По дороге к Вирджинии Вулф
Когда пытаешься запечатлеть нечто масштабное немудреным фотоаппаратом, приходится отступать все дальше и дальше. Думая о Вирджинии Стивен, я отступила в собственное детство: там было лето и бабушкин дом в провинциальном городе словно из пьесы Островского, а в нем - совершенно особый запах, который доселе встречался мне только в частных домах - винтажный запах времени, настоянный на старых половицах и половиках, артритных диванах, древних скрипучих шкафах, пожелтевших страницах и множестве ревностно хранимых вещей. Тогда я не знала, что так пахнет прошлое - пока не оказалась много лет спустя в шотландском Абердине, в почтенного возраста доме, и не изумилась, вдохнув такое знакомое густо-застоявшееся время, плотно укутанное коврами, дорожками, накидками, салфетками, занавесками и чехлами, чтобы сквозняк перемен ненароком его не выдул.
Такой же копилкой прошлого был и темный особняк, где 25 января 1882 года появилась на свет Аделина Вирджиния Стивен. Ее родители, 32-летняя Джулия Дакуорт (урожденная Джексон) и Лесли Стивен, 45 лет от роду, поженились в марте 1878 года. Оба до этого успели овдоветь, и у Лесли от первого брака с Минни Теккерей, дочерью знаменитого писателя, осталась 8-летняя Лора, а у Джулии - 10-летний Джордж, 9-летняя Стелла и 7-летний Джералд. Чуть позже к ним прибавились дети от брака Лесли и Джулии: Ванесса и Тоби. На этом увеличение семейства предполагалось закончить, но средства контрацепции были далеки от совершества, и в детской появилась сначала Вирджиния (вместо которой ожидали мальчика), а затем и младшенький Адриан. Вместе с обширным семейством в комнаты дома 22 по Гайд-Парк вполне ощутимо втиснулась громоздкая викторианская эпоха с массивной мебелью, тяжелыми портьерами и бесчисленными memorabile.
Глава семейства, в старости удивительно похожий на Льва Толстого, получил известность как литературный критик и первый редактор грандиозного труда "Словарь национальной биографии". Обладая незаурядным интеллектом, обширной эрудицией и многими моральными достоинствами (в числе коих принципиальность, трудолюбие и чувство ответственности), он в то же время отличался болезненным эгоцентризмом и, словно капризный ребенок, требовал от жены неусыпного внимания и заботы. Та в полной мере оправдывала его ожидания и была ему преданной нянькой, хотя у нее имелось и множество других подопечных: прочие домочадцы, страдающая ревматизмом мать, неимущие старики и больные и все, кто нуждался в ее совете и утешении. Ее тетя и тезка - известный фотограф Джулия Маргарет Камерон - сделала несколько прекрасных портретов своей племянницы, и один из них (где та изображена в белом чепце) напоминает иконописный лик. Джулию и правда нередко сравнивали с Мадонной, но, при всей ее одухотворенной красоте и самозабвенной заботе о других, она обладала в высшей степени практическим умом и предельной, иногда почти шокирующей трезвостью суждений. Первое - и крайне счастливое ее замужество продлилось совсем недолго: в возрасте всего 24 лет, прожив 4 года в любви и согласии с мужем (адвокатом Гербертом Дакуортом) и ожидая третьего ребенка, она внезапно оказалась вдовой. С трудом поборов желание последовать за любимым, она с тех пор словно вычеркнула себя из жизни и посвятила все свое время и силы тем, кто в ней нуждался. Второй ее брак основывался на взаимной симпатии и сострадании к Лесли и желании ему помочь, но романтические и пылкие чувства были похоронены вместе с первым мужем. Поэтому младшие дети Джулии поневоле испытывали нечто вроде тайной зависти к старшим, ведь те были причастны к чему-то такому прекрасному в жизни матери, что все остальное с ним уже не могло сравниться.
Высшее место в иерархии потомства Джулии и Лесли занимали двое старших сыновей - Джордж и Джералд, которым посчастливилось вдвойне: они были не только детьми от первого замужества матери, но еще к тому же и мужчинами! А это значило, что их образование не ограничивалось домашним обучением (продолжать учебу вне дома для женщин считалось ненужным и даже вредным, поскольку имелись опасения, что развитие мозга может нарушить их способность к деторождению), они имели право голоса и свободу распоряжаться своей судьбой. Такое социальное устройство в целом одобряли и Джулия, и Лесли; позже Вирджиния выразит их мировоззрение - от собственного лица родителей - в романе "На маяк".
Отец признавал острый ум своей любимицы Джинии, они любили беседовать друг с другом, и до самой своей смерти (Вирджинии за месяц до того исполнилось 22 года) он фактически оставался для дочери главным наставником: ведь он был не только учителем в домашней школе Стивенов, но и разделял страсть младшей дочери к литературе. Поначалу Лесли сам выбирал для нее книги (например, Карлайля), постепенно приучая ее оценивать достоинства и недостатки прочитанного, а затем она получила нецензурированный доступ к семейной библиотеке, и можно себе представить, каким подарком стало для Вирджинии это введение "во храм". Чтение и особенно сочинительство стали для нее пропуском в мир гораздо более разнообразный, чем современная ей эпоха с жесткими стандартами поведения и многочисленными табу. "Несанкционированные" эмоции в викторианском обществе не имели права на существование. Джиния же, при своей тонкой чувствительности, живом воображении и умении подмечать детали, испытывала потребность не только проживать ощущения, но также их озвучивать. В детстве она рассказывала домочадцам импровизированные истории, затем писала заметки для семейной газеты, а в отрочестве начала вырабатывать в себе навыки литератора, неустанно ведя дневник и упражняясь в описании виденных ею мест и подсмотренных сценок из жизни.
В отличие от Нэссы, в 17 лет начавшей брать уроки рисунка в художественной школе Коупа, а затем принятой на женское отделение Школы живописи при Королевской Академии, жизнь ее младшей сестры по большей части ограничивалась стенами особняка на Гайд-Парк, заключавшего Вирджинию словно бы в материнской утробе до тех пор, пока со смертью отца окончательно не оборвалась "пуповина", привязывавшая ее к дому. Здесь она родилась и выросла - предпоследний ребенок в большой семье, где были младшие дети от второго брака родителей ("мы") и старшие от первого ("они"). Обычно Джулия была настолько загружена заботами, что детям лишь изредка выпадала возможность побыть с ней один на один, и ранняя ее кончина (от перенапряжения сил) стала для всей семьи невосполнимой утратой, а Вирджинии стоила первого нервного срыва. Эта смерть, трагическая в своей неожиданности, оставила двух младших дочерей Джулии, едва вступивших на порог взросления, без защиты и материнского руководства. Отец, ожидавший, что жена будет ухаживать за ним до самой его смерти, воспринял ее уход в свойственной ему эгоцентричной манере и, глухой к горю душевно не окрепших детей, взвалил на них еще и бремя своей ненасытной жажды утешений.
После смерти матери на ее место заступила старшая Стелла: стоически подавив собственное горе, она взяла на себя управление домом и эмоциональную поддержку всех остальных членов семьи и, в первую очередь, отчима. Благодаря ее самоотверженным усилиям жизнь постепенно пошла на лад - однако этот период продлился недолго. Несмотря на сопротивление Лесли, которому не хотелось терять вновь обретенную опору в лице падчерицы, Стелла, после долгого и преданного ухаживания ее давнего поклонника - молодого адвоката Джека Хиллса, наконец-то согласилась выйти за него замуж. Однако всего через три месяца после свадьбы, будучи в интересном положении, она в очередной раз слегла с недомоганием и вскоре в одночасье скончалась: то ли от осложнений, связанных с беременностью, то ли от аппендицита, перешедшего в перитонит. Этот второй удар судьбы преждевременно лишил сестер Стивен надежного тыла, усугубив в них чувство собственной изолированности и уязвимости. Отныне им предстояло надеяться лишь на самих себя.
Заметим в скобках, что они, как могли, пытались скрасить жизнь столь внезапно овдовевшего Джека, и постепенно между ним и Нэссой (которая была взрослее Джинии и в большей степени обладала материнскими качествами) обоюдное сострадание и сочувствие перерасло во влюбленность. Будущего, однако, у них не было, так как в то время в Англии законом запрещалось жениться на сестре почившей супруги. А посему чувство это, как несанкционированное, неприличное и чреватое скандалом, вызвало осуждение у всех, кто о нем прознал (у Джинии - скорее ревность) и мало-помалу было сведено на нет.
После смерти Стеллы Ванесса и Вирджиния оказались в исключительно мужском окружении братьев и отца, которые - как и тогдашнее общество в целом - видели естественное предназначение и первейшую добродетель женщины в самозабвенной заботе о других. Само собой разумелось, что пока сестры не вышли замуж и не направили основное внимание на супруга, им предстояло верой и правдой служить мужчинам своего дома, как до них это делали Джулия и Стелла. Не стоит к тому же забывать, что, помимо домочадцев, имелись еще и многочисленные родственники (в особенности, праздные престарелые тетушки) и друзья дома, которым нужно было обеспечивать достойный прием. Немалого такта и усилий требовало и поддержание приятной атмосферы в гостиной несмотря на чудачества Лесли: он все больше глох и во время визитов даже друзей и собратьев по перу мог или замкнуться в упорном молчании, или вдруг громко пробормотать - как бы про себя - нелестное замечание в адрес кого-нибудь из присутствующих. В таких ситуациях от сестер требовались особые ухищрения, чтобы сгладить неловкость. Все эти дипломатические обязанности отнюдь не поощряли право девушек на собственный выбор и формирование индивидуальности: вместо этого предлагались уже готовые матрицы, под которые требовалось подладить свою личность.
Из-за внезапной кончины старшей сестры Ванессе так и не довелось побыть беспечно юной, поскольку теперь уже наступил ее черед занять опустевшее место домоправительницы. А для Вирджинии обе смерти пришлись на самый уязвимый - подростковый - период и не только нарушили ее душевное равновесие, но еще и лишили ее поддержки со стороны более зрелой и доброжелательной женщины в ту пору, когда она более чем когда-либо в этом нуждалась. У нее оставалась одна лишь Нэсса, на которую в 18 лет свалился и без того тяжкий груз обязанностей. Эти обстоятельства усугублялись еще и тем, что в то время Джиния продолжала лечиться после первого нервного срыва, от которого так до конца и не оправилась.
Надо сказать, эмоциональные отклонения и безумие в семье Стивенов (не Дакуортов) давали о себе знать неоднократно. Лора, душевнобольная дочь Лесли от первого брака, несколько лет прожила вместе с новой семьей отца, и хотя у нее была отдельная комната, трапезы она разделяла с остальными домочадцами. Время от времени у Лоры случались приступы тяжелой депрессии, и тогда из-за ее двери доносились горестные вопли.
Дед Нэссы и Джинии тоже был не без странностей (к примеру, он терпеть не мог смотреться в зеркало и отказывал себе во всем, что совершалось только ради удовольствия), а позже они оказались свидетельницами мании, развившейся у их молодого кузена Джеймса Кеннета Стивена (Джема). Стремясь оградить старшую дочь от его ухаживаний, Джулия скрепя сердце наказала остальным детям говорить "дорогому Джему", что Стеллы нет дома. Умер он в сумасшедшем доме в возрасте тридцати двух лет.
В довершение этих явных примеров безумия присутствовало еще и нездоровое эротическое влечение со стороны старших братьев - Джералда и особенно Джорджа Дакуортов, объектами которого с детства являлись сестры Стивен (включая Лору) и, предположительно, Стелла. Джордж, бывший любимцем матери (так же, как и младший Адриан), отвечал ей столь же крепкой привязанностью и после ее смерти долго не женился, продолжая жить в родительском доме, покровительствуя сестрам и вывозя их в свет, а по ночам еще и украдкой навещая их спальни, чтобы обнять дорогих девочек. Можно быть уверенным, что до инцеста дело не дошло, но все же эти "братские" объятья сыграли свою неприглядную роль в эмоциональной жизни сестер - особенно младшей.
Эпоха ли тому виной или что иное, но комнаты, где выросли Джинни и Нэсса, помимо мебели и вещей были перегружены еще и эмоциями, которые за недостатком "воспитания чувств" кипели запертые в своих телесных сосудах и в конечном итоге вырывались наружу в какой-нибудь неприглядной форме: либо явно, как у Лесли с его деспотическими капризами, либо скрытно, как у Джорджа с его неадекватными ласками. И хотя пору детства и отрочества юных Стивенов нельзя назвать безрадостной, все же самым большим праздником для них было покинуть замкнутое пространство лондонского особняка и вырваться на простор корнуоллского побережья, где семья 13 лет снимала дом под названием Тэлланд Хаус в деревне Сент-Айвз. Настолько свободнее становилось их существование в эти летние месяцы, что поездки в Корнуолл навсегда останутся для Вирджинии синонимом счастья. Свежий ветер, врывающийся в распахнутые двери и приносящий с собой шум и запах моря, привольная жизнь и неудержимый восторг от изобилия света и открытого пространства - все это, увы, закончилось со смертью Джулии.
Оставшись единственными женщинами в семье, в целом не принимавшей во внимание их стремления и эмоциональные нужды, Ванесса и Вирджиния нашли опору друг в друге, заключив негласный союз против "них". "Семь злосчастных лет" между смертью матери и отца скрепили давнюю привязанность сестер друг к другу, превратив ее в поразительные по силе и глубине узы любви - нежной, страстной, собственнической и постоянно необходимой обеим. Эта любовь пережила разногласия, соперничество, ревность, предательство и удары судьбы и осталась для каждой из них лучом маяка в тревожном жизненном море.
Сестры держались друг друга и в том, что касалось их творческих стремлений: одна все силы отдавала живописи, другая - литературе, и вдвоем им было легче не отчаяться, не разувериться в себе и не сдаться под давлением викторианского домостроя, диктовавшего женщине, что единственное, к чему она должна стремиться - это выйти замуж. Джинию и Нэссу роднило почти маниакальное (по примеру родителей) трудолюбие и преданность своему делу: перед желанием выразить себя и добиться профессионального признания для них меркло все, в том числе и притягательность выездов в свет. Это вызывало досаду их брата Джорджа, ставившего успех в обществе превыше всего и любой ценой желавшего добиться его для своих красивых сестер. Однако Ванесса, бывшая немногословной (отчасти по вине младшей сестры, с детских лет затмевавшей ее красноречием и остроумием), во время светских увеселений по большей части молчала и даже казалась угрюмой, а Вирджиния, наоборот, в общении чересчур "умничала", в то время как от нее требовалось всего лишь поддерживать ни к чему не обязывающий разговор. Обе до неприличия выделялись среди других, а в глазах Джорджа это было пренебрежением к обществу и черной неблагодарностью по отношению к нему самому. Устав от упрямства сестер, он недвусмысленно дал им понять, что, с точки зрения его и света, обе они потерпели крах в той сфере, где настоящая женщина должна была бы чувствовать себя как рыба в воде - чему безупречным примером являлась их мать. И Вирджинии, и Ванессе горько было смириться с этим вердиктом, но в них все же теплилась надежда, что где-то есть сообщество людей, с которыми можно было бы свободно обсуждать музыку, живопись и книги и получать живой, искренний отклик. Забегая вперед, скажем, что через несколько лет такой круг общения найдется - и постепенно вытеснит все прежние дружеские связи. Однако на тот момент надежда обрести "свое" окружение была скорее эфемерной - и все же сестры верили в то, что рано или поздно их чаяния сбудутся, и украдкой строили планы о новой жизни.
Основным препятствием на пути к независимости оставался отец - глава семейства, без чьего ведома дочери были не вправе распоряжаться собственной судьбой. Надо признать, что в известном смысле их положение было несколько выгоднее, чем у большинства их ровесниц: воспитание, которое дал им Лесли - интеллектуал, агностик и либерал - было все же не столь формальным, как в более традиционных семьях, однако эгоцентризм их отца и полувековой разрыв в возрасте между ним и его младшими дочерьми сыграли свою печальную роль. Особенно пострадала от этого Ванесса, которую отец в последние годы жизни избрал своего рода козлом отпущения: когда она раз в неделю приносила ему на одобрение книгу расходов, он регулярно устраивал ей безжалостные и унизительные разносы. По словам Вирджинии, это было "варварским надругательством". В ответ на отцовские крики Ванесса, замкнувшись в себе, упорно молчала - и это безмолвие постепенно превратилось для нее в привычный способ самозащиты в психологически болезненных ситуациях, "наградив" ее пожизненной эмоциональной немотой. Регулярные нападки и обвинения, вполне естественно, привели к отчуждению между Лесли и Ванессой, которая, помимо вынужденной еженедельной явки, не имела желания с ним общаться.
Различное отношение к отцу стало первым серьезным разногласием в союзе сестер: Джинни, хоть и глубоко страдавшая от несправедливого и деспотичного обращения Лесли с Нэссой, сама все же не стала объектом его ужасающего гнева и продолжала чувствовать к нему сострадание и любовь. В долгие месяцы его медленного угасания от рака она провела с ним больше времени, чем кто-либо из членов семьи. Отчасти это было вызвано тем, что, в отличие от Нэссы и братьев, ее основная деятельность не лежала вне дома: читать, писать и размышлять она могла и не выходя из особняка, - однако другим, более важным обстоятельством явилась ее искренняя привязанность к отцу и жажда родительской любви, которую она чуть позже, оставшись сиротой, в значительной мере перенесла на Ванессу.
Смерть Лесли стала для Джинии не только потрясением, но и оставила ее в неком вакууме: она действительно скорбела по отцу, в то время как остальные домочадцы, давно утратившие с ним эмоциональную связь, после его кончины, казалось, были более захвачены перспективой свободы и открывающихся возможностей, нежели печалились об утрате. Уже через несколько дней после похорон вся семья отправилась отдохнуть на месяц в уэльскую деревню Мэнорбир. Поездка удалась: прибрежные пейзажи напоминали любимый Сент-Айвз, прогулки были бодрящими, да и перемена обстановки в целом оказалась настолько ощутимой, что среди сестер и братьев царило приподнятое настроение, которое ранило Джинию и заставляло ее болезненно ощущать свою одинокость в трауре по отцу и чувство вины по отношению к нему. Несмотря на это, она продолжала увлеченно работать, и именно в Мэнорбире ее давний замысел написать книгу обрел конкретные черты - здесь она сделала первый робкий шаг на пути к литературной карьере, к возможности творить свою судьбу по собственному разумению. "Его жизнь означала бы полный конец моей. Что бы случилось? Ни писательства, ни книг - немыслимо", - позже написала она об отце.
После просторов Уэльса перспектива возвращения в сумрачный особняк, где все еще царила атмосфера болезни и смерти, выглядела не слишком привлекательной: было запланировано путешествие в Италию, и уже через несколько дней после приезда в Лондон сестры в сопровождении Джорджа отправились в Венецию, откуда они должны были вернуться домой через Флоренцию и Париж.
Для Ванессы поездка стала настоящим откровением: богатство красок, роскошь садов и знаменитые собрания живописи вызывали у нее непреходящий восторг - между тем как у Вирджинии, в ее подавленном состоянии, все это скоро стало порождать противоположную реакцию: слишком шумно, слишком яркие цвета, слишком много вульгарных туристов. Не получая поддержки от сестры, полностью увлеченной открытием Италии, Джинни все глубже погружалась в уныние и депрессию, от которых ее не спасло даже живительное прикосновение к тому миру, о котором они с Ванессой столько мечтали: благодаря приятелю их брата Тоби - обходительному Клайву Беллу - сестры впервые в жизни смогли приобщиться к бурным дискуссиям об искусстве в богемных парижских кафе, среди близких им по духу людей.
Почти сразу по возвращении домой в мае 1904 года у Вирджинии случился второй нервный срыв - на этот раз уже по-настоящему серьезный, потребовавший ее изоляции и постоянного присутствия сиделок (иной раз требовалось трое человек, чтобы удержать ее во время яростных припадков). Острая фаза продлилась примерно три месяца: Джинии постоянно слышались голоса, птицы пели по-гречески, а в кустах за окном выкрикивал гнусные ругательства король Эдуард VII.
В июне больную забрала к себе добрая подруга семьи - Вайолет Дикинсон. Она была на 17 лет старше и на голову выше Джинии и, годы назад потеряв собственную мать, испытала на себе благотворную заботу Джулии Стивен. Мисс Дикинсон поддерживала теплые отношения со всей семьей, но особо преданная дружба завязалась у нее с Вирджинией, которая много лет была буквально влюблена в Вайолет. Без всякого сомнения, то лето стало тяжким испытанием для них обеих: в один злополучный день Вирджиния даже попыталась в порыве безумия покончить с собой, выбросившись из окна (к счастью, этаж оказался низкий, и она не разбилась) - однако взаимная привязанность подруг осталась нерушимой.
Постепенно возвращаясь к нормальной жизни, Вирджиния испытывала вину перед близкими за свое "постыдное" поведение во время болезни, и особенно остро было в ней ощущение собственной беспомощности и зависимости от других. Ее выдающийся интеллект впервые показал темную изнанку, и в традиционной области своего превосходства Вирджиния вдруг оказалась уязвлена и бессильна.
Пока Джинни постепенно восстанавливала силы в доме кембриджской тетушки, Нэсса употребила всю свою энергию на то, чтобы как можно скорее начать новую жизнь в новом жилище. Все устроилось как нельзя лучше: Джордж наконец-то женился, а Джералд согласился переехать в меблированные комнаты для холостяков - так что, избавившись от большей части обстановки, Ванесса с радостью покинула родительский особняк и организовала переезд в найденный ею дом в Блумсбери. То был недорогой и в ту пору ничем не примечательный район, устраивавший сестер своей отдаленностью от Кенсингтона и назойливой родни. В восторге от обретенной творческой свободы, Ванесса сама обставила дом, создав ощущение простора и гармоничного эстетического пространства. Здесь сестры и зажили совместно с Тоби и Адрианом, которые, однако, бывали дома не часто: Адриан все еще учился в Кембридже, а Тоби нередко отсутствовал - поэтому Нэсса и Джинни фактически оставались хозяйками в доме. Это было идиллией, воплощением их давней мечты: они наслаждались обществом друг друга, свободой творить и строить свою жизнь самим, и даже светские развлечения стали доставлять им больше удовольствия, чем в ту пору, когда кодекс поведения навязывал сестрам Джордж. На это время пришлись и первые их успехи на профессиональном поприще: Вирджиния заявила о себе в журналистике, а Ванесса получила первый заказ на портрет и в апреле 1905 года приняла участие в выставке, организованной лондонской Новой Галереей.
Вскоре после вселения Стивенов в дом 46 по Гордон-Сквер Тоби стал устраивать журфиксы для своих бывших соучеников по Кембриджу: каждый четверг после ужина они могли без церемоний заглянуть к нему на чашку какао с печеньем. А товарищи у Тоби были непростые: в Кембридже они принадлежали к элитарному братству "апостолов" - разумеется, исключительно мужскому и подразумевавшему не только духовную, но и физическую близость между его участниками. Кроме гомосексуальности и высокого интеллекта, их роднила также приверженность идеям Джорджа Мура и его Principia Ethica, на долгие годы определившим мировоззрение и образ жизни многих из них: отвергнув общепринятые социальные нормы уходящей в прошлое викторианской эпохи, "молодые львы" стремились интуитивно постигнуть такие категории, как добро, истина, красота, и далее действовать исходя из полученного представления. Отчасти в силу этих соображений, отчасти из-за осознания своей исключительности и интеллектуального превосходства над большинством современников, "апостолы" отвергали концепцию морального долга, навязываемую им обществом. Вместо этого они утверждали свою собственную модель поведения, подразумевающую, в частности, пацифизм и нежелание идти на государственную службу (хотя кое-кому из них пришлось-таки стать чиновником - как правило, чтобы заработать на жизнь). Естественно, что и к требованиям светского этикета они относились с явным презрением, к чему Вирджиния и Ванесса, взявшие на себя привычную роль гостеприимных хозяек на журфиксах старшего брата, поначалу оказались не готовы. Новоявленные гости, столь расхваленные Тоби за свой блестящий ум и несравненное красноречие, во время первых визитов по большей части хранили молчание и едва давали себе труд поддерживать салонную беседу, которую пытались вести с ними сестры Стивен, безупречно вышколенные в духе светского чаепития. Объяснялось это тем, что, не желая размениваться на пустую болтовню, прославленные интеллектуалы выжидали достойного случая поупражняться в диалектических построениях и задействовать свой ум на полную мощность. Когда же такой случай им наконец представился (в виде проскользнувшего в речи Ванессы слова "красота"), они в мгновение ока пробудились к жизни и самозабвенно предались изощренной дискуссии, теперь уж показав себя во всей красе.
Постепенно лед был сломан - к обоюдному удовлетворению: молодые люди обогатили жизнь Вирджинии и Ванессы серьезным интеллектуальным стимулом, новыми фундаментальными идеями и возможностью быть встреченными по уму, а не по одежке - в свою очередь найдя в лице сестер заинтересованных и в то же время требовательных собеседниц, привносящих в дискуссии свежий взгляд сторонних наблюдателей, женскую мудрость и известную долю здорового скептицизма. Хоть и не столь блестяще образованные, Джинни и Нэсса были куда опытнее в эмоциональном плане, независимее в суждениях и целеустремленнее, чем большинство их гостей. Членство в идеалистском и изолированном братстве оставило на "апостолах" глубокий отпечаток - так же, как и кембриджское образование в целом с его приоритетным развитием интеллекта в ущерб воспитанию чувств. О перекосе в сторону умственности за счет пренебрежения душевным миром Вирджиния сожалела и в отношении отца, бывшего выпускником того же университета.
Чуть позже Ванесса начала устраивать журфиксы по пятницам - основной их темой стало искусство. Еженедельные собрания в доме Стивенов положили начало явлению, позже снискавшему известность под названием "группа Блумсбери" и просуществовавшему долгие годы. Изначальное ядро знаменитого сообщества, в 1910-30 годы оказавшего заметное влияние на искусство, литературу и экономику, составили Ванесса, Вирджиния, Тоби и Адриан Стивены, биограф Литтон Стрейчи, политический писатель и социалистический активист Леонард Вулф, искусствовед Клайв Белл, экономист Мейнард Кейнс, журналист-литературовед и издатель Десмонд МакКарти и его жена, писательница Молли МакКарти, государственный служащий Саксон Сидни-Тёрнер, художник и искусствовед Роджер Фрай, художник Дункан Грант и писатель Эдуард Морган Форстер. "Блумсберийцев" связывало между собой многое: идеи, творчество, любовные узы (подчас запутанные) и даже такие необычные развлечения, как скандальный розыгрыш с линкором "Дредноут".
В лоне этой своеобразной семьи, многие члены которой и вправду являлись кровными родственниками, Нэссе и Джинии было суждено встретить своих будущих мужей. Клайв Белл - не принадлежавший к "апостолам" бонвиван, женолюб и душа общества - с лета 1905 года неоднократно делал старшей из сестер предложение, постоянно встречаемое отказом. 8 ноября 1906 года, по возвращении из семейного путешествия в Грецию, откуда Ванесса, так же, как и Тоби, вернулась в расстроенном здоровье, она написала "уважаемому мистеру Беллу", что было бы лучше, если бы он уехал куда-нибудь на год. Двенадцать дней спустя Тоби умер от не диагностированного вовремя брюшного тифа, а через два дня после его смерти Ванесса неожиданно согласилась выйти замуж за Клайва.
Вайолет Дикинсон сопровождала Стивенов в поездке по Греции и вернулась домой с той же болезнью, что и Тоби. После смерти брата Вирджиния какое-то время продолжала в письмах к подруге бодро сообщать о воображаемом выздоровлении брата, пока та не узнала о случившемся из газет. Эта "ложь во спасение" объяснялась нежеланием волновать Вайолет, чье здоровье на тот момент было все еще под угрозой, но можно предположить, что в этой утешительной выдумке нуждалась и сама Вирджиния, известная к тому же своим необузданным воображением, часто уносившим ее весьма далеко от реальности.
Накануне свадьбы Нэссы Вирджиния написала ей трогательное письмо от имени трех обезьянок и одного вомбата, сокрушающихся о несбыточности желания вступить с ней в брак и умоляющих дать им шанс остаться ее возлюбленными.
Ванесса и Клайв поженились 7 февраля 1907 года, и эту дату Вирджиния запомнила крепче, чем день собственной свадьбы. Впервые сестры расстались надолго, и потянулись месяцы постепенного привыкания к новой жизни. Отныне Джинии предстояло жить с Адрианом до тех пор, пока она не выйдет замуж: традиции требовали, чтобы она оставалась под опекой брата - пусть и формальной. Молодые Стивены сняли жилье неподалеку от Ванессы и Клайва - дом 29 на Фицрой-Сквер.
В Нэссе помолвка и брак разбудили дремавшую до тех пор чувственность: искушенный в эротической любви Клайв приобщил ее к утехам плоти и подарил ей уверенность в собственной привлекательности. За этим преображением завороженно наблюдала Вирджиния, сравнившая расцветшую уже по-женски зрелой, плодородной красотой сестру с юной богиней. Однако замужество означало и изменение привычного круга общения и уклада жизни, а также необходимость для Нэссы проводить изрядное количество времени с семейством Белл, где предпочтение отдавалось охоте и светским развлечениям - занятиям, которые были ей не слишком интересны. Живописью ей теперь приходилось заниматься урывками, а Клайв - хоть и любимый муж и увлекательный собеседник - не мог в полной мере заменить собой существовавшую между сестрами тесную связь, которой на момент свадьбы исполнилось уже более четверти века. К тому же, для Джинии - в отличие от Клайва - Нэсса была единственной, и решимость ее по-прежнему присутствовать в жизни сестры проявилась в письмах, которыми она ежедневно с готовностью откликалась на потребность той в эмоциональном и интеллектуальном общении. Компенсируя физическую разлуку усилением близости духовной, Джиния вкладывала в послания к сестре все обаяние своего юмора и ума, всю нежность и страстную надежду на взаимность. Эти письма, которые Нэсса впоследствии сравнила с любовными, были необходимы обеим сестрам.
Вскоре у Беллов родился первенец, получивший имя Джулиан. Клайв страдал от криков младенца, оттого что не знал, чем ему помочь (ему казалось, что, если ребенок плачет, значит, он болен). Инстинктивно пытаясь избежать терзаний от собственной беспомощности, он не упускал возможности ускользнуть из дома. Весной 1908 года обстановка к этому особенно располагала: во время поездки в Сент-Айвз Ванесса, подобно Наташе Ростовой, с головой погрузилась в заботы о сыне - в то время как ее муж и сестра сбегали на прогулки вдоль побережья. Увы, беседы Вирджинии и Клайва довольно скоро приняли рискованный характер. Можно лишь предположить, что именно толкнуло Джинию на этот предательский флирт: ревность и любовь к сестре, желание стать частью ее брака (раз уж сама она не могла жениться на Ванессе), непривычное удовольствие от направленного на нее пылкого желания, неопытность в любовных делах?.. Надо полагать, каждый из этих факторов в большей или меньшей степени сыграл свою роль. Кроме того, все время работы над своим первым романом Melymbrosia (в конечном итоге названным The Voyage Out - "По морю прочь") Вирджиния именно к Клайву обращалась за критическим советом и поддержкой. Обладая прекрасным художественным чутьем, он оказал Вирджинии столь нужную ей помощь в создании этого беллетристического дебюта и, что самое главное, первый из всех безоговорочно поверил в ее писательский гений. Вне всякого сомнения, это со-творчество поощрило и союз любовный: доверие, с которым Вирджиния вручила свое детище (а вместе с ним и самое себя) на суд Клайву, ее зависимость от его суждений в сочетании с неотразимым обаянием ее ума и женственности встретили самый щедрый отклик с его стороны, усиленный пьянящей гордостью оттого, что он столь ценим, и ощущением своей насущной необходимости Вирджинии - между тем как его жена самозабвенно возилась с пеленками.
Этот треугольник, в котором каждый нуждался в любви двух остальных, просуществовал довольно долго, и хотя Ванесса так ни разу и не выступила открыто против связи самых близких ей людей, она извлекла из случившегося кое-какие уроки - как например: пора уж наконец-то Джинии и замуж. В качестве жениха обе сестры отдавали предпочтение Литтону Стрейчи - закоренелому гомосексуалисту, имевшему, однако, много общего с Вирджинией в интеллектуальной и духовной сфере. Несмотря на то, что в кругу "блумсберийцев" не было запретных тем и разговоры носили предельно откровенный характер, Джинии не хватало практического опыта сексуальных отношений (приставания Джорджа нельзя назвать успешным приобщением к этой области, а Клайв так и не смог добиться от нее физической близости), и, не представляя для себя лично, в чем состоит привлекательность "супружеского долга", она была согласна на брак с Литтоном, к которому питала искреннюю и глубокую привязанность. И он действительно сделал ей предложение - которое было принято - однако почти сразу же взял свои слова обратно и был милостиво отпущен на свободу. Кроме него, имелась еще пара кандидатов, но в них Джиния не была влюблена, и они так и не смогли завоевать ее руку и сердце. В итоге, к осени 1911 года подошедшая к тридцатилетнему рубежу Вирджиния оказалась перед лицом перспективы остаться старой девой: без семьи, без детей, обреченная жить с Адрианом (отношения с которым гладкостью не отличались) - притом что в отношении ее писательской карьеры также царила неясность. Годом ранее она успела вновь побывать в лечебнице и все еще страдала эмоциональной нестабильностью, усугубляемой жизнью в "осином гнезде" блумсберийцев, которые были поголовно связаны друг с другом страстями и страсть как любили их обсуждать. Кроме того, этот период оказался переломным и в отношении дружеских союзов: прежние, кенсингтонские привязанности окончательно уступили место новым, блумсберийским. Своебразным Рубиконом стал Брунсвик-Сквер: там Вирджиния подыскала дом, чтобы поселиться в нем вместе с Адрианом (теперь уже на разных этажах), Мейнардом Кейнсом и Дунканом Грантом. Прежние ее друзья (включая Вайолет) не одобрили столь экстравагантное по тем временам намерение - и то, что оно все-таки было воплощено в жизнь, означало выбор в пользу новых друзей и хоть и постепенное, но неминуемое угасание отношений со старыми.
У Ванессы же после периода творческой невостребованности и молчаливых страданий из-за измен Клайва (не только с Вирджинией) жизнь снова стала обретать насыщенность и краски. В живописи перед ней открылись манящие перспективы: первая выставка пост-импрессионистов, организованная Роджером Фраем на рубеже 1910-1911 гг. взбудоражила умы и, вызвав негодование у приверженцев традиционной реалистической живописи, стала настоящим откровением для молодых художников, дав им мощный стимул к созданию собственного пути в искусстве. Выставка обозначила перелом эпох - общество бурлило дискуссиями, и художники неожиданно оказались в эпицентре внимания.
Ванесса и Клайв горячо выступили в поддержку Роджера Фрая и чуть позже присоединились к нему и математику Гарри Нортону в поездке в Турцию с целью познакомиться с византийским искусством. Однако в Бруссе - довольно глухом в ту пору местечке, где медицину представлял лишь аптекарь - у Ванессы случилось серьезное недомогание (предположительно, выкидыш), и спасти ее удалось лишь благодаря находчивости и организаторским способностям Роджера. Вирджинию, которая осталась в Англии, так напугали уклончивые сообщения Клайва о состоянии здоровья Нессы, что она бесстрашно пустилась в путь через Европу, чтобы оказаться рядом с сестрой.
К счастью, Ванесса не повторила судьбу Стеллы и Тоби, и, как только ей стало лучше, путешественники вернулись домой. Между Нэссой и Роджером (жена которого была в сумасшедшем доме) завязались любовные отношения, а брак с Клайвом начал постепенно сходить на нет, к 1914 году окончательно превратившись в дружеский союз.
Происшествие в Турции и связанные с ним треволнения не могли не сказаться на психическом здоровье Джинии. В феврале-марте 1912 года она пережила очередной приступ душевной болезни, проведя две недели в специальной лечебнице, где ее контакты с окружающим миром были фактически сведены к нулю. Один из кембриджских "апостолов" - Леонард Вулф, еврей из многодетной, не принадлежащей к интеллигенции семьи и близкий друг Литтона Стрейчи, незадолго до этого сделал ей предложение и, хоть и не получил обнадеживающего ответа, продолжал надеяться несмотря ни на что. Однако время шло, его отпуск истекал, и вскоре ему предстояло вернуться на Цейлон, где он до этого семь лет прослужил государственным чиновником, неутомимо и непреклонно утверждая британский закон и порядок. Жизнь в колонии, требовавшая выносливости и твердости характера, еще более закалила и без того суровую натуру Леонарда, в котором аскетизм по-библейски уживался со страстностью. Еще не зная окончательного решения Вирджинии, он пошел на риск и, чтобы остаться в Англии, подал в отставку. Его преданность была вознаграждена: после долгих колебаний, в конце мая Вирджиния наконец-то согласилась выйти замуж за Леонарда, до этого без обиняков предупредив его, однако, что не чувствует к нему физического влечения.
Бракосочетание состоялось 10 августа 1912 года - причем Ванесса неожиданно прервала церемонию вопросом, может ли она поменять имя младшего сына с Квентина на Кристофера (чего она, кстати, так никогда и не сделала). Затем новобрачные отправились в свадебное путешествие, которое сблизило их и оказалось успешным во всех отношениях - кроме, пожалуй, одного: через несколько месяцев после свадьбы супруги явились за советом к признанному семейному авторитету в вопросах любви и деторождения - Ванессе, чтобы обсудить вопрос отсутствия оргазма у ее младшей сестры. Тут-то Нэсса и взяла реванш, дав понять, что Вирджиния всегда была несколько фригидна - и на сем вопрос был исчерпан. Об этом эпизоде из письма супруги узнал и Клайв, чье самолюбие (как и у Леонарда) было утешено сообщением о женской несостоятельности его недавней пассии. Так Вирджинии был вынесен не подлежащий обжалованию приговор.
Другим важнейшим моментом в совместной жизни Вулфов стало твердое намерение Леонарда отказаться от идеи иметь детей. Вирджинии не удалось забеременеть так же быстро, как Ванессе, но она все же не оставляла надежды стать матерью - однако Леонард в начале 1913 года пришел к окончательному мнению, что это будет неразумно, и отстоял свою позицию, заручившись медицинским заключением двух консультировавших Вирджинию врачей (другой врач - доктор Сэвидж - был "за", но его советам Леонард к этому времени уже не доверял). Решение отказаться от потомства - хоть оба супруга действительно хотели детей - принадлежало в большей степени Леонарду, чем Вирджинии, и много лет спустя она продолжала горько сожалеть о том, что они бездетны.
Однако Леонарда можно и нужно понять. Беря Вирджинию в жены, он не имел понятия о серьезности ее душевного заболевания, поскольку никто не счел нужным откровенно его об этом предупредить: тема безумия бедного "Козлика" за пределами семьи не обсуждалась и в лучшем случае сводилась к шутке. Поэтому заслуживает уважения редкостная самоотверженность Леонарда, который, не успев толком вкусить утех супружества, совершенно неожиданно - и на нескончаемые месяцы - оказался в роли опекуна и сиделки потерявшей рассудок Вирджинии. Остается только удивляться, как во время этих испытаний он сам не сошел с ума. Учитывая, скольких сил - и душевных, и физических - стоило ему вернуть Джинию к нормальной жизни, вполне понятно, что он поневоле принял на себя неблагодарную роль надзирателя, педантично ограничивая жизнь жены строгими рамками, которые гарантировали ее душевное равновесие. Выучив на практике все ее симптомы, он знал, что может вызвать очередной срыв и тщательно оберегал Вирджинию от возможных раздражителей - именно поэтому Вулфы уехали из Лондона в тихую провинцию, долгое время жили достаточно уединенно и соблюдали неукоснительный распорядок дня.
Самое затяжное и самое серьезное в жизни Вирджинии психическое расстройство началось летом 1913 года. Ее дебютный роман The Voyage Out ("По морю прочь"), потребовавший семь лет работы, наконец-то был закончен и принят к печати - и тут ею целиком завладели опасения за судьбу своего первого детища и сомнения в собственной состоятельности. Неотступную тревожность и связанные с ней головные боли и бессонные ночи не смог излечить даже летний отдых вдали от Лондона. По возвращении домой в сентябре Вирджиния попыталась покончить с собой, приняв веронал, но по чистой случайности ее удалось спасти. Затем потянулись месяцы кошмара, изматывающие как для больной, так и для ее близких - в первую очередь для Леонарда, и имелись даже серьезные опасения, что душевное заболевание так и останется хроническим. Однако Вирджиния выкарабкалась и на этот раз, хотя выздоровление ее было крайне медленным и неуверенным и продлилось вплоть до конца 1915 года. Надо отдать должное ее стойкости в сражении с безумием, ведь все методы лечения в ту пору сводились к максимальной изоляции, снотворным, принудительной высококалорийной диете и запрету на любую деятельность.
А в это время шла Первая мировая война. Леонарда освободили от военной службы: врач выдал ему справку о том, что у него тремор рук и что, если он отправится в армию, его жена окажется в сумасшедшем доме. Другие "блумсберийцы" спасались от армии как могли: все они, будучи убежденными пацифистами, отказались идти на фронт по этическим соображениям - и в результате вынуждены были согласиться на единственную приемлемую для них альтернативу: сельскохозяйственные работы, место которых можно было подыскивать самим. Именно это обстоятельство определило выбор дома в Чарлстоне, в который Ванесса вселилась в октябре 1916 года вместе со всем своим необычным семейством: двумя сыновьями, любовником и любовником любовника. Так получилось, что работа в основанных Роджером Фраем мастерских "Омега", где молодые художники могли в декоративно-прикладном искусстве воплотить свои авангардистские идеи, обернулась для Нэссы не только новым этапом в творчестве, но и толчком к рождению чувства, которому суждено было умереть лишь с ней самой. Увы, ее избранника - обаятельного и одаренного художника Дункана Гранта - однозначно привлекали мужчины и независимость. Тем не менее, Ванесса не пожалела сил на то, чтобы "приручить" возлюбленного: все дома, в которых ей с тех пор доводилось жить, обставлялись с мыслью о Дункане: чтобы ему было комфортно, чтобы его всегда тянуло вернуться к "семейному" очагу после очередного любовного приключения на стороне (ко времени связи с Дунканом Ванесса с мужем вели раздельную жизнь, хотя и оставались друзьями и виделись регулярно). Она, как и ее мать, оказалась готова на любые жертвы, лишь бы мужчина, с которым она связала свою судьбу, был счастлив, и даже на три долгих года скрепя сердце предоставила жилье в своем доме Дэвиду Гарнетту ("Кролику") - пассии Дункана - лишь бы любимый оставался рядом. И все же, несмотря на усилия Нэссы, страсть ее оставалась неразделенной: поначалу Дункан время от времени снисходил до того, чтобы с ней совокупиться (по его собственному выражению), но, если верить свидетельству одного из его поздних любовников, в тот год, когда она забеременела, он сообщил ей, что их сексуальная связь окончена. Долгие годы после этого их связывала дружба и совместное творчество, однако сожительство носило уже платонический характер: Ванесса в этом союзе была подобна Русалочке, с улыбкой безмолвно ступавшей словно по ножам из любви к своему прекрасному принцу.
Чарлстон, где обосновалась Ванесса, находился совсем недалеко от дома Вулфов, однако образ жизни двух семейств различался, как земля и небо: с одной стороны - богемный mИnage Ю trois, неформальный во всем, от своего состава до обстановки дома и распорядка дня; неуемная энергия детей, которых Ванесса мало в чем ограничивала; череда гостей и посиделок; с другой - размеренное и уединенное, почти аскетическое существование, состоящее из сосредоточенной работы, прогулок, чтения и т.п. и строго регламентированное Леонардом. И все же обе семьи были неразрывно связаны друг с другом: общались между собой не только они сами, но и их друзья, кочевавшие от Ванессы к Вирджинии и обратно, и даже служанки, которых одна сестра давала другой "напрокат".
О Чарлстоне следует сказать особо. Несмотря на груз хозяйственных и семейных забот, целиком легший на плечи Ванессы, ей удалось превратить безликую ферму в уютное, на редкость оригинальное пространство, где вся обстановка, вплоть до мельчайших деталей, до сих пор несет на себе отпечаток души живших здесь художников: они расписывали стены, по собственным эскизам делали занавеси и чехлы на кресла, покупали дешевую посуду и мебель и наново их разрисовывали, а также лепили и покрывали глазурью керамику - а Ванесса занималась еще и садом. В итоге получилось нечто большее, чем просто дом. Это было "Блумсбери-у-моря" - место обитания большой семьи единомышленников, воплотившее дух сообщества, со-жития избранных, куда посторонние допускались редко и неохотно. У отдельных членов группы были свои постоянные комнаты в доме, оформленные специально для них: здесь Мейнард Кейнс написал "Экономические последствия мира". Характерная деталь: одно садовое кресло и одна соломенная шляпа послужили атрибутами на портретах разных "блумсберийцев", написанных разными "блумсберийскими" художниками - и в этом просматривается и нерушимая их семейственность, и индивидуальные вариации на тему общего творческого кредо.
В начале 1917 года Вулфы купили печатный станок. Леонарда на это приобретение подвигло не только желание заняться издательским делом, но и в значительной степени надежда, что он послужит для Вирджинии хорошим средством отвлечения и трудотерапии. Печатное дело им пришлось осваивать самостоятельно, по книге - и, начав с издания брошюры с одним рассказом Вирджинии и одним Леонарда, они постепенно наладили процесс и несколько лет спустя заняли небольшую, но вполне достойную нишу среди других издательств. В последующие годы у них сменилось много помощников, но станок все равно оставался их детищем, и они продолжали уделять ему немало времени: в основном делами "Хогарт Пресс" занимался Леонард, но и Вирджиния нередко вычитывала предполагаемые к публикации произведения, готовила набор или упаковывала отпечатанные тиражи.
В Рождество 1918 года у Нэссы родилась дочь Анжелика, получившая фамилию Белл и до 18 лет не ведавшая, что отцом ее был вовсе не Клайв. Постепенно между Дунканом и Ванессой (бывшей на 6 лет его старше) установились такие отношения, в которых Нэсса вынужденно приняла на себя скорее материнскую роль. Конечно, не этого она желала, но подобный компромисс, по крайней мере, гарантировал ей общение с возлюбленным - и она согласилась на него, каких бы невысказанных страданий ей это не стоило.
Таким образом, с определенного момента у каждой из сестер союз с любимым мужчиной стал преимущественно платоническим. У Вирджинии, однако, этот пробел оказался отчасти восполнен романтическими отношениями с Витой (урожденной Саквиль-Уэст), писательницей и поэтессой на 10 лет ее моложе. Вита происходила из аристократического рода и была замужем за дипломатом Гарольдом Николсоном - однако оба супруга, по обоюдному согласию, имели однополые связи вне брака. Светское знакомство Вулфов и Николсонов, состоявшееся в 1922 году, постепенно перерасло в интимную дружбу между женщинами, которой их мужья не мешали (как далеко она зашла, с точностью не знает никто). В отношениях с Вирджинией уверенная в себе и пылкая Вита, не скрывавшая своих сапфистских наклонностей, выступила в роли покорительницы и вдохновила свою пассию на создание образа Орландо. Снискавший огромный успех роман, воспевающий бисексуальную природу главного персонажа, был посвящен Вите и оформлен фотографиями, изображающими ее в обеих ипостасях Орландо - что является более чем достаточной декларацией важности этой эмоциональной связи для самой писательницы. Несмотря на то, что Вирджиния была внешне менее демонстративна в проявлении своих чувств и более склонна к рефлексии, отношения такого рода ее не пугали, и брошенный ей вызов она встречала с открытым забралом. Вне зависимости от силы физического влечения Вирджинии к Вите, привязанность ее к подруге была искренней и честной и даже послужила поводом к известной ревности Ванессы.
Несколько позже в жизнь Вирджинии буквально ворвалась другая дама, без обиняков заявившая ей о своей любви. То была композитор, суфражистка и автобиограф Этель Смит, разменявшая восьмой десяток. Увы, эта энергичная и колоритная личность (которую Вирджиния в начале их знакомства сравнила с гигантским крабом) требовала к себе слишком много внимания, и Вирджиния, оказавшись не состоянии долго выдерживать ее напор без ущерба для собственного здоровья, вынуждена была ограничить присутствие Этель в своей жизни - с чем той нехотя пришлось смириться.
Этим, пожалуй, и исчерпываются сколько-нибудь окрашенные сапфизмом отношения в жизни Вирджинии - но отнюдь не число ее дружеских и приятельских связей, в том числе и с весьма экстравагантными личностями - как, например, писательница Кэтрин Мэнсфилд.
Здесь надо оговориться, что Вулфы жили вовсе не как отшельники. У них был широкий круг знакомств и, за исключением периодов, когда состояние здоровья Вирджинии (или, реже, Леонарда) вынуждало их ограничивать общение со внешним миром, они регулярно виделись с друзьями, родственниками и знакомыми - может быть, даже с бСльшим количеством людей, чем среднестатистический читатель этой статьи. Кроме того, Вирджиния в меру сил помогала мужу в его работе социалистического активиста: сопровождала Леонарда в поездках по городам, членствовала в различных комитетах и, помимо других обязанностей, несколько лет была ответственной за приглашение лекторов для выступления на ежемесячных собраниях Ричмондского отделения Женской Кооперативной Гильдии, проходивших в доме Вулфов. Одна такая лекция в январе 1917 года вызвала в рядах слушательниц немалое смятение: в тот период войны не исключалось, что воинская повинность распространится и на женщин, и лектор Бесси Уорд мужественно взяла на себя задачу предупредить потенциальных призывниц о риске венерических заболеваний, поджидающем их в рядах армии. Стоит ли удивляться, что часть слушательниц тут же в возмущении покинула собрание, а остальные разразились слезами. Однако это происшествие не обескуражило Вирджинию настолько, чтобы отказаться от продолжения просветительской деятельности - и в этом она оказалась права.
В целом, складывается впечатление, что участвовать в суфражистском и, позже, в социалистическом движении Вирджинию подвигло скорее чувство долга, нежели насущная личная потребность. Ее интересовала не политика, а душевный мир людей, оттенки и переплетение их мыслей и эмоций. Она разделяла идеологические взгляды Леонарда, но не стремилась на передний фланг борьбы, предпочитая вносить свою лепту на скромных постах (как, например, трудясь на благо суфражизма, она предпочла надписывать конверты). Пожалуй, самые заметные ее деяния на идеологическом фронте - это публицистические эссе "Своя комната" (A Room of One's Own) и "Три гинеи" (Three Guineas), написанные с позиций феминизма. Однако, все относительно: Ванесса интересовалась злободневными общественными вопросами еще меньше сестры.
В 1923 году жизнь Вулфов претерпела коренное изменение: после долгих споров Вирджинии наконец-то удалось убедить Леонарда в том, что она вполне здорова, чтобы насовсем вернуться в Лондон. В марте 1924 года Вулфы перехали в дом 25 по Тэвисток-Сквер (все там же в Блумсбери), где им суждено было прожить 15 лет. Их основным загородным жилищем остался так называемый "Дом монаха" в Сассексе, неподалеку от Чарлстона - и, соответственно, от Нэссы. Навещая сестру и ее семейство, Вирджиния испытывала двоякие чувства - так же, как и во время визитов во французский Кассис, где Ванесса (вместе с Дунканом) снимала летний дом. В представлении Джинии сестра была воплощением богини плодородия, одним своим прикосновением пробуждающей к жизни даже голый камень - и, возвращаясь в их с Леонардом тихий дом, временами она особенно остро чувствовала пустоту своего бесплодия. Вполне понятна и та горечь, которую Вирджиния невольно ощущала в тот период, когда известность сестры в живописи сравнялась с ее собственной в литературе: рядом с Ванессой она ощущала себя неудачницей - ведь, с ее точки зрения, та воплотила себя во всех возможных областях: и как женщина, и как профессионал.
Другим соперником и мерилом собственной успешности был для Вирджинии ее несостоявшийся жених: свое литературное признание Вирджиния привыкла ревниво сравнивать с успехами Литтона Стрейчи, чьи биографические труды неизменно пользовались громким успехом и расходились внушительными тиражами. Известным утешением служили ей, однако, положительные отзывы самого Литтона о ее произведениях. Это негласное многолетнее состязание закончилось в январе 1932 года: после тяжелой болезни Литтон умер. Так Вулфы потеряли друга, а "блумсберийцы" - одного из старейших членов. За этим трагическим событием вскоре последовало другое. 10 марта Леонард и Вирджиния отправились навестить Дору Партридж (урожденную Каррингтон), боготворившую Литтона и много лет прожившую с ним в качестве домоправительницы. Дальнейшее существование без него для нее не имело смысла, и на следующий день после визита Вулфов она неумело застрелилась и умерла в мучениях. Это пробудило у Вирджинии чувство вины: в разговоре с Дорой она, хоть и догадалась о тайном желании той покончить с собой, не смогла (или не захотела) убедительно высказаться в пользу жизни и, может быть, удержать несчастную от рокового шага. Однако - оставляя за собой право наложить на себя руки, вправе ли она была отказывать в этом другим? Можно только догадываться о том, какие противоречивые эмоции вызвало у Вирджинии самоубийство Доры.
В сентябре 1934 года как гром среди ясного неба пришло известие о скоропостижной смерти Роджера Фрая. Столь внезапный уход настолько не вязался с его неизменно жизнеутверждающим присутствием, что в него невозможно было поверить. Особенно тяжким этот удар оказался для Ванессы, потерявшей самого близкого и преданного друга. Вирджиния согласилась на предложение написать биографию Роджера, но позже столкнулась с весьма щекотливой проблемой: сестры покойного ни в коем случае не согласились бы на описание в книге его внебрачных любовных связей, а это означало, что пришлось говорить о нем полуправду. Несмотря на эти и другие препятствия, Вирджиния справилась с задачей, и, хоть труд ее получился в большей степени предназначен близким Роджера, чем широкой публике, Нэсса была ей очень благодарна за этот "живой памятник" - что для ее сестры стало главной оценкой.
К этому времени Вирджиния была уже признанным авторитетом и зрелым писателем, нашедшим свой неповторимый путь в литературе. Однако, не желая "бронзоветь", она принципиально отказывалась от предлагаемых ей почетных званий - хотя и охотно вкушала те плоды своей славы, которые выражались в расширении круга знакомств в высшем свете, ибо честно признавалась, что снобизм ей не чужд. Кроме того, с ростом ее популярности к Вулфам постепенно пришло благосостояние. В их жизни появились такие достижения прогресса, как автомобиль, граммофон и холодильник, и, кроме того, они смогли наконец-то благоустроить "Дом монаха" (в том числе проведя туда горячую воду).
А мир тем временем лихорадили события, влияние которых чувствовалось и в Англии, вызывая подспудную тревогу даже у тех, кто старался о происходящем не думать. За Великой депрессией последовала эпидемия "коричневой чумы", день ото дня набиравшая силу. К определенному моменту стало ясно, что угроза всеобщей победы фашизма до ужаса реальна и что Британии не миновать войны. Правительство переходило от нерешительности к ура-патриотизму, и действия его были столь неубедительны, что в победу мало кто верил. Будучи убежденной пацифисткой, Вирджиния выступала против войны вообще, но, так или иначе, картина не столь отдаленного будущего рисовалась ей неприглядной. Однако случилось так, что мировые события коснулись ее близких даже раньше, чем она могла подумать.
Ванесса продолжала вести совместное хозяйство с Дунканом Грантом, который с возрастом не изменил своих привычек и продолжал регулярно сбегать из дома в поисках любовных приключений, не гарантируя, что вернется обратно. От таких отношений радости Нэссе было немного, и свою неутоленную страсть к Дункану она отчасти сублимировала в искусство, а отчасти перенесла на подросшего старшего сына Джулиана, которого она обожала. В общении с сыном Ванесса черпала эмоциональную поддержку и недостающую уверенность в том, что нужна и любима - и поэтому ей невыносима была сама мысль о том, чтобы с ним когда-либо разлучиться. Как и в отношениях между Джулией Стивен и ее старшим сыном Джорджем, привязанность между Джулианом и его матерью оказалась настолько сильной, что он не смог отстоять свое намерение жениться (в тот единственный раз, когда действительно вознамерился это сделать), а чтобы доказать свою самостоятельность, ему пришлось уехать не куда-нибудь, а в Китай, где дальность расстояния хоть как-то ослабила влияние материнских чар. Проведя там примерно полтора года, он вернулся в Англию, но счастье Ванессы была недолгим, ибо Джулиан приехал с твердым намерением отправиться на испанскую войну. Это оказалось прямым вызовом пацифизму "блумсберийцев", но все их попытки уговорить молодого бунтаря отказаться от своего решения увенчались лишь относительным успехом: его удалось убедить не брать в руки оружие, а стать шофером санитарной машины. Пробыв дома около трех месяцев, 7 июня 1937 года Джулиан отправился на фронт. 18 июля во время несения службы он был ранен осколком снаряда, и его отправили в госпиталь, куда он прибыл в бодром расположении духа, но вскоре впал в кому и, не приходя в сознание, умер.
Известие о гибели сына настигло Ванессу в лондонской мастерской, совершенно ее сразив. В этот трагический период ее спасением стала Вирджиния, немедленно явившаяся на помощь и все эти дни преданно ухаживавшая за сестрой. Только она смогла хоть как-то облегчить горе Нэссы, разделив с ней непереносимое одиночество скорби, ведь Роджера Фрая уже не было на свете, а на Клайва и Дункана в этом смысле нечего было и надеяться. С двумя другими детьми - Квентином и Анжеликой - у их матери не было такой душевной близости, как с Джулианом, и в итоге Вирджиния оказалась для Ванессы единственным источником сострадания и утешения. Забыв обо всем, она буквально вынянчила сестру, мало-помалу вернув ее к жизни. Так ее старый долг Ванессе был оплачен, а любовь сестер в очередной раз выдержала испытание на прочность.
После смерти Джулиана Нэсса еще больше замкнулась в себе и в своем творчестве - что все же не спасло ее от новых переживаний: уже в следующем, 1938 году, у Анжелики начался роман с бывшим любовником Дункана - тем самым "Кроликом", с которым ее мать когда-то вынужденно делила своего возлюбленного и которому теперь ей пришлось отдать и зачатую от Дункана дочь. При всей своей любви к Анжелике, Ванессе не хватало доверительности в отношениях с дочерью, и та ничего не знала о связи Дункана и Дэвида Гарнетта, которого она считала просто другом семьи и к которому потянулась в поисках отцовского руководства. Скрыть давнюю тайну помогло и то обстоятельство, что "Кролик" за прошедшие годы успел жениться и обзавестись детьми. Однако весной 1940 года жена Дэвида умерла от рака, и ее место заняла Анжелика, бывшая на много лет моложе своего супруга.
В конце августа 1939 года Вулфы переехали в свое новое жилище на Мекленбург-Сквер, а 3 сентября Великобритания объявила войну Германии. Лондонский дом Вулфов был еще не обустроен, и практически всю зиму они провели в Сассексе, где как раз ударили редкостные холода. Впервые за много лет Вирджиния не страдала оттого, что они "оторваны от жизни": в столице, как и везде, была введена светомаскировка, и по ночам город буквально вымирал - так что воображение писательницы рисовало ей, как постепенно Лондон заполонят барсуки и лисы, соловьи и совы.
После Рождества "блумсберийцы" собрались на день рождения Анжелики (ей исполнился 21 год) - последнюю вечеринку в их истории.
Затем для Вулфов началось странное существование: в той мере, в какой это было возможно, они не позволяли войне парализовать их жизнь - но в то же время не могли и обманывать себя надеждой на то, что все закончится благополучно. Это все равно что не спеша любоваться картиной в музее, когда рядом тикает бомба замедленного действия. А в 1940 году обратный отсчет к катастрофе был до невероятия стремителен: почти без боя нацисты одну за другой покоряли европейские страны, эвакуация из Дюнкерка стала подлинной катастрофой, отовсюду доходили вести о том, как нацисты обращаются с евреями. В мае Вулфы разработали план двойного самоубийства, чтобы в случае оккупации избежать отправления в концлагерь: они предполагали отравиться выхлопными газами (в гараже на этот случай хранился запас бензина) или смертельной дозой морфия, которой их чуть позже снабдил Адриан.
Август-сентябрь 1940 года стал для страны переломным периодом: "Битва за Британию" была в разгаре, и ни днем, ни ночью не прекращались воздушные атаки. Перспектива самоубийства отошла на задний план, так как более реальной стала угроза попасть под обстрел. Милые глазу сельские пейзажи утратили свою пасторальность: над головой то и дело с ревом проносились самолеты, окрест грохотали пушки и разрывались снаряды, а местный люд преисполнился такой ненависти к захватчикам, что учинял расправу даже над трупами сбитых немцев. В своем дневнике Вирджиния описала, как в один из этих дней они с Леонардом лежали ничком под деревом в саду, пережидая очередной налет.
В сентябре начались непрерывные воздушные атаки на Лондон, превратившие в руины мастерские Дункана и Ванессы (часть их работ сгорела) и повредившие жилище Вулфов на Мекленбург-Сквер. Как ни странно, соперничество сестер проявилось даже и в этих печальных обстоятельствах: Вирджиния ни в коем случае не желала, чтобы другие считали, что ей повезло больше, чем Нэссе, и испытала абсурдное облегчение, когда их бывший дом на Тэвисток-Сквер (за который Вулфы все еще платили аренду) был полностью разбомблен. При этом она, конечно, не могла не ощущать горечь от гибели дома, в котором они счастливо прожили столько лет, и еще более ранило ее зрелище пострадавшего от снарядов горячо любимого Лондона.
Вынужденно перебравшись на постоянное жительство в свои загородные дома в Сассексе, Джиния и Нэсса переносили связанные с войной лишения без отчаяния.
Чтобы хоть как-то пополнить скудный рацион, Ванесса выращивала в саду овощи, а Вирджиния пекла хлеб и сбивала масло из молока, получаемого по карточкам. Время от времени Вита, у которой была своя ферма, присылала Вулфам кое-что из провизии, и Джиния в одном из ответных благодарственных писем подруге как-то излилась целой одой Настоящему Маслу. Жизнь оголилась, смерть ходила рядом, и все вдруг стало ясно и просто.
Позже этой осенью Вирджиния передвинула стол в садовом домике, где обычно работала по утрам - а в последнее время слова выходили у нее из-под пера с давно не испытанной легкостью - и теперь ей было видно необычное озеро за окном: бомба разрушила часть берега реки Уз, и вода, разлившись, затопила окрестные луга.
23 ноября 1940 года Вирджиния закончила пьесу "Между актами" (Between the Acts), которой суждено было стать последним написанным ею произведением. Ее первоначальное радостное удовлетворение от работы над книгой под конец сменилось убеждением, что получившаяся вещь никуда не годится и ей место только на свалке. Леонард пытался разубедить жену, но безуспешно: ее стали охватывать приступы леденящего страха, что она навсегда утратила писательский талант - а такая потеря была для нее равносильна смертному приговору. С начала 1941 года Вирджинию стали преследовать неотступные воспоминания о прошлом: о жизни в родительском доме, о переживаниях детства и отрочества, об умерших родителях, о Стелле и Тоби. К весне ей начали слышаться голоса.
26 марта не на шутку обеспокоенный Леонард пригласил для неформальной консультации доктора Октавию Уилберфорс - друга и лечащего врача Вулфов, которая то и дело навещала их в то голодное время, снабжая молочными продуктами со своей фермы. Накануне Октавия сама слегла с гриппом, но, тем не менее, отозвалась на просьбу и пришла, чтобы побеседовать с Вирджинией. К сожалению, она не смогла адекватно оценить ситуацию, а Вирджиния, в свою очередь, не облегчила ей задачу, так как боялась курса лечения "полным покоем".
Обстоятельства указывают на то, что 18 марта Вирджиния сделала первую попытку покончить с собой: она вернулась с прогулки совершенно мокрая и сказала, что упала в канаву. Два дня спустя Нэсса, повидав сестру и беспокоясь о ее здоровье, написала ей письмо: в нем она советовала Вирджинии отдохнуть и признавалась в своей к ней привязанности - что со стороны крайне сдержанной на проявления чувств Ванессы было настоящим откровением.
Увы, ничто уже не могло помочь. Непереносимым казался надвигающийся ужас, а сил, чтобы с ним бороться, оставалось слишком мало. 28 марта Вирджиния исполнила задуманное до конца: за полчаса до полудня она вышла из дома якобы на прогулку, захватив с собой трость, которую чуть позже в этот день нашел на берегу Леонард. Пройдя заливными лугами, она вышла к реке Уз и, положив в карман пальто тяжелый камень, шагнула в воду. Ей было 59 лет.
Дома она оставила послание для сестры и две прощальные записки мужу (одна из которых, возможно, была написана 10 днями раньше) - все эти три письма были исполнены глубокой любви к самым дорогим ей людям. Леонарду она написала: "Вряд ли найдется пара, которая прожила бы жизнь счастливее, чем мы с тобой".
Тело Вирджинии случайно обнаружили ниже по течению три недели спустя. На кремации присутствовал один Леонард. Прах был развеян под одним из двух вязов неподалеку от дома Вулфов, которые Вирджиния называла их с Леонардом именами.
Ванесса скончалась 7 апреля 1961 года, почти ровно на 20 лет пережив свою младшую сестру; Леонард - 14 августа 1969 года.