Жила-была в одной деревне девушка. Односельчане прозвали ее ·соломеннойЋ сиротой, ведь о родителях ее никто ничего не знал уже много лет. Обитала она в домике у околицы, вместе со своей двоюродной бабкой, на попечение которой младенцем оставила ее мать. Ранним утром, еще до света, постучала та в дверь, со свертком на одной руке и тощим узелком в другой. Бабка впустила нежданную гостью и напоила ее молоком, а чуть погодя пастух разглядел, как спешит по тропинке прочь от деревни женщина с волосами цвета спелой пшеницы. С тех пор в окрестностях она не появлялась, и никто не ведал, что с ней сталось. Домыслов, как и во всякой порядочной деревне, здесь, впрочем, хватало - поговаривали даже, что отец ребенка - некий знатный господин. Бабка-то уж наверняка знала, как было дело, но упрямо держала язык за зубами.
Малышку она вскормила козьим молоком, и та выросла в хорошенькую девушку с копной материнских волос. Они сияли у нее на голове, как корона, и жители деревни частенько звали ее в шутку принцессой, хотя настоящее имя ее было Зеновия. В деревне ее не то что бы любили - это у крестьян не в обычае - но ценили за любезный нрав и умелые руки. Она охотно помогала односельчанам в их трудах, получая за это в обмен провизию, какую-нибудь утварь или ответную услугу: им с бабкой латали крышу, починяли плетень или привозили из лесу дров.
Золотистая головка Зеновии что ни день мелькала среди зелени полей и меж виноградных лоз, чьи ровные ряды покрывали изгибы холмов. У бабки тоже имелся маленький виноградник, где им с Зеновией помогал управляться молчаливый Жюль по прозвищу ·ЗеленыйЋ, чьи лозы росли по соседству. И вот, среди этих скрюченных мучительной судорогой ветвей, Жюля и Зеновию вдруг повлекло друг к другу чувство, от которого кипела у них в жилах кровь и сердце колотилось, выпрыгивая из груди. Но у Жюля была жена и дети, а Зеновия боялась повторить судьбу пропавшей матери, от которой остались ей на память лишь колечко да крестик на нитке темного мелкого бисера - она носила их не снимая. Об отце она совсем ничего не знала: бабка упорно хранила тайну и один только раз обронила загадочно в ответ на внучкины расспросы, что благородство разное бывает.
Сердечное волнение Зеновии не укрылось от бабкиного зоркого глаза, тем более что в любой приличной деревне все становится известным в одночасье - даже то, что еще и не случилось. Бабка стала ходить на виноградник вместе с внучкой, желая оградить ее от соседских глаз и языков, а главное, от нее самой. При ней Зеновия и Жюль лишь посматривали друг на друга украдкой, но тяга между ними только росла и все норовила столкнуть их вместе. И вот однажды, когда собран был молодой виноград, Жюль вошел с корзиной в старый амбар - и мелким зерном рассыпался бисер, и раздавлены были зеленые гроздья, и соленые слезы омыли горячие щеки.
С того дня горько стало Зеновии жить на свете; неутихающий пожар в груди и косые взгляды соседей жгли ее день и ночь, и ясные прежде глаза туманились слезами. Но что поделать, надо было работать, чтобы выжить и прокормить их с бабкой, и она, пересилив себя, шла в деревню и выполняла самую грязную и тяжелую работу, потому что другой ей уже не давали - и мало-помалу, капля по капле, страдание ее перемололось. Как-то незаметно переменилось и отношение к ней сельчан: Зеновию не то что бы стали уважать - такого в деревне не бывает - но и презирать ее уже ни у кого не хватало духу. Ее даже стали слегка побаиваться: она, как и раньше, была со всеми любезна, но чувствовалась с некоторых пор в ней какая-то сила духа, какой-то огонь - пусть и скрытый, но опасный своей потаенной мощью.
Так и жила бы она на отшибе от всей деревни, как вдруг погожим осенним утром случился на деревне переполох: еще издали, в полях, завидели сельчане богатую карету, запряженную шестерней, а когда та подъехала к околице, добрая половина жителей уже дожидалась ее на площади перед церквушкой. Но упряжка, кто бы мог подумать, остановилась прямо у маленького домика, и граф Базиль д'Ардан вмиг признал в златовласой девушке свою давнюю любовь, к великой его скорби покинувшую сей мир несколько дней назад.
Он был счастлив на старости лет обрести дочь, о которой все эти годы и ведать не ведал - она хотя бы отчасти возмещала боль утраты той, которую он любил сильнее всех и с кем ему так и не удалось соединиться. Граф поселил Зеновию с бабкой в своем родовом имении, в тех же краях неподалеку, и они зажили безбедно и мирно. Зеновии даже довелось побывать с отцом в Париже, и визит их прошел как нельзя лучше. Вот только замуж она так и не вышла, так как дала обет безбрачия, но до самой смерти, уже в глубокой старости, чувствовалась в ней, говорят, некая жгучая горечь.