Грузман Генрих
Еврейское сияние русской философии (снова о русском еврействе или ямы на дороге)

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 20/03/2021.
  • © Copyright Грузман Генрих (kika36@012.net.il)
  • Размещен: 08/04/2010, изменен: 08/04/2010. 423k. Статистика.
  • Эссе: Философия
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ о еврее как двуликом Янусе. Беседа о великой системе сообщающихся сосудов - русской духовной философии и формации русского еврейства. О вере и законе как еврейском сиянии русской философии. О двух видах антисемитизма в России и Израиле. Объяснение массового и стремительного исхода русского еврейства из своей генетической родины - России на свою историческую родину - Израиль. Неразгаданные тайны еврейской истории - ямы на дороге. Горестная повесть о трагической судьбе русского еврейства в Израиле.

    •   

    ГЕНРИХ ГРУЗМАН

    Е В Р Е Й С К О Е С И Я Н И Е Р У С С К О Й Ф И Л О С О Ф И И

    (СНОВА О РУССКОМ ЕВРЕЙСТВЕ ИЛИ ЯМЫ НА ДОРОГЕ)

    НАГАРИЯ

    2 0 1 0

      
      
       СОДЕРЖАНИЕ
       I. РУССКАЯ ДУХОВНАЯ ФИЛОСОФИЯ И РУССКОЕ ЕВРЕЙСТВО
        -- ДВА ОБРАЗА ЕВРЕЯ
       III. ПРОИЗВОЛ КАК ЗАКОН БЕЗЗАКОНИЯ
        -- ВНЕШНЯЯ ФОРМА АНТИСЕМИТИЗМА В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
        -- ВНУТРЕННЯЯ ФОРМА АНТИСЕМИТИЗМА: УМЕРЩВЛЕНИЕ РУССКОГО ЕВРЕЙСТВА В ИЗРАИЛЕ (ПО СЛЕДАМ ЛЬВА ГУНИНА)
      
       "Не настали ещё все времена и сроки, несмотря на прошедшие сорок веков, и окончательное слово человечества об этом великом племени ещё впереди"
       Ф.М.ДОСТОЕВСКИЙ
       "Нет никакого сомнения в том, что ещё никогда за всю историю еврейства эту землю, эту страну не превращали в такое позорище для всего еврейского народа, ещё никогда всеми помыслами народа этой страны не двигали исключительно и открыто только три чувства: жажда наживы, похоть и страх - страх не перед богом, а перед репрессивной государственной машиной. Ещё никогда в истории евреев не бывало, чтобы не нашлось ни одних еврейских уст, способных произнести не то, что слова правды, но даже одну крупицу её, словно все онемели. Я вижу свою миссию в том, чтобы сказали: и всё-таки такие уста нашлись"
       ЛЕВ ГУНИН
      
      
        -- РУССКАЯ ДУХОВНАЯ ФИЛОСОФИЯ И РУССКОЕ ЕВРЕЙСТВО
       Гностической особенностью русской духовной (идеалистической) философии на стадии её формирования в XIX веке являлось большая удельная доля участия еврейского элемента. Хотя в аналитическом секторе академической философии и истории факт русского осмысления еврейской темы не признавался и по сей день отрицается, сводя в общем-то целокупное явление к отдельным полемическим вспышкам. Самым очевидным и, по существу, самым главным достижением русской рефлексии еврейской тематики должно считать концепцию религиозной философии истории Н.А.Бердяева, которая стала новаторской теорией на базе хрестоматийного суждения философа: "Идея исторического внесена в мировую историю евреями, и я думаю, что основная миссия еврейского народа была: внести в историю человеческого духа это сознание исторического свершения, в отличие от того круговорота, который процесс этот представляется сознанию эллинскому" (Н.А.Бердяев "Смысл истории", М., 1990, с.23. Требуется напомнить, что зарождение истории, как комплекса специфических знаний, академическая наука по времени приурочивает к античной Элладе и числит Геродота и Фукидида в ранге отцов-основателей исторической науки).
       Если в объёме русской философской отрасли постижение Бердяева представляет собой знак высшей проницательной способности, присущий русскому ноуменальному процессу в целом, и персонально характеризующему данного мыслителя в отдельности, то в сфере еврейской духовной парадигмы открытие Бердяева приобретает облик духовного подвига, ибо в его лице еврейское учение заимело свою теорию познания или специфически свой метод исследования еврейской истории. Радикализм Бердяева заключается в том, что история из тривиальной и традиционной хронологической последовательности земных актов превращается в сложное переплетение двух факторов - земной (материальной) истории и небесной (духовной) истории при идеолого-динамическом предпочтении последней (на философском языке Бердяев говорит о взаимоотношении времени и вечности). Еврейская история в бердяевском представлении являет собой самый яркий макет такой радикальной исторической процедуры, ибо в основу еврейского естества заложено, как он утверждает, историческое сознание или некий "исторический спецификум". Смелый Бердяев в полной уверенности заявляет: "Поэтому философия земной судьбы человечества может быть начата с философии еврейской истории, философии судьбы еврейского народа. Здесь нужно искать оси всемирной истории. Тема, поставленная в судьбе еврейского народа, разрешается на протяжении всей всемирной истории" (Н.А.Бердяев, 1990, с.67).
       Это не означает, что историческая концепция Бердяева пригодна только для еврейской истории, а значит, что эта последняя, впитав в себя бердяевский небесноисторический радикализм в качестве своего метода познания, приобретает некое такое качество, какое не подвластно традиционному материалистическому пониманию истории - воззрению современной академической исторической науки (она же - исторический материализм, историография, или, по Бердяеву, "земная история"). Здесь не приходится доказывать в силу чего еврейская история легко доступна небесноисторическому познанию и никакому другому, и не столько потому, что еврейское познание по своему складу исконно историческое, но именно потому, что вся еврейская экзистенция подчинена приоритету духовной жизни. Попытка опровергнуть это жизненноважное положение приводит к курьёзному результату.
       Такая попытка была предпринята Евгением Габовичем в его исследовании "История евреев под знаком вопроса" ("Электронный журнал. Арт-факт N4,2000). Сей автор с удивлением обнаружил, что подавляющая масса еврейской исторической литературы генетически не связана с описываемыми событиями, и что наличествует исторически бесспорный факт, который гласит, что необъятное количество еврейских исторических книг датированы XIX-XX веками, незначительная часть - XVII-XVIII веками, и только единичные книги - более древними временами. По идеологии материалистического понимания истории (земной историографии) этот факт является основополагающим, ибо без исторических книг нет исторических фактов, а без исторических фактов нет исторического свершения, и, следовательно, фактомания суть определяющая стратегия исследования исторического процесса посредством традиционного метода.
       Факт есть основа достоверной модели жизни, - такова незыблемая максима классического познания в целом. А ведь ещё древним было известно: cognition ex datis - asylum ignorantia (познание на основе фактов - прибежище невежества). В официозной историографии господствует аксиома, что в течение четырёх тысяч лет в еврейских книгах документировались все события еврейской истории, а это означает, что еврейская историческая библиотека должна насчитывать немалое количество еврейских книг по еврейской истории. На основании этого Габович создаёт методологический рецепт для определения степени достоверности исторической информации, полученной укорененным способом. "Действительно, - пишет он, - ведь если считать только с начала нашей эры, то таких книг должно быть написано не менее ста (хотя бы по одной на поколение), причём эти сто исторических произведений должны быть равномерно распределены по всем векам новой эры (на каждый век не менее пяти книг). Только так может быть достигнута достоверность в изложении всех событий еврейской истории. При этом наибольшей достоверностью обладали бы записи, сделанные объективным очевидцем или, в худом случае, просто современником, хотя даже таковой может ошибиться, неверно интерпретировать сообщённое ему другими, быть вынужденным довольствоваться непроверенными слухами и т.п."
       Сей статистический канон имеет все идеологические основания быть динамическим принципом традиционной еврейской историографии, как обязательного продукта материалистического понимания истории. Поэтому автор совершенно справедливо, закономерно опираясь на логические выведения, вопрошает: "Возникает законный вопрос: не есть ли еврейство на самом деле явление Нового времени, сброшенное историками в бездонный колодец древности в результате неверных представлений о динамике развития человеческой цивилизации? Существовали ли вообще у евреев историография, позволяющая говорить о бездумной древности евреев....Откуда почерпнуты исторические сведения по истории евреев, если отвлечься от такого сказочного "исторического" источника, как Библия? Почему история евреев, растянутая на три с лишним тысячи лет, описывается в основном со ссылками на книги сравнительно недавнего производства?". Из катавасии этих сомнений Е.Габович извлекает утвердительный силлогизм, "...что о существовании на протяжении тысячелетий еврейской историографии (а без неё какая вообще история возможна?!) мы говорить не можем" и ещё: "Возникает подозрение, что до 1700 года никакой истории евреев не существовало вовсе! (Совсем крамольный комментарий к этой гипотезе: а, может быть, и самих евреев тоже ещё незадолго до этой даты не существовало?)". А в итоге "...следует один и тот же вывод: еврейской историографии практически не существовало до 1700-го, если даже не до 1800 года".
       В результате возникает совершенно абсурдная логическая ситуация: при верности исходных посылок академического метода окончательный итог не имеет место в реальной действительности. Суждение Габовича об исторической ущербности еврейской судьбы суть даже не вывод, а полный курьёз, наподобие еврейского анекдота. Евгений Габович показал, - и показал основательно, с завидным фактологическим кругозором, но так и не понял самого существенного: еврейская история не подчиняется предписаниям земной историографии, так или иначе исходящие из стратегии фактомании и объективного наблюдателя, а опосредуется исключительно в показаниях небесной истории.
       В общем-то посредственная работа Е.Габовича имеет ценность и заслуживает внимания своими отрицательными тезисами, тобто тем, что отрицается в авторском изложении, отрицательными знаниями. Автор преднамеренно абстрагируется от еврейской Библии, ибо она ему не понятна и не интересна, а потому он не ощущает, что из Библии исходит подлинный, небесноисторический, дух еврейской истории и еврейская Библия (по-еврейски, Танах) являет собой самую полную историческую хронику древнего мира. Габович лапидарничает: "Короче, никакой исторической библиотеки евреи в древние времена не создали" (Не вдаваясь в бесплодную дискуссию лишь попутно отмечу высказывание А.С.Каца (Кац А.С. "Евреи. Христианство, Россия", 2008 (http://www.exp-kats.spb.ru/): "Ветхозаветная история евреев выходит за рамки легенд и подтверждается, по крайней мере, двумя независимыми древнейшими источниками. Во-первых, египетской "стелой Израиля", датированной 1243 г. до н. э., в которой говорится о победах фараона Мернептаха: "Захвачен Ханаан... Израиль опустошен, нет семени его" (259). Во-вторых, ассирийским письмом, датированным 853 г. до н. э., в котором упоминается израильский царь Ахав. По-видимому, можно считать установленным фактом, что древнейшие тексты Ветхого Завета относятся к XIII - XII векам до н.э., а самые поздние ко II веку до н. э.. И сегодня Тора перебрасывает мост от легендарной реальности к повседневному существованию современного человека, "просвечивая" это существование жесткими и милосердными лучами"). Следовательно, своим отрицанием Глебович утверждает истину: рассматривать историю евреев вне Библии равносильно попытке запрыгнуть на Луну - безнадёжно, бессмысленно и невозможно.
       А между тем автор цитирует, но не осмысляет иную точку зрения, и она содержится в знаменитом Энциклопедическом Словаре Брокгауза и Ефрона, и отредактирована выходцем из русского еврейства - И.А.Ефроном: "С точки зрения современных требований большая часть вышеуказанного материала не годна для историко-литературной обработки, но древние израильские логографы смотрели на это иначе - для них всё служило материалом для восстановления прошлого, безразлично, свидетельствовал ли он о естественных или сверхъестественных явлениях. Разница между подлинной историей, историей легендарной и чистой легендой, которые так строго различает современная историография, была им чужда; в их глазах всё носило печать достоверности". В совокупности это есть характеристика исторического сознания, которое, как наиболее развитой компонент еврейского духа, составляет "самое существенное" в небесноисторической природе евреев. Это означает, что евреи не прекращали, не прекращают, и не будут прекращать творить историю, пока они евреи.
       Естественно, что идеологическое credo бердяевской концепции, ставшей теорией познания еврейского исторического процесса или еврейских хроник, не просто противоречит аналогичному постулату в сочинении Габовича, а есть его прямой антагонист. Расхожим объяснением ущербности еврейской истории, по Габовичу, служит то обстоятельство, что "хроники фокусировали своё внимание на харизматических личностях, а не на социальных группах", Бердяев видит всё наоборот: именно харизматическая личность (у Бердяева, "действующая душа") возводится на пьедестал демиурга исторического процесса. Индивидуальная личность суть credo теории Бердяева и русской духовной философии. Принципиальная разница между личностью и коллективом слагает кардинальное отличие небесной истории от земной истории.
       Александр Львов, не в пример Габовичу более серьёзный исследователь, тем не менее, идя в своём "Поиске русского еврея" (А.Львов "В поисках русского еврея". Интернет-страница Александра Львова (http://lvov.judaica.spb.ru/) тем же путём, исключающим небесноисторический подход, приходит в конечном итоге к тому же ложному выводу с атрофированными историческими чертами еврейского существования в России. А.Львов повествует: "Летом 1996 г. сообщение М.Членова было, кажется, самым ярким событием международной конференции "Евреи бывшего Советского Союза"7. Была построена система понятий, позволяющая описать различные типы еврейской идентификации. Система настолько гибкая, что в ней нашлось место - наконец-то! - и для русских евреев, со всеми их отличиями от евреев, например, американских. М.Членов назвал три важнейшие особенности этого типа идентификации: 1.Отделенность от религии. Иудаизм для русского еврея является всего лишь одной из религий и имеет к нему отношение не больше (но и не меньше), чем христианство, буддизм и т.п.. 2.Пассивность. Термин, по-моему, не слишком удачный, но его назначение - подчеркнуть отличие от американского, активного способа идентификации, требующего от еврея сознательных усилий, активных действий для приобретения и удержания своей identity. Для русского же еврея его еврейство - факт биографии, данность, от него не зависящая. Он не спросит, подобно американцу, - "нужно ли это мне?", его вопрос иной - "что мне с этим делать?". 3.Установка на социальные характеристики и систему ценностей советской интеллигенции.... Заметим, что только последний пункт содержит нечто положительное, а первые два описывают главным образом отсутствие у русских евреев тех свойств, которые есть у всех прочих евреев, и позволяют объяснить их неучастие в еврейском движении. Но зато это единственное положительное является, по-моему, огромным достижением, потому что выводит нас из порочного круга определений тавтологических (вроде "русский еврей - это еврей, говорящий по-русски") и позитивистских (типа "русский еврей - это русский, отвечающий на такие-то вопросы анкеты так-то"). Это же парадоксальное определение русского еврея через совсем иное, в другом пространстве расположенное. понятие советский интеллигент представляется мне чрезвычайно плодотворным. М.Членов ввел, наконец, в научный обиход то, что уже давно подозревали и подразумевали многие, то, что прежде говорилось лишь для красного словца, как мысль, доведенная до абсурда, как яркий поэтический образ, - парадоксальное тождество находящихся в разных пространствах понятий русский еврей и советский интеллигент". Игнорирование небесноисторической идеологии приводит к общему совокупному результату: искажению и узурпации исторической составляющей еврейского сознания. Пассивность русского еврея никак не увязывается с деятельной силой этой прослойки во всех судьбоносных катаклизмах русского общества (Крестьянской Реформы, русской революции, русской культуры). Ведущая роль русского еврейства в формировании еврейского государства Израиль вовсе не "объясняет их (русских евреев - Г.Г.) неучастие в еврейском движении". Кардинальное понятие небесноисторического воззрения формация русского еврейства, как видно, чуждо познавательной потенции современных аналитиков еврейства, и оно отнюдь не адекватно понятию советской интеллигентности, какое М.Членов и А.Львов преподносят в качестве "яркого поэтического образа", оставляя в стороне крайнюю расплывчатость этого термина и этого смысла. Так что итоговое содержание данной сентенции, отличаясь от эпатажности суждений Е.Габовича, вполне идентично с последними. А.Львов цитирует слова критика Льва Аннинского, но, как видно, не придаёт им большого значения: "Мы не хотим быть ни "просто русскими", ни "евреями вообще" - мы хотим быть РУССКИМИ ЕВРЕЯМИ. Мы - совершенно особый анклав: не часть какого-то другого народа, а - НАРОД со своей судьбой и своими ценностями".
       А.Львов изобрёл формулу и, как видно, очень гордится этим: "Итак, еврей смотрится в зеркало и видит там интеллигента...". Автор не сомневается в реальности "Возросшей в Советском Союзе общности интеллигентов, ощущающих себя евреями, и евреев, ощущающих себя интеллигентами" и даже более того, единение между ними достигает уровня, где является "...поэтическое самоотождествление с евреями, свойственное русской интеллигенции". Хотя понятно, что, если при вдохновенном творчестве поэт самоотождествляется с кем-нибудь другим, кроме себя, то он не поэт, а рифмоплёт. В итоге А.Львов приходит к выводу, что "Русские евреи и/или советские интеллигенты образуют общность, противостоящую другим социальным группам". И продолжает: "Центром, вокруг которого формируется эта общность гуманитарная интеллигенция - писатели и философы... Началом, точкой отсчёта для русской интеллигенции является литература, словесность, и, в первую очередь, - русская литература". Но последнее утверждение не совсем точно по смысловому содержанию. Началом русской интеллигенции было положено в русской доктрине народности через сочувствие к русскому народу, закабалённому крепостным правом, - поэтому первым русским интеллигентом Н.А.Бердяев назвал А.И.Радищева
       Синонимирование русского еврейства с советской интеллигенцией представляет собой другой результат порочной методологии, рассматривающей историю евреев вне небесноисторического воззрения. Этот другой результат не противоречит и не отвергает вывод Глебовича о появлении еврейства (равно, еврейской историографии) "в 1700-ом, или даже 1800-ом году", а взятый в сугубо методологическом ракурсе, являет собой продолжение одним другого. Русская духовная философия, включающая в себя небесноисторическую методологию, являлась лютым врагом большевистского режима, продуктом которой стала так называемая советская интеллигенция, так что выпадение из аналитической базы небесноисторического средства делается опосредованным признаком принадлежности к действующему арсеналу советской идеологии ленинской системы воинствующего материализма. Оба сочинения, привлекательные по части охвата фактического материала и эмоционально неравнодушного отношения к теме, кажутся породненными именно со стороны еврейской темы.
       Однако обилие фактического материала не стало положительным фактором в качественном потенциале ноуменальных упражнений обеих авторов: многоречие, разноречие, противоречие, приоритет системно-статистической фактомании, скольжение по поверхности фактов, избирательный подход к фактам, императивный волюнтаризм, - все эти козырные карты материалистического понимания истории, или, по-ленински, исторического материализма) стали когнитивными антитезисами небесноисторического познания евреев. Попытка объять смыслом или взять в толк широкопопулярную молву о русской интеллигенции приводит к необычайной гностической путанице и сумятице, типичной не только для этого тезиса, но и для всего гнозиса "еврейского вопроса" в России. В чисто терминологическом отношении слоган "интеллигенция" в применении к русскому обществу является чистейшим суррогатом, - этот термин впервые использовал И.Кант в европейской философии для обозначения динамической моторной мощи человеческого духа, а понятие "интеллигенция человеческого духа" укоренилось в европейской философии как генерация индивидуальной действенной силы отдельного духа: о своей интеллигенции говорили Кант, Фихте, Шопенгауэр. Русский денди граф П.Д.Боборыкин привёз в Россию этот термин, но переиначил его содержание. Будучи литератором, как говорил поэт, "небольшой, но ухватистой силы", граф Боборыкин являлся профаном в области философии, и с его лёгкой (а точнее, нелёгкой) руки в русский обиход внедрилось понимание интеллигенции как общественного слоя, занимающегося умственно-гуманистическим трудом. Таким образом, русская редакция интеллигенции вывернула на изнанку первородное назначение её, и превратилось в составную часть русской народнической доктрины, как коллективистского образования.
       Именно в таком аспекте русская интеллигенция была осмотрена, осмыслена и оценена русской духовной философией, которая в своих максимах проповедовала культ личности. Это было осуществлено в сборнике "Вехи. Интеллигенция в России" (1909 год), - беспрецедентном издании, аналогов которого ни по глубине проникновения философской мысли, ни по величине познавательного потенциала, ни по смелости суждений нет не только в русской, но и мировой публицистики. Сборник "Вехи" есть апофеоз и одновременно лучезарная эмблема русской духовной школы, составленная коллективом блистательных русских мыслителей. Редактор сборника "Вехи" Михаил Гершензон писал об этом коллективе: "Их общей платформой является признание теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами общежития и что она, а не самодовлеющие начала политического порядка, является единственно прочным базисом для всякого общественного строительства. С этой точки идеология русской интеллигенции, всецело покоящаяся на противоположном принципе признания безусловного примата общественных форм, - представляется участникам книги внутренно ошибочной, т.е. противоречащей естеству человеческого духа, и практически бесплодной...".
       Другой соавтор "Вех", выдающийся русский теолог о. С.Н.Булгаков представил философски безукоризненную характеристику русской интеллигенции: "Крайне непопулярны среди интеллигенции понятия личной нравственности, личного самоусовершенствования, выработки личности (и, наоборот, особенный, сакраментальный характер имеет слово общественный). Хотя интеллигентное мироотношение представляет собой крайнее самоутверждение личности, её самообожествление, но в своих теориях интеллигенция нещадно гонит эту самую личность, сводя её иногда без остатка на влияние среды и стихийных сил истории (согласно общему учению просветительства)... Извращение личности, ложность самого идеала для её развития есть коренная причина, из которой проистекает слабости и недостатки нашей интеллигенции, её историческая несостоятельность" ("Вехи. Интеллигенция в России". Сборник статей, 1991, с.с.23,64,65). Итак, после разительной, "веховской", критики понятие "русская интеллигенция" теряет право на самостоятельную атрибутику в серьёзном философском дискурсе. Понятие "интеллигенция" достаточно запутанно в русской среде изначально, а сочетание её с прилагательным "советская" усугубляет это обстоятельство за счёт неразборчивости, присущей любому "советскому" по определению (не это ли положение сподвигло вождя мирового пролетариата В.И.Ульянова-Ленина на неприличную откровенность: "Интеллигенция не мозг нации, а г... нации"?). С присущим ему пустозвонством шустрый антисемит Александр Севостьянов провозгласил: "Слияние еврейства с "российской интеллигенцией" и революцией оказалось роковым триединством, преодолеть которое не удалось даже "Вехам", вырвавшим из него лишь одно звено: революционность... Но нам сегодня очевидно, что именно упомянутое слияние увлекло Россию в пропасть, в бездну, в катастрофу, эхо которой мы ещё переживаем, и пока неизвестно - переживём ли". Великий русский поэт Иван Бунин с присущей ему проницательностью заявил: "Ох, вспомнит ещё наша интеллигенция, - это подлое племя, совершенно потерявшее чутьё живой жизни и изолгавшееся насчёт совершенно неведомого ему народа, - вспомнит мою "Деревню"..."
       Евреи, будучи врождёнными носителями личностных тенденций в духовном мире, ни с какой стороны не могут соотноситься с определением, вложенным в суть русской интеллигенции. А если и могут, то только в случае отречения от своих исконных библейских качеств, и, прежде всего, отстранения от Божеского лика и пророческого духа, тобто того, что несёт знамя индивидуальной личности в истории евреев. В итоге это означает, что еврей, вставший в позу русской интеллигенции суть отщепенец и ренегат. Именно поэтому против русского, изначально ложного, дилетантского толкования понятия интеллигенции выступили евреи, и совершенно не случайно, а закономерно, из семи авторов сборника "Вехи" три являлись представителями формации русского еврейства (М.О.Гершензон, С.Л.Франк и А.С.Изгоев)
       Александр Львов взялся опровергать эту очевидную максиму, следующую из основополагания русского духовного воззрения, и ему удалось добиться только того, что реальное отщепенство евреев требуется считать невзыскательной оценкой и упрощенчеством, в грехе чего повинен и автор сих слов.. В действительности же это явление более сложное, чем просто отход от своих генетических корней: еврейское ренегатство, как и всё исконно еврейское, не укладывается в известные рациональные формы, и не могут числиться столь значительные личности, как Карл Маркс, Лев Троцкий, Яков Свердлов и многие подобные им, в разряде простых отступников и раскольников. Еврейское ренегатство, как и любое предательство, есть психологическая трагедия, а в своём специфическом виде суть мистерия русского еврейства, но двойной тайной является возможность скрестить русского еврея с советским интеллигентом.
      
        -- ДВА ОБРАЗА ЕВРЕЯ
       Итак, проницающая способность русской духовной философии выявила в недрах еврейского духа качественно новое видение исторического процесса для всей исторической отрасли знания и также философию этой истории, а специально для еврейской истории определила теорию её познания. После бердяевских (русских) постижений самодеятельная еврейская история не может рассматриваться вне небесноисторической методологии с соответствующими идеологическими установками, из которых главнейшей является максима: историческая личность суть демиург истории.
       Поскольку культовым почитанием в русском духовном воззрении пользуется индивидуальная личность, то основным вопросом при формировании теории познания еврейской истории выставляется вопрос: что есть еврей как индивидуальная личность? При этом особое предпочтение отдаётся не вечно актуальным психологическому или религиозно-национальному типу еврея, а только способности еврея быть исторической личностью, творцом собственной исторической былины, именно как "историческому спецификуму" или как мессии личности. Историческая сознание есть фамильная черта каждой еврейской личности, и высокая концентрация исторического духа делает из еврея пророка, а потому пророческие свойства являются характеристическими признаками еврея, хотя далеко не каждый еврей есть в натуре пророк. Таково уложение, которое входит в общую мысль русского духовного воззрения, а не только отдельных персональных мыслителей, и оно ставится в качестве центральной обедни русской духовной литургии. "Еврей - символ вечности, - глаголет Л.Н.Толстой, постигая глубинную суть еврейского духовного вещества, -... Еврей вечен, он - олицетворение вечности".
       Таким образом, русские духовники-мыслители первые проникли в глубины и познали разнообразие исторического сознания в облике еврейского спецификума, чем повысили статус познавательных ценностей всеобщей истории. Бердяев постигает в своём сочинении: "Сознание еврейское, в отличие от эллинского, было всегда обращено к грядущему, к будущему: это - напряжённое ожидание какого-то великого события, разрешающего судьбы народов, судьбу Израиля. Всю мировую судьбу еврейское сознание мыслило не как замкнутый круговорот. Идея истории приурочена к тому, что в грядущем будет какое-то событие, разрешающее историю. Этот характер построения исторического процесса конструировался впервые в еврейском сознании; здесь впервые появляется сознание "исторического", и поэтому философию истории надо искать не в истории "греческой" философии, а в истории еврейства.... Мессианская идея и есть специфическая идея, которую еврейский мир внёс в историю человеческого духа" (Н.А.Бердяев "Смысл истории", 1990, с.с.23,24).
       Задолго до Бердяева эту же мысль высказал другой великий русский философ В.С.Соловьёв, но с уклоном в другую сторону "исторического" - сторону вселенского Всеединства, которое впоследствии выкристаллизовалось в понятие расширенного сионизма, о чём будет сказано в дальнейшем. У Соловьёва это обстоятельство показано следующим образом: "Национальное сознание евреев не имело реального удовлетворения, оно жило надеждами и ожиданиями. Кратковременное величие Давида и Соломона было идеализировано и превращено в золотой век, но живучий исторический смысл народа, создавшего первую в мире философию истории (в Данииловой книге о всемирных монархиях и о царстве правды Сына Человеческого), не позволил ему остановиться на просветлённом образе прошедшего, а заставил перенести свой идеал в будущее. Но этот идеал, изначала имевший некоторые черты всемирного значения, перенесённый вперёд вдохновением пророков, решительно освободился от всего узко национального: уже Исаия возвещает Мессию как знамя, имеющее собрать вокруг себя все народы, а автор книги Даниила вполне стоит на точке зрения всеобщей истории" (В.С.Соловьёв "Оправдание добра", 1996,с.263).
       Не удивительно, что в русской духовной доктрине явилась самобытная и целокупная модель еврея в качестве гоменоидной натуры истории. При этом важно понимать, хотя это особо не акцентируется, что вся еврейская силлогистика русских духовников всецело относится к одному объекту - русскому еврейству, которое они прекрасно ощущали, а состояние дел в зарубежном еврействе русскую философскую мысль не беспокоила. Прототипом русского еврейства в русском духовном комплексе явилась фигура, гениально созданная графом Л.Н.Толстым в знаменитой зарисовке "Что такое еврей": "Что такое еврей? Этот вопрос вовсе не такой странный, каким он может показаться на первый взгляд! Посмотрим же, что это за особое существо, которого все властители и все народы оскорбляли и притесняли, топтали ногами и преследовали, жгли и топили, и который назло всему этому все еще живет и здравствует. Что такое еврей, которого никогда не удавалось сманить никакими соблазнами в мире, которые его притеснители и гонители предлагали ему, лишь бы он отрекся от своей религии и отказался от веры отцов? Еврей - это святое существо, которое добыло с неба вечный огонь и просветило им землю и живущих на ней. Он - родник и источник, из которого все остальные народы почерпнули свои религии и веры. Еврей - первооткрыватель культуры. Испокон веков невежество было невозможно на Святой Земле - еще в большей мере, чем нынче даже в цивилизованной Европе. Больше того; в те дикие времена, когда жизнь и смерть человека не ставили ни во что, рабби Акива высказался против смертной казни, которая считается ныне вполне допустимым наказанием в самых культурных странах. Еврей - первооткрыватель свободы. Даже в те первобытные времена, когда народ делился на два класса, на господ и рабов, Моисеево учение запрещало держать человека в рабстве более шести лет. Еврей - символ гражданской и религиозной терпимости. "Люби пришельца, - предписывал Моисей, - ибо сам был пришельцем в стране Египетской". Эти слова были сказаны в те далекие варварские дни, когда среди народов было общепринято порабощать друг друга. В деле веротерпимости еврейская религия далека не только от того, чтобы вербовать приверженцев, а напротив - Талмуд предписывает, что если нееврей хочет перейти в еврейскую веру, то должно разъяснить ему, как тяжело быть евреем, и что праведники других религий тоже унаследуют царство небесное. Еврей - символ вечности. Он, которого ни резни, ни пытки не смогли уничтожить; ни огонь, ни меч цивилизации не смогли стереть с лица земли: он, который первым возвестил слова Господа, он, который так долго хранил пророчество и передал его всему остальному человечеству; такой народ не может исчезнуть. Еврей вечен, он - олицетворение вечности". (Лев Толстой, 1891 февраль. ЦГАЛИ, ф.508, опись 2, ед.хр.30)
       Но философских выводов из этого не последовало, ибо с этой зарисовкой произошло то, что происходило со всеми философскими упражнениями Толстого, - их попросту отказывались воспринимать. Лев Толстой есть не только великий русский писатель, но и является величайшим русским недо-разумением: до настоящего времени толстоведение, будучи солидным разделом русского литературоведения или искусствоведения, не избавилось от своего главного порока - разделение Л.Н.Толстого на писателя и философа с полным доминирование первого над вторым. Толстовская фигура еврея была оценена в качестве художественного образа с произвольным содержанием. И только в среде русского еврейства философское дарование Льва Толстого имело такой же эффект, как и художественное творчество. Замечательный русский философ Лев Шестов (Л.Шварцман) с убеждением произнёс: "Сказать про гр. Толстого, что он - не философ, значит отнять у философии одного из виднейших её деятелей. Наоборот, философия должна считаться с гр. Толстым как с крупной величиной, хотя его произведения и не имеют формы трактатов и не примыкает к какой-нибудь из существующих школ" (Л.Шестов "Добро в учении гр. Толстого и Ф.Ницше (философия и проповедь)". Журнал "Вопросы философии", 1990 N7,с.85). (Хотя следует отметить, что как раз в еврейской теме русские духовники, настроенные против философии толстовства, солидарны с Толстым в общем отношении к евреям, не числя за этим какой-либо философской подоплёки, - так, русский эстет Д.С.Мережковский, противник толстовства, лаконизировал проблему: "Еврейский вопрос есть русский вопрос").
       Причину столь легковесного поведения русской философской аналитики следует видеть в том, что толстовская рефлексия еврея, равно, интуитивное тяготение русского интеллекта к древнееврейскому материалу (русский народный фольклор, "ересь жидовствующих") антагонистически контрастировала с подобным отношением к евреям в среде европейского философского воззрения, какое знаток истории антисемитизма Лев Поляков назвал "специфическим феноменом - христианским антисемитизмом". А творцы классической европейской философии на тот момент числились ведущими кураторами в процессе становления русской духовной доктрины. Европейское, исходящее из христианских канонов, неприятие евреев и их идеологии известно издавна, развито широко в настоящее время, заставляя считать виновником Холокоста, как современной формы антисемитизма, не Адольфа Эйхмана, не Адольфа Гитлера, а Адольфа Европу. Признаков, доказательств, свидетельств европейского христианского антисемитизма накопилось за исторический период неисчислимое множество, но особо значимый вид эти факты и акты вражды к евреям приобретают в устах творцов классической немецкой философии, единодушно возведённой на пьедестал наивысшего развития умственной способности человечества. Представителей этой когорты так много, что мне для подтверждения высказанной мысли приходится избрать лишь лучших из лучших - обладателей собственных философских систем, так сказать, чемпионов человеческого разума.
       "Парад" открывает великий Иммануил Кант: "...иудейство отказало всему роду человеческому в общении, считая себя особым народом - избранником Иеговы, который ненавидел все прочие народы и поэтому был ненавидим каждым из них, ...иудаизм уже в своей первоначальной организации - поскольку этот народ с помощью всевозможных, отчасти мучительных, обрядов должен был быть обособлен от всякого смешения с ними, - навлёк на себя упрёк в человеконенавистничестве". "Не без основания они получили репутацию обманщиков. Кажется довольно странно думать о нации, состоящей лишь из одних обманщиков. Но не менее странно, что эта нация не состоит только из торгашей, которые объединены, главным образом, древним суеверием, признаваемым правительством, под которым они живут. Они не стремятся к никакой гражданской добродетели, но лишь хотят компенсировать её отсутствие, обманывая с выгодой для себя тех самых людей, которые дают им покровительство...".
       Ничего нового к негативному ощущению еврейского духовного естества не добавляет гениальный Георг Вильгельм Гегель: "Все состояния, в которых пребывал еврейский народ, включая его несчастное, убогое и позорное современное состояние, являются лишь следствием и развитием изначальной судьбы - бесконечной мощи, которую он отчаянно пытался преодолеть - судьбы, которая подавляла его и будет это делать и впредь, до тех пор, пока этот народ не примирится с ней посредством духа красоты и не преодолеет её благодаря этому примирению...Движимые материализмом и жадностью, они способны лишь к животному существованию, которое может быть обеспечено за счёт других народов. Еврейское сознание делает их нацией торгашей и ростовщиков, внутренне неспособных к высшим духовным и этическим проявлениям... Великая трагедия еврейского народа не похожа на греческую трагедию, она не может возбудить ни страха, ни жалости, поскольку их вызывает судьба прекрасного существа, совершившего фатальную ошибку. Трагедия евреев вызывает лишь отвращение. Судьба еврейского народа - это судьба Макбета... Попытка Иисуса дать еврейской толпе понимание божественного не могла не провалиться, ибо вера в божественное не может существовать в грязи. Лев не может поместиться в ореховой скорлупе; бесконечный дух не найдёт себе места в тайниках еврейской души".
       Общую картину ненависти к евреям доводит до градуса истребительной процедуры ещё один член семейства великих философов Иоганн Готлиб Фихте: "Еврейский дух - деструктивен и неизменяем. Единственный способ ассимиляции евреев - это отрубить им головы и поставить на их место другие, в которых не должно быть ни одной еврейской идеи.... Чтобы защититься от них, я вижу только одно средство: завоевать для них землю обетованную и выслать туда их всех... Могущественное государство проходит через все границы европейских государств, враждебное и находящееся в постоянном конфликте со всеми другими, - имя этому государству международное еврейство. Евреи не могут быть лояльными никакой другой стране".
       Для полноты картины можно сослаться на "Энциклопедию или Толковый словарь наук, искусств и ремесёл" (1751-1780 г.г.), редактируемую Д.Дидро, П.Гольбахом и Ж.Д'Аламбером, которая вражду к евреям на многие годы сделала общественным мнением Европы: "О Европа, осмелься, наконец, свергнуть невыносимое иго поразивших тебя предрассудков! Оставь нелепым евреям, неистовым глупцам, трусливым и опустившимся азиатам эти суеверия, столь же бессмысленные, сколь и унизительные; они совершенно не годятся для живущих в твоём климате..., навсегда закрой свои глаза на эти бесплодные химеры, которые на протяжении стольких веков служили лишь препятствием на пути продвижения вперёд к подлинному знанию и выталкиванию тебя с дороги к счастью".
       Итак, неприятие евреев на всех уровнях и во всех формах является не только общим местом интеллектуально-эстетической деятельности или интеллигенции европейского духа, но и его поведенческим нормативом, как у Наполеона Бонапарта: "Я делаю всё, чтобы доказать моё презрение к этой подлейшей нации мира". Это обстоятельство не могло не привести к некоему ноуменальному обобщению явления и выведению соответствующей особой флексии, выступающей символической для данной имажинации (сила воображения) мысли. Аналогично толстовской зарисовке в русском еврействе на европейской стороне таким символом должно признать прозаический этюд в жанре эссе Карла Маркса "К еврейскому вопросу". В своей работе К.Маркс представил поразительное по глубине и беспрецедентное по смелости reflexio (отражение) исследовательской мысли в области еврейской тематики. С присущим его аналитическому дарованию образностью мышления и широтой охвата полномочий предмета, Карл Маркс исчерпывающе и однозначно опосредовал сугубо негативный комплекс еврейского бытия в Европе, - этот потомок еврейских раввинов с гениальной силой вскрыл всю отрицательную совокупность еврейской психологии. Это шедевральное сочинение я представляю в расширенной выдержке: "Постараемся вглядеться в действительного еврея-мирянина, не в еврея субботы, как это делает Бауэр, а в еврея будней. Поищем тайны еврея не в его религии, - поищем тайны религии в действительном еврее. Какова мирская основа еврейства? Практическая потребность, своекорыстие. Каков мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги. Но в таком случае эмансипация от торгашества и денег - следовательно, от практического, реального еврейства - была бы самоэмансипацией нашего времени. Организация общества, которая упразднила бы предпосылки торгашества, а, следовательно, и возможность торгашества, - такая организация общества сделала бы еврея невозможным. Его религиозное сознание рассеялось бы в действительном, животворном воздухе общества, как унылый туман. С другой стороны, когда еврей признает эту свою практическую сущность ничтожной, трудится над ее упразднением, - тогда он высвобождается из рамок прежнего своего развития, трудится прямо для дела человеческой эмансипации и борется против крайнего практического выражения человеческого самоотчуждения. Итак, мы обнаруживаем в еврействе проявление общего современного антисоциального элемента, доведенного до нынешней своей ступени историческим развитием, в котором евреи приняли, в этом дурном направлении, ревностное участие; этот элемент достиг той высокой ступени развития, на которой он необходимо должен распасться. Эмансипация евреев в ее конечном значении есть эмансипация человечества от еврейства. Еврей уже эмансипировал себя еврейским способом. Еврей, который, например, в Вене только терпим, определяет своей денежной властью судьбы всей империи. Еврей, который может быть бесправным в самом мелком из германских государств, решает судьбы Европы. В то время как корпорации и цехи закрыты для еврея или еще продолжают относиться к нему недоброжелательно, промышленность дерзко потешается над упрямством средневековых учреждений" (Б. Бауэр. "Еврейский вопрос"). И это не единичный факт. Еврей эмансипировал себя еврейским способом, он эмансипировал себя не только тем, что присвоил себе денежную власть, но и тем, что через него и помимо него деньги стали мировой властью, а практический дух еврейства стал практическим духом христианских народов. Евреи настолько эмансипировали себя, насколько христиане стали евреями. "Благочестивый и политически свободный обитатель Новой Англии", - говорит, например, полковник Гамильтон, - "есть своего рода Лаокоон, не делающий ни малейших усилий, чтобы освободиться от обвивших его змей. Маммона - их идол, они почитают ее не только своими устами, но и всеми силами своего тела и души. В их глазах вся земля - не что иное, как биржа, и они убеждены, что у них нет иного назначения на земле, как стать богаче своих соседей. Торгашество овладело всеми их помыслами, смена одних предметов торгашества другими - единственное для них отдохновение. Путешествуя, они, так сказать, носят с собой на плечах свою лавочку или контору и не говорят ни о чем другом, как о процентах и прибыли. Если же они на минуту и упустят из виду свои дела, то только затем, чтобы пронюхать, как идут дела у других"<...>. Противоречие между политической властью еврея на практике и его политическими правами есть противоречие между политикой и денежной властью вообще. В то время как по идее политическая власть возвышается над денежной властью, на деле она стала ее рабыней. Еврейство удержалось рядом с христианством не только как религиозная критика христианства, не только как воплощенное сомнение в религиозном происхождении христианства, но также и потому, что практически - еврейский дух - еврейство - удержался в самом христианском обществе и даже достиг здесь своего высшего развития. Еврей, в качестве особой составной части гражданского общества, есть лишь особое проявление еврейского характера гражданского общества. Еврейство сохранилось не вопреки истории, а благодаря истории. Гражданское общество из собственных своих недр постоянно порождает еврея. Что являлось, само по себе, основой еврейской религии? Практическая потребность, эгоизм. Монотеизм еврея представляет собой поэтому в действительности политеизм множества потребностей, политеизм, который возводит даже отхожее место в объект божественного закона. Практическая потребность, эгоизм - вот принцип гражданского общества, и он выступил в чистом виде, как только гражданское общество окончательно породило из своих собственных недр политическое государство. Бог практической потребности и своекорыстия - это деньги. Деньги - это ревнивый бог Израиля, пред лицом которого не должно быть никакого другого бога. Деньги низводят всех богов человека с высоты и обращают их в товар. Деньги - это всеобщая, установившаяся как нечто самостоятельное, стоимость всех вещей. Они поэтому лишили весь мир - как человеческий мир, так и природу - их собственной стоимости. Деньги - это отчужденная от человека сущность его труда и его бытия; и эта чуждая сущность повелевает человеком, и человек поклоняется ей. Бог евреев сделался мирским, стал мировым богом. Вексель - это действительный бог еврея. Его бог - только иллюзорный вексель. Воззрение на природу, складывающееся при господстве частной собственности и денег, есть действительное презрение к природе, практическое принижение ее; природа хотя и существует в еврейской религии, но лишь в воображении. В этом смысле Томас Мюнцер признавал невыносимым, "что вся тварь сделалась собственностью - рыбы в воде, птицы в воздухе, растения на земле; ведь и тварь должна стать свободной" То, что в еврейской религии содержится в абстрактном виде - презрение к теории, искусству, истории, презрение к человеку, как самоцели, - это является действительной, сознательной точкой зрения денежного человека, его добродетелью. Даже отношения, связанные с продолжением рода, взаимоотношения мужчины и женщины и т, д. становятся предметом торговли! Женщина здесь - предмет купли-продажи. Химерическая национальность еврея есть национальность купца, вообще денежного человека. Беспочвенный закон еврея есть лишь религиозная карикатура на беспочвенную мораль и право вообще, на формальные лишь ритуалы, которыми окружает себя мир своекорыстия. Также и в этом мире своекорыстия высшим отношением человека является определяемое законами отношение, отношение к законам, имеющим для человека значение не потому, что они - законы его собственной воли и сущности, а потому, что они господствуют и что отступление от них карается. Еврейский иезуитизм, тот самый практический иезуитизм, который Бауэр находит в талмуде, есть отношение мира своекорыстия к властвующим над ним законам, хитроумный обход которых составляет главное искусство этого мира. Самое движение этого мира в рамках этих законов неизбежно является постоянным упразднением закона. Еврейство не могло дальше развиваться как религия, развиваться теоретически, потому что мировоззрение практической потребности по своей природе ограничено и исчерпывается немногими штрихами. Религия практической потребности могла по самой своей сущности найти свое завершение не в теории, а лишь в практике - именно потому, что ее истиной является практика. Еврейство не могло создать никакого нового мира; оно могло лишь вовлекать в круг своей деятельности новые, образующиеся миры и мировые отношения, потому что практическая потребность, рассудком которой является своекорыстие, ведет себя пассивно и не может произвольно расширяться; она расширяется лишь в результате дальнейшего развития общественных условий. Еврейство достигает своей высшей точки с завершением гражданского общества; но гражданское общество завершается лишь в христианском мире. Лишь при господстве христианства, превращающего все национальные, естественные, нравственные, теоретические отношения в нечто внешнее для человека, - гражданское общество могло окончательно отделиться от государственной жизни, порвать все родовые узы человека, поставить на их место эгоизм, своекорыстную потребность, претворить человеческий мир в мир атомистических, враждебно друг другу противостоящих индивидов. Христианство возникло из еврейства. Оно снова превратилось в еврейство. Христианин был с самого начала теоретизирующим евреем; еврей поэтому является практическим христианином, а практический христианин снова стал евреем. Христианство только по видимости преодолело реальное еврейство. Христианство было слишком возвышенным, слишком спиритуалистическим, чтобы устранить грубость практической потребности иначе, как вознесши ее на небеса. Христианство есть перенесенная в заоблачные выси мысль еврейства, еврейство есть низменное утилитарное применение христианства, но это применение могло стать всеобщим лишь после того, как христианство, в качестве законченной религии, теоретически завершило самоотчуждение человека от себя самого и от природы. Только после этого смогло еврейство достигнуть всеобщего господства и превратить отчужденного человека, отчужденную природу в отчуждаемые предметы, в предметы купли-продажи, находящиеся в рабской зависимости от эгоистической потребности, от торгашества. Отчуждение вещей есть практика самоотчуждения человека. Подобно тому как человек, пока он опутан религией, умеет объективировать свою сущность, лишь превращая ее в чуждое фантастическое существо, - так при господстве эгоистической потребности он может практически действовать, практически создавать предметы, лишь подчиняя эти свои продукты, как и свою деятельность, власти чуждой сущности и придавая им значение чуждой сущности - денег. Христианский эгоизм блаженства необходимо превращается, в своей завершенной практике, в еврейский эгоизм плоти, небесная потребность - в земную, субъективизм - в своекорыстие. Мы объясняем живучесть еврея не его религией, а, напротив, человеческой основой его религии, практической потребностью, эгоизмом. Так как реальная сущность еврея получила в гражданском обществе свое всеобщее действительное осуществление, свое всеобщее мирское воплощение, то гражданское общество не могло убедить еврея в недействительности его религиозной сущности, которая лишь выражает в идее практическую потребность. Следовательно, сущность современного еврея мы находим не только в пятикнижии или в талмуде, но и в современном обществе, - не как абстрактную, а как в высшей степени эмпирическую сущность, не только как ограниченность еврея, но как еврейскую ограниченность общества. Как только обществу удастся упразднить эмпирическую сущность еврейства, торгашество и его предпосылки, еврей станет невозможным, ибо его сознание не будет иметь больше объекта, ибо субъективная основа еврейства, практическая потребность, очеловечится, ибо конфликт между индивидуально-чувственным бытием человека и его родовым бытием будет упразднен. Общественная эмансипация еврея есть эмансипация общества от еврейства".
       Казалось бы, после Маркса Эрнест Ренан может найти ответ на своё сакраментальное недоумение: "Если все народы во все времена преследуют евреев, то должна же быть этому какая-то причина". Но на русском берегу явилась феноменальная работа о русском еврействе, обладающая столь же мощным эмоционально-духовным воздействием, но в прямо противоположном направлении: рефлексия Толстого совместно с рефлексией Маркса выводит на познавательное пространство еврейского существования феномен взаимоисключающего контраста в отношении к евреям. Оба гения со свойственной им убедительностью неопровержимо свидетельствуют о данном контрасте, как достоверном реальном факте, который ранее не был известен на когнитивном горизонте. Философская аналитика никогда не знала такой постановки вопроса, достоверность которого гарантируется высочайшим интеллектуальным потенциалом, как с русской, так и с европейской, сторон, и перед ней открывается в этих отраслях новое проблемное поле с незнаемым до того познавательным акцентом, и к которому вправе поставить конкретные аналитические задачи. Какова природа этого контраста, и каково его происхождение? Почему еврей, взятый в качестве реальной данности, в одном случае предстаёт "как святое существо", как "первооткрыватель культуры", как "символ гражданской и религиозной терпимости", как "символ вечности", тобто как некая духовная величина, а в другом случае еврей символизирует "практическую потребность своекорыстия", торгашество, культивирующего "бога денег" и являющегося "антисоциальным элементом", тобто как торжествующая "плоть эгоизма" - лжедуховная величина?
       Первым достижением небесноисторического исследования еврейской ойкумены (см. мой трактат "Слёзы мира и еврейская духовность") стала дифференциация еврейского мира на формацию русского еврейства и формацию европейского еврейства. Но следует понимать, что формационная двойственность в данном случае ещё не есть указанная проблема контраста per se, а лишь пропилеи - монументальный вход в архитектурное еврейское сооружение, функциональная внешность методологического подхода. А речь идёт об онтологическом подходе, - более глубоком проникновении небесноисторического познания имманентной сущности еврея в качестве дуализма, как сочетания двух разных, но сводимых к определённому единству состояний, принципов, образов мыслей, мировоззрений, гносеологических стандартов. Еврей, таким образом, являет себя в форме непростого двуликого Януса, или в сосуществовании двух образов, из динамики которых выпадает в осадок историческая природа еврея, кристаллизуется его историческая личность. Исторически важно, что еврей выступает в форме двух символов - русского и европейского; философски важное сосредоточено в том, что дуализм, как таковой, суть идеалистическая, а не материалистическая, генерация, и идеализм, стремясь преодолеть дуализм в принципе, обращается к исходящему от духа, всеохватывающему единству противоположностей; и, наконец, мировоззренчески важное состоит в том, что еврейский дуализм, глубоко диалектический по природе, в корне противоположен гегелевской (материалистической) диалектике.
       Само собой разумеется, что наличие этих различающихся символов (русского и европейского) никак не говорит, что весь интеллектуально-духовный bomond (высший свет) Европы - сплошь антисемиты, так же как не значит, что русские мудролюбы все ходят в друзьях евреев. Здесь задолжена еврейская диалектическая категория per excellence (по преимуществу), которая позволяет свести разные величины, выступающие в форме крайностей, в сопоставительное сравнение, которое, в свою очередь, преподносят иные понятия в такой рефлексии. Новое проблемное поле, явившееся с наблюдением о разных еврейских символах, генерирует качественно особое представление об антисемитизме - всегда и везде составляющее сердцевину так называемого "еврейского вопроса". Новация этого представления исходит из понимания того, что никакого реально существующего, универсального "еврейского вопроса" не существует, несмотря на его безразмерный популизм, а, может быть, благодаря расхожей обыденности его кардинальный смысл и оказался утраченным. Еврейский вопрос не содержит в себе никакой конкретной проблемы, ибо здесь нет вопроса, на который следует дать решающий ответ, а есть конгломерат гипотез, побуждений, допущений, отвлечённой схоластики, которые достигают своего апогея при волевом политическом подходе. Карл Маркс совершенно прав, заявляя, что "Еврейский вопрос получает различную формулировку в зависимости от того, в каком государстве живёт еврей". Еврейский вопрос приобретает актуальное значение и самочинную определённость только в том случае, когда во всеоружии заявляется антисемитизм. Мы настолько хорошо знаем "антисемитизм", насколько плохо знаем "еврея". В дальнейшем тексте будет подробно изложены обе эти константы. А пока я ограничусь элементарным и распространённым понятием антисемитизма, как внешней отрицающей силы, направленной против евреев и еврейства, и где евреи становятся жертвами.
       Но помимо антисемитизма еврейство знает аналогичную по природе иную отрицающую силу, которую можно назвать критицизмом. Антисемитизм и критицизм не только отличаются, но и роднятся друг с другом, - первое есть абсолютное зло для евреев, а второе не исключает пользы для евреев. Последнее происходит на базе того, что они оба представляют собой практический результат взаимообщения евреев с окружающим миром, и оно объективируется в дуализм еврейского мира: контрасте в отношении к евреям - положительным (толстовским, русским) и отрицательным (марксовым, европейским) символами. Знания о еврейском дуализме не являются новостью, и постоянно, на всех уровнях познания, звучат реплики о "духовных евреях" и "материальных евреях". Даже более того. В еврейском учении установлена одна из величайших максим человеческого духа: о приоритете духовного над материальным. И, тем не менее, сентенция о дуализме евреев дана в порядке констатации, но вовсе не рефлексии, - этот момент только аналитически обозначен, но никак не изучен.
       В своём еврейском символе Маркс специально оговаривается, что объектом рефлексии он взял "еврея-мирянина", "еврея будней", а не "еврея субботы". Маркс, как величайший материалист, не погрешил против истины, и указал на действительно бытующего материального еврея. Но, как великий мыслитель, отчасти отошёл от реальности, ибо свой предмет рефлексии "еврея будней" оторвал от "еврея субботы", тобто показал вне еврейского дуализма и вне реально существующей, органической, связи материального еврея и духовного еврея. Следовательно, исследованию Маркса подвёргся еврейский мир в односторонней координации, в виде одного образа, образа материального еврея. Редко какое философское сочинение, даже на фоне глубокомысленнейших пассажей европейской классической философии, может похвастаться таким совершенством философской мысли и проникновенным анализом, как эта еврейская энтропия К.Маркса. По существу, Маркс остался не до конца понятым в "еврейском вопросе", а зачастую полностью неосознанным в своих отвлечениях. До настоящего времени не раскрыта гениальная линия Маркса: "Еврейство эмансипировало себя типично еврейским способом, захватив финансовое могущество и через него власть в мире, и практический еврейский дух стал практическим духом христианских народов. Евреи эмансипировали себя настолько, насколько христиане стали евреями".
       В образе материального еврея Маркс символизировал освобождение (эмансипацию) от зависимости от еврейских духовных корней. Материализованные евреи стремятся у Маркса к эмансипации для самих себя и к формам, угодным только для них. Образ материального еврея выведен Марксом в качестве сборного конструкта негативных психологизмов: жажды наживы, культа денег, меркантильности, ростовщичества, - всего того, что произрастает в изоляции от еврейских духовных предписаний. Евреи у Маркса стали выразителем нового общественного миропорядка, который назревал в Европе. Вся неприязнь Маркса к материализованному еврейству питается за счёт проникновения в глубинную суть этого явления, где он зрит отчётливые признаки ненавидимого им капитализма
       И, тем не менее, сочинение Маркса, как считается, антиеврейского толка, действительно содержит в себе грубейшее методологическое упущение: пласт материализованных евреев Маркс отождествляет со всем еврейским народом, и, таким образом, исключает положение о еврейском дуализме. Но было бы таким же упущением этот изъян всецело вменить в вину Маркса, скорее, это суть беда Маркса; воистину - Vitium est temporis potius quam hominis (это больше порок времени, чем человека). Как великий мыслитель, Маркс был творцом и одновременно адептом действующего философского мировоззрения. В земной истории Европы прекрасно изучен её важнейший период, известный под названием "промышленной революции" (XVIII-XIX века) и создавший качественно новый миропорядок в Европе - торжество капиталистического духа (по М.Веберу). Но с небесноисторической стороны этот период - капиталистическая эра - опознан значительно слабее, и поэтому не принят во внимание тот факт, что капиталистический дух, как новый миропорядок и философское мировоззрение, формировался под влиянием материалистического мышления, генеральный принцип которого провозглашает полнейший приоритет материального над идеальным.
       В эмпирической проекции не сложно показать, что знаменитая идеалистическая европейская классическая философия больше способствовала усилению и расширению материалистического мировосприятия, и не известно, к примеру, чем больше прославлен патриарх европейской философии Иммануил Кант, - как основатель идеалистического учения о человеческом разуме, либо как гениальный соавтор величественной материалистической картины мира. С одной стороны, Кант вопрошает: "Для чего, в самом деле, нам нужна психология, основанная исключительно на принципах чистого разума? Без сомнения, главным образом для того, чтобы оградить наше мыслящее Я от опасности материализма" (И.Кант "Критика чистого разума",1998, с.893). С другой стороны, блестящий идеолог европейского материализма Фридрих Энгельс имел все основания заявить, что "составившее эпоху произведение Канта "Всеобщая естественная история и теория неба" (1755 год) и идея о влиянии приливного трения на вращение Земли пробило "первую брешь" в закостенелом доматериалистическом воззрении: "Ведь в открытии Канта заключалась отправная точка всего дальнейшего движения вперёд" (Ф.Энгельс "Диалектика природы, 1955, с.7), имея в виду прогресс в материалистическом мировоззрении. Материалистическое мироощущение сподвигло Карла Маркса на конструирование формулы "бытие определяет сознание", ставшей знаменем эпохи, - материализм превратился в ректора европейской философской академии, и, как самостоятельная философская отрасль, стал полной доминантой над идеалистической дисциплиной.
       В своей обстоятельной монографии, посвящённой истории западной философии, лорд Бертран Рассел вывел: "Духовный облик, присущий периоду истории, который обычно называют "новым временем", во многих отношениях отличается от духовного облика периода средневековья. Из этих отличительных черт наиболее важны две: падение авторитета церкви и рост авторитета науки". Но Б.Рассел здесь несколько неточен: появление церкви как таковой суть не что иное, как торжество материализма в духовной (религиозной) среде (об этом говорит вся земная история христианства: папская государственность, крестовые походы, конкиста, индульгенции, инквизиция), а "рост авторитета науки" есть то же самое в нерелигиозной среде. Так что для Нового Времени в Европе характерен общий приступ гегемонизации материализма.
       Лорд Б.Рассел продолжает: "Между тем наука, ставшая техникой, утверждала в людях практики взгляд на мир, совершенно отличный от любого взгляда на мир, который можно обнаружить у теоретических философов. Техника принесла с собой ощущение власти: человек ныне в значительно меньшей степени находится во власти окружающего его мира, чем это было в прошлом... Научная техника требует сотрудничества многих индивидуумов, организованных под единым руководством. Поэтому тенденции её развития направляются против анархизма и даже против индивидуализма, ибо она требует крепко сколоченной общественной структуры... Таким образом, импульс власти приобретает размах, которого он никогда прежде не имел. Философские системы, вдохновлённые научной техникой, являются философскими системами власти и склонны рассматривать всё нечеловеческое лишь как сырой материал. Конечные цели более не принимаются во внимание; ценится только мастерство процесса" (Б.Рассел "История западной философии", 2002,с.с.559,562,563).
       Итак, философское мировоззрение, с позиций которого К.Маркс рассматривает образ еврея, является исключительно материалистическим, в фундаменте которого заложены основополагающие постулаты: примат материального над идеальным, закон власти, привилегия внешнего над внутренним, доминация коллективизма, и, наконец, главное и универсальное - угнетение индивидуально-личностного фактора. По причине этого последнего европейское материалистическое мировоззрение включает в себя философскую концепцию о человеке как члена человечества, чем обусловливается принципиальное различие европейской и русской формаций еврейства.
       Бенджамин Франклин открыл великую максиму действующего капиталистического духа, или, другими словами, интеллигенцию американского капитала, превратившуюся в бессмертный лозунг: время-деньги; Карл Маркс показал, что евреи независимо и самостоятельно пришли к такому же тезису, своеобразно высказав: деньги - это Бог. Оба эти уложения связаны каузальной связью и не только дополняют друг друга, но и временами подменяют друг друга. В этом состоит суть непонятой до сих пор гениальной мысли Маркса: "Евреи эмансипировали себя настолько, насколько христиане стали евреями". Макс Вебер написал: "Капитализм безусловно тождественен стремлению к наживе в рамках непрерывно действующего рационально капиталистического предприятия, к непрерывно возрождающейся прибыли, к респектабельности. И таковым он должен быть". Но таковыми должны быть и евреи в капиталистической реальности.
       Вергилию принадлежит крылатая фраза "auri sacra fames" (к злату проклятая страсть), а у материальных евреев она обозначает функцию жизни. Тот же Макс Вебер сказал: "Auri sacra fames стара, как мир, и известна всей истории человечества" (М.Вебер "Протестантская этика и дух капитализма", 2002), но евреи придали этой фразе вид динамического принципа в капиталистическом производстве; алчность и стяжательство определяло интеллигенцию еврейского духа в капиталистическом общежитии Европы. Сама суть капитализма предопределяет материалистические характеристики еврейства, а эти последние, в свою очередь, в силу своих специфических качеств, чужды первородным исконным, исключительно духовным показателям евреев времён праотцев, тобто образу духовного еврея. Итак, формация европейского еврейства является по своему содержанию материалистическим образованием, - таково великое достижение Карла Маркса в еврейской теме. Материалистическая сущность европейского еврейства определяется не только доморощенным, коренным европейским духом, но величественная западная материалистическая парадигма впитывает в себя постижения и сугубо еврейских творцов, - данная парадигма немыслима без творения трёх великих евреев: Карла Маркса, Зигмунда Фрейда и Альберта Эйнштейна, а также "короля философов" Баруха Спинозы (я назвал имена великих из великих, а в уме осталось множество других имён, - Бергсон, Дюркгейм, Зиммель и прочая). Грубейшее методологическое упущение, проявленное при этом, по справедливости должно отнести в адрес самой материалистической философии, а точнее, гегемонизации материализма в европейской классической философии, но не числить его персональным недостатком мыслителя.
       Опосредованное значение марксистского анализа еврейской проблематики состоит в том, что выведение материалистической природы европейского еврейства, дало возможность более углублённо подойти к пониманию самой процедуры неприятия еврейского естества, к чему так предрасположен европейский интеллектуальный потенциал. Отрицание еврейства, как уже говорилось, осуществляется в двух формах: в истребительной форме антисемитизма и форме несогласия и порицания внутреннего еврейского содержания со стороны внешней среды, то есть критицизм еврейства. Разделение антисемитизма и критицизма имеет само по себе самостоятельное значение и его отсутствие в целом ряде случаев приобретает роковую роль в исторических событиях еврейского мира. У Маркса при всей гениальной полноте постигающей мысли нет и намёка на уничтожение или призывов к истреблению еврейского племени per se. А потому считать Карла Маркса антисемитом значит расписаться в собственном непонимании проблемы и признаться в своём невежестве касательно марксизма. Маркс критикует, с присущей ему язвительностью и меткостью, отрицательные свойства еврейства, приобретённые и приобретаемые им в борьбе за существование в условиях, где доминируют грубые предметно-вещественные императивы, - евреи показаны Марксом проповедниками и правовестниками идеологии насущных телесных потребностей. И в таком качестве критика Маркса должна иметь положительный эффект для еврейства, который, однако, ускользнул в аналитической гильдии.
       Отличить антисемитизм от критицизма не так сложно в условиях непредвзятого материалистического метода на фоне европейской силлогистики в еврейском поле. Стереотип подлинного, кондового, истребительного антисемитизма выдан авторитетным в своё время немецким философом-социалистом профессором Евгением Дюрингом в опусе "Еврейский вопрос" (вторая половина XIX века; не лишнем будет добавить, что известность Е.Дюрингу до настоящего времени сохранила убийственная критика, какой подвёрг социалистическую теорию Дюринга Фридрих Энгельс в своей хрестоматийной работе "Анти-Дюринг"). Е.Дюринг представил еврейское племя в следующем виде: "Но низкий тип их племени сочетается с типом пронырливого хищного животного, которое невозможно приручить перевоспитать, сделать домашним. Змея удерживает свои качества от начала природы и на всем протяжении истории; ее змеиные свойства можно истребить только с нею самой. Никакая духовная, никакая социальная, никакая политическая система не может, в сущности, переделать евреев во что-либо иное, чем они есть и всегда были. Поэтому вредные стороны, из которых слагается их национальный характер, можно устранить и истребить только вместе с ними самими". Именно истребительная басовая партия является господствующей во всех выступлениях европейских интеллектуалов (Джордано Бруно, И.-В. Гёте, И.Г.Фихте, Пьер Прудон, Р.Вагнер и прочая).
       Но совсем не простым оказалось это дело на русском берегу в бурное время русской революции и гражданской войны. Депутат 2-4-ой Государственной Думы В.В.Шульгин, представитель той искренней части русской интеллигенции, которая прямо называет себя "антисемитом" в противовес многим, с упоением посыпающих солью еврейские раны, но стыдливо уклоняющихся от этого звания, и который открыто, во всеуслышание, заявил о том, "Что нам в них не нравится": "Не нравится нам в вас то, что вы приняли слиш­ком выдающееся участие в революции, которая оказа­лась величайшим обманом и подлогом. Не нравится нам то, что вы явились спинным хребтом и костяком комму­нистической партии. Не нравится нам то, что своей ор­ганизованностью и сцепкой, своей настойчивостью и во­лей, вы консолидировали и укрепили на долгие годы самое безумное и самое кровавое предприятие, которое человечество знало от сотворения мира. Не нравится нам то, что этот опыт был сделан во исполнение учения еврея - Карла Маркса. Не нравится нам то, что эта ужас­ная история разыгралась на русской спине и что она стои­ла нам, русским, всем сообща и каждому в отдельности, потерь неизрекаемых. Не нравится нам то, что вы, евреи, будучи сравнительно малочисленной группой в составе российского населения, приняли в вышеописан­ном гнусном деянии участие совершенно несоответст­венное. Не нравится нам то, что вы фактически стали нашими владыками. Не нравится нам то, что, став нашими владыками, вы оказались господами далеко не мило­стивыми; если вспомнить, какими мы были относитель­но вас, когда власть была в наших руках; и сравнить с тем, каковы теперь вы, евреи, относительно нас, то раз­ница получается потрясающая. Под вашей властью Рос­сия стала страной безгласных рабов, они не имеют даже силы грызть свои цепи. Вы жаловались, что во время правления "русской исторической власти" бывали еврей­ские погромы; детскими игрушками кажутся эти погро­мы перед всероссийским разгромом, который учинен за одиннадцать лет вашего властвования! И вы спрашиваете, что нам в вас не нравится!!!" Парадокс состоит в том, что как раз такая критика и не может считаться антисемитизмом.
       Здесь речь может идти о познавательном цензе критики: русский монархист Шульгин допускает ту же ошибку, что и материалист Маркс: отрицает еврейский дуализм, и компетенцию одного образа распространяет на всё еврейство, но в инвективе Шульгина отсутствуют человеконенавистнические напевы, такие, как у Дюринга и европейском интеллектуализме. Оказывается, что то, "что не нравится" в революционном русском еврействе русскому Шульгину, не нравится также и евреям Дубнову, Пасманику, Бикерману, Гершензону. Шульгину не дано знать - да и не его это долг, - что "то, что не нравится" составляет урок для исконного еврейского духопорядка никак не меньший, чем для русского контингента. Заслуга В.В.Шульгина в том, что он поставил колоссальный исторический урок, - в этом и состоит принципиальная разница между антисемитизмом и критицизмом. Показательна для критицизма Шульгина и следующая его апофегма о русском народе: "Сняв самому себе голову, он теперь бесится, что сие совершил....Но ежели русскую голову этот народ сам себе "оттяпал", то "жиды", пожалуй, даже услугу оказали, что собственную свою еврейскую голову ему на время приставили: совсем без головы ещё хуже было бы".
       И, тем не менее, как не велика ноуменальная мощь марксового постижения еврейства, в Европе нашёлся философ, опрокинувший всю конструкцию Маркса, а точнее сказать, не согласившийся с железными материалистическими постулатами, расползавшимися внутри европейской системы мудролюбия. Имя этого мыслителя: Фридрих Вильгельм Ницше: "Чем обязана Европа евреям? - Многим, хорошим и дурным, и прежде всего тем, что является вместе и очень хорошим, и очень дурным: высоким стилем в морали, грозностью и величием бесконечных требований, бесконечных наставлений, всей романтикой и возвышенностью моральных вопросов, - а следовательно, всем, что есть самого привлекательного, самого обманчивого, самого отборного в этом переливе цветов, в этих приманках жизни, отблеском которых горит нынче небо нашей европейской культуры, её вечернее небо, - и, быть может, угасает. Мы, артисты среди зрителей и философов, благодарны за это - евреям" (Фридрих Ницше "Сочинения в двух томах. Том 2", 1996,с.369)
       Но Ницше в Европе был единственный в такого рода "заблуждениях" и он не знал сторонников своего суждения, что евреи столь же дуалистичны, как и все иные представители рода человеческого, - только Ницше было понятно, что евреи являются "вместе и очень хорошие, и очень дурные", "качественные" и "некачественные", и предпочитать следует "качественные" экземпляры, и тогда вместо антисемитизма появится "благодарность" - совершенно незнаемый мотив в европейском обращении к евреям. Ницше насквозь видит фальшь, ложь и лицемерие так называемого академического "еврейского вопроса", и сей еретик и возмутитель имперского спокойствия в Европе пишет: "Я ещё не встречал ни одного немца, который относился бы благосклонно к евреям; и как бы решительно ни отрекались от истинного антисемитства все осторожные и политические люди, всё же эта осторожность и политика направлены не против рода самого чувства, а только против его опасной чрезмерности, в особенности же против неблаговоспитанного и позорного выражения этого чрезмерного чувства, - на сей счёт не следует обманываться".
       Общий смысл всего сказанного полнее всего раскрывается в философской плоскости, а точнее сказать, философия стала той гаванью, куда причалила европейская рефлексия еврейского феномена Европы, и это неизбежно, ибо философские соображения всегда являлись средством, очищающим познавательный горизонт человеческого духа. И грубейшее методологическое упущение, присущее не только марксистскому иудаизму, как не парадоксально это звучит, а всему европейскому мыслящему корпусу, за исключением Фридриха Ницше, получает своё объяснение в философской плоскости. Это последнее исходит из того, что философия, будучи способом человеческого мышления, всегда и везде суть одна неделимая процедура, и не существует в самостоятельном виде ни материалистическая философия, ни идеалистическая философия. Наличествуют лишь аналитические приёмы: материалистический метод, где во главу анализа осознанно ставится материя, и идеалистический метод, основанный на продуманном превалировании духовных параметров. Но для установления истины недопустима монополизация одного из методов, и именно гегемония какого-либо из них и образует методологическое упущение per se. В силу этого сугубо еврейский ракурс указанного контраста - контраста Толстой-Маркс - включает в себя с европейской (марксистской) стороны методологический контраст.
       Гностическое значение этого методологического конструкта (контраста) заключает в себе необходимое представление о русском символе, который противостоит европейскому как раз в философском контексте, как образование идеалистической природы, тобто того качества, что исконно определяет духовный облик подлинного еврейского духа; к месту М.О.Гершензон указал: "Идеализм есть движущая сила, и вместе, направление, - не только локомотив под парами, но и рельсы". Русский символ еврея или русское еврейство, таким образом, становится полным и полномочным представителем еврейского духопорядка и всего духовного достояния еврейской истории, культуры и будущих перспектив, на что не может претендовать европейское еврейство в условиях духопроизводства в Европе того времени. Это важнейшего для общемирового еврейства положение русское еврейство получает в философском виде из рук русской духовной философии и в русской духовной школе, основанной великим В.С.Соловьёвым.
       Чрезвычайно показательно, что В.С.Соловьёв, проникая в глубины еврейского самосознания, особо выделяет момент еврейского дуализма, как источник еврейской духовно-исторической катавасии. Соловьёв постигает: "Но этот мессианский универсализм, выражавший истинное национальное самосознание евреев, как высший идеальный цвет народного духа, был достоянием лишь избранных прозорливцев, и. когда поднято было в Галилее и Иерусалиме предсказанное пророками знамя для всех народов, большинство иудеев с официальными своими вождями (саддукеями), а отчасти и неофициальными учителями (фарисеями) оказались на стороне национально-религиозной исключительности, против высшего осуществления пророческого идеала. Неизбежное столкновение и разрыв между этими двумя стремлениями, как бы "двумя душами" еврейского народа, достаточно объясняет (с чисто исторической точки зрения) великую трагедию Голгофы, из которой вышло христианство" (В.С.Соловьёв "Оправдания добра", 1996, с.263). Итак, сентенция о "двух душах" еврейского народа, совмещённая с "предсказанным пророками знамени для всех народов" (названная мною "расширенным сионизмом") заимела свой эмбрион в недрах русского духовного постижения, который развился до качественного содержания и духовной ёмкости русского еврейства, как набирающего силу хранителя и носителя подлинных еврейских святынь.
       Чутко ощущая коренной, "исторический" фокус еврейского сознания Соловьёв передаёт опосредование дуализма еврейской экзистенции в исторических формах, а точнее сказать, в диалектическом развитии или качественном созревании фарисейства как одного из образа евреев. Самая первая, но задействованная по сию пору, дефиниция фарисейства дана доисторическим Иосифом Флавием, который называл его "еврейской философской школой": "...фарисеи славятся как достоверные толкователи закона и считаются ведущей школой. Они приписывают все судьбе или Богу; хотя выбор между праведными и неправедными поступками по большей части зависит от человека, тем не менее судьба присутствует в каждом человеческом действии. Душа не подвержена гибели, но лишь души добродетельных входят в тело человека, тогда как души порочных подвержены вечному наказанию" (И.Флавий "Иудейская война", 1996, с.127-128). Функция закона была магистральной обязанностью фарисеев, и в Библии они ещё назывались законниками и книжниками.
       Соловьёв блестяще раскрыл роль и предназначение фарисейства в этом процессе утверждения закона, как главной пружины жизнефункционирования евреев, и, главное, преформирование фарисейства в Талмуд. Русский философ оповещает: "Вместе со своими противниками саддукеями фарисеи признавали Тору как непреложное основание религии, но для них эта Тора была не одним только фактом прошедшего, который нужно почитать, но еще и законом настоящей жизни, который должно исполнять. Фарисеи не хотели допустить противоречия между требованиями религии и действительной жизнью. Для них вся жизнь должна была идти по религиозному закону, во всех делах человеческих должны были осуществляться заповеди Божьи. В то время как саддукеи ставили закон Божий лишь в механическую связь с чуждою ему действительностью и ценили его лишь как внешнюю охрану еврейства, как некий палладиум Иерусалима, -- фарисеи, напротив, относились к религии органически, видели в законе Моисеевом существенную и неотделимую форму национальной жизни. Однако осуществить взгляд было нелегко. Многие постановления Торы в их простом, буквальном значении оказывались неудобоисполнимыми при изменившихся исторических обстоятельствах, а, с другой стороны, многие вновь возникавшие жизненные осложнения не были предусмотрены Моисеевым законодательством. Между тем, оставлять какой-нибудь из данных Богом законов без исполнения или же в каком-нибудь случае основывать решение на каком-нибудь постороннем принципе одинаково значило разрушать закон. Итак, чтобы положительным образом оградить закон от разрушения, чтобы сохранить его не как мертвую и ненужную букву, а как действительное начало настоящей жизни, нужно было развить его посредством сложной системы объяснений, толкований и казуистических различий. Чрез то сохранился и высший авторитет древнего закона, и, вместе с тем, будучи приспособляем к изменениям жизненной среды, закон предохранялся от вымирания, получал силу устойчивой жизни на все времена. Фарисейство приняло, как свой девиз, известное изречение великого синедриона: "Нужно строить ограды вокруг закона". Таким образом, если для саддукеев, как мы заметили, закон был основанием, на котором они не хотели ничего созидать, то для фарисеев, напротив, он был исходным пунктом для целого ряда экзегетических, казуистических и легендарных построек -- на вид причудливых и бессвязных, как сама жизнь. Эти-то постройки, нарастая в течение шести или семи веков, были, наконец, трудами позднейших собирателей сведены в один огромный лабиринт Талмуда....Что касается фарисеев, то вполне очевидно, что обличения Христа направлены против того исключительного и одностороннего развития, которое давалось в фарисействе принципу формальной законности, что в практическом применении неизбежно вело к фальши и лицемерию.... Таким образом, Евангелие, упрекая фарисеев, прежде всего, в том, что они не осуществляют своего учения на деле, тем самым оправдывает принцип фарисейства, состоявший именно в требовании дел закона. Христос не говорит: не нужно дел; напротив, он говорит: дела нужны, но вы их не делаете" (В.С.Соловьёв "Талмуд и новейшая полемическая литература о нём в Австрии и Германии". Интернет-сайт (http://www.vehi.net/soloviev/talmud.html)
       Дуализм евреев стал источником закона в жизни евреев, но и развитие закона в деятельности фарисеев привёло к усилению еврейского дуализма, к оформлению окончательного противостояния двух образов евреев: власть закона и закон власти, а динамика осуществлялась под воздействием фарисеев в насильственном переходе первого во второе; первое есть пророческий идеал, а второе - идеология фарисеев. Самым активным борцом с опьяненными властолюбием знатоками народной жизни - фарисеями выступал пророк Иисус Христос, за что был подвергнут варварскому распятию. Это эпохальное явление вылилось в земной еврейской истории в Великую Еврейскую Схизму (распятие Христа и крушение Второго Храма), а в небесноисторической редакции дуализм евреев приобрёл вид оси Тора - Талмуд, о чём речь пойдёт далее. Для понимания этого, чреватого многими духовными последствиями, судьбоносного исторического катаклизма необходимо знать, что Иисус Христос как Мессия либо Сын Божий суть вторичное явление, а первичное значение имеет Иисус - Сын Человеческий, но кардинальное свойство имеет Иисус как еврей
       Еврейские постижения Соловьёва звучат как философская энциклика великого патриарха русской философии к своим современникам и последователям, которая в настоящее время оказалась полностью затоптанной, как аналог философской буллы, которую разорвали российские мудролюбы. Соловьёв до основания проницает историческую предназначенность еврейского сознания и в такой проекции провозглашает мировую ценность еврейского народа. В этом плане его отношение к евреям становится едва ли не парафразой рефлексии Л.Н.Толстого, что, по существу, определяет философское место в русской духовной доктрине всему комплексу русского еврейства. Я могу представить лишь фрагмент соловьёвского глубокомыслия: "Если новозаветная религия бессильна против обособляющего действия народностей, то правы евреи, остающиеся при религии ветхозаветной, которая прямо и открыто заявляет свой национальный характер. Благодаря этому они избавлены от того внутреннего противоречия, которое тяготеет над большинством христиан, исповедующих религию сверхнародную и, однако же, поглощенных чисто национальными интересами, страстями и предрассудками. Замечательно, впрочем, что евреев обыкновенно обвиняют зараз и в узком национализме, и в космополитизме. Дело в том, что самая национальная идея у евреев имеет известное универсальное значение, которое возвещено еще библейскому Аврааму ("И благословятся о тебе вся племена земная"); и если евреи не хотят признать в христианстве осуществления этой всемирной миссии Израиля, то ведь и мы, по совести, не можем утверждать, чтобы она уже была осуществлена у нас. И с нашей точки зрения осуществление вселенской идеи еще в будущем; и в этом будущем исполнении христианства евреям, по слову ап. Павла, будет принадлежать особая, выдающаяся роль. И странно было бы ставить в этом отношении еврейство, из которого, сверх самой Моисеевой религии, вышли христианство и ислам, -- странно было бы ставить его наряду с тою и другою отдельною народностью. Сопоставлять еврейство можно только со всем остальным человечеством, к которому оно относится, как ствол к ветвям (разумеется, не с этнографической, а только с духовно-культурной точки зрения). Проходя через всю историю человечества, от самого ее начала и до наших дней (чего нельзя сказать ни об одной другой нации), еврейство представляет собою как бы ось всемирной истории. Вследствие такого центрального значения еврейства в историческом человечестве все положительные, а также и все отрицательные силы человеческой природы проявляются в этом народе с особенною яркостью. Поэтому обвинения евреев во всевозможных пороках находят свое основание в действительных фактах из жизни еврейства. Но когда на основании этих частностей хотят засудить целиком все еврейство, тогда можно только удивляться смелости обвинителей" Это и есть постулат дуализма еврейства, раздвоения его духовно-функционального и специфического свойства.
       Владимир Соловьёв, иллюстрируя свою мысль о "качественном" еврействе в Талмуде, приводит прелестную многозначительную притчу: "Когда Моисей восходил на гору Божью, архангелы спросили Бога: "Чего ищет между нами этот женорожденный"? -- "Он пришел, -- ответствовал Бог, -- чтобы получить закон". -- "Неужели, -- продолжали они, -- то сокровище, что хранилось от сотворения Mиpa в течение 974 поколений, ты дашь человеческому существу? Что такое человек, чтобы тебе думать о нем, и сын человеческий, чтобы тебе смотреть на него? Всесильно Имя Твое, Господи, на всей земле и величие твое сияет на небесах!" -- "Возражай ты", -- сказал Бог Моисею. -- "Я страшусь, -- говорит тот, -- чтобы они не сожгли меня дыханием уст своих". -- "Возьмись за престол моей славы и держи им ответ". -- "Владыка вселенной, -- начал тогда Моисей, -- что находится в законе, который ты хочешь мне дать? Не начинается ли он так: "Я Господь Бог твой, выведший тебя из Египта". Но разве вы, ангелы, обитали в Египте или работали на Фараона? Так зачем же вам такой закон? Далее сказано: "Да не будут тебе богами боги чужие"; но разве вы жили между идолопоклонниками? Потом сказано: "Помни день субботний"; но разве вы работаете, чтобы нуждаться в успокоении? И опять сказано: "Не клянись ложно"; но разве между вами есть тяжбы? И еще сказано: "Чти отца твоего и матерь твою"; но разве у вас есть родители? И, наконец, сказано: "Не убей, не прелюбодействуй, не укради"; но разве среди вас бывают такие дела?" -- И Бог одобрил Моисея, а архангелы полюбили его". И тут же комментирует: "Эта последняя притча дает нам руководящую мысль для оценки всего Талмуда. Закон дан для человека, а не для ангелов. Другими словами, закон не может предполагать безусловного совершенства в своих исполнителях, ибо тогда самый закон был бы не нужен. Талмуд не отказывается от совершенства как цели, как нравственного идеала". Главное для нашего размышления состоит в том, что Соловьёв признавал: "Правда, помимо этого должно признать еще и то, что на практике талмудисты и руководимый ими народ забывали или пренебрегали возвышенными идеально-нравственными взглядами своих агод и погружались всецело в изучение и применение формальных узаконений Талмуда (галахот), вследствие чего в иудействе начало закона или формальной правды получило решительный перевес над началом милости (хесед) и внутренней правды (эмет)".
       Итак, Соловьёв первым ввёл в русскую философию понятие закона, предвосхищая это мыслью о том, что закон есть величайшее изобретение евреев, суть плоть от плоти еврейское откровение и производство. Закон относится к той редкой категории, где повседневная расхожесть и обыденность полностью нивелирует представление о великом смысле предмета, и где полностью изгнана мысль о генезисе закона, - Соловьёв начинает с этого свою гениальную логию в русской философии. Не приходится сомневаться, что первые лучи еврейского сияния русской философии исходят из еврейского осмысления закона, а Соловьёв пошёл в этом плане дальше многих профессиональных еврейских экзегетов и представил закон (по-еврейски) в тесной связи с Талмудом. Не всегда принимается во внимание, что русские теоретики-духовники, погружаясь в еврейскую сферу, куда их властно призвали гении русского духа - Соловьёв и Толстой, имеют в виду именно русское еврейство. А это должно быть постоянно на уме, ибо только русское еврейство в отличие от европейского обладает идеалистической природой, присущей первородному историческому спецификуму еврейского сознания.. В силу чего русская философская былина тесно граничит, а то и прямо исходит из содержания русского еврейства, объемлющего весь ценностный набор еврейского духовного достояния, - наиболее информативным это положение выглядит на примере гнозиса о законе.
       Закон в еврейском понимании определяется ex toto (в общем и целом) как духовный рычаг, который дисциплинирует, направляет и организовывает еврейское миропредставление. В русском гнозисе о законе этот момент является опорным началом, и в нём содержится принципиальное отличие от европейского осмысления закона. "Нет сомнения в том, - пишет замечательный русский философ Б.П.Вышеславцев, - что древнееврейскую систему ценностей можно выразить как "закон". Жизнь в законе есть, по словам Филона, высшая цель каждого израэлита. "Гимн закона" - в этом идеал еврейского народа" (Б.П.Вышеславцев "Этика преображённого эроса", 1994, с.32). Н.А.Бердяев, подытоживая русское глубокомыслие в этом секторе, заключает: "Этика закона существует не только как этика религиозная и социальная. Она становится также этикой философской и даже обосновывает себя на свободе и автономии. Но и в этом случае обнаруживается её ветхозаветная природа" (Н.А.Бердяев "О назначении человека. Опыт парадоксальной этики". Интернет-сайт "Магическая Библиотека").
       Европейские мыслители идеологически, имея в виду антисемитское отношение к еврейскому духопорядку, не желают склоняться к иудейскому способу опосредования такого важнейшего атрибута мысли и действия, как закон, хотя и они не могут оспорить еврейскую генеалогию закона. Европейское мудролюбие, данное в разряде классической философии, необходимо требует способности к любого рода абстракции и умения рассматривать принципы в той высшей степени всеобщности, в какой полностью исчезает всё единичное и самобытно-индивидуальное, и в которой априорно заложена уверенность в надёжном решении всех аналитических проблем разума и духа. Основная установка в мыслительной процедуре классического мышления в той части, которая относится к гнозису о законе, укоренена в полной разработке принципов и их обоснованию. Это устраняет всякие колебания и сомнения, тобто максимально избавляет от параметра "изменение", и приводит к потаённому и неизбывному противоречию диалектики и постоянства, рождая побеги и итоги догматизма, что более всего отвергается самим же европейским стилем мышления. В этом самоотрицании состоит различие и одновременно сходство с иудейским одухотворением закона, - и оба спесиво отстраняется европейской мудростью.
       Не секрет, что в западном постижении закона задействовано самое сильное средство европейского духа: логика. Логической абстракцией и математической отвлечённостью достигается оптимальное европейское духотворчество или ratio в качестве высшего результата современной теории познания. Абстрактное восприятие закона подводит его близко к аттестации Абсолютного Духа как такового, и жизнь делается моментом закона, тогда как в иудейском духостоянии закон представляется элементом жизни. Иммануил Кант признаёт закон через абстракцию "правила необходимого существования" и утверждает, что "...сплошная связь всех явлений в контексте природы есть непреложный закон". С присущей ему способностью к безграничным абстракциям выступает с презентацией закона гениальный Г.Гегель: "Закон, следовательно - это существенное явление; он рефлексия явления в себя и в его положенности, тождественное содержание себя и несущественного существования". (Г.Гегель "Наука логики", 1999, с.558).
       Всеобщностное (абстрактно-отвлечённое) содержание закона переводит его в разряд концептуального деятеля сущего бытия, и в европейской философии закон постулируется в качестве первотворца специфических духовных отраслей. Кант обуславливает законом морально-нравственную сферу духа, и отмечает, "...что нравственные законы не только предполагают существование высшей сущности, но и, будучи в некотором отношении безусловно необходимыми, с полным правом постулируют её...". Фридрих Шеллинг связывает с законом генерацию другой сферы - бого-словия: "...всеобщий закон есть Бог, т.е. личность бога, и всё, что происходит, происходит посредством личности Бога, не в силу абстрактной необходимости, которую не вынесли бы в своём действовании мы, не говоря уже о том, что её не вынес бы Бог". Готфрид Лейбниц предусматривает в законе нечто такое, что располагается между этими двумя сферами, и Ф.Шеллинг цитирует: "Я пришёл к выводу, - говорит Лейбниц, - что действительно обнаруживаемые в природе законы не могут быть абсолютно демонстрированы, в чём, впрочем, и нет необходимости. Они могут быть, правда, различным образом доказаны, но при этом всегда необходимо предполагать нечто не вполне необходимое с геометрической точки зрения. Тем самым эти законы служат доказательством существования высшего, разумного и свободного существа, что противоречит системе абсолютной необходимости. Они не вполне необходимы (в том абстрактном понимании) и не вполне произвольны, но находятся посредине между тем и другим, будучи законами, которые проистекают из всесовершеннейшей мудрости" (Ф.Шеллинг "Сочинения", 1998, с.1009-1010).
       Законотворческая деятельность европейских мудрецов протекала в гностически специфическом режиме: закон, как особый продукт духа, входит в число аналогичных, однозначных и однотипных духлвных констант, составляющих своего рода познавательный арсенал европейской теории познания, - знания, истины, разум. Будучи образованиями чисто духовной природы, они не поддаются рациональному анализу и не обладают разграничительными характеристиками, а исключительно тесно, плотно и неразрывно связаны друг с другом. Невзирая же на такую существенную особенность, особую когнитивную значимость на этом поприще числит за собой константа разум, которая благодаря гению Канта возвысилась на недостижимую до сих пор высоту, и выделяется признаками своего величия и превосходства. Барух Спиноза создал философское знамя эпохи Нового Времени, провозгласив: "quam aram parabit sibi qui rationis majestatem laedit?" (какой алтарь воздвигнет себе тот, кто оскорбит величие разума?).
       Совершенно иной когнитивный климат воцарился на русском духовном пространстве, где русские духотворцы, нисколько не умаляя достоинств данных духовных констант, ни порознь, ни в совокупности, создали своеобразную систему - микрокосм (по Бердяеву) со своим центром тяжести - индивидуальной личностью: единичную Вселенную, для которой не существует ничего, что могло бы ограничить или принизить верховенство аргумента Я или культа личности. Все духовные константы европейской гносеологии (разум, знания, истины, законы) в русской школе воспринимаются как выводные моменты единой константы - личности. Выдающийся русский философ, представитель русского еврейства, Лев Шестов обозрел прославленный разум сквозь прорезь прицела идеологии культа личности: "И в самом деле, критиковать разум - разве это не значит посягнуть на его суверенные права, т.е. совершить преступное laesio majestatis (оскорбление величества - Г.Г.)? Кто вправе критиковать разум? Где то "величество", которое дерзает поставить разум на своё место, т.е. лишить его скипетра и державы? Кант, правда, утверждал, что он ограничил права разума, чтоб открыть путь вере. Но вера Канта была верой в пределах разума, т.е. самим разумом, только переменившим имя. Так что, если угодно, Гегель, говоря о недоверии к недоверию, был радикальнее Канта и смелее его. Но, конечно, только на словах. На деле же он никогда не имел ни смелости, ни охоты остановиться и спросить себя, отчего и откуда у него такое доверие к разуму и познанию. Он не раз близко подходил к этому вопросу, но никогда долго на нём не задерживался. И так странно! Гегель не ценил Библии: Нового Завета он не любил, а Ветхий просто презирал"
       От лица русской духовной школы Лев Шестов представил то, что Гегель считал смертным грехом против философии - критику разума. Философ размышляет: "Разум judex tt princeps omnium (судия и глава всех - Г.Г.), как выразился Ансельм Кентерберийский, - кажется, достаточно почёта? Нет, недостаточно: разум хочет быть творцом и единственным творцом всего. Нужно полагать, что все попытки борьбы с разумом были попытками борьбы с его несоразмерными претензиями. Разуму мало быть князем и судьёй, он хочет, как старая ведьма в сказке, чтоб сама золотая рыбка у него на посылках была. И это не образ и не преувеличение: так оно есть на самом деле"
       Такая же участь у Шестова настигает прочие константы (истины, знания, законы), какие по определению обладают духовной властью над личностью, те модусы духа, которые, в конце концов, возведены в классической европейской философии в ранг полномочных представителей Абсолютного Духа. Шестов пишет: "И вот возникает основной философский вопрос, который, к сожалению, не привлёк к себе внимания философов: ни самого Лейбница, ни тех, которые до него и после него, explicite или implicite, считали, что вечные истины не только принуждают, но и убеждают. Вопрос о том, что в нашем отношении к истинам существенно: то ли, что они принуждают, или что они убеждают? Иначе говоря: если принуждающая истина нас не убеждает, теряет ли она в силу этого свою истинность? Разве не достаточно для истины обладать принудительной силой?... Но этого было недостаточно философии, точнее философам: они хотели, они продолжают хотеть думать и всячески стараются внушить, навязать людям, что их истины имеют дар не только их одних убеждать, а убеждают всех без исключения. Только такие истины признаёт разум, только их он ищет, только их он называет знанием... Знание не принимается как последняя цель человеческая, знание не оправдывает бытия, оно само должно получить от бытия своё оправдание. Человек хочет мыслить в тех категориях, в которых он приучился мыслить: древо познания не глушит древа жизни".
       Реплику Шестова о том, что "древо жизни не глушит более древа жизни" следует полагать антитезой абстракционизму, какому подвержена рефлексия закона в европейском учении, низвергающем иудейский генезис представления о законе. В русскую духовную ткань Шестов, ратуя за "искупление от прошлого, от рабства перед законом и законами, которыми одними это прошлое держится", вносит на плечах отвержения форм классического абстрактно-догматизированного гнозиса закона, генерируемого европейским "чистым разумом", реанимационный коренной иудейский смысл закона. Шестов заявляет: "Закон дан человеку не затем, чтобы руководить им и направлять его, а лишь затем, чтоб обнаружить и показать ему его бессилие и беспомощность: lex acussat, perterrefacit et condemnat (закон обвиняет, устрашает и осуждает)... Эти законы - их же разум черпает из самого себя - и есть та bellua (чудовище - Г.Г.), та bestia (зверь - Г.Г.), qua non ossisa, homo non potest vivere (не убив которого, человек не может жить)" (Лев Шестов "Афины и Иерусалим", 2001, с.с.110-111,336,17,21,152,163)
       Итак, теория познания, которой определяется идеологический уровень действующего мировоззрения в философии, и которая выражается через совокупность духовных констант (знания, истины, разум, закон), качественно несопоставима в русском и европейском воззрениях. Если в русском кодексе личность является генератором и производителем когнитивной ценности, явленной через духовные константы, то в европейской хартии определяющими выступают абстракционные величины этих констант, - наиболее ярким и полным видом такого представления является система Абсолютного Духа Г.Гегеля. Несоответствие этих двух философских уложений особо ярко выявилось в сентенциях о законе, и русскую позицию в этом отчётливо обозначил уже упоминавшийся русский философ Б.П.Вышеславцев. Вышеславцев вывел: "Нетрудно видеть, что конкретная полнота жизни никогда не охватывается и не сознаётся законом. Творчество истории человека, народа и человечества ускользает от всякой нормы уже просто потому, что творчество истории индивидуально и неповторимо в каждой своей исторической ситуации и творит вечно новое и небывшее; а норма всякого закона - есть общее правило, абстрагирующееся от отдельных конкретных случаев, правило консервативное, требующее соблюдения того, что установлено, что принято. Ни один человек не творит по закону, хотя бы творил в формах закона и соблюдал закон; творчество возможно только "по благодати". Вышеславцев выделил два фундаментальных вида законодательных уложений: закон и благодать: "Тезис "закона" исключает антитезис "благодати"; а антитезис "благодати" исключает тезис "закона". Получаем настоящую антиномию двух великих систем ценностей двух религиозных святынь: антиномия закона и благодати" (Б.П.Вышеславцев "Этика преображённого эроса", 1994, с.с.23-24,26).
       Несложно заметить, что выведенная антиномия закона когнитивно тяготеет к еврейской норме дуализма, и именно эта близость к foerte Judaico (иудейский дух) выступает самой силой стороной ещё одной сентенции о законе в русской философии, принадлежащей Н.А.Бердяеву. В своей работе Бердяев досконально опознал этику закона и преподал её коренную суть: "Этика закона и значит прежде всего, что субъектом нравственной оценки является общество, а не личность, что общество устанавливает нравственные запреты, табу, законы и нормы, которым личность должна повиноваться под страхом нравственного отлучения и кары. Этика закона не может быть индивидуальной и персоналистической, она никогда не проникает в интимную глубину нравственной жизни личности, нравственного опыта и борений...Этика закона разом и в высшей степени человечна, приспособлена к человеческим нуждам и потребностям, к человеческому уровню, и в высшей степени бесчеловечна, беспощадна к человеческой личности, к её индивидуальной судьбе и к её интимной жизни".
       С этой позиции Бердяев гениально выделил особый элемент древнего еврейского комплекса, который всегда был на виду как специфическая тривиальность иудейской системы: фарисейство, которое Бердяев назвал "законническим морализмом", а опосредовал под видом своеобразной фарисейской этики закона. Бердяев раскрыл значение и реальную весомость фарисейской секты: "Религиозный образ законнической этики дан в фарисействе. Ошибочно думать, как нередко думают христиане, что фарисейство есть религиозно и нравственно явление низкое, почти ругательное слово. Наоборот, фарисейство было религиозно и нравственно высокое явление, вершина религиозной и нравственной жизни еврейства. На осевшей и затвердевшей почве ветхозаветной религии закона и нельзя было выше подняться. Фарисеи были религиозные учителя еврейства, верные закону и истолковывавшие закон. И вот против этого высокого и чистого явления фарисейства восстает Христос. Самое основное и преобладающее впечатление, которое остается от чтения Евангелия, это восстание против фарисейства, обличение его неправды перед правдой новозаветной. Но обличение фарисейства есть обличение законнической этики, этики оправдания законом, этики чистоты и довольства своей праведностью...Христиане все думают, что евангельские обличения относятся к фарисеям, жившим в далеком прошлом, и сами риторически громят их как злодеев. Но в действительности эти обличения относятся к нам самим, к нам, живущим сегодня, к самоправедным, к нравственно первым, спасающимся всех времен....Фарисеи стояли на грани двух миров, на перевале от этики искупления к этике благодати. И в них должно было обнаружиться бессилие законнической этики в деле реального спасения от греха и зла. Вся трудность проблемы тут в том, что именно законническая этика исполнима. Закон можно исполнить до малейших деталей и стать по закону чистым. Фарисеи это и делали. И вот обнаруживается, что совершенное исполнение закона и совершенная чистота не спасают, не открывают путей в Царство Божье. Закон явился в результате греха, но он бессилен вывести человека из того мира, в который он попал после того, как он сорвал с древа познания добра и зла, он бессилен преодолеть грех даже при совершенном его исполнении, не может спасти. Фарисейство, т. е. этика закона, беспощадно осуждается в Евангелии, потому что оно не нуждается в Спасителе и спасении, как нуждаются мытари и грешники, потому что если бы последняя религиозная и нравственная правда была на стороне фарисеев, то искупление было бы не нужно. Фарисейство есть отрицание искупления и Искупителя. Фарисейство думает, что искупление - в исполнении закона добра, в то время как спасение в том, чтобы преодолеть то различение между добром и злом, которое явилось результатом грехопадения, т. е. преодолеть закон, порожденный этим различием, войти в Царство Божье, которое совсем не есть царство закона посюстороннего добра. Фарисейство есть настолько глубокий и устойчивый элемент человеческой природы, обращенной к закону, что оно по-своему понимает христианство и деформирует его". (Н.А.Бердяев "О назначении человека. Опыт парадоксальной этики. Этика по сю сторону добра и зла. Этика закона". Интернет-сайт "Магическая библиотека" (http://malib.ru/berdyaev_ethics/3/12/).
       В суждениях Бердяева вызывает сомнение утверждение о восстании Христоса "против этого высокого и чистого явления фарисейства". Скорее всего, на первых порах, обладая целокупной религиозной канонизацией, фарисейство действительно было, как пишет А.С.Кац, "добродетельным, умеренным "средним" и "низшим" классом, т.е., по существу, основным народом Иудеи". Он предлагает историческую характеристику: "Фарисеи (арам,- обособленные) - открытая для каждого религиозная организация в иудействе с испытательным сроком, уставом, дисциплинарным правом, руководимая ученым знатоком Священного Писания - книжником. В знак ученого авторитета книжники в синагогах восседали на "седалище Моисеевом" - каменном почетном кресле (Мф. 23:2). Впервые фарисеи выступили во времена Маккавеев как религиозно - политическая оппозиция первосвященнику и царю Гиркану I (134 - 104 гг. до н. э.) и его чисто мирской политике. Первосвященник и царь Иудеи Александр Яннай (103 - 76 гг. до н. э.) подверг фарисеев кровавым преследованиям и лишь с 76 г. до н.э. они приобретают значительное влияние. Расцвет их деятельности приходится на правление Ирода Великого. Фарисеи были точнейшими толкователями Закона и ставили все в зависимость от Бога и судьбы. Они учили, что хотя человеку предоставлена свобода выбора между честными и бесчестными поступками, но этот выбор предопределен судьбой. По мнению фарисеев, души людей бессмертны, при этом души праведных переселяются в другие тела, а души грешников обречены на вечные муки. Фарисеи верили в пророчество Исайи о Мессии и ожидали его прихода. Отсюда их частые контакты с Иисусом".
       Но упоение своей праведностью и бравирование знанием закона привело, в конце концов, к такому явлению как религиозное мученичество. А.С.Кац определил: "Эти первые в истории человечества мученичества за веру появились тогда, когда идея бессмертия души получила широкое распространение среди евреев. Юноши - мученики перед сожжением заявили Антиоху, что после смерти его уделом будут вечные муки, а они получат в награду вечное блаженство. Оборотной стороной мученичества является то, что кровь, пролитая за веру, рождает нетерпимость. Со времен пророка Неемии и до падения Иерусалима в первой Иудейской войне в 70 г. н. э. Закон приобретал в глазах иудеев все большее и большее значение. Иудейское общество уже не терпит пророков, желающих заявить, что- либо новое. Слепая приверженность Закону, как абсолютной и последней истине, вскоре уничтожила всякие проявления свежих мыслей и чувств. Мыслители и пророки становятся вынужденными для изложения своих идей приписывать их авторство какому либо известному уже из истории пророку или царю. Многие книги Ветхого и Нового Заветов, носящие известные имена, по существу являются произведениями нескольких авторов. Так, например, книга пророка Исайи содержит главы, принадлежащие трем различным авторам. Авторы Маккавейских книг неизвестны".
       Требуется прислушаться к словам Бердяева, что "Фарисеи стояли на грани двух миров", ибо этика закона привела к появлению нового параметра духа - власти, и в иудейской истории произошёл перелом, главным действующим лицом которого явилось фарисейство: от власти закона к закону власти. Таким образом, дуализм еврейского племени зародился в начальные праотцовские времена и последовательно, исторически всё более активно, фарисейство заявляло о себе как важнейшем образе еврея, фундаментальным элементом дуализма. Общее отношение к фарисейству в русской духовной доктрине выразил Б.П.Вышеславцев: "Действительно, праведность "книжников и фарисеев", т.е. еврейских учёных и учителей жизни, именно и состояла в строжайшем и точнейшем исполнении букв закона. Закон есть высшая ценность ветхозаветной религиозной этики, а, может быть, и всей дохристианской этики вообще". А в плане духовной рефлексии фарисейства, коль оно выдвинулось на особую позицию, необходимо должно указать на две прямо исключающие друг друга оценки: официозную иудаистику, где фарисейство воспринимается как ведущая философская система, имеющая мировоззренческий ранг и всецело опирающаяся на Талмуд, и известную в Библии инвективу Иисуса Христоса "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры..." (Мат.23:13-33).
       Кажется, что это обстоятельство заставляет обратить внимание на достаточно "странное" явление в среде русского мыслящего отряда: наличие у одного автора двух прямо противоположных характеристик евреев и еврейства, данных в одном значении, лишённых переходов и объяснений. Ярко эта странность проявилась в беллетристике замечательного русского писателя А.И.Куприна. В тексте И.Шафаревича, о котором речь будет идти далее, содержится любопытная справка: "В архивах сохранилось письмо Куприна (знаменательным образом так и не опубликованное у нас до 1990-х гг.). Оно написано по поводу шумного инцидента, вызванного непочтительным отзывом писателя Чирикова о творчестве Шолом Аша. Вся пресса любых оттенков обрушилась на Чирикова. Куприн пишет: "Все мы, лучшие люди России (себя я к ним причисляю в самом хвосте), давно уже бежим под хлыстом еврейского галдёжа, еврейской истеричности, еврейской повышенной чувствительности, еврейской страсти господствовать, еврейской многовековой спайки, которая делает этот избранный народ столь же страшным и сильным, как стая оводов, способных убить в болоте лошадь. Ужасно то, что мы все сознаём это, но во сто раз ужаснее то, что мы об этом только шепчемся в самой интимной компании на ушко, а вслух сказать никогда не решимся. Можно печатно и иносказательно обругать царя и даже Бога, а попробуй-ка еврея! О-го-го! Какой вопль и визг поднимется среди всех этих фармацевтов, зубных врачей, адвокатов, докторов и особенно громко среди русских писателей, ибо, как сказал один очень недурной беллетрист, Куприн, каждый еврей родится на свет божий с предначертанной миссией быть русским писателем"
       Александр Куприн не велел публиковать это письмо, а опубликовал он рассказ "Жидовка"(1904), где излагается нечто совсем иное: "Удивительный, непостижимый еврейский народ! - думал Кашинцев. - Что ему суждено испытать дальше? Сквозь десятки столетий прошёл он, ни с кем не смешиваясь, брезгливо обособляясь от всех наций, тая в своём сердце вековую скорбь и вековой пламень. Пёстрая, огромная жизнь Рима, Греции и Египта давным-давно сделались достоянием музейных коллекций, стала историческим бредом, далёкой сказкой, а этот таинственный народ, бывший уже патриархом во дни их младенчества, не только существует, но сохранил повсюду свой крепкий, горячий южный тип, сохранил свою веру, полную великих надежд и мелочных обрядов, сохранил священный язык своих вдохновенных божественных книг, сохранил свою мистическую азбуку, от самого начертания которой веет тысячелетней древностью! Что он перенёс в дни своей юности? С кем торговал и заключал союзы, с кем воевал? Нигде не осталось следа от его загадочных врагов, от всех этих филистимлян, амаликитян, моавитян и других полумифических народов, а он, гибкий и бессмертный, всё ещё живёт, точно выполняя чьё-то сверхъестественное предопределение. Его история вся проникнута трагическим ужасом и вся залита собственной кровью: столетние пленения, насилие, ненависть, рабство, пытки, костры из человеческого мяса, изгнание, бесправие...Как мог он остаться в живых? Или в самом деле у судьбы народов есть свои, непонятные нам, таинственные цели? Почём знать: может быть, какой-нибудь высшей силе было угодно, чтобы евреи, потеряв свою родину, играли роль вечной закваски в огромном мировом брожении? Вот стоит эта женщина, на лице которой отражается божественная красота, внушающая священный восторг. Сколько тысячелетий её народ должен был ни с кем не смешиваться, чтобы сохранить эти изумительные библейские черты. С тем же гладким платком на голове, с теми же глубокими глазами и скорбной складкой около губ рисуют матерь Иисуса Христа. Той же самой безукоризненной чистой прелестью сияли и мрачная Юдифь, и кроткая Руфь, и нежная Лия, и прекрасная Рахиль, и Агарь, и Сара. Глядя на неё, веришь, чувствуешь и точно видишь, как этот народ идёт в своей умопомрачительной генеалогии к Моисею, подымается к Аврааму и выше, ещё выше - прямо до великого, грозного, мстительного библейского бога! С кем я спорил недавно? - вдруг вспомнилось Кашинцеву. - Спорил об евреях. Кажется, с полковником генерального штаба в вагоне? Или, впрочем, нет: это было с городским врачом из Степани. Он говорил: евреи одряхлели, евреи потеряли национальность и родину, еврейский народ должен выродиться, так как в него не проникает ни одна капля свежей крови. Ему остаётся одно из двух: или слиться с другими народами, рассосаться в них, или погибнуть...Да, тогда я не находил возражений, но теперь я подвёл бы его к этой женщине за прилавком и сказал бы: вот он, поглядите, вот залог бессмертия еврейского народа! Пусть Хацкель хил, жалок и болезнен, пусть вечная борьба с жизнью положила на его лицо жестокие следы плутовства, робости и недоверия: ведь он тысячи лет "крутится как-нибудь", задыхается в разных гетто. Но еврейская женщина стережет дух и тип расы, бережно несёт сквозь ручьи крови, под гнётом насилия, священный огонь народного гения и никогда не даст потушить его. Вот я гляжу на неё и чувствую, как за ней раскрывается черная бездна веков. Здесь чудо, здесь какая-то божественная тайна. О, что же я, вчерашний дикарь, а сегодняшний интеллигент, - что я значу в её глазах, что я значу в сравнении с этой живой загадкой, может быть, самой необъяснимой и самой великой в истории человечества?".
       Столь же противоречив и Максим Горький, который одной рукой организовывает "Русское общество для изучения еврейской жизни", а другой - пишет взахлёб антисемитский рассказ "Каин и Артём". Об ещё одном примечательном деятеле русского культурного класса Электронная Еврейская Энциклопедия сказала: "Особое место в русской философии занимает В.Розанов, чья подлинная одержимость "еврейским вопросом" выражалась то в необузданно юдофобских статьях, то в восторженных панегириках еврейству". В одном случае В.В.Розанов пишет: "Всюду евреи и входят к другим народам не только с ласкою и пользою (оживление), но и с истинным "влечением", вот как к мужу жена, как к жениху невеста. Этого мы не замечаем ни у одного народа: немцы, французы. Наконец, живущие среди нас массами татары - все они живут среди нас, около нас, но отнюдь не с нами. Великая разница! Евреи же, приходя в Бухару или живя с русскими, с литвою, с поляками, с арабами (в Испании), живут с ними, с нами, слепляются, входят во все наши дела, в подробности их, входят везде с горячностью и с энтузиазмом. Известный Шейн, собравший два тома русских народных песен со всеми вариантами - песен свадебных, похоронных, бытовых, - неужели еврей этот служил не нам, а евреям, желал "запустить жидовскую руку в песенное творчество русского народа"?...Удивительное "запускание руки" в чужой карман, оставляющее в кармане этом больше, чем сколько в нём лежало!...Да таково и всё племя - к тому и я веду речь, - влюбчивое во всякую окружающую культуру, влюбчивое в племена окружающие, около которых они не могут и не умеют жить только соседями, а непременно вступают с ними в интимность, "заводят шашни", вступают в любовную связь, в подлинное супружество, только не плотски, а духовно, сердечно, образовательно и культурно! Вот их роль!" (В.В.Розанов "Сумерки просвещения", М.,1990.с.582-583). А в другом случае у Розанова сказано: "Скрывая или оставляя в тени тот факт, что сами евреи воистину поклоняются Молоху своего национализма, что кроме национализма они и не имеет никаких других питательных духовных корней и даже сам "Бог", Существо всемирное и всечеловеческое, - для них есть исключительно "еврейский бог", нимало не пекущийся о других народах и даже к другим народам враждебный, - евреи в то же время уничтожают, высмеивают и всячески выедают народное чувство, сознание своей истории и государственную гордость у французов, у немцев, у русских... В настоящее время для России нет двух опасностей. Есть одна опасность: Евреи" (В.В.Розанов "Евреи и "трефные христианские царства", 1913)
       Особо впечатляет подобная акция в воззрениях великого Н.А.Бердяева, у которого на фоне его поражающих постижений еврейского духа утверждается нечто противоположное: "Единственная классическая в истории форма расовой идеи представлена еврейством. Именно еврейство заботилось об охранении чистоты расы, сопротивлялось смешанным бракам, не допускало вообще смешений, хотело оставаться замкнутым миром. Еврейство придавало религиозное значение крови, связывало неразрывно момент религиозный с моментом национальным. Мессианское сознание народа всегда есть явление еврейского духа. Еврейству была свойственна исключительность, исключительная приверженность к своему и своим. Антисемитов можно было бы назвать "жидовствующими" (Н.А.Бердяев "Философия свободного духа", 1994, с.351-352).
       Данное "странное обстоятельство" не имеет аналогов как научный акт филологии, но в то же время имеет распространение как психологический пакт общения с еврейским словом и не только в среде русских мыслителей. Всемирную славу и широчайшую известность французский писатель Эмиль Золя получил не только за своё художественное дарование, но и за эмоциональное публичное выступление против европейского антисемитизма во время процесса по делу Дрейфуса (1894 год). Письмо Э.Золя к президенту республики "Я обвиняю" стало образцом гражданского мужества, а автор по настоящее время чтится эмблемой противостояния христианскому антисемитизму. Но мало кому известно, что Э.Золя является автором слов о еврейском народе, проникнутым плебейским смыслом, характерным для европейского истребительного, погромного антисемитизма: "Эта проклятая раса, не имеющая более своей родины, своего правителя, живущая паразитом среди наций, притворяющаяся, что признаёт их законы, но послушная в действительности лишь своему богу Грабежа, Крови и Ненависти, выполняющая повсюду хищную миссию завоевания, которую возложил на неё этот бог, устраивающаяся в каждом народе, как паук посредине своих сетей, чтобы подстерегать свои жертвы, высасывать кровь из всех, жиреть за счёт чужих жизней" (Эмиль Золя "Nouvelle Campagne", 1896). Свободолюбивая Франция, давшая миру гордый девиз "Равенство, Братство, Свобода", через столетие извлекла из своих недр тысячные толпы, обуянных желанием "Смерть евреям", "Смерть Золя".
       Тогда как в России "странное обстоятельство", не имеющее объективного объяснения, сотворило ещё более странную реальность, где часто русский и еврейский элементы оказываются настолько тесно переплетёнными, что невозможно в этом симбиозе определить "первичное" и "вторичное", и не известно какой эпитет считать правильным - "еврейско-русский" либо "русско-еврейский". В качестве примера трудно подыскать более выразительный образец, чем деятельность Нехемии (Наума) Переферковича, который переводил на русский язык талмудические тексты Мишны и Тосефты, и одновременно под псевдонимом Н.Абрамова издавал монументальный "Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений", выдержавший пять изданий, "Словарь русских рифм" и руководство по русской риторике "Дар слова".
       Столь же впечатляюще звучит восхитительная миниатюра русского эстета Мариэтты Чудаковой о жизнедеятельности еврейки, культуролога Сарры Житомирской: ""Боязно опошлить большую жизнь большого человека благозвучными банальностями о мужестве, интеллектуальной честности, подвижничестве, человеческом достоинстве и неотрывном от них особенном качестве -- способности, сохраняя верность себе, не останавливаться в духовном развитии. Не менее боязно измельчить эту большую жизнь перечислением "этапов" и "эпизодов", сползти в частности -- столь выразительные и живые в рассказе Житомирской, столь много теряющие при отключении от общего контекста. Сюжет становления (детство, школьные годы, студенчество) интеллигента-гуманитария первого "советского" поколения может быть верно увиден лишь при свете позднейших -- истории величия отдела рукописей Ленинки (Житомирская и ее коллеги-единомышленники десятилетиями формировали этот уникальный научно-просветительский организм) и истории его умерщвления, превращения в бессмысленную контору. Отдел изувечили на закате советской эпохи (Житомирская была изгнана из выстроенного ею дома и цинично оболгана; худо пришлось и другим сотрудникам, не забывшим, что значат слова "честь", "наука" и "общая польза") -- и отнюдь не выздоровел под солнцем свободы. Но и лучшие годы отдела, и трагедия его разгрома видятся объемнее, если в поле зрения присутствуют "начальная пора" мемуаристки (вот откуда и как мы шли) и постсоветское время, когда многое переживший и передумавший историк взялся за описание своего пути (со всеми надеждами, иллюзиями, ошибками и обретениями) и доосмысление той миссии, что некогда была принята. Кто-то скажет, что Житомирская проиграла -- ведь тот отдел погиб и не воскрес. Да, это было поражение, но не одной Житомирской, а всей русской культуры. И -- что не менее существенно -- каждого человека (вне зависимости от меры его вовлеченности в конкретный сюжет), для которого эта самая культура не звук пустой. Но вот другого поражения -- поражения личности -- не было. И не только потому, что Сарра Владимировна продолжала вдохновенно и плодотворно работать над своим девятнадцатым веком, одарила отечественных читателей научным изданием "России и русских" Николая Тургенева, написала прекрасную книгу "Просто жизнь". Поражения личности не было, ибо были высокие годы отдела рукописей, было реальное участие в освобождении исторической и филологической науки (а значит, и общества), была верность себе (и своей миссии) в дни битвы с невежеством и ложью. Поражения личности не было, потому что была личность".(Мариэтта Чудакова "Просто личность". О воспоминаниях С.В.Житомирской, 2006)
       Итак, еврейство в России подвергалось со стороны интеллектуального слоя достаточно своеобразному восприятию: во-первых, резкому разделению на противостоящие, несовместимые, части, и, во-вторых, теснейшее неразделимое взаимопереплетение. Это последнее есть важнейшее основополагание русского еврейства, ибо оно несёт в своих недрах культуроносную миссию. Показателен и симптоматичен в этом отношении спич, произнесённый в адрес великого художника Исаака Левитана известным в начале XX века русским властителем дум П.Б.Струве: "Допустим, что Брюллов был великим живописцем (в чём я сомневаюсь). Можно спорить о том, какая национальность, немецкая или русская, вправе претендовать на эту честь, но совсем не тот смысл имеет вопрос, был ли Левитан русским или еврейским живописцем. Если бы я даже был "антисемитом" и если бы конгресс сионистов соборно и официально провозгласил его еврейским художником, я бы продолжал твердить: а всё-таки Левитан был русский (не "российский"!) художник. И хотя я вовсе не антисемит, я скажу: Левитана я люблю именно за то, что он русский художник". На примере И.Левитана раскрывается парадоксальное положение еврейства в России: если подлинные творцы идеалистического полюса русской культуры, как П.Б.Струве, считают И.Левитана русским живописцем, то государственные власти, представители материалистической реальности России, определяют И.Левитана еврейской личностью и по национальному признаку высылают его из Москвы в мае 1879 года.
       Струве первый с публицистической ясностью заговорил о наличии в русской среде "отталкивания" и "притяжения" к еврейству и о необходимости их разделения. Он рассуждал: "Необходимо размеживать эти две области: область правовую и государственную, с одной стороны, а, с другой стороны, ту область, в которой правомерно действуют национальные притяжения и отталкивания. Специально в еврейском вопросе это и очень легко, и очень трудно. Очень легко, потому что еврейский вопрос формально есть вопрос правовой, вопрос простой государственной справедливости. Очень трудно, потому что сила отталкивания от еврейства в самых различных слоях русского населения фактически очень велика, и нужна большая моральная и логическая ясность для того, чтобы, несмотря на это отталкивание, бесповоротно решить правовой вопрос. Но трудность не только в этом. При всей силе отталкивания от еврейства широких слоёв русского населения - из всех "инородцев" евреи всех нам ближе, всего теснее с нами связаны...А в то же время нет в России других "инородцев", которые играли бы в русской культуре такую роль, какую играют евреи. И ещё другая трудность: они играют её, оставаясь евреями" (П.Б.Струве "Patriotika, политика, культура, религия, социализм", 1997,с.207-208; выделено мною - Г.Г.)
       Последняя реплика исключительно важна, ибо в этом заключается принципиальная идеологическая разница между европейской и русской формациями еврейского мира: все великие евреи в Европе творят не свою еврейскую, а особую европейскую культуру, и все творцы-евреи не могут считаться еврейскими творцами, а выступают носителями ценностей общеевропейского класса. К примеру, французский публицист середины прошлого века Ришар Марценштрас заявил: "Когда французы говорят о евреях, то думают о них, как о продуктах французской революции и секуляризованного государства, то есть, как о продуктах Франции. Говоря об уважении к евреям, они, по существу, восхищаются своими собственными ценностями. Надо же, наконец, понять, что евреи - это нечто иное". Это "нечто иное" как раз реализовалось в русском еврействе, которое сконденсировало в себе духовную силу, достаточную для созидания в трёх разных аспектах: на языке идиш, на языке иврит и на русском языке.
       Итак, проблемы еврейского существования в русском обществе пользуются аномально повышенным интересом, и по своему когнитивному объёму выходят за пределы тривиальной фобии или рутинной филии. Особая роль здесь принадлежит Ф.М.Достоевскому. Среди израильских знатоков предмета Достоевский издавна заслужил звание непоколебимого антисемита, - так, некий профессор Арон Черняк ничтоже сумняшеся провозгласил: "Широким слоям читателей давно известно, что Ф.М.Достоевский, мягко говоря, не жаловал евреев и еврейство. Прочно и доказательно сложилась оценка: великий писатель, тонкий психолог, глубокий знаток человеческой души, автор всемирно известных романов - убеждённый антисемит! Обидно, горько, но факт, остаётся фактом" (Журнал "Новости недели", 25.07.2002г., Тель-Авив). А на страницах Еврейской Энциклопедии Брокгауза и Ефрона сказано: "Один из значительнейших выразителей российского антисемитизма. Сперва в образах живых евреев, выраженных в его художественных произведениях, затем в публицистических статьях Достоевский неизменно является недругом евреев".
       Удивления здесь достойно не то, какие примитивно-поверхностные суждения применяются в современном иудаизме в качестве императивных аргументов (причина этому будет выложена далее), и не то, что писатель Достоевский стал решать философскую проблему, - для русской литературы философский уклон есть родовая черта, - а восхищения здесь достойно то, что свою еврейскую философему Достоевский показал на самом высоком уровне, в сочетании гениального вдохновенного обозрения с глубокомысленным философским проницанием. Достоевский был лучшим писателем среди философов и лучшим философом среди писателей. Достоевский начал, а Соловьёв и Бердяев продолжили формировать качественно новый угол зрения на то, что называется формацией русского еврейства. Этого не могли понять нынешние израильские специалисты, и они бесконечно отстали по уровню аналитического развития, а потому все крупные русские литераторы (без исключения) зачислены ими в разряд отпетых антисемитов. "Факт остаётся фактом", как выразился один из них - профессор Арон Черняк.
       Философский трактат Достоевского на еврейскую тему, - "Еврейский вопрос. Из "Дневника писателя" за 1877 год, - имеет для русского еврейства такое значение, как аналогичный опус К.Маркса для европейского еврейства, нисколько ему не уступает по философской специализации, но превосходит в жанровом плане за счёт открытого изложения мировоззренческой позиции. Достоевский начинает свой обзор с сетования: "Всего удивительнее мне то: как это и откуда я попал в ненавистники еврея, как народа, как нации?... Но опять-таки: когда и чем я заявил ненависть к еврею, как к народу? Так как в сердцем моём этой ненависти не было никогда, и те из евреев, которые знакомы со мной, это знают, то я, с самого начала и прежде всякого слова, с себя это обвинение снимаю, раз навсегда, с тем, чтоб уж потом об этом не упоминать особенно". Этим возвещением, данным с мировоззренческой установочной открытостью, русский писатель снимает с себя клеймо антисемитизма, а свои суждения в еврейской теме полагает как критические замечания, каковые при достойном к ним отношении могут сослужить пользу русскому еврейству. В своём еврейском духотворчестве Достоевский выставляет "железный" довод или исходную опору, которые напрочь отсутствует у тех, кто величает великого писателя антисемитом: "Да и странное дело: еврей без Бога как-то немыслим; еврея без Бога и представить нельзя" (выделено мною - Г.Г.)
       На логику К.Маркса "Почему немец должен интересоваться освобождением еврея, если еврей не интересуется освобождением немца?", Достоевский отвечает таким же вопросом, но с той лишь разницей, что адресует его еврею, а русский, по Достоевскому, естественно интересуется долей еврея. Достоевский, как и Маркс, замечает: "...я уже то одно знаю, что наверное нет в целом мире другого народа, который бы столько жаловался на судьбу свою, поминутно, за каждым шагом и словом своим, на своё принижение, на своё страдание, на своё мученичество... Но всё-таки не могу вполне поверить крикам евреев, что уж так они забиты, замучены и принижены. На мой взгляд, русский мужик, да и вообще русский простолюдин, несёт тягостей чуть ли не больше еврея".
       Как и Маркс, Достоевский представляет этот тезис в расширенном виде: "Вот евреи кричат, что они были столько веков угнетены и гонимы, угнетены и гонимы и теперь, и что это, по крайней мере, надобно взять в расчёт русскому при суждении о еврейском характере. Хорошо, мы и берём в расчёт и доказать это можем: в интеллигентном слое русского народа не раз раздавались голоса за евреев. Ну, а евреи: брали ли и берут ли они в расчёт, жалуясь и обвиняя русских, столько веков угнетений и гонений, которые перенёс сам русский народ?". Я сознательно сопоставляю Достоевского и Маркса, дабы оттенить то обстоятельство, что, если в эмпирическом порядке их наблюдения уравниваются в основном благодаря фактическому положению в европейской и русской формациях еврейства, то в умозрительно-философском плане они различны, будучи одинаково гениальны.
       Вдохновенное философствование Достоевского не может не быть своеобразным, ибо эту самобытность аналитик извлёк из предмета познания - еврейской массы. Испокон веков еврейская сообщность на глазах у всех пребывала в изоляции, она отстранялась вольно или невольно, - сознательно со стороны самих евреев, или сознательно со стороны окружающего мира, - но никто из мыслящих умов не пожелал эту воочию наглядность сделать философским ядром еврейского бытия. Достоевский создал конструкт status in statu (государство в государстве) и на его базе появился фундамент философского обозрения русского еврейства. Достоевский постигает: "Видите ли, чтоб существовать сорок веков на земле, то есть во весь почти исторический период человечества, да еще в таком плотном и нерушимом единении; чтоб терять столько раз свою территорию, свою политическую независимость, законы, почти даже веру, -- терять и всякий раз опять соединяться, опять возрождаться в прежней идее, хоть и в другом виде, опять создавать себе и законы и почти веру -- нет, такой живучий народ, такой необыкновенно сильный и энергический народ, такой беспримерный в мире народ, не мог существовать без Status in statu, который он сохранял всегда, и везде во время самых страшных, тысячелетних рассеяний и гонений своих. Говоря про Status in statu, я вовсе не обвинение какое-нибудь хочу возвести. Но в чем, однако, заключается этот Status in statu, в чем вековечно-неизменная идея его, и в чем суть этой идеи?"
       При таком подходе выявилось, что как ни сложно представить этот самый status in statu в его детальности, но всё же он отчётливо распадается на две конструктивные части. По поводу отличительных знаков первой из них Достоевский пишет: "Признаки эти: отчужденность и отчудимость на степени религиозного догмата, неслиянность, вера в то, что существует в мире лишь одна народная личность -- еврей, а другие хоть есть, но все равно, надо считать, что как бы их и не существовало. "Выйди из народов и составь свою особь и знай, что с сих пор ты един у Бога, остальных истреби, или в рабов обрати, или эксплуатируй. Верь в победу над всем миром, верь, что все покорится тебе. Строго всем гнушайся и ни с кем в быту своем не сообщайся. И даже когда лишишься земли своей, политической личности своей, даже когда рассеян будешь по лицу всей земли, между всеми народами -- все равно, -- верь всему тому, что тебе обещано, раз навсегда, верь тому, что все сбудется, а пока живи, гнушайся, единись и эксплуатируй и -- ожидай, ожидай"... Вот суть идеи этого Status in statu, а затем конечно, есть внутренние, а может быть и таинственные законы, ограждающие эту идею".
       Совершенно несомненно, что status in statu этой части принадлежит идеологии фарисейства с культивируемым им постулатом иудейского превосходства над всеми народами мира (Вот как звучит эта идея превосходства в устах современного идеолога в Израиле: "Народы мира являются телом, а еврейский народ - головой", Гидеон Бродский, 1997). Возможно, неосознанно, но впервые и вполне определённо, Достоевский вывел еврейский дуализм из интуитивного ощущения в разряд реального параметра еврейского мира, и идея status in statu здесь воплощается в особый образ еврея. Этот образ не является исторически преходящим состоянием: эта древнейшая иудейская парадигма продолжает существовать, как видно, и в настоящее время.
       Не будучи образованным материалистом, Достоевский точно, по-марксистски, определил философскую первопричину появления необычного для еврейской духовной консистенции типа человеческого стяжателя. Голословно писатель утверждал: "О, конечно, человек всегда и во все времена боготворил материализм и наклонён был видеть и понимать свободу лишь в обеспечении себя накоплёнными изо всех сил и запасёнными всеми средствами деньгами. Но никогда эти стремления не возводились так откровенно и так поучительно в высший принцип, как в нашем девятнадцатом веке". И далее продолжал развивать тезис в философском ракурсе: "Наступает вполне торжество идей, перед которыми никнут чувства человеколюбия, жажда правды, чувства христианские, национальные и даже народной гордости европейских народов. Наступает, напротив материализм, слепая плотоядная жажда личного материального обеспечения, жажда личного накопления денег всеми средствами -- вот все, что признано за высшую цель, за разумное, за свободу, вместо христианской идеи спасения лишь посредством теснейшего нравственного и братского единения людей. Засмеются и скажут, что это там вовсе не от евреев. Конечно, не от одних евреев, но если евреи окончательно восторжествовали и процвели в Европе именно тогда, когда там восторжествовали эти новые начала даже до степени возведения их в нравственный принцип, то нельзя не заключить, что и евреи приложили тут своего влияния".
       Расхожим объяснением, принятым для оправдания этих спесивых морализмов у еврейского народа, - избранничество и стяжательство, - является ответная отповедь на массовые гонения и постоянное принижение, и, как результат, естественная реакция самосохранения еврейского народа в условиях рассеяния. Достоевский перефразирует этот довод, имеющий, говоря по справедливости, за собой ряд морально-психологических оснований, - "...если и есть Status in statu, (то есть был, а теперь, де, остались самые слабые следы), то единственно лишь гонения привели к нему, гонения породили его, религиозные, с средних веков и раньше, и явился этот Status in statu лишь из чувства самосохранения"
       Философская зрелость Достоевского сказалась в том, что он полностью отверг этот довод, не желая признавать за еврейским народом хоть какое-то право на избранность и возвышение, и приниженность не даёт еврейскому народу каких-либо привилегий. Достоевский утверждает: "Но вот что мне кажется: если б он был и сравнен в правах, то ни за что не отказался бы от своего Status in statu. Мало того: приписывать Status in statu одним лишь гонениям и чувству самосохранения -- недостаточно. Да и не хватило бы упорства в самосохранении на сорок веков, надоело бы и сохранять себя такой срок. И сильнейшие цивилизации в мире не достигали и до половины сорока веков и теряли политическую силу и племенной облик. Тут не одно самосохранение стоит главной причиной, а некая идея, движущая и влекущая, нечто такое, мировое и глубокое, о чем, может быть, человечество еще не в силах произнести своего последнего слова, как сказал я выше. Что религиозный-то характер тут есть по преимуществу -- это-то уже несомненно. Что свой Промыслитель, под именем прежнего первоначального Иеговы, с своим идеалом и с своим обетом продолжает вести свой народ к цели твердой -- это-то уже ясно".
       Достоевский нащупал в еврейском дуализме другой член, другой status in statu, "нечто такое, мировое и глубокое", что в корне противостоит образу высокомерного и заматеревшего еврея. Таким образом, в недрах русской духовной философии выкристаллизовалась целокупная двучленная модель русского еврейства. Если в поле европейского еврейства бытует только гениальная догадка Ф.Ницше о "хороших и дурных евреях", то на русском берегу возвышается бастион самобытного сооружения, обладающего самочинным статусом атрибута русской истории, философии и культуры. Русский духовед Ф.М.Достоевский был велик в своём чаянии: "Вопрос только в том: много ли удастся сделать этим новым хорошим людям из евреев и насколько они способны к новому и прекрасному делу настоящего братского единения с чуждым им по вере и по крови людьми".
       Таким образом, еврейский символ Достоевского, поставленный в соответствие с аналогичным, однозначно материалистическим, символом Карла Маркса, обладает более сложной когнитивной структурой и состоит из сочетания двух противостоящих модусов: один образ дан Достоевским "под именем прежнего первоначального Иеговы", тобто образ еврея Бога, и другой образ, определённый Достоевским как "единая народная личность - евреи", а Б.П.Вышеславцевым помеченный знаком закон (или фарисеи-законники). Это сочетание противоположностей опосредуется Достоевским необычайно ёмким по смыслу отвлечением status in statu (государство в государстве), который впитывает в себя не только еврейское содержание, но и охватывает значение основополагание всей русской духовной философии, ибо ключевое понятие русской парадигмы "личность" близко аппроксимируется здесь с "государством" (личность как микрокосм), и формула Достоевского "государство в государстве" отождествляется со связкой личность-общество. Именно благодаря этому обстоятельству Достоевский заявляет себя как мыслитель и деятель русской идеалистической философии (Лидер русского духовного департамента В.С.Соловьёв написал о Достоевском: "Будучи религиозным человеком, он был вместе с тем вполне свободным мыслителем и могучим художником. Эти три стороны, эти три высшие дела не разграничивались у него между собою и не исключали друг друга, а входили нераздельно во всю его деятельность". 1882 год). Достоевский не только раскрыл имманентную сущность русского еврейства, но и познавательно ввёл это последнее в состав русской духовной доктрины. Такова мера критицизма Достоевского в еврейской тематике.
       Вряд ли в какой части творчество великого русского писателя Ф.М.Достоевского подвергалось искажению и непониманию большему, чем его постижения в еврейской части, и всегда это обстоятельство касалось извращения его философского глубокомыслия. Именно в таком аспекте показательно исследование современных аналитиков А.Свешникова и Д.Сухорукова на интернет-сайте "Сионизм". Фабула суждения здесь традиционно-банальная: образ еврея фарисейского облика они, по-марксистски, расширили на всю еврейскую массу, в силу чего ликвидировали понятие еврейского дуализма и утопили философскую новацию status in statu. Но зато приобрели выход в трухлявую идею о "жидо-масонском заговоре", а Достоевского возвели в вожди русского антисемитизма - предтечи достославных "Протоколов сионских мудрецов". Сии экскурсанты, читая "Дневник писателя", витийствовали: "Вещий провидец тут прозревал одну из величайших тайн еврейского мессианства: существование тайных законов, тайной программы, тайного плана тысячелетней войны еврейства с человечеством. Эта тайна вполне раскрылась в начале девятисотых годов, когда С.А. Нилус опубликовал "Протоколы Собраний Сионских Мудрецов". В этих Протоколах была изложена систематическая программа захвата евреями всей власти над миром"
       Однако в русской духовной школе вместо оболганного Ф.М.Достоевского нашёлся ещё один "вещий провидец" и великий русский мыслитель Н.А.Бердяев составил духовное руководство, которое далее приводится целиком, ибо это есть редкий по доскональности философский документ, обосновывающий необходимость русско (христианско) - еврейской духовной солидарности (хотя Бердяев сгоряча обозвал К.Маркса антисемитом).
       Н.А.Бердяев
    Еврейский вопрос, как вопрос христианский
       Когда я читал сборник "Россия и евреи", я остро чувствовал глубокий трагизм самосознания русских евреев, которые любят Россию, не любят русской революции и хотят быть русскими патриотами. Я во многом не согласен с мыслями этого сборника, но уважаю усилие объединенной в нем группы утвердить свое достоинство русских евреев вне использования революции в интересах еврейства. Это наводит на мысль о глубоком, быть может, безнадежном трагизме еврейского вопроса. Антисемитические настроения среди русских, и в России, и за границей, нарастают стихийно и принимают формы свойственной русским исступленности. Может наступить час, когда этот антисемитизм выразится в диких и кровавых насилиях, когда несчастные русские люди, раздавленные и униженные революцией, жестоко отомстят за свои страдания и унижения евреям, возложив на них целиком ответственность за свои бедствия. Уже и враги евреев, и друзья евреев, и сами евреи говорят, что падение большевизма будет сопровождаться ужасным и неслыханным избиением евреев. Что русские евреи попали в тиски между большевизмом и погромом, это должно тревожить и волновать, прежде всего, самих евреев. Такое положение вызывает протест с точки зрения гуманной, либеральной, демократической и с точки зрения "прогресса" человечества и судьбы цивилизации. Но есть еще одна точка зрения, на которую редко становятся и которая представляется мне самой существенной и основоположной в обсуждении этого трагического вопроса,- точка зрения христианская. Еврейский вопрос есть также христианский вопрос, внутренний вопрос христианского сознания. Не слышно голоса об этом вопросе, вызывающем страсти и чреватом катастрофами изнутри христианского мира, голоса христианской совести. Только две точки зрения на еврейский вопрос оказались широко распространенными - или погромно-антисемитическая, или гуманно-либерально-демократическая. Ведь те, от кого с ужасом ждут евреи погрома в час ликвидации большевизма, в финале революции, считаются православными христианами. И очень многие евреи видят для себя угрозу и опасность в русском христианстве, в росте православного движения. Можем ли мы, русские христиане, спокойно и равнодушно выносить такое положение? Не должен ли раздаться и наш голос, как голос христианской совести? Двенадцать лет тому назад я написал в "Русской мысли" статью под заглавием "Национализм и антисемитизм перед судом христианского сознания". Там сделал я попытку говорить о еврейском вопросе по существу, как внутреннем христианском вопросе. Тогда же я почувствовал, как трудно по существу, не тактически обсуждать этот вопрос. В России никогда не было нравственной свободы мысли в обсуждении еврейского вопроса. Раньше не было потому, что среди советских комиссаров оказалось слишком много евреев и слишком большая роль их вызывает опасность бурной и жестокой реакции. Тогда были погромщики, и теперь они есть. Но хочется хоть когда-нибудь сказать правду по существу. Вокруг еврейского вопроса образовалась очень болезненная атмосфера мнительности и подозрительности. Одни повсюду видят "жидомасонский заговор". Другие повсюду видят антисемитизм. Свобода мысли и свобода совести совершенно задавлены в этой атмосфере взаимной ненависти и вражды. Евреи и иные защитники евреев мнительны и подозрительны до того, что если вы христианин и православный по убеждению, если вы не видите в демократии перла создания и не сторонник революции, то уже поэтому предполагают в вас тайного антисемита. Это есть такое же извращение и такой же террор, как и видеть в евреях источник всех зол и бедствий. Должна быть, наконец, провозглашена декларация прав такого же свободного обсуждения еврейского вопроса, как и всякого другого вопроса. Не должно лежать никакого специфического одиума на тех, которые свободно высказывают те или иные мысли по этому вопросу. Это - условие обсуждения еврейского вопроса, основное условие самой возможности защиты евреев со стороны христиан.
       Можно установить четыре типа антисемитизма: бытовой, политический, расовый и религиозный. Рассмотрим все эти типы с точки зрения христианского сознания. Самый распространенный тип антисемитизма есть тип бытовой. Он не нуждается в сознательном идеологическом обосновании, он стихиен и опирается на непосредственный инстинкт. Слово "жид" родилось в его недрах. Инстинктивная, непосредственная антипатия и отталкивание от еврея так же неопровержимы, как и всякий вкус, всякая симпатия или антипатия. Это не есть дело "направления" или миросозерцания. Я знал очень "левых", демократически и революционно настроенных людей, которые были бытовыми антисемитами. Есть бытовые антисемиты и среди коммунистов. Как и, наоборот, среди "правых" есть люди, которые очень хорошо относятся к евреям. Одно только можно сказать: не христианское дело культивировать в себе антипатию или ненависть к целому народу. Это есть нездоровая душевная настроенность и направленность. Питать отвращение к евреям, как питать отвращение к немцам, или полякам, или армянам, есть вообще недолжное отношение к людям. Христианским сознанием никак нельзя оправдать бытового антисемитизма, как нельзя оправдать никакой ненависти и никакого отвращения, кроме ненависти и отвращения к самому злу. Русские бывают бытовыми антисемитами совсем не потому, что они чувствуют себя очень христианами, и во всяком случае не потому, что чувствуют себя хорошими христианами. В чувстве ненависти нужно каяться на исповеди.
       Политический антисемитизм основан обычно на соревновании и конкуренции, на борьбе за преобладание и властью над жизнью. Эти начала ничего общего не имеют с христианством. Политический антисемитизм явно принадлежит царству кесаря, и страсти его принадлежат миру сему, а не царству Христову. В этой сфере и антисемиты стоят на той же почве, на которой стоят и евреи, движутся теми же мотивами и интересами. На почве политического антисемитизма нельзя еврейской идее противопоставить христианскую. Ограничение евреев в политических правах есть обыкновенная мирская борьба за преобладание и власть. Политический антисемитизм имеет обыкновенно экономический базис и является формой борьбы против экономического преобладания евреев. Часто он хочет защищать экономически более слабых. Глубины еврейского вопроса эта форма антисемитизма не затрагивает.
       Глубже уже расовый антисемитизм. Он имеет свою идеологию. Это целое идейное течение. Идеологами расового антисемитизма являются по преимуществу немцы. Германское сознание любит противополагать арийскую и семитическую расу и видеть в германцах носителей чисто арийского духа. Очень талантливым представителем расового антисемитизма является Чемберлен. В немецкой духовной культуре очень глубоко заложено это арийско-антисемитическое течение. Этот антисемитизм был у Фихте, у Вагнера, у многих великих немцев. Идеология расового антисемитизма не хочет принять еврейский дух в недра арийской культуры, признает еврейство расой абсолютно чужой, враждебной и низшей. Может ли христианин быть расовым антисемитом? Расовый антисемитизм, доведенный до конца, превращается во вражду к христианству, он принужден признать христианство семитической прививкой к арийской культуре и обратиться к истокам чисто арийской религиозности, к Индии. Христианин не может исповедовать расового антисемитизма, так как не может забыть, что Сын Божий по человечеству был евреем, что еврейкой была Божья Матерь, что пророки и апостолы были евреями и евреями были многие первохристиане-мученики. Раса, которая была колыбелью нашей религии, не может быть объявлена низшей и враждебной расой. Попытки Чемберлена признать Христа не евреем по крови совсем не приемлемы для христианского сознания. А с научной точки зрения эти опыты легкомысленны. Христиане принуждены верить, что еврейский народ есть избранный народ Божий. С этим связаны для нас глубина и трагизм еврейского вопроса. Это подводит нас к типу антисемитизма религиозного.
       Христианство, в глубинном смысле, есть религиозный антисемитизм или, точнее, антиудаизм. Так же, как совершенно недопустима для христианского сознания и совершенно чужда религии любви бытовая или политическая ненависть к евреям, так же религиозный антиудаизм входит в христианскую веру как ее составная часть. Христианский антиудаизм и есть обратная сторона веры в богоизбранность еврейского народа. Вульгарный антисемитизм, дышащий духом ненависти и насилия, не может сделать никакого употребления из этого религиозного антиудаизма, он не стоит на уровне понимания еврейского вопроса как вопроса религиозного. Если бы антисемиты хоть на одно мгновение способны были понять тайну религиозной судьбы еврейского народа, то весь их антисемитизм исчез бы, как порождение ничтожных и своекорыстных чувств. Ибо тайна религиозной судьбы еврейского народа есть тайна всемирной истории. Она скрыта в действенности мессианских упований еврейского народа, в двоении образа Мессии, в смятении ожиданий царства не от мира сего и царства от мира сего. Царство мира сего есть еврейская хилиастическая идея, во имя которой был отвергнут Христос с его религией креста и распятия. Но верны ли антисемиты всех стран распятой правде и царству не от мира сего, во имя ли царства Христова ненавидят они еврейство и готовы его распинать? Это и есть еврейский вопрос. Антисемиты не менее чем евреи, преданы еврейской мессианской идее, хотят могущества, власти, успеха, блаженства на земле без распятия и искупления, и они более привыкли царствовать, чем евреи. Антихристианская иудаистическая идея царства и блаженства в этом мире, не искупленном от греха, свойственна не только евреям, ею не менее одержимы и чистые арийцы, и не все евреи по крови служат этой идее, ибо и перед ними открыт путь в царство Божие. Для христианского сознания нет эллина и иудея, есть лишь противоборство идей и верований, а не рас и национальностей. Еврейский дух сыграл огромную роль в создании капитализма и социализма, двух форм исключительной прикованности современного человека к "миру сему". Первый из Ротшильдов и К. Маркс - одинаково евреи (это не мешало Марксу быть антисемитом и утверждать, что евреи являются носителями капиталистического духа эксплуатации). Но ведь и арийцы всех национальностей, принадлежащие к миру христианскому, этим духом соблазнены не менее евреев и восстают против евреев из чувства конкуренции. С другой стороны, и еврейство продолжает выдвигать немало отрешенных идеалистов. Для того, чтобы иметь религиозное право говорить против преобладания еврейского духа, нужно самому иметь другой дух. Этот другой дух, дух христианской отрешенности трудно найти у большей части антисемитов. Они хотят быть безраздельными господами жизни и хотят устранить евреев, как слишком даровитых конкурентов в этом деле. Люди такой духовной направленности не могут быть носителями христианской идеи, противоположной идее иудаистической. Их антисемитизм определяется своекорыстными политическими и бытовыми мотивами, борьбой за интересы и преобладание в жизни. Это имеет ту же природу, что и борьба классов. Христиане-антисемиты обыкновенно бывают хуже евреев, ибо, как указывал уже Вл. Соловьев, евреи относятся к христианам согласно своим верованиям и убеждениям и не обязаны относиться по-христиански, христиане же относятся к евреям не по-христиански и изменяют заветам своей веры. Тот, кто имеет смелость утверждать, что его антисемитизм имеет христианский источник, обязан по-христиански относиться к евреям, обязан осуществлять свое христианство на деле. Имеет духовное право на христианский антисемитизм лишь тот, кто будет любить, а не ненавидеть евреев, будет противиться еврейскому духу силой своего христианского духа. Таков парадокс еврейского вопроса, как вопроса христианского.
       Отношение к еврейству есть испытание силы христианского духа. Это испытание в высшей степени выпало на долю русского народа. И с горечью нужно осознать, что русский народ его очень плохо выдерживает. Напрасно думают наши антисемиты, что испытание это заключается лишь в том, чтобы не поддаться антихристианской ненависти к евреям и не стать на путь борьбы злобой и насилием. Не случайно русский народ исторически оказался связанным с народом еврейским и принужден дать приют богоизбранному народу, претерпевающему кару за неузнание рожденного в его недрах Спасителя. Еврейский вопрос есть вопрос христианского призвания русского народа. Между этими народами есть какое-то сходство в мессианском сознании. И не случайно предельный коммунизм оказался по преимуществу русско-еврейской идеей, русско-еврейской антихристианской верой. В русской духовной стихии и русском христианстве сильны были элементы иудаистически-хилиастические, национально-мессианские. Эксперимент осуществления "земного рая", царства абсолютной справедливости на земле русские должны были проделать вместе с евреями. И если русский народ в час преодоления кошмара и ада коммунизма совершит кровавый еврейский погром, то это будет значить, что русский народ не излечился духовно, не освободился от терзавших его демонов. Для нас, русских христиан, это очень ответственный и страшный вопрос. И те из нас, в ком не погасла христианская совесть и христианское сознание, должны будут защищать евреев от грозящих им насилий и мести. Еврейский вопрос, как наш внутренний христианский вопрос, есть вопрос о том, хочет ли русский народ быть христианским народом и по-христиански относиться к жизни. Нас должна беспокоить не только физическая судьба евреев, но прежде всего духовная судьба самого русского народа, как народа христианского. Погромный антисемитизм есть гибель души русских, вторичная измена христианству после погромного большевизма. Христианство несовместимо с культом злобы и ненависти. Наша эпоха задыхается от злобы, потому что она изменила христианству. Мы, русские, если мы еще христиане, должны прежде всего осознать собственную вину и каяться в собственных грехах, а не исключительно винить во всем других и прежде всего евреев. Не христианское занятие злобно и мстительно повсюду искать виновников. Погромный антисемитизм есть проявление слабости русского характера, неспособности мужественно отстаивать свои идеи и свой дух. Нет ничего унизительнее, чем эти озлобленные жалобы на то, что евреи повсюду начинают играть слишком большую роль в современной культуре. Роль евреев действительно непропорционально велика. Но что же делать? Смешно претендовать на то, что еврей Эйнштейн открыл закон относительности. Если мы, русские, немцы, французы, англичане, хотим играть большую роль, то будем проявлять больше духовной силы, больше дарований, больше верности своей идее и своей вере, больше активности. Другого достойного пути нет. Мы еще претендуем на то, что у евреев есть большая сплоченность, солидарность, готовность помогать друг другу. Так как мы сами очень мало склонны к сплоченности и солидарности и всегда готовы поедать друг друга, то остается злобствовать и бессильно завидовать. Все это наводит на мысль о наших русских грехах. Мы сами виноваты в нашей несчастливой судьбе, не евреи, даже не большевики, а прежде всего мы сами, каждый из нас. С этого сознания должно начаться возрождение. Мы исторически живем в дни великого поста. В такое время не рекомендуется злобствовать и ненавидеть. С религиозно-христианской точки зрения объективно неразрешим еврейский вопрос, он остается трагическим до конца времен. Замечательный католический писатель Леон Блуа очень остро выразил трагедию христианства и еврейства. Христос сойдет с креста, когда в него поверят евреи, евреи же поверят в него лишь после того, как он сойдет с креста. Но субъективно еврейский вопрос решается в любое время как обязанность по-христиански относиться к евреям. Вл. Соловьев напомнил христианам об их обязанности. Его предсмертная молитва о еврейском народе есть глубоко волнующий факт, который мы должны помнить. Мы можем ненавидеть ложную идею, но нам абсолютно запрещена ненависть к людям и народам. Если бы даже оказалось, что "протоколы сионских мудрецов" подлинны и изобличают роль еврейства в мире (я лично абсолютно убежден в подложности этих протоколов - фальсификацию должен почувствовать всякий непредубежденный человек), то и в этом случае не уменьшилась наша обязанность по-христиански относиться к евреям.
       Христианское решение еврейского вопроса не зависит от того или иного еврейского решения христианского и общечеловеческого вопроса. Пусть несчастная и страдальческая судьба еврейского народа в истории есть искупление религиозной вины богоизбранного народа, его напряженной воли к царству Божьему на земле без сознательного принятия Голгофы. Но не дело нас, христиан, увеличивать еврейскому народу тяжесть его исторического креста. Наша обязанность нести свой крест и облегчать его ношу другим"
       Философема (философская проблема) или максима о двучленном образе еврея, исходящая из звонниц русского монастыря, не только раскрыла незнаемые контексты еврейства русской формации, но с помощью этих же еврейских текстов углубила познавательную ёмкость русской духовной доктрины, что склоняет к рецепту Достоевского: "...к новому и прекрасному делу настоящего братского единения с чуждыми им по вере и по крови людьми". Дуалистическую данность еврейства не следует понимать упрощённо как эклектическую двойственность или механическое сочленение противоположностей, - во всех случаях это был диалектический, то есть динамически действующий, процесс. Евреи приобрели дуалистическую архитектуру изначально и в рамках времени, как этап гоменоидного созревания и как момент восхождения над язычеством, случившегося, когда у патриарха Авраама хватило ума, смелости и воли отвернуться от внешних природных монстров, перед которыми лежали ниц предки, заглянуть к себе в душу и там узреть великую силу и мощь, названную Всевышним. Отсюда появилось главное свойство еврейского дуализма - приоритет духовного над материальным Дуализм, стало быть, есть состояние, при котором противостоящие крайности объединены духовным приоритетом; человек, обладающий этими признаками, тобто признаками противоречивых начал, и при этом умеющий соблюдать духовную доминацию, называется евреем (Человеческая градация евреев в этом порядке зависит от чувства меры и гармонии духовного и материального; предельная мера, а точнее, отсутствие чувства меры именуется духовной деспотией - болезнью духа).
       Дуализм, взятый в качестве аналитического подхода, оказывается действенным и по-новому продуктивным средством в экзегетической отрасли, проясняя толкование ряда библейских текстов, в частности совершенно непонятный мотив еврейского Танаха о вражде Бога и пророков к своему народу. Бытующее объяснение о том, что порицанию подвергаются только неправедные евреи и грешники не даёт права говорить о всём народе. Но даже сама постановка вопроса в такой проекции негласно считается кощунственной и на неё фактически наложено tabu. В еврейской Библии несть числа выступлениям Бога против всех сынов Израиля с угрозами полного истребления, - к примеру: "...да воспламенится гнев Мой на них, и истреблю их..."(Исх.32:10); "...то Я искореню и совершенно истреблю такой народ, говорит Господь" (Иер.12:17), а пророку Моисею Бог говорил: "Не удерживай Меня, и Я истреблю их, и изглажу имя их из поднебесной" (Втор.9:14). И иначе, чем антисемитскими такие порывы назвать нельзя, хотя при этом Бог заявляет: "И буду обитать среди сынов Израилевых, и буду им Богом. И узнают, что Я Господь, Бог их, который вывел их из земли Египетской, чтобы Мне обитать среди них. Я Господь, Бог их" (Исх.29:45-46).
       Ещё более красноречивы обличительные речи пророков, которые по яростному накалу не уступают антиеврейской риторике европейских антисемитов. Великий пророк Исайя витийствовал: "Увы, народ грешный, народ, обременённый беззакониями, племя злодеев, сыны погибельные!; ...Ибо руки ваши осквернены кровию и персты ваши беззаконием; уста ваши говорят ложь, язык ваш произносит неправду. Никто не возвышает голоса за правду, и никто не вступается за истину; надеются на пустое и говорят ложь, зачинают зло и раждают злодейство. Высиживают змеиные яйца и ткут паутину: кто поест яиц их - умрёт, а если раздавит - выползает ехидна. Паутины их для одежды негодны, и они не покроются своим произведением; дела их - дела неправедные, и насилие в руках их. Ноги их бегут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови; мысли их - мысли нечестивые; опустошение, и гибель на стезях их" (Ис.1:4; 59:3-7).
       С неменьшей внутренней болью вещает другой великий пророк Иеремия: "О, кто дал бы мне в пустыне пристанище путников! Оставил бы я народ мой и ушёл бы от них: ибо все они прелюбодеи, скопище вероломных. Как лук, напрягают язык свой для лжи, усиливаются на земле неправдою; ибо переходят от одного зла к другому, и Меня не знают, говорит Господь. Берегитесь каждый своего друга, и не доверяйте ни одному из своих братьев; ибо всякий брат ставит преткновение другому, и всякий друг разносит клеветы. Каждый обманывает своего друга и правды не говорят: приучили язык свой говорить ложь, лукавствуют до усталости. Ты живёшь среди коварства; по коварству они отрекаются знать Меня, говорит Господь... Язык их - убийственна стрела, говорит коварно; устами своими говорят с ближними своими дружелюбно, а в сердце своём строят ему ковы" (Иер.9:2-6; 8). А между тем только заступничество пророков спасает сынов Израиля от истребительного гнева Бога, а без этого евреи, скорее всего, давно бы исчезли из истории. Так, пророк Моисей обращался с мольбой к Богу: "Вспомни рабов Твоих Авраама, Исаака и Иакова; не смотри на ожесточение народа сего и на нечестие его и на грехи его" (Втор.9:27).
       Подобные противоречия в библейском знании выступают познавательной нелепицей и смысловым абсурдом только с позиции рациональной точки зрения. А дуалистический подход, качественно исходящий из небесноисторической методологии, достаточно просто разрешает данную дилемму: библейские противоречия есть конфронтация двух образов евреев. Один образ олицетворён Богом и пророками (идеалистический образ), и другой образ объективирован народом, сынами Израиля (материалистический образ). Тут же спонтанно возникает вопрос: что конкретно являет собой тот идеалистический образ, какой противостоит материалистическому (народному) образу? В отношении последнего достаточно полно выявлен его фарисейский характер, тобто даны его историческая определённость и характеристические признаки. Тогда как противостоящий член дуализма известен только со стороны параметров интуитивного ощущения ("хорошие евреи" Ницше, "хорошие люди у евреев" Достоевского, "качественные евреи" Бердяева). Этого немало для процедуры выявления генезиса еврейского дуализма в целом, но недостаточно для понимания библейского (функционального) соотношения данных образов, ибо сопоставление при качественном анализе разноуровенных и разнозначных величин невозможно. Вопрос, следовательно, формулируется следующим образом: какова историческая определённость идеалистического образа еврея?
       Универсальная особенность еврейских пророков состоит в том, что по своему складу они суть не только обличители скверны в духе, не столько носители слова Божия, сколько творцы нового благословения духа, угодного Богу. Обвиняя падшее племя евреев или материалистический образ, отступивший от идеалистических предписаний Бога, пророки вовсе не стремятся к этому отрицательному знанию, как самоцели, - оно необходимо лишь, как средство достижения некоего положительного права. При этом самое важное, что, подвергая данный еврейский образ разительному бичеванию, пророки вставали горой на защиту сынов Израиля, когда Бог, возмущённый их неверностью, пытается истребить сей народ. Пророки, таким образом, позволяли себе нечто невозможное в других религиях: пресекали волю Бога, указывая тем самым, что Всевышний, опьянённый самовластием, переступает определённую черту. Итак, гневное порицание евреев пророками не имело антисемитского характера, а относится исключительно к критицизму, какое включает в себе скрытую целевую установку.
       Пророк Исайя указывал: "Если бы Господь Саваоф не оставил нам небольшого остатка, то мы были бы то же, что Содом, уподобились бы Гоморре" (Ис.1:9). В этом "небольшом остатке", или, как ещё именует пророк, "остаток Израиля" (в русском духовном словообороте сей объект называли "Святым Израилем"), таится главный духовный смысл пророческого откровения, ибо отсюда Бог вещает: "ибо от Меня произойдёт закон, и суд Мой поставлю во свет для народов" (Ис.51:4). Величие еврейских пророков, прежде всего, в том, что в лице "остатка Израиля" они выявили объективный антиподальный член еврейской дуалистической тектоники, антиномию падшему образу, а пророк Исайя ещё дал ему нарицательное имя, эмблему и символ - гору Сион в Иерусалиме: "Ибо из Иерусалима произойдёт остаток и спасённое - от горы Сион" (Ис.37:32). Сион стал термином остатка Израиля, содержащего в себе концентрат Божеской мудрости, "ибо своими глазами видят, что Господь возвращается в Сион". Пророк Исайя выступает глашатаем этого судьбоносного события: "И возвратятся избавленные Господом, и придут на Сион с пением, и радость вечная над головою их; они найдут радость и веселие, печаль и вздохи удалятся" (Ис.52:8; 51:11).
       На этом фоне не составляет труда заметить основополагающую идею, имеющую себя той самой скрытой целевой установкой: еврейский Бог и еврейские пророки стремятся наполнить Сион высочайшими качествами и соорудить из Иерусалима духовную столицу отнюдь не для единоличного пользования еврейского народа, - они трудятся для всех народов и во имя единения народов. Воля Бога такова: "Пусть все народы соберутся вместе, и совокупятся племена" (Ис.43:9; "...и вот, приду собирать все народы и языки" (Ис.66:18); "Я творю новое небо и новую землю" (Ис.65:17); "...ибо дом Мой назовётся домом молитвы для всех народов" (Ис.56:7).
       Историческое соединение народов, предусматриваемое как виртуальный подвиг пророков, оплодотворён Сионом, осуществляется в Сионе и живёт через Сион. Если идея Сиона была делом Бога, то идеология Сиона, явленная уже как сионизм, суть произведение пророков. Сионизм пророка Исайи таков: "И будет в последние дни, гора дома Господня будет поставлена во главу гор, и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы. И пойдут многие народы, и скажут: придите, и взойдём на гору Господню, в дом Бога Иаковлева, и научит Он нас Своим путям; и будем ходить по стезям Его. Ибо от Сиона выёдет закон, и слово Господне - из Иерусалима. И будет он судить народы, и обличит многие племена; и перекуют мечи свои на орала, и копья свои - на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать" (Ис.2:2-4). Тот же сионизм пророк Иеремия выразил следующим образом: "В то время назовут Иерусалим престолом Господа; и все народы ради имени Господа соберутся в Иерусалиме и не будут более поступать по упорству злого сердца своего" (Иер.3:17).
       Итак, опосредование Сиона, доведенное до воззрения сионизма, стало синонимом "соединения" - вселенского единения, а идея соединения народов впервые возникла в еврейской среде. Еврейское пророческое племя явило свою величайшую заслугу в том, что нашло способ воплощения этой идеи: режим предвосхищения или перевод действительности мысли в будущее. Своё предвосхищение будущего единения народов пророк Исайя представил в виде прелестной метафоры: "Волк и ягнёнок будут пастись вместе, и лев, как вол, будет есть солому, а для змеи прах будет пищею: они не будут причинять зла и вреда на всей святой горе Моей, говорит Господь" (Ис.65:25). А пророк Иеремия выставил не менее чудную идиллию: "И придут они, и будут торжествовать на высотах Сиона; и стекутся к благостыне Господа, к пшенице и вину и елею, и агнцам и волам; и душа их будет как напоённый водой сад, и они не будут уже более томиться. Тогда девица будет веселиться в хороводе, и юноши, и старцы вместе; и изменю печаль их на радость, и утешу их, и образую их после скорби их. И напитаю душу священников туком, и народ Мой насытится благами Моими, говорит Господь" (Иер.31:12-14).
       С помощью подобных метафор, идиллий и благословений пророки совершили прорыв в динамике человеческого духа в целом, ибо удостоверили значимость нового способа мышления: мистическое мышление. Пророки научили евреев верить и мечтать, предвосхищать и воображать, а, опираясь на еврейскую подсознательную максиму о приоритете духовного над реальным, вывели мистическое мышление в переднюю шеренгу духовного познания - достоверность иллюзии. Иллюзия, как известно, включая в себя параметры мистического (виртуального) мироощущения (веру, мечту, воображение), всегда направлена в будущее, и благодаря этому ожиданию само будущее, никогда не бывшее объективной реальностью, становится действительностью, составной частью бытия. Так родилось историческое сознание, которое, таким образом, становится двигателем внутреннего сгорания того мира, образ которого удостоверяют пророки на базе отрицания образа или падшего "народа, обременённого беззакониями", и который следует назвать пророческим образом. А сионизм ("расширенный сионизм"), - иллюзия вселенского единения, - есть целевая установка "остатка Израиля", сохранённого пророками в лице пророческого образа, - такова историческая определённость идеалистической конструкции еврея. На основе этого следует вывести, что пророки в форме своего фамильного образа есть производители и демиурги еврейской истории, но никак не фарисейство с плебейским Талмудом. Также именно пророки стимулировали дуалистическую сторону еврейского существования, на веки вечные застолбившие еврейский тип духовной динамики, состоящий из пульсаций Бога как иллюзии и иллюзии как Бога.
      
        -- ПРОИЗВОЛ КАК ЗАКОН БЕЗЗАКОНИЯ
       Русские философы-духовники не приемлют западноевропейскую духовную теорию познания по причине того, что её составные элементы - духовные константы: разум, закон, знания, истины, - в силу своего абсолютизма принижают культ личности. В своём духовном вещании русские мыслители вывели аналогичную духовную константу, но обусловленную и направляемую личностью, - веру. В западном гнозисе к вере относится всё то, чему ещё предстоит обратиться в знания, истины, законы, и, таким образом, вера, как величина этического порядка, по существу, удаляется с магистральной трассы человеческого познания. Г.Гегель издал предписание о том, что вера "есть непосредственное (понимаемое в смысле "примитивное" - Г.Г.) знание и убеждение, но имеющее, тем не менее, своей предпосылкой и условием этот процесс опосредования" (Г.Гегель "Наука логика", 1975,с.194). Иначе построена мысль в русском источнике мудрости: вера здесь есть то, что генерирует все этические параметры, и Лев Шестов проповедует: "И пророк Исаия и ап. Павел предостерегают нас: мудрость человеческая есть безумие пред Богом, мудрость Божия есть безумие для человека. И это прежде всего потому, что откровенная истина имеет своим источником веру, которая не укладывается в плоскость разумного понимания. Вера не только не может, она не хочет превратиться в знание...Явно, что вера есть непостижимая творческая сила, великий, величайший, ни с чем не сравнимый, дар" (Лев Шестов "Афины и Иерусалим", 2001,с.с.260,266).
       В лице веры русская духовная мудрость приобретает не столько новое, сколько генеральное измерение, которое, что существенно важно, заимело в русской философской литературе еврейское имя: Иерусалим. Лев Шестов, обладатель одновременного членства в русском еврействе и русской духовной школе, первым решился веру Иерусалима противопоставить и ею преодолеть знание Афин. С этого пункта русское духовное познание устремилось к своим гностическим вершинам: "верному разуму" и "разумной вере" (И.А.Ильин), решая неразрешимую апорию западного мышления в сублимации веры и разума. С другой стороны бурная катавасия неприятия европейского классического познания разыгралась в разделе, связанным с законом. Б.П.Вышеславцев высказал, вроде бы, мнение русской мыслящей когорты: "Несовместимость закона и веры, закона и благодати выражается в том, что закон помещается в прошлое, а благодать в настоящее и будущее! Две системы ценностей исключают друг друга во времени, одна сменяет другую: закон есть заповедь, прежде бывшая, а теперь отменяющаяся". Закон, противопоставляемый вере, превращается в безбожника, закон, противопоставляемый благодати, превращается в грешника, и, следовательно, закон есть категория зла. Вышеславцев восклицает: "Вот где выявлена трагическая несовместимость закона и благодати, как основная трагедия жизни, трагедия креста, трагедия Голгофы. Закон признал свою несовместимость со Христом, осудил Христа и проклял Христа...", и возвещает гностический вывод: "Закон преходящ, и Христос есть конец закона" (Б.П.Вышеславцев "Этика преображенного эроса", 1994,с.с.29,28)
       Антиномия закона (противоречие закона и благодати, противоречие закона и веры, противоречие закона и креста) всегда была нравственной тяжестью, и одновременно, пружиной всякой человеческой истории, и в том, как она решалась в земной истории, определяется периодизация (эры, эпохи, века) конкретных цивилизаций. По-своему гениально решил апорию закона апостол Павел, заложив начало величественной христианской эпопеи: "Ибо мы знаем, что закон духовен, а я плотян, продан греху" и объяснил: "Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих" (Рим.7:14;7:23). Итак, не закон безбожный и грешный, а безбожна и греховна человеческая плоть, невзирая на то, что человек дан как образ и подобие Божие. Сия сентенция была со временем дополнена и расширена постулатом peccatum originale (о первородном грехе), что породило судьбоносную эпохальную идеологию христианства. Человек стал сосредоточием зла, хотя добро и зло имеют в христианстве собственных родителей. Вышеславцев лаконизировал главную максиму этой идеологии: "Закон - добр, а человек - зол" (выделено мною - Г.Г.). Но, будучи, учеником русской духовной школы, он не мог согласиться с христианской ортодоксией, и в другом его категоризме слышится изрядная доля сомнения: "...человек выше закона и должен оставаться господином закона".
       Следует принять за основу в качестве непреложного исторического факта, что евреи, если не являются первооткрывателем закона per se, то содержательное осмысление закона, сделавшим его выдающимся атрибутом человеческого духа, всецело за евреями. Отсюда необходимо признать, что антиномия закона принципиально не может претендовать на полноценное разрешение без еврейского участия. Это значит, что данное еврейское осмысление закона оказывается лицом к лицу с христианским "закон - духовен, а человек - зол", и еврейский закон есть либо генератор зла, либо предполагает человеконенавистнические казусы. В этом отношении русская духовная оратория обладает собственным видением иудейского знания антиномии закона, и Вышеславцев констатирует: "Самым лёгким решением антиномии было бы утверждение, что благодать Христова делает ненужным соблюдение ритуальных законов религии Моисея. На самом деле антиномия бесконечно глубже, ибо понятие Закона гораздо шире. И это устанавливается простой экзегезой, без всяких философских обобщений. Прежде всего, закон Моисеев объемлет не только религиозный ритуал, но также право, нравственность и государственность еврейской нации. В этом смысле закон Моисеев для Иисуса Христа и для ап. Павла есть символ закона в самом широком смысле этого слова, символ нормативной системы ценностей". Здесь важно знать, что понимается под "нормативной системой ценностей".
       В еврейском арсенале действующих средств мало найдётся ключевых слов и генеральных понятий, аналогичных "закону", которые тысячелетиями пронзают всё еврейское достояние, так что заранее можно утверждать, что иудейский смысл закона не может быть противоборством благодати, и, тем самым, быть злом. Тобто еврейское значение закона априорно является единственно духовным, а антидуховным спонтанно становится узурпация этого значения. Апостол Павел добился духовного статуса закона, переставив центр тяжести зла на человеческую плоть, но никакой аналогии здесь не наблюдается. Вышеславцев заявляет: "Было бы жалким провинциализмом думать, что христианство явилось для того, чтобы преодолеть закон Моисея" (Б.П.Вышеславцев "Этика преображённого эроса", 1994,с.с.30-31,31). Но это русский взгляд, а христианские мудролюбы, проповедуя истребительный и оскорбительный антисемитизм, имеют на уме именно эту мысль: они отвергают во всех видах закон Моисея. "Нормативная система ценностей" включает в себя духовную природу закона, а в таком качестве еврейский закон не может числить зло за человеческой плотью, данной Богом и также априорно, заранее отвергает обозление человека. На этом стоит глубокое иудейское подсознание: суть не в том, что есть добро и зло, а трагедия в том, что есть добрые и злые. Итак, в христианской редакции нормативная система предусматривает внешние источники добра и зла (Бог и Сатана, Свет и Тьма), а в еврейской ипостаси эти источники погружены вовнутрь человека, образуя онтологический контраст, основу которого формирует еврейский закон.
       Эта последняя сентенция стала осмысленным теоретическим положением в исторической концепции Н.А.Бердяева. Русский философ производит деление исторической науки на небесную и земную модификации через опосредование еврейского исторического сознания на "время" и "вечность", дефинируя историю как взаимоотношение этих двух крайностей человеческого духа. "Закон" представляется в бердяевской рефлексии как властитель и одновременно дитя "времени", а равно, "пространства", - другими словами, закон определяет, упорядочивает и дисциплинирует бытийные моменты жизни человека: время и пространство. Таков закон в переводе с еврейского наречия. Закон, данный в этом качестве, есть благо и благодать, а потому неизбежно несёт в себе духовное содержание, и всемирная заслуга евреев состоит в том, что это качество они сделали высшей необходимостью. Если же закон не соответствует потребностям времени и пространства, если он не поспевает за ходом времени и изменениями пространства, или же не знает сущности собственного времени, то он неизбежно выступает против времени, тобто переходит в разряд вечности и меняет объём собственного понятия. (Динамику этого жизненноважного, пульсационного по природе, процесса, изъятого великим философом из глубин еврейского сознания, Бердяев излагает достаточно основательно: "История свершается не только во времени и не только предполагает время, без которого её нет, но история есть непрерывная борьба, постоянное противодействие вечного во времени, постоянное усилие вечных начал свершить победу вечности, свершить её не в смысле выхода из времени, не в смысле отрицания времени, не в смысле перехода в то положение, которое не имеет никакой связи со временем, потому что это было отрицанием истории, а победу вечности на самой арене времени, т.е. в самом историческом процессе" (Н.А.Бердяев "Смысл истории", 1990,с.53). Эта сложная и одна из наиболее отвлечённых сентенций в мировой философской литературе онтологически сменяется на не менее сложную и запутанную проблему о прошлом, настоящем и будущем. Об этом я здесь говорить не могу, но обязан отметить в связи с рассматриваемым ракурсом проблемы, что еврейское понимание закона, будучи плоть от плоти еврейского сознания, какое само по себе суть историческая дума, обязано нести в себе историческое довольствие).
       Закон, закостеневший в своём развитии, то есть вышедший из распорядка времени и утративший связь с быстротекущей десницей, а потому заявивший права на вечность, становится тормозом истории и губителем морально-этического уклада, - и именно таким образом закон из блага и благодати превращается в беззаконие, имеющее себя произволом. Итак, произвол есть закон беззакония. Следовательно, в насыщенном еврейском гнозисе закон является одним из редких универсальных инструментов, сотворяющих в еврейской среде двузнаковую консистенцию и формирующих фигуру еврея как двуликого Януса, составленного двумя образами, где в одном первую скрипку играет закон-благо, объективирующий власть закона, и во втором - закон-вечность, производящий режимы., подобные диктатуре старины или духовной деспотии. Стало быть, каждый из образов еврея имеет свой девиз: образ "духовного еврея" объемлет девиз власть закона, а образ "материального" еврея - девиз закон власти. Однако в реальной жизни отсутствуют чистые линии девизов. И индивидуальный еврей вмещает в себя и проявляет в частной жизни признаки обеих девизов, но, тем не менее, в историческом измерении каждый из этих субъектов заявляет о себе вполне определенно, и только формы их взаимоотношений многообразны - от конфронтации до сосуществования. По еврейскому поверию, право приоритета во всех случаях принадлежит акции образа духовного еврея, но когда этот приоритет оказывается в руках образа материального еврея, проявляется произвол, какой в современной земной истории сплошь и рядом подменяет собой закон-благо.
       Из всего здесь сказанного о феномене фарисейства в еврейской истории следует выделить коренную фарисейскую этику закона: фарисеи есть непоколебимые служители буквы закона, суть рыцари величия закона и несгибаемые адепты гегемонии закона. Однако в таком виде образ еврея, несущего в себе фарисейскую этику закона, не является достаточным, а лишь внешним очертанием и поверхностной оценкой. Существенное содержание зиждется здесь в том, в чём данная форма скрывает свой оригинальный смысл: фарисеи суть производители беззакония, носители антагонизма Иеговы и креста. Утверждая гегемонию закона, фарисеи отрывают закон от времени и истории, и, помещая его в среду вечности, делают закон стойким детерминатором и трансформируют девиз "власть закона" в девиз "закон власти" - обитель произвола и беззакония. Именно это обстоятельство лежит в первопричине всех антидуховных качеств "материального еврея". Оно же состоит сердцевиной глубокого отвращения Иисуса Христоса к фарисеям - основного явления и направления еврейской жизни.
       Все историки, исследователи и экзегеты древнего еврейского мира единодушно отмечают эпоху, насыщенную интенсивным законотворчеством и колоссальным стремлением всей массы еврейского населения к святым заповедям и заветам, которые требовали истолкования и разъяснения, наиболее понятные массам в форме закона. Появляются особые специалисты, законоучители и законоведы (на иврите - таннаим и аморим), которые произвели регламентацию всей жизни иудея - от первого младенческого вздоха до последнего старческого отхода, и это осуществлялось посредством гигантского семантического напряжения: комментарии к изречениям, комментарии на комментарии, интерпретации текстов, интерпретации интерпретаций. Эту эпоху еврейской истории называют временем Талмуда (Устного Учения или Устного Закона). Непомерное обилие правил, приёмов и предписаний, систематизирующих жизнь иудея, потребовало упорядочения доморощенных законов и истолкования талмудических текстов (на иврите эта операция называется пилпул, которая иногда переводится как "казуистика, схоластическая полемика").
       Кодификация (систематизация) законов и талмудический пилпул на протяжении тысячи лет являлись основной процедурой, на практике которой совершенствовался интеллектуальный потенциал еврейского духа. Как считается, первый монографический опыт операции по обобщению и канонизации законов принадлежит великому Моисею бен Маймону (Маймониду), создавшему огромный трактат "Мишнэй Тора" ("Вторая Тора"). Затем появился законодательный кодекс равви Яакова бен Ашара "Арба турим" ("Четыре раздела") о четырёх типах законов: 1. законы о ритуалах, 2. законы о кошерности, 3. законы о браке и 4. законы о гражданском праве. И, наконец, в XVII веке равви Иосиф Бен Каро представил высший продукт кодификации законов "Шулхан арух" ("Открытый стол"), который Александр Львов в интересной работе "В поисках русского еврея" назвал "сефардской методологией Талмуда"
       Изощрённая ноуменальная и умственная деятельность в пилпуле и кодификациях законов не могла не сказаться на качестве интеллектуальной деятельности евреев, и в числе создателей Талмуда значится немало имён блестящих мыслителей. Упомянутый А.Львов хорошо разъяснил специфику пилпула как филологической особенности Талмуда: "В Талмуде пилпул обозначает оригинальное, остроумное суждение и часто встречается с эпитетом "острый, жгучий", подчёркивающим его связь со словом пилпел - перец. Арамейская пословица "один перец (пилпалта харифта) лучше целой корзины с тыквами" встречается в Талмуде как похвала красивому, эффектному аргументу в споре. Образ острого перца (возбуждающего аппетит и жажду, но опасного в слишком больших количествах, драгоценной приправы к надоевшему кушанью, несъедобной, однако, без него), как нельзя лучше подходит для описания всего спектра к пилпулу и в Талмуде, и в последующие эпохи". И продолжает далее: "При каждом своем появлении на сцене (и вплоть до XIX века) пилпул ассоциировался с интеллектуальными возможностями человека, с его самостоятельностью, способностью самому принимать решения, идти против всех и всего, опираясь лишь на силу своего интеллекта, на свою эрудицию и умение рассуждать. В этом качестве он противопоставлялся внешним по отношению к человеку силам: текстам, авторитетам, обычаям. Критическое отношение к пилпулу (равно как и увлечение им) прослеживается уже в Талмуде и отчетливо проявляется в эпоху Тосафот, и все же это противостояние облаченного в пилпул новаторства и косной традиции, этот спор никогда (за исключением интересующего нас периода) не достигал такого накала, как, например, спор о философии, участники которого могли полностью отрицать позицию противной стороны, требовать замещения Талмуда - философией, или, напротив, запретить философию вовсе. Защитники же пилпула признавали, как правило, его ограниченность, а критики - его необходимость. Объясняется это, видимо, тем, что пилпул - плоть от плоти еврейской традиции (правильнее было бы сказать наоборот, что раввинистическая традиция - плоть от плоти пилпула), и не может быть столь непримиримых отношений между исследованием текста и самим текстом" (А.Львов "В поисках русского еврея". Интернет-страница Александра Львова (http://lvov.judaica.spb.ru/)
       С развитием интеллектуальной глубины пилпула функция фарисейской этики всё более погружается в отвлечённые и голословные упражнения, с одной стороны, игнорируя реальное состояние бытия евреев, а с другой - становится средством осуществления властных намерений, то есть особых актов реальной жизни евреев. Другими словами, сугубо еврейская операция пилпула спонтанно превращается из самобытного приёма интеллигенции еврейского сознания в иудейскую идеологию фарисейской этики закона, и на этом была построена система еврейского образования и обучения. А.Львов свидетельствует: "Меняется, естественно, и программа обучения, и структура занятий, в которых едва ли не главную роль играет теперь пилпул - изощренная интерпретация Талмуда, поиск и разрешение найденных в нем противоречий. Если прежде пилпулом занимался только глава ешивы в своих публичных лекциях, отвечая на вопросы занятых систематическим изучением Талмуда учеников, то теперь все освободившееся от систематического изучения галахических текстов время отводится пилпулу, в котором упражняются также и ученики, и который становится теперь, согласно Райнеру, "полноправной частью ашкеназского литературного творчества", а потому ученик получает возможность прослыть большим мудрецом и, соответственно, занять престижное и доходное место в общине. Этим определяется социальный заказ и новые цели системы образования". Из Талмуда исчезают великие имена, подобные Гиллелю, Шимону, Маймониду, а вернее, престиж этих имён перекочевал к авторитету местечковых раввов, районных цадиков, местных гаонов.
       Известный знаток пилпула рав Мордехай Бройер высказался по этому поводу: "С течением лет пилпул всё больше отрывался от действительности, всё откровеннее и откровеннее игнорируя истину. Дошло до того, что великий Махараль из Праги и другие крупнейшие авторитеты вынуждены очень много и в весьма эмоциональных выражениях писать об этом явлении". Эмоции Махараля из Праги (раби Йехуда Лива бен Бецалель, XVI век) напоминают настоящий плач:: "С тех пор, как начал я разуметь, направил я сердце своё на познание мудрости. И беспутные дела сего поколения в обращении с Торой и в изучении её стали в моих глазах бесчестьем... И несколько лет тому назад усилился я, словно лев, чтобы исправить дело, как подсказывает мне мой разум, но не вышло у меня, ибо люди сего поколения говорят: "За большинством пойдём!" И сколько раз с надеждой писал я в земли польские и русские, дабы оградить их от того, от чего подобает оградить; но также и это не удалось мне. А теперь что я могу? Разве только войдут слова в уши тех, чьи сердца уязвил Господь и воспримут они совет и поучение на благо себе". Стенания мудрого раввина имеют свою объективную подоплёку - двойственный характер еврейского сознания, - но Махараль не понял того, что бороться следует не с этой подоплёкой, а с её идеологическими и искусственными искажениями.
       В том, что пилпул отрывает еврейскую мысль от настоящей действительности, противоречие состоит вовсе не в факте отхода от реальности, а в том, что этот отрыв ставится законом самой действительности, согласно фарисейской этике закона. Уход от реальности знаменует собой высшее достижение еврейской мысли, при котором пилпул демонстрирует мощь абстракции, отвлечении и воображения этой мысли, что, будучи категориями вечности, относятся к мистическому мышлению. В итоге в XVI веке еврейский дух взошёл на высшую вершину своей когнитивной способности - каббалу (на иврите, предание). Автор каббалы в её наиболее компактном виде - раби Ицхак Лурия Ашкенази. И это учение досконально не понято по настоящее время, ибо идеальные (вечные, мистические) формы каббалы, являющиеся по своей природе принадлежностью идеалистического образа еврея, воспринимаются и преподносятся в показаниях фарисейской этики закона (лозунг "За большинством пойдём!"). Каббала не есть систематизированным порядком, не стадией и не звеном сознания, - это ступеньки, по которым мистическое сознание личности погружается в собственное естество, восходя тем самым к Богу. Степень абстракции и воображения достигает при этом такого предельного условия, что понимание каббалы в её полном ореоле становится доступным лишь отдельным, избранным умам, - так каббала несёт в некоторых своих продуктах печать высшего аристократизма еврейского духа. Но в то же время каббала может нести в себе признаки и фарисейской модификации, - такова, усиленно пропагандируемая в наше время, каббала ребе Михаэля Лайтмана, какая по отношению к первородному учению должна называться лжеккаббалой. Итак, пилпул, являясь своеобразной логикой еврейского мышления мистического типа, выводит из недр еврейского духа как положительные, так и отрицательные формы, свидетельствуя в общем итоге о дуалистической его структуре. Кодификация законов не является ни исторической стадией, ни методологическим средством, а постоянным способом упрощения и прояснения фарисейского образа, благоприятствующие расширению его и превращению в грандиозный альманах Талмуда.
       Само собой разумеется, что при данном процессе кодификации в самом наглядном виде должно явиться основополагание фарисейского образа, как самостоятельного элемента дуалистической природы еврейского мировоззрения. И данное основополагание явилось в качестве результата еврейского образования в силе раввинского пилпула и под воздействием фарисейской этики закона, - и таким законом стал Талмуд (Устный Закон), а сама идеология вылилась в поведенческий кодекс по отношению к чужим людям, иноверцам и инородцам, в общем к неевреям. (Как свидетельствует д-р Карл Эккер ("Еврейское зерцало" при свете истины. Научное исследование", 1884 год), имеются различные синонимы определения "нееврей": гой (инакий, язычник), нохри (чужой, несвой), акум (христианин), обед элилим (идолопоклонник), и в каждое из них вкладывается презрительный смысл). Трактат ребе Иосифа Бен Каро "Шулхан арух" ("Накрытый стол") считается главным документом основных положений Устного Закона (Талмуда) в силу того, что тут основополагание, трактующее крайне враждебное отношение к акумам (христианам), показано в форме законодательного справочника. (Необходимо заметить, что этот последний, известный под названием "100 законов д-ра Юстуса" многие исследователи считают фальсифицированным текстом, и резко критикуется В.С.Соловьёвым. Возможно, это имеет место в отношении формы выражения и аргументации, но внутренний дух основополагания неприязни и вражды к инородцам и иноверцам, обобщённо, неевреям, взращённый на почве собственного возвеличивания как богоизбранного народа, проходит конституальным стержнем Талмуда, в целом как имманентное содержание фарисейского образа и фарисейской этики закона).
       В "Шулхан арух" начертано: "...акумы же не должны рассматриваться евреями, как люди" (Закон 2); "Еврей, сделавшийся акумом, проклят до такой степени, что даже когда он жертвует в синагогу свечи или нечто подобное, то принимать их воспрещается" (Закон 6); "В праздники, когда запрещается всякая работа, не дозволено и стряпание, каждому разрешено изготавливать лишь сколько ему необходимо для еды. Тем не менее, когда ему надо готовить для себя, позволяется в тот же горшок прибавить кушания и больше, чем нужно для него самого, даже если прибавляемое назначено для собак - потому что мы обязаны давать жить и собакам. Прибавлять же кушание для акума строго запрещается, так как мы не обязаны давать ему жить" (Закон 15); "Свидетелями (в суде - Г.Г.) могут являться только те, которые признаются людьми. Что же касается акума, или еврея, который сделался акумом и который ещё хуже (природного) акума, то они отнюдь не могут считаться за людей, стало быть, их показания не имеют никакого значения" (Закон 23). Общий гносеологический багаж данного основополагания можно усилить за счёт красноречивых отдельных перлов: "Тот, кто проливает кровь гоя, приносит жертву Богу"; "Лучшего из гоев убей!"; "Один народ еврейский достоин вечной жизни, а все остальные народы подобны ослам"; "Одни евреи имеют право называться людьми, а гои, которые происходят от духа нечистого должны называться свиньями"; "Иудею разрешается совершать беззаконие по отношению к гою, так как написано: ты не должен творить беззаконие по отношению к ближнему твоему, и гой не подразумевается". Картину жизни русских евреев под властью этих поучений ясно описал замечательный филолог М.С.Альтман в своей "Автобиографии": "Вообще русские у евреев не считались "людьми". Русских мальчиков и девушек прозывали "шейгец" и "шикса", т.е. "нечистью"...Для русских была даже особая номенклатура: он не ел, а жрал, не пил, а впивался, не спал, а дрыхал, даже не умирал, а издыхал. У русского, конечно, не было и души, душа была только у еврея".
       Изложенное основополагание сентенциозно совершенно прозрачно и даёт основание для того непосредственного вывода, к которому склоняются все народы мира в отношении евреев и что высказал в своём суждении Н.А.Бердяев: "Единственная классическая в истории форма расовой идеи представлена еврейством". Вселенский вывод, побуждающий народы мира к неприязни к евреям конечно, есть антисемитизм, но другого типа, не то животное оскорбительно-истребительное отношение к еврею как еврею, а ответная реакция на еврейские позывы к расизму, тобто национализм со стороны евреев. Именно этой эмоциональной перцепцией оплодотворена односторонность земной хронологии материалистического понимания истории, при которой поведенческий тонус фарисейского образа распространяется на всю еврейскую совокупность. В еврейском дуализме скрывается иная по качеству и содержанию духовная еврейская аура, которая исторически закономерно оказалась погребённой в еврейской Торе, - и это - повеление Бога о пришельце. Оно таково: "Для вас, общество Господне, и для пришельца, живущего у вас, устав один, устав вечный в роды ваши: что вы, то и пришелец да будет перед Господом. Закон один и одни права да будут для вас и для пришельца, живущего у вас" (Числ.15:15-16). В Торе нет названия инородец или иноверец, а есть термин пришелец или туземец; в Талмуде же нет названия пришелец или туземец, а есть термин инородец или иноверец, - и в истолковании их смысла отсутствуют расхождения или разногласия: пришелец Торы в этом отношении суть прямой антипод иноверца Талмуда.
       Антиподальность, будучи духовной основой дуалистической конструкции еврейского мира, не только объективно фиксирует динамико-функциональное несоответствие двух образов еврея ("материалистического", "некачественного" и "идеалистического", "качественного" типов), но и трассирует столбовую разделительную зону еврейских мировоззренческих кодексов. Итак, аристократическая Тора против плебейского Талмуда - такова эпохальная формула полноты еврейского сознания. Тезис о богоизбранности еврейского народа, из которого была выкована идеология, сочленившая фарисейство с талмудизмом зиждется на волевом объявлении своей национальной исключительности, замкнутой в превосходстве над всеми другими народами, что весьма тешит властолюбивые и эгоистические инстинкты телесной природы. Это изоляционистское (расистское) высокомерие еврейская Тора (в лице своих посланцев - пророков) непринуждённо устраняет антитезисом о вселенском единении или расширенном сионизмом. Давно известно, но до сих пор не имеет аналитической силы, положение, что иудейские пророки создали так называемый "закон Сиона" и из этого вывели течение "сионизма" - самобытного еврейского духовного, тобто идущего из Торы, произведения. И последнее следует воспринимать исключительно как производное идеального образа евреев. Следовательно, прославленный и разрекламированный политический сионизм Т.Герцля, зачатый в Западной Европе есть продукт иного образа еврея. Но это тема совсем другого аспекта.
       Самопровозглашённая богоизбранность еврейского народа является самой горячей точкой в антиеврейском порицании. Упрёки в порочности этой еврейской черты обосновываются множеством аргументов, за исключением тех, что изложены в Библии (еврейской Торе) и которые являются, по самой своей сути, наиболее весомыми. К примеру, на интернет-сайте "Ветхозаветная религия" сказано: " В действительности же избрание еврейского народа не имело ничего общего с этой идеей. Об этом свидетельствует тот очевидный факт, что в Библии нигде не утверждается ни о каких преимущественных достоинствах евреев по сравнению с другими народами: ни духовных и моральных, ни интеллектуальных, ни культурных. Напротив, боговдохновенные писатели, пророки постоянно обличают этот народ в "жестоковыйности" (Втор. 9, 6: "Посему знай, что не за праведность твою Господь, Бог твой, дает тебе овладеть сею доброю землею; ибо ты народ жестоковыйный"); в развращенности и скором богоотступничестве (Втор. 9, 12-14: "И сказал мне Господь: встань, пойди скорее отсюда, ибо развратился народ твой, который ты вывел из Египта; скоро уклонились они от пути, который Я заповедал им; они сделали себе литый истукан. И сказал мне Господь: вижу Я народ сей, вот он народ жестоковыйный; не удерживай Меня, и Я истреблю их, и изглажу имя их из поднебесной"); в упорстве и непослушании (См.: Ис. 65, 2: "всякий день простирал Я руки Мои к народу непокорному"; Евр. 3, 7-II) и т.д. В общекультурном же, философском, научном развитии, как свидетельствует история, евреи стояли существенно ниже многих окружающих их народов (Египта, Вавилона, Греции, Индии). Следовательно, избрание евреев было совершено не в силу какого-то их превосходства над другими нациями, но по другим причинам, в Откровении прямо не указанным...". При этом поразительно, что показывая отсутствие в исконном еврейском тексте признаков предпочтительного превосходства (если не прибегать к малопочтенному приёму "выдёргивания" цитат), христианские аналитики подвергают убийственному остракизму не команду фарисейской камарильи, а всю еврейскую сообщность.
       И, тем не менее, отрицать своеобразие и самобытность еврейского народа на фоне других не просто нелепо, а значит погрешить против исторической правды. Опосредованно это признают и сами христианские авторы, но сознаются, что причины этого явления "...прямо не указаны". Однако "эти причины" были известны Баруху Спинозе - гению еврейства, принадлежащего к идеалистическому образу. Спиноза говорит: "...если бы кто захотел защищать положение, что иудеи вследствие той или другой причины были избраны Богом навеки, то я не буду ему противоречить, если только он утверждает, что это избрание - временное ли или вечное - насколько оно принадлежит только иудеям, касается лишь государства и телесных удобств (так как только это может отличать одну нацию от другой); но в отношении разума и истинной добродетели ни одна нация от другой не отличается, и, стало быть, в отношении к этим вещам ни одна предпочтительно перед другой не избирается Богом" (Б.Спиноза "Трактаты", 1998,с.57).
       Итак, требуется напомнить, что антиподальность, антиномичность, контрастность, лежащая в основе дуалистической природы еврейского самосознания, исходит из рефлексии еврейского закона и приходит к онтологии двух образов: аристократической Торы и плебейского Талмуда. Один из уважаемых гебраистов XIX века д-р Карл Эккер поучает: "Раввины рассказывают, будто Моисей получил к Торе, т.е. закону, написанному им по приказанию Иеговы, ещё объяснения и дополнения, которые, не будучи записаны, должны были устно передаваться из рода в род. В доказательство этого они злоупотребляют следующим местом Библии - Исход XXIV, 12: "И сказал Господь Моисею: "Взойди ко Мне на гору и будь там; и дам тебе скрижали каменные и закон, и заповеди, которые Я написал для научения их". Эти простые и ясные слова талмуд (Берахоф 5а)* извращает следующим образом: "Скрижали" - это десять заповедей; "закон" - пятикнижие Моисея; "заповеди" - Мишна; "которые Я написал" - это пророки и гагиографы; "для изучения" - Гемара. Всё же сказанное вместе означает, что все они (т.е. составные части законодательства) даны Моисею на горе Синае.... Так как уразуметь Библию возможно не иначе, как по разъяснениям и извивам талмуда, а большинство еврейских законов находится исключительно в талмуде, то, по учению ортодоксальных евреев, талмуд стоит неизмеримо выше Библии. В качестве источника права, являясь стало быть последней по очереди, Библия едва ли может иметь теперь какое-нибудь для еврейства значение. Талмуд Эрубин 21б: "Сын мой, обращай больше внимания на слова писателей (раввинов в талмуде), нежели на слова Библии, так как в словах Библии имеются лишь предписания и запреты; каждый же, отступающий от слов раввинов, заслуживает смерти. "..." Кто издевается над словами раввинов, тот будет терзаем в кипящих испражнениях"....В талмуде законы излагаются без всякой системы; кроме того, они разбросаны среди длиннейших пререканий, коварных софизмов, нелепых ухищрений, пустой болтовни, ребяческих сказок и басен. [Немногие были так хорошо знакомы с талмудом, как английский богослов Лайтфут (ум. в 1675 г.), учёный, автор сочинения "Horae Hebraicae". Это был человек необыкновенно учёный и простой. Изучая талмуд в течение целой жизни, он дал ему такую характеристику: "Почти непреодолимые трудности слога, ужасная грубость языка, изумительная пустота и вопиющие лжемудствования по рассматриваемым вопросам мучают, раздражают и терзают того, кто читает эти единственные в своём роде трактаты""
       К.Эккер показал, что большинство законов Талмуда отражены в законодательном справочнике "Шулхан арух" и обратно, сохраняя главную фарисейскую заботу: чистоту ритуалов, из которых важнейшим почитается "святость субботы". Однако Иисус Христос метким афоризмом разрушил фарисейскую святыню: "И сказал им: суббота для человека, а не человек для субботы. Посему Сын Человеческий есть господин и субботы" (Мар.2:27-28), проиллюстрировав воочию принципиальную разницу между двумя образами еврея. Само собой возникает вопрошание: каков облик истинного еврейского закона - закона-блага, а не его теоретико-ноуменальные соображения и отвлечения, и каковы теоретические обобщения принципиальных отличий еврейских образов?
       Во "Второзаконии", пятой книге Торы, которую Моисей называет "книгой закона", великий пророк изложил особую заповедь: "Ибо заповедь сия, которую я заповедую тебе сегодня, не недоступна для тебя и не далека; Она не на небе, чтобы можно было говорить: "кто взошёл бы для нас на небо, и принёс бы её нам, и дал бы нам услышать её, и мы исполнили бы её?" И не за морем она, чтобы можно было говорить: "кто сходил бы для нас за море, и принёс бы её нам услышать её, и мы исполнили бы её?" Но весьма близко к тебе слово сие; оно в устах твоих и в сердце твоём, чтоб исполнить его" (Втор.30:11-14). На фоне обильного славословия Бога, каким перенасыщена книга "Второзакония" и каким определяются приметы духовного образа, эта исповедь несёт в себе некий самостоятельный контекст. Она составляется двумя параметрами: одним, опосредующим действующую реальность ("она не на небе" и "не за морем она"), тобто материальный объект, присущий только данному сущему в конкретном виде, и другим - индивидуальным компонентом ("оно в устах твоих и в сердце твоём").
       Данная исповедь, охватывающая две части - действующую реальность и действующего индивида - суть подлинный закон в облике закона-блага первородной моисеевой редакции. Оперируя с единичной личностью, Моисей должен говорить только конкретно, только индивидуально, а потому его деятельность, глубоко духовная по содержанию, отзывается материально-вещественными свершениями. Это обстоятельство было замечено христианскими экзегетами, и, как заявил автор интернет-сайта "Ветхозаветная религия": "Этот глубокий материализм является самой парадоксальной и в то же время наиболее яркой характеристикой ветхозаветной религии". Христианские мыслители, будучи верны своей антисемитской зашоренности, не могли не узреть в этом парадоксе негативное значение, и потому презрели подлинный облик и когнитивную мощь еврейского закона, какое было выведено Н.А.Бердяевым через константы "времени" и "вечности" в историческую реальность еврейского закона-блага. Онтологическое воплощение еврейского закона проявляется в каждом еврейском лице, - в этом главнейшая гностическая особенность его, - и заключается в необходимом совмещении предметной телесности и высшей идеальности. То идеальное, что имеет пользу для реального, - всегда добродетельно, а то реальное, что уплотняет идеальное, - всегда благодетельно. Такова общая концепция европейского (Моисеева) закона, и в этом плане она философски принципиально отстоит от христианского закона peccatum originale (первородного греха). Но моисеева harmonia praestabilita (предустановленная гармония) реальных и духовных начал в одной личности противостоит не только христианскому уложению, но и фарисейской духовной деспотии - произволу как закону беззакония. Моисеева концепция еврейского духостояния, вкупе с представлением о законе, плавно и поступательно переходит в духовное учение Иисуса Христа (такова точка зрения Б.Спинозы) и в силу этой причины фарисеи являются злейшими врагами Моисея и Иисуса, а позиция Иисуса в этом противостоянии есть теоретическое обобщение принципиального отличия образов евреев между собой.
       Целевое назначение любой религии состоит в сплочении человеческих духов между собой, и этимологически "религия" происходит от слова "religare" (связывать). Следует считать, что веру, как самый мощный способ связывания духов, изобрели евреи. Хотя вера, как и закон, не является формальным первооткрывательством евреев, но они получили от иудейского интеллекта настолько качественно своеобразное содержание, что с тех пор вера и закон стали предметом напряжённой творческой катавасии духа именно в еврейской редакции. Вера и закон имеют себя в еврейском образе как производное Моисеевого плана, Моисеевой эпохи и Моисеевой интеллигенции, а это значит, что тот образ еврея, который ранее условно назывался идеальным (духовным) может более определённо именоваться моисеевым образом, а ещё более точно - пророческим образом. Как самостоятельный духовно-психологический конструкт, пророческий образ противостоит фарисейскому образу, который органически генерирует произвол в качестве закона беззакония. С проницательностью, свойственной русской духовной школе, Б.П.Вышеславцев отметил основной динамический принцип еврейской жизни: "Служители "закона" всегда гнали и будут гнать поклонников свободы и духа, пророков, мудрецов и святых".
       Европейские мыслители Нового Времени, сделав веру побочной величиной в познании, тем не менее, не поверили самим себе, и стремление перевести истину веры в истину знания превратилось в определяющую гносеологическую операцию. Авторитетный христианский идеолог XIX века, и весьма почитаемый Л.Шестовым, философ Этьен-Анри Жильсон обозначил: "Это усилие преобразовать истину веры в истину знания и составляет настоящую жизнь христианской мудрости; совокупность рациональных истин, которые доставляет нам это усилие и образует саму христианскую философию" (цитируется по Л.Шестов "Афины и Иерусалим", 2001,с.387).
       Со Львом Шестовым, который с присущим ему максимализмом вступил в борьбу во имя веры с этическим игом философского классицизма (разумом, знаниями, истинами, законами), в русское духовное воззрение проникло новое, отличное от привычно европейского, духоощущение. Важно понимать, что это новое таит в себе традицию первородного моисеевого значения веры и закона, противоположного по духопониманию фарисейским догматической вере и гегемонистскому закону. Л.Шестов выбросил за борт гегелевское знамя европейской этики познания: "В философии религия получает своё оправдание со стороны мыслящего сознания". Л.Шестов не просто дал еврейское имя вере, поставленной в эпицентр русского философского кругозора, а расширил это ядро до объёма самостоятельной философской системы, которую он назвал иудейско-христианской философией. (Должно обязательно заметить, что название, избранное Л.Шестовым, а точнее Э.Жильсоном, крайне неудачно со всех сторон, - гораздо больше по смыслу подходит термин синайская философия). Шестов удостоверяет: "Но только такая философия может быть названа иудейско-христианской: философия, ставящая себе задачей не приятие, а преодоление самоочевидностей и вносящая в наше мышление новое измерение - веру" (Л.Шестов "Афины и Иерусалим", 2001,с.314)
       Итак, моисеева вера, моисеевый закон, имеющие в качестве апофеоза своего развития учение Иисуса Христоса, а также перспектива самостоятельной философской системы, совокупно и конструктивно входящие в формацию русского еврейства, образуют еврейское сияние русской философии. Русская духовная доктрина, обладающая в своих эмбриональных задатках древнееврейской библейской мудростью, стремительно развивалась, и на рубеже XIX-XX веков обратилась в самую сильную философскую школу Европы и Америки. Свое ценностное содержание это философское воззрение созидательно, при помощи своих гениев Соловьёва, Толстого, Достоевского, вливала во внутреннюю ёмкость формации русского еврейства. Такого интеллектуального круговорота и таких сообщающихся сосудов не знает ни какая другая культура.
      
        -- ВНЕШНЯЯ ФОРМА АНТИСЕМИТИЗМА В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
       Еврейское существование в мире характеризуется особым отличительным показателем - антисемитизмом, который настолько вьелся в еврейскую ткань, что выступает диагностическим признаком еврейства, и можно думать, что антисемитизм появился на белый свет раньше, чем еврейский вопрос. Хотя в реальности как раз антисемитизм породил еврейский вопрос, будучи и причиной, и следствием его. Но, тем не менее, единой и общепринятой формулировки антисемитизма, как общественного явления, не существует. И это, по-видимому, соответствует объективным условиям, ибо в настоящее время размах и тонус антисемитизма во всём мире почти совпали с количеством форм его распространения, хотя погромная форма, кажется, исторически умерла. Аксиомой, то есть истиной, не требующей доказательства, утвердилось положение, что антисемитизмом высказывается общее неприятие и враждебное отношение к евреям и всему еврейскому. Среди общественно-публичных деклараций и действий антисемитизм уникален и неповторим в своём роде, будучи предназначенным только для евреев и где евреи единственно выступают жертвами, - в этом состоит первейшее условие антисемитизма.
       Антисемитизм, являясь диагностическим признаком еврейства, не может быть независимым от такого основополагающего момента еврейской экзистенции, как всеохватный дуализм еврейского естества. Если за основу взять это "первейшее условие антисемитизма", то в механизме антисемитизма откроется два клапана. В один клапан выливается традиционный истребительно-погромный вид, при котором жертвами становятся все евреи вне зависимости от дуалистической природы: любой еврей здесь адекватен греху или преступлению. Источником еврейских бед при этом является внешняя уничтожающая сила, и потому этот вид называется внешним антисемитизмом.
       В другом клапане усматривается процесс, при котором еврейские жертвы происходят от действия еврейской же силы, за счёт воздействия одного образа евреев на другой. В наиболее типичном процессе воздействующая, деформирующая сила принадлежит фарисейскому образу, функционирующему в порядке духовной деспотии и диктатуры старины. Имён евреев, павших жертвами подобного режима, суть великое множество, и перечисление только самых великих из великих займёт немало места, и в их числе - позорное судилище пророка Иеремии, распятие пророка Иисуса Христоса, сожжение книг мудреца Маймонида, великий херем (проклятие) Баруха Спинозы; далее будет рассказана трагическая жизнь еврейского вольнодумца Уриэля Акосты. Умнейший пророк Иеремия передаёт по этому поводу слова Бога: "Это оттого, что народ Мой глуп, - не знает Меня: неразумные они дети, и нет у них смысла; они умны на зло, но добра делать не умеют" (Иер. 4:22). Своеобразие данной позиции в том, что источник силы, рождающей жертвы среди евреев, тобто того же антисемитизма, помещается в самом еврейском организме. Поэтому этот тип называется внутренним антисемитизмом. Изречение одного из образованных советских евреев профессора С.Я.Лурье: "Причину антисемитизма следует искать в самих евреях" если нельзя обозначить формулой, то за основу может быть принято. Таким образом, в разряд антисемитизма включается воинствующая деятельность фарисейско-талмудической касты, о чём подробнее будет сказано в следующем разделе.
       Наибольшей новации подвергается акция антисемизма в случае, когда объектом отвержения становится иной пророческий образ. Эта позиция превалирования духовного над материальным является определяющей в еврейской духовной динамике, и она выводится из того воззвания, какое еврейские пророки, и, прежде всего, пророк Исайя, смогли воплотить в символе "Сион", превратив его в термин, и дав, таким образом, начало подлинному (библейскому, пророческому) сионизму, как течения вселенского единения. В итоге, антисемитизм, являясь по своей природе отрицателем всего еврейского, приобретает в данном виде уникальную и оригинальную модификацию: антисемитизм есть противодействие чистопородному человеческому духу, воплощаемого в перспективу вселенского единства. Это значит, что отвергаемое святое и духовное, Божеское и освящённое по закону должно быть причислено к антисемитизму. К примеру, убийство великого еврейского актёра Соломона Михоэлса суть неопровержимый антисемитизм, и таким же антисемизмом является акт умерщвление в тюрьме великого русского учёного академика Н.И.Вавилова, равно, как отравление великого грека Сократа. Несмотря на столь расширенное толкование антисемизма, только в этой позиции может и не быть антисемитский проявлений вообще, а порицание еврейской натуры укладывается в рамки критицизма, чреватого ноуменальной пользой, поскольку только в этой позиции на деле реализуется высший гностический принцип познания: приоритет духовного над материальным.
       Удивительно, что эту еврейскую идею познавательно раскрыли русские мыслители: прежде всего В.С.Соловьёв, гносеологически удостоверивший понятие о "двух душах еврейского народа", и также Н.А.Бердяев, давший в форме небесноисторического метода онтологическое наполнение этой идеи. В итоге дуалистическая идея стала важнейшим достижением познавательного интереса в еврейском процессе, который академически называется иудаистикой или иудаизмом (Электронная Еврейская Энциклопедия показывает иудаистику как "...совокупность научных дисциплин, исследующих еврейский народ и его цивилизацию"). Исключительно важно, что в царской России иудаистику (еврейское познание) обозначали отдельным знаком - еврейская наука, ибо изучение русского еврейства, проходившее под протекторатом русской духовной доктрины, вовсе не было идентичным западноевропейской иудаистике. Европейское еврейское познание в силу исторических причин было предрасположено к марксистскому образу и было склонно к материалистическому (капиталистическому, финансово-экономическому) облику, а портрет русского еврейства, начертанный кистью гениальных русских мыслителей, наученных древнееврейскими пророками (и Богом, в том числе) и научивших, в свою очередь, способных еврейских учеников, откровенно тяготел к пророческому (идеалистическому) образу. Этот образ исторически был оплодотворён двумя двигателями: первым - воззванием о Сионе, которое пророки превратили в библейскую сагу, где сообщалось о великой целевой установке духа - вселенского единения (понятия расширенного сионизма, он же библейский, пророческий), и вторым - антифарисейским возвещением пророка Иисуса Христоса.
       Итак, необходимо повторить, что предрасположенность русского еврейства к идеологии пророческого образа отражает исконно еврейский подсознательный инстинкт - тяготение к единению (во-едино, по Иисусу Христу), который пророки, - ум, совесть и честь еврейского образа, - передали через код "Сиона" и в русле сионизма. Культурогенерирующая миссия русского еврейства, о чём говорилось неоднократно, есть не что иное, как сознательное выражение этой подсознательной предрасположенности еврейского духа, и принадлежности формации евреев в России к пророческому высшему образу. "Еврейская наука" в России была особым явлением в иудаистике со своими специфическими особенностями: стремлению к монументальному и монографическому обобщению еврейского материала и участию в этом процессе нееврейских высокопрофессиональных авторов. Электронная Еврейская Энциклопедия писала по этому поводу на примере одной из таких работ: "...16-томная "Еврейская энциклопедия (свод знаний о еврействе и его культуре в прошлом и настоящем)" под редакцией И.А.Каценельсона, С.Дубнова, барона Д.Гинцбурга (1908-1913) имела ещё большее значение как вследствие того, что еврейское население России составляло тогда едва ли не половину мирового еврейства, так и потому, что к её созданию были привлечены лучшие научные силы, в том числе крупные учёные-неевреи".
       На фоне этого обстоятельства рельефно явился целый ряд парадоксальных особенностей иудаистики XX века, обусловленных условиями существования еврейского мира в России, а точнее сказать, характером катастрофического духовного потрясения, постигшего историю России в начале XX века. Россия на этом еврейском поприще не знает аналогов, ибо несёт в себе крутое противоречие, связанное с формацией русского еврейства - красного протеже русской духовной дружины. (Обязательно следует иметь в виду, что русская идеалистическая (духовная) философия не дожила ни до совершеннолетия, ни до определённого созревания, а была насильственно уничтожена, почитай, в отроческом возрасте, что явилось едва ли не главным культурным уроном русского лихолетья большевизма).
       После революции иудаистика в России лишилась "еврейской науки" как таковой, вплоть до исторической стерилизации еврейства; парадоксальным также стала трагедия большевизации евреев. В наше время, после крушения советской власти, необъяснимым актом выглядит массовый и стремительный исход евреев из России, родины русского еврейства, бывшей на момент исхода государством СССР. Поверхностная аналогия повергает в соблазн отождествить исход евреев из России с библейским исходом евреев из египетского рабства, исполненного многими последствиями. Однако все последствия, взятые вне еврейского дуализма духа и двойственности образов сознания, ложны по сути и недостаточны по смыслу.
       Наибольшим парадоксом заявляет о себе то обстоятельство, что без "еврейской науки" еврейство нашего времени в России утратило качество иудаистики, как совокупности научных дисциплин, ибо всё исследование еврейской тематики здесь сосредоточилось в одностороннем антиеврейском направлении. Другими словами, еврейское познание в настоящее время в России сконцентрировалось либо в открыто антисемитском жанре, либо в предвзятом порицании, постоянно переходящем рубеж между антисемитизмом и критицизмом. Современная Россия в этом отношении служит как бы заповедным полигоном, где охраняются и оберегаются не только прошлые экземпляры антиеврейской вражды, но и изобретаются новые. Поэтому нынешняя Россия есть как нельзя удобный объект для раскрытия процесса антисемитизма в новом контексте еврейского дуализма.
       В советскую эпоху господства ленинской системы воинствующего материализма, когда революция воспринималась как локомотив истории, а социализм выступал социальной идиллией светлого будущего человечества, о евреях в общественном плане не говорилось, а говорилось об интернациональном сообществе. Но когда разразился поразивший историков и философов своей неожиданностью и размахом крах советской империи, который неопровержимо доказал, что революция суть деструктивная и разрушающая стихия, а социализм не оправдал себя в качестве общественной панацеи в марксистском выражении, - на передний план были выдвинуты евреи, как наиболее удобный и исторический апробированный претендент на роль универсального виновника и ответчика за все исторические невзгоды России. Поскольку другого способа увести от ответа русский народ за собственную историческую судьбу нельзя было найти, то эта мелкая скудоумная мысль не подвергалась даже поверхностной оценке, а редкие профессионалы-философы, касающиеся этой мысли, - исключительно из рядов русской духовной школы, - единодушно и категорически выносили отрицающий вердикт, который, однако, никого и не к чему не обязывал.
       Обвинение евреев, как проповедников учения научного социализма, то бишь коммунистов, составляет стержневую основу противоеврейской эпопеи в России. Являясь прямым социальным (политическим) заказом, тобто предвзятой деятельностью, этот стержень систематизирован и упорядочен: помимо тематических публикаций на российском Интернете создана специализированная страница: "Социализм - иудейское учение". "Эсхатология.org" Интернет-сайт архиепископа Виктора (Пивоварова). Православный авторитет о. Иоанн Восторгов изложил: "Социализм, измышлённый евреями и доныне ими проповедуемый, выродился из того, что было в еврействе самого низменного и худого. А в еврействе осталось только то, что в нём в древности было самого худого: жадность к золоту, ненависть к другим народам, привязанность к земным благам. Такое еврейство и слово Божие, Библию, заменило Талмудом, который предписывает еврею ненавидеть всех неевреев и всячески им вредить... Относительно социализма во всех его различных учениях можно с полной справедливостью сказать, что он великую роль преподносит людям, завёрнутую в малую правду; более того: он даёт смертельный яд в позолоченной и сладкой пилюле. О людях, исповедующих такое учение можно сказать словами: "Они содержат истину в неправде" (Рим. 1,18)" ("Берегись обманных речей"). Эмоционально и фантастически высказался А.С.Шмаков в своей достославной работе "Свобода и евреи" (1912 год): "Но ещё более сочувствует социализму племя, которое не имеет во всём мире своего царства, но везде господствует своими капиталами. Это - еврейское племя. Несомненно, оно больше всего выиграет, если погибнут все нации и государства: и ему, при помощи еврейского капитала, будет тогда принадлежать всемирное господство. Но это будет господство того самого капитала, против которого и объявляет войну социализм. Так незаметно наши социалисты, уничтожая русскую духовность, создают чужие ценности, а, желая разрушить силу капитала, ещё более укрепляют его".
       Презрение к социалистическому (коммунистическому) свойству евреев, каким до пределов насыщена российская "иудаистика" наших дней, опосредовано до наибольшей глубины - расистских стандартов, где эпицентром выставляется психо-этнический параметр - национальность. С претензией на теорию национализма выступил Р.Л.Перин в трактате "Психология национализма" (Роман Л. Перин "Психология национализма. Издание второе с дополнениями и новой редакцией" "ЛИО Редактор". С.-Петербург, 2003). Изобретя новую терминологию ("дремлющий институт нации", "энергия атома национализма", "душа расы"), Перин удостоверяет национализм ведущим признаком генетического кода человека, как индивидуальности, и расы, как коллективности. Не пытаясь определить "русский национализм", Перин декларирует: "Русский национализм в лучшем понимании этого слова определял силу нации, её идеалы, её имперскую сущность". Одновременно он утверждает, что "...ни один народ в мире не способен проявлять свой национализм с такой силой и с такой беспредельностью, как это делают евреи, находясь в чужой среде, живя в других народах". Но если в русском национализме автор выражает высшее этническо-расовое качество племенной сообщности, то еврейский национализм, которым определяется доктрина еврейской избранности и превосходства, выводится Периным за грань законности, общечеловеческой порядочности и ставится наибольшим грехом.
       Автор не замечает эту оплошность и в упоении погружается в атмосферу предвзятых домыслов. Он пишет: "Евреи легко договорились со своим "богом" и поставили его на службу себе. Их бог позволяет совершать любое преступление против инородцев (гоев) - это не оборонительный национализм, призванный защищать и сохранять свой род в случае опасности его уничтожения, это агрессия в любых условиях, в любом состоянии и имя этой агрессии - сионизм, корни которого глубоко уходят в тёмные воды иудаизма". И ещё: "Иудею не нужно бессмертие души, ему нужен рай на земле "сейчас и здесь". И это уже не похоже на религию в традиционном её понимании. Это - политика! Поэтому иудаизм в силу своего содержания естественно трансформировался в агрессивное политическое течение - сионизм. Он же и стал фундаментом формирования архетипических особенностей данной расы. Сионизму не сто лет, сионизму тысячи лет!" Как ни невежественны дилетантские посылки этой сентенции (как может соответствовать агрессии лозунг "перековать мечи на орала"?), но заключение верно: сионизму "тысячи лет", а точнее столько, сколько лет еврейского мирообозрения, и корни сионизма действительно "глубоко уходят в тёмные воды иудаизма".
       Итак, современный экскурс в проблему национализма, данный Р.Л.Периным с претензией на научное исследование, спонтанно и как бы незримо подводит к новому аспекту, трактующему о неизбежности национальной розни и межэтнических столкновений в общепланетарном масштабе, специфической деталью которых является антисемитизм. Адепты такой идеологии в основе имеют убеждение, что социализм есть идейное учение евреев, а потому подлежит отвержению наряду с иудаизмом. А между тем Вильгельм Марр, первооткрыватель термина "антисемитизм", указал: "Нельзя быть социалистом и не быть антисемитом". Р.Л.Перин, мня себя знатоком учения национализма, решился на вывод, где дефицит мыслительной способности возмещается эмоциональным психозом: "Иудеи сделали свой выбор, отказавшись от Христа в пользу Моисея, отказавшись от веры в пользу инструкции и правил по завоеванию мирового господства. Именно в этом кроется их сила, их уверенность в господстве над всем человечеством. Отсюда и проистекает необходимость тайны. Тайны преступника, замыслившего украсть Мир, стать его кошельком, процентщиком, мозгом, хозяином. И как это не осуществить, когда сам "бог", имя которого даже нельзя произносить иудею вслух, благословил и обязал. И это поручение по душе еврею, по душе заговор, ибо душа иудейская жаждет уже тысячи лет. Тысячи лет, как она запрограммирована до конца, до достижении цели. И даже когда весь мир будет "Царством Израилевым", она не успокоится. Тогда ей останется только пожрать самую себя. Так сильно, так сатанински запрограммирована. Остальное человечество должно напряженно думать, как спастись".
       На этом фоне рельефным контрастом выглядит творческое постижение проблемы национальности достигнутое одновременно в русской духовной философии и в русском еврействе, обязанное русскому философу, представителю русского еврейства, Михаилу Гершензону, который, кстати говоря, решительно порицает политический сионизм герцлевской (западной) модели. Гершензон излагает: "Национальность - наш неизменный спутник; как мы неизменно воспринимаем явление в категориях пространства, времени и причинности, так и национальность определяет все наши восприятия и всякое наше целесообразное действие. Не нация, как утверждает сионизм (политический - Г.Г.), есть подлинно-реальное в истории, а личность, потому что только личность творит существенно и только её до известной степени предоставлена свобода выбора. Национальное начало действует автоматически и не развивается самочинно; развивается личность, и только в ней, питаемая её целостным развитием, национальность крепнет и очищается... Поэтому я говорю: национальное творчество не есть какой-либо особенный, высший вид коллективного творчества, но всякое творчество народа непременно, помимо воли его участников, окрашено национально и этой окраской объединено. Не старайтесь быть нацией: вы неизбежно нация, по самой природе вещей". И продолжает в развитие темы: "Национальность нечувствительно определяет и окрашивает каждый акт нашей существенной деятельности, но горе, если она начинает творить акты из самой себя. Национальное чувство есть в природе то же, что чувство личности в живой твари: оно благотворно, пока действует органически. Но точно так же, как чувство личности в человеке, действуя органически, сказывается вовне законным инстинктом самосохранения, а пропитавшись сознательностью, превращается в эгоизм, так рассудочная мысль искажает природу национального чувства, возводя его в мнительный, злой и корыстный национализм. Именно так исказилось здоровое национальное в рационалистической Европе нашего времени;...из элемента, соприсутствующего во всяком творчестве, национальность сделалось началом самодовлеющим и почти господствующим, была признана особенной ценностью в числе других культурных ценностей" (М.О.Гершензон "Судьбы еврейского народа", 2001,с.с.14,15,13).
       Итак, национальность в комплексе русского духовного воззрения вовсе не касается ни еврейского вопроса, ни еврейской темы, ни проблем иудаистики, - национальность представляет собой повсеместный, ничего не определяющий, виртуальный фактор, который только украшает человеческую экзистенцию. Национальность не может быть ни хорошей, ни плохой, а только орнаментальной прикрасой: национальность не возвышает человека, а человек возвышает свою национальность. Национальность в своем ложном и извращённом обличии и приводит к ярому антисемитизму, а это последнее неизбежно, когда национальности волюнтаристски придаётся статус единоличного значения. Именно в порочном качестве, через антисемитизм, национальность перерастает в вульгарный расизм, но никак не в благородную евгенику.
       В родоначальниках традиционной расистской теории, возникшей в Европе первой половины XIX века, значится профессор Геттингенского университета Пауль де Лагард, который более всех иных умов видел в основе расистской теории яростную ненависть к еврейскому племени. Де Лагард ратовал: "По самой своей сути евреи - ужасное несчастье для каждого европейского народа...Это чуждое тело вызывает в живых организмах других наций болезни, гниения и смерть. Жиды чужды европейским народам и как чужаки приносят с собой только разложение. С трихинами и бациллами не ведут переговоров и не перевоспитывают их, а стараются уничтожить, как можно скорей", Де Лагард выявил особую германскую болезнь Verjudung (иудаизация), в избавлении от которой профессор видел залог создания "новой расы" и "новой нации": "новое политическое сообщество верующих, исповедующих германскую религию" - прообраз расистско-нацистского третьего рейха XX века.
       Николай фон Крейтон, проинтерпретировавший в наше время сочинения П.де Лагарда, сумел разглядеть в современных условиях России некую преемственность и однозначную аналогию: "Наблюдая за происходящим в России в течение ряда последних лет, нельзя не задуматься о том, что идеи Лагарда могут быть актуальны в сегодняшнем хаосе. Русская болезнь наших дней - болезнь Германии прошлого века, которую изучал немецкий теолог. Она называется Verjudung (иудаизация), и ему удалось найти противоядие от этого страшного заболевания...Иными словами: становление еврейского жизнестроения ведет к геноциду русских в России. Если патологически ненормальному положению не положить конец, то Россия перестанет существовать исторически. Ответом на кризисное состояние - тяжелое заболевание называющееся иудаизация, - должна стать новая русская идеология. заключающая в себе обновление Православия как сугубо русской национальной религии, обновление государства в его сугубо русской форме, восстановление духа соборности, выражающего собой дух русской нации и, прежде всего,- полное излечение от болезни Verjudung, что требует суровой кары и справедливого возмездия тем, кто довел страну до её нынешнего жалкого и ничтожного состояния. Великий народ не может жить под сапожком "малого народа"".(Николай фон Крейтор "Пауль Лагард, евреи и будущее России". Интернет-сайт "Радио Ислама" http://www.radioislam.org/russ/lagard.html).
       Ортодоксальная расистская идеология полна и чревата эпатажами полнейшего абсурда, - к примеру, можно сослаться на красноречивый титул работы Кардель Хенеке "Адольф Гитлер" - основатель Израиля". А на русском сайте архиепископа Виктора (Пивоварова) излагается как бы аннотация этого опуса: "Те самые немецкие "нацисты", которые с трибун громко кричали о том, что "еврей хуже всякого животного", что "у евреев нет души", что "евреи есть ничто" и всячески подчёркивая их расовую неполноценность - сами почти поголовно были евреями (Адольф Эйхман, Рейнард Гейдрих), полу-евреями (Генрих Гиммлер, Рудольф Гесс, Альфред Розенберг) и на четверть евреями (Адольф Гитлер, Роберт Лей). Кроме того, многие были женаты на еврейках, полу-еврейках и четверть-еврейках". Налицо абсолютно абсурдная ситуация: русские теоретики укоряют гитлеровскую расистскую теорию за недостаточно "чистую" расистскую линию, за неполностью выдержанную антисемитскую истребительную идеологию. Совершенно справедливо заявил академик В.И.Гольданский: "На исходе XX века наиболее пострадавшая от гитлеровцев страна стала главным средоточием нацистской идеологии".
       На этом сайте сказано: "Евреи, которые в естественной истории мира должны были выполнить функцию превращения человека в дикого животного, исполнили это как профессиональную работу", и здесь же "...создан каталог евреев, которые повинны в "превращении человека в дикого животного": "...в их список по праву нужно отнести и двух вождей русского марксизма: Владимира Ульянова-Ленина (Бланка) и Георгия Плеханов. Первый был евреем по матери (Бланк) и женат на еврейке - Крупской. Всю жизнь находился в кругу подобных себе евреев, с которыми и делал революцию. Второй подчеркнуто фигурирует в книгах, как "первый русский марксист". Однако сам "русский марксист" в профиле видится типичным евреем, что вызывает сомнения в его происхождении. Его родословную открывает нам американский еврей Самуил Барон в своей книге "Плеханов. Отец русского марксизма". В ней он указывает, что мать Плеханова, Мария Белынская - была еврейкой, внучатой племянницей известного еврея Виссариона Белинского. Отец, Валентин Плеханов - тоже еврей, выдававший себя за татарина. Первый раз Георгий Плеханов женился на нигилистке - Наталье Смирновой, с которой почти сразу же развелся и женился на другой нигилистке - еврейке Розалии Марковне Богорад. В эмиграции он крутил роман с другой еврейкой - террористкой Верой Засулич. Его лучшими друзьями и единомышленниками были два еврея-террориста Павел Аксельрод и Лев Дейч, которых тоже иногда относят к "русским марксистам". Итак, для биографии великого русского философа Г.В.Плеханова была найдена новая тональность: откровенная расистская риторика. Никогда в истории русского общественного мнения не был так силён расистский тонус, как в наши дни, и основные импульсы расистской идеологии исходят по преимуществу из православных кругов.
       Итак, внешний антисемитизм в современной России, несмотря на бурное чувствование, где доминирует огульное неприязненное отношение к евреям, осуществляется в порядке общей функционально-методологической позиции: полное игнорирование дуалистической природы русского еврейства. Еврейское народонаселение России представляется единым, слитным монолитом, омытым одним и тем же, всегда резко отрицательным, физиологическим раствором. В постигающем аспекте, хотя с трудом, но удаётся различить поступательное восхождение по градусу усиления ненависти к евреям линию, - от поношения социалистического идеала, как исконно еврейского произведения, через ура-патриотический национализм к вульгарному расизму. Это восхождение выступает столбовой дорогой истребительно-оскорбительной идеологии, где поголовно все евреи предназначены быть жертвами, в силу чего Холокост становится обыденным и рутинным житейским актом. В волнах российского внешнего антисемитизма "еврейской науки" не может быть по определению, как и не может быть "иудаизации" как таковой, - в совокупности данные антисемитские пассажи, имитируя научный подход, очень близко стоят к тёмному инстинктивному кликушескому шаманству. Научная пунктуальность, однако, не позволяет внешний антисемитизм называть "дисциплиной", тобто отраслью, обладающей научным значением знания. Но и нельзя сбрасывать со счётов, что антисемитизмом человечество занимается гораздо больше, чем какой-либо наукой
       Аналогично самобытным особенностям русского еврейства, не находящим подобия в еврейском населении Европы, антиеврейское производство в России также несёт в себе своё характерное своеобразие. Современная иудаистика не смогла аналитически уловить в русских противоеврейских инвективах некоей модификации, необычной и нетипичной для европейских хулителей еврейства. Эта модификация состоит из переплетения исключительно антисемитских отрицательных выпадов, и того, что ранее было определено как еврейский критицизм, имеющий в себе определённую когнитивную пользу, причём центр тяжести постоянно колеблется от раздела к разделу, от абзаца к абзацу, и даже от факта к факту. В жанровом отношении такая беллетристика неопределима и порой производит впечатление авторского дефекта, настолько вербальная составляющая имеет вид хождения по лезвию ножа. Названия для этого стиля также не существует, хотя кажется, что к этому может подойти термин, изобретённый Владимиром Жаботинским, - асемитизм, но авторский смысл его не совсем коррелятен с таким толкованием: "Это не борьба, не травля, не атака: это безукоризненно корректное по форме желание обходиться в своём кругу без нелюбимого элемента".
       Из немалого количества авторов, специализирующихся в этой сфере, своей продуктивностью и энергичным участием резко обособляются трое: Сергей Баландин, Игорь Шафаревич и Александр Солженицын. Монументально-монографическая манера изложения, поразительная эрудиция, широчайший, идущий порой во вред, кругозор рассматриваемых тем, ставит их в положение лидеров этого беллетристического направления. Об А.И.Солженицыне написано и сказано столько много, и мной в том числе, что повторяться я не имею права, но зато С.Баландин и И.Шафаревич вполне заслуживают аналитического внимания в еврейском ракурсе.
       Краеугольным гностическим положением своих многословных и громковещательных суждений на еврейскую тему С.Н.Баландин выводит представление о "научном антисемитизме", и его основополагающий манускрипт имеет титул "Основы научного антисемитизма. Независимое философское исследование еврейского вопроса" (2008 г.). Ранее уже говорилось, что типичный антисемитизм по своей природе не может быть "научным", ибо традиционный, истребительно-оскорбительный, антисемитизм есть не что иное, как уголовно-наказуемое деяние, как преступление, преступающее морально-нравственные нормативы, куда входят и научные параметры.. Однако, если порицание евреев носит характер, близкий к критицизму, то научный способ исследования становится не только возможным, но и неизбежным. Тем не менее, словосочетание "научный антисемитизм" есть насквозь ложная флексия.
       Баландин достаточно полно раскрыл методологическое содержание своей новации, хотя методологическая составляющая не занимает в его экскурсе того места, что требует небесноисторический подход. Баландин сообщает: "Один из основных законов нашего научного антисемитизма, на чем, собственно, стоит вся его научность, утверждает, что всякий антисемитизм (в любой его форме) является следствием объективных причин, ибо без причин вообще ничего не бывает (ненаучный антисемитизм, как правило, ни причины, ни объекты конфликта не рассматривает вообще, в лучшем случае ограничивается частными, чисто субъективными или мистическими причинами, не выявляя и не доказывая их необходимую связь со следствиями). Стало быть, чтобы понять какой-либо феномен: антисемитизма ли, русофобии, террора, следует рассматривать его не просто как данный факт, а как следствие, имеющее необходимые связи со своими причинами. Всякий научный закон всегда основывается на установленной необходимости, там, где необходимость не установлена, там нет закона и нет науки. Но трудность перед наукой состоит в том, что следствия, как правило, всегда видны невооруженным взглядам, в то время как причины нужно искать, а также доказывать их необходимую связь со следствием, ибо не всегда причинная связь следует принципу: "post hoc, ergo propter hoc" (после этого, значит, вследствие этого). Невозможно вылечить болезнь, не устранив порождающие ее причины, точно так же невозможно разрешить ни один социальный конфликт, не разобравшись, из-за чего он происходит, т.е. с его объектами. Борьба с "антисемитизмом", с "еврейским засильем", расизмом, терроризмом и т.п., есть не что иное, как борьба с симптомами, и тот, кто действительно хочет искоренить сии явления из практики межчеловеческих отношений, должен прежде найти и искоренить порождающие их обстоятельства". (Сергей Баландин "Еврейский вопрос. Взгляд очевидца изнутри". Интернет-сайт Сергея Баландина ( http://www.balandin.net/Jewish/Jew4.htm)
       Итак, Баландин подвёл изучение еврейского материала под классическую методологию рационализма, которая зиждется на трёх китах: причина - следствие - необходимость, что в совокупности образовывает материалистическую философию. Баландин же сосредоточил познавательные усилия на крайней форме этой философии: на классовом мировоззрении или системе воинствующего материализма В.И.Ульянова-Ленина. В качестве закона Баландин удостоверяет: "Итак, мы... считаем, что роль движущих, определяющих сил истории могут играть только классы, ибо они отражают реальные экономические функции тех или иных общественных групп, наоборот, всякие попытки дать оценку той или иной нации как прогрессивной или реакционной не только не имеют никаких объективных научных оснований, но и являются не чем иным, как проявлением расизма". С коммунистическим пафосом Баландин извещает: "Я не намерен напяливать на себя лицемерную личину "беспристрастного арбитра" и отрекаться от своих классовых и партийных интересов. Да, я субъект классовой борьбы, где есть как товарищи, так и классовые враги (при всём моём личном к ним уважении)"
       Отрицание расизма вовсе не следует содержательно из еврейской концепции Баландина, а указывается как обязательный признак принципа интернационализма, который выходит следствием из традиционного, марксистско-ленинского, классового механизма. Крушению социалистической державы во многом споспешествовало то обстоятельство, что принцип интернационализма, взращённый на классовой идеологии, оказался худосочным и недееспособным, и привёл к возникновению множества самостоятельных государств, тут же ввязавшихся в гражданские войны друг с другом. Следовательно, идеологическая подоплёка еврейской эпопеи Баландина исходит из классовой парадигмы воинствующего материализма (философии диалектического материализма), что логически означает: историческая несостоятельность этой последней переводит антисемитизм в разряд общественного атавизма. Но Баландин этого не замечает
       Автор цитирует выдержки из книги В.Н.Гладкого "Жиды": "Все мы, гои, видим и знаем, что пороки развиты у жидов в гораздо большей степени, чем у нас. Одного мы, гои, не видим и не знаем, что добродетели развиты у них в еще большей степени. Не знаем мы, гои, того, что каждый жид - это двуликий Янус. Мы всегда видим одно его лицо, обращенное к нам, акумам, и на нем мы читаем хитрость, коварство и много других мало привлекательных черт характера. Другого же жидовского лица нам видеть не дано - им жиды смотрят только друг на друга. Но если бы мы его увидели, то прочли бы на нем отчетливо выступающие благородство, честность, патриотизм, доброту, семейственность, религиозность, аристократизм, волю, ум, энергию и много других качеств, уже и с нашей, гоевской, точки зрения, достойных уважения. Поняли бы мы тогда, что не подлостью своей сильны жиды, а тем, что все человеческие чувства, как дурные, так и хорошие, развиты у них в гораздо большей степени, чем у нас, и что, благодаря этому, на любом интеллектуальном поприще они стоят вне конкуренции с нами. Ясна стала бы нам мудрость религии жидовской, сумевшей все хорошее в народе израильском сохранить для внутреннего употребления, а все скверное - для внешнего" И Гладкий, лютый враг евреев, сумел показать главное в еврействе: еврей не национальная, не религиозная и не этническая величина, а суть духовное качество. В таком случае становится проще рассматривать взаимоотношение евреев внутри еврейства, и явится на сцену новый фактор: внутренний антисемитизм - вражда фарисеев к Иисусу Христу, сожжение книг Моисея Маймонида, проклятие Баруха Спинозы.
       Итак, себя являет именно то духовное качество, какое обладает дуалистической природой, и о котором свидетельствуют величайшие умы философии (В.С.Соловьёв, Н.А.Бердяев, Ф.Ницше). Совпадение в этом вопросе мнений гениальных мыслителей Соловьёва и Ницше и болезненного антисемита В.Н.Гладкого говорит об универсальности дуалистической консистенции евреев, не заметить которую можно только сознательно. В глазах Баландина "...частная торговля, ростовщичество, тунеядство - вековые условия существования евреев как класса", и поэтому, по его мнению, в Советском Союзе не существовало "еврейского вопроса".
       Классовая точка зрения на еврея и еврейство, исходящая из исторически и философски дискредитировавшей себя философии, заставляет Баландина отвергать дуализм еврейской натуры, а иметь последнюю в виде нераздельной однозначной сущности. Эта точка зрения предопределила второй краеугольный гностический момент разумения Баландиным еврейской бытности, в основу которого положено отношение или общение между "евреями" и "неевреями". Баландин указывает: "Еврейский вопрос - это конфликт между евреями и не-евреями (гоями), иными словами, противоречие между евреями и не-евреями". Это общее определение совершенно ни о чём не говорит, и данное противоречие генерируется самим физическим фактом наличия противоположностей "евреев" и "неевреев". Когда сторона "неевреев" проявляет себя в насильственных действиях по отношению к "евреям" и источник насилия исходит из внешней нееврейской среды, появляется антисемитизм в его традиционном истребительно-оскорбительном чине. Евреи при этом выступают жертвами, - и это суть генеральный признак любой формы антисемитизма.
       У Баландина же динамика взаимоотношения евреев и неевреев построена по иной схеме: инициатива и вектор насилия исходит от евреев и направлен в сторону неевреев, тобто жертвами оказываются неевреи (гои). По общим онтологическим и динамическим характеристикам такое взаимодействие никакого отношения к антисемитизму иметь не может, - это суть качественно иное свершение. Ощущая это, Баландин постигает: "...мы можем сразу ввести и определить новый термин: если националистическую программу дискредитации и преследования неевреев осуществляют евреи, то это - иудонацизм". Предлагая новую трактовку "еврея" и "еврейского вопроса", Баландин не только не даёт нового решения, но и основательно запутывает прежние понимания. Его разработка, звучащая как теоретическое credo, следующая: : "Хранить свою обособленность на основе презрения ко всему нееврейскому можно и без религии, и даже гораздо легче это делать, вообще ни во что не веря. Недаром многие евреи говорят: "иудаизм это не религия, ибо у нас нет никакой "веры", у нас есть традиции, т. е. предписания всегда поступать так-то и так-то, держаться своего круга и не ассимилироваться с окружающими. Вот именно эти, и только эти евреи, являются субъектами еврейского вопроса. Поэтому, не каждый, кто называет себя "евреем", и даже "религиозным, галахическим евреем", может рассматриваться нами в контексте еврейского вопроса. И когда в этом контексте говорят слово "евреи", то никогда не имеют в виду ни национальность, ни религию, ни людей вообще, "еврей" здесь означает только определенную человеконенавистническую идею и ее преступное воплощение в обществе. Как только "еврей" перестает быть носителем этой идеи, он перестает быть субъектом еврейского вопроса. Мы же, для точности и во избежание ложных спекуляций, применили новый термин: "иудонацист", но в действительности это синоним еврея в ортодоксальном понимании. Мы тут же исключаем из этой категории ассимилированных и эмансипированных евреев, евреев, вступивших в брак с неевреями (исключая гиюр), естественно, всех евреев христиан, свидетелей Иеговы и других вероисповеданий (так как их исключают сами евреи), евреев-коммунистов (их вера в пролетарскую солидарность и интернационализм не позволяет нам рассматривать этих людей как евреев) а также приверженцев реформистского и консервативного иудаизма и даже евреев-националистов и сионистов, которые выступают за отделение религии от государства, за признание гражданских браков и устранение какого-либо неравноправия граждан в государстве Израиль". Итак, в сообщество евреев включаются субъекты, несущие в себе "человеконенавистническую идею и её преступное воплощение в обществе", тобто в основе лежит презрение к "неевреям". Но условием должно быть знание, что такое "неевреи", к которым истинные "евреи" должны питать презрение - "человеконенавистскую идею". Явный circulus vitiosus (порочный круг)! А поскольку из группы "евреев" искусственно исключается целый ряд разновидностей, то окажется, что претендовать на "еврейский вопрос" может узкая гильдия субъектов с определёнными критериями (автор назвал "евреев" "узкой мафиозной паразитической кастой"), "...что еврейский вопрос практически не касается ни сефардских евреев, ни караимов, ни субботников, если, конечно, их связь с европейскими евреями косвенно не впутывала последних в это мировое противостояние". В понятие "еврейского вопроса" вносится столько специальных признаков, что целесообразность этого последнего лишается смысла.
       Вводя термин "иудонацизм" с намерением дать "синоним еврея в ортодоксальном понимании", Баландин сознательно скрывает идеологический смысл этого свершения: иудонацизм вменяет в ответственность евреям исторические катастрофы и катаклизмы, типа русской революции, а потому евреи уже "научно" выводятся виновниками русского духовного потрясения большевистской эпохи. С этим Баландин увязывает свои творческие замыслы, по поводу которых он заявляет: "Но если сами евреи хотят решить еврейский вопрос, они должны понять: нет другого решения, кроме эмансипации евреев, то есть, излечения их от родовой склонности к отчуждению, от презрения к окружающим, от кастовой спеси, кагальной круговой поруки, протекционизма и стремления к паразитическому образу жизни. И в этом смысле наше исследование никак нельзя назвать антисемитским, но, скорее, проеврейским, ибо ставит целью помочь евреям осознать определенные черты своего характера, которые мешают им нормально сосуществовать с окружающими, а окружающим понять ложность и несправедливость многих обвинений, мифов и ярлыков, которые огульно наклеиваются на всех евреев антисемитами. Еврейский трудящийся, еврей-творец - не еврей. Он также рано или поздно станет в конфликт с кагалом". Итак, когнитивное credo автора выливается в онтологическое следствие: русское еврейство, выросшее на развалинах кагала, вовсе не евреи. А замысел автора содержится в стремлении избавить евреев от еврейских коренных черт. В таком понимании государственный порядок в современном Израиле, зиждущейся на умерщвлении русского еврейства, не только полностью оправдан, но и исторически предопределён.
       С.Н.Баландин кокетливо определяет своё "Независимое философское исследование еврейского вопроса" как "проеврейское", что должно бы означать принадлежность его еврейской эпопеи к разряду еврейского критицизма, но отнюдь не антисемитизма. Однако автор здесь лукавит: в его сочинении нет и капли уважения к иудейскому достоянию, что иллюстрирует лишь одна, уже процитированная, апофегма из того же "независимого исследования": "...еврей здесь означает только определённую человеконенавистстническую идею и её преступное воплощение в обществе". А общий духопорядок автора выглядит как чистейшей воды антисемитизм: "...евреи не гипотетические пришельцы и не цивилизация, живущая от нас за тридевять земель, они живут среди нас, они претендуют жить в тех "местах под солнцем"], где претендуем жить и мы, они стремятся вытеснить оттуда нас и наших потомков, они всячески ущемляют нас в правах и лишают средств к существованию. По какому праву они на все это претендуют? - спросите вы, - на каком основании одни должны жить лучше других, чем они, собственно, это заслужили? - В том-то и дело, что ничем не заслужили, и нет у них вообще никаких особых заслуг, кроме одной: "они евреи".
       Итак, всё сказанное Баландиным на еврейскую тему вполне определённо заставляет числить его ни кем иным, как чистокровным антисемитом, с тем положительным качеством, что своё антиеврейское credo автор выражает открыто и однозначно. Это последнее делает его ярким представителем внешнего антисемитизма в современной России с характерной для этой модификации атрибутикой, в число которой входит её мировоззренческая порочность, какая представлена Баландиным также открыто и однозначно. Это - классовый подход, рудимент большевистской философии диалектического материализма (воинствующего материализма) с присущей ему ограниченным кругозором. У Баландина сказано: "Наш мир, особенно духовный мир человека, достаточно един и однообразен, и хотя он внешне пестрит различными народами, культурами, религиями, партиями, движениями, на самом деле он состоит всего лишь из двух групп живых существ: победителей и побеждённых, сильных и слабых, и весь вопрос только в том и состоит: кто кого".
       Однако С.Н.Баландин, как исследователь, не настолько прост: не умея разобраться в тонкостях еврейской ойкумены царского и советского времён, Баландин отчётливо представил непростую духовную конструкцию современного государства Израиль. Демонстрируя незаурядную наблюдательность и завидную смелость эмпирических суждений при общей философской слабости, с неустрашимостью, граничащую с дерзостью, Баландин высказывает в лицо правящему израильскому истеблишменту то, что он до того не слышал: "Однако в действительности картина получается несколько иная. Во-первых, еврейское государство им (иудонацистам) нужно вовсе не для того, чтобы там работать и поднимать целину пустынь, им нужно такое "государство", в котором можно было бы быть полновластным хозяином и при этом жить как паразит на деньги, выделяемые им финансовыми магнатами со всего мира, в свою очередь, выкачиваемые из карманов трудящихся разных стран. Государство это нужно тем же магнатам, как надежное убежище на случай краха той или иной аферы, банкротства или национализации их капитала государством. Во-вторых, религия им нужна вовсе не для того, чтобы вести скромный праведный образ жизни, но чтобы с ее помощью осуществлять власть и духовный террор над полуграмотной чернью. В-третьих, национальная культура им нужна отнюдь не для духовного развития, создания шедевров искусства, поиска новых форм творчества, для воспитания нового поколения с тонкой интеллигентной душой, но чтобы свою пошлую пародию на культуру противопоставить культуре подлинной, и задушить с ее помощью всякую интеллигентность в зародыше". И ещё: "Не стал Израиль даже культурным центром еврейства, каким он был в эпоху Второго Храма, ибо собрал в себя всякого рода религиозно-этнические отбросы, аферистов и прочих проходимцев, чей культурный уровень никак не представляет и даже не тянет на средний культурный уровень современного еврея. Об этом свидетельствует хотя бы засилье в этой стране ортодоксального иудаизма, ставшего давно забытым пережитком среди евреев в цивилизованных странах. Да будет вам известно, что ортодоксальный иудаизм в наше время не может считаться национальной еврейской религией, ибо не отражает характер реального современного еврея ни статистически, ни политически. Однако в Израиле продолжают навязывать народу этот маразм, как будто ничего другого ценного национальный облик еврея в себе не содержит".
       Не зная и идеологически исключая русское еврейство как духовный атрибут еврейского учения, Баландин, тем не менее, сформулировал стержневую истину современного еврейского духостояния, что религия в Израиле сего дня не соответствует традиционным еврейским стандартам Торы. Золотые слова Теодора Герцля, - "Мы не дадим даже возникнуть бессильным желаниям нашего духовенства...Всякий может свободно исповедовать какую ему угодно религию, или вовсе никакой не исповедовать, подобно тому, как он ничем не связан с той или другой национальностью" (Т.Герцль "Еврейское государство"), - превратились в Израиле в ересь. Современная иудаистика обязана С.Н.Баландину блестящим опосредованием этой истины, какая старательно затоптана современным политическим сионизмом. И, тем не менее, объёмная генерация С.Н.Баландина при всех своих положительных качествах (монументальность, эрудиция, обилие фактического материала) не производит впечатления компактной логии или тематического изучения, а больше всего напоминает неупорядоченное словопрение по безразмерному кругу тем - от основ логики и философии до проблем постмодернизма, от сентенций грехопадения до классового сознания. В несравненно более наукообразную и гносеологически более аккуратную норму облечён внешний антисемитизм академика И.Р.Шафаревича.
       Постижения Шафаревича в этом аспекте сосредоточились в двух монографиях, ставших уже хрестоматийными: "Русофобия", 2004г, и "Трёхтысячелетняя загадка. История еврейства и перспективы современной России", 2005г. Шафаревич, являясь наиболее одарённым из нынешних российских исследователей еврейского пространства, в главном моменте, однако, разделяет мнение, а точнее, общую историографическую оплошность, не увидавшее после Достоевского ничего нового в "еврейском вопросе". Шафаревич заявил: "Боюсь, однако, что положение со времён Достоевского не стало более благоприятным, потому что, кроме фактов, время принесло с собой и множество мифов, табу, да и прямой лжи, - и всё это забаррикадировало и самые подступы к "еврейскому вопросу". У Шафаревича, как и у современных историографов, оказался "забаррикадированным" не подступы к "еврейскому вопросу", а исторический кругозор и историческое сугубо еврейское мышление, в силу чего было упущено главное явление еврейской истории, а заодно и важный момент русской истории, - образование и становление русского еврейства.
       Зато Шафаревич выступает автором оригинального когнитивного средства - схемы "Малый Народ"-"Большой Народ", которая позволила, как он считает, раскрыть подлинные еврейские потенции, обеспечившие специфическое историческое место евреев во всемировом прогрессе. Но и здесь творческий приоритет не полностью принадлежит Шафаревичу, ибо понятие "Малый Народ" было почерпнуто им у французского историка Огюста Кошена. Шафаревич излагает: "Механизм образования "Малого Народа" -- это то, что тогда называли "освобождением от мертвого груза", от людей, слишком подчиненных законам "Старого мира": людей чести, дела, веры. Для этого в обществах непрерывно производят "очищения" (соответствующие "чисткам" нашей эпохи). В результате создается все более чистый "Малый Народ", движущийся к "свободе" в смысле все большего освобождения от представлений "Большого Народа": от таких предрассудков, как религиозные или монархические чувства, которые можно понять только опытом духовного общения с ним. Этот процесс Кошен иллюстрирует красивым примером -- образом "дикаря", столь распространенным в литературе эпохи Просвещения: "персидский принц" Монтескье, "гурон" Вольтера, "таитянин" Дидро и т. д. Обычно это человек, обладающий всеми материальными аксессуарами и формальными знаниями, предоставляемыми цивилизацией, но абсолютно лишенный понимания духа, который все это оживляет, поэтому все в жизни его шокирует, кажется глупым и нелогичным. По мнению Кошена, этот образ -- не выдумка, он взят из жизни, но водились эти "дикари" не в лесах Огайо, а в философских академиях и масонских ложах; это образ того человека, которого они хотели создать, парадоксальное существо, для которого средой его обитания является пустота, так же, как для других -- реальный мир. Он видит все и не понимает ничего, и именно по глубине непонимания и измерялись способности среди этих "дикарей". Представителя "Малого Народа", если он прошел весь путь воспитания, ожидает поистине чудесное существование: все трудности, противоречия реальной жизни для него исчезают, он как бы освобождается от цепей жизни, все представляется ему простым и понятным. Но это имеет свою обратную сторону: он уже не может жить вне "Малого Народа", в мире "Большого Народа" он задыхается, как рыба, вытащенная из воды. Так "Большой Народ" становится угрозой существованию "Малого Народа", и начинается их борьба: лилипуты пытаются связать Гулливера. Эта борьба, по мнению Кошена, занимает годы, предшествовавшие французской революции, и революционный период. Годы революции (1789-1794) -- это пятилетие власти "Малого Народа" над "Большим Народом". Только себя "Малый Народ" называл народом, только свои права формулировал в "Декларациях". Этим объясняется парадоксальная ситуация, когда "победивший народ" оказался в меньшинстве, а "враги народа" -- в большинстве"
       Взяв за основу французскую идею, с помощью которой французский учёный опосредовал динамический разрез французской революции и французского общества, российский академик транслирует это в среду русской истории и русского общества: в состав "Малого Народа" русского плана Шафаревич включает не только евреев, но и тех, кто выступает против сложившихся основ русского "Большого Народа". Во французском прототипе Шафаревич подверг углублённому осмыслению компонент "Малого Народа" и создал своеобразную изощрённую модель "Малый Народ - Большой Народ". В эпицентре заложен "Малый Народ", "...все жизненные установки которого противоположны мировоззрению остального народа. Для которого всё то, что органически выросло в течение веков, все корни духовной жизни нации, её религия, традиционное государственное устройство, нравственные принципы, уклад жизни - всё это враждебно, представляется смешными и грязными предрассудками, требующими бескомпромиссного искоренения". Шафаревич приходит к убеждённому выводу, что "Малый Народ" состоит из совокупности "людей без корней", которые имеют своим назначением постоянную войну с "Большим Народом". В результате выкристаллизовалась чеканная формула: антинарод в народе.
       Малый Народ, формируясь, по Шафаревичу, из чужеземного вещества или попросту, чужаков, развивается со временем в компактную культуроэтническую композицию, стоящую в противостоянии с коренными показателями Большого Народа, и её специфическая сила обретается в значимости особой гражданской единицы: антинарод. С момента, когда последняя развится до известного уровня, эту структуру захватывают евреи, - такова оригинальная этническая концепция И.Р.Шафаревича, возникшая на чужестранном, европейском, фундаменте. Шафаревич отметил: "Тут - кардинальное отличие от французской революции, в которой евреи не играли никакой роли". Именно в евреях, сделанных Шафаревичем корданом механизма оси "Малый Народ - Большой Народ", сосредоточилась вся негативная доля воздействия чужеземного материала на доморощённую константу нации, и, следовательно, самая большая деструктивная функция принадлежит евреям. Итак, евреи есть антинарод среди русского народа. "Почему случилось так, - вопрошает Шафаревич, - что именно выходцы из еврейской среды оказались ядром того "Малого Народа", которому выпала роковая роль в кризисную эпоху нашей истории?". Шафаревич как бы расписывается в своём бессилии: "Мы не будем пытаться вскрыть глубинный смысл этого явления", что весьма симптоматично. Но в то же время убеждённо судит, что "...мировоззрение "Избранного Народа" явилось прототипом идеологии "Малого Народа" во всех его исторических воплощениях, и даже цитирует пророка Исайю.
       Злокачественную и вредоносную роль евреев, осуществляемую в качестве антинарода среди русского народа, Шафаревич обнаруживает в участии евреев в русской революции, о чём свидетельствует обильный статистический материал, воспринимаемый академиком Шафаревичем неопровержимым научным средством. И он категорически глаголет: "В социал-демократии сначала гораздо больше евреев было среди меньшевиков, чем среди большевиков (в заметке о V съезде РСДРП Сталин писал, что в меньшевистской фракции подавляющее большинство составляли евреи, а в большевистской -- русские, и приводил известную "шутку", что неплохо бы устроить в русской социал-демократии небольшой еврейский погром), к большевикам еврейские силы стали приливать только перед самым октябрьским переворотом и особенно вслед за ним -- от меньшевиков, из Бунда (многие руководители Бунда перешли в большевистскую партию), из беспартийных. После переворота несколько дней главой государства был Каменев, потом до своей смерти -- Свердлов. Во главе армии стоял Троцкий, во главе Петрограда -- Зиновьев, Москвы -- Каменев, Коминтерн возглавлял Зиновьев, Профинтерн А. Лозовскнй (Соломон Дризо), во главе комсомола стоял Оскар Рывкин, вначале -- несколько месяцев -- Ефим Цетлин и т. д.".
       Шафаревич прекрасно понимает, что генерирующие принципы русской истории далеко не идентичны французскому общественному процессу, но, как все исследователи, игнорирующие дуалистическую природу еврейства, не знает о том, что формация русского еврейства в корне и кардинально отлична от формации европейского еврейства, и, стало быть, антинарод евреев в России принципиально не может возникнуть из французского идеи, а потому органически не может бытовать в русской среде. Не знает Шафаревич и о том, что внутри России, внутри славянофильской народомании иным способом возникло суждение о том же вредоносном и разлагающем воздействии евреев на русское христианское сознание, полностью аналогичное качеству антинарода, выуженное Шафаревичем во французской сентенции Огюста Кошена. Речь идёт о достаточно известной исторической теории этногенеза Л.Н.Гумилёва.
       Этногенетическая теория Л.Н.Гумилёва идеологически исходит из популярной в среде советских историков философии материалистического понимания истории, а, как таковое, оно спонтанно декларирует антисемитизм в принципе, ибо воинствующий ленинизм, стержневой момент данной историографии, в корне отвергает всё идеалистическое, а еврейство, программируя приоритет духовного, неизбежно находится в первом ряду отверженцев. Но сочинение Гумилёва выходит далеко за пределы тривиального антиеврейства, ибо в когнитивной глубине претендует на положение антисемитизма как исторического принципа, что превосходит государственный антисемитизм, ибо захватывает историческое, коренное еврейское, поле.
       Нет надобности вникать в гипотетическую и расплывчатую сущность этногенеза, как "новой исторической теории" (по Гумилёву), - его творение вызывает к себе определённый интерес, и более того, знаменует известный переломный момент в советской исторической науке, своей новацией: понятием об этносах - химерах. Под химерой Гумилёв понимает "сосуществование двух и более чуждых суперэтнических этносов в единой экологической нише". Образование химер объясняется автором следующим образом: "Когда под влиянием соседних культур в этнической системе происходит раскол поля, то в образовавшуюся щель, как в открытую рану, вползают вредоносные "бактерии" и мешают естественному заживлению. Это общее правило, и так было в Европе XI-XII в.в.". Это правило названо Гумилёвым "этнопаразитизмом", сообразно которому возникают "не предусмотренные ни природой, ни наукой" зигзаги истории или антисистемы. Хотя этногенез объявляется Гумилёвым чисто природным процессом, но в его теории число "не предусмотренных ни природой, ни наукой" химер и зигзагов истории столь велико, что необходимо полагать, что химеризация относится если не к ведущему, то к основному способу этногенетической динамики, а сама этногенетическая история, по сути дела, есть история зигзагов. Самая активная, и разлагающая, роль в формировании этносов - химер, а равно зигзагов истории, в сочинении Гумилёва отводится евреям, хотя автор и оговаривается: "Не следует полагать, что созидание химер - явление исключительное и что евреи здесь сыграли уникальную роль" (Л.Н.Гумилёв "Древняя Русь и великая степь", 1992,с.с.241,91).
       Гумилёв пишет: "Единственным путём распространения иудаизма был тот, который применялся в Хазарии - смешанные браки. Язычники, терпимые к иноверцам, шли на это охотно, но православные священники категорически воспрещали браки на иноверках. Но у евреев был другой, окольный путь, уже испробованный в Испании и Лангедоне: распространять скептицизм и индифферентизм, а тем самым ликвидировать этнокультурную доминанту: это был принцип "вавилонского столпотворения".(1992, с.191). Итак, этнопаразитизм как разлагающая деятельность изнутри, и есть зловредная функция евреев в этногенетическом процессе, а возведение этой функции на принципиальную высоту, до особого принципа "вавилонского столпотворения", многократно увеличивает реальную опасность евреев для любого этноса, ибо вредоносная акция из поведенческого норматива отдельных иудейских персон перерастает в целенаправленную организованную установку всего еврейского поселения химеры. Такова силлогистика химеризации, предусматриваемая Л.Н.Гумилёвым для этносов, содержащих в своём составе еврейский элемент, а непосредственным следствием вытекает необходимость антисемитизма, как действенного принципа истории.
       Когнитивное и историческое различие между "этносом - химерой" Гумилёва и "Малым Народом" Шафаревича не коснулось того основополагания, ради которого и замышлялось сие усилие интеллекта: ошельмование евреев как духовное обоснование антисемитизма. Шафаревич пишет: "Как правило, большое участие евреев в какой-либо области культуры определяется совсем не их творческими способностями в этой области, а какими-то другими, гораздо более сложными причинами". Эти мифические "сложные причины" заставляют пытающегося мыслить по-научному академика прибегать к элементарно-мещанской логике вражды и злобы. Обскурантизм связки великих евреев - Карл Маркс- Зигмунд Фрейд-Альберт Эйнштейн, одухотворивших человечество в Новое Время, на основании того только, что они являются евреями, относятся к самому позорному разделу сочинения Шафаревича. Особенно больно и стыдно видеть параграф об Эйнштейне, где учёный, единодушно признанный гением N1 XX века, показан шустрым плагиатором и компиляторщиком. Но ни слова не сказано о гнусном изгнании Эйнштейна из германской Академии Наук. Тот же самый приём был использован Шафаревичем для очернения еврея академика Льва Ландау.
       Однако подобная филистёрско-обывательская логика, а точнее сказать, скудоумие, вовсе не показательно для всего воззрения И.Р.Шафаревича, и это следует отнести к творческим особенностям его стиля. Научная рефлексия еврейской проблематики, осуществляемая академиком со знанием дела, в жанровом плане может быть причислена к аналитико-критической ипостаси - источнику мысленных посылок для выводов. Для такого вида творчества Шафаревича показателен следующий фрагмент: "Существует широко распространённая, почти общепринятая концепция того, как складывалась судьба евреев в нашей стране во время и после революции. Эту концепцию можно встретить в трудах известнейших западных советологов в западной прессе и радиопередачах, в наших средства информации. Чаще всего высказывается она как общеизвестная, безусловно доказанная, не нуждающаяся уже ни в каких аргументах. Она состоит из следующих положений: 1. В дореволюционной России евреи были в униженном, угнетённом положении, ограниченные чертой оседлости и процентной нормой под постоянной угрозой погромов. 2. Революция освободила евреев, дала им равноправие, и они приняли активное участие в государственной и культурной деятельности. 3. Начиная с конца 30-х гг., интернационалистические тенденции в политике партии и советского государства стали постепенно сменяться русско-националистическими. Это связывают с приходом к власти Сталина. Изменилось и положение евреев. Их стали вытеснять из многих частей государственного и партийного аппарата. После конца войны власть стала проводить открыто антисемитскую политику, кульминацией которой было "Дело врачей". Было подготовлено выселение всех евреев в Сибирь, не состоявшееся только из- за смерти Сталина. 4. После смерти Сталина власти перешли к более осторожной, но систематической политике антисемитизма, продолжавшейся до краха коммунистического строя. Евреи были тогда наиболее дискриминированной нацией Советского Союза. Их национальная культура не развивалась, они встречались с постоянной дискриминацией в своей работе, их детям был затруднён доступ к высшему образованию, еврейская эмиграция произвольно ограничивалась. Мы видели, что первые два положения очень далеки от объективной картины истории. Что касается двух последних, то они также являются блестящим примером еврейского уменья навязать, внушить другим свою точку зрения, как бы она не расходилась с фактами. По поводу периода, о котором мы перед этим говорили (начало 1930 х годов), приведённые факты говорят за себя. Евреи явно были в это время опорой строя. Хотя спор о сроках проведения массовой принудительной коллективизации проходил на самом верху между Сталиным, Молотовым, Куйбышевым, с одной стороны, и Бухариным, Рыковым, Томским, с другой, но реализовавшаяся линия развития явно соответствовала желаниям еврейства. Иначе оно не приняло бы такого энергичного участия в её реализации, да и власть не допустила бы на столь ответственные посты представителей недовольного или хотя бы не сочувствующего меньшинства. Некоторые вопросы, действительно, могли бы возникнуть немного позже, во второй половине 1930 х годов, когда на показательных процессах замелькали столь знакомые имена еврейских вождей партии: Зиновьева, Каменева, Радека, Розенгольца, Ягоды... Вопросы могли бы возникнуть, но, странным образом, не возникли".
       Однако вопросы возникают к стилю мышления исследователя, ибо выводы здесь могут быть верными или неверными, что целиком находится в компетенции научного подхода, и потому нет в них потуг и позывов к истребительно-оскорбительным директивам и императивам. И.Шафаревич раскрывается: "Из всего, что мне известно, на меня самое глубокое впечатление произвела работа М. О. Гершензона "Судьбы еврейского народа"... Прежде всего, для меня было ошеломляющим открытием: Гершензон, автор и даже организатор "Вех", тонкий специалист по русской литературе, казался мне примером полностью ассимилировавшего еврея (да он не раз и писал "мы, русские интеллигенты"...); а тут такая страстная поглощенность судьбой еврейского народа! А кроме того, работа насыщена сильным чувством и глубокими, убеждающими мыслями. Например, статья Гершензона в "Вехах" производит гораздо меньшее впечатление. Автор, видимо, чувствует неразрешимость вопроса приёмами привычного нам рационального мышления, опирающегося на исторические или социологические факторы, поэтому он апеллирует скорее к образам и чувствам". Здесь просто теряешься в понятиях: как мог И.Шафаревич восхищаться таким, одним из самых глубокомысленных проницаний еврейского духа, как у М.О.Гершензона, и в то же время оперировать примитивными и скудоумными доводами в своих антисемитских упражнениях, особенно в обскурантизме великих евреев - К.Маркса, З.Фрейда и А.Эйнштейна.
       Основной вывод, вытекающий из этой силлогистики, включает в себя мысль о том, что в послереволюционное время советское еврейство, выросшее из русской формации евреев, объективировалось в некую политическую силу и вначале целиком отождествлялось с большевизмом (я назвал это явление "большевизацией евреев"), а большевистская власть именовалась "жидовской". Из сферы таких размышлений Шафаревич вышел с новым понятием "еврейство - партия", как действующей оси советского порядка, и указывает: "Мы видим, что в вопросах, жизненно важных с еврейской точки зрения, партия всегда уступала еврейству, как бы болезненна для неё эта уступка не была. С другой стороны, борьба партии за то, чтобы в какой-то мере сохранить независимость от еврейского влияния продолжалась".
       Эта точка зрения о некоем "избрании евреев" наоборот не просто доминировала в большевистской России, а была единственным активом в антисемитской российской эпопее. Другой плодовитый неприятель евреев Андрей Дикий называет евреев в СССР "правящим классом" и определяет: "Ту часть граждан какого-либо государства, из каковой если не исключительно, то преимущественно рекрутируются возглавители и руководители всех отраслей жизни страны (культурной, политической, военной, экономической) принято называть "правящим классом". До революции таковым в России было дворянство и, частично, буржуазия - купечество. В СССР в первые 30 лет таковым стало еврейство". Мнящий себя мыслящим аналитиком, А.Дикий не видит очевидного: если бы в действительности 5.5 миллионов евреев стали "правящим классом" почти двухсотмиллионного народа России, то без колебаний следовало бы это считать высочайшим достижением "правящего класса" в полной аналогии с русским дворянством или русским купечеством. Но Дикий мыслит в извращённо-антисемитском регистре и трактует о "Той деятельности, в результате которой за 30 лет пребывания евреев в СССР на положении правящего класса погибло пятьдесят миллионов коренного населения". В идеологическом плане воззрения А.Дикого и И.Шафаревича grosso modo (в общем) идентичны, хотя первый проповедует откровенный антисемитизм, а второй - излагает критический обзор.
       Итак, противоеврейское творчество в современной России приобрело беспрецедентно обширный и разнообразный характер, не знающий аналогов даже в период царского государственного антисемитизма. Причина этого явления достаточно прозрачна: результат русского духовного потрясения, связанного с крушением советской власти и её философской опоры - системы воинствующего материализма, которые не могли не сказаться на так называемом "еврейском вопросе". Невзирая на засилье хиромантии, ясновидения, астрологии, шаманства, кликушества и прочих ложных форм мышления, типичных для катаклизмов духовного потрясения, данное творчество оказывается отчётливо дифференцированным, и, прежде всего, благодаря мощному беллетристическому выступлению С.Н.Баландина и И.Р.Шафаревича. Если первый дал о себе знать как энергичный производитель отрицательных антисемитских знаний, то второй дополнительно извлекает богатые сведения научно-критического положительного типа.
       Научная основа иудаистики академика И.Р.Шафаревича является самым сильным моментов его постижений, и в лучшую сторону отличается от прочих плодовитых духотворцев еврейской сферы России (А.Солженицына, А.Дикого). Но вместе с тем выясняется, что научная составляющая Шафаревича отнюдь не безгрешна, и как раз с научной стороны содержит в себе теоретические изъяны: рефлексия Шафаревича не принимает в расчёт специфические особенности русского еврейства, как функциональной данности еврейства, а также игнорирует дуалистическую природу еврейского существа, как онтологической данности еврейства.
       Однако генеральный дефект научного арсенала Шафаревича исходит из общего недостатка классической науки, выдающимся представителем которой он является. Крушение классической (ньютоновской) науки имеет методологический аспект и связан с крахом познавательного гегемонизма факта, опыта и эксперимента. Отвержение фактомании лежит в основе идеологии русской духовной философии, а равно русского еврейства, осуществляющего дуалистические пульсации еврейского сознания. Выделение небесноисторический методологии Н.А.Бердяева в качестве теории познания русского еврейства имеет эпицентром именно этот контрапункт. Русский философ, представитель русского еврейства, Лев Шестов сполна выразил суть неклассической методологии в исконно еврейской, тобто исторической сфере. Он написал: "Чем руководствуется история в своих приговорах? Историки хотят думать, что они вовсе и не "судят", что они только рассказывают "то, что было", извлекают из прошлого и ставят пред нами забытые или затерявшиеся во времени "факты". Суд же приходит не от них, а сам собою, или даже, что сами факты несут с собою уже суд. Тут историки не отличаются и не хотят отличаться от представителей других положительных наук: факт для них есть последняя, решающая, окончательная инстанция, после которой уже нельзя апеллировать. Многие из философов, особенно новейших, не меньше загипнотизированы фактом, чем положительные учёные. Послушать их - факт есть уже сама истина. Но что такое факт? Как отличить факт от вымысла или воображения? Философы, правда, считаются с возможностью галлюцинации, миража, фантастики и т.д. И всё же мало кто даёт себе отчёт в том, что раз приходится отбирать факты из массы непосредственных или посредственных данных сознания, это значит, что факт сам по себе не есть решающая инстанция, что в нашем распоряжении ещё до всяких фактов есть некие готовые нормы, некая "теория", которая является условием возможности искания и нахождения истины...Я сказал, что большинство философов преклоняются пред фактами или пред "опытом", но ведь были и такие, - и далеко не из последних, - которые ясно видели, что факты в лучшем случае лишь сырой материал, подлежащий обработке или даже переработке и сам по себе не дающий ни знания, ни истины" (Л.Шестов "Афины и Иерусалим", 2001, с.7-8).
       Всё научно-критическое производство в советское и современное время, и, прежде всего, сочинение математика-классика и специалиста по теории чисел академика И.Р.Шафаревича, в отличие проводилось и проводится на базе статистических данных, филии чисел и фактомании, тобто всего того, что методологически не пригодно для рефлексии еврейского духовного содержания во всей его полноте. А потому феноменальное, не имеющее аналогов в еврейской истории, явление большевизации евреев не нашло какого-либо объяснения, кроме проклятий и анафемствующей брани. Добровольный наплыв евреев после октябрьского переворота 1917 года в органы советской власти, который, по свидетельству большевистских лидеров, стал одним из спасительных средств для самой власти, был для еврейской истории наибольшей загадкой за всё время существования евреев: евреи никогда не находились в массовом порядке во власти чужеродного народа-донора.
       Для русского еврейства, ставшего деятельным участником русской революции, существенным стал вопрос: кто есмь еврей-большевик? К ответу на это вопрос рвутся и антисемиты, ибо им требуется поболее закидать евреев грязью и камнями, дабы избавить русский народ, лелеемый народ - богоносец, от вины за революционное лихолетье своей истории. "Этот вопрос кажется мне неразрешимым" - говорит Г.С.Померанц, один из наиболее радикальных философов последнего времени. Таков правильный ответ, ибо научно-критическая методология не располагает эффективным средством для решения проблемы. В соответствии с чем наглядно созревает эмпирический вывод из данной ситуации: "Ширится грозное антисемитское настроение, питаемое исключительно большевизмом, который продолжают отождествлять с еврейством" (Д.С.Пасманик, 1924, с.217). В таком виде появляется первая глубокая яма на дороге русского еврейства и глобальная мистерия всеобщей иудаистики. Следующий невыясненный момент (яма) в судьбе русского еврейства связана с парадоксальным обстоятельством: евреи, приобретя при большевизации свою "жидовскую" власть и став в стране "правящим классом", в массовом виде и стремительно покинули свою генетическую родину, чего они не делали даже при царизме, когда антисемитизм был государственной политикой. Репатриация русского еврейства на Землю Обетованную напугала некоторых аналитиков настолько, что исход евреев из России стали отождествлять с библейским исходом евреев из египетского рабства; энергичные идеологи русской вариации иудаистики в наше время (А.Солженицын, И.Шафаревич, С.Баландин, А.Дикий) даже не пытаются заглянуть внутрь проблемы, а А.Дикий вовсе отрицает реальность действительной экспансии русского еврейства.
       Почти все действующие историки советского времени старательно обходят факт того, что советская власть, взятая per se, по своей природе и как историческая данность, суть узурпированное право, и её первородное происхождение не является источником ставшей государственной формы в большевистской революции. Власть Советов возникла в качестве стихийного порядка коллективного управления, но затем под колоссальным напором В.И.Ульянова-Ленина и его большевистской фракции была трансформирована во власть диктатуры: вначале диктатура класса (пролетариата), затем диктатура партии, и, наконец, диктатура вождя. Известный правовед Роман Барт выяснил во власти ту степень принуждения, что может быть законом власти при большевистской диктатуре, и заявил, что "...власть гнездится в наитончайших механизмах социального обмена, что её воплощением является не только государство, классы и группы, но также и мода, расхожие мнения, зрелища, игры, спорт, средства информации, семейные и частные отношения - власть гнездится везде, даже в недрах того самого порыва к свободе, который жаждет её искоренения", Тобто всё то, что обладает коллективистской природой, с гарантией несёт предрасположенность к власти, и только индивидуальная личность по своему смыслу антагонистична властолюбию. Поэтому первой жертвой при властных деяниях становится личность, и неприязнь к личности выставляется фирменным знаком советской власти. Языком власти, его полем, функцией и миссией является политика, а современная демократия демоса суть аппарат, как нельзя лучше приспособленный для нужд и потребностей власти, исповедующий принцип меньшинство подчиняется большинству или насилие сильного над слабым.
       Итак, единственно в силу того, что еврейская идеология опосредует индивидуалистические тенденции, советская власть должна быть чуждой еврейству, а большевизм - неприемлем для еврейского закона по определению. Но, тем не менее, советская власть заслужила название "жидовской", а всенародная ненависть к этой власти распространяется на евреев, - тобто и здесь евреи как бы "оберегают" советскую власть от народного гнева, переводя напряжение негодование в отдушину антисемитизма. Так что же принудило русское еврейство при её тонкой духовной конструкции пойти на службу к большевикам, тем самым как бы "вызывая огонь на себя"? Как всякое истинно еврейское действо, данный акт осуществлялся бурно и искренне, на первых порах с чувством, близком к долгу. Самый значительный еврейский поэт русской революции Эдуард Багрицкий в упоении писал:
       "Моя иудейская гордость пела
       Как струна, натянутая до отказа...
       Я много бы дал, чтобы мой пращур,
       В длиннополом халате и лисьей шапке,
       Признал потомка
       В детине, стоящем подобно башне,
       Над летящими фарами и штыками"
       Полноценного ответа на это недоумение нет, но априорно предусматриваются некоторые положения, позволяющие заглянуть по ту сторону решения с позиции новой дуалистической точки зрения. Первое: данное решение должно исходить из глубинных основ еврейской натуры, именно того, что делает еврея евреем (А.И.Солженицын в своём ответе на этот вопрос ставит во главу угла обывательские меркантильно-карьеристские намерения и цели. Но такое объяснение должно решительно отмести, ибо никогда, - тому свидетельствует тысячелетняя история, - при судьбоносных оборотах своей участи евреи не руководствовались подобными мелкими резонами). Второе: процедура большевизации отнюдь не является для евреев благостью, а представляется такой чудовищной трагедией, какие бывают только в еврейской доле.
       Дуалистическая методология зиждется на еврейской максиме о доминации духовного, а само это духовное, в свою очередь, воплощается через веру в иллюзию. Таковы критерии, определяющие конкретизацию "двух душ еврейского народа" или двух образов еврея. Евреи, восемнадцать столетий рассеянные по миру, были воодушевлены возможностью заиметь в результате русской революции собственный государственный дом. Замечательный еврейский публицист И.М.Бикерман написал: "Не нами вызванная, не нами и осуществлённая революция воспринимается, тем не менее, евреем как великое благо - для всех вообще, для нас в особенности. Не требуется даже указать, какие именно блага она принесла. Не принесла, так принесёт ещё". В думу об ожидаемых благах евреи внесли всю свою веру в предвосхищение и в будущее, - именно ту идею Сиона, которую пророки внушили евреям в виде сионизма как иллюзии вселенского единения или соединения разных народов во-едино (из речи Иисуса Христа). Следовательно, еврейское понимание интернационализма никак не согласуется с его представлением в партийных и политических кругах.
       Легко понять, что евреи обратились в этом духовном искании к социалистическому учению Карла Маркса с его дворцовым штандартом "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!". Понятно так же, что идею "соединяйтесь" Маркс взял у своего племени, и в таком качестве он выступает как еврей, а в его коммунистическом лозунге эта идея поставлена в положение предиката. Но основной упор Маркс сделал на существительное "пролетарии", и здесь он являет себя не как еврей, а как политик (политэконом). В этом заключена роковая ошибка научного социализма Маркса: демиургом общества марксизм выставляет ущербное, с еврейской точки зрения, существо - пролетария, который обладал единственным достоинством, собственностью телесной рабочей силы, но никак не духовным свойством. Но даже при этом коммунистический лозунг Маркса, исключающий для иудейской среды дуалистическое качество, а тем самым и сионизм, как генеральную установку, заимел огромную популярность, каковой не знал ни какой другой лозунг в мире, ни до, ни после.
       И.Р.Шафаревич, ненамеренно и не желая того, но с немалой эмоциональной экспрессией, показал насыщенность, духовную ёмкость и потенциальную энергию отдельно взятой научной идеи, препарировав для этого социалистическую идею. В результате у Шафаревича получилось, "...что та сила, которая проявляется в социализме, действует не через разум, что она подобна инстинкту... Проявление инстинкта всегда связано с областью эмоций, выполнение инстинктивных действий вызывает чувство глубокого удовлетворения, эмоционального подъёма, а у человека - ощущение воодушевления, счастья. Этим можно объяснить притягательность социалистического мировоззрения, то состояние горения, духовного подъёма, тот неисчерпаемый запас сил, которые можно встретить у вождей и участников социалистических движений. В этих движениях проявляется и свойство заразительности, типичное для многих инстинктов" (И.Р.Шафаревич "Социализм как явление мировой истории"). Здесь Шафаревич непроизвольно обнажил чисто еврейские качества в их идеальной координации, и показал достаточно для полноты впечатления о духовной силе еврейского индивида, действующего в режиме идеалистического или пророческого образа, для которого в еврейских виртуальных катавасиях предназначается доминирующая функция.
       Но всегда ли осуществляется эта доминирующая тенденция при наличии еврейского двуликого Януса - двух образов еврея? Социалистическую идею Маркса так же можно представить в двух лицах: с пролетарским лицом, и в соединительном плане с сионистским лицом. Ясно, что свою функцию в процедуре большевизации евреи осуществляли, следуя по стопам пролетарского пути. И в реальности явилось нечто совершенно неожиданное, - свидетельствует Г.А.Ландау (1924): "Поражало нас то, что мы всего менее ожидали встретить в еврейской среде: жестокость, садизм, насильчание, казалось, чуждое народу, далекому от физической воинственной жизни, вчера ещё не умевшие владеть ружьём, сегодня оказались среди начальствующих головорезов". Итак, форма "начальствующий головорез" становится нормой большевизации евреев при сосуществовании прямо противоположной сионистской нормы. С наглядной очевидностью проступает главное свойство большевизации или советизации евреев: спонтанность. Эта социальная операция не является результатом сложившихся исторических обстоятельств, ни итогом волюнтаристской деятельности отдельных персон, а самочинным проявлением жизнедеятельности евреев как евреев - заряженного социального аппарата с духовным сионистским мотором и с красноречивыми динамическими последствиями.
       Деньги, стяжательство, ростовщичество издавна служили фирменными и презрительными знаками определённого образа еврея, который в отсутствии дуалистического подхода поглощает всю иудейскую массу. А при учёте такого подхода признаки этого образа вступают в противоречие с критериями идеалистического (соединительного, сионистского) образа. Посредством этой методологии объявляется парадоксальное обстоятельство: при соединении по типу христова "во-едино" нет средства, более действенного и надёжного, чем деньги, и для сближения народов нет более эффективных механизмов, чем те, что были созданы евреями в области банковско-финансовой сферы. Это в корне меняет морально-нравственный взгляд на деньги: не деньги в духе, а дух в деньгах - таков истинно еврейский тезис в сионистском образе еврея; не евреи развратили деньги, а деньги, искалеченные европейско (христианско)-феодальными порядками, развратили евреев. Таким образом, действительная реальность денег и денежного хозяйства, созданного евреями, состоит из двойственного характера денег: как средства для во-едино и как средства для обогащения. Каждый еврей, следовательно, представляет собой объект переплетения разных признаков противоположных образов, и русский поэт Александр Пушкин не погрешил против истины, обратившись к ростовщику: "Проклятый жид, почтенный Соломон" ("Скупой рыцарь").
       Итак, функциональное состояние процесса большевизации евреев в русской революции определяло собой сочленение двух факторов: пролетарского и сионистского. Уже говорилось, что в силу особенностей развития русского еврейства, сионизм в России усилиями Льва Пинскера был несколько модифицирован по сравнению с первородным пророческим вещанием, но по-прежнему остался духовным мотором идеалистического образа, находясь в процедуре большевизации в положении противодействия с материальным макетом, подогнанным к канонам пролетарской диктатуры. Перед большевистской депрессией сионистское движение в России находилось на необычайном подъёме. Вот как об этом свидетельствует очевидец процесса С.К.Гепштейн: "Вскоре после начала революции ЦК сионистов в Петрограде - по соглашению с членом экзекутивы Всемирной Сионистской Организации доктором Членовым - решил созвать конференцию основных органов русского сионизма. Конференция эта состоялась в Москве под председательством Членова. На ней определились два течения: одно - уравновешенное и почти пессимистическое считало, что после достижения русскими евреями равноправия в России, они охладеют к сионизму и к Палестине; другое течение, пылкое и оптимистическое, утверждало, что русские евреи, получив равноправие, сразу ощутят разницу в их положении в сравнении с территориальными народами России. И так как к тому времени созреют большие возможности для дела возрождения Палестины, история неминуемо поставит в "порядок дня" историческое, т.е. сионистское решение еврейской проблемы. Это течение и взяло вверх... Работа развивалась интенсивно и проходила с большим подъёмом. И хотя вся эта работа продолжалась всего восемь месяцев, она развивалась в таком живом и бодром темпе, что русским сионистам начинало казаться, что мы действительно вступили в эпоху национального возрождения".
       Именно во имя этого "сионистского решения еврейской проблемы" евреи поддались большевизации, поверили советской власти, а за свою веру еврей способен вызвать любой огонь на себя, - евреи не могли действовать иначе и поступали как евреи: реализуя врождённую сионистскую иллюзию. Страдания сопровождали процедуру большевизации постоянно и это был удел каждого еврея, а в основе лежала роковая ошибка, какую допустили евреи: они полагали, что сионистская иллюзия может быть освоена пролетарскими способами, а потому евреи сплошь и рядом оказывались в роли "начальствующих головорезов". Но благодарности со стороны большевиков евреи не дождались, а произошло нечто прямо противоположное.
       Тот же С.Гепштейн повествует: "...в 1918 году организовалась и выступила на сцену так называемая "евсекция" - еврейская секция большевистской партии. Одной из главной задач этой секции была, по их собственным определением того времени, - "борьба с еврейской контрреволюцией". Само собой понятно, что главным оплотом "еврейской контрреволюции", по их мнению, были сионисты. "Евсекция" и пустилась в борьбу с сионистами, пользуясь для этого в большой мере поддержкой аппарата репрессий, в том числе, конечно, и ВЧК в Москве и её органов на местах" (С.К.Гепштейн. Сборник "Книга о русском еврействе", 2002, с.с.397-398,400). Сионистская идея, как духовный стержень еврея в пророческом образе, обратилась в первейшего врага большевистской идеологии, не приемлющей на духу что-либо идеалистическое, и именно она стала той "контрреволюцией", против которой советская власть развернула форсированную борьбу с применением всех атрибутов красного террора. Сплошь и рядом эта борьба была направлена против всех евреев, а не сосредотачивалась в идеологическом русле, - таким образом, это был чистейшей воды антисемитизм, но никак не антисионизм, как кажется некоторым израильским исследователям, настоящий погром, количество жертв которого не знают даже специалисты. К 1927 году все сионистские организации в Советском Союзе были разгромлены, а термин "сионизм" по сию пору хранит в себе реакционное, антисоветское и даже антирусское содержание.
       Итак, большевизация русского еврейства обернулась антисемитизмом и в этом проявляется акт колоссального значения для истории русского еврейства: оно раскололось на два лагеря. Один лагерь представляет евреев, которые участвуют в большевизации, следуя пролетарским путём, и другой лагерь, членов которого советская власть сделала жертвами антисемитизма. Первый лагерь объемлет совокупность еврейских индивидов, которые уже были заклеймены "отщепенцами", "отступниками", "раскольниками", - им не угрожает антисемитизм, ибо их общая черта выражена в пренебрежении традиционными еврейскими ценностями. Для второго лагеря еврейские ценности, особенно сионистская иллюзия, доминируют на всех уровнях, и по отношению к этой группе евреев большевики осуществили акт гнусного предательства: эти евреи пришли в большевизацию с самыми чистыми намерениями, большевики использовали их для своих целей и в конечном итоге подвели под антисемитизм - уничтожение. Вопиюще красноречивый пример подобного предательства демонстрирует отношение Сталина к Троцкому.
       Должно понимать, что распадение евреев в течение советской эпохи на два лагеря не имеет прямого отношения к дуалистической природе еврейства и два образа еврея не могут совмещаться с данными двумя группировками, - у последних свои причины возникновения, а евреи, вставшие при большевизации на пролетарский путь, также не могут быть индифицированы с формацией русского еврейства, и я называю их советскими евреями, включая в это понятие всю неопределённость, присущую для любого советского определения. Итак, кажется достоверным вывод, что массовая репатриация русского еврейства в Израиль (Алия-90) явилась реакцией русского еврейства на зарождающееся и прогрессирующее антисемитское настроение в советском общественном мнении, генерируемое властью "сверху", и, стало быть, причиной появления второй ямы на пути русского еврейства выставляется эта реакция. С фактической стороны это положение невозможно оспаривать, но в ноуменальном плане сей вывод грешит недостаточностью и недостоверностью, о чём в дальнейшем будет доложено особо.
       Советская власть в силу неразвитости своего мышления не рассматривало сионизм глубинной основой еврейского традиционного воззрения, - для неё сионизм был контрреволюционным в такой же мере, как любое другое течение, неугодное догматическим канонам власти. Но после разгрома сионизма в советском обществе стали распространяться более изощрённые антисемитские средства, которые усилились по прошествии Второй мировой войны, когда советские лидеры ознакомились с европейским способом борьбы с евреями - Холокостом. Погром русской духовной школы (Н.А.Бердяев, С.Л.Франк, Н.О.Лосский, о.С.Н.Булгаков и другие), с точки зрения русского еврейства есть то же антисемитское действие, и, как всякий акт антисемитизма свидетельствует, прежде всего, о низменном культурном развитии. По сути дела, и сейчас внешний антисемитизм в России определяется отнюдь не физиологической злобой к евреям, а зиждется на забвении и пренебрежении исконно русского духовного инстинкта
       В 1924 году группа еврейских интеллектуалов, известных специалистов еврейской темы - Д.С.Пасманик, И.М.Бикерман, Г.А.Ландау, И.О.Левин, В.С.Мандель - опубликовала за рубежами России сборник статей "Россия и евреи". Этому изданию предшествовало появление обращения "К евреям всех стран" (1923 год), где, казалось, должно бы услышать возвещение об интернационализме евреев - глашатаев сионистского духа. Но прозвучало совершенно другое и совсем не то, что ожидалось, - главный мотив извещения таков: "Советская власть отождествляется с еврейской властью, и лютая ненависть к большевикам обращается в такую же ненависть к евреям. Вряд ли в России остался ещё такой слой населения, в который не проникла бы эта не знающая границ ненависть к нам. И не только в России". Предельной откровенностью, столь необычной для публицистики переходного периода, и призывом к ответственности, столь непривычным для еврейских ушей, пересыщенных панегириками и славословиями об избранности, эта публикация делает эпоху в истории русского еврейства. Особо знаменательна сентенция об ответственности, - Д.С.Пасманик: "На нас лежит тяжёлая ответственность за судьбы России и русского еврейства. Поэтому мы считаем необходимым своевременно указать на содеянные ошибки и на правильные пути к спасению. Мы считаем своим нравственным долгом призвать всех наших единомышленников к борьбе с этим злом, которое растлило Россию, вызвало небывалый рост антисемитизма во всём мире и привело к ужасным погромам в России. Только этой борьбой мы спасём еврейство"; И.М.Бикерман: "...не может безответственность более быть надёжной основой для нашей еврейской жизни, жизни маленького народа, развеянного по миру"; И.О.Левин: "Отрицание ответственности с еврейской стороны в значительной мере основано на недоразумении. Само собой разумеется, что речь идёт об ответственности не уголовной, а моральной".
       В сборнике неравнодушные авторы с болью говорят о необходимости ответственности русского еврейства за свою роль в русской революции, чем напоминает другую знаменитую повесть - сборник "Вехи. Интеллигенция в России" (1909г.), где так же остро стоял вопрос об ответственности русской интеллигенции перед русским народом. Действительная же породнённость этих рефератов мысли выходит значительно за пределы внешнего подобия: оно есть проявление одного мировоззрения, одного стиля мышления и одной духовной школы. Один сборник продолжает линию другого сборника, и еврейские мыслители, авторы сборника "Россия и евреи", подхватили знамя русских мыслителей, авторов "Вех", половина из которых, кстати, принадлежит формации русского еврейства, и которое было вырвано из рук русских духовников бездуховной силой большевизма. Единство духопорядка русского духовного воззрения и русского еврейства, которое обычно преподносится умозрительно, но с убедительной полнотой, в лице этих публикаций дано воочию. Как русскую небесную историю нельзя представить без "Вех", так русское еврейство невозможно обозревать вне сборника "Россия и евреи".
       Сквозным лейтмотивом в обоих сборниках проходит идеография "ответственность", - совершенно новое понятийное образование, не опознанная ни с психологической, ни с духовной сторон. Её расшифровка отсутствует в обоих трактатах, но их текст насыщен интуитивным ощущением некоего необычного и высшего смысла аристократического шарма, какой должен воспоследовать из самокритического и беспощадного самобичевания. В сборнике "Россия и евреи" И.М.Бикерман представил полный ноктюрн на эту тему: "Итак, верно ли, что евреи несут ответственность за крушение русской державы и, следовательно, за бедствия, испытываемые русским народом? (... ) Революцию, мол, делает народ, история, стихия, -- и спрашивать не с кого. Было бы очень нетрудно доказать, если бы мы могли здесь заняться этим, что "народ" не непогрешим, что "история" не самолично учиняет разгром государств, а пользуется для этого услугами отдельных лиц и человеческих групп, которые подлежат суду, и современности, и той самой истории, за которой они хотят спрятаться, но которая вовсе не занимается укрывательством; что, далее, стихия, в человеческом обществе обычно скованная, чтобы разбушеваться, должна быть раньше разнуздана. И всегда можно указать тех, которые в этом разнуздании повинны: на примере русской смуты это особенно ясно (... ) Ответ на вопрос, кто по преимуществу несет ответственность за развал российского государства, в точном смысле слова беспримерный в летописях человечества, зависит, вообще говоря, от того, к какому моменту времени относят само событие. Может ведь легко случиться, что возможный виновник в одном случае может доказать свое alibi в другом. Итак, 27 февраля или 25 октября оборвана была историческая нить, ткавшаяся целое тысячелетие? Большевистская или добольшевистская революция ниспровергла державу русскую? Кто в еврее видит главного виновника русской беды, тот решает тем самым вопрос в пользу октября, для того большевики -- губители России; ибо только через большевиков добираются до еврея, только слишком бросающееся в глаза участие евреев в большевистском бесновании приковывает к нам взор русского человека и взоры всего мира. Но такое понимание происшедшего идет вразрез с явным смыслом событий, очевидцами которых мы все были. Не большевики погубили Россию, а явились сами следствием ее погибели. Они устроились в развалинах ее, как всегда находят приют среди развалин бродяги, воры, грабители и убийцы" И ещё, с убедительностью пророка: "Большевистское государство, заполнившее собой безгосударственную пустоту, образовавшуюся после революции, совместило в себе начала, столь противоположные, что уже одно представление об их совместимости подавляет наше сознание: жгучую остроту мучений с мучительной длительностью, безмерность разрушения с нестерпимой узостью домашнего обихода: жизнь на протяжении двух материков мнется, гнется, ломается с невозмутимым спокойствием и будничной простотой, точно порошок в ступе готовят. И вот около этой дьявольской лаборатории, тут -- наш грех, великий грех русского еврейства. Нечего и оговаривать, что не все евреи -- большевики и не все большевики -- евреи, но не приходится теперь также долго доказывать непомерное и непомерно рьяное участие евреев в истязании полуживой России большевиками. Обстоятельно, наоборот, нужно выяснить, как это участие евреев в губительном деле должно отразиться в сознании русского народа. Русский человек никогда прежде не видел еврея у власти; он не видел его ни губернатором, ни городовым, ни даже почтовым чиновником. Бывали и тогда, конечно, и лучшие и худшие времена, но русские люди жили, работали и распоряжались плодами своих трудов, русский народ рос и богател, имя русское было велико и грозно. Теперь еврей -- во всех углах и на всех ступенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе Красной Армии, совершеннейшего механизма самоистребления. Он видит, что проспект Св. Владимира носит теперь славное имя Нахимсона, исторический Литейный проспект переименован в проспект Володарского, а Павловск в Слуцк. Русский человек видит теперь еврея и судьей, и палачом; он встречает на каждом шагу евреев не коммунистов, а таких же обездоленных, как он сам, но все же распоряжающихся, делающих дело советской власти: она ведь всюду, от нее и уйти некуда. А власть эта такова, что, поднимись она из последних глубин ада, она не могла бы быть ни более злобной, ни более бесстыдной. Неудивительно, что русский человек, сравнивая прошлое с настоящим, утверждается в мысли, что нынешняя власть еврейская и что потому именно она такая осатанелая. Что она для евреев и существует, что она делает еврейское дело, в этом укрепляет его сама власть".
       В теории исторического процесса, выведенного Н.А.Бердяевым из еврейского исторического сознания, наибольшей особенностью является высокая гностическая функция атрибута "историческое предание", - как формулирует Бердяев: "Историческое предание есть нечто большее, чем познание исторической жизни, потому что в символическом предании раскрывается внутренняя жизнь, глубина действительности, преемственно связанная с тем, что раскрывает человек путём внутреннего духовного самопознания....То понимание предания, о котором я говорил как об источнике глубочайшего познания исторической действительности и духовной действительности, есть принятие его как внутренней жизни познающего духа, а не как авторитета" (Н.А.Бердяев "Смысл истории", 1990,с.с.20,22).
       Из многочисленных преданий, содержащихся в Библии, наиболее впечатляет своей непонятностью и загадочным смыслом предание о смерти пророка Моисея: Бог не позволил Моисею умереть на Земле Обетованной, куда пророк много лет вёл сынов Израиля. Неясны доводы, какими оперировал Бог, отказывая в единственной просьбе о вхождении на Землю Обетованную своему вернейшему служителю, который сто двадцать лет был непоколебимой опорой Богу, вере и закону, - как сказано: "И не было более у Израиля пророка такого, как Моисей, которого Господь знал лицом к лицу" (Втор.34:10); Бог отказал Моисею в просьбе, дозволенной каждому рядовому еврею. Моисей, сокрушаясь, говорил сынам Израиля: "И Господь прогневался на меня за вас, и клялся, что я не перейду за Иордан и не войду в ту добрую землю, которую Господь, Бог твой, даёт тебе в удел. Я умру в сей земле, не перешедши за Иордан, а вы перейдёте, и овладеете тою доброю землею" (Втор.4:21-22).
       Моисей был назначен Богом Верховным Правителем Израиля и нёс прямую ответственность за духовное здоровье народа, но сыны Израиля регулярно отпадали от Божеских установлений и выступали против Бога, тобто Моисей не справлялся со своими обязанностями, Бог наказал Моисея: "И Господь прогневался на меня за вас". Однако самое знаменательное в этом поразительном предании не в том, что ответственность получило в деле Моисея своеобразную квалификацию и провинность Моисея повлекла за собой такое страшное наказание, - изумительное то, что Моисей, сей воитель, рыцарь без страха и упрёка, который во имя спасения народа, не колеблясь, выступал против воли Бога, который не боялся ставить ультиматумы Божеству, не протестовал, он был согласен с Богом, что ответственность Верховного Лица не равняется ответственности рядового лица: не может быть одного наказания за одинаковое преступление у солдата и генерала, у клерка и директора, у грешного и праведного. Моисей понимал, что Бог делает его выразителем совершенно нового образа общежития, где в еврейскую жизнь вводится незнаемый параметр - ответственность за свои поступки и мысли и соответствующая система наказаний, что на самом деле есть поданное в метафорической форме углублённое понимание опорного смысла и области предикации истинного Закона - Блага. Именно такую систему ответственности Моисей санкционировал своим согласием и своим высочайшим пророческим авторитетом.
       Понятие ответственности в современном обиходном понимании ближе всего увязывается с процедурой подсудности и воспринимается как законопресекающая акция, тобто такое понимание полностью поглощается юриспруденцией - показателем материального бытия. Система правосудия, возросшая на таком общем философском субстрате, утверждает исключительно индивидуальную ответственность или кодекс римского права. Ответственность же, санкционированная Моисеем, носит не материальный (юридический, римский), а сугубо духовный характер, то есть "ответственность не уголовная, а моральная". И это означает, что в модели Моисея подсудности (ответственности) подлежит не только индивидуальный фактор еврейской жизни, что по важности является стержневым, но и коллективный параметр, тобто народ. Речь идёт, таким образом, о всенародном покаянии. То обстоятельство, что сыны Израиля нашли способ судить и определять уровень ответственности самих себя, и впервые применили этот способ в своей истории, создаёт такое впечатление уникальности, необычности и новизны, что этот акт оказался, по сути дела, забытым ими же. Случившееся после этого в мировой истории покаянии немецкого народа за фашистский катаклизм в Европе не связывали с еврейским изобретением, а считали полной заслугой этого народа.
       Процедурой всенародного покаяния евреи отметили одну из самых знаменательных дат своей истории - воссоединение после вавилонского пленения (V в. до н.э.), которое осуществлялось под руководством пророков Нехемии и Эзры (Эздры). Еврейский историк С.Дубнов рассказал: "...Нехемия соединился с Эзрой для совместной духовной деятельности. В начале осеннего месяца Тишри они созвали в Иерусалиме многолюдное собрание, состоявшее из мужчин и женщин. Эзра громогласно прочёл перед собравшимися на площади ряд глав из Торы (Пятикнижия), поручив левитам подробно растолковать прочитанное народу. Народ был глубоко тронут. Все присутствовавшие поднялись со своих мест в знак благоговения перед словом Священного Писания; слёзы текли из глаз слушателей, которые только теперь поняли, как сильно уклонились они в жизни от высоких нравственных заповедей Торы. 24 Тишри было назначено днём всенародного покаяния. Все постились в этот день и облеклись в траурную одежду. Левиты, обращаясь к народу, изображали в ярких красках всё его прошлое, все его великие подвиги и роковые ошибки. После этого взволнованным слушателям был прочитан письменный "договор", которым все они клятвенно обязались точно соблюдать законы и заповеди Торы. Под этим договором подписали свои имена представители народа, священники и левиты" (С.Дубнов "Краткая история евреев", 1997, с.208)
       Итак, бердяевская историческая генерация позволила понять, что ответственность в еврейской духовной доктрине есть спонтанная надобность традиции, составная часть еврейской духовности, начиная с глубоких библейских времён, по сути дела, с рассветных часов еврейской истории. Выступление составителей сборника "Россия и евреи" ни в коем случае не есть персональная прихоть авторов, или волюнтаристское принуждение мировоззрения, или ухищрение политического момента, а суть чистый звук еврейского самосознания, которое собственной ответственностью обретает веру в свой духопорядок ("Бог как иллюзия" и "Иллюзия как Бог"). А это означает, что ответственность есть третий элемент дуалистической системы еврейства. Именно это блестяще проявили соавторы сборника "Россия - евреи", хотя такого принципа они не провозглашали. Но проявили другой действенный принцип: для еврея, отпавшего от Божеских основ, - а действия большинства евреев в большевизации подходит под эту категорию, - нет оправдания. Ответственность как третий элемент еврейского дуализма представляет собой закон-благо, для которого нет исключений; третий элемент предназначен исполнять функцию духовного регулятора и стимулятора. Отщепенство, раскольничество, угоднический принцип "как то, так другое", и прочие оправдательные химеры есть не что иное, как порочные побрякушки, не имеющие реального веса.
       Наличие в процессе большевизации евреев двух модификаций - пролетарской и сионистской - как прямое подтверждение еврейского дуализма, необходимо несёт за собой положение, что ответственности, соответствующие этим модификациям обладают достаточно самостоятельным видом. Шквал обвинений, обрушенных на евреев за участие в большевистской революции, касается исключительно пролетарского пути большевизации, но как раз в этом плане ответственность евреев носит неконкретный характер, ибо здесь проявляется обстоятельство, непереваримое патентованными русскими шовинистами (они же - записные антисемиты): пока отсутствует покаяние большевистской партии (ВКП(б), КПСС) или невербальный вердикт её деятельности в обществе, требовать ответа у евреев не эффективно, нелепо и попросту смешно.
       Неподдельная вина, требующая ответственности, однако, светится у евреев перед русской духовной доктриной, ибо режим, которому служило русское еврейство в советскую эпоху, подверг девастации (истреблению) русское духовное учение. Это по-настоящему кровоточащая рана и действительно неизмеримая вина, распространяемая на всю еврейскую парадигму, хотя эта акция осуществлялась в идеалистической, сионистской сфере. Ибо связь формации русского еврейства с русским духовным воззрением есть наивысшая достижение иудаистики в Новое Время, о генетической связи и их породнённости говорилось немало и ещё больше должно говориться, и, следовательно, вина перед русским духопорядком есть грех перед самим собой, переел своим духообразом. Только в Израиле существует крикливая оппозиция акту и факту духовной связи русского еврейства и русской духовной школы в историческом русско-еврейском симбиозе. Эту оппозицию я хочу усовестить словами блестящего израильского интеллектуала Юлия Марголина о замечательном русском эстете Осипе Мандельштаме: "Случилось чудо, и сын потомка очень древней культуры, которая, казалось, вся иссохла и обратилась в камень, принёс в русскую литературу волшебную скрипку Амати или Гварнери. Может, и надо было для этого прийти издалека, со стороны, чтобы полюбить стихию русской речи всей свежестью новообращённой души и выколдовать из неё свою особенную мелодию" ("Памяти Мандельштама"). У другого израильского эстета Л.А.Аннинского имеется реплика с запоминающимся смыслом, что зачастую евреи оказываются "более русскими, чем русские".
       Аналитическая ценность ответственности, взятой как гностическое средство, состоит в том, что в историческое познание, аккумулированное Н.А.Бердяевым, она утверждает непосредственно следующий после исторического предания продуктивный рычаг постигающей мысли - исторический урок. Таким образом, общая еврейская вина в русской революции - вина перед русским духовным кодексом - воплощена соавторами сборника "Россия и евреи" в чётко формулируемую сентенцию, раскрытую как исторический урок, именно тот, что снимает с русского еврейства вину перед самим собой. Такой смысл заложен в жарких словах Д.С.Пасманика: "Мы обязаны взять на себя всю борьбы специально с большевиками-евреями, с разными евсекциями и вообще с еврейскими комиссарами. И ещё одно мы должны взять на себя: мы должны убедить всё мировое еврейство в гибельности большевизма для всего Мира, для России и для всего еврейства. Мы должны содействовать полной изоляции большинства, как изолируют чумное гнездо. Тогда, т.е. если мы выполним весь наш долг, мы спасём Россию и русское еврейство".
       Соответственно предписанию Торы ответственность за духовное ниспадение еврейского народа несут верховные правители еврейской духовной академии - целители народного духовного здоровья, тобто раввины, цадики, левиты, священнослужители; чем больше глубина падения, тем больше ответственность у еврейского духовенства, и над каждым его представителем витает страшное моисеево наказание. Таков апокрифический идейный замысел сборника "Россия и евреи", и такова потаённая дума выдающихся еврейских публицистов - авторов сборника, заслуживших бессмертную славу в истории русского еврейства. Не очень должно удивлять то, что данный идейный замысел еврейских публицистов оказался непонятым русскими аналитиками антисемитской направленности, которые с упоением устремились к сборнику, где они увидели вожделенное: раскаяние евреев в своих грехах и злодеяниях, что, по их глубокому убеждению, свидетельствует о врождённой преступной склонности евреев. Будучи исповедниками идеологии воинствующего материализма, эти аналитики воспринимали покаяние и самокритичность как слабость, а слабых, по логике борьбы за существование, необходимо устранять, и мотив ответственности в статьях сборника "Россия и евреи" оказался неуслышанным в кругах внешнего антисемитизма в России, и вызвал реакцию совершенно иного типа. Наиболее откровенным показал себя Александр Севостьянов: "Нас интересует такая же коллективная ответственность евреев по отношению к русским, какую вот уже шестьдесят лет несет весь немецкий народ по отношению к евреям. Нам от вас, господа евреи, чувств не надо. Нам от вас надо - честного открытого суда, покаяния и компенсаций". Параметр "компенсации" поставлен тут на последнее место, но в действительности это первейший стимул виновности евреев, ибо нет антисемита, который явно или скрытно не намекал бы на финансовое господство евреев в мире, - так что и тут слышится до боли родное: грабь награбленное! Не существует ответственности без ответной ответственности: еврейская ответственность должна сочетаться с русской ответственностью, ибо русская революция, от зарождения до разрушения, суть одна колоссальная историческая вина русского народа, ставшая судьбой и еврейского народа.
      
        -- ВНУТРЕННЯЯ ФОРМА АНТИСЕМИТИЗМА: УМЕРЩВЛЕНИЕ РУССКОГО ЕВРЕЙСТВА В ИЗРАИЛЕ (ПО СЛЕДАМ ЛЬВА ГУНИНА).
       Всё сказанное ранее следует понимать в качестве предварительных сведений (пролегомен) проблемы массового и стремительного выхода русского еврейства из своей генетической родины России и переход на Землю Обетованную - свою историческую родину. Данная проблема составляет главную апорию русского еврейства в наше время (очередная яма на дороге). В курсе земной истории это событие рассматривается в объёме тривиальной хронологической последовательности: от даты зарождения русского еврейства в России к дате исхода русского еврейства из России, где каждый акт обладает независимым самостоятельным значением. В этом заключается принципиальная недостоверность и однобокость традиционного материалистического понимания истории в мире русского еврейства, поскольку это последнее органически не способно учесть здесь главное: еврейское историческое сознание.
       Небесная история русского еврейства демонстрирует иную, замешанную на дуалистическом образовидении, картину: в основе заложена идеалистическая, а именно: сионистская идея, которая являлась ведущим мотором на протяжении всей хронологической последовательности русского еврейства - от зарождения до исхода. Еврейская суть или дух Сиона изначально был основополагающим в русском еврействе. Ведущие западные специалисты иудаизма знают, что восемнадцать веков рассеяния европейских евреев не пробудило у них желания возвратиться на свою историческую родину, и только воля и гений Теодора Герцля внедрил в них эту идею. Но эти аналитики не понимают, отчего у русских евреев, сразу же после появления формации русского еврейства возникла вначале идея "Шиват Цион" (возврат в Сион), затем движение "Хибат Цион" (любовь к Сиону), а потом паломничество в Палестину (халуцианская алия; халуцим (иврит) - пионеры, алия (иврит) - восхождение). Следовательно, связь сионизма с русским еврейством не может вызывать сомнения, и справедливо отметил Ицхак Маор в своей монографии: "Сионизм оказал на русских евреев сильнейшее влияние. Он развил их национальное сознание и пробудил в них чувство человеческого достоинства, проповедовал принцип самопомощи и подготовил почву для восприятия идеи самообороны - борьбы с необузданной грубой силой, поддерживаемой властями" (Ицхак Маор "Сионистское движение в России", 1977,с.2)
       В подобной ситуации имеет смысл оспаривать не факт связи сионизма с русским еврейством, - оно налицо, - а функционально-динамическую форму этой связи: что "первично", а что "вторично" - сионистская иллюзия, как врождённое качество еврея, породила русское еврейство в виде удобной внешней формы, либо русское еврейство в своём саморазвитии возродило пророческое сионистское свойство. Большевики, не ведая ни лыка в премудростях еврейской истории, не отдавали себе отчёт, что, преследуя евреев за сионистские взгляды и влекомые репрессивным зудом, они подавляли евреев как евреев, как таковых, данных от патриарха Авраама. Однако первопричина исхода русского еврейства прямо не выводится из бездарной политики советской власти, а чаще всего трактуют о трёх "чудесах": "чуде" становления государства Израиль, "чуде" Пурима 1953 года (смерти Сталина) и "чуде" Шестидневной войны 1967 года. Д-р Наталья Юхнёва представляет комплексную причину еврейской эмиграции из России: новый подъём государственного антисемитизма в Советском Союзе, гордость за военные победы Израиля в Шестидневной войне и тупоумная политики отказов и запретов большевистской власти. Несомненно, что каждый их этих факторов имел своё значение, но ни один из них, ни совокупно, ни порознь не в состоянии был исполнить роль генеральной установки явления массового отвращения евреев от России.
       Следует понимать, что в плане grosso modo (общее значение) репатриация русского еврейства есть не что иное, как уход из большевизации. Если через сионистскую иллюзию под знаменем социалистического идеала евреи пришли к большевизации, то и покинули они последнее также с помощью сионизма. Лидеры русского еврейства времён революции, - именно так следует именовать соавторов сборника "России и евреи", - одухотворённые сугубо еврейским мировоззрением через понятую в библейском плане ответственность установили исторический урок всей революционной эпопеи евреев: решительный отказ от большевизма. Такая установка,. воплощённая в категорический императив, и стала действующей первопричиной исхода русского еврейства из России, - следовательно: евреи пришли к репатриации или к исходу из России через исторический урок своей судьбы.
       Исповедание исторического урока у русского еврейства было не номинальным, а исторически реально-действительным, и в силу присущего евреям энергичного исторического сознания инициативным и динамическим, тобто стремительным. Познанный исторический урок воплотился у них в самостоятельное социально-общественное движение, какому русские евреи придали целенаправленный вид: целевой установкой стал свободный выезд из Советского Союза. Поскольку к тому времени советская власть стала воспринимать всё сугубо еврейское сквозь призму красной тряпки для быка, то отношения между русским еврейством и советской властью вмиг превратились в конфронтационные: со стороны евреев выступления носили протестующий облик, а со стороны советской власти - карательно-репрессивный, в апробированном гулаговском стиле. Самое любопытное тут состоит в том, что советские исследователи, неплохо, хотя и не полно, информированные о противодействии советской власти внутри страны, не видят этого протеста со стороны евреев. Так, Борис Филиппов на своём интернет-сайте "Сопротивление советскому режиму (1920-1941)" подробно документируя акцию сопротивления по отдельным разделам, - "Сопротивление организованное", "Сопротивление крестьянства", "Сопротивление верующих" (православных христиан), "Моральное сопротивление", - не называет ни одного еврейского имени.
       А между тем, советская власть за всё время своего существования не знала более осознанного протеста, чем выступления евреев в этом движении, и в стране не было иной этнической или общественной прослойки, какая высказывала этот протест более открыто, чем русские евреи. Ибо протестантизм евреев был освящён целевой установкой: "Отпусти народ мой!" и они боролись за свободный выезд из Советского Союза. Я акцентирую внимание на этом обстоятельстве с тем, чтобы дать понять, насколько заблуждались те из российских аналитиков (А.И.Солженицын, И.Р.Шафаревич, А.Дикий), которые считали правление большевизма "жидовской" властью, а также с тем, дабы показать, что гражданская активность русского еврейства не угасла в период антисионистских репрессий, а, напротив, была генерирована историческим уроком.
       Запрет на свободный выезд из страны являлся государственной нормой в бывшем Советском Союзе, а потому евреям, подавшим заявления на выезд, поголовно отказывали, и в дополнение увольняли с работы и лишали элементарных прав к существованию. В результате спонтанно образовался особый слой отказников. Эмиль Менджерицкий писал об отказниках: "У них не было узаконенных способов борьбы за удовлетворение своей основной жизненной потребности. Отказники были лишены статуса лояльных граждан, что означало для них на практике потерю многих прав и возможностей, которыми обладают другие граждане. Чем дольше они пребывали в отказе, тем более ломались их судьбы. У отказников не было дороги назад, но их не пускали и вперёд, даже не указывая срока удержания их в этом состоянии". (Эмиль Менджерицкий, из интернет-сайта "Из истории еврейского движения")
       Некоторым евреям отказывали не только в праве выезда, но и в свободе, - их подвергали уголовному преследованию, и таких евреев называли необычно, но очень метко - узник Сиона. В результате гражданская активность русского еврейства дала вполне определённую общественную совокупность, которая пока не фигурировала ни в каком обществоведении: институт отказников и узников Сиона. Наибольшая особенность этого института и его движения полагается в том, что при этом формация русского еврейства не утратила своей культуроносной миссии и повсеместно проявляла просветительско-культурную тенденцию: отказники создавали подпольные и нелегальные кружки и семинары, где изучались еврейские обычаи, язык, история, ритуалы. Появился уникальный способ протеста: учёные-отказники, которых изгоняли с мест службы, дабы не отстать от научного прогресса, устраивали домашние коллоквиумы и обсуждения (Александр Лернер, Марк Азбель, Александр Воронель, Виктор и Ирина Браиловские, Александр Иоффе, Владимир Дашевский и другие).
       Если советские аналитики сознательно не желали замечать еврейского противодействия в стране, то за пределами страны русский еврейский протест получил столь широкую публичную поддержку, что нашёл своё место в большой политике (поправка Джексона-Вэника (1974 год) в конгрессе США). В этом состоит едва ли не самая отличительная черта еврейского движения "отказников", ибо нигде и никогда до этого протестующие движения евреев не находили откликов в окружающей среде. В совокупности это свидетельствует, что процессия отказников в Советском Союзе не есть стихийная коллективно-общественная демонстрация русского еврейства, а суть самостоятельное движение, обусловленное определенной установкой, исходящей из сионистских корней еврейского исторического состояния: исторического предания и исторического урока, а, главное, овеянное библейским лозунгом: "Отпусти народ мой!". Другими словами можно сказать, что еврейский контингент, прошедший испытание отказом и вынесший клеймение Сионом, стал специфической категорией благодаря тому, что из тезиса "Отпусти народ мой!" был явлен в качестве основополагания принцип ответственности, как третий элемент еврейского дуализма.
       Итак, ясно, что движение отказников и узников Сиона не является тривиальным общественным протестом, а оно суть дальнейшее развитие двучленного раскола русского еврейства в процессе большевизации на пролетарский лагерь и сионистский лагерь. Первый раскрылся в конструкцию, которую я назвал "советскими евреями", а второй продолжился в лозунг "Отпусти мой народ!" и составил ядро института отказников. Этот последний однозначно сигнализирует о своей исторической значимости, тобто является периодом или составной частью как истории русского еврейства, так и эпизода русской истории советского этапа, - потому-то раздаются громкие голоса о влиянии еврейского противоборства на судьбу "империи зла" - СССР. Бывший премьер-министр Израиля Эгуд Ольмерт даже публично поблагодарил советских евреев за развал СССР, - и хотя Э.Ольмерт является самым слабым правителем в истории Израиля, и известен как краснобай и демагог, определённые основания для такого вещания у него были.
       Среди многих загадок русского еврейства тайна "советских евреев" не находится на последнем месте, - как выразился Эри Визель, "советские евреи - евреи молчания". При общем обозрении можно вывести, что советский еврей - это индивидуум, которому в месте его обитания, в советском обществе, не разрешено пользоваться основными атрибутами еврейской личности (языком, культурой, религией), но которому не дают забыть, что он еврей. Парадоксальность такого положения обусловлена общей абсурдностью жизненного уклада советского образа Homo soveticus. На интернет-сайте "Еврейский колхоз" записано любопытное наблюдение: "Несмотря на безбрежную революционность и фанатичную приверженность марксизму на деле еврейские коммунисты придерживались "пролетарского интернационализма" до известных границ и не желали этнически ассимилироваться в советских людей. Они ограничились лишь культурной ассимиляцией. В результате возник своеобразный еврейский субэтнос "советские евреи", обладавший элитарным этническим самосознанием. Однако социально идентифицировали они себя не с дедушками чекистами и комиссарами, от которых произошли. Советские евреи понимали себя как элиту советской интеллигенции. Вообще они абсолютно убеждены, что именно им, советским евреям по праву чекистских реквизиций принадлежит русская культура и вообще Россия. Отсюда все эти ненавидящие русский народ и Россию еврейские "русские писатели", что с русской точки зрения наглое самозванство и голимое еврейское бесстыдство". Достаточно броский портрет "советского еврея", если бы он не был столь предвзятым.
       Д-р Н.Юхнёва, запутывая проблему, объясняет, что "евреи, оставшиеся в России, могут рассматриваться как субэтнос в составе русского народа, а евреи, уехавшие в Израиль, - в составе израильского народа". Как не загадочна суть советских евреев, их нельзя отождествлять с советской интеллигенцией, о чём говорилось ранее, а о роковой роли советских евреев в русскоязычной общине Израиля речь пойдёт далее. Протестантское напряжение евреев отказников и узников Сиона, ставшая беспрецедентной в еврейской истории гражданской активностью духовных сил или интеллигенцией пророческого образа, привела к результатам, также не знающих исторических аналогов: во-первых, ратоборство евреев в Советской России служило стимулятором международного еврейского течения, и, во-вторых, советская власть капитулировала перед еврейским напором, и евреи, в конце концов, добились своей цели: права на свободный выезд; и 1990 год считается началом Большой Алии-90 - свободной и массовой репатриации русского еврейства в Израиль, на свою историческую родину.
       Победа еврейского отказничества в борьбе с советской диктатурой, необъяснимая и непостижимая с точки зрения рационально-социологического реализма, весьма просто раскрывается с позиции дуалистической методологии, где соблюдается приоритет духовного над реалистическим. Система воинствующего материализма - ленинская опора большевистской философии, где всё идеалистическое должно быть изъято и отвергнуто, - не могла устоять перед мощью духовного воззрения, каким наполнена сущность пророческого образа еврея. Советские историки-аналитики пропустили тот момент, что данная победа была одновременно первым реально крупным поражением этой ленинской системы воинствующего материализма. Но вместе с тем, нелепо видеть в протестантизме евреев единственный фактор крушения советского мироздания.
       Всё высказанное ранее сходится в одном выводе, что на свою историческую родину формация русского еврейства явилась в полном расцвете своих творческих духовных способностей, на пике чудодейственных возможностей иллюзии "своих", - именно так зачинаются в истории все судьбоносные эпохи. Феномен движения отказников и узников Сиона исходит из интуитивной (откровеннической) идеологии пророческого образа еврея, то есть такого воззрения, где мир обозревается сквозь прорезь традиционных еврейских ценностей. Эта центральная парадигма была транслирована (репатриирована) русским еврейством в Израиль, и именно эту трансляцию основатель государства, представитель русского еврейства, Давид бен Гурион ставил как задачу. Электронная Еврейская Энциклопедия писала по этому поводу: "В слиянии социализма с сионизмом Бен-Гурион видел путь к осуществлению идеалов древних пророков Израиля", Итак, в центре внимания помещены идеалы древних пророков Израиля, которыми потому и грезил отец-основатель государства, что они оказались не что иное, как родословным гербом репатриировавшегося русского еврейства. Тот же источник очень удачно аннотировал философское содержание этого "герба", демонстрируя еврейский духопорядок в иллюзионном охвате и излюбленной еврейской манере "предвосхищения": "Неудивительно, что Бен-Гурион посвятил столь много сил и времени изучению Библии, не только как первоисточнику еврейской культуры, послужившему "светочем народам", но и как стимулу к возрождению Израиля в наш век. Бен-Гурион верил, что и в наши дни Израиль сможет служить примером для всего цивилизованного мира в создании новых форм общественной жизни и хозяйственной деятельности, в развитии науки и культуры и в воспитании человека нового типа, свободного от комплексов, порождаемых социальным и национальным неравенством, и гармонично сочетающего в себе интеллектуализм и тягу к физическому труду".
       С момента Большой Алии-90 прошло 20 лет - срок вполне достаточный, чтобы воочию убедиться в том, что в реальной действительности Израиля не нашло своего применения ни одно из предсказаний отца-основателя. Даже более того. Именно эта действительная реальность оказывается неприемлемой для ценностей репатриации из России, и по своему качественному содержанию отталкивает русское еврейство как таковое, как историческую формацию еврейского мира. Умерщвление русского еврейства в Израиле есть наивысшая мистерия современной иудаистики, которое, ввиду невозможности его понять, старательно не замечают. Противодействие русскому еврейству есть общая грандиозная яма на пути следования русского еврейства.
       Освоение факта умерщвления русского еврейства в Израиле как наивысшей мистерии проходит в настоящее время исключительно с фактического стороны, тобто публицистическим путём. О дискриминации русского еврейства в Израиле, как эмпирическом явлении общественного бытия государства, говорить не приходится, - реальных доказательств гражданского, правового, этнического, житейского и прочая ущемлений и принуждений русскоязычных евреев множество, и их количество со временем не сокращается, а множится. И это явление, в силу того, что оно уже переросло в составную и органическую часть общежития израильского общества, требует не только своей фиксации и констатации как натурального акта, но и более или менее полноценной научно-философской рефлексии. Это последнее необходимо может быть предпринято с помощью исторической концепции Н.А.Бердяева а точнее сказать, при посредстве выходящей из этого постижения русской духовной школы теории познания, какая была определена ранее в качестве наиболее эффективного и самого еврейского способа изучения и познания еврейской истории, а в данном случае дискриминации русского еврейства в Израиле.
       Одним из важнейших достижений русского духопорядка, полученным за время существования русской духовной школы, служит убеждение, что подлинная истина или достоверная правда обретается в историческом поле. Итак, истина достигается через историю, а история скрывается в историческом сознании, которое, в свою очередь, черпает активную интеллигенцию в еврейском подсознании ("...именно еврейство внесло в мировую жизнь человечества начало "исторического", Н.А.Бердяев). Таков итог глубочайшего проницания русской мысли: истинным мышление будет тогда, когда оно историческое, а историческим оно будет тогда, когда обрастёт еврейскими критериями. В этом состоит еврейское сияние русской духовной философии, а русский философ Н.А.Бердяев создал теорию познания для еврейской истории, - в этом русское сияние еврейского знания.
       Имеет смысл повторить, что историческая концепция Бердяева, ставшая теорией познания еврейской истории, опирается на два гностические положения: первое, что факты как таковые представляют из себя не истины, а лишь средства к достижению истин, и второе, что творцом (демиургом) исторического процесса выступает индивидуальная историческая личность ("действующая душа"), но отнюдь не коллективистские монстры (общество, государство, народ), и вовсе не достославный объективный наблюдатель. С экспрессией еврейского пророка Бердяев вещает: "Человек есть в высочайшей степени историческое существо. Человек находится в историческом, а историческое находится в человеке. Между человеком и "историческим" существует такое глубокое, такое таинственное в своей первооснове сращение, такая конкретная взаимность, что разрыв их невозможен. Нельзя выделить человека из истории, нельзя взять его абстрактно, и нельзя выделить историю из человека, нельзя историю рассматривать вне человека и нечеловечески. И нельзя рассматривать человека вне глубочайшей духовной реальности истории.... Для того, чтобы проникнуть в эту тайну "исторического", я должен прежде всего постигнуть это историческое и историю как до глубины моё, как до глубины мою историю, как до глубины мою судьбу. Я должен поставить себя в историческую судьбу и историческую судьбу в свою собственную человеческую глубину" (Н.А.Бердяев "Смысл истории", 1990,с.с.14,15).
       Итак, рассмотрение русского еврейства в Израиле средствами сугубо еврейского исторического познания, по Бердяеву, требует в качестве первого условия выявления личности, которая имеет этот объект познания "своей историей" и "своей судьбой", другими словами, непосредственного соучастника общественной эпопеи русского еврейства в Израиле, воспринимавшее последнее, по словам Бердяева, "как глубоко родное мне". Такую личность не приходится искать долго, хотя процедура дискриминации русского еврейства в Израиле, прежде всего, преследует цель подавления такого типа личности. Имя этой исторической личности - Ираида Юрьевна Гранде из древнего местечка Арада. И.Ю.Гранде прославилась тем, что составила текст Конституции, как основного закона русскоязычной общины, причём это исполнено в стране, где конституция отсутствует вовсе. Данное действие Гранде настолько значимо в своём духовном контексте, что тут оно может быть только упомянуто, а в разрезе русского еврейства в целом должно стать независимой и специальной темой рефлексии. Здесь же нельзя не упомянуть основную заслугу И.Ю.Гранде, которая своим сочинением воочию удостоверила формацию русского еврейства в качестве самостоятельной гражданско-общественной величины в стране.
       Ещё одно имя, несущее в себе бердяевские признаки исторической личности, называется Лев Гунин. Его аналитическое творчество исполнено эрудицией, поражает смелостью мышления и радует широтой охвата темы, и, главное, зачаровывает искренностью чувств переживания участи русско-еврейской доли в Земле Обетованной, в государстве, ими же, русскими евреями, созданным. Л.Гунин посвятил себя одной теме - теме попранного достоинства русского еврейства в Израиле: его изобличающий пафос и чисто еврейская боль по совершённым и совершаемым несправедливостям и неблагодарностям производят убедительное впечатление и делают из его инвектив неоспоримые доказательства. И.Гранде и Л.Гунин сильны своей дискурсионной деятельностью, осуществляемой посредством развитого в философии русского еврейства последовательно выводного (аподиктического) мышления. Но в русском еврействе не менее активно был распространён и другой способ духотворчества - мистически вдохновенный, или, по-другому, эстетический, художественный, способ. На роль исторического ритора с этой стороны, свидетельствующего о положении русского еврейства в Израиле, безоговорочно претендует Эфраим Севела с его острым языком, пронзительным взглядом и еврейским чувством справедливости и юмора.
       В подтверждение эстетического статуса Эфраима Севелы нелишне вспомнить полукурьёзный случай, происшедший с другим представителем художественного цеха - Григорием Свирским, который в период борьбы русских евреев за свободный выезд, встал на сторону евреев против действия советских властей. Григорий Свирский публично изложил "...причины, которые заставили меня, человека русской культуры, более того, российского писателя и специалиста по русской литературе, ощутив себя евреем и принять необратимое решение уехать вместе с семьёй в Израиль". Но в Израиле Г.Свирский был унижен и оскорблён, и писатель покинул Израиль. О своих впечатлениях в связи с этим Свирский написал в романе "Бегство": "Что такое еврей в моем представлении? Оставим религиозные концепции. Пусть этим занимается сиятельный министр Зальц, который следит, чтоб не отец, а именно мать были чистопородными. Давайте поговорим как люди двадцатого века. Что такое еврейство? Это неостановимое стремление к знанию, прежде всего. Если стремление людей, меченых "пятым пунктом", идет так, - Евсей показал огромной ладонью движение снизу вверх, - это еврей. Если так, - Евсей провел рукой сверху вниз, - это не еврей, даже если он возносит хвалу Господу трижды в сутки. Так было всегда, все тысячелетия. Отсюда и цифры евреев-Нобелевских лауреатов, и достижения этой нации, разбросанной по свету. Так вот, господа, в Израиле эта кривая повернулась... - Он показал движение круто вниз. - Еврейская катастрофа продолжается, она не кончилась, лишь приняла другое обличье. История повторяется. Мои родители верили, что мы идем к коммунизму. В светлое будущее. Но спросили ли моего отца, стоит ли ради будущего вырезать половину народа России? Ныне идее государства Израиль бросается под ноги все еврейское достояние, все богатство. Чудо на распыл. Сделали бы так умные руководители?.. Почему умный народ евреи избрали в вожди честолюбцев с кругозором местечковых балагул, зарвавшихся недоумков, губящих страну - не ведаю"
       Итак, методологическая база рассмотрения судьбы репатриированного русского еврейства обеспечена двумя мощными познавательными рычагами: логическим (дискурсивным) и вдохновенным (художественным). Спаянная в один когнитивный узел, эта фундаментальная основа позволила в теории познания, созданной Бердяевым для еврейской истории, раскрыть новую грань этого многогранника наряду с прежними атрибутами (исторические предания, исторический урок, ответственность), а именно: историческую преемственность. Русское еврейство до настоящего времени не представлялось в проекции исторической преемственности, а поскольку историческое есть главная координата еврейского существования, то и объект русского еврейства пока не числится как самостоятельное лицо в составе официальной иудаистики. Так что без знания исторической преемственности в русском еврействе невозможна препарация внутреннего содержания его и для этого бесполезны любые методологические средства.
       В свете дуалистического подхода свойство исторической преемственности раскрывается как очевидная наглядность, - а точнее, сама дуалистическая природа еврейской натуры суть историческая преемственность, ибо дуализм еврейства заложен в нём изначально. Ещё в эмбриональный период еврейского сознания, когда, как поведала Библия в притче "о золотом тельце" (книга Исход, глава 32), Бог и пророк Моисей трудились на горе Синай над духовным паспортом евреев и готовились изложить миру великую истину о доминации духовного, представитель жреческого клана первосвященник Аарон совершил государственный переворот и провозгласил иную форму - торжество "золотого тельца" (иносказание материального). Заслуга библейской притчи не в том, что был установлен аллегорический стандарт дуализма двух образов, - пророка Моисея и первосвященника Аарона, - а в том, что Библия постановила этот стандарт в генетическом родстве: Аарон есть старший брат Моисея и оба они происходят из клана левитов. Таким образом, противоборство двух образов есть вечная функция еврейского духа, тобто постоянная историческая преемственность, и исторический процесс, осуществляемый через противостояния членов дуализма, есть диагностический критерий еврейской жизни и еврейской истории
       Теперь при конкретизации дуалистического противостояния удаётся понять философское содержание данного процесса. В собственно философском плане раввинатский (фарисейский) жреческий образ являет собой торжество реальных констант бытия, и в этом нет ничего плохого или хорошего, а есть только реальное сущее, тобто необходимое. Познанию подлежат условия, при которых это необходимое превращается в диктат реальных констант, а реальное бытие становится "золотым тельцом", условия которого трансформируется в упорный тормоз самого познания и возникает внутренний антисемитизм. Изначально первичными библейскими предписаниями клан левитов (раввинов, священнослужителей, Аарона и его сыновей) был поставлен, как выразился Бог в Священном Писании, "во священии Мне", тобто они предназначались на роль вероучителей и сеятелей Божьего слова. Это потребовало от них досконального знания условий народной жизни, и раввины любили называть себя народными вождями, хотя чаще именовались мудрецами Торы. В каждом народе, обладающим развитой историей, имеется интеллектуальная прослойка, неукоснительно исповедующая культ народа, - самым ярким образцом служит русское народничество, где народ возведён в ранг богоносца, а причина бед и бедствий народа всегда ищут на стороне.
       Еврейское духовенство, исторически предназначенное для миссии народного поводыря и пастыря, однако, качественно отличается от своих аналогов других концессий тем, что не питает к своему народу возвышенных чувств. Для идеологов-раввинов сыны Израиля не более чем объект для назидания и наущения, предмет, которым надо руководить, и именно в руководстве народом раввинатская (левитская) гильдия видит своё оправдание и свою славу. В упомянутом библейском эпизоде с "золотым тельцом" первосвященник Аарон в ответ на претензию Моисея "что сделал тебе народ сей, что ты ввёл его в грех великий?" произнёс слова полного презрения к народу: "ты знаешь этот народ, что он буйный". Весьма показательна сентенция по поводу этой притчи изложена одним из наиболее искренним проповедников раввинской идеологии профессором Пинхасом Пели: "Моисей - пророк, руководивший грандиозным Исходом, Моисей - учитель и законодатель - практически забыт. Вместо него у них теперь есть новый бог - Золотой телец. Какая быстрая и удручающая перемена. И как она характерна для массовой психологии. Массы не могут без лидера. Казалось, какая огромная пропасть между Моисеем и грубо сработанным истуканом. Но для них это не имеет значения. "Сделай нам бога, - требует народ, - который бы шёл перед нами". Они готовы слепо следовать за любым вождём, - главное, был бы вождь" (Пинхас Пели "Тора сегодня", 1991,с.126).
       Но самое важное в этой раввинатско-жреческой катавасии духа состоит не в явном противоречии, где гнушение народом сопровождается экстатическим вознесением и избранничеством того же народа перед лицом других, - и тогда раввины числят себя лидерами народа, - а в том, что никогда ни один раввин (левит) не признал себя повинным в еврейских катаклизмах, - всегда был виновен народ, который определялся "жестоковыйной", "строптивой", "неподвластной Божьим предписаниям" массой. Именно на этом фоне отчётливо трассируется принципиальная грань между двумя образами: пророки всегда вставали на помощь попавшему в беду народу, а раввины-левиты никогда не считали себя виновными перед народом, не упуская случая попенять и порицать народ за его духовную слабость.
       Должно понимать, что отсутствие ответственности не является привычной или психологической второстепенной особенностью, а суть основополагающее качество особого образа еврея, обособленного в совокупных диагностических признаках. Отсутствие ответственности, как духовного параметра, непосредственно приводит к торжеству неконтролируемой и неуправляемой власти насилия, и здесь в осадок выпадает закон власти, вытесняя или замещая власть закона (Моисеевого закона). В совокупности это непременно приводит к кристаллизации определённого продукта на высшем уровне: диктатура, тирания, деспотия, а это, в свою очередь даёт воинствующую идеологию. Итак, на месте отсутствия ответственности в еврейском духостоянии произрастает сорняк воинствующего иудаизма, - коллективное производство еврейского духовенства. Именно воинствующий иудаизм производит акты внутреннего антисемитизма, при котором жертвы евреев ощущаются с большей скорбью, чем при внешнем антисемитизме, а еврейская историческая драма становится ещё более трагичной.
       Показательный и характерный облик воинствующего иудаизма раскрывается на примере трагической судьбы Уриэля Акосты, которого привыкли рассматривать как первого еврейского вольнодумца Нового Времени, предшественника Баруха Спинозы. Образ Уриэля Акосты, хотя и с рядом художественных отступлений от исторической правды, навеки вошёл в мировую драматургию как трагедия "Уриэль Акоста" (1847 г.) немецкого писателя К.Ф.Гуцкова. Я с намерением почти в полном объёме ссылаюсь на прекрасную сводку Иосифа Спивака "Трагедия Уриэля Акосты", поскольку в ней описывается жестоковыйность и дикие нравы воинствующего иудаизма, с которым русское еврейство столкнулось в Израиле.
       Иосиф Спивак "Трагедия Уриэля Акосты"
       "Трудным и извилистым был жизненный путь мыслителя-рационалиста Уриэля Акосты - неутомимого борца против церковного догматизма и схоластики. Уриэль Акоста (первоначально Gabriel da Costa) родился в Португалии около 1590 года. "Мои родители, - пишет он в автобиографии, - принадлежали к благородному сословию. Они происходили от иудеев, некогда насильственно принужденных принять христианство...". Отец Уриэля был ревностным христианином и воспитывал сына в духе католицизма. Мать, Сара, сыгравшая важную роль в формировании личности сына, прививала ему уважительное отношение к истории своих предков-иудеев. До нас дошли четыре произведения Акосты, причем только одно - автобиография "Пример человеческой жизни" - сохранилось полностью. Остальные были уничтожены церковниками. Сохранились отдельные фрагменты из полемических писаний противников Акосты. Тем не менее, наследие Акосты представляет огромный интерес, ибо он принадлежит, по заключению философа И.Луппола, "к числу тех исторических личностей, значение которых измеряется не количеством написанного, а тем, когда и как написано". Жизнь этого удивительного человека являет собой пример высокой трагедии. Когда Уриэлю исполнилось 10 лет, отец поместил его в колледж иезуитов, который был "генеральным штабом" католической церкви. По окончании колледжа Уриэля определили, по настоянию отца, в Коимбрский университет (Португалия) на факультет канонического права. Университет этот давал знания в сфере христианской теологии. В студенческие годы Уриэль пришел к заключению, что учение церкви находится в полном противоречии с практической деятельностью людей. Отцы католической церкви, решил Уриэль, неправильно толкуют Библию, приписывая древним евреям веру в потустороннюю жизнь. "Итак, - цитирует Акоста Екклезиаста, - увидел я, что нет ничего лучше, как пользоваться человеку делами своими, потому что это доля его; ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него?" (III, 22). Теолог университета Фома Аквинский учил, что мир конечен, а душа бессмертна, т.к. при рождении человека она в него временно вселяется. Уриэль слушал эти лекции, но пришел к выводу, что никакого иного мира, кроме земного, не существует. Окончив университет, Уриэль возвращается домой. По воле отца он стал казначеем в орденской церкви, служба в которой окончательно определила его антицерковные позиции. Уйти, немедленно уйти! Однако он порывает только с католицизмом. "Так как в римско-католической вере, - пишет он, - я не находил упоения, я хотел твердо примкнуть к какой-либо... Доверившись Моисею, я решил, что должен повиноваться закону, т.к. Моисей утверждал, что все получил от бога"... По предложению Уриэля его семья решает возвратиться к "вере отцов". Но в Португалии, где свирепствовала инквизиция, это осуществить было невозможно. Поэтому было решено тайно покинуть страну. Семья прибыла в Амстердам (Голландия), где существовала относительная свобода вероисповедания. Они поселились в еврейском квартале, где вступили в новую религиозную общину. С головой ушел Уриэль в коммерцию. Вскоре в синагоге состоялась свадьба Акосты с прелестной Саррой, совместная жизнь с которой длилась семь лет. В Амстердаме иудейство было подвергнуто Акостой детальному рассмотрению. В автобиографии он пишет: "...я узнал, что обычаи и установления иудеев нисколько не соответствуют предписаниям Моисея. ...Люди, которых... именуют мудрецами иудеев, изобрели бесчисленное множество отступлений от закона" (т.е. от Торы). Почему Талмуд свят? - возмущался Уриэль. - Толкование Моисеева закона - людское измышление. Авторы Талмуда нарушили заповедь господню, ибо в Торе сказано: "Не прибавляйте к тому, что я заповедаю вам". Отвергая богооткровенность Талмуда, Уриэль наносил удар по основному содержанию иудейского вероучения. Против Акосты объединились раввины Амстердама, Гамбурга и Венеции, - мест, где он бывал по делам службы. Шли годы. Вся жизнь Уриэля была подчинена единой цели - борьбе против косности мысли, догматизма. Рождается трактат "О смертности души" - сочинение, отвергающее понятие о загробном мире. У человека, - писал Уриэль, одна жизнь, земная, и ее следует прожить счастливо. Незаконченную рукопись трактата родственник Акосты выкрал из его кабинета и передал в судилище общины. Туда Уриэль был вызван в мае 1623 года. В пространной обвинительной речи активист общины доктор да Сильва сказал: "...Этот человек... называл книги Моисеевы обманом и подделкой, утверждая, что нет нужды приписывать им божественное происхождение"... Совет судилища негодовал. В заключение допроса Акосте было сказано: "Желая вырвать тебя из пучины греха, предупреждаем: ты должен покаяться"... Уриэль ответил, что требование это несправедливое и невыполнимое, т.к. требует от него предать правду. Акоста покинул синагогу. Совет общины решил передать вольнодумца анафеме. В заключении обвинительного акта сказано: "... Решили... изгнать его, ...чтобы никто с ним не разговаривал - ...ни родственники, ни чужой, никто не переступил порог дома, ...никто не высказывал бы ему расположения и не был с ним в сношениях под страхом подвергнуться такому же отлучению..." Мать Уриэля потребовала отмены отлучения сына, за что также была предана анафеме. Объявленная 15 мая 1623 г. анафема стала сигналом к травле Акосты. На него писались доносы властям, печатались памфлеты. "...Дети, - писал Уриэль, - собирались толпами на улицах, громко поносили меня, осыпали разными оскорблениями"... В течение недели, как повелел суд общины, братья отделились от проклятого, чему не подчинилась мать. Материальное положение Акосты ухудшилось. Дом его игнорировали. Кружок единомышленников распался. Началась жизнь, по словам Уриэля, "как подлинный образец человеческих бедствий". Уриэль полностью восстановил свой неопубликованный трактат "О смертности души", который с дополнениями и измененным заголовком был опубликован в 1624 г. В нем Акоста подтверждал, что душа и тело одновременно появляются и одновременно гибнут, однако сохранил идею бога. Бог, по Акосте, не вмешивается в дела природы, в дела человека. Эта позиция Акосты обнаруживает его склонность к деизму - религиозно-философской доктрине, которая признает бога, как мировой разум, сконструировавший целесообразную "машину" природы и давший ей законы и движение, но отвергает дальнейшее вмешательство бога в самодвижение природы. В октябре 1628 г. умерла мать Акосты. Одиночество изнуряло его. Финансовые дела были в запущенном состоянии. Братья разорили его. Желание вновь жениться было неосуществимо, пока с него не снята анафема. Выход один: пойти на примирение с общиной. "Что пользы, - писал отчаявшийся Акоста, - если я до смерти останусь... отлученный от общения... с этим народом, ...не имея друзей"...Через несколько дней после примирения и снятия анафемы родственник Акосты вновь донес, что Уриэль не выполняет иудейских традиций. В 1633 г. вольнодумец был опять подвергнут анафеме. Измученный одиночеством, раздавленный нуждой, Акоста решил опять пойти на соглашение со своими врагами. "Я, - пишет в автобиографии Акоста, - взошел на деревянный помост синагоги и ...прочел составленную ими записку, в которой содержалось признание, будто я достоин... смерти за мои проступки..., в искупление которых я соглашался исполнять все, что будет мне предложено"... Далее привратник велел Уриэлю обнажить до пояса тело и разуться. Его повязали платком, привязали руки к колонне веревкой. Затем кантор бичом нанес ему 39 ударов по бокам. Во время бичевания пели псалом. Затем, одевшись, Акоста простерся у порога синагоги и все выходящие переступали через него. Церемония снятия анафемы ошеломила Акосту, привела его в состояние безмерного отчаяния. Уриэль выстрелом из мушкета убил себя. Такие натуры, как Уриэль Акоста, не сгибаются. В борьбе они скорее сгорают, чем приспосабливаются. Образ Акосты приобрел широкую известность благодаря искусству театра. Он привлекал великих актеров 19-го и 20-го столетий. В России Уриэля Акосту, в посвященной ему пьесе, играли такие мастера сцены, как Д.П.Ленский, К.С.Станиславский, С.М.Михоэлс и А.А.Остужев".
       К последнему необходимо добавить, что только в русской части еврейства имя Уриэля Акосты пользовалось неизменным почётом, как символ того еврейского свободолюбия и свободомыслия, каким оплодотворён пророческий образ еврея. На западе это имя не обладает ценностью ни как философская речь ни как художественный лик, ибо трактуемые Акостой воззрения не находят себе места в Талмуде, как говорит французский теолог Андре Неер, "...в Талмуде - самой универсальной из энциклопедий, когда-либо созданных для всех людей" (1991). Талмуд составляет основополагающую философскую особенность воинствующего иудаизма, и в силу условий воинствующей идеологии проявляет себя в этой системе координат как духовная деспотия, осуществляя через диктатуру старины основное требование фарисейского мировоззрения - ограду Торы и её изоляцию от культурных веяний.
       Таким образом, воинствующий иудаизм есть философия фарисейско-талмудического образа, противостоящего пророческо-сионистскому образу, в результате взаимоотношения между которыми рождается явление принципиально нового характера - внутренний антисемитизм, онтологическим выражением которого является умерщвление русского еврейства в Израиле. Последующее изложение представляет собой попытку с помощью художественного дарования Э.Севелы и аналитической способности Л.Гунина показать, что умерщвление русского еврейства образует общественную реальность современного Израиля.
       Глубочайшее заблуждение при этом таится в убеждении, что репатриация русских евреев в Израиль или Большая Алия-90 есть сплошной поток позитивного пророческого образа, в котором содержатся все высокие еврейские достоинства. Ещё более неверным представлять себе процесс репатриации, как однонаправленное подавление доморощенным воинствующим иудаизмом новоприбывшего боевого отказнического духа и культуроносных тенденций. Несомненно, в среде русского еврейства, перемещённого на Землю Обетованную, имеются грязные примеси реликтов большевизации и атавизмы воинствующего материализма, именно то, что я назвал "советскими евреями". В количественном отношении задача дифференциации репатриировавшего материала не разрешима, но в качественном плане она художественно представлена Эфраимом Севелой: "Вот, к примеру, я не могу успокоиться при мысли, что из нашей братии, выехавшей из России, кто там был подонком, без совести и чести, тот и здесь отлично преуспевает. Как говорится, пришелся ко двору. А те, кто страдали, боролись, в тюрьмах сидели за свои, что называется, прогрессивные идеи, те вырвались в свободный мир и стукнулись рожей об стенку. Свободный мир от них шарахается как от чумных. Возьмите тот же Израиль. Кого там пригрели? Кто там из наших ходит в патриотах, стучит кулаком в грудь, гневно бичует тех, у кого не достает такого патриотизма? Не знаете? Да это те же, что и в СССР до последнего дня, пока им не дали пинка под зад, ходили в советских патриотах, властям зад лизали, причмокивая от наслаждения, и дружно голосовали на казенных митингах против происков мирового сионизма вообще и израильских агрессоров, в частности. Господи, им даже не пришлось перестраиваться. Они нашли новый зад, да так и впились в него губами. В особенности, журналистская братия. В СССР они на радио и в газетах такие коленца откалывали! По части коммунизма были святее римского папы. Выехали из СССР под общий шумок, без особого риска, но с полными штанами от страха. И как расправили перья, как налились до бровей антикоммунизмом, так что даже Франц Йозеф Штраус из Баварии выглядит на их фоне розовым голубем мира. Они снова дорвались до микрофонов, строчат в газетах. Разоблачают, клеймят... И скажу вам, на такую, извините, падаль в этом мире большой спрос. Дерьмо нынче в цене. По обе стороны железного занавеса....Брился у меня один клиент. Славный, интеллигентный человек, отсидел в Сибири за свои мысли, высказанные вслух. Он не уехал, его выставили из СССР. Тогда он решил тут продолжать борьбу, на всю Россию те же мысли, за которые сидел, высказать. Сунулся на радиостанцию, а там ему от ворот поворот. Нам, мол, люди с принципами не требуются, с такими хлопот не оберешься. Да и штат у нас укомплектован. Глянул мой клиент на этот штат и глазам не поверил. Бывшие платные агенты КГБ. И бесплатные, те, что доносили на людей из любви к искусству, на общественных началах. Их берут без разговору. Апробированный товар. У таких не бывает своих идей. И угрызений совести тоже. Они делают то, что им приказывают. Беспрекословно. И там, и здесь. Правда, здесь это лучше оплачивается. Конвертируемая валюта".
       Тут сама собой возникает важнейшая и сложнейшая проблема о влиянии в процессе репатриации пришельцев на доноров и доноров на пришельцев. В этом плане здесь ничего нельзя сказать, ни в психологическом, ни в духовном аспектах, разве только можно высказать общее соображение о наличии неизбежной некоторой гибридной трансформации, тобто взаимодействия между ними. Но одно кажется несомненным: официозная, популяризуемая на всех уровнях, схема "плавильного котла" в Большой Алие-90 окончательно себя деградировала и обанкротилась. И, тем не менее, в невообразимом репатриантском кипении возможно рассмотреть некое новообразование, ставшее результатом гибридной трансформации доноров и пришельцев в секулярном секторе. Севела показал это явление как впитывание негативного элемента русского еврейства однотипным по духу негативным элементом коренной титульной нации, что имело итогом закономерное разбухание такого негативного (психологически и духовно) качества, и определение "советские евреи" потеряло смысл в условиях Израиля. Своеобразное выуживание и извлечение данного негативного качества из пришедшей эмигрантской массы русских евреев, есть, по своей сути, не что иное, как зарождение процесса умерщвления русского еврейства. Севела сообщил об онтологическом продукте процесса: русскоязычная пресса в Израиле - желтейшая из всех жёлтых пресс, с искривленным от угодничества позвоночником.
       Общий стержень, вокруг которого наворачивается вербальная ёмкость этого новообразования, состоит из яростной обструкции русского во всех аспектах, направленной на разрушение связи между "русским" и "еврейским". Один из апологетов этого новояза Моше Бельферман утверждал: "Мы, евреи, избраны Б-гом для исполнения важной Его мистической воли, особенной общественно-исторической миссии. Вывод даже ободряет: обе нации отличны принципами, по идеалам - несовместимы. Не могут рядом сосуществовать, ужиться! В прошлые века проблема являлась неразрешимой. Сейчас решается проще: ну, и не надо! Русская дурь давно нам, да и всему миру опостылела!". И следует вывод: "Евреи в русских, друг в друге не нуждаются".
       Общей, а то и диагностической чертой еврейского населения, где оно не обитало, служит интенсивное недовольство своим угнетённым положением. То обстоятельство, что этот протест касался только еврейского стана и был целиком стерилен в отношении принижения других национальностей, отмечено всеми непредвзятыми наблюдателями, а не только такими глубокомысленными, как Карл Маркс или Фёдор Достоевский. Необъяснимо, но факт, что с приобретением своего самостоятельного государства Израиль, эта тема не исчезла, а с получением репатриантской добавки из России психологически усугубилась и приобрела размах, козыряя бахвальством и бравированием. Любой упрёк по еврейскому или израильскому адресу в любой точке мира воспринимается только в антисемитском контексте, о каком-либо критицизме уже не говорится, а в целом определённо кажется, что, исчезни вдруг в мире антисемитизм, немалая группа евреев окажется в полной растерянности и лишится средств к своему вербальному существованию. Появились умельцы, которые из жёлтых звёзд своих предков научились делать золотые звёзды героев для себя. Термин "еврей" в такой ситуации приобрёл некий профессиональный оттенок и понятийно переродился в специальность, какая сама по себе приносит определённые дивиденды и вечную фору превосходства. Подобные профессиональные евреи являются в секулярном секторе адекватом принципа избранности, проводимого в сакральном секторе воинствующим иудаизмом. Антируссизм считается в среде профессиональных евреев правилом хорошего тона, и в последнее время в интеллектуальной прослойке секулярного сектора Израиля принцип превосходства еврейского достоинства часто строится на антирусском порицании. А в совокупности профессиональные евреи и фарисейско-талмудические адепты воинствующего иудаизма выступают ударной силой в умерщвлении русского еврейства, о чём решились в полный голос сообщить Эфраим Севела и Лев Гунин.
       Официальная секулярная историческая наука в Израиле, ведомая выдающимися исследователями профессорами Б.Динуром и Ш.Эттингером, не могла, однако, противостоять дилетантизму и невежеству такого подхода (любопытно обратить внимание на расхождение между лидерами: Динур видел эпицентр мирового еврейства в лице русского еврейства, а Эттингер, не признавая последнее за самостоятельное образование, выделял особое "восточноевропейское еврейство", где духовное предпочтение отдавал польскому еврейству). В научных постижениях Ш.Эттингера на правах аксиомы принято положение, что "...позиция Московского государства по отношению к евреям определялась враждебностью её правителей к иудаизму и евреям, и это несмотря на отсутствие еврейского населения. Некоторые исследователи считают такое отношение продолжением политической традиции Киевской Руси...". Идея о врождённом русском антисемитизме стала научным credo в Израиле и ученик Эттингера профессор И.Барталь указал на картину восточноевропейского еврейства, "...какой она рисовалась Шмуэлю Эттингеру: восточноевропейская юдофобия многослойна и её развитие не требует физического присутствия евреев. Начало ей положено в Киевской Руси, а продолжение имело место в теологическом диспуте в Московской Руси" (Ш.Эттингер "Россия и евреи". Сборник статей, 1993, с.с.155,23). Как ни тяжело представить себе антисемитизм без наличия еврейского населения, требуется признать, что не без идейного влияния этого credo в Израиле крупные русские писатели (все, без исключения, начиная с Пушкина и Толстого) сейчас зачислены в разряд антисемитов.
       Выдающаяся, до сих пор не понятая и не оценённая, заслуга русского еврейства перед мировой иудаистикой состоит в том, что его усилиями теоретически и практически был выработан единственный и продуктивный способ экономического оживления заброшенной и пустынной Земли Обетованной, - способ превращения абсолютной нищеты в капитал. Другими словами, русское еврейство создало экономическую основу самостоятельного государства евреев. Данная основа включала в себе помимо чисто теоретических, научно-экономических, постижений (Нахман Сыркин, Аарон Гордон, Бор Борохов) весь сионистский интеллект русского еврейства в лице его блистательных представителей - Х.Вейцмана, М.Усышкина, И.Членова, Н.Соколова и множества других. К этому числу относится содержательно нераскрытый, но несущий дух древних пророков, "триединый идеал" Б.Борохова: "Сион - освобождение еврейского народа, Сион - возрождение еврейской культуры, Сион - возвращение на древнюю родину". Практическая часть этой основы нашла себя в уникальной киббуцной технологии, которая также была не столько понята, сколько извращена. Наиболее сильными сторонами киббуцной практики, по-видимому, должно считать два предписания: запрет на использование наёмной рабочей силы и облагораживание физического труда. С нарушения этих предписаний началось искажение трудовой киббуцной дисциплины и погром всей экономической основы: идеал Борохова оказался несбыточным в его триедином лике, что образовало начальные формы умерщвления русского еврейства в Израиле.
       Эфраим Севела излагает: "Не будем далеко ходить за примером. Я тоже как подопытный кролик прошел через этот эксперимент, и поэтому мои показания ничем не хуже чьих-нибудь других. А то, что я -- простой парикмахер, а кто-то другой -- ученый с полумировым именем, картины не меняет. Мы оба -- эмигранты, и израильское экономическое чудо испытано на нас обоих с одинаковым результатом: мы вкалывали, а кто-то подсчитывал барыши.... Хозяин -- румынский еврей. Из старожилов. Очень рад взять на работу русского эмигранта. Почему? Ведь советский парикмахер, в отличие от советского шампанского, не самый лучший в мире. Тут-то мы и подходим к разгадке экономического чуда. Хозяин берет меня на работу, как в древнем Риме брали иудейского раба. Даже на более выгодных условиях. Того надо было кормить. Мой хозяин получает меня как подарок с неба. Целый год я буду получать жалованье за счет мирового еврейства -- как стипендию Министерства абсорбции. А работать буду как вол на хозяина, и вся выручка пойдет ему. Кроме того, за то, что он помог трудоустроить эмигранта, ему положена скидка с налогов. Рай! Где ещё в мире можно, не вкладывая ни гроша, держать бесплатного раба и наживать капитал? Считается, что такая райская жизнь у хозяина длится ровно год. Потом он уже сам должен платить мне за мой труд. Но ведь хозяин не идиот, он - румынский еврей. Ровно через год он меня увольняет. На мое место поступает новый эмигрант, из свеженьких, за которого мировое еврейство будет платить целый год. А потом хозяин и его уволит и будет с надеждой смотреть в сторону аэропорта имени Бен-Гуриона, где приземляются авиалайнеры, груженные русскими эмигрантами, среди которых обязательно попадется несколько парикмахеров....Вы думаете, что так поступают только с парикмахерами? Так поверьте мне, вы глубоко заблуждаетесь. Люди почти всех профессий проходят через это "чудо", своими руками, своим трудом создавая Израилю собственных миллионеров".
       Лев Гунин в академической манере представляет иную специфически израильскую особенность современного трудоустройства в стране, которая паразитически разъедает экономическую основу, сформированную русским еврейством. Итак: "Основу этого странного явления составляют израильские законы о труде,  делящие всё израильское общество на особые, неперемешивающиеся социальные (а за этим нередко  стоит этнический, кастовый признак) группы (касты). Одно из наиболее отвратительных явлений - так называемый "квиют", т.е. постоянство на работе, которое дают определённой категории работников. "Квиют" стал основой "трудового геноцида" по отношению к бывшим советским гражданам. "Квиютом" государство Израиль, а вместе с ним наиболее влиятельные слои израильского общества говорят: "Хорошо, прибывайте, мы согласны вас принять, но при этом нам должна быть всегда гарантирована хорошая, сытая жизнь и рабочее место на привилегированной работе - за ваш счёт". Работника, получившего "квиют"", практически невозможно уволить, при этом четко оговорено, какой порядок повышения зарплаты той или иной категории "квиютчиков", какие принципы "роста", повышения в должности - как в армии, по каким правилам начисляются надбавки к зарплате, покрываются медицинские страховки, выделяются в летнее время бесплатные путевки на курорты, даются льготы на бесплатное пользование гимнастическими залами, бассейнами, служебными машинами, и т.п. Человек может свой профессиональный уровень не повышать, а, может быть, даже терять, в то время как зарплата его непрерывно повышается. "Квиютчики" обладают рядом благ и привилегий, таких, как ежегодные путёвки (иногда по несколько раз год, бесплатные, разумеется, в места отдыха, более длительный, по сравнению с "неквиютчиками" (временными наемными работниками) отпуска (тут надо заметить, что у 90% "неквиютчиков" в Израиле отпусков вообще нет), гарантированные подарки на праздники и несколько дополнительных выходных дней на каждый праздник, каких много у евреев; льготные купоны на приобретение товаров широкого ассортимента по низкой цене, а то и вовсе бесплатно, талонов на бензин, и т.д. Всех благ и привилегий работников на "постоянстве" просто перечислить невозможно. И, естественно, что наиболее мощный набор благ получают государственные работники. "Постоянство" деморализует общество, усиливает бюрократизм во всех его страшных проявлениях, т.к. на "квиютчика" бесполезно жаловаться его начальству, он практически король своего письменного стола. Смысл законов о квиюте сводится к тому, чтобы  гарантировать невозможность увольнения. Если увольняют того, кто имеет квиют, то должны выплатить такие громадные суммы и обеспечить прожиточный минимум на такой срок, что работодатель просто разорится. Именно потому чиновники разных учреждений так нагло издеваются над русскоязычными, именно потому врач "Скорой помощи" может заявить вам "я вонючих русских не обслуживаю", продавщица в магазине, демонстративно отвернувшись, унизительно игнорирует вас, - что все эти люди "на квиюте"! Их невозможно не только уволить, но даже понизить в должности, перевести на другую работу, применить к ним дисциплинарные меры воздействия. Именно потому - особенно в  государственных учреждениях - процветает кругом в Израиле издевательство над посетителями, клиентами или заказчиками, наглые, вызывающие нарушения трудовой дисциплины, произвол и беспредел, что все, занимающие "теплые местечки", - на квиюте! Но квиют - это не только пожизненное полубезделие это еще и огромные привилегии, и подарки (...), это также повышенные пенсии, идеальная охрана труда, и так далее". ( Лев Гунин. ГУЛаг Палестины. 2000)
       На этом фоне не могут не обратить на себя внимание слова бывшего премьер-министра Эхуда Ольмерта, который в 2009 году, по случаю юбилея репатриации русского еврейства в Израиль, заявил: "После прибытия большой Алии из Советского Союза, Израиль стал другой страной - богаче, разнообразнее и более преуспевающей". Беспредельный цинизм и вызывающее лицемерие этих державных слов прямо вяжутся с общей атмосферой умерщвления русского еврейства. Для оценки автора этих слов я хочу прибегнуть к помощи Эфраима Севелы: "Евреи, как мы с вами знаем, народ крайностей, без золотой середины. Если еврей умён, так это Альберт Эйнштейн, или, на худой конец, Карл Маркс. Если же Бог обделил еврея мозговыми извилинами, то таких непроходимых идиотов ни в одном народе не найдёшь, и Иванушка - дурачок по сравнению с ним - великий русский учёный Михайло Ломоносов".
       Обилие фактического материала позволило Гунину сделать важное эмпирическое наблюдение: в Израиле, который тщится быть бастионом западного капитализма на Востоке, на самом деле укоренилась вульгарная и крайняя модификация, где эксплуатация - правоверная репрезентабельная политэкономическая категория и характерная форма общения капиталиста и работника - заменена мародёрством и разбоем. Гунин повествует: "Картина, которая вырисовывается, предельно ясна. Работорговцы, то бишь эмиссары Израиля, свозят со всего света людей, которых израильский режим трактует одновременно и как почти дармовую рабочую силу, и как живую разменную монету (так как "под них" получает помощь на обустройство от мирового сообщества и от богатых еврейских общин", людей, которые, по сути дела, являются беженцами, не брезговав при этом и силой захватить в отдельных случаях живой товар. Для тех, кого превратили в невольников, ворота страны на замке, то есть, крошечная страна превращается в огромный концентрационный лагерь, где остаётся одно: каторжный и унизительный труд фактически за похлёбку... Для того, чтобы закрепить основную массу русскоязычных иммигрантов, приехавших в последние годы, в положении подёнщиков, наниматели и стоящее за ними государство с беспрецедентной наглостью (что, впрочем, на Востоке - норма) блокируют даже те скудные законы, в каких новые иммигранты могли бы найти хоть какую-то защиту. По истечению года работы на одном месте при ряде условий работник переходит в следующий разряд, и вот, чтобы не допустить этого, работодатель его увольняет (конечно, если это русскоязычный новый иммигрант) после одиннадцати месяцев работы. Этот срок, ставший стандартным для работы многих "русских" на одном месте. Это одно из самых серьёзных нарушений не только трудовых прав, но прав человека в Израиле вообще".
       "Безусловно, - продолжает Л.Гунин, - жадности, жажде наживы "израильтян" (т.е. в основном выходцев из стран Восточной и Центральной Европы - "без СССР") нет предела, а государство не только не регулирует взаимоотношения между различными этническими группами, но, наоборот, беспредельно помогает "выжать" всё, что только можно, из новых иммигрантов, пусть даже все они погибнут. Это уже даже не жажда наживы обычного эксплуататора - рабовладельца (который в той или иной степени бережёт живой товар), но эксплуататора - грабителя, налётчика или пирата, который хочет получить всё, что только возможно, сию же минуту, ухватить всё, что возможно, пока не поздно, а там пусть ограбленные или погибают от голода, холода, бездомности, от непосильного труда - грабителю всё равно. Но этого мало: налётчик-израильтянин опъянён жаждой крови, он готов убивать (и убивает!) из спортивного интереса, он не только грабит свои жертвы, но и развлекается попутно, это его стиль жизни, это способ его существования. И, как любой налётчик, пират, грабитель, он обходит стороной сильных, защищённых, таящих в себе ту или иную опасность, он выбирает лёгкую, беззащитную, добычу, не только не защищённую, но преследуемую государством - выходцев из (бывшего) СССР. Вот так - как грабители с большой дороги, как пираты - ведут себя от отношению к новым иммигрантам из (экс) СССР укрепившиеся в Израиле другие субэтнические группы ("израильтяне") и их продажное государство: ГУЛАГ Палестины".
       Помимо проблемы с местом работы русских репатриантов в Израиле мучает ещё и жилищные осложнения, и эти две проблемы тесно сплелись в одном кошмаре, охватывающим действительную реальность репатриантской жизни в Израиле. Гунин говорит: "В довершение надо напомнить о том, что израильские законы предусматривают в качестве наказания за нарушение религиозных законов и "угрозу Израилю" конфискацию жилья, выселение из квартиры (дома) или даже разрушение домов. По этому закону сотни (может быть, тысячи), арабских и христианских домов были разрушены бульдозерами в Восточном Иерусалиме, на территориях и в других местах. Людей оставляют без крова, без крыши над головой, не только взрослых, но и целые семьи с детьми и стариками, их судьба была абсолютно безразлична государству, которое себя называет "защитником" живущих на его территории. Из этого видно, что жилищная политика израильского режима это этническое оружие, применяющееся в соответствии с расистскими законами и планами страны и разработанное стратегически на основании государственной политики. Применение этого оружия против русских евреев говорит красноречивее всего о том, что для израильских властей русский еврей - это враждебный этнос, не только приравнённый к мусульманам и палестинцам, но воспринимаемый израильской политической элитой, как ещё более враждебный, чем этнос без еврейских генов" (выделено мною - Г.Г.). Своё окончательное резюме Л.Гунин доводит до прозрачной максимы, повторяя неоднократно, что израильские правительство, парламент и государство совокупно относится к "...иммигрантам из бывшего Союза - евреям, как к неевреям, как к врагам, которых надо уничтожать, дискриминировать, искоренять, повсюду ущемляя их права" (выделено мною - Г.Г.)
       Исследования Л.Гунина убедительно свидетельствуют, что в среде русских евреев, репатриировавшихся на Землю Обетованную, существует тот же конструктивный дуализм. Одна часть евреев оказалась идеологически породнённой сакральному фарисейству, а потому мгновенно приспособилась к условиям коренного этноса Израиля, и без осложнения влилась в израильское общество, - это, так называемые профессиональные евреи. Другая часть, несущая в русском еврействе сионистскую ауру, и являющаяся основным контингентом евреев-отказников и узников Сиона, оказались на своей исторической родине далеко не в родственных условиях, в условиях государства, ими же созданного, неприкаянными беженцами, теми же отказниками и врагами режима. Критико-аналитическая деятельность Л.Гунина снабдила фактическим материалом и обеспечила сбором обличительных улик чудовищное преступление, совершённое израильской властью по отношению к евреям этой части репатриантов, и аналогов которому еврейская история не знает. Ранее уже обращалось внимание на это пре-ступление духовных устоев еврейства, названное люмпенизацией русского еврейства: сознательное уничтожение творческого потенциала интеллектуальной секции русского еврейства, превращение творцов в люмпенов.
       Двадцать лет, прошедших с момента начала Большой Алии - 90-тых - движения русских евреев к своим историческим корням - показало, что организационно и технически этот процесс был исполнен исключительно бездарно, правильнее сказать: никакой подготовки и организации не было, - процедура протекала спонтанно, самопроизвольно и в зависимости от местных условий и местных персон; и это, несмотря на богатейший опыт эмиграционного движения в мире. Размах и стремительность восстания русского еврейства поразили тогдашний израильский истеблишмент и был для них неожиданным, как выстрел в ночи, а потому реальные результаты оказывались противные ожидаемым. Аналитический экскурс Льва Гунина привёл к однозначному и самому важному заключению: репатриация русского еврейства в Израиль не подняла житейскую планку благоденствия евреев-пришельцев, как следовало бы ожидать, имея в виду культурно-профессиональный уровень русских репатриантов, и то, что в недрах русского еврейства сконцентрированы подлинные еврейские ценности. А прямо наоборот: дискриминация русских евреев на Земле Обетованной осуществлялась на базе разрушения этого комплекса еврейских ценностей, и в итоге, как плод процесса репатриации, больно раскололо репатриировавшую формацию русских евреев, нанеся наиболее ощутимый удар по еврейскому самосознанию. Торговля людьми, обнищание бедных во имя обогащения богатых, голод детей, насилие над старыми и слабыми есть не пороки государства Израиль, а суть характеристические признаки израильского общежития.
       Особенно шокирующим для русскоязычных евреев в Израиле стала торговля живым товаром, ибо никогда в прошлой своей жизни русские евреи не были связаны с таким явлением среди евреев. Гунин рассказывает, что в Израиле развита разветвлённая система торговли живым товаром, и ни правительство, ни органы печати, ни правоохранительные ведомства не проявляют особой активности в борьбе с этим самым позорным явлением XXI века. Как считает Гунин, в Израиле ведётся не борьба с работорговлей, а стремление прикрыть её от более действенной критики, и попросту закрыть глаза мировой общественности, которая с готовностью поддаётся грубому обману и ложным заверениям. На самом деле в Израиле бизнес живого товара, как ни в какой другой цивилизованной стране, приобрёл усовершенствованный облик и функциональную структуру. Автор пишет, что это "Целая сеть домов терпимости, так называемых массажных кабинетов, разных стриптиз-баров, подпольных игорных домов и других подобных заведений, в которых используются, кроме совершеннолетних и несовершеннолетние. В них (в основном, в Телль-Авиве, Яффо, Лоде, Ашдоде, Нетании, Эйлате и Бат-Яме) "работают" десятки тысяч женщин и мужчин, фактически превращённых в рабов. Тут процветает целая рабовладельческая страна, из которой бежать невозможно. Сюда заманивают женщин, доведенных израильским государством до последней черты бедности; заманивают, пользуясь неосведомлённостью, нередко при помощи подлога или обмана, привозят глупых девчушек из России, Таиланда, Малайзии, а в последнее время всё чаще крадут. Это целая малая республика "Гулаг" внутри большого ГУЛАГа, под названием Израиль, со своими боевиками-охранниками, с "начальниками на побегушках, с пырнутым ножом в живот (выживёт - не выживет), застреленным, замученных пытками до смерти людей...Ведь все подобные заведения на учёте у полиции, которая регулярно наводит на них налоговую инспекцию, статьями о них пестрят израильские ивритоязычные газеты, но государство, те, кто им правит, те, от имени кого правят, все они заинтересованы в существовании этой клоаки зла и попрание всего человеческого и цивилизованного".
       В порядке общего вывода особое место Гунин совершенно справедливо выделяет незавидную долю женщин в среде русского еврейства, эмигрировавшего в Израиль. Гунин пишет: " Вместе с ней всё выстраивается в цельную цепочку: 1/ изнасилования "русских" женщин ..., изнасилования "русских" женщин превратились в Израиле в массовое явление, в основном они имеют место на рабочих местах; 2/ отказ правительства от выдачи "русским" иммигрантам бесплатных противозачаточных средств, разрешений на легальные аборты и от денежной помощи на аборт привел к массовым нелегальным абортам и массовому бесплодию среди иммигранток из бывшего СССР, нанеся непоправимый урон генофонду этой  этнической группы; 3/ издевательства над "русскими" детьми призваны уничтожить будущее этнических "русских" евреев, превратить подрастающее поколение иммигрантских детей в запуганных, больных, нервных и безвольных людей, сломить их, подчинить коренному населению, закрыть для них двери школ, не дать им образование,  чтобы они никогда не стали конкурентами для детей ивритоязычных родителей. Это программа максимум; программа минимум (в том случае, если этот план не полностью удастся) - толкнуть новые поколения детей из русскоязычных семей  на криминальный путь. Не столь уж принципиально важно, имеются ли распоряжения ШАБАКА /я верю, что имеются/ и других государственных организаций по этому поводу или же тут имеет место своеобразная тотальная, всеобщая круговая порука в обществе израильтян, но налицо - последовательный и принципиальный геноцид, теоретически мало, чем отличающийся от подобных  планов "правящих" наций по преследованию, подавлению, дискриминации, понуждению к эмиграции, и - в конечном итоге - физическому уничтожению этнических (суб-этнических) или религиозных меньшинств: сербского, японского, турецкого (против курдов и армян), гитлеровского и сталинского..."
       И, наконец, последнее, - ситуация с израильской армией, о доблести и благородстве которой слагают дифирамбы и легенды в израильском (но только ивритоговорящем и в среде харедим (верующих), которые не призываются в армию) обществе. В числе многих фактов, показывающих подлинное положение дел, Гунин приводит текст письма родителей одного из русскоязычного призывника, которое его попросили перевести на английский язык. По понятным причинам Гунин не называет подлинные имена своих героев. Я привожу фрагмент этой обширной пронзительной исповеди: ""16 мая 1994 г. наш сын, Г. Ф., был арестован и посажен в военную тюрьму. Мы, его родители, требуем, чтобы он был признан политическим заключённым и получил помощь от правозащитных организаций. Формальным поводом для его ареста послужил его отказ стать солдатом израильской армии. Но повестка, по которой он должен был явиться на призывной пункт в Тель-ха-Шомер, был датирована 2-м маем, а отправлена была  5-го мая /шла на нашу почту два дня и была получена нами ещё через 2-3 дня/. Ясно, что если бы хотели прибытия нашего сына во время, повестку послали бы заранее. Значит, кто-то специально сделал так, чтобы у Г. не было никакой  возможности прибыть на призывной пункт в указанное время, и это использовали как повод для его задержания. Приехав в Израиль, мы полагали, что, получая статус граждан этой страны, мы становимся полноправными членам общества, такими же, как те, кто тут родился, прибыл из других стран или живёт тут много лет. Очень скоро мы поняли, что в действительности не являемся гражданами этой страны, а гражданство, полученное нами - не более, чем бумажка. У нас есть лишь одна "привилегия" - быть рабами израильтян. То, что происходит в этой стране с русскоязычными людьми - это геноцид,  Мы можем доказать в суде, что русскоязычные новые иммигранты на деле не  являются гражданами Израиля, мы можем представить в подтверждение тому сотни статей в русских израильских газетах, свидетельства многих людей, наш личный  печальный опыт, факты и документы. Но наше положение ещё хуже, чем у большинства "русских" - потому что мать Г. не "чистокровная еврейка". Мы считаем, что именно поэтому мы подвергаемся ещё большей эксплуатации,  дискриминации, оскорблениям и террору беззакониями, именно поэтому наш сын должен был пережить /в травле принимали участие, как учителя, так и ученики/ в школе оскорбления, насмешки, унижения, его избивали, его поместили в один из выпускных классов без знания языка, без ознакомления с программой, без подготовительных занятий; учителя не только не помогали ему адаптироваться, но наоборот, всячески оскорбляли его. Ему постоянно твердили: "Убирайся назад, в свою Россию, "вонючий выродок". Вот почему он бросил школу и пошёл
     работать. Если мы полноправные граждане Израиля, то почему наша зарплата /не только наша - родителей Г., - но всех "русских"/ в несколько раз меньше, чем зарплата израильтян; мать Г. работает за оплату, которая намного ниже установленного законом минимального уровня зарплаты, итак равного нищенской  подачке - всё это потому, что мы "русское дерьмо". Мы живём в караванном городке, вид которого очень напоминает концлагерь - потому что мы "русское дерьмо". Наш сын не имеет никаких перспектив, никакого будущего в этой стране - потому что мы "русские".
       Израильская армия - не такое место, где кончается дискриминация и издевательства над иммигрантами, говорящими по-русски. Кроме всех кошмаров, которые про эту армию рассказывают и пишут, есть просто неверие нашего сына в то, что в этой расистской стране ситуация в армии может чем-то отличаться  от ситуации "на гражданке". Ведь все израильтяне проходят через "срочную" армейскую службу, а потом 2-6 и более месяцев в году проводят в ополчении; армия - часть израильской жизни и не может в чем-то иметь существенные отличия от других ее сторон. Два звонка на радио "РЭКА", которые прозвучали в эфире, как раз в то время, когда передачи слушал наш сын, несколько попавшихся ему на глаза публикаций в русских газетах, кошмарные рассказы молодых русскоязычных парней - всё это глубоко врезалось в память нашему сыну, больно поразило его воображение и вызвало в его душе настоящий шок. Он теперь патологически боится израильской армии, испытывая перед ней панический страх. И не может быть иначе - ведь он прекрасно понимает, что эта армия - армия тех, кто плевал в него, избивал и кричал "убирайся в свою
     Россию" Думаем, что достаточно ясно изложили, почему наш сын не может служить.
        Впервые наш сын прибыл по повестке на призывной пункт в ноябре 1993 г.  Всего он посетил призывной пункт 4 раза - это показывает, что он проявил  себя законопослушным гражданином, ни разу не игнорируя вызова. Каждый раз он заявлял на призывном пункте, что испытывает страх перед армией, что внутренне не может согласиться служить, что - пусть его будут избивать, посадят в тюрьму, могут даже убить - всё равно он отказывается служить. Тем большей несуразицей является обвинение его в том, что он не явился один раз по какой-то мифической повестке. Мы, его родители, заявляем, что, кроме  повесток, по которым он являлся на призывной пункт, больше никогда никаких повесток он не получал, за получение их не расписывался. После того, как он в последний раз /это было в мае 1994 года/ заявил, что отказывается служить в армии, буквально через несколько дней его зверски избили, выбили ему два зуба. Мы считаем, что имеется прямая связь между его заявлением на призывном пункте о нежелании служить в армии и этим избиением.... Мы считаем, что есть множество указаний на то, что наш сын арестован по политически мотивам. У нас есть большее желание покинуть эту ужасную страну, забрать отсюда нашего сына с тем, чтобы он мог нормально  окончить школу, поступить в университет, не слышал оскорблений, не подвергался бы издевательствам и избиениям. И последнее. Наше материальное положение ужасно. Оно настолько беспросветно, что отсутствие в семье нашего сына из-за службы в армии /ведь он все время работает/ означает для нас полную катастрофу. Наша семья не исключение. Положение большинства "русских" семей в Израиле подобно нашему. Это частично понимают на призывном пункте и поэтому не особенно жёстко действуют против молодых людей, отказывающихся служить. Поэтому мы подозреваем, что такая суровая мера, как арест, применена к нашему сыну связи с политическими высказываниями его и его отца. Арест нашего сына и стремление военных властей, во что бы то ни стало заставить нашего сына служить в израильской армии нарушает одно из основных гражданских прав - право на переезд в другую страну. Помещение нашего сына в  военную тюрьму до того, как он одел военную форму /он отказывается это сделать/, до того, как он побывал в военной части и - несмотря на то, что он не принимал никакой военной присяги - уже само по себе вопиющее нарушение закона. Вне зависимости от того, заставят ли нашего сына в тюрьме одеть военную форму, его ни на минуту не должны были помещать в военную тюрьму, по нашим представлениям, его - не солдата, а гражданское лицо - имеет право судить только гражданский суд"
       Итак, в качестве завершающего заключения напрашивается вывод о том, что умерщвление русского еврейства, эмигрировавшего в Израиль, составляет центральную пружину общественного состояния израильского общества, а вовсе не борьба с палестинско-арабским экстремизмом и терроризмом: действенный импульс общественной активности государства всегда помещается внутри общества, но ни как не на стороне. Израильская правительственная канцелярия ещё не издала циркуляр с целенаправленной программой умерщвления русскоязычного еврейства, но настроение и направление оного оформилось настолько, что ими одухотворяются предрекания грядущего страны, как у современного политолога Михаэля Дорфмана (журнал "Nota bene", 2005): "И наш ответ, что исторический Израиль, пришедший отвоевать и колонизировать землю предков, какой бы он не был - его уже нет. А потому, он - сущий ангел. На его месте - Новый Израиль, который здесь для того, чтоб просто хорошо жить. И три кита, на которых он стоит - материализм, милитаризм и расизм - это плохо, но это нормально плохо и значительно лучше соответствует новым временам, чем суровый, фанатичный идеализм отцов-основателей". Данный зов, однако, есть не что иное, как спесивое заблуждение, хотя бы потому, что в действительности нет "трёх китов", а есть один - материализм и его разновидности, и в поле зрения тут только однобокий образ еврея - негативный образ Карла Маркса и Фёдора Достоевского. Нынешнему израильскому обществу отказано в своём специфическом будущем, ибо оно утеряло "идеализм отцов-основателей", а подлинное грядущее Израиля невозможно без русского еврейства.
      
      
      
      
      
      
       :
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       .
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
  • Комментарии: 1, последний от 20/03/2021.
  • © Copyright Грузман Генрих (kika36@012.net.il)
  • Обновлено: 08/04/2010. 423k. Статистика.
  • Эссе: Философия
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.