоб все же подписал "вызывательскую" бумагу у русского вербовщика. Теперь обратного пути нет, если не хочешь прослыть легкомысленным человеком. А Буши среди легкомысленных никогда не числились. И не ему, Якобу, начинать их счет.
Вызывали, правда, некоторые сомнения доходившие глухие и давние слухи о ватагах, орудующих в тех краях, куда предлагается поселиться немцам, и недружелюбное соседство кочевого азиатского народа - киргизов. Да и сильнейшие русские морозы, говорят, могут крепко осложнить жизнь. И вообще, в Европе издавна жил страх перед непредсказуемым агрессивным восточным соседом, не единожды нападавшем не только на своих слабых соседей, но и на саму Византию в древности.
Но все эти слухи до того фантастичны и неправдоподобны, что в них уже мало кому верилось. Думалось, что дурные слухи о России распускают специально приспешники князей, графов и курфюрстов, которые противятся отъезду их подданных, простых тружеников, но не имеющих никаких рычагов для их сдерживания, закрепления на своей земле.
А действительность, вот она за дверью родового дома: разруха, шныряющие повсюду вооруженные группы, не поймешь кому подчиненные, насильно забирающие в свои ряды первого попавшегося под руку, насилующие всякую зазевавшуюся, не разбирая возраста и происхождения, женщину.
Семнадцатилетний сын Якоба Филипп, настоящий уже помощник, всецело поддерживал отца в его начинании, чувствуя, что им, крепким крестьянским парнем, не сегодня- завтра заинтересуется какая-нибудь из воюющих сторон. А в России ему вообще не придется служить в солдатах, если сам не запишется на службу добровольно, - так обещал русский агент, когда разъяснял условия, на которых русская царица приглашает в пределы своего царства новых поселенцев. Филипп внимательно выслушал весь текст царского Манифеста, и ему в нем все пришлось по душе. Он теперь успокаивал молодую мачеху, плачущую над своим годовалым младенцем, сводным братишкой Филиппа, Иоганном-Якобом, беспокоящуюся об одном, о том, как малое дите перенесет дальнюю дорогу, выживет ли. И так уже вторую неделю его донимает мучительный кашель.
Отъезд, если они не передумают, намечен на вторую неделю Адвента. А потом начнутся самые холода, особенно там, на севере Германии, откуда предстоит отплывать. А что будет на море, по которому предстоит плыть до России. Какая она эта погода в России зимой, даже представить страшно, по рассказам, таких морозов как в той северной стране они здесь на Рейне себе вообразить совершенно не в состоянии.
На душе у главы семейства было муторно, а тут еще средний тридцатилетний брат Якоба, Людвиг, смущает. Он склонен отправиться в северную Америку, откуда доходят еще более, чем из России, фантастические слухи о баснословных богатствах, поджидающих там каждого рискнувшего пересечь буйный Атлантический океан. Правда те богатства никем и никому не гарантируются, их нужно добыть самим в борьбе с другими искателями этих богатств. Да никто и не приглашает туда никого - люди едут в те заморские края на свой личный страх и риск.
Но как раз этот опасный путь через штормы и качку остановили в прошлом году Якоба от путешествия в западном направлении. К тому же, в Америке, опять же по слухам, нет никакого порядка, господствует разгул неприемлемой немецкой душе анархии, главенство не закона, а капризной фортуны и грубой силы.
Наконец, на семейном совете, окончательное решение было принято. И начался для семейства Якоба долгий, нередко - мучительный путь по рекам Мозелю, Рейну и далее в Пруссию на побережье Восточного (Балтийского) моря в Любек, откуда продолжилась уже знакомая для многих предшественников-переселенцев окончательная дорога в Россию.
Где морем, пока оно не замерзло, где на телегах, пока не установился санный путь и под конец опять на телегах, уже по весенней слякоти пролегала их дорога.
Первые шаги по России
На полпути по бескрайней, в чем они вскоре убедились, России переселенцы остановились на двухмесячную зимовку в каком-то татарском селении. То, что путники здесь увидели, показалось им довольно диким и неправдоподобным. Но местные люди привыкли к такому образу жизни, вернее, им не было нужды к этому привыкать, они просто появлялись на свет и росли в такой обстановке, не зная ничего другого. Деревянные, рубленные из строевого леса, иногда замазанные глиной, а иногда и полностью глиняные хибарки-полуземлянки с малюсенькими оконцами из слюды или бычьих пузырей, низенькими входными дверями составляли их жилище. Здесь же за простенькими печурками зачастую спасался от лютых морозов и весь приплод телят, жеребят и ягнят от которых исходил характерный запах. Ребятишки, дети хозяев, нередко забирались под бочок к теленку и сладко засыпали на соломенной подстилке. Это изумляло и ввергало в отчаяние юных путников и их родителей - неужели что-то подобное ожидает и их там, куда ведет их неведомая стезя.
- Посмотрите, матушка, - изумленно шептал Филипп на ухо мачехе, - как живут здесь люди. У них совершенно нет теплых помещений для молодняка. Коровы и овцы содержатся на таком холоде, что даже они, закаленные, могут не пережить такие лютые морозы. Нет, я думаю, что прежде чем заводить скотину нужно создать условия для ее нормального содержания. Мы будем поступать так. В тепле они будут и здоровее, и приплоднее.
Молодая мачеха с грустной улыбкой посматривала на своего любимого пасынка и о чем-то сосредоточенно думала. А думала она свою женскую думу, кому достанется такой пригожий и рассудительный парень. Хорошо, что он весь в отца, только значительно моложе. Ей даже становилось завидно к той, что станет ласкать этого парня, гладить его вьющуюся шевелюру.
На месте
Только 28 марта 1766 года Буши, а вместе с ними их земляки и попутчики Бауэры, Гекманны, огромное семейство Штеров во главе с пятидесятидевятилетним Паулем, молодая чета Бузиков; сироты восьмилетний и двенадцатилетний Эйлеры, потерявшие родителей в трудном дальнем пути; всего 23 семьи водворились в этот день на место в колонию Бальцер, которая по-русски называлась, как и протекающая здесь в глубоком овраге степная речка, Голый Карамыш, где уже провели первую зиму двенадцать семей, прибывших в конце лета и осенью прошлого года.
Вид у колонии в эту раннюю весеннюю пору был удручающий, первая зима в плохо подготовленном для жизни селении многим первопоселенцам стоила жизни, все измучились от холодов и неустроенности. На окраине селения уже торчало сиротскими крестами кладбище.
Возглавлял колонию один из ее первых поселенцев Бартули Бальцер, приехавший из Гофзина с женой и двумя очаровательными дочками. Прибыли они с первой партией в августе прошлого года и застали на месте своего будущего поселения несколько наполовину отстроенных подворий и ни души людей, если не считать сторожа, охранявшего от лихих соседей строительные материалы и те постройки, которые уже успели возвести. Строителям в тот день было позволено отдохнуть, и они явились только под вечер, заполнив пространство своим гомоном и стуком топоров.
Десять первых семейств были из самых разных мест, они познакомились только в долгой дороге сюда, даже говорили они на различных диалектах. Но их объединили общие заботы и предстоящие здесь трудности. Они дружно взялись за обустройство на новом месте, которое станет для них второй родиной, а для потомков - милым их сердцу Отечеством.
Где находится его родина - Гофзин, Бартули и сам толком объяснить не мог, похоже, - где-то в Швейцарии. Для селянина Бартули был достаточно грамотным человеком, но в вопросах политики и географии не очень сведущим. Фамилия его сохранится в сотнях потомков, все же родит ему жена сыновей, после первых дочек, с которыми они приехали на новую родину, а имя останется увековеченным до лихих времен и в названии колонии. В списках "жертв политических репрессий" XX века находим несколько десятков людей с такой фамилией.
С этой, очередной партией поселенцев население Бальцера сразу почти утроилось, стало весело и шумно.
Как и было обещано, каждое семейство получило в пользование дом с надворными постройками. Правда, все это оказалось еще недоделанным, требовало доработок, хозяйской руки, но, главное, крыша, - какая ни какая - над головой имелась или намечалась. Было с чего людям начинать новую жизнь. К тому же впереди было целое лето, и перезимовавшие здесь первопоселенцы охотно делились своим, накопленным за долгие месяцы зимовки опытом. Радовало и то, что их дома не были похожи на землянки, в которых им пришлось провести трудные недели остановки в пути - дома строились добротно, с большими окнами и дверями в которые можно было входить, не наклоняя головы. Организаторы поселения учли привычки и опыт новых граждан России.
Кроме всего прочего, Саратовская "Контора опекунства над иностранцами" выделила всем обещанную землю, а на условиях долгосрочной ссуды еще и по сто пятьдесят рублей независимо от состава семьи. На эту сумму можно было обзавестись неплохим хозяйством, если с умом вложить эти деньги. Для этого, собственно, а не для проедания, такие деньги и выдавались. И за каждый рубль предстояло еще отчитаться, а по истечении срока ссуды - вернуть полученную сумму государству.
Сироты Эйлеры денежную ссуду не получили, но их до совершеннолетия приютило семейство Шлегелей, которое стало их второй семьей.
Усадьбы и дома были схожи, строились по типовым проектам, разнилось только количество комнат, сообразуясь с размерами семей, но и то, молодые пары предусмотрительно селились так, чтобы семьи их хотя бы на первых порах могли увеличиваться минимум до пяти человек. Дом Бушей оказался в одном ряду с другими попутчиками. По соседству с пятидесятилетним вдовцом Конрадом Риттером, намеревавшимся еще создать здесь новую семью и сумевшим получить полновесную ссуду. По другую руку поселился Валентин Гофман, крохотная дочурка которого через двадцать лет станет снохой Якоба.
Так они и будут жить здесь в этих домах, а после родителей - один из сынов унаследует усадьбу. Дочери будут со временем уходить в другие семьи и даже в другие колонии. Старших сыновей будут отселять в самостоятельные хозяйства, строить им дома на соседних улицах, а когда станет тесно на отведенных землях, в родной колонии, станут искать им место в ближних и дальних краях - создавать дочерние колонии. Так потомки наших переселенцев в XIX веке добрались до Оренбуржья, Западной Сибири, Средней Азии. Особенно много их переберется туда в больших надеждах на зажиточную жизнь во времена столыпинских реформ.
Бальцер продолжал расти. Строители даже не успевали отстраивать необходимое количество домов к установленным срокам, к прибытию очередных партий поселенцев, поэтому за лето 1766 года сюда заселили всего несколько семейств, и то, в не до конца отстроенные дома.
Параллельно первой улице обозначилось еще три по несколько десятков домов на каждой. Как только завершалось строительство следующего дома, в него заселяли очередную семью, ютившуюся до этого во времянках. А то и в землянках, сооруженных на скорую руку. Пригодился немецким поселенцам опыт древних германцев, строивших в былые времена так называемые пластянки, дома из дерновых пластов земли, снятых с поверхности почвы в тех местах, где намечалось провести дороги.
Во дворах, пока не отстроили летние кухни, дымились примитивные печурки, сложенные из дикого камня, на которых хозяйки готовили немудреную колонистскую пищу. Нередки были таганы или - треноги. Этот предмет был в ходу и на старой родине, пригодился он и здесь. Когда поселенцы окончательно отстроят свои дома с просторными кухнями, а на теплое время года во всех дворах появятся и летние кухни - треноги перекочуют в полевые условия, где с весны до глубокой осени будут обитать старательные хлеборобы. Проживать они будут там, ближе к своей земле в шалашах или уютных землянках устроенных в склонах многочисленных здесь оврагов.
Вторую свою зиму селение встретило с огромным количеством незавершенных новостроек, среди которых маленькими островками теплилась жизнь во дворах новоселов, обживавших свои новые стены и выполнявших функции сторожей завезенного впрок строительного материала.
В сараях у всех колонистов появилась живность, купленная на личные сбережения, которые после долгого пути сохранились не у всех, и на деньги полученные в виде ссуды от Конторы опекунства. Люди старались сразу вложить имеющийся капитал в свое хозяйство, чтобы быстрее приумножить его. Они обзаводились лошадьми, коровами, другой живностью, инструментами, инвентарем, орудиями труда, немудреной мебелью.
Благодаря высокому спросу на рабочий скот и молочных коров, цены на них в округе заметно возросли. Не зная местных цен, немцы, не торгуясь, отдавали столько, сколько спрашивали продавцы. Продавцам это обстоятельство было в радость, зато те из местных жителей, кто копил деньги на подобное приобретение, сердились на немцев, взвинтивших рыночные цены.
Но скоро все встало на свои места: и немцы узнали истинные цены, отъезжали за покупками не только в ближние села и в Саратов, но и в Самару, Царицын и в более обжитые русскими западные уезды, и поголовье скота в крае возросло. Проблемой заинтересовалось и государство. Коров, лошадей и другую живность стали пригонять и привозить на местные рынки отовсюду, где имелся свободный или лишний скот. Телочек теперь никто уже не резал, как бывало раньше, на мясо, а вел на продажу. Поголовье свиней вскоре значительно выросло за счет его быстрого воспроизводства.
Кое-что из мелкого инвентаря многие привезли с собой. Зная, что здесь до сих пор пашут сохой, везли из хоть и разоренной, но более развитой Европы железные плуги, бороны. Но не все смогли довезти такую тяжесть в такую даль и теперь заказывали кузнецу Меркелю, прибывшему со второй группой из Швейцарии, привычные уже там, в Европе, плуги и прочий инвентарь из железа. Кузнец без дела не сидел, даже взял себе помощников, сделавшихся со временем классными кузнецами. Местные деревянные сохи, которыми тоже пришлось поначалу попользоваться, очень скоро переделали, снабдив их железными деталями.
Все переселенцы прекрасно знали свою основную задачу, поставленную им гостеприимными хозяевами при заключении договоров на переезд и, особенно, во время получения ссуды - поднять целину, в достатке выделенную каждой семье. Это было необходимо в первую очередь и для удовлетворения потребностей своей семьи и хозяйства. Это было и условием, требованием начальства, не забывавшего повторять при каждом удобном случае, что иностранцев пригласили в Россию и выделили им средства не только ради их благополучия, но и чтобы они обработали и окультурили эти целинные земли, научили при этом новым приемам работы и местное население. А через какое-то время они должны будут уже поставлять хлеб и другие продукты в российские города, на рынки и ярмарки.
За первое лето Буши сумели поднять одну десятину земли, вырастить для собственных нужд потребное количество картофеля, на который местное население посматривало пока без большого энтузиазма, хотя власти уже принуждали и здесь людей его выращивать. Кое-где даже возникали стихийные бунты против картофеля. Но наши переселенцы уже знали пользу этого прекрасного продукта, выручавшего их в самые трудные годы. Ведь в Европе, как и в России, основным овощем до недавнего времени была репа, не забывали о ней пока и здесь. Это в далеком будущем репа станет повсеместно большой редкостью.
В подвале у Бушей к зиме образовался некоторый запас не только картофеля, но и других овощей, правда, пока без избытка. Надо учитывать, в каких условиях, и в какие сроки пришлось все возделывать, но на зиму, по подсчетам хозяина, должно было хватить, если расходовать экономно. Осенью еще успели засеять небольшой клин озимой пшеницы.
Ко времени первой ревизии, учиненной в колониях властями уже в конце лета 1768 года, Якоб с сыном, работая не покладая рук, подняли уже пять десятин целины, стараясь держать обработанный клин чистым от сорняков, чтобы в будущем году засеять и его. Из озимых была засеяна одна четверть ржи.
Эта же ревизия сосчитала и все приобретения каждого хозяйства. У Бушей, например, имелось к этому времени три лошади и четыре коровы. Они по всем меркам были крепким хозяйством. Жить можно, если не лениться.
Правда, у некоторых колонистов хозяйство оказалось и вовсе огромным. Так, тезка Буша, Якоб Герцог, умудрился за такой короткий срок завести шесть лошадей и шестнадцать коров. Это же целое стадо! Но Герцог оказался из всех земляков вообще самым плодовитым хозяином во всех отношениях. У него и в доме, кроме жены, имелось семь детей, что называется - семеро по лавкам, возрастом от одного до пятнадцати лет. Дом пришлось сразу же пристраивать дополнительными комнатами.
И хлев ему пришлось пристраивать и расширять уже трижды. Ясное дело, сумел человек скопить деньжат еще на старой родине, удачно распродать там все, что не смог забрать с собой, а с собой он привез тоже немало полезных и нужных в хозяйстве вещей. Смог он также не потратиться сверх меры в дороге, а здесь с выгодой вложить свои денежки в хозяйство. Он, например, в первое же лето не поленился и проехался по дальним русским селам, где еще не успели взвинтить цены на скот, и накупил там по реальным ценам молодняка. Правда и кормов понадобилось заготовить огромное количество. Но ему в этом помогали все его чада и домочадцы от семи лет и старше. Самые же маленькие помогали в это время матери управляться с домашними делами.
Слова из песни не выкинешь, через семь лет после приезда сюда переселенцев случилась беда, пугачевская банда разорит всех, но Герцог и в этой обстановке опять умудрится отделаться наименьшими потерями, лишь половиной своего огромного конского табуна. Основное стадо коров и лучших лошадей он сумел спрятать в дальних логах, где в старинном овраге у него будет оборудована схоронка, о которой никто не знал и не выдал разбойникам.
Но это уже другой разговор, тема другого рассказа. Как и о том, какие испытания выпали в то смутное время на долю колонистов поселенных на левобережье. Там, вблизи от киргиз-кайсацких степей еще и до пугачевского восстания нередко совершались набеги степняков, которые не только уводили с собой скот, но и убивали сопротивляющихся и угоняли в рабство людей, которых продавали на среднеазиатских невольничьих рынках. Небольшие воинские и казачьи команды не умели защитить поселенцев, и им вскоре самим пришлось браться за оружие, караулить свои села и табуны.
После крестьянской войны еще продолжительное время совершались набеги и грабежи не только киргизов и калмыков, но и прочих соседей, которых раззадорила пугачевская вольница. Колонии порой превращались в осажденные крепости, а их жители - в воинов. Но со временем правительственные войска водворили должный порядок и в Поволжье.
Трудности и успехи
Привыкшие без устали трудиться у себя на старой родине, в центре Европы новоселы и на своем новом месте жительства вкладывали все силы и средства в поднятие своего собственного хозяйства. В этом виделась им благополучная будущая жизнь, будущность детей и внуков.
Первое же лето показало, что климат этих мест резко отличается от того, к которому они привыкли. И не только зимними холодами, здесь оказалось значительно суше, после малоснежной зимы дождики выпадали редко. Не баловали землю и осенние дождики. Будущее покажет, что за лето может не выпасть вообще ни единого дождя. Это заставило новоселов сразу задуматься над агротехникой, организацией поливного земледелия.
Надо было решить для себя, что и когда лучше сажать и сеять, от чего вообще отказаться, что размещать поближе к воде, к ручейкам и речкам, чтобы можно было при необходимости поливать, если своевременно не выпадет долгожданный дождичек. В местах, отдаленных от реки и немногочисленных ручьев, по той же причине выкапывались колодцы. Вода в них оказалась довольно холодной, более подходящей для утоления жажды и приготовления пищи, а для полива ее нужно было предварительно прогревать на солнышке. Стали для этого изготовлять бочки и колоды.
Сразу по прибытии на новое место, посоветовавшись с людьми, прожившими здесь уже год и мучительно перетерпевшими прошлую зиму, Якоб после основных полевых работ без устали занимался доделкой жилья, утеплением стен, окон и дверей. Вход в дом он оборудовал дополнительным тамбуром, чтобы уберечь жилище от выстуживания зимой и от проникновения изнурительной жары летом при входе и при выходе из него.
Не забыл он и о своих кормильцах, о животных, поселенных в сарае с довольно хлипкими поначалу стенками. Он законопатил щели и обложил стены по периметру, как и жилого дома, дёрном, снятым с поверхности улицы, где планировалось проложить дорогу, засыпав ее песком и гравием.
Жизнь, бурля, входила в колею, прокладываемую людьми в голой поволжской степи.
* * *
В это же время, добравшийся до Америки, Людвиг Буш проклинал судьбу и жалел, что не отправился с Якобом в Россию. В пути он измотался сам и потерял половину семейства. Пароходик, на котором они плыли, несколько раз попадал в жуткий океанский шторм, его мотало по волнам, как щепку. Люди уже не могли ориентироваться в пространстве, потеряли счет времени, их качало и мутило, бросало навзничь, ставило на голову... Всех, даже привычных к качке матросов, выворачивало наизнанку.
- Чтобы я еще раз сунулся в море, - клялся Людвиг, - лучше сразу утопиться, чем терпеть такие мучения!
Морская болезнь и американский климат оказались нешуточным испытанием для всех. Но болезнь прошла сразу, как только пароходик встал к причалу, а испытания только начинались. Прибыв на место, Людвиг попал в компанию каких-то нечестных личностей, авантюристов, обобравших его семейство до нитки. Пришлось жить в шалаше, обзавестись винчестером и начать обработку доставшейся ему земли вручную.
Отбившись от нескольких немноголюдных шаек, найдя таких же, как он компаньонов-труженников, Людвиг постепенно стал подниматься на ноги. Вместе с соседями они отстроили небольшое селение в несколько домов из природного камня и обнесли его прочным забором. В одну из зим, когда земля отдыхала от плуга и лопаты, а морозы не очень донимали людей, он, прибившись к ватаге старателей, искателей удачи, поддался "золотой лихорадке". Чудом оставшись живым, увернувшись от коварных ростовщиков, не потеряв добытого золотишка, он вернулся весной в свою долину с грузом не только богатства, но и смертного греха.
Людвигу повезло. В отличие от других его друзей-компаньонов по золотому промыслу, из которых из Клондайка вернулись только считанные единицы.
Добытого Людвигом золота оказалось вполне достаточно, чтобы больше не бедствовать и успешно расширять свое фермерское хозяйство.
Жизнь налаживалась, порядок - тоже. Теперь бывшие искатели удачи, разбойники, промышлявшие когда-то грабежами и лихими набегами на мирных жителей, вынуждены были сменить свои револьверы и винчестеры на лопаты и косы и наниматься к фермерам в работники.
Трудное решение
Следующий после отъезда, из более или менее благополучного Курфальца, Бушей год, стал решающим и для семейства Якелей в княжестве Изенбург. Долго раздумывали сорокапятилетний Генрих, его жена Анна-Катарина и немаленькие уже сыновья Иоган-Фридрих и Генрих-Петер.
Маленькая, всего-то восемь лет от роду, дочка Анна-Катарина, мамина тезка, пока еще не вступала в обсуждение планов семейства, но с интересом прислушивалась ко всем разговорам старших. Она льнула к младшему из братьев пятнадцатилетнему Генриху с расспросами: куда это родители собираются их везти, какая она эта страна - Россия, действительно ли там прямо по дорогам и селениям бродят ужасные медведи. Где они там будут жить, будет ли у них там такой же из камня сложенный дом или, как говорят, там все дома деревянные. Генрих как умел, успокаивал сестренку, хотя и самому не все было ясно в будущности семьи.
Пожалуй, и сам хозяин семейства, отец, Генрих старший, вряд ли мог ответить хотя бы на половину тревоживших самого, его жену и детей сложных вопросов. Одно было ясно: русская царица Катарина обещает всем мирную, благополучную жизнь и материальную помощь для первоначального обустройства. Это-то: мир и благополучие и привлекает, да и то, что очень, очень многие соседи тоже засобирались, особенно, после того, как был пущен слух, что скоро местные князья и курфюрсты закроют дорогу, ведь их тревожит, как бы они не остались вовсе без населения.
Слухи слухами, но интенсивный отъезд людей, уставших от господствовавших в Европе бесконечных распрей и войн, в Америку, а теперь еще и в Россию действительно серьезно обеспокоил элиту. Стали господа искать способы как остановить исход вольных, в общем-то, граждан. Напрашивалось решение: просто запретить отъезд в другие страны, но это противоречило всем правилам свободы личности, которой в Европе уже тогда дорожили. Нужно было искать другие, юридические и экономические решения, чтобы остановить этот стихийный людской поток, буквально - исход населения, ставший угрожающе массовым.
* * *
И вот она, дальняя дорога. Ехали на повозках, сплавлялись, где это было по пути, по рекам, всеми средствами сберегая свое имущество, стараясь как можно меньше тратится из имеющихся семейных сбережений, сохраняя их для будущей жизни на новом, неведомом месте. Зазыватель обеспечивал дорожными и кормовыми деньгами, но чаще, он не выдавал людям деньги, а сам нанимал для своих подопечных транспорт, покупал им еду подешевле, экономя талеры в свою пользу.
Он живописал те дальние края, великую реку Волгу, в которую юные путешественники уже были заочно влюблены. Взрослым хотелось верить в правдивость слов царских агентов, но жизненный опыт заставлял их не очень-то доверяться словам. На месте будет видно: что, правда, а что - вымысел в тех словах. Молодежь же всецело верила в ожидающий их рай земной.
Путь по германским землям, в которых везде были свои порядки, свое наречие, завершился на берегу Балтийского моря. Здесь пришлось ждать отправки. Всех поначалу селили в каких-то огромных припортовых строениях и специально выстроенных казармах. В каждой набивалось до нескольких сотен. Людей большими партиями грузили на русские и арендованные ими корабли и спешно отправляли в прибалтийские русские порты. Корабли, освободившись от очередной партии переселенцев, сразу же отправлялись за новыми группами жаждущих новой жизни людей.
* * *
Надвигалась зима, отправляться в дальнейший путь в русскую стужу не имело смысла и всех, не отправленных к месту их назначения по теплу, селили в огромных бараках, казармах и ангарах невдалеке от русской столицы. Здесь им долгими зимними вечерами преподавали азы российского законодательства и русского языка, рассказывали об особенностях земледелия в этом холодном краю. Люди, местные чиновники, кое-как сами сведущие в земледелии, пытались, тем не менее, объяснить, как можно здесь, в России, применить тот опыт, который у переселенцев накопился дома и что нужно в своих приемах труда изменить. Преподаватели часто сами не знали истинные климатические условия и приемы земледелия там, куда повезут переселенцев - в нижнем Поволжье.
Кормили здесь из общего котла пищей, часто мало пригодной и непривычной для европейских желудков. Лазарет постоянно был переполнен. Кладбище, организованное рядом с лагерем стремительно росло.
* * *
По России дальнейший путь пролегал с северо-запада на юго-восток. В него большая группа изенбуржцев отправилась еще санным путем. Вскоре, правда, пришлось пересесть на телеги. Вернее сказать, на повозки. Что, на сани, что, на телеги, укладывался лишь домашний скарб, да усаживались малолетние дети. Все взрослые шли весь путь пешком, снашивая свою европейскую обувь.
И вот подошли к судоходной реке - Волга - сказали местные. Переселенцы удивились незначительности в половодье этой речки, уже освободившейся ото льда, и быстроте, с которой они до нее добрались. Но оказалось, что это лишь верховья реки, а до места им предстоит еще долгий путь вниз по течению, минуя такие города как Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Самара, Саратов. Вот в Саратове-то и предстоит получить точное назначение в тамошней Конторе опекунства за иностранными.
* * *
Саратовская пристань встретила переселенцев разноязыким шумом. На берег сразу им сходить не позволили, сначала к ним прибыл чиновник, всех записал и убыл обратно в контору. Там, очевидно, принимали окончательное решение, куда направить эту немалочисленную партию: дальше сплавлять вниз по Волге, или, разгрузив, перевезти сухопутным путем в ближайшие колонии. К этому времени уже в основном были определены все пункты заселения. Теперь людей сортировали по вероисповеданию, языку и другим, ведомым только чиновникам признакам. Они заботились о будущем, чтобы меньше проблем возникало в селениях, чтобы и людям было относительно комфортно, и их чиновничьи головы меньше загружались проблемами.
* * *
Группа изенбуржцев, в которой и находились семейства Якель, Кем, Бендер, Вайсгейм, Грасмик, Грин, Кайзер, Май, Миллер, Шлегель, Шнайдер, Эйлер, Эрих и ряд других была распределена в колонию Голый Карамыш, которую немцы сразу стали называть "У Бальцера", по имени первого старосты. Тем же летом сюда прибыли их земляки Бекер, Келлер, Рерих, Вебер... В конечном итоге, изенбуржцы здесь узаконили свой язык, свои повадки, свою веру. Многие из их потомков прославят свой народ, свою родину - Россию. Кто не знает фамилию Рерих? А один из Веберов в 20 веке станет первым и единственным Заслуженным художником АССР немцев Поволжья, Бендеры станут удачливыми предпринимателями... Один из Бендеров станет даже прототипом знаменитой книги Ильфа и Петрова, правда авторы ему сменят национальность...
* * *
1767 год изменил жизнь в колонии решительным образом. С весны строительная площадка по берегам Голого Карамыша и в степь к северу от реки опять значительно расширилась, уже было видно, что в этом году прибудет очень большая партия новых поселенцев, которая превратит небольшой поселок в городок. Видимо с переселением спешили. Прежние слухи, распространявшиеся не без оснований, что во многих местах в Германии уже всерьез стали чинить препятствия к отъезду, похоже, стали сбываться. Слишком уж много объявилось желающих покинуть свой Фатерланд и отправиться на восток или на запад. Кто успел сорваться с места и находился в пути, спешили оказаться у цели своего путешествия, дабы не повернули их обратно. Это было бы равносильно полному разорению. Вызыватели, так называли вербовщиков, выполняя план, а они с каждого завербованного имели свой барыш, спешили протолкнуть через закрывающиеся ворота как можно больше своих клиентов.
За лето 1767 года население Бальцера вновь увеличилось в три раза. Самым массовым оказался первый маршрут того года, прибывший 18 июня. В нем насчитывалось сразу сорок пять семей, проведших в пути и на вынужденной стоянке под Санкт-Петербургом почти всю зиму и начало лета.
Теперь переселенцам выдавали уже не по сто пятьдесят рублей на семью, как в первый год, а только по двадцать пять. Но зато они получали от казны сразу живой скот и хозяйственный инвентарь. Делалось это в целях экономии и в интересах самих переселенцев, ведь теперь на те же деньги можно было купить уже значительно меньше, чем раньше скота и сельскохозяйственных орудий на местном рынке, все неимоверно подорожало. Поэтому правительство закупало скот в дальних краях, где он был значительно дешевле, и выдавало его в счет полагающейся ссуды.
Все дома, и достроенные, и полуготовые, и заложенные, сразу оказались занятыми. Многие поселенцы, пока достраивалось их основное жилье, сооружали себе времянки - землянки, пластянки. Кто-то сам достраивал сараи и временно размещался в них или строил хибарки, которые потом использовались как летние кухни. Для скота, полученного за счет Конторы опекунства и прикупленного у местного населения, на летнюю пору сооружали навесы, огороженные загонами, где его и размещали.
На противоположной от Бушей стороне улицы поселились изенбуржцы Якель Генрих, два семейства Шейдов, Райс Иоганнес, два семейства Вайсгеймов. Новые соседи появились и на их стороне, через два двора в обе стороны. Заполнились жильцами и соседние улицы, даже крайняя, где строительство только намечалось и не было еще ни единой стены, наполнилось людским оживлением.
Селение было похоже на муравейник - все от мала до стара были заняты кто на строительстве, кто на огородах, кто на полях. Теперь новым поселенцам уже выдавали значительно меньшую чем раньше сумму денег. Но к деньгам каждая семья получала корову, две лошади и сбрую к ним. Это обязывало всех, не откладывая, заниматься своим хозяйством. Прохлаждаться не приходилось. И так, за время в пути и вынужденное безделье успели расслабиться. Скот нельзя было оставлять без заботы даже на один день. Все с ходу втянулись в новый ритм жизни, который теперь будет передаваться из поколения в поколение.
В постоянных заботах о семье, своем хозяйстве, клине земли, которую тоже выделили в первые же дни, проходили дни, недели, месяцы. Не успели оглянуться, как природа задышала севером. Наученные прошлой холодной зимой, поселенцы готовились к будущей зиме уже в своих жилищах, - утепляли их, как могли, заготавливали топливо для печек.
Вебер
Простая крестьянская семья Веберов, выходцев из княжества Изенбург, возглавляемая сорокалетней вдовой Анной-Маргаретой поселилась в Голом Карамыше 8 августа 1767 года. Дети у Анны-Маргареты были уже относительно взрослыми. Правда, всего одна мужская душа, тезка покойного главы семейства - Людвиг-Карл пятнадцати лет от роду был еще слабой подмогой матери. Дочери же, двадцатитрехлетняя Анна-Маргарета и семнадцатилетняя Анна-Мария, больше могли подсобить матери по домашнему хозяйству.
Заботы, связанные с благоустройством в новом доме сразу с головой окунули их в повседневные дела, сопряженные с доделкой и утеплением самого дома и скотного двора, со вспашкой целинного участка земли, полученного в пользование.
Где уж тут, в этой круговерти бедной вдове до мыслей о красоте и эстетике к которой будет тяготеть один из ее славных потомков, Яков Яковлевич Вебер через полтора века ставший первым и единственным заслуженным художником Республики немцев Поволжья.
Пока же нужно строить фундамент благополучной жизни на этой земле, которой суждено будет на века стать родной для нее и ее потомков.
Чего Анне-Маргарете будет стоить будущее относительное благополучие семьи только ей самой да Богу известно. История же зафиксировала, что через год жизни здесь у нее из двух полученных от казны лошадей останется лишь одна. Статистикой же зафиксирован такой факт: если семьи, возглавляемые молодыми мужчинами за год вспахали по одной и даже по половине десятины земли, то Анна-Маргарета подняла аж две десятины. При этом засеяла не меньше других ржи - 2 четверика.
Рерих
Молодая чета Рерихов, Филипп и Катарина, прибыла в Поволжье вместе с семейством Веберов и другими земляками изенбуржцами. Продолжительное время в пути истощило, как и у большинства переселенцев, их семейный бюджет. Полученного от "Конторы опекунства иностранных" пособия в сумме пятнадцати рублей едва хватило на обустройство на новом месте.
В спешном порядке пришлось доделывать полученный в пользование дом и надворные постройки, чтобы в будущую зиму не замерзнуть самим и не загубить двух полученных лошадей. Сразу же глава семейства обошел выделенное ему поле, лесочек и сенокосные угодья, перемерил все собственными шагами и определил, где у него будет полевой стан, где он организует сеновал, где в первую очередь начнет пахать не тронутую никем до него целину и что где будет сеять. Какой ни какой опыт земледелия у него уже был, да и курсы организованные переселенческой конторой во время вынужденной стоянки по пути следования дали некоторые познания. Правда, осмотрев свои владения Филипп понял, что не все из прошлого опыта и полученной информации подойдет здесь на его делянке в полную меру.
Подойдя к кустарникам, стоящим в самом центре поля, на взлобке, он подумал, а стоит ли эти кустики корчевать, здесь, наверняка, и зимой дуют сильные ветры, если даже сейчас, в конце лета ощущается приличный сквозняк и эти кустики могут сослужить немалую службу в деле задержания на этом поле снега. А снег - это всегда дополнительная влага, которой в этих местах, по свидетельству старожилов, большой дефицит. Даже сейчас видно, что вокруг этих кустов трава более сочная и густая, а убери кусты, да перепаши этот бугор, тут не то что снег - почву ветром выдует. Нет, не только корчевать уже растущий кустарник он не будет, а посадит еще и новый. Разделит свое поле на секторы и по их границам оставит природную растительность и подсадит к ней цепочкой молодые деревца и кустики, которые можно будет взять из выделенного ему лесочка. Он уже приметил там загущенные места в которых нужно проредить растительность, а выкорчеванные растения не выбрасывать в костер, а пересадить сюда, создав таким образом снегозадерживающие куртины. Несколько, наиболее декоративных растений из лесочка надо отнести в селение, посадить перед своим домом в палисадник - и красиво, и польза будет.
Так рассуждал, стоя на своем наделе первый на этой земле Рерих по имени Филипп. Он все так и сделает в будущем. Не всегда он будет поспевать за соседями в деле вспашки и засева своей земли, но основательность и планомерность принесут свои плоды сторицей.
Будут ли иметь какое-то отношение московские, петербургские, а потом и индийские Рерихи к Рерихам из Бальцера, этот вопрос, возможно ждет своего исследователя, но очень уж по складу своего умосозерцания похожи!
Бендер
Когда, одновременно с большой группой изебуржцев, 18 июня 1767 года первые Бендеры, молодая чета, Юст и Анна-Маргарета с годовалой дочкой, поселились на берегу степной речки Голый Карамыш, несущей свои воды в великую русскую реку Волгу, они не помышляли о той славе, которой засияет здесь их фамилия. Крепкие хозяева - у Юста скопился кое-какой капиталец - они сразу "возьмут быка за рога". Им мало будет той землицы, что они получат от новой родины и тех 25 рублей, полученных от нее в кредит. Они будут искать дополнительный заработок, пробуя и внедряя все новые и новые ремесла и торговые предприятия.
Особенно преуспеют через полвека их дети и внуки. Сарпиночное производство - вот чем займутся потомки. Самая крупная в Бальцере фабрика будет построена ими. Самые богатые в селении дома будут принадлежать Бендерам. Тесно станет Бендерам в Бальцере - вот он, под боком портовый город Саратов. Они создадут там свой торговый дом...
Много что сумеют создать на этой земле талантливые и предприимчивые Бендеры. Но в истории их фамилия сохраниться домами, предприятиями, банками. А широкую известность их фамилия получить благодаря писательскому вымыслу Ильфа и Петрова, вдохновленных на творчество Саратовскими просторами, граничащими "заграницей" и местной действительностью.
Риб
В том же далеком теперь 1767 году предки магнитогорского музыканта, преподавателя и поэта Эвальда Карловича Риба, приехавшие, как свидетельствует архив Республики немцев Поволжья, сохранившийся в городе Энгельсе, из Пруссии, Саксонии, Гессена, Швабии и Ганновера по приглашению царицы Екатерины Великой стараниями вызывателя Борегарда создали в поволжском левобережье, в 40 километрах северо-восточнее города Покровска (ныне Энгельс) свою колонию. Название колония получила по фамилии колонистского директора, доверенного лица Борегарда, сидевшего в главной конторе в Саратове - полковника Монжу. Любил Борегард давать основанным им колониям имена всякого ближнего и дальнего начальства, своих помощников и родственников. Всего в момент основания в селении Нидермонжу имелось в наличии 88 семей численностью 279 человек обоего пола и разных возрастов. В основном это были люди молодые и трудоспособные. В семьях росли и нарождались будущие граждане новой родины выходцев из центральной Европы.
Вероисповедание у соплеменников и односельчан Рибов было лютеранское и реформатское - двух родственных ветвей протестантизма. Российские власти, чтобы избегнуть каких-то противоречий среди нового населения расселяли его, сообразуясь с религиозной принадлежностью переселенцев. Новоселы привели в порядок свое жилье и принялись за возделывание полей, строительство общественных зданий.
Пройдут годы, десятилетия. В селе появится церковь. При церкви, как это было принято у немцев, работала церковно-приходская школа, которая обучала азам грамотности всех детишек, ведь к моменту конфирмации, то есть - к двенадцати годам, они должны были уже самостоятельно уметь читать Библию и знать счет.
Поля вскоре заколосятся высокими урожаями в плодородные периоды, и будут дымиться в знойные засушливые времена. Многое придется пережить немцам на своей новой родине. Кроме земледелия и животноводства жители будут трудиться на построенном ими кирпичном заводе, заниматься табаководством. Уже через десять лет односельчане Рибов сдали на табачные фабрики 526 пудов табака. Детей кроме земледелия будут обучать сапожному, шорному делу, кто-то будет получать азы строительных профессий.
Не забыты будут у колонистов и различные искусства. В селе особо почитались музыканты. А какие голоса оттачивались в церковном хоре! Многие Рибы передавали по наследству искусство владения инструментом изумительного звучания - скрипкой.
Французы
После окончания войны с французами, которые вместе со своим королем Наполеоном дошли до Москвы, но позорно бежали из нее, в некоторых колониях появились группы французских военнопленных. Их ограничили в передвижении, но по прошествии какого-то времени забыли об их существовании. Молодые мужчины и безусые юнцы быстро выучили наречие местного населения - поволжских немцев, перезнакомились со здешними невестами и вскоре забегали по немецким селениям потомки выходцев с Луары, Сены и Рейна. Таким образом, власти решили проблему с определением пленных и пополнения своего народонаселения.
По этому поводу вспоминается еще одна интересная история не имеющая, правда к немцам непосредственного отношения, кроме того, что произошла она тоже в Поволжье. В ту войну было много ополченцев из разных российских провинций. Они воевали самоотверженно и заслужили высочайшей благодарности. К одному из таких полков прибыл сам император чтобы поблагодарить своих подданных за храбрость. Он обратил внимание, что в полку ополченцы все как на подбор низенького роста.
- Откуда будете, орлы? - вопрошал царь.
- С Волги, Ваше Императорское Величие - бодро отвечали волгари.
- Благодарю за службу! - изрек самодержец. Он тут же придумал, как еще "отблагодарить" чудо-богатырей. - Направьте-ка в их уезд хорошую команду пленных французов, да отберите ребят попородистей, чтобы были настоящими богатырями, улучшили бы местный генофонд.
Так и сделали, теперь в тех краях вырастают как мужички небольшого росточка, так и истинные богатыри и если речь заходит о героических предках, люди, не знающие этой истории с уважением смотрят на рослых потомков волгарей.
В немецких же колониях французы органично влились в местное народонаселение, ассимилировались и вскоре забыли о прошлом конфузе.
Новые времена
Время летит довольно быстро, особенно, когда человек проводит свою жизнь не праздно, без дел, забот и планов, а постоянно находит себе занятия, заботится о будущем как своем, так и своих детей и внуков.
Однажды жители Бальцера и других селений Поволжья как и жители иных стран наблюдали падения на землю метеорита.
- Какая крупная звезда упала, - обменивались они новостью каждый, думая о том своем желании, какое было загадано при этом событии.
Долетела та звезда до земли или нет, никто здесь не знал и не предполагал, что такое возможно.
И что там говорить о каких-то малограмотных поволжских крестьянах или и вовсе безграмотных их соседях, если в те же дни на заседании Французской Академии наук всемирно известный академик химии Антуан Лоран Лавуазье, заносчиво объявил сообщение об этом падении метеорита на землю "антинаучным". "Камни с неба на землю падать не могут, - запальчиво заявил он, - потому что на небе нет камней!".
Правда, Лавуазье, в конце концов, плохо кончил. Не за свои научные заблуждения конечно, а за то, что помимо научных праведных трудов "прирабатывал" у короля, долгие годы перед Великой Французской революцией был откупщиком, то есть сборщиком налогов. Вот за эту свою деятельность он и был гильотинирован по суду революционного трибунала пятидесяти одного года от роду.
Наши же поволжские предки доживали иногда до более солидного возраста, чем незадачливый французский ученый, если не умирали от голода в неурожайные годы.
И вот уже престарелый Якель Генрих младший, давно схоронив своих состарившихся в этом доме родителей, с интересом и озабоченностью поглядывает на своих многочисленных внуков народившихся и от двух сыновей и трех дочерей.
Где-то на просторах Европы уже опять топчут поля тамошних крестьян полчища французского короля Наполеона, а здесь на волжских просторах тишина и спокойствие, если не считать слухов о возобновившихся набегах на немецкие колонии луговой стороны, левобережья, киргизских кочевников.
В трудах и заботах
Летят года, десятилетия. Вот уже сто лет минуло с той поры как первые Якели, Буши, Меркели, Рерихи и другие переселенцы освоились на этих волжских берегах. Родной Бальцер из небольшого городка, а по сути - села в двести хозяйств постепенно вырос и стал играть немаловажную роль в жизни большой территории, раскинувшейся южнее Саратова. На небольших речках обосновалось несколько мельниц, одна из которых принадлежит одному из семейств Якелей и приносит пусть и не огромный, но вполне приличный доход для содержания хорошего дома и многочисленного семейства.
Семидесятилетний Иоганес Якоб Якель, еще крепкий хозяин, управляет своими потомками не только сидя в плетеном из ивового прута кресле, но и сам, налаживая домашний и полевой инвентарь и показывая многочисленным детям и внукам пример прилежания. Всего им с подругой жизни, заботливой хозяйкой дома и помощницей во всех делах Анной Марией было дано Богом воспитать шестерых сыновей от которых пошла обильная поросль. Не меньше, чем от первого из Иганессов разветвится род Якелей от четвертого его сына - Иоганесса. Так и поведется: в каждом поколении самыми плодовитыми будут именно Иоганессы. Уже в двадцатом веке, когда все потомки поволжских немцев будут находиться в ссылке за свою национальную принадлежность в далеком Казахстане, у одного из праправнуков Иоганесса Якоба Ивана Ивановича Якеля родится и вырастет десять детей, поровну по пять мальчиков и девочек.
Пока же ничто не предвещает плачевного будущего: в хозяйствах всех Якелей наблюдается порядок и достаток, дети растут трудолюбивыми и послушными, восприимчивыми на родительскую науку.
Городок растет только благодаря развитию ремесленничества, торговли, предпринимательства. Новое строительство осуществляют только такие семейства. Крестьянских хозяйств давно не прибавляется. Прилегающие к городку территории уже все освоены, и чтобы не дробить наделы, часть населения регулярно отселяется. Кто-то уехал в соседние губернии, кто-то на Урал, а кто и в Сибирь. Живут люди там, на вольных просторах такими же колониями. Называются те колонии дочерними и часто носят такие же или похожие со здешними, материнскими или - коронными поволжскими, названия.
Но, благодаря тому, что не все решаются или рвутся покинуть родное селение, оно растет и развивается. Каких только ремесел здесь не появилось за прошедшие десятилетия! Производство кирпича - особая статья доходов и гордости бальцерцев, редко где производят такой красивый и прочный кирпич - из самого Саратова приезжают сюда богатые люди, заказывают у местных умельцев их славный кирпич, а потом вывозят на тяжело груженых телегах, запряженных парой быков а то и коней-тяжеловозов.
Селение славится своими шорниками с первых лет. Местные кузнецы тоже заслужили известность и славу. Недавно наладили в колониях сарпиночное производство, так уже многие столичные дамочки щеголяют в блузках и косынках из этого прочного, легкого, воздушного материала, уже и за границу начали вывозить это чудо ткачества.
* * *
Весна навевает новые чувства, обостряет те, что зародились холодными зимними вечерами. Давно уже засматривается Иоганн Якоб, потомок Филиппа Рериха, поселившегося в этих местах в далеком 1767 году, на веселую соседку Марию Катарину Губер.
Уже больше ста лет прошло с тех давних пор как бездетный двадцативосьмилетний Филипп любился со своей молодой женой после трудового дня на этом же бережку весело журчащего ручейка за высоким его обрывом. Они тогда вспахали свое дневное задание целинной землицы и прилегли отдохнуть. Засмотревшись на пробегающие легкие облака, выстроившиеся вдруг в какую-то очень уж фривольную картинку, Филипп вдруг заулыбался и скосил глаза на свою благоверную. Она, прикрыв свои веки и соединив великолепные ресницы, тоже чему-то блаженно улыбалась. Филипп воспылал желанием увлечь ее в любовный пляс. Она не сопротивлялась. Усталость усталостью, но когда дело касалось любви, они забывали обо всем на свете и пускались в этот неудержимый танец. И как раз этот случай стал решающим в их супружеской жизни - Анна-Элизабет впервые за свои неполных четверть века и второй год супружеской жизни удачно понесла. И пошли по российским просторам, не только по саратовскому Поволжью, но и до далекой столицы добрались, а потом и того дальше непоседливые Рерихи.
Якоб Рерих пашет все тот же клин земли, поднятый когда-то его любвеобильным предком. А за ручьем помогает отцу управлять конской упряжкой юная хохотушка Марихен. Она то поет звонкую песенку, то смеется над чем-то, то щебечет о чем-то. Это сводит Якоба с ума. Он плохо правит своими конями, борозда получается неровной - все его внимание направлено туда, на тот берег. Хоть бы старый Иоганн Губер, оставив в поле свою дочь, уехал хотя бы ненадолго куда-нибудь. Тогда бы Якоб, оставив свою работу, птицей перелетел через овраг и постоял бы рядом с Марихен, посмотрел бы в ее карие глазки. О-о, как ему этого хочется! Но предусмотрительному Иоганну незачем отлучаться со своей делянки, все, что понадобиться в течение долгого рабочего дня им с дочкой, они прихватили с собой, выезжая утром из села на полевую работу.
Якоб знает, он уже уверен в этом, что Марихен именно та девушка с которой он соединит свою судьбу и с которой именно под этим небом, на этой прибрежной травке он, как его пращур, познает истинное блаженство любви. Пусть это случится через год или два, но случится именно так.
Иоганнес Якель
Над Европой гуляли наперегонки капиталистический бум и пролетарская смута. По предсказанию какого-то Маркса где-то там по Европе уже давно бродил непонятный "призрак коммунизма", слухи о котором долетали и до тружеников поволжских полей и фабрик. Военные в разных странах бряцали оружием. Жить становилось все тревожнее, веры в завтрашнее благополучие оставалось с каждым годом все меньше. Непоседливые немцы поговаривали, что их пращуры, снявшиеся с насиженных мест полторы сотни лет назад, совершили, очевидно, роковую ошибку, которую настала пора исправить. А ошибка якобы заключалась в том, что их братья, выбравшие западный маршрут и уплывшие в те же годы через океан уже давно процветают. Были и у них на первых порах большие потери. И индейцы тревожили, и ростовщики грабили, и от "золотой лихорадки" многие потеряли своих родных и близких, а то и головы, но зато - выжившие тогда, а теперь их потомки, живут припеваючи. Бушам как-то удалось сохранить связи со своими американскими родичами - живут они там, в Техасе, фермерствуют, держат огромные стада, выращивают хлеб, овощи и фрукты каких здесь и не видывали.
Потихоньку, как это умеют делать скрытные немцы, некоторые, избавившись от всего нажитого, вдруг исчезали из родного селения и через пару месяцев присылали оставшимся родным весточку уже из-за океана: добрались, дескать, устроились, надеются на лучшее. Некоторые из счастливчиков звал родныхи последовать их примеру, другие, наоборот, предостерегали о трудностях ожидающих и в дороге, и на месте.
Иоганнес посоветовавшись с Амалией, своей женушкой недавно разродившейся четвертой дочкой, решил скопить деньжат и съездить на разведку. Старшим на своей мельнице он решил оставить дальнего родственника жены Рериха Готлиба, которому доверял больше других. Готлиб слыл спокойным, рассудительным парнем, который давно был надежным компаньоном Иоганнеса.
После окончания осенних полевых работ Иоганнес запряг в свою легкую таратайку любимую лошадку, прихватил небольшой чемодан с самым необходимым и покатил в Саратов. Там он, сговорившись со старым знакомым, у которого обычно останавливался, оставил ему под присмотр свою лошадь и сев в ближайший поезд покатил в далекий Питерсбурх. В столице он успел купить билет и сесть в последний в этом году пароход до Амстердама и пустился в неведомый и опасный путь. В Амстердаме он выбрал себе самый недорогой, но надежный, как ему тогда казалось океанский пароход, и отправился в Американские Соединенные Штаты.
Океан, который начался сразу после Английского канала, встретил суденышко неприветливо, вскоре начались штормы, которые продолжались с разной интенсивностью почти всю дорогу. Иоганнес проклял тот день, когда решился на это рискованное предприятие. Его качало и мотало, он уже не мог ничего есть, его выворачивало наружу. Порой казалось, что и желудок не удержится в утробе. Позже он расскажет, что суденышко мотало так, что он уже не понимал где небо, а где дно морское. "Мне казалось порой, что я одновременно стою головой на полу, лечу в преисподнюю и сижу задницей на потолке как муха", - под хохот родни повествовал он без тени улыбки о своих дорожных злоключениях.
Сознание возбуждали рассказы бывалых мореходов об огромном океанском лайнере под названием "Титаник", который недавно пересекал по этим же водам Атлантику и столкнулся в тумане с огромным айсбергом.
На берег в американском порту он вышел опустошенным в прямом и переносном смысле. Оправившись, он стал решать, как поступить дальше. Продолжать свое путешествие, или сразу пуститься в обратный путь. О том, что он потащит в такую дорогу своих девчушек, он уже и не помышлял. Но как человек основательный, он все же решил все досконально разведать, раз уж оказался здесь, в вожделенной для многих его земляков Америке. Чтобы и самому иметь представление об этой "земле обетованной", и рассказать было о чем всем любопытным, когда он, даст бог, вернется домой.
Ему повезло, и он встретился с некоторыми своими бывшими земляками, старыми знакомыми и не очень знакомыми, но уже освоившимися на этой, новой для них родине - Америке. Мнения у них были, как это обычно бывает, самые разнообразные: от радужных, до глубоко пессимистических. Многие из них уже соскучились по родной Волге и меньше рассказывали гостю о местных обычаях, а больше расспрашивали: как там - дома.
Жизнь здесь, в тех местах Америки, где удалось побывать нашему путешественнику, конечно, была зажиточней поволжской, зима почти не ощущалась, люди обходились даже в самые большие холода демисезонным платьем. И это тоже было некоторым плюсом. Не трудно было устроиться на работу к какому-нибудь фабриканту или фермеру. Работы было много, она была тяжелой, но и платили по понятиям наших земляков неплохо. На ту зарплату не разбогатеешь, но на жизнь ее вполне достаточно.
Вскоре у Иоганнеса деньги стали подходить к концу, осталось только на обратный путь, и он опять выбрал себе небольшой пароход, куда цена была значительно ниже, чем на огромные океанские лайнеры, в которых по свидетельству бывалых мореходов качало в шторм ненамного меньше. А ему хотелось вернуться из далекой Америки не с пустыми руками, а с подарками. Одну прекрасную, бесценную покупку он уже сделал, приобрел прекрасную в кожаном тисненом переплете иллюстрированную Библию на немецком языке. В России таких ему видеть не приходилось.
Обратный путь до Амстердама оказался тоже трудным, но поспокойнее предыдущего.
В Питерсбурх Иоганнес прибыл в начале весны, но погода здесь еще стояла по российски зимняя. Только в полдень намечалась капель, но солнышко все же уже указывало на скорое пробуждение природы, лица прохожих были значительно веселее, чем осенью, когда он покидал Россию.
Поезд до Москвы докатил быстро, шел он удивительно мягко, по сравнению с морской качкой. Иоганнес блаженствовал. От Москвы до Саратова поезд тоже шел хорошо, и с каждой станцией чувствовалось приближение родных мест, все чаще попадались люди говорящие по-немецки. За окном тоже ощущалось приближение родины, все чаще виднелись на полях и дорогах ручьи, в низинах блестели озера снеговой воды.
В Саратове он задержался всего на один день, чтобы порешать накопившиеся дела и поговорить с родственником. Лошадка перезимовала благополучно и встретила хозяина жизнерадостным ржанием. Денег оставленных Иоганнесом на ее содержание хватило с лихвой, хозяин постоя даже настоял на возврате части неиспользованных рублей. На них наш путешественник на радостях накупил целый чемодан подарков для своих девчушек.
Дома его встретили неудержимой радостью, дочки устроили пляски с песнями, дом ходил ходуном. Старшей дочери, Амалие исполнилось этой зимой семь лет, а младшенькая, Эмилия только начала ходить. Пятилетняя, Мария и трехлетняя, Катарина взявшись за ручонки, забавляли родителей прыжками и ужимками.
Жена, Амалия принялась готовить угощение для гостей, которых решили пригласить в ближайшее воскресенье. Тридцатилетний Иоганнес поглядывал на свою двадцатисемилетнюю женушку и желание обнять ее и стиснуть в своих объятиях нарастало с каждой минутой. Но он сдержал себя до глубокой ночи, когда все угомонились. Тогда он от души отлюбил свою благоверную, после чего она опять понесла. Следующей зимой у них родится пятая дочка
В воскресенье, рассказав родным о своем путешествии, он под конец вынес свой вердикт:
- Не-ет, никуда мы отсюда не поедем. Мои девчонки просто не перенесут такой варварской дороги!
Если бы он мог предвидеть на четверть века вперед, то его решение, возможно, было бы иным. Но нам не суждено знать, что нас ожидает впереди.
В хозяйстве царил порядок.
Мельница работала исправно, Готлиб добросовестно исполнил все поручения Иоганнеса, в закромах скопилось порядочное количество заработанной муки, которую люди отдавали в уплату за помол. Не все могли рассчитываться деньгами, поэтому был предусмотрен и такой вид натуральной оплаты. Правда, это добавляло заботы мельнику по сбыту муки, но это все же лучше, чем ничего, если бы мельник отказывался брать такую плату. Заказчик всегда найдет где размолоть свое зерно, а ты потерпишь убытки. А так можно и в прибыли оказаться если удастся сбыть излишки оптом по хорошей цене. Цена же на хлеб во все времена держится на хорошем уровне, а то и подскакивает к весне.
В хлеву в ожидании весеннего выпаса мирно пожевывали свою жвачку коровы, били копытами лошади, беспокойно похрюкивали хрюшки, кудахтали куры, и выводил свои рулады петух.
В подвале имелся еще солидный запас овощей, моченых арбузов и прочих солений - всего этого с лихвой хватит до нового урожая - хорошо семья потрудилась в прошлом сезоне, запаслась в урожайный год всеми припасами.